Читать онлайн Потомок Одина бесплатно

Потомок Одина

Siri Pettersen

ODINSBARN

© Siri Pettersen 2013 by Agreement with Grand Agency

© Лавринайтис Е., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Пролог

Рис.0 Потомок Одина

Торральд вошёл в дом, но дверь позади него не закрылась – снег налетал в дверной проём быстрее, чем он успевал сметать. Тогда он сжал в руках свёрток и навалился на дверь всем весом, как бык. Этого оказалось достаточно, и засов задвинулся. Дома. Теперь он в безопасности.

Медведеподобный имлинг подошёл к оконцу и выглянул на улицу. Если посмотреть в него снаружи, невозможно увидеть, что происходит в доме, особенно в такую погоду. И всё же… Он положил свёрток на стол и закрыл ставни.

Колкагги. Колкагг ничего не остановит.

Бабьи сплетни! Зачем он Колкаггам? Ему не за что отвечать перед ними! Стоило Торральду подумать об этом, как вся жизнь пронеслась перед его глазами. Заготовки для лекарств, что он продавал без ведома гильдии Совета. Или опа, которой его покупатели обкуривались до смерти.

Чушь! Если чёрные тени явятся, то точно не из-за того, что он торговал безвредными травами в хижине на краю света. Если они явятся, то из-за неё

Торральд уставился на свёрток на столе. Урод. Он даже не кричит. Может, уже умер. Это многое упростило бы. Он содрогнулся. Плащ из медвежьего меха был таким толстым, что занимал почти всё пространство комнаты, но даже он не мог защитить его от холода, идущего изнутри. Торральд попытался расшнуровать плащ, но пальцы промёрзли до костей и отказывались слушаться. Тогда замёрший лекарь раздул угли в очаге и поднёс руки к теплу. Снег и лёд таяли, и капли с шипением падали с плаща в огонь.

Проклятый Ульве! Что он искал, размахивая мечом в пьяном угаре? Этого урода? Конечно, а что же ещё? В любом случае, это уже не имело значения. Ульве не видел младенца. Он в безопасности.

В безопасности? Ты что, рассудка лишился? Подумай о себе!

Конечно, его жизнь не стоит того, чтобы о ней слагали песни, но он не может взвалить на себя заботу о ребёнке! Во всяком случае, не о таком, как этот. Он знал, что надо сделать.

Торральд достал нож и уставился на уродину. Она спала. Его кулак был больше её головы. Он занёс нож, но тут младенец открыл глаза, зелёные и бесстрашные. Торральд зарычал и вонзил клинок в стол рядом с ребёнком.

– Порождение слеповства! Вот что ты такое! Трупорождённая!

Он схватил кружку и проглотил остатки тёплого пива. Потом он достал ребёнка из одеяла, как подарок из упаковки. Девочка лежала на столе и махала ручками.

В памяти всплыл старинный обычай. Сказки, в которые он не должен верить. И всё же… Торральд надавил большим пальцем на край лезвия, дождался появления крови и капнул её в рот ребёнку. Ничего не произошло. Он выругал себя за глупость. А чего он ждал? Что у неё вырастут клыки?

Слепых не существует!

Торральд опёрся руками о стол и оскалился.

– Что, Шлокна тебя побери, ты здесь делаешь? Ты не призрак и не слепая. Ты просто уродец?

Он перевернул девочку на живот и провёл рукой вдоль позвоночника до того места, где должен был расти хвост. Всевидящий свидетель, он не из тех, кто слушает бабьи сплетни, но этот ребёнок говорит сам за себя. Она не принадлежит к роду Има.

Ты – гниль.

Он посмотрел на свои кулаки так, будто они уже начали гнить.

– Я не могу оставить тебя здесь. Никто не смог бы! – он поднял девочку на вытянутых руках. Ей было всего несколько дней от роду. На голове у неё рос мягкий пушок, который огонь очага окрашивал в медный цвет.

– Я могу убить тебя. Именно так мне и надо бы поступить, чтобы спасти свою шкуру, – но он знал, что не сможет. Понимал ещё когда выкапывал ребёнка из-под снега у каменного круга. – Ты никогда не скажешь мне спасибо за это, девочка. Тебе предстоит суровая кочевая жизнь. А компанию, получше моей, нетрудно найти под столом в любой пивной.

Девочка улыбнулась беззубым ртом. Он опустил её на стол, твёрдо зная, что делать. Это тяжелее, чем убить, но выбора у него не было. Торральд не мог разъезжать по дорогам с бесхвостой девочкой. Он бросил взгляд на последние капли пива на донышке кружки, а потом снял с полки шкатулку с дремотником. Травы хватит, чтобы убить такое маленькое существо, поэтому надо действовать осторожно. Торральд опустил щепотку порошка в кружку и разбалтывал, пока жидкость не перестала пениться.

– Ты хоть представляешь себе, сколько стоит дремотник, девочка? – он макнул тряпицу в пиво и приложил ко рту ребёнка. Тот принял её, как женскую грудь. Мужчина подождал, пока глаза найдёныша не стали закрываться, и вытащил нож из стола. Клинок оставил светлую рану на древесине.

Торральд вонзил нож в спину младенца. Девочка закричала. Он закрыл ей рот рукой. Её всхлипывания сотрясали его тело всё то время, что он наносил ей порезы. На одеяло текла кровь, и он испытывал облегчение от того, что это обычная кровь. А чего он ждал? У него что, начинается истерика?

Торральд не останавливался до тех пор, пока порезы внизу спины девочки не стали походить на шрамы от когтей. Ребёнок перестал плакать раньше, чем он ожидал.

– Если кто спросит, твой хвост откусил волк. Слышишь? Волк!

Её глаза закрылись. Внезапно он испугался, что дал ей слишком большую дозу дремотника. Торральд приложил ухо к груди девочки и проверил, правильно ли она дышит, хотя, конечно, кто знает, что такое правильно для уродов.

Проклятый ребёнок! Ты станешь моей погибелью.

Торральд оставил её лежать на столе. Он плотнее укутался в плащ и вышел в снежную бурю. Он шарахался от теней, мелькавших среди замёрзших елей, как перепуганная баба. Но здесь никого не было. Никаких Колкагг. И внезапная смерть не подкарауливала его за углом дома. Пока ещё нет.

Перед ним раскинулся Ульвхейм. Он смотрел на город в последний раз. Потом Торральд вытащил из снега лопату и принялся расчищать дорожку к повозке.

Возвращение Римера

Рис.0 Потомок Одина

Полусгнившую ель повалило ветром, и она мостом перекинулась через расселину Аллдьюпа. От ствола большими кусками отваливалась кора, с каждым годом всё больше оголяя его. До другого берега было шагов двадцать. Только храбрая белка могла пробежать по нему, чтобы сократить дорогу, но больше никто.

Хирка не стала прислушиваться к мнению внутреннего голоса и сделала очередной шаг вперёд. Ствол под ней жалобно застонал. Вряд ли ему когда-нибудь доводилось ощущать на себе вес имлинга, к тому же от дерева подозрительно пахло гнилью. Хирка поймала себя на том, что думает о ели по-доброму, как будто её мысли могли помешать дереву стряхнуть её в глубокую горную расселину, где Хирка разобьётся о камни беззаботно бегущей глубоко внизу реки Стридренна.

Я не боюсь.

Она подняла глаза. На стволе прямо перед ней сидел Ветле и скулил, как щенок. Несмотря на то, что ему минуло пятнадцать зим – столько же, сколько и самой Хирке, – он оставался настоящим ребёнком. Голубоглазый паренёк рос, но не взрослел. Ветле полностью доверял окружающим, а вот всего остального боялся. Как же, Шлокна их всех побери, его заманили сюда?

Змеиное отродье! Чтоб их слепые сожрали!

Хулиганы, которые всё это устроили, сидели на твёрдой земле у опушки леса. Хирка чувствовала обжигающие взгляды парней на своей спине. Они мечтают увидеть её падение. Хирка совершенно не собиралась доставлять им такое удовольствие, а вместо этого планировала заработать несколько ссадин на костяшках пальцев после того как всё закончится. Колгрим до осени не сможет прожевать ничего, кроме жидкого супа. Она сжала вспотевшие кулаки.

В промежутках между всхлипываниями Ветле начал опасно раскачиваться. Хирка сделала пару уверенных шагов вперёд. Под её ногой отломился кусок ветки, она вздрогнула и принялась размахивать руками в разные стороны. Казалось, руки обладают собственной волей и понимают, что Хирке требуется помощь, хотя сама она ещё об этом не догадалась. Надо восстановить равновесие. Кровь тяжело пульсировала в горле у Хирки, коленки дрожали.

– Да ты никак трясёшься, бесхвостая?!

За выкриком Колгрима вполне предсказуемо последовал громкий гогот. Смех эхом отразился от каменных стен Аллдьюпы. Бесхвостая! Бесхвостая! Бесхвостая!

Хирка выпрямилась. Нельзя поддаваться на провокацию. Пока нельзя.

Ветле был напуган до смерти. Он сидел среди скопища похожих на скелеты веток, которые давно лишились хвои, и плакал навзрыд. Парнишка закрыл лицо руками, как будто не хотел ничего видеть. В руке он сжимал маленькую деревянную лошадку.

– Ветле, это я, Хирка. Пожалуйста, посмотри на меня.

Рыдания прекратились. Ветле взглянул на неё из-под локтя, и его раскрасневшееся лицо расплылось в улыбке. Внезапно Хирка поняла, что только что совершила большую ошибку. Ветле вскочил на ноги и с распростёртыми объятьями потопал к ней навстречу.

– Ветле! Стой!

Но было слишком поздно. Мальчик кинулся на неё, и Хирка потеряла опору, перекувырнулась в воздухе и ухватилась руками за ствол. Ей на спину тяжело приземлился Ветле, выбив из лёгких весь воздух, а его деревянная лошадка упёрлась ей в щёку. Треск ствола не на шутку напугал Хирку.

С верхушек елей взлетели вороны и с карканьем устремились в лес. По доносившимся с разных сторон голосам Колгрима и его дружков Хирка поняла, что компания разбегается. Все без исключения стремились покинуть место преступления, будто поняли, что всё катится в Шлокну. Хирка заорала от злости.

– Ты трус, Колгрим! Слыхал?

Внезапно ей пришло в голову, что никто не станет рассказывать о случившемся и они с Ветле просто бесследно исчезнут из деревни.

– Мёртвый трус! – добавила она. Хирка очень надеялась, что ей удастся осуществить свою угрозу.

Грудь сковало холодом. Ствол начал прогибаться. Верхушка отломилась, и дерево со скрипом поехало вниз по противоположной стене расселины. Угол наклона ствола увеличивался всё больше и больше.

Ну, ты хочешь жить или умереть?

– Беги, Ветле! Давай!

Невероятным образом до Ветле дошло, в каком критическом положении они находятся, и он полез вперёд. Его колено безжалостно вонзилось Хирке между лопатками, но он умудрился проползти по ней и вскарабкаться вверх по стволу. Хирка крепко-накрепко держалась за дерево. Она зажмурила глаза и стала ждать неизбежного треска. Корни дерева вырвались из грунта и застыли подобно тетиве лука. Ей на голову полетели комья земли и мелкие камни, а потом всё стихло так же внезапно, как и началось.

Хирка открыла глаза. Сперва один, чтобы убедиться, что имеет смысл открывать второй. Корни удерживали ствол. Она висела на еловом стволе и раскачивалась у самой стены расселины. Ветле прокричал ей сверху:

– Юмар!

Деревянная лошадка пролетела мимо неё в пропасть и с плеском погрузилась в воды Стридренны, где и закончила свои дни. А вот Ветле стоял на твёрдой почве. Он добрался до края обрыва. Чудо Всевидящего, подумала Хирка и чуть было не поверила в его существование, а такое случалось с ней нечасто.

Она медленно подняла глаза. Над головой висели корни ели, похожие на разинутую пасть тролля, обойти их будет практически невозможно. С ладони по руке Хирки текла кровь: надо действовать быстро, пока рана не заболела.

Хирка вынула перочинный нож, всадила его в дерево и полезла вверх к корням. Сухие комья земли валились ей на лицо, она мотала головой и пыталась проморгаться. Внезапно Хирка услышала собственный смех.

По крайней мере, хуже уже не будет.

Она обняла ствол ногами и убрала нож в ножны, а потом вытянулась и принялась ощупывать корни. Надо найти опору, уцепиться за что-нибудь.

Вдруг её запястье ухватила сильная рука.

– Дашь мне зарубку, если я вытащу тебя? Всего одну?

Хирка чуть не разжала пальцы. Это сон? Голос… Она узнала голос! Или просто ударилась головой?

Дашь мне зарубку? Нет, это точно он и никто другой.

Ример вернулся!

Конечно, она не слышала его голоса целых три лета, и он стал глубже, чем раньше, но это его голос. Никаких сомнений. Хирка помедлила, прежде чем ответить. Возможно, она всё выдумала. Окружающие говорят, с ней это происходит довольно часто, но о ней вообще говорили много странного.

Что, Шлокна его побери, он здесь делает?

Тёплая рука Римера крепко держала её запястье. Хирка поняла, что невольно разрешила ему принять часть своего веса.

– Ну что, решила? – донеслось сверху.

– Мне не нужна помощь! – ответила она.

– Значит, ты всё ещё полагаешь, что умеешь летать? Или же у тебя имеется другая стратегия для разрешения сложившейся ситуации?

Хирка услышала, как он топнул по корням, и ей в лицо снова посыпались комья земли. Она отвернулась и сплюнула. Думает, что победил. Избалованный предатель! Она рискует жизнью, чтобы спасти Ветле, и тут является он, чтобы заработать зарубку в такой сложной ситуации! Невообразимое ребячество. Отвратительно! Но он помнит…

Хирка прикусила губу, чтобы скрыть улыбку, хотя сейчас никто не видел её лица. Плечи горели. Надо признать, хоть эта мысль была ей ненавистна, что без помощи она не выберется.

– Всё шло прекрасно до тех пор, пока ты не начал попусту тратить моё время. Половина зарубки.

Он рассмеялся глубоким хриплым голосом, чем вызвал поток воспоминаний из тех времён, когда всё было проще. У неё в горле непроизвольно встал ком.

– Ты всегда пытаешься поменять правила во время игры. Одна зарубка, и это моё последнее слово, – сказал Ример.

– Ладно… – выдавила она. – Одна зарубка, если вытянешь меня.

Едва она договорила, как её тело оторвалось от ствола и на какое-то мгновение беспомощно зависло над краем обрыва, а потом её подняли вверх и поставили на твёрдую землю. Ример отпустил руку, и Хирка сделала несколько пробных шагов, чтобы убедиться, что по-прежнему способна находиться в вертикальном положении. Всё прошло лучше, чем можно было ожидать.

Ветле мешком сидел на земле и рассеянно теребил прореху на рукаве рубахи. Ример стоял перед ним, как будто никогда никуда не уезжал.

– Что у тебя болит? – спросил он.

Он был таким же, как прежде. Всегда бил по самому больному месту. Как дикое животное, которому необходимо утвердить своё превосходство и способность вытерпеть больше других.

– Ничего у меня не болит, – ответила Хирка, пряча руку за спину. Возможно, она вся изранена.

Ример поднял Ветле и поставил на ноги. Мальчишка шмыгнул носом. Его хвост висел без движения, как у забитого зверя. Хирка украдкой взглянула на Римера, пока тот ощупывал шею и суставы Ветле в поисках повреждений.

Волосы его стали длиннее с момента их последней встречи, но остались такими же белоснежными. Они лежали между лопатками, перехваченные кожаными ремешками. Пряди покороче выбились из хвоста и обрамляли осунувшееся лицо. Понятно. Но было и что-то ещё… То, чего она не могла определить. Ример стал двигаться как-то иначе.

И у него появилось оружие.

Взгляд Хирки уцепился за два узких меча в чёрных ножнах, которые крепились к широкому поясному ремню. Ример был одет как воин – в светлую куртку с прорезями с обеих сторон и высоким воротником. Грудь его была перехвачена двумя широкими кожаными ремнями. Он светлым пятном выделялся на фоне леса, как снежный кот.

Хирка отвела от него глаза. Дурак. Какой смысл являться сюда в таком облачении? Если его продать, можно целую зиму кормить половину деревни Эльверуа.

Ример повернулся к ней, и Хирка разглядела вышивку на левой стороне его груди. Ворон. Хорошо узнаваемое изображение птицы с поднятыми вверх крыльями. Знак Совета. Знак Всевидящего.

В сердце Хирки острым когтём резко и глубоко вонзилась паника.

Всевидящий… Ритуал!

Она похолодела, когда поняла, для чего он здесь.

Нет! Ещё слишком рано! Ещё только лето!

Она посмотрела в его светлые серые глаза. Ример поднял подбородок, но взгляда не отвёл. Ни на дюйм. Он склонил голову и с весёлым любопытством разглядывал её, как будто Хирка – какой-то неведомый зверь.

– Разве ты не рыжей была? – спросил он.

Хирка схватилась за голову, с волос посыпался песок. Она попыталась вытряхнуть его, но пальцы прочно застряли в спутанных рыжих прядях. Глаза Римера блестели как лёд. Это выражение лица было знакомо ей до боли. Детский вызов, который совершенно не соответствовал его нынешнему облачению. Такое выражение появилось на его лице всего на один миг, а потом он снова застыл – посмотрел в другую сторону и вспомнил, кто он.

Приезд Римера предвещал опасность, она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Хирке показалось, что она узнаёт его, но перед её глазами стояли лишь воспоминания. Этот высокий парень уже не был соперником по детским играм, не был другом. Он был сыном могущественной семьи. Он был Римером Ан-Эльдерином. Он был из рода членов Совета.

Просто раньше это не имело значения.

– Я приехал не для того, чтобы остаться. Я буду сопровождать Илюме в Маннфаллу, – произнёс он, подчеркнув дистанцию между ними.

Хирка скрестила руки на груди.

– Нормальные имлинги называют бабушек бабушками. Если бы у меня была бабушка, я бы называла её именно так, – жалкий укол, но ничего более удачного ей в голову не пришло. Мысли смешались.

– Если бы твоей бабушкой была Илюме, то не называла бы, – ответил он.

Хирка опустила глаза.

Ример сделал два шага в её сторону. От его одежды исходил приятный запах шалфея. Хирка видела, как за его спиной Ветле вытягивает шею и заглядывает в пропасть, поглотившую его лошадку.

– Вам ещё многое предстоит сделать перед Ритуалом. Это ведь и твой год, да? – произнёс Ример.

Хирка вяло кивнула. Время настигло её, и она ощутила подступившую к горлу тошноту. В этом году нескольким жителям Эльверуа исполняется пятнадцать. Некоторые из них считали дни до Ритуала ещё с прошлого года. Шили костюмы. Ковали золотые и серебряные хвостовые кольца. Планировали поездку, которую раз в жизни должен совершить каждый, в том числе и Хирка. Разница заключалась лишь в том, что она была готова отдать всё, что имела, чтобы этого не делать.

Ример протянул руку к её бедру. Она отскочила назад, нащупывая рукой нож, но его не оказалось на месте. Её нож сверкал в руке у Римера. Хирка сглотнула и отпрянула от стали. На какое-то мгновение ей почудилось, что он раскусил её и захотел убить, чтобы облегчить работу Совета, но Ример шёл к корням ели.

– Я провожу Ветле домой, – сказал он, обрубая остатки торчащих из земли корней. Ель с грохотом отправилась в Аллдьюпу. Всё, что от неё осталось, – это яма в земле и облако пыли, сверкавшее в брызгах Стридренны. Теперь расселина казалась намного шире, чем раньше. По обе стороны пропасти возвышались голые стены.

– Пусть твой отец осмотрит тебе руку, – сказал Ример.

Она фыркнула.

– Я зашивала раны взрослых мужчин с тех пор, как мне исполнилось семь!

Он подошёл ближе, и Хирка подавила в себе желание попятиться. Ример был почти на голову выше неё. Его кожаное облачение скрипнуло, когда он наклонился к ней и вставил её нож обратно в ножны.

– Юмар… – услышала она безутешный плач Ветле. Хирка хорошо его понимала. Может быть, ему подарят новую игрушку, но даже если она будет из чистого золота, это ничего не изменит, ведь Юмара больше нет.

Хирка развернулась и ушла. У неё появилось ощущение, что она уходит от чего-то очень важного, но девушка даже не оглянулась.

Рис.1 Потомок Одина

Красная повозка

Рис.0 Потомок Одина

Хирка пустилась бегом, как только удостоверилась, что Ример её больше не видит. Она выбралась из леса и понеслась по гребню холма в сторону моря. На этой дороге вероятность встретить кого-нибудь была крайне мала. Как только ветер донёс до неё запах водорослей, в поле зрения появилась лачуга. Дом прилепился к скале на большой высоте, как будто был изгнан из деревни и забрался сюда зализывать раны.

Лачугу называли не-домом. Много лет назад стражи Совета забрали жившего в ней преступника и подожгли жилище. Но лачуга не пожелала сгорать и осталась стоять на своём месте, упрямо соседствуя с морем. На восточной стороне постройки от огня образовались чёрные блестящие корки, которые сверкали на солнце. Один крестьянин из Глиммеросена набрался смелости и пробрался сюда, чтобы забрать себе ставни, но так перепугался, что уронил их на ногу и сломал два пальца. На том дело и закончилось. Больше никто не приближался к лачуге, пока не приехали Хирка с отцом и не сделали её своим домом. Отец не слушал бабьи сплетни. И всё же, увидев лачугу сейчас, Хирка испытала беспокойство. Нет, она совсем не боялась, ей нравилось там жить, но её преследовало чувство, что, как только она увидит дом, случится что-то плохое, и надо спешить, чтобы помешать этому плохому произойти.

Под ногами скрипели мелкие камешки, которые гора стряхивала с себя при каждом шторме.

Ример вернулся. Ример Ан-Эльдерин.

Казалось бы, это имя легко произнести, но оно тяжёлым камнем лежало у неё во рту. Как гири Сейка – все знали, что они слишком тяжёлые, но как только стражи приходили с проверкой, гири чудесным образом теряли в весе. Говорят, у купца два комплекта гирь.

То же самое с Римером. У него два имени. Он уехал из Эльверуа с коротким именем, которым Хирка пользовалась с тех пор, как ей исполнилось девять, а теперь вернулся с длинной тяжёлой родовой фамилией. С тем, что забрало его отсюда домой, в семейное имение за белой стеной Всевидящего в Манн-фалле. Теперь их разделяет целый мир.

Силья из Глиммеросена может рассказывать сказки о позолоченной Маннфалле до самого заката, но бо́льшая часть жизни Хирки прошла в дороге, в красной повозке, и она была вполне довольна, что теперь у неё есть лачуга, которую можно считать домом, и местность, выходцем из которой она могла назваться. А что ещё надо имлингу?

Хирка остановилась перед дверью. Корзина! Она забыла у Аллдьюпы корзину с травами, на сбор которых потратила целый день. Хирка не могла бросить их в лесу, ведь завтра наступит середина лета и суеверные крестьяне затопчут всё вокруг. Они будут рвать травы, чтобы гадать на суженого. Травы, которые можно продать на рынке.

Хирка развернулась, чтобы пойти за корзиной, как вдруг её внимание привлёк один звук. Что-то равномерно скребло по стенам избушки. Потом всё стихло. Она замерла и прислушалась. Они здесь! Совет явился, чтобы забрать её.

Возьми себя в руки! Ты ничего не значишь для Совета.

Хирка открыла дверь. Она думала, что увидит отца, но в доме было пусто. Пусто, как никогда. С потолка свисали пучки местешипа и солнцеслёза, однако все до конца высушенные травы пропали. Две стены были заставлены коробочками и сосудами всевозможных форм и размеров, но нижние полки опустели. От стоявших там ранее остались только бледные контуры на тонком слое копоти из очага. Один из сундуков, который одновременно служил скамьёй, стоял открытым. В него были беспорядочно набросаны вещи, как будто отец просто смёл их с полок. Чай, бузина, красный корень, мази и сусло. Амулеты и украшения Всевидящего.

Хирка взяла в руки хорошо знакомую потёртую деревянную коробочку и повертела её в руках. Бодряник. Выдержанный чай из Химлифалла. Поток в тех местах был мощным, и если ты не чувствовал прилива сил после чашечки такого чая, значит, ты находился поблизости от Шлокны. И такими вещами они торговали каждый день… Беспокойство охватило всё её существо.

Тишину снова нарушил скребущий звук. Хирка поставила деревянную коробочку на место на полке и вышла из дома. Она поняла, что звук доносится со стороны моря, из-за угла дома. Хирка осторожно шагала, ступая только на траву. Она шла тихо, сама не зная почему. Затем заглянула за угол. Беспокойство превратилось в уверенность, такую тяжёлую, что ноги приросли к земле.

Отец сидел на стуле на колёсах и ржавой лопатой отскабливал красную краску от старой повозки. Лопата была ей незнакома. Наверное, одолжил у кого-нибудь. Единственное, что на ней сверкало, – это недавно наточенный край, который протяжно скрипел, когда отец проводил лопатой вверх по деревянной поверхности. Повозка сбрасывала блёклые куски краски, и они осенней листвой ложились на землю вокруг папиных ног.

Рубашка на спине отца потемнела от пота. Вены бежали вверх по рукам и пытались опоясать мышцы, но не справлялись. Папа был сильным. Он специально отрезал рукава от своих одежд, чтобы все могли это видеть. Хирка помнила времена, когда он одевался нормально, но это было много лет назад.

– Собираешься куда? – спросила она, скрестив руки на груди. Хирка надеялась, что так будет казаться сильнее.

Отец остановился и бросил на неё виноватый взгляд, но быстро взял себя в руки. Смельчак, как и все выходцы из Ульвхейма. Папа воткнул лопату в землю, но та опрокинулась на невысокую траву. Даже отец не мог заставить лопату стоять в каменистой почве. Он потёр кулаком коротко стриженную голову.

– Ворон прилетел, – сказал лекарь.

Хирка знала это, поняла, когда увидела Римера. Ворон прилетел, Эйсвальдр определил дни проведения Ритуала.

Сколько у меня осталось времени?

Отец наклонился, поднял лопату и снова принялся отскребать краску.

– Ну и как, делаешь успехи? – спросил он. Хирка сжала челюсти. Почему бы ему не спросить напрямую? Ведь именно из-за этого они должны уехать.

– Собираешься куда? – повторила она свой вопрос.

Отец схватился за колёса и стал поворачивать стул, пока не оказался лицом к лицу с дочерью. Он приподнялся над сиденьем, перенеся почти весь свой вес на руки.

Хирка отступила на шаг. Это несправедливо. Она понимала, чего он от неё хочет, но дать ему желаемое было не в её власти. Да и почему она должна делать это? Она многое умеет. Неужели её осудят за то единственное, чего она сделать не в состоянии?

– Да, я не могу слиться с Потоком. И что из этого? Такое наверняка бывало и раньше. Не может быть, что я такая одна.

Её вопрос повис в воздухе. Папа знал, что она не может сливаться с Потоком. Всегда знал. Почему же сегодня это имеет особое значение?

Ритуал. Всё дело в этом проклятом Ритуале.

Холодное оцепенение вновь охватило её, а сердце забилось быстрее.

– Наверняка такое бывало и раньше?! – повторила она. – Не может быть, чтобы я была единственной во всём мире? Во всех одиннадцати государствах?

Отец смотрел на неё. Глубоко посаженные глаза были такими же онемевшими, как и его ноги. Вот такие дела. Она рождена уродом, который не способен слиться с Потоком. Она слепа к Потоку, лишена того, что имелось у всех остальных. Немощная. И бесхвостая. В голове эхом раздался крик Колгрима.

Бесхвостая…

Хирка упрямо развернулась и пошла прочь. Она слышала, что отец кричит ей вслед, но не остановилась. Потом взобралась на самую высокую из трёх берёз на краю горного уступа. Расстороенная девушка лезла вверх, пока ветки не стали слишком тонкими, и тогда села вплотную к стволу и обхватила его, чтобы не свалиться. Руку жгло. Рана снова кровоточила, а она и забыла о ней.

Ример вернулся.

Внезапно Хирка смутилась. Какое безнадёжное ребячество! Проблемы не решатся от того, что она забралась на дерево. Так взрослые имлинги не поступают. Обычные имлинги. Разве так уж странно, что всю жизнь они с отцом провели в дороге? Разве так уж странно, что они общались с другими только в тех случаях, когда те болели? Ничуть не странно. Во всём виновата она. Она не такая, какой должна быть.

Хирка крепче прижалась к дереву.

Она спасла Ветле. Это ведь хоть что-то значит?

Нет, Ветле справился сам. А вот она не справилась. Её спас Ример. Но у неё хватило смелости попытаться! Смелости ей хватало на многое. Она искупалась в Стридренне в начале месяца Хельф, ещё до того, как с реки сошёл лёд. Она сиганула с утёса Свартскаре на глазах у хулиганов, которые смотрели на неё разинув рты. Хирка ничего не боялась. Так почему же она боится Ритуала?

Потому что отец боится.

Отец боялся. Боялся так сильно, что был готов уехать из Эльверуа, вновь погрузиться в старую повозку и жить в дороге. Продавать чудодейственные лекарства случайным встречным. Варить суп день за днём на одних и тех же костях. Теперь, когда папа больше не мог ходить, такой образ жизни не подходил ему, но он всё равно хотел уехать. Убежать. Почему? Что такого страшного Совет мог сделать с девочкой, которая не умела сливаться с Потоком?

Ей не хотелось думать об этом, и Хирка принялась пересчитывать листья на берёзе. Когда она дошла до шестисот пятидесяти двух, ей снова послышался крик отца. Она не ответила, и он перестал её звать.

Рис.2 Потомок Одина

Наставница воронов

Рис.0 Потомок Одина

Ример поглядывал на Ветле, который шагал перед ним по тропинке к Обители воронов. Ребёнок-переросток безостановочно разыгрывал в лицах происшествие у Аллдьюпы, путая местами эпизоды. Время от времени он начинал говорить так оживлённо, что слова застревали у него в горле и ему приходилось начинать рассказ сначала. Всякий раз, когда Ветле спотыкался о корни, Римеру приходилось подхватывать его и возвращать на тропинку.

Тёмно-зелёный вереск купался в солнечных лучах. От летнего тепла птицы стали сонными и тихими. Такой день не предназначен для невозможных разговоров, но именно такой разговор ему и предстоял. Ример отметил, как непроизвольно замедлил шаг.

Прогулка с имлингом, который никогда не притворяется, дарила чувство свободы. Ветле был тем, кем был, с кем бы он ни разговаривал. У него не имелось тайных мотивов, а в его взгляде никогда не появится алчность. Он позволил Римеру забыть о том, кто такой Ример, а это редкое удовольствие.

Жители Эльверуа обходились с Ветле как с деревенским сокровищем. Он мог приходить и уходить когда захочет. Очарованные хозяйки угощали его медовым хлебом и гладили по кудрявым волосам цвета пшеницы. Но никто не ожидал, что он, как все остальные, станет спокойно сидеть и слушать, как авгу проводит службу в Чертоге Всевидящего. Парнишка был красивым – это благословение Всевидящего нередко спасало его от страха со стороны окружающих, от их недоверия ко всему необычному. В мире Ветле даже время текло иначе. Значение имело только сиюминутное, только то, что произошло совсем недавно. Сегодня, как нетрудно понять, важной была Хирка.

За три года девчонка не растеряла своей решительности, этого у неё не отнять. Она по-прежнему не упускала случая поучаствовать в затеях, как в безрассудных, так и не очень. Ветле расписал её как богиню из Бриннланда. Ример инстинктивно сложил ладони знаком Всевидящего. В Маннфалле старые боги и богини уже давно почили.

Они пересекли поросшую мхом равнину по тени от огромных дубовых крон. Ветле побежал в сторону дома, сливавшегося с лесом на другой стороне равнины. Жилище было похоже на маленькую башню, сложенную из брёвен, которые поставили вертикально и прислонили к мощным древесным стволам. Но у деревьев была и другая задача. Они служили опорами для переплетающихся ветвей, окружавших почти всю равнину. На первый взгляд в них не было ничего необычного, особенно сейчас, в конце лета, когда их покрывала густая зелёная листва. А потом Ример услышал крики воронов и понял, что смотрит на большой полукруглый загон. Обитель воронов.

У него дома в Эйсвальдре жило несколько воронов – члены Совета не рассылали писем другими способами. В Эльверуа единоличную ответственность за пересылку важной корреспонденции несла Рамойя. И здесь, и в Маннфалле обычные письма отправлялись с повозками, но если письмо надо было доставить за одну ночь и незаметно, то конкурентов у воронов не было. Чёрные вестники. Крылья Совета. Священные переносчики новостей и приказов о казни или помиловании. Маннфалла обладала непревзойдённым могуществом во многом благодаря неутомимым воронам.

Ример услышал, как они перешёптываются о приближении чужака. За ним наблюдают. Его оценивают. Вороны признали в нём сына Всевидящего и успокоились. Ример остановился.

Тишина была наполнена напряжением. Голодом, сходным с алчностью попрошайки. Она была невинной, необходимой и одновременно острой и непредсказуемой. Ример продолжил движение, и карканье возобновилось. Хор голосов всё громче и громче требовал, чтобы их оставили в покое. Ример обманут и отвергнут.

Среди страшного шума раздался глубокий женский голос:

– Они сказали, что идёт знакомый, но я даже не знаю, верить ли своим глазам.

Из загона вышла Рамойя. Она покачивала бёдрами, как умеют только женщины из Букеша. Угольно-чёрные волосы были собраны в плотный хвост, косички которого топорщились в разные стороны у неё на затылке, как перья вороньего хвоста. Через широкие воздушные шаровары он разглядел, что она похудела. Штанины были связаны на лодыжках нитками с золотистыми жемчужинами, которые звенели при ходьбе. Прожив несколько лет в Эльверуа, Рамойя продолжала оставаться чужестранкой.

Ветле побежал к ней навстречу.

– Мама! Мы упали в Аллдьюпу! – гордо заявил он. Рамойя невозмутимо опустила на мох железное ведро, испачканное кровью, и положила ладонь сыну на плечо. Она отодвинула его от себя на расстояние вытянутой руки и быстро оглядела с ног до головы, чтобы убедиться, что он цел и невредим. Потом повернулась обратно к Римеру. Тот был готов увидеть следы страха в её глазах, но просчитался.

Удивительное зрелище представляли собой наставница воронов и её сын, почти взрослый мужчина, который думал и поступал как ребёнок. Его волосы были настолько же светлыми, насколько её были чёрными. Мальчишка принялся рассказывать о случившемся, и Римеру несколько раз пришлось перебить его, чтобы немного смягчить ужасную историю, которую он неоднократно прослушал по дороге сюда. Ветле рассказал Рамойе, что произошло. Она спокойно отнеслась ко всему и не стала ругать сына. Ветле всегда позволялось ходить, куда он хочет, несмотря на очевидные опасности.

– Никто не упал, это важнее всего, – сказал Ример, хотя, судя по всему, Рамойю не надо было успокаивать.

– Все мы упадём рано или поздно. И никто не даётся нам в полное и безраздельное владение, – ответила она.

Рамойя подняла ведро и подошла к нему, подняв руку, словно собиралась похлопать Римера по щеке, но не сделала этого, и её рука упала вниз. Сколько он себя помнил, она была ему вместо матери. А сейчас Рамойя разглядела в нём нечто, к чему не захотела прикасаться. То же самое, из-за чего Хирка повернулась к нему спиной и ушла. Казалось, они знают. Словно всё, что он видел и совершал в течение последних трёх лет, оставило след на его коже и в его глазах. Ример ощутил укол горя и немедленно его подавил. Рамойя переложила ведро из руки в руку, ручка скрипнула. Из ведра пахнуло подгнившей дичью.

– Я не видела тебя…

Ример помог ей:

– …после Ритуала.

Она посмотрела на него глазами, похожими на коричневые миндалины на лице оливкового цвета. В них попеременно отражались лёд и огонь, всё то, что она хотела сказать. Но она лишь коротко и тихо подтвердила:

– После Ритуала.

Рамойя стряхнула с себя воспоминания и проводила Римера и Ветле в дом. Она опустила ведро на пол и поставила воду на тлеющий очаг. Ример огляделся. Комната была узкой, какой он её и помнил, в глубине находился закуток, отделённый от остального помещения новой рыболовной сетью. Луч света упал в оконце, которое всегда было открыто для воронов. На второй этаж вела лестница, где, как знал Ример, хранилось много листов бумаги, разложенных по полочкам и отсортированных по размеру и весу. Здесь, внизу, ближайший к нему угол был занят стеллажами, где Рамойя держала разнообразные маленькие чехлы из всевозможных материалов: кожи, дерева и кости. Несколько чехлов валялось на небольшом письменном столе из зелёного стекла. Ворон двигал их клювом, один за другим, к нужной полке. Он медленно ходил взад-вперёд, и его когти разъезжались по столу.

Когда Ример уселся за стол у окна, птица повернулась к нему. Ворон учуял его задолго до того, как увидел. Он оттолкнулся, перепрыгнул на стол Римера и приблизился к юноше. Ворон остановился у лежавшей на столе руки Римера и склонил голову набок. Это была крупная птица с небольшой головой. Её оперение отливало на солнце фиолетовым и синим, клюв окружал чёрный пушок. Ример разглядел царапины на клюве: этот посланник небес прожил долгую жизнь. Птица моргнула.

Ример с удовольствием отдал бы ему то, за чем он явился, но не мог слиться здесь с Потоком. Словно осознав, что игра проиграна, ворон принялся тянуть его клювом за рукав.

– Арнака!

Рамойя двумя руками подняла крупную птицу, как будто она была обычной курицей, и подбросила её вверх, к оконцу под потолком. Та взлетела без возражений, но издала несколько обиженных криков.

– Обычно она не бывает такой невежливой.

Рамойя протянула Римеру грубую каменную чашку с чаем и села напротив него.

– Это ничуть меня не удивляет.

Он не сразу понял, что она всё ещё говорит о Ритуале. О полученном им подтверждении, что Поток в нём очень силён. Как был силён в его матери. Как до сих пор он силён в теле Илюме. Как силён в членах всех двенадцати семей Совета, поколения которых толковали речи Всевидящего.

Рамойя не отводила взгляда от Римера, чем напоминала ему бабушку, но эти глаза были прямой противоположностью глазам Илюме. Они светились. Это были материнские глаза.

Рамойя оставила престижную работу наставницы воронов в Маннфалле, чтобы последовать за бабушкой Римера в Эльверуа по делам Совета. Ример знал, почему она это сделала. Ему было трудно смотреть на Рамойю и не думать об этом, хотя знать о причине её поступка ему не полагалось. Но груда вещей, о которых ему не полагалось знать, была выше колокольни Маннфаллы ещё до того, как ему минуло десять зим.

Ример сделал глоток. Во рту растеклось тепло.

– Каждый раз, когда я вижу тебя, я замечаю, как в тебе всё больше проступают её черты, – сказала она.

– Имлинги взрослеют, – ответил он, потому что не нашёл других слов. Ример не знал черт своей матери, он видел её только на шпалере дома, в зимнем саду Эйсвальдра. На шпалере была изображена женщина, протянувшая узкие ладони к шишкам на корявой сосне, которая до сих пор росла в саду, носившем её имя. Римеру было около шести, когда его родители погибли в снегах.

– Взрослеешь? Тебе восемнадцать, – рассмеялась Рамойя и закинула ногу на ногу. Золотистые капли, украшавшие низ её шароваров, зазвенели.

Внезапно лицо Рамойи снова стало серьёзным. Ример подготовился к тому, что, как он знал, должно было произойти.

– Что ты делаешь, Ример?

– О чём ты? – он тянул время, потому что хорошо знал, о чём она говорит.

– Говорят, ты подался в стражи. Будешь телохранителем?

Ример кивнул и стал искать, за что бы зацепиться взглядом. На скамейке у очага лежали две кроличьи тушки. Вероятно, для воронов – зачастую они питались лучше, чем имлинги. В закутке за сетью Ветле без устали ходил по кругу, как будто что-то искал, но не был уверен, что именно. Рамойя поймала взгляд Римера.

– Ты уже разговаривал с ней?

– Она до вечера будет в Равнхове.

Рамойя промолчала, и он продолжил:

– Поговорю с ней, когда она вернётся.

Она помотала головой:

– Ример Ан-Эльдерин, единственный внук Илюме, рождённый и выросший в Эйсвальдре, – и ты отказываешься от своего места в Совете?

– Я ни от чего не отказываюсь, – он знал, что это прозвучало неуверенно. Подобное решение можно было объяснить только отказом. Но правда ещё хуже.

– Значит, такой участи ты хочешь? – В голосе Рамойи прозвучало правомерное сомнение. Она положила руки на стол и подалась вперёд. Браслеты у неё на руках зазвенели.

– Я буду служить им, – услышал он собственный голос.

Рамойя откинулась на спинку стула.

– Да, нет никаких сомнений в том, что у телохранителей множество важных задач.

Это правда, но Ример не расслышал утешения в её голосе. Он попробовал на вкус собственную ложь. Она была совсем свежей. Рамойя считала его слабым сыном сильной семьи. Бабушка – предателем. Настоящие причины, по которым он избрал такой путь, были известны лишь Совету, и он никому не мог рассказать о них.

– Авгуры Маннфаллы уже протестуют, ты знаешь об этом? – спросила она.

– Очи Всевидящего всегда протестуют. Это пройдёт. В следующем месяце они обо всём забудут.

– Забудут? Впервые в истории Совета и семьи Ан-Эльдерин её представитель не займёт своё место в Совете! Ример Ан-Эльдерин, ребёнок, которому Всевидящий позволил жить! Мальчик, у которого имелись собственные Чертоги Всевидящего ещё до рождения!

От её слов уголок его рта начал подёргиваться. Ример подавил в себе примитивное желание оскалиться. Сейчас ему было труднее, чем обычно. Возможно, потому, что скоро всё закончится. Ему больше никогда не придётся соответствовать мифу о самом себе. Оставалось только выяснить отношения с Илюме.

Рамойя по-прежнему пыталась отыскать ответ в его глазах. Он позволил ей вести поиски, всё равно ответа ей не найти.

– Ты принёс Присягу, Ример?

Он кивнул и заметил мимолётную тень боли на её лице. Значит, она думала, он может изменить своё решение. Значит, и она тоже так думала.

– Ты считаешь, я предаю память своей матери, – сказал он.

– Нет, нет!

Глаза Рамойи расширились, и на какое-то мгновение с них спала завеса сдержанности. Мало кто, кроме Римера, смог бы истолковать этот знак, но он вырос в окружении тайн и научился различать знаки. Она говорила правду.

– Ты выбираешь собственным сердцем, Ример, а не сердцами умерших. Никто не может отнять этого у тебя, даже…

– Нет. Даже она не может.

Он улыбнулся. Все в первую очередь думали именно об этом. А что скажет Илюме? Как матриарх семьи Ан-Эльдерин воспримет новость о том, что её внук избрал путь воина, а не очевидный путь к одному из двенадцати кресел, правящих миром сейчас и всегда?

Рамойя покачала головой. Даже она представить себе не могла, что ожидает Римера.

– Я всегда надеялась – верила…

Последнее слово вылетело из её уст очень быстро, чтобы скрыть оговорку, но было поздно. Рамойя надеялась, что он станет последователем Илюме. Ример удивился. Он никогда бы не подумал, что именно Рамойя станет так точно придерживаться традиций. У неё было множество причин этого не делать, и поэтому преданность Рамойи Илюме и Совету представлялась более чем трогательной.

Рамойя поднялась, и Ример тут же услышал, как в оконце влетел ворон. Она отодвинула сеть и выпроводила Ветле из закутка. Птица без команды уселась ей на руку. Она знала правила. Рамойя отвязала чехол, прикреплённый к лапам ворона.

Ример заметил, что на чехле выжжен знак Совета. Он вырос под сенью этого знака. Знак Всевидящего. Чёрный ворон, которого, как все были уверены, он тоже будет носить на лбу. Она вынула из чехла свиток и проверила печать. Послание предназначалось исключительно для глаз Илюме. Рамойя убрала его обратно в чехол и спрятала в карман.

– Вчера тоже был ворон. О Ритуале. В этом году он ведь пройдёт довольно рано? – она смотрела на него, будто ждала каких-нибудь объяснений.

– Да, – коротко ответил он. Непривычно рассуждать о делах Совета, словно они его не касаются. Но он больше не будет одним из них.

– Имлинги могут подумать, что слухи верны, – произнесла Рамойя. Ример не ответил. – Но Совет всегда подкидывает поводы для разговоров, – продолжала она. – Каждый год перед Ритуалом находится имлинг, который опять видел их.

Она хохотнула, не отводя безрадостного взгляда от Римера, как будто искала в его глазах реакцию на сказанное. Она, как и многие другие, считала, что ему известно намного больше о делах Совета. Как правило, так оно и было.

– Совет должен радоваться буйству народной фантазии, – сказал он. – Какой прок в Совете, если бы не было слепых?

Рамойя криво усмехнулась.

– В этом году и Ветле ведь будет участвовать в Ритуале? – Ример взглянул на паренька, который успокоился и сидел на скамье, прислонив голову к стене. Его глаза открылись, когда он услышал своё имя, но тут же снова сомкнулись.

Рамойя встала, взяла пустые чайные чашки и повернулась спиной к Римеру.

– Да, – ответила она.

Ример тоже встал. Он знал, что Рамойя редко и неохотно ездит в Маннфаллу. Настолько неохотно, что она решила остаться в Эльверуа, несмотря на то, что Илюме возвращается в столицу. Всё говорило ему, что визит завершён, но всё же Ример опустил руку ей на плечо. Очень маловероятно, что он когда-нибудь увидит её вновь. Возможно, на миг во время Ритуала, если ему представится возможность присутствовать на нём, но Ример приехал к ней, чтобы проститься. Только он не мог рассказать об этом Рамойе.

Рамойя повернулась к нему и улыбнулась, как будто прося прощения.

– Я пока не свыклась с мыслью, что буду жить здесь без вас.

Ример улыбнулся.

– Меня три года здесь не было.

Но он знал, что она имеет в виду. Рамойя была частью семьи Ан-Эльдерин. Со смертью его матери Рамойя утратила лучшего друга. Ример знал, что она так и не смогла до конца смириться с потерей. Вот только утешить её Римеру было нечем.

– Нам не следовало находиться здесь, – сказал он. – План был обречён на неудачу.

Ример удивился собственной откровенности. Возможно, её причиной стал тот факт, что их пути должны разойтись. Возможно, осознание того, что он никогда не пойдёт по стопам бабушки, дарило ему свободу. Он не понимал своих мотивов, но продолжил:

– Совет столько лет держал здесь Илюме, потому что это место расположено ближе всего к Равнхову. Никакого секрета в этом нет. Но сколько Чертогов Всевидящего Совету удалось открыть в Равнхове?

Рамойя осторожно улыбнулась. Ответ был известен им обоим. Ни одного. Равнхов обладал силой. Старинное княжество, кость в горле Совета. Равнхов был единственным местом в мире, которое Маннфалле никогда не удастся обратить в свою веру, и это несмотря на то, что города располагались на расстоянии всего лишь нескольких дней пути друг от друга. Но между ними простиралась пустошь слепых, Блиндбол. Тёмное сердце Имланда. Непроходимые горы, которых путники боялись и объезжали стороной. В то время как остальные территории одна за другой признали власть Совета, Равнхов сумел сохранить независимость. Теперь у города не осталось долгов перед Маннфаллой, и Равнхов с каждым днём наращивал своё могущество.

– Мы уедем на пару дней раньше остальных, – сказала Рамойя. – В моё отсутствие Нора присмотрит за воронами. Она готова к такой ответственности.

Ример кивнул. Только подумать, дочь кузнеца стала уже такой взрослой, что смогла поступить ученицей в Обитель воронов. Он помнил её пугливой малышкой, которая отказывалась принимать участие в лихих шалостях. Например, в покорении Пика Волка по западному склону…

Ример помнил, как он триумфально ступил на вершину, пребывая в твёрдой уверенности, что он – единственный, кому удалось взобраться на гору по отвесной стене. Но тут наверх с пыхтением выбралась Хирка с разбитыми коленками и как ни в чём не бывало уселась на некотором расстоянии от него. Она изо всех сил старалась не улыбаться, но он видел, что ей очень хочется это сделать. Эта девочка была для него глотком свежего воздуха. Она была единственным ребёнком в Эльверуа, кто никогда не преклонял перед ним головы и никогда не использовал в разговоре его титул. Она была как Ветле. Для неё не имело никакого значения, кто такой Ример. Она могла бросить ему вызов или послать его в Шлокну – а за такое, если бы кто-нибудь её услышал, Хирку вполне могли лишить жизни. Ример ощутил укол холода в груди. Он видел, как имлинги умирают и за меньшие проступки.

Но сейчас это не имело значения. Он больше не был пешкой в игре Совета. Он нашёл своё место. Для них он был уже мёртв.

Рис.3 Потомок Одина

Потомок Одина

Рис.0 Потомок Одина

Хирка сидела на берёзе и прижималась щекой к коре. Её тело казалось тяжёлым, как вязанка дров. Солнце село. Цвета поблекли. Торфяные крыши Эльверуа слились с окружающим пейзажем. Хирка жила во многих местах, но здесь она пробыла дольше всего.

Деревня располагалась в долине у моря. Кто-то из древних богов пытался большим пальцем раздавить первых прибывших сюда, но это были имлинги с севера, а их не так-то легко передавить. Они поселились в отпечатке, который оставил перст бога. Перед морем они были беззащитны, а с остальных сторон долину окружали синие скалы и пышные леса, простиравшиеся, насколько Хирка могла видеть, на восток, до горы Гардфьелль. Неподалёку от Эльверуа горы рассекала Аллдьюпа. На дне расселины без устали бурлила река Стридренна. Она вытекала в долину и впадала в море. К горным склонам лепились хутора, их окружали небольшие прямоугольники вспаханной земли. Больше всего их было на противоположной стороне долины. Там, где солнце стояло целый день.

На склоне долины величественно возвышался Глиммеросен, хутор Сильи. Он представлял собой скопище разных построек. Это был самый большой хутор в округе. Семья из Глиммеросена потратила целую кучу монет на подготовку Сильи к Ритуалу. Девчонка только о нём и говорила. Платья, украшения, хвостовые кольца и духи. Новая повозка, покрытая блестящим синим лаком, с боковыми дверцами. Ничто не будет отдано на волю случая, если единственной дочери хозяев Глиммеросена предстоит стать взрослой и принять защиту Всевидящего от слепых.

Хирка почувствовала ком в горле. Как, наверное, прекрасно испытывать радость! Подумать только, а что, если бы она была такой же? Если бы она была такой, как Силья и все остальные? Тогда она тоже ждала бы церемонию и мечтала поехать в Маннфаллу, увидеть Эйсвальдр, обитель Всевидящего, этот город в городе, или легендарный зал Ритуала, услышать музыку, увидеть танцующих и членов Совета и…

Ример.

Зачем он вообще сюда вернулся? Илюме Ан-Эльдерин была матроной, матерью в Совете, одной из двенадцати. Она совершенно спокойно может передвигаться сама и постоянно это делает! Её со всех сторон окружают телохранители, как будто кто-то мог решиться напасть на неё. И даже если бы целая толпа грабителей с большой дороги совершила такую ошибку, Хирка поставила бы на победу Илюме.

Римеру не было нужды приезжать. Ему не надо было щеголять по округе со знаком Совета на груди, как будто Хирка не знала, что он принадлежит к совершенно другому миру, чем она. Как будто она не знала его имени.

В её памяти всплыл образ Римера. Он был одет как воин. Наверняка это последняя попытка покрасоваться перед тем, как навсегда облачиться в мантию. Все, кого отбирали во время Ритуала и брали на обучение в Эйсвальдр, носили студенческие мантии до тех пор, пока не выбирали себе место службы, или, как говорили, пока место не выбирало их. До тех пор, пока они не приносили Присягу. Из школ Совета выходили лучшие специалисты во всех областях, от воинов до летописцев. Но больше всего студенты мечтали о том, чтобы стать авгурами – глазами Всевидящего, обученными Его слову. Все члены Совета раньше были авгурами, а Ример был единственным внуком Илюме Ан-Эльдерин. Самой судьбой ему было уготовано место в Совете. Место, за которое многие согласились бы убить.

Хирка никогда не понимала и не поймёт почему. О Маннфалле или Эйсвальдре не сложено песен, благодаря которым туда хотелось бы съездить. А Силья может оставить себе все мечты об избрании в студенты. Знаться с членами Совета? Пить вино из хрусталя? Хирка фыркнула. Она с радостью отдала бы всё, чтобы не участвовать в отвратительном Ритуале.

Я не боюсь!

Что плохого может с ней случиться? Может, ничего. Может, она даже до Ритуала не дойдёт. Даже до Маннфаллы не доберётся. Может, её остановят у городских ворот и повесят, как чумную. Или же весь город увидит, что она не умеет сливаться с Потоком, и её забьют камнями. Отец всегда повторял: где имлинги, там опасность. Может, её протащат через весь город, привязав к лошадям, и она станет неузнаваемой. Или посадят в тюрьму. Или будут мучить и изучать как урода. Или сожгут!

Хирка услышала скрип внизу и вздрогнула. Сквозь листву она разглядела отца. Её настолько поглотили кошмары, что она не услышала его приближения. Скрип колёс его стула слился в её воображении со звоном мечей ревущей толпы. Она сделала вид, что не заметила отца. Если она встретится с ним взглядом, он победит, и они снова уедут. Не замечать его было искусством. Она может подождать. Здесь, наверху, она всего лишь лист на ветру.

Тишину нарушил мощный удар топора.

Ствол дерева затрясся, и Хирка чуть не свалилась. Она крепче прижалась к дереву и недоверчиво посмотрела вниз. Папа поднял топор, чтобы нанести ещё один удар. Он что, спятил?

Отец рубанул, и дерево снова затряслось. Верхняя часть тела отца обладала огромной силой. Он мог одновременно поднять Хирку и Силью, как будто они были щепками. Три ходячих имлинга не могли сравниться с ним по силе. После каких-то четырёх ударов ствол поддался. Как в Аллдьюпе. Неудачный день для деревьев.

Хирка вскочила на сук и замерла, приготовившись к прыжку. Какое-то время она покачалась вместе с деревом, а потом оно рухнуло. Она изо всех сил бросилась в сторону и покатилась по траве. Дерево со всеми десятью тысячами листьев рухнуло на землю у неё за спиной. Хирка быстро поднялась на ноги и выплюнула изо рта траву. Отец смотрел на неё без радости, но и без злости. Казалось, папа размышляет, хватит ли у него ума когда-нибудь понять её. Хирка сложила руки на груди и уставилась в другую сторону.

– Я и так собиралась домой.

– Пошли, – ответил отец. Он положил топор на колени и поехал по направлению к лачуге. – Я должен кое-что тебе рассказать.

Ему никак не удавалось заехать на своём стуле в дом. Хирка не стала помогать. Этим искусством она овладела. Колёса цеплялись за вздыбившуюся доску на пороге. Обычно она не создавала помех, но сейчас папины движения были слишком резкими. Он слишком сильно дёргался, слишком напрягался. В конце концов стул въехал в дом. Хирка проследовала за ним. Ей показалось, что комната уменьшилась в размерах и стала какой-то чужой. Тяжёлый воздух был наполнен дымом от тлеющего очага. После целого дня, проведённого на улице, к нему надо привыкнуть.

Хирка села и по старой привычке принялась сметать со стола высохшие листья и мусор от перемолотых трав. В помещении сладко пахло опой, но она ничего не сказала. По крайней мере, отец убрал видимые следы её употребления. Это растение было запрещено использовать всем, кто не состоит в гильдии лекарей Совета. Отец всегда торговал им из-под полы, а Хирка пассивно протестовала. Но опа была далеко не единственным опасным растением, с которым им приходилось иметь дело. И это ещё одна причина, по которой им много времени приходилось проводить на колёсах. Странствующий торговец и его дочь.

И сейчас он снова хочет пуститься в путь.

Может быть, он передумал? Он же срубил берёзу! Нельзя срубить дерево просто так, после этого что-то меняется.

Отец подкатился к столу и пододвинул Хирке плошку с рыбным супом. Суп был едва тёплым, но показался ей даром Всевидящего. Она жадно ела одной рукой, а другую, повреждённую, отец вытирал тряпочкой. Она не расскажет ему, что встретила Римера. Отец доступно объяснил ей, что мужчинам доверять нельзя, и она научилась держать рот на замке. А вот в отношении Ветле он был совершенно спокоен. Поэтому, если папа спросит, чем она занималась, она сможет рассказать ему о Ветле. Но он не спросил.

– Я нашёл тебя, – пробормотал он, не глядя на Хирку.

– Я и не пыталась прятаться, ты ошибаешься, – ответила она.

– Да я не об этом.

Отец намазал её ладонь бальзамом. Защипало. Он повернулся к ней спиной и поехал к очагу. Там, перед огнём, он и остался, окружённый сиянием пламени, как луна во время солнечного затмения.

– Я не родил тебя, я нашёл тебя. Это не так сложно понять, девочка.

От его слов Хирка почувствовала уколы по всему телу, как от укусов муравьёв. Это предвещало опасность, хотя она и не понимала, какую. Или не хотела понимать. Его голос казался далёким громом. От этой словесной непогоды негде искать убежища.

– Я ещё не уехал из Ульвхейма. Там всё шло удачно. Я вёл торговлю с минимальным риском. Власть Совета так далеко на севере не слишком сильна. Там даже не было гильдии лекарей. Мудрые бабки исцеляли болезни, удаляли зубы и извлекали детей на свет, совершенно не думая о Совете.

Хирка услышала тоску в его голосе, как будто он рассказывал о мире своей мечты.

– Но у Совета имелся свой имлинг в Ульвхейме. Его называли слиятелем, но Ульве и с мухой слиться не смог бы. То, что у него, возможно, имелось из способностей, он к моменту нашей встречи уже пропил. Он курил опу. Я знал, что он был полуглухими ушами Совета в Ульвхейме, а он знал, чем я занимаюсь. Всё шло своим чередом. Потом настал месяц Илир, только-только наступила темень, дни стали совсем короткими. Пришёл мороз и принёс холода, какие бывают только в Ульвхейме.

Отец склонился над очагом.

– Он пришёл ко мне пьяным. Было поздно, и я попросил его вернуться домой. Я соврал, сказал, что мне нечего дать ему, он и так много всего набрал. Но он хотел, чтобы я его подвёз. Он едва держался на ногах и размахивал бутылкой, но говорил вполне серьёзно. Ему надо к каменному кругу в Сигдскау. Приказ Совета. Всю дорогу валил снег, и он брюзжал о тех бесполезных заданиях, на которые его отправляет Совет.

Отец подражал невнятному голосу, каким, должно быть, говорил Ульве.

– И я знал, что на задание отправлен не только он. Каждый каменный круг в каждом государстве Имланда сегодня ночью будет проверен, если, конечно, все вороны добрались до цели в такую-то непогоду. И для чего?

Хирка не знала, хочет ли узнать ответ на этот вопрос, поэтому просто молча ела рыбный суп.

– Потому что какой-то заклинатель камней ощутил волнение Потока. Навыдумывал, что древние каменные врата вновь открылись и что-то проникло через них в наш мир.

Хирка почувствовала, как волоски на её руках встали дыбом. Говорят, слепые проходят сквозь камни, и они могут вернуться. Именно поэтому появился Ритуал. Чтобы защитить народ. Но это всего лишь слухи. Никто никогда не видел слепых. Целые столетия. Их больше не существует. Если они вообще когда-нибудь существовали.

– Ульве заявил, что он – не суеверная баба и не боится темноты. Тогда я спросил его, почему, в таком случае, он не взял повозку и не поехал один, но на это у него не нашлось ответа. Трус. Когда мы добрались до камней, он, покачиваясь, побродил среди них в полной темноте. Он был пьян в стельку, меч волочился за ним по земле. Призрак, а не охотник на монстра, которого ему приказано убить. Он ошалело сражался с тенями, пока не запнулся о камень. Тогда он повалился на землю и захрапел.

Вот сейчас начнётся, подумала Хирка. Она учуяла запах того, что ей предстоит услышать. Как зверь. Воздух в комнате делался всё плотнее, а мир стал невыносимо тесным. Речь отца замедлилась, как будто он тоже замешкался.

– Не знаю, что заставило меня обойти круг. Внутренний голос, наверное. Кто-то отправил имлингов в жуткую непогоду проверить Всевидящий-знает-что, а Ульве не смог выполнить задание. И я стал продираться сквозь снег вокруг камней. Только чтобы посмотреть. Чтобы удостовериться. Так я и нашёл тебя. Тебе было несколько дней от роду. Кто-то завернул тебя в одеяльце, которое сливалось со снегом, и тебя было почти невозможно заметить. Бледное личико, величиной с мой кулак, посреди стужи. Снег падал на тебя, но ты не плакала. Ты с удивлением смотрела вверх своими большими зелёными глазами.

Хирка проглотила кусок рыбы, который тут же попросился обратно. Она хотела встать, но тело её одеревенело. Она не была уверена, что именно только что услышала. Отец не был… отцом. А он продолжал свой рассказ. Может, он забыл, что она сидит за столом.

– Нет на свете имлинга, который доверил бы грудного ребёнка пьяному придурку вроде Ульве. Я затащил его в повозку, а тебя взял на руки. Всю дорогу назад вы оба проспали. Я отвёз Ульве домой и передал его наложнице. Ты же отправилась со мной. Я провёл бессонную ночь, держа в одной руке тебя, а в другой меч. В каждом углу мне мерещились Колкагги. Я слышал их в волчьем вое и в стуке бьющих по стене дома веток. В Ульвхейме так холодно, что Колкагга на полпути повернул бы назад, говорил Йон из пивнушки. Но я не уверен. О чёрных тенях Всевидящего ничего нельзя знать наверняка.

Отец резко повернулся к ней:

– Ты знаешь, я не часто даю поводы для сплетен, девочка. Но какой в этом смысл, если мир устроен так, как устроен? У меня не было выбора. Если на содержании у Совета были и другие пьяницы, то история о каменных кругах и монстрах могла уйти в народ. Имлинги насторожились бы. Я не мог взять на воспитание бесхвостую девочку!

Хирка дотронулась до шрама внизу спины, как будто её обожгло. Сейчас он заврался. У неё был хвост! Она не бесхвостая.

– Волки… – она сглотнула. Слова застряли у неё в горле. – Мой хвост сгрызли волки. Ты сказал…

– А что, Шлокна тебя возьми, я ещё мог сделать?

– Но шрам… – Хирка почувствовала, как ком в её горле увеличивается и начинает причинять боль.

– Я собственноручно нанёс этот шрам, девочка! – заорал отец, как будто она была в чём-то виновата. – Я вырезал у тебя на спине следы от клыков. Это непростое дело. Шрамы должны были выглядеть как настоящие. А ты кричала. Мне пришлось закрывать тебе рот ладонью. Ты могла весь город разбудить! – В свете очага лицо отца казалось тёмно-красным.

– Прости… – больше она ничего не смогла выдавить из себя.

Хирка увидела, как лицо отца дёрнулось, словно она его ударила.

– Теперь ты понимаешь, девочка? Понимаешь, почему нам надо уехать?

Хирка не хотела ничего понимать. Она опустила глаза вниз и заметила пожелтевший волчий зуб у себя на груди. Она носила его на шее всю жизнь. Память. Память о том, чего никогда не было. Фальшивое доказательство охотничьей доблести, купленное на рынке за медную монетку? Должно быть, отец понял, о чём она хочет спросить, поэтому громко продолжил:

– Ты явилась в мир бесхвостой в каменном кругу у Ульвхейма, и ты не можешь сливаться с Потоком. Я не знаю ни откуда ты пришла, ни кто ты, но мы уедем. Если ты – одна из бесхвостых… Дитя Одина…

Эти слова кнутом хлестнули по сердцу Хирки.

– Если ты – человек, Совет выяснит это во время Ритуала. Но ты – моя дочь, и никто не завершит работу Ульве. Я не стану рисковать тобой.

Несмотря на то, что его голос стал мягче, она понимала, что спорить бесполезно. Вся ситуация казалась нереальной. Хирка засмеялась, но смех её прозвучал неестественно.

– А ты видел потомков Одина, папа? Ты хоть раз слышал о ком-нибудь, кто его видел? Мы исколесили весь Фоггард вдоль и поперёк, и никогда…

– Не встречали бесхвостых, которые не могли сливаться с Потоком? Слепых к земле?

Хирка посмотрела на него. Он что, стал её врагом? Почему он делает ей так больно? Её глаза бегали в разные стороны, пока она вспоминала.

– У того здоровяка во Фроссабю был обрубок хвоста?

– Его баба отрезала ему хвост. Он изменил ей с девчонкой.

– А три девушки с рынка в Арфабю, которые…

– Это были сирены из Урмуная. Их не интересуют создания из плоти и крови, они посвящают жизнь танцу. По традиции они привязывают хвосты к спине.

– Ульве! Ты сказал, Ульве не мог сливаться!

– Конечно же, он мог сливаться с Потоком. Просто он уже был не в состоянии пользоваться своей способностью. И это несмотря на то, что Совет избрал его во время Ритуала, когда он был совсем юным, и много лет обучал его в Эйсвальдре. Хирка…

– Я не потомок Одина! У меня есть мать!

Отец закрыл глаза. Хирка не знала, до чего доведёт этот разговор, но останавливаться не собиралась.

– У меня была мать. Майанде!

– А ты её помнишь? – Голос отца изменился. Он говорил с лёгкой усмешкой. Но его предположение было верно. Хирка не помнила её, в памяти остались только рассказы отца о ней.

– Майанде была девушкой из Ульвхейма, с которой я… некоторое время общался. Она делала мыло и продавала его подвыпившим мужчинам в тавернах. Они больше тратили на мыло, чем на пиво. Более заядлых пьяниц ещё надо поискать.

Хирке казалось, что слова отца камнями придавливают её к земле. Одно тяжелее другого. Её завалит, и она умрёт. Ей удалось встать. На какое-то мгновение Хирке показалось, что она пришла сюда в гости, а отец стал чужаком. Чужаком, лгавшим напропалую.

Стало невозможно дышать. Хирке приходилось выдавливать из себя слова.

– Дети рождаются без рук и ног! Слиятели бывают сильными и слабыми! Нельзя наверняка сказать…

– Нет, – перебил он её. – Наверняка сказать нельзя. Ничего нельзя знать наверняка, но я не хочу рисковать и стать в глазах Совета тем, кто принёс гниль в Имланд.

Гниль… Дитя Одина. Человек. Тот, кто заставляет других гнить.

– Бабьи сплетни! – заорала она. Хирка знала, что только такое определение вздора он точно поймёт.

Воздух. Ей нужен воздух. Хирка распахнула дверь и сделала глубокий вдох. Казалось, она долго не дышала. Она слышала голос отца за спиной, но не вникала в содержание его речи. Она ушла. Всё не так, как раньше. Он привязан к стулу и не сможет её остановить. Даже пойти за ней не сможет. Она шла быстрее и быстрее, перепрыгнула через поваленную берёзу и побежала.

Хирка понятия не имела, куда направляется и от чего бежит, но ей надо было мчаться. Стемнело. Она могла убежать куда угодно. На улицах уже никого не было. Никто не мог её увидеть. Она стала невидимкой. Призраком. Монстром.

Дитя Одина.

Она не существовала, и она побежала. Но внутри неё по-прежнему было что-то живое, и это живое замечало, как ветки и листья хлещут её по лицу и как она приближается к Аллдьюпе. Всё пошло не так. Внезапно нога Хирки зацепилась за что-то, и она грохнулась на землю. Она лежала и хватала ртом воздух. Воздух казался мёртвым. Он не давал ей ничего, необходимого для дыхания. Она знала – надо подняться.

Склон перед ней был покрыт мхом. Пахло гнилью. Она была частью земли. Личинкой. Насекомым, способным забраться в маленькие пещерки во мху и исчезнуть. Навсегда. Её взгляд скользнул по склону и дошёл прямо до чёрного края Аллдьюпы, пропасти, которая всего несколько часов назад чуть было не забрала её жизнь.

Возможно, всё должно было произойти именно так? Может, именно таким было наказание Всевидящего за то, что она обманула смерть?

Могут ли бесхвостые умереть? Могу ли я умереть?

Хирка снова сжала веки. Она постаралась выбросить из головы всё, что услышала, но у неё не получалось. Я не родил тебя, я нашёл тебя.

Она укусила себя за руку и подавила крик. Ей не было больно, но она знала, что поступает как дикий зверь. Она открыла глаза. На руке остались красные следы от зубов. А чего она ждала? Что, думала, её кожа превратится в камень?

Что ей было известно о бесхвостых?

Их не существует…

Потомки Одина – это миф, как и слепые. Старая сказка. Она не верила в сказки. Отец просто дурак!

Так для чего же существует Ритуал?

Ритуал должен защитить всех от слепых. И хотя это всего лишь древняя традиция, слепые наверняка когда-то существовали. Разве сама она не клала монетки на веки новорожденных? Не давала им кровь, чтобы обезопасить матерей? Так делали веками. Наверное, не без причины? И если слепые существовали, то, возможно, потомки Одина тоже?

Дитя Одина. Человек. Дочь Эмблы. Гниль… Последнее самое обидное, самое болезненное. Она слышала это слово и раньше возле пивной. Отец Колгрима обвинил Железного Ярке в том, что тот водил шашни с его девочкой. Железный Ярке ответил, что скорее будет гниль жрать. Этот ответ стоил ему двух зубов.

Хирка поджала коленки и заплакала. Вот кто она. Ругательство. Скверна. Наверное, другие тоже это увидят? Особенно во время Ритуала. Кусочки мозаики у неё в голове сложились в целостную картину. Так вот почему у неё не получалось сливаться с Потоком. Вот почему они всю её жизнь провели в дороге. По этой причине они с отцом всегда держались подальше от других. Дело не только в запрещённых травах. Страх. Отец боялся того, что могло случиться, если кто-нибудь узнает, кто она. Имлинги опасны.

Хирка содрогнулась. Её лицо похолодело в тех местах, где остались следы от пробежавших слёз.

А вдруг во время Ритуала Всевидящий обнаружит, что она не принадлежит к роду Има? Совет накажет её! Сожжёт её! А что будет с отцом? С отцом, взявшим себе гниль? Они его убьют?

Нет!

С ним ничего не случится. И с ней ничего не случится. Хирка не насекомое! Она из рода Има! Та, кто преодолевает все возникающие трудности. Так было всегда.

Хирка заметила очертания знакомого предмета на мху. Её корзина. Она бросила её, чтобы спасти Ветле. Такой уж она была. Мужественной. Сильной. Она не боялась. Она – не трусиха!

Она пройдёт Ритуал, как и все остальные. А когда всё закончится, их оставят в покое. Тогда они смогут жить в Эльверуа и больше никогда никого не бояться. Ритуал даст ей всё, что ей нужно. Дом. Место в мире.

Это хорошее решение. Вот как должно быть.

Неожиданно на Хирку снизошёл покой. Она устала. Внезапно девушка ощутила взмах крыльев. Перед ней на землю опустился ворон. Он склонил голову набок и уставился на неё, а потом подошёл к корзине и стал клевать хлеб своим мощным клювом.

Ворон. Это почти то же самое, что сам Всевидящий. Хороший знак, это всем известно, подумала Хирка и тут же вспомнила, что не верит в знаки. Они с отцом раздавали амулеты с изображением ворона тем, кого лечили от болезней. Кто-то из больных умер, кто-то нет.

Она закрыла глаза. Равнодушие убаюкало её, и она заснула прямо на горном склоне.

Ей снилось, что пришёл отец. Он передвигался на собственных ногах, как раньше. Сильные руки отца подняли её из темноты и отнесли домой.

Рис.4 Потомок Одина

Пустое кресло

Рис.0 Потомок Одина

Что значило для него слово отец?

Учитель? Скала? Путеводная звезда? Всю свою жизнь Урд слышал, как другие называют его отца именно такими словами. Но для него отец был всего лишь окровавленными кусками мяса в ведре. Его отец умер. Спурн Ванфаринн умер.

От тяжести этой утраты – этого имени – пошли круги по всем одиннадцати государствам. Маннфалла погрузилась в горе. Совет был потрясён смертью одного из двенадцати. Говорили, этого не могло произойти в более неподходящее время.

Прекрасно.

После Спурна Ванфаринна остались огромное богатство и пустое кресло во Внутреннем круге. Урду было интересно лишь последнее. Он стоял, выпрямив спину, и чувствовал, как капли пота со лба стекают в уголки глаз, но не моргал. Это самый важный день в его жизни. Он близок. Так близок. Сейчас всё решится. Сейчас всё прекрасно. Он прекрасный сын. Прекрасный преемник.

Десять из одиннадцати членов Внутреннего круга стояли перед ним – Совет в сборе. За его спиной затаила дыхание Маннфалла. Безмолвное море народа, сдерживаемое жарой и горем. Ворононосица была так близко, что он мог бы дотянуться до неё рукой. Барабанная дробь, сопровождавшая процессию в пути на возвышенность, притихла и превратилась в едва различимые удары. Время пришло.

Позади Урда распахнулись двери, и море воронов окрасило небо в чёрный цвет. Птицы кружили над скалами на удивление тихо. Ворононосица сделала знак Всевидящего и вывалила содержимое ведра на землю перед собой, затем отступила на шаг и позволила воронам попировать.

Спурн Ванфаринн был всего лишь кровавыми кусками мяса. Маленькими-премаленькими кусочками. Урд и не мечтал о том, чтобы увидеть его таким крошечным, лишённым лица и костей. Разделанным на части. Он больше не великий имлинг. Больше не великий. Урд подавил улыбку. Борьба позади. Тихая борьба, которая велась с самого его детства. С тех пор как отец бросил ему в лицо, что из него выйдет такой же член Совета, как и из шлюх у реки, и что он станет первым в их семье исключением из семисотлетней вереницы членов Совета.

Обидно, что теперь, после смерти, отец уже не узнает, как сильно ошибался. Если только Поток где-то в вечности не донесёт до него это знание.

Кусочков, в которые превратился Спурн, становилось всё меньше. Отец угасал, уносился прочь на чёрных блестящих крыльях. Его медленно, но верно пожирали вместе с его бесконечным презрением к старшему сыну. Это презрение изгнало Урда во мрак ещё до того, как он достиг возраста участия в Ритуале, и подтолкнуло к этой зловещей игре, стоившей ему почти всего. Только сейчас интриги начали приносить плоды. Сейчас, пятнадцать лет спустя, он сумел открыть каменные врата самостоятельно. Наконец-то он получил обещанное.

В голове его вновь возник раздражающий вопрос. Почему сейчас? Почему пришлось так долго ждать? Неужели что-то просочилось через врата в тот раз и осталось незамеченным? В Имланде возмужала чужая кровь?

Неслыханно! Он стал сильнее – в этом всё дело. Но во время Ритуала он будет настороже, хотя в любом случае никто не сможет скрыть от него подобное. Никто. Даже Он.

Урда бросило в дрожь, и он подавил желание схватиться за горло. Это ничего. Ничего. Обычная боль. Воротник, как всегда, плотно охватывал шею. Никто ничего не узнает. Как же он ненавидел постоянную боязнь того, что кто-нибудь его раскроет.

Барабанная дробь снова стала громче. Воронов позвали обратно. Всё, что осталось после их трапезы, – это красная кровь на краю скал. Свежая кровь смешалась с тёмно-коричневой – кровью сотен поколений членов Совета, отправившихся отсюда в вечность.

Урд приготовился. Избрать преемника во Внутренний круг предстояло Совету и Всевидящему. Сейчас ему представится лучшая возможность повысить свои шансы. Каждый из членов Совета подойдёт к нему, чтобы выразить соболезнования. Он сглотнул. Тирме Екенсе был вторым в очереди. Семья Екенсе не испытывала особой симпатии к его семье, но у Урда имелся козырь. Брат Тирме задолжал семье Урда кругленькую сумму.

Тирме пожал ему руку и выразил соболезнования. Урд поблагодарил, склонился к высокому члену Совета и прошептал: «Все обязательства по отношению к моему отцу, естественно, почили вместе с ним».

Тирме сперва удивился, но потом поблагодарил его и пошёл дальше.

Трудно предугадать, к чему это приведёт, но Урд сделал всё, что мог. Со следующим членом Совета, на которого он может надавить, будет легче.

Миана Фелль заседала в Совете вместе с отцом с момента появления Урда на свет. У них были хорошие отношения, и Урд разглядел кое-что в её глазах. Она любила его отца. Вряд ли её чувство было взаимным. Урд не испытывал уверенности, но всё же попытаться стоило. Глаза Мианы опухли и блестели, и стоило ей взять Урда за руку, как он почувствовал себя увереннее. Он улыбнулся старушке и прошептал: «Отец говорил, что единственное горе его жизни – невозможность быть с вами».

Из карих глаз Мианы полились слёзы. Некоторое время она недоверчиво смотрела на него, а потом сомкнула веки и потянула его ладонь к своему лбу. Урду показалось, он чувствует, как знак ворона огнём прожигает его ладонь. Он улыбнулся. Он почти достиг своей цели.

Рис.5 Потомок Одина

Загадка

Рис.0 Потомок Одина

Ворон пролетел по ночному лесу на расстоянии вытянутой руки от Римера. Взмах его крыльев дуновением ветра коснулся его лица, после чего птица исчезла во мраке. Юноша осенил себя знаком Всевидящего.

Неподалёку от него на земле кто-то лежал. Ример остановился. Его рука сжимала эфес, пока он оглядывался по сторонам в попытке определить, не прячется ли в лесу кто-нибудь ещё. Скупая на свет луна была похожа на тонкий серп. Он едва различал движение ветра, который поигрывал ветками деревьев. Ночестон издал протяжный, жалобный крик, оставшийся без ответа. Никаких других признаков жизни не наблюдалось. Ример был один, если не считать неподвижно лежащего на мху существа. Он подошёл ближе. Худощавое. Рыжеволосое. Через прорехи в штанах торчат ободранные коленки. Хирка.

Он почувствовал укол беспокойства, присел на корточки и положил руку ей на спину. Дыхание Хирки было спокойным. Борозды на мху поведали ему, что она запнулась и поскользнулась. Лицо её перепачкалось. Она была одета в порванный свитер, но он не бывал целым с тех самых пор, когда Ример познакомился с ней. Вроде бы не покалечилась, только руку повредила, но это произошло ещё утром. Ример провёл большим пальцем по ране на её ладони. Она вздрогнула. Глупая девчонка с сердцем волка.

Судя по всему, она спасла жизнь Ветле. Возможно, случившееся напугало её больше, чем она показывала? И она вернулась сюда, чтобы взглянуть в глаза своему страху? Немыслимо. Ример огляделся. Рядом валялась перевёрнутая корзина. Хирка бежала. Бежала от кого-то или от чего-то.

Знала ли она? Видела ли она его?

Нет. Конечно, нет. Он действовал осторожно. Он тренировался в поросшей травой ложбине на вершине Пика Волка. Поток там был очень силён. Немногие смогли бы взобраться туда, а если бы, вопреки ожиданиям, кому-нибудь это удалось, он услышал бы их приближение загодя. И никто всё равно не понял бы, что увидел. Телохранитель, который занимается боевыми искусствами. Воин. Взмахи меча. Ничего необычного. Конечно, надёжнее всего было бы не делать ничего странного, пока он находится здесь, но у Римера имелись обязательства. Он должен использовать время для того, чтобы стать сильнее. Чтобы…

Чтобы избегать Илюме.

Илюме сегодня вечером вернулась домой из последней поездки, которую можно было назвать дружеским рукопожатием Равнхова и Маннфаллы. Севера и юга. Он видел, как возвращаются повозки, но своей тренировки не прервал и отложил явление домой до восхода луны. До тех пор, когда бабушка наверняка будет в постели. Слабак. Недостойный. Его уверенность смеялась над ним.

Ночестон снова принялся жаловаться. Ример должен доставить Хирку домой, пока она не замёрзла и не простудилась. Рыжая непоседа лежала на боку, поэтому он легко подхватил её на руки. Он попытался найти на ощупь её хвост, но потом вспомнил, что она лишилась его ещё в детстве. Тем проще будет нести её. Корзина, повисшая на пальцах его руки, почти ничего не весила. Хирка что-то проворчала во сне и положила голову ему на грудь, но не проснулась.

Конечно, интересно, что с ней произошло, но Ример уже давно перестал размышлять над этим. Хирка была на три года моложе его, и она успела побывать во всех местах, которых остальные избегали. Ей редко требовалась причина для того, чтобы поплавать в Стридренне. Или сигануть на крышу на пристани, провалиться и застрять так, что её пришлось выталкивать снизу.

Ример улыбнулся. Хирка непроизвольно становилась зачинщицей самых опасных авантюр. Она и одной зимы не прожила в Эльверуа, когда туда прибыли Ример с Илюме. Ему только исполнилось двенадцать, и он никогда не встречал никого, похожего на неё. Он вырос в Маннфалле, в доме Всевидящего, под Его крылами. Конечно, он встречался с другими детьми, но они всегда приходили вместе с родителями. Всегда в полном облачении, которое мешало им нормально двигаться. Они молча таращили глаза и разглядывали Римера, своего ровесника, который сидел, вытянувшись в струнку, в окружении стражей Совета и возлагал на них руку. Как будто кто-нибудь когда-нибудь прожил дольше благодаря этому. Даже в двенадцать лет он уже был окружён мифами, и пока обстоятельства оставались неизменными, судьба его предрешена. Его занятие неразрывно связано с желанием народа получить благословение.

Приехав в Эльверуа, он совершил побег, о котором и мечтать не мог. Маленькое местечко вдали от коридоров Эйсвальдра. В Эльверуа дети пачкались. Они шалили и набивали себе синяки и шишки. Иногда у них текла кровь. И Хирка всегда оставалась непревзойдённой. Колгрим первым попытался поставить новенькую девчонку на место, но она чуть было не поколотила его основательно, а это было в новинку для Колгрима. Она до шеи ему не доставала, но была юркой, как дикая кошка.

Ример остановил их. Потрясённый их бурным поединком, он бросился между ними. Сжатый кулак Хирки проехался по его нижней губе, и он ощутил вкус собственной крови. Надо сказать, это случилось не впервые. Сын семьи Совета знал тяжесть меча и тренировался с тех пор, как сделал свои первые шаги. Но впервые другое живое существо за стенами Эйсвальдра дотронулось до него рукой. Он вытирал кровь и смотрел попеременно то на вымазанный красным кулак, то на такого же цвета волосы девчонки, которая ударила его. Она криво усмехнулась и пожала плечами, как будто он сам был виноват в случившемся.

Ример помнил, как озирался по сторонам, боясь обнаружить свидетелей происшествия. Если бы весть о нём дошла до ушей Илюме, то Хирка в лучшем случае лишилась бы кулака, а в худшем – жизни. В любом случае, он навсегда лишился бы общества этого необузданного создания. Так не будет. И они заключили пакт, священный и не слишком дружественный, как это бывает только у детей, а его условия стали их тайной. В тот день началась борьба за зарубки, которая несколько раз чуть не доконала их обоих. Они плавали, пока не начинали тонуть, карабкались на скалы до боли в пальцах, прыгали вниз и ударялись о землю, теряя сознание. Ни один не желал оказаться хуже другого. Море страданий, море боли, и всё ради зарубок, ради бесценных царапин, которые показывали их положение в непрекращающемся поединке. Но Ример не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел, как она плачет.

Он посмотрел на худенькое тело подруги, которая спала у него на руках. Рыжие волосы Хирки были всклокочены, руки изранены. К влажным полоскам на лице пристала земля. Ример беззвучно нёс её по лесу. Проще всего было бы разбудить её, но ему нравилось смотреть, как она спит. Её лицо было таким открытым. На нём не было масок. Он хотел, чтобы это длилось как можно дольше. Кроме того, он знал, что Хирка придёт в ярость, если проснётся и обнаружит, что её несут, как ребёнка.

Ример улыбнулся. Деревья остались у него за спиной, он вышел на гребень холма над Эльверуа. Спящий дом, который он скоро покинет навсегда. Туман сползал между ягодными кустами вниз, к жилищам. Слышался далёкий рокот Стридренны. Неужели здесь всегда было так красиво?

Мой путь выбран.

Хирка плотнее прижалась к нему. Как ему разбудить Торральда, не разбудив Хирку? Не может же он просто взять и войти в лачугу…

Ример заметил тень, которая двигалась по гребню. Он инстинктивно опустился на корточки, не выпуская Хирку из рук. Что это с ним? Он же в Эльверуа, здесь нет ни врагов, ни опасностей. Он поднялся. Тень превратилась в широкоплечее тело… на колёсах?

Торральд. Отец Хирки, на невероятном приспособлении из колёс и стали. Шедевр кузнеца. Стул, на котором он мог передвигаться без посторонней помощи. По крайней мере, в помещении. На улице дело обстояло иначе. Торральд отъехал на приличное расстояние от маленькой лачуги, но катиться по траве ему было непросто. В его движениях проступала паника. Ример пошёл ему навстречу.

Торральд увидел их, и на его лице на какое-то мгновение появилось облегчение, а потом его глаза вновь потемнели.

– Отдай мне её! – прорычал он, вытянув мощные руки.

Ример привык читать страх и вожделение в глазах других, но тут речь шла о другом страхе. Он не был знаком Римеру.

– Она спит, – прошептал он. – Я нашёл её у Аллдьюпы.

Ример не хотел, чтобы его реплика прозвучала вопросительно, но получилось именно так. Торральд посмотрел на Хирку, и плечи его поникли. Он устало провёл ладонью по лицу.

– Ей… ей пришлось нелегко.

Ример не ответил и пошёл дальше к лачуге. За спиной он слышал скрип стула на колёсах. Ночь была прохладной. Никто из них больше не произнёс ни слова. На фоне горной стены проявились очертания бревенчатой лачуги. Не-дом. Двадцать лет никто не трогал его, с тех самых пор, как стражи забрали хозяина-преступника и подожгли его. Ветер спас постройку от полного уничтожения, но никто не решался подходить к ней ни чтобы поселиться, ни чтобы разворовать. Всевидящий ведь решил, что лачуга должна сгореть. Ример вздохнул. У Всевидящего множество намерений, но вряд ли в его намерения входят возведение и снос зданий. Торральд с Хиркой тоже хорошо это понимали.

Ример нагнулся и вошёл в дом. От тяжести Хирки по его рукам растекалась сладкая боль. В очаге пылал огонь. Сегодня ночью что, никто не спит?

В маленькой комнате было слишком жарко. Стен не было видно за полками с горшочками, коробками и бутылками всех форм и размеров. И повсюду чай. С потолка на верёвках свисали какие-то травы, пахло мятой и экзотическими специями. Немножко чересчур экзотическими, если верить слухам. Ример слышал, что Торральд приторговывает растениями из чёрного списка, но никогда не обсуждал это с Илюме. Ведь речь всего лишь об очередной области деятельности, которую Совет желает контролировать, к тому же Ример сомневался, что Всевидящий вообще когда-нибудь думал о таких вещах.

Торральд указал Римеру на маленькую боковую комнатку с красивой деревянной кроватью. Спинку её покрывала резьба, представляющая собой цветочный луг. От середины к краям растянулись птичьи крылья. Торральд славился не только лечебными чаями и счастливыми амулетами, он был талантливым резчиком по дереву. И это стоило ему ног во время несчастья в Глиммеросене.

Ример обратил внимание, что углы кровати соединялись без помощи болтов, значит, её можно в любое время разобрать и собрать. Может быть, им иногда требуется место для других вещей? Ример завидовал им. Только подумайте, жить, как они. Две маленькие комнатки, всё, что может понадобиться, находится на расстоянии вытянутой руки, а те, с кем ты живёшь, – на расстоянии нескольких шагов. Этот мир так сильно отличается от владений Ан-Эльдеринов в Маннфалле, где, Ример мог поклясться, имелись комнаты, которых он никогда не видел. Если закричать в одном конце дома, в другом тебя не услышат. Хорошо, что рядом с ним всегда находились имлинги, которые следили за тем, чтобы у него было всё необходимое.

Ример успокоился, когда вспомнил, что отказался от той жизни раз и навсегда. Теперь всё обстояло иначе. Он три года не спал на шёлке и никогда больше не будет. Он станет следовать за Всевидящим по-своему. Заседать в Совете он не будет. Никогда.

Он поставил корзину на пол и опустил Хирку на кровать. Ример позволил отцу снять с неё обувь и уложить. Хорошо бы поднять руки вверх, но он не настолько устал. В последние годы ему приходилось переносить более тяжёлые грузы на более дальние расстояния.

Ример почувствовал, что стал нежеланным гостем в ночи, которая по каким-то причинам оказалась трудной для Торральда и Хирки, поэтому он направился к выходу из лачуги.

– Ты вернулся, Сын-Ример? – раздался позади него голос Торральда.

Титул тяжело упал на грудь Римера. Сын. Сын рода членов Совета. Маленькое словечко создавало огромную пропасть между ним и всеми остальными. Он повернулся к Торральду…

– Ты наложил мне на руку восемь швов, когда мне было двенадцать. И ты ни слова не сказал Илюме. Тогда я был просто Ример. Я и теперь просто Ример. Но я приехал не для того, чтобы остаться. Я буду сопровождать Илюме в Маннфаллу.

– Да, она ведь нас покидает… – Торральд провёл пару раз рукой по черепу, как будто полировал его.

– У большинства хватает ума казаться при этом разочарованными, – сказал Ример и улыбнулся.

Торральд улыбнулся ему в ответ и положил руки на стол. Они были такими сильными, что могли бы поднять быка. На предплечье имелась татуировка: маленький цветок, не больше фаланги пальца. Синяя краска со временем поблекла, контуры расплылись.

– Хочешь есть? У нас есть суп из палтуса. Он простой, но свежий, – Торральд повернулся к очагу и поскрёб поварёшкой по дну кастрюли. – Согреется через минуту.

По его голосу было понятно, что на самом деле он не желает никакой компании.

– Ты гостеприимен, Торральд, но мне надо возвращаться, – ответил Ример и всё же присел. Торральд смотрел на него, не отрывая глаз. Ример видел в них ту же осторожность, что и в глазах Хирки. Они держатся на расстоянии. Они больше не знают его. Он не один из них.

– Что же нам тогда делать, Ример? Нам, простым смертным? Ждать войны? – Торральд склонился к нему. Ример почесал нос, чтобы скрыть улыбку. Нагловатый вопрос Торральда сократил расстояние между ними, и он наслаждался моментом.

– Равнхов и Маннфалла стучат по щитам. Но они всегда это делали, – сказал Ример, зная, что в его ответе больше уверенности, чем в нём самом.

– Стучат по щитам?

– От этого никто не умрёт, Торральд.

– Никто из вас, возможно, – Торральд откинулся на спинку стула. Пропасть между ними разверзлась вновь. Ример поднялся. Он бы многое отдал за возможность остаться здесь навсегда, болтать о всякой всячине, проснуться завтра утром и, возможно, пойти ремонтировать повреждённые огнём брёвна на крыше вместе с сидевшим перед ним мужчиной. Но этот мир тоже не принадлежал Римеру.

Торральд невесело улыбнулся.

– Спасибо, что оказался там, Ример. Спасибо за Хирку.

– Она всегда оказывалась там, где была нужна мне, – ответил Ример.

Глаза Торральда расширились и выдали охватившие его удивление и подозрение. Он всегда был замкнутым и держал Хирку при себе, как сокровище. Он не знал, сколько времени Ример с Хиркой проводили вместе, а может, это должно остаться тайной. Но больше это не имело никакого значения. Всё закончилось.

Ример вышел и закрыл за собой дверь. Ноги принесли его на край горного уступа. Он стоял и смотрел на погружённую во тьму деревню Эльверуа. За последние три года он научился жить, ощущая тленность бытия. Таково первое послание Всевидящего. Ничто не завершено полностью. И ничто не длится вечно. И всё же он испытывал горе от того, что ему придётся оставить всё это. Он покидал не только Совет, не только семьи Маннфаллы и не только Илюме.

На крыше лачуги закричал ворон. Его крик был похож на смех старого мудреца. «Что-я-говорил? Что-я-говорил?» Кто знает, о чём кричит ворон? – гласила старая поговорка из Блоссы. Это второй ворон, которого он встречает за ночь. Ример снова сделал знак Всевидящего. После жизни под Его крылами Ример так и не научился толковать крики воронов. Если бы умел, то, возможно, ворон дал бы ему совет. Завтра ему предстоит встреча лицом к лицу с Илюме Ан-Эльдерин, с матерью его матери, с одной из самых могущественных женщин мира.

Он сделал глубокий вдох, перешагнул через срубленную берёзу и направился в долину.

Рис.6 Потомок Одина

Драка

Рис.0 Потомок Одина

Хирка проснулась от воплей чаек на берегу моря. Она подошла к окну и открыла ставни. Было рано. Далеко внизу, на пристани, рыбаки уже сошли на берег. Они разделывали свой улов в окружении жадных птиц, которые кружили над их головами. Рыба билась в лоханях, не находя выхода. Море вдали покрывалось белой дымкой. Только пара облаков с серебристой каймой выдавала местоположение солнца.

От ветра кожа на её руках покрылась мурашками. В Глиммеросене в окна вставлены цветные стёкла. У Хирки же была просто дыра в стене, а это намного лучше. Так можно сделать вдох и по запаху понять, каким будет день. И видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Сквозь стекло всё видится искажённым, как во сне. Сегодня ночью ей приснился сон о том, как она плывёт по лесу. О воронах. Сон о… Римере?

Действительность настигла её, как тухлая рыба. Сгусток тошноты в животе. Отец не был отцом. Он нашёл её. Поднял. Взял с собой. Как диковинный камень или воронье перо. Она – брошенная. Отверженная. И не принадлежит к роду Има.

Хирка попятилась от окна. Она уцепилась за спинку кровати, чтобы погрузиться в забвение, как всего минуту назад. Утреннее забытьё. Дарующая свободу пустота перед окончательным пробуждением. Но она утекала сквозь пальцы, как песок. Хирка всё помнила.

Она побежала к Аллдьюпе. Запнулась. Корзина и ворон. Она заснула. Наверное, отец сходил к Железному Ярке, чтобы тот помог ему принести её домой. Как беспомощного ребёнка. Как будто она – Ветле. Хирка опустила глаза.

У неё на руке появилась белая повязка. Узкая нижняя рубаха обмоталась вокруг тела во время сна и была похожа на отжатое бельё. Другой одежды в комнате не было. Наверное, сохнет. Надо выйти. Ощутить ветер на лице.

Хирка открыла дверь в гостиную. Она предательски скрипнула. Отец, сидевший на своём стуле, вздрогнул. Он схватил ступку и принялся толочь ромашку, как будто просто немного вздремнул. Но Хирка видела, что он не ложился. Очаг горел со вчерашнего дня. Поверхность стола представляла собой хаотичный набор растений, коробочек, горшков и бальзамов. Он проработал всю ночь.

– И это всё? – хрипло спросил он и кивнул на её корзину, стоявшую на столе. Хирка поняла: он решил, что сегодняшний день будет совершенно обычным. Она не знала, чего ожидала. Больше, чем ничего, во всяком случае. Куча вещей, которые она хотела высказать, давила на неё свинцовой тяжестью, но ни одной из них она не могла вспомнить. Она сняла свою одежду с потолочной балки. Одежда высохла.

– Я дошла почти до самого Гардакульпа, – сказала она, натягивая на себя штаны. Прореха на колене увеличилась в размерах. Подождёт. – И я встретила Римера, – добавила она. Хирка услышала вызов в собственном голосе, но если отец не собирается признавать, что всё изменилось, действовать придётся ей. Она украдкой взглянула на папу, но он никак не отреагировал на её слова.

– Я нашла солнцеслёз, – сказала она, когда тишина сделалась совсем невыносимой.

– Хорошо. Половина деревни захочет получить его для сегодняшних вечерних костров. Я пошлю с тобой немного. Не…

– Болтайся среди имлингов и разговаривай как можно меньше, – закончила Хирка. Он поймал её взгляд.

– Ничего не отдавай взамен на обещания. Монета или ничего.

Хирка отковыряла корочку козьего сыра, пока отец объяснял, куда ей предстоит сходить. Хирка знала, кому что предназначается, но она позволила ему объяснить. Набитая до краёв корзина поведала ей, что сегодня предстоит навестить многих. Бальзама для груди Улле хватит на несколько месяцев. Чай из мяты для Квитстейна. У него была самая большая в деревне печь, и он снабжал всех хлебом из кислого теста, рецепт которого, по слухам, использовал ещё его прадед. Но из-за муки в воздухе ему становилось трудно дышать. Мята немного облегчала положение, и в корзине Хирки был запас чая, которого хватит до первого снега.

Наверное, отец считает, что она глупа, как овца, и не понимает, что происходит. Это её последний поход в Эльверуа, а он не собирался сказать ей об этом. Они снова уедут. Как они будут ездить с прикованным к стулу отцом, было выше её понимания, но если он думал, что она станет задавать вопросы, то пусть подумает ещё раз. Хирка засунула в карман варёное яйцо, взяла корзину и вышла из дома.

Она пошла в обход Глиммеросена, чтобы не разговаривать с Сильей. На самом деле ей не хотелось вообще ни с кем встречаться, но это невозможно, ведь прилетел ворон, и все соберутся около Чертога Всевидящего.

Внизу, в долине, спокойно и уверенно текла Стридренна, как будто время её вообще не волновало. Ноги принесли Хирку на берег реки. Она опустилась на колени и заглянула в воду. Снизу на неё смотрело её собственное испуганное лицо. Она не заметила никаких изменений. Волосы были такими же рыжими, где-то покороче, где-то подлиннее, косички теми же самыми. Можно ли понять, что она не такая, как все?

Мелкая рябь, побежавшая по воде, размыла её лицо и собрала вновь, как будто Хирка была призраком. Зеркальное отражение, существовавшее лишь наполовину. И разве не сквозило что-то звериное в её чуть заострённых клыках?

– Хирка! – голос Сильи косой прорезал воздух.

Хирка вскочила.

– Где ты была вчера? Ты же всё пропустила! – Силья закатила глаза и схватила её за свитер. Хирка чудом успела подцепить корзину до того, как Силья потащила её по деревянному мосту. Платье Сильи плясало вокруг её щиколоток. Оно было цвета моря, расшитое на груди и по краям узором с клевером. Оно было красивее её будничных платьев, и поэтому Хирка приготовилась к худшему.

– Ворон прилетел, – сияла она. – Я ещё вчера об этом узнала, но тебя не было дома! Пошли! Сейчас объявят, в какие дни пройдёт Ритуал!

– Сейчас? Сегодня? – Хирка притворилась удивлённой и сделала неудачную попытку вырваться.

– Сейчас, сегодня! Перед утренней службой. Хирка, что бы ты делала без меня?

Силья безжалостно тащила её к площади перед Чертогом Всевидящего. План не болтаться среди имлингов потерпел полную неудачу. События катились прямиком в Шлокну. Хирка сглотнула.

– Я не могу, Силья, у меня…

– И знаешь что? – Силья остановилась на склоне холма позади пивнушки. Она всегда останавливалась, когда собиралась рассказать что-нибудь по-настоящему драматичное. Чтобы все её слышали. Глаза её горели желанием поделиться новостью, она взяла руки Хирки в свои. – Ты никогда не угадаешь, кто приехал!

Ример… Хирка прикусила нижнюю губу, чтобы не произнести его имя.

– Ример! Я серьёзно, Хирка! Ример Ан-Эльдерин, собственной персоной. Он будет сопровождать Илюме-матерь в Маннфаллу к Ритуалу, – Силья закатила глаза. Это она делала часто.

– В Маннфаллу, Хирка! Скоро и наша очередь! – Силья поволокла её дальше. Одна мысль о том, что вся площадь заполнена народом, вызывала у Хирки тошноту. Если бы не Силья, Хирка, возможно, смогла бы скрыться в каком-нибудь тёмном закоулке, но…

– Честно говоря, Хирка, я думаю, ты понятия бы не имела о том, что происходит в разных местах, если бы не я. Ты ведь, наверное, не слышала, что Аудун Бриннваг свернул себе шею?

– Кто?

– Бриннваг! Ярл Скодда! По слухам, он выпал в окно, перепив пива. Но знаешь что? – Силья склонилась к Хирке и прошептала: – Имлинги клянутся, что видели на крыше кого-то. Тень!

– Кто клянётся?

– Народ! Слуги? Да какое это имеет значение! Ярл был другом Равнхова. Я думаю… – Силья украдкой огляделась, прежде чем продолжить. – Я думаю, тени забрали его. Воины, которые всегда остаются невидимыми и не умирают.

В обычный день Хирка рассмеялась бы, указав на логическую нестыковку: кто-то видел на крыше тени, которые должны были оставаться невидимыми. Не говоря уже о Колкаггах. Воины, которые не могут умереть? Все могут умереть. Даже Колкагги, если они вообще существуют. Если они до вчерашнего дня не были всего лишь плодом народной фантазии.

Имлингов на улицах становилось всё больше. Низкие каменные дома стеной к стене стояли по обе стороны улицы. Многие из них служили одновременно жилищами и лавками. Улица выходила на мощёную площадь перед Чертогом Всевидящего. Началась сутолока. Имлинги собирались передвинуть лавки с товаром, чтобы освободить место для Церемонии Оглашения.

Силья резко отпустила руку Хирки – верный признак того, что остальные жители Глиммеросена находятся где-то поблизости. И верно, родители Сильи шли по площади в свите Илюме и Рамойи. Разговоры поблизости от процессии затихали до шёпота. У Хирки вспотели ладони. Она попятилась. Это было несложно, ведь все остальные хотели пробраться вперёд.

Толпа расступалась перед Илюме, словно перед ней шёл невидимый плуг. Одета она была в мантию Совета цвета ночи с золотой окантовкой, и от этого лицо её казалось светлым. Она шла так плавно, будто плыла над землёй. Позади неё шагали три телохранителя, а по левую руку – мать Сильи, Кайса. Илюме не говорила, бо́льшую часть времени болтала Кайса. Она нацепила на лицо улыбку, которая, казалось, никогда не доберётся до глаз. Она шла за Илюме почти всю дорогу до лестницы и ловила взгляды других, желая удостовериться, что все видели, как она идёт рядом с Илюме-матерью. Матерь Совета. Одна из двенадцати членов Внутреннего круга. Ближе к Всевидящему подобраться невозможно.

Хирка чувствовала себя бесконечно обнажённой и открытой всем взглядам. Она сжалась, стараясь исчезнуть. Силья пошла к родителям, и Хирка испытала облегчение, увидев, как она повернулась к ней спиной. Теперь можно сбежать. Оставалась только одна проблема – Хирка находилась посреди совершенно безмолвной толпы. Если сейчас она побежит, все её заметят. Отец всегда плохо думал об имлингах, и она держалась от них на расстоянии, хотя не всегда понимала, какая опасность ей грозит. Сегодня она поняла. Сегодня она знала, что делает её другой. Почему ей надо прятаться. Но в данный момент выбора у неё не было. Она должна оставаться в толпе на протяжении всего оглашения. Сердце громче заколотилось в груди.

Хирка ничего не видела поверх голов стоявших перед ней имлингов, но она знала, что происходит. Церемония повторялась каждый год. Она с тоской посмотрела на торфяную крышу, где год назад лежала и наблюдала за такой же церемонией. Илюме стояла посреди лестницы, на несколько шагов позади неё – Рамойя, их обеих окружали телохранители. Рамойя подняла ворона, который принёс письмо из Маннфаллы. Письмо передали Илюме, как будто она ещё не ознакомилась с его содержанием. Илюме открыла маленький свиток и начала читать.

В последний раз, внезапно осознала Хирка. Говорят, Илюме уезжает из Эльверуа. Кто будет оглашать даты Ритуала в следующем году? Может быть, авгур, управляющий Чертогом Всевидящего? Или Рамойя? Хирка почувствовала, что тело её одеревенело. В следующем году? Будет ли она сама здесь в следующем году? Есть ли у неё будущее после Ритуала? Она посмотрела на окружавшие её лица. Все они пришли сюда, чтобы узнать, когда состоится Ритуал. Если он пройдёт в начале месяца Тви, то у Хирки осталось две полных луны жизни.

Голос Илюме разносился надо всей площадью.

– Ворон прилетел!

– Ворон прилетел! – торжествовали имлинги, окружавшие её, и поднимали вверх руки. Раньше Хирка улыбалась про себя, глядя на торжественные жесты, сопровождавшие оглашение. Сегодня радоваться было нечему. Хирка видела, что Илюме подняла руку, имлинги умолкли, как послушные собаки, и старуха смогла продолжить.

– Печать принадлежит Совету, – сказала она. Заверила в том, что ворон принёс слова Совета, и ничьи другие.

Да будет известно.

Всевидящий защитит каждого, кто придёт к Нему.

Да будет известно.

Его длань оградит от тех, кто живёт во мраке.

Слова насмехались над Хиркой. Безопасность, близость, защита… Ей будет отказано во всём этом. Она не заслуживает защиты, дарованной всем остальным. Илюме подождала, пока толпа утвердительно погудела, и скрестила на груди ладони в знаке ворона. Дышать стало тяжелее. Хирка попыталась продвинуться ещё дальше назад, но вокруг неё стояло слишком много имлингов.

– Ворон прилетел, – повторила Илюме. – Печать принадлежит Совету. Дата Ритуала определена.

Сердце Хирки забилось быстрее. Сейчас назовут дни.

– В год Всевидящего 998-й Ритуал пройдёт в месяце Хей. Восемнадцатый день для Эльверуа и окружающих деревень. Слово Совета окончательно.

Месяц Хей? Месяц Хей?! У Хирки закружилась голова. Должно быть, это какая-то ошибка. Следующий месяц! Они не могут сдвинуть Ритуал на целый месяц! Она растерянно огляделась по сторонам и поняла, что не одна она сбита с толку. Многоголосое бормотание переросло в крик. Не только она удивилась. Но у окружавших её имлингов были совсем иные причины для недовольства.

Один голос звучал громче остальных. Хирке показалось, что он принадлежит Алдеру, крестьянину с овцефермы на северной стороне.

– Но это же посреди жатвы! Никто не может уехать с хутора и от земли в месяце Хей!

Илюме подняла руку, шум стих.

– Ты можешь что-то добавить к воле Совета, фермер? – Её голос был похож на ледяную розу. Алдер стоял и дёргал подтяжки, не отвечая ей. Толпа стала напирать к центру площади в надежде, что скоро откроются двери Чертога Всевидящего. Возможно, они получат объяснение во время службы? Хирка не собиралась ждать никакого объяснения и уж точно не собиралась заходить в Чертог. Она просочилась в узенькую улочку позади кожевенных лавок и прижалась к стене. Там она и стояла, полускрытая, позади кипы овечьих шкур, в то время как имлинги обсуждали необычную дату. Ритуал всегда проводился в месяце Тви. Всегда. Почему же не в этот раз? Что ей делать?

Течение её мыслей прервал знакомый смех. Она высунула голову из укрытия и увидела Колгрима и компанию. Того самого Колгрима, из-за которого они с Ветле могли лишиться жизни у Аллдьюпы. Надо сбить его с ног ударом в челюсть! Хирка тихо зарычала. Вообще-то дело того не стоило. Он просто дурак. Он колотил ровесников, когда хотел, но Хирка не станет зачинщиком драки. Она не может.

А вот дитя Одина может…

Хирка отошла на шаг от стены. Дети Одина могут. Потомки Эмблы. Мифические монстры с ненастоящими языками. Обычные имлинги должны вести себя пристойно, но она больше не принадлежит к их числу. Она – гниль. Хирка почувствовала, как губы расплываются в плохо скрываемой ухмылке.

Додумать она не успела. Хирка прислонила корзину к стене дома. Ноги сами понесли её к Колгриму. Он сидел на земле вместе с другими обитателями северной стороны и пожёвывал красный корень. Задира заметил её приближение и поднялся на ноги. На какой-то миг в его взгляде мелькнула паника. Он помнил, что убежал, когда треснула ель, и это было написано у него на лице. Но Колгрим быстро взял себя в руки, облокотился о стену, как будто у него не было никаких забот.

Хирка ткнула в него пальцем.

– Ты мог убить Ветле!

У неё чесались руки, её накрыла опьяняющая смесь страха и предвкушения. У Хирки появилась цель. Злость и страх могли получить выход.

– Неужели ты настолько труслив, что бросаешься на тех, кто не может защитить себя?

Колгрим насмешливо улыбнулся.

– Если бы я бросался на тех, кто не может защитить себя, я бы бросился на тебя, бесхвостая, – ему понравилась собственная шутка, и он ощутил поддержку остальных, оставшихся сидеть на земле. Он взял в руки свой хвост и помахал им у неё перед лицом.

– Вот как им надо пользоваться. А не как пищей для волков! – остальные как по команде расхохотались. Если бы он знал. Что бы он сделал, если бы догадывался, что у неё никогда не было хвоста? Что перед ним стоит потомок Одина? Что поцелуй Хирки мог превратить его в гнилой труп у них на глазах? Она представила себе, как его бледное лицо тает, и широко улыбнулась.

Тогда от Колгрима запахло страхом. Он бросил взгляд вниз, на остальных, но поддержки не нашёл. Они ждали его действий. Задира попытался зайти по-другому.

– Может быть, тем, кто не может защитить себя, стоит держаться вместе? – усмехнулся он. – Не пора ли тебе стать другом Безмозглого?

Ибен громко ухмыльнулся, а следом и все остальные. Они получили то, чего ждали. Хирка сделала два шага в сторону Колгрима.

– Его имя Ветле!

– Только подумать, что за парочка! – продолжал он, подбодряемый Ибеном. – Бесхвостая и Безмозглый!

Хирка криво улыбнулась.

– Ты что, сватаешься ко мне, Колгрим?

Она сложила руки на груди и стала ждать, когда в его тупой голове родится обида. Ухмылка Колгрима потихоньку угасала.

Он бросился на неё. Они повалились на землю. Хирка слышала крики остальных, пока каталась по земле с Колгримом. Он хотел дать ей кулаком в лицо, но она остановила его руку локтём. Тот угодил драчуну в челюсть, и он заорал. Она попыталась высвободиться, но Колгрим был значительно тяжелее неё, а теперь вдобавок он был в отчаянии. Он искал что-то. И вот Колгрим занёс руку над её головой. Внезапно Хирке показалось, что его рука увеличилась в два раза.

Камень! У него в руке камень.

Он спятил!

Хирка приподняла бёдра, чтобы сбросить его с себя, хотя знала, что шансов у неё нет. К ним бежали имлинги. Камень полетел ей в голову. Она слышала, как кто-то хватает ртом воздух, кто-то орёт неподалёку и сиплый голос произносит незнакомое ей слово. Тело Хирки напряглось. Она зажмурила глаза. А потом раздался хлопок.

Она ничего не чувствовала. Почему она ничего не чувствует? Хирка широко раскрыла глаза. Колгрим сидел верхом на ней и держал в руке осколки. Камень разбился вдребезги. Некоторое время Колгрим казался озадаченным, но потом улыбнулся своим товарищам, как будто в его кулаках заключалась сверхъестественная сила. Что-то случилось. Тот сиплый крик.

Пока Колгрим сидел и злорадствовал, у Хирки появилось пространство для манёвра. Она напряглась, чтобы двинуть его кулаком в живот, но её цель внезапно исчезла. Колгрим поднялся над ней, извиваясь как рыба, а потом грохнулся на землю неподалёку.

Хирка прищурилась и посмотрела вверх. На фоне солнца вырисовывались очертания Римера. Она попробовала встать, но снова упала. Ример не обратил на это внимания, он не отводил взгляда от Колгрима.

– Тебя нельзя назвать взрослым, если ты теряешь голову от слов, малыш!

Ибен непроизвольно хохотнул, но Колгрим бросил на него грозный взгляд, и смех прекратился. Хирка внимательно осматривала собравшуюся вокруг них толпу. Все взгляды были направлены на Колгрима и Римера. Только один имлинг встретился глазами с ней. Хлосниан. Старый Хлосниан. Камнерез. Хирка хорошо его знала. В её корзине лежало масло для него.

– Хирка!

Силья хватала ртом воздух от возмущения. Её мать стояла рядом, пялилась на Хирку и отклонялась назад, как будто стоя на месте пыталась отодвинуться как можно дальше. Её узкое лицо вытянулось ещё больше, когда Кайса подняла брови. Она поджала губы, как будто смотрела на тухлое мясо.

Силья тоже глядела на Хирку, и в её глазах читался немой вопрос: «Что ты делаешь?!»

Хирка почувствовала, что щеки начинают слабо краснеть. Ример говорил с Колгримом. Голос его звучал приглушённо, но Хирка видела, как напрягаются его челюсти. Она не слышала его слов, но Колгрим пятился от него, как шипящий кот. Его тёмные волосы были всклокочены. Он не отводил глаз от меча Римера, а потом поднялся на ноги и вместе с товарищами убежал с площади перед Чертогом.

– Вот это да! – произнесла Кайса. Она обхватила Силью, как будто защищала свою дочь. – Какое счастье, что ты приехал, Сын-Ример!

Она сделала очевидный акцент на его титуле, но, казалось, Ример не замечал Кайсу. Он подошёл к Хирке. Она опустила глаза и обнаружила, что лежавшее в кармане яйцо размазалось по штанам. Толпа походила на стоглазое чудище. Голодное, чужое, опасное. И ей было нечем защитить себя. Она – отверженная.

Ример протянул ей руку. Он стоял над ней, сильный и гибкий, каким она его ещё не видела, и предлагал ей спасательный канат, потому что не знал, что она – чума.

– Ты в пор…

– Я победила его! – перебила она и заметила, что у стоявших в толпе от удивления пооткрывались рты. Конечно. Она забыла, кто он. Опять.

– Тебе не надо было… Ты не должен… – она попятилась, скрылась в проулке, подхватила на бегу корзину и понеслась со всех ног.

Рис.7 Потомок Одина

Илюме

Рис.0 Потомок Одина

Ример поднял руку и остановил стражей. Он посмотрел вслед Хирке, которая скрылась где-то между лавками. Девчонка притягивала неприятности. Вчера она висела над Аллдьюпой, а сейчас едва избежала удара камнем в голову. Если бы не Хлосниан…

Он поискал заклинателя камней взглядом, но тот уже исчез из толпы. Ример надеялся, что для его же блага было бы хорошо, если бы Илюме не видела, как он сливался с Потоком. Возможно, это защитило Хирку, но все добрые намерения теряли значение, когда ты оказывался лицом к лицу с Илюме.

Ример почувствовал взгляд на своей спине. Он повернулся. Илюме стояла на лестнице в Чертог, толпа ждала, когда откроются двери. Её взгляд прорезал толпу и отыскал его глаза. Он мог поклясться, что она пытается заморозить его изнутри до смерти, потому что он был в одежде телохранителя, и это мог увидеть любой идиот.

Илюме оторвала взгляд от Римера, развернулась и удалилась в Чертог Всевидящего через отдельную позолоченную боковую дверь, предназначенную для неё и её свиты. И для него самого. Все остальные должны были ждать снаружи. Ример сделал глубокий вдох. Ожидание закончилось. Он должен поговорить с Илюме. Пройти через это. Он пересёк площадь перед Чертогом Всевидящего. Толпа расступилась, пропуская его вперёд. Взгляды скользили по его одежде с настолько плохо скрываемым недоверием, что он с тем же успехом мог идти голым. Он слышал шёпот.

Ример вздохнул. Смерть Ванфаринна ослабила Совет. Равнхов точит когти. Мир раскачивается у нас под ногами, но об этом ли они перешёптываются? Нет. Они шепчутся о нём. О наследнике кресла, который стал воином.

Ример вошёл в Чертог Всевидящего. Он не поддался соблазну воспользоваться дверьми, предназначенными для всех, а прошёл через дверь, предназначенную для него. Подливать масла в огонь перед разговором с Илюме не стоило. Он закрыл дверь за собой. Гомон толпы утих. Внутри было темнее и прохладнее. Масляные лампы мигали под потолком. Из Чертога доносились голоса Илюме и Рамойи. Рамойя казалась взволнованной. Ример пошёл по коридору со сводчатыми потолками к залу.

Рамойя протягивала Илюме свиток. На плече приёмной матери беспокойно переминался с ноги на ногу ворон. Ример подумал, что свиток – это даты Ритуала, только что зачитанные на площади, но потом услышал слова Илюме и понял, что письмо было на другую тему.

– Я сообщила им, что я против. Вот мой голос.

– Но он уже…

– Этого не будет. Возьми себя в руки, Рамойя!

Мой голос…

Речь о пустующем кресле. Члены Совета спешат заполнить оставшееся после Ванфаринна место. А если они очень спешат, то могут обсудить даже кандидатуру его сына, Урда. Неудивительно, что Рамойя взволнована. Ример не доверил бы Урду нести ответственность даже за яйцо, но, к счастью, решать предстоит не ему.

Ример вышел из тени и позволил им увидеть себя. Разговор мгновенно прекратился. Рамойя устремила взгляд в пол.

– Я подожду снаружи, – сказала она и быстро проскользнула мимо Римера, не посмотрев на него. Её украшения побрякивали. Вскоре этот звук затих в конце коридора, оставив после себя звенящую тишину. Ример остался наедине с бабушкой.

Илюме задрала подбородок и посмотрела на него сверху вниз. Это само по себе было достижением, поскольку он был на голову выше неё. Но не рост делал Илюме великой.

Позади неё каменный ворон раскинул свои огромные крылья. Крылья Всевидящего. Они охватывали кафедру и создавали священное пространство, откуда авгур мог обращаться к пастве. Каждое пёрышко на крыльях казалось настоящим благодаря рукам Хлосниана, как будто он наносил мазки на чёрный камень. Клюв ворона был полуоткрыт, словно застыл в крике. В отполированных глазах отражалась Илюме. Вытянутое и искажённое изображение, на котором её руки были длиннее тела. Она открыла рот.

– Ты бы жрал с крысами, если бы тебе выпал такой шанс.

Конечно, она видела его на площади с Хиркой и Колгримом. Он вёл себя так, будто был одним из них. Он забыл, кто он. Это обвинение преследует его всю жизнь. Ример собрался защищаться, но его прервал авгур, который вбежал в зал, скрестив на серой мантии руки в знаке ворона. Его пальцы дрожали.

– Илюме-матерь, народ ждёт службы. Что мне сказать, чтобы…

– Вон!

Илюме не требовалось смотреть на него. Её голос отшвырнул служителя туда, откуда он явился. Больше всего Римеру хотелось последовать за ним, но и внук, и Илюме долго ждали этого момента. Начала она.

– У тебя даже не хватило мужества повидаться со мной, когда ты приехал.

– Когда я приехал, ты была в Равнхове.

Казалось, его ответ вызвал у неё ещё большее раздражение. Встреча в Равнхове точно прошла не слишком хорошо, правда, другого он и не ожидал.

– Я ездила в Равнхов, чтобы удержать государства вместе. Ради Совета и ради тебя.

Ример хотел фыркнуть, но сдержался. Илюме повернулась к нему спиной.

– Когда после Ритуала ты выбрал меч, я подумала, что это ребяческий протест, чтобы не подчиняться мне. Я ничего не сказала, поскольку доверяла твоей рассудительности. Ты – Ан-Эльдерин! Ты найдёшь свой путь, как только перебесишься и перестанешь якшаться с дикарями.

Она говорила своим обычным жёстким голосом, не терпящим возражений, твёрдым, как пол, на котором она стояла. Её волосы были заплетены в безупречные серебряные косички, лежавшие на спине. Только их цвет выдавал, что скоро ей исполнится сто лет. Даже в этом у неё было преимущество перед народом, с которым она не желала соприкасаться. Илюме проживёт дольше их всех, и прожитые ею годы оставят на ней меньше следов, чем на них. Так было с сильными слиятелями. Так могло бы быть и с ним, но Ример добровольно отказался от надежды дожить до старости.

Она вновь повернулась к нему…

– Твоё презрение ко мне не имеет границ. Ты готов отречься от Совета, отречься от Всевидящего и предать народ, чтобы что-то доказать мне?

Такой ярости в её взгляде Ример раньше не видел. У неё имелись причины злиться, но он не станет глотать ложь.

– Я не отрекаюсь от Всевидящего! Я отрекаюсь от Совета, но только для того, чтобы лучше служить Ему. Лучше, чем в качестве спящего в Эйсвальдре великана.

– Как ты смеешь! – она подошла на шаг ближе, но он не сдвинулся с места. – Ты смеешь говорить так, будто что-то знаешь! Щенок! Жалкий щенок, который пытается помериться со мной силами!

Её слова гулким эхом заметались между каменными стенами, и Ример обратил внимание на пустоту в зале Всевидящего.

– Дело не в тебе, – сказал он. – Дело совсем не в тебе.

Ример ощутил в своих словах правду, дарующую свободу. Он уважал Илюме. Она была главой семьи. Но он не испытывал особой симпатии к самым могущественным мужчинам и женщинам страны, единственной заслугой которых было то, что они родились с правильным именем. Он сам был рождён в самой правильной для величия семье, но своей главной заслугой считал то, что отвернулся от неё.

Они смотрели друг на друга.

Ример уже сделал выбор и понимал, что именно это причиняло Илюме огромную боль. Она ничего не могла поделать. Он принёс Присягу, и его руки в крови. Она бессильна. Это было в новинку для неё, и она плохо справлялась.

– Ты должен был стать самым молодым, – сказала она. – Самым молодым во все времена.

Её голос немного ослаб.

– Ты должен был стать самым молодым и самым сильным за тысячу лет.

– Значит, будет кто-то другой.

– Кто-то другой?! Нет у нас других! Мы что, должны позволить другим семьям съесть нас заживо? Ты хочешь бросить в костёр всю свою историю? Свои корни? Да ослепит Всевидящий мою дочь, чтобы она не увидела тебя из вечности!

Её слова ядом разливались по груди Римера. Он уколол её в ответ:

– Ну тогда позвольте народу, которому, по-вашему, вы служите, самому выбирать своих вождей!

Ример видел приближение удара, но не сдвинулся с места. Он позволил ей ударить. Ладонь Илюме оставила саднящую боль на его щеке. Её глаза, смотревшие на него, горели, но он ощущал только покой. Необъяснимый глубокий покой.

– И-Илюме-матерь… – подал авгур голос из тени. Он не решался выйти на свет, падавший в окна. – Они… они ждут. Службу…

Илюме ответила ему, не отводя взгляда от Римера:

– Открывай двери.

Авгур исчез, его не пришлось просить дважды. Двери распахнулись, и Ример с раздражением испытал чувство облегчения. Имлинги входили в зал и рассаживались на скамьи позади них. Илюме опустилась на стул, расположенный ближе всего к кафедре, под дарующими защиту крыльями. Ример сел рядом с ней.

Он ненавидел службы. Всевидящий был для него всем. Всем, что у него имелось. Но службы – это сущий кошмар. Так было всегда. Неподвижно сидеть лицом ко всем остальным, как на выставке. Можно предположить, что с годами терпеть такое становится легче, но теперь Римеру необязательно привыкать к службам. Его предназначение совершенно иное, его способ служения Всевидящему был иным.

Авгур начал службу. В то же мгновение Илюме принялась шептать ему на ухо:

– Ты, как сын народа, опустишься к нему.

Ример призвал всё своё мужество и стал слушать.

– Глиммеросен приглашает на ужин сегодня вечером. Мне не подобает идти, и они это прекрасно знают. Эти имлинги не только наглые, но и страдают манией величия. Но их семейство может быть полезным. Они могут стать нашими устами на севере, когда мы уедем из Эльверуа. Отклонить их приглашение стратегически неверно, поэтому ты поедешь один.

Ример невольно взглянул на первую скамью, где сидели все обитатели Глиммеросена. Кайса кивнула и улыбнулась ему. Она ткнула локтем в бок свою дочь Силью, которая смущённо вздрогнула, и только потом поняла, что на неё смотрит Ример. Она заигрывающе улыбнулась, и у него по спине побежали мурашки.

Он стал шептать на ухо Илюме:

– Думаю, Всевидящий поймёт меня, если я не поеду.

– Ты сделаешь это не потому, что тебе велит Всевидящий, – хрипло шептала она. – Ты сделаешь это, потому что велю я.

Рис.8 Потомок Одина

Заклинатель камней

Рис.0 Потомок Одина

Хирка остановилась на вершине холма позади пивной, чтобы восстановить дыхание. Щёки горели, и она без особого успеха попыталась уверить себя в том, что это из-за бега. Он вернулся два дня назад. Два дня подряд она ведёт себя как полная идиотка. Он вытащил её из драки, будто она была неуправляемой собакой. А народ… Кто-то смеялся. Ей было всё равно.

Но собралась толпа, и все пялились на неё, как на загнанного зверя. Вся площадь, заполненная народом. Отец бы с ума сошёл, если бы увидел такое. И время потеряно. Служба уже началась, дома она никого не застанет. Придётся ждать, чтобы раздать содержимое корзины.

Хлосниан. Хлосниан дома. Он никогда не ходит в Чертог Всевидящего.

И он что-то сделал на площади перед залом. Расколол камень в руке Колгрима и спас её голову.

Хирка спустилась с холма, перешла мост через Стридренну и направилась к жилищу Хлосниана на северном склоне долины. Его дом представлял собой каменное строение, готовое развалиться в любую минуту. Когда-то здесь располагался постоялый двор. В доме было много комнат, но Хлосниан жил один. Если бы не он, дом бы уже давно разрушился. Казалось, он до сих пор стоит только потому, что так хочет Хлосниан.

Хирка прошла по узкой тропинке среди высокой травы и оказалась у дверей. На углу дома висело ржавое крепление для вывески, но самой вывески с названием постоялого двора уже давно не было. Ворон взлетел с крепления и скрылся за домом. Хирка вздрогнула. Он сидел так тихо, что она приняла его за часть конструкции. Но ворон – это всегда добрый знак.

Во всяком случае, для всех остальных, кроме меня.

Дверь была приоткрыта, и она протиснулась внутрь. Хирка не стала открывать дверь шире, а то вдруг дом решит сдаться и заживо погребёт её под обломками? Внутри было темно, но она хорошо видела. Ей всегда нравилась темнота. Она видела всё, а вот увидеть её не мог никто.

Окна были заколочены досками, потому что свинцовое стекло давно продали хозяевам Глиммеросена. Стойка. Два стола. Стульев нет.

– Хлосниан?

Ответа не последовало.

Хирка услышала скрежет и пошла на звук в соседнее помещение. Лучи солнца падали на пол через большие полукруглые проёмы в каменной стене. Мастерская Хлосниана. Он находился посреди комнаты – в помещении и одновременно на улице – и шлифовал каменную фигурку. Хлосниан сидел спиной к Хирке, поглощённый своим занятием.

Помещение когда-то служило конюшней. Оно было разделено на стойла, и в нём уютно пахло лошадьми. На вбитом в стену гвозде висели изношенные перчатки без пальцев. Хирка знала, что Хлосниан пользуется ими зимой.

Скульптуры и камни были сложены в углу. Большие и маленькие шедевры свалены как простые чурбаны. Некоторые из них были разломаны, над другими работа только началась. Некоторые фигуры пытались выбраться из камня, но застыли. Всё, что видела Хирка, было покрыто слоем белой пыли.

Большинство скульптур изображали деревья. Хирка стояла прямо рядом с белым деревом, достававшим ей до груди. Ветки и листья на нём выглядели настолько живыми, что девушке казалось, они вот-вот закачаются. Она вытянула руку, чтобы потрогать их. Осторожно.

– Ты не должна быть здесь.

Хирка отдёрнула руку. Хлосниан по-прежнему сидел спиной к ней. Каменная пыль плясала в полосках света и ложилась на его поблёкшую красную мантию – единственную вещь в помещении, которая имела цвет.

– Не люблю службы, – ответила она. Хирка не побоялась сообщить об этом Хлосниану, который сам никогда не ходил в Чертог. Она подошла ближе, и он взглянул на неё, подняв густую бровь, словно не понял ответа. Пепельные густые волосы и борода с белыми прядями лежали на его спине волнами, как последний снег на Гардфьелле.

Хлосниан вернулся к работе. Хирка хотела поблагодарить его за помощь на площади перед Чертогом Всевидящего, но не знала, что именно он сделал. И сделал ли что-нибудь. Она достала из корзины коричневую бутылку.

– Я принесла тебе масло.

Она поставила бутылку на скамейку.

– Этого много, – сказал он.

– Да. Это… подарок.

– Ах вот как. В таком случае, ты, наверное, и рецепт принесла?

Хирка почувствовала, как краснеет. Она думала об этом. Отец сказал бы, что она отдаёт задаром свой хлеб насущный, а что делать? Навсегда уехать из деревни и предоставить её жителей самим себе? Единственный в здешних местах лекарь был в свите Илюме, и он скоро уедет вместе со всеми.

– Ты можешь сам готовить его, на самом деле это очень просто. Надо взять миндаль, овёс…

– У меня нет времени готовить, – Хлосниан встретился с ней взглядом. Его лоб прочерчивали глубокие морщины. Синие глаза были ясными. Веко над одним глазом нависало чуть больше, чем над вторым. Деревенские дети говорили, что одна сторона его лица всегда спит. Хирка же считала, что это придавало его облику красоту и загадочность.

Она открыла бутылку, вылила несколько капель на ладони и провела по его руке. Она вся была покрыта белыми полосками. Шрамы. Хирка не знала, откуда они взялись, но знала, что масло помогало, когда кожу на руке Хлосниана начинало стягивать. Пока она массировала его руки, запах лошадей сменился запахом миндаля.

– У меня нет времени, но, может статься, мне придётся готовить масло самому?

Хирка сделала вид, что не слышит вопроса.

– Ты такой талантливый! – сказала она, глядя по сторонам. Она взяла в руки камень в форме спирали.

– То, что ты держишь, сделал не я. Это создано самим Потоком. Очень давно. До того, как появился род Има, чуть ли не до того, как появился мир.

– А-а… но ты всё равно талантливый.

Ответом ей стала усмешка.

– Я видел, что можно создать голыми руками. А это так, всего лишь времяпрепровождение.

Это не ложная скромность. Хирка знала, что Хлосниан создал изображение Всевидящего в Чертоге, на которое приезжали посмотреть издалека, но после того как скульптура была закончена, ноги его в Чертоге больше не было. Рамойя говорила, его тяготит бремя представлений о безупречном.

– И что же ты видел? – спросила она.

Хлосниан отложил в сторону каменную фигурку. Он смотрел в пыль невидящим взглядом.

– Древо. Древо Всевидящего. Я видел его лишь раз, когда служил заклинателем камней в Эйсвальдре, – Хирке было интересно, чем на самом деле занимаются заклинатели камней, но она не хотела перебивать Хлосниана. Он работал в самом Эйсвальдре! Город в городе. Дом Всевидящего.

И дом Римера.

То дерево было троном Всевидящего. Мировым древом, вытканным из камня, как сказал Хлосниан. Чёрным, блестящим. Его ветви тянулись так далеко, что заполняли собой весь зал. Невероятная работа. Он никогда не видел ничего более прекрасного. В тот день всё изменилось. Ему больше не хотелось создавать ничего, кроме такого древа. Но это было невозможно. То древо создали древние силы. Сам Поток, как он есть. До войны. До имлингов.

Во взгляде Хлосниана появилась боль, которую Хирка не понимала и не знала, что с ней делать.

– И как ты поступил? – спросила она. – Ты перестал служить Совету?

– Нельзя перестать служить Совету, – ответил он, глядя на неё.

– Ты таков, каков ты есть. И ты – это то, что ты делаешь. Когда придёт время, то лучшее, что ты сможешь сделать, и будет правильным. А худшее, что ты сможешь сделать, – это бездействовать.

Во рту у Хирки появился какой-то привкус, она опустила глаза в пол. Что она сделала? Прицепилась к Колгриму. Как дура. Хлосниан прав. Она такова, какова есть, но могла сделать выбор и поступить по-другому, а ещё могла не сбегать.

Хлосниан оглядывал её, поигрывая маленьким ножом для резьбы по камню, который держал в руке.

– Осторожно… – крикнула Хирка, но слишком поздно. Камень треснул, и от скульптуры отвалился хвост. Старик рассмеялся. Его смех оказался на удивление молодым.

– Теперь она похожа на тебя, – он опустил в её корзину бесхвостую фигурку и спиральный камень. – Не страшно, – сказал он. – Всегда можно начать сначала. Так происходит, когда ты не работаешь с камнем. К нему всё время надо прислушиваться. Всё время, – а потом он принялся бормотать себе под нос. – Вопрос в том, откуда ты могла узнать…

Он встал и стал рыться в ящике верстака. Он нашёл, что искал, и протянул ей кусок камня. Камень был округлой формы, размером не больше её ладони. Он был покрыт едва различимыми, незнакомыми ей знаками. На мгновение Хирка задумалась над тем, подарок ли это, но Хлосниан толкнул её руку, и она выронила камень. Он со стуком грохнулся на пол и развалился на несколько частей.

– Прости! Я не хотела…

Но Хлосниан не слушал её. Он сидел на корточках и изучал кусочки, что-то бормоча. Она тут же почувствовала себя незваным гостем. Он впал в безумие художника. Шершавый палец ковырялся в обломках.

– Ты не должна быть здесь, – повторил он.

Хирка взяла корзину и начала пятиться к выходу. Он стар и уже не помнит, что говорил, а что нет.

– Я уезжаю, – сказала она.

– Я знаю, – ответил он и принялся обрабатывать новый камень.

Рис.9 Потомок Одина

Внутренний круг

Рис.0 Потомок Одина

Урд шагал взад-вперёд по балкону. Каждый раз, дойдя до конца, он поднимал голову и смотрел на зал Совета, который располагался в куполе по другую сторону моста, но не шёл туда. Перекрытый богато украшенными арками балкон располагался высоко над Эйсвальдром, но сегодня Урду было не до красот. Он просто ходил. И ждал. Ждал и пробовал на вкус горечь вынужденного ожидания отказа. Отказа Илюме.

К счастью, Илюме была не единственным членом Совета. Десять приближённых Всевидящего должны проголосовать. Они уже проголосовали. Головокружительная мысль. Урд понимал, что, возможно, всё уже решено. Он не был принят, и ему не было отказано. Оставался только голос Илюме, и он уже в пути. Только бы эта проклятая курица долетела! Сколько времени такой путь может занять у ворона?!

Он сделал ещё один круг, снова подошёл к мосту и на миг остановился. Узкие каменные мосты соединяли многие башни в Эйсвальдре, но этот был самым старым. Асебригги. Резные вороны и змеи подверглись воздействию погоды. На узорах больше не осталось острых углов, они стёрлись сотни лет назад. Круглые колонны поддерживали сводчатую крышу, которая с западной стороны была изношена сильнее из-за ветров, налетавших с гор Блиндбола.

По другую сторону моста располагался зал Совета, и сейчас его члены заседают, чтобы определить его будущее. А он вынужден ждать снаружи, как собака!

Урд повернулся спиной к мосту и снова зашагал вдоль балкона. Так лучше всего, иначе эмоции могут взять над ним верх. Только не сейчас. К счастью, он был очень терпеливым мужчиной, наверняка самым терпеливым во всём Имланде. Он долго ждал, подождёт и ещё чуть-чуть. Очень скоро он узнает, стоила ли игра свеч.

Урд ощутил приступ холода, и причиной тому был не ветер. Он завывал между колоннами здесь, на большой высоте, но Урда это не мучило. Его мучило ожидание.

Его покойный отец говорил, что имлинг не должен рисковать бо́льшим, чем может потерять, и Урд всем своим существом чувствовал, что поставил на карту слишком много. Абсолютно всё. И это его единственный шанс. Если ему откажут сегодня, это будет навсегда.

– Говорят, она уже в пути, – раздражающий голос Шлаббы прервал ход мыслей Урда. Он уже почти забыл, что на балконе сидел купец. Сидел – не точное слово. Он словно разлился по скамье из блестящего камня, одетый в зелёную расшитую мантию без шнуровки на талии. Талии у него не было.

– Кто?

– Илюме-матерь. – Шлабба достал влажный носовой платок и стёр пот с пальцев. На каждом из них он носил тяжёлые золотые кольца с блестящими камнями. От этого купец выглядел торжественно. Как перезрелая женщина. Это зрелище показалось Урду неприятным, и он отвернулся, но непрошеный собеседник продолжил:

– Говорят, она освободила свой дом и теперь находится на расстоянии нескольких дней пути от Маннфаллы.

– Кто это говорит?

– У меня есть… связи, – произнёс Шлабба с напускным безразличием.

Урд удержался, чтобы не фыркнуть. Связи, надо же…

Шлабба знал не больше других, но любил упоминать о том, что располагает бесчисленными источниками ценной информации. Иногда он мог быть полезным, но если говорить об амбициях Урда, то купец был слеп и глух. Жирная муха, которая запуталась в паутине, но воображает себя пауком.

Идиот.

– Что будем делать, когда она вернётся? – невнятный голос Шлаббы утратил самоуверенность. Он боялся Илюме, и это отчего-то бесило Урда.

– Я скажу тебе, что мы будем делать. Мы будем наслаждаться мгновением! Она возвращается! А почему она возвращается, друг мой? – он почувствовал, как последние слова комом встали у него в горле, но улыбнулся самой добродушной улыбкой, на какую был способен. Урд склонился прямо к лицу Шлаббы, так близко, как мог, но глаза Шлаббы бегали из стороны в сторону в жутком страхе. У него не было хорошего ответа. А вот у Урда был.

– Она возвращается, потому что потерпела неудачу! Илюме потерпела неудачу! Она провела в Равнхове несколько лет, но добилась только его усиления. Открыла ли она Чертоги Всевидящего? Одержала ли она политическую победу? Нет, всё наоборот. Равнхов сейчас сильнее и упрямее, чем когда бы то ни было! – Урд всплеснул руками, наслаждаясь собственными словами. Ему нечасто удавалось говорить то, что он думает, даже в беседах со Шлаббой.

Купец хрипло рассмеялся, как готовые лопнуть кузнечные меха, а Урд продолжил:

– Она умудрилась разрушить даже то единственное, что было общего между Маннфаллой и Равнховом. Ритуал! Потому что знаешь, что говорят мои связи? – Урд понизил голос до театрального шёпота, и в глазах Шлаббы появилась алчность.

– Они говорят, что несколько семей из Равнхова не явятся на Ритуал в этом году. Открытая демонстрация враждебности. Объявление войны! – Урд оскалился в улыбке.

– Да, да, я тоже это слышал, – отчаянно врал Шлабба. Но Урд ещё не закончил.

– Илюме слаба. Её дом вымирает. У неё всего один внук, который тратит свою жизнь на пустые игры с мечом. Страж! Мальчишка, который уже сегодня мог занять кресло в Совете с народного благословения! Можешь представить себе, как её подкосила эта новость? А сейчас она возвращается в Маннфаллу, чтобы поведать о неудаче, которую потерпела в Равнхове. Шлабба, я тебя уверяю, что у Илюме есть чем заняться вместо того, чтобы вставлять палки нам в колёса.

Урд услышал звук топающих по камню башмаков. Быстрые шаги. Мимо пробежал гонец, не удостоив их даже мимолётным вниманием. Он сжимал костяную трубочку, почти полностью скрытую в ладони. Урд не отводил от неё взгляда, пока гонец не перебежал мост и не исчез в красном куполе.

В этой маленькой трубочке находилось раскатистое «нет» Илюме. В этом он был уверен. Нет, она не желает, чтобы Урд занял место отца. Нет, она не видит его членом Совета. Нет. Нет. Нет. Но если у него уже есть шесть «да», то это не играет никакой роли.

Урд почувствовал тошноту. Он схватился рукой за горло и повернулся к Шлаббе спиной. Он проглотил боль, почувствовал во рту привкус крови и откинул голову назад, чтобы остановить её.

Подумай о чём-нибудь другом.

Перед ним во всей своей красе раскинулся Эйсвальдр. Богатый исток огромного города, Маннфаллы. Белые стены отделяли город от дома Всевидящего. За стеной существовала иная действительность. Отсюда, с высоты, город казался чистым и спокойным, но Урд знал, что там, внизу, народ живёт своей презренной обыденной жизнью. Имлинги работают, потеют, жрут, спят и совокупляются друг с другом. На улицах пахнет лошадиным навозом, потому что там нет достаточного количества уборщиков, особенно сейчас, когда наступает время Ритуала и в город устремляются имлинги всего мира, многие везут с собой детей и животных. В беднейших районах в это время года можно просто задохнуться. Вонь и шум. В этом году хуже, чем обычно.

Но Урд находится здесь, высоко над ними. Если Всевидящий обладает хотя бы малой долей той силы, что Ему приписывают, то Он должен услышать молитву Урда. Он заметил, что непроизвольно закрыл глаза. За спиной раздавалась болтовня Шлаббы. Тот бормотал о жаре, хотя над городом сгустились дождевые тучи. Бурчал, как будто жизнь Урда не зависела от того, что скоро случится.

Тяжёлые двери с другой стороны моста распахнулись. Они были непропорционально большими по сравнению с женщиной, которая вышла из них. Ворононосица. Эйр-матерь. Женщина, носившая Всевидящего. Сейчас она была одна, без посоха и без ворона. Самая могущественная женщина Совета. Самая могущественная женщина Имланда. Ветер закрутил блёклую мантию вокруг её тела. Знак Совета у неё на лбу казался чёрной дырой. Он был также вышит над её левой грудью. Всевидящий в мыслях, Всевидящий в сердце.

– Урд Ванфаринн? – она произнесла его имя, как будто не знала, что это он стоит перед ней.

– Да, – Урд чувствовал, как горло раздирает боль, но его голос даже не дрогнул. Он много тренировался. Медленным движением она стянула с головы капюшон.

– Добро пожаловать во Внутренний круг.

Урду показалось, будто что-то попало ему в глаз. Он не сразу понял, что это были слёзы. Эйр их не видела. Она уже повернулась спиной к Урду и шагала обратно в зал Совета. Краем уха он услышал поздравления Шлаббы у себя за спиной, но не мог разобрать его слов. Неважный шум от неважного имлинга из совершенно другого мира.

Урд поставил одну ногу перед другой, совершив свой первый шаг в качестве члена Совета, и перешёл мост.

Рис.10 Потомок Одина

Охотники за удачей

Рис.0 Потомок Одина

Мясо на тарелке остыло. Ример не оставлял попыток поесть, но всякий раз, как только он подносил вилку ко рту, ему приходилось останавливаться, чтобы ответить на вопрос или вежливо улыбнуться в ответ на что-нибудь из сказанного. А говорилось много. Но ведь его пригласили в Глиммеросен не для того, чтобы накормить.

Кайса сыпала банальностями, которые, как ей казалось, он хочет слышать. Например, как ужасно, что Равнхов саботирует объединение государств. Как смешно, что дикарям позволили сохранить доисторическую форму правления хёвдингов, которая осталась от королевской системы власти.

Ример хорошо понимал причины сопротивления Равнхова. Если бы другие государства обладали силой Равнхова, они бы сейчас тоже были независимы. Жадность и страх – вот всё, что связывало их с Маннфаллой. Но Ример ничего не сказал. Его богатый опыт позволял не принимать подобные разговоры близко к сердцу. Всё это имело мало отношения к нему. Хозяева просто хотели прикоснуться к его имени. Прикоснуться к власти Маннфаллы.

Силья отводила от него взгляд, только когда из ложной скромности опускала глаза или вела молчаливый диалог с матерью. Ример посмотрел на Видара, но отец Сильи был не более разговорчив, чем картины на стенах. Пассивная фигура в сегодняшней партии, несмотря на то, что хутор принадлежит ему. Его жена Кайса совершенно естественно управляла всеми богатствами. Ример попытался поговорить с ним о хозяйстве, но Кайса прервала его:

– Давай не будем утомлять Римера, Видар. У него есть о чём подумать, помимо наших маленьких проблем, – она сверкнула ледяной улыбкой и протянула Римеру льняную салфетку. Его рот был чист, но он всё равно взял её и вытерся. Больше он ничего не говорил.

– Лучше расскажи нам об Илюме-матери, – продолжала Кайса. – Мы в большом горе от того, что она должна покинуть Эльверуа.

Ример был уверен, что в ещё большем горе они от того, что Илюме не сидит с ними за столом сегодня вечером. Он ещё раз заверил Кайсу в том, что Илюме с удовольствием пришла бы, но у неё не было возможности. Возникла небольшая пауза, во время которой Кайса наверняка обдумывала, что может быть важнее визита в Глиммеросен. Ример воспользовался этим и съел кусочек телятины. Сегодня в этом доме ни на чём не экономили.

Комната свидетельствовала о том, что хозяева дома вели успешную торговлю. Южную стену закрывал прямоугольный андракарский ковёр, на котором был изображён Всевидящий с расправленными крыльями. Многим предметам декора было не место в столовой. Ример подозревал, что Кайса выставила здесь всё, что казалось ей хоть сколько-нибудь ценным. А то, чему не хватило места в комнате, она повесила на свою шею и на шею дочери.

Силья улыбалась ему, преисполненная ожиданием. Она что, о чём-то спросила?

– Прости? – Ример надеялся, что в его голосе не сквозит тоска по дому.

Кайса рассмеялась и закатила глаза.

– О, прошу, извини мою дочь, Ример, дорогой. Она бывает на удивление прямолинейной.

– Мама! Я просто хочу знать, насколько велики мои шансы! – Силья отодвинула от себя тарелку и наклонилась вперёд, так, что в вырезе платья показалась грудь. Римеру не надо было объяснять. Речь о Ритуале. Он ждал этого вопроса. Все, чьим детям шёл пятнадцатый год, спрашивали его об одном и том же, хоть он все дни проводил на вершине Пика Волка, забравшись как можно дальше ото всех.

И тем не менее его останавливали на площади. Подходили с дарами, от которых он вежливо отказывался. Просили возложить на них руки. Просили о благословении Всевидящего. И все хотели получить ответ на один и тот же вопрос: что сделать, чтобы повысить шансы ребёнка быть избранным, стать одним из слуг Совета?

Ример не мог порицать их за эти вопросы. Он прекрасно знал, что был рождён свободным от многих забот, которые тревожили других имлингов. Жители Фоггарда едва сводили концы с концами, и жизнь слуги Совета должна казаться им беззаботной. Еда, одежда, крыша над головой… Жители Эйсвальдра были освобождены от мирских проблем, чтобы иметь возможность сосредоточиться на более важных вещах.

Но Ритуал – это Ритуал. Говорят, Всевидящий выбирает, но Ример знал, что это не вся правда. Всевидящий был выше повседневных забот. Его не беспокоили такие практические вещи, как Ритуал или ведение хозяйства. И именно в этом крылся корень зла в жизни Римера. Это стало причиной его выбора. Возвышенная сущность Всевидящего вдохновляла, но в то же время служила причиной процветания коррупции в Его Чертогах. Друзья давали должности друзьям. Молодые, полные надежд имлинги поступали в школы Эйсвальдра за звонкую монету. Сам он не мог, да и не хотел помогать кому бы то ни было попасть в это змеиное гнездо. Ример отодвинул стул от стола и поднялся.

– Вижу, темнеет. Прошу простить меня, но я должен поблагодарить вас за вечер.

Кайса мгновенно оказалась на ногах и подошла к нему. Она опустила руку ему на спину и попыталась направить его в соседнюю комнату.

– Но, дорогой, ты просто обязан отведать торт! – У неё были очень сильные руки для такой стройной женщины, но Ример не поддался.

– Спасибо за предложение, но моя должность запрещает это.

Силья встала.

– Ну мама, он же телохранитель! Они не едят тортов! – она посмотрела на него, и Ример утвердительно кивнул. Кайса подняла бровь:

– Не едят тортов?

Ример улыбнулся.

– Сожалею.

Он кивнул Видару, который собрался было что-то сказать, но вместо этого ещё раз вытерся салфеткой. Ример направился к двери. За его спиной раздалось судорожное перешёптывание. Внезапно рядом с ним возникла Силья. Она приподняла подол юбки и надела башмаки.

– Сегодня такой прекрасный летний вечер, Ример. Я немного провожу тебя.

Воздух на улице был прохладным и дарил облегчение. Долина купалась в последних лучах солнца, которое садилось за горой. Ример направился в сторону Мёртвого озера – это был самый короткий путь к его дому. Силья болтала о Маннфалле, о том, как замечательно, должно быть, жить там, где всё происходит. Она спросила, рад ли он, что возвращается, но ответа не дождалась и стала говорить дальше.

Глиммеросен скрылся у них за спиной. Силья слегка запнулась и схватила его за руку. Она виновато улыбнулась.

– Камень…

Она не выпустила его руки. Ногти у неё были накрашены красным, как у женщин в Маннфалле.

Перед ними неподвижно чернела гладь Мёртвого озера. Оно было похоже на глаз в лесу. С восточной стороны поднимались горы, и Ример слышал, как где-то вдали падают вниз воды Стридренны.

– Дети говорят, что это озеро бездонное.

– В любом месте есть озеро, которое считается бездонным, – ответил он.

– Подумай, что было бы, если бы я упала! – она сильнее уцепилась за его руку, но говорила она скорее пылко, чем испуганно. – Подумай, что было бы, если бы я упала, ещё не начав жить!

Ример почувствовал, как в нём нарастает раздражение. С него хватит этого спектакля. У него появилось стойкое ощущение, что надо уходить.

– Ты ведь живёшь лучше, чем другие? – сказал он и попытался продолжить путь.

Силья обежала вокруг него и преградила ему дорогу, её лицо оказалось прямо под его.

– Но не так, как ты, Ример, – произнесла она голодным голосом. – Если бы мне было дозволено жить, как ты, я бы сделала столько добра…

Ример отступил на шаг назад от её разгорячённого тела.

– Добро можно делать независимо от того, где ты живёшь, Силья, – он попятился ещё на несколько шагов, но она схватила его.

– Я всего лишь хочу служить Всевидящему! – Глаза её блуждали, как будто она искала вход в его душу. Он почувствовал, что его терпение кончается. Вечер выдался длинным.

– Если ты нужна ему, Силья, он возьмёт тебя во время Ритуала. Тебе нечего бояться, – он продолжил свой путь.

– Но я боюсь, Ример!

Он остановился. Девушка улыбнулась и снова приблизилась к нему.

– Я боюсь провалиться, – она взяла его за руку. – Всевидящий избрал тебя, Ример. Я знаю, ты можешь мне помочь.

Он ощущал тепло от каждого произнесённого ею слова на своей шее.

– Если ты поможешь мне, Ример… – она взяла его руку и опустила на свою грудь. – …я буду безгранично признательна тебе. Всегда…

Она направляла его ладонь к одной из своих грудей. Ример почувствовал, как его плоть реагирует на это, и отдёрнул руку. Он попятился назад и уставился на чудовище, которое стояло перед ним.

– Тебе пятнадцать лет! Ты не прошла Ритуал, девочка!

Она снисходительно рассмеялась, как весь вечер смеялась её мать.

– Если ты боишься сломать меня, то страшиться нечего, Ример Ан-Эльдерин. Мне пятнадцать, но сердцем я старше.

Ример чувствовал себя извалявшимся в грязи и разъярённым. Он стал фигурой в игре этой светловолосой девочки. Всё, чего она хотела, – чтобы её выбрали во время Ритуала. Откуда это желание? Неужели никто в мире не может смотреть на него, как на мужчину? Как на простого имлинга, а не как на дверь в другой мир. Неужели нет в мире ничего чистого и доброго, кроме Всевидящего?

– Я знаю, чего ты хочешь, Ример. И я могу дать тебе это. Если ты дашь мне то, чего хочу я… – она накрутила волосы на указательный палец.

– Что? И чего же такого ты хочешь?! – он шагнул в её сторону. – Служить Всевидящему? Это всё, чего ты желаешь? – он указал на неё пальцем, и она отступила назад. – Может быть, ты хочешь стать стражем? Или заклинателем камней? Хочешь стать одной из тех, кто всю жизнь слушает камни? Старается услышать крики, которые доносятся из Шлокны? Крики слепых, – он едва узнавал собственный голос, рычащий, чужой.

– Я видел имлингов со шрамами по всему телу! Я видел, как взрослые мужчины сдирают с себя кожу, чтобы прекратить кошмарные сны. Ты этого хочешь, девочка? Или ты хочешь стать воином? Хочешь ли ты точить меч в ожидании приказа напасть на друзей и братьев в Равнхове? Хочешь втыкать сталь в животы имлингов и чувствовать, как по твоим рукам течёт их кровь?

Её нижняя губа задрожала. Как же это раздражает. После трёх лет тренировок это всё, на что он способен? Утратить контроль над собой в обществе девчонки, которая вела себя так, как её воспитали? Ример прикрыл лицо рукой. Он постоял немного, прислушиваясь к шуму реки вдали. Когда он вновь поднял глаза, то увидел, что Силья стоит и шмыгает носом. Слёз он не заметил, поэтому зашагал прочь. Она прокричала ему вслед:

– Ты не можешь оставить меня здесь!

Он знал, она имеет в виду не только здесь, у Мёртвого озера. Неважно. Он оставит их всех.

Рис.11 Потомок Одина

Поражение

Рис.0 Потомок Одина

Солнце никак не вставало. Тучи закрыли всё небо над Эльверуа, в воздухе повисло предчувствие дождя. Хирка шла вниз по склону к Стридренне и пыталась стряхнуть с себя остатки ссоры с отцом, которая состоялась прошлым вечером.

Она рассказала папе о Хлосниане и о том, насколько местные жители стали зависимы от них. Что им делать, если они с отцом уедут? Но папа не испытывал никакого сочувствия к тем, кто относился к ним, как к собакам, а потом прибегал под покровом темноты за помощью, чтобы избавиться от волдырей на срамных местах или раздобыть опы и накуриться до потери сознания.

Раньше он говорил то же самое, но тогда Хирке не казалось, что он сдался. Папа смеялся над тем, что его избегают имлинги, которые молили о помощи, когда она действительно требовалась. Он презирал их. Но это ничего не меняло. Возможно, потому, что они в любой момент могли взять и уехать? Возможно, где-то в глубине души он надеялся, что в следующем месте будет лучше? Что они найдут место, где всё будет так, как и должно быть?

После несчастья всё изменилось. Отец был привязан к стулу и к теневой стороне жизни, куда обстоятельства часто отправляли его. Но сейчас он, несмотря ни на что, снова собрался уехать. Потому что она была тем, кем была. Монстром, которого надо держать подальше от остальных.

Хирка снова протестовала. Она пыталась отыскать множество причин остаться в Эльверуа, помимо стула на колёсах. Она утверждала, что сможет научиться сливаться с Потоком, а отец заявил, что у табуретки память лучше, чем у неё. Он уже пытался учить её, она что, забыла? Хирка не забыла. Она хотела попробовать ещё раз. Она села на траву и вообразила жизненную силу земли, как велел отец. В это мгновение в его взгляде появилась надежда. Он велел ей представить себе Поток как реки крови и притянуть их к себе. Но земля не желала делиться с ней кровью. Потому что она не принадлежала этому миру.

И всё же она старалась. До скрипа зубов. Даже забывала дышать. Но всё напрасно. Отец просил её быть осторожной, как будто она – яйцо, которое может разбиться. Она спросила, что должен почувствовать имлинг, сливаясь с Потоком. И папа ответил:

– Что ты больше не одна.

Но она была одна. Во всех отношениях. Всё, что у неё было, – это отец.

Именно тогда она поняла, что надо делать.

Отец не был сильным слиятелем, он был обычным имлингом. В его венах никогда не текла голубая кровь. Хирке был нужен тот, кто хорошо умеет сливаться с Потоком. Тот, кто познал Поток. И что важнее всего, Хирке был нужен тот, кто не побоится учить её, несмотря на то, что она может разбиться, как яйцо. Тот, для кого она не имеет совершенно никакого значения. Ей нужен был Ример.

У Хирки не было хорошего плана, но при необходимости она попробует соврать. Она скажет Римеру, что умеет сливаться с Потоком, но очень плохо, и боится, что этого будет недостаточно для Ритуала. Ей совсем не хотелось врать ему, но что ей оставалось?

Она остановилась. Перед ней открылась аллея, ведущая к дому Илюме. Хирка думала, что никто из обитателей Эльверуа не бывал внутри этого великолепного здания. Даже слуг Илюме привезла из Эйсвальдра.

А что, если двери откроет бабушка Римера? Поймёт ли Илюме, что с ней что-то не так? Поймёт ли она, кто я, когда увидит меня?

Хирка разозлилась сама на себя. Она встречалась с Илюме много раз! С чего бы вдруг ей видеть что-то другое в той же самой бесхвостой девчонке?

Только я знаю, что я не та же самая.

Хирка сжала зубы и пошла дальше. Она съёжилась, проходя под кронами старых клёнов. Перед ней вырастал дом, прекрасный и неприступный, как крепость. Каменное здание казалось почти чёрным во влажном воздухе. Что будет с домом после того, как Илюме уедет? Это единственное здание с башней в Эльверуа. Почти треть дома занимала круглая башня, расположенная с западной стороны. В ней было много окон, закрытых цветными стёклами.

А ещё она слышала, что весь этот дом целиком может поместиться в один из залов в семейном имении в Маннфалле. Но это сказала Силья, и неизвестно, сколько правды в её словах.

Хирка прошла мимо конюшни, где находились две огромные шестиколёсные повозки, крытые кожами. Обе были частично загружены ящиками и мешками. Переезд уже начался. Перед домом стояло несколько сундуков и крупных деревянных предметов мебели. Вдруг Хирка увидела себя и вздрогнула. Зеркало. Она раньше видела зеркала, но только маленькие. Это зеркало с кристально ясным отражением было выше неё. Хирка никогда не видела себя так отчётливо. Волосы были похожи на рыжую копну сена. Одежду снова надо чинить. На зелёном свитере распустились петли. Колено на одной штанине вытерлось, на другой порвалось. Она была похожа на маленького лесного тролля с лицом, обрамлённым богатыми золотыми завитушками.

Хирка улыбнулась этому контрасту, но улыбка сошла с её лица, когда она увидела в зеркале ещё одно отражение. Позади неё стояла Илюме Ан-Эльдерин. У неё на лбу была чёрная отметина, похожая на третий глаз – знак Всевидящего, чёрный ворон Совета, – которая сразу сообщала окружающим, кто перед ними.

Хирка испуганно отступила на шаг от зеркала. Инстинкт подвёл её, потому что она пятилась прямо на Илюме. Она повернулась к матриарху рода лицом и попыталась извиниться, но в горле у Хирки пересохло. Ей пришлось напомнить самой себе, что она не сделала ничего плохого. Ей нечего скрывать.

Мне надо скрывать всё.

Илюме была всего на ладонь выше неё, но каким-то чудесным образом она заполняла собой весь двор. У Хирки появилось ощущение, что земля, на которой они стояли, и старуха – ровесницы. Она слышала, что сильные слиятели могли становиться с землёй единым целым. Становиться частью вечности. Возможно, именно поэтому за минуту до прихода Илюме везде делалось тихо. Как будто перед ней шло что-то другое. Что-то невидимое.

Илюме сложила руки на груди. Седые волосы были зачёсаны назад и забраны под плотный капюшон, только две тонкие косички свисали от висков почти до пояса. У неё были узкие светло-серые глаза, напоминавшие глаза Римера. Но в отличие от многих других старческих глаз эти были острыми, как ножи.

Хирке показалось, что они вонзились ей в живот, как будто Илюме взглядом обследовала её тело. Медленно, как сова на охоте. Её мантия мерцала на свету, как бумага самого лучшего качества. Она сходилась на талии, а потом разделялась надвое, открывая слой другой материи, сотканной иным способом. Сзади виднелся хвост. Он тоже был не таким, как у других стариков. Он не выцвел и не стал косматым. Низ его был убран лентой песочного цвета с узорами в виде рыбьих костей. Волосы на кончике хвоста по-прежнему оставались тёмными. Они были смазаны маслом и подстрижены. Хирка очень остро ощутила, что у неё самой хвоста нет. Но, как и все остальные, Илюме знала историю о волках. Оставалось надеяться, что она больше не думает об очевидном изъяне Хирки. Даже сейчас, стоя с ней лицом к лицу.

Совет и гниль…

Хирка подняла глаза и попыталась не смотреть на чёрного ворона на лбу Илюме, но это было невозможно. Знак был расположен так, чтобы на него смотрели. Казалось, что ворон смотрит прямо на тебя. Хирка не могла избавиться от ощущения, что они не вдвоём.

– Хирка… – произнесла Илюме после паузы, которая показалась Хирке целой вечностью. Судя по голосу, Илюме не удивилась, увидев Хирку, и её не интересовало, зачем она пришла. Хирка подавила неуверенность и перешла прямо к делу.

– Илюме-матерь, – она поклонилась, а потом продолжила: – Я ищу Рим… Сына-Римера.

Старуха склонила голову набок, как обычно делал Ример, и стала разглядывать её. О чём она думает? Почему не отвечает? Хирка на мгновение прикрыла глаза, чтобы они не забегали и не выдали её беспокойство.

– Римера нет. Ему надо многое подготовить к отъезду.

Хирка поняла послание, заключённое в простых словах.

У него нет со мной ничего общего.

Но у него должно найтись время! Её будущее зависит от того, найдётся ли у него время.

– Вы не знаете, где я могу найти его?

Что я делаю?! Она сказала то, что хотела. Уходи! Уходи, пока не поздно! Взгляд Илюме стал острее. Хирка почувствовала, что у неё задрожали коленки, как будто хотели удрать без неё. Она ощутила себя обнажённой до костей. Но старуха по-прежнему стояла неподвижно.

– Ему сообщат, что ты его ищешь.

Хирка не решилась требовать большего, поблагодарила и удалилась. Она шагала между рядами зелёных деревьев, стараясь держать обычный темп. В шелесте листьев ей слышалась насмешка.

Глупая девчонка, а чего ты ждала?

Хирку накормили обещаниями. Безупречными, но всего лишь обещаниями. Илюме никогда не нравилось, что Ример проводит время с другими детьми. Очевидно, её мнение не поменялось, и Хирку это не удивляло. Но вот что хуже: она не собиралась принимать к сведению намёк Илюме.

Хирка стояла у Стридренны и смотрела на дома. Где Ример? Он мог быть где угодно. Может быть, зашёл к Инне, чтобы сшить дорожную одежду? Или пошёл за ящиками? Занялся починкой колёс? Путь от Эльверуа до Маннфаллы на повозках занимал много дней. Что делают, когда собираются в такую дальнюю дорогу?

Где он был с тех пор, как вернулся домой? Её взгляд скользил по склонам долины, пока не наткнулся на горы. Она улыбнулась.

* * *

Вершины Пика Волка вздымались к облакам в самом конце долины Эльверуа. Гора была крутой, но, если хватит дыхания, на неё можно подняться обычным способом. Только по вертикальному западному склону взобраться было невозможно. Правда, однажды Хирке это удалось. Сегодня она довольствовалась подъёмом по тропинке, которая отличалась от окружающей местности лишь легкой потёртостью на камнях.

Ближе к вершине начался сложный отрезок с зарослями местешипа, через которые ей предстояло перебраться. Если она уколется о сухую колючку, то всё тело несколько дней будет жечь огнём. Однажды она испытала действие растения на себе, и лучше бы она этого не делала. Кусты цеплялись за штаны. Хирка безуспешно пыталась отыскать участки без колючек, куда можно было поставить ногу. Ветки всё лето находились под палящими лучами солнца, они высохли и теперь хрустели у неё под ногами. Но она уже почти добралась до вершины.

Внезапно Хирка поняла, что ей надо что-нибудь сказать или покричать, чтобы предупредить о своём появлении. Идиотская мысль. Шанс, что он окажется здесь, минимален. Она подняла глаза. Вершина Пика Волка походила на волчью пасть, отчётливо видную на фоне бесцветного неба. Волк устало и злобно скалился на чужака. Но если покорить зверя, то можно отдохнуть на чудесной, покрытой травой поляне, окружённой острыми каменными зубами. Здесь, среди развалин старинной крепости, Хирка провела немало часов в поисках забытых историй и сокровищ. Старый Аннар утверждал, что Волк – это имя того, кто когда-то построил крепость, и гору назвали в его честь, а не из-за её очертаний. Но никто из живущих не знал этого наверняка.

Хирка перебралась через последний уступ и повалилась на лужайку.

Там стоял Ример. Прямо перед ней.

Бледное небо было почти одного цвета с его волосами и нижней рубахой, которая доходила до середины бёдер. Двойная перевязь делала талию более узкой, а плечи – более широкими. Хирке не надо было смотреть, она знала, что прямо над сердцем увидит вышитого чёрного ворона. На лбу Римера блестел пот.

Он что, бегал? По этой маленькой лужайке?

Ример стоял скрестив руки и рассматривал незваного гостя. У Хирки появилось чувство, что она лишилась места, которое всегда принадлежало ей одной. Теперь ей предстояло объяснить, что она здесь делает.

– Тебя не было дома.

Его светлые глаза смотрели пронзительно. Он многое унаследовал от Илюме.

– Тебе сказали, что я здесь? – удивлённо спросил он. Хриплый голос Римера настолько отличался от её собственного, что ей хотелось слушать его ещё и ещё.

– Нет… – она подавила импульсивное желание опустить глаза. – Нет, я догадалась, что ты здесь.

Он склонил голову набок и кашлянул. Как будто она снова стала ребёнком и хитростью пыталась чего-то добиться. Хирка указала на Аллдьюпу.

– Ты оказался у ели, когда мы с Ветле упали. Ты либо случайно проходил мимо, либо увидел нас откуда-то сверху.

Он приподнял бровь, и она продолжила:

– Но ты не мог появиться случайно, потому что ты видел, что это Колгрим заманил Ветле на ель, – Хирка отметила, что нервничает, и стала говорить всё быстрее. – Значит, ты был в месте, откуда открывается вид на местность и откуда невозможно быстро добраться до нас.

Раньше она светилась бы от счастья, разгадав его действия. Почему теперь всё не так?

– Как мне кажется, – вяло закончила она.

Что это, улыбка? Трудно сказать, он слишком быстро повернулся к ней спиной.

– Что тебе надо?

Хирка опешила. Она не ожидала такого вопроса. Она представляла себе, что между ними завяжется обычный разговор. Они вспомнят свою последнюю встречу. Может быть, Ример расскажет, чем занимался последние годы в столице. А потом, когда представится удобная возможность, она попросит о помощи. Но всё пошло не так. Её подставили. Накормили обещаниями, как у Илюме. Ни Ример, ни его бабка не желают с ней разговаривать. Она не могла их винить. Оба они – важные имлинги. Им надо думать о более серьёзных вещах.

Она не хотела просить Римера о помощи. Он не заслуживает ещё одной зарубки! Какая ребяческая мысль, но сейчас она была важной и подтверждала: ему всегда нравилось доказывать, что она ни с чем не может справиться сама.

Но он – мой единственный шанс.

– Я хотела спросить тебя о Ритуале, – она смотрела на его широкую спину и надеялась, что он повернётся к ней лицом. Он этого не сделал. У Хирки всё внутри похолодело, но остановиться она уже не могла.

– Мне… надо знать, как обстоят дела.

– Какие дела?

Что ответить? Что она могла сказать? Хирка почувствовала, что сила её напора ослабла, и это всего лишь после пары слов. Ей требовалась помощь, но она не могла этого сказать. То есть могла сказать кому угодно в этом мире, но только не Римеру. Он стоял в нескольких шагах от неё, но их разделяла гора разных обстоятельств, и Хирка не знала, как ей перебраться через эту гору. Он принадлежал к иному миру, чем она. А их борьба за зарубки превратилась в какую-то стену из гордости. Даже если она преодолеет эти преграды, что ей делать потом? Признаться, что она чудовище?

Всю свою жизнь, во всех тех местах, где ей довелось пожить, она боролась за выживание, за возможность быть самостоятельной. Ей не нужна помощь! Она не из тех имлингов, что покоряются обстоятельствам.

Не из тех детей Одина…

Проблема заключалась в том, что ей нужен Ример, чтобы доказать это всему остальному миру.

– Я думаю, мне нужно… чтобы ты научил меня сливаться с Потоком. До Ритуала осталось недолго, и…

– Я знаю. Ещё многое предстоит сделать до Ритуала.

Хирка прикусила нижнюю губу. Глупая девчонка, у него нет на тебя времени!

Почему он не может просто показать ей, как надо сливаться?! Он умеет делать это лучше многих. И у него это займёт всего несколько мгновений!

– Мне кажется, мой Поток недостаточно силён. Я боюсь, моих сил не хватит. Что…

– Конечно, хватит, – он повернулся к ней с нескрываемым раздражением.

– Это не соревнование! Все проходят через это. Если в редких случаях Поток оказывается недостаточно сильным, имлинг возвращается на следующий год. Многие жители Брекки слепы к земле до десяти-двенадцати лет, – он смотрел на неё. Уголок его рта приподнялся, как будто ему было тошно.

– Ты за этим пришла?

Хирка ощутила, как её охватывает паника. Она сделала шаг в его сторону.

– Нет, нет, всё не так! – Но Ример прошёл по поляне мимо неё, не глядя на Хирку. – Мне просто нужно немного помощи, чтобы…

Он повернулся и перебил её:

– Тебя выбрали? Ты думаешь, ты одна такая? – Его глаза горели белым огнём. – Ты думаешь, все остальные уже не попросили о том же? Думаешь, Силья не попросила?

Силья? Хирка пыталась подобрать слова, но не нашла ни одного. Силья просила помочь ей в избрании? Но как? Просила Римера поговорить с Илюме? Замолвить за неё словечко перед самим Всевидящим, как будто Он не знал заранее, кого выберет? Обычно Он выбирал тех, у кого в венах течёт голубая кровь.

Ример не ждал ответа. Он начал спускаться с горы. Всё, что он подумал о ней, было неверным, но она не могла открыть ему правду. Хирка почувствовала, как где-то в животе рождается крик.

– Я не хочу быть избранной! Я просто хочу сливаться с Потоком!

Голос Ример постепенно удалялся.

– Вот как. Это все могут. У меня есть другие дела.

Хирка повернулась и посмотрела на склон.

– Это не так, – прошептала она вслед ему, но он не мог её слышать. Хирка даже не видела его. Она отчаянно моргала и смотрела в небо, чтобы не позволить слезам политься из глаз. На протяжении пятнадцати лет ей это удавалось. Небо потемнело. Вдали раздался крик ворона. Наверняка это тот же, кого она встретила у Аллдьюпы. Величественная священная птица, чью верность можно завоевать простым сыром из упавшей корзины?

Будет дождь. Она потерпела поражение. Хирка стояла, закрыв глаза, и ждала, когда первые капли упадут ей на лицо.

Тайны

Рис.0 Потомок Одина

– Библиотека.

Эйр носила Ворона, сколько Урд себя помнил, и она должна была бы считать Эйсвальдр своими владениями, однако сейчас в её голосе он услышал благоговение.

– Библиотека, – ответил он сквозь зубы, чтобы скрыть нетерпение. Это его цель. Только ради этого он и боролся. Естественно, именно библиотеку она показала ему в последнюю очередь, слепунья!

Их путешествие началось после того, как часы пробили два раза. Они полдня ходили по архивам, садам, историческим музеям, школам и залам, пока ноги не разболелись так же, как только что выжженный знак на лбу. Ворон третьим глазом горел над переносицей Урда. Сладкая, сладкая боль. У него знак на лбу. Он – член Совета. Урд-отче. Он улыбнулся.

Эйр вела его по блестящим каменным полам. Эхо её шагов разносилось по многочисленным этажам и исчезало вдали. Библиотека располагалась в одной из древнейших башен Эйсвальдра. Она была настолько велика, что далеко не сразу можно было понять, что помещение имеет круглую форму. Труба в небо. Куда ни брось взгляд, везде книги. Книги, свитки, тексты, листы… Информация. Полка за полкой. Коробка за коробкой. Маленькие книги и книги такие большие, что два имлинга с трудом смогут открыть их. Книги с переплётами из тканого шёлка, кожи, дерева. Книги в обложках из массивного золота и серебра. Всё, что когда-либо происходило. Всё, что произошло, и наверняка кое-что из того, что ещё не произошло. В помещении пахло кожей переплётов. И властью. Здесь пахло властью. Именно так власть и должна пахнуть. Вечностью. Бессмертием. Безграничностью.

Молчаливые, одетые в серое, они переносили стопки книг, писали или наводили порядок. Блуждающие между полками и этажами тени. Они ходили вверх и вниз по лестницам, которых было всего четыре, по одной с каждой стороны света. Но лестницы тоже служили книжными полками. Кроме того, здесь было неисчислимое количество тёмных стремянок, которые передвигались по направляющим вдоль сводчатых стен. Короткая дорога для самых опытных серых.

Урд увидел женщину, которая поднималась, перескакивая через несколько ступенек, в то время как стремянка ехала вдоль стены. Добравшись до следующего этажа, она ухватилась за очередную стремянку и при помощи своей скорости и веса отправила её в путь вдоль полок. Так она мгновенно перемещалась между этажами со скоростью и точностью, которые могли быть только следствием проведённой в этой башне жизни. Скрежет перемещающихся через разные промежутки времени стремянок заглушал скрип перьев сотни писцов.

Эйр остановилась и повернулась к Урду. Он смотрел на мантию Совета, которую она носила: несколько слоёв различных тканей, все белые, верхний слой традиционно раздваивается. Светлую гамму нарушала лишь чёрная окантовка. Чёрная лента шла вдоль швов спереди и по краю капюшона, надвинутого на лицо Эйр.

На какой-то миг он ощутил обычный горький вкус ревности, но потом вспомнил, что сам облачён в такую же мантию. В отцовскую. Она прекрасно подходила по длине, но была широковата. Её надо ушить по бокам, и мерки уже сняты. За ночь лучшие швеи Всевидящего превратят это одеяние в его и только его мантию.

Эйр пялилась на него совиными глазами. Целый день в её обществе не помог Урду привыкнуть к глазам Эйр. Под её взглядом тело начинало чесаться, как под взглядом Илюме, и Урду приходилось следить за своей речью. Эти две женщины были союзницами, близкими, как чайные листы, но с виду они отличались как день и ночь. У Эйр были круглые лицо и глаза, её морщинистая кожа была смуглой, а у Илюме – гладкой и светлой, и это несмотря на то, что обеим перевалило за три четверти века. Во внешности Эйр явно проступали черты семьи Коббов, происходившей из северной Блоссы. В этой простой стране охотников ели китовый жир и перемещались по равнинам, ночуя в палатках. Невероятно, как сотни лет назад эти имлинги не выбрали себе родовое имя, более соответствующее их положению в обществе. Как должно быть больно самой могущественной женщине мира иметь в родословной кочевников? Урд подавил желание рассмеяться.

– Если что-то было написано, то оно хранится в этой библиотеке, – сказала Эйр. – Здесь ты найдёшь все сведения о том, кто мы, чем занимаемся, что когда-либо делали. Все когда-либо принятые нами решения записаны пером. За что голосовала каждая семья и как голосовали их предки. Вплоть до времён войны со слепыми. У нас нет тайн друг от друга.

Урд чуть не фыркнул. То, что она сумела удержать на лице маску, когда произносила эти слова, было настоящим достижением – надо отдать ей должное.

– Ты самый молодой член Совета за многие годы, – продолжала она. – Должно быть, в последний раз имлинг, не видавший своей сороковой зимы, вошёл в состав Совета четыре поколения назад.

Он искал уважение в её голосе и разозлился, не найдя ни капли. Она просто констатировала факт.

– И ты тот, кто вошёл в Совет с минимальным перевесом голосов на моей памяти. Твой отец был сильным имлингом. Тебе далеко до него.

Урд почувствовал, как его лицо перекосилось, но сумел взять себя в руки. Она проверяет его. Хочет посмотреть, как он отреагирует. И всё же… Он – член Совета. Как она смеет! За такое последует наказание. Однажды, когда она меньше всего будет этого ждать.

– Я рад, что не все так считают, – ответил он спокойно, как мог.

Она продолжала, не комментируя его ответ.

– Я проголосовала против тебя, – сказала она.

На какой-то миг он восхитился её честностью, но потом вспомнил, что она только что рассказала ему. Все отданные голоса хранятся в этом помещении. Он всё равно узнал бы, кто как проголосовал, и она это понимала.

– Но ты здесь, – она повернулась к нему спиной и пошла по библиотеке. – Ты здесь, и я надеюсь, что ошиблась в тебе. Скоро всё выяснится.

Они поднялись на несколько этажей, вышли на балкон и по мосту перешли в следующую башню. А потом ещё в одну. И ещё в одну. Небо было тёмным и воинственным. Надвигается дождь, здесь, на высоте, стало холодно.

Наконец Эйр открыла дверь в одну из башен, и они оказались в тёмном зале. Урд скрыл удивление, когда увидел несколько других членов Совета. У всех на лица были надвинуты капюшоны, как будто они собрались на какую-то церемонию. Урд почувствовал, как у него задёргалась рука, но ему удалось подавить желание схватиться за горло. Воротник был на месте. Он всегда на месте. Никто ничего не узнает и не увидит. Урду следует научиться расслабляться и больше полагаться на самого себя. Он же самый могущественный мужчина на свете!

Эйр указала ему на стул посреди зала. К его разочарованию, стул был совсем обычным, деревянным, с перекладинами на спинке. Такой можно отыскать в комнате слуги.

– Совет защищает народ от опасной правды, Урд-отче, – сказала Эйр. – От правды, которая сжигает все мосты. Сможешь ли ты жить, как один из нас, зависит от того, как ты будешь обращаться с этой правдой.

Урд сел и поднял глаза. Над ним нависала вертикально расположенная решётка из чёрного огненного стекла, готовая упасть в любой момент. Её прутья располагались близко друг к другу и блестели в свете масляных ламп. Он предположил, что, если неверно ответит на один из вопросов, Совет его уничтожит.

Или же они сделают это в любом случае? Может, они всё знают? Нет. Конечно, нет, в противном случае он никогда не оказался бы здесь.

– Но тебе не стоит беспокоиться, – сказала Эйр. – За всё время мы потеряли всего двоих. Они лишились рассудка.

Урд не улыбнулся.

* * *

Чёрное небо плакало. Урд, спотыкаясь, спускался по лестнице на внешней стороне башни, но внезапно остановился и прижался к перилам балкона, как пьяный. Он согнулся, чтобы побороть тошноту, но это не помогло. Потоки дождя падали на пустые улицы далеко внизу под ним.

Одежда отяжелела от влаги, с волос стекала вода и струилась по лицу. Струи дождя лились с небес и взрывались на полу балкона, выбивая ровный безжалостный ритм.

Урд зажмурил глаза, чтобы оставить снаружи всю правду и всю ложь, которые он только что услышал. Он сильный имлинг. Он вырос здесь, он слышал и видел невероятные вещи и не питал никаких иллюзий по поводу Внутреннего круга Совета. А ещё он практичный имлинг. Он больше других разбирался в политической игре. Он сам был политической игрой, ради Всевидящего! Но это…

Он схватился за горло и почувствовал вкус крови из раны, которую никто не мог увидеть или исцелить. Никогда. Но это не должно его остановить. Обычные имлинги могли остановиться из-за любой ерунды, но он не был обычным имлингом. Он был выдающимся. Разве он не оказался именно там, куда стремился? Разве ему не удавались все начинания? Разве всё, к чему он прикасался, не превращалось в золото? И теперь он был одним из них. Урду больше нечего бояться.

Дождь немного утих. Нетвёрдыми шагами он пошёл дальше, вниз по лестницам. С гор за Эйсвальдром донеслись три коротких крика уставшего от непогоды ворона. Мир безграничен, и он лежит перед Урдом. Перед ним одним. Это будет совсем просто! Если бы он только знал…

Отец знал!

Отец обладал этим знанием с тех пор, как в возрасте пятидесяти лет вошёл в Круг. Все эти годы… И не поделился. Урд вспомнил его лицо среди подушек. Оно побледнело от болезни, но отец по-прежнему не желал сдаваться. В конце концов ему пришлось. Он сделал свой последний вздох, глядя на Урда, но не со страхом, а с отвращением.

И кто же одержал победу? Кто сейчас мог вспоминать о былом с презрением? Спурн обладал знанием, но никогда не пользовался им. Он никогда не переходил границ. Слабак. Он пресмыкался перед системой, которая была старше самого времени.

Урд пересёк площадь Всевидящего. Сейчас, накануне Ритуала, она была полна цветов и подарков со всего мира. Кто-то сделал надписи на молитвенных флажках и лентах, кто-то выгравировал их на камне. Пожелания счастья. Молитвы Всевидящему от маленьких-премаленьких женщин и мужчин, у которых есть маленькие-премаленькие проблемы. Болезни, деньги, любовь…

Урд рассмеялся. Он надвинул капюшон на лоб и вышел в ближайшие ворота в гигантской белой стене, которая и дала имя Эйсвальдру. Стену из белого камня тысячу лет назад построили для защиты от слепых. Лучшие воины Всевидящего ушли в Блиндбол, чтобы остановить их, но народ продолжал бояться. После того как воины оказались в пустоши слепых, имлинги построили стену вокруг того места, куда удалились двенадцать первых воинов. Имлинги пожертвовали самыми мужественными, чтобы спастись. Но воины выжили. И победили. С помощью Всевидящего они спасли каждого мужчину и женщину и создали первый Совет. Так гласит история.

Раньше стена была сплошной. Сегодня её пронизывали сводчатые коридоры, например, мост в несколько этажей, перекинувшийся с одного конца Эйсвальдра на другой. Он представлял собой впечатляющую символическую границу между Эйсвальдром и остальной Маннфаллой. Врата из обыденного в величественное. Из бедности в богатство. Из грязи в святость.

Урд плотнее укутался в плащ, чтобы стражи ворот его не узнали. Члены Внутреннего круга нечасто покидали Эйсвальдр без сопровождения. Он быстро шагал по улицам. Чем дальше на восток, тем более обветшалыми становились дома. Встречая редких прохожих, он прятал лицо. Нельзя, чтобы его увидели там, куда он направлялся. Нельзя, чтобы в этом месте видели Урда-отче. Большинство из тех, кто встретился ему по дороге, были пьяницами, которые устроились на ночь под навесами, или чужестранцами, которые лаялись на своих языках. Эти имлинги явились на Ритуал, но не могли позволить себе снять комнату. Молодая девушка застала его врасплох. Она вышла из мрака и внезапно оказалась прямо перед его носом. Девушка смотрела на него голодными глазами.

– Я могу поделиться с тобой теплом, чужак, – сказала она и коснулась грязной рукой его капюшона. Он отвернулся и отвёл в сторону её руки. Проклятые шлюхи! Не понимают своего блага. Интересно, она его разглядела? Этой тревоге придётся подождать.

Он протискивался по узким проулкам, пока не нашёл место, которое искал. Урд открыл дверь и спустился вниз по лестнице. Жар и сладковатый дым встали перед ним стеной. И музыка. Соблазнительные ритмы барабанов и арф. Здесь всегда было полно народа, но дождь привёл сюда ещё больше мужчин, чем обычно. Завтра – день отдыха, поэтому имлинги много пили и разинув рты глазели на двух девушек, танцевавших на сцене. Ни одна из них не была Дамайянти. Дамайянти всегда танцевала одна.

Урд прошёл через зал, ни на кого не глядя. Он поднялся по лестнице рядом со сценой, постучал в красную дверь на втором этаже и, не дожидаясь ответа, вошёл.

Дамайянти сидела обнажённой спиной к нему. Он встретился с ней взглядом в зеркале. Она сделала почти незаметное движение рукой, и две девушки покинули её комнату, скрывшись за звенящей занавесью из чёрных жемчужин. Они остались одни. И всё же комната не была пустой. Здесь имелись запахи. Сладкие запахи специй. Удушающие. Некоторые из них были свежими, другие такими старыми, что, наверное, лежали толстыми слоями на масляных лампах.

Дамайянти приклеила к лицу последний драгоценный камень. На ней было несколько камней разных цветов. Они обрамляли её глаза, густо обведённые чёрной, как уголь, краской. Казалось, она довольна результатом. Ну и хорошо, потому что Урду тоже было что показать ей сегодня вечером. Он уселся у очага на удобный стул и соединил ладони перед лицом, словно в его распоряжении было всё время мира.

Она поднялась и, извиваясь, легла на бархатное покрывало кровати перед ним. Дамайянти лежала на боку, подложив под руку круглую подушку. Узоры, которые отбрасывали искрящиеся драгоценные камни, змеились вокруг её смуглого тела. Отблески камней сверкали, когда она шевелилась, лизали её шею, едва-едва прикрывали соски, заполняли пупок и опоясывали бёдра, на которых сидела прозрачная юбка. Треугольник темных волос проглядывал через огненно-жёлтую ткань.

Возможно, Дамайянти была самой прекрасной из всех женщин, что он встречал. К несчастью, они с ней были очень похожи. Настолько похожи, что она тоже предпочитала общество женщин. Но она знала, что Урд желал её, и это очень её радовало. По вечерам Дамайянти танцевала с одной-единственной целью: сводить мужчин с ума. Не слишком трудная работа. Она стала легендой. Те, у кого были деньги, съезжались со всего мира, чтобы посмотреть, как она танцует.

Если бы они знали, откуда взялись её способности, они сожгли бы её. Урд был умнее остальных. Он умел распознавать слеповство, когда сталкивался с ним. Физические возможности Дамайянти были безграничными. Она сама себя ограничивала, потому что необходимо поддерживать баланс: легендарно талантлива, но не настолько, чтобы посеять подозрения.

Но танцовщица обладала и другими умениями, и она была нужна Урду. На протяжении многих лет он не мог обойтись без Дамайянти и ненавидел свою зависимость. Но скоро ей придёт конец. Скоро он будет сам себе господин.

– Урд. Как дела у моего друга-супоеда? – спросила она.

Он потянулся рукой к горлу, но совладал с собой. Этого она и добивалась, хотела видеть его реакцию. Но она не должна заметить его нетерпение. Не в этот раз. В ответ Урд скинул капюшон, открыл знак на лбу и стал ждать её реакции.

Дамайянти увидела знак и рассмеялась. Журчащий звук ядом вливался в его тело, но Урд утешал себя тем, что её глаза на краткий миг заметались из стороны в сторону. Нельзя сказать, что она не испугалась. Она знала, какую власть даёт ему этот знак. Её жизнь была в его руках. А вот его жизнь, к сожалению, была в её руках.

– Менее великий имлинг истолковал бы это как удивление, – холодно сказал он.

– Конечно, нет. Я достигаю своих целей.

Урд сжал челюсти. Дамайянти часто переворачивала всё с ног на голову. И сейчас она приписала себе результат его работы. Словно он не оказался бы там, где оказался, без неё. Шлюха. Пляшущая шлюха. Она смотрела на него так, будто слышала его мысли.

– Мужчина Всевидящего. Чем же я могу помочь члену Совета? Желаете абонемент в заведение? Еды и напитков? Танцовщиц? – голос её был дразнящим. Она прекрасно знала, что ему нужно, но сегодня ему придётся пострадать. Ничто иное, как отчаянная попытка сохранить свою незаменимость и власть. Знак напугал её, только она чудовищно хорошо умела это скрывать.

– У меня нет лишнего времени, – сказал он и положил на стол стопку монет.

– Время. Оно всегда было самой большой твоей слабостью, Урд.

Дамайянти встала и открыла ключом шкаф. Урд даже предположить не мог, где на своём теле она прятала ключ. Она наклонилась и сделала вид, что ищет что-то, чтобы дать ему достаточно времени изучить её сзади. Потом она вернулась к нему и положила на стол маленький серебряный флакончик. Он имел форму богато украшенного наконечника копья. Его размер был таков, что Урд легко мог спрятать склянку в кулаке. Он склонился над столом. Урд держал себя в узде, чтобы не дать ей понять, как он спешит. Он убрал сосуд в кожаный кошель и вернул Дамайянти пустой, который принёс с собой.

Она снова улеглась, не прикоснувшись ни к деньгам, ни к флакончику.

– Время и уверенность в себе. Тебе следует быть осторожнее, Урд. Никто не может удвоить силу Потока в себе за одну ночь. Только дурак в это поверит. А умный имлинг станет поглядывать по сторонам.

Урд почувствовал, как у него начали подёргиваться губы. Он знал, что каждое слово, произнесённое этой змеёй, наполнено страхом. Она делала всё возможное, чтобы подчеркнуть, что нужна ему, потому что внезапно почувствовала угрозу. И тем не менее он ощутил беспокойство.

Никто не может удвоить силу Потока в себе за одну ночь.

Он стал сильнее. Он стёр границы между мирами. Эту способность давно считали утраченной. Но Дамайянти права – он добился успеха очень быстро. Внезапно и незаметно. Почему? И откуда ей это известно? Давняя тревога ожила в его груди. Неужели он не настолько силён, как думает? Неужели ему кто-то помогал? Невозможно! Только Голос мог помочь, но Голос ничего не знал о том, что совершил Урд. Только если…

Только если в тот раз дитя выжило. Что, если так? Что, если она прибыла сюда? В этом случае она как раз сейчас должна будет пройти Ритуал. Пятнадцать зим. Восприимчива к Потоку. По его спине пробежал холодок. Только представьте, что это может означать. Гниль в Имланде. Дитя Одина, бегающее по одиннадцати государствам? Бесхвостый зверь в лесу? Или в какой-нибудь деревне? Если она явится на Ритуал, он погиб. Она – единственное, что связывает его со слепыми. Всё будет кончено. Абсолютно всё.

Какая абсурдная мысль! И это может служить ему утешением. Во-первых, Ритуал в тот раз не удался. Дитя так и не появилось на свет, оно исчезло в вечности. Его поглотили круги воронов. Пожрали камни. Во-вторых, оно бы всё равно погибло, ведь действо происходило посреди зимы. Новорождённое. Обнажённое.

Обнажённее Дамайянти. Урд смотрел, как играют мышцы на её животе, и чувствовал, как потеет. Резко распахнулась дверь. Урд мгновенно накинул на голову капюшон. Он услышал мужской голос, с трудом перекрывавший шум из зала.

– Твоя очередь, Дамайянти.

– Иду, – ответила она. Дверь закрылась, и Урд поднялся.

– Позволь мне всё же не препятствовать искусству, – сказал он и понадеялся, что она уловила язвительность в его голосе. Он покинул её, закрыл за собой красную дверь и стал протискиваться через толпу мужчин к входной двери. Никто не смотрел на него. Все были увлечены совершенно другим.

На зал опустилась тишина, и раздался мягкий бой барабанов. Проклятая Дамайянти! Проклятое слеповство! Его рука уже лежала на дверной ручке, но Урд был не в силах уйти. Его взгляд устремился на сцену, как и все остальные взгляды в зале. Дамайянти стояла на кончиках пальцев, переплетя руки над головой. Внезапно она упала, как будто колени её подломились. Мужчины ахнули. Барабаны замолкли. А потом снова зазвучали. Редкие удары, похожие на биение сердца. Дамайянти поднялась с пола, исполнив невообразимый мостик. Казалось, она висит на невидимом канате, продетом в пупок. Сила другого мира подняла её в вертикальное положение. Барабаны завибрировали. Она подняла ногу и обвила ею шею безо всякого усилия. Хвост изогнулся и поднял её юбку, чтобы каждый зритель мог увидеть её запретный плод. Мужчины начали потеть.

Урд оскалился, рванул дверь и выбежал на улицу. Он тяжело дышал. Дождь ещё не кончился, но он хотя бы выбрался на воздух. Урд не такой, как другие мужчины. Он не позволит лепить из себя, как из глины. Он сильнее них. А ещё он Урд-отче. Член Совета.

Он пошёл по тёмной стороне улицы. Очень скоро Урд увидел девушку, которая уже встречалась ему сегодня вечером. Он остановился неподалёку от неё, и шлюха заметила его приближение, ведь она уже научилась распознавать нерешительных мужчин.

Девушка улыбнулась и двинулась в его сторону, покачивая бёдрами, как старая любовница. Она была далеко не страшной. Ей не было и двадцати лет. Урд рассмотрел длинные волосы цвета меди. Платье её было поношенным, подол юбки измазан грязью. Но горло чистое. Тонкое, свежее и нетронутое.

– Ты вернулся… – она прижалась к нему грудью, но у неё хватило мозгов не трогать капюшон. Он провёл пальцем от её подбородка вниз по шее. Оно было невыносимо нагим, и именно его он сожмёт своей железной хваткой. Пока она не перестанет дышать. Пока не замолчит. Пусть скажет спасибо самой себе. А что ещё ему остаётся? Рисковать, если она вдруг его разглядела? Ждать, когда слухи поползут по берегу реки и доберутся до Эйсвальдра? Нет. Если он что и узнал сегодня вечером, так это то, что может сам вершить свою судьбу. Между её грудями висело украшение в форме ворона. Амулет на счастье. Защита Всевидящего. От иронии происходящего нельзя было не рассмеяться.

– Пойдём со мной, – прошептал он.

Она улыбнулась и последовала за ним, как агнец.

Рис.12 Потомок Одина

Услуга

Рис.0 Потомок Одина

Дождь заключил Эльверуа в тиски непогоды. Отец начал страдать от неё ещё за завтраком, но Хирку мало беспокоило, мокро на улице или сухо. У неё имелись дела. Новый план. Не слишком хороший, но другого у неё не было.

Она шла по тропинке вдоль Аллдьюпы, терзаясь воспоминаниями о том, как накануне всё пошло не так. Безупречный Ример, похожий на изображение бога, стоял на фоне тёмных скал Пика Волка. Она попросила его о помощи. Безуспешно. Хирка крепче обняла свою корзину, но это не прогнало из её памяти воспоминаний о ледяном взгляде Римера и кривой ухмылке в уголках губ, когда он подумал, что она пришла, чтобы втереться к нему в доверие. Чтобы получить помощь для избрания. Охотница за удачей. Её живот скрутило. Дождь глухо барабанил по плащу, и она опустила капюшон ниже, и узкая тропинка между деревьями оказалась словно заключённой в рамку.

Ример – придурок! Разве они не были знакомы с тех пор, когда ей было девять? Сколько раз она помогала ему придумывать идиотские объяснения дыркам на коленках штанов? Или ссадинам? Она сочувствовала ему, потому что Римеру приходилось тайно убегать по вечерам из дома, чтобы делать то, что для неё было совершенно естественными занятиями. Её никогда не беспокоила его принадлежность к роду голубой крови. Его имя и история были ей абсолютно безразличны. На его благосостояние она плевать хотела, ведь оно было настолько велико, что у Хирки всё равно не хватило бы воображения осознать его размеры. И то, что семьи, вроде обитателей Глиммеросена, становились какими-то странными из-за присутствия в деревне семьи Совета, – это их дело. Хирке совершенно не хотелось блуждать по коридорам Эйсвальдра. Наоборот. И теперь он обвиняет её в том, что она хотела им воспользоваться? Дурак!

Хирка зашагала быстрее. Тропинка пересекала ложбину на холме, и под ногами хлюпало. Придётся ей чистить башмаки, когда вернётся домой. Её обувь промокла и испачкалась больше, чем тот назойливый ворон. Она дала ему имя Куро. Он перелетал с дерева на дерево и всегда находился немного впереди неё. Он искал убежища под кронами деревьев, пока ждал, когда она его догонит. Блестящая тень. Всегда рядом, всегда недосягаем.

Хирка вздохнула. Она не могла винить Римера, и это было хуже всего. Она видела, как Кайса из Глиммеросена пресмыкалась перед Илюме, как рабыня. И Ример сам сказал, что Силья просила его о помощи. Что, Шлокна её побери, она хотела от Римера, у неё же и так всё есть?

Эхо смеха Сильи раздалось в её мыслях: Маннфалла, Хирка! Шипучие вина, шёлковые платья и юноши голубой крови, которые хотят танцевать ночь напролёт! Хирка скрипнула зубами. Она никогда не видела, чтобы Ример танцевал. К счастью. Не то чтобы это что-то значило. Почему это должно что-то значить?

Стук по капюшону прекратился. Дождь, наконец, стал утихать. Тропинка вышла на равнину, и Хирка услышала голоса сотни спокойно беседующих воронов. Прямо перед ней находился похожий на башню деревянный дом Рамойи и Ветле. Она смахнула капли дождя с кожаной крышки корзины. Ни крышка, ни содержимое не пострадали от воды. Сегодня у неё есть шанс осчастливить кое-кого. И если ей повезёт, Рамойя окажет ей помощь, благодаря которой она сможет невредимой пройти через Ритуал. Хирка разнервничалась больше, чем ожидала.

Между деревьями виднелся плетень, в возведении которого принимал участие отец. Обитель воронов трое мужчин строили целое лето. Повсюду блестели чёрные перья. Вороны неподвижно и угрюмо сидели на ветках, похожие на фрукты. Оптимистичный зяблик попытался было пропеть песнь солнцу, но его прервало клокочущее карканье, и он не стал повторять попытку.

Хирка дошла до дома и подняла руку, чтобы постучаться, но дверь открылась сама. Она увидела Рамойю с широкой улыбкой на смуглом лице.

– Пора кормить. Пойдём.

Рамойя с пахнущим кровью ведром в руках прошла мимо Хирки. Та последовала за ней в тамбур, который был изолирован от остальной клетки. Вороны знали, что в ведре. Они начали летать взад и вперёд и меняться местами, чтобы подобраться поближе, но прутья решётки мешали им дотянуться до ведра с красным мясом и остатками еды.

Два ворона сидели на шестах в тамбуре на расстоянии вытянутой руки от Хирки. Они были мокрыми от дождя и блестящими. Их оперение отливало синим и фиолетовым. Рамойя поставила ведро на пол и подошла к ним. Вороны привычно отклонились в стороны, чтобы она могла свободно пройти между ними. Хорошо заученным движением Рамойя сняла с них два чехла. Чехлы с обоих концов были запечатаны воском, чтобы защитить послания от непогоды. Она убрала чехлы в карман, не распечатывая. Всё это время она что-то спокойно нашёптывала воронам. Хирка прислушалась. Слова были ей незнакомы, в них часто встречались звуки «р» и долгие «о». Рамойя разговаривала с воронами так, будто они были детьми, именно поэтому Хирка находилась здесь. Это её план, и она знала, что шанс приближается.

Рамойя позволила ближайшему ворону опуститься на свою руку. Ему не хватало место для взмаха крыльями, но он всё равно попытался стряхнуть с себя воду. Красивый клюв открылся в беззвучном зевке, как будто птица просто хотела продемонстрировать его силу. Показать себя во всей красе.

Хирка почувствовала, как покрылась гусиной кожей. Если это совершенное создание было обычным вороном, как же тогда выглядит Всевидящий? Интересно, он крупнее? Сердитее? Внезапно Хирка увидела перед собой зал, в котором собрались мужчины и женщины из Совета. Сама она была обвиняемой. Она смотрела на чёрную птицу на посохе Ворононосицы. Ворон становился всё больше и больше, он махал огромными крыльями, которые вскоре заполнили собой всё помещение, а потом раскрыл клюв, чтобы крикнуть на Хирку.

– Сегодня ты ему нравишься, – сказала Рамойя.

Хирка вздрогнула. Ворон уселся поудобнее и самодовольно прищурил блестящие глаза. Лучше шанса, чем сейчас, не будет. Теперь или никогда.

– Откуда ты знаешь? Ты понимаешь всё, что он говорит? – спросила Хирка. Казалось, её голос звучит неестественно.

– Он понимает больше меня, – подмигнула Рамойя, но Хирке её слова не показались шуткой.

Рамойя открыла дверцу в клетку к остальным воронам и произнесла несколько непонятных слов. Два ворона поднялись и влетели внутрь. Из клетки раздалось негодующее карканье. Хирка прислушалась. Может, ей удастся понять хоть что-нибудь? Но нет, не удалось.

Рамойя подняла ведро и вошла в клетку. Вороны вели себя спокойно, пока она ходила по клетке и высыпала в жёлоб еду. Потом птицы уселись в ряд и принялись есть. Хирка была окружена воронами. Пахло кровью, землёй и дождём. Она мгновенно смутилась. Она шла к обители воронов в полном отчаянии, как будто птицы или Рамойя могли подсказать, что ей делать. Сегодня утром это было её последней надеждой, а сейчас, здесь, всё казалось смехотворным.

У Хирки не имелось способностей к вороньему языку, и в её распоряжении не было целой жизни, чтобы ему научиться. И даже если бы была, это вряд ли помогло бы ей, окажись Хирка лицом к лицу со Всевидящим. Но Хирка, можно сказать, уже почти оказалась, ведь перед ней были дети Всевидящего. Глаза мира. Возможно, они уже всё знали о ней? Может, и знали, но ничего не предпринимали. А не означает ли это, что всё в порядке?

Хирка ухватилась за эту мысль. Разве вороны не набросились бы на неё, как на дичь, если бы считали её гнилью, достойной смерти?

– Я ждала случая поблагодарить тебя, – сказала Рамойя.

– За что?

Ведро опустело, и Хирка вышла вслед за ней из клетки навстречу Ветле, который бежал в их сторону от дома. Он бросился на шею Хирке. По той силе, с которой он неё обнял, можно было понять, что с ним не всё в порядке. Впервые Хирка испугалась близости. Сегодня она была не такой, как во время их последней встречи с Ветле. Что, если он окажется слишком близко? Что, если он её внезапно поцелует? Он сгниёт? Хирку переполняло горе. От мысли о том, что она открыла дверь, которую не может закрыть, бросало в дрожь.

Не думай об этом!

– Ветле, я тебе кое-что принесла, – сказала она, и блаженный разжал объятия. Хирка сняла кожаную крышку с корзины и достала каменную фигурку, которую ей дал Хлосниан.

– Юмар! – закричал Ветле и прижал её к себе.

– Это не Юмар, – засмеялась Хирка. – Юмар был лошадью. А это женщина.

Ветле посмотрел на мать и широко улыбнулся:

– Юмар!

Хирка вынула из корзины льняной мешочек и протянула его Рамойе.

– А это тебе. Отец купил корицу на корабле из Брекки, который недавно заходил к нам. Из личных запасов капитана, – о том, что отец, скорее всего, выменял корицу на опу, она умолчала.

Рамойя развязала тесёмку и втянула в себя запахи родины. По её лицу разлилась довольная улыбка, она махнула рукой в сторону деревянной скамейки и ушла в дом. Хирка уселась и стала смотреть на Ветле, который играл на лужайке со своим новым Юмаром. Колени и локти на его одежде промокли. Время от времени лучам солнца удавалось прорваться сквозь пелену туч, и они окрашивали волосы Ветле сияющим золотом. Это продолжалось совсем недолго, а потом всё вокруг снова становилось бесцветным.

– Говорят, ты помогла ему выпорхнуть из Аллдьюпы.

Рамойя протянула гостье небольшую чашу, но взгляд её был устремлён на Ветле. Хирка почувствовала, что у неё краснеют щёки.

– Он справился лучше, чем я, – ответила она, отпила чай и стала искать способ объяснить, зачем пришла.

– Я знаю, что ты сделала для него, Хирка. Ример рассказал мне, что случилось, – имя Римера коснулось Хирки порывом холодного ветра.

Он считает меня охотницей за удачей.

Внезапно чай стал приторным и тошнотворным. Хирка украдкой взглянула на Рамойю. Она тоже одна из слуг Совета, но на груди у матери Ветле не было никаких воронов. И она не носила тяжёлых одеяний Совета. Рамойя была облачена в наряд зелёного и коричневого цветов, сшитый из лёгкой воздушной материи. Она носила браслеты и украшения, которые звенели, когда она двигалась. Тёмные волосы были заплетены в сотни тонких косичек, которые удерживали разноцветные жемчужины. Рамойя олицетворяла собой всё то, что Хирка никак не связывала с Советом. Наставница воронов была смуглой, разноцветной, тёплой и пахучей. Она была иной. И всё же она была частью Совета. Хирка подобралась слишком близко.

Не стоило мне приходить сюда.

Хирка поднялась, и в тот же миг её с громким карканьем атаковали чёрные крылья. Ворон! На неё напали! Она принялась судорожно размахивать руками, но через мгновение до неё дошло, что ворон не собирался причинить ей вред. Он пытался сесть ей на плечо. И это был не какой-то чужой ворон, а Куро.

Раньше он не садился на неё. Ворон замер, плечу стало тяжело. Сквозь плащ Хирка хорошо чувствовала его когти, но ей не хотелось прогонять ворона. Миндалевидные глаза Рамойи уставились на неё так, словно она только что сама взлетела. Хирка поняла, что должна объясниться.

– Последние два дня он повсюду следует за мной. Я… однажды накормила его сыром, там, у Аллдьюпы, и после этого он всё время где-то рядом. Я зову его Куро.

Большинство воронов Рамойи были более сильными и важными, чем Куро. У нового друга Хирки на голове топорщилось несколько непослушных перьев, и он оглядывался по сторонам как любопытный ребёнок. Наставница вытянула руку и почесала послушного ворона под клювом.

– Случается, что дикие молодые вороны страдают без общества и отираются поблизости от обителей. Но они не любят имлингов…

– Я имлинг! – Хирка прикусила губу.

Рамойя посмотрела на неё пронзительным взглядом.

– И всё же он прилетел к тебе?

Хирка пожала плечами. Она раздумывала, что сказать, чтобы показаться совершенно обычной, но ей ничего не приходило в голову.

– Тебе следует кое-что знать, – сказала Рамойя.

Они снова уселись, и советы посыпались один за другим. Ворон – дикая птица, он может спать в доме, только если в нём открыты окна и достаточно свежего воздуха. Его не следует кормить после таяния снега. Жирные сыры и медовый хлеб – это не еда и так далее. Хирка воспользовалась неожиданно выпавшим шансом. У неё даже в мыслях не было использовать Куро в качестве предлога.

– Я могу с ним разговаривать? – спросила она.

Рамойя посмотрела на Хирку, помолчала, а потом ответила:

– У тебя больше пальцев, чем имлингов, которые по-настоящему разговаривают с воронами. Многие утверждают, что владеют этим искусством. Владеют или нет, но все они просиживали штаны в школах наставников Совета или в Равнхове. Подолгу.

Хирка повесила голову. Она просила о невозможном и спрашивала о том, чего у неё не было права знать. Лучшим наставникам воронов даже не нужно посылать писем. Они могли сказать, что хотели, воронам, а те, в свою очередь, передавали их слова получателям. Для того чтобы быть в состоянии это делать, необходимо стать единым целым с Потоком.

Нужно как минимум уметь сливаться с Потоком.

Рамойя поднялась со скамейки и вышла на поляну. Она смотрела на небо, и через некоторое время Хирка заметила чёрную точку, которая постепенно увеличивалась в размерах, пока не превратилась в ворона. Он влетел в тамбур у них за спиной и не успел усесться, как Рамойя уже подошла к нему, чтобы освободить от письма.

Хирка почувствовала, как сердце опустилось в груди. Визит окончен. Сквозь прутья решётки она видела, как наставница воронов разглядывает маленький чехол, который она сняла с птицы. Она распечатала его с одного конца, вынула свиток бумаги и стала читать.

А потом она упала.

Хирка отбросила чашу с чаем в сторону и побежала к ней. Куро взлетел с её плеча и исчез. Рамойя ухватилась за решётку и уже поднялась на ноги. Она казалась бледной, глаза её блуждали в разные стороны, как будто она не совсем понимала, где находится.

– Что случилось, Рамойя? Грудь болит? – Хирка опасалась самого страшного. Она опустила руку на плечо Рамойи и попыталась поймать её взгляд. Рамойя сжала кулак, и маленькое письмо смялось и исчезло в её руке. – Ты в порядке, Рамойя?

– Хирка… Да. Конечно. Просто плохие новости. Старый друг, – уголок её губ приподнялся, выдавая ложь. Хирка успела заметить знак Совета на бесцветном чехле, перед тем как Рамойя опустила его в карман. В клетку вбежал Ветле.

– Я есть хочу! – закричал он, не замечая напряжения. Хирка положила руку на живот Ветле, как будто он маленький, хотя на самом деле он был почти одного роста с нею.

– Скоро будешь есть. Беги в дом и потри живот, чтобы он согрелся, – Ветле засмеялся и убежал в дом. Хирка сосредоточила внимание на Рамойе. Та взяла себя в руки, но зрачки её по-прежнему были величиной с булавочную головку. Рамойя вслед за Хиркой вышла из клетки и заперла её.

– Хедра и Хрейдр, – сказала она. – Хедра и Хрейдр. Сюда и домой.

Хирка стояла на поляне и провожала глазами Рамойю, идущую к жилищу. Может быть, она лишилась рассудка? Может быть, лучше привести папу? Хирка подумала, что сейчас привести папу не так просто, как было когда-то. Теперь имлингам самим приходилось ходить к нему. Наставница воронов остановилась и снова повернулась к Хирке…

– Он не тренирован и, возможно, никогда не будет тебя слушаться. Но если будет, то учти, тебе придётся немного понервничать, прежде чем он поймёт, где его дом, – она пошла дальше, но обернулась ещё раз. – И знаешь что? Пусть это останется между нами.

Рамойя зашла в дом и закрыла за собой дверь.

Улыбка Хирки всё шире и шире расплывалась по лицу. Язык воронов! Рамойя научила её языку воронов! Два слова. Хирка шагала по тропинке и повторяла их про себя. Куро летел высоко над кустами, но по-прежнему следовал за ней.

– Хедра! – ещё раз попыталась она, но безуспешно. Хирка несколько раз повторила ему эту команду, но Куро не послушался. Она могла поклясться, что он смеётся над ней. Рамойя права. Это займёт много лет. Возможно, Куро станет её другом, но помочь ей с Ритуалом он не сможет.

И никто не сможет.

Рис.13 Потомок Одина

Ложь

Рис.0 Потомок Одина

В последующие дни лето начало сдавать свои позиции. Стало прохладнее, и насекомые утихли. В Эльверуа созрел богатый урожай сладких ягод. В гавань начали заглядывать корабли из Клейва и других портов, вплоть до Ку, самого южного из портов одиннадцати государств. Они до краёв были нагружены сушёными фруктами, специями, стеклом и керамикой. Прибывали также повозки со вторым урожаем поспевшего чая из Андракара и полезных трав из Брекки.

Хирку всё это совершенно не радовало. Бег времени постоянно напоминал о неминуемом приближении Ритуала и о том, что она не могла ни сливаться с Потоком, ни разговаривать с воронами.

Широким шагом она перебралась через заросли местешипа на горном склоне. Это оказалось не проще, чем в прошлый раз, но попасть наверх необходимо. У Хирки хватило ума понять, что Ример приходит сюда каждый день, хотя она и не могла взять в толк зачем.

Хирка нашла удобное место, остановилась на мгновение и позавидовала Куро, который совершенно беззаботно парил в синем небе. Это она должна уметь летать, куда захочется. Никакого скалолазания, никаких ритуалов и никаких требующих общения имлингов. И никого не интересует, кто ты. Но, хочет она того или нет, Хирка стоит на твёрдой земле и должна следовать законам других. Законам, которые не были предназначены для таких, как она.

Ветер остудил пот у неё на лбу. Осталось немного. По мере приближения к вершине она начала топать по камням, чтобы создать шум. Ример и так был зол на Хирку, не стоило удивлять его своим появлением. Она высунулась из-за колючей стены. Ример казался каким угодно, только не удивлённым. Он сидел на камне, поджав под себя ноги, и смотрел прямо на неё. Хирка успела подтянуться и перевалиться через край стены, прежде чем силы окончательно ее оставили. Она рухнула на лужайку неподалёку от него. Она репетировала эту встречу, но никак не могла начать разговор. Она не была охотницей за удачей, но внезапно поняла, как глупо сообщать об этом Римеру.

Хирка увидела, как медленно вздымается его грудь, как будто он делает вдох, чтобы произнести что-то – или закричать?

– Я не могу прикоснуться к Потоку, – сказала она, прежде чем он успел открыть рот.

Вот. Она произнесла это и сразу же пожалела. Хирка отвела взгляд от лица Римера, чтобы не найти на нём подтверждения тому, насколько глупо было рассказывать ему об этом. О чём она только думала? Быть ближе к Совету, чем Ример, невозможно! Она могла с тем же успехом признаться в этом самому Всевидящему. Он не отвечал, и она бросила на него быстрый взгляд. Он поднялся и сделал пару шагов в её сторону. Глаза его подозрительно сузились.

– Все могут прикоснуться к Потоку, – сказал он. Хриплый голос произнёс это полувопросительно, полуутвердительно.

– Я не вру.

Его лицо смягчилось, он склонил голову набок, как всегда, когда она ставила его в тупик. Она сложила руки на груди, но быстро сообразила, что это защитный жест, и быстро опустила их. Хирка не хотела показывать ему, что она кое-что скрывает.

– Я пыталась объяснить в прошлый раз, – сказала она. – Но я с таким же успехом могла поговорить с мельничным жерновом.

Он улыбнулся широкой знакомой улыбкой, которая перевернула в ней всё с ног на голову. Хирка ощущала, как правда рвётся из неё снежной лавиной. Она была единственным, что стояло между лавиной и Римером, и как же прекрасно было бы позволить ей сойти. Позволить ему узнать всё, и пусть поступает, как сочтёт нужным. Воин подошёл ближе. Девушка сделала шаг назад и споткнулась. Ример подхватил её до того, как она упала.

– Попробуй, – сказал он.

Он что, мог читать её мысли?

– Что попробовать?

– Слиться с Потоком.

– Я пробовала больше раз, чем у тебя костей в теле! Я не могу сливаться.

– А ты…

– Я уверена. Я слепа к земле, Ример.

Ример отступил на пару шагов и внимательно оглядел её. Он пробормотал: «хммм», и она почувствовала себя арифметической задачкой, которые отец заставлял её решать в детстве. Задачка, имеющая решение, но не слишком интересная. У неё вспотели ладони. Что, если Ример решит задачку? Что, если он поймёт, почему она не может сливаться с Потоком?

– Что происходит, когда ты пробуешь? – В его голосе звучало искреннее любопытство, но у неё не было для него ответа.

– Ничего.

– И что ты тогда делаешь? – он пожал плечами. – Ты пробуешь дотянуться до него или подтянуть его вверх?

О чём он говорит? Она не ответила, и он спросил ещё раз:

– Когда ты собираешься слиться с Потоком, Хирка. Что ты делаешь?

– Я… пытаюсь дотянуться до земли.

Он снова улыбнулся. Неужели он уже решил задачку?

– Лучше подтянуть Поток к себе. Не наоборот. Садись, – он сел, поджал под себя ноги и посмотрел на неё. Хирка тоже опустилась на землю. Он оживился. – Не заставляй себя взаимодействовать с Потоком. Позволь ему наполнить тебя.

Хирка попыталась. По крайней мере, она сделала вид, что пытается, потому что понятия не имела, что должна ощущать. Она чувствовала неровность камня под собой и запах Римера. До неё стало доходить, что он тоже не сможет ей помочь. Она такая, какая есть. А не рискует ли она его жизнью, просто находясь здесь? Что требуется для того, чтобы он начал гнить?

Бабьи сплетни! Всё совсем не так! Хирка никогда не видела гниющего имлинга, а ведь она с детства занималась их лечением. Касалась открытых ран. Держала имлингов, которые плакали от страха. Принимала новорождённых, измазанных кровью.

Но никогда никого не целовала…

Ример наклонился вперёд.

– Ну?

Хирка отодвинулась от него.

– Ничего.

– Ты плохо стараешься, девочка.

– Я ничего не чувствую! – заорала она. – И поэтому я здесь!

Она опустила глаза. Ветер гулял между поросшими мхом камнями древнего замка. Она услышала, как Ример поднимается. Он уселся перед ней на корточки. Хирка слышала, как у неё в горле бьётся пульс. Беспокойство грозило перерасти в панику. Он не должен узнать! Она не сможет посмотреть ему в глаза, если он узнает. Она сглотнула.

– Я хочу сказать… Я чувствую Поток, но не могу до него дотянуться.

Ложь была горькой на вкус, а язык, казалось, распух, как после укуса осы. Минута прошла в молчании.

– Поток жалит, я понимаю, – сказал он. – Некоторые думают, что к нему больно прикасаться. Всё от этого?

– Да, – ответила она. А что ещё она могла сказать?

Ример снова встал. Хирка подняла глаза. В них било солнце. Ример возвышался над ней в лучах яркого света.

– Поток не жалит, – сказал он.

Стыдливый румянец залил щёки Хирки. Она услышала, как он уходит. Его шаги затихли на горном склоне. Он обманул её.

Это несправедливо! Она искала в себе злость, но не находила. Правда на его стороне. Не стоило обманывать друга. Что теперь будет? Неужели он всё поймёт?

В памяти Хирки всплыла старинная народная песня о девушке, которая начала встречаться с эмблингом. В песне было много куплетов, в которых бесхвостый умолял девушку о близости, но она постоянно ему отказывала. Вплоть до последнего куплета, когда она не выдержала и согласилась. Она сгнила в лесу, как пень. Опустошённая. Неузнаваемая.

Это всего лишь мерзкая песня!

Но теперь больше не было никаких «всего лишь». За свою жизнь Хирка повидала немало болезней, и представить себе гниение было очень просто. Впервые она поняла масштаб своей беды от того, чем она была. И что у неё отняли. То, чего у неё никогда не было. Но ей всё равно было больно. Она схватилась за грудь. Под её ладонью оказался волчий клык. Ложь, с которой она выросла. Она отпустила амулет.

Её пальцы зарылись в почву. Она схватила пригоршню земли и швырнула её в каменную стену.

– Раз ты меня не хочешь, то и я тебя не хочу! Слыхал?!

Перед ней на землю опустился Куро. Он подошёл ближе и положил клюв ей на ногу.

– Кар-р, – сказал он.

– Да. Замечательно. Это решит все мои проблемы, – кисло ответила она и снова запустила руки в землю.

– Кар-р.

Рис.14 Потомок Одина

Слепа к земле

Рис.0 Потомок Одина

Она слепа к земле!

Ример прыгнул с края горы и опустился вниз при помощи Потока. Сейчас он был достаточно силён, чтобы прыгнуть с высоты в пять имлингских ростов, и с каждым днём набирал силы. Когда его переносил Поток, казалось, что при приземлении он отталкивает от себя землю. Воздух будто становился сиропом. До того, как достигнуть такого результата, он несколько раз ломал ноги. Но Ример станет ещё лучше. Он заставит Свартэльда гордиться своим учеником. Свартэльд, Чёрное Пламя, был самым сильным слиятелем из всех, что встречал Ример. Он видел, как Свартэльд прошёл по воде и не замочил ног. У него не было долгов перед воронами, как говорят старики.

А вот у Хирки были.

Она соврала ему. Девчонка была слепа к земле и думала, что должна обмануть его. Он никогда не слышал ни о чём подобном. Дети могли быть слепы к земле и говорили, что глубокие старики могли утратить связь с Потоком. Может быть, ещё душевнобольные. Но чтобы обычный имлинг…

Хирка подарила Римеру три года свободы. Три года опасных приключений. Это время дорого обошлось ему. Для неё всё было игрой. Он же всегда испытывал сильнейшую тягу к ней, иногда настолько сильную, что знал о её приходе ещё до того, как она бросала камень в его окошко. Теперь Хирка превратилась в ещё бо́льшую загадку. Неужели за три года они ни разу не говорили о слиянии?

Нет. А зачем? Ример вырос с Потоком. Для него это было проклятием, из-за которого он стал тем, кем стал. Теперь он понимал, что она избегала этой темы так же охотно, как и он. Ример почувствовал укол разочарования из-за того, что раньше не замечал ничего подозрительного.

Он всегда подмечал детали. Скрытое. Благословенное дитя, находившее крупицы правды в разговорах имлингов в коридорах. Непроизнесённые слова. Взгляды. Тихая реализация власти. Игра, управляющая миром. Книги в библиотеке, которые ему нельзя было читать. Загадочный скрипторий бабушки, письма, доставленные воронами. Текст можно было разобрать, если подержать над масляной лампой или свечой. Многое из открывшегося ему в то время он не мог понять, потому что был слишком молод. Ример бросил взгляд на Пик Волка. Многое, возможно, он до сих пор не может понять, потому что слишком молод.

Ример двинулся в обход деревни. Солнце стояло низко, и деревья отбрасывали тёмные тени на аллею, ведущую к дому. Он будет скучать по нему. Здесь он не терялся в комнатах, ведь они были предназначены для имлингов, а не для великанов. Он родился и вырос во дворце в Маннфалле, но он так и не стал ему домом. Там расстояние до всех стен было слишком велико. Дворец был величественным, и Ример ценил его красоту и историю, но дом в Эльверуа дарил ему возможность почувствовать себя на своём месте.

Такое же чувство возникало у него там, где не было дворцов, только деревья и равнины, окружённые горами, где не было никакой мебели, за исключением нескольких скамеек и подушек. И там – вместе со Свартэльдом и другими – он останется и проведёт остаток жизни.

Ример шагнул в прихожую, где царила полутьма. Масляная лампа на полу освещала Оду, которая стояла на табуретке и стирала пыль с картин. Половина из них была упакована в льняную ткань и стояла у стены, готовая к отправке домой. Ода поклонилась и улыбнулась ему.

– Сын-Ример. Из дома до восхода, домой после заката?

Он улыбнулся ей в ответ и не стал комментировать то, что она назвала его титул. Илюме не оставила у слуг никаких сомнений в том, как им надлежит его именовать. Если он станет протестовать, то осложнит им жизнь.

– Хлебом пахнет? – он почувствовал, что проголодался.

Ода стала спускаться, но Ример остановил её.

– Нет, нет. Я сам разберусь, – сказал он.

Он прошёл в кухню и съел ломоть тёплого хлеба, обдумывая разговор с Илюме. Ример хотел знать, почему Хирка не может сливаться с Потоком. Он никогда в жизни не слышал и не читал об имлинге, который даже не ощущал бы течение силы в земле. Течение жизни. Во все времена имлинги искусства нередко заявляли, что утратили связь с Потоком. Франг, художник из Орманада, рисовавший детей, больше двухсот лет назад бросился вниз со стены Эйсвальдра предположительно из-за того, что Поток оставил его. Ример не верил в это. Причиной могли быть душевные терзания художника, драма, возможно, слишком много вина. Да. Но потеря связи с Потоком? Нет.

Ример позволил Потоку ненадолго наполнить тело, как будто хотел проверить, по-прежнему ли может это делать. Каким же пустым должен казаться мир тому, кто не в состоянии испытать это чувство. Каким бессмысленным. Мир без жизненной силы. Без Всевидящего.

Он запил хлеб яблочным соком, поднялся наверх и прошёл в скрипторий. Комната была пустой. Мебель и ковры уже ехали домой, во дворец в Маннфалле. Письменный стол остался в одиночестве. Тёмный дубовый колосс. Илюме склонилась над письмом.

За её спиной солнечные лучи просачивались в комнату сквозь оконный витраж, на котором был изображён Всевидящий, парящий над вытянутыми руками. Коричневые пятна света падали на белое одеяние Илюме, отчего оно казалось грязным. Но Ример знал, что как только она поднимется, снова станет чистой. С Илюме так всегда. И с Советом так всегда. Они встречались, они вершили судьбы имлингов каждый день, а после каждого заседания мыли руки в больших серебряных чашах. Всегда чисты. Сумеет ли она остаться чистой и в этот раз?

Её миссию в Эльверуа резко прервали после шести лет переговоров, как их называл Совет. Шесть лет давления на Равнхов. Несмотря на годы, проведённые ими в Эльверуа, теперь Равнхов бьёт в щиты, перешёптывается о слепых и порицает Совет. Ситуация была непростой, причём настолько, что Илюме отозвали.

Ример понимал, что противники Илюме станут обвинять её в провале миссии. Равнхов не стал частью Маннфаллы, а именно это было целью Совета и самым важным заданием матери рода.

Ример вошёл в комнату. Илюме подняла на него глаза. Он немного подождал, потому что знал: ей нужно время, чтобы принять решение поговорить с ним. Бабушка опустила перо в костяной стакан и сложила руки на груди. Может быть, этот разговор будет легче, чем он думал? После вечера в Глиммеросене Илюме сменила откровенную ненависть на пугающее равнодушие. Она что-то планировала. Ример пытался понять, в каком она настроении, чтобы правильно начать беседу. Илюме нравилось рассказывать ему, кто он такой. Это самый верный способ получить ответ.

– Насколько сильным слиятелем была моя мать?

– Слабее, чем ты.

Ример охотно поддержал тему.

– А как узнать, насколько имлинг силён?

Илюме посмотрела на него.

– Тот, кто хочет знать, узнает. Ты же понимаешь.

– И все такие с рождения?

– Такие?

Он начал ходить по комнате, проводя рукой по полкам в пустых книжных шкафах, которые останутся тут. Пыли в них не было. Он пытался подобрать правильные слова. Хирка соврала ему, но он знал о ней кое-что, чего, вероятно, не знали другие. И он понимал, что выдавать её тайну он не должен.

– Все ли одинаково хорошо чувствуют землю? Все ли одинаковы?

– Конечно, нет. Каждая семья обладает своей частью Потока, кто-то большей, кто-то меньшей.

Ример это прекрасно знал, но позволил ей продолжать.

– Ты не мог бы стать слугой Всевидящего, если бы не имел соответствующей крови, Ример.

– А у кого самая сильная кровь?

Илюме рассмеялась. Ример обратил внимание на её морщины. Обычно их не было видно, они проступали, только когда она смеялась. Хотел бы он, чтобы она смеялась почаще.

– Спросишь семью Таид, они ответят: «У нас». Спросишь у Якиннинов, они ответят то же самое.

Ример почувствовал нетерпение. Он не продвигался вперёд.

– А когда-нибудь появляются те, кто намного сильнее или… слабее… чем другие?

Улыбка Илюме померкла, и она посмотрела на него и приподняла тонкую бровь.

– Ты встретил имлинга сильнее тебя? – этого не было, поэтому он легко выдержал взгляд старухи.

– Нет.

Она не отводила от него глаз.

– Возможно, кто-то из тех, кого выберут во время Ритуала, сможет стать таким, – предпринял он очередную попытку.

Илюме вздохнула и положила руки на подлокотники.

– Ритуал уже не тот, что раньше. Немногие чувствуют землю так, как это делали все мы. Поток истощается. Отлив и прилив скоро станут одним и тем же. Журчащим ручейком, который высохнет со временем, – Илюме говорила почти мягко. Она выглянула в окно. – Кто знает, вечен ли Поток? Кто знает, всегда ли он был или же он просто проходит сквозь нас и исчезает? Дорогой и редкий или вечный и изобильный? Если мы ответим неверно, это затронет весь мир.

Она снова посмотрела на Римера.

– Но кто-то должен вести нас вперёд, – сказала она, и мягкость исчезла из её голоса. Ример всем телом ощутил беспокойство.

– Всевидящий нас наказывает?

– Мы сами себя наказываем.

Илюме оглядела опустевшую комнату. Её веки отяжелели. На улице свет совсем угас. Всё вокруг обесцветилось, и матриарха окутал полумрак.

– Бабушка?

Илюме резко встала и свернула бумаги.

– Сможешь называть меня так, когда покаешься. Когда поймёшь, где твоё место, и вынешь кинжал из моей спины. Вот тогда сможешь назвать меня роднёй. Ты раскаиваешься?

– Конечно, нет. Я служу Всевидящему.

Ример не получит ответа. Он больше не часть семьи. Совет и судьбы имлингов больше не его дело. Илюме вольна иметь свои тайны. Ример нисколько не желал их знать. Но если всю жизнь находиться в непосредственной близости к Совету, как Ример, то досадно наблюдать, как Совет блуждает во мраке. Он знал, что лучше промолчать, но всё же сказал:

– Каждый из нас занят своим делом. Я сражаюсь за Всевидящего. И я сделаю всё, что смогу, если нам будут угрожать.

– Если нам когда-нибудь будут угрожать, это твоя работа, – сказала она. – Слепо служить. Ничего не зная и не задавая вопросов.

Ример подметил почти неслышное ударение на последнее слово. Он поклонился и вышел. Она чуть было не дала себя обмануть и не спросила, откуда он мог узнать, что над Имландом нависла угроза.

Внезапно Ример почувствовал себя стариком. Всего несколько лет назад он был бы очень доволен собой, если бы умудрился удивить Илюме Ан-Эльдерин. Ему минуло восемнадцать зим, а ей было три четверти века, и она была членом Внутреннего круга. Но он заставил её невольно поделиться информацией. Сегодня вечером он ощущал лишь беспокойство. Он хотел посидеть в библиотеке, но там не нашлось ни одного стула. И книг не было. Пустые комнаты. В дверь дома постучали, и Ример услышал, как Ода отпирает. Голос Рамойи. И Ветле. На лестнице раздались шаги, и он увидел, как Рамойя промчалась мимо библиотеки, волоча за собой Ветле.

– Рамойя?

Она заглянула к нему. Щёки её раскраснелись.

– Ример. Ты можешь… – она вытолкнула вперёд Ветле.

– Конечно.

Он принял Ветле, и Рамойя убежала к Илюме. Наверняка что-то очень срочное. Сейчас всё было срочным. А когда что-то срочно, то все ищут опору в Илюме. Рамойя искала опору в Илюме с тех пор, как умерла мать Римера. Ветле уселся на пол, Ример сел рядом с ним. Блаженный играл с каменной фигуркой девочки. Она была детально проработана, но хвост отвалился. Ример подумал о Хирке и улыбнулся. Бесхвостая, как её зовёт Колгрим.

Бесхвостая девчонка, которая не умеет сливаться с Потоком.

Ример почувствовал, что волосы у него на руках встают дыбом.

Признание

Рис.0 Потомок Одина

Хирка не хотела подниматься на ноги. Она пыталась не обращать внимания на сосущий голод в животе. Ример уже давно ушёл, но она до сих пор слышала его голос. Поток не жалит…

Ример Ан-Эльдерин, Сын-Ример из рода Совета. Он пытался помочь ей, но теперь ложь во спасение может выдать Хирку. А что, если он уже всё понял?

По земле перед ней семенил Куро и старался привлечь её внимание. Он прыгал взад-вперёд, но потом ему надоело, и он улетел. На лужайку на вершине Пика Волка опустилась тьма. Солнце село. Хирка замёрзла.

Она поднялась и направилась к каменным уступам, окружавшим лужайку. Некоторые камни превосходили её размерами в несколько раз. Их острые края были направлены вверх, как будто они верили, что однажды смогут проделать дырки в небосводе. Ветер попытался завладеть ею и столкнуть с камней, но Хирка не боялась стоять на краю. Не боялась высоты. У неё кружилась голова, но совершенно по другой причине. Она знала, что твёрдо стоит на ногах.

Она – дитя Одина. Существо из другого мира, которое не умеет сливаться с Потоком. Отец больше не сможет ей помогать. На самом деле никогда не мог, с тех самых пор, как она родилась.

Где я родилась?

А вот теперь она прогнала того единственного, кто, возможно, мог что-то сделать. Хирка обхватила себя руками. Надо было прихватить с собой плащ. Папа прав. Иногда она не видит дальше собственного носа. Надо научиться думать о будущем. Но в её будущем было только одно.

Ритуал.

Какое-то недолгое время она верила в свой план. Верила, что сможет научиться. Стать такой, как все, и незаметно проскочить Ритуал. Она ошиблась. Папа всё это время знал, что такого никогда не произойдёт. Они должны уехать, и Хирка ничего не могла с этим поделать. Они сбегут. Будут жить без отдыха, переезжая с места на место.

Неожиданно Хирка почувствовала тоску. Так они прожили бо́льшую часть жизни, и это было не так уж плохо. Вели жизнь лесных воронов. Диких зверей. Полагались только на самих себя. Такая жизнь могла бы быть прекрасной, но это несправедливо. Почему она должна бежать? Почему на неё надо охотиться, она ведь не сделала ничего неправильного? Она устала прятаться, постоянно переезжать на новое место, не иметь никого, кроме отца. Должен быть другой выход.

Хирка пересекла лужайку и начала спускаться вниз по склону. Небо стало тёмно-синим, на нём уже появились звёзды. Краем глаза она заметила свет. Внизу, на пристани, горели факелы. Снова торговый корабль с товарами из Клейва или, может быть, из Каупе. Хирка прошла через деревню к набережной. Лавки, в которых всегда кипела жизнь, закрылись на ночь. Прилавки были разобраны, товары заперты. Хирка услышала голоса с набережной. Она остановилась: инстинкт, её ровесник. Почему ей хочется обойти имлингов стороной? Чем их больше, тем хуже. Как будто, если они её увидят, случится что-то ужасное. Как она думает, что они могут сделать? Увидят, кто она на самом деле, и сожгут?

Она пошла дальше. Корабль покачивался на волнах, как будто собирался подремать во время разгрузки и погрузки. Несколько имлингов вскарабкались на мачты и сворачивали паруса. Сильные руки проносили мимо Хирки мешки и деревянные ящики и складывали их в сарае, через крышу которого она однажды провалилась. Она старалась не оказаться ни у кого под ногами.

Здесь было много имлингов, которые пришли под предлогом оказания помощи, но на самом деле большинство из них интересовали сплетни и новости. Мама Сильи разговаривала с каким-то мужчиной. Она отсчитывала ему серебряные монеты и выглядела совершенно не радостной – как всегда, когда приходилось платить.

– Хирка!

Её мысли прорезал голос Сильи.

– Иди сюда! – Подруга схватила её за руку и потащила за угол ближайшего склада.

– Что ты де…

– Тихо! – Силья выглянула из-за угла и снова прижалась к стене.

– Мама ни за что не позволит мне остаться здесь, если увидит тебя!

Силья смотрела на неё и улыбалась своей широченной улыбкой, из-за которой вся Эльверуа считала её благословенной.

– Орм здесь!

Хирка улыбнулась ей в ответ.

– Винный Орм? Ты уверена?

– Да!

Девушка выглянула из-за угла и повернулась к Хирке с довольной улыбкой. Её мать ушла. Они выбрались из безопасного укрытия и пошли вдоль рядов факелов. Хирка чувствовала, как в её тело возвращается тепло. Парочка парней поинтересовалась, не пора ли им укладываться спать, сопроводив свой вопрос самодовольным «хо-хо-хо». Один из них крикнул, что у него кое-что длиннее, чем хвост. Силья уставилась на него с напускным изумлением.

– А я вот слышала другое, – сказала Хирка, не глядя на парней.

Хирка увидела Орма, и они поспешили к нему, изо всех сил делая вид, что он им безразличен. Грузчик нёс на голове два мешка. Нелегко для мужчины, но у Орма не было шеи. Его голова росла прямо из плеч, а в ширину он был как два имлинга. Рубашка моряка когда-то была белой, но теперь казалась жёлтой. Хирка надеялась, это из-за света факелов.

Он рассмеялся, когда заметил их.

– А я-то думаю, где мои крали? – подмигнул он им.

Силья повернулась и кокетливо улыбнулась ему:

– Тебе помощь не требуется?

Орм тяжело вздохнул. Хирка сочувствовала ему. Если бы мать Сильи узнала, что в обмен на помощь он угощает девочек вином, она бы подняла шум. Но кто откажет Силье? Они перетащили пару ящиков со специями и жирным паштетом из Смале, десять пар сапог и ящик книг. Не слишком большая помощь, но награду они получили. Орм отвёл их в сторону и дал зелёную бутылку, которая почти целиком умещалась в его кулаке. Он утверждал, что это лучший сорт вина с обращённых на юг склонов Химлифалла. Он потрепал Силью по щеке и велел им убираться, пока никто не поднял шум.

Силья привязала бутылку к поясу и повесила под юбку, и они помчались, так быстро, как позволяла бутылка на поясе, по холму, отделявшему гавань от дома кузнеца. Они уселись на каменную скамью, выступ в скале, который ветер и вода создавали на протяжении многих лет, и расхохотались, тяжело дыша. Хирка вырезала пробку перочинным ножом и сделала глоток, после чего протянула бутылку Силье. Вкус перебродивших ягод разливался по рту, и Хирка закрыла глаза. Орм не соврал. Это хорошее вино. В прошлый раз они получили такую кислятину, которую почти невозможно было взять в рот, но они всё равно её выпили.

Хирка улыбалась, пока тепло растекалось по телу. Это вкус земли. Совсем как чай. Ближе к Потоку мне не подобраться.

Она сделала ещё один глоток, который получился больше предыдущего. Подруга уже хихикала и мечтательно рассказывала о руках одного мужчины с пристани.

Хирка смотрела на неё. Силья была цветком, а сама она – камнем. Голос подруги звучал как арфа, а её голос – как стиральная доска. Силья делала реверанс, когда Хирка убегала, а когда сама она потела, от дочки Кайсы пахло цветами. Неудивительно, что Силья всегда получала желаемое.

И от Римера тоже?

Она была с ним с той же самой улыбкой и тем же цветочным запахом. Интересно, он ей помог? В области солнечного сплетения у Хирки появилась тяжесть и стала разливаться по телу. Вино открыло путь унынию, и теперь ей предстоит страдать. Она не смогла удержаться от вопроса:

– А ты разговаривала с Римером после его…

– А я тебе не рассказывала?! – Силья прервала её, глядя дикими глазами в предвкушении скандала. – Он ужинал у нас на днях, мама была в шоке от того, что Илюме не пришла сама, но ничего страшного. Он ужасно симпатичный!

Хирка даже не смогла заставить себя кивнуть. Силья безжалостно продолжала:

– Но он очень странный и упрямый. С ним довольно трудно, и я не думаю, что смогла бы им заинтересоваться. К тому же он весь вечер приставал ко мне!

Хирка вдохнула, а выдохнуть не смогла.

– Это было ужасно, Хирка! Видела бы ты!

– Видела бы что? – услышала Хирка собственный голос. Зачем она спросила? Она не особенно хотела знать ответ на этот вопрос.

– Ну ты понимаешь… – Силья положила руку на округлую грудь и захихикала.

Хирка сглотнула.

– Что это с тобой? – Силья выхватила бутылку из рук Хирки и вылила в себя остатки её содержимого. Хирка не отрываясь смотрела на чёрное море. Если уплыть достаточно далеко, то попадёшь в Бротт. А из Бротта плыть уже некуда. А сколько надо плыть, чтобы попасть туда, откуда родом она? И можно ли туда вообще добраться?

– Мы уезжаем, – как только Хирка произнесла эти слова, на её глаза навернулись слёзы. Она знала, что говорит правду, но пока Хирка не произнесла этих слов вслух, ей казалось, что всё ещё могло быть иначе.

– А? – промычала Силья.

– Мы уедем насовсем, – Хирка подтянула колени к груди и постаралась сжаться в маленький комок. В горле у неё стояли рыдания, ткань на штанах промокли от слёз. Она не знала, почему расплакалась именно сейчас. Силья выпрямилась.

– Да не уедете вы!

Хирка рассмеялась сквозь слёзы и вытерла глаза. Силья всегда поворачивала действительность по своему усмотрению. Стоит ей сказать, что они не уедут, и они останутся.

– Мы должны, – Хирка знала, что их разговор движется в опасном направлении. Она не сможет ответить на вопросы, которые наверняка возникнут.

– Почему это?

Хирка попыталась встать. Надо уходить отсюда. Здесь больше нельзя оставаться. Она – дитя Одина. И наврала Римеру. Ноги не слушались. Девушка сделала пару неуверенных шагов и свалилась. Хирка лежала на боку и смотрела на пустую бутылку, которая оказалась прямо у неё перед глазами. Силья повторила свой вопрос:

– Почему это?

Сквозь бутылку весь мир казался зелёным.

– Ритуал. Мы должны уехать из-за Ритуала.

– Ты хочешь сказать, поехать? Все поедут на Ритуал. Только подожди, скоро ты увидишь мои хвостовые кольца, Хирка! Бабочки из чистого золота! – Силья просияла. Хирка вытерла сопли рукавом свитера.

– Не поедем. Уедем.

Вроде бы подруга поняла, насколько всё серьёзно. Она легла на бок и посмотрела на Хирку.

– Когда?

– Не знаю.

Через бутылочное стекло Хирка видела, как лицо Сильи расплывается. Оно было зелёным. Нос поднялся к самым глазам, а приоткрытый рот оскалился. Казалось, она начала гнить.

Рис.15 Потомок Одина

Предательство

Рис.0 Потомок Одина

Хирка достала из сундука одежду и разложила на кровати. Не так уж и много. Два свитера, рубашка и штаны. Бельё и чулки. И даже зелёное платье, которое отец купил ей в минуту слабости, хотя Хирка не носила платьев.

Куро скептически оглядывал пустой сундук, стуча когтями по деревянному полу. Он никогда не бывал внутри дома, но сегодня стояла такая погода, что ни одно живое существо не могло находиться на улице. Дождь хлестал по стенам, дом трещал под порывами ветра. Огонь в масляных лампах дрожал, а значит, даже папа не смог укрепить эти стены для противостояния погоде.

Хирка осмотрела пустую комнату. У неё было не так много вещей, и все они поместились бы в большой сундук. Пару вещей придётся оставить. Она перебрала камни, которые отыскала здесь. Большие и маленькие. Некоторые шершавые, другие гладкие, как клюв Куро. Она сгребла их и вышла в гостиную. Отец сидел на своём стуле и размахивал палкой, чтобы дотянуться до люка в крыше и накрепко запереть его.

– Это я не смогу взять с собой, – Хирка положила камни рядом с очагом. Огоньки бешено скакали под тягой из трубы. Отец отложил палку в сторону и вытер руки тряпкой.

– Погреть суп?

Хирка не ответила. Ей показалось, она расслышала какой-то звук. Она посмотрела на люк в потолке, но он не шевелился. Ну вот опять! Стук в дверь. В такую-то погоду? Хирка почувствовала, как у неё на затылке волосы встают дыбом. Что-то не так. Она чуяла это.

Хирка встретилась глазами с папой. Они огляделись по сторонам и подумали об одном и том же. Их жизнь была упакована в сундуки и мешки. Кругом голые стены. Делать нечего. Любой идиот, который войдёт сюда, поймёт, что они собираются уехать. Хирка схватилась за мешки, чтобы перетащить их в свою комнату, но отец остановил её.

– Погоди, Хирка, – стук в дверь становился всё громче. Отец бросил взгляд на длинный сундук, который они использовали в качестве скамьи. Там лежали вещи, которыми они пользовались редко. Например, его меч. Мысли Хирки понеслись вскачь. Смогут ли они выбраться через окно в спальне? Нет. Ставни заперты снаружи из-за непогоды. Люк в потолке? Она, может, и справится, а вот отец…

Она положила руку на рукоятку ножа, не понимая, чего именно боится.

Снаружи раздался женский голос. Отец подъехал к двери и распахнул её. В дом вместе с воем ветра и дождём проник одетый в коричневое имлинг. Отец закрыл дверь, и в комнате вновь стало тихо. Гость стянул капюшон с головы. Хирка знала, что должна расслабиться, увидев Рамойю, но тело её не слушалось.

Рамойя сделала пару шагов вперёд и смахнула с лица косички цвета воронова крыла. Её плащ промок насквозь и прилип к плечам. Куро уселся на дверной косяк и каркнул. Рамойя улыбнулась и склонила голову перед птицей, прежде чем обратиться к отцу или Хирке.

– Пока стояла на улице, думала, что моё время подошло к концу, – сказала она. Отец рассмеялся, хотя смеяться было особенно не над чем. Рамойя заметила сундуки, мешки и пустые полки. На мгновение она закрыла глаза, как будто собиралась с мыслями, а потом повернулась к отцу.

– Не знаю, куда вы собрались, Торральд, – сказала она, – да меня это и не касается, – говорила она медленно и отчётливо. У Хирки появилось ощущение, что она использует шифр, пытается сказать что-то, не произнося это вслух. – Но одно вы должны знать. Если ваша цель – пропустить Ритуал, то до ушей Совета уже дошла весть об этом.

Отец сощурился и скептически посмотрел на Рамойю. Хирка почувствовала, как похолодела с ног до головы. Она сделала несколько шагов назад и осталась стоять в тени. Рамойя взглянула на неё и беспощадно продолжала:

– Если вы надеялись уехать незаметно, то уже поздно.

Рука отца крепче сжала подлокотник стула, он поднял плечи, как будто мог встать в любую минуту.

– Нам нечего скрывать, – хрипло произнёс он. – Имлинги всё время переезжают. Какое дело Совету, если обычные имлинги…

– Но ведь она не совсем обычная, да? – Рамойя шагнула в сторону отца, но её слова проникли в самое сердце Хирки. То, чего никогда не должно было произойти, случилось. То, чего никто не должен был знать, стало известно. Невозможно. Немыслимо.

– Слишком поздно, Торральд. Уезжайте, если должны, но не уезжайте самовольно. Это может повлечь за собой смерть.

– Почему? Рассказывай, что тебе известно, женщина! – зарычал отец. Рамойя послушалась.

– Колкагги.

Отец осел. Хирка не могла шелохнуться. Это всего лишь слово, но оно было наполнено страхом от забытых рассказов. Колкагги. Чёрные тени. Убийцы. Тайное оружие Совета. Духи, высасывающие жизнь из тех, кто не повинуется Всевидящему. Уже мёртвые.

Это всё истории о бандитах! Детские выдумки!

Но от этих выдумок отец съёжился у неё на глазах. Об этих слухах ей нашёптывала Силья несколько дней назад. Хирка отступила к стене. Внезапно ей показалось, что все тени в доме ожили и стали прислушиваться к их разговору. Её загнали в угол, как кота. Дышать стало тяжело.

Колкагги.

Рамойя снова натянула капюшон на голову.

– Говорю всё как есть, Торральд, – сказала она. – Ритуал – это дело чести, а в этом году больше, чем когда бы то ни было. Они пошлют чёрных теней.

– Почему ты нам это рассказываешь? – Голос отца звучал приглушённо. Хирка вышла из тени. Взгляд Рамойи стал мягче, когда она увидела девочку.

– Возвращаю долг, – сказала она.

– Мы сами справимся, – ответил отец. – Никто и пальцем до неё не дотронется. Никто.

Его голос стал неузнаваемым. Хирка ощутила прилив тепла среди всего этого кошмара. Взгляд Рамойи скользнул по стулу на колёсах. Отец зарычал, но она не испугалась.

– Я знаю, что ты силён, Торральд. Другие мужчины уже давно истаяли бы, лёжа в постели. Но всё, чем ты располагаешь для её защиты, – это стул и воля. Гиблое дело, даже если будешь сражаться против обычных мужчин. И ты не сможешь убежать от них.

Хирка думала, что отец сейчас взорвётся, но этого не случилось. Он знал, что Рамойя права. Уголки его губ опустились вниз.

– Как будто есть место, куда можно убежать. Кто бы принял имлингов вроде нас…

Рамойя собралась уйти, взялась за ручку двери, но помедлила.

– Враг твоего врага – твой друг, Торральд. Если это тебе что-то говорит, то ты можешь уехать только в одно место. Ты знаешь, о чём я.

Равнхов. Она не хочет произносить это вслух.

Хирка сообразила, что Рамойя рискует собственной безопасностью, предупреждая их о смертельной опасности. Хирка подбежала к ней:

– Постой!

Наставница воронов повернулась к ней, и Хирка попыталась подобрать слова, но не знала, что сказать. Слова не появлялись. Рамойя улыбнулась и поклонилась, как будто всё было сказано, а потом открыла дверь и скрылась в урагане. Дверь за ней закрылась не до конца и захлопала на ветру.

Хирка почувствовала капли дождя на лице. Она смотрела на улицу так, словно все демоны мира собрались и ждали её снаружи. Откуда Рамойя всё узнала? Вороны. Конечно. Она контролирует почту Совета. Но как Совет мог узнать про Хирку?

Совет в Эльверуа – это Илюме.

Ветер перевернул метлу. Лампа на столе погасла. Хирка захлопнула дверь и застыла возле неё. Илюме могла узнать о ней только одним способом. Хирка боролась с рыданиями. Ример всё понял. Он понял, кто она, и всё рассказал бабушке.

Потому что я соврала. И потому что для могущественного Римера Ан-Эльдерина я – никто.

Хирка потрясла засов и пнула дверь. Потом пнула ещё раз. И ещё. Она пинала дверь и ждала, что папа остановит её, но он молчал.

Поток

Рис.0 Потомок Одина

Утро выдалось серым. За ночь ураган стих, но редкие порывы ветра налетали на Хирку, чтобы показать ей, что природа ещё не до конца успокоилась. Чем выше на Пик Волка она забиралась, тем сильнее становился ветер. Казалось, склон был круче чем обычно, а шипы – острее, но ей было всё равно. Ярость придавала ей сил, и она должна добраться до вершины. До Римера. Она понимала, что никогда не заберётся достаточно высоко и ей всегда придётся карабкаться вверх. Она – Хирка и ничего больше. Дочь Торральда. Нет. Даже не так. Она – дитя Одина. Бесхвостая.

Она перебралась через последний гребень и оказалась на поляне. Там было пусто. Вокруг развалин фундамента росли кусты. Здесь находилась крепость, когда-то правившая Эльверуа и морем. Где, Шлокна его побери, Ример? Он что, уехал? Или ещё слишком рано? Хирка посмотрела вниз, на пристань, но сегодня ночью ни одна рыбачья лодка не выходила в море. Разочарованные чайки нарезали круги над пустыми бочками.

Ример предал её, и поэтому не пришёл сюда. Не решился встретиться с ней. Трус! Чтоб он сгнил в Шлокне!

– Дай-ка угадаю… – раздался голос у неё за спиной. Она резко обернулась и увидела его. – Решила рассказать всё как есть?

Он криво улыбался, сложив руки на груди. Обвинение сбило её с толку. Она прибежала сюда, кипя от злости. Это она должна была стоять, сложив руки на груди. Это её предали. Он всё испортил. Лишил их возможности уехать. Но она не находила следов всего этого на его лице. Его глаза смеялись, а улыбка была открытой. Безупречые губы могли принадлежать одной из скульптур Хлосниана.

Хирка опустила глаза. Ример не предавал её. Если бы он знал, что она – потомок Одина, то не стоял сейчас прямо перед ней. Никто не стал бы улыбаться гнили. Он не догадывается. Так что же она здесь делает? Она пыталась дышать медленнее, но лёгкие её не слушались. Ураган не стих, он перебрался внутрь неё. Что делать? Ример ничего не мог сделать. Никто ничего не может сделать.

Они пошлют чёрных теней.

Хирка почувствовала, как ей на плечо легла рука Римера.

– Эй… Не расстраивайся. Я постараюсь помочь тебе.

– Ты скоро уедешь… – единственное, что она смогла выдавить из себя.

– Ты сдаёшься, ещё не начав? – спросил он. – В таком случае мне зарубка!

Хирка посмотрела на него и улыбнулась. Друг улыбнулся ей в ответ.

– Нет, я не надеялся на то, что всё будет так просто, – сказал он.

По глазам Римера Хирка видела, что он, наконец, поверил ей. Она не может сливаться с Потоком. Он просил её дышать глубже. Расслабиться. Сесть на землю. Снова встать. Побегать. Отдохнуть. Подумать. Сконцентрироваться. Что бы друг ни просил её сделать, она ничего не чувствовала. Если в Имланде существовала жизненная сила, она наверняка не предназначалась для Хирки.

Ример расхаживал взад-вперёд по поляне, сложив руки за спиной.

– Дело не в том, что ты не можешь дотянуться до него, – сказал он, обращаясь больше к самому себе, как ей показалось. – Дело в том, что ты даже не догадываешься, где он и что он из себя представляет!

Он снова посмотрел на неё. Хирка почувствовала себя обессиленной, как будто проиграла все их когда-либо состоявшиеся поединки сразу. Как будто свалилась вниз, когда они карабкались на гору, утонула, когда они плавали, споткнулась, когда они бегали. А Ример расхаживает здесь взад-вперёд и повторяет одно и то же. Что с ней не так?

У него было всё. Он был Ан-Эльдерином. И он смотрел на неё с таким удивлением, словно у неё не было ноги. Или хвоста.

Утро сегодня выдалось долгим. Ример покрутил головой, чтобы размять мышцы шеи. Очевидно, он не привык долго сидеть без движения.

– С камнем пробовала? – он вновь подошёл к ней. В голосе Римера звучал оптимизм, а вот в глазах его не было. – Поток способен собираться в камне…

Голос его тоже утратил оптимизм.

– Он сохраняется в камне. Если положить ладони на…

– Ример…

– Делай, как я, – прервал он её и в двадцатый раз встал, развёл руки немного в стороны, поднял голову и закрыл глаза. Он стоял так, словно ждал дождя. Хирка видела, что лицо его внезапно обрело покой. Казалось, он может стоять так вечно. Прекрасная статуя, полная покоя. Он слился с Потоком.

Единственное, что переполняло Хирку, – это разочарование. Она что угодно отдала бы, чтобы обрести такой же покой. Такую же жизнь. Но она была иной. Он стоял вот так, совершенный, возвышенный историей своей семьи и благословениями Всевидящего. Пик Волка возвышал его, обнимал его. Весь мир обнимал его. Для Хирки места здесь не было. Дура, раз она не поняла этого раньше. Но теперь она всё знала.

– Это не для таких, как я, – она испытывала отчаяние, но в голосе оно не отразилось. Ничего честнее она ему не говорила. Сердце Хирки было пугающе открытым. Она собралась уйти.

Ример схватил её за плечо и развернул лицом к себе. На мгновение Хирке показалось, что он её ударил. Тело онемело, и она чуть не упала, но против воли осталась стоять. Она почти висела в воздухе. Неподвижно. Кровь неслась по венам, как будто по её телу потекла Стридренна. Рука Римера застыла у неё на плече. В его глазах Хирка увидела шок. Он стоял так же неподвижно, как и она. Ей казалось, её тело разваливается на кусочки. Она умирала.

А потом пришло время.

Хирка увидела, как зелёные листья за спиной Римера пожелтели и покраснели. Они опали с деревьев, увяли и умерли. Выпал снег. Растаял. Образовались новые почки, и деревья вновь зазеленели. Она видела, как на Пике Волка вырос замок, как имлинги рождаются, живут и умирают. Она видела, как маленький мальчик гоняется за девчонками и дёргает их за хвосты. Он стал отцом. Он умер. Настала осень. Замок пал. Небеса разверзлись и заплакали. Мимо проплыли вороны, их чёрные крылья отливали радугой. Всё укутал снег. Всё было вечным. И всё происходило сейчас. И она видела это, не отводя глаз от Римера.

Продолжить чтение