Читать онлайн Секрет механической птицы бесплатно

Секрет механической птицы

Fleur Hitchcock

The Boy Who Flew

© Рыжкова М., перевод на русский язык (главы 1–8), 2020

© Моисеева Е.А., перевод на русский язык (главы 9–29), 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Пролог

Рис.0 Секрет механической птицы

Это вполне могло произойти. Или даже происходит прямо сейчас, в параллельной вселенной.

Представьте, что вы кружитесь над городом.

Новым, золотым, свежепостроенным городом, смело тянущимся к небу от бренной земли. Он полон людей, света и крыс, жизни и смерти.

Он живёт, он дышит. Он растёт и съёживается.

Но не весь город столь юн. В стороне от блистательного центра и общего веселья примостились старые, облезлые дома.

Посмотрите на один из них, высокий и узкий. Нефритовый дракон обвивает свечу, в гостиной горит лампа под красным абажуром, но погреб ярко освещён.

Посмотрите ещё разок. Зайдите с другой стороны, чтобы заглянуть во двор и увидеть там меня.

Там не так уж темно, в кухне горят светильники.

Наведите свою подзорную трубу на крошечные окошки.

Я внутри.

Глава 1

Рис.0 Секрет механической птицы

БАБАХ!

Гранат взрывается, и сок течёт по стене, ползёт по неровностям штукатурки и наконец стекает на плиты пола у моих ног.

– Ха! – выдаёт мистер Чэнь, стоящий рядом со мной, выделывая несколько танцевальных па. – Ха!

– Это, – говорю я, поднимая с пола маленький диск и слизывая с пальцев сладкий красный сок, – была магия, настоящая магия! Первый сорт.

Бом!

Бом!

Бом!

Бом!

Часы на колокольне церкви в конце переулка начинают бить полночь, от звона колокола стены старого дома дрожат.

Переведя дыхание, мистер Чэнь с неожиданно серьёзным видом наклоняется вперёд и осматривает машину, которая запустила диск в самое сердце граната.

– Нет, не магия, мой мальчик, не магия. Не какие-то фокусы-покусы, не придуманная суеверными людьми волшебная пыль. Это дело рук человека. Наших рук. – Старик постукивает по седой шевелюре. – И наших умных голов.

– Скорее уж вашей головы, не моей, – говорю я, беру тряпку и принимаюсь вытирать сок с каменного пола. – Вы просто гений, мистер Чэнь.

Беззвучно подойдя ко мне, мистер Чэнь осторожно накрывает мою руку своей мягкой ладонью.

– Нет, Атан, мой мальчик, я не гений, и без тебя ничего бы не вышло. Без твоих идей. Без твоих умений. Твоя заслуга в некотором роде не меньше моей. – Он сжимает мне руку. – Смотри, как много нам удалось добиться за последние полгода. – Старик оборачивается и поочерёдно трогает собранные нами механизмы. Маленькие и большие, плодосъёмник для яблок, ловушка на крыс, зонтик и нож для чистки моркови, лампы, насосы и, наконец, сам двигатель. – Ты только посмотри на всё это и поверь уже наконец в себя.

Мистер Чэнь деликатно кашляет, прикрывая рот платком.

– Так вот, прежде чем отпустить тебя домой, я хочу попробовать кое-что ещё. Завтра мы никак не сможем этим заняться. Завтра воскресенье, а ты сам знаешь, как твоя мать и прочие богобоязненные люди относятся к работе в воскресенье. Но сегодня всё ещё суббота. Ступай, сними с полки электроящик. Он тяжёлый, сам я его не достану.

– Правда? – Я моргаю от неожиданности и чувствую, что сон как рукой сняло. – Неужели мы опробуем птицу?

– Пока нет, – улыбается мистер Чэнь, и его глаза теряются в паутинке весёлых морщинок. – Её мы будем испытывать в другой раз. Ранним утром, когда дни станут длиннее.

– Эх. – Я вытираю перепачканные соком руки о штаны и ныряю в маленький проход, ведущий из кухни в кладовку, пытаясь скрыть разочарование. Понимаю, на дворе давно ночь, но я-то понадеялся.

Нырнув в щель между тяжёлыми бархатными занавесями, я с головой окунаюсь в пряные запахи тесной кладовки.

Сера и имбирь.

Апельсины и уксус.

Корица и дёготь.

Я обожаю эту комнатушку. В другом доме тут была бы обыкновенная кладовая, но в мистере Чэне нет ничего обыкновенного. То есть да, здесь хранятся мускатный орех и гвоздика, груши и окорока, но среди знакомых свёртков пестреют чудные бутылки и ящики. На некоторых из них стоит пометка – череп и кости, на других аккуратно выведены рецепты.

Пока я вытаскиваю табурет, чтобы достать до верхней полки, мой наставник возится у меня за спиной, напевает что-то под нос и расставляет бутылки по местам. Собирая волосами паутину, я тянусь к электроящику, водружённому на верхнюю полку. Он темнеет между прозрачной бутылью с купоросным маслом и коробкой с изюмом. Ящик тяжелее, чем кажется, и мне приходится придержать его подбородком и прижать к груди, чтобы не уронить. Я слышу, как внутри плещется жидкость.

Большой паук перебегает с ящика мне на руку, а потом через локоть перебирается на нижнюю полку. Я не решаюсь его стряхнуть, уж очень тяжёл мой груз.

– Вот, – выговариваю я через силу, передавая ящик мистеру Чэню.

Его старые пальцы с трудом удерживают ношу.

– Прекрасно, прекрасно, – говорит он и бредёт из кладовки в кухню, с громким стуком ставит ящик на стол и открывает крышку.

От резкого запаха у меня перехватывает дыхание, но старик, будто бы не замечая его, бережно вытаскивает пробку из закупоренной бутылки и доливает в недра ящика прозрачной жидкости.

– Мы почти готовы к запуску птицы, Атан, но она расположена так, что без ветра нам не обойтись, и ветер непременно должен дуть с севера. – Мистер Чэнь задумчиво смотрит перед собой. – А может, мы придумаем другой способ разогнать её как следует. Я могу поручить это тебе, – наставник одаривает меня улыбкой. – Придумай пусковой механизм для нашей птицы.

– Колёса? Лошадь? – предлагаю я, забирая у него бутыль. – Или же мы можем дотащить её до Лэндсдауна, направить вниз по склону и разогнать, как воздушного змея. Конечно, если сможем бежать достаточно быстро и тащить её за собой.

– Может быть, – смеётся мистер Чэнь и откашливается. – Все твои идеи, мой мальчик, достойны рассмотрения, но всё зависит от того, кто или что увидит это. – Он серьёзно смотрит мне в глаза. – Мы должны беречь нашу птицу. Пойми, летающая машина может изменить жизни тысяч людей. И не обязательно к лучшему. – Он возится с металлическими пластинами внутри электрического ящика.

– Как это, не к лучшему? Летать – это в любом случае здорово!

– А что бы ты сказал, – гнёт своё мой наставник, перекладывая содержимое электрического ящика с помощью длинного пинцета, – если бы враг обрушился на тебя с небес?

– Как чайка, похищающая обед?

– Да, – смеётся он. – Как чайка, роняющая на головы свой «сюрприз», только сюрприз этот будет бомбами из серы и дёгтя, которые подожгут городские крыши! Что ты скажешь тогда?

– Но мы ведь можем доверять нашу птицу только хорошим людям, чтобы они творили добро с её помощью.

– Именно. Вот потому-то и стоит соблюдать осторожность и не болтать лишнего.

Я слушаю, как мистер Чэнь насвистывает странную мелодию, и пытаюсь запомнить последовательность его действий. С того самого дня, как он появился в наших краях прошлой зимой, в дождливый промозглый день, со своими ящиками и бутылками, пестротой, шумом и смехом, я пытался учиться у него. До тех пор никто не умудрялся обучить меня хоть чему-либо, но мистер Чэнь – другое дело. Мне казалось, что он знает всё на свете – что, зачем и почему, правду о мире. Он сразу не понравился бабке тем, что знал больше, чем она, что умел объяснять разные явления, показывать интересные механизмы и смеялся над её суевериями.

Она пришла в ярость. Скрестила руки на груди и заявила, что он дьявол.

Но дьявол выбрал меня. Я слез с крыши прямо у него под носом, он заглянул мне в глаза и проговорил:

– Ты подойдёшь. Ты-то мне и нужен.

С того момента он загружал меня работой и неплохо платил.

– Превосходно, – бормочет мистер Чэнь, хлопнув в ладоши. – А теперь, мой мальчик, попробуем ещё разок.

– Мы же не сломаем ничего в мамином доме, правда?

Он качает головой, припоминая, как разъярилась мама в прошлый вторник, когда он разрушил курятник. Я уж думал, мама его ударит – учитывая, что она вдвое больше моего тщедушного учителя.

– Язык у неё хорошо подвешен, – смеётся он. – Но на сей раз всё должно пойти гладко, а если что-нибудь всё ж таки приключится, мы откупимся от неё бананами. Так, Атан, а теперь доставай большой двигатель.

Я открываю шкаф и, покопавшись, достаю конструкцию, состоящую из медных трубок, прикреплённых к колёсам. Она тяжёлая, но не настолько, насколько кажется, потому что внутри эта штука по большей части пустая. Я ставлю её на стол, отвинчиваю от неё стеклянную банку, которая служит нам баком с горючим, и наливаю внутрь немного прозрачной жидкости из просмолённого бочонка, а затем привинчиваю банку на место.

– Бананы, – тем временем говорит мистер Чэнь, сгибая кусок проволоки, – это нечто особенное, как и наука. – Он аккуратно вставляет проволоку в трубки. – Сегодня наука также отличается громкостью. Вот, заткни-ка уши.

Он протягивает мне два клочка ваты, и мы садимся на корточки за столом.

И тогда он соединяет два провода.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

БАБАХ.

Двигатель стучит и грохочет, урчит и вибрирует так, что у меня чуть глаза из орбит не вылезают. Всё быстрее и быстрее, всё ровнее и равномерней его перестуки. Взрывы раздаются всё чаще и делаются всё тише, всё ритмичней, постепенно превращаясь в глухой гул.

– Лопасть! – Он протягивает руку, берёт точёное деревянное крыло и пытается вставить его стержень в отверстие в двигателе.

Но вентилятор зацепляется, вырывается из его руки, летит через всю комнату мимо нас прямо в открытое окно, отскакивает от мостовой и исчезает в темноте. Я прислушиваюсь, вытаскиваю вату из ушей, дожидаясь звука удара.

Дзынь!

Стекло.

Наше окно!

Мистер Чэнь, близоруко щурясь, смотрит в окно на лавку напротив. Три секции большой витрины разбиты вдребезги. Два платья висят на манекенах, открытые всем ветрам, посреди груды блестящих осколков.

– Ну что ж, придётся пустить в ход мои драгоценные бананы, – говорит он, протягивая мне корзину с жёлтыми фруктами. – И, быть может, твой добрый дядя соблаговолит починить разбитое и прислать мне счёт.

– Доброй ночи, мистер Чэнь, – отвечаю я. – Спасибо за фрукты.

– Спасибо за помощь. – Он снимает мешочек с пояса и запускает в него руку. – Вот, возьми. – Мне в ладонь ложатся четыре золотые монеты.

– Но я столько не заработал, – возражаю я, глядя на отражение монет в толстом стекле его очков.

– Бери, – говорит он. – Это на всякий случай.

Неожиданно у него делается очень усталый вид, и он отпускает меня домой взмахом руки.

Глава 2

Рис.0 Секрет механической птицы

Во сне я лечу. Рядом со мной – мистер Чэнь. Он направляет мою руку, и летающая машина послушно парит над городом. От реки к реке, над крышами, среди крикливых чаек. Мы то кружим, то взмываем вверх, то ровно летим навстречу луне, моё сердце рвётся из груди, душа ликует от чувства небывалой свободы, в ушах звенит смех старика. А потом я просыпаюсь.

Некоторое время я лежу, бездумно глядя на пустые окна дома напротив, всё ещё цепляясь за обрывки сна, пока не слышу, как меня зовут.

– Атан, мне очень надо вниз! Атан! Пожалуйста, отнеси меня!

…Ещё пара мгновений, и я наконец соображаю, где я и что происходит, и до меня доходит, что из комнаты наверху меня зовёт Битти. Босиком, как есть, не до конца одевшись, я поднимаюсь к ней. Она сидит в кровати, как птичка в гнезде, закутавшись в красное одеяло, худые плечи торчат из его складок, а яркие глаза нетерпеливо поблёскивают. Стоит мне войти, и на лице её расцветает широкая улыбка, и сестричка тянет ко мне руки.

Птенчик, которому не суждено покинуть гнездо.

– Атан. Скажи-ка, чего это мама так злится?

– А она злится?

– С утра так и топочет по всему дому, пылая яростью. Аж покраснела от злости. – Битти сморщилась. – Хотя нет, ещё того хуже. Она побелела от злости! И дело не только в окнах.

– Значит, она совсем раскипятилась? – спрашиваю я, падая духом.

– Так что её взбесило? – кивает сестрица. – Атан, скажи честно!

В кухне, как всегда, сумрачно. Освещает её единственная тусклая лампа, и хотя давно рассвело, здесь царит полумрак.

– Посади меня, Атан, – просит Битти, цепляясь тоненькими пальцами за мой воротник.

Я устраиваю её вместе с одеялом на табурете у плиты и подношу руки к остывшей топке. Почти холодная. Сверху стоит горшок с застывшей овсянкой, должно быть, не один час.

Я сую руку в корзину с щепой для растопки.

Пусто.

Битти дрожит от холода, стараясь поплотнее завернуться в красное одеяло.

– Доброе утро, Полли, доброе утро, мам, – говорю я. – Хлеб есть?

Полли, моя старшая сестра, качает головой. Она сидит здесь в почти полной темноте и шьёт. Наша массивная матушка расположилась у окна и нервно тыкает иголкой в какую-то вышивку.

– Будь добр, растопи плиту, Атан, – просит Полли. – Мне надо сварить краску. – Она кивает в сторону мамы и, сделав большие глаза, проводит пальцем по горлу.

– Она тебя на куски разрежет, Атан, – шипит Битти. – Такой злющей я её ещё не видела. Жалеет, поди, что ты не разлетелся на осколки вместе с нашими окнами.

– Ш-ш-ш, Битти, – бормочет Полли.

– Нет, ну правда. Ты только глянь, у неё вид, будто на ежа села.

Битти права. Ма сидит, поджав губы. От злости рот превратился в узкую линию, а светильник на столе безжалостно подчёркивает все морщинки на её лице, все неровности кожи. Она выглядит совсем старой и уставшей. И печальной.

– Доброе утро, мам, – бодро повторяю я, притворяясь, что всё в порядке.

Она не отвечает.

В звенящей тишине я наклоняюсь к топке плиты и выгребаю золу. Тишина всё длится и длится. Я беру ведро, тащу его во двор и останавливаюсь, вдыхая морозный воздух.

Лёд и куры.

Одно хорошо в сломанном курятнике – от него осталась масса дров на растопку. А вот плохо совсем другое – я попытался восстановить его из обломков досок, подобранных возле строящихся домов, но я по части конструирования не мастер. У меня получилось странное сооружение вроде башни, сколоченной из ящиков из-под портвейна, которая не разваливалась по счастливой случайности, и уж точно не благодаря моему умению. Куриц никто не выпускал, но они принялись ходить за мной по всему двору, пока я собирал дрова, потому что ничто не удерживало их внутри. Мне было ясно, что и лисам ничто не помешает их сцапать, разве что ветка ежевики поверх нашего забора. Она колючая, с острыми шипами. Через неё никто бы не перелез, если бы только сбросить её оттуда не было секундным делом.

Я задерживаюсь во дворе, глядя на кур, – те клюют что-то на земле у моих ног, машут крыльями, ловко заглатывают крошечных насекомых, трутся о мои ноги, не зная страха и радуясь свободе.

Мне нравится, когда птицы бродят где им вздумается, но они так долго не протянут. Придётся попросить Тода помочь мне с курятником. Он уж точно знает, как его строить. Он настоящий дока по этой части.

Вернувшись в кухню, я кладу поверх оставшегося уголька сухой лист, дую на него и смотрю, как дымок начинает лениво подниматься вверх. В дело идёт кусок газеты и щепки от курятника. Они быстро занимаются, но так же быстро и гаснут, и я поспешно подбрасываю в топку ещё дров.

– Для начала я проснулась бог знает в каком часу, посреди ночи, от звука бьющегося стекла, спустилась вниз, гляжу – витрина вся разбита, в лавке пахнет горелым маслом, – начинает мама.

– А-а-а, – тяну я и оглядываюсь в поисках корзины с бананами.

– Я сижу и жду твоего возвращения. Я знаю, что ты не пойдёшь через дверь лавки, решила, будто ты перелезешь через стену и войдёшь в кухню, так что я осталась ждать на лестнице.

– Да? – только и остаётся спросить мне.

– Но и тут я просчиталась. И знаешь, что я увидела?

Я морщусь. Хочется верить, что наружу она всё же выходить не стала.

– Я вижу напротив нашего дома двух мальчишек на водосточном жёлобе часовни. И что бы ты думал – один из них точная копия Атана Уайлда.

– Правда? – слабым голосом говорю я. – Вот… удивительно.

– Удивительно? – переспрашивает ма. – Атан, я сколько раз тебе говорила – ты можешь расшибиться насмерть или, того хуже, остаться калекой. Как будто нам и без того хлопот не хватает, с твоей бабушкой и всеми её… – ма машет рукой в сторону нижних юбок, сушащихся над очагом, – проблемами, ногами Битти и всем прочим. – Она вздыхает.

Мама совершенно права, мы с Тодом и верно пробежались по крышам, но я всё равно открываю рот, готовясь всё отрицать. Вот только Полли качает головой и указывает на свёрток в коричневой бумаге, лежащий у двери. Я отпрыгиваю от очага и хватаю свёрток.

– Отнеси его в тот дом, где работает симпатичная девица Мэри, там ещё раньше жили Клэи. На Нью-Кинг-стрит, – шипит Полли.

– Атан, постой, не уходи. – Ма перехватывает меня за локоть, но голос её смягчается. – Неужели ты не понимаешь, мальчик мой? Крыши высокие. Сколько людей погибло, когда эти дома только строились? Ты можешь в любой момент свалиться. – Она прерывисто вздыхает.

– Прости, ма, но… – я поднимаю свёрток повыше, как будто это очень срочно.

– Послушай, сын, ты же хорошо сложён от природы, можно сказать, недурён собой – мы тебя приоденем и сделаем из тебя человека. Ты сможешь работать на Верха, им вечно нужны лакеи, мальчики на побегушках. А глядишь, и к паланкинам пристроишься. Носильщики целое состояние зарабатывают, и форма у них – загляденье. Найди работу, чтоб парик носить, чтоб я тобой гордилась, – молит она.

Этот разговор повторяется уже в тысячный раз.

– Ма, я не хочу быть лакеем. Я работаю у мистера Чэня, я вместе с ним делаю всякие штуки. Я понимаю, как устроен мир, почему всё так, а не иначе. Это образование, и к тому же я зарабатываю деньги. Смотри, он дал мне…

– О, Атан! – последние мои слова её особенно задели, на её щеках проступили красные пятна. – Если бы ты хотел получить образование, стоило научиться читать и писать, как это сделали твои сёстры. Но этот старик с той стороны улицы – работа на него не сулит тебе никакого будущего, это не настоящая работа. И к тому же, – она бросает взгляд на крохотную свечку в светильнике, – он злой. Твоя бабушка права – он сущий дьявол. Не годится слушать то, что он говорит.

Я стою в дверях, готовясь уйти.

– Ничего он не злой, он просто интересуется нашим миром, естественными науками, мыслями умных людей. Всё не так. Он учит меня…

Ма хлопает ладонями по столу.

– Он учит тебя полной чепухе. Что проку в умении пускать красивые искры да пурпурный дым? Разве это подходящее занятие для взрослого человека? – Она понижает голос и наклоняется вперёд, и в темноте я не могу разобрать выражение её лица. – И я точно знаю, что он одобряет твои пляски на крышах. Прыгая по крышам, далеко не пойдёшь!

– Но это же не просто так. Мы… – начинаю я.

– Что вы? Ангелы? Птицы? Летать надумал? – рявкает она. – Если бы Бог хотел, чтобы ты умел летать, ты бы родился с крыльями. Вот что я тебе скажу, Атан, крыльев у тебя нет и никогда не будет. Даже твои обожаемые куры и то скорее оторвутся от земли, чем ты.

– Видела бы ты, что он…

Она открывает рот, готовясь продолжить спор, и я пробую другой заход, предварительно скрестив пальцы за спиной.

– Ладно, я обещаю, что больше не буду лазать по крышам, обещаю оставаться дома ночью, если для меня не будет никаких поручений, – так пойдёт?

Кажется, от возмущения мама раздувается вдвое.

– Да плевала я на твои обещания, мальчишка! Ты вечно всё обещаешь. Вот увижу твоего дядю и непременно поговорю с ним, чтобы он сыскал тебе работу.

– Но я работаю на мистера Чэня! – Я вытаскиваю из кармана золотые монеты. – Смотри!

– Уже не работаешь. – Кажется, что металл в голосе скрежещет по плитам кухонного пола. Бабка, шаркая, появляется на лестнице. Она одета во всё чёрное, и только лицо её белое как мел. Увидев меня возле двери, старуха повторяет: – Уже не работаешь.

– Что? – не понимаю я.

Воцаряется долгое жуткое молчание. Слышно только шарканье, пока бабка выходит на середину кухни, распространяя вокруг себя запах застарелой мочи. Остановившись напротив плиты, она переводит взгляд на маму и обратно на меня.

Вобрав остатки воздуха в комнате в свои дряхлые лёгкие, старуха торжественно объявляет:

– А всё потому, что он мёртв! – Она заливается кашлем, тыча в воздух багровым пальцем. – Мёртв, мёртв, МЁРТВ! – Слова эхом отражаются от стен.

У меня за спиной ахает Полли, а Битти начинает тихонько хныкать.

– Нет, – говорю я. – Не может быть, я же видел его…

Бабка обрывает меня взмахом руки, тяжело опускается на стул и обводит слушателей взглядом. На её сморщенном лице расцветает злобная ухмылка.

– Миссис Лав только что нашла старого чёрта в кухне – и он мертвее мёртвого. Лежит в луже крови. Его убили!

– Что?! – в тишине кухни оглушительно звенит мой голос.

– По мне, так бесы его и убили, – заявляет бабка. – Демоны, посланные Богом, чтоб вершить своё сатанинское дело над слугой дьявола.

– Это же полная чушь, – бормочет Битти.

– Цыц, дьявольское отродье! – рявкает бабка.

Я оборачиваюсь к ней. Злобная ухмылка от уха до уха продолжает сиять на её лице.

– Но этого просто не может быть!

– Что есть, то есть, парень, – говорит она, поднимаясь и ковыляя ко мне, обдавая меня своим смрадным дыханием. – Это правда, всё до последнего слова. И что ж ты теперь будешь делать?

Глава 3

Рис.0 Секрет механической птицы

Пара секунд – и я выбегаю наружу, а бабка с её вонью остаются позади. На улице полно зевак, а дверь дома мистера Чэня распахнута. Изнутри, поверх голов собравшихся, звучит голос миссис Лав. Я поворачиваюсь и поспешно спускаюсь вниз по холму, подальше от этого дома.

Я не хочу ничего видеть.

Я не хочу, чтобы всё это было правдой. На руку что-то капает, и я с удивлением понимаю, что это мои слёзы. Остановившись у входа в «Грифон», я утираю лицо рукавом, хлюпаю носом и покрепче беру свёрток под мышку, а уж затем пускаюсь в путь по улице. Если поднять воротник повыше, может, никто и не посмотрит на моё лицо.

– А ведь, наверное, он последним видел его живым, – звучит голос. – Атан Уайлд.

Я оборачиваюсь и удивлённо смотрю в сторону, откуда прозвучал голос, и обнаруживаю, что толпа, собравшаяся у дома мистера Чэня, тоже глядит на меня.

– Я?

– Да, ты, – говорит миссис Лав. – Ты же знал все его делишки, верно? Ты работал у него.

– Правда, что ли? – спрашивает кто-то.

– Работал на старика? Серьёзно? – сомневается другой.

– Да бросьте, вы что? – звучит голос с мягким северным акцентом. – Он всего лишь мальчишка. Что он может знать?

Толпа согласно бубнит, теряя ко мне интерес, и с новой силой принимается вглядываться в раскрытую дверь дома мистера Чэня.

Но они правы. Я последний человек, видевший его живым.

Кроме убийцы.

Я сворачиваю на Нью-Кинг-стрит и останавливаюсь возле дома Клэев.

Пока я стучу, ожидая ответа, перед глазами у меня так и стоит улыбающееся лицо мистера Чэня. Как у кого-то поднялась рука его убить?

– Да? Что такое? – нетерпеливо переминаясь на месте, спрашивает смуглая девочка, моя ровесница. – А, это ты.

Я отгоняю мысли о мистере Чэне и выжимаю из себя приветливую улыбку.

– Мэри, это посылка для… мистера К.?.. – Буквы на свёртке так и плывут перед глазами, не умею я читать! – Он же теперь здесь живёт?

– Кац, – презрительно говорит она и протягивает руку. – Давай сюда.

Я качаю головой и прижимаю свёрток к груди.

– Сначала деньги, а не то мама меня прибьёт.

– Внутрь я тебя не пущу, – заявляет она, глядя на меня, как на грязь, случайно прилипшую к ботинку. – Придётся тебе подождать здесь. – Она указывает на верхнюю ступеньку и разворачивается, захлопывая дверь у меня перед носом.

Я не удивлён. Она так и не простила меня за то, что в прошлом году я стянул с кухонного стола пудинг. Я сделал это на спор. Да и пудинг был очень вкусный.

Опустившись на ступеньку, я прислоняюсь спиной к двери. Я изо всех сил стараюсь не вспоминать про мистера Чэня, но внимание привлекают окна на другой стороне улицы, и я немедленно вспоминаю события прошлого вечера. Магию. Двигатель.

Во мне разгорается искорка ярости. Я хочу узнать, кто это сделал. Я хочу…

Дверь за спиной снова открывается. На сей раз на пороге стоит не Мэри, а невысокая рябая женщина. Она совсем маленькая, по грудь мне, и даже не думает поднять на меня взгляд.

– Десять шиллингов, – говорю я.

Она кладёт десять шиллингов мне на ладонь и исчезает внутри, не проронив ни единого слова.

Хлопает дверь, и я слышу скрежет задвигаемого засова.

– Он как будто знал. Как будто ждал, что его убьют. Перед тем как я ушёл, он дал мне четыре соверена, на всякий случай, – рассказываю я Тоду Бэллону, когда мы встречаемся на крыше спустя несколько часов.

Я больше не плакал о мистере Чэне и теперь просто злюсь. Злюсь и размышляю. Злюсь, что кто-то решился убить такого умного и тонкого человека. И размышляю, как бы довести до конца его дело. Только вот здесь мне без Тода не обойтись, поэтому мы лежим на нашей любимой крыше, ноги в водосточном жёлобе, спина на черепице. В комнате под нами кто-то тащит что-то по полу.

– Штука в том, Тод, что мы близко, почти у цели. Вчера ночью мы запустили двигатель.

– Так вот почему разбилось стекло?

– Да, – смеюсь я, вспоминая, как лопасть полетела через дорогу, прямо в витрину нашей лавки. – Он показал мне, как его собрать, – и всё заработало. Наш двигатель заработал!

– Ты хочешь сказать, что он заработал без помощи человека или лошади?

– Да, – киваю я. – Масло да электрический ящик. Выглядит как настоящая магия. Хотя он не любил слово «магия» и предпочитал называть это наукой.

Тод снова присвистывает.

– Но мне нужна твоя помощь, чтобы довести дело до конца и полететь.

– А что я могу сделать? Я ничего не понимаю в волшебных двигателях.

– Зато ты умеешь работать с деревом. Я сам ничего не смогу построить, а ты справишься быстро и сделаешь всё как надо.

– Лесть, – понимающе вздыхает Тод. – На некоторых хорошо действует.

– Да ладно тебе, Тод. Ты же хочешь в этом участвовать.

– Так значит, половина в кладовке, а остальное на крыше?

– Верно. – С месяц назад мы с Тодом вытащили крылья машины через дыру в потолке на свет божий, на колокольню. – Надеюсь, никому не придёт в голову взглянуть на колокола. Но даже так, хоть половина в одном месте, а другая – в другом, птица почти готова к полёту.

Я не сознаюсь Тоду, что понятия не имею, как её запустить. В конце концов, вряд ли это так уж сложно?

– Ты знаешь, как собрать эту штуковину?

– По большей части, – отвечаю я, пытаясь припомнить все составляющие машины.

Двигатель, топливо, электрический ящик и сама птица. Надо ещё сообразить, где их искать.

– Кстати, – вдруг замечает Тод. – Хэддок собирается продать вещи Чэня с аукциона. Завтра. Я должен помочь ему вытащить всё из дома. На свои четыре соверена ты можешь купить всё, что нужно.

На луну набегает крохотное облачко, и, глядя на него, я представляю, как все вещи мистера Чэня волокут по мостовой. И вентилятор, и двигатель, и электрический ящик, полный кислоты. Я думаю о четырёх соверенах, что надёжно покоятся в глубинах кошелька Полли. Возможно, удастся выпросить их.

– Слушай, – задумчиво тяну я. – А если я нарисую, как они выглядят, ты не сможешь «потерять» вещицу-другую?

– Ты хочешь сказать, что пара ненужных вещей может остаться на крыше?

– Именно, – отвечаю я. – А потом ты поможешь мне закончить работу!

– Конечно, – говорит мой друг так, будто он уже давно согласился.

– И курятник?

– Курятник? А он тут при чём?

– Он порадует маму. Хотя бы чуточку.

– Построим ещё и курятник и будем править миром. – Тод поднимается на ноги и выплясывает на коньке крыши. – Атан Уайлд – летающий мальчик, Тод Бэллон – великий строитель. Короли города! Ура! – Он ещё раз топает ногой, подпрыгивает повыше и исчезает.

– Тод! – кричу я, глядя вниз. – Тод!

Поспешно плюхнувшись на живот, я подползаю к коньку и свешиваюсь на другую сторону. В её дальнем конце нет парапета, только чёрная дыра, ведущая в никуда.

– Тод?

– Атан. – Голос раздаётся совсем рядом со мной, но звучит как-то приглушённо. – Помоги!

Я осторожно спускаюсь по крыше и упираюсь ногами в жёлоб на краю.

– Где ты?

– Здесь! – отвечает мой друг, почему-то у меня из-под ног.

Я сажусь на корточки, слишком сильно опираясь на водосточный жёлоб, и вижу кудрявую макушку Тода, но вокруг слишком темно, чтобы разобрать остальное.

– А чего ты не вылезаешь? Тебя что-то держит? – спрашиваю я.

– Я держу, – отвечает низкий голос изнутри.

– Помоги! – ещё раз просит Тод. – Он схватил меня за горло.

– И непременно сброшу его, если вы только не пообещаете никогда больше не лазать по моей крыше в темноте. Вы будите меня уже много лет ночь за ночью, и я больше не могу.

– Обещаю, – говорит Тод.

– Эй, наверху, – не успокаивается голос. – Ты тоже обещаешь?

– Обещаю, – говорю я, скрестив пальцы за спиной. – Клянусь жизнью моей сестрёнки Битти.

Утром я встаю раньше всех в доме. Раньше, чем поднимается матушка, раньше, чем бабка начинает шептать заклинания вперемежку с молитвами, но мистер Хэддок и Тод начинают выносить вещи из дома напротив ни свет ни заря.

Я украдкой выскальзываю наружу, обмениваюсь парой слов с Тодом, отдаю ему рисунки того, что надо спрятать, здороваюсь с мистером Хэддоком и возвращаюсь домой. Я провёл снаружи всего несколько минут, но чтобы согреть заледеневшие пальцы, приходится сунуть руки под мышки. Остаётся удивляться, как это Тод не чувствует холода.

Но он крепкий парень. У него злой отец. Драчун. Все его боятся, даже матушка. Он вечно ходит с угрюмым лицом, много пьёт и работает у гробовщика, мастерит гробы для мертвецов. У моей матушки острый язык, но отец Тода ловко управляется с ремнём.

Я разжигаю огонёк в камине, чтобы в доме стало не так холодно, и заметаю в него вчерашние клубки пыли.

Потом я ищу себе занятие в лавке. Дядя вставил новое стекло в витрину, так что я притворяюсь, будто оттираю его, смывая мелкие пятнышки, а когда продолжать становится решительно невозможно, снимаю с полки рулоны материи и начинаю их раскатывать и скатывать.

Наверху звучат шаги. Наверняка это Полли.

Стараясь не прижиматься лицом к стеклу, я таращусь наружу, где первые рассветные лучи падают на груды вещей, сложенных на мостовой.

Ко мне подходит Полли, и мы оба смотрим на вещи мистера Чэня. Встаёт солнце, яркие лучи разгоняют мрак и освещают буйство красок, в которые превратилась наша дорога, – зелёных, золотых, пурпурных и синих. На холстах, подстеленных, чтобы защитить товар, блестит эмаль, пестреют ковры и вышитые шёлковые подушки. Поверх всего громоздятся лакированные столы и стулья, тоже заваленные яркими тканями. Весь дом мистера Чэня вынесли на улицу.

Почти.

– Там должно быть что-нибудь полезное, – говорит Полли. – Какой-нибудь шёлк для лавки.

Я киваю, высматривая в грудах вещей детали нашей машины, но, судя по всему, Тод успел их спрятать. Больше всего меня занимает, куда он дел электрический ящик.

Люди начинают потихоньку выходить из домов и собираются на улице небольшими группками. Человек с кистью и горшком клея пытается приляпать номера на самые крупные предметы. Особенно трудно ему приходится с огромным глобусом, который вертится, как сумасшедший, посередине улицы. Глобус перекосился, потому что его швырнули на груду карт и книг в кожаных переплётах; человек поскальзывается на книгах, и бумага разлетается по всей улице.

Полли отдаёт мне один из моих соверенов и шесть шиллингов.

– Беги-ка, взгляни на тамошние шелка. – Она тычет пальцем в кучу рядом с глобусом. – Если там есть отрезы одного цвета длиной больше пары ярдов, можно взять их на подкладку.

Получив долгожданный повод сбежать, я отправляюсь к месту начинающегося аукциона и брожу среди разложенных товаров, заглядывая в шкафы, вороша кучи барахла и притворяясь, будто ищу шёлк.

Как только последние вещи вытащены наружу, мистер Хэддок нацепляет видавший виды зелёный пиджак и начинает аукцион.

Для такого сухопарого и высокого человека у него удивительно мягкий и приятный голос, который слышится по всей улице и даже в некоторых домах. Минута, и он входит во вкус, а Тод стоит рядом, сгибаясь под тяжестью массивной зелёной чаши.

– Делайте ваши ставки, дамы и господа! Кто назначит новую цену? Великолепный образчик восточного искусства непревзойдённого качества! – провозглашает он.

Стараясь не смешиваться с толпой, я осматриваю груды товаров, пока не нахожу ящики из кладовки мистера Чэня. Оказывается, они вынесли только сухофрукты и специи, а все химикаты оставили. Я подмигиваю Тоду, тыкая пальцем в ящики, и он, подмигнув в ответ, указывает мизинцем в сторону дома.

Под грудой сковородок обнаруживается моток ткани, который выглядит на грубом холсте как изумрудная весенняя травка, оживляющая своим сочным цветом мрачную улицу. Налетает ветерок, и тонкая ткань надувается, точно парус. Да, она пригодится Полли. Может, и ма на время забудет о том, как я лазил по крышам.

– Западный ветер, когда ты дуешь… – Неподалёку от меня в разложенных вещах копается Колумбина Гуд и то бормочет, то поёт. Улица вокруг неё пустеет. – То небо плачет дождём, и будь моя любовь со мной рядом…

Рыжие пряди топорщатся в разные стороны, на шее болтается половина капора. Все считают её сумасшедшей, и, пожалуй, так оно и есть. Поговаривают, что она влюбилась в нашего отца, но он предпочёл маму. Тогда Колумбина завела роман с солдатом, а тот сбежал из-под венца. Она родила ребёнка, но тот умер. После этого бедняжка так и не оправилась.

Она хорошо ладит с бабкой, обе в равной степени верят в колдовство и страшно суеверны, но моя матушка на дух её не выносит. Давняя история.

А я сам не знаю, что о ней и думать.

Толпа напирает, вынуждая Колумбину отступить. Она прислоняется к стене, смотрит вокруг с удивлённым видом, а потом понуро бредёт в сторону «Грифона».

Моё внимание привлекают двое покупателей. Странная пара, если подумать. Они старательно копаются в выложенных товарах, как будто ищут что-то конкретное.

Мама назвала бы такую даму настоящей леди. Должно быть, когда-то она была красавицей, но слишком часто хмурилась, и такая суровость прежде времени заострила её черты.

На ней идеальное платье. Ладно скроенное, ровно сшитое, с изысканной вышивкой. Похоже, что у неё есть деньги, и немалые, а значит, ей совершенно не место среди зевак на аукционе. То-то она держится изящной ручкой в тонкой перчатке за своего спутника, будто её живьём проглотить могут. Полагаю, ей не случалось забредать в наш район, к рабочему люду.

Мужчина с седыми бакенбардами тоже одет неплохо. На нём суконное пальто с синей оторочкой, он высок и широкоплеч, как человек, которому приходилось зарабатывать на жизнь физическим трудом. Он не ровня этой леди, грубее, проще, ближе к таким, как мы. Это видно по его позе, по шпаге в потрёпанных ножнах, по ножу в ботинке.

Это не джентльмен, как бы он ни притворялся.

– Что же, дамы и господа, вы же видите, как прекрасны эти роскошные сосуды…

Пёс поднимает лапу на моток льна, и женщина с острым лицом тыкает его зонтиком.

Кто-то предлагает цену за зелёные чаши, Тод со стуком ставит их на комод и потирает руки. Коротко улыбнувшись мне, он исчезает среди гор разнообразного хлама.

Когда Тод испаряется, другой паренёк занимает его место. Мистер Хэддок продаёт глобус, чучело птицы и кровать красного дерева.

Начинается дождь, на шёлке появляются мокрые пятна, гобелены намокают. Женщина с острым лицом раскрывает зонтик.

– Что стоишь скучаешь? – возникает рядом со мной Тод.

Он раскрывает зонтик с парой спиц и почти без купола.

– Ты молодчина, – говорю я. – Я не заметил ни единой детали машины.

– Всё надёжно спрятано внутри.

– Где?

– По всему дому. Осталось пробраться внутрь и забрать всё нужное. Только как ты будешь это вытаскивать?

Я пропускаю его вопрос мимо ушей, потому что мистер Хэддок опять заводит своё.

– А теперь лот номер 271, несравненный дар Востока. Эта изумрудная ткань, этот отрез цвета травы украсит благороднейшую из дам, этот роскошный шёлк из Индии или Японии пойдёт на платье или постельное бельё.

– Я возьму, – заявляю я, вставая перед мистером Хэддоком.

– Молодой человек, вы ставите шиллинг?

Я поднимаю руку.

– Итак, шиллинг, шиллинг предложил… молодой человек слева от меня.

Все остальные молчат.

Я получу нужную ткань за шиллинг.

– Два. – Аукционщик указывает на женщину с острым лицом.

Я поднимаю руку.

– Три, – говорит мистер Хэддок.

Женщина поспешно поднимает руку. На сей раз мужчина рядом с ней поворачивается, и мы встречаемся взглядами. Его лицо испещрено шрамами и оспинами, бакенбарды затеняют черты, но глаза, льдисто-голубые, пронзительно смотрят на меня.

Он поворачивается к женщине и что-то шутливо ей говорит.

– Четыре, – произносит мистер Хэддок, кланяясь даме.

Та кланяется в ответ.

– Ну же, продолжай, – шепчет Тод. – Пять? – Он поднимает мою руку, чтобы сделать ставку.

Женщина поднимает шесть пальцев. Она смеётся.

– Шесть, – кричит мистер Хэддок.

Я бросаю взгляд на соперницу; та издевательски улыбается. Я вижу, что ей не нужна ткань. Она просто играет со мной – делает ставки, лишь бы я не получил желаемое. Шрамолицый тоже смеётся.

– Семь, – говорю я, начиная всерьёз злиться и сам тому удивляясь.

Женщина машет мистеру Хэддоку рукой, затянутой в перчатку.

– Это значит, что она остановилась? – спрашивает Тод.

– Продано за семь шиллингов вон тому молодому человеку! – Мистер Хэддок бьёт молотком по штабелю ящиков.

Я вспыхиваю. Дело сделано. Я купил для Полли ткань. В этом свёртке её должно быть немало. Моё приобретение окупится, да ещё как.

– Молодчина! – подбадривает меня Тод. – Я никогда не покупал ничего на аукционах.

Я похлопываю себя по карману. Шесть шиллингов Полли и один мой; осталось девятнадцать шиллингов.

– Плати, мальчик, подойди к клерку. – Мистер Хэддок свешивается с телеги и указывает на человека за столом, который корпит над раскрытым гроссбухом.

– Что, не сдрейфил, парень?

Заслышав тихий, шепчущий голос, я вздрагиваю. Я узнаю этот северный акцент – я слышал его вчера утром, рядом с домом мистера Чэня. Именно этот голос сказал про меня «Он всего лишь мальчишка». Я поднимаю голову. Рядом со мной стоит шрамолицый с кошельком в руках.

– На этом аукционе можно купить недурные вещицы, если только знать, что ищешь.

Я застываю на месте.

Он подмигивает.

У меня перехватывает дыхание.

В ушах оглушительно грохочет кровь, так что я принимаю этот звук за барабанный бой.

Потом я швыряю монеты на стол, беру ткань и бегу.

Глава 4

Рис.0 Секрет механической птицы

Тод помогает мне отнести шёлк в лавку. Я захлопываю за собой дверь и запираю на замок. В доме пахнет свежим хлебом и вчерашним супом.

– А он страшноватый, да? – замечает Тод.

– Ещё как! – отвечаю я.

Я представляю, как он касается меня, и невольно вздрагиваю, радуясь, что от страшного человека меня отделяет дверь.

– А как ты собираешься вытащить из дома всякие спрятанные штуки, пока миссис Лав не сдала его по новой? – интересуется Тод.

– Есть одна мысль, – бросаю я. – Кажется, я придумал.

– Будешь обедать, Тод? – спрашивает матушка, когда мы вваливаемся в кухню.

Она улыбается моему другу, но смотрит мимо меня. Я не могу точно сказать, она всё ещё злится из-за того, что я карабкался по крышам, или нашла новый повод для ярости.

– На первый взгляд отличная ткань, Атан, – отмечает Полли и тащит зелёный шёлк к окну.

Все остальные садятся за стол, причём мы с Тодом предусмотрительно устраиваемся подальше от мамы.

Бабка произносит молитву:

– За многочисленные проклятья, что сыплются на этот дом, мы просим прощения, Господи Боже. От сомнительного подменыша, что живёт среди нас, просим избавления; для этого дурака просим вразумления; а за свинью, что отдала свою жизнь, дабы мы утолили голод, мы возносим хвалу. Аминь.

Полли разворачивает ткань.

– Красивый цвет, – замечает Битти.

– И её тут полным-полно, – подхватываю я, наливая себе похлёбки.

– Сколько ты заплатил? – спрашивает бабка, ёрзая на стуле.

Я подозреваю, что она пытается скрыть, что пустила ветры, и точно, по комнате плывёт резкий капустный запах.

– Семь шиллингов, – отвечаю я.

– Семь шиллингов? За вещи этого язычника? Ужас! – она кладёт в рот ложку с супом и сосёт её. Зубов у бабки почти не осталось, если не считать длинного жёлтого клыка спереди. – Зелёный цвет приносит несчастье, его одни ирландские феи носят. – Она замолкает и снова пускает ветры. – Святые никогда бы не оделись в зелёное, – с убеждённостью заявляет старуха.

Полли всё ещё сидит на полу, разложив вокруг себя шёлк.

– Роскошная ткань, но это что, Атан? – Сестра показывает мне ткань, из которой торчит тонкая бамбуковая палка.

– Что? – поражаюсь я и тяну палку на себя. Она крепко приделана.

– А вот ещё одна и ещё… – тянет сестра, перебирая складки ткани.

Мама подходит к старшей дочери, и они растягивают ткань во всю длину. Это не цельный кусок, как я думал, а огромный треугольник, к которому приклеено множество палок. И пожалуй, этих палок больше, чем самой ткани.

Это летающая машина мистера Чэня. Не настоящая, а самый первый образец. Он сказал, что она не полетит, а шёлк при этом так прочно приклеен к тростям, что даже подкладку из него не сделаешь.

– О-о-о, – говорит Тод.

– Вот кретин, – буркает бабка.

– Что это такое? – спрашивает Битти.

– Ничего, – отвечаем мы с Тодом хором.

– Я возьму это себе, – заявляю я, отбирая неудачную покупку у Полли. – Деньги потом верну.

Она непонимающе смотрит на меня, а я сматываю ткань и тащу её к двери, ведущей во двор, и прячу в курятнике.

Когда я возвращаюсь, Тод по-прежнему сидит за столом, и я вижу, что он с большим трудом сдерживает смех. Мой друг пытается взять себя в руки, но понятно, что любая мелочь – например, если бабка снова пустит ветры, – и он захохочет. Я бы и сам смеялся, не будь я настолько зол.

– Ну так что, миссис Лав просила дядю навести порядок в доме мистера Чэня? – спрашиваю я, пиная Тода под столом, причём он снова начинает беззвучно смеяться.

Ма отвечает не сразу.

– Вообще говоря, просила.

– Можно, я ему помогу? – говорю я.

Ма отрезает ломтик от головки чеддера.

– Это не лучшая работа – сомневаюсь, что он сможет много тебе заплатить. Но заняться этим он собирается сегодня.

– Но это же дом, где ужасно погиб мистер Чэнь: ему проткнули сердце шипами, – встревает Битти.

– А ты откуда знаешь? – удивляюсь я.

– Она всё выдумала, – машет рукой Полли.

– Это она так говорит. – Битти указывает на бабку.

– Молчи, молчи, – машет на неё руками старуха. – Чёртово семя.

Глава 5

Рис.0 Секрет механической птицы

Версии гибели мистера Чэня, одна страшнее другой, вертелись у меня в голове. «Его задушили, удавили его собственными кишками». «Проткнули насквозь дьявольским трезубцем». «Черти пригвоздили его к земле, да и держали в живых целых три дня». Большую часть версий выдумали бабка и Колумбина Гуд. Матушка отправилась снимать мерки с клиента, а бабка впустила Колумбину через заднюю дверь. Они уселись у очага и принялись шушукаться – изобретать всяческие страсти за мерзейшим отваром, притащенным Колумбиной, якобы для лечения бабкиных старых суставов.

– Его убил сам Вельзевул, изжарил на адском пламени да обвалял в негашёной извести чистилища, а уж потом насадил его грешную голову на пику, – шипит Колумбина.

– Подвесили на мясницкий крюк, положив под ноги святую книгу с пентаграммой, начертанной куриной кровью, – высказывается бабка.

– Сварили живьём в желчи и изжарили скелет! – выкрикивает Колумбина.

Они смеются, гогочут, ухают от смеха, причём зловредная бабка хохочет громче своей наперсницы, ничуть не смущаясь, что пугает Битти и злит Полли.

Я знаю, что они болтают полную чушь, и всё же почти ожидаю увидеть истерзанное тело мистера Чэня в его опустошённой кухне. Вместо этого там груды пустых ящиков и обёрточной бумаги, осколки посуды и паутина. Я наклоняюсь над большим куском дерева, прикрывающим тёмное пятно на плитах, и тут моего плеча касается дядя. Я взвиваюсь свечкой.

– Так, парень, начнём с самого верха, этот хлам разберём под конец. – Я тащусь следом за дядей по узкой лестнице на второй этаж. Дядя, как и моя матушка, шириной не уступит двум людям и постоянно натыкается на все углы. Мы несём с собой вёдра, тряпки и огромный запас маминых чайных листьев. Дотопав до верха, дядя уже запыхался и вынужден присесть, распустить шейный платок и отдышаться.

Он машет рукой, словно нагоняя побольше воздуха. По мне, так в доме царит холод, и с каждой ступенькой я всё острее ощущаю, как здесь зябко и пусто.

Я не ждал такого.

– Ну и высоченные здесь домины. Я к такому не привык, не привык. – Побагровевшее лицо дяди постепенно белеет. – Когда я был мальчишкой, их только строили – мы вечно гоняли по стройкам, а мастер только и знал, что на нас орать. Вроде как на твоего приятеля Тода да тебя. – Он подмигивает.

– Тебе матушка рассказала? – уныло спрашиваю я.

– А то как же. Я сказал ей, что это от живости нрава, но она всё одно на вас обоих зуб держит. – Дядя с трудом поднимается, разбрасывает по полу спитой чай, чтобы собрать пыль, и принимается сметать последние следы ковров и мебели мистера Чэня.

Я бросаю взгляд на люк в потолке, который мы сделали, чтобы вытащить наверх крылья машины. Кажется, его никто не касался, а значит, деталь из ткани и сейчас там. Пока что ей придётся полежать на крыше.

Вздохнув, я начинаю сгребать мусор в кучи, наполняю им вёдра и таскаю вниз по лестнице, попутно заглядывая в шкафы и потаённые углы.

Детали машины спрятаны по всему дому, и по пути я всякий раз ухитряюсь улучить минутку, перебежать дорогу и перебросить находку через стену, в наш двор, рядом с курятником. Я опускаю тяжёлый медный двигатель, завёрнутый в обтёрханную шаль, на землю, и любопытные куры окружают его, принимаются клевать, стуча клювами по металлу.

Мы постепенно продвигаемся вниз, вычищая комнаты и собирая всё ценное по пути. На третьем этаже в стенном шкафу я нахожу палочки для добывания огня, две банки с алой краской и кучу бумажных птичек. Всё это не имеет никакого отношения к летающей машине, но я всё равно прихватываю их с собой. Битти будет рада птичкам, а Полли – краске.

– Атан, мальчик мой, как насчёт перекусить? – кричит мне дядя сверху. – Спустись-ка вниз.

Я послушно сбегаю по лестнице и вижу дядю, вспотевшего от усилий, устало привалившегося к стене. Я всё ещё мёрзну.

Он вручает мне луковицу. Я устраиваюсь у его ног и впиваюсь в неё зубами.

Дядя утирает рот платком, а затем говорит:

– Твоя бабушка попросила меня найти тебе работу. Раз уж мистер Ч. помер.

Негромкий голос гулко звучит в пустой комнате.

– Правда? – я сдираю зубами очередной слой с луковицы.

– Хочет устроить тебя золотарём.

– Что? – Я роняю луковицу, и она катится по полу. – Золотарём?

– Угу. – Он старательно избегает моего взгляда. – Вот так уж.

– Она не может… Мама не может… ну правда же?

Дядя внимательно изучает свою луковицу, будто перед ним какая-то диковина.

Золотари занимаются тем, что чистят уборные. Они разъезжают по городу на вонючих телегах, в основном по ночам, источая зловоние, выплёскивая на мостовую содержимое сточных ям и уборных из частных домов. Чистить выгребные ямы им дозволяется только по ночам, чтобы днём вонь не разносилась по городу, но слухи о полумёртвых белолицых безумцах были источниками моих детских кошмаров. Бабушка не один месяц уверяла меня, что золотарь живёт у подножия лестницы и съест меня, если я посмею спуститься вечером и мешать маме. Я верил ей, пока Полли не убедила меня, что это чепуха. Мне тогда было лет семь.

– Золотарём?

Дядя кивает.

Золотари даже не живут в городах, они живут у отстойников.

Я сижу, уставившись в стену.

– Не серчай. – Дядя поднимается, и его солидный живот закрывает свет из окна. – Но тебе придётся стать золотарём, если не найдёшь другой работы до Нового года.

– Неужели нельзя подождать до лета? К тому времени я точно что-нибудь подыщу.

Он снимает паутину со ставней.

– Так решили твоя мать и бабушка. Говорить тут не о чем. – Он вздыхает, будто реальная жизнь здорово его утомляет. – Ладно уж, поднимайся. Этот мерзкий дом сам себя не отчистит. – Дядя отправляется вниз, чтобы принести ещё воды.

Глава 6

Рис.0 Секрет механической птицы

Я продолжаю драить дом, одновременно обдумывая, как бы мне отвертеться от работы золотарём. Должны же быть на свете и другие мистеры Чэни. Другие люди, верящие в силу науки. Другие люди, которым не помешает шустрый мальчик на подхвате. И пока я думаю обо всём этом, я заглядываю под каждую полку, под каждую оторванную половицу, разыскивая чертежи.

Когда я наконец добираюсь до кухни мистера Чэня, на улице совсем темнеет. Дядя вытаскивает из дома весь собранный нами мусор и сваливает его в повозку перед крыльцом. В ней оказывается всё, даже бутылки из погреба. Я бросаю взгляд вверх. Ни единого следа купоросного масла, но электрический ящик всё ещё на месте, на самой верхней полке. Я вытаскиваю табурет из повозки и начинаю медленно стаскивать будущее сердце птицы вниз.

С трудом удерживая тяжеленный ящик, я бреду на другую сторону дороги и едва-едва ухитряюсь взгромоздить его на стену нашего заднего двора, а затем тщательно маскирую колючками. Хочется верить, что никому в голову не придёт искать его так высоко.

– Эй, парень, ты где? – звенит голос дяди на пустой улице.

– Здесь! – откликаюсь я, торопливо возвращаясь в дом.

– Я уж думал, ты сбежал, – ворчит дядя.

Я спускаюсь с лестницы следом за ним.

Кухня совершенно опустела, и только пятно крови по-прежнему темнеет рядом с очагом. Я обхожу его стороной. Нетрудно догадаться, что это.

Меня охватывает невольный страх, вспоминаются самые бредовые слухи, а в голове сами собой всплывают образы адского пламени. Длинные тени ложатся в углах комнаты. Здесь пахнет экспериментами мистера Чэня, имбирём и серой, как и раньше. Но к этому примешивается новый резкий запах. Запах мясницкой лавки.

Дядя громко насвистывает. Я присоединяюсь, и мы продолжаем драить дом, оттираем с плит пола тёмное пятно, трём старый камень мылом и содой, пока даже в трещинах не остаётся потёков крови и запах не исчезает окончательно. Только тогда мы прекращаем свистеть.

– Вот и хорошо, что главное дело сделано. И всё же никому не пожелаю так отправиться на тот свет. – Дядя тыкает пальцем в заднюю дверь. – У меня есть для тебя ещё одно дельце снаружи.

Он открывает задвижку и выталкивает меня в сумрак двора. На западе под слоем облаков ещё светится розово-зелёное небо. А сверху, над ними, царит ночь.

– Осталась уборная. – Он дружески хлопает меня по спине. – Отличное дельце, заодно и потренируешься.

– Серьёзно?

Дядя смеётся.

– Не совсем. Выгребная яма – не твоя задача, в ней тебе копаться не придётся. Миссис Лав вызовет нормальных золотарей. Она просто хочет, чтобы тут малость прибрали.

– А вы что будете делать?

– Краны полировать. – Он бросает на меня взгляд, откровенно ухмыляясь. – Тебя же не пугает малая толика навоза?

Я выхожу во двор, и на ветру пламя в фонаре начинает мигать. Этот двор давно никто не чистил. Под ногами хрустит мусор, какие-то мелкие твари шмыгают в дальних углах. Я в целом не то что боюсь, просто терпеть не могу темноту.

Освещая себе путь, я приближаюсь к двери уборной, и моя громадная тень как-то съёживается. Я кладу руку на задвижку и останавливаюсь, напуганный полутьмой и шуршанием мелких зверьков под ногами.

Я с детства ненавижу тёмные углы. Бабушка частенько закрывала меня в шкафу в своей спальне, когда я вёл себя плохо. Иными словами, постоянно.

Если верить ей, конечно.

Через приоткрытую дверь дома я слышу, как дядя тяжело поднимается по лестнице, собираюсь с духом, глубоко вздыхаю и открываю дверь.

Внутри воняет, но ведь все уборные на свете воняют.

Я оглядываюсь, высматривая чертежи, но не вижу ни малейших следов. Приходится сознаться себе, что если их нет здесь, то вполне может быть, что драгоценные бумаги мистера Чэня уже вытащили из дома и свалили в повозку. Но я должен был их заметить. Ведь должен был?

Я приподнимаю крышку и вешаю светильник на крюк в потолке, чтобы видеть достаточно, но не слишком много. От запаха меня почти выворачивает, но я сглатываю подкатившую тошноту и стараюсь дышать совсем по чуть-чуть через рот. Вооружившись ведром и коробкой соды, я принимаюсь мыть и скрести. Затем поднимаю сиденье и заглядываю под него. Чернота. Затем, чтобы точно убедиться, что ничего не пропускаю, я снимаю фонарь с крючка и заглядываю в дыру. От вони перехватывает дыхание, и я начинаю кашлять. Отшатнувшись, я спешу выскочить на улицу, чтобы отдышаться, и больно ударяюсь локтем о косяк. Лампа выскальзывает из пальцев и летит в дыру.

– Чёрт!

Такие большие светильники стоят не меньше десяти шиллингов за штуку! Я наклоняюсь над ямой и всматриваюсь в её зловонные глубины.

Лампа стоит на чём-то мерзком и коричневом.

Становится ясно, что её придётся вытащить.

Выйдя во двор, я принимаюсь лихорадочно искать, чем бы её выудить. Медлить нельзя. Как только пламя угаснет, я никогда не найду лампу.

Дойдя до порога кухни, я примечаю оконный крюк. Схватив его, я бросаюсь в уборную, спускаю в вонючую дыру и со второй попытки подцепляю-таки лампу. Вытаскивая её наверх, я краем глаза вижу что-то круглое, угнездившееся сбоку от выгребной ямы. Я подношу лампу поближе. Похоже на трубу, но не совсем. Это явно не часть конструкции туалета, а что-то спрятанное там, где никому не придёт в голову искать.

О! Ну и хитрец же вы, мистер Чэнь!

Я плавно поднимаю лампу, вешаю её на крюк у себя над головой, чтобы осветить, пусть и неярко, всю уборную. Наклонившись вперёд, я снова заглядываю внутрь.

Несмотря на лампу над головой, я еле-еле различаю спрятанное сбоку. Оно на расстоянии вытянутой руки, но вокруг всё забрызгано испражнениями.

Если снять куртку и рубашку и дышать неглубоко, то есть шанс дотянуться. Раз мистер Чэнь спрятал здесь чертежи, значит, я достану их, неважно насколько это противно.

Раздевшись до пояса, я ложусь на стульчак и тяну руку в зловонную дырку. Голова пригибается всё ближе и ближе к сиденью и источнику вони. Я успеваю коснуться холодной склизкой поверхности выгребной ямы, прежде чем нащупываю кончиками пальцев что-то другое.

Промасленный холст?

На моё запястье падают какие-то хлопья. Я не вижу их, но догадываюсь, что они собой представляют. Медленно и осторожно я смыкаю пальцы, захватывая таинственный свёрток, притаившийся у стенки выгребной ямы. Он холодный, твёрдый и мокрый. На ощупь вроде мяча. Мяча, завёрнутого в тряпицу.

Вернувшись во двор, я наполняю ведро чистой водой и ополаскиваю себя, лампу и свёрток. Я вытираюсь перепачканной рубахой и натягиваю её обратно. Рубаха сырая, я весь мокрый, и там, где жёсткая ткань касается кожи, бегут мурашки. Я натягиваю сверху куртку и при свете лампы разглядываю содержимое таинственного свёртка.

– Эй, Атан, ты где там? – В дверях кухни возникает дядя, всматриваясь в темень двора.

Запахнув шерстяную куртку, я прячу сырой свёрток под мышку. Он тяжёлый и норовит выскользнуть, так что приходится прижать его локтем к боку, чтобы не упал.

– Здесь, – откликаюсь я.

– Готово?

– Готово!

– Ну тогда пойдём из этого проклятого дома. – Дядя уже загрузил всё на свою телегу, стоящую перед домом. – Передай маме, что я забегу позже, только выброшу эту пакость на свалку. – Он останавливается и оглядывает меня в сгустившихся сумерках. – Эй, парень, ты что, в дерьмо с головой нырнул?

Глава 7

Рис.0 Секрет механической птицы

Стоит мне войти в лавку, как матушка хватает меня за запястье и тащит вниз, в кухню.

Должно быть, уже заждалась.

– Давай, плещи, не жалей, – кричит она Полли, которая знай льёт горячую воду, от которой валит пар, в огромный чан, тот самый, что мать использует для окраски тканей.

– От тебя несёт, Атан, – заявляет Битти со своей табуретки.

Я кидаю ей бумажных птичек.

– Вот, возьми. Может, разберёшься, как их складывать, и новых наделаешь.

Матушка стягивает с меня куртку.

– Мам, не надо, я сам справлюсь. – Я прижимаю рукой драгоценный груз, обёрнутый в промасленную ткань.

– Я ж говорила, что от него нести будет, как из выгребной ямы, – морщится мать.

Она права. От меня воняет. И это после одной-единственной уборной. В которой я возился меньше часа.

– Мам, а это правда насчёт работы золотарём? – спрашиваю я. – Ты решила отправить меня к ним?

Матушка с Полли переглядываются.

– Кто тебе сказал? – интересуется мать.

– Дядя.

Она делает глубокий вздох.

– Я не горжусь этим, но тебе надо зарабатывать на жизнь. У тебя есть время до Нового года, чтобы подыскать работу получше.

Я открываю рот, готовясь спорить, но Полли шикает на меня, и вместо этого я бросаюсь к задней двери.

– Я разденусь во дворе, раз от меня так дурно пахнет. – Бочком, бочком, чтобы никто не приметил драгоценного свёртка, я выбираюсь на улицу, скидываю вонючую куртку, оставляя тканевый шар под подкладкой, и бросаю и то и другое прямо на промёрзшую землю.

Разуваться во дворе было бы страшно больно, не будь он посыпан соломой для кур, которая хрустит под ногами, когда я погружаюсь по самые лодыжки. Я раздеваюсь почти догола и стою, дрожа, пользуясь прикрытием темноты, чтобы содрать с таинственного свёртка обёртку.

– Живей! – окликает меня мать.

– Да, сейчас, штаны расстегну!

Пальцы скользят по промасленной ткани, отчасти из-за холода, но в основном потому, что я не вижу, что делаю, и пальцы не слушаются. Подняв голову, я вижу, что туман слегка светится. Значит, луна уже поднялась, просто отсюда её не видно.

Я всё ещё пытаюсь развернуть ткань, чтобы добраться до того, что скрыто внутри.

– Ванна готова, монсеньор, – зовёт меня Полли от двери.

– Иду! – откликаюсь я.

Замёрзший до полусмерти, в одном исподнем, я ещё раз отчаянно пытаюсь развернуть свою находку. Пальцы наконец-то цепляются за какую-то нитку и я выдёргиваю её.

– Идём, вода стынет, я целую вечность её подогревала.

Я продолжаю выдёргивать нитки, пока шов не поддаётся.

– Я не буду мыться, пока вы все смотрите.

– Она ещё не такое видела, – заявляет матушка, подходя к двери. Они меня не видят, а я чётко различаю их силуэты в красноватом свете с кухни.

Развернуть мою находку оказывается той ещё задачкой. Наконец последняя нитка рвётся, шов распарывается, и я сдираю обёртку. Мне на ладонь выпадает полированная сфера. Ничем не воняющая, гладкая, как драгоценное дерево.

Из дома доносятся звуки льющейся воды – в ванну доливают кипятка. Я лихорадочно думаю, куда бы спрятать шар. В шапку? Единственное, что не воняет. Я убираю драгоценную находку внутрь и забрасываю в дом, маскируя хворостом и надеясь, что никто не заметит.

Матушка с Полли стоят как пара тюремщиков, скрестив руки, когда я прохожу между ними.

Несмотря на всё их возмущение, я наотрез отказываюсь снимать подштанники, покуда вода не делается настолько грязной, что меня не видно. Продолжая болтать, они доливают кипятка и скребут мне спину и моют волосы.

Продолжить чтение