Читать онлайн Ковен заблудших ведьм бесплатно

Пролог

В лесу пахло сыростью, дубовой корой и снегом, что блестел на вершинах гор, обнимаемых солнцем. Лоснящаяся трава щекотала лодыжки, мокрая и отрезвляющая. Только раз в год ей дозволяли покидать пределы башни – то был подарок на день рождения, который она не обменяла бы ни на какие драгоценности и игрушки. За стенами башни воздух казался ей слаще сахарной ваты. Она упивалась им, пыталась вобрать в себя весь без остатка.

Несмотря на то что каждый день рождения был гнетущим ожиданием вечера, накануне она всю ночь ворочалась в постели вовсе не от ужаса, а от трепета. Лежала с открытыми глазами, отсчитывая минуты, когда щелкнет дверной замок и няня позовет ее выйти. Этот день заслуживал лучшего наряда: нежное бирюзовое платье напоминало о недосягаемом небе, а перья, вплетенные в волосы, о свободе, которой у нее никогда не было.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как она узнала, насколько необъятен этот мир. По сравнению с ним ее комнатка казалась спичечным коробком. Танцуя в бликах музыкального торшера, она часто представляла себе, какого это – сбежать. На нее никогда не накладывали чар, не надевали путы: отец твердо знал, что она не решится на побег, не оставит их прозябать, слишком преданная своей семье. К сожалению, он был прав.

Сегодня она кружилась под ветвями сосен, совершенно счастливая, но ее счастье закончилось, когда она услышала, как ветка хрустнула под его ногой.

– С днем рождения, девочка!

Марк вышел из чащи, и Ферн замерла, почувствовав, как отцовская ладонь легла на затылок. Ее волосы заструились сквозь его пальцы, как жидкий липовый мед. Марк подвел ее к алтарю и мягко усадил перед разгорающимся кострищем. Ферн сложила руки на коленях, храбрясь.

Няня вынесла инструменты, разложенные на серебряном подносе, на котором обычно приносила эклеры с кремом, и осторожно разложила их рядом.

Неизбежная жертва. Неотвратимая судьба, которую она не выбирала.

– Ты уже распаковала подарки ковена? Как они тебе? – завел непринужденный разговор Марк, осторожно собирая ее волосы в хвост, чтобы они не мешали его работе. – Карандаши, книги, шкатулки, туфли… Все, что ты любишь. Мишель даже испекла шоколадный торт! Твой любимый. Подать его к столу после?

– Да, было бы неплохо, спасибо, – тихо проговорила Ферн, поворачиваясь к нему спиной и развязывая шелковый пояс. Она стянула платье через голову, чтобы не запачкать его кровью, как в прошлый раз.

Ветер щипал ее кожу, смягчая тревогу и жар, который разлился по телу. Марк подбросил в костер пучок сухих трав, вдохнул любимый аромат сандала и амброзии и продолжил приготовления.

В языках пламени Ферн могла видеть его отражение, как в зеркале. Худой и бледный, с пепельными глазами и серебром в волосах, Марк походил на призрака, пришедшего терзать ее душу. Медальон в форме скарабея, висящий на его шее, бил ее по плечу каждый раз, когда он наклонялся.

Надавив Ферн на макушку, Марк заставил ее опустить голову и выгнуть спину, но даже в таком положении она краем глаза любовалась изумрудным лесом. Ферн мысленно прощалась с ним до следующего года. Скоро все вокруг накроет тьма: она придет следом за болью, когда та сделается совсем невыносимой, и подарит Ферн сладкое забытье. Но сначала…

Сначала надо терпеть. Ради ковена. Ради папы.

– Что же, – протянул Марк, раскалив острие скальпеля над огнем, а затем щедро сдобрив его толченой солью. – Пора петь, дочка.

Ферн зажмурилась, выдавливая из себя первый куплет:

– Ты дверь открой туда, где в темноте мой сад цветет – пусть ему рассвет споет. Это место только для двоих, но мороз здесь все убил. Розы гибнут на ветру – тебе я силу отдаю.

Багровая змейка, пустившаяся в пляс по молочной коже. Ровное течение песни. Чудом сдержанные рыдания, сотрясающие грудную клетку. Марк с хирургической точностью вырезал маленький лоскут под ее лопаткой, отогнул его, как обертку, а затем протолкнул скальпель вглубь. У Ферн закатились глаза. Марк держал ее за шею, но она даже не пыталась вырваться. Ее тонкие пальцы раздирали влажную землю, как отец раздирал ее саму.

– Пусть плоть болит, пусть кровь бежит – песнь все заворожит. Сиянию сердце отвори, дай моей любви в тебя войти. Она наполнит чашу до краев – ты выпьешь и цветущий сад спасешь.

Марк сделал последний надрез и отложил скальпель. Крови набежало достаточно: если бы няня, суетящаяся рядом, не прикладывала к ее спине целебные припарки, Ферн бы уже давно потеряла сознание. Но запах полыни и неразборчивый шепот Марка удерживали ее на грани обморока, не позволяя все испортить, прервав священное таинство.

Голос сорвался, но Ферн допела:

– Твой век моя магия продлит, и розы расцветут в прекрасный миг.

Марк взял щипцы, осторожно снял вырезанный кусочек плоти и положил его на свой медальон, позволяя Ферн завалиться на бок, чтобы найти утешение в холоде и беспамятстве.

Песнь подействовала. Кровь, залившая руки Марка, светилась: он никогда не надевал перчатки, ему хотелось вобрать ее магию до последней капли. Скарабей сиял: впитав боль и силу, что жила в каждой клеточке тела истинной Верховной, он раскалился в руках Марка добела. Из медальона, как из колодца, магию можно было черпать еще целое десятилетие, но едва ли Марку с его аппетитами хватит ее и на год.

Теперь рядом с двенадцатью одинаковыми шрамами на спине заживал еще один – безобразный, как и этот ритуал. Скоро на спине Ферн не останется места, и тогда Марк перейдет на ее плечи, затем на руки, а после на грудь и живот. Она была рождена, чтобы страдать во имя ковена, и отлично справлялась со своей задачей.

Это был ее тринадцатый день рождения, и ей предстояло провести так еще сто двадцать лет.

I

Неприкаянный

Сегодня был последний раз, когда я кромсал лишь деревянный манекен, а не живую плоть. Наставник подошел и вложил мне в ладонь навахон. С палисандровой рукоятью, меч будто становился продолжением руки. Я навсегда запомню его сокрушительную тяжесть, которую мог бы обрушить на любого в любой момент. А еще я запомню слова, от которых меня замутило.

«Теперь ты будешь делать то же самое, но только с живыми ведьмами, сынок. Ты быстро втянешься. Это в твоей крови».

Не понимаю… Что такого страшного способна сотворить магия, чего еще не творили мы?

На закате Руфус поведет охоту. Ходят слухи, что часть колумбийского ковена уцелела и теперь прячется в Гринвилле. Ведьм пять или шесть, не больше, и половина из них дети.

Смогу ли я сделать это? Смогу. Но смогу ли жить с этим после как ни в чем не бывало?

После обеда ко мне подошла Лисса. От нее всегда пахнет овсяным печеньем. В этот раз она протянула мне пару штук. Говорит, что тоже скучает по своей ферме в Тарберте. У нас с ней много общего. Лиссе дали короткий танто из дамаска. Я спросил ее, почему мы обязаны делать это. Она ответила, что это неправда: мы вовсе не обязаны на самом-то деле. Дэрил сделал вид, что ничего не услышал, но лучше ей впредь не говорить такое. По крайней мере, при остальных.

Завтра меня ждет ужасный день, но, клянусь, вечером я поцелую Лиссу. Я наконец-то сделаю это! Надеюсь отделаться пощечиной, а не сломанной челюстью, хотя это как повезет. Руфус говорит, я нравлюсь Лиссе, но, по-моему, ей нравится только печенье. Я не должен думать об этом сейчас… Однако легче думать об этом, чем о завтрашнем дне.

Благослови Господь наши души. И души ведьм тоже, если они у них есть.

* * *

Я перелистнула страницу и, вложив бархатную закладку, закрыла дневник. В кожаной обложке, он выглядел потрепанным, повидавшим многое на своем веку. Первая запись была сделана за десять лет до моего рождения, и местами чернила расплылись – кое-что прочесть было уже невозможно. Но эмоционально читать дневник было куда тяжелее.

– Прости, что тебе приходится делать это, – сказал Коул, поглаживая мои ноги, лежащие на его коленях. – Я даже представить не могу, что чувствует ведьма, читая о геноциде других ведьм. Если хочешь, могу попросить Гидеона…

– Все нормально, Коул, – заверила я, выдавив улыбку. – Конечно, закажи мы все-таки пиццу, дело бы шло куда веселее, но… Мои глаза – твои глаза. Я буду читать тебе столько, сколько захочешь. К тому же мне и самой любопытно. Кажется, твой отец был неплохим парнем. А Лисса – твоя мама, верно?

Коул кивнул, задумчиво повернувшись к далеким серым волнам, бьющимся о песчаный берег, будто мог видеть их. Его глаза успели зажить за эти месяцы, но карие радужки и темные зрачки засеребрились. Снежная пелена, потушившая огонь и не оставившая тепла.

Темно-кофейные кудри, подстриженные неделю назад навещавшим нас Гидеоном, спутались из-за рьяного бриза. Коул охотно подставлял ветру лицо: в последнее время он редко покидал пределы дома, из-за чего кожа его выцвела, утратив жизнерадостный румянец и львиную долю веснушек. Он похудел, часто отказываясь от еды, точно тигр, медленно чахнущий в неволе. Скулы заострились, безукоризненно гладкие: никогда бы не подумала, что смогу достичь таких высот в мужском бритье!

Прохладные пальцы Коула очертили линию моей челюсти, возвращая в реальность, и я придвинулась ближе, сминая плед, которым была накрыта холодная скамья.

– Где вы сейчас? – спросил он.

Я вздохнула и, спустив ноги на землю, прислонилась к его плечу.

– На пути в Филадельфию. Зои уже должна быть в часе езды от города. Видение снова направляет ее.

– Значит, чистка помогла?

– Ну, после пятнадцати попыток… – протянула я, вспоминая и ванны при лунном свете, и очищение воском, и даже заговоренных пиявок. – Не знаю, что именно сработало, но обезвреживающие чары Ферн спали. Чуйка Зои снова в деле! Надеюсь, она окажется эффективнее, чем мои руны, но в этот раз они единодушно направляют нас в одно и то же место. Это определенно должен быть кто-то особенный.

Коул ласково собрал в хвост мои волосы – темно-русые, почти цвета латте, – чтобы они не лезли ему в лицо от ветра, и наклонился, ища мои губы. Его глаза рефлекторно следовали за звуком моего голоса. Я приложила ладонь Коула к своей щеке и потянулась навстречу.

– А что потом? – спросил он, вдруг передумав целовать меня и нахмурившись. – Ты вернешься домой?

– Ну, если этот колдун согласится…

– Так это колдун? Не ведьма?

– Зои утверждает, что колдун. Так вот, если он примкнет к ковену… Нас будет трое.

– И что с того?

– Я смогу воспроизвести ритуал Авроры, войти в Нью-Йорк и отобрать Вестники назад.

Коул переменился в лице. Слепота будто лишила его контроля над мимикой: теперь он невольно выражал даже те эмоции, которые надеялся спрятать на глубине. Например, страх и гнев, когда я снова заговорила об этом.

– Отобрать Вестники у ковена враждебных ведьм?! Мы ведь обсуждали! Даже если у тебя получится снять барьер, это все равно не…

– Я знаю, что делаю, Коул. – Я мягко остановила его, прижимаясь вплотную и заставляя жадно вздохнуть. – Доверься мне. Я делаю это не только ради Вестников… Возможно, в ковене Авроры найдется целительница.

– Даже если и найдется, едва ли она сможет меня вылечить, – хмыкнул Коул мрачно. – Я все еще охотник. Магия на меня не действует.

– Уже действует – моя. Мы же связаны, – напомнила я, растирая пальцами метку на своем запястье. – Нужно лишь освоить дар исцеления, и я вылечу тебя сама…

– Ты обещала не зацикливаться на этом, Одри. Твоя первоочередная задача – восстановить ковен, чтобы дать отпор Ферн. Мы не знаем, когда она вернется. Нельзя быть такой разборчивой, отказывая ведьмам, которые не обладают даром целительства… Три месяца прошло, а ты так никого и не привела.

– Вообще-то кандидаты сами отказывали мне. – Я потянулась к фарфоровой чашке на столике: мятный чай все еще дымился. – Впрочем, я ничуть не жалею об этом. Они все бестолковые! Самоучки, знающие о магии разве что из интернет-форумов. Мне же нужны сильнейшие.

Я сделала глоток, молясь, чтобы новый колдун оказался тем самым – целителем, которого днем с огнем не сыщешь. Этот редчайший дар – последняя надежда, что у нас осталась, после того как все магические порошки были перепробованы, и даже традиционная медицина оказались бессильна. Рубцы на роговице и выжженные зрительные нервы, которые невозможно восстановить, – такой диагноз поставил приглашенный доктор Стюарт. Это его Коул ежегодно подкупал на медкомиссиях, чтобы оставаться в рядах полиции. Однако такие подкупы остались в прошлом: как только в участке прознали о травме Коула, его тут же отправили в «безвременный отпуск», что было сродни неофициальному увольнению. Лишь благодаря тому, что Сэму удалось представить слепоту Коула как «ранение на дежурстве», он продолжал получать солидные выплаты по страховке. Но, разумеется, никакие деньги не могли заменить ему дело всей жизни.

Чтобы виртуозно освоить дар исцеления самостоятельно, по гримуару, мне бы потребовались годы. Коул не мог так долго ждать, да и чувство вины мешало мне сосредоточиться. Я не могла провести на одном месте и часа, не говоря уже о том, чтобы закопаться в книгах и зазубривать аффирмации. Утешение для меня нашлось в безустанном поиске. Беспокойный сон, постоянные путешествия и по десять новых знакомств в день – лишь бы найти хоть какое-нибудь доказательство, что эффект от мэцубуси обратим.

– Как ты узнала способ снять барьер с Нью-Йорка? – вдруг спросил Коул. – Это ведь древняя и сложная практика, которую Аврора вписала в… Стоп… Секунду. – Коул вспыхнул, даже не удосужившись выслушать мое оправдание. Впрочем, ему все было ясно и так. – Шепчущая глава Авроры опасна, Одри! Ты же говорила, что она основывается на жертвоприношениях, что это воплощение кровавой стороны колдовства… – забормотал он, распалившись лишь больше от моего гнетущего молчания.

– Это исключительно ради дела! И кстати. – Я выпрямилась, со звоном вернув чашку на блюдце. – Я пришла к тебе не для того, чтобы слушать нотации или причитания, какая я глупая и несносная. Сама это знаю. Я пришла, потому что соскучилась. Так почему мы все еще обсуждаем Аврору, вместо того чтобы целоваться?

Коул хмыкнул, но сдался, когда я вновь навалилась на него. На этот раз я действовала решительно, быстро завладев его губами, пока их не заняла очередная болтовня. Когда ветер усилился, а я замурлыкала от прикосновения рук Коула под своей рубашкой, он произнес:

– Я ненавижу себя за то, что не могу отправиться с тобой и защищать, как раньше.

Я знала, что рано или поздно эти слова прозвучат вслух. С тех пор как случилось то, что случилось, и мы вернулись в Вермонт, Коул ни разу не заговорил о своей беспомощности. Лишь постоянно рвался проявить самостоятельность, из-за чего на кухне билась посуда, а на его лбу выступали шишки от дверных косяков. Иногда я замечала, как тоскливо он водит пальцами по запястью, выискивая черную метку, которой было больше не суждено гореть.

– Пробыть атташе пару недель и сразу же уйти в отставку… – Коул рассмеялся, но смех его был печальным. Он поцеловал меня в шею, не закрывая слепых глаз, и я с раскаянием заглянула в них, не зная, что ответить. – Наверное, Гидеон был прав. Не зря родители хотели держать нас подальше от охоты. Раз уж так суждено… Буду ждать тебя дома. Возвращайся скорее.

Я сжала руку Коула, задержав взгляд на его пижамных штанах в шотландскую клетку, которые у него больше не находилось повода переодевать. Погода на улице стояла прохладная, но согревающие чары делали свое дело.

Все это… Все из-за меня.

Тряхнув головой и приподняв лицо Коула, я прошептала, надеясь, что мой голос не дрогнет от слез, которые я никак не могла выплакать с того самого дня:

– Ты все еще мой атташе. И, клянусь, я все исправлю! Я верну твое зрение, Вестники, ковен… Просто дай мне еще немного времени. К концу недели мы вернемся в Берлингтон, а пока компанию тебе составят Гидеон и Сэм, хорошо? Знаю, никто из них не сравнится со мной по крутости времяпрепровождения, но… Исаак писал, что купил игральные карты для незрячих и ящик бельгийского пива, так что у вас планируется вечеринка. Обещай выпить хотя бы пару глотков и оторваться как следует! Чур, девочек не приглашать.

Коул даже не попытался улыбнуться в ответ. Поднявшись со скамьи, я помогла ему встать. Двигаясь заторможенно, он выставил вперед руку, боясь натолкнуться на угол мебели. Проведя его мимо чайного столика в балконную арку, я довела Коула до постели и осторожно усадила на подушки. Таймер на смартфоне закукарекал: бросив тоскливый взгляд на часы, я убрала дневник в тумбу и быстро закрыла балконную дверь.

– Ну же, выше нос! Как только вернусь, продолжим читать дневник Дэниэля. А еще у нас скоро праздник – Остара. Я покажу тебе, как его принято отмечать в моем ковене. Спойлер: кролик – тематическое животное, так что секс и размножение приветствуются. Будет здорово! – воскликнула я, наблюдая, как Коул вытягивается на мягкой постели, залившись пунцовым цветом, и что-то сбивчиво бормочет в ответ, поправляя пояс штанов. – Я люблю тебя, Коул.

Коул смягчался каждый раз, как слышал эти слова, и каждый раз повторял:

– И я тебя люблю. Будь осторожна.

Я глубоко вдохнула и покинула спальню со щемящей болью в сердце, оставив Коула в одиночестве.

Впущенный открытыми настежь окнами сквозняк гулял по коридорам. Март в Вермонте выдался едва ли не дождливее, чем октябрь: ливень шел сутками и всегда начинался внезапно, как по щелчку пальцев. Кажется, солнечным выдалось лишь одиннадцатое число, и то лишь благодаря мне. Ясная погода – единственное, что я смогла сделать для Коула помимо домашнего яблочного пирога, чтобы хоть как-то скрасить его худший в жизни день рождения.

Вот и опять небеса разверзлись: по крыше застучала усыпляющая дробь. Солнце едва пробивалось сквозь тучи, и его приглушенный свет раскрасил все в шафрановые оттенки.

Я оглядела винтовую лестницу, уходящую еще на два этажа вверх, и поморщилась при виде открытой двери на чердак, где стоял алтарь матери. Ветер постоянно распахивал ее, и даже ведьмовская печать не могла совладать с ним. Будто приглашая меня войти и занять свое место, кабинет Виктории ожил, как только мы поселились здесь. Я закатила глаза и, обойдя его стороной, спустилась вниз, следуя за соблазнительным запахом, обещающим гастрономические изыски.

– Не знала, что ты умеешь готовить.

Сэм едва не перевернул противень, доставая его из духовки.

– Когда ты появилась?! Перестань так делать! Сердце в пятки уходит от этих ваших телепортаций.

– Я была наверху уже полтора часа. Так, значит, ты смотришь кулинарные передачи? Это ведь треска по рецепту Джейми Оливера… – протянула я, ткнув вилкой в посыпанную семенами фенхеля рыбу, лежащую на овощной подушке.

Сэм стянул с рук прихватки и фыркнул:

– А что такого? Я живу один с восемнадцати лет. Естественно, я должен уметь готовить! Это залог выживания.

– Хм, вкусно, – констатировала я, попробовав кусочек. – Не против, если я прихвачу с собой порцию? Зои осточертели всякие забегаловки. Она сейчас душу бы отдала за домашнюю стряпню.

Сэм вздохнул, послушно доставая пластиковый контейнер.

Хотя Сэм все еще оставался ночевать в доме Шамплейн крайне неохотно, он уже перевез сюда часть своих вещей. Правда, называл особняк «логовом призраков» и с трудом засыпал по ночам после моего рассказа о том, как Джулиан прирезал здесь всю нашу семью. Мне и самой приходилось нелегко: каждый раз, переступая порог дома, я боролась с инстинктивным желанием бежать без оглядки. Но возродить ковен в другом месте было почти невозможно. Здесь находилось самое безопасное пристанище, защищенное от Ферн и всех, кто мог попытаться навредить нам: Нимуэ неустанно стерегла берега озера, а защитный морок делал лес непроходимым для незваных гостей, даже для таких сильных, как Ферн. В особняке все еще витал душок смерти, который ничем нельзя было вывести, но благодаря Сэму, Гидеону и Исааку, бдящим возле Коула день и ночь, здесь наконец-то поселилась жизнь. И пахла она рыбой с чесноком и лемонграссом.

– Как там Зои? – осторожно поинтересовался Сэм, всеми силами пытаясь изобразить равнодушие, будто он ничуть не соскучился по ней и не строчил по ночам сопливые эсэмэски, которые Зои тайком давала мне читать. – Она не против, что ты вот так бросаешь ее одну?

– Зои сама выгоняет меня из машины, чтобы спокойно медитировать за рулем, – закатила глаза я.

– Она медитирует прямо во время вождения?!

– Я тебе этого не говорила.

Закрыв контейнер и прижав его к себе, я снова глянула на часы, надеясь, что Зои не успела уехать слишком далеко и моя связь с куклой джу-джу еще не оборвалась.

– Это тоже забери, – сказал Сэм, вытягивая из кармана шорт золотой браслет и кидая его мне в руки, словно это была граната. – Он вибрирует после захода солнца. Меня это нервирует!

Я взглянула на цепочку, в которой текла энергия, прежде мною не виданная. И как я могла так долго не замечать, чем гримы являются на самом деле? Теперь, заключенные в подарок Коула, как в тюрьму из ювелирного золота, тройка демонических котов уж точно не посмеет одурачить меня вновь.

– Зачем ты заперла их? – поинтересовался Сэм, когда я убрала браслет в сумку, так и не осмелившись надеть его. – Кажется, они хорошие ребята. Они ведь спасли меня тогда… Нас всех.

– У меня нет времени разбираться с ними, – объяснила я. – Гримы, шеду или просто трикстер, которому нравится притворяться… Я уже не верю ни единому их слову. Когда будет время, тогда и займусь этим. А пока пусть сидят и размышляют о своем поведении! – крикнула я, засунув голову в сумку. – А ты, Сэм, присматривай за Коулом.

– Чтобы снова в какую-нибудь междоусобную войну ведьм не ввязался и еще чего не лишился, помимо глаз? – бестактно пошутил он, но у меня от этих слов все сжалось внутри.

– Да. И чтобы поел. Не отпускай его к озеру без сопровождения. Нимуэ только и ждет, когда он окажется в ее водах.

Заметив выражение моего лица, Сэм виновато притих. Проходящий мимо Штрудель потерся о мои ноги, протяжно мяукнув. Я наклонилась и почесала его за ушком, а затем открыла дверь и переступила черту из железной стружки и битого стекла.

– Верни мое тело туда, где вязь и маяк ждут меня. Сохрани кости, плоть и кровь без ошибок и следов.

Последние слова были чистой импровизацией – мне пришлось добавить их после того, как я случайно оказалась в дебрях Аляски перед берлогой гризли. Надеясь, что новые меры предосторожности не подведут, я задержала дыхание и позволила вихрю из магии поглотить меня и перенести туда, где ревела магнитола, а запах свежей выпечки дразнил аппетит.

– Ты только что отъехала от заправки? – догадалась я, наблюдая, как Зои уминает булочку с джемом, не отрываясь от дороги. На ее коленях лежала плетеная джу-джу, набитая кроличьим мехом и вороньими косточками с прядью моих волос. Маяк сработал безошибочно. – Хорошая идея была с куклой. Даже не тошнит почти. О, мы подъехали к городу…

– Ага, – промычала Зои, вытирая рот. – Ты перенеслась в машину на полном ходу. Это успех. В такие моменты я завидую Верховным. Ну что, как там поживает Коул?

Голова все же кружилась, как флюгер, но это было не сравнить с первым разом, когда после перемещения меня рвало еще неделю. Я убрала контейнер Сэма, приоткрыла окно, чтобы вдохнуть свежий воздух и рассмотреть пригород Филадельфии, состоящий из маленьких коричневых домиков, поросших плющом.

– Держится бодрячком, но мы оба знаем, что он чувствует на самом деле. Из-за нашей связи иногда это чувствую и я. Тебя в детстве когда-нибудь забывали в кромешной темноте? То, что испытывает Коул, очень похоже на это.

Зои бросила на меня хмурый взгляд. Напомнив себе о миссии, я заставила себя взбодриться и улыбнулась во весь рот:

– Хочу кабриолет.

– Кабриолет? – переспросила Зои. – Еще неделю назад ты хотела «Форд» – мы угнали «Форд». Кабриолет был до этого. Дважды. Сколько можно?

– Прошлый кабриолет выбирала ты, а теперь хочу выбирать я. Синий! Лучше всего «Камаро».

Зои закатила глаза, но смирилась с моей прихотью и пошевелила пальцами, лежащими на руле. В боковом зеркале я увидела, как преобразилось наше красное авто, записанное на имя какого-то Дрейка, которого мы хорошенько обработали в кафе неделю назад. Теперь машина выглядела так, будто сошла со страниц ретрожурнала. Заерзав на неудобном узком сиденье, я буркнула:

– Это всего лишь морок. Совсем не то.

– Какая разница? На вид-то «Камаро». Хватит уже воровать! Хочешь, чтобы нас и в Пенсильвании объявили в розыск? Совершать преступление за преступлением – не лучший способ решить свои проблемы.

– Да, но лучший способ поднять себе настроение.

– Когда Коул узнает…

– Я справляюсь, как могу. Мы уже третий месяц колесим по Америке! Неужели я не имею права хоть немного расслабиться? Уж не тебе меня судить, – хмыкнула я, кивнув на сумку Зои на заднем сиденье, где покоился череп Мари Лаво, набитый таким количеством кокаина, что хватило бы на армейский батальон. – Итак… Что за ведьмака ты нашла?

Я устроила ноги на бардачке и заискивающе взглянула на Зои, стараясь не думать, что ее терпение когда-нибудь закончится. Молча ткнув пальцем куда-то вперед, она включила поворотники.

– Бар под названием «Бар»? – прочитала я вывеску, прищурившись. – Им срочно нужен новый креативный директор.

Место и впрямь выглядело захудалым: прогнивший порог, скопище мотоциклов на парковке, обклеенные плакатами стены и шумная компания татуированных мужчин, курящих за углом. Полный набор.

На всякий случай прошерстив гримуар и освежив в памяти защитные заклятия, я оставила рюкзак в машине и выбралась наружу, потягиваясь. Зои, не обращая ни на что внимания, смяла коробку от булочек и выкинула ее в мусорное ведро, стоящее рядом с байкерами. Они перестали гоготать и недобро оскалились.

– Филадельфия такая Филадельфия, – вздохнула она, вальяжно толкая входную дверь.

Внутри стоял смрад дешевой выпивки и общественного туалета, в который выстроилась очередь за углом. Неоновые вывески слепили, а отовсюду выглядывали постеры с изображением женских форм и непристойными ругательствами – похоже, хозяин бара не был силен в дизайне. Пройдя в глубь заведения к бильярдным столам, осажденным реднеками, я завертела головой.

– Ну и кого мы ищем? – спросила я нетерпеливо, пока Зои невозмутимо заказывала у бармена джин с ягодным соком. – Кого-то вроде Рафаэля?

Зои обернулась на звук шара, закатившегося в лунку, и обвела взглядом столики. Ее губы расплылись в улыбке.

– Нет, кого-то вроде тебя.

И я мгновенно узнала его. Не то голубые, не то синие волосы, выбритые на висках, будто бы впитали в себя неистовство океана: перламутровый глубокий цвет переливался всеми оттенками сапфира. Обычная краска не могла создать такого завораживающего эффекта, а вот магия – запросто.

Я подошла ближе. Миндалевидные глаза василькового цвета сосредоточенно следили за оставшимися шарами. Бронзовая кожа, ястребиные черты лица, рост под два метра и стальной блеск, рассекающий линии лица: тонкое колечко на нижней губе и такое же, только с шипами, в носовой перегородке. Пирсинг дополняли угольно-черные татуировки, которые покрывали все его тело: складываясь в сигилы, они не оставили и просвета чистой кожи. Я узнала на его шее руны Хагалаз и Перт, вплетенные в геометрические фигуры, доходящие до подбородка. На вид юноша был не старше Коула, но ему вполне могло быть и за сотню лет.

– Вон в ту лунку, – заявил лысый байкер, стоящий на другом конце бильярдного стола. – Ставлю сто баксов, что промажешь, мексикашка.

– Как скажешь.

Байкер глумился, потягивая сигару, пока ведьмак демонстративно примерялся кием, теребя кончиком языка колечко в губе. Длинные пальцы, увешанные перстнями и отстукивающие по столу шаманский ритм, выдавали его: искры вились и распускались, как лепестки сказочных цветов, недоступные для человеческих глаз, но вполне осязаемые.

В воздухе запахло электричеством.

Неоновые вывески мигнули, проигрыватель заело – секунда, и ведьмак без лишних церемоний ударил кием по шару. Тот покатился и, виляя от стенки к стенке, угодил точно в цель.

– Бесовщина! – ахнул байкер, на что колдун лишь усмехнулся и выдернул из его пальцев смятые купюры.

– El ganador se lo lleva todo[1], амиго. Марго, налей нам с другом еще виски!

Я подошла вплотную, и ведьмак развернулся с пустым бокалом в руке, едва не проткнув меня кием.

– Осторожнее! – воскликнул он, отшатываясь, пока я спокойно изучала его, прислушиваясь к интуиции: подходит ли он мне? Сделает ли ковен сильнее? Смогу ли я его убедить? – Эй, какие-то проблемы? Ты новенькая, да? – спросил он с нахальной улыбкой, обнажая ряд белоснежных зубов, светящихся в ультрафиолете. – Позови Марго, будь душкой…

– Выбери карту.

Я вытащила руку из кармана и раскрыла заранее приготовленный веер из старших арканов Таро. Колдун недоверчиво сощурился, и его волосы замерцали, отливая бирюзой. Похоже, он нервничал.

– Это что, фокус какой-то?

– Вроде того. Выбери, – повторила я упрямо.

Скривившись, колдун небрежно выдернул одну из карт и сунул мне, даже не удосужившись развернуть ее и узнать, что он вытащил.

– Колесо фортуны, – озвучила я. – Авантюрист, игрок, фаталист. Независимый, любопытный, конфликтный. Звучит неплохо. О, а тут у нас что… – Я отлепила от карты еще одну. – Хм… Смерть? Это странно.

– Ага-ага, – безразлично вздохнул колдун, крутя кий. – Так ты соизволишь сходить за Марго и принести мне вискарь?

– Или что? – спросила я, возвращая карты в колоду. – Заколдуешь меня, как тот бильярдный шар? Учти, со мной будет посложнее, просто так к выходу я не покачусь.

Он осекся, и голубые глаза распахнулись шире. Актерское мастерство давалось ему не так хорошо, как мошенничество, и попытка отделаться от меня прозвучала совсем неубедительно:

– Ты кислоты нажралась? Иди проспись.

Он попытался обойти меня, отодвинув в сторону, но Зои заблокировала ему путь к отступлению, пролегающий через узкий проход между столиками. Сложив руки на груди, она многозначительно повела бровью, показывая: просто так ему от нас не отделаться.

Ведьмак вздохнул.

– Нынче статья за колдовство есть? – вспылил он, решив перейти в наступление. – Вы не выглядите как охотники на ведьм. Чего вам надо, сладкая парочка?

– Следи за языком, когда говоришь с Верховной, – произнесла Зои то, от чего меня передернуло. Взгляд колдуна метнулся ко мне, и его лицо просияло.

– Ох, прошу меня простить, Ваше Верховенство. – Он умело изобразил реверанс, хохоча, а затем вскочил на край опустевшего стола для бильярда. – Чем я, жалкий раб, могу услужить вам?

Я взглянула на компанию поджарых мужчин, распивающих пиво по соседству, но они уже переключились с бильярда на дартс. Громкая музыка заглушала наш разговор, а тем, кто все же мог его услышать, было плевать. Я посмотрела на Зои, которая забирала с барной стойки свой долгожданный коктейль, и позавидовала ее выдержке. Сколько бы неприкаянных я ни встретила, сколько бы раз ни произнесла заготовленную речь, меня все равно бросало в озноб, как перед выходом на сцену. В прошлые три раза ничего не получилось: одна из ведьм сбежала, даже не дослушав; другая попыталась обокрасть меня, а третья была в таком непотребном состоянии, что не могла связать и двух слов. Но все они были слабы и уж точно не были целителями – таких пустозвонов природа бы не вознаградила столь щедро. Но сегодня… Сегодня мне могло повезти.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Диего Меса, – представился колдун неохотно.

– А мое имя Одри Дефо, и я хочу пригласить тебя, Диего, в свой ковен.

Его темные брови взлетели вверх. Услышанное показалось ему настолько забавным, что бронзовую кожу разукрасил ягодный румянец. От обиды я чуть не прикусила себе язык.

Лишь перестав смеяться, Диего ответил:

– Не слишком ли ты юна, чтобы быть Верховной?

– Тест на Фейсбуке сказал, что мой психологический возраст пятьдесят шесть.

– А ты смешная. – Он ухмыльнулся, снова теребя колечко в губе. – Обычно ковены стараются держаться от меня подальше… Стоит мне заявиться на чужую территорию, как ко мне тут же отправляют посыльного с вежливой просьбой свалить. Ты, наверное, тоже заметила, что я не очень-то смахиваю на идеального кандидата. Я проблемный. А зачем тебе лишние неприятности?

– Потому что ты ни в какое сравнение не идешь с теми неприятностями, что у меня уже есть, – призналась я. – И мне нужна помощь, чтобы справиться с ними. Это… долгая история. Если коротко, то на мою власть претендует кое-кто другой. А еще есть человек, которому твои знания, возможно, помогут вернуть утерянное… Да и мне самой найдется, чему у тебя поучиться. Видишь ли, я в этом деле новенькая.

– То есть ты стала Верховной недавно, – уточнил Диего с насмешкой. – И сколько же в твоем ковене ведьм?

– Ну… Нас пока только двое, но мы весьма перспективный ковен.

Диего закрыл глаза и удрученно помассировал лоб рубиновым камнем в одном из его перстней.

– Ясно. А название у мини-ковена есть?

– Шамплейн. Может быть, ты слышал о нем.

Диего резко отнял руку от лица. Судя по всему, рассказывать о Шамплейн не было нужды – он и так все знал.

– Да, вы сторожите границы одноименного озера в Вермонте. Сильный ковен. Был. Я думал, вас истребили.

– Так и есть, но кое-кто уцелел – я. И у тебя есть шанс войти в число первых моих… приближенных. Я выделю тебе комнату в семейном особняке, дам доступ к старинному гримуару и всем ингредиентам, что потребуются. Продукты и выпивка тоже за мой счет. Видишь ли, мне по наследству столько драгоценностей и антиквариата перепало, что теперь я очень щедрая. Только дай клятву, научи меня тому, что знаешь сам, и следуй за мной. Но не как за Верховной, нет… Как за другом. Мы даже можем стать семьей.

Я обошла стол, скользя пальцами по зеленому бархату, чувствуя, как моя кожа горит от его взгляда. Он действительно любопытный и готовый пойти на риск, как и сказала Фортуна. Заинтересованный вопреки всему.

Зои причмокнула, отпивая свой коктейль, и бодро поддержала:

– Соглашайся! Выпивка у нее и впрямь что надо. Да и спальни просторные.

Диего раздумывал несколько минут, подперев подбородок кием. Следя за каждым моим движением, он молчал, а я покорно ждала ответа. Увидев, как медленно проясняется его лицо, я почти улыбнулась, мысленно празднуя победу, но вдруг услышала:

– Извини, но мне не нужен ничей поводок, тем более бесхребетной девчонки, у которой еще молоко на губах не обсохло.

Мне будто отвесили пощечину. В груди растекся жар: ярость, подобная жидкому огоню. Зои поперхнулась и отставила бокал, качая головой, будто хотела образумить не то меня, не то его. Но для нас обоих было слишком поздно.

– Колдуны, состоящие в ковене, сильнее, – вернув себе самообладание, я решила дать Диего второй шанс. – Верховная отдает часть своей магии как первоисточник. Если тебе нравится дебоширить и кидать людей на деньги – пожалуйста! В моем ковене это не запрещено…

– Да что мне может дать твой ковен, кроме головной боли? – огрызнулся Диего, спрыгивая со стола. На его повышенный голос обернулись несколько постояльцев, но он повел пальцами, и те мгновенно все забыли, вернувшись к своим делам. – Если мне не изменяет память, то Шамплейн уничтожил один из детей Верховной… Значит, это сделал твой родственник, не так ли? Возможно, даже брат или сестра. А где же в это время была ты? Небось пряталась в кладовке?

– Одри, – позвала меня Зои, выступая вперед. – Идем отсюда.

– Ты выглядишь жалкой, упрашивая меня присоединиться к тебе, – усмехнулся Диего, сделав шаг ко мне, оцепеневшей от его слов. – Тебя, очевидно, не воспитывали как Верховную, потому что Верховные не просят – они велят. Верховные не приходят сами – они зовут. Верховные умеют справляться со всем в одиночку. А ты лепечешь о семье, о дружбе… Как сопливый ребенок. Поэтому мой ответ очевиден: нет! Катись к черту, пока я еще в хорошем расположении духа и не отвел тебя к нему сам.

Я открыла рот, пытаясь вставить хоть слово, но Диего все не затыкался. Его глаза опасно блестели. Он провоцировал меня. Зачем?

– Прекрати, – процедила я, сжав кулаки. – Чего ты добиваешься?

– Пытаюсь узнать тебя получше, – улыбнулся Диего, медленно приближаясь, как надвигающийся ураган. Электричество снова затрещало в воздухе. – Свой истинный лик люди являют лишь в гневе. Давай, Одри Дефо… Покажи мне, что ты действительно Верховная. Или я прав и ты лишь испуганная девочка, которая даже губы ровно красить помадой не научилась?

– Я выше твоих школьных дразнилок, увы, – хмыкнула я, разворачиваясь, чтобы сбежать от Диего, как и от тьмы внутри меня, к которой он взывал. От злости во рту горело. Мне хотелось запить все джином, который остался в бокале Зои, но едва я потянулась к нему, как мою руку перехватил Диего. Он стиснул ее так крепко, что затрещали кости, и от этой боли щелкнул включатель у меня в голове.

– Xordos, – шепнула я, зыркнув на него исподлобья, и Диего оглушило. – Hagalaz!

Он вскрикнул, отшатываясь и зажимая уши руками, но тут же хрипло засмеялся. Его нос кровоточил, лицо заливало кровью, но даже когда я повторила заклятие, делая шум в голове Диего невыносимым, он не перестал смеяться.

– Да что с тобой не так?! – воскликнула я растерянно, наблюдая, как он слизывает кровь с верхней губы, едва не закатывая глаза от удовольствия.

– Со мной все не так, как и с тобой. Мы же, черт возьми, ведьмы! Tenebris ratio.

Диего схватился за свой кий. Один взмах, точно посохом, один удар о землю – и люди вокруг растворились, как миражи. В баре резко потемнело, словно кто-то выкрутил все лампочки. Сделалось холодно, как в морге, и все вокруг посерело, поблекло. От шипения музыкального проигрывателя в углу теперь заложило уши и у меня. Оглянувшись и не увидев рядом Зои, я вдруг почувствовала тугие жгуты, обвивающие лодыжки. Диего зацокал языком, любуясь, как они сковывают меня.

– Царство мертвых, – выдохнула я, настолько удивленная, что даже не могла сопротивляться.

– Я предпочитаю египетское название Дуат. – Диего пожал плечами, вытирая лицо рукавом рубашки. – Правда, это не совсем он. Мы лишь на его пограничье… Так, считай, в гости забежали. Но все равно впечатляет, правда?

Вынув колоду Таро, я проверила карту, которую положила последней: всадник-скелет в черной накидке, ступающий по телам мертвых.

– Смерть… Так ты некромант? Слышала, этот дар чаще выбирает мужчин. Он очень редкий.

– А главное, очень полезный. Особенно когда на нервы действуют, – протянул он ехидно и сорвал со спинки стула свою кожаную куртку. Очевидно, он мог находиться и в том, и в этом пространстве одновременно, чего нельзя было сказать обо мне. – Ты просила меня обучить тебя, так что, пожалуй, я оставлю тебя здесь. Чем не урок? А сам найду заведение повеселее. Удачи с местными тварями! Они обожают юных дев, особенно девственных.

– Тогда их ждет разочарование, – прорычала я, дергая ногами, чтобы освободиться от черных щупалец. – И тебя тоже. Isa!

Щупальца разжались, а Диего замер на месте, оказавшись в тисках невидимой силы, парализующей мышцы. Бесформенные тени, отбрасываемые тусклыми светильниками, ожили. Они расползались по бару, пока мы беседовали, и подбирались все ближе. Только сам дьявол мог знать, какие кошмары прятались в них, выжидая своего часа. Но, решив не проверять, покажутся ли они, я выставила вперед руки и скрестила их, топнув ногой.

Несмотря на поражение, Диего улыбался, наблюдая, как я выполняю его глупую прихоть – показываю себя настоящую.

– Владыка теней, что возле детских кроватей ночами бдит! Жри предателя Брута, он детскую плоть своим вкусом затмит. Глазницы открой, как бутылку с вином. Перебери его кости. Я приглашаю тебя на кровавый пир в гости!

Шепот утонул в помехах взбесившегося стерео. Диего захрипел, будто его ударили под дых, и упал, роняя кий. Тот закатился под бильярдный стол, а тени, шипящие по углам, остервенело бросились вперед, сползаясь в одну гигантскую чернильную кляксу.

Он хотел демонстрации моей силы – он ее получил. Я чувствовала покалывание на руках, едкий зуд, вынуждающий меня забираться пальцами под рукава и расчесывать кожу. Но я не остановилась. Шепот вытеснил мысли, опустошил меня и вывернул наизнанку. В висках стучала кровь, но я довела до конца заклятие, выученное из главы Авроры. «Месть Ктулху» называлось оно – дикое, не знающее жалости и прощения. Читать его было мучительным блаженством. Ведь…

«Тьма мягкая на ощупь, как кроличья шубка, и теплая, как молоко с медом».

Диего наконец поднял голову и восторженно ахнул, не сводя с меня глаз:

– Теперь я вижу. Ты великолепна.

– А ты просто жалок, – прошипела я, нависнув над ним. – Друзья тебе не нужны, но вот нажить еще одного врага ты явно не против. Таков твой выбор?

– Нет… Верховная. – Диего запрокинул голову, глядя из-под опущенных ресниц. Я уловила ощущение наслаждения в изгибе его приоткрытого рта и опешила. – Прости, что усомнился. Ты вовсе не слаба. Да, я хочу быть частью твоего ковена.

– Что, вот так просто передумал? – фыркнула я. – С чего бы это?

– Не пойми превратно… Я не имею ничего против ковенов. Просто хотел убедиться, что с тобой будет весело.

– А ты уверен, что я по-прежнему хочу видеть тебя в Шамплейн? После того, как ты собирался бросить меня в Дуате…

– Ну. – Диего призадумался, теребя языком колечко. – Судя по тому, как ты чешешься, мои знания могут пригодиться.

Я вздрогнула и удивленно взглянула на собственные руки, которые раздирала пальцами в кровь. От каждого заклятия Шепота этот зуд лишь усиливался, напоминая комариные укусы, но то была мизерная плата за такую мощь. Я же старалась не обращать на зуд внимания, а потому, опомнившись, спрятала руки за спину.

– Не понимаю, о чем ты. Так, получается, ты принимаешь мое приглашение?

– Да, пожалуй… Давно не участвовал в ведьмовских разборках. – Диего сиял, чем-то неистово воодушевленный. – Шелковая лента для клятвы имеется? У меня где-то был в рюкзаке войлочный шнурок, не знаю, подойдет ли…

– Пло-оть!

Мы оба повернулись на голодный рев. Темная клякса оформилась, обретя корявые руки, ноги и акулью пасть с сотней острых зубов из ржавых гвоздей. Обратившись невероятным чудищем, клякса разинула рот, опустив нижнюю челюсть до самого пола, и поползла к нам. Переворачивая на своем пути мебель, посуду, торшеры, она облизывалась, протягивая длинные лапы, покрытые дегтем, к обездвиженному Диего.

– Вау! – воскликнул он, поежившись. – Не знаю, что именно ты призвала, но выглядит оно жутко. Криповее только старые пластилиновые мультфильмы. Прямо мороз по коже! Может, уберемся отсюда?

Диего бросил на меня умоляющий взгляд, а я впилась ногтями в ладони, борясь с искушением проучить его. Заставить кашлять кровью и навсегда отбить охоту говорить с ведьмами так, как он говорил сегодня со мной. Больше страха и раскаяния… И меньше неповиновения.

– Одри, – позвал Диего надрывно. Покосившись на уродливую тень, которой он наверняка скормил бы меня без раздумий, Диего криво улыбнулся, пытаясь не выдавать страх. – Я ведь это несерьезно про молоко на губах и все такое… Просто разошелся что-то. Настроение поганое. Мы ведь договорились, да?

Сделав глубокий вдох и напомнив себе, что моя главная цель – собрать ковен, а не самоутвердиться, я кивнула и щелкнула пальцами.

– Больше никогда не пытайся тягаться с Верховной.

Проигрыватель зашипел, и обычная музыка вновь растеклась по бару. Чудище осталось там, где ему самое место, а мы оказались в пригороде Филадельфии. Диего подскочил и огляделся: вокруг галдели байкеры, не заметившие ничего подозрительного. Зои выглядела так, будто тоже не заметила нашего отсутствия: с тем же предостерегающим выражением на лице, как до нашего исчезновения, она растерянно заморгала и глянула на наручные часы.

– Вас не было всего две секунды. Совсем не разбираюсь в некромантии, но что-то мне подсказывает, время в темном измерении течет по-другому. Вы уже успели все обсудить?

– Нет, зато я успела надрать Диего зад, – задорно отозвалась я, и взмыленный Диего схватил бокал из-под виски и вывалил в рот оставшиеся кубики льда. Его рубашка прилипла к груди и спине: похоже, я и впрямь заставила его попотеть.

– Ух! Это было горячо. – Он подмигнул мне: – Итак, теперь ковенант. Идем на улицу.

Диего вылетел из бара как пробка, и Зои повернулась ко мне за объяснениями, но мысли в моей голове еще не улеглись. Тревога. Непонимание. Отторжение.

Что со мной происходит?

– Этот Диего полный псих! Он что, по садо-мазо? Похоже, ему в кайф получить взбучку от Верховных… Эй, Одри, ты как?

Я отняла у Зои бокал с коктейлем и залпом допила его. Покалывание на руках не проходило: расчесав их от запястий до локтя, я спустила рукава ниже, надеясь скрыть это.

– Ты вся чешешься, – все же заметила Зои. – Что там произошло? Как именно ты проучила Диего? Обычная магия ведь там плохо работает… Темное измерение – темные заклятия. И какое же ты использовала? – Она все продолжала сыпать вопросами, даже когда мы вышли на улицу и спустились к парковке. – Одно из заклятий Авроры, я права? Тебе не кажется, что ты пользуешься ими чересчур часто?

– Нет, не кажется. Я делаю это лишь в экстренных случаях.

– Хм, разве? А когда у нас кончились деньги на кредитке и нам было нечем оплатить бензин? Или когда ты украла то бордовое платье, хотя можно было наложить самый обыкновенный морок. И потом в кафе на побережье…

– Диего пытался скормить меня низшим сущностям! – перебила ее я, всплеснув руками. – Что еще оставалось делать?

Мы остановились, дожидаясь Диего, пока он копался в рюкзаке, висящем на сиденье его мотоцикла. Отполированный черный Kawasaki сверкал в лучах солнца. Даже когда Зои принесла золотые швейные ножницы из машины и небесно-голубую ленту, чтобы Диего не позорился со своим войлочным шнурком, я все стояла и смотрела в одну точку, слишком обеспокоенная и уставшая, чтобы испытывать хоть что-то.

– Supremi venefica Audrey Defoe. Аллилуйя, сестра, – закончил Диего, не отпуская моей руки, связанной отныне с его рукой. Возможно, навеки. Он без конца улыбался, непрерывно глядя мне в глаза. От этого мое лицо пылало, будто меня засунули головой в разогретую духовку. Заметив, что Диего не спешит отпускать мою руку, даже когда мы трое почувствовали, как течет сквозь нас магия, объединенная в один бурный поток, Зои откашлялась.

– Раз теперь он часть нашего ковена, может, дадим ему адрес и отправим в Берлингтон? – предложила она осторожно. – Диего взрослый мальчик, доберется. А Сэм и Гидеон его встретят. Он все равно будет только мешаться в… нашей дальнейшей поездке.

– Да, ты права. – Я развязала ленту, позволяя пальцам выскользнуть из неоднозначной хватки Диего. Он размял шею, привыкая к чувству, которое было в новинку и мне: трехкратная сила. Трехкратная власть, сосредоточенная во мне, но открытая и для них тоже. – Тебе нужно в Берлингтон, Диего. На девятом километре, рядом с поворотом на Шелберн, будет лес. У тебя есть мое приглашение, так что ты сможешь пройти через него. Там увидишь большой дом. Постарайся подружиться с его обитателями, пока нас не будет, ладно?

– Я буду само обаяние, клянусь, – оскалился Диего, натягивая на голову шлем и забираясь на мотоцикл. Даже Зои присвистнула, когда тот заревел, готовый набрать сто километров в час за одну минуту. – А когда вернешься, Верховная, – это слово он произнес с особой сладостью и сарказмом, – мы обсудим политику нашего ковена. А то я понятия не имею, что у нас вообще в планах, но… Это обещает стать интересным приключением!

– Стой, погоди! – Я хлопнула себя ладонью по лбу и поспешила вытащить из мнимого кабриолета рюкзак, ища свободную склянку. – Будь добр, дай свою ладонь.

На лице Диего не дрогнул ни один мускул, когда я, прошептав заклятие, одним словом рассекла его руку, наполняя склянку горячей кровью – кровью третьего члена моего ковена. Последний компонент ритуала Авроры, чтобы открыть врата в Нью-Йорк, куда она так отчаянно не хотела пускать меня, чтобы сохранить присвоенные Вестники.

– Ты определенно будешь должна ввести меня в курс дела, – хмыкнул Диего, забинтовывая руку банданой и наблюдая с подозрением, как я прячу сокровенную колбу в карман. – Увидимся!

Я кивнула, едва не задохнувшись от облака пыли, когда его мотоцикл сорвался с места. Он скрылся из виду быстрее, чем мы с Зои успели забраться в машину. Недовольно глядя ему вслед, она повернула ключ зажигания, и мы отъехали от бара.

– Я вижу его будущее в ковене Шамплейн. Диего приживется, можешь не волноваться, но… Он амбициозен и самоуверен, как сам Баал! Ты поняла, чего он добивался от тебя в баре? Хотел увериться, что ты стоишь его усилий. Вот же наглец! У него определенно есть черты, полезные для мира ведьм, но вот Коулу они не понравятся. Нужно поскорее вернуть нашему атташе зрение, чтобы он достойно выдержал конкуренцию. А то вдруг обаяние Диего такое же сильное, как и его некромантия…

Я промолчала, надеясь, что моего ядовитого взгляда достаточно, чтобы заставить Зои прикусить язык и забыть о таких глупостях раз и навсегда. Включив музыку, она вдавила педаль газа и понеслась навстречу справедливости.

– Этой ночью ты поймешь, что выбрала не ту сторону, Аврора, – прошептала я, разглядывая в лучах оранжевого заката склянку с алой кровью Диего.

«Нью-Йорк – 210 км» – сообщил билборд, мелькнувший в окне.

II

Королева Шепота

Небо светилось, как лазурит, залитое теплым персиковым светом. Голые деревья, на которых только проклюнулись зеленые почки, шептались на ветру. Был выходной, поэтому понежиться на мартовском солнышке вылезло множество людей. Они бродили по аллеям и вдоль берегов Лонг-Айленда, попивая ягодный смузи в прозрачных стаканах. Но с наступлением сумерек даже самый большой нью-йоркский парк «Пелем-Бей» вымирал, и царствовать здесь начинала природа: крики пеликанов и сов, шум прибоя и пенные волны, захлестывающие мелкие островки, рассыпанные по синему океану. Запах сирени и вишни охмелял, а шелест гравия под лапками диких кроликов напоминал хруст овсяного печенья.

– Пожалуйста, не делайте этого!

Доедая тако на капоте машины, я уже начала сомневаться, что заклятие поиска привело нас в верное место, но нет, мы определенно были там, где нужно.

– Идем, – дернула меня за рукав Зои, прихватив череп своей матери и склянку с остатками крови Диего. – Шабаш уже начался.

Я кивнула и, быстро прибрав мусор, спрятала под пальто несколько серебряных спиц, пару шелковых нитей и клинок, которым намеревалась закончить начатое.

– Навахон Коула? – удивилась Зои, уставившись на изогнутое лезвие, блеснувшее в свете фар, когда я разложила меч, а затем сложила его, примеряясь к ощущению тяжести дамаска в руке. – Тебе мало его пальто, которое ты и так уже до дыр заносила? Как он разрешил тебе взять свой клинок?

– А он не разрешал, – хмыкнула я, пряча навахон в ножны на поясе, которыми обзавелась специально для этого дня. – Я верну его до того, как Коул заметит пропажу. Меч все равно ему пока ни к чему.

Зои промолчала, закрывая машину. На Авроре лежала вина, что тогда все вышло из-под контроля, и теперь Коул не мог даже самостоятельно почистить зубы. Его клинок – топор палача, миссия которого, заключающаяся в казни ведьм, сегодня исполнится. Я искренне надеялась, что Коул простит меня за это, когда узнает.

Я отошла от машины на пару метров и наложила морок, скрыв ее в зарослях папоротника на обочине Шор-роуд под памятником солдатам Гражданской войны.

Янтарно-малахитовые глаза Зои с узким зрачком, как у ящерицы, светились в темноте, а непослушные черные волосы-спиральки были подвязаны пестрым платком, как всегда. Она указала в сторону деревьев, за которыми уже мелькала вереница факелов. Оттуда доносилось дивное пение, сопровождаемое мужскими воплями:

– Да что вы за чудовища такие?!

Несчастный, которому не повезло угодить на кануне Остары в лапы древнейшего ковена, отбивался от них, как мог. Об этом можно было догадаться по звукам борьбы, которые, однако, длились недолго: как только мы с Зои приблизились, осторожно преодолевая поваленные деревья, они стихли.

А вот беспомощный крик стал громче.

Я перепрыгнула каменный выступ, подкрадываясь, и глянула на пустую колбу, где раньше была кровь Диего. Мы использовали ее содержимое до последней капли, когда снимали защитный барьер с Нью-Йорка: он символично проходил там, где когда-то возвышалась первая английская стена. Магия Диего, струящаяся во мне в тот миг, была самой мощной энергией, которой мне доводилось подпитываться. Он был поистине сильным колдуном. Барьер Авроры, плотный и мерцающий, как перламутр, задрожал под нашим натиском, заискрился, а затем прогнулся под моей рукой и лопнул, точно мыльный пузырь. Это заняло больше времени, чем я рассчитывала, – почти четыре часа, за которые я провела пять ритуалов, начав с жертвоприношения черного кролика, а закончив выжиганием висы Хель на осиновой бляшке. Да уж, Аврора постаралась на славу, чтобы не подпустить меня к Вестникам, но этого оказалось недостаточно.

Плечом к плечу мы с Зои перепрыгнули через ручей, опоясывающий голый холм. На нем уже гудели женские голоса, сливаясь в унисон. Пригнувшись за высоким пнем, я обнажила навахон и прижала лезвие к бедру. Палисандровая рукоять горела огнем, как и я сама, заряженная заговоренной морской солью, которой щедро сдобрила тако, пока Зои не видела.

– Там, – шепнула она, показывая на высокое кострище, вокруг которого, словно наяды, плясали ведьмы.

Хоровод белоснежных туник и распущенных волос, которые трепал мартовский ветер. На голове каждой ведьмы был символ ее животного-тотема: ободок с оленьими рогами, настоящие заячьи уши, заколки из лисьего меха и даже венки из зубов косули. Их пение звучало звонко и весело, а искры пламени разлетались, как конфетти. Все это можно было принять за безобидную лагерную вечеринку, если бы не низкий алтарь из серого гранита и мужчина, привязанный к многовековой плакучей иве джутовыми веревками. Мускулистый и рослый, с голым торсом и длинными лохматыми волосами, он походил на зверя, пытающегося сорваться с привязи. Удивительно, как его крики не сбивали ведьм с такта: они будто не замечали пронзительных рыданий, продолжая праздновать под ликом круглой луны.

– Здесь слишком мало ведьм… Ковен Авроры гораздо больше. Видимо, в ритуале участвуют лишь ее приближенные. Погляди! И нет ни одного колдуна, – шептала Зои у меня под ухом, отодвинув в сторону ветви шиповника, чтобы открыть себе обзор. – Я слышала, будто ковен Шепота не приглашает мужчин, а использует их только для продолжения рода. Если рождается девочка – ее забирают в ковен, а если мальчик – оставляют на воспитание мужчине или приносят в жертву лесным духам. Неужто сплетни не врут? – поежилась Зои, но меня волновало совсем не это.

– Я не вижу Аврору, – сказала я, крутя головой и надеясь, что в толпе собравшихся ведьм вот-вот промелькнет копна вишневых волос. – Где же она?

Песнь неожиданно смолкла, и я затаила дыхание. Воцарилась тишина. Ее нарушали лишь треск костра и бессильное мычание мужчины, уже сорвавшего голос. Ковен остановился, а затем все выстроились магическим кругом, освобождая вокруг всколыхнувшегося огня пространство. В центр вошла фигура в длинной лиловой накидке с капюшоном. Я мгновенно узнала ее.

От сердца у меня отлегло. Месть все-таки свершится.

– Сестры! – Громкий голос Авроры распугал птиц, дремлющих на верхушках деревьев, и связанный мужчина притих, с любопытством разглядывая ее фарфоровое лицо, когда она сбросила капюшон. Даже в те моменты, когда смерть дышит людям в затылок, они не могут устоять перед красотой и пленом аметистовых глаз. – Мы собираемся каждый месяц, чтобы запустить колесо нашей жизни заново, но сегодня особенная ночь – ночь Заячьей луны. Это значит, что наше колесо раскрутится с удвоенной силой! Славься Идунн, жена Ивальди, мать юности нашей, вечная дева и хранительница сладких плодов!

– Славься, Идунн!

Ковен вторил ей хором. Аврора скинула лиловое одеяние, и его тут же подобрала низкорослая ведьма, похожая на белокурую фею, которая следовала за своей Верховной по пятам и подбрасывала в костер связки душистых трав. Белое, точно свадебное, платье с ажурной вуалью доходило до колен Авроры, но просвечивало так безбожно, что я видела даже то, чего видеть не хотела вовсе. Фигура у нее была поистине великолепной: точеная и округлая, будто ее слепили из глины по своему подобию греческие боги. От щиколоток до острых ключиц тянулись ровные метки атташе: где-то выцветшие, а где-то совсем свежие, черные. Лишь руки Авроры были скрыты под неизменными замшевыми перчатками, смотрящимися вульгарно на фоне ее свободных одежд, отдающих дань природе-матери.

Она стояла босиком и готовила церемонию, мешая в серебряном кубке специи с ежевичным вином. Связанный мужчина таращился на нее, не моргая. Но все, что видела я, – сияющий на ее лебединой шее жемчуг, сила которого пульсировала и звала меня. Я будто слышала плач Вестников даров – они скучали по мне, пока Аврора бесстыдно разгуливала в них, неся на себе как трофей. То и дело касаясь бело-черных жемчужин, она впитывала магию моих предков и новоодаренных. Эта магия ей не принадлежала, и от злости у меня свело зубы.

– Еще не время, – притормозила меня Зои, заметив, как я подалась вперед всем телом, когда Аврора отдала наполненный кубок своей прислужнице и повернулась к беспомощной жертве, ждущей под ивовыми ветвями.

Аврора молча подошла к связанному мужчине, и лишь тогда он вспомнил, что скован, и снова забился в веревках. Когда он закричал, проклиная свою любовь к красивым женщинам, одна из которых и заманила его сюда с помощью приворотного зелья, Аврора заткнула уши руками и бросила недовольный взгляд на прислужницу:

– Виена, почему он кричит? Он напуган, а не ублажен, как подобает. Ты дала ему опиум?

– Да, Ваше Верховенство, – залепетала прислужница голосом, напоминающим кошачье мяуканье. – Но…

– Ты ведь знаешь, что в последний день жизни избранного должны быть исполнены все его желания. Он должен взойти на алтарь счастливым. Скажи, по-твоему, люди так вопят, когда они счастливы?

– Простите, Ваше Верховенство! Я сейчас же все исправлю!

Аврора вздохнула и принялась массировать виски, пока Виена суетилась, бегая туда-сюда с каким-то чугунным горшочком. Подвесив его над огнем и как следует раскалив, она поднесла горшочек, пышущий жаром, к лицу мужчины.

– Убери это от меня, тварь! – вскричал он, пытаясь увернуться от удушливого пара, поднявшегося из отверстий в кованой крышке.

Не прошло и минуты, как мужчина ослаб и покорился, перестав бороться с веревками. Его голова повисла, словно тряпичная, а губы растянулись в асимметричной улыбке. Одурманенный парами опиума и фимиамом, он вяло засмеялся, когда Аврора подступила к нему вплотную и подняла его лицо за подбородок.

– Как твое имя, любовь моя?

– Говард.

– Тебе уже лучше, Говард? – заботливо поинтересовалась она, и тот закивал, находясь под гипнозом. – Вот и славно. Теперь можно начинать.

Аврора вскинула руку, и путы спали с мужчины сами собой. Они, прежде оплетающие его с головы до ног, оставили яркие багровые полосы на запястьях, рельефном торсе и лодыжках. Не пытаясь убежать, мужчина охотно принял протянутую ладонь Авроры и, улыбаясь, двинулся следом за ней к костру.

– Сейчас! – выдохнула я, поднимая навахон и выступая из-за деревьев.

– Нет!

Я едва не свалилась в мокрую траву, когда Зои дернула меня за ремень и вернула назад прежде, чем одна из ведьм обернулась на странный шум.

Опустив навахон, я непонимающе уставилась на Зои:

– Ты что, хочешь, чтобы его принесли в жертву?! Если ты еще не поняла, это ритуал Авроры по продлению жизни! Она высасывает души, чтобы оставаться бессмертной. Буквально! Кем бы ни был этот несчастный, он не заслужил такой участи…

– Да, не заслужил, – согласилась Зои и закрыла глаза, собираясь с силами, прежде чем сказать: – Но лучше он, чем мы.

– О чем ты?

– Если пойдем сейчас, то умрем. Обе. Это единственный путь. Я видела, Одри! Ты должна выйти строго после того, как свершится жертвоприношение.

Я затрясла головой, пытаясь выбросить из нее любые сомнения, которые пыталась внушить мне Зои. Это было немыслимо: допустить ритуал, делающий Аврору еще сильнее, и вдобавок позволить ей вновь пролить кровь, которой и так набралось немало на ее руках. Мизерная вероятность того, что Зои права и наша смерть неизбежна, не стоила жизни невиновного человека.

Или стоила?

– Доверься мне, – прошептала Зои, сжав мою руку, и в том, как она это произнесла, было больше мольбы, чем я слышала за всю свою жизнь. – Я никогда не подведу тебя.

Прикусив щеку, я повернула голову и посмотрела туда, где снова плясали ведьмы, окружая мужчину, которого Аврора вывела в самое сердце шабаша. Повернув его к себе и поцеловав так страстно, будто он и впрямь был ее единственной любовью, Аврора положила руку ему на голову, заставляя опуститься на алтарь.

Скрепя сердце я убрала навахон.

Зои кивнула, давая понять, что я поступаю правильно, и двинулась в обход костра, как мы и планировали. Я привалилась спиной к стволу дерева и стала ждать конца ритуала, остужая свою ярость холодной рукоятью меча, которую сжимала в кулаке.

– Дух Воздуха сторожевой башни Востока, услышь: да начнется следующий цикл! – крикнула Аврора, встав позади жертвы и погрузив пальцы в его смолянистую гриву. Ветер ожил, растрепав мои волосы, и я услышала шорох листвы за спиной. – Дух Огня сторожевой башни Юга, услышь: да продлится великолепие наше! – Игривый ветер сменился жаром и забрался под одежду, будто меня окунули в горячую ванну. – Дух Воды сторожевой башни Запада, услышь: да станет это началом золотого нашего века! – Огонь в костре вспыхнул синим, и я почуяла запах соленого моря, но он быстро сменился ароматом сена и цветочной пыльцы. – Дух Земли сторожевой башни Севера, услышь: врагам не сразить нас!

Ковен отвечал Авроре эхом, повторяя за ней на разных языках. Латынь, валлийский и немецкий слились воедино. Мужчина приоткрыл рот, будто хотел пить, и его глаза закатились. Я так и не решилась дочитать до конца этот ритуал Авроры в ее главе Шепота, поэтому не знала, чем все закончится. Любопытство смешалось с ужасом, и отвести глаза стало невозможно. Я оцепенела, борясь с отвращением к самой себе и странным, клокочущим внутри восхищением. Магия Авроры, темная, трепещущая, была заразна.

– Избранный Говард, кровь твоя – семя, – сказала она. – Идунн благодарит тебя за жертву.

В ее руке блеснул золотой серп, похожий на тот, которым срезают пшеницу. Только меньше раза в три, круглый и идеальный, чтобы обогнуть чью-то шею и отделить голову от туловища.

– Ave Idunn, – провозгласила Аврора, и в тот момент, когда она снова поцеловала мужчину, серп покачнулся и одним движением перерезал ему горло.

Я едва не вскрикнула, зажав ладонью рот. Горячая кровь брызнула на гранитный камень и тонкое платье Авроры, расцветая на ткани бутонами роз. Мужчина закряхтел и накренился, но она не дала ему свалиться на алтарь плашмя. Аврора продолжала удерживать его за волосы, пока прислужница Виена подставляла кубок под багровые ручейки, смешивая вино с кровью и превращая его в магический эликсир. Наполнив кубок до краев, Виена отступила и отдала его Авроре. Та пинком отбросила обескровленное тело в сторону. Оно скатилось с алтаря и скрылось в траве, а ковен, разомкнув плотное кольцо, пропустил Аврору к многовековой иве.

– Даруй нам плоды свои, вечная дева Идунн!

И она наклонила кубок, выливая жертвенную кровь на почву и ивовые корни.

– Вечная дева Идунн!

Дерево задрожало, земля под моими ногами завибрировала. Я ахнула и попятилась, лицезря, как на его развесистых голых ветвях распускаются зеленые листья и зреют молодые, сочные яблоки. Весь ковен захлопал в ладоши, заурчал, когда первый плод, доспев за считаные минуты, сорвался с ветви и покатился по изумрудной траве. Ярко-желтый, будто из золота, он блестел так, что отражал лицо ведьмы, которая подняла его и протянула Авроре.

Она взяла яблоко и вскинула его высоко над головой, как победное знамя, а когда на иве созрели и остальные, осыпаясь дождем, поднесла его ко рту и надкусила. Вместо сока брызнула кровь, и Аврора размазала ее по подбородку, утоляя животный голод плодом смерти, похожим внутри на сырое мясо, выеденное червями.

Меня едва не стошнило.

– Ave Idunn! – вскричал ковен и собрался вокруг ивы кольцом, как и вокруг костра, ведьмы одновременно наклонились за яблоками и вгрызлись в них. Белые платья окрасились в красный.

Аврора съела яблоко до косточек и облизала пальцы, причмокивая. Кровавый сок затопил ее лицо, превратив в страшную маску. Жалея, что я не прочла об этом ритуале раньше и оказалась не готова к такому зрелищу, я крепче прижала к себе навахон Коула и взмолилась, чтобы план Зои сработал.

Вытерев шелковым рукавом перепачканный рот, Аврора привстала на носки и потянулась ввысь. Зазвучала скрипичная мелодия, льющаяся прямо из огня кострища.

– Светла, как ночь ее страны… Вся глубь небес и звезды все в ее очах заключены, – замурлыкала Аврора стихотворение Байрона, смакуя во рту медный привкус и подставляя лицо лунному свету, пока перебирала в пальцах мой жемчуг, окропленный чужой кровью.

Момент настал.

– Север вас не услышал, Аврора!

Я не узнала собственный голос. Перед глазами предстало исхудавшее лицо Коула, прячущего от меня свой побелевший взгляд, и, преисполненная решимости, я выскочила из зарослей вишни, пряча за спиной не только меч, но и еще кое-что.

– Percutiet!

Я швырнула серебряные спицы, тонкие и длинные, в хоровод ведьм, но никто даже не заметил этого. Когда спицы пронзили шеи нескольких сестер и те упали, остальные лишь перепрыгивали через тела и неслись дальше, кружась. Танцы продолжились как ни в чем не бывало, а я стояла со сверкающим навахоном в руке, обескураженная.

– Что за?..

Меня оглушил их смех и выстрелы бутылок с шампанским. Кровавое жертвоприношение превратилось в девичник, и несколько ведьм, держась за руки, пробежали мимо меня, даже не взглянув.

Аврора медленно повернулась, и было в ее взгляде что-то, что заставило меня убрать клинок.

– Одри! – воскликнула она будто бы радостно, раскрыв руки в широких объятиях, а затем икнула и стыдливо прижала ладонь к губам. – Ой. Как ты здесь оказалась?.. Хочешь яблочко?

Я растерянно заморгала и увидела Зои: она стояла на другой стороне поляны и выглядела абсолютно спокойной. Поймав мой взгляд, она кивнула, и я вмиг опомнилась – все ведьмы ковена Шепота были… пьяны?

Пьяны от крови.

– Вы под кайфом, – поняла я, когда Аврора подплыла ко мне, точно была соткана из тумана, и повисла на моем плече, держа золотое яблоко и хихикая.

– Да, молодость – это и есть кайф в чистом виде, милая! Как и яблоки Идунн, взращенные на мужской крови. Райское лакомство! Так ты за Вестниками явилась, думается? – Она прищурилась: – Удивлена, что ты все же прорвала завесу. Я бы убила тебя за это, но сегодня Заячья луна Идунн, поэтому, считай, тебе повезло. Так что насчет угощения?

Я покачала головой и подавила рвотный спазм, когда яблоко, смердящее кровью, оказалось в сантиметре от моего лица.

– Я вообще-то пришла, чтобы отомстить тебе за предательство, – пояснила я, выбивая яблоко у нее из руки. – Ты в курсе, что у меня с собой меч охотника на ведьм? И я могу пронзить тебя им. Прямо сейчас!

– Ага, – Аврора зевнула со скучающим видом, когда я демонстративно взялась за эфес навахона. – Дерзай. А потом на тебя набросятся двадцать две ведьмы, которые собрались воспеть наше долголетие, и еще пятьдесят подоспеют к ним на помощь. Знаю, ты злишься, но, уверена, понимаешь, почему я так поступила. Ферн сильна, и ваши разборки – не мое дело. Вестники даров вернули мне былой почет. Мое Верховенство. И… Спасибо, – вдруг сказала она. – В какой-то мере я обязана твоей юношеской беспечности, поэтому… Я не только не убью тебя сегодня, но и приглашаю к себе на чаепитие! Что скажешь насчет короткого перемирия, а? Идем!

Не дожидаясь согласия, Аврора дернула меня за рукав пальто и потянула в сторону леса, из которого мы с Зои пришли. На холме бегали и щебетали разрумяненные ведьмы, плескаясь в свете луны и абсолютно ничего не соображая, но каждая смиренно склоняла голову, когда Аврора проходила мимо. Держала она их в страхе или же в благоговейном восхищении, но я никогда не видела, чтобы Верховную обожествляли так, как в ковене Шепота. Прислужница Виена, бросившая на меня враждебный взгляд, была тому подтверждением: не отходя от Авроры ни на секунду, она обтерла ее лицо тканью, смоченной в хвойном отваре, и помогла надеть фиолетовую накидку.

– Вуду-ведьма тоже может к нам присоединиться, – улыбнулась Аврора, обернувшись на Зои, подошедшую к нам с черепом Мари Лаво в руках.

Я совсем не узнавала Аврору. Это было бы смешно, если бы не было так жутко. Распаленная от крови, с блестящим масленым взором и безумной улыбкой, она двинулась через заросли папоротника неровной походкой, будто танцуя. Голова у нее, очевидно, кружилась, а фарфоровая кожа словно светилась изнутри: я никогда не думала, что эффект ритуала, продлевающего жизнь, так молниеносен. Аврора всегда была грациозна и красива, но сейчас в ней кипела жизнь. Чужая жизнь. Черты ее лица стали выразительнее, нежнее, она выглядела бодрой и свежей, будто после крепкого полуденного сна.

– Благодарю, но лучше я побуду здесь. Где-нибудь… вот тут, да, – ответила Зои, заметив неподалеку от костра накрытый стол с закусками и конфетами, над которым суетилась ведьма с плетеной корзинкой в руках.

Мне не понравилась идея разделиться, и, колеблясь, я посмотрела Авроре вслед. Она продолжила плыть в сторону леса, не заметив, что я отстала.

– Поэтому ты велела мне ждать, – прошептала я Зои, решив прояснить все прежде, чем позволю себе довериться течению. – Этот ритуал… заворожил их.

– Да, но эффект будет длиться, пока видна луна. В любой момент Аврора может начать трезветь, – пробормотала Зои, с беспокойством глядя на небо, которое, к счастью, было безоблачным. – Тебе надо остаться с ней наедине и успеть договориться…

– Договориться?! – переспросила я чересчур громко, и Виена, семеня за Авророй, оглянулась на меня с недоброй тенью на лице.

Зои шикнула.

– Я видела исход куда лучше того, что ты уготовила Авроре, – сказала она, удерживая мои руки, как только я начала сдирать кожу с запястий: они вновь зачесались, стоило мне разозлиться. – В нем нет кровопролития, но есть победа. Это самый выигрышный вариант для всех нас.

Я зажмурилась, но снова согласилась с ней.

– И что мне надо делать в этом твоем лучшем исходе?

– Позволить судьбе вести тебя. Когда услышишь зов о помощи – откликнись.

Я нахмурилась, надеясь услышать объяснение этого странного предсказания, которое было совершенно в духе Зои, но, обернувшись, увидела, что Аврора и Виена почти скрылись из виду. Побоявшись потерять их в лесной чаще, я кинулась следом, оставляя Зои наедине с ковеном Шепота и тарталетками.

Мы шли больше десяти минут, за которые я успела несколько раз представить, как достаю меч Коула и пронзаю им ничего не подозревающую Аврору в спину. Будто слыша мои мысли (что, впрочем, могло быть действительно так), Виена то и дело фыркала, незаметно призывая туман, будто надеясь, что так я заблужусь. В конце концов раздался лязг чугунных ворот, выросших перед нами из темноты. Они отворились, впуская нас из гнетущего леса в удивительный сад. За мрачными раздумьями я не заметила, как мы прошли половину Пелем-Бей. Вокруг цвели питаемые магией ковена кустарные розы, тюльпаны и гортензии, что пустили здесь корни, присвоив себе старинное поместье Бартоу-Пелл.

– Вы переехали? – удивилась я, остановившись на возвышении у журчащего фонтана. – Разве это не музей?

– Уже нет, – оскалилась Аврора самодовольно, взлетая по каменным ступенькам, высеченным прямо в холме.

Некогда принадлежащий известному семейству аристократов и ежедневно собирающий толпы туристов, особняк служил теперь ведьминым логовом. Построенный из светло-серого камня, в два этажа, он, впрочем, прекрасно подходил для этой роли. Спален внутри, по слухам, было множество: немудрено, что весь табор Авроры смог здесь поместиться. Неуверенно переступив узкий порог и очутившись внутри, я убедилась в этом: таким большим, пожалуй, не был даже дом Шамплейн.

Аврора вдохнула в поместье новую жизнь: добавила телевизоры, радио, пару компьютеров за письменными столами, но интерьер кардинально менять не стала. Особняк по-прежнему был окном в мир восемнадцатого века: высокий потолок украшали лепнина и плафон, а стены были облицованы голубым шелком и панелями из натурального дерева. Изношенный паркет застилали мягкие дорогие ковры, и в каждой комнате был свой будуар и мраморный камин, в котором убаюкивающе трещал огонь. Тяжелые шторы из жаккарда, множество зеркал и целая выставка из картин в золотых рамах. На одной из них я узнала рыжеволосую Аврору, лежащую обнаженной на зеленом лугу у ручья, как древнеримская Диана, и невольно скривилась. Повсюду встречались люди в элегантных черных сюртуках, в которые Аврора так любила наряжать своих атташе: на первом этаже их было не меньше дюжины. Похоже, ряды Авроры вновь пополнились.

Откуда-то сверху лилась симфония Баха, и в воздухе запахло горячим шоколадом и выпечкой.

– Присаживайся! – предложила Аврора, когда мы очутились в нарядной малиновой гостиной, где посередине стояли кресла и стол, заваленный игральными картами. Прислуга прибрала их, пока Аврора занимала свое место у камина. Она указала мне рукой на бархатное кресло по соседству, а Виене жестом приказала сесть в дальнем конце комнаты. Ничуть не обиженная этим, она послушно отошла, так что наша беседа стала приватной.

– Неужели все это благодаря моим Вестникам? – спросила я, когда пожилая гувернантка внесла в гостиную серебряный поднос с чайным сервизом. – Уважение ковена, новый особняк, новые атташе и обслуга…

Лимонный чай с медом, отдающий бодрящей кислинкой, идеально сочетался с ванильными круассанами, которые Аврора принялась остервенело уминать, не стесняясь сыпать крошками на накидку. Жуя очередной и запивая чаем, она кивнула.

– Ты была слишком юна, чтобы мать объяснила тебе их истинную ценность. Вестники даров – не просто памятная безделушка… Это регалия. Они как царский скипетр – знак всевластия.

– С их помощью ты даже ту выскочку свергла, что покушалась на твое лидерство? Как ее там звали… Роза… Жасмин…

Аврора со звоном вернула чашку на блюдце и поджала губы. Ее взгляд прояснился, еще секунду назад затуманенный яблоками богини Идунн.

– Тюльпана.

Я щелкнула пальцами:

– Да, точно! Где она сейчас?

– На привязи, как и подобает дворняжке.

– Ты просто показала ей Вестники и… Что? Она сама на себе ошейник застегнула?

– Конечно, нет! – Заливистый смех Авроры вихрем магии разбудил весь дом, и ветер в дымоходе засвистел. – Сначала я преподала ей хороший урок. Помимо того, что Вестники – трофей чужого ковена, который в былые времена мы могли добыть лишь в битве, чтобы возвыситься еще больше, в них еще и полно магии. Ферн и впрямь позаботилась, чтобы ты поскорее овладела восемью дарами. Неудивительно, что ты была так сильна с ними на шее. Они буквально сочатся энергией…

Аврора прикрыла глаза, касаясь жемчужин, как и тогда у костра. У меня снова заныла челюсть, но я не подала виду и залпом осушила свою чашку.

– Это выстраданная магия, Аврора. Присвоенная незаконно и не служащая ни мне, ни Ферн. И, замечу справедливости ради, их отсутствие не помешало мне сломать твой никчемный барьер и заявиться к тебе домой.

Аврора скривила лицо. Мое замечание явно подпортило ей удовольствие. Но она все еще была расслаблена и сидела, вальяжно раскинув руки и заняв почти весь диван. Подозвав гувернантку и велев налить нам еще бесподобно вкусного чая, она ухмыльнулась и провела ладонью по своей шее.

– Ты их не получишь, Одри, смирись.

– Может, поспорим?

Я сама не заметила, как пальцы сжали навахон. Аврора прекрасно видела его, но не боялась, а зря: из-за глубоко затаенной обиды и ее глумления я быстро забыла об обещании уладить все миром, которое дала Зои. Нет, похоже, чаепитием сегодня не обойдется.

Вопреки моим ожиданиям, что Аврора снова станет угрожать мне численным превосходством ее ковена, она махнула рукой встревоженной Виене, и та покинула гостиную, закрыв за собою дверь. Мы остались вдвоем.

– Ты не просто подставила меня, Аврора, – продолжила я, поднимая сверкающее лезвие клинка все выше, пока его острие не замерло на уровне ее груди. – Из-за тебя я чуть не лишилась своего атташе!

– Правда? – Она искренне удивилась, даже перестала пить остывший чай. Ее аметистовые глаза нашли черную полосу на моем запястье, выглядывающую из-под рукава. – Ну, как я погляжу, он все еще жив.

– Да, слава богу, однако ничего не видит. Коул искупил твою подлость и трусость, пожертвовав своим зрением!

– Печально слышать. Столь молод, а уже ни капли пользы не принесет. – Меня покорежило от услышанного, и Аврора, заметив это, мило улыбнулась.

– Ты не поняла. Он значит для меня все, Аврора.

– Если так, то печально вдвойне. Ты ведь знала, что отношения с атташе всегда недолговечны. Они так осуждаются в нашем обществе, потому что атташе – это ведьмин авангард, первая линия обороны, а как известно, первую линию часто прорывают. Привязанность к атташе так же нелепа, как любовь к мясницкому тесаку.

– Вот поэтому ковен и изгнал тебя, – выпалила я. – Жестокая и бессердечная. Атташе – не только меч и стрелы! Атташе – члены семьи, и забота должна быть обоюдной. Именно это делает первую линию обороны, как ты сказала, прочнее, а тыл надежнее.

– Где же был этот тыл, когда твой ковен умирал?

Меня будто ударили под дых, и весь воздух разом покинул легкие.

– Однажды Коул Гастингс тоже умрет, – продолжила Аврора. – От старости или же от рук твоего врага, особенно теперь, когда он слеп и беззащитен… Не имеет значения. Ведьмы живут дольше – ведьмы выживают дольше. Это неизбежно, ведь смысл жизни атташе и заключается в том, чтобы умереть раньше тебя и ради тебя. Сделай ему одолжение и прикончи его во сне, пока это не сделал кто-то другой более изощренным способом.

Я подскочила с кресла и без раздумий вскинула меч над головой, замахиваясь, но Аврора только равнодушно сказала:

– Я сотру тебя в порошок, милая, даже глазом не моргнув. Ты до сих пор жива лишь благодаря моему глубочайшему уважению к Виви. Подумай хорошенько, хочешь ли ты…

– Что это?

Я передернулась и едва не выронила меч, запрокинув голову к потолку, откуда доносился пронзительный вой, перекрывая музыку Баха.

Стены и потолок задрожали. Посыпалась штукатурка. Аврора тяжко вздохнула и удрученно закатила глаза.

– Это та самая дворняжка на привязи. Не обращай внимания.

Но не обращать на такое внимание было невозможно: плач и рыдания, жалобный скулеж создавали ощущение, что Аврора действительно держала на цепи собаку. Голос был женским, но таким сломанным, что щемило сердце.

– Она заслужила это, – попыталась утешить меня Аврора. – Не стоит кусать руку, которая тебя кормит. Это не все наказание, что ее ждет. Только прелюдия. Я даже во вкус еще не вошла!

«Услышав зов о помощи – откликнись».

Все встало на свои места, и я успокоилась.

– Я хочу обменять Вестники на Тюльпану.

Аврора поперхнулась. Ритуальная кровь, кажется, окончательно выветрилась из нее. Выпрямившись, она сосредоточенно сложила руки в перчатках на коленях.

– И ты правда оставишь мне Вестники? Даже претендовать на них больше не станешь?

Я крепко задумалась. Если за ними охотилась Ферн, то где им будет безопаснее, как не здесь – в логове темнейшего ковена, выстроившего вокруг своего города стену из древних заклятий? Лучшего временного хранилища и не придумаешь. Но Авроре знать о «временном хранилище» было совсем необязательно.

– Да, не стану.

– Прости, но на кой черт тебе сдалась эта мерзавка?

– Ну. – Я убрала меч и вернулась в кресло, запахнув длинное пальто Коула, сахарный запах которого подбадривал меня, словно его присутствие. – Тюльпана ведь была в сговоре с Ферн. Это она помогла ей занять твое место и выкрасть гримуар Шамплейн. Следовательно, Тюльпана должна быть с ней хорошо знакома… Знать ее прошлое, слабости, силу. Вдобавок она смогла и тебя обставить в два счета. – Я ухмыльнулась, заметив, как Аврора побагровела от этих слов. – Такая ведьма мне пригодится.

– Она ни за что не присоединится к твоему ковену, даже если это будет ее единственным шансом на спасение. У нее очень строптивый нрав и акульи зубы. Даже острее, чем у меня.

– Как-нибудь управлюсь, – кивнула я решительно и протянула Авроре руку: – Так ты согласна?

Она сощурилась и, немного подумав, фыркнула:

– Нет. Компромиссы против моих правил. Так неинтересно. Слишком уж мирно мы разойдемся.

Я облокотилась о стол, смяв голубую скатерть, и устало потерла лоб.

– Как я устала от твоей заносчивости! Ну почему хоть раз нельзя не выкобениваться и сделать все по-хорошему?!

– Остынь! Я всего лишь придумала еще одно условие нашей сделки.

Я села прямо, переводя дух.

– Чего ты хочешь?

– Все просто. – Аврора сложила руки на груди и недобро улыбнулась: – Признайся, что тебе нравится моя «темная страшная магия».

– Что? – Я рассмеялась, удивленная не то ее самомнением, не то столь несуразным условием нашего договора. – С чего ты взяла, что она нравится мне? Да, я читала твою Шепчущую главу, но это было просто чтение на досуге…

– Для «чтения на досуге» ты слишком хорошо разбираешься в моих заклятиях, – заявила Аврора, упиваясь моим смятением и тем, как предательски зачесались от нервозности мои руки. – Ты ведь сама сказала: отсутствие Вестников не помешало тебе снять барьер на входе в Нью-Йорк. А снять его можно лишь моим заклинанием… Зашифрованным в трех других. Ты не просто читала главу Шепота – ты изучила ее вдоль и поперек. Освоила. Может, не в совершенстве, но все же…

– Изучение ради научного любопытства, – упрямо парировала я, поджав губы. – И необходимости.

– Разумеется. И как к этому отнеслись твои друзья?

Я запнулась, и моего мимолетного ступора Авроре хватило, чтобы прочесть меня, словно открытую книгу.

– Ты практиковала главу тайком от них, я права? Потому что они бы не одобрили твое новое увлечение. А ведь тогда в баре под Новым Орлеаном ты божилась, что никогда не станешь злой…

– Я и не стала злой!

– И что Шепот отравляет душу…

– Да, он действительно ее отравляет! Именно поэтому я почти не пользуюсь твоей магией.

– «Почти»? Еще секунду назад ты говорила, что вообще ею не пользуешься…

– Остановись! – воскликнула я, всплеснув руками. Мои пальцы забрались под рукава свитера, расчесывая внутренний сгиб локтей, который разъедало, как от яда. – Ты хочешь, чтобы я призналась, что мне нравится пользоваться твоими заклятиями? Что от этого изменится?

– Ну… – Аврора пожала плечами и, подперев подбородок, потрепала ажурную салфетку. – Как минимум ты не превратишься в миленький черный уголек.

– О чем ты?

– Закатай рукава, Одри.

Мои пальцы заледенели, когда я, сглотнув, аккуратно подвернула один рукав и принялась сдвигать его вверх. Я была уверена, что Аврора разыгрывает меня и я не увижу ничего особенного, только шелушение кожи от морозного воздуха, но сердце выдавало меня с потрохами. Бешено колотясь, оно доказывало, что в действительности я считала совсем иначе.

– Что со мной? – всхлипнула я, жадно хватая ртом воздух, когда увидела роспись черных прожилок, спускающуюся вниз от локтей.

Словно в моих венах тек деготь вместо крови: они выступали, зараженные тьмой, скопившейся внутри. Именно от нее кожа горела, будто от укусов. Я снова почесала руку – вены раздулись еще больше. Тьма в венах почти достигла запястья. Скоро ее будет не скрыть даже длинными рукавами свитера.

– Как давно ты чувствуешь зуд?

– Неделю… или две… Но еще вчера этого не было, – выдавила я едва слышно, судорожно растирая вены. – Я чем-то больна?!

– Можно сказать и так. Ты больна отрицанием, милая.

Она пододвинула ко мне свою чашку, где еще оставался лимонный чай, и я, не думая, выпила его, чтобы справиться с тремором и паническим удушьем.

– Нельзя пользоваться магией, которую не признаешь, иначе она начнет отравлять. У тебя еще есть время это исправить, но поспеши, иначе, когда тьма дойдет до пальцев, ее будет уже не убрать. Даже маскирующие чары не спасут. Так и останешься жить без возможности записаться на маникюр, – усмехнулась Аврора и стянула с руки замшевую перчатку.

Еще ни разу я не видела ее без них, и теперь мне стало ясно почему: от локтя до самых ногтей по руке Авроры шли такие же черные вены, какие начинали проступать у меня. Видя, в какие безобразные и обугленные обрубки они могут превратить мои пальцы, я содрогнулась.

– То-то же, – мрачно хмыкнула она, надевая перчатку обратно. – Я признала Шепот слишком поздно. Сама не думала, что удастся создать что-то настолько… сильное и своенравное. Какая Верховная, такие и ее заклинания. Но не бойся, это не смертельно! Всего-то надо признать, что ты немножко злая, – весело подмигнула Аврора.

Я поежилась, судорожно опуская рукав пальто.

– Но я не такая, как ты! Я никогда не была злой…

– Никто и не рождается злым, Одри. Мы обе стремимся к силе, и от этого факта не стоит прятаться. Мне потребовалось пятьсот лет, чтобы осознать это, но было слишком поздно. Пускай меня зовут злодейкой, но зло бывает разным. Иногда оно во благо…

– Это ты говорила себе, когда заморила жителей Страсбурга, заставляя неделями плясать, пока они не умирали от изнеможения?!

– Тогда был разгар охоты на ведьм. Они сожгли половину моего ковена. Это называется восстановить справедливость.

– Нет, это называется «поквитаться».

– Так разве не за этим ты пришла сегодня ко мне? – заметила Аврора. – Не забудь о своих нравоучениях, когда Джулиан склонит перед тобой голову, а у тебя в руках будет оружие, способное отсечь ее.

Я поджала губы и взглянула на руки. Там, под свитером, пульсировала тьма, ставшая моей частью, с которой я была не готова мириться.

– Ладно… – прошептала я исступленно, закрывая глаза. – Мне нравится твоя Шепчущая глава.

Аврора улыбнулась, задумчиво поправляя перчатки.

– Почему?

– Я… – В горле встал ком из стыда и гордости, но я проглотила его. – С ней я чувствую себя сильной. Спокойной…

– Могущественной?

– Да, могущественной. В такие моменты я знаю, что все контролирую и у меня есть ответы на все вопросы. Я изучила почти всю главу, и она… Сильнейшая в моем гримуаре. Заклинания мамы другие. Они мягче, умереннее… Слабее.

Я зажмурилась, произнося это, и зуд под свитером вдруг прекратился. Облегченно выдохнув, я задрала рукава, чтобы удостовериться, но внешне ничего не изменилось.

– Принятие себя – долгий процесс, дорогая, – разочаровала меня Аврора. – Но ты уже сделала первый шаг. Отлично, договор заключен! Виена тебя проводит. Можешь забирать Тюльпану. Ну и намучаешься же ты с ней!

Опомнившись, я вскочила с места, решив, что провела достаточно времени в лесной глуши в компании Авроры, занимаясь самобичеванием. За дверями комнаты меня уже ждала Виена – похоже, мое остроумное предположение о чтении мыслей оказалось правдой. Не говоря ни слова, уже переодевшаяся в домашний льняной халат Виена повела меня по извилистым коридорам к лестнице.

– Дальше сама, – заявила она, вкладывая мне в руку медный ключ, и повернулась, спеша по своим делам. – Тебе на чердак. Там всего одна дверь. За ней такой вой стоит, что не ошибешься.

Я убрала ключ в карман, в одиночестве взбираясь по лестнице. Вопреки словам Виены, наверху было тихо, не считая звучания симфонии Баха, которая повторялась снова и снова. Разглядывая портреты бледных барышень и осенние пейзажи, я оставила позади роскошную библиотеку и, едва устояв перед соблазном заглянуть туда, перескочила последние ступеньки лестницы. Передо мной оказалась дубовая дверь, исписанная рунами вдоль косяков – Альгиз, Наутиз и Тейваз. Они должны были не впускать злых духов внутрь, но, перевернутые и отзеркаленные, работали наоборот – не выпускали.

«Пропуская катафалк вперед, подумай, не завтра ли твой черед».

Я оглянулась, ища, откуда доносится нежное, девичье пение, звенящее эхом, но оно растворилось в рокоте Баха и исчезло. Решив, что мне померещилось, я собралась с духом и толкнула дверь на чердак, надеясь, что сумею подобрать нужные слова и убедить Тюльпану пойти со мной.

– Выключи! Выключи! Выключи!

Цепи гремели, а симфония играла так громко, что я не слышала собственных мыслей. Неудивительно, что Тюльпана казалась безумной, метаясь вдоль дальней стены в железных оковах. Они оставили на ее коже воспаленные рубцы и язвы, ранили, как ранит любую ведьму железо, если как следует сдобрить его морской солью. А если еще и могильной землицы добавить… Оно становится лучшим средством, чтобы приструнить строптивую колдунью.

– Выключи!

Я заметила старый патефон, стоящий прямо по центру комнаты на винтажном столике, и повела пальцами, заставляя виниловую пластинку остановиться. Тюльпана облегченно застонала, падая на пол. Ее рваная рубашка, которая, очевидно, некогда была белой, перемазалась в саже, как и забавные штаны с рюшами. Похоже, на этот чердак ее приволокли посреди ночи прямо в пижаме. Длинные волосы, пепельные с морозным отливом, спутались и сбились в колтуны на затылке. За их завесой нельзя было разглядеть лица.

– Привет. Тюльпана, верно? – робко начала я, проходя в глубь затхлого, темного чердака, заставленного мешками с зерном и тряпками, вперемешку с подписанными коробками, оставшимися после переезда. Под единственным окном стояла металлическая койка. Тюльпане не хватило сил, чтобы до нее доползти.

– Кто ты? – прохрипела она, поглядывая на меня исподлобья. – Очередная зверушка Авроры?

Я молча выдвинула в центр комнаты табуретку и, усевшись, взглянула на цепи. Разбить столь искусно зачарованные оковы было не по силам даже Верховной, но в этом и не было нужды. Молча показав Тюльпане медный ключ, я удовлетворенно увидела, как она тут же отбросила волосы назад и выпрямилась, подаваясь мне навстречу.

– Я Верховная ведьма Одри Дефо из ковена Шамплейн, – представилась я. – И мне по силам освободить тебя.

Тюльпана сузила глаза: они тоже были аметистовые, как у Авроры, но более человечные. Они сверкали, точно драгоценные камни. В них томилась буря, которая, без сомнений, выплеснулась бы на ковен Шепота огненным смерчем, если бы я освободила Тюльпану сейчас. Лицо у нее оказалось широким, с угловатой челюстью. Ресницы и брови тоже были белоснежными. Изможденная и бледная, Тюльпана совсем не походила на свирепого узурпатора, какой описывала ее Аврора. Высокая и худая, она скорее напоминала озлобленную девочку, которой в свое время не досталось любви и которая теперь стремилась восполнить эту пустоту властью. Такой же была и Аврора.

– Зачем тебе это нужно? – спросила она сухим голосом, похожим на скрип оконных петель, и я с помощью заклинания наполнила чистой водой ее пустую миску, стоящую на полу. Она тут же припала к ней. – Ты ведь даже не знаешь меня.

– Нет, но я знаю ту, что сначала возвысила тебя, а затем смотрела на твое падение и даже не попыталась поймать.

Лицо Тюльпаны вспыхнуло. На нем румянец казался лихорадочным жаром. Она вдоволь напилась и, вытерев рот грязным рукавом, подползла поближе. Железные цепи, охватывающие ее ноги, руки и горло, издевательски звякнули.

– Ферн, – зашевелила Тюльпана губами, покрытыми трещинами и желтой коркой. – Она бы помогла, но Аврора отняла кристалл, который мы использовали для связи…

– Ты правда в это веришь? Тот, кто действительно желает помочь, найдет способ это сделать.

Тюльпана промолчала и перевернула миску с водой так, что та расплескалась мне на сапоги.

– И лишь поэтому ты решила, что я сменю одну цепь на другую? – рявкнула она. – К черту Аврору! К черту Ферн! И ты тоже катись.

Я вздохнула, вытирая воду с коричневой замши. Похоже, Аврора не ошиблась: я и впрямь намучаюсь с ней.

– Если принесешь мне клятву верности, – осторожно продолжила я. – Расскажешь все, что знаешь о Ферн, и научишь меня тому, что сама умеешь, сможешь начать жизнь с чистого листа. Я не держу своих ведьм подле себя, как Аврора. Ты сможешь уехать, как только мы закончим, и я сама разорву твой ковенант. У меня совсем не такие порядки, как у твоей нынешней Верховной. Я не предлагаю дружеские посиделки у камина или совместные походы в кино… Я предлагаю выбор. Твоя гордость правда стоит того, чтобы сдохнуть на этом богом забытом чердаке, лакая воду из миски, как псина?

Тюльпана окаменела, слившись со стеной, на которой виднелись тонкие полосы от ее ногтей. Я разглядела татуировку мадагаскарского лунного мотылька на ее лодыжке, а под тату – что-то еще, что желтые крылья пытались замаскировать. Давний розовый рубец, который была неспособна забить ни одна краска. Заметив, куда я смотрю, Тюльпана одернула штаны.

– У меня тоже такой есть, – призналась я, хлопая по своему предплечью, где находилась метка Рэйчел. Она выцвела сразу же, как огонь сожрал ее тело в той чертовой рыбацкой лачуге, куда заявился Джулиан посреди ночи.

– У многих ведьм есть или были атташе, – ощетинилась Тюльпана. – Это не делает нас с тобой похожими.

– Ты хотела скрыть метку, чтобы не вспоминать. Очевидно, тот атташе был важен для тебя…

– Я не собираюсь обсуждать это с тобой.

Я послушно замолчала и кивнула, поднимаясь с табурета. Стоило мне сделать несколько шагов в направлении двери, как Тюльпана встрепенулась и демонстративное презрение сползло с ее лица покрывалом.

– Стой! Ты куда?

– Ухожу. Кажется, мы закончили, разве нет?

Я накрыла ладонью круглую дверную ручку, и позади меня раздался вымученный стон. Похоже, признать, что она нуждается в помощи, Тюльпане было больно почти физически. И как Ферн удалось склонить ее на свою сторону? Но, если получилось у нее, получится у меня. В конце концов, не зря мы сестры.

– Ты совсем не похожа на Ферн, – прошептала Тюльпана вдруг, вторя моим мыслям, и уставилась на окно, почти не пропускающее света. – Не такая хваткая и самодостаточная, как она, но и не такая… полоумная.

– Да, спасибо… Наверное. – Я повернулась, поиграв ключом в руке, хотя услышанное больше походило на оскорбление, чем на комплимент. – Именно это я и пытаюсь до тебя донести.

– Ты правда отпустишь меня, когда я расскажу тебе все, что знаю?

– И когда научишь, да.

– С чего мне тебе верить?

– С того, что, как ты и сказала, я не похожа на Ферн. По-моему, с учетом нынешних обстоятельств, тебе должно этого хватить.

Тюльпана вздохнула и подавилась, выкашливая на пол багровую слюну. Я поморщилась, осознав: у нее нет другого выбора, кроме как согласиться.

– Аврора поит меня мышьяком, чтобы я не могла колдовать. Так что, если у тебя в Шамплейн можно пить что-то, кроме яда… я согласна.

Тюльпана ухмыльнулась, и я подошла к ней, наклоняясь над цепями. Она напряглась всем телом, часто задышала, увидев, как близко я поднесла к ней единственную надежду на спасение – медный ключ. Но, не торопя события, я села на корточки и спрятала ключ за спину, уверенная, что Тюльпане не хватит сил отобрать у меня желаемое.

– Только сначала принеси мне ковенант…

– Еще чего!

Она прыгнула на меня, вереща, и такая прыткость ошеломила меня. Сколько бы мышьяка ей ни скормила Аврора, Тюльпану было не так просто убить. И даже не так просто ослабить.

Я выставила руку, шепча заклятие и прикосновением опаляя ее плоть до костей, но, проведя в заточении столько времени, Тюльпана будто разучилась чувствовать боль. Она дернула другой рукой и ударила меня по лицу увесистой цепью. Я поперхнулась кровью, сочащейся из разбитых губ, и, откатившись на спину, услышала, как защелкали замки. Тюльпана принялась ловко снимать их.

– Rhewi!

Придя в себя, я вскинула голову, глядя на Аврору, распахнувшую дверь. Тюльпана, разъяренная, уже успела сбросить оковы и с криком бросилась на нее, но остановилась на расстоянии вытянутой руки от Авроры, схватившись за сердце.

– Что ты сделала? – выдавила она хрипло, снова став подавленной и слабой.

Поднимаясь на ноги и проглатывая кровь, я расслышала шепот Авроры. Немецкий язык был известен мне лишь из того, что я читала в ее главе, но несколько слов я разобрать сумела: «Твоя душа другой принадлежит».

Что-то толкнуло меня в грудь, и я схватилась за сердце, ахнув, когда в нем растеклось жидкое пламя. Это длилось не дольше секунды, но, когда ощущение прошло, оно оставило после себя приятный теплый шлейф – прилив магии.

– Я придумала вторую часть наказания, – усмехнулась Аврора, отбрасывая за спину рыжие вьющиеся волосы. С их кончиков капала вода. – Тебе ведь нельзя верить, Тюльпана. Я так и думала, что ты попробуешь провести Одри, поэтому сама подарила тебя ей. Теперь ты служишь ковену Шамплейн, которому, к слову, не можешь причинить вреда. Я написала это заклятие всего пять минут назад, пока принимала ванну. Вдохновение накатило. Как тебе? Надо бы добавить его в гримуар.

Тюльпана раскрыла рот, но, так ничего и не сказав, бросила на меня острый, как шпилька, взгляд. Ее кулак устремился к моему лицу, но завис в нескольких дюймах, а затем безвольно разжался.

Так вот что это было – сила новой ведьмы, примкнувшей к моему ковену, пусть и против воли.

– Отныне она твоя Верховная, – кивнула на меня Аврора, не обращая внимания, как Тюльпана пыхтела от бессильной ярости, стуча ногой о пол и рыча. – Страшнее участи и не придумаешь! Я действительно гениальна.

Я фыркнула, приняв оскорбленный вид, но Аврора была так довольна собой, что не заметила этого. Тюльпана вскинула подбородок, с вызовом глядя ей в глаза, и надменно процедила:

– Бойся, мама, это у нас наследственное.

III

Остара

– А потом Тюльпана такая: «Это наследственное, мама». Нет, ты представляешь?! Это ведь все меняет! На кой черт я поперлась на этот чердак вызволять дочь Авроры? И Зои ведь даже не предупредила меня!

Выслушав мой эмоциональный пересказ недавних событий, длящийся почти полчаса, Исаак со смачным хрустом откусил сэндвич и качнул головой в знак понимания.

– Да уж, ну и дела.

Несмотря на то что ковен Шепота остался далеко позади, а Зои взяла на себя перевозку Тюльпаны из Нью-Йорка в Берлингтон, позволив мне телепортироваться домой, я все еще кипела от злости. Разбитые Тюльпаной губы начинали ныть каждый раз, как я пыталась надкусить ломтик сэндвича, любезно нарезанного для меня Исааком. По крайней мере, мне не пришлось толкаться с Тюльпаной в машине и дожидаться, когда она запакует в чемоданы все свое барахло. Когда я уходила, Тюльпана в лаковых сапожках спускалась по каменной лестнице. Отдраенная от пятен грязи и крови, ее кожа оказалась розовато-фарфоровой, а поперек левого глаза тянулся тонкий шрам, прежде спрятанный под челкой. Рваные джинсы и стильная черная кожанка идеально дополняли образ плохой девчонки. Даже я засмотрелась на то, как гордо она вышагивает, припудренная. И не скажешь, что еще час назад Тюльпана гремела цепями на чердаке и пила воду из собачьей миски.

Тряхнув головой, я вернулась к сэндвичу с пикантной чоризо и вытянула ноги, погружая ступни в прохладный песок.

– Зато у тебя в ковене собралось сразу несколько потенциальных Верховных, – вдруг сказал Исаак, не оставляя попыток приободрить меня. – Скоро ты станешь сильнее Ферн.

Я поджала губы и призадумалась. И вправду: Зои – преемница легендарной Мари Лаво, которая когда-то должна была занять место Рафаэля. Тюльпана – следующая Верховная, хоть ее мать и не собиралась в ближайшие столетия уступать ей свое место. Ну а Диего… Просто Диего. С ним и так все ясно.

– Аврора сказала еще что-нибудь полезное? – спросил Исаак, любуясь голубым заливом Шамплейн, который расстилался перед нами.

– Кроме того, как она рада спихнуть Тюльпану кому-нибудь, нет, – буркнула я, съежившись от порыва весеннего ветра. – Еще Аврора упомянула, что хотела оставить Тюльпану младенцем на попечение ее отца… Но ковен вынудил ее забрать дочь согласно законам. Судя по всему, Тюльпана рождена от смертного… Аврора назвала имя «Бартоломью». Хм, где-то я уже его слышала.

Имя действительно казалось мне чертовски знакомым, и, возможно, я бы даже вспомнила того, кому оно принадлежало, но мои мысли прервали слова, произнесенные нараспев:

«Пропуская катафалк вперед, подумай, не завтра ли твой черед».

Мне и раньше доводилось слышать чужие мысли, но они всегда принадлежали Джулиану. В такие моменты я срывалась с места и бежала без оглядки, благодарная, что он давал мне фору, предупреждая о своем приближении. Но ни этот голос, ни песня точно ему не принадлежали. Однако то все-таки были мысли: спутанные, пытающиеся привлечь к себе внимание.

Откуда они в моей голове?

– Ты в порядке? – нахмурился Исаак, заметив мою встревоженность.

– Я… Да, показалось просто. Птицы, наверное.

Вряд ли птицы умели петь человеческим голосом, но, выдавив измученную улыбку, я смогла убедить Исаака, что не сошла с ума.

– Сегодня предстоит много дел. Зои с Тюльпаной приедут только к вечеру, а сегодня Остара… Порядок в доме нужно навести, очаг заговорить, ужин приготовить. И еще…

Исаак кивнул и достал блокнот, записывая все мои распоряжения.

Спокойные волны Шамплейн походили на шелковую ткань. Переливаясь в свете низко висящего солнца, вода мерцала. А на пне рядом с нами стояла корзинка для пикника с домашними бутербродами, пледом и горячим чаем. Я удивилась, переместившись домой на рассвете и застав Исаака на берегу со всем этим добром. После того как он лишился руки, фантомные боли мешали ему спать. Исаак вскакивал спозаранку и бежал из дома, прихватив с собой очередной учебник по оккультным наукам – за этот месяц он прочел почти всю библиотеку ковена. Впрочем, я была уверена, что он плохо спал по ночам не только из-за физической боли, но и из-за душевной: каждый сантиметр дома напоминал ему о Виктории. Мебель, которая передавалась из поколения в поколение, фамильная геральдика на обоях и даже портреты Виктории анфас. Я сняла их или завесила шторами, но гнетущую атмосферу дома это не смягчило. Судя по тому, что однажды я застала Исаака плачущим над ее фланелевой рубашкой, еще хранящей аромат сандаловых духов, он до сих пор не свыкся с мыслью, что много лет любил хладный труп.

– Мы все успеем, не волнуйся, – сказал он, пряча ручку и блокнот в нагрудный карман рубашки. – Когда снова думаете отправиться в путь?

– Надеюсь, не скоро, – вздохнула я, кусая сэндвич. От удовольствия я замычала: кулинарный талант явно был присущ не только маме. – Я нашла всего двух ведьм, зато каких!.. Пусть мой ковен будет небольшим, зато могущественным. Пока этого хватит. Кстати, насчет ведьмака…

– Диего? Он приехал вчера днем и успел соорудить спортзал в одной из спален, – сообщил Исаак как-то не слишком радостно. – Они с Коулом сейчас на веранде.

Облизав кончики пальцев, я обернулась к особняку из белого камня, возвышавшемуся на холме. С каждым днем он выглядел все приветливее и светлее. По крайней мере, я очень хотела в это верить.

– Вдвоем?

– Да, они поладили. – Исаак потер культю. Он то и дело норовил взяться за что-нибудь левой рукой, так и не свыкнувшись с ее отсутствием. Я пообещала ему сделать алхимический протез, когда рука хорошенько заживет, но так и не успела закончить слепок из-за постоянных разъездов. – Диего поселился по соседству от тебя. Кажется, раньше та комната принадлежала Деборе… Его даже не смутили розовые бабочки на обоях. Видимо, хочет быть к тебе поближе, – многозначительно подмигнул Исаак, поправляя очки.

– Не хочу его огорчать, но чаще всего я ночую в комнате Коула.

В лице Исаака произошла молниеносная перемена, но я не поняла, что она обозначала. Пока он не забормотал:

– Кстати, об этом… У меня вызывает весьма противоречивые чувства тот факт, что моя дочь спит в одной постели с мужчиной в таком возрасте и… вне брака. – Я поперхнулась. – Конечно, моя история с Викторией тоже не пример для подражания, но тебе я желаю только самого лучшего, поэтому…

– Папа, – вздохнула я тяжко, раскачиваясь на поваленном дереве. – Несмотря на то что я теперь и впрямь зову тебя «папа», я уже взрослая. Спасибо за заботу. Мы с Коулом стали ночевать в одной постели спустя месяц после знакомства. Если ты волнуешься об… иных аспектах наших отношений, не волнуйся: каждая молодая ведьма знает чары или зелье от нежелательной беременности, так что раньше времени дедушкой ты не станешь.

Исаак порозовел, а затем молча подорвался с места и сгреб в корзину свою книжку и остатки нашего завтрака.

Я хохотнула, позабавленная, и встала следом, помогая ему собрать вещи.

– А что делает Сэм? – решила сменить тему я, двинувшись вместе с Исааком вверх по холму.

– Храпит и пускает слюни в подушку, вероятно. Очень… заносчивый тип, но готовит вкусно.

– А Гидеон?

– Вернулся на ферму, чтобы уладить какие-то вопросы с кленовой фабрикой. Кажется, ее планируют закрыть…

Я выдохнула с облегчением: с тех пор как Коул ослеп, я не знала, как буду смотреть Гидеону в глаза. «Не дай ему умереть из-за тебя или за тебя», – сказал он однажды. Конечно, слепота Коула была не прямым нарушением данного мною обещания, но… Едва ли это будет весомым аргументом для Гидеона. Встреча с ним сулила мне неприятности, а сейчас мне уж точно было не до охоты на ведьм.

Исаак кряхтел, пробираясь через траву, которая успела вырасти настолько, что доходила нам до колен (возможно, из-за магии, что вновь поселилась здесь). Держа меня за руку, как маленького ребенка, он мотнул головой, возвращая на переносицу съехавшие очки. Руки у него больше не тряслись, и я невольно улыбнулась, сжимая его шершавую ладонь. Во мне зрело чувство вины, будто я совершаю предательство – предаю Валентина Эбигнейла, который вырастил меня, как свою дочь, а теперь словно подлежал забвению. Однако почувствовать себя ребенком было слишком приятно, чтобы угрызения совести помешали мне наслаждаться нашей утренней прогулкой с отцом.

Исаак поднялся на крыльцо следом за мной и, помахав блокнотом с записанными инструкциями, скрылся в доме, чтобы начать подготовку. Я же двинулась в обход особняка к веранде, пристроенной под сенью балконов.

– То есть это возможно?

– Ну, гипотетически… да. Только для этого понадобится инструментарий.

– Что конкретно тебе нужно?

Я застыла, не успев выйти из-за угла. Бархатный голос Коула, еще хриплый после сна, сложно было не узнать. Он оживленно расспрашивал Диего о чем-то, а тот охотно отвечал, заинтригованный, если не возбужденный. Оба они, судя по скрипу стульев, сидели на креслах-качалках с видом на темную часть леса, где так любили распивать лимонный чай моя мама с Рэйчел.

Снова раздался скрип, и Диего, кажется, приподнялся. Щелкнула зажигалка, и ветер донес до меня запах ментоловых сигарет.

– Бычье сердце, вулканическая соль, забродившее виноградное вино, эссенция трупного яда. – Это бы звучало как неудачный рецепт ирландского рагу, если бы в конце Диего не добавил: – И главное, ее останки. Или хотя бы какая-нибудь личная вещь.

Я привалилась спиной к стене. Их голоса звучали приглушенно – очевидно, как раз для того, чтобы никто не подслушал. Поднеся к уху два пальца, я шепнула детское заклятие, которое позволяло нам с Джулианом всегда оставаться в курсе событий ковена, даже когда взрослые выставляли нас за дверь:

– Ушки на макушке.

Голоса сразу зазвучали отчетливее.

– Только вот ты слепой… Как ты собираешься достать мне все это?

– Я знаю, кого попросить. Не тревожься об этом.

– Зачем тебе это, парень? Весь дом будет вверх тормашками. Одри это не понравится…

– Одри не должна об этом знать. – Коул запнулся. – Пока что. Хочу, чтобы это было… сюрпризом.

– А ты романтик! – В голосе Диего сквозила издевка, и я напряглась. – Ладно. Не могу отказать в первой просьбе нового друга, тем более столь обаятельного. Будь все полицейские такими лапочками, глядишь, я бы стал меньше нарушать закон!

Диего по-лисьи фыркал, когда смеялся. Я выглянула из-за угла. Они сидели к дому боком, и мне удалось разглядеть, как Коул весь подобрался, будто приготовился защищать свою честь.

– Это что, флирт? – уточнил он настороженно, отставляя на стеклянный столик кружку с кофе, интерес к которому был утрачен.

– Ого! Как ты догадался?

– Одри научила определять, – ответил Коул, не распознав сарказма. – Слушай, я… я не по этой части.

– А по какой ты части?

– По гетеросексуальной.

Я прыснула со смеху, прижав ко рту сжатый кулак, и наконец-то вышла из своего укрытия. Мне пришлось несколько раз кашлянуть, чтобы Диего перестал пожирать Коула глазами и, выпустив в воздух колечко дыма, посмотрел на меня.

– Верховная!

Я молча подошла к Коулу, который тут же вздернул подбородок и вытянул руки мне навстречу. Заключив в крепкие объятия, которые заставили поверить, что я и впрямь дома, он усадил меня к себе на колени.

Его нос ткнулся в ложбинку под моей ключицей, и я прижала кудрявую голову Коула к себе, целуя, пока он слушал стук моего сердца, словно желая убедиться, что это на самом деле я.

– Ты в порядке? Я почувствовал странную боль недавно, будто кто-то дал мне скалкой по зубам… – прошептал он.

– Ах это! Губу случайно прикусила, да, – соврала я, решив умолчать про драку с Тюльпаной.

– Хм… Я думал, ты вернешься только через неделю, как обычно.

– Я ведь обещала отпраздновать с тобой Остару, – напомнила я, улыбаясь, и Коул поднял ко мне лицо. Я замлела, любуясь ямочками на его щеках и легкой щетиной, которая смотрелась столь непривычно, но так привлекательно. Увы, когда Диего затушил сигарету и демонстративно раскинулся в кресле, напоминая о своем присутствии, я вернулась в реальность: – Кстати, я тут ненароком подслушала ваш разговор…

Тело Коула напряглось, а губы сжались в плоскую линию.

– Какой разговор?

Что-то остановило меня от того, чтобы тут же обрушить на Коула шквал негодования и расспросов. Я знала, каким скрытным и хитрым он умеет быть, когда хочет: так он обзавелся и меткой атташе, которая теперь скрывалась под рукавом его кашемирового свитера. Как бы я ни пыталась контролировать его, Коул всегда делал то, что считал правильным, и атака в лоб только бы все усугубила. Решив, что лучше будет потолковать об этом с Диего с глазу на глаз, я притворилась невинной овечкой и сказала:

– Диего, не вздумай уводить у меня парня!

Тот поперхнулся, а Коул густо покраснел, сцепляя пальцы замком за моей спиной и пряча лицо, чтобы я не видела, как он умилительно сконфужен.

– Да я просто шутил! Впрочем, когда живешь несколько веков, и впрямь перестаешь обращать внимание на пол… – Диего задумчиво прищурился. – В мире же столько разнообразия! Обидно умереть, не попробовав все. Живем-то один раз. А вы оба такие душки! Даже не знаю, кого выбрать.

– Погоди… Оба? – переспросил Коул, напрягшись.

Да уж, прямолинейности Диего было не занимать. Я наградила его уничижительным взглядом, но он лишь пожал плечами, простодушно улыбаясь. Пирсинг на его лице блеснул, и Диего закурил еще одну сигарету из серебряного портсигара.

– Пошли, – шепнула я Коулу, поднимаясь и утягивая его за собой, чтобы не позволить напасть на Диего и лишиться не только зрения, но и пары конечностей. – А ты… – Я сверкнула глазами на ведьмака, закурившего уже третью сигарету. – Будь как дома, но не слишком. Мы сегодня празднуем Остару… Так что сделай что-нибудь полезное к вечеру, а завтра начнем мое обучение.

– Слушаюсь, мэм!

Диего отсалютовал мне, и мы с Коулом вошли внутрь. Когда все, включая моего отца и Сэма, который вышел из кухни с тарелкой глазуньи, остались за дубовой дверью спальни, я наконец-то выдохнула с облегчением.

– Иди ко мне.

Я прыгнула на Коула, и, если бы позади него не стояла постель, мы бы рухнули на пол. Кажется, от моего бурного проявления чувств он даже опешил: стукнулся затылком об изголовье и смешно ойкнул, уставившись на меня потускневшими глазами.

– Вижу, ты и впрямь сильно соскучилась. – Его губы тронула медовая улыбка, и я наклонилась, чтобы вобрать ее в себя поцелуем.

– А насколько соскучился ты? – спросила я.

Вместо ответа Коул рывком перевернулся, и я оказалась под ним. За это время я почти забыла, какого это – лежать под весом его тела, выбивающим из легких дыхание, и чувствовать себя самой защищенной на свете.

– Может, хотя бы расскажешь, как обстоят дела с ковеном? – спросил Коул тихо, нависая надо мной. Его кудри щекотали мне лоб. – Как именно ты повстречала Диего, куда вы еще ездили с Зои и…

– Ох, Коул, давай не сейчас!

Я накрутила ворот его футболки на кулак и наклонила к себе так резко, что мы ударились лбами. Наши губы быстро встретились, и, пускай мои еще побаливали, мы не отрывались друг от друга очень и очень долго. Ему не нужно было видеть; он и так знал, где нажимать и гладить меня пальцами, чтобы уже спустя минуту я заурчала. Снова дома. Снова в его объятиях. Все будто бы вновь стало как прежде, но…

– Эта спальня будет моей!.. Ой, нет, не будет. Блин.

Коул почти избавил меня от бюстгальтера, ловко расстегнув его под кофтой, когда кто-то распахнул ногой дверь. Сквозняк превратил кожу в гусиную, и я натянула на себя одеяло. Коул, не зная, куда деться, замотал головой и принялся натягивать свитер, с которым я расправилась сразу же, как мы оказались в постели.

В дверях красовалась Тюльпана – стройная, как струна арфы, с надменным прищуром аметистовых глаз, которые переливались в полумраке. Каблуки делали ее такой высокой, что она могла бы дышать Коулу в затылок.

– Как вы приехали так быстро? – забормотала я, судорожно поправляя одежду, но Тюльпану будто бы не смущал наш с Коулом растрепанный вид. Она лишь придирчиво оглядывала его спальню, придерживая красный чемодан на колесиках.

– Я владею телепортацией, как и ты. Нет, даже лучше! Перенести машину – плевое дело. И то, что тебя это так удивляет, лишний раз подтверждает, как далеко тебе до первозданного мастерства Верховной ведьмы. Так где мне найти свободную комнату?

– Везде, – фыркнула я. – В любом уголке дома свободно.

– Зои тоже так сказала, но, как мы обе видим, не в любом. – Ее лицо озарила ехидная усмешка, и взгляд остановился на Коуле. – А ты, должно быть, охотник из рода Гастингсов? Мама рассказывала о тебе. Эти кудри и игры под простыней с Верховной… Твой прадед тоже был весьма известным ходоком по ведьмам. О! А какие глаза белые. – Тюльпана накренилась к Коулу, шагнув внутрь комнаты, и тот прильнул к спинке кровати. – Бедный мальчик!

Я уже свесила с постели ноги, чтобы вышвырнуть отсюда Тюльпану за шкирку, как вдруг остолбенела, связав два и два.

Бартоломью Гастингс? Прапрадед Коула?!

Тюльпана бросила на меня пронзительный взгляд. Судя по всему, чтение мыслей было распространенным талантом в их ковене. Но, так и не ответив на мой немой вопрос, она развернулась на каблуках и устремилась прочь, взмахнув напоследок белоснежными волосами.

– Здесь пахнет пылью и вами. Найду комнату получше.

– Угу, – заторможенно кивнула я, стараясь затолкать этот вопрос о происхождении Тюльпаны поглубже и никогда больше о нем не вспоминать. – Когда разберешь вещи, спустись вниз и познакомься с остальными. А еще попроси Зои достать все швабры, что у нас есть.

Когда дверь за Тюльпаной снова закрылась, я облегченно вздохнула и открыла окно: воздух в комнате действительно стоял затхлый. Застегнув бюстгальтер, я плюхнулась на кровать рядом с Коулом и взвыла:

– Вот облом! Я надеялась, они приедут только к вечеру. Это была дочь Авроры. Ее зовут Тюльпана… Да, та самая, что помогала Ферн. Только не бей меня! Выбора не было. Я обменяла Вестники на нее. Временно.

Меж бровями Коула пролегла хмурая морщинка, а лицо сделалось непроницаемым. Я мягко надавила ему на спину: мышцы были точно кремень. Коул даже не отреагировал на мое касание.

– Тьма, – прошептал он, глядя на дверь, не моргая. – Когда она вошла, я почувствовал Аврору… Они очень похожи. Я доверяю тебе, Одри, – сказал Коул серьезно. – И если ты приняла ее, значит, это и впрямь необходимо. Но…

– Но тебе не нравится мое решение.

– Да, не нравится.

Я вздохнула, и Коул поцеловал тыльную сторону моей ладони.

– Мне надо спуститься, чтобы подготовиться к вечерней Остаре, – проворчала я, неохотно вставая. – Это один из самых хлопотных праздников в ковене. Уборка, уборка и еще раз уборка.

– Может, я помогу? – Коул закусил губу, полный надежды, и я содрогнулась от жалости перед тем, сколько раз он слышал это строгое «нет» в ответ на все его попытки сделать хоть что-то полезное. – Я мог бы хоть в наших комнатах порядок навести…

– Если уверен, что справишься, то давай. Только не убейся. – Я робко улыбнулась, вкладывая ему в ладонь бронзовый колокольчик, чтобы он мог позвать меня или кого-то еще, если потребуется. Коул скривился, показывая, что всей душой ненавидит его: это был пятый колокольчик за месяц. Он терял их, ломал или выбрасывал из окна (якобы ненамеренно, но все мы знали правду).

– А что будет вечером? – успел спросить он, маскируя свое нетерпение любопытством. – Ты говорила про кроликов и размножение…

Я усмехнулась, заметив румянец на щеках Коула, и пообещала, что это будет великолепный вечер, а затем попрощалась и приступила к делам.

Пока Коул гремел в комнате, искренне пытаясь убираться, я спустилась вниз и вскипятила на плите воду. Вылив в нее половину флакона мятного масла и выжав целый лимон, я проварила настой еще пару минут и сняла с конфорки.

– Иду по земле как друг, а не господин. Мать Богиня и Бог Отец, наделите меня через масло теплом всех живых существ, – прошептала я, разбрызгивая еловой веткой воду с лимоном и мятой по всем углам.

Я прошлась так по всем комнатам, невольно отворачиваясь от вещей, которые принадлежали моим братьям и сестрам. Никакая священная вода не могла вымыть той скверны, что разнес повсюду Джулиан. Не глядя брызнув маслом на детскую кроватку Ноа, я заперла дверь в спальню и поклялась себе больше туда не возвращаться.

Когда дело было сделано, а от бега со шваброй и ведром у меня начала болеть спина, я решила, что пора сворачиваться. Зеркала сверкали, а на шкафах не было ни единой пылинки. Полностью удовлетворенная результатом, я вернулась к себе и присвистнула, увидев, что Коулу все же удалось упорядочить хаос из книг, глянцевых журналов и моей одежды. Открыв гардеробную и вытащив традиционную белую тунику с длинными рукавами и золотой вышивкой по линии декольте, я быстро переоделась. Тяжело было смотреть на свои руки, очерненные до самых локтей, а потому одевалась я не глядя, крепко зажмурившись.

– Чего-то не хватает, – задумчиво промычала я, взглянув на свое отражение, и открыла деревянную шкатулку с драгоценностями, чтобы найти, чем дополнить свой образ. Внутри, рядом с сережками и ожерельями, пылилось бронзовое зеркальце Коула, а рядом угрожающе поблескивали часы Исаака с надколотым циферблатом, внутри которых таился диббук. Не найдя ничего подходящего, я вздохнула и, немного поколебавшись, достала золотой браслет с запертыми внутри гримами. Он легко застегнулся на моем запястье, пока я спускалась вниз.

Стол был уже накрыт. Зои расставляла последние блюда из серебра, а Диего осторожно связывал букет из весенних цветов – нарциссов и сциллы, – чтобы добавить их в алтарную вазу. В то время как Тюльпана даже не соизволила выйти из комнаты, он весь день работал за троих, оказавшись невероятно трудолюбивым: успел наколоть и перетаскать к печи дров, а затем помог Зои с уборкой нижнего этажа. К вечеру его неоново-синие волосы стали пастельно-голубыми, как жвачка, и почти все рунические татуировки на бронзовой коже спрятала светлая рубашка из льна.

Поймав мой изучающий взгляд, Диего отвлекся от разглаживания желтых лепестков и улыбнулся:

– А где твой кудрявый ангел?

Не успела я всерьез задуматься об этом, как в гостиную вошел Исаак, ведя за собой Коула. Они тоже позаботились о подобающей одежде: кремовых тонов и из легких, полупрозрачных материалов. Я невольно вспомнила кладбище Метейри, где Коул предстал в похожем виде, и на душе потеплело.

– Пахнет вкусно, – промычал он, поведя носом. Веснушки на нем успели потемнеть: должно быть, последние дни Коул много нежился на солнце. – Значит, первая традиция Остары – это сытный ужин?

– Да, Зои с Сэмом воплотили старинный рецепт моей семьи. Дикий лосось на овощной подушке и… В общем, попробуешь. Но это только прелюдия!

– Ага, потом еще шоколадный пудинг, – облизнулся Исаак, поглядывая на духовку.

Я усмехнулась, ведь имела в виду совсем не это.

– Что ж, можем начинать, раз все готовы.

– Не все. Тюльпана отказалась спускаться, – осторожно сообщила Зои, пытаясь пригладить рыжие непослушные волосы Сэма, которые не брал даже укладочный гель.

Тот отмахивался от ее руки, ворча, что не соглашался принимать участие ни в каких шабашах и что ему вполне хватило прошлой поездки в парк Глейшера.

– Может, черт с ней? – предложил Сэм, все же вырвавшись из рук Зои и отвоевав свое право ходить непричесанным. – Я помню эту Аврору… Она как-то сказала, что мой удел таскать кастрюли. – Сэм бросил смущенный взгляд на праздничный стол, большая часть которого была приготовлена его руками. – Не хочу сидеть рядом с ее отпрыском.

– Мы ковен, – возразила я. – Даже те из вас, кто не приносил мне клятву и не имеет отношения к колдовству. Отныне мы семья, так что сядем либо все вместе, либо не сядем вообще.

На миг мне показалось, что Исаак взглянул на меня с гордостью. Оставив его за главного, я поднялась наверх и постучалась в комнату под самым чердаком.

– Тюльпана, – позвала я, распахнув дверь, когда разрешения войти так и не последовало. – Все уже собрались…

– И что?

Она сидела на высоком многослойном матрасе под балдахином, подогнув ноги и раскинув на коленях книгу, обтянутую коричневой кожей. С павлиньего пера, зажатого в ее пальцах, капали красные чернила. Лишь когда Тюльпана лизнула кончик указательного пальца, я поняла, что это никакие не чернила, а кровь. Поморщившись, но постаравшись не придавать этим причудам значения, я огляделась. Несмотря на то что у Тюльпаны было время на распаковку вещей, чемоданы стояли нетронутыми. Ими была заставлена вся спальня, помпезная и холодная, как и ее новая владелица.

– Ты так и будешь здесь стоять? – спросила Тюльпана, наконец-то отвлекшись от своей писанины. – Я не голодна, спасибо.

Мое терпение начинало трещать по швам.

– Сегодня Остара, – напомнила я и снова попыталась донести до нее одну простую мысль: – В Остару принято собираться вместе и чествовать начало весны. Быть дружелюбными. Делиться. То, как ты проведешь этот день, определяет, какие плоды принесет год – сладкие или горькие…

– Значит, этому учат маленьких ведьм в ковене Шамплейн? – спросила Тюльпана с откровенной насмешкой и захлопнула книгу, которая, по-видимому, была ее дневником. – Если не отпразднуешь Остару как следует, то ты обречен? Глупости! Какой толк в ритуалах, если они не приносят ощутимого результата?

– Это называется «традиция», – ответила я, удерживая взгляд Тюльпаны. – Хороший повод узнать друг друга лучше. Мы ведь теперь связаны, забыла?

Я ткнула пальцем себе в грудь, туда, где ощутила силу Тюльпаны впервые, когда Аврора подарила ее мне, как сломанную игрушку. Будто вспомнив ту тяжесть в груди, словно от удара, Тюльпана тоже прикоснулась к сердцу.

– Я выполню свою часть сделки, – сказала она. – Научу тебя тому, что знаю, и помогу одолеть Ферн. Но я не обязана притворяться, что уважаю тебя и твои абсурдные правила. Я часть твоего ковена, но я не твоя подружка.

– И слава богу, – театрально перекрестилась я. – Ты обязана присутствовать на Остаре, потому что ты моя ведьма. Я все равно не оставлю тебя в покое, пока ты не пойдешь со мной. Проще отмучиться один час, чем терпеть меня всю ночь, не находишь?

Тюльпана застонала, но, кажется, мой довод прозвучал убедительно. Она не торопясь слезла с постели и уже собиралась последовать за мной, как я жестом остановила ее, кивая на гардероб:

– Ты должна переодеться во что-нибудь белое…

– Нет.

– Ну ладно.

Решив, что одного спора с ней на сегодня хватит, я отошла в сторону и молча пропустила ее.

– А какими дарами ты владеешь, кстати? – поинтересовалась я, вдруг осознав, что и представления не имею, чему конкретно Тюльпана намерена обучать меня.

– Всеми.

– Что значит «всеми»?

Тюльпана резко остановилась. Несмотря на то что я стояла на пару ступеней выше ее, я почувствовала себя маленькой и ничтожной, когда она ответила:

– Аврора долгие годы скрывала от меня, что мне предначертано стать следующей Верховной. Из страха, что однажды я пойму это и захочу отвоевать свое законное место, она почти не обучала меня. Пришлось осваивать магию самостоятельно, по книгам… Лишь когда мне удалось сотворить свое первое заклятие, я вдруг осознала, что заурядная ведьма не способна на такое. Я пришла к Авроре, но она только рассмеялась: «И ты думаешь, освоить восемь даров достаточно, чтобы ты стала достойна меня? Расти, девочка. Еще не скоро придет тот день, когда я буду готова уйти и уступить тебе». – Тюльпана мастерски изобразила ее голос. – Так что, да, я владею каждым из восьми даров, но, как видишь, проку от этого никакого. – Она растерла запястья, на которых белели шрамы от железных оков. – Я научу тебя каждому из них, вот только от Ферн тебя это не спасет.

Она направилась к гостиной, откуда доносились голоса, оставив меня стоять на лестнице в замешательстве. Это было искреннее признание или завуалированное запугивание?

Восемь, черт возьми, даров!

– Все в порядке? – спросил шепотом Коул, когда я заняла место рядом с ним.

Накрыв его руку своей, я кивнула. Тюльпана села между Зои и Исааком в углу и с отстраненным видом положила себе на тарелку горсть салата и печеной картошки.

Дальше все пошло как по маслу. В конце концов, этот урок я усвоила еще в детстве – вкусная еда сплачивает. Когда все заняты угощениями и мыслями, как бы отщипнуть от лосося самый мясистый кусок, некогда найти время для ссор.

– А вот и клубничное вино, – объявил Диего, водрузив на стол ящик с бутылками, одну из которых он откупорил щелчком пальцев и разлил по бокалам. – Купил на рынке по пути в Вермонт. Слышал, в ковене Шамплейн на Остару как раз варят клубничное вино.

Я сделала маленький глоток и замычала от удовольствия, как и остальные. Даже Коул пригубил полрюмки, не устояв.

– Хм, верно. Откуда ты знаешь о наших традициях?

– Я знаю о традициях большинства ковенов мира. Верховный, под присмотром которого я когда-то жил, был помешан на истории колдовства.

– Погоди, ты жил в ковене? – Я нахмурилась, и Диего подлил еще вина мне в кубок. Золотой, украшенный самоцветами, он раньше принадлежал Виктории. Удивительно, как она справлялась с такой тяжестью – из-за обилия рубинов его было сложно даже оторвать от стола. – Как же ты стал неприкаянным?

– Сбежал. – Диего сверкнул улыбкой. – Я сирота. В семь лет меня усыновила семья людей, но я был нужен им только, чтобы помогать по хозяйству с еще пятью приемышами. Я решил, что жить на улицах всяко лучше, чем в качестве бесплатного чернорабочего. С магией я легко пережил голод, пока не закрепился в чикагской банде. А к концу Второй мировой, когда от Аль-Капоне, Мура и всех подобных им уже ничего не осталось, меня подобрал ковен на границе с Мексиканским заливом. Микаэлл был добр ко мне, но… – Диего смолк, и едва я успела заметить угрюмую тень на его лице, как оно вновь разгладилось и просияло. – Что было, то прошло! Кому еще вина?

– Аль-Капоне?! Стэнли Мур?! Ты говоришь о гангстерах? – вырвалось у Сэма. Похоже, это было единственное, что он услышал. – Они ведь жили еще в двадцатые! Обалдеть, какой ты старпер.

Мы рассмеялись, а Зои покрылась испариной, решив умолчать, что младше Диего всего лишь на десять-двадцать лет. Тишина за столом быстро уступила место праздной болтовне. Ребята начали обсуждать рецепт рыбы, а потом переключились на споры о любимых кинофильмах. В какой-то момент, пока я набивала рот закусками, Зои решила проявить инициативу и взялась за рассказ о том, где мы с ней успели побывать за последний месяц.

Нью-Джерси. Детройт. Мичиган. Игнорируя мое возмущенное мычание, она не поленилась упомянуть даже о том, как несколько неприкаянных отказали мне. В конце концов она добралась до нашей встречи с Диего: он улыбался, размахивая вилкой в знак согласия со всем, что слышал, а затем в красках описал нашу драку в Дуате. Коулу это не понравилось: он даже отказался от рыбы, когда я предложила ему помочь и покормить его, чтобы он не проткнул себе щеку вилкой, как в прошлый раз.

Дослушав до момента, когда я натравила на Диего сумеречное чудовище, Исаак поперхнулся и подметил, что не видел такого заклятия в гримуаре Виктории. Мне повезло, что в этот момент Сэм опрокинул на себя противень с бульоном и прервал разговор своим бурным сквернословием. Руки предательски зачесались там, где Шепот отравил их. Сложно было не заметить, с каким снисхождением посмотрела на меня Тюльпана в этот момент, безмолвно поглощая картошку.

Но она веселилась до тех пор, пока не пришло время для ритуальной части.

– Вот в этой ахинее я участвовать точно не буду, – отрезала Тюльпана, сложив руки на груди, когда все вышли из-за стола и собрались в гостиной у камина, выжидая, когда она присоединится. Я придерживала Коула под локоть, вручив связку ненавистных ему васильков, а себе выбрав солнечный подсолнух. – Сжигать цветы, чтобы… Что? Попрощаться с чем-то плохим из ушедшего года, верно? Будто это поможет забыть все то дерьмо, что с вами приключилось.

– Ну да, это ведь не так круто, как мужиков в жертву приносить ради крови и молодильных яблок, – съязвила Зои в ответ.

Я вздохнула, массируя пальцами виски. Боже, почему это так сложно? Как у моей мамы только хватало сил объединять под одной крышей столько не похожих друг на друга людей? Почему же у меня не получается?

– Лично мы все не прочь поучаствовать, – ответил вместо меня Коул, за что я была безгранично ему признательна. Он ласково прошелся пальцами вдоль моего позвоночника, разгоняя напряжение и усталость, скопившиеся в мышцах за столь долгий день. – Исаак рассказал, что нужно делать, и я даже придумал, с чем именно хотел бы проститься… Хотя это не такая уж тайна, наверное.

Тюльпана накручивала на указательный палец локон белых волос, но со стула так и не поднялась. Гостиную и столовую разделяла широкая арка, а нас с Тюльпаной – несколько метров. Аметистовые глаза буравили меня, испытывая: Верховная я или нет? Диего уже делал так в том баре. Ее бессмысленная подростковая строптивость тоже не должна была остаться безнаказанной.

Но едва я подалась к Тюльпане, чтобы взяться за ее воспитание, как Коул обвил рукой мою талию, притягивая к своему боку. Ему не нужно было видеть меня, чтобы почувствовать: я на пределе. И не столько из-за характера Тюльпаны – просто все разваливалось на кусочки.

Я бросила тоскливый взгляд на огонь в камине и вздохнула, вспоминая, как мы проводили этот ритуал с мамой. Желтый подсолнух начал увядать в руке.

– Катитесь к Баалу со своими торжествами, – буркнула Тюльпана и, схватив со стола горшочек с печеной картошкой, юркнула в другую арку и исчезла.

– Ну и хорошо, что она свалила, – вставила свои пять центов Зои, заметно повеселев и приободрившись, когда нас осталось всего шестеро. – От ее дешевых духов из массмаркета уже голова трещит! Мы и без нее справимся, да, Одри?

– Я бы хотел начать первым. – Диего вдруг выступил вперед, держа в руках изящную орхидею с бирюзовыми прожилками под стать цвету его волос. – Или ритуал должна начать Верховная?

– Нет, – я выдавила слабую улыбку. – Верховная заканчивает, а не начинает. Прошу.

Он кивнул, сделавшись серьезным, как никогда прежде. До начала ритуального сожжения нужно было начертить солевой круг перед очагом и призывать Матерь с Отцом, но в этот раз я отмахнулась от чрезмерного официоза. Главное сейчас – выплеснуть то, что лежало на душе, и я больше не могла ждать.

Диего подступил к камину и, задумчиво взглянув на цветок, бросил его в огонь.

– Один – для веселья и радости. К пыли пыль, весна за зимою, – прошептал он на одном дыхании. – Я расстаюсь с прошлым неприкаянного и Микаэллом Де’Трастом.

Мне стало любопытно, что такого случилось между Диего и его бывшим Верховным, но сейчас было не время для вопросов. Он молча проследил за тем, как догорает его орхидея, превращаясь в прекрасное ничто, а затем вернулся в полукруг.

Следующей вышла Зои.

– Второй – прогнать печаль. К пыли пыль, весна за зимою. – Она кинула в камин тонкую веточку вербены, рассыпающуюся, как пух. Отблески искр плясали на темно-оливковой коже Зои, пока она смотрела, как ее подношение съедают языки пламени, такие же янтарные, как ее глаза. – Я прощаюсь с лавкой Саламандры и своей прошлой жизнью.

Сэм переступил с ноги на ногу, когда Зои, вернувшись к остальным, подтолкнула его в бок. Он бросил панический взгляд на красную астру в своей ладони, а затем на очаг, не представляя, что ему говорить. Зои умиленно улыбнулась и привстала на носочки, шепча что-то ему в ухо.

Кадык Сэма нервно дернулся, но, собравшись с духом, он неуверенно выступил вперед.

– Третий – прогнать бесполезный гнев. К пыли… Э-э… Что-то там, я забыл, – пробормотал он и наотмашь швырнул астру в огонь, даже не взглянув на нее. – Я расстаюсь с самим собой. С тем, каким был раньше. И с Гвендолин Дрейк тоже.

Красный до корней волос, он просеменил к Зои и обнял ее, приняв самый мужественный и хладнокровный вид, на какой только был способен. Я хихикнула в кулак, польщенная, что Сэм вообще принял во всем этом участие. Отношения с Зои влияли на него поистине благотворно: всего пара месяцев как его полюбила ведьма, а Сэм уже стал практиковать наши колдовские штучки.

Исаак, стоя по другую сторону от меня, шумно вздохнул. В единственной руке он держал дивную белую розу – любимый цветок моей матери. Пальцы его дрожали, но уже не из-за диббука или болезни – он плакал.

– Четвертый – взрастить семена. К пыли пыль, весна за зимою, – прошептал он, и огонь отражался в его очках, держащихся на кончике носа. Скрепя сердце он подставил нежные кремовые лепестки под жар камина, и те начали тлеть вместе с воспоминаниями, от которых его небритые щеки сделались мокрыми и солеными. – Прощай, Виктория Дефо, любовь моя.

Треск очага убаюкивал ноющее сердце. Я взяла отца за руку, когда он снова встал рядом. Он не смотрел на меня, прикованный взглядом к белой розе, сгорающей у него на глазах, как когда-то сгорала от рака Виктория.

Коул отстранился от моего плеча и шагнул к камину, ведомый его жаром и треском.

– Пятый – окрепнуть надолго. К пыли пыль, весна за зимою. – Остановившись без чьей-либо помощи точно перед очагом, Коул протянул руку и бросил в него васильки. – Я расстаюсь со своей слабостью.

Он покачнулся, и Сэм поймал его, чтобы помочь найти свое место возле меня. Тогда пришел мой черед.

– Шестой – темные дни теперь ушли. К пыли пыль, весна за зимою. – Я смяла подсолнух, раскрошила в пальцах и, зажмурившись, бросила туда, где уже обратился в пепел весь букет Остары. – Прощай, мое прошлое, вся моя боль и беспомощность. Здравствуй, моя сила с весною и благодатью. Да будет так!

Вместе мы дождались, когда листья и зелень окончательно смешаются с углями и оставят в память о себе лишь аромат тлеющих трав. А затем, улыбнувшись друг другу, вернулись к столу.

– У меня на тебя свои планы, – промурлыкала я Коулу на ухо, удержав его, когда он уже садился. – Нам нужно наверх. Или ты еще не наелся?

– Наелся, – выпалил Коул, едва дослушав, и тут же забыл о подносе с шоколадным пудингом, который вынесла из кухни Зои. – Идем!

Его бурная реакция согрела меня изнутри. Я протащила Коула через весь зал и утянула наверх прежде, чем кто-то успел обратить на нас внимание.

Он то и дело спотыкался на лестнице, из-за чего подъем на третий этаж занял больше времени, чем я рассчитывала. Но там, кроме Тюльпаны, нас точно никто не мог потревожить: любые звуки поглощались дубовыми панелями на стенах и извилистыми коридорами. Добравшись до ванной комнаты, которая раньше предназначалась лишь для Верховных ведьм и ритуальных купаний, я закрыла за нами дверь запечатывающим заклятием, чтобы оградить от незваных гостей.

В глубине комнаты, выложенной изумрудной мозаикой, стояла ванна из литьевого мрамора на четырех золотых ножках. Над ней находилось окно с витражным рисунком, изображающим пеструю колибри. Здесь было холодно и темно, и я на ощупь нашла тумбу под раковиной, где хранились свечи. Маленькие и округлые я вставила в жирандоль, а пеньковые с двумя фитилями расставила в пустых метах. Когда свечами, пахнущими ванилью и кардамоном, были усеяны даже бортики ванны и каменный подоконник, я прошептала:

– Fehu.

Они вспыхнули, и ванную комнату озарило желтое свечение. Все это время Коул стоял у двери, не задавая вопросов, и прислушивался к моим шагам, пока я суетилась, подготавливая своеобразный «алтарь». Крутанув бронзовые вентили и пустив струю горячей воды, я добавила в ванну несколько капель сандалового масла и толченые цветки ворожеи.

– И что ты делаешь? – наконец-то подал голос Коул, склонив голову набок.

– У Остары много традиций, – начала я и, опустившись перед наполняющейся ванной на колени, вдохнула ароматный пар, поднимающийся от воды. – Но у всех одна цель – очищение. Сначала уборка и прощание со старым, а потом омовение. Обычно юноши моют девушек – это сулит плодотворный год…

– То есть мне надо помыть тебя? – быстро сообразил Коул, и его лицо озарила мальчишеская улыбка. – Ну, уж это я могу!

Я повернулась к Коулу и медленно стянула с себя тунику, жалея, что он не видит, как я обнажаюсь для него. Но Коул слышал это по шороху ткани: одежда упала к моим ногам, и он облизнул пересохшие губы, покачнувшись навстречу мне.

Освободившись и от белья, я переступила ворох одежды и подошла к Коулу. Прижалась к нему, чтобы он ощутил каждый изгиб моей фигуры не только руками, но и всем телом.

– Ты тоже должен раздеться, – прошептала я, глядя ему в глаза. В сиянии свечей они светились серебром, как два лунных блюдца. – Мы немного изменим ритуал.

Коул не стал возражать. Он быстро избавился от сатиновой рубашки, а затем расстегнул брюки, которые я тут же дернула вниз, чтобы помочь ему. Прислонившись к моему лбу своим, Коул тяжело дышал, но соблюдал целомудренную дистанцию. Даже не целовал – только делал, что я велела. Как и всегда.

Когда руки Коула легли мне на бедра, приятный спазм внизу живота едва не заставил меня забыть о ритуале. Но, вернув самоконтроль, я потянула его к ванне, уже набравшейся до краев.

– Я тебя чувствую, – вдруг сказал Коул, и я взглянула на черную полосу, окольцовывающую его запястье.

Она светилась, как не светилась с того самого дня, когда Ферн лишила его зрения. Оранжевая, почти огненная метка пульсировала в такт моему сердцебиению. По спине побежали мурашки, когда Коул поцеловал меня, не стерпев, и это прикосновение отдалось внутри с удвоенной силой – мои и его ощущения, звучащие в унисон.

– Не торопись, – хрипло приказала я не то ему, не то самой себе и перешагнула через бортик ванны, погружаясь в бурлящий жар воды и ароматного масла.

Коул неуклюже забрался следом и сел позади меня так, чтобы я могла лечь спиной ему на грудь, устроившись между его коленей. Это было истинное блаженство после нескончаемых переездов. Теперь, будучи дома, осыпаемая поцелуями Коула, который убрал в сторону мои волосы и коснулся губами шеи, я впервые за месяц чувствовала себя не только свежей, но и счастливой.

От пара его локоны завились еще сильнее, став тугими и жесткими, как пружинки. Выдавив на ладонь немного ромашкового шампуня, я расчесала его волосы пальцами. В отражении вентилей было видно, как блаженно Коул сомкнул глаза, урча под моими прикосновениями. Поэтому я удивилась, когда он внезапно перехватил мою руку.

– Это я должен омывать тебя, разве нет?

Я хмыкнула, послушно отодвигаясь, чтобы дать Коулу возможность откупорить бутылку с душистым гелем. Когда он начал втирать его в мои плечи, я застонала, но невольно устыдилась этого, закусив нижнюю губу. Коул глухо рассмеялся.

– Кажется, тебе нравится. Надо устраивать почаще такие… ритуалы.

Я заерзала, чувствуя поясницей что-то твердое, и ухмыльнулась:

– Не могу с этим не согласиться.

Коул справлялся на удивление ловко, уверенно ориентируясь среди тюбиков, которые стояли на деревянном столике рядом со свечами. Он даже ни разу не подпалил над огнем мочалку, которую нащупал рядом с лимонным мылом и решил опробовать. Податливая, я послушно придержала на затылке мокрые волосы, чтобы они не мешали ему тереть мне спину.

В какой-то момент его руки принялись массажировать мои, но остановились. Я приоткрыла один глаз и вдруг вспомнила о черных венах, которые тянулись от запястий до локтей. Коул будто почувствовал их: я с замиранием сердца увидела, как он хмурится, щупая мои руки, будто пытаясь что-то понять. Неужели охотничья чуйка способна и на такое?

– Как думаешь, почему Ферн до сих пор не напала? – решила завести разговор я, чтобы отвлечь его.

Коул пришел в себя и отпустил мои руки.

– Может, набирается сил. Или не может пройти через чары леса и Нимуэ…

– Наверное. Главное, что она отстала от Берлингтона и все улеглось.

– Не совсем. – Коул опустил мочалку в воду, помрачнев. – Вчера в новостях показывали репортаж из Юты. В Ривер-Хейтс нашли первое тело, изуродованное так же, как у нас… Полиция думает, ритуальный убийца сменил территорию. Теперь его ищут там. Боюсь, Ферн добралась и до Скалистых гор.

Я резко погрузилась в воду, чтобы смыть мыло, и села. Мои руки потянулись к шее, пытаясь нащупать Вестники даров, чтобы унять волну тревоги. Но я нашла лишь пустоту, которую до сих пор не могла себе простить.

– Ты остановишь ее, – приободрил меня Коул, прижимаясь губами к моему уху.

– И верну тебе зрение, – кивнула я. – Сегодня Тюльпана сказала, что владеет всеми восемью дарами. Значит, исцелением тоже… Она научит меня. – Я привстала и развернулась в тесной ванне, всматриваясь в лицо Коула. – А потом я сама найду Ферн и…

– Надеюсь, на тот момент она уже уйдет из Юты. Это самый религиозный штат США, – пробормотал Коул, опустив глаза. – На этой территории нет ни одного ковена. И ведьмы там не живут. Диего рассказывал.

– А у вас с Диего, я смотрю, уже броманс, – сощурилась я, и румянец, цветущий от тепла на щеках Коула, стал почти свекольным.

– Броманс?.. Что такое броманс?

– То, что часто перетекает в полноценный роман во всяких девчачьих книжонках.

Коул скривился и заглушил поцелуем мой издевательский смех. Удушающие мысли о Ферн и предначертанной мне судьбе отступили. А воск, шипя, скатывался со свечей и капал на холодный гранитный пол. Вода в ванне начала остывать, но мы не заметили этого, слишком увлекшись друг другом. Даже если бы она сделалась ледяной, я бы все равно не пожелала выбираться наружу. Вот бы остаться здесь навсегда – только я и Коул. Почему нет заклинания, которое остановило бы время?

– Ты так и не ответил на вопрос, – прохрипела я, лаская кончиком языка его губы, проводя пальцами по острой линии челюсти. – Насколько сильно ты соскучился по мне?

На груди Коула блестели капли воды. Его тело виднелось под ее толщей – тугие мышцы, плоский очерченный живот. Я устроилась сверху, взобравшись на Коула и оседлав его бедра. Даже служба в полиции не успела оставить на его коже столько шрамов, сколько оставила всего пара встреч с моей родней. Под ключицей виднелось перекрестие двух розовых полос – отметины от когтей диббука-Исаака, когда он пытался разорвать его в клочья внутри горы Кливленд. Я с благодарностью поцеловала этот шрам, и Коул потерся о мою щеку носом, а потом опустил голову, и его губы скользнули вдоль моей шеи, спускаясь к груди.

Я вздрогнула, и метка на его запястье вновь вспыхнула.

– Я покажу тебе, насколько, – ответил он, приподнимая меня за ягодицы, чтобы затем опустить и заполнить своим теплом.

И он действительно показал. А потом еще раз и еще. Кажется, он делал это до самой полуночи.

Уже когда Коул спал под пуховым одеялом, все еще влажный после ванны, из которой нам едва хватило сил выбраться, я свесила с кровати ноги и оделась. Это было неприлично – вот так исчезнуть со своим атташе в разгар праздника, и я не смогла бы уснуть, пока не убедилась, что все прошло гладко.

Бросив белую тунику в корзину для белья, я тихонько вышла из спальни Коула и спустилась вниз.

В гостиной было уже тихо. Похоже, все давно мирно разошлись по своим комнатам. На прибранном столе, накрытым чистой розовой скатертью, осталось лишь несколько блюд. О минувшей Остаре напоминал лишь запах мяты и лимона, доносящийся из углов комнаты, и потрескивание догорающего камина. Удовлетворенная этим покоем, я облегченно вздохнула и развернулась, чтобы вернуться к лестнице.

«В белую простынь тебя обрядят, от уха до уха, с макушки до пят».

По спине стек липкий мороз. Я остановилась перед высоким створчатым окном, расписанным на французский манер, и вгляделась в ночь, проглотившую лес и берег Шамплейн.

«В гроб деревянный тебя упекут, сверху положат камни и грунт».

Эта призрачная мелодия текла откуда-то извне. Однако слова доносились так отчетливо, что казалось, их напевают прямо мне на ухо.

Золотой браслет на руке завибрировал.

– Что за…

Гримы рвались наружу, как свора диких псов. Украшение обожгло меня, раскалившись. Я вспомнила ворчание Сэма о том, как браслет вибрирует после захода солнца. Неужто так происходит каждый день? Гримы будто откликались на зов, который я не понимала.

Но, может, они смогут объяснить мне?

– Печать сломана моим именем. Покажитесь!

Браслет замер, и по моим пальцам заструилась черная дымка. Она укрыла туманом пол, а затем обрела форму. Показались три взъерошенных кота со связанными хвостами и светящимися глазами, налитыми кровью.

– Ну наконец-то! – запищал Блуд, принявшись тереться зудящей спиной о ножку табурета. – Как тесно в этой бижутерии! Ох, мы так исхудали… У тебя сердца нет, Верховная!

– Вы сами в этом виноваты, – напомнила я, пододвигая стул и садясь напротив. – Вы обманывали меня, притворяясь тем, кем не являетесь. Вам повезло, что мне дорог браслет, иначе я бы кинула его в озеро!

– Но все же ты выпустила нас, – мяукнул Эго, принявшись вылизываться, крутясь волчком. – Почему?

«Все будет тихо во мраке могилы, но в дереве скоро появятся дыры».

Эго, Спор и Блуд одновременно вскинули морды. Я щелкнула пальцами и просияла, поймав их раньше, чем они бы сделали вид, что ничего не слышали.

– Пение! – вскрикнула я от радости. – Вы реагируете на него! Я думала, его слышу лишь я одна…

– Его слышит каждый, кто способен помочь, – пояснил Спор, усевшись на подоконник и дернув ушами от ветра, который влетал в дом из приоткрытого окна.

– Что это значит?

– То, что мы и впрямь не те, кем ты нас считаешь, – усмехнулся Эго и переглянулся с двумя другими котами. Не сговариваясь, они вдруг срослись воедино, как тогда в коттедже Коула при первой нашей встрече: уродливая, долговязая тень с терновым венком, чешуйчатым хвостом и оскаленной пастью.

Я едва не опрокинулась вместе со стулом, отпрянув назад.

– Что вы такое? – прошептала я побелевшими губами, и грозная тень снова распалась на безобидных черных котов, удовлетворенная, что сумела произвести на меня впечатление.

– Шеду.

– Это я уже слышала. Подробнее.

Эго, Спор и Блуд хищно улыбнулись. Голоса их теперь звучали иначе.

– Имя мне Монтаг, Принц Дураков, Изгнанный, но не Отчаянный, – произнес Эго.

– Я есть все, что было тебе нужно, – продолжил Блуд.

– И что нужно по сей день и будет нужно потом, – подхватил Спор.

– Сейчас я твой фамильяр. Три грима, призванные служить и защищать. Завтра я стану большим. Или меньшим. Я стану другим, как другим становится каждый, кто доживает до следующего утра.

– Я есть перемены, что грядут.

– Я есть парус, что направит тебя по их ветру.

– Я – Принц Дураков, – повторили они хором. – И в этот раз я выбрал тебя, так возрадуйся милости своего гения!

– Гения? – переспросила я, откидываясь на спинку стула, и нервно засмеялась. – Подожди… Вы что-то вроде моего ведьмовского ангела-хранителя, верно? И покровительствует мне существо, которое почему-то повелевает… Кем? Дураками? Хм, это как-то оскорбительно.

– Я не существо! – огрызнулись гримы. – Я высший демон!

– Имени Монтаг нет в писаниях Гоетии. Тебя вообще нигде нет. Ты не ровня высшим!

Гримы стушевались, даже Эго, самомнение которого было непомерно огромным для такого щуплого кошачьего тельца.

– Гоетия – глупый перечень глупого Соломана! Да что он знает, – фыркнул тот, пристыженно отворачиваясь.

Я вздохнула, поправляя распахнувшийся халат.

– Если ты шеду, то почему выглядишь так? То есть… вас трое. Но все вы части одного существа, верно? Зачем разделились?

– Такова наша кара, – буркнул Эго, отвернув мордочку. – За последние десятилетия без подопечного мы ослабли… стали пороками, которым сами же потакали. Но скоро все изменится. Мы становимся сильнее, когда ты рядом.

– Тогда другой вопрос. – Коты поочередно мигнули глазами. – Где же вы шлялись пол моей жизни?! Почему мы встретились только в коттедже Коула?

– У нас был отпуск. Как оказалось, именно он нас и ослабил, но…

– Подожди, что?.. Отпуск?!

– Наша вечная служба утомила нас, – раздражился Блуд. – Ты прыгала по миру и не планировала заниматься колдовством всерьез, поэтому…

– Мы решили, что ты обойдешься и без нас, – продолжил Спор.

– А в детстве ты в нас не нуждалась. Твоя мать и не подпустила бы к дочери Принца Дураков. Видишь ли, мы всегда были не самым выдающимся защитником…

– Ох, правда? Ни за что бы не догадалась, – не сдержалась я. Коты презрительно сощурились. – Раз вы мой гений, то вы должны помогать мне, так?

– Должны, – неохотно признали они. – Но лишь в меру своих сил. И желаний! Ты нам не хозяйка, а мы – не слуги. Мы сторожа.

– Тогда расскажите мне, что это за пение, и я от вас отстану.

«Вот черви снаружи, вот черви внутри, танцуют на лбу у тебя до зари».

Коты нахохлились, а я выглянула в окно, вслушиваясь в чарующие слова, преисполненные грусти, которую никому не было дано понять.

– Это называется песней Эхоидун, бестолковая.

Но ответили вовсе не гримы, а Тюльпана, стоящая в арке гостиной со слоеной булочкой в руках. Я вскочила со стула, сконфузившись от ее появления: неизвестно, как долго она стояла там. Отщипнув клочок сладкого теста, она положила его себе на язык и улыбнулась, уже переодетая в ночную сорочку с длинным ажурным подолом.

«Живот твой станет зеленым совсем, и гной наружу польется как крем. На хлебец намажешь соус такой – у мертвых еды не бывает другой».

– Значит, ты тоже слышишь?

– Мерзкую песенку из сборника «Страшных историй» Элвин Шварц? Ага. – Тюльпана тщательно жевала, заставляя меня сгорать от нетерпения. – Все Верховные сейчас это слышат. Кто-то отчаянно нуждается в помощи.

– Кто? – нахмурилась я.

– Ведьма, разумеется. Юная и без ковена, которой не на кого положиться, кроме самой себя. Она попала в беду или хочет учиться… Но скорее первый вариант.

Я прислонилась к колонне.

– Почему это называется песней Эхоидун?

– Ты не знаешь, кто такая Эхоидун? – уточнила Тюльпана насмешливо.

– Знаю, просто…

– Так звали Верховную Верховных, царицу ведьм, создавшую восемь даров, которыми мы сейчас имеем счастье пользоваться. Уверена, об этом ты точно слышала. Поговаривают, будто Эхоидун – это имя царицы, ставшее нарицательным. Ее магия была столь сильна, что подобный зов услышал весь мир, когда ее пленили охотники, с потомком которых ты сейчас спишь. Этим пением ведьмы зовут себе подобных, когда нуждаются в них. Иногда это случается непроизвольно, в моменты печали или опасности. Слова могут быть любыми – доносят их до тебя эмоции, а не зазубренное заклятие. Это наша природа. Мы рождаемся, живем и умираем в ковенах. Как ни крути, это ведьмовская потребность – быть частью чего-то большего.

Я внимательно слушала Тюльпану и впервые признала, что, невзирая на невыносимый характер, она мудрее, чем кажется. И ее мудрость еще может сослужить мне неплохую службу.

– Значит, эта ведьма ищет ковен? И если я приглашу ее, то она пойдет?

– Если осознает, что хочет этого, то да.

– Как узнать, где ее искать? Нельзя ведь отследить ее по одному голосу… – И, судя по тому, как уничижительно посмотрела на меня Тюльпана, я поняла, что сморозила полную чепуху. – Или можно?

– Дай руку.

Я недоверчиво скосила глаза на раскрытую ладонь Тюльпаны, на которой остались следы повидла. Заметив мою брезгливость, она закатила глаза и протянула другую.

– Я не кусаюсь, Верховная.

Надеясь, что это действительно так и Тюльпана не намерена проклясть меня, я приняла ее руку.

– Вслушайся. Пойми. Устремись следом. И постарайся разглядеть как можно больше деталей.

Я не успела спросить, что именно она имеет в виду, как Тюльпана моргнула и глаза ее побелели – остались только белки.

На меня будто набросили теплое одеяло – я почувствовала легкость в каждой клеточке тела, невесомость, которая оторвала мой дух от пола и выбросила за пределы дома. Это напоминало ослепительный калейдоскоп: я не могла шевельнуться, а все вокруг крутилось и сияло. Перед глазами словно взорвались звезды, а затем все неожиданно померкло. Мое тело все еще оставалось воздушным – должно быть, его теперь не было у меня вовсе. И я прозрела.

– Молю Тебя, Отче Небесный, не лиши меня Твоей помощи в эту ночь. Даруй мне спокойный отдых, чтобы завтра с новыми силами я могла усердно исполнять Твою волю. Благодарю Тебя, Господи, и молю: помоги мне заслужить Твою любовь, невзирая на то, что я грешное порождение зла и прелюбодеяния.

Я судорожно вздохнула и присмотрелась к девочке, стоящей на коленях перед постелью. Худая и маленькая, в старой ночной рубашке и белых носочках, она усердно молилась. На вид ей было лет тринадцать, но, заметив учебники по тригонометрии старшей школы, я с удивлением поняла, что ей как минимум пятнадцать. Короткая стрижка делала ее похожей на мальчишку, а прямая пшеничная челка падала на глаза, прикрывая узкий лоб. В комнате не было ни украшений, ни ярких цветов: лишь самая примитивная мебель. То же самое можно было сказать и об одежде: черно-белые рубашки со строгими юбками выглядывали из открытого шкафа. Я крутила головой, пытаясь понять, где нахожусь. Потрепанная кровать, прогнувшаяся почти до пола, серые занавески и такие же серые стены. Лишь раскрытая Библия лежала на столе рядом с брошюрой «Церковь Святых последних дней».

Девочка замолчала и, взглянув на крест, висящий над постелью, шепнула «Аминь» и забралась под одеяло.

Набравшись смелости, я подкралась поближе, надеясь рассмотреть причудливую россыпь веснушек на ее лице и каре-зеленые глаза. Но вдруг девочка уставилась на меня:

– Ты привидение?

Я оглянулась на дверь, ожидая увидеть там кого-то еще, но нет – девочка действительно обращалась ко мне.

– Ты меня видишь? – растерялась я, опустив взгляд на свое тело, которое на самом деле находилось далеко в Вермонте.

– Вижу, – ответила она, натянув одеяло до подбородка. – Кто ты? Мама говорит, все это происки Дьявола, но… ты на Дьявола не похожа.

– Да, потому что я не Дьявол. Я как ты. Зови меня Одри и…

– Морган, с кем ты там разговариваешь?!

Истеричный женский визг из соседней комнаты даже меня заставил вздрогнуть. Морган засуетилась, выпрыгнув из постели и отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи. Она крепко зажмурилась и снова начала читать молитву, будто это могло спасти ее – не то от меня, не то от матери, которая уже начала барабанить в дверь.

– Ни с кем, матушка! Я просто молюсь перед сном!

Девочка бросила на меня робкий взгляд, и в нем была скорее мольба, чем ужас перед неизведанным. Я потянулась к ней, пытаясь задержаться в этом странном доме еще хоть на мгновение, но в следующую секунду меня втолкнуло обратно в родное тело.

Я распахнула глаза и отскочила от Тюльпаны.

– Ну что? – спросила та. – Увидела, кого нам искать?

– Это ребенок. Но не только я ее видела. – Губы пересохли, и я схватила со стола графин с минеральной водой, жадно осушая его: после астральных проекций в горле саднило нещадно. – Она меня тоже.

– Что? Это невозможно…

– Для нее нет ничего невозможного.

Мы обе обернулись на гримов, скалящихся так злорадно, что сомнений не оставалось.

– Вы знаете куда больше, чем говорите, – поняла я, и судя по тому, как навострились их уши, это было правдой. Они были слишком злы на меня за многомесячное заточение, чтобы так просто захотеть помогать.

– Ты видела особенную ведьму, – лукаво улыбнулся Эго, виляя хвостом. – И, можешь поверить, она тебе пригодится.

– Если, конечно, тебя не опередят, – подхватил Блуд.

– Тебе нужно найти ее первой. Ведь песнь Эхоудин слышат все Верховные… – напомнил Спор.

– Поспеши, иначе будешь кусать локти до конца своих дней. Эх, если бы она родилась раньше, чем мы выбрали тебя! – фыркнул Эго, и я уже собиралась швырнуть в него печеной грушей, которую схватила с блюда, как он исчез, растаяв дымкой.

Мы с Тюльпаной остались вдвоем: я – погруженная в себя и озадаченная, она – как всегда, равнодушная, грызущая слоеную булочку.

– Сильная ведьма, – поддакнула Тюльпана, немного поразмыслив, и слизнула с пальцев повидло. – Раз она каким-то чудом видела тебя, игра однозначно стоит свеч. Чем раньше ты заберешь ее в ковен, тем лучше.

– Чем раньше мы ее заберем, – поправила я Тюльпану, и та закряхтела, подавившись булочкой. – Та ведьма, похоже, очень верит в Бога. А что твердила церковь людям на протяжении веков? Колдовство – дар Сатаны. Ее будет непросто убедить.

– Мы и не будем убеждать, – парировала Тюльпана, на удивление быстро смирившись с тем, что я решила взять ее с собой в путешествие. – Мы ее освободим. Девочка страдает, а ты можешь ее спасти. Но сначала…

Тюльпана отряхнула руки и взяла из вазы несколько маргариток. Те были такими тоненькими, что никто не обратил на них внимания.

Тюльпана покрутила маргаритки в пальцах и, поморщившись от их приторного запаха, подошла к камину.

– Седьмой – пришла светлая пора. К пыли пыль, весна за зимою, – произнесла она и бросила их в камин. – Я расстаюсь с тобою, мама, и с тем убеждением, что ты внушала мне с пеленок: я не просто достойна тебя. Я тебя превзойду.

Едва Тюльпана убрала от огня руку, как тот всколыхнулся до самой крыши. Она заслонилась от него рукой, но не отшатнулась, глядя сквозь просветы в пальцах, как пламя меняет цвет с желтого на зеленый, будто вместо цветов она кинула в него хлорофилл.

– Не может быть, – выдохнула я, ведь в последний раз видела такое десять лет назад, когда все пятьдесят ведьм собирались в этих стенах. Когда все было по правилам. Когда боги слышали нас и внимали.

Тюльпана повернулась ко мне, безмерно довольная чем-то.

– Этот год будет очень – очень! – плодотворным, – усмехнулась она. – Остара приняла нашу жертву.

Ритуал был завершен.

IV

Агнец

В краю первозданной природы дневное небо напоминало клубничный зефир. Ветер дразнил ветви, и новорожденные листья смеялись, отвечая ему. Солнце плясало среди скалистых гор, в жухлой траве, а воздух пах тополиным соком и мхом. Все в этом дне было бы прекрасно, если бы…

Я не стояла по колено в болоте.

– Ты сделала это специально! – воскликнула я, пытаясь выбраться, схватившись за смородиновый куст.

– Вовсе нет! Просто компас чутка сбился, – насмешливо ответила Тюльпана, которая очутилась на твердой лужайке в окружении пихтовых деревьев. Она потрясла латунный компас на цепочке и постучала пальцем по стеклу, заставив стрелку неистово вращаться. – О! Все, заработало. Ты там скоро?

Я забубнила проклятия себе под нос, заползая на холм. Грязь и глина стекали по джинсам в сапоги, противно хлюпая.

Обернувшись на цветущее болото, в которое Тюльпана швырнула меня при телепортации, я потерла ноющий лоб. Последнее, что я помнила перед скачком, – это пентаграмма, начерченная мелом посреди гостиной, десяток тростниковых свечей и моя кровь, стекающая с кончика указательного пальца. Чтобы пересечь за одну телепортацию несколько штатов и при этом не распасться на атомы, потребовалось провести полноценный ритуал. Я все еще чувствовала затылком холодный паркет, на который легла, позволяя крови шипеть от соприкосновения с меловым кругом. А затем…

– Добро пожаловать в Ривер-Хейтс, – объявила Тюльпана, когда я привела себя в порядок и мы вышли из лесопарка прямо в центр города.

Кто бы сомневался, что ее заклятие поиска приведет нас именно сюда – в город, где совершались ритуальные убийства, подобные преступлениям в Берлингтоне, о которых теперь говорили по всем телеканалам.

Мысль, что где-то поблизости может быть Ферн, рыщущая в поисках следующего новоодаренного, подгоняла меня. Я огляделась, рассматривая дома: все они были маленькими и аккуратными, в один или два этажа высотой. От главной площади тянулись улицы, а магазины и кафе можно было пересчитать по пальцам. Людей здесь было мало: Ривер-Хейтс насчитывал всего несколько тысяч жителей, из-за чего город выглядел вымершим.

Проходя мимо сувенирной лавки, продавец которой храпел под шелестящим брезентом, Тюльпана стащила какую-то брошюру, а заодно и бусы из розового кварца, запихав их себе в декольте. Стрелка ее заколдованного компаса то и дело меняла направление, ведя нас к девочке из моих видений. Морган. Голос ее больше не звучал в голове, зато звучало бормотание Тюльпаны, читающей брошюру:

– «Насыщайтесь словами Христа, ибо слова Христа скажут вам все, что вы должны делать». Ты видела в ее комнате такую же? – спросила Тюльпана, и я кивнула, на что она задумчиво пролистала пару страниц. – Церковь Святых последних дней… Мормоны! Хуже и быть не может.

– Почему?

– Потому что их принимают за ветвь протестантизма, но в действительности они не что иное, как неоязыческая оккультная секта. И вот еще. – Тюльпана поскребла ногтем строчку о соблюдении целомудрия и отказе не только от алкоголя, но и от чая с кофе. – В аризонском Шорт-Крик даже практиковали многоженство и отнимали у женщин младенцев, если они хотели развестись или выйти из секты… Их бывший лидер Уоррен Джефс имел гарем из восьмидесяти жен и наплодил восемьсот детей, пока ему не впаяли пожизненное за педофилию и изнасилования.

– Жуть. – Меня передернуло. Тюльпана рассказывала все это таким будничным тоном, будто делилась прогнозом погоды на выходные.

– Ага, – хмыкнула она бесстрастно. – Слишком много веры и слишком мало мозгов. Если семья твоей Морган такая же, уговорить ее пойти с нами будет непросто.

Я решила оставить это без комментариев. Человеческие религии не претили мне: я сталкивалась с ними чересчур редко, чтобы иметь на этот счет какое-то мнение. И все же слова Тюльпаны и заунывная песнь Морган, ее страх перед одним лишь голосом матери и уверенность, что она – чистое зло, наталкивали на определенные мысли.

– Нам нужно поторопиться, – сказала я и вздохнула с облегчением, когда мы миновали торговую улицу. – Я обещала Коулу вернуться к вечеру.

– Да куда он денется, – закатила глаза Тюльпана. Каждый раз, как я заговаривала о Коуле, она не упускала возможности изобразить рвотный спазм. – Скучать по тебе не будет точно, уж поверь. Слышала, у него там какие-то дела с Диего. У мальчиков всегда свои игрушки.

– Дело не в «скучать», а в том, что я отправилась за Морган с тобой. Эта идея никому не понравилась. Если честно, даже мне самой.

Тюльпана ухмыльнулась, ничуть не удивленная. Она снова глянула на компас и замерла перед зданием старшей школы Ривер-Хейтс. Школьники бродили компаниями, сплетничали или завтракали, рассевшись на траве, а на стоянке припарковалось несколько полицейских машин. Я толкнула Тюльпану в бок, кивая на них. Присутствие полиции могло осложнить дело, если что-то пойдет не так.

– Это из-за Ферн, – прошептала я. – Представляю, как потрясли убийства такой маленький городок, где обычно никогда ничего не происходит.

– Забудь о Ферн. Девчонка где-то здесь, – задумчиво промычала Тюльпана и щелкнула компасом, выпустив его из рук и позволив повиснуть на шее, как украшение. – Ищи ее. Только ты знаешь, как она выглядит.

И я действительно знала, только вот воспоминания о нашей встрече были астральными, а значит, тусклыми. Они начали таять уже спустя пару часов, словно туман. Я напряглась, рисуя в голове воображаемый портрет, и начала оглядывать людей вокруг.

Пшеничные волосы, короткие, как у мальчишки, прямая челка. Светло-ореховые глаза с зелеными прожилками. Низенькая, тоненькая, как неокрепший бамбуковый росток…

Где же она?

Я расстегнула пальто, взмокнув в слоях одежды: в Юте в это время года было гораздо жарче, чем в Вермонте. Тюльпана молча следовала за мной и иногда сверялась с компасом, стрелка которого крутилась то вправо, то влево. Мой взгляд скользнул по пробковому стенду для объявлений, выставленному на всеобщее обозрение перед крыльцом. «Фотоконкурс Ривер-Хейтс. Пятница, два часа дня» – гласила пестрая глянцевая листовка. Сегодня как раз пятница… И без пяти два.

Я не знала Морган. Ее чувства, мечты, устремления… Но я словно понимала ее. Одной встречи хватило, чтобы установить между нами неразрывную связь, отчего ее пение вновь разлилось по округе, став еще отчетливее, еще тоскливее. Но на этот раз песня была другой.

«Я знаю, почему птицы в клетке поют. Это все, что приносит им радость. Ведь их в небо никогда не возьмут и не подарят свободы сладость».

Я накрыла рукой компас Тюльпаны, заставляя убрать его – в нем больше не было нужды. Позволяя голосу вести меня, я обошла территорию школы и оказалась там, где лес, расступаясь, обнимал пустое футбольное поле. Рядом со стадионом на земле сидела миниатюрная фигурка в легкой ветровке, из-под которой выглядывало трикотажное выцветшее платье.

Морган.

При виде нее в голове у меня пронеслась сотня мыслей, и каждая пыталась привлечь мое внимание. Как к ней подступиться? Как объяснить? Как рассказать, кто она и почему ей стоит пойти со мной? Как не подвести ни ее, ни свой ковен?

Но раньше чем я успела найти ответы на эти вопросы и решилась выйти к ней, Морган вдруг всхлипнула… И зарыдала навзрыд. Она плакала все это время, только беззвучно, пока отчаяние не перелилось через край. Грязные, почерневшие пальцы судорожно перебирали что-то в земле, а лицо бало мокрым от слез.

В сторону школы прочь от стадиона брела шумная компания подростков ненамного взрослее Морган. Они громко переговаривались, обсуждая какую-то «прилипалу» и фотографии могильных плит с христианскими крестами, которые, по их мнению, «уж точно не могли занять первое место на конкурсе». Рослые парни в фирменных бомберах перебрасывали друг другу футбольный мяч, а девочки в коротких юбках продолжали щебетать и смеяться. Я не раз видела подобные сцены в молодежных сериалах, поэтому знала, что им предшествовало.

– После такого она точно перестанет таскаться за нами, – рассмеялся самый широкоплечий из компании, задирая подбородок так высоко, что я удивилась, как он не спотыкается, когда ходит.

– Ты вообще видел ее снимки? Считай, мы спасли ее от позора! Если бы другие увидели, неделю бы смеялись. А мы решили все быстро… У бедняжки ведь христианство головного мозга, – прыснула от смеха хорошенькая темноволосая школьница, повиснув на плече здоровяка. В ее руке щелкала бензиновая зажигалка. – Правильно, что родители запрещают ей заниматься фотографией. Пусть лучше в хоре поет!

Компания прошествовала мимо, оставив после себя шлейф дешевого одеколона и вишневой колы, и внутри у меня все заклокотало от гнева. Почему мы не пришли сюда на пять минут раньше?!

– Ненавижу засранцев, повышающих самооценку за чужой счет, – произнесла Тюльпана холодно, привалившись к сетке забора. – Хм, странно, что они не убежали отсюда с горящими задницами. Ни одна ведьма не стерпит такое обращение…

Вокруг действительно стояла тишина, а так не должно быть там, где плачет разъяренная ведьма. Ветер лениво раскачивал деревья, а земля не дрожала и не извергала лаву. Подростки смеялись где-то вдалеке, вовсе не проклятые. Никакой стихийной магии и неконтролируемого колдовства – действительно просто девочка, воспитанная в смирении и покаянии, а потому беспомощная перед жестоким обществом. Идеальная жертва для чужих насмешек.

– Что еще?! У меня больше нет фотографий, которые можно было бы сжечь! – воскликнула Морган, не разглядев сквозь пелену слез, кто подошел к ней.

Ее ладони покрывал пепел, забившись под ногти: она тушила догорающие снимки голыми руками, пытаясь спасти хоть что-то. Но не осталось ровным счетом ничего: только картонные корочки, изуродованные прожорливым огнем. Где-то угадывались черты животных, пастельные цвета, какие-то фигуры… И все.

– Давай я помогу.

Я присела рядом с Морган на корточки и протянула руку, чтобы сгрести бумажную стружку. Стоило ей увидеть, как переливается в солнечных лучах мой золотой браслет с гримами, она отшатнулась, очевидно, узнав его раньше, чем меня саму. Решив не давать ей время, чтобы опомниться и сбежать в ужасе, я взвесила в руках закопченные ошметки. Что же, попытка не пытка.

– Adennill.

Словно цветочные бутоны, клочки фотографий начали распускаться, расти и срастаться воедино. Морган затаила дыхание, и на какой-то миг ее страх ушел, уступив место любопытству. Она пододвинулась ближе, перепачкав черные гольфы.

– Красивые снимки, – искренне похвалила я, отряхнув их от грязи, вновь целые и блестящие, будто только-только распечатанные на принтере. – Ого… Как ты умудрилась снять оленя с такого близкого расстояния?

Я обвела пальцем морду пятнистого зверя, который слизывал янтарный мед с ладони, явно принадлежавшей Морган. Это было невероятное зрелище, как и следующий кадр, на котором в зарослях мха нежилась огненная лисица, повернувшись брюхом к солнцу и смотря прямо в объектив.

– Я люблю животных, – робко ответила Морган, забрав у меня фотографии, когда я дошла до той, где была запечатлена статуя ангела на местном кладбище: плотный туман обнимал ее за плечи, укутав в плащ. – А они любят меня.

– Еще ты любишь фотографировать надгробия…

– Не конкретно их, а все места, где можно почувствовать дыхание Бога. Это и церковь, и роддом, и кладбище… – Морган запнулась, поняв, что позволила себе слишком увлечься разговором со мной. – Как вы это сделали – вернули мне фотографии?

– Легко. Немного практики, и ты тоже так сможешь.

Морган сощурилась в недоверии:

– Я вас помню… Значит, это был все-таки не сон.

– Да, не сон. Я приходила к тебе… бесплотным духом.

– Бесплотный дух? – переспросила Морган и, кажется, немного успокоилась. Ее пальцы дергали цепочку с оловянным крестиком, вынырнувшим из-под ворота платья. – Так вот что вы такое? Неупокоившаяся душа…

Я рассмеялась и глянула на заметно повеселевшую Тюльпану, которая осталась стоять в стороне (за что я была ей премного благодарна).

– Ох, вовсе нет! Я… нечто другое. Давай начнем с чего-нибудь попроще. Меня зовут Одри. А тебя?

– Морган Гудвилл.

– Морган… – просмаковала я, выпрямляясь и разминая затекшие от сидения ноги. – У тебя очень красивое имя.

– Родители что, хотели мальчика? – хмыкнула Тюльпана, решившись подойти и вмешаться в нашу беседу как никогда вовремя.

Морган вздрогнула: похоже, до этого момента она даже не замечала ее.

– Да, но… Они работали в приюте, и однажды в их смену на порог принесли меня.

– Так тебя удочерили? – удивилась я.

Морган кивнула.

– Хм. – Становилось все интереснее, и я склонила голову набок, разглядывая веснушчатое лицо девочки. – Знаешь, на валлийском твое имя означает «морская». Производное от имени феи Морганы или богини Морриган. По легендам, они обе были выдающимися ведьмами…

– Ведьмами? – подскочила Морган, взирая на меня снизу вверх. – Вы хотите сказать, что я… Ох нет, нет…

Морган обошла нас с Тюльпаной и прижала к губам крестик, что-то шепча. Я услышала отголоски молитвы, и она заглушила мои мысли, как и те ее жуткие песенки. Близость к ней прибавляла зову громкости, как в проигрывателе, и эмоции Морган обрушились на меня волнами – отрицание, страх, стыд.

– Зря ты это, – сказала мне Тюльпана с какой-то усмешкой, но я отмахнулась от нее, думая, как все исправить.

– Морган, я не это имела в виду. Послушай…

– Мне нельзя… – выдавила она жалобно, совсем не слушая. Кончик носа у нее раскраснелся от слез, а губы предательски дрожали, будто она собиралась расплакаться снова. – Я не хочу быть злом… Не хочу… И не буду! Оставьте меня в покое!

Верхушки деревьев затрещали, а в следующую секунду в небе поднялось черное облако. Прежде чем я сообразила, что это такое, Тюльпана уже выкрикнула заклятие и выставила над нашими головами барьер, закрывая от острых когтей и дубовых клювов, готовых колоть и разрывать. Стая ворон была такой большой, что затмила собой солнце. Мир поглотила тьма, пока дикие птицы остервенело нападали на нас, пробивая даже мощнейшие чары и сбивая с ног.

– Морган!

Я упала на землю, слыша треск ткани: вороны принялись рвать одежду, чтобы добраться до плоти. От неистового хлопанья крыльев и пронзительного карканья закладывало уши. Я не могла открыть глаза, боясь, что их выцарапают. К счастью, все кончилось так же внезапно, как и началось.

Я медленно отняла руки от лица и робко осмотрелась, убеждаясь, что стая оставила нас. Птицы разлетелись, и мы снова могли наслаждаться солнцем и свежим воздухом. Лишь черные перья летали повсюду как доказательство того, что все было взаправду. Морган исчезла, и я заметила маленькие следы от сапог на сырой земле: похоже, она неслась от нас со всех ног, пока птицы защищали ее.

– Она любит животных, – истерично усмехнулась Тюльпана, принявшись распутывать гнездо из спутанных волос на своей голове; пальцы у нее предательски тряслись. – А животные любят ее.

Я сглотнула, садясь на футбольную скамейку, чтобы перевести дух. Сердце стучало где-то в горле, и мне потребовалась пара минут в тишине, чтобы прийти в себя.

– Думаешь, она это специально сделала? – спросила я, на что Тюльпана лишь фыркнула, снимая и выбрасывая в мусорное ведро свою кожаную куртку, от которой остались одни лоскуты. Видимо, заклятие восстановления было ниже ее достоинства. – Это выглядело как…

– Призыв чумной стаи, – поддакнула Тюльпана с непривычной для нее серьезностью. – Подобное заклятие есть в гримуаре каждого ковена. Не думаю, что какая-то малолетняя ведьма владеет подобной магией. Наверняка обычный выброс энергии. По крайней мере, теперь я верю, что мы и впрямь приперлись сюда не зря.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки и вернулась в реальность, лишь когда почувствовала железистый привкус во рту.

– Тогда ее тем более надо найти. Представь, если она с теми подростками сотворит такое… Ей точно житья не будет. Надеюсь, твой компас уцелел?

Тюльпана поднесла его к глазам. Золотая цепочка болталась, порванная жестокими птицами, но сам компас был в порядке.

– Да, я знаю, где она, – обрадовала она меня, примерившись к стрелке. – Вот только не уверена, что тебе удастся ее уболтать… По-моему, у этой девчонки не все дома. Вон как от ее одного слова «ведьма» плющит!

Я не разделяла веселости Тюльпаны, поэтому молча поправила одежду и двинулась по следам Морган, обходя школу.

– Вот что привело Ферн в Юту, – поняла я, не сбавляя шаг. – Не новоодаренные… Они лишь приятный бонус. Она пришла за Морган, я уверена. У нас есть шанс ее обогнать!

– И главное, не встретить, – верно подметила Тюльпана. Я бы решила, что она боится, если бы не знала, как ей плевать на всех вокруг. – Надо двигаться в темпе вальса. Угоним тачку!

Я замерла посреди парковки, опасливо косясь на копов, прогуливающихся со стаканчиками кофе вдоль школьного тротуара. Хоть они и были заняты обеспечением безопасности учеников, но сложно было не заметить двух рослых девиц, вскрывающих чужую машину.

– Ой, да никто не смотрит! – воскликнула Тюльпана, выбрав, как назло, ярко-желтый «жук» и щелкнув пальцами, чтобы снять сигнализацию. – Не распускай сопли и садись.

Выбора не оставалось. Боясь, что из-за моего промедления нас поймают, я прыгнула внутрь.

– Далеко ехать? – спросила я, прилипнув к зеркалу заднего вида, чтобы увидеть, если за нами пустят погоню с мигалками.

Тюльпана достала откуда-то клубничный блеск для губ и принялась наводить марафет, не отрываясь от дороги.

– М-м, нет, минут десять всего. Здесь до любого места рукой подать. Городок-то совсем сельский.

– Тогда могли бы и пешком пройтись, – проворчала я, глядя в окно на калейдоскоп уютных фанерных домиков, большинство из которых были фермерскими угодьями.

– Нет, не могли.

Я бросила на Тюльпану вопросительный взгляд. Она закрыла колпачок блеска и сверилась с компасом, а затем вдруг вывернула руль влево, уводя машину с дороги.

Я, подпрыгнув, едва не откусила себе язык, и прелестный «жук» улетел в кювет. Все случилось так быстро, что я успела лишь вцепиться в кожаную обивку сидений. Из капота, который встретился с рослым дубом, повалил сноп искр. От толчка меня швырнуло в лобовое стекло, но, чудом не вылетев из машины, я только со всего размаху приложилась лбом о бардачок.

– Ты больная?! – вскричала я, когда звон в голове утих.

Голова будто раздулась, превратившись в воздушный шар, который вот-вот лопнет. Боль растеклась жидким свинцом, и я пощупала явно разбитую левую бровь. Пальцы тут же слиплись, сделавшись мокрыми и красными.

– Ты нас чуть не угробила!

– «Чуть» не считается, – улыбнулась Тюльпана. Очевидно, мой побитый вид приносил ей наслаждение. В отличие от меня она осталась совершенно невредимой: поперек ее груди тянулся ремень безопасности, который она предусмотрительно застегнула так, чтобы я этого не заметила.

Машина дымилась, превратившись в металлолом. Я проверила ушибленные конечности – не потерялось ли чего? Кровь капала на джинсы, и Тюльпана заботливо протянула мне бумажный платок.

– В задницу его себе засунь! – ругнулась я, оттолкнув ее руку. – Зачем ты это сделала?!

Тюльпана устало вздохнула и швырнула платок мне в лицо.

– Ты должна выглядеть жалко.

– Что ты несешь?

– Мы идем в гости.

Я уставилась на Тюльпану, ничего не понимая. Зато ясно было одно: с залитым кровью лицом я и впрямь выглядела не очень. Переступив свою гордость, я взяла чертов платок и быстро вытерлась им. Из желто-кремового он вмиг сделался алым.

Пошатываясь, я вылезла из машины и упала бы плашмя, если бы не Тюльпана, подоспевшая вовремя. Я раздраженно стряхнула с себя ее руку.

Кроме нас, на дороге никого не было. Скромные, гостеприимно светящиеся в зарождающемся сумраке дома будто звали нас войти. Не оборачиваясь, Тюльпана устремилась к одному из них, самому маленькому и обветшалому. Дождавшись, когда я поднимусь на крыльцо, она постучалась.

– Извините, мисс, не могли бы вы помочь нам? Мы попали в аварию…

Из-за приоткрытой двери выглянуло сухое лицо женщины: тонкая, как пергамент, кожа туго обтягивала череп, не позволяя ей хмуриться или улыбаться. Темные русые волосы, посеребренные старостью, были заколоты на макушке, а крупный нос смотрелся на лице непропорционально, как и слишком маленькие бусинки карих глаз. Ее лицо оставалось почти неподвижным, даже когда она говорила, вытирая руки о серый фартук:

– Да, разумеется. Входите.

Голос показался мне смутно знакомым. Я удивленно взглянула на Тюльпану, но та, рассыпаясь в благодарностях, уже запорхнула внутрь дома. Мозаика в моей голове начала складываться.

– Кто это, Агата?

В коридор вышел грузный мужчина, на три головы выше женщины. Густая растительность на его лице выглядела небрежно, но одет он был весьма чисто, хоть и невзрачно.

– Две юные леди попали в беду, – ответила ему Агата, обводя нас рукой. – В гостиной есть телефон. Ох, ну и видок у вас! Вы можете воспользоваться ванной, там в шкафу аптечка. Виктор, вызови доктора Тревора.

– Нет, не утруждайтесь! – выпалила Тюльпана, вставая между мужчиной и проемом гостиной. – Моей подруге здорово досталось, но мы обе целы, уверяю. Нам бы только в автомастерскую позвонить. У вас есть справочник? Не подскажете заодно какие-нибудь отели в городе?

– Боюсь, у нас всего один отель на весь Ривер-Хейтс, и тот закрыли после недавнего убийства, – пробормотал Виктор, скептично оглядывая меня.

– А что там случилось?

– Точно не знаю, но убили одну из наших знакомых. Молодую аптекаршу…

– Нечего было шастать с чужими мужьями! – вставила Агата. – Судьба блудниц всегда незавидна.

Отголоски их беседы доносились до меня обрывками. Голова все еще гудела, и я сосредоточилась на обстановке, решив, что Тюльпана справится и без меня. Дом был обставлен скудно и, похоже, не знал ремонта несколько десятилетий. Кроме самого необходимого, здесь не было ни телевизора с радио, ни одного интерьерного украшения или предмета роскоши – только белые стены, как в больнице.

Мой взгляд приковало к себе охотничье ружье, висящее над камином возле прибитого распятия.

– Право, Виктор! – воскликнула Агата, как только Тюльпана завершила свой монолог о том, что нам негде остановиться на ночь. – Пастырь не простит нам, если мы откажем несчастным девочкам в помощи. Оставайтесь на ужин, раз такое дело, а потом муж проведет вас до церкви. Там вам предоставят ночлег и, возможно, даже помогут договориться с автомехаником о ремонте в половину стоимости.

– Это было бы чудесно, миссис Гудвилл! – захлопала в ладоши Тюльпана, откладывая телефонный справочник, будто и впрямь была окрылена этой новостью. – В Ривер-Хейтс живут такие добрые люди!

Женщина снисходительно улыбнулась и вдруг посмотрела на меня.

– Зовите меня просто Агатой. А вы, кстати…

– Сара, – улыбнулась Тюльпана. – А мою подругу зовут Кристина. Может, ты скажешь что-нибудь наконец, Крис?

Тюльпана многозначительно подмигнула мне, повернувшись к Агате и Виктору спиной. Только тогда я заметила, что глаза у Тюльпаны голубые – их неестественный фиолетовый цвет мог напугать кого угодно из смертных. Перестраховаться было очень предусмотрительно.

– Да-да, спасибо вам огромное, миссис… То есть Агата, – встрепенулась я. – Простите за мое поведение, кажется, я сильно ударилась головой.

– Бедняжка, – цокнула языком женщина. – Тогда вам точно нужно в ванну. Первая комната наверху. А я пока накрою на стол. Если вам что-то понадобится или вдруг станет плохо, только крикните.

Я кивнула и поспешила подняться наверх, чувствуя затылком пристальный взгляд Тюльпаны. Я знала, чего она ждет от меня, хотя до последнего не верила, что хоть одна ведьма может быть настолько дальновидной и хитрой. Впрочем, меньшего ждать от дочери Авроры и не стоило.

Напроситься на ужин в дом к семье Морган – это же гениально!

Убедившись, что все трое остались болтать внизу, я прошла мимо ванной и последовала дальше по коридору. Комнат было всего две, и везде стояла мертвая тишина – никаких признаков присутствия Морган. Побоявшись, что меня хватятся, я решила отложить исследование дома и вернулась к двери в ванную. Ощущение чего-то липкого в волосах не давало мне покоя, мешая концентрироваться на деле.

Из зеркала на меня смотрела какая-то побитая бродяжка. Поперек брови тянулся широкий порез с растекшейся вокруг гематомой. Я хорошенько промыла его, шипя от боли, а затем обработала антисептиком и заклеила стягивающим пластырем.

Когда одна моя нога уже стояла на лестнице, во входную дверь постучали.

– Это, наверное, наша дочь! Почему так долго, Морган?! Ты ведь говорила, что уроки отменили из-за какой-то там выставки и тебе надо просто отнести домашнее задание.

То, как она произносила ее имя, не оставило сомнений – именно Агату я слышала в тот раз. Ночью Агата звучала так же истерично, надрывно и… раздраженно. Кажется, по-другому она просто не умела говорить с Морган.

Собравшись с духом, я спустилась в холл и остановилась напротив девочки. Похоже, она так бежала, что ее юбка перекрутилась. Увидев меня, Морган беспомощно икнула, парализованная животным ужасом.

– Чего встала? – напустилась на нее Агата, когда я уже подумала, что Морган вот-вот развернется и помчится прочь. – Закрой дверь! Не видишь, у нас гости.

Девочка потупилась и молча повесила ветровку на вешалку.

– Здравствуйте.

– Иди на кухню, – приказала Агата, едва я успела открыть рот, чтобы поздороваться в ответ. – Достань посуду.

Морган незамедлительно послушалась, а я прошла в гостиную, где стоял большой деревянный стол.

– У вас очень милая дочь, – улыбнулась я, но Агата отмахнулась, помогая Морган постелить скатерть и расставить тарелки. У девочки дрожали руки, и несколько раз она выронила столовые приборы, отчего отец, сидящий в кресле, многозначительно стучал ногой по полу.

– Да, вот несносная. Плата за наши с Виктором грехи, не иначе.

Я сдержала остроту, рвущуюся с языка, и сжала пальцы так, что побелели костяшки. Тюльпана сидела, наблюдая за нами. В глубине ее глаз плясало веселье. Так же выглядела Аврора, наблюдая за труппой актеров на сцене театра, когда заставляла их играть мюзикл для нее одной.

Морган заняла место в конце стола, как можно дальше от меня и Тюльпаны. Почти прижимаясь к плечу Виктора, она пялилась в тарелку, не моргая, будто один лишь взгляд на меня мог ее убить.

– Что же, садимся! Вы наверняка голодны.

Агата поставила на стол две глубокие миски – одну с печеным картофелем, а другую с жилистыми стейками из свинины, обваленными в сухарях.

– Чем богаты, – развел руками Виктор, заметив мое недоумение, ведь, кроме этого, на столе больше ничего не было; только кувшин с водой. – Картофель мы выращиваем сами на заднем дворе, а сэкономленные деньги жертвуем в приход. Сиротам и обездоленным они нужнее, чем нам. У нас и так есть все, что нужно для жизни.

Я вымученно улыбнулась, но не успела ответить. За меня это сделала Тюльпана, вскинув руки:

– У вас такое большое сердце! Бог видит это. Однажды всем нам воздастся по заслугам. Ах, если бы все люди были подобны вам…

Я смотрела на нее, пытаясь понять, чего она добивается. Никто из присутствующих не усомнился бы в том, что Тюльпана говорит искренне: с таким восторгом она щебетала. Актерство Тюльпаны было не просто талантом, а божественным даром. Я едва не зааплодировала ей.

Виктор и Агата засветились от услышанного, но быстро взяли себя в руки, не позволив проявиться гордыне.

– Морган, а у тебя что с аппетитом? – нахмурился Виктор, отчего девочка вздрогнула и схватилась за вилку. Она так усердно пыталась слиться с мебелью, что пропустила момент, когда Тюльпана слопала пятую по счету картофелину. – Ты отнесла учителю свой проект?

– Да, папа.

– И что он сказал?

– Ему понравилось, но оценки выставят только в понедельник.

Виктор сдержанно кивнул. Морган запихивала в рот маленькие кусочки еды, выглядя совершенно несчастной, но я никак не могла понять: она всегда такая или это из-за меня? Неужели она боится, что я все расскажу ее родителям? Или действительно верит, что к ней прибыла посланница Сатаны?

– Ваша дочь очень хорошо фотографирует, – сказала я, решив, что пора устанавливать с Морган контакт.

Но то, как резко она вскинула голову и вытаращила на меня глаза, подсказало мне, что я упустила эту возможность безвозвратно. Агата подавилась свиным стейком, и Виктору пришлось постучать ей по спине.

– Фотографирует? – переспросила она. – Ах, та выставка… Вот куда ты на самом деле ходила!

– Мама, нет, я не…

– Мы ведь запретили! – Виктор ударил по столу сжатым кулаком. – Это не хобби, а не пойми что! Шататься по лесу, кладбищам и еще невесть где… Ты ходишь в книжный клуб и на хоровое пение – этого мало? Откуда ты вообще взяла фотоаппарат?!

– Одноклассник одолжил, – залепетала Морган, подобравшись.

– Не ври мне! Мы ведь уже проходили это. Хочешь, чтобы я снова обыскал твою комнату? Будь уверена, я найду все, что ты прячешь, – прошипел Виктор, и от моего внимания не ускользнуло, как Агата толкнула его под столом, успокаивая.

– Давай не при гостях. Ступай к себе в комнату, Морган.

Кажется, Морган обрадовалась материнскому приказу – быть запертой в спальне ей было комфортнее, чем давиться пресным картофелем и терпеть меня, сделавшую ее жизнь еще невыносимее. Я зарделась до корней волос, сжигаемая виной.

– Прошу прощения, – произнес Виктор, когда Морган ушла. Ему пришлось вытереть салфеткой бороду: он так орал, что забрызгал себя слюной. – Иногда с детьми непросто. Они думают, что знают все лучше всех… Может, хотите молока?

– Не откажусь, – улыбнулась Тюльпана как ни в чем не бывало, и застолье продолжилось.

Я отсчитывала минуты до его окончания, пытаясь придумать план действий. Тюльпана провела нас внутрь – остальное было за мной. Поговорить, убедить, увести. Казалось бы, все просто, но…

– Ах!

Лоб опалило жаром, и я прижала к нему руку. Меня будто что-то укололо в голову, и, заметив ехидный оскал Тюльпаны, я быстро поняла, что именно. Одно маленькое озорное заклятие, и рана под пластырем открылась. Я почувствовала жар, бегущий по лицу, и вскоре кровь закапала мне в тарелку.

– Видимо, без швов не обойтись, – встревожился Виктор. – Дочь помогала нам в приюте этим летом, была медсестрой для детей. Она может зашить, если вы не хотите ехать в больницу. Идите к ней. Вторая дверь слева.

Вот он, шанс!

Я мысленно похвалила Тюльпану и, прижав ко лбу кухонное полотенце, быстро поднялась по скрипучей лестнице. Снаружи пела музыка ветра – тончайший перезвон колокольчиков, висящих под навесом крыльца. За окнами, кажется, разыгралась непогода. Полуголые ветви деревьев колотили по окнам.

Дойдя до нужной двери, я тихонько постучалась, а затем медленно повернула ручку. Под ней виднелась замочная скважина, забитая гвоздем, чтобы Морган не могла запереться. Девочка сидела у окна с книжкой на коленях, которую я тут же узнала по песне, зазвучавшей в ушах:

«Пропуская катафалк вперед, подумай, не завтра ли твой черед».

– Морган, – позвала я, и она вскочила, захлопывая сборник страшных историй, который тут же спрятала под постель.

– Что вам нужно?

Я помедлила, изучая спальню – точь-в-точь такая, какой я помнила ее с прошлой ночи. Старая кровать, платяной шкаф, тумба со стопкой тетрадей… И ощущение бездушной пустоты.

– Твой отец сказал, ты можешь мне помочь. – Я отняла полотенце ото лба: пластырь уже пропитался кровью, но она остановилась, стоило мне отойти от Тюльпаны на безопасное расстояние.

Морган нахмурилась, недоверчиво оглядывая меня. Она походила на того лесного олененка, которого фотографировала, – прыткая, маленькая и пугливая. Сделаешь одно лишнее движение – и сбежит без оглядки.

– Да, конечно, – неожиданно согласилась она, открывая шкаф. – Присаживайтесь.

Я плотно закрыла дверь. Шаткий стул, прислоненный к подоконнику, чуть не надломился под моим весом.

Морган разложила на столе какие-то металлические скобы, нитки и пузырек со спиртовым раствором. Пока она возилась с этим, прежде заглянув под мой пластырь и теперь решая, что делать с раной, я молчала, позволяя ей привыкнуть ко мне.

– Простите меня.

– За что? – не поняла я. – Зашивать рану так больно?..

– Нет-нет, я не о том! Я о тех птицах. – Она принялась нервно растирать запястья, и я увидела странные плоские шрамы, покрывающие ее кожу до сгибов локтей. Но Морган быстро одернула рукава и указала на мою рассеченную бровь: – Это они сделали?

– Нет, не они, – поспешила утешить ее я, и Морган облегченно вздохнула.

– Я все равно не хотела, чтобы те птицы причиняли вам вред. Обычно прилетает всего пара штук, просто отвлечь внимание, когда Томми с Ребеккой донимают…

– Подожди, ты позвала их осознанно? – ахнула я. Ведь ведьма вне ковена, какой бы сильной она ни была, не способна использовать такую магию намеренно, никогда ей не обучаясь. Поэтому следом у меня вырвалось: – Как у тебя это получилось?

– Наверное, ребята сильно разозлили меня, когда сожгли фотографии, – пробормотала Морган сконфуженно, сделав вид, что увлечена разводами на оконном стекле. – Я едва сдержалась, чтобы не сорваться на них, а потом появились вы, и весь этот разговор…

– И давно ты умеешь призывать птиц?

– О. – Морган на миг просияла от моего вопроса и застенчиво улыбнулась. – Я на самом деле много чего умею.

– Например?

Морган села на кровать, крепко задумавшись.

– Ну… Иногда мне снятся вещие сны, а порой я притягиваю к себе предмет силой мысли, если не могу до него дотянуться. Как книги на верхней полке в библиотеке. – Она хихикнула, видимо, вспомнив какой-то забавный случай. – А месяц назад я поняла, что слышу…

– Что слышишь?

– Мысли одноклассников. Как они смеются надо мной, хотя их губы не двигаются… А однажды я фантазировала, какого это – быть самой популярной девочкой в классе, то есть Ребеккой. Подошла к зеркалу и увидела вместо себя ее. Это длилось всего несколько секунд, но… Мне точно не померещилось! Звучит безумно, знаю, но и это еще не все. Неделю назад я видела на кладбище мистера Джонсона, хотя он умер этой осенью от инфаркта.

Морган выпаливала все как на духу – видимо, она впервые в жизни открылась кому-то, а на душе у нее накипело много всего. Я внимательно слушала ее, кивая головой, и не знала, как умерить свое сердцебиение.

– Что насчет стихий? – Я откинулась на спинку стула и завела назад руки, принявшись загибать пальцы. – Ты когда-нибудь поджигала что-нибудь? Или, допустим, меняла направление ручья?..

Морган смутилась и мялась почти с минуту, раздумывая, рассказывать мне или нет.

– Однажды в школе случился пожар. Загорелся кабинет директора и… Никто не знает, что это была я. Меня тогда вызвали и оставили наедине с телефоном, чтобы я поговорила с родителями. Они сказали, что умер дедушка. Только он понимал меня. И я почему-то так разозлилась… Из-за того, что дедушка бросил меня одну с ними.

Я загнула еще палец – шестой, – и тело захлестнула волна мурашек.

Стихии, метаморфоз, психокинез, ментальность, прорицание, некромантия. Шесть даров из восьми.

Как это возможно?

– Ты никогда не находила какую-нибудь… книгу со странными текстами? – осторожно спросила я, и Морган затрясла головой. – Тогда как ты поняла, что можешь делать все это?

– Не знаю. Само собой получилось. Со временем я приноровилась контролировать это… более-менее. Зато теперь могу общаться с дедушкой у его могильной плиты, если меня снова накажут дома или обидят в школе. А еще я умею вот так.

Морган встала и в два шага очутилась возле меня. Ее крошечная ладонь легла мне на лоб, и по вискам разлилось тепло. Тепло это было шелковым, убаюкивающим, будто меня обернули в покрывало. Оно избавило меня от головной боли.

Когда я провела пальцами по брови, ища шероховатость пореза, то ничего не нашла.

Исцеление.

Я загнула седьмой палец.

– Ты та, кого я искала, Морган.

Она улыбнулась, но быстро помрачнела вновь.

– Вы сказали, что я… ведьма, – выдавила Морган с трудом, отступив. – Но разве ведьмы не зло?

Брови у меня взлетели вверх – как хорошо, что она залечила мне лицо, иначе это изумление аукнулось бы адской болью! Перестав сдерживаться, я фыркнула, забарабанив пальцами по стулу.

– Вовсе нет! Ведьмы не имеют ничего общего с дьяволом. Люди всегда боятся того, чего не понимают, вот и напридумывали небылицы, чтобы оправдать собственные зверства. Ими всегда руководили зависть и страх. Магия – врожденная способность, и никто не заключает никаких сделок в обмен на нее.

– Значит, вы тоже ведьма? И умеете то же самое, что умею я?

– Да, верно.

– Все ведьмы умеют? – уточнила она, и я закусила губу.

– Нет, далеко не все. Единицы. Но ты можешь гораздо больше, и я способна научить тебя этому, если захочешь.

Морган запнулась и ответила так тихо, что я едва расслышала:

– Церковь… То есть родители говорят, что я не должна пользоваться этими дарами. Что я должна молиться и они уйдут. Это дьявольское искушение, которое надо пройти, чтобы не попасть в ад.

– Подожди… Они знают?

– Угу. – Морган села обратно и сжала острые коленки, пытаясь сдержать сотрясающую ее дрожь. – Не обо всем, но… Как-то раз я случайно ответила на вопрос мамы, который она не задавала вслух. С тех пор родители изменились.

– Они когда-нибудь били тебя?

Пальцы Морган невольно забрались под рукава кофты, скрывающие испещренные шрамами запястья.

– Я это заслужила.

– Морган…

Она смутилась и посмотрела меня, колеблясь, можно ли мне доверять. Очевидно, черта была пройдена, и, поняв, что поворачивать назад уже поздно, Морган встала и отодвинула шкаф.

За ним, прямо в стене, была выбита широкая выемка, а в ней – пленочный фотоаппарат и сундучок со снимками, которые Морган тут же вручила мне, по-детски хвастаясь. Она тянулась к теплу, как цветок к солнцу, ластилась к каждому, кто проявлял к ней внимание. В ней было столько невысказанной любви, что я не могла отказать ей и не восхититься ее работами, когда она принялась перебирать их.

– Вот, посмотрите. Это мой одноклассник, который подарил мне свой старый фотоаппарат. Родители не знают, но он очень милый…

На одной из карточек улыбался мальчик, держа в руках коробку с пиццей. Затем Морган перешла к другим снимкам – местное кафе, церковь, лес, снова церковь… Она могла бы рассказать мне о каждом из них, но за дверью раздались шаги.

Я захлопнула сундучок и схватила побледневшую Морган за руку.

– Хочешь больше не прятать фотографии? – спросила я шепотом. – Вообще не прятаться! Быть собой. Не бояться ни родителей, ни одноклассников.

– Я не знаю…

– Пойдем со мной. Прошу тебя.

– Что? Бросить родителей? – Из ее горла вырвался предательский всхлип, напоминая мне, что она еще ребенок, сломленный и боязливый. – Мне ведь всего пятнадцать! Я не могу уйти из дома. А как же школа? Экзамены? Мама с папой? Я…

– Ты сможешь в любой момент вернуться, как только тебе надоест, – пообещала я. – Я Верховная ведьма. Это значит, что я главная в нашей колдовской семье. Ты будешь под моим присмотром. Я обучу тебя не только магии, но и истории, даже тригонометрии, если захочешь. Ведьмы часто учатся на дому. Считай, это… закрытая школа! Я познакомлю тебя с такими же, как ты, научу пользоваться дарами. К тому же в этом городе небезопасно. Эти убийства…

– Связаны со мной? – испугалась Морган, прикрыв ладонью рот.

– Возможно. Убийца… не совсем обычный человек. Он коллекционирует магию. Лучше тебе держаться подальше от этого места.

Морган замялась, и шаги за дверью стихли: кто-то хлопнул дверью в ванную и спустился обратно вниз.

– Я не уверена, что вообще хочу быть ведьмой, – прошептала она, отходя к постели и нащупывая крестик на шее, как я каждый раз искала свои жемчужины. – В Писаниях сказано, что колдовство есть грех. «Ворожеи не оставляй в живых». Разве те, кто его практикует, не идут против Бога? Разве он не откажется от меня, если я соглашусь? Разве я… не противна ему?

Я пододвинула стул ближе к Морган и, оказавшись к ней вплотную, взяла за руку. Ресницы у нее были до того длинные, что ложились на щеки, когда она смотрела вниз.

– Мама учила меня иначе, – начала я. – Не все ведьмы верят в Бога, но мама верила. Не думаю, что она посещала церковь и вообще поддерживала одну из монотеистических религий, но… Она говорила: «Бог есть любовь». Это я хорошо запомнила, как и то, что все люди – дети его. И если это так, то как ты можешь быть противна Богу? Ведь это именно он создал тебя такой. Ты венец его творения, Морган.

На ее лице отразилась вспышка уязвимого доверия. Минута томительных раздумий, длящаяся целую вечность, – и вот она решилась.

– Я хочу сбежать отсюда с тех пор, как мне исполнилось десять, – неожиданно призналась Морган. – Однажды я поехала на автовокзал, но мне было так страшно, что я вернулась… Мне и сейчас страшно, Одри.

Ее будто швыряло из стороны в сторону, как лодку в неспокойном море. Внушаемый с детства страх был так силен, что раз за разом бил ее о камни и отбрасывал назад.

Я снисходительно улыбнулась.

– Понимаю. Мне было тринадцать, когда умерла мама, а потом я потеряла всех шестерых братьев и сестер. Справляться со всем в одиночку непросто, потому я и хочу, чтобы ты разделила свое бремя с теми, кто несет его, как и ты. Я никогда не причиню тебе вреда. К тому же ты можешь за себя постоять. – Я ухмыльнулась, приподнимая свитер, под которым на животе краснело несколько воспаленных царапин от вороньих когтей. Морган пристыженно поморщилась. – И да, обращайся ко мне на «ты». Я ненамного старше тебя: мне всего лишь двадцать.

Выражение на ее лице потеплело, и она наконец-то расслабилась, расправив плечи. Морган перестала теребить крестик и обвела взглядом свои вещи, остановившись на сундучке со снимками и фотоаппарате.

– Я уже готова, – заявила она вдруг, схватив их в охапку.

– Эм-м… Уверена?

Морган потрясла передо мной рюкзаком, куда быстро запихала свои сокровища, включая сборник со страшными историями, – похоже, в большем она не нуждалась. Даже Библия осталась лежать на столе.

– Ну, как скажешь, – пожала плечами я. – Тогда идем и поговорим с твоими родителями, а затем…

– Нет! – вскрикнула Морган, и дверь захлопнулась у меня перед носом, едва я подошла к ней. – Пожалуйста, не надо! Давайте… просто уйдем. Без объяснений.

– Я могу наложить на них чары, – предложила я в качестве компромисса. – Чтобы они думали, будто ты гостишь у бабушки или отправилась в интернат, а тем временем…

Морган остановила меня и почти стыдливо призналась:

– Не надо. Я хочу, чтобы они знали, что я ушла. Чтобы гадали, почему я это сделала. Я ведь не зло. – Она поднесла руки к лицу, разглядывая свои пальцы, будто они были в чем-то испачканы. – Не зло…

Я промолчала, мысленно поставив галочку напротив пункта «Помочь Морган потравить тараканов в голове», и вышла из комнаты, жестом велев ей держаться сзади.

Что ж, это будет не просто.

– Мистер и миссис Гудвилл, есть разговор…

Внизу слышался смех, но он мгновенно утих, стоило нам с Морган показаться на лестнице. Она пряталась за моей спиной, прижимая к груди рюкзак и кутаясь в теплый шарф.

– Что, вот так быстро? – удивилась Тюльпана, держа в руке стакан молока. Похоже, она ни капельки не верила, что у меня получится. – Круто! Должно быть, вы действительно допекли свою дочь, раз она готова бежать от вас с первыми встречными тетками. Ладно, нам же лучше. Поехали из этого клоповника!

– Что происходит? – наконец подал голос Виктор, отодвигая стул, когда Тюльпана схватила с тарелки последнюю картофелину и засобиралась. – Морган, ты куда?!

– Она уезжает с нами, – ответила я как можно спокойнее, встав между Виктором и Морган непреодолимым препятствием. – Считайте, что я из органов опеки.

– Вы не имеете права! – От пронзительного вопля Агаты, кажется, задребезжали стекла. – Морган, сейчас же отойди от них!

Я бросила взгляд на девочку, но та выглядела уверенно, хоть и не осмеливалась посмотреть на родителей. Виктор протянул мускулистую руку к Морган, но та отпрянула, придвигаясь к двери.

– Извини, папа.

– Морган, ты ведь даже не знаешь их… Куда ты пойдешь?!

– Неважно куда, лишь бы не оставаться здесь. Я не хочу больше так жить! – воскликнула она, проглотив отчаяние. – И случайно навредить вам или кому-то еще тоже не хочу. Дедушка говорил доверять своей интуиции… Он сказал, однажды я встречу кого-то, кто мне все объяснит…

– Этот безумный старик?! – взревел Виктор. – Он был болен, Морган! А болезнь извращает разум.

– Нет, папа, это ты не понимаешь! Дедушка теперь в порядке. Мы общались неделю назад…

– Ох! – Виктор схватился за голову. – Снова ты за свое. Это все бесы… Миражи! Дедушка теперь в лучшем месте, Морган. Он не мог говорить с тобой!

Она поджала губы, засомневавшись, но снова выпрямилась:

– Я знаю, что правда, а что нет. Я вернусь, папа, обещаю! Мне просто нужно время, чтобы понять…

– Нет, можешь не возвращаться, если сейчас переступишь порог! – предупредила Агата сквозь зубы, и прежде равнодушная Тюльпана вдруг вышла из себя.

Один щелчок пальцами – и рот Агаты стянуло невидимой пленкой. Ее глаза раскрылись от ужаса, она замычала, неистово замахала руками. Морган ахнула и вдруг… хихикнула.

– Жди на крыльце, – велела я ей серьезно, подтолкнув к двери. – А ты, Тюльпана, прекрати этот цирк!

– Развлекаюсь, как могу, – ответила она, и мне пришлось сделать вид, что я собираюсь броситься на нее, чтобы она щелкнула пальцами снова, снимая заклятие. – Вот же зануда!

Губы Агаты разжались, и она жадно глотнула воздух, ощупывая свой рот. Глаза ее налились, и вся она покрылась потом, пошатнувшись и опрокинув с кухонного стола сервиз.

– Боже милостивый! – вскричала она, поднимаясь и бросаясь к мужу, уже снявшему с камина ружье. – Мы привели дьявола в наш дом!

– О нет, милая, – снисходительно улыбнулась ей Тюльпана. – Я гораздо хуже дьявола.

– Отойди, Агата! – крикнул Виктор и вздернул ружье, наставляя его на нас.

Даже когда он взвел курок, Тюльпана не отвела от его лица своих потемневших, вновь ставших аметистовыми глаз. Она очертила пальцем полукруг в воздухе, будто переводила стрелки часов.

– Виктор… Что ты делаешь?

Ружье, ведомое ее желанием, медленно повернулось и уперлось Агате в грудь. На руках Виктора вздулись вены. Он рычал, упирался ногами в пол и пытался опустить ружье, но не мог. Агата закрыла лицо руками, пятясь к камину.

– Послушное стадо овец, воспевающее свою мнимую добродетель, – прошипела Тюльпана, и в ее злости таилось нечто такое личное и болезненное, чего мне было не понять. – Помощники приютов, сиделки, учителя воскресных школ… Вы всегда выбираете места, где живут те, кто слабее вас, кто не может дать вам отпор. Стекаетесь туда, как акулы на свежую кровь… Но посмотрите, что с вами сейчас! Как легко я, шлюха Сатаны, управляю вами двумя. Для этого мне даже не нужна Библия, как вашему пастырю. Ну и где же сейчас ваш Бог? Почему он не спасет вас от меня?.. Бам!

Пальцы Виктора легли на курок. Он вздрогнул, ожидая услышать выстрел, но Тюльпана лишь глумилась, посмеявшись, а затем позволив Виктору выронить ружье. Он застонал и обмяк на полу, не устояв на ватных ногах. Его лицо усеяли градины пота. Агата рухнула рядом: обхватила себя руками и начала молиться, раскачиваясь, как умалишенная.

– Вы… – прошептал Виктор. – Ведьмы!

Тюльпана закатила глаза и шевельнула запястьем. Дуло ружья заскрипело, вдруг накалилось и согнулось в бараний рог, будто сделанное из пластилина. Потом оно подскочило, и приклад ударил Виктора в нос с такой силой, что брызнула кровь.

– Оружию не место в руках фанатиков, – равнодушно бросила Тюльпана и развернулась, двинувшись к выходу. – Смотреть противно. Закончи здесь сама. Я и Морган подождем снаружи.

Я не знала, как именно должна «закончить» все это, но в груди, как и у Тюльпаны, горел праведный гнев. Я смотрела на Агату, жмущуюся к Виктору, который пытался остановить кровотечение из носа. Оба, напрочь забыв об инстинкте самосохранения, смотрели на меня с обжигающей ненавистью и презрением.

– Вы всего лишь глупые люди, – прошептала я и, шагнув к ним, наклонилась: – Ваша дочь – агнец божий. Она не порождение зла! А вот я… я – да. Не вздумайте преследовать нас или искать. И не вздумайте запирать дверь перед носом Морган и наказывать ее, если она решит вернуться. Иначе… я вырежу ваши сердца и принесу их в жертву Сатане. И никакие молитвы вас не спасут.

Агата нервно икнула, а я развернулась и вышла.

– Про Сатану было мощно, – ухмыльнулась Тюльпана, уже докуривая сигарету: она, несомненно, все подслушивала. – Может, Шамплейн пора сменить культ?

Я передразнила ее и робко улыбнулась ничего не понимающей Морган, которая сидела на ступеньке. Тревожно поглядывая на дом и дергая лямку рюкзака, она попыталась узнать:

– А родители…

– Они в порядке. Я наложу на них заклятие забвения, как только ты этого захочешь. А пока пусть поразмыслят над своим поведением. – Я взяла Морган под руку и потащила следом за Тюльпаной к кромке зеленеющего леса. – Сейчас будет твой первый полноценный ритуал! Тебе понравится.

Морган стоило усилий не оглядываться на дом, и, когда тот скрылся за деревьями, она грустно вздохнула. Надеясь, что телепортация настолько поразит ее, что отвлечет от грустных мыслей, я достала из кармана джинсов кусочек соляного мела и помогла Тюльпане начертить пентаграммы на трех тополях, которые стояли друг напротив друга, образуя треугольник. К тому моменту, когда мы закончили, солнце почти село, окрасив небо в винный цвет.

– Иди сюда, – подозвала я Морган, встав по центру и вытерев ладони о джинсы. – Не бойся. Просто закрой глаза.

Она покосилась на исчерченные мелом стволы деревьев, но подчинилась. Тогда я взяла ее за руку и приободрила улыбкой, дожидаясь, когда Тюльпана закончит свой рисунок и тоже встанет рядом.

– Ауч! Что опять?!

Я едва успела просунуть пальцы в сжатую ладонь Тюльпаны, как ее ногти вонзились в меня так глубоко, что заискрило в глазах.

Не говоря ни слова, чтобы не встревожить Морган, Тюльпана кивком указала мне на лесные заросли. Пока она на одном дыхании бормотала заклятие перемещения, я вглядывалась в вечерние тени и пыталась понять, что так ее напугало.

Там, в густой роще, развевалась длинная бежевая юбка с бахромой на подоле. Водолазка, плащ, кожаные перчатки закрывали каждый дюйм ее тела – открытым оставалось только лицо, тонкое и прекрасное, с металлически-серыми глазами, как у меня, и в обрамлении светлых кос.

Ферн приветливо улыбнулась и помахала мне рукой.

– Ab uno loco ad alium, – расслышала я шепот Тюльпаны, и мы исчезли из Ривер-Хейтс.

Я распахнула глаза и вжалась в угол обеденного зала, в котором стоял сервированный на семерых стол. Сердце колотилось так сильно, что казалось, звук эхом разносился в тишине особняка.

– Ух ты, какой дом! – заворковала Морган, будто такое дальнее путешествие сквозь пространство и время ничуть не потрясло ни ее ум, ни внутренние органы.

Даже Тюльпану слегка мутило, судя по зеленому оттенку ее лица. Мы смотрели друг на друга, но обе хранили молчание – каждая думала о своем и не решалась высказать эти мысли вслух.

– Ох, как здесь грязно… Ну ничего! Я умею хорошо прибираться.

Взглянув на Морган, которая, преисполненная энергии, бросилась изучать соседние комнаты, я поняла, что с домом что-то не так. Помимо непривычно глубокой тишины я вдруг заметила следы хаоса: разбитые тарелки и вазы, разбросанные стулья и сырая земля, раскиданная по ковру.

«Зачем тебе это, парень? Весь дом будет вверх тормашками. Одри это не понравится…»

Я услышала гомон голосов, раздавшихся за окном, и бросилась к двери, пролетев мимо декоративного столика. На нем лежало бычье сердце, пронзенное длинной черной иглой и перемотанное моим красным шелковым шарфиком.

– Вставай, мальчишка! Ты правда думаешь, что я доверю тебе защищать ее, когда ты и минуту продержаться не способен?!

Шум борьбы. Грохот упавшего навахона. Бархатный дразнящий голос, выкрикивающий что-то на испанском – не то одобрение, не то издевка. Шелест страниц и дотошное ворчание, из которого я поняла, что проворачивать что-то до моего возвращения было дурной затеей.

Но главное – женский голос, пробудившийся из древних глубин моей памяти и черного, как смола, прошлого.

Я выбежала на крыльцо, и на миг меня ослепило красное солнце, заходящее за горизонт.

– Долго мне ждать? – прикрикнула Рэйчел, поддевая лежащего навзничь Коула носком сапог. Наши глаза встретились, и ее меч, висящий над его головой, медленно опустился. – Ох, ангел…

– Одри?.. Одри! Черт, Сэм, лови ее!

Это было последнее, что я услышала, прежде чем соскользнуть со ступенек крыльца. Слабость навалилась теплым кошачьим пузом, и весь мир залило тьмой.

V

Рашель

Когда это случилось, никто из нас не был готов.

– Слишком поздно, Одри, – сказала мне Рэйчел, прильнув к дверному косяку и выставив перед собой заряженный «винчестер». – Достань книгу и спрячься. Он уже здесь.

На аллее мелькнула тень, затмевая свет от ламп. В дверь постучали, а затем все пошло кувырком.

– Яви мне свою слабость… Tolle signum… Cymryd oddi ar y sêl…

Голос не слушался, но я продолжала шептать разрушающее заклятие, больше похожее на бессвязный набор слов. Я и сама не понимала их значение – смешение разных диалектов, запутанных и древних, как сам мир. Пальцы ныли, впивались в обложку и золотые пластины гримуара – настоящее произведение искусства, создаваемое поколениями ведьм. Ему было по меньшей мере восемьсот лет, и я не могла позволить заполучить такое сокровище психопату, который губил все, к чему прикасался.

В висках громко стучала кровь, но я продолжала повторять:

– Яви мне свою слабость…

Снаружи раздавались крики. Крыльцо трещало, превратившись в арену битвы, и окна разлетались вдребезги от пуль. Я не знала, кто кого швыряет и ударяет об стену – Рэйчел Джулиана или наоборот. Они дрались не на жизнь, а на смерть, пока я пыталась осуществить наш запасной план.

– Ну все! Мне это надоело!

Я услышала голос Джулиана, срывающийся и гулкий, как звон монеты, упавшей на дно колодца. Затем раздался грохот и отборная ругань вперемешку с металлическим лязгом – он выбил из рук Рэйчел сначала ружье, а потом навахон. Меч покатился по ступенькам с такой силой, что отломалась рукоять. Потом раздался звук ломающихся костей – и болезненный вопль. Дверь, которая отделяла меня от хаоса и смерти, распахнулась.

Отброшенная Джулианом, Рэйчел выбила ее и покатилась по полу к моим ногам.

– Ты успела? – выдавила она, глядя на меня и глотая кровь, бегущую по разбитым губам.

Я посмотрела на книгу: сияние золотых пластин померкло, но сказать наверняка, спали ли с нее защитные чары, было невозможно. Однако мое невнятное мычание вполне устроило Рэйчел: она, кряхтя, поднялась с пола и схватила гримуар. Другую руку она прижимала к животу, откуда хлестала кровь, просачиваясь сквозь пальцы.

– Если чары не спали полностью, вместе с собой гримуар уничтожит и… – попыталась предупредить я, но Рэйчел уже не слушала, судорожно ища источник огня.

– Что это вы задумали?

В серых глазах Джулиана, ступившего на порог, можно было разглядеть отражение моего ужаса и ярости Рэйчел. Джулиану было всего шестнадцать, но уже тогда в нем плясали тени ада, который воцарился бы на Земле, если бы он стал Верховным.

Джулиан спокойно прошел в дом, который еще час назад казался нам безопасным убежищем, и его взгляд умаслился, встретившись с моим.

– Не делай глупостей, сестренка. Я ведь пришел воссоединить нашу семью.

Рэйчел прижала к груди гримуар, отходя к противоположному окну, и Джулиан снова сосредоточился на ней. Он сощурился, мгновенно забыв о моем существовании.

– Отдай книгу, – приказал он. – Ты была атташе нашей матери почти пятнадцать лет. Я уважаю тебя и не хочу убивать. Виктория бы тоже не хотела, чтобы все кончилось так…

– Знаешь, чего бы Виктория не хотела? Чтобы ее сын стал монстром и убил всех ее детей! – прорычала Рэйчел. – Ноа любил тебя… Как и Дебора. Как и другие. В какой момент ты так возненавидел их?! Все было хорошо… Это скверна… Она подчинила тебя себе. От Виктории в тебе уже давно ничего не осталось. Ты пустая оболочка, наполненная гнилью. Одри, уходи! – велела она мне тоном, не терпящим возражений, и махнула головой в сторону выломанной двери. Ее медные локоны всколыхнулись, когда она схватила с прикроватного столика керосиновую лампу и разбила ее.

Языки пламени уничтожают, уничтожают, уничтожают.

Масло расплескалось, и огонь тут же распространился везде: принялся лизать стены, шторы, старую потертую мебель, которой здесь, в заброшенной рыбацкой лачуге, было в избытке. Ее наверняка использовали как склад для рухляди, пока мы с Рэйчел не забрались сюда, сочтя это место идеальным обзорным пунктом. На лодке за десять минут можно было домчаться до середины озера, чтобы разглядеть в бинокль ковен. Рэйчел не хотела соваться туда, не удостоверившись, что все тихо и дом необитаем. Но кто же знал, что не спешка стала нашим роковым упущением, а ожидание? Пока мы готовились штурмовать родной дом, Джулиан следил за нами.

Теперь он стоял посреди заставленной комнатки, где располагались и ванна, и кухня с газовой плитой, и две узкие постели. Он не обращал внимания ни на жар, подступающийся к нему, ни на меня, пятящуюся к выходу. Всем его существом завладела заветная книга.

– Не делай этого, – зашептал Джулиан, медленно приближаясь к Рэйчел, зажатой в углу. – Ты пожалеешь…

– Я все равно умираю, – процедила она, бледная как полотно, и отняла руку от живота, показывая рубиновую и мокрую насквозь майку. – Так хотя бы подпорчу тебе не только улыбку, но и планы на будущее.

Джулиан задумчиво тронул кончиком языка место, где раньше находился передний зуб, и усмехнулся:

– Гримуар невозможно уничтожить. Как еще, по-твоему, он дожил в идеальном состоянии до наших дней? Защитная печать…

– Одри сняла ее.

Джулиан замер, но не повернулся ко мне. Лишь челюсть его клацнула, что не предвещало ничего хорошего.

– Любопытно… И что теперь? Ты лишишь Верховную главной реликвии ее рода? Гримуар ведь нужен не только мне. Одри не сможет обучаться без него…

– Да, не сможет, и это освободит ее от тебя хоть на какое-то время.

Рэйчел покачивалась от бессилия, босая, перепачканная в крови и саже. Она слишком любила мою мать, чтобы дорожить своей жизнью больше, чем моей.

– Одри. – Рэйчел поймала мой взгляд, затуманенный слезами. – Ты справишься. Беги!

Я затрясла головой, отказываясь двигаться с места, но Рэйчел уже все решила за меня. Она глубоко вздохнула и с размаху бросила книгу в огонь, в котором трещали осколки лампы.

– Нет! – Крик Джулиана сотряс воздух, и он с ревом бросился на Рэйчел, уворачиваясь от всполохов и хватая ту за горло. Раздался хруст, но было поздно.

Магия, хранящая гримуар в первозданном виде столетиями, делающая его неуязвимым для влаги и огня, лопнула, и брызги ее выстрелили во все стороны.

Оставшиеся керосиновые лампы полопались, и огонь превратился в бушующий смерч. Что-то в подвале засвистело, как вскипевший чайник, и я выскочила из дома за миг до того, как все взлетело на воздух.

Скатясь вниз и отбив колени о лестницу, я перевернулась на спину и взглянула на некогда уютный домик, разрушенный магией и пожаром.

В тот момент я не думала, успел ли выбраться Джулиан, – уповать на его смерть было бы слишком наивно. Я сидела на песке и смотрела, как сгорают все мои вещи вместе с тысячелетней книгой. Там, под проломившейся крышей, сгорала и моя семья.

Шрам на предплечье заныл, белея. Он стал надгробием, а мое тело – кладбищем. Лицо, запятнанное сажей, обжигал жар огня. Запах сгорающей плоти и пергамента.

Языки пламени уничтожают, уничтожают, уничтожают.

Они сожрали все, не оставив ничего от моей души, и я закричала.

* * *

К счастью, закричала я лишь во сне. Открыв глаза, я сфокусировала взгляд на выбеленном потолке, с которого на меня смотрели флуоресцентные звезды: до того как перейти в распоряжение Коула, комната принадлежала моему старшему брату Маркусу. Подушка пахла медовым печеньем и корицей, а наше с Коулом спальное одеяло накрывало меня.

За окном было уже светло. Собирая по осколкам фрагменты памяти – Ривер-Хейтс, религиозные фанатики, Ферн, телепортация, призраки прошлого, – я осмотрелась и выругалась, поняв, что все было взаправду.

– Ну и задам же я им трепку! – пробурчала я себе под нос, садясь в кровати, но тут же схватившись за голову. Очевидно, я нехило приложилась затылком о лестницу при падении. – Ох, черт… Ладно, сначала выпью аспирин. Трепка подождет.

В ногах что-то зашевелилось и протяжно мяукнуло, выражая согласие. Огромный рыжий кот подмял под себя мои ступни, вибрируя, как массажер.

– Привет, толстая буханка, – улыбнулась я, дотягиваясь до Штруделя, чтобы почесать его за ушком и услышать довольное урчание. – Ты был здесь со мной все это время? Хороший мальчик!

– А я?

Я застонала от новой вспышки боли, слишком резко повернувшись. Под сводом витражного окна сидел Коул, растирая заспанное лицо. На нем была старая рубашка Исаака в зеленую клетку, из-за которой он сливался с пестрой обивкой дивана.

– Я тебя не заметила, – смущенно призналась я. – В этой рубашке ты слишком похож на дедушкино кресло.

Коул опустил взгляд, но ему оставалось лишь гадать, как ужасно она сидит на нем, раз я спутала его с предметом интерьера.

– Хм, может, эта рубашка наконец-то отпугнет от меня Диего? – Коул улыбнулся, но ответной улыбки не получил. Будто почувствовав это, он поджал губы и выпрямился, пока я распутывала плед. – Ты злишься?

– А сам как думаешь?

– На улице шторм. – Коул повернулся к окну, прислушиваясь, и раскат грома прокатился по берегу Шамплейн. – Так что, полагаю, да.

– Гениально, Шерлок.

Я даже не пыталась скрыть яд, сочащийся в моих словах. Мне все еще не верилось, что до такого можно было додуматься! И это непонимание кипело внутри, требуя немедленного выхода, чтобы не разорвать меня.

– На какую еще реакцию ты рассчитывал? – спросила я, и Коул потупился. – Ты сговорился с Диего за моей спиной и воскресил из мертвых члена моей семьи, даже не предупредив об этом! Я ведь не рассказывала, как именно умерла Рэйчел. Это стало ужасной трагедией для меня. Я знала, что когда-нибудь освою некромантию и смогу вызвать ее сама, но я бы никогда не стала этого делать, потому что… Потому что это неправильно! Она и так сделала для меня слишком много, чтобы дергать ее с того света. Не говоря о том, что я не готова прощаться с Рэйчел еще раз, когда заклятие, удерживающие ее, иссякнет. – Я говорила и говорила, а Коул сидел и покорно слушал, не осмеливаясь перебивать. – Ты просто взял и столкнул меня лицом к лицу с моим прошлым, которое до сих пор видится мне в кошмарах. Между прочим, это был мой первый в жизни обморок!

Коул втянул голову в плечи, приняв вид побитого щенка. Но когда он извлек из кармана бронзовое зеркальце, которое я почти не видела за эти месяцы, и принялся перекатывать его в руке, чтобы успокоиться. Моя злость начала таять. Спустя минуту от нее ничего не осталось, и даже усилием воли я не смогла разозлиться вновь.

Тяжело вздохнув, я придвинулась к краю кровати.

– После такого я имею право выгнать Диего из ковена! Вы должны были подождать и сначала обсудить все со мной.

– Знаю, но мне было важно сделать для тебя хоть что-нибудь, – признался он, и зеркальце заскрежетало, стискиваемое в кулаке. – Мне надоело быть бесполезным.

Я нахмурилась и осторожно спросила:

– Скажи честно, ты решил связаться с Рэйчел, потому что хотел порадовать меня? Или все-таки чтобы она обучила тебя навыкам атташе?

Коул сконфузился. Когда-то давно, когда мы еще жили в Берлингтоне и расследовали ритуальные убийства, он спросил: «Как думаешь, Рэйчел бы одобрила мою кандидатуру?» Уже тогда Коул загорелся идеей стать ей ровней, а ослепнув… воспылал этим желанием с удвоенной силой.

Он молчал, и я поняла, что знаю его слишком хорошо.

– Ох, Коул…

Он перехватил мои руки и задрал рукава свитера одним рывком, так стремительно, что я не успела его остановить.

– У тебя ведь тоже есть от меня секреты!

Его пальцы коснулись моих чернильных вен, проступающих под кожей, и когда я попыталась отдернуть руки, Коул не отпустил их. Его лицо ничего не выражало – ни сожаления, ни вины, ни злости.

– Я давно чувствовал, что что-то не так. От тебя исходит… холод. Словно ты чем-то больна или отравлена. – Большими пальцами он изучающе тер мои запястья. – Это тьма, Одри. Ее же я ощутил в Авроре, когда мы встретились впервые. Что ты делаешь с собой?

Пришел мой черед устыдиться.

– Аврора сказала, это все из-за моего непринятия ее магии. Нельзя пользоваться тем, что ты отвергаешь…

– И как часто ты используешь заклятия из Шепчущей главы?

– Чаще, чем мне хотелось бы признавать.

– Почему ты не рассказала?

– Не хотела сваливать на тебя еще больше проблем. Прости.

Коул вздохнул и наклонился ко мне, опершись руками о перину так, что я оказалась в его теплом нежном плену и прижалась к его груди, молча обняв.

– Раз уж мы заговорили о секретах… Представляешь, я нашла настоящую целительницу! – прошептала я. – Правда, она еще слишком юна и неопытна, но со временем, когда к ней придет уверенность… На пару с Тюльпаной они быстро меня поднатаскают.

– Ты о той девочке? Морган? Не торопи ни ее, ни себя. Я долго ждал и готов подождать еще. Сейчас вообще речь не обо мне… Ты тоже прости, Одри. – Коул взял мое лицо в ладони, и мы потерлись носами. – Не знаю, чем я думал, когда воскрешал из мертвых человека, потерю которого ты так тяжело переживала.

Меня будто пронзило молнией. Мысли забегали, и я протрезвела.

– Твою мать! У нас в доме моя первая атташе… Мертвая атташе! Рэйчел! Я хочу ее увидеть. Где она сейчас?

Я вскочила с постели, проигнорировав головокружение, и Коул поднялся вслед за мной.

– Эй, ты уверена, что уже готова к этому?

– Нет… То есть да! Плевать. Некромантия – зыбкая вещь. Рэйчел может исчезнуть в любой момент. Не хочу упустить такой шанс. Пойдем! К тому же я мечтала вас познакомить.

Я сжала руку Коула и потащила к двери. Он ойкнул, задев плечом торшер и повалив его.

– Вообще-то мы уже познакомились…

Яркий синяк на его щеке подтверждал это. Коул успел привести себя в порядок за то время, что я была в отключке, но следы их первой с Рэйчел тренировки все еще были заметны: ссадины, отметины, медлительность движений из-за ноющих мышц.

– Ну, тогда просто постоишь рядом. Мне понадобится моральная поддержка.

Коул кивнул, и вместе мы спустились вниз, как два побитых неуклюжих пингвина. Я запнулась, проходя мимо окна, и внутри поднялась тревога: знакомые силуэты просвечивали сквозь витраж. С веранды доносились голоса, но от одного из них у меня закололо под ребрами.

Я остановилась у приоткрытой двери, вслушиваясь и собираясь с духом.

– Как тебе? – спросил Диего, который сидел напротив Рэйчел с красной керамической чашкой в руках.

Она держала такую же и подозрительно принюхивалась к содержимому. В воздухе витал терпкий аромат горького шоколада и специй – кардамона и гвоздики. В животе у меня заурчало так громко, что они чудом меня не услышали.

– На вкус как… – Рэйчел помедлила, сделав глоток и причмокнув, чтобы распробовать. – Грязь.

Лицо Морган, сидящей на перилах, вытянулось. Диего бросил на нее быстрый взгляд и подмигнул:

– Не слушай! Твое какао чудесно, цветочек. Все дело в рецепторах Рэйчел. – Диего отставил почти пустую кружку, облизывая перепачканный рот. – Я не смог восстановить твое прошлое тело, потому что от него давно ничего не осталось. Мне пришлось сделать тебе новое, буквально из палок и гов… – Диего осекся и покосился на любопытную мордашку Морган. – Короче, твое тело из кишок животных, переплавленного серебра и моей энергии. Когда иссякнет последняя – ты снова перестанешь существовать. Поэтому я решил не растрачивать силы попусту и вернуть тебе лишь три органа чувств. Так что извини, но домашней стряпней насладиться не получится…

– Переживу, – отмахнулась Рэйчел и тоже отставила кружку. – Только одна просьба: пожалуйста, зови меня Рашель. Я здесь ненадолго, но это имя мне привычнее. Насколько именно тебя хватит, кстати? То есть меня.

– Оставить с десяток новых синяков на непутевом атташе ты успеешь, как и вдохновить нашу красавицу Верховную. Вот и она, кстати.

Я вышла, оставив Коула позади. Диего повернулся ко мне, а Рэйчел – точнее, Рашель – вскочила с кресла. Она осталась такой же, какой я запомнила ее в ту злополучную ночь: карамельные волосы с солнечно-красным отливом, аквамариновые глаза и губы тонкие, как нити. Если бы не синева, которой отливала ее прежде смуглая кожа, я бы поверила, что она жива. На ней была моя одежда – дорогое жемчужное платье по колено, которое теснило ее в груди и бедрах. Она походила на воинственного льва, томящегося в плену из кашемира и ожидания: не зная, что делать, Рашель нервно заламывала руки, глядя на меня.

Я забыла, как дышать, медленно приблизившись.

– Идем-ка отсюда, цветочек, – позвал Диего Морган, уводя ее внутрь дома. В этот раз чувство такта не подвело его. – Нам с тобой еще учебой заняться нужно. А какао действительно класс!

На веснушчатых щеках Морган расцвел румянец, и она счастливо улыбнулась, очевидно, уже обретя в лице Диего нового друга. Следуя за ним, Морган мимолетно обняла меня, будто мы не виделись целую вечность.

Когда они скрылись за дверью, оставив нас с Рашель наедине, внутри у меня что-то надломилось. Веранда особняка еще не знала такой неловкой тишины, как эта, в течение которой я взирала на свою воскрешенную защитницу и отчаянно пыталась не разрыдаться.

– Здравствуй. – Рашель всегда хватало смелости на то, на что ее не хватало мне, поэтому и поздороваться она решилась первой. – Как ты себя чувствуешь? Я не хотела, чтобы наша встреча произошла… вот так. Я говорила им, что стоит подождать твоего возвращения, что ты должна одобрить это, прежде чем…

Я не дала ей договорить. Преодолела разделяющее нас расстояние в несколько шагов и обрушилась на Рашель с объятиями. От ее кожи веяло сырой землей и железом, а на ощупь она была жесткая и холодная, как фигура, выточенная изо льда. Я почти успела замерзнуть, пока обнимала ее.

Но когда сильные руки сомкнулись за моей спиной, все это перестало иметь значение.

– Моя маленькая Верховная, – прошептала она, утыкаясь носом мне в волосы. – Я не должна была оставлять тебя. Тогда мне казалось это наилучшим решением… Но теперь, по прошествии стольких лет, я вижу, что просто кинула тебя на произвол судьбы.

Я с трудом оторвалась от нее и шмыгнула носом. Лицо Рашель заплыло кровью: она бежала по щекам вместо слез, наполнив глаза. Болезненное напоминание, что передо мной стоит труп, сколоченный из магии.

– Сколько же ты дел наворотила, Одри, – вдруг щелкнула языком она, сощурившись. – Заключила с Джулианом сделку, отдала Вестники, позволила Авроре «заразить» тебя и склонить на свою сторону. Как ты допустила столько оплошностей?!

– Кто тебе рассказал?

– О, детка… Никто мне ничего не рассказывал. Я и так все знаю. – Голос Рашель смягчился. – Чем еще я, по-твоему, занималась в мире духов? Я дала клятву твоей матери и должна была исполнить ее любой ценой, в той мере, в какой могла.

Я не понимала, о чем говорит Рашель, пока она не показала мне мешочек с рунами, подбросив его в руке. Выточенные из кости, они служили мне верными советниками много лет, пока я, как думалось, не сломала их. Но теперь…

– Это была ты? – ахнула я, и лицо Рашель просветлело. – Ты все это время направляла меня через руны? Велела оставаться в Новом Орлеане, затем указала на Коула, а потом…

– Потом я взбесилась, – хмыкнула она. – И руны разлетелись, ударив тебя по лбу. Потому что ты никогда никого не слушаешь, кроме себя!

Я попятилась и села в одно из кресел. Оно качнулось назад, и мне показалось, что я проваливаюсь в никуда.

– «Руны молвят голосом духов», – вспомнила я старые слова Рашель, и она вложила мешочек мне в ладонь, показывая, что согласна. – «За моей спиной стоят десятки женщин нашего рода, Верховные, что были до меня, а скоро они будут стоять за спиной твоей». А это говорила мне мама. Значит, она тоже…

– Не совсем. Не все из умерших отказываются уходить, как я. Но духи… Мы видим все, что ты делаешь; все решения, что ты принимаешь; все дороги, которыми идешь.

Я напряглась и смущенно покосилась на Рашель. Поняв, о чем я думаю, она скривилась:

– Фу, Одри, нет! Я не про твою личную жизнь с Коулом. Духи умеют отворачиваться, когда это уместно. Хотя были вещи, которые я бы хотела развидеть…

– Я разочаровываю ее? – неожиданно вырвалось у меня. – Викторию… Маму.

Рашель подошла ко мне и опустилась на корточки. От этого ее суставы и кости скрипнули, как прогнившие половицы.

– Мы почти не виделись с ней, потому что я все время была здесь, но я уверена, что нет. Как ты можешь кого-то разочаровать, милая? Виви всегда гордилась тобой! Мы обе. Несмотря ни на какие твои ошибки. В конце концов, в этом возрасте их все совершают.

Я вымученно улыбнулась, а Рашель потерла ледяной рукой мою щеку.

– Я думала, хотя бы после смерти вы обретете покой, – вздохнула я. – Будете вместе, как мечтали… Но я даже загробную жизнь вам испортить умудрилась!

Рашель рассмеялась, и, несмотря на то что теперь ее голос звучал гулко, смех остался прежним – нежным и бархатистым.

– В этом и есть мой покой, Одри, – быть рядом с тобой. Я не уйду, пока не буду уверена, что ты в безопасности. Однажды мы с Виви воссоединимся. Мертвым неведома спешка. И она, и я готовы ждать ради тебя.

Рашель встала и потянула меня к дому, давая понять, что пора вернуться к остальным и продолжить то, что она начала до моего возвращения. К тому же на небе сгущались тучи. Я не была уверена, мои ли эмоции влияют на погоду или просто март выдался таким дождливым.

– Твой атташе Коул, – сказала Рашель, придержав дверь, – просто ужасен!

Иного услышать я и не рассчитывала. Повезло, что Коул куда-то делся, постеснявшись мозолить Рашель глаза.

– Он очень старается, но ведь…

– Коул ослеп, защищая тебя, – закончила она за меня, глядя на заморосивший дождь. – Это не оправдание.

– Но без зрения ведь…

– Остается слух. – Рашель повернулась ко мне: – А еще, раз он охотник, у него есть охотничьи инстинкты, не говоря уже о силе духа и любви к тебе. Они творят чудеса, и у Коула всего этого в избытке. У него есть фактура, из которой можно слепить сносного защитника, но работы предстоит много.

В моей груди затлела надежда. Я не стала признаваться, что делаю ставку на Морган с Тюльпаной, которые, возможно, смогут однажды объяснить мне, как вернуть Коулу зрение. Но на это уйдут месяцы упражнений, а уметь постоять за себя Коулу было нужно уже сейчас. Поэтому я воодушевленно спросила:

– Значит, ты научишь его?

– Для этого я здесь, – ответила Рашель, поднеся руку к огню в камине, который, однако, не мог согреть ее мертвую плоть. – А еще за тем, чтобы сказать тебе: разберись с собой, пока не поздно.

Ее палец с длинным фиолетовым ногтем указал на мои руки, и я неловко потерла их. Рашель никогда не давала мне советов и инструкций: просто велела что-то делать – и я делала. В этом заключалась лучшая помощь, какую она только могла мне оказать.

Я задумчиво кивнула, мысленно давая ей обещание.

– Отлично. Тогда возьмусь за Коула прямо сейчас, а тебе советую приступить к освоению следующих даров. Диего пока не сможет обучить тебя некромантии – все его силы теперь сосредоточены на мне, – так что отправляйся к Тюльпане. Эта ведьма многое знает, как и ее мать, но доверять ей не стоит.

Рашель развернулась, но я остановила ее, понимая, что вопросов в голове слишком много, а времени, по словам Диего, практически нет:

– Ты знала о Ферн?

Рашель смутилась, и эта пауза все расставила по своим местам.

– О том, что она жива? – уточнила она, оборачиваясь. – Нет.

– А о том, что моя мама родила Марку Сайферу ребенка?

– Да, она упоминала об этом. У меня были лишь догадки, что это может быть как-то связано… – Она поджала губы, со смесью отвращения и тоски оглядывая холл, где когда-то на перилах висела моя задушенная сестра, а вся лестница и полы были залиты родной мне кровью. – Когда Джулиан сделал то, что сделал, не было сомнений, что он не смог бы справиться со всем ковеном в одиночку. У пятнадцатилетнего мальчишки кишка тонка для такого. Он оказался слишком силен… Даже для меня. Я не знала, откуда это, кто за ним стоит. Грешила на Аврору, но… Вечно забываю, что самые безумные догадки зачастую самые правильные.

Она замолчала, на миг призадумавшись и смотря куда-то в окно, по которому барабанил весенний дождь. Стряхнув с себя горькие воспоминания, как гусь воду, она поспешила наверх на поиски Коула, бросив напоследок:

– Не думай о Ферн сейчас. Ты никогда не предскажешь ее следующий шаг, но однажды она переоценит свои силы и просчитается. Лучше сконцентрируйся на развитии – своем и ковена.

Рашель была права, и, проводив ее взглядом, я двинулась в комнату к Тюльпане и занялась тем, чем положено – начала учиться.

И дни потянулись своим чередом. Тюльпана безрадостно восприняла новость, что ей придется помогать мне не только с восемью дарами, но и с принятием себя. Ее ответ звучал примерно как: «Психотерапия не по моей части. Обратись к специалисту». Однако я была благодарна, что она разжевывала мне каждое заклятие, одно за другим. Начинать сразу с исцеления Тюльпана категорически отказалась, мол, так ничего не получится – не зря же оно седьмой дар, а не первый. Коул поддержал ее, поэтому мы начали с ментальности. Уже скоро я перешла от создания иллюзий к внушению мыслей, а после перехода к главе метаморфоза вдруг увидела ночью сон, в котором штурмовала лес в поисках мелкой дичи и карабкалась по деревьям.

– Неосознанное оборотничество, – диагностировала Тюльпана наутро, когда я вошла в ее комнату в изодранной ночной рубашке и с грязью под сломанными ногтями. – Поздравляю с высшей формой второго дара! Осталось только научиться контролировать это. Ты же не хочешь, чтобы Коул однажды проснулся в постели с норкой?

– С норкой?.. Я была норкой? Фух! Я увидела на простыне следы от лапок и подумала, что я какая-то крыса.

– Ах, если бы! – вздохнула Тюльпана разочарованно. – Приведи себя в порядок и приходи. Сегодня займемся Шепчущей главой.

Мы практиковали заклятия Авроры целый день, и в какой-то момент мне показалось, что темнота поднялась дальше по рукам. Мое сердце тревожно билось при взгляде на них, но Тюльпана лишь усмехалась. Она считала, что это в моих силах – признать существование той своей темной части, которая получала от этой извращенной магии удовольствие.

Стараясь относиться к шепчущему колдовству как к разновидности традиционного, я продолжила читать и учить. Чернота в венах никуда не исчезала, но хотя бы остановилась, и руки перестали зудеть. Наконец пришел черед более сложных даров – некромантии. Тюльпана призналась, что до Диего, воскрешающего мертвых, ей далеко, однако преподаватель из нее и здесь вышел толковый. Я не переставала удивляться, как терпеливо и размеренно она объясняет мне вещи, которые она узнавала еще в глубоком детстве. Когда наступила очередь практики и мне пришлось вызывать призраков местного кладбища на окраине Шелберна, ничего, конечно, не получилось. Все, кто нагрянул к нам в ту ночь, – это подвыпивший сторож и бродячий пес, пришедший на запах сырого мяса, которое мы использовали в ритуале.

– Все еще впереди, – приободрила меня Рашель наутро, когда мы, захватив из дома корзинку с пледами и чаем, отправились встречать рассвет на берегу Шамплейн. – Твоя мама рассказывала, что некромантия далась ей в последнюю очередь. Для этого дара нужен… определенный склад характера.

– Как у Диего? – усмехнулась я, делая глоток из термоса. – Легкомысленный и не воспринимающий ничего всерьез?

– Да, вроде того.

Мы долго бродили в предрассветных сумерках и еще несколько часов после того, как взошло солнце. Иногда я брала Рашель за руку, чтобы удостовериться – она настоящая, прямо здесь, рядом со мной. В ответ Рашель лишь улыбалась уголками губ, но смотрела на горизонт с тоской, будто мы уже прощались. Не успела я заговорить об этом, как песок захрустел под чей-то поступью. Рашель оживилась и, сморгнув наваждение, выдернула из-за пояса короткую катану, которая теперь заменяла ей давно утерянный навахон.

– Сдаюсь! – объявил Исаак, поправляя съехавшие очки, когда острие меча уперлось ему в грудь. Волосы у него стояли торчком, и выглядел он сонно и помято.

Рашель недоверчиво сощурилась, но катану не убрала.

– Что ты здесь делаешь?

– Читаю, – ответил он так, будто это было очевидно, и кивнул на исторический роман, зажатый под мышкой. – Точнее, читал, пока не заснул на причале. А когда проснулся, оказалось, что уже утро…

– Ты что, прямо на земле спал?

– Судя по тому, как болит спина, да. Со мной такое случается иногда, не стоит переживать.

– И не думала, – хмыкнула равнодушно Рашель и неохотно убрала меч обратно под жилет, тисненный змеиной чешуей.

Это был первый раз, когда Исаак и Рашель столкнулись лицом к лицу. Он старательно прятался в библиотеке с тех пор, как она поселилась в особняке. Сама же Рашель не упускала возможности напомнить и мне, и всем вокруг о том, какие неприятности Исаак создал для Виктории в свое время. Напряжение, царящее между ними с первой секунды, сделалось бритвенно-острым, когда я беззаботно ляпнула:

– Раз ты выспался, может, пройдешься с нами? Что скажешь, пап?

– «Пап»? – переспросила Рашель, повернувшись ко мне с таким выражением на лице, что я втянула голову в плечи. – А Валентин Эбигнейл, который растил тебя вместе с остальными братьями и сестрами, уже не…

– Так, Рэйчел… то есть Рашель, – влез между нами Исаак. Вероятно, он до сих пор не проснулся, раз позволил себе это. Он тронул Рашель за локоть, что было крайне опрометчиво: глаза у нее вспыхнули, по-кошачьи сузившись. – Давай-ка мы пройдемся с тобой вдвоем и поговорим, а?

Решив, что либо сейчас, либо уже никогда, Рашель вяло кивнула и пошла вместе с Исааком в сторону Шелберна, велев мне возвращаться домой. Их не было порядка двух часов, и они вернулись хмурыми и молчаливыми. Но, как ни странно, после этой прогулки стали общаться, как давние друзья. Однажды я даже застала их на веранде, спорящими о литературе и сортах бурбона. «Вот как решают проблемы адекватные взрослые люди», – невольно подумала я и взяла этот метод на карандаш.

Каждый день я возвращалась в постель без сил, но Коулу было и того хуже. Он мог днями не выходить из тренировочного зала, в который Диего переделал одну из комнат. Теперь вместо книжных шкафов и рояля там стояли манекены, гантели, беговая дорожка и даже стенды с оружием, которое осталось от прошлых атташе ковена. Я частенько пряталась за дверью и подглядывала за их с Рашель тренировками. Распаленная боем и упражнениями, она выглядела безупречно, гибкая и ловкая. В детстве я, просыпаясь спозаранку, всегда находила ее во время разминки, балансирующей на острие своего навахона. Но теперь вместо него она орудовала катаной. Японский меч выглядел безобидно в сравнении с семейной «косой» Гастингсов, однако Рашель и с ним без труда укладывала Коула на лопатки.

– Остановись! Ты убить его хочешь?! – воскликнула я, врываясь в зал и бросаясь к Коулу.

Опустившись рядом, я мягко подняла его лицо, чтобы оценить весь масштаб повреждений. Изо рта змейкой бежала кровь, заливая деревянный паркет, а блеклые глаза полуобморочно закатывались. Метка на его запястье оставалась черной, невзрачной: он прочно отгородился от нашей связи, чтобы я не чувствовала его боли.

– Это спарринг, Одри, – заметила Рашель, ничуть не устав: то ли из-за того, что Коул в сравнении с ней походил на неповоротливого хомячка, то ли потому, что была мертва. – А ты чего ожидала? Что мы здесь в шашки играем?

– Нет, но сейчас ты просто избиваешь его!

Я постоянно вмешивалась в их сражения, поэтому старалась приходить или утром, когда Рашель с Коулом только разогревались, или вечером, когда все должно было вот-вот закончиться. Однако, если я все же приходила днем, смотреть на это было выше моих сил.

– Как ты? – спросила я, когда прохлада мокрого полотенца подействовала и Коул оклемался. – Встать можешь?

Распластавшись на полу после очередного нокаута, он захрипел, приподнимаясь на локтях. Стащив со лба полотенце, Коул нащупал на полу свой навахон и оперся о него, отказавшись от моей помощи.

– Еще раз.

Я опешила, преисполненная возмущением. Ночью, когда он раздевался, на его теле не было и дюйма чистой кожи без кровоподтеков. Лицо и вовсе напоминало один большой синяк: разбитые губы, разбитый нос, заплывший глаз с лиловой обводкой и, кажется, сломанная скула.

– Коул! На тебе места живого нет. Отдохни…

– Еще, – потребовал он и мягко отодвинул меня с дороги, вставая напротив Рашель. – У нас ведь мало времени, так?

Она довольно ухмылялась, сидя на подоконнике и полируя камнем свой меч.

– Уверен, что хочешь этого?

В ответ Коул принял стойку, занеся навахон. Колени у него дрожали. Рашель пожала плечами и встала так же, мотнув головой в сторону двери, чтобы я ушла.

– Слух, охотник, – сказала она, давая Коулу отдышаться и сосредоточиться. – Теперь это твое оружие.

Она бросила камень для полировки в дальний угол комнаты, и он пролетел над головой Коула. Тот дернулся и отвлекся на шум. Рашель воспользовалась этим: в два шага очутившись возле него, она ударила его в солнечное сплетение рукоятью меча, а затем сделала подсечку.

Коул упал, и все повторилось сначала.

– Слушай не то, что происходит вокруг, – продолжила она, нависая сверху, пока Коул кашлял и задыхался. – Слушай только своего врага.

Я отвернулась, не в силах смотреть, и заперла за собой дверь. Ночью мне снова пришлось обрабатывать его спину, руки и лицо обезболивающей мазью. Вырубаясь сразу, как только его голова соприкасалась с подушкой, Коул вставал утром с рассветом и, чмокнув меня в лоб, шел к Рашель, которой не нужен был сон.

Так прошел почти месяц. Все вместе мы встречались лишь за обеденным столом, который по традиции накрывали Сэм и Зои, не занятые ничем, кроме друг друга. Рашель всегда сидела с нами за компанию: ни еда, ни вода ей были не нужны. Чаще всего беседа сводилась к обсуждению наших успехов, и каждый стремился чем-то похвастаться. Когда Морган вынесла чайничек с ее фирменным какао на десерт, настал черед Тюльпаны:

– По-моему, самый талантливый учитель здесь – это я. Кто бы еще смог потянуть невежество Одри? А так она хотя бы наконец-то обрела свою серую шкурку! Да, норка?

– Ох, не начинай, – простонала я, хлопнув себя по лбу, и все рассмеялись, жаждая подробностей.

Коул приободряюще сжал под столом мою руку, улыбаясь сквозь боль: даже легкое движение пальцами давалось ему с трудом. Недавно он начал самостоятельно передвигаться по дому по настоянию Рашель. Сначала встречал лбом каждый угол и дверной косяк, но позже приноровился. Теперь Коул мог самостоятельно отправиться на кухню за добавкой бананового пудинга, а затем так же самостоятельно отведать его, орудуя ложкой. Иногда возникало впечатление, что он снова видит: его руки легко находили мои, и он мог заправить выбившийся локон мне за ухо. Я была преисполнена благодарности к Рашель за это и чувствовала себя абсолютно счастливой, ужиная в кругу своего ковена.

Картину омрачал лишь вид Диего, ухудшающийся с каждым днем, – красноречивое напоминание, что вечно мое счастье не продлится. Его силы уходили, высасывая молодость и здоровье. К концу четвертой недели он стал таким осунувшимся и медлительным, что начал походить на столетнего старика. Синие волосы поблекли, сделавшись серебряными. Я тревожилась за него, но он только продолжал хлебать бодрящее зелье из котелка Зои и твердил:

– Все под контролем, hermana[2].

– Сколько ты еще продержишься? – спросила я осторожно, когда мы шли от озера, гонимые теплым апрельским ветром. За нами следовала Морган, которая успела освоить почти половину моего гримуара: она читала его залпом и с такой же скоростью запоминала.

Диего мялся, не желая отвечать: он знал, что ответ меня расстроит.

– Максимум четыре дня. – Я была не готова к такому короткому сроку, а оттого застыла на месте. Сердце гулко забилось где-то в горле, и я сглотнула. Диего поспешил меня утешить: – Рашель исчезнет не сразу. Просто начнет рассыпаться на части. Когда магии совсем не останется, я отпущу ее дух, и уже тогда… Черт, в моей голове это звучало лучше.

– Спасибо, – шепнула я, – за все, что ты делаешь. Только не понимаю, с чего бы.

– Как с чего? Мы же ковен! Считай это подарком на Остару. К тому же Коул бывает очень вдохновляющим.

Я ухмыльнулась, прекрасно понимая, о чем он говорит.

– Не хочу показаться наглой, но… Когда ты сможешь призвать Рашель снова?

– Ну… Через полгода где-то. – Диего причесал пятерней волосы, отводя глаза. – Это сложный ритуал. Я едва колдовать смогу, когда он истощит меня полностью. К тому же… Одри, ты не сможешь держать подле себя ходячий труп вечно. Это утомляет саму Рашель. Представь себе жизнь в рыцарских доспехах… Вот на что это похоже.

Я обернулась к озеру, понимая, что это значит только одно: скоро мне придется попрощаться с Рашель. Уже навсегда. Это было очевидно с самого начала, но подготовиться я не успела. Наблюдая, как накатывают на берег пенистые волны, ставшие голубыми в ярком солнечном свете, я глубоко вздохнула и почувствовала облегчение. Озеро будто разделяло мою печаль. Где-то там, на его дне, хозяйничала владычица Нимуэ. Зная, что дом под ее защитой, а я – под защитой друзей, как и они под моей, я улыбнулась и взглянула на Морган. Она шелестела страницами книги, которую теперь не выпускала из рук.

– Обалдеть! То есть я тоже могу обернуться любым зверем?! Одри, ты не против, если я одолжу у тебя гримуар еще на один вечер? – робко спросила она, проводя пальцами по сизой обложке.

За время, что она провела здесь, Морган излечилась от своей прошлой жизни. Если первые дни я часто ловила ее за молитвой где-нибудь в пустой оранжерее, теперь она напрочь забыла о религии. Я не знала, хорошо это или плохо, но о самобичевании она забыла тоже: больше я не слышала от нее, что колдовство обречет всех нас на адские муки. А после того как она познакомилась с Рашель и узнала от Диего, что такое Дуат и призыв мертвых, Морган апатично бродила вокруг особняка несколько часов. Видимо, оказалось не просто смириться с тем, что деление загробной жизни на рай и ад – слишком примитивно, чтобы быть правдой.

К началу второй недели Морган стала принаряжаться, а к концу месяца научилась обращаться с утюжком для волос и делать легкий макияж. Сегодня она накрасила губы моей красной помадой. Гардероб Морган тоже заиграл новыми красками: малиновый, желтый, оранжевый и даже те цвета, что называют «ядерными». Теперь Морган выглядела как обычный подросток со смартфоном последней модели и профилем в Инстаграме – он был заполнен снимками Шамплейн и пользовался бешеной популярностью.

– Конечно! Читай, сколько влезет, – ответила я. – А ты взамен расскажешь мне, как умудрилась собрать три тысячи подписчиков за неделю.

Диего присвистнул, и лицо Морган украсил румянец, который почти не сходил в его присутствии.

– Фотография – это хорошо, но лучше тебе заняться тем, что мы изучали вчера. Принеси с чердака маятник из аквамарина. – Он подошел, отбирая у нее книгу, и шутливо щелкнул пальцем по носу. – Поспеши! Я буду ждать на веранде.

Морган часто закивала головой и метеором бросилась к дому. Наблюдая, как задумчиво Диего перебирает страницы моего гримуара, к которому обычно не прикасался, находя обучение по учебникам слишком скучным, я сложила руки на груди:

– Ты ведь понимаешь, что она еще ребенок, правда?

Одна бровь Диего медленно поползла вверх. Его рот скривился, отчего колечко, продетое через губу, вильнуло в сторону.

– На что ты намекаешь? – Диего оскорбленно фыркнул и хлопнул книгой. – Морган всего пятнадцать! Я лишь пытаюсь сделать ее жизнь терпимее и показать, что не нужно из шкуры лезть, чтобы заслужить хорошее обращение и любовь.

– Диего, я говорю не о тебе! – капитулировала я, вскинув руки. – Ты ее наставник, и я знаю, что с твоей стороны в этом нет никакого подтекста. Но вот она. – Я взглянула на дом, в витражных окнах которого мелькнул ярко-розовый кардиган Морган. – Пятнадцатилетние девочки очень влюбчивые, особенно ведьмы. Если она решит, что может рассчитывать на что-то…

– Пока ей не исполнится шестнадцать, не решит. В штате Вермонт это возраст согласия, – ухмыльнулся Диего, но вновь стал серьезным под моим осуждающим взглядом. – Да я издеваюсь! У меня и мыслей таких не было, господи. За кого ты меня принимаешь?! Мне больше ста лет, я слишком стар для нее даже по ведьмовским меркам. Я просто рос в многодетной семье, помнишь? Мне нравится возиться с детьми. Я обещал тебе присмотреть за Морган и научить всему, что она должна знать о магии. То, что я сам за ней не поспеваю, беспокоит меня куда больше, чем твои нездоровые представления о моих фетишах.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла я, поспешив догнать Диего, взбирающегося к особняку вверх по холму.

– Посмотри на темпы, с которыми Морган учится. Где ты видела, чтобы ведьме без опыта давалось семь даров сразу? Даже Верховные на такое не способны. Ей и вчитываться в заклятие не нужно, чтобы понять его природу… Чаще всего она колдует, и вовсе не произнося слов! Этому есть лишь одно объяснение. – Диего выдержал драматическую паузу и поднял лицо к солнцу, щурясь. – Она Эхоидун.

– Царица ведьм? – уточнила я недоверчиво. – Это же просто сказки для маленьких детей.

– Люди ведь верят во второе пришествие Христа, – пожал плечами Диего, доставая портсигар. – А первая Верховная родилась много тысячелетий тому назад. Вдруг пора явиться ее преемнице? Если я прав, мы застали исторический момент… И историческую личность.

– Только на Морган свои байки из склепа не вываливай, – попросила я. – Дай ей свыкнуться с тем, что уже есть. Пока она на моих глазах не сотворит свое первое заклятие как полноценная Верховная – рано о чем-то говорить.

– Да, ты права. – Диего закурил, щелкнув зажигалкой, и выдохнул облако едкого ментолового дыма. – Микаэлл бы ей заинтересовался. Он свято верил, что история Эхоидун реальна. Посвятил столетия изучению этих легенд…

– Микаэлл был твоим другом? – поинтересовалась я, прежде не решаясь завести беседу о бывшем ковене Диего, из которого он сбежал по не известным никому причинам.

– Не совсем… Микаэлл был мне почти отцом.

– Тогда почему ты ушел?

– Чтобы не смотреть, как он умирает, старый дурак.

Я вопросительно нахмурилась, но Диего только покачал головой:

– Микаэллу было почти триста лет, когда он нашел меня, еще зеленого юнца. Спустя годы его магия стала увядать, как и положено, а следующий Верховный не терпел моего присутствия, считал отбросом… Микаэлл мягко попросил меня убраться из ковена, пока преемник не получил полную власть и не убрал меня сам. К тому же Микаэллу претила мысль, что я застану его совсем немощным, а вскоре и мертвым. Смерть от старости казалась ему слишком простой. Мы сильно поссорились из-за этого… Но я все-таки ушел. Не стал отказывать старику в последней воле.

– Не жалеешь?

– Каждый чертов день, – прошептал Диего, и я проследила, как сигарета в его пальцах разлетается в пыль, уничтоженная магией. – Но жизнь продолжается. Микаэлл бы не простил мне, не возьми я Морган под свое крыло. Так что я бы сделал это, даже если бы ты меня и не просила. Можешь не переживать: она в надежных руках. При ней я даже не курю, честное слово!

– Умница, – сказала я, и Диего вновь повеселел. – Если бы ты еще перестал подкатывать к Коулу, было бы вообще замечательно.

– Я любвеобильный, как кролик, и такой же прелестный. Это не в моей власти, – оскалился он в улыбке, запрыгивая на крыльцо дома.

Решив, что пора нам всем заняться своими делами, я обошла дом и прошмыгнула через кухню на второй этаж. Проскочив мимо незапертой спальни Сэма, откуда нараспев доносился голос Зои, я почти позавидовала ей: пока мое обучение взяла на себя Тюльпана, она могла отдохнуть и присматривать за домом вместе с Сэмом и Исааком.

– Привет, Одри.

От этого низкого баритона меня бросило в жар, как и от мелодичной музыки жильных струн. Я оцепенела посреди коридора и медленно повернулась. Гидеон сидел в эркере с гитарой Деборы на коленях, обклеенной стикерами. Я никогда не слышала, чтобы он играл, и удивилась, как ловко двигаются его пальцы. Завершив аккорд, Гидеон покрутил колок и вернул гитару на место под дверью, куда ее, вероятно, выставила Зои во время уборки.

Каждый раз, как Гидеон заезжал проведать Коула, я пряталась так же, как Исаак от Рашель: бежала к озеру, чтобы закопаться в песок, или находила самый пыльный угол дома, где меня никто не мог найти. Однако рано или поздно этот момент должен был настать.

– Нам определенно нужно как-нибудь сыграть дуэтом, – как можно дружелюбнее сказала я, неуверенно подходя ближе и присматриваясь к карманам Гидеона: не торчит ли оттуда кухонный тесак или хворост, на котором он меня сожжет. – Как дела на кленовой фабрике? Слышала, ей угрожали закрытием.

– Все разрешилось. Кто-то из уволенных сотрудников решил отомстить и накатал заявление. Ничем, к счастью, не обоснованное, – сухо ответил он, не глядя на меня. – Слышал, как Коул тренируется. Не стал его отвлекать. Та женщина, что взяла его в ежовые рукавицы… Она нездорово выглядит.

– Да, потому что она мертва. Это…

Гидеон нахмурился и прервал меня, вскинув руку:

– Даже знать не желаю. Если моего брата избивает труп, это еще печальнее.

Я промолчала. Черт, как же он все-таки похож на Коула! Такой же курчавый и высокий, но более массивный и рослый. Светло-зеленые глаза напоминали цветом весеннюю траву, проступающую во дворе дома. Он был так же красив, как Коул, но намного неприступнее его. Поэтому я так удивилась, услышав:

– Спасибо.

– А? За что?

– За то, что Коул жив.

В груди заныло, будто меня ударили под дых. Гидеон смотрел на меня в упор, но в его вечно бесстрастных глазах нельзя было прочитать, издевается он или говорит искренне. Насторожившись, я на всякий случай попятилась.

– Стой, погоди… Коул ведь… Ну… ослеп, – забормотала я, сконфузившись. – Из-за меня. Помнишь? Я думала, ты убьешь меня при встрече.

– Да, я уже сделал это мысленно раз двести, пока ты от меня бегала, так что успел смириться и… кое-что осознал. Брат – это моя семья, Одри. И если он решил, что без тебя эта семья не может быть полноценной, так тому и быть. Коул посчитал, что ты стоишь его благополучия… Его жизни… И я рад, что хотя бы ее ты ему сберегла. Зато, надеюсь, теперь он угомонился и будет в безопасности.

Гидеон сжал кулаки так крепко, что побелели пальцы, и я нахмурилась, отказываясь ему верить. Что-то было не так… Но раньше чем я осознала, что именно, Гидеон вдруг подался вперед и обнял меня. Впрочем, это больше походило на попытку удушения, чем на объятия, да и длилось всего секунду. Я бы решила, что мне показалось, если бы не пунцовые щеки Гидеона, который сразу бросился вниз по лестнице.

– Что это сейчас было? – прошептала я, когда осталась в коридоре одна.

Поборов смятение, я продолжила свой путь в тренировочный зал. Оттуда доносились звуки боя: лязг мечей, хриплые ругательства и грохот поражений. Не вызывало сомнений, кто именно из двоих падает.

Но сегодня меня ждал приятный сюрприз.

– Уже лучше, охотник. Возможно, через пару лет ты будешь достоин защищать Верховную, ну а пока…

Я тихонько толкнула дверь, заглядывая внутрь. Оказывается, в этом грохоте был виноват вовсе не Коул, а манекены и тренажеры, которые они с Рашель сносили во время схватки. Как бы она ни пыталась повалить его или вывести из строя – в этот раз у нее ничего не получалось. Коул обтекал ее и отражал любую атаку. Когда мне начинило казаться, что катана Рашель вот-вот чиркнет его по уху или носу, Коул выставлял блок. Его глаза не двигались, глядя в одну точку, иногда он и вовсе закрывал их. С каждым днем кости Рашель дряхлели, но поступь ее оставалась грациозной и беззвучной. И все же теперь она не могла застать Коула врасплох.

– Хорошо, очень хорошо, – похвалила Рашель не то его, не то себя, с довольным видом опуская клинок и поднимая манекены. – Защищаться ты научился. Теперь самое время научиться атаковать. Попробуй меня ранить.

Коул пригибался к полу, переводя дыхание, но вызов Рашель принял бодро. Майка липла к его спине и груди, а волосы вились на лбу и висках. Мышцы стали рельефными, очерченными. За последний месяц он начал стремительно набирать массу: Рашель вплотную занялась его диетой, ежедневно скармливая ему килограммы белка. Если бы Коул провел так еще полгода, то догнал бы Гидеона.

Он размял плечи и принял стойку – был его черед наступать. Коул делал это и раньше, но каждый раз получал новый тумак и отлетал к противоположной стене. Однако за месяц он успел многому научиться у Рашель, и пусть защита давалась ему лучше, в нападении он тоже преуспел.

Я затаила дыхание, наблюдая, как Коул танцует вокруг нее, пытаясь перехватить в нужной точке и выбить клинок. Рашель уходила от его навахона, точно игривый ветер, и улыбалась, не забывая подтрунивать. Иногда она замолкала, чтобы Коул потерял ее в пространстве, и тот начинал метаться по комнате, пытаясь уловить ее присутствие.

– Инстинкты, охотник, – напомнила Рашель, обходя его по кругу. – Они остаются даже тогда, когда слух пропадает. Положись на них.

Она обернулась на инвентарь, и ее губы скривились в хитрой улыбке. Прыгнув на один из манекенов, она повалила его, и тот утянул за собой остальное: все ростовые куклы, шесты и стенды попадали, грохоча, оглушая Коула и дезориентируя.

И в этот момент Рашель, вскинув клинок, подкралась к нему со спины.

Коул замер, не шевелясь, словно и не пытался обнаружить ее присутствие. В самый последний миг, когда она приблизилась к нему настолько, что ее дыхание всколыхнуло волосы на его затылке, Коул отпрянул вбок и увернулся от меча, подняв свой.

Чирк!

Рашель повернулась к Коулу и растерянно потерла рассеченную щеку. Кровь почти не шла из пореза: в теле Рашель ее было слишком мало. И все же пальцы слиплись в красной вязкой субстанции, когда она размазала ее по лицу и поднесла к глазам, чтобы убедиться.

– Хм, – задумчиво изрекла она, возвращая катану в ножны. – Продолжим завтра.

Коул сложил навахон и плюхнулся на пол. Впервые после тренировки на нем не осталось ни царапины. Стоило мне подойти поближе, как он улыбнулся, поворачивая голову в сторону двери.

– Предупреждаю, от меня сейчас пахнет далеко не карамелью.

Я хихикнула, садясь рядом.

– Как ты узнал, что это я?

– Тебя сложно не почувствовать.

– Тоже Рашель научила?

– Нет, я всегда это умел.

Я улыбнулась, наклоняясь к его лицу и целуя в губы, пока Рашель складывала инвентарь и приводила в порядок растрепанные волосы. Я сделала вид, что не заметила, как она спрятала вылезший клок себе в карман: похоже, прогноз Диего сбывался.

– Оставлю вас наедине, голубки, – сказала она, проходя мимо.

Мне показалось бестактным спрашивать, чем она будет заниматься остаток вечера, ведь я и так знала ответ. Я постоянно находила ее в кабинете матери, куда до сих пор не решалась подняться сама. Она сидела там, за ее письменным столом, и разглядывала вещи: чернильницу, сложенный стопкой пергамент, архив со свитками, барный глобус. Изучала каждую деталь, вбирая ее в себя, как ценное воспоминание. Должно быть, Рашель скучала по тем временам, когда этот дом был полон ведьм и в каждой комнате слышался смех, заклинания или семейная ругань. А возможно, Рашель скучала по самой Виктории, и ей не терпелось снова умереть, чтобы наконец-то встретиться с ней.

Я услышала голос Сэма, раздавшийся в коридоре: он снова пытался уболтать Рашель научить и его парочке приемов, которые помогли бы ему получить повышение на службе. Коул хохотнул в сжатый кулак, подслушивая вместе со мной. Так мы пролежали по меньшей мере час, наслаждаясь объятиями и праздной болтовней. За последние недели у нас почти не находилось времени на это. Я не помнила, когда руки Коулу бродили по моему телу вот так, как делали это сейчас… Мы снова принадлежали только друг другу.

– Я все-таки хотел бы сначала принять душ, – попросил он, когда я уже потянула шнурок на его спортивных штанах. Дотошная чистоплотность одержала верх над вожделением.

Я разочарованно выдохнула, застегивая бюстгальтер.

– Ладно. Я подожду.

Коул чмокнул меня в нос и вышел, захватив с собой полотенце и чистую одежду. Я полежала еще немного на полу, остывая, после чего поднялась и побрела следом. Сначала у меня возникла идея присоединиться к Коулу и поощрить за успехи в ремесле атташе, но внимание привлек натужный скрип дверных петель. Так звучала лишь одна комната в доме, куда заходили реже всего, и я лишний раз убедилась, что знаю Рашель как облупленную.

Ее пение текло по этажу, и я невольно заслушалась. Хотя ее голос уже не был мелодичным перезвоном, искореженный смертью так же, как и ее тело, он по-прежнему ласкал слух. Неудивительно, что мама когда-то создала в его честь чары-оберег и назвала их «Песнь синицы».

– Почему ты не практикуешься здесь? – спросила Рашель, когда я, сделав над собой усилие, поднялась на чердак. Рашель расхаживала по кабинету, изучая книги в толстых кожаных переплетах. – Ты Верховная. Это место отныне твое, как и ковен.

Я запнулась в нерешительности. Войти в кабинет и сделать его своим означало полностью принять ответственность. Всю. Целиком. И пускай я давно приняла ее, но кабинет был той последней вещью, избегая которую я тешила себя иллюзией, будто являюсь обычной молодой ведьмой, еще не познавшей истинную магию.

Рашель наградила меня многозначительным взглядом, словно я сказала это вслух, и отложила книгу, давая понять, что время пришло.

Обведя пальцами дверной проем, на котором были вырезаны наши с Джулианом защитные ставы, когда мы только практиковались в рунологии, я набрала в легкие побольше воздуха и переступила порог.

– Молодец, – сказала Рашель, беря меня за руку и подводя к столу. – А теперь давай разберем вещи Виктории и посмотрим, что тебе может из этого пригодиться.

– Так ты этим здесь занималась все это время? – спросила я, следуя ее примеру и открывая шкафы. – Разгребала барахло?

– Ага. Твоя мать была исследователем, как и Исаак. Но если он изучал науку, то Виви – магию. За свою долгую жизнь она насобирала коллекцию артефактов. Не удивлюсь, если мы обнаружим здесь лампу с джинном.

– Было бы неплохо, – усмехнулась я и принялась убираться, откладывая в сторону то, что могло пригодиться нам в каком-нибудь ритуале.

Перья, окуляры, скрижали, кадильницы, ароматизированная смола…

– О чем ты говорила с папой? – спросила я, и от последнего слова Рашель поморщилась, будто съела кислый лимон. – Он был сам не свой с тех пор, как ты появилась. Видимо, вы и при жизни мамы не очень дружили…

– Я отгоняла его от Виктории, как могла, – призналась Рашель, крутя перед лицом хрустальный шар, покрывшийся матовыми пятнами от старости. – Но тогда на берегу он извинился и… заплакал. Раньше мы никогда не говорили с ним вот так, по душам. Я всегда считала Исаака слабаком, но теперь, кажется, поняла, что Виви нашла в нем. Он человек… В лучшем смысле этого слова. Мы оба были готовы пожертвовать ради счастья Виви всем, что имели. Увы, мы не выбираем, кого любить и кто сможет полюбить нас в ответ. – Рашель осеклась и поджала губы. Вероятно, эта тема была все еще слишком болезненной. – Однако что было, то прошло. Сейчас Исаак нужен тебе, и я рада, что он здесь. Лучше иметь хоть каких-то родителей рядом, чем не иметь вообще.

Спорить с этим я не могла. Отложив в сторону ежедневник матери с рецептами овощных пирогов и зелий, я едва слышно призналась:

– Ты тоже мой родитель.

Рашель оторвалась от позолоченных украшений, сложенных в деревянную шкатулку (половина из которых была проклята), и взглянула на меня. Ее кожа уже посерела местами и стала похожа на губку, пойдя пузырями и кратерами, но я прижалась к ней, едва сдерживая всхлипы.

– Ты выросла в прекрасную сильную ведьму, Одри. Вновь увидеть тебя и сказать это лично было пределом моих мечтаний, – мягко произнесла она, приподняв мое лицо за подбородок.

– Я понимаю, просто…

Слишком мало времени вместе. Слишком много вещей, которые мы не успели наверстать. Съездить в город, пройтись по магазинам, купить замену моему красному шарфику из Праги, испорченному ритуалом Диего; съесть хот-доги в Центральном парке на Черч-стрит, отпраздновать вместе грядущий Белтейн и, наконец, подружить Рашель с Коулом, чтобы она перестала звать его атташе-недоучкой.

Вот то малое, что мы должны были сделать, но исполниться чему было не суждено.

– Одри, надо поговорить! Это срочно!

Я взглянула на Зои, ворвавшуюся в кабинет. Запыхавшаяся, со следами белого порошка на лице, она взирала на меня распахнутыми глазами, светящимися желтым, как два солнца. Что-то сильно напугало ее, но поделиться своими страхами она не успела: ее опередил звук горна.

Он сотряс ночь и всю округу, доносясь откуда-то снаружи, вероятно с озера. Стены дома завибрировали, и вместе с ними задрожал и мой золотой браслет на запястье – гримы не на шутку встревожились. Что-то неуловимо менялось, и во мне разлился ледяной ужас в предчувствии беды. Я вдруг ощутила себя такой…

Уязвимой.

– Черт, – выдохнула Зои, прильнув к витражному окну, за которым ничего не было видно. – Опоздала!

– Что именно ты видела, Зои?!

Она смотрела куда-то вдаль, не отвечая, и лишь когда я встряхнула ее за плечи, Зои нервно хихикнула. Горн не смолкал, но гораздо громче для меня прозвучали ее слова:

– У нас гости.

Рашель одним движением вытянула из-за пояса короткий клинок, который у нее всегда был наготове.

– За мной, – скомандовала она.

Мы вылетели из кабинета и сбежали вниз по крутой лестнице. Повсюду хлопали двери: остальные выбегали из своих комнат. Показались даже полусонная Тюльпана и Коул, который наспех вытирался полотенцем. С его волос капала вода, а лицо блестело глянцем.

– Что это было? – спросил он напряженно, когда все собрались.

Сэм схватил Зои за руку, будто мог защитить от того, что надвигалось на нас. Диего тоже вцепился в Морган, а Гидеон – в Коула, который даже не успел удивиться присутствию брата. Но в его руке уже лежал разложенный навахон.

– Никогда не слышала этот звук, – призналась я, вслушиваясь в низкий тембр горна, который не собирался затихать. Этот звук будто ворвался в наш мир из древних скандинавских баллад – предвестник неминуемого, призывающий к битве.

Рашель отодвинула занавески, за которыми хлопали крыльями перепуганные птицы, и я невольно вспомнила день, когда потеряла ее.

– Да, не слышала, потому что на особняк Шамплейн еще никогда не нападали, – произнесла Рашель, жестом веля всем отойти в глубь зала, подальше от двери. – Это клич Нимуэ. Приготовьтесь: кто-то прорвал ее оборону и идет сюда.

VI

Клятвопреступник

Я очнулась от ужасных раздумий в тот миг, когда ураган выбил окна.

Они распахнулись под натиском стихии, многие сорвались с петель, загрохотали и разбились вдребезги. Свет замигал, и темное небо вдалеке спицей пронзила молния. Шторы колыхались, принимая формы человеческих силуэтов, а под нашими ногами хрустело стекло, пока мы группировались в центре гостиной, хватая оружие и пытаясь подготовиться к столкновению, которого было не избежать.

– Разве эта ваша Нимуэ не всемогущий водяной дух, который когда-то потопил самого Мерлина? – спросил Гидеон, нацелив на дверь ружье, которое вытащил неизвестно откуда, как фокусник кролика из шляпы. – Кому по силам победить такую, как она?

– А ты сам как думаешь? – огрызнулся Коул в ответ, и отблески молнии заплясали на зеркальном лезвии его навахона. С вьющейся челки капала вода, пятнами расползаясь по белой майке. – Стоп… Гидеон?! Что ты здесь вообще забыл?

Тот замялся, но так и не удосужился ответить. От ветра хрустальная люстра раскачивалась над нашими головами, как маятник. Щелкнув пальцем по своему золотому браслету, чтобы тот перестал вибрировать и привлекать к себе внимание, я обернулась к Зои:

– Так что именно ты видела?

Она стояла за спиной взъерошенного Сэма, но вовсе не потому, что боялась и пряталась, а потому что не могла двигаться, скованная видениями. Еще никогда я не видела, чтобы Зои уходила в транс так глубоко: порошок блестел на оливковой коже, а янтарные глаза светились.

– Верховная идет, – прошептала Зои голосом, похожим на первые звуки шторма, который зарождался на улице. – Верховная всего, чего коснется. Так она считает. Ферн. – Я была готова услышать это имя, но не то, что последовало за ним. – В этот раз она не одна. Мужчина – наследник традиции, духи которой отвергают его имя. Пришел отплатить долг и забрать ее. – Зои подняла руку, сжимающую потрескавшийся череп Мари Лаво. – И еще двое. Я их не знаю… Девушка и юноша. Эмиральда и Хоакин. Она – воплощение пустыни и жажды. Он – дикость тропического леса. Подождите… Есть еще кто-то… Держится поодаль, в тени. Кажется, пришел не с ними. Моложе, красивее, яростнее… И безумнее. О Боже… Что с ним не так?

Дыхание у меня перехватило. Я резко подалась к Зои, но Сэм остался стоять между нами, слишком напряженный, чтобы подпустить к ней хоть кого-то, даже меня.

– У него глаза, как у меня? – спросила я Зои, пристав на носочки и выглядывая через плечо Сэма.

Зои, не моргая, застыла с черепом в руке… и кивнула.

– «Это неправильно, – сказала она не своим голосом. – Быть вдали от той, с кем ты делил утробу матери и любимые игрушки».

Джулиан.

– Но это невозможно…

Я поднесла к глазам ладонь: ее рассекал бледный шрам, оставшийся в память о нашей с Джулианом клятве свидеться вновь спустя год, на Самайн. Он не ныл и не кровоточил. По крайней мере пока.

– Черт! А я ведь после той стычки в Кливленде зарекся, что больше никаких магических драк, – выругался Сэм, и за этим последовала череда брани, от которой, кажется, завяли цветы на кухне. Одетый лишь в «боксеры» и черную футболку, босой, он перезарядил полицейский «глок», который смотрелся крайне нелепо сейчас. – Меня снова уберут первым, да?

– Да, – хмыкнул Коул, сместив его плечом с первой линии. – Поэтому держись за нами.

– Еще чего! Я еще только за калеками не прятался, – фыркнул Сэм без обиняков.

Коул скривился и вперил слепой взгляд в дубовую дверь, которая не поддавалась ни рьяному ветру, ни звуку горна, сотрясающему близлежащие городки. Особняк несколько веков служил неприступной крепостью и должен был прослужить еще столько же. Даже малое сомнение в этом оскорбляло память моих предков: десятки ведьм Шамплейн ткали защиту этого дома, как из пряжи. Нить за нитью они окутывали его, делая недостижимым для злых сил и тех, кто хотел причинить нам вред. Каждая ведьма могла чувствовать себя здесь в безопасности. Однако… «Ничто не вечно», – любила повторять мама. Неужели наш ковен тоже?

– Я не смогу сражаться, Одри, – предупредил меня Диего, когда нас едва не смело порывом ветра, бушующего в доме, как на открытом холме. Он принес с собой запах могильной земли и гниющих листьев. Диего пригибался к полу, обессилевший. – Либо я удерживаю Рашель в этом мире, либо сражаюсь. Третьего не дано.

– Я – лучшее, что вы можете противопоставить Ферн на поле боя, – заявила Рашель самоуверенно, выставив катану. – Но ты не должен рисковать собой или кем-то другим, Диего. Если почувствуешь, что давление слишком велико, – отпускай.

Он кивнул, а я, не готовая мириться с таким поворотом событий, уставилась на Рашель. Но она уже отвернулась к лестнице, не заметив этого, и принялась раздавать указания:

– Диего, Морган, вы идете на чердак. Запритесь в кабинете Виктории. Ваше прямое участие не требуется. Задача Диего – поддерживать мои силы, а ты, милая, – она взглянула на Морган, растерянно прижимающую к себе гримуар, и при виде ее оленьих глаз жесткое лицо Рашель смягчилось, – отыщи в книге лучшее защитное заклинание и постарайся восстановить защиту дома, но только не высовывайся, поняла?

Девочка кивнула, и тяжелая рука Диего в агатовых перстнях легла ей на плечо. Вымученно улыбнувшись, он подтолкнул Морган к лестнице и поспешил следом.

– Зои, – Рашель обернулась к ней, все еще пребывающей в магической прострации: зрачки ее бегали, будто она лихорадочно листала альбом с картинками. – Следи за ними. Говори мне все, что видишь. А ты, Сэм, считай себя ее личным атташе.

Сэм снял «глок» с предохранителя, демонстрируя свою готовность, и пришел черед Гидеона с Коулом:

– А вы, мальчики, не должны отходить от Одри ни на шаг. Цель того, кто явился сюда, – наша Верховная. Если Джулиан тоже здесь, он доберется до Одри любой ценой. Вы должны быть начеку и… Гидеон, ты слушаешь?

Тот смотрел куда-то сквозь Рашель, погруженный в свои мысли, но пришел в чувство от толчка Коула под ребра.

– Да-да, я готов.

– Отлично. Запомните вот что…

Слова Рашель растворились в белом шуме. Всем моим вниманием завладела маленькая полупрозрачная фигурка мальчика. Он стоял на ступеньках лестницы и обнимал медвежонка с пуговицей вместо одного глаза.

«Одри!» – позвал он.

Я развернулась, застыв напротив него, и часто-часто заморгала, пытаясь прогнать наваждение.

«Одри, я замерз, – проныл мальчик, сильнее прижимая к себе медведя. – Закрой окна, пожалуйста».

Волнистые пшеничные волосы, выгоревшие на солнце тем знойным летом, что предшествовало его смерти. Сердцевидное личико, синяя пижама с пестрыми лягушками и, главное, фамильные серые глаза, которые говорили все о нашем происхождении, избавляя от необходимости представляться.

Не узнать в призраке моего младшего брата Ноа было невозможно.

– Одри?.. Что-то не так?

Рашель проследила за моим взглядом, но, как и ожидалось, ничего на лестнице не увидела.

Я глубоко вздохнула, провожая глазами пятилетнего малыша. Взбегая по ступенькам, непомерно высоким, он то и дело спотыкался, как и при жизни. С трудом заставив себя отвернуться, я натолкнулась на выражение непонимания, застывшее на лицах друзей.

– Ну? – вздернула бровь Тюльпана, показывая, что они все ждут только меня.

Но был кое-кто, кто ждал меня гораздо сильнее.

– Мне надо закрыть окна в доме.

– Чего? – хором отреагировали Гидеон, Коул, Рашель и Тюльпана.

Ох, это будет непросто.

– Ты ведь сказала, я ваша Верховная, – напомнила я Рашель, и, судя по тому, как сморщился ее нос, ей не понравилось, как ловко я обратила ее слова против нее же. – Я знаю, что надо делать, и сейчас мне нужно наверх… Просто поверьте мне. Все в норме, Рашель.

Удивительно, но впервые этих слов хватило, чтобы подозрение и смятение в ее глазах улеглись. Она сдержанно кивнула и, хотя по-прежнему не понимала моих планов, бросила взгляд на Коула с Гидеоном.

– Они все равно должны пойти с тобой. Это не обсуждается.

– Хорошо, пусть так.

– Я тоже могу пойти, – вдруг подал голос Исаак, высунувшись из-за колонны: в густой темноте были видны лишь его очки. Они отсвечивали, мешая увидеть, напуган он или полон решимости. Но судя по тому, как Исаак сжал в руке до дрожи знакомый титановый циферблат, это была все-таки решимость. Я почувствовала ужас при виде проклятых часов, прежде спрятанных в шкатулке в моей спальне. После инцидента в Кливленде трещина на них расползлась еще больше: они явно были сломаны, а оттого становились еще опаснее. – Я могу пригодиться вам, если…

– Если что? – огрызнулась Рашель, и Исаак сник под ее холодным взглядом. – Наденешь проклятые часы и впустишь в свое тело диббука? Ты в своем уме?! Не хватало нам еще с тобой бороться!

– Я могу подчинить демона! В прошлый раз у меня почти получилось…

– В прошлый раз Коул отрезал тебе руку, – напомнила Рашель сухо и выхватила у него часы. – Нет. Это исключено. Ступай к Диего и Морган – им может потребоваться даже твоя помощь.

Исаак насупился от мимолетного, но очень обидного «даже» и скомканно извинился передо мной, прежде чем неохотно выполнить поручение Рашель и уйти.

– Эй, а я? – воскликнула Тюльпана, подняв руку. – Обо мне все забыли? Я вообще-то тоже часть ковена!

– Надо же! С каких пор ты стала считать себя его частью? – ощетинилась Рашель. – Мне на той стороне открывался прекрасный вид на все твои жалкие попытки свергнуть Аврору. Не думай, что я отпущу тебя защищать Одри. Будешь здесь со мной встречать Ферн и защищать сердце Шамплейн.

– Ты что, мне не доверяешь?

– Какая проницательность!

Тюльпана закатила глаза так, что на миг я увидела лишь белки ее глаз. А тем временем мороз распростер свои липкие лапки вдоль моего позвоночника, подобравшись к затылку, когда вновь раздался детский зов:

«Одри, ты идешь?»

– Вот, – сказала я, сняв с себя золотой браслет и застегнув его на запястье Рашель быстрым движением. – Они тебе помогут.

Тьма, откликнувшись на призыв, заструилась по драгоценному металлу и расползлась в стороны, принимая форму трех демонических котов. Рашель, незнакомая с гримами лично, поморщилась, когда они невесомо взобрались по ее спине. Их красные глаза горели жаждой и голодом – все как всегда. Вот только оскаленные слюнявые морды выглядели особенно недовольными.

– Мы выбирали тебя, а не ее! – возмутился Эго.

– Мы не дрессированная домашняя кошка, чтобы нами помыкать, – подхватил Спор.

– И ты нас забыла покормить, – напомнил Блуд. – Снова.

Я устало вздохнула, и Рашель брезгливо стряхнула с себя котов, судорожно пытаясь снять браслет.

– Знаешь, это вовсе не обязательно. Не думаю, что от полудохлых кошаков будет существенная польза, – пробормотала она, боязливо косясь на них, и гримы оскорбленно распушили связанные хвосты.

– Что?! Ты в нас сомневаешься? – мяукнул Эго, вскочив на тумбу с торшером так резво, что двое других котов болезненно застонали, вынужденные последовать за ним. – Мы стоим целого войска македонских аргираспидов![3] И мы докажем тебе это!

Я не поняла, что это было – ловкая манипуляция Рашель, благодаря которой она заставила гримов повиноваться ей, или же чистая случайность. Похоже, даже шеду счел Рашель достойным конкурентом: впервые чья-то неприязнь разожгла в них не приступ лени, а чувство соперничества.

Решив, что это к лучшему, я двинулась к лестнице.

– Значит, этим вы занимаетесь на досуге? – хмыкнул Гидеон мрачно, свесившись через перила и взглянув на Тюльпану, которая принялась рассыпать морскую соль перед входом в дом и шептать заклятия на немецком. – Мусорите и деретесь с другими ведьмами?

– Ой, помолчи! – отмахнулся от него Коул. Он бодро вышагивал по ступеням, причем самостоятельно, отпихивая локтем Гидеона, когда тот пытался придержать его. – Я вообще не понимаю, что ты здесь делаешь. Ты ведь не звонил мне и не говорил, что собираешься приехать…

– Я заскочил по дороге. С кленовой фабрики ехал…

– Разве она не в Уэстфорде? Это же в ста милях от…

Передернувшись и осознав, что сейчас точно не время для разборок между братьями, я остановилась и вклинилась между ними.

– Закройте все окна на третьем этаже, – указала я вверх. – А я закрою на втором.

– Рашель ведь сказала ни в коем случае не оставлять тебя без присмотра, – запротестовал Коул.

– Чего тебе вообще приспичило закрывать эти окна? – подхватил Гидеон, передернув затвор ружья.

– Так надо. Это для… заклятия-оберега, – соврала я. – Все должно быть… эм… герметично, чтобы магия наружу не вышла.

Одна бровь Коула поползла вверх. Но спорить он не стал: то ли чтобы не разделяться с братом, который уже спешил на третий этаж, то ли из верности мне и моим решениям.

– Будь осторожна, – только прошептал Коул, прекрасно сознавая подвох, но зная, что он не в силах ни на что повлиять. Наши пальцы сплелись, и от щемящей любви к нему его кожа, шероховатая и испещренная ссадинами, казалась мне нежнее шелка. – Обещай не делать глупостей. Ты их очень любишь, я знаю, но давай подыщем тебе другое хобби.

Я нервно хихикнула, с трудом игнорируя топот детских босых ног. Коул не мог видеть моего младшего брата, но будто ощущал чье-то присутствие, нервно дергая плечом, когда Ноа подходил к нам слишком близко.

Обхватив руками разбитые щеки Коула, заживающие после тренировок медленнее, чем мне бы того хотелось, я выдавила улыбку, которую он не увидел.

– Возвращайтесь как можно быстрее, – прошептала я Коулу, запечатлев на его губах короткий поцелуй. – И делайте это как можно тише.

Коул резко переменился в лице и уже было открыл рот, но я приложила к нему палец. Тогда он, немного поколебавшись, отступил, сделавшись сосредоточенным и собранным, как никогда раньше.

– Да будет так, моя Верховная.

Убедившись, что Коул последовал за Гидеоном наверх, я пригладила рукой растрепанные волосы и двинулась следом за призраком прошлого навстречу еще одному.

«Одри, ты ведь почитаешь мне перед сном? – спросил Ноа, сонно зевая, будто утомился от полуночных гуляний с мишкой наперевес. – В прошлый раз мы не дочитали, чем кончилась история Короля-лягушонка».

Во рту осел медный соленый привкус. Я не сразу поняла, что таковы на вкус слезы, которые приходилось душить и сглатывать.

«Идем! Быстрее! Пока монстр снова из-под кровати не вылез», – взвизгнул Ноа, скрываясь за углом.

Я прекрасно помнила этот день. Гроза, такая же сильная, как и сегодняшняя, подпалила орешник на заднем дворе, а вместе с тем сожгла и любимые качели Ноа. Он проснулся от очередного небесного взрыва и вбежал на кухню к гувернанткам в той самой пижаме. Позже она запачкалась кровью, брызнувшей от удара об угол маминого алтаря… Но это было позже. А в тот день я успокаивала его – лелеяла на руках, как собственного ребенка, пока Виктория была в отъезде по делам ковена. Ноа так сильно замерз – не столько от непогоды, сколько от страха, – что мне пришлось еще два часа отпаивать его какао и читать сказки.

«Сюда!»

Я пересекла узкий коридор и подошла вплотную к двери в детскую комнату, из-за которой лился мягкий зернистый свет от музыкального ночника. Мелодия давно заглохла, и ночник лишь жалобно скрипел, освещая отпечатки ладоней и желтой краски на стенах – Ноа обожал разрисовывать обои. В его спальне все осталось нетронутым: узкая постелька в форме лодки, заправленная голубым велюровым одеялом; под занавесками восседали игрушки и оловянные солдатики, сторожащие подоконник. Зои прибиралась здесь сама, чтобы я не видела и не вспоминала, каким крохотным и невинным был мой младший брат, которого смерть все равно не пощадила.

Воздух в комнате стоял влажный, пропитанный озоном. Я медленно прошла к распахнутому окну и налегла на неподатливую ручку. Раскат грома, последовавший за ослепительной вспышкой, прокатился по всему Шамплейн.

Призрак малыша, наблюдающий за мной с порога комнаты, удовлетворенно кивнул, когда окно закрылось. Ноа не отбрасывал тень и пропускал свет сквозь себя. Он улыбнулся мне и сел на ковер с росписью железных дорог, раскрывая перед собой книгу про Короля-лягушонка, настоящую, в твердом бархатном переплете.

«Ну что, начнем?»

Я оторвала взгляд от черно-белых картинок на страницах и медленно наклонилась к Ноа. Мои пальцы прошли сквозь его прелестную светловолосую голову, развеивая не призрака, но иллюзию.

– Одно из моих любимых воспоминаний, – прошептала я. – Зачем так жестоко, Джулиан?

Дверь скрипнула, и от нее отделился длинный силуэт. Свечение ночника затанцевало на прекрасном, но безразличном лице.

– Прости, – сказал Джулиан, словно бы и впрямь сожалея. – Поддался ностальгии.

Я думала, что готова к этой встрече, что, столкнувшись с Джулианом лицом к лицу, смогу выстоять под его масленым взглядом, алчно пожирающим мои губы, на которые он смотрел чаще всего. К этому моменту я должна была стать полноценной Верховной ведьмой, освоив все восемь даров, а за окном должна была стоять поздняя осень, украшенная хеллоуинскими костюмами гудящей ребятни. Но я все еще не была такой Верховной, и для осени было слишком рано.

– Как? – только спросила я, перебирая в голове все условия нашего договора, который не мог допустить таких чудовищных нарушений.

И все же Джулиан стоял передо мной во плоти – живой, невредимый и даже не стонущий от боли из-за такого мизерного расстояния между нами. А ведь именно он нарушал клятву – его страдания должны бы быть адскими!

В ответ он поднял правую ладонь, которую, как и мою, должен был украшать ритуальный шрам. Но его там не было. Как, впрочем, и ладони.

На месте запястья виднелся безобразный стык кожи с металлом, а ладонь заменял изящный протез из стерлингового серебра, инкрустированного белыми опалами. Они скорее были украшением, чем выполняли какую-то практическую функцию. Весил такой протез, похоже, нехило – приложись им по затылку, и жертва уже не встанет.

– Ты отрезал себе руку? – ахнула я, попятившись.

Он улыбнулся, и улыбка эта больше походила на оскал гончей – предвкушающая, болезненная. Хотелось бежать со всех ног при виде нее. А когда Джулиан шагнул ко мне, я едва совладала с желанием выпрыгнуть в окно.

Крутящийся ночник замер, и блики застыли на прекрасном лице Джулиана, уродуя и извращая его черты. Красота была дана ему с лихвой, как компенсация за то, что не была дана человечность.

– Посмотри! Это все ради тебя, – произнес он с благоговейной дрожью в голосе и подставил протез под струи света, плавно сгибая и разгибая пальцы, чтобы продемонстрировать всю гениальность его «решения». – Лучше, чем настоящая рука. Ферн постаралась на славу! Нашему отцу можно было бы такую же сделать. Слышал, он тоже без руки остался… Иронично, не находишь? Я имел возможность пару раз понаблюдать за ним. Такой смешной! Как мать вообще умудрилась лечь с ним в постель?

Я тряхнула головой, не позволяя праздной болтовне Джулиана запутать меня.

– Как?! – повторила я настойчиво, глядя ему в глаза: они горели в темноте, зараженные безумием.

На лбу Джулиана выступила вена – он тщательно обдумывал свой ответ, прежде чем сказать:

– Рука сильно кровоточила каждый раз, как я пытался увидеть тебя…

– Да, так и должно быть! Потому что мы повязаны договором, Джулиан. А ты его нарушил!

– К черту договор! – заорал он и импульсивно подался ко мне, но притормозил, заметив, как я выставила вперед руки, готовая обороняться. – Я скучал по тебе, Одри… Я не мог спать, есть, думать, лишенный даже права подсмотреть за твоей жизнью. Это неправильно – быть вдали от той, с кем ты делил утробу матери и любимые игрушки… Отрезать руку – малая плата за возможность снова тебя коснуться. Вот что ты делаешь со мной, сестра. Вот насколько я тебя люблю. Разве не все женщины мечтают иметь такую власть над мужчинами?

– Тебе лечиться надо, – сглотнула я.

Джулиан ухмыльнулся:

– А по-моему, это романтично. Мне, к сведению, руку пришлось по старинке рубить. Ферн долго протестовала…

– Не думала, что когда-нибудь скажу это, но Ферн явно благоразумнее тебя. Ты перешел все границы, Джулиан. – Он фыркнул, но я упрямо продолжила, ткнув пальцем в свою раскрытую ладонь: – Видишь это? Мой шрам все еще здесь. Клятва действует, и тебя ждет расплата. Думаешь, избавился от метки – разрушил свою часть договора? Магия не так работает!

– Ты вздумала учить меня правилам магии?! – вспыхнул он, надвигаясь грозовой тучей. Комната Ноа была достаточно большой, чтобы лавировать среди вещей и держаться от него на расстоянии, но слишком маленькой, чтобы сбежать или спрятаться. – Я и без тебя все знаю! Это просто… временное решение. На одну ночь. Потом я придумаю что-нибудь еще или… Или прикую себя цепями к батарее, чтобы дожить до Самайна и не сойти с ума от тоски.

Обычно смех разряжает обстановку, но только не смех Джулиана. Я прижалась спиной к стене и отползла в сторону, стараясь не пялиться на раскрытую дверь, за которой уже притаились две тени.

– Где сейчас Ферн? – спросила я и, наступив своему страху на горло, шагнула к Джулиану. Этот жест доверия он воспринял так радушно, что не заметил за своей спиной Коула, который раскрыл навахон одним движением.

– Атакует с берега.

– А твоя роль…

– На подхвате. Она не знает, что я уже в доме. Впрочем, не думаю, что для нее это станет сюрпризом. Она в курсе, какую слабость я питаю к тебе и что я не смог бы устоять перед соблазном увидеть тебя прежде, чем все закончится, – промурлыкал Джулиан таким влюбленным голосом, будто мы были на свидании.

Он подошел совсем близко, и я податливо его подпустила, давая время Коулу и себе. Даже когда Джулс мягко взял мои руки и поднес к губам, целуя каждый палец, я не отпрянула от него в отвращении, как бы ни желала этого.

– Прежде чем все закончится? – спросила я, сдерживаясь, чтобы не закричать от его ласки и противного ощущения холодного протеза. – Зачем именно пришла Ферн?

– Чтобы напомнить о себе… И чтобы забрать свое, конечно. Я здесь с той же целью.

Джулиан нагнулся и взял меня за подбородок, приближая к своему лицу. Пепельно-русые волосы защекотали мне лоб. Прежде чем наши губы встретились и меня бы стошнило, со свистом взмахнул навахон.

Коул подкрался совсем бесшумно и занес клинок над головой Джулиана. Еще секунда – и он бы отделил ее от шеи, но брат повернулся в последний момент и выставил перед собой серебряную ладонь. Глаза его хищно сузились.

– Быстро, охотник, но недостаточно.

Навахон заискрил при столкновении с протезом. Джулиан сомкнул на лезвии металлические пальцы и дернул его на себя. Зарычав, Коул вырвался и занес навахон снова. Удивленный такой наглостью, Джулиан выставил магический щит, но тот не выстоял: Коул рассек его так же легко, как воздух.

– Хм, когда мы встречались в прошлый раз, этого меча у тебя не было, – заметил он, отскочив за книжный шкаф и разглядывая издалека сверкающий навахон. – Закаленный… Рукоять из палисандра и знак Шивы. Однажды я уже сломал такой, а потом и шею той, что его носила. Тебе крупно повезло, охотник. Твое оружие так же неуязвимо для магии, как и ты, но нестрашно: я справлюсь с тобой и без нее.

Коул молчал, обратившись в слух. Заходили желваки и заскрежетала челюсть, будто у него на зубах был песок. Он смотрел в пол, но зеркально отражал каждое движение Джулиана: тот двигался назад – Коул вперед, тот вправо – Коул влево.

Я метнула панический взгляд на дверь. Где же, черт возьми, Гидеон?!

– Будем считать твой навахон форой. Ты ведь теперь у нас калека, биться с тобой унизительно. То, что Одри до сих пор не выгнала тебя, говорит лишь о ее добром сердце. В детстве она тоже таскала домой ворон с подвернутыми лапками, – подразнил его Джулиан, но ни один мускул на лице Коула не дрогнул. Еще в тот миг, когда прозвучал горн Нимуэ, он утратил свою дурачливость, уступчивость и милосердие – теперь передо мной стоял охотник на ведьм, а не человек. – Хочешь реванш?

– Реванш, – ответил Коул бесцветным голосом и занял позицию, такую же, как на тренировках Рашель.

Во всем доме будто остались только мы втроем, но и я была здесь лишней.

– В сторону, Одри! – приказали они оба, и я успела вовремя пригнуться, когда навахон Коула разрезал картину над моей головой, не поспевая за скоростью Джулиана.

Это была вовсе не битва, а дуэль. Джулиан и Коул сошлись в поединке не для того, чтобы положить конец войне за Верховенство, а чтобы каждый смог доказать свое превосходство. В их сражении было столько же личного, сколько и в моем противостоянии Ферн: они должны были завершить начатое любой ценой.

Коул стоял в центре комнаты, прижимая к плечу лезвие навахона и склонив голову, чтобы слышать пространство вокруг. Перехватив серебряную руку Джулиана, целящуюся ему в лицо, Коул ударил его рукоятью меча в живот и швырнул в стену.

– Слух… – догадался мой брат в какой-то момент, переводя дыхание, и его разбитые губы тронула недобрая усмешка. – Вот как ты это делаешь. Интересно.

Я не сразу поняла, что он задумал, но когда Джулиан плавно подошел к книжному шкафу и приложил к нему ладонь… Вся комната вдруг завибрировала, загудела, исторгая почти человеческий крик, будто ожили пережитые здесь трагедии. Я покачнулась, оглушенная не меньше чем Коул, лишенный своего последнего преимущества.

По крайней мере так считал Джулиан. Он прошептал заклятие, и серебряные пальцы его протеза сплелись вместе, образуя тонкий изгиб мизерикорда.

Крик застыл у меня в горле, но еще никогда Коул не выглядел таким спокойным – умиротворение и решимость наполняли его, как сосуд, меняя и направляя. Обхватив обеими ладонями навахон, он выпрямился, прижал его к груди и глубоко выдохнул, прежде чем обернуться и встретить серебряный клинок Джулиана.

Раздался металлический звон, и выстрелил сноп искр. Не ожидая отпора, брат ушел в глухую защиту, позволив Коулу перехватить инициативу боя. Удар за ударом тот принялся оттеснять колдуна к стене, продолжая полосовать выставленный протез.

Поняв, что его маневр с шумом не сработал, Джулиан ловко ушел с линии атаки, но Коул развернулся и пнул его коленом в живот. Очередной взмах лезвия очертил скулу Джулиана, прорезая до кости.

– Как так получилось, что, ослепнув, ты стал драться лучше прежнего? – спросил Джулан, кашляя и растирая солнечное сплетение.

Коул отряхнул навахон от крови и расправил плечи. Ему тоже изрядно досталось: челка слиплась, дыхание было хриплым из-за разбитого носа, а щеки алели, выдавая усталость.

– У меня был хороший учитель, – ответил Коул, вытерев тыльной стороной ладони испачканное лицо. – Кстати, ты ее убил.

Джулиан удивленно приоткрыл рот. Не тратя драгоценные секунды, Коул рванул вперед, а я скрестила пальцы и потянулась к ним обоим.

– Contritum…

Но едва Джулиан поморщился от моих чар, как что-то вытолкнуло меня из комнаты и из реальности.

Особняк был таким огромным, что, находясь в одном его конце, можно было не знать, что происходит в другом. Передо мной пронеслись витражные окна: в них четверо моих друзей отбивались снаружи от двух неизвестных колдунов и их подручных, напоминающих гибридов склизких жаб и клыкастых горных львов. Под ногами Сэма вилась дымка, втягиваясь в его кожу и превращая обычного полицейского в мантикору с горящими рубиновыми глазами и ядовитым скорпионьим хвостом. Через него перепрыгнула Рашель, вонзая катану в одно из существ. Зои не двигалась, но двигались ее губы: вероятно, она предсказывала движение каждого, кто пытался подступить к ним слишком близко и прорваться внутрь дома. В ее руке лежал череп Мари Лаво: из него исходило сияние, как от лампы, и на миг мне почудилось, будто его зияющие глазницы смотрят на меня. Вокруг двигалась Тюльпана: я никогда не видела, чтобы кто-то так ловко управлялся с четырьмя элементами стихий одновременно.

Потом все вокруг вновь закрутилось, как в калейдоскопе. Рывок…

Хруст замерзшей травы и гальки под ногами. Вихрь ветра, пробравшегося под одежду. Где-то неподалеку шумел прибой. Запах рома и кубинского табака смешался с ароматом хвои. Вспышка молнии осветила вермонтский лес, над которым низко висели чернильные тучи, заслоняя звезды.

Меня оглушило громом, и голова загудела. Я завертелась на месте, вглядываясь в темноту и различая лишь очертания деревьев, выстроившихся вокруг кольцом. Сложно было сказать, в какой стороне находится дом, ведь я очутилась в глубине леса.

– Какого черта?..

– Ничего личного, голубка, – сказал Рафаэль, выйдя из тени. Он держал в руках плетеную куклу вуду с прядью моих волос, из головы которой торчала швейная игла. Когда его палец надавил на игольное ушко, мои виски пронзило болью. – Как ты знаешь, я бизнесмен. А честный бизнесмен обязан возвращать свои долги, чтобы поддерживать репутацию.

Я жадно хватала ртом воздух и развернулась, надеясь скрыться в лесу, но уже на втором шаге почувствовала, что обездвижена. Перевязав ноги куклы шерстяной нитью, Рафаэль занялся ее руками – мои запястья тут же скрестились вместе, связанные тоже. Черная кожа Верховного колдуна Вуду блестела от испарины, а жакет был изрядно потрепан: на фиолетовом жаккарде виднелось несколько дыр от пуль. Очевидно, Рафаэлю успело достаться от Сэма, пока он пытался телепортировать меня из дома.

– Идиот, – выдавила я, хотя язык с трудом ворочался во рту. – Ферн тебя использует…

– Это был честный обмен: она мне – ритуал, дающий больше силы, чем у Зои, чтобы Мари Лаво избрала преемником меня. Я ей – любую услугу в любое время, когда она попросит. Ферн призвала меня сегодня – значит, пришло время вернуть должок. Как я и сказал: ничего личного, Одри.

Я втянула воздух сквозь стиснутые зубы и улыбнулась из последних сил.

– Без проблем, Рафаэль. Ничего личного.

Я закрыла глаза, как учила Тюльпана, и отпустила себя. Зачесались десны, и ребра вывернулись наизнанку. Обнажились животные инстинкты. К счастью, наши уроки прошли не зря.

Кукла вуду в руках Рафаэля вдруг утратила силу – та, к кому она была привязана, перестала существовать.

– Ох, Самеди, – вскрикнул Рафаэль, когда ему в лицо бросилась оскалившаяся норка.

Когтистые лапки ожесточенно драли его одежду и лицо, раздирая плоть и ткань. Я вгрызалась в любое место, до которого могла добраться. Неуловимая и проворная – пожалуй, именно эти качества были присущи мне в жизни, а потому воплотились в серой шкуре. Я действовала инстинктивно, так, будто всегда жила в лесу и каждый день боролась с хищниками в десять раза крупнее меня. Я успела приноровиться хлестать Рафаэля хвостом, прежде чем мне все же удалось вырвать у него куклу и разгрызть ее пополам.

– А ты хитра. Лисица подошла бы тебе больше, – усмехнулся Рафаэль, слизывая кровь с прокушенного пальца, когда я, перевоплотившись обратно, поправила смятую одежду и демонстративно растоптала куклу сапогом. Было так холодно, а в меху так тепло, что я с трудом заставила себя его сбросить. – В прошлую нашу встречу даров у тебя было поменьше.

– А у тебя совести было побольше! – ответила я раздраженно. – Влез в политику чужого ковена и помогаешь двум психопатам прыгать на балансе космоса, как на батуте. Почему все так одержимы этим гребаным Верховенством?!

– Тебе не понять, – оборвал меня Рафаэль, вытаскивая из-под полы пиджака еще один вуду-атрибут – колокольчик Grans Bwa, призывающий лесных духов. – Ты золотая девочка! Твое Верховенство незыблемо согласно традициям вашего ковена, а нам, в Вуду, приходится бороться, чтобы урвать самый лакомый кусок. Мне все равно, что Ферн хочет сделать с тобой и Шамплейн. Я здесь только для того, чтобы…

– Вернуть должок, да-да, я поняла, – закатила глаза я.

Рафаэль рассмеялся. И я покрылась мурашками, но ни он, ни холод не были тому виной. Кто-то задышал мне в затылок, когда Рафаэль потряс своим деревянным колокольчиком и вдруг начал таять в воздухе.

– Выдохни, ma chérie[4]. Мой долг уплачен. Дальше тобой займутся мои добрые друзья. А мне пора навестить сестренку…

Эти «добрые друзья» Рафаэля, которые явились на его звон, оказались не чем иным, как болотными или блуждающими огнями. Они вспыхнули по периметру опушки, словно пламя свечей, хаотично рассредоточившись по ивовым ветвям. Я знала, что они обитают в лесах Шамплейн, но никогда не видела их так близко. Играя сахарными сине-зелеными оттенками, они выглядели безобидно, но я прекрасно помнила легенды: в древности болотные огни принимали за неупокоенные души утопленников, и не зря. Сойдешь за ними с дороги – утонешь тоже.

– Трус! – закричала я в пустоту, швырнув камень в туманную дымку с запахом горького чили, которая осталась вместо Рафаэля.

Он исчез, бросив меня и не оставив иного выбора, кроме как следовать тропой из злополучных огней. И я последовала.

Лес, который еще минуту назад казался непроходимой стеной, расступился. За смородиновыми порослями пролегала дорожка из мелкого гравия. Болотные огни, колышущиеся и мерцающие, облепили ее, затухая за миг до того, как я бы наступила на них. Вокруг не было ни намека на человеческое присутствие: только шуршание влажных листьев и плач грома в небе, которое никак не могло разразиться дождем. Пришлось обнять себя руками, чтобы защититься от колючего ветра, пытающегося выдуть из меня душу.

– Хорошо вам, – буркнула я себе под нос и попыталась пнуть огонек носком сапога, но не вышло. – Вы хотя бы не мерзнете.

«Ты тоже не будешь мерзнуть, если умрешь».

Голос, как колокольчик Рафаэля – чистый и звонкий, но не предвещающий ничего хорошего. Я не поняла, что это было – констатация факта или угроза, – но на всякий случай пинать огни перестала.

Когда мне начало казаться, что дорога тянется бесконечно, а лицо заныло от хлестких ударов веток, впереди показался обрыв. Последний зеленый огонек растаял, попрощавшись со мной, смеясь, и я погрузилась в темноту, смягченную бликами озера, которое отражало вспышки грозы.

– Красивый вид, правда? – спросила Ферн, созерцая вид на утесы и Шамплейн. С такой высоты озеро казалось необъятным морем. – Извини за этот цирк. Вокруг тебя нынче столько ведьм и защитников развелось, что и пяти минут спокойной беседы не выкрасть. Вот и пришлось вместо этого красть тебя.

Она щелчком пальцев зажгла болотные огни, и они выстроились за ней шеренгой. Вокруг стало светло, как днем, и почти уютно, будто бы мы с Ферн пришли сюда на пикник.

Одетая в бордовую толстовку свободного кроя и спортивные кроссовки, она выглядела так же буднично, как и вела себя. Будто не имела к нападению на мой ковен никакого отношения. Белокурые волосы с медовым оттенком венком оплетали ее голову, а губы напоминали клубничный мармелад – пухлые и красные. Впервые я видела участки ее кожи, обычно прикрытые одеждой: из-под коротких штанов выглядывали худые лодыжки, изрубцованные полукруглыми знаками, похожими на спилы дерева. Я сглотнула.

– Присядешь? – спросила она, похлопав по месту рядом с собой на упавшем стволе ивы, что служила ей скамьей.

От этой фамильярности меня затопило волной удушливого гнева.

– Одри, – взмолилась она, наблюдая, как я, не колеблясь ни секунды, начинаю шептать одно из старых заклятий Авроры. – Я пришла не драться.

Ферн не выглядела удивленной, когда я выставила вперед руки и наложила пальцы друг на друга, заключая ее в воображаемую клетку. Гнев за все, что произошло со мной, с Коулом и моей семьей, требовал выхода, пробуждая тьму, которая хотела излиться. Но едва я успела договорить первые строки заклятия, как кто-то перекрыл мне доступ к кислороду и к колдовству.

– Тш-ш, – дыхание Гидеона обожгло ухо, когда его руки подхватили меня и бескомпромиссно сжали: я оказалась в плену его врожденной невосприимчивости к магии, и заклятие оборвалось. – Успокойся.

Его пальцы надавили мне на гортань, но несильно – позволяя дышать, но мешая сделать что-либо еще. Я почувствовала себя такой беспомощной и жалкой, но вовсе не из-за насмешливого взгляда Ферн, а из-за предательства. Во рту словно разлилась кислота: оказывается, предательство на вкус как прокисший лимон.

– Что ты делаешь? – прошептала я, скосив глаза на странное металлическое копье, которым Гидеон прижал мои руки к телу, не давая вырваться.

Рукав его черной кофты задрался почти до локтя. Свежая метка, с издевкой начертанная в том же месте, где метка Коула, светилась оранжевым.

– Господи… Что же ты натворил, Гидеон?

На этот вопрос, как и на предыдущий, он не ответил. Только дождался, когда львиная доля напряжения уйдет из моего тела, чтобы немного ослабить хватку.

– Это ты расправился с Нимуэ и открыл для Ферн проход в Шамплейн, – прошептала я, не поворачивая головы и чувствуя теплую гладкую щеку Гидеона, которой он прижался к моей. Все начало вставать на свои места. – В доме, когда ты рассыпался передо мной в благодарностях за жизнь Коула… Когда обнял…

– Мне просто нужно было срезать у тебя клок волос.

Голос Гидеона надломился – и это было единственное, что убеждало меня в его неравнодушии ко мне и к происходящему. Он стоял, как мраморная статуя, и был таким же мраморным внутри. Бесчувственный. Все это время.

Будь у меня свободны руки, я бы дотянулась до волос и наверняка бы обнаружила, что одна из прядей на затылке короче остальных. Теперь она красовалась на растоптанной кукле вуду.

– Как ты уговорила его предать нас? – спросила я, сглотнув и почувствовав на горле жесткие пальцы Гидеона.

Ферн вскинула брови и захохотала, схватившись за сердце.

– Гидеон никого не предавал – он просто сделал разумный выбор. Я гарантирую его брату безопасность и позволю дожить до благородной седины, а тебе – что мы решим все разногласия цивилизованным путем, без кровопролития. Ни один волосок не упадет с твоей головы или головы Коула, пока Гидеон служит мне. По-моему, это взаимовыгодные условия, тебе так не кажется?

Я осторожно повернула голову. В весенних глазах Гидеона играла зелень леса, объятого ночью и грозой. Он не смотрел на меня, устремив взгляд куда-то в даль от Ферн и всего мира. Просто делал, что должен, как и все, в чьих жилах текла кровь Гастингсов.

Убедившись, что я не собираюсь бежать, он отошел и встал рядом с Ферн, оперевшись на свое копье, по которому, до самого острия, вилась ковка из виноградных лоз. Это оружие не принадлежало моему дому, но наверняка было подарком Ферн.

– Итак, – начала она, сложив руки на точеных коленях. – Нам давно пора обсудить кое-какой вопрос. Предлагаю заключить официальное перемирие. Ты ведь хочешь спокойно дожить до осени и чтобы твоему ковену ничего не угрожало? Если да, то у меня есть три условия. Первое, – Ферн загнула палец с длинным ногтем, покрытым черным лаком. – Верни мне Вестники даров, когда настанет день Самайна. Я разрешаю тебе носить жемчуг, пока не освоишь все восемь даров, но потом он мой. Второе, – она загнула следующий палец. – Передай верховенство над Шамплейн Джулиану, когда истечет срок вашего договора, и не паясничай. Третье. – Она произнесла последнее условие: – Спаси этого несносного олуха от Коула и оставь в живых. На это у тебя, кстати, очень мало времени.

Я вздрогнула и обернулась на лес: где-то там я бросила Коула на произвол судьбы. Или я бросила Джулиана? Губы у Ферн нервно подрагивали: неужто наш брат и впрямь на грани поражения?

Эта мысль развеселила меня, и, заметив это, Ферн уточнила:

– Ты все поняла, Одри?

Я покачала головой, но вовсе не потому, что чего-то не понимала.

– С чего ты решила, что меня интересует перемирие? Может быть, сегодня как раз мой шанс покончить с тобой раз и навсегда?

– Хм, ты правда так считаешь?

Ферн склонила голову набок и переглянулась с Гидеоном, но его лицо осталось безразличным. Тогда она встала и, оказавшись напротив меня, очертила в воздухе круг. Следуя за ее пальцем, появились контуры зеркала. Сначала я увидела в нем свое отражение – посеревшее, с глубокими тенями под глазами и отпечатком скорби лицо, – а затем отражение того, что происходило возле дома, на берегу Шамплейн.

Странных существ, призванных смуглым колдуном с длинной косой черных волос, стало значительно меньше. Зои окружила их и незнакомую мне блондинку с рисунком роз на лице огнем, пытаясь прогнать с территории, как прожорливую саранчу. Однако Сэм, пережив вторжение гримов в свое тело, уже лежал, уткнувшись носом в землю. Тюльпаны нигде не было видно, а Рашель…

– Нет! – выдохнула я.

Она рассыпалась на части, как и предсказывал Диего. Медные волосы сделались белыми, руки – дряхлыми и сухими. Рашель таяла на глазах, но продолжала метаться между двумя колдунами, сбивая с ног то одного, то другого. В водовороте их битвы было сложно разглядеть детали, и я прилипла к волшебному зеркалу.

– Сколько бы новых ведьм ты ни нашла, у тебя нет шансов на победу, – сказала Ферн, и зеркало растаяло в моих руках. Я едва не застонала от разочарования, пытаясь поймать видение пальцами. – К тому же жизнь Гидеона теперь в моей власти… Я привнесла в его клятву атташе пару авторских штрихов. Мы с тобой роднее некуда, правда, милый?

Она ухмыльнулась, потянувшись и обхватив черными коготками его волевой подбородок. Гидеон отвернулся, скрестив руки на груди, будто ему не было никакого дела до всего этого. Будто он не был виноват.

На миг мне показалось, что его холодность задела Ферн. Но только на миг.

– Так ты согласна? – спросила она. Стиснув ремешки своего платья, я выдавила кивок. – Славно! Значит, теперь мы можем…

– Отправить тебя в ад, белобрысая дрянь!

Гидеон вскинул копье, мгновенно закрывая Ферн от Тюльпаны, вышедшей к нам из леса. Ее руки, сжимающие часовой компас, были исцарапаны репейниками, а из носа текла кровь. Обмакнув в ней пальцы, она выставила перед собой руки, как пыталась сделать я, чтобы заключить Ферн в клетку из магии Шепота.

– Здравствуй, – спокойно улыбнулась ей Ферн, не обращая на попытки колдовства никакого внимания. – Вижу, ты влилась в новый коллектив. Но, если хочешь, в моем ковене еще есть свободное местечко…

– Проваливай! – рыкнула Тюльпана, выступая вперед, на что Ферн скривилась и вскочила на поваленное дерево, опираясь на галантно протянутую руку Гидеона.

Ферн только пожала плечами и тряхнула головой, распуская идеально заплетенный колосок. Волосы распушились на ветру.

– Это я и собиралась делать. Мы с Одри уже закончили. Кстати, пока не забыла… Если хочешь освоить все дары в срок, советую не пропускать мастер-класс.

– Что? – заморгала я. – Какой еще мастер-класс?

– Я свяжусь с тобой, – пояснила она равнодушно. – Чуть позже, когда придет время. И помогу стать сильнее. Заметь, это мой безвозмездный дар. Не хочешь – не приходи. Кому от этого будет хуже? Только учти: если Джулиан умрет, нашему перемирию конец и я сотру тебя в порошок. Тик-так!

Она повисла на локте Гидеона и притянула его к себе, будто желая поцеловать, но тот снова вырвался. Воткнув копье в землю, он сурово взглянул на Ферн.

– Ты обещала мне, – напомнил он угрожающим тоном.

– И я сдержу обещание, Гидеон. Это случится сегодня. Я уже подготовила почву. Наш цветочек проклюнется.

Гидеон замялся, не зная, верить ей или нет, но нетерпеливый стон Ферн убедил его. Заключив ее руку в свою и поддавшись заклятию телепортации, он наконец обернулся. Наши глаза встретились, и в его взгляде не было никакого раскаяния – лишь смирение.

Где-то под скалой дрожало взволнованное озеро, а здесь дрожала я.

– Почему я должна шарахаться по всему лесу, чтоб найти Ваше Величество?! Что это вообще было? – спросила Тюльпана, вытираясь рукавом кофты. – Почему Гидеон ушел с ней?! Неужели… Ох, твою мать.

Тюльпана соображала куда быстрее меня – смекалки ей было не занимать. Она резко помрачнела.

– Не говори Коулу. Только не сейчас, – сказала она, хватая меня за платье. – Бежим скорее! А то пропустим все веселье.

Я вздохнула и последовала за Тюльпаной через лес. Блуждающие огни медленно растаяли за нашими спинами. Я несколько раз споткнулась и разбила ноги о камни, не помня себя от усталости. Истощение было не физическим, а моральным.

Вскоре показался особняк. Он возвышался над лесом, как горный пик. Оказалось, Рафаэль перенес меня не так уж далеко – пара миль за Шелберн, не больше. Вид синей черепицы, выглядывающей из-за верхушек сосен, будто открыл во мне второе дыхание. Я обогнала Тюльпану и рванула к крыльцу, но стоило мне вскочить на лестницу, как витражные окна выбило чьей-то магией. Стекло посыпалось дождем, и я закрылась руками, увидев сквозь просветы в пальцах две фигуры, вывалившиеся через дверь. Один покатился по ступенькам, надрывно кряхтя.

Это был Джулиан. Он перекатился на живот и попытался встать, залитый собственной кровью. Серебряной руки больше не было – из обрубка хлестала темно-бордовая кровь. Коул швырнул вырванный протез, и тот со звоном покатился вниз.

Хромая и держа навахон навесу, Коул спустился, но направился не ко мне, а к Джулиану.

Он уже встал на колени и поднял голову, глядя на его приближение из-под опущенных ресниц. Оцепенев, я любовалась этим зрелищем: полуразрушенный особняк Шамплейн и охотник, готовый последовать зову крови и свершить суд над колдуном. Но смерть стала бы для Джулиана избавлением, а не возмездием.

Поэтому, опередив Коула, я подскочила к брату и хорошенько приложила его кулаком по лицу. Одного удара хватило, чтобы он снова опрокинулся на спину.

– Вот об этом я и говорила, – прошипела я, не без наслаждения наблюдая, как рот Джулиана наполняется пузырящейся кровью. Ее собралось так много, что она перелилась через нижнюю губу и побежала вниз, заливая рубашку. – Знаешь, почему ты так ослабел? Никто не может нарушить клятву без последствий. Ты начал умирать в тот миг, как встретился со мной сегодня.

Он вздохнул с булькающим хрипом, но нашел в себе силы сесть. Коул остановился поодаль, давая мне возможность спросить:

– Это правда стоило того? Убийство всей нашей семьи.

Джулиан облизал губы, рябиновые, как в тот день, когда он истребил весь наш род. Прошло несколько минут, за которые я успела потерять надежду услышать ответ, когда они все-таки разомкнулись и прошептали:

– Я не убивал.

Из меня вырвался предательский смешок. Тюльпана встревоженно нахмурилась, но вмешиваться не стала.

– Джулиан, если ты сейчас скажешь что-то в голливудском стиле вроде «я освободил их», я точно сломаю тебе челюсть.

Его глаза закатились, и он низвергнул из себя кровавую рвоту: его внутренности разъедало заклятие, напоминая, что ему нельзя находиться рядом со мной.

– Я не убивал! – повторил он, почти сорвавшись на крик, когда преодолел тошноту. – Я бы все вернул… для тебя… предусмотрел…

– О чем ты? – подала голос Тюльпана, подходя ближе.

– Души… – продолжил Джулиан с надрывом, и Коулу пришлось несколько раз встряхнуть его за плечи, чтобы он очухался и договорил до конца: – Их души в Вестниках. Я провел ритуал Ферн до того, как убил… Она научила. Снял с тебя ожерелье, когда ты заснула, а потом надел обратно. Наша семья в безопасности, милая сестренка. Я люблю их… Как и тебя. Это было условием нашей с Ферн сделки. Чтобы они не мешались… Но мы снова будем вместе, когда настанет время! Я все предусмотрел…

Невзирая на то что мы стояли под открытым небом, дышать сделалось нечем. Я схватилась за ребра, впилась в них ногтями, раздирая ткань платья и давясь хохотом, который эхом разносился по округе, сливаясь с раскатами грома.

Больно и смешно – именно так это было.

– Ну что ты за дурень, – выдавила я сквозь смех. Джулиан смотрел на меня в упор, и его взгляд был таким по-детски невинным, будто он и впрямь верил в то, что говорил. Неужели верил?.. – Ритуал Sibstitisyon переносит только магию, Джулиан! Ни одно заклятие не способно сохранить душу без плоти. Ферн манипулировала тобой. Она солгала тебе, чтобы уничтожить твоими руками все, что было дорого Виктории. А ты, как Ноа, повелся на красивую сказку.

Для Джулиана это действительно стало открытием. Точнее – ударом. Сначала он замотал головой, отказываясь верить в услышанное, затем засмеялся, а после, вновь подавившись кровавым кашлем, склонился к земле и… Заплакал?

– У него не все дома, – подытожила Тюльпана, брезгливо оглядывая моего чокнутого брата-близнеца. – Коул, пора избавить бедняжку от шизофрении и фантазий об инцесте. Приступай!

– Стой! – воскликнула я, и Коул осекся: лезвие занесенного навахона чиркнуло Джулиана по затылку, застыв в сантиметре над его головой.

– Чего мы ждем?! – взъелась Тюльпана, топнув ногой. – Только не говори, что хочешь сделать его нашим пленником, заковать в подвале, как моя мать любит делать…

– Нет, мы его отпустим.

Пораженный, Коул отошел от Джулиана и оперся о перила, всем своим видом требуя объяснений. Тюльпана расхохоталась, как я минуту назад – истерично.

– Зачем? – спросил Коул непонимающе. Его ногти, под которые забилась грязь и щепки, вцепились в рукоять навахона мертвой хваткой. – Он ведь убил твой ковен, Одри. Он сделал столько ужасных и омерзительных вещей с тобой и другими людьми, а ты хочешь просто… Отпустить его? Джулиан заслуживает смерти. Ты и сама хочешь, чтобы он умер.

– Хочу, – согласилась я, поднимаясь по лестнице. Джулиан вздрогнул и задрожал, когда я прошла мимо, задев его развевающимся подолом платья. Накрыв руку Коула своей, я заставила его опустить меч и поднять на меня белые глаза. – Но так надо. Я пообещала Ферн. Тем более теперь он знает правду. Если сможет подняться сам и не сдохнет по дороге – пусть идет.

Коул протестующе замычал, но, как всегда, сопротивлялся лишь пару несчастных секунд.

Вместе мы спустились с крыльца, обойдя Джулиана, раскачивающегося взад-вперед, и направились к берегу озера. Тюльпана пробормотала что-то неприличное в наш адрес, но двинулась следом.

– Нужно найти Зои, Сэма и Рашель, – сказала я, озираясь вокруг и ища их глазами.

– Да, и Гидеона тоже. Я не видел его с того момента, как мы пошли закрывать окна.

Я посмотрела на Коула, едва волочащего ноги, но отказавшегося присесть возле дерева и подождать нас на вершине холма. Он уверенно шел вперед, прислушиваясь, надеясь уловить присутствие брата. Как же сказать ему, что поиски эти тщетны?

– Насчет Рашель, кстати… – начала Тюльпана издалека, нервно заламывая пальцы, но громогласный крик прервал ее:

– Одри! Быстрее!

Исаак махал руками, привлекая внимание. Если бы не первые лучи рассвета, окрасившие небо в красный (боже, сколько же длилась эта вакханалия?!), до него было бы не добраться вслепую. Он стоял на прогнившем пирсе, наполовину затопленном водой. Она заливалась Исааку в ботинки, но отец был слишком напуган, чтобы заметить это.

– Она там! – закричал Исаак, тыча пальцем в бурлящую глубину, когда мы бегом пересекли берег. Темно-серое озеро кипело, как суп. – Морган! Сказала, что должна освободить Нимуэ, что слышит зов… Она так и не всплыла! Диего нырнул за ней.

– А где остальные? – спросила Тюльпана.

Исаак пробормотал, рисуя пальцами круги по водной глади:

– Не знаю. – Он поправил разбитые очки с искореженной дужкой, которые теперь сползали с носа, и виновато взглянул на меня: – Прости. Все случилось так быстро… Морган листала книгу и вдруг завизжала. Кажется, она нашла что-то, а потом побежала сюда и… Диего не успел ее перехватить. Прыткая девочка! Куда же они подевались?!

Не давая себе времени на раздумья, я принялась расстегивать сапоги.

– Одри, – напряженно позвал меня Коул, подхватив под локоть. – Что ты делаешь?!

– Самое время проверить, правдивы ли легенды о моем рождении, – ответила я, расшнуровывая тесное платье и подвязывая подол. – Я ведь родилась в этом озере. Могу ли я утонуть в нем? Если нет, ты будешь должен мне две коробочки китайской лапши.

– Одри!

Поджатые губы Коула подсказали мне, что этой идеей он крайне недоволен. Однако я продолжила раздеваться и, затянув волосы резинкой, набрала в легкие побольше воздуха.

– Не торопись.

Зои остановила меня в последний момент, когда одна моя нога уже висела над зеркальной пропастью, а кожа ощущала прохладу воды. Ее лицо было скрыто маской из песка и крови, а янтарные глаза наконец-то выглядели живыми и осознанными. Я притянула Зои к себе, обнимая. Она запищала, хватаясь за бок, но выдавила улыбку.

– Морган…

– Да, – прервала меня она, вглядевшись в озеро. – У тебя еще будет время доказать Коулу феномен своего появления на свет. А пока… дай судьбе разобраться.

Зои выглядела спокойно и уверенно, прижимаясь к помятому Сэму. Тот походил на побитого пса: окровавленное ухо, торчащие рыжие волосы, фиолетовые разводы на лице, будто у него в руках взорвалась гелевая ручка.

Все были в сборе и целы, кроме одного человека…

– Мне жаль, – сказал Сэм, но я уже знала, что услышу, когда он вложил мне в руку золотой браслет, который должен был быть на запястье Рашель. – Никогда не видел, чтобы кто-то так дрался. Она почти уделала тех двоих… Но… вдруг начала рассыпаться в порошок, а затем просто… Пуф! – Сэм изобразил руками взрыв, и Зои шикнула на него.

Его бессвязные слова сочувствия, описания того, как с Рашель слезала кожа дюйм за дюймом, прежде чем начали отваливаться конечности, – я не слышала всего этого из-за звона в ушах. «Рашель и так была уже мертва, – твердила я себе. – Никто не способен умереть дважды. Она просто ушла, как и предупреждал Диего».

Я была готова к этому. Разве не так?

Нет, черт возьми, не была!

– Иди сюда, – шепнул Коул, привлекая меня к себе.

Ему не нужны были глаза, чтобы узреть мою боль. От Коула веяло мускусом и сталью, и я забылась, окутанная этим резким запахом – так пахли его победа и мое поражение. Я все еще видела Рашель, ее медные волосы и спокойную улыбку, когда она молча слушала, как я играю на скрипке по вечерам. Я делала это так редко за прошедший месяц… А хотела бы играть для Рашель всю жизнь. Видеть гордость в ее глазах и дарить ей чувство безопасности, которое она столько лет дарила мне.

Вместо этого я даже не успела с ней попрощаться. Опять.

– Смотрите!

Тюльпана бесцеремонно толкнула меня в плечо, вырывая из траура. Я протерла глаза и, спрятав в карман браслет, взглянула на поверхность озера Шамплейн.

Сначала из воды показалась синеволосая макушка, затем – руки в тяжелых перстнях и ритуальных татуировках, доходящих до шеи и закрывающих ее воротником. Диего греб к берегу на последнем издыхании, таща за собой что-то тяжелое. Когда силы иссякли, он прошептал заклятие, и вода вытолкнула его, сделавшись желеобразной. Диего вывалился на берег к нашим ногам, но поднялся и подтащил Морган, укладывая ее к себе на колени. Ее было не узнать в этом озябшем, съежившемся существе, которое он прижимал к груди, пытаясь растереть и согреть, чтобы вернуть фарфоровой коже румянец.

– Морган!

Я спрыгнула с пирса, и мои ноги увязли в песке. Морган лежала обмякшая, с запрокинутой назад головой. Ее губы были совсем лиловыми. Диего тряс ее, ворочал с боку на бок, пытаясь выжать из легких воду и заставить вдохнуть.

– Давай же, ну…

Мы обступили его полукругом, но никто не решался помочь. Диего и не принял бы чужую помощь: навис над Морган, ожесточенно давя на ее грудную клетку и что-то шепча. Камни на его кольцах светились, как и солнце, медленно наполняя темное небо и серое озеро расплавленным золотом.

– Tonto, qué estabas pensando[5], – прорычал Диего, сложив руки поверх ее шеи и изобразив непонятный мне знак. – Spirant!

Морган издала крякающий звук, перевернулась на живот, откашливая воду. Волосы облепили ее лицо, такое бледное, что на нем исчезли веснушки.

– Gracias a Dios![6] – воскликнул Диего облегченно. – Ты чуть не поставила крест на моей карьере наставника. А я чуть не наделал в штаны!

– Последнее можно было не говорить, – колко подметила Тюльпана и вдруг перестала быть похожа на себя, присев рядом с Морган и проявив недюжинную по ее меркам заботу: – Ты как?

Все смотрели на Морган, затаив дыхание, но она не сводила взора с одного человека, и это был вовсе не Диего.

По берегу прокатилась волна силы – мое тело будто обнял теплый морской бриз. Она замела следы наших ног на песке, достигла самого особняка Шамплейн и, погасив свет в окнах, разогнала грозу, которая дымилась в небе. Озеро забурлило, и его гладь поднялась на дыбы. Где-то вдалеке сверкнул жемчуг, оплетающий красную фетровую шляпку, и я поняла, что Нимуэ в порядке. Контроль над Шамплейн и защита нашего дома были восстановлены.

– Коул?.. Коул!

А затем Коул упал.

Я не успела понять, что именно произошло. Морган лежала на руках Диего неподвижно, и ее светлые глаза с зелеными прожилками вбирали лучи новорожденного рассвета. Она смотрела мне через плечо, и их с Коулом взгляды случайно пересеклись: ее – пронзительный, его – задернутый бельмом. Сэм подскочил первым и принялся судорожно осматривать Коула, опасаясь, что повреждения, нанесенные Джулианом, оказались серьезнее, чем мы думали. Но кроме парочки сломанных костей и синяков, ничего не было.

– Коул! – испуганно выдохнула я, падая на песок и теребя его за плечо, чтобы пробудить от того, что вовсе не было сном или обмороком.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем его глаза открылись. Бельмо исчезло, пропуская тепло, льющееся из карих радужек. Коул заморгал и медленно сфокусировал взгляд на моем лице.

– Одри?

VII

Вестники и ветер

Кукурузное поле шелестело, как море, пока вороны каркали в вышине, гонимые ветром и лаем сторожевого пса. Тот совсем утратил покой, метался на цепи и пугал лошадей, громко ржущих в конюшне. Или их пугало совсем не это? Что-то надвигалось, и никто не чуял приближение тьмы лучше, чем звери.

– Ты чего разошелся, Бакс?

Мозолистые руки, еще недавно мастерящие ножки для нового стула, легли на пятнистую холку скулящего пса. Тот подался к хозяину, ластясь и одновременно скалясь в сторону леса, откуда виднелся шпиль белокаменной церкви.

Гидеон отряхнул штанину от шерсти и вгляделся в тени, пляшущие в утробе сумрака. Его зеленые глаза подозрительно сузились, и зудящее желание поскорее укрыться в доме накрыло с головой. Древний зов, которому повиновались предки, пробудился. Инстинкт, велящий немедленно схватить оружие и быть начеку.

– Идем-ка со мной, малыш.

Гидеон быстро отстегнул массивную цепь, схватил Бакса за ошейник, не давая сорваться в лес, и увел его в дом.

По черепице забарабанил дождь. Почему-то каждый раз, как неподалеку шастала ведьма с недобрыми намерениями, на улице портилась погода. За свою жизнь Гидеон не раз подмечал эту закономерность, поэтому ничуть не удивился, когда ясный март вдруг превратился в гнусный октябрь. Только достал из кладовой предусмотрительно заряженное гладкоствольное ружье и встал напротив двери.

Бакс зарычал и выступил вперед, чтобы защитить хозяина, но Гидеон запер его на кухне, понимая, что тот будет лишь мешаться под ногами. Меньше всего Гидеон хотел, чтобы пес пострадал вместо него.

– Ты правда думаешь, что я не чую тебя? – спросил он в пустоту, прекрасно зная, что его услышат. – Не путай меня с моим братом!

– Вас невозможно спутать. Ты гораздо красивее.

Свистящий ветер за окном стих, и даже камин стал трещать как-то тише в присутствии той, что имела власть и над воздухом, и над огнем. Такую же власть она хотела иметь и над Гидеоном.

– Зачем ты пришла? – спросил он, поворачиваясь и бесстрашно встречая взгляд Ферн, стоящей у него за спиной. Не наслушайся он столько о ней от Коула и остальных, быть может, счел бы ее привлекательной. Но не теперь. – Это очень опрометчивой поступок, ведьма.

– А это самые глупые предсмертные слова, что мне доводилось слышать, охотник.

Ни один мускул на лице Гидеона не дрогнул. Пальцы передернули затвор ружья, и сузился один глаз, прицеливаясь. Бакс за кухонной дверью метался из угла в угол, снося посуду и мебель.

– И чего ты ждешь? – спросил он, наблюдая за ней из-за прицела «винчестера».

– А ты?

– Хм. – Гидеон задумался и, пожав плечами, нажал на курок. – Ладно.

Он был готов поспорить, что пуля прошла навылет через ее плечо, но каким-то образом Ферн осталась невредима. Лишь в сколотом барельефе камина виднелась зияющая дыра. Гидеон чертыхнулся, передергивая затвор, и в этот момент Ферн выбила ружье у него из рук, ударив прикладом по лбу так сильно, что Гидеон, кажется, увидел звезды. Они были залиты кровью, как и его лицо.

– Я просто пошутила, – рассмеялась Ферн, когда Гидеон схватил ее за шею, но каким-то образом оказался отброшен в гостиную и разбил спиной бабушкино трюмо. – Предлагаю ничью, пока ты окончательно не изуродовал свое прелестное личико. Я пришла за миром, а не за войной.

– Слишком поздно!

Гидеон никогда не позволял себе впадать в бешенство. Он всегда держал себя в узде… Всегда. До этого момента.

Ферн была сильна – сильнее, чем ведьмы, с которыми Гидеону когда-либо приходилось сталкиваться, – но сила ее была отнюдь не физической. Магия, как бы много ее ни было, обитала в сосуде столь хрупком, что он мог переломить его пополам в рукопашной борьбе. Чем Ферн думала, являясь сюда? Воображала, что сможет тягаться с ним, в два раза больше и массивнее, лицом к лицу?

Кулак Гидеона почти приложился к ее щеке, когда Ферн растаяла в воздухе и очутилась у него за спиной.

– Я считала тебя джентльменом, – сказала она, продолжая стоять на месте и язвить, даже когда он развернулся и ударил ее в живот. – Эй, разве с дамами так обращаются?!

– Ты перестала быть дамой в тот момент, когда напала на моего младшего брата!

Ферн удрученно цокнула языком, но улизнуть от Гидеона не успела: он сцепил пальцы на ее шее, почти сомкнул их, стремясь раздробить мелкие, словно птичьи, косточки, чтобы затем переключиться на ребра и сделать с ними то же самое. Ферн и раньше доводилось чувствовать, что ее ненавидят, но ненависть Гидеона была другой… Точно глоток свежего воздуха. Наконец-то появился кто-то, кому на нее не плевать.

Она позволила ему сделать это – приложить себя лицом о стену, еще раз и еще, пока губы не покраснели от крови, как от помады, и вкус недавно съеденного шоколадного эклера не смешался с привкусом горького железа. Гидеон замешкался и отпустил ее, кинув на пол. Тогда Ферн рассмеялась.

– Это все? Ты закончил? – прошептала она, глядя на него снизу вверх. – Ничто не превзойдет ту боль, что я испытывала с самого детства. Ты дразнишь меня или дерешься, охотник? Потому что сейчас это похоже на щекотку. Принести тебе перышко?

Гидеон поджал губы, молча беря с камина садовые ножницы, которыми еще утром остригал разросшиеся кусты шиповника на заднем дворе. Ферн равнодушно наблюдала за ним, будто он представлял для нее не больше опасности, чем ручной кролик. Даже не пыталась стереть кровь, капающую изо рта на белое платье, похожее на подвенечное. Тягучая жалость полилась из Гидеона, как мед из свежесобранных сот, но он заглушил ее, сменив на ненасытную жажду мщения.

Секунда, пара шагов и отработанный выпад руки – острие ножниц замерло под подбородком Ферн, послушно запрокинувшей голову.

– Давай, – сказала она, упиваясь его предательским колебанием, так свойственным смертным. – Сделай это, и твой обожаемый младший братишка проведет остаток своей жизни во тьме. Если, конечно, вообще выживет после того, что Джулиан собирается сделать с ним в следующее воскресенье.

– Что?

Ферн улыбнулась и дернула на себя его руку, схватив за запястье. Ножницы чиркнули ее по подбородку, оставляя кровавую полосу, но она перехватила их и развернула. Лезвие вошло в живот Гидеона так легко, словно Ферн резала ломоть топленого масла. Он поперхнулся и опрокинулся на спину, придавленный к полу каблуком ее сапога.

– Теперь ты готов слушать? – глянцевые губы Ферн сложились в улыбке, и она выдернула ножницы, швырнув их в огонь камина. Полена затрещали, окропленные священной охотничьей кровью. – Великолепно. Тогда позволь мне рассказать тебе, зачем я здесь, и предложить сделку…

* * *

– Земля вызывает Одри!

Зои щелкнула пальцами у меня перед носом, и я вдруг обнаружила, что мы уже едем в машине из берлингтонского молла на Черч-стрит. У меня в руках собрался целый ворох пакетов с дизайнерской одеждой, который я безжалостно смяла, сама того не заметив.

– Ну и где ты была? – спросила Зои. За пакетами мне было не видно ее лица, но я чувствовала растущее в ней беспокойство. – Я рассказывала Сэму, какое классное платье мы тебе прикупили! Краснее его только кишки. Ты ведь должна выглядеть сногшибательно на этих выходных…

– Ага. На все двести долларов, которые это платье стоит, – буркнул Сэм, сидя за рулем и листая одной рукой эсэмэс в телефоне о списании средств с кредитной карточки. – Ты ведь знаешь, что весь день безбожно тратила деньги своего парня? Я заставлю Коула мне все вернуть! И еще с процентами.

– Эй, Одри?.. Ну вот опять! Ау!

Я стряхнула образы, которые никак не хотели уходить, и подняла голову.

– Извини, это… Никак не проходит… Прошлое…

– О, ты видишь прошлое? С ним сладить еще тяжелее, чем с будущим! Так, давай помогу. – Зои отложила пакеты и пододвинулась ко мне вплотную, обхватив мою голову руками. Я почувствовала, как из ее ладоней струится тепло: оно проникло в мою голову, и тот скомканный клубок видений, что давил на мой череп изнутри, словно растворился. Картинка, сплетенная из воспоминаний, которые мне не принадлежали, наконец-то исчезла. Я окончательно вернулась в реальность.

– Что ты сделала? – спросила я восторженно, когда видения ушли, оставив лишь приятную пустоту и умиротворение.

– Ничего особенного. Просто перенаправила поток. Когда ищешь, не надо дергаться во все стороны. Прорицание – река, а не водопроводный кран. Так не крути вентили, – загадочно улыбнулась Зои, пряча под ресницами янтарное свечение глаз. Ее зрачок сделался узким, как у ящерицы, но быстро округлился обратно.

– Ты стала другой, – озвучила я то, в чем не была уверена до этого момента, пока не ощутила Зои внутри себя. Буквально.

– Да, ты тоже. Меняется каждый, кто доживает до следующего утра, слышала поговорку?

Я нахмурилась, но Зои уже вытащила из пакета голубое платье-футляр, какие прежде никогда не носила, и защебетала на ухо сидящему впереди Сэму о том, куда еще успела спустить его кровно заработанные деньги. За окном тянулась вереница невысоких зданий из красного кирпича: мы как раз проезжали Университет Вермонта, высокие шпили которого можно было увидеть чуть ли не из любой точки города.

– Ты больше не переживаешь? – осторожно спросила я Зои, подпрыгнув, когда мы переехали через лежачего полицейского. – Ну, насчет того, что пришел Рафаэль и все-таки отнял у тебя череп Мари Лаво…

– Ни в коем разе! – отмахнулась Зои беззаботно, пряча голубое платье обратно в пакет. – Я впитала в себя все, что еще оставалось в моей матери. Рафаэль забрал лишь бренные кости. Ну, и мое любимое вместилище для кокса… Впрочем, это даже к лучшему. С ним давно было пора завязывать!

Я удивленно приподняла брови, но промолчала. После того ночного инцидента с Рафаэлем, жабоподобными тварями и Ферн, Зои на самом деле сильно переменилась. Она все еще смеялась над моими шутками и приглаживала волосы Сэма каждый раз, как он показывался в поле ее зрения, но стоило присмотреться к ней поближе… Прямая осанка, медленная походка, пастельные цвета в одежде. Больше спокойствия и сосредоточия. Кажется, с той поры я ни разу не видела ее нос запачканным в мерцающем порошке, зато не раз заставала за утренней гимнастикой и раскуриванием пучков трав в разных частях дома. Она пыталась вывести скверну, которую принес сюда ковен Ферн, но я-то знала, что теперь наш дом никогда не очистить.

– Вы самое главное-то купили? – вдруг опомнился Сэм, петляя по улочкам Берлингтона, но успевая посматривать на меня через зеркало заднего вида.

В ответ я расстегнула сумку и вынула оттуда несколько футляров.

– Супер, – усмехнулся Сэм как-то уж слишком ехидно. – Теперь он сойдет за своего в бухгалтерском отделе.

– Только посмей подкалывать его на этот счет, и я превращу тебя в гуся! – раздраженно предупредила я, пнув спинку водительского кресла.

Сэм театрально надул щеки и крякнул, сворачивая с главного шоссе в сторону Шелберна.

До особняка Шамплейн было рукой подать, но мне казалось, что едем мы целую вечность. Пригород встретил нас ярким солнечным заревом и шелестом ветра в верхушках сосен. Где-то там, в лесу, мимо которого мы проезжали, мелькала та злополучная тропа, которая недавно привела меня к новым проблемам. Едва Сэм припарковался возле особняка, как я, похватав свои пакеты, вылетела наружу и бросилась к дому. Перетаскивать прочий багаж выпало на долю Сэма, несчастно стонущего от боли в пояснице.

– Кофеварка?.. Три кофеварки?! Боже, Зои, куда тебе столько?! – донеслось до меня, когда я юркнула за дверь, гостеприимно распахнутую Тюльпаной.

– Ура, в доме станет еще больше пыли и хлама, – поприветствовала нас она привычным брюзжанием, со скептичным прищуром наблюдая за надрывающимся Сэмом, но не выражая никакого желания ему помочь. – Что вы все находите в этом шопинге? Терпеть его не могу!

Когда я услышала о ненависти Тюльпаны к магазинам в первый раз, то драматично схватилась за сердце – клянусь, оно было готово разорваться на части лишь от одной мысли, что ведьма не любит красивые вещи! Но теперь я лишь закатила глаза и молча прошла в дом.

Подниматься по лестнице с десятком пакетов оказалось не так-то просто. Из-под штор с ламбрекеном вынырнул Штрудель, изрядно похудевший после визита Ферн: сегодня он впервые набрался смелости вылезти из своей коробки для обуви, где прятался все эти дни, распушившись, как меховая шапка. Наконец оправившись от потрясения, он вновь терся о ноги каждого встречного, убаюкивающе тарахтя.

Вместе мы дошли до библиотеки, где громко бубнил монотонный голос:

– Понедельник… двадцать третье февраля. Ее живот растет с каждым днем. На завтрак… она съела оладьи с кленовым сиропом, омлет, хот-дог, затем запила это апельсиновым соком и молоком. Несмотря на то что я… начинаю ее побаиваться, у меня щемит сердце от нежности. Врач сказал, это мальчик. В Ордене еще не знают… И не узнают. Эта новость станет для нас клеймом, а я не хочу… однажды… увидеть, как мой сын берет в руки меч, которым я четвертовал женщин лишь за то, что они родились другими. Это… не та участь, которую родители желают своим детям. Поэтому я обещаю себе: мы уедем… из города так далеко, что Орден нас не найдет. Четверг, двадцать восьмое февраля. Я сказал Лиссе, если род… родит… Все, надоело.

Запинки и паузы, которые Коул без конца делал, превратили его речь в невнятное бормотание. Его силуэт едва просматривался сквозь витраж дверей. Коул безостановочно наворачивал круги по библиотеке, пока Исаак восседал в кресле-качалке, как на троне, поучая его с умным видом:

– Почему ты остановился? Продолжай.

– Да я не вижу ни черта! – Коул демонстративно поднес книжку ближе к лицу. – Вблизи даже заглавия прочитать не могу!

– Это называется дальнозоркость, мой друг. Ты бы в любом случае познакомился с ней, просто обычно это происходит после сорока лет…

– Класс. – Коул захлопнул дневник и швырнул его на кожаный диван. – Самое время покупать вставную челюсть и ходунки.

– Зато ты прекрасно видишь вдаль. Все остальное поправимо. Плюс три – это не так уж и много. Или ты бы предпочел не видеть вовсе?

Коул осекся и пристыженно взглянул на невозмутимого Исаака:

– Разумеется, нет! Я безмерно счастлив, что снова вижу. Снова могу самостоятельно мыть за собой посуду и не хватать лишние удары по лицу, – поморщился он, падая на диван рядом с отцовским дневником и прикладывая палец к рассеченной нижней губе, которая все еще заживала после встречи с Джулианом. – Просто… какой ценой?

Вопрос повис в воздухе шаровой молнией. Исаак так и не понял, что Коул говорит о Гидеоне, разговоры о котором превратились в негласное табу. Зато все прекрасно поняла я. А потому немедленно толкнула плечом дверь и ураганом ворвалась в библиотеку, неся с собой не только модные обновки, но и спасение от уныния, в котором Коул и так пребывал слишком долго. Штрудель поддержал мою затею и проскочил у меня между ног, запрыгнув Коулу на руки.

– Выбирай! – торжественно объявила я, кинув рядом стопку футляров с очками. – Я не знала, какие тебе подойдут, поэтому взяла сразу десять штук.

Почесывая Штруделя между ушами, Коул растерянно перебрал несколько экземпляров и странно нахмурился, явно несогласный с моими представлениями о стиле. Он примерил сначала очки в круглой оправе, как у Джона Леннона, затем в квадратной от Prada, а после самые простые. Все они вызывали у меня оскомину, но когда Коул остановился на роговых с овальными стеклами…

– Идеально, – изрекла я, расплывшись в улыбке. – Попробуй теперь.

Я подала ему раскрытый дневник Дэниэля Гастингса, и Коул, скользнув по нему взглядом, дочитал абзац, который ни в какую не давался ему еще пять минут назад:

– «Я сказал Лиссе, что если родится мальчик, то мы назовем его Абрахамом, в честь моего отца. Тогда она открыла запечатанный сундук, достала свой танто и начала шинковать им салат к ужину. Намек понят. Гидеон так Гидеон».

Внизу живота у меня скрутился раскаленный жгут, и я невольно выдохнула:

– Кто бы подумал, что в очках ты будешь выглядеть так сексуально! Даже жаль, что они нужны только для чтения.

Бровь Исаака, выбирающего себе новые очки взамен сломанных, многозначительно поползла вверх. Но в новом образе Коул и впрямь смотрелся потрясно: кудрявая челка почти доходила до оправы, а карие глаза от бликов стекла казались ониксовыми. Я завороженно пялилась, пока Коул, лихорадочно краснея, перебирал остальные очки, сомневаясь в своем выборе.

Исаак громко раскашлялся за нашими спинами, заставляя повернуться.

– А мне идет?

Он покрутился перед нами в очках с позолоченной оправой и затемненными стеклами – они не подошли Коулу, но на квадратном лице Исаака смотрелись гармонично. В них и с серебряным протезом, что достался ему от Джулиана, Исаак походил на престарелую рок-звезду. Я хихикнула от этой мысли, и лицо Исаака сморщилось.

– Идет, очень идет! – поспешила заверить я, пока он не успел снять очки. – Серьезно. Бери! Они от испанского Дома моды, кстати, так что у тебя прекрасный вкус. А вот это еще нужно откалибровать. – Я взяла его за протез, заставляя двигать пальцами, чтобы прислушаться к звуку, издаваемому внутри алхимическими шестеренками. – Тюльпана займется.

– Может, лучше Зои? – робко предложил Исаак. – Тюльпана слегка… грубовата.

Я сочувственно поморщилась, очерчивая пальцами шрам, которым заканчивалась культя Исаака, переходя в металл. Тюльпане пришлось хорошенько повозиться с протезом, чтобы без чертежей починить то, что сломал своим навахоном Коул, и перенастроить под Исаака. К счастью, по размеру протез сел, как родной, и слушался отца так же хорошо, как и Джулиана. Вставки из полудрагоценных камней Тюльпана заменила на пластины из дамаска, и теперь Исаак мог поднять пятьдесят кило одной рукой так же легко, как и проломить кирпичную стену. Как бы тяжело мне ни давалось это признание, но лучше, чем Ферн и Тюльпана, я бы не сделала.

Исаак глянул на себя в зеркальное трюмо, встроенное между книжными шкафами, и довольно подмигнул собственному отражению.

– Одри, во сколько вы уезжаете? – спросил он, когда мы разобрались с очками и я принялась доказывать Коулу, что успела обновить сегодня не только свой, но и его гардероб. Новая рубашка цвета индиго должна была выгодно оттенить его глаза, а коричневый свитер из кашемира придать солидности.

– Уезжаем? – осекся Коул, по привычке теребя мягкий атласный ворот, от соприкосновения с которым даже я ловила кинестетический оргазм. – Куда?

– Разве вы не собирались провести романтический уик-энд? Ну, в честь того, что все обошлось и мы остались живы…

Я хлопнула себя по лбу и зашипела на Исаака, подобравшего урчащего Штруделя с дивана и невинно хлопающего глазами.

– Это вообще-то был сюрприз, папа!

Коул перевел озадаченный взгляд с Исаака на меня:

– Ты решила уехать из Шамплейн?

Я запнулась. Почему-то его вопрос звучал как укор. Вероятно, это он и был.

– А почему нет? Думала, вернемся на пару деньков в Берлингтон, погуляем, закажем пиццу… А потом поедем к тебе домой и будем всю ночь смотреть кино на проекторе, как в старые добрые времена. Проведем парочку обычных свиданий, в общем. У нас их за последние месяцы было маловато, не находишь?

Коул понуро отвел глаза, ведь свиданий у нас не было именно из-за него. Точнее, из-за того, что любая наша прогулка заканчивалась на первом камне, о который Коул спотыкался и катился кубарем. А затем сбор ковена, разъезды с Зои, Тюльпана и Ферн… Жизнь крутилась, как колесо, не оставляя места праздной болтовне под звездами, чаепитиям, купаниям в озере и даже занятиям любовью. Все происходило в спешке, урывками, как часть чего-то недосягаемого… Это нужно было немедленно исправлять. А еще помочь Коулу оправиться от той правды, которая настигала нас со всех сторон… И обсудить ее по душам.

Коул тяжко вздохнул и слабо улыбнулся, смиряясь.

– Ладно, поехали. Только сначала мне надо поговорить с Сэмом. Ритуального убийцу ведь официально так и не нашли, но новых жертв в Вермонте больше не было, поэтому расследование в Берлингтоне заморозили. Теперь на Сэма свалилась куча новых дел. Он хочет ввести меня в курс дела… С понедельника я возвращаюсь на службу. Миллер уже подписал документы.

– Это же замечательно! – расцвела я. – Тем более мы должны это отпраздновать! Как освободишься, собирай вещи.

Выходя из библиотеки, мы столкнулись с Зои, щеголяющей по коридорам в новом вязаном кардигане напоказ Тюльпане, которая пила остывший кофе и безэмоционально изображала восторг. Кажется, они зарыли топор войны и даже пытались найти общий язык, но, стоило Тюльпане назвать абрикосовый цвет терракотовым, как их дружба умерла в зародыше у меня на глазах.

– Зои, ты… – начал Коул, когда они чуть не налетели друг на друга в коридоре. Коул будто сделал это специально, чтобы коснуться ее и что-то понять. – С тобой все нормально?

Зои сняла кардиган и принялась примерять следующий прямо на лестнице, не обращая на нездоровое любопытство Коула никакого внимания. Мне показалось, что она упорно избегает смотреть ему в глаза, но я быстро отмахнулась от этой нелепицы.

– Да, все прекрасно, вот только забыла купить новые капроновые чулки! – всплеснула Зои руками. – Этот пакостник Штрудель все колготки мне изодрал. Найди ему наконец хорошую когтеточку!

Коул склонил голову набок, но Зои продолжила насвистывать себе под нос незамысловатую мелодию и демонстрировать равнодушной Тюльпане, какие прекрасные замшевые сапожки она урвала по скидке.

– Вау, – механическим голосом отвечала ей Тюльпана, не утруждаясь подбирать слова. – Классно. Очень красиво. Вау.

Я толкнула Коула локтем, и тот, очнувшись, продолжил путь к нашей спальне, жестом показав, чтобы я не заморачивалась насчет увиденного. Впрочем, мне и самой сейчас было не до этого: перед отъездом, помимо сбора вещей и склянок с шампунем, меня ждало еще одно неотложное дело.

– Как она?

Я приоткрыла дверь в самую большую и светлую комнату, какая только была в особняке, и робко просунула внутрь голову. Раньше этот зал принадлежал Виктории, поэтому вид за окном был соответствующий. То есть лучший: розовый сад, который, питаясь магией, начинал цвести еще в феврале, и тонкая полоска озера, похожая на серый гранит. Мебель здесь была старой, но ухоженной и напоминающей о веках, которые мой ковен кочевал по разным странам, пока не обосновался в Вермонте: английский секретер, кровать в стиле Тюдоров, парижские полотна с геральдикой королевского двора Филиппа Валуа и бесчисленное количество растений, из-за которых комната напоминала островок живого леса. В воздухе витал запах зеленого винограда и пионов. На балконном столике дымилась стеклянная пепельница, переполненная окурками, а на постели сопел комок флисовых одеял.

Диего сидел в углу, сторожа покой Морган, которая не хотела просыпаться уже четвертый день. Как бы он ни хорохорился и ни глушил усталость литрами кофе, длительное заклятие Рашель порядком измотало его: подперев рукой подбородок, по которому бежали слюни, Диего наконец-то спал.

Я бесшумно развернулась, чтобы выйти из комнаты и не мешать ему отдыхать.

– А? – Диего вскинул голову и вытерся рукавом толстовки, когда петли двери, всегда идеально смазанные, предали меня и скрипнули. – Одри! Извини, я задремал. Ты хотела проведать Морган?

– М-м, да, – промычала я, виновато глядя на него и ткнув пальцем в уголок губ, где у него все еще блестели остатки слюны. – Но я могу зайти и позже. Не хотела тебя будить. Ты ведь знаешь, что не обязан дежурить здесь сутками, да? Зои или Исаак могут подменить тебя… Если Морган вдруг очнется или ей станет плохо – мы услышим.

– В таком большом доме? Вряд ли, – хмыкнул Диего скептично, жуя искусанные в кровь губы. Взгляд его васильковых глаз нашел полуживое застывшее тельце: приходилось переворачивать Морган с боку на бок, чтобы не образовывалось пролежней. – Мне не сложно, правда. Раз взял ее под опеку, значит, должен опекать до конца.

– До какого конца? До могилы?! Причем, скорее всего, своей, потому что ты не можешь жить у ее постели вечность. Мы ведь не знаем, когда она очнется… И что именно тогда случилось у Нимуэ…

– Так, может, тебе пойти и узнать это? – с надеждой в голосе предложил Диего, задумчиво двигая кончиком языка металлическое колечко во рту. – Нимуэ ведь обязана явиться на зов Верховной…

– Ты ведь знаешь, я уже пыталась. Возможно, Нимуэ слишком слаба, чтобы обрести форму и показаться. Или…

– Или ты плохо пыталась! – вспылил Диего, но быстро вернул самоконтроль. – Попробуй еще раз. Пожалуйста. Я уже все испробовал, чтобы разбудить Морган, – без толку! Нам нужно знать, что произошло тогда в озере, иначе мы не сможем помочь ей. Как она… сделала это? Как «открыла» Коулу глаза, – забормотал Диего, жестикулируя так бурно, что я отступила в сторону, чтобы он ненароком не задел меня локтем.

Замявшись, я взглянула на Морган. Ее кожа без солнечного света и румянца походила на фарфор, забрызганный янтарем на впалых щеках. Пшеничные волосы и челка лежали на накрахмаленной подушке. Одежда на ней была та же, в которой она нырнула в Шамплейн, – Зои высушила ее, раздев Морган и оставив только майку и нижнее белье, прежде чем завернуть в одеяло и отнести сюда.

Просто сон – не кома и уж точно не смерть. Это я знала наверняка, а потому чувствовала внутреннее спокойствие и ничуть не сомневалась, что сон этот, как и любой другой, однажды закончится. Внутри трепыхалась надежда, что это случится как можно скорее. Но Диего было мало моих утешений.

Я подошла к постели Морган и подоткнула одеяло, убирая волосы с ее красивого лица.

– Однажды мама рассказывала мне, – тихо начала я, – как истратила все свои силы, чтобы спасти лабрадора по кличке Клевер. Они часто гуляли далеко от дома и в тот раз забрели на шоссе… Клевера переехал грузовик. Пес мучительно умирал, и тогда мама попыталась остановить его смерть. Исцелить. Но время шло на секунды, поэтому она выложилась на полную катушку. Говорила, это было похоже на то, как протыкают иголкой воздушный шарик… Бах! И ничего. Пусто. Вся магия, что была, вышла. Она спасла Клевера, но после этого неделю не могла встать с кровати. Рашель приходилось кормить ее с ложечки. Может быть, с Морган сейчас то же самое? Ты ведь был прав.

Диего замолчал, переваривая мой рассказ, и достал из кармана пачку сигарет, чтобы выйти на балкон и успокоить разыгравшиеся нервы, но перед этим спросил:

– Прав? Насчет чего?

– Она Эхоидун. Коул, как охотник на ведьм и при этом мой атташе, должен быть восприимчив лишь к моей магии… Но Морган исцелила его. Очевидно, для нее нет никаких преград.

Диего хмыкнул довольно – явно гордый тем, что разгадал природу Морган раньше всех. Я поцеловала ее в лоб, прежде чем направиться к двери.

– Будь добр, спи этой ночью в своей постели, а не в кресле. Зои побудет с Морган вместо тебя. Мы с Коулом уезжаем на выходные, но… Перед этим я кое-что попробую. Еще раз.

Диего встрепенулся и улыбнулся мне краешком губ, глядя на меня с балкона сквозь ажурный тюль. Горький дым вился вокруг него кольцами.

– Спасибо. – Я кивнула и открыла дверь, но голос Диего остановил меня снова: – Извини, что с Рашель так получилось.

– Я не виню тебя, Диего. Не всякий некромант может воскресить человека на целый месяц, а ты смог. Мы оба знали, чем это закончится.

Диего сдержанно кивнул, глядя куда-то вниз.

– Помнишь того колдуна, с которым Ферн сюда заявилась? Ну, такой черноволосый дылда, смуглый и…

Я внутренне напряглась, но не показала этого.

– Да, помню. Зои назвала его дикостью тропического леса. Ты его знаешь?

– Я не хотел говорить… Боялся, что ты решишь, будто это из-за меня он здесь, но… То был Хоакин, сын Микаэлла, – нынешний Верховный того ковена, что приютил меня в Мексике.

Почему-то я ничуть не удивилась услышанному, но Диего выглядел так, будто раскрыл мне страшную тайну масонского ордена. Он докурил сигарету и взялся за следующую, долго щелкая зажигалкой, выпадающей из слабых пальцев. Солнечные блики запутались в бирюзовых волосах, к которым уже вернулась былая яркость.

– Иногда возникает чувство, что все люди, которых я встречаю, уже давно знакомы между собой. Как-то уж больно тесен этот мир, – невесело засмеялась я, но даже от такого смеха у Диего отлегло на душе: он выпрямился и облегченно вздохнул. – Да не парься! Ферн наверняка успела назаключать кучу сделок за эти годы. Уверена, половина нынешних Верховных в неоплатном долгу перед ней.

– Возможно, но… Это странно. Хоакин всегда был достаточно силен и без того. И он единственный кровный наследник Микаэлла. Не понимаю, зачем ему понадобилась помощь Ферн.

– Еще одна тайна, разгадку которой мы рано или поздно узнаем. Или не узнаем… Что наверняка будет только к лучшему, – оптимистично решила я и обменялась с Диего прощальными кивками, покидая комнату.

Снаружи меня уже ждали новые неприятности в лице напудренной Тюльпаны, нетерпеливо притоптывающей на лестнице и перебирающей в руке зодиакальные четки, чтобы успокоиться.

– Уезжаешь, значит? – с вызовом спросила она. – Когда твой ковен нуждается в тебе?!

– Ага, бросаю всех на произвол судьбы. На целые выходные, представляешь! Даже не знаю, как вы справитесь, – саркастично парировала я, проходя мимо, но ничуть не удивилась, когда Тюльпана увязалась следом.

– Ты же понимаешь, что Ферн заявилась в Шамплейн лишь для того, чтобы продемонстрировать свою силу? Теперь, когда на ее стороне Гидеон и те жуткие ведьмы… Нам срочно нужно разработать план!

– Этим я и займусь по возвращении, а сейчас мне надо прочистить голову и решить более насущные вопросы. После этого хоть потоп! А пока я назначаю тебя вице-Верховной. Мои поздравления.

Я вылетела из дома раньше, чем Тюльпана успела возразить или обрадоваться. На улице меня ждало низкое солнце, напоминающее лимонную дольку, и пение весенних птиц. Хотелось растянуть мгновения маленькой прогулки, чтобы полетать в облаках и расслабиться, но кромка озера показалась чересчур быстро. Взбодрившись, я подошла к пенистой воде, накатывающей на песок, и опустилась подле нее, намочив колени.

За эти дни я повторяла ритуал несколько раз, поэтому отработала его до автоматизма: вытащила из кармана салфетку, набросала гелевой ручкой несколько древних слов, сложила ее самолетиком и – оп-ля! – отправила в путешествие. Но, как и раньше, ничего не произошло.

– Ладно, я поняла, нужна тяжелая артиллерия, – пробормотала я, снимая с себя ветровку и расстилая ее перед собой вместо алтарной скатерти, такую же красную и вышитую лепестками роз. – Я, Одри Дефо, именем Лира и светоносного Луга велю явиться тебе, Озерная дева! Как являлась ты той Верховной, что даровала тебе спасенье и положила начало твоей службе. Ты отдала себя во власть ей и потомкам ее, а значит, и мне тоже. Dangos eich hun!

Я поморщилась, когда кожа на моей ладони порвалась, будто под острием ножа. Выступила тягучая красная капля, следом за ней – еще одна и еще… Я н