Читать онлайн Невидимый город бесплатно

Посвящается Торбену, Паулине и Джонатану

1

С добрым утром, Лина

Получилось! В последнюю секунду Лина вбежала в ванную. С облегчением она прислонилась спиной к двери и закрылась. Обычно Лина проигрывала утренние состязания с сестрами, и в наказание ей приходилось целую вечность ждать в коридоре, пока Фиона и Шарлотта примут полноценный душ, намажутся кремом, причешутся, высушат волосы, посплетничают и впустую потратят кучу времени. Полка у зеркала уже прогнулась под тяжестью их бантов, заколок для волос, забавных зубных щеток, разноцветных детских кремов и специальных шампуней. В то время как Фиона отдавала предпочтение всему, что связано с лошадьми, и пробникам духов, Шарлотта любила единорогов, фей, эльфов и все, что было розовым или хотя бы блестящим. Из-за длительных ритуалов сестер по наведению красоты у Лины по утрам постоянно катастрофически не хватало времени. Но сегодня она первой бросилась в ванную. Довольная, она прокрутила видео на телефоне, громко включила музыку и приклеила шпаргалку к зеркалу. Первым уроком 9-го «Б» была биология. К тому времени она должна безупречно выучить законы наследственности Менделя.

– Родители передают наследственную информацию своим потомкам определенными частями, называемыми наследственными чертами, или генами, – вспоминала Лина, танцуя перед зеркалом и чистя зубы. К началу припева она стала напевать заученный текст вслух еще громче. Настолько, что ее рот оказался полностью набит пеной, а зубная щетка удачно заменяла микрофон.

– Мне нужно в туалет, – крикнула снаружи Шарлотта, стуча кулаками по двери. – К тому же ты ужасно фальшивишь.

Лина не позволяла себе отвлекаться.

– Для начала, закон единообразия гибридов первого поколения, – заучивала она учебный материал. – При скрещивании двух чистых рас одного вида все первое поколение гибридов окажется единообразным, – продолжила Лина и замерла.

Что это было? Движение? За спиной? За занавеской для душа? Может быть, это ветер, дующий через окно? Несмотря на яркий дневной свет, Лина почувствовала себя, как в фильме ужасов, которые так любила ее подруга Бобби. Сцены в ванной в этих фильмах никогда не заканчивались хеппи-эндом.

– При скрещивании двух чистых рас одного вида все первое поколение гибридов окажется единообразным, – нерешительно повторила она, пока ее глаза изучали отражение в зеркале.

Нет, она не ошиблась. За цветными узорчатыми облаками на душевой занавеске двигалась какая-то тень. Один палец незаметно отодвинул пластиковую перегородку в сторону, за ней блеснул крошечный объектив фотоаппарата.

«Не показывай виду. Только не дай понять, что обнаружила незваного гостя», – с трудом подавила она дрожь в голосе.

– Во-вторых, закон расщепления, – пробормотала она. – Закон расщепления применяется, когда два индивидуума скрещиваются…

На середине фразы Лина одним быстрым движением развернулась и рванула в сторону облаков. Пронзительный визг эхом разнесся по выложенной плиткой комнате. Лина с трудом поверила своим глазам: в душевой пряталась ее младшая сестра и снимала ее, как она в трусах и пижамной футболке пляшет перед зеркалом. Фиона криво усмехнулась, обнажив при этом место отсутствующего клыка. Оправившись после испуга, она сразу же вернулась к своей роли.

– Ты чудесно двигаешься, – сказала она, подняв большой палец. – У нас будет куча просмотров.

Безо всякого чувства вины она повернула телефон к себе.

– Привет и доброе утро, – пропела она в камеру телефона. – Это я, ваша Фиона. Рада, что вы снова со мной. Сегодня я покажу вам, как провожу свое утро. Каждый раз, когда я встаю, моя сестра обгоняет меня, чтобы попасть в ванную. У вас есть старшая сестра? Тогда вы понимаете, о чем я говорю. Вы тоже стоите утром у двери и задаетесь вопросом, что она делает в ванной? Сегодня я открою вам секреты Лины.

Она повернула камеру в сторону Лины.

– Лина, скажи «доброе утро» людям во влоге.

– Сейчас же отдай телефон, – скомандовала Лина, протягивая руку.

Несмотря на то что она в совершенно неподходящее время застряла в душевой, Фиона и во сне не подумала бы отдать ей драгоценные снимки без боя. Вытянув руку, она держала Лину на расстоянии, продолжая невозмутимо снимать видео.

– Сестра – это настоящий вызов, – объяснила она. – Это притом что она мне даже не настоящая сестра. Вообще-то она моя кузина. Ее родители умерли.

– Немедленно прекрати этот бред, – сердито сказала Лина и попыталась вырвать у Фионы телефон из рук.

Младшая сестра спрятала телефон за спину.

– На YouTube все именно так, – защищалась она. – Чем больше драмы, тем больше просмотров.

У Лины не было ни малейшего интереса прославиться при помощи ролика, в котором главную роль сыграла ее пятая точка. Еще меньше ей хотелось, чтобы Фиона рассказала о смерти ее родителей на YouTube. Обычно Лина избегала разговоров о трагической автокатастрофе. Само упоминание о том, что она круглая сирота, повергало людей в шок. Ее одноклассники таращились на нее, смущенно чесали затылок и смотрели так беспомощно и ошеломленно, что Лина каждый раз испытывала желание рассказать что-нибудь смешное, чтобы их успокоить. Еще хуже были благонамеренные взрослые, которые гладили ее по голове и при этом делились с ней жизненной мудростью: «Как хорошо, что ты была такой маленькой и ничего не помнишь», «Судьба не взваливает на наши плечи больше, чем мы можем вынести» или «Ты можешь быть благодарна за то, что нашла новых родителей».

Что Лина должна была на это отвечать? Что она ничего так сокровенно не желала, как воспоминаний? Что ее новая мама всегда оставалась для нее тетей Соней? А отчим – равнодушным?

Стук снаружи прекратился.

– Я расскажу маме, что ты меня не впускаешь, – прокричала Шарлотта.

Лина сняла насадку для душа с держателя. Ее левая рука нащупала кран.

– Удали видео. Немедленно, – приказала она.

Фиона включила свое упрямство.

– Мы назовем себя фальшивыми сестрами и создадим собственный канал, – не отступала она.

В одиннадцать лет у Фионы все еще менялись зубы, но с ее деловой хваткой она могла заткнуть за пояс любого взрослого.

– Знаешь, сколько денег мы сможем заработать! Мы будем получать рекламные контракты и предложения от спонсоров, бесплатную одежду, инструменты для макияжа, будем тестировать игрушки и получать приглашения на ток-шоу.

Рука Лины слегка повернула смеситель. Вода закапала на кроссовки Фионы.

– Ты должна оценить преимущества, – раздался голос Фионы. – Больше никакой школы. Как влиятельному человеку тебе не нужна будет школа. Достаточно себя самой. Я уверена, что многим людям интересно, как ты выглядишь после того, как встаешь с постели.

Лина включила кран на полную мощность. Ледяной поток воды обрушился на Фиону. Вода пропитала футболку и брюки, просочилась в ее новые ботинки. Младшая сестра истерично закричала.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась.

Тетя Соня возникла в проеме. В руке она все еще держала отвертку, с помощью которой открыла дверь.

– Мама! – крикнула Фиона, тайком стирая видео. – Лина угрожает мне. Она хочет отобрать у меня телефон.

2

Дни кукурузных хлопьев

Лина жевала кукурузные хлопья. Она решительно зачерпывала сухие хлопья ложкой, пока ее рот не наполнился настолько, что хруст во время жевания заглушал споры за завтраком. Кукурузные хлопья предназначались для плохих дней, хрустящие тосты – для обычных, а йогурты – для самых лучших. С тех пор как отец Фионы и Шарлотты бросил семью, пришли дни кукурузных хлопьев. Лина каждый день старалась вести себя как можно незаметнее, чтобы не причинить тете Соне лишних страданий. После развода с Хьюго ее приемная мать похудела, стала ранимее и была подвержена хроническому стрессу. Раньше она уже за завтраком спорила с Хьюго о деньгах, затем о долгах, но уже несколько недель даже этого не случалось.

– Забери наконец свои вещи, – потребовала она, когда он пришел забрать на время Фиону и Шарлотту. – Иначе я поручу это сделать мусорщику.

Если тетя не работала и не делала звонки, она закидывала Лину и сестер риторическими вопросами:

– Неужели музыка должна быть такой громкой? Вам нечем больше заняться, кроме как валяться на диване? Как можно быть такими грязными? Не могли бы вы хотя бы отнести белье вниз, выключить свет в ванной, вынести мусор?

Иногда Лина завидовала Фионе и Шарлотте, когда Хьюго забирал их и с легкостью тратил на них день- ги. Он никогда не спрашивал, хочет ли Лина пойти с ними.

Сегодня даже три столовые ложки кукурузных хлопьев не помогли заглушить пронзительный голос тети.

– Тебе постоянно нужно ссориться со своей младшей сестрой? – спросила Соня, набивая промокшие ботинки Фионы газетной бумагой, чтобы вернуть им форму. В ее голосе звучали усталость и постоянное разочарование. Фиона, не обращая внимания на наставления Сони, бросила на Лину торжествующий взгляд. Шарлотта тем временем беззаботно рисовала геометрические узоры на своем бутерброде с «Нутеллой», делая вид, что находится на Марсе. Восьмилетний ребенок держался в стороне от ссоры. Но Лина знала, как сильно Шарлотта мечтала получить роль во влоге Фионы.

Лине хотелось встать и высказаться в свою защиту. Усталые глаза Сони заставили ее промолчать. Не жалела ли тетя, что взяла ее к себе после несчастного случая? Шарлотта и Фиона были желанными детьми, а Лина доставляла одни неудобства. Когда Лина была младше, она воображала, что инопланетяне забыли ее на планете Земля. Каждую ночь она поворачивала настольную лампу к окну и направляла свет на улицу, чтобы инопланетяне могли найти ее, когда будут парить в своем НЛО по ночному небу. В какой-то момент Соня убрала лампу и прочитала ей длинную лекцию о тратах на электричество и здоровом сне. Соня ничего не знала об инопланетянах, а Лина не осмеливалась посвящать в это тетю. Взрослые зачастую мыслят слишком ограниченно, когда дело касается необъяснимых вещей.

– Девочка забивает голову странными мыслями, – жаловалась Соня подругам по телефону. – Слишком богатое воображение.

Звучало так, словно у Лины была страшная болезнь. Хор голосов в ее голове, который должен был комментировать всех и вся, тоже сыпал соль на рану. «Ты странная, – говорили голоса. – Ты не принадлежишь их семье. Ты им не нужна. Может быть, тебе лучше исчезнуть».

Лина чувствовала себя чужой в собственной семье. Ее подруга Бобби утверждала, что это происходит со всеми пятнадцатилетними.

– Ты вообще меня слушаешь? – возмущенно спросила Соня.

Ее глаза искрились от раздражения. Шарлотта и Фиона едва осмеливались дышать. Эти проклятые голоса. Они постоянно вмешивались своей болтовней, из-за них Лина упускала самое важное.

– Я постараюсь, – испуганно пообещала она. Это всегда был верный ответ.

– Постараешься? – вырвалось у Сони. – Тебе нужно вытянуть на пятерку.

Видимо, от ссоры сестер Соня плавно перешла к школьным оценкам Лины и предстоящей контрольной по биологии. «Перевод в старшую школу под вопросом», – значилось в ее последнем табеле.

– Как можно из-за одного предмета быть в таком шатком положении? – спросила Соня. Рассердившись, она бросила посуду в посудомоечную машину. – С меня достаточно, Лина, – со всей серьезностью сказала она. – Если ты завалишь биологию, можешь забыть про гандбол[1]. Ты должна наконец научиться концентрироваться на главных вещах в жизни.

С детского сада ее постоянно кто-то призывал концентрироваться. Взрослые не понимали, что концентрироваться она способна прекрасно. Это не проблема. В жизни Лины было слишком много вещей, о которых она должна была думать одновременно. Что она могла поделать с тем, что извилины в ее мозге все время были в напряжении? В голове Лины гудело, как в улье: постоянная смена вопросов и идей, лукавых мыслей и глупых затей, воспоминаний и планов, страхов и желаний. Ее тетя не могла себе представить, как утомительно слушать столько голосов. Они даже не пытались прийти к согласию. Для ее тети было уже загадкой то, как можно слушать музыку и в то же время зубрить английскую лексику. Соня не понимала, почему Лине обязательно нужно было во время просмотра телевизора переписываться в WhatsApp и одновременно играть в Candy Crush. При этом она сама постоянно зависала в смартфоне. Даже во время еды.

– Для меня это работа, – сказала она. – Это другое.

Для взрослых существовали собственные правила. Соня запрещала Лине во время еды отправлять сообщения Бобби. Впрочем, сама она тут же оставляла тарелку, если кто-нибудь из ее подруг звонил, чтобы обсудить драму в своих отношениях.

Любовь у взрослых, видимо, попадала в категорию работы. Несмотря на этот труд, брак Сони с Хьюго был неудачным.

– Я серьезно, Лина, – повторила Соня. – Гандбол слишком тебя отвлекает. Это для твоего же блага.

Лина озабоченно кивнула. Бывали дни, когда даже с кукурузными хлопьями ничего нельзя было поделать.

3

Старые знакомые, новые времена

– Ты спятил? – крикнула Лина.

Лишь резкий прыжок в сторону спас ее от того, чтобы превратиться в кашу на пешеходной дорожке перед школой. Дуновение воздуха полоснуло ее по щеке, когда Йонас на полной скорости пронесся мимо нее. В любую погоду – ветер, дождь и снег – ее одноклассник пересекал город на оранжевом шоссейном велосипеде, в котором не было ни переключения передач, ни фонарей, ни щитка, ни звонка, ни даже тормозов. Йонас находился на грани столкновения с Линой, жесткого нарушения правил дорожного движения и выговора директора, который запрещал такие велосипеды в школе. Правил Йонас придерживался редко. Даже его средней длины каштановые волосы восставали против каждой стрижки и беспорядочно торчали во все стороны. Парнишка, проехав мимо, повернул голову, одарив Лину обезоруживающей улыбкой и сложив руки в извиняющемся жесте. Его темные глаза сияли теплым коричневым светом, словно кто-то их раскрасил. Сердце Лины подпрыгнуло от внезапного порыва счастья.

В течение трех лет она ходила на один урок с Йонасом Расмусом. Она не помнила, когда бледный и хронически застенчивый коротышка вырос в высокого и уверенного в себе юношу. Его перемену Лина заметила только тогда, когда Йонас перешел в ее секцию по гандболу. Вдобавок в дни соревнований он зарабатывал в спортивной столовой несколько евро. Даже с криво застегнутым кухонным халатом и дурацким бумажным корабликом на голове он выглядел сногсшибательно. И в спортивной одежде в целом. Половина команды Лины запала на него. Когда Йонас тренировался со своей командой, в зале всегда собирались любопытные девушки. Сегодня утром впервые никто из его поклонниц не порхал вокруг него. Лина колебалась. Была ли это идеальная возможность для Лины заговорить с ним? Она хотела когда-нибудь завести с ним разговор, который выходил за рамки «Колы, пожалуйста». Может быть, завтрак из кукурузных хлопьев все-таки превратился во что-то хорошее?

Йонас спрыгнул с велосипеда и опустился на колени. Умелыми руками он отстегнул от переднего колеса велозамок, расположил его рядом с задней шиной и приковал к столбу. Подчеркнуто небрежно Лина направилась в его сторону.

«Ну? Хорошо подготовился к биологии?» – хотела спросить она. Вместо этого у нее громко вырвалось:

– Ик! – В течение нескольких недель у нее постоянно появлялась икота, как только рядом с ней оказывался Йонас. Его взгляд вызывал приятный трепет в животе, словно она случайно выпила слишком много шипучки. Странное покалывание нарушало ее способность думать и ходить прямо. На днях, во время тренировки по гандболу, она ударилась лбом о стеклянную дверь, неожиданно встретившись с ним.

– Ик, – вырвалось у нее во второй раз. Наушники Йонаса избавили ее от очередного позора. Не заметив Лину и ее чересчур громкую икоту, долговязый парень побежал в сторону школы, энергично перескочил сразу через три ступеньки и присоединился к Хлое и ее подруге Элиф. Лина потрясенно опустила голову. Хлоя была не только капитаном команды по гандболу, но и самой классной девчонкой в школе. Уверенно откинув назад свои длинные белокурые локоны, она поприветствовала Йонаса пылким объятием.

Сегодня она была в ярко-красном комбинезоне и темных очках. На ее плече красовалась новенькая фирменная сумка. Элиф следовала за ней, как тень. Многие девочки в классе и на гандболе страстно желали быть такими же, как Хлоя, – или хотя бы погреться в лучах ее славы.

Хор в голове Лины коварно рассмеялся. Это все дурацкая икота. Почему она не могла так же круто общаться с Йонасом, как Хлоя? Никто не идеален. Но почему судьба не наделила ее недостатком, который менее бросался бы в глаза? Плоскостопие, например. Плоскостопие подошло бы идеально: в конце концов, большую часть времени она носила закрытую обувь.

Пока она ждала на лестнице, когда пройдет икота, голоса в голове Лины в подробностях описывали десятки изъянов, которые были бы предпочтительнее: оттопыренные уши, щель в зубах, лицо, усыпанное веснушками. С такими характеристиками, по крайней мере, еще возможно начать карьеру топ-модели. И очки стали популярными в ее классе с тех пор, как Хлоя начала их носить. С прозрачными стеклами.

– Не надо быть умной, – утверждала она. – Вполне достаточно выглядеть такой. В остальном хватит хорошего профиля.

Вот почему у Хлои было 4567 подписчиков в Instagram, а у Лины – куча проблем. Лина надеялась, что ее нервозность уляжется за то длительное время, что она проведет с Йонасом в гандбольном лагере. Соня не понимала, насколько важен тренировочный лагерь. Для тети гандбол был несущественным хобби, от которого можно было отказаться в любой момент. Для Лины спорт значил все. Ей ни в коем случае нельзя было пропустить последнюю игру сезона. А не попасть в такой лагерь – тем более! Все, что ей нужно было сделать, так это как можно лучше сдать биологию.

4

Икота

– Телефоны, тетради, книги, черновики, сэндвичи – все убираем, – приказала госпожа Айзерманн. Учительница биологии с энтузиазмом раздавала экзаменационные листы. Лина закусила губу. Сегодня утром в ванной она без труда смогла рассказать вызубренные законы Менделя. Однако свирепый взгляд Амалии Айзерманн не обещал ничего хорошего. Заместитель директора имела репутацию человека, подвергающего таких кандидатов в подвешенном состоянии, как Лина, экстратяжелым экзаменам.

Спустя мгновение она приступила к инструкциям.

– Раздвинуть стулья. Прекратить болтовню. Убрать телефоны, – пролаяла она. Никто не осмеливался пискнуть. Хомяки, мыши, крысы, птицы и насекомые, населявшие биолабораторию, вели себя невозмутимо. Твердо зная, что госпожа Айзерманн любит животных больше, чем детей, они громко шумели в своих клетках.

– Вы знаете, для чего все это, – предупредила госпожа Айзерманн, положив на парту Лины листок с заданиями. Ее улыбка обнажила ряд зубов и десну целиком. – У вас есть час, чтобы показать, чего вы стоите без использования Google.

Ее указательный палец уперся в клавиатуру ноутбука и активировал обратный отсчет. На электронной доске появился индикатор с оставшимся временем. Все одновременно перевернули листы. Шум напомнил Лине хлопанье крыльев стаи птиц, поднявшейся в воздух от испуга перед госпожой Айзерманн. Голоса в голове одобрили такое удачное сравнение.

Со своим характерным носом, вздернутым подбородком и пронзительно голубыми глазами учительница сама была чем-то похожа на птицу. Непослушные кудри были собраны в свободный пучок, похожий на гнездо, которое, казалось, ждет наседку. Лина заинтригованно наблюдала за позой госпожи Айзерманн. Прищурившись, она со строгим лицом следила за каждым движением в классе. Ее туловище было слегка наклонено вперед, словно госпожа Айзерманн была готова в любой момент наброситься на свою жертву. Как бы сильно она ни поощряла командную работу, на экзаменах она беспощадно наказывала за малейшую попытку списать. Каблуки учительницы цокали по линолеуму, словно ее шаг отсчитывал проходящие секунды. 59 минут 12 секунд, 11 секунд, 10 секунд… Рука Лины слегка задрожала, когда она достала карандаш из пенала.

«Если ты завалишь биологию, можешь забыть про гандбол», – прозвучало предупреждение тети в ее ушах. Украдкой она покосилась влево, где Йонас ломал голову над заданиями. Каштановые кудри выделяли его среди одноклассников, длинные ноги торчали в центральном проходе. Из средних парт для девятиклассников он давно вырос.

– Возможно, будет понятнее, если ты начнешь читать, – резкий голос прервал ее мысли. – Жевание карандаша портит не только желудок, но и оценку. – Госпожа Айзерманн перевернула нетронутый лист перед ней. Испугавшись, Лина проверила время на доске. 57 минут 42 секунды. Размышления отняли у нее две минуты. «Сконцентрируйся. Все поставлено на карту: гандбол, лагерь, Йонас».

Поспешно Лина просмотрела вопросы. Первый блок был посвящен фермеру Гансу, который собирался скрещивать две породы крупного рогатого скота, затем следовали задания о дрозофилах, которые, как ни странно, представляли собой идеальных подопытных для изучения наследственности. В восьмом вопросе у Лины перехватило дыхание. «В моей семье преобладают большие носы, выдающийся подбородок и вьющиеся волосы, – писала Амалия Айзерманн. – Какие наследственные черты вы можете отметить в своей семье?»

Заместитель директора была одержима тем, чтобы доказать своим ученикам, что учебный материал по биологии имеет неразрывную связь с реальной жизнью. Их занятия представляли собой один большой эксперимент с практическими упражнениями и полномасштабным использованием примеров, которые должны были познакомить учеников с природой и животным миром. Вплоть до кровавых подробностей. 9-й «Б» не только нес ответственность за своевременное и надежное кормление хомяков, мышей и крыс в биолаборатории. Лина и ее одноклассники должны были ухаживать за палочниками, присматривать за улитками, разводить навозных червей, классифицировать насекомых и сажать на школьном дворе фруктовые деревья для сычей, находящихся под угрозой вымирания. К сожалению, жадная до открытий учительница не остановилась на этих сравнительно безобидных занятиях.

– Вы можете проявлять уважение исключительно к живым существам, которых знаете, – проповедовала она. С содроганием Лина вспоминала часы, когда должна была препарировать свиные глазки, обнажать внутренности рыб или потрошить дохлую лягушку. Лина легко справилась бы с лягушкой. Но ее желудок был другого мнения. При первом же прикосновении к холодному, заплесневелому, скользкому животному живот скрутило. Вместе с Хлоей она провела остаток урока в туалете. Хлоя получила преждевременную аттестацию благодаря вмешательству своих родителей, а Лина – двойку. Из-за тупой лабораторной лягушки Лина теперь находилась в подвешенном состоянии.

«В моей семье преобладают большие носы, выдающийся подбородок и вьющиеся волосы, – прочитала она задание еще раз. – Какие наследственные черты вы можете отметить в своей семье?» Для примера грозный заместитель директора распотрошила свой личный фотоальбом. Несмотря на то что дамы Айзерманн рождались с промежутком во много десятилетий, они так явно походили друг на друга, что Лина перестала считать мысль о перерождении ошибочной. Или, может быть, Амалия Айзерманн могла путешествовать во времени? Об этом она должна была рассказать!

«Какие наследственные черты вы можете отметить в своей семье?»

Свободные вопросы у госпожи Айзерманн были такими же, как и вопросы по предмету. Личными ответами ты доказывал, что видишь связь между школьным материалом и собственной жизнью. Вокруг Лины заскрипели карандаши. Крыса сердито грызла прутья своей клетки. Лина разделяла ее потребность убраться отсюда. Ее семейная жизнь не укладывалась в несколько простых предложений. Почему госпожа Айзерманн не стала задавать вопросы о недовольных фермерах? У фермера Ганса, из первого вопроса, были черные коровы и коровы рыжего пестрого окраса. Видимо, он не мог спать спокойно до тех пор, пока из двух своих пород не выведет еще третью, черных и пятнистых. Лина должна была помочь ему и подсчитать, насколько велик был шанс, что у крестьянина Ганса скоро на пастбище появится новый вид коров. Это был бы социально значимый дополнительный вопрос: как убедить фермера Ганса довольствоваться имеющимися у него коровами? Чем черно-коричневые в пятнах были лучше? Соответствовали ли они в большей мере его интерьеру или клетчатому рисунку его рубашек? Вместо этого Лина должна была рассказать о собственной семье.

Как лучшая подруга ее соседка по парте Бобби догадывалась, что происходит у нее внутри. В их седьмом классе госпожа Айзерманн посадила девочек рядом друг с другом. Она посчитала тихоню Лину и умную, но явно отстраненную Роберту Альберс замечательной командой. Первую неделю вынужденные дружить девочки упорно игнорировали друг друга. В начале второй недели Бобби бессловесно поделилась содержимым своего внушительного завтрака со своей новой соседкой по парте. Она заметила, что Лина, которая из-за недостатка времени приносила что-то только через день, завистливо косилась на ее хлеб и фрукты. Мать Бобби жила в постоянном страхе, что ее дочь может проголодаться в школе или погибнуть от острой нехватки витаминов. В то время как Бобби реагировала на это с раздражением, Лина втайне завидовала своей однокласснице из-за того, что мать Бобби так заботилась о дочке.

Простая записка, которую она нашла в среду среди бутербродов Генриетты Альберс, растрогала ее до слез. На записке с напоминанием о визите к стоматологу было нарисовано сердечко, и заканчивалась она словами, что мама ее любит. Молча Бобби сунула ей пачку носовых платочков. Это было началом их дружбы.

Сейчас Бобби украдкой подняла вверх большой палец. Со своей короткой стрижкой, длинной челкой, падающей на лоб, большими глазами, белой блузкой и красной клетчатой юбкой она выглядела прилежным вундеркиндом. В действительности у Бобби было своеобразное чувство юмора и эксцентричные увлечения. Ей нравилось все, что было кровавым или жутким, она была единственной, кто вызывался сам, когда дело касалось вскрытия мертвых животных. После школы она планировала изучать естественные науки. Бобби не терпелось как можно скорее покинуть школу и своих одноклассников, которые держались от нее на расстоянии. Позже Лина задавалась вопросом, как она справилась с работой по биологии.

«Какие наследственные черты вы можете отметить в своей семье?» Горло сжалось, а слезы выступили на глазах. Почему все так заинтересовались ее родословной? Сначала Фиона, теперь госпожа Айзерманн. Откуда ей знать, что она унаследовала от своей матери и бабушки? Она даже не помнила, что у нее вообще были родители. Ну как? Ей не было и четырех, когда они погибли.

Громкий щелчок пальцами испугал Лину, прервав ее размышления. Бобби попросила новый лист. Лина ей завидовала. Если тебя зовут Бобби, писать о наследственности в собственной семье не проблема. Сколько раз Бобби злилась на то, что обязана тощими ногами бабушке, непослушными волосами отцу и неутолимым любопытством – матери. Даже Хлоя, которая по натуре была невежественной, усердно что-то строчила. Неудивительно. Любой в классе мог бы ответить на вопрос вместо Хлои, ведь ее прадед Венделин Веннингер был основателем школы, имя которого она и носила.

«Мы изобрели ЗВВ», – любила повторять Хлоя. Заводы Венделина Веннингера, обеспечивающие весь мир кремами, шампунями, мылом и моющими средствами, до сих пор являлись крупнейшими предприятиями города. Чтобы ответить на восьмой вопрос, Хлое нужно было всего лишь заглянуть в фойе школы, в котором висел огромный портрет основателя школы, написанный маслом. Или подойти к фонтану Веннингера, где над рыночной площадью возвышалась скульптура основателя компании. Огромная статуя изображала мрачного, хмурого аптекаря среди огромных пробирок, из которых вверх била вода. Ночью, когда разноцветные лампы освещали высокие фонтаны и яркие огни плясали на его суровом лице, он напоминал безумного злого алхимика. Результаты его ночных экспериментов и сейчас можно было найти в каждом супермаркете. Слоган «Веннингер – это нечто большее», который фирма скандировала десятилетиями, преследовал Лину с детских лет. Он так и взывал с афишных столбов и рекламных щитов, появлялся в газетах, рекламных роликах и по утрам в ванной.

Погруженная в мысли, Лина оглядела своих одноклассниц. О меньшем у Хлои не могло быть и речи – она скорее принадлежала к типу «больше, больше, больше». Больше макияжа, больше шмоток, больше друзей.

Госпожа Айзерманн постучала огромной металлической линейкой по учительскому столу.

– Осталось пятнадцать минут, – объявила она.

Лина вздрогнула. Почему пятнадцать минут? Как? Она еще даже не начала. Что-то с ней не так. Мысли разбегались в ее голове во все стороны, систематически отсчитывая минуты. Ее внутренние часы работали неправильно. Еще одна головоломка для хора голосов, восторженно подхвативших эту тему: «Где на самом деле находятся твои внутренние часы? Ты видишь глазами, слышишь ушами, пробуешь языком и чувствуешь кожей. Но что насчет времени? Откуда человек знает, сколько прошло времени, если за это не отвечает ни один орган?»

– Пятнадцать минут! Это относится и к нашей госпоже Фридрих, – произнесла госпожа Айзерманн. – Она снова витает в облаках.

В этот момент случился он. Провал. Йонас с любопытством повернулся к ней. Его карие глаза блеснули. Боже мой. Не сейчас. Не снова. Не в классе. Пожалуйста.

– Ик, – вырвалось у нее громко и звонко.

Йонас был крутым. Хлоя была крутой. Даже Бобби – в своей чудаковатой манере. Лина – не очень. Она даже не умела притворяться. Виной тому были Йонас и этот дурацкий нерв, который проходил от мозга сквозь грудную клетку к диафрагме и вел себя как чересчур капризный ребенок. Все его раздражало. Поспешное жевание или глотание, слишком горячая еда, слишком холодная еда, еда и разговоры, разговоры и еда, стресс, один-единственный взгляд Йонаса. Каждый раз возбуждающие синапсы посылали в мозг аварийный сигнал в знак громкого протеста. Йонас нахально ухмыльнулся ей. В его карих глазах было полно желтых крапинок. Словно кусочков сверкающего янтаря.

– Ик, – повторила она чуть громче.

Йонас, которому нравилось непослушание в любой форме, прыснул от смеха. Учительница встала перед партой Лины и перевела взгляд на Йонаса:

– Лина Фридрих, немедленно прекрати эту комедию.

Паника всколыхнулась в ней. Появление госпожи Айзерманн только ухудшило ситуацию. Лина боялась икоты. И от этого страха она начинала еще больше икать. Но сильнее всего она боялась, что икота из-за шока никогда не пройдет. В случае паники она вспоминала план действий. С течением времени у нее накопилось много хороших методов: дышать медленно, дышать быстро, задержать дыхание, семь раз сглотнуть, двадцать пять секунд сжимать ладонь, зевнуть, испугаться, высунуть язык и энергично потянуть за него. Лина попробовала наиболее простое упражнение. Она сделала глубокий вдох, задержала дыхание и представила себе свою учительницу без волос на голове. В обычной ситуации можно было подумать о семерых лысых мужчинах, но это никогда не спасало Лину. Ее голова слегка закружилась, слабость охватила тело. Йонас с любопытством откинулся на спинку стула, пока снова не встретился взглядом с Линой.

– Ик, – поздоровалась Лина с его приветливым лицом. Йонаса так трясло от смеха, что он потерял равновесие, стул начал падать, и Йонас с громким плюхом приземлился на пол. Госпожа Айзерманн крутанулась на каблуках, как безумная балерина. Прежде чем она успела отдышаться, Йонас поднялся, поставил стул прямо и небрежно вручил свою работу учительнице биологии.

– У меня все равно нет желания больше изучать дрозофил, – сказал он. Схватив свой рюкзак, он отсалютовал двумя пальцами и неторопливо побрел к выходу. В дверях он обернулся к Лине и заговорщически подмигнул ей. Лина попрощалась с ним, весело икнув. И начался ад. Слева раздались преувеличенно громкие звуки икоты. Хлоя, всегда готовая привлечь внимание, воспользовалась преимуществом Лины. Класс разразился истерическим хохотом. Из всех углов доносилась нарочно спародированная икота.

– Вон, – рявкнула учительница Лине. – Немедленно.

Голос ее сорвался, красные губы задрожали, а гнездо на голове грозило распасться от того, насколько возмущенно она мотала головой.

Лина попыталась протестовать. Но взгляд госпожи Айзерманн зловеще блеснул: казалось, ей лучше держать рот на замке. В недоумении она бросила пустой экзаменационный лист на учительский стол. Она все испортила.

Такой ужасной икоты еще никогда не было. Всю перемену Лина тщетно пыталась взять свое тело под контроль.

Голоса в голове обезумели. Сколько времени нужно госпоже Айзерманн для проверки работы? Когда ей ждать голубое письмо[2]? Как ей продержаться без гандбола? Ей страстно хотелось повернуть время вспять. Почему время бежит в одном направлении? Было столько всего, что можно было без проблем делать наоборот: бегать, читать, говорить, считать, кувыркаться, ездить на автобусе, надевать футболку, писать имя «Анна». Разве не здорово было бы обладать магическими силами, позволяющими жить наоборот? Воздух вокруг нее сильно рябил, ее переполняло желание уметь делать такие штуки.

Бобби, явно обеспокоенная, вытянула четыре пальца перед лицом Лины:

– Сколько?

Разволновавшись, она начала подскакивать вокруг девушки и закидывать ее вопросами.

– У тебя болит голова? – спросила она. – Не кружится? Можешь двигать руками и ногами? Икота может быть причиной опухоли, воспаления мозга или инфаркта! – объявила она.

Лина устало подняла четыре пальца. К сожалению, она все еще находилась в своей реальности. И это было плохо.

– На инсульт это не похоже, – твердо констатировала Бобби. – В противном случае нам пришлось бы вызвать скорую помощь.

– Ик, – ответила Лина.

У Бобби в запасе имелся идеальный вариант.

– Поцелуи помогают, – радостно пропела она. – Когда ты целуешься, весь кислород попадает в кровоток. Эффект тот же, что и при задержке дыхания.

По школьному двору раздавался глухой звук набирающего обороты мяча. Йонас самозабвенно вел мяч по асфальту. С легкостью пробежал он мимо, перебрасывая его из правой в левую руку и отталкиваясь от земли. На секунду зависнув в воздухе, он направил мяч в безумном вираже в сторону помятого предупреждающего знака: «Игры с мячом запрещены».

– Кто захочет поцеловать девушку, у которой икота? – отчаянно сказала Лина. У нее все болело внутри.

– Соберись, – попросила Лину Бобби и тут же придумала пример. – Был такой человек, икающий больше всех с двадцати восьми до девяносто шести лет. Шестьдесят восемь лет. Он дважды женился и обзавелся десятью детьми.

– Я не хочу целый выводок детей. И двух мужей тоже, – возразила Лина. – Мне бы хватило и того, чтобы не быть такой стеснительной.

Украдкой она взглянула на Йонаса.

– Как можно в него влюбиться? – спросила Бобби. – Он еще в детском саду хотел быть супергероем и до сих пор так и не смирился с тем, что не стал таким.

Хлоя, видимо, считала иначе. Она игриво подпрыгнула перед Йонасом, чтобы помешать ему сделать очередной бросок. И обвила его руками. Их тела сцепились в дружеской схватке.

– Я не влюблена, – возразила Лина. – Откуда мне знать, влюблена ли я, если у меня с ним даже настоящего разговора не было?

Мяч скатился с площадки и приземлился у ног Лины. Йонас рысью подбежал к ним. Он поднял мяч и нерешительно замер. Может быть, Бобби была права? Он выглядел странно нервным.

– У нас в субботу после игры вечеринка в кафетерии, – неожиданно смущенно сказал он. – Если ты захочешь… вы захотите…

Он остановился.

Нет, она не икнет. Ни за что на свете. Никогда. Лина энергично сжала губы и напряженно уставилась в облака, словно ожидая какого-то небесного послания. Взволнованный Йонас переминался с ноги на ногу.

Бобби ответила вместо Лины:

– Круто, – сказала она, поднимая большой палец вверх. – Мы идем.

5

Неподходящий момент

– Позвони, когда со всем разберешься, – сказала Бобби. На кольцевой дороге, огибавшей центр, их пути от школы разошлись. Бобби свернула в элитный квартал города с виллами, где густые живые изгороди, высокие заборы и похожие на парки сады защищали обитателей безупречно-белых домов в стиле модерн от посторонних глаз. Лина поплелась в сторону реки. С пристани она наблюдала, как тяжело нагруженный грузовой корабль поворачивает к берегу, противоположному причалу завода Веннингера, чтобы потом двинуться вверх по течению. Она застонала. Как сказать тете Соне, что она провалила биологию?

Чайки кричали, ветер завывал и развевал флаги на пристани. С тех пор как порт переместили на другую сторону – новое местопребывание завода Веннингера с его бесконечными кирпичными постройками и обширным лабиринтом мостов, труб, стальных башен и дымовых труб, – квартал изменился. Пахло мазутом, водой, рыбой, а с недавних пор еще деньгами и властью. Там, где раньше торговали товарами с кораблей, появились студии художников, стартапы, медиаагентства и пивоварня. Закутанные в шерстяные одеяла даже в самый холодный день постоянные клиенты, туристы и случайные гости занимали простые столики, рядом стояли уличные обогреватели. Посетители украдкой поглядывали на корабли, пили пиво и закусывали жареными мини-гамбургерами Тони, которые в последнее время пользовались такой популярностью, что в хорошие дни перед шикарной закусочной выстраивались длинные очереди. Раньше, когда Тони еще сам управлял лавкой, Лина по дороге домой получала картошку фри. Она скучала по задорному смеху добродушного растамана, приехавшего в город беженцем и зарабатывавшего на жизнь хорошим настроением и дурацкими рецептами. К портовому празднику он нафаршировал жареных цыплят попкорном. Взорвавшаяся курица сделала свое дело и ударилась о стекло печки с такой скоростью, что та сорвалась с крепления. Прибыли от летающих куриц-гриль не было, а затем не стало и друзей и газетных заголовков. Один ловкий инвестор использовал имя Тони, его рецепты и опустевший ларек у причала и превратил в стильное местечко. С тех пор жареные гамбургеры стали вдвое меньше и вдвое дороже. Вместо попкорна, добрых слов и задорной усмешки деликатесы подавались с крафтовым пивом и музыкой в стиле лаундж. Дети больше не были здесь желанными гостями. Да и сам Тони не был.

Лина задрожала. Термометр показывал, что температура на улице около воды в среднем на четыре градуса меньше, чем в городе. Но ее терзал не только холод. Хор внутренних голосов уже пророчил проповедь, ожидавшую ее дома.

Тяжелым шагом она свернула с набережной. Вместо того чтобы быстро вернуться домой и отвечать на вопросы Сони, Лина слонялась среди старых складов и ветхих промышленных бараков, пока вдали не появилось старое производственное здание. Ярко-красная надпись «Сити-бокс» светилась на фоне серого неба. Раньше здание служило просто местом для хранения. С тех пор как ее тетя завладела складом, здесь можно было оставить свои вещи в более или менее крупных боксах на месяц, год или десятилетие. За пронумерованными светло-желтыми жалюзийными дверьми скрывалось все, что люди хотели сохранить: рождественские украшения и летняя мебель, надувные лодки и санки, забытые коллекции, ненужный фарфор и пыльная мебель. В коробках хранились воспоминания о давно заброшенном спорте и увлечениях, краденом торговом грузе и ценных вещах, которые кто-то пытался скрыть в процессе развода или раздела наследства. Ее тетя, возглавлявшая компанию, умела держать рот на замке. Все прошлое у Сони хранилось до следующей недели, следующего лета или следующей жизни. К двухэтажному складу прислонилась скромная двухэтажная постройка, которую семья временно использовала в качестве жилища. Это «временно» длилось всю жизнь Лины.

Когда Бобби возвращалась домой, мать ждала ее с обедом, в то время как у Лины были младшие сестры. В ее обязанности входило готовить обед для Фионы и Шарлотты. Лина была некоронованной чемпионкой мира по макаронам с красным соусом, блинам, травянисто-зеленому желе и заказу пиццы. Обычно Соня неугомонно порхала туда-сюда между своим офисом, складом и встречами в банке, адвокатом по разводам, бухгалтером и врачом. Но именно сегодня она была дома. Лина еще издалека услышала ее раздраженный голос. Тетя возбужденно вышагивала по стоянке и кричала в телефон:

– Только после Пятидесятницы?[3] За кого вы меня принимаете? За Ноя, который просто так построит ковчег, потому что все идут на дно? Мне срочно нужен мастер. И машина, которая заберет материал.

Надежда встретить тетю в хорошем настроении лопнула, как мыльный пузырь. Лина решила уйти от конфликта и отложить ответы на неприятные вопросы. Незаметно она проскользнула в дом. Уже схватившись за защелку на двери в своей комнате, она услышала голос и остановилась.

– Что я получу, если не выдам тебя? – лукаво подмигнула Лине Шарлотта.

– Выдашь? Чем ты хочешь выдать меня? – встревоженно спросила Лина.

– Твоя учительница звонила три раза, – похвасталась Шарлотта.

У Лины упало сердце. Она не ожидала, что об ее оплошности узнают так быстро.

– Если я забуду передать, что кто-то звонил, то смогу ли я пользоваться твоим компьютером? – тихо спросила Шарлотта. Она непрерывно жаловалась, что Соня не позволяет ей долго сидеть за компьютером.

– Это шантаж, – пожаловалась Лина.

– Я помогу тебе, а ты поможешь мне, – ответила ее младшая сестра. – Как самая младшая я постоянно подвергаюсь дискриминации.

Пока Лина с интересом раздумывала, откуда Шарлотта узнала это слово, входная дверь внизу отворилась.

– Лина? Где Лина? Лина уже дома? – закричала Соня на весь коридор.

– Пароль от компьютера, – прошептала Шарлотта.

Ее младшая сестра любила тусоваться в комнате Лины, примерять одежду и обувь, проверять ручки, воровать духи и заодно смотреть фильмы, для которых, по словам ее мамы, она была слишком маленькой. Ничто не могло укрыться от ее любопытного взгляда и ловких пальцев. Особенно очаровывал Шарлотту размытый и выцветший, поблекший семейный портрет над кроватью Лины. На снимке была изображена Лина, прыгающая вместе со своими биологическими родителями на старом, расшитом лиловыми цветами бабушкином диване. Слева ее отец Томас, загорелый, спортивный, все еще в оранжевой майке гандбольного клуба, словно только что вернулся с игры, а справа – мать Рея, ее платье задралось до бедер, открывая бесконечно длинные ноги. К несчастью, рука Томаса скрывала половину его лица, зато были отлично видны длинные локоны Реи. А между собой они держали излучающую счастье маленькую Лину. Словно незыблемая троица, они неугасимо парили в воздухе, как будто могли летать. Эта фотография стала причиной, по которой Лина решила заняться гандболом. Спорт был воплощением ее тайной связи с отцом. Когда она держала мяч в руках, то чувствовала невидимые узы между ними.

Шарлотта всякий раз спрашивала, действительно ли это мама и папа Лины. Она и представить себе не могла, чтобы взрослые прыгали на диване со своими детьми. И вообще: почему Лина всегда называла своих биологических родителей по имени? Лина пожимала плечами. Наверное, она переняла эту форму обращения от Сони. Голоса в голове знали лучше. «Ты просто не помнишь их, – хором отвечали они. – Как их тогда можно называть мамой и папой?»

Внизу, у лестницы, появилось лицо Сони.

– Ты видела Лину? – крикнула тетя. – На нее никогда нельзя положиться.

Лина забилась в угол, чтобы избежать тетиного взгляда. Она написала комбинацию цифр на руке Шарлотты. Младшая сестра громко крикнула:

– Лину? Не знаю, здесь ее нет.

Снизу раздался телефонный звонок.

– Гимназия Веннингера? – услышала Лина удивленный голос тети. – Да, я мать Лины…

6

Дом забытых историй

Уноси ноги. Как можно быстрее. «Сити-бокс» был любимым убежищем Лины, когда в доме был кризис. Сколько раз она убегала на склад, когда Соня и Хьюго громко ругались? Гнев Сони был эпичным. Сколько времени проходило, прежде чем она выпустит весь пар? Если Лина надолго исчезала с поля зрения, тетя, вполне возможно, радовалась, когда та благополучно возвращалась назад.

Соня с малых лет запрещала детям баловаться в большом помещении склада. Пока Фиона и Шарлотта бродили по темному вестибюлю, угловатое помещение магически притягивало Лину. В мрачном лабиринте коридоров, лестниц и дверей Лина чувствовала себя в безопасности. Все, что ей нужно было сделать, – это незаметно проскользнуть мимо охранника. Сколько она себя помнила, Гарри Кинг дежурил в стеклянной будке, охраняя стоянку и зал. Лысая голова Гарри блестела в неоновом свете. На его коже разноцветные татуировки рассказывали истории давно угасшей любви и страсти. Рядом с увенчанным розами именем Лилиан красовался логотип гандбольного клуба, в котором Гарри регулярно выступал в качестве судьи. У охранника было телосложение бегуна на длинные дистанции, мускулы штангиста и ум бурого медведя. По большей части он дремал в своей стеклянной будке, но если подойти к нему слишком близко, он мог проявить невиданную силу. Мимо него, шлагбаума и его удара левой никто не проходил. Никто, кроме Лины.

Одного целенаправленного удара по шине серебристого, почти антикварного двухместного «Мерседеса» Лине хватило, чтобы завизжала сигнализация и охранник выбежал из своего аквариума. Гарри относился к спортивному автомобилю как молодой влюбленный. В ожесточенной борьбе с ржавчиной, грязью и вмятинами он использовал каждую свободную минуту, чтобы драить, мыть и полировать машину. Сигнализация заставила его рывком вскочить со своего вращающегося кресла. Разразившись грозными проклятиями, он уже был у «Мерседеса». С подозрением обошел он свою святыню. Лина со всех ног понеслась ко входу, когда он резко обернулся и уставился прямо в ее сторону. В последнюю секунду Лина нырнула за фургон. Тревожно прислушалась. Ничего. Ни шагов, хрустящих по асфальту, ни приближающегося дыхания, ни голоса, выкрикивающего ее имя. Призрачная тишина окутала склад.

Лина проверила обстановку. Сколько шагов было между ней и проходом в помещение? Осторожно она наклонилась вперед. Громкий звук заставил ее отпрянуть. Порыв ветра сорвал полиэтилен со стеллажа с упаковочными коробками, ждущими на тележке, и сбросил его на асфальт. Пленка плясала по парковке, словно молочно-белый призрак, прежде чем ветер оторвался от своей игрушки и бросил ее на пол. Где Гарри Кинг? Почему она ничего не слышит? Он все еще стоит у машины? В напряженной позе хищника, готового к прыжку, ждущего, когда она покажется? Лина затаила дыхание. Тишина была оглушительной. Стук сердца отдавался прямо в горле. Каждую минуту она ожидала, что его рука схватит ее и вытащит из укрытия. Она осторожно выглянула из-за фургона. Кроссовки с оранжево-красным пламенем двигались к ней. Как раз в этот момент ветер с силой подхватил пленку и швырнул ее в сторону Гарри Кинга. Полиэтилен накрыл его с головы до ног, на несколько секунд лишив дыхания и зрения. Лина воспользовалась удачным моментом. Она быстро выскочила из своего укрытия. Не медля ни секунды, она бросилась к складу и толкнула входную дверь. Краем глаза она увидела, как Кинг в ярости освобождается от упаковочного материала. Лина поспешила дальше. Ей очень повезло, что она знала наизусть каждый метр склада.

Прошлым летом вместе с Бобби она получила удовольствие от разработки собственной версии «Миссия невыполнима»[4]. Цель игры состояла в том, чтобы незаметно пройти от главного входа к автомату с напитками на втором этаже. Тридцать три раза камеры засекали их на полпути, тридцать три раза Гарри выводил нарушителей на свежий воздух. В тридцать четвертый раз у них все-таки получилось. Если Гарри Кинг попадался им на пути в гандбольном клубе, судья-любитель провожал их подозрительным взглядом, даже когда они были не на поле. Справедливо. С лета Лина мастерски, почти незаметно бродила по коридорам, зарабатывая без ведома Сони по несколько евро. Она носила пакеты, открывала двери, упорядочивала вещи, коробки и инструменты.

При этом она ловко двигалась мимо световых барьеров и камер. А иногда просто слушала арендаторов боксов. За дверьми обитали бесчисленные тайны, все забытые истории, которые ждали, что о них вспомнят. Лина любила рассказы о прошлом. Она завидовала людям с воспоминаниями. Втайне она лелеяла надежду встретить в коридорах кого-нибудь, кто знал ее родителей.

Соня всегда уклончиво реагировала на любопытные вопросы.

– Оставь прошлое позади, – говорила она. – Мы смотрим вперед, а не назад. – Не зря она сделала карьеру на всем забытом и сокрытом.

Не торопясь, Лина подошла к автомату с напитками. Она вытащила из кармана несколько монет, достала горячий шоколад и притаилась в углу, который, как она знала, был вне зоны камер. Ей нужно было подумать, разработать стратегию, придумать выход из положения, что делать со школой, гандболом, тетей и, не в последнюю очередь, – с Йонасом. Пятерка по биологии была ее гарантией. Но, возможно, в английском у нее появится шанс преуспеть. Она достала из школьного рюкзака свой словарик и открыла неправильные глаголы. Be, was/were, been – быть. Beat, beat, beaten – бить. Become, became… В раздражении она остановилась. Кап, кап, кап – звучало издалека. Регулярно, беспрерывно и раздражающе. Кап, кап, кап. Падали громко капли. К тому же в воздухе висел пронзительный, резкий запах. Хор голосов рисовал на стене страшные картины. Это растворитель? Бензин? Горючее? Лина все время ждала, что чиркнет спичка или громко щелкнет колесико зажигалки. Как раз перед тем, как все загорится. Так, как она раз сто видела в любимых детективах Бобби.

Со стен на нее уставились жуткие существа. Там, где другие люди украшали стены художественными принтами, в «Сити-боксе» висели большие снимки мотыльков, бумажных и пылевых клещей, муравьев, клопов, тараканов, чешуйниц, мокриц, блох и червей. Больше пожара и воров Соня боялась любого вида ползучих тварей. Ее тетя вела ожесточенную войну с вредителями, которые своими прогулками из одного ящика в другой угрожали испортить бизнес. Под каждым снимком разыскиваемого существа был написан номер мобильного телефона Сони. Тетя не нанимала дезинсекторов, а сама воевала на передовой против вредителей репутации. Амалия Айзерманн берегла каждое маленькое существо и ухаживала за ним, а Соня грозила им смертной казнью. Лина иногда спасала жизнь жучкам и паучкам, заблудшим на территорию Сони. Но кто защитит Лину?

«Кап, кап, кап». Капли, казалось, стали падать быстрее.

Осторожно она выползла из своего укрытия, добралась до перекрестка и украдкой свернула за угол. Словно черная зияющая дыра, перед ней расстилался заброшенный темный коридор. В глубине, в самом конце мертвого коридора, из-под бокса с номером 187 на пол падала узкая полоска света. Лина во сне могла перечислить арендаторов «Сити-бокса». Номер 184 принадлежал одному чудаковатому автору, который занимался продажей своих детективных романов из бокса и хранил в запасе тысячи экземпляров кровожадных произведений. Рядом с ним, в боксе 185, помешанная на безвкусице владелица парикмахерской складировала свои потрясающие декоративные штуки: от блестящих венецианских карнавальных масок на забавных пасхальных кроликах до пластиковых рождественских елок и розовых свинок, приносящих удачу в канун Нового года. Над боксом 186 значилось имя Кевина Мюллера, отвечавшего за экспорт-импорт на центральном вокзале. Его помещение было заполнено в основном поддельными коврами, партиями бесполезных электронных игрушек и разноцветными светящимися картинами с переливающимися водопадами. Бокс 187 не сдавался в аренду целую вечность. Никогда еще Лина не встречала никого у этой камеры хранения.

По коридору теперь эхом разносились голоса и шаги. Цокающие каблуки быстро приближались. Лина вздрогнула, узнав голос Сони. В преувеличенно дружелюбной манере, говоря нараспев, она объясняла новому клиенту правила внутреннего распорядка.

– Никакого бокса без удостоверения личности, никакого доступа без ключей, никаких сигарет, никаких предметов в коридорах, никаких животных, никаких вопросов.

Дверь распахнулась и тут же с грохотом закрылась. Звуки затихли. С тревогой Лина сидела на месте, выжидая, но вокруг было тихо. За исключением дурацких капель. «Кап, кап, кап». Лина сосчитала до двадцати, прежде чем осмелилась снова пошевелиться. С решительностью промчалась она под полуоткрытые жалюзийные ворота в бокс 187.

«Отлично, – поздравил ее внутренний хор. – Теперь ты в ловушке». Лина не слушала его. Она цеплялась за смутное ощущение, что напала на след чего-то важного.

Мерцающий свет освещал беспорядок. В воздухе витал запах плесени и гнили. Что-то мокрое капнуло на нее сверху. Она взвизгнула и наступила в лужу. Повсюду стояли наполненные до краев ведра с водой. С потолка, из кондиционера неудержимо капало на хранящееся в коробке наследие. Так вот о чем ее тетя так громко договаривалась по телефону. С любопытством она подошла ближе. Лина едва могла поверить в то, что увидела. Обстановка в полумраке показалась ей странно знакомой. Она включила фонарик на своем телефоне.

При ярком луче света она узнала лыжное снаряжение Хьюго, прозрачные коробки с его шелковыми галстуками, коробки с кожаными башмаками ручной работы и вешалку, на которой пылились его костюмы. Лина всегда считала, что одежда Хьюго идеально ему подходит: все было показным, кричащим, приукрашенным и слишком дорогим. «Хьюго нужен яркий огонь, чтобы чувствовать себя полноценным», – всегда говорила Соня. Пока не поняла, что прежде всего он прожигает ее деньги. Хьюго с беспечностью относился к правде и фактам и, используя все без остатка сбережения Сони, хватался за любую ветреную бизнес-идею, обещавшую быстрое богатство. Иногда он торговал дорогущими комплектами кастрюль, затем термоодеялами, которые продавал пенсионерам во время кофе-драйва[5], в другое время он инвестировал деньги в здоровую воду, витамины с Дальнего Востока или препараты для наращивания мышечной массы. Все, к чему он прикасался, работая, превращалось в долги. И в мусор, который Соня, по-видимому, хранила в боксе 187.

Горы непроданных товарных образцов рассказывали о заоблачных мечтах, завышенных ожиданиях от продаж и жестких падениях в реальности. Как только Лина отодвинула коробки в сторону, под ее ногами хрустнуло стекло. Фотография с помолвки, которая раньше висела над супружеской кроватью в спальне Сони, валялась на полу. На фотографии Хьюго и Соня позировали перед живописно обвалившейся кирпичной стеной в портовом квартале, на которой Хьюго кисточкой написал предложение руки и сердца. Лина никогда не ладила с Хьюго. Его старый хлам был ей абсолютно безразличен. Ее больше интересовало то, что скрывалось за множеством ящиков: трехногий бабушкин диван со старомодной деревянной полкой. С трудом пробираясь между передвижными ящиками, Лина старалась поближе рассмотреть предмет мебели. Толстый слой грязи покрывал ткань. Лина хлопнула ладонью по обивке. Когда облако пыли рассеялось, она увидела знакомый лиловый цветочный узор. Сомнений быть не могло: перед ней стояли жалкие остатки дивана, на котором она прыгала с родителями много лет назад.

Вдалеке загрохотал грузовой лифт. Лина подавила возникающую панику. Чутье ее не подвело. Возможно, эта комната хранила сведения о прошлом, о котором никто не хотел говорить. Меньше всех – Соня. У Лины закружилась голова, она пошатнулась и привалилась спиной к шаткой башне из коробок. Верхняя коробка соскользнула со своего места и с громким треском приземлилась на бетонный пол. Звякнула посуда. Изнутри доносилось задумчивое бренчание музыкальной игрушки: металлические звуки, мимолетные, словно сплетенные из серебряных нитей. Этот обрывок мелодии воодушевил Лину. Сыроватый картон треснул в ее руках, когда она взволнованно открыла крышку.

Содержимое ящика выглядело беспорядочно и сумбурно, словно кто-то под покровом ночи торопливо бросал в него домашние вещи. Лина распахнула темно-коричневый атлас, лежавший сверху. На первой странице стояло имя. Томас Фридрих. 10-й «А». Лина поняла, какие непостижимые сокровища Соня спрятала здесь от посторонних глаз. Коробка была полна вещами ее родителей. У Лины остались только блеклые воспоминания о первых годах жизни. Она даже не знала наверняка, когда и как умерли ее мама и папа. «Автокатастрофа», – всегда говорила Соня. Как будто одно это слово было исчерпывающим объяснением. Место для могилы она выбрала сама. «Я не хотела тебя обременять», – таков был ее уклончивый ответ. На самом деле у Сони самой глаза были на мокром месте, как только она начинала говорить о брате. Неужели из-за этого она запрятала его вещи в этот дальний угол?

Было такое ощущение, словно Рождество, Пасха и день рождения наступили одновременно, – как и пятерка по математике, ощущение босых ног в теплом песке, победа в «Монополии», как все хорошее, что когда-либо случалось с ней. Сердце Лины забилось в два раза быстрее. Взволнованная, она шла по следу прошлого. Никогда еще она не была так близка к родителям. Она нашла потрепанную книгу по тактике гандбола, спортивную обувь, разбитую чашку с именем Реи, носки на Николая[6] и жуткую куклу с поломанными конечностями, худым телом и разбитыми, закрывающимися глазами. Между старыми книгами и кухонными предметами Лина наткнулась на музыкальную игрушку. Лина потрясенно вертела в руках косоглазую плюшевую сову с круглым, вишнево-красным телом, розовыми крыльями в горошек и зелеными лапками. Кто-то с любовью кособоко собрал птицу из остатков ткани. Дрожащими пальцами она потянула за разноцветный шарик, болтавшийся на красном шнурке между лапами. Из игрушки зазвучала тоскливая мелодия. Смутные воспоминания всплывали из ее подсознания. Как облака, они парили над ней, недосягаемо далекие, неосязаемые и постоянно сменяющие друг друга. Музыка словно исходила из потустороннего мира, доступа в который у нее не было. Она услышала послание, не в силах сказать, откуда взялась уверенность: рассеянные звуки мелодии вели ее к матери. Глаза совы открывались и закрывались, крылья возбужденно трепетали, пока мелодия с хрипом не прекратилась. Когда Лина схватилась за шарик во второй раз, хрупкий шнурок порвался. Как бы сильно она ни сжимала и ни трясла игрушку, Лина больше не могла выдавить из нее ни звука. Но смутило ее нечто другое. Ей показалось, что внутри совы что-то шевельнулось. Сквозь наполнитель она нащупала прямоугольный коробок, в котором что-то свободно болталось, стоило подвигать плюшевую игрушку взад-вперед.

Какой-то звук заставил Лину вздрогнуть. Где-то хлопнула дверь. Лина совершенно забыла о надвигающейся опасности. С отчаянной смелостью она энергично ткнула указательным пальцем в ветхий боковой шов и выдернула вату из брюха совы. Только получалось недостаточно быстро. С силой Лина дергала за ткань до тех пор, пока не образовалось отверстие, достаточно большое, чтобы вытащить предмет. С любопытством Лина завертела в руках продолговатую коробочку. На темно-зеленой, бархатистой поверхности переливалась восьмиконечная, с золотым тиснением звезда. Осторожно приподняв крышку, она нашла наверху истрепанный гарантийный талон, выданный на имя ее матери. Под ним виднелись странные восьмиугольные часы, которые сияли как новые. С благоговением Лина провела кончиками пальцев по драгоценному хронометру. Браслет состоял из изящных серебристых звеньев, гладких и приятно прохладных на ощупь. Лина не обнаружила ни царапин, ни следов износа. Вытащив часы из упаковки, она с изумлением обнаружила, что часы были легкими, как перышко. Может быть, браслет состоял из этого нового прочного авиационного материала, который был в тысячу раз тоньше человеческого волоса? На днях Бобби, интересовавшаяся почвой и минералами, сделала реферат о новом магическом металле. Еще более странным, чем невероятная легкость браслета, Лине показался циферблат. Вместо обычных делений там была длинная змея, вьющаяся по спирали, на которой располагались цифры от нуля до девяти. Восемь искусно украшенных стрелок различных размеров указывали на восемь разных цифр. Вокруг часов были кнопки, которые, по всей вероятности, регулировали настройку стрелок. Что это? Возможно, новые смарт-часы Apple Watch? Новейший технический гаджет? Лина еще раз проверила гарантийный талон. Покупка была совершена двадцать лет назад: в сентябре 1998 года.

Осторожно надавила она пальцем на верхнюю кнопку. Циферблат вспыхнул красным, стрелка дико завертелась, прежде чем вернуться на прежнее место. Испугавшись, Лина отказалась от дальнейших экспериментов. «Только бы не сломать!» Она перевернула часы и резко вдохнула: на обратной стороне была разборчиво выгравирована последовательность цифр: 4477. Под ней сухим деловитым почерком стояла надпись. Четыре буквы, одно имя. ЛИНА. Предназначался ли этот подарок для нее? Как такое возможно, если часы были куплены за годы до ее рождения? Существовала ли другая Лина в жизни ее родителей? Как раз в тот момент, когда она хотела примерить часы, жалюзийные ворота поднялись. В сверкающем отблеске света показались стройные очертания двух человек.

– Кто у нас тут? – спросил прокуренным голосом мужчина. Это был слесарь, который, по-видимому, должен был позаботиться о капающем кондиционере. Рядом с ним на свет вышла тетя Соня. Застигнутая врасплох, Лина поморщилась. Ей только и удалось, что незаметно засунуть часы в карман брюк.

7

Признание

Не промолвив ни слова, Лина позволила увести себя со склада домой. Мимо ошеломленного Гарри Кинга, мимо Шарлотты, которая предусмотрительно удалилась в свою комнату. Соня толкнула Лину на диван в гостиной, который послужил заменой скамьи подсудимых. Но не произнесла ни единого слова. Со смесью ужаса и нетерпения Лина ждала, когда напряжение, наконец, ослабнет. Тетя беспокойно металась из угла в угол, как будто ей нужно было как-то выпустить свой гнев. Спустя вечность она придвинула стул и села напротив Лины, как на перекрестном допросе. Лина засунула руки в карманы брюк. Ее правая рука крепко обхватила таинственные часы, словно хронометр мог утешить и поддержать. Тетя изучающе посмотрела на нее.

– Что с тобой происходит? – спросила она.

Голос Сони звучал устало и разочарованно. Лине так хотелось сказать ей правду. Но как? В голове кружилась буря мыслей. С чего начать? С гандбола? С Йонаса и того щекочущего чувства? С икоты, госпожи Айзерманн, лягушки или идиотского дополнительного вопроса? Но, может быть, все началось гораздо раньше, с тех пришельцев, о которых она забыла? С нежной мелодии в ней, смутно напоминающей о матери, с вопросов о ее родословной, которые мучили ее по ночам, как голодный комариный рой, и с ответов, беспорядочно сваленных в боксе 187. Почему Соня держала в секрете все, что было связано с ее родителями? Что она скрывала от нее? Как всегда, мысли одновременно пронеслись у Лины в голове. Каждая хотела вырваться наружу первой. Они блокировали друг друга, пинали, кусали, царапали, били и ставили друг другу подножки, пока не затерялись в клубке слов, неполных предложений, обрывочных воспоминаний и вопросов. Прежде чем она успела разобрать голоса, тетя заговорила.

– Я не могу, – сказала она. – Я не могу справиться с этим в одиночку. Склад, чертов ремонт, счета, все время кому-то что-то от меня нужно, а потом ты берешь и…

Фраза повисла в воздухе. Мысли Лины виновато забились в дальний угол. Она ожидала чего угодно: громких упреков, ругани, угроз, ярости. Но не излияния чувств. Она чувствовала себя виноватой, что причинила тете столько горя. Почему она не могла быть просто веселой, беззаботной девочкой? Немного похожей на Хлою. Или на Бобби. Странной, но, по крайней мере, достаточно умной.

– Сегодня утром мы договорились, что ты отвезешь Фиону на балет, – укоризненно сказала она. – Я искала тебя повсюду.

Лина виновато опустила голову. Договоренность, вероятно, потонула в кукурузных хлопьях.

– Я не справлюсь одна, Лина, – повторила Соня. – Я должна быть уверена, что могу доверить тебе домашнее хозяйство и школу, иначе не смогу спокойно работать. А если я не буду работать, нам нечего будет есть. И нечего будет надеть. Как ты думаешь, откуда все это: твоя одежда, туфли, телефон, гандбол, поездка с классом? Почему ты не сказала мне, что мы должны заплатить за нее 180 евро? Знаешь, как неловко, когда из школы звонят из-за денег?

– Госпожа Айзерманн? – удивленно спросила Лина.

– При чем тут она? – недовольно воскликнула Соня. – Звонила секретарь из приемной директора.

– Из школы звонили из-за денег? – недоверчиво повторила Лина.

Соня с тревогой замешкалась.

– А есть еще другая причина? – настороженно поинтересовалась она.

Мысленно Лина увидела перед собой пустой лист по биологии. Она позволила себе еще глубже зарыться в подушки. Жаль, что гора подушек была недостаточно мягкой, чтобы поглотить ее целиком.

– Конечно, нет, – пробормотала Лина. Она не могла сдержать дрожи в голосе.

– Ты что-то скрываешь от меня, – сказала Соня. Она внимательно наблюдала за Линой.

Лина глубоко вздохнула. Могла ли она упрекнуть тетю в том, что она умалчивает о важных вещах, если сама не осмеливалась затронуть темы, терзавшие ее душу? Может быть, проваленная работа по биологии давала хорошую возможность поговорить о родителях? Она закашлялась и глубоко вздохнула. «Расскажи мне, что тогда произошло», – хотела она сказать, как вдруг пронзительный звук помешал ей. Кто-то позвонил в дверь.

– Это, должно быть, Фиона, – воскликнула Шарлотта и бросилась вниз по ступенькам. Видимо, она все время подслушивала наверху лестницы. Лина услышала, как младшая сестра распахнула входную дверь. Мгновение спустя в дверях гостиной появился Гарри Кинг.

– Извините за беспокойство, – сказал он. Его взгляд с любопытством метался между начальницей и Линой. – Снаружи стоит мусорщик с грузовиком. Он сказал, что вы его вызывали?

У Сони вырвался стон. И еще, как показалось, вздох.

– Можешь идти, я справлюсь, – негромко пробормотала Лина. – Я приготовлю еду для Шарлотты и Фионы.

Тетя разгладила юбку, привела волосы в порядок и изобразила формальную улыбку.

– Прости. Это больше не повторится, – пообещала Лина.

– Мы справимся, – энергично сказала Соня. – Мы со всем справимся. Со всем.

Она была уже на полпути к двери, когда снова повернулась к Лине:

– Как, собственно, дела с биологией?

– Хорошо. Круто. Лучше всех. Никаких проблем, – ответила Лина. Сейчас был неподходящий момент. Как и всегда. Пальцы сжались вокруг часов. Она почувствовала, как случайно нажала одну из кнопок.

8

Купол

Из компьютера раздался пронзительный сигнал тревоги. Данте вынырнул из полусна и растерянно огляделся вокруг. В раздражении он попытался сфокусироваться на мониторе. Спина болела, глаза слезились, голова гудела, а короткие платиновые волосы торчали во все стороны. В течение двух часов он контролировал сектор Купола H1445 в часовом поясе 21.

Зал, в котором работал Данте, находился глубоко внутри Невидимого города, и добраться до него можно было только через пропускной пункт. Идентификация осуществлялась с помощью хронометра и сканера тела, который сопоставлял жизненные данные и внешние признаки с сохраненными персональными сведениями и правами доступа. Строжайше охраняемый портал в задней части зала вел в сверхсекретную зону управления, куда разрешалось входить только избранным, высшим по званию сотрудникам. Данте еще ни разу не выходил за пределы купольного зала. Вместе с двумя десятками подростков, которые в своих белых халатах и огромных очках виртуальной реальности выглядели как орава ученых-футуристов, он вел наблюдение у высокотехнологичного компьютерного терминала. Словно из башни аэропорта, наслаждался он со своего рабочего места 360-градусным обзором. Свод, парящий высоко над их головами, сверкал величественным сине-черным светом, создавалось ощущение, что ты в волшебном планетарии. На блестящих стенах в приглушенных тонах плавали пять континентов и семь мировых океанов, между которыми высвечивались четырехзначные числовые коды.

Значимость работы отражалась на серьезных лицах молодых сотрудников. Данте не разделял энтузиазма своих коллег. Он считал часы, проводимые в Куполе, назойливой обязанностью. Кому хотелось следить за чужими операциями? Он гораздо охотнее бы сам путешествовал по всемирной истории. В то время как его коллеги лопались от гордости за то, что их проведут мимо охранников в священный зал, Данте здесь скучал. Тревога одним махом окончательно его взбодрила. Впервые здесь действительно было что контролировать. Сигналы подавались только при нарушении границ. Ни один лишний шорох не должен нарушать концентрацию сотрудников. На его компьютере истерически мигала цифра 4477. За все часы патрулирования в Куполе ему ни разу не встретилось ни одного нарушителя. Быстрым движением указательного и среднего пальцев Данте увеличил масштаб карты.

Спикировав вниз, он опустился на землю. Матовое двумерное изображение превратилось в красочный, детализированный цифровой городской пейзаж. Датчики в очках регистрировали движения головы Данте и позволяли оглядываться в виртуальном пространстве. На невидимых роликах мчался он по захватывающе реалистичной обстановке. Ловко пронесся мимо элитного квартала, гимназии Венделина Веннингера, пролетел высоко над Айхбергом[7] и снова спустился по направлению к спорткомплексу, а затем к складам на берегу реки. Сигнал поступил из сектора H1445, участок 7643C, часовой пояс 21. Обычно под этим значился номер операции, а также имя и фотография посыльного. Вот только сейчас мигал загадочный номер. 4477. Одним движением руки Данте направил курсор на число. Компьютер ответил на щелчок повторным звуковым сигналом.

Адреналин побежал по венам. Его соседка по креслу Коко, внимательно наблюдавшая за его действиями, сорвала с головы очки и энергично прокатилась на кресле. Аромат сладкого попкорна окружил Данте. Тот сморщил нос.

– Сахар и жир помогают бодрствовать, – начала защищаться Коко, опуская руку в трехлитровое ведерко, которое она зажала между ногами. Кроме попкорна она держала в руках шоколадные батончики, фрукты, напитки и три бутерброда с колбасой. Коко была практически единственной, кто все еще употреблял колбасу и глютен. Данте подозревал, что лишь ее постоянная неусидчивость мешала Коко набрать хоть грамм. Ростом она была всего лишь метр пятьдесят и непрерывно жаловалась на это: «Ты не представляешь, как скучен мир снизу. Я должна использовать любую возможность попробовать что-то еще».

Ее узкие, раскосые глаза восторженно сверкали. Форма глаз и глубокий темный цвет ясно выдавали азиатское происхождение. Ее лицо обрамляли длинные прямые волосы, которые с недавнего времени были розово-лилового цвета. Коко мало спала, много разговаривала и страдала от панического страха что-то пропустить.

– Что-нибудь захватывающее? – спросила она. От волнения она намотала на палец несколько длинных прядей, которые постоянно падали ей на лицо, выбиваясь из небрежного пучка.

Данте приложил указательный палец к губам. Особая конструкция центра управления запрещала громкие разговоры, так как каждое слово эхом разносилось по всему залу.

Коко не замолкала.

– Отступник? – спросила она.

Данте задумчиво покачал головой. Возможно, в этих непрекращающихся слухах о том, что под радаром Купола блуждают отступники и дезертиры, была доля правды. Их имена произносились лишь шепотом за спиной. Данте был заинтригован этими рассказами. Вопрос о том, что двигало отступниками, ведущими жизнь за пределами Невидимого города, не отпускал его.

– Ты обязан сообщить об инциденте, – сказала Коко. – Инес ответственна за что-то подобное.

Взгляд Данте метнулся к бесстрастной рыжеволосой женщине, сообщавшей группе новичков служебные правила. С мальчишески стройной фигурой, белой кожей цвета слоновой кости и короткими рыжими волосами Инес казалась привидением. Она по-кошачьи проворно двигалась между партами. В то время как голос Коко заполнял Купол, Инес говорила так тихо и сдержанно, что ее едва можно было понять. Попытка уследить за каждым ее словом явно прослеживалась на лицах учащихся. Данте мог пересказать протокол наизусть. Правило 14, например, гласило, что о подозрительных действиях следует немедленно сообщать, и обрабатывать их разрешалось только сотрудникам с высоким уровнем доступа. Таким сотрудникам, как Инес, которую недавно назначили правой рукой Хранительницы времени, после чего она стала вести себя так, словно она чем-то лучше других. При этом она была ниже, чем Данте и Коко.

Замерев, Данте уставился на таинственный крест, мигавший на его экране. 4477. Особенное число.

– Брось, брось, брось, – обратилась Коко к нему. – У тебя будут проблемы, только проблемы, ужасные проблемы. – Коко достала из одного из карманов брюк жвачку и предложила ее Данте. – Это ослабляет напряжение и контролирует тревожность, – объяснила она. Коко не только суетливо разговаривала, она еще и одевалась так же. Под белым халатом виднелись несколько футболок и удобные брюки карго.

– Я люблю все эти карманы и молнии, – сказала она. – Ощущение того, что у тебя полно возможностей.

Здесь она видела только возможность влипнуть в неприятности.

– Ты хочешь снова попасть под домашний арест? – спросила Коко. – Ты только на прошлой неделе поссорился с Инес. Оставь это ей. Этим должны заниматься профессионалы.

Курсор соблазнительно мигал на загадочном но- мере.

– Возможно, системная ошибка, – сказал Данте.

– Домашний арест – это ужасно, – продолжала лепетать Коко. – Все наказания страшные. Хочешь рискнуть? Без тебя путешествовать очень скучно.

Пальцы Данте нерешительно замерли в воздухе.

С уст Коко только и слетало:

– Мы ничего не видели. Пойдем на обеденный перерыв, перекусим чего-нибудь вкусненького. Возможно, сообщение исчезнет, когда мы вернемся.

Данте не смог устоять перед соблазном. Он нажал на неизвестный номер сотрудника в третий раз. На этот раз сигнал тревоги пронзил весь зал управления. «Несанкционированный доступ, – светилось кроваво-красным на его компьютере. – Пожалуйста, введите пароль».

Словно стрелы, взгляды окружающих устремились в сторону Данте. Инес оторвалась от своих учебников и поспешила к стоящему на постаменте компьютерному терминалу, с которого она могла зайти на любое рабочее место. Ее явная нервозность свидетельствовала о том, что он разворошил осиное гнездо.

Пока Коко рвала на себе волосы, расписывая яркими цветами ужасные последствия, ожидающие его, Данте лихорадочно пытался взломать пароль. В надежде на удачу он подбирал разные имена и произвольные комбинации цифр. Ничего не работало. И даже набранное со злости: @±•$%/$%/$§ § (((и кдаофхдахфу. Внезапно его кресло резко дернулось назад.

– Смена, – радостно воскликнула Инес.

Радость была наигранной. Ее глаза не смеялись.

– Ты так много работал в последнее время, что заслужил отдых, – сказала Инес. Она скорее напевала, чем говорила.

– Мне нравится работа в центре управления, – бессовестно соврал Данте. – Здесь все так размеренно. Ничего не происходит. Словно во время медитации.

– У тебя выходной, – сказала Инес. Нетерпение сквозило в ее нежном голосе. – Приказ сверху. Только что поступил.

Данте заколебался. Свободное время было почти неизвестным явлением в Невидимом городе. Было ли дело настолько серьезным, что Инес даже не потрудилась отослать его из Центра управления под каким-нибудь более подходящим предлогом? Ни одно из его достижений не давало ему права на выходные. Позади Инес Коко яростно жестикулировала, как какая-то иностранка, и это означало, что он должен умчаться наружу.

– У нас необычные колебания в секторе H1445… – начал Данте.

Инес грубо перебила его.

– Безобидная программная ошибка, – сказала она. – Ничего особенного. Я позабочусь об этом.

– Я помогу вам, – предложил Данте. – Мне нравится учиться.

– Ты сейчас же уйдешь отсюда, – уверенно продолжила Инес. – Это не предложение, это приказ. – Ее тон не оставил места для возражений. В нежных чертах лица сквозила неимоверная сила.

Смирение и податливость не были лучшими чертами Данте.

– Мы можем работать в команде, – сказал он, когда у Коко сдали нервы. Она перехватила инициативу и покатила застигнутого врасплох Данте вместе с креслом к выходу.

– Ты мой герой, мой пример для подражания, мой старший брат, родственная душа, – извинилась Коко. – Я не допущу, чтобы ты попал в беду.

Данте вскочил. Коко повисла на нем, чтобы не дать ему броситься назад.

– Забей на это, – сказала она. – Это бессмысленно.

Данте стряхнул с себя Коко, как назойливую муху. Быстрыми шагами он покинул Центр управления через пропускной пункт. Широкая ухмылка осветила его лицо. Сектор H1445, участок 7643C, часовой пояс 21. В его распоряжении были все выходные.

9

Лотерея

– Ни черта в этом не понимаю, – сказала Бобби. С помощью лупы она осмотрела хронометр.

Лина нетерпеливо сидела рядом. Они уединились на чердаке в комнате Бобби, которая больше походила не на девчачью спальню, а на студенческое общежитие. Повсюду валялись книги, бумаги и научные журналы. Одна стена была выкрашена черной краской и служила гигантской записной книжкой для загадочных химических опытов Бобби. Лина нервно провела пальцем рядом с одной из загадочных формул.

– Я работаю над средством от икоты, – небрежно пояснила Бобби, как будто это вряд ли стоило говорить.

Лина благодарно кивнула. На Бобби всегда можно было положиться. Это был не единственный проект, над которым работала ее подруга. Полки на стенах прогнулись под тяжестью сокровищ и исследовательских замыслов Бобби. В стаканах с высокопроцентным спиртом плавали: кальмар, два морских конька и рак. Рядом с ними были сложены спичечные коробки, каждый из которых был помечен датой и хранил коллекцию мертвых пауков Бобби. Ее дед, еще когда она была маленькой девочкой, утверждал, что ползучие твари превращаются в золото через двенадцать лет после смерти. Испытания продолжались. Дедушка Бобби недооценил упорство и настойчивость внучки. Никогда в жизни ее подруга не прервала бы эксперимент до истечения ранее поставленного срока. Кроме того, Бобби собирала песок, ракушки, почву, травы и семена в десятки старых аптечных банок. На карте она отмечала места находок, от которых шерстяные нити вели к распечатанным, увеличенным под микроскопом изображениям, украшавшим стены, как абстрактные произведения искусства. Прошлым летом Хлоя любезно предложила ей привезти песок с Бали. Бобби с благодарностью отказалась.

– Суть не в том, чтобы иметь. А в том, чтобы искать, – сказала она. Для Хлои это была абсурдная мысль.

Мать Бобби не скрывала своего желания сделать комнату дочери более девчачьей. Она даже попыталась перетянуть Лину на свою сторону:

– Ну, хоть ты скажи ей, как здесь неуютно. – Лина только пожимала плечами. Бобби не любила всякие безделушки и украшения для интерьера. Так же как и ее короткие волосы, которые всегда немного отрастали, комната должна была быть, прежде всего, практичной. У нее была всего одна мягкая игрушка. Это когда-то был лохматый пес грязно-серого цвета, теперь потрепанный и сплющенный, как камбала, с висячими ушами и одним-единственным глазом. Бобби горячо и искренне любила своего Отто, даже притом что выглядел он так, словно уже трижды попадал под автобус. Или, может быть, так оно и было. Но куда больше, чем игры и безделушки, Бобби интересовали загадки.

Лина уже все перепробовала, чтобы завести часы, прежде чем отправиться с ними к Бобби. «Какая польза от пожизненной гарантии, если места, где куплены часы, не существует?»

В сотый раз она изучила обрывок гарантийного талона, на котором стояло имя ее матери. Для нее оставалось загадкой, почему Рея Фридрих приобрела часы за годы до ее рождения. В пункте «Вы найдете наш магазин» не хватало основной части, однако виднелась крошечная вырезка карты, которая все-таки показывала, что магазин часов находился в «Совиной норе», в пешеходной и лесной местности.

– Каким же безумцем надо быть, чтобы открыть магазин посреди заповедника? – удивилась Лина. – Или там еще какой-то город?

Как ни странно, быстрый поиск в Google не дал ни одного результата. Возможно, магазина уже давно не было.

– Всегда все интересное случается только с другими, – вздохнула Бобби. – В моей жизни нет никаких тайн.

Прошлое Бобби было открытой книгой. Когда Лина приходила к своей подруге, она поднималась по длинной лестнице семейного особняка мимо десятков фотографий. Они изображали Бобби в каждой жизненной ситуации. Бобби с мамой, папой, дедушкой, бабушкой, собакой, кошкой, мячом, Бобби в яслях, в детском саду, в школе, на летнем концерте, на пляже, во время прогулок в горах, во время занятий спортом. Маленькая Бобби, постарше, взрослая, в черно-белом варианте, в цветном, в сепии, 3D-рисунок, коллаж и масляная живопись. Даже вырезка из местной газеты «Утро» о визите Санта-Николауса в детский сад – Бобби была и здесь. Серьезная девушка с короткой стрижкой, в классической блузке и клетчатой юбке была неприметна. Рядом с ней съежился робкий маленький мальчик с каштановыми кудрями. Всего несколько недель назад Лина заметила, что испуганным ребенком был не кто иной, как Йонас.

– В детском саду мы были лучшими друзьями, – сухо объяснила Бобби. – Он отдал мне ее позже.

В то время как в семье Лины прошлое пылилось в несортированных картонных коробках за толстыми жалюзийными воротами, семья Альберс коллекционировала совместные воспоминания.

– Мои родители – ученые, – прозаически прокомментировала Бобби. – Все должно быть задокументировано и архивировано для потомков.

Ее отец носил с собой свое дорогое съемочное оборудование на любой случай жизни, а мать записывала в дневнике события из жизни Бобби.

– Первые годы записаны от первого лица, – пожаловалась Бобби. – Как будто я сама не могу решить, что важно в моей жизни.

– Я бы хотела такую книгу, – тихо призналась Лина.

– Не хотела бы, – возразила Бобби. – Кого волнует первый праздник святого Николая, первое Рождество, Пасха, плавание ребенка, первая прививка, посещение детского сада? Хочешь прочитать о том, как у тебя в четыре месяца были опрелости, в восемнадцать месяцев – коклюш, как с двух с половиной лет ты ходила на горшок, а в три года провалилась на первом музыкальном занятии?

– Да, – с неохотой призналась Лина. – Соня никогда не рассказывает о прошлом. Она только ругается.

Бобби смущенно отложила часы в сторону.

– Из-за этих часов я совсем забыла об этом. Плохо было? – спросила она.

Лина молча кивнула. При мысли о разговоре с тетей она почувствовала неприятное ощущение в желудке.

– Ну, рассказывай, – озабоченно сказала Бобби. – Что она сказала по поводу биологии?

– Я струсила, – честно призналась Лина. Она отбросила в сторону мучительные мысли о предстоящем признании. –   Пока нам не вернут работы, я что-нибудь придумаю, – сказала она.

Она была рада, что визит мусорщика настолько поднял настроение тетушки, что она позволила Лине сходить к Бобби. У Лины разрывалось сердце при мысли о том, что с уехавшим грузовиком навсегда потеряны последние осязаемые воспоминания из жизни ее родителей. Напрасно она пыталась выклянчить для себя хоть какие-то вещи.

– Все это насквозь промокло и заплесневело, – пояснила тетя. – И вообще тут одна сырость.

Часы немного восполняли ее потерю. А Бобби была профи – если кому и удастся разгадать тайну, то ей.

– Может быть, нужно запустить определенный код? – предположила Лина. – Когда собираешь правильную комбинацию, крышка подскакивает, и можно увидеть, что находится внутри. Как с медаль- оном.

Опасаясь, что дорогое изделие окажется непрочным или даже сломается, она не осмелилась проверить кнопки.

– Должно быть, это как-то связано с восьмеркой, – добавила Лина.

Она уже успела заметить, что часы имели не только восьмиугольную форму и восемь стрелок. Даже цифры от нуля до девяти повторялись восемь раз на спиральной змейке. Бобби записала, на каких цифрах стояли стрелки. Если сравнивать с обычными часами, по часовой стрелке: 3, 2, 0, 1, 2, 6, 1, 0.

– Во всяком случае, это точно не время, – сказала Лина. – Это бессмысленно.

– Здесь восемь цифр, – заметила Бобби. – Может быть, хронометр показывает дату, а не время?

Посмотрев на цифры снова, Лина засомневалась.

– 32. 01.2610? – Даже против часовой стрелки последовательность цифр казалась более чем нелогичной. – 30.16.2102?

– Может, это как-то связано с потеплением климата, – предположила Бобби. – Через сто лет в году будет шестнадцать месяцев.

– Зачем носить часы, которые показывают дату? – спросила Лина. – Только для того, чтобы двадцать четыре часа в сутки убеждать себя, что сегодня все тот же день?

Бобби развила ее мысль:

– Люди должны жить очень медленно, чтобы нуждаться в часах с указанием даты.

– Может быть, это специальное изготовление для забывчивых людей, – предложила Лина. – Своего рода часы Альцгеймера.

– Если время настолько неважно, то почти все равно, какой это день, – заметила Бобби.

– Может быть, сочетание даты и секретного кода? – снова предложила Лина. – Но тогда код неверен. Иначе что-нибудь бы произошло.

Бобби взяла ножницы, вырезала восемь цифр и расположила их в порядке возрастания: 0, 0, 1, 1, 2, 2, 3, 6. С любопытством передвигала она числа взад-вперед.

– Если собрать нужную комбинацию цифр, магия включится сама собой, – предположила она.

Магия? Они обменялись взглядами. До сих пор никто из них не произнес ни слова, но это было правдой. Часы казались заколдованными.

Лина собрала новую комбинацию.

– 10.06.1322? – озвучила она. Это казалось нелогичным. – Что за часы, которые показывают дату Средневековья?

– Возможно, это украшение, напоминающее об историческом событии, – сказала Бобби. – Часы памяти, так сказать.

Эта мысль заинтриговала Лину. Быстрый поиск в интернете дал небольшие подсказки. Они узнали, что 10.06.1322 года был четверг. И это было очень-очень давно. 696 лет назад, если быть точным. Оставшаяся часть того дня канула во мраке прошлого.

Бобби неутомимо продолжала собирать:

– 13.02.1602? 12.03.1602? 21.03.1602?

– А как насчет будущих дат? – сказала Лина, снова меняя порядок цифр. – 12.06.2031? Или как насчет 01.01.2236? Тебе не кажется, что часы произведены как будто в будущем?

– И кто же привез их из будущего? Может быть, твои инопланетяне? – засмеялась Бобби. – Часы куплены в 1998 году.

– Так мы ни к чему не придем, – подытожила Лина.

– В расчете 40320 вариантов, – прикинула Бобби.

На мгновение они замерли в тягостном молчании. Это казалось безнадежным. Но сдаваться не хотелось.

– Твое имя написано на часах. Значит, дата должна иметь какое-то отношение к твоей жизни, – попробовала подойти с другой стороны Бобби.

Лина взволнованно кивнула. Они старались максимально приблизиться к сегодняшней дате.

– 06.12.2013? – спросила Бобби. – Тебе это что-нибудь говорит?

– День святого Николая, – сказала Лина.

Их мысли автоматически переключились на газетную статью в коридоре.

– Фотография на лестнице датирована 2006 годом, – сказала Бобби, чье шестое чувство в очередной раз подсказывало, что это касается Лины. –   Кстати, в Санта-Николауса я никогда не верила, – добавила она. – Даже в детстве. Я подыгрывала только потому, что думала, что мои родители верят в эту историю.

– 16.03.2012, – попробовала Лина другую комбинацию.

– А что было тогда? – с любопытством спросила Бобби.

Лина пожала плечами.

– Как мне вспомнить, что я делала несколько лет назад? – произнесла она. – Я даже не помню, что было в прошлый вторник.

– Мы были на тренировке по гандболу, а ты влюбленно наблюдала за Йонасом, – сказала Бобби.

– Не было такого, – отмахнулась Лина.

– И с тех пор все время, – добавила Бобби.

Она наклонила голову, подражая томному взгляду Лины, и театрально ахнула. Иногда очень досадно было иметь подругу, которая видела тебя насквозь. Бобби не сомневалась в том, что иногда понимает Лину лучше, чем сама Лина. Отрицать это было бессмысленно.

– А раньше ты стояла на лестнице у его фотографии, – продолжала она. – Я никогда не пойму, что ты нашла в Йонасе. Я с ним вместе на горшке сидела. Такое никогда не забудешь.

– Давай настроим дату и проверим, откроются ли часы, – сменила тему Лина. Она не хотела говорить о Йонасе.

– 06.12.2013 звучит хорошо, да? – сказала она.

Осторожно взяв часы, она во второй раз нажала на верхнюю кнопку. Циферблат вспыхнул зеленым, все стрелки, как по волшебству, скользнули к нулю. Таким образом, с помощью двойного щелчка можно достичь своего рода исходного положения. Хронометр резко потеплел в ее руке. Испугавшись, Лина отдернула палец.

– Что может произойти? – здраво рассудила Бобби. – В худшем случае вещь взорвется в твоей руке. Искра полетит на ковер. Потом дом сгорит, и мы познакомимся с крутыми ребятами из волонтерской пожарной команды.

Лина рассмеялась. Бобби испытывала неуемную радость от сценариев худшего развития событий.

– Давай, – сказала Бобби. – Все лучше, чем скука.

С помощью кнопок на ободке, которые она нажимала по часовой стрелке, Лина установила выбранную дату: 06.12.2013.

– Что, если мы вызовем темные силы? – спросила она.

– В том-то и дело, – взволнованно ответила Бобби. – Неведение хуже любой катастрофы.

Лина не была уверена, что согласна с этой позицией. Дрожащими руками она осторожно покрутила последнее колесико. Последняя стрелка медленно поползла к цифре три. Девять, восемь, семь. Бобби подошла к Лине как можно ближе, чтобы не пропустить ничего из этого зрелища. Шесть, пять, четыре. Часы горели в руке Лины, как огонь. Кто знал, что произойдет, как только последняя стрелка достигнет назначенного места? Голоса в голове Лины заговорили одновременно. Отважные смельчаки боролись с паникерами и слабаками, превосходя друг друга. Осторожно Лина нажала на восьмую кнопку. На последнем круге стрелка застыла на «три». Бобби схватила руку подруги. Циферблат ярко засветился, издав какой-то хриплый звук. Лина затаила дыхание. Бобби от волнения прикусила нижнюю губу. Они сосредоточенно уставились на хронометр. А потом случилось это.

С громким треском распахнулась дверь в комнату. В проходе, весело смеясь, стояла мать Бобби.

– Я приготовила вам перекусить, – воскликнула она.

Бобби и Лина уставились на нее так, словно она явилась из другой галактики. Результат их испытания не мог оказаться более отрезвляющим. Вместо волнующих новых открытий судьба преподнесла им тарелку сэндвичей.

Лина инстинктивно перекатилась через бумаги и часы. Голос шептал ей, что в ее тайну лучше не посвящать взрослых. По крайней мере, госпожу Альберс. Причиной, по которой ничего захватывающего не происходило в жизни Бобби, главным образом, служила чрезмерная любовь ее матери. Лина уже знала это. Каждые пять минут Генриетта Альберс штурмовала детскую: может, немного фруктов? Чаю? Печенья? Все хорошо? Не хотите ли открыть окно, здесь так душно? У вас все в порядке?

Госпожа Альберс работала по такому графику в лаборатории завода Веннингера, чтобы иметь возможность посвящать послеобеденные часы Бобби и домашнему хозяйству. Подав бутерброды, она решила, что пора полить растения в комнате Бобби. Внезапная засуха, видимо, не терпела промедления.

– Я буду вести себя очень тихо, – воскликнула она. – Не отвлекайтесь на меня.

Генриетта Альберс и не думала о том, чтобы поскорее покинуть комнату, а вместо этого ухаживала за растениями с невыносимой медлительностью. С любовью выдергивала она засохшие цветы, полировала отдельно каждый листок и беззаветно поливала их. Трудоемкая процедура предоставила ей достаточно возможности просканировать лежащие вокруг книги, телефоны и экран компьютера, чтобы выяснить, чем в данный момент заняты девушки.

– История? – произнесла она. – Я думала, вы собирались заниматься английским.

– Мам, – раздраженно воскликнула Бобби.

В отличие от Лины, Бобби страдала от избытка семейного внимания. Некоторые воевали с чрезмерным вниманием родителей: над Бобби кружил целый вертолетный флот великодушных родственников, заботившихся о ее благополучии. Втайне Лина завидовала своей подруге касательно того, что у нее есть бабушка и дедушка, тети и дяди, которые заботятся о Бобби вместе с отцом и матерью. Сегодня же семья просто была назойливой. Прошла томительная вечность, прежде чем госпожа Альберс покинула детскую. Бобби яростно пнула дверь, которую та оставила открытой, и подперла ручку рабочим креслом. Это не помогло. Все воодушевление испарилось.

– Может быть, это просто безделушка, – разочарованно отметила Бобби.

– Они мне все равно нравятся, – сказала Лина и надела часы. От браслета исходило приятное тепло, и он так идеально огибал ее запястье, словно кто-то ковал его для Лины. Едва щелкнул замок, произошло нечто странное. Кнопки мигнули, как по волшебству, и все стрелки часов вернулись в исходное положение. Одна за другой.

– Повтори еще раз, – возбужденно воскликнула Бобби.

Лина установила произвольную дату, и игра повторилась. Какие бы цифры они ни выбирали, стрелки снова и снова соскальзывали в исходное положение. После нескольких попыток они обнаружили, что световые сигналы следовали определенному порядку: сначала мигала верхняя кнопка, потом вторая нижняя справа, вторая верхняя справа и дальше зигзагом. Последней вспыхнула кнопка в левом верхнем углу.

– Возможно, нужно прочитать код таким способом, – сказала Бобби. Лина нарисовала на бумаге кнопки часов и протянула линию, чтобы проследить за порядком. Как на детской картинке, где нужно соединить точки, линии и цифры в фигуру: черточки образовывали восьмиконечную звезду. Точно такая же украшала шкатулку с золотым тиснением. Лина и Бобби посмотрели друг на друга, затаив дыхание. Они были на верном пути.

Как в замедленной съемке Лина передвигала бумажки с цифрами в порядок, заданный последовательностью световых сигналов: 3, 1, 1, 2, 2, 0, 0, 6.

– 31 декабря 2006 года. Новый год, – сказала Бобби.

Они взломали код. Теперь им осталось только выяснить, почему так важна эта дата.

10

Пляшущие тени

Что-то было не так. Гарри Кинг скорее догадывался об угрозе, чем знал о ней. Сосредоточенно смотрел он из своего «аквариума» на улицу. Странный свист и шепот повисли в воздухе, остатки мусора разлетелись по площадке, пустой стаканчик из-под йогурта с треском упал на пол, а на асфальте плясали облачные тени. Что за фигура прохаживалась между машинами? Гарри выпрямился и скользнул вперед на сиденье. Адреналин наполнил его тело. Ради этих мгновений он и жил. Его способность воспринимать любые детали изменения обстановки сделала его легендой в кругах охранной безопасности. Так же он чувствовал себя, когда пять лет назад вычислил вооруженного грабителя, или в ту ночь, когда арендатор 57-го бокса грабил складские помещения своих соседей. Гарри гордился своим шестым чувством, способным замечать незваных гостей, прежде чем они выйдут на свет. После истории с Линой ему было что доказать.

Гарри Кинг переключил камеру наблюдения со шлагбаума у входа на площадку между машинами. Там что-то было? Движение? Тень? Он напряженно уставился на монитор, когда сильный удар оторвал его от кресла. Порыв ветра толкнул тяжелую входную дверь. Разбилось стекло. У Гарри чуть не случился сердечный приступ. Он выскочил из кресла так же молниеносно, как лезвие складного ножа. Маленькие экраны, транслировавшие записи камер видеонаблюдения в будку сторожа, показывали тревожные картинки. Огни в коридорах вспыхивали, как истеричные диско-лампы. Свет, тьма, свет, тьма. Через несколько секунд хаос прошел. Странное чувство улетучилось. Может, просто пришло время для отпуска? Или это из-за разноцветных коктейлей, которыми он наслаждался вчера вечером со своей бывшей, горячей Лилиан, в забегаловке Тони? Смешанные напитки вскружили ему голову так же, как и женщина, беседовавшая с ним, словно он был одним из ее воспитанников в детском саду. Ему явно мерещились ду́хи. Гарри поднялся, чтобы осмотреть повреждения у двери. За его спиной четвертый монитор показывал, как поднимаются жалюзийные ворота бокса 187.

11

Мы команда

Ошеломленный, Данте оглядывал помещение склада. Набивка детской игрушки покрывала пол. Кроме пуха, в боксе 187 не было ничего. Его надежда хоть раз в жизни встретиться с отступником лопнула, как мыльный пузырь. С тех пор как Данте состоял в оперативной службе, ему пару раз случалось слышать, что житель Невидимого города не вернулся с операции. Но ни один из них не был сотрудником 4477.

– Ты узнал, кто подал сигнал? – раздался бодрый голос.

Данте обернулся. Позади него на свету появилась Коко. Ее лицо сияло от волнения, так сильно она торопилась последовать за ним.

– Ты не единственный, кто способен запомнить координаты, – произнесла она в свою защиту, прежде чем Данте смог удивиться.

– Ты должна немедленно вернуться назад, – сказал он.

Коко была одной из новичков и еще совсем не была подготовлена к сложным операциям. Ее вспыльчивый характер обычно приводил ее к одной проблеме за другой.

– Я профессионал, – ответила Коко. – И готова к любой чрезвычайной ситуации.

С гордостью она показала ему содержимое своего рюкзака, в котором лежала не только еда, но и учебные блокноты, четырнадцать ручек, отвертка, запасные чулки, бинокль и верный путеводитель по Таиланду 1967 года. Коко нашла тоненькую книжечку в антикварном магазине, влюбилась в обложку и с тех пор везде таскала ее с собой.

– В книге все похожи на меня, – сказала она. Как и все остальные, она попала в Невидимый город ребенком и ничего не знала о своем происхождении.

– Кто-нибудь знает, что ты здесь? – встревоженно спросил Данте.

– Я пришла незаметно, – сказала Коко. – Пришлось. В конце концов, я твоя помощница.

Данте ахнул.

– С каких это пор?

– С этих самых, – сказала она. Слова хлынули из нее. – Именно люди, которые считают, что не нуждаются в помощнике, должны иметь его, потому что, по-видимому, они так мало разбираются в требованиях своей работы, что даже не понимают, что…

– Ты немедленно возвращаешься, – перебил Данте. – Будет слишком очевидно, если пропадем мы оба.

Он оставил ее и направился к автомату с напитками. Коко поспешила за ним.

Ее ботинки топали по полу, неоновые лампы неистово вспыхивали. О том, что она непоколебимо вошла в световой барьер и устроила внушительное световое шоу в сторожевой будке Гарри, она и не подозревала. Невидимость никогда не была ее сильной стороной.

Коко была поглощена своим новым заданием.

– Я могу сделать так, что никто не заметит, что ты путешествуешь без приказа.

– У тебя будут большие неприятности, – предупредил Данте.

Коко усмехнулась ему. Затем невозмутимо предъявила свой козырь:

– Если ты сделаешь меня своей помощницей, я расскажу тебе, что Инес делала за твоим компьютером.

Тем самым она добилась того, чего хотела: безраздельного внимания Данте. Коко явно наслаждалась тем, что ее воспринимают всерьез.

– Я хочу тебе помочь, – сказала она. – Дома так скучно без тебя.

– Что ты знаешь? – спросил Данте.

– Не здесь, – серьезно сказала Коко.

С усилием Данте подавил нарастающий гнев. Коко, видимо, считала себя тайным агентом, способным передавать информацию только при соблюдении особых мер предосторожности. Что она придумала? Он опасался худшего. Например, тайник, шифровальную систему или охоту за сокровищами через полгорода.

Коко подвела итог своему предложению в двух словах.

– Жареный гамбургер? – заговорщически прошептала она. – Во время еды говорить гораздо легче.

У Данте сдали нервы.

– У тебя десять секунд. Если к тому времени ты не скажешь то, что знаешь, ты уволена.

Коко поняла, что он говорит серьезно.

– Ничего, – торжествующе сказала она.

– Как ничего?

– Инес ничего не сделала, – повторила она. – Она отключила сигнализацию, а затем вернулась к своим ученикам. Как будто ничего и не было. Она даже не передала информацию наверх.

Данте не ответил. Краем глаза он заметил что-то, лежащее на полу у автомата с напитками, что совершенно не вписывалось в эти клинически чистые коридоры.

Дружески положив руку на плечо Коко, он медленно подтолкнул ее к выходу.

– Возвращайся, Коко. Ты должна позаботиться о том, чтобы в Невидимом городе все шло как надо.

– Давай сначала осмотрим это место, – сказала Коко. – Сигнал должен был исходить откуда-то.

Данте вздохнул. Коко не понимала, во что ввязывается. Он и сам это не до конца понимал. Связи с отступниками были строго запрещены. Его действия могли привести к изгнанию или даже смерти. Никогда еще он не встречал никого, кто бы рискнул этим. Легендарные истории об исчезнувших сотрудниках манили его. Он с радостью посвятил бы в них Коко, но риск того, что она выдаст их совместную миссию, прежде чем начнет действовать, был для Данте непомерным. Рот у нее не закрывался день и ночь.

– Я хороша, – попыталась договориться Коко. – Я как ищейка. Сразу чую, если что-то не так. Я могу расспрашивать для тебя людей. Так же умело, как детектив… – она скорчила гримасу, как ей казалось, делающую ее похожей на сыщика, и заговорила низким голосом:

– Где вы были в субботу вечером?

– Мне нужен кто-то в центре, – ответил Данте. – Ты не должна спускать с Инес глаз. Мы должны выяснить, что она замышляет.

Так легко Коко не сдалась.

– Ты хочешь от меня избавиться? Именно сейчас, когда все становится интереснее?

– Кто знает, может быть, Инес в сговоре с нашими врагами, – сказал Данте.

– С отступником? – испуганно прошептала Коко.

– Иначе зачем ей скрывать сигнал тревоги?

Коко замолчала. Мысль о том, что кто-то может осмелиться сотрудничать с отступником, была, по-видимому, настолько чудовищной, что у нее перехватило дыхание.

– Партнеры? – настаивал Данте, протягивая руку.

Коко захлопала в ладоши.

– Мы команда!

Ее рука была такой теплой и липкой, словно перед поездкой она заглянула в кондитерскую.

– Я буду прикрывать твою спину, – сказала она. – И раз в день мы будем обмениваться собранными сведениями.

– Даю слово, – сказал Данте.

Коко умчалась. Быстро шагом направилась к световому барьеру. Ее уход, вероятно, произвел еще одно шоу в будке сторожа.

Время поджимало. Данте с нетерпением ждал, пока Коко свернет за угол. Затем он наклонился к автомату с напитками, из-под которого выглядывал уголок пестрой словарной тетради. Он открыл первую страницу. «Английский язык, 9-й класс», – прочитал он. Ниже красивым женским почерком стояло имя владелицы: Лина Фридрих. Имя Лина он за свою жизнь слышал всего два раза. Оба раза его шептали прикрытой рот рукой. Это были запрещенные разговоры на запретную тему: Рея и ее дочь Лина. Могло ли это быть правдой? Осознание поразило его, как удар. 4477 не был обычным отступником. Номер сотрудника предположительно принадлежал дочери Реи. На мгновение у него перехватило дыхание. Исчезновение Реи из Невидимого города было одной большой загадкой, ее имя было навсегда вычеркнуто из хроники. Если оно и упоминалось, то только поздними вечерами, в темных переулках, тет-а-тет. Никогда в открытую.

Немного погодя Коко приложила указательный и средний палец к часам на своем запястье и активировала датчик распознавания лиц. Циферблат исчез. Используя кнопки на ободке, она набрала четырехзначный номер сотрудника. Яркое свечение тускло замерцало, открывая перед глазами оживленную картину. Между мокрицей и бумажным жучком в виде световой голограммы появилось озабоченное лицо Инес. Она беспокойно огляделась.

– Ну? – прошептала она, словно боясь, что кто-то стал свидетелем их тайной беседы.

– Он ничего не знает, – сказала Коко.

12

На пути в прошлое

– Я тоже училась в гимназии Веннингера, – радостно сказала секретарь.

Торопливым шагом молодая женщина с короткими кудряшками лавировала между комнатными растениями, рабочими местами и настенными мониторами, по которым безмолвно транслировались событийные репортажи и новости фондового рынка. Ежедневный архив новостей «Утра» стал последней надеждой девушек после того, как их поиски на различных новостных порталах не помогли им провести возможную параллель между Линой и исторической датой на часах.

Никто из редакторов не интересовался молодыми посетителями. За письменными столами, расположенными в форме звезды вокруг места начальника отдела новостей, велись переговоры и телефонные беседы, проводились интервью, согласовывались встречи и звонки, совершались рекламные продажи. В воздухе повисла пронзительная симфония рингтонов, принтера и шипения кофеварки. Во всем этом шуме и гаме сотрудники стучали по своим клавиатурам, словно сидели за звуконепроницаемой стеной.

– Айзерманн еще там? – с любопытством спросила секретарь.

– А как же, – подтвердила Лина.

– Раньше я ее ненавидела, – сказала молодая женщина. – Теперь я думаю, что мертвые лягушки и свиные глазки на ее уроках были идеальной подготовкой к общению с проблемным боссом.

Ее взгляд упал на лысого человека с огненно-рыжей бородой, который перед собравшейся командой отчитывал сильно побледневшего сотрудника. По комнате, словно пули, летали фразы и оскорбления.

– За кого вы принимаете читателя? За свинью, которая жрет все подряд? – С мрачной миной он скомкал текст в руках.

– Рыжий заставил Карла Расмуса работать в подвале, – пояснила молодая женщина. – Хотя он был у нас лучшим. Ни аварии, ни пожара, ни взорвавшегося дома, ни скандала не проходило без его фотографий. Его репортажи с места происшествий были легендарными.

– Расмус? Карл Расмус? – удивленно спросила Лина.

– Это папа Йонаса, – объяснила Бобби. – Я знаю его с раннего детства. Он всегда был самым крутым отцом из всех.

Секретарь толкнула дверь на лестничную площадку. Ее каблуки стучали по металлической винтовой лестнице, ведущей на нижний ярус.

– Он немного странный, – предупредила она и подтолкнула девушек к архивохранилищу.

Тяжелая противопожарная дверь громогласно захлопнулась за ними. Внезапно звуки с верхних этажей исчезли. На оживленной улице, на площади Веннингера было утро, наверху десятки людей спешили через редакцию, однако в прохладном помещении под землей царила мертвая тишина. Только тиканье старомодного будильника гарантировало, что чувство времени не удастся полностью потерять. В этом путешествии в прошлое Лина и Бобби были сами по себе. Нерешительно вошли они в скудно освещенный вестибюль, где на метровом рабочем столе громоздились папки с документами, ящики и скоросшиватели. К большому сканеру медленно, как улитка, ползла фигура. Лина не верила своим глазам. Сходство между отцом и сыном было поразительным: та же долговязая фигура, те же спутанные кудри.

Как будто Йонаса поместили в машину времени, которая в одночасье состарила его на десятки лет. Жизнь, по-видимому, не имела ничего общего с Карлом Расмусом. Журналист был сутулым, лицо пронизано тревожными морщинами, а кожа казалась серой и прозрачной. Когда он в последний раз загорал под солнцем?

– Он выглядит по-другому, – прошептала Бобби.

Мужчина никак не показал, что заметил вторжение в его рабочее пространство. В белых перчатках и с почти религиозным почтением он осторожно поднимал фотографии из засохшей архивной коробки. С особой тщательностью, как будто имел дело с хрупким предметом, он рассматривал, упорядочивал и сканировал материал. Каждые несколько секунд его лицо озарялось демоническим светом, когда сканер проносился над объектом, который он считал достойным архивирования.

Бобби решилась на первый шаг. Она подошла к мрачной фигуре:

– Здравствуйте, господин Расмус. Это я. Бобби.

Никакой реакции.

– Роберта…

Молчание.

– Роберта Альберс. Мы с Йонасом дружили в детском саду. Вы фотографировали нас для газеты в День святого Николая, вырезка висит у нас в коридоре, – сказала она.

Расмус замахнулся и хлопнул ладонью по столу. Его кофейная чашка подскочила в воздух, ложка со звоном упала на пол. Бобби и Лина вздрогнули от испуга. Пинцетом Расмус подобрал мертвое насекомое, заблудшее в его подвал, и выбросил. Когда он наклонился за ложкой, его взгляд упал на двух девушек. Лучи света озарили его лицо. Он вынул из ушей беспроводные наушники. Из крошечных кнопок звучала классическая музыка. Неудивительно, что он их не слышал.

– Мы с Йонасом одноклассники… – снова начала Бобби. Расмус решительным движением руки отодвинул ее в сторону, чтобы поближе рассмотреть Лину. Он остановился и окинул ее тем пристальным взглядом, о котором Лина знала только от тетушек, дядей, дедушек и бабушек Бобби незадолго до того, как они разражались восторженным: «Ребенок, как ты вырос!» Расмус ничего не сказал. Его глаза мерцали темно-карим цветом, как у Йонаса. Карл Расмус казался ей воплощением темной стороны своего сына.

– Долго же тебя не было, – сказал он.

Его дыхание источало запах холодного сигаретного дыма, алкоголя и уныния. Лина невольно отпрянула.

Ее защитное движение не осталось незамечен- ным.

– У нас вчера было что праздновать, – извинился Расмус. Его внешность противоречила его словам.

– Если бы можно было повернуть время вспять, – вздохнул Расмус, выдержав многозначительную паузу. – Если бы я мог, я бы повторил каждую свою ошибку.

Он громко рассмеялся, пока не понял, что никого, кроме него, это не забавляет. Смущенно он поправил волосы и разгладил влажную от пота рубашку. Видимо, он отвык от посещений.

– Раньше редакторы спускались сюда за историческими знаниями, – пояснил он свое положение. – Новое поколение писарей гуглят свои истории и считают, что это журналистика. Они просто все рассылают. В Twitter, Instagram, Facebook, Snapchat, Youtube. Но как настоящий журналист вы должны слушать. И наблюдать.

– Нам нужна информация о конкретном дне, – вмешалась Лина.

Расмус хрипло рассмеялся, нехотя сделал глоток из серебряной фляжки и посмотрел на Лину. Его пронзительный взгляд был направлен на нее. Лине стало неуютно.

– У тебя такие любопытные, настороженные глаза. Я еще тогда обратил на них внимание, – сказал он. – Есть люди, которые задают вопросы, а есть те, кто разбалтывают ответы. По глазам можно прочесть, к какой категории кто принадлежит. Я знал, что ты в конце концов придешь.

Лина бросила на подругу обеспокоенный взгляд. Бобби, как и было условлено ранее, вытащила из кармана телефон и ради безопасности сообщила матери свое местонахождение.

– Кто знает, с чем мы столкнемся, – опасаясь, говорила ее подруга. – Если что-то пойдет не так, они, хотя бы, будут знать, где нас искать.

Краем глаза Лина наблюдала, как Бобби что-то отчаянно печатает в телефоне. Отправка сообщения, видимо, зависла. Те, кто считал, что отсутствие сотового телефона способствует внутреннему спокойствию, никогда не посещали подпольный архив. Расмус сменил положение так, что его лицо оказалось совсем близко к ее.

– Я прочитал это в твоих глазах, – сказал он. – Ты не плакала. Ты сидела у меня на руках и вопросительно смотрела на меня.

Он держал ее на руках? Когда? Почему? О чем он говорил? Не был ли он безумен? Расмус развернулся на пятках, подошел к одной из полок и, ухватившись за ручной маховик у изголовья, привел его в движение.

– Когда-нибудь они все придут. Когда-нибудь они поймут, что за сокровища здесь хранятся. Они думают, что я занимаюсь саморазрушением. На самом деле я работаю над будущим. Я знаю, где прячутся истории.

Изящно скользнув влево по идеально смазанным рельсам, стеллаж открыл вид на длинный коридор. Лина и Бобби с любопытством заглянули за угол. Бок о бок, в сплошном сером цвете, выстроились сотни полок с картонными, аккуратно помеченными датами папками. Лина уже собиралась пойти за ним, когда Расмус повернулся к ней.

– Вы обе, больше ни шагу, – приказал он.

13

Невидимость для начинающих

– Ну? – спросил знакомый голос. – Идет сигнал из редакции газеты?

Данте едва не рухнул в обморок. Только не снова Коко.

– Обмениваемся раз в день, – напомнила она. – Раз в день уже сейчас. – Они разошлись всего несколько часов назад.

Данте расположился на скамейке на площади Веннингера, с которой ему удобнее было следить за главным входом «Утра». У него вырвался стон. Его так называемая помощница обладала скоростью бумеранга и цепкостью плодов репейника.

– Инес ни о чем не догадывается, – сообщила Коко. – Она мало интересуется тобой и еще меньше мной. Я сказала, что плохо себя чувствую: живот. Ей было все равно.

Данте искал на ее лице признаки лжи. Мог ли он доверять ей? Подруга казалась такой же, как всегда: голодной до фактов, нетерпеливой и непоседливой.

– Это Лина Фридрих, – сказал он. Осознание было настолько ошеломляющим и шокирующим, что он просто не мог держать это в себе.

Коко вздрогнула, словно ее ударило током. Ее глаза расширились:

– Дочь…

Данте кивнул.

– Ой-ой-ой, господи, что же нам теперь делать? – заскулила Коко.

– Мы проследим за ней, – сказал Данте. – Лина запустила хронометр. Не зная о его настоящих способностях. И теперь она задает любопытные во- просы.

– Следить за ней можно ведь и из ресторана? Когда ты ешь, то намного меньше выделяешься, – предложила Коко.

Коко просто не могла спокойно усидеть на скамейке. Ну а как же? В Невидимом городе занятость считалась добродетелью, праздность считалась пороком. Правила обязывали сотрудников посвящать каждую свободную минуту обучению. Коко направилась к площади Веннингера. Съестного она не нашла, зато взяла старый зонтик, который, несмотря на две сломанные спицы, был наполовину исправен.

С большим трудом ей удалось приподнять его, чтобы потом раскрыть над собой.

– Кто знает, сколько времени нам следить и ждать, – сказала она. – Я терпеть не могу такие светлые дни.

– Кто ты? Вампир, воспламеняющийся на солнце? – спросил Данте.

– Я веснушчатая, – сказала Коко.

Данте не понимал, почему пара бледных веснушек на носу так встревожила Коко.

– Я считаю, что твои веснушки… – Он искал подходящее слово.

Коко не стала дожидаться конца фразы:

– Милые, скажи уже. Кому хочется быть милой? Я даже не хотела быть такой, когда была ребенком. Я кричала по шесть часов в день, чтобы никому в голову не приходило, что я милашка.

– Наверное, ты была голодна, – подметил Данте.

Его взгляд не отрывался от входной двери в «Утро», а Коко продолжала радостно болтать.

– Так проходили все школьные годы. Они обращались со мной как с ребенком. Когда ты маленькая, тебя постоянно недооценивают. Каждое утро я встаю и говорю себе: «Радуйся, что у тебя нет ни паралича лица, ни шрама от ожогов». Ну, получается здорово. Пока не пробую, смотрю в зеркало, и потом я удерживаю взгляд только на пучке волос на голове.

Порыв ветра обрушился на зонтик. Коко суетливо поджала под себя ноги, обутые в походные сандалии.

– Ты боишься, что на пальцах появятся веснушки?

– Тем, у кого веснушки, гораздо труднее не выделяться, – сказала в свою защиту Коко.

Данте прекрасно знал, что возможные веснушки были наименьшей проблемой Коко, когда дело доходило до того, чтобы быть незаметной во время секретных операций.

Значительная часть тренировок в Невидимом городе была нацелена на то, чтобы, подобно хамелеону, приспособиться к различным условиям среды. Данте так мастерски незаметно перемещался во времени, что даже мог позволить себе носить длинный черный плащ. «Невидимость – это состояние души», – всегда говорил он.

Коко же, наоборот, проносилась сквозь свои задания, как неуправляемый снаряд. И это несмотря на то, что она четыре раза посещала курс «Как стать невидимкой для начинающих», прежде чем получила диплом от разочарованной преподавательницы. «Я не могу работать ни с кем, чьи любимые слова: завтрак, обед и ужин», – свирепствовала она. К свидетельству была выдана приписка с указанием ни при каких обстоятельствах не записываться на курс повышения квалификации.

– Я получу солнечный удар, если мы будем болтаться здесь и дальше, – пожаловалась Коко. – Солнце заставляет меня нервничать. Находиться так долго в одном месте – не для меня.

Данте мог это понять. Он едва знал кого-то еще, кто так плохо умел сливаться со своим окружением. Все было бы проще, если бы они действительно были невидимыми. Но, увы, не были. И меньше всего – Коко.

– Исчезни, Коко, – сказал он.

– Я останусь до тех пор, пока ты не придешь в себя, – сказала она. – Опасно вступать в личный контакт с людьми.

Коко не ошибалась. Ему не хватало опыта личного общения с людьми, выросшими за пределами Невидимого города. В их мире существовали простые и четкие правила, предписания и наставления. Здесь, снаружи, все казалось куда более беспорядочным.

– Может быть, я совсем не хочу с ней разговаривать, – сказал Данте.

– «Прямой, долгосрочной связи с людьми следует избегать при любых обстоятельствах», – процитировала Коко «Руководство для невидимок», стандартное хрестоматийное произведение, которое они все изучали. – «Люди – это носители смертельных вирусов, называемых чувствами. Инфекции приводят к необратимым проблемам со здоровьем и, в худшем случае, могут оказаться фатальными».

– У меня к ней вопросы, а не чувства, – отмахнулся Данте.

– Ты не помнишь, что случилось с Реей? – напирала Коко, стараясь как можно тише произносить запретное имя. – Нелогичность заразительна.

– У меня все в порядке, – сказал Данте.

– Рея тоже так считала, – сказала Коко. – И вот в один день она исчезла из Невидимого города. Я не хочу, чтобы ты стал отступником.

Вот и оно, то самое слово. Они оба испугались, когда поняли, что поставлено на карту.

Их разговор звучал в пустующем зале для собраний. Инес показывала нескольким пожилым сотрудникам запись, которую сделала Коко.

Трансляция прекратилась. Никто не осмелился ничего сказать. Ужас отражался на их лицах.

– Нужно сообщить Хранительнице времени, – сказал пожилой мужчина.

– Подождем, – решила Инес. – Не стоит бередить ее старые раны. Кто знает, может быть, девушка узнает что-нибудь.

14

Первый раз

– Это не может быть правдой, оно должно быть здесь, как же можно быть таким тупым, – доносился из глубин архива голос Расмуса.

Бобби и Лина обменялись беспокойными взглядами. На заднем плане непрерывно скользили стеллажи. Скрипучий голос Расмуса эхом разносился по коридорам. Журналист вел яростный разговор с самим собой, показывая, что он и сам себя не очень хорошо чувствует.

– С каких пор ты знаешь отца Йонаса? – прошептала Бобби.

Лина недоуменно пожала плечами:

– Он знает меня. Это совсем другое.

– Возможно, люди правы, что он сумасшедший, – сказала Бобби. – Вот почему Йонас ни разу его ни с кем не знакомил.

Что ответил Йонас на вопрос о характерных чертах в его семье? Расмус исчез в архивном хранилище, не задав ни единого вопроса. Почему он сделал вид, что знает Лину с детских лет? В нетерпении она вместе с Бобби ждала результата его путешествия по прошлому. Спустя вечность Расмус пробрался назад с торжествующим смехом и протянул большую папку газет.

– Тогда я еще был волонтером. Я считал, что местные репортажи – первый шаг к большой журналистской карьере. Я обещал жене прокатиться на санках с Йонасом. Ночная прогулка по Айхбергу – это было тогда очень популярно. А потом пришло уведомление.

Расмус положил на стол связку газет, обернутую картоном. На мгновение девушек окутало облако пыли. Когда дымка рассеялась, перед их глазами появились даты. 30.12.2006–15.01.2007.

Он открыл папку. «Наступает 2007 год! «Утро» желает миру любви, счастья, здоровья, успеха и мира», – гласил заголовок последнего номера того года. Но его это не заинтересовало. Расмус продолжал листать в поиске газеты, датируемой вторым января, которая содержала новогодние репортажи. Газета вышла с заголовком «Счастливого пути» и фотографией Айхберга. Четверка резво мчалась вниз на санках по залитому прожекторами склону, а на заднем плане вспыхивал новогодний фейерверк. Репортаж был датирован 31.12.2006.

Лина вздрогнула. С тех пор как она нашла таинственные часы, в ее жизни происходили самые странные вещи. Откуда Расмус знал, что именно привело ее в архив?

– Первый раз не забывается, – объяснил он. – Первая любовь, первая работа, первая служба в полицейском патруле. Я был первым и единственным журналистом на старом таможенном мосту.

Лина застыла в шоке. Ее ноги стали ватными. Полицейский патруль? Таможенный мост? О чем он говорит? Она не осмелилась перевернуть первую страницу с безобидной фотографией зимнего веселья. Возможно, правда напоминала ей эффект бледной поганки: банального прикосновения хватило бы, чтобы кого-нибудь отравить.

– Давай ты, – прошептала она Бобби.

Бобби листала страницы с событиями новогодней ночи 2006 года. Помимо ночного катания на санках по Айхбергу «Утро» сообщало о набеге на заправочную станцию, о группе сумасшедших, готовившихся к прибытию инопланетян, о борьбе Тони за сохранение закусочной в порту и об одной помолвке под Новый год.

– Твоя тетя, – восторженно воскликнула Бобби.

«Она сказала «да», – гласил радостный заголовок в сводке новостей. Среди них знакомая фотография Сони и красавца Хьюго. Ровно в полночь Хьюго опустился на колени перед самодельными граффити в порту.

– Полицейский патруль. Расмус что-то говорил о полиции, – сказала Лина. Во рту у нее пересохло. Ее голос был скорее похож на карканье. Бобби продолжала листать. С каждой страницей, содержащей несущественные местные новости, беспокойство Лины росло.

Внезапно Бобби замерла в шоке.

Взгляд Лины мимолетно скользнул по странице. «Смерть в новогоднюю ночь», – гласил заголовок.

Она догадывалась, о чем здесь может идти речь. «Автокатастрофа» – большей информации от Сони было не добиться. Тетя не сомневалась, что ее решение утаить от Лины все подробности было столь же осознанным, сколь и непоколебимым.

– От воспоминаний после просмотра фотографий ты никогда не отделаешься, – сказала она Лине. – Лучше их вообще не видеть. Невозможно страдать от ударов судьбы, которых не помнишь.

Лина не решалась переступить эту невидимую границу. Она еще раз прочла заголовок. «Смерть в новогоднюю ночь». Голоса в ее голове завертелись: «Ты действительно хочешь знать, что тогда произошло? Что, если Соня права и правда будет мучить тебя всю оставшуюся жизнь? Брось это. Беги, пока еще можешь».

Лина заставила себя присмотреться повнимательнее. «Молодая супружеская пара погибает в аварии на старом таможенном мосту», – было написано в последней строчке. Под ней крупным шрифтом значилось имя журналиста: «Карл Расмус». Зернистая черно-белая фотография изображала момент нелегкого спасения поврежденного автомобиля. В свете временно установленных фар виднелся темный «Гольф», словно выбравшийся из-под автомобильной дробилки. Справа маячили пожарные. Светоотражающие полоски на их тяжелых форменных куртках светились в ночи. Недоумение отражалось на их лицах. Ночная съемка отдавала звенящим холодом. В конусе установленного аварийного освещения плясали толстые снежинки. Деревья стонали под тяжестью свежего снега.

Лина попыталась прочитать сопроводительный текст. Имена ее родителей всплывали и снова расплывались. Буквы вертелись перед глазами, как бешеные танцоры брейк-данса, прежде чем ее глаза наполнились слезами. Ее воображение перевернулось. Она услышала визг тормозов, сильный удар, услышала скрежет стекла, искореженного металла, почувствовала запах бензина. Едкий дым ударил в нос. Она хотела ощутить мороз, проникающий в ее конечности, холодный ветер, снег на коже.

– Возможно, часы остановились во время аварии, – услышала она голос Бобби, доносившийся издалека. – Такое постоянно случается в детективах.

Впечатлений было слишком много. Тайфун чувств, образов и ложных ощущений захлестнул Лину. Она бросилась на улицу. Мимо Расмуса, вернувшегося со стопкой фотографий из архивного хранилища.

– Я нашел еще несколько оригиналов, – сказал он.

Лина оттолкнула его в сторону. Ей нужен был воздух, свет, ей нужно было окружить себя жизнью.

15

Слишком много и даже больше

Все завертелось: образы, голоса, звуки. Обрывки воспоминаний вспыхивали, словно новогодние фейерверки, сияли и тлели, прежде чем у Лины получалось их удержать. Ее голова грозилась лопнуть.

Жизнь Лины была полна трудностей: младшие сестры, мучительная икота, госпожа Айзерманн, Йонас. Но это было неизмеримо хуже: разрозненные фрагменты прошлого, эта карусель мыслей, которая продолжала вращаться, пока Лине не станет плохо.

Пока ее мир рушился, люди на площади Веннингера занимались своими обычными делами. У фонтана суетилась парочка подростков, сотрудники окрестных офисов постепенно покидали свои рабочие места, люди спешили с набитыми сумками к автобусу, туристы фотографировали друг друга перед внушительной фигурой основателя компании, часы на башне мэрии спешили на минуту. Где-то отчаянно плакал ребенок. Этот плач поразил Лину до глубины души. Почему никто не утешал ребенка? Где он был? В ее голове?

Ее взгляд скользнул по необычному юноше, который невозмутимо наблюдал за ней со своего места на скамье. Лицо его было тонко очерчено, а волосы, которые он небрежно откинул назад, были почти белыми. В длинном черном пальто, которое он надел поверх джинсов и белой футболки, он выглядел просто потрясающе. Даже с расстояния Лина заметила, какими особенными были его глаза. Один переливался голубым цветом, другой слегка зеленоватым. Такими крутыми обычно были только рок-звезды или голливудские актеры. Он слегка приподнял руку, словно хотел ее поприветствовать. Она, конечно же, никогда с ним не встречалась. Рядом с ним притаилась девушка. Словно выполняя сложную йогическую асану, она скрутилась под защитным зонтом так, что мелькали только пальцы ног и обувь.

В этом было что-то необычное. Она посмотрела в загадочные глаза юноши, и гроза в голове утихла. Он криво улыбнулся. Время затаило дыхание. Это была крошечная пауза, заезженная пластинка, секундная стрелка на часах, остановившаяся на одно мгновение. Момент длился столько же, сколько и моргание век. В отличие от Йонаса, на которого она всегда реагировала икотой, взгляд этого юноши казался теплым и знакомым. Словно магнит, его глаза притягивали к себе.

Беспокойный сигнал клаксона нарушил приятное чувство. Лина обернулась и узнала Генриетту Альберс, резко затормозившую у тротуара. После сообщения дочери, которой каким-то образом все-таки удалось его отправить в подвале, она немедленно села в машину, чтобы забрать девочек. В конце концов, хотя Бобби предупреждали о том, что будет сильный ливень, вышла она днем из дома без зонта.

Лина обернулась. Но было уже поздно. Скамейка, на которой только что сидел таинственный юноша, была пуста. Только сломанный зонтик, который ветер гонял по асфальту, напоминал о присутствии странного дуэта. Еще до того, как она успела удивиться, входная дверь «Утра» распахнулась и оттуда выскочила Бобби.

Лина почувствовала слабость, когда опустилась на обивку автомобильного сиденья. Надеясь увидеть еще раз того юношу, она оборачивалась снова и снова, пока площадь Веннингера не исчезла из поля ее зрения. Юноша как сквозь землю провалился. Лина почувствовала прилив разочарования. Задумчиво погладила она хронометр на запястье. Он был теплым. Часы ли вызвали эти силы, которые она не способна была контролировать? Она ощутила, как рука Бобби потянулась к ней, и сразу почувствовала себя немного лучше. Другой рукой Бобби украдкой вытащила толстый конверт из-под блузки.