Читать онлайн Дух из черной комнаты бесплатно

Jean-François Chabas Jean Francois

Lutin du Cabinet Noir

* * *

Глава 1

Когда я впервые услышал духа из черной комнаты, то подпрыгнул на месте, как кенгуру. В полной темноте я стал нащупывать дверную ручку. Но дверь, естественно, была закрыта на ключ. Отец закричал:

– Эдгар! Ты и здесь идиотничаешь? Сейчас оставлю тебя там еще на четверть часа!

– Но тут что-то есть! Какая-то штука! Какая-то фигня!

– Ох, Эдгар, надаю я тебе по заднице!

Я замер. И даже дышать перестал, чтобы было лучше слышно – вдруг мне все же показалось? Я готов был поклясться: кто-то только что кашлянул – да, кашлянул прямо у меня над ухом. Но как такое могло быть? Комната крошечная, и выход только один – дверь. Я прошептал:

– Нет, тут ничего нет.

Стояла тишина, и я добавил:

– Я все равно ничего не боюсь.

Ох, не надо было притворяться.

Мама, папа, моя сестра Жеронима и я уже три недели как переехали в огромную несуразную квартиру. Ну, то есть какой она была в момент постройки, неизвестно, но мы застали ее в виде лабиринта – с загибающимися ходами, коридорами и странными углами в комнатах. По какой-то непонятной причине в этой квартире до нас давно никто не жил: когда мы переехали, она вся была в паутине. В ней было как-то странно, как-то необъяснимо-неуютно, но, поскольку стоила она недорого, а денег у нас немного, мы купили ее, почти не раздумывая. Через три дня после переезда женщина, торговавшая зеленью на углу нашей улицы, воскликнула, обращаясь к моей маме:

– Ах вот как! Значит, теперь там живете вы?

Интонация у нее была какая-то непонятная. Мама надменно взглянула на нее. И тут торговка, только что кричавшая, какие у нее красивые, красивые помидоры, зашептала:

– Они все свалили, в одночасье!

– «Они»? Кто «они»?

– Прошлые жильцы! Они уматывали один за другим! Фюить, фюить – и пока! Без предупреждения – и никто их больше не видел! А я, знаете ли, уже двадцать лет как слежу за районом!

Если есть человек на Земле, которого сложно напугать, так это моя мать. Она пристально посмотрела на торговку:

– «Фюить», говорите?

– Да, фюить! Я думаю, эта квартира проклята. Или там живут привидения, вот что!

– Привидения? Отлично, отлично… Познакомьтесь: это мой сын, его зовут Эдгар. И вы, если я правильно понимаю, хотите его запугать? Вы что, совсем сбрендили, да?

– Что вы себе позволяете?

– То и позволяю! Совсем сбрендила! Решила напугать ребенка сказками о привидениях! Занимайтесь-ка лучше своими яблоками!

Мне пришлось потянуть маму за рукав. Возмущенная торговка размахивала огромной морковкой, словно полицейский – дубинкой.

Прохожие смотрели на нас, переговариваясь и смеясь. Мама уходила прочь широким решительным шагом. Она крепко держала меня за руку и шла так быстро, что я несся за ней, будто на водных лыжах. А еще говорят, что это у меня плохой характер…

В этой квартире в конце узкого коридора была крошечная, не больше шкафа, комната почти без ничего – только лампочка, которую, впрочем, включить можно было лишь снаружи. Дверь комнаты извне запиралась на ключ. Ну идеальная тюремная камера. Родители сразу это поняли и устроили тут карцер. Понятия не имею, какой средневековый мерзавец выдумал наказывать детей, запирая их в темноте, но, похоже, в разных семьях эта блестящая идея до сих пор пользуется большой популярностью. Всякий раз, как выяснялось, что я плохо себя веду, – а в большинстве случаев это была судебная ошибка, – меня помещали в черную комнату. В нашей предыдущей квартире темницей служила большая кладовая, но в нее через щели в стенах проникал свет. Здесь же все было совсем иначе. Комната была совершенно темной. Ни теней, ни сумрака: я не видел своих пальцев, даже если махал рукой перед самым лицом.

На следующий день после ругани с зеленщицей я узнал, каково это – оказаться в черной комнате. Меня обвинили, что я якобы делал самолетики из бумаги, вырванной из сестриной тетради по математике. В тот раз в черной комнате ничего особенного не произошло – просто мне было как-то не по себе. Да, я знал про привидения, но смеяться над теми, кто в них верит, в полной темноте сложнее, чем при свете дня.

За несколько недель я возвращался в эту комнату четыре раза и уже начал к ней привыкать, когда наступил тот самый день. Кто-то покашлял возле моего уха, и, тщетно потребовав выпустить меня, я зачем-то сказал вслух: «Все равно я никогда ничего не боюсь».

Сейчас, когда я хорошо знаю, что за дух жил в черной комнате, я понимаю, что своими словами я только раззадорил его: он просто не мог удержаться. Едва я произнес это, по плечу меня что-то слегка стукнуло. Что-то вроде пальца.

В полной темноте я стал размахивать руками, словно мельница, и… коснулся чего-то – кажется, это был чей-то бок. Это мгновение я никогда не забуду. Я был бы не прочь упасть в обморок от ужаса, но мое сознание, увы, наоборот, заработало на полную катушку. Может, расплакаться? Все-таки мне всего девять лет. Но во мне проснулся человек действия, которым я был всегда, и я начал наудачу бить в темноту – ногами и кулаками. И при этом бормотал сквозь зубы:

– Вот как я с ними разбираюсь… Хуф! Я… Хуф! С привидениями!

Дверь чулана широко распахнулась. Меня ослепил яркий свет. Это был отец.

– Ну что ты тут еще выдумал?

Великие исторические перевороты зачастую были вызваны большой несправедливостью. Вот почему моим родителям следовало быть немного более чуткими. Когда скорее мертвый, чем живой, я выбежал из крошечной комнатки и рассказал, что со мной случилось, никто мне не поверил. Отец процедил:

– Ты не-воз-мо-жен.

Мама сказала:

– Эдгар, ну хватит уже!

А Жеронима, не поднимая глаз от своего планшета, заявила:

– Это у тебя мозг заржавел.

Двенадцать раз я возвращался в черную комнату, но теперь уже добровольно и неизменно не забыв зажечь свет, настежь распахнув дверь и размахивая включенным фонариком. Я даже дубасил в стены всеми четырьмя конечностями, чтобы убедиться, что там нет какого-нибудь тайника. Но – ничего, совсем ничего. Стены были твердыми и без пустот. Я вспомнил про зеленщицу на углу, которая, что бы там ни думала мама, кажется, была не такой уж сумасшедшей. Я уже не сомневался: меня тогда коснулось привидение.

Глава 2

С некоторым беспокойством ждал я своего следующего наказания – потому что в темницу меня отправляли регулярно. Люди недалекие могли бы решить, что просто не надо было делать глупостей – и от меня бы отстали. Но разве можно викингов заставить вышивать салфетки? Или Аттилу – печь черничные пироги?

Жеронима, которой было одиннадцать, целыми днями твердила, что хочет стать ветеринаром. Но меня ничего не интересовало, и я понятия не имел, кем стану в будущем. Папа – плиточник – приходил с работы, держась за спину; мама – уборщица – все вечера напролет массировала себе шею, которая ныла от усталости. Все это меня совершенно не вдохновляло, и я не торопился взрослеть. Если сестра хотела тетешкать своих пони и чихуахуа, слушать сердце у слонов и гипсовать гиен – пожалуйста. А я останусь маленьким и буду делать все, что захочу. Если бы я думал иначе, был умненьким-разумненьким, я бы не встретился с духом из черной комнаты. Но дела приняли совсем другой оборот.

И кажется, я спас человечество.

– Эдгар, внимание! В черную комнату – наказание!

Я чуть было не ответил маме, что она говорит в рифму, но слишком волновался из-за предстоящей встречи в темноте. Ни слова не говоря, я отправился в крошечную комнатку и даже сам закрыл за собой дверь. В замке́ заскрежетал ключ. И все это в наказание за крошечную петарду, брошенную в баночку с клеем Жеронимы. Ну ладно: результат несколько превзошел мои ожидания – петарда оказалась довольно мощная. Очутившись в полной темноте, я тут же вспомнил, что случилось со мной в прошлый раз. Родители и сестра отнеслись к произошедшему с безразличием и насмешками (к тому же я все им рассказывал при свете дня), так что я и сам почти поверил, что мне показалось. Но, вновь стоя во мраке, я вдруг отчетливо понял: тогда все было взаправду. Меня в самом деле кто-то похлопал по плечу, и я точно кого-то коснулся. От затылка к пяткам пробежал холодок.

Не знаю, сколько времени я простоял в этой давящей тишине, замерев от страха, словно статуя. Но не мог же я вечно так торчать, не двигаясь с места!

– Эм-м… Я тут один?

– Нет.

Голос! Этот голос, раздавшийся в комнате, этот странный голос, напоминавший песню сверчка, запаянного в железную коробку, – его я не забуду никогда.

Я не вскрикнул, не стал бить наугад кулаками. Меня потрясло это неведомое явление. Я открыл рот, закрыл, потом опять открыл.

– Вы ведь привидение, да?

Ни звука. Точнее, где-то как будто очень далеко я слышал, как отец насвистывает, гладя свои рубашки. Звать на помощь бессмысленно: все будет как в прошлый раз. Я предчувствовал самое худшее, и мой голос задрожал:

– Это вы – привидение этой квартиры? Вы умеете проходить сквозь стены? Вы… вы причиняете людям зло?

– Хорошо, что ты никогда ничего не боишься… Эдгар!

– Вы знаете, как меня зовут?

– Было бы странно этого не знать. На тебя целыми днями кричат, мой мальчик.

«Я разговариваю с привидением», – вот что я твердил себе, сидя в запертой черной комнате. Было очень страшно, но в то же время волнительно: ведь я соприкоснулся с волшебством. Вытягивать руку в темноту не хотелось – было страшно от мысли, что я коснусь чего-то, но мне хватило смелости продолжить разговор:

– Вы ведь не всегда здесь, да?

– Да и нет.

Какой загадочный ответ. Я чувствовал себя очень странно. С одной стороны, это был порыв с криком убежать, с другой – броситься на голос и обнять невидимое, пусть и пугающее существо.

– Вы знаете, что меня зовут Эдгар, но вашего имени я не знаю.

Совсем рядом я услышал вздох. Откровенно говоря, даже как-то слишком близко ко мне. Я ощутил запах фиалок.

– Дух.

– Дух?

– Дух. Так меня зовут.

– Просто дух?

– Да.

Дух! Вот это повезло! Духи бывают разные, и этот не злой. Иначе я бы почувствовал. От облегчения я глупо рассмеялся.

– А ты думал, я привидение, а, Эдгар?

– Хи-хи-хи, да!

– Порождение дьявола, да?

– Хи-хи-хи!

– А я всего лишь дух!

– Ха-ха-ха!

Я схватился за бока; от дурацкого смеха, вызванного облегчением, я почти задыхался, когда свет в черной комнате зажегся, ослепив меня. На пороге стояла Жеронима, уперев руки в боки.

– Ты кудахчешь, как психованная курица, – сообщила она.

Я беспомощно моргал. Оглядев всю комнату, я никого не увидел. Сестра вздохнула:

– Ну и морда у тебя. Ты тут с феями разговариваешь, что ли?

– Нет, с духами.

Я сказал это не подумав, и, конечно, Жеронима не обратила на мои слова никакого внимания.

– Очень смешно. Ты точно в порядке?

В вопросе моей старшей сестры чувствовалось некоторое беспокойство.

– Здоровье в порядке, спасибо зарядке. Все нормально, все шикарно, все кайфово.

Не успел я договорить, как Жеронима захлопнула дверь прямо перед моим носом. Свет погас. Опять полная темнота. И тут меня осенило! Я прошептал:

– Вы ведь здесь, да?

– Да. Ты догадался?

– Вы появляетесь только в темноте. И исчезаете при свете.

– Почти так. На самом деле я существую только в темноте.

– Вот как? В любом месте?

– Не понимаю тебя.

– Ну, то есть вы можете быть где угодно, если там темно?

Раздался странный звук, похожий на скрежетание зубов. Наконец дух проговорил:

– Нет, не где угодно. Только в этом чулане.

– То есть вы можете жить только в этой черной комнате, когда в ней выключен свет?

Жестокая судьба, подумал я. Но, как часто со мной бывает, от смущения я стал говорить глупости:

– Должно быть, вы не очень загорелый.

Но тут я вспомнил, что ничего не знаю: ни какой у моего компаньона по потемкам характер, ни на что он способен. Поняв это, я замер, словно такса на охоте. Дух не отвечал, и я уже собирался извиниться перед ним, как тут открылась дверь и на пороге показалась мама:

– Время закончилось. Давай, выходи! Выбирайся из своей норы, рак-отшельник!

Я медленно вышел из комнатки.

– Мама?

– Да, малыш?

– Нет, ничего.

Не мог же я попросить ее немедленно отправить меня обратно в черную комнату. К тому же я решил никому не рассказывать о духе, чье дыхание пахнет фиалками.

– Твоя сестра говорит, что ты смеешься в полном одиночестве. Это так?

– Я как апачи. Я смеюсь, когда меня пытают, чтобы выразить свое презрение.

Проговорив это, я с большим достоинством удалился в свою комнату.

Глава 3

У меня был план: как только сестра и родители заснут, я вернусь в черную комнату и продолжу беседу с духом. Я очень надеялся, что он не рассердился на меня за шутку про загар. Может, принести ему поесть?

Я был так возбужден, что отправился спать сразу после ужина. Родители провожали меня подозрительными взглядами, боясь предположить, что я задумал. Не потребовалось даже заставлять меня чистить зубы.

Дух, настоящий дух! Да здравствует черная комната!

Я ворочался под одеялом.

Сестра тоже легла. Затем я услышал ворчание родителей, выбиравших подержанную машину в интернете; им все время попадались слишком дорогие варианты. Затем и они отправились в свою спальню. Грамотную стратегию я придумал. Осталось немного подождать и…

– Вставай, лодырь! Каша готова!

Я вытянулся в кровати и зажмурился от лившегося из окна яркого утреннего света. Проклятье! Я заснул.

– А-а-а-а-а-а!

Я хотел вскочить, но на ноги намоталось одеяло, и я головой вниз свалился на паркет.

– Бог мой, ты окончательно сбрендил! – сказала мама, поднимая меня. – Смотри, у тебя кровь из носа!

Времени совсем не оставалось. Пора было идти в школу. Я не успею зайти в черную комнату, к тому же все уже встали. Я слышал, как Жеронима в ванной распевает во все горло r’n’b. Я затопал ногами от досады. Мама взяла меня под руку, смыла кровь у кухонной раковины и, тщательно ощупав нос, запихнула в ноздри кусочки бумажного полотенца.

– Молодой человек, что-то ты какой-то рассеянный стал в последнее время. Может, ты хочешь что-то мне рассказать? Может, к тебе пристают в школе?

– Нет.

– Скорее ты там пристаешь ко всем.

– Ты видишь меня насквозь.

– Вот как? Ну, ешь свою кашу, наглый мальчишка.

В кухню, зевая, как крокодил, вошел папа.

По дороге на занятия я понял, что целый день не вытерплю – ведь обедал я в столовой, а не дома. Я развернулся к Жерониме, с которой мы вместе шли в школу:

– Я забыл циркуль. Подожди меня или иди, я догоню.

Она что-то крикнула, но я уже бежал, делая вид, что ничего не слышу. За мной она, конечно, не пойдет. Я зашел в подъезд, перепрыгивая через ступени, поднялся на наш этаж и открыл дверь ключом, который висел на веревочке у меня на шее. Не задерживаясь, я бросился в черную комнату и заперся в ней. Мое сердце колотилось очень быстро – не только из-за бега.

– Вот и ты, Эдгар, – сказал тихий голос с металлическими нотками.

– Здравствуйте, у меня мало времени.

– Зато у меня его полно.

– Это… да, да, это глупо.

Оказавшись в обществе духа, я не знал, что ему рассказать. Согласитесь, не каждый день такое случается.

– Мне надо в школу, – беспомощно пробормотал я. – Я всего лишь хотел, э-э, э-э, поздороваться с вами.

Я чувствовал себя совсем не уверенно. Дух прочистил горло.

– Ступай, мой мальчик. Если хочешь, позже мы поговорим об услуге, которую ты мог бы мне оказать.

Наверное, в этот момент мне стоило насторожиться. Потому что, хоть дух и говорил со мной мягко, его металлический голос звучал немного угрожающе и нервно. Но я был слишком возбужден, даже опьянен этой фантастической встречей.

– Все, что пожелаете! Значит, до вечера?

– До вечера, Эдгар.

Я догнал Жерониму у дверей школы. Уже звенел звонок, поэтому у нее не было времени высказать все хорошее, что она думает в связи с моим побегом.

Утро прошло как во сне. Сидя за партой, я оглядывал учительницу и своих товарищей, и мне даже не хотелось паясничать. Это был особый день. Если бы все они знали! Услуга! Какая услуга? Я чувствовал, что раздуваюсь от собственной важности. Я был настолько поглощен своими мыслями, что в столовой полностью съел пюре и ни одной ложки ни в кого не швырнул.

Человеческий мозг – мой, во всяком случае, – очень капризный механизм. Все это время я ждал звонка, не сводя глаз со стенных часов, но, когда уроки закончились, я испытал какое-то смущение, неловкость. Как будто у меня в голове что-то заскреблось. Словно смутные воспоминания грызли меня изнутри, но не полностью выходили на поверхность и оставались где-то на границе…

– Гагар, ты тормоз и кошмар!

Меня толкал к выходу Манюэль, признанный чемпион школы по Xbox. Я стоял посреди прохода между партами, погруженный в свои мысли. В другой раз я бы отбрил его, но теперь ничего не ответил, потому что понял: все это время меня беспокоила продавщица зелени.

«Я думаю, потому что эта квартира проклята».

Связано ли это с духом? Неужели предыдущие жильцы уехали из-за него? Наверное, если бы духа черной комнаты обнаружил не я, а сестра, и она рассказала бы мне о нем, я был бы более осторожным и подозрительным. Но меня переполняла гордость. Он мой! Это мое и только мое приключение.

Глава 4

По дороге домой, поколебавшись, я вновь убежал от Жеронимы, бросив ей через плечо:

– Мне надо встретиться с другом!

И уже вдалеке за мной раздался голос:

– Я все маме расскажу!

Но я слишком запыхался, чтобы ответить ей что-нибудь этакое. Да и вообще я теперь не тратил время на всякие глупости.

– Свежая свекла, свежая свекла!

Да уж, это не был голос робкой маленькой девочки. Эту торговку легко можно было использовать вместо ревуна на пароходе. Спорить с такой женщиной не хочется: от нее сразу же начинает звенеть в ушах. Только отчаянно смелый человек, вроде моей мамы, мог вступить с ней в перебранку.

Зеленщица заметила меня и, кажется, сразу узнала. Не сводя с меня своих голубых, как лед, глаз, она проорала:

– Клубника, недорого, клубника!

Я вспомнил о духе. Это придало мне храбрости.

– Здравствуйте, мадам.

– К чему эти формальности, мы же свои: зови меня просто «совсем сбрендила»!

Ну вот. Она оказалась злопамятной. Забыв о семейной солидарности, я попытался пойти на мировую:

– Я так не говорил. Я не считаю, что вы сбрендили. Во всяком случае, не совсем.

Кажется, у меня выходило не так гладко, как хотелось.

– Яблочки, яблочки, вкусные яблочки!

Я подскочил на месте. Наверное, у этой женщины голосовые связки из титана.

– Мадам, мадам, почему вы говорите, что в нашей квартире живут привидения?

Торговка ответила, что сельдерей всех вкусней, а репка – свежая и крепкая. Потом, положив руки с толстыми красными пальцами на край прилавка, она наконец взглянула на меня. Ее взор потеплел, она смотрела на меня, как смотрят женщины на маленьких мальчиков.

– У меня есть дети, пацан. Примерно твоего возраста. И если то, что мне рассказали, правда, то я бы не хотела, чтобы они жили там. Сматывайтесь оттуда.

– Но…

– Валите скорее.

Больше ни слова не смог я выудить из зеленщицы. Разговор с ней не дал мне ничего нового, если не считать чувства страха, от которого мое воодушевление поутихло. Но отступать было поздно. Я досадливо пожал плечами. Торговка заметила это и скроила театральную гримасу, выражавшую: мне не избежать чудовищных последствий. Мне было девять лет, я уже был вполне разумный человек, но все равно не нашел ничего лучше, как показать ей язык. И мне стало легче.

Торопясь домой, я успокаивал себя, вспоминая свои встречи с духом. Разве он пытался причинить мне зло? Разве он был злобный или агрессивный? Разве он хоть как-нибудь угрожал мне? Нет, мадам зеленщица. Да, точно: эта женщина просто завидовала и бесилась, что у нее из-под носа увели такую большую квартиру по такой низкой цене. Вот она и мстила.

И я скорее отправился в черную комнату. Злобное чудовище никогда не стало бы вежливо просить у мальчика оказать ему услугу. Это был безвредный дух, наверное, даже добрый. Ох, мне не хватит терпения дождаться ночи! Как бы сделать так, чтобы увидеть его поскорее?

Глава 5

– Ты что это убегаешь от сестры по дороге в школу? Да еще и по дороге обратно! Не ври! Мне только что рассказала Жеронима! А ну в черную комнату! Мухой!

Я стоял в дверях, а надо мной, размахивая руками, нависала мама, бледная от гнева. Я даже не успел поставить на пол портфель. Вот это повезло, невозможно поверить! Мне не удалось изобразить побитую собаку, что соответствовало бы моменту; я даже едва не закричал «Спасибо, спасибо!», но вовремя сдержался.

Меня встретили потемки. Я знал, что я здесь не один. Я подождал, пока в коридоре стихнут шаги матери, и спросил:

– Как прошел день?

– Немного однообразно, дорогой Эдгар, – ответил металлический голос.

– Скажите, а вы добрый?

Это был совсем уж младенческий вопрос. Я пожалел о нем раньше, чем произнес его. Но мой сокамерник не стал надо мной насмехаться.

– Конечно, я добрый. Все духи добрые.

– Я так и думал!

Сейчас за такую наивность я надавал бы себе оплеух. Как будто те, кто задумал что-то нехорошее, объявляют всем: «Я плохой! Я негодяй! Я обожаю причинять зло!»

Какой же наивный я был!

Окрыленный такой очаровательной любезностью, я задал вопрос, который крутился у меня в голове все время, что я был в школе:

– А чем вы питаетесь, сидя здесь взаперти?

– У меня есть небольшой бочонок фиалкового ликера. Я никогда с ним не расстаюсь и ношу его на боку.

– Вот как!

– Да, так принято у нас, у духов.

– Ого!

– Это наша пища.

– Вот как!

У меня не получалось ответить ничего, кроме вот этих идиотских «Вот как!» и «Ого!». Шутка ли – я исследовал обычаи духов!

– А, э-э-э, как насчет э-э-э…

– Духи не ходят в туалет.

– Вот как!

– Нет. Никогда.

Это вызывало уважение. Я задумался, переваривая полученные сведения.

На самом деле люди ничего не знают о духах. Если верить тому, что мне рассказывали и что я читал сам, сказки переполнены чепухой и неточностями. Но теперь-то я все знал. Как я был горд!

– А почему вы оказались в этой черной комнате? Ведь вряд ли вы сами выбрали такое место?

– Ты очень проницателен, мой мальчик. Действительно, не я решил провести долгие годы в этом месте в полной темноте. Поэтому я и говорил об услуге, которую ты можешь мне оказать.

Я трепетал от возбуждения.

– То есть я когда-нибудь смогу вас увидеть? Увидеть духа… это… это должно быть супер!

– Договорились, мой дорогой Эдгар. Мы придумаем способ сделать это. Но давай сейчас поговорим о той небольшой услуге, которую я бы хотел, чтобы ты мне оказал?

Я вновь почувствовал в голосе духа черной комнаты намек на нетерпение, какое-то раздражение. Но сделал вид, что ничего не заметил, – уж очень не хотелось портить себе впечатление.

Он душераздирающе вздохнул.

– Давным-давно одна колдунья, одна злая колдунья, которая…

– Постойте! То есть и колдуньи существуют? Невероятно!

– Да. Так вот, одна злая колдунья…

– И у них есть метлы? В смысле, они летают на метлах?

В темноте заскрежетали зубы. Дух тяжело задышал. Воздух с шумом вырывался из его ноздрей. Как будто дышали дельфины.

– Ну нет, мой дорогой Эдгар… Помилуй, метлами они подметают, как все. Так вот, я говорил, что эта злая колдунья…

– А как тогда они летают?

– Заткнись! Заткнись, мерзкий мальчишка! Замолчишь ты или нет? Дашь мне слово вставить?

Дух нервничал, и голос его стал пронзительным. Это было одновременно забавно и тревожно. Я не знал, что сказать; просто замолчал и стал ждать. Спустя какое-то время (мне показалось – довольно долгое) мой компаньон вновь заговорил. На этот раз – плаксивым тоном.

– Прости меня, мой мальчик, у меня сдают нервы. Темнота, одиночество – сам понимаешь…

И он заплакал горючими слезами:

– Я больше так не могу! Это слишком несправедливо! Слишком жестоко!

Вообще-то я не против, когда все считают, что я плохо воспитанный, дерзкий и недисциплинированный. Но что бы там ни говорили, я добрый малый. Рыдания духа черной комнаты так меня тронули, что я тут же забыл про его злобные крики. Конечно, своими стенаниями он того и добивался.

– Можно я продолжу свою историю? – спросил он слащаво.

– Да, да, продолжайте! Простите меня.

– Я лесной дух. Представь, как мне плохо в этом крошечном…

– Вы больше не будете рассказывать про колдунью? Ой, простите. Молчу. Больше ни слова. Клянусь!

Дух покашлял и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Наконец он заговорил скороговоркой:

– Я лесной дух. Я люблю леса. На меня напустила порчу злая колдунья. Из-за нее я заперт здесь, да еще в темноте. Но если ты прочтешь вслух одно заклинание, ты сможешь меня выпустить. Я вернусь в леса к своим друзьям-духам – это будет прекрасный день! – мы все будем счастливы, а ты станешь героем.

– Значит, в леса? Ну нет! Нет, нет, нет! Я хочу оставить своего духа в черной комнате!

Мне показалось, что в темноте зарычала разъяренная собака. Я отступил назад и ударился о стену. Но тут зажегся свет, и дверь открылась.

Это был отец.

– Привет, сын! Освобождаю тебя – пора делать уроки.

Еще два дня назад я стал бы жаловаться, что меня из карцера отправляют в рабство. Но сейчас я покорился.

Я никак не мог прийти в себя. Даже собирался рассказать про духа папе, потому что очень испугался. Чего это он так зарычал?.. Но я ничего не сказал. Все-таки у меня впервые была своя тайна, да еще такая…

Глядя невидящим взглядом в тетрадку по грамматике, я размышлял. Получается, все эти духи и колдуньи существуют взаправду? Невозможно поверить! Дело осложнялось тем, что я ни разу не видел своего духа – понятно почему. В какой-то момент я вдруг подумал: а не подшучивает ли кто надо мной? Но нет, это исключено: как живое существо могло бы бесследно исчезнуть?

А ведь я дотронулся до него. Я даже чувствовал его фиалковое дыхание. Он настоящий. А его манеры – это его дело.

Глава 6

Этой ночью я лежал допоздна и не засыпал, собираясь навестить духа. После свирепого рева, которым завершилась наша прошлая беседа, я был полон дурных предчувствий. Но поскольку я шел с хорошими новостями, то надеялся, что буду принят благосклонно.

– Месье дух! Я согласен, я прочитаю ваше заклинание. Месье дух! Вы здесь?

– О-о-о, спасибо, Эдгар! Это так любезно с твоей стороны!

Маленький обитатель потемок был совершенно очарователен. Сердечность из него так и выплескивалась.

– Ты – добрая душа. Хороший мальчик. Я буду вечно тебе благодарен. В наше эгоистичное время редко встретишь доброту. Знаешь, я так тронут!

– Да, только у меня есть одно условие.

– Ну конечно!

– Вы будете ко мне иногда приходить и рассказывать про колдуний и всякое такое.

– И все? Ну конечно, я буду к тебе приходить, мой дорогой друг, мой дражайший маленький Эдгар!

– Ну тогда давайте вашу бумажку, и я ее прочитаю в своей комнате.

– Нет. Я должен быть рядом. Не дальше чем в трех локтях от тебя.

– Но вы же не можете выйти из черной комнаты!

– Совершенно справедливо! Поэтому читать надо здесь, в… Ах, фея-расфея! Если ты зажжешь свет, я исчезну.

Прошло какое-то время, прежде чем мы придумали решение: читать заклинание не обязательно, достаточно произнести его вслух. Так что просто нужно было выучить его наизусть.

– Держи, – сказал дух из черной комнаты.

Я наугад протянул руку и взял листок шершавой бумаги, который он мне протягивал.

– Давай, Эдгар, скорее выучи это. Но никому его не показывай, это наш с тобой секрет.

– Скажите… А почему вы сами не прочитаете заклинание и не освободитесь? Или почему вы мне просто не скажете его, а я повторю?

– Потому что это запрещено Кодексом. Ну и… хороший же ты мальчик!

– Вы опять нервничаете.

– Вовсе нет! Что ты! Вовсе нет, совершенно! Ну давай-давай! Гоп-гоп, отправляйся учить заклинание!

– А что такое Кодекс?

– У нас будет время поговорить об этом. Хо-хо-хо!

Ну и фальшиво же звучал его смех! Он явно предвещал катастрофу. Но я, глупый как пробка, просто ответил:

– Пойду учить заклинание. Скоро увидимся.

Вернувшись в спальню, я стал рассматривать волшебную бумажку при свете ночника. Похоже, это был кусок пергамента, вырванный из старинной книги. Разбирать буквы, напоминающие готические, было сложно. К тому же текста было больше, чем я ожидал.

«Вот увидите: умение запоминать тексты наизусть очень полезно», – утверждала учительница. Я не верил, что все эти лисы, которые лето красное пропели, но все равно в музыканты не годятся, когда-нибудь понадобятся мне: зачем учить басню наизусть, когда ее всегда можно найти в интернете? Но вот этот день настал. Не зря я тренировал свою память. Но справится ли мой мозг?

«Так Моекузо Лэктонг Сото Бабёльбабёль Шиане Дагульдагуль Иях Шамшауи Ульуль Багада Пёпё Усс Пенсют Лагалагалага Ясме».

И все это – наизусть. Те, кто думает, что это не очень много, пусть попробуют выучить сами. За этим занятием я заснул.

Ночной сон часто позволяет взглянуть на вещи по-новому. Накануне я хотел как можно скорее отправиться в черную комнату и произнести волшебное заклинание. Но наутро я задумался. В моем кармане лежал кусочек пергамента, который делал это приключение совершенно взаправдашним.

Глава 7

Все утро в школе я продолжал думать, додумывать и снова думать. Увы, в этом деле качество важнее, чем количество. А поскольку я изначально ничего никому не говорил – шансов прийти к блестящим умозаключениям у меня не было. Мои мысли двигались в неверном направлении, мой мозг можно было сравнить с Пизанской башней, стоящей на плохом фундаменте. Я беспокоился, например, о том, какой характер у духа. Он был какой-то… какой-то злой. Я был всего лишь мальчиком, но, чтобы почувствовать злость, не обязательно быть взрослым. За его лестью чувствовалось что-то мрачное, устрашающее…

Я машинально теребил пергамент в кармане. Но в классе я не решился его вынуть, поэтому на переменке отправился в туалет, чтобы перечитать то, что там написано. Я бормотал себе под нос: «Так Моекузо… злая колдунья… Дагульдагуль… черная комната… блин, это не так-то просто… Бабёльбабёль…» – и тут мне на голову и на плечи обрушился ледяной водопад. Раздался хохот. Еще не подняв взгляда, я уже понял, что это Эмрик. Он возвышался над дверью с пустым пластмассовым ведром в руке, и глаза его едва не вылезали из орбит – так он был доволен. Эмрик. Туалетный Чингисхан. Как я мог забыть про него?

По каким-то странным причинам Эмрик совершал свои коварные поступки только в туалетах. Петарды, бомбочки с водой, запертые снаружи двери, дождь из насекомых – воображение у него было безграничное. Иногда я мечтал о том, чтобы он оказался на попечении у моих родителей – хотя бы на три дня. После этого они, конечно же, стали бы подавать мне завтрак в постель, целовать следы моих ног, благодарить небеса за то, что им достался я, а не он.

Я был мокрый с ног до головы. В ведре было по меньшей мере пять литров. Видимо, этот псих караулил меня с ведром в руках, стоя на унитазе соседней кабины. Он мгновенно смылся, оставив после себя эхо своего вороньего карканья. Сохраняя хладнокровие, я одобрил его придумку. Но потом понял, что пергамент в моих руках совершенно вымок. Чтобы высушить, я потер его о майку, но чернила начали стираться.

– Ой-ой! Ой-ой-ой!

Тогда я оторвал кусок туалетной бумаги и попытался промокнуть манускрипт. Все расплылось окончательно. Катастрофа. Волшебное заклинание растворялось на глазах.

Я решил положить пергамент между двумя бумажными носовыми платками. Пора было возвращаться на урок. Когда я вошел в класс, с меня капала вода, и все стали свистеть и насмехаться. Учительница достала из своего шкафа полотенце и вытерла мне голову.

– Ну посмотри, что творится. Ты весь вымок. Вечно с тобой что-нибудь происходит, бедный ты мой Эдгар.

Большую боль переживают молча. Я ничего не ответил. На самом деле я думал только о заклинании. «Шамшауи Ульуль? Пёпё?» Если оно пропало, то я никогда его не вспомню. Я не сводил глаз с секундной стрелки стенных часов до самой следующей перемены. И первым бросился во двор, где столкнулся с Эмриком, выходящим из своего класса. Он широко улыбнулся своей подлой улыбкой:

– Ну что, подсыхаешь?

– Да, – ответил я остроумно.

И как стрела прошел мимо него. Меня ведь ждали более серьезные дела. Пусть он строит ловушки и капканы, пусть возится со своими петардами. Мне-то предстояла встреча с настоящим волшебством. А еще – с тысячью бедствий, если я не смогу восстановить заклинание. Потому что дух из черной комнаты рад не будет.

Я быстро уединился в одном из углов школьного двора и достал из кармана волшебный листок.

«Так… Моекю… или Маекю? Маекю… Лала…»

Все стерлось. Я принял два решения:

1. Выпустить кишки Эмрику.

2. Отправиться далеко-далеко, возможно в Антарктику, чтобы укрыться от гнева духа черной комнаты.

– Эдгар?

Я повернулся всем корпусом. На меня смотрела Жеронима.

– Это Эмрик тебя облил?

Я незаметно убрал листок в карман.

– Да, но мне наплевать.

– Хочешь, я ему надаю?

– М-м-м, да не надо.

– Эдгар, ты все-таки очень странный.

Моя сестра – настоящая сестра. Наверное, так всегда должно быть в семье. Когда у меня по-настоящему все плохо, она приходит на помощь. Я тоже поддержал ее, когда крольчиха Глэдис погибла от удара электрическим током после того, как перегрызла провод холодильника.

У меня словно бы само собой вырвалось:

– Жеронима, в черной комнате живет дух. От него пахнет фиалками, у него странный голос, и он, кажется, не очень добрый. Он попросил меня выучить волшебное заклинание, потому что одна злая колдунья…

– Ты умрешь в одиночестве, и я не стану ухаживать за твоей могилой, – сообщила моя сестра.

Когда она нервничает, она немного перегибает палку. Она ушла, высоко держа голову. Надо было ей показать… показать что? Кусочек мокрой бумажки, на котором больше ничего не разберешь? Она бы просто заставила меня его съесть.

Как бы то ни было, моя решимость совершить зверское убийство и отправиться за границу улетучилась. Я вновь достал из кармана волшебный пергамент и подул на него. Тщетно. Чернил почти не было видно. Что я скажу этому паршивому духу? Стоит ли бояться серьезных последствий? Мне вдруг вспомнилось то рычание. Какая свирепость… какие зубы ждут меня? Поскольку я никогда не видел духа, то воображал себе все что угодно, а кроме воображения у меня ничего и не было. Как я смогу избежать столкновения, я постоянный узник черной комнаты? Если я не хочу больше туда возвращаться, мне придется все рассказать родителям, а они ведь не поверят.

Вернувшись домой, я чувствовал себя так, будто меня поджаривают на раскаленных углях. Я говорил себе: вот бы меня наказали не сразу, вот бы у меня было время подумать, что я скажу духу! Это было бы разумно. Я решил вести себя образцово-показательно. Когда я вдруг помог папе накрыть на стол, он посмотрел на меня с подозрением. Кажется, я переигрывал. Но нет родителей, которые наказывают детей за то, что они им помогают. Я не сел играть в игровую приставку, я сразу же сделал домашнее задание – и чувствовал себя предателем лентяйского дела. Что ж! Там, в глубине коридора, в черной комнате меня с нетерпением ждал дух, и я готов был на все, чтобы он меня не дождался.

Злопамятная Жеронима специально толкнула меня, когда мы шли мыть руки перед едой.

– Прости, – сказал я.

Моя сестра едва не грохнулась в обморок. Ей очень не понравился мой пацифизм. Я выразил глубокое раскаяние на своем лице, чем заслужил золотую медаль на Олимпийских играх по лицемерию.

Глава 8

Но почему-то все пошло не так. Мне казалось, что я продержусь, что риск встречи с духом черной комнаты один на один – это достаточный стимул, но не тут-то было. Я опять сделал глупость.

При этом никто меня не провоцировал. Просто это был один из тех вечеров, когда все на нервах, в воздухе потрескивает электричество, когда свитер, если его начинаешь снимать, испускает искры, а женские волосы топорщатся от расчески.

– Как же меня достала эта работа, – проговорила мама, разминая зеленую фасоль вилкой.

– Видеть не могу рожу начальника стройки, – отозвался отец, разрезая мясо на тарелке.

– Школа – это так тупо. Я хочу быть ветеринаром прямо сейчас, – сказала Жеронима, поднимая глаза к небу.

В обычных условиях я бы добавил какие-нибудь свои стенания к общему концерту. Но я так боялся совершить ошибку, что промолчал. Все члены семьи посмотрели на меня со злобой. Я не проявил солидарность с ними.

Мы ели в полной тишине. От этого я все больше напрягался, приходилось постоянно сглатывать слюну, и казалось, что я жую картон. Я хотел налить себе воды, но не удержал бутылку, и ее содержимое разлилось по столу.

Из моих уст, словно из пращи, вылетело ругательство.

Нашу семью нельзя назвать особенно утонченной, но все же есть определенные границы. Я не знаю, откуда взялось это ругательство. Оно очень грубое. Я никогда так не ругался.

Жеронима издала тихий крик, похожий на мышиный. Отец замотал головой; мать уставилась на меня. Сейчас будет вынесен приговор. Все равно все потеряно – пропадать, так уж красиво. Я встал, вскочил на стул и что есть мочи запел:

– Dale a tu cuerpo alegría, Macarena! Ay! Macarena!

– Эдгар…

– Macarena!

– Эдгар, в черную комнату!

Я еще мог избежать этого. Мог начать умолять простить меня. Но настоящие мужчины смотрят страху прямо в глаза. Я спрыгнул со стула и зашагал навстречу судьбе.

Когда дверь темницы захлопнулась, я сжал зубы, слушая скрежет ключа в замке.

– Добрый вечер, мой дражайший маленький Эдгар.

– Здравствуйте, месье дух.

– Ну что, говори заклинание!

Запинаясь на каждом слоге, задыхаясь от паники, я рассказал о своих злоключениях. В конце каждого предложения я ожидал, что дух набросится на меня и разорвет на кусочки, но он слушал совершенно беззвучно, так тихо, что, закончив свои путаные объяснения, я вынужден был спросить:

– Вы здесь? Месье дух!

– Да, Эдгар.

– Вы… вы рассердились?

– Ты в этом не виноват, мой друг.

Настроение мое изменилось совершенно. Я стал упрекать себя за то, что подозревал духа в плохих намерениях. Надо признать, что на этот раз он проявил большое хладнокровие. Он сумел скрыть свой гнев. Но он понимал: чтобы достичь цели, необходимо мной управлять. В тот момент я решил, что ошибся, что слишком очернял его. Я чувствовал вину, я казался себе мелочным и готов был на все, чтобы исправиться.

– Может, у вас есть еще одна бумажка? Я мог бы попробовать еще раз. Теперь я буду очень осторожным…

– Другой бумажки нет, мой мальчик. Я останусь здесь в плену навеки. Если только…

– Что? Если только – что?

– Если только не будет Унги, но нет, это слишком сложно. Я и так слишком тебя озадачил. Ничего не поделаешь, оставь меня одного в моем одиночестве…

Даже если бы я хотел уйти, я был заперт на ключ. Дух черной комнаты прекрасно это знал. Как знал он и то, что я сгораю от желания получить прощение.

– Ну что вы, что вы! Пусть будет Ангу! Что для этого надо сделать?

– Унга.

– Унга, хорошо.

– Потребуются определенные ингредиенты.

– Без проблем.

– Нужны будут обойные гвозди. Пакетик сухариков «Криспроллс». Резинка. Зажигалка. Чайная ложка экологически чистого оливкового масла холодного отжима. И хомячок. Запомнил?

– М-м-м… Хомячок?

– С технической точки зрения козел подошел бы больше, но мне кажется, тебе будет проще раздобыть хомячка.

– Живого хомячка? Вы не причините ему вреда?

– Чтобы я когда-нибудь причинил зло животному!

– Нет, ну просто, знаете…

– Ну ладно, мой друг, ничего не поделаешь. Не будет никакой Унги. Не будет освобождения. Я продолжу свое ужасное существование и…

– Я раздобуду вам хомячка. Кроме того, вы сказали: резинку, зажигалку, гвозди?..

– Обойные гвозди. Чайную ложку экологически чистого оливкового масла холодного отжима. И пакетик сухариков «Криспроллс».

– Это все для Унги?

– Совершенно верно. Что-то ты какой-то озабоченный. Не беспокойся. Унга – это просто небольшая церемония…

– …с хомячком и зажигалкой. Вы будете заниматься вуду?

– Эдгар, послушай меня. С хомячком ничего не случится, даю тебе слово. Слово лесного духа, мечтающего воссоединиться со своими друзьями, по которым он так скучает… А-а-а, о-о-о!

– Мы устроим Унгу. Мы сделаем ее, месье дух.

Лежа той ночью в кровати, я думал о Джалиле. Вот кто мне нужен. У нее были хомячки, целая куча хомячков – я их видел, когда несколько месяцев назад она пригласила меня на день рождения. Она открывала им клетки, и они ползали по всей ее комнате. Джалила была самой симпатичной девочкой в классе и во всей школе. Она всегда улыбалась и никогда не выходила из себя. Все ее любили. К тому же она была красивой. У нее было круглое личико и черные – почти иссиня-черные – локоны. Я бы разговаривал с ней почаще, если бы так жутко не боялся, что все решат, будто я влюбился.

А я вообще не влюбился.

Во всяком случае, это было незаметно. Должно было быть незаметно.

У девочек есть чутье на такие вещи. Нужно быть очень осторожным. Они способны ощутить и распознать любовь за километры, как собаки, с которыми ищут трюфели. Однажды, когда мы выходили из школы, Жеронима прошептала мне на ухо:

– Джалила, хе-хе!

– Что «хе-хе»?

– Джааалилааа…

После этого я стал особенно тщательно следить за собой. Заработать репутацию влюбленного подкаблучника очень легко. Я смотрел на Джалилу только издалека, следя за тем, чтобы никто – и прежде всего моя сестра – этого не видел.

Глава 9

«Джалила, не могла бы ты одолжить мне хомячка? Это для одной волшебной церемонии в черной комнате».

«Джалила, у меня есть список вещей, которые я должен добыть, чтобы освободить одного духа, заточенного в темницу злой колдуньей. У меня уже есть зажигалка, обойные гвозди, пакетик сухариков “Криспроллс”, резинка, экологически чистое оливковое масло холодного отжима, и мне не хватает только хомячка. Не одолжишь одного?»

«Джалила, ты мне не поможешь освободить лесного духа? Мне всего лишь нужен один из твоих хомячков».

«Гони хомячка, Джалила! Потом все объясню».

Чем больше я повторял все это, один в своей комнате, тем больше я запутывался. Я видел хомячков в зоомагазине рядом со школой, но они стоили слишком дорого. Придется обращаться к Джалиле. Если бы я был менее… Если бы она была менее… Если бы мне было наплевать на нее, просить было бы намного проще.

«Джалила, ты не могла бы мне одолжить одного из своих хомячков? Хочу попробовать, каково это – держать хомячка, прежде чем завести собственного».

Вот так. Это было просто, без обиняков и совершенная неправда. То, что нужно.

Ну почему с девочками всегда все идет не так, как планируешь? Почему?

Мне удалось отвести Джалилу в сторону, хотя обычно она окружена подружками. Моей сестры тоже не было поблизости. Идеальные условия.

– Джалила, мне нужен один из твоих хомячков, – промямлил я, слыша это словно со стороны.

И столько в моем голосе было безразличия и невозмутимости, как если бы я говорил: «Моя мать умирает, молю вас, дайте мне противоядие».

– Один из моих…

– Хомячков! Да! Один из твоих хомячков!

У Джалилы глаза черные и глубокие. И смотрела она мне прямо в глаза. Я чувствовал себя примерно как демон в джакузи со святой водой.

– Тебе он нужен прям немедленно? Прямо сейчас?

– Это для одного друга!

Не знаю, зачем я это сказал. Пришлось приложить огромные усилия для того, чтобы не сказать «для друга-духа».

– Ты хочешь отдать одного из моих хомячков своему другу?

– Нет, не отдать, одолжить, чтобы… чтобы он мог попробовать. Знаешь, как с машинами поступают – берут и смотрят, нравится или нет…

«Пусть у тебя, осел, отрастут уши, давай, вставай на четвереньки, начинай лопать морковку и вопить “и-а”!»

Вот как я проклинал себя, глядя на озадаченное Джалилино лицо. Все пропало. Она, конечно, не даст мне хомячка, а сам я только испортил собственную репутацию. Я уже собирался смыться и спрятаться где-нибудь в укромном уголке, чтобы надавать себе тумаков, когда она сказала:

– Конечно, приходи сегодня вечером и забирай.

– Ко… кого забирай?

– Приходи и забирай хомячка после школы. Я покажу тебе, как с ним обращаться, и дам специального корма. И одолжу старую клетку.

Джалила слегка помахала мне рукой, что должно было означать «до скорого» или, не знаю, что-то еще симпатичное и грациозное, и отправилась к своим подружкам, которые прыгали в резиночку.

Я едва не побежал за ней вслед, чтобы все рассказать. Но удержало меня – и это не делает мне чести – любопытство: я хотел узнать, как проходит Унга. Магия! Что-то невероятное! Я вполне мог довольствоваться тем, что в черной комнате живет дух (уж я-то не мог не знать, что найду его там в любое время), но, помогая устроить магическую церемонию, я превращался из наблюдателя в участника. Как будто сам становился немного волшебником. Во всяком случае, я в это верил.

Глава 10

Мне повезло: мама любила сухарики «Криспроллс», а папа был на все руки мастер. Покупать мне ничего не пришлось – очень кстати, если учесть, что карманных денег у нас не было. Даже тень мысли о краже не пришла мне в голову. Родители с таким не шутили.

Осталось объяснить Жерониме, почему мне надо пойти к Джалиле и взять у нее хомячка. Если бы они общались друг с другом, я бы никогда не выкрутился со своей историей про воображаемого друга. Но, к счастью, у моей сестры был известный порок, который называется «я не дружу с мелкими». На все, что было младше ее на несколько лет, она смотрела со снисходительной жалостью. «Карликов я стараюсь избегать», – говорила она с гордостью. Так что Джалилы для нее не существовало. О ней она говорила, только чтобы посмеяться над моими чувствами, но сама к ней никогда не обращалась.

И это было очень удачно.

Так что Жеронима ждала меня у подъезда Джалилы, к которой я отправился за хомячком, предназначенным, как я утверждал, для практических работ, заданных учительницей. Да, я обманывал всех, но это меня почти не беспокоило. Я только боялся запутаться: приходилось помнить, что я сказал и кому.

– Вот Тотор, это его корм, и я даю тебе самую красивую клетку.

Джалила пришла домой лишь за пять минут до меня, но уже успела все приготовить. Меня захлестнуло чувство стыда. Я был омерзительно двуличный, низкий, отвратительный человек; я собирался рассказать ей все…

– Старайся заботиться о Тоторе, у него хрупкие нервы, – продолжала Джалила. – Это русский сапфировый хомяк[1].

Я вдруг представил, как говорю ей, что хомяк предназначен для магической церемонии. Вдруг она меня не простит? И не захочет больше видеть? Нет, я не мог так рисковать.

– Красивое имя – Тотор. – Мои слова звучали жалко.

– Нравится, да? Твой друг долго собирается его держать у себя?

– Один или два дня максимум. Максимум.

Тотор был голубоватый, с более темной полоской на уровне позвоночника. Уж лучше бы он был какой-нибудь паршивый. Кто знает – может, тогда бы мне было не так его жалко.

– Я дам тебе еще немного наполнителя для подстилки, – сказала Джалила.

Какой предатель! Какой же был я мерзкий предатель!

Родители таки нашли себе подержанную машину. Полноприводный «фиат-панда», совершенно ветхий, но на ходу. Они были так рады, что, когда я вошел, не обратили внимания на хомячка. Я уже больше не сомневался: во время подготовки к Унге мне помогают сверхъестественные силы.

Зажигалка.

Пакетик с сухариками «Криспроллс».

Горсть обойных гвоздей.

Резинка.

Чайная ложка и экологически чистое оливковое масло холодного отжима.

Хомячок.

Все, что нужно. Я был готов.

На этот раз нельзя было и думать о том, чтобы заставить их наказать меня. Есть у них «фиат-панда» или нет, но родители точно заинтересовались бы, увидев, что я отправляюсь в черную комнату со всем этим снаряжением.

Тотор спал в углу клетки, которая стояла у меня на кровати; очевидно, он не предполагал, что ему придется сыграть роль в освобождении несчастного духа, столько времени проведшего в плену по вине злой колдуньи. Бедный, маленький и такой грустный дух.

Я так раздулся от сознания собственной значимости, что даже забыл об угрызениях совести. Мне предстояло совершить подвиг.

Глава 11

Во время ужина все только и говорили что о «фиате-панде». Родители обсуждали шины, которые надо поставить на их ласточку, зеркало заднего вида, которое надо было купить.

– Я перекрашу ее! – воскликнул папа.

– Я сошью ей новые чехлы! – откликнулась мама.

Мне этот материализм казался слишком приземленным. Хотелось с театральной выспренностью воскликнуть: «О, как странно смотритесь вы с этой вашей гнилой машиной! Разве не знаете вы, смертные, что в черной комнате живет дух? Настоящий волшебный дух? А теперь послушайте, что я вам скажу, мои дорогие: я спасу этого духа. Да, я, Эдгар, так называемый маленький мальчик, который делает так называемые глупости! Что, дыхание перехватило, да? Это вам не сцепление “фиата-панды”!»

«И уж точно не расчесывание пони», – подумал я, мысленно обращаясь на этот раз к Жерониме.

Мне показалось – но, конечно, это была лишь игра моего воображения, – что из глубины коридора, оттуда, где находилась черная комната, раздался шорох.

В полночь, стараясь не шуметь, я вынес свое добро из комнаты. Если меня застанут с клеткой, в которой сидит Тотор, мне будет нелегко сделать вид, что я всего лишь шел пописать. Войдя в черную комнату, я с большим облегчением выдохнул.

Затем прикрыл за собой дверь.

– Русский хомяк! – произнес дух вместо приветствия.

– Откуда вы знаете? Вы же даже не видели его.

– Запах. Уж в хомяках-то я разбираюсь.

– Плохо, что он русский?

– Посмотрим, так сразу не скажешь. А масло? Оно точно экологически чистое? В противном случае это будет катастрофа.

– Да, экологически чистое. Я всю бутылку прихватил.

– Прекрасно. Прекрасно! Хе-хе-хе-хе-хе!

Какой мерзкий смех. Услышав его, я понял, что совершаю огромную ошибку. Иногда, затеяв что-то, дать задний ход уже нет сил. Даже уже знаешь, что ты неправ, а все равно продолжаешь стоять на своем. Я столько усилий приложил, не заберу же я все эти вещи обратно в комнату! Кажется, дух почувствовал мои сомнения, потому что вскричал, хитрюга:

– Эдгар, ты настоящий друг!

– А теперь что мне делать? – спросил я угрюмо.

– Ну что ты, давай-ка повеселее, дружок! Смелее, матрос! Потерпи еще десять злосчастных минут, пока ты мне нужен. Унга – это быстро!

– А потом? Что вы будете делать потом?

– Ну, все, что тебе обещал.

– А что вы мне обещали-то?

– Ну как? Передай-ка гвозди и оливковое масло. Только не пролей!

Внезапно я понял со всей очевидностью, и это чувство пронзило меня до мозга костей: я загнал себя в ловушку. Я хотел нащупать клетку с Тотором. На мою руку легла чья-то сильная ладонь. Один ноготь – твердый и острый – впился мне в запястье.

– Только попробуй выйти отсюда до окончания Унги – и я заживо сдеру с тебя кожу, мерзкий человечек.

На этот раз дух черной комнаты больше не скрывался. Я хотел отдернуть руку, но хватка была невероятно сильной.

– Стой тут, сопляк, и слушай меня. Я и так тебя слишком долго жду из-за всех твоих глупостей. И не пытайся звать на помощь. А теперь я тебя отпущу. Но если ты сделаешь что-нибудь, что мне не понравится… Тебе каюк!

В этот момент я вытащил фонарик, который захватил с собой. Он был спрятан на спине, за хлястиком моей пижамы. Я взял его, потому что немного опасался за Тотора. Хотелось хоть как-то контролировать, что будет происходить с подопечным Джалилы.

Это был фонарик «Маглайт», крошечный, но очень мощный. Я направил его в сторону, откуда слышался голос, и включил.

Теперь я знаю: от страха можно умереть. Я думал, что мне пришел конец, когда в венах моих застыла кровь, а шок был таким, будто меня ударили в грудь. Яркий луч выхватил омерзительное существо, и существо это двигалось. У него была яйцевидная голова и три красноватых глаза: два на том же месте, что у людей, а один – на месте носа. Большой рот со множеством заостренных, как у щуки, зубов находился на лбу. Кожа была белая и блестящая, как эмаль на ванне. В верхней части черепа возвышалось огромное ухо, а по бокам от него росли две своего рода ноздри, похожие на рога. Существо было одето в кожаную куртку цвета зеленого яблока, которую оно точно позаимствовало не у людей; у него было четыре руки с костистыми и мускулистыми ладонями – их силу мне уже довелось ощутить. Из-за ворота куртки вылезали крошечные щупальца, напоминавшие клейкую шевелящуюся бороду.

– А ну погаси! – заорало чудовище.

Поскольку я не сразу послушался, мощным ударом слева оно выбило фонарь у меня из руки, и тот шлепнулся в стену. Лампочка разбилась. Когтистые лапы впились мне в горло.

– Ты что, шутковать вздумал? Хочешь поиграть со мной?

Я больше не мог дышать. Перед глазами плясали огненные бабочки.

– Будешь ты благоразумным или нет? Ты что, не можешь послушаться своего маленького духа из черной комнаты? А, мой мальчик?

Существо меня отпустило. Наконец я мог вздохнуть. Мне в голову пришел по меньшей мере странный ответ:

– По крайней мере, вы действительно пьете фиалковый ликер. Я почувствовал запах.

– Хе-хе-хе! Это наш напиток.

– Вы ведь не лесной дух, да?

– Ну надо же, какой гений мне попался! Просто человек-сверхмозг! Нет, я не дух. Я соврал. Это очень плохо. Пусть меня накажут.

– Почему вы говорите «это наш напиток»?

– Наш напиток. Наш, таоракнаборстильсенский.

– Та… та – что? Кто вы?

– Я только что сказал тебе. Я таоракнаборстильсен. Мы очень любим фиалки. Это романтическая сторона нашего характера. Ну, за дело! Нам еще надо провести Унгу, мой дражайший Эдгар.

– Так значит, хоть это правда?

– Правдивее не бывает. Там оливковое масло не пролилось? И где клетка с хомяком? А, вот же она, у меня в руках!

– Но зачем вы делаете Унгу, хотя сами не лесной дух, который хочет вернуться к друзьям в леса?

– Потому что я таоракнаборстильсен.

– И?..

– И все. Пакетик с сухариками полный?

– И что вы собираетесь…

Два острых когтя впились в мое правое ухо.

– Заткнись.

Как мог я быть таким глупым? Таким несознательным? Тотор, словно почувствовав мое смятение, издал несколько тихих вскриков, напоминающих скрип дверцы шкафа.

Глава 12

Существо напевало вполголоса. Я слышал, как оно возится в темноте с тем, что я ему так старательно принес. Я умирал от желания наудачу броситься к двери и убежать в коридор, но понимал, что не успею. Одна из четырех рук меня схватит, и все будет кончено. Что случится после Унги? Меня столько раз обманули, я вел себя так наивно. Что сделает со мной таоракнаборстильсен, когда церемония будет закончена?

Теперь он пел. Тихо, но пел.

– Зум-зум! А-а-а-а-а-а-а… Зум-зум! У-у-у-у-у-у… Зум-зум!

Устроившись в углу черной комнаты, я заткнул уши. Кошмар – чувствовать себя беспомощным и вообще не понимать, что происходит. Но я почти сразу убрал руки от ушей, потому что тишина пугала еще больше.

Раздался какой-то звук, а затем монстр прохрипел:

– Отвратительные обойные гвозди. Дешевка.

Мне по-прежнему было любопытно, и я спросил:

– А зачем нужны гвозди?

– Ни за чем. Мне просто хотелось полакомиться. Но эти гвозди омерзительны!

Мне не хватило смелости, чтобы ответить: «Производители не рассчитывали, что их будут есть какие-то психи».

Вместо этого я сказал:

– Не обижайте Тотора. Его одолжила мне Джалила.

– Тотор – это уменьшительное от Гектор. Ты знаешь, кем был Гектор, мой мальчик?

– Ну-у…

– Это был троянский воин. Герой. Он смело бросился в поединок с Ахиллом у стен Трои.

Я готов был погибнуть от рук трехглазого чудовища, но слушать на закуску лекцию по истории совсем не хотелось. Я пожал плечами. Тон таоракнаборстильсена сделался лиричным.

– Гектор! Он погиб как храбрец. Ах, война, война! Как это великолепно! Грандиозно! Война! Хотя бы за это я снимаю перед людьми шляпу.

Внезапно я представил чудовище в шляпе. В ней он не чувствовал бы запахов и ничего не слышал. Я прыснул со смеху. Я понимал, что момент неподходящий, но такое может случиться, когда нервничаешь.

– Героизм кажется тебе смешным? – вскричал обиженный таоракнаборстильсен. – Но куда же, куда же катится этот мир, в котором молодежь больше не относится с почтением к войне? Нас ждет то еще будущее, да! Передай-ка мне хомяка.

– Не хочу.

– Хомяка, живо!

– Нет.

Я подумал о Джалиле. Это придало мне мужества.

– Сами возьмите.

– Я не могу, молокосос. Чтобы Унга состоялась, животное мне должен передать человек, из рук в руки. Дай! Или я возьмусь за твое семейство.

– Вы не можете выйти отсюда.

– Откуда ты знаешь, что я могу, а что – нет? Я наговорил тебе всякой ерунды. Еще четверть часа назад ты думал, что я маленький бедный дух!

Уж не блефовал ли таоракнаборстильсен? Я этого никогда не узнаю. Я представил, как это страшное существо настигает в постелях маму, Жерониму и папу. Тогда я на ощупь открыл клетку Тотора, взял его в ладонь и вытянул руку перед собой.

Глава 13

Чудовище выхватило у меня голубого хомячка с булькающим вздохом удовольствия.

Не видя ничего в темноте, я представил Тотора и эту пасть с острыми зубами на лбу у таоракнаборстильсена, его трепещущие щупальца… Нет, нельзя допустить ничего подобного. Я не должен позволить этому случиться. Я решил вскочить – а там будь что будет.

– Ай-ай-ай! Ай-уй-уй! Он укусил меня! Проклятая зверюга! А-а-а! Как больно! Кровь идет!

Страшная суматоха началась в черной комнате. Ужасное существо толкнуло меня, продолжая надсаживаться:

– Где он?! Где этот хомяк?!

«Молодец, Тотор! – подумал я. – Ты достойный сын Джалилы».

Таоракнаборстильсен схватил меня за пижаму.

– Ну, ты, человек! Где хомяк? Ай-уй-уй!

Раздался отвратительный сосущий звук. Я догадался, что монстр сунул палец в рот.

– Я не знаю. Я вижу не больше вашего.

– Я сейчас – ай-ай-ай! – я сейчас всех вас убью!

Если Тотор смог, то почему бы и мне не попытаться? Я опустил голову и изо всех сил укусил руку таоракнаборстильсена.

– Уа-я-я-я! Ох-я-я!

Чудовище отпрыгнуло назад. Оно ударилось о стенку, и звук получился как удар по огромному сейфу. Я хотел броситься к двери, но в темноте потерял все ориентиры и сам ударился в стену. Я все время думал о пасти таоракнаборстильсена. Если этот волчий капкан захлопнется на мне – считайте, я спекся, словно аргентинский стейк.

Я наугад ударил ногой перед собой.

– А-уф!

И попал чудовищу прямо в живот. Окрыленный успехом, я собирался ударить другой ногой, когда четыре руки схватили мои икры и ляжки и сжались, словно тиски.

– Ты не рассчитал свои силы, микроб! Прощайся с миром! Зачем возиться с тобой? Ты вручил мне хомяка, а больше ты мне не нужен.

Я почувствовал запах фиалок, к которому примешивался запах крови. Так пахло дыхание таоракнаборстильсена. Теперь точно конец. Я представил Джалилу. Она мне улыбалась.

– Эдгар! Ты что-то совсем распоясался!

На пороге черной комнаты теснились мама, папа и Жеронима. Они зажгли свет, я щурился и моргал, как сова. Естественно, таоракнаборстильсен бесследно исчез. Мама издала свистящий звук, как чайник, и на смену ей пришел отец:

– Это что еще за бардак на стройке! Это что – клетка? И пакетик «Криспроллс»!

– Он весь в зеленых пятнах, – заметила Жеронима, которая чуть не свернула себе шею, заглядывая в комнату.

Я разгладил рубашку пижамы, чтобы было лучше видно.

– Это кровь таоракнаборстильсена! Это я его укусил! Видимо, у него зеленая кровь, он не человек! Он вернется, когда опять станет темно! Осторожно, он хочет всех нас убить!

– Говорила же я, что ему еще слишком рано играть в Resident Evil Revelations. Вот теперь он помешался.

– Заткнись, Жеронима, и отправляйся в свою комнату, – проворчала мама. – А-а-а! Мышь! Какой ужас!

– Это не мышь, а Тотор. Хомяк Джалилы. Иди-ка сюда, Тотор. Ты был очень смелым. Давай я посажу тебя в клетку. Вот так…

– Дочь права, этот ребенок не в себе, – сказал папа. – Эдгар, сколько у меня пальцев?

– Но таоракнаборстильсен…

– Может, он поспорил со своим дружком Манюэлем, дебилом, у которого игровая приставка вместо мозга…

– Жеронима, иди спать! Уже почти утро! – прокричала мама. – А ты, Эдгар, выходи отсюда! Нет! Оставь весь этот хлам! Мы не будем делать уборку посреди ночи!

– Таоракнаборстильсен…

– Этот мальчик болен, – робко предположил папа.

Мама наклонилась и стала разглядывать мои глаза.

– Он совсем не болен. Это чудовище.

– Кстати, о чудовищах… – попробовал вставить я слово.

Левое веко моей мамы задергалось. Я сдался.

– Хорошо, я возвращаюсь в комнату. Но вы увидите, что сделает таоракнаборстильсен.

– Вот и хорошо. В кровать!

По крайней мере, мне удалось захватить с собой Тотора.

Естественно, после всего пережитого, оказавшись под одеялом, я не смог заснуть. Я раз за разом прокручивал в голове сцену, участником которой только что был. Невозможно поверить, но факт – я чудом избежал смерти. Таоракнаборстильсен едва не убил меня. Теперь никто и ничто не заставит меня вернуться в черную комнату. Надо будет также предупредить сестру и родителей. Чудовище может напасть на них, если им придет в голову закрыться в этой комнате без света (что, впрочем, маловероятно).

Нужно было придумать, как сделать так, чтобы мне поверили. Зеленые пятна на пижамной рубашке, которую я бросил в грязное? Нет, этого недостаточно. Как несправедливо, что меня никогда не воспринимают всерьез. Просто уму непостижимо.

К счастью, чудовищное существо по-прежнему оставалось запертым в черной комнате. Сухарики и резинка остались там, а Тотор – нет. Питомец Джалилы крутился в своем колесе в изголовье моей кровати. Он мог гордиться собой – ведь он совершил храбрый поступок. А без хомяка – никакой Унги. Так что таоракнаборстильсен остался взаперти. Мое напряжение начало спадать. Я лежал в сумраке своей комнаты, и через щель между шторами просачивался лунный свет. Я уже засыпал, когда краем глаза заметил что-то яблочно-зеленого цвета.

– Ку-ку!

Я открыл рот, чтобы позвать на помощь, но монстр был намного проворнее. Одну из своих огромных лап он положил мне на губы. Три других руки держали меня безо всяких усилий. Он был чудовищнее – хотя это казалось невозможным, – чем я запомнил. Щупальца, вылезавшие из-за воротника куртки, щекотали ему подбородок с таким же омерзительным звуком, как когда возят мокрой половой тряпкой по кафелю.

– Ну что, уже думал, что избавился от дядюшки таоракнаборстильсена?

– У-м-м-м! Му-му-му-ммм! М-м!

– Что?

– М-м-му-мм!

– Все равно не понимаю. Ах, как я глуп! Это же я не даю тебе говорить! Я пришел сказать спасибо. Благодаря тебе я свободен как ветер. Кажется, я сейчас займусь тем, что буду немного сеять страх и разорение. Это что-то вроде моего хобби, дорогой Эдгар. Ну что ты какой-то удивленный? А, знаю: ты думал, что без этого паршивого хомяка я не смогу завершить Унгу!

Я пытался отбиваться изо всех сил, но это было бесполезно. Таоракнаборстильсен был слишком силен. Он зашептал мне в ухо:

– Для Унги нужна шерсть козла или хомяка, вырванная самое позднее за пятнадцать минут до церемонии. Во время нашего небольшого… спора этот любезный Тотор лишился целого клока шерсти, который я и нашел там, где ты и твоя прелестная семья оставили меня. И я устроил себе первоклассную Унгу! Что? Ты хочешь что-то сказать? Может, у тебя есть последнее желание? Не могу отказать в этом своему спасителю. Глоточек фиалкового ликера? Не тяни, мне еще нужно опустошить целый мир.

Чудовище приподняло руку от моих губ, но ровно настолько, чтобы, если я стану набирать воздух в легкие для крика, тут же заткнуть мне рот. Я смог только прошептать:

– Что вы сделаете с нами?

– Ах, это… Мой мальчик, тут я не стану скрывать, это будет малость неприятно. Но зато потом вас ждет спокойствие. На целую вечность. Это все? Нет? Еще что-то?

– Да! Почему предыдущие жильцы этой квартиры съехали и почему вы их не…

– …не убил? Ты тоже находишь этот факт достойным сожаления, да? Представь себе, я не мог этого сделать. Я же был заточен в этом крошечном чулане. И вышел я из него только благодаря гениальной идее, пришедшей в голову твоим родителям, – превратить его в карцер. Я горячо благодарен им. Да здравствуют наказания по старинке! Да здравствует традиция!

– Почему же торговка овощами говорит, что здесь живут привидения?

– Мне надо было выгнать этих дебильных жильцов, чтобы на их месте поселились более подходящие, вроде тебя, понимаешь? И я начал стенать, смеяться – это весьма удивительно, но говорят, у меня скрипучий смех, – я пел наши песни и стучал в такт по стенам. Они все тут же смылись! Так, ну, я не то чтобы заскучал с тобой, мой дорогой Эдгар, но…

– Подождите! Подождите еще! Вы сказали «наши песни». А откуда вы родом?

– Ха-ха-ха! Это секрет. Разве ты не слышал, что великие «звезды» должны быть немного таинственными?

«Никакая вы не звезда, а липкое чудовище, одетое в безвкусную зеленую куртку!»

Так я должен был ему ответить. Наверное, я не мастер на остроумные ответы, потому что я просто пробормотал:

– Вы злой.

Но для девятилетнего мальчика, столкнувшегося с таоракнаборстильсеном, это было не так плохо. Мои глаза привыкли к полутьме, и я различал все мельчайшие подробности его лица – если это можно было назвать лицом. Впечатление производило не столько его чрезвычайное уродство или странность, сколько источаемая им злость.

– Ну что, теперь моя очередь кусаться. Только на этот раз чуток посильнее…

Пасть на лбу у таоракнаборстильсена распахнулась. И в этот момент чудовище получило удар палкой от метлы.

Послышался звук – скрунк! Монстр выкатил все три своих глаза, как тут – скрунк! – получил еще один удар между ноздрей, то есть по уху. Он рухнул ко мне на кровать, а Жеронима, треснув его в последний раз, окончательно сломала метлу.

Глава 14

Я встретился глазами со своей сестрой. Вид у нее был одновременно довольный и испуганный. Но она никогда не упускает возможности меня уязвить.

– Вот видишь, не зря я за тобой слежу, – сказала она.

Поспорить с ней я не мог. К тому же таоракнаборстильсен сейчас меня беспокоил больше, чем подколки сестры. Я оттолкнул тело, давившее мне на ноги, и выпрыгнул из кровати.

– Надо его привязать!

– Нет, надо позвать маму и папу!

– Жеронима, надо сначала его связать!

– Он без сознания. Мама! Папа!

Сестра кричала во всю глотку. Я зажег свет в спальне и стал искать, чем бы связать монстра.

Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь думал о том, как трудно связать чудовище с двумя ногами и четырьмя руками. На это уходит уйма времени. Слишком много времени. В то время как из комнаты родителей послышались шум и грозные крики, таоракнаборстильсен пришел в себя. И настроение у него было не очень добрым.

– Гардабур! Фикситрит гардабур!

Это были его первые слова. Вероятно, это было на таоракнаборстильсенском. Левый глаз у него полностью открылся, а правый и нижний были наполовину закрыты. Из перекошенного рта на нижнюю часть лба свисал раздвоенный змеиный язык синего цвета. Большое ухо на голове нервно дергалось между двумя трепещущими ноздрями.

– Вакс! Гардабур! Вы… агю! Вы мне заплатите за это!

Не придумав ничего лучшего, я выдернул из розетки прикроватную лампу и попытался связать монстра ее проводом. Зубы таоракнаборстильсена клацнули перед моим лицом, словно волчий капкан. Я откинулся назад, не отпуская хватки, но его куртка была скользкой. Я уцепился за одну из ног существа, обутую в своего рода балетку, тоже зеленого цвета. Но балетка осталась у меня в руке, а чудовище выпрямилось на моей кровати и пронзительно завизжало:

– Йек! Йек! Йек!

По-видимому, таоракнаборстильсен полностью пришел в себя, потому что, когда Жеронима хотела треснуть его обломком метлы, которую ловко держала в руках наподобие бейсбольной биты, он наклонился, и удар пришелся по мне. Бам-бам!

Сестра не стала медлить и извиняться. Она вновь нанесла удар в направлении чудовища, раскинувшего руки в стороны, словно регбист перед броском. Но, похоже, таоракнаборстильсен вдруг передумал: он бросился к окну и с криком выпрыгнул сквозь стекло.

– Йиха! Зюм зюмба!

В эту секунду словно из недр ада возникли папа и мама. Наверное, они в чем-то были не менее страшными, чем чудовище. Волосы у мамы торчали во все стороны, а на щеке, подобно пиратскому шраму, отпечатался след от подушки. Глаза отца были ярко-красные, а круги вокруг них – такими же иссиня-черными, как его борода. Оба тяжело дышали: можно было подумать, что они бежали за автобусом.

Жеронима в крайнем возбуждении показала обломком метлы в сторону окна, из которого дул ледяной ветер:

– Он убежал! Там! Он там!

– Три часа ночи. Вы нам за это заплатите, – сказал отец.

– И еще как! Бить окна посреди ночи! – подхватила мама.

Выражение ее лица было особенно жутким.

– Нечасто вы занимаетесь таким свинством вместе, – заметил отец, скотчем приклеивая на разбитое стекло картонку.

– Придется выдумать какое-нибудь особое наказание, – добавила мать.

Они нам ни на секунду не поверили. Я молча сидел в своей кровати, когда вдруг сообразил: я был слишком шокирован и поэтому не подумал о зеленой балетке, но она-то сохранилась! Я стал размахивать ей.

– Вот доказательство! У нас есть доказательство! Вот оно, доказательство! У нас есть обувь таоракнаборстильсена!

Мама вырвала ее из моих рук.

– Зеленая балетная туфля? Единственное, что по ней можно сказать, так это то, что девочка, которая ее носит, редко моется. Какой мерзкий запах. У вас отвратительная подружка.

– Это не подружка, это…

– Таоракна – как там его, я знаю. Но я тоже умею пошутить, ягнятки мои. Завтра я вам покажу, на что способна.

Продолжая грозить расправой, подходящей нашему случаю, мама повела Жерониму в спальню.

Отец, заклеив разбитое окно, посмотрел на часы:

– Нам осталось спать всего четыре часа. Если я услышу хоть шорох…

Мои нервы были так взвинчены родительским недоверием (несмотря на зеленую балетку!), что я бросил:

– Вы всегда можете отправить меня в черную комнату, потому что таоракнаборстильсена там больше нет.

– Это не смешно, – сказал папа. – Мы с мамой работаем на тяжелых работах. Нам нужно высыпаться. А вы с сестрой устроили тут черт те что.

– Папа, я клянусь тебе: таоракнаборстильсен существует на самом деле. Он живет здесь, в квартире, уже давно! Поэтому-то она и стоила дешево!

Отец схватил себя за переносицу, пробормотал что-то и вышел из комнаты, ничего мне не ответив.

Я понял, что мне остается только лечь обратно в кровать. Я прихватил с собой один роликовый конек. Это был самый увесистый предмет, который мне удалось найти; я собирался бросить им в монстра, если тот вернется. Все эти приключения меня утомили, к тому же я не привык поздно ложиться спать. Я уже проваливался в сон, когда услышал фразу, произнесенную с сильным акцентом:

– Нужно действовать быстро, товарищ Эдгар. Нужно обязательно остановить таоракнаборстильсена.

Я вновь зажег лампу у кровати. Комната была пуста.

Неужели этот поганый монстр где-то спрятался и решил меня разыграть, прежде чем наброситься? Но этот голос, низкий, с раскатистыми «р», не был голосом чудища. Поскольку я уже засыпа́л, я решил, что мне показалось. Я собирался выключить лампу, когда некто вновь торопливо заговорил:

– Товарищ Эдгар! Ты потом поспишь!

Не мог же это быть…

Я посмотрел налево, туда, где была клетка с Тотором. Хомяк стоял на задних лапках. Своими крошечными пальчиками он сжимал металлические прутья.

– Открой! Мы разработаем план сражения.

У хомяка был глубокий бас, и да: он говорил с русским акцентом. Это уже было слишком. Сбитый с толку, я неподвижно смотрел на него.

– Простите, – проговорил Тотор, – представляюсь: Федор Федорович Тоторский. Почетный корреспондент[2]. Открой, товарищ! Нам предстоит воевать.

Глава 15

Забравшись ко мне на одеяло, русский хомяк, разгладив усы, пристально посмотрел мне в глаза.

Хотя я уже не первый день сталкивался со всякой чертовщиной, я был потрясен.

– Тотор! Что это значит?

– Это исключение.

– Какое еще исключение?

– Обычно мы не раскрываемся перед людьми. У нас есть специальное исключение из правил, позволяющее раскрываться перед детьми, но нам полностью запрещено при любых обстоятельствах демонстрировать взрослым наши… способности. Иначе они тут же лишат нас жизни. Они такие.

– Но я тоже когда-нибудь стану взрослым.

– Но сейчас-то ты не взрослый.

– А Джалила? Она в курсе?

– Очаровательная малышка. Нет, она ничего не знает. До сих пор мне не нужно было раскрывать свою личность. Но таоракнаборстильсен – это красный уровень опасности. Самый громкий сигнал тревоги для хомяков.

– Откуда у тебя такой странный акцент?

– А как сам думаешь: Федор Федорович – это по-бразильски? Я же русский, у меня русский акцент, товарищ Эдгар. Так, а теперь дай-ка мне эту зеленую балетку…

– Но зачем тебе она?

Я сказал это слишком громко. Тотор – он же Федор Федорович Тоторский – положил палец себе на морду.

– Давай постараемся не разбудить твоих родителей, иначе это плохо скажется на цвете твоего лица. Что я хочу сделать? Это очевидно: прогнать таоракнаборстильсена, лишить его возможности причинять вред. Da, da.

– Вы с ним враги?

Русский хомячок принял свирепый вид и стал размахивать кулаком.

– У таоракнаборстильсена могут быть только враги!

– Это правда?

– И он еще спрашивает, правда ли это, невинная душа! Это чудовище не может вызвать ни у кого ни жалости, ни добрых чувств. Мне кажется, ты-то в этом убедился. А вот с помощью его балетки нам, наверное, удастся избежать худшего.

– С помощью балетки? А что ты с ней хочешь сделать? И почему ты не сказал мне раньше, почему не раскрыл…

– …своей тайной личности? Мы должны раскрываться только в случае крайней необходимости, товарищ. Я же только что объяснил тебе это, ты что – оглох? Я всего лишь немного тебе помог, в подходящий момент укусив монстра. Я думал, ты сам справишься, но теперь таоракнаборстильсен сбежал…

В словах Федора Федоровича Тоторского чувствовался упрек. Мне это показалось очень несправедливым.

– Он едва не убил меня, не забывай.

– Подумаешь! Он хочет убить всех, это же таоракнаборстильсен. А теперь, товарищ Эдгар, давай займемся исправлением твоих глупостей.

– Что касается глупостей, то ты мог бы мне помешать их делать. Достаточно было рассказать, к чему все это могло…

– Пока ты не внес меня в одну из Темных тюрем, я вообще не представлял, что ты там задумал. Как и Джалила, я думал, что ты хочешь одолжить меня своему другу. Я готовился к тому, что меня будут тискать и набивать крошками от гамбургера. Я не ожидал, что окажусь на Унге!

Чем больше Федор Федорович Тоторский объяснял, тем непонятнее все становилось.

– Темные тюрьмы?

– Да, одну из Темных тюрем. У меня нет времени рассказывать об этом. Передай-ка мне балетку. Еще мне потребуется сахарная пудра.

– Ни за что.

– Bojemoï!

– Это что – ругательство? Можешь ругаться сколько хочешь, я не впечатлен. Мне надоело, что со мной обращаются как с недотепой! Я требую объяснений! Что такое Темные тюрьмы?

– Места, куда запирают тех, кто совершает плохие поступки, товарищ Эдгар.

Я схватил себя за переносицу в точности, как это всегда делает папа. Кажется, в этот момент я почувствовал, что испытывает он, когда я вывожу его из себя. Это утомительно.

– Ты вздумал шуточки шутить? Хорошо. Можешь сам сбегать за своей сахарной пудрой, Тотор.

– Полагаю, товарищ, ты не понимаешь, во что влип. Таоракнаборстильсен вернется. Ему нужна балетка, без которой у него недостаточно силы. Он должен быть полностью укомплектованным, с ног до головы.

– Чушь! Это просто балетная туфля, без каких-нибудь…

– Порви ее! Попробуй сделать в ней дырку!

Я взял балетку, брошенную мамой возле кровати, и швейцарский ножик, который подарил крестный, когда мне исполнилось семь лет.

– Да запросто!

От балетки пахло совсем не хорошо. Я, держа туфлю на вытянутых руках, попытался покромсать ее на полоски. Но лезвие не только не разрезало кожу, но даже не оставило на ней ни малейших следов. Я с ожесточением набросился на балетку снова, но с тем же результатом.

– Ну как? – торжествуя, спросил Тотор.

Я вытащил шило, положил обувку на пол и попробовал продырявить. И опять безрезультатно.

– Niet, niet, niet!

– Ну ладно, сдаюсь! Скажи хотя бы, что это за Темная тюрьма, и я пойду тебе за пудрой.

– Темная тюрьма… Это, к примеру, твоя черная комната. Подожди! Не надо делать такую гримасу. Я не подтруниваю над тобой, какой же ты! В результате ужасного совпадения, чудовищного стечения обстоятельств эта комната вашей квартиры оказалась там, где на протяжении тысячелетий находится одна из семнадцати Темных тюрем. В эти тюрьмы, в абсолютную темноту помещают самых страшных существ Скрытого мира.

– Скрытого мира?

– Ну вот я и проговорился. Теперь у меня будут проблемы с Правительством.

– С Правительством? С Правительством Скрытого мира?

– Товарищ Эдгар, больше я не скажу ни слова.

Мордочка Федора Федоровича Тоторского быстро двигалась; его усы дрожали. Он явно нервничал.

– То есть черная комната моей квартиры – это одна из семнадцати Темных тюрем Скрытого мира?

Почетный корреспондент сделал вид, будто зашивает себе рот.

– А есть еще говорящие животные? Да? Их везде можно встретить? Нет? Они тоже русские или есть из других стран? Есть же и из других стран, да? Да? А на что похож Скрытый мир? Можно туда попасть? И как с таким маленьким телом тебе удается говорить таким низким голосом? Меня этот вопрос все время волнует – все-таки это очень странно. Если я тебе принесу сахарной пудры, ты мне расскажешь еще? Баш на баш? Да? Нет? Ладно, понял, иду!

Глава 16

Кухня была полна предметов, так и готовых с грохотом упасть на кафельный пол. Поскольку я не мог зажечь света, приходилось двигаться очень медленно. Если родители проснутся из-за шума, мне останется только молиться. Сахарная пудра хранилась в шкафу над мойкой. Мне предстояло в потемках залезть на табуретку. Как назло, луна скрылась за облаками, и видел я не больше, чем когда сидел в черной комнате. Я уже собирался встать на табуретку, когда кто-то дотронулся до моей попы. Не знаю, как мне удалось не закричать. Наверное, я просто дико испугался.

– Что это ты тут затеял?

Жеронима.

Я не мог ничего придумать, поэтому сказал правду:

– Я пришел за сахарной пудрой.

И почти сразу же пожалел о своей честности. Я ведь привык действовать украдкой и самостоятельно. Я уже собирался соврать что-нибудь, когда меня стала мучить совесть. Ведь Жеронима вместе со мной сражалась с таоракнаборстильсеном. Значит, нет ничего странного в том, что она беспокоится. И значит, не будет ничего странного и в том, что я хотя бы сообщу ей о своих планах. Наша вражда, длившаяся долгие годы, испарилась без следа. Стоя на табуретке, я взял сестру в союзницы.

– Dourak!

– Тотор, будет правильно, если она узнает, что происходит. Она ведь тоже сражалась с чудовищем. Она имеет право знать!

– Niet! Вовсе нет! Ты трезвонишь обо мне на каждом углу!

Русский хомяк был в бешенстве. Он брызгал слюной. А поскольку говорили мы шепотом, его гнев был еще более заметным.

– К тому же это моя сестра. Я могу с ней говорить, это нормально, и она не взрослая, а еще…

– Нет никаких «а еще»! Если вы оба не поклянетесь мне, что все происходящее останется между нами, это будет… У вас будут неприятности!

– Мне угрожает хомяк! Ой-ой! Боюсь! – насмешливо сказала Жеронима.

Почувствовав, что ситуация выходит из-под контроля, я помахал пакетом с сахарной пудрой.

– А что мы будем делать с таоракнаборстильсеном?

– Вы клянетесь? – упрямо спросил Федор Федорович Тоторский.

Я выразительно посмотрел на Жерониму, и мы с ней хором сказали:

– Клянемся!

Почетный корреспондент внимательно оглядел нас, потом перевел взгляд на пакет с сахарной пудрой.

– Взаправду клянетесь? В противном случае…

Жеронима открыла было рот, но я быстро поставил пакет перед Тотором. Немного пудры высыпалось ему на голову.

– Осторожнее, иначе я стану весь липкий! Передай мне балетку, товарищ. Теперь потребуется концентрация. Соберите свои жизненные силы, централизуйте волю…

– О чем это он?

– Жеронима, заткнись.

– Da! Замолчи, дурында!

– Этот мини-русский хуже, чем таоракнаборстильсен, – проворчала Жеронима.

И этими словами моя сестра как будто вызвала монстра, который ворвался через заклеенное окно так легко, словно это был шелк.

– Pipets! – прошептал Федор Федорович Тоторский.

Таоракнаборстильсен развел в стороны все свои четыре руки и стал похож на огромное ужасное насекомое, готовое взлететь ввысь.

– Почетный корреспондент! Я должен был догадаться! – проскрипел он своим гадким металлическим голосом. – Но что это? Сахарная пудра? Где моя туфля?

Чудовище обезумело, запаниковало. Я совершенно не понимал почему. Оно повернулось, чтобы выпрыгнуть в окно, но потом с бешеным криком бросилось прямо на Федора Федоровича Тоторского. Почетный корреспондент сохранял невозмутимость. Он уверенно влез на пакет с сахарной пудрой и нырнул туда головой вниз. Теперь-то уж он точно будет липким. Таоракнаборстильсен с радостным ика́нием схватил пакет. Я не понимал, что происходит, но решил, что надо тоже что-то делать. Я напрыгнул на ужасное существо. Но оно было начеку. Одна из его вытянутых конечностей, словно коса, ударила меня под колени. Я отскочил и грохнулся на ковер.

– Сейчас я подправлю тебе макияж, придурок! – прорычала сестра.

Она размахивала над головой роликовым коньком, о котором я позабыл из-за всей этой суматохи.

Теперь все смешалось. Таоракнаборстильсен пытался уклониться от бешеной ветряной мельницы, в которую превратилась моя сестра. Своими верхними руками он изо всех сил с грохотом бил по пакету с пудрой, в котором спрятался Тотор. При этом он поглядывал на зеленую балетку, лежавшую на полу рядом со мной, и тянул к ней свои нижние руки. Один его глаз был выкачен и выражал вожделение, другой он не сводил с Жеронимы, третий был сосредоточенно прикрыт, змеиный язык молниеносно двигался меж острых зубов, а сверху, словно петушиный гребешок, свешивалось ухо – вряд ли монстру дали бы первый приз на конкурсе красоты. У меня было ощущение, будто я сражаюсь с картиной кубиста.

Я схватил балетку в тот момент, когда таоракнаборстильсену удалось при помощи вероломной уловки повалить мою сестру на пол. Одновременно почетный корреспондент выскочил из дырки в пакете и помчался в мою сторону, семеня лапками что есть мочи. Он несся с такой скоростью, что его заносило то вправо, то влево.

– Алеткуыстр! – просипел он, тяжело дыша.

– Тотор, я не понимаю по-русски.

– Да нет, пф! Я, пф! Говорю, пф-пф! Балетку, пф! Быстро!

Я отдал туфлю хомячку. Таоракнаборстильсен издал странный, почти мелодичный звук. Он отвернулся от Жеронимы и в безнадежном усилии вытянул свои четыре руки… Федор Федорович Тоторский бросил внутрь балетки горстку сахарной пудры, которая у него все это время была зажата в лапке.

Чудовище заревело:

– Так Моекузо Лэктонг Со…

Я узнал эти слова. Это было начало предложения, которое монстр просил меня выучить – как мне теперь казалось, это было много веков назад. Не знаю, была ли это безнадежная попытка призвать на помощь судьбу, но, как бы то ни было, у него ничего не вышло. Он неожиданно замолчал. И исчез.

Дверь моей комнаты с треском распахнулась.

– Мама! – сказала Жеронима.

Вид у нее был намного более испуганный, чем когда она сражалась с монстром. Увидев лицо мамы, я понял почему.

Следом за ней шел папа.

– Вы опять разбили окно, – всхлипнул он.

– Это из-за…

Я остановился на полуслове. Ведь мы обещали Федору Федоровичу Тоторскому молчать. Тот смотрел на нас снизу вверх, шевеля своей симпатичной невинной мордочкой голубого русского хомячка. Голубого и белого – он был покрыт сахарной пудрой.

Глава 17

Нам повезло, что нас не привязали к кроватям и не заклеили рты скотчем. Кажется, родители испытывали соблазн сделать это.

Мама прыгала на месте, словно хотела раздавить целую армию тараканов.

– Да что вам в голову стукнуло? Теперь вы посыпаете пудрой несчастное животное?

– И вы опять разбили окно, – повторил папа.

– Это не мы! Это…

– Слушаю тебя, Эдгар. Это, наверное, хомячок? Уверена, это он. Вон какой у него виноватый вид.

– Но, мама…

– Жеронима, у тебя три секунды, чтобы вернуться в свою комнату. И если выйдешь из нее до того, как надо будет вставать в школу…

– Это несправедливо!

– В спальню, я сказала! А тебе, Эдгар…

Мама немного напоминала Горгону. Я избегал ее взгляда, чтобы не превратиться в каменного человечка.

– Я думаю, что следует – пока не придумала ничего получше – на всю жизнь запретить тебе играть в приставки.

– Когда мне будет восемнадцать, я стану делать что захочу.

– Хорошо. Но уже не в моем доме.

– Когда-нибудь вы поймете! Когда-нибудь вы будете меня благодарить… плакать… от благодарности!

– Жду не дождусь. А это еще что? Ах да, это тот вонючий башмак, который ты нам принес. В помойку!

Услышав эти слова, Федор Федорович Тоторский стал попискивать, как настоящий хомячок. По его мимике я понял, что он в полном ужасе.

– Закрой этого грызуна в клетке! От этих животных одна грязь! – распорядилась мама.

– Все готово, – проворчал папа, заклеивая окно скотчем. – Держаться будет. Не знаю, как им это удалось, но на этот раз окно было как будто выбито снаружи.

Озадаченный, он внимательно посмотрел на меня. Я ничего не сказал. Врать уже не получалось, к тому же эта безумная ночь меня очень утомила.

Наконец родители вышли из моей спальни; мама двумя пальцами несла яблочно-зеленую балетку таоракнаборстильсена.

Почетный корреспондент меж тем прильнул к прутьям клетки и нетерпеливо задергал их.

– Выпусти меня отсюда, товарищ Эдгар! Это катастрофа!

– Ну что теперь? Таоракнаборстильсену капут, все в порядке!

– Капут, какой еще капут? Ему совсем не капут, он в балетке! Его забрала твоя мама!

– О нет, только не это!

– Нельзя было давать этому чудовищу ингредиенты для Унги. Если бы ты не помог ему выбраться, он бы еще тысячи лет сидел в своей Темной тюрьме. Это ты во всем виноват. Вытащи меня отсюда, bistro!

– Его нет в балетке.

– Он в балетке! Говоря техническим языком, он расплавлен-карамелизирован.

– Сам ты расплавлен. И карамелизирован к тому же. Сейчас я хочу спать. Хватит мне сегодня наказаний.

Сапфировый хомячок сложил лапки на груди.

– Именем Кодекса Скрытого мира я, Федор Федорович Тоторский, именуемый Третьим, почетный корреспондент, приказываю тебе подчиниться.

– Ага. Побегай в колесе, это поможет тебе немного расслабиться.

Я набросил на клетку свою майку. После некоторого молчания (представляю, какое выражение было на мордочке у Тотора – к тому времени я его неплохо изучил) послышался едва приглушенный тканью низкий голос с сильным акцентом:

– Он расплавлен-карамелизирован, но он жив. Его так просто не остановишь.

Я вытянулся на кровати и стал думать. Расплавлен-карамелизирован? Я настолько одурел от всех этих событий и бессонной ночи, что ничего не соображал. Вот бы Жеронима была рядом. Это чувство – потребность видеть свою сестру – было совершенно новым для меня. Ведь она проявила мужество и верность – иначе и не скажешь. Я вспомнил о том, что заставил ее пережить за все эти годы, и мне стало стыдно.

Издалека я слышал требования Федора Федоровича Тоторского, доносившиеся из накрытой клетки:

– Расплавление-карамелизация длится только около двух часов. Товарищ, надо сходить за балеткой. Товарищ! Товарищ Эдгар!

Но я засыпал.

– Вставай!

– А? Что? Это не настоящий лесной дух!

Мама хотела открыть окно в моей спальне, но, поскольку оно было кое-как заклеено, не сумела этого сделать. Она повернулась ко мне:

– О нет, только не снова! Хватит этих духов и прочей чуши! Вставай! Конечно, ты как вареный – ведь ты спал всего около часа. Быстро в туалет!

Глава 18

За кухонным столом уже сидела Жеронима. Мы пристально посмотрели друг на друга, как будто хотели найти признаки того, что все произошедшее накануне нам привиделось. Тотор! Спросонок я и забыл про него. Я вернулся в спальню. Майка по-прежнему висела на клетке. Я приподнял ее… Русский хомячок лежал, вытянувшись на спине, со скрещенными на груди лапками и приоткрытым ртом. Кончиками пальцев я тихо постучал по стенкам клетки. В этот момент папа, который несся как смерч по коридору, бросил мне на бегу:

– Я пошел, мой мальчик. Оставь животное в покое. Они любят поспать.

И тут я услышал, как почетный корреспондент храпит. Он не умер, просто он устал еще больше нашего. От облегчения у меня подкосились ноги. Джалила не будет носить по Тотору траур. Но надо бы его разбудить… Я посмотрел на свой будильник. Час с четвертью назад хомяк сказал мне, что расплавление-карамелизация длится два часа. А что будет потом? Надо пока раздобыть зеленую балетку, пусть без его мудрых советов я и не знал, что с ней делать.

Вернувшись на кухню, я услышал, как хлопнула входная дверь.

– Где мама?

– Они с папой только что ушли, – сказала Жеронима.

– О нет! А где балетка? Таоракнаборстильсен расплавлен-карамелизирован внутри нее!

Сестра уронила ложку в миску с хлопьями.

Мы перерыли помойное ведро под раковиной – балетки там не было. В мусорной корзине в гостиной? Тоже нет.

Жеронима беспокоилась:

– Если мы опоздаем в школу и об этом узнает мама, она нас свяжет колючей проволокой и бросит акулам!

– Да, но если таоракнаборстильсен больше не будет расплавлен-карамелизирован…

– Ты слышишь? Расплавлен-карамелизирован… Это смешно! Хомячок решил, что этот монстр – торт? И вообще, что это значит – «расплавлен-карамелизирован»? Мы даже не знаем, что это такое. Пойду спрошу у него, у этого лодыря.

Сестра бросилась в мою спальню. Она стала трясти клетку не жалея сил, словно шейкер для коктейлей. Мне кажется, она была обижена на почетного корреспондента за то, что тот назвал ее дурындой.

– Эй, Тотор! Эй, русский шпион!

– Bo-je-moï!

Федор Федорович Тоторский балансировал в раскачивающейся клетке.

– Пре-кра-ти-не-мед-лен-но-ду-рын-да!

Хомячок плохо знал мою сестру и то, какая она непримиримая феминистка. В ответ она стала трясти клетку совсем уж изо всех сил. Когда мне наконец удалось ее успокоить, почетный корреспондент был весь в опилках. Я поставил клетку на прикроватный столик, но хомяк продолжал какое-то время по инерции танцевать жигу.

Жеронима треснула кулаком по кровати. Удар вышел впечатляющий.

– Я хочу знать, что значит «расплавлен-карамелизирован», прямо сейчас, а не через час!

Тотор оперся на прутья клетки. Он положил розовую лапку на голубоватую грудь, как будто проверяя, как бьется сердце.

– Какой темперамент! – сказал он наконец с более сильным, чем обычно, акцентом. – Мне это нравится!

Сестра схватила клетку.

– Niet! Niet! В результате расплавления-карамелизации существо становится крошечным и мягким. Некоторые могут пребывать в таком состоянии вечно, но не таоракнаборстильсен. У него есть частичный иммунитет. Через два часа он примет прежнюю форму.

– Где он сейчас, где?

– Я вам сто раз говорил: в балетке. Чтобы расплавить-карамелизировать существо из Скрытого мира, надо бросить щепотку сахарной пудры в его обувь. И он оказывается в ней заперт.

– Какой-то дебильный мир, если мне будет позволено заметить, – сказала Жеронима.

– Ничего подобного! Это вы, человеческие существа, смешные!

– А с тобой так можно сделать?

– Можно было бы, если бы у меня была обувь! Ты когда-нибудь видела хомяка в обуви?

– Конечно.

– Извините, что я прерываю вас, хотя мне очень интересно, – сказал я, – но у нас есть не больше получаса – и карамелизация закончится.

– Расплавление-карамелизация, – веско уточнил Тотор.

– Где эта балетка? – спросила сестра.

– Вы ее потеряли, da? Люди вечно творят черт-те что.

– Пожалуй, приготовлю-ка я себе рагу из хомяка.

Я склонился над клеткой. Усы маленького голубоватого животного подрагивали.

– Со мной еще никогда так не обращались! Я все-таки почетный корреспондент!

Он мне очень нравился, даже несмотря на низкий голос. Хотелось почесать ему голову указательным пальцем, но он, скорее всего, не был бы в восторге.

– Vot chert! Опять мне придется делать всю работу! Найду я вам эту туфлю!

Глава 19

Федор Федорович Тоторский шнырял по квартире, опустив мордочку к самому полу. Знакомые запахи он приветствовал одобрительным бормотанием.

– Скоро начнутся уроки. Мне нельзя опаздывать! – бросила Жеронима.

Хомяк не обращал на нее никакого внимания. Он прошел в комнату родителей. Обычно папа с маниакальной аккуратностью заправлял постель. Но бессонная ночь нарушила его привычку: одеяло, пододеяльник, подушки и покрывало были свалены на матрас бесформенной горой. Почетный корреспондент понюхал коврик у кровати.

– Балетку клали сюда. Da. Прямо сюда. Но здесь ее нет.

– Поздравляю, Эркюль Пуаро! Тебя же спрашивают не где она была, а где она сейчас! – заметила Жеронима, уже надевшая школьный рюкзак.

– Ищи сама, если ты такая вредная дур… моя девочка!

– У меня нет нюха, и я не маленькое животное, покрытое шерстью!

– Животное, покрытое шерстью, сейчас оставит вас, людей, наедине друг с другом. И это будет не… О, тсс-с!

Шерсть почетного корреспондента встала дыбом. Он стал похож на голубой теннисный мяч из ангорской шерсти.

– Он раскарамелизируется, Тотор? Началось? Он раскарамелизируется?

Почетный корреспондент жестом велел мне замолчать. Он прислушивался, а его ноздри были раздуты.

– Да… Да! На четверть часа раньше.

– Где же эта балетка? – закричала Жеронима, вставая на четвереньки и заглядывая под мебель. Со своим большим рюкзаком она напоминала улитку.

– Очень близко, но не в квартире, – проговорил сапфировый хомяк. – В доме! Где-то в этом здании, товарищи!

Сестра одним рывком вскочила на ноги. Тяжелый рюкзак перевесил, и она едва не свалилась назад.

– Всё, мне надоело. Я иду в школу.

– Эгоистка! – воскликнул Тотор.

Не знаю почему, но это прозвучало как жуткое оскорбление.

Однако этого было недостаточно для того, чтобы вывести Жерониму из себя.

– Я тут ни при чем. Это не я привела сюда эту штуку. Эдгар, ты пойдешь со мной. Если, конечно, не хочешь, чтобы родители отвезли тебя в лес и оставили на съедение волкам.

Я никуда не пошел. Сестра решительно направилась вон, делая широкие уверенные шаги, а я остался наедине с Федором Федоровичем Тоторским. Он похлопал ей лапками.

– Davaï!

– Ну что, где этот таоракнаборстильсен?

– Наверное, – он принюхался, – внизу! Там, внизу!

– Но что там, внизу? Гараж?

– Da! Da, da! Я чувствую запах бензина и выхлопных газов! Посади меня к себе в карман, товарищ Эдгар!

Я бегом спустился по лестнице в подвал. На всякий случай я захватил еще метлу. Если придется сражаться с чудовищем, по крайней мере хоть так смогу удержать его на расстоянии. Большинство мест в гараже пустовало. Я сразу заметил «фиат-панду». Машина издавала странные звуки. За рулем с мрачным видом сидела мама. Заметив меня, она открыла дверь:

– Эдгар!

Федор Федорович Тоторский зашевелился у меня в кармане и закричал:

– Она там! Я чую!

И тут я заметил в «фиате», на полу, рядом с пассажирским сиденьем зеленую балетку. Она шевелилась, словно внутри машины дул ветер.

Мама была очень, очень зла.

– У этого гнилого «фиата» барахлит зажигание. А ты почему еще не в школе? Где Жеронима? Эй! Смотри в глаза, когда с тобой разговаривают!

Я крутил головой, чтобы разглядеть балетку и то, что в ней, но за мамой ее не было видно.

– Во-первых, почему у тебя метла? Что опять происходит? Ты хочешь вывести меня из себя?

Внезапно в «фиате» раздался хлопок, и таоракнаборстильсен словно по волшебству (ну да, так и есть – по волшебству) появился на пассажирском сиденье. Мама обернулась. Мне кажется, на ее месте я бы умер от страха. Но она только сказала:

– Кажется, сегодня не мой день!

Затем она со всей силы треснула жуткое существо.

Глава 20

– Эп! – издал звук таоракнаборстильсен.

И растянулся внутри машины. Мама бросилась ко мне и вырвала метлу у меня из рук.

– Беги, Эдгар! Беги за подмогой! Я задержу его!

Чудовище попыталось подняться, но мама стала неуклюже лупить его метлой. Она била так остервенело, что примерно половина ударов приходилась по кузову и сиденьям машины.

– Товарищ!

Тотор высовывался из моего кармана и вертелся во все стороны.

– Товарищ Эдгар! Пойди и забери балетку!

– Она в машине! Под таоракнаборстильсеном!

– Обойди с другой стороны! Твоя мама отвлечет этого douraka!

– Зачем нужна балетка? Мы опоздали!

– Niet! Положение еще можно спасти.

Монстр бушевал. Кажется, ему не понравилось сидеть в собственной вонючей балетке. Дважды клацнув мощными зубами, он откусил половину метлы. Я обошел машину сзади. Но когда я попал в поле зрения мамы, она заорала:

– Уходи! Уходи, сынок! Нет! Уходи!

Этот голос, в котором не было приказа, остановил меня. Я заколебался. Так и не знаю, какое решение я бы принял, если бы в гараже не раздался боевой клич:

– Не трогай мою маму! Сейчас расплющу твою крысиную морду!

Жеронима. Она неслась к нам с двадцатисантиметровой линейкой в одной руке и транспортиром – в другой.

– Йаааах!

Я отступил на шаг. Федор Федорович Тоторский зашевелился у меня в кармане:

– Балетка, товарищ! Davaï!

Мама отвела взгляд от чудовища.

– Жеронима, не подходи!

Таоракнаборстильсен воспользовался этим и прыгнул маме на горло. В бледном неоновом свете его блеклая кожа слегка светилась. Зубы щелкнули возле маминого носа. Из-за странного расположения рта ему пришлось опустить голову в попытке укусить. Голая нога, на которую он так и не успел надеть балетку, была маленькой, покрытой пупырышками, как кожа ощипанной курицы.

Моя старшая сестра прыгнула на спину существу, а я присоединился к свалке.

Расскажите мне, если узнаете, что может быть хуже разъяренного таоракнаборстильсена. Очень было бы интересно узнать. Монстр высунул из кучи-малы одну руку, схватил меня за ворот и подбросил в воздух. Ну что же, зато я действительно летел. Не очень далеко, конечно. До ближайшего бетонного столба. На землю я упал как мешок.

– Гардабур йек йек! Фикситрит! Агуль!

Ужасное существо исступленно кричало. У меня двоилось в глазах, кружилась голова. Я попробовал встать и продолжить бой, но не смог. Я задыхался. Вдруг я вспомнил про Тотора. Должно быть, я раздавил хомячка в лепешку. Я пошарил в кармане, ощупал одежду. Почетный корреспондент исчез.

– Вот тебе… прямо в челюсть… пакость! И… вот!

Конечно, это была моя сестра. Она сражалась как львица. От ее голоса у меня случился такой прилив сил, что я смог наконец встать. Нетвердым шагом я подошел к полю боя. Волосы мамы и Жеронимы сбились на лицо, обе они были креветочно-красного цвета. Кажется, их положение было не самым лучшим: две когтистые руки таоракнаборстильсена держали за горло сестру, а две другие – мою мать. Я стал глазами искать что-нибудь, чем можно было бы огреть монстра, но ручка метлы превратилась в щепки. Ну и ладно. Я прыгнул на чудовище ногами вперед. Как в боях без правил.

Мне неприятно это говорить, но я полностью облажался. Проскользил по цементному полу гаража, размахивая ногами в воздухе, и ударился головой.

– Фикситрит! Бульбуль агуль!

В металлическом голосе таоракнаборстильсена слышались победные нотки. Я опять не мог встать; в ушах звенело. Чудовище побеждало. Что оно с нами сделает? Я почувствовал запах фиалок. Может, это фантазия моего усталого мозга?

В гараже было практически тихо. Едва слышалось только свистящее дыхание мамы и Жеронимы. А еще – тихие дьявольские рулады, еле слышное победное пение существа, одетого в зеленую куртку. И тут кто-то высморкался. Довольно громко. Громкое сморкание отдалось эхом, отразившимся от столбов и стен почти пустынного подземелья. Таоракнаборстильсен обескураженно проговорил: «О нет!» Мне ничего не было видно, но мама издала удивленный возглас.

Когда я смог поднять голову, то увидел, что мама и сестра лежат одни, распластанные на пыльном цементе. Они были почти такими же грязными, как если бы их заставили пролезть через заводскую трубу. А чудовище пропало бесследно.

Но Жеронима по-прежнему сжимала в кулаке обломок транспортира. Мама же была так потрясена, что глаза у нее вылезали из орбит, а брови поползли кверху. Я сел. Что же случилось?

На улице, совсем близко, просигналила машина. Какой-то грузовик пикал, сдавая задом, потом прожужжал мотороллер. Мы по-прежнему жили в этом мире, ничего не изменилось.

Мама откашлялась.

– Что это было? Куда все делось?

Я хотел ответить: «Вот видишь? Теперь-то ты видишь, что таоракнаборстильсен существует!» Но тут я вспомнил, что дал обещание Федору Федоровичу Тоторскому. Но надо ли держать обещание, учитывая то, что произошло? Мне казалось, что теперь мама имеет право узнать правду. Так, а где же хомяк?

– Где Тотор? – спросила Жеронима.

– Дети… Что это было? – повторила мама. – Оно вернется?

Глава 21

– Niet! Дорогая мадам, он не вернется! Я сделаю так, что вам больше не будут докучать.

Федор Федорович Тоторский выпрыгнул из распахнутой двери «фиата». В двух лапах он держал балетку, которая была больше его самого.

– Правда, у нас есть всего две или три минуты, чтобы закрыть это в надежном месте. Поскольку у меня не было под рукой сахарной пудры…

– Са… сахарной пудры? – пробормотала мама.

– Da! Не имея сахарной пудры для проведения процесса расплавления-карамелизации, я вынужден был импровизировать и устроить надсмаркивание. Очень просто: сморкаетесь в балетку таоракнаборстильсена, так? И он возвращается в нее. Увы, ненадолго, как я вам уже объяснил.

– «Надсмаркивание»? Ну это уже совсем бред! – возмутилась Жеронима.

– Это только временное решение, – согласился почетный корреспондент. – Ах да! Чуть не забыл: еще потребуется провести детаоракнаборстильсенизацию для мадам. – Тотор указал на маму, которая поднялась и помогала встать Жерониме.

– Ничего вы мне не сделаете, – ответила она.

Затем она пробормотала себе под нос:

– Боже мой, я разговариваю с хомяком!

– Двух зайцев – одним выстрелом, – невозмутимо продолжил Федор Федорович Тоторский. – Вам предстоит забыть то, что вы видели, и избавиться от воздействия таоракнаборстильсена. Не беспокойтесь, я все беру на себя.

Мама отряхнула свою одежду.

– Воздействия? Не было никакого воздействия!

– Не было? А почему тогда вы взяли с собой в машину балетку таоракнаборстильсена? Почему вы не выбросили ее в мусор, как собирались?

– Потому что… М-м-м…

– Потому что, дорогая мадам, он хотел, чтобы вы убрали балетку подальше от вашего покорного слуги и тем самым дали ему возможность вернуться. Таоракнаборстильсены злые и страшные, но еще чертовски умные.

– Что же это… Да, действительно! Мне не нужна была эта вонючая обувь! Он что – внедрил мне что-то в голову?

– Вряд ли у него на это было время и силы. В состоянии расплавления-карамелизации его возможности сильно ограничены.

– А дети?

– У них иммунитет, будьте спокойны. Их мозг слишком маленький.

– Выходит, хомячкам тоже нечего бояться, – насмешливо заметила Жеронима.

Федор Федорович Тоторский приложил щеку к балетке:

– Так! Нагревается! Время уходит! Bistro, bistro, надо запереть это в надежном месте!

Я стал думать, но у меня не вышло: от всех этих ударов мой мозг превратился в холодец – мне в голову не приходило никаких идей.

– Хорошо бы это было что-то прочное, – добавил Тотор.

Мама бросилась к хомячку. Мне даже на секунду показалось, что она хочет напасть на него. Она вырвала из его лап балетку, открыла багажник «фиата», бросила туда туфлю и захлопнула крышку.

– Хоть чему-то послужит эта рухлядь!

– Поздравляю, дорогая мадам!

– Я вызову полицию. Нет! Пожарных! Нет! Пожарных и полицию!

Русский хомячок вытянул вперед лапки, словно регулировщик:

– Ничего не делайте! Было бы крайне прискорбно, дорогая мадам, в рамках…

– Где мой мобильник? А, вот он.

Глухой удар сотряс кузов «панды» изнутри; затем еще один. Наконец металлический голос прорычал:

– Мурррхмурррх? Ап йек!

Вот какой он, нежный лесной дух, так мечтавший вернуться к своим друзьям. Очаровательный маленький дух, любитель фиалкового ликера, которому я помог избавиться от проклятия злой колдуньи…

– Алло, полиция? Елки-палки, в подвале нет связи! – сказала мама. – Пойдемте, дети, позвоним с улицы.

Тотор встал во весь рост – десять сантиметров – и пошел на нас:

– Я не могу вам этого позволить, мадам.

– Месье хомяк…

– Niet! Невозможно! Если Скрытый мир называется Скрытым миром, то потому, что он скрыт. Я прошу меня извинить, но niet.

Тут вмешалась Жеронима:

– Пошел вон, пучок шерсти, или я раздавлю тебя, как окурок! Мама может звонить, если хочет.

Федор Федорович Тоторский вновь поднял лапки, теперь словно дирижер:

– Я не очень люблю это делать, но вы меня вынуждаете. Балауль! Бааалауль!

– Даже не… – начала было моя сестра.

Из пола гаража стремительно выросла лиана и, изгибаясь, обвила Жерониму, которая стала похожа на колбасу, перетянутую веревочками. В следующую секунду та же судьба постигла маму. Затем почетный корреспондент посмотрел на меня.

– Мне потребуется твоя помощь, чтобы избавиться от таоракнаборстильсена. Один я не справлюсь, товарищ.

Монстр уже вовсю бился и ревел в багажнике «фиата». Мысль о том, чтобы вновь с ним сразиться, показалась мне не очень заманчивой.

– Освободи меня, – потребовала Жеронима, которая дергалась, тщетно пытаясь выбраться из колец растения.

– Беги! Зови на помощь! – сказала мама.

Легким движением крошечной лапки Тотор приказал растениям подняться чуть выше и закрыть пленницам рот.

– Davaï, Эдгар. Это займет совсем не много времени. Ты окажешь услугу своей семье. И обоим мирам. Заметь, я мог бы и тебя связать, но я этого не сделал.

– Немедленно освободи мою сестру и маму!

– Они бросятся на улицу и всем все расскажут. Это против правил. У меня записано в журнале.

Бонк!

На крышке багажника возникла выпуклая шишка.

Бонк! Бонк!

Еще две.

– К таоракнаборстильсену возвращаются силы, товарищ.

Я покосился на маму. Она возмущенно выкатила глаза, но совсем не могла пошевелиться.

– Поторопись, товарищ Эдгар. Если придет кто-нибудь еще, начнутся проблемы. Я не хочу связывать весь квартал.

Разве у меня был выбор? Если бы и я оказался связанным лианой, разве я сумел бы помочь маме и Жерониме?

Глава 22

Самым сильным в сложившейся ситуации был Федор Федорович Тоторский. Мне оставалось только подчиниться.

– Говори, что я должен сделать.

– Balchoïe spassiba! Возьми меня в левую руку. Нет, в левую – это важно! И пойди открой багажник.

– С ума сошел?

– Не беспокойся. Должно получиться.

– «Должно»?

– Bojemoï! Вы, люди, настоящие… как бы сказала твоя сестра? Бояки?

Задетый за живое, я подошел к «фиату-панде». Машина тряслась под яростными ударами таоракнаборстильсена. Я протянул правую руку к замку багажника.

– Секунду, товарищ. Наша цель – вновь добыть балетку.

– Ох, это уже наваждение какое-то. К тому же на этот раз у него было достаточно времени, чтобы ее надеть!

– Может, он не заметил ее в темноте.

– Вообще-то он немного пожил в темноте. Мне кажется, он неплохо там себя чувствует.

– Надо рискнуть.

– Еще одно надсмаркивание?

– Это было бы смехотворно! Нет, мы будем использовать намного более совершенный способ.

Сапфировый хомяк с умным видом поднял палец.

– Если я дотронусь до балетки, когда буду находиться в левой руке человека, возникнет химический феномен, который…

– Эдгар, сынок! Ты что тут делаешь?

Еще не обернувшись, я узнал голос отца. Он спускался по пандусу с улицы в гараж.

– В метро забастовка. Я забежал за мопедом. Его так пристегнули рядом с домом… А-а-а!

В его поле зрения попали сестра и мама, связанные, как колбаски.

– Девочки!!! Но кто кто что что?!?

Жеронима, словно орк, испускала из ноздрей пар. Мама мотала головой из стороны в сторону, как те собачки, которых ставят под стекло автомобиля.

– Я вас развяжу!

Федор Федорович Тоторский тяжело вздохнул, затем поднял лапки.

– А теперь, товарищ Эдгар, надо пошевеливаться.

Я напоследок взглянул на папу. Нос ему щекотал листок опутавшего его растения. Я чувствовал такую вину, что подошел и попытался оторвать этот листок. Но тот был твердый, словно из металла.

Бонк! Кряк!

В середине крышки багажника образовалась дыра. В ней показался бледный когтистый палец. Почетный корреспондент, сидевший в моей левой руке, подпрыгнул.

– Baran! Ты видишь, что происходит, пока мы теряем время!

Из дыры послышался такой пронзительный крик таоракнаборстильсена, что я зажал уши обеими руками. Тотор упал на пол. Раздался звук быстрых шагов. В гараж ворвались люди: мадам Н'Густро, торговавшая по соседству телефонами, продавец табачного киоска месье Лепетипон и даже полицейский в надетой задом наперед фуражке.

Русский хомяк, крайне раздраженный, зарычал, а из дырки в багажнике «фиата» высовывалась уже целая рука.

– У, – сказала мадам Н'Густро.

– И, – сказал месье Лепетипон.

– Национальная полиция! – сказал полицейский.

Федор Федорович Тоторский вяло поднял лапки и опустил их.

– Ай… У меня больше нет силы.

С жутким скрежетом дыра в багажнике расширилась, и из нее высунулась голова таоракнаборстильсена. За головой последовало туловище.

– Ваши… ваши документы! – промямлил полицейский, тщетно пытаясь (так дрожали его руки) вытащить оружие из кобуры.

Стоя на машине, чудовище вытянуло в стороны все свои руки; в неоновом свете поблескивала его зеленая куртка. Монстр захохотал. Это был не очень приятный звук – словно бросили лопату гравия в бак стиральной машины и включили ее на «отжим». Месье Лепетипон закрыл лицо руками и смотрел на происходящее сквозь пальцы, словно актриса, изображающая испуг, в черно-белом фильме ужасов.

– Йек! Фикситрит! Грязные людишки! Сейчас я вас…

– Стой, негодяй!

Я повернул голову. Я уже всякое перевидал за предыдущие несколько дней, но, увидев это, решил, что окончательно сбрендил: посреди гаража стоял зеленый мусорный бак. Он опять заговорил, и его крышка стала подниматься и опускаться в такт словам.

– Не бойтесь, смелые люди! Я здесь, чтобы защитить вас.

– Великий! – вскричал Федор Федорович Тоторский, и голос его задрожал от волнения и почтения.

– Э-э-э, выходите из машины, – сказал полицейский.

– Больдамак! – проорал таоракнаборстильсен.

И тут все замерли, превратились в статуи. Буквально. Монстр, мой папа, моя мама, Жеронима, продавщица телефонов, продавец из табачного ларька, полицейский, Тотор и я. Я мог думать и слышать, но мое тело было как каменное. Зеленый бак прохлопал своей крышкой:

– Замечательно. Так нам будет лучше видно. Не бойтесь, стеклянизация длится недолго.

Глава 23

Тон у бака был высокомерный, немного снисходительный, как у того, кто привык командовать.

– Федор Федорович, вы оказались не на высоте своего положения почетного корреспондента. Вы дали себя обойти. Вы заслуживаете, чтобы вас растрескали. Но Скрытый мир умеет быть великодушным: мы просто понизим вас в должности.

Я мог двигать только глазами и внимательно посмотрел на Тотора. Кажется, во взгляде хомяка проявился панический блеск.

– Что касается вас, людей, – я полагаю, вы будете мне вечно благодарны за то, что я вас спас от таоракнаборстильсена. Это нормально. Тем не менее… Тем не менее, поскольку у меня к вам нет никакого доверия, я очищу вашу память за последние сорок восемь… нет, семьдесят два часа. Однако это работает только у взрослых, а я вижу, что здесь есть дети. Не следует ли растрескать и их? Не слишком ли они хвастливы, смогут ли они держать язык за зубами, эти маленькие негодяи? Не станут ли они… как у вас говорят? «Бахвалиться на переменках», потому что я не смог… как у вас говорят? «Удалить их историю»?

Если бы раньше кто-нибудь сказал мне, что однажды меня повергнет в ужас мусорный бак, я бы не поверил. Особенно неприятно было то, что при стеклянизации сохраняется обоняние, и я чувствовал исходящую от бака вонь капусты и протухшего йогурта. Но при этом Великий, как его назвал пониженный теперь в звании почетный корреспондент, был представительным и властным. Он медленно подъехал к таоракнаборстильсену, застывшему в угрожающей позе.

– Именем Зеленых сил Скрытого мира, властью, доверенной мне, я, Великий, именуемый Одиннадцатым, растрескиваю тебя.

Крышка помойного бака широко распахнулась; из нее вылетело что-то похожее на красный язык, который стал бить монстра по голове, туловищу и конечностям так быстро, что я бы не заметил этого, если бы после каждого удара на застывшем теле не возникала трещина. Таоракнаборстильсен захрустел, захрустел…

Бах!

И рассыпался, как закаленное стекло.

Великий наклонился, чтобы всосать в себя кусочки чудовища. Кончиком языка он тщательно собрал все мельчайшие частички, оставшиеся на полу гаража.

Так вот что значит – быть растресканным.

– Да, эти тяжелые сцены обычно производят сильное впечатление на маленьких людей, но таков закон. Это Кодекс, – проговорил бак. – Ну что, все ясно? Оба ребенка будут молчать? Потому что одно только слово…

Если бы я мог шевелиться, я бы закивал головой изо всех сил. И Жеронима тоже, уверен.

– Хорошо. До свидания, люди.

Крышка Великого стукнула в последний раз. Вдруг оказалось, что я могу двигаться. А лианы больше не обвивали сестру и моих родителей. Они убрались обратно под землю, оставив на полу гаража крошечные отверстия. Федор Федорович Тоторский что-то пропищал.

Взрослые отряхнулись; вид у них был потерянный. Я решил, что надо что-нибудь сказать.

– Это был просто громкий звук выхлопной трубы! Ничего страшного!

Жеронима незаметно показала большой палец: «Молодец!»

– Что делает эта помойка посреди гаража? – спросила мама.

– Ой, кто-то пробил дыру в «панде»! – простонал папа.

Родители отправились работать, очень удивленные тем, что почему-то так сильно опоздали. Чтобы отец зря не ходил к метро (ведь он же все забыл), Жеронима сказала, что слышала по радио про забастовку.

Он взял мопед. Мама, поскольку «панда» не хотела заводиться, отправилась на работу пешком. По пути она проводила нас в школу.

Мадам Н'Густо, месье Лепетипон и полицейский с озадаченными лицами ушли из гаража.

Мне казалось, что этот день длится пять веков. После уроков мы с сестрой поторопились домой, чтобы поскорее все обсудить с Федором Федоровичем Тоторским. Уходя, мы успели только посадить его в клетку.

Жеронима постучала пальцами по прутьям:

– Ну как дела, русак?

– И-и-ик! – ответил почетный корреспондент.

– А нормально ты не хочешь поговорить?

– И-и-ик! И-и-ик!

– Как же меня бесит этот кр…

Я остановил сестру, которая вновь собиралась устроить хомячку шейкер.

– Ты что – не поняла? Его же понизили!

– Подумаешь! – прорычала Жеронима. – Ну, обиделся, но это не значит, что надо вести себя со мной как с дурочкой. Сейчас я ему…

– Ты не понимаешь? Понизить в должности – это значит сделать обычным хомячком.

– Да нет же! Это он издевается над нами! Он принимает нас за… или ты думаешь?.. Значит, это и есть – понизить в должности? Но это чудовищно!

– Посмотри, он вполне доволен.

Сапфировый хомяк крутился в своем колесе. Позанимавшись, он стал пить из крошечной поилки, закрепленной между прутьями.

– Э-э-э… Spassiba bojemoï bistro, – попробовал я наугад.

– Ик-и-ик-ик! – ответил мне Федор Федорович Тоторский, который теперь был просто Тотором.

– Это чудовищно, – повторила Жеронима.

Она взяла в руку маленькое существо, которое зарылось мордочкой ей в ладонь.

– Теперь, – сказала она, – мы даже не сможем поругаться.

Весь вечер пришлось объяснять родителям, почему окно в моей спальне разбито. Великий отлично справился со своей работой: ни папа, ни мама ничего не помнили. Я рассказал, что был сильный порыв ветра, а они об этом забыли. На меня смотрели с подозрением. Но когда отец понял, что это он заклеивал окно, то лишь почесал в затылке.

– Кажется, надо отдохнуть. Уже сам не помню, что делаю.

Мама, всегда такая организованная, крутилась в спальне, как дервиш.

– Куда я дела это проклятое пальто? Господи, да что у меня с головой? А что это за записка? Что? Я записалась к зубному? Но когда я успела? Скажите, пока я не забыла, я ходила в магазин?

Жеронима гладила Тотора по голове. Иногда я слышал, как она его тихонько обзывает в надежде получить ответ, но русский хомяк, достойный представитель своего вида, только пищал, бегал в колесе или спал. Несмотря на усталость, мы с сестрой дождались, пока родители заснут, и отправились в черную комнату. Мы закрылись там, не включая света. Наверное, это было глупо или опрометчиво, или и то и другое, но ничего не произошло. Не было даже намека на запах фиалок.

Я хотел отдать хомячка Джалиле. Она улыбнулась мне своей обезоруживающей улыбкой:

– Понравился Тотор твоему другу? Красивый, да? А еще умный.

«Хм, сейчас он намного глупее», – подумал я. Но, конечно, вслух этого не сказал.

– Все решили, что он классный. Ты можешь иногда мне его давать? Знаешь, его очень полюбила моя старшая сестра, Жеронима.

– А она будет хорошо за ним ухаживать?

– Конечно, конечно! Она очень добрая. Да, очень добрая.

– Тогда пусть он живет у вас.

– Ну нет, я не могу. Ты будешь по нему скучать!

– Я буду его у тебя навещать. Если хочешь.

Джалила у меня дома? Я был в таком восторге, что возвращался назад вприпрыжку, неся клетку с хомячком под мышкой. Мыслями я был далеко, поэтому не заметил мусорный бак на углу и врезался в него.

– Простите, месье, – проговорил я и пошел дальше.

Все-таки лишняя осторожность никогда не помешает.

Об авторе

ЖАН-ФРАНСУА ШАБА – французский писатель, лауреат множества литературных премий, автор более 80 книг для детей. На родине его произведения даже включены в школьную программу. Он пишет о детях и для детей с юмором, сочувствием и оптимизмом. Эта повесть – первое его произведение, переведенное на русский язык.

1 В России хомячков вида Phodopus sungorus чаще называют джунгарскими. Но здесь мы оставим более распространенный в Европе вариант названия, и скоро вы поймете почему. (Здесь и далее – примеч. перев.)

2 Почетный корреспондент – так на сленге французских разведчиков называются добровольные агенты Управления внешней безопасности Министерства обороны Франции, попросту – шпионы.

Продолжить чтение