Читать онлайн Практика на Лысой горе бесплатно

Глава 1

Любовное заклятье

Вий-Совяцкий – это вам не подарок. Лыс, упитан, в сером невзрачном костюме. Говорит медленно, слушает внимательно. За весь мой рассказ только пару раз недовольно хмыкнул. Если б не это, можно решить, что ректор попросту заснул. Правда, стоило только запнуться, как тяжелые веки приоткрылись, и на меня глянули блеклые голубые глаза.

– Да-да?

Воздух застрял в легких, на лбу выступила испарина. От низкого глубокого голоса по спине пробежали мурашки.

Я подавил вздох и повторил:

– Кафедра мольфаров[1], Павел Константинович.

Он кивнул, протянул руку и еще раз посмотрел на мои документы. Отчаянно скучающий взгляд. На миг показалось, что я сижу на глыбе изо льда, а просторный кабинет заполнило морозное дыхание зимы.

– Ходатайство, значит. Андрей Григорьевич Чугайстрин.

Четко, смакуя каждое слово, будто пробуя на вкус.

– Да, – подтвердил я.

– Ну что ж…

Время замерло. Боязно было пошевелиться. Вдруг откажет?

– Посмотрим-посмотрим, – размеренно произнес он, будто вколачивая каждым слогом гвозди. – Пока испытательный срок – месяц, а там… У нас середина года, будете вникать по ходу дела.

Он выдвинул ящик стола, достал коробку из зеленого змеевика. Я затаил дыхание, следя за его действиями. Невольно отметил, что пальцы Вий-Совяцкого неожиданно длинные и гибкие, а ногти слишком грубые. Больше даже на когти похожи, чего уж там.

Он тем временем вытащил пятиугольную печать, подозрительно смахивавшую на пентаграмму, и шлепнул на пропускной лист.

– Пройдите к секретарю, она вас оформит.

Я еле удержался, чтоб не вскочить. Во-первых, за два часа собеседования из меня чуть не вытряхнули душу, во-вторых… просто не верилось.

– Я… принят? – голос на удивление прозвучал ровно.

Он пристально посмотрел на меня, потом чуть прищурился.

– Идите к секретарю, Андрей Григорьевич. Не задерживайте, будьте любезны.

– Да, конечно, – пробормотал я, спешно сгребая документы.

Вий-Совяцкий по-прежнему смотрел на меня, будто изучал новое насекомое, внезапно влезшее на его стол и нарушившее идеальный порядок.

– Вы идите, Андрей Григорьевич. Идите.

Оказавшись в коридоре, возле массивной двери с табличкой «Вий-Совяцкий Павел Константинович, ректор ПНУМ», я смог кое-как прийти в себя. До сих пор не верилось: я прошел собеседование. При этом ректор не такое уж чудовище, как о нем рассказывали. Хоть и приятного мало.

Мимо пробежала мертвенно-бледная девчонка, удерживая в руках светящийся красный шар. За ней промчались двое старшекурсников, чудом не столкнувшиеся со мной.

– Где здесь секретарь? – успел я крикнуть.

– На второй этаж, первая дверь слева, – бросил один из них, не оглядываясь.

Что ж, сейчас занятия. Поищем самостоятельно.

Поднявшись по широкой лестнице, я нырнул в темный коридор. В воздухе стоял еле уловимый запах хвои и мяты. Интересно, это мольфары стараются? Вряд ли кому-то еще в голову придет экспериментировать с этими ароматами. Все же лес – больше их парафия. Однако, принюхавшись, понял, что экспериментаторы перестарались – отчетливо слышался запах гари. Качнув головой, я подошел к секретарской двери и постучал. Из кабинета доносился пронзительный женский голос, но меня явно не слышали. Постучал еще раз, взгляд упал на табличку «Языкатая Х.Х., секретарь».

Осторожно опустив ручку, я заглянул:

– Разрешите?

Кабинет не уступал по размерам ректорскому, но оказался настолько захламлен, что стоять было практически негде. Везде стопки бумаг, папки, на столе три телефона, по двум сразу говорила худая пожилая женщина. За ее спиной высился приоткрытый шкаф, из которого выглядывали пальто и… метла.

Женщина только стрельнула в меня черными глазами и кивнула. Убрала за ухо темную прядь, выбившуюся из стянутых в пучок волос, и снова застрекотала на такой скорости, что вообще не разобрать, о чем речь.

Метла вдруг с тихим шорохом съехала вниз и стукнулась о пол. Секретарь подпрыгнула от неожиданности.

– Перезвоните через час! – рявкнула она сразу в две трубки и с грохотом положила их на аппараты. – Слушаю вас.

Последнее относилось ко мне, поэтому я тут же протянул ей бумаги. Она нахмурилась, быстро пересмотрела все листы.

– Так-так, точно мольфарское?

– Да, именно, – подтвердил я, стараясь сказать это как можно спокойнее.

Она принялась что-то выписывать на продолговатом бланке.

– Хорошо. Значит, сейчас заселитесь в общежитие. Сегодня уже ваших распустили, знакомиться с группой будете завтра в полдевятого. Сосед ваш Ткачук, правда…

Дверь распахнулась, смерчем в кабинет влетел худенький мужчина в измазанной куртке. Взлохмаченный и возбужденный. Озадаченный и даже испуганный, словно черт, попавший в монастырь.

– Хвеся Харлампиевна, караул! Спасайте, голубушка! Эти дармоеды совсем обнаглели, весь этаж мне попортили! Я их и так, и этак, а толку никакого!

– Злыдни, – не отрываясь от бумаг, сообщила она.

– Что? – в один голос переспросили мы вместе с появившимся.

– Не дармоеды, а злыдни, – невозмутимо сообщила Хвеся Харлампиевна, убрав часть моих документов в огромную синюю папку, и отдала мне два талона: на заселение и на питание. – Они у нас по материальным ведомостям больше всего пользы приносят, так что это вы зря.

– Так меня ж Вий-Совяцкий убьет!

– Дидько! Не заворачивайте мне мозги! Вы завхоз или где?

Я чуть не поперхнулся. Вот так фамилия, нечего сказать. Вид у него был настолько расстроенный, что стало даже жалко. Интересно, какого размера неприятности?

– А что… – осторожно начал я, но Хвеся Харлампиевна метнула на нас колючий взгляд.

– Чугайстрин, вас общежитие заждалось. Там все расскажут. Столовая находится на территории университета, возле второго корпуса.

– Спасибо, – быстро ответил я, решив, что лучше не нарываться, и выскользнул за дверь. За мной тут же вышел Дидько.

– Стену выжгли своими заклинаниями, – запоздало ответил он на вопрос. – Уже второй раз за неделю.

Мы зашагали к лестнице. Стояла мертвая тишина, видимо, с пар тут не сбегали.

– А как вы обычно справляетесь? – поинтересовался я.

Дидько пожал плечами:

– Умудрялся выбивать стройматериалы. А тут совсем беда, прям не знаю, что делать. Все закончилось, эх…

Я задумчиво посмотрел на него.

– А показать сможете?

Оторопевший взгляд, пожатие плечами:

– Пошли, чего уж там. Пока эти дармо… злыдни не понабегали.

Мы покинули здание, пересекли большую площадку и направились к двухэтажному строению. Снег хрустел под ногами, мороз щипал щеки. Солнце спряталось за тучи, но настроение все равно было хорошим.

«Пострадавшее» здание оказалось страшной развалюхой: покосившееся, закопченное, будто печенная в костре картошка, с выбитыми окнами. Даже в крыше обнаружилась дыра, из которой валил густой сизый дым. Кажется, говоря про один этаж, завхоз явно… сказал не все.

– Вы новенький, да? – спросил Дидько.

– Да, – кивнул я.

Завхоз смотрел с доброжелательным любопытством, но вдаваться в подробности не хотелось.

– Кого вам дают, мольфаров с первого курса?

– Да, именно.

Приблизившись к зданию, я почувствовал кислый неприятный запах. Так-так, кто-то, наплевав на безопасность, балуется прикладной умертвологией. Не будь у меня в студенческие годы соседа-злыдня и регулярных пожаров в комнате, знать бы не знал, что значит такой запах.

Я остановился и поднес руку к стене, пальцы защекотало. Хмыкнул и покачал головой.

– У вас тут третий курс резвился?

Дидько снова поник и обреченно кивнул. Подошел ко мне и тяжко вздохнул.

– Они, проклятущие. Сашка хоть и гоняет их, но мало. Всю группу бы в подвал на отработки, тогда был бы толк.

Я начертил в воздухе несколько знаков, которые тут же вспыхнули белым, и здание опутала тончайшая светящаяся сеть. По телу разлилось приятное ощущение бодрости и звенящий азарт.

– А кто у нас Сашка? – спросил я, напитывая плетение восстановительной энергией.

– Ткачук, куратор их… Ой, мамо!

Обгоревший дом ослепительно вспыхнул, мы с Дидько разлетелись в разные стороны и рухнули прямо в снег. Ладонь свело судорогой, тут же заныл затылок, которым я обо что-то приложился. М-да, перестарался.

Двухэтажное здание стало чуть лучше, но ненамного. Но хотя бы пропала дыра в крыше, уже приятно.

Дидько присвистнул:

– Вот паскудники, приложили же… Но и за крышу спасибо.

Он так и сидел в сугробе, видимо, не собираясь вставать. Меня неожиданно прошиб холодный пот, я резко обернулся, не понимая, что случилось.

– Так-так, – прогремел низкий голос.

Подняв голову, я увидел опирающегося на подоконник Вий-Совяцкого. Прищурившись, он смотрел на вмиг побелевшего Дидько.

– Используем силу, Жорж Гаврилович? Работаем руками?

Дидько сглотнул и закивал, но, явно прикипев к месту, не мог даже встать. Я тоже замер, не зная, что делать. Взгляд у ректора и впрямь был… страшный. Это что ж за силища?

– Зайдите ко мне, ведомость прихватите. Побеседуем.

– Бегу, Павел Константинович, – просипел Дидько, с кряхтеньем пытаясь встать.

Я ухватил его за шиворот и помог подняться.

– Спасибо, – выдохнул завхоз.

– А вы, Чугайстрин, если страдаете топографическим кретинизмом, носите с собой план университета! – прогремело так, что невольно пришлось вжать голову в плечи.

– Да-да, понял, – пробормотал я, глядя, как Дидько трусцой бежит к корпусу, а потом, не теряя времени, быстро ухватил свои вещи и пошел искать общежитие. Нарываться на ректора больше не хотелось. Впрочем, леденящий взгляд провожал меня еще долго.

* * *

Полтавский национальный университет магии – заведение с традициями, выпускным шабашем и хорошей репутацией. Характерники[2], злыдни[3], мольфары, провидцы и ведьмаки, отучившись пять лет, получают высшую квалификацию и направления на рабочие места. Получить же направление в сам университет достаточно сложно. Сюда отбирают по принципу, который для меня так до сих пор и остается загадкой. Если б не твердая рука отца, еще неизвестно, что б могло быть.

Преподавательское общежитие оказалось местом приятным, даже каким-то… домашним. Комендант, сухонький седой старичок, встретил меня с улыбкой. Вручил ключ, но толком ничего рассказать не успел из-за требовательно зазвонившего телефона. Потому лишь махнул в сторону коридора и быстро с кем-то заговорил.

Выделенная мне комнатка оказалась довольно уютной. Мебели по минимуму: шкаф, стол, стул, две кровати. Портрет Гоголя на стене, что неудивительно. Темно-коричневые шторы полностью закрывали окно, словно в него смотреть не стоило. Я сделал было шаг вперед, но в коридоре что-то грохнуло. Послышались охи коменданта. Чуть пожав плечами, я двинулся к свободной кровати и опустил сумку. В любом случае радовало, что здесь порядок. Аккуратный сосед – всегда лучше неряхи.

Время пролетело незаметно, неоднократно упомянутый Ткачук не появлялся. Решив, что познакомлюсь позже, я лег спать. Рано вставать – это та еще проблема.

Сон приснился на удивление приятный. Белеющие в темноте округлые плечи, изящные руки, стягивавшие с меня брюки. Пухлые губы с весьма довольной улыбкой. Черные волосы холодили мою шею; в них я тут же вплел пальцы. Воздух наполнился ароматом ландыша. Карие глаза смотрели прямо, с едва уловимой смешинкой. Она вжалась всем телом, меня окатило жаркой волной. Горячая, дурманная, сладкая.

– Какой ты… – промурлыкала она на ухо и прихватила зубами мочку. – Ой! Что это?

Я вздрогнул от неожиданности. Черт, это не сон! Девушка чуть отстранилась и смотрела на меня огромными глазами.

– А в-в-вы вообще кто?

Ее голос вмиг растерял все мурлычущие нотки. Запах ландыша вдруг стал удушающим.

– Тот же вопрос могу задать и вам, – хмыкнул я. – Перепутали комнату, милейшая?

Я чуть приподнялся на локтях и едва не присвистнул: из одежды на ней ничего не было.

– Не знал, что тут одобряется такое поведение, – и не смог не отметить: – Хотя фигура у вас что надо.

Она ойкнула, попыталась прикрыть руками грудь, побледнела и… рухнула в обморок.

Ступор длился пару секунд. Ругнувшись, я вскочил с кровати и осмотрел девушку. Этого еще тут не хватало! Хм, что-то старовата для студентки, хотя хороша, ничего не скажешь. Медленно провел рукой над ее грудью, которая не вовремя поднялась в глубоком вдохе. Ладонь укололи тысячи иголочек. Дурманное заклятье. Чувственное, если не ошибаюсь. Только вот с привязкой на полное вытягивание сил. Кто ж ее так?

Прошептав несколько слов, шевельнул пальцами. Тут же вспыхнуло несколько светло-зеленых шариков, мигом разделившихся на мириады тонких нитей и опутавших тело девушки причудливым кружевом. Накинув на нее покрывало, я быстро пошел к коменданту.

Правда, моя история его не впечатлила.

– Говорите, девушка? – переспросил он, шагая со мной по коридору.

– Да.

– Ну, это нормально, – последовало утешение.

– Нет, не в этом дело, – раздраженно бросил я, открывая дверь и пропуская в комнату. – Дурманное заклятье. Что мог – нейтрализовал, но я не целитель.

Комендант остановился на пороге.

– Ну? – поторопил я.

– Свет хоть включите.

– Свет?

Не сразу дошло, что вопрос звучит глупо, а на меня смотрят с крайней подозрительностью. Выругав себя за оплошность, я быстро щелкнул выключателем. Комендант охнул. Простыня с девушки каким-то немыслимым образом сползла.

– Что? – покосился я. – Кто это?

Комендант подлетел к кровати, всплеснул руками:

– Александра Евгеньевна, как же так! Ничего не понимаю!

Стало нехорошо, радовало, что рядом стена. Студентку так величать точно не станут. Еще надеясь, что ослышался, я медленно уточнил:

– Какая Александра Евгеньевна?

Комендант быстро повернулся ко мне:

– Соседка по комнате ваша! Куратор третьего курса.

Я чуть не грохнулся на пол. Что? Неоднократно упоминавшийся Ткачук – это? То есть эта? То есть какого в одной комнате живут мужчины и женщины? Хотя отец предупреждал, что здесь странные порядки. Но не настолько же!

– Я за целителем, – бросил комендант, выбегая из комнаты. – Ждите.

Некоторое время царила тишина. Подняв голову, я встретился с внимательным взглядом покойного Гоголя. Писатель вдруг хитро подмигнул. Я вновь посмотрел на лежавшую на кровати. М-да. Однако, весело началась моя жизнь в университете.

* * *

Утро прошло спокойно. Мольфарский поток составляли в основном любознательные молодые люди. Занятие подходило к концу, я был приятно удивлен познаниями многих студентов. Они действительно интересовались, никто не спал на лекции.

Я глянул на часы.

– Через три минуты звонок. Есть вопросы?

Рыжая веснушчатая девчонка с первой парты подняла руку.

– Вы упоминали про практику в лесу и чугайстра, – звонко разлетелся голосок по аудитории. – Ваша фамилия… – она вдруг смутилась.

– Хотите знать, имеет ли какое-то отношение? – улыбнулся я и взглядом пробежался по журналу. – Что ж, очень даже может быть. Мои предки всегда жили возле леса. Фамилия могла так и образоваться. Но достоверных данных мне не попадалось, поэтому утверждать не стану.

Звонок оборвал мой рассказ. Студенты выходили из аудитории. У входа я столкнулся с рыжей.

– Извините, Андрей Григорьевич, – пробормотала она.

– Ничего, – хмыкнул я, – смотри под ноги.

Она почему-то покраснела, хотела что-то сказать, но какой-то проходивший мимо верзила вдруг дернул девушку за руку.

– Динка, не заглядывайся на старшекурсников, мала еще! – захохотал он. Такой же рыжий и с веснушками. Брат?

Она что-то возмущенно пискнула, но тут же была утянута рыжим в толпу.

– Прости, лохматый, не для тебя эта розочка цветет, – услышал я брошенную фразу.

После пары секунд стояния столбом меня разобрал неуместный смех. Надо же, приняли за старшекурсника. Однако, дела. Конечно, брутальностью я не выделяюсь, и волосы действительно длинные, но чтоб так?

Оставив ключ подоспевшему старосте группы характерников, я направился к лазарету. Александру временно поместили именно туда, мотивировав огромным упадком сил. Вчерашнее знакомство было из ряда вон, поэтому неплохо бы его повторить.

Быстро покинув корпус ведьмаков, я пересек засыпанную снегом площадку и столкнулся нос к носу с Дидько.

– В лазарет? – спросил он, улыбаясь во весь рот.

– Э… – оторопел я, – да. А вы откуда знаете?

Улыбка стала еще шире, он обогнул меня, хрустя снегом под рабочими ботинками.

– Так все уже знают!

Ничего себе новость! Дидько больше ничего не говорил, а я ускорил шаг. Отличненько. Еще не хватало, чтобы меня во всем обвинили.

Стоило войти в темный коридор, как зазвонил мобильный. Секретарь, у-у-у.

– Андрей Григорьевич! – ворвался в мою голову громкий голос. – Немедленно зайдите к ректору. Срочно, после этой пары.

Я сделал глубокий вдох, стиснув зубы.

– Так срочно или после этой пары?

– Не задуривайте мне голову! – рявкнула Языкатая. – Делайте, что говорю!

Не успел я возразить, как из трубки донеслись короткие гудки. М-да уж. Как он терпит ее только? Порой казалось, что Языкатая может построить самого Вий-Совяцкого.

– Васька, ты что, настолько идиот? – неожиданно раздалось шипение совсем рядом.

Я чуть не подпрыгнул, но потом сообразил, что нырнул в нишу в стене, пока говорил с Языкатой.

– Да откуда я мог знать? – тут же возмутился знакомый голос. – Ну помаялась бы немного, да и дело с концом. Откуда в комнате-то мужик взялся? Ведь заклятие на это не рассчитано!

– Угу, молодец! – второй говорил так, словно хотел уничтожить собеседника словами. – Ты хоть представляешь, что будет, если они начнут искать?

«О, – подумал я, – можете не сомневаться. Уже ищут».

– Это да-а-а… – тяжкий вздох. – Борь, но что делать? Разве что попытаться следы замести? Раз до сих пор в лазарете, значит, не все ушло.

– Идиот, – высказался Боря. – Если эта злыдня пронюхает, она же нам бошки поотрывает сразу! Пошли!

– Нечего было у меня курсак не принимать!

Послышался звук затрещины, а потом шаги.

Я осторожно выглянул и отметил знакомую рыжую шевелюру. Хм, значит, розочка цвела не для меня? Что ж, познакомимся поближе.

Из здания лазарета мы никуда не выходили. Студенты принялись спускаться в подземные лаборатории, где проводилась основная часть опытов факультета злыдней. Надо же, чтят технику безопасности. На всякий случай накинув на себя полог невидимости, я последовал за ними. Рыжий продолжал что-то виновато бубнить, а Боря – щупленький и низенький – не прекращал его шпынять.

Открыв одну из дверей, они зашли в прохладное темное помещение. Вася щелкнул пальцами, появилась огненная спиралька, осветившая сто лет не прибранный класс. Неудивительно, что здесь решили промышлять безобразиями, видимо, давно уж никто не заходил. Усевшись на парту, я с любопытством посмотрел на ребят. Итак?

У Василия в руках появилась черная сфера, внутри которой плясали серебристые всполохи. Прикрыв глаза, он медленно читал заклинание. Боря тоже не стоял сложа руки, а расчерчивал воздух переливавшимися алым светом символами. В воздухе завитал аромат ландыша. Такой же, как и сегодня ночью.

Я прищурился. Идея хорошая, только исполнение – не ахти. Серебро в сфере призовет остатки заклинания, а не уничтожит. Если пани Ткачук сюда сейчас прибежит, не завидую этим оболтусам. Сделав несколько движений пальцами, я послал в сферу сгусток напитанного энергией воздуха.

Алые символы метнулись к сфере, охватили ее со всех сторон. Сфера начала набухать, разрастаться, грозя заполнить все помещение.

– Ой… – охнул Вася.

– Дурак! Ты что наделал? – заорал Боря. – Сейчас бахнет же!

Вася вякнул что-то невразумительное. Я резко спрыгнул и расчертил воздух решеткой отрицания. Сфера сдулась, словно воздушный шарик. Покров невидимости рассеялся, студенты смотрели на меня с разинутыми ртами.

Первым очнулся Боря:

– А в-в-ы кто?

Вася только покосился, но ничего не говорил. После вышедшей из-под контроля сферы и того, как я ее уничтожил, умничать не стоило.

– Видите ли, – хмыкнул я, – я, собственно, и есть тот самый мужик, который вдруг оказался в комнате вашего куратора.

– Мамо, – просипел Вася, медленно съехав по стене.

– Нет, не мама. Моя фамилия Чугайстрин. Зовут Андрей Григорьевич. Преподаватель. Это так, для общего развития.

Васька икнул, но, так как уже сидел, позы не изменил. Боря попятился, потом тяжко вздохнул и закусил нижнюю губу. Я держал паузу, поглядывая на обоих обормотов. Было интересно, кто заговорит первым.

– Что… – все же начал первым Боря, – как… вы… нас отчислят?

Я сложил руки на груди, молча глядя на парня. Он смотрел на меня с видом загнанного, но гордого зверька.

– Ну-у-у-у-у… – Повисла пауза, парни напряглись. – Вы ремонт умеете делать?

– Что??? – хором выдохнули оба.

* * *

Дидько с довольным лицом смотрел на пыхтящих студентов, старательно таскавших камни.

– Андрей Григорьевич, это ж как же вы их-то заставили? Сами прибежали ко мне, предложили помощь. Случайно услышал, что это по вашей указке.

Я хмыкнул, поглядывая на парней.

– Знаете, Жорж Гаврилович, труд, он ведь облагораживает. Ну и… дает возможность искупить вину. Человек – создание подверженное. Его научить плохому – враз. А отучить – практически невозможно.

Дидько хихикнул:

– Это точно. Кстати, а как вы в темноте-то видите?

Внутри все похолодело. Черт тебя забери! Значит, о моем самоуправстве все известно! Но…

Дидько подхватил меня под локоток и медленно повел к выходу.

– Вы не удивляйтесь, Андрей Григорьевич, я все знаю, что в этих стенах делается. У меня по линии матери домовые были. Но не в этом дело… Все же… как?

Некоторое время я молчал, но потом заправил за ухо прядь волос. Дидько остановился как вкопанный. Тихо присвистнул.

– Вот это да!

Я кивнул, некоторое время молчал, собираясь с духом и ругая себя, что попался не хуже пакостников-студентов.

Дидько тем не менее был крайне озадачен.

– Быть не может. По уставу нельзя ж в университете не местным работать!

Правду говорить не хотелось, но лгать не стоило точно. Поэтому пришлось отвести взгляд от пошарпанных стен и тихо признаться:

– Мой приемный отец – чугайстр. Настоящие родители погибли, а он – воспитал. Я вырос в Ивано-Франковске. Поэтому не совсем уж… чужак. Вот папа и походатайствовал. А так… вряд ли бы взяли.

Дидько некоторое время обдумывал мои слова.

– А отец ваш… не Григорий Любомирович, часом?

Я с удивлением посмотрел на него:

– Он самый. Откуда вы знаете?

Дидько усмехнулся:

– Я всех основателей ПНУМа знаю, Андрей.

Пока я соображал, что к чему и насколько же я влип, Дидько задал еще один вопрос:

– Кстати, а почему Александре-то не сдал этих балбесов?

Я уставился в пол, чувствуя, что, будь постеснительнее, покраснел бы до тех самых острых кончиков ушей. Однако выпрямился и улыбнулся:

– Ну-у-у-у, понимаете, такого приятного знакомства с коллегой у меня еще никогда не было. А после него не грех и развить отношения дальше. Деловые, разумеется.

Глава 2

Студентка под покровительством

Павел Константинович Вий-Совяцкий предпочитал прогулки пешком. По университету. Шел степенно и неторопливо, сложив руки за спиной. Из-за поворота сначала появлялся значительный живот и уж потом – все остальное. Шел немного вразвалочку, наблюдая из-под полуприкрытых век за студентами и преподавателями. И те, и другие невольно вытягивались по струнке, когда ректор проходил мимо.

– Ой. – Дина попятилась к стене. – Павел Константинович, здрасте!

Я поднял голову от ее практической работы, хмуро глянул вперед и встретился с невыразительным взглядом голубых глаз. Впрочем, невыразительность – не совсем подходящее слово. По спине пробежал холодок. Вий-Совяцкий умел видеть насквозь.

– Помогаете студентке? – спросил он и, заметив мой кивок, продолжил: – Похвально, Андрей Григорьевич. После этой пары жду вас у себя.

Не дожидаясь реакции, медленно пошел дальше, величественно отвечая на приветствия студентов. Я мысленно выругался. Как всегда, совсем в неподходящий момент. А ведь Сашка хотела показать мне лаборатории злыдней. Эх, нет в жизни счастья. Я снова уткнулся в практическую работу.

– Дин, смотри сюда. Природные силы у тебя замыкаются в круге, вот и нет результата. А должен быть постоянный контакт для подпитки. Ясно?

Дина быстро закивала:

– Да, но как?

– Так. – Я быстро набросал в углу листа схему для пропускания энергии. – Попробуй это, только осторожно.

– А на людях можно? – вдруг оживилась она.

Я озадаченно уставился на студентку:

– А конкретнее?

Динка опустила голову, забирая у меня из рук свою практическую.

– На Ваське, достал уже.

Я только хмыкнул:

– Васька – не люди, можно.

Она широко распахнула желтые глазищи, потом хихикнула, прижав почерканную работу к груди.

– Так точно! Спасибо, Андрей Григорьевич!

Я только посмотрел ей вслед: маленькая, юркая, бойкая. Просто огонек на ветру. По характеру совсем не похожа на брата. Такой старосте вся группа радуется. И это не глядя на то, что может и с Багрищенко повздорить, и с Яровой что-то не поделить, и списать не дать. Не очень хорошо, когда в группе несколько лидеров и каждый тянет одеяло на себя, но к Динке все равно все относятся хорошо.

Вздохнув, я быстро пошел в столовую. Все же на голодный желудок лучше не вести предмет. На носу, точнее, на шестой паре у меня лекция у провидцев, а эти ребята могут любого довести до белого каления.

В столовой пахло свежей сдобой и голубцами. Буфетчица – Горпына Петровна Пацюк – дама зрелая, размеров из приятных, стремящихся к дородным, в белом фартуке и накрахмаленном чепчике, что-то сосредоточенно вычеркивала из ведомости.

За столиком в углу сидела Сашка. Увидев меня, помахала ложкой, мол, иди сюда. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, уселся рядом.

– Чего вид такой загнанный? – поинтересовалась она, не прекращая есть.

Я провел ладонями по лицу.

– Знаешь, после первого курса это неудивительно. Они мне чуть чучело не сожгли. Хотя тренировались вызывать дождь.

Сашка хихикнула:

– Майся-мучайся. Как я в свое время. Только мои, – она поморщилась, – до сих успокоиться не могут.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. О знакомстве мы больше не заговаривали и делали вид, что все идет так, как должно быть. И не было любовного зелья.

К нам приблизилась Пацюк, посмотрела на меня сверху вниз со страстным желанием накормить.

– Уж никак голодать решил? – прозвучало настолько грозно, что захотелось пригнуться.

– Нет, Горпына Петровна, что вы, – пробормотал я.

– Тогда чего мимо проходишь?!

– А он поздороваться, – нашлась Саша, с трудом сдерживая улыбку.

– Здороваться – потом, – отчеканила Пацюк, – питание куда важнее. Жди.

Я шутливо поднял руки, показывая, что сдаюсь. Она только покачала головой.

– Ох, молодежь, совсем о здоровье не думаете.

Продолжая бурчать под нос, буфетчица пошла к стойке.

Саша проводила ее внимательным взглядом. Потом облегченно выдохнула.

– Ты ей лучше не перечь – хуже будет. Я раз села на диету, так меня потом к ректору потащили с визгами, что загнобили молодой кадр и он теперь есть отказывается. Еле отбилась.

Упоминание о Вие заставило поморщиться.

– Не поминай, а то явится. Мне скоро к нему идти.

В темных глазах Саши заплескалось беспокойство.

– Что случилось?

– А черт его знает, – мрачно отозвался я и тут же смолк. А стоило ли упоминать Дидько?

На стол медленно опустилась глиняная пиала с глубоким бортиком, наполненная до самой красной каемочки варениками. Рядом с глухим стуком легла плошка со сметаной. Вареник вылетел из тарелки и, завертевшись, плюхнулся в сметану.

– Предпочитаю есть сам, – сообщил я, беря вилку. Вареник виновато повесил ушки и замер. Сашка молча взирала на эту картину.

– Однако, – пробормотала она с легкой ноткой обиды. – А меня не слушаются.

– Просто ты плохо себя ведешь, – пробормотал я, принимаясь за еду. – А о танцующих варениках буфетчицы Пацюк слухи ходят по всей Полтаве. М-м-м, с капустой у нее особенно хороши!

Саша отставила тарелку и, подперев щеку кулаком, внимательно посмотрела на меня.

– Откуда? Ты ж говорил, что не местный.

– Не-а. Но часто гостил.

– И как?

Я поднял руку и показал большой палец, продолжая шустро разбираться с кушаньем. Пацюк готовила – пальчики оближешь. Неудивительно, что студенты не пугались ни летающих вареников, ни подпрыгивающих голубцов, шустро сновавших над тарелками. С разносчиками тут не сложилось, а очереди Горпына Петровна терпеть не может, потому вся еда к парням и девчонкам добиралась самостоятельно. Полеты тарелок и столовых приборов не прекращались даже тогда, когда в столовую входил Вий-Совяцкий. Скорее уж становилось еще оживленнее, ибо раз появился ректор, значит, надо скорее обслужить. Обед у него всегда был важным событием: миска борща со сметаной, свежие подрумяненные пампушки с чесноком, нарезанное на блюдце соленое сало. Отдельно тарелка с изумительной квашеной капустой с клюквой. Огромную красную кружку с горячим чаем Вий-Совяцкий выпивал только после того, как управлялся с обедом. Последнюю пампушку всегда заворачивал в столовскую салфетку и уносил с собой. Никто так и не знал, зачем и кому он это носит.

В первый раз его появление в столовой напрочь отбило аппетит, однако, поглядев на довольно трескавших рядом ребят, я понял, что это не опасно. Хоть и не студент, но железной уверенностью не обладал. Особенно в нескольких метрах от сурового ректора.

Только спустя неделю прошла неловкость, и я научился не обращать за едой ни на кого внимания. Вздохнув, тоскливо уставился на оставшиеся вареники.

– Ну, не переживай ты так, – улыбнулась Саша. – Вечером все посмотрим. Не убьет же он тебя!

– М-да, утешила. А что, были уже кого… того?

Она чуть поморщилась и убрала за ухо черную прядь, потом принялась рыться в сумочке.

– Убить – нет, а вот уволить – да. Но это даже хуже, потому что без права восстановления. Вий-Совяцкий хоть и строг, но без причины козни строить не станет.

Я поперхнулся и закашлялся. Вот не зря сегодня всю ночь проворочался, думая о своем предшественнике. Кто был куратором мольфаров? Почему покинул их среди года? Или все же не он сам ушел, а его… ушли?

– А что может стать причиной? – осторожно спросил я.

Сашка принялась сосредоточенно красить губы. На некоторое время повисла тишина. Удовлетворившись наведенной красотой и надлежащим цветом, она сунула зеркальце и помаду в косметичку.

– Разное. К преподавателям тут требования куда строже, чем к студентам. Вий-Совяцкий в штыки воспринимает все, что может грозить его студентам. Даже репутация заведения – это не то. А вот учащиеся… – Саша смолкла и вздохнула. – Была тут история…

Она вздрогнула от резко затрезвонившего мобильника.

– Кому еще не спится, – пробормотала Саша, беря трубку.

Надежда, что собеседник скажет пару слов и она продолжит историю, не оправдались. Тот оказался говорлив не в меру. И когда на меня бросили беспомощный взгляд, я понял, что лучше удалиться.

На выходе из столовой глянул на время. Ни туда ни сюда. Плохо. Придется пооколачиваться возле ректорской двери. Медленно пошел по коридору и внезапно вспомнил, что завтра обещал устроить своим сюрприз. Любые знания лучше получать на практике – теория может дать лишь общее представление.

Свернув налево, в темный узкий коридорчик, я быстро прошел несколько дверей, направляясь в самый конец. Дверь в библиотеку оказалась приоткрытой, в нос ударил запах старой бумаги и пыли. Внутри было просторно, ряды столов уходили вдаль. Честно говоря, даже не мог представить, как так выходит: то ли обман зрения, то ли с помещением и впрямь что-то не так. Изнутри оно казалось куда больше, чем снаружи.

Библиотекарь отсутствовал, настольная лампа бросала желтый густой свет на раскрытый разворот журнала «Бесы и ведьмы». Рядом лежали круглые очки с толстыми стеклами.

Решив, что разберусь и так, я подошел к шкафу с пометкой «Мольфары». Корешки книг, потрепанные и старые, угрюмо взирали на меня сверху. Мол, пришел еще один, нет нам покоя. Интересно, скольких уж преподавателей они тут повидали?

Синяя брошюра с золотым тиснением, считай, сама прыгнула в руки. Открыв, я изумленно уставился на страницы: новые, лощеные, касаешься пальцами – будто кожу гладят. Кирилл Громов «В тени Лысогорья». Имя ничего не сказало, да и название тоже. Пролистав брошюру, понял, что это какое-то исследование на манер дневника. Удивлению не было предела: откуда здесь такое? Может, кто из студентов пошалил и сунул на полку?

– Кхе-кхе, – послышалось за спиной, – что мы тут выбираем?

Сжав брошюру, я быстро обернулся и встретился с внимательным взглядом черных глаз. Библиотекарь едва достигал мне плеча, имел крючковатый нос, торчащие в разные стороны седые волосы и извечную ухмылку на губах. Одевался во все темное и мешковатое, но при этом все равно напоминал гнома из сказки. Пусть даже и не совсем обычного гнома.

– Добрый день. Мне бы что-то для первого курса мольфаров, с базовой практикой.

Кряхтя и охая, библиотекарь приблизился к своему столу и нацепил очки.

– Демонстрировать будете? – важно поинтересовался он, слюнявя палец и открывая огромный журнал.

– Да-да, – ответил я, пытаясь осторожно положить брошюру назад.

– Берите, – неожиданно сказал он, и я озадаченно обернулся:

– Что?

– Книжицу, что назад пытаетесь пристроить, – пояснил библиотекарь, склонив голову и что-то записывая. – Может, не лучший материал, но лишним не будет. Постойте тут, я сейчас.

Он шустро нырнул куда-то между шкафами. Пока я пытался сообразить куда именно, библиотекарь вернулся и всучил мне в руки толстенный том в кожаной обложке.

– Вот это самое оно. Распишитесь мне осе[4]. А то книг понабирают, а потом бегай за ними.

Я молча поставил подпись, зная, что спорить нет смысла. Кому какая разница, что человек я приличный и всегда возвращаю то, что не мое?

– Вот и славно, – пробубнил он, усаживаясь за журнал и начиная листать страницы.

Я еще раз посмотрел на темное местечко между шкафами и все же не выдержал, любопытство победило:

– Скажите, а куда это вы исчезали?

Он крякнул и посмотрел на меня поверх очков. Взгляд внезапно оказался удивительно цепким и пронзительным.

– Заметил, – хмыкнул. – Ишь какой. Внимательный.

Я чуть пожал плечами, мол, что есть, то есть.

– Так куда?

– Туда, – невозмутимо ответил он. – Не все книги можно видеть студентам. Поэтому, как только управитесь, назад сразу.

Заверив, что все понял, я покинул библиотеку. Чудом успел заскочить к себе, чтобы оставить книги – не хватало еще, чтобы Вий-Совяцкий начал умничать по поводу моей методики. Меньше знает – крепче спит.

В общежитии было тихо, многие преподаватели еще вели пары. Впрочем, к Вий-Совяцкому я прилетел, едва не опоздав. Звонок раздался именно тогда, когда моя рука легла на ручку ректорской двери. На мгновение к горлу подкатил комок. Сглотнув, нахмурился и отогнал панику. Нечего тут, а если заставит собрать вещи… Нет, не буду об этом думать.

– Разрешите?

– Заходите, Чугайстрин, – донесся низкий голос.

Вий-Совяцкий стоял возле окна и поливал кактус. Кактус выглядел крайне печально: почерневший, с загнутыми колючками и бледно-желтым подвявшим цветком. Когда Вий-Совяцкий подходил ближе, казалось, кактус настораживался. Впрочем, было от чего.

Выгоревшая голубая лейка в виде рыбки со стуком опустилась на подоконник.

– Рассказывайте, Андрей Григорьевич.

Я настороженно посмотрел на него. Терпеть не могу такую постановку вопроса. Успеваешь вспомнить все, где напортачил и где только собрался. Неужто будет вычитывать за самоуправство с любовным заклятием?

– Что именно? – уточнил я, стараясь говорить ровно.

Вий-Совяцкий заложил руки за спину и внимательно смотрел в окно. При этом было мерзкое чувство, что затылком все равно наблюдает за мной.

– Все. Что успели узнать, что вам удалось больше всего… – Он сделал паузу. – Может, что-то не нравится.

Тон спокойный и даже доброжелательный. Поди разбери, что у него на уме, расслабляться в любом случае не стоит.

– Все в порядке, Павел Константинович. Как на новом месте. Но вникаю, к тому же есть у кого спросить, если что неясно.

Ответ получился более чем аккуратным, однако сдаваться я не собирался. Уж если и решит меня гонять в хвост и гриву, то пусть сам и начинает.

– А студенты как? Что скажете о группе?

Допрос продолжался в разрезе обычной беседы, но я нутром чувствовал: что-то не так. Только… то ли Вий-Совяцкий не знает, как к этому подойти, то ли доводит меня до нужной кондиции. Но я склонялся ко второму. В присутствии ректора мозги почему-то прекращали нормально работать.

– Хорошая группа, – выдавил я. – Ребята тянутся к знаниям, особых разгильдяев назвать не могу. Может, это пока, дальше время покажет.

– И сколько же времени вы собираетесь здесь проработать? – хмыкнул Вий-Совяцкий, медленно поворачиваясь и в упор глядя на меня. Тут же пробрал мороз, но я не отвел глаз.

– Если вы хотите знать точно, то тут лучше знает кафедра провидцев, – сам не понял, как меня понесло дерзить. – А так… настроен серьезно. Университет мне нравится.

Выражение лица Вий-Совяцкого не изменилось. Он медленно преодолел расстояние от окна к столу, сел, положил сцепленные замком руки на полированную крышку.

– Занятно, – резюмировал. – А что скажете о Татьяне Багрищенко?

Я чуть нахмурился. Хорошенькая сообразительная студентка. Чем-то напоминает синицу. Темненькая, изящная, легкая на подъем. Не дружит с общемагической историей, однако обладает недюжинной силой и с огромным усердием выполняет лабораторные работы.

Приблизительно это я и сказал, только в более официальной форме. Вий-Совяцкий достал ручку с набалдашником в виде черепа и задумчиво постучал по столу. Темные провалы глаз черепушки вспыхнули мертвенно-зеленым огнем. Хорошо хоть удалось не дернуться от неожиданности.

– Что ж, думаю, это неплохо, – наконец произнес он. – Но есть еще кое-что… и вы, Андрей Григорьевич, должны быть в курсе.

Я настороженно посмотрел на Вий-Совяцкого. Вернулось ощущение, что в кабинете вновь властвует мороз. Но на меня не обратили внимания.

– Таня находится в университете под моим покровительством.

Я молча изогнул бровь. Понятия не имею, что это такое, но явно дело серьезное, раз за это взялся сам Вий-Совяцкий.

Крохотные челюсти черепа разжались, выскользнул черный раздвоенный язык, послышалось шипение.

– Девочка способная, я рад, что вы это уже отметили. Это хорошо. Ее наследственность позволяет и без специального образования ведьмачить на высшем уровне.

– Ведьмачить? – переспросил я. – Вы хотите сказать, что на мольфарском отделении ей не место?

Вий-Совяцкий иронично изогнул губы, потом закатил глаза и вздохнул. Вроде ничего особенного, но мне стало стыдно до чертиков за собственную невоздержанность.

– Ваши домыслы – не мои слова. Поэтому молчите и слушайте.

Шипение стало громче, раздвоенный язычок задрожал.

– А ну цыц! – шикнул он на череп. Тот мигом смолк, лишь обиженно сверкнул зелеными глазами. Вий-Совяцкий продолжил: – Багрищенко – один из сильнейших родов ведьм на Полтавщине. Тетка Тани – Оляна Багрищенко – имеет на университет зуб. Она очень хотела, чтобы племянница пошла на факультет ведьмаков. Сами понимаете, мольфарское отделение – нонсенс в некотором смысле.

Я кивнул. Еще бы! Драка за первенство всегда была и будет. Неважно, кто ее затеял: мольфары с запада, характерники с востока, ведьмы из центра, провидцы с юга или злыдни с севера. Все пытаются доказать, что они лучше, только вот порой методы, кхм, оставляют желать лучшего…

– Крутостью нрава, – продолжал Вий-Совяцкий, – Татьяна уродилась в мать… покойную. Уперлась, что не станет идти по семейному пути, и решила пойти к мольфарам. Не знаю, сколько времени угробила, но сумела отыскать себе учителя. Упорно занималась и в результате поступила к нам.

Я лишь слушал, пытаясь переварить информацию. Нет, конечно, всякое бывает, но с таким упрямством я встречался в первый раз. Тут то ли тетя до такой степени заездила племянницу, что та взбунтовалась, то ли племянница обладает воистину нравом барана и уперлась в свои ненаглядные принципы.

– Кто попадает в университет, автоматически становится под нашу защиту. Но, зная пани Багрищенко, я пообещал Тане особую защиту. Поэтому…

Вий-Совяцкий вытянул какие-то бумаги и принялся их подписывать с видом, словно и не говорил мне ничего серьезного. Некоторое время прошло в напряженной тишине. Чувствовалось, что ректор подбирает слова, что было неожиданностью.

Наконец он вздохнул и посмотрел на меня.

– История здесь очень нехорошая. Я не могу рассказать всего, но Оляна способна на все, чтобы вернуть Таню домой. Поэтому, Андрей Григорьевич, за девочкой – глаз да глаз. Если заметите что-то подозрительное – сразу сообщайте мне. Инциденты в университете мне совсем не нужны. Понятно?

Я закусил губу. Чертово любопытство. Но если не сейчас, то вряд ли получится еще остаться с ним, чтобы задать давно интересовавший вопрос.

– Да, но… мне нужно кое-что знать.

Вий-Совяцкий прекратил подписывать бумаги.

– И что же? – слова упали, словно камни. Но отступать я не собирался.

– Павел Константинович, что произошло с куратором мольфаров моего первого курса?

Глаза Вий-Совяцкого засияли мертвенно-голубым светом. Лед, который замораживает насмерть – не вырваться. Дышать стало трудно, будто на грудь поставили что-то тяжелое.

– Он…

Дверь неожиданно резко распахнулась. В кабинете появилась Языкатая, бледная как смерть.

– Павел Константинович! Павел Константинович! Беда! Студенты отравились в столовой!

Вий-Совяцкий резко встал из-за стола и рванул к выходу. Никогда не думал, что с такой комплекцией можно так быстро двигаться. Однако, оставив размышления, кинулся следом, пытаясь отогнать дурное предчувствие.

Глава 3

Галушки по-злыдневски

В столовую я влетел вторым, едва не впечатавшись в широкую спину резко затормозившего Вий-Совяцкого. На полу лежал парень, над ним склонился врач. Точнее, университетский лекарь. Худой русоволосый мужчина без возраста и с таким же вымораживающим взглядом, как у ректора. Дурное предчувствие появилось не случайно: лежавший на полу был Виталием Красавичем – студентом моей группы.

Вокруг него стояло несколько человек. Побледневшая Пацюк только вздыхала и причитала, носясь вокруг Виталика. Никто не смел ей перечить, только лекарь недовольно морщился и в конце концов рявкнул:

– Сядь!

– Ой! – еще тяжелее вздохнула она. – Саввушка, так как же?

– Сядь, кому сказал! – рыкнул он, и Пацюк неожиданно послушалась и опустилась на первый попавшийся стул.

– Что тут? – спросил Вий-Совяцкий.

– Отравление, – мрачно ответил лекарь и кивнул стоявшим рядом парням: – Помогите мне его перенести в лазарет.

– Как управишься, мигом ко мне, – не меняя выражения лица, приказал Вий-Совяцкий.

Лекарь кивнул и быстро последовал за парнями с пострадавшим. Кажется, в отличие от собравшихся, он единственный не боялся ректора.

– Кто и что видел? – хмуро спросил Вий-Совяцкий.

Ребята принялись мяться с ноги на ногу, словно не зная, с чего начать. Или же просто терялись под его взглядом, зная, что ничего хорошего в этой ситуации не будет.

– Суп он ел, – неожиданно подала голос белая как полотно Пацюк, – с галушками. Пришел в хорошем настроении, громко говорил, шутил с Танечкой и Ирой. Я еще замечание сделала, но вы же знаете Виталика… Все в шутку обернул, а потом они сели кушать.

– Вы о Багрищенко и Яровой? – встрял я, быстро соображая, где искать девчонок и почему их тут нет.

Пацюк тоскливо посмотрела на Вий-Совяцкого, потом на меня:

– Не знаю я фамилий. Тут же всех по именам, не ставлю оценки-то…

– Опишите внешне.

– Одна маленькая такая, худенькая, – задумчиво протянула она, – темненькая. А вторая покрупнее, русую косу носит, в темно-красном свитере была.

Подозрения подтвердились: обе девочки из моей группы. Вий-Совяцкий указал развесившим уши студентам на выход. Те, даже не думая возражать, быстро направились к дверям.

– Как долго они сидели? – тихо спросил я, понимая, что ничего хорошего в ближайшее время мне не светит.

Горпына Петровна уставилась на свои руки, нервно комкавшие передник.

– Не считала я, Андрей Григорьевич. Успела заметить, что Ира вышла первой, Виталик с Танечкой о чем-то говорили. А потом и она убежала. В общем, когда… – она сделала глубокий вдох, – когда Виталик упал, то уже рядом никого не было.

Ерунда какая-то получается. Я бросил мимолетный взгляд на Вий-Совяцкого. Логично бы начать спрашивать про еду – ведь хозяйка столовой знает про нее все, но он не торопился. Ладно, молчит – его проблемы.

– Горпына Петровна, а… – начал было я, но Вий-Совяцкий сделал тяжелый шаг вперед, и пришлось невольно вздрогнуть. От него исходила волна такой силы, что стало не по себе.

– Оставьте нас, Андрей Григорьевич, – произнес он, не отрывая глаз от понурой Пацюк. – Мы побеседуем без вас.

– Но, – возразил я, – это же моя группа.

– Андрей Григорьевич, – Вий-Совяцкий медленно повернул голову в мою сторону, и по спине пробежали мурашки, – я сказал: пошел вон.

В другое время у меня нашелся бы ответ, но сейчас, стиснув зубы, развернулся на каблуках и быстро пошел к двери. Провались ты на месте, дубина лысая! Злость поднималась изнутри, готовая разорвать на части.

Я сжал кулаки и сообразил, что вылетел на улицу. Морозный воздух несколько отрезвил. Как-то сразу даже не заметил, что лицо будто горит. Сделал глубокий вдох, прикрыв глаза. Так, спокойнее, нечего вспыхивать, словно девица на первом свидании.

Ситуация не из лучших, но все же можно начать соображать. Пока Вий-Совяцкий говорит с Пацюк, мне точно ничего не светит. Вероятно, придется ждать и его беседы с лекарем. Другой вопрос, что за мной никто не смотрит, следовательно, и делать можно, что посчитаю нужным. Вконец замерзнув, я взбежал по ступенькам крыльца и зашел в здание. Одеться – и в общежитие. Уже оттуда подумаю, как быть дальше. Все равно ничего особо умного не приходило в голову. Разве что… Я быстро вынул из кармана телефон и принялся пролистывать контакты.

– Где же ты у меня? – скрипнул зубами, зная, что этот номер у меня точно есть. Он, конечно, сразу пролетел, и пришлось крутить список назад. Длинные гудки несказанно раздражали, я едва не начал расхаживать из стороны в сторону.

– Алло? – озадаченный, чуть встревоженный голос.

– Дин, скажи мне, пожалуйста, телефон Тани, – произнес я, не вдаваясь в подробности.

– А… Андрей Григорьевич, – ошарашенно пробормотала она, – да, сейчас, минуточку.

* * *

Заклинание упорно не хотело запоминаться. Я перевернулась на другой бок и, подперев щеку кулаком, принялась читать вслух:

– Природная сила, активированная при помощи замкнутой энергетики, приходит в движение в процессе…

Дверь тихо открылась, и в комнату зашла Танька. Задумчивая и какая-то растерянная. Я отложила книгу, внимательно посмотрела, как она подходит к своей койке и садится. Обычно она влетала, едва ли не распахивая дверь ногой, а тут…

– Тань, ты чего? – тихо спросила я, садясь на кровати и нащупывая ногами тапочки. Темно-синие глаза мельком глянули на меня. Хм, вот я к ценительницам женской красоты совсем не отношусь, но Танька… Самая красивая девчонка первого курса. Волосы черные, кожа бледная, сама тоненькая, будто фея из сказки. Где-то одного со мной роста. Вреднющая, правда, что твоя Хвеся Харлампиевна. Оно и неудивительно, ведьма, знаете ли, везде ведьма. А о Багрищенко даже в таких глухих местах, как наши, можно услышать. Не в смысле, что совсем глухих, а в смысле, что у нас ведьм почти нет. Я ей даже малость завидую – хороша, глаз не отвести.

Сразу Васька даже просил познакомить, только ничего из этого не вышло. Танька умна, ей этот оболтус ни к чему. Нет, я люблю брата, но это все равно не меняет того факта, что он оболтус. Чего только стоит их деяние с Ткачук! Для меня до сих пор загадка, как это никто из преподавателей ничего не разнюхал.

– Не знаю. – Она протянула руку и вынула из-под подушки длинный изящный кинжал с черепом на рукояти. – Что-то нехорошо себя чувствую. Ранее такое было только тогда, когда родня брала меня в лес в ночь Корочуна. А тут… – Таня передернула плечами и медленно провела острием по ладони, словно рисуя какие-то невидимые символы.

Я молча смотрела на происходящее. Оружие в университете запрещено, но Таня на особом счету у ректора. Поэтому каким-то образом умудрилась перепрятать эту вещицу, так что никто, кроме меня, ее не видел.

– А на что похоже? – пришлось уточнить, ибо больше она явно говорить не хотела.

Таня вновь повела плечами, а потом с силой воткнула кинжал в крышку стола. Даже звякнул стоявший на ней стеклянный графин с водой.

– Не знаю. Муторно – и все тут. Виталька уж и так и этак пытался развеселить, только мимо все. Идет какая-то пакость на нас.

– Надо было в провидцы идти, – мрачно отозвалась я, вставая и разравнивая юбку. – Если уж они молчат, то кто нам поверит?

– Но в прошлый же раз, – начала было она и тут же осеклась.

Я вздохнула. Неприятный разговор, лучше его не продолжать. Но и факты бессмысленно отрицать. Ее предчувствие беды месяц назад не подвело. Поэтому очень хотелось, чтобы в этот раз Таня все же обманулась.

– Что предлагаешь сделать? – спросила она, бестолково крутя кинжал в руках.

– Пока молчать, – пожала я плечами. – К тому же мы понятия не имеем, как поведет себя этот новенький. Вдруг сразу к Вию поскачет?

– Я не боюсь Вия, – мрачно отозвалась Таня, – ты же прекрасно это знаешь.

Возразить было нечего. Я засунула книжку на полку, едва не уронив контурные карты энергетики. Тьфу, гадость какая. Терпеть их не могу! Танька ухватила с блюдца яблоко и со смаком в него вгрызлась.

– Ты же прекрасно понимаешь, что тихо после произошедшего не будет, – сказала она.

– Это да, – пробормотала я и вдруг замерла от озарившей мысли: – Тань, а вдруг он не в курсе вообще?

Багрищенко даже поперхнулась и закашлялась. Пришлось сесть рядом и похлопать ее по спине.

– Динка, ты чего?

– Слушай… – Я помедлила, пришедшая мысль казалась уж совсем нелепой, но и отрицать было нельзя. – А если Чугайстрин не знает, что у нас произошло?

Танька скептически изогнула бровь и покачала головой. Потом снова хрустнула яблоком.

– Бред, не может быть. Или, думаешь, Вий может кинуть его в омут с головой?

Я пожала плечами:

– Не знаю, честно. Только есть ощущение, что что-то с ним не так. Ты обращала внимание, как он двигается?

Танька на секунду задумалась, но потом кивнула:

– Да. Хорошо выходит. И реакция получше многих будет. Когда мы чучело сожгли, помнишь, как отпрыгнул в сторону?

– Угу-у-у-у, – протянула я и вздохнула. – Жалко только ауру его не прощупать. Препод же… Фиг подкопаешься…

Таня поморщилась и отложила огрызок.

– У них защита будь здоров. Хотя… есть вариант. Не исключено, что за этим смазливым личиком спрятано что-то интересное.

Я деликатно промолчала. Возможно. Ну, почти блондин, волосы носит длинные, черты лица ближе к миловидным. Глаза огромные, зеленые, как Васькин амулет из нефрита. Одевается по-молодежному, но ведь это не так странно – ему не более двадцати пяти. Конечно, он ни в какое сравнение с Кириллом Сергеевичем не идет, но все же…

– Надо будет на факультативку напроситься к нему, что ли, – задумчиво произнесла Танька.

– Зачем? – оторопела я.

– Дурища, – хмыкнула она, – один на один, да еще на дополнительном занятии каждый препод будет выкладываться больше. А следовательно, сумеет и неосторожно раскрыться. Хоть чуть-чуть. А мне много не надо.

– Сама дурища, – обиделась я, – к тому же… ты ж отличница, где логика что-то подтягивать?

– Скажу, что запуталась в… в… – Танька сама задумалась, ибо прикидываться дурой в ее таланты явно не входило. – Ладно, придумаю что-то. Хорошим девочкам препод всегда поможет.

Я фыркнула, но ответить не успела – затрезвонил мобильный. Ухватив сумку, принялась суматошно рыться, пытаясь отыскать проклятую трубку.

– Если это Васька – убью, – тихо пообещала я.

Таня хихикнула.

Однако, увидев на экране имя звонившего, так и замерла, не в силах сказать ни слова.

* * *

К Чугайстрину мы пошли вместе. Танька хоть и храбрилась, но все же была в странно-задумчивом состоянии, поэтому я увязалась следом. Было страшно и до жути любопытно одновременно.

Наши шаги гулко отражались от стен, сверху сурово взирали с портретов светила злыдневского факультета. Знала бы, что Таня пойдет через это крыло – отговорила б. Лишний раз встречаться с Васькой не хотелось. Все же страшно поссорились намедни и…

Неожиданно из-за угла вывернул высокий парень в темной одежде.

– Опаньки, какие девочки! – протянул он и довольно ухмыльнулся.

Неприятный тип. Венька Кормильцев с четвертого курса, злыдень. Еще хуже моего брата, потому что стремится сделать гадость холодно и расчетливо, испытывая при этом огромное удовольствие. Васька хоть лупит сгоряча, часто не думая о последствиях. А тут – нет. Даже когда стоишь рядом с Кормильцевым – холодно и мерзко, будто вдруг в болото шлепнулась.

– Изыди, – не меняя выражения лица, сообщила Танька.

Мы попытались обойти его, но Венька лишь раскинул руки, словно хотел обнять обоих. Оно и неудивительно – по сравнению с этой дылдой мы что два воробушка.

– Королева моего сердца, за что же так? – Ухмылка Веньки стала больше похожа на оскал. В карих глазах блеснуло что-то очень нехорошее. Ни для кого не было секретом, что четверокурсник запал на первокурсницу, которая его и за человека не считала.

– Мы спешим, – хмуро вставила я, – нас куратор ждет.

Чуть приукрасила этим «нас», но Кормильцеву этого знать не положено. Венька положил руку Тане на плечо и хмыкнул:

– Надо же. Продолжаешь, что ли, красавица? Одного мало было? Или у тебя такое хоб…

Танька сбросила его руку и ударила коленом между ног. Венька охнул и согнулся. Распускать руки – это он зря. Багрищенко прикосновения терпеть не может и… не терпит.

– Отстань, придурок! – рявкнула она и, ухватив меня за руку, потянула за собой.

Я еле успевала перебирать ногами, невольно вжав голову в плечи: кто знает, что этому идиоту придет в голову?

Ругательства за спиной как-то резко смолкли. Я попыталась обернуться, но стальная хватка Багрищенко давала понять, что этого лучше не делать.

– Сам виноват, – прошипела Танька, – ненавижу его. С сентября проходу не дает.

Кто-то глухо зарычал. Руки вмиг похолодели. Танька замерла, я хрипло выдохнула: рычание… нечеловеческое, жуткое.

Мы медленно обернулись и заледенели. Веня стоял на месте, но… Темная одежда лоскутами валялась возле ног, кожа на руках и ногах вздулась отвратительными пузырями. Лицо вытянулось, глаза впали, зубы удлинились, с клыков закапала слюна. Непропорционально длинные руки потянулись вперед. Я заорала, Танька сдавленно охнула. Чудовище уставилось на нас, рыкнуло и рвануло вперед. Не разбирая дороги, мы помчались по коридору. Неслись прямо к залу заседаний педагогов, не рискуя оглянуться.

Рычание нарастало, давая понять, что нас нагоняют.

– Что это? – выдохнула я, резко сворачивая и перепрыгивая почти через три ступеньки, совершенно не контролируя рвавшиеся наружу всплески магии.

– Дрянь, – бросила Танька, – он… Хм…

Она быстро развернулась, начертила в воздухе вспыхнувший холодным серебром символ. Черные волосы взлетели, как от дуновения ветра, в глазах сверкнула молния. Я невольно попятилась к стенке. Ведьма… настоящая, чтоб тебя…

Чудовище на миг остановилось, жалобно взвизгнуло. Таня начертила второй символ, но он очень быстро исчез.

– Дидько! – ругнулась она. – Валим!

– Что, девчата? – спросил кто-то голосом завхоза.

Я взвизгнула и уставилась перед прямо собой. Из воздуха медленно проявлялась низенькая фигура. Жорж Гаврилович был чернее трубочиста, с отливавшими дьявольской краснотой глазами. Приплюснутый нос больше напоминал свиное рыльце.

– Ох, – выдохнул он, принимая свой обычный вид, глядя на скулящее чудовище, которое пыталось обойти сияющие остатки Танькиного символа. – Эта-а-а что?

– Кормильцев, – пискнула я, – был.

Воздух вокруг Дидько закрутился, в его руках появился странный инструмент, очень напоминавший вилы.

– Бегите за подмогой, – шепнул он и оттолкнул нас за спину.

Мы с Танькой вылетели в коридор, разлетелся жуткий визг, аж мороз по коже продрал. На краю сознания отпечаталась мысль, что крыло словно вымерло. И появление Дидько – невероятное везение. Снова зазвонил мобильник. Я на бегу схватила трубку.

– Татьяна там не заблудилась? – поинтересовался Андрей Григорьевич.

– Нет! – выпалила я. – То есть да!

– Да?!

– Позовите кого-нибудь на помощь, тут чудовище в злыдневском корпусе. Дидько его не удержит!

– Понял, – коротко бросил куратор.

Рассказ получился сумбурным, но, кажется, он действительно понял. Таня тем временем была уже возле выхода и не слышала, с кем я говорила.

– Дина! – крикнула она. – Давай сюда быстрее, тут хоть в окно Вия крикнем.

Я побежала к ней, но тут же уткнулась носом во что-то твердое. Подняла голову и ойкнула – рядом стоял Чугайстрин.

– Где? – коротко бросил он.

Вид у куратора был какой-то странный: сдержанный, почти суровый. Губы сжаты, сам словно на несколько лет старше стал. Вопль чудовища повторился.

– Обалдеть, – сделала вывод Танька и кинулась назад по коридору. – Сюда!

Меня никто ждать не стал, поэтому пришлось плестись в самом конце. Появление куратора несколько отрезвило и успокоило. Сил побольше, даже если кинет эту дрянь в стазис – уже хорошо. Но как он тут так быстро появился?

Дидько был на лестнице, однако значительно терял позиции. Чудовище выло и теснило его, то и дело стремясь ухватить за шкирку. Переломанный инструмент завхоза валялся на полу. Чугайстрин быстро оценил ситуацию и вскинул руки. Зеленое пламя обвило его пальцы, миг – ударило прямо в сердце чудовища. Оно взвыло раненым зверем и начало медленно оседать. Чугайстрин нахмурился, качнул головой, щелкнул пальцами, и чудовище окутала снежно-белая сеть. Он выдохнул и провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

Я, замерев, наблюдала за происходящим. Ранее такого видеть никогда не доводилось. Как быстро, слаженно и… аккуратно.

– Так-так, – медленно произнес Андрей Григорьевич. – Что это было?

– Зараза какая-то, – резонно заметил Дидько, отряхиваясь и с сожалением глядя на прожженную одежду. – Вы представляете, кислотой плеваться начал! Мне-то чего, а робу жалко, новую выписывать – такой головняк, я вам говорю. – Но, посмотрев на Чугайстрина, мигом посерьезнел. – Спасибо, вовремя подоспели. Не знаю, сколько бы смог удерживать эту зверюгу.

– Что это вообще такое? – терпеливо повторил Чугайстрин вопрос.

Дидько пожал плечами и покосился на нас.

– Ну, девчата, выкладывайте. Оно неслось за вами.

– Мы… – неуверенно начала я.

– Мы встретили Кормильцева с четвертого курса, – ровным голосом перебила Таня. – А потом он превратился… в это.

Чугайстрин внимательно посмотрел на нее, правда, в зеленых глазах скользила некая растерянность. Что ж, его тоже можно было понять.

– Вот так просто взял и превратился?

– А кто мне скажет, что тут вообще происходит? – неожиданно раздался за нашими спинами голос Вий-Совяцкого.

* * *

В ректорском кабинете я очутилась впервые. Просторно, неуютно и холодно. Почему-то здесь приходило осознание, что я не просто маленькая, а до ужаса маленькая. Получали все: Чугайстрин, Дидько, Таня и я. Правда, с меня особого спроса не было, все же в основном огонь приходился на них. Хорошо хоть заняла место подальше от Вий-Совяцкого. Можно было притвориться предметом меблировки. Из Тани и Чугайстрина вытрясли всю историю уже по второму кругу. Ректор, откинувшись на стуле и сложив руки на животе, слушал их с полуприкрытыми глазами. При этом уж лучше бы смотрел прямо, а то возникало ощущение, что он видит всех сквозь веки.

– Хорошего мало, – тем временем произнес Андрей Григорьевич.

– Мягко сказано, – размеренно произнес Вий-Совяцкий. – Хоть состояние Красавича и нормализовалось, но радости нет. Шаленый не выпустит его из лазарета еще неделю, пока все не нормализуется. Но отравленные галушки – это уже ни в какие ворота не лезет!

Я невольно вздрогнула, хоть к Савве Геннадиевичу (не Савелию, а именно Савве) относилась очень хорошо, о его методах старшекурсники слагали байки. И ни одна из них приятной и милой сердцу не была.

– А что это был за яд? – тихо спросил Чугайстрин.

Вий-Совяцкий чуть поморщился:

– Цвет отруты. Ее раньше выращивали только в саду нашего университета. Гордость злыдневского факультета. Правда, потом случился инцидент – отравилось несколько ребят, и опыты с отрутой убрали из программы.

Повисла тишина. Вот так информация! Значит, кто-то прознал про отруту, сумел раздобыть и подкинул? Или просто кто-то из своих? От последней мысли стало немного не по себе.

Таня вдруг тяжело вздохнула:

– Павел Константинович, я понятия не имею, что случилось. Этот суп сразу взяла я, но потом есть перехотелось. А Виталик – проглот. – Она неосознанным жестом откинула упавшие на лицо волосы, пропустив их через пальцы.

От меня не ускользнуло, как Чугайстрин задержал на ней взгляд. Ну, этот не мог же! От внезапно появившейся не очень приличной мысли меня начал душить смех. Ситуация была крайне неподобающей, и ржать совершенно не следовало, поэтому приходилось до боли кусать губы и смотреть в пол.

– Дина Валерьевна, – льдом по коже прошелся вкрадчивый голос Вий-Совяцкого.

Я вздрогнула и, сжавшись, уставилась на ректора. Никогда не слышала, чтобы он так говорил. Встретилась с внимательными глазами ректора и почувствовала, что покрываюсь холодным потом.

– А что это вам так весело? – почти ласково спросил он. – Может, я чего не знаю? Так вы не стесняйтесь, расскажите нам, мы все… посмеемся.

На лице Тани проскользнуло удивление, Чугайстрин бросил на меня быстрый взгляд, одного Дидько, кажется, совсем не волновал тон Вия. Усилием воли прогнала смех и закашлялась.

– Простите, Павел Константинович.

Он хотел еще что-то сказать, но тут вдруг подал голос Дидько:

– А что с этим, перекинувшимся?

Вий вмиг посуровел. Потарабанил пальцами по столу, так что чуть не подпрыгнули ручки в темном длинном стакане. Мне показалось, что одна из них, с массивным набалдашником в виде черепа, самостоятельно повернулась в мою сторону. Мои пальцы впились в ладонь. Спокойно, это только воображение.

– Плохи дела. Андрей Григорьевич его хоть и хорошо заморочил…

Краем глаза я заметила, что Чугайстрин словно окаменел. Лицо – непроницаемая маска, спина – неестественно прямая, руки на коленях, но кажется, что сейчас вцепится в подлокотники.

– Только толку никакого, – продолжил Вий-Совяцкий. – Прежней сущности не вернуть, а в таком виде он долго не протянет. Точнее, – он глянул на часы, – умер три с половиной минуты назад.

Глава 4

Цвет отруты

– Свободны, Андрей Григорьевич, – бесцветно произнес Вий-Совяцкий, и я поспешил покинуть кабинет. Дидько проводил меня тоскливым взглядом. Ха! Еще бы. Полчаса назад я точно так же смотрел на девчонок, которых выгнали первыми.

Едва оказавшись в темном коридоре, шумно выдохнул. Ну и продержал нас, однако! Самочувствие было премерзким: слабость, голод; спасибо, что коленки не дрожат. А то совсем бы ударил в грязь лицом перед студентками. Хотя, судя по их лицам, не так все плохо.

Я медленно побрел к выходу. Чертовски неприятная ситуация. Вениамин Кормильцев, четвертый курс. Я с ним еще не пересекался, но смерть… Невольно вздрогнул и, выйдя во двор, остановился. Ректор, конечно, больше ничего не скажет, но такой случай – это же скандал!

Прийти в себя толком не получалось – просто не мог поверить в произошедшее. Задрал голову и посмотрел на небо: черное, спокойное, мерцающее мириадами звезд. И воздух будто мягче стал. Не рановато ли, конец января всего лишь?

– Эй, чего ты тут? – раздался звонкий голос Сашки.

Обернувшись, увидел, как она приближается, с трудом таща большую сумку. Заметив мой хмурый вид, остановилась, внимательно всмотрелась в лицо. Под желтым светом фонарей снежинки на черных волосах поблескивали хрустальными камушками.

– Случилось тут, – я потер бровь, – нехорошее очень… Сумка тяжелая? Давай помогу.

Она не стала спорить, отдала сумку, хихикнула, когда чуть не выпустил ее из рук.

– Бабушка соленья передала, попируем сейчас. Заодно и расскажешь мне все.

В комнате было тепло и уютно. Пристроившись возле стола, я поочередно пробовал то огурцы, то квашеный арбуз, то каким-то причудливым образом замаринованные грибы с луком и ягодами. Сашкина родня определенно знала толк в угощениях, поэтому отказываться было невозможно. Все это сдабривалось свежим хлебом и колбасой «Президентской».

Услышав мой рассказ, Саша округлила глаза и долго не могла поверить в случившееся.

– Так, получается, ты его нейтрализатором? – ошарашенно протянула она, уставившись в стол.

– Не знаю, – вздохнул я, мрачно уставившись на огурец. – Вий-Совяцкий зачитал нам отчет лекаря, причина не в нейтрализаторе. Кто-то наложил сложную сеть заклятия, да еще с подвязкой на хозяина.

Сашка замотала головой:

– В университете такого не учат. Даже на четвертом курсе.

Я криво усмехнулся, аппетит резко пропал.

– Может, вы их тому и не учите, но вот сами детки порой откапывают такое, что страшно посмотреть. Как любовное зак…

Резко прикусил язык, сообразив, что проболтался. Саша смотрела на меня очень нехорошим взглядом. В темных глазах заплясали чертики, губы сжались.

– Ну-ка, повтор-р-ри.

Я сделал вид, что не понимаю, о чем она. Но на всякий случай осторожно отодвинулся, ибо кто знает эту злыдню.

– Что? – невинно уточнил.

– Повтор-р-ри, что сказал, душа моя, – произнесла Саша с такой ядовитой нежностью, что я как-то непроизвольно оказался возле двери.

– Да ничего такого… Я почти ничего не знаю об этом деле.

– Скотина! – заорала она, вскакивая со стула и кидаясь ко мне. Сжатые кулаки окутал черный туман, в воздухе засверкали искры.

Не тратя времени, я выскочил в коридор. Пролетев, чуть не сбил с ног коменданта.

– Детоньки, чего это вы? – обалдело пробормотал он.

– Убью! – стал ответом Сашкин вопль.

Как видите, еще тот вопрос, что страшнее: нейтрализовать незнакомого монстра или не попасться под руку разъяренной злыдне!

…Когда я вернулся, соседка по комнате демонстративно отвернулась. Ну и ладно. Поплелся в душ, под теплой водой расслабление пришло мгновенно. Успею помириться. Вообще, какой идиот сделал так, что в одной комнате селят мужчину и женщину? Никто вразумительного ответа пока что так и не дал. Пытался спросить у Дидько, но тот лишь поулыбался, аки Джоконда с холста, и пошел дальше.

Закрутив краны, я принялся вытираться. Университетские душевые сделаны на совесть: и тепло, и удобно. Интерьер строгий, несколько аскетичный. Стены облицованы хорошим кафелем, в каждой кабинке – две полочки и вешалка. Почти гостиница.

Бодрые шаги заставили обернуться. Рядом возник Ярослав Дожденко, куратор второго курса характерников. Рыжий здоровый парень, на полголовы выше меня. В его присутствии я почему-то ощущал себя жутко нескладным, списывая это на возраст и уверенность характерника. Ярослав не задавака, но, кажется, его ничем не удивишь и не испугаешь. Не удивлюсь, если в него повлюблялась половина женского населения университета (как студенток, так и преподавательниц). Как говорится – большая харизма. А размер харизмы – дело важное.

– Чего такой кислый? – поинтересовался он, быстро стягивая с себя одежду. – Твои, что ли, опять что-то сожгли?

– Они и сожгли, – буркнул я, – только утром. Вечером, надеюсь, ничего не учудят.

– Неплохо бы. – Он хлопнул меня по плечу. – Мои в прошлом году еще хуже были. О… – Ярослав чуть прищурился, уставившись на мою щеку. – Это кто тебя так?

Ругнувшись, что не подумал залечить красные полосы от пощечины Сашки, только вздохнул:

– Александра Евгеньевна.

– Оу, – в светло-карих глазах мелькнули смешинки, – пани злыдня не в настроении?

Я передернул плечами. Тут бы любая была б не в восторге. Но и отступать не хотелось. Не оценить Васькину шалость по заслугам просто не позволяли моя сильнейшая тяга к приключениям и такая же тяга к красивым женщинам.

Ярослав тем временем закинул полотенце на плечо и подошел к кабинке.

– Ты, главное, сразу мириться не иди, а то будет тебе полная пазуха проблем. Подожди, пока остынет, – тогда и приступай к действиям.

Я чуть не раскрыл рот, но вовремя взял себя в руки и подозрительно посмотрел на Дожденко:

– А ты откуда, кхм, знаешь такое?

Ярослав только покачал головой и нырнул в кабинку. Спустя секунду послышался шум воды. Интересно, к чему это все было? Или у меня кроме полос на щеке там еще и написано что-то неприличное?

В раздумьях я вернулся в комнату. Саша уже спала. Пришлось осторожно прокрасться к своей кровати. Устроившись и провертевшись с полчаса, понял, что бесполезно. Сон где-то заблудился и не торопился меня посещать. Плюнул, осторожно зажег светляка, по комнате тут же разлилось мягкое зеленоватое сияние. Подумал и накинул на Сашку полог тьмы, а то кто знает эту тигрицу? Вставать рано обоим, но… сейчас же точно не засну.

Я взял с полки брошюру про Лысогорье. Может, чтиво будет успокаивающим – так получится отключиться до утра? Точно так же, как Красавич на моей паре. Потом, правда, он очень об этом пожалел.

Еще раз осмотрел тоненькую книжицу и только пожал плечами. Что ж, посмотрим.

«Лысогорье – это не обычная портальная сеть в привычном мольфарском понимании. Для ее изучения нужен не один век…»

Я поморщился. Сухо как, словно доклад. Сейчас, вероятно, пойдет речь, что Лысых гор много, все они – точки силы и выбрасывают определенный энергетический фон, бла-бла-бла… Я пролистал несколько страниц, раскрыл на развороте и едва сдержал восклицание. Иллюстрация. Изумительно правдоподобно изображает Сашу. Точнее, девушку, очень на нее похожую. Черные волосы уложены короной вокруг головы, чуть вздернутая бровь, пухлые губки в едва заметной улыбке – ни дать ни взять полтавская богиня. Только глаза – чернющие и огромные, будто в них опрокинули всю ночную тьму. И есть там что-то недоброе, истинно злыдневское. На ней черное платье с красной вышивкой по рукавам, плечи открыты. Левую руку обвивает какая-то лиана, только мерцает, словно огонек через рубиновое стекло. А сама-то! Ух как смотрит! Будто живая.

Я невольно прикоснулся пальцами к щеке нарисованной девушки. Ничего особенного – прохлада лощеной бумаги. За спиной черноглазой красавицы простиралась долина и узкая лента реки. Я быстро глянул на спящую Сашу. Так, проснется, надо бы помириться и выведать ее родословную.

Через какое-то время я и впрямь отключился. Дрема накатила быстро и бесповоротно. Сквозь сон слышались какие-то странные звуки: шелест ветра, скрип старой телеги, чуть глуховатый довольный смех. Стоп. Смех?

Я открыл глаза и молча уставился на раскинувшееся над головой небо. Ночь, сияющие с небес звезды. Такие яркие, что хочется зажмуриться. Сияющая лента Чумацкого Шляха – протяни руку и сможешь коснуться. Воздух прозрачный, чистый, делаешь вдох – чувствуешь, как пьянит.

До меня дошло, что я лежу на влажной траве. Поднялся на ноги и огляделся: вроде и знакомо все, и в то же время никогда тут не был. Кривая тропинка справа убегала вниз с горы. Я пожал плечами и медленно пошел по ней, кожей впитывая блаженную атмосферу вокруг. Где-то только на краю сознания забрезжила мысль, что сейчас вообще-то зима и никаких гор в Полтаве нет. Да и на мне, кроме брюк, в которых лег спать, тоже ничего нет.

Тропинка привела к огромному озеру. Черную воду пересекала лунная дорожка – чистое серебро. Присел и коснулся водной глади. По телу тут же пробежала дрожь, будто коснулся чего-то живого. Сердце застучало как бешеное. Неизвестно откуда подул ветерок, принося струнные переливы цимбал.

Вода неумолимо тянула к себе, даже немного дразнила. Мол, что, мольфар, боишься? А забыл, как по воде ходил? Нет? Ну так иди сюда.

Я медленно выпрямился, шагнул вперед, внутри вдруг все сжало, как у маленького, что страшится оплошать перед взрослым. Прохладные воды коснулись босых ног. В звон цимбал вплелся смех – женский, звучный, веселый.

Я обернулся и вдруг встретился с черными горящими глазами. Волосы водопадом спадали по ее плечам, прикрывая грудь, и спускались аж до талии. И мига не прошло, сразу узнал – красавица из книжки. Красные губы приоткрылись, левая бровь лукаво изогнулась. А сама глаз не отводит, смотрит прямо, будто вызов бросает. Точно так же, как до этого черная вода.

– Что, мольфар, заблудился? – шепнула она низким тягучим голосом. – Тропку отыскал, а сойти не можешь?

От аромата, исходившего от ее тела, голова пошла кругом. Я попытался отогнать неприличные мысли, но мягкие руки обвили мою шею.

– Так, может, я помогу отыскать путь-дорожку? – шепнула она, почти касаясь моих губ.

Жар окутал все тело, я притянул ее к себе, внимательно заглянул в глаза. Красавица не смутилась, даже не подумала отвести взгляд, только приникла сильнее.

Все мысли мигом выветрились из головы. Не осталось ничего, кроме раскаленной черноты напротив и гибкого горячего тела.

– Может, – выдохнул я и прижался к ее губам.

Вода заплескалась, захохотала, взлетела вдруг алмазной сетью. Цимбалы резко вскрикнули, нежный звон струн стал резким и настырным, и…

– Чугайстрин, па-а-а-адъем! – проорал кто-то почти на ухо.

От неожиданности я подскочил и едва не ударился лбом об угол тумбочки. Ошалело завертел головой и понял, что на столе разрывается от усердия будильник, я рядом стоит довольная Сашка. При этом на лице написано столько самодовольства, что я даже несколько занервничал: гадюку в кровать подложила? Что с них, злыдней, взять?

Протянул руку и быстро выключил будильник. Правда, звон будто застыл в ушах. Глянул на время – стало не по себе. Мотнул головой и глубоко вздохнул, приходя в себя.

– Слышу, слышу, – пробормотал я, – спасибо, что разбудила.

– Нема за шо, – ласково улыбнулась Саша истинно злыдневской улыбкой, и я понял, что одной гадюкой дело не обойдется.

Ткачук быстро вышла и даже аккуратно прикрыла дверь. Еще несколько секунд я посидел на постели, прогоняя остатки сна, а потом вскочил и заметался по комнате, пытаясь собрать вещи, книги, папку с рефератами и да… одеться не забыть! На все про все оставалось двадцать минут, а за опоздания Вий-Совяцкий преподавателей наказывает еще жестче, чем студентов.

В аудиторию я влетел за две минуты до звонка. Но вместо приветствия сумел испустить только удивленный вздох. На учительском столе находился темно-коричневый глиняный горшок с изумительно красивым цветком: на толстом, чуть изогнутом стебле – массивные широкие зеленые листья, алые по краям. Необычные насыщенно-красные цветы напоминали нарциссы.

Я озадаченно уставился на растение.

– Это еще что?

Воцарилась тишина. Даже любящие поболтать товарищи на галерке с любопытством уставились на меня, а потом – на стол. Сидевшие в первом ряду Багрищенко и Дина переглянулись.

– Так Хвеся Харлампиевна принесла, – наконец сказала Дина, поняв, что, кроме нее, никто не рискнет ответить.

– И?

Я подошел к столу, положил портфель на стул и склонился над цветком, внимательно его разглядывая. Хм. Что-то до ужаса знакомое, но так пока и не понять, что именно.

– Она занесла, – сказала Дина, – поставила, велела не трогать и умчалась.

– Даже не сказала кому? – изогнул бровь я.

Дина посмотрела на меня округлившимися глазами:

– Да как же… Студентам она ничего носить не станет. Это вам только.

Поняв, что ничего толкового добиться сейчас не сумею и лучше вытрясти из Языкатой это самостоятельно, я махнул рукой и повернулся к доске. Чувствовал себя преотвратно: голова гудела, мысли путались, так и хотелось сесть, уставившись в одну точку. Сон не желал отпускать из своих объятий. Но надо было срочно что-то делать – пару за меня вести никто не будет. Вон, даже студенты притихли.

Кашлянув, я развернулся и бодро сообщил:

– Тема сегодняшней лекции – магические сны.

По аудитории прокатилось тихое хихиканье. Я сделал вид, что не заметил. В свое время точно также реагировал на названия лекций, которые больше тянут на девчачьи истории о любви. При этом, как ни назови, от девчачьего тут очень и очень мало.

Хихиканье исчезло, ребята зашуршали тетрадями. Я еще раз бросил взгляд на странный цветок и принялся рассказывать:

– Все мы прекрасно знаем, что сны – это двери в другой мир. Обычные люди могут бесконечно спорить, приводить аргументы или же наоборот – разбивать доказательства в пух и прах, но ничего не изменится. Сны – это наша стихия. Мольфар, даже самый неказистенький, должен обязательно с ними работать.

Я увидел поднятую руку и кивнул:

– Да?

Игорь, сухощавый брюнет с сером свитере, тут же задал вопрос:

– А как же ведьмы? Они ведь тоже умеют насылать сны.

Я только хмыкнул:

– Ведьмы много чего умеют, но это требует от них сил и проведения ритуала. Без этого ничего путного не выйдет. Кстати, провидцы, – сделал паузу, давая ребятам осмыслить услышанное, – провидцы видят вещие сны. Но там уже работа другого плана.

Я взмахнул рукой, и между мной и первыми партами возникло сиреневое пламя. Динка невольно ойкнула и тут же зажала рот рукой. Багрищенко сосредоточенно смотрела на меня. Реакции остальных тоже не ускользнули: все, как один, отпрянули.

В пламени стали появляться причудливые фигуры, пошла выплетаться сеть сонного заклинания.

– Характерники могут тоже тянуться ко сну, но тут уже получается нечто другое. Кто назовет мне второе имя характерников?

– Заморочники, – мрачно уронила Багрищенко.

Я сделал шаг назад, давая возможность сети стать более плотной и не рассыпаться через несколько секунд. Когда наглядный материал перед глазами, запоминается куда лучше. Пичкать теорией, а потом привести к практике – глупо.

– Правильно, – кивнул я Тане. – Морочить они умеют в любое время суток. Но если приходится накладывать морок на сон, то очень редко все идет гладко. Сон капризен, если не держать его в нужных точках соприкосновения с сознанием, вы не добьетесь никакого результата.

– А если я хочу удержать эротический сон? – раздался громкий голос с галерки.

– А что, он уже в ужасе сбегал от тебя, Малявкин? – хмыкнул я, определив голос признанного троечника и заводилы группы.

– Ну… – Малявкин мигом стушевался, послышались смешки со всех сторон.

– Удержание сна, – невозмутимо продолжил я, – вещь силозатратная. Как вы знаете, сейчас существует множество практик осознанного сновидения, но нам они не подходят.

– А это почему? – тихо поинтересовалась Дина.

Сплетенное заклинание повисло огромным кружевом у доски и теперь переливалось всеми цветами радуги. Некоторые девчонки завороженно смотрели на появившуюся красоту и, кажется, даже не особо слушали то, что я тут говорю.

Сел за стол и посмотрел на Дину:

– Практика эта не наша. Вот если встретится кто-то из индейских шаманов или людей, которые так или иначе имеют корни там, где зародилось это учение, тогда может и что-то получиться. Здесь же лучше пользоваться собственными методиками.

– Вы хотите сказать, что родная земля сама помогает? – раздался задумчивый голос Малявкина.

Не дурак, кстати. Но валять этого самого дурака любит просто до несознанки. С чем и приходится постоянно бороться.

– Конечно, – кивнул я, – правильно мыслишь. Когда работаешь с заклинаниями и методами, доставшимися от предков, окружающая среда и твой собственный организм образуют единое целое. Бывали даже случаи, что мольфарская мощь поднималась до такого уровня, что можно было плести заклинания, не растрачивая энергию.

По аудитории пронесся гул. Студенты принялись шептаться и переговариваться. Багрищенко скучающе посмотрела на них через плечо, потом повернула голову и уставилась на меня своими синими глазищами.

– Андрей Григорьевич, – произнесла она тягучим низким голосом с такой интонацией, что многие невольно смолкли и посмотрели на нас.

Ух, ведьма! Восхищению тут, может, и не место, но ничего, кроме него, не приходило. Хорошо умеет работать с толпой, хоть с виду вроде и ничего не сделала. Но я прекрасно почувствовал, как воздух пронизали ручейки ведьминской магии.

– Да?

– А какое значение имеют места силы? Ведь если использовать свои умения традиционными способами, да еще и на земле предков, то тогда местом силы может стать что угодно?

На меня выжидательно уставилась вся группа. Вопрос не то чтобы поставил в тупик, но заставил немного задуматься. Я потарабанил пальцами по столу. Сиреневая сеть дрогнула и начала расползаться. Бросил на нее взгляд, короткая белая вспышка – и все вернулось на место.

– Ой, – кто-то выдохнул справа, – здорово!

– Что именно? – уточнил я, покосившись на студентку, выкрашенную в ярко-розовый цвет.

Она развела руками и улыбнулась:

– Что глазами можете восстанавливать заклинание.

– Этому можно научиться, – ответил я. – Главное, желание.

– Точно? – раздался недоверчивый голос Малявкина. – Это что, после универа я смогу, как Варвара из фильма, коврики глазами плести?

– Не глазами, – терпеливо поправил я, – а энергетическими потоками. С руками это все намного быстрее и проще. Поэтому у вас в неделю несколько раз занятия по тактильной энергетике.

Студенты как-то горестно вздохнули. Я сделал вид, что не заметил. Страдать действительно было от чего. Энергетику у них вел Дожденко, а там не забалуешь. В какой-то миг показалось, что красный цветок дрогнул и чуть повернулся ко мне.

– Места силы, – тихо напомнила Дина.

– Да, – продолжил я, – так вот. Сами прекрасно понимаете, что эти места у всех на слуху. И не зря.

Обвел взглядом аудиторию: все сидели тише мышек. Нет, так не пойдет. Надо что-то быстро решать. А то так и будут хлопать глазами, пока уважаемый пан преподаватель рассказывает материал.

– Ну что, – протянул я, – кто назовет мне места силы?

Снова повисла тишина. Ребята неуверенно переглядывались, словно я просил что-то нехорошее. Наконец Баргрищенко, поняв, что надо приходить на помощь группе, звонко произнесла:

– Лысая гора, Киев.

Сплетенные в углу чары немедленно приняли облик упомянутого места. Все с интересом уставились на доску, по которой разошлось плетение чар.

– Правильно. – Я сплел пальцы и посмотрел на цветок, пытаясь не отвлекаться, но получалось это из ряда вон плохо. Перед глазами вновь и вновь появлялась красавица из сна, и отогнать наваждение было нелегко.

– Каменное село на Житомирщине, – добавила Дина.

Плетение дрогнуло, кончики пальцев закололо. Я знал, что картинка изменилась, в глазах студентов загорелся интерес. Поворачиваться не стал – чары слушались и так.

– Озеро Синевир, – выкрикнул Малявкин.

– Софиевка в Умани, – протараторила Яровая, – парк сам.

– Холодный Яр на Черкасщине!

– Остров Хортица!

– Олешковские пески!

– А еще каменная могила под Мелитополем, – хмыкнула Дина.

Я отвел взгляд и посмотрел на старосту:

– Это брат подсказал, да?

Она захлопала ресницами, а Багрищенко с трудом сдержала смешок. Кстати, я как-то не задумывался: почему братец учится на факультете злыдней, а сестрица у мольфаров?

Динка что-то буркнула, но все же удалось часть разобрать:

– От этого неуча узнаешь…

Лекции в этот раз не получилось, зато беседа вышла вполне дельной. На следующее занятие задал всем освоить первоначальное плетение для основы снов, всю пару провисевшее у доски, а потом превратившееся в «кинотеатр».

Хмуро посмотрев на горшок с цветком, я вздохнул и встал. Подхватил его с собой и понес к выходу. Что ж, заглянем к Хвесе Харлампиевне, разузнаем, что да так.

В глазах неожиданно потемнело, дыхание замерло в легких, я покачнулся и рухнул на пол.

Глава 5

Ой, мамо, люблю Гриця

– Вкусно, – с пафосной физиономией вынес вердикт Виталька и внимательно оглядел пирожок. – Только он не с вишней.

– Окстись, свет очей моих, – хмыкнула я, – где тебе Пацюк возьмет вишню среди зимы?

Виталька насупился, тяжко вздохнул, словно Дожденко заставил его намотать пять кругов по стадиону, и принялся жевать пирожок. Вообще-то, выглядел он уже достаточно здоровым, но Шаленый твердо стоял на своем. Вот и приходилось на правах сердобольной старосты таскать ему пирожки.

– А что вокруг-то происходит? А то я тут от тоски загнусь, – пожаловался Виталька, уплетая пирожок. – Недавно попросил Савву что почитать принести, так эта сволочь притащила «Основы изготовления ядов».

Я хихикнула. Он бросил на меня недовольный взгляд. Красив, стервец. Лицо прям модель. Глаза зеленые, как у нашего Чугайстрина. Каштановые волосы до плеч, шелковистые, с легкой волной; телосложение что надо. Мне предлагал встречаться, только отшила. Не успеешь оглянуться – с другой ворковать будет.

– Не любишь ты меня, Динка, – печально произнес он, – совсем не любишь.

– Не-а, – показала я язык, – я злая и бесчувственная.

– Сестра злыдня, – тяжко вздохнул Виталька. – Так что нового?

Этот вопрос вернул меня в мрачное расположение духа. Но Красавич не виноват, нечего на него рычать.

– Заболел наш куратор, временно группу взял Дожденко.

Лицо Витальки вытянулось.

– Динка, чем заболел?! Мольфара же ни одна зараза не возьмет! Мы ж в целительстве ого-го!

Заметив мой укоризненный взгляд, Виталька даже не подумал смутиться. Только хмыкнул:

– Ты меня не бери, я вечно то задания не выучу, то лекцию просплю. Но чтоб препод! Тут нечисто что-то…

– Ты просто не рад, что с нами Дожденко, – подколола я.

Виталька на время замолчал, потом тяжело вздохнул и потянулся за новым пирожком.

– Бессовестная. Хотя не буду врать, это тоже. Но разве тебе самой совсем не жалко куратора? Он же лучше всех, кто у нас был!

Я не нашлась, что ответить. Красавич вытянул наружу мысли, которые старательно прятала в темный угол. Чугайстрина было и жалко, и даже немного боязно… Вон, Громов к нам так и не вернулся. А что с Андреем Григорьевичем? Провел пару, а на следующий день – хлоп! – Дожденко объявляет, что он на подмене. Как и тогда, осенью.

– Проклятая группа, – пробормотал Виталька.

Размахнувшись, выдала ему хорошенькую оплеуху. Больной ойкнул и подпрыгнул.

– Динка, с ума сошла? – прошипел он, потирая затылок.

– А ты глупости всякие не говори, – отчеканила я, – нефиг повторять все за злыднями.

Дверь в лазарет открылась, и послышались тихие шаги. Спустя пару секунд к нам заглянул Шаленый.

– Сидите, – хмыкнул он.

Стянул с вешалки белый халат и принялся надевать. Хм, а до этого где его носило? Шаленого, не халат, разумеется. На территории без форменного одеяния он не появляется же никогда!

– Да, – осторожно кивнул Виталька, – а что?

– Ворковать с девочками с понедельника будешь, – отозвался Шаленый, – прием окончен. Дина, тебя под дверью Багрищенко ожидает, марш отсюда!

Продолжая ворчать и уже не обращая на меня никакого внимания, он приблизился к Красавичу, который невольно сглотнул. Стараясь не расхохотаться, я быстро выскочила из помещения и даже не попрощалась. Сейчас им обоим не до меня.

В коридоре никого не оказалось. Не веря, что Шаленый выдумал про Таньку, сунула руку в карман и, достав мобильник, начала набирать ее номер. Долгие гудки, второй раз набрала – тоже никак. Пожала плечами и сунула телефон назад. Перед глазами вновь появилось перепуганное лицо Витальки, хихикнула в кулак. Ох, мужики…

Едва ли не вприпрыжку я побежала по коридору. Настроение вновь поднялось, задания на завтра успела все переделать, можно и в город смотаться. Слетев по ступенькам, совсем не вовремя притормозила и ткнулась носом в чью-то широкую грудь. Ойкнув, попятилась и подняла голову.

– Осторожнее, панна студентка.

Голос низкий, тягучий, что прозрачный мед. Говорит негромко, а кажется, что стены могут задрожать. И чудно как-то, слова понимаю, а говор не наш. Смуглый, статный, в плечах, наверно, косая сажень. Я ему едва до этого самого плеча достаю-то. Лицо чеканное, красивое, чуть архаичное, напоминает славянского идола. Нос с легкой горбинкой. Глаза – светло-голубые, холодные, смотришь – забирают куда-то вдаль – к заснеженным горным вершинам и слепящим лучам солнца. Белые-белые волосы лежат на плечах. Седой, что ли? Но на вид не такой уж и старый. Одет в черную куртку и брюки, на ногах – высокие шнурованные ботинки. Ворот и манжеты расшиты красным, зеленым и желтым. На боку висит узкий остроносый топорик с длинным древком, таким темным, словно ему не одна сотня лет. Если не ошибаюсь, Андрей Григорьевич называл его барткой.

Мужчина чуть улыбнулся, холод из глаз ушел, оставив какие-то уют и… доброту. Словно сквозь затянутое тучами небо вдруг пробилось весеннее солнце. Мне стало немного не по себе… Втянула воздух – голова пошла кругом от запаха еловых шишек, свежей травы и дождя. Покачнулась, но он меня тут же поймал под руку.

– Вам плохо? – в голосе промелькнули нотки обеспокоенности.

– Нет, все в порядке, – пробормотала я, пытаясь прогнать нахлынувший дурман. – Извините.

– Точно?

Я криво улыбнулась. Ой, да все равно как, лишь бы свалить подальше.

– Да-да, извините, я пойду.

Ретировалась настолько быстро, что даже не оглянулась. Хоть и чувствовала недоуменный взгляд спиной, пока не скрылась за углом.

* * *

Снег скрипел под ногами, мороз кусал за щеки. Древко барки привычно постукивало по бедру. Люди оглядывались, но он их не замечал. Остановился в нескольких шагах от величественно возвышавшегося многоэтажного здания с узкими окнами и покатыми крышами. Высеченные из камня крылатые горгульи чуть дрогнули, узнавая его.

– Ну здравствуй, любий друже, – тихо произнес Чугайстрин-старший, – давно з тобою не бачилися.

По воздуху пробежала едва заметная рябь, вспыхнули золотистые искорки. Чугайстрин улыбнулся и сделал шаг вперед. Снег стал прозрачным, истончился, расползся в стороны, оголяя черную землю. Миг – показалась сочно-зеленая трава. Где-то над головой зачирикали воробьи.

– Ой, что ж деется-то, – проворчала проходившая мимо бабуся, косо посмотрев на Чугайстрина. – Зима на дворе, а тута трава полезла. Не зря потепление глобальное, не зря…

Он только пожал плечами. В голубых глазах мелькнули шаловливые искорки, только на лице не дрогнул ни один мускул. Рановато еще весну творить, да очень хочется.

Преодолев небольшое расстояние, Чугайстрин остановился возле массивных дверей, внимательно посмотрел на потемневшую табличку «Полтавский национальный университет магии», словно хотел разглядеть что-то скрытое. Тяжело вздохнул, положил ладонь на дерево. Послышался скрип, и дверь медленно раскрылась, бессловесно приглашая зайти. Чугайстрин ступил в просторный холл и первым делом встретился взглядом с огромным портретом Гоголя. Тот чуть улыбнулся, приветствуя, и снова все вернулось на свои места.

Неожиданно что-то гадкое и липкое коснулось его кожи. Чугайстрин вздрогнул и огляделся, потом нахмурился. А защитные заклятия-то подъедены порчей: черные пятна расползались по серебристому плетению охранки. Ай-ай-ай, что ж ты так, Павлуша?

Решив, что осмотр университета подождет, Чугайстрин быстро направился к лестнице. Сначала безопасность, потом все остальное.

Едва он повернул, сделал пару шагов, как в него врезалось что-то маленькое и гибкое. Вспыхнуло рыжим огоньком и ойкнуло. Оказалось, студентка. Совсем юная и хорошенькая. Курносая, с веснушками, кудряшками и желтоватыми глазами. Перепуганными и озадаченными донельзя.

– Осторожнее, панна студентка, – мягко предупредил он.

Только хлопнула ресницами, продолжая смотреть как на диво дивное. Чугайстрин еле сдержал смех, до того забавно стало. Плюс аура у нее такая теплая, мягкая, так и хочется протянуть руку и приласкать, словно котенка. Она вдруг покачнулась, пришлось поймать. Хм, даже пахнет молоком и медом.

Но оказалась упрямая, только выскользнула из рук, поминай, как звали. Несколько секунд посмотрев ей вслед, Чугайстрин одернул себя. Не до девчонок сейчас.

Сперва хотел зайти как все люди, через Хвеську. Но пани Языкатая куда-то умотала, даже не удосужившись закрыть кабинет. Только покачал головой и направился к Вию. Что ж… без приглашения, зато с достоинством.

Стоило только приблизиться, как ректорская дверь распахнулась, и в коридор выскочил всколоченный Дидько. Крутанулся на месте, будто сглаз хотел отвести, и увидел Чугайстрина. Побледнел, потом охнул:

– Григорий Любомирович, как же вы тут? Ой, то бишь здоровеньки були. Рад видеть и…

Чугайстрин поднял руку, Дидько смотрел на нее, как кролик на удава.

– Не тарахти. Я тут без приглашения, по делу. Вий занят?

Дидько невольно втянул голову в плечи и пробормотал:

– Хвеся у него сидит. – И, подумав, добавил: – С метлой.

Чугайстрин чуть приподняв бровь:

– Обороняется, что ли?

– Ну-у-у, – Дидько развел руками, мол, кто этих ведьм знает. – Я… пойду?

– Ладно, – кивнул Чугайстрин, – иди-иди.

Завхоз испарился на месте, осталась только кучка сажи. Чугайстрин покачал головой. Вот чертяка же, потом точно получит по голове от уборщицы.

К Вию он зашел без стука. Сидевшая на стуле Языкатая выронила от неожиданности чашку, которую передавала ректору. Тот не зря имел стул на колесиках, вовремя отъехав назад, и горячий кофе пролился на пол.

– Нежданный гость хуже татарина, – спокойно произнес Вий и повернул голову в сторону вошедшего.

Веки плотно сомкнуты, их кожа – белая, грубая, покрыта сетью трещин. Ни следа от магической иллюзии для студентов и преподавателей. Вид у него изможденный, силы будто утекают в никуда. Смотреть на его лицо – еще то испытание, но Чугайстрин и не такое видел.

– Хвесенька, ты бы прибрала, а то ректор пяточки замочит, – ровным голосом сообщил он и сел на свободный стул напротив Вия.

– Ой, да, конечно, – засуетилась секретарша и унеслась с чашкой, чтобы потом вернуться с тряпкой.

Вий не произнес ни звука. Оно и неудивительно. Чугайстрин собирался задавать неприятные вопросы. В кабинете остро чувствовались боль, вина, злость и раздражение. И все не от Языкатой. У нее удивление перекрыло все на свете.

Воцарилась тишина. Никто не смел ее нарушить, словно это был какой-то ритуал. Потом Вий медленно опустил руку на стол – худую, костлявую, с загнутыми когтями. Потарабанил пальцами по полированной поверхности. Звук гулким эхом разнесся по кабинету.

Чугайстрин смотрел прямо в слепые глаза, Вий – в небесно-голубые. Хвеся замерла каменным изваянием.

Наконец Вий хрипло выдохнул и уронил одно-единственное слово:

– Жив.

Время застыло, Хвеся тихо направилась в подсобку, подальше от разговора, который должен был состояться. Чугайстрин незаметно выдохнул. Он хоть и не верил в смерть сына, но случалось всякое. Даже чугайстра можно задурить, сотворив мнимую связь с родственником.

– Как это произошло? – спросил он, глядя на хмурого Вия.

– Кто-то подсунул ему цвет отруты.

Чугайстрину на миг показалось, что он ослышался. То, что цвет отруты кто-то сумеет извлечь из-за той стороны Лысогорья.

– Что?

– Да вот, что слышал, – мрачно отозвался Вий. – При этом вся группа видела, что цветок принесла Хвеська.

– Не я это была, – буркнула та, появившись в кабинете.

Поднос с двумя чашками кофе медленно проплыл в воздухе и осторожно опустился на стол. Хвеся подошла к мужчинам и села чуть поодаль от Вия.

Чугайстрин взял чашку, приятный аромат защекотал ноздри. Сделал глоток, тепло побежало к желудку. Хмурая Хвеся все же знает, как и чем напоить гостя.

– Личина? – спросил между глотками.

Вий кивнул:

– Личина. И мастерская защита, раз ни одна из охранок университета не вычислила чужака.

Чугайстрин вздохнул:

– Может, и не чужак, раз так хорошо работает. Андрей где сейчас?

– В надежном месте, не переживай, – размеренно произнес Вий, – Шаленый за ним присматривает.

– Пространственный карман за библиотекой? – напряженно уточнил Чугайстрин.

– Именно. Проблема в другом.

Чугайстрин прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Можно не говорить в чем: связь с сыном истончилась до такой степени, что это почти не чувствуется. Значит, с телом все в порядке, а душа – не пойми где.

– Расскажи мне, что тут происходит. С самого начала.

Вий не произнес ни слова, но было слышно, как встала Хвеська. Несколько шагов и тихое:

– Я пойду, Павел Константинович. Работы еще много.

– Иди, – ответил Вий, – и метлу прихвати.

Хвеся и не подумала его послушать, пошла в коридор; метла, тихо потрескивая, поплелась за ней. Чугайстрин проводил эту картину недоуменным взглядом. Ходящие метлы попадались в первый раз.

– Это еще что, – проворчал Вий, словно поняв, о чем тот думает. – Она ее так скоро и разговаривать научит!

– Что-то даже мне захотелось перекреститься, – пробормотал Чугайстрин.

Вий погрозил пальцем:

– Но-но-но! Не хватало тут еще стычки между христианскими адептами и роем нечисти. Сиди уже.

Чугайстрин криво ухмыльнулся:

– Да уж, помню. Зато оторвались славно в прошлый раз.

– Этого еще не хватало, – Вий явно не разделял его настроения, – тебе хорошо – раз! – и дрыснул в свои горы. А мне тут восстанавливать пришлось все. Да еще и Городового полтавского утешать, что мы не нарочно.

– Утешил? – с ледяным взглядом спросил Чугайстрин.

Вий хмуро кивнул:

– Да. Если б не угодил – не было бы тут нашего университета. Городовые порой такие мстительные твари – сам понимаешь. Но ладно, заболтались… Значит, знаешь Багрищенко?

Чугайстрин чуть нахмурился. Век бы не слышал об этой ведьме. Но раз спрашивают – плохо дело.

– Если ты про Оляну, то лучше б не знал.

Вий взял ручку, увенчанную черепом, и принялся сосредоточенно крутить. Провалы глаз черепушки тут же вспыхнули зеленоватым пламенем.

– С возрастом она только хуже становится. То не так, это не так… Последний раз шабаш был на Лыске, так перессорилась со всеми ведьмами. Впрочем, злыдням тоже прилетело.

Чугайстрина это не удивило. Но для приличия все же поинтересовался:

– Надеюсь, ее удавили?

– Если бы, – проворчал Вий, – большинство ведьм ушились на какие-то вечорницы, даже не в курсе были. Но речь не про то. У Олянки есть племянница – Таня. Сирота с двух лет, Олянка за ней приглядывала. Вот и довела девчонку до того, что та сбежала.

Чугайстрин вздохнул:

– Все же надо было ее прибить еще пять лет назад.

– Надо было раньше думать, – невозмутимо сказал Вий, – но это еще цветочки, ягодки будут дальше.

Чугайстрин нахмурился:

– Дальше что?

– Танька поступила ко мне. При этом пришла и выложила все как на духу. Мол, сбежала из дому, тетка сгрызла, помогите.

Чугайстрин невольно присвистнул:

– То ли смело, то ли безрассудно.

– И то и то сразу, – подвел черту Вий. – Но Танька унаследовала материнскую силу, поэтому заранее знала, что не откажу. А может, и прознала чего, что я готов Оляну придушить при первой возможности.

На некоторое время повисла тишина. Череп повернулся в сторону Чугайстрина и подмигнул одним глазом. Мысли в голове немного не укладывались: откуда у Оляны такая племянница? С другой стороны, зная лютый норов всех Багрищенко, неудивительно, что девчонка не захотела прогибаться под эту стерву.

– Дальше – хуже, – тем временем продолжил Вий. – Я взял девочку на мольфарское отделение. На ведьмовском Оляна бы быстро вытянула ее назад, все же ее парафия. Конечно, не прошло и недели, как пани Багрищенко припарковала метлу на моей крыше и устроила скандал. – Он усмехнулся. – Такое представление было, я тебе скажу. Давно уж так душой не отдыхал, даже глаза сумел чуть приоткрыть.

Чугайстрин допил кофе, стараясь не давиться от смеха. И поделом ей.

– В общем, заткнулась и улетела, разве что молнии не метала. А то Дидько бы ей вилами помог выход найти.

Череп тоненько захихикал. Чугайстрин покосился на него.

– Твой амулет согласен с этим.

– Еще бы, – буркнул Вий, – но, как ты понимаешь, на этом все неприятности не закончились. Куратором у Тани был Громов.

Чугайстрин выжидательно смотрел на друга. Ну Громов… И ладно, что тут такого? Порой невероятно заносчивый молодой человек, но… гений. Иногда можно и потерпеть. Уже четвертый год в университете работает, пока жалоб не было.

– Роман у них случился, – мрачно сообщил Вий.

– Дурень навiжений[5], – пробормотал Чугайстрин, добавляя еще несколько словечек покрепче. – С какой радости? Он что, не знал, что ли?

– Да кто их разберет, – развел руками Вий, – может, и правда любовь. Только не в университете. Ты знаешь, не хватало тут еще разводить неположенное.

– Это мне говорит ректор, у которого общежитие не разделено на мужскую и женскую часть, – невинно улыбнулся Чугайстрин, прожигая взглядом Вия. – А еще хорошо понимаю, что славно ты меня надурил, Павлуша.

– Разделено, но… Есть исключения, – ни капли не смутился Вий, – впрочем, не мне оправдываться. За общежитие ты сам знаешь что да как, а с сыном твоим… Не мог я и помыслить, что ему будет грозить опасность. Мольфар не из слабеньких, да еще и защитные силы от матушки достались.

Чугайстрин поморщился, будто попробовал целиком сжевать лимон.

– Не напоминай. Лучше скажи, как его доставать будем?

Вий потарабанил пальцами по столу, череп звонко клацнул маленькими челюстями.

– Работать будем, прощупаем весь университет, злыдневские силы тут как на ладони. Если ничего не выйдет – придется звать наших.

Чугайстрина не особо радовала такая перспектива, но деваться некуда. Порча и впрямь не слабая.

– Кто-то охотится за Багрищенко. Даже пробивает ауру преподавателей, вот в чем беда. Откуда они могли взять отруту – ума не приложу. Ведь уничтожили же все!

Покряхтев, как старик, Вий медленно поднялся со стула и медленно побрел к окну. Уставился слепыми глазами на кружившую за стеклом метель.

– Эту дрянь впитал один из студентов, превратился в чудовище. Пришлось его упокоить, ибо назад не вернуть. Таню пытались отравить, но прогадали – пострадал ее одногруппник.

– Жив? – поморщился Чугайстрин. В университете происходило что-то непонятное и мерзкое. Какая зараза так хорошо пустила свои щупальца, что уже наделала столько гадостей?

– Жив, – подтвердил Вий. – Но что будет дальше – не знаю. Плохи наши дела, чем скорее разберемся, тем лучше.

– Еще бы, – хмыкнул Чугайстрин, понимая, что затягивать ни в коем случае нельзя, и снова спросил: – Что будем делать?

– Для начала позовем сюда Багрищенко, попробуешь ее силу. А там…

* * *

В комнату я добрела не в лучшем состоянии. Честно говоря, сама не понимала, что произошло, чего это тот мужик произвел такое впечатление? Ну здоровый, красивый, явно не из универа. Дальше-то что? Сердце колотилось как бешеное. Плюхнулась на кровать и сделала глубокий вдох. Так, спокойно, без нервов.

Сила у него, правда, обалдеть – так и шурует во все стороны. Это ж сколько ему лет, что так держится? Ух!

Я подошла к зеркалу и спешно пригладила волосы руками. Это как он еще не испугался до одури, когда я в него почти влетела. Но все же интересно… к кому он?

Размышления прервала ввалившаяся Танька с огромным пакетом.

– Где тебя носит, лентяйка? – накинулась она. – Ждала-ждала, уж думала бежать на помощь!

– Кому на помощь? – тупо уточнила я, отходя от зеркала, чтобы помочь ей выгружать из пакета фрукты на стол.

– Витальке, ясен пень, не тебе же! – хмыкнула она, с удовольствием раздирая мандарин и брызгая на меня соком.

– Ай, дура, прекрати! – Я быстро вытерла щеку. – Делать нефиг, что ли?

– Ну, не сердись, – примирительно произнесла Танька. – Я вот в гостях была, нас завтра гулять зовут.

– Кто и куда? – Я принялась доставать из пакета оставшиеся конфеты и мармелад.

– Трамвайщик, – многозначительно произнесла она.

Охнув, я так и села на первый попавшийся стул. Даже немного забыла о седовласом незнакомце и собственной несуразности.

– Вот это да-а-а-а-а! Показался все-таки?!

– Ага, – довольно сообщила Танька, разматывая шарф и расстегивая жилетку. – Я прям обалдела. А он такой маленький, обаятельный, бородища лопатой. И сам трамвайчик так смешно звенит тоже.

Я рассмеялась:

– Хорошо, уговорила. Обязательно пойдем. – И тут же, набравшись смелости, выпалила: – Слушай, а ты не видела…

Я вздрогнула, уставившись на мобильник подруги:

– Ты что за извращение на звонок поставила?

– Это народная песня в обработке Mad Heads! – обиделась она. – Неуч ты, Динка!

– Сама такая, – буркнула я, мрачно наблюдая, как она прикладывает трубку к уху. Впрочем, через несколько секунд весь задор сменился угрюмостью. Танька нахмурилась, а потом тяжко вздохнула.

– Ну вот скажи, какого еще?

– Что случилось? – обеспокоенно поинтересовалась я.

– Вий вызывает.

– Ты что-то натворила?

– Нет, – еще один тяжкий вздох. – Ладно, потопала тогда. Смотри не слопай все сладкое.

Я осмотрела заваленный сластями стол. Даже если постараюсь – ничего не выйдет. Потом глянула на Багрищенко:

– Может, мне с тобой?

– Не, – помотала головой Таня, – это тебе даже не Чугайстрин. Вий выпрет за милую душу. Так что сиди тут, не съест же он меня! Хотя…

Глава 6

Дочь Ворсклы

Настроение Чугайстрина испортилось, как только закончился разговор. Хвеся вызывала студентку, Вий-Совяцкий молча таращился в окно. Хотелось послать куда подальше эту Багрищенко с ее невероятной силой. Андрейка беспокоил куда больше. Искренне хотелось надеяться, что его матушка ничего не прознает и не устроит очередной скандал. Международный. С другой стороны, возможно, ей откровенно наплевать, что в данном случае только к лучшему.

Чугайстрин молча изучал столешницу, хотя на ней не было ничего интересного. Мысли бродили где-то далеко. Мигом накатила усталость от дороги и нервотрепки. Что делать дальше, пока он не представлял. Взглянуть на Андрея, а там… Если совсем плохо, придется просить своих чаривныков-волшебников, а то и Призрачного Цимбалиста позвать…

В дверь робко постучали. Щелкнула ручка, в кабинет заглянула невысокая девчонка:

– Можно?

– Заходи, – бросил Вий-Совяцкий, не удосужившись обернуться.

Багрищенко протиснулась в помещение. Худая, темноволосая, глаза синие, взгляд ведьминский: смотрит внимательно, цепко, будто душу вынуть хочет. Настороженная, как зверек, попавший к людям. Чуть шикни – сбежит. Хотя… Есть что-то неуловимо жесткое в ней, хоть с виду и выглядит напуганной. Возможно, это не страх, а осторожность? Ну-ну.

– Здравствуйте, – произнесла она, внимательно глядя на Чугайстрина.

– Присядь, – сказал Вий.

Багрищенко бросила взгляд на его спину, но потом присела на край стула. Все же кабинет ректора, сюда для приятных бесед вряд ли вызовут.

Некоторое время все молчали, изучая друг друга. Чугайстрин находил все больше и больше ведьмовских черт. Его губы дрогнули в улыбке. Сила девчонки скручивалась вокруг нее тугим энергетическим потоком. Густым, вязким, вишнево-сладким на вкус. Нырнешь чуть глубже – голова пойдет кругом, опьянеешь вмиг. Кажется, что внутри этой силы пульсирует огромное сердце, которое заставляет энергетику вздрагивать и сжиматься. И в то же время было что-то такое, чего Чугайстрин пока понять не мог. Неправильное, неверное… Наверно, и впрямь не стоит ведьмам учиться на мольфаров.

Багрищенко неожиданно охнула и отшатнулась. Убрала за ухо темную прядь, уставилась темно-синими глазами.

– В-вы кто? – произнесла, чуть запинаясь.

Чугайстрин только ухмыльнулся. Потом посмотрел на молчаливого Вия. Не хотелось бы ляпнуть лишнего, Павлуша может не одобрить.

Вий все же повернулся:

– Познакомься, Татьяна, это Григорий Любомирович Чугайстрин. Один из основателей нашего университета и мой старый друг.

Повисла тишина. Багрищенко, кажется, немного потеряла дар речи. Хотя почему немного? Только неотрывно смотрела и хлопала ресницами. Прямо как рыжая до этого. Интересно, они вместе учатся или как?

– Очень приятно, – пробормотала она и тут же более твердым голосом добавила: – Татьяна Багрищенко.

Чугайстрин снова улыбнулся и кивнул, продолжая прощупывать силу юной ведьмы. Лакомый кусочек, факт. Такую кто угодно будет рад сожрать, не только стерва Оляна. Попытался углубиться, вдохнуть ведьминскую мощь, но перед глазами потемнело. Шумно выдохнул и мотнул головой. Однако, поставили сильнейший оберег, чтобы никто не лез. При этом еще и двойную охранку. Чугайстрин чуть нахмурился: или это не охранка? Почему кажется, что сила раздваивается?

– Что-то случилось? – тихо спросила она, явно начиная нервничать. Молчаливое прощупывание редкого человека не заставит желать сбежать подальше.

– Да куда уж еще, – неожиданно тяжело уронил Вий, глядя прямо на девчонку. – Григорий Любомирович – мольфар, ищет одаренных ребят.

Багрищенко бросила на него недоуменный взгляд, мол, зачем это еще. Но Вий сделал вид, что ничего не заметил. Чугайстрин удивился не меньше, стиснул зубы, чтобы не брякнуть что-то в адрес ректора, и вздохнул.

– В Ивано-Франковске по инициативе управления образования внедрена экспериментальная программа по работе с особо одаренными юношами и девушками, – произнес он с совершенно непроницаемым лицом, все же услышав, как сдавленно закашлялся Вий.

«Нечего подставлять товарища, – подумал Чугайстрин, – один тут умный, что ли?»

По лицу Багрищенко было не понять: поверила или нет, но все же осторожно кивнула. Его силу она однозначно прочувствовала, а не верить ректору причин пока нет.

– И? – осторожно уточнила Таня.

– Я получил необходимую информацию, – невозмутимо ответил Чугайстрин. – Извините, что потревожили вас в свободное время, но после восхищенных отзывов Павла Константиновича я просто не смог сдержаться.

Вий вновь закашлялся. Чугайстрин по-прежнему хранил доброжелательно-уверенное выражение лица.

– То есть… – медленно начала Багрищенко.

– Можешь идти, Татьяна, – вклинился Вий.

Долго уговаривать студентку не пришлось. Еще раз глянув на обоих мужчин, она попрощалась и быстро выскочила в коридор.

– Ты чего нес? – мило поинтересовался Вий, вытирая лоб ладонью. – Я чуть дар речи не потерял.

Чугайстрин встал и принялся мерить кабинет шагами. Сцепил пальцы за спиной, мысленно замыкая энергию в круг, чтобы хоть немножко восстановиться. Прощупывание юной ведьмы вытянуло немало сил, состояние было не из лучших.

– Лучше бы потерял его сразу, – пробурчал он. – Зачем было чушь нести про отбор студентов?

Вий не ответил, хотя оно и понятно. Что тут еще скажешь, если мудрому суровому ректору университета пришлось импровизировать. Сдаешь, Павлуша, сдаешь.

– Я как-то не задумывался, – протянул Чугайстрин, – хоть о Багрищенко и знаю, но как-то… Откуда они силу черпают? Она меня неплохо покусала, хоть при этом не пыталась повредить.

– Ворскла, – буркнул Вий, принимаясь бездумно перебирать бумаги, лежавшие на столе. – Река ведь не только Полтаву питает и силу ей несет. Местные же все время к ней прикладываются, а речка от этого только лучше делается.

Чугайстрин чуть нахмурился. Да уж, равнинные реки – это вам не горы, всякое может быть. Вздохнув, снова сел.

– Сильна. Очень, – он развел руками, – больше и сказать-то нечего. Хотя…

Вий насторожился:

– Что?

Резкий телефонный звонок заставил обоих подпрыгнуть. Вий глянул на определитель и поморщился:

– Опять эти упыри из управления. Иди погуляй немножко, а то я сейчас сморожу какой-нибудь бред.

Чугайстрин спорить не стал. Упырей знал лично, никакой особой жажды с ними общаться не испытывал, поэтому быстро вышел из ректорского кабинета. Если учесть, что особо идти некуда, то единственным решением…

В коридоре внезапно ощутился слабый аромат вишни. Он чуть нахмурился. Совсем же недавно вдыхал его. Опустил глаза, всмотрелся внимательнее, разглядел темный волос. Эге, да это ведьмочка синеглазая. Чугайстрин хмыкнул и щелкнул пальцами. Волос закрутился темной спиралькой и поднялся на уровень глаз. Чугайстрин легонечко подул на него – спираль окутало зеленое пламя и потянулось тоненькой ниточкой к выходу. Случайность поможет отыскать того, с кем Багрищенко разделила силу. Если этот таинственный рядом – хорошо, если нет – хотя бы будет направление. Он быстро последовал за магической нитью. Однако, преодолев два пролета, услышал голоса.

– Та они шо там у вас, показылыся[6]? – лютовал Дидько. – Между прочим, это же членовредительство! Одних чучел тридцать штук извели за месяц!

– Жорж Гаврилыч, поспокойнее, – прозвучал грудной женский голос; казалось, мурчит огромная кошка – хищная и чуть утомленная. – Я все знаю. Но им надо тренироваться.

– А я что? Железный? Где я вам столько нечисти наберу, Солоха Панкратьевна? – продолжал возмущаться завхоз, поднимаясь по лестнице. – Это на охоту надо! А раньше лета – ни-ни! Так что как хотите, а Вий-Совяцкому бумагу я подам!

Всколоченный и раздраженный Дидько увидел Чугайстрина и ойкнул. Его сопровождающая, статная немолодая женщина в приглушенно-красном костюме, смотрела с любопытством.

– О, какие люди, – протянула она, улыбаясь алыми губами, в серых глазах вспыхнули искорки. Подняла руку и поправила прическу – иссиня-черные локоны – зависть всех женщин университета.

«Да уж, – подумал Чугайстрин, – век бы тебя не видеть».

Декана ведьмовского факультета стоило обходить десятой дорогой и желательно обвешавшись массой обережных заклинаний. Но, увы, не случилось.

– Рад видеть, пани Кандыба, – проникновенно произнес он, улыбаясь со всей искренностью, на которую только был способен. Увидев протянутую руку, подхватил и коснулся губами. От кожи пахло лавандой, пальцы были сухими и прохладными.

– Взаимно, пан Чугайстрин, – улыбнулась она. Улыбка, кстати, фирменная. Называется «чтоб ты сдох не сейчас, а попозже и в сильных мучениях». Впрочем, Чугайстрин ни капли не был удивлен.

Дидько топтался на месте, скручивая в трубочку какую-то бумагу. Видимо, ту самую, о чучелах. Встревать в разговор он не собирался, но смотрел на обоих с явным неудовольствием.

Солоха, кажется, этого в упор не замечала, глядя прямо на Чугайстрина.

– Давненько вас не было в наших краях, уж совсем забыли, – голос сочился ядовитой озабоченностью, – али не прихворали часом?

– Ну что вы, Солоха Панкратьевна, как можно? – мягко ответил он. – У нас лекари не зря самые лучшие в стране. Работы невпроворот только, совсем не вырваться. А тут чудо произошло, приехал к Павлу Константиновичу.

Ведьма только хмыкнула. Как же, по глазам видно, что не то что не поверила, а насквозь вранье видит.

– Это славно, – сверкнула она белозубой улыбкой. – Кстати, а как ваша, кхм, трембита?

Чугайстрину с трудом удалось удержать невозмутимость. Вот ведьма! Это ж надо произнести название музыкального инструмента так, что Дидько заподозрил что-то крайне неприличное.

– Играет потихоньку, – ответил Чугайстрин, бросив на завхоза выразительный взгляд. От Солохи он не укрылся, поэтому та только хмыкнула.

– Что ж, и то хорошо. А теперь прошу простить, мы к ректору спешим.

– Да-да, – покивал Чугайстрин, – разумеется. Рад был видеть и… еще увидимся.

Стоило им только скрыться в коридоре, как он облегченно выдохнул. Встреча с бывшей – испытание не из легких. Удивительно, как такая-то панянка пропустила Багрищенко с ее силищей? Солоха ж может и Вия переспорить!

Глянув на замершую зеленую нить, Чугайстрин вздохнул и последовал за ней. Хорошо хоть мольфарские чары поиска никто не видит, а то пришлось бы сейчас отчитываться, как перед пионервожатой.

Зеленая нить разгоралась все ярче и вела прямо в университетский дворик, за корпусом. Носитель энергии был рядом, но что он делал на заснеженной площадке, да еще и в темноте? Вглядевшись в даль, Чугайстрин увидел одинокую фигурку, сидевшую на скамейке.

На миг замер, не зная, что делать дальше. Внахалку подходить – только спугнет, а уйти, даже не коснувшись ауры носителя, – глупо.

Шумно вдохнув, направился к скамье, по ходу придумывая, что б такого сказать. Вблизи сидевший оказался девчонкой в смешном берете с брошкой-лисой, темном пальто и длинной веткой в руке, которой задумчиво что-то чертила на снегу.

Рыжие кудряшки рассыпались по спине, снежинки поблескивали на них причудливым украшением. Не доходя нескольких шагов, Чугайстрин почувствовал странное тепло. Потом невольно улыбнулся: молодец, студентка, использует тепловой луч. С таким заклятьем не страшно и в плавках в мороз разгуливать.

– Разрешите? – поинтересовался он низким тихим голосом.

– А? – отозвалась она, резко вскинув голову. Желтые глаза удивленно уставились на Чугайстрина, тонкая рыжая бровь недоуменно приподнялась.

«А ведь та самая же, – меланхолично отметил он, – симпатичная, кстати».

На лице девушки не было и тени смущения, как в первый раз. Теперь уж скорее озадаченность, попытка поверить собственным глазам, которые почему-то вздумали вместо реальности показать сон.

– Да, – наконец произнесла она, – конечно.

И с выжидательным любопытством посмотрела на Чугайстрина, словно ожидая, что он будет делать дальше.

Шепнув несколько слов, он сделал маленький шажок к скамье. Та дрогнула, девчонка охнула и вцепилась в быльце. С самым невозмутимым видом сел рядом на уже теплое и сухое дерево.

– Можешь убрать луч уже, – спокойно и невозмутимо произнес Чугайстрин, делая вид, что не замечает ее ошарашенного лица. – Я продержу скамью долго, еще и костерок могу развести.

Девчонка нахмурилась, но теплый луч исчез. Спешно стерла нарисованные на снегу символы, однако Чугайстрин все же заметил несколько мольфарских символов здоровья. Интересно, зачем ей? Болеет кто-то из близких?

– Вы кто? – почти прошептала она, глядя снизу вверх.

Нет, не боится, но все же насторожена. Почти так же, как и Багрищенко. Может, не зря сила и разделилась на девочек-то?

Понимая, что промолчать тут никак нельзя, он вздохнул и представился:

– Чугайстрин Григорий Любомирович.

– Ой, мамочки, – выдохнула она, прижав ладошки к губам.

На некоторое время повисла тишина, Чугайстрин уже подумал, что сморозил какую-то глупость. И тут же разозлился на себя за такие бредовые мысли. Просто не каждый раз встречаешь одного из основателей университета. А даже если девчонка об этом и не знает, то все равно чует сильнейшего мольфара, вот и реакция.

– Дина Гуцол, – неожиданно отрапортовала она, – студентка мольфарского факультета, группа 1-М.

Чугайстрин еле слышно засмеялся – до того забавным показался этот отчет на морозе в университетском дворике.

– Вижу, что не злыдневского, – заметил он, – злыдни не рисуют наши заговоры на снегу.

– Злыдни и не такое могут, – почему-то буркнула она, но потом замерла на полуслове. – Наши?

«Значит, не чувствует, – раздосадованно подумал он, – что-то я слишком хорошо подумал про молодежь».

Не говоря ни слова, Чугайстрин медленно поднял руку и пошевелил пальцами. Зеленое пламя охватило ладонь, тут же свернулось ластящимся котенком и потерлось о нее. Дина закусила губу, и он вдруг сообразил, что теперь и она сама раздосадована не меньше его.

– Понятно, – кратко бросила она. – А вы… Андрею Григорьевичу, часом, родственником не приходитесь?

Чугайстрин вздрогнул. Старый дурак. Как сразу не сообразил, что девчонку поразила не сила, а фамилия. Встреча с Солохой начисто мозги вышибла. Стараясь не ругаться, он только кивнул:

– Да, я его отец.

Еще один оценивающий взгляд, лиса-брошка быстрым движением передвинута ближе к виску, словно мешает думать.

– Вы можете сделать так, чтобы он выздоровел?

Чугайстрин не сразу сообразил, что у него перехватило дыхание. Говорить правду нельзя, а обещать… Он бы все отдал, чтобы Андрейка вновь открыл глаза, только… некому.

– Я стараюсь.

– Он очень хороший куратор, правда, – тихо произнесла Дина, сцепив пальцы до побелевших костяшек. – Вся группа очень жалеет, что так произошло.

Чугайстрин только кивнул.

– Спасибо. Передай ребятам, что мы делаем все возможное.

Дина ничего не ответила, но в воздухе разлился аромат вишни. Так-так, ведьмовская сила вытолкнула начальные мольфарские навыки. Вот и весь ответ тебе. Чугайстрин искоса разглядывал ее. И откуда такая взялась, говорит уже почти спокойно, уверенно. Да и, кажется, не особо смущается того, что пару раз ляпнула не то.

– Вам Хвеся Харлампиевна сказала? – неожиданно спросила Дина.

Чугайстрин недоуменно моргнул:

– Сказала что?

– Что я староста группы Андрея Григорьевича? – пояснила она, как нечто само собой разумеющееся.

– А… это, – выдохнул он, – почти. Я беседовал с ректором.

Должный эффект возымело. Дина прикусила язык, хотя явно хотела спросить что-то еще. Уставилась на носки своих сапог, потом глянула на руки, пробормотала какие-то извинения.

– Меня ждут, извините, пожалуйста. Приятно было побеседовать.

Щеки девчонки вдруг заалели как маков цвет, а потом ее и след простыл. Только осталось эхо от «до свидания, Григорий Любомирович».

– До свидания, лисичка, – хмыкнул он.

Что ж, теперь, по крайней мере, ясно, где искать ту, что разделила силу с Багрищенко. Что делать с ней, Чугайстрин еще пока не знал, но это уже был другой вопрос.

* * *

В царстве Хованца[7] всегда царил полумрак. Витал запах пыли, старой бумаги, потертых переплетов и дерева. Деревянные столы, стулья, панели… Металл он не любил, считал злом и нововведением. Собственно, по шкале полезности и то, и другое стояло у него на одном уровне. В библиотеке было тихо – шелест страниц и скрип пера не считались. Вий-Совяцкий не запрещал, а Хованец твердо считал, что вести учет древних книг можно только заколдованными чернилами в огромном фолианте, который не каждый сумеет открыть.

Чугайстрин только слушал бурчание старенького библиотекаря, который непрестанно ворчал: то студенты-раззявы, то преподаватели-торопышки, то чаривные[8] книги шалить вздумали, то закладки поразбегались, то карточки кто-то рассыпал. В общем, кругом беда. Кстати, рассыпавший карточки преспокойно лежал на полке, находившейся в аккурат над головой Хованца, и, прищурив зеленые глаза, внимательно смотрел на происходящее. Черный хвост лениво помахивал, бритвенно-острые когти впились в мягкую байковую ткань, которую библиотекарь заботливо постелил несколько дней назад.

– Царь, я кому говорю? – бурчал Хованец, сосредоточенно впихивая квадратные карточки в коробку. – Не трогать, не твое. Уши, что ли, надрать?

Огромный котяра презрительно сморщился, шевельнул усами и прогнул спину.

– Мр-р-мяу!

– Сам такой, – тут же отозвался Хованец. – Еще раз такое увижу, веником погоню.

Оценив масштаб угрозы, Царь спрыгнул, величественно протопал к сидевшему Чугайстрину и впрыгнул к нему на руки. Усмехнувшись, тот принялся чесать и гладить черного шкодника, тут же донеслось раскатистое урчание.

– За-про-да-нец, – по слогам выговорил библиотекарь и плюхнулся на стул. – Ну, где он уже твой Вий-Совяцкий? Уж не сожрали ли его упыри-то на закуску?

Чугайстрин задумался:

– Знаешь, эти могут. Не зря же растут по карьерной лестнице-то. Не удивлюсь, если через пару-тройку лет увижу их в министерстве.

Хованец только пробурчал что-то неприличное. Потом с оханьем поднял тяжеленную книгу и потопал с ней к лестнице.

– Помочь? – поинтересовался Чугайстрин.

– Сиди уж, – буркнул тот, – учетная чужих рук не любит, еще открываться перестанет.

Несмотря на занятые руки, Хованец довольно ловко взобрался по видавшей виды лестнице, сунул книгу на одну из верхних полок. Потом провел по корешку рукой, и книга исчезла. А на ее месте тут же появился темный провал, завешенный паутиной.

– Однако, какая хозяйственность, – хмыкнул Чугайстрин, чувствуя, что Царь начал впускать и выпускать когти в его ногу. На кота шикнул, но тот и не подумал реагировать, продолжая свое увлекательное занятие.

– А ты думал! – Хованец деловито спрыгнул вниз. Прислушался и поднял палец: – О! Слышишь?

Гулкие шаги в коридоре явно приближались к библиотеке. При этом чувствовалось, что тот, кто издает эти звуки, готов рвать и метать.

– Батько-то не в настрої[9], – пробормотал Хованец, потерев переносицу и поправив очки.

Дверь резко распахнулась, на пороге появился мрачный Вий. Царь зашипел, спрыгнул и спрятался под столом. Чугайстрин посмотрел на друга: мол, что?

– Внеплановая комиссия, – почти прорычал Вий, – видите ли, хотят посмотреть, что да как.

– Та щоб їх перекосило, – в сердцах сплюнул Хованец. – У нас и так тут проблем не разгрестись, еще и эти!

Чугайстрин только хмыкнул:

– Не расстраивайтесь, если они не вернутся, можно списать на деяния врага.

И тут же замолк, шутка оказалась не очень удачной. Впрочем, Вий-Совяцкого это, наоборот, приободрило.

– Да, ты прав, так и поступим. А теперь идем.

Чугайстрин сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Спокойно, все равно Андрейку сейчас вытянуть не получится. Поэтому эмоции запрятать надо как можно глубже.

Вий подошел к огромному библиотечному окну, завешенному шторами. Прошло несколько минут в абсолютной тишине.

Пол вдруг загудел, сердце Чугайстрина сжалось, вспыхнуло от боли. Охнув, он ухватился за край стола. В библиотеке поднялся ветер, шторы взлетели, открыли зияющий чернотой зев пространственного прохода. Вий заговорил: медленно, вязко, страшно. Слова, словно мокрый шелк, облепливали, тянулись, не могли прерваться. Вокруг его мощной фигуры стал закручиваться черный смерч.

В груди Чугайстрина неожиданно появился неимоверный холод.

– Нет! Стойте! Перестаньте! – неожиданно закричал Хованец. – Закройте!

Вий вздрогнул, с тихим шипением смерч улегся в ноги послушным зверем. Проход растаял, словно лишь на миг показался огромным маревом, шторы тут же упали назад.

Ректор резко развернулся и глухо рыкнул:

– Что такое?

Чугайстрин уже понимал, но боялся признать; замер, забыв, как дышать. Хованец бросил на него короткий взгляд, потом посмотрел на Вия.

– Нет там больше Андрея, – тихо произнес он.

Сердце болезненно заныло.

Глава 1

Призрачный Цимбалист

Холод, тьма и боль. Но боль странная, накатывающая волнами и мигом уходящая в никуда. Я судорожно вдохнул, сердце кольнули десятки иголочек. Охнув, попытался перевернуться. Отвратительно. Не чувствую ни рук, ни ног. Все тело в каком-то резком онемении. Шевелюсь – не чувствую ничего.

Накатила паника, снова вдох и попытка успокоиться. Ага, куда там. Все мольфарские практики сделали ручкой и смылись в неизвестном направлении.

Осмотрелся – тьма, только изредка кое-где вспыхивают белые и серебристые искорки. И не понять – лежу я или стою. Вроде все-таки стою. Сообразить, где нахожусь и что произошло, пока не получалось. Так, вроде не холодно и не жарко. Неужели меня внесло в какой-то пространственный узел? М-да, дела.

Я поднял руку, нарисовал несколько символов в воздухе, прошептал слова охранных чар. Символы задрожали, сплелись в геометрический узор: сплошные ромбы – большие и маленькие – словно знаки земли на рушнике.

Тьма неохотно начала развеиваться, со всех сторон лилось еле уловимое шипение, словно рядом был огромный зверь, не желавший уходить.

Под ногами появилась узкая дорожка. Только не из камней и земли, а из воздуха и тьмы, сплошь усыпанная звездами. Я глянул вперед, там, далеко-далеко, висел огромный полумесяц, пылающий, словно огненный опал. Вокруг – хоровод искорок-звезд, рассыпавшихся по бархату неба. Глянул вниз – сердце заколотилось как бешеное. Тут тебе и узенькая речка блестит, и крутые, поросшие зеленью горы, и аккуратные хатки. Только все видно нечетко, словно сквозь толщу воды.

Откуда-то донесся трубный протяжный зов. Я вздрогнул, по телу пробежал огонь, звезды под ногами вспыхнули, будто алмазы.

Ночная Трембита. Та, что собирает голоса умерших и нерожденных, что звучит эхом в горах каждую ночь, но лишь те, кто владеет магией, способны ее услышать. Трембита мольфаров, ветра и смерти. Я пошел вперед, зажав уши. Ни думать, ни слушать нельзя – только вперед. Не то зачарует, заморочит, заведет так далеко, что и не вернуться.

– Испуга-а-а-а-ался! – донесся шепот, и я, как вкопанный, замер.

Звезды под ногами потускнели, поднялся холодный ветер.

Убрал лезущие в глаза волосы, плотнее запахнул полы пиджака и вдруг понял, что здесь не один. Он появился в паре метров от меня, завис в ночной тьме. Улыбнулся почти прозрачными губами, скрестил по-турецки непропорционально длинные ноги. Облокотил на них призрачные цимбалы, посмотрел на меня, прищурив светящиеся глаза.

По спине пробежали мурашки, но я не отступил. Существо из снов, Призрачный Цимбалист. Он всегда приходит за душами мольфаров после голоса Трембиты. Смотрит глазами ночи, шепчет древние заклятия, катается на Луне… Струны его цимбал перебирают мировые ветра, вплетая в их звон шелест листвы, журчание горных озер и стук человеческих сердец.

– Что молчишь? – усмехнулся он, блеснули острые зубы. – А помнишь, как с тобой с обрыва прыгали? Неужто забыл старого знакомого?

Как же, забудешь… Я сиганул тогда с того обрыва, чтобы не поддаться чарам. И давно это очень было, когда прочитал запрещенное заклинание из отцовской старинной книги. Но вот умирать не хотелось ни тогда, ни сейчас.

– Помню, – размеренно произнес я и посмотрел прямо в желтоватые глаза – вытянутые и продолговатые, как янтарь из Бурштына, за которым охотятся все злыдни и провидцы. – Но мое время еще не пришло.

– Откуда такая уверенность?

Сердце похолодело. Призрачный Цимбалист мог быть прав.

Тонкие длинные пальцы опустились на струны; зазвучала, переливаясь звоном, мягкая мелодия. Все в ней: смех, печаль, издевка и сочувствие, простор и узкая тропка над бурной рекой, глубокая ночь и свет дня, любовь и жгучая ненависть. Полупрозрачное тело Цимбалиста пропускало сквозь себя свет звезд; видны лишь огромные глаза с инфернальным желтым сиянием да улыбка-оскал. А мелодия все громче, все убедительнее.

Я мотнул головой. Ну уж нет, не возьмешь! Сложил руки на груди, поставил ноги на ширине плеч. Собрал волю в кулак и пустил всю имевшуюся энергию вокруг себя защитным куполом. В ушах засвистел ветер, звон струн расхохотался: насмешливо, лукаво, почти зло.

– Опять сопротивляешься?

– Еще не время, – выдохнул я сквозь стиснутые зубы.

– За Чумацким Шляхом живые не оказываются, – рассмеялся Призрачный Цимбалист.

Защитный купол вокруг меня вспыхнул яркой зеленью. Дорога из звезд вмиг поблекла, я завис в пустоте, а потом резко полетел вниз. Зажмурился, повторяя про себя заклинание. Смех Цимбалиста затихал, но в него вплелся еще какой-то звук – скрип несмазанной телеги.

Я упал на что-то мягкое, в носу щекотало так, что тут же чихнул. Оторопело раскрыл глаза и уставился на сено. Дидько меня забери в свою подсобку, неужели так повезло? Чтоб убедиться, попытался попрыгать (в смысле, в полулежачем положении проверил сено на предмет реальности). Оно самое. И запах травы тоже. Вверху – чистое ночное небо, ни тебе полосы Чумацкого Шляха, ни злопакостного Цимбалиста.

Удалось?

– Ну, привет, инопланетянин, – хмыкнул кто-то внизу. – Сползай уже.

* * *

В доме Кирилла (того доброго самаритянина, который стащил меня со стога и привел к себе) оказалось чисто и достаточно уютно. Только ужасно одиноко. Не только внутри, едва мы подошли к дому, стало ясно – на много километров тут ни одного соседа.

Передо мной поставили тарелку с кашей и жареным мясом. Учитывая, что за весь день толком и поесть не успел, внезапному ужину был очень благодарен.

– Как тебя угораздило-то? – Кирилл сел напротив, отхлебнул из глиняной кружки какой-то травяной отвар, от которого по всему помещению разошелся дурманный запах.

Темноволосый, стройный, немногим старше меня. В зеленых глазах такая задумчивость, словно подвергает сомнению все увиденное. Когда улыбается, левая часть лица не двигается, на коже заметен чуть синеватый след – такой бывает только от безумно сильного яда или парализующего заклятья. Выбраться – очень сложно. Чувствую, что мольфар. Но аура будто какая-то искаженная, латаная, еле держится, тронь пальцем – рассыплется.

– Хороший вопрос, – хмыкнул я, продолжая уплетать еду за обе щеки. – Знал бы – пытался б уже выбраться. Только до университета, видимо, шагать и шагать.

– Какого? – с интересом уточнил он.

– Полтавского, – буркнул я, мысленно прикидывая, какую взбучку устрою Языкатой за то, что таскает всякие неведомые цветочки. И даже не посмотрю, если Вий-Совяцкий будет ее защищать. – С приключениями…

Кирилл выглядел озадаченным. Даже поставил чашку на стол.

– И дальше что? – осторожно уточнил он.

– Дальше, – вздохнул я, – после того, как прикоснулся к подозрительному растению, попал на Чумацкий Шлях. В другое бы время – ради бога, но здесь… Здесь еще напоролся на Призрачного Цимбалиста.

Кирилл вздрогнул, неосознанно коснулся пальцами парализованной щеки и тут же убрал руку. От меня не ускользнул этот жест, однако я продолжил:

– Если б не сообразил вовремя выстроить защитный купол, то вряд ли бы мы с тобой сейчас тут общались.

– Вот как… – медленно протянул он и покачал головой. – Сильный, значит, у тебя купол. Я тоже попытался, да только…

Снова вздох, и мне не особо захотелось развивать тему. У меня все же учителем был один из сильнейших чугайстров Карпат, поэтому и защита моя получше многих будет.

– А что за цветок-то? – вдруг спросил Кирилл. – На что похож был?

– На заразу, – мрачно отозвался я, тоскливо глядя в пустую тарелку. Много есть – вредно, но очень хочется. Кирилл молча выдал мне добавки и выжидательно уставился, немо требуя историю дальше.

– Мощный стебель, красноватые листья, э… – В ботанике я никогда особо силен не был, но спустя несколько минут с горем пополам все же описал ему принесенный Хвесей «подарочек». С каждым моим словом Кирилл становился все мрачнее.

– И как же ты выжил?

Вопрос был произнесен так холодно, словно я только что признался в совершении нескольких преступлений.

– Если учесть, что мы с тобой гуляли по Чумацкому Шляху и успели поздороваться с Призрачным Цимбалистом, сложно сказать – выжили или не совсем.

Кирилл нахмурился, закусил нижнюю губу, но потом медленно кивнул.

– Почти, – наконец выдохнул, – я тут совсем одичал. Просто цветок, который ты описал… это же отрута.

Я закашлялся. Кирилл протянул руку и похлопал меня по спине. Вот же дурак! Вий говорил об этом! Правда, мысли были заняты совсем другим… но все равно дурак. Ухватить горшок с дрянью и даже не задуматься. Но тут пришло недоумение. И теперь уже я смотрел на Кирилла со всей подозрительностью.

– А ты откуда про нее знаешь?

Он чуть улыбнулся, правда, совсем невесело:

– Андрей, да под Лысой горой ее же тьма-тьмущая. Бери корзинку и можешь собирать. Только время надо знать.

– То есть… – мысли бешено проносились, – ты хочешь сказать, что отруту создали не в университете?

Некоторое время Кирилл молчал, уставившись стеклянным взглядом на клетчатую скатерть.

– Не знаю, – тихо сказал он, – сразу я тоже так думал. Или врут, что вывели в универе, или кто-то сумел рассадить.

– Ну и силища, – пробормотал я. – Кстати. А ты-то как тут оказался?

– Как-как, – неожиданно раздраженно бросил он, резко встал и отошел к печи. – Перешел дорожку Вий-Совяцкому.

– Ну, это не сложно, – пробормотал я и случайно разгрыз перец – во рту вспыхнул пожар. Закашлялся, ухватил кружку Кирилла и глотнул. Однако лучше не стало, по телу пробежал огонь. Сипло выдохнул: – Ты это пьешь?

– А? Только травяной настой. Да вот случился у меня, кхм, роман со студенткой, в общем. – Он вздохнул, по-прежнему стоя ко мне спиной. – Мы старались скрывать, но куда там… Он вроде с полузакрытыми глазами и ходит, а все видит и все знает.

Кирилл вернулся за стол с большим глиняным кувшином.

– Запей, а то вид у тебя еще тот. Ну и…

– И-и-и?

– Вызвал меня, отчитал и выслал из университета. Очень быстро. На сборы дал полчаса.

Говорил он это с непроницаемым лицом, но видно, что нелегко слова давались. Я уже готов был перевести тему, но сам Дидько за язык дернул:

– Как ее зовут?

Кирилл хмуро на меня посмотрел, потом на свои сцепленные в замок пальцы и тихо произнес:

– Таня. Багрищенко.

* * *

За окном разгулялась непогода: плясала метель, завывал ветер, стекло разрисовал причудливыми узорами мороз. Передали штормовое предупреждение, никого не выпускали в город. Обидно до чертиков, собирались же сходить в гости к Трамвайщику.

Танька тоже была не в настроении, молча уставилась в какую-то книжку в яркой обложке. Присмотревшись, я чуть не присвистнула: любовный роман. Не припомню, чтобы она когда-нибудь такое читала.

Танька буркнула что-то неприличное и захлопнула книгу:

– Дрянь какая-то. Все девочки любят эльфов, все мальчики любят…

– Девочек, которые любят эльфов? – хмыкнула я.

– По-моему, эти мальчики любят только друг друга, – мрачно отозвалась Багрищенко. – С таким количеством побрякушек и ужимок на них бабы будут смотреть только как на ювелирный магазин.

– Что ж, – я забрала у нее из рук книжку, – тоже бывает. Где ты это вообще взяла?

Обложечка миловидная: два статных блондина в голубых камзолах, их под ручки держит рыжая красавица. Все трое так улыбаются, будто им сообщили про выигрыш в лотерее. Девочка еще ничего, но вот парни – пересахаренный десерт без вишенки.

– Хованец сунул, – буркнула Таня, – это, видимо, затаил злобушку, что я вовремя не сдала учебники с первого семестра.

– А читать-то зачем? – удивилась я, откладывая книжку в сторону.

– Интересно стало, – призналась она, – решила проверить – гожусь я в девочки или как.

– И как?

Ответить не успела, в окно что-то со стуком ударило. Как по команде мы подскочили вместе и кинулись к нему. Внизу стояли Виталька и Коля Малявкин, последний махал рукой и подавал условный знак, мол, впускайте.

Танька только ухмыльнулась:

– Принесло наших балбесов. Сейчас тебе будут и эльфы, и принцы, и…

– Два коня, – не разделила ее веселья я, сплетая заклинание и посылая его к стене. В ней тут же образовался маленький проем, и в комнату рухнул рюкзак Кольки. Подбежав к нему, мы дружно заглянули внутрь.

– Вино, – прицокнула Таня языком, – то-то и не рискнули мимо нашего цербера нести. Впрочем, это уже мелочи. Что там еще?

Я чуть нахмурилась, разглядывая содержимое рюкзака:

– Не поверишь – колбаса.

– Ничего вы правильного в закуске не понимаете, – заявил появившийся на пороге Малявкин. – Колбаса – это сила и процветание.

– Меньше пафоса, – буркнул протиснувшийся мимо него Виталька и плюхнулся на мою кровать. – Куда коменданта дели? Прикопали под фикусом?

– Зануда, – поморщилась Таня, быстро закрывая дверь на замок и накидывая охранное заклинание. Конечно, пропустить – пропустит гостей незваных, но хоть предупредит.

– Погода дурацкая, – Виталька повертел в руках бутылку вина, – даже никуда не выйдешь. Хорошо, Колька хоть достал топлива, как-то отпразднуем.

– Что именно? – поинтересовалась я. Чего это он совсем не в духе? Какая-нибудь мамзель отказала? Или чувствует себя нехорошо?

– А у меня день рождения! – весело заявил Малявкин, помогая Тане нарезать колбасу, хлеб и вынырнувший из глубин рюкзака кусок сыра. – Был… недавно.

– Надо же, – я озадаченно уставилась на одногруппника. Неужели пропустила? У меня же записаны все даты! Как я могла прогавить[10]?!

– А когда именно? – подозрительно уточнила Таня.

– Ну-у-у… – Коля сделал загадочное лицо, – пятого… июля.

– Дурак, – вспыхнула я и ткнула его кулаком в плечо.

– Ой-ой-ой, – притворно заголосил Малявкин, – убива-а-а-а-ают! Красу и ум всея 1-М группы! А что ж вы без меня делать будете? Да как же… Эй! Багрищенко, а ну-ка положь на место!

Но Танька даже и не подумала, с удовольствием продолжая уплетать сдобную булку.

– Вкусно, молодцы. Садись уже давай.

Виталька покосился на меня. За время всего представления я не проронила ни слова. Почему-то повеселиться хоть и хотелось, но не получалось.

– Дин, ты чего? – тихо спросил он.

– Да…

Ответить не дал Малявкин, тут же встрявший со своим мнением:

– Да все и так понятно, думу тяжкую думает. Как ей… – он кинул быстрый взгляд на оставшуюся на кровати книгу, – эльфа какого соблазнить. Ты, видишь, Красавич, не хорош да не пригож, а сердцу девичьему тоскливо и… Ой!

На этот раз ткнули его с двух сторон мы с Танькой одновременно. Виталька только скривился. Видимо, даже Колькины пляски с бубном никак не воздействовали. А еще у меня про настроение спрашивает!

– Да в целом, – буркнула я. – Вон, Дожденко такой реферат задал, что ума не приложу, как быть. Теорию еще нарою, а вот как практическое обрисовать…

Я развела руками. Так-то Ярослав Олегович мужик нормальный, но порой как чего даст, так все студенты в шоке бегают. А Хованец проклятый только посмеивается и советует «подключить фантазию».

– Озверел он совсем, – сообщил Коля, всунув мне стаканчик с вином. – Второй раз за год на него нас сваливают. А у него еще свои.

– Малявкин, иногда ты так здраво рассуждаешь, что я теряюсь, – заметила Танька и подняла тост: – Ну, давайте, чтоб у нас наконец-то все наладилось!

Стаканы звякнули, все сосредоточенно отхлебнули.

– Ничего так, – резюмировала Танька.

– Сильно сладко, – буркнул Виталька, – я больше у Шинкаря ничего брать не буду.

Мне поддержать беседу было нечем. На вкус вроде приятно, сомелье мне никогда не стать, так что молча стянула бутерброд и принялась жевать.

– Шинкарь – вот такой мужик, между прочим, – хмыкнул Колька, показав большой палец, – только ему надо говорить почетче, тогда и даст что надо.

– Он не мужик, он нечисть, – вставила я, делая еще глоток и чувствуя, как внутри разливается приятное тепло. – Я раз из универа вышла, смотрю: одни красные сапоги бодро шагают по дорожке, только каблучки и поцокивают. Сразу чуть за сердце не схватилась! А он облик принял и давай извиняться: шановна[11] панночка, да я ж не хотел, простите старого, тьфу…

О том, что потом меня неделю кормили обедами-извинениями, говорить не стала. А то все ломанутся к бедняге Шинкарю, он же так и прогорит!

– Ну, любит он шутки, любит, – хмыкнул Коля, – что поделать. У нас тут почти весь универ такой – надо хоть кому-то и что-то учудить.

– А все же жалко, что у нас не Чугайстрин, – неожиданно протянул Виталик. – С ним хоть поговорить можно было. Сам нормальный, объяснит, расскажет, да и по характеру тоже ничего.

Танька начала сосредоточенно уплетать колбасу.

– Интересно, долго ли он там будет?

– Где? – удивилась я.

– В лазарете, – постучал пальцем по лбу Коля, – панна Гуцол, вы что-то совсем того, где еще больным быть?

– Да нет его в лазарете, – хмуро отозвался Виталик, и мы все замерли. – И не пяльтесь так, – неожиданно почти зло огрызнулся он, – то, что я не всегда контрольные пишу на отлично, не значит, что балбес полный. Я лазарет прощупал полностью, нет там ничего. Даже намека на пространственный карман.

Мы все задумались. С одной стороны, оно, конечно, верно, кто положит препода рядом со студентом? С другой… Лазарет был всего один! Оборудовать другое помещение слишком много сил требуется, стоит огромнейших денег и целесообразно ли?

– Значит, есть что-то другое, – задумчиво протянула Таня. – Тут вообще куча таких местечек, что ни один студент нос не сунет. А уж коль и расхаживают древние… – она передернула плечами.

Я недоуменно уставилась на подругу.

– Древние? Это ты о чем вообще?

– Ну, тыц! – всплеснула Таня руками, едва не опрокинув стакан и забрызгав Кольку вином. Тот вовремя перехватил летевшую емкость и укоризненно посмотрел на Багрищенко:

– Осторожнее, крылатая моя.

Но она только отмахнулась и снова посмотрела на меня:

– Дин, вспоминай. Вий же вызвал меня, показал мольфару, седому такому. Вроде как он отбирает ребят для какой-то своей школы. Я его толком и не слушала, силу только вдохнула и перепугалась до ужаса – думала, вынесут вперед ногами.

Виталька подозрительно посмотрел на нее:

– Это почему еще?

– Силища такая, что страшно, – она покачала головой, – я там стояла, как муха в сиропе, все вижу вроде и слышу, а двинуться не могу. Может, они силу мою тоже пробовали, потому и такая реакция, но – бр-р-р-р. Пусть он лучше чешет в свой Ивано-Франковск.

Я вздрогнула от услышанного. Эге, да никак мой знакомый, болтавший со мной на лавочке, и не просто знакомый.

– Седой мольфар, – тихо начала я, и все уставились на меня: мол, что? – Это отец Андрея Григорьевича.

В комнате повисла неестественная тишина. Таня широко раскрыла свои синие глаза, Виталька хмуро смотрел на меня, Коля озадаченно глядел куда-то в район моей груди.

– Динка, ты уверена? – подозрительно спросил последний.

– Уверена, – вздохнула я. – Он мне сам об этом сказал. Чугайстрин Григорий Любомирович.

Ребята переглянулись. Некоторое время никто не мог ничего сказать.

– А как же… – начал было Коля.

– Сам подошел, – хмыкнула я. – Сижу на лавочке, никого не трогаю, тут – бац! – стоит передо мной. Драпать поздно, пришлось разговаривать. Но оно и неудивительно, я же староста…

– Так сам и подошел? – удивленно произнесла Таня. Я молча кивнула. Почему-то только сейчас под ее настороженным взглядом стало не по себе: а вдруг он не случайно подошел? То есть в том смысле, что искал не только как старосту? Хотя нет. Бред же какой-то! Зачем ему какая-то девчонка?

Виталька вдруг вздохнул:

– Говорил же я – проклятая у нас группа… Будь тут что-то мелкое – не явился бы один из сильнейших мольфаров нашего времени.

Колька снова разлил вино и фыркнул:

– Ну и ладненько. Зато нам все злыдни будут завидовать! Прикиньте, такая группа проклятых мольфаров!

– Да уж, – криво усмехнулась я, – боюсь, нас так быстро разгонят.

– Вот еще чего, – не смутился Коля, – все у нас будет замечательно. И Чугайстрин наш выздоровеет, и к нам вернется.

При этих словах Танька посмурнела, однако ничего говорить не стала. Я только погрозила Малявкину кулаком из-под стола. Конечно, Громов – это Громов, но надо думать, что говоришь, коль уж так.

Виталька поднял стаканчик:

– Ну, давайте тогда. За скорейшее выздоровление Андрюхи!

Мы звонко чокнулись, я пригубила и тут же закашлялась. Танькино заклинательное плетение мигом съежилось и исчезло. Дверь бесшумно открылась. На пороге, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, стоял Чугайстрин-старший. Голубые глаза смотрели исключительно на меня.

Парни потеряли дар речи, Танька сжалась на стуле. Но он даже не обратил на них внимания.

– Доброго дня, Дина Валерьевна, – произнес Чугайстрин глубоким низким голосом, – можем ли мы поговорить… наедине?

Глава 2

Смерть прыстрастника

– Влюбился, как мальчишка, – произнес Кирилл, глядя куда-то в ночную даль. – Сразу думал – глупость или приворотным угостили, ан нет…

Он передал мне трубку. Красивая, из темного дерева, и табак такой, что голова кругом идет. И все одно лучше сигарет. Мы сидели на старой потертой лавочке возле дома. Время здесь тянулось странно, необъяснимо. Вроде столько времени прошло, а над головой до сих пор звезды и тьма. Кирилл сейчас был где-то далеко, в воспоминаниях о событиях последних месяцев.

– Вий меня вызвал и велел собираться. Представляешь, – Кирилл как-то горько усмехнулся, – всего полчаса дал. Я, конечно, попытался спорить, но… – он вдруг сглотнул.

Я покосился на него:

– Что?

– Сразу меня слушал, – тихо произнес Громов, – а потом начал приоткрывать глаза… – Повисла тишина, можно было расслышать, как стрекотали сверчки. – Меня такой страх окутал, что двинуться не мог. Словами не описать. Просто стоит он перед тобой, дыхание перехватывает, и понимаешь, что на своих двоих уже не выйдешь из кабинета.

Я не знал, но поверил. Запугать Вий-Совяцкий умел. Но в то же время не мог поверить, что можно было вот так встать и сбежать, даже не поставив любимую в известность.

Кирилл на меня не смотрел, поэтому и выражения лица заметить не мог.

– Вернулся в общежитие, почти не глядя покидал вещи в чемодан и рванул на выход. Ощущение, будто околдовали.

– А соседка тебе ничего не сказала? – подозрительно поинтересовался я. Чтоб Ткачук – и молча? Вовек не поверю! Эта злыдня может сама загрызть, но если кто чужой польстится на ее собственность, пусть даже это всего лишь коллега на покусание, это будет очень большая проблема. Для польстившегося.

– Соседка? – Кирилл с искренним недоумением уставился на меня. – Ты о чем?

– Э, – реакция искренне удивила меня, – по комнате. Я живу с Ткачук. А ты разве был не с ней?

Он покачал головой:

– Нет. Я вообще жил один.

Пришла моя очередь удивляться. В горле запершило, что аж закашлялся. Картина в голове не складывалась: если Сашка сама недавно заселилась, то почему не сказала ни слова? Да и так уверенно со всем управлялась… Кажется, с закрытыми глазами могла найти нужную книгу или же задернуть штору мановением руки. Сил берет мало, но ориентироваться на местности надо хорошо, иначе можно натворить делов.

– А тебя поселили с женщиной? – осторожно спросил Кирилл, явно верно истолковав мое замешательство.

– Именно, – кивнул я, – даже хуже, со злыдней.

Он вздернул бровь, переваривая услышанное.

– Черт знает что, – пробормотал Громов, – никогда такого не видел. Разве ж… – Он резко смолк и прислушался. – Что это?

Откуда-то слева долетел слабый стон. А может, и просто ветер. Голос явно нечеловеческий, но и на зверя не похоже. Сколько ни вслушивался, больше ничего не разобрал.

– Кстати, что это за место? – спросил я, отгоняя нехорошие предчувствия.

Кирилл зябко передернул плечами:

– Да кто уж разберет. Напитано мольфарской силой – и то славно. Я, когда по Лысогорью пошастал, так понял, что мы можем создать пространственный отрезок, которому никто не сможет навредить. Только место будет почти мертвым, мольфарская сила вымораживает многое. Наверно, ты и сам почувствовал, что аура тут пустая.

– Заметил, – кивнул я, выпустил дым и легонько закрутил его пальцами. Дым завис в воздухе, потом запульсировал. Внутри появилось продолговатое перламутровое семечко, миг – второе. Раздалось раскатистое урчание. Дым повисел в воздухе, а потом резко развернулся и уселся дымным котом мне на колени.

Кирилл тихо засмеялся:

– Молодец, я как-то не додумался так сделать. Да и поначалу совсем сил не было. Я ж из универа почти сбежал. Только на Таню успел охранку дополнительную кинуть. А потом весточку через Трамвайщика посылал.

Я поморщился:

– Эта вредина, которая катается на трамвае по невидимым путям?

Кот на моих коленях успокаивающе заурчал и потерся головой о мою руку. Я почесал его между ушками, которые слабо удерживали материальную форму и дымились, словно только что погашенные угольки. Перламутровые глаза довольно прикрылись.

– Он самый, – улыбнулся Кирилл, – собиратель грез. Трамваев по Полтаве давно не ходит, а какой-то чудак загадал Городовому, чтобы трамвайчик никогда не исчез. Вот и исполнили.

Кот вытянул лапу и потрогал коготками колено Кирилла, словно одобряя его рассказ. Тот рассмеялся и погладил ее.

– Через него потом и передал весточку, – вздохнул он, – но пришлось почти сразу же уехать в Киев. Родни у меня нет, надо было срочно искать работу. И знаешь, нашел. Правда, в обычной школе, читать историю. Но выйти туда так и не смог – пришло письмо от Вия…

– От кого? – не поверил я своим ушам. Чтобы этот хмырь рассылал почту выгнанным работникам? Какая трогательная забота, да только явно это не про ректора ПНУМа.

Кирилл криво усмехнулся:

– Ага, ты сразу сообразил. А я, дурак влюбленный, решил, что Вий передумал. Мозги напрочь отключились просто. Еще и посмотрел: стоит герб университета, обрадовался. Хотя, конечно, подозрения закрались, но… не до них было.

– А что в письме написали-то? – поинтересовался я.

Где-то вновь раздался призрачный стон, но еще слабее прежнего. Кирилл не обратил внимания и продолжил рассказ:

– Писали, что Танька вляпалась в неприятности, на нее открыли охоту дражайшие родственнички. И мне нужно поскорее вернуться. Письмо потом в гадюку превратилось и резво уползло. Я только оторопел, помянул Вия парой слов, как вдруг перед глазами потемнело, и рухнул без сознания.

– М-да-а-а-а, – протянул я, – родня у нее еще та. Приятного мало.

Деревья зашумели, раскачиваемые ветром. Кот недовольно дернул ухом и принялся топтаться у меня на коленях.

– А дальше как? Очнулся уже здесь?

– Мне повезло, – медленно произнес он, глянул на меня и криво усмехнулся. Половина лица так и осталась недвижима, от чего стало немного жутковато. – Оказался в этом доме. Поначалу и пошевельнуться не мог. Видимо, тот, кто пихнул меня в портал за Чумацкий Шлях, вытянул слишком много энергии. А потом ничего… отошел. Лес тут рядом, еду добыть можно. Да и домик нашпигован всякой бытовой магией.

– Может, это дача какого мольфара? – хмыкнул я.

Кирилл слишком резко пожал плечами:

– Не знаю. Вряд ли, разве того, кто совсем не боится Призрачного Цимбалиста. Я, как оклемался, вышел разведать, что вокруг. Увидел усыпанную звездами дорогу. Стало и страшно, и жутко любопытно. Сразу пойти не решился, но этак через два часа вдруг сообразил, что вовсю шагаю по этой дороге.

Я покачал головой:

– Неудивительно. Цимбалист как заиграет, так душу всю вытянет. Удрать – еще та сила нужна.

Кирилл кивнул:

– Вот-вот. Я еле сумел сбежать. Уж так затягивал, чего только не обещал – бр-р-р.

Ответить было нечего, я вернул ему трубку. Попали туда – не знаю куда, что делать – еще больше не знаю. Конечно, надо как-то выбираться, только как?

– Первое время знаешь как я мечтал отсюда убраться – у-у-у-у… – Кирилл спрятал трубку в карман. – А некуда, лес тут зачарованный: ходишь кругами туда-сюда, а толку никакого нет. Только и слышен смех Цимбалиста.

Слева снова донеслись стоны, даже еле слышно прошелестел голосок:

– Не могу-у-у…

Котейка на моих ногах вскочил и зашипел. Дымная шерстка стала дыбом. Мы быстро переглянулись. Ничего хорошего он не предвещал.

– Надо бы сходить посмотреть, – пробормотал я.

– Угу-у-у, – протянул Кирилл, поднимаясь, – сейчас, погоди. За печью тут лежит старенький посох. Сейчас принесу.

– Но…

Договорить я не успел – он унесся в дом. Даже если на посохе нет защитных чар, то еще не значит, что его может ухватить любой. Я остро пожалел, что сейчас моя бартка лежит в шкафу общежития. Эх, и весточку Александре не послать, мол, кинь топорик, милая. А ведь кинула бы, злыдня… И еще как!

Кирилл вышел из дома, неся в руках изогнутую палку из темного дерева. Ни тебе резьбы, ни мольфарского порошка, даже клеймо не выжгли.

– Я его недавно нашел, – произнес он, – никаких чар не наложено, но силы он из пространства черпает. Штучку эту явно мастер делал, только почему-то не подумал ее как-то оградить.

Поначалу я не решался брать посох, но потом все же взял. Ладони чуть обожгло, а потом разлилось приятное тепло. Энергия будто шла из него, пробиралась под кожу и соединялась с кровью. Кирилл с любопытством наблюдал:

– Видишь как. То ли безмерно добрый человек был…

– То ли место это так повлияло, – осенило меня, – не зря напридумывали баек про Чумацкий Шлях.

– Может, – согласился он, – поэтому держи крепко.

– А ты?

Громов криво ухмыльнулся и похлопал себя по бедру, возле его ладони тут же мелькнул еле заметный огонек.

Брови недоуменно поползли вверх.

– Полог невидимости на бартке? Ты что, везде с ней ходишь?

– А то, – довольно осклабился Кирилл, – лишней никогда не будет. Пошли уже.

Звуки больше не повторялись. Дымный кот увязался за мной. Кирилл только неодобрительно поглядывал на него, но ничего не говорил. Я тоже не умничал: если, не приведи бог, мое создание не растворится в ближайшие полчаса, то надо будет срочно что-то решать. Местечко запросто могло наделить его разумом.

Узкая горная тропка спускалась вниз, к темным водам озера. Надо же, только звезды светят, а так хорошо все видно. И пейзаж вроде какой-то знакомый. Из-под ноги выскочил камешек, я покачнулся, но Кирилл ухватил меня за шиворот.

– Смотри под ноги, – буркнул тоном старика, что я даже невольно кинул на него взгляд.

И впрямь что-то происходило: Громов сгорбился, шел медленно, словно было тяжело. Назад не смотрел, а окликнуть почему-то язык не повернулся. Эх, проделки Чумацкого Шляха!

Озеро закрывали заросли кустов, только чуть виднелась поблескивавшая под звездными лучами водичка. Раздался шорох, ветки дрогнули. Пролетел стон:

– Не-е-е-т…

Я только крепче сжал палку. На крики о помощи не похоже, но мало ли кто там прячется – может, Цимбалист проказничает? С него станется учудить шалость. Правда, это ему шалость, а мы потом костей не соберем.

Я прошептал несколько слов, однако Кирилл развернулся и зажал мне рот.

– Тише, – шикнул он, – вдруг тут чары против нас обернутся.

– От охранки ничего дурного не будет, – возразил я.

– Знаю, но вдруг она перекинется на…

Он резко смолк. Воздух застыл в легких. Раздвинув черные ветви, к нам медленно выползало мертвенно-бледное существо.

Мы с Кириллом медленно попятились. Существо замерло, белесые длинные пряди его закрывали лицо. Оно издало гортанный вопль, я вздрогнул. Голова вдруг закружилась, кровь вспыхнула огнем, даже захотелось глянуть – не разжег ли кто рядом костра?

Длинная белая рука существа потянулась к Кириллу. Он шагнул назад и вдруг так и замер, с едва приподнятой ногой. Согнутые пальцы прошлись по его ступне, существо вдруг злобно зашипело и отпрянуло.

– Закоханий[12], – разобрал я слово и замер от внезапно возникшей догадки. Неужто прыстрастник? Дух плотских утех и потерянных душ? Не поверил бы вовек, что он может выглядеть столь мерзко, но голова кругом, пьяно-шальное состояние и, кхм, черт… возбуждение. Будто смотрю не на белокурую сестричку девочки из «Звонка», а на настоящую красавицу.

Шипение повторилось и резко оборвалось. Кирилл рухнул без чувств, прыстрастник потянулся ко мне.

– Чистый, свежий, – выдохнул он, – еда…

Последнее слово отрезвило, да так, что я с размаху треснул прыстрастника по голове. Удар вышел вскользь, миг – возле меня стояла обнаженная красавица. Белокурые волосы мягкими волнами спадали до бедер, алые губы улыбались, в глазах – все звезды Чумацкого Шляха. Нежные руки обвили мою шею, дыхание обожгло скулу.

– Так как, красавец? Прогуляешься со мной до озера? Искупаемся при свете луны?

Не смотри, не смотри ей в глаза, мольфар, если жить хочешь. А жар-то от тела идет о-го-го! Так бы сжал покрепче, впился в губы… Какое там озеро? Здесь тоже ничего, трава мягкая, ночь на дворе, хоть и прохладно, а, да неважно! Все равно есть как согреться.

Проворные пальцы начали расстегивать мою рубашку.

– Никогда мне таких не встречалось, – дурманом лился мурлыкающий голос, – только тебя и ждала, уж растеряла всю надежду.

Я шумно выдохнул и оттолкнул ее.

– Сгинь.

Сияющие глаза широко распахнулись, она охнула, полные груди приподнялись при вдохе. Гибкие руки вновь коснулись меня.

– Сгинь, чтобы глаза не видели, уши не слышали. Сгинь, чтобы и следа не осталось, – тихо произнес я заклинание – простенькое, но в таком месте точно беды не навлечет, только слова и конкретное указание. – Сгинь, будто не являлась.

Посох вспыхнул бордово-красным светом, прыстрастник вскрикнул и закрыл руками голову.

– Нет! Пощади-и-и-и! – завыл страшным голосом. – Прошу!

Посох сам рванул вперед, утягивая меня. Ткнулся в белое тело, прыстрастника окутало пламя, душераздирающий вопль заставил содрогнуться. По мне словно пропустили электрический ток, посох выпивал силу из существа, но отпустить его не получалось – руки будто приклеились.

Яркая вспышка заставила зажмуриться, ударная волна сбила с ног. Я упал на землю, пребольно стукнувшись затылком. Попытался встать, но ноги не слушались. Сознание вдруг заволокла тьма; последнее, что я услышал, – затихающий, полный ненависти шепот:

– Пр-р-р-р-роклинаю. Получи сполна, мольфар-р-р-р-р… Никогда ты ее не найдешь, никогда с ней не будешь. Пр-р-р-роклинаю…

Пробуждение все же пришло. Но приятным его назвать никак было нельзя. Голова раскалывалась, бок саднил. Я поморщился и приподнялся. Боль прострелила затылок, охнув, потер его. М-да уж. Нехорошо приложился, теперь бы еще проверить, что с Кириллом.

Прыстрастника нигде не было. Я покосился на валявшийся рядом посох. Хороша штучка, ничего не скажешь, однако. Высасывает энергии без возможности восстановления. Ну и ну. Потянулся было за ним, но пальцы замерли, почувствовав шедший от дерева холод. Странно. После того, как втянул энергию, наоборот должен гореть огнем. Нахмурившись, я медленно поднялся, стараясь не делать резких движений.

Кирилл лежал там, где упал. Я двинулся к нему, но резко замер. Его окружала какая-то тонкая черная грань, будто кто-то разлил нефть, а потом прикрыл ее стеклом. Я осторожно подошел, в нос ударил острый запах, по коже пробежал холодок.

О боже, магия злыдней! Но откуда здесь?

Кто-то неподалеку тоненько захихикал: мерзко, неприятно, аж холодный пот прошиб. Мол, я тебя вижу, а ты меня нет. Я товарища твоего злыдневской пленкой окутал, а тебе его не вытащить.

– Кто здесь? – выкрикнул я, понимая, что совершил глупость. Не захотят – не ответят. Хихиканье смолкло, совсем рядом что-то прошуршало, меня с силой толкнули в бедро. Я пошатнулся, но чудом удержался на ногах. Собрал энергию, сплел пальцы, между ними засиял изумрудно-зеленый шар. Пространство вокруг осветило, выхватило чернильную тень, тянувшуюся к Кириллу.

– Убирайся прочь! – рявкнул я и швырнул в нее шаром.

Тень отпрянула, но шар взорвался, обдав ее снопом искр. Она кинулась ко мне, но я увернулся. Под пальцами вновь мягким огнем защекотал кожу зеленый огонь.

– Уби…

Тень вдруг закружилась смерчем, вбирая в себя зеленый свет, стала выше и шире. Сквозь тьму я внезапно разобрал оскаленную пасть и мерцающие глаза-угольки: злые, отчаянные. Тень выпустила черную паутину, швырнула ее в меня, но наткнулась на стену зеленого пламени. Я усилил поток энергии, кинул защитный купол на Кирилла.

Концентрация злыдневской магии стала сильнее, я почувствовал, как в тело впиваются миллионы иголочек. Сосредоточился и зашептал заклинание. Но с губ слетел не человеческий голос – по Чумацкому Шляху разлетелся скорбный плач трембиты. Он становился громче, пробирал до костей, поднимался все выше и выше, словно к горной вершине. Пальцы окутало приятное тепло, зеленый огонь ворвался в бешено крутившийся смерч и испепелил его на месте.

Ноги подогнулись, и я рухнул на колени. Лоб взмок, пришлось его вытереть рукавом, попытался подавить мерзкую дрожь. Заклятье «Голос трембиты» – еще та зараза. Сил жрет неимоверно, но, конечно, и результат дает что надо.

Я подобрался к Кириллу. Грудь вздымается, дышит. Значит, порядок. Похлопал по щекам, он с трудом разлепил глаза.

– Просыпайся, спящий красавец.

Он поморщился и невольно потер щеку.

– Поосторожнее.

– Ну, звыняй, что не поцелуем, – хмыкнул я и помог приподняться. – Знаешь, пока ты тут в отключке валялся, мне пришлось вырубить и прыстрастника, и злыдня.

– Злыдня? – Кирилл недоуменно уставился на меня.

– Ага. – Я зажег маленького светляка и легонько подкинул его в воздух. – Смотри, что тут вокруг. Да и сам сейчас магию почуешь.

Однако Кирилл смотрел только на меня. И с каждой секундой становился все бледнее, в глазах отразился ужас.

– Андрей… – его голос дрогнул.

– М-м? Что?

Столь резкая перемена заставила насторожиться, однако я не мог взять в толк, что его так напугало.

– Что с тобой сделал прыстрастник?

– Э-э-э… Да ничего.

Громов стал еще бледнее и нервно махнул рукой в сторону озера:

– Ничего? Да ты только взгляни на себя!

* * *

Сплетенные из света звезд и луны длинные пальцы замерли на струнах. Ветер шаловливо коснулся цимбал, прозвенел что-то печальное и тут же исчез, испугавшись желтоватых глаз. Глаза были большими, чуть продолговатыми, без зрачков. Поминутно неодобрительно щурились и поглядывали на землю.

Раздался дикий вой, черной птицей пролетело над землей проклятие. Призрачный Цимбалист только вздохнул, сорвал с неба несколько мерцающих искорок, сжал в ладони, а потом сдул на землю.

– Глупый старый прыстрастник, – выдохнул он, и ветер рядом зашумел. Может, даже б и захихикал, только не положено ему, ветру-то.

Цимбалист задумчиво провел пальцами по струнам, те нежно отозвались.

– Говорил – не трогай закоханых. Так нет же… Кровь у них пьянит, душа у них слаще, на все готовы, лишь сказку свою продлить да из чаши вечной любви глоток сделать.

Ветер согласно прошелестел, снова тронул струну, но цимбалы обиженно молчали. Не любят, когда всякие их трогают. Вот и все.

– А этот дурень туда же. Хоть раз да испить, вот и испил… Теперь даже праха не найти, мольфар ведь свое дело знает. Хоть странный он, ох, стра-а-а-анный.

Цимбалист вздохнул, нарисовал в воздухе круг. Круг на миг замер, потом замерцал золотистой окантовкой. Через него, словно через маленькое окно, виднелся угол Гоголевской улицы. Прошла ворчащая бабуся в коричневом пальто и красной шапке, пробежал школьник, таща на поводке упиравшегося пса, темные стены ПНУМа угрюмо и молчаливо взирали на прохожих. Вдруг раздался задорный звон, заставивший Цимбалиста невольно выдохнуть.

– Клятый звонарь, ишь, как разошелся, – пробормотал он.

В поле зрения появился высокий седовласый мужчина в черной одежде, расшитой красным, желтым и зеленым. Медленно обернулся, словно почуял взгляд Цимбалиста. Светло-голубые глаза, что лед весенний – тонко, ненадежно, – посмотришь подольше и прямо в холодную горную речку свалишься.

– Чугайстр, – выдохнул Цимбалист, – то-то и оно. То-то я и вижу – неладное творится. Как же пустил свою кровиночку сюда, а не учел остального?

Ветер только вздохнул. Цимбалист ласково провел ладонью по инструменту, струны дрогнули, миг – исчезли цимбалы, растворились сияющей пылью среди созвездий. Встав в полный рост, он еще раз глянул на землю: там, где-то у черного озера, еще чуется след злыдня. Но это не его печаль, уж пусть мольфары с ним сами и разбираются. Тут уж игра будет куда интереснее. Он довольно потянулся и, заложив руки за спину, быстро зашагал по Чумацкому Шляху. Ох, что-то совсем засиделся-то в глухих краях. Надо бы выйти, посмотреть что да как, старых друзей потешить да и… самому потешиться.

Чем дальше шел Призрачный Цимбалист, тем быстрее таяла тьма вокруг. Проступали силуэты домов, расчерчивалась брусчатка дорог, вверх взлетали рвущиеся в небо крыши зданий. Истончался, уменьшался сам Цимбалист, мерк звездный свет. Вот уж и роста вполне человеческого стал и одежкой обзавелся: дорогие брюки, драповое полупальто, щегольские ботинки с бронзовыми бляшками по бокам. Протянул руку – вынул из воздуха шляпу, водрузил на голову. По плечам рассыпались темно-русые кудри, глаза закрыли стекла круглых очков. За ними-то почти и не разглядеть, что взгляд цепкий, страшный, нечеловеческий. Растянулись губы в приветливой улыбке; Цимбалист отряхнул с плеча снег, осмотрелся по сторонам. Щелкнул пальцами – из воздуха сама выпрыгнула трость: черная и лаковая, с набалдашником в виде черепа.

– Ну, здравствуй, матушка Полтава, – тихо поприветствовал он, едва склонившись. – И ты, синеглазая Ворскла. Давно не виделись. А теперь и времечко пришло.

Глаза черепа на набалдашнике трости засияли мертвенно-зеленым светом.

Глава 3

Пойдем выйдем… замуж

Все резко затихли. Услышанное требовалось осмыслить. Коля сделал было движение, чтобы закрыть собой стол, тут же тихонько зашипел. Скорее всего, Танина туфелька опустилась ему на пальцы. С размаху.

«Показалось», – подумала я.

– Я жду, – разубедил меня Чугайстрин-старший.

Пришлось медленно поставить стаканчик на стол и встать с кровати. Чугайстрин молча смотрел, ничем не выдавая своего недовольства. Хм, даже странно. Если пришел раздалбывать нас всех, то почему такая пауза? Хочет, чтобы мы прочувствовали всю глубину нашего падения в его глазах? Глаза, кстати, на удивление спокойные. Будто и впрямь его наше хулиганство не колышет. Ладно.

Я гордо выпрямилась и зашагала к двери. Не съест, в конце концов. Да и, может, удастся уболтать его не сдавать нас Вию. Сам же студентом был…

Замершая троица за моей спиной так и не пошевелилась, хотя я чувствовала направленные на меня обалдевшие взгляды. Видимо, даже бойкая Танька не сообразила, что можно сказать в такой ситуации.

Чугайстрин любезно закрыл за мной дверь. Хм, как странно о нем так думать. Чугайстрин – это же Андрей Григорьевич, а этот… этот…

– Идем, – обронил он и, подхватив меня под локоть, повел по коридору.

Сердце ушло в пятки. Ну все, сейчас точно приведет к ректору. Будет мне охапка выговоров: за себя и того парня. А что? Надо мной уже давно смеются, что у Васьки их тьма, а я так отстаю от брата. Горделивое молчание удавалось сохранять, но ноги так и подкашивались. Впрочем, Чугайстрин держал крепко, вырваться никак, разве что нам навстречу выскочит Дидько, и я невзначай свалюсь в обморок.

Однако, как назло, никто ниоткуда выскакивать не собирался. Обычная субботняя тишина. Даже комендант куда-то утопал.

– А мы… куда? – все-таки набралась я смелости.

– В ведьмовский сад, – ровно ответил он.

Я споткнулась от неожиданности, однако меня удержали. При этом не отпустив ни ехидного комментария, ни нравоучения.

– Спасибо, – пробормотала я, уставившись в пол, то есть под ноги.

Чугайстрин только кивнул.

Оказавшись на первой этаже, мы свернули налево и направились к цокольному этажу. Там, уже Вий знает сколько лет, ученики Солохи Панкратьевны выращивали удивительные растения, цветущие как летом, так и зимой. Уж не знаю, сразу ли согласился ректор выделить под это дело целый этаж, но оно того стоило. Сад вышел на диво интересным, разнообразным и… красивым. Заходить туда можно было в любое время, главное – не приносить вреда. Ибо после этого вполне мог активироваться страж сада и набросить на шкодника заклинание онемения. Штука ужасная – не можешь пошевелиться, пока не придет кто-то, по уровню достигший силы преподов, и не вернет в нормальное состояние. Мне-то что… Я университетское имущество не порчу, а вот Василий… то они с Борькой ведьмины яблоки с деревьев пообдирают, то цвет папоротника им на купальские игрища подавай, то еще что… Неоднократно уже обоих отчитывали. Правда, слава богу, пока никуда не выгнали.

Едва мы зашли в сад, как ноздри защекотал пьянящий аромат. Рядом возвышались цветущие абрикосы и вишни. Все белое-белое, только далеко-далеко в углу розовые цветы персика притаились. Если вслушаться, можно разобрать и гудение пчел. Эге-е-е, кому ж так весны захотелось?

Чугайстрин-старший молча указал мне на изящную лавочку. Я заикнулась спросить, собственно, что происходит, но он приложил палец к губам. Моим. От прикосновения по телу разлилась странная слабость. Зачаровывает, гад, что ли? При этом в голубых глазах промелькнули едва уловимые смешинки. Ну не флиртовать же он меня сюда притянул?!

Резко развернулась и затопала к лавке. Я, конечно, девица юная, все такое; если верить Ваське, в голове у меня… нет, не принцы, а сплошные схемы, заклинания и ответственность. Нет и толики романтики, короче говоря, поэтому и девушкой считать нельзя. Это не совсем так, но в целом – правда.

Чугайстрин опустился рядом со мной, начертил в воздухе круг, нас тут же окутал серебристый полупрозрачный купол. Ага, ставит звуконепроницаемость. Ну-ну, посмотрим, что будет дальше.

– Дина, расскажи про себя.

Вот вам здрасте. С какой это радости еще? Чугайстрин посмотрел на меня и неожиданно усмехнулся.

– Не опасайся, этот допрос с разрешения Вия. Мне нужно только общее, в интимные секреты не полезу.

Появилось желание двинуть локтем. Правда, ранг не тот, тут кулаками махать глупо. Хоть и очень хочется. Только вздохнула и уставилась на заостренные носки своих туфель.

– А зачем вам? Если про вино, то…

Чугайстрин раздраженно отмахнулся:

– Нет. Хотя могли бы и поосторожнее быть. К вам так может кто угодно вломиться.

Удивлению не было предела. Хотя на душе стало спокойнее, я только сейчас осознала, что меня едва не трясет от нервов.

– Ну… хорошо, – вздохнула я, – родилась в семье учительницы и инженера, в Херсоне. Родители никакими магическими способностями не обладают, а вот мне с братом, видимо, перешли по какой-то линии. Предполагают, что от дальних родственников… совсем дальних.

Чугайстрин кивнул, почему-то бросил странный взгляд на мои сцепленные пальцы.

– Не нервничай, – неожиданно произнес мягким голосом, будто воспитатель перепуганному ребенку, первый раз попавшему в детский сад.

– Легко сказать, – буркнула я, стараясь не встречаться с ним взглядом, – ну, в общем, училась в обычной школе. Закончила с серебряной медалью. В отличие от брата была хорошей девочкой, в сомнительные компании не лезла, уроки не прогуливала. Так что особо вспомнить не о чем, знаете ли, такой домашний цветочек.

Чугайстрин почему-то удивленно приподнял бровь. Что? Что такое? Незаметно – вряд ли, с виду ж не хулиганка.

– Как в университет попала-то? – спросил он.

Я чуть пожала плечами:

– Через Ваську. У него талант все рушить и ломать. А когда еще и магический резерв открылся, так вообще спасу не было. Вот собрали его и отправили поступать сюда. – Мне вспомнились лица родителей, которые умоляли старшенького не развалить ПНУМ, если вдруг его не примут. Губы сами растянулись в улыбке. – Ваську взяли, да еще и на злыдневский факультет. Поначалу он даже учился хорошо, а на третьем курсе уж слишком взрослым себя почувствовал… Вот и получает затрещины от Александры Евгеньевны.

Серебристый купол почему-то дрогнул. Чугайстрин нахмурился и вздохнул.

– Дина, я попросил, чтобы ты про себя рассказала, а не про брата.

– Ну… – я запнулась, понимая, что заболтать его не выйдет. О себе толком и говорить нечего, да и… не очень хочется. – Я приехала сюда вслед за Васькой, прошла собеседование, а через час вышел Кирилл Сергеевич и сообщил, что меня к мольфарам приняли.

При упоминании первого куратора Чугайстрин нахмурился еще больше. М-да уж, неудивительно, сейчас, наверно, о сыне беспокоится, а я тут беззаботно стрекочу… Но сам же попросил!

– Он меня старостой и назначил, – тихо закончила я и отбросила упавший на глаза локон. – Вас еще что-то интересует?

Вопросы начинали раздражать, но при этом показывать это самое раздражение не стоило. А то еще обидится и доложит Вию, чем мы занимаемся в свободное от учебы время. Чугайстрин, правда, явно думал о чем-то о своем. А он… красивый, кстати, мужик. Жалко только, что в таком возрасте. Будь чуть помоложе – влюбилась бы. То есть, наверное, влюбилась. У меня с этим делом как-то очень туго. Сначала в глазах розовые сердечки, купидончики и ах, какой шикарный парень, а потом, этак дня через два сердечки исчезают, купидончики улетают восвояси, и – что это было? Куда я смотрела? Да кто это вообще?

Учитывая, что влюбленность у меня пролетает на огромной скорости, даже до свидания и невинной прогулки по городу дело не доходит. Танька ржет с меня, аки пони Пржевальского, и периодически пытается познакомить с новой жерт… в смысле пассией, но ничего толкового не выходит.

Чугайстрин провел ладонью по серебристому куполу, тот вновь принял прежнее состояние – стал ровным, гладким, будто залатанным. Меня даже немного зависть взяла: это же какая силушка у него, вот как лихо управляется… Сколько ж надо на практиках отпахать и навыки оттачивать, чтобы, даже не касаясь магического покрова, восстановить его? Эх…

– Дина, – наконец подал он голос, – а у тебя есть парень?

От такой прямоты я чуть не грохнулась с лавки. Чугайстрин заметил это и с трудом удержал улыбку. Смеется, старый хрыч!

– А по-моему, это все же… – черт, как бы это поделикатнее выразиться, – ну… мое личное дело.

Однако он пропустил последнее заявление мимо ушей. Так и смотрел своими холодными голубыми глазами, будто январский лед на Ворскле.

– И?

Я невольно отодвинулась, стало не по себе, даже показалось, что вдруг распахнулось окно и ворвался зимний ветер. Учитывая, что никаких окон тут и близко не было, ощущение более чем странное.

– Ну… вообще-то нет. А что? Мне по причине этого областную стипендию дадут? – выпалила я и поразилась собственной наглости. Что это со мной? Вроде не столько выпила. Ох, не к добру это, надо держать язык за зубами.

Чугайстрин широко раскрыл глаза, а потом хлопнул себя по колену и расхохотался:

– Ну-ну, такие вопросы я не решаю, разве что об этом стоит потолковать с Вий-Совяцким.

– В таком случае я лишусь и того, что имею, – мрачно заметила я.

– Не лишишься, – неожиданно серьезно ответил он. – У меня еще просьба.

Я насторожилась: сначала допрос, теперь просьба. Но это уже лучше, раз просит, точно не станет сдавать. А если сдаст… Так, не думать о плохом!

– И какая же?

– Сотвори магический шар.

Решив, не стоит задавать лишних вопросов, быстро подняла руки. Сосредоточилась, прошептала заклинание, ладони защекотало. Посмотрела на результат и довольно улыбнулась: пурпурно-фиолетовый шар, в диаметре эдак двадцать сантиметров, полыхал у меня в руках. На краю сознания возникла мысль, что вышел слишком уж большой.

– Такой? – невинно спросила я, покосившись на Чугайстрина. Однако на его лице улыбки не было. Миг – до меня дошло. Боженьки, вот же дура, идиотка безмозглая! Сжала руки, шар тут же пропал. Это ж надо было так потерять осторожность и под хмелем выдать ведьмовское заклятье! Танька меня прирежет! Молчание Чугайстрина начинало нервировать. Еще раз сжала и разжала руки, но мольфарское заклятье уже произносить не стала.

– Дина, – неожиданно совсем рядом раздался его голос, и горячее дыхание заставило вздрогнуть, – выходи за меня замуж.

Голова закружилась, перед глазами появилась непроглядная тьма. По венам пробежал жар, словно кровь превратилась в лаву. Но вот произошло это не от непозволительной близости и не от прикосновений его губ. Тело онемело, в ушах вдруг зазвучал собственный голос – напряженный, растерянный, с подступающими нотками паники. Только слов не разобрать.

Тьма рассеялась, передо мной возникло бледное лицо Таньки, черные волосы разметались по светло-коричневому линолеуму. Ее ресницы чуть подрагивают, губы силятся что-то сказать, но расслышать нельзя. Вокруг нее плотное облако пурпурного света, в котором вспыхивают алые искры. Рядом на коленях стоит Кирилл Сергеевич, вид у него совершенно безумный. Он пытается хоть как-то унять бушующую ведьмовскую силу, однако все его мольфарские щиты разбиваются и осыпаются пылью. И смотрит он на Таню не как испуганный преподаватель на ученицу, а как мужчина, теряющий свою возлюбленную.

Меня осенило, что это всего лишь воспоминание. Хмурый октябрьский день, когда дождь лил не прекращая, Громов был в мерзком настроении, выставил Кольку из аудитории, а нам надавал кучу заданий. Танька собиралась в библиотеку, я задержалась в столовой, а потом пошла за подругой, костеря на чем свет стоит мерзких мольфаров. Точнее, Кирилла Сергеевича. Однако, увидев эту картину, позабыла обо всем.

– Что с ней? – мой голос звучал одновременно изнутри и издалека. Только воспоминание, только кадр из прошлого.

Кирилл Сергеевич мотнул головой, сотворил сияющий круг, в который потекла часть пурпурного облака. На лбу преподавателя выступили бисеринки пота. Он выдохнул сквозь стиснутые зубы:

– Сила вырвалась из-под контроля. Если не усмирить – она погибнет. Попросту выплеснет все наружу.

Я охнула, колени вдруг подогнулись и ощутили холод пола. Да, тогда же я опустилась рядом с ним, вернее сказать – шлепнулась.

Мольфарский круг истончился, Танька вскрикнула, выгнулась дугой. Кирилл Сергеевич резко отдернул руки, словно его обожгло.

– Женская… – выдохнул он еле слышно, – господи, Дина, это женская сила. Я ж толком не смогу ничего сделать.

Он нахмурился, что-то зашептал, но на такой скорости, что не разобрать ни слова. И хоть та я, на плече которой лежала рука Чугайстрина-старшего, смотревшая в темную пелену воспоминания, прекрасно знала, что все обойдется, сердце колотилось как бешеное.

– Дина, ты сможешь помочь, за Солохой бежать нет времени, – выдохнул Кирилл Сергеевич, – ты должна взять часть ее силы на себя.

Сдавленное оханье, мое собственное. Тьма начала вновь заволакивать воспоминание, но четко вспомнились и полубезумные глаза Громова, и мое неуверенное согласие, и его цепкие пальцы на моем запястье. Едва я тогда прикоснулась к Таньке, как внутри все взорвалось, мигом затошнило, перед глазами пошли красные круги. Кирилл Сергеевич тогда успел меня подхватить, но толком осознать это не успела.

Я зажмурилась и шумно выдохнула. Чугайстрин мягко удерживал меня за плечи, видимо, чтоб не рухнула в обморок. Помотала головой, осторожно попыталась высвободиться, однако куда там – даже не подумал отпустить.

– К чему было вызывать это воспоминание? – раздраженно бросила я, не рискуя тем не менее смотреть ему в глаза. Ведь мы же с Громовым и Таней договорились, что никто об этом не узнает. У нее тетушка – та еще химера, поэтому меньше знает, лучше спит.

– Чтобы стало ясно: мне известен ваш секрет. И упираться не стоит, – произнес он таким обыденным тоном, словно сообщал, что я уронила тетрадку.

– Ну… – протянула я, – допустим. А что дальше?

Про замужество я прекрасно слышала, однако все же надеялась на слуховую галлюцинацию, ибо осознать ничего не выходило. Может, побочный эффект вызова воспоминания просто? Нет, точно показалось.

– Дальше, – криво усмехнулся Чугайстрин, – это стало известно тем, кто охотится за твоей подругой.

Я быстро глянула на него. Отрицать глупо, хотя звучит и невероятно. Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что дело нечисто.

– И сама понимаешь, – продолжил Чугайстрин, – если учуют и тебя, а они учуют… Ведьмовская сила – штука, которая не должна принадлежать кому-то чужому.

Убедительно. Я об этом иногда задумывалась, но как-то детально не размышляла.

– Аргумент, – пробормотала и глянула на Чугайстрина, – и что вы предлагаете?

В голубых глазах промелькнула едва уловимая тень раздражения. Впрочем, тут же исчезла.

– Я уже предложил. Или мне повторить?

Все разумные мысли разбежались в разные стороны. Из нас двоих кто-то определенно сошел с ума.

– Э-э-э, простите, это замуж?

Вопрос, конечно, глупый, но вдруг сейчас он захохочет и все разъяснит. Даже не обижусь, только бы понять, что к чему.

– Абсолютно верно, – невозмутимо отозвался он и участливо посмотрел на меня: – Тебя что-то не устраивает?

Я закашлялась. Ну да, действительно, что не устраивать-то может? Ничего, что я тебя вижу только третий раз в жизни, и сынок у тебя будет постарше меня на семь годков? Чугайстрин ничего не ответил, вновь улыбнулся, словно я не понимаю самых обыденных вещей. Кстати, если всмотреться, то он и не такой старый: кожа не дряблая, морщин нет – только тоненькие лучики в уголках глаз. О возрасте говорят белоснежно-седые волосы и манера держаться. Ну да, конечно, манера… Дуреха, манеры манерами, а магическая аура такая, что с ног сшибить может. Вот отсюда и идет первое ощущение.

– Ну, как бы, – начала я, – мы друг друга не знаем, и…

– Узнаем.

– Только недавно познакомились…

– Раззнакомимся.

– У нас это, разница… – Я проглотила «в возрасте» и выдала: – В уровне магии.

– Не проблема, – хмыкнул Чугайстрин, – захочешь обучиться быстрее – обучу. Экзамены посдаешь экстерном, Вий-Совяцкий против не будет.

– У меня мама против раннего замужества! – выпалила я, честно говоря, даже не в силах представить, что мне скажет родительница, если услышит: «Мам, я замуж вышла. Он старше, почти незнаком, живет далеко и, кажется, наглее Васьки».

– Уговорим, – не смутился он.

Беседа перетекала в какой-то бред, поэтому я посмотрела по сторонам в надежде, что хоть кто-то войдет и можно будет улизнуть. Однако, увы, дверь в сад оставалась неподвижной. Жаль, Таньки нет, она бы быстро отшила. Он, конечно, мужик симпатичный, не спорю, но…

– Григорий, э, Любомирович, – осторожно начала я, – зачем вам это все нужно?

На мгновение повисла тишина. Голубые глаза нехорошо прищурились, по его лицу пробежала тень, черты исказились. Я замерла на месте. Мамо, чего делать-то?

Чугайстрин неожиданно резко наклонился, меня окутал аромат листвы и дождя; воздух застыл от напряжения, еще чуть-чуть – промелькнет молния. Его пальцы впились в мои плечи, не больно, но не вырваться. Тело окатила волна непонятного жара, седые волосы защекотали мою щеку.

– Нужно, – шепнул он, и я вздрогнула.

В его голос прокрались нечеловеческие нотки, вместо того чтобы сбежать подальше, наоборот, хотелось прижаться покрепче, коснуться красиво очерченных губ, скользнуть на шею, расстегнуть верхнюю пуговицу черной рубашки… Так, стоп!

Я шумно и хрипло выдохнула. Соображай давай, староста и практичная дочь своих родителей, что делать и куда бечь. Так, что обычно в таких ситуациях-то говорят? А, точно!

– Мне надо… подумать.

Правда, ответ выдохнула ему в губы, еще чуть-чуть и… Чугайстрин вдруг резко выпрямился и убрал от меня руки. Жар исчез, паника тоже.

– Вот и славно, – ровно произнес он, снял со своей руки перстень: бронзовый, грубоватый, с темно-красным камнем, будто напоенным кровью. Взял мою руку и быстро надел на безымянный палец. – До завтра тебе времени, – хмуро, словно барткой корень отрубил, бросил Чугайстрин и встал.

Возмущение застряло в горле, по пальцу пробежала горячая волна, я тихо ойкнула. А перстенечек-то мосяжный[13], мольфаром заговоренный. Чугайстрин убрал защитный купол и вышел, да так быстро, что ничего вдогонку крикнуть не успела.

Я сидела некоторое время, словно оглушенная. Ну и дела. Посмотрела на кольцо: красивое, зараза. Явно древнее, ни следа нет той холеной красоты, что в магазинных побрякушках. Попыталась осторожно снять – увы, словно вросло в палец. В душе поднялась паника. Этого еще не хватало! Дернула еще раз и зашипела от боли. Вот гадюка подколодная! Точно сбрендил мужик!

Вскочила со скамьи, едва не врезалась лбом в толстую ветку. Чудом увернулась от подлетевшей пчелы, вознамерившейся, видимо, отомстить. Самое мерзкое – появившееся возмущение было каким-то тусклым, странным, будто вся сцена произошла не со мной. А продолжалось воспоминание.

Я мотнула головой и поплелась к выходу.

– Все правильно, так и поступим.

Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, пытаясь понять, откуда доносится голос. Ага, в самом углу, возле роскошной сливы две фигуры. Я быстро прокралась и спряталась за мощным стволом ореха. Перстень нагрелся, по руке к локтю пробежал разряд. Надо же, хорошая штучка, раз обостряет так слух.

– Он поступил верно, – тягучий женский голос, совсем незнакомый. – У нас есть время.

– Я бы не советовал тянуть, – второй – явно мужчина, говорит хрипло, рвано, будто лает.

Незнакомка расхохоталась, только не весело, а как-то зло.

– Наш друг, конечно, оболтус полный, но постарался уже неплохо – спровадил обоих мольфаров за Чумацкий Шлях.

Сердце бешено заколотилось. Это про наших кураторов, что ли? Да нет, не может быть, с чего такая бредовая мысль? Я со злостью глянула на перстень, будто он был в чем-то виновен. Красный камень будто подмигнул.

– Да, – согласился собеседник, – теперь осталось только подождать.

– Доберемся, – пообещала женщина тоном, от которого у меня по спине пробежали мурашки. Господи, да что ж за голос такой? И красивый вроде, а явно гадина какая-то говорит!

Некоторое время оба молчали, потом раздался короткий щелчок, и оба исчезли. С той же скоростью, что до этого Чугайстрин. Значит, не студенты.

Прождав еще немного, я выбралась на центральную дорожку. Никого нет, и слава богу. Конечно, глупо все так воспринимать, но не зря мне он сунул этот перстень, ой не зря. Только тут даже и посоветоваться не с кем.

В раздумьях я медленно побрела наверх, в нашу комнату. Оставалось только выгнать парней и поговорить с Танькой. Впрочем, даже несмотря ни на какие разговоры и выводы, к которым мы придем, я прекрасно понимала, что уже приняла решение.

Глава 4

Уговор дороже денег

Вий-Совяцкий был недоволен. Повисшая в комнате тишина лишь изредка нарушалась писком носившегося по столу бесенка. В окно заглядывала полтавская ночь – холодная, звездная, насмешливая. Ночник горел на столе, отбрасывая длинные тени на сцепленные пальцы ректора. Сюда почти никто не входил – Вий-Совяцкий не любил чужих на своей территории.

Бесенок запрыгал на месте, пытаясь привлечь внимание, но от него лишь отмахнулись. Насупившись, он прыгнул в чернильницу и принялся пакостить уже в открытую.

– Дурень старый, – проговорил Вий-Совяцкий, и бесенок притих. Правда, спустя несколько секунд довольно запищал и плеснул чернил на стопку документов. – А ну, геть отсюда!

Рык Вий-Совяцкого утонул в грохоте от резко распахнувшегося окна. Комната наполнилась звенящим холодом, ледяной ветер пробрался под бордовый халат. Ректор только обреченно вздохнул и всунул ноги в расшитые кожаные тапки – подарок внученьки Орыси, будь она неладна, ведьма проклятая.

Гость появился без приглашения. Треугольное бледное лицо, глаза – провалы, собравшие свет всех нерожденных звезд, улыбка – что звериный оскал. И только иронично-вежливый поклон да щегольской наряд не давали полностью поверить в увиденное.

– Закрой окно, – ровным голосом сказал Вий-Совяцкий. – Бесеньку мне простудишь.

Бесенька пошевелил ухом и внимательно посмотрел в светящиеся глаза. Воинственно пискнул и принялся неуклюже выбираться из чернильницы. Призрачный Цимбалист только фыркнул, развернулся и, приложив руку ко рту, издал протяжный звук.

Вий-Совяцкий откинулся на спинку. Ночная Трембита. Хорошо поет, окаянная. Жаль только, слышать ее можно лишь в преддверии беды. Окно закрылось с резким стуком. Плавным движением Цимбалист скинул с себя пальто, отправив его на вешалку. Снял шляпу, рассыпав темно-русые кудри по плечам, и отправил вслед за одеждой. Уселся по-турецки прямо на ковер (благо тот густой, хоть спи всю ночь) и поставил трость. Та дрогнула, змеей оплела его ногу. Череп-набалдашник подмигнул Вий-Совяцкому.

– Что тут происходит?

Призрачный Цимбалист снова улыбнулся. Развел руками, между которыми замерцала-заиграла звездная нить, сама сложилась в причудливый узор, будто вышивка на рушнике. Цимбалист коснулся его – по комнате разлился мягкий звон, полилась тихая мелодия.

– А что ж вы, шановный пан, стихийницу-то прячете? – почти нежно проворковал он. – Совсем меня позабыли, а ведь уговор есть.

Бесенок тем временем вымазал треть стола и с возмущенным писком принялся карабкаться по руке Вий-Совяцкого. Тот, не теряя невозмутимости, подхватил его за шкирку и посадил к себе на колено. Бесенок уставился на гостя, как на диковинку; мигом взбежал по ректору и зашептал что-то на ухо.

Цимбалист усмехнулся:

– Ябеда.

– Бесенька говорит, что ты сволочь и мерзкое существо, – довольно сообщил Вий-Совяцкий, широко улыбнувшись. – Знаешь, Бесенька ерунды не скажет.

Цимбалист воздел очи горе.

– Не уходите от темы, шановный. Уговор.

Вий-Совяцкий кивнул:

– Уговор дороже денег. Только тут не все зависит от меня.

Призрачный Цимбалист покачал головой, грустно улыбнулся. На мгновение Вий-Совяцкому стало жаль, что это чудовище – не его сын. Так бы и договориться можно было и… можно погордиться. Сильный, умный, жестокий. Знает, чего хочет, никогда не отступает. Методы, правда, еще те. Но какими они еще могут быть у нечисти-то?

– Ваши слова селят в моем сердце печаль, зачем же так?

– Злыдень, – коротко бросил Вий-Совяцкий и погладил бесенка по голове. Тот протяжно пискнул и ткнул кривеньким пальчиком в сторону кухни.

Цимбалист снова улыбнулся:

– Недокармливаешь пампушками квартиранта, ай-ай-ай.

Бесенок нахохлился, повернулся к нему спиной и значительно поднял хвост. Цимбалист расхохотался. Вий-Совяцкий взмахнул рукой, через пару секунд в комнату влетела пампушка, источавшая аромат чеснока и зелени. Бесенок тут же сцапал ее и принялся увлеченно чавкать.

– Его не прокормишь, зима нонче, жрет все подряд, – невозмутимо сообщил Вий-Совяцкий. – Дело у меня к тебе.

Цимбалист приподнял бровь, подпер щеку кулаком, оперевшись локтем на колено.

– Я весь внимание. Что мне предложат еще, что нужно сделать заведомо даром? – его голос сочился ядовитой озабоченностью, которой вполне можно было отравиться, будь она цветом отруты.

– Не надо хамить, – мягко укорил Вий-Совяцкий, едва сдерживая усмешку. – Видишь ли, любезный, у нас тут завелся злыдень.

– Я вижу, – сухо бросил Цимбалист.

По его лицу пробежала тень. Уж кого-кого, а злыдней он не любил совершенно. При этом применял довольно удачные методы борьбы с ними, поэтому… Что именно «поэтому», Цимбалист сообразил сразу. Однако делал вид, что раздумывает.

Вий-Совяцкий пересадил Бесеньку на стол и медленно поднялся из кресла. Посмотрел сверху вниз на сидевшего Цимбалиста.

«Мальчишка, – мелькнула мысль, – совсем мальчишка».

– Злыдень сильный. Если я начну говорить с ним по-своему, то, сам понимаешь, ничего путного не выйдет – просто ничего не останется от университета.

Цимбалист не ответил. Только лишь скривился, показывая, как не хочет лезть в людские дела. Ну и приближенной к людям нечисти.

– И что мне сделать? – поинтересовался он. – Позвать вашего злыдня на свидание?

Вий-Совяцкий пожал плечами:

– Как проводить свободное время, я тебе не указ. Делай что хочешь, но убери его отсюда.

В комнате повисла тишина. Слышалось тиканье старинных часов, свистел за окном ветер, плясала метелица. Цимбалист молча уставился в пол. Несмотря на всю игру и паясничание, Вий-Совяцкий прекрасно знал – боится. Боится, что останется навек за своим Чумацким Шляхом, что никто больше не придет и даже Ночная Трембита не развеет леденящую душу тоску. А ведь если так, то и самому так исчезнуть можно. Знал, что блуждают запутанными дорожками Громов и Чугайстрин-младший – заложники Цимбалиста, мольфары сильные да смекалистые. Только долго их все равно не задержать: либо сами выберутся, либо Гришка заберет обоих – не сейчас, так позже.

Цимбалист глубоко вздохнул, запустил пальцы в русые кудри.

– Проклясть бы тебя, шановный ректор, так невежливо будет.

Вий-Совяцкий кивнул:

– Вот да. Поэтому лучше подумай над моим предложением.

Пришлось вновь сесть в кресло, так как поясница начала ныть, будь она неладна. Старость – не радость. А спасаться Хвесиными горчичниками – сохрани основатели ПНУМа. Больше такого ужаса не пережить.

Бесенок шустро слез со стола и подбежал к Цимбалисту. Попытался заглянуть в глаза и погладил угольно-черной лапкой по колену. Тот чуть растерянно хмыкнул:

– Какая у тебя домашняя нечисть… ласковая.

Бесенок расплылся в улыбке и принялся забавно скакать вокруг, словно нарочно пытаясь его развеселить.

– Допустим, я соглашусь, – медленно произнес Цимбалист и посмотрел на Вий-Совяцкого. – Но что я за это получу?

Ректор пожал плечами:

– Как и договаривались, друг мой. Стихийница – твоя.

– Ах, шановный, – начал было Цимбалист.

Однако дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Чугайстрин-старший. Голубые глаза разве что не метали молнии.

– Позвольте узнать, о чем это вы тут договариваетесь?

* * *

– Что, так и сказал? – Танька смотрела на меня круглыми глазами, даже забыла, что подносила ко рту ложку с йогуртом.

Виталька с Колей тоже притихли. Оказалось, эти оболтусы и не подумали разбегаться, мужественно решив дождаться меня. Ну и если Чугайстрин надумал бы нас сдать, то и вместе топать к Вию и брать часть вины на себя. Впрочем, тут даже не часть; вино принесли не мы.

Я молча показала им перстень. Коля присвистнул, Виталька нахмурился.

– Слушай, – медленно и как-то немного хрипло произнес он, – так ведь это… неужто мосяжный?

Я пожала плечами и отобрала у Таньки йогурт. После разговора с Чугайстриным только сейчас случился отходняк, и теперь страшно хотелось есть. О, почти не тронуто, да еще и с клубникой – отлично.

– Дин, а ты уверена, что нужно носить чужую заговоренную вещь? – поинтересовался Виталька тоном «дура, куда ты смотрела?».

– Да знаешь, Красавич-Умнич, меня как-то не спрашивали.

Вопрос почему-то обидел, хоть Виталька и в чем-то был прав. Только меня и правда спросить забыли, хлоп! – и кольцо на пальце.

– И чего делать будешь? – бесцеремонно поинтересовался Коля.

– Не знаю, – честно призналась я и подала Таньке условный знак, что ребят пора выпроводить.

Та поняла с первого раза и встала.

– Так, мы с Диной сейчас будем делать практическую по прикладной магии камней. Вы с нами?

Парни тоскливо переглянулись, поднялись со стульев и направились к выходу. Даже толком не попрощались.

– Злыдня, – хихикнула я, – они надеялись тут, наверно, до понедельника проторчать, а ты их – практическая!

– Сама такая, – хмыкнула она, но тут же посерьезнела: – Так, а ну-ка давай выкладывай, что там еще. Ведь только предложением дело не обошлось, верно?

Вздохнув, только кивнула, отставила йогурт и уставилась в пол.

– Он про разделение силы знает.

Таня охнула, прижав ладони ко рту. Потом вскочила и принялась нервно мерить шагами комнату.

– Хай йому трясця[14], – зло прошипела она. – Динка, но откуда? Откуда он мог узнать?

Я пожала плечами, уныло уставившись на перстень. Колечко, колечко, укатилось бы куда-нибудь, а? А лучше б еще твой хозяин сюда не приезжал.

– Вий мог сказать, больше некому. Кирилл – вряд ли, остается только Вий, – произнесла я. – Сама подумай.

– Та думаю, – огрызнулась Танька и устроилась на подоконнике.

Пришлось ей выложить весь разговор. С каждым словом Багрищенко хмурилась все больше и больше. Дослушав до конца, шумно выдохнула:

– Попали, в общем. С одной стороны, вроде защиту предлагает, с другой… Бред какой-то! Ну какой может быть тут замуж?

Ответить, по сути, нечего. Сама бы спросила, так вряд ли ответят. Написать родителям, так тут еще и перехватить письмо могут, все же не так просто.

Танька задумчиво намотала на палец иссиня-черную прядь.

– Слушай, – тихо произнесла она, – есть один способ, можем попробовать докопаться до истины.

Я настороженно глянула на нее:

– Это как?

Взгляд синих глаз был до безобразия серьезен.

– Ведьминские гадания, – прозвучал ответ. – Конечно, уровнем Солохи похвастать не могу, но кое-что умею. Попробуем?

Я еще раз посмотрела на перстень. Эх, была не была, ничего не теряю же. А так, возможно, хоть что-то прояснится. Вскинула голову и выпалила:

– Давай!

Дождались позднего вечера. Танька задернула шторы, закрыла дверь на замок. Подумала и набросила на дверь предупреждающее заклятье. Я только покачала головой и встала рядом. Зеленоватая сеть сама соскочила с пальцев. Предупреждать – хорошо, а поставленный барьер все же лучше. Сеть облепила дверь, замерла нефритовым кружевом, мягко сияющим в полумраке.

– Неплохо, – одобрила Таня, – давай дальше.

Убрали со стола все лишнее, Багрищенко вынула из шкафа чистую скатерть: скромненькую, с красной вышивкой по бокам, но это даже лучше. Ручная работа всегда заряжена энергетикой мастерицы, а потому нередко помогает во всяких ворожейных делах. На столе появилась паляныця[15] (правда, купленная в магазине, а не печеная, как положено), толстая свеча из белого воска и плошка с водой.

– Ритуал-то мы толком не соблюдаем, – грустно протянула я, – ерунда ведь выйдет.

– Не выйдет. – Танька резко отбросила упавшую черную прядь. – Хлеб, знаешь ли, везде одинаковый, вода с Ворсклы – тоже. А что скатерть простенькая, так мы и не на шабаше, и не у гадалки в доме. Главное – настрой.

Красный камень на перстне игриво подмигнул. Я вздохнула. Как же, настроишься тут, что мама не горюй: то кольца против воли надевают, то замуж зовут, то попойку портят. Не жизнь, а сплошная печаль.

Мы сели друг напротив друга. Паляныцю поставили в центре стола. Я окунула пальцы в воду, медленно и четко зачитала слова заговора. По воде тут же проскочила зеленовато-серебряная рябь. Таня взяла нож, окунула лезвие в воду, по комнате разнесся еле различимый звон. Поднесла его к паляныце, принялась осторожно вырезать магические символы.

Звон разлетелся снова, пламя свечи задрожало. Черные брови Багрищенко сошлись на переносице. Ее голос зазвучал неожиданно низко и тягуче, не так как обычно, немного страшно:

Пламя зашипело, заметалось, вспыхнуло, ослепив белым. Я зажмурилась и ойкнула, когда перстень вдруг раскалился до такой степени, что стало невыносимо больно. Автоматически попыталась сорвать его, но куда там…

Стук ножа о стол, длинные ведьмовские заклятия, охрипший от напряжения голос Таньки. Перстень стал прохладнее, я открыла глаза, встретилась с почерневшими глазами подруги и вздрогнула. Вон, даже волосы будто ветром развевает, хотя никакого ветра тут и в помине нет. Я глянула на стол и ахнула: вместо хлеба – пылающий огненный шар, над ним пляшут красные и зеленые искры. Кажется, что каждое слово Таньки становится такой искрой и обретает свою жизнь. Как завороженная, я смотрела на шар, пытаясь разобрать, что внутри. А ведь точно есть, только…

– Дай руку, – хрипло проговорила она.

Покорно протянула ту, что с перстнем. От прикосновения Танькиных пальцев будто ударило током, к горлу подобралась дурнота, а воздуха перестало хватать. Я охнула и медленно сползла со стула. Вмиг стало жутко холодно, ветер пробрался под рубашку. Я вздрогнула. Стоп. Какой стул? В нос ударили запахи хвои, свежести и дерева.

Осмотрелась по сторонам и так и замерла с раскрытым ртом: вниз сбегала горная тропка, там блестело озеро – синее-синее, словно кто вылил в него всю небесную лазурь. Берега реки зеленые, с желтыми и белыми цветочками. Солнечные лучи наполнили воздух едва различимым золотом. А там дальше виднеются зеленые вершины. На Карпаты-то как похоже! Правда, я никогда там не была. Разве что фотографии видела, но… На душе вдруг стало как-то тепло и уютно, словно долго-долго шла и наконец-то оказалась… дома.

«Странное гадание, – подсознательно отметила я, – вроде просили показать возлюбленного, а тут на тебе – прогулка по горам. Впрочем… если горы лучше возлюбленного, то я совсем не возражаю».

Птицы звонко пели, солнце пригревало, губы невольно растянулись в улыбке. Красотища-то какая! Так бы вниз и сбежать, до самого озера, и с разбегу – плюх! И плевать, что одежда намокнет или вода холодная! Не боюсь холода!

Отбросив в сторону сомнения, я побежала вниз, чувствуя нарастающий задор и азарт.

– Эге-ге-гей! – разлетелся по долине голос и тут же эхом вернулся назад.

Вдруг где-то трубно зазвучал зов трембиты, словно вторя мне. По спине почему-то пробежали мурашки.

Я остановилась и резко обернулась. Невольно ойкнула, когда чуть не врезалась носом в чью-то широкую грудь.

– Что ж ты такая неосторожная, панна? – ласково укорили меня, плечи несильно сжали.

Чугайстрин, точно он. Даже запах тот же – листвы и дождя. Подняла голову и смело глянула в небесно-голубые глаза. Он смотрел внимательно, спокойно, с уверенностью. Ишь какой! Хозяин. Впрочем, что он там говорил? Ивано-Франковск? Неудивительно тогда: как раз горы высокие да озера синие, глубокие, чистые.

– Нормально, – отмахнулась я.

А он только улыбнулся. И в глазах будто огоньки вспыхнули. Взял мое лицо в ладони и вдруг прижался к губам. По венам пронесся жар, голова пошла кругом, листва, дождь и… почему вдруг земля ушла из-под ног? А Чугайстрин держит крепко, целует горячо, так, что самой хочется приподняться на носочки, обвить шею руками, и…

* * *

– А что ты так залетаешь, шановный? – невинно улыбнулся Цимбалист и склонил голову набок, русые кудри скользнули по плечу, на мгновение стал виден багровый рубец на шее – метка от боев с мольфарами разных лет. – Может, мы тут чем неприличным занимаемся, а ты вот так… Стучаться надо.

Чугайстрин не обратил внимания на заявление Цимбалиста и плюхнулся в первое попавшееся кресло, потом перевел мрачный взгляд на Вий-Совяцкого:

– Что он тут делает?

Отвечать не хотелось. То есть не совсем отвечать, а выкладывать правду, которая Чугайстрину совсем не понравится. Сохраняя невозмутимое выражение лица, Вий-Совяцкий пронаблюдал, как бесенок резко поскакал к Чугайстрину, уцепился за штанину и принялся карабкаться по ноге, к колену.

– В гости зашел, – ровным голосом ответил Цимбалист, – знаешь ли, на моей полонине все чужие ходят, все покой тревожат. А последний гость так вообще – окаянный да нерадивый – хотел меня с Чумацкого Шляха сбросить. И приемы-то все мольфарские использует, а от самого так и тянет силой фейри, так и несет. Уж я-то еле удержался, думал, звезды все пообсыпаются к дидьку лысому. – С каждым словом голос Цимбалиста становился все ласковее, все слаще, только в глазах загоралась неприкрытая ненависть. – Вот как думаешь, Григорий Любомирович, откуда бы это фейри взяться на Чумацком Шляхе? Дорога хоть и длинная, петляет по небу туда-сюда, однако все ж далековато будет от края фейри с холмов. Как бы он мог забрести, а?

Чугайстрин слушал, стиснув зубы; губы аж побелели, голубые глаза нехорошо прищурились. И смотрел он прямо на Цимбалиста, будто хотел испепелить на месте, да только нельзя – ковер ректорский попортит. Даже крутящийся на коленях бесенок, и тот не мог отвлечь.

Вий-Совяцкий некоторое время с любопытством наблюдал за противостоянием взглядов, ожидая, кто же сорвется первым. Однако оба упертых барана даже не думали отступать. Прождав еще некоторое время, он звучно хлопнул ладонью по столу.

– Ну, хватит, чай, не маленькие.

– Ой ли? – мрачно отозвался Чугайстрин и тут же снова прищурился: – А коль не вернет мне Андрейку, тоже скажешь, что не маленькие?

– А нечего заморских красавиц совращать, Григорий Любомирович, – почти промурлыкал Цимбалист. – Вот был бы как все нормальные мольфары – и беды бы не было. А так… Я еще подумаю. Пусть походит у меня там, поблуждает, коль решился в гости заглянуть.

Послышался треск, Чугайстрин посмотрел на сломанное быльце кресла и медленно положил его на пол. Бесенок, заметив, что может начаться бедлам, навострил уши.

– Не по своей воле заглянул, – буркнул Чугайстрин, – сам знаешь.

Цимбалист перевел невинный взгляд на Вий-Совяцкого:

– Шановный пан ректор, ты уж ему скажи, что меня не волнуют причины. Коль пришел – значит, желал. А раз желал – значит, попал.

Это самое «попал» прозвучало столь двусмысленно, что тому оставалось только вздохнуть. Век бы жить – на этого злыдня не попадать! Кстати, о злыдне…

– Помочь он нам взялся, – медленно произнес Вий-Совяцкий, глядя на Чугайстрина. – Злыдня от нашего университета отвадит.

По лицу друга пробежало недоумение. Мол, этот – и поможет? А не откушали ли вы, Павел Константинович, дидьковой настойки на хвостах зеленых чертиков?

Цимбалист сохранял молчание. Только вновь коснулся нарисованных перед собой звездных струн, и тут же где-то вдалеке печально зазвенели цимбалы. Струны, словно золотистые нити, вдруг пришли в движение, начали переплетаться одна с одной. Вий-Совяцкий и Чугайстрин, затаив дыхание, напряженно смотрели, что он делает.

– Помогу, коль уж согласился, – мягко, почти певуче произнес Цимбалист. – Только и вы уж, будьте любезны, выполните свое обещание.

Золотистые струны стали единым полотном. По полотну пробежали очертания гор, глубокого озера, вспыхнули огоньками мелкие цветочки на его берегах.

– Ты что ему пообещал? – севшим голосом поинтересовался Чугайстрин, однако Вий-Совяцкий даже не шелохнулся.

Что пообещал, то отдать и следует. Иначе никак не выйдет. Хотя, конечно, Гришка и против будет.

Полотно под пальцами Цимбалиста превратилось в миниатюрный мирок, словно взяли часть Карпатских гор, уменьшили и перенесли прямо в комнату Вий-Совяцкого. На берегу стояла рыжеволосая худенькая девушка в синих джинсах и клетчатой рубашке. К ней подошел высокий мужчина: с барткой за поясом, в темной одежде, седые волосы рассыпались по плечам. Развернул к себе, сжал в объятиях, впился поцелуем в губы.

Чугайстрин закусил губу, Вий-Совяцкий с интересом подался ближе. Цимбалист только улыбнулся:

– Что, шановные, чуете ведьмовскую ворожбу? Гада-а-а-ание. Творит волшбу ваша девочка, а вторая ей помогает.

Видение вдруг дернулось, прошла по нему рябь, будто в неподвижном озере ветер волны нагнал.

– Ой, – послышался тихий женский выдох.

Глядь – стоит рыжая Динка, желтые глаза широко раскрыты; смотрит неверяще, пораженно; покрасневшие от поцелуя губы приоткрылись. И нет седовласого мужчины – на месте его закружился звездный вихрь. Застлало тьмой солнечную долину – не разобрать, где зелень вершин, где синь озера.

Ухватил ее звездный вихрь, закружил в безумном танце и рванул вверх. Только и слышно было:

– Помоги-и-и-ите!

Глава 5

Мольфарская сокровищница

Голова гудела, словно в ней разом зазвонили десятки колоколов. Я сжала виски и зажмурилась. Руки омерзительно подрагивали, к горлу волнами подкатывала тошнота. Хорошо хоть сижу. Вон, сердце до сих пор колотится как бешеное. Так, глубокий вдох – вы-ы-ы-ыдох. Вдох – вы-ы-ыдох.

– Дин, ты как? – послышался тихий голос Таньки.

– Больше никогда, – буркнула я и снова глубоко вздохнула. Ну и гадость, пусть только попробует меня еще подбить на такое дело.

Судя по звуку отодвинувшегося стула, Таня встала. Спустя несколько секунд что-то стукнуло, и в комнату влился морозный ночной воздух. Стало намного лучше. Я откинулась на спинку.

– Багрищенко, ты предупреждай, если снова решишь впутать меня в приключение.

Лицо Тани побелело, в глазах появилась тревога.

– Ты что увидела-то?

– Карпаты, – неуверенно протянула я, – озерцо, цветочки…

– Я не про цветочки тебя спрашиваю, – раздраженно отмахнулась она. – Мужики хоть какие-то были?

– Были, – буркнула я, – точнее, был. Вроде Чугайстрин-старший.

– Ну и?

– Целовались мы, – задумчиво протянула я, правда, теперь от ощущений не осталось и следа, поэтому ничего конкретнее рассказать не могла. – А потом налетел какой-то сверкающий вихрь и оторвал меня от земли.

Даже сейчас невольно вздрогнула, потому что страх и воспоминания о странном холодном прикосновении еще были свежи. Я передернула плечами. Танька только удивленно приподняла бровь, потом нахмурилась:

– Ты белая вся, может, чего успокоительного хлебнешь?

– Угу, – угрюмо кивнула я, – мне чаю с мятой. Только сейчас кипятить воду не потопаем – все закрыто. А магией уже набаловались – хватит.

Танька лишь фыркнула и полезла в свой шкафчик:

– Знаешь, дорогая, кипятильники еще никто не отменял.

Из шкафа доносилось треньканье каких-то склянок и подозрительное шуршание. Однако спорить я не стала, все еще погруженная в себя и пытающаяся осмыслить увиденное. Танька тем временем тихо выругалась и принялась засовывать выглянувшую метлу обратно в шкаф.

В комнату неожиданно постучали. Тихо, но настойчиво. Мы замерли и уставились друг на друга. Мальчишки в такой час явиться не могли. Комендант бы постучал и сразу б вломился, не дожидаясь ответа. Кто это?

Танька махнула рукой, снимая заклятье. Приложив усилия, я чудом стянула и свое, все же мало ли…

– Да-да?

– Дина, Таня, откройте, пожалуйста, – раздался приятный женский голос, и я осознала, что он мне хорошо знаком. – Это Александра Евгеньевна.

Метла с грохотом вывалилась из шкафа к ногам оторопевшей Таньки. Впрочем, у меня ощущения были не лучше.

– Открыто! – крикнула я, правда, крик больше походил на писк полевой мышки.

С какой это радости к нам среди ночи решила зайти кураторша злыдней? Она, конечно, тетка справедливая, но строгая. Еще влетит. Уж куда строже будет нашего Андрея Григорьевича. Воспоминание об исчезнувшем кураторе заставило тихонько вздохнуть. Нет, ну что за невезуха?

Дверь тихонько открылась, и к нам вошла Александра Евгеньевна. Внимательно осмотрелась, приметила метлу на полу и чуть нахмурилась. Потом перевела взгляд на меня и чуть покачала головой.

– Девочки, играть с гаданием – опасно.

Не дав даже заикнуться, она быстро подошла, протянула руку над плошкой с водой и что-то шепнула. Карие глаза злыдни вспыхнули черным, вода вмиг испарилась. Она взяла в руки паляныцу, разломила ее пополам, потом на каждой части нарисовала какой-то знак. То, что было еще миг назад пышной сдобной булкой, превратилось в серую пыль. Александра Евгеньевна собрала ее и, подойдя к окну, сдула на улицу. Мы в гробовом молчании наблюдали эту сцену.

– Багрищенко, – не оборачиваясь, сказала Ткачук, и Танька вздрогнула – ничего хорошего голос злыдневской кураторши не предвещал. – Еще раз учую, что ты чем-то таким занимаешься, – отрабатывать будешь две недели в нашем корпусе, ясно?

Танька широко раскрыла глаза, однако я так и не поняла, что именно ее удивило.

– Я не слышу ответа. Поняла?

– Поняла, – буркнула Багрищенко.

Александра Евгеньевна тем временем развернулась и хмуро оглядела нас.

– Так, Дина. Ложись в кровать, а то заберу как наглядное пособие для общих основ умертвологии.

– А как вы определили? – глупый вопрос сорвался с языка сам. Конечно, я понимала, что Ткачук в магических делах далеко не профан, могла сообразить, что ворожба идет, но вот так четко сказать, что гадание, – это странно. Оно же ведьмовское, а она – злыдня.

При этом я встала и поплелась к кровати. Завтра ведь на пары, а тут бы выспаться не мешало. Правда, кажется, суровая злыдня никуда уходить не собиралась. Наоборот, села рядом и положила руку на мой лоб.

– Расслабься, – тихо произнесла она, – подпитаю немного.

От ладони пошло приятное тепло, расслабление охватило дурманящей волной, а глаза начали слипаться. На мой вопрос отвечать не собирались, ну и ладно, разберемся. Ваську спрошу – он может много наговорить, при этом даже и приличное попадется.

– Замуж ей предложили выйти, – словно издалека послышался Танькин шепот. – Понимаете?

– Эка невидаль, – хмыкнула Ткачук, – так что ж теперь, всю силу в гадание надо вбухать? Татьяна, стыдно должно быть, ты ведь знаешь, что такие штуки опасные: грань настолько тонкая, что можно и не вернуться.

– Да тут и жених, кхм, – Танька резко замолчала.

Я хотела сказать, что жених у нас не просто «кхм», а жутко наглый, самоуверенный, опытный, могущественный и, как это ни прискорбно, старый. Однако губы почему-то не слушались, накатила странная апатия и всепоглощающая лень; сказать слово – просто нереально.

– И кто? – хмуро поинтересовалась Александра Евгеньевна.

– Чугайстрин. Старший.

Злыдня присвистнула. При этом так звонко, что я невольно позавидовала. Уж сколько пыталась, а толку – ноль. Васька вечно подкалывает меня, потому что сам может соловьем высвистывать, а я – нет. А ведь соловейко – такое красивое заклинание.

Больше не говорили, а я как-то быстро провалилась в глубокий сон. И снились в этот раз не зеленые горы, и не глубокое озеро, а бескрайнее небо, усыпанное звездами. Маленький домик в уютной долине, звон цимбал и шум ветра, и еще чьи-то бесконечно серьезные и грустные глаза. И не разобрать: то ли серые, как осенние тучи, то ли черные-черные, как полтавская ночь. Внутри становилось страшно и сладко одновременно, вместе с тем приходило осознание, что ждать помощи неоткуда и справиться со всем нужно самой…

Но, может, и не сон? Я вдруг поняла, что сижу на кровати в том самом уютном домике. Рядом свернулся черный кот и раскатисто урчит. Здесь немного пыльно, но не так страшно. Явно холостяцкое жилище: кот еще к полу не прилипает, но скоро будет.

Я встала и огляделась: деревянный стол, печь, ранее явно разрисованная цветами, теперь же краски совсем выцвели. Над входом подковка, над ней – вышитый красным и черным рушник. Так обычно иконы украшают, только тут, видимо, живут не христиане. Все помещение какое-то старое, даже можно сказать – древнее. И в то же время кровать вполне современная, шкаф – тоже. В нем стоит множество книг, в углу – плоский плазменный экран. Не удивлюсь, если где-то обнаружится ноутбук.

Котяра потянулся, подошел ко мне и потерся о колено.

– Мр-р?

В вопросе так и слышалось: «Привет, гостьюшка! Чего расселась, давай корми меня. Не-мед-ленно!» Кормить его, конечно, было нечем, но…

Я чуть нахмурилась и принялась исследовать помещение более детально. Возможно, где-то спрятался холодильник? Подойдя к печи, осмотрела ее и заметила в стене странное углубление. Коснулась рукой, что-то звонко щелкнуло. Ойкнув, я заметила, как в сторону отъехала дверка, и на меня пахнуло холодом. Охнула от изумления и увидела несколько белых полок, на которых расположились продукты.

Котяра терся о мои ноги, обвивал их хвостом и громко урчал.

– Так, сейчас что-нибудь сообразим, – сообщила я зверю и нырнула за едой.

Почему-то не казалось, что я делаю что-то неверно. Наоборот – так и должно было быть. К тому же почему-то есть и самой хотелось зверски. Что ж, в наличии мясо, картошка, грибы – отлично. Плиты не вижу, но зато имеется печь. На ней стоит несколько глиняных горшочков – годится. И вода вон в кадке налита, сейчас выкрутимся.

Дело пошло быстро, словно я все время только тем и занималась, что готовила в таких условиях. Споро устроив все в печи, снова огляделась и покачала головой. Уборка тут тоже не помешает. Щелкнула пальцами, призывая легкий ветерок, однако ничего не вышло. Чуть нахмурилась: что, тут магия не работает? Ладно, сделаем руками, чай, не принцесса.

Веник с совком тут же нашлись, как и пара тряпок. Через некоторое время жилище засияло чистотой. Работа ладилась, почему-то было странное ощущение, что так и должно быть. Все, что я делаю, правильно. Мое место – здесь. Кот продолжал путаться под ногами, огромные желтые глаза бессовестно смеялись.

Наконец, уставшая, но довольная, я осмотрелась вокруг и упала на кровать. Вот это дело уже, а то пыль, хлам – ужас. Кот муркнул и выразительно посмотрел в сторону печи. Я шумно вздохнула:

– Сейчас, усатый, сейчас. Погоди чуток.

Встав, потопала вынимать еду. Аромат, вырвавшийся из горшочков, заставил желудок болезненно сжаться, а рот наполниться слюной. Часть пришлось отложить коту в мисочку и отставить подальше, чтобы подостыло.

Дверь неожиданно открылась. На пороге появился мужчина. Наверно, лет тридцать, внимательные серые глаза, русые волосы рассыпались по плечам. Смотрит серьезно, спокойно и совсем чуть-чуть – удивленно. В левой руке – трость с набалдашником в виде черепа.

– Доброго вечера, – произнес он приятным тенором.

– Доброго. – Я села за стол и указала на место рядом. – Прошу, присоединяйтесь.

Он изумленно приподнял бровь:

– Не боишься меня?

Кажется, это открытие его поразило. Правда, я не могла понять, чего тут нужно бояться.

– Нет, а надо?

Он только улыбнулся, сложил руки на груди и покачал головой. Кот вдруг прыгнул ко мне на колени и нахально начал топтаться. Зверя пришлось спустить и поставить перед ним миску. Довольное урчание зазвучало вместе с не менее довольным чавканьем.

Незнакомец вошел, поставил трость у стены, приблизился и посмотрел сверху вниз. Однако неуютно от этого взгляда не стало, скорее – наоборот.

– Ты первая гостья, что так себя ведет. Первая и… последняя.

Я на минутку оторвалась от еды и внимательно на него посмотрела:

– Чего это? Не любишь гостей?

Кажется, и сама не заметила, как перешла на ты. Однако он только усмехнулся:

– Гости бывают разные. Да и… – выразительно провел ложкой по ободку горшочка. – Мало кто так вкусно готовит.

– Это дело нехитрое, – пожала я плечами, – желание и практика – остальное приложится.

Серые глаза посмотрели на меня с пристальным вниманием. На некоторое время повисла тишина – оба были заняты едой. Оно, конечно, правильно – есть надо молча. Честно говоря, я вообще не разделяю мысли, что еда хороша в компании. Питание – процесс интимный. Нечего во время него размахивать руками, разговаривать, смеяться и заниматься всякими неподобающими делами. На краю сознания вспыхнула мысль, что молчание меня ни капли не напрягает. Такое впечатление, что все так и должно быть.

– Дина, – представилась я. Хозяин дома оторвался от еды и на время словно задумался. Не хочет говорить? Ох и зашла я. С другой стороны, может, жует человек…

– Богдан, – тихо произнес он, но, казалось, услышать можно было в каждом уголке комнаты.

– Очень приятно, – хмыкнула я, – а то как не хозяин хаты.

Он хитро улыбнулся:

– А может, ты ошиблась, красавица? Вдруг я такой же гость, как и ты.

– Был бы гостем, не твердил бы так уверенно, что и я гостья.

Я встала и собрала посуду. Послышался тихий смех. Потом он быстро встал и взял меня за руку. Ни какого-либо тепла, ни дрожи, ни даже ничего отталкивающего я не испытала. Все вышло как-то естественно, словно меня коснулся не чужой человек, а Васька.

– Оставь, – чуть поморщился он, – пошли, покажу кое-что.

– Звучит загадочно, – пустила шпильку я. – Оно безопасное?

Почему-то больше хотелось спросить «оно приличное», но я благоразумно этого не сделала. Богдан… хм, как-то странно. Это имя я хоть и люблю, но ему оно как-то… нет, не сказать, что не идет. Но выглядит очень странно. Словно вообще у него не должно быть никакого имени. Человеческого.

– Безопасное, – кивнул он, – абсолютно.

Мы вышли из дома. Вершины гор окутало мягкое розовато-золотистое сияние. Где-то в кронах деревьев заливались песнями птицы. Свежо, но не холодно. И воздух такой приятный, сладкий. Можно просто стоять – и дышать.

– Идем, – мягко сказал Богдан, утягивая меня к высеченной прямо в скале дорожке, – идем…

* * *

Чугайстрин метнул сгусток зеленой переливающейся энергии. Цимбалист ловко уклонился и тихо рассмеялся. Золотистые нити дрогнули, картинка померкла. Тот только покачал головой:

– Шановный пан ректор, твои друзья совсем не умеют себя вести.

Вий-Совяцкий тем временем сосредоточенно заваривал чай, потом засыпал сахар в огромную красную кружку и нарезал лимончик. Принесло же на ночь глядя эту орду. Никакого покоя старику не дадут. Даже вон Бесенька почти угомонился – задумчиво грызет бартку Чугайстрина.

– Гриша, успокойся. Ничего плохого не произойдет. А привязку к следам злыдня сделать необходимо.

Чугайстрин только нахмурился. Его явно не устраивало такое положение дел, но выхода не было. Правда, это не помешало ему произнести:

– Даже не надейся.

Цимбалист скривился, мол, напугал больно, но потом прислушался и наигранным жестом приложил руку к уху.

– Чу-у-у, шановные. Никак у нас будет компания сейчас.

– Сразу нет, – отрезал Вий-Совяцкий, но спустя миг с грохотом распахнулась дверь.

Чугайстрин и Цимбалист уставились на вошедшую. Бесенька даже перестал грызть топорище бартки и вопросительно глянул на своего хозяина. Вий-Совяцкий так же невозмутимо налил чай, взял кружку и снова устроился в кресле, только после этого соизволив взглянуть на гостью.

В дверном проеме, сжав кулаки и сверкая черными очами, стояла Ткачук. Хорошо, кстати, выглядит: тебе и шерстяное платье до коленок, и поясок широкий с красной пряжкой. И сапожки вон на каких каблучищах, и волосы завила. Никак на свидание бегала?

– Да как вы смеете! – неожиданно прошипела она почище гадюки и рванулась к Цимбалисту. Тот только охнул, слабо отбиваясь от разъяренной злыдни.

– Право, панночка, вы, часом, головой не ударились?

Однако оторвать хрупкие на вид пальчики с острейшими ногтями – задача еще та. И справиться с ней у Цимбалиста не выходило.

– Кобели старые, – тем временем прошипела Ткачук, – совсем подурели, молодых девчонок хватать?

Она метнула яростный взгляд в Чугайстрина, и он не нашел подходящего ответа. Цимбалист безуспешно отцеплял злыдню от себя.

– Панночка, ну возьмите себя в руки, в конце концов! Ничего вашим девочкам не будет.

Ткачук прищурилась, глаза вспыхнули пурпурным светом. Вий-Совяцкий сделал большой глоток, с вниманием следя за развитием событий. Вмешиваться не имело смысла, а вот насладиться происходящим – ох, как душе приятно.

– Знаю я ваше ничего! – Ткачук встряхнула Цимбалиста, тот делано поднял руки, мол, сдаюсь.

– Панночка, вы, кстати, хоть и преподаватель, но вламываться в кабинет ректора как-то невежливо, – заметил он и резко смолк. До всех, кажется, только сейчас дошло, что Вий-Совяцкий даже не попытался выставить незваную гостью.

– Что? – невинно уточнил он, звонко поколотив ложкой в чашке, словно устраивая специальное музыкальное сопровождение.

– Павлу-у-у-уша, – нехорошо прищурившись, протянул Чугайстрин.

– Не то чтобы я в восторге от этого, – медленно протянул Цимбалист, – но еще чуть-чуть, и я соглашусь с паном чугайстром.

Вий-Совяцкий не отреагировал, потом посмотрел на Ткачук:

– Александра Евгеньевна, будьте любезны, голубушка, записываться у секретаря. Здоровью наших учеников ничего не грозит.

Ткачук уперла руки в бока, словно собиралась высказать как можно больше, однако Вий-Совяцкий неожиданно подался вперед. В комнате резко похолодало. Ткачук нахмурилась.

– Александра Евгеньевна, пред мои очи появитесь завтра. Желательно с объяснительной. Там и потолкуем, – его голос звучал размеренно и… страшно. – Прошу нас покинуть.

Она что-то хотела сказать, потом еще раз глянула на Цимбалиста и Чугайстрина, скрипнула зубами и вылетела из комнаты.

На некоторое время воцарилась тишина. Бесенька, прижав уши, осторожно уполз под кровать. Наконец Чугайстрин шумно вздохнул и медленно произнес:

– Это… то, о чем я думаю?

Вий-Совяцкий нехорошо на него посмотрел:

– Гр-р-риша, даже не начинай.

* * *

– Вот это да-а-а, – восхищенно выдохнула я, разглядывая огромную пещеру, в которой громоздились сундуки и ящики. Почти от каждого шел мощнейший магический фон. Артефакты, не иначе же! Мягкий зеленоватый свет заполнял собой все вокруг, позволяя разглядеть любой предмет в деталях: вон там, в самом углу, – огромная печь, кажется, такая же, как в доме Богдана. А возле меня в каменном углублении бартки, перевязанные яркими лентами. Чуть дальше, на вбитых в стену крючочках висели венки с радужной аурой. Слева, в каменном углублении… свистульки. Да, с виду обычные и глиняные, только дунешь в такую – разлетится песня надежды на несколько километров; люди заулыбаются, работа пойдет на лад – станет одним хорошим днем больше. А вот внизу стояли темно-коричневые куманцы с вином жизни. А дальше…

Я, едва ли не разинув рот, рассматривала сокровища. Вот это да! Откуда ж столько всего здесь? И стоим же в самом начале, потому что все тело аж гудит от магии. Правда, при этом приятно, спокойно, словно так и должно быть. Дорогу, которой меня сюда привел Богдан, я запомнила смутно, все под ноги смотрела. И даже пару раз выругалась, но он уперто тянул меня к пещере.

– Ну как? – поинтересовался он, осторожно положив мне руки на плечи. – Нравится мольфарская сокровищница?

– Ага-а-а, – растерянно протянула я. – Это ж кто сюда всю эту красоту принес?

От его прикосновений стало как-то уютно и тепло, хотелось замурчать довольной кошкой. Резко себя одернула и чуть нахмурилась. Что это еще за мысли?

– Да, не один уж год… приносят, – выдохнул Богдан. И вышло это как-то грустно и больно. – На то и сокровищница. Есть что охранять, да… некому.

– Да? – Я изумленно вздернула бровь. – А что ж так?

Он не ответил, убрал руки, вмиг стало холодно и как-то одиноко. Я отбросила глупое ощущение и обернулась. Богдан открыл резной деревянный сундук и деловито там порылся. Я осторожно подошла ближе, пытаясь заглянуть через плечо. Ух ты! Музыкальные инструменты! Кобза, несколько тоненьких трещоток, вытянутая басоля, козацкие сурмы, бубны, деревянные ложки, тарелочки, звоночки… Обалдеть просто!

Богдан вынул аккуратную сопилочку, разрисованную изумрудными листочками, и протянул мне:

– На, сыграй.

Руки потянулись сами, однако стоило прикоснуться, как проснулось осознание: как сыграть-то? Никогда не учили, да и в школу музыкальную тоже не водили. Пальцы замерли. Он чуть нахмурился:

– Что-то не так?

– Ну-у-у, – я замялась, – и швец, и жнец, и на дуде игрец – это совсем не про меня. Не умею, короче говоря.

Богдан только покачал головой и улыбнулся:

– Не страшно, она волшебная. – И аккуратно вложил сопилку в мою руку. – Смелее.

Я только плечами пожала. Мужики – они, конечно, странные. А еще нас укоряют. Ладно, хочет музыки – будет ему музыка. Поднесла сопилку к губам и дунула. Однако вместо ожидаемого жалобного звука вдруг полилась нежная мелодия. Пальцы сами легли на отверстия, начиная наигрывать, добавляя красок и насыщенного звучания. Миг – выцветшие краски на печи в углу вдруг вспыхнули алым, желтым и золотистым. Будто они давно спали, а мелодия их разбудила. Один за одним начали распускаться цветы на стенах: маки, розы, ромашки, васильки и барвинок. Артефакты заискрили, вспыхнули миллионами огней, будто грани алмазов под солнечными лучами.

Я широко раскрыла глаза, но не могла прекратить игру. Мелодия разливалась все шире и громче; тело вдруг наполнило ощущение невероятной силы, хотелось прыгать и хохотать во весь голос. Краем глаза заметила, что Богдан улыбается. Потом он быстро подошел ко мне и вдруг мягко поцеловал в щеку.

– Девочка моя…

– Гуцол! Динка, Динка!

Меня вдруг отчаянно затрясли и, хуже того – защекотали.

– Динка, дидько тебя за пятку! Вставай, ленивая буренка, опоздаем же! – голос взвинченной Багрищенко заставил раскрыть глаза и уставиться в потолок. Осознание всего окружающего приходило медленно.

– Тань…

Багрищенко прекратила панику и выжидающе посмотрела на меня:

– Ну?

– Мне срочно нужна сопилка. Лучше сейчас.

Танька рухнула на кровать, провела ладонью по лицу и мрачно выдала:

– М-де. Моя староста сошла с ума, – вздох, – какая досада.

Глава 6

По злыдневу следу

М-да. Ну как это теперь понимать? А главное – как дальше работать?

Я мрачно рассматривал свое отражение в созданном из водных капель зеркале. Кирилл старался не ржать, но ничего не выходило.

– Это что такое? – мрачно спросил я.

Кирилл подавил очередной смешок, рвущийся наружу, и только покачал головой:

– Ну и угораздило тебя. Я, конечно, такое слышал, но воочию видеть не приходилось. Удружил прыстрастник.

Пихнув его в бок, молча махнул рукой, и зеркало рассыпалось водяной пылью. В принципе ничего страшного. Как был, так и остался. Подумаешь, черты лица стали мужественнее, волосы длиннее, неизвестно откуда вырисовалась такая мускулатура, что мачо с экранов удавятся от зависти. Внешность и внешность. Не совсем модельная, но что-то рядом. И выражение в глазах такое… хочу все, что движется. Оно, конечно, не так плохо, но работать в университет не ходят с явными следами оргии, кхм, в ауре. А в ней вместо привычного изумрудно-зеленого цвета так и полыхали рубиновые нити энергии прыстрастника. Это ж Вий-Совяцкий как увидит, так в обморок рухнет.

– Все, Чугайстрин, – похлопал меня по плечу Кирилл, – теперь от тебя ни одна барышня не сбежит.

Я задумчиво уставился на валявшийся под ногами посох:

– Только ли барышня? Знаешь, это у западных народов имеется трудовое разделение: суккубы и инкубы. А наши работают на любом поле деятельности, знаешь ли.

Кирилл мигом посерьезнел:

– Бесполезно, на меня прыстрастничьи флюиды не действуют.

Я хмыкнул:

– Это мы посмотрим. Кстати, сам-то как? Сильно тебя приложило?

Кирилл неуверенно потер плечо и чуть поморщился. Потом дошел до поваленного прямо на берегу озера дерева и уселся на него.

– Не очень, – тихо произнес он, – просто озверел, когда сообразил, что ему влюбленный попался. Занятые душу и сердце не выпьешь никак. Вот он и взбесился.

Я плюхнулся рядом и зябко передернул плечами. Холодает, однако. Надо либо топать в дом, либо придумать, где можно еще устроить… членовредительство. А еще бы неплохо разобраться с посохом: что за артефакт и чем грозит его применение.

Кирилл нахмурился и с самым невозмутимым выражением лица отсел подальше.

– Да ладно тебе… – начал было я, но он резко поднял руку, призывая к молчанию. Пришлось тут же насторожиться, а то за болтовней опять не заметим, как к нам подкрадывается какая-то пакость.

– Знаешь, – тихо произнес он. – Чем больше я смотрю на эту штуку, тем яснее понимаю, что это не только мольфарский посох.

Я нахмурился:

– Да ну… Как бы я им овладел, если б он был иным?

Кирилл не стал спорить, но такое объяснение его явно не устраивало. Видно было, хотел потянуться к нему, но раздумал. Потом тяжко вздохнул:

– Ты как про инкубов с суккубами сказал, так вдруг пришла мысль… Бредовая, конечно, но…

– Какая? – насторожился я и тут же предупредил: – Будешь таинственно молчать – макну в озеро.

– Зачем это? – оторопел он.

– Таинственность смыть, – с каменным лицом сообщил я. – Выкладывай.

Кирилла мое заявление однозначно не порадовало, он скривился, словно съел лимон, однако все же произнес:

– Следы злыдня.

Я молча ожидал разъяснений, однако Кирилл словно ушел в себя. Пришлось даже тронуть за плечо. Он вздрогнул, будто глубоко задумался.

– Так вот, – тихо продолжил, не глядя на меня, – понимаешь, они не чистые. Они будто к чему-то подвязаны.

Такая идея мне совсем не понравилась. Злыдневская сущность – вещица коварная. Может пакостить, не только основываясь на своей магии, но и высасывать энергетику из других. Например, наложит опытный злыдень заклятье на юную ведьму и будет тянуть с нее силы. И если только более грамотный товарищ не поможет ей – недалеко и до беды. Самое мерзкое, что никто, кроме злыдней, такими возможностями не владеет.

– Это плохо, – резюмировал я, прикрывая глаза и пытаясь сосредоточиться. Тишина, ничего. Только ветер шумел в кронах деревьев. На миг накатила паника: вдруг, ударив злыдня заклятием, я растратил огромную силу и теперь ждать восстановления долго и нудно?

– Да не так, – неожиданно раздраженно бросил Кирилл и ухватил меня за запястье.

Мышцы вдруг скрутило, я охнул, по телу вмиг разлился жар. Перед глазами полыхнул ослепительный свет, голова пошла кругом.

– Дыши глубже, мольфар, – сквозь гудение в ушах донесся голос Громова, – тоже мне… преподаватель.

Надо бы обидеться, но я только разозлился. Сила, хлынувшая из Громова, была явно приобретенной где-то на стороне. Не может мольфар его возраста иметь такой огромный потенциал. Глубоко вздохнул, кое-как удалось вернуть прежнее состояние. Глаза Кирилла на миг вспыхнули пурпуром, казалось, еще секунда – и полетят в разные стороны молнии. Стоп. Пурпур, это же…

– Смотри, – шепнул он, не давая ничего спросить.

Глянув на поляну, я заметил черную, струящуюся, словно жидкая тьма, тонкую линию. Она убегала куда-то во тьму. Злыднев след, мать его. Но поразило не это: от посоха, лежавшего незаметной деревяшкой у моих ног, тянулась перламутровая линия. Почти прикасалась к злыдневской и так же исчезала во тьме.

– Вот тебе и раз, – хмыкнул он.

– Бред какой-то выходит, – нахмурился я, осторожно освобождая руку от его захвата. – Злыдень и мольфарский артефакт связаны?

– Угу-у-у, – протянул Кирилл, медленно поднимаясь с бревна. – Так еще и имеют общий источник подпитки силы.

– Не слабый источник, – заметил я, нахмурившись. – Ты тут столько пробыл и так его не почувствовал ни разу?

Кирилл только помотал головой:

– Нет. Ведь посох даже не думал активироваться в моих руках. Только в твоих.

Подхватив посох, я бездумно покрутил его в руках. Проявлять какие-либо магические способности он не собирался. Судя по перламутровой нити, его хорошо разрядило при драке со злыднем. Ладно, подождем.

– Предлагаю прогуляться и посмотреть, куда нас приведут линии, – предложил я.

Кирилл несколько неуверенно глянул во тьму, словно ему этого совсем не хотелось, но иного выхода не было. Но потом все же кивнул:

– Да, пошли. Все равно о покое тут можно забыть. Кстати, ты не заметил, что нигде нет Призрачного Цимбалиста?

– Заметил, – мрачно отозвался я, – значит, нужно ждать подвоха в любое время. Но я заметил и еще кое-что…

Кирилл вопросительно приподнял бровь, мол, чего ты там еще заметил.

Я подошел ближе, Громов невольно шагнул назад. Вот уж прыстрастников подарочек, если так дальше пойдет, то вообще хорошо будет.

– Сила-то у тебя не только мольфарская будет. Откуда ведьминских огоньков нахватался?

Кирилл стиснул зубы, явно не желая отвечать, но я приблизился еще. Отступать дальше было некуда, поэтому он все же судорожно выдохнул и опустил голову:

– Ведьма меня одна спасла. Дала часть силы.

Ответ неслабо озадачил. Ведьма? Очень интересно. Никогда не слышал, чтобы ведьминский род занимался благотворительностью. Делиться силой – это еще по части характерников, мольфары с ними в принципе всегда были в неплохих отношениях.

– Я попал на шабаш на Лысой горе. У меня была там, кхм, скажем так, подруга, – тем временем продолжил Кирилл, прекрасно понимая, что, пока я не услышу историю, не сдвинусь с места.

– Она показала мне вход в Лысогорье, – медленно произнес Кирилл, – там я вляпался в нехорошее приключение и погиб бы. Но она меня спасла.

– Почему? – поинтересовался я. История была шита белыми нитками, но надо дослушать до конца.

– Ну… – Кирилл несколько замялся, – понимаешь, у нас одна цель. Она жутко не любит того же человека, что и я.

– Еще один ответ в таком духе – швырну тебя в озеро, – пообещал я.

Причем он сразу сообразил, что это не шутка. Только фыркнув, покосился на посох, словно подозревая, что и им может по голове прилететь.

– Ладно-ладно. Оляна Багрищенко. Впрочем, думаю, мог бы догадаться.

Я только пожал плечами. Что ж, тут не могу осуждать.

– А ведьма-подруга у нас кто?

При этом я резко развернулся и посмотрел на мерцающие линии. Хватит болтать, пора делом заняться. А то вдруг ведьминские огоньки, переданные мне Кириллом, погаснут раньше времени, тогда ничего не увижу.

– Орыся, – мрачно сообщил он. – Внучка Вий-Совяцкого.

Услышанное заставило изумленно обернуться.

– Да? У этого упыря даже есть родня?

– Полные Кобеляки, – хохотнул Кирилл, – ты не смотри, что внешность у него такая да характер не мед.

Я молча двинулся вслед за перламутрово-черной линией, поманив его за собой. Кобеляки – городок в Полтавской области. Если не ошибаюсь, совсем маленький, но с претензией. Нечисть там проживает самая разнокалиберная, поэтому соваться без подготовки и справки от папочки-чугайстра не стоит. Могут попросту не пустить. А то и хуже…

– Вот же ж упырь, – тихо пробормотал я. Нет, конечно, и так было ясно, что мое пребывание в Полтавском национальном университете магии до добра не доведет, но что-то мне уже сильно хочется домой.

Тем временем под ногами зашуршали мелкие камешки. Щелкнув пальцами, я зажег несколько зеленоватых светляков, дружно закруживших над нашими головами и освещающих пространство вокруг.

Увидев, что предстоит идти по узенькой тропке, вырубленной прямо в скале, мой пыл несколько поутих. То есть не так страшно, я по таким ходил, но…

– У-у-у, прогулка будет приятной, – хмыкнул за моей спиной Кирилл, – что стал?

– Ничего, – буркнул я, начиная осторожно спускаться по каменной тропке.

Пальцы против воли впились в посох, ладони взмокли. Нутром ощущал, что-то здесь не так. Нет, не опасно, но вот ощущение, будто у школьника перед первым экзаменом. Кирилл почти беззвучно спускался за мной. Кажется, обстановка его в восторг тоже не приводила, даже язвить перестал. Когда моя нога оказалась на узком участке тропы в скале, стало легче. Положив правую руку на выщербленный камень горы, я медленно, но твердо двигался вперед.

Кирилл тихо выругался. Я остановился, обернувшись через плечо:

– Что там?

– Не люблю ночное скалолазание, – проворчал он. – А еще хочу спросить тебя…

Нашел время! Я дернул плечом, отгоняя зеленоватого светляка, вздумавшего попутешествовать на мне.

– Ну?

– Слушай, ты ведь не чугайстр?

* * *

Уверенные шаги Цимбалиста гулким эхом отражались от мрачных стен и выложенного мраморной плиткой пола. Портреты выдающихся злыдней смотрели на него с легким укором: мол, и сюда уже добрался? Не набезобразничался у себя на Чумацком Шляхе? Только Николай Васильевич Гоголь хитро улыбался и, казалось, молча и заранее благословлял любую выходку незваного гостя.

Цимбалист только улыбнулся уголками губ, снял шляпу и отвесил суровым магистрам шутовской поклон.

– Я вас тоже рад видеть, панове, – произнес приторно-сладким голосом, только в глазах – холод звездных искр, лед ночного озера, в котором сгинула не одна мольфарская душа. – Простите, что без предупреждения, но как-то так…

За одной из массивных деревянных дверей раздался громкий хлопок, а потом пронзительный девчачий визг. Цимбалист усмехнулся, юные злыдни, ай-ай-ай, надо осторожнее с практическими работами быть.

– Очень весело, – раздался недовольный голос Вий-Совяцкого, вышедшего прямо из каменной стены. – У тебя не так много времени.

– Я не виноват, что кто-то до одури жаден, – невинно ответил Цимбалист, – к тому же я не звал помощников, шановный пан ректор.

Вий-Совяцкий не изменился в лице, так и стоял, невидящим взглядом сверля несносного собеседника. На мгновение даже Цимбалисту показалось, что все же не стоит выводить из себя одного из сильнейших проводников смерти в стране. Однако… нельзя было так просто взять и не вывести Вия из себя.

Тот невозмутимо отошел, став на несколько шагов дальше. Сейчас он совсем не походил на того почти добродушного старика в халате и тапочках, укачивавшего на коленках егозу Бесеньку. Сейчас на Цимбалиста смотрел безэмоциональный, холодный, самоуверенный ректор университета. Не приятель, увы. Даже не добрый собеседник, с которым можно выпить чарку-другую.

– Это уже твое дело, – ровным голосом произнес Вий-Совяцкий. – Мое дело проследить, чтобы ты не спалил к дидьковой бабушке мой университет.

– Оу, я поражен, – заметил Цимбалист, – не знал, что дражайшая родственница Жоржа Гаврилыча столь ценит современное образование.

Однако быстро отвернулся, не зная, что может сделать Вий-Совяцкий в ответ. Все же нрав у ректора порой жутко непредсказуемый. Сердце вдруг кольнуло, Цимбалист поморщился. Плохо, то ли Андрей, то ли Кирилл дотумкали, как использовать старинный посох, валявшийся за печкой. Эх, давно стоило убрать его, да все некогда.

– Начинай, – глухо уронил Вий и сложил руки на широкой груди.

«Без тебя знаю», – мысленно рявкнул Цимбалист, чувствуя, как кожу начинает колоть миллионами тонюсеньких иголочек – явный признак, что тот чуть приоткрыл глаза и намекает не перечить.

Сделав глубокий вдох, он прикрыл глаза. Так, что тут у нас? Злыдневская горечь полыни, мольфарская свежесть еловых веток… а вот ведьминские зелья – ромашка, мелисса, кора дуба… мята характерниковых отваров. Хорошо хоть провидцы ничего такого не творят. Дар им позволяет не использовать дополнительной гадости.

Цимбалист почувствовал потоки охватившей его энергии: зеленое сияние – мольфары, пламенеющий пурпур – ведьмы, ледяная синь – провидцы, желтизна выжженной солнцем степи – характерники и непроглядная тьма – злыдни.

Только больно уж тьма эта вязкая и густая, тянется, липнет неприятно. Цимбалист поморщился и попытался ее струсить с пальцев. Эх, знал бы, что тут поработал кто-то из Верховных злыдней, послал бы всю эту компанию на Лысую гору и выпил бы душу и чугайстрова Андрейки. А стихийница? Да забери ее дидькова бабушка!

Он сплел пальцы решеткой, легонько подул на них, по коридору мигом разлетелась золотистая пыль. Где-то зазвенели струны цимбал, золото заполнило весь воздух и осело на стенах, не притронувшись только к стоявшему каменным изваянием Вий-Совяцкому.

По телу Цимбалиста пробежала неприятная дрожь. Он скрипнул зубами, но не сдвинулся с места. Миг – рваный звон лопнувшей струны. По стенам расползлись трещины, со всех сторон зашипели невидимые глазу существа.

– Вот так, вот так… Покажитесь на глаза, маленькие мои, хочу всех видеть, – хрипло прошептал Цимбалист, чувствуя, как злыдневская тьма жгутом сворачивается вокруг него.

Вий-Совяцкий не зря дал ему эту работенку. Хоть и не злыдень, а на звон цимбал выбежит куда больше пакостников, чем на голос Вия, обозначенного врагом. А Цимбалист что? Цимбалист почти свой, он столько душ загубил, что не сосчитать.

Воздух задрожал, золото заискрилось, по стенам начали расползаться отвратительные темные пятна.

– Ближе, ближе, – прошептал Цимбалист, – ну же… еще ближе.

Пятна преобразовались в провалы, из которых сверкнули десятки глаз: алые, желтые, блекло-голубые. Когтистые ручонки ухватились за края провалов. Все вокруг заполнилось шепотом, шелестом, глухим цвирканием и скрежетом. Злыдневы помощники поползли со всех щелей. Они изгибались, припадали к полу, переваливались с ноги на ногу. Свиные рыльца напряженно втягивали воздух, глазки злобно горели, зубастые пасти оскаливались в довольных ухмылках. Коридор кишел тварями, Вий-Совяцкий куда-то исчез, Цимбалист продолжал навевать струнную песню призыва.

Появившиеся не знали, зачем их зовут, однако все же покорно шли. Пусть не Верховный злыдень, но имеет силу.

В звон струн мягко вплелся голос Ночной Трембиты. Золото загустело, рухнуло на выползших тварей раскаленным покровом. Те истерично завизжали, заметались, натыкаясь друг на друга. По коридору пронеслась ударная волна. Цимбалиста снесло к стене. Боль разлилась по всему телу, но отвлекаться было некогда. Поморщившись, он создал крутящуюся спираль из тьмы и осколков звезд и швырнул в метавшихся существ. Ногу неожиданно пронзила боль. Тварь с выжженными глазами, обломанным рогом и чудовищно разинутым ртом подползла слишком близко. Цимбалист рубанул рукой ее по шее, с рычанием вскочил на ноги. Швырнул темную сеть в кипящее золото, визги стали надрывными, булькающими, на последней ноте. Перед глазами появилась мутная пелена, тело окутала слабость. Вот тебе и простые служки злыдня, а грызут как!

Он поднял руки, Ночная Трембита издала глубокий гул, пропитанный гневом. Коридор вспыхнул ослепительным светом, ноздрей коснулся запах горелого. Здание задрожало, голос Трембиты негодовал, уничтожая всех на своем пути.

– Хватит! – неожиданно раздался за спиной голос Вий-Совяцкого, и на плечо легла тяжелая ладонь.

Цимбалист дернулся, но пальцы дрогнули, плетение силы покачнулось, и темная сеть осыпалась пеплом на пол.

Некоторое время оба молчали. Покрытый копотью коридор, сгоревшие схемы и таблицы, прожженные местами деревянные двери. Одна из них приоткрылась, и в коридор осторожно высунулся очкастый студент. Чуть не споткнулся о тушку твари со свиным рылом, охнул и резко свалился в обморок. Цимбалист хмыкнул. Видать, провидец. Остальные покрепче будут. Хотя мог и догадаться, что тут такое светопреставление.

– Дело пахнет керосином, – чуть лениво заключил он и снова поморщился от боли в ноге.

Надо же, почти вся штанина пропиталась кровью. Однако, зубки.

– Дело пахнет проблемами, – мрачно уронил Вий-Совяцкий.

– Дело пахнет ремонтом, – тяжко вздохнул неведомо откуда нарисовавшийся Дидько. – Павел Константинович! Ну где я вам столько материалов наберу? Это ж одна головная боль!

Вий-Совяцкий не обратил на его слова ни малейшего внимания, сложил руки за спиной и деловито прошел вперед, оценивая причиненный ущерб.

Цимбалист оперся рукой о стену. Плохи дела, надо бы поскорее в лазарет к Шаленому. У него хоть методика и оставляет желать лучшего, но работает. А ректор, скотина бесчувственная, мог бы хоть спасибо сказать. Вон сколько гадости удалось убрать. Ан нет, морду дубом сделал и кокетливо пошагал по закопченному коридору. Тьфу.

– Что, тут все так плохо было? – тихо поинтересовался Дидько.

– Ну, – протянул Цимбалист, – могло быть хуже. Знаете ли, Жорж Гаврилович, я ж оптимист.

– Да уж, – прокряхтел Дидько, – что есть, то есть. Теперь-то что?

Цимбалист только пожал плечами:

– Это у своего пана ректора спросите. Что надумает – то и будет. Злыдень пока до вас не дотянется. Разве что новой заразы насует. Но опять же… для этого нужно время.

– И сколько же? – раздался звонкий женский голос.

Цимбалист недоуменно поднял голову и встретился с огромными желтыми глазами. Почти как его звездная пыль. Вот… надо же, даже не заметил, как коридор заполнили студенты. Особо подходить не решались, но эта рыжеволосая пичуга не побоялась. И смотрит так спокойно, уверенно, с интересом.

Цимбалист усмехнулся своей фирменной улыбочкой, попытался отойти, но покачнулся. Пичуга тут же ухватила его под локоть – по телу вмиг разлился жар, голова пошла кругом от запахов ванили, утренней свежести и потока невероятной силы. Какие духи… И – она! Все звезды Чумацкого Шляха, это же она! Стихийница из неумелого ведьминского гадания. Только внешности там было не увидеть – только суть почуять можно. Губы сами расползлись в улыбке. Может, не совсем счастливой, но близко к этому.

Однако рыжая только нахмурилась:

– У вас кровь. Надо бы к Савве Геннадиевичу вас. А то вон как перекосило.

Цимбалист аж оторопел от такого заявления. Перекосило – это она про его природный шарм, что ли? Ну ни капли уважения к старшим! Дерзкая барышня будет, ничего не сказать. С такой справиться – немало сил потребуется.

– Цыц, Гуцол, – неожиданно рыкнул Дидько, – ты что такое говоришь! Это же почетный гость нашего университета. А тут… перекосило! Эх… ничем ты не лучше Васьки!

Она чуть смутилась, а Цимбалист с трудом сдержал рвущийся наружу хохот. Почетный гость! О как завернул! Это еще Вий-Совяцкий не слышал! Впрочем, сам ректор уже шел к ним.

– Как бы не повторилось, – глухо уронил он, скользнул безразличным взглядом по девочке, вцепившейся в локоть Цимбалиста. Та, кажется, несколько растерялась, однако отходить не собиралась.

– Весну продержитесь, – ответил Цимбалист, – я наложил защитное заклятье. Плюс кровь моя тут осталась, некоторое время побоятся соваться.

Пичуга хмуро глянула вниз и покачала головой, потом перевела взгляд на Вий-Совяцкого:

– Павел Константинович, можно я почетного гостя отведу к Шаленому?

Вий-Совяцкий чуть не поперхнулся: то ли от такой наглости, то ли от почетного гостя. Дидько сделал вид, что его здесь вообще нет.

– Веди.

Пичуга, не говоря ни слова, потянула его к лестнице. Цимбалист не сопротивлялся, от потери крови и магических сил быстро соображать не получалось.

– Тут совсем немного, – прощебетала она, словно пыталась утешить, хотя ни в каком утешении он не нуждался. – Здесь… Ой!

Пичуга резко смолкла. Цимбалист оторвал взгляд от ступенек, чтобы понять, что произошло. О, а злыдни не ходят одни. Внизу, у самого начала лестницы, прожигая их обоих ненавидящим взглядом, стоял Чугайстрин-старший.

Глава 1

Пари с Вием

Весна выдалась дурманная. Солнце пронизывало воздух, птицы звонко заливались веселым щебетом, цветущая ветка сливы легла прямо на подоконник распахнутого ректорского окна. Пчелы деловито жужжали, собирая нектар; медовый запах дурманил головы юных студентов, выгоняя все мысли об учебе.

Вий-Совяцкий стоял у окна и пил кофе. Крепкий, ароматный, несущий бодрость. Сам Городовой прислал – как не уважить подарочек? Жаль только, кислинка какая-то невразумительная имеется. И дело тут совсем не в кофе. Скорее уж, Хвеся что-то напутала и сыпанула какой-то отравы. Не со зла, автоматически. Ведьма ж еще та. Сегодня парковала на крыше свою метлу так, что Дидько чуть чувств не лишился.

Вий-Совяцкий вздохнул и допил кофе. Глянул на кактус, взял леечку и задумчиво полил его. Крыша – дидькова забота. А вот комиссия задорных упырей – уже его собственная. Отдыхать было некогда, надо пройтись, просмотреть кандидатов на открытые пары.

Поставив чашку на стол, ректор подхватил кожаную папку и, бодро насвистывая, вышел из кабинета. Вторая пара шла вовсю, коридоры пустовали. Вий-Совяцкий глянул на часы и хмыкнул. Успеет. Хорошо хоть тут покой да тишина. Гриша на время уехал к себе – какая-то зараза завелась на вверенном участке, пришлось все бросить и рвануть на родину. Призрачный Цимбалист хоть и пытался выбить материальную компенсацию, ничего не получил. Посредством угроз, уговоров и обещания выдать участочек под Кобеляками умчался за Чумацкий Шлях. Казановы недобитые. Хорошо хоть удалось отстоять девочку на первый год обучения, а то каждый норовит свои чары на ней попробовать. Эх, скорее бы Андрей в себя пришел. Тот хоть молодой, да куратор хороший. И батьке растолкует, что молодая мачеха – это плохо, и Цимбалисту по рукам даст.

Думать о том, что Андрей и Кирилл появились в пространственном кармане в библиотеке в бессознательном состоянии, не хотелось. Уж что только не делал Шаленый, да только пока все без толку.

Вий-Совяцкий только вздохнул, подошел к темной двери и распахнул ее. Мимо пронесся черный обжигающий вихрь. Он отступил на шаг, посмотрел на побелевшую как мел студентку, что выпустила его.

– Пр-р-ростите, – пролепетала она, пятясь к учительскому столу, за которым восседала Ткачук.

– Хорошо, – невозмутимо кивнул Вий-Совяцкий, – прошу продолжать, Александра Евгеньевна.

Деловито прошел по аудитории, наслаждаясь видом округлившихся глаз студентов, и уселся за последнюю парту. Троечники за соседними столами, до этого резавшиеся в карты, мигом закаменели. Вий-Совяцкий посмотрел на карты и прищурился. Эх, жалко, работа ж Владислава Ерко, красотища какая. Этника, дизайн, да еще и магией подзаряжены. Молча протянул руку, Васька Гуцол быстро собрал карты и отдал ему. Вий-Совяцкий кивнул, давая немое разрешение продолжать пару.

Ткачук вела занятия хорошо: уверенно, спокойно, будто занималась этим не один десяток лет. Да и выглядела весьма и весьма. А упыри любят посмотреть на красивое. И если решат не только посмотреть, но и пощупать, так она им аккуратненько ручки оторвет и себе на ожерелье нанижет. Очень достойная девушка.

– Таким образом, – звучал четкий голос Ткачук, – каждое из созданных вами заклятий – это произведение воли, знаний и желания. Если чего-то не хватает, результат вас никак не порадует. Поэтому каждый раз, решаясь что-либо воссоздать, даже будучи абсолютно уверенными, стоит перепроверить еще раз любое действие. И неважно: вы первокурсник или видавший виды злыдень.

Она что-то еще говорила, но Вий-Совяцкий не вникал. Тихо встал, прошел возле стеночки и остановился у выхода. Глянул на резко смолкшую Ткачук.

– После пар подойдите ко мне, Александра Евгеньевна.

В карих глазах плеснулось удивление, но голос прозвучал ровно:

– Как скажете, Павел Константинович.

Из злыдневской аудитории он выходил в приподнятом настроении. Глянув в окно, заметил второй курс характерников и Ярослава Дожденко, строго отчитывавшего какого-то разгильдяя. С любопытством посмотрел еще немного, как разгильдяй вернулся в строй, а Дожденко вдруг резко перекинулся огромным серым волчарой. Девочки дружно вздрогнули, мальчишки вытянули шеи, рассматривая своего куратора. Вий-Совяцкий облокотился на подоконник. А что? Дожденко – парень перспективный, комиссию можно завести и к нему. Тут с лишними вопросами вряд ли полезут.

Послышался цокот каблучков, лавандовый аромат коснулся ноздрей.

– Павел Константинович? – приятно произнес грудной глубокий голос.

Солоха. Хороша чертовка. Вий-Совяцкий даже несколько жалел, что жениться уже поздновато. Вот уж ведьма так ведьма. Он обернулся:

– Да-да?

Солоха надела бордово-красный брючный костюм, удивительно подчеркивавший ее формы, но при этом не лишавший университетской строгости. Черные волосы убраны в косу, серые глаза чуть прищурены. Губы, прям черешенка спелая, по цвету не отличаются от брошки, приколотой к лацкану пиджака. В руках папка с документами и маленький оберег в виде веничка. Чтоб, значит, неугодные бытовые чары сметать.

– Хочу спросить вас про практику, Павел Константинович, – произнесла она. – Мои девицы уже вот-вот получат сертификаты, им нужно побывать на шабаше.

Настроение мигом испортилось. Это он как-то забыл. То есть не совсем забыл, просто попытался засунуть в самый дальний угол, потому что Лысая гора и так местечко не из приятных, а сейчас – особенно.

– И какие же у вас варианты? – невозмутимо поинтересовался он. Солоха не смутилась, только улыбнулась. Вот же дурак Гришка, такую бабу упустил! Подумаешь, что не стихийница! Ведь это еще тот вопрос. Могущественная ведьма может родить такого ребеночка, что всех за пояс заткнет. Но тот больно принципиальный: так нельзя, надо по закону предков. А предки… что предки? Может, в их время просто таких роскошных ведьм не было? Вот они всякое и понаписывали!

– Лысая гора, – чуть пожала она плечами. – Я, конечно, разведывала про Каменную могилу, только там наших мало. Да и не факт, что захотят возиться со студентками. А на Лысой горе уже все налажено, – Солоха улыбнулась, – там уже вся нечисть меня знает.

– Знает-то знает, – проворчал Вий-Совяцкий, – а как появится тот, кто нам не нужен?

Солоха мигом посерьезнела. Она прекрасно понимала, что в этот раз практика на Лысой горе может закончиться чем-то очень нехорошим.

– Но иного выхода нет, – тихо сказала она.

– Нет, – мрачно отозвался Вий-Совяцкий, – поэтому хотим мы этого или нет, а придется нам после комиссии заняться этим вопросом вплотную.

Весть про комиссию Солоху совсем не обрадовала. Заметив, что Вий-Совяцкий неотрывно на нее смотрит, даже невольно отступила на шаг.

– Павел Константинович, вы что удумали?

– Да вот… – начал Вий-Совяцкий. – Проведешь открытый урок для этих упырей и обещаю, что разрулю вопрос с практикой.

Солоха, кажется, потеряла дар речи. Вий-Совяцкий молчал, наслаждаясь моментом, и в чем-то даже понимал Гришку. Правда, совсем чуть-чуть.

Она нахмурилась, черные брови сошлись на переносице.

– А гарантии?

«Вот ведьма! – восхитился Вий-Совяцкий. – Дай только выгадать что-то!»

– Будут тебе гарантии, – усмехнулся он, показывая острый край зубов и видя, как Солоха бледнеет, – клянусь чугайстром.

* * *

Со звонком студенты бодро кинулись к двери. Практикум по воскрешению усопших почему-то радовал только часть группы, остальные приобретали трогательный зеленоватый оттенок и старались дышать поглубже. С чучелами и впрямь была проблема. После того как первый курс мольфаров посжигал все, что мог, приходилось обходиться более серьезными экспонатами. И уж совсем не Сашина вина, что многие умертвия давно потеряли презентабельный вид.

Она быстро закрыла окно, провела ладонью по крышке стола, аннигилируя частички злыдневских порошков, при помощи которых делала наглядные материалы. Осмотрела помещение – вроде все в порядке, техничка не побежит кляузничать ректору.

Кстати, ректор. Саша поморщилась. Вот скучно ему жить, али соскучился совсем? Эх, нет покоя бедной слабой женщине. Сосед лежит у Саввы в лазарете, Дожденко уматывается с двумя группами с утра до ночи, Рудольф Валерьевич, провидец окаянный, сбежал на юг и что-то не торопится назад.

Глянув на часы, решила, что успеет в буфет. Подхватила сумку и вышла из аудитории, за спиной сам щелкнул волшебный замок.

Горпына Петровна откровенно скучала. Завидев Сашу, засияла аки начищенный медный таз.

– Сашенька, здравствуй! Проголодалась?

Саша приветливо улыбнулась:

– Ага. Пирожки с яблоками есть?

Горпына Петровна начала ворчать, что сухомятка – это не лучший выбор, есть надо хорошо, правильно и без спешки. Тем временем подрумяненный пирожок с забавной косичкой на боку выпрыгнул из корзинки и с апломбом плюхнулся на салфетку, мол, не ворчи, тетя, – заворачивай!

Пацюк быстро взяла его, сунула в бумажный пакетик и протянула Саше.

– Держи уж, – покачала головой она, – а то совсем тростиночка. Что там нам обещают?

Саша ухватила пирожок и со смаком в него вгрызлась.

– Спасибо. Да пока вроде ничего такого страшного. Комиссия должна нагрянуть, но это только в конце мая.

Горпына Петровна снова покачала головой:

– Ох, беспокойная весна в этот раз выдалась, беспокойная.

Сашка только хмыкнула:

– Да зимушка была не лучше.

– Это да. Но подумай сама, когда у нас такое было, а? И смерть, и злыдней мелких прорва, и преподаватели пропадают… Ох, чует мое сердце недоброе.

Возразить нечего, поэтому Саша продолжила жевать. А что еще оставалось? Пирожок кое-как проскочил внутрь.

– Вы мне еще узвара налейте, и я побежала.

Горпына Петровна, грохнув огромным половником о здоровенную кастрюлю, зачерпнула ароматную жидкость и налила в стакан.

Выпив и быстренько поблагодарив буфетчицу, Сашка рванула наверх. Вий-Совяцкий ждать не любит. И так будет презрительным взглядом щупать, чего уж там. Ну ладно, не щупать – придавливать.

Перед дверью ректора Саша остановилась, чтобы отдышаться, однако та неожиданно сама приоткрылась.

– Заходи уже, ведьма окаянная, – донесся голос Вия-Совяцкого.

Сашка нырнула в кабинет, дверь захлопнулась со звонким щелчком замка. Ректор обнаружился в кресле потребляющим малиновое варенье с булочкой. Рядом крутился Бесенька. Завидев Сашу, все бросил и с радостным визгом кинулся к ней. Почти впечатался в ногу, обхватил обеими лапками икру и что-то радостно запищал.

Саша улыбнулась, подхватила бесенка на руки и быстро прошла к креслу. Вий-Совяцкий наблюдал эту картину, не прекращая жевать булочку.

Саша уселась, закинула ногу на ногу, устроила поудобнее Бесеньку и посмотрела на ректора.

– Что у нас плохого? – мило поинтересовалась она.

Вий-Совяцкий громко прихлебнул чай. Полдник – святая вещь, поэтому может даже развалиться весь университет, но он не сдвинется с места, пока не проведет все подобающие церемонии относительно еды.

– Упыри, – коротко бросил он.

Саша только хмыкнула и сама потянулась к варенью, макнув в него палец.

– Прекрати, – проворчал Вий-Совяцкий, – потравишь еще ненароком.

Она облизнула палец, по языку разошлась чуть терпковатая сладость. У, какая прелесть! Горпына чудесно делает варенье, надо будет у нее выдурить пару баночек вкусненького.

– Не бурчи, сам же знаешь, что тут у нас происходит.

Хотя, конечно, ей совсем не нравилось, что все планы отчаянно рушились.

Бесенок тем временем углядел на поясе Саши бахрому и, сосредоточенно сопя, принялся ее дергать. Вий-Совяцкий шикнул на баловника, но тот даже не подумал отреагировать. Пришлось чуть хлопнуть Бесеньку, чтобы не снял весь пояс.

– Так, значит, я с Солохой договорился, упырей поведу на пары к ней, – произнес он.

– Мне гробы сразу заказывать? – с совершенно непроницаемым видом спросила Саша. – Или можно будет тут чучел наделать? А то моим практиковаться не на чем совсем.

Вий-Совяцкий несколько секунд, кажется, серьезно обдумывал эту перспективу, но потом только покачал головой.

– Ах, если бы, ах, если бы – не жизнь была, а песня бы, – пробормотал он.

Зная репертуар упырей, Саша не очень надеялась на приятную развязку. Тем не менее дедушка ее бы просто так не позвал.

Вий-Совяцкий откинулся в кресле и сложил руки на животе.

– Проблема номер раз, – весомо возвестил он, – комиссия, которая пойдет на все, лишь бы наставить нам магических штрафов. Конкуренция, моя дорогая, сама понимаешь.

Саша понимала. Уж пятый год тут работала, а комиссия с каждым годом заявлялась все круче и круче, стол для них нужно накрывать все богаче и богаче.

– Проблема номер два, – продолжил Вий-Совяцкий, – Андрей и Кирилл в коме. Еще если второй – то такой по документам у нас не работает, то вот с Чугайстриным-младшим – беда.

На мгновение Саша ощутила вину. Ну, такую… маленькую, как торчащие рожки Бесеньки. Все же Андрей был вполне неплохим подопыт… соседом. Но в то же время гадом еще тем. Финт с любовным зельем она до сих пор не могла простить, хоть вина Андрея и не была прямой.

– Что ты молчишь? – неожиданно как-то нехорошо спросил Вий-Совяцкий. – Ты хоть понимаешь, что будет, если они узнают про твой эксперимент? Или что моя родная внучка торчит на злыдневском факультете?

– Ну что будет, – Саша только пожала плечами, – тебя будут ругать.

– Внезапно, – фыркнул Вий-Совяцкий. – Родственники, работающие в одном заведении, не такой моветон, как они себе там возомнили, но сейчас их лучше не злить. Ибо у нас на руках трупы и безобразия.

Саша только усмехнулась. Неофициальный закон о том, что кровные родственники не должны работать в одном месте (если все они, конечно, нечисть), она считала полным бредом. Это плохо, если вся родственная компашка жутко безмозглая и ни на что не способная. А если ребята ничего себе, то почему нужно следовать каким-то предрассудкам? К тому же, имея честолюбивую цель стать деканом злыдневского факультета, Саша не собиралась сдаваться.

– Кормильцев… – она чуть пожала плечами. – Дело прошлое, замятое. Мы все-таки не обычный университет, тут смертность гораздо выше. Мне ли тебе это говорить?

Вий-Совяцкий принялся сосредоточенно вытирать руки салфеткой. Такие разговоры ему никогда не нравились. Бесенька тем временем устроился клубочком на коленях у Саши и, сунув нос в хвостик, блаженно засопел. Она мягко погладила неугомонную егозу по спинке. Точнее, уже угомонившуюся. Бесенька что-то пискнул и дернул ухом.

– Как ты собираешься прятаться, радость моя? – тем временем поинтересовался Вий-Совяцкий.

Саша пожала плечами:

– Да никак. Никто из комиссии не станет проверять мои наследственные способности. А магический фон у меня чистый – злыдневский.

– Но только ты ведьма, – хмыкнул он.

Внутри внезапно вспыхнула злость. Саша шарахнула кулаком по быльцу кресла, Бесенька вскочил, сонно заморгав и заозиравшись.

– Только не забыл, что родители от меня отказались? – Ее голос походил на змеиное шипение, однако Вий-Совяцкий даже не шевельнулся. – Я им, видите ли, бездарная. Род позорю!

– Я знаю, – глухо ответил он. – Так же, как и ты знаешь, что я об этом думаю. Потому и забрал сюда.

– Заботливый дедушка, – буркнула она, успокаиваясь и начиная укачивать Бесеньку.

– Такой, – не стал отрицать Вий-Совяцкий. – Поэтому, раз оба вляпались, давай хорошо подумаем, что делать дальше.

Саша на какое-то время задумалась. Что делать? Офигеть какой хороший вопрос! Андрей и Кирилл должны прийти в себя. Чем раньше – тем лучше. Переходы с той стороны Чумацкого Шляха никогда бесследно не проходят. Кто виноват? Призрачный Цимбалист. Это только он может снять свои чары, освободить от звездных пут и вернуть в мир людей.

Она вздохнула. Момент с Цимбалистом – вещь крайне неприятная. Он хоть порой бывает и невероятно мил, но связываться лишний раз с ним не стоит. Хоть и нечисть, но преследует исключительно свои цели.

– У нас еще проблема номер три, – медленно произнесла Саша.

Вий-Совяцкий внимательно посмотрел на нее, потом подумал и ухватил еще одну булочку, принялся ее крошить для Бесеньки.

– Внезапно, – прокомментировал он. – А конкретнее?

– Дина, – фыркнула Саша, откидываясь на спинку кресла. – Как ты мог так обойтись со стихийницей? Это же такая редкость, что дар не по наследству передался от родителей к ребенку, а сам проявился!

Вий-Совяцкий поманил к себе Бесеньку.

«Он явно не впечатлился моей речью, – хмыкнула Саша. – Что ж, еще посмотрим, кто кого».

– Это не проблема, – ровно ответил он, – сама же и говоришь – редкость. Цимбалисту нужна Хранительница для мольфарской сокровищницы. Поэтому он сделает что угодно, лишь бы получить ее. К тому же сама прекрасно понимаешь, что вреда ей от этого не будет. Хранительницу не может тронуть ни одна тварь, – он задумчиво поглядел на довольного Бесеньку, живо перебравшегося на стол и принявшегося за угощение, – ни одна. Даже сам Цимбалист.

Аргумент Сашу совсем не устраивал. Хранительница, удерживая такую мощь спрятанных артефактов, может долго не протянуть. Хорошо, если девочка крепкая. А если нет? Любителей пробраться за Чумацкий Шлях, чтобы поживиться вкусной магией, очень много.

– Ладно, – вздохнула она, – ну а на кой Григорий Любомирович чудит? Зачем надел ей на пальчик мосяжный перстень?

Вий-Совяцкий только покачал головой, будто родная внучка не понимала очевидных вещей. От этого Саше захотелось стукнуть его чем-то тяжелым. Желательно той стеклянной вазой с невзрачным гербарием, который зачем-то сюда поставила Хвеся.

– Ты же знаешь, что уже столько лет у него нет наследников. А старейшины рода ворчат, требуют, чтобы передавал силу. И хоть Гриша крепкий мужчина, сотню лет будет еще о-го-го, но всяко может случиться. А стихийница любому родит хорошего ребеночка, и магические способности стопроцентно передадутся, сама понимаешь.

Саша пораженно уставилась на него. Услышанное не укладывалось в голове.

– То есть… – пробормотала она, – как нет? А кто же тогда подселился в мою комнату?

– Ты сама его подселила, – буркнул Вий-Совяцкий, открывая предварительный отчет по проведению практики для первокурсников. – Тема, видите ли, кандидатской: «Взаимодействие мужской и женской магии в условиях злыдневско-мольфарского потенциала». Тьфу!

Саша сделал вид, что ничего не расслышала. Ну не виновата же она, в конце концов, что один втюрился в студентку, а второй вообще в кому рухнул! Правда, чего уж там, рухнули оба.

– Не заговаривай мне зубы, – фыркнула она, – давай лучше детали. Чей сын Андрей?

– Чугайстрина-старшего, – невинно сообщил Вий-Совяцкий.

Если б возможно, то еще бы и невинно захлопал ресницами. Однако, слава всем злыдням, этого не случилось. Какие уж тут ресницы… Саша сжала кулак и подалась вперед, прожигая его взглядом. Вий-Совяцкий изумленно приподнял брови: мол, я что-то не то сказал? Да быть того не может!

– И-и-и? – с ласковой улыбкой голодного крокодила протянула она.

– Приемный, – мрачно отозвался Вий-Совяцкий. – Одно время Гриша крутил роман с прекрасной барышней по имени Аин Кервален. Красавица, ничего не скажешь… порой. Умная, грамотная – все прекрасно. По обмену знаниями ездила в Великобританию, значит. К феям.

Саша обдумывала его слова. Андрей – сын феи? Ничего себе!

– Значит, мать – фея… – тихо произнесла она.

– Нет, – не менее мрачно сказал Вий-Совяцкий, – Чугайстрин будет не Чугайстрин, если ж не вляпается! Аин не фея, а баньши.

Саша тихо охнула.

– Угу, – хмыкнул он, – так еще на момент знакомства – очень беременная баньши. Кто отец – неизвестно. Но вполне может быть, что кто-нибудь из лесного народа, обрати внимание на уши Андрея. Только это мелочь. Хуже, что Аин еще и снискала страшную нелюбовь своих драгоценных родственничков. В итоге ребенка Грише принес какой-то зеленый фейри, вручил и был таков. Ни записки тебе, ни последнего прощай. Только по магическому фону и понял, что мать – Аин.

Некоторое время Саша сидела, уставившись на него и потеряв дар речи. Нет, это какой надо быть?! Бросить ребенка и смыться! Ну, мамаша! Вот не зря никогда не любила этот западный народ!

– Погоди, – произнесла она, – и что, так ни разу и не появилась больше?

Вий-Совяцкий отрицательно замотал головой. Но раз так… Ведь можно же… Саша чуть не подпрыгнула от осенившей мысли.

– Слушай, я вытащу нас из беды!

– Да? – скептично хмыкнул Вий-Совяцкий. – Мне уже сейчас писать заявление на увольнение?

Обида вспыхнула вместе со злостью, с кончиков пальцев сорвались язычки темного пламени. Она прищурилась и почти прошипела:

– Хочешь пари, дедушка?

На губах Вий-Совяцкого появилась дьявольская улыбка, из-под полуприкрытых век полился могильный холод.

– А выдюжишь, внученька?

– А ты боишься проиграть? – Саша тоже улыбнулась, не отводя глаз. – Тогда пари: если я уверю комиссию, что у нас все в порядке, ты сделаешь меня деканом злыдневского факультета.

Вий-Совяцкий чуть склонил голову набок, бледно-голубые глаза вспыхнули огнем.

– А если нет, то выйдешь замуж за того, на кого я укажу, и уйдешь в декрет… Орысенька.

Глава 2

Южный Городовой

Настроения не было никакого. Я смотрела под ноги, чтобы не сбить носки новых лаковых туфелек. Васька сделал подарок от всего сердца: ухватил за шкирку насупленную сестру, то есть меня, и потянул в магазин. Несмотря на день рождения, канун совершеннолетия и все такое, никакого желания праздновать не было. На все попытки отмахаться Васька только фыркнул и сообщил, что, если я сегодня не вылезу из общаги сама, вытянет за косы. Кос у меня нет; волосы, спасибо, чуть ниже плеч, но с этого злыдня станется.

Туфли, правда, и впрямь приобрели красивые. Черные, на высоком каблуке, с изящной золотистой пряжечкой и закругленным носком.

Васька шагал рядом, насвистывая какую-то песенку. Ему, в отличие от меня, кажется, все хоть бы хны. Не расстраивал ни хмурый вечер, ни ветер, забирающийся под легкую куртку и треплющий волосы. И хоть настроение валялось ниже плинтуса, все же нельзя отрицать: хорошо, что брат вытащил в люди.

– Мелкая, мороженое будешь? – поинтересовался он, покосившись в сторону колоритной краснощекой тетки за холодильной установкой.

Я пожала плечами:

– Пожалуй, нет.

– Тогда шоколадное, – не смутившись, кивнул Васька и потопал к тетке. – Стой тут.

«Нахал», – мысленно хмыкнула я, даже не подумав его слушать, молча поплелась к скамеечке. Меня он, конечно, выучил превосходно за столько-то лет! И шоколадное мороженое я действительно люблю больше всего.

Усевшись, уставилась перед собой. Полтавский вокзал не особо отличался от херсонского: тоже внушительное белое здание, смотришь: простор, свет да представительность. Только крыша тут зеленая, а у нас она красная. Кстати, вот это мы дали жару: проскакали от университета аж до вокзала. С какой радости, спрашивается?

Васька плюхнулся рядом и протянул мне вафельный стаканчик с самым обычным мороженым. Как говорят, советским. Другого не люблю просто. На мгновение стало очень грустно. Почему-то пришла мысль, что никто не будет знать меня, как брат. Он, конечно, на то и брат, но… Я только вздохнула и глянула на подмигнувший красным огоньком камень на перстне. После той встречи на лестнице Чугайстрина-старшего я больше не видела. Только Хвеся Харлампиевна сообщила, что он срочно отбыл в Ивано-Франковск из-за каких-то резко возникших проблем. Мне ничего сказать не соизволил. Кажется, даже забыл, что делал предложение. Ну и ладно!

Я попробовала мороженое – во рту появилась приятная холодная сладость. Тогда он, кстати, ни слова не сказал, только смотрел так, будто хотел на месте испепелить. А потом резко развернулся и ушел. А изгонявший злыдней Богдан усмехнулся, пожал плечами и уточнил:

– И где тут ваш лазарет?

Сильный порыв ветра, волосы защекотали лицо. Заправив пряди за ухо, я вздохнула. Богдан. Знаю, что мои действия со стороны смотрелись нахально и странно, но, увидев его, с первой же секунды поняла, кто это. А еще потянуть в лазарет показалось так правильно и естественно, что не возникло и мысли остановиться. Правда, в лазарет меня не пустили, и поговорить больше мы так и не смогли. А хотелось… Впрочем, вру. И сейчас хочется. Однако про него больше не было никаких известий. Только три ночи назад еще один сон приснился, а наутро я нашла сопилку под подушкой. Такую тоненькую, изящную, разрисованную изумрудными листиками.

– Чего страдаешь? – спросил Васька, тем временем уплевший уже половину порции.

– Да так, – я пожала плечами, – погода и…

– Ой, я тебя умоляю, – отмахнулся он. – Мамка небось отругала?

Я насупилась. Зараза. Сам же сдал: «Динка замуж собралась, Динка замуж собралась». Естественно, мне устроили головомойку, пришлось долго пояснять, что никуда я не собиралась и не пойду. А Ваську потом с помощью Тани заперли в злыдневском подвале, на всю ночь. От Дидько влетело потом всем троим, потому что этот балбес опять попортил часть учебных материалов.

– Дурак, – весомо высказалась я.

– Сама такая, – ни капли не обиделся брат. – Согласись, я тебе помог. Полезет еще раз этот хмырь приставать, а ты за родительскую спину, мол, с тобою целоваться мне мама не велит!

Размахнулась, чтобы дать подзатыльник. Васька притворно испугался и шарахнулся в сторону:

– А-а-а-а, дяденька милиционер, спасите-помогите, убива-а-а-а-ают!

– Замолчи уже! – шикнула я. – А то и впрямь сейчас прибежит. Заберут за нарушение общественного порядка.

Васька красноречиво показал язык, но мигом посерьезнел:

– Слушай, а точно не собираешься?

– Ты миллион раз слышал, что нет, – рыкнула я, прикрывая глаза и пытаясь успокоиться.

Внутри все жгло мольфарским огнем, еще минута – испепелю тут все к дидьковой бабушке.

Повисла тишина, потом почувствовала, как Васька пытается отобрать у меня мороженое. Все же треснула братца, услышав недовольное сопение.

– Эх, не повезет твоему жениху, Динка. Он тебе слово, а ты ему – раз! – в лоб, – посетовал он, – поразбегаются все от тебя.

Однако меня такое положение дел ни капли не огорчало. Только усмехнулась:

– А не пойду замуж. Стану старой и страшной, буду висеть у тебя на шее и взывать к твоим братским чувствам!

Васька возвел очи горе:

– Боженька, за что мне это, а? Почему мама не могла родить братика?

– Тогда бы она сошла с ума, два балбеса одинаковых, – буркнула я. – Впрочем…

В нескольких шагах от нас замерла девушка в темном плаще. Откинула капюшон, и по спине заструились иссиня-черные волосы. Огляделась, будто выискивала кого-то взглядом. Я тихонько ойкнула, признав Ткачук. Она нас не видела, глянула на часы и резко сорвалась с места, помчавшись в здание вокзала.

– Вась, – тихо протянула я, – это ж ваш куратор…

– Вижу, – оторопело отозвался он, – однако… Завтра же занятия. Куда она так рванула?

* * *

«Ну, дедушка, – думала Саша, нервно выстукивая ложкой по столику и глядя, как мимо проносятся позеленевшие поля. – Замуж ему подавай! Проблем он не хочет. Это я тебе припомню, я создам столько проблем, голуба моя, что мало не покажется».

Она сделала глоток чаю и горестно вздохнула. Напиток отвратительный, к тому же пересахаренный. Проводница типа Верка Сердючка Обыкновенная выдала кружку с таким видом, что сразу стало ясно: ни одно из Солохиных зелий с ним не сравнится по убойности.

Звонко поколотив мерзкий сахар, Саша еще раз глянула на время. Времени должно хватить, Рудольф вряд ли с самого утра поскачет в Полтаву, а возможно, еще и задержится на целый день, тут уж как пойдет.

Саша поморщилась: вот какой дидько дернул его в Херсон сорваться? Открывающийся филиал для провидцев? Как бы не так! Вообще-то, он был единственный из основателей ПНУМа, который не тянул на свой статус. Вел себя похлеще ее оболтусов-третьекурсников. Если б не мощнейший дар, который позволяет видеть на десяток лет вперед, Вий-Совяцкий удрал бы от него, сверкая пятками. С другой стороны, Рудольф не считал, что ведет себя странно, и откровенно довольствовался своим положением.

Саша бросила быстрый взгляд на закутанную в темную ткань метлу, приткнутую в уголке. Уж свезло так свезло. Свой любимый транспорт укрыла покровом невидимости, накинула быстренько и пронесла без проблем. Плюс на купе наложила заклятие отталкивания, так спасибо всем злыдням, в соседи никто не набивается.

Правда, на проводницу это не действовало. Дверь открылась, и в купе заглянула круглая физиономия в синем берете с огроменной брошкой в виде листика.

– Ну как чаек? – поинтересовалась она низким грудным голосом, от которого Сашка чуть не подпрыгнула.

– Ничего… пережила.

Проводница ни капли не оскорбилась:

– Еще?

Саша судорожно замотала головой:

– Нет-нет, благодарю.

Проводница прикрыла дверь, однако Саша заметила, как за ней мелькнула какая-то странная тень. Посидев несколько секунд, встала и тихо подкралась к двери. Прислушалась. Нет, вроде бы ничего. Глубоко вдохнула и начала прощупывать на магическом уровне – пустота. Не помогла даже раскинутая злыдневская сеть, обычно выуживавшая любую нечисть, как паук муху из темного угла.

Выругавшись сквозь зубы, снова плюхнулась на полку и мрачно уставилась на чашку. Даже если предположить, что кто-то за ней следит, то… Все равно бред какой-то выходит. Кому это может быть надо? Разве что тому, кто устраивал всю гадость в университете. Но тогда хороший вопрос: почему почти два месяца он и носа не показывал? Разве что сила Цимбалиста и впрямь может впечатлить. Эх, Цимбалист, что ж ты зараза-то такая? Не мог себе Хранительницу найти среди дам постарше? Динке ведь еще учиться и учиться, какая тут может быть сокровищница мольфаров?

За окном давно стемнело, но не было и мысли смотреть туда. Почему-то наружу полезли воспоминания давно минувших дней: безразличное лицо матери, презрительное – отца. Не уродилась дочка с ведьмовской силой: слишком слабенькая, дар уж больно непостоянный. Дед как ни пытался уговорить, но родители были непреклонны – отнесли на Лысую гору, думали в день шабаша провести ритуал привлечения силы.

В ушах стояли дикие крики, ведьмовский хохот, треск горевших костров. Тянуло сыростью, ночной прохладой и скошенной травой. А потом по глазам ударил белый огонь. И сила влилась, боль пронзила все тело. Только потом оказалось, что не ведьмовская вовсе. Какой-то злыдень пробрался вслед за родителями и накинул чары, опутал злыдневским заклятием, вот тебе и Лысогорье…

Саша сжала пальцы так, что побелели костяшки. Что пришло – то пришло. Злыдня так и не нашли, сильный, гад, был. Родителей Саша больше не видела, Вий забрал ее в Полтаву и тут и воспитывал. Правда, дал другое имя и ловко скрывал, что она ему приходится родной внучкой. Отказ от ребенка – редкость, но тут уж больно гонористая матушка выдалась, не зря Вий отговаривал сына брать ее в жены.

Саша снова глянула на часы и мотнула головой. Так, ну хватит уже, а то начнутся сопли и слезы. Сейчас на первом месте – дело.

Поезд начал замедлять ход. Саша ухватила сумку и запакованную метлу. В южных городах ведьм тоже полно, никто не удивится.

Приоткрылась дверь, проводница объявила громовым голосом:

– Херсон!

Саша встала и направилась к выходу. Что ж, теперь все зависит только от нее.

Ночная свежесть заставила чуточку вздрогнуть. Нет, ее не назвать неприятной, наоборот, очень даже хороша, с едва уловимым запахом цветущих деревьев и степи. Все южные города – немного странные. Саша понимала, что, скорее всего, это просто ее блажь. Но истина была где-то рядом. Здесь все чувствуется острее, не так, как дома, и не так, как на севере. Здесь корни помощнее будут, и силы подревнее. Они так и не покинули этих мест, хоть и удачно спрятались.

В зале ожидания людей было совсем мало: пара сонных девчонок, грузная тетка, по виду – родная сестра проводницы, и худой вытянутый мужичок, что-то с интересом разглядывавший в спортивном журнале.

Саша быстро миновала зал и выскочила на улицу, снова окунувшись в ночной воздух. Темно, тихо. Лишь где-то вдалеке слышится гул мотора случайного автомобиля. Фонари разливают желтый свет, листву маленьких изогнутых деревьев шевелит ветерок.

Скинув с метлы ткань, Саша быстро уселась, покрепче ухватываясь за деревянную ручку.

– Ну, милая, давай полетаем, – прошептала она и рванула с места прямо в усыпанную звездами черноту ночи.

В лицо ударил ветер, внутри все сладко сжалось от вскружившего голову простора и свободы. Хотелось расхохотаться, взмыть еще выше, покружить над спящим городом и камнем рухнуть к дорогам и мостовым, распугав мелких пакостников, вышедших пошалить в ночное время.

Промчавшись над широкими улицами, Саша свернула к дому Рудольфа. Каким-то образом он умудрялся все время останавливаться в красивейшем здании с куполом и каменными ребятишками, некогда носившем звание гостиницы «Европейской». Потом шло время, гостиница стала меньше, получила другое название и вовсе закрылась. Но Рудольф неизменно находил себе уютненькую комнатку и пил по утрам чай на стареньком балкончике, глядя на проносившиеся внизу машины, и слушал шепот старого Херсона.

Саша опустилась и огляделась: так, какое-то кафе с непонятной белеющей глыбой у входа, магазины, ага, вот этот спуск! Дом там, значит – нечего задерживаться.

Она резко направилась вперед, как вдруг послышался оглушительный рык. Сердце ухнуло в пятки, Саша замерла, неверяще глядя, как белая глыба медленно поворачивается в ее сторону. Миг – ни следа от бездушного камня. На нее уставился огромный каменный лев. Сел на задние лапы, зевнул, склонил кудлатую голову набок.

«Большой, зараза, – отметила про себя Саша, прикидывая, как бы обойти зверюгу. – И откуда взялся? Ночной страж, что ли?»

За спиной льва вдруг вспыхнул маленький ярко-красный огонек, ноздрей коснулся запах дыма.

– Куда путь держишь, красавица? – прозвучал приятный мужской голос, от которого, правда, по спине пробежали мурашки.

Саша напряженно вглядывалась в темноту, но не могла ничего разобрать. Смешок, снова мелькнул огонек.

«Неужто сам Городовой? – озадаченно подумала Саша. – Но чем я могла привлечь его внимание? На обычных злыдней Городовые внимания не обращают».

Белая зверюга зычно рыкнула, Саша ойкнула и отшатнулась. На загривок льва легла чья-то рука – ничего не рассмотреть, разве что очертания едва угадываются.

– Не бойся, красавица, он не обидит.

Неутешительное обещание. Может, зверюга и неопасна, но только для своего хозяина. К Городовым Саша относилась с большой, кхм, осторожностью. Существа с огромной властью, отсутствием человеческой памяти и ледяным взглядом. Они слышат голоса всех жителей города, знают, когда прервется жизнь каждого из них. При этом никогда не угадаешь, о чем думает Городовой. У них нет возраста, нет прошлого, нет слабостей. Точнее, только одна – Город.

Саша сообразила, что стоит истуканом, вцепившись в ручку метлы.

– И все же… – тихо произнесла она, – чем не угодила, уважаемый Городовой?

Смешок. Холодный, но в то же время несколько озадаченный. Миг – вокруг ее талии обвились руки, по коже разлился холод.

– Не ты, – хрипло ответил он. – Поговорим лучше.

Они резко взмыли в воздух, Саша взвизгнула и вцепилась в его крепкие плечи. Голова немного закружилась: холод, каменная пыль, во рту появилась странная горечь. Внутри все сжалось от осознания – обнимавший ее настолько далек от всего человеческого, что страшно и представить.

Однако Городовой не собирался далеко лететь. Опустился на втором этаже кафе, на которое Саша мимолетом взглянула, едва ступив на землю. Усадил за столик, сам сел напротив. Здесь горела миниатюрная магическая лампа, разливая мягкий золотистый свет. Метла, кстати, оказалась в его руках. Он ее рассматривал с любопытством, словно особую диковинку. В то время как сама Саша уставилась на него: если б издалека увидела, особо бы внимания не обратила. Ну, молодой парень, волосы до плеч, белые-белые. Лицо – миллион таких, только вот ни единой морщинки, ни единой складочки, будто из камня высекли. Черты резкие, но достаточно приятные. Глаза до безобразия светлые, только всмотревшись, можно понять, что радужка светло-светло-серая, а зрачок настолько маленький, что едва разглядишь. Левое ухо проколото – серьга в виде стального якорька, видимо символ портового города. Саша невольно хмыкнула. Вроде Городовой, а пижон.

Он услышал и поднял голову. По спине пробежали мурашки, захотелось отвести взгляд, больно уж дикое ощущение, когда на тебя таращится камень. Только камень – живой. Она глубоко вдохнула:

– Послушайте, а…

Дверка, ведущая на этаж, резка распахнулась, на пороге показался улыбчивый официант. Маленький, едва до локтя Саше. Застыв от изумления, она даже забыла, что хотела спросить. Это еще что за чудо? По ауре явно из нечисти, но при этом совершенно не зловреден.

– Чего изволите, Данила Александрович? – поинтересовался официант звенящим голосом.

– А сделай нам кофе, – невозмутимо отозвался Городовой и бросил на Сашу пристальный взгляд, – панна злыдня предпочитают с молоком или коньяком?

Саша вышла из ступора и спешно отказалась:

– Нет, благодарю.

– Хорошо, – кивнул Городовой… или как там его назвали – Данила Александрович? Хм, даже так?

Саша чувствовала себя неуютно, но понимала, что сбежать не выйдет. Даже если разговор ей ничего хорошего не принесет, придется терпеть. Перечить Городовому – запросто можно вылететь из его владений и больше никогда не появиться.

Он наконец-то отставил метлу, осторожно облокотив ее на ажурный балкончик.

– Возможно, я был излишне… стремителен, каюсь, грешен.

Ни капли раскаяния в его голосе Саша не услышала. Только подалась вперед, стараясь рассмотреть каждую черточку непонятного существа рядом. Первоначальный мандраж прошел, страх притупился, зато вспыхнуло любопытство. Если б не глаза – вполне мог бы сойти за симпатичного, кстати.

– Но меня, как вы понимаете, это не смущает, – продолжил он и усмехнулся, перехватив ее взгляд.

На миг повисла тишина. Ей стало немного неловко, что поймали как девчонку за таким занятием, однако Городового это совсем не смутило.

– Скажите-ка, панна злыдня, – голос Городового понизился, превратился в шум ветра, – почему за вами идет заговоренный на кровь след?

Саша вздрогнула. Сразу даже не поняла, что он имеет в виду. Злыднев след, заговоренный на крови, чрезвычайно мощное заклинание, с которым осмеливаются работать только переступившие вековой рубеж злыдни. Используя свою кровь или того, кто ее добровольно отдаст, можно натворить таких дел, что волосы дыбом становятся. При правильно положенном злыдневом следе на конкретное существо можно легко подчинить его волю и превратить в раба.

Саша нахмурилась. Так, стоп. Она все же не девочка с первого курса, почувствовала бы хоть что-то. Да и под Виевским надзором не осмелились бы. Значит, заклинание наложили не на нее. А ввели в так называемый режим ожидания.

Саша скрипнула зубами.

– Хай йому трясця, – прошипела она. – Сильный?

Городовой чуть склонил голову в знак согласия. Светлые глаза неотрывно смотрели на нее.

– У нас не так много злыдней, способных на такую работу. Тонкую, хочу заметить. Но все же звон тревоги пронесся над городом, уважаемая панна. Поэтому и позвал вас на беседу.

Саша не нашлась что ответить. Да, конечно, Городовой любую чужеродную заразу первым делом учует. Куда там простым магам, пусть даже они обучаются в Полтавском университете, или Киевской академии, или…

Дверь распахнулась, показался официант с подносом, на котором стояли белые чашечки, сахарница, блюдце с конфетами, пузырек с шоколадом и корицей. Быстро поставил на столик, отвесил забавный поклон. Городовой было потянулся к карману, однако официант нахмурился:

– Нет-нет, Данила Александрович, никаких денег. Ланда обидится.

Городовой удивленно приподнял бровь, потом усмехнулся и покачал головой:

– Ну, раз сама… Спасибо.

Официант глянул на Сашу, снова поклонился и покинул балкон. Она бездумно протянула руку и взяла чашку. Ланда? Это еще что такое?

– Не смотрите так, – неожиданно улыбнулся он, – каждое здание имеет свою душу. И нет вины, что этой понравилось название кафе, в котором мы сидим, между прочим.

Некоторое время Саша молчала, но потом не выдержала и хихикнула. Вот уж да. То есть она знала, что с любым домом можно поговорить, но вот… еще не приходилось. Кофе, кстати, оказался вкусным.

– Сколько у меня есть времени? – посерьезнев, спросила она.

Городовой тоже сделал глоток, продолжая сверлить ее своим неживым взглядом.

«Интересно, а в постели он тоже камень камнем?» – неожиданно пришла в голову совсем неуместная мысль, которую тут же пришлось погнать поганой метлой.

– Зависит от целей, – внезапно совершенно спокойно ответил он, – если сутки или чуть больше – нестрашно, я заморозил заклятие, хозяин не посмеет перечить праву Городового. Но вот, скажем, неделя – намного хуже. Сам я не удержу, придется обращаться к Стольному.

Сашу такой ответ устроил. Успеет поговорить с Рудольфом – и назад. С провидца можно струсить и совет, как отделаться от заклятья на крови. Возможно, не сам алгоритм, но хотя бы направление. А Стольный – товарищ серьезный, к нему лучше не соваться без особой надобности.

– Так что? – поинтересовался Городовой.

– Суток хватит, – твердо сказала Саша. – Обещаю, что вечером же сяду на поезд.

Он кивнул, в глазах промелькнуло слабое подобие огонька удовлетворенности. Саше вдруг показалось, что Городовой смотрит на нее куда дольше, чем позволено правилами приличия. Она спешно допила кофе.

– Большое спасибо за угощение, – пробормотала и вдруг сообразила, что уже светает.

– На здоровье, – мягко ответил он со странной улыбкой на губах.

Снизу донесся утробный рык, Саша бросила взгляд на улицу: огромный белый лев уменьшился, улегся возле клумбы с чернобрывцами почти возле входа в кафе и зевнул. Всего секундное касание солнечного луча – лев застыл снежно-белой статуей.

Саша присвистнула, в ушах прошелестел голос-ветер:

– Я на вас надеюсь, панна злыдня. Не подведите.

Она резко повернула голову и замерла – Городовой исчез.

Глава 3

Восставшие из чар

Осознание, что лежать неудобно, заставило повернуться на бок. Попытка провалилась, чем вызвала немалое удивление. Пошевелил рукой – однако: ни ощущений, ни даже легких иголочек боли. Резко осознал, что перед глазами тьма и поднять веки нет сил. Мигом затопила паника, захотелось позвать на помощь, только губы, естественно, не дрогнули.

Так, спокойно. Мысленно произнес заклинание. Его сеть серебристыми ниточками опутала тело, вмиг стало щекотно. Сосредоточившись и собрав все силы в кулак, проговорил про себя его снова, призывая заснувшее тело откинуть путы оцепенения. Некоторое время ничего не выходило. Я произнес слова освобождения от чар, как изнутри вдруг рванул поток силы, от которого от макушки до пяток пронесся огонь.

Охнув, я все же перевернулся и шумно задышал. Черт раздери эти приключения за Чумацким Шляхом! Ощущения, будто меня пару раз сбросили с Говерлы. Ладно, неудачное сравнение. Осмотревшись, с удивлением понял, что нахожусь в темноте пространственного кармана. Оттого и самочувствие не из лучших, и кажется, что все кругом идет.

Прикрыл глаза и прощупал пространство магическим поисковиком. Справа слабо вспыхнула серебристая молния. Ага, хорошо, выход там.

То, что было под ногами, пружинило и покачивалось. Я поморщился и ускорил шаг. Правда, тут же голова закружилась, и меня ощутимо качнуло. Терпеть не могу эти пространственные штуки. Такое место нигде-ниоткуда. Достаточно удобное, чтобы хранить что-то, но никак не живых мольфаров.

Серебристая молния резко разошлась, и я буквально вывалился из кармана. По глазам ударил желтый свет. Ноги подкосились от слабости, лишь чудом успел ухватиться за край какого-то стола. Ноздрей коснулся знакомый запах старых книг, дерева и пыли.

– Андрей! – удивленно воскликнул кто-то обалдевшим голосом и подхватил меня под локоть крепкой рукой.

Сообразив, что я в библиотеке, а рядом не кто иной, как Хованец, выдохнул с облегчением.

– Я вас тоже рад видеть.

Собственный голос прозвучал отвратительно: слабо, неразборчиво, словно я набрал полный рот воды. Однако сейчас было немного не до этого. Хованец смотрел на меня, словно на какое-то чудо.

– Андрей! Андрюха! – Он неожиданно сильно ухватил меня (не думал, что Хованец такой богатырь при его-то росте), как нашалившего котенка, и ощутимо встряхнул. – Что ж ты нас так пугаешь! Живой!

– Я и не собирался помирать, – проворчал я, припоминая события минувших дней и медленно холодея от ужаса. Сколько же времени прошло? И что происходит тут?

Вдруг очень захотелось сесть, можно даже прямо на пол, без газетки. Вид у меня теоретически настолько примятый, что можно не беспокоиться за его презентабельность.

– Ой, что ж я, дурак старый, – пробормотал он, – садись.

Сознание стало куда-то уплывать. Только краем уха слышал, что Хованец говорит по телефону. С кем? А черт его знает, но, кажется, с Саввой.

Решил, что, если откинусь и закрою глаза, ничего не будет, поэтому тут же выполнил задуманное и… провалился во тьму.

Толчок в плечо заставил вскинуться. Ну, елки зеленые! Не дадут поспать! Мне, между прочим, силы нужно хоть немного восстановить!

– Давай-давай, ваше чугайстрство, – усмехнулся Шаленый, – открывай глазоньки, и так уж провалялся десять часов.

Услышанное заставило вскочить, однако Савва уверенным движением вернул меня на место.

– Я сказал, глаза открыть, а не сбежать из лазарета. Лечить буду даже в условиях отчаянного сопротивления. Так что расслабься и получай удовольствие.

М-да. Это он не врет. Нет зверя хуже университетского лекаря. Особенно если он из рода злыдней. Хоть Савва ни разу об этом не говорил, но с таким характером никем иным он быть не мог.

– Все так плохо? – поинтересовался я, и мне тут же сунули в руки стакан с лекарством.

– Пей, – велел он, хмуро оглядывая меня и что-то сосредоточенно прощупывая на магическом уровне. – У тебя, мой друг, истощение, плачевные дела с магическим ресурсом и даже легкая простуда.

Он пребольно ткнул меня под ребра, я охнул и дернулся.

– Стоять. – Шаленый снова удержал меня за плечо и продолжил исследование. – Не хлопай ресницами, аки нежная дева перед рыцарем, пей.

– Дурацкое сравнение, – заметил я и сделал глоток пахнущего травами зелья. Во рту разлилась горечь, в желудок упал жидкий огонь.

Я отчаянно закашлялся и выругал все лекарские штучки одновременно на русском и украинском, чем вызвал замечание:

– Языки знаешь, а над произношением надо поработать.

– Шли бы вы, пан Шаленый, – просипел я, – в…

– Адрес лучше запиши, – наставительно велел он, встав со стула и направляясь к шкафу с подозрительными склянками. – Теперь ты рассказываешь, во что вляпался, а я готовлю вторую порцию лекарства.

Поняв, что казнь… точнее, лечение отменить нельзя, я шумно выдохнул и принялся излагать историю от начала до конца. Савва оказался на удивление благодарным слушателем, который ни разу не перебил меня. Лишь звон склянок давал понять, что я не один. Когда дошел до места о нашем с Кириллом решении пройтись по вырубленной в скале тропинке, раздалось скептическое хмыканье и вердикт:

– Идиоты.

Вздрогнув, как от пощечины, я сделал невозмутимый вид:

– А что еще было делать?

Как ни странно, ехидный лекарь только пожал плечами. Кстати, в этом весь Савва: «Дурак! – Почему? – Не надо было делать это! – А что надо? – А я откуда знаю?» Впрочем, это меня не особо задело. А вот что он спокойно отреагировал на мои слова про встречу с Громовым – показалось странным.

Савва сел рядом и дал мне еще один стакан, до краев наполненный лекарством.

– Пей.

– А…

– Никаких «а» – пей.

Горестно вздохнув, я сделал глоток и снова поморщился:

– Ну и гадость.

Лекарю же, кажется, моя реакция приносила чистое незамутненное удовольствие. И с высоким градусом, как чистый спирт, ага.

– А ты что думал, – невозмутимо произнес он, открывая журнал и сосредоточенно что-то туда записывая, – притащил за собой заклятье на крови и хочешь легко отделаться?

Я поперхнулся и закашлялся. Савва укоризненно посмотрел на меня, покачал головой и похлопал по спине. Обжигающая горечь от лекарства не исчезла, но дышать стало легче.

– Что, мой друг, удивился, поди? – ласковым голосом поинтересовался он.

Сказанное не укладывалось в голове. Какое еще, к черту, заклятие? Кто успел наложить? И главное – когда? Даже если предположить, что тот самый злыдень, с которым я дрался… Нет, бред какой-то. Прыстрастник? Но они, если память не изменяет, таким не балуются – силенок не хватает. Призрачный Цимбалист? Да нет, эта зараза придумала бы что-то поизящнее, не его стиль.

– Еще как, – пробормотал я. – Сильное? Я толком сейчас ничего не ощущаю.

– Батенька, да у вас еще и склероз, – хмыкнул Савва, снова принимаясь разглядывать свой журнал. – Или вера в собственное величие. После истощения что вы там желали почувствовать еще?

Я только вздохнул. Этот гад был абсолютно прав. Пока не восстановлюсь – нечего даже и думать о попытках снять заклятие.

– Кстати, от Кирилла не удалось перехватить магический след?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, тебя притянули одного.

Сердце сжалось. Черт, плохо. Очень плохо. Едва приду в себя, попытаюсь хоть какой-то отклик ауры найти. Вдруг получится?

В лазарет робко постучали.

– Кто там? – гаркнул Савва.

Дверь осторожно приоткрылась, серой молнией что-то метнулось внутрь и придавило мою грудь. Охнув, я уставился на огромного дымчато-серого котищу, довольно прикрывшего необычные перламутровые глаза. Савва потерял дар речи – звери в лазарете! Потом нехорошо прищурился, бросил взгляд на стоявшего в проеме Дидько, не решавшегося пройти внутрь.

– Это еще что? – грозно спросил Шаленый.

Ответом – раскатистое урчание умостившейся у меня на груди зверюги. Кстати, что-то тяжеловат для обычного кота. Да зубы подлиннее будут, если не ошибаюсь. Тем не менее поднял руку и погладил его по голове. Урчание стало громче и убедительнее.

– Это выскочило из пространственного кармана, – произнес Дидько, сложив руки на груди. – Хованец скакал за ним по всему этажу. Даже меня позвал, однако поймать – куда там!

Савва поморщился:

– Завхоз, совсем сдаете что-то. Не поймать кота – это как?

Кот продолжал ластиться, а мне вдруг поплохело. Я, кажется, уже понимал, что произошло и почему он пришел за мной.

– А ты сам попробуй, – хмыкнул Дидько.

Учитывая, что в его тоне не было даже капельки обиды, стоило бы насторож