Читать онлайн Как Трисон стал полицейским, или Правила добрых дел бесплатно
Иллюстрация на обложку Анны Гайворонской
Дизайн обложки Екатерины Ферез
Серия «Радуга для друга»
© Михаил Самарский, 2020
© Анна Гайворонская, иллюстрация, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
* * *
Сотрудникам российской полиции посвящаю!
Когда храбрость ведёт,
счастье ей сопутствует.
Цицерон
Вместо пролога
Вы знаете, друзья, я открыл очень важный, на мой собачий взгляд, житейский закон: если не совершаешь плохих поступков, легко отыщешь того, кто в трудную минуту поможет. Вот так и живу, и служу людям. Между прочим, именно этот закон уже не один раз выручал меня в самых сложных ситуациях. Я даже думаю, стоит назвать его Законом Добра.
Здравствуй, мой дорогой читатель! Ав-ав!
Если вы читали мои предыдущие книги, наверняка помните, что у моего самого первого подопечного, Ивана Савельевича, был такой девиз: «Никогда не сдавайся!» Стойкий был старик. Этот его жизненный принцип и меня спасает: я научился никогда не паниковать и стоять до конца, ведь правда на моей стороне. Я честный пёс и ничего противоправного никогда не делаю. Я поводырь, и основная моя обязанность – помогать людям. Однако, несмотря на такую мирную профессию, приключений в моей жизни хватает.
Недавно случилась одна история, о которой не могу не рассказать. Не думал не гадал, что буду работать в полиции, такое мне даже во сне не могло присниться. Спасателем был, пожарным был, сторожем был, даже побирушкой был – жизнь заставила. А вот полицейским…
Но, как обычно, рассказываю всё по порядку.
Академик Василий Михайлович после моего возвращения с острова Кау-вонг[1] слёг и совсем перестал выходить на улицу. Родственники, недолго думая, передали меня обратно в Школу по подготовке собак-поводырей.
Если вы вдруг забыли, напомню: собака-поводырь, у кого бы она ни работала, является собственностью Школы – таков порядок. И её представители могут в любой момент приехать к слепому человеку с проверкой – узнать, как их воспитанник поживает. Дело в том, что собаку-поводыря выдают незрячему бесплатно, предварительно обучив человека правильно обращаться с ней, кормить, ухаживать и так далее.
Собака-поводырь – не только средство реабилитации, но ещё и большая ответственность. Ведь я не могу сам снять с себя, например, шлейку, вычесать себя, искупать, накормить. Несмотря на недуг, слепой человек должен всё это уметь делать сам. Вот инспекторы из Школы по подготовке поводырей время от времени и проверяют, как и в каких условия живёт их собака. Конечно, в основном нашему брату жаловаться не приходится: многие наши подопечные относятся к своим обязанностям очень хорошо и ответственно. К сожалению, бывают и досадные исключения. Я знаю об этом не понаслышке, сам такого в жизни натерпелся – ой-ой-ой! Впрочем, обо всех моих приключениях вы можете узнать из предыдущих историй. Почаще заходите в книжный магазин и спрашивайте книги из цикла «Трисон – собака-поводырь».
Вскоре после возвращения в альма-матер у меня появился новый кандидат в подопечные. Такой серьёзный мужчина, с суровым выражением лица, с лохматыми бровями и слегка заметным шрамом у виска. Бывший полицейский, хотя справедливости ради стоит отметить, именно полицейским он и не успел поработать, поскольку вышел на пенсию до всех этих переименований. Так что правильно его называть бывшим милиционером[2]. Знакомьтесь: Елисеев Андрей Максимович – дослужился до подполковника, имеет много наград, даже орден есть. Со слов его сына (а он сопровождал подопечного в Школу), отец его – настоящий герой.
Андрей Максимович не стал исключением среди незрячих людей. Он, как и все его собратья по недугу, любил поговорить со мной. И поведал столько удивительных и захватывающих историй, что, если не поделюсь с вами, вы посчитаете меня либо ленивой, либо легкомысленной собакой.
С вашего позволения, к рассказам подопечного прикладываю и свои.
Глава 1
Сын моего подопечного, Максим Елисеев, пошёл по стопам отца и работал, точнее, служил в полиции – в уголовном розыске. Именно это обстоятельство круто изменило мою жизнь и заставило взглянуть на мир другими глазами.
И как вы думаете, что Макс (так называют его сослуживцы) учудил? На первый взгляд – ничего особенного, и сначала мне эта идея даже понравилась. Однажды он сказал мне:
– Трисон, по-моему, тебе с моим батькой скучновато.
Я, правда, ничего не ответил, даже не авкнул, только пошевелил ушами. Да и что тут скажешь? У нас не принято обсуждать своих подопечных: скучно – не скучно, работай, помогай и следи, только бы человек не вляпался в какую-нибудь нехорошую историю.
– Не хочешь со мной на службу сходить? – продолжил Макс.
«Нашёл у кого спрашивать. Ну не могу я сам решить этот вопрос. Обратись к Андрею Максимовичу – он твой отец, да и званием повыше будет. Разрешит – я с удовольствием разомну свои косточки».
Откровенно говоря, я действительно тут залежался. В последнее время мне везёт на загородные дома. В таком жили и Елисеевы. Андрей Максимович в основном гулял по двору, далеко не ходил, но чаще сидел на лавочке под яблоней. Однажды ему на голову свалилось яблоко. Он ойкнул от неожиданности, а потом, обозвав себя Ньютоном, начал хохотать, да так задорно, что даже я запрыгал рядом с ним от радости. Как вы понимаете, нам всегда передаётся настроение подопечных. Если человеку весело, то и нам хорошо. А по-другому и не получится. Профессия поводыря зиждется на единении человека и собаки. Иногда мне кажется, что наши сердца связаны какой-то невидимой нитью.
В общем, предложение Макса мне понравилось. Тогда ещё я не знал и даже не догадывался, чем это для меня обернётся. Но такая уж натура и у собак, и у людей – вечно искать на свою голову приключения.
Тем же вечером Максим сказал Анне Михайловне:
– Мам, ты не говори отцу, я возьму на службу Трисона, нам сегодня нужна будет собака.
– Да ты что, сынок! – Анна Михайловна всплеснула руками. – Ты лучше спроси у папы. Не дай бог, узнает, ругаться ведь будет.
– Мама, – Макс подошёл и обнял её, – ну как он узнает? Ночью гулять пойдёт, что ли? Нет. А я завтра пораньше приеду… Ну мам!
Анна Михайловна ещё немного повозражала и согласилась. Заговорщики решили сделать вид, будто я никуда из дома и не исчезал. Знал бы я тогда, во что ввязываюсь, наверняка бы залаял и попытался бы привлечь внимание старика. Но тогда я ни о чем не подозревал, а ведь совсем скоро меня переквалифицируют в розыскную собаку, а сослуживцы даже кличку новую придумают – Оперуполномоченный, сокращённо – Опер. Это так, для конспирации, чтобы случайно информация о моей ночной «подработке» не дошла до Андрея Максимовича.
А чтобы дальнейшие события предстали перед читателем более яркими и логичными, не стану нарушать традицию и расскажу об истории становления в России службы розыскных собак. Мой подопечный знал об этом очень много, и, конечно, если я ударюсь в подробности, придётся к нашей повести прикладывать ещё одну книгу, а потому расскажу вкратце.
В российском уголовном розыске первые собаки появились ещё в начале XX века. Первопроходцами были две немецкие овчарки Гексе и Ферри (бедная собака, она и подумать не могла, что её именем будут называть средство для мытья посуды). Тогда «немецкая овчарка» обозначало не только породу, но и то, что собаки действительно прибыли из Германии и, между прочим, у себя на родине успели отличиться – их наградили за отвагу при поимке преступников. В России, впрочем, они тоже успели отличиться, и с 1907 года в нашей стране появилась служба по подготовке розыскных собак, у её истоков стоял сотрудник Департамента полиции МВД Российской империи Лебедев Владимир Иванович. Он изучал специальную литературу, посещал питомники во многих странах Европы, в частности в Бельгии, откуда и привёз в Санкт-Петербург двух щенков. В начале 1908 года появилось Общество, где полицейских обучали дрессировать и воспитывать собак, рассказывали, как правильно ухаживать за ними и как их содержать. К концу 1908 года служебно-розыскные собаки работали уже во многих городах России, а в Петербурге даже прошло первое в России состязание служебных собак. В наше время такие псы верно служат в уголовном розыске, экспертно-криминалистической и патрульно-постовой службах, охране и транспортной полиции. И я в их числе!
Может, и обо мне когда-нибудь скажут: «Был такой пёс-поводырь Трисон, который за свою жизнь успел поработать розыскником в полиции».
Домой мы вернулись рано утром. Не скажу, что были какие-то опасности, риски, страхи. Нет, но поспать не удалось – самый первый рабочий день, вернее, первая ночь, получилась насыщенной, поэтому, когда утром из спальни вышел Андрей Максимович, я еле открыл глаза. Чтобы меня поднять, подопечному пришлось окликнуть меня два раза – и это само по себе уже невероятно.
– Что с тобой, Трисон? – удивлённо спросил Андрей Максимович, нащупав меня рукой.
Признаюсь, мне так стыдно стало, что я от досады, извиняясь за оплошность, тихонько заскулил и только больше напугал подопечного.
– Ты, часом, не заболел? – Он прислонил ладонь к моему носу. – Нос вроде мокрый.
– Наверное, ночью плохо спал, – вмешалась хозяйка. – Жарко.
«Да, Анна Михайловна, не то слово. Очень жарко. Максим вряд ли расскажет вам подробности, а я, может, и хотел бы, да не смогу. Ну и работёнку ваш сынок выбрал! Я всю ночь разъезжал по городу – то кто-то стекло в магазине разбил, то соседи подрались, то стрельба в микрорайоне послышалась. Не служба, а какие-то фронтовые операции. Скажу честно, я не из пугливых, но что-то я не горю желанием снова ехать с Максимом».
Ловлю себя на мысли: неправильно я рассуждаю. Что значит «ну и работёнку ваш сынок выбрал»? Вечно я как ляпну, пусть даже мысленно, а потом совесть меня начинает грызть. А кто ещё этой «работёнкой» должен заниматься? В любом случае без неё не обойтись. Верно? И если каждый решит, мол, это не для меня, пусть другие трудятся, что произойдёт? Преступники, воры, хулиганы достанут всех. Они как тараканы – повылезают из всех щелей и основательно испортят мирную жизнь. Сегодня ночью один из коллег Максима рассказывал: где-то в Европе на сутки забастовали полицейские, просто разом не вышли на службу, и всё. И что вы думаете? Количество краж из магазинов за одну только ночь увеличилось в несколько раз.
Нет, без полиции нельзя. Зря я так отозвался о решении Максима пойти по стопам отца. Молодец парень! Всё верно сделал.
– Ну, спи, дорогой, – сказал Андрей Максимович. – Не буду тебя тревожить.
«А вот за это спасибо, я долго не буду вылёживаться, час – другой вздремну и приступлю к своим поводырским обязанностям».
Кстати, пока вспомнил, ещё раз порассуждаю о собаках моей профессии. По-моему, я уже делился мыслями по этому вопросу. Но, чувствую, необходимо снова вернуться к нему. Часто звучат замечания, почему я говорю «собаки-поводыри», а не «собаки-проводники»? Поясняю: несмотря на то что единственное учебное заведение в России официально называется «Школа по подготовке собак-проводников», я всё же предпочитаю другой вариант. Почему? Я считаю, что слово «проводник» не полностью отражает суть нашей профессии. У меня сразу возникает ассоциация: проводил до определённого места и давай, до свидания. То есть мы не провожаем человека, мы его ведём. Всегда. Вот потому слово «поводырь» мне ближе. А вот «проводник» у меня ассоциируется с железной дорогой, с пассажирским поездом. А ещё я слышал по телевизору, что проводник – это и вовсе вещество, проводящее электрический ток, и приложение в операционной системе Microsoft Windows. Ну и кому же понравится такое? Нет, дорогие человеки, вы бы поменяли вывеску на нашей школе. Поводырь – он и в Африке поводырь. А с этими проводниками одна неразбериха.
Глава 2
Итак, с людьми я вас познакомил, настал черёд познакомить с моими собратьями. А их тут предостаточно.
Кот Сименс – куда же без котов? Симка (так называют его домочадцы) приносит немало пользы – благодаря ему во дворе и в доме мы не встречали ни единой мышки. Свои обязанности он выполнял добросовестно. Самое смешное, у этого кота не было постоянного места для отдыха. Всякий раз он ложился где придётся. Странная привычка: идёт-идёт либо по дому, либо по двору, – бах! – упал и уснул. Вроде и порода благородная – сиамских кровей, а ведёт себя как уличный бродяга-хулиган.
Однажды я застал его на своём коврике. Такую фамильярность я не люблю.
– Сименс, – сказал я ему строго, – давай с тобой раз и навсегда договоримся: ты никогда не будешь покушаться на мою территорию.
На что наглая сиамская морда, не вставая с моего спального места и лишь слегка приподняв голову, надменно ответила:
– А кто тебе сказал, что здесь твоя территория? Я на этом коврике спал, когда тебя тут и в помине не было.
– Не знаю, где и на чём ты спал, но сейчас этот коврик мой, и прошу тебя больше его не занимать. – И, чтобы не раздувать конфликт, я добавил: – Во всяком случае, без моего разрешения. Договорились?
К моему удивлению, Сима сразу согласился, за что я стал его уважать. К чему глупые и бесполезные противостояния? Есть такие упрямые коты и кошки, с которыми просто невозможно говорить. Всё делают назло и спорят по мелочам. Но с Симкой мы быстро нашли общий язык и почти не ссорились. Почему «почти»? Да потому что однажды мы подрались. Ну, не совсем уж как на войне, но крика (его, конечно же) мне, кажется, на всю жизнь хватило. Не знаю, кто был прав, кто виноват, сами потом рассудите, но об этом инциденте я расскажу попозже. Сейчас я должен познакомить вас с остальными обитателями нашего дома.
На заднем дворе прямо в траве жил кролик Кузя. Его подарили соседи внучке Андрея Максимовича, четырёхлетней Кате, которая по выходным приезжала в гости к дедушке. У неё была книжка-раскладушка о кролике по имени Кузя. Вот так иногда и присваиваются имена. Катерина хотела увезти кролика с собой в квартиру, но взрослые отговорили её. Скажу вам, удалось им это с большим трудом. Никакие слова на Катю не действовали. Заладила: «Он будет жить у меня в комнате», и хоть ты тресни. Но всё же согласилась, когда ей объяснили, что кролик будет один скучать и плакать, когда Катя пойдёт в детский садик, а мама и папа – на работу.
Сначала Кузя убегал от меня и страшно боялся, даже когда я сказал, что не собираюсь делать ему ничего плохого. Он оказался слишком уж недоверчивым. Но в конце концов и с ним мы подружились.
Кузя, конечно, был типом тем ещё. Целыми днями что-то жевал: то траву, то опавшие с дерева яблоки.
– Ты не лопнешь? – спросил я у него однажды. – Сколько же можно есть?
– Не лопну! – Кузя поморщился и продолжил хрумкать. – От травы и яблок никто ещё не лопнул! Да и сил нужно набираться!
– А зачем тебе силы? – ехидно поинтересовался я. – Землю на тебе пахать будут, что ли?
– При чём тут «землю пахать»? – хмыкнул Кузя. – Вдруг Катька приедет, а я голодный? Как мне с ней носиться по двору? Ты думаешь, это простая работа?
А вот это аргумент весомый, тут я не мог не согласиться. Я и сам не понимаю, откуда у детей столько сил и энергии.
Андрей Максимович однажды рассказывал гостям очень познавательную историю. Как-то один профессиональный акробат поставил эксперимент: он целый день повторял все действия трёхлетнего ребёнка. И к вечеру так устал, что был вынужден прекратить свои исследования, хотя малыш продолжал играть и веселиться. Поэтому Кузе и впрямь нужно быть наготове. В любой момент могут отправить на работу к Екатерине Маленькой – так иногда называл её дед.
– Деда, – спрашивала Катя Андрея Максимовича, – почему ты называешь меня Екатерина Маленькая? А когда я вырасту, ты будешь называть меня Екатериной Большой?
Внучка в свои четыре года могла поставить в тупик любого взрослого своими вопросами. Вы ещё убедитесь в колкости её языка.
– Тут дело не в росте, – пояснял дед. – Понимаешь, была когда-то у нас в стране царица Екатерина Великая. Ну, она Великая, ты пока ещё Маленькая.
– Ясно, – кивнула Катька и побежала докладывать маме.
Вскоре дед услышал:
– Мама, мама! – Катя радостно хлопала в ладоши. – Дедушка сказал, когда я вырасту, я буду великой царицей.
– У нас давно нет ни цариц, ни царей, ни царевичей, – рассмеялась мама.
– Как это – нет? – Катя развела руками. – А я? Я же есть!
– Ну хорошо, – согласилась мама, видимо, зная, что просто так разговор не свернуть. – Вырастешь, тогда и решим.
– А чего тут решать? Дедушка уже решил!
Вот такая у нас была маленькая царевна.
Катерина ни минуты не давала Кузе покоя. Они носились по всему двору, девчонка весело хохотала, брала его на руки, громко целовала в нос, гладила уши, рассказывала ему сказки, затем снова бегала за ним. Иногда они валялись на траве, и Катя приходила в дом зелёная, словно русалка. После её отъезда Кузя даже не ел – падал в тень и отсыпался.
Я, наверное, не ошибусь, если скажу: когда приезжала маленькая Катя, она становилась в доме Елисеевых центром вселенной. Даже Сименс уходил в дальний угол и оттуда наблюдал за передвижениями маленького человечка.
Зато благодаря Катерине у меня здесь появилось ещё одно имя. Я считал, что невозможно придумать ничего нового. Как же я заблуждался. Катя назвала меня – внимание! – Трыся. Ну вот скажите: разве могло кому-нибудь прийти в голову такое прозвище? И ведь она даже не хотела мне досадить. Просто ей сложно было произнести слово «Триша». А людям только это и нужно: все (кроме Андрея Максимовича) тут же подхватили – и давай погонять меня Трысей. Первое время у меня даже изжога разыгралась. Вроде и привык к разным интерпретациям своего имени, но всё равно чувствовал себя неловко. Согласитесь, Трыся – это уже где-то за гранью. Так и до Крыси какой-нибудь недалеко.
Но была и отдушина: Трысей меня называли только в присутствии Кати, без неё редко кто вспоминал моё новое прозвище. В самом деле, не обижаться же мне на ребёнка! Смирился я и перестал обращать внимание. Правда, понемногу «мстил» людям. Если меня звали Трысей, я не торопился выполнять команду – притворялся спящим или делал вид, что не расслышал. И, вы знаете, срабатывало: второй или третий раз меня уже окликали нормальным, моим родным именем. Тогда я сразу же бежал на зов и радостно авкал. После чего Трысей уже никто не называл. А вы думали, только вы умеете дрессировать? Мы тоже способные, и у нас есть свои хитрости.
Как оказалось, и у людей случаются казусы с необычными прозвищами. Андрей Максимович, видимо, догадавшись о моих мыслях по поводу злосчастного Трыси (вот что значит ветеран МВД: он, даже будучи слепым человеком, проявил невероятную дальнозоркость), как-то в саду рассказал мне интересную историю.
– Трисон, – сказал он мне, – ты на них не обижайся, они не со зла коверкают твоё имя. У людей это обычное дело. Катька ляпнула по-детски, и понеслось. Ты знаешь, сколько по свету ходит людей с необычными прозвищами, которые они получили от братьев и сестёр? Они ведь, пока маленькие, не могут полностью имена выговаривать, вот и приклеивают что-то смешное. У меня в армии друг был, мы его звали Зёга. Как думаешь, какое у него настоящее имя?
– У-у! – ответил я – в смысле «не знаю».
Андрей Максимович потрепал меня за шею и продолжил:
– Всё просто: Серёга он. А Зёгой он стал из-за брата, который, пока был маленьким, бегал за старшими пацанами и всё звал его: «Зёга! Зёга!» Вот так бывает. А на работе у нас была женщина, майор, между прочим. Так вот друзья называли её Масей. Представляешь? Ей уже под сорок лет, а они ей – Мася да Мася. А почему? Да та же история: сестра младшая наградила прозвищем на всю жизнь – была Машей, стала Масей. Так что ты, Трисон, не обращай внимания на такие мелочи. Здесь нет никакого умысла и тем более пренебрежения. Понял?
– Ав! – ответил я, а сам подумал: «Какие могут быть обиды, дорогой Андрей Максимович? Я уж за свою жизнь такого наслушался… Эх, да что тут говорить! Всё хорошо. Главное, чтобы ты моей работой был доволен, чтобы я не подвёл тебя, а всё остальное – мелочи!»
Я уткнулся носом в колени своего подопечного и ещё раз тихонько авкнул.
– Молодчина, Трисон, хороший ты пёс! И как это я раньше без тебя жил, понять не могу. Ладно, иди погуляй, побегай или, хочешь, – поспи.
«Спасибо, Андрей Максимович. Пожалуй, воспользуюсь я последним советом».
Да, была тут ещё одна обитательница, хотя её и сложно так назвать, поскольку она навещала нас часто (за редким исключением, ежедневно), но никогда не оставалась ночевать. Видимо, отсыпаться она предпочитала в другом месте. Сорока-воровка. Не я придумал ей такую кличку, а домочадцы. Я сначала недоумевал: почему её называют таким обидным именем? Всё думал-гадал, что же она украла. Но потом однажды я услышал, как Андрей Максимович рассказывал об этом мальчишке лет шести, пришедшему с родителями в гости к Елисеевым. Он тоже очень удивлялся, почему сороку назвали воровкой.
– Нет-нет. – Андрей Максимович погладил мальчика по голове. – Она ни в чём не провинилась. Наоборот, очень полезная птица. Она уже лет десять, если не больше, живёт у нас во дворе. Спасает нашу яблоню от гусениц и различных жучков. Иногда даже нашему Сименсу помогает…
– Как? – Мальчик от удивления раскрыл рот и предположил: – Мышей, что ли, ловит?
– Так точно! – улыбнулся Андрей Максимович. – Я сам видел, как она однажды мышь со двора уволокла. А воровкой называют её в шутку. Есть такая сказка, о сороке-воровке. Вот люди и стали так называть всех сорок…
Казалось, мальчик внимательно слушал, но спустя несколько минут я понял, что объяснение он пропустил мимо ушей. Вдруг, прикрыв ладонью рот, он тихо спросил:
– Дедушка Андрей, а как же вы сами-то увидели? Вы же слепой! Мама говорит, что вы совсем ничего не видите.
Андрей Максимович рассмеялся, как мне показалось, несколько наигранно, тяжело вздохнул и ответил:
– Я же не всю жизнь слепой, когда-то был таким же зорким, как и ты. А потом постарел, заболел…
– А вы к врачу ходили? – спросил мальчик.
– Ходил, конечно, но, увы, врач уже мне не поможет…
Хорошо, что мальчика окликнула мама и он убежал, а то точно довёл бы старика своими вопросами до слёз. Хотя Андрей Максимович не унывал, иногда и сам подшучивал над своим недугом. Так и говорил: «А что теперь, нюни распускать? Ну ослеп, и что? Не умер – и ладно! Помощники есть: сын Максим, дочка Розка. Проживём!» Маму непоседы Кати, Розу, ставшую после замужества Розой Вильдановой, он почему-то всегда называл Розкой. Наша Анна Михайловна корила его за фамильярность.
– Андрей, – нахмурилась она, – ну что ты всё «Розка» да «Розка»? Выросла твоя Розка, сама уже матерью стала, а ты…
– А я что? – засмеялся Андрей Максимович. – Для меня она всегда останется Розкой. Ты, мать, не ворчи, я с ней на эту тему разговаривал, она не обижается.
– Ну правильно, чего она будет с отцом спорить? Но ты же сам должен понимать!
– Ань, – махнул рукой Андрей Максимович, – да брось ты. Тоже мне, нашла проблему. Ладно, попробую исправиться, – пообещал он.
Сразу скажу, выполнить обещание у него так и не получилось. Раза два назвал дочь Розой, даже Розочкой, а потом опять за своё. Дочь, правда, почувствовала в этой «Розе-Розочке» то ли прохладу, то ли безвыходную неискренность. Она обняла отца, поцеловала его и ласково сказала:
– Пап, да не заставляй ты себя. Называй меня, как в детстве – Розкой, мне это даже приятно.
– Ты это матери скажи, – рассмеялся Андрей Максимович. – А то она меня шибко ругает за фамильярность.
– Скажу, папуля, – заверила Роза. – Обязательно скажу.
Так дочь и осталась в устах Андрея Максимовича Розкой.
Ну вот, начал знакомить вас с дворовыми обитателями, а перешёл опять на людей. Хотя наши жизни, истории, судьбы так тесно переплетены, что рассказывать об одних, не упоминая других, просто невозможно.
Напоследок хочу познакомить вас со старушкой Пальмой – небольшого роста беспородной собакой, которая всю свою жизнь прожила на цепи. Её конура, или, как здесь принято говорить, будка, находилась рядом с калиткой. Её там установили нарочно, чтобы во двор не зашёл случайный человек. Если к калитке кто-то подходил со стороны улицы, Пальма громко лаяла, а если дверь приоткрывалась, то бедная собака, натянув цепь, переходила на хрип и рычание. Вот так и трудилась день ото дня. Признаюсь честно, мне было её очень жаль. Мы часто по вечерам беседовали с ней. Хорошо помню наш самый первый разговор.
– Пальма, скажи честно, хочется на свободу? – спросил я.
– Ты имеешь в виду за забор? – уточнила Пальма.
– Ну да, – авкнул я и кивнул.
– А что там делать? Я однажды по молодости сбежала на улицу. Старик как-то зимой отпустил меня побегать по двору, а не учёл, что у забора огроменные сугробы. Ну, я взобралась на горку и сиганула через забор.
– И что потом? – удивился я.
– А что потом? Три дня бродила, чуть с голоду не сдохла. Снегом питалась да в помойках рылась.
– А потом вернулась?
– Как тут вернёшься? Заблудилась я. Сначала бежала куда-то сломя голову, смотрела по сторонам, всё было в диковинку, интересно, а потом – раз! – и не знаю, куда дальше. Машины летят, сигналят, я чуть под колёса не попала. Крутила головой по сторонам, а где дом – не понимала…
– И как же вернулась? – удивлённо спросил я.
– Максим меня нашёл, – довольно тявкнула Пальма. – Он даже объявления по всему посёлку расклеил. Кто-то позвонил ему и сказал, что видел меня там-то и там. Ну, он на машину – и туда. Я его увидела, испугалась, думала: сейчас как врежет мне по башке. Стою, голову опустила, жду наказания. А он подбежал ко мне, схватил на руки и давай целовать, словно Розу, сестру свою. Целует и приговаривает: «Пальмушка, миленькая, да зачем же ты сбежала, ну что ты тут нашла хорошего? Поехали домой, накормлю тебя, напою. Посмотри, как исхудала».
А я думаю: «Поехали-поехали, я уж и сама сто раз пожалела, что перепрыгнула через этот чёртов забор!» Приехали домой, они давай все меня гладить, накормили тёплым супчиком, целую гору косточек насобирали для меня за три дня. Выходит, люди верили, что я вернусь к ним. Верили! Понимаешь?
– Понимаю, – одобрительно кивнул я и вспомнил, как сам бегал по трамвайным путям и искал свой дом[3].
Только меня украли, а Пальма сама убежала. Но люди всё равно простили, не обиделись, из дома не выгнали.
– И с тех пор, – продолжала Пальма, – я решила, что больше со двора ни ногой. От добра добра не ищут, как говорит наш Максим Андреевич.
– Это понятно, – согласился я. – Но плохо, что тебя держат на цепи.
– А что поделаешь? Я уже привыкла, – сказала Пальма, однако, как мне показалось, в её глазах мелькнула грустинка. – Это моя работа. Да и хозяева меня частенько отпускают побегать по двору. Так что всё нормально.
Вот я и познакомил вас со всеми. Настала пора рассказать о моей службе в полиции. Ох и досталось мне там. Но не стану забегать вперёд.
Глава 3
В следующий раз Максим взял меня с собой на службу через неделю. Почти полдежурства я проспал в кабинете. Коллеги Максима даже стали подшучивать, мол, это из-за меня у них такая спокойная ночь. А я и рад, пусть так считают. Чего ж в этом плохого? Но не всё собаке косточка. Не удалось мне побыть талисманом мира и спокойствия до конца смены.
Сквозь сон я услышал шум-гам, треск рации, но не сразу и сообразил, что случилось. И лишь когда зазвучал знакомый голос Макса, я вскочил и замер в ожидании команды. Долго ждать не пришлось, в кабинет вбежал мой «начальник» и приказал:
– Трисон, на выезд! Давай в машину!
Меня уговаривать не пришлось, уже через несколько секунд я устраивался на заднем сиденье рядом с ребятами. Они говорили о преступнике, который пока не скрылся с места и даже не подозревал, что на его поимку уже выехала группа полицейских. То ли бдительный сосед позвонил, то ли прохожий, но сообщили: злоумышленник вооружён охотничьим ружьём. Словом, мчались как на войну.
А я лежал и думал: «Какое нужно иметь мужество, чтобы каждый день подвергать себя смертельной опасности? Вот куда мы сейчас летим? Там вооружённый человек, что ему взбредёт в голову? Подъедем, а он откуда-нибудь из-за угла откроет пальбу – вот тебе и беда. Не представляю, как всё это переживает Анна Михайловна. Впрочем, дома я ни разу не слышал от Макса никаких страшных историй. То каких-то мелких воришек ловят, то хулиганов, то разбушевавшихся пьяниц – иными словами, послушаешь, так парень едва ли не развлекаться на дежурство ездит. Но ведь Андрей Максимович знает, чем его сын занимается. Знает и молчит! Берегут они свою маму. Хотя, думаю, и мама всё знает, просто в семье милиционеров, или, как теперь принято говорить, полицейских, не принято рассуждать о рискованной работе. Вон, приятель Макса считает, чем больше говоришь о проблемах, тем они чаще к тебе приходят. А ведь золотые слова. Точнее и не скажешь».
– Так, приехали! – раздался голос командира. – Заходим вон с того угла здания. Макс, вы с собакой стойте вон там, за деревом у подъезда. На месте сориентируешься сам, как поступить.
Мы добрались до дерева и замерли. В подъезде кто-то кричал и чертыхался. Разобрать слова, правда, оказалось трудно, но это были не восторженные возгласы, скорее, рёв разъярённого хулигана.
Через некоторое время всё стихло, мы стояли не шевелясь, и вдруг прямо рядом с нами появился напарник Макса.
– Ушёл, негодяй, – досадливо произнёс он. – Там, оказывается, из подъезда есть запасный выход. Сорвал замок и сбежал.
– Выходит, он нас заметил? – спросил Максим.
– Выходит, так. – Напарник пожал плечами. – А может, просто просветление наступило, и он одумался.
– Слушай, так чего же мы стоим? – вскрикнул Максим. – Ну-ка, Трисон, след! Ищи! Ищи!
«Юморист ты, Макс, – мысленно усмехнулся я. – Легко тебе сказать “ищи”. Так дайте мне хоть что-нибудь понюхать! Как же я иначе буду искать? Пойдём в подъезд, я посмотрю, что там ваш забияка натворил, может, какой запах уловлю. Кто-то из присутствующих сказал, что хулиган был под хмельком. Ну, такого человека не только я учую за три версты».
Уловив запах дебошира, я выскочил на улицу с противоположной стороны дома. Мешал порывистый ветер, но я чувствовал, что хулиган где-то рядом. Я не мог ошибиться: все пьяные пахнут одинаково. Осторожно и медленно ступая, я двинулся по периметру здания, заодно поглядывая на балконы и подоконники первого этажа. Дойдя до конца дома, я понял: запах стал совсем слабым и доносился как бы пунктиром, если так можно выразиться. Пришлось возвращаться к подъезду, где хулиган сломал замок. И там я вновь отчётливо уловил его запах.
«Ага, значит, разгулявшийся дядя где-то неподалёку. Стоп, Трисон, не торопись. Смотри внимательнее, прислушивайся тщательнее. Запах снова усилился! Что ж это такое? Где же хулиган?»
И вдруг донёсся странный и едва слышимый звук. Я присмотрелся: так вот же он! Рядом с соседним домом тихонько лязгнула крышка канализационного люка. Я бросился туда. Хулигану не хватило буквально мгновения, чтобы скрыться. Он держал крышку двумя руками и пытался совместить выступы с выемками на люке. Я подбежал и, громко рявкнув, сунул лапу внутрь. Зря, конечно, но, видимо, по неопытности. Дебошир то ли нарочно, то ли от страха (думаю, скорее второе) бросил крышку и исчез в глубине колодца. Дикая боль пронзила всё моё тело, поначалу даже показалось, что мне оторвало лапу. Мысленно представив себя, ковыляющего на костылях впереди своего подопечного, я заскулил. Хорошо, ребята-полицейские подоспели и откинули крышку. Боль не утихла, зато я понял: лапа на месте. И слава богу!
Полицейские фонариком осветили пьяницу и предложили ему добровольно сдаться. Тот уже, видимо, поняв, что от возмездия не уйти, жалобно запричитал:
– Пацаны, я-то вылезу! Только пообещайте, что бить не станете.
– Да сдался ты нам, чтобы за тебя ещё статью заработать. Давай вылезай оттуда, танкист!
Все вокруг рассмеялись, а Максим удивлённо спросил:
– Ты чего его так назвал? Какой он танкист?
– Я родом из Магадана. У нас так бомжей называют, которые живут в колодцах. Поутру крышку люка поднимают и оценивают обстановку. Уж очень похожи на танкистов.
– Смотри при начальнике Малейковиче не скажи. А то обидится! – предупредил Максим.
– Не думаю, – рассмеялся напарник. – Владимир Евгеньевич – мужик с юмором. Да и мы же не говорим, что танкисты похожи на бомжей. А наоборот.
Вдруг второй полицейский присвистнул:
– Ё-моё! Так это же наш старый знакомый. Дима, ты, что ли?
– Кто такой? – заглядывая в колодец, спросил Макс.
– Помнишь, месяца три назад жена вызывала полицию, а потом плакала и защищала муженька?
– Помню-помню, – ответил Максим.
– Ну так вот это он и есть! Фамилия у него ещё интересная, двойная. То ли Пасечник-Рябов, то ли Рябов-Пасечник.
– Сам ты Рябов, – пробурчал дебошир, кряхтя и неохотно выныривая из колодца. – Дмитрий Рубин-Пасечник я. Ясно? Эту фамилию носили мои прадеды. А ты – «Рябов»!
– Ну извини, брат, вас всех, хулиганов, не упомнишь, – рассмеялся полицейский и защёлкнул наручники на руках задержанного. – Поехали, дорогой, в отделе ничего не перепутают. Там и Пасечника вспомнят, и Рубина, и супругу твою, и соседей.
– Кто бы сомневался, – недовольно буркнул задержанный и, кивнув в мою сторону, спросил: – А это что за волкодав тут у вас объявился? Унюхал, собака! Ух, животина!
– Иди-иди! – Максим толкнул его в спину. – Молись богу, чтобы ничего серьёзного у Трисона с лапой не было. А то я тебе руку сломаю.
– Я, что ли, виноват? – плаксиво запричитал хулиган. – Зачем же он лапу сунул под крышку, да ещё в морду мне так рявкнул, что я сам чуть вниз не свалился. Чокнутая собака.
«Ну вот, как всегда! Сам тут бегает, пугает народ, кричит на весь микрорайон. А виноват кто? Трисон, конечно».
– Дима, а где ружьё? – спросил один из полицейских.
– Да ты что, начальник! – Задержанный выпятил губу. – Какое ружьё? Ты о чём?
– Очевидцы доложили, что ты был с ружьём.
– Да врут они всё, очевидцы твои! – возмущённо произнёс Дмитрий.
– А если найдём? – спросил Максим.
– Да вам дай волю, вы и пулемёт Дегтярёва найдёте. Но я-то тут при чём? – Он так стукнул себя кулаком по груди, что аж закашлялся.
– Ну-ну, полегче, – усмехнулся полицейский. – Переломаешь себе рёбра, а нам потом отвечай.
– Так от наветов ваших зло берёт! – наигранно плаксиво запричитал Дмитрий.
– Ты нам тут дурака не валяй, лучше сам признайся, – посоветовал Максим.
Полицейским нужно было провести какую-то ещё работу. Задержанного посадили в машину, меня – рядом с ним. Максим приказал охранять Пасечника. Через минуту Дмитрий, заглядывая мне в глаза, ехидно спросил:
– Ну, что, Трюфель (или как там тебя зовут), доволен?
Нет предела человеческой фантазии. Я уж думал, Трыся – это последняя интерпретация. Так нет же. Вы слышали, что этот пчеловод-филолог отмочил? Трюфелем обозвал, да ещё и нагло улыбается.
– У-у! – ответил я. В смысле, чем я могу быть доволен? Лапа болит, а ты вдобавок обзываешься.
– Ты какой породы будешь? Лабрадор, что ли? – усмехнулся Дмитрий. – С каких это пор лабрадоры в полиции стали служить?
– Ав! – сказал я, что в данной ситуации означало: «Где прикажут, там и служим». Не мы, собаки, работу себе выбираем.
– Что ты гавкаешь? – возмущённо спросил Пасечник. – Ты хоть понимаешь, что, если бы не ты, эти твои оболтусы не нашли бы меня. А теперь что? Вот что теперь мне делать? Ведь посадят в тюрьму. Тебе от этого легче будет?
«Какой странный человек!» – подумал я.
Значит, когда он тут полмикрорайона перепугал, – это нормально. А как его схватили, так сидит и возмущается. Забыл, что ли, ведь тут и дети живут! С таким соседом можно и заикой остаться. Зачем же ты хулиганил, кричал, угрожал? Конечно, мне станет легче! Я, можно сказать, задержал дебошира, который в следующий раз ещё больше бы бед натворил, если бы его не остановили. Так кто же виноват, Дима-пчеловод?
– Ну? Чего задумался? Стыдно, небось? – продолжал язвить задержанный.
– У-у-у! – протяжно произнёс я. Чего мне, мол, стыдиться? Это ты теперь объясняй своим друзьям и знакомым, почему тебя задержали. Посидишь, подумаешь, поразмышляешь. Может, в следующий раз будешь спокойнее. Не нужно людей пугать.
В этот момент отворилась дверца автомобиля, и Максим, сунув прямо под нос Пасечнику ружьё, спросил:
– А это что?
– А я почём знаю? – сквозь зубы ответил Дмитрий. – Впервые вижу. Это не моё, начальник. Честное слово!
– Ты бы хоть честными словами тут не разбрасывался, – сказал Максим. – Ладно, проверим на пальчики. Не хочешь правду говорить – не говори. Сами докажем. Но потом не обижайся.
Задержанный весь сжался, опустил голову и, мне даже показалось, заскулил прямо по-собачьи. Через некоторое время я увидел, как по его лицу потекли слёзы.
«Раскаивается, наверное, мужик», – подумал я.
Натворил дел, а теперь вот сидит и, как ребёнок, плачет. Спрашивается, ну зачем ты хулиганил? Зачем кричал, как дикий вепрь? Конечно, теперь обидно, больно, страшно. Но винить некого – сам виноват. Люди иногда так беспечно распоряжаются своей репутацией, свободой, здоровьем, в конце концов. Не понимаю, почему так? Если бы я был человеком, я был бы добрым и внимательным ко всем, отзывчивым и весёлым. Впрочем, откуда мне знать? Чтобы это понять, нужно сначала стать человеком. Может, и не удержался бы – начал бы тоже ругаться, хулиганить. Хотя нет! Сколько людей живёт и не думает ни хамить, ни ссориться, ни дебоширить. У них, как и у животных, многое от воспитания зависит. Агрессивных собак тоже хватает. Помните, я рассказывал о стаффорде? Ещё то чудо-юдо: ему всё равно, с кем драться. Может даже на крошечную собаку или котёнка напасть. Кто-то же вывел эту породу и приучил к агрессии. Наверное, так и у людей. Тоже своих американских стаффордов хватает.
Вскоре мы вернулись в отдел, хулигана отправили в камеру для задержанных, а меня Максим повёз к знакомому ветеринару. К счастью, всё обошлось, перелома не было, правда, прихрамывал я ещё несколько дней. Как я ни старался скрыть свой недуг, Андрей Максимович, хотя и слепой, через шлейку уловил мою хромоту. Списали на то, что я где-то проколол лапу. Анна Михайловна сделал вид, будто обработала мне ранку, а сыну строго-настрого запретила брать меня на службу. Впрочем, запрет действовал недолго.
Глава 4
Я уже говорил, что приезд внучки Кати к Елисеевым – это событие, равное по значимости если не Олимпийским играм, то чему-то столь же масштабному. В этот раз Екатерина сильно озадачила всех: и хозяева дома, и гости даже не знали, как правильно поступить. Роза Андреевна настаивала на наказании и хотела поставить дочь в угол. Отец Кати, Рашид Рифатович, был против, но отобрал у неё любимую игрушку. Девочка перенесла такое наказание стойко. Судя по дрожащим губам, она хотела расплакаться, но решила всё-таки сдержаться. Катя обняла меня и прошептала на ухо:
– Трыся, они думают, что я буду плакать. Но я назло всем этого делать не буду, потому что дедушка сказал: когда я вырасту, я стану царицей. А царицы не плачут. Мне в садике воспитательница сказала.
Дед и бабушка и вовсе рукой махнули, мол, подумаешь, горе великое. Они сразу простили внучку и долго смеялись. Вам, наверное, тоже любопытно, что же такого могла натворить маленькая девочка.
В принципе, ничего страшного не произошло, если не считать того, что люди в тот день остались без шашлыка. В какой-то момент на кухне и на крыльце никого не оказалось, и Катя этим воспользовалась. Она взяла со стола кастрюлю с замаринованным и приготовленным к жарке мясом и отнесла его Пальме. Я наблюдал, но поделать ничего не мог. Не рычать же на маленькую девочку. Да я сначала и не понял, куда это она собралась с кастрюлей, а потом услышал, как она говорит:
– Пальмушка, я тебе гостинцы принесла. Ты любишь мяско?
– А кто же его не любит? Очень люблю, – ответила Пальма. – Спасибо тебе, Катенька.
Я вмешался в процесс и обратился к Пальме:
– Дорогая, как бы тебе не влетело от хозяев!
– Трисон, а я тут при чём? – удивилась она. – У меня ведь принцип простой: дают – бери, бьют – беги!
– А куда тебе бежать-то с цепи? – съехидничал я.
– Куда-куда? – проглатывая очередной кусок мяса, ухмыльнулась Пальма. – В будку. А ты чего стоишь? Угощайся!
Катя, словно разобрав, что сказала Пальма, махнула мне рукой.
– Трыся, а ты что, не любишь мяско? Иди покушай с нами! – предложила она.
– У-у! – ответил я и на всякий случай отошёл подальше от собачьего праздничного стола.
Люди обнаружили пропажу, когда Пальма уже заканчивала свою царскую трапезу. Мясо ещё осталось, но оно лежало в собачьей миске. Пальма от греха подальше забилась в конуру, и в темноте ещё долго светились два счастливых глаза. Наверное, от сытости.
– Катька, ну кто тебе разрешил трогать мясо? – громко сказала Роза Андреевна.
Она возмущалась скорее не из-за того, что дочь отдала мясо собаке, ей просто было неловко перед всеми: люди настроились поесть шашлык, а тут такой форс-мажор.
– Мамуля, но ведь Пальма тоже хочет кушать, она любит мясо! – ответила Катя.
– И что теперь? Ты о собаке позаботилась, а о людях забыла? – строго спросила Роза Андреевна.
– Ничего я не забыла, – ответила Катя. – Люди каждый день мясо едят, а Пальма ни разу не ела. Я же вижу. Мама, это ведь несправедливо!
– Как это не ела? – вмешался подошедший отец. – Мы же каждый раз ей отдаём косточки.
– Косточки? Да? – подбоченилась Катя. – А что же вы их сами не едите? Я спросила у Пальмы, любит она мясо или нет.
– И что же она тебе ответила? – язвительно спросил папа.
– Ответила, что очень любит, и я решила с ней поделиться! – Катя гордо подняла голову.
– Прямо так и сказала? – Отец еле сдерживал смех.
– Ну что ты тут с ней хиханьки-хаханьки разводишь? – возмутилась Роза Андреевна. – За такие поступки нужно ребёнка наказывать. Отправляй её в угол.
– Да ладно, мать! – Отец махнул рукой. – Какой угол? Пусть идёт в комнату и там посидит, подумает.
Катя, прихватив с собой плюшевого медведя, молча направилась в дом. Отец грустно произнёс:
– Медведя оставь. Посиди в комнате без игрушек.
Катя, на удивление взрослым, не стала вредничать, гордо протянула отцу игрушку и исчезла за дверью. Я последовал за нею. Долго крепилась девчонка, но всё же в конце концов, видимо, детское сердце не выдержало, и она расплакалась. Я прижался к ней и слизнул солоноватую слезинку.
– Фу, Трыся! – улыбнулась Катя, и, вытерев щёку, обняла меня и звонко чмокнула в нос.
– Ав-ав! – одобрительно сказал я.
– Это у меня случайно слёзы выкатились, – шмыгая носом, заявила Катя. – Никому не говори. Хорошо?
– Ав! – ответил я, что означало «железно». И впрямь, не болтун же я какой-нибудь.
– Жаль, Трыся, что ты мяса не поел! – вздохнула она.
– У-у! – скульнул я.
В комнату к нам проник Симка.
– У Пальмы сегодня прямо праздник живота, – промурлыкал он. – И я полакомился, кусочек спёр. Вкуснятина!
– Скажи Кате спасибо, воришка, – съязвил я. – Если бы не она, было б тебе мясо!
Сименс подошёл к ней и потёрся о ногу. Катя погладила кота и, подняв с пола, усадила рядом с собой на кровать.
– Что там народ? Успокоился? – спросил я.
– Всё ещё обсуждают, – мяукнул Симка. – Но уже посмеиваются, хозяйка колбасы им нарезала. Да овощи с фруктами на стол выставила. Тоже неплохо!
– Согласен. Говорят, людям много мяса есть нельзя.
– Точно, – подтвердил Сименс. – Здоровее будут. Лучше бы нам каждый день его отдавали, мне этот сухой корм уже поперёк горла стоит.
– А я привык. От куска мяса не откажусь, но сухой корм всё-таки удобен.
– Удобен для людей, – недовольно мяукнул Симка. – Но не для меня…
– Это тебе так кажется, – возразил я.
– Ничего не кажется. Если тебе нравится, это ещё не значит, что нравится всем. А я бы каждый день мясо ел.
– Так тоже надоест, если каждый день. – Я попытался переубедить нашего «хищника».
– Чтобы так утверждать, – насупился Симка, – нужно сначала попробовать.
– Тоже верно, – согласился я. Да и сложно не согласиться с таким аргументом. Симке редко перепадало мясо, потому он, наверное, так уверен в своей правоте.
В этот момент в комнату заглянула Роза Андреевна. Увидев на кровати Сименса, она от удивления открыла рот и громко крикнула:
– Брысь с кровати! Екатерина, сколько раз тебе говорить: коту нечего делать на постели. Он ведь не домашний, он бродит везде по улице, ещё заразу какую-нибудь принесёт!
Сименс не стал испытывать судьбу, спрыгнул на пол и исчез под кроватью.
– Пошли кушать! – предложила Роза Андреевна.
– Я не хочу, – ответила Катя, не глядя на маму.
– Будешь теперь мне свои капризы показывать? – строго спросила Роза Андреевна.
– Ничего я не показываю, – буркнула Катя. – Просто не хочу кушать.
– А ты через «не хочу», – возразила Роза Андреевна. – Пойдём, давно уже пора обедать.
Она села на кровать рядом с дочерью и обняла её.
– Ну чего ты, Кать, обиделась, что ли? – ласково спросила Роза Андреевна и, погладив дочь по голове, прижала к себе. – Не обижайся, давай мириться.
Катерина в последний раз шмыгнула носом и, обняв Розу Андреевну, протянула ей мизинец.
– Мирись, мирись и больше не дерись, – сказали они хором, – а если будешь драться, я буду кусаться.
Через мгновение в комнате раздался детский смех, и всё снова наладилось. Люди забыли о мясе. Отец вернул Кате медведя, бабушка что-то нашептала ей, у порога на крыльце её встречал кролик Кузя. И даже сорока-воровка прилетела по такому случаю и, усевшись на заборе, внимательно наблюдала за происходящим.
Катя сходила к калитке, проведала Пальму, та встретила девочку, стоя на задних лапах. Они обнялись и несколько секунд танцевали вместе. Как жаль, что собака не может говорить по-человечески. Но, пользуясь случаем, побуду немного переводчиком.
«Катюша, миленькая, – сказала Пальма на нашем, собачьем языке. – Спасибо тебе за угощение, и прости, если тебе пришлось за меня пострадать! Ты очень хорошая и добрая девочка!»
В тот вечер я долго не мог уснуть. После того как разъехались гости, я лежал на своём коврике и рассуждал о добре и зле. Конечно, мои мысли могут существенно отличаться от человеческих, но я ведь живу среди людей, вижу, что среди них происходит, и делаю выводы.
Вот недавно ехали с Андреем Максимовичем в электричке. Лавки через две – три от нас сидела бабушка вместе с малышом, наверное, Катькиным ровесником. Карапуз держал в руке то ли пирожок, то ли беляш. Рядом с ними клевал носом старичок, просыпаясь лишь во время объявлений остановок. Поднимал голову, руку приставлял к уху – наверное, чтобы лучше слышать, – и засыпал дальше. А у его ног лежала собака непонятной породы. Учуяв запах вкусненького, она приподняла голову, внимательно посмотрела по сторонам и уставилась на мальчугана, вернее, на пирожок в его руке. Малыш, в свою очередь, заметив неподдельный интерес собаки, как мне показалось, стал нарочно её дразнить. Бабушка несколько раз одёрнула внука, но потом уставилась в окно и перестала обращать на него внимание. Пацан водил пирожком под носом собаки и весело смеялся, когда та тянулась за его рукой. Мальчику, видимо, так понравилась незамысловатая игра, что он слез с сиденья, сел на корточки напротив собаки и начал тыкать ей в морду пирожком. Я как-то рассказывал вам историю, как, ещё будучи молодым поводырём, едва не сорвался и не схватил кусок курицы, когда мне поднесли его прямо к носу на светофоре перед пешеходным переходом. Так я прошёл специальную подготовку, нас учили выдержке долгое время, какие только эксперименты и опыты над нами не ставили. А тут простая дворняга! Что ей оставалось делать? Вы, наверное, уже догадались: собака хвать пирожок – и под лавку.
Какой тут рёв поднялся! Пацан не только начал громко плакать, он ещё и несколько раз пнул собаку. Знаете, что меня тогда удивило? Мальчик ударил собаку, а бабушка даже не сделала ему замечание. Наоборот, начала кричать на старика, который спросонок ничего не понял. Он заглянул под лавку, а там его собака. Никакого пирожка уже и в помине не было. Собака проглотила его, словно таблетку аспирина. Старик спросил:
– Что за шум? Что случилось? Мальчик, зачем ты пинаешь мою собаку?
Люди склонны преувеличивать. Бабушка, хоть и не видела, как всё произошло, начала вдруг предъявлять претензии пожилому пассажиру:
– Ваша собака напугала ребёнка! Она прыгнула на него и выхватила из рук пирожок!
– Такого быть не может, – усомнился старик.
– Ага! – Старушка закатила глаза. – Быть не может? Взгляните на ребёнка. На нём лица нет. Зачем вы возите собаку в электричке? Она опасна.
– Да я десять лет с ней езжу, – оправдывался старик. – И никогда не было никаких недоразумений.
Тут вступила в разговор женщина с соседней лавочки, видимо, не выдержав поклёпа на собаку:
– Мальчик сам сунул ей пирожок в морду. Я всё видела.
– А вы кто такая? Наверное, его родственница? – Бабушка кивнула в сторону старика. – Что за глупости вы говорите? «Сам сунул»!
– Почему сразу родственница? – опешила женщина.
– А зачем защищаете собаку?
– Да затем, что смотреть за своими детьми нужно, а не в окно пялиться! – раздражённо ответила женщина.
– Вы за своими смотрите! – парировала старушка. – А мы разберёмся.
Старик не стал спорить с бабушкой, не стал оправдываться, доказывать. История закончилась тем, что он встал и ушёл вместе с собакой в тамбур.
Женщины ещё немного попрепирались и прекратили пустой спор.
К чему же я вспомнил эту историю? Как вы думаете, кто вырастет из этого мальчика? Нет-нет-нет! Я не утверждаю, что обязательно негодяй. Но подумайте сами. Первое – бабушка даже не сделала замечания внуку, когда тот пинал собаку. Сегодня он ударил животное, а завтра ударит и человека. По-моему, это слишком уж очевидно и не подлежит обсуждению. И второе – мальчик наверняка уяснил, что, даже если ты неправ, можно утверждать обратное. Вот это ещё опаснее.
И вот так я весь вечер провёл в сомнениях: стоило ли даже так мягко наказывать Катьку или нет? Может, лучше было бы её сначала похвалить за заботу о собаке, а потом как-то спокойно объяснить, что гости собрались на шашлык и что нельзя решать проблемы одних (в нашем случае – Пальмы), создавая проблемы другим. Даже не знаю, как правильно! Ладно, не буду ломать голову. Люди сами разберутся.
Глава 5
У меня новое место жительства. Временное, правда – Андрея Максимовича положили в больницу, и я переехал к Розе Андреевне. Давненько я в квартирах не бывал. В частном доме, конечно, лучше – ходи себе по двору, дыши свежим воздухом. А тут выведут на прогулку утром и вечером, а всё остальное время валяешься на своём коврике. В семье Вильдановых животных нет, то есть я тут первопроходец. Как я понял, меня взяли сюда из-за Кати. Чтобы она по вечерам не скучала.
Боже мой, я теперь понимаю нашего бедного Кузю! Не девочка, а какой-то естествоиспытатель. Прожил я тут недолго, от силы две – три недели, но такое чувство, что прошло не менее года.
В первый же вечер Екатерина, возвратившись из детского сада, провела тщательный осмотр подопечного. Ну, вы же понимаете, что теперь подопечный – это я. Катя объявила, что с сегодняшнего дня я её сынок и она будет тщательно следить за моим здоровьем и приучать меня к гигиене. Ей сразу не понравилось состояние моих когтей. Катерина, разумеется, называла их ногтями. Она привела меня в ванную комнату, поставила передо мной таз с тёплой водой и принялась их чистить.
– Что ты делаешь? – удивлённо спросила Роза Андреевна, заглянув в ванную.
– Мама, у Трыси страшные ногти, их нужно почистить. И вот, смотри! – Она растопырила мои когти и приподняла лапу. – Видишь? Он ходит с немытыми ногами.
– Делать тебе нечего, – усмехнулась Роза Андреевна. – Может, ещё кроссовки ему купить?
«Ой, Роза Андреевна, ты так не шути. Дошутишься на свою голову, придётся обувку мне покупать».
– Ему надо четыре кроссовка покупать, – тут же согласилась Катя и спросила: – Мама, а разве есть кроссовки для собак?
– Да я пошутила, – рассмеялась Роза Андреевна. – Ещё не хватало нам собаке кроссовки покупать.
– Никакая это не шутка, – завелась Катя. – У нас в соседнем подъезде пудель живёт, так он гуляет в таких оранжевых тапочках с беленькими шнурочками. Тётя Даша говорит: чтобы лапки у него не болели. Нужно и Трысе такие тапки купить.
– Этой породе тапки не нужны, – вздохнула Роза Андреевна, видимо, уже пожалев, что затеяла такой разговор.
– Это ещё почему? – удивилась Катя.
– Катя, ты шуток, что ли, не понимаешь? Прекрати. Сто лет ходил твой Трыся без тапок и ещё сто лет проходит.
– Мама, ты что? – рассмеялась Катя. – Собаки столько не живут.
– Ладно! – Роза Андреевна махнула рукой. – Почистишь ногти – уберите тут за собой.
Хм! Это ж надо такое сказать – «уберите». Интересно, как я должен это делать? Со шваброй бегать по ванной, что ли? Да и не я всё это затеял. Это Кате не понравились мои ногти… Тьфу ты, запутался совсем! То есть когти.
Не успели мы закончить водные процедуры, как пришёл с работы глава семейства, Рашид Рифатович.
– Трисон, – окликнул он меня прямо с порога, – пойдём гулять!
– Да погоди ты гулять, – остановила Роза Андреевна. – Катька ему ногти в ванной чистит.
Рашид Рифатович отворил дверь и покачал головой. Увидев выражение его лица, я думал, он сейчас сделает дочери выговор. Но, к моему удивлению, он погладил Катю по голове и похвалил её:
– Молодец, доча. За животными нужно ухаживать. Как один умный человек говорил: мы в ответе за тех, кого приручили. Как закончишь, свистни мне, пойду погуляю с Трисоном.
– Папа, – нахмурив брови, сказала Катя, – сколько раз тебе говорить: я не умею свистеть.
– Так научись, – ехидно сказал Рашид Рифатович.
– Пашка в садике меня учил-учил, учил-учил…
– И не научил?
– Я уже почти свистнула, но Антонина Семёновна сказала, что девочкам свистеть нельзя.
– Это ещё почему?
– Антонина Семёновна говорит, что это неприлично.
– Ну хорошо, – улыбнулся Рашид Рифатович. – Раз Антонина Семёновна сказала, значит, так оно и есть. Тогда шепни мне на ушко.
– Хорошо, нам осталось ещё два ногтя почистить, – объявила Катя. – Скоро шепну.
Тут вмешалась в разговор Роза Андреевна:
– Двойную работу делаешь? Пусть бы сначала папа погулял, а потом ты бы ему ногти чистила.
– Не волнуйся, мамочка, я и после прогулки почищу, – заявила Катя.
«Чувствую, сделают тут из меня эталон ухоженной собаки. Что завтра ещё придумает Катерина?»
Я задавал вопрос чисто риторически, можно даже сказать шутя. Но мне и в голову не могло прийти то, что наша принцесса учудит в следующий раз.
Хоть плачь, хоть смейся. Родители ушли в магазин, а нас с Катериной оставили в квартире. Вы представляете, что я почувствовал, когда она вдруг объявила:
– Трыся, я вот смотрю на тебя и думаю: тебя нужно подстричь. Какой-то ты лохматый.
«Это я лохматый? Где ты, Катенька, лохматых лабрадоров видела? Тоже мне, нашла сенбернара».
– У-у! – взмолился я.
– Никаких «у-у», – строго ответил мой стилист. – Сиди смирно, я пойду поищу машинку. У нас есть такая машиночка. – Катя изобразила прибор с помощью растопыренных пальцев. – Мама ею папе височки ровняет, чтобы он красивый на работу ходил. Понимаешь?
– У-у! – повторил я.
А что я ещё мог в данной ситуации сказать?
Катя очень быстро нашла машинку, но та, на моё счастье, не включалась. Девчонка долго крутила её в руках, но ладу так и не дала.
– Не повезло тебе, Трыся, – грустно сказала Катерина. – Не работает машинка. Наверное, сломалась. Ну, ты сильно не переживай, – успокаивала она меня. – Сейчас придёт папа, он починит. Ты знаешь, у нас папа всё может починить. Недавно даже мамин утюг починил. Не веришь?
– У-у! – ответил я.
Ну почему не верю? Верю, конечно.
Ты, моя родная Катя, ещё не совсем разбираешься в вопросах везения. Это как раз тот случай, когда мне, наоборот, повезло несказанно. Представляю, какое чучело вышло бы из меня из-под руки новоявленного парикмахера. Тогда меня точно можно было бы назвать и Трысей, и Трусоном, и даже Трюфелем. Главное теперь, чтобы родители не пошли на поводу у Кати. Настораживало то, что Рашид Рифатович всё позволяет своей любимице. Надеюсь, хоть в этот раз он поймёт: это уже лишнее. Чего только со мной не случалось в жизни. Но стрижка – это… это… даже слово не могу подобрать.
– Трысь, а ты конфеты любишь? – отказавшись от своей парикмахерской затеи, неожиданно спросила Катя.
– Ав! – Я кивнул: лучше уж конфетами полакомиться, чем чубчики на лбу выстригать.
– Сейчас я тебя угощу, – пообещала Катя и исчезла на кухне.
Через минуту она появилась с пакетом в руках. Вынула из него конфету, ловко развернула её и сунула мне в рот. Я и опомниться не успел. Что делать, принялся жевать. Что это за конфета такая? Прилипла к зубам, я еле разомкнул челюсть. Катя, наблюдая за моей мимикой, громко захохотала.
– Вкусно? – спросила она спустя какое-то время. – Это мои любимые ириски. Они такие липучие.
«Да уж понял, – сопел я. – С такими конфетами и зубы потерять можно».
– На, вот эту скушай! – Катя протянула мне какой-то белый шарик. – Это тоже очень вкусная конфета, там у неё внутри сгущёнка. Ешь смелее, – приказала она, заметив моё замешательство.
Эх, Катя-Катя, спасибо тебе, конечно, но все мои инструкторы и подопечные говорили, что нельзя мне есть много конфет.
– Ты кушай, Трыся, не стесняйся, – продолжила Катя. – У нас конфет много. На всех хватит.
Если бы вы знали, как я обрадовался, когда услышал щелчок замка. Вильдановы-старшие вовремя вернулись. Затея с салоном красоты для лабрадора им тоже не понравилась, Рашид Рифатович строго-настрого запретил Кате проводить на мне подобные эксперименты. Вот теперь мне точно повезло! Иначе ходить бы мне стриженой собакой. Умер бы со стыда.
Однажды, проводив родителей за дверь, Катя заговорщицки сказала мне:
– Трысь, давай построим шалаш. Ты мне поможешь?
Вы знаете, в этот раз я промолчал, просто не зная, что нужно в таких случаях отвечать. Какой это шалаш собралась строить юная архитекторша? Катя тем временем начала городить каркас из стульев и кухонных табуреток. Затем приволокла из спальни плед и принялась за кровлю своего сооружения. И где она этому научилась? И тут, словно услышав мои мысли, Катя сказала:
– Мы такой шалаш строили у Маринки, когда я у неё была в гостях. Нам её папа помогал. Но я всё запомнила. Вот, смотри! – Катерина накрыла пледом стулья, стоявшие у стены, и пошла в спальню за простынёй. Как только она закончила строить, забралась внутрь сооружения и позвала меня.
Я вошёл в так называемый шалаш, и, вы знаете, мне там даже понравилось. Правда, лишним в нём оказался фонарь, который Катя сначала пыталась прикрепить под куполом, но после неудавшихся попыток поместила его в углу.
– Классно, Трыся? – спросила она и радостно захлопала в ладоши.
– Ав-ав! – согласился я, правда, с опаской думая о том, как эту идею воспримут родители девочки, которые вот-вот должны были вернуться домой. Они никогда надолго не оставляли Катю одну, хотя я за ней присматривал.