Читать онлайн Практика на Лысой горе бесплатно

Глава 1

Любовное заклятье

Вий-Совяцкий – это вам не подарок. Лыс, упитан, в сером невзрачном костюме. Говорит медленно, слушает внимательно. За весь мой рассказ только пару раз недовольно хмыкнул. Если б не это, можно решить, что ректор попросту заснул. Правда, стоило только запнуться, как тяжелые веки приоткрылись, и на меня глянули блеклые голубые глаза.

– Да-да?

Воздух застрял в легких, на лбу выступила испарина. От низкого глубокого голоса по спине пробежали мурашки.

Я подавил вздох и повторил:

– Кафедра мольфаров[1], Павел Константинович.

Он кивнул, протянул руку и еще раз посмотрел на мои документы. Отчаянно скучающий взгляд. На миг показалось, что я сижу на глыбе изо льда, а просторный кабинет заполнило морозное дыхание зимы.

– Ходатайство, значит. Андрей Григорьевич Чугайстрин.

Четко, смакуя каждое слово, будто пробуя на вкус.

– Да, – подтвердил я.

– Ну что ж…

Время замерло. Боязно было пошевелиться. Вдруг откажет?

– Посмотрим-посмотрим, – размеренно произнес он, будто вколачивая каждым слогом гвозди. – Пока испытательный срок – месяц, а там… У нас середина года, будете вникать по ходу дела.

Он выдвинул ящик стола, достал коробку из зеленого змеевика. Я затаил дыхание, следя за его действиями. Невольно отметил, что пальцы Вий-Совяцкого неожиданно длинные и гибкие, а ногти слишком грубые. Больше даже на когти похожи, чего уж там.

Он тем временем вытащил пятиугольную печать, подозрительно смахивавшую на пентаграмму, и шлепнул на пропускной лист.

– Пройдите к секретарю, она вас оформит.

Я еле удержался, чтоб не вскочить. Во-первых, за два часа собеседования из меня чуть не вытряхнули душу, во-вторых… просто не верилось.

– Я… принят? – голос на удивление прозвучал ровно.

Он пристально посмотрел на меня, потом чуть прищурился.

– Идите к секретарю, Андрей Григорьевич. Не задерживайте, будьте любезны.

– Да, конечно, – пробормотал я, спешно сгребая документы.

Вий-Совяцкий по-прежнему смотрел на меня, будто изучал новое насекомое, внезапно влезшее на его стол и нарушившее идеальный порядок.

– Вы идите, Андрей Григорьевич. Идите.

Оказавшись в коридоре, возле массивной двери с табличкой «Вий-Совяцкий Павел Константинович, ректор ПНУМ», я смог кое-как прийти в себя. До сих пор не верилось: я прошел собеседование. При этом ректор не такое уж чудовище, как о нем рассказывали. Хоть и приятного мало.

Мимо пробежала мертвенно-бледная девчонка, удерживая в руках светящийся красный шар. За ней промчались двое старшекурсников, чудом не столкнувшиеся со мной.

– Где здесь секретарь? – успел я крикнуть.

– На второй этаж, первая дверь слева, – бросил один из них, не оглядываясь.

Что ж, сейчас занятия. Поищем самостоятельно.

Поднявшись по широкой лестнице, я нырнул в темный коридор. В воздухе стоял еле уловимый запах хвои и мяты. Интересно, это мольфары стараются? Вряд ли кому-то еще в голову придет экспериментировать с этими ароматами. Все же лес – больше их парафия. Однако, принюхавшись, понял, что экспериментаторы перестарались – отчетливо слышался запах гари. Качнув головой, я подошел к секретарской двери и постучал. Из кабинета доносился пронзительный женский голос, но меня явно не слышали. Постучал еще раз, взгляд упал на табличку «Языкатая Х.Х., секретарь».

Осторожно опустив ручку, я заглянул:

– Разрешите?

Кабинет не уступал по размерам ректорскому, но оказался настолько захламлен, что стоять было практически негде. Везде стопки бумаг, папки, на столе три телефона, по двум сразу говорила худая пожилая женщина. За ее спиной высился приоткрытый шкаф, из которого выглядывали пальто и… метла.

Женщина только стрельнула в меня черными глазами и кивнула. Убрала за ухо темную прядь, выбившуюся из стянутых в пучок волос, и снова застрекотала на такой скорости, что вообще не разобрать, о чем речь.

Метла вдруг с тихим шорохом съехала вниз и стукнулась о пол. Секретарь подпрыгнула от неожиданности.

– Перезвоните через час! – рявкнула она сразу в две трубки и с грохотом положила их на аппараты. – Слушаю вас.

Последнее относилось ко мне, поэтому я тут же протянул ей бумаги. Она нахмурилась, быстро пересмотрела все листы.

– Так-так, точно мольфарское?

– Да, именно, – подтвердил я, стараясь сказать это как можно спокойнее.

Она принялась что-то выписывать на продолговатом бланке.

– Хорошо. Значит, сейчас заселитесь в общежитие. Сегодня уже ваших распустили, знакомиться с группой будете завтра в полдевятого. Сосед ваш Ткачук, правда…

Дверь распахнулась, смерчем в кабинет влетел худенький мужчина в измазанной куртке. Взлохмаченный и возбужденный. Озадаченный и даже испуганный, словно черт, попавший в монастырь.

– Хвеся Харлампиевна, караул! Спасайте, голубушка! Эти дармоеды совсем обнаглели, весь этаж мне попортили! Я их и так, и этак, а толку никакого!

– Злыдни, – не отрываясь от бумаг, сообщила она.

– Что? – в один голос переспросили мы вместе с появившимся.

– Не дармоеды, а злыдни, – невозмутимо сообщила Хвеся Харлампиевна, убрав часть моих документов в огромную синюю папку, и отдала мне два талона: на заселение и на питание. – Они у нас по материальным ведомостям больше всего пользы приносят, так что это вы зря.

– Так меня ж Вий-Совяцкий убьет!

– Дидько! Не заворачивайте мне мозги! Вы завхоз или где?

Я чуть не поперхнулся. Вот так фамилия, нечего сказать. Вид у него был настолько расстроенный, что стало даже жалко. Интересно, какого размера неприятности?

– А что… – осторожно начал я, но Хвеся Харлампиевна метнула на нас колючий взгляд.

– Чугайстрин, вас общежитие заждалось. Там все расскажут. Столовая находится на территории университета, возле второго корпуса.

– Спасибо, – быстро ответил я, решив, что лучше не нарываться, и выскользнул за дверь. За мной тут же вышел Дидько.

– Стену выжгли своими заклинаниями, – запоздало ответил он на вопрос. – Уже второй раз за неделю.

Мы зашагали к лестнице. Стояла мертвая тишина, видимо, с пар тут не сбегали.

– А как вы обычно справляетесь? – поинтересовался я.

Дидько пожал плечами:

– Умудрялся выбивать стройматериалы. А тут совсем беда, прям не знаю, что делать. Все закончилось, эх…

Я задумчиво посмотрел на него.

– А показать сможете?

Оторопевший взгляд, пожатие плечами:

– Пошли, чего уж там. Пока эти дармо… злыдни не понабегали.

Мы покинули здание, пересекли большую площадку и направились к двухэтажному строению. Снег хрустел под ногами, мороз щипал щеки. Солнце спряталось за тучи, но настроение все равно было хорошим.

«Пострадавшее» здание оказалось страшной развалюхой: покосившееся, закопченное, будто печенная в костре картошка, с выбитыми окнами. Даже в крыше обнаружилась дыра, из которой валил густой сизый дым. Кажется, говоря про один этаж, завхоз явно… сказал не все.

– Вы новенький, да? – спросил Дидько.

– Да, – кивнул я.

Завхоз смотрел с доброжелательным любопытством, но вдаваться в подробности не хотелось.

– Кого вам дают, мольфаров с первого курса?

– Да, именно.

Приблизившись к зданию, я почувствовал кислый неприятный запах. Так-так, кто-то, наплевав на безопасность, балуется прикладной умертвологией. Не будь у меня в студенческие годы соседа-злыдня и регулярных пожаров в комнате, знать бы не знал, что значит такой запах.

Я остановился и поднес руку к стене, пальцы защекотало. Хмыкнул и покачал головой.

– У вас тут третий курс резвился?

Дидько снова поник и обреченно кивнул. Подошел ко мне и тяжко вздохнул.

– Они, проклятущие. Сашка хоть и гоняет их, но мало. Всю группу бы в подвал на отработки, тогда был бы толк.

Я начертил в воздухе несколько знаков, которые тут же вспыхнули белым, и здание опутала тончайшая светящаяся сеть. По телу разлилось приятное ощущение бодрости и звенящий азарт.

– А кто у нас Сашка? – спросил я, напитывая плетение восстановительной энергией.

– Ткачук, куратор их… Ой, мамо!

Обгоревший дом ослепительно вспыхнул, мы с Дидько разлетелись в разные стороны и рухнули прямо в снег. Ладонь свело судорогой, тут же заныл затылок, которым я обо что-то приложился. М-да, перестарался.

Двухэтажное здание стало чуть лучше, но ненамного. Но хотя бы пропала дыра в крыше, уже приятно.

Дидько присвистнул:

– Вот паскудники, приложили же… Но и за крышу спасибо.

Он так и сидел в сугробе, видимо, не собираясь вставать. Меня неожиданно прошиб холодный пот, я резко обернулся, не понимая, что случилось.

– Так-так, – прогремел низкий голос.

Подняв голову, я увидел опирающегося на подоконник Вий-Совяцкого. Прищурившись, он смотрел на вмиг побелевшего Дидько.

– Используем силу, Жорж Гаврилович? Работаем руками?

Дидько сглотнул и закивал, но, явно прикипев к месту, не мог даже встать. Я тоже замер, не зная, что делать. Взгляд у ректора и впрямь был… страшный. Это что ж за силища?

– Зайдите ко мне, ведомость прихватите. Побеседуем.

– Бегу, Павел Константинович, – просипел Дидько, с кряхтеньем пытаясь встать.

Я ухватил его за шиворот и помог подняться.

– Спасибо, – выдохнул завхоз.

– А вы, Чугайстрин, если страдаете топографическим кретинизмом, носите с собой план университета! – прогремело так, что невольно пришлось вжать голову в плечи.

– Да-да, понял, – пробормотал я, глядя, как Дидько трусцой бежит к корпусу, а потом, не теряя времени, быстро ухватил свои вещи и пошел искать общежитие. Нарываться на ректора больше не хотелось. Впрочем, леденящий взгляд провожал меня еще долго.

* * *

Полтавский национальный университет магии – заведение с традициями, выпускным шабашем и хорошей репутацией. Характерники[2], злыдни[3], мольфары, провидцы и ведьмаки, отучившись пять лет, получают высшую квалификацию и направления на рабочие места. Получить же направление в сам университет достаточно сложно. Сюда отбирают по принципу, который для меня так до сих пор и остается загадкой. Если б не твердая рука отца, еще неизвестно, что б могло быть.

Преподавательское общежитие оказалось местом приятным, даже каким-то… домашним. Комендант, сухонький седой старичок, встретил меня с улыбкой. Вручил ключ, но толком ничего рассказать не успел из-за требовательно зазвонившего телефона. Потому лишь махнул в сторону коридора и быстро с кем-то заговорил.

Выделенная мне комнатка оказалась довольно уютной. Мебели по минимуму: шкаф, стол, стул, две кровати. Портрет Гоголя на стене, что неудивительно. Темно-коричневые шторы полностью закрывали окно, словно в него смотреть не стоило. Я сделал было шаг вперед, но в коридоре что-то грохнуло. Послышались охи коменданта. Чуть пожав плечами, я двинулся к свободной кровати и опустил сумку. В любом случае радовало, что здесь порядок. Аккуратный сосед – всегда лучше неряхи.

Время пролетело незаметно, неоднократно упомянутый Ткачук не появлялся. Решив, что познакомлюсь позже, я лег спать. Рано вставать – это та еще проблема.

Сон приснился на удивление приятный. Белеющие в темноте округлые плечи, изящные руки, стягивавшие с меня брюки. Пухлые губы с весьма довольной улыбкой. Черные волосы холодили мою шею; в них я тут же вплел пальцы. Воздух наполнился ароматом ландыша. Карие глаза смотрели прямо, с едва уловимой смешинкой. Она вжалась всем телом, меня окатило жаркой волной. Горячая, дурманная, сладкая.

– Какой ты… – промурлыкала она на ухо и прихватила зубами мочку. – Ой! Что это?

Я вздрогнул от неожиданности. Черт, это не сон! Девушка чуть отстранилась и смотрела на меня огромными глазами.

– А в-в-вы вообще кто?

Ее голос вмиг растерял все мурлычущие нотки. Запах ландыша вдруг стал удушающим.

– Тот же вопрос могу задать и вам, – хмыкнул я. – Перепутали комнату, милейшая?

Я чуть приподнялся на локтях и едва не присвистнул: из одежды на ней ничего не было.

– Не знал, что тут одобряется такое поведение, – и не смог не отметить: – Хотя фигура у вас что надо.

Она ойкнула, попыталась прикрыть руками грудь, побледнела и… рухнула в обморок.

Ступор длился пару секунд. Ругнувшись, я вскочил с кровати и осмотрел девушку. Этого еще тут не хватало! Хм, что-то старовата для студентки, хотя хороша, ничего не скажешь. Медленно провел рукой над ее грудью, которая не вовремя поднялась в глубоком вдохе. Ладонь укололи тысячи иголочек. Дурманное заклятье. Чувственное, если не ошибаюсь. Только вот с привязкой на полное вытягивание сил. Кто ж ее так?

Прошептав несколько слов, шевельнул пальцами. Тут же вспыхнуло несколько светло-зеленых шариков, мигом разделившихся на мириады тонких нитей и опутавших тело девушки причудливым кружевом. Накинув на нее покрывало, я быстро пошел к коменданту.

Правда, моя история его не впечатлила.

– Говорите, девушка? – переспросил он, шагая со мной по коридору.

– Да.

– Ну, это нормально, – последовало утешение.

– Нет, не в этом дело, – раздраженно бросил я, открывая дверь и пропуская в комнату. – Дурманное заклятье. Что мог – нейтрализовал, но я не целитель.

Комендант остановился на пороге.

– Ну? – поторопил я.

– Свет хоть включите.

– Свет?

Не сразу дошло, что вопрос звучит глупо, а на меня смотрят с крайней подозрительностью. Выругав себя за оплошность, я быстро щелкнул выключателем. Комендант охнул. Простыня с девушки каким-то немыслимым образом сползла.

– Что? – покосился я. – Кто это?

Комендант подлетел к кровати, всплеснул руками:

– Александра Евгеньевна, как же так! Ничего не понимаю!

Стало нехорошо, радовало, что рядом стена. Студентку так величать точно не станут. Еще надеясь, что ослышался, я медленно уточнил:

– Какая Александра Евгеньевна?

Комендант быстро повернулся ко мне:

– Соседка по комнате ваша! Куратор третьего курса.

Я чуть не грохнулся на пол. Что? Неоднократно упоминавшийся Ткачук – это? То есть эта? То есть какого в одной комнате живут мужчины и женщины? Хотя отец предупреждал, что здесь странные порядки. Но не настолько же!

– Я за целителем, – бросил комендант, выбегая из комнаты. – Ждите.

Некоторое время царила тишина. Подняв голову, я встретился с внимательным взглядом покойного Гоголя. Писатель вдруг хитро подмигнул. Я вновь посмотрел на лежавшую на кровати. М-да. Однако, весело началась моя жизнь в университете.

* * *

Утро прошло спокойно. Мольфарский поток составляли в основном любознательные молодые люди. Занятие подходило к концу, я был приятно удивлен познаниями многих студентов. Они действительно интересовались, никто не спал на лекции.

Я глянул на часы.

– Через три минуты звонок. Есть вопросы?

Рыжая веснушчатая девчонка с первой парты подняла руку.

– Вы упоминали про практику в лесу и чугайстра, – звонко разлетелся голосок по аудитории. – Ваша фамилия… – она вдруг смутилась.

– Хотите знать, имеет ли какое-то отношение? – улыбнулся я и взглядом пробежался по журналу. – Что ж, очень даже может быть. Мои предки всегда жили возле леса. Фамилия могла так и образоваться. Но достоверных данных мне не попадалось, поэтому утверждать не стану.

Звонок оборвал мой рассказ. Студенты выходили из аудитории. У входа я столкнулся с рыжей.

– Извините, Андрей Григорьевич, – пробормотала она.

– Ничего, – хмыкнул я, – смотри под ноги.

Она почему-то покраснела, хотела что-то сказать, но какой-то проходивший мимо верзила вдруг дернул девушку за руку.

– Динка, не заглядывайся на старшекурсников, мала еще! – захохотал он. Такой же рыжий и с веснушками. Брат?

Она что-то возмущенно пискнула, но тут же была утянута рыжим в толпу.

– Прости, лохматый, не для тебя эта розочка цветет, – услышал я брошенную фразу.

После пары секунд стояния столбом меня разобрал неуместный смех. Надо же, приняли за старшекурсника. Однако, дела. Конечно, брутальностью я не выделяюсь, и волосы действительно длинные, но чтоб так?

Оставив ключ подоспевшему старосте группы характерников, я направился к лазарету. Александру временно поместили именно туда, мотивировав огромным упадком сил. Вчерашнее знакомство было из ряда вон, поэтому неплохо бы его повторить.

Быстро покинув корпус ведьмаков, я пересек засыпанную снегом площадку и столкнулся нос к носу с Дидько.

– В лазарет? – спросил он, улыбаясь во весь рот.

– Э… – оторопел я, – да. А вы откуда знаете?

Улыбка стала еще шире, он обогнул меня, хрустя снегом под рабочими ботинками.

– Так все уже знают!

Ничего себе новость! Дидько больше ничего не говорил, а я ускорил шаг. Отличненько. Еще не хватало, чтобы меня во всем обвинили.

Стоило войти в темный коридор, как зазвонил мобильный. Секретарь, у-у-у.

– Андрей Григорьевич! – ворвался в мою голову громкий голос. – Немедленно зайдите к ректору. Срочно, после этой пары.

Я сделал глубокий вдох, стиснув зубы.

– Так срочно или после этой пары?

– Не задуривайте мне голову! – рявкнула Языкатая. – Делайте, что говорю!

Не успел я возразить, как из трубки донеслись короткие гудки. М-да уж. Как он терпит ее только? Порой казалось, что Языкатая может построить самого Вий-Совяцкого.

– Васька, ты что, настолько идиот? – неожиданно раздалось шипение совсем рядом.

Я чуть не подпрыгнул, но потом сообразил, что нырнул в нишу в стене, пока говорил с Языкатой.

– Да откуда я мог знать? – тут же возмутился знакомый голос. – Ну помаялась бы немного, да и дело с концом. Откуда в комнате-то мужик взялся? Ведь заклятие на это не рассчитано!

– Угу, молодец! – второй говорил так, словно хотел уничтожить собеседника словами. – Ты хоть представляешь, что будет, если они начнут искать?

«О, – подумал я, – можете не сомневаться. Уже ищут».

– Это да-а-а… – тяжкий вздох. – Борь, но что делать? Разве что попытаться следы замести? Раз до сих пор в лазарете, значит, не все ушло.

– Идиот, – высказался Боря. – Если эта злыдня пронюхает, она же нам бошки поотрывает сразу! Пошли!

– Нечего было у меня курсак не принимать!

Послышался звук затрещины, а потом шаги.

Я осторожно выглянул и отметил знакомую рыжую шевелюру. Хм, значит, розочка цвела не для меня? Что ж, познакомимся поближе.

Из здания лазарета мы никуда не выходили. Студенты принялись спускаться в подземные лаборатории, где проводилась основная часть опытов факультета злыдней. Надо же, чтят технику безопасности. На всякий случай накинув на себя полог невидимости, я последовал за ними. Рыжий продолжал что-то виновато бубнить, а Боря – щупленький и низенький – не прекращал его шпынять.

Открыв одну из дверей, они зашли в прохладное темное помещение. Вася щелкнул пальцами, появилась огненная спиралька, осветившая сто лет не прибранный класс. Неудивительно, что здесь решили промышлять безобразиями, видимо, давно уж никто не заходил. Усевшись на парту, я с любопытством посмотрел на ребят. Итак?

У Василия в руках появилась черная сфера, внутри которой плясали серебристые всполохи. Прикрыв глаза, он медленно читал заклинание. Боря тоже не стоял сложа руки, а расчерчивал воздух переливавшимися алым светом символами. В воздухе завитал аромат ландыша. Такой же, как и сегодня ночью.

Я прищурился. Идея хорошая, только исполнение – не ахти. Серебро в сфере призовет остатки заклинания, а не уничтожит. Если пани Ткачук сюда сейчас прибежит, не завидую этим оболтусам. Сделав несколько движений пальцами, я послал в сферу сгусток напитанного энергией воздуха.

Алые символы метнулись к сфере, охватили ее со всех сторон. Сфера начала набухать, разрастаться, грозя заполнить все помещение.

– Ой… – охнул Вася.

– Дурак! Ты что наделал? – заорал Боря. – Сейчас бахнет же!

Вася вякнул что-то невразумительное. Я резко спрыгнул и расчертил воздух решеткой отрицания. Сфера сдулась, словно воздушный шарик. Покров невидимости рассеялся, студенты смотрели на меня с разинутыми ртами.

Первым очнулся Боря:

– А в-в-ы кто?

Вася только покосился, но ничего не говорил. После вышедшей из-под контроля сферы и того, как я ее уничтожил, умничать не стоило.

– Видите ли, – хмыкнул я, – я, собственно, и есть тот самый мужик, который вдруг оказался в комнате вашего куратора.

– Мамо, – просипел Вася, медленно съехав по стене.

– Нет, не мама. Моя фамилия Чугайстрин. Зовут Андрей Григорьевич. Преподаватель. Это так, для общего развития.

Васька икнул, но, так как уже сидел, позы не изменил. Боря попятился, потом тяжко вздохнул и закусил нижнюю губу. Я держал паузу, поглядывая на обоих обормотов. Было интересно, кто заговорит первым.

– Что… – все же начал первым Боря, – как… вы… нас отчислят?

Я сложил руки на груди, молча глядя на парня. Он смотрел на меня с видом загнанного, но гордого зверька.

– Ну-у-у-у-у… – Повисла пауза, парни напряглись. – Вы ремонт умеете делать?

– Что??? – хором выдохнули оба.

* * *

Дидько с довольным лицом смотрел на пыхтящих студентов, старательно таскавших камни.

– Андрей Григорьевич, это ж как же вы их-то заставили? Сами прибежали ко мне, предложили помощь. Случайно услышал, что это по вашей указке.

Я хмыкнул, поглядывая на парней.

– Знаете, Жорж Гаврилович, труд, он ведь облагораживает. Ну и… дает возможность искупить вину. Человек – создание подверженное. Его научить плохому – враз. А отучить – практически невозможно.

Дидько хихикнул:

– Это точно. Кстати, а как вы в темноте-то видите?

Внутри все похолодело. Черт тебя забери! Значит, о моем самоуправстве все известно! Но…

Дидько подхватил меня под локоток и медленно повел к выходу.

– Вы не удивляйтесь, Андрей Григорьевич, я все знаю, что в этих стенах делается. У меня по линии матери домовые были. Но не в этом дело… Все же… как?

Некоторое время я молчал, но потом заправил за ухо прядь волос. Дидько остановился как вкопанный. Тихо присвистнул.

– Вот это да!

Я кивнул, некоторое время молчал, собираясь с духом и ругая себя, что попался не хуже пакостников-студентов.

Дидько тем не менее был крайне озадачен.

– Быть не может. По уставу нельзя ж в университете не местным работать!

Правду говорить не хотелось, но лгать не стоило точно. Поэтому пришлось отвести взгляд от пошарпанных стен и тихо признаться:

– Мой приемный отец – чугайстр. Настоящие родители погибли, а он – воспитал. Я вырос в Ивано-Франковске. Поэтому не совсем уж… чужак. Вот папа и походатайствовал. А так… вряд ли бы взяли.

Дидько некоторое время обдумывал мои слова.

– А отец ваш… не Григорий Любомирович, часом?

Я с удивлением посмотрел на него:

– Он самый. Откуда вы знаете?

Дидько усмехнулся:

– Я всех основателей ПНУМа знаю, Андрей.

Пока я соображал, что к чему и насколько же я влип, Дидько задал еще один вопрос:

– Кстати, а почему Александре-то не сдал этих балбесов?

Я уставился в пол, чувствуя, что, будь постеснительнее, покраснел бы до тех самых острых кончиков ушей. Однако выпрямился и улыбнулся:

– Ну-у-у-у, понимаете, такого приятного знакомства с коллегой у меня еще никогда не было. А после него не грех и развить отношения дальше. Деловые, разумеется.

Глава 2

Студентка под покровительством

Павел Константинович Вий-Совяцкий предпочитал прогулки пешком. По университету. Шел степенно и неторопливо, сложив руки за спиной. Из-за поворота сначала появлялся значительный живот и уж потом – все остальное. Шел немного вразвалочку, наблюдая из-под полуприкрытых век за студентами и преподавателями. И те, и другие невольно вытягивались по струнке, когда ректор проходил мимо.

– Ой. – Дина попятилась к стене. – Павел Константинович, здрасте!

Я поднял голову от ее практической работы, хмуро глянул вперед и встретился с невыразительным взглядом голубых глаз. Впрочем, невыразительность – не совсем подходящее слово. По спине пробежал холодок. Вий-Совяцкий умел видеть насквозь.

– Помогаете студентке? – спросил он и, заметив мой кивок, продолжил: – Похвально, Андрей Григорьевич. После этой пары жду вас у себя.

Не дожидаясь реакции, медленно пошел дальше, величественно отвечая на приветствия студентов. Я мысленно выругался. Как всегда, совсем в неподходящий момент. А ведь Сашка хотела показать мне лаборатории злыдней. Эх, нет в жизни счастья. Я снова уткнулся в практическую работу.

– Дин, смотри сюда. Природные силы у тебя замыкаются в круге, вот и нет результата. А должен быть постоянный контакт для подпитки. Ясно?

Дина быстро закивала:

– Да, но как?

– Так. – Я быстро набросал в углу листа схему для пропускания энергии. – Попробуй это, только осторожно.

– А на людях можно? – вдруг оживилась она.

Я озадаченно уставился на студентку:

– А конкретнее?

Динка опустила голову, забирая у меня из рук свою практическую.

– На Ваське, достал уже.

Я только хмыкнул:

– Васька – не люди, можно.

Она широко распахнула желтые глазищи, потом хихикнула, прижав почерканную работу к груди.

– Так точно! Спасибо, Андрей Григорьевич!

Я только посмотрел ей вслед: маленькая, юркая, бойкая. Просто огонек на ветру. По характеру совсем не похожа на брата. Такой старосте вся группа радуется. И это не глядя на то, что может и с Багрищенко повздорить, и с Яровой что-то не поделить, и списать не дать. Не очень хорошо, когда в группе несколько лидеров и каждый тянет одеяло на себя, но к Динке все равно все относятся хорошо.

Вздохнув, я быстро пошел в столовую. Все же на голодный желудок лучше не вести предмет. На носу, точнее, на шестой паре у меня лекция у провидцев, а эти ребята могут любого довести до белого каления.

В столовой пахло свежей сдобой и голубцами. Буфетчица – Горпына Петровна Пацюк – дама зрелая, размеров из приятных, стремящихся к дородным, в белом фартуке и накрахмаленном чепчике, что-то сосредоточенно вычеркивала из ведомости.

За столиком в углу сидела Сашка. Увидев меня, помахала ложкой, мол, иди сюда. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, уселся рядом.

– Чего вид такой загнанный? – поинтересовалась она, не прекращая есть.

Я провел ладонями по лицу.

– Знаешь, после первого курса это неудивительно. Они мне чуть чучело не сожгли. Хотя тренировались вызывать дождь.

Сашка хихикнула:

– Майся-мучайся. Как я в свое время. Только мои, – она поморщилась, – до сих успокоиться не могут.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. О знакомстве мы больше не заговаривали и делали вид, что все идет так, как должно быть. И не было любовного зелья.

К нам приблизилась Пацюк, посмотрела на меня сверху вниз со страстным желанием накормить.

– Уж никак голодать решил? – прозвучало настолько грозно, что захотелось пригнуться.

– Нет, Горпына Петровна, что вы, – пробормотал я.

– Тогда чего мимо проходишь?!

– А он поздороваться, – нашлась Саша, с трудом сдерживая улыбку.

– Здороваться – потом, – отчеканила Пацюк, – питание куда важнее. Жди.

Я шутливо поднял руки, показывая, что сдаюсь. Она только покачала головой.

– Ох, молодежь, совсем о здоровье не думаете.

Продолжая бурчать под нос, буфетчица пошла к стойке.

Саша проводила ее внимательным взглядом. Потом облегченно выдохнула.

– Ты ей лучше не перечь – хуже будет. Я раз села на диету, так меня потом к ректору потащили с визгами, что загнобили молодой кадр и он теперь есть отказывается. Еле отбилась.

Упоминание о Вие заставило поморщиться.

– Не поминай, а то явится. Мне скоро к нему идти.

В темных глазах Саши заплескалось беспокойство.

– Что случилось?

– А черт его знает, – мрачно отозвался я и тут же смолк. А стоило ли упоминать Дидько?

На стол медленно опустилась глиняная пиала с глубоким бортиком, наполненная до самой красной каемочки варениками. Рядом с глухим стуком легла плошка со сметаной. Вареник вылетел из тарелки и, завертевшись, плюхнулся в сметану.

– Предпочитаю есть сам, – сообщил я, беря вилку. Вареник виновато повесил ушки и замер. Сашка молча взирала на эту картину.

– Однако, – пробормотала она с легкой ноткой обиды. – А меня не слушаются.

– Просто ты плохо себя ведешь, – пробормотал я, принимаясь за еду. – А о танцующих варениках буфетчицы Пацюк слухи ходят по всей Полтаве. М-м-м, с капустой у нее особенно хороши!

Саша отставила тарелку и, подперев щеку кулаком, внимательно посмотрела на меня.

– Откуда? Ты ж говорил, что не местный.

– Не-а. Но часто гостил.

– И как?

Я поднял руку и показал большой палец, продолжая шустро разбираться с кушаньем. Пацюк готовила – пальчики оближешь. Неудивительно, что студенты не пугались ни летающих вареников, ни подпрыгивающих голубцов, шустро сновавших над тарелками. С разносчиками тут не сложилось, а очереди Горпына Петровна терпеть не может, потому вся еда к парням и девчонкам добиралась самостоятельно. Полеты тарелок и столовых приборов не прекращались даже тогда, когда в столовую входил Вий-Совяцкий. Скорее уж становилось еще оживленнее, ибо раз появился ректор, значит, надо скорее обслужить. Обед у него всегда был важным событием: миска борща со сметаной, свежие подрумяненные пампушки с чесноком, нарезанное на блюдце соленое сало. Отдельно тарелка с изумительной квашеной капустой с клюквой. Огромную красную кружку с горячим чаем Вий-Совяцкий выпивал только после того, как управлялся с обедом. Последнюю пампушку всегда заворачивал в столовскую салфетку и уносил с собой. Никто так и не знал, зачем и кому он это носит.

В первый раз его появление в столовой напрочь отбило аппетит, однако, поглядев на довольно трескавших рядом ребят, я понял, что это не опасно. Хоть и не студент, но железной уверенностью не обладал. Особенно в нескольких метрах от сурового ректора.

Только спустя неделю прошла неловкость, и я научился не обращать за едой ни на кого внимания. Вздохнув, тоскливо уставился на оставшиеся вареники.

– Ну, не переживай ты так, – улыбнулась Саша. – Вечером все посмотрим. Не убьет же он тебя!

– М-да, утешила. А что, были уже кого… того?

Она чуть поморщилась и убрала за ухо черную прядь, потом принялась рыться в сумочке.

– Убить – нет, а вот уволить – да. Но это даже хуже, потому что без права восстановления. Вий-Совяцкий хоть и строг, но без причины козни строить не станет.

Я поперхнулся и закашлялся. Вот не зря сегодня всю ночь проворочался, думая о своем предшественнике. Кто был куратором мольфаров? Почему покинул их среди года? Или все же не он сам ушел, а его… ушли?

– А что может стать причиной? – осторожно спросил я.

Сашка принялась сосредоточенно красить губы. На некоторое время повисла тишина. Удовлетворившись наведенной красотой и надлежащим цветом, она сунула зеркальце и помаду в косметичку.

– Разное. К преподавателям тут требования куда строже, чем к студентам. Вий-Совяцкий в штыки воспринимает все, что может грозить его студентам. Даже репутация заведения – это не то. А вот учащиеся… – Саша смолкла и вздохнула. – Была тут история…

Она вздрогнула от резко затрезвонившего мобильника.

– Кому еще не спится, – пробормотала Саша, беря трубку.

Надежда, что собеседник скажет пару слов и она продолжит историю, не оправдались. Тот оказался говорлив не в меру. И когда на меня бросили беспомощный взгляд, я понял, что лучше удалиться.

На выходе из столовой глянул на время. Ни туда ни сюда. Плохо. Придется пооколачиваться возле ректорской двери. Медленно пошел по коридору и внезапно вспомнил, что завтра обещал устроить своим сюрприз. Любые знания лучше получать на практике – теория может дать лишь общее представление.

Свернув налево, в темный узкий коридорчик, я быстро прошел несколько дверей, направляясь в самый конец. Дверь в библиотеку оказалась приоткрытой, в нос ударил запах старой бумаги и пыли. Внутри было просторно, ряды столов уходили вдаль. Честно говоря, даже не мог представить, как так выходит: то ли обман зрения, то ли с помещением и впрямь что-то не так. Изнутри оно казалось куда больше, чем снаружи.

Библиотекарь отсутствовал, настольная лампа бросала желтый густой свет на раскрытый разворот журнала «Бесы и ведьмы». Рядом лежали круглые очки с толстыми стеклами.

Решив, что разберусь и так, я подошел к шкафу с пометкой «Мольфары». Корешки книг, потрепанные и старые, угрюмо взирали на меня сверху. Мол, пришел еще один, нет нам покоя. Интересно, скольких уж преподавателей они тут повидали?

Синяя брошюра с золотым тиснением, считай, сама прыгнула в руки. Открыв, я изумленно уставился на страницы: новые, лощеные, касаешься пальцами – будто кожу гладят. Кирилл Громов «В тени Лысогорья». Имя ничего не сказало, да и название тоже. Пролистав брошюру, понял, что это какое-то исследование на манер дневника. Удивлению не было предела: откуда здесь такое? Может, кто из студентов пошалил и сунул на полку?

– Кхе-кхе, – послышалось за спиной, – что мы тут выбираем?

Сжав брошюру, я быстро обернулся и встретился с внимательным взглядом черных глаз. Библиотекарь едва достигал мне плеча, имел крючковатый нос, торчащие в разные стороны седые волосы и извечную ухмылку на губах. Одевался во все темное и мешковатое, но при этом все равно напоминал гнома из сказки. Пусть даже и не совсем обычного гнома.

– Добрый день. Мне бы что-то для первого курса мольфаров, с базовой практикой.

Кряхтя и охая, библиотекарь приблизился к своему столу и нацепил очки.

– Демонстрировать будете? – важно поинтересовался он, слюнявя палец и открывая огромный журнал.

– Да-да, – ответил я, пытаясь осторожно положить брошюру назад.

– Берите, – неожиданно сказал он, и я озадаченно обернулся:

– Что?

– Книжицу, что назад пытаетесь пристроить, – пояснил библиотекарь, склонив голову и что-то записывая. – Может, не лучший материал, но лишним не будет. Постойте тут, я сейчас.

Он шустро нырнул куда-то между шкафами. Пока я пытался сообразить куда именно, библиотекарь вернулся и всучил мне в руки толстенный том в кожаной обложке.

– Вот это самое оно. Распишитесь мне осе[4]. А то книг понабирают, а потом бегай за ними.

Я молча поставил подпись, зная, что спорить нет смысла. Кому какая разница, что человек я приличный и всегда возвращаю то, что не мое?

– Вот и славно, – пробубнил он, усаживаясь за журнал и начиная листать страницы.

Я еще раз посмотрел на темное местечко между шкафами и все же не выдержал, любопытство победило:

– Скажите, а куда это вы исчезали?

Он крякнул и посмотрел на меня поверх очков. Взгляд внезапно оказался удивительно цепким и пронзительным.

– Заметил, – хмыкнул. – Ишь какой. Внимательный.

Я чуть пожал плечами, мол, что есть, то есть.

– Так куда?

– Туда, – невозмутимо ответил он. – Не все книги можно видеть студентам. Поэтому, как только управитесь, назад сразу.

Заверив, что все понял, я покинул библиотеку. Чудом успел заскочить к себе, чтобы оставить книги – не хватало еще, чтобы Вий-Совяцкий начал умничать по поводу моей методики. Меньше знает – крепче спит.

В общежитии было тихо, многие преподаватели еще вели пары. Впрочем, к Вий-Совяцкому я прилетел, едва не опоздав. Звонок раздался именно тогда, когда моя рука легла на ручку ректорской двери. На мгновение к горлу подкатил комок. Сглотнув, нахмурился и отогнал панику. Нечего тут, а если заставит собрать вещи… Нет, не буду об этом думать.

– Разрешите?

– Заходите, Чугайстрин, – донесся низкий голос.

Вий-Совяцкий стоял возле окна и поливал кактус. Кактус выглядел крайне печально: почерневший, с загнутыми колючками и бледно-желтым подвявшим цветком. Когда Вий-Совяцкий подходил ближе, казалось, кактус настораживался. Впрочем, было от чего.

Выгоревшая голубая лейка в виде рыбки со стуком опустилась на подоконник.

– Рассказывайте, Андрей Григорьевич.

Я настороженно посмотрел на него. Терпеть не могу такую постановку вопроса. Успеваешь вспомнить все, где напортачил и где только собрался. Неужто будет вычитывать за самоуправство с любовным заклятием?

– Что именно? – уточнил я, стараясь говорить ровно.

Вий-Совяцкий заложил руки за спину и внимательно смотрел в окно. При этом было мерзкое чувство, что затылком все равно наблюдает за мной.

– Все. Что успели узнать, что вам удалось больше всего… – Он сделал паузу. – Может, что-то не нравится.

Тон спокойный и даже доброжелательный. Поди разбери, что у него на уме, расслабляться в любом случае не стоит.

– Все в порядке, Павел Константинович. Как на новом месте. Но вникаю, к тому же есть у кого спросить, если что неясно.

Ответ получился более чем аккуратным, однако сдаваться я не собирался. Уж если и решит меня гонять в хвост и гриву, то пусть сам и начинает.

– А студенты как? Что скажете о группе?

Допрос продолжался в разрезе обычной беседы, но я нутром чувствовал: что-то не так. Только… то ли Вий-Совяцкий не знает, как к этому подойти, то ли доводит меня до нужной кондиции. Но я склонялся ко второму. В присутствии ректора мозги почему-то прекращали нормально работать.

– Хорошая группа, – выдавил я. – Ребята тянутся к знаниям, особых разгильдяев назвать не могу. Может, это пока, дальше время покажет.

– И сколько же времени вы собираетесь здесь проработать? – хмыкнул Вий-Совяцкий, медленно поворачиваясь и в упор глядя на меня. Тут же пробрал мороз, но я не отвел глаз.

– Если вы хотите знать точно, то тут лучше знает кафедра провидцев, – сам не понял, как меня понесло дерзить. – А так… настроен серьезно. Университет мне нравится.

Выражение лица Вий-Совяцкого не изменилось. Он медленно преодолел расстояние от окна к столу, сел, положил сцепленные замком руки на полированную крышку.

– Занятно, – резюмировал. – А что скажете о Татьяне Багрищенко?

Я чуть нахмурился. Хорошенькая сообразительная студентка. Чем-то напоминает синицу. Темненькая, изящная, легкая на подъем. Не дружит с общемагической историей, однако обладает недюжинной силой и с огромным усердием выполняет лабораторные работы.

Приблизительно это я и сказал, только в более официальной форме. Вий-Совяцкий достал ручку с набалдашником в виде черепа и задумчиво постучал по столу. Темные провалы глаз черепушки вспыхнули мертвенно-зеленым огнем. Хорошо хоть удалось не дернуться от неожиданности.

– Что ж, думаю, это неплохо, – наконец произнес он. – Но есть еще кое-что… и вы, Андрей Григорьевич, должны быть в курсе.

Я настороженно посмотрел на Вий-Совяцкого. Вернулось ощущение, что в кабинете вновь властвует мороз. Но на меня не обратили внимания.

– Таня находится в университете под моим покровительством.

Я молча изогнул бровь. Понятия не имею, что это такое, но явно дело серьезное, раз за это взялся сам Вий-Совяцкий.

Крохотные челюсти черепа разжались, выскользнул черный раздвоенный язык, послышалось шипение.

– Девочка способная, я рад, что вы это уже отметили. Это хорошо. Ее наследственность позволяет и без специального образования ведьмачить на высшем уровне.

– Ведьмачить? – переспросил я. – Вы хотите сказать, что на мольфарском отделении ей не место?

Вий-Совяцкий иронично изогнул губы, потом закатил глаза и вздохнул. Вроде ничего особенного, но мне стало стыдно до чертиков за собственную невоздержанность.

– Ваши домыслы – не мои слова. Поэтому молчите и слушайте.

Шипение стало громче, раздвоенный язычок задрожал.

– А ну цыц! – шикнул он на череп. Тот мигом смолк, лишь обиженно сверкнул зелеными глазами. Вий-Совяцкий продолжил: – Багрищенко – один из сильнейших родов ведьм на Полтавщине. Тетка Тани – Оляна Багрищенко – имеет на университет зуб. Она очень хотела, чтобы племянница пошла на факультет ведьмаков. Сами понимаете, мольфарское отделение – нонсенс в некотором смысле.

Я кивнул. Еще бы! Драка за первенство всегда была и будет. Неважно, кто ее затеял: мольфары с запада, характерники с востока, ведьмы из центра, провидцы с юга или злыдни с севера. Все пытаются доказать, что они лучше, только вот порой методы, кхм, оставляют желать лучшего…

– Крутостью нрава, – продолжал Вий-Совяцкий, – Татьяна уродилась в мать… покойную. Уперлась, что не станет идти по семейному пути, и решила пойти к мольфарам. Не знаю, сколько времени угробила, но сумела отыскать себе учителя. Упорно занималась и в результате поступила к нам.

Я лишь слушал, пытаясь переварить информацию. Нет, конечно, всякое бывает, но с таким упрямством я встречался в первый раз. Тут то ли тетя до такой степени заездила племянницу, что та взбунтовалась, то ли племянница обладает воистину нравом барана и уперлась в свои ненаглядные принципы.

– Кто попадает в университет, автоматически становится под нашу защиту. Но, зная пани Багрищенко, я пообещал Тане особую защиту. Поэтому…

Вий-Совяцкий вытянул какие-то бумаги и принялся их подписывать с видом, словно и не говорил мне ничего серьезного. Некоторое время прошло в напряженной тишине. Чувствовалось, что ректор подбирает слова, что было неожиданностью.

Наконец он вздохнул и посмотрел на меня.

– История здесь очень нехорошая. Я не могу рассказать всего, но Оляна способна на все, чтобы вернуть Таню домой. Поэтому, Андрей Григорьевич, за девочкой – глаз да глаз. Если заметите что-то подозрительное – сразу сообщайте мне. Инциденты в университете мне совсем не нужны. Понятно?

Я закусил губу. Чертово любопытство. Но если не сейчас, то вряд ли получится еще остаться с ним, чтобы задать давно интересовавший вопрос.

– Да, но… мне нужно кое-что знать.

Вий-Совяцкий прекратил подписывать бумаги.

– И что же? – слова упали, словно камни. Но отступать я не собирался.

– Павел Константинович, что произошло с куратором мольфаров моего первого курса?

Глаза Вий-Совяцкого засияли мертвенно-голубым светом. Лед, который замораживает насмерть – не вырваться. Дышать стало трудно, будто на грудь поставили что-то тяжелое.

– Он…

Дверь неожиданно резко распахнулась. В кабинете появилась Языкатая, бледная как смерть.

– Павел Константинович! Павел Константинович! Беда! Студенты отравились в столовой!

Вий-Совяцкий резко встал из-за стола и рванул к выходу. Никогда не думал, что с такой комплекцией можно так быстро двигаться. Однако, оставив размышления, кинулся следом, пытаясь отогнать дурное предчувствие.

Глава 3

Галушки по-злыдневски

В столовую я влетел вторым, едва не впечатавшись в широкую спину резко затормозившего Вий-Совяцкого. На полу лежал парень, над ним склонился врач. Точнее, университетский лекарь. Худой русоволосый мужчина без возраста и с таким же вымораживающим взглядом, как у ректора. Дурное предчувствие появилось не случайно: лежавший на полу был Виталием Красавичем – студентом моей группы.

Вокруг него стояло несколько человек. Побледневшая Пацюк только вздыхала и причитала, носясь вокруг Виталика. Никто не смел ей перечить, только лекарь недовольно морщился и в конце концов рявкнул:

– Сядь!

– Ой! – еще тяжелее вздохнула она. – Саввушка, так как же?

– Сядь, кому сказал! – рыкнул он, и Пацюк неожиданно послушалась и опустилась на первый попавшийся стул.

– Что тут? – спросил Вий-Совяцкий.

– Отравление, – мрачно ответил лекарь и кивнул стоявшим рядом парням: – Помогите мне его перенести в лазарет.

– Как управишься, мигом ко мне, – не меняя выражения лица, приказал Вий-Совяцкий.

Лекарь кивнул и быстро последовал за парнями с пострадавшим. Кажется, в отличие от собравшихся, он единственный не боялся ректора.

– Кто и что видел? – хмуро спросил Вий-Совяцкий.

Ребята принялись мяться с ноги на ногу, словно не зная, с чего начать. Или же просто терялись под его взглядом, зная, что ничего хорошего в этой ситуации не будет.

– Суп он ел, – неожиданно подала голос белая как полотно Пацюк, – с галушками. Пришел в хорошем настроении, громко говорил, шутил с Танечкой и Ирой. Я еще замечание сделала, но вы же знаете Виталика… Все в шутку обернул, а потом они сели кушать.

– Вы о Багрищенко и Яровой? – встрял я, быстро соображая, где искать девчонок и почему их тут нет.

Пацюк тоскливо посмотрела на Вий-Совяцкого, потом на меня:

– Не знаю я фамилий. Тут же всех по именам, не ставлю оценки-то…

– Опишите внешне.

– Одна маленькая такая, худенькая, – задумчиво протянула она, – темненькая. А вторая покрупнее, русую косу носит, в темно-красном свитере была.

Подозрения подтвердились: обе девочки из моей группы. Вий-Совяцкий указал развесившим уши студентам на выход. Те, даже не думая возражать, быстро направились к дверям.

– Как долго они сидели? – тихо спросил я, понимая, что ничего хорошего в ближайшее время мне не светит.

Горпына Петровна уставилась на свои руки, нервно комкавшие передник.

– Не считала я, Андрей Григорьевич. Успела заметить, что Ира вышла первой, Виталик с Танечкой о чем-то говорили. А потом и она убежала. В общем, когда… – она сделала глубокий вдох, – когда Виталик упал, то уже рядом никого не было.

Ерунда какая-то получается. Я бросил мимолетный взгляд на Вий-Совяцкого. Логично бы начать спрашивать про еду – ведь хозяйка столовой знает про нее все, но он не торопился. Ладно, молчит – его проблемы.

– Горпына Петровна, а… – начал было я, но Вий-Совяцкий сделал тяжелый шаг вперед, и пришлось невольно вздрогнуть. От него исходила волна такой силы, что стало не по себе.

– Оставьте нас, Андрей Григорьевич, – произнес он, не отрывая глаз от понурой Пацюк. – Мы побеседуем без вас.

– Но, – возразил я, – это же моя группа.

– Андрей Григорьевич, – Вий-Совяцкий медленно повернул голову в мою сторону, и по спине пробежали мурашки, – я сказал: пошел вон.

В другое время у меня нашелся бы ответ, но сейчас, стиснув зубы, развернулся на каблуках и быстро пошел к двери. Провались ты на месте, дубина лысая! Злость поднималась изнутри, готовая разорвать на части.

Я сжал кулаки и сообразил, что вылетел на улицу. Морозный воздух несколько отрезвил. Как-то сразу даже не заметил, что лицо будто горит. Сделал глубокий вдох, прикрыв глаза. Так, спокойнее, нечего вспыхивать, словно девица на первом свидании.

Ситуация не из лучших, но все же можно начать соображать. Пока Вий-Совяцкий говорит с Пацюк, мне точно ничего не светит. Вероятно, придется ждать и его беседы с лекарем. Другой вопрос, что за мной никто не смотрит, следовательно, и делать можно, что посчитаю нужным. Вконец замерзнув, я взбежал по ступенькам крыльца и зашел в здание. Одеться – и в общежитие. Уже оттуда подумаю, как быть дальше. Все равно ничего особо умного не приходило в голову. Разве что… Я быстро вынул из кармана телефон и принялся пролистывать контакты.

– Где же ты у меня? – скрипнул зубами, зная, что этот номер у меня точно есть. Он, конечно, сразу пролетел, и пришлось крутить список назад. Длинные гудки несказанно раздражали, я едва не начал расхаживать из стороны в сторону.

– Алло? – озадаченный, чуть встревоженный голос.

– Дин, скажи мне, пожалуйста, телефон Тани, – произнес я, не вдаваясь в подробности.

– А… Андрей Григорьевич, – ошарашенно пробормотала она, – да, сейчас, минуточку.

* * *

Заклинание упорно не хотело запоминаться. Я перевернулась на другой бок и, подперев щеку кулаком, принялась читать вслух:

– Природная сила, активированная при помощи замкнутой энергетики, приходит в движение в процессе…

Дверь тихо открылась, и в комнату зашла Танька. Задумчивая и какая-то растерянная. Я отложила книгу, внимательно посмотрела, как она подходит к своей койке и садится. Обычно она влетала, едва ли не распахивая дверь ногой, а тут…

– Тань, ты чего? – тихо спросила я, садясь на кровати и нащупывая ногами тапочки. Темно-синие глаза мельком глянули на меня. Хм, вот я к ценительницам женской красоты совсем не отношусь, но Танька… Самая красивая девчонка первого курса. Волосы черные, кожа бледная, сама тоненькая, будто фея из сказки. Где-то одного со мной роста. Вреднющая, правда, что твоя Хвеся Харлампиевна. Оно и неудивительно, ведьма, знаете ли, везде ведьма. А о Багрищенко даже в таких глухих местах, как наши, можно услышать. Не в смысле, что совсем глухих, а в смысле, что у нас ведьм почти нет. Я ей даже малость завидую – хороша, глаз не отвести.

Сразу Васька даже просил познакомить, только ничего из этого не вышло. Танька умна, ей этот оболтус ни к чему. Нет, я люблю брата, но это все равно не меняет того факта, что он оболтус. Чего только стоит их деяние с Ткачук! Для меня до сих пор загадка, как это никто из преподавателей ничего не разнюхал.

– Не знаю. – Она протянула руку и вынула из-под подушки длинный изящный кинжал с черепом на рукояти. – Что-то нехорошо себя чувствую. Ранее такое было только тогда, когда родня брала меня в лес в ночь Корочуна. А тут… – Таня передернула плечами и медленно провела острием по ладони, словно рисуя какие-то невидимые символы.

Я молча смотрела на происходящее. Оружие в университете запрещено, но Таня на особом счету у ректора. Поэтому каким-то образом умудрилась перепрятать эту вещицу, так что никто, кроме меня, ее не видел.

– А на что похоже? – пришлось уточнить, ибо больше она явно говорить не хотела.

Таня вновь повела плечами, а потом с силой воткнула кинжал в крышку стола. Даже звякнул стоявший на ней стеклянный графин с водой.

– Не знаю. Муторно – и все тут. Виталька уж и так и этак пытался развеселить, только мимо все. Идет какая-то пакость на нас.

– Надо было в провидцы идти, – мрачно отозвалась я, вставая и разравнивая юбку. – Если уж они молчат, то кто нам поверит?

– Но в прошлый же раз, – начала было она и тут же осеклась.

Я вздохнула. Неприятный разговор, лучше его не продолжать. Но и факты бессмысленно отрицать. Ее предчувствие беды месяц назад не подвело. Поэтому очень хотелось, чтобы в этот раз Таня все же обманулась.

– Что предлагаешь сделать? – спросила она, бестолково крутя кинжал в руках.

– Пока молчать, – пожала я плечами. – К тому же мы понятия не имеем, как поведет себя этот новенький. Вдруг сразу к Вию поскачет?

– Я не боюсь Вия, – мрачно отозвалась Таня, – ты же прекрасно это знаешь.

Возразить было нечего. Я засунула книжку на полку, едва не уронив контурные карты энергетики. Тьфу, гадость какая. Терпеть их не могу! Танька ухватила с блюдца яблоко и со смаком в него вгрызлась.

– Ты же прекрасно понимаешь, что тихо после произошедшего не будет, – сказала она.

– Это да, – пробормотала я и вдруг замерла от озарившей мысли: – Тань, а вдруг он не в курсе вообще?

Багрищенко даже поперхнулась и закашлялась. Пришлось сесть рядом и похлопать ее по спине.

– Динка, ты чего?

– Слушай… – Я помедлила, пришедшая мысль казалась уж совсем нелепой, но и отрицать было нельзя. – А если Чугайстрин не знает, что у нас произошло?

Танька скептически изогнула бровь и покачала головой. Потом снова хрустнула яблоком.

– Бред, не может быть. Или, думаешь, Вий может кинуть его в омут с головой?

Я пожала плечами:

– Не знаю, честно. Только есть ощущение, что что-то с ним не так. Ты обращала внимание, как он двигается?

Танька на секунду задумалась, но потом кивнула:

– Да. Хорошо выходит. И реакция получше многих будет. Когда мы чучело сожгли, помнишь, как отпрыгнул в сторону?

– Угу-у-у-у, – протянула я и вздохнула. – Жалко только ауру его не прощупать. Препод же… Фиг подкопаешься…

Таня поморщилась и отложила огрызок.

– У них защита будь здоров. Хотя… есть вариант. Не исключено, что за этим смазливым личиком спрятано что-то интересное.

Я деликатно промолчала. Возможно. Ну, почти блондин, волосы носит длинные, черты лица ближе к миловидным. Глаза огромные, зеленые, как Васькин амулет из нефрита. Одевается по-молодежному, но ведь это не так странно – ему не более двадцати пяти. Конечно, он ни в какое сравнение с Кириллом Сергеевичем не идет, но все же…

– Надо будет на факультативку напроситься к нему, что ли, – задумчиво произнесла Танька.

– Зачем? – оторопела я.

– Дурища, – хмыкнула она, – один на один, да еще на дополнительном занятии каждый препод будет выкладываться больше. А следовательно, сумеет и неосторожно раскрыться. Хоть чуть-чуть. А мне много не надо.

– Сама дурища, – обиделась я, – к тому же… ты ж отличница, где логика что-то подтягивать?

– Скажу, что запуталась в… в… – Танька сама задумалась, ибо прикидываться дурой в ее таланты явно не входило. – Ладно, придумаю что-то. Хорошим девочкам препод всегда поможет.

Я фыркнула, но ответить не успела – затрезвонил мобильный. Ухватив сумку, принялась суматошно рыться, пытаясь отыскать проклятую трубку.

– Если это Васька – убью, – тихо пообещала я.

Таня хихикнула.

Однако, увидев на экране имя звонившего, так и замерла, не в силах сказать ни слова.

* * *

К Чугайстрину мы пошли вместе. Танька хоть и храбрилась, но все же была в странно-задумчивом состоянии, поэтому я увязалась следом. Было страшно и до жути любопытно одновременно.

Наши шаги гулко отражались от стен, сверху сурово взирали с портретов светила злыдневского факультета. Знала бы, что Таня пойдет через это крыло – отговорила б. Лишний раз встречаться с Васькой не хотелось. Все же страшно поссорились намедни и…

Неожиданно из-за угла вывернул высокий парень в темной одежде.

– Опаньки, какие девочки! – протянул он и довольно ухмыльнулся.

Неприятный тип. Венька Кормильцев с четвертого курса, злыдень. Еще хуже моего брата, потому что стремится сделать гадость холодно и расчетливо, испытывая при этом огромное удовольствие. Васька хоть лупит сгоряча, часто не думая о последствиях. А тут – нет. Даже когда стоишь рядом с Кормильцевым – холодно и мерзко, будто вдруг в болото шлепнулась.

– Изыди, – не меняя выражения лица, сообщила Танька.

Мы попытались обойти его, но Венька лишь раскинул руки, словно хотел обнять обоих. Оно и неудивительно – по сравнению с этой дылдой мы что два воробушка.

– Королева моего сердца, за что же так? – Ухмылка Веньки стала больше похожа на оскал. В карих глазах блеснуло что-то очень нехорошее. Ни для кого не было секретом, что четверокурсник запал на первокурсницу, которая его и за человека не считала.

– Мы спешим, – хмуро вставила я, – нас куратор ждет.

Чуть приукрасила этим «нас», но Кормильцеву этого знать не положено. Венька положил руку Тане на плечо и хмыкнул:

– Надо же. Продолжаешь, что ли, красавица? Одного мало было? Или у тебя такое хоб…

Танька сбросила его руку и ударила коленом между ног. Венька охнул и согнулся. Распускать руки – это он зря. Багрищенко прикосновения терпеть не может и… не терпит.

– Отстань, придурок! – рявкнула она и, ухватив меня за руку, потянула за собой.

Я еле успевала перебирать ногами, невольно вжав голову в плечи: кто знает, что этому идиоту придет в голову?

Ругательства за спиной как-то резко смолкли. Я попыталась обернуться, но стальная хватка Багрищенко давала понять, что этого лучше не делать.

– Сам виноват, – прошипела Танька, – ненавижу его. С сентября проходу не дает.

Кто-то глухо зарычал. Руки вмиг похолодели. Танька замерла, я хрипло выдохнула: рычание… нечеловеческое, жуткое.

Мы медленно обернулись и заледенели. Веня стоял на месте, но… Темная одежда лоскутами валялась возле ног, кожа на руках и ногах вздулась отвратительными пузырями. Лицо вытянулось, глаза впали, зубы удлинились, с клыков закапала слюна. Непропорционально длинные руки потянулись вперед. Я заорала, Танька сдавленно охнула. Чудовище уставилось на нас, рыкнуло и рвануло вперед. Не разбирая дороги, мы помчались по коридору. Неслись прямо к залу заседаний педагогов, не рискуя оглянуться.

Рычание нарастало, давая понять, что нас нагоняют.

– Что это? – выдохнула я, резко сворачивая и перепрыгивая почти через три ступеньки, совершенно не контролируя рвавшиеся наружу всплески магии.

– Дрянь, – бросила Танька, – он… Хм…

Она быстро развернулась, начертила в воздухе вспыхнувший холодным серебром символ. Черные волосы взлетели, как от дуновения ветра, в глазах сверкнула молния. Я невольно попятилась к стенке. Ведьма… настоящая, чтоб тебя…

Чудовище на миг остановилось, жалобно взвизгнуло. Таня начертила второй символ, но он очень быстро исчез.

– Дидько! – ругнулась она. – Валим!

– Что, девчата? – спросил кто-то голосом завхоза.

Я взвизгнула и уставилась перед прямо собой. Из воздуха медленно проявлялась низенькая фигура. Жорж Гаврилович был чернее трубочиста, с отливавшими дьявольской краснотой глазами. Приплюснутый нос больше напоминал свиное рыльце.

– Ох, – выдохнул он, принимая свой обычный вид, глядя на скулящее чудовище, которое пыталось обойти сияющие остатки Танькиного символа. – Эта-а-а что?

– Кормильцев, – пискнула я, – был.

Воздух вокруг Дидько закрутился, в его руках появился странный инструмент, очень напоминавший вилы.

– Бегите за подмогой, – шепнул он и оттолкнул нас за спину.

Мы с Танькой вылетели в коридор, разлетелся жуткий визг, аж мороз по коже продрал. На краю сознания отпечаталась мысль, что крыло словно вымерло. И появление Дидько – невероятное везение. Снова зазвонил мобильник. Я на бегу схватила трубку.

– Татьяна там не заблудилась? – поинтересовался Андрей Григорьевич.

– Нет! – выпалила я. – То есть да!

– Да?!

– Позовите кого-нибудь на помощь, тут чудовище в злыдневском корпусе. Дидько его не удержит!

– Понял, – коротко бросил куратор.

Рассказ получился сумбурным, но, кажется, он действительно понял. Таня тем временем была уже возле выхода и не слышала, с кем я говорила.

– Дина! – крикнула она. – Давай сюда быстрее, тут хоть в окно Вия крикнем.

Я побежала к ней, но тут же уткнулась носом во что-то твердое. Подняла голову и ойкнула – рядом стоял Чугайстрин.

– Где? – коротко бросил он.

Вид у куратора был какой-то странный: сдержанный, почти суровый. Губы сжаты, сам словно на несколько лет старше стал. Вопль чудовища повторился.

– Обалдеть, – сделала вывод Танька и кинулась назад по коридору. – Сюда!

Меня никто ждать не стал, поэтому пришлось плестись в самом конце. Появление куратора несколько отрезвило и успокоило. Сил побольше, даже если кинет эту дрянь в стазис – уже хорошо. Но как он тут так быстро появился?

Дидько был на лестнице, однако значительно терял позиции. Чудовище выло и теснило его, то и дело стремясь ухватить за шкирку. Переломанный инструмент завхоза валялся на полу. Чугайстрин быстро оценил ситуацию и вскинул руки. Зеленое пламя обвило его пальцы, миг – ударило прямо в сердце чудовища. Оно взвыло раненым зверем и начало медленно оседать. Чугайстрин нахмурился, качнул головой, щелкнул пальцами, и чудовище окутала снежно-белая сеть. Он выдохнул и провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

Я, замерев, наблюдала за происходящим. Ранее такого видеть никогда не доводилось. Как быстро, слаженно и… аккуратно.

– Так-так, – медленно произнес Андрей Григорьевич. – Что это было?

– Зараза какая-то, – резонно заметил Дидько, отряхиваясь и с сожалением глядя на прожженную одежду. – Вы представляете, кислотой плеваться начал! Мне-то чего, а робу жалко, новую выписывать – такой головняк, я вам говорю. – Но, посмотрев на Чугайстрина, мигом посерьезнел. – Спасибо, вовремя подоспели. Не знаю, сколько бы смог удерживать эту зверюгу.

– Что это вообще такое? – терпеливо повторил Чугайстрин вопрос.

Дидько пожал плечами и покосился на нас.

– Ну, девчата, выкладывайте. Оно неслось за вами.

– Мы… – неуверенно начала я.

– Мы встретили Кормильцева с четвертого курса, – ровным голосом перебила Таня. – А потом он превратился… в это.

Чугайстрин внимательно посмотрел на нее, правда, в зеленых глазах скользила некая растерянность. Что ж, его тоже можно было понять.

– Вот так просто взял и превратился?

– А кто мне скажет, что тут вообще происходит? – неожиданно раздался за нашими спинами голос Вий-Совяцкого.

* * *

В ректорском кабинете я очутилась впервые. Просторно, неуютно и холодно. Почему-то здесь приходило осознание, что я не просто маленькая, а до ужаса маленькая. Получали все: Чугайстрин, Дидько, Таня и я. Правда, с меня особого спроса не было, все же в основном огонь приходился на них. Хорошо хоть заняла место подальше от Вий-Совяцкого. Можно было притвориться предметом меблировки. Из Тани и Чугайстрина вытрясли всю историю уже по второму кругу. Ректор, откинувшись на стуле и сложив руки на животе, слушал их с полуприкрытыми глазами. При этом уж лучше бы смотрел прямо, а то возникало ощущение, что он видит всех сквозь веки.

– Хорошего мало, – тем временем произнес Андрей Григорьевич.

– Мягко сказано, – размеренно произнес Вий-Совяцкий. – Хоть состояние Красавича и нормализовалось, но радости нет. Шаленый не выпустит его из лазарета еще неделю, пока все не нормализуется. Но отравленные галушки – это уже ни в какие ворота не лезет!

Я невольно вздрогнула, хоть к Савве Геннадиевичу (не Савелию, а именно Савве) относилась очень хорошо, о его методах старшекурсники слагали байки. И ни одна из них приятной и милой сердцу не была.

– А что это был за яд? – тихо спросил Чугайстрин.

Вий-Совяцкий чуть поморщился:

– Цвет отруты. Ее раньше выращивали только в саду нашего университета. Гордость злыдневского факультета. Правда, потом случился инцидент – отравилось несколько ребят, и опыты с отрутой убрали из программы.

Повисла тишина. Вот так информация! Значит, кто-то прознал про отруту, сумел раздобыть и подкинул? Или просто кто-то из своих? От последней мысли стало немного не по себе.

Таня вдруг тяжело вздохнула:

– Павел Константинович, я понятия не имею, что случилось. Этот суп сразу взяла я, но потом есть перехотелось. А Виталик – проглот. – Она неосознанным жестом откинула упавшие на лицо волосы, пропустив их через пальцы.

От меня не ускользнуло, как Чугайстрин задержал на ней взгляд. Ну, этот не мог же! От внезапно появившейся не очень приличной мысли меня начал душить смех. Ситуация была крайне неподобающей, и ржать совершенно не следовало, поэтому приходилось до боли кусать губы и смотреть в пол.

– Дина Валерьевна, – льдом по коже прошелся вкрадчивый голос Вий-Совяцкого.

Я вздрогнула и, сжавшись, уставилась на ректора. Никогда не слышала, чтобы он так говорил. Встретилась с внимательными глазами ректора и почувствовала, что покрываюсь холодным потом.

– А что это вам так весело? – почти ласково спросил он. – Может, я чего не знаю? Так вы не стесняйтесь, расскажите нам, мы все… посмеемся.

На лице Тани проскользнуло удивление, Чугайстрин бросил на меня быстрый взгляд, одного Дидько, кажется, совсем не волновал тон Вия. Усилием воли прогнала смех и закашлялась.

– Простите, Павел Константинович.

Он хотел еще что-то сказать, но тут вдруг подал голос Дидько:

– А что с этим, перекинувшимся?

Вий вмиг посуровел. Потарабанил пальцами по столу, так что чуть не подпрыгнули ручки в темном длинном стакане. Мне показалось, что одна из них, с массивным набалдашником в виде черепа, самостоятельно повернулась в мою сторону. Мои пальцы впились в ладонь. Спокойно, это только воображение.

– Плохи дела. Андрей Григорьевич его хоть и хорошо заморочил…

Краем глаза я заметила, что Чугайстрин словно окаменел. Лицо – непроницаемая маска, спина – неестественно прямая, руки на коленях, но кажется, что сейчас вцепится в подлокотники.

– Только толку никакого, – продолжил Вий-Совяцкий. – Прежней сущности не вернуть, а в таком виде он долго не протянет. Точнее, – он глянул на часы, – умер три с половиной минуты назад.

Глава 4

Цвет отруты

– Свободны, Андрей Григорьевич, – бесцветно произнес Вий-Совяцкий, и я поспешил покинуть кабинет. Дидько проводил меня тоскливым взглядом. Ха! Еще бы. Полчаса назад я точно так же смотрел на девчонок, которых выгнали первыми.

Едва оказавшись в темном коридоре, шумно выдохнул. Ну и продержал нас, однако! Самочувствие было премерзким: слабость, голод; спасибо, что коленки не дрожат. А то совсем бы ударил в грязь лицом перед студентками. Хотя, судя по их лицам, не так все плохо.

Я медленно побрел к выходу. Чертовски неприятная ситуация. Вениамин Кормильцев, четвертый курс. Я с ним еще не пересекался, но смерть… Невольно вздрогнул и, выйдя во двор, остановился. Ректор, конечно, больше ничего не скажет, но такой случай – это же скандал!

Прийти в себя толком не получалось – просто не мог поверить в произошедшее. Задрал голову и посмотрел на небо: черное, спокойное, мерцающее мириадами звезд. И воздух будто мягче стал. Не рановато ли, конец января всего лишь?

– Эй, чего ты тут? – раздался звонкий голос Сашки.

Обернувшись, увидел, как она приближается, с трудом таща большую сумку. Заметив мой хмурый вид, остановилась, внимательно всмотрелась в лицо. Под желтым светом фонарей снежинки на черных волосах поблескивали хрустальными камушками.

– Случилось тут, – я потер бровь, – нехорошее очень… Сумка тяжелая? Давай помогу.

Она не стала спорить, отдала сумку, хихикнула, когда чуть не выпустил ее из рук.

– Бабушка соленья передала, попируем сейчас. Заодно и расскажешь мне все.

В комнате было тепло и уютно. Пристроившись возле стола, я поочередно пробовал то огурцы, то квашеный арбуз, то каким-то причудливым образом замаринованные грибы с луком и ягодами. Сашкина родня определенно знала толк в угощениях, поэтому отказываться было невозможно. Все это сдабривалось свежим хлебом и колбасой «Президентской».

Услышав мой рассказ, Саша округлила глаза и долго не могла поверить в случившееся.

– Так, получается, ты его нейтрализатором? – ошарашенно протянула она, уставившись в стол.

– Не знаю, – вздохнул я, мрачно уставившись на огурец. – Вий-Совяцкий зачитал нам отчет лекаря, причина не в нейтрализаторе. Кто-то наложил сложную сеть заклятия, да еще с подвязкой на хозяина.

Сашка замотала головой:

– В университете такого не учат. Даже на четвертом курсе.

Я криво усмехнулся, аппетит резко пропал.

– Может, вы их тому и не учите, но вот сами детки порой откапывают такое, что страшно посмотреть. Как любовное зак…

Резко прикусил язык, сообразив, что проболтался. Саша смотрела на меня очень нехорошим взглядом. В темных глазах заплясали чертики, губы сжались.

– Ну-ка, повтор-р-ри.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем она. Но на всякий случай осторожно отодвинулся, ибо кто знает эту злыдню.

– Что? – невинно уточнил.

– Повтор-р-ри, что сказал, душа моя, – произнесла Саша с такой ядовитой нежностью, что я как-то непроизвольно оказался возле двери.

– Да ничего такого… Я почти ничего не знаю об этом деле.

– Скотина! – заорала она, вскакивая со стула и кидаясь ко мне. Сжатые кулаки окутал черный туман, в воздухе засверкали искры.

Не тратя времени, я выскочил в коридор. Пролетев, чуть не сбил с ног коменданта.

– Детоньки, чего это вы? – обалдело пробормотал он.

– Убью! – стал ответом Сашкин вопль.

Как видите, еще тот вопрос, что страшнее: нейтрализовать незнакомого монстра или не попасться под руку разъяренной злыдне!

…Когда я вернулся, соседка по комнате демонстративно отвернулась. Ну и ладно. Поплелся в душ, под теплой водой расслабление пришло мгновенно. Успею помириться. Вообще, какой идиот сделал так, что в одной комнате селят мужчину и женщину? Никто вразумительного ответа пока что так и не дал. Пытался спросить у Дидько, но тот лишь поулыбался, аки Джоконда с холста, и пошел дальше.

Закрутив краны, я принялся вытираться. Университетские душевые сделаны на совесть: и тепло, и удобно. Интерьер строгий, несколько аскетичный. Стены облицованы хорошим кафелем, в каждой кабинке – две полочки и вешалка. Почти гостиница.

Бодрые шаги заставили обернуться. Рядом возник Ярослав Дожденко, куратор второго курса характерников. Рыжий здоровый парень, на полголовы выше меня. В его присутствии я почему-то ощущал себя жутко нескладным, списывая это на возраст и уверенность характерника. Ярослав не задавака, но, кажется, его ничем не удивишь и не испугаешь. Не удивлюсь, если в него повлюблялась половина женского населения университета (как студенток, так и преподавательниц). Как говорится – большая харизма. А размер харизмы – дело важное.

– Чего такой кислый? – поинтересовался он, быстро стягивая с себя одежду. – Твои, что ли, опять что-то сожгли?

– Они и сожгли, – буркнул я, – только утром. Вечером, надеюсь, ничего не учудят.

– Неплохо бы. – Он хлопнул меня по плечу. – Мои в прошлом году еще хуже были. О… – Ярослав чуть прищурился, уставившись на мою щеку. – Это кто тебя так?

Ругнувшись, что не подумал залечить красные полосы от пощечины Сашки, только вздохнул:

– Александра Евгеньевна.

– Оу, – в светло-карих глазах мелькнули смешинки, – пани злыдня не в настроении?

Я передернул плечами. Тут бы любая была б не в восторге. Но и отступать не хотелось. Не оценить Васькину шалость по заслугам просто не позволяли моя сильнейшая тяга к приключениям и такая же тяга к красивым женщинам.

Ярослав тем временем закинул полотенце на плечо и подошел к кабинке.

– Ты, главное, сразу мириться не иди, а то будет тебе полная пазуха проблем. Подожди, пока остынет, – тогда и приступай к действиям.

Я чуть не раскрыл рот, но вовремя взял себя в руки и подозрительно посмотрел на Дожденко:

– А ты откуда, кхм, знаешь такое?

Ярослав только покачал головой и нырнул в кабинку. Спустя секунду послышался шум воды. Интересно, к чему это все было? Или у меня кроме полос на щеке там еще и написано что-то неприличное?

В раздумьях я вернулся в комнату. Саша уже спала. Пришлось осторожно прокрасться к своей кровати. Устроившись и провертевшись с полчаса, понял, что бесполезно. Сон где-то заблудился и не торопился меня посещать. Плюнул, осторожно зажег светляка, по комнате тут же разлилось мягкое зеленоватое сияние. Подумал и накинул на Сашку полог тьмы, а то кто знает эту тигрицу? Вставать рано обоим, но… сейчас же точно не засну.

Я взял с полки брошюру про Лысогорье. Может, чтиво будет успокаивающим – так получится отключиться до утра? Точно так же, как Красавич на моей паре. Потом, правда, он очень об этом пожалел.

Еще раз осмотрел тоненькую книжицу и только пожал плечами. Что ж, посмотрим.

«Лысогорье – это не обычная портальная сеть в привычном мольфарском понимании. Для ее изучения нужен не один век…»

Я поморщился. Сухо как, словно доклад. Сейчас, вероятно, пойдет речь, что Лысых гор много, все они – точки силы и выбрасывают определенный энергетический фон, бла-бла-бла… Я пролистал несколько страниц, раскрыл на развороте и едва сдержал восклицание. Иллюстрация. Изумительно правдоподобно изображает Сашу. Точнее, девушку, очень на нее похожую. Черные волосы уложены короной вокруг головы, чуть вздернутая бровь, пухлые губки в едва заметной улыбке – ни дать ни взять полтавская богиня. Только глаза – чернющие и огромные, будто в них опрокинули всю ночную тьму. И есть там что-то недоброе, истинно злыдневское. На ней черное платье с красной вышивкой по рукавам, плечи открыты. Левую руку обвивает какая-то лиана, только мерцает, словно огонек через рубиновое стекло. А сама-то! Ух как смотрит! Будто живая.

Я невольно прикоснулся пальцами к щеке нарисованной девушки. Ничего особенного – прохлада лощеной бумаги. За спиной черноглазой красавицы простиралась долина и узкая лента реки. Я быстро глянул на спящую Сашу. Так, проснется, надо бы помириться и выведать ее родословную.

Через какое-то время я и впрямь отключился. Дрема накатила быстро и бесповоротно. Сквозь сон слышались какие-то странные звуки: шелест ветра, скрип старой телеги, чуть глуховатый довольный смех. Стоп. Смех?

Я открыл глаза и молча уставился на раскинувшееся над головой небо. Ночь, сияющие с небес звезды. Такие яркие, что хочется зажмуриться. Сияющая лента Чумацкого Шляха – протяни руку и сможешь коснуться. Воздух прозрачный, чистый, делаешь вдох – чувствуешь, как пьянит.

До меня дошло, что я лежу на влажной траве. Поднялся на ноги и огляделся: вроде и знакомо все, и в то же время никогда тут не был. Кривая тропинка справа убегала вниз с горы. Я пожал плечами и медленно пошел по ней, кожей впитывая блаженную атмосферу вокруг. Где-то только на краю сознания забрезжила мысль, что сейчас вообще-то зима и никаких гор в Полтаве нет. Да и на мне, кроме брюк, в которых лег спать, тоже ничего нет.

Тропинка привела к огромному озеру. Черную воду пересекала лунная дорожка – чистое серебро. Присел и коснулся водной глади. По телу тут же пробежала дрожь, будто коснулся чего-то живого. Сердце застучало как бешеное. Неизвестно откуда подул ветерок, принося струнные переливы цимбал.

Вода неумолимо тянула к себе, даже немного дразнила. Мол, что, мольфар, боишься? А забыл, как по воде ходил? Нет? Ну так иди сюда.

Я медленно выпрямился, шагнул вперед, внутри вдруг все сжало, как у маленького, что страшится оплошать перед взрослым. Прохладные воды коснулись босых ног. В звон цимбал вплелся смех – женский, звучный, веселый.

Я обернулся и вдруг встретился с черными горящими глазами. Волосы водопадом спадали по ее плечам, прикрывая грудь, и спускались аж до талии. И мига не прошло, сразу узнал – красавица из книжки. Красные губы приоткрылись, левая бровь лукаво изогнулась. А сама глаз не отводит, смотрит прямо, будто вызов бросает. Точно так же, как до этого черная вода.

– Что, мольфар, заблудился? – шепнула она низким тягучим голосом. – Тропку отыскал, а сойти не можешь?

От аромата, исходившего от ее тела, голова пошла кругом. Я попытался отогнать неприличные мысли, но мягкие руки обвили мою шею.

– Так, может, я помогу отыскать путь-дорожку? – шепнула она, почти касаясь моих губ.

Жар окутал все тело, я притянул ее к себе, внимательно заглянул в глаза. Красавица не смутилась, даже не подумала отвести взгляд, только приникла сильнее.

Все мысли мигом выветрились из головы. Не осталось ничего, кроме раскаленной черноты напротив и гибкого горячего тела.

– Может, – выдохнул я и прижался к ее губам.

Вода заплескалась, захохотала, взлетела вдруг алмазной сетью. Цимбалы резко вскрикнули, нежный звон струн стал резким и настырным, и…

– Чугайстрин, па-а-а-адъем! – проорал кто-то почти на ухо.

От неожиданности я подскочил и едва не ударился лбом об угол тумбочки. Ошалело завертел головой и понял, что на столе разрывается от усердия будильник, я рядом стоит довольная Сашка. При этом на лице написано столько самодовольства, что я даже несколько занервничал: гадюку в кровать подложила? Что с них, злыдней, взять?

Протянул руку и быстро выключил будильник. Правда, звон будто застыл в ушах. Глянул на время – стало не по себе. Мотнул головой и глубоко вздохнул, приходя в себя.

– Слышу, слышу, – пробормотал я, – спасибо, что разбудила.

– Нема за шо, – ласково улыбнулась Саша истинно злыдневской улыбкой, и я понял, что одной гадюкой дело не обойдется.

Ткачук быстро вышла и даже аккуратно прикрыла дверь. Еще несколько секунд я посидел на постели, прогоняя остатки сна, а потом вскочил и заметался по комнате, пытаясь собрать вещи, книги, папку с рефератами и да… одеться не забыть! На все про все оставалось двадцать минут, а за опоздания Вий-Совяцкий преподавателей наказывает еще жестче, чем студентов.

В аудиторию я влетел за две минуты до звонка. Но вместо приветствия сумел испустить только удивленный вздох. На учительском столе находился темно-коричневый глиняный горшок с изумительно красивым цветком: на толстом, чуть изогнутом стебле – массивные широкие зеленые листья, алые по краям. Необычные насыщенно-красные цветы напоминали нарциссы.

Я озадаченно уставился на растение.

– Это еще что?

Воцарилась тишина. Даже любящие поболтать товарищи на галерке с любопытством уставились на меня, а потом – на стол. Сидевшие в первом ряду Багрищенко и Дина переглянулись.

– Так Хвеся Харлампиевна принесла, – наконец сказала Дина, поняв, что, кроме нее, никто не рискнет ответить.

– И?

Я подошел к столу, положил портфель на стул и склонился над цветком, внимательно его разглядывая. Хм. Что-то до ужаса знакомое, но так пока и не понять, что именно.

– Она занесла, – сказала Дина, – поставила, велела не трогать и умчалась.

– Даже не сказала кому? – изогнул бровь я.

Дина посмотрела на меня округлившимися глазами:

– Да как же… Студентам она ничего носить не станет. Это вам только.

Поняв, что ничего толкового добиться сейчас не сумею и лучше вытрясти из Языкатой это самостоятельно, я махнул рукой и повернулся к доске. Чувствовал себя преотвратно: голова гудела, мысли путались, так и хотелось сесть, уставившись в одну точку. Сон не желал отпускать из своих объятий. Но надо было срочно что-то делать – пару за меня вести никто не будет. Вон, даже студенты притихли.

Кашлянув, я развернулся и бодро сообщил:

– Тема сегодняшней лекции – магические сны.

По аудитории прокатилось тихое хихиканье. Я сделал вид, что не заметил. В свое время точно также реагировал на названия лекций, которые больше тянут на девчачьи истории о любви. При этом, как ни назови, от девчачьего тут очень и очень мало.

Хихиканье исчезло, ребята зашуршали тетрадями. Я еще раз бросил взгляд на странный цветок и принялся рассказывать:

– Все мы прекрасно знаем, что сны – это двери в другой мир. Обычные люди могут бесконечно спорить, приводить аргументы или же наоборот – разбивать доказательства в пух и прах, но ничего не изменится. Сны – это наша стихия. Мольфар, даже самый неказистенький, должен обязательно с ними работать.

Я увидел поднятую руку и кивнул:

– Да?

Игорь, сухощавый брюнет с сером свитере, тут же задал вопрос:

– А как же ведьмы? Они ведь тоже умеют насылать сны.

Я только хмыкнул:

– Ведьмы много чего умеют, но это требует от них сил и проведения ритуала. Без этого ничего путного не выйдет. Кстати, провидцы, – сделал паузу, давая ребятам осмыслить услышанное, – провидцы видят вещие сны. Но там уже работа другого плана.

Я взмахнул рукой, и между мной и первыми партами возникло сиреневое пламя. Динка невольно ойкнула и тут же зажала рот рукой. Багрищенко сосредоточенно смотрела на меня. Реакции остальных тоже не ускользнули: все, как один, отпрянули.

В пламени стали появляться причудливые фигуры, пошла выплетаться сеть сонного заклинания.

– Характерники могут тоже тянуться ко сну, но тут уже получается нечто другое. Кто назовет мне второе имя характерников?

– Заморочники, – мрачно уронила Багрищенко.

Я сделал шаг назад, давая возможность сети стать более плотной и не рассыпаться через несколько секунд. Когда наглядный материал перед глазами, запоминается куда лучше. Пичкать теорией, а потом привести к практике – глупо.

– Правильно, – кивнул я Тане. – Морочить они умеют в любое время суток. Но если приходится накладывать морок на сон, то очень редко все идет гладко. Сон капризен, если не держать его в нужных точках соприкосновения с сознанием, вы не добьетесь никакого результата.

– А если я хочу удержать эротический сон? – раздался громкий голос с галерки.

– А что, он уже в ужасе сбегал от тебя, Малявкин? – хмыкнул я, определив голос признанного троечника и заводилы группы.

– Ну… – Малявкин мигом стушевался, послышались смешки со всех сторон.

– Удержание сна, – невозмутимо продолжил я, – вещь силозатратная. Как вы знаете, сейчас существует множество практик осознанного сновидения, но нам они не подходят.

– А это почему? – тихо поинтересовалась Дина.

Сплетенное заклинание повисло огромным кружевом у доски и теперь переливалось всеми цветами радуги. Некоторые девчонки завороженно смотрели на появившуюся красоту и, кажется, даже не особо слушали то, что я тут говорю.

Сел за стол и посмотрел на Дину:

– Практика эта не наша. Вот если встретится кто-то из индейских шаманов или людей, которые так или иначе имеют корни там, где зародилось это учение, тогда может и что-то получиться. Здесь же лучше пользоваться собственными методиками.

– Вы хотите сказать, что родная земля сама помогает? – раздался задумчивый голос Малявкина.

Не дурак, кстати. Но валять этого самого дурака любит просто до несознанки. С чем и приходится постоянно бороться.

– Конечно, – кивнул я, – правильно мыслишь. Когда работаешь с заклинаниями и методами, доставшимися от предков, окружающая среда и твой собственный организм образуют единое целое. Бывали даже случаи, что мольфарская мощь поднималась до такого уровня, что можно было плести заклинания, не растрачивая энергию.

По аудитории пронесся гул. Студенты принялись шептаться и переговариваться. Багрищенко скучающе посмотрела на них через плечо, потом повернула голову и уставилась на меня своими синими глазищами.

– Андрей Григорьевич, – произнесла она тягучим низким голосом с такой интонацией, что многие невольно смолкли и посмотрели на нас.

Ух, ведьма! Восхищению тут, может, и не место, но ничего, кроме него, не приходило. Хорошо умеет работать с толпой, хоть с виду вроде и ничего не сделала. Но я прекрасно почувствовал, как воздух пронизали ручейки ведьминской магии.

– Да?

– А какое значение имеют места силы? Ведь если использовать свои умения традиционными способами, да еще и на земле предков, то тогда местом силы может стать что угодно?

На меня выжидательно уставилась вся группа. Вопрос не то чтобы поставил в тупик, но заставил немного задуматься. Я потарабанил пальцами по столу. Сиреневая сеть дрогнула и начала расползаться. Бросил на нее взгляд, короткая белая вспышка – и все вернулось на место.

– Ой, – кто-то выдохнул справа, – здорово!

– Что именно? – уточнил я, покосившись на студентку, выкрашенную в ярко-розовый цвет.

Она развела руками и улыбнулась:

– Что глазами можете восстанавливать заклинание.

– Этому можно научиться, – ответил я. – Главное, желание.

– Точно? – раздался недоверчивый голос Малявкина. – Это что, после универа я смогу, как Варвара из фильма, коврики глазами плести?

– Не глазами, – терпеливо поправил я, – а энергетическими потоками. С руками это все намного быстрее и проще. Поэтому у вас в неделю несколько раз занятия по тактильной энергетике.

Студенты как-то горестно вздохнули. Я сделал вид, что не заметил. Страдать действительно было от чего. Энергетику у них вел Дожденко, а там не забалуешь. В какой-то миг показалось, что красный цветок дрогнул и чуть повернулся ко мне.

– Места силы, – тихо напомнила Дина.

– Да, – продолжил я, – так вот. Сами прекрасно понимаете, что эти места у всех на слуху. И не зря.

Обвел взглядом аудиторию: все сидели тише мышек. Нет, так не пойдет. Надо что-то быстро решать. А то так и будут хлопать глазами, пока уважаемый пан преподаватель рассказывает материал.

– Ну что, – протянул я, – кто назовет мне места силы?

Снова повисла тишина. Ребята неуверенно переглядывались, словно я просил что-то нехорошее. Наконец Баргрищенко, поняв, что надо приходить на помощь группе, звонко произнесла:

– Лысая гора, Киев.

Сплетенные в углу чары немедленно приняли облик упомянутого места. Все с интересом уставились на доску, по которой разошлось плетение чар.

– Правильно. – Я сплел пальцы и посмотрел на цветок, пытаясь не отвлекаться, но получалось это из ряда вон плохо. Перед глазами вновь и вновь появлялась красавица из сна, и отогнать наваждение было нелегко.

– Каменное село на Житомирщине, – добавила Дина.

Плетение дрогнуло, кончики пальцев закололо. Я знал, что картинка изменилась, в глазах студентов загорелся интерес. Поворачиваться не стал – чары слушались и так.

– Озеро Синевир, – выкрикнул Малявкин.

– Софиевка в Умани, – протараторила Яровая, – парк сам.

– Холодный Яр на Черкасщине!

– Остров Хортица!

– Олешковские пески!

– А еще каменная могила под Мелитополем, – хмыкнула Дина.

Я отвел взгляд и посмотрел на старосту:

– Это брат подсказал, да?

Она захлопала ресницами, а Багрищенко с трудом сдержала смешок. Кстати, я как-то не задумывался: почему братец учится на факультете злыдней, а сестрица у мольфаров?

Динка что-то буркнула, но все же удалось часть разобрать:

– От этого неуча узнаешь…

Лекции в этот раз не получилось, зато беседа вышла вполне дельной. На следующее занятие задал всем освоить первоначальное плетение для основы снов, всю пару провисевшее у доски, а потом превратившееся в «кинотеатр».

Хмуро посмотрев на горшок с цветком, я вздохнул и встал. Подхватил его с собой и понес к выходу. Что ж, заглянем к Хвесе Харлампиевне, разузнаем, что да так.

В глазах неожиданно потемнело, дыхание замерло в легких, я покачнулся и рухнул на пол.

Глава 5

Ой, мамо, люблю Гриця

– Вкусно, – с пафосной физиономией вынес вердикт Виталька и внимательно оглядел пирожок. – Только он не с вишней.

– Окстись, свет очей моих, – хмыкнула я, – где тебе Пацюк возьмет вишню среди зимы?

Виталька насупился, тяжко вздохнул, словно Дожденко заставил его намотать пять кругов по стадиону, и принялся жевать пирожок. Вообще-то, выглядел он уже достаточно здоровым, но Шаленый твердо стоял на своем. Вот и приходилось на правах сердобольной старосты таскать ему пирожки.

– А что вокруг-то происходит? А то я тут от тоски загнусь, – пожаловался Виталька, уплетая пирожок. – Недавно попросил Савву что почитать принести, так эта сволочь притащила «Основы изготовления ядов».

Я хихикнула. Он бросил на меня недовольный взгляд. Красив, стервец. Лицо прям модель. Глаза зеленые, как у нашего Чугайстрина. Каштановые волосы до плеч, шелковистые, с легкой волной; телосложение что надо. Мне предлагал встречаться, только отшила. Не успеешь оглянуться – с другой ворковать будет.

– Не любишь ты меня, Динка, – печально произнес он, – совсем не любишь.

– Не-а, – показала я язык, – я злая и бесчувственная.

– Сестра злыдня, – тяжко вздохнул Виталька. – Так что нового?

Этот вопрос вернул меня в мрачное расположение духа. Но Красавич не виноват, нечего на него рычать.

– Заболел наш куратор, временно группу взял Дожденко.

Лицо Витальки вытянулось.

– Динка, чем заболел?! Мольфара же ни одна зараза не возьмет! Мы ж в целительстве ого-го!

Заметив мой укоризненный взгляд, Виталька даже не подумал смутиться. Только хмыкнул:

– Ты меня не бери, я вечно то задания не выучу, то лекцию просплю. Но чтоб препод! Тут нечисто что-то…

– Ты просто не рад, что с нами Дожденко, – подколола я.

Виталька на время замолчал, потом тяжело вздохнул и потянулся за новым пирожком.

– Бессовестная. Хотя не буду врать, это тоже. Но разве тебе самой совсем не жалко куратора? Он же лучше всех, кто у нас был!

Я не нашлась, что ответить. Красавич вытянул наружу мысли, которые старательно прятала в темный угол. Чугайстрина было и жалко, и даже немного боязно… Вон, Громов к нам так и не вернулся. А что с Андреем Григорьевичем? Провел пару, а на следующий день – хлоп! – Дожденко объявляет, что он на подмене. Как и тогда, осенью.

– Проклятая группа, – пробормотал Виталька.

Размахнувшись, выдала ему хорошенькую оплеуху. Больной ойкнул и подпрыгнул.

– Динка, с ума сошла? – прошипел он, потирая затылок.

– А ты глупости всякие не говори, – отчеканила я, – нефиг повторять все за злыднями.

Дверь в лазарет открылась, и послышались тихие шаги. Спустя пару секунд к нам заглянул Шаленый.

– Сидите, – хмыкнул он.

Стянул с вешалки белый халат и принялся надевать. Хм, а до этого где его носило? Шаленого, не халат, разумеется. На территории без форменного одеяния он не появляется же никогда!

– Да, – осторожно кивнул Виталька, – а что?

– Ворковать с девочками с понедельника будешь, – отозвался Шаленый, – прием окончен. Дина, тебя под дверью Багрищенко ожидает, марш отсюда!

Продолжая ворчать и уже не обращая на меня никакого внимания, он приблизился к Красавичу, который невольно сглотнул. Стараясь не расхохотаться, я быстро выскочила из помещения и даже не попрощалась. Сейчас им обоим не до меня.

В коридоре никого не оказалось. Не веря, что Шаленый выдумал про Таньку, сунула руку в карман и, достав мобильник, начала набирать ее номер. Долгие гудки, второй раз набрала – тоже никак. Пожала плечами и сунула телефон назад. Перед глазами вновь появилось перепуганное лицо Витальки, хихикнула в кулак. Ох, мужики…

Едва ли не вприпрыжку я побежала по коридору. Настроение вновь поднялось, задания на завтра успела все переделать, можно и в город смотаться. Слетев по ступенькам, совсем не вовремя притормозила и ткнулась носом в чью-то широкую грудь. Ойкнув, попятилась и подняла голову.

– Осторожнее, панна студентка.

Голос низкий, тягучий, что прозрачный мед. Говорит негромко, а кажется, что стены могут задрожать. И чудно как-то, слова понимаю, а говор не наш. Смуглый, статный, в плечах, наверно, косая сажень. Я ему едва до этого самого плеча достаю-то. Лицо чеканное, красивое, чуть архаичное, напоминает славянского идола. Нос с легкой горбинкой. Глаза – светло-голубые, холодные, смотришь – забирают куда-то вдаль – к заснеженным горным вершинам и слепящим лучам солнца. Белые-белые волосы лежат на плечах. Седой, что ли? Но на вид не такой уж и старый. Одет в черную куртку и брюки, на ногах – высокие шнурованные ботинки. Ворот и манжеты расшиты красным, зеленым и желтым. На боку висит узкий остроносый топорик с длинным древком, таким темным, словно ему не одна сотня лет. Если не ошибаюсь, Андрей Григорьевич называл его барткой.

Мужчина чуть улыбнулся, холод из глаз ушел, оставив какие-то уют и… доброту. Словно сквозь затянутое тучами небо вдруг пробилось весеннее солнце. Мне стало немного не по себе… Втянула воздух – голова пошла кругом от запаха еловых шишек, свежей травы и дождя. Покачнулась, но он меня тут же поймал под руку.

– Вам плохо? – в голосе промелькнули нотки обеспокоенности.

– Нет, все в порядке, – пробормотала я, пытаясь прогнать нахлынувший дурман. – Извините.

– Точно?

Я криво улыбнулась. Ой, да все равно как, лишь бы свалить подальше.

– Да-да, извините, я пойду.

Ретировалась настолько быстро, что даже не оглянулась. Хоть и чувствовала недоуменный взгляд спиной, пока не скрылась за углом.

* * *

Снег скрипел под ногами, мороз кусал за щеки. Древко барки привычно постукивало по бедру. Люди оглядывались, но он их не замечал. Остановился в нескольких шагах от величественно возвышавшегося многоэтажного здания с узкими окнами и покатыми крышами. Высеченные из камня крылатые горгульи чуть дрогнули, узнавая его.

– Ну здравствуй, любий друже, – тихо произнес Чугайстрин-старший, – давно з тобою не бачилися.

По воздуху пробежала едва заметная рябь, вспыхнули золотистые искорки. Чугайстрин улыбнулся и сделал шаг вперед. Снег стал прозрачным, истончился, расползся в стороны, оголяя черную землю. Миг – показалась сочно-зеленая трава. Где-то над головой зачирикали воробьи.

– Ой, что ж деется-то, – проворчала проходившая мимо бабуся, косо посмотрев на Чугайстрина. – Зима на дворе, а тута трава полезла. Не зря потепление глобальное, не зря…

Он только пожал плечами. В голубых глазах мелькнули шаловливые искорки, только на лице не дрогнул ни один мускул. Рановато еще весну творить, да очень хочется.

Преодолев небольшое расстояние, Чугайстрин остановился возле массивных дверей, внимательно посмотрел на потемневшую табличку «Полтавский национальный университет магии», словно хотел разглядеть что-то скрытое. Тяжело вздохнул, положил ладонь на дерево. Послышался скрип, и дверь медленно раскрылась, бессловесно приглашая зайти. Чугайстрин ступил в просторный холл и первым делом встретился взглядом с огромным портретом Гоголя. Тот чуть улыбнулся, приветствуя, и снова все вернулось на свои места.

Неожиданно что-то гадкое и липкое коснулось его кожи. Чугайстрин вздрогнул и огляделся, потом нахмурился. А защитные заклятия-то подъедены порчей: черные пятна расползались по серебристому плетению охранки. Ай-ай-ай, что ж ты так, Павлуша?

Решив, что осмотр университета подождет, Чугайстрин быстро направился к лестнице. Сначала безопасность, потом все остальное.

Едва он повернул, сделал пару шагов, как в него врезалось что-то маленькое и гибкое. Вспыхнуло рыжим огоньком и ойкнуло. Оказалось, студентка. Совсем юная и хорошенькая. Курносая, с веснушками, кудряшками и желтоватыми глазами. Перепуганными и озадаченными донельзя.

– Осторожнее, панна студентка, – мягко предупредил он.

Только хлопнула ресницами, продолжая смотреть как на диво дивное. Чугайстрин еле сдержал смех, до того забавно стало. Плюс аура у нее такая теплая, мягкая, так и хочется протянуть руку и приласкать, словно котенка. Она вдруг покачнулась, пришлось поймать. Хм, даже пахнет молоком и медом.

Но оказалась упрямая, только выскользнула из рук, поминай, как звали. Несколько секунд посмотрев ей вслед, Чугайстрин одернул себя. Не до девчонок сейчас.

Сперва хотел зайти как все люди, через Хвеську. Но пани Языкатая куда-то умотала, даже не удосужившись закрыть кабинет. Только покачал головой и направился к Вию. Что ж… без приглашения, зато с достоинством.

Стоило только приблизиться, как ректорская дверь распахнулась, и в коридор выскочил всколоченный Дидько. Крутанулся на месте, будто сглаз хотел отвести, и увидел Чугайстрина. Побледнел, потом охнул:

– Григорий Любомирович, как же вы тут? Ой, то бишь здоровеньки були. Рад видеть и…

Чугайстрин поднял руку, Дидько смотрел на нее, как кролик на удава.

– Не тарахти. Я тут без приглашения, по делу. Вий занят?

Дидько невольно втянул голову в плечи и пробормотал:

– Хвеся у него сидит. – И, подумав, добавил: – С метлой.

Чугайстрин чуть приподняв бровь:

– Обороняется, что ли?

– Ну-у-у, – Дидько развел руками, мол, кто этих ведьм знает. – Я… пойду?

– Ладно, – кивнул Чугайстрин, – иди-иди.

Завхоз испарился на месте, осталась только кучка сажи. Чугайстрин покачал головой. Вот чертяка же, потом точно получит по голове от уборщицы.

К Вию он зашел без стука. Сидевшая на стуле Языкатая выронила от неожиданности чашку, которую передавала ректору. Тот не зря имел стул на колесиках, вовремя отъехав назад, и горячий кофе пролился на пол.

– Нежданный гость хуже татарина, – спокойно произнес Вий и повернул голову в сторону вошедшего.

Веки плотно сомкнуты, их кожа – белая, грубая, покрыта сетью трещин. Ни следа от магической иллюзии для студентов и преподавателей. Вид у него изможденный, силы будто утекают в никуда. Смотреть на его лицо – еще то испытание, но Чугайстрин и не такое видел.

– Хвесенька, ты бы прибрала, а то ректор пяточки замочит, – ровным голосом сообщил он и сел на свободный стул напротив Вия.

– Ой, да, конечно, – засуетилась секретарша и унеслась с чашкой, чтобы потом вернуться с тряпкой.

Вий не произнес ни звука. Оно и неудивительно. Чугайстрин собирался задавать неприятные вопросы. В кабинете остро чувствовались боль, вина, злость и раздражение. И все не от Языкатой. У нее удивление перекрыло все на свете.

Воцарилась тишина. Никто не смел ее нарушить, словно это был какой-то ритуал. Потом Вий медленно опустил руку на стол – худую, костлявую, с загнутыми когтями. Потарабанил пальцами по полированной поверхности. Звук гулким эхом разнесся по кабинету.

Чугайстрин смотрел прямо в слепые глаза, Вий – в небесно-голубые. Хвеся замерла каменным изваянием.

Наконец Вий хрипло выдохнул и уронил одно-единственное слово:

– Жив.

Время застыло, Хвеся тихо направилась в подсобку, подальше от разговора, который должен был состояться. Чугайстрин незаметно выдохнул. Он хоть и не верил в смерть сына, но случалось всякое. Даже чугайстра можно задурить, сотворив мнимую связь с родственником.

– Как это произошло? – спросил он, глядя на хмурого Вия.

– Кто-то подсунул ему цвет отруты.

Чугайстрину на миг показалось, что он ослышался. То, что цвет отруты кто-то сумеет извлечь из-за той стороны Лысогорья.

– Что?

– Да вот, что слышал, – мрачно отозвался Вий. – При этом вся группа видела, что цветок принесла Хвеська.

– Не я это была, – буркнула та, появившись в кабинете.

Поднос с двумя чашками кофе медленно проплыл в воздухе и осторожно опустился на стол. Хвеся подошла к мужчинам и села чуть поодаль от Вия.

Чугайстрин взял чашку, приятный аромат защекотал ноздри. Сделал глоток, тепло побежало к желудку. Хмурая Хвеся все же знает, как и чем напоить гостя.

– Личина? – спросил между глотками.

Вий кивнул:

– Личина. И мастерская защита, раз ни одна из охранок университета не вычислила чужака.

Чугайстрин вздохнул:

– Может, и не чужак, раз так хорошо работает. Андрей где сейчас?

– В надежном месте, не переживай, – размеренно произнес Вий, – Шаленый за ним присматривает.

– Пространственный карман за библиотекой? – напряженно уточнил Чугайстрин.

– Именно. Проблема в другом.

Чугайстрин прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Можно не говорить в чем: связь с сыном истончилась до такой степени, что это почти не чувствуется. Значит, с телом все в порядке, а душа – не пойми где.

– Расскажи мне, что тут происходит. С самого начала.

Вий не произнес ни слова, но было слышно, как встала Хвеська. Несколько шагов и тихое:

– Я пойду, Павел Константинович. Работы еще много.

– Иди, – ответил Вий, – и метлу прихвати.

Хвеся и не подумала его послушать, пошла в коридор; метла, тихо потрескивая, поплелась за ней. Чугайстрин проводил эту картину недоуменным взглядом. Ходящие метлы попадались в первый раз.

– Это еще что, – проворчал Вий, словно поняв, о чем тот думает. – Она ее так скоро и разговаривать научит!

– Что-то даже мне захотелось перекреститься, – пробормотал Чугайстрин.

Вий погрозил пальцем:

– Но-но-но! Не хватало тут еще стычки между христианскими адептами и роем нечисти. Сиди уже.

Чугайстрин криво ухмыльнулся:

– Да уж, помню. Зато оторвались славно в прошлый раз.

– Этого еще не хватало, – Вий явно не разделял его настроения, – тебе хорошо – раз! – и дрыснул в свои горы. А мне тут восстанавливать пришлось все. Да еще и Городового полтавского утешать, что мы не нарочно.

– Утешил? – с ледяным взглядом спросил Чугайстрин.

Вий хмуро кивнул:

– Да. Если б не угодил – не было бы тут нашего университета. Городовые порой такие мстительные твари – сам понимаешь. Но ладно, заболтались… Значит, знаешь Багрищенко?

Чугайстрин чуть нахмурился. Век бы не слышал об этой ведьме. Но раз спрашивают – плохо дело.

– Если ты про Оляну, то лучше б не знал.

Вий взял ручку, увенчанную черепом, и принялся сосредоточенно крутить. Провалы глаз черепушки тут же вспыхнули зеленоватым пламенем.

– С возрастом она только хуже становится. То не так, это не так… Последний раз шабаш был на Лыске, так перессорилась со всеми ведьмами. Впрочем, злыдням тоже прилетело.

Чугайстрина это не удивило. Но для приличия все же поинтересовался:

– Надеюсь, ее удавили?

– Если бы, – проворчал Вий, – большинство ведьм ушились на какие-то вечорницы, даже не в курсе были. Но речь не про то. У Олянки есть племянница – Таня. Сирота с двух лет, Олянка за ней приглядывала. Вот и довела девчонку до того, что та сбежала.

Чугайстрин вздохнул:

– Все же надо было ее прибить еще пять лет назад.

– Надо было раньше думать, – невозмутимо сказал Вий, – но это еще цветочки, ягодки будут дальше.

Чугайстрин нахмурился:

– Дальше что?

– Танька поступила ко мне. При этом пришла и выложила все как на духу. Мол, сбежала из дому, тетка сгрызла, помогите.

Чугайстрин невольно присвистнул:

– То ли смело, то ли безрассудно.

– И то и то сразу, – подвел черту Вий. – Но Танька унаследовала материнскую силу, поэтому заранее знала, что не откажу. А может, и прознала чего, что я готов Оляну придушить при первой возможности.

На некоторое время повисла тишина. Череп повернулся в сторону Чугайстрина и подмигнул одним глазом. Мысли в голове немного не укладывались: откуда у Оляны такая племянница? С другой стороны, зная лютый норов всех Багрищенко, неудивительно, что девчонка не захотела прогибаться под эту стерву.

– Дальше – хуже, – тем временем продолжил Вий. – Я взял девочку на мольфарское отделение. На ведьмовском Оляна бы быстро вытянула ее назад, все же ее парафия. Конечно, не прошло и недели, как пани Багрищенко припарковала метлу на моей крыше и устроила скандал. – Он усмехнулся. – Такое представление было, я тебе скажу. Давно уж так душой не отдыхал, даже глаза сумел чуть приоткрыть.

Чугайстрин допил кофе, стараясь не давиться от смеха. И поделом ей.

– В общем, заткнулась и улетела, разве что молнии не метала. А то Дидько бы ей вилами помог выход найти.

Череп тоненько захихикал. Чугайстрин покосился на него.

– Твой амулет согласен с этим.

– Еще бы, – буркнул Вий, – но, как ты понимаешь, на этом все неприятности не закончились. Куратором у Тани был Громов.

Чугайстрин выжидательно смотрел на друга. Ну Громов… И ладно, что тут такого? Порой невероятно заносчивый молодой человек, но… гений. Иногда можно и потерпеть. Уже четвертый год в университете работает, пока жалоб не было.

– Роман у них случился, – мрачно сообщил Вий.

– Дурень навiжений[5], – пробормотал Чугайстрин, добавляя еще несколько словечек покрепче. – С какой радости? Он что, не знал, что ли?

– Да кто их разберет, – развел руками Вий, – может, и правда любовь. Только не в университете. Ты знаешь, не хватало тут еще разводить неположенное.

– Это мне говорит ректор, у которого общежитие не разделено на мужскую и женскую часть, – невинно улыбнулся Чугайстрин, прожигая взглядом Вия. – А еще хорошо понимаю, что славно ты меня надурил, Павлуша.

– Разделено, но… Есть исключения, – ни капли не смутился Вий, – впрочем, не мне оправдываться. За общежитие ты сам знаешь что да как, а с сыном твоим… Не мог я и помыслить, что ему будет грозить опасность. Мольфар не из слабеньких, да еще и защитные силы от матушки достались.

Чугайстрин поморщился, будто попробовал целиком сжевать лимон.

– Не напоминай. Лучше скажи, как его доставать будем?

Вий потарабанил пальцами по столу, череп звонко клацнул маленькими челюстями.

– Работать будем, прощупаем весь университет, злыдневские силы тут как на ладони. Если ничего не выйдет – придется звать наших.

Чугайстрина не особо радовала такая перспектива, но деваться некуда. Порча и впрямь не слабая.

– Кто-то охотится за Багрищенко. Даже пробивает ауру преподавателей, вот в чем беда. Откуда они могли взять отруту – ума не приложу. Ведь уничтожили же все!

Покряхтев, как старик, Вий медленно поднялся со стула и медленно побрел к окну. Уставился слепыми глазами на кружившую за стеклом метель.

– Эту дрянь впитал один из студентов, превратился в чудовище. Пришлось его упокоить, ибо назад не вернуть. Таню пытались отравить, но прогадали – пострадал ее одногруппник.

– Жив? – поморщился Чугайстрин. В университете происходило что-то непонятное и мерзкое. Какая зараза так хорошо пустила свои щупальца, что уже наделала столько гадостей?

– Жив, – подтвердил Вий. – Но что будет дальше – не знаю. Плохи наши дела, чем скорее разберемся, тем лучше.

– Еще бы, – хмыкнул Чугайстрин, понимая, что затягивать ни в коем случае нельзя, и снова спросил: – Что будем делать?

– Для начала позовем сюда Багрищенко, попробуешь ее силу. А там…

* * *

В комнату я добрела не в лучшем состоянии. Честно говоря, сама не понимала, что произошло, чего это тот мужик произвел такое впечатление? Ну здоровый, красивый, явно не из универа. Дальше-то что? Сердце колотилось как бешеное. Плюхнулась на кровать и сделала глубокий вдох. Так, спокойно, без нервов.

Сила у него, правда, обалдеть – так и шурует во все стороны. Это ж сколько ему лет, что так держится? Ух!

Я подошла к зеркалу и спешно пригладила волосы руками. Это как он еще не испугался до одури, когда я в него почти влетела. Но все же интересно… к кому он?

Размышления прервала ввалившаяся Танька с огромным пакетом.

– Где тебя носит, лентяйка? – накинулась она. – Ждала-ждала, уж думала бежать на помощь!

– Кому на помощь? – тупо уточнила я, отходя от зеркала, чтобы помочь ей выгружать из пакета фрукты на стол.

– Витальке, ясен пень, не тебе же! – хмыкнула она, с удовольствием раздирая мандарин и брызгая на меня соком.

– Ай, дура, прекрати! – Я быстро вытерла щеку. – Делать нефиг, что ли?

– Ну, не сердись, – примирительно произнесла Танька. – Я вот в гостях была, нас завтра гулять зовут.

– Кто и куда? – Я принялась доставать из пакета оставшиеся конфеты и мармелад.

– Трамвайщик, – многозначительно произнесла она.

Охнув, я так и села на первый попавшийся стул. Даже немного забыла о седовласом незнакомце и собственной несуразности.

– Вот это да-а-а-а-а! Показался все-таки?!

– Ага, – довольно сообщила Танька, разматывая шарф и расстегивая жилетку. – Я прям обалдела. А он такой маленький, обаятельный, бородища лопатой. И сам трамвайчик так смешно звенит тоже.

Я рассмеялась:

– Хорошо, уговорила. Обязательно пойдем. – И тут же, набравшись смелости, выпалила: – Слушай, а ты не видела…

Я вздрогнула, уставившись на мобильник подруги:

– Ты что за извращение на звонок поставила?

– Это народная песня в обработке Mad Heads! – обиделась она. – Неуч ты, Динка!

– Сама такая, – буркнула я, мрачно наблюдая, как она прикладывает трубку к уху. Впрочем, через несколько секунд весь задор сменился угрюмостью. Танька нахмурилась, а потом тяжко вздохнула.

– Ну вот скажи, какого еще?

– Что случилось? – обеспокоенно поинтересовалась я.

– Вий вызывает.

– Ты что-то натворила?

– Нет, – еще один тяжкий вздох. – Ладно, потопала тогда. Смотри не слопай все сладкое.

Я осмотрела заваленный сластями стол. Даже если постараюсь – ничего не выйдет. Потом глянула на Багрищенко:

– Может, мне с тобой?

– Не, – помотала головой Таня, – это тебе даже не Чугайстрин. Вий выпрет за милую душу. Так что сиди тут, не съест же он меня! Хотя…

Глава 6

Дочь Ворсклы

Настроение Чугайстрина испортилось, как только закончился разговор. Хвеся вызывала студентку, Вий-Совяцкий молча таращился в окно. Хотелось послать куда подальше эту Багрищенко с ее невероятной силой. Андрейка беспокоил куда больше. Искренне хотелось надеяться, что его матушка ничего не прознает и не устроит очередной скандал. Международный. С другой стороны, возможно, ей откровенно наплевать, что в данном случае только к лучшему.

Чугайстрин молча изучал столешницу, хотя на ней не было ничего интересного. Мысли бродили где-то далеко. Мигом накатила усталость от дороги и нервотрепки. Что делать дальше, пока он не представлял. Взглянуть на Андрея, а там… Если совсем плохо, придется просить своих чаривныков-волшебников, а то и Призрачного Цимбалиста позвать…

В дверь робко постучали. Щелкнула ручка, в кабинет заглянула невысокая девчонка:

– Можно?

– Заходи, – бросил Вий-Совяцкий, не удосужившись обернуться.

Багрищенко протиснулась в помещение. Худая, темноволосая, глаза синие, взгляд ведьминский: смотрит внимательно, цепко, будто душу вынуть хочет. Настороженная, как зверек, попавший к людям. Чуть шикни – сбежит. Хотя… Есть что-то неуловимо жесткое в ней, хоть с виду и выглядит напуганной. Возможно, это не страх, а осторожность? Ну-ну.

– Здравствуйте, – произнесла она, внимательно глядя на Чугайстрина.

– Присядь, – сказал Вий.

Багрищенко бросила взгляд на его спину, но потом присела на край стула. Все же кабинет ректора, сюда для приятных бесед вряд ли вызовут.

Некоторое время все молчали, изучая друг друга. Чугайстрин находил все больше и больше ведьмовских черт. Его губы дрогнули в улыбке. Сила девчонки скручивалась вокруг нее тугим энергетическим потоком. Густым, вязким, вишнево-сладким на вкус. Нырнешь чуть глубже – голова пойдет кругом, опьянеешь вмиг. Кажется, что внутри этой силы пульсирует огромное сердце, которое заставляет энергетику вздрагивать и сжиматься. И в то же время было что-то такое, чего Чугайстрин пока понять не мог. Неправильное, неверное… Наверно, и впрямь не стоит ведьмам учиться на мольфаров.

Багрищенко неожиданно охнула и отшатнулась. Убрала за ухо темную прядь, уставилась темно-синими глазами.

– В-вы кто? – произнесла, чуть запинаясь.

Чугайстрин только ухмыльнулся. Потом посмотрел на молчаливого Вия. Не хотелось бы ляпнуть лишнего, Павлуша может не одобрить.

Вий все же повернулся:

– Познакомься, Татьяна, это Григорий Любомирович Чугайстрин. Один из основателей нашего университета и мой старый друг.

Повисла тишина. Багрищенко, кажется, немного потеряла дар речи. Хотя почему немного? Только неотрывно смотрела и хлопала ресницами. Прямо как рыжая до этого. Интересно, они вместе учатся или как?

– Очень приятно, – пробормотала она и тут же более твердым голосом добавила: – Татьяна Багрищенко.

Чугайстрин снова улыбнулся и кивнул, продолжая прощупывать силу юной ведьмы. Лакомый кусочек, факт. Такую кто угодно будет рад сожрать, не только стерва Оляна. Попытался углубиться, вдохнуть ведьминскую мощь, но перед глазами потемнело. Шумно выдохнул и мотнул головой. Однако, поставили сильнейший оберег, чтобы никто не лез. При этом еще и двойную охранку. Чугайстрин чуть нахмурился: или это не охранка? Почему кажется, что сила раздваивается?

– Что-то случилось? – тихо спросила она, явно начиная нервничать. Молчаливое прощупывание редкого человека не заставит желать сбежать подальше.

– Да куда уж еще, – неожиданно тяжело уронил Вий, глядя прямо на девчонку. – Григорий Любомирович – мольфар, ищет одаренных ребят.

Багрищенко бросила на него недоуменный взгляд, мол, зачем это еще. Но Вий сделал вид, что ничего не заметил. Чугайстрин удивился не меньше, стиснул зубы, чтобы не брякнуть что-то в адрес ректора, и вздохнул.

– В Ивано-Франковске по инициативе управления образования внедрена экспериментальная программа по работе с особо одаренными юношами и девушками, – произнес он с совершенно непроницаемым лицом, все же услышав, как сдавленно закашлялся Вий.

«Нечего подставлять товарища, – подумал Чугайстрин, – один тут умный, что ли?»

По лицу Багрищенко было не понять: поверила или нет, но все же осторожно кивнула. Его силу она однозначно прочувствовала, а не верить ректору причин пока нет.

– И? – осторожно уточнила Таня.

– Я получил необходимую информацию, – невозмутимо ответил Чугайстрин. – Извините, что потревожили вас в свободное время, но после восхищенных отзывов Павла Константиновича я просто не смог сдержаться.

Вий вновь закашлялся. Чугайстрин по-прежнему хранил доброжелательно-уверенное выражение лица.

– То есть… – медленно начала Багрищенко.

– Можешь идти, Татьяна, – вклинился Вий.

Долго уговаривать студентку не пришлось. Еще раз глянув на обоих мужчин, она попрощалась и быстро выскочила в коридор.

– Ты чего нес? – мило поинтересовался Вий, вытирая лоб ладонью. – Я чуть дар речи не потерял.

Чугайстрин встал и принялся мерить кабинет шагами. Сцепил пальцы за спиной, мысленно замыкая энергию в круг, чтобы хоть немножко восстановиться. Прощупывание юной ведьмы вытянуло немало сил, состояние было не из лучших.

– Лучше бы потерял его сразу, – пробурчал он. – Зачем было чушь нести про отбор студентов?

Вий не ответил, хотя оно и понятно. Что тут еще скажешь, если мудрому суровому ректору университета пришлось импровизировать. Сдаешь, Павлуша, сдаешь.

– Я как-то не задумывался, – протянул Чугайстрин, – хоть о Багрищенко и знаю, но как-то… Откуда они силу черпают? Она меня неплохо покусала, хоть при этом не пыталась повредить.

– Ворскла, – буркнул Вий, принимаясь бездумно перебирать бумаги, лежавшие на столе. – Река ведь не только Полтаву питает и силу ей несет. Местные же все время к ней прикладываются, а речка от этого только лучше делается.

Чугайстрин чуть нахмурился. Да уж, равнинные реки – это вам не горы, всякое может быть. Вздохнув, снова сел.

– Сильна. Очень, – он развел руками, – больше и сказать-то нечего. Хотя…

Вий насторожился:

– Что?

Резкий телефонный звонок заставил обоих подпрыгнуть. Вий глянул на определитель и поморщился:

– Опять эти упыри из управления. Иди погуляй немножко, а то я сейчас сморожу какой-нибудь бред.

Чугайстрин спорить не стал. Упырей знал лично, никакой особой жажды с ними общаться не испытывал, поэтому быстро вышел из ректорского кабинета. Если учесть, что особо идти некуда, то единственным решением…

В коридоре внезапно ощутился слабый аромат вишни. Он чуть нахмурился. Совсем же недавно вдыхал его. Опустил глаза, всмотрелся внимательнее, разглядел темный волос. Эге, да это ведьмочка синеглазая. Чугайстрин хмыкнул и щелкнул пальцами. Волос закрутился темной спиралькой и поднялся на уровень глаз. Чугайстрин легонечко подул на него – спираль окутало зеленое пламя и потянулось тоненькой ниточкой к выходу. Случайность поможет отыскать того, с кем Багрищенко разделила силу. Если этот таинственный рядом – хорошо, если нет – хотя бы будет направление. Он быстро последовал за магической нитью. Однако, преодолев два пролета, услышал голоса.

– Та они шо там у вас, показылыся[6]? – лютовал Дидько. – Между прочим, это же членовредительство! Одних чучел тридцать штук извели за месяц!

– Жорж Гаврилыч, поспокойнее, – прозвучал грудной женский голос; казалось, мурчит огромная кошка – хищная и чуть утомленная. – Я все знаю. Но им надо тренироваться.

– А я что? Железный? Где я вам столько нечисти наберу, Солоха Панкратьевна? – продолжал возмущаться завхоз, поднимаясь по лестнице. – Это на охоту надо! А раньше лета – ни-ни! Так что как хотите, а Вий-Совяцкому бумагу я подам!

Всколоченный и раздраженный Дидько увидел Чугайстрина и ойкнул. Его сопровождающая, статная немолодая женщина в приглушенно-красном костюме, смотрела с любопытством.

– О, какие люди, – протянула она, улыбаясь алыми губами, в серых глазах вспыхнули искорки. Подняла руку и поправила прическу – иссиня-черные локоны – зависть всех женщин университета.

«Да уж, – подумал Чугайстрин, – век бы тебя не видеть».

Декана ведьмовского факультета стоило обходить десятой дорогой и желательно обвешавшись массой обережных заклинаний. Но, увы, не случилось.

– Рад видеть, пани Кандыба, – проникновенно произнес он, улыбаясь со всей искренностью, на которую только был способен. Увидев протянутую руку, подхватил и коснулся губами. От кожи пахло лавандой, пальцы были сухими и прохладными.

– Взаимно, пан Чугайстрин, – улыбнулась она. Улыбка, кстати, фирменная. Называется «чтоб ты сдох не сейчас, а попозже и в сильных мучениях». Впрочем, Чугайстрин ни капли не был удивлен.

Дидько топтался на месте, скручивая в трубочку какую-то бумагу. Видимо, ту самую, о чучелах. Встревать в разговор он не собирался, но смотрел на обоих с явным неудовольствием.

Солоха, кажется, этого в упор не замечала, глядя прямо на Чугайстрина.

– Давненько вас не было в наших краях, уж совсем забыли, – голос сочился ядовитой озабоченностью, – али не прихворали часом?

– Ну что вы, Солоха Панкратьевна, как можно? – мягко ответил он. – У нас лекари не зря самые лучшие в стране. Работы невпроворот только, совсем не вырваться. А тут чудо произошло, приехал к Павлу Константиновичу.

Ведьма только хмыкнула. Как же, по глазам видно, что не то что не поверила, а насквозь вранье видит.

– Это славно, – сверкнула она белозубой улыбкой. – Кстати, а как ваша, кхм, трембита?

Чугайстрину с трудом удалось удержать невозмутимость. Вот ведьма! Это ж надо произнести название музыкального инструмента так, что Дидько заподозрил что-то крайне неприличное.

– Играет потихоньку, – ответил Чугайстрин, бросив на завхоза выразительный взгляд. От Солохи он не укрылся, поэтому та только хмыкнула.

– Что ж, и то хорошо. А теперь прошу простить, мы к ректору спешим.

– Да-да, – покивал Чугайстрин, – разумеется. Рад был видеть и… еще увидимся.

Стоило им только скрыться в коридоре, как он облегченно выдохнул. Встреча с бывшей – испытание не из легких. Удивительно, как такая-то панянка пропустила Багрищенко с ее силищей? Солоха ж может и Вия переспорить!

Глянув на замершую зеленую нить, Чугайстрин вздохнул и последовал за ней. Хорошо хоть мольфарские чары поиска никто не видит, а то пришлось бы сейчас отчитываться, как перед пионервожатой.

Зеленая нить разгоралась все ярче и вела прямо в университетский дворик, за корпусом. Носитель энергии был рядом, но что он делал на заснеженной площадке, да еще и в темноте? Вглядевшись в даль, Чугайстрин увидел одинокую фигурку, сидевшую на скамейке.

На миг замер, не зная, что делать дальше. Внахалку подходить – только спугнет, а уйти, даже не коснувшись ауры носителя, – глупо.

Шумно вдохнув, направился к скамье, по ходу придумывая, что б такого сказать. Вблизи сидевший оказался девчонкой в смешном берете с брошкой-лисой, темном пальто и длинной веткой в руке, которой задумчиво что-то чертила на снегу.

Рыжие кудряшки рассыпались по спине, снежинки поблескивали на них причудливым украшением. Не доходя нескольких шагов, Чугайстрин почувствовал странное тепло. Потом невольно улыбнулся: молодец, студентка, использует тепловой луч. С таким заклятьем не страшно и в плавках в мороз разгуливать.

– Разрешите? – поинтересовался он низким тихим голосом.

– А? – отозвалась она, резко вскинув голову. Желтые глаза удивленно уставились на Чугайстрина, тонкая рыжая бровь недоуменно приподнялась.

«А ведь та самая же, – меланхолично отметил он, – симпатичная, кстати».

На лице девушки не было и тени смущения, как в первый раз. Теперь уж скорее озадаченность, попытка поверить собственным глазам, которые почему-то вздумали вместо реальности показать сон.

– Да, – наконец произнесла она, – конечно.

И с выжидательным любопытством посмотрела на Чугайстрина, словно ожидая, что он будет делать дальше.

Шепнув несколько слов, он сделал маленький шажок к скамье. Та дрогнула, девчонка охнула и вцепилась в быльце. С самым невозмутимым видом сел рядом на уже теплое и сухое дерево.

– Можешь убрать луч уже, – спокойно и невозмутимо произнес Чугайстрин, делая вид, что не замечает ее ошарашенного лица. – Я продержу скамью долго, еще и костерок могу развести.

Девчонка нахмурилась, но теплый луч исчез. Спешно стерла нарисованные на снегу символы, однако Чугайстрин все же заметил несколько мольфарских символов здоровья. Интересно, зачем ей? Болеет кто-то из близких?

– Вы кто? – почти прошептала она, глядя снизу вверх.

Нет, не боится, но все же насторожена. Почти так же, как и Багрищенко. Может, не зря сила и разделилась на девочек-то?

Понимая, что промолчать тут никак нельзя, он вздохнул и представился:

– Чугайстрин Григорий Любомирович.

– Ой, мамочки, – выдохнула она, прижав ладошки к губам.

На некоторое время повисла тишина, Чугайстрин уже подумал, что сморозил какую-то глупость. И тут же разозлился на себя за такие бредовые мысли. Просто не каждый раз встречаешь одного из основателей университета. А даже если девчонка об этом и не знает, то все равно чует сильнейшего мольфара, вот и реакция.

– Дина Гуцол, – неожиданно отрапортовала она, – студентка мольфарского факультета, группа 1-М.

Чугайстрин еле слышно засмеялся – до того забавным показался этот отчет на морозе в университетском дворике.

– Вижу, что не злыдневского, – заметил он, – злыдни не рисуют наши заговоры на снегу.

– Злыдни и не такое могут, – почему-то буркнула она, но потом замерла на полуслове. – Наши?

«Значит, не чувствует, – раздосадованно подумал он, – что-то я слишком хорошо подумал про молодежь».

Не говоря ни слова, Чугайстрин медленно поднял руку и пошевелил пальцами. Зеленое пламя охватило ладонь, тут же свернулось ластящимся котенком и потерлось о нее. Дина закусила губу, и он вдруг сообразил, что теперь и она сама раздосадована не меньше его.

– Понятно, – кратко бросила она. – А вы… Андрею Григорьевичу, часом, родственником не приходитесь?

Чугайстрин вздрогнул. Старый дурак. Как сразу не сообразил, что девчонку поразила не сила, а фамилия. Встреча с Солохой начисто мозги вышибла. Стараясь не ругаться, он только кивнул:

– Да, я его отец.

Еще один оценивающий взгляд, лиса-брошка быстрым движением передвинута ближе к виску, словно мешает думать.

– Вы можете сделать так, чтобы он выздоровел?

Чугайстрин не сразу сообразил, что у него перехватило дыхание. Говорить правду нельзя, а обещать… Он бы все отдал, чтобы Андрейка вновь открыл глаза, только… некому.

– Я стараюсь.

– Он очень хороший куратор, правда, – тихо произнесла Дина, сцепив пальцы до побелевших костяшек. – Вся группа очень жалеет, что так произошло.

Чугайстрин только кивнул.

– Спасибо. Передай ребятам, что мы делаем все возможное.

Дина ничего не ответила, но в воздухе разлился аромат вишни. Так-так, ведьмовская сила вытолкнула начальные мольфарские навыки. Вот и весь ответ тебе. Чугайстрин искоса разглядывал ее. И откуда такая взялась, говорит уже почти спокойно, уверенно. Да и, кажется, не особо смущается того, что пару раз ляпнула не то.

– Вам Хвеся Харлампиевна сказала? – неожиданно спросила Дина.

Чугайстрин недоуменно моргнул:

– Сказала что?

– Что я староста группы Андрея Григорьевича? – пояснила она, как нечто само собой разумеющееся.

– А… это, – выдохнул он, – почти. Я беседовал с ректором.

Должный эффект возымело. Дина прикусила язык, хотя явно хотела спросить что-то еще. Уставилась на носки своих сапог, потом глянула на руки, пробормотала какие-то извинения.

– Меня ждут, извините, пожалуйста. Приятно было побеседовать.

Щеки девчонки вдруг заалели как маков цвет, а потом ее и след простыл. Только осталось эхо от «до свидания, Григорий Любомирович».

– До свидания, лисичка, – хмыкнул он.

Что ж, теперь, по крайней мере, ясно, где искать ту, что разделила силу с Багрищенко. Что делать с ней, Чугайстрин еще пока не знал, но это уже был другой вопрос.

* * *

В царстве Хованца[7] всегда царил полумрак. Витал запах пыли, старой бумаги, потертых переплетов и дерева. Деревянные столы, стулья, панели… Металл он не любил, считал злом и нововведением. Собственно, по шкале полезности и то, и другое стояло у него на одном уровне. В библиотеке было тихо – шелест страниц и скрип пера не считались. Вий-Совяцкий не запрещал, а Хованец твердо считал, что вести учет древних книг можно только заколдованными чернилами в огромном фолианте, который не каждый сумеет открыть.

Чугайстрин только слушал бурчание старенького библиотекаря, который непрестанно ворчал: то студенты-раззявы, то преподаватели-торопышки, то чаривные[8] книги шалить вздумали, то закладки поразбегались, то карточки кто-то рассыпал. В общем, кругом беда. Кстати, рассыпавший карточки преспокойно лежал на полке, находившейся в аккурат над головой Хованца, и, прищурив зеленые глаза, внимательно смотрел на происходящее. Черный хвост лениво помахивал, бритвенно-острые когти впились в мягкую байковую ткань, которую библиотекарь заботливо постелил несколько дней назад.

– Царь, я кому говорю? – бурчал Хованец, сосредоточенно впихивая квадратные карточки в коробку. – Не трогать, не твое. Уши, что ли, надрать?

Огромный котяра презрительно сморщился, шевельнул усами и прогнул спину.

– Мр-р-мяу!

– Сам такой, – тут же отозвался Хованец. – Еще раз такое увижу, веником погоню.

Оценив масштаб угрозы, Царь спрыгнул, величественно протопал к сидевшему Чугайстрину и впрыгнул к нему на руки. Усмехнувшись, тот принялся чесать и гладить черного шкодника, тут же донеслось раскатистое урчание.

– За-про-да-нец, – по слогам выговорил библиотекарь и плюхнулся на стул. – Ну, где он уже твой Вий-Совяцкий? Уж не сожрали ли его упыри-то на закуску?

Чугайстрин задумался:

– Знаешь, эти могут. Не зря же растут по карьерной лестнице-то. Не удивлюсь, если через пару-тройку лет увижу их в министерстве.

Хованец только пробурчал что-то неприличное. Потом с оханьем поднял тяжеленную книгу и потопал с ней к лестнице.

– Помочь? – поинтересовался Чугайстрин.

– Сиди уж, – буркнул тот, – учетная чужих рук не любит, еще открываться перестанет.

Несмотря на занятые руки, Хованец довольно ловко взобрался по видавшей виды лестнице, сунул книгу на одну из верхних полок. Потом провел по корешку рукой, и книга исчезла. А на ее месте тут же появился темный провал, завешенный паутиной.

– Однако, какая хозяйственность, – хмыкнул Чугайстрин, чувствуя, что Царь начал впускать и выпускать когти в его ногу. На кота шикнул, но тот и не подумал реагировать, продолжая свое увлекательное занятие.

– А ты думал! – Хованец деловито спрыгнул вниз. Прислушался и поднял палец: – О! Слышишь?

Гулкие шаги в коридоре явно приближались к библиотеке. При этом чувствовалось, что тот, кто издает эти звуки, готов рвать и метать.

– Батько-то не в настрої[9], – пробормотал Хованец, потерев переносицу и поправив очки.

Дверь резко распахнулась, на пороге появился мрачный Вий. Царь зашипел, спрыгнул и спрятался под столом. Чугайстрин посмотрел на друга: мол, что?

– Внеплановая комиссия, – почти прорычал Вий, – видите ли, хотят посмотреть, что да как.

– Та щоб їх перекосило, – в сердцах сплюнул Хованец. – У нас и так тут проблем не разгрестись, еще и эти!

Чугайстрин только хмыкнул:

– Не расстраивайтесь, если они не вернутся, можно списать на деяния врага.

И тут же замолк, шутка оказалась не очень удачной. Впрочем, Вий-Совяцкого это, наоборот, приободрило.

– Да, ты прав, так и поступим. А теперь идем.

Чугайстрин сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Спокойно, все равно Андрейку сейчас вытянуть не получится. Поэтому эмоции запрятать надо как можно глубже.

Вий подошел к огромному библиотечному окну, завешенному шторами. Прошло несколько минут в абсолютной тишине.

Пол вдруг загудел, сердце Чугайстрина сжалось, вспыхнуло от боли. Охнув, он ухватился за край стола. В библиотеке поднялся ветер, шторы взлетели, открыли зияющий чернотой зев пространственного прохода. Вий заговорил: медленно, вязко, страшно. Слова, словно мокрый шелк, облепливали, тянулись, не могли прерваться. Вокруг его мощной фигуры стал закручиваться черный смерч.

В груди Чугайстрина неожиданно появился неимоверный холод.

– Нет! Стойте! Перестаньте! – неожиданно закричал Хованец. – Закройте!

Вий вздрогнул, с тихим шипением смерч улегся в ноги послушным зверем. Проход растаял, словно лишь на миг показался огромным маревом, шторы тут же упали назад.

Ректор резко развернулся и глухо рыкнул:

– Что такое?

Чугайстрин уже понимал, но боялся признать; замер, забыв, как дышать. Хованец бросил на него короткий взгляд, потом посмотрел на Вия.

– Нет там больше Андрея, – тихо произнес он.

Сердце болезненно заныло.

Глава 1

Призрачный Цимбалист

Холод, тьма и боль. Но боль странная, накатывающая волнами и мигом уходящая в никуда. Я судорожно вдохнул, сердце кольнули десятки иголочек. Охнув, попытался перевернуться. Отвратительно. Не чувствую ни рук, ни ног. Все тело в каком-то резком онемении. Шевелюсь – не чувствую ничего.

Накатила паника, снова вдох и попытка успокоиться. Ага, куда там. Все мольфарские практики сделали ручкой и смылись в неизвестном направлении.

Осмотрелся – тьма, только изредка кое-где вспыхивают белые и серебристые искорки. И не понять – лежу я или стою. Вроде все-таки стою. Сообразить, где нахожусь и что произошло, пока не получалось. Так, вроде не холодно и не жарко. Неужели меня внесло в какой-то пространственный узел? М-да, дела.

Я поднял руку, нарисовал несколько символов в воздухе, прошептал слова охранных чар. Символы задрожали, сплелись в геометрический узор: сплошные ромбы – большие и маленькие – словно знаки земли на рушнике.

Тьма неохотно начала развеиваться, со всех сторон лилось еле уловимое шипение, словно рядом был огромный зверь, не желавший уходить.

Под ногами появилась узкая дорожка. Только не из камней и земли, а из воздуха и тьмы, сплошь усыпанная звездами. Я глянул вперед, там, далеко-далеко, висел огромный полумесяц, пылающий, словно огненный опал. Вокруг – хоровод искорок-звезд, рассыпавшихся по бархату неба. Глянул вниз – сердце заколотилось как бешеное. Тут тебе и узенькая речка блестит, и крутые, поросшие зеленью горы, и аккуратные хатки. Только все видно нечетко, словно сквозь толщу воды.

Откуда-то донесся трубный протяжный зов. Я вздрогнул, по телу пробежал огонь, звезды под ногами вспыхнули, будто алмазы.

Ночная Трембита. Та, что собирает голоса умерших и нерожденных, что звучит эхом в горах каждую ночь, но лишь те, кто владеет магией, способны ее услышать. Трембита мольфаров, ветра и смерти. Я пошел вперед, зажав уши. Ни думать, ни слушать нельзя – только вперед. Не то зачарует, заморочит, заведет так далеко, что и не вернуться.

– Испуга-а-а-а-ался! – донесся шепот, и я, как вкопанный, замер.

Звезды под ногами потускнели, поднялся холодный ветер.

Убрал лезущие в глаза волосы, плотнее запахнул полы пиджака и вдруг понял, что здесь не один. Он появился в паре метров от меня, завис в ночной тьме. Улыбнулся почти прозрачными губами, скрестил по-турецки непропорционально длинные ноги. Облокотил на них призрачные цимбалы, посмотрел на меня, прищурив светящиеся глаза.

По спине пробежали мурашки, но я не отступил. Существо из снов, Призрачный Цимбалист. Он всегда приходит за душами мольфаров после голоса Трембиты. Смотрит глазами ночи, шепчет древние заклятия, катается на Луне… Струны его цимбал перебирают мировые ветра, вплетая в их звон шелест листвы, журчание горных озер и стук человеческих сердец.

– Что молчишь? – усмехнулся он, блеснули острые зубы. – А помнишь, как с тобой с обрыва прыгали? Неужто забыл старого знакомого?

Как же, забудешь… Я сиганул тогда с того обрыва, чтобы не поддаться чарам. И давно это очень было, когда прочитал запрещенное заклинание из отцовской старинной книги. Но вот умирать не хотелось ни тогда, ни сейчас.

– Помню, – размеренно произнес я и посмотрел прямо в желтоватые глаза – вытянутые и продолговатые, как янтарь из Бурштына, за которым охотятся все злыдни и провидцы. – Но мое время еще не пришло.

– Откуда такая уверенность?

Сердце похолодело. Призрачный Цимбалист мог быть прав.

Тонкие длинные пальцы опустились на струны; зазвучала, переливаясь звоном, мягкая мелодия. Все в ней: смех, печаль, издевка и сочувствие, простор и узкая тропка над бурной рекой, глубокая ночь и свет дня, любовь и жгучая ненависть. Полупрозрачное тело Цимбалиста пропускало сквозь себя свет звезд; видны лишь огромные глаза с инфернальным желтым сиянием да улыбка-оскал. А мелодия все громче, все убедительнее.

Я мотнул головой. Ну уж нет, не возьмешь! Сложил руки на груди, поставил ноги на ширине плеч. Собрал волю в кулак и пустил всю имевшуюся энергию вокруг себя защитным куполом. В ушах засвистел ветер, звон струн расхохотался: насмешливо, лукаво, почти зло.

– Опять сопротивляешься?

– Еще не время, – выдохнул я сквозь стиснутые зубы.

– За Чумацким Шляхом живые не оказываются, – рассмеялся Призрачный Цимбалист.

Защитный купол вокруг меня вспыхнул яркой зеленью. Дорога из звезд вмиг поблекла, я завис в пустоте, а потом резко полетел вниз. Зажмурился, повторяя про себя заклинание. Смех Цимбалиста затихал, но в него вплелся еще какой-то звук – скрип несмазанной телеги.

Я упал на что-то мягкое, в носу щекотало так, что тут же чихнул. Оторопело раскрыл глаза и уставился на сено. Дидько меня забери в свою подсобку, неужели так повезло? Чтоб убедиться, попытался попрыгать (в смысле, в полулежачем положении проверил сено на предмет реальности). Оно самое. И запах травы тоже. Вверху – чистое ночное небо, ни тебе полосы Чумацкого Шляха, ни злопакостного Цимбалиста.

Удалось?

– Ну, привет, инопланетянин, – хмыкнул кто-то внизу. – Сползай уже.

* * *

В доме Кирилла (того доброго самаритянина, который стащил меня со стога и привел к себе) оказалось чисто и достаточно уютно. Только ужасно одиноко. Не только внутри, едва мы подошли к дому, стало ясно – на много километров тут ни одного соседа.

Передо мной поставили тарелку с кашей и жареным мясом. Учитывая, что за весь день толком и поесть не успел, внезапному ужину был очень благодарен.

– Как тебя угораздило-то? – Кирилл сел напротив, отхлебнул из глиняной кружки какой-то травяной отвар, от которого по всему помещению разошелся дурманный запах.

Темноволосый, стройный, немногим старше меня. В зеленых глазах такая задумчивость, словно подвергает сомнению все увиденное. Когда улыбается, левая часть лица не двигается, на коже заметен чуть синеватый след – такой бывает только от безумно сильного яда или парализующего заклятья. Выбраться – очень сложно. Чувствую, что мольфар. Но аура будто какая-то искаженная, латаная, еле держится, тронь пальцем – рассыплется.

– Хороший вопрос, – хмыкнул я, продолжая уплетать еду за обе щеки. – Знал бы – пытался б уже выбраться. Только до университета, видимо, шагать и шагать.

– Какого? – с интересом уточнил он.

– Полтавского, – буркнул я, мысленно прикидывая, какую взбучку устрою Языкатой за то, что таскает всякие неведомые цветочки. И даже не посмотрю, если Вий-Совяцкий будет ее защищать. – С приключениями…

Кирилл выглядел озадаченным. Даже поставил чашку на стол.

– И дальше что? – осторожно уточнил он.

– Дальше, – вздохнул я, – после того, как прикоснулся к подозрительному растению, попал на Чумацкий Шлях. В другое бы время – ради бога, но здесь… Здесь еще напоролся на Призрачного Цимбалиста.

Кирилл вздрогнул, неосознанно коснулся пальцами парализованной щеки и тут же убрал руку. От меня не ускользнул этот жест, однако я продолжил:

– Если б не сообразил вовремя выстроить защитный купол, то вряд ли бы мы с тобой сейчас тут общались.

– Вот как… – медленно протянул он и покачал головой. – Сильный, значит, у тебя купол. Я тоже попытался, да только…

Снова вздох, и мне не особо захотелось развивать тему. У меня все же учителем был один из сильнейших чугайстров Карпат, поэтому и защита моя получше многих будет.

– А что за цветок-то? – вдруг спросил Кирилл. – На что похож был?

– На заразу, – мрачно отозвался я, тоскливо глядя в пустую тарелку. Много есть – вредно, но очень хочется. Кирилл молча выдал мне добавки и выжидательно уставился, немо требуя историю дальше.

– Мощный стебель, красноватые листья, э… – В ботанике я никогда особо силен не был, но спустя несколько минут с горем пополам все же описал ему принесенный Хвесей «подарочек». С каждым моим словом Кирилл становился все мрачнее.

– И как же ты выжил?

Вопрос был произнесен так холодно, словно я только что признался в совершении нескольких преступлений.

– Если учесть, что мы с тобой гуляли по Чумацкому Шляху и успели поздороваться с Призрачным Цимбалистом, сложно сказать – выжили или не совсем.

Кирилл нахмурился, закусил нижнюю губу, но потом медленно кивнул.

– Почти, – наконец выдохнул, – я тут совсем одичал. Просто цветок, который ты описал… это же отрута.

Я закашлялся. Кирилл протянул руку и похлопал меня по спине. Вот же дурак! Вий говорил об этом! Правда, мысли были заняты совсем другим… но все равно дурак. Ухватить горшок с дрянью и даже не задуматься. Но тут пришло недоумение. И теперь уже я смотрел на Кирилла со всей подозрительностью.

– А ты откуда про нее знаешь?

Он чуть улыбнулся, правда, совсем невесело:

– Андрей, да под Лысой горой ее же тьма-тьмущая. Бери корзинку и можешь собирать. Только время надо знать.

– То есть… – мысли бешено проносились, – ты хочешь сказать, что отруту создали не в университете?

Некоторое время Кирилл молчал, уставившись стеклянным взглядом на клетчатую скатерть.

– Не знаю, – тихо сказал он, – сразу я тоже так думал. Или врут, что вывели в универе, или кто-то сумел рассадить.

– Ну и силища, – пробормотал я. – Кстати. А ты-то как тут оказался?

– Как-как, – неожиданно раздраженно бросил он, резко встал и отошел к печи. – Перешел дорожку Вий-Совяцкому.

– Ну, это не сложно, – пробормотал я и случайно разгрыз перец – во рту вспыхнул пожар. Закашлялся, ухватил кружку Кирилла и глотнул. Однако лучше не стало, по телу пробежал огонь. Сипло выдохнул: – Ты это пьешь?

– А? Только травяной настой. Да вот случился у меня, кхм, роман со студенткой, в общем. – Он вздохнул, по-прежнему стоя ко мне спиной. – Мы старались скрывать, но куда там… Он вроде с полузакрытыми глазами и ходит, а все видит и все знает.

Кирилл вернулся за стол с большим глиняным кувшином.

– Запей, а то вид у тебя еще тот. Ну и…

– И-и-и?

– Вызвал меня, отчитал и выслал из университета. Очень быстро. На сборы дал полчаса.

Говорил он это с непроницаемым лицом, но видно, что нелегко слова давались. Я уже готов был перевести тему, но сам Дидько за язык дернул:

– Как ее зовут?

Кирилл хмуро на меня посмотрел, потом на свои сцепленные в замок пальцы и тихо произнес:

– Таня. Багрищенко.

* * *

За окном разгулялась непогода: плясала метель, завывал ветер, стекло разрисовал причудливыми узорами мороз. Передали штормовое предупреждение, никого не выпускали в город. Обидно до чертиков, собирались же сходить в гости к Трамвайщику.

Танька тоже была не в настроении, молча уставилась в какую-то книжку в яркой обложке. Присмотревшись, я чуть не присвистнула: любовный роман. Не припомню, чтобы она когда-нибудь такое читала.

Танька буркнула что-то неприличное и захлопнула книгу:

– Дрянь какая-то. Все девочки любят эльфов, все мальчики любят…

– Девочек, которые любят эльфов? – хмыкнула я.

– По-моему, эти мальчики любят только друг друга, – мрачно отозвалась Багрищенко. – С таким количеством побрякушек и ужимок на них бабы будут смотреть только как на ювелирный магазин.

– Что ж, – я забрала у нее из рук книжку, – тоже бывает. Где ты это вообще взяла?

Обложечка миловидная: два статных блондина в голубых камзолах, их под ручки держит рыжая красавица. Все трое так улыбаются, будто им сообщили про выигрыш в лотерее. Девочка еще ничего, но вот парни – пересахаренный десерт без вишенки.

– Хованец сунул, – буркнула Таня, – это, видимо, затаил злобушку, что я вовремя не сдала учебники с первого семестра.

– А читать-то зачем? – удивилась я, откладывая книжку в сторону.

– Интересно стало, – призналась она, – решила проверить – гожусь я в девочки или как.

– И как?

Ответить не успела, в окно что-то со стуком ударило. Как по команде мы подскочили вместе и кинулись к нему. Внизу стояли Виталька и Коля Малявкин, последний махал рукой и подавал условный знак, мол, впускайте.

Танька только ухмыльнулась:

– Принесло наших балбесов. Сейчас тебе будут и эльфы, и принцы, и…

– Два коня, – не разделила ее веселья я, сплетая заклинание и посылая его к стене. В ней тут же образовался маленький проем, и в комнату рухнул рюкзак Кольки. Подбежав к нему, мы дружно заглянули внутрь.

– Вино, – прицокнула Таня языком, – то-то и не рискнули мимо нашего цербера нести. Впрочем, это уже мелочи. Что там еще?

Я чуть нахмурилась, разглядывая содержимое рюкзака:

– Не поверишь – колбаса.

– Ничего вы правильного в закуске не понимаете, – заявил появившийся на пороге Малявкин. – Колбаса – это сила и процветание.

– Меньше пафоса, – буркнул протиснувшийся мимо него Виталька и плюхнулся на мою кровать. – Куда коменданта дели? Прикопали под фикусом?

– Зануда, – поморщилась Таня, быстро закрывая дверь на замок и накидывая охранное заклинание. Конечно, пропустить – пропустит гостей незваных, но хоть предупредит.

– Погода дурацкая, – Виталька повертел в руках бутылку вина, – даже никуда не выйдешь. Хорошо, Колька хоть достал топлива, как-то отпразднуем.

– Что именно? – поинтересовалась я. Чего это он совсем не в духе? Какая-нибудь мамзель отказала? Или чувствует себя нехорошо?

– А у меня день рождения! – весело заявил Малявкин, помогая Тане нарезать колбасу, хлеб и вынырнувший из глубин рюкзака кусок сыра. – Был… недавно.

– Надо же, – я озадаченно уставилась на одногруппника. Неужели пропустила? У меня же записаны все даты! Как я могла прогавить[10]?!

– А когда именно? – подозрительно уточнила Таня.

– Ну-у-у… – Коля сделал загадочное лицо, – пятого… июля.

– Дурак, – вспыхнула я и ткнула его кулаком в плечо.

– Ой-ой-ой, – притворно заголосил Малявкин, – убива-а-а-а-ают! Красу и ум всея 1-М группы! А что ж вы без меня делать будете? Да как же… Эй! Багрищенко, а ну-ка положь на место!

Но Танька даже и не подумала, с удовольствием продолжая уплетать сдобную булку.

– Вкусно, молодцы. Садись уже давай.

Виталька покосился на меня. За время всего представления я не проронила ни слова. Почему-то повеселиться хоть и хотелось, но не получалось.

– Дин, ты чего? – тихо спросил он.

– Да…

Ответить не дал Малявкин, тут же встрявший со своим мнением:

– Да все и так понятно, думу тяжкую думает. Как ей… – он кинул быстрый взгляд на оставшуюся на кровати книгу, – эльфа какого соблазнить. Ты, видишь, Красавич, не хорош да не пригож, а сердцу девичьему тоскливо и… Ой!

На этот раз ткнули его с двух сторон мы с Танькой одновременно. Виталька только скривился. Видимо, даже Колькины пляски с бубном никак не воздействовали. А еще у меня про настроение спрашивает!

– Да в целом, – буркнула я. – Вон, Дожденко такой реферат задал, что ума не приложу, как быть. Теорию еще нарою, а вот как практическое обрисовать…

Я развела руками. Так-то Ярослав Олегович мужик нормальный, но порой как чего даст, так все студенты в шоке бегают. А Хованец проклятый только посмеивается и советует «подключить фантазию».

– Озверел он совсем, – сообщил Коля, всунув мне стаканчик с вином. – Второй раз за год на него нас сваливают. А у него еще свои.

– Малявкин, иногда ты так здраво рассуждаешь, что я теряюсь, – заметила Танька и подняла тост: – Ну, давайте, чтоб у нас наконец-то все наладилось!

Стаканы звякнули, все сосредоточенно отхлебнули.

– Ничего так, – резюмировала Танька.

– Сильно сладко, – буркнул Виталька, – я больше у Шинкаря ничего брать не буду.

Мне поддержать беседу было нечем. На вкус вроде приятно, сомелье мне никогда не стать, так что молча стянула бутерброд и принялась жевать.

– Шинкарь – вот такой мужик, между прочим, – хмыкнул Колька, показав большой палец, – только ему надо говорить почетче, тогда и даст что надо.

– Он не мужик, он нечисть, – вставила я, делая еще глоток и чувствуя, как внутри разливается приятное тепло. – Я раз из универа вышла, смотрю: одни красные сапоги бодро шагают по дорожке, только каблучки и поцокивают. Сразу чуть за сердце не схватилась! А он облик принял и давай извиняться: шановна[11] панночка, да я ж не хотел, простите старого, тьфу…

О том, что потом меня неделю кормили обедами-извинениями, говорить не стала. А то все ломанутся к бедняге Шинкарю, он же так и прогорит!

– Ну, любит он шутки, любит, – хмыкнул Коля, – что поделать. У нас тут почти весь универ такой – надо хоть кому-то и что-то учудить.

– А все же жалко, что у нас не Чугайстрин, – неожиданно протянул Виталик. – С ним хоть поговорить можно было. Сам нормальный, объяснит, расскажет, да и по характеру тоже ничего.

Танька начала сосредоточенно уплетать колбасу.

– Интересно, долго ли он там будет?

– Где? – удивилась я.

– В лазарете, – постучал пальцем по лбу Коля, – панна Гуцол, вы что-то совсем того, где еще больным быть?

– Да нет его в лазарете, – хмуро отозвался Виталик, и мы все замерли. – И не пяльтесь так, – неожиданно почти зло огрызнулся он, – то, что я не всегда контрольные пишу на отлично, не значит, что балбес полный. Я лазарет прощупал полностью, нет там ничего. Даже намека на пространственный карман.

Мы все задумались. С одной стороны, оно, конечно, верно, кто положит препода рядом со студентом? С другой… Лазарет был всего один! Оборудовать другое помещение слишком много сил требуется, стоит огромнейших денег и целесообразно ли?

– Значит, есть что-то другое, – задумчиво протянула Таня. – Тут вообще куча таких местечек, что ни один студент нос не сунет. А уж коль и расхаживают древние… – она передернула плечами.

Я недоуменно уставилась на подругу.

– Древние? Это ты о чем вообще?

– Ну, тыц! – всплеснула Таня руками, едва не опрокинув стакан и забрызгав Кольку вином. Тот вовремя перехватил летевшую емкость и укоризненно посмотрел на Багрищенко:

– Осторожнее, крылатая моя.

Но она только отмахнулась и снова посмотрела на меня:

– Дин, вспоминай. Вий же вызвал меня, показал мольфару, седому такому. Вроде как он отбирает ребят для какой-то своей школы. Я его толком и не слушала, силу только вдохнула и перепугалась до ужаса – думала, вынесут вперед ногами.

Виталька подозрительно посмотрел на нее:

– Это почему еще?

– Силища такая, что страшно, – она покачала головой, – я там стояла, как муха в сиропе, все вижу вроде и слышу, а двинуться не могу. Может, они силу мою тоже пробовали, потому и такая реакция, но – бр-р-р-р. Пусть он лучше чешет в свой Ивано-Франковск.

Я вздрогнула от услышанного. Эге, да никак мой знакомый, болтавший со мной на лавочке, и не просто знакомый.

– Седой мольфар, – тихо начала я, и все уставились на меня: мол, что? – Это отец Андрея Григорьевича.

В комнате повисла неестественная тишина. Таня широко раскрыла свои синие глаза, Виталька хмуро смотрел на меня, Коля озадаченно глядел куда-то в район моей груди.

– Динка, ты уверена? – подозрительно спросил последний.

– Уверена, – вздохнула я. – Он мне сам об этом сказал. Чугайстрин Григорий Любомирович.

Ребята переглянулись. Некоторое время никто не мог ничего сказать.

– А как же… – начал было Коля.

– Сам подошел, – хмыкнула я. – Сижу на лавочке, никого не трогаю, тут – бац! – стоит передо мной. Драпать поздно, пришлось разговаривать. Но оно и неудивительно, я же староста…

– Так сам и подошел? – удивленно произнесла Таня. Я молча кивнула. Почему-то только сейчас под ее настороженным взглядом стало не по себе: а вдруг он не случайно подошел? То есть в том смысле, что искал не только как старосту? Хотя нет. Бред же какой-то! Зачем ему какая-то девчонка?

Виталька вдруг вздохнул:

– Говорил же я – проклятая у нас группа… Будь тут что-то мелкое – не явился бы один из сильнейших мольфаров нашего времени.

Колька снова разлил вино и фыркнул:

– Ну и ладненько. Зато нам все злыдни будут завидовать! Прикиньте, такая группа проклятых мольфаров!

– Да уж, – криво усмехнулась я, – боюсь, нас так быстро разгонят.

– Вот еще чего, – не смутился Коля, – все у нас будет замечательно. И Чугайстрин наш выздоровеет, и к нам вернется.

При этих словах Танька посмурнела, однако ничего говорить не стала. Я только погрозила Малявкину кулаком из-под стола. Конечно, Громов – это Громов, но надо думать, что говоришь, коль уж так.

Виталька поднял стаканчик:

– Ну, давайте тогда. За скорейшее выздоровление Андрюхи!

Мы звонко чокнулись, я пригубила и тут же закашлялась. Танькино заклинательное плетение мигом съежилось и исчезло. Дверь бесшумно открылась. На пороге, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, стоял Чугайстрин-старший. Голубые глаза смотрели исключительно на меня.

Парни потеряли дар речи, Танька сжалась на стуле. Но он даже не обратил на них внимания.

– Доброго дня, Дина Валерьевна, – произнес Чугайстрин глубоким низким голосом, – можем ли мы поговорить… наедине?

Глава 2

Смерть прыстрастника

– Влюбился, как мальчишка, – произнес Кирилл, глядя куда-то в ночную даль. – Сразу думал – глупость или приворотным угостили, ан нет…

Он передал мне трубку. Красивая, из темного дерева, и табак такой, что голова кругом идет. И все одно лучше сигарет. Мы сидели на старой потертой лавочке возле дома. Время здесь тянулось странно, необъяснимо. Вроде столько времени прошло, а над головой до сих пор звезды и тьма. Кирилл сейчас был где-то далеко, в воспоминаниях о событиях последних месяцев.

– Вий меня вызвал и велел собираться. Представляешь, – Кирилл как-то горько усмехнулся, – всего полчаса дал. Я, конечно, попытался спорить, но… – он вдруг сглотнул.

Я покосился на него:

– Что?

– Сразу меня слушал, – тихо произнес Громов, – а потом начал приоткрывать глаза… – Повисла тишина, можно было расслышать, как стрекотали сверчки. – Меня такой страх окутал, что двинуться не мог. Словами не описать. Просто стоит он перед тобой, дыхание перехватывает, и понимаешь, что на своих двоих уже не выйдешь из кабинета.

Я не знал, но поверил. Запугать Вий-Совяцкий умел. Но в то же время не мог поверить, что можно было вот так встать и сбежать, даже не поставив любимую в известность.

Кирилл на меня не смотрел, поэтому и выражения лица заметить не мог.

– Вернулся в общежитие, почти не глядя покидал вещи в чемодан и рванул на выход. Ощущение, будто околдовали.

– А соседка тебе ничего не сказала? – подозрительно поинтересовался я. Чтоб Ткачук – и молча? Вовек не поверю! Эта злыдня может сама загрызть, но если кто чужой польстится на ее собственность, пусть даже это всего лишь коллега на покусание, это будет очень большая проблема. Для польстившегося.

– Соседка? – Кирилл с искренним недоумением уставился на меня. – Ты о чем?

– Э, – реакция искренне удивила меня, – по комнате. Я живу с Ткачук. А ты разве был не с ней?

Он покачал головой:

– Нет. Я вообще жил один.

Пришла моя очередь удивляться. В горле запершило, что аж закашлялся. Картина в голове не складывалась: если Сашка сама недавно заселилась, то почему не сказала ни слова? Да и так уверенно со всем управлялась… Кажется, с закрытыми глазами могла найти нужную книгу или же задернуть штору мановением руки. Сил берет мало, но ориентироваться на местности надо хорошо, иначе можно натворить делов.

– А тебя поселили с женщиной? – осторожно спросил Кирилл, явно верно истолковав мое замешательство.

– Именно, – кивнул я, – даже хуже, со злыдней.

Он вздернул бровь, переваривая услышанное.

– Черт знает что, – пробормотал Громов, – никогда такого не видел. Разве ж… – Он резко смолк и прислушался. – Что это?

Откуда-то слева долетел слабый стон. А может, и просто ветер. Голос явно нечеловеческий, но и на зверя не похоже. Сколько ни вслушивался, больше ничего не разобрал.

– Кстати, что это за место? – спросил я, отгоняя нехорошие предчувствия.

Кирилл зябко передернул плечами:

– Да кто уж разберет. Напитано мольфарской силой – и то славно. Я, когда по Лысогорью пошастал, так понял, что мы можем создать пространственный отрезок, которому никто не сможет навредить. Только место будет почти мертвым, мольфарская сила вымораживает многое. Наверно, ты и сам почувствовал, что аура тут пустая.

– Заметил, – кивнул я, выпустил дым и легонько закрутил его пальцами. Дым завис в воздухе, потом запульсировал. Внутри появилось продолговатое перламутровое семечко, миг – второе. Раздалось раскатистое урчание. Дым повисел в воздухе, а потом резко развернулся и уселся дымным котом мне на колени.

Кирилл тихо засмеялся:

– Молодец, я как-то не додумался так сделать. Да и поначалу совсем сил не было. Я ж из универа почти сбежал. Только на Таню успел охранку дополнительную кинуть. А потом весточку через Трамвайщика посылал.

Я поморщился:

– Эта вредина, которая катается на трамвае по невидимым путям?

Кот на моих коленях успокаивающе заурчал и потерся головой о мою руку. Я почесал его между ушками, которые слабо удерживали материальную форму и дымились, словно только что погашенные угольки. Перламутровые глаза довольно прикрылись.

– Он самый, – улыбнулся Кирилл, – собиратель грез. Трамваев по Полтаве давно не ходит, а какой-то чудак загадал Городовому, чтобы трамвайчик никогда не исчез. Вот и исполнили.

Кот вытянул лапу и потрогал коготками колено Кирилла, словно одобряя его рассказ. Тот рассмеялся и погладил ее.

– Через него потом и передал весточку, – вздохнул он, – но пришлось почти сразу же уехать в Киев. Родни у меня нет, надо было срочно искать работу. И знаешь, нашел. Правда, в обычной школе, читать историю. Но выйти туда так и не смог – пришло письмо от Вия…

– От кого? – не поверил я своим ушам. Чтобы этот хмырь рассылал почту выгнанным работникам? Какая трогательная забота, да только явно это не про ректора ПНУМа.

Кирилл криво усмехнулся:

– Ага, ты сразу сообразил. А я, дурак влюбленный, решил, что Вий передумал. Мозги напрочь отключились просто. Еще и посмотрел: стоит герб университета, обрадовался. Хотя, конечно, подозрения закрались, но… не до них было.

– А что в письме написали-то? – поинтересовался я.

Где-то вновь раздался призрачный стон, но еще слабее прежнего. Кирилл не обратил внимания и продолжил рассказ:

– Писали, что Танька вляпалась в неприятности, на нее открыли охоту дражайшие родственнички. И мне нужно поскорее вернуться. Письмо потом в гадюку превратилось и резво уползло. Я только оторопел, помянул Вия парой слов, как вдруг перед глазами потемнело, и рухнул без сознания.

– М-да-а-а-а, – протянул я, – родня у нее еще та. Приятного мало.

Деревья зашумели, раскачиваемые ветром. Кот недовольно дернул ухом и принялся топтаться у меня на коленях.

– А дальше как? Очнулся уже здесь?

– Мне повезло, – медленно произнес он, глянул на меня и криво усмехнулся. Половина лица так и осталась недвижима, от чего стало немного жутковато. – Оказался в этом доме. Поначалу и пошевельнуться не мог. Видимо, тот, кто пихнул меня в портал за Чумацкий Шлях, вытянул слишком много энергии. А потом ничего… отошел. Лес тут рядом, еду добыть можно. Да и домик нашпигован всякой бытовой магией.

– Может, это дача какого мольфара? – хмыкнул я.

Кирилл слишком резко пожал плечами:

– Не знаю. Вряд ли, разве того, кто совсем не боится Призрачного Цимбалиста. Я, как оклемался, вышел разведать, что вокруг. Увидел усыпанную звездами дорогу. Стало и страшно, и жутко любопытно. Сразу пойти не решился, но этак через два часа вдруг сообразил, что вовсю шагаю по этой дороге.

Я покачал головой:

– Неудивительно. Цимбалист как заиграет, так душу всю вытянет. Удрать – еще та сила нужна.

Кирилл кивнул:

– Вот-вот. Я еле сумел сбежать. Уж так затягивал, чего только не обещал – бр-р-р.

Ответить было нечего, я вернул ему трубку. Попали туда – не знаю куда, что делать – еще больше не знаю. Конечно, надо как-то выбираться, только как?

– Первое время знаешь как я мечтал отсюда убраться – у-у-у-у… – Кирилл спрятал трубку в карман. – А некуда, лес тут зачарованный: ходишь кругами туда-сюда, а толку никакого нет. Только и слышен смех Цимбалиста.

Слева снова донеслись стоны, даже еле слышно прошелестел голосок:

– Не могу-у-у…

Котейка на моих ногах вскочил и зашипел. Дымная шерстка стала дыбом. Мы быстро переглянулись. Ничего хорошего он не предвещал.

– Надо бы сходить посмотреть, – пробормотал я.

– Угу-у-у, – протянул Кирилл, поднимаясь, – сейчас, погоди. За печью тут лежит старенький посох. Сейчас принесу.

– Но…

Договорить я не успел – он унесся в дом. Даже если на посохе нет защитных чар, то еще не значит, что его может ухватить любой. Я остро пожалел, что сейчас моя бартка лежит в шкафу общежития. Эх, и весточку Александре не послать, мол, кинь топорик, милая. А ведь кинула бы, злыдня… И еще как!

Кирилл вышел из дома, неся в руках изогнутую палку из темного дерева. Ни тебе резьбы, ни мольфарского порошка, даже клеймо не выжгли.

– Я его недавно нашел, – произнес он, – никаких чар не наложено, но силы он из пространства черпает. Штучку эту явно мастер делал, только почему-то не подумал ее как-то оградить.

Поначалу я не решался брать посох, но потом все же взял. Ладони чуть обожгло, а потом разлилось приятное тепло. Энергия будто шла из него, пробиралась под кожу и соединялась с кровью. Кирилл с любопытством наблюдал:

– Видишь как. То ли безмерно добрый человек был…

– То ли место это так повлияло, – осенило меня, – не зря напридумывали баек про Чумацкий Шлях.

– Может, – согласился он, – поэтому держи крепко.

– А ты?

Громов криво ухмыльнулся и похлопал себя по бедру, возле его ладони тут же мелькнул еле заметный огонек.

Брови недоуменно поползли вверх.

– Полог невидимости на бартке? Ты что, везде с ней ходишь?

– А то, – довольно осклабился Кирилл, – лишней никогда не будет. Пошли уже.

Звуки больше не повторялись. Дымный кот увязался за мной. Кирилл только неодобрительно поглядывал на него, но ничего не говорил. Я тоже не умничал: если, не приведи бог, мое создание не растворится в ближайшие полчаса, то надо будет срочно что-то решать. Местечко запросто могло наделить его разумом.

Узкая горная тропка спускалась вниз, к темным водам озера. Надо же, только звезды светят, а так хорошо все видно. И пейзаж вроде какой-то знакомый. Из-под ноги выскочил камешек, я покачнулся, но Кирилл ухватил меня за шиворот.

– Смотри под ноги, – буркнул тоном старика, что я даже невольно кинул на него взгляд.

И впрямь что-то происходило: Громов сгорбился, шел медленно, словно было тяжело. Назад не смотрел, а окликнуть почему-то язык не повернулся. Эх, проделки Чумацкого Шляха!

Озеро закрывали заросли кустов, только чуть виднелась поблескивавшая под звездными лучами водичка. Раздался шорох, ветки дрогнули. Пролетел стон:

– Не-е-е-т…

Я только крепче сжал палку. На крики о помощи не похоже, но мало ли кто там прячется – может, Цимбалист проказничает? С него станется учудить шалость. Правда, это ему шалость, а мы потом костей не соберем.

Я прошептал несколько слов, однако Кирилл развернулся и зажал мне рот.

– Тише, – шикнул он, – вдруг тут чары против нас обернутся.

– От охранки ничего дурного не будет, – возразил я.

– Знаю, но вдруг она перекинется на…

Он резко смолк. Воздух застыл в легких. Раздвинув черные ветви, к нам медленно выползало мертвенно-бледное существо.

Мы с Кириллом медленно попятились. Существо замерло, белесые длинные пряди его закрывали лицо. Оно издало гортанный вопль, я вздрогнул. Голова вдруг закружилась, кровь вспыхнула огнем, даже захотелось глянуть – не разжег ли кто рядом костра?

Длинная белая рука существа потянулась к Кириллу. Он шагнул назад и вдруг так и замер, с едва приподнятой ногой. Согнутые пальцы прошлись по его ступне, существо вдруг злобно зашипело и отпрянуло.

– Закоханий[12], – разобрал я слово и замер от внезапно возникшей догадки. Неужто прыстрастник? Дух плотских утех и потерянных душ? Не поверил бы вовек, что он может выглядеть столь мерзко, но голова кругом, пьяно-шальное состояние и, кхм, черт… возбуждение. Будто смотрю не на белокурую сестричку девочки из «Звонка», а на настоящую красавицу.

Шипение повторилось и резко оборвалось. Кирилл рухнул без чувств, прыстрастник потянулся ко мне.

– Чистый, свежий, – выдохнул он, – еда…

Последнее слово отрезвило, да так, что я с размаху треснул прыстрастника по голове. Удар вышел вскользь, миг – возле меня стояла обнаженная красавица. Белокурые волосы мягкими волнами спадали до бедер, алые губы улыбались, в глазах – все звезды Чумацкого Шляха. Нежные руки обвили мою шею, дыхание обожгло скулу.

– Так как, красавец? Прогуляешься со мной до озера? Искупаемся при свете луны?

Не смотри, не смотри ей в глаза, мольфар, если жить хочешь. А жар-то от тела идет о-го-го! Так бы сжал покрепче, впился в губы… Какое там озеро? Здесь тоже ничего, трава мягкая, ночь на дворе, хоть и прохладно, а, да неважно! Все равно есть как согреться.

Проворные пальцы начали расстегивать мою рубашку.

– Никогда мне таких не встречалось, – дурманом лился мурлыкающий голос, – только тебя и ждала, уж растеряла всю надежду.

Я шумно выдохнул и оттолкнул ее.

– Сгинь.

Сияющие глаза широко распахнулись, она охнула, полные груди приподнялись при вдохе. Гибкие руки вновь коснулись меня.

– Сгинь, чтобы глаза не видели, уши не слышали. Сгинь, чтобы и следа не осталось, – тихо произнес я заклинание – простенькое, но в таком месте точно беды не навлечет, только слова и конкретное указание. – Сгинь, будто не являлась.

Посох вспыхнул бордово-красным светом, прыстрастник вскрикнул и закрыл руками голову.

– Нет! Пощади-и-и-и! – завыл страшным голосом. – Прошу!

Посох сам рванул вперед, утягивая меня. Ткнулся в белое тело, прыстрастника окутало пламя, душераздирающий вопль заставил содрогнуться. По мне словно пропустили электрический ток, посох выпивал силу из существа, но отпустить его не получалось – руки будто приклеились.

Яркая вспышка заставила зажмуриться, ударная волна сбила с ног. Я упал на землю, пребольно стукнувшись затылком. Попытался встать, но ноги не слушались. Сознание вдруг заволокла тьма; последнее, что я услышал, – затихающий, полный ненависти шепот:

– Пр-р-р-р-роклинаю. Получи сполна, мольфар-р-р-р-р… Никогда ты ее не найдешь, никогда с ней не будешь. Пр-р-р-роклинаю…

Пробуждение все же пришло. Но приятным его назвать никак было нельзя. Голова раскалывалась, бок саднил. Я поморщился и приподнялся. Боль прострелила затылок, охнув, потер его. М-да уж. Нехорошо приложился, теперь бы еще проверить, что с Кириллом.

Прыстрастника нигде не было. Я покосился на валявшийся рядом посох. Хороша штучка, ничего не скажешь, однако. Высасывает энергии без возможности восстановления. Ну и ну. Потянулся было за ним, но пальцы замерли, почувствовав шедший от дерева холод. Странно. После того, как втянул энергию, наоборот должен гореть огнем. Нахмурившись, я медленно поднялся, стараясь не делать резких движений.

Кирилл лежал там, где упал. Я двинулся к нему, но резко замер. Его окружала какая-то тонкая черная грань, будто кто-то разлил нефть, а потом прикрыл ее стеклом. Я осторожно подошел, в нос ударил острый запах, по коже пробежал холодок.

О боже, магия злыдней! Но откуда здесь?

Кто-то неподалеку тоненько захихикал: мерзко, неприятно, аж холодный пот прошиб. Мол, я тебя вижу, а ты меня нет. Я товарища твоего злыдневской пленкой окутал, а тебе его не вытащить.

– Кто здесь? – выкрикнул я, понимая, что совершил глупость. Не захотят – не ответят. Хихиканье смолкло, совсем рядом что-то прошуршало, меня с силой толкнули в бедро. Я пошатнулся, но чудом удержался на ногах. Собрал энергию, сплел пальцы, между ними засиял изумрудно-зеленый шар. Пространство вокруг осветило, выхватило чернильную тень, тянувшуюся к Кириллу.

– Убирайся прочь! – рявкнул я и швырнул в нее шаром.

Тень отпрянула, но шар взорвался, обдав ее снопом искр. Она кинулась ко мне, но я увернулся. Под пальцами вновь мягким огнем защекотал кожу зеленый огонь.

– Уби…

Тень вдруг закружилась смерчем, вбирая в себя зеленый свет, стала выше и шире. Сквозь тьму я внезапно разобрал оскаленную пасть и мерцающие глаза-угольки: злые, отчаянные. Тень выпустила черную паутину, швырнула ее в меня, но наткнулась на стену зеленого пламени. Я усилил поток энергии, кинул защитный купол на Кирилла.

Концентрация злыдневской магии стала сильнее, я почувствовал, как в тело впиваются миллионы иголочек. Сосредоточился и зашептал заклинание. Но с губ слетел не человеческий голос – по Чумацкому Шляху разлетелся скорбный плач трембиты. Он становился громче, пробирал до костей, поднимался все выше и выше, словно к горной вершине. Пальцы окутало приятное тепло, зеленый огонь ворвался в бешено крутившийся смерч и испепелил его на месте.

Ноги подогнулись, и я рухнул на колени. Лоб взмок, пришлось его вытереть рукавом, попытался подавить мерзкую дрожь. Заклятье «Голос трембиты» – еще та зараза. Сил жрет неимоверно, но, конечно, и результат дает что надо.

Я подобрался к Кириллу. Грудь вздымается, дышит. Значит, порядок. Похлопал по щекам, он с трудом разлепил глаза.

– Просыпайся, спящий красавец.

Он поморщился и невольно потер щеку.

– Поосторожнее.

– Ну, звыняй, что не поцелуем, – хмыкнул я и помог приподняться. – Знаешь, пока ты тут в отключке валялся, мне пришлось вырубить и прыстрастника, и злыдня.

– Злыдня? – Кирилл недоуменно уставился на меня.

– Ага. – Я зажег маленького светляка и легонько подкинул его в воздух. – Смотри, что тут вокруг. Да и сам сейчас магию почуешь.

Однако Кирилл смотрел только на меня. И с каждой секундой становился все бледнее, в глазах отразился ужас.

– Андрей… – его голос дрогнул.

– М-м? Что?

Столь резкая перемена заставила насторожиться, однако я не мог взять в толк, что его так напугало.

– Что с тобой сделал прыстрастник?

– Э-э-э… Да ничего.

Громов стал еще бледнее и нервно махнул рукой в сторону озера:

– Ничего? Да ты только взгляни на себя!

* * *

Сплетенные из света звезд и луны длинные пальцы замерли на струнах. Ветер шаловливо коснулся цимбал, прозвенел что-то печальное и тут же исчез, испугавшись желтоватых глаз. Глаза были большими, чуть продолговатыми, без зрачков. Поминутно неодобрительно щурились и поглядывали на землю.

Раздался дикий вой, черной птицей пролетело над землей проклятие. Призрачный Цимбалист только вздохнул, сорвал с неба несколько мерцающих искорок, сжал в ладони, а потом сдул на землю.

– Глупый старый прыстрастник, – выдохнул он, и ветер рядом зашумел. Может, даже б и захихикал, только не положено ему, ветру-то.

Цимбалист задумчиво провел пальцами по струнам, те нежно отозвались.

– Говорил – не трогай закоханых. Так нет же… Кровь у них пьянит, душа у них слаще, на все готовы, лишь сказку свою продлить да из чаши вечной любви глоток сделать.

Ветер согласно прошелестел, снова тронул струну, но цимбалы обиженно молчали. Не любят, когда всякие их трогают. Вот и все.

– А этот дурень туда же. Хоть раз да испить, вот и испил… Теперь даже праха не найти, мольфар ведь свое дело знает. Хоть странный он, ох, стра-а-а-анный.

Цимбалист вздохнул, нарисовал в воздухе круг. Круг на миг замер, потом замерцал золотистой окантовкой. Через него, словно через маленькое окно, виднелся угол Гоголевской улицы. Прошла ворчащая бабуся в коричневом пальто и красной шапке, пробежал школьник, таща на поводке упиравшегося пса, темные стены ПНУМа угрюмо и молчаливо взирали на прохожих. Вдруг раздался задорный звон, заставивший Цимбалиста невольно выдохнуть.

– Клятый звонарь, ишь, как разошелся, – пробормотал он.

В поле зрения появился высокий седовласый мужчина в черной одежде, расшитой красным, желтым и зеленым. Медленно обернулся, словно почуял взгляд Цимбалиста. Светло-голубые глаза, что лед весенний – тонко, ненадежно, – посмотришь подольше и прямо в холодную горную речку свалишься.

– Чугайстр, – выдохнул Цимбалист, – то-то и оно. То-то я и вижу – неладное творится. Как же пустил свою кровиночку сюда, а не учел остального?

Ветер только вздохнул. Цимбалист ласково провел ладонью по инструменту, струны дрогнули, миг – исчезли цимбалы, растворились сияющей пылью среди созвездий. Встав в полный рост, он еще раз глянул на землю: там, где-то у черного озера, еще чуется след злыдня. Но это не его печаль, уж пусть мольфары с ним сами и разбираются. Тут уж игра будет куда интереснее. Он довольно потянулся и, заложив руки за спину, быстро зашагал по Чумацкому Шляху. Ох, что-то совсем засиделся-то в глухих краях. Надо бы выйти, посмотреть что да как, старых друзей потешить да и… самому потешиться.

Чем дальше шел Призрачный Цимбалист, тем быстрее таяла тьма вокруг. Проступали силуэты домов, расчерчивалась брусчатка дорог, вверх взлетали рвущиеся в небо крыши зданий. Истончался, уменьшался сам Цимбалист, мерк звездный свет. Вот уж и роста вполне человеческого стал и одежкой обзавелся: дорогие брюки, драповое полупальто, щегольские ботинки с бронзовыми бляшками по бокам. Протянул руку – вынул из воздуха шляпу, водрузил на голову. По плечам рассыпались темно-русые кудри, глаза закрыли стекла круглых очков. За ними-то почти и не разглядеть, что взгляд цепкий, страшный, нечеловеческий. Растянулись губы в приветливой улыбке; Цимбалист отряхнул с плеча снег, осмотрелся по сторонам. Щелкнул пальцами – из воздуха сама выпрыгнула трость: черная и лаковая, с набалдашником в виде черепа.

– Ну, здравствуй, матушка Полтава, – тихо поприветствовал он, едва склонившись. – И ты, синеглазая Ворскла. Давно не виделись. А теперь и времечко пришло.

Глаза черепа на набалдашнике трости засияли мертвенно-зеленым светом.

Глава 3

Пойдем выйдем… замуж

Все резко затихли. Услышанное требовалось осмыслить. Коля сделал было движение, чтобы закрыть собой стол, тут же тихонько зашипел. Скорее всего, Танина туфелька опустилась ему на пальцы. С размаху.

«Показалось», – подумала я.

– Я жду, – разубедил меня Чугайстрин-старший.

Пришлось медленно поставить стаканчик на стол и встать с кровати. Чугайстрин молча смотрел, ничем не выдавая своего недовольства. Хм, даже странно. Если пришел раздалбывать нас всех, то почему такая пауза? Хочет, чтобы мы прочувствовали всю глубину нашего падения в его глазах? Глаза, кстати, на удивление спокойные. Будто и впрямь его наше хулиганство не колышет. Ладно.

Я гордо выпрямилась и зашагала к двери. Не съест, в конце концов. Да и, может, удастся уболтать его не сдавать нас Вию. Сам же студентом был…

Замершая троица за моей спиной так и не пошевелилась, хотя я чувствовала направленные на меня обалдевшие взгляды. Видимо, даже бойкая Танька не сообразила, что можно сказать в такой ситуации.

Чугайстрин любезно закрыл за мной дверь. Хм, как странно о нем так думать. Чугайстрин – это же Андрей Григорьевич, а этот… этот…

– Идем, – обронил он и, подхватив меня под локоть, повел по коридору.

Сердце ушло в пятки. Ну все, сейчас точно приведет к ректору. Будет мне охапка выговоров: за себя и того парня. А что? Надо мной уже давно смеются, что у Васьки их тьма, а я так отстаю от брата. Горделивое молчание удавалось сохранять, но ноги так и подкашивались. Впрочем, Чугайстрин держал крепко, вырваться никак, разве что нам навстречу выскочит Дидько, и я невзначай свалюсь в обморок.

Однако, как назло, никто ниоткуда выскакивать не собирался. Обычная субботняя тишина. Даже комендант куда-то утопал.

– А мы… куда? – все-таки набралась я смелости.

– В ведьмовский сад, – ровно ответил он.

Я споткнулась от неожиданности, однако меня удержали. При этом не отпустив ни ехидного комментария, ни нравоучения.

– Спасибо, – пробормотала я, уставившись в пол, то есть под ноги.

Чугайстрин только кивнул.

Оказавшись на первой этаже, мы свернули налево и направились к цокольному этажу. Там, уже Вий знает сколько лет, ученики Солохи Панкратьевны выращивали удивительные растения, цветущие как летом, так и зимой. Уж не знаю, сразу ли согласился ректор выделить под это дело целый этаж, но оно того стоило. Сад вышел на диво интересным, разнообразным и… красивым. Заходить туда можно было в любое время, главное – не приносить вреда. Ибо после этого вполне мог активироваться страж сада и набросить на шкодника заклинание онемения. Штука ужасная – не можешь пошевелиться, пока не придет кто-то, по уровню достигший силы преподов, и не вернет в нормальное состояние. Мне-то что… Я университетское имущество не порчу, а вот Василий… то они с Борькой ведьмины яблоки с деревьев пообдирают, то цвет папоротника им на купальские игрища подавай, то еще что… Неоднократно уже обоих отчитывали. Правда, слава богу, пока никуда не выгнали.

Едва мы зашли в сад, как ноздри защекотал пьянящий аромат. Рядом возвышались цветущие абрикосы и вишни. Все белое-белое, только далеко-далеко в углу розовые цветы персика притаились. Если вслушаться, можно разобрать и гудение пчел. Эге-е-е, кому ж так весны захотелось?

Чугайстрин-старший молча указал мне на изящную лавочку. Я заикнулась спросить, собственно, что происходит, но он приложил палец к губам. Моим. От прикосновения по телу разлилась странная слабость. Зачаровывает, гад, что ли? При этом в голубых глазах промелькнули едва уловимые смешинки. Ну не флиртовать же он меня сюда притянул?!

Резко развернулась и затопала к лавке. Я, конечно, девица юная, все такое; если верить Ваське, в голове у меня… нет, не принцы, а сплошные схемы, заклинания и ответственность. Нет и толики романтики, короче говоря, поэтому и девушкой считать нельзя. Это не совсем так, но в целом – правда.

Чугайстрин опустился рядом со мной, начертил в воздухе круг, нас тут же окутал серебристый полупрозрачный купол. Ага, ставит звуконепроницаемость. Ну-ну, посмотрим, что будет дальше.

– Дина, расскажи про себя.

Вот вам здрасте. С какой это радости еще? Чугайстрин посмотрел на меня и неожиданно усмехнулся.

– Не опасайся, этот допрос с разрешения Вия. Мне нужно только общее, в интимные секреты не полезу.

Появилось желание двинуть локтем. Правда, ранг не тот, тут кулаками махать глупо. Хоть и очень хочется. Только вздохнула и уставилась на заостренные носки своих туфель.

– А зачем вам? Если про вино, то…

Чугайстрин раздраженно отмахнулся:

– Нет. Хотя могли бы и поосторожнее быть. К вам так может кто угодно вломиться.

Удивлению не было предела. Хотя на душе стало спокойнее, я только сейчас осознала, что меня едва не трясет от нервов.

– Ну… хорошо, – вздохнула я, – родилась в семье учительницы и инженера, в Херсоне. Родители никакими магическими способностями не обладают, а вот мне с братом, видимо, перешли по какой-то линии. Предполагают, что от дальних родственников… совсем дальних.

Чугайстрин кивнул, почему-то бросил странный взгляд на мои сцепленные пальцы.

– Не нервничай, – неожиданно произнес мягким голосом, будто воспитатель перепуганному ребенку, первый раз попавшему в детский сад.

– Легко сказать, – буркнула я, стараясь не встречаться с ним взглядом, – ну, в общем, училась в обычной школе. Закончила с серебряной медалью. В отличие от брата была хорошей девочкой, в сомнительные компании не лезла, уроки не прогуливала. Так что особо вспомнить не о чем, знаете ли, такой домашний цветочек.

Чугайстрин почему-то удивленно приподнял бровь. Что? Что такое? Незаметно – вряд ли, с виду ж не хулиганка.

– Как в университет попала-то? – спросил он.

Я чуть пожала плечами:

– Через Ваську. У него талант все рушить и ломать. А когда еще и магический резерв открылся, так вообще спасу не было. Вот собрали его и отправили поступать сюда. – Мне вспомнились лица родителей, которые умоляли старшенького не развалить ПНУМ, если вдруг его не примут. Губы сами растянулись в улыбке. – Ваську взяли, да еще и на злыдневский факультет. Поначалу он даже учился хорошо, а на третьем курсе уж слишком взрослым себя почувствовал… Вот и получает затрещины от Александры Евгеньевны.

Серебристый купол почему-то дрогнул. Чугайстрин нахмурился и вздохнул.

– Дина, я попросил, чтобы ты про себя рассказала, а не про брата.

– Ну… – я запнулась, понимая, что заболтать его не выйдет. О себе толком и говорить нечего, да и… не очень хочется. – Я приехала сюда вслед за Васькой, прошла собеседование, а через час вышел Кирилл Сергеевич и сообщил, что меня к мольфарам приняли.

При упоминании первого куратора Чугайстрин нахмурился еще больше. М-да уж, неудивительно, сейчас, наверно, о сыне беспокоится, а я тут беззаботно стрекочу… Но сам же попросил!

– Он меня старостой и назначил, – тихо закончила я и отбросила упавший на глаза локон. – Вас еще что-то интересует?

Вопросы начинали раздражать, но при этом показывать это самое раздражение не стоило. А то еще обидится и доложит Вию, чем мы занимаемся в свободное от учебы время. Чугайстрин, правда, явно думал о чем-то о своем. А он… красивый, кстати, мужик. Жалко только, что в таком возрасте. Будь чуть помоложе – влюбилась бы. То есть, наверное, влюбилась. У меня с этим делом как-то очень туго. Сначала в глазах розовые сердечки, купидончики и ах, какой шикарный парень, а потом, этак дня через два сердечки исчезают, купидончики улетают восвояси, и – что это было? Куда я смотрела? Да кто это вообще?

Учитывая, что влюбленность у меня пролетает на огромной скорости, даже до свидания и невинной прогулки по городу дело не доходит. Танька ржет с меня, аки пони Пржевальского, и периодически пытается познакомить с новой жерт… в смысле пассией, но ничего толкового не выходит.

Чугайстрин провел ладонью по серебристому куполу, тот вновь принял прежнее состояние – стал ровным, гладким, будто залатанным. Меня даже немного зависть взяла: это же какая силушка у него, вот как лихо управляется… Сколько ж надо на практиках отпахать и навыки оттачивать, чтобы, даже не касаясь магического покрова, восстановить его? Эх…

– Дина, – наконец подал он голос, – а у тебя есть парень?

От такой прямоты я чуть не грохнулась с лавки. Чугайстрин заметил это и с трудом удержал улыбку. Смеется, старый хрыч!

– А по-моему, это все же… – черт, как бы это поделикатнее выразиться, – ну… мое личное дело.

Однако он пропустил последнее заявление мимо ушей. Так и смотрел своими холодными голубыми глазами, будто январский лед на Ворскле.

– И?

Я невольно отодвинулась, стало не по себе, даже показалось, что вдруг распахнулось окно и ворвался зимний ветер. Учитывая, что никаких окон тут и близко не было, ощущение более чем странное.

– Ну… вообще-то нет. А что? Мне по причине этого областную стипендию дадут? – выпалила я и поразилась собственной наглости. Что это со мной? Вроде не столько выпила. Ох, не к добру это, надо держать язык за зубами.

Чугайстрин широко раскрыл глаза, а потом хлопнул себя по колену и расхохотался:

– Ну-ну, такие вопросы я не решаю, разве что об этом стоит потолковать с Вий-Совяцким.

– В таком случае я лишусь и того, что имею, – мрачно заметила я.

– Не лишишься, – неожиданно серьезно ответил он. – У меня еще просьба.

Я насторожилась: сначала допрос, теперь просьба. Но это уже лучше, раз просит, точно не станет сдавать. А если сдаст… Так, не думать о плохом!

– И какая же?

– Сотвори магический шар.

Решив, не стоит задавать лишних вопросов, быстро подняла руки. Сосредоточилась, прошептала заклинание, ладони защекотало. Посмотрела на результат и довольно улыбнулась: пурпурно-фиолетовый шар, в диаметре эдак двадцать сантиметров, полыхал у меня в руках. На краю сознания возникла мысль, что вышел слишком уж большой.

– Такой? – невинно спросила я, покосившись на Чугайстрина. Однако на его лице улыбки не было. Миг – до меня дошло. Боженьки, вот же дура, идиотка безмозглая! Сжала руки, шар тут же пропал. Это ж надо было так потерять осторожность и под хмелем выдать ведьмовское заклятье! Танька меня прирежет! Молчание Чугайстрина начинало нервировать. Еще раз сжала и разжала руки, но мольфарское заклятье уже произносить не стала.

– Дина, – неожиданно совсем рядом раздался его голос, и горячее дыхание заставило вздрогнуть, – выходи за меня замуж.

Голова закружилась, перед глазами появилась непроглядная тьма. По венам пробежал жар, словно кровь превратилась в лаву. Но вот произошло это не от непозволительной близости и не от прикосновений его губ. Тело онемело, в ушах вдруг зазвучал собственный голос – напряженный, растерянный, с подступающими нотками паники. Только слов не разобрать.

Тьма рассеялась, передо мной возникло бледное лицо Таньки, черные волосы разметались по светло-коричневому линолеуму. Ее ресницы чуть подрагивают, губы силятся что-то сказать, но расслышать нельзя. Вокруг нее плотное облако пурпурного света, в котором вспыхивают алые искры. Рядом на коленях стоит Кирилл Сергеевич, вид у него совершенно безумный. Он пытается хоть как-то унять бушующую ведьмовскую силу, однако все его мольфарские щиты разбиваются и осыпаются пылью. И смотрит он на Таню не как испуганный преподаватель на ученицу, а как мужчина, теряющий свою возлюбленную.

Меня осенило, что это всего лишь воспоминание. Хмурый октябрьский день, когда дождь лил не прекращая, Громов был в мерзком настроении, выставил Кольку из аудитории, а нам надавал кучу заданий. Танька собиралась в библиотеку, я задержалась в столовой, а потом пошла за подругой, костеря на чем свет стоит мерзких мольфаров. Точнее, Кирилла Сергеевича. Однако, увидев эту картину, позабыла обо всем.

– Что с ней? – мой голос звучал одновременно изнутри и издалека. Только воспоминание, только кадр из прошлого.

Кирилл Сергеевич мотнул головой, сотворил сияющий круг, в который потекла часть пурпурного облака. На лбу преподавателя выступили бисеринки пота. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы:

– Сила вырвалась из-под контроля. Если не усмирить – она погибнет. Попросту выплеснет все наружу.

Я охнула, колени вдруг подогнулись и ощутили холод пола. Да, тогда же я опустилась рядом с ним, вернее сказать – шлепнулась.

Мольфарский круг истончился, Танька вскрикнула, выгнулась дугой. Кирилл Сергеевич резко отдернул руки, словно его обожгло.

– Женская… – выдохнул он еле слышно, – господи, Дина, это женская сила. Я ж толком не смогу ничего сделать.

Он нахмурился, что-то зашептал, но на такой скорости, что не разобрать ни слова. И хоть та я, на плече которой лежала рука Чугайстрина-старшего, смотревшая в темную пелену воспоминания, прекрасно знала, что все обойдется, сердце колотилось как бешеное.

– Дина, ты сможешь помочь, за Солохой бежать нет времени, – выдохнул Кирилл Сергеевич, – ты должна взять часть ее силы на себя.

Сдавленное оханье, мое собственное. Тьма начала вновь заволакивать воспоминание, но четко вспомнились и полубезумные глаза Громова, и мое неуверенное согласие, и его цепкие пальцы на моем запястье. Едва я тогда прикоснулась к Таньке, как внутри все взорвалось, мигом затошнило, перед глазами пошли красные круги. Кирилл Сергеевич тогда успел меня подхватить, но толком осознать это не успела.

Я зажмурилась и шумно выдохнула. Чугайстрин мягко удерживал меня за плечи, видимо, чтоб не рухнула в обморок. Помотала головой, осторожно попыталась высвободиться, однако куда там – даже не подумал отпустить.

– К чему было вызывать это воспоминание? – раздраженно бросила я, не рискуя тем не менее смотреть ему в глаза. Ведь мы же с Громовым и Таней договорились, что никто об этом не узнает. У нее тетушка – та еще химера, поэтому меньше знает, лучше спит.

– Чтобы стало ясно: мне известен ваш секрет. И упираться не стоит, – произнес он таким обыденным тоном, словно сообщал, что я уронила тетрадку.

– Ну… – протянула я, – допустим. А что дальше?

Про замужество я прекрасно слышала, однако все же надеялась на слуховую галлюцинацию, ибо осознать ничего не выходило. Может, побочный эффект вызова воспоминания просто? Нет, точно показалось.

– Дальше, – криво усмехнулся Чугайстрин, – это стало известно тем, кто охотится за твоей подругой.

Я быстро глянула на него. Отрицать глупо, хотя звучит и невероятно. Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что дело нечисто.

– И сама понимаешь, – продолжил Чугайстрин, – если учуют и тебя, а они учуют… Ведьмовская сила – штука, которая не должна принадлежать кому-то чужому.

Убедительно. Я об этом иногда задумывалась, но как-то детально не размышляла.

– Аргумент, – пробормотала и глянула на Чугайстрина, – и что вы предлагаете?

В голубых глазах промелькнула едва уловимая тень раздражения. Впрочем, тут же исчезла.

– Я уже предложил. Или мне повторить?

Все разумные мысли разбежались в разные стороны. Из нас двоих кто-то определенно сошел с ума.

– Э-э-э, простите, это замуж?

Вопрос, конечно, глупый, но вдруг сейчас он захохочет и все разъяснит. Даже не обижусь, только бы понять, что к чему.

– Абсолютно верно, – невозмутимо отозвался он и участливо посмотрел на меня: – Тебя что-то не устраивает?

Я закашлялась. Ну да, действительно, что не устраивать-то может? Ничего, что я тебя вижу только третий раз в жизни, и сынок у тебя будет постарше меня на семь годков? Чугайстрин ничего не ответил, вновь улыбнулся, словно я не понимаю самых обыденных вещей. Кстати, если всмотреться, то он и не такой старый: кожа не дряблая, морщин нет – только тоненькие лучики в уголках глаз. О возрасте говорят белоснежно-седые волосы и манера держаться. Ну да, конечно, манера… Дуреха, манеры манерами, а магическая аура такая, что с ног сшибить может. Вот отсюда и идет первое ощущение.

– Ну, как бы, – начала я, – мы друг друга не знаем, и…

– Узнаем.

– Только недавно познакомились…

– Раззнакомимся.

– У нас это, разница… – Я проглотила «в возрасте» и выдала: – В уровне магии.

– Не проблема, – хмыкнул Чугайстрин, – захочешь обучиться быстрее – обучу. Экзамены посдаешь экстерном, Вий-Совяцкий против не будет.

– У меня мама против раннего замужества! – выпалила я, честно говоря, даже не в силах представить, что мне скажет родительница, если услышит: «Мам, я замуж вышла. Он старше, почти незнаком, живет далеко и, кажется, наглее Васьки».

– Уговорим, – не смутился он.

Беседа перетекала в какой-то бред, поэтому я посмотрела по сторонам в надежде, что хоть кто-то войдет и можно будет улизнуть. Однако, увы, дверь в сад оставалась неподвижной. Жаль, Таньки нет, она бы быстро отшила. Он, конечно, мужик симпатичный, не спорю, но…

– Григорий, э, Любомирович, – осторожно начала я, – зачем вам это все нужно?

На мгновение повисла тишина. Голубые глаза нехорошо прищурились, по его лицу пробежала тень, черты исказились. Я замерла на месте. Мамо, чего делать-то?

Чугайстрин неожиданно резко наклонился, меня окутал аромат листвы и дождя; воздух застыл от напряжения, еще чуть-чуть – промелькнет молния. Его пальцы впились в мои плечи, не больно, но не вырваться. Тело окатила волна непонятного жара, седые волосы защекотали мою щеку.

– Нужно, – шепнул он, и я вздрогнула.

В его голос прокрались нечеловеческие нотки, вместо того чтобы сбежать подальше, наоборот, хотелось прижаться покрепче, коснуться красиво очерченных губ, скользнуть на шею, расстегнуть верхнюю пуговицу черной рубашки… Так, стоп!

Я шумно и хрипло выдохнула. Соображай давай, староста и практичная дочь своих родителей, что делать и куда бечь. Так, что обычно в таких ситуациях-то говорят? А, точно!

– Мне надо… подумать.

Правда, ответ выдохнула ему в губы, еще чуть-чуть и… Чугайстрин вдруг резко выпрямился и убрал от меня руки. Жар исчез, паника тоже.

– Вот и славно, – ровно произнес он, снял со своей руки перстень: бронзовый, грубоватый, с темно-красным камнем, будто напоенным кровью. Взял мою руку и быстро надел на безымянный палец. – До завтра тебе времени, – хмуро, словно барткой корень отрубил, бросил Чугайстрин и встал.

Возмущение застряло в горле, по пальцу пробежала горячая волна, я тихо ойкнула. А перстенечек-то мосяжный[13], мольфаром заговоренный. Чугайстрин убрал защитный купол и вышел, да так быстро, что ничего вдогонку крикнуть не успела.

Я сидела некоторое время, словно оглушенная. Ну и дела. Посмотрела на кольцо: красивое, зараза. Явно древнее, ни следа нет той холеной красоты, что в магазинных побрякушках. Попыталась осторожно снять – увы, словно вросло в палец. В душе поднялась паника. Этого еще не хватало! Дернула еще раз и зашипела от боли. Вот гадюка подколодная! Точно сбрендил мужик!

Вскочила со скамьи, едва не врезалась лбом в толстую ветку. Чудом увернулась от подлетевшей пчелы, вознамерившейся, видимо, отомстить. Самое мерзкое – появившееся возмущение было каким-то тусклым, странным, будто вся сцена произошла не со мной. А продолжалось воспоминание.

Я мотнула головой и поплелась к выходу.

– Все правильно, так и поступим.

Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, пытаясь понять, откуда доносится голос. Ага, в самом углу, возле роскошной сливы две фигуры. Я быстро прокралась и спряталась за мощным стволом ореха. Перстень нагрелся, по руке к локтю пробежал разряд. Надо же, хорошая штучка, раз обостряет так слух.

– Он поступил верно, – тягучий женский голос, совсем незнакомый. – У нас есть время.

– Я бы не советовал тянуть, – второй – явно мужчина, говорит хрипло, рвано, будто лает.

Незнакомка расхохоталась, только не весело, а как-то зло.

– Наш друг, конечно, оболтус полный, но постарался уже неплохо – спровадил обоих мольфаров за Чумацкий Шлях.

Сердце бешено заколотилось. Это про наших кураторов, что ли? Да нет, не может быть, с чего такая бредовая мысль? Я со злостью глянула на перстень, будто он был в чем-то виновен. Красный камень будто подмигнул.

– Да, – согласился собеседник, – теперь осталось только подождать.

– Доберемся, – пообещала женщина тоном, от которого у меня по спине пробежали мурашки. Господи, да что ж за голос такой? И красивый вроде, а явно гадина какая-то говорит!

Некоторое время оба молчали, потом раздался короткий щелчок, и оба исчезли. С той же скоростью, что до этого Чугайстрин. Значит, не студенты.

Прождав еще немного, я выбралась на центральную дорожку. Никого нет, и слава богу. Конечно, глупо все так воспринимать, но не зря мне он сунул этот перстень, ой не зря. Только тут даже и посоветоваться не с кем.

В раздумьях я медленно побрела наверх, в нашу комнату. Оставалось только выгнать парней и поговорить с Танькой. Впрочем, даже несмотря ни на какие разговоры и выводы, к которым мы придем, я прекрасно понимала, что уже приняла решение.

Глава 4

Уговор дороже денег

Вий-Совяцкий был недоволен. Повисшая в комнате тишина лишь изредка нарушалась писком носившегося по столу бесенка. В окно заглядывала полтавская ночь – холодная, звездная, насмешливая. Ночник горел на столе, отбрасывая длинные тени на сцепленные пальцы ректора. Сюда почти никто не входил – Вий-Совяцкий не любил чужих на своей территории.

Бесенок запрыгал на месте, пытаясь привлечь внимание, но от него лишь отмахнулись. Насупившись, он прыгнул в чернильницу и принялся пакостить уже в открытую.

– Дурень старый, – проговорил Вий-Совяцкий, и бесенок притих. Правда, спустя несколько секунд довольно запищал и плеснул чернил на стопку документов. – А ну, геть отсюда!

Рык Вий-Совяцкого утонул в грохоте от резко распахнувшегося окна. Комната наполнилась звенящим холодом, ледяной ветер пробрался под бордовый халат. Ректор только обреченно вздохнул и всунул ноги в расшитые кожаные тапки – подарок внученьки Орыси, будь она неладна, ведьма проклятая.

Гость появился без приглашения. Треугольное бледное лицо, глаза – провалы, собравшие свет всех нерожденных звезд, улыбка – что звериный оскал. И только иронично-вежливый поклон да щегольской наряд не давали полностью поверить в увиденное.

– Закрой окно, – ровным голосом сказал Вий-Совяцкий. – Бесеньку мне простудишь.

Бесенька пошевелил ухом и внимательно посмотрел в светящиеся глаза. Воинственно пискнул и принялся неуклюже выбираться из чернильницы. Призрачный Цимбалист только фыркнул, развернулся и, приложив руку ко рту, издал протяжный звук.

Вий-Совяцкий откинулся на спинку. Ночная Трембита. Хорошо поет, окаянная. Жаль только, слышать ее можно лишь в преддверии беды. Окно закрылось с резким стуком. Плавным движением Цимбалист скинул с себя пальто, отправив его на вешалку. Снял шляпу, рассыпав темно-русые кудри по плечам, и отправил вслед за одеждой. Уселся по-турецки прямо на ковер (благо тот густой, хоть спи всю ночь) и поставил трость. Та дрогнула, змеей оплела его ногу. Череп-набалдашник подмигнул Вий-Совяцкому.

– Что тут происходит?

Призрачный Цимбалист снова улыбнулся. Развел руками, между которыми замерцала-заиграла звездная нить, сама сложилась в причудливый узор, будто вышивка на рушнике. Цимбалист коснулся его – по комнате разлился мягкий звон, полилась тихая мелодия.

– А что ж вы, шановный пан, стихийницу-то прячете? – почти нежно проворковал он. – Совсем меня позабыли, а ведь уговор есть.

Бесенок тем временем вымазал треть стола и с возмущенным писком принялся карабкаться по руке Вий-Совяцкого. Тот, не теряя невозмутимости, подхватил его за шкирку и посадил к себе на колено. Бесенок уставился на гостя, как на диковинку; мигом взбежал по ректору и зашептал что-то на ухо.

Цимбалист усмехнулся:

– Ябеда.

– Бесенька говорит, что ты сволочь и мерзкое существо, – довольно сообщил Вий-Совяцкий, широко улыбнувшись. – Знаешь, Бесенька ерунды не скажет.

Цимбалист воздел очи горе.

– Не уходите от темы, шановный. Уговор.

Вий-Совяцкий кивнул:

– Уговор дороже денег. Только тут не все зависит от меня.

Призрачный Цимбалист покачал головой, грустно улыбнулся. На мгновение Вий-Совяцкому стало жаль, что это чудовище – не его сын. Так бы и договориться можно было и… можно погордиться. Сильный, умный, жестокий. Знает, чего хочет, никогда не отступает. Методы, правда, еще те. Но какими они еще могут быть у нечисти-то?

– Ваши слова селят в моем сердце печаль, зачем же так?

– Злыдень, – коротко бросил Вий-Совяцкий и погладил бесенка по голове. Тот протяжно пискнул и ткнул кривеньким пальчиком в сторону кухни.

Цимбалист снова улыбнулся:

– Недокармливаешь пампушками квартиранта, ай-ай-ай.

Бесенок нахохлился, повернулся к нему спиной и значительно поднял хвост. Цимбалист расхохотался. Вий-Совяцкий взмахнул рукой, через пару секунд в комнату влетела пампушка, источавшая аромат чеснока и зелени. Бесенок тут же сцапал ее и принялся увлеченно чавкать.

– Его не прокормишь, зима нонче, жрет все подряд, – невозмутимо сообщил Вий-Совяцкий. – Дело у меня к тебе.

Цимбалист приподнял бровь, подпер щеку кулаком, оперевшись локтем на колено.

– Я весь внимание. Что мне предложат еще, что нужно сделать заведомо даром? – его голос сочился ядовитой озабоченностью, которой вполне можно было отравиться, будь она цветом отруты.

– Не надо хамить, – мягко укорил Вий-Совяцкий, едва сдерживая усмешку. – Видишь ли, любезный, у нас тут завелся злыдень.

– Я вижу, – сухо бросил Цимбалист.

По его лицу пробежала тень. Уж кого-кого, а злыдней он не любил совершенно. При этом применял довольно удачные методы борьбы с ними, поэтому… Что именно «поэтому», Цимбалист сообразил сразу. Однако делал вид, что раздумывает.

Вий-Совяцкий пересадил Бесеньку на стол и медленно поднялся из кресла. Посмотрел сверху вниз на сидевшего Цимбалиста.

«Мальчишка, – мелькнула мысль, – совсем мальчишка».

– Злыдень сильный. Если я начну говорить с ним по-своему, то, сам понимаешь, ничего путного не выйдет – просто ничего не останется от университета.

Цимбалист не ответил. Только лишь скривился, показывая, как не хочет лезть в людские дела. Ну и приближенной к людям нечисти.

– И что мне сделать? – поинтересовался он. – Позвать вашего злыдня на свидание?

Вий-Совяцкий пожал плечами:

– Как проводить свободное время, я тебе не указ. Делай что хочешь, но убери его отсюда.

В комнате повисла тишина. Слышалось тиканье старинных часов, свистел за окном ветер, плясала метелица. Цимбалист молча уставился в пол. Несмотря на всю игру и паясничание, Вий-Совяцкий прекрасно знал – боится. Боится, что останется навек за своим Чумацким Шляхом, что никто больше не придет и даже Ночная Трембита не развеет леденящую душу тоску. А ведь если так, то и самому так исчезнуть можно. Знал, что блуждают запутанными дорожками Громов и Чугайстрин-младший – заложники Цимбалиста, мольфары сильные да смекалистые. Только долго их все равно не задержать: либо сами выберутся, либо Гришка заберет обоих – не сейчас, так позже.

Цимбалист глубоко вздохнул, запустил пальцы в русые кудри.

– Проклясть бы тебя, шановный ректор, так невежливо будет.

Вий-Совяцкий кивнул:

– Вот да. Поэтому лучше подумай над моим предложением.

Пришлось вновь сесть в кресло, так как поясница начала ныть, будь она неладна. Старость – не радость. А спасаться Хвесиными горчичниками – сохрани основатели ПНУМа. Больше такого ужаса не пережить.

Бесенок шустро слез со стола и подбежал к Цимбалисту. Попытался заглянуть в глаза и погладил угольно-черной лапкой по колену. Тот чуть растерянно хмыкнул:

– Какая у тебя домашняя нечисть… ласковая.

Бесенок расплылся в улыбке и принялся забавно скакать вокруг, словно нарочно пытаясь его развеселить.

– Допустим, я соглашусь, – медленно произнес Цимбалист и посмотрел на Вий-Совяцкого. – Но что я за это получу?

Ректор пожал плечами:

– Как и договаривались, друг мой. Стихийница – твоя.

– Ах, шановный, – начал было Цимбалист.

Однако дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Чугайстрин-старший. Голубые глаза разве что не метали молнии.

– Позвольте узнать, о чем это вы тут договариваетесь?

* * *

– Что, так и сказал? – Танька смотрела на меня круглыми глазами, даже забыла, что подносила ко рту ложку с йогуртом.

Виталька с Колей тоже притихли. Оказалось, эти оболтусы и не подумали разбегаться, мужественно решив дождаться меня. Ну и если Чугайстрин надумал бы нас сдать, то и вместе топать к Вию и брать часть вины на себя. Впрочем, тут даже не часть; вино принесли не мы.

Я молча показала им перстень. Коля присвистнул, Виталька нахмурился.

– Слушай, – медленно и как-то немного хрипло произнес он, – так ведь это… неужто мосяжный?

Я пожала плечами и отобрала у Таньки йогурт. После разговора с Чугайстриным только сейчас случился отходняк, и теперь страшно хотелось есть. О, почти не тронуто, да еще и с клубникой – отлично.

– Дин, а ты уверена, что нужно носить чужую заговоренную вещь? – поинтересовался Виталька тоном «дура, куда ты смотрела?».

– Да знаешь, Красавич-Умнич, меня как-то не спрашивали.

Вопрос почему-то обидел, хоть Виталька и в чем-то был прав. Только меня и правда спросить забыли, хлоп! – и кольцо на пальце.

– И чего делать будешь? – бесцеремонно поинтересовался Коля.

– Не знаю, – честно призналась я и подала Таньке условный знак, что ребят пора выпроводить.

Та поняла с первого раза и встала.

– Так, мы с Диной сейчас будем делать практическую по прикладной магии камней. Вы с нами?

Парни тоскливо переглянулись, поднялись со стульев и направились к выходу. Даже толком не попрощались.

– Злыдня, – хихикнула я, – они надеялись тут, наверно, до понедельника проторчать, а ты их – практическая!

– Сама такая, – хмыкнула она, но тут же посерьезнела: – Так, а ну-ка давай выкладывай, что там еще. Ведь только предложением дело не обошлось, верно?

Вздохнув, только кивнула, отставила йогурт и уставилась в пол.

– Он про разделение силы знает.

Таня охнула, прижав ладони ко рту. Потом вскочила и принялась нервно мерить шагами комнату.

– Хай йому трясця[14], – зло прошипела она. – Динка, но откуда? Откуда он мог узнать?

Я пожала плечами, уныло уставившись на перстень. Колечко, колечко, укатилось бы куда-нибудь, а? А лучше б еще твой хозяин сюда не приезжал.

– Вий мог сказать, больше некому. Кирилл – вряд ли, остается только Вий, – произнесла я. – Сама подумай.

– Та думаю, – огрызнулась Танька и устроилась на подоконнике.

Пришлось ей выложить весь разговор. С каждым словом Багрищенко хмурилась все больше и больше. Дослушав до конца, шумно выдохнула:

– Попали, в общем. С одной стороны, вроде защиту предлагает, с другой… Бред какой-то! Ну какой может быть тут замуж?

Ответить, по сути, нечего. Сама бы спросила, так вряд ли ответят. Написать родителям, так тут еще и перехватить письмо могут, все же не так просто.

Танька задумчиво намотала на палец иссиня-черную прядь.

– Слушай, – тихо произнесла она, – есть один способ, можем попробовать докопаться до истины.

Я настороженно глянула на нее:

– Это как?

Взгляд синих глаз был до безобразия серьезен.

– Ведьминские гадания, – прозвучал ответ. – Конечно, уровнем Солохи похвастать не могу, но кое-что умею. Попробуем?

Я еще раз посмотрела на перстень. Эх, была не была, ничего не теряю же. А так, возможно, хоть что-то прояснится. Вскинула голову и выпалила:

– Давай!

Дождались позднего вечера. Танька задернула шторы, закрыла дверь на замок. Подумала и набросила на дверь предупреждающее заклятье. Я только покачала головой и встала рядом. Зеленоватая сеть сама соскочила с пальцев. Предупреждать – хорошо, а поставленный барьер все же лучше. Сеть облепила дверь, замерла нефритовым кружевом, мягко сияющим в полумраке.

– Неплохо, – одобрила Таня, – давай дальше.

Убрали со стола все лишнее, Багрищенко вынула из шкафа чистую скатерть: скромненькую, с красной вышивкой по бокам, но это даже лучше. Ручная работа всегда заряжена энергетикой мастерицы, а потому нередко помогает во всяких ворожейных делах. На столе появилась паляныця[15] (правда, купленная в магазине, а не печеная, как положено), толстая свеча из белого воска и плошка с водой.

– Ритуал-то мы толком не соблюдаем, – грустно протянула я, – ерунда ведь выйдет.

– Не выйдет. – Танька резко отбросила упавшую черную прядь. – Хлеб, знаешь ли, везде одинаковый, вода с Ворсклы – тоже. А что скатерть простенькая, так мы и не на шабаше, и не у гадалки в доме. Главное – настрой.

Красный камень на перстне игриво подмигнул. Я вздохнула. Как же, настроишься тут, что мама не горюй: то кольца против воли надевают, то замуж зовут, то попойку портят. Не жизнь, а сплошная печаль.

Мы сели друг напротив друга. Паляныцю пос