Читать онлайн Вовка Грушин и другие (сборник) бесплатно
Об авторе и его героях
Юрий Вячеславович Сотник (1914–1997) родился во Владикавказе, потом его семья переехала в Москву.
Закончив школу, Юрий Сотник много ездил по стране, работал сплавщиком на реке Лене, рыбачил, был фото лаборантом. Он много повидал и начал писать рассказы. В 1938 году вступил в творческое объединение при издательстве «Советский писатель», стал серьезно учиться литературному делу.
Первые рассказы принесли Юрию Сотнику известность и признание читателей. Веселый выдумщик и фантазер, он придумывал смешные и поучительные истории для детей, утверждая их право быть такими, какие они есть, – озорными, непослушными, готовыми на самые неожиданные выходки. Детство – это драгоценный дар, воспоминания о котором человек проносит через всю жизнь. И важно вовремя направить в нужное русло кипучую детскую энергию, которая приводит иногда к самым непредсказуемым поступкам. Именно такие неожиданные ситуации и описывает Юрий Сотник в своих произведениях.
Придумывая для героев смешные ситуации, писатель вовсе не высмеивает их. Юмор и мягкая ирония, иногда лукавая усмешка автора помогают читателям лучше понять мотивы их поступков. «Маленькие герои Сотника, оттого что мы постоянно смеемся над ними, кажутся нам еще более живыми, реальными, настоящими. Словно мы не в книжке прочли про них, а долго жили рядом, в одной квартире или в одном дворе» – так писал о героях книг Ю. Сотника известный литературовед Борис Сарнов.
За долгую творческую жизнь Юрий Вячеславович написал несколько десятков книг. Рассказы, которые включены в эту книгу, уже давно по праву входят в золотой фонд детской литературы.
«Архимед» Вовки Грушина
Я решил записать эту историю потому, что, когда Вовка станет знаменитым, она будет представлять большую ценность для всего человечества.
Я сам лично принимал участие в испытании одного из Вовкиных изобретений. Мне за это здорово нагорело от матери и пионервожатых.
Началось все это так.
Андрюшка, его соседка Галка и я готовились к экзамену по географии. Мы сидели в комнате у Андрюшки. Нам очень не хотелось заниматься. За окном было лето, выходной день, а у подоконника на карнизе прыгал воробей, чирикал и точно говорил нам: «Не поймать, не поймать вам меня!» Но мы даже не обращали внимания на воробья и спрашивали друг у друга названия союзных и автономных республик.
Вдруг раздался звонок. Через несколько секунд с треском распахнулась дверь комнаты. Пошатнулась этажерка, полетел на пол стул.
Воробей в испуге слетел с подоконника… Это пришел Вовка Грушин. Он прищурил свои близорукие глаза и громко спросил:
– Готовитесь?
Вовка, маленький, востроносый, состриженной под первый номер головой, сам походил на воробья, который мешал нам заниматься. Галка сердито уставилась на него и очень строго ответила:
– Да, готовимся.
– А мне некогда готовиться, – сказал Вовка.
– Ну и провалишься! – буркнул Андрюшка.
– А мне некуда больше проваливаться. Я и так уже провалился по двум предметам!
Галка так и заерзала на своем стуле:
– И он еще радуется!
Вовка вздернул острый, успевший облупиться от загара нос:
– А ты почем знаешь? Может, мне стоило получить переэкзаменовку.
Галка уставилась на Вовку:
– Это ради чего же стоило?
– Ну, хотя бы ради одного изобретения.
– Какого?
Вовкино лицо стало непроницаемым:
– Это тайна.
У Вовки что ни изобретение, то роковая тайна.
Мы знали это и не стали расспрашивать. Он быстро, огромными шагами начал ходить по комнате.
– Я к вам на минутку. Андрюшка, дай мне твои плоскогубцы, мои сломались. Это, понимаешь, такое изобретение, такое изобретение!.. Я сегодня еду на дачу… буду там работать.
Досада – средств не хватает! Я три месяца в кино не ходил: все копил средства. Вот увидите, все газеты будут полны!.. Где достать трубу метра в три длиной? Не знаете? Жаль!.. На этой штуке можно будет хоть вокруг света объехать…
– Самолет? – спросил Андрюшка, передавая Вовке плоскогубцы.
– «Самолет»! Чудак ты… Получше будет!.. Я за это лето построю…
Тут он вспомнил, что это тайна, и прикусил язык.
Галка спросила его с надеждой:
– А тебе, наверно, здо-орово попало за то, что ты получил переэкзаменовку?
– Попало… Главное, не надо никакого топлива!.. Ну, пока, товарищи! Масса дел. В лагерь едете?.. А я не поеду. Родные посылали, а я наотрез отказался.
– А за это попало? – спросила Галка.
– Ну и что ж! – отвечал Вовка. – Я все равно отговорился. В лагере мне нельзя работать.
– А в техкружке?
– Чепуха! В техкружке всякие модельки строят, а у меня – мировое дело… Ну, пока! Пошел. Да!.. Чуть не забыл! Мы сняли дачу в двух километрах от лагеря. Буду заходить. Только не болтайте никому. Это такое дело, такое дело!..
Размахивая руками, Вовка пятился к двери, пока снова не ткнулся в этажерку, на этот раз так сильно, что с нее упал гипсовый бюст Архимеда. Вовка подхватил его на лету.
– Это кто? – спросил он.
– Архимед, – ответил Андрюшка.
– Гм! Архимед… Архимед… Это, наверно, какой-нибудь знаменитый человек… – Вовка помолчал, разглядывая бюст. – У него симпатичное лицо, у этого Архимеда. О! Вот увидите, это имя благодаря мне станет дважды знаменитым!
– Не какой-нибудь знаменитый… – начал было Андрюшка, но Вовка уже скрылся.
Галина постукала себя карандашом по лбу и посмотрела на нас.
…Как только наступили каникулы, мы переехали в лагерь. Мы прожили там десять дней, а Вовка не появлялся. Только на одиннадцатый день мы встретились с ним при загадочных обстоятельствах.
На маленькой речке возле лагеря у нас имелись две плоскодонные лодки. Наши техкружковцы переоборудовали их в крейсеры «Аврора» и «Марат».
С боков у лодок были сделаны гребные колеса, которые приводились в движение руками. На носу у каждого крейсера возвышалась броневая башня из фанеры. Там мог поместиться человек, если сидеть на корточках.
Иногда мы устраивали морские игры. Происходило это так. Человек восемь занимали места на «Авроре», и десяток – на «Марате». Все вооружались жестяными кружками.
Река возле лагеря была неглубокая, не больше метра глубиной. Суда маневрировали друг возле друга, ребята черпали кружками воду и выплескивали ее в «противника». Дым стоял коромыслом! Каждую секунду десятки кружек воды выплескивались в лодки; на обоих берегах орали ребята, разделившиеся на «красных» и «синих». Кончалось тем, что одна из лодок шла ко дну. Экипаж ее, фыркая, выбирался на берег. Тогда деревянный «крейсер» всплывал и его уводили победители.
В тот день я был на «Авроре». «Марат» подошел вплотную и взял нас на абордаж. После ожесточенной схватки шестеро из нас оказались за бортом. «В живых» остались только Галина и я. Мы бросились удирать. Голосящий «Марат» следовал за нами метрах в пяти. Я вертел колеса так, что от меня пар шел. Толстая Галка пыхтела на корме и плескалась из кружки, целясь в лицо капитану «Марата».
Вдруг капитан «Марата» взял длинную веревку, сделал из нее петлю и накинул ее на Галку. Та закричала. Не разобрав, в чем дело, я завертел колеса еще быстрее. Галина, конечно, выбыла из строя. Только брызги полетели!
Я перестал вертеть колеса. «Марат» подошел вплотную. Капитан его заявил, что берет нас в плен. «Неприятельские» матросы подтянули на аркане Галину и втащили ее к себе.
– Все в порядке, – сказал мне капитан. – Принимай буксир!
Но тут мы услышали, что кто-то продолжает плескаться у борта. Я оглянулся: это был Вовка Грушин. Он отплевывался и тихонько ругался.
– Вовка? Ты откуда?
– Из воды, – ответил он. – Вы меня сбили с моего плота. Во-он мой плот. Догоните его!
По речке медленно плыли два плохо связанных бревна…
«Марат» подошел к лагерю. За ним на буксире тащились «Аврора» и Вовкин плот.
Капитан «Марата» рапортовал начальнику штаба «синих»:
– Крейсером «Марат» под моей командой захвачено неприятельское судно «Аврора» вместе с остатками экипажа. Кроме того, арестована подозрительная личность, разъезжавшая вдоль побережья на двух бревнах будто бы с целью исследования фарватера.
Старшая вожатая Леля поманила Вовку к себе:
– Ну-ка, подозрительная личность, подойди сюда!
Вовка подошел. Их окружили ребята.
– Скажите мне, подозрительная личность, вы, кажется, живете недалеко от лагеря?
– Два километра.
– А можно узнать, почему вы забыли о своем отряде?
– Я не забыл. Я просто очень занят.
– Чем, позвольте спросить?
– Я работаю над большим изобретением. Я, Леля… Я, понимаешь… Нет, ты ничего не понимаешь!
– Да, я не понимаю, – серьезно сказала Леля. – Я не понимаю, почему надо становиться отшельником, когда что-нибудь изобретаешь, почему не работать в техкружке над своим изобретением, почему надо отделяться от своих ребят, с которыми столько лет проучился… Ну, скажи мне, что это за изобретение?
Вовка оттянул резинку промокших оранжевых трусов и щелкнул ею себя по животу:
– Это тайна.
Ребята тихонько засмеялись.
Леля хотела удержать Вовку, но он ушел, пообещав прийти па днях.
Прошло уже две недели, а Вовка не появлялся.
Однажды на костре о нем поставили вопрос. Говорили, что он отошел от коллектива, говорили, что он увлекается всевозможными фантастическими проектами, и еще многое говорили и наконец постановили снарядить экспедицию для розыска Вовки, которая должна его доставить в лагерь для разговора. Экспедицию составили из Галки и меня, потому что мы самые близкие его приятели.
На другой день утром мы запаслись бутербродами и тронулись в путь.
В двух километрах от лагеря было три поселка. Мы не знали, в каком из них живет Вовка. Но нам повезло: в первом же поселке в саду одной из дач мы увидели на ветке березы оранжевые Вовкины трусы и тут же услышали голос его матери. Она издали закричала нам:
– Наконец-то пожаловали! Владимир у них целыми днями пропадает, а они даже носа не покажут!
Мы растерянно переглянулись. Я начал было:
– Как… а разве…
Но Галка толкнула меня в бок. Ничего не понимая, я замолчал.
– Что он у вас там делает? – спросила Вовкина мама.
Галина, размахивая руками, стала смущенно объяснять:
– Да-а… вообще… Вы же знаете… У нас там очень интересно… Всякие игры, и все такое…
Вовкина мама как-то странно на нас посмотрела и больше ни о чем не расспрашивала. Она хотела угостить нас земляникой, но мы поблагодарили ее и ушли.
По дороге в лагерь мы долго шли молча. Наконец Галина сказала:
– Факт! Вовка говорит родным, что он уходит в лагерь, а сам идет работать где-то над своим изобретением. Интересно…
Она не договорила. В конце просеки, по которой мы шли, показался Андрюшка. Он быстро семенил нам навстречу. Подойдя к нам, он отрывисто сказал:
– Вышел вас встречать. Получил письмо от Грушина.
Я взял у Андрюшки письмо и стал читать вслух:
– «Андрюшка!
Я пишу тебе, Сережке и Галке, как своим близким друзьям. Сегодня в полночь решается моя судьба. Я испытываю свое изобретение, на которое истратил все свои сбережения и ради которого, может, останусь на второй год.
Мне нужна ваша помощь, и, если вы мне друзья, вы мне не откажете. Возьмите свои броненосцы и ровно в полночь приезжайте на то место, где мы с вами столкнулись. Пароль – «Архимед».
Если вы мне друзья, вы это сделаете. Если вы кому-нибудь сболтнете, это будет подлость с вашей стороны.
Г р у ш и н».
Прочтя письмо, мы долго молчали. Потом Андрюшка проговорил:
– А вдруг опять ракетный двигатель?
Это Андрюшка вспомнил историю с моделью ракетного автомобиля. Когда мы навещали после аварии Вовку в больнице, он нам объяснил, что взрыв произошел из-за ошибки в конструкции, и обещал переделать автомобиль.
Долго мы сидели под ветками сосны у придорожной канавы, шевелили, как тараканы усами, зажатыми в зубах травинками и думали, как быть. Удрать из лагеря ночью – за такое дело можно вылететь из отряда. Выдать Вовкину тайну было бы не по-товарищески. Но если Вовка опять строит ракетный двигатель, то может произойти несчастный случай, и его нельзя оставить одного.
За лесом заиграл горн. Это в лагере звали к обеду. Мы поднялись с земли.
– Так как же? – спросил Андрюшка.
Галка стряхнула соринки, приставшие к юбке. Вдруг она покраснела и ни с того ни с сего разозлилась:
– Вот дурак!.. Ну какой же он дурак!..
Андрюшка задумчиво проговорил:
– Почем ты знаешь? Многих изобретателей сначала считали дураками, а потом оказывалось, что они гении.
И Андрюшка посмотрел на Галку своими большими глазами. Видно было, что ему очень хотелось помогать Вовке. Я тоже был не прочь. Я занимался в литературном кружке, и наш руководитель говорил, что если хочешь быть писателем, то нужно все видеть и все испытать.
– Ну? – спросил я Галку.
Галка набросилась на меня:
– «Ну, ну»! Вот если попадемся сегодня ночью, так уж… так уж я не виновата!
…Мы с большим нетерпением дождались десяти часов вечера, когда лагерь укладывается спать. Потом ждали еще полчаса, лежа в кроватях, пока лагерь уснет. Наконец мы осторожно выбрались из дому и встретились у реки, где у причала из двух досок стоял наш флот.
Галя и Андрей сели на «Марата», я занял «Аврору». Метров сто мы шли на шестах (боялись, что колеса наделают много шуму), потом пустили в ход машины. Медленно двигались наши суда по темной извилистой речке. Над берегами нависли ивы, и по их верхушкам осторожно пробиралась следом за нами луна. Плыли мы очень долго. Я уже думал, что мы в потемках проехали место встречи, как вдруг чей-то голос в кустах на берегу тихо произнес:
– Архимед!
Мы застопорили машины и стали смотреть на берег. Ничего не видно. Темно.
– Архимед! – тихо повторил Вовка.
Мы стали причаливать. О борта лодок зашуршали листья кувшинок. Кусты зашевелились. Появился Вовка. Мы высадились на берег и привязали лодки к большой коряге.
На Вовке была надета бумазейная куртка, такие же штаны, заправленные в чулки, и большая теплая кепка.
– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Пойдемте!
– Вовка! Чего ты еще выдумал? – зашипела Галка.
– Пойдемте! – повторил Вовка.
Он повел нас по темному дну оврага узкой тропинкой между огромных зарослей каких-то растений. Скоро мы поняли, что это крапива: Галка так взвизгнула, что в деревне за рекой собаки залаяли.
Спотыкаясь, подымая руки, чтобы не задеть крапиву, мы дошли до какого-то заброшенного сарая. Тут Грушин остановился.
– Чего ты еще выдумал, Вовка? – снова зашипела Галина и боязливо оглянулась.
Вовка помолчал немного, потом ответил:
– Подводную лодку нового типа.
Мы сразу повеселели: испытывать модель подводной лодки – это вам не ракетный двигатель!
– Вы мне нужны для того, чтобы завинтить меня в люк.
– Ку… куда завинтить? – хрипло спросила Галина.
– В люк, – спокойно ответил Вовка.
Галка тяжело дышала. Я чувствовал, что сейчас выйдет неприятность. К Галине подошел Андрюшка. Он тихонько проговорил:
– Назвался груздем – полезай в кузов.
Галка ничего не ответила.
Отчаянно заскрипела большая дверь, и мы вошли в сарай. В темноте пахло масляной краской.
Вовка зажег свечу.
Помещение было завалено всяким хламом. Валялись в куче инструменты и старые журналы: «Всемирный следопыт», «Мир приключений», «Вокруг света». В углу стоял примус без ножек, около него – паяльник. Два здоровенных паука торопливо подтягивались к потолку.
У стены почти во всю ее длину на особых подставках стояла подводная лодка Вовки Грушина. Она напоминала небольшую байдарку. В носовой части ее возвышалась труба метра три вышиной и сантиметра четыре в диаметре. Вся лодка была выкрашена в зеленый цвет, а на борту красными буквами было написано: «Архимед».
Вовка объяснил нам ее устройство:
– Судно погружается на глубину двух метров… Движется с помощью винта. Винт движется с помощью… ногами (там особые педали есть). Находясь в погруженном состоянии, судно может прицепиться к подводной части любого парохода (будет устроено специальное приспособление). Пароход идет, а подводная лодка – за ним. Так можно из Москвы попасть через Беломорканал в Белое море, а оттуда – хоть в океан!
Галина спросила:
– А как же в ней сидеть?
– Сидеть? Сидеть и не нужно. Можно лежать.
– А как же дышать?
– Перископ ведь торчит из воды, через него и дышать. – И Вовка указал на трубу.
Андрюшка потер ладонью лоб.
– Гм! Ну, а как же ты будешь спускаться и подыматься?
– Специальный резервуар, как в наст… ну, как в обыкновенной подводной лодке: чтобы опуститься, в него пускают воду: чтобы подняться, накачивают туда воздух и выдавливают воду обратно.
Вовка открыл крышку маленького люка и показал, как устроен «Архимед» внутри:
– Вот резервуар для воды и воздушный компрессор.
Мы увидели бидон от керосина и приделанный к нему велосипедный насос.
– Вон там педали для винта, а это – иллюминаторы. – Вовка показал на вделанную в носу лодки пару очковых стекол. – А это карманный фонарик для освещения.
– Вовка, тут повернуться негде!
– Во всякой подводной лодке тесновато. Это, голубчик, тебе не спортплощадка.
– Ну, а в перископ хорошо видно?
– Он еще не совсем готов. Только труба, чтобы дышать.
Вовка умолк. Мы тоже молчали и осматривали судно.
– Пора, – сказал Вовка. – Ну-ка, ребята, взяли!
– Чудак ты все-таки, Вовка! – проговорила Галина.
Все четверо мы подняли лодку и чуть не уронили ее – такая она была тяжелая. Кое-как мы вытащили судно наружу. Несли мы его медленно, с передышками, по темному заросшему оврагу. Вовка всю дорогу причитал:
– Ой, ребята, милые, поосторожней! Ой, ребята, не уроните!
Когда мы пришли к реке, Андрюшка слазил в бронебашню «Марата» и достал оттуда штатив, фотоаппарат и чашечку для магния.
И вот состоялся торжественный спуск «Архимеда» на воду. Мы спустили сначала нос, потом налегли на корму. В ту же секунду чихнул Андрюшкин магний. «Архимед» сполз с берега и, слегка покачиваясь, стал рядом с «Авророй». Я тихо спросил:
– Вова, а здесь глубоко?
– Два с половиной метра. Я мерил.
– Может быть, где помельче?
Грушин презрительно посмотрел на меня и ничего не ответил. Андрей с фотоаппаратом, засучив штаны, бродил по воде и, фыркая магнием, снимал «Архимед» и Вовку на скамье «Марата».
Вовка пожал нам по очереди руки и сказал:
– Пора!
Он старался быть совершенно спокойным, но я-то видел, как дрожала у него правая коленка.
– Вов, – сказала Галка, – давай-ка мы обвяжем твоего «Архимеда» веревкой. В случае чего вытащим.
Вовка даже не посмотрел на нее. Он подошел к люку «Архимеда» и стал влезать в него. Но, как только он сунул туда голову, «Архимед» качнулся, и Вовка чуть не искупался. Тогда он велел нам привязать подводную лодку между «броненосцами» и, когда влезет в люк, обрезать веревки. Так и сделали. Когда «Архимеда» привязали, Вовка нагнулся, всунул голову в отверстие люка и вполз туда, громко кряхтя. Там он перевернулся на спину и закрыл люк изнутри какой-то доской с дыркой в середине.
– Закройте крышку люка так, чтобы винт попал в дырку!
Тут только мы заметили, что на крышке торчит болт с винтовой нарезкой. Мы исполнили приказание.
– Придержите крышку, пока я не завинчу гайку, – глухо, как из бочки, пробубнил Вовка.
Мы придержали. Стало совсем тихо. У Андрюшки в руках так и прыгал фотоаппарат. (К сожалению, карточки не вышли, потому что все снимки он сделал на одну пластинку.)
В иллюминаторе вспыхнул свет.
– Спускайте! – прогудело внутри «Архимеда».
Мы развязали веревки. «Архимед» очень быстро ушел под воду. Мы оглянуться не успели, как из воды остался торчать лишь кончик перископа.
Было совсем тихо. Мы сидели на своих «броненосцах» и смотрели, как маленькие пузырьки появляются в том месте, где погрузился «Архимед». Где-то очень глубоко, как нам казалось, дрожало светлое пятнышко: это был свет из иллюминаторов. Прошло минут пять. Андрей припал губами к концу перископа:
– Вовка, ну как?
Нас мороз пробрал по коже, когда мы услышали Вовкин голос из трубы – такой он был замогильный.
– Я достиг предельной глубины.
– Жив, значит! – вздохнула Галка.
Снова поползли длинные минуты, и снова вопрос:
– Вовк! Жив?
И замогильный ответ:
– Выкачиваю воду из резервуара.
Подождали еще. Начало светать.
– Уж два часа… – проговорил Андрюшка.
Галина перебила его:
– Смотрите на перископ! Он сейчас полезет вверх!
Но перископ не лез вверх. Я наклонился к нему:
– Вова, ну как?
Молчание.
– Вова-а! Слышишь! Как?
– Я уже все выкачал.
– Ну, и что же?
– Она не подымается.
– Почему?
– Не знаю.
Мы взволнованно переглянулись. Потом все трое потянулись к трубе.
– Как же теперь, Вовка?
– Не знаю.
– Вот говорила, говорила! – захныкала Галка. – Надо было его за веревку привязать. А теперь… Как вот теперь?
И вдруг Вовка озабоченным тоном сказал из трубы:
– На меня чего-то капает.
– Откуда капает?
– Из люка капает.
Мы вскочили, ошалело оглядываясь. Что делать? Я крикнул было: «Перископ!» – и схватился руками за трубу, но оттуда раздался испуганный Вовкин голос:
– Не смейте за перископ! Оторвется.
– Говорила, говорила! – хныкала Галка.
Вова посоветовал:
– Подденьте меня веревкой.
Мы взяли оба наших причала, связали их, привязали к середине камень, опустили его на дно и за оба конца стали водить веревку вдоль бортов лодок. Но «Архимед» слишком глубоко врылся в ил, и его нельзя было поддеть.
– Капает, Вовка?
– Капает! У меня уже здоровая лужа. Поскорей! – кричал Вовка из глубины.
– Надо достать какую-нибудь узенькую баночку. Мы будем опускать ее в перископ и вытягивать с водой, – сказал Андрюшка.
Это он неплохо придумал. Я помчался через крапиву к сараю. В Вовкиной мастерской не оказалось ни одной подходящей банки, зато я нашел там резиновую кишку сантиметра в полтора толщиной. Я измерил ее длину и решил, что хватит. Вернулся и сообщил свой план ребятам.
– Вовка, держи кишку! Выкачивать будем. Держи так, чтобы конец был все время в воде!
Мы просунули кишку в трубу.
– Галка, выкачивай!
Галина взяла в рот верхний конец и стала тянуть из кишки. Она трудилась изо всех сил, так что глаза у нее на лоб полезли, но вода почему-то не выкачивалась. Пока она работала, мы с Андреем старались подковырнуть «Архимеда» шестами. Но шесты оказались слишком короткими. К тому же их было очень трудно удержать под водой.
Вовка изредка справлялся о ходе спасательных работ и говорил, что вода у него хоть и прибывает, но очень медленно.
Уже почти совсем рассвело.
– Хватит! Ничего мы так не сделаем, – сказал я. – Надо ехать за ребятами в лагерь.
Все согласились со мной. Галина осталась на месте, чтобы Вовке не было страшно, а мы с Андреем взяли «Аврору» и, подняв два огромных столба брызг, накручивая изо всех сил колеса, помчались по оранжевой от восходящего солнца реке.
Я не помню, как мы доехали, только мы были все мокрые от пота.
Выскочив на берег, я зазвонил в колокол; Андрюшка бросился в дом, отчаянно крича. Из дверей, из всех окон стали выскакивать полуодетые, испуганные ребята и вожатые. Леля выбежала с одеялом на плечах. Я закричал:
– Скорее! Вовка Грушин тонет! Возьмите веревки! Возьмите багры!
Прошло ровно пять минут. Битком набитая «Аврора» неслась по реке. Каждый греб чем мог, помогая колесам. За ними сквозь заросли вдоль берега, ломая ветки, продирался весь лагерь. По дороге я и Андрюшка сбивчиво рассказали, в чем дело, но никто нас толком не понял.
Вот и «Марат»… Спокойно застыл над водой конец перископа. На борту «Марата» сидит Галина, посасывает из кишки и горько плачет.
– Где Вовка? – спросила Леля.
– Тут… – указал Андрюшка под воду.
– Сколько времени?
– Да часа три уже.
Леля побледнела.
– Вовка, ты жив? – спросил я.
– Жив, – со дна речного ответил Вовка и добавил: – Холодно!
Ребята столпились у берега и, разинув рты, уставились на перископ.
И тут началась спасательная работа.
Пятеро лучших пловцов ныряли, стараясь подвести веревки под «Архимеда». Остальные тыкали в воду баграми, засучив штаны, бродили в воде и подавали тысячи советов. Стоял галдеж, как на птичьем дворе во время кормежки. Наконец нашим водолазам удалось подцепить веревками корму и нос подводной лодки. Они выбрались на берег продрогшие, измученные, но очень гордые.
Ребята посильнее принялись тянуть веревки вверх. Смолкли крики. Наступила полная тишина. Человек восемьдесят смотрели, как подымается из воды труба перископа. И когда наконец появился зеленый верх «Архимеда», такое раздалось «ура», что казалось, солнце подпрыгнуло.
Потом снова наступила тишина. Крышка люка на подводной лодке шевельнулась и открылась. Из отверстия высунулась сначала одна нога, потом другая, затем медленно появилась Вовкина спина, затем плечи и голова.
Изобретатель был бледен и лязгал зубами от холода, но важности у него хватило бы на двадцать капитанов Немо.
Вовка срочно был доставлен в лагерь. Там его переодели и стали согревать чаем. Мы в это время чувствовали себя очень скверно. Леля, проходя мимо, так на нас посматривала, что мы поняли: будет крупный разговор.
Огромная толпа ребят окружала Вовку, пока он пил чай, глазела на него и засыпа́ла вопросами:
– Сколько времени ты строил свою лодку?
– А как ты ее рассчитывал?
– Никак. Построил, да и всё.
– Ты, значит, ошибся в расчете, и потому она затонула. Да?
– Ну конечно, не рассчитал! – сказал кто-то из старших ребят. – Не рассчитал соотношения между весом лодки и ее объемом.
К Вовке протиснулся маленький Буся Кацман и прижался носом к краю стола:
– А что Архимед – это рыба такая?
Изобретатель презрительно взглянул на него, отхлебнул из кружки чаю, прожевал кусок хлеба и только тогда ответил:
– «Рыба»! Чудак ты! Это полководец!
Вот всё, что я могу рассказать об «Архимеде» Вовки Грушина.
1939 г.
Дрессировщики
В передней раздался короткий звонок. Бабушка вышла из кухни и открыла дверь. На площадке лестницы стоял мальчик, которого бабушка еще не видела. Он слегка поклонился и очень вежливо спросил:
– Извините, пожалуйста. Тут живет Гриша Уточкин?
– Ту-ут, – протянула бабушка, подозрительно оглядывая гостя.
Сам мальчик произвел на нее довольно приятное впечатление. Он был одет в тщательно отутюженные синие брюки и чистенькую желтую тенниску с короткими рукавчиками. На груди у него алел шелковый галстук, золотистые волосы его были аккуратно расчесаны на пробор.
При всем этом он держал под мышкой очень грязную и рваную ватную стеганку, а в другой его руке был зажат конец веревки, привязанной к ошейнику криволапой, неопределенной масти собаки с торчащей клочьями шерстью. Вот эта стеганка и эта собака заставили бабушку насторожиться.
– Скажите, а можно видеть Гришу?
– Мо-о-ожно, – после некоторого колебания протянула бабушка. Она хотела было сказать, что собак не следует водить в комнаты, что от них одна только грязь, но сдержалась и лишь добавила: – В ту дверь иди.
Однако мальчик не повел собаку в комнату, а строгим голосом сказал:
– Пальма, сидеть! Сидеть! Пальма, кому говорят? Сидеть!
Пальма зевнула и села с выражением безнадежной скуки на бородатой морде. Мальчик привязал конец веревки к перилам лестницы и только после этого постучал в указанную бабушкой дверь.
Гриша, коренастый, с копною темных взъерошенных волос и с суровым выражением лица, пилил в это время какую-то дощечку, прижав ее коленкой к сиденью стула. Он несколько удивился, узнав в пришельце Олега Волошина, с которым он учился в параллельных классах и с которым почти не был знаком. Гриша выпрямился и, заправляя рубаху в штаны, молча уставился на гостя.
– Здравствуй, Уточкин, – сказал тот, прикрыв за собой дверь. – Ты не удивляйся, что я к тебе пришел. У меня к тебе одна просьба.
– Ну? – коротко спросил Гриша.
– Ты мог бы помочь мне дрессировать собаку?
Гриша всегда был готов взяться за любое дело, но говорить много не любил:
– Мог бы. А как?
– Понимаешь, я ее дрессирую на собаку охранно-сторожевой службы. Я уже научил ее ходить рядом, садиться по команде, ложиться… Теперь я с ней отрабатываю команду «фас»… Чтобы она бросалась, на кого я прикажу. А для этого нужен ассистент, совсем незнакомый для собаки человек.
– Чтобы она на него бросалась?
– Ага. Мы ее уже дрессировали с ребятами нашего класса, и она очень хорошо на них бросалась, но теперь она с ними перезнакомилась и больше не бросается. А надо закрепить рефлекс. Вот я тебя и прошу…
Гриша в раздумье почесал широкий нос:
– А если покусает?
– Во-первых, я ее буду держать на поводке, а во-вторых, ассистент надевает защитную спецодежду. – Олег развернул стеганку и вынул из нее такие же драные ватные штаны. – Со мной все мальчишки из нашего класса ее дрессировали, а она только одного Сережку Лаптева немножко укусила. Согласен?
– Согласен. А где твоя собака?
– Я ее на лестнице оставил, чтобы она не знала, что мы с тобой знакомы. Я сейчас выйду с ней и буду ждать тебя на Тихой улице. А ты надевай спецодежду, приходи туда и подкрадывайся к Пальме, как будто злоумышленник. Ладно?
– Ладно. Иди!
Олег удалился. Гриша надел кепку и принялся облачаться в спецовку. Это оказалось делом нелегким, потому что брюки были огромных размеров. Стянув их ремнем под мышками и завязав тесемочками у щиколоток, Гриша стал похож на очень большую, диковинной формы гармошку. Ватная куртка, которую он надел, несколько поправила дело: свисая ниже колен, она почти совсем скрыла брюки. Рукава, болтавшиеся сантиметров на двадцать ниже кистей рук, Гриша засучивать не стал.
Грише, конечно, не хотелось, чтобы бабушка увидела его в таком костюме, поэтому, прежде чем выйти из комнаты, он приоткрыл дверь и прислушался, а потом уж выскользнул из квартиры.
Улица Тихая была и в самом деле очень тихой улочкой. Здесь вдоль тротуаров вкривь и вкось росли старые липы, за которыми прятались маленькие домики в один и два этажа. Движение тут было такое небольшое, что между булыжниками мостовой зеленела травка.
Придя сюда, Гриша издали увидел Олега, который расхаживал по мостовой, громко приговаривая:
– Рядом! Пальма, рядом!
– Эй! – негромко крикнул «ассистент».
Дрессировщик остановился, скомандовал Пальме сидеть и кивнул Грише головой: можно, мол, начинать.
Ассистент надвинул на нос кепку, свирепо выпятил нижнюю челюсть и, слегка приседая, болтая концами рукавов, зигзагами стал подбираться к собаке.
Пальма заметила ассистента и, сидя, принялась разглядывать его, склоняя бородатую морду то вправо, то влево. Когда Гриша приблизился к ней метров на десять, она поднялась и негромко зарычала.
– Пальма! Фу! Сидеть! – сказал Олег.
И Пальма неохотно села, продолжая скалить зубы.
Ассистент стал на четвереньки и тоже зарычал.
– Фас! – крикнул Олег.
Пальма рявкнула и так стремительно бросилась на Гришу, что дрессировщик еле удержал ее за веревку.
Гриша вскочил и шарахнулся в сторону.
– Видал? – тихонько сказал Олег.
– Ага, – так же тихо ответил Гриша. – Только она и без твоего «фаса» бросилась бы… Ведь я ее дразнил.
– Теперь знаешь что? Теперь давай без дразнений. Ты спрячься за угол, а потом выйди и спокойно иди по тротуару. И даже не смотри в нашу сторону. Ладно?
– Ладно!
Гриша добежал до перекрестка, спрятался за угол и, подождав там минуту, степенно зашагал по противоположному от Олега тротуару. Вот он поравнялся с ними… Вот прошел мимо…
– Фас!
«Рррав! Рав-рав!»
Обернувшись, Гриша увидел, как Пальма, натягивая веревку, рвется к нему.
– Здо́рово! – сказал Олег с другого тротуара. – Всё! Спасибо! Проверка сделана. Снимай спецодежду и иди сюда.
Гриша снял ватник и, отирая пот со лба, приблизился к дрессировщику. Пальма попыталась цапнуть его за ногу, но Олег прикрикнул на нее и заставил сесть. Он улыбался, голубые глаза его блестели, а лицо разгорелось.
– Видел? Видел, что такое дрессировка? Ты даже не взглянул на нее, а она уже бросилась!
Стоя несколько поодаль от Пальмы, Гриша ковырял в носу.
– Ну и что ж, что бросилась! Я ее дразнил, она меня запомнила, вот и бросилась. И в такой одежде она на каждого бросится. Вот если бы она на ту тетеньку бросилась, тогда другое дело было бы! – И Гриша указал глазами на полную гражданку, которая вразвалочку шла по противоположному тротуару, держа в руке сумку с продуктами.
Олег перестал улыбаться и тоже посмотрел на гражданку. Когда она прошла мимо, он присел рядом с Пальмой и, вытянув руку в направлении прохожей, тихонько скомандовал:
– Пальма, фас!
В ту же секунду раздался звонкий лай, и веревка дернула Олега за руку.
– Пальма, фу! – Олег с торжеством обратился к Грише: – Ну что, а? Ну что, видел?
Только теперь Гриша уверовал в силу дрессировки. Держа под мышкой свою лохматую спецодежду, он присел на корточки перед Пальмой и стал разглядывать ее.
– Это какая порода? Дворняжка?
– В том-то и дело, что дворняжка!
– Если бы овчарка, она еще лучше бросилась бы, – заметил Гриша.
– А я, ты думаешь, для чего ее дрессирую? Я выучу ее, пойду в питомник, где служебных собак разводят, покажу, как я умею дрессировать, и мне дадут на воспитание щенка-овчарку.
Гриша поднялся. Он все еще смотрел на Пальму.
– Наверняка дадут? – спросил он.
– Не совсем наверняка, а просто я так думаю.
– А у нас в городе есть… эти самые… где овчарок разводят?
– Питомники? Конечно, есть… При ДОСААФе есть, при Управлении милиции есть… Я в ДОСААФ пойду. Вот только отработаю с ней лестницу, барьер и выдержку и пойду показывать.
– А что такое лестница, барьер и выдержка?
– Лестница – это чтобы она умела подниматься и спускаться по приставной лестнице. Барьер – это чтобы она умела преодолевать заборы, а выдержка – это так: я, например, скомандую ей сидеть, потом уйду куда-нибудь, хотя бы на полчаса, и она не сойдет с места до тех пор, пока я не вернусь.
До сих пор Гриша мало был знаком со служебным собаководством. Он слышал, что есть собаки-ищейки, раза два он видел в кино замечательно умных овчарок, совершавших подвиги вместе с пограничниками. Но всегда ему казалось, что воспитание подобных собак доступно лишь особым специалистам.
И вот теперь он увидел, что не специалист, а простой школьник заставляет не овчарку, а самую паршивенькую дворняжку по команде садиться, по команде ходить рядом, по команде бросаться на прохожих.
С виду флегматичный, угрюмый, Гриша был человеком страстным, увлекающимся. Он представлял себе, как идет рядом с огромной овчаркой, от которой все шарахаются в стороны, как он приходит с ней в школу и как на глазах у изумленных ребят этот свирепый, клыкастый зверь по одному его, Гришиному, слову перебирается через забор, поднимается по приставной лестнице на чердак сарая и спокойно, не сходя с места, сидит во дворе, пока Гриша занимается в классе.
– Волошин, а где ты научился… это самое… дрессировать?
– Очень просто. Купил себе в магазине книжку, «Служебное собаководство» называется, по ней и научился.
– Я себе тоже такую куплю. С собаками вот плохо… Я бы мог какую-никакую дворняжку поймать, только бабушка прогонит.
Ребята долго беседовали, стоя на краю тротуара. Олег показал Грише все штуки, какие умела проделывать Пальма. Гриша был так увлечен этим, что только раз оглянулся, услышав в отдалении неторопливые, четкие шаги. По противоположному тротуару шел милиционер – высокий, стройный, подтянутый, с лейтенантскими погонами. Заложив большие пальцы рук за поясной ремень, он поглядывал на ребят, возившихся со смешной собакой, и улыбался. Олег тоже заметил милиционера.
– Смотрит, – тихо сказал он.
Польщенные вниманием лейтенанта, ребята снова оглянулись на него и тоже улыбнулись. Тот слегка им подмигнул. И вдруг Гриша вспомнил, что, по словам Олега, в Управлении милиции тоже ведь есть питомник. Он тихонько толкнул Олега в бок и зашептал:
– Покажи ему! Покажи ему, как она бросается!
– Неудобно.
– Ну, чего неудобно! Шутя ведь. Покажи!
Олег секунду поколебался, потом присел, вытянул руку в направлении милиционера и громко, чтобы тот слышал, крикнул:
– Пальма, фас! Фас!
Пальма рванулась, выдернула веревку из руки Олега и с яростным лаем понеслась к милиционеру.
– Тикай! – в ту же секунду крикнул Гриша.
Что было дальше с Пальмой, ребята не видели. Кинув стеганку на тротуар, Гриша юркнул в ближайшие ворота. Олег бросился за ним.
Ребята даже не разглядели двора, в который они забежали, они заметили только, что у забора, справа от ворот, возвышается большая поленница, а между поленницей и забором есть щель шириной сантиметров в тридцать, если не меньше. Оба, словно сговорившись, свернули направо, втиснулись в эту щель и замерли.
Через несколько секунд до них донеслись размеренные шаги, затем стук пальцев по стеклу окна. Все это слышалось совсем близко, почти у самой поленницы. Прошло еще несколько секунд. Щелкнула задвижка, скрипнула дверь. Женский голос немного встревоженно спросил:
– Вам кого?
– Это ваши дети хулиганят, собак на прохожих натравливают?
– Де-ети? – протянула женщина. – У нас во всем доме ни одного ребенка нет.
– Ни одного ребенка нет, а я видел, как двое сюда побежали… Видите, что она мне сделала? Видите?
– Пожалуйста, войдите да посмотрите, если не верите. Двор у нас проходной. Вон калитка! Наверно, туда и убежали.
Несколько секунд длилось молчание.
– Ну, виноват… – пробормотал наконец лейтенант.
– Пожалуйста, – сухо ответила женщина.
Хлопнула дверь. Шаги милиционера стали удаляться в сторону, противоположную от ворот, и скоро совсем затихли.
Все это время мальчики простояли не шевелясь, не дыша, стиснутые между кирпичным забором и поленьями.
– Вылезай, – прошептал Гриша.
– Тише ты, дурак! – прошипел Олег и вцепился пальцами в Гришину руку повыше локтя. Он весь дрожал от испуга.
– Вылезай! А то вернется – здесь искать будет, – сказал Гриша и силой вытолкнул Олега из-за поленницы.
Не взглянув во двор, не поинтересовавшись, там ли милиционер или нет, ребята выскочили за ворота и со всех ног помчались по улице.
Они остановились только в подъезде Гришиного дома. На носу и щеке ассистента красовались большие ссадины: он ободрал лицо о поленья. Новенькие синие брюки дрессировщика были испачканы смолой, к ним прилипли мелкие щепочки и чешуйки сосновой коры.
– Вот это влипли! – медленно проговорил он, когда отдышался. – Дурак я был, что тебя послушался.
– Дурак, что веревку выпустил, – буркнул Гриша и сел на ступеньку, подперев подбородок кулаками, надув губы.
Олег подошел к Грише и наклонился над ним:
– Ты знаешь, что теперь будет? Думаешь, это дело так оставят? На представителя власти собак натравливать!
– И ничего не будет. Скажем, что нечаянно: показать хотели, – проворчал Гриша.
– «Показать хотели»! – передразнил Олег. – А кто тебе поверит, что показать хотели? Как ты докажешь, что хотели показать?
Гриша угрюмо молчал. На душе у него было тошно.
– А ты еще спецодежду потерял, – продолжал допекать его Олег. – Мне она не нужна, а знаешь, что теперь будет? Нас найти могут по этой спецовке.
– Как еще – найти? – уныло спросил Гриша.
– А очень даже просто: приведут ищейку, дадут ей понюхать спецодежду, и она по запаху найдет и меня и тебя, потому что ты тоже ее надевал.
Гришу совсем взяла тоска. Он встал, заложил руки за спину и, вцепившись пальцами в локти, прошелся по площадке. Через минуту он остановился перед Олегом:
– Слушай! Давай так: если тебя поймают, ты не говори, где я живу, скажи, что не знаешь. А если меня поймают, я не буду говорить, ладно?
– Ладно. – Помолчав немного, Олег вздохнул: – Пока! Пошел. Тут уроки надо готовить…
Высунув голову из двери, он посмотрел направо, посмотрел налево и рысцой затрусил по улице, то и дело оглядываясь… Гриша поплелся на второй этаж, в свою квартиру.
Бабушка, открывшая ему дверь, сразу заметила ссадины на его лице:
– Ишь ободрался! Где это тебя угораздило?
– Так просто… – буркнул Гриша и прошел в комнату.
До вечера он слонялся по квартире без дела, часто подходил к двери, со страхом прислушиваясь к шагам на лестнице, ожидая, что вот-вот раздастся звонок и на пороге появится милиционер с овчаркой.
А на дворе, как назло, стоял чудесный сентябрьский день. На улице, под окнами у Гриши, происходил напряженный матч между командой ребят из Гришиного дома, в которой он всегда играл вратарем, и футболистами соседнего двора.
– Гришк! Иди! Проигрываем без тебя! – кричали ему ребята, когда он выглядывал в окно.
– Не хочется, – угрюмо отвечал Гриша и отходил в глубину комнаты.
Настал вечер. Пришли папа и мама. Сели ужинать. Глядя себе в тарелку, Гриша жевал котлету так медленно, так неохотно, что мама встревожилась:
– Гришунь, что это ты скучный такой?
– Так…
Потянувшись через стол, мама пощупала ладонью Гришин лоб:
– Всегда такой аппетит у ребенка, а тут еле жует.
– Похоже, с ребятами чего не поделил. Видишь, нос ему поцарапали, – сказал папа. – Верно я говорю, Григорий Иванович?
Гриша ничего не ответил. Он молчал до конца ужина и только за чаем обратился к отцу:
– Пап, вот у нас один мальчишка натравил собаку на милиционера, и она его укусила. Что ему будет, этому мальчишке, если его поймают?
– Как – что будет? Родителей оштрафуют, в школу сообщат… За такое хулиганство по головке не погладят.
– Это сегодняшний небось натравил, – заметила бабушка.
– Какой «сегодняшний»? – переспросил папа.
– Да приходил тут к Гришке один. С виду аккуратный такой, а с ним собака… ну до того отвратительная – прямо глядеть тошно.
На следующий день было воскресенье. Все семейство собралось идти обедать к Гришиной тетке, которая праздновала день своего рождения.
Гриша хотел было сказать, что ему нездоровится, и остаться дома, но потом представил себе, как он будет томиться в квартире один-одинешенек в то время, когда можно было бы сидеть среди веселых тетиных гостей, есть всякие вкусные вещи и слушать радиолу…
Гриша отважился пойти. Как назло, папа, мама и бабушка решили не ехать на автобусе, а прогуляться пешком. В каждом милиционере Грише чудился тот самый лейтенант, и он не шел по улице, а все время маневрировал. Едва увидев человека в милицейской форме впереди себя, он сразу отставал от родных и шел за ними, почти уткнувшись лицом в папину спину. Обнаружив милиционера сзади, он забегал вперед и шел так близко от родителей, что они наступали ему на пятки.
– Слушай, друг, да иди ты, как люди ходят, что ты вертишься как заведенный! – не выдержал отец.
В этот момент шагах в пятнадцати от Гриши из какого-то магазина вышел высокий милиционер и направился прямо к нему. Гриша не успел разглядеть его лица, не заметил, какие на нем погоны. Он тут же юркнул в ближайший подъезд и взбежал на площадку второго этажа. Минуты две все семейство Уточкиных стояло перед подъездом, тщетно покрикивая:
– Григорий! А ну, довольно тебе дурить! Что, маленький, в самом деле?
– Гришка, будешь озорничать, домой отправишься, слышишь?
…С не меньшими предосторожностями шел Гриша на следующее утро в школу.
У школьного подъезда он встретил Олега. На нем вместо синих брюк были теперь серые, вместо желтой тенниски была белая рубаха. На голове у Олега сидела соломенная крымская шляпа с огромными полями, которая делала его похожим на гриб.
– Ну как? – спросил Гриша, поздоровавшись с Олегом.
– Пока ничего. Я костюм переменил для маскировки. Видишь?
– Пальма вернулась?
– Вчера еще. А у тебя как?
– Пока в порядке.
Прошло три дня. Никаких неприятностей за это время не случилось. Гриша постепенно осмелел. Он снова начал играть с ребятами в футбол и уже не шарахался в подъезды при виде милиционера. То же было и с Олегом. Скоро Гриша опять стал мечтать о воспитании овчарки и однажды, встретив во время перемены Олега, спросил его:
– Ну как, дрессируешь?
– Нет. У меня Пальма сейчас больна.
– Чем больна?
– Да так что-то… Ничего не ест, не пьет да все лежит…
– Когда будешь опять дрессировать, возьми меня, ладно? Я поучиться хочу.
Дрессировщик обещал позвать Гришу, а в следующее воскресенье случилось вот что.
Папа, мама и Гриша сидели за обеденным столом. Бабушка ушла зачем-то в кухню. Вдруг раздался звонок, бабушка открыла дверь и ввела в комнату Олега. Тот тяжело дышал, не то от волнения, не то от быстрого бега. На лбу и носу его блестели мелкие капельки пота.
– Здрасте! – сказал он и, помолчав, добавил: – Приятного аппетита!
Затем он помолчал еще немного, вобрал в себя воздуха и вдруг выпалил:
– Уточкин, я пришел тебе сказать, что тебе нужно делать прививки!
В комнате на секунду стало очень тихо.
– Какие прививки? – спросил Гриша.
– От бешенства. У нас Пальма заболела, перестала есть и пить, а потом ушла куда-то и пропала. Мама пошла в ветеринарную поликлинику, и ей там сказали, что у Пальмы могло быть бешенство, только тихое. Вот! И теперь мне, маме, тебе и другим ассистентам надо делать прививки.
– Та-ак! – негромко сказал Гришин папа.
– Ну, вот словно сердце чуяло! – проговорила бабушка. – Только он пришел со своей собакой этой, так… ну словно в меня что-то стрельнуло: не бывать добра от этой собаки, не бывать!
Олег добавил, что прививки надо делать срочно, потому что Пальма могла болеть уже давно, и ушел. Гриша расспросил отца о том, как проявляется бешенство, и после этого весь вечер бегал на кухню к крану пить воду, чтобы проверить, не начинается ли у него водобоязнь.
Он лег спать в очень мрачном настроении, проснулся на следующее утро тоже не в духе. Но, придя в школу, сразу развеселился.
У школьного крыльца большая толпа ребят встретила его хохотом и громкими криками:
– Во! Еще один бешеный!
– Привет взбесившемуся!
Оказалось, что у Олега в школе, помимо Гриши, было еще целых тринадцать ассистентов и всем им нужно было сегодня идти на Пастеровскую станцию.
Вся школа уже знала об этом, и шуткам не было конца. «Бешеные» не обижались, а, наоборот, сами развлекались вовсю. Среди школьниц нашлось несколько девочек, которые боялись подходить к помощникам Олега, считая их уже заразными. К великому удовольствию всех ребят, ассистенты на каждой перемене гонялись за этими девчонками, щелкая зубами и страшно завывая.
По окончании уроков десятка четыре школьников задумали провожать ассистентов и дрессировщика на Пастеровскую станцию.
– Олег, командуй!.. Олег, построй своих бешеных! – раздавались крики, когда наши герои вышли на улицу.
– Бешеные! Построиться! Правое плечо вперед, шагом марш! – скомандовал Олег.
Ухмыляющиеся ассистенты парами замаршировали по тротуару, а провожающие густой толпой последовали за ними, играя на губах веселый марш.
Войдя во двор, где помещалась станция, ребята подняли такой шум, что все медицинские работники повысовывались из окон.
Врачи и сестры сначала рассердились на ребят, но, узнав, что это провожают Олега, о котором они уже слышали вчера от его мамы, и что с ним четырнадцать ассистентов, они сами начали смеяться.
Провожающие остались во дворе, а дрессировщик и его помощники вошли в помещение станции и выстроились в очередь у окошка с табличкой: «Запись первичноукушенных». Эта табличка всех еще больше развеселила. Гриша даже выбежал во двор, чтобы сообщить ребятам:
– Мы теперь не бешеные, а первичноукушенные!
Получив от врача направление на укол, ассистенты вышли во двор. Олег скомандовал: «Первичноукушенные, построиться!» – и все торжественным маршем направились в районную амбулаторию, где ассистентам и дрессировщику впрыснули по порции сыворотки в животы. И, хотя уколы были довольно болезненны, всем по-прежнему было очень весело.
После прививок «первичноукушенные» и провожающие кучками разошлись по домам в разные стороны. Гриша и Олег жили дальше всех, поэтому они скоро остались одни.
Бодро шагая рядом с Гришей, Олег вспомнил все пережитое за сегодняшний день.
– Мы теперь благодаря Пальме на всю школу прославились! – говорил он, улыбаясь. – Хотя нам и уколы теперь делают…
– Угу, зато смеха было сколько! – вставил Гриша.
– Главное – ко всему относиться с юмором, – философствовал Олег. – Если будешь ко всему относиться с юмором, то никакие неприятности тебе… – Он вдруг умолк, глядя куда-то вперед, в одну точку. Он уже не улыбался. Лицо его побледнело и приняло самое разнесчастное выражение.
Гриша взглянул в том направлении, куда смотрел Олег, и тоже весь как-то осунулся. Недалеко от них на середине перекрестка стоял постовой милиционер низенького роста, с большими, закрученными вверх усами.
Секунд пятнадцать ребята молча смотрели на этого милиционера, потом взглянули друг на друга.
– Э-э, а лейтенант-то?.. – совсем тихо, упавшим голосом сказал Гриша.
Олег молчал. Ребята машинально тронулись дальше и долго шли, не говоря ни слова.
– А может, она его не покусала, – сказал наконец Гриша.
– Почем я знаю, – почти шепотом ответил Олег.
– А может, она и вовсе не бешеная, да?
Олег вдруг остановился.
– А если бешеная? А если покусала, тогда что? – вскрикнул он неожиданно тоненьким, пискливым голоском.
– Предупредить нужно, да? – глядя себе под ноги, сказал Гриша.
– А ты думаешь, не надо? Думаешь, не надо? А если человек из-за нас умрет? Тогда что?
– Вот я и говорю: надо.
– «Надо, надо»! А как ты предупредишь? Как предупредишь? Пойдешь и скажешь ему: «Здравствуйте! Это мы на вас собаку натравили. Теперь идите делать прививки»? Так ты ему скажешь, да? Знаешь, что он с нами сделает?
Ребята подошли к крыльцу старинного особняка, украшенному каменными львами со щербатыми мордами. Олег положил на одну из ступенек свой портфель и сел на него. Сел рядом с ним и Гриша. Глаза у дрессировщика покраснели, он часто моргал мокрыми ресницами и хлюпал носом.
– Дурак я… Нет… нет, не дурак, а просто идиот, что послушался тебя, – причитал он, мотая из стороны в сторону головой. – Послезавтра папа из отпуска приезжает, а я… я ему такой подарочек… «Платите штраф рубликов двести за вашего сына».
– И еще из пионеров исключат, – добавил Гриша.
Долго сидели дрессировщик и ассистент на ступеньках крыльца между каменными львами. Лица обоих выражали такое уныние, что прохожие замедляли шаги, поглядывая на них.
Уже давно настало время обеда, но ни Гриша, ни Олег не вспомнили об этом.
Каждый из них с тоской представлял себе, как его задерживают в милиции, как вызывают туда ничего не подозревающих родных и как, наконец, на глазах у всего класса снимают с него пионерский галстук. И каждый чувствовал, что он не в силах вынести все это. И каждого вместе с тем мороз продирал по коже, как только он начинал думать о лейтенанте, который мог умереть мучительной смертью из-за их малодушия.
– У него, может, дети есть, – медленно проговорил Гриша.
Олег помолчал немного, потом сказал решительным тоном:
– До приезда папы из отпуска ничего не будем делать. Послезавтра папа приедет, я его встречу как следует, а после послезавтра пойдем и заявим.
Гриша не ответил. Олег помолчал еще немного и вдруг быстро поднялся:
– Нет, не могу! Уж лучше сразу, чем еще два дня мучиться. Идем!
Гриша не шевелился. Он сидел на ступеньках, опустив голову, и молчал.
– Ну, пошли! Решили так уж решили, – сказал Олег.
– Куда пошли? – проворчал Гриша, не поднимая головы.
– Ну, в милицию, в третье отделение. Пойдем расскажем все, а там они уж сами найдут того лейтенанта и предупредят. Пошли!
Но Гриша и на этот раз не шевельнулся.
– А мне чего ходить? Твоя собака, ты и иди.
– Ах, так! Ну и пожалуйста!.. Как хочешь!.. – Олег всхлипнул. – Сам подбил меня, чтобы натравить, а теперь в кусты… Как хочешь… Пожалуйста!..
И Олег, вытянувшись в струнку, слегка подрагивая узкими плечами, не оглядываясь, быстро пошел по тротуару.
Тут только Гриша поднял голову и стал смотреть вслед удаляющемуся товарищу. Через минуту он вскочил и рысцой догнал дрессировщика:
– Ладно. Пошли.
Приятели рядышком зашагали по тротуару. Пройдя два квартала молча, Олег громко, с какой-то судорожной уверенностью в голосе, заговорил:
– Вот увидишь, что нам ничего не будет! Ну, вот увидишь!.. Ведь они же должны понимать!.. Ведь мы же благородный поступок… Ведь мы же ему, может быть, жизнь спасаем, правда? Ведь они должны понять, правда?
Гриша молчал, только сопел.
И вот они остановились перед подъездом, рядом с которым была прибита вывеска: «Третье отделение милиции».
– Пошли? – чуть слышно сказал Олег, взглянув на Гришу.
– Пошли, – прошептал тот.
И оба не двинулись с места.
– Ну идем? – сказал через минуту Олег.
– Идем.
Олег приоткрыл дверь, заглянул в нее, потом тихонько, словно крадучись, вошел в подъезд. Следом за ним бочком протиснулся и Гриша.
Ребята очутились в длинном коридоре с двумя рядами закрытых дверей. Только первая дверь справа была открыта. Она вела в комнату, разделенную на две части деревянным барьером.
Первая половина комнаты была пуста, если не считать милиционера, стоявшего у двери. За барьером у стола стоял маленький, толстый лейтенант с красным лицом и что-то сердито кричал в телефонную трубку. За другим столом в дальнем углу сидел еще один милицейский работник.
– Вам чего тут нужно? – строго спросил милиционер у двери, как только ребята сунулись в комнату.
– Нам?.. Нам… начальника… – пролепетал Олег.
– Какого начальника? Дежурного? По какому вопросу?
– Нам по вопросу… нам заявить нужно, по очень важному…
– Дежурный занят. Посидите здесь, – сказал милиционер, пропуская ребят в комнату, и передразнил с усмешкой: – «Заявить»!
Ассистент с дрессировщиком сели на скамью с высокой спинкой. Лица их теперь стали серыми от страха, потому что толстый лейтенант, сверкая маленькими глазками и с каждой секундой все больше распаляясь, кричал в телефон:
– А я из-за вас получать взыскание не намерен, товарищ Фролов! Понятно вам? Не намерен! Я лучше сам на вас взыскание наложу… Письмо получено. Да, да, получено, товарищ Фролов. – Лейтенант взял со стола какой-то зеленый конверт, потряс им над головой и с размаху бросил на стол. – И вы дурака не валяйте, товарищ Фролов. Маленького из себя не стройте!
Тут Гриша почувствовал, как Олег толкнул его в бок, и услышал взволнованный шепот:
– Дураки мы! Пойдем скорее! Ведь письмо написать можно… Напишем письмо, и всё!
Ребята поднялись.
– Всё! Кончены разговоры! Всё! – яростно прокричал толстый дежурный, треснул трубкой о рычаг и, сопя, повернулся к мальчикам: – Так! Слушаю вас!
Мальчики взглянули друг на друга и ничего не ответили.
– Ну? Что вам угодно? – повысил голос дежурный.
– Нам… мы… нам ничего… мы просто так… – пробормотал Олег.
– Как это «просто так»? Гулять, что ли, сюда пришли?
– Мы… мы… Пойдем, Уточкин, – быстро сказал Олег.
Мальчики дернулись было к выходу, но тут же застыли на месте, в ужасе приоткрыв рты и вытаращив глаза. В дверях стоял тот самый лейтенант.
Гриша так и не запомнил, сколько длилось страшное, леденящее душу молчание. Ему казалось, что прошли целые часы, прежде чем Олег выговорил сдавленным голосом:
– Здравствуйте, товарищ лейтенант!
– Здравия желаю! – ответил тот, вглядываясь в мальчишек.
И вдруг дрессировщик и ассистент, словно подхваченные волной отчаяния, заговорили одновременно, заговорили громко, быстро, перебивая друг друга, стараясь друг друга перекричать:
– Товарищ лейтенант, вы… вы… нас простите, это мы на вас тогда собаку…
– Ага… нечаянно… мы вам только показать…
– Мы ее дрессировали на собаку охранно-сторожевой службы…
– Он поводок нечаянно упустил. Он вам только показать, а она вырвалась…
– Мы отрабатывали с ней команду «фас», и мы хотели потом пойти в питомник и показать, как мы ее дрессируем…
– Вам теперь прививки надо делать…
– И мы хотели попросить, чтобы нам дали настоящую овчарку на воспитание, и…
– Потому она, может быть, бешеная. Нам тоже делают прививки…
По мере того как дрессировщик с ассистентом несли эту околесицу, лицо лейтенанта становилось все жестче, все сердитее.
– Ясно! Хватит! – вдруг крикнул он и, сунув руки в карманы брюк, большими шагами стал ходить по комнате.
Ребята умолкли. От них, как говорится, пар шел.
– А, ч-ч-черт! – прорычал высокий лейтенант.
Дежурный сидел, низко склонив голову над столом, и Гриша заметил, как он покусывает губы, чтобы не рассмеяться.
Милиционер, сидевший в углу, закрыл лицо растопыренными пальцами правой руки, и плечи у него дрожали. И милиционер, стоявший у двери, тоже сдерживал улыбку.
– А, ч-черт! – повторил лейтенант и вдруг, вынув руки из карманов, сжав кулаки, остановился перед мальчишками. – Да вы… Да я вас сейчас… да я!.. – выкрикнул он громко и, так и не договорив, снова принялся шагать по комнате.
– Это которая тебе брюки на коленке порвала? – спросил дежурный, все еще глядя в стол.
Лейтенант не ответил. Тогда дежурный поднял голову и обратился к Грише:
– Так! Твой адрес и фамилия?
– Кузнецов переулок, дом три, квартира восемь, – тихо ответил тот.
Дежурный записал адрес и посмотрел на Олега:
– Твой?
– Проезд Короленко, дом пятнадцать, квартира один.
– Так. Идите!
Мальчики направились к двери, но через два шага Олег остановился и обернулся к дежурному:
– Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?
– Там увидим. Идите, пока целы.
Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонько щелкнул Гришу по макушке.
Очутившись на тротуаре, мальчишки бросились бежать, словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спиной к стене дома.
– Дураки, дураки и дураки! – сказал он медленно и негромко.
– Кто… дураки?
– Мы с тобой дураки: зачем мы правдашние адреса дали? Ведь никто не проверял.
Гриша в ответ на это только вздохнул.
Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызовут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе, раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройного лейтенанта в милицейской форме.
– Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?
– Зде-е-есь, – протянула бабушка упавшим голосом.
– Дома он?
– Не-е-ту… В школе!..
– Разрешите на минуту!..
Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в переднюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высокими толстыми лапами.
– Вот, передайте ему, пожалуйста, – сказал лейтенант, вкладывая конец поводка в бабушкину руку. – На ошейнике монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейтенанта Самойленко.
Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.
Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по передней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.
– Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – сказала она, чмокнув губами.
Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придерживая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металлическую пластинку. На ней было выгравировано:
«Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го отделения милиции».
– Ишь ты!.. – прошептала бабушка.
1954 г.
Кинохроника
В ту субботу, придя из школы и пообедав, я вынул из шкафа самодельный киносъемочный аппарат и приступил к своему обычному занятию: я завел пружину аппарата, наставил пустой, без пленки, аппарат на кошку, умывавшуюся посреди комнаты, и нажал на спуск. Аппарат затрещал; кошка посмотрела на меня долгим взглядом, зевнула, потянулась и ушла под кровать.
Я побрел на кухню и наставил рамку видоискателя на маму, которая мыла посуду. Кинокамера снова затрещала. Мама тяжело вздохнула и покачала головой:
– Боже! Как ты мне надоел со своим аппаратом!
Я тоже вздохнул и поплелся прочь из квартиры. Во дворе на лавочке сидела старушка. Перед ней катали жестяной самосвал двое малышей. Я навел свою камеру на них.
– Все трещит и трещит! – прошамкала старушка. – Которые дети книжки читают или играют себе, а этот все трещит и трещит…
Больше я трещать не стал. Я вернулся домой, спрятал свой аппарат, сел у стола и уныло задумался.
Прошло уже десять дней, как я с помощью папы построил свою киносъемочную камеру и проектор к ней. Выглядела моя камера неказисто, но первая же пленка, снятая ею, оказалась вполне приличной.
С тех пор и начались мои мучения. Папа купил мне два мотка пленки. Первый пробный моток я сгоряча извел на всякие пустяки, а стоил он не так уж мало. Я дал папе слово, что больше не истрачу зря ни одного кадрика. Я решил на оставшейся у меня пленке снять такую боевую, такую увлекательную кинохронику, чтобы все зрители были поражены.
Несколько дней я слонялся со своим аппаратом по городу, ожидая, что случится какое-нибудь происшествие, но ничего не случалось. Я надоел всем родным и знакомым, расспрашивая их, не готовится ли где-нибудь интересное событие, но так ничего и не узнал. Моточек пленки лежал нетронутым в моем столе, а сам я утешался лишь тем, что наводил пустой аппарат то туда, то сюда и заставлял его трещать на холостом ходу. Этим треском я тоже всем надоел, да и самому себе порядком надоел.
Раздался звонок. Я вышел в переднюю, открыл дверь и увидел своего двоюродного брата, пятиклассника Владю Аникеева. Я сразу догадался, что у Влади что-то произошло. Занятия в школе давно кончились, а он был с портфелем в руках. Кроме того, обычно солидный, аккуратный, он имел сейчас какой-то растрепанный вид: пальто его было распахнуто, воротник гимнастерки расстегнут, а большие круглые очки сидели криво на его носу.
– Здравствуй! Дело есть! – сказал он, хмуро взглянув на меня, и стал снимать пальто.
– Из школы? – спросил я.
– Ага!
– Что так поздно?
– Сбор проводил.
– Отряда?
– Нет, с третьим звеном.
Владя прошел в комнату и стал разглядывать в зеркале свое лицо.
– П-подлецы! – процедил он сквозь зубы.
Тут только я заметил, что правая дужка его очков сломана, а вдоль щеки тянутся четыре царапины.
– Ты что, дрался, никак? – спросил я.
– Разнимал, – проворчал Владька, не отрываясь от зеркала.
– Кого разнимал?
– Третье звено.
– Вот это звено! На сборе подрались?
– Нет, после. – Владя поправил на носу очки, но они тут же снова съехали набок.
– А что за сбор у вас был?
– На тему «Дружба поможет в учебе и труде».
Я плюхнулся на диван и захохотал. Владя отошел от зеркала.
– Тебе смех, конечно, а меня как председателя на каждом совете дружины за это звено прорабатывают. – Он сел на стул, расставив ноги и опершись руками о колени. – В общем, давай ближе к делу. Твой аппарат работает?
Я сразу перестал смеяться:
– Работает.
– И пленка есть?
– Есть. Только немного. Моточек один.
Владя пристально смотрел на меня сквозь перекошенные очки.
– Кинохронику снять хочешь? Боевую?
Тут уж я совсем насторожился:
– Конечно, хочу! А что именно?
– Драку. Настоящую. Четверо мальчишек будут драться и, может быть, три девчонки.
Я так и подскочил. Я прямо ушам не верил, что мне привалило такое счастье.
– Владька! Ты не врешь? Кто будет драться? Где? Когда?
– Завтра в девять утра. В парке. Третье звено будет драться.
– Опять третье звено!
– Ага! Погоди, я тебе обрисую положение. – Владя придвинулся со стулом поближе ко мне. – Понимаешь, в нашем отряде с дружбой не совсем благополучно. Мы с Люсей, нашей вожатой, за один только месяц два мероприятия по внедрению дружбы провели: сбор отряда на тему «Отлично учиться и крепко дружить» и литературную викторину на тему «Классики мировой литературы о дружбе». Мы с Люсей и сами замучились и ребят замучили, готовя эти мероприятия, а дружба все еще не на высоте. Особенно в третьем звене. С ним прямо спасу нет! Как перегрызлись летом из-за чего-то, разделились на две партии, так до сих пор и воюют. Мы с Люсей думали, думали, как с ними быть, и решили для них специальный сбор звена организовать, посвященный дружбе. Главарю одной партии, Андрею Тарантасову, велели доклад подготовить на тему «Зачем нужна дружба», а его врагу, Оське Дробилкину, поручили сделать содоклад «Что мешает нашей дружбе». Тане Зарубиной (она у них поэтесса) заказали стихи о дружбе написать и всех вместе заставили песню разучить – «Дружно шагает наше звено». Сегодня, значит, и провели. Андрей свой доклад благополучно сделал, а Оська как начал свой содоклад, так сразу и заявил, что дружбе мешают Андрюшка и его компания и что все они такие-то и расперетакие-то. Мы с Люсей их кое-как угомонили, но дальше сбор все равно насмарку пошел: Татьяна стихи читать отказалась, а песню они такими голосами провыли, меня аж мороз по коже продрал. А после сбора выхожу из школы на улицу, смотрю, а они уже! Гришка Тамару за косу ухватил, а Зинаида Гришку портфелем по голове, а Оська… Словом, каждому дело нашлось. Я вмешался, и вот тебе результат. Мило, а?..
– Ну ладно! Ты давай главное говори: о завтрашнем дне.
– Погоди! Сейчас будет главное. Подоспели старшеклассники, разогнали их, и они отправились по домам. А я задержался: все пытался дужку к очкам приладить. Наконец иду домой, вхожу в парадное (мы с Гришкой на одной лестнице живем) и слышу на верхней площадке голоса. Там уже собрались Гришка, Андрей и Татьяна. Останавливаюсь, прислушиваюсь и знаешь, что слышу? Гришка с Андреем сговариваются на Оську засаду устроить. Тот, понимаешь, завтра в кино собирается на десять утра, а эти хотят с девяти в парке засесть и его подстеречь. И Татьяна с ними пойдет: из кустов будет смотреть. Я, значит, послушал их, послушал, тихонько вышел из парадного и бросился к Оське. Прибегаю к нему и говорю: так, мол, и так, ты завтра по тропинке, что через парк ведет, не ходи – там тебя Гришка с Андреем отлупить собираются. А он очень обрадовался и говорит: «Спасибо, что сказал. Я завтра с собой Никиту возьму и всех наших возьму, и мы сами на них засаду устроим и так их отделаем, что папа с мамой не узнают». Я прямо на Оську глаза вытаращил. «Ты что, спятил? – говорю. – Ты думаешь, я, председатель совета отряда, к тебе прибежал, чтобы такое побоище организовать?» А он отвечает: «Ты меня не агитируй! Тут вопрос принципиальный. Гришка с Андреем затеяли хулиганский поступок, а хулиганам нужно давать отпор. И имей в виду, говорит, если ты Гришку с Андреем предупредишь, мы тебя самого отлупим, хоть ты и председатель». Я посмотрел, посмотрел на Оську и вдруг сказал: «Ладно! Поступайте как знаете! Никого я предупреждать больше не буду». Это знаешь почему? Я вспомнил о тебе и принял такое решение: пусть они дерутся завтра сколько им влезет, а ты их потихоньку сними. А потом мы твою кинокартину в школе покажем. Пусть на них вся дружина полюбуется! Может, хоть такой позор их перевоспитает!
Я вообще человек сдержанный, но тут я обнял Владьку, чмокнул его в щеку, потом два раза перекувырнулся через голову на диване. Когда я успокоился, Владя объяснил мне подробно, в каком месте парка будет засада, и на прощание крепко пожал мне руку.
– Желаю удачи. Я бы сам с тобой завтра пошел, да мы с утра за город уезжаем.
Проводив Владю, я подумал, что мне надо заранее осмотреть место завтрашней съемки. Я побежал в парк.
Местечко, выбранное вояками из третьего звена, было очень удобно для засады. Парк в нашем городе большой, старинный. Он больше похож на лес, чем на парк. Полянка, через которую шла тропинка к кинотеатру, была со всех сторон окружена густым кустарником. Даже находясь в трех метрах от полянки, нельзя было бы разглядеть, что на ней происходит. А вот выбрать подходящую позицию для съемки оказалось не так-то просто. С полчаса я лазил по кустам да раздумывал, как быть. Заберусь поглубже в кусты и вижу, что ветки обязательно заслонят мне объектив, выберусь поближе к полянке и понимаю, что этак меня в два счета обнаружат, а этого мне вовсе не хотелось. Судя по рассказам Владьки, в третьем звене такой народ, что они сначала отлупят человека, а потом подумают, стоит ли его лупить. Пускай они пятиклассники, а я шестиклассник, но их-то ведь много, а я один!
На краю полянки рос большой клен. Я осмотрел его. Листва клена уже сильно поредела, и спрятаться в ней было трудно, но я подумал, что во время драки люди не интересуются тем, что делается у них над головой. Я решил снимать с клена.