Читать онлайн Проклятие Гримм-хауса бесплатно
Всем детям, которые любят читать. Вы самые лучшие!
Глава 1
На третий день после отъезда родителей в дверь к Хэдли постучали.
Это было странно: как раз для таких случаев в их здании у парадного входа дежурил охранник. И к тому же в холле внизу имелись видеокамеры. Хэдли с родителями жили в апартаментах на самом последнем, третьем этаже Грэхэм-Плейс, и за все три года у них на пороге ни разу не появлялись визитёры без предварительного звонка охраны.
В дверь постучали ещё раз: на сей раз громче. Няня, старшеклассница Зоуи, даже не соизволила отвести взгляд от телефона.
– Ну что, откроешь? – буркнула она, заправив за ухо прядь волос и щёлкнув жвачкой.
Хэдли сползла с дивана и направилась к двери. Для своего возраста она не вышла ростом, и, чтобы дотянуться до глазка, девочке пришлось привстать на цыпочки. За дверью стояла какая-то старуха с глазами цвета штормового моря и так пронзительно щурилась, словно отлично видела Хэдли с той стороны. Девочка невольно отшатнулась.
– Кто там? – спросила она.
– Брайтоны здесь живут? – у старухи оказался неожиданно пронзительный голос.
Хэдли в замешательстве оглянулась на Зоуи, но та по-прежнему зависала в телефоне – не иначе строчила бойфренду про свою неземную любовь. Родители Хэдли отправились на десять дней в круиз, и Зоуи пообещала как следует присмотреть за их дочерью. По мере сил она старалась выполнить своё обещание – хотя и не была от этого в восторге. Хэдли слышала, как Зоуи жаловалась по телефону, что скучает без бойфренда, что её тошнит от этих апартаментов и что сама Хэдли, по её мнению, – избалованная маменькина дочка. От последнего определения Хэдли чуть не разревелась. Она ужасно тосковала без родителей и старалась не попадаться Зоуи на глаза. И никакая она не маменькина дочка. Ничего подобного.
Хэдли не была маменькиной дочкой. Она была танцовщицей. Её ножки стали двигаться в такт музыке ещё до того, как она научилась ходить, и от ползания девочка сразу перешла к танцу. Пока её ровесники вперевалку осваивали первые шаги, Хэдли уже изящно скользила по полу. И как только она достаточно повзрослела, стала ежедневно по нескольку часов заниматься танцами с преподавателем. Самые близкие её подруги, София и Лили, тоже были танцовщицами: соперничество между ними не угасало, однако чужие успехи никого не обижали.
Танцы стали настолько постоянной частью её жизни, что в апартаментах для них отвели специальную комнату: пустое помещение с зеркалом во всю стену и балетным станком напротив. Именно эта студия и бесила Зоуи больше всего.
– У такой малявки целая комната только для танцев! – шипела она в телефон. – Прикинь? Неплохо так для одного ребёнка? – И Зоуи ехидно передразнила: – Для нашей Хэдли ничего не жалко!
– Я всё слышу! – крикнула Хэдли из соседней комнаты.
Но Зоуи было плевать.
Когда мама и папа Хэдли выиграли билеты на морской круиз, было много споров из-за того, что им придётся поехать без дочери. Она подслушала, как родители перебирают все «за» и «против». Наконец они усадили девочку перед собой и обрисовали положение.
– Это займёт всего неделю, – сказал папа, – но если ты не хочешь, чтобы мы уезжали, всё можно отменить, – он обнял маму Хэдли за плечи.
Её мама была подтянутой элегантной женщиной с тонкой натурой и сейчас старалась ободряюще улыбаться дочери. Родители гордились её дарованием и не жалели никаких денег на преподавателей и костюмы.
У них даже сложился свой ритуал, выполняемый перед каждым выступлением Хэдли. Это папа настоял, чтобы все трое крепко прижимались друг к другу: он называл это семейными объятиями Брайтонов. Смешная традиция, но девочка привыкла в неё верить. После объятий мама повторяла, что они гордятся ею, и говорила:
– Никто не ждёт от себя совершенства. Просто делай что можешь и верь в себя.
И Хэдли выходила на сцену без страха, уверенная, что родители с неизменной преданностью следят за нею из зала.
Они делали для неё так много, что ей совершенно не хотелось мешать их круизу. Однако Хэдли снедали сомнения.
– А с кем останусь я? – спросила она. Ей было достаточно лет, чтобы побыть одной дома какое-то время, но не провести так целую неделю. – И кто будет возить меня в танцевальную школу?
– Мы над этим подумаем, – пообещала мама. – Помнишь Зоуи со второго этажа? Её мама как раз жаловалась, что Зоуи не удалось найти подработку на лето. И она уверена, что Зоуи с удовольствием посидит с тобой. Будет весело, правда?
Хэдли искренне хотела, чтобы родители поехали отдохнуть, и сказала, что да, будет весело. Однако на поверку вышло так, что Зоуи оказалась настоящим бедствием. Не успели родители Хэдли выйти за порог, как она подслушала, как Зоуи по телефону жаловалась подруге, что их семья скоро вынуждена будет съехать из апартаментов. Девушку бесила необходимость переезжать в другой город, особенно в выпускной год. Всю ярость она обрушила на своих родителей.
– Я им сказала, что с места не сдвинусь, – сказала она в трубку. – Пусть делают что хотят.
Хэдли навострила слух. А Зоуи чавкнула жвачкой и продолжала:
– Типа нам надо переезжать, потому что дом продают какому-то старикашке. А он даже арендную плату не повысил. Для них ничего не изменилось, и я не врубаюсь, зачем им переезжать.
Однако стоило Хэдли поинтересоваться у Зоуи продажей дома и предстоящим переездом (она всего лишь хотела быть вежливой!), как последовал грубый ответ:
– Не лезь не в своё дело.
Отчасти Хэдли это понимала. Она и сама не обрадовалась бы, если бы ей пришлось отсюда уехать. Все её подруги жили по соседству, и ей нравились эти апартаменты. Охранники у парадного входа вели себя очень приветливо и всегда были готовы помочь, соседи казались дружелюбными. Правда, и среди них Хэдли выделила нескольких любимчиков. Например, ей очень нравилось ласкать Честера, собаку миссис Кнапп, когда они встречались в холле. Мистер Мамблс никогда не жаловался на её танцы, хотя жил как раз под ними. А две пожилые дамы с первого этажа, мисс Кенни и мисс Гудман, всегда приносили цветы на её выступления. Действительно, почти все в этом здании были милыми людьми.
А кроме того, Грэхэм-Плейс был сам по себе красивым зданием. Старым, но не запущенным. Гости всегда восхищались высокими потолками, уникальными оконными рамами, лепниной на потолке и сверкающим паркетным полом. Снаружи здание тоже радовало глаз изящной отделкой и изысканной архитектурой. В спальне у Хэдли по верху стен шёл чудесный лепной карниз с медальоном из цветов и птиц. Когда-то он был расписан красками. Папа Хэдли однажды даже помог девочке самой залезть на стремянку и потрогать крылышки гипсовых колибри.
– Просто чудо! – вырвалось у неё.
– Они неповторимы, – согласился папа. – Вряд ли где-то есть ещё что-то подобное. Такой медальон есть только в твоей комнате. Когда строили это здание, сюда специально пригласили мастера из Италии. Нам повезло жить в доме, полном очарования Старого Света.
Очарование Старого Света Хэдли не особенно волновало. Для неё Грэхэм-Плейс был просто домом.
Зоуи начала зудеть с первого же дня и к третьему дню сделалась совершенно невыносимой. Она без конца ныла, что из-за танцев Хэдли у неё звенит в ушах от музыки и топота (хотя, насколько Хэдли могла судить, никакого топота слышно не было). В конце концов няня выжила Хэдли в подвал, чтобы она занималась танцами внизу.
Хэдли спустилась на лифте, прихватив с собой в маленькой сумочке айпод и наушники. На первом этаже ей пришлось выйти из лифта, чтобы попасть в подвал через холл. Честно говоря, в этом месте ей было не по себе. Тёмное, сырое, с булькающей где-то в бойлерной горячей водой. В узкие оконца, расположенные по одной стене, сочился слабый свет – ненамного ярче, чем давали пыльные голые лампочки. Она прошла мимо бойлера и печи для сжигания мусора. При виде широченной топки мусоросжигателя в памяти невольно ожила ведьма из сказки про Гензеля и Гретель. В этой вот печи действительно жгли когда-то мусор жильцы со всего дома, но она давно стояла холодная – теперь об отходах заботились городские службы.
Здесь же у арендаторов имелись свои отсеки, разделённые металлической сеткой, где каждая семья хранила пожитки. Кучи старой мебели. Дедушкины напольные часы. Коробки, коробки, коробки от пола до потолка. Чучело вороны на подставке, следившее за Хэдли, пока она проходила мимо. Девочке пришлось миновать весь длинный узкий коридор, пока она не оказалась перед пустым отсеком своей семьи (мама не любила держать вещи в подвале, в сырости и паутине). Наконец Хэдли смогла переобуться, включить музыку и начать танцевать. Конечно, заниматься здесь было намного хуже, чем наверху, но зато не надо терпеть нытьё Зоуи.
На следующий день Хэдли снова отправилась в подвал: требовалось привести себя в форму перед очередным конкурсом. Закончив тренировку, она напилась воды из бутылки и вытерла пот со лба. И тут кто-то резко постучал в маленькое окно. От неожиданности она было испугалась, но тут же успокоилась при виде мальчика примерно того же возраста.
– Привет! – крикнул он через стекло, размахивая руками.
Он забрался с ногами на наружный подоконник – сделал то, о чём Хэдли давно мечтала, но не решалась. Она соблюдала правила.
Девочка подошла к окну и закричала в ответ:
– Чего тебе?
Теперь она хорошо видела его лицо. Тёмные глаза в обрамлении длинных ресниц. Широкая улыбка, подчёркнутая скобками на зубах. Мальчик откинул с лица спутанные волосы и закричал, показав оба больших пальца в знак восторга:
– Ты танцуешь как богиня! Как богиня!
Теперь она разглядела его серую заношенную футболку.
– Спасибо! – Хэдли испытала странные смешанные чувства. Она сердилась из-за того, что за нею подсматривали, но радовалась похвале.
– Можно спуститься посмотреть?
– Нет, – сказала Хэдли. – Я уже закончила.
Хотя мальчишка явно расстроился, это нисколько её не напрягало. Конечно, он не взрослый, но всё равно с нею не знаком, вот и нечего напрашиваться в зрители.
– Ладно, – он по-прежнему кричал, чтобы ей было слышно. – Не хотел тебя пугать, но ты так классно танцуешь, что я должен был это сказать!
– Спасибо, – повторила она и повернулась, чтобы забрать свои вещи. Когда Хэдли снова посмотрела в окно, его и след простыл. Девочка поднялась на лифте к себе, приняла душ и переоделась.
Так что за этот день она уже во второй раз слышала загадочный стук. Сперва этот мальчишка у подвального окна, а вот теперь странная незнакомка у дверей апартаментов, желавшая знать, где живут Брайтоны. Хэдли ответила:
– Да, здесь живут Брайтоны. А вы кто?
Однако женщина не потрудилась ответить на вопрос.
– Мне нужно поговорить с кем-то, ответственным за это место. – Даже по ту сторону двери эта дама умудрялась источать волны власти.
– У вас есть документы? – спросила Хэдли, вспомнив какой-то детектив.
– Чёрт, я так оглохну! – выдала Зоуи и отложила телефон. Она встала, подошла к двери, скинула цепочку и распахнула дверь настежь. – Кто тут? – Хотя Зоуи была сантиметров на десять выше Хэдли, рядом с рослой незнакомкой она показалась ребёнком.
– Ага, спасибо. Лучше я войду, – заявила женщина, и Зоуи как ни в чём не бывало пропустила её внутрь.
У Хэдли по спине пробежали мурашки от неясной тревоги. А незваная гостья уверенно процокала каблуками по мраморному полу, на ходу скинув с головы капюшон бархатного плаща. Она показалась очень внушительной и строгой: тщательно уложенные седые волосы до плеч, ногти, покрытые алым лаком.
– Нам нельзя пускать в дом незнакомых, – пискнула Хэдли, но Зоуи лишь небрежно отмахнулась.
– Я Максин Гримм, – женщина пожала Зоуи руку. – Эта малышка – моя внучатая племянница. И боюсь, у меня для неё плохие новости.
– Плохие новости? – переспросила Зоуи, тогда как у Хэдли в голове вертелось:
«Внучатая племянница? Но у папы с мамой нет никаких тёток!»
Она разглядывала женщину в надежде обнаружить какое-то фамильное сходство. Максин Гримм была высокой и подтянутой, как мама и папа, но на этом общие черты заканчивались. Родители Хэдли отличались приветливостью и живостью. Судя по мрачным морщинам на физиономии этой дамы, пролегли они отнюдь не от смеха. Да и седые волосы смотрелись жутковато. Они рассыпались по плечам тугими спиральками, как кудряшки у фарфоровых кукол позапрошлого века. Странная, давно ушедшая мода.
– Ох, такие плохие, хуже некуда, – запричитала Максин, заламывая тощие руки. – Просто язык не поворачивается! – она протянула руку, схватила Хэдли за плечо и вздохнула: – Вот уж горе, настоящее горе!
– Да что такое? – Хэдли резко вывернулась из костлявой хватки.
Но Максин обращалась только к Зоуи:
– Мне сегодня звонили по телефону, и я прямиком поспешила сюда. Тут не до хитростей, так что я скажу прямо. Судя по всему, родители девочки пропали в море. Их круизный корабль потерпел крушение. И сейчас они числятся пропавшими без вести. – Она достала из кармана кружевной белоснежный платочек и промокнула уголки глаз.
– Да ладно выдумывать-то! – у Зоуи глаза полезли на лоб.
– Если бы! – Максин громко всхлипнула.
– Мои мама и папа, – у Хэдли так сдавило горло, что каждое слово давалось с трудом, – мертвы?
– Может быть. А может, и нет, – Максин сложила платочек в аккуратный квадратик и спрятала в карман. – Но пока они числятся среди пропавших без вести, все считают, что для тебя лучше всего пока побыть под присмотром кого-то из родных. И ты, Хэдли, отправишься сейчас ко мне.
– Но я же только вчера с ними разговаривала, – Хэдли ошарашенно покачала головой.
Мама с папой звонили прошлым вечером и жаловались, что уже скучают без неё. А вот сейчас их нет?! Она проглотила слёзы. Это не может быть правдой. Вот сейчас эта жуткая женщина поймёт, что она ошиблась, что попала не в ту квартиру!
– Иногда такое случается, – сказала Максин. – Сегодня ты говоришь с человеком, а завтра он уже погибает. Это жизнь.
– Чёрт, вот так жуть! – вмешалась Зоуи. – Я вообще-то не очень знала мистера и миссис Брайтон, но они вроде были нормальными, – она восприняла новость вполне спокойно. Даже слишком спокойно, на взгляд Хэдли, но, с другой стороны, это же не её родители пропали в море.
– Я в это не верю, – сказала Хэдли. – Я просто не могу поверить.
– Отрицание, – сообщила Максин, похлопав девочку по спине, – это первый этап переживания горя.
– Повторите, пожалуйста, в каком мы родстве? – попросила Хэдли.
– Ты моя внучатая племянница со стороны матери, – отчеканила Максин таким тоном, как будто на этом вопрос был закрыт.
– И что теперь? – поинтересовалась Зоуи.
– Я заберу её отсюда, – заявила Максин и извлекла из кармана толстую пачку денег. – Надеюсь, это покроет работу няньки, – и она вложила купюры в руку Зоуи. – Если вы поможете собрать для девочки чемодан, мы немедленно уедем домой.
Глава 2
Позже Хэдли так и не смогла вспомнить дорогу до Гримм-хауса. Все воспоминания смешались в какое-то туманное облако с того момента, как раздался стук в дверь. Она лишь смутно осознавала, что её няня Зоуи была только рада сбыть её с рук: мигом покидала в чемодан кое-какую одёжку и танцевальные туфли, выпроводила их из дома и помахала на прощанье. Но Хэдли ещё сомневалась в правильности происходящего и попыталась спросить:
– Откуда мне знать, что вы моя тётка? Родители никогда про вас не говорили.
– Дети – такие ужасные путаники, – хмыкнула Максин. – И кто только разберёт, что творится у них в голове?
На тот момент такой ответ мог показаться достаточным, однако по зрелом размышлении Хэдли изменила своё мнение. Она спросила, нельзя ли всё же как-то связаться с родителями, на что тётя Максин заявила, что она уже делала это неоднократно, но ответа не получила. Увидев, что Хэдли вот-вот расплачется, она грубо обняла её и погладила по спине:
– Ну ладно, ладно. Всё будет хорошо. Просто хорошо.
Почему-то после этих объятий у Хэдли возникло ощущение, будто конечности её больше не слушаются. Словно какая-то невидимая сила тянула её на верёвке.
Тётя Максин сама отнесла её чемодан к лифту, пока девочка плелась следом по коридору. Когда они оказались возле тёмно-зелёного автомобиля (Хэдли не помнила: он уже стоял перед домом?), женщина спросила:
– Ты поедешь на заднем сиденье или на переднем, но пристёгнутой?
– Лучше на заднем, – сказала Хэдли.
– Как хочешь, – мурлыча под нос весёленький мотивчик, тётя Максин втолкнула девочку в машину.
Насколько долгой была их поездка? Хэдли не могла припомнить. Кажется, она просто на какое-то время отключилась. Причём время было немалое – когда они приехали, уже стемнело. Автомобиль затормозил перед домом тёти Максин, и Хэдли очнулась с затёкшей шеей.
– Наконец-то, – буркнула тётя Максин, оказавшись у передней двери.
Моментально появилась ещё одна женщина: она как будто поджидала у дверей. Она впилась в лицо Хэдли тёмными, глубоко посаженными глазами. Внешне она чем-то походила на Максин.
– Эта, что ли? Мелкая танцорка? – женщина в восторге захлопала в ладоши.
– Меня зовут Хэдли, – представилась девочка, отчаянно цепляясь за ручку чемодана.
– Конечно-конечно, – сказала женщина. – А ты зови меня тётя Шарман. Я младшая сестра Максин.
Тётя Шарман помогла уставшей с дороги Хэдли выбраться из машины и потащила в дом, а тётя Максин пошла следом с её чемоданом.
– Что это за место? – Хэдли испуганно оглядывалась в тёмной передней, обшитой старомодными панелями.
– Это наш дом, – сообщила тётя Шарман. – Добро пожаловать в Гримм-хаус.
Парадный холл Гримм-хауса когда-то выглядел величественно, но сейчас резные панели покрывал толстый слой пыли, а обои над ними порвались и выцвели. На второй этаж вела роскошная мраморная лестница. Старинные напольные часы стояли рядом с вешалкой, совершенно пустой – лишь одинокий зонтик болтался на одном крючке.
– У вас часы без стрелок, – заметила Хэдли.
– Такие часы, которые показывают время, нужны лишь всяким торопыгам, – заявила тётя Шарман. – А у нас в Гримм-хаусе время всегда в изобилии.
Тем временем тётя Максин закрыла парадную дверь и вынула из кармана ключ. Замок громко клацнул, запирая их изнутри. Тётя Максин сняла плащ, и Хэдли увидела, что на ней точно такое же платье, как на сестре. Глубокого синего цвета, длиной почти до полу, с рядами белых рюшей от ворота до пояса. Круглый воротничок и пышные рукава напоминали детское платьице.
Высокие окна по обе стороны парадной двери были надёжно укреплены декоративными литыми решётками. А сама дверь поражала толщиной, а сверху была округлой. Хэдли всё больше удивлялась по мере того, как разглядывала обстановку. Всё здесь походило на какой-то средневековый замок.
– Можно подумать, это дитя никогда не бывало в приличных домах, – обратилась к сестре тётя Максин, сердито подбоченясь.
– Ну-ну, сестра! Не стоит обижать нашу гостью! – воскликнула тётя Шарман. Она наклонилась, чтобы посмотреть Хэдли в глаза: – Пойдём, я помогу тебе устроиться.
Но сперва тётушки провели для неё экскурсию, протащив по длинным коридорам, увешанным портретами солидных особ: почти все они были древними стариками, с неприязнью взиравшими на Хэдли. Она спиной чувствовала их взгляды, когда проходила мимо. Все остальные поверхности были покрыты обоями. Обои в полоску, обои в горошек, обои с розочками размером с головку латука. В конце концов от этой пестроты у девочки закружилась голова. Каждое окно было обрамлено тяжёлыми плотными портьерами, перетянутыми витыми золотыми шнурами – такие Хэдли видела на похоронах и в старых фильмах.
На первом этаже располагались холл, кухня и парадно обставленная столовая. И если планировка первого этажа удивляла, но не более того, то на втором всё оказалось гораздо хуже. Насколько девочка могла судить, второй этаж представлял собой беспорядочное скопление комнат, большинство из которых было захламлено пыльным барахлом. Она бы совершенно запуталась здесь, если бы не постаралась запомнить какие-то особенные детали. Так Хэдли сумела придумать им названия. Комната с чучелом вороны под круглым стеклянным колпаком. Комната с книжными полками и резным тотемным столбом. Комната с облупившейся краской на стенах. Комната вся в зеркалах. Комната с манекенами в военных мундирах.
– У вас столько необычных вещей, – Хэдли попыталась проявить вежливость.
– Да, – гордо подтвердила тётя Шарман. – Множество чудесных вещей.
На третьем этаже оказались ванные и спальни.
– Тебе должна быть интересна лишь одна спальня, – сказала тётя Максин, открывая дверь. – Вот эта комната – твоя.
Такую жалкую спальню Хэдли видела впервые. Голые стены, кровать и комод. На кровать было накинуто тонкое зелёное одеяло, обтрепавшееся по краям. Тощая подушка была такого серого оттенка, будто наволочку никогда не стирали. Деревянный комод покосился, а синяя краска на нём потрескалась и облупилась. Однако тётя Максин нисколько не смутилась и сообщила, строго грозя девочке пальцем:
– Тебе сильно повезло иметь собственную спальню, уж поверь. Если бы не наша доброта, пришлось бы тебе спать на полу в кухне.
– А где ваши спальни? – спросила Хэдли.
– У нас обеих есть комнаты дальше по коридору, хотя это не твоё дело.
– Ох, сестра! – вклинилась тётя Шарман. – Будь добрее. Эта маленькая обезьянка вовсе не хотела тебя обидеть. Верно, милая?
– Конечно, – кивнула Хэдли.
– Тем не менее, – тётю Максин это нисколько не смягчило, – заруби себе на носу, что нам необходим спокойный ребёнок. Никаких плачей по мамочке и прочей чепухи. Держи это при себе.
И они прошли до конца коридора, где тётя Шарман показала ещё кое-что. Она постучала по запертой двери и пояснила:
– Эта дверь на чердак. И ты никогда, никогда не должна ходить туда ни под каким предлогом. Тебе нечего там делать. И если только мы узнаем, что ты совала нос на чердак, тебя накажут.
– Жестоко накажут, – с грозным фырканьем уточнила тётя Максин. – Тебе придёт конец – и я нисколько не преувеличиваю.
– Возможно, ты вообще не захочешь туда подниматься, – подхватила тётя Шарман. – Там грязно и душно.
– Жестоко наказана, – повторила тётя Максин. – Тебе придёт конец.
– Я не буду туда ходить, – пообещала Хэдли.
– Ну, раз мы уже поднялись доверху, давай спустимся донизу, – сказала тётя Шарман.
Она повела Хэдли вниз по одной лестнице, и ещё по одной, и ещё – пока они не оказались в подвале. Шагнув с последней ступеньки, Хэдли в ужасе отшатнулась. Над головой арками висела густая паутина, под которой лениво болтались пыльные сухие мотыльки, едва различимые в тусклом свете. По спине у девочки побежали мурашки при одной мысли, что нужно идти дальше.
– Здесь уже давно не делали уборку, – сообщила тётя Шарман, как будто и так не было очевидно. – Полагаю, это и будет твоим рабочим проектом на лето.
– Моим проектом? – Хэдли не поверила своим ушам.
– А чьим же ещё? – возмутилась тётя Максин. – Нам с сестрой не пристала всякая грязная работа. Это отвратительно. Возить тряпкой среди пыли и грязи – занятие для детей, – она снова раздражённо фыркнула. – К тому же здесь полно жуков, а у меня на жуков аллергия.
– У тебя на всё аллергия, – тётя Шарман смела паутину и показала большое мусорное ведро. – Вот, Хэдли, такую вещь ты не каждый день увидишь. Это наше ведро для пыли, – она постучала по крышке, и гулкое эхо пошло гулять по стенам подвала. – Одна из главных достопримечательностей.
– А что внутри? – спросила Хэдли.
– Плоды долгого кропотливого труда, – гордо сообщила тётя Шарман. – Пыль, зола и прочий пепел.
– А что вы с ними делаете? – удивилась Хэдли.
– О чём это ты, дитя?
– Как вы выбрасываете их, если ведро так и стоит в подвале?
От возмущения тётя Шарман охнула.
– Какой глупый вопрос! В этом доме вещами не разбрасываются! И всё, что попадает в ведро для пыли, остаётся в ведре для пыли. Это наша коллекция, она важна для нас. Мне доставляет удовольствие иногда спускаться сюда, чтобы просто на него взглянуть. А пока тебе достаточно знать, что у него имеется своё особенное место в этом подвале.
– И тебе не придётся пользоваться этим ведром, – добавила тётя Максин. – Просто оставь его на месте.
На этом экскурсия закончилась: все трое поднялись на первый этаж, и вот так неожиданно жизнь Хэдли круто изменилась. До сих пор она была любимой доченькой, девочкой с толпой друзей. А теперь она стала одиноким ребёнком, угодившим в странное место. Несмотря на разгар лета, в доме было влажно и зябко, как в пещере. Когда Хэдли нечаянно задевала рукой обои на стене, она вздрагивала от сырости, а ковровая дорожка хлюпала под ногами при каждом шаге. Липкий тяжёлый воздух был холодным и в то же время душным.
Поскольку тётки были приверженцами расписания и дисциплины, они сообщили, что Хэдли должна выходить к завтраку ровно в шесть утра. А раз в доме не имелось часов (если не считать те напольные, у которых не было стрелок), девочке пришлось встать, как только она услыхала, что тётушки проснулись. В туалете она умылась, воспользовавшись отвратительным вонючим мылом и грубым полотенцем. Зубы пришлось чистить пальцем – Зоуи, конечно, забыла положить зубную щётку. Кое-как приведя себя в порядок, Хэдли спустилась на два этажа и встретилась на кухне с тётками.
Когда тётя Максин готовила тот первый завтрак, она показала Хэдли, что и как при этом делает: повернула вентиль на газовой плите и поднесла спичку к конфорке. Она растопила масло в тяжёлой чугунной сковороде. Затем ловко разбила несколько яиц и полезла в ледник, откуда извлекла кусок бекона. Отрезала несколько ломтиков и добавила к яйцам на сковороде.
– А у нас дома нет такого ледника, – заметила Хэдли. – Мы пользуемся холодильником.
– А мне какое дело, малявка? – рявкнула тётка. – Лучше смотри и не зевай. Чтобы сама знала, как надо готовить.
Потому что на следующий день это стало обязанностью Хэдли.
– Девочке совершенно необходимо уметь готовить, – ободряюще сказала тётя Шарман. – Вот и молодец, глупенький гусёночек!
– Хэдли, – тётя Максин вовсе не была так довольна, – яйца не прожарились! Чтобы завтра сделала всё как следует!
Далее в распорядок дня входил тихий час (когда тётушки дремали), уборка (Хэдли скребла и мыла под строгим надзором тёток) и прогулка, когда она могла находиться вне дома сама по себе в течение часа. Одичавший и заросший сад был окружён высоченным деревянным забором: через него не смог бы заглянуть даже настоящий верзила, а о том, чтобы перелезть через него, нечего было и мечтать.
Когда Хэдли впервые попала в сад, она обошла его по периметру в надежде найти ворота, но забор оказался сплошным. Девочка всё равно выходила на прогулки в надежде подышать свежим воздухом, но, к сожалению, день за днём воздух в саду почему-то был таким же вязким и душным. Никогда в жизни она не видела такого туманного, мрачного лета. Небо над Гримм-хаусом всегда было серым и тусклым – угнетающее зрелище. Больше всего Хэдли тосковала по солнцу.
Насколько она могла судить, тётки никогда не покидали дом. Продукты просто оказывались на переднем крыльце. Для развлечения они беседовали между собой, дразнились как маленькие и хохотали, как гиены.
– А помнишь тот раз… – начинала тётя Максин, после чего выдавала какую-нибудь гнусность о сестре.
– Ну, ты нашла что вспомнить! – был любимый ответ тёти Шарман. – Это было давным-давно!
В молодости они постоянно влюблялись в одних и тех же парней и теперь винили друг друга в том, что остались на бобах.
– Джордж признался мне, что в жизни не видел никого красивее! – бубнила тётя Шарман. – И я бы прибрала его к рукам, если бы не ты!
– Вечно ты витаешь в облаках, Шарман! – фыркнула тётя Максин. – Никогда он ничего такого не говорил!
– А вот и говорил!
– А вот и нет!
– В жизни не видел никого красивее! Он так и сказал! Слово в слово! Я слышала это собственными ушами!
– Вот этими, что ли? Да они же хлопают так, будто ты украла их у слона!
– Ох, Максин, ты такая противная! Не будь ты моей милой сестрой, я бы ни за что с тобой не разговаривала! – Несмотря на грубые слова, звучали они без злобы. Это было их привычным развлечением – оскорблять друг друга.
Хэдли слушала их кваканье и хохот и всё больше погружалась в муки одиночества. Ей ужасно хотелось поговорить с подругами, Софией и Лили! Она даже готова была опять оказаться под надзором Зоуи! Но у тёток не было телефона, и выходить ей не разрешалось. Все двери, ведущие на улицу, были надёжно заперты – как и окна. Хэдли невольно задавалась вопросом, отчего так стараются запереться престарелые тётки.
Любимым временем стала пауза после ужина, когда ей позволялось танцевать. Каким-то чудом Зоуи, позабыв про зубную щётку и пасту, умудрилась уложить все костюмы для танцев. Само присутствие этих вещей в тёткином доме приносило ей утешение. И девочка не спеша брала их в руки по очереди и выбирала, что наденет.
Каждый сценический наряд будил воспоминания о представлении, и каждый нёс своё особенное чувство. Один был связан с джазовым номером, другой – с драматическим танцем. А третий напоминал о танцевальном дуэте, исполненном вместе с лучшей подругой, Лили. Звёздное выступление стало кульминацией долгих часов их общего изнурительного труда: каждое движение совершалось с безупречной синхронностью. И разделённая девочками любовь к танцу только укрепила и без того прочную дружбу.
В детстве благодаря несомненному таланту она очень быстро освоилась на уроках танцев, однако, повзрослев, познакомилась с мастерством других артистов, вдохновлявших её постоянно трудиться и совершенствоваться. Мама шутила, что она нашла своё племя, – и это было правдой. Хэдли чувствовала себя на месте в своём племени и лучшего не желала.
Разложенные на кровати наряды напомнили ей об этом и вызвали слабую улыбку. Она не спешила с выбором, любуясь блёстками и переливами эластичной ткани. Наконец она оделась и сразу почувствовала себя лучше. Лёгкий шелест юбки, колыхавшейся во время спуска по лестнице, вернул знакомое предвкушение, как бывало каждый раз перед выходом на сцену.
Холл у тётушек идеально подходил для представлений благодаря свободному пространству в центре, под великолепной хрустальной люстрой. У окна на большом письменном столе поместили лампу – чуть в стороне от места для танцев. Также тётя Шарман раскопала древний проигрыватель, который именовала виктролой[1]. Когда игла опускалась на пластинку и начинала звучать мелодия, они с тётей Максин погружались в недра продавленных кресел и следили, как Хэдли скользит и кружится под музыку. Часы и часы безоблачного танца. Только в это время девочка чувствовала себя настоящей. Тётки подбадривали её, пока она не доводила себя до изнеможения. Случалось, что она делала ошибки, но ничто не могло лишить её веры в себя.
– Чудесно, Хэдли, чудесно! – приговаривала тётя Шарман.
– Браво, браво! – тётя Максин снисходила до воздушных поцелуев.
Их похвалы и аплодисменты не давали ей остановиться, даже когда сердце бешено стучало, а мышцы сводило болью. Она едва находила в себе силы подняться по лестнице на третий этаж, зато засыпала мгновенно.
Утром ей приходилось напоминать себе, где она и как здесь оказалась. Хэдли ужасно тосковала по родителям и прежней жизни. И каждый раз за завтраком первым делом спрашивала:
– Есть новости о корабле? Вы что-нибудь слышали о моих родителях?
Поначалу тётки старались быть снисходительными и даже делились с нею теми крохами информации, которую получали от спасателей.
– Этим занимается береговая охрана, – говорила тётя Максин. – Спасательные команды разосланы по всему району.
– Не тревожься, Хэдли, – однажды утешила её тётя Шарман. – В этом районе великое множество мелких островков. Твои родители вполне могли добраться до одного из них и теперь лишь ждут спасателей!
Хэдли попыталась представить, как её неунывающие папа с мамой стараются выжить на необитаемом острове. Усталые и грязные, но непобеждённые. Наверняка мама с присущей ей находчивостью изобретает способ вскрывать кокосовые орехи, а папа рыбачит.
Конечно, их очень скоро найдут. И как только это случится, они явятся в Гримм-хаус, чтобы забрать её домой. Это будет чудесно – снова оказаться дома! Как раньше, за завтраком родители сядут с нею за стол, и она сможет есть хлопья с молоком, не мучаясь с тяжеленной сковородой на газовой плите и недожаренными яйцами.
Однако очень скоро тёткам надоели её расспросы.
– Хватит уже, Хэдли! – рявкнула тётя Максин, злобно оскалившись. – Если будут новости, я сама тебе скажу.
– Вечно ты ноешь, – подхватила тётя Шарман. – Всё время пристаёшь с вопросами. Ты повторяешь их снова и снова каждый день.
– Родители, родители, родители, – передразнила тётя Максин. – От этих песен уже голова кругом!
– Простите, – Хэдли с трудом проглотила комок в горле. Однако взгляд у неё оставался испуганный, и тётя Шарман смягчилась:
– Не тревожься, малышка. Если кто-то и найдёт выход, так это твой папа. Он ещё в детстве поражал всех находчивостью.
Слова буквально повисли в воздухе, заставив Хэдли задуматься.
– Но… разве вы не тётки моей мамы? – стараясь не обращать внимания на злобную гримасу на физиономии тёти Шарман, Хэдли обернулась к тёте Максин и продолжила: – Разве вы не так мне сказали? Вы же говорили, что приходитесь мне роднёй со стороны мамы?
– Шарман, разберись с этим, – приказала тётя Максин, раздражённо закатив глаза. – Сама вляпалась. Сама и выпутывайся.
– Хэдли, какая же ты нахалка! – с горестным вздохом промолвила тётя Шарман. – Конечно, мы родня со стороны матери. Но это вовсе не значит, что мы не могли знать в детстве твоего отца. Я жила с ним по соседству. Тот ещё был пострел.
– Но мой папа вырос в другом штате, – возразила Хэдли. История о том, как родители познакомились в первый свой день в колледже, была её любимой. Папа увидел маму на распределении по кафедрам и тут же понял, что это она – та самая. – И я не понимаю, как вы могли знать его в детстве.
– Конечно, он приезжал сюда погостить, – заявила тётя Шарман. – На каникулы.
– Тогда как его зовут, если вы его знаете?
Тётя Шарман даже бровью не повела и отчеканила, не спуская с Хэдли взгляда:
– Это к делу не относится, а вот тебе следует помнить о приличиях, девочка!
– А я думаю, что вы говорите неправду. По-моему, вы совсем его не знали, – Хэдли не сдавалась, она постаралась не расплакаться и заявила: – Я хочу домой. Вы должны меня отпустить.
– Никуда ты не пойдёшь, девчонка! – Тётя Шарман нацелила на Хэдли костлявый палец. Но девочка твёрдо стояла на своём:
– Вы должны позвонить кому-нибудь из моих настоящих родственников. Позвоните им! Я хочу домой.
– Хватит! – рявкнула тётя Максин. – Ты что, не видишь, как расстраиваешь Шарман? – И тут же Шарман состроила плаксивую гримасу, её рот горестно скривился. – Пошла вон, девчонка, оставь нас в покое!
Хэдли встала из-за стола, собираясь выполнить приказ, но тётя Максин поймала её за подол:
– Куда это ты собралась? Я ещё тебя не отпустила. Уйдёшь, когда наведёшь порядок. Тарелки кто за тебя мыть будет?
– И подмести не забудь, – встряла тётя Шарман. – Терпеть не могу, когда на полу крошки.
– А потом можешь протереть пол в подвале! – сказала тётя Максин.
– И пока будешь там внизу, успеешь обмести паутину! – добавила тётя Шарман и повернулась к сестре: – Пусть в другой раз подумает, прежде чем перечить старшим!
Тётки промаршировали из кухни, оставив Хэдли разбираться с грязными тарелками. Дома была посудомоечная машина, но здесь всё делалось вручную. Она уже поняла, что мыть сковороду нужно в последнюю очередь, чтобы жир с неё не попадал на тарелки. И теперь она не спешила, старательно прополаскивая и вытирая каждый прибор. За стеной шептались тётки. Хэдли прислушалась.
– Какая наглость! – шипела тётя Шарман. – Мы ей дали крышу над головой. Мы её кормим и заботимся о ней, а она посмела меня расспрашивать? Давно нам не попадалась такая нахалка!
– Она с самого начала была занозой в заднице, – отвечала тётя Максин громким шёпотом. – Раньше у меня таких проблем не было. А эта в открытую сказала, что не верит мне, будто корабль затонул. Явилась сюда – и ещё не верит! Ты представляешь?
– Ну, в это и правда трудно поверить.
– Да неужели? – фыркнула тётя Максин. – Я-то думала, что это лучшая из моих историй.
Возникла пауза, а потом голоса стали совсем тихими. Хэдли напрягла слух, но уловила лишь отдельные слова. Неблагодарность. Танцы. Подвески. Ничего не понятно! А потом тётя Шарман громко сказала:
– По крайней мере, это ненадолго. Она так выкладывается в танцах, что протянет от силы неделю-другую, не больше.
– И то вряд ли! – хмыкнула тётя Максин. – Впервые вижу ребёнка с таким пылом. Жду не дождусь, когда она станет нашей.
Глава 3
Хэдли вымыла тарелки и подмела пол, старательно собирая крошки. Когда ни одной крошки не осталось, она не смогла найти помойное ведро и высыпала их просто в угол. Потом спросит, где ведро. А из дальней комнаты вдруг раздался пронзительный хохот тёток.
– Ещё немного, – звонко пропела тётя Шарман, – и этот пыл будет наш!
– Ещё немного, и этот пыл будет наш! – они в унисон повторяли это раз за разом, пока их голоса не превратились в музыку, которая и музыкой-то не была. Звуки накатывали волнами, отчего у Хэдли по спине побежали мурашки. Это был воинственный напев племени, отправляющегося на войну. Гудение шмеля, пикирующего на смертельного врага. Ураган, сметающий всё на своём пути. В голосах двух тёток звучало всё это и многое другое.
– Ещё немного, и этот пыл будет наш! – не унимались тётки, перемежая свои вопли визгливыми взрывами хохота.
Хэдли на цыпочках выскользнула из кухни и спустилась в подвал, вооружившись метлой и совком. Необходимо было спрятаться от них куда-то, чтобы подумать. Что они имели в виду, когда повторяли, что её пыл станет их? Не слишком ли они старые для танцев? И почему тётя Максин назвала лучшей свою историю про затонувший корабль с её родителями на борту? Если это неправда, то в чём дело? В чём-то намного худшем, случившемся с родителями, – настолько плохом, что она даже рассказать об этом не посмела?
И вот ещё одно: почему они отвели Хэдли неделю или две в своём доме? Тут её обрадовала весьма логичная догадка. А вдруг она им надоела и они собираются сплавить её домой к каким-то другим родственникам? Ведь должны же у неё быть ещё родные! Хэдли была в этом практически уверена, вот только не могла никого припомнить.
Кажется, когда-то у неё были и бабушка с дедушкой, и тётя с дядей. Может, даже какие-то двоюродные братья или сёстры? И если у неё есть другая родня, не будет ли правильнее пожить у них, чем у каких-то сомнительных маминых тёток, с которыми она вообще не знакома? С каждым днём она всё больше сомневалась, что хорошо помнит подробности своей прежней жизни, до того, как попала в Гримм-хаус. Память стала выкидывать странные фокусы, и это не могло не тревожить. Она хотела бы записать всё, что помнит, в надежде таким образом упорядочить мысли, но тётя Шарман сказала, что у них дома нет ни письменных принадлежностей, ни бумаги. Очень жаль.
Спустившись в подвал, девочка включила свет и принялась лавировать между нитями паутины, испуганно морщась каждый раз, когда они касались лица. Даже при включённом свете тут мало что было видно. На миг она застыла, всё ещё сжимая в руках метлу и совок. Кажется, одна из тёток упоминала, что в подвале полно жуков? Она тоже не в восторге от этих тварей.
Девочка старательно прислушалась. Вот, кажется, опять: словно чей-то вздох. Или тихий шёпот?
– Кто здесь? – окликнула она дрогнувшим голосом.
И снова невнятный шелест где-то впереди.
– Послушайте, мне не до шуток! Покажитесь! – к ней вернулось эхо собственного голоса, и она застыла, напрягая слух. Конечно, здесь никого нет. За всё время, проведённое в доме у тёток, она больше никого не видела. И в подвале никого нет. Просто не может быть. Это шутки разыгравшегося воображения.
Наверху тёткины голоса затихли, и она услышала шаги над головой. Когда с уборкой в подвале будет закончено, надо напомнить им, что ей было велено выйти вон из дома. Может, на этот раз она найдёт способ перелезть через забор. Хэдли не имела представления о том, есть ли здесь соседи, но наверняка она наткнётся на кого-то, если уйдёт достаточно далеко. И помощь извне станет её билетом до дома. Там, во внешнем мире, у людей есть телефоны. Телефон – всё, что ей нужно, чтобы связаться с родителями или хотя бы с полицией.
Ну вот, теперь, когда у Хэдли сложилось какое-то подобие плана, она немного приободрилась. Больше не будет бесполезных расспросов о родителях. Само присутствие тёток приводило её в смятение и расстройство. Никто здесь ей помогать не собирается. Надо брать дело в свои руки, чтобы убраться от них подальше.
Но сперва – уборка подвала. Хэдли прошлась из конца в конец, сметая с потолка паутину. В основном это были растрёпанные, посеревшие от пыли клубки, давно покинутые своими создателями. Однако в углу она нашла особенно большую сеть, в центре которой восседал здоровенный золотисто-чёрный хозяин. И хотя Хэдли пауки не нравились, она не видела причины разрушать его сеть. Она даже показалась ей по-своему красивой.
– Пока я тебя не трону, – сказала девочка. – Потом скажешь мне спасибо.
Покончив с паутиной, она принялась за пол, стараясь не пропустить ни одного пыльного угла. В этой работе не было ничего сложного: скорее она оказалась нудной, и Хэдли потихоньку стала включать в свои движения танцевальные па, используя метлу в качестве партнёра. Она и сама не заметила, как принялась напевать что-то себе под нос, и с радостью обнаружила, что вспомнила песенку из недавнего прошлого. Теперь Хэдли нарочно чередовала танец с уборкой, с улыбкой кружась вокруг рукоятки метлы.
На их занятиях мисс Лавиния особенно настаивала на важности улыбки во время танца.
– Пусть зрители видят, как ты довольна собой, – повторяла она, а перед конкурсами предупреждала особо: – Часто судьи снижают баллы тем, кто забывает улыбаться, так что прочь эту мрачную мину!
Для Хэдли улыбка во время танца не составляла никакой трудности. Папа говорил, что у неё такой вид, будто она самая счастливая девочка в мире. Видел бы он её сейчас! В сыром подвале, мрачная и покрытая пылью, с метлой наперевес. Дома она бежала мыть руки, стоило заметить хоть пятнышко грязи, а тут ходила измазанная с головы до ног. Папа просто её бы не узнал. Хэдли-Золушка. Вот в кого она превратилась.
Она остановилась и задумалась, опираясь на метлу, когда снова услышала этот звук. Едва различимый. Вздох или всё-таки шёпот?
– Кто здесь? – снова окликнула она, хотя понимала, что это бесполезно. Девочка только что прошлась по всему подвалу с метлой в руках. Она была здесь одна.
У Хэдли захватило дух. Вот опять! Тяжёлый грустный вздох. Ориентируясь на звук, девочка прошла в дальний конец подвала и подняла крышку с ведра для пыли. Там было темно как в аду, однако словно бы присутствовало что-то ещё, а потом она ощутила, как из ведра повеяло печалью и словно горький ветер ударил её прямо в лицо. А затем раздался вполне различимый вздох. От испуга Хэдли выпустила крышку, та с грохотом упала на место, и звук исчез. Девочка прижала руку к губам. Ведро было до краёв полно грязи и пыли и стояло вплотную к бетонной стене. Неужели в нём кто-то прячется? Как такое возможно? Там же нечем дышать! Она отложила совок и снова подняла крышку. И снова услышала вздох и ощутила боль от горечи потери.
– Кто там? – спросила Хэдли.
Но ответа не было.
Она стояла так целую вечность, пока не стала думать, что нафантазировала невесть чего. Как-никак, этот подвал – тёмное и жуткое место, а вздохи могли быть и не вздохами вовсе.
– Это совсем глупо. Кажется, я свихнулась, – пробормотала она, скорее про себя, и опустила крышку.
Но тут с пола раздался голос – на сей раз совершенно чёткий и громкий:
– А чего ты хотела? Ты же задаёшь вопросы помойному ведру. Конечно, это глупо.
– Кто это сказал?! – закричала Хэдли.
Она увидела, как вокруг её ног пол пришёл в движение, но тут же стало ясно, что это не пол, а мириады жуков, как один сверкавших ярко-зелёными глазками. Стоит ей сделать шаг – и она наступит на них. Девочка не смела шевельнуться: бежать или не двигаться с места? Впрочем, сейчас она всё равно остолбенела от неожиданности.