Читать онлайн Изгнанники, или Топ и Харри бесплатно

Укрытие изгнанника

Стояла холодная темная ночь, и то место, где в траве лежал индеец, мало подходило для привала. Ни воды, ни укрытия от ветра. Прерия простиралась равниной к северу от большой излучины реки Миссури. Ледовое крошево набивалось в траву и поблескивало в лунном свете, его день и ночь наносило и тут же срывало сильным ветром. Хотя снег давно сошел, ночные заморозки обращали любую влагу в ледовую корочку. На небе толклись клочья туч на бегу к юго-западу.

Индеец лежал на боку, опираясь на левый локоть. Голова клонилась от усталости на плечо. Глаза его были открыты, но смотрели в землю. Он то и дело хватался свободной рукой за правую ногу, голень которой была неестественно вывернута – как при переломе.

Не было при нем ни коня, ни шкуры, ни оружия, ни провианта. Рядом с ним лежали две крепкие палки, которые вот уже три дня служили ему костылями. Он исхудал до скелета и мерз. Огниво – жесткое кресало и мягкий трут – он захватил с собой при побеге, но у него не было сил, чтобы искать в лысой прерии ветки для костра. Он боролся со сном, боясь замерзнуть и больше не проснуться. Его желание жить и добраться до цели оставалось несломленным.

Он пролежал так уже три часа, слыша лишь вой голодных волков. Теперь они смолкли и все плотнее сжимали кольцо вокруг своей добычи. Индеец взял одну из своих палок и стал бить ею о землю. Конечно, хищников этим не отогнать, но хотя бы спугнуть на время взмахами палки и стуком.

Вскоре он услышал какой-то посторонний звук. Он показался ему очень знакомым, индеец прильнул ухом к земле и прислушался. Сомнений не осталось. По ночной прерии скакал всадник, а то и не один, а двое или даже трое. В голове его смешались страх и надежда. Он сбежал от беспощадных врагов, три дня тому назад едва ушел от них. И теперь не знал, то ли это враги, то ли его соплеменники. Но ни те ни другие не могли прийти с юго-востока, откуда доносился звук.

Топот копыт приближался. Вскоре индеец различил двух лошадей, быстрых как ветер мустангов. Их черные силуэты, слитые с седоками, летели по степи. Всадники достигли кольца волков, и все внимание наблюдавшего захватила игра теней, видимая в свете луны и звезд. Всадники на скаку натянули тетивы и выпустили стрелы. Одного волка ранили, он взвился на задние лапы и опрокинулся на спину. Три волка погнались за вторым конем, но, как только один из них прыгнул, всадник ударил его палицей или томагавком – этого наблюдатель не мог разглядеть. Но увидел, как хищник соскользнул и остался лежать. Его удивило, что оба всадника не издали ни звука. Они скакали без седел, с непокрытыми головами, волосы их были заплетены в косы; это были индейцы. Лежащий бы с радостью их окликнул, но он все еще не знал, враги или друзья перед ним, скрываться ли от них или рассчитывать на помощь.

Всадники развернули лошадей и атаковали волков с луком и стрелами и, как теперь уже мог видеть раненый, хлесткими гибкими палицами. Они сражались смело и ловко, и вскоре остаток голодной стаи бежал в прерию.

Однако по гибким палицам наблюдатель понял, что всадники, должно быть, из племени дакота. Они были его злейшими врагами, и ему оставалось только надеяться, что его не заметят. Он с опаской внимательно проследил их дальнейший путь.

Сначала они остановились и стали что-то обсуждать. Индейцу бросилось в глаза, что один из всадников был намного крупнее второго, а тот был не только меньше ростом, но и по-мальчишески худ. Посовещавшись, всадники неожиданно спешились и, казалось, решили устроить привал, хотя место, где они находились, так же мало подходило для привала, как и то, где обессилел раненый. Ему оставалось только ждать, что будет дальше. Волки убежали, зато теперь рядом оказались дакота. Одна опасность была ничем не лучше другой. Он решил не шевелиться и быть начеку. Возможно, рассвет внесет ясность в его дальнейшую судьбу. Он снова ощутил пронзительную, тычущую боль в месте перелома голени, о которой он забыл из-за волнения от последних событий.

Медленно шли часы, звезды уже погасли, только утренняя звезда сияла на небе, раненый внутренне уже был готов ко всему, что бы с ним ни случилось. Хотя поблизости не было водной глади, в которой он мог бы увидеть свое отражение в утренних сумерках, он знал, что на его лице был красный боевой раскрас и следы этого раскраса еще не стерлись. Между ним и дакота не могло быть ничего, кроме вражды не на жизнь, а на смерть. А поскольку он безоружен, ему оставалась только смерть. Вопрос был лишь в том, заметят ли они его. Сложно было не заметить следы, которые он оставил, ковыляя по прерии на двух палках.

Рассвело, но солнце еще не взошло. На горизонте лежала гряда облаков, было по-прежнему холодно. Метрах в ста пятидесяти тянулась почвенная складка, и раненый заметил, что дакота лежали на ее возвышении; лошади, должно быть, стояли позади него. Чужаки не проявляли особой осторожности. Видимо, не ждали опасности от обезноженного раненого индейца. Они явно его заметили и поглядывали в его сторону, пытаясь понять, кто он и как будет себя вести. Так прошло полчаса. Лучи солнца уже то и дело пробивались сквозь облачную гряду.

Дакота, кажется, решили, что делать дальше. Тот, что поменьше, взял лошадей и повел в сторону беззащитного раненого. Больший, чья рослая стать казалась мощной, но в то же время и гармоничной в своих пропорциях, налегке шагал рядом. Они не торопились. Понимали, думал раненый, что жертва от них никуда не денется. Но им придется узнать, как воин племени сиксиков встречает свою смерть. Он невольно схватил одну из палок, которую использовал как костыль. Вступать в бой бессмысленно, но так он хотя бы покажет, что добровольно не сдастся.

Дакота наконец остановились в двух метрах от него. Они стояли молча и не начинали разговор, так что у сиксиков было время посмотреть на них. Это были мужчина и рослый юноша. Одеты оба только в кожаные штаны и мокасины, они тоже мерзли. Через спину одного коня было перекинуто одеяло из шкуры бизона. Эти двое дакота были отлично вооружены. Из стрелкового оружия – лук и стрелы, двуствольное ружье и револьвер, из ручного – не только нож и гибкая палица из камня размером с яйцо на рукояти из ивняка, но и томагавк со стальным лезвием. Сиксик был поражен. О револьверах он знал до сих пор лишь по слухам. Эти дакота, должно быть, состояли в очень хороших отношениях с белыми людьми, у которых только и можно было раздобыть такое оружие.

Раненый не собирался говорить первым. Пока не начались разборки, он мог оставаться в живых. Он выжидал.

На дакота не было боевого раскраса. Сиксик рассмотрел вышивку на их мокасинах и на ремне мужчины. Узор был незнакомый. Может быть, эти индейцы своими проборами и косами, гибкими палицами были всего лишь похожи на дакота, но принадлежали не к тому племени, с которым воевали сиксики и его братья. Может, они вообще не знают об этой войне? Может, они были на границе, выменяли себе огнестрельное оружие и теперь возвращаются к своему стойбищу. Но они же видят, что сиксик, лежащий перед ними, в правой руке все еще воинственно держит палку, а на лице его боевой раскрас.

Воин дакота что-то сказал, обращаясь к нему; сиксик понимал лишь отдельные слова, но по жестам догадался, о чем его спросили: как звать и не отвезти ли его куда скажет.

Этот вопрос показался ему чудесным, но слишком подозрительным в его человеческой простоте, чтобы сразу ответить «да». Что этим дакота могло понадобиться в стойбище сиксиков? Они на разведке, а тут подвернулся случай безнаказанно проникнуть в поселения сиксиков, чтобы шпионить там?

Раненый задумался. А если и так? Тогда он будет спасен, а двое дакота окажутся посреди толпы черноногих воинов, которые не дадут им уйти, если вскроется их злой умысел. А если их не двое, а они всего лишь разведчики большого отряда дакота, который выжидает где-нибудь в засаде, чтобы пойти по их следам до самого стойбища и напасть на женщин и детей? Может быть, они спасают раненого лишь затем, чтобы он показал им путь до стана черноногих. Нет, лучше не связываться с чужаками. Правда, тогда ему останется лишь погибнуть в этой безжизненной степи. Ведь как только он попытается доковылять до своего стойбища, дакота с легкостью его выследят.

Разозлившись на то, что появление и непрошеное внимание этих всадников отняло у него последнюю надежду на спасение, он коротко и пренебрежительно махнул рукой, чтоб уходили, давая понять, что он не рвется быть спасенным ими.

Кажется, они поняли, без слов развернулись, вскочили на коней и ускакали. Как знать, может, отъедут на расстояние видимости, сделают крюк и продолжат следить за ним. Но он твердо решил, что лучше останется здесь лежать и умрет от жажды или дастся на съедение волкам, чем выдаст врагам свое стойбище. Надежды на то, что его братья и друзья пойдут его искать, тоже не было. Ведь его взяли в плен, и все наверняка считают его погибшим.

Но те двое дакота, уже скрывшись из виду, повели себя не так, как думал раненый. Оказавшись вне его видимости и слышимости, они остановились. Мужчина спешился, юноша тоже соскользнул с коня, и они сели рядом в траву.

– Что ты думаешь про воина, которого мы нашли? – спросил мужчина.

– Сиксик на тропе войны. Сбежал от врагов, но сломал правую ногу. Мы видели его следы. Он идет прямиком на северо-запад, должно быть, там стойбище его братьев и отцов. Человек с такой тяжелой травмой и без оружия не пойдет в обход.

– Хау. Что будем делать? Что ты предлагаешь, Харка Твердый Камень, Убивший Волка?

Мальчик, на тринадцатом году своей жизни, но по росту и серьезности выражений намного выходящей за пределы этого возраста, ответил:

– Мы поскачем на северо-запад и отыщем стойбище сиксиков, чтобы сообщить отцам и братьям раненого воина, где его искать.

– Люди в стойбище тоже примут нас за врагов, как только поймут, что мы дакота.

– Да, примут. Но разве мой отец Маттотаупа думает, что из-за этого мы должны скрываться?

– Я так не думаю, Харка. Мы давно решили идти к стойбищу сиксиков. Еще когда лето подходило к концу, когда трава уже пожелтела, а снега и морозы еще не наступили, мы решили это вместе, и я сказал тебе, что сиксики суровые воины и будет нелегко попасть в их ряды. Если мы знали это еще осенью, то зачем теперь, весной начинать бояться. Я сказал, хау.

Отец поднялся с земли, мальчик тоже немедленно встал. Оба сели на коней и поскакали на северо-запад, меняя поочередно легкий галоп и шаг – как было привычно всадникам без седел. Небо прояснилось, прерию озарило солнцем. Редкие облака отбрасывали свои бегущие тени. Поскольку дакота уже с утра перекусили, а были привычны есть только один раз в день, они больше не останавливались. Следы, какие им попадались, были оставлены антилопами, оленями, один раз лосем.

В три часа пополудни они наткнулись на след людей. След был обширный, отчетливый, видимый издали. Они подъехали ближе, спешились, чтобы не повредить следы, стреножили коней, чтобы те паслись, но далеко не ушли, и начали – каждый сам по себе – внимательно осматривать следы, читая их как письмена. Когда они снова сошлись, отец спросил:

– Ну? Что скажешь?

Подросток привык, что отец спрашивал его, прежде чем сказать свое мнение. Это было школой, которую проходил индейский мальчик.

– Поселение меняет место стоянки, отец. Они передвигаются так же, как и мы. – Говоря «мы», мальчик имел в виду племя дакота и свое родное поселение. – Женщины с детьми идут длинной вереницей посередине, их лошади тянут за собой волокуши.

Поскольку индейцы не знали колеса́ и даже не переняли его у белых после того, как познакомились с ними, они перевозили свои жилища, типи, имущество и маленьких детей по старинке, на волокушах. Две длинные еловые жерди тонкими концами закрепляются на спине лошади, а толстые концы волочатся по земле. Между ними натягивают шкуру, на которую можно сложить скарб и посадить детей. Такая транспортировка очень подходит для кочевья по бездорожью.

– Справа, слева, во главе и позади вереницы с женщинами идут воины и мужчины. Думаю, тут стойбище примерно на двадцать типи.

– Хау. Сколько времени этим следам?

– Примерно день. Они не могли далеко уйти, лошади с волокушами идут шагом.

– Вперед!

Дакота вернулись к своим коням и вскочили на них. Но они не пустились в путь, как намеревались, а застыли на месте, словно изваяния. На западе, в такой дали, что только глаз охотника может что-то различить, они одновременно увидели всадников. То был небольшой отряд из семи охотников, преследующих антилоп. Дакота видели, как две антилопы упали от выстрелов, остальные бежали дальше. Всадники собрались у убитых животных, забыв про охоту на остальных. Но, кажется, их занимала не добыча, они выстроились в одну линию.

– Они нас заметили!

Маттотаупа пустил своего Гнедого шагом в сторону чужаков. Харка направил Чалого за отцом.

Незнакомцы посовещались. Результат был ясен. Двое всадников забрали убитых антилоп и поскакали на северо-запад, судя по всему, несли добычу домой. Остальные пятеро галопом направились к Маттотаупе и Харке. Эти всадники были тоже индейцы, на маленьких, быстрых, полудиких мустангах; на них также были только штаны, пояса и обувь, ни головных уборов, ни курток. Волосы были гладко зачесаны назад, без пробора, обычного для дакота. Только в черной шевелюре переднего всадника топорщились орлиные перья. В правой руке он держал большой деревянный томагавк, каких Харка еще не видел.

– Это сиксики, – сказал отец.

Обе группы вскоре сблизились. Крича и размахивая оружием, сиксики окружили дакота и на полном скаку осадили мустангов. Маттотаупа и Харка тоже остановились и всем своим видом выражали полное безразличие к их воинственному поведению.

Когда пятеро всадников продемонстрировали свое оружие и навыки, они успокоились. Воин с орлиными перьями встал напротив Маттотаупы. Он приказным тоном что-то произнес, чего Маттотаупа не понял, но жесты говорящего были недвусмысленны: дакота должны убрать руки с оружия и дать разоружить себя.

Но Маттотаупа уже сжимал в правой руке револьвер, он выстрелил в воздух и затем направил дуло на предводителя всадников.

– Мы не будем говорить на языке оружия, но будем говорить с оружием в руках! – сказал он при этом.

Харка выпрямился после его слов и также держал револьвер наготове.

Человек с орлиными перьями немного растерялся. Эти дакота не соответствовали его привычной картине мира. Он вырос с убеждением, что есть люди, а именно сиксики. А есть дакота и ассинибойны, которые хотя и выглядят как люди, но являются врагами, койотами, трусами и лжецами, с которыми настоящим людям приходится постоянно воевать. Он привык видеть воинов с чистым телом, чистой одеждой хорошей выделки и хорошим оружием и вождей с еще лучшей одеждой, лучшим оружием и украшением из орлиных перьев и рогов бизона. На этих же двоих одежда была поношенной, хотя и видно, что когда-то она была качественной. На мужчине не было никаких знаков отличия. Но оружие у них было не просто отменным, оно было колдовским. Мужчине около тридцати лет или чуть больше. Трудно определить его возраст точно. Его торс и конечности были крепкими и соразмерными; шрамы служили доказательством, что он выдержал не одну тяжелую битву. Черты его лица создавали одновременно впечатление искренности и закрытости. У него была гладкая, светло-коричневая кожа, как у юноши, но в черных волосах уже поблескивали серебряные нити, а вокруг глаз и в уголках рта образовались морщины, будто вписывая в лицо человека скорбь и горечь. Стройный подросток рядом с мужчиной не был копией отца; кожа темнее, лоб выше, более острые черты лица. Но и в его внешности отпечаталось противоречие юного возраста и недетской серьезности, небрежного, даже надменного вида, с которым он, казалось, осознанно держит дистанцию с другими людьми. Как внешность, так и поведение этих двоих дакота таили загадку. Что могло стать причиной того, что воин скачет по прерии с мальчиком? Отец хотел научить сына охоте? Что делают дакота на землях сиксиков? Мальчикам нельзя находиться на вражеских землях, их место в родных поселениях, а набираться опыта им положено в охотничьих угодьях их племен. Так было принято у людей и даже у паршивых койотов, которые выглядят как люди. Чего же этому чужаку надо у сиксиков? Если бы он пришел как враг, он бы не показывался или мог выстрелить еще издалека. Непохоже, чтобы он не умел обращаться с этим оружием. Но дакота не мог прийти к сиксикам как друг.

Здесь что-то не сходилось. Ничего не сходилось. Этот человек с его сыном такие же загадочные, как и их оружие.

Лучше препроводить этих непонятных всадников в стойбище, к вождю и шаману. Пусть они и разгадывают эту загадку. Остается вопрос, как в сложившейся ситуации, когда эти двое держат наготове свое колдовское оружие, заманить их в стойбище без кровопролития, но и не опозорившись.

Предводитель с орлиными перьями сказал на своем языке, справедливо полагая, что дакота его не поймут, воину, стоявшему рядом с ним:

– Ну-ка, мой брат, докажи, что ты не зря носишь имя Мудрый Змей. Этих странных дакота с их оружием и лошадьми надо бы доставить на совет наших старейшин и к нашему шаману. Вступать с ними в бой не следует: их убьем, но и они успеют забрать с собой двоих наших воинов, а их тайны так и останутся нераскрытыми.

– Колченогий Волк! – ответил воин, названный Мудрым Змеем. – На этом воине дакота нет боевого раскраса, и мы тоже зарыли наш топор войны; дважды с тех пор взошло солнце. Мы можем отвести этого человека и его сына к нашему стойбищу без боя.

– Наши мысли совпадают, но этот незнакомый воин с его таинственным оружием их не знает. Поговори с ним, Мудрый Змей!

Маттотаупа и Харка, даже не понимая ни слова, внимательно вслушивались в разговор, чтобы в случае чего среагировать на малейшее изменение тона, и пристально наблюдали за лицами говоривших. Теперь они ждали. Воин по имени Мудрый Змей посмотрел на Маттотаупу, подбирая в уме слова на языке дакота, известные ему из переговоров с вражеским племенем или от пленных.

– Мир, – произнес он. – К стойбищу.

Маттотаупа и Харка еще раз внимательно оглядели лица противников. Они были крепкими, суровыми, как их земли, и самоуверенными. Маттотаупа не ожидал от них хитрости и поэтому уверенно произнес:

– Хау! – что означало «да».

Он сунул револьвер за пояс, и Харка сделал то же самое.

Сиксики построились в колонну, и Маттотаупа и Харка тоже встали в строй; трое сиксиков впереди, двое за ними. Галопом они поскакали на север, и пыль вздымалась клубами из-под копыт. Пока они скакали, подросток Харка думал о мужчине, лежащем в прерии со сломанной ногой. Если ему не помочь до наступления ночи, он не выживет. Мальчику понравился этот упрямый воин, и он надеялся, что тот будет спасен.

Между четвертым и пятым часом пополудни на горизонте показались вигвамы стойбища. Навстречу вернувшимся воинам с приветственными криками неслась толпа мальчишек. Они старались не глазеть на странных чужаков, а Маттотаупа и Харка тоже делали вид, будто не замечают мальчиков, ведь не их же прибежали радостно встречать. Типи стояли у ручья, по берегу которого рос тальник. Ручей был широким и быстрым, но неглубоким, с песчаным дном. Весеннее половодье еще не наступило. Типи здесь сооружались так же, как и у дакота: на конус из сосновых жердей, связанных верхушками, натягивались тяжелые полотнища из шкур бизонов. Перед одним типи на столбе висело особенно много трофеев, второе было разрисовано магическими знаками, и дакота сразу их распознали: должно быть, это вигвамы вождя и шамана. Среди вигвамов стояли несколько воинов, украдкой разглядывая прибывших.

Пятеро сиксиков спешились. Дети увели лошадей пастись или привязать к колышку у типи владельца. Предводитель Колченогий Волк и воин Мудрый Змей жестом указали Маттотаупе и Харке спешиться, что те и сделали. Они стояли у своих коней, держа их за поводья. Колченогий Волк и Мудрый Змей скрылись в шатре, богато украшенном трофеями, вскоре вышли и пригласили дакота внутрь. Маттотаупа взял свое оружие с собой, и Харка последовал в этом примеру отца. К лошадям подошли двое сиксиков; они отогнали детей и встали возле животных, не берясь за поводья.

Маттотаупа и Харка вошли в вигвам; Мудрый Змей и Колченогий Волк последовали за ними и опустили входной полог.

Посреди вигвама горел огонь. Внутри было приятно тепло, а в котелке, висевшем над огнем, дымилась и благоухала похлебка из мяса бизона. Харка был голоден как волк, потому что последние дни они с отцом жили на дорожном запасе и сильно экономили. Но он не выдал свой голод ни движением, ни взглядом. Спокойно и уверенно он стоял на устланном шкурами полу у входа. Вождь сиксиков пригласил к очагу Маттотаупу, Колченогого Волка и Мудрого Змея. Жена вождя приготовила глиняные миски и роговые ложки. Детей в шатре не было.

Они вошли только сейчас. Мальчик возраста Харки и девочка значительно младше прошмыгнули сквозь прорезь входа. Мальчик повел себя так же, как повел бы себя и Харка: он остался у входа, но на расстоянии от чужака. Мальчики взглянули друг на друга, надеясь сделать это незаметно, но их взгляды скрестились. Однако это не стало поводом как-то выказать свои чувства, наоборот. Ни один не хотел выдать своего интереса к другому, и поэтому – как будто другой был виноват в неподобающем любопытстве – они отплатили друг другу ледяным и отторгающим видом. В этом оба они были мастера, особенно Харка. Не двигаясь, пристально смотрели в центр жилища, чтобы следить за происходящим. Девочка помогала матери; она двигалась так легко, будто была невесомой.

Воины еще не сели у огня. Вождь, высокий, сильный, с большим достоинством стоял напротив Маттотаупы, который был немного выше и стройнее. Мудрый Змей спешно вышел из вигвама и скоро вернулся с молодой девушкой. Ей было велено остаться у огня, и она, казалось, знала, для чего ее позвали. Она стояла скромно, опустив руки вдоль туловища.

– Как твое имя и что ты ищешь в охотничьих угодьях воинов племени сиксиков? – спросил вождь своего гостя, и девушка перевела эти слова на язык дакота.

Она говорила тихо и разборчиво, и Маттотаупа и Харка сразу поняли, что она родилась в племени дакота. Должно быть, она военный трофей сиксиков и уже давно живет в чужом стойбище.

– Мое имя Маттотаупа, и я должен сказать вождю племени сиксиков, что один из его воинов лежит со сломанной ногой в прерии, без лошади, без оружия, без накидки. Его имени я не знаю, потому что он мне не доверился. Мы убили волков, которые хотели на него напасть.

– Можешь ли ты, Маттотаупа, назвать мне какие-нибудь знаки, по которым я могу узнать своего воина?

– У него глубокий шрам на правом плече, как будто он однажды вырвал оттуда стрелу с гарпунными зазубринами.

Вождь и Мудрый Змей оживились.

– Так и есть! Это Темный Дым! Он попал в плен к дакота. – Но затем их лица снова омрачились. – Ты еще не сказал нам, откуда ты и куда направляешься, воин, называющий себя Маттотаупа. Темный Дым находится в плену у наших врагов, дакота. Ты мог видеть его как пленника и теперь хочешь заманить нас в ловушку.

– Тогда возьмите с собой меня и моего сына Харку, Убившего Волка, Охотника на Медведей, свяжите нас. Вы увидите, что мы честны с вами. Если все так, как ты говоришь, вождь, тогда Темный Дым сбежал и ищет ваше стойбище.

– Мы не связываем детей. Оставайся здесь. Твой сын пойдет со мной и поведет нас.

Маттотаупа понял смысл этого распоряжения. Если сиксики поймут, что их обманули, одолеть подростка будет легче, чем воина вроде Маттотаупы.

– Я согласен. Харка Твердый Камень, Убивший Волка, отправится с вами!

– Сразу, как только мы пообедаем. Ваши лошади тоже измотаны. Мы дадим твоему сыну одного из моих коней.

Вождь, Колченогий Волк, Мудрый Змей и Маттотаупа уселись вокруг очага, и жена вождя разливала похлебку по мискам. Маленькая девочка принесла Харке полную миску. Вообще-то, дети могут есть только после взрослых, но Харке нужно было подкрепиться перед выездом. Он быстро хлебал ложкой суп; варево было превосходным. Так готовили в его родном стойбище покойная мать и бабушка. Лишь раз Харка поднял глаза от миски, когда девушка-дакота выходила из шатра.

Нельзя терять много времени за трапезой. Едва Харка успел опустошить миску, как снаружи уже послышался топот копыт. Они с отцом переглянулись, Харка отдал ему все свое оружие, кроме ножа, лука со стрелами и револьвера, и вместе с вождем черноногих вышел из типи. Вождь хотел взять с собой в путь десять воинов. Юному Харке показали коня, на котором ему предстояло скакать. Чалый и Гнедой паслись среди типи; он быстро их стреножил. Затем взглянул на мустанга, которого ему дали сиксики. Это был пегий жеребец с темной гривой, молодой и горячий. Юноша вскочил на него, и конь послушно повиновался ему. Он пустил коня в галоп в сторону юго-востока, подгоняя животное гиканьем и давлением ног, чтобы развить полную скорость, а отряд воинов скакал вслед за ним.

Мальчику казалось, будто живительные потоки протекали сквозь его тело, сквозь чувства и мысли. Вызволять храброго воина из беды, да при этом еще и вести войско, среди которого был вождь племени, чувствовать под собой великолепного коня и мчаться вдаль по голой прерии, не видя впереди ничего, кроме неба и степи, не слыша ничего, кроме глухого топота неподкованных копыт, – вот чего ему так давно не хватало, и тем сильнее было ощущение гармонии.

Мальчик гнал коня. Каждый потерянный час, каждая потерянная минута могла стоить жизни человеку, ради которого они скакали. Маттотаупа и Харка оставили его, беспомощного, рано утром. Сейчас близился вечер. Только к ночи всадники доберутся до нужного места. Лучи солнца уже косо падали с юго-запада. Вскоре солнце оказалось за спинами всадников. Небо на востоке было ясное; ветер разогнал все облака. Когда Харка позволил коню перейти на шаг, чтобы передохнуть, он с опаской увидел, что небо начинает темнеть, а закатные лучи окрасили все красным цветом, удлиняя тени; вечер скоро должен был смениться ночью. Он снова пустил скакуна в галоп. До сих пор он не обмолвился ни словом с всадниками, что следовали за ним; да они бы и не поняли друг друга. Харка был предупрежден, что должен был остановиться на некотором расстоянии от того места, где лежал раненый. Там они хотели спешиться и рассредоточиться, чтобы не попасть в засаду.

Была уже глубокая ночь, когда они достигли цели. Несмотря на весенние заморозки, лошади взмокли, и бока у них дрожали. Всадники спрыгнули на землю. Вождь подошел к Харке. В руке у него было лассо, и он связал себя с мальчиком так, чтобы каждый мог свободно двигаться, но мальчик при этом не сбежал. Харка с пониманием принял этот знак недоверия как осторожность. В свете луны и звезд он рукой показал вождю, где нужно искать раненого. Двое воинов остались с лошадьми, остальные разошлись полукругом и стали концентрически, по разным окружностям приближаться к тому месту, где должен был лежать Темный Дым.

Харка шел впереди в связке с вождем. В руке у вождя был нож. Через некоторое время сиксик остановился, поднес ладони ко рту и трижды издал крик белой совы. Затем прислушался, и Харка тоже.

Неподалеку прозвучал ответный крик. Вождь бросился туда, не соблюдая прежних предосторожностей, и из темноты степи поднялась фигура человека, опиравшегося руками на две палки.

Темный Дым был еще жив!

Харка, связанный с вождем, едва поспевал за ним. Когда они добежали до найденного воина, вождь издал радостный крик, на который отозвались со всех сторон из темноты. Вскоре все собрались в одном месте.

Темный Дым и вождь заговорили между собой. Воин, изнемогший от жажды, был настолько обессилен, что произнес лишь несколько слов и рухнул бы на землю, если бы его не подхватили. Но он, должно быть, успел что-то сказать и о Харке. Вождь теперь не только развязал лассо, удерживающее мальчика, но и произнес что-то, чего Харка хотя не понял, но по тону догадался, что это было «хорошо».

По дороге домой всадников окрыляла радость. Темного Дыма завернули в шкуру бизона, прихваченную с собой одним из воинов, а поскольку пегий мустанг Харки был нагружен меньше всех, обессиленного раненого подсадили к мальчику. Как только добрались до первого водопоя, Темный Дым напился. Он мог бы выпить весь ручей, но совладал с собой и сделал несколько умеренных глотков.

Дорога домой заняла много часов. Когда отряд приблизился к стойбищу, уже давно был день и грело полуденное солнце. Ликующие воины и дети недолго занимали вождя. Как только добрались до вигвамов и всадники спешились, он собственноручно снял раненого с коня и понес его в жилище шамана.

Харка спрыгнул на землю и повел коня, как и остальные воины, к табуну, где теперь находились и Чалый с Гнедым.

Осмотревшись, он увидел отца, идущего к нему с расспросами. Выслушав все, тот тоже с одобрением сказал:

– Хорошо!

Харка очень устал, у него дрожали и руки, и ноги, которыми он весь обратный путь поддерживал раненого. От усталости он почти не чувствовал зверского голода. Но когда вождь вышел из типи шамана и пригласил к себе на обед Маттотаупу и Харку, мальчик был несказанно рад мясной похлебке и сочному куску жаркого. Он считал ниже своего достоинства наверстать в вигваме сон, упущенный этой ночью. Но поскольку не знал, чем себя занять, когда не можешь поговорить с мальчиками стойбища, он лег на траву рядом со своим Чалым, зажал губами травинку и смотрел в пустоту: кто хорошо его знал, понял бы, что это знак глубокой и долгой задумчивости. Но здесь его не знал никто, кроме отца.

Вечером Маттотаупа позвал мальчика в вигвам вождя, где они могли переночевать. Впервые за три последние четверти года Харка снова спал, завернувшись в шкуру в индейском вигваме. Но воспоминания о родине, все еще живые, не столько успокаивали его, сколько волновали, а по дыханию отца он заметил, что тот тоже долго не мог уснуть.

После полуночи юношу наконец одолела усталость, однако с первым предутренним светом он снова проснулся. Чтобы сыну вождя черноногих даже мысль не могла прийти, что Харка засоня. Оба мальчика почти одновременно откинули свои одеяла. По знаку, поданному глазами отца, Харка вместе с сыном вождя побежал к ручью. Как было заведено и на родине Харки, все мальчики стойбища собрались у места купания. Харка вместе с первыми бросился в ледяную воду, но не стал показывать свое умение плавать, а только порезвился в воде. Но когда один из черноногих пристал к чужаку и схватил его за волосы, чтобы окунуть, нападающему не поздоровилось. Харка одним махом освободился из захвата. Он нырнул до самого дна, проплыл под нападавшим, напал на него сзади и как следует окунул. Остальные мальчики смеялись и развеселились, и так начались водные игры, в которых Харка был неплох. Сын черноногого вождя махнул ему рукой в сторону берега, и, когда оба растерлись песком, очистившись и согревшись, черноногий мальчик поделился с чужаком медвежьим жиром, который ему дала с собой заботливая мать.

Харка посмотрел, как мальчик особенно тщательно втирал жир в ноги, и сделал то же самое.

Завтрак в типи был очень вкусным.

Когда он закончился, вождь лагеря позвал своего гостя Маттотаупу с собой и разрешил взять сына. Он привел их к вигваму шамана, и они вместе вошли. Тут Харка мигом забыл о детских играх, он почувствовал, что будет серьезный и тяжелый разговор о том, откуда пришли Маттотаупа и Харка и что их привело в угодья сиксиков. Лицо Маттотаупы замкнулось, осанка стала гордой, как никогда.

В вигваме шамана было сумеречно. Вход закрыт, навесы опущены, и огонь в очаге лишь тлел, прикрытый пеплом. В сторонке лежал на шкурах Темный Дым, рядом с ним сидела женщина. Нога была вправлена, перевязана с наложенной шиной и поднята. Шаман, похоже, был искусный лекарь. Харка, держась позади отца, теперь мог тайком приглядеться к самому могущественному человеку стойбища.

Жрец был среднего роста, средних лет, и в этот день и час его одежда не отличалась от одежды других воинов. Что сулит его серьезный вид, приветливость или неприязнь, никто не мог сказать. Он пригласил вождя и двух чужаков занять места у очага, и они какое-то время ждали девушку-переводчицу, за которой он послал женщину, сидевшую подле Темного Дыма. Разговор начался.

– Твое имя Маттотаупа, что означает «четыре медведя», и ты дакота. К какому из племен «Союзных костров совета» ты принадлежишь?

– Я был военным предводителем рода Медведицы племени оглала, которое относится к тетон-дакота. Наши вигвамы стоят отсюда далеко на юге, у Конского ручья.

– Зачем ты пришел к нам? Ты же знаешь, что люди из племени сиксиков и люди из племени дакота не расположены друг к другу.

– Поэтому я и пришел к вам. Я тоже стал врагом дакота. Слава отважных воинов племени сиксиков, чьи языки говорят правду, привела меня сюда.

Было трудно понять, какое действие оказало это заявление на шамана и вождя черноногих. Девушка-дакота переводила совершенно безучастно к содержанию.

– Почему ты стал врагом дакота?

Харка, молчаливый слушатель, знал, как тяжело отцу отвечать на этот вопрос. Но ответ последовал быстро и без заминок, ведь Маттотаупа многие бессонные часы обдумывал, как он будет отвечать на эти вопросы. Он сказал правду без прикрас, и говорил он с гордо поднятой головой, так, будто готов был сразиться с каждым, кто посягнет на его честь.

– Шаман рода Медведицы по имени Хавандшита оклеветал меня перед собранием совета воинов и старейшин. Он обвинил меня в том, что я, находясь под действием огненного напитка, выдал белому человеку тайну, где в Черных холмах на землях дакота искать золото. Воины совета поверили лжи и изгнали меня. Но я невиновен; мой язык никогда не был способен к предательству. Мой сын Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, Охотник на Медведей добровольно последовал за мной в изгнание.

– Стоит ли между тобой и твоим племенем кровная месть?

– Да. Моя стрела поразила одного воина рода Медведицы, который меня оскорбил. На стреле был мой тотемный знак. Так все в стойбище на Конском ручье узнали стрелу, пронзившую сердце Старой Антилопы.

Шаман сиксиков выслушал рассказ Маттотаупы, и ни один мускул не дрогнул в его лице, ничто не выдало его мыслей, поверил он дакота или не поверил? Не задело ли его как жреца то, что при нем обвинили в клевете другого жреца, пусть и из племени дакота? Не выдавая своих мыслей, шаман пристально вглядывался в лицо человека, назвавшегося военным предводителем, а затем он так же пристально посмотрел на мальчика и прочитал в его лице готовность дать отпор.

– Когда произошло все то, о чем ты рассказал нам, Маттотаупа?

– Прошлым летом.

– Где вы провели время снегов и морозов?

– В городах белых людей.

В ответ на это сообщение шаман долго и задумчиво молчал.

Вождь черноногих, сидя рядом, вообще не задавал вопросов и не сказал ни единого слова в ответ на то, что услышал. Он доверил решение шаману. И тот наконец заговорил:

– Я буду разговаривать с духами. Приходите все снова, как только солнце достигнет полудня.

Маттотаупа молча поднялся, еще более напряженный и готовый к обороне, чем в начале разговора, и вместе с ним поднялись остальные, чтобы покинуть вигвам.

Мальчика Харку, казалось, ослепило дневным светом, и он сощурил глаза в узкие щелочки. Девушка-дакота тем временем направилась к одному из самых дальних вигвамов, вождь – к своему жилищу, а Маттотаупа с сыном – к лошадям. Они взяли Гнедого и Чалого и выехали в прерию. Чтобы быть подальше от непрошеных разговоров, но и не настолько далеко, чтобы вызвать подозрения. Остановившись на обогретом и просохшем склоне, они отпустили коней пастись, а сами уселись на солнце. Маттотаупа неторопливо раскурил свою трубку, а Харка вертел в пальцах травинку. До полудня они не проронили ни слова. Когда солнце достигло высшей точки, они вернулись назад, отвели лошадей к табуну на чахлый луг у ручья и направились к вигваму шамана, в котором только что стихли глухие звуки барабана. С другой стороны приближался вождь черноногих. Но девушки-дакота видно не было. Мужчины и мальчик вошли в шатер.

Внутри все было по-прежнему. Шаманский барабан снова висел на кожаных шнурах на одном из задних шестов типи. Шаман стоял у очага, и внешне казалось, будто после их разговора не прошло нескольких часов и сейчас он продолжится после небольшой паузы. Но так лишь казалось. Все понимали, что жрец уже принял решение, которому всем придется подчиниться, потому что так решили «таинственные духи».

Хозяин жилища вновь разрешил своим гостям сесть и затем начал говорить, и на этот раз заговорил он на языке дакота. Произношение его отличалось от выговора урожденных дакота, и обороты речи были неуклюжие, но с помощью жестов и всем понятных знаков он мог объясниться. Вождь черноногих был удивлен, что жрец заговорил на чужом языке. Для него это было непонятное чередование звуков, по которым он мог лишь догадаться, что это язык дакота. Шаман, должно быть, научился чему-то от пленных и от девушки-дакота, а то и сами духи даровали ему эти знания. Так подумал вождь черноногих.

– Маттотаупа! – начал жрец, и дальше только Маттотаупа и Харка понимали его слова. – Ты пришел сюда, чтобы жить в наших жилищах. У нас достаточно воинов, и наше оружие победоносно. В наших вигвамах большие запасы мяса бизонов, антилоп и оленей, и помощь нам не нужна. Но для того, кто силен, не постыдно стать еще сильнее. Где живут смелые воины, другие смелые воины всегда желанны. Поэтому духи не препятствуют тебе и твоему сыну поселиться у нас, если совет воинов и старейшин и наш вождь будут согласны. Вы будете нашими гостями, возможно, много лет и зим, пока совет не решит принять вас как воинов нашего племени.

Шаман повторил сказанное вождю на языке черноногих, и тот выразил свое согласие.

– Как наши гости, – продолжил шаман, – вы должны показать себя как наши братья, так, как вы это уже сделали, приведя нас к Темному Дыму. Следующие задания будут сложнее.

– Назови их! – коротко попросил Маттотаупа.

– Мы обнаружили след человека, который ночью тайно прокрался к нашим вигвамам. Мы думаем, он говорил с девушкой-дакота. Эта девушка из рода, вождь которого молодой Тачунка-Витко. Может быть, это был разведчик дакота и они планируют напасть на нас. Может быть, он и еще раз явится сюда, тогда надо попытаться поймать его. На всякий случай следует понаблюдать за девушкой и подслушать, если она будет разговаривать с дакота. Лучше тебя этого никто не сделает, ведь ты знаешь их язык. Ты готов нам помочь?

– Хау, да! – ответил Маттотаупа, не дрогнув и не опустив взгляда.

– Мы выделим тебе и твоему сыну типи, а эту девушку поселим вместе с вами как твою дочь. Тогда тебе будет легче наблюдать за ней.

– Хау, да, – повторил Маттотаупа, но на сей раз его голос звучал по-другому.

Трудно сказать, уловил ли шаман эту перемену.

Жрец пересказал содержание разговора вождю черноногих, затем попрощался с мужчинами, и они покинули шатер вместе с мальчиком.

День был в разгаре. Многие воины были на охоте. Мальчики скакали на своих лошадях на другом берегу ручья, упражняясь в искусстве верховой езды. Стенки у большинства вигвамов были подняты, чтобы свет и воздух проникали внутрь, и было видно, чем заняты их обитатели. Женщины и девочки чистили горшки, вытряхивали шкуры, укладывали новые сучья около очагов, кроили и сшивали кожи при помощи костяного шила или вышивали, украшая их узорами из окрашенных в разные цвета игл дикобраза.

Вождь вновь привел гостей в свой вигвам и послал за девушкой-дакота. Он показал ей сложенные кожи и шесты для второго типи и жестом показал, что она должна взять столько, сколько сможет унести зараз. Вместе с ней и гостями он отправился на южную сторону лагеря, осмотрел с Маттотаупой поляну, выбрал с согласия гостя подходящее место и велел девушке приступить к сооружению типи. Она молча принялась за дело, не выказывая ни радости, ни неудовольствия.

Возвратившись с гостями в свое жилище, вождь подарил Маттотаупе и Харке достаточно одежды, одеял и шкур. Видно, он был удачливым охотником, и бизоньи шкуры и одеяла, шкуры антилоп, куртки, кожаные штаны, мокасины лежали грудой, так что он всегда мог делать щедрые подарки, как и подобает вождю. Сам он был одет аккуратно и практично. Только теперь у Харки нашлось время и желание получше рассмотреть этого человека. На лице вождя были морщины – вокруг глаз и рта, – какие появляются у людей, обязанных и привыкших принимать решения и отдавать приказы, и Харка начал догадываться, что этот вождь пользуется уважением не только в этом стойбище, где он в настоящий момент пребывал, но и среди всего племени сиксиков. То, что шаман обладал большей властью, не казалось противоречием, ведь жрец, судя по всему, был действительно хорошим лекарем и в глазах воинов могущественным колдуном.

Девушка-дакота скоро перетаскала все еловые жерди и бизоньи шкуры, веревки и колья и принялась возводить типи. Одна из черноногих женщин пришла ей на помощь. Маттотаупы и Харки это дело не касалось. Они только ждали, когда вигвам будет готов, а это длилось недолго, и перенесли в новое жилище свое оружие. Девушка к этому времени вырыла внутри углубление для очага, развернула бизоньи шкуры и застелила ими землю, потом принялась носить сучья, горшки, коробы, миски, ложки, принадлежности для шитья и все свои вещи. Когда все было готово, она разожгла очаг. Сучья вспыхнули и продолжили гореть.

– Как тебя зовут? – спросил Маттотаупа.

– Уинона.

Харка, чистивший в глубине вигвама ружье, вздрогнул. Уинона – это было довольно распространенное у дакота имя, и означало оно – первородная дочь. Ничего удивительного, что девушка носила такое же имя, как и младшая сестра Харки. Но ни Маттотаупе, ни Харке нельзя было об этом думать.

– Сколько зим и лет ты видела? – продолжал расспрашивать Маттотаупа.

– Четырнадцать.

Следовательно, девушка была на год старше Харки. Ее уже мог бы взять в жены какой-нибудь молодой воин.

– Я буду называть тебя Северная Звезда, – сказал Маттотаупа. – Теперь ты моя дочь.

Девушка ничего не ответила. Она села в стороне от очага, подальше от Харки, и стала продолжать свое рукоделие, начатое в другом вигваме. Харка не смотрел на нее. Но, продолжая чистить ружье, хотя оно и так уже давно блестело, он задумался о том, какие намерения могли быть у этой девушки. Он думал и об имени вождя дакота, которое назвал шаман. Тачунка-Витко, несмотря на молодость, уже был одним из известных вождей: его имя упоминалось вместе с именем Татанки-Йотанки.

Для Харки было так странно сидеть в одном вигваме с девушкой, которая говорила на его языке и носила такое же имя, как его сестра, но которая, возможно, уже этой ночью могла оказаться его смертельным врагом. Впрочем, может быть, подозрения напрасны, и Северная Звезда ни при чем и не состоит в связи с врагами. С врагами? А кто для этой девушки враг и кто – друг? Ведь она – дакота.

Тачунка-Витко

Под вечер Маттотаупа и Харка еще раз направились к лошадям, чтобы побыть наедине. Сначала они молча стояли рядом, обоим хотелось после зимы, проведенной в шумных и вонючих городах, напиться тишины дикой прерии. Простор, свободный от построек, а также от лесов или гор, давал волю взгляду, открывая весь купол небосвода – от темнеющего синего востока, через нежно-золотистый зенит к пылающему на западе закату. Острые верхушки вигвамов отбрасывали длинные тени на ручей, вода беззвучно скользила по песчаному руслу, тускло мерцая. Семьи уже разбрелись по вигвамам. К лошадям подошли двое дозорных, которым предстояло ночью охранять табун. Ветер мягко ерошил прошлогоднюю траву, сквозь желтые стебли которой пробивалась молодая зелень, и поглаживал волосы людей. Ночь обещала быть первой без заморозков.

Маттотаупа разглядывал ряды шатров, берег ручья, ближние и дальние холмы, многочисленные следы лошадей и людей у стойбища. Харка, как и отец, пытался вникнуть во все подробности. С особым вниманием оба присматривались к вигваму, в котором до сегодняшнего дня жила девушка-дакота; он был третьим от нового жилища Маттотаупы и стоял на южном краю стойбища. Отец и сын давно понимали ход мыслей друг друга, и теперь Маттотаупа сказал:

– Если снова придет разведчик, он направится к этому типи. Возможно, она подавала ему какой-нибудь знак. Впрочем, если дакота был здесь один раз, ему незачем пробираться сюда во второй. Если он говорил с ней, этого достаточно, чтобы его братья ориентировались. Я боюсь, что второй разведки не будет, будет нападение.

– Разве вождь сиксиков и вождь дакота три дня назад не раскурили трубку мира?

– Вождь Горящая Вода, в чьем лагере мы гости, после войны раскурил трубку мира с вождем племени, где Темный Дым был пленником. Но ты знаешь, что есть много племен и групп дакота. Девушка из лагеря Тачунки-Витко находится здесь не по своей воле. Я думаю, что Неистовый Конь со своими воинами придет, чтобы напасть и забрать дочь своего племени.

В это время из вигвама Маттотаупы вышла девушка, о которой они только что говорили. Она направилась к ручью за водой. Маттотаупа и Харка проследили весь ее путь туда и обратно. Она не останавливалась, ничего не обронила и не оставила лежать по пути. Наполнив сосуд, она унесла его в жилище. И это все. Она не смотрела по сторонам. Просто скрылась в вигваме.

На лугу восточнее поселения сидели два молодых воина и играли на флейте. Мелодия была проста и предназначалась девушке, которая им приглянулась, и они хотели позвать ее на свидание ночью. Но старухи в лагере спят чутко, их нелегко обхитрить.

– Иди-ка спать, – сказал Маттотаупа Харке. – Я зайду к вождю и останусь у него. Скажи Северной Звезде, что я не буду есть, потому что приглашен к вождю. Пусть ложится спать. Ты тоже ложись и делай вид, что крепко спишь. Если Северная Звезда действительно ждет разведчика, она не упустит этот момент. Я же не задержусь в шатре вождя, а буду смотреть, не подкрадывается ли враг.

– Каков наш сигнал?

– Я – койот, ты – собака. Если нужно будет предупредить друг друга, лаем трижды. В случае угрозы воем изо всех сил.

– Хау, отец.

– Наше огнестрельное оружие перенесем в вигвам вождя, чтобы его не украли, если в наш вигвам проберется разведчик. В одиночку ты не сможешь противостоять врагу. Тебе нужно только подслушивать.

– Хау.

Они вдвоем вернулись в свой новый вигвам. Солнечный шар опустился за горизонт, и по земле расстелилась тьма, таящая в себе опасность для людей и зверья. Во многих вигвамах уже пригасили очаги. Лишь в некоторых через щели еще можно было видеть свет от костра, в том числе и в шатре вождя. Туда и направился Маттотаупа, а Харка отнес туда все ружья и сразу вернулся в вигвам на южном краю поселения.

Внутри царил полумрак, огонь был прикрыт золой. Девушка неподвижно сидела в глубине шатра, сложив руки на коленях, ожидая новых поручений от хозяина. Харка исполнил все, что велел отец, и стал готовить себе постель. Девушка тоже разделась, легла и укрылась. Харка быстро уснул. Он решил использовать первые ночные часы для действительно глубокого сна. Как знать, что случится позже! Около полуночи он собирался проснуться. Он думал, что может положиться на тело, послушное его воле.

Но это оказалось не совсем так, как он привык. Едва уснув, он увидел во сне свою любимую младшую сестру. Он даже проснулся ненадолго, но, не открывая глаз, заставил себя снова уснуть. С этого момента его мучил настоящий кошмар. Сестра стояла где-то вдали и звала его на помощь, а его ноги точно приросли к земле.

Проснувшись второй раз, он стал размышлять, чем же было вызвано это тревожное сновидение? Прислушался. Дыхание девушки было ровным. Тогда он открыл глаза. Привыкнув к темноте, смог постепенно различить очертания предметов. В вигваме, кажется, ничего не изменилось. Было сложно понять, сколько времени он проспал. Ни часов, ни сигнала от ночных дозорных не было, как и щелей в полотнищах стен, через которые можно было бы увидеть звезды.

Отец все еще не вернулся. Харка не хотел засыпать в третий раз. Он начал снова размышлять. В тишине глубокой ночи легче всего было предаваться мыслям. Кажется, он уже раньше слышал это имя: Тачунка-Витко. У дакота было не так много шаманов и вождей, чьи имена и влияние распространялись бы за пределы их поселений или групп. К этим редким случаям относились Татанка-Йотанка, шаман, и Тачунка-Витко, вождь: оба из племен дакота, населяющих западные прерии, и не было сомнений, что они друг друга знали. Татанка-Йотанка присутствовал на собрании совета Сыновей Большой Медведицы, когда Маттотаупу обвинили и изгнали. Этого Маттотаупа не рассказал шаману черноногих. Но это было так. Татанка-Йотанка знал о Маттотаупе и Харке, и, скорее всего, о них знал и Тачунка-Витко. Возможно, даже девушка, спящая в этом вигваме, уже слышала о Маттотаупе и Харке еще до того, как попала в плен. Возможно, она даже рассказала разведчику о том, что Маттотаупа и Харка находятся в этом стойбище. Девушка зашевелилась под шкурой, но ясно было, что она спит.

Харка думал и о предположениях отца. И правда, маловероятно было, чтобы даже смелый разведчик, удачно пробравшийся в лагерь сиксиков, рискнул бы второй раз. Скорее всего, надо ждать нападения или попытки освободить девушку.

Северная Звезда, должно быть, видела сон. Она резко зашевелилась и даже забормотала. Харка напряженно вслушивался, чтобы понять, что она хочет сказать во сне. Однако ничего, кроме сонного лепета, было не разобрать. Но вот – снова. Чье-то имя? На имя Тачунки-Витко не похоже. Может быть, имя возлюбленного воина дакота, который хотел взять ее в свой вигвам, прежде чем она попала в плен? Тут, кажется, ее сон кончился. Она глубоко вздохнула и успокоилась. Дыхание снова стало ровным.

Харка разозлился на себя. Эта девушка могла спокойно спать, а он, юноша, не мог: был слишком встревожен! Позор. Но прежде чем заставить себя снова спать, он хотел понять, который час. Он не стал вставать, не пошел к выходу из шатра, чтобы не будить девушку. Он тихонько откинул шкуру, подполз к стенке шатра, осторожно приподнял полотнище и сунул под него голову. Хотел взглянуть на звезды, но не удалось.

Чья-то рука сзади сдавила ему горло так, что он не мог даже вскрикнуть. Он схватился за пальцы этой вражеской руки, чтобы разогнуть их по одному, попытался отбиваться ногами, но ему не позволяло полотнище, под которым застряла его голова. Вот уже и за ноги его схватили. И как он ни брыкался, связали ему щиколотки. А пальцы врага продолжали сжимать горло. Мужчина, схвативший его, был силен. Харка почувствовал ужас задыхающегося, и его конечности ослабели. Он потерял сознание. И не мог бы сказать, как долго пробыл без сознания, когда чувства стали постепенно возвращаться к нему.

Первым делом он попытался набрать в легкие воздуха, но ничего не получилось. Накатил мучительный приступ тошноты. Тогда он догадался, что во рту у него кляп. Ему едва удавалось дышать. Только медленно и спокойно вдыхая воздух носом, он справлялся с тошнотой и мог жить. Он попытался пошевелиться, но был связан по рукам и ногам. Он оказался в жалком положении беспомощного пленника. Единственное, что он мог делать, – это наблюдать за происходящим.

Издалека донесся яростный крик. Это был боевой клич! Боевой клич дакота раздался с юга. О, как хорошо он был знаком Харке с детства: «Хи-йип-йип-йип-хи-йя!» Как часто его отец Маттотаупа, военный предводитель рода Медведицы, вел за собой воинов с этим кличем. Теперь люди, издававшие его, стали ему врагами и взяли его в плен. И он предпочел бы услышать клич сиксиков, которые, должно быть, сейчас в прерии вступили в схватку с дакота. Харку снова целиком втянули внутрь шатра. Он разглядел очертания рослого мужчины и рядом с ним девушку; она встала и уже была одета. Мужчина заговорил:

– Уинона, дочь дакота! Ты свободна и вернешься к нам. Красная Стрела – тот, кто тебя любит, – сейчас вместе с нашими воинами сражается в прерии с паршивыми сиксиками. Все сиксики там, в схватке. Мы обхитрили этих животных. Наши воины напали с юга. А я обошел с севера, чтобы забрать тебя. Ты верно сообщила мне: Маттотаупа здесь, он почуял наших воинов и предупредил сиксиков. Так что мы непредвиденно рано напоролись на этих грязноногих койотов. Но мы все равно победим, и Маттотаупа погибнет от моей руки. Ты слышишь клич наших воинов?

– Хи-йип-йип-йип-хи-йя! – снова донеслось из прерии, а в ответ прозвучал клич сиксиков: – Хай-я-хип!

– Идем, Уинона! Этого мальчишку заберем с собой. Он сын дакота. Он принадлежит нам. Хау!

Человек в два быстрых шага подошел к Харке, завернул его с головой в одеяло из шкуры бизона, взвалил на плечи как добычу и вместе с девушкой вышел из вигвама. Шкура не позволяла Харке видеть, но, борясь за каждый глоток воздуха, он еще слышал крики сражающихся. И по звукам чувствовал, что Тачунка-Витко, захвативший его в плен и освободивший девушку, направляется в противоположную от места сражения сторону, где он оставался незамеченным.

Харка так мучился от удушья, что не мог больше ни о чем думать, только о воздухе. Он уже не понимал, куда и как долго его несут, но из-за близости смерти ему казалось, что это длилось бесконечно.

Когда его бросили на землю, он упал на что-то мягкое. В муках он пытался высвободить лицо из шкуры или как-то выползти из нее. Он извивался, словно червь, но ничего не добился, только потратил последние силы. Но тут с лица убрали шкуру, и не только с лица, холодный ночной воздух скользнул по его коже, мокрой от потного страха. Он открыл глаза, пытаясь спокойно дышать, только спокойно, это была единственная возможность. На фоне звездного неба Харка увидел стройные фигуры Тачунки-Витко и девушки, но лишь смутно, потому что луна не светила, а звезды мерцали слабо. Звуки битвы, хриплые крики доносились откуда-то издалека, но выстрелов слышно не было. Видимо, Маттотаупа, отправляясь в разведку, не взял с собой оружие, и оно до сих пор лежит в шатре вождя. Судя по крикам, черноногие оттеснили дакота далеко на юг. Харка думал об отце. Он, конечно, был среди воинов и не знал, куда утащили Харку. А мальчик не мог подать сигнал.

Тачунка-Витко сказал что-то девушке. Он говорил шепотом, но у Харки был отличный слух, и он уловил, что речь идет о его жизни. Не о его смерти, нет, это он понял, речь шла о его будущем. Не быть ему больше сыном Маттотаупы, он станет младшим братом Тачунки-Витко. Этого Харка не хотел, поэтому ловил каждое слово дакота как слова заклятого врага.

– Эти грязноногие собаки теснят наших. Я должен поддержать своих воинов и больше не могу оставаться с тобой, Уинона. Беги! Ты знаешь, куда бежать и где найти наше стойбище. Беги же! Беги!

Девушка, ни мгновения не раздумывая, послушалась Тачунку. Как молодая лань, она устремилась в сторону юга. При ней был только нож. Их стойбище было неблизко. Для девушки эта дорога была сопряжена со смертельным риском. Но она без колебаний выбрала ее.

Тачунка-Витко наклонился и вытащил кляп изо рта Харки. Мальчик жадно вдохнул полной грудью и тотчас же издал громкий крик. Он думал, что Тачунка-Витко тут же зарежет его или снова заткнет рот кляпом, но вождь дакота ничуть не встревожился. Харка не понимал, в чем дело, но думать было некогда. Он должен был подать отцу какой-то знак, где он находится. Но совсем не это было главное. Он должен был дать знать отцу, где находится Тачунка-Витко. И связанный мальчик начал яростно лаять по-собачьи и выть. Едва он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, как услышал смех Тачунки-Витко.

– Отлично! – сказал тот, отсмеявшись.

Харка опешил. Если он приносит пользу врагу, значит делает что-то не так. Чего хотел добиться дакота, позволяя мальчику кричать и подавать сигналы? Харке мгновенно пришел в голову единственно возможный ответ: Тачунка-Витко хочет отвлечь Маттотаупу и других воинов и облегчить этим положение дакота? Харка смолк, но было поздно.

С юга уже просвистели первые стрелы, но вождь дакота даже не пригнулся, а язвительным смехом сопровождал каждую стрелу, втыкавшуюся в землю. Но Харка различил и быстроногий топот; мелькнули силуэты, и совсем рядом прозвучал пронзительный боевой клич дакота, исторгнутый одной-единственной мощной глоткой:

– Хи-йип-йип-йип…

Это был голос Маттотаупы. Возбужденный борьбой, он издал привычный для него клич – клич дакота. Но клич тут же пресекся, застрял у него в горле. Он налетел как горный лев, но Тачунка-Витко уже поджидал его с ножом. Теперь нечего было и думать о стрелах или палицах – противники сошлись вплотную. Харка лежал на земле навзничь. Но местность была ровной, и все происходило у него на виду. Тачунка-Витко выжидал; он слегка спружинил ноги в коленях и, когда Маттотаупа кинулся на него, прыгнул ему навстречу. Оба сцепились в воздухе и упали, но ни одному не удалось положить противника на спину. Они упали боком, так что у Тачунки-Витко оказалась свободной правая рука, а у Маттотаупы левая. Тачунка хотел нанести смертельный удар ножом, но Маттотаупа успел перехватить его руку, началась ожесточенная борьба, слишком быстрая, чтобы Харка мог уследить за ней в темноте. Тем временем мальчику удалось сесть: его путы не помешали этому. Он расставил колени в стороны, согнул свое гибкое тело пополам и вцепился зубами в ремень, которым были связаны ноги, пытаясь развязать узлы.

Схватка Тачунки-Витко и Маттотаупы продолжалась. Им удалось расцепиться, и они отскочили друг от друга. Тут подоспели на помощь пятеро черноногих, но Маттотаупа крикнул им:

– Оставьте! Он мой!

Сиксики не поняли слов чужого языка, но, глядя на единоборство двух дакота, черноногие пока не стали вмешиваться. Маттотаупа с силой метнул томагавк, но Тачунка успел увернуться и тут же прыгнул вперед, размахнувшись гибкой палицей, нацеленной на голову Маттотаупы; тот моментально упал на землю и схватил противника за ноги, чтобы повалить его. Маневр удался. Тачунка упал, и в то же мгновение Маттотаупа оказался на нем верхом. Однако Тачунка подтянул колени, рывком встал на мостик и вывернулся из-под Маттотаупы. Но не убежал. Он снова был на ногах и ринулся на ненавистного противника с длинным обоюдоострым кинжалом. Маттотаупа, вскочив, сделал вид, что убегает, и дернулся в сторону. И в ту же сторону Тачунка метнул нож, рассчитывая попасть в спину врагу. Маттотаупа предвидел это и в то же мгновение отпрыгнул вбок. Кинжал улетел в траву. Тачунка, не желая лишиться этого оружия, метнулся за ним, и тут Маттотаупа оказался у него за спиной, обхватил его сзади и мертвой хваткой прижал его руки к ребрам.

Харка вскрикнул от радости, вспомнив, как отец когда-то одолел таким же приемом медведя. Мальчик был уверен: теперь победа за Маттотаупой. Но подбежавшие черноногие воины думали не о триумфе Маттотаупы, а о том, что поединок затянулся и надо было его кончать. С юга донесся клич вождя черноногих, и они бросились к единоборцам. В это мгновение еще казалось, что Тачунка-Витко со своим скользким от умащения телом может вырваться из опасной хватки Маттотаупы. Он лягнул Маттотаупу в колено, но так и не сбросил его. Тут его схватили пятеро подоспевших. В мгновение ока борьба завершилась, и Тачунка-Витко лежал на земле связанный. Тут и Харке удалось зубами развязать узел на ногах, и он вскочил. Черноногие воины помчались на юг на клич своего вождя. С тех пор как эти пятеро прибежали сюда, положение изменилось. У дакота снова был перевес сил и на счету был каждый боец.

Маттотаупа перерезал путы на руках сына и вручил ему нож и палицу Тачунки-Витко. Потом он, казалось, раздумывал, как ему быть: поспешить на битву или позаботиться о ценном пленнике. Он выбрал последнее, перекинул связанного через плечо и поспешил с ним к стойбищу. Занес в шатер вождя и скинул на пол. Удивленная жена вождя раздула в очаге огонь, чтобы в шатре стало светлее.

– Остаешься тут и стережешь! – приказал Маттотаупа Харке. – Позови какого-нибудь старика, чтобы здесь были не только дети и женщины.

И он поспешил туда, где продолжалась битва.

Кроме Харки и пленника, никто в шатре не понял слов Маттотаупы, переводчицы теперь не было. И Харка отправился в соседний вигвам, где уже раньше замечал старика. Там никто не спал. Все были одеты, у каждого в руках было оружие, чтобы обороняться, если враг ворвется в поселение. Войдя внутрь, Харка знаками пригласил старика в вигвам вождя.

При виде пленного старик, конечно, удивился, но не подал виду. Он молча уселся у входа в шатер, с томагавком наготове. Он не буравил пленника взглядом, но и глаз с него не спускал.

Харка решил, что и ему следует на всякий случай получше вооружиться, и взял свою двустволку, чтобы показать пленнику, каким волшебным оружием располагают черноногие и он, мальчик из западных племен дакота.

Связанный лежал у очага, огонь хорошо освещал его. Женщины и дети сидели в глубине вигвама. Сын вождя черноногих присел около пленника на корточки и стал говорить ему что-то по-своему. Харка не понимал ни слова. Он собирался тоже сесть поближе к пленнику, ведь отец приказал ему охранять Тачунку-Витко. Но когда Харка подошел, сын вождя поднялся и пнул лежащего. Тот сделал вид, что не заметил этого, и с притворным безразличием смотрел в пустоту перед собой.

В Харке боролись противоречивые чувства. Ему нелегко было брать под защиту пленного дакота, но, когда сын черноногого вождя пнул его, внутри у мальчика все закипело. Он встал перед черноногим подростком, опершись на дуло двустволки, с превосходящей решимостью посмотрел сыну вождя в глаза и сказал:

– Не полагается мальчишке глумиться над связанным храбрым воином!

Мальчик, разумеется, не понял слов Харки, но почувствовал, что ему сделали замечание. Это пришлось ему не по нраву. Он не привык, чтобы сверстники перечили ему. Он был самым сильным и ловким из всех мальчишек поселения и с удовольствием дал бы Харке отпор. Но потасовка в шатре, да еще в такой момент, была бы сейчас не тем, чего ожидал от своего сына вождь черноногих.

И мальчику пришлось сдержаться, хотя это далось ему нелегко. Он неторопливо уселся, но не рядом с Харкой, а по другую сторону от пленника. В шатре было тихо, лишь в очаге потрескивали сучья. Оба мальчика сидели неподвижно, словно изваяния. И думали как друг о друге, так и о пленнике. Гордые черты его лица, суровое выражение придавали пленнику – даже связанному, даже лишенному орлиных перьев и оружия – значительный и воинственный вид.

Черноногий юноша чувствовал себя неловко, потому что так плохо обошелся с врагом, достойным уважения. Мальчик размышлял о том, как бы им с Харкой, который внушил ему это чувство, при первой же возможности помериться силами, чтобы тот опять его зауважал.

Этот чужой мальчишка чрезвычайно занимал сына вождя черноногих, хотя в этот момент ему казалось, что он терпеть его не может. А по правде говоря, он бы с удовольствием с ним подружился, но Харка был уж очень какой-то непривычный и к тому же обладал колдовским оружием. Он совсем не походил на других мальчишек. Сыну вождя не оставалось ничего другого, как делать вид, что он не жаждет сближения и что он тоже не олух какой-нибудь.

Харка зашевелился. Снял с ружья чехол, зарядил его, поставил на предохранитель и положил рядом с собой. Он почувствовал глубокое удовлетворение, заметив тайный взгляд пленника на это бесценное оружие. Но он не подал виду, что поймал его на этом.

Снаружи все стихло. Боевые кличи больше не были слышны. Возможно, противники разошлись, и воины сиксиков оставались в прерии только для того, чтобы отразить новое нападение. Пленник повернул голову – единственное движение, доступное ему, – и посмотрел на Харку.

– Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, Поражающий Стрелами Бизонов, Охотник на Медведей! – сказал он на языке дакота, который понимал только Харка. То, что он знал все имена Харки, показывало, что пленнику многое известно о нем от Татанки-Йотанки. – Ты храбрый. Тебе не стыдно, что ты, как предатель, сражаешься вместе с грязноногими койотами против воинов своего племени?

Харка вздрогнул и невольно побледнел. Присутствующие сиксики не понимали, что сказал пленник, но уже то, что он говорил с Харкой на незнакомом им языке, могло вызвать подозрения, особенно после того, как их только что предала девушка-дакота. Харка не мог перевести сказанного Тачункой-Витко, да если бы и мог, не захотел бы. И отвечать он не хотел, ведь разговор с пленником вызвал бы еще большее подозрение.

Поэтому мальчик встал, бросил суровый взгляд на связанного воина, взял заряженное ружье и пересел ближе к старику у входа. Все продолжали молча ждать. Эта утомительная вахта длилась до рассвета. И только когда взошло солнце, в поселение вернулись первые воины. Харка слышал снаружи шаги и разговоры.

Вождь вошел в шатер вместе с Маттотаупой. У каждого было по два трофейных скальпа – длинные черные волосы с лоскутом кожи с макушки. Они передали эти знаки победы женщине. Скальпы надо было высушить, дух павших воинов женщины должны были заклясть в танце. Сам вид вождя и Маттотаупы свидетельствовал о жестокой схватке: по их запыленным телам струился пот, кое-где запеклась кровь; одежда была в грязи и разорвана, волосы спутаны, щеки и глаза запали. Вероятнее всего, они думали не о славе, которую принесла им оборона от неприятеля и добытые скальпы, а о том, чтобы помыться в ручье и поспать. Они ни о чем не спрашивали, и вождь не отдал никаких распоряжений, окинув внутренность шатра взглядом. Потребовал только горшочек с жиром и, получив его от дочери, вышел из шатра вместе с Маттотаупой.

Пленник не выказывал своих мыслей. Харка тоже. Но его порадовало, что отец не уступал в битве вождю черноногих.

Искупавшись, Маттотаупа позвал Харку, и они отправились в свой вигвам на южную окраину стойбища. Вождь прислал им в услужение черноногую женщину. Поскольку та не понимала языка дакота, Харка с Маттотаупой могли не таясь говорить между собой. Они присели к разожженному очагу, и Харка рассказал отцу, как его похитили, а Маттотаупа подробно описал ему ход битвы, чтобы сын извлек из этого уроки.

– Четыре воина дакота пали, – заключил он, – а черноногий лишь один. Но троих сиксиков взяли в плен. Может быть, нам удастся обменять их на Тачунку-Витко. Дакота попытаются освободить своего молодого вождя, и я думаю, они будут довольны, если путы спадут с него без боя.

– Кто скажет им об этом, отец?

– Никто. Они сами пришлют переговорщика.

– И до тех пор Тачунка-Витко останется в живых?

– Вождь Горящая Вода и шаман согласны на такой обмен.

– Но ведь дакота не знают, что Тачунка-Витко еще жив и в плену.

– Знают. Я им крикнул об этом во время боя.

Маттотаупа и Харка поели вяленого бизоньего мяса, которое им принесла черноногая женщина.

– Скоро нам придется охотиться самим, отец, а не жить иждивенцами, – сказал Харка.

– Хау. Здесь много дичи. Нам понадобятся лук и стрелы.

Этим утром Маттотаупа и Харка без стыда легли, чтобы наверстать упущенный ночью сон. Юркнув под шкуру, Харка обдумал все, что произошло с ним с момента, как он покинул ночью свою постель. Теперь стоял спокойный день, и он уснул.

Проснувшись через несколько часов, Харка увидел, что полотнища подняты и послеполуденное солнце заглядывает в вигвам. Отец уже встал и выстругивал перед вигвамом стержни для новых стрел. Мальчик мог видеть его, не вставая с постели. К их жилищу подошел вождь черноногих и позвал Маттотаупу к себе. Уже были какие-то новости? Маттотаупа отсутствовал недолго. Когда он вернулся из шатра вождя, Харка понял по его лицу, что произошло что-то неладное. Отец снова принялся за работу, и Харка, поднявшись, молча помогал ему.

– Тачунка-Витко отказывается есть и пить, – наконец сообщил Маттотаупа. – Мы не можем его заставлять. Если он хочет умереть, пусть умрет.

– Ты говорил с ним?

– Хау. Шаман попросил меня об этом. Я сказал Тачунке-Витко, что мы можем его обменять. Он ответил насмешкой. Он хочет умереть. Что ж, он умрет.

– Когда?

– Если он будет таким же упрямым, его казнь состоится сегодня вечером. Вождь Горящая Вода не станет ждать, пока пленник умрет от жажды. Сиксики поставят его к столбу.

Харка продолжал выстругивать стержень стрелы.

– Но как же мы тогда освободим из плена черноногих? – спросил он.

– Этого мы пока не знаем. Упрямство Тачунки может стать препятствием к их освобождению. Тачунка и его воины пришли за девушкой, дочерью их племени, она должна была стать женой одного младшего вождя. Она пробыла здесь лето и зиму, но отвергала всех черноногих, кто к ней сватался. Тачунка предлагал за нее выкуп, но сиксики слишком гордые и отказались от даров. Тогда он и напал на нас. Об этом мне сейчас рассказал шаман.

Приближался вечер. Солнце садилось, сразу стало холодно. Маттотаупа и Харка вернулись в вигвам к очагу. Женщина опустила полотнища. Маттотаупа курил трубку, Харка молча о чем-то размышлял.

Снаружи начались приготовления к казни пленника. Разожгли большой костер. Женщины натаскали хвороста, но он плохо горел: ветки были свежие и сильно дымили. Установили столб. Казнь пленника у индейцев была связана с древними ужасными обрядами человеческого жертвоприношения.

Харка вышел из вигвама вслед за отцом. Все жители уже собрались, и отсутствие Маттотаупы и Харки было бы слишком заметным. На краю площади, посреди которой был установлен столб, женщины танцевали танец скальпов.

– Кому будет принадлежать скальп Тачунки-Витко? – спросил Харка отца, когда они смешались с толпой.

– Мне или никому, – мрачно ответил Маттотаупа. – Но я не возьму его, ведь в борьбу вмешались воины сиксиков, не дали мне победить его в одиночку.

Солнце скрылось за горизонт. Огонь костра оттеснил мерцающий свет уходящего дня, отчего сумерки казались еще мрачнее. Ветки высохли от жара и теперь потрескивали в огне.

– Достаточно ли выставлено дозорных? – спросил Харка отца.

– Думаешь, вождь Горящая Вода маленький ребенок?

Мужчины и юноши окружили место казни. Из шатра вождя выволокли пленника. Один из воинов размотал лассо, которым было опутано все его тело. Тачунку поставили спиной к столбу. Руки его завели за столб и связали там запястья. Ступни оставались свободны. Он не оказывал сопротивления. Но теперь, стоя у столба, согнувшись оттого, что руки были заведены назад, он нашел взглядом Маттотаупу и громко крикнул:

– Расскажи же своим грязноногим братьям, предатель, как встречают смерть воины дакота! Зачем вы связали мне руки? Или эти койоты думают, что я шевельнусь, когда они будут поджаривать мое мясо? Я не боюсь ни ваших ножей, ни вашего огня. Но во всех поселениях, где живут смелые воины, будут говорить, что я не смог спеть свою песню смерти, потому что был связан, как мустанг, не как человек!

Маттотаупа поискал взглядом шамана. Тот стоял близко позади него и теперь таким же зычным голосом перевел слова пленника, опустив только слово «предатель».

Один старый воин гневно вскричал:

– Жалкий пес! Он не может вынести даже слабых пут? Не позор ли для нас, что мы убиваем врага, который начал скулить еще до того, как его обожгло, тогда как наши мальчики бесстрашно прижигают себя горящими щепками?

– Вы боитесь развязать меня, мелкие койоты? – закричал в ответ Тачунка. – Вас тут сорок воинов, и вы боитесь, что я передушу вас голыми руками? – Он захохотал. – Я вижу, что очутился среди трусливых койотов, недостойных услышать прощальную песнь воина!

Вождь Горящая Вода переговорил с шаманом и дал отмашку двум молодым воинам:

– Развяжите ему руки. Он был вождем. Посмотрим, сможет ли он вынести огонь добровольно. Встаньте по бокам и не спускайте с него глаз.

Как только Тачунку-Витко освободили от пут, он расправил плечи и поднял голову.

– Приступайте! – крикнул он. – Начинайте! Я посмотрю, на что вы способны! Я презираю ваш огонь и ваши ножи. Знаете, кто я? Еще в детстве я укрощал диких мустангов. Я мальчишкой давал прожечь мне руку до кости! Смотрите сюда! Смотрите на эти шрамы! Когда я стал воином, я убивал врагов. На шесте перед моим вигвамом на ветру развеваются скальпы черноногих. Подходите же! Мечите в меня ваши ножи и томагавки, если умеете целиться! Что же вы стоите, разинув рты, как бабы!

Огонь озарил пленника. Жар у столба становился все нестерпимей. Его глаза безумно блестели. Полетели первые ножи. Они прицельно втыкались в столб на волосок от головы и плеч Тачунки-Витко.

– И это все? Юнцы! Спрячьтесь за спины ваших матерей! На большее вы не способны? Вас ничему не учили? Вам и впрямь удалось изловить одного человека. Одного-единственного воина! А в наших вигвамах лежат связанными трое черноногих. Разве вы, слабаки, не хотите отомстить сильному вождю? Торжествуйте, что вам вшестером удалось справиться с одним! Воины дакота будут над вами смеяться!

Вождь Горящая Вода вышел вперед:

– Замолчи, змей! Вы тайно напали на наш лагерь, когда топор войны не был вырыт! Разве это достойно воинов? Ты подкрался как гадюка, чтобы похитить мальчика и девушку! Ты душитель детей, и это твой подвиг воина?! Один твой вид оскорбителен для всякого смелого человека.

Жрец перевел эту речь для пленного. Огонь подбирался все ближе к столбу. Казалось, сиксики решили не затягивать с казнью. Слишком велика была вероятность, что его воины еще придут ему на помощь.

Пленник осознал, что скоро сгорит.

– Собаки! – крикнул он. – Койоты! Грязноногие вонючки! Я покажу вам, как надо умирать на костре! Что мне ваши горящие щепки! Ваш детский костерок!

– Что ты можешь нам показать, визгливая баба! – закричал в ответ шаман. – Что ты там знаешь! На что ты способен!

– Пока я жив, трусливый ты воробей, я покажу тебе кое-что, дабы впредь ты знал, как обращаться с воинами!

Пленник говорил отрывисто. Дым уже проник в его легкие и затруднял дыхание.

– Вон тот… мальчишка… пусть даст мне свою железную трубку… да раскалите ее как следует… я покажу вам на себе, как проверяется отвага!

Харка прихватил с собой ружье, но у него не было никакого желания нагревать ствол. От этого он мог испортиться, а выстрел – потерять меткость. Харка понадеялся, что шаман не станет переводить эти слова, но тот все-таки сделал это, крикнув что-то вождю и воинам. Было видно, что люди не хотели быстрой и легкой смерти для самого знаменитого пленника, какой до сих пор попадал им в руки. И те два молодых воина, что стояли у столба, не дожидаясь приказа, разбросали горящие сучья так, чтобы Тачунка-Витко мог дышать. На его плечах уже пузырились ожоги.

– Дай сюда! – крикнул Тачунка-Витко Харке. – Давай, парень! Неужели ты откажешь вождю в последней чести перед смертью? Эй, мальчишка, тебе говорю!

Все смотрели на Харку. Его охватил гнев, так как однажды ему уже пришлось, повинуясь чужой воле, пожертвовать своим волшебным жезлом. Это было прошлой весной. Его гнев был безадресным; вернее, мальчик был зол на всех, на этого пленника, который нацелился на него и на его ружье. Зол на отца, который не выступил против, зол на этих сиксиков, которые ради своего развлечения готовы были исполнить просьбу пленника за счет дорогой ему вещи. Глупцы! Они не знали, как обращаться с ружьем! И в своей безысходной злобе Харке захотелось наказать их всех, и наказать как раз тем, чего от него молча требовали. Пусть увидят, что произойдет, когда оружие попадет в руки такого пленного!

Харка перемахнул через костер между языками пламени. Ему стало невыносимо жарко, и он подивился, как Тачунка-Витко так долго не теряет сознание. Харка немного подержал ствол в пламени и протянул пленнику.

Тачунка-Витко схватился за горячее железо, к которому неизбежно должна была привариться его кожа. Размахнувшись прикладом, он прыгнул через костер и сбил с ног стоявшего на пути молодого воина.

После секундного оцепенения зрители взревели. Все бросились вдогонку за Тачункой-Витко. Харка бросился вместе со всеми, но он испытывал – нельзя не признать – некоторое удовлетворение от того, что пленный учинил с его ружьем.

Беглец мгновенно оказался возле лошадей. Первый преследователь подоспел, когда Тачунка-Витко успел вскочить на коня. Воина, охраняющего табун, он сбил ударом приклада, вырвав у него нож. И вот уже он скрылся во тьме ночи на мустанге вождя, а этому коню не было равного в табуне. Сознательно он его выбрал или случайно, никто не знал. С глумливым улюлюканьем беглец на скаку поднял ружье высоко над головой.

Воины вскочили на коней, и началась дикая, безрассудная погоня во тьме ночи. Преследователи натягивали тетиву с наложенными стрелами, но Тачунка-Витко свесился на бок скачущего коня, и они не могли бы попасть во всадника, не задев животное. В конце концов он вообще соскользнул под брюхо коня и был полностью защищен им. Ступня, которой он зацепился за волосяное стремя на холке мустанга, была неразличима в темноте, да еще при быстрой скачке по холмам и равнинам.

Вождь Горящая Вода был вне себя от ярости. Он выпустил стрелу и сразил своего великолепного коня. Животное повалилось набок, и тут же подоспели его воины, но Тачунка-Витко скрылся.

Преследователи рассредоточились, чтобы прочесать в ночи всю местность. Они поскакали туда и сюда, вдоль и поперек. Некоторые спешились и пытались отыскать следы беглеца. Тот как сквозь землю провалился.

Тревога жителей стойбища проявлялась только в целесообразном поведении. Никто не ложился спать. Старики и те парни, что не принимали участия в погоне, с оружием в руках несли дозор. Большинство женщин и детей остались на площади, где догорал костер. Жертвенный столб, на который падали отблески огня, казался ожившим.

Харка подошел к стоящим на площади. Ему не хотелось идти одному в свое одинокое жилище на краю деревни. При мысли о нем ему так и чудилось, что кто-то снова хватает его за горло. Сын вождя тоже стоял среди женщин, но держался поодаль от Харки.

Костер прогорел. Ветер уходящей ночи разносил золу. Юноши выдернули столб и отнесли его к Священному вигваму.

Когда забрезжило утро, всадники вернулись. Их погоня закончилась ничем, поэтому все были злые.

Харка видел, как вождь позвал к себе шамана, Колченогого Волка и Мудрого Змея. Он позвал на совет и Маттотаупу. В бою Маттотаупа отличился наравне с вождем, убив двух противников. В поединке с Тачункой-Витко показал себя бесстрашным воином, вот почему сиксики сочли его знания и опыт достойными внимания. Харка гордился своим отцом.

Пока мужчины совещались, мальчики собрались у ручья. Харка чувствовал, что все они говорят о событиях ночи. Но не понимал их и решил как можно скорее научиться языку сиксиков. Он охотно прибег бы в этом к помощи сына вождя, ему нравился этот мальчишка. Он был рослый и стройный, как копье, с открытым взглядом, но к Харке выказывал полное безразличие, и тому ничего не оставалось, как тоже демонстрировать неприступность.

Совещание в шатре вождя продлилось недолго. Было решено, что сам вождь Горящая Вода и Маттотаупа в сопровождении Мудрого Змея пойдут при свете дня осмотреть следы. И вождь черноногих, и Маттотаупа подозвали к себе сыновей: те все еще стояли у ручья. Пока воины обыскивали местность в окружении стойбища, мальчикам надо было приобретать опыт следопытов.

После многочасового утомительного поиска стало ясно, что Тачунка-Витко, висевший под брюхом коня, спрыгнул на землю раньше, чем Горящая Вода пустил свою разящую стрелу. Они поняли это по отпечатку на песке между двумя кустиками травы. Маттотаупа предположил, что Тачунка прокрался назад, к стойбищу, где его никто и не думал искать. А оттуда – на юг, к своим. Позади стойбища были хорошо видны следы бегущего человека. Как ему удалось миновать посты, пока было неясно, но ведь и вождь сиксиков, и Маттотаупа были опытными воинами и сами не раз проделывали такое. Расстояние между дозорными было довольно большим.

Когда события немного прояснились, мужчины не стали долго разбираться с «если бы да кабы», а молча вернулись в лагерь. Нужно было обсудить, как действовать дальше.

Харка после изучения следов понял, что его ружье окончательно потеряно, и предвидел унылый день. Отец опять не найдет времени для охоты! Чтобы немного подогреть себе настроение, упавшее до точки замерзания, Харка спросил у отца на обратном пути, нельзя ли ему поохотиться на антилоп в одиночку. Но Маттотаупа не разрешил; он опасался, что Тачунка-Витко или другие дакота все еще шныряют по окрестностям. Харка был разочарован, но перечить не стал.

Едва Маттотаупа высказал свой запрет, как вождь черноногих, еще раз оглядев округу, насторожился. Маттотаупа посмотрел в ту сторону, куда указывал Горящая Вода. Вдалеке, на одном из холмов, виднелось что-то вроде шеста.

– Раньше на холме ничего не было, – сказал Маттотаупа.

– Он возник там только что, – сказал вождь черноногих.

Ввиду опасности мальчики должны были тут же вернуться в лагерь. Но не успели они сделать и шага, как на холме появилось что-то новое. Рядом с торчащей палкой возникла фигура человека. Он размахивал лоскутом кожи или шкуры. Все напрягли зрение, чтобы разглядеть, что это за лоскут.

– Шкура белого волка! – прошептал Харка отцу.

Он видел зорче всех, хотя и был еще юн.

– Знак мира? – недоуменно сказал Маттотаупа, обращаясь к Мудрому Змею.

Оба сиксика задумались, а человек на холме продолжал размахивать белым флагом.

Использовать такой сигнал для обмана у индейцев было не принято даже во время войны. Вот почему Горящая Вода, Мудрый Змей и Маттотаупа тут же решили втроем открыто двигаться к тому холму. Возможно, то был дакота с каким-то предложением.

Мальчики были отосланы в стойбище. Первое время они молча ехали рядом, потом почти одновременно перешли на рысь. Быстрая езда их оживила, они скакали все быстрее и быстрее. Постепенно скачка перешла в состязание: каждый стремился ворваться в стойбище первым. Но ни один не обошел другого. Оба въехали одновременно. И были довольны этим, хотя и не подали виду.

Поскольку было еще светло и можно было не опасаться, что враг незаметно прокрадется в лагерь, Харка направился в свой вигвам на южном краю стойбища. Женщины, приставленной им в услужение, там не оказалось, и он сам развел огонь и поджарил себе немалый кусок мяса, сразу и на завтрак, и на обед. Подкрепившись, он решил проверить, на месте ли боезапас для утраченного ружья. Правда, патроны были ему теперь ни к чему, но его бы утешила мысль, что Тачунка-Витко сможет сделать из его ружья всего два выстрела.

Однако патронов на месте не оказалось. Харка принялся обшаривать все вокруг. Перевернул все вещи, что были в вигваме. Закралось смутное подозрение. Он принялся даже откидывать шкуры, которыми был устлан пол, и тут же замер: в том месте, где были спрятаны патроны, на земле под шкурой был начертан тотемный знак Тачунки-Витко – вздыбленный конь.

Мальчик понял, что произошло. Тачунка-Витко, обманув преследователей, проскользнул обратно в поселение и спрятался в пустом вигваме Маттотаупы. Тут-то он и похитил патроны.

Харка и злился на Тачунку-Витко, и восхищался им. Он остался в вигваме, чтобы как следует обдумать случившееся. Ни с кем, кроме отца, ему не хотелось говорить об этом. Но отец с вождем сиксиков были далеко.

Пока мальчик сидел в одиночестве, Горящая Вода, Маттотаупа и Мудрый Змей приблизились к холму, на котором стоял человек, что размахивал шкурой белого волка как парламентерским флагом. Теперь они его узнали.

Это был Тачунка-Витко. Как только сиксики приблизились, к дакота поднялись по другому склону холма еще два воина.

Горящая Вода, Маттотаупа и Мудрый Змей медленно подошли к этой троице своих противников. На гребне холма они остановились напротив них. Мужчины смотрели друг на друга молча, без злобы, без улыбки или насмешки, сдержанно, как того требовало их собственное достоинство и чувство уважения к отважному врагу. Дакота, однако, избегали смотреть на Маттотаупу, как будто его здесь и не было.

Поскольку сигнал для этой своеобразной встречи подал Тачунка-Витко, ему и полагалось говорить первым. Оказалось, что один из его воинов владел языком черноногих, так что переговоры пошли быстро.

– Сиксики взяли меня в плен, – начал Тачунка-Витко. – Но они обращались со мной, как и подобает обращаться с храбрыми воинами. Мужчины-сиксики теперь знают, что вождь дакота не трясется за свою жизнь. Я вернул дочь дакота в наш лагерь, а поскольку Горящая Вода позволил отдать мне Священное Железо, я смог освободиться сам. Я вернулся к своему племени, и я готов вернуть племени сиксиков троих воинов, что стали нашими пленниками. Они не были трусами, они вырвались в атаке далеко вперед и были тяжело ранены, когда мы их захватили. Один из них уже умер. Мы вернем вам двоих воинов живыми и одного мертвым, если вы настроены так же, как мы. Готовы ли вы раскурить с нами трубку мира? Для воинов, которые узнали друг друга отважными и смелыми, не позор выпустить из рук топор войны и зарыть его! Я сказал, хау.

После этих слов воцарилось суровое молчание.

Наконец Горящая Вода приступил к ответу:

– Тачунка-Витко, где находятся три наших воина, о которых ты говоришь?

– Ты уже можешь увидеть их, и я разрешаю тебе говорить с ними.

Дакота сказал правду. Один мертвый и два связанных воина лежали у подножия холма. Горящая Вода и Тачунка-Витко подошли к ним. Сопровождающие остались ждать на холме. Они внимательно наблюдали за происходящим. Двое воинов были тяжело ранены, но их еще можно было спасти, если не терять времени. Их раны были кое-как перевязаны.

После того как вождь черноногих коротко переговорил с ними, он вместе с Тачункой-Витко вернулся на вершину холма.

– А Священное Железо? – спросил Горящая Вода.

Вождь дакота улыбнулся.

– Нет, – ответил он. – Его я оставлю себе.

Каждый из сопровождавших Горящую Воду молча прикинул: из дакота убито четверо. Двое – Горящей Водой, двое – Маттотаупой, а из сиксиков один убит в сражении, один умер в плену. Если теперь вернутся живыми два воина, то их людские потери будут в два раза меньше, чем у дакота, – правда, они потеряют двуствольное ружье их гостя – Харки.

Горящая Вода переглянулся с Мудрым Змеем и высказал их общее решение:

– Твои слова были словами справедливого человека, Тачунка-Витко! Я сообщу собранию совета, что мы хотим зарыть топор войны и выкурить с вами трубку мира.

– К этому я готов, как уже сказал, – ответил вождь дакота, – но, чтобы между нами все было ясно и не было никакого коварства, я должен тебе сказать, что мы заключаем мир с черноногими воинами, но не с предателем, изгнанным из поселений дакота. Каждый из воинов-сиксиков может войти в наши стойбища, в наши леса и прерии, если у него добрые намерения и он не будет убивать нашу дичь. Но если в наших охотничьих угодьях появится предатель Маттотаупа, он будет убит!

Маттотаупа выслушал эту речь. При слове «предатель» лицо его посерело, как пепел, – только глаза пылали огнем.

Горящая Вода нахмурился и сжал губы.

– Ты говоришь о госте нашего стойбища, – твердо сказал он. – Не забывай это! Ты говоришь о смелом воине, который вместе с сыном останется у нас. Решения ваших шаманов и вождей действуют только в ваших стойбищах, ваших лесах и ваших прериях. Но пока Маттотаупа и его сын Харка, Убивший Волка, живут у нас, каждая рука, поднятая на них, будет отсечена, каждое оскорбительное слово против нашего гостя будет оскорблением для нас и мы будем решительно мстить за него. Я сказал!

– Пусть будет так, – подтвердил Тачунка-Витко.

Вожди опустились на землю, чтобы подкрепить свои слова, выкурив короткую трубку, – первый знак заключенного мира. Маттотаупа и Мудрый Змей принесли раненых и мертвого. Того, что был ранен тяжелее, они тотчас же взяли с собой в лагерь, чтобы оттуда привести еще лошадей и одеяла и доставить умершего и второго раненого.

Передав раненого жрецу, Маттотаупа повидался с Харкой. Мальчик узнал от отца о событиях на холме и о договоренностях. И затем рассказал ему, что исчезли патроны и что Тачунка-Витко оставил знак своего присутствия на полу их вигвама. Внутри у Маттотаупы вспыхнула такая ярость, что он едва сдержал себя. Харка тоже был огорчен, что в результате достигнутой договоренности он навсегда лишился прекрасного ружья.

Насупившись, он спросил отца:

– Почему Тачунка-Витко так настаивает на мире, да еще возвращает нам двоих воинов?

– Он узнал, как мы умеем сражаться. Мы отразили нападение дакота на наш лагерь.

– Тем более Тачунка-Витко должен нас бояться, когда мы будем на двух воинов сильнее.

Говоря «мы», мальчик имел в виду отряд сиксиков, где они с отцом были гостями.

– Зато у него теперь твое Священное Железо, которое в руках Тачунки-Витко может стать опасным оружием.

– Зачем же вы заставили меня отдать ему ружье?!

– А зачем ты все время мозолил им глаза Тачунки-Витко – и в вигваме, и у столба? Вот он и решил им завладеть!

Харка понурил голову.

– Но ведь два воина ценнее ружья! – настаивал он на своем. – И почему Тачунка их возвращает, а его люди даже не возражают?

– Два воина, которых он нам вернул, тяжело ранены. Они никогда не смогут сражаться в полную силу. Тачунка-Витко хорошо обдумал свое решение.

– Похоже, что так, отец.

Когда Маттотаупа и несколько воинов, взяв коней и шкуры, ускакали к холму, Харка пошел к своему Чалому. В отсутствие отца этот конь был для Харки единственным близким существом. Харка сел около него и по привычке стал грызть травинку. Не так легко ему было пережить потерю ружья с патронами.

Он довольно долго пробыл у табуна, когда к нему подошел сын вождя черноногих. Мальчики не могли говорить друг с другом. Но тот сел подле Харки и молча оставался рядом с ним. Они просидели так до вечера, а в это время у двух вигвамов отпевали двух павших воинов.

С наступлением сумерек вернулись мужчины, и Маттотаупа направился в свое жилище на южном краю стойбища. Харка тоже поднялся, чтобы идти домой. Второй мальчик побрел его проводить и просто вошел вместе с ним в вигвам Маттотаупы.

Харка радовался этому гораздо больше, чем готов был выказать. Черноногая женщина приготовила еду для Маттотаупы, а потом для мальчиков и для себя. Правда, Харка уже поел с утра, а как воин, он привык есть один раз в день, но он собственноручно подал кусок жареного мяса на копье своему гостю и потчевал его, как вождь вождя. И после еды черноногий мальчик еще некоторое время оставался у них и играючи объяснил Харке значение своего имени – Могучий Олень – и несколько слов из своего языка. Харка тут же включился в эту игру и взял у женщины лоскут кожи, чтобы рисовать на нем. Он дал понять другу, что собирается наконец поохотиться на антилоп. Теперь, когда оружие сложено, отец не будет возражать.

Маттотаупа дал свое согласие на послезавтра, и Могучий Олень воодушевился этой перспективой. Это было первое мгновение, когда боль от потери ружья у Харки отодвинулась на второй план. Могучий Олень тоже вооружен только луком и стрелами, и мальчики были на равных. Как-то само собой вышло, что Могучий Олень так и заночевал в вигваме Маттотаупы.

Харка догадывался, что именно потеря Священного Железа разрушила последнюю преграду между ними. Потеряв оружие, он приобрел друга. Отец был прав: Харка слишком много козырял Священным Железом. Что касается Тачунки-Витко, мальчик больше не держал на него зла. Отважное поведение вождя и его поединок с Маттотаупой доказали, что дакота неплохие воины. Никто не скажет, что Харка из племени трусов.

Наконец-то сын опального изгнанника получил то, чего жаждал больше всего, – уважение и дружбу равного. Вытянувшись на своем ложе и глядя в темноту, Харка думал о предстоящей охоте на антилоп. Мысли его уносились далеко в будущее, где он сам станет воином и вождем, братом своему новому другу – Сильному Как Олень.

– Отец! – тихо, но внятно позвал Харка, заметив, что тот не спит, и зная, что никто другой не поймет их разговора. – Мы все еще гости в лагере сиксиков. Когда же нас примут в племя как воинов?

– Когда ты, Харка Ночное Око, пройдешь испытание воина. И когда я расквитаюсь с теми, кто меня оскорбил и изгнал из племени дакота. Тогда никто не назовет меня предателем.

– Значит, отец, пройдет несколько зим и лет, прежде чем я стану воином.

– Да, Харка. Но они пройдут быстро, потому что мы живем как братья свободных и смелых воинов.

– Это так. И когда это свершится… – Харка замолчал.

– Ну же, говори, – ободрил отец.

– Я думаю о Тачунке-Витко.

– Что ты думаешь об этом человеке, который нам враг и который оскорбил меня?

Харка сглотнул.

– Скажи мне, Харка Твердый Камень, какие мысли тебя гложут!

Вопрос был задан в дружелюбном тоне, который сложился у отца с сыном во время их скитаний в изгнании. Но промелькнул в голосе отца и новый оттенок, не замеченный Харкой. Ревнивое сомнение, легко овладевающее одинокими и бесправными, возникло у Маттотаупы по отношению к собственному сыну.

– Тачунка-Витко освободил из рук врагов дочь племени дакота. Ее зовут Уинона, – простодушно ответил Харка.

– Как и мою дочь, твою сестру. Об этом ты думаешь?

– Да! – коротко и твердо сказал Харка.

Он испугался, что отец упрекнет его в мягкотелости. Но он не мог скрыть, что тоскует по сестре. Он так и видел ее перед собой, как в ту прощальную ночь, когда уходил из стойбища вслед за изгнанным отцом. Тогда Уинона натянула на лицо одеяло, чтобы он не заметил ее слез. Теперь ей приходится жить среди людей, изгнавших отца, и Харка не может ее защитить.

Следующие слова Маттотаупы прозвучали не так, как ожидал Харка.

– Как ты думаешь, Харка, Убивший Волка, готова ли будет моя дочь Уинона пойти к нам в поселение сиксиков?

– Она бы пошла, отец. Она знала, что я приду за ней, и помогла мне бежать.

– Харка, с тех пор как старейшины рода Медведицы меня осудили и отвергли, мы странствовали с места на место и не могли взять с собой маленькую девочку. Ты это понимаешь. Но теперь у нас есть вигвам, в котором Уинона могла бы жить вместе с нами. Сейчас весна. Скоро наступит лето. Мы могли бы отправиться к Конскому ручью и забрать мою дочь, твою сестру, как забрал Тачунка-Витко девушку-дакота. Неужели мы уступаем ему в отваге и смекалке?

– Хорошо, отец! Когда мы поедем?

– Как только ты вместе с Могучим Оленем поохотишься на антилоп, а я и Горящая Вода – на бизонов и мы наполним наш вигвам добычей. Я сказал, хау!

Так завершился диалог, который ни черноногая женщина, ни Могучий Олень не могли понять. Харка угнездился поудобнее, чтобы уснуть. Он чувствовал облегчение, но что-то все же не давало ему покоя. Он хотел стать воином черноногих, но его сильно будоражила надежда снова увидеть родное поселение на Конском ручье и забрать оттуда сестру. Он боялся, что его кошмар повторится. Тот сон, в котором Уинона просит о помощи, а его не слушаются ноги. К счастью, Могучий Олень заворочался под своим одеялом. И Харка почувствовал, что этот мальчик и его дружба не дадут ему пропасть. И он вытянулся и уснул.

Маттотаупа еще долго смотрел в темноту. То, что вожди и старейшины сиксиков все еще не считали его своим и не принимали в племя даже после того, как он прошел испытание боем, ранило его больнее, чем он мог признаться сыну. Жажда мести тем, кто изгнал его из рядов дакота, давно таилась в нем. Но теперь она становилась все отчетливей, он хотел заставить замолчать языки, которые его позорили. Он хотел не только рассказать сиксикам о своей невиновности. Он хотел подтвердить свою непорочную репутацию смертью обидчиков. Ему не забыть тот момент, когда Тачунка-Витко в присутствии вождя черноногих назвал его предателем.

Рыси в ночи

Днем, перед тем как отправиться на охоту, мальчикам надо было еще кое-что сделать и многое обдумать. Оба уже с рассветом были у ручья и, купаясь, видели, как солнце поднималось из-за горизонта, как замерцала вода, как утренние лучи озарили вигвамы, и кони начали пастись. Когда мальчики натерлись жиром и оделись, Маттотаупа уже сидел у пылающего очага, и черноногая женщина подавала ему на завтрак мясо. В безлесной степи мясо было основным продуктом питания. Мальчики тоже получили по куску и быстро с ними расправились. Пока другие дети еще только шли к ручью, Харка, Убивший Волка, и Могучий Олень уже спешили к шатру вождя. У Могучего Оленя было несколько вопросов к отцу, перед тем как Горящая Вода соберет совет старейшин по поводу заключения мира с Тачункой-Витко и его племенем. Мальчики пришли вовремя. Вождь уже был в своем богато расшитом праздничном наряде, но еще не надел головной убор из орлиных перьев.

Горящая Вода сразу понял по лицам мальчиков, что они хотят о чем-то спросить, и дружелюбно подозвал их:

– Говорите!

– Отец! – начал Могучий Олень. – Когда солнце снова взойдет, я и Харка, Убивший Волка, отправимся на охоту. Я все продумал. Но если мы поедем туда, куда я предлагаю, нас не будет четыре дня.

Вождь Горящая Вода улыбнулся:

– У тебя всегда большие замыслы, сын мой!

Могучий Олень покраснел. Он не знал, шутит отец или серьезно относится к его словам. Но если припомнить, то он редко предлагал то, что потом не мог осуществить.

– Продолжай! – ободрил его вождь.

Мальчик обрадовался; по его опыту дело было почти решенное.

– Отец, – сказал он, – мы хотим ехать туда, где заходит солнце. Там начинаются горы и леса, а на лугах и у горных ручьев трава куда сочнее, чем здесь. Воздух там мягче, ветер в долинах слабее. Мы собираемся найти то защищенное место, где зимой стояли наши вигвамы. Теперь там должно быть много оленей, антилоп и медведей. Вокруг охотничьи угодья сиксиков, и враги нас не потревожат. Я знаю там каждое дерево, каждый родник, ведь мы уже семь раз пережидали в тех горах и лесах время снегов и морозов. Вы, воины, будете охотиться в прериях на бизонов. А для нас, мальчишек, лучшее место охоты – там, наверху.

– Ты так думаешь?

– Да, отец. А на обратном пути мы могли бы навестить тех двоих охотников на бобров, если они уже вернулись после зимы.

– Это хорошо. Возможно, привезете нам какие-нибудь вести.

– Да, отец!

– Хорошо. Если Маттотаупа согласен, я не возражаю. Что-нибудь еще?

– У Харки Твердого Камня, Убившего Волка, нет хорошего лука. Нужно дать ему лук получше.

Вождь опять улыбнулся и кивнул юноше-дакота.

– Ты получишь новый лук, – сказал он. – Ведь ты лишился своего Священного Железа. Там… – вождь указал вглубь вигвама, – там лежат четыре лука. Опробуй их и скажи мне, какой лучший. Если сможешь определить лучший и покажешь мне, что ты умеешь обращаться с ним, один из луков твой.

Харка разгадал комбинацию из жестов и слов вождя, подошел к указанному месту, склонился и стал по очереди брать оружие в руки. Это были луки не для мальчиков, а для мужчин. Харке наступающим летом исполнится тринадцать лет, но ростом он уже был сто семьдесят пять сантиметров и при всей худобе был жилистым и сильным. Проверив все четыре лука, он сразу понял, что последний – лучший.

– Вот этот.

Вождь удивленно вскинул брови:

– Правильно. Идем! Посмотрим, сможешь ли ты натянуть тетиву и попасть в цель.

Горящая Вода вышел с мальчиками из шатра. Могучий Олень вручил Харке шесть стрел. Вокруг сразу собралась толпа любопытных; отовсюду сбежались ровесники сына вождя.

– Приведи Маттотаупу!

Могучий Олень помчался выполнять поручение отца. Он быстро вернулся вместе с Маттотаупой.

Харка шагнул к отцу.

– Это костяной лук, из китового уса, – пояснил он. – Ты рассказывал мне о таких, отец, но я впервые держу такой лук в руках. Горящая Вода хочет подарить мне не этот, а другой, один из трех луков, они лежат у него в шатре. Но испытание на меткость я должен пройти с этим костяным луком. Я попрошу дать мне три пробных выстрела перед испытанием.

– Это твое дело, Харка Твердый Камень.

– Хау.

Тем временем подошли воины и даже шаман. Он согласился переводить, и Харка попросил его:

– Мне нужны три пробных выстрела. И пусть Горящая Вода покажет мне цели, которые я должен поразить.

Шаман и вождь посовещались.

– Два пробных выстрела, – ответил Горящая Вода.

Харка немного подумал, положил костяной лук к ногам вождя в траву и отступил в сторону.

– Мой старый лук достаточно хорош, – сказал он тихо, но твердо.

– Почему ты просишь три выстрела? – спросил Горящая Вода, не рассердившись на поведение мальчика.

– Я должен подготовиться к выстрелу, которого ты от меня ждешь. Я должен знать, какая дальность у этого лука и как направлять стрелу. Мне нужны три выстрела, чтобы все это понять.

– Ты верно говоришь, ты прошел и это испытание, Харка Охотник на Медведей. Бери лук. Три выстрела твои. Цели для следующих трех назначу я.

Харка снова взял лук, прошел среди вигвамов и прыгнул через ручей. Все это время за ним шла толпа болельщиков и зевак. Остановившись в прерии, он приложил стрелу и натянул тетиву. Его впечатлила поразительная эластичность и легкость этого оружия. Сперва он собирался выстрелить как можно дальше. Для этого предельно натянул тетиву, изогнул плечи древка и пустил стрелу. Тетива запела, стрела понеслась, рассекая воздух. Все взгляды неотрывно следили за траекторией оперенной стрелы.

Могучий Олень – сам как та стрела – метнулся вперед и намного опередил остальных мальчишек в погоне за стрелой. Вскоре его радостный крик из-за холма возвестил, что он нашел стрелу в траве.

Харка не побежал с остальными. Он приложил вторую стрелу и, когда мальчики вернулись с первой, выстрелил во второй раз. Она вонзилась в пятидесяти шагах в песчаный холмик, наметенный ветром. Стрела застряла, но прошла его насквозь. Харка был доволен пробивной способностью стрелы и наконечника. Он взял в руку третью стрелу. Ее он пустил быстро, чтобы никто не успел понять, куда он целился. Стрела воткнулась в землю в ста шагах. Харка сам сбегал за ней и предстал перед вождем:

– Я готов. Назови мне цели!

– Первую назначит Могучий Олень, предводитель юношей, вторую – Маттотаупа, третью – я, – решил Горящая Вода.

Могучий Олень посовещался с мальчиками. Они решили, что один из них заберется на вигвам и в скрещении шестов закрепит маленький кожаный мячик. Стрелять в него Харка должен из положения лежа. Задача была не из легких. Поскольку Харке не указали, где именно ему залечь, он выбрал в семидесяти шагах от цели место, где можно было легко вскинуть лук. Обращение с этим оружием уже доставляло ему радость. Он лег и без промедления выстрелил. Стрела пронзила мячик. Мальчики громким ликованием одобрили выстрел.

Тут вперед вышел Маттотаупа. Легкая улыбка играла у него на губах.

– Я отойду на сто пятьдесят шагов, подниму руку и расставлю два пальца. Пусти мне стрелу так, чтобы я мог зажать ее между пальцами, Харка, Поражающий Стрелами Бизонов. Стреляешь с колена.

Маттотаупа попросил Мудрого Змея пойти с ним. Они отошли на отмеренное расстояние и остановились на поляне. Маттотаупа поднял правую руку и развел указательный и средний палец. Воздух был чистым, утро ясным. Харка, опустившись на правое колено, тщательно прицелился и прикинул, с какой силой натянуть тетиву. Выстрел был непростым, расстояние большим. Харка прищурился. Зрители застыли в напряжении; никто не издавал ни звука. Харка выстрелил. Тетива зазвенела, стрела понеслась.

Звонкий возглас Маттотаупы возвестил, что задумка удалась. Всеобщий радостный гул приветствовал успех Харки. Толпа мальчишек ринулась к Маттотаупе резво, как стайка жеребят по весне.

Когда они добежали, Маттотаупа все еще держал вскинутой руку со стрелой, зажатой у оперения.

Воодушевленные, будто сообща совершили этот превосходный выстрел, они вернулись к Харке. Напряжение нарастало, ведь для третьего выстрела цель выбирал Горящая Вода.

Вождь попросил принести ему кожаный мячик, пронзенный стрелой Харки, и подозвал к себе Могучего Оленя:

– Вот! Возьми мяч, бегай с ним и внезапно подкинь его вверх. Пусть Харка, Поражающий Стрелами Бизонов, попадет в него.

Могучий Олень рассмеялся и сверкнул глазами на Харку. Он взял мяч и начал носиться с ним туда-сюда, а Харка стоял на месте, держа в левой руке лук, а в правой третью, и последнюю стрелу. В этот раз он не стал заранее прикладывать стрелу, хотя в решающий момент нужно было очень быстро выстрелить. Могучий Олень бегал вокруг, подпрыгивал, кувыркался, снова бежал. Мячик он постоянно перекладывал из одной руки в другую. Внезапно, сделав несколько крутых прыжков, он бросил мяч вверх из-под ноги; он был шагах в восьмидесяти от Харки. Тот молниеносно приложил стрелу, прицелился и выстрелил. Стрела пронзила мяч в тот момент, когда он на мгновение завис в воздухе перед тем, как упасть.

Его отнесло стрелой немного в сторону, там они и упали, слитые воедино.

Мальчики ликовали. Могучий Олень подхватил мяч со стрелой, торжественно поднял их вверх и бегом принес Харке.

– Победитель! Ты попал в цель! Мой брат Харка, Убивший Волка, Охотник на Медведей!

Харка не сказал ни слова. Он вернул лук вождю.

Маттотаупа стоял рядом с Горящей Водой и внимательно рассматривал оружие:

– Это лучший лук, какой мне доводилось видеть. Много ли таких у воинов-сиксиков?

– Такой в нашем лагере один, – спокойно ответил Горящая Вода. – Маттотаупа тоже хочет выстрелить из него?

– Если ты мне разрешишь, вождь Горящая Вода, самому назначить цель.

– Назначай.

Маттотаупа крикнул Харке:

– Принеси щит из кожи бизона и встань с ним в трехстах шагах отсюда!

Шаман перевел слова Маттотаупы, и толпа замерла в ожидании. Маттотаупа почувствовал в зрителях какое-то особое волнение, причины которого он в тот момент не мог знать, но оно не ускользнуло от него. Триста шагов считались расстоянием полета стрелы, но лишь в легендах стрела попадала в цель на таком расстоянии.

– Скажи, чтоб тебе дали «щит солнца»! – крикнул вдогонку мальчику шаман, словно озаренный внезапной мыслью.

Жена вождя показала Харке три круглых щита вождя, сделанных из семи слоев кож бизона. Все они были ярко раскрашены; один был с геометрическим символом солнца, где центральный круг представлял собой колесо с четырьмя спицами. Его-то Харка и взял и отошел с ним на назначенное расстояние к западу. Так солнце было у отца за спиной и не слепило его. Мальчик поднял щит перед собой, загородив лицо и грудь.

Вождь Горящая Вода с сыном стояли возле Маттотаупы. Все взгляды были устремлены на стрелка. Он натянул тетиву, и лук выгнулся. Теперь хорошо была видна гибкость оружия. Под загорелой кожей Маттотаупы напряглись мускулы. Глаза сузились в щелочки.

Сила выстрела была такова, что взгляд не поспевал за полетом стрелы. Зрители затаили дыхание.

Все ждали.

Возгласа не прозвучало.

Все продолжали ждать.

Харка не возвращался.

Мужчины стали переглядываться; в них зашевелилось сомнение. У кого-то в уголках губ появилась ухмылка – с некоторым сожалением, что чуда не случилось. Стрела хотя и воткнулась в щит, это они могли разглядеть, но, видимо, не в самый центр.

– Идемте! – решил наконец вождь и вместе с Мудрым Змеем, Колченогим Волком и тремя мальчиками, включая его сына, направился к Харке.

Маттотаупа остался на месте и ждал.

Когда группа дошла до Харки, ожидающие наконец услышали разноголосые восклицания:

– Попал! Попал!

Теперь никого уже нельзя было удержать. Все ринулись туда, где вождь, шаман и воин в изумлении стояли перед мальчиком, который все еще скрывался за щитом. Стрела воткнулась ровно в центр солнцеворота.

Мужчины переглядывались и бормотали слова, общий смысл которых был пока непонятен Маттотаупе и Харке.

– Приведи своего коня, Харка!

С этими словами Маттотаупа взял у сына щит, не вытаскивая оттуда стрелу.

Мальчик побежал в поселение и прискакал назад на своем Чалом. Отец подал ему щит, тот взял его за кожаный ремень с внутренней стороны.

– Скачи по кругу, – велел он. – Я выбью эту стрелу другой стрелой.

Маттотаупа жестами дал понять сиксикам, что он собирается сделать. Сиксики снова стали переглядываться. Их волнение нарастало.

Харка это почувствовал. Что происходит? Какие мысли были у этих воинов?

Мальчик исполнил указание отца. Он галопом поскакал вокруг толпы; щитом он прикрывал плечо и голову.

Маттотаупа пристально следил за всадником. Вдруг он выстрелил, и обе стрелы упали на землю, вонзившись одна в другую.

Харка перевел коня на шаг, поднял стрелы из травы, не спешившись, и принес их отцу.

Все молчали.

Маттотаупа вернул оружие и стрелы вождю черноногих.

– Маттотаупа! – заговорил Горящая Вода, и то нарастающее волнение, которое заметили Маттотаупа и Харка, окрасило его голос. – Маттотаупа! Это тайна! В далекие времена этот лук был добыт одним из наших великих вождей. Никто не знает, откуда он. Умирая, наш вождь завещал, чтобы этот лук отдали тому, кто выстрелом из него пронзит солнце. Этих его слов мы никогда не понимали. А теперь поняли, Маттотаупа. Ты пронзил солнце. Лук твой. Ты великий воин!

Под почти благоговейное восхищение толпы Горящая Вода вручил оружие воину дакота, живущему в лагере черноногих.

– А твоему сыну, – продолжал Горящая Вода, – достанется лучший лук из трех оставшихся. Пусть выберет сам.

Маттотаупа оставался серьезным, но глаза его сияли, как и глаза Харки.

– Пусть знают воины-сиксики, что моя стрела – это их стрела, что их враг – мой враг, хау.

Неторопливо и торжественно мужчины и мальчики возвратились в поселение. В шатре вождя Харка получил выбранный им лук из упругого дерева с тетивой, окрашенной в красный цвет.

Когда Маттотаупа и Харка шли к своему вигваму на южной стороне лагеря, чтобы припрятать там новое оружие, отец спросил:

– Не хочешь ли ты выбросить свой старый лук?

– Нет, отец. Мы сами его вырезали и натянули, когда скрывались одни в горах и лесах. Я это не забуду и сохраню его, хау.

– Хорошо!

Все поселение с восторгом обсуждало это событие. Даже среди десятков тысяч индейцев, выросших с луком и стрелами в руках, лишь единицы могли похвастаться абсолютной меткостью, и к таким стрелкам с зорким глазом и твердой рукой принадлежали двое гостей сиксиков.

Вождь отправил глашатая созвать собрание совета старейшин. Маттотаупа ускакал с несколькими молодыми воинами на поиски бизоньих стад. Харка и Могучий Олень сошлись и, полные горячности и предвкушений, обсуждали детали предстоящей охоты. Сын вождя отвел Харку к ручью и на песке начертил их маршрут. Там же были и другие мальчики, и Харка начал постепенно привыкать к их языку. Он уже мог разобрать отдельные слова.

Вечером мальчики подготовили свое оружие и огниво. У каждого была с собой шкура, опоясывающая коня, которая могла служить и одеялом. Поскольку Маттотаупа еще не вернулся из разведки бизонов, Харка ночевал в шатре вождя у своего нового друга Могучего Оленя. Жена вождя собрала провиант им в дорогу, состоящий главным образом из вяленого измельченного бизоньего мяса, это был питательный и не портящийся продукт, его держали в кожаных мешочках.

Мальчикам хотелось поскорее заснуть, чтобы утро наступило быстрее.

И вот прерия озарилась лучами солнца; золотая заря возвестила о своей победе над тьмой и туманом. Трава влажно блестела, на поверхности ручья играли блики света. Рыбы стояли в потоке воды, едва шевеля плавниками, потом резко срывались с места. Пели дрозды; луговые собачки – эти мелкие грызуны прерии – выглядывали из своих норок; их самцы выставляли свои слуховые посты над всей разветвленной сетью подземных ходов. Птицы кружили высоко в небе; воздух был сухой и легкий. Вокруг царила тишина.

Могучий Олень и Харка пустили коней галопом на запад. Стойбище уже давно осталось позади. Мальчики были одни в бескрайней прерии – последнем пристанище свободного народа-охотника. На рубеже между детством и юностью они чувствовали свои растущие силы, они скакали искусно, как воины, умели распределить силы мустангов и ориентироваться без троп и дорог. Харка следил за постепенным изменением местности с напряженным вниманием, умещая все новое в копилку своих знаний. Наметился подъем плоскогорья к высоким Скалистым горам. Степь приобретала все более выраженный рельеф: почвенные складки все сильнее возвышались над долинами, ручьи становились полноводней, падали с бо́льшим уклоном, их русла делались все глубже, прорывая себе настоящие ущелья. По берегам тянулись заросли ольхи и ивы, а к вечеру всадникам стали попадаться первые группы хвойных деревьев, селившиеся вблизи воды, под защитой возвышенностей. Сине-зеленые ели топорщили ветви, устремляясь верхушками к синему небу.

Мальчики еще не сделали ни одного привала, но все чаще переводили лошадей на шаг, давая им отдышаться. Голода они пока не чувствовали – завтрак в шатре был сытным. В пути уже попадалась дичь. Они видели на горизонте антилоп, и лань промелькнула на опушке молодой рощи. Вспорхнула из травы стайка тетеревов. Мальчики тотчас схватились за луки и выстрелили.

Две тетерки упали в траву, остальные спешно разлетелись. Юные охотники повернули своих мустангов к добыче. Выдернули из подстреленных птиц стрелы и прихватили дичь. Поджаренная курятина не помешает вяленому мясу.

Мальчики, довольные, продолжили путь. Трава в этих местах была сочно-зеленой, там и сям белели и желтели цветочки, а где-то стелились сплошным ковром. На северных склонах еще темнели пятна голой земли; снег здесь только что сошел, и молодая трава пока не пробилась. В нетронутой дикой природе следы легко распознавались. Мальчики наткнулись на след вапити – крупного оленя. Но след был старым, и они решили, что из-за него не стоит отклоняться от маршрута.

Когда закатное солнце уже светило всадникам в лицо, Могучий Олень направил коня на пригорок, с которого открывался вид на все стороны света. Где-то там, далеко на востоке, где небо уже темнело, осталось их стойбище. На западе и северо-западе поднимались предгорья Скалистых гор. Ослепительно сверкали в вечернем свете их снежные вершины, а скалы теряли свою суровость и тяжесть; они возвышались тенями, окаймленными прощальным огнем светила. Зелень лугов и деревьев переплавилась воедино с заревом заката, а там, откуда набегала темнота, все тонуло в фиолетовой мгле, и контуры прочерчивались резче, чем в слепящем свете дня.

Харка впитывал эту картину своими чувствами и мыслями, ведь в точности такие вечера были на его родине. Может быть, сейчас, в лучах этого самого заката, только южнее, его сестра Уинона зачерпывает воду из Конского ручья, а потом смотрит на далекие цепи гор, протянувшиеся до самых истоков реки Платт, и горы отсвечивают ей тем же огнем заходящего солнца.

Харка вздрогнул, когда Могучий Олень заговорил с ним.

– Вон там, в роще, – он показал рукой, – мы и заночуем. Там есть вода и валежник и нет ветра.

Харка был, конечно, согласен, и они направили коней к перелеску. Мальчики сперва оглядели рощу, но ничего подозрительного – ни следов человека, ни следов хищников – не обнаружили. Из земли бил небольшой родник, увлажняя мхи, питая влагой травы и струясь дальше в виде ручейка. Вода была вкусной. Мустанги нашли себе корм. У орешника на земле лежали сохранившиеся за зиму лесные орехи. Мальчики принялись их грызть для забавы, и они оказались съедобными. Затем мальчики собрали хворост и развели между деревьями небольшой костер. Когда он разгорелся, они стали подсовывать ветки концами в огонь, продвигая их глубже по мере сгорания. Искры светились тем ярче, чем гуще становилась темнота.

Мальчики выпотрошили подстреленных тетерок. Запах свежатины, кажется, ударил в нос не только им. В прерии невдалеке затявкали два койота. Харка, отлично умеющий подражать их голосам, затеял с ними перекличку ради развлечения, а Могучий Олень тем временем поджаривал на углях тушки птиц. Койоты разъяренно лаяли, Харка дразнил их на все голоса, а Могучий Олень сгибался от беззвучного смеха. Кажется, койоты, обезумев от запаха крови тетерок и от перепалки с Харкой, совсем забыли, что пора бы им учуять и человека. И даже высунулись из-за гребня ближайшей возвышенности. Из-за густой шерсти они казались крупными, хотя на ребрах у них едва ли осталось много мяса после зимы. Харка громко провыл им, что сдается и отступает, и те двое, вытянув шеи, пролаяли свой победный клич. Мальчики воспользовались моментом, схватили луки и выпустили свои оперенные стрелы. Прицелиться и попасть не составило труда, невзирая на ночь.

Лай смолк, так как стрелы пронзили обоим хищникам горло. Могучий Олень и Харка бросились к своей добыче и застали хищников на последнем издыхании. Они добили их и принесли к костру. Тут сняли с них шкуры, но не с помощью обоюдоострых кинжалов, которые носили при себе в качестве оружия, а широким скребком. Мясом мальчики побрезговали, а пушистый мех решили взять с собой на память о веселой охоте.

Насытившись жареными тетерками, они хотели лечь спать, но задумались, не надо ли нести по очереди дозор.

Могучий Олень считал, что в этом нет необходимости и можно положиться на чутье мустангов. Пегий разбудит его, если почует опасность. Харка тоже доверял Чалому. И они оба завернулись в шкуры и протянули ноги к костру. Где-то вдали несколько волков выли на луну. Кони еще паслись, а потом начали дремать стоя, но это не сказывалось на их чуткости. Глаза мальчиков тоже начали слипаться.

Ночь прошла спокойно, и мальчики проснулись бодрыми еще до восхода солнца. Бледный свет на востоке возвещал о наступлении утра. Позавтракав вяленым бизоньим мясом и напившись из родника, они продолжили путь на запад.

Предгорья, по мере приближения к ним, вырастали все выше, заслоняя собой Скалистые горы. Все большие пространства покрывал хвойный лес, но Могучий Олень предпочел объездной путь по лугам, где коням было легче передвигаться, а видимость была лучше. Мальчики были очень внимательны, ведь леса таили в себе много неожиданностей, которые могли стать опасными для тех, кто поздно их заметил. Они втягивали воздух не только для дыхания, но и чтобы уловить малейший запах. Аромат листьев смешивался с ароматом смолы, но дыма ниоткуда не чувствовалось. Уши уловили волны шума. Вдалеке в расселине бурлил поток.

Мальчики ехали шагом. По дороге им попадалось много следов диких животных, а потом и след медведя. Они тотчас спешились, чтобы изучить его; ведь в их планы не входила встреча с медведем. След шел поперек их пути, уводил на юг, а потом свернул в лес на восток. И они беззаботно поскакали дальше. Второй раз они остановились, заметив свежие следы лося. Глубокие отпечатки этого крупного и тяжелого зверя вели в сторону гор. Шкура лося, если ее продубить, была для индейцев лучшей одеждой из-за ее прочности: она защищала даже от стрел. Мясо считалось вкусным, а язык деликатесом. Но лось – сильный и быстрый зверь, добыть его трудно. Этим он был схож с волками и людьми. Проще всего было привлечь лося по осени, сымитировав его трубный рев, подкараулить и подстрелить. Но сейчас была весна, и лоси не трубили.

Теперь каждый думал только про лося, но боялся признаться в этом другому, поскольку было бы слишком дерзко для мальчиков, видевших всего тринадцать зим, мечтать завалить такого зверя. Могучий Олень не отвлекался от выбранного маршрута, ведущего к старому месту зимовки его племени. Они ехали по болотистым лугам, частично через лес, не сбиваясь с пути. Ни он, ни Харка не могли скрыть радости оттого, что не теряют из виду след лося. Зверь пробежал днем раньше в том же направлении. Время от времени он останавливался на опушке леса, чтобы подъедать молодые побеги и почки. Мальчики добрались до бурного потока, который пенился через лес и луга, промыв себе русло до скалистой основы. Русло это шло высокими уступами; вода текла горизонтально метров пять или шесть, а то и десять-двадцать, а потом небольшим водопадом омывала отвесную стену. Вода бликовала и сверкала; на дне был виден каждый камешек, каждая песчинка. Некоторые водопады ниспадали с гладковымытых скал прозрачной вуалью, сквозь которую все было видно. Потеплело. Солнце светило сквозь ели с полуденной высоты. Мустанги хотели пить, да и мальчикам это место приглянулось для привала. Под небольшим навесом берега они увидели форель. Рыба стояла против течения, и им захотелось поймать ее голыми руками. Кроме того, на террасах русла были места, где вода собиралась в сине-зеленую глубокую заводь, так и приглашая окунуться.

Мальчики спрыгнули с мустангов, привязали их к деревьям так, чтобы они могли и пить, и пастись, а сами улеглись на берег ловить форель. Они молниеносно сунули руки в воду – каждый со своего места, – и, поскольку рыбы не ожидали нападения, каждому удалось поймать по форели. Могучий Олень держал в руках крупную рыбу со спиной мшистого цвета, Харке досталась рыба поменьше. Быстро оглушив рыб, они разожгли небольшой костер, чтобы обжарить рыбу на углях. От одного запаха потекли слюнки; только теперь они почувствовали, как проголодались. И, поровну разделив добычу, сытно пообедали. От них не ускользнуло, что лось тоже останавливался на месте их привала на водопой; в следах его копыт у речки собралась вода. Судя по следу, дальше зверь ушел в сторону гор.

Мальчики разделись, чтобы искупаться. Холодная, пронизанная солнечными лучами вода отлично бодрила. Они весело плескались и резвились, вставали под ледяной водопад и прятались за его завесой, глядя сквозь нее как сквозь стекло.

Тут из леса раздался треск веток и тяжелый топот, как будто кто-то огромный пробирался сквозь деревья и кусты, сминая все на своем пути. Мальчики как раз стояли позади водяной завесы и хотели уже выскочить на берег за оружием, но было поздно.

Из леса выломился лось. Сказать по правде, мальчики испугались, хотя никогда не признались бы в этом. Лесной исполин был разъярен. Он низко опустил мощные лопаты рогов с отростками, точно готовясь напасть на врага. Пробежав по лагерю и растоптав при этом костер, он оказался на середине реки, на террасе, куда ниспадал водопад, за которым прятались мальчики. Они замерли, пригнувшись, неподвижно, словно бронзовые статуи. Они наблюдали за ним из-под прикрытых век, чтобы блеском глаз не привлечь его внимание. Широкие копыта, длинные ноги, темная грива, могучие рога. Какой это был огромный зверь! Какой сильный! Лось повернулся, поднял голову, прислушался и посмотрел в лес, будто там-то между деревьями и притаился враг, обративший его в бегство. Он снова опустил рога. Свою злобу и испуг он вымещал на всем, что казалось ему незнакомым и подозрительным. Он вновь вышел на берег, где располагался лагерь, и в дикой ярости принялся топтать и раскидывать рогами вещи: мокасины, кожаные штаны, колчаны для стрел, одеяла. Подброшенное вверх одеяло упало лосю на рога и завесило ему глаза. Он принял это за коварное нападение и замотал головой, стряхивая неожиданного врага, а когда одеяло оказалось на земле, продолжал топтать его копытами. Могучий Олень смотрел, как под копытами тяжелого зверя ломается его лук, лежавший на плоском камне. А новый лук Харки повис на левой лопате развесистого рога лося.

Лось снова замер, поднял голову, осмотрелся и рванул в сторону. Огромными прыжками он понесся по берегу ручья под гору. Мальчики смотрели ему вслед. И вот он уже скрылся из виду, до них доносился лишь топот и хруст ломаемых веток.

Вскоре стихли и эти звуки.

Оставаясь за водопадом, мальчики обменялись многозначительными и совсем не радостными взглядами. Они немного пошевелили затекшими конечностями, но выйти не решились. Могучий лось чего-то испугался и пустился в бегство. Но кто его так напугал? Зверь? Какой? Или человек? Грозила ли опасность и мальчикам? Они прислушались, но мешал шум воды. Они стали осматриваться, но угол обзора был ограничен. У них не было ни малейшего представления, что так напугало и разъярило лося.

Лук Харки лось унес с собой, а лук Могучего Оленя был сломан. Что им скажут отцы, когда мальчики вернутся домой! Совсем не таким они представляли себе возвращение. Придется пока распрощаться с надеждой стать прославленными охотниками. Им еще повезло, что лось не напал на коней.

Своих мустангов мальчики не видели, иначе бы поняли по их поведению, есть ли опасность. Юные охотники оказались в непростом положении. Если остаться в укрытии, они не доберутся до оружия. Если метнуться за оружием, они хоть на несколько секунд, но будут открыты со всех сторон. И все-таки они решили, что лучше действовать, чем выжидать. Действовать они стали со всей осторожностью, про которую забыли во время водных игр. Они легли на каменистое дно и проворно, словно ящерицы, проползли под водой к берегу. Подобрав уцелевшее оружие, они спрятались в кустарнике на опушке леса.

Мустанги их были спокойны. В лесу тоже все стихло.

Мальчики объяснялись знаками, чтобы не выдать себя голосом неизвестному врагу. Они решили, что надо пойти назад по следу лося и выяснить, что же так напугало его. Харка выразил готовность остаться дозорным у коней, пока Могучий Олень обследует местность. Мальчик-дакота отвязал коней от дерева, завел их в лес и продел свое лассо через поводья, чтобы в любой момент быть готовым вскочить верхом и ускакать.

Могучий Олень крадучись скользнул в сторону горы, а Харка остался один. Он разглядывал свое оставшееся оружие: кинжал, гибкую палицу, лассо. Револьвер он оставил дома. В прерии трудно было достать патроны, и ему не хотелось растрачивать боезапас, но вот сейчас огнестрельное оружие было бы кстати. Однако он быстро отбросил напрасные мысли, которые ни к чему не приведут, и прислушался. Что же могло так напугать и разъярить лося? Если то был охотник, он продолжал бы преследовать зверя.

Товарища Харки не было слышно; он крался бесшумно. Кони тоже ничего не чуяли.

Шли часы, а Харка все ждал. Будучи сыном охотничьего народа, ждать он научился с малых лет; в нем не было нетерпения, свойственного белым детям. Когда прошло три часа, а Могучий Олень так и не вернулся, Харка привязал коней и осторожно двинулся к опушке. Он осмотрел место их недавнего привала, где они лакомились форелью. Одеяла из бизоньих кож валялись на прежних местах, хотя и истоптанные. Но даже копыта лося не смогли их так уж сильно повредить. Харка занес их в кусты. На ветке многолетней ели висела кожаная штанина, вторая валялась в траве; одна принадлежала Харке, другая его товарищу. Нашлись пояса и поясные сумки. А еще три мокасина. В ручье, вниз по течению, маленький водопад крутил штанину. Четвертый мокасин Харка обнаружил на другом берегу на верхушке молодой ели. Сломанные стрелы валялись вдоль берега, одна стрела покачивалась в воде, прибитая волной к камню.

Харка решил, что соберет это все, когда опустятся сумерки. А пока что вернулся с одеялами в лес, к коням и прилег на старое место. Могучий Олень появился, когда совсем стемнело. Он очень устал и повалился рядом с Харкой на землю, но тут же вновь вскочил, чтобы на языке жестов поведать, как он шел по следу лося и что обнаружил. Он нашел то место, где лось, шедший в гору, резко повернул назад и бросился бежать. Могучий Олень разведал, что лось наткнулся на двух рысей с детенышами. Эти могут напасть и днем, если им что-то угрожает. Они, как видно, и испугали лося. Куда они унесли своих детенышей, черноногий так и не выяснил. Бродя по лесу, он видел следы медведя, несколько волчьих следов, но, к сожалению, не нашел новых следов антилоп. Однако наткнулся на останки растерзанной косули и на труп бизона, из тех, что бродят в одиночку, – обычно это старое животное, которое не в силах поспевать за стадом. Скелет бизона лежал на месте зимнего стойбища его племени и был обглодан хищниками. Кто поживился им, было видно по следам волков, медведей и рысей.

Все это не очень успокаивало, в особенности на ночь глядя.

Харка поманил товарища за собой к реке. На небе уже зажглась первая звезда и золотился серп луны. Глядя на штанину, которая извивалась под водопадом, они рассмеялись, впервые с момента этих неприятных событий, хотя и беззвучно – в целях безопасности. Они собрали все, что смогли, и стали выбирать место для ночевки. Людей в округе, кажется, не было. А хищники могли их учуять и легко подобраться к ним среди деревьев. Поэтому мальчики решили заночевать на месте привала на берегу. Там были пути для бегства: можно забраться на дерево на опушке или нырнуть под воду, по берегу можно сравнительно быстро ускакать на коне, – и вообще оттуда открывался хороший обзор. Мальчики привели туда мустангов.

Могучий Олень устал, проделав такой большой путь, поэтому первую вахту нес Харка. Взяв топор друга, он срубил молодую ель, очистил ее от веток. Получился довольно длинный шест. Хороший инструмент для защиты от хищников. Длинные палки и копья они принимали за опасные рога. Харка стоял со всем своим оружием у коней. Небо к тому времени было уже полностью усыпано звездами, и лунный свет падал на берег реки. Маленький водопад монотонно шумел. Высокие кроны деревьев тихо покачивались на ветру.

Промокшая одежда сушилась на ветках. Харка собрал хворост – его здесь было в избытке – и развел огонь, чтобы отпугивать хищников. Могучий Олень крепко спал, завернувшись в свое истерзанное одеяло. Харка набросил свое одеяло на плечи и принялся ходить вдоль опушки. Он прислушивался ко всему, что было вокруг, особенно внимательно всматривался в непроглядную чащу леса.

Посреди ночи кони что-то учуяли и забеспокоились. Харка тотчас разбудил своего товарища. Они отвязали мустангов. Кони рвались вниз под гору. Довериться ли инстинкту животных и сбежать от неведомой опасности? Но не станут ли они более уязвимы во время бегства? Не лучше ли остаться на месте и следить за обстановкой с оружием наготове? Они решили остаться. Мальчики пристегнули к мустангам одеяла. Кони немного успокоились, забрели в воду и, прижимаясь друг к другу, остановились на мелководной террасе. Харка остался при них, а Могучий Олень спрятался в зарослях кустарника на берегу.

Мальчики прислушались.

Сквозь равномерное журчание воды с одного из прилегающих к ручью склонов донеслись какие-то звуки. Хрустнули сухие ветки, и снова стало тихо.

Ветер улегся. Неподвижно стояли высокие ели. Их вершины вырисовывались на звездном небе ломаной линией. Заросли кустов скрывались в темноте. Шумный ручей отражал свет звезд.

Вдруг Чалый и Пегий встали на дыбы. На противоположном берегу на склонившейся над водой ветке дерева Харка увидел горящие зеленые глаза. Крепкий сук закачался. Большое кошачьеобразное животное метнулось на Чалого в широком прыжке, вытянувшись всем телом с высоты ветки и выставив когти передних лап. Мустанг, вовремя почуяв опасность, рванулся прочь, и хищник, нацелившийся на загривок коня, чтобы тут же вцепиться зубами ему в горло, приземлился не туда, куда хотел, а повис сбоку, застряв когтями в одеяле из бизоньей шкуры. Голова с оскаленной пастью и сверкающими глазами виднелась над спиной мустанга. Рысь заметила Харку, издавшего воинственный вопль охотника. Кровожадный хищник ответил визгливым криком. Харка уже занес гибкую палицу, состоящую из ивовых веток с закрепленным на конце камнем величиной с яйцо. Он поднял ее обеими руками, чтобы удвоить силу удара, и с размаху нанес этот удар на долю секунды раньше, чем мустанг со смертельным врагом на спине сорвался с места.

Точно между глаз угодила тяжелая палица, и оглушенная рысь соскользнула в воду. Освобожденный конь тотчас стал бить передними копытами поверженного врага, так что Харка едва мог подступиться. Ему пришлось сперва оттащить неистового коня за поводья. Он подскочил к рыси, которая обладала огромной живучестью и вновь зашевелилась. Харка вонзил нож в горло хищника и издал победный крик. Но у него не было времени праздновать победу, так как за спиной подстерегала новая опасность. Со склона к берегу подкрадывалась другая рысь. А неподалеку, в темном лесу, послышался грозный рев медведя. Такое нашествие хищников разом случается не часто. Но была весна, звери за зиму изголодались, им нужно было кормить детенышей, а два мустанга и два мальчика были заманчивой добычей. Могучий Олень, как и Харка, отважно защищал себя и своего коня от второй рыси. Этот зверь не прыгнул с дерева, а подкрался из кустов и готовился к прыжку на Могучего Оленя. Но тот перехитрил противника. Он метнулся в воду, и в той глубокой вымоине, которую водопад сделал в каменной террасе, поднырнул под струю воды и очутился по ту сторону водяной завесы. Но лишь на мгновение. Когда хищник в отчаянии озирался в поисках жертвы, а пегий конь уже уносил ноги, Могучий Олень был тут как тут с топором в руке. Не успел зверь развернуться к нему, как мальчик нанес удар сбоку ему в затылок. Удар был неточный, но подействовал. Зверь свалился на землю. Подоспевший Харка передал другу палицу. Под ударами палицы рысь испустила дух. Теперь и черноногий юноша издал победный клич, еще хриплый от волнения. После смертельно опасного боя у мальчиков выпрыгивало сердце из груди, они хватали ртом воздух.

Но времени передохнуть у них не было: испуганный Пегий скрылся где-то в ночном лесу, и Чалый был готов последовать за ним. Харка в три прыжка оказался у своего коня и вскочил верхом. По звукам можно было отследить, куда умчался Пегий.

– Брось! Я сам его приведу! – крикнул Могучий Олень своему другу и скрылся в лесу.

Мустанга поймать в лесу легче, чем в прерии. Среди деревьев не больно-то разбежишься. Поэтому Харка не испытывал особенной тревоги за друга и надеялся, что тот быстро найдет коня. Сам он остался у речки и держался поближе к воде, прислушиваясь, не топает ли медведь. Этот зверь намного неповоротливее кошачьих. Харка был уверен, что это не опасный гризли. Скорее всего, бурый медведь. Рычание гризли было совсем другим, уж его Харка хорошо знал с того дня, когда у лагеря на Конском ручье он вместе с отцом охотился на гризли. Это было прошлым летом, незадолго до изгнания отца из племени.

Медведя больше не было слышно. Он либо затаился где-то в лесу, либо удрал после поражения рысей.

Могучий Олень нашел Пегого и вернулся к речке.

Подростки даже не помышляли о сне. Они подвели коней к берегу и встали рядом. Запах крови убитых рысей пугал коней и мог привлечь хищников, особенно волков. Поэтому мальчики были начеку. От напряжения они не замечали ни усталости, ни ночной сырости.

Первым, что они услышали после долгой тишины, были звуки, будто по лесу вниз под гору без особой осторожности ломился какой-то большой зверь. Мальчики предположили, что это уходит медведь. Однако шум прекратился, но послышалось злобное фырканье – шагах в ста пятидесяти, в глубине леса, как раз там, куда предположительно ушел зверь. Фырканье становилось все более свирепым, и, судя по звукам, началась яростная борьба. Эти звуки грызущихся зверей уже ни с чем нельзя было спутать. Нервы были на пределе, и каждый сжимал в руке оружие. В лесу у подножия горы взвыл волк, и тут стало ясно, что произошло. Медведь наткнулся на стаю волков, и звери сцепились в схватке. Теперь медведь победно ревел, а звуки борьбы стихли. Хищник продолжил свой путь вниз под гору.

Казалось, эта опасность миновала.

Мальчики мечтали, чтобы скорее наступил день, однако им нужно было запастись терпением еще на несколько часов. Солнце и звезды подчиняются своим законам, а не людским надеждам и страхам.

Наконец звезды потускнели, и на востоке первые рассветные сумерки сменили темноту ночи. Мальчики продрогли, но сейчас это было не важно. Когда солнце показалось из-за горизонта и вода заблестела в его свете, когда ели снова зазеленели на фоне голубого неба, когда запели птицы и в воде показались рыбы, когда поползли жучки и лучи утреннего солнца вновь согрели юных охотников, на которых были только пояса, тогда они с наслаждением потянулись. Им хотелось петь. Но какое-то беспокойство останавливало их. Не стоило без надобности привлекать к себе внимание.

Они стреножили коней, чтобы те паслись, но не могли убежать, вновь развели небольшой костер, выпотрошили убитых рысей и плотно подкрепились их сердцем и печенью. Они оказались еще вкуснее форели.

Что делать дальше, было очевидно и без обсуждений. После опаснейшей схватки с рысями им уже не надо было ни антилоп, ни косуль. Рысьи шкуры и мясо – великолепная добыча. Их охотничья честь восстановлена. Мальчики взгромоздили туши убитых рысей на коней и неспешно пустились в обратный путь по проложенной лосем тропе вдоль берега.

Встреча у бобровых плотин

Когда местность стала более ровной, мальчики поскакали быстрее. По пути домой они намеревались завернуть к охотникам на бобров, которые каждый год посещали эти места. Харка уже знал от своего спутника, что два бородатых, большеносых человека очень похожи друг на друга, и даже голоса у них почти одинаковые. Звали их Томас и Тео.

По рисункам и описанию товарища Харка уже догадывался, где искать звероловов. Всадники надеялись добраться до места еще до наступления ночи. Могучий Олень свернул к реке, которая за тысячи лет размыла в предгорной равнине глубокое ущелье. Узкой темной лентой она извивалась по ландшафту. Это была местность множества рек, питавших Миссури. Всадники подошли к воде, дали своим коням отдохнуть, а сами тем временем сняли с них туши убитых рысей. Это были самка и самец. Туловища были приблизительно метровой длины, да еще хвост в четверть длины туловища. Мех был светлым, морды широкими, на ушах характерные кисточки.

Мальчики с удовольствием посматривали на свою добычу, вспоминая опасную битву.

Харка унесся воспоминаниями на год назад, в ту ночь в лесах на южных склонах Черных холмов. Тогда две сцепившиеся в драке рыси испортили важный след. До сих пор его мучила загадка того следа. Возможно, он так никогда и не разгадает ее, и бесполезно тратить время на эти мысли, раз нет надежды найти новые подсказки.

Он вернулся в реальность.

Могучий Олень встал, поднялся на ноги и Харка. Снова взвалив на коней добычу, мальчики осторожно повели мустангов вниз по каменистому склону. У самой воды тянулась узкая полоска земли, поросшая где травой, где кустами, но скоро долина сузилась настолько, что приходилось брести по воде, а для лошадей это было нелегко.

Они остановились, почуяв запах дыма.

– Это, должно быть, они, – предположил Могучий Олень и еще раз втянул носом воздух.

Он радовался скорой встрече с охотниками на бобров, поскольку солнце уже было на западе и приближался вечер. Над поверхностью воды стелился легкий туман. Ветер доносил запах дыма с востока.

Харка вопросительно посмотрел на своего товарища. Ему интересно было, как тот поведет себя. Могучий Олень знал охотников и должен был задавать тон в этой встрече. Прежде всего нужно было убедиться, что сидящие у костра внизу по течению реки – это именно те, кого они ищут. Решили, что Могучий Олень останется с конями, а Харка отправится на разведку. Высокие плотины бобров, у которых, по предположению черноногого, находились охотники, были построены на выходе реки из тесного ущелья ниже по течению. Харка взялся за дело с радостью; отправиться на разведку было намного интереснее, чем сторожить коней, к тому же это было по справедливости. Чтобы поскорее достичь цели, он решил воспользоваться течением и поплыл по быстрине. Вода была холодной, и купание не доставляло особого удовольствия. Харка быстро плыл саженками прямо через ущелье. Здесь было темно, вода казалась почти черной. За одним из поворотов открылся дальний вид, и мальчик убедился, что его товарищ был прав: на выходе из самого узкого места ущелья, на разливе реки, он увидел постройки бобров, выступавшие из воды на высоту человеческого роста. Эти неутомимые труженики натаскали сюда много сухих деревьев и сучьев, которыми были так обильны берега. Харка заметил и огонь, над которым вился дымок. Слабое тление было прикрыто и едва теплилось в зарослях ольхи и ивняка, но тонкая струйка дыма была хорошо различима привычному глазу индейца. К тому же в ущелье было еще светло; ландшафт сохранял свои краски в свете закатного солнца.

Харка нырнул и спрятался позади ближайшей бобровой плотины. Оттуда, под прикрытием постройки, он осторожно выбрался на берег и пополз по высокой траве сквозь заросли. Найдя куст с сильно пахнущими листьями, он натерся ими, чтобы не вызвать подозрения у лошадей, которые, несомненно, были у охотников, если это те самые охотники. Подкрадываться было не только необходимостью, но и спортивным интересом. Харке хотелось попробовать обхитрить или чем-то удивить людей у костра. С присущим ему с детства проворством он пробрался сквозь кустарник. Он уже слышал их голоса, они звучали совершенно беззаботно. Двое мужчин, похоже, говорили о чем-то забавном, потому что нет-нет да и раздавался смех. Голоса были хрипловаты. Они говорили по-английски – на языке, который Харка выучил за прошлую зиму у белых людей.

Индейский мальчик подобрался ближе к лагерю. Не было никакого сомнения, что это те, кого он искал. У костра сидели два рослых парня, одетые во все кожаное. Их широкополые мягкие шляпы лежали на земле. Волосы и бороды создавали такие густые заросли, что из них виднелись лишь лбы и носы. Но уж носы были как у хищных птиц, большие и крючковатые. Сидели парни по одну сторону огня, а по другую сторону стояли четыре лошади, из них две скаковые и две вьючные.

Юноша охотно бы послушал, о чем говорят эти люди, но они как раз смолкли, занявшись мясом, запекавшимся в золе. Для проголодавшегося Харки, который к тому же только что искупался в ледяной воде, запах жареного был особенным искушением. По правую руку от него из кустов торчала лопата лосиных рогов и часть шкуры. Как видно, охотники его завалили. Один из мужчин отложил в траву ружье, а сам придвинулся ближе к огню. Солнце уже скрылось за горизонтом.

Харка решил подшутить над охотниками и показать им, как они неосторожны. В конце концов, не только Харку, Убившего Волка, Охотника на Медведей может застать врасплох лось и лишить лука. И другие могут попасть впросак! Он стянул ружье и исчез так же бесшумно, как появился. Судя по всему, охотники собирались основательно поужинать. Было ясно, что они не скоро обнаружат пропажу.

Харка отошел от реки и прокричал совой. Это был сигнал. Скоро он услышал, что Могучий Олень пробирается к нему с конями. Черноногий юноша вел коней в поводу, почти бесшумно. Мужчины у костра по-прежнему ничего не замечали. Мальчики беззвучно посмеивались. Теперь Харка остался сторожить коней и добычу, а Могучий Олень побежал вперед и громко закричал:

– Хэй-хо! Хэй-хо! Томас! Тео!

Должно быть, это были имена звероловов.

В ответ послышались хриплые голоса бородачей:

– Хэлло! Хэлло!

Мужчины вышли из-за деревьев, бурно жестикулируя. В наступившей ночи Харка различал лишь их силуэты. Он повел мустангов к лагерю. Могучий Олень побежал навстречу охотникам, и оттуда доносились громкие приветствия.

– Мальчик! Мальчик! Да это же сын вождя! Откуда ты? Где ваше стойбище?

Могучий Олень что-то отвечал, но слишком тихо, так что Харка не расслышал его слов. Звероловы, судя по всему, немного знали язык черноногих, как и большинство здешних охотников и трапперов.

– Черт возьми, вот это здорово! Где же твой друг? – кричали они.

Тут подоспел и Харка; последний участок пути он ехал верхом на Чалом, а Пегого вел в поводу. Звероловы с удивлением пытались сообразить, что же предстало перед их взорами.

– Да не может того быть! Две рыси! Вы охотились на рысей! Ох, ребята! А какое замечательное ружье у твоего друга!

Харка едва сдерживал смех.

– Идемте к костру! – сказал он бородачам по-английски. – Я покажу вам мое ружье!

– Прекрасно, прекрасно! Покажи. Наверное, ты им гордишься! Такой зеленый мальчишка – и уже с ружьем! Идем! А у нас как раз лосиное жаркое, на неделю сразу наедитесь.

Бородачи и юноши с мустангами направились к огню. Томас и Тео разворошили костер, и стало светлее. Харка подошел к одному из мужчин, протянул ему ружье и сказал:

– Это ружье я дарю моему старшему белому брату. Оно навсегда твое!

– Но черт возьми, парень! Что ты надумал! Ты не можешь дарить такие ружья, это дорогая вещь. Что тебе скажет отец? Спасибо, но нет, нет… Какой-то кусок жареной лосятины не стоит такого ружья. Молодой индеец не знает цену этой вещи! Прекрати. Держи при себе свою стрелялку! У меня есть ружье, и второе мне ни к чему. Хм, да ведь оно совершенно такое же, как у меня. Прямо близнец. Погоди, я покажу! – Бородач, который выглядел старше, принялся шарить в траве. – Проклятье! Что за чертовщина! Вот ведь тут лежало ружье! Ну куда ты его задевал, Тео?

– Никуда не задевал, Томас. Ты на целый час раньше меня появился на свет, и у тебя уже старческое слобоумие.

– А ты – на целый час позже, поэтому ты еще птенец! Зеленый птенец, желторотый! Пожалуйста, можешь сам посмотреть. Вот примятая трава, вот след на песке от приклада. Дай-ка мне на секундочку твою штуку, индеец. Я кое-что покажу. Гляди, малыш Тео, я кладу сюда ружье, и оно в точности совпадает со следом. Значит, здесь лежало мое ружье. Где же оно теперь?

– Оно снова на своем месте, – спокойно ответил Тео.

Харка молчал, и только глаза его смеялись.

– Почему снова? Здесь лежит ружье, которое принадлежит молодому индейцу!

– Ты на целый час раньше меня появился на свет, у тебя уже старческая слепота, Томас. Посмотри зарубки на прикладе.

– Какие зарубки… Черт бы меня побрал! Откуда же они взялись? И правда зарубки. Я сделал их прошлой весной, когда подпалил шкуру этому мошеннику и подлецу Биллу Петушиному Бойцу. Я думаю, он уже распрощался со всем преходящим и жарится в аду.

– Нет, – сказал Харка.

– Нет? Что значит нет?

– Прошлой осенью он был еще жив.

– Откуда ты знаешь?

– Мы с отцом встречали его у Найобрэры.

– О! Он еще жив? Как жаль! Действительно жаль. Очень жаль. Слушай, но откуда же на твоем ружье эти насечки, еще и на тех же местах? Прямо колдовство!

– Нет, я не колдовал, мой старший белый брат. Я просто был тихим и ловким!

– Ты был… – Томас стоял, разинув рот.

Тео громко хохотал, прыгал на левой ноге и хлопал себя по правому колену:

– Мой брат Томас, ты появился на свет часом раньше меня, а соображаешь на час позже! Этот юный краснокожий джентльмен спер у тебя ружье, чтобы показать тебе, что ты старый осел, а теперь, как настоящий джентльмен, возвращает его тебе обратно.

Томас даже сник:

– Но ведь это же… Ну разве это возможно? Как же вас зовут, молодой господин?

– Харка Ночное Око, Твердый Камень, Убивший Волка, Поражающий Стрелами Бизонов, Охотник на Медведей, сын Маттотаупы.

Томас заткнул себе уши:

– Многовато благородных имен для моих старых ушей. Как-как ты сказал? Харри?

– Харка.

– Остановимся на Харри, это еще укладывается в моей старой голове. А твой отец? Томато?

– Маттотаупа, что значит «четыре медведя».

– Четыре? Это очень много для моего повседневного употребления, скажем лучше – Топ, это вроде и по-христиански, и уважительно. Топ и Харри! Согласен?

– Белые люди в Миннеаполисе так и звали меня и моего отца.

– Allright! Итак, Харри, ты перехитрил старого опытного траппера и стащил у него ружье. Из тебя может что-то получиться!

– Я надеюсь на это, мой старший брат. Но у меня есть и к тебе просьба!

– Наконец-то лосятина, не так ли?

– У нас есть мясо рысей. Но вместе с этим лосем тебе достался мой лук.

– Твой… ах, эта штука, которой были украшены рога зверя, принадлежит тебе? Да можно лопнуть от смеха! Он как висел, так и висит на его рогах, забирай, он мне не нужен. У меня снова есть мое ружье! – И он нежно погладил ствол.

Бородачи и их гости расположились у костра. Мальчикам пришлось снова и снова рассказывать о своих приключениях. Близнецы Томас и Тео были славные люди, они заразительно смеялись, и мальчики смеялись вместе с ними. Хорошо поужинав, они распределили ночной дозор на четверых: надо было опасаться волков, которые могли учуять добычу. Харке и Сильному Как Олень досталось всего по два часа дозора, и они хорошо выспались.

На следующее утро бородачи показали юношам капканы для бобров.

– Мы берем их напрокат, страшно дорого, – вздохнул Томас. – Они принадлежат не нам, платим за них меховой компании. Столько и бобров не наловишь, чтобы рассчитаться за прокат имущества. Летом покончим с этой коммерцией. Хватит. Побросаем эти капканы в воду и уйдем, так я и сказал Тео. Пусть этот хлам ржавеет и пропадает! Пять лет работаем и все еще не вылезли из долгов. Пусть тогда компания сама ищет эти капканы! А я встретил своего хорошего, честного друга. Его зовут Адам Адамсон. Покупает у индейцев землю и хочет строить ферму. Вот куда мы пойдем. Ты понял, Тео? Пойдем туда, к нему! Станем пастухами и будем жить среди честных людей. Так будет точно лучше! Вы там как-нибудь нас навестите, юные джентльмены. Ах да – к сожалению, не сможете. Там земли дакота…

– Наши вожди выкурили трубку мира, – сообщил Могучий Олень.

– Трубку мира?! Вот это великолепно! Теперь и нам безопаснее передвигаться и не забывать наших старых друзей. Ну а сегодня вы останетесь с нами?

– Поедем дальше. Наши отцы ждут нас.

– Да, да, хорошие дети, понимаю! Тогда скачите с Богом и со всеми чертями. Надеюсь, мы скоро увидимся. Вы замечательные ребята. Убили рысей! Украли ружье! Такие везде пригодятся! Передайте от нас привет вождю Горящей Воде.

Юноши сердечно простились с бородачами и поскакали к себе домой. У Харки было легко на душе, хотя бы оттого, что лук снова к нему вернулся. Как будут смеяться и радоваться мальчишки в стойбище, когда Харка и Могучий Олень им обо всем расскажут!

Хотя мустанги были нагружены тушами рысей, их это не тяготило, ведь мальчики были стройны и весили немного. Добравшись до голой прерии, они резво поскакали вперед. Мальчики внимательно смотрели по сторонам, но не обращали внимания на луговых собачек, тетеревов или пасущихся антилоп, убегающих при виде всадников. Им хотелось поскорее вернуться в стойбище. Вдруг там Маттотаупа с небольшим отрядом воинов наткнулся на стадо бизонов! Могучий Олень и Харка, конечно, и не рассчитывали принять участие в бизоньей охоте. Им было всего по тринадцать лет. Мальчиков до четырнадцати лет не брали на опасную охоту. Но Харка однажды случайно попал на бизонью охоту в родном стойбище на Конском ручье. Оттуда он и получил прозвище Поражающий Стрелами Бизонов. Тогда он истратил все свои стрелы, не убив ни одного буйвола. И выжил лишь благодаря своему коню. И все равно он с удовольствием вспоминал о той волнующей охоте.

Мальчики тоже высматривали теперь следы бизонов. Зимой не все стада уходили на юг. Небольшие группы оставались в лесах предгорья. Такую группу, возвращавшуюся по весне в прерию, мальчики могли встретить. Но такого случая им не представилось.

Хитрость Маттотаупы

Приближался вечер, когда юные всадники увидели вдали свое стойбище. Мустанги почуяли запах табуна и сами перешли в галоп. Из поселения заметили их приближение, и толпа мальчишек на мустангах ринулась им навстречу, с радостными криками окружив их.

– Две рыси! – Это больше всего занимало всех мальчишек команды.

Они торжественно проводили Харку и Могучего Оленя до их вигвамов, где каждый выгрузил свою добычу. И добытые шкуры койотов молодежь стойбища тоже разглядывала с уважением.

Когда Харка хотел войти в вигвам, оттуда вышел отец с двумя воинами, в которых Харка узнал Мудрого Змея и Колченогого Волка. Мужчины тут же осмотрели рысь, привезенную Харкой, и одобрили:

– Хорошо! Хорошо!

Но видно было, что мысли их заняты сейчас другим. Оба черноногих направились к вигваму вождя, а Маттотаупа подозвал сына:

– Ты мне после все подробно расскажешь. Сейчас на это нет времени. Я нашел бизонов. Мы выезжаем на охоту, но у нас на пути – группа ассинибойнов. Придется сражаться с ними за добычу или обхитрить этих «камневаров». Я уже предложил сиксикам одну хитрость. Они согласились, и нам надо действовать. Иначе буйволы побегут прямо в руки ассинибойнам.

Харка заметил, что черноногая женщина, назначенная обслуживать их вигвам, готовит несколько легких одеял. Маттотаупа проверял свое оружие.

– Наш план таков! – продолжал он, объясняя Харке. – Ассинибойны разбили лагерь к северо-западу от нас, в небольшой лощине, образующей котел. Выход оттуда есть только на запад. Там же рядом протекает река. У них там хорошее расположение, неподалеку от старой бизоньей тропы, как мне объяснил вождь Горящая Вода. Там они и поджидают бизонов. Их пятьдесят человек воинов! Бизоны движутся с юго-востока и пройдут мимо них. Там среднее стадо, голов четыреста. Нам надо отвлечь ассинибойнов на запад или северо-запад еще до того, как они вообще заметят бизонов. И нам надо вклиниться между ассинибойнами и буйволами так, чтобы отпугнуть бизонов назад, к юго-западу.

– Значит, нам нужно будет разделиться, – сказал Харка, внимательно выслушав план. – Наша группа поскачет между расположением ассинибойнов и стадом и погонит бизонов по их тропе назад – на юго-восток. Вторая наша группа должна отвлечь ассинибойнов к западу, лучше всего до того, как они увидят бизонов.

– Правильно. Но как мы отвлечем воинов?

– Я не знаю. – Харка был растерян. – Мы можем напасть на них, они погонятся за нами. Но ты говорил, что мы не хотим боя.

– Мы хотим избежать боя, если это возможно. Но чем заманить человека или животное?

Харка улыбнулся:

– Тем, чего они хотят.

– Правильно. Но ты поешь, пока мы говорим, вдруг тебе захочется с нами поехать?

– Да, да!

Черноногая женщина дала Харке мясной бульон и рубленое мясо.

– Чего бы хотели ассинибойны? – продолжал отец.

– Бизонов! – ответил Харка, не отрываясь от похлебки. – А что, если бизоны появятся на северо-западе?

– Тогда «камневары» поскачут туда!

– Верно. Значит, что нам надо сделать?

Харка засмеялся:

– Сделать так, чтобы бизоны появились на северо-западе. Нам потребуются силы шамана?

– Нет, их наколдует Маттотаупа. Знаешь, как?

– Нет, – признался Харка.

– Но это будет нелегко. В наших вигвамах предостаточно бизоньих шкур и рогов. Мы сами притворимся бизонами.

Харка захохотал:

– И ассинибойны поверят?

– А как же! Это же будет ночью! Они не увидят бизонов целиком, только рога и колыхание спин за холмами. Конечно же, бизоны будут мычать!

Харка еще быстрее принялся выхлебывать варево.

– Я должен там быть, отец, я хочу там быть! Но что мы будем делать, когда ассинибойны бросятся охотиться на нас? Разве нам не придется тогда сражаться?

– Думаю, что нет. Вы покажетесь бизонами из-за той гряды, где проходит восточный берег реки. И когда ассинибойны примчатся, они увидят только шкуры, которые вы сбросите. Сами же вы уплывете по реке. Я буду единственным, кого они увидят. Они узнают во мне дакота и погонятся за мной, разозленные тем, что их одурачили. Но я уйду от них.

– Их там пятьдесят, отец!

– Но я – Маттотаупа.

Харка с восхищением посмотрел на отца. Да, такую хитрость Маттотаупа способен был придумать.

Мальчик управился с едой и вскочил на ноги:

– Мы отправляемся?

Маттотаупа кивнул:

– Да, и прямо сейчас.

Харка взял с собой только кинжал. Все остальное помешало бы ему быстро уплыть.

День клонился к ночи, когда мужчины собрались на деревенской площади. Из мальчиков были только Харка и Могучий Олень. Все приготовления, которые сперва так удивили Харку, были закончены. Та группа, которой предстояло отгонять на конях приближающееся стадо, обмотала копыта мустангов шкурами, чтобы животные поначалу ступали пусть медленно, зато совершенно неслышно. Харка быстро понял смысл этой меры. Эта группа охотников должна была пройти между ассинибойнами и стадом бизонов так, чтобы ассинибойны не заметили их раньше времени. Среди этой охотничьей группы было двадцать пять воинов под руководством вождя Горящей Воды. Колченогий Волк тоже был с ними.

Мудрый Змей решил идти с Маттотаупой. Вторая, меньшая группа, которая должна была замаскироваться под буйволов, состояла, наряду с Маттотаупой и Мудрым Змеем, из четверых воинов, двоих парней и двоих мальчиков. Они брали с собой четыре бизоньи шкуры.

Этого было достаточно для их цели. Лишь у Маттотаупы, кроме ножа, были еще лук и стрелы: ему предстояло не только изображать буйвола, но и быть готовым отвлечь на себя ассинибойнов после того, как хитрость будет раскрыта. Вся группа Маттотаупы не брала с собой коней, они пустились в дальний путь пешком. Тяжелые шкуры несли четыре воина.

Индейцы прерий тренированы в беге не меньше, чем в верховой езде. Они привыкли и на короткие расстояния скакать верхом, и длинные дистанции пробегать неутомимо и быстро. Поэтому пешая группа Маттотаупы двигалась даже проворнее всадников на мустангах с обмотанными копытами. Но им предстоял более долгий путь: нужно было обойти лагерь ассинибойнов с запада. Харка и Могучий Олень настолько были захвачены предстоящим приключением, что спокойно выдерживали темп взрослых. По дернистой земле бежалось легко. Одежду они сняли. Прохладный ветер освежал их тела.

Спустя час Харка заметил, что Мудрый Змей, лучше всех знающий местность, свернул на север. Значит, их отряд уже далеко продвинулся на запад, и теперь они могли направиться к цели. Им пришлось пересечь русло реки, и они вымокли до подмышек, хотя Мудрый Змей выбрал для переправы брод. Они продолжали путь, теперь уже по другому берегу реки вверх по течению. Под конец Мудрый Змей и Маттотаупа, следоваший за ним, стали очень осторожны. Они уже не бежали, а шли пригнувшись, открытые места преодолевали вообще ползком. Остальные молча повторяли за ними.

Харка принюхался. Он учуял запах дыма, и ему даже показалось, что он видит отсвет огня. Ассинибойны не были в состоянии войны с сиксиками и ниоткуда не ждали беды.

Мудрый Змей, Маттотаупа и остальная группа крались дальше. Им пришлось еще раз пересечь реку, чтобы оказаться на восточном берегу, где размещался лагерь ассинибойнов. Со всей осторожностью они взобрались на травянистую гряду, тянувшуюся вдоль берега реки к северо-востоку, причем спуск к реке был довольно крутым, а восточный склон – покатым. На гребне они сперва затаились в траве, один подле другого, воткнув пучки травы под налобные повязки для маскировки. И наблюдали за лагерем ассинибойнов, расположенным в низине. Там светилось пять костров. Кони стояли маленькими группами. Кое-кто из воинов уже улегся, завернувшись в одеяла. Другие сидели у костров и разговаривали. Дозорные находились недалеко от лагеря на небольшой возвышенности. Обстановка была благоприятной, как и описывали Маттотаупе Горящая Вода и Мудрый Змей.

Маттотаупа и Мудрый Змей подали знак к началу представления с бизонами. Все, кроме Маттотаупы, сползли с холма чуть ниже, построились парами и, набросив на себя шкуры, превратились в буйволов. Маттотаупа внимательно следил за превращением и нашел, что все в порядке. Четыре мнимых «бизона» распределились по склону. Маттотаупа отбежал к реке и оттуда стал издавать глухое, пока что тихое мычание. Оно звучало очень естественно, особенно потому, что сливалось с шумом реки. Мудрый Змей ответил таким же глухим и тихим мычанием из-под бизоньей головы, которую насадил на себя. И потом над гребнем возвышенности показалась первая спина бизона. Маттотаупа к этому времени успел отбежать далеко вверх по течению, к северу, и теперь его мычание доносилось с той стороны.

Харка, который был под одной шкурой с Могучим Оленем, услышал, что ассинибойны в лагере уже зашевелились в ответ на это представление. Они, должно быть, удивились, что бизоны шли ночью, ведь стада ночами не передвигаются, но радость от встречи с бизонами перевесила все сомнения. А почему бы бизонам и не двинуться ночью? Что им могло помешать?

И вот из лагеря раздался первый охотничий клич.

Теперь мнимым бизонам надо было действовать очень осторожно, чтобы не пасть жертвой охотников. Мудрый Змей поднял над гребнем большую рогатую голову и замычал так, что всех охотников пробрало до мозга костей. Сразу после этого голова бизона скрылась из глаз ассинибойнов, зато появились – далеко разнесенные друг от друга – три покачивающиеся бизоньи спины, и почти в то же время снизу из долины реки донеслось новое мощное мычание Маттотаупы.

Теперь ассинибойнов уже ничто не могло удержать. Из пятидесяти глоток вырвался дружный охотничий клич! Воины вскочили на своих мустангов, которым так знако́м был этот пронзительный крик. Мустанги в волнении заплясали под всадниками, и началась дикая скачка. Топот копыт поднимался снизу из котловины к гребню над рекой, перекидывался через ручей, который питался из родника в лагере ассинибойнов и затем, обогнув восточный отрог гряды, журчал в сторону юга, чтобы слиться с рекой.

Черноногие воины, парни и мальчики моментально сбросили с себя шкуры. И оставили их лежать на земле. Пусть обманутые ассинибойны потом утешатся хотя бы этими шкурами! Где теперь находился Маттотаупа, они уже не знали, зато знали, что делать им самим. Большими прыжками они вовремя успели сбежать вниз по склону и, как рыбы, сиганули в реку, чтобы плыть по течению под водой. Их уносило быстриной, и за большим поворотом они уже отважились высунуть головы из воды и набрать воздуха. При этом до них донеслись звуки оттуда, где они ушли под воду.

Ассинибойны с криками скакали по берегу реки и по прилегающим холмам. Западнее реки, далеко в ночной прерии снова прозвучало глухое мычание буйвола в исполнении Маттотаупы, и сразу после этого – приветственный крик дакота:

– Хи-йе-хе! Хи-йе-хе!

Воины ассинибойнов, кажется, еще не наткнулись на шкуры, лежавшие на земле. Наверное, они решили, что где-то близко дакота угоняют их бизонов, и подняли яростный крик. Они перебрались через долину реки и беспорядочно пустились галопом в прерию.

Мудрый Змей дал своей группе знак еще немного проплыть вниз по течению. Очутившись в полной безопасности, все выбрались на берег.

Харка прислушался к звукам с северо-запада; ассинибойны все еще с криками неслись на запад. Где же Маттотаупа?

Мудрый Змей подошел к Харке.

– Ты его сын, – сказал он мальчику. – Мы с тобой здесь останемся, чтобы узнать, чем зкончится смелая выходка Маттотаупы. Остальные, бегите в стойбище!

Эти слова были одновременно и приказом. Четверо воинов, два парня и Могучий Олень молча пустились в обратный путь. Разумеется, сыну вождя было жаль расставаться с Харкой, но показать это в тех обстоятельствах было бы неправильно.

Когда остальные исчезли, Мудрый Змей скользнул к холму, с которого открывался хороший обзор. Харка, последовав за ним, лег рядом в траву. Вода давно стекла с его хорошо умащенного жиром тела, как с оперенья утки. Воин и Харка приникли ухом к земле и услышали лишь отдаленный топот копыт. В настоящий момент они ничего не могли сделать для Маттотаупы.

Когда Маттотаупа последний раз промычал и сразу после этого издал приветственный клич дакота, словно в издевку над ассинибойнами, он тут же заполз в прибрежные кусты и спрятался там. Верховой отряд ассинибойнов не мог остановиться на скаку. Всадники потом еще долго плутали в темноте по травянистой местности в поисках бизонов или дакота, чувствуя себя одураченными. Их обвели вокруг пальца, теперь они это поняли, судя по их восклицаниям; но они пока не знали, каким образом это было сделано и кому адресовать свой гнев. Так же бестолково они и сновали по прерии. Пару раз какой-нибудь воин проезжал в непосредственной близости от кустов, где прятался Маттотаупа. И вдруг со стороны реки послышался вопль ярости. Несколько мужчин наконец-то наткнулись на шкуры бизонов. Следствием было то, что все ассинибойны повернули своих коней и поскакали назад, к реке. В этот момент Маттотаупа выскочил из кустов, отбежал на изрядное расстояние в прерию и снова издал свой клич:

– Хи-йе-хе! Хи-йе-хе!

Ассинибойны, теперь уже окончательно понявшие, какую шутку с ними сыграли, ответили криком негодования и снова галопом поскакали от реки в прерию, но уже с некоторой осторожностью, ведь дакота могли напасть на них из засады. Маттотаупа снова спрятался, насколько это позволяла открытая местность. Он видел отряд ассинибойнов, понимал их оклики. Он приметил себе одного воина в короне из орлиных перьев, но то явно был не предводитель отряда, а пожилой, осмотрительный человек, должно быть вырванный на охоту прямо с совета старейшин.

Маттотаупа выскочил из своего укрытия и со скоростью мустанга побежал на запад. Всадники пустились за ним в погоню. Конский топот опять сотрясал тишину ночи. Маттотаупа воспользовался первой возможностью, когда на мгновение исчез из поля зрения преследователей под прикрытием бугра, чтобы броситься в песчаное углубление на склоне. Прильнув к земле, он пропустил мимо себя всадников, перескакивающих через него. И только когда подоспел последний всадник, тот осмотрительный старик в короне из перьев, Маттотаупа моментально вскочил и в один прыжок очутился за спиной ассинибойна на мустанге. Он сорвал с головы растерянного охотника корону, водрузил ее на себя, сбросил старика с коня и поскакал догонять остальных ассинибойнов. Он гнал мустанга, подбадривая его криком, который слышал из уст этих «камневаров», обогнал часть отряда и с темпераментными криками повел за собой всех на северо-запад.

Настоящий хозяин мустанга, на котором теперь скакал Маттотаупа, с криками бежал вслед всадникам, но соплеменники в своей скачке даже не обратили на него внимания. Приняли его за воина, который из-за собственной неловкости потерял коня.

Когда Маттотаупа увел ассинибойнов довольно далеко на северо-запад, он заставил мустанга немного отстать и, как только почувствовал, что его никто не видит, соскользнул с коня и побежал обратно прямиком к реке. Он добежал до места, где старый воин гневно жестикулировал, стоя на бугре. Дакота подбежал к нему открыто, с братским приветственным жестом, и не успел тот опомниться, как Маттотаупа водрузил ему на голову корону из орлиных перьев.

Тот – опять же в растерянности – не успел оглянуться, как Маттотаупа уже скрылся в темноте. Он добежал, тяжело дыша открытым ртом, до реки и прыгнул в воду, поплыв тем же путем вниз по течению, каким плыл перед этим Мудрый Змей и его группа, и, так же как они, вынырнул из-под воды лишь за первым большим поворотом, чтобы глотнуть воздуха.

Тут он расслышал тихий крик совы, повторенный трижды. Он тотчас выбрался на берег, и, когда озирался, к нему подошли Мудрый Змей и Харка, к этому времени уже подобравшие все четыре бизоньи шкуры, лишив тем самым ассинибойнов последнего утешения.

– Все удалось!

Маттотаупа еще тяжело дышал, но был весел и очень доволен.

Больше они ни о чем не говорили. Маттотаупа взял себе на плечи две бизоньи шкуры, остальные двое – по одной. И втроем они пустились в обратный путь, тогда как вдали, в западной стороне прерии, слышались беспорядочные крики ассинибойнов.

В тишине Харка припомнил, как Тачунка-Витко во время побега от столба обвел вокруг пальца сиксиков и даже Маттотаупу. Теперь Маттотаупе удался такой же трюк по отношению к ассинибойнам. Из этого сравнения Харка сделал вывод, что успех достается тому, кто действует на опережение и неожиданно. Этот вывод он хотел взять себе в качестве путеводной нити.

Когда Маттотаупа, Мудрый Змей и Харка добрались до стойбища, уже светало. Охотники на бизонов под руководством Горящей Воды еще не вернулись. Маттотаупа и Мудрый Змей сообщили шаману и некоторым старым охотникам об успехе предприятия. Удовлетворение было велико, потому что сиксикам давно уже требовалось мясо, но они не хотели после богатых потерями столкновений с дакота ввязаться еще и в распри с ассинибойнами.

Харка встретил Могучего Оленя и рассказал ему о событиях. Оба мальчика едва не валились с ног, потому что и сын вождя не ложился спать, а ждал возвращения Харки. Несмотря на усталость, обоих мальчиков занимала скрытая и неопределенная надежда каким-то образом все же поучаствовать в охоте на бизонов. Хотя им было всего по тринадцать лет, они уже показали себя ловкими охотниками. Могучий Олень был предводителем всех мальчиков своего возраста, Харка у себя в родном стойбище рода Медведицы тоже был заводилой. Поэтому они питали тайную надежду и следили за тем, что предпримут Маттотаупа и Мудрый Змей после отчета перед советом старейшин. Оба воина в сомнении стояли среди вигвамов. Вероятно, они взвешивали то же самое, что волновало и мальчиков, и Маттотаупа улыбнулся им издали.

– Поспите четыре часа! – крикнул он. – Если к тому времени Горящая Вода не вернется, мы поскачем разведать, где они там.

Это было обещание!

Могучий Олень и на этот раз пошел с Харкой в его вигвам. Оба завернулись в одеяла и удобно устроились, но не успели приклонить голову, как уже заснули. Однако через четыре часа проснулись. Во время больших событий мужчина должен уметь экономить на сне, чтобы потом наверстать его в более спокойные дни. Мальчики умылись, позавтракали и сели ждать в глубине вигвама. Но их взгляды, неотступно устремленные на Маттотаупу, не давали ему покоя. Маттотаупа со дня своего изгнания и объявления вне закона не расставался со своим сыном, оказывался с ним вместе в тяжелых и опасных ситуациях, и теперь ему, как и Харке, казалось странным, что в упорядоченной жизни в стойбище Харка вновь соскользнул в роль несовершеннолетнего мальчика, а Маттотаупа оказался в роли неприступного отца. После пережитого вместе с Харкой Маттотаупа склонялся к тому, чтобы обращаться с тринадцатилетним юношей как со взрослым, хотя его и радовало, что в Харке из-за дружбы с Могучим Оленем снова ожили детское озорство и беззаботная непоседливость.

– Идемте! – позвал он мальчиков. – Отправимся вместе на разведку!

Перед вигвамом они столкнулись с Мудрым Змеем. Воина сильно удивило, что мальчики отправляются с ними, но он не проронил ни слова о решении Маттотаупы, и они вчетвером верхом пустились в путь. Им уже не требовалось идти в обход и прокрадываться, они теперь могли скакать прямо на юго-восток. Бизоньи стада предпочитали использовать свои привычные пути миграции через прерию и через перевалы, если никакие неожиданности этому не препятствовали, и Мудрый Змей повел теперь свой маленький отряд на юго-восток прямиком к известной ему бизоньей тропе. Полдень уже миновал. Солнце еще приятно грело. Взгляд свободно скользил по травянистой равнине, простиравшейся до самого горизонта. Всадники были в пути уже больше трех часов, когда наконец заметили вдали густое облако пыли, протянувшееся по прерии длинным хвостом. Не было сомнений, это сотни бизонов галопом мчались по своей песчаной тропе! Мудрый Змей запел бизонью песнь, и Харка прислушался.

Равномерный галоп лошадей задавал ритм этой охотничьей песне. Тучу пыли на юго-востоке относило ветром в сторону. Возникали отдельные хвосты пыли, тянулись по прерии, и вот уже и Харка почуял запах этой пыли, как пелось в песне. Самая плотная часть пылевой тучи была южная. Должно быть, стадо мчалось галопом именно в ту сторону, и, вероятно, охотники скакали в гуще галопирующих животных.

Мудрый Змей хотел направиться наискосок к головной части пылевой тучи, но Маттотаупа что-то крикнул ему. Мудрый Змей перевел своего мустанга на шаг, и после короткого совещания Маттотаупа настоял на своем предложении. Он хотел с мальчиками подобраться к бизоньей тропе с северного конца пылевой тучи, встроиться там в бег стада и преподать им основу бизоньей охоты на отстающих животных стада, которые всегда есть. Мудрый Змей подавил собственный страстный охотничий зуд и был готов участвовать в этом плане. Так получилось, что маленькая группа повернула восточнее и достигла широкой бизоньей тропы на охвостьях песчаной завесы. Там два воина с мальчиками и свернули на маршрут бегства бизонов. Почва была изрыта многими сотнями копыт тяжелых животных, и глухой грохот бегущего стада доносился до ушей всадников с юга. Все четверо скакали на мустангах, натасканных на бизонью охоту, и, хотя никто из маленького отряда не издавал подгоняющий клич, мустанги сами в неистовстве перешли на протяжный галоп-аллюр, в котором конь только и мог держать скорость бегущего бизона.

Мальчики старались сохранять спокойствие. С Маттотаупой и Мудрым Змеем они чувствовали себя под надежной защитой и знали, что главное – не сводить глаз с намеченного бизона, пока его не догонишь, и стрелу надо выпускать на тесном обгоне так, чтобы она попала в сердце и была смертельной.

Пыль, сквозь которую скакали четверо всадников, становилась гуще, но ориентироваться еще можно было. Маттотаупа и Мудрый Змей одновременно издали пронзительный клич, который должен был подбодрить мустангов и привлечь внимание мальчиков. Маттотаупа и Мудрый Змей разделились; Харка держался ближе к отцу, а Могучий Олень скакал рядом с Мудрым Змеем. В пыли было легко потеряться и упустить друг друга из виду.

– Держись позади меня и стреляй! – крикнул Маттотаупа сыну.

В пятидесяти метрах от них маячил задранный хвост галопирующей буйволицы. Почему она отстала от стада, сейчас трудно было судить. Маттотаупа дал своему мустангу свободу развить полную скорость. Обученный конь сам выбрал правильный путь, вплотную мимо буйволицы, и Маттотаупа на скаку показал стрелой и луком, в какой момент надо делать выстрел. Харка следовал за отцом на своем Чалом на расстоянии в три корпуса коня. Он тоже отпустил поводья, держал наготове лук со стрелой, сохранял спокойствие и уверенность, как будто речь шла всего лишь о состязании по стрельбе. Когда Чалый, не столько направленный давлением ног на правильный путь, сколько ободренный, подскакал к буйволице сбоку, Харка изо всех сил выпустил стрелу. Выстрел пришелся буйволице под лопатку в самое сердце; она споткнулась на бегу и рухнула.

Харка вскрикнул от радости. Он убил своего первого бизона! Маттотаупа тотчас развернул мустанга. Харка с трудом затормозил своего бегущего коня и тоже направил его назад к добыче.

В траве лежала совсем юная, еще не стельная корова. Из такого животного получалось самое нежное жаркое. Маттотаупа улыбнулся Харке и посоветовал ему остаться при добыче и охранять ее. А он, Маттотаупа, хотел скакать дальше и попытаться принять участие в большой охоте сиксиков, которая еще шла полным ходом в сторону юга. Харка был доволен. Он спутал своему мустангу передние ноги, с чем тот был совсем не согласен; но ему пришлось смириться с мерами своего молодого хозяина. Затем Харка осмотрел свою добычу со всех сторон. Она сулила новую шкуру, роговые ложки, тетивы для лука, веревки из кишок, свежее мясо, вяленое мясо, все это можно было получить от этого крупного животного. Сегодня вечером Харка будет лакомиться свежим мозгом бизона; давно уже он его не пробовал. Он подстрелил буйволицу единственной стрелой, при самых благоприятных условиях. В прошлом году в куда более трудных условиях он истыкал бизона дюжиной стрел, но так и не убил его. В следующий раз он будет скакать уже в гуще дикой охоты и все равно попадет в цель.

Так он себе наметил и сел на холку убитого животного, чтобы как следует прочувствовать свою победу и насладиться заслуженным отдыхом. При этом он прислушивался к тому, что творилось вокруг него. Могучий Олень под руководством Мудрого Змея, должно быть, в это время тоже чего-нибудь добился. Внезапно Харка услышал топот и громкий смех. Странный это был топот! Как будто упиралась лошадь? Шум приближался, и вскоре Харка увидел своего друга Могучего Оленя, едущего шагом и ведущего на лассо живого теленка бизона. Теленок был уже крепкий, вырывался, норовил бодаться и вообще выделывал коленца, из-за чего Могучий Олень ухохатывался.

– Попробуй-ка сесть на него верхом! – крикнул он Харке.

– Ну уж нет! – ответил Харка, восседая на своей добыче. – Ты первый, ловец бизонят!

– Я убийца бизонов, убийца бизонов! – гордо ответил Могучий Олень. – Я с пяти стрел уложил старую буйволицу. Она была живучая, как подошва, и вообще норовистая, хитрая скотина. Хочешь на нее взглянуть?

– Да!

Могучий Олень хотел развернуться на своем мустанге, но теленок упрямился и готов был задохнуться в петле лассо, он рвался на юг, вслед за стадом, и мычал изо всех сил.

– Отпусти его, – сказал Харка. – Я на нем поскачу. На веревке ты его до стойбища не доведешь, или тебе для этого понадобится целый месяц.

– Ну давай!

Харка сперва помог товарищу спутать Пегого, на котором тот ехал верхом.

– А где Мудрый Змей? – спросил он при этом.

– Мудрый Змей? Где-то там гоняется за бизонами.

– Как и мой отец.

Конь был стреножен. Могучий Олень мог спрыгнуть. Он уперся в землю ногами, чтобы удержать теленка. Это было нелегко. То был бычок, разъяренный и изобретательный. Харка обнял его за шею, чтобы ослабить петлю лассо и снять ее. Но одному ему было не под силу справиться с животным. Пришлось помогать товарищу. Общими усилиями мальчикам удалось его повалить. Концом лассо были перехлестнуты его передние ноги. Теперь они быстро ослабили петлю и освободили из нее бычка, так что лассо снова было в распоряжении Могучего Оленя. Когда бычок вскочил, Харка уже был у него на спине. Он сжал его голенями, и у Могучего Оленя было достаточно причин для смеха, так что приходилось держаться за диафрагму. Бычок рвался на юг, к стаду, а Харке было ясно: во-первых, ему нельзя было показаться вблизи стада и среди охотников, потому что отец велел ему оставаться при добыче; во-вторых, ему совсем не хотелось предстать перед охотниками в виде всадника на теленке. Поэтому он подумывал спрыгнуть и отпустить бычка. Но поскольку его забавляло, что Могучий Олень от души хохочет, он придумал веселый соскок. Он сполз на круп, сделал сальто, спрыгнув на землю через хвост, и, схватившись за этот хвост, сделал еще три прыжка. Его успех у Могучего Оленя был так велик, как он и ожидать не мог. Его товарищ умирал от смеха, и Харка смеялся вместе с ним.

Но потом оба мальчика внезапно стихли, потому что в рассеявшейся пыли к ним мчалась галопом сильная буйволица, свирепо пыхтя и взрывая копытами землю, в бешенстве готовая поднять на рога любого противника и растоптать его. Мустанги хотели бежать прочь и чуть не рухнули со связанными передними ногами. Луки были у юных охотников за плечами, а стрелы в колчанах, кинжалы в ножнах. Все это требовало времени! Оба рисковали жизнью, уже перерезая путы мустангов. Но вскочить на них они не смогли. Оба мустанга молнией сорвались с места в смертельном страхе перед разъяренной буйволицей. Мальчики юркнули к бизону, убитому Харкой, спрятались за ним и лишь осторожно выглядывали через его массивную спину, прикрывая себе голову его гривой. Они взяли луки и наложили стрелы.

Буйволица замедлила свой бег. Она фыркнула еще пару раз, взметнула песок рогами так, что обсыпала им сама себя, и потом остановилась, как изваяние. Мальчики тоже не шевелились. Убить бизона, нападающего фронтально, практически невозможно. Бычок подбежал к буйволице, и стало ясно, что это его мать. Она обнюхала его; ярость ее улеглась. Она облизала теленка. Затем двинулась на восток, и бычок мирно затрусил за ней следом. Харка и Могучий Олень с облегчением выдули через губы воздух и посмотрели друг на друга так красноречиво, как после приключения с лосем. Дело еще раз обошлось благополучно, а ведь могло кончиться плохо, и уж теперь-то они больше никогда не будут вести себя с таким ребячьим легкомыслием. Вечерних рассказов у костра об этих приключениях им хватит теперь надолго. Мустанги ускакали. К счастью, хотя бы не в сторону стада бизонов. Мальчики увидели их вдали, стоящих рядом. У Харки не было при себе лассо. Вся надежда была на лассо Могучего Оленя. Потому что поймать в прерии полудикого мустанга было делом нешуточным и без лассо затруднительным. Но мальчики знали, как обходиться с такими животными. Они не побежали к ним; тогда бы мустанги бросились прочь. Юные охотники бродили туда и сюда, прыгали, и это вызывало любопытство мустангов, а когда те приблизились на расстояние длины лассо, Могучий Олень сделал бросок, и петля опустилась аккуратно на шею Пегому. Очень осторожно Могучий Олень стал притягивать его к себе. Конь шел охотно, почувствовав руку своего хозяина, и Чалый тоже подбежал за компанию.

Так мальчики снова изловили коней. Пропыленные и пропотевшие, они поскакали теперь к той «старой, живучей и хитрой скотине», которая всеми способами дурачила нападавших на нее Мудрого Змея и Могучего Оленя и потом все же пала жертвой пяти стрел. Они еще раз осмотрели то молодое животное, которое Харка пристрелил быстро, следуя указаниям отца. И покорно несли свою вахту.

Спустя три часа прискакал галопом счастливый отряд охотников. Они повторяющимися криками праздновали свой успех: благодаря хитрости Маттотаупы охота удалась на славу. И мальчики примкнули к отряду.

К ночи вернулись в стойбище. Ликование царило и среди стариков, женщин и детей. На долгое время они были всем обеспечены.

Когда наступило утро, женщины и девушки отправились верхом к месту охоты, чтобы разделать туши, которые несколько воинов охраняли от нападения волков. Свора деревенских собак лаяла в радостном предвкушении, ведь все собаки – большие и маленькие, черные, белые и пестрые – знали, что теперь и они наедятся досыта.

Харка сидел в вигваме подле отца. Он честно рассказал ему обо всем, что произошло. И Маттотаупа внимательно слушал.

– Это правда, – сказал наконец отец, – вам не следует путать ваши ребяческие шалости с охотой и борьбой мужчин. Впредь вы должны действовать сдержанно и хладнокровно, если воины берут вас с собой на охоту. У тебя еще есть вопросы?

– Да, отец, два вопроса. Сколько бизонов убил ты?

– Шесть. Этого нам более чем достаточно, и впредь мы сможем принимать гостей и в нашем вигваме. Хау!

– Когда мы поскачем, чтобы привезти в наш вигвам мою сестру Уинону?

– Долго ждать не придется. Я поговорю об этом с вождем Горящей Водой.

Ситопанаки

Прошло некоторое время; начинался солнечный день. Девочка Ситопанаки – чьи ступни поют, когда она идет, – стояла со своими ровесницами у стойбища, на другом берегу ручья, и смотрела на кавалерийские игры мальчиков. Девочки тоже были одеты во все кожаное. Они носили мокасины из оленьей кожи с мягкими подошвами, длинные штаны и платья до колен, с бахромой по подолу и полудлинным рукавам. Платья шились из двух больших полотнищ кожи, скрепленных плечевой вставкой с круглым вырезом для шеи. На поясе висела сумка и нож в ножнах. Длинные черные волосы Ситопанаки были заплетены в две косы. Сегодня на ней было простое платье со скромной вышивкой. Свой богато расшитый наряд она приберегала на то время, когда после большой осенней охоты наступят последние теплые дни и мужчины и женщины устроят большие празднества перед наступлением суровой зимы. Но до этого было еще далеко. Сейчас они только что пережили зиму, и никто не хотел даже думать про льды, снега и холода. Все радовались тому, что солнце греет день ото дня теплее, трава растет не по дням, а по часам и ребра отощавших лошадей снова покрываются плотью, а первые охотничьи вылазки на бизонов уже принесли в вигвамы богатые запасы. Много работы было в последние дни для жен и дочерей. Выскабливать кожи, отделять мясо от костей и вялить его или зарывать в холодную землю, промывать и сушить кишки. С четвертого года жизни Ситопанаки, как и все ее подружки, помогала по хозяйству. А мальчики в четыре года учились верховой езде и владению оружием; девочки тоже учились скакать верхом и осваивали все работы, которые им предстояло выполнять всю жизнь. Они учились у матерей не только обрабатывать большую охотничью добычу, дубить кожи, делать глиняную посуду, расписывать и обжигать ее, осваивали тонкое плетение, шитье одежды и обуви, вышивку, сборку и разборку вигвамов, но должны были также знать и находить съедобные ягоды и коренья, искать и разорять хомячьи норы так, чтоб хомяки не покусали им пальцы. Дочь и сестра должна была уметь перевязывать раны, знать целебные травы и приготовить баню с раскаленными камнями. Она умела ориентироваться в лесу и в прерии и не заблудилась бы, даже оставшись совсем одна. Если молодой воин хотел взять в жены девушку, он должен был преподнести ее отцу богатые дары. Она представляла собой ценную рабочую силу. Правда, женщинам охотничьих племен нельзя было в вигваме есть вместе с мужчинами и принимать участие в совещаниях мужчин. Женщины не были охотниками и поэтому не считались среди охотников полноценными людьми, сколь бы полезными они ни были.

Но об этом Ситопанаки никогда не думала, потому что ничего другого она никогда не видела и ни о чем другом не слышала. Она была девочка и, как умелица, хотела признания подруг, а как гордая девушка – хотела уважения мальчиков, а позднее воинов. Ситопанаки никогда не говорила много слов и не обладала откровенной веселостью и самоуверенностью брата, которого как раз за это с обожанием любила. Если она радовалась, это выражалось у нее лишь блеском глаз; если она веселилась, это можно было заметить лишь по уголкам ее губ. Поскольку она редко говорила о своих мыслях и чувствах, ее слово имело вес уже в детстве, хотя ей было всего восемь лет. Если мальчик падал с коня, вставшего на дыбы, то опущенный уголок губ Ситопанаки огорчал его больше, чем громкие насмешки ее подруг.

Было ясное утро, и та, чьи ступни поют, когда она идет, все еще стояла на берегу с подругами, спиной к ручью, и смотрела на мальчиков, джигитовавших на лугу. На самом деле она следила лишь за двумя из них, хотя казалось, что за всеми. И видела лишь своего брата Могучего Оленя и его друга Твердого Камня, Убившего Волка. Оба были искуснее, чем большинство остальных, и не падали с коней даже при самых сложных трюках. Вот они только что поменялись конями, на скаку перепрыгнув на соседнего мустанга! По свистку Могучего Оленя – уже приказному, как у вождя, – мальчики выстроились на своих мустангах в шеренгу и штурмовым галопом поскакали вперед, не нарушая линию строя. По новому свистку, более низкого тона, они все затормозились до легкого галопа. Между Могучим Оленем и Харкой скакал еще один конь. Они объяснились между собой знаками – и каждый вскочил на круп своего коня. По другому знаку, которым они обменялись, оба мальчика прыгнули на спину коня, скакавшего между ними, а с него прямиком на мустангов друг друга. Они повторили этот трюк и снова оказались каждый на своем коне.

Могучий Олень радостным воплем подтвердил удачу этого сложного кавалерийского трюка, на который его подбил Харка, и весь отряд мальчишек отозвался ликованием на умение своего предводителя и его нового друга, равного ему во всем.

Четверо других мальчишек попытались последовать их примеру, но двое промахнулись мимо цели и лишь с трудом удержались за скачущего между ними мустанга. Линия шеренги нарушилась, и Сильному Как Олень пришлось выстраивать свою кавалерию заново.

Девочки смеялись, а два мальчика, приземлившиеся в траву, побежали, злясь на себя, вдогонку за своими мустангами, чтобы снова запрыгнуть на них. Рядом с Ситопанаки стояла девочка по имени Сойка Пересмешница.

– Скорее, скорее! – кричала она мальчикам, которые гнались за своими мустангами. – Бегите как ветер! Пусть орлиное крыло несет вас, будущие воины племени сиксиков! Перебирайте ногами, глотайте воздух! Выше прыжок, кузнечики! Вверх, по коням! О, что видят мои бедные глаза! У вас застыли ноги? Мне раскалить вам камень для разогрева, чтобы они снова начали сгибаться?

Все девочки, кроме Ситопанаки, заливались смехом. А те двое мальчиков, упавшие с коней, вели себя по-разному. Один тоже посмеивался, а второй рассвирепел и бросал злобные взгляды на Харку, который ввел этот новый трюк.

Могучий Олень и Харка Твердый Камень взяли под защиту своих товарищей. Они неожиданно резко направили своих мустангов на стайку девочек, так что те, обрызганные водой ручья, отпрянули от копыт. Кроме молчаливой Ситопанаки: она не моргнув глазом осталась на месте. Кому-то наступили на ногу, кого-то подхватили в падении. Теперь уже Могучий Олень и другие мальчики смеялись над девочками, только Харка Твердый Камень сохранял серьезность и, казалось, вообще не видел девчачью толпу.

С настороженной опаской к новым каверзам мальчишек девочки снова собрались вокруг Ситопанаки.

Мальчики отрабатывали одновременный поворот коней, так что в мгновение ока из колонны скачущего отряда получалась шеренга. Этот прием тоже пока не получался в совершенстве. Но девочки придержали языки. Только Пересмешница не унималась:

– Вы только посмотрите, каким красивым зигзагом вы умеете скакать! Зиг-заг, зиг-заг! Погодите, замрите на мгновение! Я быстренько срисую новый узор для вышивания. Мы вышьем этим узором ваши куртки, будущие воины-сиксики!

– Замолчи, несчастная Пересмешница! – грозил Могучий Олень возмужалым басом, который появился у него лишь несколько месяцев назад. – Ляг на землю и поешь речного песка, чтобы занять свой язык хоть чем-то полезным! И смотри у меня!

Могучий Олень и Харка Твердый Камень уже настолько хорошо понимали друг друга, что хватало одного взгляда и короткого жеста – и другому становилось ясно намерение товарища. Оба разом отделились от строя и поскакали на девочек. Те, что стояли по краям, бросились врассыпную, а те, что были в середине, упали на землю и наглотались песка по совету мальчика. На ногах и на месте оставались только Ситопанаки и Пересмешница. Но в последний момент Пересмешница все-таки присела и свернулась калачиком. Ситопанаки осталась стоять, как одинокое дерево. Мальчики пришпорили пятками своих коней так, что они перепрыгнули через девочек. Могучий Олень элегантно перелетел через присевшую Пересмешницу. А Чалый Харки перепрыгнул через Ситопанаки. Девочка увидела передние копыта, брюхо коня; в тот же миг она закрыла голову руками, ощутила удар, пошатнулась, но удержалась и осталась стоять.

Она слышала, как у нее за спиной мустанги с плеском приземлились в ручей, так что брызги долетели до нее, но больше окатили пригнувшуюся к земле Пересмешницу.

Оба мальчика развернулись, и язвительный хохот всего отряда мальчишек окатил Пересмешницу поверх воды, стекающей с нее ручьем. То, что Могучий Олень и Харка на своих мустангах тоже приняли душ, понималось как естественное дело и не заслуживало внимания, поскольку им достаточно было после этого сменить лишь свои пояса в вигвамах.

Ситопанаки отняла руки от головы и спрятала их за спиной; никто не должен был видеть, что левая кисть ушиблена и уже наливается синяком.

Харка Твердый Камень поскакал с Могучим Оленем назад, к мальчикам, и, сколько ни смотрела девочка, ни разу не оглянулся на нее. Но он заметил ее ушибленную руку за спиной, и ему понравилось ее поведение.

Ситопанаки вдруг повернулась и пошла прочь от ручья к своему вигваму, чтобы помогать матери.

Девочка не особо вникала в свои чувства и мысли. До исхода зимы каждая вещь и каждый человек занимали в ее представлении свое стабильное, положенное им место. А потом появились эти двое чужаков, происходящих из враждебного племени, с непонятной речью на незнакомом языке. Вождь Горящая Вода их принял и почтил дарами, то есть Ситопанаки тоже должна была их почитать. Ее любимый и обожаемый брат подружился с чужим мальчиком. Ситопанаки частенько наблюдала тайком за Харкой Твердым Камнем. Ей хотелось, чтобы Могучий Олень побеждал чужака в состязаниях, но в то же время и не хотелось. Оба мальчика были достойны друг друга, но это требовало подтверждения – каждый день нового, и Ситопанаки с куда большим интересом, чем раньше, ждала исхода каждой борьбы, каждого тренировочного упражнения. Она сама не знала, почему это так волновало ее. Иногда она при случае подслушивала разговоры мальчиков в вигваме. Харка Твердый Камень рассказывал много интересного про белых людей. Время от времени его вместе с отцом Маттотаупой звали в Священный вигвам: шаман хотел что-то разузнать от них про белых людей. То есть знания Харки оказались важными, в этом не было сомнений. Ситопанаки тоже хотела бы узнать подробности о дакота. Но об этом Харка никогда не говорил, а Могучий Олень его об этом не расспрашивал.

К полудню мальчики закончили свои игры и отвели мустангов в табун при стойбище. Могучий Олень и Харка вместе легли в траву на холме, подставив солнцу спины, и грезили с открытыми глазами. Харка опять сорвал травинку, сунул ее в левый уголок рта и покачивал ею, как трубкой. Прошло минут пятнадцать, прежде чем первый из них заговорил:

– Вы будете ловить новых мустангов?

– У нас их и так хватает.

Снова установилось молчание.

Еще через четверть часа Могучий Олень сказал:

– Если попадется табун уж с очень хорошими мустангами, может, и поймаем нескольких.

– Мне с отцом Маттотаупой нужны еще лошади. По одному коню нам мало.

– Да. А как вы их ловите?

– На то у нас есть лассо.

– А мы строим загон и загоняем туда всех сразу. Потом вылавливаем лучших при помощи лассо. А остальных выпускаем.

– Но построить загон вы можете только около леса.

– Так и есть.

Мальчики продолжали размышлять в тишине. С их места на пригорке им была видна вся прерия и стойбище. В это время из вигвама вождя вышли Маттотаупа и Горящая Вода. Видимо, они о чем-то договорились. Харка знал, что его отец ушел к вождю на совещание. Маттотаупа хотел уехать, чтобы расквитаться с Тачункой-Витко за его обидные слова, забрать сестру Харки Уинону из вигвама у Конского ручья и привезти ее сюда. У Маттотаупы был и еще один сын, младший. Но о нем никогда не говорил ни Харка, ни отец: оба думали, что младший сын и брат не захочет покидать стойбище рода Медведицы у Конского ручья.

Харка и Могучий Олень еще добрый час пролежали на холме. Они достаточно много напрягались в первой половине дня.

Внезапно они заметили вдали на западе нечто, привлекшее их внимание. Это нечто было пока что для их глаз не больше еловой иголки, но оба мальчика уже воскликнули почти в один голос:

– Всадники!

Могучий Олень тут же подал в стойбище предупредительный сигнал, и вскоре Горящая Вода, Маттотаупа и Мудрый Змей были уже на холме.

– Два всадника и еще два коня с поклажей, – сказал Харка в ответ на вопросительный взгляд отца.

– Томас и Тео? – предположил Могучий Олень.

Горящая Вода подтвердил эту догадку.

– Скачите им навстречу, – приказал он мальчикам.

Оба тотчас бросились к табуну за своими мустангами. Могучий Олень взял себе свежего коня, и он не забыл о том, что говорил ему Харка час назад на пригорке. Поэтому отрицательно помахал другу, когда тот хотел взять своего утомленного Чалого, и дал ему того пегого жеребца, на котором Харка скакал на поиски Темного Дыма. Харка без слов взял заемного коня, и они поскакали в степь в сторону запада. В радостном предчувствии встречи с бородатыми близнецами оба уже смеялись про себя.

Звероловы ехали в седле и шли рысью. Поскольку мальчики скакали им навстречу в галоп, дистанция между ними быстро сокращалась. Обе группы уже были на расстоянии слышимости.

– Хэй-хо! – крикнул Могучий Олень.

– Хий-ей-хе! – крикнул Харка.

И вот они встретились. Оба зверолова остановили коней, и мальчики затормозились и подняли своих мустангов на дыбы в знак приветствия.

– Мальчики, ребята, это вы! – радовался Томас. – Вот это я понимаю, наблюдательность! Тео, вот с кого надо брать пример! Даже когда ты молод, можно быть всегда начеку!

– Истинно говоришь, мой старший и мудрый брат, – с улыбкой отвечал Тео.

Трапперы снова пустили своих лошадей вперед. Мальчики взяли навьюченных животных, они везли капканы и два тюка бобровых шкур.

– Что же ты не выбросил капканы в воду? – спросил Харка Томаса по дороге. – Ты ведь хотел это сделать. Так и сказал нам.

– А я передумал, ребята. Я всю свою жизнь был честным, и пусть меховая компания меня дурит, я не хочу платить им той же монетой. Все пройдет, одна правда останется. Это значит, что лучше всего держаться правды, хотя это самый далекий путь к богатству. Может, до него и вовсе не дойдешь. Ну и будь что будет, ребята! Мы доставим капканы в ближайшую факторию, мех тоже, так мы рассчитаемся с долгами и будем свободны! И поскачем к Адаму Адамсону, поможем ему на ферме. Летом мы ему нужны, а зимой он нас прогонит. Тео тоже так думает. У нас был очень хороший улов, надо использовать этот момент и выплатить долги!

– Ты отдашь даром все эти меха? – спросил Харка.

– Так сказать, почти, мой мальчик. Да, белые люди пройдохи или ослы, иногда и то и другое вместе. С этим ничего не поделаешь. Держись от них подальше и наслаждайся жизнью в прерии! А теперь отдайте мне назад мою вьючную скотину. А то у вас вши заведутся, если будете ехать так тихо. Давайте галопом вперед и приготовьте для нас квартиру! В прошлый раз мы жили у Мудрого Змея. Это было как в раю!

Мальчиков не надо было просить дважды. В мгновение ока они отдали поводья вьючных лошадей и поскакали в стойбище, чтобы подготовить все к прибытию бородатых близнецов.

В это время вожди и воин уже возвращались с пригорка в стойбище и обсуждали, как и где им принять бородатых. Сиксики не сомневались в том, что Томас и Тео воспользуются их гостеприимством.

– Пусть живут в моем вигваме! – предложил Маттотаупа. – Когда я поскачу, чтобы отомстить и забрать мою дочь, я сперва отправлюсь в факторию, чтобы там запастись боеприпасом и, может быть, купить моему сыну новое ружье. Томас и Тео могут мне в этом помочь.

– Будь по-твоему! – решил Горящая Вода.

Вскоре после возвращения мужчин прискакали в стойбище и мальчики и рассказали о своей встрече с близнецами.

– Если Томас и Тео хотят жить как в райских охотничьих угодьях, – смеясь, сказал Маттотаупа, – пусть спят и едят в нашем вигваме, уж я не поскуплюсь на подарки гостям!

Харка Ночное Око, Охотник на Медведей очень обрадовался, что может проводить двоих веселых и порядочных парней в вигвам своего отца. Черноногая женщина уже развела огонь и насадила на копья куски мяса бизона, когда явились гости. Маттотаупа и Харка знали, что белые мужчины любят есть по несколько раз на дню. Они и приготовить могут.

– Ах, какой аромат до меня доносится! – потянул носом Томас и вместе с Тео сел к очагу.

Черноногая женщина отошла в сторонку к Харке, а Маттотаупа потчевал гостей сам, как того требовали правила вежливости.

– Тео, – воскликнул Томас, – ты только принюхайся! Это нежная мякоть молодой буйволицы, которая подросла на лугах этой прекрасной земли специально на радость наших голодных, но понимающих толк желудков. Никак ты собственноручно вонзил стрелу ей в сердце, вождь?

– Не я. Мой сын Харка, Поражающий Стрелами Бизонов.

– Мальчик? Юноша?! И после этого ему приходится сидеть где-то на задах и издали смотреть, как мы, словно стервятники, поедаем его добычу? Вождь Топотаупа, это плохой обычай! Позволь мне позвать к нам сюда твоего сына!

– Как скажешь, мой бледнолицый брат.

– Иди же к нам, мальчик!

Харка неуверенно поднялся и, только когда отец глазами подал ему знак подойти, скромно подсел к мужчинам у очага.

– Ты, мастер на все руки, похитивший мою винтовку! – воскликнул Томас. – Ты заслуженно обладаешь собственным ружьем, мой мальчик!

– Двустволки у меня больше нет, – сказал Харка.

– Больше нет? Куда же она делась? Ах, мальчик, мальчик, такие вещи не выпускают из рук. У тебя ее тоже украли?

– Да… да.

– И ты знаешь, кто это сделал?

– Тачунка-Витко.

– Тачунка… о-го-го! Тогда понятно. Весьма опасная фигура! Тогда ты только и видел свое ружье. И больше не увидишь! У Тачунки сам черт его теперь не отнимет.

– Мой сын его вернет, – коротко сказал Маттотаупа.

– Твое слово в чести́, вождь. Но если ты позволишь мне дать тебе совет… Извини меня, Тео, но так дело не пойдет. Я тут говорю за двоих, а ты тем временем жрешь за троих. Позволь, но теперь лучший кусок отправится в мой желудок. Хотя я и старше тебя на целый час, но мой кишечник еще не дошел до старческой слабости и переваривает хорошую еду не хуже твоего! Извини, вождь Топотаупа, но я вынужден был это сказать, потому что кто же еще воспитает Тео, если не я? Ведь любой другой человек держит его за взрослого, но это ошибка! Тео!

– Да?

– Ты опять жуешь!

– А что делать. Такому филе цены нет. Очень вкусно.

– Совсем не понимаешь толк в возвышенных вещах! Тут речь идет о двуствольном ружье, о двух вождях, а ты жрешь, как голодный койот!

– Да.

Тео был скуп на слова, словно индеец. Харка и его отец тайком улыбнулись.

– Ну так и суди не выше сапога, то есть не выше своего филе! – продолжал непринужденно болтать Томас. – А я прекращаю свои попытки пробудить в тебе интерес к высокому. Но что я хотел сказать, вождь Топотаупа, подумай хорошенько, прежде чем хватать за шиворот Тачунку. Лучше забудь про это ружье, а мы попытаемся добыть твоему сыну новое. В фактории водятся такие вещи, хотя и дорого, даже очень дорого! Все эти торгаши такие мошенники, даже самые честные из них – жулье!

– А где эта фактория?

– Пять дней скакать отсюда на восток.

– И вы туда поскачете?

– Кратчайшим путем. Хотим сдать там капканы и мех. Капканы, капканы, вождь! Иной раз задумаешься, кто попался в эти капканы, бобры или мы! Ты что-то хотел сказать, мальчик?

– И те и другие.

– В самую точку! Мы все тут попали в западню, как хитрые бобры, так и мы двое, так сказать, фирма «T&T». Так что долой эти ловушки и капканы, долой! А ты не хочешь отправиться с нами, вождь Топотаупа, осмотреться в фактории?

– Я поскачу с вами.

– А мальчик? Этот озорник мой любимчик с тех пор, как украл у меня винтовку! Может, я подыщу ему в фактории другую!

– Может быть. Но дальше фактории Харка не будет меня сопровождать. Я один расквитаюсь с Тачункой-Витко и один привезу мою дочь в наш вигвам. Об этом я договорился с вождем Горящей Водой, хау! Но до фактории вас провожу не только я, с нами поедет Мудрый Змей, с ним Харка потом и вернется в стойбище.

– Отличная мысль! Мы отправимся уже завтра?

– Я не против.

– Славно, славно! Значит, Харри поедет с нами до фактории. Кому с винтовкой обращаться, тот сам и должен ее выбирать!

О главном, таким образом, договорились.

Когда наступил вечер, в вигвам Маттотаупы пришли и другие гости: вождь Горящая Вода, Мудрый Змей, Колченогий Волк, а также Темный Дым, сломанная нога которого уже зажила, и еще шаман. Но о серьезных вещах больше не говорили. Обо всем необходимом уже договорились, и незачем было к этому возвращаться. Мужчины рассказывали охотничьи истории, смеялись, и Харка чувствовал себя вернувшимся в детство, в родной вигвам, где его отец был военным вождем и чуть ли не каждый день принимал у себя больших охотников.

После ужина к Харке пришел Могучий Олень, и мальчики сидели и слушали разговор воинов, оживленный добродушным Томасом. Сильному Как Олень было жаль, что он не поскачет в факторию вместе с Харкой, но он уже заранее радовался возвращению товарища и всему, что он потом расскажет.

Мужчины не стали слишком затягивать свою встречу. Они расстались в лучшем расположении духа, и мальчики довольно рано легли спать. Могучий Олень опять заночевал в вигваме Харки накануне отъезда Маттотаупы.

Мальчики лежали, завернувшись в свои одеяла. Закрывая глаза, Харка чувствовал себя спокойным и радостным. Вигвам был хорошо обеспечен запасами. Отец хотя и был пока лишь гостем стойбища, но уже пользовался уважением воинов, а его отвага и ум принесли пользу племени сиксиков. В стойбище царило единодушие и полное взаимное доверие. И к шаману, который вылечил Темного Дыма и под присмотром которого выздоравливали четверо других раненых воинов, Харка чувствовал глубокое почтение. Таких раздоров, какие начались среди Сыновей Большой Медведицы у Конского ручья после первого соприкосновения с бледнолицыми, у сиксиков и в помине не было. Черноногие были безраздельными хозяевами местной глуши. Сюда еще не проложили дороги, здесь ничто не мешало привычной миграции бизоньих стад. Здесь все оставалось таким, каким было во времена не только отцов и дедов, но и прадедов, и поэтому казалось надежным и естественным. И тайны, какие еще сохранились, тоже были древними, и никто не ссорился из-за новых загадок. Может, они однажды и проникнут в эту суровую прерию к племени сиксиков, поскольку число бледнолицых росло, они были непоседливы, как ветер, что веет повсюду и задувает в любые щели. Но этого пока не случилось, и, может быть, сиксики так и останутся на своих землях непотревоженными. Могучий Олень верил в это, и Харке тоже хотелось бы верить. Он не одобрял образ жизни бледнолицых, проведя среди них целую зиму.

Харка думал о том, что отец собирается расквитаться с Тачункой-Витко, который в присутствии сиксиков назвал его предателем. Мальчик так непоколебимо верил в воинскую доблесть Маттотаупы, что не так уж и тревожился за отца, хотя Тачунка-Витко был очень опасным врагом. Харка уже видел себя обладателем новой двустволки. И все же что-то глодало его, когда он думал о вражде между Маттотаупой и Тачункой-Витко. В затаенном уголке своих чувств и мыслей он хотел, чтобы Маттотаупа не убивал своего противника, а лучше бы ему удалось убедить в своей невиновности этого верховного вождя дакота. Тогда лучшим представителям дакота не пришлось бы убивать друг друга, а злые белые духи – вачичун – не посмеивались бы себе в кулаки. Но это были очень смелые и совсем новые для Харки мысли, и он их в глубине души до поры до времени прикрывал, как орлица прикрывает своих птенцов крыльями, чтобы они не подвергались опасности, пока не подрастут. Харка вспоминал все, что рассказывал ему отец и что рассказывал долгими зимними вечерами столь ненавидимый им теперь древний шаман рода Медведицы из истории лесов и прерий. Когда старый Хавандшита был еще юнцом, он услышал клич Текумзе Горного Льва, который созывал на общую битву против белых, и он тогда последовал за ним.

Мысли мальчика отторгали эти трудные вопросы, потому что сон подбирался уже вплотную. Он еще раз вспомнил Уинону, свою сестру, которая теперь тоже лежит где-то в вигваме у Конского ручья, завернувшись в кожаное одеяло и пытаясь уснуть. Может, и она сейчас думает об отце и о брате. Как бы она обрадовалась, если бы однажды ночью явился Маттотаупа, чтобы забрать ее с собой.

Легко ли будет сделать это? Шешока, вторая мать Харки, еще жила в вигваме. И Шонка там жил, сын Шешоки, которого она привела с собой. И еще там жила Унчида, мать Маттотаупы. О ней Харка думал с любовью и почтением. Но Маттотаупа никогда не говорил о том, что может забрать и Унчиду, и от этого мальчику было больно. О Харпстенне, своем младшем брате, он вспоминал лишь мельком.

Харка слышал по дыханию, что все остальные обитатели вигвама уже заснули, теперь и он отпустил все свои мысли и погрузился в глубокий сон.

Черная борода

На следующее утро группа пустилась в путь. Из-за двух вьючных лошадей всему отряду приходилось двигаться довольно медленно. Индейцы опоясали своих мустангов одеялами и сами надели тужурки из кожи лося. Харка вел лошадей с поклажей. Он не показывал виду, что эта обязанность его тяготила. Куда охотнее он отъезжал бы на своем Чалом туда и сюда на разведку, потому что их путь пролегал по незнакомой местности.

Переход действительно продлился пять дней, и лишь тогда на горизонте замаячила фактория. Маттотаупе и Харке уже был знаком характер таких торговых площадок. Опыт, вынесенный отсюда, вовсе не был положительным, и они хотели быть крайне осторожными. Томасу и Тео была хорошо знакома именно эта фактория, к которой они подъезжали. Несколько лет они брали там взаймы капканы, которыми работали и которые теперь хотели окончательно сдать. Поэтому близнецы ускакали вперед и забрали у Харки надоевших ему вьючных лошадей, чтобы иметь их при себе сразу при въезде в факторию.

Маттотаупа, Мудрый Змей и Харка отстали. Они выбрали себе подходящий наблюдательный пункт, спешились там и сели, чтобы сперва издали присмотреться к движению и жизни в фактории.

Она состояла из трех простых бревенчатых блокгаузов, обнесенных просторным кольцом частокола из заостренных бревен. Рядом было небольшое озеро, которое, должно быть, питалось родниками. Вода вытекала из него мелким луговым ручьем в сторону юга. Ворота частокола выходили к озеру. Сейчас они стояли открытыми, и индейцы наблюдали за входящими и выходящими. Это были главным образом белые мужчины, звероловы, охотники, которые по весне сдавали сюда зимний мех убитых пушных зверей и закупали боеприпасы и другие нужные охотнику вещи. У озера расположились лагерем несколько индейцев. К какому племени они принадлежали, было непонятно. Но их намерения были очевидно мирными. Маттотаупа, Мудрый Змей и Харка со своего отдаления провожали взглядом Томаса и Тео на пути к частоколу. Те как раз доехали до ворот и беспрепятственно вошли внутрь. Но и внутри частокола они были видны троим индейцам: бородатые близнецы привязали своих коней к коновязи и потом вошли в ближний к воротам блокгауз. Там они оставались долгое время.

За прибытием обоих звероловов и их входом в строение внимательно следили не только трое индейцев. Один молодой охотник, находившийся внутри блокгауза, наблюдал за ними своим зорким шпионским глазом сперва через бойницу в частоколе, потом через амбразуру в бревенчатой стене блокгауза. Еще до того, как Томас и Тео вошли внутрь, охотник удалился во вторую, заднюю часть дома, где начальник фактории, седой приграничный житель и бывший зверолов, как раз проводил инвентаризацию своих запасов пестрых хлопчатобумажных рубашек и тканых одеял. Поскольку амбразуры впускали в блокгауз мало света, он поставил на стол керосиновую лампу.

– Чего тебе? – спросил старик вошедшего молодого мужчину не очень-то дружелюбно. Он сбился со счета и начал пересчитывать всю стопку рубашек сначала, на сей раз вслух: – Одна, две, три, четыре…

Охотник вообще не ответил на этот неприветливый вопрос. Он набил свою короткую трубку и раскурил ее, при этом прислушиваясь к звукам за стеной. Понять что-либо было трудно, поскольку стена и толстая дубовая дверь между помещениями приглушали звук. Но у молодого человека был хороший слух, и он понял достаточно для того, чтобы составить себе картину. В первом помещении, служившем лавкой, происходило громкое, радостное приветствие:

– Томас!.. Тео!.. Адам!.. Адамсон!.. Как ты здесь очутился!.. Я вас уже давно жду!.. Надо же, вот это да!.. А я как чувствовал!

Молодой человек, ловя эти приветственные восклицания из соседней половины блокгауза, отошел от лампы к двери, чтобы лучше слышать. Начальник фактории между тем пересчитал уже три стопки рубашек, посмотрел на охотника у двери и спросил:

– Ты их знаешь?

– Вполне возможно.

Старик принялся тихо пересчитывать пестротканые одеяла. Молодой человек продолжал прислушиваться.

– Все, можно сказать, превосходно! – произнес низкий и звучный крестьянский голос за стеной. – Я уже начал хозяйствовать. Встречаюсь сейчас с двумя вождями, которые принесут подписанный договор купли-продажи. Заплачу им честно и думаю, что они меня тоже не обманут.

– Здорово, Адамсон, здорово! А мы-то идем к тебе! Достаточно ли у тебя скота для Томаса и Тео?

– Скотины хватит, и на полях полно работы для двоих мужчин. Так что приходите.

Старик в складской половине перестал считать.

– Проклятье, – сказал он, – да никак это Томас и Тео! Ты подумай, они же ходят с нашими капканами. Что этим дуракам вдруг взбрело в голову стать ковбоями? Пойду-ка посмотрю, что там у них…

Он направился к двери, но охотник встал так, что старик не мог так просто ее открыть. Молодой человек в свои двадцать три или двадцать четыре года был рослый, широкоплечий и сильный. Волосы его и борода были черны, как вороново крыло; зеленоватые глаза заметно выделялись на таком фоне.

– Томас и Тео! – сказал он старику, не отпуская дверь. – Ты смотри-ка… «Т&Т». Ошиваются здесь в этом чертовом захолустье! И не боятся в одно прекрасное утро проснуться со стрелой меж ребер в райских охотничьих угодьях?

– Что за чепуху ты болтаешь! – раздраженно ответил старик и попытался отодвинуть охотника от двери, но это ему не удалось. – Мы тут с индейцами не враждуем, все свои. Дела идут спокойно и налаженно. Томас и Тео уже лет пять, а то и все семь у черноногих, ладят с ними и ловят бобров. Что с ними случится? И выпусти же меня.

– Да иди! – Чернобородый наконец отступил от двери. – Но только…

Старик, уже держась за ручку двери, обернулся:

– Что «только»?

– Разве ты не видел, что эти двое явились с парой индейцев, но эти индейцы не доскакали до нас, а притаились в отдалении?

– Что за глупости, Фред! Сюда любой входит и выходит, когда хочет.

– Тогда спроси эту парочку, с кем они прибыли. А я пока здесь подожду.

– Странный ты парень, Фред. Но так и быть, окажу тебе эту любезность.

– Да уж окажи. Я тут подожду.

– Да ради бога.

Старый торговец вышел в переднюю половину блокгауза.

Молодой человек, которого назвали Фредом, отступил от двери так, чтобы его не было видно людям с другой стороны. Он не думал, что его разговор с хозяином мог быть услышан, ведь они переговаривались тихо, тогда как те, за дверью, продолжали громко гомонить.

– Абрахам! – воскликнули там все трое, когда старик вышел к ним, и один из голосов продолжил:

– Абрахам, старый вождь этого славного форта! Где ты скрывался? Опять деньги пересчитывал, чтобы их стало больше?

– А вы чего тут бренчите своими капканами?

– Сдать их хотим.

– Сдать? Вам что, медведь мозги выел? Чем вы собираетесь расплачиваться?

– А стопка бобровых шкур, старый ты крохобор, целая гора пушнины! Мы квиты!

– Это мы еще посмотрим. По стаканчику бренди?

– Если только задаром?

– Задаром у нас только смерть да бренди для вас! Выпьем!

– Давай, Тео! Чего ты мнешься. Воняет сивуха недурно!

– Но-но, «воняет»! Благоухает!

Наступила пауза. Кажется, там пили. Чернобородый молодой человек приник к двери, чтобы лучше слышать. Теперь ему было слышно даже, как стукнули о деревянный прилавок отставленные опорожненные стаканы.

– А где вы оставили своих индейцев? – Это был голос старины Абрахама.

– Наших индейцев? Да там, в прерии. Ваша закоптелая будка их не привлекает. Что у вас тут купишь, кроме жалких ситцевых рубах да одеял, пригодных разве что на ветошь.

– Но-но! Позорить мой товар! За пару шелудивых шкур, что могут принести эти краснокожие, мои фланелевые рубашки еще о-го-го!

– Для того, кто их носит, они, может, и сойдут. А «нашим индейцам» твои рубашки ни к чему. То ли дело их куртки из кожи лося. А не найдется ли у тебя чего поинтереснее?

– Поинтереснее? Ишь ты. А чем твои краснокожие голодающие собираются платить?

– А ты спроси у них. И налей-ка своему старому другу-зверолову еще чуток!

– У меня тут каждый второй – старый друг. И даже каждый первый. На, пей. Но это последний стаканчик, который достался тебе даром. И хватит уже секретничать и разговаривать намеками. Выкладывай как на духу, зачем притащил в мою факторию своих краснорожих!

– Эй, потише. Если мои краснокожие друзья услышат твои наглые оскорбления, холодный нож без промедления застрянет у тебя меж разогретых ребер.

– Томас, я знаю индейцев получше, чем ты. И ругался с ними, и торговал, и как-то управлялся. Итак, выкладывай, кого привел, чего им надо и чем будут расплачиваться.

– Не засыпай меня вопросами, старина Абрахам, а то я в них запутаюсь, как жеребенок в собственных ногах. Во-первых, кто они такие. Воины черноногих, а зовут их Мудрый Змей, Топотаупа и Харри.

– Ничего себе подбор имен! И чем они платят?

– Спросишь у них самих. Сперва скажи, не найдется ли у тебя подходящего ствола на продажу.

– Ствола? Да чтоб мне перевернуться на месте! Мои винтовки и ружья не по карману ни одному индейцу. Даже ты не насчитал бы у себя столько монет, хитрюга-зверолов.

– Об этом мы еще поговорим. Сейчас нет времени. Мы можем у тебя переночевать?

– Дом большой, а вы мои друзья! Сдавайте свои ловушки и меха, а завтра поговорим про ваши глупости. А пока отдыхайте, мне некогда с вами, у меня инвентаризация.

Когда Абрахам попрощался с гостями, подслушивающий тихонько отошел от двери, и, когда старик вернулся, охотник как ни в чем не бывало стоял у керосиновой лампы.

Абрахам закрыл за собой дверь.

– Ну что, Фред, ты все слышал? – тихо сказал он и направился к полкам, на которых штабелями лежал товар.

– Да, верно, я все слышал. Это круто!

– Можно сказать и так. Простодушные дурни. Придется прибрать их к рукам. Надо же такое – вернуть мне сейчас капканы! Просто сумасшедший дом какой-то.

– Уже вечер. Может, мне с ними выпить?

– А мне-то что. Если ты за них заплатишь. Ты ведь при деньгах, кажись.

– Посмотрим.

Фред снова направился к двери, прислушался, потом открыл и вышел в приемку.

Близнецы и тот, третий, кого они называли Адамсоном, уже направлялись к выходу из блокгауза. Наверное, хотели проведать своих лошадей перед тем, как пойти искать ночлег во втором блокгаузе. Фред пробормотал «мгм», что должно было означать некое приветствие, и вышел с ними вместе во двор, обнесенный частоколом. При этом он тайком присмотрелся ко всем деталям и понял, что с Томасом завести знакомство легче всего, глаза у него оживленно блестели, и даже кончик его крючковатого носа, казалось, был подвижным.

– Добрый вечер, – сказал Фред после того, как его вводное «мгм» было принято доброжелательно. – Позвольте спросить?

– Следопытам, лесным охотникам, звероловам, добытчикам пушнины и всем остальным честным бедным людям – всегда рады!

– Вопрос, может, будет длинноватым. Может, выпьем вместе?

– Бренди здесь дороговат. Старина Абрахам, конечно, душа-человек, но сущий кровопийца!

– Я только что кое-чем тут разжился. На четыре стаканчика хватит.

– Иди один, Томас, – предложил Адамсон. – Тогда каждому из вас достанется по два стаканчика. А мы с Тео побудем с лошадьми.

Томас тут же согласился:

– Адамсон, ты правильно рассуждаешь. Присмотри за лошадьми и за Тео, как я буду присматривать потом за твоими коровами и телятами! А я пойду выпью с этим чернобородым. Кажется, он новичок, я должен объяснить ему, чем прерия отличается от Нью-Йорка, бизон от бобра, а индеец от мошенника.

– Только не напивайся, – предостерег Тео.

– Уж два стакана как-нибудь перенесу, зеленый ты росток весенний!

Томас примкнул к Фреду, и оба неторопливо побрели по вечерне-сумеречному двору фактории к третьему блокгаузу, в котором располагался трактир.

Еще снаружи было понятно, что внутри сидят спокойные, солидные мужчины: никакого шума оттуда не доносилось. Войдя, они очутились в простом и чистом помещении, затянутом трубочным дымом не больше, чем полагалось в этот вечерний час. Свободных мест хватало, и Фред направился с Томасом к столику в углу. К ним подбежал проворный парень взять заказ. Старина Абрахам не считал возможным прислуживать собственноручно.

Когда по первой было выпито и трубки раскурены, Томас начал:

– Ну, молодой человек, какие у тебя заботы, говори. Тебе повезло, что ты имеешь дело с таким опытным и честным звероловом, как я, который знает много, но не обманет никогда.

Фред опустил взгляд, рассматривая столешницу и свой пустой стаканчик; усмешку он спрятал в густой бороде:

– Да я понимаю, что мне повезло. А вопрос…

– Давай выкладывай!

– Вначале еще по одной. Эй!

Подбежал кельнер, подлил и сделал на столе четыре черточки: отметил кредит.

Томас давно не пил спиртного. Ему стало так хорошо, как будто он лежал в колыбели, которую тихо покачивали. Он приветливо моргал, глядя на своего собеседника.

– Итак, мой вопрос, – снова начал охотник. – Топотаупа, или Маттотаупа, с которым ты сюда прискакал, хочет купить ствол?

– Тебе Абрахам рассказал?

– Да.

– И у тебя найдется лишний ствол?

– Очень может быть.

– Как знать, может, мы и столкуемся. Мне кажется, ты парень надежный. С Топотаупой… или как ты его назвал?

– Маттотаупа.

– Да, Харри, мальчишка, именно так всегда и говорил. Но у меня язык ломается на их именах. Давай говорить просто Топ. Итак, с Топом ты спокойно можешь иметь дело. Это настоящий джентльмен. Гранд-сеньор.

– Кто?

– Гранд-сеньор. Не беспокойся! Тебя как звать?

– Фред.

– Короче, не беспокойся, Фред. Это словечко у меня из Канады, и я разбираюсь в таких вещах. Но тебе его никогда не запомнить, так же как и моему брату Тео. Тем не менее можешь спокойно продать ему ружье для его мальчишки. Та штука, которая у тебя при себе, выглядит совсем неплохо.

– Я тоже так думаю. А зачем Топ притащил сюда своего мальчишку? Я думал, он хочет вырастить его у черноногих?

– Э, да ты их знаешь обоих? Вот и прекрасно. Да, они теперь живут у черноногих. Мальчишку он взял с собой, чтобы купить ему винтовку. Деньги-то у него водятся, у Топа, он их то ли зимой заработал, то ли какой-то сумасшедший художник их ему подарил. Как только разживемся винтовкой, Харри поскачет с Мудрым Змеем обратно.

– А Топ нет?

Когда чернобородый задавал этот вопрос, ему стоило таких усилий сохранять спокойствие, что у него даже голос осип. И он закашлялся так, будто простыл.

Но Томас ничего этого не заметил:

– Нет, Топ не поскачет назад к черноногим, он поскачет дальше. Собирается тряхнуть за шиворот Таченку.

– Таченку? Ты имеешь в виду Тачунку-Витко?

– Имею, имею в виду, точно!

– Ну, это Топ много на себя берет.

– Да я то же самое говорю, я ему так и сказал. Но Топ упертый. Твердит свое: мол, Таченка его оскорбил, он должен ему отомстить.

– Хм! Жаль.

– А чего жаль-то?

– Да я должен сегодня в ночь уехать, а когда вернусь, Топа здесь уже не будет.

– Почему же не будет? Мудрый Змей и Харри поскачут назад к черноногим, как только получат винтовку или будут знать, что винтовки здесь нет. Но Топ собирается здесь прибарахлиться, чтобы его не так легко было узнать, а потом отправится с нами на ферму к Адамсону. Но Адамсону, разумеется, не надо знать, какого опасного клиента он протащит с собой контрабандой в земли дакота. А мы с Тео хотим оказать Топу такую любезность, ведь он принимал нас, бедолаг, у себя просто по-царски.

Фред даже всхохотнул:

– Протащит в землю дакота контрабандой ряженого! Ловко придумано! А ты мне нравишься, крючконосый. Я поговорю со стариной Абрахамом. Завтра у вас будет винтовка! Но что, если у него найдется только простенькая?

– Да пусть простенькая. По мне, так пусть даже плохонькая. Топ же заберет у Таченки то двуствольное ружье, которое тот украл у Харри…

Фред ударил кулаком по столу так, что он загремел.

– Что ж он, обормот, этот Харри, не мог уследить за своими вещами! Допустил кражу краденого!

– Как так краденого?

– Старая история, расскажу тебе как-нибудь потом.

– Так вы знакомы давно? Но это же хорошо. Топ и Харри обрадуются. Такая случайная встреча!

– Что значит случайная! Я-то знал, что оба подались к черноногим. От них досюда недалеко. Но мне не удастся повидать Харри, я сейчас уезжаю. А с Топом повстречаюсь, когда вернусь. Я скоро вернусь.

– Да я их сейчас же позову сюда!

– С этим погоди, тут в виде исключения придется держать язык за зубами. Ты меня понял?

– Нет, я тебя совсем не понимаю. Что ты задумал? И чего вдруг так разволновался?

Фред вытер рот и огладил свою бороду. И потом рассмеялся:

– Да просто хочу устроить сюрприз для Топа. Чтобы он выпучил глаза, когда меня увидит. Смотри не испорти мне сцену, Томас!

– Ах вон оно что, теперь понимаю. Старые друзья! Так ты еще успеешь переговорить с Абрахамом насчет винтовки?

– Будет сделано.

– А я молчу, как мавзолей.

– Как кто?..

– Ну, как могила! Это если говорить по-простому, раз ты не понимаешь сложного. А уж сюрприз двум старым друзьям я не испорчу, будь спокоен.

– А тебе, видать, нравятся эти двое, Топ и Харри, а, крючконосый?

– Ребята что надо! Что надо.

– Ну, если ты им действительно друг…

– Конечно друг, еще какой! Тебе-то чего надо? Выкладывай, парень.

– А молчать умеешь? Как лед и снег?

– Как Северный полюс!

– И Адамсону тоже ничего не скажешь?

– Ничего, ни слова.

– Это такая дурацкая история.

– Да уж представляю. Топ и Харри – они ведь дакота и при этом заклятые враги дакота. Что-то ведь за этим стоит!

– Как бы не самое худшее.

– С Таченкой? Я думаю, все достаточно плохо.

– Да, но…

– Да говори же, наконец! Может, еще закажем бренди?

– Давай.

Стаканчики быстро наполнились снова, и кельнер поставил еще две кредитные черточки. И Фред, и Томас осушили стаканчики залпом.

– Ну?

Томаса разбирало участливое любопытство.

– Маттотаупа убил одного человека, и за ним охотятся. Но держи язык за зубами, я тебя предупредил.

– Ух ты… Ничего себе! Убил? И кого же? Такой джентльмен, как Топ! Должно быть, для этого были причины?

– Он убил белого. Почтенного человека. В Миннеаполисе. Больше я ничего не скажу. На след Топа уже вышли.

– Больше ты ничего не скажешь… Да… Ничего себе. Бедняга! Такой гранд-сеньор и джентльмен. Топ ведь не какой-нибудь подлый убийца.

– А кто ж говорит? Но полиция…

– Известные дураки. Ах ты, силы небесные. Вот и славно, что мы возьмем с собой Топа переодетым.

– Еще бы. Но держи язык за зубами, говорю же тебе, иначе ты мне больше не друг!

– Молчу, я молчу! Кто же захочет навлечь беду на таких людей, как Топ и Харри! – Томас стукнул своим пустым стаканчиком по столу. – Нет, нет, разве такое возможно! И бедный мальчишка! Неужто они оставят его без отца! Мир никуда не годится, скажу я тебе!

– Я тоже так считаю. Сплошное дерьмо.

– Да, парень, это так, это так.

– Но не впадай в уныние, крючконосый, иди-ка лучше спать, пока ноги еще несут тебя. А мне пора уезжать… Абрахаму я скажу насчет винтовки завтра.

Фред поднялся, заплатил подбежавшему кельнеру за шесть стаканчиков и вышел из трактира. Кельнер стер меловые черточки.

Томас горестно смотрел вслед молодому охотнику.

– Вот бедолаги! – пробормотал он еще раз.

Потом и он вышел и устремился сквозь ночную прохладу к своему коню, привязанному у второго блокгауза. Тео сидел при животных.

– Тео?

– Да.

– Мир плох.

– А ты пьян.

– Я так и хотел напиться. Идем спать?

– Да, пора. Адамсон уже храпит.

Бородатые близнецы направились во второй блокгауз, неразгороженная внутренность которого служила общей спальней. Каждый завернулся в свое одеяло, и, хотя Томас был отягощен участливыми мыслями, он быстро заснул.

Трое индейцев в прерии оставались и ночью со своими конями. Они заметили, как одинокий всадник покинул факторию на ночь глядя и ускакал на восток. Но им незачем было о нем беспокоиться.

Когда забрезжило утро. Маттотаупа, Харка и Мудрый Змей быстро встали. Они позавтракали своим провиантом. Мустанги начали пастись. Индейцы снова наблюдали в рассветных лучах пробуждение фактории и тех индейцев, что разбили свой лагерь у озера. К этому времени они уже знали, что те в большинстве своем из племени ассинибойнов, враждебных к сиксикам, но не очень-то дружелюбных и к своим родственникам дакота и все же пока что живущих со всеми в мире. Четверо дакота, в том числе два вождя, разместились поодаль, у истока ручья.

Прошло немного времени, и из ворот частокола вышел Томас и помахал им рукой. Индейцы поняли, что должны отправиться в факторию. Они пустили коней в галоп через луг и вскоре были у ворот.

– Доброе утро! – крикнул Томас им навстречу. – Вот и вы! Винтовка тоже есть, но старенькая. Наверное, наш прародитель Адам сбивал ею яблоки в райском саду – или то была Ева… Проклятье, всегда путаюсь в Священной истории. Правда, это железо еще стреляет, и это тоже чего-нибудь да стоит! Идемте глянем.

Индейцы поздоровались с Тео и со сдержанной вежливостью познакомились с Адамсоном. Потом все вместе двинулись к первому блокгаузу и вошли в лавку. Только Тео остался снаружи при конях индейцев.

Старина Абрахам был уже при деле.

– Вот вам винтовка! – воскликнул он навстречу вошедшим и приложил приклад к плечу. – Чем не винтовка? И сто́ит своих денег. Кому она предназначена, мальчику?

Харка разглядывал оружие, не подходя близко.

– Что скажешь, парень? – спросил Томас.

– У нее дульное заряжание. – Харка презрительно скривил губы.

– Зато дешево!

– Слишком дешево!

– Э, парень, да ты с претензиями. Но эта штука стреляет!

– Мой лук стреляет лучше.

Мудрый Змей подошел ближе и попросил старину Абрахама и Томаса объяснить ему, как действует это оружие. В конце концов сиксик потребовал сделать пробный выстрел. Абрахам вышел со своим покупателем во двор и прицелился в дыру от сучка в бревне частокола.

Грянул выстрел, заряд попал в цель.

Маттотаупа заметил, что сиксику хотелось бы иметь это оружие. Он открыл кошель, отсчитал требуемую небольшую сумму в монетах, кивнул Абрахаму и вернулся с ним в лавку. Там он забрал винтовку, а к ней боеприпасы, вручил Абрахаму деньги и, выйдя наружу, передал оружие Мудрому Змею:

– Она твоя. Ты был первым, кто нам встретился и позвал нас в стойбище сиксиков.

Мудрый Змей принял подарок. По глазам было видно, как он рад ему. Он попросил еще раз показать ему, как обходиться с оружием, и решился на первый выстрел. Отдача в плечо его немного испугала, и цель он поразил не точно. Тем не менее он управился с этим Священным Железом. Все остальное было делом привычки.

– Эх, мальчик, мальчик, – повернулся Томас к Харке, – вот зря ты отказался от ружья. Но с другой стороны, тоже хорошо! Мудрый Змей всегда принимал нас с Тео у себя в вигваме как в раю, и он заслуживает огнестрельного оружия. Маттотаупа, ты джентльмен, я всегда это говорил и всегда буду говорить, покуда жив! Я сказал! И что будем делать теперь?

Абрахам вставил свое слово:

– Покупать фланелевые рубашки. Покупать красивые одеяла! Идемте, покажу.

Он первым зашел в блокгауз, остальные нехотя последовали за ним. Войдя в лавку, старина Абрахам удалился в соседнее складское помещение за товаром, который хотел показать покупателям. А те, оставшись одни, перекинулись словечком.

– Не покупайте эту дрянь, – внушительно посоветовал Адамсон. – На что в лесу и в прерии эти фланелевые рубашки и хлопковые одеяла! Под дождем промокают, зимой не греют и рвутся при первой возможности. Это не для нашего брата, тем более не для индейца. Эту новомодную дрянь придумали только для того, чтобы дать торговцам заработать, а индейцев надуть.

Мудрый Змей поддакнул ему.

Но Томас, зная о том, что Маттотаупа хотел переодеться, возразил:

– Кожаные вещи никуда не денутся, выбрасывать их не надо. Но зеленая рубашка…

Абрахам как раз вернулся с выбранным товаром.

– …вот эта зеленая рубашка, черные штаны и пестрая накидка? Как оно, Топ?

Но Маттотаупе не понравилось.

– Вон та рубашка, – сказал он, – годится. Коричневое, зеленое и белое, в таком наряде человек похож на пегую лошадь; издали и не отличишь. Штаны должны быть коричневые, а одеяло – вот это, черно-бело-зеленое.

– Намучаешься с этим барахлом! – буркнул Адамсон.

Но Маттотаупа его не слушал. Он сделал вид, что увлекся обновками и что эти тряпичные вещи считает подходящими и в прерии. После долгих препирательств между Томасом и Абрахамом Маттотаупа получил то, что хотел, за приемлемую цену.

Когда торговля была закончена, Мудрый Змей посмотрел на Маттотаупу и твердо сказал:

– А теперь я возвращаюсь в стойбище.

Харка тоже поднял голову и посмотрел на отца. Он знал, что должен разлучиться с Маттотаупой, но расставание давалось ему тяжело при всем понимании. Они с отцом так приросли друг к другу за время изгнания, что рана при разрыве была неизбежной. Но Харка уже научился переносить боль, не дрогнув. Серьезный, но без малейшего знака беспокойства, он стоял рядом с мужчинами и ждал последнего и окончательного решения отца.

– Мой сын Харка поскачет с тобой назад в стойбище, – ответил Маттотаупа Мудрому Змею.

Этим было сказано все, что надо было сказать. Маттотаупа и Харка попрощались друг с другом глазами.

Потом мальчик пошел забрать у Тео мустангов – своего и Мудрого Змея. Поскольку ворота частокола стояли открытыми, оба тут же сели верхом и тронулись в путь. Выехав за ворота, они пустили коней в галоп. Оставшиеся смотрели им вслед, но всадники больше не оглядывались.

Топот копыт стих, и всадники скрылись в холмистой степи.

Оставшиеся обернулись друг к другу, чтобы обговорить дальнейшее. Маттотаупа встал в круг последним; он дольше всех провожал взглядом уехавших и, несмотря на присутствие других людей, чувствовал вокруг себя щемящую пустоту. В это мгновение он ощутил, что Харка был единственным и последним человеком, неразрывно связанным с ним. Маттотаупа хотел подавить в себе это чувство резким рывком, но это удалось ему только внешне. Он лишь теперь вникал в то, о чем шла речь.

– …то есть надо уладить дело с капканами и пушниной, Томас! – настойчиво требовал обычно бессловесный Тео. – Абрахам чинит нам препятствия.

– Да он душа-человек, но с тех пор, как завладел факторией, стал на старости лет настоящим разбойником. Но я ему все растолкую! Идем, сделаем это прямо сейчас. Куда ты выгрузил все барахло?

– Все еще там, в лавке, в углу.

– Пошли!

Томас и Тео отправились в первый блокгауз, а Маттотаупа с Адамсоном остались снаружи. Индеец пытался разобраться во впечатлении, произведенном на него этим фермером. Человек ему нравился. Он был еще не старый, но уже изработанный и много повидавший. Мускулистые худые руки, всепогодная коричневая шляпа. Видно, что у него с детства не было случая накопить жирок. Борода и волосы пронизаны сединой, хотя Маттотаупа – по осанке, по взгляду и по голосу – не дал бы ему больше тридцати пяти лет. То есть мужчины были примерно одного возраста, но и Адамсон со своей стороны отметил, что черная косичка Маттотаупы черная лишь наполовину.

Индеец возвышался на целую голову над вполне рослым бледнолицым.

Оба молчали, стоя рядом и прислушиваясь к спору, разгоревшемуся в лавке и набирающему силу. Старина Абрахам объявил плохой пушнину, привезенную Томасом и Тео; близнецы же на все лады костерили бесстыжий грабеж, какой Абрахам проводил по поручению меховой компании.

– Грех и позор на твою седую голову! – срамил его Томас. – И не стыдно тебе пить нашу кровь, как ростовщик какой-нибудь? Эх, Абрахам, Абрахам! В аду гореть будешь, а молитвы твои ветер развеет! А еще хочет называться христианином, сам уже одной ногой в могиле, а все норовит свернуть шею своим лучшим друзьям! Абрахам, я так и знал, что с тобой это случится, как только ты взял на себя факторию! Но то, что испытанный, честный зверолов, каким ты когда-то был, настолько погрязнет в болоте подлости и лжи, нет, такого я от тебя…

– Ой, не смешите меня! – ревел в ответ Абрахам. – «Испытанный, честный зверолов»! Знаю я все ваши трюки! Оттягивались там, в прерии, ленились – как бизоны на солнышке, жрали филе да между делом прикончили пару бобрят! Вот и вся ваша жизнь! И сдаете назад капканы, которые только что взяли напрокат! Да это безумие, в сумасшедший дом вас самих надо сдать. Ада на вас жалко, на таких работничков! Только чертям работы прибавите! Им и без вас там хватает в наше время! Куда только катится мир!

– Да кто этот мир делает хуже, ты, закоренелый ростовщик, или мы? Мы-то живем невинно, как ангелы, и индейцы, которые не облагают нас данью и не затягивают у нас на шее удавку податей, по-царски угощают нас бизоньим филе. Да лучше бы мы не брали у тебя эти капканы и не приносили тебе пушнину! Лучше было б нам держаться от тебя подальше.

Адамсон, слышавший все это вместе с Маттотаупой, пренебрежительно махнул рукой.

– Эта перебранка продлится еще часа два, не меньше, – сказал он, – потом они помирятся. Я не хочу терять время. Крестьянин не может обходиться со временем так, как торговец или охотник. У меня всё на счету. И у меня к тебе просьба, вождь.

– Пусть мой белый брат говорит.

– Я здесь для того, чтобы заключить договор купли-продажи на ту землю, которую я уже обрабатываю. Обо всем уже договорились. Они оба здесь, расположились вон там, на нижнем конце озера. И я должен получить от них тотем, или как это называется. Мне бы хотелось, чтобы ты взглянул на этот документ. Ты лучше меня разбираешься в делах индейцев.

– Я посмотрю на этот тотем. Как называются люди, с которыми мой брат здесь должен встретиться, и к какому костру совета дакота они принадлежат?

– Это тетон-дакота, а их точное название я опять забыл. Но они мне обещали принести тотем верховного вождя. За это я им обещал, что буду за них, если на их земле покажутся непрошеные гости.

– Хорошо. Но у тебя на руках еще нет тотема?

– Нет, я должен получить его сегодня утром. Сейчас я как раз и иду к ним. Пойдешь со мной?

– Нет. Я останусь с нашими лошадьми. А ты принесешь мне тотем, чтобы я на него посмотрел?

– Да, можно и так. Тогда жди меня здесь, я скоро вернусь.

Адамсон вышел за ворота и направился вдоль озера к его южному концу, где из него вытекал ручей. Маттотаупа проследил его путь. Кажется, Адамсон быстро получил желаемое, потому что уже через несколько минут шел назад к фактории.

Дойдя до Маттотаупы, он развернул принесенную кожу, свернутую рулоном, и протянул индейцу.

Маттотаупа изучал рисованные знаки. Кожа у него на лбу вздрагивала, будто он хотел ее наморщить. Наконец он сказал:

– Хорошо.

– То есть ты считаешь, что документ годный?

– Хау. В глазах дакота это верная охранная грамота для тебя, твоей жены, детей, земли и скота, с которого вы живете. Ты считаешься дакота, и они берут тебя под свою защиту.

– Правильно. Но они сказали мне на озере, что письмо подкреплено тотемом одного из уважаемых вождей. Его имя я не совсем понял, но мне бы надо его запомнить. Та… Та… А можно узнать имя из тотема?

– Хау. Тачунка-Витко.

– Да-да, так они и сказали. Он правда влиятельный?

– Хау.

– Значит, все в полном порядке. На слово индейцев пока что можно положиться, на мое тоже! – Адамсон был глубоко удовлетворен. – Наконец-то снова земля под ногами, по-настоящему моя земля! На ней не обидно и вдвое, и втрое работать. У меня тоже есть сын, как у тебя, вождь, на пару лет младше Харри, но он уже может помогать отцу. И если теперь все заверено, он может с бабушкой к нам приехать. Зовут его так же, как меня, Адам Адамсон. Так звали и моего отца, и деда, и прадеда, и, может быть, мы так зовемся с тех пор, как старого Адама изгнали из рая, чтобы он начал пахать землю. Работа всегда тяжела, но сыновья Адама – Адамсоны – всегда были работящими. И жена у меня хорошая, работает не хуже любого мужика. – Адамсон глубоко вздохнул. – Да, снова собственная земля!

– А прежнюю землю ты потерял?

– Из-за ростовщика треклятого, на родине. Но здесь совсем другая земля! Девственная, нетронутая! Здесь труды окупятся, и мы снова окажемся на зеленой ветке. А что ты, кстати, скажешь про Томаса и Тео?

– Честные.

– Да, открытые. Но Томас слишком много говорит, надо бы его отучить. Вечером за стаканом пива я тоже не прочь поболтать, но работать надо молча.

Оба мужчины невольно начали прислушиваться к тому, что происходило в блокгаузе, а ссора там все продолжалась.

– Идем, – позвал Адамсон Маттотаупу. – Посидим при лошадях и позавтракаем. Мне так и так придется ждать, когда они закончат эту торговлю мехом. Только тогда мы пустимся в путь. Торговля – это пустая трата времени и обман, для моих крестьян это не годится.

Индеец присел с Адамсоном во дворе фактории. Фермер развернул ветчину, отрезал себе большой ломоть и принялся за еду. Он предложил и Маттотаупе, но тот не любил ни свинину, ни копчености, поблагодарил и отказался.

– Ты поедешь с нами на нашу ферму? – спросил Адамсон, дожевывая последний кусок. – Томас мне сказал.

– Я не поеду с вами.

– Нет? Я думал, тебе тоже надо на ту сторону Миссури.

– Хау. Но я поскачу один.

– Ну как знаешь. Но мужчина один в этой глуши – это нехорошо. Поехали с нами! Я буду рад.

– Я не хотел бы обидеть моего бледнолицего брата, но я не могу поехать с ним на его ферму. Я объясню. У меня с Тачункой-Витко личная вражда. Тачунка-Витко взял тебя под защиту, Адам Адамсон, тебя и твою жену, твоих детей и твою землю. Тебе не подобает принимать тотем Тачунки-Витко и вместе с тем приглашать к себе в гости его заклятого врага.

– Ах ты, незадача, и впрямь неудобно. А что, вражда такая сильная?

– Хау.

– Жаль. Тогда ты прав. Спасибо, что честно мне все сказал. Тем более жаль, что не поскачешь с нами.

Адамсон позавтракал, а из лавки вышли Томас и Тео. Мины у них были довольные, а старина Абрахам ругался им вслед:

– Вот негодники! Вернуть мне капканы! И тюк вшивых шкурок, и я сиди теперь со всем этим. Никогда с вами больше не буду иметь дела, никогда! До свидания!

– До свидания, старый родоначальник! До свидания!

Они подошли к Маттотаупе и Адамсону:

– Ну, что вы скажете? Не проговорили и часа, а дело уже сделано. Но пушнина, которую мы привезли, первоклассная.

– Тогда можем выезжать? – буркнул Адамсон.

– Как скажешь! Но Топ не переоделся.

– Он с нами не поедет.

– Почему это?

Маттотаупа заговорил сам.

– Наши пути расходятся, но мы остаемся друзьями, – сказал он с такой определенностью, что следующий вопрос застрял у Томаса в глотке. – Прощайте!

Адамсон и близнецы встали. Томас сокрушенно качал головой. Фермер еще раз кивнул индейцу с признательным, благодарным взглядом.

Маттотаупа остался рядом со своим Пегим и смотрел вслед троим через открытые ворота, пока они не объехали озеро и не скрылись в утренней дымке прерии.

Теперь он был совсем один.

Поначалу он ничего не планировал, а просто поскакал к тому холму, где провел ночь с Мудрым Змеем и Харкой. Там он стреножил Пегого и лег в траву на склоне, чтобы спокойно наблюдать за факторией и индейцами на озере. Он хотел прежде всего дождаться, когда уедут четверо дакота, с которыми имел дело Адамсон. Пока он лежал под солнцем на холме, уже густо покрытом весенней травой, и поглядывал во все стороны, мысли работали помимо его воли, а то и против воли, как основной поток, который сопротивляется волнам, гонимым встречным ветром. Он не хотел подвергать сомнению собственные решения, но ситуации и слова, приведшие к этим решениям, снова ожили в его памяти. Изначально у него было намерение взять Харку с собой, когда отправится, чтобы отомстить Тачунке и забрать Уинону из вигвама на Конском ручье. Ему казалось естественным, что он поскачет с Харкой, делившим с ним все превратности жизни в изгнании и превозмогшим их. Но потом под вопросительным взглядом вождя сиксиков Горящей Воды он вдруг почувствовал сомнение, правильно ли он поступает, беря с собой мальчика на опасное дело по собственному желанию, когда обстоятельства его к этому не вынуждают. Харка и сам хотел поехать, Маттотаупа знал это. Но Тачунка-Витко наверняка не оставил своего намерения выкрасть мальчика и воспитать его при высших вождях и шаманах дакота, а пребывание опального Маттотаупы в землях дакота могло в любой момент стоить ему жизни. Нет, Горящая Вода был прав, то, что задумал Маттотаупа, было вовсе не детским делом. В вигваме сиксиков Харка был в надежном месте и мог вырасти в большого воина и вождя, не отрекшись от своего отца, даже если отец падет от руки врага. Это знание дало Маттотаупе внутренний покой, и из образов его фантазии исчезло прощание, которое далось одинаково тяжело и отцу, и сыну; Маттотаупа думал теперь о грядущей осени и о встрече с Харкой – в тот день, когда Маттотаупа сможет принести в вигвам скальп Тачунки-Витко, двуствольное ружье и привести свою дочь Уинону, а его сын Харка, Убивший Волка, встретит их ликованием.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда с востока показался одинокий всадник, скачущий к фактории. Маттотаупа заметил его еще тогда, когда он виделся глазу не больше ягодного зернышка; но вот подъезжающий становился все яснее и отчетливее, и у Маттотаупы проснулся интерес. В этих местах редко бывает, чтобы мужчина пускался в путь в одиночку. Индеец, не имея неотложных дел, присмотрелся к всаднику внимательнее. Это был бледнолицый, он скакал в седле. Мягкая шляпа с опущенными полями скрывала его лицо, была видна лишь черная борода. Крупный, рослый парень был отлично вооружен. Маттотаупа провожал его глазами, когда тот достиг фактории. Чернобородый остановил своего пятнистого коня перед воротами и огляделся. Казалось, он раздумывает, въезжать ли ему внутрь частокола.

Вид этого всадника все больше приковывал к себе внимание Маттотаупы. Ему чудилось, что он его откуда-то знает, хотя где и когда мог видеть такого чернобородого ковбоя или охотника, он не припоминал. Если бы он услышал голос этого мужчины, то сразу вспомнил бы, в этом он был убежден. Поэтому он распутал своего мустанга, вскочил на него и шагом направился к открытым воротам.

Бородатый всадник в мягкой шляпе тут же обернулся к подъезжающему Маттотаупе и, казалось, на мгновение застыл от неожиданности, но затем пришпорил своего коня и в галоп пустил его навстречу индейцу. Он поднял коня на дыбы перед Маттотаупой, сорвал шляпу и крикнул в полный голос, который индеец тотчас узнал:

– Мой краснокожий брат!

Маттотаупа был рад, что тот не выкрикнул его имя, так что индейцы у озера не узнали, кто он. Сам он тоже не хотел произносить имя всадника, не выяснив прежде, почему тот вдруг стал носить бороду, выкрашенную в черный цвет. Он ответил лишь:

– Мой бледнолицый брат!

– Да, это я! Я Фред, ты понимаешь? Фред.

– Мой брат Фред.

– Мой брат Топ! Идем, немного посидим в этой фактории.

Оба въехали во двор, направились ко второму блокгаузу и там привязали коней. Фред сразу вошел в дом, служивший помещением для ночлега, и теперь утром там было пусто. Маттотаупа последовал за ним. Внутри блокгауза было сумрачно. Пахло табаком и потом. Скарб гостей и покупателей фактории лежал на местах их ночлега. Фред сел в свободной середине помещения; лицом к двери.

– Топ, Топ! – тихо сказал он. – Как хорошо, что я тебя встретил. Куда ты путь держишь?

– Я убью Тачунку-Витко, он оскорбил меня и похитил ружье Харки. Потом заберу мою дочь Уинону и привезу ее в стойбище сиксиков, где теперь сам живу с Харкой.

– А я-то думал, что вы нашли себе приют здесь. Ведь в Миннеаполисе вы не могли открыто говорить о том, что поскачете к черноногим.

– Об этом знал только ты, мой бледнолицый брат.

– К сожалению, не только я. Черт его знает, когда и при ком ты или Харри проболтался или намекнул на это. Может, мальчик при Старом Бобе, с которым он работал. Так или иначе, но на тебя идет охота, и я хотел тебя предупредить!

– И кто же вышел на мой след и почему?

– Да подумай сам, Топ! Наше последнее гала-представление в виде ковбоев и индейцев в цирке Миннеаполиса не прошло незамеченным. Господин с белыми волосами в седьмой ложе – припоминаешь?

– Хау. Во втором антракте он говорил со старейшинами племени дакота и с Харкой.

– Да, тот самый. Он заявил в полицию, что это дакота во время восстания в Миннесоте два года назад застрелили его мать и сожгли его ферму. К счастью, все дакота уже сбежали, когда дело дошло до полиции и началась вся эта свистопляска. Это ты отлично организовал тогда.

– Хау.

– Так я и думал. Они, должно быть, все давно за границей в канадских лесах. Хорошо. Меня оклеветали! Эта продувная бестия, блондинка-кассирша, что была у нас в цирке в Омахе и вела всю кассу, так вот, эта подлюка, шакалюга паршивая обвинила меня, что я украл деньги! И эта тупая полиция гонялась за мной, чтобы взять и прикончить. Но я ускользнул. Не за каждым воришкой они могут угнаться. Ведь каждый день происходит что-нибудь новенькое. Мне только это лето надо скоротать, а потом старые дела забудутся. Но на тебе, мой краснокожий брат, висит очень даже серьезное дело, к сожалению. Белых людей они тебе не простят! Ты убил Эллиса, этого негодяя инспектора манежа!

– Я его застрелил.

– То-то и оно. Ты пристрелил его на выезде с манежа в конце представления и после этого сразу ускакал с Харри в бездорожную глушь.

– Хау.

– Эллис был подлая тварь. Рональда, укротителя, он чуть не довел до самоубийства, хотя тот кое-что умел. Он собирался отравить тигров, чтобы вогнать Рональда в полное отчаяние, а нашего Харри он хотел побить после представления, потому что мальчик был за Рональда. Да, вот такой подлец. Заслуживает не одной пули. И все было бы хорошо, если бы вы не раструбили, что собираетесь к черноногим. Тут они и вышли на твой след, а ведь эти идиоты в полиции не разбираются, подлец или не подлец. Для них человек считается человеком, а убийство считается убийством. Им же никогда не понять, что ты не убивал, а совершал возмездие.

– Хау.

Маттотаупа повесил голову и смотрел в пол этого сумрачного помещения, поначалу не говоря ни слова.

– Против Харри у них, конечно, ничего нет. Он ребенок. Все думают, что стрелял не он, а ты. Двое цирковых могут подтвердить это под присягой. Все дело оборачивается против тебя.

Маттотаупа молчал.

Фред выжидал.

– И что собираются предпринять белые мужчины? – спросил наконец индеец пересохшим голосом.

– Пошлют послание вождям сиксиков, чтобы они тебя выдали. В противном случае кровная месть белых будет направлена на сиксиков.

Маттотаупа подавил стон. Его легкие судорожно ловили воздух, потому что сердце едва не остановилось.

– Но меня там нет, у сиксиков. Вожди могут сказать, что я не у них.

– Могут. Но если ты к ним вернешься? Что тогда?

Маттотаупа поднялся, очень медленно. Он стоял в сумраке душного помещения, выпрямившись, неподвижно, гордо. Взгляд его скользнул к белому, сидящему на полу и выжидательно смотрящему снизу вверх.

– Я никогда не вернусь, – сказал Маттотаупа, выделяя каждое слово, но не повышая голоса. – Никогда. Сиксики, которые приняли меня и моего сына, не пострадают из-за меня. Я сказал, хау.

Белый пожал плечами и надолго замолк, поигрывая своей трубкой.

Маттотаупа по-прежнему стоял как каменный.

– Топ, ты человек чести, – наконец тихо сказал охотник, – провалиться мне на этом месте! Я-то думал, что мне давно уже нет дела до этого. Но сейчас это снова коснулось моего сердца. Это счастье, что хотя бы мальчик нашел приют у черноногих. Но у тебя, Топ, дела теперь пойдут так же, как у меня. Отвергнутый, презираемый, гонимый, один против всех! Это нелегкая жизнь. Но вынести ее можно, потому что нужно. Куда денешься. Помирать нам обоим пока неохота. Кое-что еще надо сделать на этом свете!

Индеец молчал несколько минут и стоял не шевелясь.

– Да, – сказал он затем. – Кое-что еще надо сделать до того, как я найду свою смерть. Отомстить! Пусть Харка никогда не услышит, что его отец не сумел отомстить за оскорбление.

– Это так! Ты снова стал прежним, Маттотаупа, и ты не одинок. Мы теперь вместе на веки вечные.

– Мой бледнолицый брат.

– Мой краснокожий брат Топ!

Утро мертвых рыб

Прерия между реками, питающими Платт, протянулась на многие сотни миль к юго-западу от охотничьих угодий черноногих. Как и каждый год, она была прожарена летним солнцем и высушена ветрами. Голые песчаные полосы перемежались участками, поросшими бурьяном и низкой кустистой травой. Русла некоторых рек пересохли, по другим протекали вымученные мелкие ручейки. Тропы бизонов лежали покинутыми. Стада переместились севернее или восточнее, на более сочные пастбища. Лоси и олени подались на запад в леса предгорий.

Пустынно, одиноко и бесплодно простиралась земля под потускневшим звездным небом и смотрела навстречу дню, который принесет новый зной, новый ветер, но только не свежую воду.

В небольшом лагере изыскательской железнодорожной экспедиции проснулись люди. Мужчины пошли к ручью, у которого были разбиты их палатки. Некоторые заспанно обменивались парой слов, но большинство оставались молчаливыми и угрюмыми при одной мысли о том, что и сегодня консервы будут не вкуснее вчерашних. Зато все были довольны, что с утра пораньше начнут работать, всем хотелось поскорее выполнить свою задачу и покинуть эту пустыню, таящую в себе опасности. Мужчины ходили по лагерю в одних штанах, но уже после завтрака надели куртки, которые давали им хоть какое-то чувство защищенности от стрелы и ножа. Все они – от инженера до последнего носильщика – имели на поясе револьверы. Их руки и бородатые лица были обожжены солнцем.

Начальник экспедиции стоял перед своей палаткой. Он ждал, когда трое дозорных, выставленные на ночь, вернутся и доложат, не было ли замечено чего-то подозрительного. Двое мужчин с винтовками в руках уже были на подходе. Он знал их так же хорошо, как и всех остальных в лагере.

Один, по имени Билл, был здоровый, неотесанный парень с чертами глуповатой пронырливости. Второй, чуть ли не на полметра выше, бросался в глаза своей щегольской бородкой. Он старался каждый день придать ей форму клинышка и, несмотря на насмешки, упорствовал в этом стремлении. Его звали Шарль. Из-за высокого роста и щегольства его где-то и когда-то французы наградили кличкой Шарлемань, то есть Карл Великий, и это имя к нему приросло, хотя большинство его англоговорящих товарищей не понимали насмешливого смысла этого прозвища.

Оба сменившихся дозорных торопливо шагали к инженеру. Но, встав перед ним, они ничего не сказали, только смотрели на него, как побитые собаки.

– Ну и что? – спросил инженер, разозлившись от одного их вида. – А где Том?

Те в ответ пожали плечами.

– Где Том, я спрашиваю!

– Да вот нету его.

– Нету его! Его нету! Хороший ответ бывалых погранчан, я бы сказал. Живой или мертвый – он должен быть здесь.

– Ну вот нету.

– Ребята, не задерживайте меня по пустякам! Что произошло?

Снова пожали плечами.

– Вчера вечером Том ушел с вами в дозор. Это известный факт. А теперь?

– А теперь его нет.

Начальник экспедиции открыл рот, хватнул воздуха, снова закрыл рот, не говоря всего того, что ему хотелось бы сказать, и в конце концов лишь спросил:

– Когда вы заметили, что Тома «больше нету»?

– Когда на рассвете окликнули его. Мы хотели вернуться втроем.

– И что на том месте, где его больше нет? Его труп? Или следы его пленения?

– Его шляпа и сапоги еще там.

– Его шляпа и сапоги, так. А вы что, ночью не подаете друг другу сигналы, все ли в порядке?

– Да конечно же подаем, сэр.

– И когда вы в последний раз перекликались с Томом?

– За два часа до рассвета.

– Так, значит, тогда он еще был. И потом? Он растворился в дымке, или провалился сквозь землю, или улетел по воздуху, а шляпу и башмаки оставил своим наследникам? Или как вы себе это представляете?

– Может, он захотел домой? Иногда человек впадает в безумие и просто убегает куда глаза глядят.

– А это мысль. Дезертирует, так сказать. А повод?

– Да ему уже давно все надоело. Мечтал о маленькой лавке в пограничном городе. Понемногу торговать, иметь небольшую выручку, жить спокойно. Эта тоска в нем была еще с прошлого года, с большой песчаной бури. Но денег на лавку никак не накапливалось, и начального запаса товара не было…

– Уж не упал ли этот товарный запас с неба сегодня ночью, а? И теперь получится открыть лавочку?

– Да почем знать. Иной раз, когда долго о чем-нибудь думаешь, а ветер и солнце высушили тебе мозги, к тому же индейцы тебя постоянно нервируют, – вот и сходишь с ума.

– А лошадь Тома? Где она?

– Здесь.

– Здесь? И Том убежал в прерию пешком, босиком и без шляпы? Рассказывайте это кому-нибудь другому! Но не мне! Идемте, я хочу на это посмотреть. Вы так и бросили его шляпу и сапоги там, где нашли?

– Да, сэр.

– Ну, хотя бы это сообразили. Редкий проблеск мысли.

Инженер с двумя хорошо вооруженными погранчанами отправился к пригорку, севернее ручья, где Том ночью стоял в дозоре. Погранчане повели инженера в обход, чтобы не затоптать следы, и потом вверх на пригорок. Наверху инженер увидел в траве мягкую кожаную шляпу с полями и высокие сапоги. Они лежали так, что шляпа обозначала то место, где была голова лежащего человека, а сапоги – где могли быть его ноги.

– Какая точность и любовь к порядку! – со злостью сказал инженер. – Следы обнаружили?

– Нет.

– То есть он разулся, чтобы легче ускользнуть. С ума сойти! Полное безумие! На кого тогда можно положиться в этой прерии! – Он подошел к тому месту, где лежали шляпа и сапоги, и поднял с земли три эти предмета один за другим, чтобы рассмотреть их со всех сторон. – Крови не видно, никаких следов борьбы! Просто убежал. Подумать только!

Едва инженер это произнес, как в воздухе что-то просвистело, и с его головы слетела шляпа. Он растерянно оглянулся и увидел ее в траве у подножия пригорка. В тулье шляпы торчала стрела.

Все трое быстро упали на землю и отползли по склону на метр ниже.

– Треклятые индейцы, шелупонь поганая! – ругался инженер.

Погранчане молчали, пряча головы за кочками.

Со стороны лагеря экспедиции можно было видеть происходящее. Тотчас все мужчины, похватав свой огнестрел, побежали к троим на гребне холма и бросились в траву. Сделали несколько предупредительных выстрелов в воздух через гребень.

Затем воцарилась тишина.

Небо было синее, иссушающий ветер овевал холмистую прерию. У палаток паслись лошади. Немногие мужчины, оставшиеся в лагере, согнали животных к палаткам.

– Нам следует разделиться, – сказал Шарлемань инженеру. – Индейцы могут подкрасться и из-за южных холмов. Надо занять и те склоны.

– Разумеется, они могут подкрасться и с юга. Среди бела дня. Почему бы и нет! Они уже вообще не принимают нас всерьез! Не лень им каждое утро устраивать нам какую-нибудь пакость, лишь бы затормозить нашу работу. Но я не могу потерять еще один день. На кону стоят крупные контракты с правительством. Наша компания непременно должна быть в деле! Так что оставайтесь здесь и стреляйте, как только высунется красный нос или черная шевелюра. На южном склоне тоже хватит двоих человек, все остальные – за работу! Пошли!

Некоторые из мужчин ворчали и что-то бормотали себе под нос, но все подчинились и последовали за инженером, который скатился по склону и подобрал свою шляпу. При этом осмотрел стрелу, торчащую в тулье. Древко ее было окрашено и с засечками.

– Это мы прибережем. Опознавательный знак негодяев!

Мужчины возобновили свои изыскательские работы в долине ручья. На холмах к югу и к северу от ручья оставалось по двое дозорных.

Билл и Шарлемань на северном возвышении были недовольны. Они ночь простояли на вахте, и теперь им снова не поспать.

– Уж они могли бы разориться на пару разведчиков, – ворчал Билл. – Хотел бы я знать, сколько нас еще останется к осени. Кстати, а что ты думаешь насчет этого дела с Томом, если всерьез?

– Банда его выкрала.

– Как черт бедную душу.

– Если это так, то парень действительно попал в ад. Не хотел бы я стать добычей индейцев.

– Я тоже.

– А мы можем что-нибудь сделать для Тома?

– Да молчи уж. О себе бы позаботиться.

Шарлемань ничего не ответил на это. Подлая откровенность Билла успокоила и его совесть. Оба дремали в нарастающем зное. Воздух дрожал от жары. Ветер улегся.

Из долины ручья послышались крики. Оба дозорных на холме встрепенулись и увидели, как один из работающих мужчин рухнул на землю. Стрела пронзила ему горло.

Билл и Шарлемань не сказали ни слова. Положение было зловещим. Вот уже несколько дней продолжались эти беззвучные нападения враждебных индейцев. Всякий раз прилетала одиночная стрела и попадала в цель. Но ни один индеец не показался, ни один воинственный клич не прозвучал. Из молчания безлюдной прерии то и дело приходила смерть.

Тревога среди участников изыскательской экспедиции была велика, и руководящему инженеру уже не первую неделю приходилось собирать всю силу воли, чтобы удержать людей и продолжать работу. Работа и война велись в одно и то же время, все уже были сыты этим по горло, и долго так продолжаться не могло. Но где взять разведчиков – теперь, на четвертом году гражданской войны?

Люди, трудившиеся в долине, прекратили работу после второй стрелы и гибели своего товарища. Многие упали на землю и искали укрытия в траве или за дюнами речного песка. Некоторые побежали прятаться в лагерь.

Молчание на сей раз прервал Билл:

– Экое свинство!

– Такое и тебе не выдержать, хотя ты выдержал двадцать шесть петушиных боев!

– Да пусть мне только попадется хоть один из этих краснокожих трусов! Я бы ему показал, что такое петушиный бой.

– Но они не окажут тебе такой услуги, Билл.

– Грязные индейцы, что с них взять.

– Какие они, мне наплевать. Но то, что они делают, мне сильно мешает, понимаешь?

– Побереги слова, Шарль. Там – прислушайся-ка!

В долине у ручья кто-то отважился приблизиться к убитому со стрелой в горле. Поскольку острие было с гарпунными зазубринами, он не мог вытянуть стрелу и только отломил слабо заделанное древко и разглядывал его. К нему был прикреплен кусочек очень тонкой кожи с рисунком, своего рода письмо.

Мужчина рассматривал этот лоскуток.

– Опять голова лошади! – крикнул он двоим на холме.

– А что это значит, Билл? – спросил Шарлемань. – Красные черточки и лошадиная голова, это какие-то повторяющиеся знаки.

– А тебе-то что с этой лошадиной головы, дурень! Она же на стреле.

– Вот мы тут сидим, пока не прилетит следующая – да в нас!

– А что поделаешь. У нас тут полный набор индейцев, их надо натравить друг на друга. Собак надо стравливать с собаками, а краснокожих с такими же.

– И красную собаку с красной собакой, ты хочешь сказать? Тогда как же мы сможем надеяться на это отребье? В прошлом году нам еще помогали индейцы-пауни, а теперь мы их больше не видим.

– Потому что мы их обманули с оплатой. Они же хотели боеприпасы, а мы им не дали и сотой доли того, что они просили.

– А кто же возьмет на себя ответственность за поставки боеприпасов краснокожим!

– Так или иначе, а мы теперь преданы и проданы. В следующий раз уже я оставлю вам свою шляпу в знак прощания. Ведь не хотел я сюда возвращаться, в эти проклятые места. Но как же, вернулся. Дураки мы, дураки.

– То есть ты тоже не знаешь, что означает лошадиная голова и черточки!

– Отстань от меня. Пока они не метнули в меня томагавк, все терпимо.

– А что такое томагавк?

– Означает «держи свой затылок наготове, скоро в него прилетит топор». Разве ты этого не знаешь? А еще называешь себя погранчанином!

– Тихо! Чу!

Оба мужчины, да и все их товарищи на холме за рекой и в долине реки вскинулись. На северо-востоке стреляли. Прозвучало несколько выстрелов быстрой чередой, причем с быстрой сменой мест.

– Билл, что это было? Похоже, несколько всадников гонятся друг за другом!

И снова прогремели выстрелы.

Билл не нашел времени ответить. Он прислушивался так же внимательно, как и все остальные.

В перестрелке наступила пауза. Оба дозорных припали ухом к земле. Поначалу ничего не слышали, но вскоре различили топот копыт одиноко галопирующего коня.

И снова выстрелы. Были видны легкие облачка дыма. Скаутам почудились далекие крики.

– Мне прямо интересно, Билл, кто это там вцепился друг другу в волосы!

– Не мешай людям получать удовольствие, Шарль. Главное, чтоб это были не наши волосы!

Прогремел одиночный выстрел, очень далекий, но в установившейся тишине еще слышный. Перестрелка всадников, судя по всему, отдалялась от лагеря экспедиции в сторону северо-востока.

– За работу, люди! – прозвучал призыв инженера. – Пока наши коварные враги заняты на стороне!

Мужчины поднялись, большинство неохотно, но не было никого, кто бы ослушался приказа. Инженер, коренастый и скорее приземистый, чем рослый, был заряжен энергией и излучал ее. Один молодой человек, слабый загар которого выдавал, что он работал в экспедиции недавно, всегда первым был готов исполнять распоряжения. Джо Браун, руководитель, про себя улыбался, видя это. Молодой новичок был годный, но прошедший еще не все этапы своего развития. Вначале ему следовало понять опасность, в какой он находился вместе со всеми, а потом ему надо было научиться быть готовым к ней. Пока же он был этаким сильным дерзким жеребенком. Но Джо было бы жаль, если бы мальчишку поразила стрела, не дав ему созреть в профессии и в характере.

Билл и Шарль на холме были заняты вопросом, когда же им удастся поспать. Выстрелы больше не повторялись, и топота копыт не улавливало даже чуткое ухо, припавшее к земле. Все, хоть как-то связанные с изыскательскими работами, были в долине ручья, торопясь управиться с задачей. И все подсобные рабочие им помогали. Для охраны оставались лишь четверо скаутов, дежуривших по двое на южном и на северном холмах.

– Покемарь хоть часок, – предложил Билл Шарлю, – потом я тебя разбужу, и ты подежуришь, пока я посплю. А вечером нас сменят. Господа инженеры управятся со своей работой и смогут отсюда посмотреть по сторонам. А с полуночи уже мы заступим.

– Ну, если можно…

Шарлемань подложил руку под голову, закрыл глаза и уже начал похрапывать, но тут Билл ткнул его под бок, потому что в долине никто не должен был знать про их дневной сон. Шарлемань повозился, закрыл рот и смолк.

Часы шли без дальнейших событий. Для работающих они пролетали, а для сонных охранников едва ползли.

Когда солнце склонилось к западу и стало опускаться к вершинам Скалистых гор, Джо свистнул, и мужчины прекратили работу. Им выдали еду. Они уже на дух не переносили солонину, но не было времени, да и опасно было ходить на охоту, и поэтому обходились той пищей, какая была в запасе. Вода в ручье текла тепловатая и на вкус дрянная, и уже не впервой заходил разговор о том, чтобы вырыть колодец. Ручеек становился скуднее день ото дня, и назревала опасность, что однажды не смогут напиться ни кони, ни люди.

– А что же делают местные жители, индейцы, когда у них кончается вода? – спросил молодой человек.

– Собирают свои вигвамы и кочуют туда, где она есть, – ответил Джо.

– Это очень нецивилизованно.

– Тем не менее. Как животные.

Мужчины раскурили трубки и вытянули ноги к костру. Если здешние дни были жаркими, то к вечеру всегда чувствительно холодало.

Билл и Шарлемань сменились на посту. Молодой человек, а его звали Генри, попросился пойти в дозор. Поскольку добровольцев больше не было, Джо заявил, что сам проведет с Генри первую половину ночи на сторожевом посту.

– Будьте осторожны, сэр! – предостерег Шарлемань.

– Да я, может, больше вас рубился с краснокожими!

Джо был в суровом настроении и не дал себя отговорить от вахты на пару с Генри.

Направившись с молодым инженером на холм, он терпеливо объяснял ему, как лучше укрыться и на что обращать особое внимание: на звуковые волны, приходящие как по воздуху, так и по земле, если приложить к ней ухо; на шевеление травы, не вызванное ветром; на тени вдали, происходящие не от животных. Звездный небосвод был ясным, но луна взошла лишь к полуночи.

Когда Генри решил, что все понял, он стал жадно всматриваться и вслушиваться в ночь. Но через час у него в голове зашевелились другие мысли. Он откашлялся.

– Что? – спросил Джо.

– Я думаю про Тома: его исчезновение кажется загадочным. Похоже на детективную пьесу.

– Которую лучше читать дома у камина, а не переживать в глуши на собственной шкуре!

– Не поймите меня неправильно, сэр.

– Да просто «Джо», пожалуйста.

– Не поймите меня неправильно.

– Я очень хорошо тебя понимаю, Генри. Мужества у тебя многовато.

– Разве его бывает многовато?

– Да.

– Не поискать ли нам все-таки Тома? Он был хороший парень. Один из лучших среди здешних странных скаутов.

– Один из лучших, но слишком сентиментальный. Это никогда до добра не доводит.

– А если я завтра все-таки поищу его?

– Ах ты… наивный, не теряй рассудок! Здесь шныряют совсем другие люди. Если бы еще знать какие!

– Это их перестрелку мы сегодня слышали? Может, у Тома была с ними стычка. Он ведь взял с собой ружье.

– Но не взял коня. А те, что переговаривались сегодня голубыми пулями, были очень даже верхом. И они, может быть, не самые опасные. Для той войны, которую ведут против нас индейцы, стрела и лук подходят куда лучше. Потому что стрела бесшумна. Ее не услышишь, не увидишь ни вспышки, ни дымка… и вот она уже торчит у тебя в горле, ты делаешь последний вздох – и все, готов.

– А разве мы не можем договориться с индейцами? Мой отец…

– Твой отец, Генри… я знаю, знаю. Это было другое поколение. У них были среди индейцев личные друзья, готовые ради них хоть на смерть. Сегодня такого больше нет. Индейцы стали люмпенами или бизнесменами. Ты же слышал, как это делают пауни. Они хотят боеприпас – или бросят нас подыхать. С дакота здесь вообще нет никакой дружбы. Они хотят лишь одного – стереть нас с лица земли. А теперь кончаем, уже глубокая ночь, и, если дакота услышит наш шепот, нам не поможет никакое укрытие. Уж он будет знать, где нас найти.

Джо умолк.

Стояла тихая ночь. Даже ветер был бесшумный. Он наклонял траву беззвучно. Тольку снизу из лагеря доносился храп Шарлеманя.

Джо и Генри старались уследить за всем, что происходит не только в бескрайней прерии, но и в долине, где стояли палатки, и в верховьях ручья, и в низовьях ручья. Земля казалась вымершей. Пожар в прерии минувшим поздним летом и наносы опустошительной песчаной бури прогнали всех животных. Зимой овеваемые всеми ветрами высокогорные плато стояли пустыми и дикими; едва ли живое существо могло там продержаться. Последствия пожара и песчаных бурь чувствовались и здесь, внизу, хотя упорная трава пробилась весной и сквозь песок и пепел.

Наступила полночь. Билл и Шарлемань, несколько часов проспавшие сном праведника, проснулись точно и явились на смену. Джо и Генри спустились по склону к палатке, которую начальник экспедиции делил с Генри и одним старым носильщиком, сопровождавшим Джо повсюду и знавшим все его привычки, касавшиеся скарба, курения, еды или палаток. У него был спокойный характер, он неплохо стрелял, и Джо на него полагался.

Когда Джо и Генри вошли в палатку, там еще тлели остатки костра, который старик разводил по-индейски в углублении земли и присыпал пеплом. Сам он спал; в палатке он – как верный пес – ложился поперек входа. Когда Джо и Генри вошли, он сразу проснулся, но остался на месте, лишь пробормотав:

– Все в порядке.

Но едва Джо перешагнул через преданного спутника, как вздрогнул, замер, левой рукой задержал Генри у себя за спиной, а правой выхватил револьвер.

Но еще до того, как он вскинул оружие, готовое к выстрелу, две темные фигуры, лежавшие на одеялах в палатке, вскочили и уже стояли со взведенным револьвером перед Джо:

– Руки вверх!

Инженеру ничего не оставалось, как подчиниться. Генри последовал его примеру, хотя он, прикрытый инженером, еще мог что-то предпринять, если бы не думал о Джо. Верный старик, лежавший поперек входа в палатку, тоже не шевельнулся. Он точно знал, что стоит ему шевельнуться, как немедленно последует выстрел, причем выстрелят сперва в его господина.

– В чем дело! – крикнул Джо двоим неизвестным.

Он хотел тем самым в первую очередь разбудить спящих в окрестных палатках и привлечь внимание дозорных. Даже в темноте он увидел, что оба чужака с оружием в руках были высокого роста. Один в шляпе, второй с непокрытой головой, и Джо принял его за индейца, несмотря на рубашку с отложным воротничком.

– Дело в том, что есть разговор, и это, – чужак в мягкой шляпе кивнул на свой револьвер, – просто его разумное начало. – Он говорил в полный голос, почти так же громко, как Джо. Возможность разбудить других людей в лагере его не пугала. – Мы устали и позволили себе немного поспать, пока были свободные места. Без обид, и можете опустить руки. Но не пытайтесь на нас напасть, мы вас все равно опередим!

Джо и Генри опустили руки. Чужаки убрали свои револьверы.

– Разведи огонь, Дуфф! – приказал Джо своему верному слуге.

Старик проворно поднялся и раздул костер, теперь Джо увидел, что не ошибся. Тот, что с непокрытой головой, был с косами и пробором. Индеец.

– Как-то необычно вы себя ведете, – сказал Джо, сильно злясь на то, что незнакомцам удалось пробраться в лагерь на его дежурстве. Он не мог ругать своего старого Дуффа, не сделав при этом посмешищем самого себя. – И что вы замышляете дальше, выбрав себе для сна именно мою палатку?

– Если позволите, остаться здесь до утра. Потом можно поговорить о дальнейшем.

– А где ваши кони?

– Где-то далеко. Убитые, к сожалению. Выстрелы-то вы вчера слышали, надеюсь?

– А, вон оно что. И кто же хотел сжить вас со свету?

– Мы точно не знаем, но в любом случае это были дакота.

– К какому племени причисляет себя твой краснокожий приятель?

– Уже ни к какому. Когда-то был дакота…

– И это заметно.

– Но теперь он их смертельный враг.

– Гм! Предположим… Допустим… ну, об этом мы поговорим после. Но если твой приятель разбирается в дакота… вот у меня две стрелы. Пусть скажет, что означают зарубки на них и знаки.

Джо кивнул Дуффу, и тот принес стрелу, пронзившую шляпу Джо, и обломок стрелы с лоскутком кожи. Джо протянул все это молчаливому индейцу, и тот их осторожно принял и рассматривал со всех сторон.

– Ну? – поторапливал его инженер.

Но индеец не намеревался давать ответ раньше, чем решит сам. Он еще раз осмотрел стрелу, обломок и лоскут кожи. Потом взглянул на своего спутника в мягкой шляпе и сказал ему:

– Отряд Красных Оленей из рода Медведицы. А лошадиная голова на коже – это знак Тачунки-Витко.

– Чертова туча! – воскликнул белый. – Теперь ты видишь, Топ, что я был прав? Вот куда он перебрался. Так что мы оказались там, где надо.

Джо внимательно и недоверчиво следил за их разговором.

– Для какой цели вы оказались там, где надо? – быстро вклинился он в их диалог.

– Чтобы встретиться с теми, кто враг и вам, и нам.

– Если честно, мы не собираемся превращать лагерь в убежище для преследуемых. Для нас это опасно, и нам надо работать.

Индеец сделал знак рукой, что хочет говорить; может быть, это был знак и для его спутника в мягкой шляпе.

– Пожалуйста!

– Мой брат Фред и я, – сказал индеец тихо, но четко в ответ на приглашение инженера, – не станем подвергать опасности белых людей. Спокойной ночи!

Едва индеец успел произнести последнее слово, как он сам и человек в мягкой шляпе ринулись из палатки мимо обоих инженеров и Дуффа с быстротой речной щуки, и, пока оставшиеся растерянно собирали в кучку свои мысли и чувства, снаружи уже слышался топот двух коней.

– Черт! Конокрады! – в один голос завопили Джо и Дуфф и выскочили наружу.

Генри кинулся вслед за ними.

Добежав до лошадей, они увидели дозорного, лежащего в траве – то ли без сознания, то ли замертво, – а топот галопа уже стихал далеко в прерии.

– Подлецы, разбойники! Носит здесь всякий сброд!

Джо, Дуфф и Генри склонились над дозорным. Кажется, он был жив, только без сознания.

– Что там у вас развинтилось? – крикнул Билл с гребня холма.

– Один винтик у тебя в башке! – крикнул в ответ Дуфф.

– А кто ускакал?

– Черт и его бабушка!

Шарлемань сбежал по склону и подошел к инженерам и Дуффу:

– Может, нам стрельнуть?

– Стрельните, если сможете попасть на расстоянии в три мили! Они сейчас примерно там. Валяй-ка назад к Биллу на холм да смотрите там в оба! Двух лошадей мы уже потеряли. Может, даже… – Джо поискал своего коня. – Даже моего! Так я и знал. И коня Билла. Эти ворюги знают толк в лошадях.

Дуфф и Генри подхватили отключившегося дозорного, чтобы перенести его в палатку. Подбежал один из мужчин, худо-бедно исполнявший в лагере обязанности санитара, и скрылся с ними в палатке, а вокруг уже поднялась общая тревога. Открывались палатки, из них выбегали заспанные люди, все друг друга расспрашивали, и никто толком не знал, что же случилось.

В палатке инженера санитар и Дуфф обследовали дозорного и установили, что был нанесен удар по голове, предположительно рукоятью револьвера; они надеялись, что скоро он придет в себя. Джо и Генри облегченно вздохнули.

Снаружи поднялась ругань, слышались крики, и все узнали голос Билла Петушиного Бойца. Вот и полог палатки отлетел в сторону, и внутрь ворвался разъяренный Билл:

– Моего коня угнали! Как нарочно, именно моего! Чертово отродье! Как так может быть? Откуда они вообще взялись?

– Из нашей палатки, – спокойно ответил Джо.

– Из… Что? Ничего себе начальник экспедиции, инженер! Вы что, откладывали здесь яйца, из которых вылупились конокрады?

– Кто знает! Но если говорить серьезно, ты ведь хорошо ориентируешься здесь, на западе. Ты когда-нибудь слышал имена Фред и Топ?

– Имя Фред я мог тут слышать много раз, – с насмешкой ответил Билл. – Сдается мне, что кой-кого крестили этим именем, а кого-то называли так и без крещения. Я даже смутно припоминаю, что это христианское имя, сэр! Но вот что касается Топа… как вы пришли к этому имени, если мне можно спросить?

– Да не я к нему пришел, это он пришел.

– Этот… что-то мне кажется… А как он выглядел?

– Два метра ростом, косы, пробор, без раскраса, клетчатая хлопковая рубашка, коричневые штаны. При этом мокасины.

– Нет-нет, это не он. Не тот, кого я имею в виду. Тот не носит хлопковых рубашек. Жаль, что это был не он. Но может, это и хорошо.

– О ком или о чем ты вообще говоришь?

– Есть такой бывший вождь.

– И не один, их много, бывших вождей. Может, даже больше, чем действующих!

– Но такого, как тот, редко встретишь. Похоже на него, этакий экземпляр! На него и на Джима.

– Фреда.

– Да пусть будет и Фред. Его наверняка крестили несколькими именами. Но оставим это. Мне пора на вахту. Спокойной ночи!

Билл вышел из палатки.

Дуфф и санитар между тем уже привели потерявшего сознание в чувство. Он удивленно озирался и ничего не помнил, кроме того, что его стукнули по голове.

А на хребте холма на северном берегу ручья Билл снова лежал рядом с Шарлеманем.

– Да что-то непонятное, – ответил он на вопрос, что случилось. – Но про Топа и Фреда я завтра утром расспрошу там, внизу.

На исходе ночи поднялся сильный ветер. Мужчины застегнули ремешки под подбородком, чтобы не сорвало шляпы.

Билл и Шарлемань по окончании вахты спустились к ручью и палаткам, выкурили трубку и побрели к главному инженеру. Они видели, что тот уже отдал все необходимые распоряжения, и надеялись, что он найдет минутку для разговора. Но не тут-то было. У него не нашлось ни минутки, и он направил обоих к Генри.

Генри легко рассказал о событиях ночи. Он по-прежнему был полон юношеского доверия к бывалым охотникам прерий. Он вспомнил, что индеец, по свидетельству Фреда урожденный дакота, теперь враждовал со своим племенем.

– Тогда это все-таки он! – воскликнул Билл так громко и энергично, что даже Джо обернулся и ровным шагом подошел к группе.

– И кто же он? – коротко спросил инженер.

– Очень опасный тип. Я однажды видел его в блокгаузе Беззубого Бена на реке Найобрэре! Он тогда ночью набросился с топором на художника Морриса, чтобы убить его и ограбить.

– Боже Всевышний! – испуганно воскликнул Генри.

– Странно, – сухо заметил Джо. – Чем уж таким привлекательным владел Моррис, чтобы довести индейца до ограбления с убийством? У индейцев такое, вообще-то, не в моде.

Билл рассердился, потому что в этом деле совесть его была нечиста.

– Что значит «странно»? – воскликнул он. – Неужто вы, сэр, так мало имели дело с краснокожим отребьем? Топ чертовски опасный преступник, а его друг Фред – или Джим, как его зовут на самом деле, – ему в этом не уступает! Художник имел при себе торбу, полную долларов. Это и привлекло бродяг.

– Может быть, но тебе-то что? Почему ты так возбудился?

– Потому что я думаю: мы еще дешево отделались, потеряв двух коней. А могло ведь случиться и другое. Эти пройдохи очень опасны.

– Но ведь они явно враги дакота.

– Потому что даже дакота не нужны такие отъявленные злодеи, как эти. Нет, сэр, я дело говорю. Нам надо радоваться, что они убрались, а наш убыток не так велик.

– Может, ты и прав, Билл. Я ничего этого не знал, но у меня сразу возникло чувство, что нельзя предоставлять им убежище. Как ни привлекательно было заполучить для нас таких крепких парней!

На этом Билла и Шарлеманя отпустили. Они отправились на берег ручья и принялись за остатки консервированной солонины из банки. Наевшись, Шарлемань поставил обломок зеркала и начал обрабатывать бритвой свою бородку. При этом ему приходилось кривить лицо, и Билл забавлялся его гримасами.

Когда процедура была с половинным успехом закончена, Шарлемань стал коситься на Билла Петушиного Бойца уголком глаза, но ничего не говорил.

Биллу от этого взгляда стало не по себе, он даже поправил свой шейный платок и спросил:

– Чего ты так смотришь? На мне что-то не так?

– Нет, храбрый петушиный боец, не на тебе, а в тебе!

– И что же это?

– Тайна.

– Что-то я не кажусь себе таким таинственным. Скрывать мне нечего.

Шарлемань откашлялся и ухмыльнулся.

– Что ты опять корчишь гримасы! Давай говори!

– Может, мне только привиделось.

– У тебя все может быть, даже без бренди.

– Не примерещилось ли мне, что я как-то завернул в блокгауз Беззубого Бена – кажись, нынешней весной это было, снег уже таял, – и однажды вечером мы сидели при смоляных факелах, помнишь, в левом дальнем углу большого трактира…

– Ну, помню, помню, было дело.

– Было так приятно тепло, и Бен нас хорошо угощал – и шнапсом, и ветчиной из медвежатины…

– Это его коронное блюдо!

– Мы угощались и начали рассказывать истории.

– Поди-ка, немало глупостей насочиняли под бренди Бена.

– Да уж насочиняли. Много всяких историй про разбойников и привидения.

Билл прислушался и с подозрением сощурил глаза:

– А чего это ты вдруг вспомнил?!

– Потому что ты упомянул блокгауз, петушиный ты боец. Когда уже совсем наступила ночь, кто-то рассказал одну загадочную историю. Главным действующим лицом там был вождь, который якобы знал Золотую пещеру. И якобы спьяну выдал ее, и за это его изгнали из племени. И теперь он скитается. В блокгаузе его поймали несколько крепких парней, связали и хотели выпытать у него тайну, но он ничего не сказал, а потом появился Джим и освободил краснокожего. Вероятно, Джим хотел обладать монополией на тайны дакота и пришел в ярость, когда увидел, что другие его якобы опередили. Это был тот самый индеец, который защитил художника от бандитов.

– Ты хочешь сказать, от которого бандиты художника… ах нет, я имел в виду, от которого художник…

– …защитил бандитов? Билл, Билл, у тебя в мозгу проходит петушиный бой, хотя сегодня утром ты даже не нюхал бренди!

– Может, я и заговорился. Как бы то ни было, индеец хотел убить и ограбить художника!

– Да зачем ему это? Если индейцу известна Золотая пещера, он может заполучить богатство дешевле и без усилий.

Билл уставился на Шарлеманя:

– Может, он ничего и не знал ни о какой такой пещере. Может, людям это только примерещилось! Понимаешь?

– Понимаю, понимаю. Но если он все-таки что-то знал? Тогда нам лучше было бы предоставить ему убежище. Из благодарности краснокожий нам бы, может…

– Заткнись со своими глупостями! Нам здесь не нужен всякий сброд!

Шарлемань оглаживал свою бородку клинышком:

– Я могу предположить, почему ты так считаешь, Билл Петушиный Боец. Но я хочу быть спокоен, потому что я твой друг.

– И я бы тебе это советовал, Шарлемань. Держи язык за зубами! Или ты станешь моим бывшим другом.

Билл поднялся, чтобы найти себе другую компанию, Шарлемань ему надоел. Может, было правильно вздремнуть после ночи, проведенной на вахте. Иначе Билл еще попадется на глаза Джо, и тот повесит на него какую-нибудь неотложную работу. А на это он никак не был настроен. И он нашел себе солнечную полянку, прихватил одеяло и растянулся, чтобы насладиться заслуженным, по его мнению, покоем.

День проходил дальше без происшествий. Мужчины уже до того привыкли, что их пугали и отрывали от работы, что наступивший внешний покой причинял им внутреннее беспокойство. Они подозревали какую-нибудь особую хитрость, боялись, что им готовится какая-то засада в лагере, и бурно обсуждали, какую гадость им следует ожидать.

Только Джо, казалось, эти предположения не задевали. Он фанатически гнал работу вперед. Он был убежден, что маршрут, который они сейчас прокладывали, был самым лучшим и единственно возможным для большой магистральной железной дороги, строительство которой скоро начнется, и он не хотел никому другому уступать славу первопроходца в этой дикой местности, среди враждебных индейцев, ведь он продвинул изыскательские работы больше, чем кто-либо другой.

К вечеру было сделано так много, что инженер мог отдать приказ завтра утром демонтировать лагерь и двинуться дальше на запад, еще ближе к Скалистым горам. Мужчины оживились от такой перспективы; в них вновь зародилась уверенность, а угрюмые пророки сразу смолкли. В этот вечер перед перемещением лагеря люди сидели группами в хорошем настроении, и самые изобретательные уже фантазировали, что тут будет с появлением магистральной железной дороги.

Ночь, в которую снова были выставлены посты, прошла спокойно, как и минувшая. Казалось, над этой пустыней под звездным куполом неба воцарился мир.

Когда забрезжил рассвет и под посеревшим небом подул прохладный освежающий ветер, все уже вышли из палаток, которые сразу после завтрака предстояло собрать. Мужчины снова побежали к ручью. Скудно и медленно текущая вода в последние дни стала еще скуднее и медленнее.

– Если мы сегодня поднимемся вверх по течению, там, может, и вода будет лучше! – сказал Генри, зачерпывая воду.

Билл стоял со своей жестяной кружкой на берегу, не шевелясь.

– Чего задумался? – спросил Шарлемань. – Давай быстрее! Надо сниматься как можно раньше. А нам с тобой скакать первыми, ты же знаешь.

– Да знаю я…

– Тогда чего стоишь, как стукнутый по черепу!

– Видишь вон ту рыбку?

– Какую еще рыбку?

– Вон, а это уже вторая проплывает кверху брюхом!

Шарлемань присмотрелся:

– И правда. Забавно.

– Это, может, очень забавно! А может, и совсем не забавно!

– То есть… не думаешь же ты…

– Я как раз думаю! Мужики! – крикнул Билл. – Не пейте воду! Она может быть отравлена! Больше никому не пить! Дохлая рыба по ней плывет!

Люди, которые пили и умывались, отпрянули от воды.

– Проклятье! – крикнул Джо.

Генри икнул, и его вырвало – может, просто от страха, что Билл прав.

– Отойдите от воды, – приказал инженер. – Немедленно выступаем. Посмотрим, с какого места дохлой рыбы уже не будет!

Хорошего настроения как не бывало. Мучимые страхом и возможными догадками, мужчины собрали палатки. Инструменты были упакованы с вечера. Погрузка проходила быстро, и через полчаса экспедиционная колонна пришла в движение.

Ехали вверх по ручью. Высокие берега справа и слева защищали их от постороннего взгляда, но в то же время заслоняли обзор. Поэтому Билл и Шарлемань, форейторы и разведчики направили своих коней наверх, чтобы озирать бескрайнюю, выжженную солнцем, все еще посыпанную пеплом и песком прерию. Билл, лишившийся собственного коня, ехал теперь на бывшей вьючной лошади. Кони шли неохотно, как будто уже с раннего утра были усталые.

– Шарль, что-то мне это все не нравится.

– Мне тоже не по себе, Билл. Еще хорошо, что мы не пили. Чу… Слышишь?

В долине ручья, где шла основная колонна, возникла какая-то тревога. Оттуда доносились проклятия. Билл и Шарль направили своих коней, понурых и спотыкающихся, в долину. Колонна экспедиции остановилась. Пятеро всадников сползли с лошадей и катались по земле, корчась от боли. Две лошади лежали в траве; глаза у них закатились, а тела только вздрагивали в агонии перед кончиной.

– Отравление! Вода была отравлена! – в ярости кричал Джо. – Отравители! Ну попадись они мне!..

Идти дальше было невозможно.

Невредимыми остались только Билл, Шарлемань, Генри, который вовремя проблевался, и Джо, не успевший дойти до воды, когда Билл поднял тревогу. Все лошади были больны, и ничего другого не оставалось, как только ждать, кто из них выживет. То же самое касалось и мужчин. Многие уже мучились от опасных проявлений отравления. Санитар, которому и самому было дурно, в отчаянии заламывал руки и давал всем слабительное. Никто не знал природу яда.

Джо раздумывал, не послать ли гонца за помощью в один из базовых лагерей экспедиции, располагавшихся далеко позади. Но ведь на ногах оставались всего четыре человека! Либо он должен был бросить умирающих и отправиться пешком, с Биллом, Шарлеманем и Генри, либо остаться и ждать, не оклемается ли кто.

В его характере было оставаться на месте. Биллу и Шарлеманю пускаться в обратный путь, полный опасностей, тоже казалось неразумным.

Проклятия смолкли, ведь они были бессмысленны и никому не приносили облегчения. Билл и Шарлемань сидели рядом и курили трубки.

– Самое милое, – сказал Билл, – что мы здесь просто подохнем от жажды, раз уж не отравились. А нельзя ли в этой местности вырыть колодец?

– В песке-то? И нигде никакого дерева, чтобы закрепить стенки. Безнадежно. Нет, колодец рыть не будем. Поползем выше по течению. Чтобы отравить ручей, даже такой жалкий, как эта струйка водицы, надо много яда. Поэтому они могли вылить его в воду лишь недалеко от лагеря, чтобы отрава дошла до нас аккурат к завтраку. Так что прокрадемся вверх по течению и посмотрим, где кончается участок с дохлой рыбой.

– И где эта банда взяла столько яда! Вроде бы дакота не были замечены в массовых убийствах.

– Видать, уже научились, Билли.

– Может быть, Чарли. Старый мошенник-шаман рода Медведицы, который, должно быть, все это и учинил, был у нас прошлогодней весной.

– Шаман ли не шаман, этого уже не изменишь. Попробуем отыскать то место, где нет дохлой рыбы.

– Когда?

– Да прямо сейчас. Предложу это Джо. Может, далеко даже идти не придется.

Инженер дал согласие, и Билл с Шарлеманем пустились в путь. В принципе, им всем было тошно, в том числе и Джо с Генри, и без всякой отравленной воды. Никто не произносил этого вслух, но все четверо знали, что индейцы сейчас или ближайшей ночью могли устроить нападение и одержать победу играючи.

Мать вождя

Когда Фред и Маттотаупа ускакали в ночь на чужих конях, они в любой момент могли ожидать столкновения с врагами, от которых насилу ушли. Но когда они преодолели уже несколько миль, стало ясно, что кольцо окружения, в которое они попали, имело и серьезные разрывы, так что и их исчезновение в лагере экспедиции, и их бегство оттуда могли остаться незамеченными, и враги потеряли их след. То, что из лагеря за ними нет погони, они тоже быстро поняли.

Предоставленные самим себе, они скоротали один день, выжидая, не выйдет ли на них какой-нибудь преследователь. Когда не случилось и этого, они решились продвинуться дальше вглубь этой опасной местности. Они выискивали возвышенности, с которых был хороший обзор, коней оставляли в луговых долинах, спутывая им передние ноги, и прятались наверху в траве, чтобы наблюдать за прерией и обдумывать свое положение. Глаза у них были более зоркие, а уши более чуткие, чем у Билла и Шарлеманя, и ни одному врагу не удалось бы приблизиться к ним на расстояние полета стрелы, они бы вовремя его заметили даже во тьме ночи.

Когда на горизонте забрезжили рассветные сумерки, Фред глянул на индейца. Что будем делать? – говорил его взгляд.

– Тачунка-Витко сейчас, наверное, в стойбище рода Медведицы, – прошептал Маттотаупа. – Оттуда они и совершают свои набеги, это точно. Я подкрадусь к стойбищу. Может, мой томагавк достанет там Тачунку-Витко, как в прошлое лето моя стрела нашла Старую Антилопу.

– Топ, это безумно смело. Но все-таки больше безумно, чем смело.

– Это моя месть, не твоя!

– Если ты хочешь этим сказать, что мне не надо с тобой идти, то хорошо. Я подожду тебя в блокгаузе Беззубого Бена.

– А другого места нет?

– Бен негодяй, я знаю, но он больше ничего не сделает ни мне, ни тебе, и туда заглядывает много разных людей, от которых я разузнаю все последние новости.

– Ну как хочешь.

– Договорились. Я ухожу прямо сейчас.

– Возьми моего коня. Если дакота тебя обнаружат или повстречаются тебе, ты всегда можешь им сказать, что я убит, и тогда они, скорее всего, оставят тебя в покое.

– В это мне трудно поверить, но можно попробовать. До свидания!

Фред соскользнул под горку, распутал коней и быстрой рысью поскакал на северо-восток.

Маттотаупа продолжал вести наблюдение за местностью с высоты холма. У него при себе не было ничего, кроме оружия: кинжал, стальной томагавк, который он с первого знакомства с этим оружием предпочитал каменной палице, револьвер и двуствольное ружье. Костяной лук, подарок вождя сиксиков, он не взял с собой, еще когда отправлялся в факторию старины Абрахама; лук оставался в стойбище черноногих. Кожаного одеяла и индейской кожаной одежды Маттотаупа лишился вместе со своим пегим конем. Из провианта при нем был лишь мешочек вяленого мяса и немного табака.

Хлопковая рубашка сильно мешала ему. Он надел ее ради маскировки, но, поскольку его враги из племени дакота минувшим днем все-таки узнали его, эта рубашка в его глазах стала бесполезной вещью. Маттотаупа с юности привык сражаться нагим. Поэтому он снял рубашку. Следуя внезапному наитию, сделал себе надрез на предплечье, окропил кровью рубашку в области груди и спины и лег на нее. Если враг потом найдет рубашку, он подумает, что на ней лежал раненый.

Маттотаупа до конца дня оставался на этом холме. Он съел щепотку измельченного вяленого мяса и заел его семенами травы. Пить хотелось тоже, но терпимо. К вечеру он пустился в путь.

За весь день он не обнаружил нигде, на сколько хватало глаз, никакого присутствия человека, если не считать дыма, который поднимался от лагеря изыскательской экспедиции. Поэтому он больше не осторожничал, а бежал размеренным затяжным бегом на северо-северо-запад, к хорошо ему известному летнему стойбищу рода Медведицы у Конского ручья. Будучи военным вождем этой ветви тетон-оглала, он сам полтора года назад привел туда соплеменников, совершив тяжелый переход.

Летние ночи коротки. Но Маттотаупа рассчитывал добежать до стойбища к полуночи. Как ему потом удастся отыскать там Тачунку-Витко или обнаружить его отсутствие, он пока не знал. Он мог положиться лишь на свою наблюдательность и на способность быстро реагировать. В нем смутно шевелилось и желание увидеть свою мать и дочь. Но он не давал волю этим чувствам. Ибо с тех пор, как ему было заказано возвращение к сиксикам, ему пришлось признать, что он не может забрать к себе и свою дочь Уинону. Эта надежда рухнула.

Маттотаупа знал местность, которую теперь тайно пересекал. То и дело прислушиваясь и присматриваясь, как дичь, привыкшая скрываться от волков и людей, он бежал по волнистому рельефу прерии. Солнце уже село, и опустилась ночь. Взошла луна. Маттотаупа тщательно избегал открытых участков, хорошо освещенных луной. Держался в тени, даже если ему для этого приходилось делать лишние крюки.

Как истинный дакота, он был не только быстрым, но и выносливым бегуном, как и большинство его соплеменников. Он бежал равномерно и не позволял себе останавливаться. Дыхание он приспособил к ритму бега. Он пробегал мимо волчьего логова, но хищники сами были где-то на охоте или прятались. Луговые собачки дремали в своих норках и подземных ходах. Пролетела сова, не смутившись присутствием бегуна. Стайку нахохлившихся луговых тетеревов, залегших в бурьяне, он вовремя заметил и обежал, чтобы не спугнуть. Тетерева, вспорхнувшие среди ночи, могли легко привлечь внимание врага.

Потом он прервал бег, что-то заслышав, и прислушался. До его слуха донеслось чавканье. Должно быть, хищники поедали свою добычу. Чавканье прекратилось. Видимо, звери почуяли индейца и насторожились. Маттотаупа выждал несколько секунд. И тут увидел тени трех убегающих крупных волков. Вероятно, они уже насытились и совсем не хотели связываться с человеком. Они скрылись, и Маттотаупа продолжил свой бег. Он миновал труп антилопы, растерзанной волками.

Все его мысли были сосредоточены на том, что его окружало; в человеке, вынужденном скрываться, они были особенно напряжены. Но Маттотаупа едва ли осознавал это: чем ближе он подбегал к месту, где должно было находиться его родное стойбище, тем меньше он контролировал поток своих мыслей. Созвездия на небе стояли так, как он их видел здесь в это время года еще мальчиком и потом мужчиной. Маттотаупа остановил свой бег, чтобы снова с высоты оглядеться по сторонам. На западе он видел Скалистые горы, их вершины, таких привычных очертаний, глядели сверху вниз на Конский ручей, он вспомнил, где тот лес и где та горная долина, в которой он, изгнанник, нашел себе со своим сыном Харкой убежище, скрытое от всех людей.

Уже он узнал и широкое углубление в прерии, прорезанное Конским ручьем со множеством его изгибов. Ручей брал начало в предгорьях и был в своем коротком пробеге к Северному Платту, наверное, даже сейчас полноводнее того ручья, у которого разбила лагерь изыскательская экспедиция. Маттотаупа отклонился в сторону. Он не хотел подбегать вплотную к стойбищу. Потом настало мгновение, когда изгнанник ступил в долину и увидел ручей. В мерцании звезд и луны вода беззвучно скользила в своем песчаном русле. Маттотаупа остановился. Пахло водой. Он осторожно нашел конус тени, падающей от пригорка, и в укрытии этой тени скользнул к берегу. Иссушенный жаждой, он лег на берег и длинными глотками пил воду, пусть и теплую, но казавшуюся волшебным источником силы. Он погрузил в воду ладони, чтобы остудить пульс, и чувствовал воду как своего молчаливого брата, приветствующего его на родине.