Читать онлайн Шторм войны бесплатно

War Storm

Endpapers and map illustrated by Amanda Persky

Cover art by John Dismukes

1. Мэра

Мы долго молчим.

Вокруг нас – город, полный людей, но он кажется пустым.

«Разделяй и властвуй».

Намеки ясны, линии отчетливо проведены. Фарли и Дэвидсон внимательно смотрят на меня, а я на них. Кажется, Кэл вообще не догадывается, что Алая гвардия и Монфор не намерены дарить ему какой бы то ни было трон. Видимо, этого человека больше волнует корона, чем все заботы Красных. И, пожалуй, больше не стоит называть его Кэлом.

Тиберий Калор. Король Тиберий. Тиберий Седьмой.

Вот имя, с которым он родился, имя, которое он носил, когда мы встретились.

Тогда он назвал меня воровкой. Это было мое имя.

Хотелось бы мне выкинуть из памяти весь последний час. Ненадолго вернуться в прошлое. Отступить. Отшатнуться. Хоть на минуту вновь испытать странное блаженство, когда не было ничего, кроме тупой боли в усталых мышцах и заново сращенных костях. Отхлынувшего адреналина. Уверенности в любви и поддержке Кэла.

Хоть мое сердце и разбито, я не нахожу в себе сил ненавидеть его за то, что он сделал. Гнев придет потом.

На лице Фарли появляется тревога. Очень странно. Я больше привыкла к ее холодной решимости или огненному бешенству. Она замечает мой взгляд и искривляет пересеченные шрамом губы.

– Я доложу о решении Кэла Командованию, – говорит она, нарушив напряженное молчание. Голос Дианы Фарли звучит негромко и взвешенно. – Только Командованию. Донесение отправит Ада.

Премьер-министр Монфора склоняет голову в знак согласия.

– Хорошо. Полагаю, Барабанщик и Лебедь не исключали такого развития событий. Они наблюдали за старой королевой, с тех пор как она вошла в игру.

– Анабель Леролан пробыла при дворе Мэйвена достаточно долго, как минимум месяц, – отвечаю я. Отчего-то мой голос не дрожит, он звучит ровно и властно. Я должна казаться сильной, даже если чувствую себя совсем иначе. Это ложь, но во благо. – Думаю, у нее больше сведений, чем у меня.

– Возможно, – отзывается Дэвидсон, задумчиво кивнув. Прищурившись, он смотрит в землю. Ничего не ищет – просто сосредотачивается. В его голове разворачивается некий план. Предстоящий нам путь будет нелегким, это ясно даже малому ребенку. – Вот почему мне пришлось уступить, – добавляет он, почти извиняясь. Как будто я могу сердиться на него за то, что он исполнил свой долг. – Держим уши и глаза открытыми. Так?

– Так, – отвечаем мы с Фарли – неожиданно друг для друга.

Дэвидсон оставляет нас и шагает по переулку. Солнце освещает его блестящие седые волосы. Он старательно привел себя в порядок после битвы, смыл пот и пепел и сменил окровавленную одежду. Он, как обычно, спокоен, собран и до нелепого зауряден. Мудрое решение. Серебряные придают столько значения внешности, пафосно выставляют напоказ свою силу и власть. Особенно Самосы, которые сидят сейчас в возвышающейся над нами башне. Рядом с Воло, Эванжелиной, Птолемусом и гадюкой-королевой Дэвидсон теряется. Он может слиться со стеной, если пожелает. «Они не заметят его приближение. Наше приближение».

Я судорожно втягиваю воздух и сглатываю, заставляя себя договорить: «И Кэл тоже».

«Тиберий», – сердито напоминаю я себе. Сжав кулак, так что ногти до боли впиваются в кожу. «Называй его Тиберий».

Черные укрепления Корвиума кажутся необычайно тихими и голыми теперь, когда осада закончилась. Перестав разглядывать удаляющуюся фигуру Дэвидсона, я смотрю на парапеты, которые тянутся вдоль стен крепости. Снежная буря давно стихла, тьма рассеялась, и всё вокруг теперь кажется меньше. Не таким внушительным. Через этот город раньше толпами гнали Красных солдат – по большей части навстречу неизбежной смерти в окопах. Теперь Красные охраняют стены и ворота, патрулируют улицы. Они сидят рядом с Серебряными королями и рассуждают о войне. Солдаты с алыми повязками ходят туда-сюда и держат ухо востро, а оружие – наготове. Алую гвардию не застанешь врасплох, хотя у бойцов нет особых причин волноваться. По крайней мере, сейчас. Солдаты Мэйвена отступили. И даже Воло Самос не настолько храбр, чтобы предпринять атаку изнутри Корвиума. Только не теперь, когда ему нужна Гвардия, нужен Монфор, нужны мы. И он не станет ссориться с Кэлом – «с Тиберием, дура», – невзирая на все его дурацкие речи о равенстве. Как и мы, Воло нуждается в нем. В его имени, его короне, в этом проклятом браке с проклятой Эванжелиной…

Мое лицо пылает. Меня смущает ревность, которую я чувствую. Потеря Кэла должна быть наименьшей из моих печалей. Она должна причинять меньше боли, чем риск умереть, проиграть войну, потерять все, ради чего мы так старались. Но мне больно. И нет других вариантов, кроме как терпеть.

«Почему я не согласилась?»

Я не приняла его предложение. Мою душу разорвало на куски очередное предательство – предательство Кэла, но также и мое. «Я люблю тебя» – это слова, которые произнесли мы оба, и оба от них отреклись. Они значили: «Я выбираю тебя. Ты мне дороже всего на свете. Без тебя я не могу. Я сделаю все, чтобы наши пути не разошлись».

Но Кэл решил этого не делать. И я не сделаю.

Я значу меньше, чем его корона, а он – меньше, чем моя цель.

И гораздо меньше, чем страх очередной клетки. «Фаворитка», – сказал он, предлагая невозможное. Он сделал бы меня неофициальной королевой, потеснив Эванжелину. Опять. Но я уже знаю, каково смотреть на мир, стоя справа от короля. И не желаю больше жить такой жизнью. Хотя Кэл – не Мэйвен, трон остается прежним. Он меняет людей в худшую сторону, искажает их.

Какая странная это была бы жизнь. Кэл на престоле, королева из рода Самосов – и я. В глубине души я отчасти жалею, что не согласилась. Это было бы легко. Выбросить все из головы, отступить, победить – и наслаждаться жизнью, о которой я никогда и не мечтала. Окружить родных роскошью. Обеспечить нам всем безопасность. И остаться с Кэлом. Красная девушка с ручным Серебряным королем.

Возможность изменить мир. Убить Мэйвена. Спать без кошмаров, жить без страха.

Я с силой прикусываю губу, отгоняя это желание. Оно соблазнительно, и отчасти я понимаю Кэла. Ничего не скажешь, мы под стать друг другу.

Фарли шумно шаркает ногами и со вздохом прислоняется к стене, скрестив руки на груди. В отличие от Дэвидсона, она даже не удосужилась сменить окровавленную одежду. Фарли, впрочем, перепачкана меньше, чем я, – на ней нет грязи и глины. Зато, конечно, есть серебряная кровь, которая уже засохла и стала черной. Прошло всего несколько месяцев после рождения Клары, и она с гордостью покачивает пополневшими бедрами. Сочувствие, что Фарли еще питала, полностью исчезло, сменившись яростью, которая так и пылает в ее синих глазах. Впрочем, гнев адресован не мне. Фарли смотрит наверх, на башню. Туда, где странное сборище Серебряных и Красных сейчас пытается решить нашу судьбу.

– Там был он, – она не дожидается, когда я уточню, о ком речь. – Серебряные волосы, толстая шея, дурацкие доспехи. Он убил Шейда – а сам еще почему-то дышит.

Мои ногти впиваются в ладонь еще глубже при мысли о Птолемусе Самосе. Принце Разломов. Убийце моего брата. Как и Фарли, я тоже ощущаю внезапную ярость. И равный по силе прилив стыда.

– Да.

– Потому что ты договорилась с его сестрой. Твоя свобода в обмен на его жизнь.

– В обмен на возможность мстить, – бормочу я. – И – да, я дала Эванжелине слово.

Фарли обнажает зубы с явным отвращением.

– Ты дала слово Серебряной. Это ничего не стоит.

– Тем не менее, я обещала.

Она издает низкий горловой звук, похожий на рычание. Расправив широкие плечи, Фарли поворачивается к башне. Интересно, какое усилие ей приходится делать над собой, чтобы не броситься наверх и не выцарапать Птолемусу глаза. Я не стану мешать, если что. Более того, займу место поудобнее в первом ряду.

Я разжимаю кулак, выпустив часть боли. И тихонько делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами. После секундного колебания я касаюсь ее руки.

– Это обещание дала я. Но не ты. И никто другой.

Фарли слегка успокаивается, и злобный оскал превращается в усмешку. Она поворачивается и пристально смотрит на меня; в ее ярко-синих глазах отражается солнечный свет.

– Кажется, ты больше приспособлена для политики, чем для войны, Мэра Бэрроу.

Я болезненно улыбаюсь.

– Не вижу разницы.

Трудный урок, который, кажется, я наконец усвоила.

– Думаешь, ты сможешь это сделать? Убить его?

В прошлом она бы пренебрежительно фыркнула, услышав такой вопрос. Фарли – жесткий человек с непробиваемой броней. Она такая, какой должна быть. Но что-то – возможно, Шейд, несомненно, Клара, те узы, которые нас теперь соединяют, – позволяет мне заметить проблеск иных чувств под самоуверенным обличьем генерала. Фарли колеблется, и ее улыбка слегка меркнет.

– Не знаю, – буркает она. – Но я не смогу смотреть на себя и на Клару, если не попытаюсь.

– Я тоже не смогу, если позволю тебе погибнуть в процессе, – я крепче сжимаю ее руку. – Пожалуйста, не делай глупостей.

Усмешка Фарли тут же возвращается во всем блеске, как будто кто-то щелкнул выключателем. Она даже подмигивает.

– С каких это пор я поглупела, Мэра Бэрроу?

Глядя на нее, я чувствую, как натягиваются шрамы на шее – шрамы, о которых я почти позабыла. Эта боль стала почти неощутимой по сравнению со всем остальным.

– Мне просто интересно, чем это закончится, – негромко говорю я, надеясь, что она поймет.

Фарли качает головой.

– Не знаю. Слишком много вариантов.

– Я имею в виду… Шейда. Птолемуса. Ты убьешь его – а потом что? Эванжелина убьет тебя? Клару? Я убью Эванжелину? И так далее, без конца?

Я близко знакома со смертью, но на сей раз ощущение странное. Я пытаюсь прикинуть финал. Это больше свойственно Мэйвену, чем нам. Фарли давно вынесла Птолемусу смертный приговор, еще когда я изображала Мэриэну Титанос, но это было ради Алой гвардии. Ради общего дела, не ради слепой мести.

Глаза у нее расширяются, полные пугающего огня.

– Ты хочешь, чтобы я подарила ему жизнь?

– Нет, конечно, – я почти огрызаюсь. – Я не знаю, чего хочу. Не знаю, что говорю… – Слова вдруг так и начинают сыпаться. – Но я еще не разучилась думать, Фарли. Я знаю, чтó месть и ярость способны сделать с человеком… и с теми, кто его окружает. И, разумеется, я не хочу, чтобы Клара росла без матери.

Фарли резко отворачивается, пряча лицо. Но недостаточно быстро, чтобы скрыть внезапные слезы. Впрочем, они так и не проливаются. Дернув плечом, она отталкивает меня.

Я настаиваю. Я обязана. Она должна это услышать.

– Она уже потеряла одного из родителей – и если бы ей предложили выбрать между отомщенным отцом и живой матерью… я знаю, что бы она предпочла.

– К слову, о выборе, – с трудом выговаривает Фарли, по-прежнему не глядя на меня. – Я горжусь тобой.

– Фарли, не меняй тему.

– Ты что, не слышала меня, девочка-молния? – она шмыгает носом и заставляет себя повернуться. Ее лицо очень красно и покрыто пятнами. – Я сказала, что горжусь тобой. Запиши это. Хорошенько запомни. Я не бросаюсь такими словами.

Я невольно хихикаю.

– Отлично. И чем конкретно ты гордишься?

– Ну, помимо твоего чувства стиля… – она смахивает с моего плеча засохшую кровь пополам с грязью, – и, разумеется, твоего уравновешенного приятного характера…

Я снова хихикаю.

– Я горжусь тобой, потому что знаю, каково потерять любимого человека.

Фарли берет меня под руку. Возможно, чтобы я не сумела уклониться от разговора, к которому, кажется, не готова.

«Мэра, выбери меня». Эти слова прозвучали всего час назад. И они до сих пор не дают мне покоя.

– Это предательство, – шепотом говорю я.

Я смотрю на подбородок Фарли, чтобы не смотреть ей в глаза. В левом углу рта глубокий шрам, который слегка перекосил губы. Ровный порез. След ножа. Его не было, когда мы с Фарли встретились впервые, в свете синей свечки в старом фургоне Уилла Свистка.

– Со стороны Кэла? Конечно.

– Нет, не с его стороны.

Над нашими головами проплывает облако, накрыв нас тенью. Летний ветерок вдруг становится внезапно холодным. Я дрожу – и невольно мечтаю о Кэле и его тепле. Он никогда не давал мне замерзнуть. При этой мысли у меня все переворачивается в животе; страшно думать о том, от чего мы оба отказались.

– Он дал обещание, – продолжаю я, – но и я тоже. Я нарушила слово. А он должен выполнить то, что обещал другим. Самому себе, покойному отцу. Сознает он это или нет, но свою корону он полюбил раньше, чем меня. И, в конце концов, он думает, что поступает правильно – ради нас, ради всех. Разве я могу всерьез винить его за это?

Усилием воли я поднимаю голову. У Фарли нет для меня ответа, во всяком случае такого, который бы мне понравился. Она прикусывает губу, подавляя то, что хочет сказать. Тщетно.

Фарли хмыкает, стараясь на свой лад быть деликатной. Впрочем, она такая же колючка, как всегда.

– Не извиняйся за него и за то, кто он такой.

– И не думаю.

– Не похоже, – она раздраженно вздыхает. – Другой король – все равно король. Может, Кэл и славный парень, но это-то он понимает.

– Может, мне надо было согласиться. Ради Красных. Кто знает, что сумела бы изменить Красная королева?

– Немногое, Мэра. Или вообще ничего, – с холодной уверенностью отвечает Фарли. – Если бы что-то и начало меняться, то слишком медленно и не всерьез. – Ее голос смягчается. – И любое изменение можно было бы легко уничтожить. Долго бы оно не продержалось. Все, чего мы добьемся, умрет вместе с тобой. Пойми меня правильно, но мир, который мы хотим построить, должен пережить нас.

«Ради тех, кто будет жить потом».

Глаза Фарли впиваются в меня, полные почти нечеловеческой энергии. А у Клары глаза Шейда. Цвета меда, а не моря. Интересно, какие черты достались ей от матери, а какие от отца?

Ветер треплет недавно подстриженные волосы Фарли, которые в тени облаков отливают темным золотом. Шрамы старят ее, но она ведь еще совсем молода. Очередное дитя войны и разрухи. Она повидала много ужасов и сделала гораздо больше, чем я. Жертв и страданий на ее долю тоже выпало больше. Она потеряла мать, сестру, возлюбленного. Все, о чем мечтала в детстве. Ничего не осталось. И если Фарли может двигаться вперед, продолжая верить в нашу цель, значит, могу и я. Хоть мы и не во всем сходимся, я ей доверяю. Слова Фарли приносят мне неожиданное, но крайне необходимое утешение. Я уже провела столько времени наедине с собственными мыслями, споря сама с собой, что меня начало тошнить.

– Ты права.

И что-то в моей душе разжимает руки, позволяя странной мечте улететь в темноту. Чтобы никогда не вернуться.

Я не стану Красной королевой.

Фарли почти до боли стискивает мои плечи. Несмотря на усилия целителей, мне по-прежнему больно, а у Фарли на диво крепкая хватка.

– Кроме того, – добавляет она, – на троне будешь не ты. Старая королева и король Разломов высказались очень ясно. На трон сядет леди Самос.

Я фыркаю. Эванжелина Самос недвусмысленно высказалась в зале совета. Удивительно, что Фарли не заметила.

– Нет – если это будет в ее власти.

– М-м? – взгляд Фарли становится пронзительней, и я пожимаю плечами.

– Ты же видела, что она сделала. Как попыталась спровоцировать тебя.

Передо мной вспыхивает яркое воспоминание. Эванжелина у всех на глазах призывает Красную служанку, разбивает бокал и заставляет бедняжку руками собирать осколки, просто для забавы. Чтобы позлить присутствующих Красных.

– Нетрудно понять, зачем она это сделала и чего рассчитывала добиться. Она не хочет этого союза, особенно если предполагается, что она должна выйти за… Тиберия.

В кои-то веки Фарли захвачена врасплох. Она смущенно моргает. Она заинтригована.

– Но Эванжелина ведь вернулась к тому, с чего начинала. Я думала… конечно, я совсем не понимаю логику Серебряных, но, тем не менее…

– Эванжелина теперь – самостоятельная принцесса, у которой есть все, чего она хотела. Сомневаюсь, что она пожелает вновь кому-то принадлежать. Сделка ради силы – вот что такое была для нее эта помолвка. И для него, – добавляю я, ощутив боль в груди. – Силы, которая теперь и так у нее есть. Или… – я слегка запинаюсь, – силы, которая ей больше не нужна.

Я вспоминаю Эванжелину, какой она была во Дворце Белого огня. Она обрадовалась, когда Мэйвен женился на Айрис Сигнет, а не на ней. И не только потому, что он – чудовище. Пожалуй… потому что есть человек, который Эванжелине гораздо дороже. Дороже собственной жизни, дороже короны.

Элейн Хейвен. Когда Хейвены восстали против Мэйвена, он назвал ее любовницей Эванжелины. Я не видела Элейн в совете, но большая часть Дома Хейвена теперь стоит за спиной Самоса. Они союзники. Тени, способные исчезать по собственному желанию. Элейн с самого начала могла присутствовать в зале, а я бы этого даже не заметила.

– Думаешь, Эванжелина попыталась бы разрушить замыслы собственного отца? Если бы только сумела?

Фарли напоминает кошку, которая только что сцапала особенно жирную мышь на ужин.

– Если бы кто-нибудь… помог ей?

Кэл не смог отказаться от короны ради любви. Сможет ли Эванжелина?

Что-то подсказывает, что – да. Все ее маневры, тихое сопротивление, хождение по лезвию бритвы…

– Возможно.

Это слово обретает для нас обеих новый смысл. Новый вес.

– У нее есть веские причины. И это дает нам некоторое преимущество…

Фарли кривит губы – это тень улыбки. Несмотря на все жизненные уроки, я вдруг ощущаю прилив надежды. Фарли тычет меня в плечо и улыбается еще шире.

– Слушай, Бэрроу, запиши. Я реально тобой горжусь.

– Иногда я бываю полезна, да?

Она отрывисто смеется и жестом зовет меня за собой. Широкая улица манит нас, булыжники мостовой блестят от растаявшего под летними лучами снега. Я медлю, не желая покидать уютный темный уголок. Мир за пределами узкого переулка кажется слишком большим. Городская стена нависает над нами, в середине цитадели высится главная башня. Испустив вздох, я заставляю себя сдвинуться с места. Первый шаг сделать больно. Второй тоже.

– Можешь не возвращаться на совещание, – говорит Фарли, шагая рядом. Она гневно смотрит на башню. – Я расскажу, чем закончится дело. Мы с Дэвидсоном сами справимся.

Вернуться в зал совета и сидеть там в молчании, пока Тиберий будет растаптывать всё, что мы сделали… боюсь, я этого не вынесу. Но придется. Я замечаю то, чего не замечают остальные. Знаю то, чего они не знают. Я должна вернуться. Ради нашего дела. И ради него.

Мне очень хочется вернуться ради него.

– Я хочу знать всё, что знаешь ты, – шепотом говорю я. – Всё, что задумал Дэвидсон. Я больше ни во что не стану ввязываться вслепую.

Фарли быстро соглашается. Слишком быстро.

– Ну конечно.

– Можешь мной располагать. Как угодно. При одном условии.

– Говори.

Я замедляю шаг, и Фарли тоже.

– Пусть живет.

Фарли недоуменно склоняет голову набок.

– Разломайте венец, разрушьте трон, уничтожьте монархию, – я смотрю на нее, стараясь вложить в свой взгляд максимум силы. Молния в моей крови охотно отзывается, просясь на свободу. – Но пусть Тиберий живет.

Фарли гневно втягивает воздух сквозь зубы и выпрямляется в полный, довольно-таки внушительный, рост. Такое ощущение, что она видит меня насквозь. До глубин моего несовершенного сердца. Но я не уступаю. Я это заслужила.

Ее голос вздрагивает.

– Я не могу дать такое обещание. Но попытаюсь договориться. Обязательно попытаюсь, Мэра.

По крайней мере, она мне не врет.

Такое ощущение, что я разрезана пополам и меня тянут в разные стороны. В голове сидит очевидный вопрос. Еще один выбор, который придется сделать. «Его жизнь или наша победа?» Не знаю, на какую сторону встать, если придется. Кого предать. Эта мысль сродни острому ножу, и рана незримо кровоточит.

Наверное, это и имел в виду ясновидец. Джон сказал немногое, но всё, что мы услышали от него, было взвешено и рассчитано. Хоть мне этого совсем не хочется, видимо, я должна принять предсказанную судьбу.

Восстать.

Восстать в одиночку.

Камни мостовой мелькают под ногами. Снова поднимается ветер, на сей раз западный. Он несет с собой узнаваемый запах крови. Я подавляю дурноту, когда передо мной встают воспоминания. Осада. Трупы. Кровь обеих цветов. Мое запястье, хрустнувшее в хватке сильнорука. Сломанные шеи, разорванные грудные клетки, блестящие внутренности, торчащие кости. В бою можно не замечать всякие ужасы. Это даже необходимо. Испугаешься – умрешь. Но сейчас другое дело. Сердце начинает биться втрое быстрее, тело покрывается холодным потом. Пусть даже мы выжили и победили, страх поражения рвет мне душу на части.

Я все еще их чувствую. Нервы как электрические нити – в каждом, кого сразила моя молния. Похожие на тонкие светящиеся ветви, разные и в то же время одинаковые. Убитых слишком много. В красном и в синем. Жители Норты. Озерные. Сплошь Серебряные.

Надеюсь.

Эта мысль – сродни удару под дых. Мэйвен и раньше использовал Красных в качестве пушечного мяса или живого щита. Я даже не подумала об этом. Никто из нас не подумал – а может, остальным было все равно. Дэвидсону, Кэлу, даже Фарли, если она решила, что игра стоит свеч.

– Эй, – негромко говорит она, беря меня за руку.

От внезапного прикосновения я вздрагиваю – ее пальцы смыкаются на моем запястье, напоминая кандалы. Я с силой вырываюсь и отскакиваю, издав нечто вроде рычания. А потом краснею. Мне стыдно своей реакции.

Фарли отступает, вскинув руки и глядя на меня расширившимися глазами. Но в них нет ни страха, ни осуждения. Ни даже жалости. Только… понимание.

– Извини, – поспешно произносит она. – Я забыла, что не надо трогать твои запястья.

Я слегка киваю и прячу руки в карманы, чтобы скрыть фиолетовые искры на кончиках пальцев.

– Все в порядке. Я не…

– Мэра, я знаю. Так бывает, если немного притормозить. Тело снова начинает переживать то, что было. Иногда травм слишком много, и стыдиться тут нечего, – она кивком указывает в противоположную башне сторону. – И совершенно не стыдно пойти и немного поспать.

– Там были Красные? – перебиваю я и указываю на поле, на полуразрушенные городские стены. – Мэйвен и Озерные послали в бой Красных солдат вместе с остальными?

Фарли моргает. Она явно не ждала такого вопроса.

– Понятия не имею, – наконец отвечает она, и я слышу в ее голосе тревогу. Она тоже не знает. И не желает знать. Как и я. Я этого не вынесу.

Я разворачиваюсь, в кои-то веки вынудив Фарли рысить следом.

Вновь наступает тишина, в равной мере полная гнева и стыда. Я погружаюсь в нее и мучаю себя. Воскрешаю в памяти отвращение и боль.

Будут новые сражения. Будут умирать люди – неважно, какого цвета крови. Такова война. Такова революция. Под перекрестный огонь попадут и другие. Забыть – значит снова обречь их на муки – и следующие поколения тоже.

Поднимаясь по ступенькам башни, я держу сжатые кулаки в карманах. Сережка колет ладонь, красный камушек нагрелся. Надо выбросить ее в окно. Если я и должна о чем-то забыть, то именно о Кэле.

Но сережка остается.

Бок о бок мы с Фарли входим в зал совета. Перед глазами у меня все плывет, и я пытаюсь прийти в нормальное состояние. Наблюдать. Запоминать. Читать между строк, распознавать секреты и ложь в том, что осталось несказанным. Я понимаю, отчего мне так хотелось вернуться сюда, пусть даже я вправе уйти.

Не потому что это важно. Не потому что я могу быть полезна.

Потому что я эгоистична, слаба и труслива. Я не в силах остаться наедине с собой. Только не сейчас.

Поэтому я сижу, смотрю и слушаю.

И постоянно ощущаю на себе его взгляд.

2. Эванжелина

Ее было бы так легко убить.

На шее Анабель Леролан черные и оранжевые драгоценные камни, перевитые нитями розового золота. Одно движение – и я могла бы перерезать старухе сонную артерию. Положить конец Анабель и ее замыслам. Разорвать проклятую помолвку на глазах у всех присутствующих в зале. Матери, отца, Кэла, не говоря уж о Красных бандитах и иностранных выродках, с которыми мы оказались связаны. Впрочем, Бэрроу нет. Она еще не вернулась. Возможно, продолжает скулить о своем потерянном принце.

Конечно, смерть Анабель положит начало новой войне, расколов и без того непрочный союз. Способна ли я на это – променять преданность на личное счастье? Стыдно задавать себе этот вопрос, даже мысленно.

Старуха, очевидно, чувствует мой взгляд. Ее глаза на мгновение обращаются ко мне, а на губах играет усмешка, когда она поудобней устраивается в кресле.

На ней роскошное красно-черное-оранжевое одеяние. Это цвета Калоров, не только Лероланов. Анабель недвусмысленно дает понять, кому верна.

Вздрогнув, я опускаю взгляд и разглядываю собственные руки. Один ноготь уродливо сломан, я повредила его в бою. Немедленно превратив одно из своих титановых колец в накладной коготь, я надеваю его на палец и постукиваю им по подлокотнику трона, хотя бы для того, чтобы позлить маму. Она искоса смотрит на меня – это единственное свидетельство ее раздражения.

Я мечтаю об убийстве Анабель и в результате перестаю слушать – а остальные продолжают строить планы. Наше количество сократилось, в зале совета остались только лидеры торопливо сколоченных фракций. Генералы, лорды, капитаны, члены королевских фамилий. Вновь выступает премьер-министр Монфора, затем отец, потом Анабель, и всё начинается сначала. Фальшивые голоса, наигранные улыбки, пустые обещания.

Жаль, что здесь нет Элейн. Надо было привести ее. Она просилась прийти. Более того, умоляла. Элейн всегда хотела быть поближе ко мне, даже перед лицом смертельной опасности. Я стараюсь не вспоминать последнюю минуту нашего свидания, когда она покоилась в моих объятиях. Элейн тоньше меня, но мягче. Птолемус караулил за дверью, чтобы нас не побеспокоили.

– Возьми меня с собой, – шепнула Элейн – в десятый раз, в сотый.

Но наши отцы это воспретили.

«Хватит, Эванжелина».

Теперь я проклинаю себя. В этом хаосе они бы ничего не заметили. Элейн – тень, в конце концов; невидимку можно провести куда угодно. Толли помог бы. Он не запретил бы своей жене пойти с нами, если бы я его попросила. Но я не рискнула. Сначала нужно было выиграть битву – и я не знала наверняка, кто одержит победу. И не хотела рисковать жизнью Элейн. Она талантлива, но воин из нее плохой. В гуще битвы она бы лишь отвлекала меня и заставляла волноваться. Ни того, ни другого я не могла себе позволить. Но сейчас…

«Перестань».

Я обхватываю пальцами подлокотник трона, мечтая превратить железо в рваные обломки. Многочисленные металлические галереи нашего родного поместья буквально созданы для терапии. Там я могла спокойно уничтожать все подряд. Изливать гнев, создавая непрерывно меняющиеся статуи и не беспокоясь о том, что подумают окружающие. Интересно, можно ли уединиться здесь, в Корвиуме, чтобы проделать то же самое. Мечта о возможности выплеснуть гнев позволяет мне сохранять здравость рассудка. Я царапаю когтем по трону, металлом по металлу. Тихонько, так что слышит только мама. Прямо сейчас, в присутствии нашего пестрого совета, она не станет меня бранить. Если уж я должна выставлять себя напоказ, то могу, по крайней мере, насладиться немногочисленными плюсами своего положения.

Наконец я перестаю думать об уязвимой шее старой королевы и об отсутствии Элейн. Если я хочу обрести свободу, нужно, по крайней мере, сосредоточиться.

– Их армия отступает. Дать королю Мэйвену время опомниться было бы ошибкой, – холодно говорит отец.

В окно у него за спиной видно, как солнце садится в тучи на горизонте. Израненная земля еще дымится.

– Он зализывает раны.

– Мальчишка уже в Чоке, – быстро отвечает Анабель.

«Мальчишка». Она говорит о Мэйвене так, как будто он ей не внук. Очевидно, теперь она не признает родства. Особенно после того как он поспособствовал убийству ее сына, короля Тиберия. Мэйвен – отпрыск Элары, и более никого.

Анабель подается вперед, сомкнув сморщенные руки. Старое обручальное кольцо, потертое, но еще красивое, поблескивает на пальце. Когда она ошарашила нас в Разломах, объявив о своем намерении поддержать Кэла, на ней не было металла – она обезопасила себя от магнетронов. Теперь она носит его открыто, словно подзадоривая нас превратить ее корону и украшения в оружие. Все в ней точно рассчитано. И сама Анабель не безоружна. Она была воином, прежде чем стать королевой, и лично сражалась с Озерными. Она – истребитель, и ее прикосновение смертельно. Оно способно в мгновение ока уничтожить, взорвать что угодно – и кого угодно.

Если бы я не возмущалась интригой, в которую она меня втягивает, я бы восхитилась ее преданностью.

– К настоящему моменту большинство сил Мэйвена уже пересекло границу, – продолжает она. – Они в Озерном крае.

– Озерная армия тоже понесла урон. Враг уязвим. Мы должны нанести удар, пока можно, хотя бы для того, чтобы переловить отставших, – отец переводит взгляд с Анабель на одного из наших Серебряных лордов. – Воздушный флот Ларисов будет готов в пределах часа?

Лорд-генерал Ларис подтягивается под взглядом отца. Его фляжка уже опустела, осталась только пьяная дымка триумфа. Он откашливается, и я чувствую запах алкоголя через весь зал.

– Так точно, ваше величество. Только отдайте приказ.

Чей-то низкий голос перебивает его:

– Я возражаю.

Это первые слова Кэла с тех пор, как он вернулся после размолвки с Мэрой Бэрроу, и они достигают цели. Как и Анабель, он переоделся в черное с алой отделкой, сбросив чужой мундир, который носил в бою. Кэл ерзает в своем кресле рядом с Анабель – он сидит там как ее протеже и как король. Его дядя, Джулиан из Дома Джейкоса, устроился слева, старая королева – справа. Поддерживаемый двумя благородными Серебряными, обладателями могущественных способностей, Кэл буквально воплощение единого фронта. Король, достойный нашей поддержки.

И я ненавижу его за это.

Кэл мог бы положить конец моим несчастьям, расторгнуть помолвку, отказаться от моей руки. Но ради короны он отверг Мэру. Ради короны он загнал меня в ловушку.

– Что?

Это единственное, что говорит отец. Он немногословен, а вопросов обычно задает еще меньше. Слышать, как он о чем-то спрашивает, само по себе тревожно, и я невольно напрягаюсь.

Кэл расправляет плечи и выпячивает широкую грудь. Опершись подбородком на руки, он задумчиво сдвигает брови. Он кажется крупнее, старше, умнее. Кэл играет на одном поле с королем Разломов.

– Я сказал, что буду возражать против отсылки воздушного флота, а также любого другого рассредоточения сил коалиции с целью преследовать противника на вражеской территории, – спокойно произносит Кэл.

Надо признать, даже без короны он выглядит королем. Неудивительно, поскольку этому его учили, а Кэл – до мозга костей послушный ученик. Старая королева раздвигает губы в едва заметной, но искренней улыбке. Она гордится им.

– Чок по-прежнему – в буквальном смысле минное поле, и у нас слишком мало разведданных о том, что находится по ту сторону водопадов. Это может быть ловушкой. Я не стану рисковать солдатами.

– На этой войне каждый шаг – риск, – говорит Птолемус, сидя по другую руку отца.

Он поигрывает мускулами, как и Кэл, и выпрямляется, сидя в полный рост. Заходящее солнце придает волосам Толли красноватый оттенок, заставляя блестящие серебряные кудри сиять под венцом. Тот же самый свет окрашивает Кэла в цвета Дома, играя алым в глазах, в то время как за его спиной тянется черная тень. Кэл и Толли смотрят друг другу в глаза, как водится у мужчин. «Сплошные состязания», – с усмешкой думаю я.

– Какая прозорливость, принц Птолемус, – сухо замечает Анабель. – Но его величество, король Норты, прекрасно осведомлен о том, что такое война. И я согласна с его суждением.

«Она уже называет его королем». И я не единственная, кто обращает на это внимание.

Кэл в смятении опускает глаза. Однако он быстро приходит в себя и решительно выпячивает подбородок. Выбор сделан. «Обратной дороги нет, Калор».

Премьер-министр Монфора, Дэвидсон, кивает. В отсутствие командира Алой гвардии и Мэры Бэрроу его нетрудно не заметить. Я уже абсолютно о нем забыла.

– Согласен, – говорит он.

Даже голос Дэвидсона звучит тускло, без особых интонаций, без акцента.

– Нашим войскам тоже надо оправиться, а коалиции нужно время, чтобы… – он замолкает и задумывается. Я по-прежнему не могу разгадать выражение его лица, и меня это бесконечно раздражает. Сомневаюсь, что даже шепот способен пробить его ментальную защиту. – …Чтобы обрести равновесие.

У мамы меньше выдержки, чем у отца, и она устремляет на лидера новокровок испепеляющий взгляд черных глаз. Змея повторяет ее движение и, моргая, смотрит на премьера.

– Значит, у вас нет никакой разведки, никаких шпионов по ту сторону границы? Простите меня, сэр, но я искренне полагала, что у Алой гвардии, – она буквально выплевывает эти слова, – есть разветвленная шпионская сеть как в Норте, так и в Озерном крае. Она может быть нам полезна, если только Красные не переоценивают свои силы, – ее слова полны отвращения и яда.

– Наши агенты продолжают действовать, ваше величество.

Генерал Алой гвардии, светловолосая женщина с неизменной злобной усмешкой, возвращается в зал, а за ней идет Мэра. Обе садятся рядом с Дэвидсоном. Они движутся быстро и тихо, словно желая избежать внимания окружающих.

Усевшись, Мэра устремляет взгляд на меня. К своему удивлению, я замечаю в ее глазах нечто странное. «Стыд? Нет, невозможно». Но, тем не менее, щеки у меня начинают гореть. Надеюсь, что не выдаю ни гнева, ни смущения. Во мне пылает то и другое, и недаром. Я отворачиваюсь и смотрю на Кэла, хотя бы для того, чтобы отвлечься зрелищем человека, который уязвлен гораздо сильнее.

Он пытается делать вид, что равнодушен к присутствию Мэры, но Кэл – не Мэйвен. В отличие от брата, Кэл плохо умеет скрывать свои чувства. Серебряный румянец расцветает под кожей, окрашивая щеки, шею и даже кончики ушей. Температура в комнате слегка повышается, колеблясь от эмоций, с которыми он борется. «Вот дурак, – мысленно усмехаюсь я. – Ты сделал выбор, Калор. Приговорил нас обоих. По крайней мере, хоть сделай вид, что у тебя все под контролем. Если кто-нибудь здесь и вправе сойти с ума от душевной муки, то это я».

Я почти ожидаю, что он сейчас начнет мяукать, как потерявшийся котенок. Но вместо этого Кэл быстро моргает и отводит взгляд от девочки-молнии. Одной рукой он стискивает подлокотник кресла, и огненный браслет на запястье вспыхивает алым в лучах заходящего солнца. Кэл сдерживается. Огня не будет.

Мэра – просто камень по сравнению с ним. Суровая, неумолимая, бесчувственная. Ни искорки. Она продолжает смотреть на меня. Это неприятно, но вызова в ее взгляде я не вижу. Глаза Мэры непривычно лишены гнева. Разумеется, доброты в них тоже нет, но нет и отвращения. Похоже, у девочки-молнии сейчас нет причин меня ненавидеть. Моя грудь сжимается. Она знает, что я не хотела этого брака? «Наверняка».

– Хорошо, что вы вернулись, мисс Бэрроу, – говорю я – вполне искренне.

Если кто-то и способен с гарантией отвлечь обоих Калоров, то именно она.

Мэра не отвечает, лишь складывает руки на груди.

Ее спутница, генерал Гвардии, не склонна молчать. К сожалению. Она злобно глядит на мою мать, искушая судьбу.

– Наши агенты посменно следуют за отступающей армией короля Мэйвена. Нам стало известно, что вражеское войско быстрым маршем движется в Детраон. Сам Мэйвен и некоторые его генералы сели на корабли на озере Эрис. Очевидно, они тоже направляются в Детраон. Сообщают также о погребении Озерного короля. А еще у Озерных гораздо больше целителей, чем у нас. Те, кто пережил битву, оправятся быстро.

Анабель хмурится и бросает гневный взгляд на отца.

– Да, Дом Сконоса по-прежнему расколот, и большинство поддерживает законного правителя, а не узурпатора.

Как будто это наша вина. Мы сделали, что могли. Убедили, кого могли.

– Не говоря уж о том, что у Озерных есть свои целители.

Напряженно улыбнувшись, Дэвидсон слегка склоняет голову. В углах глаз у него появляются морщинки – свидетельство прожитых лет. Ему, наверное, за сорок, хотя трудно сказать наверняка.

Он подносит пальцы ко лбу – то ли странный салют, то ли клятва.

– Монфор предоставит целителей. Я обращусь с просьбой равно к Серебряным и к Непримиримым.

– С просьбой? – насмешливо повторяет отец.

Другие Серебряные также удивлены, и я слегка наклоняюсь, чтобы посмотреть на Толли. Он хмурится. Брат не понимает, что имеет в виду Дэвидсон. В животе у меня что-то слегка вздрагивает, и я прикусываю губу, чтобы справиться с этим ощущением. В норме мы компенсируем друг другу то, чего нам недостает. Но сейчас… мы оба в открытом море. И отец тоже. Хоть я и обижена на него, мне страшно. Отец не способен защитить нас от того, чего сам не понимает.

И Мэра тоже в растерянности – она недоуменно морщит нос. «Ох уж эти люди», – сердито говорю я себе. Сомневаюсь, что даже ее хмурая, покрытая шрамами соседка понимает Дэвидсона.

Премьер тихонько посмеивается. «Старику, похоже, все это нравится». Он опускает глаза, так что темные ресницы касаются щек. Если бы Дэвидсон захотел, он бы мог быть красив. Но, похоже, в его планы это не входит.

– Я не король, как вам известно, – он поднимает глаза и устремляет взгляд на моего отца, затем на Кэла и Анабель. – Я занимаю свой пост по воле народа. Мой народ выбирает политических деятелей, чтобы те представляли интересы нации. Люди должны дать согласие. Я вернусь в Монфор и попрошу подкрепления…

– Вернетесь? – перебивает Кэл, и Дэвидсон замолкает. – И когда же вы собирались нам об этом сказать?

Дэвидсон жмет плечами.

– Сейчас.

Мэра кривит губы. То ли скалится, то ли усмехается – не могу понять. Скорее всего, последнее.

И я не единственная, кто это замечает. Взгляд Кэла, полный подозрения, перебегает с нее на Дэвидсона.

– А что мы будем делать в ваше отсутствие, премьер? – спрашивает он. – Ждать? Или сражаться, оставшись без одной руки?

– Ваше величество, я польщен вашим мнением о Монфоре, – ухмыляясь, отвечает Дэвидсон. – Приношу вам свои извинения, но законы моей страны незыблемы, даже в военное время. Я не предам принципы Монфора, ведь я борюсь за права своих людей. В конце концов, они, в числе прочих, помогают вам воевать.

Предостережение, звучащее в этих словах, столь же очевидно, как добродушная улыбка, которая по-прежнему не сходит с лица премьера.

Отец умеет притворяться лучше Кэла. Он тоже цепляет добродушную улыбку.

– Мы бы ни за что не стали обращать правителя против собственного народа, сэр.

– Ну конечно, – сухо добавляет женщина со шрамом.

Отец не обращает внимания на ее неуважительную реплику, но исключительно ради блага коалиции. Если бы не это, скорее всего, он убил бы нахалку, чтобы преподать другим урок пристойного поведения.

Кэл слегка успокаивается. И что есть силы старается не терять голову.

– Как долго вас не будет, премьер?

– Это зависит от моего правительства, но я сомневаюсь, что дебаты будут долгими, – отвечает Дэвидсон.

Королева Анабель в изумлении всплескивает руками. Она смеется, и морщины на ее лице становятся заметнее.

– Как интересно, сэр. И какой же срок ваше правительство считает долгим?

В этот момент у меня возникает ощущение, что я смотрю пьесу, разыгрываемую посредственными актерами. Ни один из участников – отец, Анабель, Дэвидсон – ни на грош не доверяет другим.

– Годы, – со вздохом отвечает Дэвидсон, в тон старой лицемерке. – Демократия – забавная штука. Вы еще с этим не знакомы.

Шпилька рассчитана на то, чтобы причинить боль, и она попадает в цель. Улыбка Анабель каменеет. Она похлопывает рукой по столу. Еще одно предупреждение. Старой королеве ничего не стоит уничтожить премьера. Как и остальным. Все смертельно опасны, у всех свои мотивы.

Не знаю, долго ли еще выдержу.

– Мне не терпится увидеть это своими глазами.

Температура повышается прежде, чем эти слова успевают сорваться с губ Мэры. Она – единственная, кто не смотрит на Кэла. Он глядит на нее пылающими глазами, кусая губы. Лицо у Мэры по-прежнему восхитительно бесстрастное. Похоже, она следует примеру Дэвидсона.

Я живо подношу ладонь к губам, подавляя удивленный смешок. Мэра Бэрроу столь извращенно одарена – она умеет выбивать почву из-под ног у любого Калора. И тут я задумываюсь, не нарочно ли это. Возможно, она лежит ночью без сна и размышляет, как лучше озадачить Мэйвена или отвлечь Кэла.

«Да? Она на это способна?»

Я инстинктивно пытаюсь подавить искру надежды, которая вспыхивает в моей душе. А затем позволяю ей разгореться.

«Она поступила так с Мэйвеном. Отвлекла его. Лишила равновесия. Не дала приблизиться ко мне. Почему бы ей не сделать то же самое и с Кэлом?»

– Значит, ты станешь хорошим посланцем от Норты.

Я стараюсь говорить скучающим, равнодушным тоном. Без особого энтузиазма. Чтобы никто не понял, что я бросаю кость щенку. Пусть бежит за ней. Мэра взглядывает на меня, слегка приподняв брови. «Ну же». Я рада, что никто здесь не способен прочесть мои мысли.

– Нет, Эванжелина, – быстро говорит Кэл сквозь зубы. – Не сочтите это неуважением, премьер, но мы мало что знаем про вашу страну…

Я смотрю на своего нареченного, склонив голову набок. Серебряные пряди волос скользят по чешуйкам брони на груди. Сила, которой я обладаю в этот момент – хоть она и невелика, – воспламеняет мои нервы.

– Вот отличный повод познакомиться с ней получше. Бэрроу хорошо примут там. Как героиню. Монфор – страна новокровок. Ее присутствие поможет нашему делу. Ведь так, премьер?

Дэвидсон устремляет на меня свои пустые глаза. Словно пытается пронизать взглядом насквозь. «Смотри сколько хочешь, Красный».

– Несомненно.

– И вы поручитесь, что по возвращении она расскажет нам правду? Без прикрас, ничего не утаив? – недоверчиво фыркает Анабель. – Не ошибитесь, принцесса Эванжелина. Эта девушка не клялась в верности никому, в ком течет серебряная кровь.

Я жму плечами.

– Тогда пошлите с ней Серебряного. Например, лорда Джейкоса.

Пожилой мужчина, худой, в желтом одеянии, как будто пугается звука собственного имени. Он весь какой-то потрепанный, как старая ткань.

– Если мне не изменяет память, вы, кажется, ученый?

– Да, – негромко отвечает он.

Мэра вскидывает голову. На щеках у нее горит румянец, но в остальном она вполне спокойна.

– Посылайте со мной кого хотите. Я отправляюсь в Монфор, и никакие короли не вправе мне мешать. Пусть попробуют.

«Превосходно». Калор напрягается. Старая королева придвигается ближе. По сравнению с ним она маленькая, но сходство бабушки и внука очевидно. Одинаковые бронзовые глаза, широкие плечи, прямой нос. Сердце солдата. И, в конце концов, одинаковые амбиции. Глядя на Кэла и настороженно ожидая ответа, Анабель говорит:

– То есть лорд Джейкос и Мэра Бэрроу будут вместе представлять законного короля Норты…

Его браслет вспыхивает, извергнув маленькое алое пламя. Оно медленно ползет по пальцам.

– Законный король сам представит себя, – говорит Кэл, глядя на огонь.

Мэра, в другом конце зала, стискивает зубы. Я заставляю себя сидеть молча, хотя в глубине души радуюсь и танцую. «Только и всего».

– Тиберий, – шипит Анабель.

Он не удостаивает ее ответом. А она не настаивает.

«Ты сама это сделала, старая дура. Ты назвала его королем. Теперь повинуйся».

– Признаюсь, я унаследовал природное любопытство дяди Джейкоса… и матери, – говорит Кэл.

Он смягчается при воспоминании о матери. Впрочем, мне мало что про нее известно. Кориана Джейкос – тема, которую королева Элара предпочитала не затрагивать.

– Я хочу посетить Свободную республику и выяснить, правда ли то, что о ней рассказывают.

Он понижает голос и внимательно смотрит на Мэру, словно просит взглянуть на него. Она не реагирует.

– Предпочитаю всё видеть собственными глазами.

Дэвидсон, у которого глаза тут же оживляются, кивает, и на мгновение маска равнодушия спадает.

– Мы будем рады принять вас, ваше величество.

– Хорошо, – Кэл смахивает пламя и постукивает костяшками по столу. – Значит, договорились.

Старая королева поджимает губы; вид у нее такой, словно она съела лимон.

– Договорились? – сердито спрашивает она. – Мы ни о чем не договорились. Ты должен поднять свое знамя в Дельфи и провозгласить его столицей. Должен отвоевать земли, ресурсы, людей, склонить на свою сторону оставшиеся Высокие Дома…

Кэл непоколебим.

– Мне действительно нужны ресурсы, бабушка. В первую очередь, солдаты. Они есть у республики Монфор.

– Вы абсолютно правы, – произносит отец низким рокочущим голосом, который пробуждает в моей душе давний страх.

«Он сердится на меня за то, что я это спровоцировала? Или он доволен?» Я уже давным-давно выяснила, что значит рассердить Воло Самоса. Ты становишься привидением. Тебя игнорируют, не желают замечать. Пока ты многочисленными успехами не вернешь себе отцовскую любовь.

Я искоса смотрю на отца. Король Разломов высится на своем троне, бледный и безупречный. Под тщательно ухоженной бородой я замечаю улыбку. И тихонько вздыхаю от облегчения.

– Я надеюсь, что просьба законного короля Норты удовлетворит правительство премьера, – продолжает отец. – И усилит наш альянс. Поэтому справедливо, что и я пошлю своего представителя, который будет выступать от имени Разломов.

«Только не Толли! Не надо!» – вопит мой внутренний голос. Мэра Бэрроу обещала не убивать его, но я не особенно доверяю ее словам, особенно при таких благоприятных обстоятельствах. Нетрудно это представить. Нелепый несчастный случай, который на деле окажется не такой уж случайностью. И Элейн тогда тоже придется поехать в качестве верной супруги наследника. «Если отец пошлет Толли, к нам вернется труп».

– С вами поедет Эванжелина.

И облегчение сменяется тошнотой.

Меня раздирают два противоположных желания – потребовать еще вина и заблевать весь пол вокруг трона. Внутренние голоса вопят в голове, и все они твердят одно и то же: «Ты сделала это своими руками, глупая девчонка!»

3. Мэра

Мой смех эхом отдается от стен цитадели и разносится над темными полями. Я сгибаюсь пополам, ухватившись за гладкий парапет и судорожно пытаясь вздохнуть. Ничего не могу с собой поделать. Смех берет надо мной верх. Гулкий, резкий, скрипучий. Давно так не смеялась. Шрамы обжигают болью шею и спину, но удержаться я не в силах. Я хохочу до боли в ребрах; наконец мне приходится сесть, прислонившись к холодному камню. Смех не прекращается. Даже когда я плотно сжимаю губы, взрывы хохота то и дело прорываются.

Никто здесь не слышит меня, кроме патрульных, и вряд ли их интересует девушка, которая хохочет одна в темноте. Я имею полное право смеяться, плакать или вопить, если вздумается. Мне хочется делать все это одновременно. Но смех побеждает.

Я смеюсь как сумасшедшая – возможно, я и правда сошла с ума. Уж точно у меня есть повод спятить после такого дня. С улиц Корвиума еще убирают трупы. Кэл выбрал корону, а не то, ради чего – как я думала – мы сражались. Обе эти мысли – кровоточащие раны, которые не в силах излечить никакой целитель. Раны, на которые прямо сейчас я не должна обращать внимания ради сохранения здравого рассудка. Единственное, что я могу – спрятать лицо в ладонях, стиснуть зубы и подавить этот идиотский смех.

«Бред какой-то».

Эванжелина, Кэл и я – мы поедем в Монфор. Какая ужасная шутка.

Я так и написала Килорну, который сейчас в Пьемонте, в безопасности. Он желает знать все – все, что я могу рассказать. Раз я убедила его остаться, он имеет право быть в курсе всех дел. И я хочу, чтобы он был в курсе. Хочу, чтобы кто-нибудь посмеялся вместе со мной и проклял всю это затею.

Я вновь мрачно хихикаю, прислонившись головой к камню. Звезды в небе напоминают булавочные головки; их свет затмевают городские огни и восходящая луна. Может быть, боги Айрис Сигнет смеются вместе со мной. Если они вообще существуют.

Может, и Джон смеется.

При мысли о нем у меня леденеет кровь, и безумное хихиканье разом прекращается. Этот проклятый новокровка-провидец где-то там. Он ускользнул от нас. Но что он намерен делать? Сидеть на холмике и наблюдать, как мы убиваем друг друга? Возможно, он – нечто вроде мастера игры, которому нравится подталкивать нас, расставлять по местам, вынуждая разыгрывать будущее, которое он выбирает? Будь это хоть в какой-то мере вероятно, я бы постаралась его разыскать. Заставила бы Джона защитить нас от гибельного исхода. Но это невозможно. Он почует мое приближение. Мы найдем Джона лишь в том случае, если он захочет быть найденным.

Я с досадой скребу ногтями лицо и голову. Боль понемногу возвращает меня к реальности. И холод тоже. Камень под спиной постепенно остывает, теряя дневное тепло. Тонкая ткань формы почти не защищает от холода, и сидеть, прислонившись к острому углу, совсем не удобно. И все-таки я не двигаюсь с места.

Двигаться – значит пойти спать. Вернуться к остальным, в городскую казарму. Даже если я скрою мрачную рожу и постараюсь прошмыгнуть мимо побыстрее, мне все равно придется общаться с Красными, новокровками и Серебряными. И, разумеется, с Джулианом. Представляю, как он сидит у моей койки и ждет. Но что он может сказать?

Наверное, он примет сторону Кэла. В конечном итоге. Когда станет ясно, что мы не позволим Кэлу сохранить трон. Серебряные исключительно верны своей крови. А Джулиан исключительно верен памяти покойной сестры. Кэл – последнее напоминание о ней. Джулиан не повернется к нему спиной, сколько бы он ни рассуждал про революции. Он не бросит Кэла.

«Тиберий. Зови. Его. Тиберий».

Больно даже мысленно произносить это имя. Его настоящее имя. В нем воплощено его будущее. Тиберий Калор Седьмой, король Норты, Пламя Севера. Я представляю, как он восседает на троне брата – в клетке из Молчаливого камня. Или он вернет то чудище из алмазного стекла, на котором сидел покойный король? Тиберий отстроит отцовский дворец. Королевство Норта станет прежним. Не считая Самосов, правящих в Разломах, все вернется к тому, каким было в тот самый день, когда я свалилась на арену.

Все, что произошло с тех пор, будет уничтожено.

Я этого не допущу.

И, к счастью, в своем стремлении я не одинока.

Лунный свет играет на черном камне, заставляя отделку башен и парапетов отливать серебром. Патрули проходят подо мной – солдаты, одетые в красную и зеленую форму. Алая гвардия и Монфор. Их Серебряные соратники, в цветах разных Домов, малочисленнее – и держатся вместе. Желтые Ларисы, черные Хейвены, красно-синие Айрелы, красно-оранжевые Лероланы. Нет цветов Самосов. Они теперь – королевский Дом, благодаря амбициям Воло и изрядному везению. Они не желают тратить время на такие заурядные занятия, как несение стражи.

Интересно, что думает об этом Мэйвен. Он так был сосредоточен на Тиберии… я могу лишь воображать реальный вес еще одного короля-соперника. Все вращалось вокруг Тиберия, пусть даже у Мэйвена, казалось, было то, о чем он мечтал. Корона, трон… я. Он по-прежнему чувствовал себя в тени брата. Это все Элара. Она скрутила его, изменила сообразно своим представлениям, что-то отрезав, что-то надстроив. Его мания питала жажду власти – и укрепляла положение самой Элары. Распространится ли это чувство и на короля Воло? Или самые темные и опасные желания Мэйвена ограничиваются нами? Убить Тиберия, вернуть меня?

Только время покажет. Когда Мэйвен нанесет новый удар – а он это сделает, я знаю. Остается лишь надеяться, что мы будем готовы.

Армия Дэвидсона, Алая гвардия, наша агентурная сеть… нас достаточно. Должно быть достаточно.

Но это не значит, что я пренебрегу мерами предосторожности.

– Когда мы отправляемся?

Хоть социальные взаимодействия прямо сейчас мне ненавистны, я все-таки умудряюсь выяснить, где живет Дэвидсон. Он устроился в административном секторе, создав своего рода штаб, в котором полно монфорских офицеров. И представителей Алой гвардии тоже, хотя Фарли сейчас там нет. Офицеры не удивляются моему появлению – они расступаются перед человеком, которого по-прежнему называют девочкой-молнией. Большинство заняты – пакуют вещи. В основном бумаги, папки, карты. Все это не принадлежит никому конкретно. Данные разведки, с которыми будут разбираться люди поумней меня. Возможно, они остались после Серебряных офицеров, которые занимали эти помещения до нас.

Ада, моя соратница, в центре событий. Она разглядывает каждый клочок, прежде чем его убирают, и все запоминает. Ее способность – идеальная память. Когда я прохожу мимо, мы киваем друг другу. Мы поедем в Монфор, а Ада, по распоряжению Фарли, отправится с рапортом к Командованию. Скорее всего, мы долго не увидимся.

Дэвидсон отрывается от своего пустого стола. В уголках косо прорезанных глаз появляются морщинки – единственный намек на улыбку. Несмотря на резкий, безжалостный свет в кабинете, Дэвидсон кажется красивым, как всегда. Изящный. Зловещий. Равный королю по силе, если не по титулу. Когда он жестом подзывает меня, я вздрагиваю, вспомнив, как он выглядел во время осады. Окровавленный, измученный, встревоженный. И полный решимости. Как и все остальные. И это меня слегка успокаивает.

– Ты проделала отличную работу, Бэрроу, – говорит он и кивком указывает в сторону центральной башни.

Я фыркаю.

– В смысле держала рот на замке?

Кто-то у окна смеется. Я оборачиваюсь и вижу Тайтона, который стоит, прислонившись к стеклу и скрестив руки на груди; как всегда, на один глаз у него свешивается белая прядь. Он тоже в чистой зеленой форме, которая, впрочем, ему слегка коротковата. И нет нашивки с изображением молнии, означающей, что он электрикон, как и я. Потому что это не его одежда. Когда мы виделись в последний раз, Тайтон с ног до головы был залит серебряной кровью.

Он барабанит пальцами по предплечью. Они – его оружие.

– А это реально? – спрашивает Тайтон вполголоса, глядя в сторону.

Дэвидсон внимательно смотрит на меня и качает головой.

– Честно говоря, я рад был это слышать, Мэра. Что ты готова составить мне компанию.

– Мне действительно интересно…

Премьер вскидывает руку, жестом останавливая меня.

– Не надо. Полагаю, лорд Джейкос – единственный здесь, кто что-либо делает из чистого любопытства.

Что ж, он прав.

– Чего ты ждешь от Монфора на самом деле?

Глаза Тайтона поблескивают, когда он наконец удосуживается взглянуть на меня.

Я вздергиваю голову.

– Только то, что вы обещали.

– Возможность переселиться? – в кои-то веки на лице Дэвидсона я вижу неподдельный испуг. – Ты хочешь…

– Я хочу, чтобы моя семья была в безопасности.

Мой голос не дрожит. Я пускаю в ход то немногое, чему научилась от покойной леди Блонос на уроках этикета. «Держи спину прямо, расправь плечи. Не отводи глаза».

– Сейчас идет настоящая война, – говорю я. – В ней участвуют Норта, Пьемонт, Озерный край – и вы тоже. Безопасности нет нигде. Но Монфор находится дальше всех, и, кажется, вы самые сильные, ну или, по крайней мере, надежно защищены. Полагаю, будет лучше, если я сама отвезу к вам своих родных. А потом вернусь и закончу то, что начали люди поумнее меня.

– Это обещание касалось новокровок, мисс Бэрроу, – негромко произносит Дэвидсон.

Суета вокруг почти заглушает его голос. В животе у меня что-то обрывается, но я стараюсь не терять уверенности.

– Я так не думаю, премьер.

Он наклеивает на лицо пустую улыбку, скрываясь за привычной маской.

– Вы считаете меня настолько бессердечным?

Шутка странная – но странен и сам Дэвидсон.

Он обнажает в улыбке ровные зубы.

– Разумеется, мы рады видеть ваших близких. Монфор почтет за честь принять их в число своих граждан. Айбарем, на пару слов! – добавляет он, повернувшись.

Из смежной комнаты выбегает мужчина, и я подпрыгиваю от неожиданности. Он как две капли воды похож на Раша и Тахира – близнецов-новокровок. Если бы я не знала, что Тахир в Пьемонте, а Раш в Археоне – они наши разведчики, – я бы подумала, что передо мной кто-то из них. «Тройняшки», – быстро догадываюсь я и ощущаю горечь во рту. Не люблю сюрпризы.

Как и у его братьев, у Айбарема темная кожа, черные волосы и аккуратно подстриженная борода. Я успеваю мельком заметить шрам на подбородке – тонкую белую полоску. Он тоже помечен – много лет назад какой-то Серебряный лорд оставил ему этот рубец, чтобы отличить от братьев.

– Приятно познакомиться, – говорю я и прищуриваюсь, глядя на Дэвидсона.

Он ощущает мое беспокойство.

– Да, да, это брат Раша и Тахира.

– В жизни бы не догадалась, – сухо отвечаю я.

Губы Айбарема раздвигаются в легкой улыбке. Он приветственно кивает.

– Рад наконец увидеть вас, мисс Бэрроу.

Он выжидающе поворачивается к премьеру.

– Что вы хотели, сэр?

Дэвидсон меряет его взглядом.

– Свяжись с Тахиром. Пусть передаст семье Бэрроу, что дочь заберет их завтра. И перевезет в Монфор.

– Есть, сэр, – отвечает он.

На мгновение его глаза стекленеют: сообщение идет от одного брата к другому. На это уходит лишь пара секунд, пусть даже их разделяют несколько сотен миль. Айбарем вновь склоняет голову.

– Готово, сэр. Тахир нас поздравляет. Вам будут рады, мисс Бэрроу.

Надеюсь, мои родители примут это предложение. Они не могут отказаться. Гиза жаждет уехать, мама тоже. Бри и Трами отправятся с ними. А вот насчет папы я не уверена. Особенно если он узнает, что я не останусь с ними. «Пожалуйста, уезжайте. Пожалуйста, я так хочу, чтобы вы жили спокойно».

– Поблагодари его, – бормочу я, все еще в замешательстве.

– Передано, – отвечает Айбарем. – Тахир говорит, вас ждут.

– Спасибо вам обоим, – вмешивается Дэвидсон, и не без причины. Братья обмениваются сообщениями с удивительной быстротой, хотя, когда они стоят рядом, выглядит это еще более жутко. Айбарем кивает и уходит.

– Если есть еще – не стесняйтесь, зовите, – произношу я, скрипя зубами.

Премьера не смущает мое раздражение.

– Больше нет, хоть я бы и не отказался, – со вздохом отвечает он. – Странные ребята эти трое. Обычно у Непримиримых есть аналоги всех Серебряных способностей, но до сих пор я не встречал никого вроде них.

– У них, кажется, мозги по-другому устроены, – замечает Тайтон.

Я многозначительно смотрю на него.

– Мне не нравится, как это звучит.

Тайтон жмет плечами.

Я поворачиваюсь к Дэвидсону, все еще ошеломленная, но не в силах отрицать, какой шикарный подарок он только что сделал мне.

– Спасибо. Я знаю, что вы управляете целой страной, и, возможно, для вас это пустяк, но для меня это очень важно.

– Ну конечно, – отвечает он. – То же самое я надеюсь сделать для других семей вроде вашей, как только появится возможность. Мое правительство в настоящее время решает, каким образом справиться с наплывом беженцев и как переселить Красных и новокровок, согнанных с места войной. Но вам – за то, что вы сделали и продолжаете делать, – мы готовы помочь вне очереди.

– И что же я сделала? Если серьезно? – эти слова вырываются у меня, прежде чем я успеваю удержаться, и мои щеки заливаются жаром.

– Вы оставили трещины в непроницаемой стене, – Дэвидсон говорит таким тоном, как будто указывает на очевидное. – Пробили броню. Сорвали засов, мисс Бэрроу. Осталось открыть дверь.

Он улыбается – искренне, широко, от уха до уха, блестя зубами. Премьер похож на кота.

– Очень хорошо, что благодаря вам претендент на трон Норты прибудет в Монфор.

Я вздрагиваю. «Это угроза?» Я быстро подхожу и упираюсь руками в стол. А потом говорю негромко и предостерегающе:

– Дайте слово, что ему не причинят вреда.

Дэвидсон не колеблется.

– Слово, – отвечает он тем же тоном. – Я не трону и волоска на его голове. И никто другой не тронет, пока Калор на моей территории. Даю вам торжественное обещание. Я не действую такими методами.

– Хорошо. Потому что было бы очень глупо убирать буфер между нашим союзом и Мэйвеном Калором. А вы не глупы, не так ли, премьер?

Кошачья ухмылка расширяется. Дэвидсон кивает.

– Юному принцу будет полезно повидать новые места, – говорит он, изящно приподняв седую бровь. – Страну без короля.

«Пусть увидит, что это реально. Что без короны и трона можно обойтись. Необязательно быть королем или принцем… если он не хочет. Но проблема в том, что, кажется, хочет…»

«Да» – это все, что я могу сказать. Все, на что могу надеяться. В конце концов, разве я не познакомилась с Тиберием в грязной таверне, когда он притворился обычным человеком, чтобы понять, что на самом деле представляет собой мир? Чтобы выяснить, какие перемены необходимы?

Дэвидсон откидывается на спинку, очевидно завершив разговор. Я тоже отступаю.

– Считайте, что ваша просьба удовлетворена, – говорит он. – И скажите спасибо, что сначала нам в любом случае пришлось бы заехать в Пьемонт, иначе я бы так легко не согласился перевозить тонну Бэрроу.

Он почти подмигивает.

Я почти улыбаюсь.

На полпути к казарме я понимаю, что меня преследуют. Позади, на извилистой улице, слышатся шаги, быстрые и ровные. В свете фонарей колеблются две тени – моя и чья-то еще. Я напрягаюсь – мне беспокойно, но не страшно. Корвиум полон солдат коалиции, и если кто-то здесь настолько глуп, чтобы предпринять покушение, пусть попробует. Я способна себя защитить. Под кожей вспыхивают искры, готовые вырваться на волю.

Я поворачиваюсь на каблуке, надеясь застать преследователя врасплох.

Эванжелина останавливается и ждет, скрестив руки на груди. Безупречные темные брови надменно подняты. На ней роскошные доспехи, из тех, что годятся для королевского дворца, а не для поля битвы. Короны, впрочем, нет. Раньше она проводила свободное время, мастеря тиары и венцы из подручных материалов. Но сейчас, когда Эванжелина имеет полное право носить корону, она обходится без нее.

– Я спокойно шла за тобой два квартала, Бэрроу, – говорит она, гордо вскинув голову. – Ты же вроде как воровка.

Безумный смех снова пробуждается, и я невольно фыркаю. Она привычно язвит – а все привычное сейчас так приятно.

– Ты не меняешься, Эванжелина.

Она сверкает улыбкой, похожей на лезвие ножа.

– Разумеется. К чему менять то, что и так идеально?

– Тогда, умоляю, не отвлекайтесь из-за меня от своей идеальной жизни, ваше высочество, – говорю я.

Продолжая усмехаться, я делаю шаг в сторону и освобождаю ей дорогу. Пусть раскроет карты. Эванжелина Самос тащилась за мной не для того, чтобы обмениваться оскорблениями. В зале совета она вела себя так, что ее мотивы стали вполне очевидными.

Она моргает – и слегка сбавляет тон.

– Мэра, – говорит она, уже мягче. Просительно. Но гордость не позволит ей сделать большего. Проклятая Серебряная гордость. Она не умеет кланяться. Никто и никогда не учил ее этому, и никто не позволил бы даже попытаться.

Хотя мы совершенно не похожи, я ощущаю прилив жалости. Эванжелина выросла при Серебряном дворе, она была рождена для того, чтобы интриговать и пробиваться наверх, сражаться с врагами так же яростно, как защищать от посторонних собственные мысли. Но ее маска далека от совершенства, особенно по сравнению с личиной Мэйвена. Я несколько месяцев читала по его глазам и теперь совершенно ясно понимаю, о чем Эванжелина думает. Она полна боли. Тоски. Она чувствует себя, как хищник в клетке, откуда невозможно вырваться. Отчасти я не прочь оставить ее в заточении. Пусть поймет, к какой жизни стремилась. Но я не настолько жестока. И не глупа. Из Эванжелины Самос может получиться могущественный союзник, и, если придется подкупить ее, дав ей то, о чем она мечтает, да будет так.

– Если ищешь сочувствия, ступай дальше, – буркаю я, вновь указывая на безлюдную улицу.

Моя угроза бессильна, но Эванжелина, тем не менее, щетинится. Ее глаза, и без того темные, чернеют. Насмешка надежно загоняет гордую леди в угол, вынуждая говорить.

– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, – огрызается она, и края ее доспехов заостряются от гнева. – И знаю, что не заслуживаю его.

– Это точно, – фыркаю я. – Значит, тебе нужна помощь? Повод не ехать в Монфор вместе с нашей веселой компанией?

На лице Эванжелины вновь появляется язвительная усмешка.

– Я не такая идиотка, чтобы оказываться у тебя в долгу. Нет, я предлагаю сделку.

Я сохраняю спокойствие и не свожу с нее глаз. Подражаю серьезному, непроницаемому спокойствию Дэвидсона.

– Да, пожалуй.

– Приятно знать, что ты не такая тупая, как говорят.

– Так что же ты предлагаешь? – спрашиваю я, не желая затягивать. Мы летим в Пьемонт, а затем в Монфор уже завтра. И нам некогда бесконечно обмениваться шпильками. – Чего ты хочешь?

Слова застревают у нее в горле. Она прикусывает губу, сцарапывая зубами фиолетовую помаду. В резком уличном свете макияж Эванжелины больше напоминает боевую раскраску. Наверное, так и есть. Фиолетовые тени под скулами, которые должны придать чертам невероятную остроту, в сумерках кажутся болезненными. Даже блестящая пудра, придающая молочной коже гладкость, небезупречна. Эванжелина попыталась скрыть следы слез, но до конца это не удалось. Пудра лежит неровно, с ресниц осыпалась тушь. Броня смертельно опасной красоты пошла глубокими трещинами.

– Все очень просто, – я отвечаю на собственный вопрос, делая шаг навстречу. Она буквально вздрагивает. – Столько времени, столько интриг. И вот ты получила Тиберия. Твой третий шанс выйти замуж за короля Калора. Стать королевой Норты. Достичь всего, ради чего ты старалась.

Горло у нее вздрагивает, подавляя грубый ответ. Мы редко бываем вежливы друг с другом.

– Но ты хочешь вырваться, – шепотом продолжаю я. – Не желаешь идти путем, предназначенным тебе с рождения. Что случилось? Зачем отвергать все, о чем ты мечтала?

Эванжелина перестает сдерживаться.

– Я не обязана изливать тебе душу и объяснять причину!

– У этой причины рыжие волосы, и она отзывается на имя Элейн Хейвен.

Эванжелина сжимает кулаки, и пластины брони откликаются на прилив эмоций.

– Не говори о ней, – огрызается она.

Вот она, ее слабость – рычаг, который можно использовать.

Эванжелина быстро подходит. Она на голову выше – и умело пользуется своим преимуществом. Уперев руки в бока, блестя глазами и расправив плечи, она высится на фоне уличных фонарей, полностью накрыв меня своей тенью.

Я смотрю на нее, запрокинув голову.

– Значит, ты хочешь вернуться к ней. И что, ты думаешь, я могу расстроить ваш брак с Тиберием?

– Не льсти себе, – отзывается Эванжелина, закатив глаза. – Ты чем-то привлекаешь мужчин из рода Калоров, это так. Но я не питаю иллюзий. Кэл не расторгнет помолвку. Он – не Мэйвен. На его решение отвергнуть меня ты, несомненно, повлияла.

– Как будто ты в самом деле собиралась замуж за Мэйвена, – медленно говорю я.

Я знаю больше, чем она думает. Ее семья слишком легко приняла разрыв помолвки. Идея отделить Разломы возникла задолго до того, как я подтолкнула Мэйвена в ту или иную сторону.

Эванжелина пожимает плечами.

– Я и не собиралась становиться королевой после смерти Элары. Ой, извини, после того как ты ее убила. По крайней мере, она держала поводок. Контролировала его. Сомневаюсь, что теперь кто-то на это способен, даже ты.

Я киваю. Мэйвена Калора невозможно контролировать. Хотя я, несомненно, пыталась. Я ощущаю во рту вкус желчи при воспоминании о своих попытках манипулировать юным королем, играя на его извращенном пристрастии ко мне. А потом Мэйвен отверг Дом Самоса ради мира, ради Озерных, ради принцессы – такой же опасной, как Эванжелина, но, по крайней мере, вдвое хитрее. Возможно, Айрис Сигнет – тихая и расчетливая нимфа – ему вполне под стать.

Я пытаюсь представить, как он бежит из Корвиума в Озерный край. Белое лицо над воротником черно-красного мундира, синие глаза, горящие тихой яростью. Он направляется в незнакомое королевство, к незнакомому двору, где нет защиты в виде Молчаливого камня. Где ему нечего будет предъявить, кроме трупа Озерного короля. Мысль о том, что он потерпел такой великолепный крах, слегка утешает меня. Может быть, королева Озерного края убьет Мэйвена на месте, в наказание за то, что он принес в жертву жизнь ее мужа. Я не сумела утопить Мэйвена, когда у меня был шанс. Вполне вероятно, что это сделает она.

– И Кэлом ты тоже не сможешь управлять. Во всяком случае, чтобы результат меня устроил, – продолжает Эванжелина, поворачивая нож в ране. – Он не предпочтет тебя мне, когда на чаше весов лежит корона. Прости, Бэрроу. Кэл не из тех, кто отрекается от престола.

– Я сама знаю, из каких он, – парирую я.

Мы обменялись ударами, и обе попали в цель. Если моя жизнь пойдет так и дальше – если все, что я делаю, будет бередить рану, – сомневаюсь, что она в принципе сможет затянуться.

– Он сделал выбор, – говорит Эванжелина. Чтобы уязвить меня и настоять на своем. – Когда он вернет себе Норту – а он ее вернет, – я выйду за него. Скрепить союз, обеспечить Разломам выживание. Сохранить наследие Воло Самоса.

Эванжелина смотрит мне за плечо, в полутьму. По соседней улице проходит патруль – голоса и шаги солдат звучат негромко и спокойно. Судя по форме цвета ржавчины, это Алая гвардия. По большей части бойцы одеты в перешитые армейские комбинезоны со споротыми нашивками. Вряд ли Эванжелина что-либо замечает. Глаза у нее стекленеют, она думает о чем-то своем. О чем-то, что ей не нравится, судя по стиснутым зубам.

– А если ты за него не выйдешь? – спрашиваю я, возвращая Эванжелину к реальности.

Это простой и очевидный вопрос, но она бледнеет, явно шокированная самим предположением. Глаза у нее лезут на лоб, рот удивленно приоткрывается.

Цель у нас одна, хотя мотивы разные. Я позволяю ей говорить, вытягивая именно то, что хочу услышать. Будет лучше, если Эванжелина решит, что это ее собственная идея.

– Не будет никакой свадьбы, если Кэл проиграет, – с усилием выговаривает Эванжелина, глядя сквозь меня. Это – предательство Дома, своих цветов, отца… собственной крови. Я вижу, какая рана кровоточит в ее душе. – Если Кэл не станет королем Норты, отец не пожелает дарить меня ему. Если он проиграет войну за корону – если мы проиграем, – отец будет слишком занят борьбой за собственный трон, чтобы устраивать новую сделку. Или, во всяком случае, отсылать меня слишком далеко.

«От Элейн». Ясно, что она имеет в виду.

– Значит, ты хочешь, чтобы я помешала Кэлу победить?

Усмехаясь, она делает шаг назад.

– Ты многому научилась при Серебряном дворе, Мэра Бэрроу. Ты умнее, чем кажешься. Впредь я не стану тебя недооценивать. А тебе не стоит недооценивать меня.

Броня Эванжелины движется, обретая новую форму. Пластины изгибаются и ползут вдоль тела, как жуки, повинующиеся ее матери-анимозе. Каждая чешуйка напоминает движущееся черно-серебряное пятно. Эванжелина превращает свое облачение в нечто менее шикарное и более существенное. Настоящие доспехи, предназначенные для боя и более ни для чего.

– Когда я говорю, что мы должны остановить Кэла, то имею в виду ваш маленький кружок. Не знаю, впрочем, насколько «малы» Монфор и Алая гвардия. Но не могут же они всерьез поддерживать новое Серебряное королевство. Во всяком случае, если у них нет каких-то серьезных причин.

– А.

Сердце у меня сжимается. Эванжелина открыла карту, которую я предпочла бы оставить скрытой.

– Что ж… да. Не надо быть политическим гением, чтобы понять, что союз Красных и Серебряных таит в себе предательство. Я уверена, что никто из лидеров не доверяет друг другу, – ее глаза сверкают, когда она поворачивается, чтобы уйти. – Кроме, может быть, одного честолюбивого короля, – добавляет Эванжелина через плечо.

Мне это слишком хорошо известно. Тиберий доверчив, как щенок, он охотно следует за теми, кого любит. За мной, за своей бабушкой, а главное – за покойным отцом. Он гонится за короной ради этого человека, ради уз, которые до сих пор не расторгнуты. Уверенность, храбрость и упрямая целеустремленность придают ему сил на поле боя, но во всех остальных случаях они делают Тиберия слепым. Он может предугадать продвижение армий, но не чужие интриги. Он не видит – или не способен разглядеть – махинации вокруг себя. Он не умел этого раньше и не сумеет теперь.

– Он не Мэйвен, – бормочу я, обращаясь сама к себе.

Эхо голоса Эванжелины доносится до меня, отдаваясь от каменных стен.

– О да.

И в ее голосе я слышу отзвук собственных чувств.

Облегчение. И сожаление.

4. Айрис

Вода плещется вокруг моих босых ног, освежает, оживляет. В предрассветный час она холодна, но я почти не чувствую этого – и обретаю прибежище в простом и знакомом ощущении. Я знаю наши воды так же хорошо, как собственное лицо. Улавливаю ритм самых слабых течений, малейшую зыбь реки, впадающей в залив, дыхание озера. Утренние лучи падают на гладкую поверхность воды, покрывая ее бледно-голубыми и розовыми прожилками. Это безмятежное зрелище позволяет мне забыть о том, кто я такая, но ненадолго. Я – Айрис Сигнет, урожденная принцесса, ставшая королевой. Я не вправе ничего забывать, даже если очень хочется.

Мы ждем вместе – моя мать, сестра и я, – не сводя глаз с южного края неба. Туман низко висит над узким устьем Ясного залива, заслоняя полуостров, усеянный сторожевыми башнями, и озеро Эрис. Ветер, дующий с озера, разгоняет туман – показывается все больше и больше башен. Высокие каменные строения, которые чинили и возводили заново сотню раз в течение веков. Они видели больше войн и разрушений, чем известно историкам. Сигнальные огни горят – их слишком много для этого предрассветного часа. Но маяки останутся зажженными весь день, факелы и прожектора будут пылать. Флаги, струящиеся на ветру, отличаются от обычных штандартов Озерного края. На каждой башне реет ярко-синее знамя, перечеркнутое черной полосой – чтобы почтить многочисленных павших в битве при Корвиуме. Знак скорби.

Мы прощаемся с нашим королем.

Все слезы пролиты вчера. Прошлой ночью я проплакала несколько часов. Казалось бы, слезы должны иссякнуть, но они по-прежнему наворачиваются на глаза. Моя сестра, Тиора, держится более стойко. Она вскидывает голову, на которой поблескивает диадема – низко сидящее на лбу переплетение темных сапфиров и агатов. Пусть даже я теперь королева, моя корона намного скромнее – просто нитка синих алмазов с вкраплением алых камней. Символ Норты.

У нас обеих прохладная бронзовая кожа, одинаковые черты лица, высокие скулы, резко очерченные дуги бровей, но Тиоре достались от матери глаза цвета красного дерева. А мне – отцовские серые. Тиоре двадцать три – она на четыре года меня старше. Моя сестра – наследница Озерного трона. Похоже, она родилась строгой и молчаливой; слезы она ненавидит, смеяться не умеет. Идеальный характер для наследницы. Она гораздо лучше меня умеет владеть своими чувствами, хотя я изо всех сил стараюсь быть спокойной, как наши озера. Тиора устремляет взгляд вперед, и ее прямая осанка полна гордости. Даже похороны не заставят мою сестру согнуться. Но, несмотря на свое мужество, она тоже плачет по нашему погибшему отцу. Слезы Тиоры менее заметны – они быстро падают в воду, которая кружит у наших ног. Она – нимфа, как мы все, и использует свою способность, чтобы скрыть слезы. Я бы сделала то же самое, будь у меня силы, но прямо сейчас мне их недостает.

По-другому держится наша мать, Сенра, правящая королева Озерного края. Ее слезы парят в воздухе – облачко прозрачных капель, в которых отражаются лучи рассвета. Постепенно оно растет; слезы вращаются, поблескивая все враз и усеивая коричневую мамину кожу мириадами крошечных радуг. Бриллианты, рожденные ее разбитым сердцем.

Она стоит впереди нас, по колени в воде, и траурное платье струится за ней. Как и мы, мама одета в черное с одной-единственной синей полосой. Платье сшито из тонкого шелка, но оно бесформенно свисает с плеч, словно она одевалась как попало. В то время как Тиора позаботилась, чтобы мы обе выглядели подобающе – она сама выбрала украшения и подходящие костюмы, – мама не стала наряжаться. Ее распущенные волосы напоминают сияющую реку цвета воронова крыла или грозовой тучи. Ни браслетов, ни серег, ни короны. Королева она только по осанке. И этого достаточно. Мне хочется прижаться к маминому платью, как в детстве. Я уцепилась бы за нее и не выпускала. Никогда больше не уезжала из дому. Не возвращалась бы ко двору, который рассыпается на части вокруг сломленного короля.

При мысли о муже я холодею. И наполняюсь решимостью.

Слезы высыхают на моих щеках.

Мэйвен Калор – ребенок, играющий с заряженным пистолетом. Умеет он стрелять или нет – посмотрим. Но я уж точно наметила некоторые мишени. Людей, на которых я его натравлю. В первую очередь это, разумеется, Серебряный, который убил моего отца. Некто из Дома Айрела. Он перерезал ему горло. Напал со спины, как подлый пес. Но Айрелы служат другому королю. Воло Самосу. Еще одному человеку, который не вправе притязать на честь и достоинство. Он поднял бунт ради мелкой короны, ради права называться хозяином какого-то незначительного клочка земли. И он не одинок. Другие семьи Норты поддерживают Самоса, желая заменить Мэйвена его братом-изгнанником. Пока отец был жив, я не стала бы возражать, если бы Мэйвена однажды свергли или убили. Если мир между Нортой и Озерным краем не нарушится, какая мне-то разница? Но только не сейчас. Оррека Сигнета не стало. Мой отец погиб из-за таких, как Воло Самос и Тиберий Калор. Что бы я только не отдала, чтобы собрать их вместе и утопить.

Я так и поступлю.

В тумане появляются медленно плывущие суда. Три из них, серебристо-синие, однопалубные, хорошо мне знакомы. Они созданы не для боя, а для быстрого и тихого хода, по воле могучих нимф. Их корпуса специально покрыты желобками, чтобы лучше улавливать искусственное течение.

Послать эти суда было моей идеей. Я с мукой думала, что тело отца будут долго везти по суше из Мора – того места, которое в Норте называют Чок. Ему пришлось бы миновать множество городов, и слухи о смерти короля обогнали бы мрачную процессию. Нет. Я хотела, чтобы мы простились с ним первыми.

Тогда я не лишусь смелости.

Нимфы в синем, наши кузены-Сигнеты, толпятся на палубе первого судна. Скорбь омрачает их темные лица – они скорбят, как и мы. Отца горячо любили в нашей семье, хоть он и происходил из боковой ветви. Мама – потомок королевского рода, она происходит от длинной непрерывной череды монархов. И, следовательно, ей не позволено пересекать границы нашего государства, разве что в случае крайней необходимости. А Тиоре вообще не разрешается уезжать, даже в случае войны, чтобы государство не осталось без наследника.

По крайней мере, они не разделят отцовскую судьбу, не погибнут в бою. И не будут жить вдали от дома, как я.

Моего мужа нетрудно заметить среди Озерных в темно-синем. Его охраняют четыре Стража, сменивших пламенные плащи на военную форму. Но на них по-прежнему маски, усеянные драгоценными камнями, одновременно красивые и зловещие. Мэйвен, как обычно, в черном – и резко выделяется среди остальных, хотя у него нет короны, медалей, знаков отличия. Монарх не должен быть настолько глуп, чтобы идти в бой с нарисованной на груди мишенью. Впрочем, не думаю, что Мэйвен сражался. Он не воин – во всяком случае, для поля боя он не годится. Рядом с солдатами он кажется маленьким. Слабым. Я так и подумала, когда мы впервые встретились и стояли, глядя друг на друга, в беседке, возведенной посреди минного поля. Он еще подросток, почти ребенок, на год младше меня. Тем не менее, Мэйвен умеет извлекать пользу из своей внешности. Он поддерживает иллюзию невинности. И в Норте люди охотно верят в эту ложь. Красные и Серебряные по всей стране охотно слушают байки о его брате, золотом принце, который стал убийцей, соблазнившись Красной шпионкой. Пикантная история, великолепная сплетня, которую хочется обсуждать. Кроме того, Мэйвен положил конец войне между нашими странами. В общем и целом младший брат выглядит гораздо привлекательнее старшего. И это ставит его в странное положение. Он – король, поддерживаемый подданными, хотя и не самым близким кругом. К нему льнут простолюдины. А знать остается лишь потому, что Мэйвен нужен ей для защиты вдруг ставшего уязвимым королевства.

И потому что Мэйвен – опытный придворный интриган (хотя мне и неприятно это признавать). Он балансирует между разными Домами, стравливая друг с другом. И в то же время удерживая в стальной хватке всю страну.

Королевский двор Норты – клубок змей, а теперь особенно. Впрочем, со мной махинации Мэйвена не пройдут. Я верно их оцениваю. Особенно теперь, когда, кажется, мания одержала верх. Его сознание так же расколото, как и государство. И потому Мэйвен еще опаснее.

Первая лодка подплывает к берегу – у нее достаточно неглубокая осадка, чтобы причалить рядом с мамой. Нимфы первыми спрыгивают в воду. И та отступает, не давая кузенам замочить ноги. Впрочем, они делают это не ради себя, а ради Мэйвена.

Он спрыгивает вслед за ними и торопливо шагает к берегу. Поджигатели вроде него не любят воду, и он подозрительно смотрит на жидкие стенки по обе стороны образовавшегося прохода. Я не ожидаю сочувствия, когда он вместе со Стражами проходит мимо, – и не получаю его. Мэйвен даже не смотрит на меня. У человека, которого называют Пламя Севера, убийственно холодное сердце.

Сигнеты перестают удерживать воду. Она падает и плещет, прихлынув к берегу. Похоже на животное, которое требует ласки. Или на родителя, который протягивает руки к ребенку.

Солдаты поднимают с палубы доску, и передо мной предстает знакомое зрелище.

Я не ребенок. Я уже видела мертвецов. Моя страна воевала больше века, и я, будучи младшей дочерью, вторым ребенком, не раз бывала на передовой. Меня учили сражаться, а не править. Моя обязанность – поддерживать сестру, как мой отец поддерживал мать, что бы ей ни понадобилось.

Тиора подавляет внезапное рыдание. Я беру ее за руку и шепотом говорю:

– Будем спокойны, как наши озера, Ти.

Она стискивает мою руку в ответ. Ее лицо превращается в бесстрастную маску.

Нимфы-Сигнеты поднимают руки, и вода повторяет их движение, устремляясь наверх. Солдаты медленно опускают доску вместе с лежащим на ней телом, окутанным белым полотном. Доска держится на поверхности, отделившись от лодки.

Мама делает несколько шагов вглубь. Она останавливается, когда вода доходит до запястий, и я замечаю, что она слегка вращает пальцами. Тело отца плывет к ней, словно влекомое незримыми нитями. Кузены движутся рядом, не покидая короля даже после смерти. Двое из них плачут.

Когда мама дотрагивается до савана, я подавляю желание закрыть глаза. Я хочу сохранить воспоминания об отце, а не о трупе. Но я знаю, что буду жалеть, если не прощусь с ним. Поэтому я медленно вдыхаю и стараюсь сохранять спокойствие. Вода слегка бурлит вокруг моих лодыжек, отражая дурноту, которую я испытываю. Я сосредотачиваюсь на отце, мысленно рисуя круги, чтобы не выдать горя. Сжимаю зубы, держу голову высоко. Слез нет.

Его лицо выглядит странно, оно лишено всех красок. Гладкая коричневая кожа, на которой почти нет морщин, несмотря на возраст, болезненно побледнела. Ах, если бы он был не мертв, а всего лишь болен. Мама касается его щек ладонями и устремляет на отца пристальный взгляд. Ее слезы продолжают витать в воздухе, как рой сверкающих насекомых. Спустя долгое время она целует сомкнутые веки отца и гладит длинные волосы цвета стали. Потом складывает ладони чашей над его лицом. Слезы стекают в нее. Наконец она размыкает руки.

Я буквально ожидаю, что сейчас он вздрогнет. Но отец не двигается. Не может.

Тиара следует за матерью – она зачерпывает воду ладонями и окропляет лицо отца. А потом медлит, не сводя с него глаз. Она всегда была ближе к матери, как требовало ее положение. Впрочем, ей от этого не легче. Спокойствие изменяет сестре, и она отворачивается, заслонив лицо рукой.

Мир как будто съеживается, когда я бреду по воде, едва шевеля ногами. Мама стоит рядом, положив одну руку на саван, скрывающий тело отца. Она смотрит на меня; лицо у нее спокойное и пустое. Я знаю, что означает это выражение. Я сама им пользуюсь всякий раз, когда нужно скрыть бурю чувств, бушующую внутри. Я носила эту маску в день свадьбы. Но тогда я скрывала страх, а не боль.

Сегодня – другое дело.

Подражая Тиоре, я окропляю отца водой. Капли скатываются с орлиного носа, со скул, собираются в волосах. Я отвожу седую прядь и жалею, что нельзя срезать локон на память. В Археоне у меня есть маленький храм – святилище, ничего более, – полный свечей и потертых символов наших безымянных богов. Там тесно, но этот крошечный уголок дворца – единственное место, где я становлюсь собой. Я бы хотела увезти с собой туда память об отце.

Невозможно.

Когда я отступаю, мама вновь выходит вперед. Она кладет обе руки на деревянную доску. Мы с Тиорой следуем ее примеру. Я никогда не делала этого раньше – и предпочла бы не делать. Но так велят боги. «Возвращайся», – говорят они. Вернись к истокам своей способности. Зеленого зарывают в землю. Камнешкура кладут в гробницу из мрамора и гранита. Нимфа топят.

«Если я переживу Мэйвена, мне позволят сжечь его тело?»

Мы нажимаем на доску, погружая ее под поверхность воды. Используем силу мышц и созданного нами течения, чтобы утопить тело. Даже на мелководье вода искажает черты отцовского лица. Над низкими холмами встает солнце. Поверхность залива сверкает, ослепив меня на несколько мгновений.

Я закрываю глаза и вспоминаю отца живым.

Он возвращается в объятия воды.

Детраон – город каналов, вырубленный нимфами из твердой породы на западном берегу Чистого залива. Древнего города, который когда-то стоял здесь, больше нет – его смыло наводнением больше тысячи лет назад. Ниже по течению по-прежнему можно найти целые груды обломков и сгнивших руин минувшей эпохи. Съеденное ржавчиной железо до сих пор окрашивает землю в красный цвет, и магнетроны собирают там урожай, как фермеры – пшеницу. Когда вода отступила, место оставалось идеально подходящим для столицы: озеро Эрис рядом, к озеру Нерон можно добраться через короткий пролив. Из Детраона по естественным и рукотворным каналам ничего не стоит достичь любого конца королевства. От Хада на севере до спорных границ вдоль Великой реки на западе и Огайюса на юге. Никакой нимф не устоял бы перед таким соблазном. Поэтому мы живем здесь. Вода – наша сила и безопасность.

Каналы отчетливо делят город на кварталы, окружающие главные храмы. Большинство Красных живут в юго-восточной части города, вдалеке от благословенной воды, в то время как дворец и кварталы знати находятся прямо на набережной, с видом на залив, который мы так любим. Квартал Водоворот, как его называют, находится в северо-восточной части Детраона – там, в тесной близости, живут богатые Красные и мелкие Серебряные. Это в основном торговцы, дельцы, младшие офицеры и солдаты, бедные студенты университета, расположенного в аристократическом квартале. А кроме того, квалифицированные Красные. Опытные ремесленники – как правило, независимые. Слуги – достаточно богатые и востребованные, чтобы жить своим домом. Городское управление – не самая моя сильная сторона, этим обычно занимается Тиора, но я по мере сил стараюсь с ним ознакомиться. Даже если административные дела мне скучны, по крайней мере, я должна быть в курсе. Я не могу позволить себе невежество.

Сегодня мы не пользуемся каналами, поскольку дворец находится неподалеку от набережной. «И хорошо», – думаю я, наслаждаясь знакомой прогулкой. Над бирюзово-золотыми стенами аристократического квартала возвышаются арки, ровные и изящные, которые могут выйти только из-под рук Серебряных. Окна особняков, которые я знаю наперечет, открыты навстречу утреннему ветерку, фамильные цвета гордо реют в воздухе. Кроваво-красный флаг рода Ренардов, зеленый, как нефрит, флаг древнего и несравненного рода Сьелле… я перебираю в голове всех. Их сыновья и дочери сражаются в рядах нового союза. «Сколько из них погибло рядом с моим отцом? Скольких я знала?»

День, кажется, будет прекрасным – небо почти безоблачно. Со стороны озера Эрис дует ветер, легкими пальцами перебирая мои волосы. Я ожидаю ощутить запах разложения, гибели, краха, доносящийся с востока. Но чувствую только аромат озерной воды, зеленой от летнего солнца. Никаких признаков бредущей к нам армии, крови, пролитой под стенами Корвиума.

Наш эскорт, состоящий из сероглазых Озерных солдат и людей Мэйвена, расступается. Большинство знатных приближенных моего мужа по-прежнему в рядах армии и движутся вместе с ней. Но с ним здесь его Стражи. Они держатся рядом, как и двое верховных генералов, каждый со своими адъютантами и собственной охраной. Лорд-генерал Дома Греко – седоволосый, обманчиво худой для сильнорука, но ни с чем нельзя спутать яркую желто-синюю эмблему у него на плече. Тиора позаботилась, чтобы я заучила основные рода Норты, так называемые Дома. Теперь я знаю их не хуже, чем Озерную знать. Другой, лорд-генерал Макантос – синее с серым – молод, у него золотистые волосы и бегающие глаза. Слишком молод для такого звания. Подозреваю, он сменил погибшего родственника.

Мэйвен достаточно умен – ступив на чужую землю, он выказывает уважение моей матери и держится в нескольких шагах позади нее. Я, как и положено, иду рядом с ним. Мы даже не беремся за руки. Он сам установил это правило, не я. Он не притрагивался ко мне с того дня, когда потерял Мэру Бэрроу. В последний раз мы прикасались друг к другу, когда обменялись холодным поцелуем под собирающейся грозой.

И за это я втайне благодарна. Я знаю, в чем состоит мой долг как Серебряной, как королевы, как моста между нашими державами. Это и его долг – бремя, которое мы оба должны нести. Но если Мэйвен не заговорит о наследниках, то и я не стану. Во-первых, мне всего девятнадцать. Конечно, я уже взрослая, но торопиться некуда. А во-вторых, если Мэйвен проиграет, если его брат вернет себе корону, у меня не будет причин оставаться на чужбине. Без детей я буду вольна вернуться домой. Я не хочу никаких якорей, удерживающих меня в Норте, если только они мне не понадобятся.

Подолы наших платьев оставляют мокрый след на тротуаре. Солнце отражается от белого камня. Мой взгляд перебегает туда-сюда – я любуюсь летним днем в своей старой столице. Жаль, что нельзя остановиться. Усесться, как раньше, на низком парапете, отделяющем улицу от залива. Лениво попрактиковать свои способности. Может быть, даже вызвать Тиору на маленькое дружеское состязание. Но сейчас нет ни времени, ни возможности. Я не знаю, сколько мы пробудем здесь, сколько времени я еще проведу с уцелевшими родственниками. Остается ловить моменты. Запоминать их. Запечатлевать в памяти, превращая в рисунок, наподобие волн, которые вытатуированы у меня на спине.

– Впервые за сто лет король Норты ступил на вашу землю.

Голос Мэйвена негромок и холоден, в нем звучит леденящая угроза. Проведя некоторое время при дворе, я начала распознавать настроение короля. Я изучала Мэйвена, как изучала его страну. Король Норты не отличается добротой; мое выживание необходимо для успеха нашего союза, но мои удобства – второстепенный вопрос. Я стараюсь не сердить его, и до сих пор, кажется, это удавалось. Он не груб со мной. Честно говоря, он вообще не обращает на меня внимания. В огромном Дворце Белого огня с ним не сложно разминуться.

– Больше ста лет, если мне не изменяет память, – отвечаю я, скрывая удивление оттого, что он обратился ко мне. – Тиберий Второй был последним королем династии Калоров, который прибыл к нам с государственным визитом. Прежде чем ваши и наши предки начали воевать.

Он шипит при звуках этого имени. «Тиберий». Размолвки между родичами мне не чужды. Есть многое, чему я завидую в Тиоре. Но я никогда не испытывала такой глубокой, всепоглощающей зависти, как та, которую Мэйвен питает к своему брату-изгнаннику. Она пронизывает все его существо. Любое упоминание о Тиберии, даже в официальной обстановке, действует на него как удар ножа. Видимо, фамильное имя – еще одна вещь, о которой он мечтает. Еще одна примета настоящего короля, которая ему недоступна.

Возможно, именно поэтому он преследует Мэру Бэрроу с таким упорством. Похоже, слухи достаточно правдивы – их подтверждение я видела своими глазами. Она не просто могучая новокровка, из тех Красных выродков, которые обладают способностями вроде наших; ее любит принц-изгнанник. Любит Красную девушку. Познакомившись с ней, я в целом поняла, почему. Даже будучи в плену, она боролась. Сопротивлялась. Мэра была загадкой, которую я бы охотно разгадала. И, похоже, она – ценный трофей, за который соперничают братья Калоры. С короной, конечно, он не сравним, но, тем не менее, из-за Мэры юноши ведут себя как собаки, перетягивающие кость.

– Я могу показать вам столицу, если вашему величеству угодно, – говорю я.

Хотя общение с Мэйвеном не назовешь приятным времяпрепровождением, это позволит мне подольше погулять по любимому городу.

– Наши храмы славятся своим великолепием по всему королевству. Ваше присутствие, несомненно, придется по нраву богам.

Лесть не срабатывает. Мэйвен кривит губы.

– Я должен думать о реальных вещах, Айрис. Например, о войне, в которой мы оба пытаемся победить.

«Дело твое». Я с холодным отстранением проглатываю ответ. Неверующие – не моя забота. Я не могу открыть им глаза, и не моя обязанность этим заниматься. Пусть Мэйвен встретится с богами после смерти и поймет, как ошибался, – а потом войдет в ад, который сам для себя создал. Он будет вечно тонуть. Такова посмертная кара для поджигателей. А моим приговором будет огонь.

– Разумеется, – отвечаю я и склоняю голову, ощутив холод драгоценностей на лбу. – Когда армия прибудет, она отправится в Озерную цитадель для лечения и отдыха. Мы должны быть там, чтобы встретить ее.

Он отзывается:

– Должны.

– И не стоит забывать про Пьемонт, – добавляю я.

Меня не было в Норте, когда лорды, верные принцу Бракену, попросили Мэйвена о помощи. Тогда наши страны еще воевали. Но донесения разведки звучали недвусмысленно.

На щеке у Мэйвена подрагивает мускул.

– Принц Бракен не станет драться с Монфором, пока эти негодяи держат в заложниках его детей.

Он говорит со мной как с дурочкой.

Но я не даю волю гневу и отвечаю, склонив голову:

– Разумеется. Но если бы мы заключили союз втайне, Монфор потерял бы свою базу на юге и все ресурсы, которые Бракен уступил ему. Он приобрел бы могущественного врага. Еще одно Серебряное королевство, с которым надо сражаться.

Шаги Мэйвена отдаются эхом, громко и мерно. В ожидании ответа я прислушиваюсь к его дыханию – тихому и глубокому.

Пусть мы почти одного роста и я вешу как минимум столько же, если не больше, рядом с Мэйвеном я чувствую себя маленькой. Маленькой и беззащитной. Птица в союзе с котом. Это ощущение мне не нравится.

– Искать детей Бракена – все равно что охотиться за тенью. Мы не знаем, где они и насколько хорошо их охраняют. Возможно, они на другом конце континента. Или вообще мертвы, – бормочет Мэйвен. – Наша главная цель – мой брат. Когда его не станет, Монфору некого будет поддерживать.

Я стараюсь не выказывать разочарования, хотя и чувствую, что уныло сутулюсь. Нам нужен Пьемонт. Я знаю, что нужен. Оставить его Монфору – ошибка, которая закончится нашей гибелью и крахом. Поэтому я предпринимаю еще одну попытку.

– У принца Бракена связаны руки. Даже если бы он знал, где его дети, он ничего бы не мог поделать, – говорю я, понизив голос. – Риск неудачи слишком велик. Но что, если за него это сделает кто-нибудь другой?

– Айрис, ты предлагаешь себя? – огрызается Мэйвен, высокомерно глядя на меня.

Какая нелепая мысль.

– Я королева и принцесса, а не собака, которая приносит палочку.

– Разумеется, моя дорогая, – с усмешкой отвечает Мэйвен, не замедляя шага. – Собаки повинуются хозяевам.

Вместо того чтобы отступить, я со вздохом проглатываю неприкрытое оскорбление.

– Полагаю, вы правы, мой король.

У меня еще остался последний козырь.

– В конце концов, по части заложников у вас есть опыт.

Рядом со мной вспыхивает жар – так близко, что мое тело покрывается потом. Напомнить Мэйвену о Мэре – и о том, как он ее потерял, – верный способ пробудить его гнев.

– Если детей удастся найти, – рычит он, – тогда, возможно, мы что-нибудь придумаем.

Вот и все, чего я добиваюсь. Впрочем, хоть что-то.

Полированное золото и бирюза сменяются блестящим мрамором – заканчивается аристократический квартал, и начинается территория королевского дворца. Возносящиеся ввысь арки теперь снабжены воротами и охраной; там стоят Озерные солдаты в форме благородного синего цвета. Дозорные ходят по стенам, глядя сверху на свою королеву. Мама слегка ускоряет шаг. Ей хочется оказаться во дворце, подальше от любопытных глаз. Наедине с нами. Тиора следует за ней – она хочет отойти подальше от Мэйвена. Он тревожит ее, как и большинство людей. Что-то есть такое в напряженном взгляде его ярких глаз, что кажется странным у такого молодого человека. Искусственным. Насажденным.

При такой матери, как Элара, все может быть.

Будь она жива, ей не позволили бы въехать в Детраон и уж тем более не подпустили бы к королевской семье. В Озерном крае такой тип Серебряных – шепоты, контролирующие сознание, – не пользуется доверием. Впрочем, их больше и нет. Род Сервона был давно истреблен, и не без причины. Что касается Норты, у меня такое ощущение, что Дом Мерандуса вскоре постигнет та же участь. Мне доводилось общаться с шепотом во Дворце Белого огня; но кузен Мэйвена погиб при атаке во время нашей свадьбы, и, думаю, теперь Мэйвен предпочтет держать остальных родственников по материнской линии на расстоянии – если они вообще еще живы.

Руаяль, наш дворец, представляет собой огромную спираль. В нем есть свои каналы и акведуки, вода льется из многочисленных фонтанов и каскадов. Одни струи дугой изгибаются над дорожкой, другие журчат под землей. Зимой они, по большей части, замерзают, и дворец украшается ледяными скульптурами, которые не под силу создать человеку. Храмовые священники гадают по льду в дни пиров и праздников, чтобы узнать волю богов. Обычно боги изъясняются загадками и оставляют свои послания там, где их видят только избранные.

Королю-поджигателю, главе государства, которое недавно с нами враждовало, требуется немалая смелость, чтобы войти в главную твердыню Озерного края, однако Мэйвен делает это без колебаний. Можно подумать, что он не знает страха. Что мать лишила его слабостей. Но это неправда. Во всем, что он делает, я вижу страх. В основном страх перед братом. Страх – потому что Бэрроу выскользнула у него из рук. И, как все в нашем мире, Мэйвен смертельно боится утратить власть. Вот почему он здесь. Вот почему женился на мне. Он пойдет на что угодно, чтобы сохранить корону. Редкая целеустремленность. В ней одновременно его сила и слабость.

Мы приближаемся к величественным воротам, выходящим на залив; по обе стороны от них – стражи и водопады. Охранники кланяются маме, когда она проходит мимо, даже вода слегка рябит, подчиняясь ее огромной силе. За воротами – мой любимый двор; огромное, тщательно ухоженное буйство синих цветов. Розы, лилии, гортензии, тюльпаны, гибискус… лепестки всех оттенков, от фиолетового до индиго. По крайней мере, они должны быть синими. Но цветы, как и моя семья, тоже скорбят.

Их лепестки стали черными.

– Ваше величество, могу ли я попросить мою дочь присутствовать в храме? Как требует наша традиция.

Впервые за утро я услышала мамин голос. Она обращается к Мэйвену официальным тоном и на языке Норты, чтобы у него не было повода неверно истолковать ее просьбу. Говорит она лучше, чем я, почти без акцента. Сенра Сигнет – умная женщина, у которой дар к языкам и к дипломатии.

Она поворачивается к Мэйвену с выражением равнодушной учтивости. Не подобает стоять к королю спиной, когда просишь его о чем-нибудь. «Даже если речь идет обо мне, ее дочери, живом человеке с собственной волей, – думаю я, и во рту у меня становится кисло. – Но нет. Мэйвен выше тебя рангом. Теперь ты его подданная, а не мамина. Ты будешь делать, как он захочет. Во всяком случае, на людях».

Я не намерена ходить на поводке.

К счастью, в присутствии моей матери Мэйвен не отзывается пренебрежительно о религии. Он натянуто улыбается и неглубоко кланяется. Стоя рядом с ней – седой, увядающей, – он кажется еще моложе. Неопытнее. Зеленее. Хотя это, конечно, иллюзия.

– Мы должны чтить традиции, – говорит он. – Даже в трудные времена. Ни Норта, ни Озерный край ни должны забывать, кто они такие. Возможно, именно это спасет нас в конце концов, ваше величество.

Он говорит гладко, его слова текут, как сироп.

Мама показывает зубы, но глаза у нее не улыбаются.

– Возможно. Идем, Айрис, – говорит она, подзывая меня жестом.

Если бы не правила, я бы схватила ее за руку и побежала. Но правил много, и я иду мерным шагом. Даже слишком мерным. Я следую за матерью и сестрой мимо черных клумб, по синим коридорам, в священное место – личный храм королевы в Руаяле.

Это уединенное святилище, примыкающее к королевским апартаментам, вдали от гостиных и спален. Всё как положено. В середине маленькой комнаты журчит невысокий фонтан. Полустертые лица с невнятными чертами, одновременно чужие и знакомые, смотрят со стен и с потолка. У наших богов нет ни имен, ни иерархии. Их дары хаотичны, слова скудны, кары непредсказуемы. Но они всюду. Их присутствие ощущаешь постоянно. Я ищу свое любимое лицо – неопределенно женское, с пустыми серыми глазами. Оно отличается от остальных лишь изгибом губ (возможно, это просто вмятинка в камне). Как будто богиня понимающе улыбается. Она утешает меня даже теперь, в день отцовских похорон.

Кажется, она говорит: «Все будет хорошо».

Эта комната не так велика, как другие дворцовые храмы, которыми мы пользуемся для торжественных служб, и не так роскошна, как огромные святилища в центре Детраона. Ни золотых алтарей, ни изукрашенных книг, в которых записан божественный закон. Нашим богам достаточно лишь веры, чтобы явить свое присутствие.

Я кладу руку на знакомое окно и жду. Свет восходящего солнца слабо струится сквозь толстое алмазное стекло с узором в виде волн. Только когда двери святилища закрываются за нами и мы оказываемся наедине с богами и друг с другом, я испускаю тихий вздох облегчения. Прежде чем мои глаза успевают привыкнуть к тусклому свету, мама касается теплыми ладонями моего лица, и я невольно вздрагиваю.

– Ты не обязана уезжать, – шепотом говорит она.

Я никогда не слышала, чтобы она просила. Это что-то совершенно непривычное.

У меня отнимается язык.

– Что?

– Послушай, любимая, – она быстро переходит на наш родной язык. Глаза у нее блестят и в полумраке кажутся еще темнее. Они напоминают глубокие колодцы, в которые можно упасть и больше не выбраться. – Союз уцелеет даже без тебя.

Она смотрит мне в лицо, касаясь пальцами скул. Я медлю. В ее глазах расцветает надежда. И тогда я плотно сжимаю губы, медленно кладу руки поверх маминых и отвожу ее ладони.

– Мы обе знаем, что это неправда, – говорю я, заставляя себя взглянуть ей в глаза.

Она стискивает зубы, и ее взгляд становится суровым. Королева не привыкла к отказам.

– Не говори мне, что я знаю, а чего не знаю.

Но я – тоже королева.

– Боги сказали тебе иное? – спрашиваю я. – Ты говоришь от их имени?

Богохульство. Можно услышать глас богов в своем сердце, но только священники вправе распространять их слова.

Даже королева Озерного края подчиняется этим правилам. Она пристыженно отводит глаза, прежде чем повернуться к Тиоре. Сестра молчит и выглядит еще мрачнее обычного.

– Или ты говоришь от имени короны? – продолжаю я, отступая. «Мама должна понять». – Это поможет нашей стране?

И вновь молчание. Мама не отвечает. Вместо этого она собирается с духом, вновь обретая королевское величие. Как будто каменеет и становится выше. Такое ощущение, что она сейчас превратится в статую.

«Она тебе не солжет».

– Может быть, ты говоришь за себя, мама? Как скорбящая женщина? Ты только что потеряла мужа и не хочешь потерять меня…

– Не стану отрицать, что предпочла бы видеть тебя здесь, – твердо говорит мама, и я слышу голос повелительницы. Таким тоном она выносит решения при дворе. – В безопасности. Подальше от этого чудовища.

– Я в состоянии справиться с Мэйвеном. Я и справляюсь, уже несколько месяцев. Ты сама знаешь.

Я тоже гляжу на Тиору в поисках поддержки. Ее лицо не меняется – она держит нейтралитет. Наблюдательная, тихая, расчетливая, как и надлежит будущей королеве.

– Я читала твои письма, да, – мама небрежно машет рукой. Интересно, ее пальцы всегда были такими тонкими, сморщенными… старческими? Я потрясена. «Сколько седины», – думаю я, наблюдая, как она меряет комнату шагами. Мамины волосы блестят в тусклом свете. «Гораздо больше, чем раньше».

– Я получаю и твою официальную корреспонденцию, и тайные сообщения, которые ты посылаешь, Айрис, – продолжает мама. – То и другое не внушает мне уверенности. А посмотрев на него… – она прерывисто вздыхает и задумывается. Потом подходит к противоположному окну и обводит пальцем завитки алмазного стекла. – Этот мальчик – сплошь острые грани и пустота. У него нет души. Он убил родного отца и попытался сделать то же самое с братом. Что бы там ни сделала его проклятая мать, это обрекло короля Норты на жизнь, полную мучений. Я так не поступлю. Не позволю тебе погибнуть рядом с ним. Рано или поздно Мэйвена пожрут собственные приближенные – ну или он пожрет их.

Я боюсь того же, но нет смысла оплакивать принятые решения. Двери уже открылись. Путь начался.

– Если бы только ты сказала мне это раньше, – с тоской отвечаю я. – Я бы не стала его защищать, когда Красные напали на нас на свадьбе. Тогда отец был бы жив.

– Да, – бормочет мама.

Она разглядывает окно, как прекрасную картину, – и старательно не смотрит на нас.

– Кроме того, если бы он погиб… – я повышаю голос, стараясь говорить так же властно, как мама и Тиора. Тоном урожденной королевы. Я подхожу к маме и кладу ладони на ее узкие плечи. Она всегда была тоньше меня. – Тогда нам бы пришлось сражаться на два фронта. С новым королем Норты и с Красными мятежниками, которые, похоже, распространились по всему миру.

«В моей собственной стране, – думаю я. – Красное восстание началось на нашей территории, у нас под носом. Мы позволили этой заразе распространиться».

Черные мамины ресницы трепещут, касаясь коричневых щек. Ее рука накрывает мою.

– Но вы обе были бы со мной. Мы бы не расставались…

– И сколько бы это продлилось? – интересуется Тиора.

Сестра выше нас обеих – и ее глаза, посаженные по сторонам орлиного носа, смотрят чуть надменно. Она складывает руки на груди, и сине-черный шелк шуршит. В замкнутом пространстве маленького храма Тиора похожа на статую. Она как будто возвышается рядом с богами.

– Кто поручится, что этот путь не ведет к смерти? – продолжает она. – Что наши тела не окажутся на дне залива? Думаете, Алая гвардия сохранит нам жизнь, если захватит наше королевство? Сомневаюсь.

– И я, – негромко говорю я, коснувшись лбом маминого плеча. – Мама?

Ее тело напрягается, мускулы твердеют.

– Всё можно устроить, – спокойно произносит она. – Мы распутаем этот узел. Ты останешься с нами. Но решать тебе, монамора.

«Любовь моя».

Если бы я могла чего-то попросить у мамы, то попросила бы выбрать за меня. Как было уже тысячу раз. «Надень это, ешь то, делай, что я говорю». В прошлом ее советы раздражали меня, я злилась на родителей, ограничивавших мою свободу. Теперь я была бы рада отказаться от самостоятельности. Вложить свою судьбу в руки людей, которым доверяю. Если бы только я могла вернуться в детство. Если бы всё это оказалось дурным сном.

Я оборачиваюсь и смотрю на сестру. Она мрачно хмурится и не предлагает никакого выхода.

– Я бы осталась, если бы могла, – я пытаюсь говорить как королева, но мой голос дрожит. – Ты же знаешь. И понимаешь в глубине души, что просишь невозможного. Предательства короны. Как ты там говорила?

Тиора отвечает, заставив маму вздрогнуть:

– Долг – на первом месте. Честь – навеки.

Это воспоминание согревает мне душу. То, что предстоит, нелегко, но выбора нет.

По крайней мере, у меня есть цель.

– Мой долг – защищать Озерный край, как делаете вы, – говорю я. – Брак с Мэйвеном, возможно, не принесет нам победы в войне, зато даст шанс. Защитит нас от волков. А что касается чести… мы восстановим ее, отомстив за отца.

– Согласна, – рычит Тиора.

– Согласна, – еле слышным шепотом отвечает мама.

Я смотрю поверх ее плеча на лицо улыбающейся богини. Ее уверенная улыбка придает мне сил.

– Мэйвен и Норта – это щит и меч. Придется воспользоваться ими, даже если мой муж представляет опасность для всех нас.

Мама усмехается.

– Особенно для тебя.

– Да, особенно для меня.

– Я бы ни за что не согласилась, – шипит она. – Это придумал твой отец.

– Знаю. Идея была хорошая. Я его не виню.

«Я его не виню». Сколько ночей я провела в одиночестве во Дворце Белого огня, без сна, уверяя себя, что ни о чем не сожалею, не злюсь, что меня продали, как животное, как кусок плодородной земли? Я лгала себе тогда – и лгу теперь. Но мой гнев умер вместе с отцом.

– Когда все это закончится… – начинает мама.

Тиора перебивает ее:

– Если мы победим…

– Когда мы победим, – говорит мама, разворачиваясь. Глаза у нее горят, и в них отражается лучик света. Неумолчный бег воды в середине храма становится неторопливей. – Когда твой отец будет омыт кровью своих убийц, когда Красные мятежники будут истреблены, как крысы-переростки… – фонтан замирает, уловив ее гнев, – тогда ты сможешь спокойно покинуть Норту. И еще меньше поводов будет оставлять на троне ненадежного, непригодного для этого короля. Особенно того, кто так глупо тратит кровь собственных подданных – и нашу.

– Согласны, – шепотом отвечаем мы с сестрой.

Мама плавно поворачивает голову к застывшему фонтану и приводит его в движение. Струя аркой поднимается в воздух, напоминая жидкое стекло. Свет отражается от воды, и по полу рассыпаются разноцветные призмы. Мама смотрит на них, не моргая.

– Мы дочиста отмоем эти безбожные государства. Завоюем Норту. И Разломы. Они и так уже грызутся друг с другом, принося в жертву сородичей ради мелкого соперничества. Вскоре они растратят все силы. И тогда никому не будет спасения от гнева Рода Сигнетов.

Я с раннего детства гордилась мамой. Она – великая женщина, воплощенные долг и честь. Ясноглазая, непреклонная. Мать не только собственным детям, но и всему королевству. Теперь я понимаю, что не знала и половины. Решимость, которая кроется под внешним маминым спокойствием, сильнее любого шторма.

И какой же это будет шторм…

– Пусть придет потоп, – говорю я – это старая формула, которую мы используем, карая изменников и врагов.

– А что делать с Красными из той горной страны? С теми, у кого есть способности? Их шпионы снуют и по нашим землям, – Тиора хмурит лоб, и на нем пролегает глубокая складка. Хотелось бы мне развеять ее бесчисленные тревоги, но она права.

С людьми вроде Мэры Бэрроу нужно считаться. Они тоже участвуют в том, что происходит. Мы сражаемся и с ними.

– Напустим на них Мэйвена, – говорю я Тиоре. – Он одержим новокровками, особенно девочкой-молнией. Он будет преследовать их до края земли, если понадобится, и истратит на это все силы.

Мама мрачно кивает в знак подтверждения.

– А Пьемонт?

– Я сделаю, как ты сказала, – я гордо выпрямляюсь. – Семя брошено. Мэйвен нуждается в Бракене не меньше, чем мы. Он попытается спасти детей принца. Если мы сумеем привлечь Бракена на свою сторону и будем сражаться его руками…

Сестра договаривает вместо меня:

– Тогда Озерный край не растратит силы. Мы будем ждать. Возможно, Бракена даже удастся обратить против Мэйвена.

– Да. Если повезет, они все поубивают друг друга задолго до того, как мы раскроем собственные намерения.

Тиора цокает языком.

– Я не желаю полагаться на удачу, когда твоя жизнь висит на волоске, петасорра.

«Сестренка».

Хотя она произносит это слово с любовью, без малейшей снисходительности, мне становится немного неуютно. Не потому что Тиора старшая дочь и наследница, которая займет престол, а потому что я знаю, как она дорожит мной и сколь многим готова пожертвовать. Но я не хочу жертв ни от нее, ни от мамы. Наша семья уже отдала достаточно.

– Это ты должна спасти детей Бракена, – говорит мама сурово и холодно. Взгляд у нее такой же, как голос. – Ты, дочь Сигнета. Мэйвен пошлет своих людей, но не пойдет сам. У него для таких вещей недостает ни умения, ни храбрости. Но если ты отправишься с его солдатами, если собственными руками вернешь принцу Бракену детей…

Я сглатываю. «Я не собака, чтобы приносить палочку». Я сказала это Мэйвену всего несколько минут назад – и готова повторить то же самое своей царственной матери.

– Слишком опасно, – быстро говорит Тиора, вставая между нами.

Но мама не уступает, как всегда непоколебимая.

– Ты не можешь покинуть границы королевства, Ти. Но если мы хотим, чтобы Бракен задумался о сотрудничестве, причем исключительно с нами, именно мы должны ему помочь. Таковы нравы Пьемонта, – она сжимает зубы. – Или вы предпочтете, чтобы Мэйвен успел первым и заполучил верного союзника? Этот мальчик достаточно опасен и сам по себе. Не надо его подкреплять.

Хоть моя гордость и уязвлена, я понимаю, что мамины слова разумны. Если Мэйвен отдаст приказ о спасении детей, то, несомненно, завоюет верность Бракена. Этого нельзя допустить.

– Конечно, – медленно отвечаю я. – Значит, это должна сделать я. Каким-то образом.

Тиора тоже уступает. И как будто съеживается.

– Я прикажу своим дипломатам наладить контакт. Как можно незаметнее. Что еще вам нужно?

Я киваю, чувствуя, как немеют пальцы. «Спасти детей Бракена». Понятия не имею, с чего начать.

Минуты идут одна за другой, и больше медлить нельзя.

«Если мы пробудем здесь слишком долго, гости заподозрят неладное, – думаю я, кусая губы. – Особенно Мэйвен. Если уже не заподозрил».

Я отхожу от мамы, и мне тут же становится холодно.

Проходя мимо фонтана, я смачиваю в воде кончики пальцев и провожу по глазам, размазывая темную тушь. По моим щекам катятся поддельные слезы – черные, как наши скорбящие цветы.

– Молись, Ти, – говорю я сестре. – Верь богам, если ты не веришь в удачу.

– Моя вера неизменна, – автоматически отвечает та. – Я буду молиться за всех нас.

Я медлю на пороге, держась за ручку.

– И я.

А потом толкаю дверь, кладя конец семейному уюту – возможно, на много лет. Чуть слышно я спрашиваю сама себя:

– Мы справимся?

Но мама всё слышит. Она поднимает голову и устремляет на меня непреклонный взгляд.

– Только боги знают.

5. Мэра

Кажется, что самолет летит лениво, медленней обычного. Я покачиваюсь в ремнях безопасности, закрыв глаза. Движение воздушного судна в сочетании с приятным гудением электричества наполовину убаюкало меня. Моторы спокойно пыхтят, несмотря на то, что самолет изрядно потяжелел. Грузовой отсек до краев полон добычей из Корвиума. Боеприпасы, взрывчатка, разнообразное оружие. Военная форма, провизия, топливо, аккумуляторы. Даже шнурки для ботинок. Половина летит в Пьемонт, а половина – на другом самолете – в горы к Дэвидсону.

Монфор и Алая гвардия не тратят даром то, что удается добыть. После атаки на Дворец Белого огня бойцы тоже утащили все, что было можно. В основном, деньги из Казначейства – как только стало ясно, что Мэйвен удрал. Так произошло и в Пьемонте. Вот почему жилые помещения и административные здания, предназначенные для проведения военных советов, кажутся пустыми. Ни картин, ни статуй, ни даже красивой посуды. Никаких пышных атрибутов, которые нужны знатным Серебряным. Ничего, кроме самого необходимого. Остальное разобрано, продано, переделано. Войны недешевы. Мы сохраняем лишь то, что полезно.

Вот почему Корвиум рушится у нас за спиной. Потому что он нам больше не нужен.

Дэвидсон уверял, что оставлять там гарнизон глупо. Бессмысленная трата сил. Эту крепость возвели для переброски солдат в Чок, на войну с Озерными. Раз война кончена, от Корвиума мало проку. Там нет ни реки, ни стратегически важных ресурсов. Только одна из многочисленных дорог, ведущих в Озерный край. Корвиум лишь ненадолго отвлечет противника. Он находится на территории, подвластной Мэйвену, и слишком близко от границы. Озерные могут нахлынуть без предупреждения, ну или Мэйвен вернется со свежим войском. Мы, возможно, победим, но ценой многих жертв. И ради чего? Ради полуразрушенных стен где-то в глуши.

Серебряные возражали. Естественно. Видимо, честь обязывает их противоречить всему, что сказано обладателем красной крови. Анабель твердила о «впечатлении».

– Столько крови пролито на этих стенах – и вы хотите бросить город? Да мы будем выглядеть полными идиотами! – сказала она, гневно обводя взглядом зал совета, и уставилась на Дэвидсона, как на сумасшедшего. – Кэл одержал первую победу, его флаг воздвигнут…

– Я нигде его не вижу, – сухо перебила Фарли.

Однако Анабель, не обращая на нее внимания, продолжала говорить с таким видом, как будто намеревалась превратить в щепки стол, за которым стояла. Кэл молча сидел рядом с ней, не сводя пылающего взгляда с собственных рук.

– Если мы бросим город, нас сочтут слабыми, – завершила старая королева.

– Мне безразлично, какими мы кажемся. Меня интересует только то, что есть на самом деле, ваше величество, – ответил Дэвидсон. – Вы можете оставить для защиты Корвиума собственный гарнизон, если угодно, но я заберу отсюда всех своих людей и всех бойцов Алой гвардии.

Анабель скривила губы, но промолчала. Тратить подобным образом собственных солдат она не намеревалась. Она села на место и отвернулась от Дэвидсона; взгляд королевы упал на Воло Самоса. Но и тот не предложил помощи. Воло Самос хранил молчание.

– Если мы покинем город, то оставим его в руинах, – сказал Тиберий, сжав кулаки.

Я хорошо помню эти побелевшие костяшки. И ногти, под которыми чернела грязь, а может быть, и запекшаяся кровь. Я внимательно смотрела на руки Тиберия, чтобы не смотреть в лицо. Эмоции старшего Калора слишком легко прочесть, а я всё еще не желаю их знать.

– Спецконтингент от каждой армии, – продолжал он. – Истребители Лероланы, гравитроны, бомбардировщики-новокровки. Те, кто умеет уничтожать. Заберите из города всё ценное, а потом превратите его в пепел и смойте остатки. Не оставляйте ничего, чем мог бы воспользоваться противник.

Тиберий говорил это, ни на кого не глядя. Наверное, трудно отдавать приказ об уничтожении собственного города, который он знал и который защищали его отец и дед. Тиберий ставит долг так же высоко, как традицию; оба идеала глубоко коренятся в его душе. Но тогда я питала к нему мало сочувствия – и еще меньше питаю теперь, когда мы летим в Пьемонт.

Для Красных Корвиум был воротами на кладбище. Я рада, что его больше нет.

Но, тем не менее, в глубине души мне тревожно. Корвиум еще горит перед моим мысленным взором, его стены рушатся от сокрушительных взрывов, здания разлетаются на куски, металлические ограды изгибаются, как змеи, дым ползет по улицам. Элла, один из наших электриконов, поражает неистовой синей молнией главную башню. Монфорцы-нимфы, могучие новокровки, призывают воду из ближайших ручьев и даже из реки, и обломки уносит в далекое озеро. От Корвиума не осталось ничего. Часть города провалилась, осев в туннели. Руины остались стоять в качестве предостережения, как древние каменные монолиты – с той разницей, что возникли они всего за несколько часов.

Сколько еще городов разделят ту же участь?

В первую очередь я думаю про Подпоры. Я почти год не видела деревню, где выросла. С того дня, когда я, под именем Мэриэны, стояла на палубе королевского судна, разглядывая берега Столичной реки, а рядом со мной стоял призрак. Элара тогда была жива, и король тоже. Когда мы проплывали мимо нашей деревни, они заставили меня смотреть на жителей, собранных под угрозой кнута или тюрьмы. Среди них были мои родные. И я смотрела на их лица, а не по сторонам. Домом для меня всегда были люди.

Огорчусь ли я теперь, если деревня исчезнет? Если никто не пострадает, но будут разрушены дома на сваях, рынок, школа, арена? Если Подпоры сожгут, затопят, или они просто исчезнут?

Не знаю.

Но уж точно есть места, которые должны разделить судьбу Корвиума и превратиться в руины. Мысленно я перечисляю их – и проклинаю.

Серый город, Веселый город, Новый город. И все остальные, им подобные.

Трущобы техов заставляют меня вспомнить о Кэмерон. Она спит напротив, пристегнутая ремнями безопасности. Голова у нее мотается, похрапывание почти неразличимо в шуме моторов. Из-под воротника виднеется татуировка. Черная на фоне коричневой кожи. Много лет назад на Кэмерон поставили знак ее профессии или, скорее, тюрьмы. Я видела город техов только издали, и от этого воспоминания меня до сих пор мутит. Даже не представляю, каково вырасти в нем, быть обреченной на жизнь в фабричном дыму.

Заводским трущобам должен настать конец.

Они тоже должны сгореть.

Мы садимся в Пьемонте утром. Идет дождь. Сделав три шага по взлетной полосе, к ожидающим нас транспортам, я промокаю насквозь. Фарли с легкостью меня обгоняет – она торопится к Кларе. Она не обращает внимания даже на полковника и его людей, которые подходят, чтобы поздороваться с нами. Я стараюсь не отставать – мне приходится бежать рысцой. И я заставляю себя не оглядываться на самолет, в котором прибыли Серебряные. Сквозь шум дождя слышно, как они выстраиваются на летном поле с присущей им помпой. Оранжевый цвет Лероланов, желтый цвет Джейкосов, красный цвет Калоров, серебро Самосов – от дождя все потемнело, смешалось. Эванжелина благоразумно отказалась от доспехов. Металлическое одеяние небезопасно в грозу.

По крайней мере, король Воло и его Серебряные лорды не последовали за нами сюда. Сейчас они едут домой, в Разломы, а может быть, уже и приехали. Только Серебряные, которые собираются в Монфор, прилетели в Пьемонт. Анабель, Джулиан, их разнообразные охранники и советники – а также Эванжелина и, разумеется, Тиберий.

Когда я забираюсь в благословенно сухой салон транспорта, то мельком замечаю его – он мрачен, как грозовая туча. Тиберий держится в стороне от остальных; он, единственный из всех, уже бывал на пьемонтской базе. Анабель, очевидно, привезла для него запас придворной одежды. Иначе непонятно, откуда у Тиберия взялись длинный плащ, начищенные сапоги и щегольской наряд. Издалека не видно, надета ли на нем корона.

Никто не спутает его с Мэйвеном. Все цвета у Тиберия – наоборот. Плащ и одежда – кроваво-красные с черно-серебряной отделкой. Он сияет сквозь пелену дождя, яркий, как пламя. Нахмурив темные брови, Тиберий неподвижно наблюдает, как разражается над нами гроза.

Я чувствую треск молнии, прежде чем она мелькает в небе. Элла удерживала ее, чтобы дать самолетам спокойно приземлиться. Теперь она вынуждена отпустить грозу.

Я отворачиваюсь от окна и прислоняюсь к стеклу. Когда мы катим прочь, я тоже пытаюсь кое-что отпустить.

Дом, где поселили моих родных, выглядит точно так же, как несколько дней назад, с поправкой на погоду. Дождь стучит по окнам, заливает цветы в ящиках. Трами это не понравится. Он их любит.

«В Монфоре он будет возиться с ними, сколько захочет. Мой брат сможет посадить целый сад и всю жизнь смотреть, как он цветет…».

Фарли выскакивает из транспорта, прежде чем тот успевает остановиться, и с плеском приземляется в лужу. Я медлю – по многим причинам.

Разумеется, надо поговорить с родными насчет Монфора. Надеюсь, они согласятся остаться там, даже если я снова уеду. Мы уже привыкли к расставаниям, но переносить разлуку легче не стало. Родные не удержат меня, но и я ничего не поделаю, если они откажутся переезжать. Я вздрагиваю при этой мысли. Сознание того, что они в безопасности, – единственная моя радость. Но неизбежная ссора – просто сказка по сравнению с тем, что им еще придется узнать.

Кэл выбрал корону. Не меня. Не нас.

Если сказать это вслух – случившееся станет реальным.

Лужа перед транспортом оказывается глубже, чем я думала; вода заливается за голенища ботинок, леденя ноги. Радуясь возможности отвлечься, я шагаю вслед за Фарли к двери.

Родные буквально заносят меня в дом. Мама, Гиза, Трами и Бри суетятся вокруг. Мой старый друг Килорн тоже обнимает меня – коротко, но крепко. Увидев его, я испытываю огромное облегчение. Ему нечего было делать в Корвиуме, и я рада, что он остался здесь.

Папа вновь стоит позади всех и ждет, чтобы обняться со мной как следует, без помех. Ждать придется долго, потому что мама, кажется, не намерена меня отпускать. Она обвивает мои плечи рукой, так что я утыкаюсь носом ей в грудь. От ее одежды пахнет чистотой и свежестью – утренней росой и мылом. Совсем не как дома, в Подпорах. Мое положение в армии, каким бы оно ни было, позволяет моей семье жить в непривычной роскоши. Этот дом, бывшие офицерские апартаменты, шикарен по сравнению с нашей старой лачугой на сваях. Он обставлен скудно, но изящно, и всю утварь в нем явно держали в порядке.

Фарли интересует только Клара. Я едва успеваю шагнуть через порог, а она уже держит дочку на руках. Малышка кладет головку матери на плечо, зевает и тычется в нее лицом, явно пытаясь снова заснуть. Когда Фарли кажется, что никто на нее не смотрит, она прижимается носом к головенке Клары, поросшей темными волосами, закрывает глаза и глубоко вдыхает.

Тем временем мама, улыбаясь, несколько раз подряд целует меня в висок.

– Вот ты и вернулась, – говорит она.

– Значит, победа, – произносит папа. – Корвиум разрушен.

Я выпутываюсь из маминых объятий, чтобы как следует обнять его. Мы все еще не привыкли к тому, что папа больше не сидит, скорчившись, в кресле. Долгий процесс выздоровления, усилиями Сары Сконос, а также монфорских целителей и врачей, шел у нас на глазах, но ничто не сотрет из нашей памяти минувшие годы. Боль никуда не делась, она у папы в голове. И, наверное, так и должно быть. Не стоит об этом забывать.

Папа приваливается ко мне, хотя и не так тяжело, как раньше, и я веду его в гостиную. Мы обмениваемся горькой улыбкой, едва заметной, которая предназначена только для нас двоих. Мой папа тоже некогда был солдатом, он воевал много лет. Он понимает, что значит видеть смерть – и вернуться. Я пытаюсь представить, как он выглядел бы, если убрать морщины и всклокоченные седеющие усы. Дома у нас было мало фотографий. Не знаю, удалось ли родным увезти их с собой на Так, потом на новую базу в Озерном крае и, наконец, в Пьемонт. Одна навеки запечатлена у меня в памяти. Старый снимок, истертый по краям, нечеткий и вылинявший. Мама и папа снялись вместе, много лет назад, еще до рождения Бри. Они были подростками, детьми Подпор, совсем как я. Папе, очевидно, не исполнилось восемнадцати, его еще не призвали в армию, а у мамы не окончилось ученичество. Папа на снимке страшно похож на Бри, моего старшего брата. Та же улыбка, широкий рот, ямочки на щеках, высокий лоб, густые прямые брови. Чуть великоватые уши. Я стараюсь не думать о том, что мои братья состарятся, подверженные тем же страданиям и тревогам. Я позабочусь, чтобы они не разделили судьбу отца – и Шейда.

Бри плюхается в кресло рядом с нами, скрестив босые ноги. Я морщу нос. У мужчин редко бывают красивые ступни.

– Не будем жалеть об этой дыре, – говорит Бри, имея в виду Корвиум.

Трами кивает в знак согласия. Темно-каштановая борода у него продолжает отрастать.

– Я по нему ни капли не скучаю, – подхватывает он.

Их обоих призвали в армию, как папу. Оба хорошо знают Корвиум – и ненавидят его. Они переглядываются с улыбкой, как будто играют в одну игру.

Папа менее склонен радоваться. Он садится в другое кресло, вытянув заново отращенную ногу.

– Серебряные просто выстроят новую крепость. Так у них водится. Они не меняются.

Его глаза, устремленные на меня, блестят. Я съеживаюсь, когда понимаю, что он имеет в виду, и чувствую, как начинают гореть щеки.

– Так ведь, Мэра?

Я бросаю пристыженный взгляд на Гизу. Она сутулится, вздыхает и чуть заметно кивает. Сестра теребит край рукава и не смотрит мне в лицо.

– То есть вы уже знаете, – ровным, безжизненным голосом говорю я.

– Не целиком, – отвечает она.

Ее взгляд перебегает на Килорна. Готова поспорить, он все разболтал, опустив лишь самое болезненное. Гиза нервно наматывает на палец прядь волос. Темно-рыжий локон блестит.

– Но достаточно, чтобы догадаться, – продолжает она. – Новая королева, новый король и, разумеется, Монфор. Всегда Монфор.

Килорн кривит губы. Он проводит рукой по коротко стриженным светлым волосам – ему, как и Гизе, неловко. А еще он злится. Гнев кипит в нем, огнем горит в зеленых глазах.

– Просто не верится, что он согласился.

Я лишь киваю.

– Трус, – резко говорит Килорн. – Трус и идиот. Избалованный, капризный сукин сын. Как дал бы ему по зубам…

– А я бы добавила, – бормочет Гиза.

Никто их не упрекает. Даже я, хотя Килорн, несомненно, этого ожидает. Он смотрит на меня, удивленный моим молчанием. Я удерживаю его взгляд, словно пытаюсь заговорить, не называя имен. «Шейд отдал жизнь ради нашего дела, а Тиберий не смог даже отказаться от короны».

Интересно, знает ли Килорн, что мое сердце разбито? Наверняка.

«Вот так он чувствовал себя, когда я оттолкнула его? Когда сказала, что не питаю к нему тех же чувств? Когда не сумела ответить взаимностью?»

Взгляд Килорна смягчается, полный жалости. Надеюсь, он не знает, что я сейчас испытываю. Надеюсь, я причинила ему меньше боли. «Ты просто не можешь меня полюбить», – сказал он некогда. Жаль, что это было правдой. Жаль, что я не смогла избавить нас обоих от страданий.

К счастью, мама берет меня за плечо и решительно направляет к кушетке. О принце Калоре она ничего не говорит, и взгляд, которым мама окидывает остальных, достаточно красноречив. «Хватит».

– Мы получили твою весточку, – говорит она неестественно бодро, пытаясь сменить тему. – От того, другого новокровки, с бородой…

– От Тахира, – подсказывает Гиза, садясь рядом со мной. Килорн маячит у нас за спиной. – Ты решила, что нам надо переселиться?

Хотя она сама этого хотела, в ее голосе звучит досада. Сестра смотрит на меня, подняв бровь.

Я шумно вздыхаю.

– Я не принимаю решения за вас. Но если вы захотите уехать, премьер сказал, что в Монфоре вам будут рады.

– А остальные? – спрашивает Трами, устроившийся на подлокотнике кресла рядом с братом, и прищуривается. – Мы тут не единственные беженцы.

Он получает локтем в бок и складывается пополам. Бри хихикает.

– Думаешь про ту секретаршу, как ее там, такая кудрявая…

– Нет, – ворчит Трами, и его смуглое лицо заливается румянцем.

Бри пытается похлопать брата по щеке, и тот дает ему затрещину. Вечно они ведут себя как дети. Раньше это меня бесило, но только не теперь. Их привычное поведение – своего рода бальзам на душу.

– На это нужно время, – отвечаю я, пожав плечами. – Но для нас…

Гиза громко фыркает и раздраженно откидывает голову.

– Для тебя, Мэра. Мы не дураки – с какой стати лидеру страны оказывать нам услуги? Что он получит взамен? – своими тонкими пальцами она сжимает мою руку. – Что он получит от тебя?

– Дэвидсон – не Серебряный, – отвечаю я. – Я готова дать ему то, что нужно.

– Ты перестанешь это делать, только когда умрешь? – резко спрашивает сестра. – Когда с тобой случится то же, что и с Шейдом?

В комнате воцаряется тишина. Фарли, стоя у двери, в полумраке, отворачивается.

Я пристально смотрю на хорошенькое личико сестры. Ей уже пятнадцать, и она превращается из ребенка в девушку. Гиза немного похудела и обзавелась россыпью веснушек. Теперешних забот у нее тоже не было. Только обычные проблемы. Мы всегда полагались на маленькую Гизу. На ее умения и талант. Она могла спасти семью. С тех пор всё изменилось, и она не жалеет, что с нее сняли это бремя. Но тревога сестры вполне понятна. Она не хочет, чтобы груз лег на мои плечи.

Слишком поздно.

– Гиза, – негромко и предостерегающе говорит мама.

Я прихожу в себя и убираю руку. Мой позвоночник превращается в сталь.

– Нам нужны еще войска, и правительство Монфора должно согласиться, прежде чем дать Дэвидсону солдат. Я буду представлять нашу коалицию. Я объясню, кто мы такие. Докажу, что войну с Нортой и Озерным краем надо продолжать.

Моя сестра непоколебима.

– Я знаю, что ты хорошо умеешь спорить – но не настолько.

– Да, но я на перепутье, – говорю я, старательно обходя правду. – Между Алой гвардией, Серебряными Домами, новокровками и Красными.

По крайней мере, я не лгу.

– И у меня достаточно практики, чтобы красиво сыграть эту роль.

Фарли, держа ребенка одной рукой, поглаживает другой кобуру пистолета, который, как всегда, висит у нее на бедре.

– Мэра хочет сказать, что работает приманкой. Куда поедет она, туда отправится и Кэл. Даже теперь, в разгар борьбы за трон. Он едет с нами в Монфор, и его новая невеста – тоже.

Я слышу, как Килорн у меня за спиной со свистом втягивает воздух.

Голос Гизы полон отвращения.

– Только эти люди способны устроить свадьбу во время войны.

– Всё ради нового союза, да? – насмешливо спрашивает Килорн. – Мэйвен провернул тот же фокус. Договорился с Озерными. Кэлу нужно сделать то же самое. Ну и откуда она? Из Пьемонта? Гарант нашего единства?

– Неважно, кто она, – я стискиваю кулак и понимаю, как же мне повезло, что это Эванжелина. Девушка, которую Кэл не интересует. Еще одна брешь в его раскаленной броне.

– И ты это так оставишь? – Килорн выходит из-за кушетки и меряет комнату ровными шагами. Он переводит сердитый взгляд с Фарли на меня. – Может, ты даже намерена помогать? Помогать Кэлу в борьбе за корону, которую следует уничтожить? После всего, что мы сделали?

Он взбешен – настолько, что, кажется, готов плюнуть на пол. Я стараюсь сохранять спокойствие, казаться бесстрастной. Пусть выговорится. Не помню, чтобы когда-либо настолько его разочаровывала. Да, Килорн и раньше на меня злился, но не так. Его грудь стремительно вздымается и опускается, пока он ждет объяснений.

Фарли делает это первой.

– Монфор и Алая гвардия не будут драться на два фронта, – спокойно говорит она, подчеркивая каждое слово – чтоб дошло. – Врагов нужно уничтожать по одному. Понимаешь?

Мои родные разом напрягаются и мрачнеют. Особенно папа. Он задумчиво проводит пальцем по подбородку, поджимает губы. Зеленый огонь вспыхивает в глазах Килорна.

– А, – говорит он, почти улыбаясь. – Ясно.

Бри хлопает глазами.

– А мне нет.

– Неудивительно, – бормочет Трами.

Я подаюсь вперед, желая, чтобы все они поняли.

– Мы не намерены уступать трон очередному Серебряному королю. По крайней мере, надолго. Братья Калоры тратят силы, сражаясь друг с другом. Когда пыль уляжется…

Папа роняет руку на колено. Я замечаю, как у него дрожат пальцы. У меня тоже.

– С победителем будет не так трудно справиться.

– Больше никаких королей, – негромко говорит Фарли. – Никаких королевств.

Я понятия не имею, как будет выглядеть мир. Но скоро узнаю. Если Монфор действительно таков, как мне обещали.

Правда, я давно разучилась верить обещаниям.

Нет нужды выбираться из дома украдкой. Мама и папа храпят, как медведи, а братья и Гиза понимают, что лучше не мешать. Дождь продолжает лить, но нам с Килорном все равно. Мы шагаем по улице молча; единственные звуки – это хлюпанье грязи под ногами и рокочущий вдалеке гром. Я уже почти не чувствую грозу: она движется прочь, к побережью. Стало теплее, и фонари на базе рассеивают тьму. Мы не идем никуда конкретно. Просто вперед.

– Трус, – бормочет Килорн и пинает камушек. Тот катится в сторону, разбрызгивая воду.

– Ты это уже говорил, – замечаю я. – И не только это.

– Я не передумал.

– Подписываюсь под каждым словом.

Плотный полог тишины нависает над нами. Мы оба знаем, что ступаем на зыбкую почву. Мои любовные перипетии не назовешь любимой темой Килорна, и я не хочу причинять лучшему другу еще больше боли.

– Нам необязательно говорить про…

Он кладет руку мне на плечо, и я замолкаю. Его прикосновение твердо, но дружелюбно. Линия между нами проведена, и Килорн не станет ее пересекать – он слишком мной дорожит. Возможно, он уже не питает ко мне прежних чувств. Я очень сильно изменилась за последние месяцы. Девушки, которую, как ему казалось, он любил, больше нет. Я тоже знаю, каково это – любить человека, которого на самом деле не существует.

– Прости, – говорит Килорн. – Я понимаю, что он значит для тебя.

– Значил, – рычу я, пытаясь протолкнуться мимо.

Но его хватка усиливается.

– Нет, я не оговорился. Ты к нему по-прежнему неравнодушна, даже если не признаешь этого.

Не стоит спорить.

– Ладно. Признаю, – выговариваю я сквозь зубы. Сейчас темно, и Килорн не заметит, что мое лицо залилось румянцем.

– Я попросила премьера, – негромко произношу я. «Килорн поймет. Должен понять». – Попросила оставить Тиберия в живых. Когда придет время, когда мы неизбежно отвернемся от него. Это слабость?

Лицо Килорна меркнет. Резкий свет уличных фонарей озаряет его снизу, окружая сиянием. Он красивый парень – а может быть, уже и мужчина. Если бы только мое сердце тянулось к нему, а не к другому.

– Не думаю, – отвечает он. – Любовью, конечно, можно манипулировать. Превратить ее в средство давления. Но я ни за что не назвал бы любовь слабостью. Жить без любви – к кому бы то ни было – вот что такое слабость, по-моему. И мрак.

Я сглатываю. И слезы вдруг отступают.

– С каких пор ты стал таким мудрым?

Килорн ухмыляется и сует руки в карманы.

– Я теперь умею читать.

– Книжки с картинками?

Он отрывисто хохочет и устремляется дальше.

– Какая ты добрая.

Я приноравливаюсь к его шагу.

– Все так говорят, – отзываюсь я, глядя на долговязую фигуру Килорна.

Волосы у него намокли и потемнели, стали почти каштановыми. Если прищурить глаза, можно принять Килорна за Шейда. Внезапно я ощущаю такую тоску по брату, что дух захватывает.

«Я больше никого не желаю терять так, как Шейда». Это лишь слова, без всяких гарантий. Но мне нужна какая-то надежда. Какой бы крошечной она ни была.

– Ты поедешь в Монфор? – спрашиваю я, не удержавшись.

Сказанного не вернешь.

Это чистый эгоизм. Килорн не обязан следовать за мной повсюду. И я не вправе чего-то требовать. Но я не хочу снова оставлять его.

Ответная улыбка Килорна рассеивает мою тревогу.

– А можно? Я думал, это спецоперация.

– Да. Но я разрешаю.

– Потому что это безопасно, – договаривает Килорн, искоса глядя на меня.

Я поджимаю губы, ища ответ, который он сможет принять. «Да, безопасно. Во всяком случае, близко к тому». Что плохого, если я хочу оградить его от опасности?

Килорн касается моей руки.

– Я понимаю. Слушай, я не собираюсь штурмовать город или сбивать самолеты в небе. Я знаю свои пределы, знаю, сколько их у меня по сравнению с вами.

– Если ты не способен убить человека щелчком пальцев, это еще не значит, что ты хуже других, – возражаю я, буквально наэлектризованная внезапным гневом. Жаль, что я не могу перечислить списком все достоинства Килорна. Всё то, чем он мне дорог.

Лицо у него становится кислым.

– Не напоминай.

Я хватаю его за руку, вонзив ногти в мокрую ткань. Он не останавливается.

– Я серьезно, Килорн. Ты со мной?

– Вот только в расписание загляну.

Я тычу его локтем в бок, и он отскакивает, изображая преувеличенное возмущение.

– Перестань! Ты же знаешь, какая у меня нежная кожа.

Я даю ему еще тычка, и мы оба смеемся – почти в полный голос.

И идем дальше, погрузившись в уютное молчание. На сей раз тишина не грозит удушьем. Мои обычные тревоги растаяли, ну или, по крайней мере, надолго отступили. Килорн – тоже член моей семьи. С ним я чувствую себя в тихой гавани. Там, где можно не думать о последствиях. Никакого прошлого, никакого будущего.

В конце улицы, под фонарем, из пелены дождя материализуется фигура, окруженная светящимися брызгами. Я узнаю этого человека, прежде чем мое тело успевает отреагировать.

Джулиан.

Долговязый Серебряный на мгновение замирает, заметив нас, и этого достаточно, чтобы все понять. Он выбрал не нас.

С головы до ног я леденею. «Даже Джулиан».

Когда он приближается, Килорн слегка подталкивает меня и шепчет:

– Я могу уйти.

Я мельком взглядываю на него и вдруг ощущаю прилив сил.

– Пожалуйста, не надо.

Он коротко кивает, озабоченно сдвинув брови.

Мой старый наставник, невзирая на дождь, по-прежнему в своем длинном одеянии. Он стряхивает воду со складок выцветшей желтой ткани. Бессмысленно. Дождь продолжает лить, распрямляя завитки испещренных сединой волос.

– Я надеялся застать тебя дома, – говорит Джулиан через шелест дождя. – Ну… точнее говоря, я надеялся застать тебя не расположенной к разговорам, чтобы можно было отложить это на утро. Я не думал, что мы встретимся на улице, в такую погоду… – он встряхивает головой, как собака, и отводит волосы с глаз.

– Скажи, что хотел, Джулиан, – отвечаю я, складывая руки на груди. С наступлением ночи похолодало. Даже в жарком Пьемонте можно простыть.

Джулиан молчит. Его взгляд падает на Килорна, он вздергивает бровь в знак невысказанного вопроса.

– Не смущайся, – говорю я, отвечая на невысказанный вопрос. – Говори скорей, пока мы все не утонули.

Мой голос звучит резче, и Джулиан тоже напрягается. Он неглуп. Его лицо меркнет, когда он замечает мое разочарование.

– Я знаю, ты чувствуешь себя покинутой, – начинает он, с невыносимым тщанием подбирая слова.

И я невольно вскидываюсь.

– Придерживайся темы. Я не намерена слушать лекцию о дозволенных чувствах.

Он лишь моргает, принимая мой упрек. И молчит – так долго, что дождевая капля успевает скатиться по его прямому носу. Он тянет время, чтобы оценить собеседника, изучить, измерить. Впервые сдержанность Джулиана вселяет в меня желание схватить моего старого наставника за плечи и вытрясти из него хоть какие-то необдуманные слова.

– Очень хорошо, – произносит он негромко и с обидой. – Так вот, в интересах истории или того, что скоро станет историей, я буду сопровождать племянника в вашем путешествии на запад. Мне бы хотелось увидеть Свободную республику своими глазами, и я полагаю, что буду полезен там Кэлу.

Джулиан делает шаг вперед, ко мне, но раздумывает. Предпочитает держать дистанцию.

– Тиберий интересуется тайнами истории? А я и не знала, – насмешливо говорю я – резче обычного.

Джулиана практически разрывает на части, это очевидно. Он едва смеет посмотреть мне в глаза. От дождя волосы облепили лоб, нависли над глазами, напоминая щупальца. И от этого Джулиан как-то разгладился, словно сбросил много лет. Он выглядит моложе, чем в день нашего знакомства почти год назад. Он не так уверен в себе. Полон сомнений и тревог.

– Нет, – признает он. – В то время как я поощряю племянника расширять, по возможности, кругозор, тем не менее, есть вещи, от которых я бы предпочел его удержать. Есть щели, в которые не стоит лазить.

Я поднимаю бровь.

– Что ты имеешь в виду?

Джулиан хмурится.

– Кажется, он упоминал, что питает какие-то надежды в отношении Мэйвена.

Пока не предпочел мне корону.

– Да, – чуть слышным шепотом отвечаю я.

– Он думает, что есть способ исцелить брата. Вылечить раны, нанесенные Эларой Мерандус. – Джулиан медленно покачивает головой. – Но невозможно собрать головоломку, в которой недостает кусочков. Или склеить заново разбитое стекло.

В животе у меня все переворачивается. Я это и так знаю. Я видела своими глазами.

– Это невозможно.

Джулиан кивает.

– Невозможно и безнадежно. Попытка, обреченная на неудачу. Она лишь разобьет сердце моему мальчику.

– С чего ты решил, что меня волнует его сердце? – язвительно спрашиваю я, чувствуя горький вкус лжи.

Джулиан делает очень осторожный шаг вперед.

– Будь с ним помягче.

Я немедленно выпаливаю:

– Да как ты смеешь говорить мне это?

– Мэра, ты помнишь, что было написано в тех книгах? – спрашивает Джулиан, поплотнее запахивая на себе свое одеяние, и в его голосе звучат умоляющие нотки.

Я вздрагиваю, и не от холода.

– Да, – отвечает Джулиан, энергично кивая, и я морально готовлюсь к лекции. – Эта идея не нова, Мэра. Разные люди, в той или иной степени, чувствовали себя так на протяжении тысяч лет. Избранные или проклятые, вознесенные судьбой или обреченные. С тех пор как возникло сознание, задолго до того, как Красные и Серебряные разделились. Ты знаешь, что короли и прочие правители часто считали себя ставленниками богов? Они думали, что предназначены занимать свое место. Хотя, разумеется, были и те, кто воспринимал свой долг как проклятие.

Килорн, стоя рядом со мной, негромко усмехается. А у меня откровенно глаза лезут на лоб. Я переступаю с ноги на ногу, воротник рубашки слегка распахивается, и вода течет по спине. Я стискиваю кулаки, чтобы удержать дрожь.

– Ты хочешь сказать, что корона – проклятие твоего племянника? – издевательски спрашиваю я.

Джулиан замирает, и совесть упрекает меня за бессердечие. Он качает головой, словно перед ним напроказивший ребенок.

– Он вынужден выбирать между женщиной, которую любит, и тем, что считает правильным. Тем, что он должен сделать, потому что его так учили. А как еще это можно назвать?

– Простым решением, – рычит Килорн.

Я больно прикусываю щеку изнутри, пытаясь подавить десяток грубых реплик.

– Ты правда пришел сюда, чтобы оправдывать Тиберия? Я уж точно не в настроении это слушать.

– Нет, конечно нет, Мэра, – отвечает Джулиан. – Я пришел, чтобы объясниться.

В животе у меня все переворачивается при мысли о том, что именно Джулиан раскрывает мне душу Тиберия. В своей аналитической манере. Или он ограничится обыкновенной логикой? Составит формулу, доказывающую, что корона и я не равны в глазах принца? Я этого просто не вынесу.

– Не трать силы, Джулиан, – огрызаюсь я. – Возвращайся к своему королю. Будь рядом с ним.

Я смотрю ему прямо в глаза. Пусть знает, что я не лгу.

– И береги его.

Он принимает это предложение. Единственное, что я могу сделать.

Джулиан Джейкос низко, на придворный манер, кланяется, взмахивая полами промокших одежд. На мгновение кажется, что мы снова в Саммертоне, в классе, полном книг, где нет никого, кроме нас. Тогда я жила в страхе, вынужденная притворяться Серебряной. Джулиан был одним из моих немногих друзей во дворце. Не считая Кэла и Мэйвена. Мои единственные островки радости.

Но братьев Калоров больше нет. Похоже, я потеряю и Джулиана.

– Я буду его охранять, Мэра, – говорит он. – Ценой жизни, если придется.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Я тоже.

Наши слова – предостережение друг другу.

Я понимаю, что Джулиан пришел проститься.

Бри не открывает глаз на протяжении всего полета. Он не спит. Просто ненавидит летать так сильно, что ему едва хватает сил взглянуть себе на ноги, не говоря уж о том, чтобы посмотреть в иллюминатор. Он даже не отвечает на подначки Трами и Гизы. Они сидят по обе стороны от него и развлекаются от души. Гиза театральным шепотом, перегибаясь через Бри, рассказывает Трами страшные байки про крушения самолетов и неполадки с моторами. Я воздерживаюсь. Мне известно, как выглядит крушение самолета. Но мешать им я тоже не хочу. В последнее время у нас мало поводов для веселья. Бри неподвижно сидит в кресле, плотно скрестив руки на груди и не поднимая век. В конце концов он роняет голову на грудь и по-настоящему засыпает.

Это немалое достижение с его стороны, учитывая, что путь от Пьемонта до Свободной республики Монфор – один из самых долгих перелетов на моей памяти. Как минимум шесть часов в воздухе. Слишком длинное путешествие для истребителя, поэтому мы летим на грузовом судне, больше похожем на Черного Бегуна. Но, к счастью, это не он. Черный Бегун был разорван на куски в прошлом году воинами из Дома Самоса по приказу Мэйвена.

Я смотрю на силуэты двух пилотов, которые ведут самолет. Монфорцы. Незнакомые. За спиной у них маячит Килорн.

Как и Бри, мама не любит летать, зато папа сидит боком, прижавшись лбом к иллюминатору и не сводя глаз с простирающейся внизу земли. Остальные наши спутники – Дэвидсон и его помощники – спят. Они, видимо, не сомневаются в благополучном приземлении. Фарли тоже спит, прижавшись лицом к спинке кресла. Она заняла место без окна. В воздухе ей по-прежнему нехорошо.

Она – единственный здесь представитель Алой гвардии. Даже во сне Фарли обнимает Клару, покачиваясь в такт движениям самолета, чтобы девочка не беспокоилась. Полковник остался на базе – скорее всего, он очень этому рад. В отсутствие Фарли он – главный. Пока дочь занята, он может изображать старшего по званию сколько вздумается.

Внизу буйная зелень Пьемонта, перемежаемая илистыми реками и пологими холмами, постепенно сменяется пойменными землями. Спорные территории лежат по обе стороны Великой реки, и их границы постоянно меняются. Я мало знаю про них, кроме самого очевидного. Озерный край, Пьемонт, Прерия и даже Тиракс, расположенный дальше к югу, сражаются за клочок болот, холмов и лесов. В основном ради контроля над рекой. Надеюсь. Чаще всего Серебряные дерутся зря, проливая красную кровь из-за какой-нибудь ерунды. Их власть простирается и на эти земли, но она слабее, чем в Норте и Озерном крае.

Мы летим дальше, на запад, над плоскими равнинами и невысокими холмами Прерии. Кое-где виднеются поля. Золотые волны пшеницы, бесконечные ряды кукурузы. Остальное – просто открытое пространство. Лишь время от времени попадаются лес или озеро. В Прерии, насколько мне известно, нет ни королей, ни королев, ни принцев. Здешние лорды правят по праву силы, а не крови. Когда умирает отец, его место необязательно занимает сын. Никогда не надеялась увидеть Прерию – и вот я здесь, смотрю на нее с высоты. Странное ощущение, порожденное громадной разницей между тем, кем я была и кто я теперь, не проходит. Грязная девчонка из Подпор, живущая в тесноте, как в ловушке, под угрозой призыва… мое будущее в те времена зияло пустотой, но было ли оно проще? Я отдалилась от прежней жизни на миллион миль и тысячу лет.

Джулиана нет на нашем самолете, иначе я бы расспросила его о странах, над которыми мы пролетаем. Он на другом судне, на разрисованном желтыми полосами самолете Ларисов, вместе с остальными представителями Калоров и Самосов и их охраной. Не говоря уже о багаже. Будущий король и принцесса требуют изрядного запаса одежды. Они летят за нами – их самолет видно в иллюминаторы по левому борту. Его металлические крылья сверкают в лучах солнца.

Элла родом из Прерии. Песчаные холмы. Земля грабителей-рейдеров. Многого в ее словах я не поняла. Но Элла ничего не может мне объяснить – она осталась на пьемонтской базе вместе с Рейфом. Тайтон – единственный электрикон, который летит с нами. Не считая меня, разумеется. Он – уроженец Монфора. Наверное, он не прочь навестить родных и друзей. Он сидит в хвосте самолета, растянувшись на двух пустых сиденьях и уткнувшись в потрепанную книжку. Почувствовав мой взгляд, он на мгновение поднимает голову. Тайтон моргает, его серые глаза задумчивы. Интересно, ощущает ли он легкие электрические импульсы в моем мозгу? Понимает ли, что означает каждый из них? Может ли отличить страх от радостного волнения?

А вдруг и я однажды научусь?

Я не сознаю меры собственных возможностей. У новокровок, которых я встречала и которым помогала тренироваться, была та же проблема. Но, может быть, в Монфоре дело обстоит иначе. Может быть, там знают, кто мы такие и на что способны.

Кто-то тычет меня в плечо, пробудив от тревожного сна. Папа указывает на круглый иллюминатор между нашими креслами, утопленный в стене.

– Глазам своим не верю, – говорит он, постукивая по толстому стеклу.

– Что? – спрашиваю я, усаживаясь поудобнее.

Он щелкает пряжкой моего ремня, чтобы я могла свободно повернуться.

Горы я видела и раньше. В Великолесье вокруг Ущелья. Зеленые стены, которые осенью как будто горели огнем, а с наступлением зимних морозов обнажались. В Разломах, где сутулые кряжи тянулись до горизонта, напоминая покрытые листвой волны. В Пьемонте, где далекие склоны казались синими и фиолетовыми – но увидеть их можно было только с самолета. Все они входят в состав Аллаций, древней горной цепи, которая тянется от Норты до Пьемонта. Но я никогда еще не видела таких гор, как сейчас. Сомневаюсь, что их вообще можно назвать горами.

У меня отвисает челюсть, а взгляд приклеивается к горизонту, когда самолет поворачивает на север. Плоская земля Прерии внезапно обрывается, и за ней вырастает отвесная горная стена – выше, чем всё, что я когда-либо видела. Эти утесы похожи на ножи – острые, высокие, ряд за рядом, словно гигантские зазубренные клыки. Одни пики голы, на них не растут деревья – очевидно, им не за что там уцепиться. Другие увенчаны белым. Это снег. Пусть даже сейчас лето.

Я с трудом перевожу дух. «Что это за страна? Действительно ли Серебряные и Непримиримые всецело правят здесь, и у них достаточно сил, чтобы создать такое невероятное государство?» Горы внушают мне страх, но я чувствую и радостное волнение. Даже с воздуха Монфор кажется ни на что не похожим. Он пробуждает что-то в моей крови.

Папа касается ладонью стекла. Его пальцы обводят очертания гор.

– Как красиво, – бормочет он так тихо, что слышно только мне. – Надеюсь, здесь будут к нам добры.

«Жестоко вселять надежду, которой нет».

Папа сказал это когда-то в тени нашего дома на сваях. Он сидел в кресле на колесах, и у него не было ноги. Я привыкла думать, что он сломлен. Теперь я знаю, что это не так. Папа здоров душой, как мы все. Он просто хотел защитить нас от страданий, которые ждут людей, желающих невозможного. Будущего, которое нам не позволили бы иметь. С тех пор наша судьба здорово изменилась. И, похоже, папа тоже. Он научился надеяться.

Сделав глубокий вдох, я понимаю, что чувствую то же самое. Даже после долгих месяцев заточения, после всех смертей и разрушений, которые я видела и причинила. Пускай разбитое сердце еще кровоточит. Пусть я испытываю непреходящий страх за тех, кого люблю и хочу спасти. Все это остается, лежит тяжелым грузом. Но я не позволю ему одолеть меня.

Я тоже могу надеяться.

6. Эванжелина

Воздух здесь странный. Густой. Необычно чистый, это место отрезано от остального мира.

Я чувствую его сквозь запах собственного железа, серебра, хрома. И, конечно, сквозь металлический запах самолетов, чьи моторы еще не успели остыть после путешествия. Ощущение ошеломляющее, даже после долгих часов сидения в брюхе грузового судна. Столько пластин, проводов, винтов. Я никому не признаюсь, сколько времени провела, пересчитывая заклепки и прослеживая взглядом металлические швы. Если оторвать там или вон там, Кэл, Анабель и все остальные по моей воле рухнут наземь. Или даже я сама. Большую часть пути мне пришлось сидеть рядом с Хейвеном, и его храп соперничал с громом. Прыжок навстречу смерти казался более приятной опцией.

Хотя сейчас лето, в Монфоре холодней, чем я думала, и под легким шелком, наброшенным на плечи, кожа покрывается мурашками. Я постаралась одеться, как подобает принцессе, хоть меня это и угнетает. Но я прибыла с официальным визитом, в качестве представительницы Разломов и будущей королевы Норты. Если проклятое будущее должно наступить, надо выглядеть соответственно – внушительно и устрашающе, с головы до ног. Я должна быть готова. Границы привычного мира остались далеко позади.

Вдохи получаются непривычно мелкими. Здесь даже дышится по-другому.

До заката еще далеко, но горы очень высоки, и сумерки наступают быстро. Длинные тени бегут по летному полю, расположенному в долине. Кажется, можно коснуться неба. Провести пальцами, унизанными драгоценными камнями, по облакам, заставить звезды истекать кровавым светом. Вместо этого я держу руки по швам, и мои многочисленные кольца и браслеты скрыты складками одежды. Всего лишь декорация. Красивые, бесполезные, молчаливые вещи. Такой хотели меня видеть родители.

Взлетная полоса заканчивается на краю отвесного утеса. Горные склоны обрамляют горизонт резным узором. Кэл высится на фоне неба, глядя на восток, где небо окрашено акварельными оттенками фиолетового. Долину накрывает тень; как будто весь мир померк в тени Монфора.

Кэл не один. Его дядя, чудак из Дома Джейкоса, стоит рядом с ним. Он что-то записывает в блокноте нервными птичьими движениями. Два Стража, один в оранжево-красном одеянии Лероланов, другой в желтых цветах Дома Лариса, стоят по бокам, на почтительном расстоянии. Принц-изгнанник смотрит в никуда и не двигается, только ветер развевает алый плащ. Перевернуть цвета Дома – разумное решение. Лучше избегать ассоциаций с Мэйвеном.

Я содрогаюсь при воспоминании о его белом лице и синих глазах, о всепожирающем огне, которым он горел. У Мэйвена нет ничего, кроме неутолимого голода.

Кэл стоит неподвижно, пока Мэра не выходит из самолета вместе со своим семейством. Они торопливо направляются к ожидающим их монфорцам. Голоса эхом отдаются от каменных стен высокогорной долины. Эти Бэрроу такие… шумные. У коротышки Мэры на удивление высокие братья. А при виде ее младшей сестры у меня все сжимается в животе. У девочки рыжие волосы. Темней, чем у Элейн, без яркого блеска. И кожа у нее не светится – ни благодаря способности, ни от необъяснимого внутреннего шарма. Младшую Бэрроу не назовешь ни тусклой, ни соблазнительной. Она просто хорошенькая, с золотистым личиком. Непритязательная красота. Обычная. Красная. А Элейн – особенная, внешне и внутренне. В моих глазах у нее нет равных. Но, тем не менее, младшая Бэрроу напоминает мне о человеке, о котором я мечтаю и с которым не могу соединиться.

Элейн здесь нет, и моего брата тоже. Такова цена. Ради безопасности Толли. Генерал Фарли обязательно убьет его, если получит такую возможность, и я не намерена давать ей шанс. Даже во имя собственной любви.

Кэл поворачивается и смотрит вслед Мэре, которую монфорцы, вместе с прочими Бэрроу, увлекают к транспортам; его взгляд неотрывно устремлен ей в спину. Какой идиотизм. Она прямо перед ним, а он продолжает упираться. Ради такой хрупкой и непостоянной вещи, как корона. Но, в любом случае, я ему завидую. Он мог выбрать Мэру, если бы захотел. Если бы и у меня была возможность выбирать!

– Ты считаешь моего внука глупцом, не так ли?

Я поворачиваюсь и встречаю взгляд Анабель Леролан. Смертоносные пальцы сплетены на животе, на лбу блестит венец из розового золота. Как и все остальные, она постаралась принарядиться.

Стиснув зубы, я склоняюсь в неглубоком, но безупречном поклоне.

– Не понимаю вас, ваше величество.

Я даже не пытаюсь говорить убедительно. Никаких последствий, хороших или дурных, от этого не будет. Ее мнение обо мне не изменится. Так или иначе, она контролирует мою жизнь.

– Ты привязана к девушке из Дома Хейвена, да? К дочери Джеральда, – Анабель смело подходит ближе. – Если не ошибаюсь, она замужем за твоим братом. Как и ты, она – будущая королева.

Ее слова полны угрозы, как мамины змеи – яда.

Я заставляю себя рассмеяться.

– Мои преходящие увлечения – не ваше дело.

Старая королева постукивает пальцем по сморщенным костяшкам другой руки. Затем она поджимает губы, и морщины вокруг ее рта углубляются.

– Напротив. Особенно если ты так быстро лжешь, чтобы отвлечь внимание от Элейн Хейвен. Преходящее увлечение? Сомневаюсь, Эванжелина. Ты несомненно влюблена… – она прищуривается. – У нас с тобой больше общего, чем ты думаешь.

Я отчасти усмехаюсь ей в лицо, отчасти скалюсь.

– Я, как и все, в курсе старых придворных сплетен. Фавориты, да? У вашего мужа был фаворит, мужчина по имени Роберт, и вы думаете, что это даст нам какое-то… взаимопонимание?

– Я вышла за короля Калора и сидела рядом с ним, в то время как он любил другого. Пожалуй, я знаю, каково это… – она шевелит двумя пальцами перед моим лицом. – К твоему сведению, лучше всего живется, когда стороны заключают соглашение. И когда не остается тайн. Думай что хочешь, но вы с моим внуком должны быть союзниками во всем. Другого способа выжить нет.

– Вы имеете в виду – выжить в его тени, – огрызаюсь я, не в силах удержаться.

Анабель моргает, и на ее лице я вижу непривычное замешательство. Затем она улыбается и наклоняет голову.

– Королевы тоже отбрасывают тень.

Выражение ее лица вдруг меняется.

– А, премьер, – произносит она и поворачивается налево, к человеку, стоящему за моей спиной.

Я тоже.

Дэвидсон делает шаг вперед. Он кивает, пристально глядя на нас. Его косо посаженные глаза странного золотистого цвета перебегают с Анабель на меня. Только они и кажутся живыми. Всё остальное, от невыразительного, бесстрастного лица до неподвижных пальцев, как будто обуздано железной волей.

– Ваше величество. Ваше высочество, – говорит Дэвидсон, вновь склоняя голову.

За ним стоят охранники-монфорцы в зеленом, а кроме того – целая толпа солдат и офицеров. Их десятки. Некоторые прилетели вместе с Дэвидсоном из Пьемонта, но большинство ждало здесь его прибытия.

«У премьера всегда было столько охраны? Столько оружия?» Мысленно я нащупываю пули в чужих патронниках, по привычке пересчитываю их и одновременно уплотняю железные накладки в платье, защищая жизненно важные органы.

Премьер делает широкий жест одной рукой.

– Я надеюсь сопроводить вас обеих в столицу и первым приветствовать в Свободной республике Монфор.

Хотя он изо всех сил старается сохранять бесстрастие, в его голосе я слышу гордость. За свой дом, за свою страну. Более чем понятно.

Анабель устремляет на Дэвидсона взгляд, который укрощает знатных Серебряных, обладателей огромной силы и еще более чудовищного высокомерия. Но премьер не ведет и бровью.

– Это, – презрительно произносит она, разглядывая обнаженные утесы по обе стороны летного поля, – и есть ваша республика?

– Это, – отвечает Дэвидсон, – уединенная посадочная полоса.

Я кручу перстень на пальце, старательно разглядывая переливы драгоценных камней, чтобы сдержать смех.

Видно, как поблескивают чьи-то пуговицы. Металлические, в форме язычков пламени. Они приближаются – вместе с Кэлом. Мой жених останавливается рядом, излучая несильное, но постоянное тепло.

Кэл молчит, и я рада. Мы толком не разговаривали много месяцев, с тех пор как он избежал смерти в Чаше костей. А до того, в пору первой помолвки, наши беседы были немногочисленны и скучны. Кэл думал только о сражениях и о Мэре Бэрроу. Ни то, ни другое меня не интересует.

Я украдкой смотрю на него – старая королева позаботилась о внешности внука. Больше нет ни неровно остриженных волос, ни щетины на подбородке. Щеки у Кэла гладкие, блестящие черные волосы гладко зачесаны назад со лба. У Кэла такой вид, как будто он только что вышел из Дворца Белого огня, готовый к собственной коронации, а не из грузового самолета, после недавней осады. Но глаза у него цвета тусклой бронзы, и короны на нем нет. То ли Анабель не сумела ее раздобыть, то ли Кэл отказался ее надевать. Последнее вероятнее.

– Посадочная полоса? – спрашивает Кэл, глядя сверху вниз на Дэвидсона.

Премьера, кажется, не смущает разница в росте. Видимо, типично мужские состязания в размерах ему неинтересны.

– Да, – отвечает Дэвидсон. – Это летное поле находится на большой высоте, и отсюда легче добраться до Асцендента, чем с аэродромов, расположенных на равнинах или глубже в горах. Я подумал, что лучше всего сесть здесь, хотя восточный подъем к Ястребиному Гнезду считается очень живописным.

– Когда война закончится, охотно посмотрю, – отвечает Кэл, стараясь быть вежливым. Но ему не удается скрыть явное равнодушие.

Впрочем, Дэвидсон не обижается.

– Когда война закончится, – эхом повторяет он, блеснув глазами.

– Мы не хотим, чтобы вы запоздали с отчетом к вашему правительству, – говорит Анабель, обвив рукой Кэла – воплощенная любящая бабушка. Она опирается на него больше необходимого. Хорошо рассчитанный эффект.

– Не волнуйтесь, – отвечает Дэвидсон, как всегда, с добродушной вялой улыбкой. – Я буду выступать перед ассамблеей завтра утром. Тогда и изложу наше дело.

Кэл вздрагивает.

– Завтра утром? Сэр, вы не хуже меня знаете, что время…

– Ассамблея собирается утром. А сегодня, надеюсь, вы поужинаете со мной, – безмятежно отзывается Дэвидсон.

– Премьер… – начинает Кэл, скрипя зубами.

Но новокровка властен и непреклонен, хотя говорит вроде бы извиняющимся тоном.

– Мои коллеги и без того пошли на уступку, согласившись на внеочередное заседание. Уверяю вас, я делаю что могу – в рамках наших законов.

«Законы». Как можно существовать в такой стране? Где нет трона, нет короны, нет человека, который принимает окончательное решение, в то время как остальные грызутся из-за мелочей. Как Монфор надеется выжить? Нельзя двигаться вперед, если столь многие тянут в разные стороны.

Но если Монфор не способен двигаться, если Дэвидсон не раздобудет для Кэла солдат, война закончится именно так, как мне надо. И даже быстрей, чем я думала.

– Значит, в Асцендент? – спрашиваю я, желая поскорей уйти с холода.

Пусть Кэл развлекается местными достопримечательностями. Поскольку Анабель уже предъявила права на принца, я предлагаю руку Дэвидсону. Слегка поклонившись, он принимает ее; она лежит на моем запястье, как перышко.

– Сюда, ваше высочество, – говорит он.

Я с удивлением обнаруживаю, что прикосновение новокровки не так отвратительно, как прикосновение моего нареченного. Дэвидсон задает хороший темп и уводит нас с летного поля по горной тропе.

Асцендент расположен высоко на восточном краю огромной горной цепи. Сверху открывается вид далеко за пределы страны. На горизонте виднеется Прерия – территория, печально известная разбойничьими набегами. Бродячие шайки Серебряных, не принадлежащие ни к какой нации, охотятся там на всех, кто пересекает границу. Всё остальное – пустая равнина. Лишь в одном месте виднеются остатки того, что некогда было городом. Очень давно. Не знаю, как он назывался.

Асцендент как будто растет прямо из горы; выстроенный на склонах и в долине, он изгибается над большой рекой, которая течет на восток по извилистым ущельям. Видны несколько дорог, уходящих в каменную толщу; по ним снуют транспорты. Очевидно, гора пронизана туннелями. Большая часть городских строений сложена из необыкновенно гладких белых и серых блоков. Это гранит, мрамор, кварц. Между домами растут сосны, иные из которых выше городских шпилей, и их хвоя – такого же темно-зеленого цвета, как флаг Монфора. На город, чередуясь, ложатся темно-розовые и насыщенно-фиолетовые полосы – эффект заката в горах. Свет и тьма. Над нами, уходя на запад, торжествующе возвышаются заснеженные вершины – под небом, которое кажется слишком большим и слишком близким. В сумерках загораются первые звезды. Они складываются в известные мне созвездия.

Я никогда еще не видела такого города, и он меня тревожит. Мне не нравятся сюрпризы, и я не люблю удивляться. Это значит, что кому-то удалось превзойти меня, мою кровь, мою родину.

Но Асцендент оказывается приятным сюрпризом. Я невольно восхищаюсь этим странным и красивым местом. До города меньше мили, но многочисленные ступеньки заставляют тропу казаться длиннее. Я понимаю, что премьер хочет похвастать; вместо того чтобы предоставить нам транспорты, он заставил нас идти пешком и видеть монфорскую столицу во всей красе.

Будь я при королевском дворе, под руку с очередным придворным, я не трудилась бы завязывать беседу. Присутствие Дома Самосов говорит само за себя. Но здесь? Мне придется доказывать, чего я стою. Я вздыхаю, стискиваю зубы и смотрю на Дэвидсона.

– Насколько я знаю, вас выбрали правителем.

Это слово странно звучит, оно катается во рту, как гладкий камушек.

Дэвидсон невольно усмехается – крошечная брешь в его непроницаемой маске.

– Да. Два года назад. Наши граждане голосовали. И на третий год, следующей весной, мы проделаем это снова.

– А кто именно голосовал?

Он поджимает губы.

– Все, если вы об этом спрашиваете. Красные, Серебряные, Непримиримые. Бюллетеню безразличен цвет.

– Значит, у вас здесь действительно есть Серебряные.

Слухи ходили и раньше, но я сомневалась, что Серебряный снизойдет до жизни бок о бок с Красным, не говоря уж о том, чтобы подчиняться ему. Даже если речь о новокровке. Тем не менее, меня это озадачивает. Кто захочет равенства, если в другом месте сможет жить как бог?

Дэвидсон кивает.

– И их много.

– И они просто это… терпят? – насмешливо спрашиваю я, не заботясь о выборе слов.

Придерживаю язык я лишь в присутствии родителей – но их здесь нет, они бросили меня на поживу Красным волкам.

– Терпят наше равноправное существование, вы имеете в виду? – голос премьера становится резче, он словно рассекает горный воздух.

Его взгляд впивается в меня, золотые глаза – в угольно-серые. Мы движемся дальше и минуем в молчании немало ступенек. Он хочет, чтобы я извинилась.

Не дождется.

Наконец мы доходим до мраморной террасы с видом на огромный сад. В нем благоухают незнакомые цветы – фиолетовые, оранжевые, голубые. Чуть впереди нас, в сопровождении монфорцев, идет Мэра Бэрроу со своей семьей. Один из ее братьев наклоняется к клумбе, чтобы получше рассмотреть.

Пока остальные любуются роскошным садом, Дэвидсон подходит ближе, так что его губы почти касаются моего уха. Я подавляю желание рассечь нахала пополам.

– Простите меня за прямоту, принцесса Эванжелина, – шепчет он, – но, если не ошибаюсь, у вас есть возлюбленная? Однако заключить с ней союз вам нельзя.

«Клянусь, я вырву им всем языки. Неужели нельзя сохранить ни один секрет?»

– Не понимаю, – рычу я, стиснув зубы.

– О, понимаете. Она замужем за вашим братом. Это часть сделки, ведь так?

Я крепче стискиваю каменные перила. Их прохладная гладкость меня не успокаивает. Я сжимаю пальцы, и острые, украшенные драгоценными камнями кончики декоративных когтей оставляют глубокие царапины. Дэвидсон продолжает, и его слова, негромкие, быстрые, требующие внимания, пробуждают во мне смятение.

– Если бы все сложилось, как вы хотели, если бы вы не были разменной монетой в игре за корону, а она оставалась незамужней, вы бы заключили брак? Даже при наилучших обстоятельствах, получите ли вы в Норте то, о чем мечтаете?

Я поворачиваюсь к нему, обнажив зубы. Премьер стоит слишком близко. Он не вздрагивает, не отступает. Я вижу крошечные дефекты на его лице. Морщинки, шрамы, даже поры. Я могла бы выцарапать Дэвидсону глаза, если бы захотела.

– Брак не имеет ничего общего с мечтами, – резко говорю я. – Он нужен только ради наследников и больше ни для чего.

По какой-то непонятной причине взгляд его золотистых глаз смягчается. Я вижу в них жалость. Сочувствие.

Ненавижу.

– Значит, вам отказано в исполнении ваших желаний из-за того, кто вы такая. Не ваш выбор. Судьба, которую вы не можете изменить – и не хотите.

– Я…

– Смотрите на мою страну свысока, если угодно, – негромко произносит Дэвидсон, и я вижу тень гнева, который он старательно скрывает. – Критикуйте наш образ жизни. Возможно, результат вам понравится.

Он немного отступает и вновь становится образцовым политиком. Обычный человек с ординарными чертами.

– И сегодняшний ужин тоже. Мой супруг, Кармадон, лично о нем позаботился.

«Что? – я хлопаю глазами. – Нет, конечно. Я ослышалась». Щеки у меня горят, становясь серыми от стыда. Я не в силах отрицать, что сердце подпрыгнуло в моей груди, а по телу пронесся прилив адреналина – лишь для того, чтобы заглохнуть в биении сердца. «Что толку мечтать о невозможном».

Но премьер слегка кивает. Чуть заметно.

Я не ослышалась, и он не оговорился.

– Еще одна мелочь, которую мы терпим в Монфоре, принцесса Эванжелина.

Он бесцеремонно выпускает мою руку и ускоряет шаг. Я слышу стук сердца в груди. «Он лжет? То, что он сказал… это правда?» К моему изумлению, глаза у меня щиплет от слез, а грудь сжимается.

– Дипломатия никогда не была твоей сильной стороной.

Кэл хмурится, стоя рядом со мной, а старая королева отстала, чтобы пошептаться с кем-то из Айрелов.

Я отворачиваюсь, на мгновение скрыв лицо за пологом серебряных волос. Этого хватает, чтобы обрести некоторое подобие самообладания. К счастью, Кэл занят тем, что смотрит вслед Мэре и с горестной тоской наблюдает за ее движениями.

– Тогда зачем же ты меня выбрал? – наконец огрызаюсь я, надеясь, что он в полной мере ощутит мои ярость и боль. – Зачем делать такую, как я, королевой, если я буду тебе лишь мешать?

– И изображать дурочку ты тоже плохо умеешь, Эванжелина. Ты же знаешь, в чем дело.

– Я знаю, что тебе дали выбор, Калор. Две дороги. И ты выбрал ту, что идет прямо сквозь мое сердце.

– Выбор, – отрывисто произносит он. – Вы, девушки, любите это слово.

Я закатываю глаза.

– Ну а тебе, кажется, оно незнакомо. Ты всех и вся винишь в решении, которое принял сам.

– В решении, которое мне пришлось принять, – сверкнув глазами, Кэл поворачивается ко мне. – Какие у меня были варианты? Думаешь, Анабель, твой отец и все остальные заключили бы союз с Красными, не получив ничего взамен? Думаешь, им бы не пришло в голову поддержать другого… кого-нибудь похуже? По крайней мере, я могу…

Я становлюсь прямо перед ним, грудь к груди. Расправляю плечи, готовая к бою. Годы тренировок напоминают о себе.

– Что? Сделать мир лучше? Когда сражения закончатся, думаешь, ты будешь сидеть на новом троне, помахивать своим дурацким пламенем и менять законы? – фыркнув, я окидываю его взглядом, от ботинок до волос. – Не говори глупостей, Тиберий Калор. Мы оба марионетки, но, по крайней мере, ты можешь перерезать веревочки.

– А ты нет?

– К сожалению, – шепотом отвечаю я, не кривя душой.

Если бы Элейн была здесь, если бы мы каким-то образом могли остаться…

– Когда… когда нам будет нужно пожениться… – начинает он, запинаясь. Совсем не в духе Калора заикаться. – Я не стану усложнять тебе жизнь. Визиты, встречи… вы с Элейн делайте что хотите.

По мне пробегает холодок.

– Если я буду соблюдать свою часть сделки.

Эта перспектива внушает отвращение нам обоим, и мы отводим глаза.

– Я ничего не собираюсь делать без твоего согласия, – буркает Кэл.

Пусть даже я не удивлена, но в моей душе вспыхивает огонек облегчения.

– Только попробуй. Я тебе кое-что отрублю.

Кэл слабо усмехается – как будто вздыхает.

– Ну и бардак, – говорит он так тихо, что, возможно, эти слова не предназначены для моих ушей.

Я втягиваю воздух сквозь зубы.

– Ты все еще можешь выбрать ее.

Воцаряется тишина, мучительная для нас обоих.

Он сердито смотрит под ноги. Мэра не оборачивается и не отходит от сестры. Хотя цвет волос у девушек разный, я вижу определенное сходство. Они одинаково движутся. Осторожно, тихо, аккуратно, как мыши. Сестра Мэры срывает на ходу цветок – бледно-зеленый, с яркими лепестками – и вплетает его в волосы. Долговязый молодой Красный, которого Мэра повсюду таскает с собой, делает то же самое. Цветок у него за ухом смотрится глупо, и сестры Бэрроу складываются пополам от хохота. Их смех доносится до нас и словно дразнит.

«Они Красные. Низшие. Но они счастливы. Как такое возможно?»

– Перестань ныть, Калор, – произношу я сквозь зубы. Это совет нам обоим. – Ты сам сковал свою корону – теперь носи ее. Или не носи.

7. Айрис

Берега Охайюса высоки. Весна выдалась сырая, и поля на юге Озерного края много раз заливало. Тиора была здесь, на зыбкой южной границе, всего две недели назад, и помогала спасать урожай – а также улыбалась и махала. Ее мимолетная улыбка помогла нам отчасти вернуть расположение подданных, однако в отчетах говорится, что Красные все равно бегут. Через холмы на востоке они перебираются в Разломы. Они глупы, если верят, что тамошний Серебряный король даст им лучшую жизнь. Те, что поумней, пересекают Охайюс и уходят на ничейные земли, где нет ни королей, ни королев. Но их ждет непростое путешествие, и в промежутке между Озерным краем и северным Пьемонтом они в равной мере рискуют столкнуться с недружелюбными Красными и Серебряными.

С высокого речного берега далеко видно долину. Отличное место для ожидания. Я смотрю на юг, на леса, которые блещут золотом в лучах меркнущего вечернего солнца. Сегодня выдался хороший день. И Мэйвен был достаточно любезен, чтобы ехать в отдельном транспорте, поэтому я несколько часов наслаждалась покоем, катя на юг среди пшеничных и кукурузных полей. Путешествие отчасти принесло мне облегчение, пусть даже пришлось покинуть мать и сестру. Они остались в столице. Не знаю, когда увижу их снова. Может быть, никогда.

Несмотря на приятный ветерок и теплый воздух, Мэйвен предпочитает ждать в транспорте. Пока что. Несомненно, он попытается произвести некоторый эффект, когда прибудут пьемонтцы.

– Опаздывает, – бормочет пожилая женщина рядом со мной.

Вопреки обстоятельствам, я чувствую, как у меня приподнимаются уголки губ.

– Терпение, Джиданса.

– Надо же, как изменилось течение, ваше величество, – посмеивается она, и морщинки на коричневом лице становятся глубже, когда она улыбается. – Помнится, я неоднократно давала вам тот же самый совет. Обычно в отношении еды.

Я отрываюсь от горизонта и поворачиваюсь к ней.

– В этом отношении ничего не поменялось.

Ее хриплый смешок становится громче, эхом разносясь над рекой.

Джиданса из рода Мерана была другом нашей семьи, сколько я себя помню. Близкая, как тетушка, и заботливая, как нянька. Она использовала свою способность тельки, чтобы развлекать нас с Ти в детстве, жонглируя нашими туфлями или игрушками. Несмотря на покрытое морщинами лицо, седину и степенность, Джиданса – грозный противник, необыкновенно одаренная тельки, одна из лучших в нашем народе.

Будь я бессердечна, я бы попросила ее поехать со мной в Норту.

Она бы согласилась, но я знаю, что не стоит об этом просить.

Большинство родственников Джидансы погибли на войне. Жизнь в Норте станет для нее незаслуженным наказанием.

Рядом с ней я чувствую облегчение. Даже в собственной стране мне по-прежнему неловко в присутствии Мэйвена.

Остальные члены моей свиты стоят за спиной, на почтительном расстоянии. Стражи вроде как должны внушать ощущение безопасности, но под их взглядом я никогда не чувствую себя спокойно. Они убьют меня, если мой супруг велит. Как минимум попытаются.

Я складываю руки на груди и поглаживаю ткань своего синего дорожного жакета. Мне предстоит встреча с принцем Пьемонта – правящим принцем, – но я одета совсем не подобающе случаю. Надеюсь, он не так помешан на внешности, как большинство Серебряных.

Не нужно долго ждать, чтобы это выяснить.

С возвышения нам видно, как его кортеж пробирается по спорной территории. Местность здесь во всех отношениях неотличима от лесов в южной части Озерного края. Ни стен, ни ворот, ни дорог, служащих обозначением границы. Наши собственные патрули пока что надежно укрыты, им приказано предоставить пьемонтскому принцу беспрепятственный проезд.

Его кортеж невелик даже по сравнению с нашей жалкой кучкой в шесть транспортов и полсотни охранников. Я замечаю лишь два транспорта, быстрых и проворных, которые катят там, где лес растет реже. У них камуфляжная окраска – болотно-зеленая, помогающая слиться с пейзажем.

Когда они приближаются, я вижу желтые, белые и фиолетовые звезды на боках.

Бракен.

За спиной у меня стонет металл, и Мэйвен выходит из транспорта.

Двигаясь спокойно и изящно, он пересекает вытоптанную траву несколькими быстрыми шагами, останавливается рядом со мной и медленно складывает руки на груди. Его белая кожа в вечернем свете кажется золотистой. Мэйвен выглядит почти человеком.

– Я не думал, что принц Бракен окажется таким доверчивым. Вот глупец, – говорит он, указывая на маленький кортеж принца.

– Отчаяние из кого угодно сделает глупца, – холодно отзываюсь я.

Мэйвен издает короткий отрывистый смех. Его взгляд лениво скользит по мне.

– Только не из тебя.

«Нет, не из меня!»

Нить в эту иголку надо вдеть аккуратно. Я принимаю ту же позу, что и Мэйвен. Воплощенная сила. Решимость. Сталь. Дети Бракена пропали много месяцев назад, их держат в плену и используют как средство давления. Каждую минуту враги отгрызают очередной кусок Пьемонта. Монфор уже обошелся им в миллионы крон; он загребает все, до чего способен дотянуться. Оружие, самолеты, продуктовые склады. Военная база в Нижних землях была разграблена, большую часть содержимого перевезли в горы. Монфорцы – саранча, которая пожирает что может. Ресурсы Бракена уже почти исчерпаны.

Транспорты останавливаются в нескольких шагах, на безопасном расстоянии от нашего собственного конвоя. Когда они открываются, из машин выходит десяток охранников в роскошном темно-лиловом одеянии, отделанном золотом. Большинство вооружено мечами и пистолетами; некоторые, впрочем, предпочитают боевые молоты и топоры.

А у Бракена вовсе нет оружия.

Он высокий, чернокожий, гладколицый. Полные губы, глаза, похожие на два отполированных агата. Если Мэйвен щеголяет плащом, медалями и короной, Бракен, похоже, придает меньше значения стилю. Одежда у него красиво пошита – темно-фиолетовый наряд, отделанный золотом, как у Стражей, – но я не вижу ни короны, ни мехов, ни драгоценностей. Этот человек прибыл сюда с серьезной миссией, и у него нет повода пышно наряжаться.

Он возвышается над нами обоими, мускулистый как сильнорук, хотя я точно знаю, что Бракен – мимик. Если он прикоснется ко мне, к нему перейдет моя способность, хотя лишь на некоторое время и в меньшем масштабе. Он способен проделать это с любым Серебряным. Возможно, даже с новокровками.

– Я бы хотел, чтобы наша первая встреча состоялась при более приятных обстоятельствах, – произносит он низким, рокочущим голосом. Согласно обычаю, Бракен отвешивает неглубокий поклон. Пускай он – правящий принц Пьемонта, но его страна не сравнится с нашими.

– Мы тоже, ваше высочество, – отвечаю я с кивком.

Мэйвен повторяет мои движения, но чересчур торопливо. Как будто хочет, чтобы это поскорей закончилось.

– Что вы можете нам предложить?

Я морщусь от бестактности мужа и инстинктивно открываю рот, готовясь сгладить острые углы этого рискованного разговора. Но, к моему удивлению, Бракен усмехается.

– Я тоже не хочу тратить время зря, – говорит он, и его улыбка становится горькой. К нему приближается один из Стражей, неся переплетенный в кожу том. – Тем более что речь идет о моих детях.

– Это ваши разведданные по Монфору? – спрашиваю я, окидывая взглядом документы, которые охранник передает принцу. – Вы так быстро их собрали…

– Принц не один месяц искал своих детей… а также людей, способных ему помочь, – цедит Мэйвен. – Я помню ваших послов, принцев Александрета и Дарака. Сожалею, что ничего не смог поделать.

Я едва удерживаюсь, чтобы не фыркнуть. Один из принцев погиб в Археоне, став жертвой несостоявшейся попытки покушения на самого Мэйвена. А другой тоже мертв, насколько мне известно.

Бракен помахивает массивной рукой.

– Они сознавали риск, как и все, кто мне служит. Я уже потерял десятки людей, пока искал сына и дочь.

В этих словах звучит подлинная скорбь, переплетенная с гневом.

– Давайте надеяться, что больше мы не потеряем никого, – негромко произношу я, думая о себе.

И о том, что сказала моя мать. «Это должна быть ты».

Мэйвен вздергивает подбородок и переводит взгляд с Бракена на книгу в его руках. Она наполнена сведениями о Монфоре. О загадочных городах, горах, армиях. Данными, которые нам нужны.

– Мы готовы сделать то, что не под силу вам, Бракен, – говорит он.

Мэйвен – опытный актер, и он вкладывает в свои слова должное количество сочувствия. Дай ему волю, и юный король переманит Бракена на свою сторону, прежде чем я успею хотя бы начать.

– Насколько я понимаю, пока монфорцы удерживают ваших детей, вы не можете выступить против них. Любая попытка поставит под угрозу их жизни.

– Именно так, – отвечает Бракен, энергично кивая. Он глотает наживку, которую бросает ему Мэйвен. – Даже собирая сведения, мы страшно рисковали.

Король Норты поднимает бровь.

– И?

– Мы знаем, что дети находятся в столице, в Асценденте, – отвечает принц и протягивает нам книгу. – Город укрыт глубоко в горах. Наши карты стары, но ими вполне можно пользоваться.

Я беру том, прежде чем это успевает сделать кто-то из стражей, и взвешиваю его на руке. Он тяжел. И стоит на вес золота.

– А вы сумели выяснить, где конкретно их держат? – спрашиваю я.

Мне не терпится открыть материалы и приняться за работу.

Бракен склоняет голову.

– Да. Дорогой ценой.

Я прижимаю увесистую книгу к груди.

– Ваши усилия не пропадут даром.

Пьемонтский принц в почтительном замешательстве оглядывает меня с головы до ног. Мэйвена труднее разгадать. Он не движется, и выражение его лица не меняется. Температура не поднялась ни на единый градус. Но я чувствую, что он полон подозрений. И угрозы. Мэйвену хватает ума держать рот на замке в присутствии принца. Он не помешает мне плести мою паутину.

– Я сама возглавлю поисковую группу, – продолжаю я, решительно взглянув на Бракена.

Он стоит неподвижно, как статуя. Изучает меня, оценивает. Простая одежда оказалась удачным выбором с моей стороны. Я больше похожа на воина, чем на королеву.

– Я возьму с собой отряд, достаточно маленький, чтобы пробраться незаметно. Будьте уверены, мы со вчерашнего дня об этом думаем.

Хоть мне и неприятно, я кладу руку на плечо Мэйвена. Его тело под одеждой холодно. Я ощущаю еле заметную дрожь. И моя улыбка становится шире.

– Мэйвен придумал великолепный план.

Он берет меня за руку. Пальцы как лед. Очевидная угроза.

– О да, – отвечает Мэйвен, и его губы растягиваются в мрачной улыбке, под стать моей.

Но Бракен явно не думает ни о чем, кроме спасения детей. Неудивительно. Могу лишь вообразить, что сделала бы моя мать, если бы в плену оказались мы с Тиорой.

Принц испускает долгий облегченный вздох.

– Прекрасно, – говорит он и снова кланяется. – В таком случае я обещаю поддерживать союз, который существовал десятилетиями. Пока эти изверги не вмешались, – его лицо каменеет. – Но больше я терпеть не стану. Вода повернула вспять.

Я ощущаю его волю так же отчетливо, как течение реки под нами. Неудержимо. Необратимо.

– Вода повернула вспять, – повторяю я, крепко держа в руках книгу.

На сей раз Мэйвен забирается в мой транспорт вслед за мной, и мне хочется пинком сбросить его на траву. Но вместо этого я устраиваюсь подальше от него и кладу на колени добытые у Бракена данные разведки. Мэйвен не сводит с меня глаз, пока усаживается. От его спокойствия я почти покрываюсь потом. Я жду, когда он заговорит, парируя ледяной взгляд Мэйвена своим.

Мысленно я проклинаю присутствие супруга. Мне не терпится впиться в бумаги и поскорей скорректировать свой план, но я не могу приступить, пока Мэйвен насмешливо пялится на меня. И он это знает. Он наслаждается – ему нравится докучать людям. Наверное, его собственные демоны отступают, когда он мучает других.

Только когда транспорт трогается с места и стремительно несется прочь от границы, Мэйвен заговаривает.

– Что ты делаешь? – интересуется он ровным голосом, лишенным всех эмоций. Его любимая тактика – ничем не выдавать своего настроения. Бесполезно смотреть ему в глаза в поисках чувств, как я поступила бы, общаясь с любым другим человеком. Для этого он слишком опытен.

Я отвечаю, держа голову высоко:

– Привлекаю на нашу сторону Пьемонт.

«Нашу».

Мэйвен негромко хмыкает и усаживается поудобнее, готовясь к долгому путешествию.

– Очень хорошо, – отвечает он – и больше не произносит ни слова.

8. Мэра

Монфорцы ведут нас к огромному дворцу, который стоит высоко на утесе, над долиной, в то время как остальной город лепится к склонам. Приятный вечерний ветерок развевает многочисленные темно-зеленые флаги с изображением белого треугольника. «Это гора», – догадываюсь я. Какая я глупая, что не разгадала их символ раньше. Тот же рисунок – на монфорской военной форме.

Моя собственная одежда незатейлива – это даже не форма, просто разные предметы туалета, какие удалось найти на складе. Куртка, рубашка, брюки, ботинки. Возможно, раньше они принадлежали Серебряным, судя по удобному покрою. Фарли с Кларой на руках тяжело шагает рядом в своем подобии мундира. Она вся в красном, на воротнике – три металлических квадратика. Знак генерала Командования.

Серебряные, которые идут позади нас, одеты куда пышнее. От них ничего иного я и не ожидала. Яркая радуга на фоне белых извилистых улиц Асцендента. Кэла в огненно-красном плаще трудно не заметить, хоть я и стараюсь. Он идет рядом с Эванжелиной, и я отчасти ожидаю, что она спихнет принца с какой-нибудь лестницы покруче.

Я держусь ближе к отцу, слушая его дыхание. Ступенек здесь много, а он – старик с заново отращенной ногой, не говоря уж о недавно восстановленном легком. Разреженный воздух ему не на пользу. Он изо всех сил старается не спотыкаться, и лишь раскрасневшееся лицо выдает его усилия. Мама идет с другой стороны, разделяя мои тревоги. Она выставила руку вперед, чтобы поддержать папу, если он запнется.

Я могла бы прибегнуть к чьей-нибудь помощи, например позвать сильнорука или хоть Бри или Трами, если бы папа попросил. Но я знаю, что он не попросит. Он движется вперед, на ходу пару раз коснувшись моей руки. Он благодарен мне за то, что я рядом – и за то, что молчу.

Лестница в конце концов заканчивается, и мы минуем арку в виде сплетенных древесных стволов. Перед нами – центральная площадь с узором в виде клетчатой спирали из зеленого гранита и молочно-белого известняка. Арки, стоящие по сторонам площади, обрамлены соснами; иные из деревьев не уступают в размерах башням. Меня поражает громкое пение птиц в фиолетовых сумерках.

Килорн, идущий рядом со мной, негромко свистит. Он смотрит на высокое здание с колоннами, встроенное в крутой склон. Странная смесь блестящего камня, похожего на речную гальку, с лакированным деревом и мрамором. Многочисленные крылья здания усыпаны балконами; кое-где на них растут цветы. Все окна выходят на долину – на город.

Несомненно, это жилище премьера. Настоящий дворец, даже если называется иначе. Остальные члены моей семьи не без основания благоговеют, а в меня он вселяет тревогу. Я повидала достаточно дворцов и знаю, что не стоит доверять тому, что кроется за скульптурными изысками и сверкающими окнами.

Вокруг дворца нет стен, нет ворот. Городской стены, похоже, тоже нет. По крайней мере, зримой. Судя по всему, расположение города само по себе – защита. Монфор достаточно силен, чтобы не нуждаться в стенах. Или чересчур беспечен. Судя по Дэвидсону, в последнем я очень сильно сомневаюсь.

Фарли, видимо, думает то же самое. Ее взгляд перебегает по аркам, соснам, по дворцу, внимательно отмечая всё. Потом она смотрит на Серебряных, которые входят на площадь вслед за нами и стараются не выказывать удивления при виде жилища Дэвидсона.

Премьер жестом манит нас дальше, в самое сердце своей страны.

Как и в Пьемонте, моим родным здесь отводят гораздо более удобные комнаты, чем те, к которым мы привыкли. Жилые апартаменты в доме Дэвидсона просторны – настолько, что каждому предоставляют отдельную спальню. Килорн и Гиза осматривают свои покои. Бри меньше склонен двигаться – он занял одну из бархатных кушеток в большой гостиной. Стоя на террасе, я слышу, как он храпит. Это, конечно, временный вариант, пока моей семье не подыщут постоянное место жительства в городе.

Меня оставили одну, то ли ненароком, то ли намеренно. Но я в любом случае не возражаю.

Асцендент сверкает внизу, как созвездие на склоне горы. Я ощущаю городское электричество, далекое и постоянное, подмигивающее мне многочисленными огоньками. Монфорская столица напоминает отражение неба. Звезды здесь необыкновенно ясные; кажется, к ним можно прикоснуться. Я делаю глубокий вдох, втягивая горную свежесть. «Прекрасное место, чтобы оставить мою семью здесь. Ничего лучше не придумаешь».

На балконе цветут цветы в горшках и ящиках, всех цветов радуги. Те, что рядом со мной, – фиолетовые, странной формы, с широкими плоскими лепестками.

– Их здесь называют «слоники».

Трами медленно подходит ко мне и ставит локоть на перила. Он наклоняется, чтобы посмотреть на город. Хотя сейчас лето, ночной воздух холоден. Должно быть, я дрожу, потому что одной рукой брат протягивает мне вязаную шаль.

Я накидываю ее на плечи, а Трами тем временем хмурит брови.

– Что такое «слоники»?

Это слово пробуждает какое-то смутное воспоминание, но я качаю головой.

– Не знаю. Джулиан, наверное, знает.

Я произношу имя своего старого наставника машинально – и вздрагиваю. В груди на мгновение вспыхивает боль.

– Спроси его сегодня за ужином, – задумчиво говорит брат, проводя рукой по взлохмаченной бороде.

Я жму плечами, стараясь не думать больше о Джулиане Джейкосе.

– Тебе надо побриться, Трами, – с улыбкой говорю я, а потом, еще разок вдохнув горный аромат, поворачиваюсь лицом к городским огням. – Сам спроси.

– Нет.

Что-то в его голосе меня смущает. Еле слышная дрожь решимости. Храбрость. Трами не из тех, кто умеет отказывать близким. Он привык повсюду следовать за Бри и улаживать семейные раздоры. Он – миротворец, вовсе не тот человек, который станет упираться и настаивать на своем.

Я смотрю на брата, ожидая объяснений.

Он стискивает зубы и устремляет на меня пристальный взгляд своих темно-карих глаз. У него тоже мамины глаза.

– Нам нечего там делать.

«Нам». Смысл его слов ясен. «Дальше мы не пойдем». Бэрроу – не политики и не воины. У них нет причин привлекать к себе внимание – и разделять опасность, в которой я живу. Однако перспектива остаться одной, без родных… Я, конечно, эгоистка, но с этим страхом ничего нельзя поделать.

– Всё может быть, – говорю я, беря брата за руку. Трами быстро накрывает мою ладонь своей. – Там должно быть место и для вас. Вы – моя семья…

Дверь на террасу со скрипом приоткрывается, пропуская Гизу и Килорна. Сестра смотрит на нас блестящими глазами.

– Сколько людей обладают огромной властью лишь потому, что она досталась им от семьи? – спрашивает она.

Гиза имеет в виду Серебряных. Королевских особ, аристократов, которые передают власть детям, вне зависимости от того, насколько они для этого годятся. Серебряные помешаны на крови, на династиях – вот та причина, по которой Мэйвен сидит на троне. Душевнобольной мальчик-король, управляющий страной, но не способный управлять даже собственным сознанием.

– Это другое дело, – говорю я, хотя и не вполне искренне. – Ты не похожа на них.

Гиза протягивает руку и поправляет на мне шаль. Она ведет себя как старшая сестра, хотя вообще-то на три года младше. Цветок, бледный как рассветное солнце, все еще заткнут у нее за ухом. Я медленно касаюсь лепестков, пропускаю между пальцев прядь волос. Цветок идет Гизе. «Пойдет ли ей Монфор?»

– Трами правильно сказал, – отвечает она. – Ваши встречи, советы, война, которую вы ведете… это не для нас. И мы не хотим впутываться.

Гиза смотрит на меня, глаза в глаза. Мы теперь одного роста, но, надеюсь, она еще подрастет. Она не заслуживает того, чтобы смотреть на мир с моего ракурса.

– Хорошо, – отвечаю я, притянув сестру к себе. – Я поняла.

– Они тоже так думают, – бормочет она, уткнувшись в меня.

«Мама и даже папа».

Такое ощущение, что с моих плеч свалился огромный груз. Он тянул меня вниз или удерживал, как якорь? Возможно, то и другое. Кем я стану без родителей, без братьев и без сестры, уравновешивающих чашу весов?

«Кем должна».

Положив голову на плечо Гизы, я смотрю на Килорна, который стоит у нее за спиной. Он наблюдает за нами, и лицо у него мрачно, как грозовая туча. Наши взгляды сходятся, и в его глазах я читаю решимость. Он уже давно вступил в Алую гвардию – и не станет нарушать клятву. Даже ради того, чтобы остаться здесь, в безопасном месте, с единственными близкими людьми.

– Так, – говорит Гиза, отстраняясь. – Давай-ка я наряжу тебя к этому несчастному званому ужину.

Жизнь на повстанческих базах лишь развила таланты моей сестры в отношении цветов, материалов и стилей. Каким-то образом она раздобыла во дворце несколько костюмов, из которых можно выбирать; они официальны, но достаточно удобны. Разумеется, они не похожи на расшитые драгоценными камнями чудища, которые носят Серебряные, но, тем не менее, в них уместно выйти к столу, за которым сидят короли и лидеры государств. Надо признать, я люблю наряжаться. Проводить пальцами по хлопку и шелку. Выбирать прическу. Приятное и такое необходимое развлечение.

Тиберий, несомненно, тоже будет сидеть за столом – мрачный, в багряном одеянии. Он дуется, потому что я держусь своих принципов, а он на них плюет. Пусть поймет, от кого и от чего он отрекся.

При этой мысли я ощущаю болезненное, но несомненное удовольствие.

Хотя Гизе хочется нарядить меня позатейливее, мы в конце концов выбираем платье, которое нравится нам обеим. Простое, сливового цвета, с длинными рукавами и юбкой до пола. Никаких украшений, кроме моих сережек. Розовая – Бри, красная – Трами, фиолетовая – Шейд, зеленая – Килорн. Последняя, алая, как свежая кровь, осталась в багаже. Я не стану надевать сережку, которую подарил мне Тиберий, но и выбросить ее не могу. Она лежит там, нетронутая, но не забытая.

Гиза быстро пришивает какую-то замысловатую золотую тесьму – кусок готовой вышивки – к отвороту рукавов. Понятия не имею, где она стянула вышивальные принадлежности – возможно, их принесли люди Дэвидсона. Ее ловкие пальцы приводят в порядок мои волосы и сплетают из каштановых прядей нечто вроде короны. Эта прическа скрывает седину, которая уже заметно распространилась. Напряжение, несомненно, берет свое, и я хорошо вижу это в зеркале. Я выгляжу полинялой, осунувшейся. Под глазами тени, похожие на синяки. У меня уйма шрамов – от клейма, от ран, которые толком не зажили, от собственной молнии. Но я еще держусь.

Дворец премьера обширен, но планировка довольно проста, и нужно совсем немного времени, чтобы спуститься на нижний этаж, где находятся общие залы. В конце концов, можно просто следовать за запахом еды, который ведет меня через анфиладу пышных гостиных и галерей. Я миную столовую размером с бальный зал, где стоит стол, за которым могут усесться сорок человек, и есть огромный каменный камин. Но стол пуст, и в камине не трещит огонь.

– Мисс Бэрроу, если не ошибаюсь?

Я поворачиваюсь, услышав добродушный голос, и вижу еще более добродушное лицо. В одной из многочисленных арок, ведущих на смежную террасу, стоит мужчина. Он совершенно лыс, с кожей цвета полуночи, почти фиолетового оттенка, и его улыбка сверкает, как белый полумесяц. Так же бел и шелковый костюм.

– Да, – спокойно отвечаю я.

Он улыбается еще шире.

– Очень рад. Мы будем ужинать здесь, под звездами. Я подумал, что в честь первого визита так будет лучше всего.

Я пересекаю роскошный зал. Плавными движениями он берет меня под руку и выводит на вечернюю прохладу. Запах еды усиливается, так что слюнки текут.

– Как вы напряжены, – посмеиваясь, говорит он и слегка шевелит рукой, словно демонстрируя, как она расслаблена по сравнению с моими мышцами. Он так непринужденно себя ведет, что я тут же проникаюсь подозрениями.

– Меня зовут Кармадон, и я готовил ужин. Поэтому, если будут жалобы, держите их при себе.

Я прикусываю губу, скрывая улыбку.

– Постараюсь.

В ответ он многозначительно постукивает себя по носу.

Прожилки в его глазах – серого цвета на белом фоне. «У этого типа серебряная кровь». Я проглатываю внезапный ком в горле.

– Могу я спросить, какой способностью вы обладаете, Кармадон?

Он тонко улыбается.

– Разве это не очевидно? – Кармадон указывает на многочисленные растения и цветы вокруг. – Я всего лишь скромный зеленый, мисс Бэрроу.

Из вежливости я заставляю себя улыбнуться. «Скромный». Я видела трупы, у которых из глазниц и изо рта торчали корни. Не существует ни скромных, ни безобидных Серебряных. Они все обладают способностью убивать. Но, впрочем, и мы тоже. И вообще все люди на свете.

Мы идем по террасе навстречу вкусному запаху, неярким огням и сдержанному гулу голосов. Эта часть дворца выстроена на уступе; отсюда открывается ничем не заслоненный вид на сосны, долину и снежные пики вдалеке. Они сияют в лучах заходящего солнца.

Я стараюсь не выказывать энтузиазма, интереса и даже гнева. Ничего, что выдавало бы мои чувства. Тем не менее, сердце у меня подскакивает и по жилам катится адреналин при виде знакомой фигуры Тиберия. И вновь он разглядывает пейзаж, не в силах смотреть на окружающих. Я чувствую, как презрительно поджимаю губы. «Неужели ты такой трус, Тиберий Калор?»

Фарли расхаживает туда-сюда в нескольких шагах от него, по-прежнему в форме генерала Командования. Ее свежевымытые волосы блестят в свете ламп, развешанных над столом. Она кивает мне и направляется к своему месту.

Эванжелина и Анабель уже сидят – по разные стороны стола. Они, видимо, намерены устроиться по бокам от Кэла, демонстрируя свой статус. Если Анабель, похоже, вполне уютно в прежнем одеянии из тяжелого красно-оранжевого шелка, Эванжелина прячет лицо в воротник из чернобурки. Она наблюдает за мной, когда я приближаюсь к столу, и ее глаза сверкают, как две опасных звезды. Когда я сажусь как можно дальше от принца-изгнанника, губы Эванжелины складываются в некоторое подобие улыбки.

Кармадон, видимо, ничего не замечает, ну или не беспокоится, что его гости терпеть не могут друг друга. Он изящно опускается в кресло напротив меня – по правую руку от предполагаемого места Дэвидсона. Служанка выскакивает из тени, чтобы наполнить его замысловато украшенный бокал. Прищурившись, я наблюдаю за ней. Служанка – Красная, судя по румянцу на щеках. Ни стара, ни молода… и она улыбается. Я никогда не видела, чтобы Красные слуги так улыбались, разве что по приказу.

– Им платят, и очень хорошо, – говорит Фарли, садясь рядом с хозяином. – Я уже выяснила.

Кармадон покручивает свой бокал.

– Выясняйте, что хотите, генерал Фарли. Заглядывайте во все углы, меня это не смутит. В моем доме нет рабов, – произносит он, и в его голосе звучат суровые нотки.

– Нас не представили как положено, – говорю я – резче, чем следует. – Вас зовут Кармадон, но…

– Разумеется. Простите мою неучтивость, мисс Бэрроу. Премьер Дэвидсон – мой супруг, и в данный момент он опаздывает. Я бы извинился, если бы ужин успел остыть… – он машет рукой в сторону соседнего стола, на котором стоят блюда, – но его пунктуальность – не моя вина и не моя проблема.

Говорит он грубовато, но держится дружелюбно и открыто. Если Дэвидсона трудно понять, то его супруг – открытая книга. И Эванжелина в эту минуту – тоже.

Она смотрит на Кармадона с такой откровенной завистью, что вот-вот позеленеет. И неудивительно. Такой брак невозможен в нашей стране. Это запрещено. Серебряная кровь должна дать наследников. Но здесь – другое дело.

Я складываю руки на коленях, стараясь унять дрожь. Комната полна тревоги. Анабель молчит, то ли потому что не одобряет Кармадона, то ли потому что ей не нравится сидеть рядом с Красными. Возможно, то и другое.

Фарли чуть заметно кивает, когда Кармадон наполняет ее бокал насыщенно-красным, почти черным вином. Она делает большой глоток.

Я предпочитаю воду со льдом, испещренную яркими ломтиками лимона. Меньше всего мне нужны головокружение и спутанные мысли в присутствии Тиберия Калора. Когда он входит, я обвожу взглядом знакомые плечи под складками алого плаща. На террасе, залитой теплым светом, он тем более похож на пламя.

Когда Тиберий оборачивается, я опускаю глаза. Слышно, как он приближается, испуская тяжелый жар. Металлический кованый стул скрипит по каменному полу – до ужаса медленно. Я чуть не срываюсь с места, когда понимаю, где он решил сесть. Его рука касается моей всего на мгновение, и меня окутывает тепло. Проклятое ощущение – и такое приятное по сравнению с горным холодом.

Наконец я решаюсь поднять голову – и вижу Кармадона, который сидит, подперев подбородок кулаком. Кажется, ему очень весело. У Фарли, сидящей рядом с ним, такой вид, словно ее вот-вот вырвет.

Не нужно видеть лицо Анабель, чтобы понять, что она хмурится.

Я сцепляю руки под столом, переплетя пальцы так крепко, что костяшки белеют. Не от страха, а от гнева. Тиберий слегка наклоняется, опершись на подлокотник. Его губы рядом с моим ухом. Я стискиваю зубы, подавляя желание плюнуть.

Эванжелина буквально мурлычет. Она гладит свои меха, и ее декоративные когти сияют.

– Сколько же блюд подадут за ужином, милорд Кармадон?

Супруг Дэвидсона не отводит от меня глаз, и его губы подергиваются в подобии улыбки.

– Шесть.

Нахмурившись, Фарли залпом допивает вино.

Кармадон щелкает пальцами.

– Дэйн и лорд Джулиан нас нагонят, – говорит он, жестом приказывая подать первое блюдо. – Надеюсь, вам понравится. Это наши национальные кушанья.

Слуги движутся быстро, тихо и умело, но совсем не так робко, как во дворцах Серебряных владык. Перед нами ставят фарфоровые тарелочки цвета слоновой кости. Я смотрю на розовый ломтик рыбы размером с палец, увенчанный чем-то вроде сливочного сыра и спаржи.

– Свежевыловленный лосось из реки Калум, – объясняет Кармадон, прежде чем отправить весь кусок в рот. – Калум течет на запад и впадает в океан.

Я пытаюсь представить себе карту, но мои познания о здешних землях, мягко говоря, скудны. Да, западную оконечность континента омывает еще один океан, но больше ничего я сейчас не в силах припомнить.

– Мой дядя Джулиан охотно познакомится с вашей страной, – отзывается Тиберий. Он говорит медленно и уверенно. Это прибавляет ему лет десять. – Подозреваю, именно он и задержал премьера.

– Возможно. У Дэйна превосходная библиотека.

Джулиану она наверняка понравится. Не удивлюсь, если премьер сейчас пытается подружиться с ним, сделать добродушного Серебряного из Норты своим союзником. Ну или просто наслаждается обществом собрата-ученого, которому можно рассказать о своей стране.

После лосося подают горячий овощной суп, который исходит паром, затем салат из свежей зелени с дикой голубикой, которая растет прямо на этой горе. Кармадона, кажется, не смущает, что все молчат. Он светски болтает, расписывая яства, которые стоят перед нами. Рецепты соусов, лучшее время для сбора ягод, сколько времени варятся овощи, размер его собственного сада – и так далее. Сомневаюсь, что Эванжелина, Тиберий и Анабель хоть раз в жизни побывали на кухне; сомневаюсь, что Фарли когда-нибудь ела то, что не было бы украдено или выдано пайком. Я изо всех сил стараюсь не забывать о хороших манерах, хотя мало что могу сказать. Особенно когда Тиберий сидит так близко, что я чувствую запах еды у него в тарелке. Я то и дело посматриваю на соседа, подбирая украдкой обрывки впечатлений. Лицо у Тиберия напряжено, горло вздрагивает. Никогда раньше он так чисто не брился. Если бы не гордость, я бы провела пальцами по его щеке…

Он перехватывает мой взгляд, прежде чем я успеваю отвести глаза.

Инстинкт приказывает мне моргнуть, разорвать связь. Уткнуться в тарелку или, возможно, даже извиниться и выйти. Но я не уступаю. Если будущий король хочет выбить меня из колеи – что ж, пусть попробует. Я тоже так умею. Я расправляю плечи, выпрямляюсь, а главное – вспоминаю, как дышать. Тиберий – всего лишь еще один Серебряный, который намерен оставить моих сородичей в рабстве, что бы он там ни пел. Он – одновременно препятствие и щит. Нужно поддерживать зыбкое равновесие.

Он моргает первым и отворачивается.

Я тоже.

Больно быть так близко к человеку, которому я доверяла. Чье тело я так хорошо знаю. Одно решение, одно слово – и все было бы по-другому. За ужином мы переглядывались бы, на свой лад обсуждая Эванжелину, Анабель и отсутствующего Дэвидсона. Или мы вообще сидели бы одни. На террасе, под звездами, в новой стране. Пускай Монфор несовершенен, но наши цели совпадают. Кармадон – Серебряный, а Дэвидсон – Красный новокровка. Слуги здесь – не рабы. Того, что я видела в Монфоре, достаточно, чтобы понять, что эта страна отличается от остальных. И мы могли бы здесь стать другими. Если бы только Тиберий дал нам такую возможность.

Короны на нем нет, но я все равно ее вижу. В осанке, во взгляде, в медленных, уверенных движениях. Он – король до мозга костей. До последней капли крови.

Когда слуги убирают тарелки из-под салата, Кармадон бросает взгляд на дверь, словно ожидая появления Дэвидсона. Он слегка хмурится, но, тем не менее, жестом приказывает подавать следующее блюдо.

– Это – особое монфорское лакомство, – говорит он с неизменной улыбкой.

На стол передо мной ставят тарелку. На ней лежит необыкновенно толстый и сочный кусок вырезки в окружении золотистого жареного картофеля, грибов, лука, пышной зелени и соуса. В общем, что-то очень вкусное.

– Стейк? – уточняет Анабель с недоброй улыбкой. – Клянусь вам, милорд Кармадон, в нашей стране знают, что это такое.

Но хозяин воздевает темный палец, и это сердит старую королеву не меньше, чем пренебрежение титулами.

– Напротив. У вас домашний скот. А это бизон.

– Что такое бизон? – спрашиваю я.

Мне не терпится попробовать.

Нож Кармадона слегка скребет по тарелке, когда он отрезает кусочек.

– Родственник ваших коров. Но намного больше и гораздо вкуснее. Он сильный, рогатый, поросший густой шерстью, такой могучий, что ему ничего не стоит перевернуть транспорт. Большинство здешних бизонов – дикие, хотя есть и фермы. Они бродят по Райской долине, по холмам и по равнинам. Бизоны легко переносят даже самые суровые зимы. Увидев живого бизона, вы ни за что не спутаете его с коровой, уверяю вас.

Я, как зачарованная, наблюдаю за ножом, которым Кармадон режет это странное мясо. Белый фарфор окрашивается красным соком.

– Интересная штука – бизоны и коровы. Такие непохожие – но, тем не менее, две ветви одного древа. И хоть они отдалились друг от друга настолько, насколько могут отдалиться два вида, они прекрасно уживаются бок о бок. Пасутся в одном стаде. Даже скрещиваются.

Тиберий кашляет и чуть не давится.

Щеки у меня вспыхивают.

Эванжелина смеется в кулак.

Фарли приканчивает бутылку вина.

– Я сказал что-то неуместное? – Кармадон обводит нас взглядом, и его черные глаза смеются. Он прекрасно понимает, что сказал и что это значит.

Анабель заговаривает первой, чтобы избавить внука от смущения. Она оглядывает зал поверх своего бокала.

– Опоздание вашего супруга довольно-таки невежливо, милорд.

Улыбающийся Кармадон не лезет за словом в карман.

– Согласен. Я позабочусь, чтобы его постигла скорая кара.

Бизонье мясо нежирно, и Кармадон прав: оно вкуснее говядины. Я забываю о хороших манерах, поскольку и Кармадон спокойно поедает картошку руками. Уходит не больше минуты, чтобы слопать половину стейка и весь поджаренный лук. Я сосредоточенно подчищаю тарелку вилкой, собирая последние вкусные кусочки, и едва замечаю, как у нас за спиной открывается дверь.

– Прошу прощения, – говорит Дэвидсон, быстро шагая к столу.

За ним следует Джулиан. Увидев их рядом, я поражаюсь, насколько они похожи. Поведением, а не внешностью. У обоих ненасытный вид – это жажда знаний. Во всем остальном они разительно отличаются. Джулиан болезненно худ, волосы у него редкие и тонкие, карие глаза тусклы. Дэвидсон – воплощенное здоровье, его седая шевелюра аккуратно подстрижена и блестит; несмотря на возраст, он – сплошные мускулы.

– Что мы пропустили? – спрашивает он, садясь рядом с Кармадоном.

Джулиан неуверенно обозревает стол и замечает единственное свободное место. Предназначенное для Тиберия – если бы Тиберий не тратил столько сил на то, чтобы меня бесить.

Кармадон фыркает.

– Обсуждаем меню, размножение бизонов и твою непунктуальность.

Смех премьера звучит открыто и искренне. Он или не чувствует никакой нужды притворяться, или великолепно играет свою роль даже в собственном доме.

– То есть нормальная застольная беседа.

Джулиан, устроившийся в дальнем конце стола, конфузливо подается вперед.

– Боюсь, это моя вина.

– Библиотека? – спрашивает Тиберий с понимающей усмешкой. – Наслышаны.

Его голос звучит с такой теплотой, что у меня голова идет кругом. Он любит своего дядю.

Мне больно от любого напоминания о том, как он добр и заботлив (не считая нескольких ошибочных решений).

Углы губ у Джулиана приподнимаются.

– Я предсказуем, не правда ли?

– Уж лучше предсказуемость, – бормочу я.

Достаточно громко.

Фарли ухмыляется. А Тиберий хмурится и поворачивается ко мне – быстрым плавным движением. Рот у него открыт. Кажется, он намерен сказать нечто опрометчивое и глупое.

Анабель заговаривает первой, защищая внука от самого себя.

– Чем же эта библиотека так… интересна? – спрашивает она с явным презрением.

Я не удерживаюсь.

– Книгами, наверное.

Фарли беззастенчиво хохочет, а Джулиан пытается скрыть усмешку салфеткой. Остальные более сдержанны. Однако негромкий смешок Тиберия заставляет меня замереть. Я смотрю на него и вижу улыбку на губах и лучики в уголках глаз. Он глядит на меня. Я понимаю, что на мгновение принц забыл, где мы – и кто мы. Он тут же замолкает. Лицо Тиберия вновь обретает нейтральное выражение.

– О да, – продолжает Джулиан, хотя бы для того, чтобы отвлечь нас друг от друга. – Огромное количество книг. По естественным наукам, а также по истории. Боюсь, мы увлеклись, – он делает глоток, а затем указывает бокалом на Дэвидсона. – Премьер, во всяком случае, оказал мне любезность.

Дэвидсон поднимает бокал ответным жестом. На запястье у него тикают часы.

– Всегда готов поделиться книгами. Знание сродни приливной волне, которая несет корабли.

– Вам нужно посетить Долинные хранилища, – говорит Кармадон. – И гору Рог.

– Мы не намерены обозревать все ваши достопримечательности, – ядовитым тоном произносит Анабель. Она медленно кладет приборы на тарелку с недоеденным стейком. Намекает, как ей всё это надоело.

Эванжелина, закутанная в меха, поднимает голову. Она, как кошка, наблюдает за старой королевой. Что-то обдумывает.

– Согласна, – говорит она. – Чем скорее мы вернемся, тем лучше.

«Понятно, к кому ей не терпится вернуться».

– Ну, это зависит не от нас… Извините, – добавляет Фарли и тянется через стол.

У старой королевы буквально глаза лезут на лоб, когда Красная мятежница хватает не доеденную ею порцию и сгребает остатки к себе на тарелку. Фарли уверенно режет мясо; ее нож так и танцует. Я видела, как она проделывала с человеческой плотью вещи и похуже.

– Это зависит от правительства Монфора, – продолжает Фарли, – и от того, должно быть, согласится ли оно предоставить еще солдат. Так ведь, премьер?

– Да, – отвечает Дэвидсон. – Войну невозможно выиграть в дружеской компании. Каким бы ярким ни был флаг.

Его взгляд перебегает с Тиберия на меня. Я понимаю, что он имеет в виду.

– Нам нужны армии.

Тиберий кивает.

– И мы их получим. Если не в Монфоре, значит, в других местах. Высокие Дома Норты можно склонить на нашу сторону.

– Дом Самоса уже попытался, – Эванжелина привычным ленивым движением руки требует еще вина. – Мы призвали всех, кого могли, но остальные… я бы на них не полагалась.

Тиберий бледнеет.

– Ты думаешь, они останутся верны Мэйвену, когда…

– Когда им придется выбирать? – язвительно спрашивает принцесса Дома Самоса, прервав его высокомерным взглядом. – Мой дорогой Тиберий, они уже давным-давно могли бы выбрать тебя. Но в глазах многих ты по-прежнему – изменник.

Фарли хмурится.

– Ваши аристократы так глупы, что до сих пор верят, будто Тиберий убил родного отца?

Я качаю головой, сжимая нож в кулаке.

– Эванжелина имеет в виду – потому что он с нами. В союзе с Красными. – И продолжаю кромсать мясо у себя на тарелке. Я двигаю ножом злобно, ощущая горечь во рту. – Он отчаянно пытается усидеть на двух стульях…

– Я действительно надеюсь добиться равновесия, – произносит Тиберий неожиданно мягко.

Я отвожу взгляд от еды. Выражение глаз принца до отвращения ласковое. Надо укрепиться духом, чтобы устоять перед его обаянием.

– Каким же интересным способом ты это демонстрируешь, – насмешливо говорю я.

Анабель немедленно вмешивается:

– Замолчите, вы оба.

Я стискиваю зубы и смотрю на старую королеву. Та гневно глядит на меня. Я отвечаю ей тем же.

– Это орудие Мэйвена… одно из многих, – говорю я. – Он разделяет людей, даже особо не стараясь. Он поступает так и с врагами, и с союзниками.

Дэвидсон, во главе стола, смыкает пальцы шпилем и смотрит на меня поверх них, не моргая.

– Продолжай.

– Как сказала Эванжелина, есть знатные семьи, которые ни за что его не покинут, потому что Мэйвен не будет менять привычный порядок вещей. И он хорошо правит – покоряет сердца простых людей, в то же время не разочаровывая знать. Когда он положил конец Озерной войне, в народе его зауважали, – замечаю я, вспомнив, что даже Красные приветствовали Мэйвена, когда он разъезжал по стране. От этого у меня до сих пор все переворачивается в животе. – А кроме симпатии, есть еще страх. Он держит при дворе много молодежи, отпрысков разных домов, не называя их напрямую заложниками. Очень просто контролировать человека, если забрать то, что для него дороже всего.

Я это знаю на личном опыте.

– А главное, – продолжаю я, проглотив ком в горле, – действия Мэйвена Калора невозможно предсказать. Мать по-прежнему нашептывает ему что-то, тянет за ниточки, пускай она уже давно мертва.

Рядом я ощущаю колебание жара. Тиберий смотрит в стол с таким видом, как будто способен прожечь тарелку насквозь. Щеки у него цвета мертвой кости.

Анабель, внимательно наблюдая, как я уплетаю остатки стейка, поджимает губы.

– Принц Бракен из Пьемонта нам послушен, – говорит она. – От него мы получим все, что понадобится.

Бракен. Еще одна интрига Монфора. Правящий принц Пьемонта у нас на поводке, пока Монфор удерживает в плену его детей. Интересно, где они… и какие. Они маленькие? Еще не воевавшие?

Температура начинает расти – медленно, но неуклонно. Тиберий напрягается. Он устремляет на бабушку решительный взгляд.

– Мне не нужны солдаты, которые сражаются не по своей воле. Особенно люди Бракена. Им нельзя доверять. И ему тоже.

– Мы держим в заложниках его детей, – повторяет Фарли. – Этого достаточно.

– Его детей держит в заложниках Монфор, – поправляет Тиберий, чуть понизив голос.

До сих пор было легко не думать о том, какую цену пришлось заплатить. Зло во благо.

Дэвидсон посматривает на часы. «На войне как на войне», – сказал он некогда, пытаясь оправдать то, что пришлось сделать.

– Если дети вернутся домой, убедим ли мы Пьемонт остаться в стороне? – спрашиваю я. – Сохранять нейтралитет?

Премьер крутит в руках пустой бокал, и в многочисленных гранях отражается мягкий свет фонарей. На лице Дэвидсона я читаю сожаление.

– Сильно сомневаюсь.

– Они здесь? – Анабель изо всех сил изображает спокойствие – такое ощущение, что у нее вот-вот лопнет жила на шее. – Дети Бракена здесь?

Дэвидсон вместо ответа молча наполняет свой бокал.

Старая королева воздевает палец, и глаза у нее сияют.

– А. Они здесь, – она улыбается еще шире. – Прекрасно. Мы можем потребовать от Бракена много солдат. Целую армию, если понадобится.

Я рассматриваю салфетку у себя на коленях, испачканную жирными отпечатками пальцев и следами помады. «Возможно, они где-то рядом. Смотрят на нас. Стоят у окна в запертой комнате». Интересно, они уже достаточно большие, чтобы требовалось присутствие молчаливых стражей или даже пытки цепями, вроде тех, что носила я? Я знаю, каково жить в такой тюрьме.

Я незаметно притрагиваюсь к собственным запястьям, щупаю кожу. Кандалов нет. Электричество сменило тишину.

Тиберий внезапно бьет кулаком по столу, так что тарелки и бокалы подпрыгивают. Я тоже подскакиваю – от неожиданности.

– Брать дань солдатами мы не будем, – рычит он. – Достаточно и ресурсов.

Анабель мрачно смотрит на внука, и морщины у нее на лице углубляются.

– Чтобы выиграть войну, нужны люди, Тиберий.

– Закрыли тему, – обрывает он.

И решительным движением разрезает пополам последний кусок стейка.

Анабель усмехается, обнажив зубы, но молчит. Он ее внук, но также и король – она сама это признала. И черта, отделяющая уместный спор с королем от неуместного, давно пройдена.

– Значит, завтра нам придется умолять монфорцев, – буркаю я. – Других вариантов нет.

Раздосадованная, я прошу еще бокал вина и, не тратя времени, опустошаю его. Красное сладкое вино успокаивает нервы – настолько, что я почти полностью игнорирую чей-то взгляд. Взгляд бронзовых глаз.

– Можно и так сказать, – признает Дэвидсон, глядя в пространство.

Он снова опускает глаза и смотрит сначала на часы, потом на Кармадона. В этом взгляде содержится неизмеримая глубина смыслов. Я завидую им – и вновь жалею, что у нас с Тиберием вышло по-другому.

– Каковы наши шансы? – Тиберий прямолинеен, откровенен и властен.

Его учили, что именно таким должен быть король.

– Получить в свое распоряжение нашу армию целиком? – Дэвидсон качает головой. – Никаких. Нам нужно защищать свои границы. Но… половина? Или чуть больше? Весы вполне могут склониться в нашу сторону. Если…

«Если». Ненавижу это слово.

Я собираюсь с духом, внезапно ощутив себя на грани. Такое ощущение, что терраса вот-вот рухнет подо мной, и мы все полетим в бездну.

Лицо Фарли отражает мои страхи. Она не выпускает ножа из руки и с подозрением поглядывает на нашего союзника.

– Если что?

Прежде чем Дэвидсон успевает ответить, раздается звон колокола. Остальные в испуге вскакивают, а он не двигается с места. Он привык к сигналам тревоги.

«Или что-то знал».

Это не бой часов, отмеряющих время. Колокола звонят гулко и низко, их голоса разносятся среди утесов, и другие колокола, в городе, откликаются. Звон распространяется волной, со склона на склон. Тут же вспыхивает и свет. Яркие огни повсюду. Прожектора. Фонари. Слышится пронзительный механический вой сирены. Он наполняет тихую горную долину.

Тиберий вскакивает, взметнув плащом. Он высвобождает одну руку, растопыривает пальцы, и огненный браслет посверкивает под рукавом. Огонь готов явиться на зов. Эванжелина и Анабель тоже встают – обе смертоносны. Страха нет, только решимость защищаться.

Я чувствую, как во мне оживает молния, и думаю про родных, которые сейчас во дворце. «Им грозит опасность. Даже здесь». Но страдать некогда.

Фарли тоже встает. Упершись руками в стол, она гневно смотрит на Дэвидсона.

– Если что? – спрашивает она, перекрикивая сирену.

Странно спокойный посреди хаоса, он устремляет взгляд на нее. Слуги между тем сменяются солдатами. Я сжимаю кулаки.

– Если вы хотите, чтобы Монфор сражался за вас, – говорит премьер, поворачиваясь к Тиберию, – придется сразиться за нас.

Кармадона, кажется, не напугала тревога. Он раздраженно вздыхает.

– Рейдеры, – мрачно говорит он. – И так каждый раз, когда я устраиваю званый ужин.

– Неправда, – Дэвидсон улыбается, по-прежнему не сводя глаз с Тиберия. Это вызов.

– А по ощущениям – каждый раз, – возражает Кармадон обиженно.

Вокруг вспыхивают огни, и взгляд Дэвидсона блещет золотом. А глаза Тиберия горят алым.

– Вас называют Пламя Севера, ваше величество. Ну так разожгите огонь. – А затем премьер обращается ко мне: – И выпустите шторм.

9. Мэра

– Я же сказала – больше никаких сюрпризов, – шиплю я, шагая вслед за Дэвидсоном по дворцу.

Фарли идет рядом с ним, положив руку на кобуру, как будто ожидает, что рейдеры начнут выскакивать из шкафов.

Наши Серебряные спутники тоже нервничают. Анабель велит всем держаться вместе. Она то и дело вынуждает Тиберия замедлить шаг, отступить за спины верных Стражей из Дома Леролана. Эванжелина лучше умеет скрывать страх – на ее лице, как всегда, презрительная усмешка. При ней два личных охранника – очевидно, родичи из Дома Самоса. Платье стальной принцессы быстро меняется, превращаясь в пластинчатую броню, пока мы движемся по дворцовым коридорам.

Премьер окидывает меня испепеляющим взглядом. Колокола и сирена отдаются странным эхом в коридоре, сопровождая его слова.

– Мэра, я не контролирую прихоти рейдеров. И не составляю график их нападений, хоть они и нередки.

Я выдерживаю его взгляд и ускоряю шаг, чувствуя, как в жилах горячо пульсирует гнев.

– Правда?

Меня бы ничто не удивило. Ради власти правители проделывают со своими подданными вещи и похуже.

Дэвидсон словно превращается в сталь. По широким скулам разливается внезапный румянец, а голос падает до шепота.

– Нас предупреждали, да. Мы знали, что они идут. И успели убедиться, что наши рубежи надежно защищены. Но мне неприятен намек на то, что я способен проливать кровь собственных граждан, рисковать их жизнями – и ради чего? Ради драматического эффекта? – спрашивает он, и его голос напоминает лезвие ножа. – Да, у Алой гвардии и Калора появилась возможность что-то доказать, прежде чем мы предстанем перед моим правительством и будем просить солдат. Но я бы предпочел без этого обойтись, – резко говорит он. – Я бы предпочел сидеть на террасе и пить вино в обществе своего супруга, наблюдая, как капризничают наделенные властью дети.

Меня задевает упрек, но в то же время я чувствую облегчение. В сердитых золотых глазах Дэвидсона горит огонь. Обычно он сдержан и невозмутим, его невозможно разгадать. Сила премьера кроется не только в способности и харизме, но и в спокойствии. Но простого намека на измену своей стране, хотя бы малую, достаточно, чтобы он воспламенился.

– Так что же мы будем делать? – спрашиваю я, временно удовлетворенная.

Премьер замедляет шаг, затем останавливается и поворачивается спиной к стене, чтобы видеть всех. Мы тоже останавливаемся, и в широком коридоре возникает затор из недоумевающих Красных и Серебряных. Даже королева Анабель смотрит на Дэвидсона серьезно и внимательно.

– Наши патрули сообщили, что рейдеры перешли границу час назад, – говорит Дэвидсон. – Обычно их интересуют поселения на равнине, реже – сама столица.

Я думаю о родителях, о братьях, о Гизе и о Килорне. Они или спят, не обращая внимания на шум, или гадают, что случилось. Я не стану драться, если ради этого придется бросить их в беде. Фарли перехватывает мой взгляд, и я вижу в ее глазах тот же страх. Клара тоже во дворце.

Дэвидсон старается нас успокоить.

– Сирены – просто предупреждение, и наши граждане об этом знают, – говорит он. – Асценденту ничего не грозит. Горы сами по себе обеспечивают достаточную защиту. Большинство атак завершаются на равнине или в предгорьях. Рейдерам придется лезть прямо к нам в зубы, чтобы подобраться в городу.

– Значит, рейдеры исключительно глупы? – спрашивает Фарли, пытаясь собраться с духом. Она по-прежнему не снимает руки с кобуры. Угол губ у Дэвидсона приподнимается, и я слышу, как Кармадон произносит «да», притворяясь, что кашляет.

– Нет, – отвечает премьер. – Но они любят эффекты. Атаковать столицу Монфора стало для них чем-то вроде привычки. Это приносит им славу в своем кругу, среди лордов Прерии.

Тиберий вскидывает подбородок и делает шаг вбок, выйдя из-за спины охранника. Судя по напряженным плечам, я догадываюсь, что излишняя забота ему неприятна. Он должен быть на передовой. Не в духе Тиберия Калора делать что-то чужими руками, отправлять другого навстречу опасности вместо себя.

– А кто эти рейдеры вообще такие? – спрашивает он.

– Вы все спрашивали про Серебряных, живущих в Монфоре, – говорит Дэвидсон, повысив голос, чтобы перекрыть вой сирен. – Вам хотелось знать, как им живется. Каким образом мы, много лет назад, изменили порядок вещей. Некоторые Серебряные приняли свободу и демократию. Многие, я бы сказал. Большинство. Они понимали, каким должен быть мир. Ну или повидали жизнь за пределами наших границ и решили, что лучше остаться и приспособиться.

Его взгляд падает на Эванжелину; отчего-то она заливается румянцем и прячет лицо.

– Некоторые не согласились. Члены королевской семьи, старая аристократия, которым не понравились новые порядки. Они бежали. Одни пересекли границы. Другие сбились в банды на востоке, в безлюдных холмах между нашими горами и Прерией. Поделили территорию. Они вечно дерутся, грызясь друг с другом и с нами. Живут как пиявки, питаются тем, что удастся найти. Они ничего не выращивают и не строят. Мало что держит их вместе, кроме ненависти и гордыни. Они нападают на транспорты, фермы, города как в Прериях, так и в Монфоре. В основном их интересуют Красные поселения, которые не способны защититься от Серебряных убийц. Они появляются, наносят удар, бегут…

Кармадон удрученно потирает блестящую черно-лиловую щеку.

– Как низко пали мои сородичи. И всё ради гордости.

– И ради того, что они считают властью, – добавляет Дэвидсон. Он смотрит на Тиберия. Принц-изгнанник выпрямляется и выпячивает подбородок. – Ради того, что, по их мнению, они заслуживают. Они, скорее, умрут, чем будут жить под властью тех, кого считают низшими.

– Идиоты, – буркаю я.

– В истории полно таких людей, – заявляет Джулиан. – Которые не желали перемен.

– А те, кто желал, становились настоящими героями, не так ли? – спрашиваю я.

Пусть Тиберий задумается.

Однако принц не глотает наживку.

– Где сейчас рейдеры? – спрашивает он, не сводя глаз с лица Дэвидсона.

Премьер мрачно усмехается.

– На равнине, неподалеку от города. Ваше величество, кажется, мне все-таки удастся показать вам Ястребиную тропу.

Не бывает дворца без арсенала.

Охранники Дэвидсона уже там – они снуют в длинном помещении, полном оружия и снаряжения. Вместо зеленых комбинезонов – формы, к которой я привыкла, – они надевают узкие черные костюмы и высокие ботинки. В самый раз, чтобы отбивать ночную атаку. Эти костюмы похожи на тот, что я носила на тренировках – фиолетово-серебристый, всем дающий понять, что перед ними дочь Дома Титаноса. Серебряная до мозга костей. Фальшивка.

Анабель кладет руку на плечо Кэла. Она умоляет его глазами, но он проходит мимо, отодвинув бабушку с дороги – мягко, но решительно. Ее пальцы касаются края алого плаща, и парча струится меж них, когда Кэл выскальзывает из хватки старой королевы.

– Я должен это сделать, – негромко говорит он. – Премьер прав. Я должен сражаться за них, если хочу, чтобы они сражались за меня.

Остальные молчат; тишина висит, как низкая туча. Слышно лишь шуршание одежды. Мое платье кучей лежит на полу, а я торопливо натягиваю костюм поверх белья. В процессе я поворачиваюсь, и мой взгляд падает на знакомые мускулы.

Тиберий стоит ко мне спиной, без рубашки, в натянутом до пояса костюме. Я провожу взглядом вдоль позвоночника, заметив несколько шрамов на фоне гладкой кожи. Они давние, старше моих. Получены на тренировке во дворце или на войне, которая уже закончилась. Хотя прикосновение целителя легко могло бы с ними справиться, Тиберий хранит их, коллекционируя шрамы, как другие собирают медали или нашивки.

«Заработает ли он сегодня новые шрамы? Исполнит ли Дэвидсон свое обещание?»

Отчасти я задумываюсь, не ждет ли законного короля ловушка. Обыкновенное убийство, которое можно выдать за гибель в бою. Но даже если Дэвидсон солгал, когда сказал, что не причинит вреда Кэлу, он не идиот. Гибель старшего Калора нас лишь ослабит, разрушив жизненно необходимую преграду между Монфором и Мэйвеном.

Я продолжаю смотреть на принца, не в силах оторваться. Шрамы старые – в отличие от фиолетовой отметины между шеей и плечом. Она появилась не далее чем пару дней назад. «Это от меня», – думаю я, пытаясь подавить воспоминание, одновременно такое близкое и бесконечно далекое.

Кто-то толкает меня в плечо, вырвав из зыбучих песков по имени Тиберий Калор.

– Ну-ка, – ворчливо говорит Фарли. Это предупреждение. По-прежнему в темно-красном генеральском мундире, она смотрит на меня широко раскрытыми синими глазами. – Давай я.

Ее пальцы справляются с молнией на спине, и костюм плотно облегает фигуру. Я слегка ерзаю, поправляя длинноватые рукава. Что угодно, лишь бы отвлечься от принца-изгнанника, который тоже одевается.

– Нет твоего размера, Бэрроу?

Низкий голос Тайтона – именно то, что нужно. Он стоит рядом с нами, привалившись спиной к стене и вытянув длинные ноги. Он одет, как я, хотя на его элегантной фигуре костюм сидит лучше. Никаких нашивок с изображением молнии. Никаких знаков отличия. Никаких намеков на то, насколько опасен этот новокровка. И я вдруг понимаю, что Дэвидсону не нужно инсценировать несчастные случаи для устранения противников. Вполне достаточно Тайтона. Эта леденящая мысль отчего-то меня успокаивает. По крайней мере, Тиберия не ждет ловушка. В ней нет нужды.

Усмехнувшись, я надеваю ботинки.

– Я скажу пару слов портному, когда вернемся.

Тиберий, в другом конце комнаты, закатывает рукава, обнажая запястья с огненными браслетами. Эванжелина стоит с почти скучающим видом – меха сброшены на пол, с головы до ног ее покрывает доспех. Она перехватывает мой взгляд и удерживает его.

Я сомневаюсь, что она станет рисковать собой ради кого-то, помимо Элейн Хейвен, но все-таки в ее присутствии мне спокойнее. Она уже дважды спасала меня. И Эванжелине я по-прежнему нужна. Наш договор еще в силе.

«Тиберий не должен занять трон».

В комнате становится менее людно – из раздевалки все переходят к шкафам с оружием. Фарли увешивается боеприпасами, надевает вторую кобуру, взваливает на плечо тупоносый пулемет. Скорее всего, ножи она уже припрятала. Я не хочу брать оружие, но Тайтон, схватив с полки пистолет, подталкивает меня вперед.

– Нет, спасибо, – неохотно буркаю я.

Не люблю оружие. Не доверяю ему. И я в нем не нуждаюсь. Я не могу контролировать пули так, как свою молнию.

– Среди рейдеров есть те, кто умеет глушить чужие способности, – говорит Тайтон, и его голос напоминает негромкий щелчок кнута.

При одной мысли об этом у меня все внутри переворачивается. Я слишком хорошо помню прикосновение Молчаливого камня. И это не то ощущение, которое я хотела бы пережить вновь.

Тайтон сам, быстро шевеля пальцами, застегивает на мне пояс с кобурой. Пистолет тяжел и непривычен.

– Если вдруг потеряешь способность, – объясняет Тайтон, – лучше иметь что-нибудь про запас.

За спиной у нас нарастает жар, который может означать только одно. Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы заметить, как Тиберий шагает мимо, старательно держа дистанцию. Он с отчаянием смотрит в пол. Пытается игнорировать меня.

С тем же успехом принц мог бы носить на груди табличку.

– Осторожней, Тайтон, – рычит он через плечо. – Она кусается.

Электрикон мрачно хихикает. Он даже не удостаивает Тиберия ответом. И тот злится еще сильнее.

В кои-то веки меня не волнует пунцовый румянец, окрасивший мои щеки. Я отхожу от Тайтона, который продолжает смеяться.

Тиберий наблюдает за мной; его бронзовые глаза полны не только обычного огня. Электрическая энергия гудит в моем теле. Я держу ее под контролем, пользуюсь ею, чтобы подкрепить свою решимость.

– Не будь собственником, – резко говорю я, ткнув Тиберия локтем в ребра на ходу. Это все равно что ударить стенку. – Если настаиваешь, что ты король, по крайней мере, веди себя по-королевски.

У меня за спиной он издает нечто среднее между рычанием и разочарованным вздохом.

Я не отвечаю, не оборачиваюсь и не останавливаюсь, пока не вливаюсь в непрерывный поток солдат на центральной площади, которую мы пересекли несколько часов назад. Ее заполняют черные и зеленые транспорты, стоящие ровным веером. Дэвидсон ждет у головной машины, Кармадон – рядом с ним. Они быстро обнимаются, коснувшись лбами, а затем Кармадон отходит. Никого из них, кажется, не пугает предстоящая стычка. Это, видимо, случается часто – ну или они хорошо умеют скрывать страх. Возможно, то и другое.

Дворцовые окна выходят на площадь, полную солдат, и на балконах движутся тени. Там и гости, и слуги. Я щурюсь, пытаясь разглядеть своих родных, главным образом Гизу, которую должно быть хорошо видно… но первым замечаю папу. Он перегибается через перила, чтобы лучше видеть. Заметив меня, папа склоняет голову – чуть-чуть. Мне хочется помахать, но это будет выглядеть как-то глупо. Когда моторы транспортов начинают реветь, я понимаю, что окликать родных тоже бессмысленно.

У головного транспорта я нахожу Фарли, которая стоит рядом с Дэвидсоном. Она лезет внутрь, взобравшись на высокую подножку. Эти транспорты отличаются от тех, к которым я привыкла. Колеса у них гораздо больше, размером почти с меня, с глубоким протектором для езды по каменистой, неровной горной поверхности. Корпус покрыт сталью и снабжен многочисленными креплениями и упорами для рук и ног – с понятной целью.

Тайтон запрыгивает на крышу и пристегивается, бок о бок с монфорским солдатом. Ремень крепится к поясу, позволяя качаться туда-сюда, но не давая подскакивать. Другие солдаты, обоих типов крови, делают то же самое вокруг нас. Без знаков различия трудно судить, но наверняка это лучшие бойцы, владеющие и оружием, и способностями.

Премьер Дэвидсон придерживает дверь, ожидая, когда я сяду в транспорт вместе с ним. Но странный голод в душе заставляет меня поступить иначе. Я лезу к Тайтону и пристегиваюсь к крыше справа от него. Уголок губ у электрикона приподнимается – единственный намек на то, что он оценил мой выбор.

Следующий транспорт предназначен для Тиберия и Эванжелины – их телохранители, которых ни с кем не спутаешь, окружают машину. Я наблюдаю за Эванжелиной, которая медлит, поставив ногу на ступеньку. Она смотрит – но не на меня, а на дворец. На Кармадона, который стоит у главного схода, скрестив руки на груди. Его белый костюм кажется ослепительным пятном в свете прожекторов. В нескольких шагах от него – Анабель. Подчеркнуто держит дистанцию, почти невежливо. Она вздергивает подбородок, когда появляется Тиберий.

Принц широкими шагами пересекает площадь. Без королевских регалий он ничем не отличается от остальных. Солдат, повинующийся приказам. Вполне логично. Так он и думает о себе. Еще один подданный, повинующийся воле покойного короля. Вновь мы встречаемся взглядами, и в нас обоих что-то вспыхивает.

Вопреки всему, его присутствие вселяет в меня ощущение безопасности. Как бы там ни было, рядом с Тиберием я перестаю бояться за свою жизнь.

Разумеется, остается страх за людей, которых я люблю.

За Фарли, за родных.

И – как всегда – за него.

Поселение на равнине в опасности, оно обратилось за помощью. Нет времени спускаться по склону и петлять по долине. Значит, будем добираться поверху.

Выше дворца, среди сосен, проложена дорога. Мы проносимся по крутым склонам, под ветвями – такими густыми, что они заслоняют звезды. Я прижимаюсь к транспорту, боясь удариться о нависший над дорогой сук. Вскоре деревья пропадают, и земля под колесами становится каменистой. Череп у меня словно сжимается, в ушах шумит, как во время взлета. Снег лежит в расщелинах и покрывает сплошным ковром вершину. Мое лицо краснеет от мороза, но костюмы сшиты с расчетом на холод, и телу тепло. Тем не менее, зубы у меня стучат, и я уже жалею, что решила ехать на крыше.

Вершина нависает над нами – белый нож на фоне неба, усеянного яркими звездами. Я откидываюсь назад, насколько смею. Чувствую себя совсем крошечной.

Машина качается – начался спуск. Из-под колес разлетается снег, который вскоре сменяется камнями и землей. Облако пыли тянется за транспортами вниз по восточному склону. В животе у меня что-то обрывается, когда мы вновь приближаемся к линии деревьев. За ними лежит равнина, бесконечная и темная, как океан. Такое ощущение, что видно на тысячу миль окрест. До самых границ Норты, до Озерного края. До Мэйвена, что бы он ни приготовил для нас. Скоро упадет очередной молот. Но где? На кого он обрушится?

Никто пока не может сказать.

Мы въезжаем в заросли; транспорт подскакивает на корнях и камнях. Дорог на этой стороне горы нет, лишь едва расчищенные тропы под сводом ветвей. Зубы у меня стучат на каждой выбоине, а от ремней на бедрах наверняка останутся синяки.

– Внимание, – говорит Тайтон, наклонившись ко мне, чтобы я могла его расслышать сквозь рев моторов и вой ветра. – Будь готова.

Я киваю и собираюсь с силами. Электричество легко призвать. Я стараюсь черпать силы не из моторов вокруг, а из молнии, которая повинуется мне одной. Лиловая и опасная, она гудит под кожей.

Заросли редеют, и я вижу звезды в просветы между кронами. Не наверху, а внизу. Снаружи. Впереди.

Я вскрикиваю и прижимаюсь к транспорту, который скользит, резко сворачивая влево, на гладкую дорогу, идущую вдоль склона горы. На мгновение кажется, что мы сейчас свалимся и полетим в темноту. Но транспорт удерживает равновесие, колеса перестает заносить – одна за другой, машины поворачивают.

– Расслабься, – говорит Тайтон, окинув меня взглядом.

Фиолетовые искры перебегают по моей коже, откликаясь на страх. Они безвредно гаснут, мерцая в темноте.

– А по-другому было никак нельзя? – спрашиваю я.

Он лишь пожимает плечами.

Вытесанные из камня арки нависают над дорогой через равные промежутки – гладкие дуги, то мраморные, то известняковые. Каждая арка увенчана парой каменных крыльев; узор врезан глубоко в камень, а в середине – ослепительно яркий фонарь.

– Ястребиная тропа, – выдыхаю я.

Подходящее имя для дороги, которая проходит на той высоте, где летают ястребы и орлы. При дневном свете, должно быть, отсюда открывается потрясающий вид. Дорога зигзагами идет среди отвесных утесов; она полна опасных крутых поворотов. Это, очевидно, самый короткий путь на равнину – и самый безумный. Но водители транспортов необыкновенно опытны – они безупречно вписываются в повороты, узкие как лезвия бритв. Возможно, это шелка или подобные им новокровки, и их способность передается машинам, которыми они управляют. Я стараюсь не терять бдительности, пока мы несемся вниз по Ястребиной тропе, и высматриваю среди камней и скрюченных деревьев враждебных Серебряных. Огни на равнине приближаются. Это поселения, о которых упоминал Дэвидсон. На вид такие мирные. И беззащитные.

Мы одолеваем очередной поворот, когда ночь пронзает нечто вроде вопля. Звук расходящегося по швам металла эхом отдается вокруг. Я оборачиваюсь и вижу падающий транспорт; выбитый со своего места в середине колонны, он переворачивается в воздухе. Все как будто замирает, а он неуклонно приближается; весь мир сужается до машины, которая кувыркается на лету. Сидящие на нем монфорские солдаты борются с ремнями безопасности, пытаясь преодолеть силу тяжести. Еще один боец, сильнорук, хватается за край дороги. Камень выскальзывает у него из пальцев, крошится от прикосновения. Транспорт продолжает падать, вращаясь вокруг своей оси. Это не может быть простая случайность. Траектория слишком идеальна.

Сейчас нас расплющит.

Я едва успеваю пригнуться, когда наш собственный транспорт кренится. Тормоза визжат, и из-под колес идет дым.

Земля вздрагивает, когда транспорт падает; мы врезаемся в него. Тайтон хватает меня за пояс и вздергивает кверху. Я провожу руками по ремням, рассекая плотную ткань электричеством. Мы лезем вперед, а транспорт Тиберия и Эванжелины тем временем врезается в нашу машину сзади, зажав нас между упавшим транспортом и собой.

Визг тормозов и оглушительный грохот раздаются далее по цепочке. Рычат моторы, пахнет паленой резиной. Только последние транспорты в нашей колонне, штук шесть, избегают столкновения. Водители успевают затормозить вовремя и спасти машины. Я кручу головой по сторонам, вперед и назад, не зная, куда идти.

Упавший транспорт лежит вверх колесами, как перевернутая черепаха. Дэвидсон, спотыкаясь, пробирается к солдатам, зажатым под транспортом. Фарли следует за ним, держа пистолет наготове. Она опускается на колено, готовая открыть огонь.

– Магнетроны! – кричит Дэвидсон, призывно вскинув руку.

Он раскрывает ладонь, создавая прозрачный синий щит вдоль смертоносного края дороги.

Эванжелина уже рядом с ним, ее руки так и танцуют. Шипя от натуги, она поднимает с дороги тяжелый транспорт, под которым виднеются переломанные конечности и несколько расплющенных черепов. Из них текут мозги, точь-в-точь как сок из раздавленных виноградин. Дэвидсон не тратит время зря – он первым бросается вперед, под зависший в воздухе транспорт, чтобы извлечь выживших.

Плавными движениями Эванжелина опускает транспорт. Шевельнув пальцами, она отрывает одну из дверей, позволяя выбраться тем, кто заперт внутри. Солдаты окровавлены и ошеломлены, но живы.

– Прочь! – кричит она, жестом приказывая им отойти подальше.

Когда они, хромая, убираются с дороги, она с громким хлопком смыкает ладони.

Транспорт подчиняется ее воле – он сплющивается, превратившись в плотный, зазубренный шар размером не больше собственной дверцы. Эванжелина с треском опускает его наземь – так, что стекла и покрышки летят во все стороны, повинуясь способности магнетрона. Одно колесо катится вниз по дороге – очень странное зрелище.

Я так и стою на нашем зажатом транспорте. Эванжелина разворачивается, и в ее броне отражается свет звезд. Несмотря на присутствие Тайтона, я чувствую себя беззащитной. Легкая добыча.

– Целителей сюда! – кричу я, бросая взгляд на вереницу столкнувшихся транспортов, которые сгрудились под арками. – И осветите дорогу!

Над нами что-то вспыхивает – это столб света, похожий на солнце. Несомненно, работа теней, умеющих манипулировать светом. Темнота вокруг становится еще непрогляднее. Я щурюсь и сжимаю кулак, так что на костяшках начинают прыгать искры. Мы с Фарли не сводим глаз с каменистых уступов вокруг. Если рейдеры заняли возвышенность, если они оказались над нами, преимущество будет на их стороне.

Тиберий тоже это понимает.

– Смотрите все наверх, следите за скалами! – кричит он, стоя спиной к своему транспорту.

В одной руке у него пистолет, другая обвита пламенем. Впрочем, солдаты не нуждаются в наставлениях. Все, у кого есть оружие, держат его наготове и не снимают пальцы с курков. Было бы в кого целиться.

Но на Ястребиной тропе царит странная тишина – почти полная, не считая отдельных выкриков и эха, по мере того как приказы передают дальше по колонне.

Десяток монфорских солдат движутся по извилистой дороге – я вижу их силуэты в черных костюмах. Они растаскивают столкнувшиеся машины. Магнетроны и сильноруки – или новокровки с аналогичными способностями.

Эванжелина и ее кузены возятся внизу, пытаясь отцепить наш транспорт от своего.

– Вы можете его починить? – спрашиваю я сверху.

Она лишь усмехается, заставляя искореженный металл расползтись.

– Я магнетрон, а не механик, – отвечает она, втискиваясь между обломков.

Внезапно я жалею, что тут нет Кэмерон с ее инструментами. Но она далеко, в безопасном Пьемонте, вместе с братом. Я прикусываю губу; голова у меня так и гудит. Это откровенная ловушка, очень простая. Нас хотят застать врасплох на склоне горы. Или просто задержать здесь, пока рейдеры грабят поселения на равнине – или саму столицу.

Тиберий думает о том же. Он спешно подходит к краю дороги и смотрит в темноту.

– Вы можете связаться по рации с вашими поселенцами? Нужно их предупредить.

– Уже, – отрывисто отвечает Дэвидсон.

Он сидит над одним из раненых солдат и держит его за руку, пока целитель залечивает бедняге сломанную ногу. Рядом с премьером какой-то офицер торопливо говорит по рации.

Тиберий хмурится и отворачивается от пропасти, глядя на дорогу.

– Сообщите в город. Вызовите подкрепление. В том числе самолеты, если они смогут добраться сюда вовремя.

Дэвидсон чуть заметно кивает. Такое ощущение, что он уже и об этом позаботился; однако премьер молчит, сосредоточившись на раненом, который лежит перед ним. Целители – человек пять – прилежно трудятся, хлопоча над всеми, кто пострадал в этой огромной аварии.

– А как же мы? Мы не можем здесь торчать, – я ловко спрыгиваю с транспорта. Гораздо приятнее стоять на твердой земле. – Транспорт упал не сам…

Тайтон, оставшийся на крыше, упирается руками в бока. Он смотрит на петляющую над нами дорогу, изучая пустой отрезок, откуда свалился первый транспорт.

– Возможно, небольшая мина. Если взорвать ее в нужный момент, вполне можно перевернуть машину.

– Слишком чисто, – рычит Тиберий.

Он шагает вдоль дороги, едва сдерживая ярость. Страж Леролан следует за ним вплотную, чуть не наступая на пятки.

– Рейдеров явно предупредили. Мы тут не одни. Нужно спуститься, пока нас не атаковали снова. Мы – легкая мишень.

– И стоим на краю утеса, – добавляет Эванжелина и раздосадованно пинает собственный транспорт, оставив внушительную вмятину на искореженном капоте. – Давайте пустим вперед уцелевшие транспорты. Нагрузим их под завязку.

Тиберий качает головой.

– Этого недостаточно.

– Хоть что-то! – огрызаюсь я.

– Нам осталось спуститься всего метров на шестьсот. Часть солдат может отправиться бегом, – говорит Дэвидсон, помогая одному из бойцов отковылять подальше. – На аванпосте в Золотой Роще, у подножия горы, есть транспорты.

Сидящая на земле Фарли разворачивается, опустив пистолет.

– Вы хотите нас разделить?

– Ненадолго, – возражает Дэвидсон.

Побледнев, она встает.

– Этого хватит, если…

– Если что? – подхватывает премьер.

– Если это ловушка. Отвлекающий маневр. Вам сообщили, что рейдеры движутся к поселениям на равнине. Но где они? – она указывает во тьму. – Там никого нет.

Дэвидсон хмурится, и его взгляд перебегает туда-сюда.

– Пока нет.

– Если они вообще собирались нападать. По-моему, нас хотели отвлечь от города, – говорит Фарли. – Застать врасплох на утесах. Вы сами сказали – рейдеры сражаются из гордости. А город слишком хорошо защищен. Отличный способ – зажать ценную добычу на горной дороге.

Премьер подходит к ней. Его лицо сурово и мрачно. Он кладет руку на плечо Фарли и слегка стискивает пальцы. Дружеский и в то же время извиняющийся жест.

– Я не оставлю своих людей без защиты из-за того, что мы, возможно, в опасности. Я не могу так поступить, генерал Фарли. Несомненно, вы сознаете мое положение.

Я ожидаю новых возражений, но Фарли опускает голову. Почти кивает. Она прикусывает губу и ничего больше не говорит.

Вполне удовлетворенный, Дэвидсон смотрит через плечо.

– Капитан Хайклуд, капитан Вийя, – зовет он.

Двое в черном подходят к нему, ожидая приказаний.

– Ведите свои подразделения вниз. Быстрым маршем. Увидимся в Золотой Роще.

Те салютуют и принимаются собирать солдат. Когда два подразделения становятся в голове колонны, Тиберий морщится. Он торопливо подходит к премьеру и хватает его за руку. Не угрожающе, а с мольбой.

Я знаю, как выглядит Тиберий Калор, когда боится, – и сейчас я вижу в нем страх.

– Оставьте гравитронов, по крайней мере, – просит он. – На тот случай, если нас попытаются скинуть с горы.

После краткого раздумья Дэвидсон щелкает языком.

– Ладно. И вы останьтесь, ваше высочество, если не возражаете, – говорит он, повернувшись к Эванжелине. – Уцелевшие транспорты не переберутся через эту мешанину без вашей помощи. Задействуйте гравитронов. Они вам помогут.

Она бросает на премьера взгляд, полный раздражения – леди Самос не привыкла принимать приказы ни от кого, кроме собственного отца. Тем не менее, Эванжелина вздыхает и рысцой пускается вдоль колонны.

– А я? – спрашиваю я, вклиниваясь между Тиберием и Дэвидсоном.

Оба вздрагивают. Похоже, они совсем обо мне забыли.

– Будьте начеку, – вот и всё, что говорит Дэвидсон, пожав плечами. – Если вы не в состоянии поднять с земли транспорт, прямо сейчас никто из вас помочь не может.

«Ну спасибо», – мысленно ворчу я. Но злюсь я на саму себя. Моя способность направлена на то, чтобы уничтожать. Сейчас она не нужна. Пока что я бесполезна.

Тиберий тоже.

Он смотрит вслед Дэвидсону, который шагает прочь в сопровождении офицера связи, оставив нас стоять в одиночестве рядом с искалеченным корпусом нашего транспорта. Адреналин и электричество по-прежнему наполняют меня. Приходится прислониться к металлу и крепко сплести пальцы, чтобы удержать дрожь.

– Не нравится мне это, – ворчит Тиберий.

Я усмехаюсь, шаркая новыми ботинками по дороге.

– Мы торчим на утесе, половина солдат ушла, транспорты разбиты, рейдеры вот-вот нападут, ужин остался недоеденным. Не понимаю, чего тебе не нравится?

Хотя наше положение не располагает к шуткам, он ухмыляется – знакомой кривой улыбкой. Я скрещиваю руки на груди, надеясь, что в потемках Тиберий не заметит мой румянец. Он смотрит на меня внимательным, обжигающим взглядом бронзовых глаз, изучая мое лицо. Его улыбка медленно гаснет, когда он вспоминает принятые нами решения. Наш выбор. Но глаз он не отводит, и я чувствую, как во мне разгорается пламя. Гнев, желание и сожаление в равной мере.

– Не надо так смотреть, Тиберий.

– Не зови меня Тиберий, – парирует он, опуская глаза.

Я горько смеюсь.

– Ты сам выбрал это имя.

Ему нечего ответить, и мы замолкаем. Стоны металла и периодические возгласы эхом разносятся по горам – единственные звуки в темноте.

На изгибе дороги над нами Эванжелина, ее кузены и другие гравитроны медленно раздвигают транспорты, высвобождая те, которые еще способны передвигаться. Дэвидсон, очевидно, велел ей беречь разбитые машины, иначе она бы просто превратила их в пыль, чтобы упростить дело.

– Прости за то, что было в арсенале, – говорит Тиберий после долгой паузы.

Он не сводит глаз с земли и стоит, наклонив голову. Недостаточно низко, чтобы скрыть холодный румянец на щеках.

– Мне не следовало этого говорить.

– Меня интересуют не слова, а намерения, – отвечаю я, качаю головой. – Я не принадлежу тебе.

– Любой, кто не слеп, это видит.

– А ты? – резко спрашиваю я.

Он медленно выдыхает, словно готовясь к драке. Но вместо этого поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Яркие огни на дороге отбрасывают тени на лицо Тиберия, подчеркивая скулы. Он кажется старым и усталым, как будто правит уже много лет, а не несколько дней.

– Да, Мэра, – наконец говорит он, и его голос напоминает низкий рокот. – Но помни, что дело не только во мне.

Я моргаю.

– Что?

– Ты тоже выбрала не меня, – он вздыхает. – Ты предпочла… многое другое.

Алая гвардия. Красный рассвет. Надежда на лучшее будущее для тех, кто мне дорог. Я прикусываю губу до крови. Это невозможно отрицать. Тиберий прав.

– Если вы закончили, – громко говорит Тайтон, наклоняясь с крыши транспорта, – вам, наверное, будет интересно узнать, что на деревьях люди.

Я резко вдыхаю и напрягаюсь. Быстро вытянув руку, Тиберий предостерегающе касается моего плеча.

– Не дергайся. Скорее всего, мы их у них на прицеле.

Стонет металл, и я вздрагиваю. Хватка Тиберия становится крепче. Но проблема не только в двигающихся транспортах.

– Сколько их? – спрашиваю я сквозь зубы, изо всех сил скрывая страх.

Тайтон, блестя глазами, смотрит на меня. Его белая шевелюра сияет в искусственном свете, заливающем Ястребиную тропу.

– Четверо – по двое с каждой стороны. Довольно далеко. Но я чувствую их мозг.

Тиберий с отвращением кривит губы.

– Метров пятьдесят, – говорит Тайтон.

Я смотрю за плечо Тиберию, а он – за плечо мне; мы оба как можно незаметнее рассматриваем темный сосняк. За пределами круга света не видно ничего. Ни блеска глаз, ни сверкания ружейного ствола.

Я никого не чувствую. Моя способность далеко не так сильна и сфокусирована, как у Тайтона.

Продолжить чтение