Читать онлайн Пески. Потомки джиннов бесплатно

Alwyn Hamilton

Traitor to the Throne

First published in USA by Viking Penguin in 2017

First published in UK by Faber and Faber Ltd in 2017

Bloomsbury House, 74–77 Great Russsel Street, London WC1B 3DA

Cover Design © Faber and Faber Ltd.

Оригинальное издание впервые опубликовано на английском языке в 2017 году под названием TRAITOR To the ThRONE издательством Викинг, Пингвин Рандом Хаус, 375 Хадсон-стрит Нью-Йорк, Нью-Йорк 10014

* * *

Глава 1. Чужеземный принц

Когда-то в стране под названием Мирадж среди раскалённых песков жил юный принц, которому очень хотелось занять трон своего отца. Ждать своей очереди предстояло слишком долго, а отца принц считал слабым правителем в отличие от себя самого и потому забрал власть силой. В одну кровавую ночь его меч и пришедшая на помощь армия чужеземцев сразили и султана, и всех других наследников. Когда наступил рассвет, юный принц уже не был принцем. Он стал султаном.

Жён в свой гарем новый правитель брал точно так же, как и власть, то есть силой. В первый же год сразу две новые жены произвели на свет сыновей под одними и теми же звёздами. Одна жена была местная, и для её сына пустыня была родной, но другая родилась за морем, в далёкой стране Сичань, и выросла на борту корабля. Сын чужеземки пескам не принадлежал.

Тем не менее братья росли вместе, и матери спасали их от бед, от которых не могли оградить стены дворца. До поры до времени в султанском гареме царили мир и спокойствие – пока первая жена не родила вновь, однако на этот раз не от султана. Ребёнок принадлежал джинну – девочка с огненно-алым цветом волос и таким же огнём в крови.

Гнев султана обрушился на жену-изменницу, и она скончалась, не выдержав избиений. На счастье, в пылу ярости муж позабыл о другой жене, и той удалось бежать. Она вернулась на родину, откуда была когда-то выкрадена, захватив с собой обоих сыновей султана и новорождённую дочь джинна. За морем, в стране Сичань, младший принц, наоборот, был своим, а принц песков оказался чужеземцем, как прежде его брат в Мирадже.

Однако и здесь оба принца не пробыли долго и, едва повзрослев, ушли в море на борту купеческого корабля.

До поры до времени всё шло хорошо: корабль бороздил океан, приходил из дальних краёв и уходил в другие, равно чуждые для обоих братьев. Однако настал день, когда на горизонте показались берега Мираджа.

Принц песков увидел свою страну, вспомнил, где его место, и оставил корабль. Звал с собой и брата, но чужеземный принц отказался. Страна отца показалась ему пустой и голой – как можно любить её и тянуться к ней? Так дороги принцев разошлись. Чужеземец вновь ушёл в море, гневаясь в душе на брата, который предпочёл пустыню, но не смог долго выдержать разлуки.

Когда он вернулся, Мирадж уже охватило пламя восстания, которое возглавил принц песков. Брат был одержим идеями равенства и всеобщего благоденствия, его окружали единомышленники – новые братья и сёстры, – но мятежный принц с радостью принял того, кто был его братом с самого рождения.

Потом появилась девушка, прозванная Синеглазым Бандитом. Выросшая в песках и закалённая ими, она несла в себе их огонь. Тогда чужеземный принц и понял впервые, как могла привлечь брата эта пустынная страна. Синеглазый Бандит вместе с чужеземцем пересекли страшное Песчаное море и приняли участие в великой битве под стенами города Фахали, где окопались иностранные союзники султана.

Это была первая большая победа восставших – они защитили жителей пустыни от огня джиннов, выпустили на волю владевшего им полукровку-демджи, которого султан насильно превратил в чудовищное оружие, и покончили с одним из султанских сыновей, проливавшим кровь подданных во славу отца. В результате рухнул и его союз с иностранцами, что десятилетиями оскверняли пески. Часть пустыни перешла в руки мятежников.

Весть о битве при Фахали разнеслась быстро, но вместе с тем стало ясно, что власть в стране шатается. На пески Мираджа обратились новые взгляды, жадные и завистливые. Только здесь, в этих жарких краях, могли сосуществовать древние существа и современные механизмы, магия и железо, и только Мирадж мог производить ружья и пушки, вооружая северян, сражающихся друг с другом у себя дома. Власть над песками означала власть над миром.

Армия за армией шли через море со всех сторон, правитель за правителем требовали нового союза, который означал новое рабство. На границах было неспокойно, и султан был вынужден держать там всю армию, а мятежники между тем действовали изнутри, захватывая в пустыне город за городом и привлекая жителей на свою сторону.

Восстание ширилось, и у принцев с Синеглазым Бандитом всё складывалось удачно – до поры до времени. Затем удача стала изменять. Два десятка бойцов угодили в засаду и были окружены в песках. Горожане, выкрикивавшие имя мятежного принца Ахмеда, встретили рассвет пустыми глазами мертвецов, а синий взгляд Бандита едва не померк навеки, когда при отступлении в горы девушку сразила пуля.

Тогда их пути с чужеземным принцем впервые разошлись. Он находился на восточной границе пустыни, где высадилась армия сичаньцев. Одетый в краденую форму и зная язык, проник в их ряды, чтобы выведать военные секреты для своего брата, мятежного принца. Всё складывалось удачно, но потом из лагеря султана явился парламентёр в белом, расшитым золотом мундире и принёс послание. Чужеземный принц был готов на всё, лишь бы узнать, что там написано, но стараться особо и не пришлось: не подозревая в нём врага обеих сторон, его вызвали в штабной шатёр и назначили толмачом на переговорах.

Как оказалось, султан просил перемирия. Он устал от кровопролития и соглашался на новый союз. Правитель Мираджа звал иностранцев, желавших присвоить его страну, к себе во дворец, чтобы торговаться.

На следующий день парламентёр отправился обратно с письмом от сичаньского императора. Пушки умолкли, перемирие вступило в силу. Что дальше? Переговоры, мир с захватчиками – армии, которые до сих пор были связаны на внешних границах, перебросят для усмирения восстания. Взор правителя песков вновь обратится внутрь страны.

Чужеземный принц понял: пора возвращаться к брату. Воевать предстояло всерьёз.

Глава 2

«Любимая рубашка вся в крови, как жаль. Ну хотя бы кровь по большей части не моя. Впрочем, и рубашка тоже – позаимствовала у Шазад, да так и не отдала. Теперь, наверное, она и не захотела бы её обратно…»

– Стоять!

Грубая верёвка рванула истёртые запястья. Я зашипела от боли и выругалась вполголоса, поднимая взгляд от своих пыльных сапог. Заходящее солнце слепило глаза, от стен Сарамотая тянулись навстречу длинные тени. Овеянные легендами, эти стены видели ещё самую первую войну на земле, когда первый смертный, созданный древними, дрался с Разрушительницей. Казалось, их построили из костей самой пустыни. Однако надпись, неряшливо выведенная над городскими воротами, была совсем новой: «Добро пожаловать в свободный город!» Потёки белой краски засохли на жаре в трещинах древних камней.

«Ничего себе, свободный город, куда меня тащат связанную, будто козу на верёвке». Хотелось высказаться, но сейчас это было бы неразумно.

– Назовите себя, или я стреляю! – раздался крик со стены.

Несмотря на грозные слова, ломкий голос юнца никак не впечатлял. Я прищурилась поверх куфии, разглядывая паренька, наставившего сверху ствол. Лет тринадцать на вид, худенький, голенастый, где ему справиться с тяжёлым ружьём… а между тем у нас в Мирадже приходится справляться, если хочешь выжить.

– Это же мы, Икар! Ты что, идиот?! – заорал под самым ухом тот, кто держал меня.

Я поморщилась. «Зачем так громко?»

– Открывай ворота, живо, не то, клянусь Всевышним, пожалуюсь твоему отцу, и он отделает тебя как лошадиную подкову, чтобы вправить мозги!

– Хоссам, ты? – Мальчишка всё ещё дёргался и не торопился убирать ружьё, держа палец на спусковом крючке.

«Не выпалил бы случайно…»

– Кто там с тобой? – Он качнул стволом в мою сторону, и я инстинктивно сгорбилась, повернувшись боком. «Целиться небось не умеет, но мало ли что – лучше уж пуля в плече, чем в груди».

– Она? – В голосе Хоссама прорезалась нотка гордости, и он грубо вздёрнул моё лицо к солнцу, словно хвастался добытой дичью. – Это сам Синеглазый Бандит!

Моя кличка теперь имела вес, вызывая почтительное молчание. Даже снизу было заметно, как юнец на стене вытаращил глаза и отвесил челюсть.

– Открыть ворота! – завопил он, опомнившись и исчезая внутри. – Живо, открывайте!

Огромные створки разошлись с тягостным скрипом, натужно преодолевая песчаные наносы. Хоссам поспешно толкнул меня вперёд, остальные двинулись следом.

Древние ворота приоткрылись лишь немного, пропуская людей по одному. Прошедшие тысячелетия не смогли подточить мощь постройки, возведённой на заре человечества. Цельнолитые железные створки имели толщину в размах человеческих рук и управлялись системой грузов и блоков, которую до сих пор не смог воспроизвести ни один город. Разбить такие ворота не было под силу никому, как и перелезть через стены Сарамотая. Проникнуть в город могли разве что пленники, связанные и под конвоем, так что мне, можно сказать, повезло.

Сарамотай стоял западнее горного хребта, то есть принадлежал мятежникам – во всяком случае, так считалось и так объявил принц Ахмед после битвы при Фахали. Большинство западных городов признали его власть вскоре после того, как иноземцы-галаны, владевшие этой половиной пустыни, убрались восвояси, и мы не встречали в их стенах сопротивления. В Сарамотае всё сложилось иначе.

«Добро пожаловать в свободный город!»

Здесь жители установили свои собственные законы, став мятежниками вдвойне. Принц Ахмед слишком много рассуждал о равенстве и справедливости, и сарамотайцы решили, пользуясь случаем, перейти от слов к делу – поделить все богатства поровну. Чем это закончилось, понятно. Теперь во дворце местного эмира, ныне покойного, жил и правил городом некто Малик аль-Киззам, его бывший слуга.

Мы послали людей в город разведать, что происходит, и что-нибудь сделать. Они не вернулись. Оставлять всё как есть было нельзя… И вот я вхожу в неприступные ворота – туго связанные за спиной руки онемели, на груди свежая рана от ножа, чудом миновавшего горло. Повезло, нечего сказать. Тем не менее повезло.

От нового тычка в спину я споткнулась и растянулась на песке, больно ударившись локтем об угол приотворённых ворот. Приподнялась, шипя от боли, вся в песке, налипшем на потное тело.

«Вот же сукин сын!»

Хоссам раздражённо дёрнул за верёвку, поднимая меня на ноги. Железные створки с гулким лязгом захлопнулись за спиной. Горожане явно чего-то опасались.

Перед воротами уже собралась небольшая толпа. Люди молча таращились, многие сжимали в руках ружья, и стволы были направлены на меня. Похоже, имя Синеглазого Бандита здесь и впрямь знали хорошо.

– Хоссам, – заговорил наконец какой-то старик, проталкиваясь вперёд и окидывая меня хмурым взглядом. Он выглядел спокойнее других, – что случилось?

– Мы поймали её в горах, – хрипло объяснил мой охранник. – Сидела в засаде, когда мы шли назад с грузом оружия.

Двое остальных сбросили с плеч тяжёлые мешки, словно хвастаясь, что героически отбили их у меня. Оружие так себе, не мираджийское, а из Амонпура, ручной работы, с затейливой резьбой и вдвое дороже, чем оно стоит. «Можно подумать, есть разница, из какого ствола вылетит пуля, которая тебя убьёт», – так говорит Шазад.

– Она одна? – хмыкнул старик, снова глянув на меня, словно надеялся по одному виду узнать правду.

В самом деле, как может семнадцатилетняя девчонка рассчитывать справиться с полудюжиной взрослых мужчин, имея один револьвер с горсткой патронов? Неужели знаменитый Синеглазый Бандит настолько глуп… или отчаян?

Я угрюмо молчала, боясь сказать что-нибудь лишнее. Сейчас главное – не дать себя убить. Если ничего не выйдет, хотя бы уйти живой.

– Ты и правда Синеглазый Бандит? – выпалил вдруг Икар, обращая на себя все взгляды. Мальчишка спустился со своего наблюдательного поста и с любопытством глазел на меня, подавшись вперёд и перегнувшись через ствол ружья. (Если случайно выпалит, останется без головы.) – Это правда, что о тебе говорят?

«Молчать, смотреть себе под ноги. Главное – остаться в живых…»

– Смотря что говорят, – усмехнулась я. «Не утерпела-таки!» – Ты поосторожней с ружьём.

Он рассеянно отодвинул ствол, не сводя с меня глаз.

– Ну… что ты попадаешь человеку в глаз с тридцати шагов в темноте… а в Ильязе проскочила под градом пуль и унесла секретные планы султана.

Я запомнила Ильяз несколько иначе, и одна пуля меня там всё-таки нашла.

– А ещё, – не унимался юнец, – что соблазнила одну из жён джалазского эмира, когда он посещал Изман!

«Вот ещё новости! Про соблазнение самого эмира мне слышать приходилось, но жены…» То ли ей и впрямь нравятся женщины, то ли Синеглазый Бандит в этой части легенд представал мужчиной. Правда, я давно уже не переодевалась в мужское платье, но и до женских форм, видимо, ещё не дотягивала.

– На улицах Фахали ты одна убила сотню галанских солдат! – продолжал Икар сбивчиво, округлив глаза, как два пятака. – А из Малала улетела на спине огромного синего рухха, оставив за собой засыпанный песком молельный дом… – Он запнулся, переводя дух.

– Не стоит верить всему, что слышишь! – вставила я, воспользовавшись паузой.

Мальчишка разочарованно сник. В его годы я тоже готова была верить каждому слову взрослых, но такой мелкой себя даже не помню. Не место ему на крепостной стене, да ещё с огромным ружьём… Вот что делает с нами огненная пустыня – превращает в воинственных романтиков.

Я провела языком по пересохшим губам.

– А с тем молельным домом… там случайно вышло… почти.

По толпе пробежал тревожный шепоток, отозвавшийся у меня мурашками страха. Что ж, куда деваться – лгать грешно.

С тех пор как мы с Ахмедом, Жинем, Шазад, Халой и близнецами Иззом и Маззом стояли у стен Фахали, прошло уже полгода. Тогда против нас выступали сразу две армии и Нуршем – демджи, обращённый султаном в страшное смертельное оружие. Демджи, оказавшийся моим братом.

Выстоять против такой силы казалось невозможно, но мы выстояли и победили, а слухи о битве при Фахали разнеслись по всей пустыне ещё быстрее, чем в своё время – о султимских состязаниях. Я слышала эту историю десятки раз от людей, не подозревавших, что их слушает участник событий, и с каждым пересказом наши подвиги становились всё невероятнее, а в конце каждый раз возникало ощущение, что это ещё не конец. Так или иначе, после того сражения пустыня не могла остаться прежней.

Легенда о Синеглазом Бандите также обрастала всё новыми подробностями, так что я и сама себя в ней едва узнавала. Меня называли воровкой, говорили, я сплю с нужными людьми, чтобы добыть сведения для мятежного принца, и убила собственного брата.

Последнее бесило больше всего, потому что едва не случилось на самом деле: палец мой уже лежал на спусковом крючке. Тем не менее брату я дала уйти, что было чуть ли не хуже. Теперь он бродил неизвестно где, обладая своей жуткой разрушительной силой, и, в отличие от меня, не мог воспользоваться помощью и советом других демджи.

Иногда поздно ночью, когда весь лагерь засыпал, я произносила вслух, что Нуршем жив, чтобы проверить, правда ли это. Пока выговорить удавалось без труда, но меня терзал страх, что настанет день и слова застрянут в горле. Это будет означать, что брат мой, одинокий и перепуганный, погиб где-то посреди безжалостной, охваченной войной пустыни.

– Если она так опасна, как говорят, надо её убить, – донеслось из толпы.

Слова принадлежали мужчине с ярко-жёлтым офицерским шарфом через плечо, явно сшитым из обрывков. Такие же я заметила у некоторых других. Очевидно, новые знаки отличия прежде принадлежали убитым стражникам. Говоривший держал ружьё, нацеленное мне в живот. «Плохая рана, медленно убивает».

– Синеглазый Бандит в друзьях у принца Ахмеда, – возразил кто-то. – Значит, она на нашей стороне?

Вопрос на миллион фауза.

– Просто чудесное обращение с союзником, – фыркнула я, демонстративно пошевелив связанными руками.

Толпа загудела. Выходит, не такие они тут сплочённые, как кажется из пустыни при виде неприступных стен.

– Так, может быть, развяжете меня и поговорим спокойно?

– Неплохо придумано, Бандит. – Хоссам усилил хватку. – Даже не думай добраться до ружья. Мне доводилось слышать, как ты одной пулей свалила десятерых.

«Какие глупости! Такое вообще невозможно. К тому же, чтобы убить десятерых, ружьё мне совсем не требуется. Смех, да и только, – связали простой верёвкой. Касайся меня хоть кусочек железа, другое дело, а так могу хоть сейчас разметать их всех песчаным вихрем. Только мне это сейчас не нужно, план совсем другой».

– Пускай Малик сам решает, что делать с Бандитом, – изрёк наконец старик, нервно потирая подбородок. Имя нового повелителя он произнёс с опаской.

– У меня есть имя, – заметила я.

– Малик ещё не вернулся, – буркнул тот, что целился в живот. Похоже, он волновался больше всех. – Пока его нет, она может устроить что угодно.

– Если что, меня зовут Амани, – продолжала я, но никто не слушал. В толпе начался спор. Коллективные решения никогда не бывают быстрыми – если они вообще бывают.

– Запрём её, пускай ждёт Малика! – выкрикнули из задних рядов.

– Правильно! – поддержал другой голос. – В тюрьме она ничего не сделает.

Послышались одобрительные возгласы, и ста-рик, подумав, коротко кивнул.

Толпа раздалась в стороны, пропуская нас с Хоссамом. Далеко пройти, впрочем, не удалось, нас снова зажали. Люди протискивались вперёд, чтобы лучше рассмотреть знаменитого Бандита. Ну и кого они увидели? Девчонку моложе их собственных дочерей, с разбитой губой и волосами, прилипшими к окровавленному, покрытому потом лицу. Легенды никогда не оправдываются при близком рассмотрении, и я не стала исключением. Единственным моим отличием от обычной тощей и смуглой обитательницы пустыни были ярко-синие глаза, сияющие, как полуденное небо над песками или раскалённое пламя.

– Ты что, одна из них? – прорезался сквозь общий гомон пронзительный голос.

Вперёд выбилась женщина в жёлтой куфии с вышитыми цветами, синими, почти как мои глаза. На лице её читалось такое отчаяние, что я невольно вздрогнула. «Из них» она произнесла с особым выражением. «Неужели угадала?»

Даже те, кто знал о существовании демджи, как правило, не могли меня опознать. Мы, дети джиннов и смертных женщин, на удивление похожи на обычных людей. Даже я сама до семнадцати лет понятия не имела, просто считала себя наполовину чужеземкой.

Понять можно только по глазам, да и то если нарочно присматриваться. Видимо, эта женщина в курсе.

– Хоссам! – обратилась она к моему конвоиру, с трудом проталкиваясь следом. – Если она из них, то стоит не меньше моей Ранаи! Почему бы не заменить её? Если…

Хоссам молча оттолкнул её и поволок меня дальше. Женщина вновь смешалась с толпой.

Древние улочки Сарамотая были столь узки, что зеваки поневоле начали отставать и вскоре почти рассеялись. Слева и справа в сгущающемся вечернем сумраке нависали стены – так близко друг к другу, что кое-где я задевала их обоими плечами. Мы прошли между двух ярко расписанных домов с выбитыми дверями. Проёмы и окна забиты досками, на стенах – пороховая копоть. Чем дальше, тем больше попадалось следов войны – пришедшей изнутри, а не из песков. «Беспорядки в городе?»

Вонь разлагающейся плоти я почуяла прежде, чем увидела трупы.

Под тесным арочным проходом, завешенным ковром, пришлось наклонить голову. Оказавшись во дворике, я обернулась. Наверху вдоль стены висело две дюжины мёртвых тел с выклеванными глазами. Уже трудно понять, старики это или молодые, но все, без сомнения, из богатых. Стервятники не тронули их халатов из тонкого шёлка с разноцветной вышивкой.

От запаха меня чуть не вырвало. Смерть и жара успели поработать на славу. Солнце садилось за стеной, а значит, светило на повешенных с самого утра.

«Новый рассвет, новые пески».

Глава 3

Вонь в тюремном подвале оказалась едва ли не хуже, чем во дворе.

Хоссам стащил меня вниз по длинной лестнице. Там начинался узкий коридор с железными решётками камер по сторонам. Новый толчок в спину, и я растянулась на полу в одной из них, с размаху врезавшись плечом в каменный пол. «Проклятье!»

Вставать я не спешила, так и лежала, прижавшись щекой к прохладному камню. Хоссам повернул ключ в замке, и звяканье железа отдалось болью в сжатых челюстях. Когда шаги тюремщика по ступенькам окончательно затихли, я сделала ещё три глубоких вдоха и тогда только с трудом поднялась на ноги, помогая себе локтями связанных рук.

Крошечное оконце у самого потолка едва рассеивало тьму. За железными прутьями решётки виднелась камера напротив, где в углу скорчилась девочка не старше десяти лет в заскорузлом от грязи зелёном халате. Её огромные глаза были устремлены на меня.

Я шагнула к решётке, передёрнувшись от близости железа, и негромко позвала:

– Имин? Махди?

Подождала, затаив дыхание в ответной тишине. Наконец в глубине коридора показался краешек лица и руки, сжимающие толстые прутья.

– Амани? – Голос скрипел от жажды, но небрежные властные нотки никуда не делись. За последние месяцы, после того как Махди и другие члены политического кружка в Измане перебрались в наш лагерь, я хорошо узнала этот чуть гнусавый голос с чеканным северным выговором. – Это ты, Амани? Как ты сюда попала?

– Да. – У меня вырвался вздох облегчения. «Слава Всевышнему, не опоздала». – Пришла вас освободить.

– И сама угодила в тюрьму? Вот незадача.

Я прикусила язык, сдерживая раздражение. Даже здесь он не может обойтись без своей вечной иронии! Вся эта компания столичных слабаков, явившихся к шапочному разбору, когда мы уже давно проливали кровь и отвоевали половину пустыни, не слишком мне нравилась. С другой стороны, они поддержали Ахмеда, когда он только попал в Изман, обсуждали с ним свои идеи и заронили первые искры восстания. И вообще, если давать умереть каждому, кто тебя раздражает, можно остаться без союзников совсем.

– А как же ещё было попасть в город, – произнесла я с убийственной вежливостью, – после того как вы тут напортачили и они позапирали все входы?

В коридоре наступило молчание. Я усмехнулась: даже такой, как Махди, не станет отрицать, что провалился, находясь за решёткой. Впрочем, радоваться нечему и некогда, дневной свет почти совсем уже иссяк, надо спешить.

Отступив от железных прутьев, я стала сжимать и разжимать кулаки, разгоняя кровь в стянутых верёвкой запястьях. Песок, налипший на руки во время моего притворного падения у городских ворот, зашевелился в ожидании. Он накопился и в складках одежды, и в волосах, на всём теле.

Пустыня въедается и в кожу, и в душу. Невольно припомнив разговор с Жинем, я решительно отодвинула лишние мысли и сосредоточилась, прикрыв глаза. Глубоко перевела дух и стала мысленно собирать песчинки, все до одной, пока не окуталась полупрозрачной песчаной взвесью, золотистой в последних солнечных лучах, что проникали в оконце над головой. Девочка в зелёном халате из камеры напротив шевельнулась в сумраке, вглядываясь ещё пристальней.

Со свистом втянув воздух, я напряглась, скручивая подвешенный песок в тонкий жгут наподобие хлыста. Затем отвела руки от тела как можно дальше и раздвинула в стороны, насколько позволяли путы. Песчаный хлыст изогнулся, ожидая приказа.

Хала удивлялась, зачем для моей магии нужны какие-то телодвижения вроде пассов ярмарочного фокусника. Ей легче, она родилась со своим умением, а там, откуда я родом, оружие держат в руках.

Я резко выдохнула, и спрессованный песок хлестнул по верёвке, разрубая её. Теперь мои руки были свободны от пут и готовы к самому главному. Взявшись за жгут, я размахнулась и полоснула, будто саблей, поперёк запертого замка, вкладывая в один удар силу целой песчаной бури. Замок разлетелся вдребезги. «Свобода!»

Девочка напротив напряжённо смотрела, как я собираю подвешенный песок в пригоршню, пинком распахиваю решётку, чтобы не касаться железа открытой кожей, и шагаю по коридору.

– Ну что, – хмыкнула я у камеры Махди, стряхивая с рук остатки разрезанной верёвки и потирая красные, натёртые запястья, – как прошли мирные переговоры?

Он недовольно фыркнул.

– Ты издеваться пришла или нас спасать?

– А почему бы не совместить одно с другим? – Я задумчиво пожевала губами. – Ну-ка, напомни мне, что ты тогда сказал Шазад насчёт участия женщин… Нас нельзя принимать всерьёз – так, кажется?

– Нет, – поправил голос из тёмного угла камеры, – он сказал, что вы будете отвлекать мужчин от важных дел.

Имин приблизилась – приблизился? – к решётке, давая себя разглядеть. Лицо было, как всегда, незнакомое, но эти пронзительно-жёлтые глаза я узнала бы где угодно. Последний раз я видела нашу демджи-оборотня в облике миниатюрной девушки, одетой в мужское платье не по размеру. Так её конь меньше уставал. А вообще, она могла представать кем угодно – мужчиной, женщиной или ребёнком. Хрупкость и нежность в любой момент могли смениться могучей статью рослого воина или, как сейчас, тощей фигурой безобидного школяра. Не менялся только взгляд, сияющий бледным золотом.

– Ах да, точно, – кивнула я, снова повернувшись к Махди. – Совсем вылетело из головы, слишком уж удивительно было, что Шазад тогда не вбила тебе зубы в глотку.

– Ты уже закончила? – Махди скривился, будто отведал лимона. – Или наше освобождение на сегодня отменяется?

– Ладно уж…

Я отступила на шаг, поднимая руку. Песок снова вытянулся в жёсткий хлыст, напитываясь моей силой. Удар, и замок распался на куски.

– Ну наконец-то, – раздражённо процедил Махди, словно нерасторопной служанке. Он хотел протиснуться в дверь, но я остановила его жестом. – Что ещё?

Моя рука зажала ему рот. Я замерла, прислушиваясь, и гнев на его лице сменился страхом. Шаги на лестнице!

– Доболталась? – язвительно прошипел он.

– В другой раз вообще не стану тебя спасать, – проворчала я, заталкивая его назад в камеру и лихорадочно соображая, как нам выбраться живыми.

Имин я остановить не успела – да и не смогла бы. Она выскочила из камеры, на ходу сбрасывая облик хилого школяра и вырастая на две головы. Рубашка, прежде висевшая мешком, лопалась по швам на могучих плечах. С такой Имин мало кому захотелось бы встретиться в тёмном переулке.

Солнце уже село, в коридоре царил мрак. На верхних ступеньках блеснула лампа в чьей-то руке.

Не теряя ни секунды, я кинулась вперёд и прижалась к стене в углу у основания лестницы. Имин поспешила занять место напротив. Мы ждали, прислушиваясь к шагам, которые делались всё громче. Свет лампы плясал по каменным стенам. Судя по звуку, четыре пары ног… или пять. Много. Опять же с револьверами. Однако идти стражники могли только гуськом, что давало нам преимущество.

Шазад учила, что в драке с тем, кто сильнее, важен первый удар, и желательно, чтобы он стал и последним. Тюремщики удара не ждали.

Девочка в зелёном халате стояла, схватившись за решётку своей камеры, и смотрела во все глаза. Я прижала палец к губам, и она понятливо кивнула. «Отлично». Дети пустыни учатся выживать с самого рождения.

Едва первый стражник поравнялся со мной, я ударила его сжатым песком в висок. Пошатнувшись, он врезался головой в прутья решётки, и девочка испуганно отскочила вглубь камеры. В тот же миг могучие лапищи Имин подхватили идущего следом и впечатали в стену. Закатившиеся глаза солдата были последним, что я видела: лампа выпала из его руки и погасла. Наступила полная тьма.

Грохот выстрела, хор испуганных воплей. В одной из камер слышались отчаянные слова молитвы. Я прошипела ругательство и вновь прижалась к стене, чтобы не попасть под пулю, пущенную наугад. Оставшиеся на ногах стражники тоже ничего не видели, но случайно задеть сидящих в камерах не боялись.

Ещё выстрел, и на этот раз – крик боли следом. Я ощутила панику. Мне давно уже не приходилось драться в одиночку. Будь на моём месте Шазад, уж она бы что-нибудь точно придумала. Куда бить, чтобы не задеть Имин или девочку в соседней камере? «Свет, нужен свет!»

И тут, словно по моей просьбе, в тюремном коридоре взошло солнце.

Ослепительная вспышка заставила зажмуриться. Часто моргая, я пыталась что-нибудь разглядеть, но глаза не могли приспособиться сразу. С колотящимся сердцем я ощущала себя слепой и беспомощной перед вооружёнными врагами. Наконец зрение стало проясняться. Картина возникала словно бы по частям: двое стражников лежат без чувств на полу… ещё трое с револьверами в руках протирают глаза… Имин у стены зажимает окровавленное плечо… А девочка в зелёном по ту сторону железной решётки держит перед собой в ладонях крошечное солнышко размером с кулак.

От ослепительного света, падающего снизу, лицо казалось старше, и теперь стало видно, что огромные глаза малышки тоже неестественного цвета, как у меня или Имин, и похожи на тлеющие угли костра.

Передо мной стояла ещё одна демджи.

Глава 4

Подумать о новой союзнице можно было и потом, а пока – срочно воспользоваться её чудесным даром. Револьверы уже поворачивались в мою сторону, но удар песчаного вихря выбил их из рук. Один солдат пошатнулся и тут же попал в могучие объятия Имин. Я услышала тошнотворный хруст свёрнутой шеи. Другой кинулся на меня с ножом. Расщепив песок надвое, я отбросила его руку новым вихрем, а остальное вновь обратила в хлыст и стегнула по лицу, оставив длинную кровавую рану.

Имин уже успела подобрать выроненный револьвер. Стреляла она хуже меня, но в узком коридоре это не имело значения. На всякий случай я пригнулась. Грохот выстрела прокатился по каменным стенам, вызывая новые крики ужаса из камер. Затем настала тишина. Мы остались живы, а тюремщикам не повезло.

Махди показался из камеры, с опаской озираясь. Скривился, бросив взгляд на трупы. «Ох уж эти интеллигенты – мечтают переделать мир, надеясь при этом обойтись без крови!»

Не обращая внимания на хлюпика, я повернулась к решётке, за которой стояла маленькая демджи в зелёном халате. Крошечное солнце всё ещё светилось в её ладонях, огромные тревожно-алые глаза уставились на меня.

– Значит, ты… – начала я, торопливо сбив замок, но девочка проворно распахнула решётку и кинулась в другой конец коридора.

– Самира! – позвала она, наклонившись к решётке, но не касаясь железных прутьев.

Мне в её возрасте про железо и демджи никто не рассказывал. Я прислонилась к стене. Схватка закончилась, наваливалась усталость.

– Раная!

Другая узница бросилась к решётке и опустилась на колени, глядя девочке в лицо. Когда-то красивая, но теперь, после тюрьмы, измождённая, с осунувшимся лицом и запавшими глазами. Никаких признаков демджи, человек как человек. Не старше меня, в матери девочке не годится. Сестра?

Она потянулась сквозь решётку и погладила малышку по щеке.

– Ты как?

Юная демджи обернулась ко мне с сердитой гримасой.

– Выпусти её! – Не просьба, а приказ, отданный привычным тоном.

– А тебя не учили говорить «пожалуйста», девочка? – не сдержалась я, хоть здесь было и не место для воспитательных уроков, да и учитель из меня неважный.

Раная сверлила меня взглядом. На других он наверняка действовал. Даже мне, привыкшей к демджи, стало не по себе от этих огненно-алых глаз. По легендам, такой взгляд был у злобного Адиля Завоевателя. Девочка привыкла всегда добиваться своего, но я не из тех, кто привык подчиняться, а потому спокойно ждала, перебирая в пальцах послушные песчинки.

– Выпусти её, пожалуйста, – пробормотала она наконец и тут же топнула ногой. – Сейчас же!

«Ну что ж, хоть попыталась», – подумала я, со вздохом отлепившись от стены.

– Отойди! – Я тоже умею командовать.

Едва замок успел упасть, Раная кинулась к девушке и крепко обняла её, вцепившись в грязный халат одной рукой, а другой – продолжая сжимать сияющий шар.

Магический солнечный свет озарил дальние уголки камеры, и я смогла разглядеть других узников – около дюжины, только женщины и девушки. Они лежали вповалку в страшной тесноте, но уже поднимались на ноги и проталкивались к выходу, отчаянно стремясь на волю, а Имин с Махди старались поддерживать порядок.

В остальных камерах было то же самое. Из мрака смотрели лица, прижатые к решёткам, в глазах светились страх и надежда. На одном из убитых тюремщиков нашлась связка ключей, и мы стали отпирать другие камеры – это было всё же легче, чем разбивать замки. Узницы толпились в коридоре: кто-то обнимал родных, кто-то просто стоял, затравленно озираясь по сторонам.

– А где же мужчины? – спросила я Самиру, когда та наконец выпустила из объятий юную демджи. Спросила, хотя уже знала ответ.

– Они были опаснее нас, – потупилась девушка. – Так сказал Малик, когда… – Она умолкла и зажмурилась, словно пыталась вытеснить из памяти картину массового убийства. – И потом, за них не выручишь денег.

Я встретила её многозначительный взгляд, брошенный поверх головы Ранаи, и до меня не сразу дошло, что все женщины в тюремных камерах – молодые. В последнее время участились слухи о работорговцах, наживавшихся на войне. Девушек похищали из нашей части пустыни и продавали солдатам, которые истосковались по женскому телу, и богачам в Измане. А у демджи была своя особая ценность.

– Раная… – Перед глазами вдруг всплыл образ той женщины в куфии с синими цветами, которая спрашивала, не одна ли я из них. Её интерес теперь стал понятен. – Раная, твоя мать тревожится о тебе.

Всё так же прижимаясь к груди Самиры, девочка окинула меня презрительным взглядом.

– Почему же тогда она не пришла спасти меня?

– Раная! – с укором прошипела старшая. Похоже, не одна я пыталась научить юную демджи хорошим манерам.

Самира тяжело оперлась на дверь камеры, и я подала ей руку, помогая подняться на ноги. Девочка продолжала цепляться за полу её грязного халата, отчего двигаться было ещё труднее.

– Прости её, – вздохнула Самира, указывая глазами на Ранаю. – Тот же резкий северный выговор, что у Шазад, но чуть мягче. – Ей не часто приходилось общаться с незнакомцами.

– Она твоя сестра?

– Как бы да. – Девушка погладила малышку по голове. – Мой отец – эмир Сарамотая… был. Теперь он умер. – За спокойным сухим тоном пряталась боль, и я понимала, каково наблюдать смерть родителей. – Раная родилась от дворцовой прислуги, и когда её мать поняла, что ребёнок… особенный, то упросила отца скрыть это от галанов. – Самира бросила на меня проницательный взгляд. Для большинства я могла сойти за обычного человека, но тех, кто достаточно имел дело с демджи, мои синие глаза обмануть не могли, как и случилось при первом знакомстве с Жинем. – Думаю, ты понимаешь почему.

Самой мне просто повезло. Шестнадцать лет прожила в пустыне, захваченной галанами, и никто меня не разоблачил. Ранае с её огненными глазами такое не удалось бы, а для чужеземцев любой отличающийся от людей был монстром ничуть не лучше гуля или нетопыря. Девочку убили бы, как только заметили.

Самира снова нежно провела рукой по волосам малышки демджи, как, наверное, множество раз до того, укладывая спать.

– Когда мы увидели… это, – продолжала она, кивая на солнечный шар в руке Ранаи, – отец сказал, что на землю вернулась принцесса Хава.

Легенда о принцессе-волшебнице была одной из моих любимых. На заре человечества, когда Разрушительница ещё сеяла страх повсюду, у самого первого султана в Измане родилась дочь Хава. Голос её был столь прекрасен, что те, кто его слышал, падали на колени в благоговении. В конце концов пение девушки привлекло страшного гуля, который принял облик одного из слуг. Он вырвал у неё глаза, но Хава вскрикнула от боли, и, прежде чем гуль успел забрать и язык, на помощь пришёл герой Аталла, который обманул гуля и вернул принцессе зрение. При виде спасителя сердце замерло у неё в груди, она почувствовала себя так, будто умирает. Смотреть на Аталлу было мучительно, и Хава отослала его, но от этого стало ещё больнее. Так к смертным впервые пришла любовь.

Однажды до Измана дошли вести, что гули осаждают большой город на другой стороне пустыни, а среди его защитников – Аталла. Каждую ночь враги разрушали городские укрепления, и наутро, когда рассвет прогонял чудовищ, горожанам приходилось возводить их заново. Так продолжалось день за днём, и силы людей уже иссякали. Аталла был почти обречён.

Услыхав об этом, принцесса Хава вышла за стены Измана в пустыню и принялась плакать так горько, что буракки, бессмертный конь из песка и ветра, сжалился над девушкой и явился на помощь. Верхом на буракки она пересекла пески: она скакала и пела, а солнце не уходило, прислушиваясь к ней. Когда же она достигла города вместе с солнцем, гули в страхе попрятались. Ночь не наступала затем целых сто дней, и люди успели возвести мощные, неприступные стены, за которыми они были в безопасности. И там, в городе, Хава вышла замуж за своего любимого Аталлу.

Каждую ночь она стояла на стене, провожая его на битву, а на рассвете встречала. Ещё сто ночей Аталла сражался с гулями, обороняя город, и ни один вражеский коготь даже не поцарапал его. Однако на сто первую ночь случайная стрела долетела до вершины стены и вонзилась в грудь принцессы.

Когда Аталла увидел, что возлюбленная умерла, сердце его остановилось от горя, и набежавшие гули разорвали героя. Солнце вспыхнуло посреди тьмы, оплакивая влюблённых и обращая их врагов во прах. Город был спасён и с тех пор стал называться Сарамотай, что на самом первом языке людей означало «смерть принцессы».

«Может, какой-нибудь джинн нарочно подарил дочери, рождённой за этими стенами, ту же самую способность, что у Хавы? Да нет, та вроде бы была обычным человеком. По крайней мере, так утверждала легенда. В старых сказках даже простые люди обладают чудесными умениями. А может, настоящая Хава и в самом деле не принцесса, а одна из нас, демджи? Стала же красавица Далила в рассказах о султимских состязаниях страшным чудищем с рогами. А Синеглазый Бандит вообще поменял пол!»

– После битвы у Фахали мы успокоились… – Самира крепче прижала к себе девочку. – Но оказалось, что за демджи охотятся не только чужеземцы. – В песках многие верили, что части тела демджи лечат все болезни. Золотокожая Хала, единокровная сестра золотоглазой Имин, потеряла так два пальца, которые отрезали и продали, наверное, чтобы избавить какого-нибудь богача от боли в желудке. – Говорят, даже сам султан ищет…

– Мы знаем, – мрачно кивнула я.

Когда появились эти слухи, меня сразу охватила тревога за Нуршема. Кого ещё может искать султан? Ясно, что он надеется вновь заполучить убийственное оружие, в которое превратился мой брат. Даже мне с моей властью над песками не под силу разрушить целый город. Тем не менее мы старались скрывать, что демджи, повелевающий песчаными бурями, и есть Синеглазый Бандит.

Впрочем, какая разница, живой я сдаваться султану всё равно не собиралась. А вот маленькое солнышко в ладонях Ранаи… Сейчас оно выглядит так безобидно – а если вырастет и станет ярче в сотню раз? Пожалуй, правитель Мираджа может и заинтересоваться.

– Пока вы не пускаете солдат на нашу сторону гор, – продолжала Самира. – Как думаешь, долго продержитесь?

Сколько сможем. Разобьёмся в лепёшку, но не дадим ни с кем сделать то, что сделали с Нуршемом. Пусть Раная и маленькая зазнайка, привыкшая считать себя новым воплощением легендарной принцессы, но она демджи, а мы своих в обиду не даём!

– Её надо убрать из города, – нахмурилась я. Иначе как бы не пришлось и на неё смотреть через прицел ружья. – Я знаю безопасное место.

– Никуда я с тобой не пойду! – фыркнула малышка.

– Принц Ахмед хочет, чтобы демджи могли ничего не бояться, – продолжала я, не обращая внимания, – но пока им требуется защита и присмотр.

– А мне можно с ней? – спросила Самира, поколебавшись.

Я вздохнула с облегчением:

– Конечно… если дойдёшь.

Еле живая от слабости, она двинулась по коридору к лестнице наверх, опираясь на руку Имин. Раная семенила рядом, цепляясь за халат. Я собиралась двинуться следом, но луч магического солнца скользнул по дальней стене камеры, выхватив из тьмы очертания человеческого тела. В углу неподвижно скорчилась женщина.

Вначале я подумала, что она умерла, не выдержав голода и жажды, но затем разглядела, как бледно-жёлтый халат на иссохшем теле чуть шевелится в такт дыханию. Склонившись, я притронулась к её руке, слишком горячей для подземелья, где никогда не бывает дневного света, и поняла, что у несчастной сильная лихорадка.

Ощутив моё прикосновение, женщина распахнула глаза. Во взгляде, устремлённом на меня сквозь грязные спутанные волосы и запёкшуюся кровавую корку, мелькнул ужас.

– Ты можешь встать? – Я протянула руку, но узница лишь молча смотрела на меня огромными запавшими глазами. «Какое там встать, тем более идти, ей и в сознании оставаться тяжело…» – Имин, помоги! – позвала я, обернувшись.

– Захия? – раздался вдруг хриплый шёпот, похожий на истовую молитву. Пересохшая глотка больной ничего больше не смогла выдавить, а затем силы совсем оставили её, и голова бессильно откинулась.

Я застыла как вкопанная. Сердце замерло в груди, как у принцессы Хавы в легенде.

Из Синеглазого Бандита и мятежницы-демджи, отдающей приказы, я на мгновение вновь превратилась в простую девушку из Пыль-Тропы, где в последний раз слышала имя своей матери из чужих уст.

Глава 5

Ко мне подоспела Имин:

– Что там?

– Я…

Комок в горле мешал говорить, прошлое никак не хотело отпускать меня. В пустыне немало других женщин по имени Захия, ничего странного в нём нет… но узница смотрела так, словно узнала, да ещё и назвала имя моей матери!

Нет, взбалмошная девчонка из песков Захолустья осталась в прошлом. Мятежнице-демджи некогда предаваться воспоминаниям.

– Донесёшь её? – кивнула я на бесчувственное тело в углу, стараясь говорить твёрдо.

Золотоглазая, всё ещё в боевом богатырском обличье, легко подхватила женщину на руки, словно тряпичную куклу.

– Амани, не валяй дурака! – прошипел Махди, проталкиваясь навстречу сквозь толпу освобождённых узниц. Эти хотя бы могли сами передвигаться. – Как ты думаешь отсюда сбежать с грузом на руках?

– Мы возьмём её с собой, – процедила я.

Хватит и той ошибки в прошлом, когда я, спасаясь из Пыль-Тропы, бросила своего друга Тамида. В страхе и отчаянии схватилась за руку Жиня и ускакала верхом на буракки, а Тамид лежал на песке, истекая кровью. Девчонка бросила его умирать в ту ночь, и теперь ничего не вернёшь, но Синеглазый Бандит больше никого не оставит в беде!

– Кто из вас умеет стрелять? – повернулась я к женщинам. Они молчали. – Не бойтесь, это не так трудно – наводишь и спускаешь курок. – Самира робко подняла руку, за ней кое-кто ещё. – Заберите у них револьверы. – Я показала на убитых и взяла один для себя. Отщёлкнула барабан, который оказался полон, но тут же ощутила упадок силы от прикосновения к железу и поспешила сунуть оружие за пояс подальше от открытой кожи. Не то чтобы оно необходимо, к моим услугам весь песок пустыни, однако приятно, когда есть выбор. – Всё, пошли!

На опустевших улицах Сарамотая уже царил сумрак. Как-то слишком пусто, ещё не совсем ночь…

– Комендантский час, – объяснил Махди на ходу чуть слышным шёпотом. – Таким образом этот чумазый надеется удержать свою власть над местными.

Презрительное «чумазый» коробило, но защищать Малика, который захватил Сарамотай силой и опорочил имя принца Ахмеда, я не собиралась. Во всяком случае, было непонятно, поможет нам комендантский час или наоборот. На развилке за тюрьмой я замедлила шаг, припоминая, по какой дороге меня привели.

– Как пройти к воротам? – шёпотом спросила я.

Женщины лишь испуганно таращились. Наконец, Самира высвободила руку, за которую цеплялась Раная, и молча показала направо, с трудом скрывая дрожь от страха. Держа палец на спусковом крючке, я повела освобождённых узников вперёд.

Очень не хотелось признавать правоту Махди, но тащить за собой десятки женщин в роскошных, хоть и изодранных, халатах – не самый лучший способ незаметно выскользнуть из враждебного города, а револьверы бывшие узницы держали, будто кошёлки для похода на базар. Правда, Махди мог заговорить кого-нибудь до смерти, но такое оружие нас не спасло бы, а у Имин на руках лежала больная, которая назвала имя моей матери. Оставалось лишь постараться как-то избежать неприятностей – что никогда не было моей сильной стороной.

Тем не менее, пробираясь тихонько обратным путём по опустевшим улочкам Сарамотая, мы не встретили никаких преград. Я уже начинала верить, что затея увенчается успехом, когда за последним поворотом блеснули два десятка ружейных стволов.

«Проклятье!»

Подступы к городским воротам перекрывали солдаты в белых с золотом мундирах. Мираджийская военная форма, не случайные обноски местных стражников, что нашли свою смерть, охраняя тюрьму. Впервые после битвы при Фахали армия султана отважилась вторгнуться в нашу часть пустыни.

Отпустив самое затейливое из сичаньских ругательств, которым научилась у Жиня, я выхватила из-за пояса револьвер.

«Поздно – мы в ловушке».

Прежде чем я успела вмешаться, одна из женщин метнулась назад в лабиринт переулков, словно перепуганный кролик в нору. Однако уйти от ястреба-охотника кролику удаётся редко. Раздался выстрел, хор сдавленных воплей – и крик боли, оборванный второй пулей. Кровь из распластанного на дороге тела смешивалась с песком. Толпа беглянок застыла на месте.

Мой палец окаменел на спусковом крючке. Ружья солдат взметнулись, целясь почти в упор. Что против них один револьвер, даже мой? Какие бы слухи ни ходили в Мирадже, два десятка мишеней я одной пулей не поражу. Дар демджи и то не поможет – кого-нибудь да успеют подстрелить.

– Так вот он какой, Синеглазый Бандит из легенды! – заговорил мужчина в богато расшитом голубом халате и пурпурной куфии не в тон. Узурпатор Малик, новый хозяин Сарамотая, наконец вернулся. Краем глаза я заметила, как сверху из-за стены выглядывает юный Икар. – Мне сообщили, что ты удостоила наш славный город своим высочайшим посещением…

Напыщенная речь давалась ему с трудом. Измождённое лицо с впалыми глазами в свете масляного фонаря смахивало на череп. Я сама выросла в глуши и повидала достаточно таких бедняков, побитых жизнью. Однако этот не принял судьбу с покорностью, а решил примерить на себя чужую вместе с халатом с эмирского плеча, проходив в лохмотьях всю жизнь, полную нужды и страданий.

Руки так и чесались пристрелить кого-нибудь, да что толку – самим бы выбраться живыми. Солдаты султана нервно переглядывались, будто гадали, я ли это на самом деле. Видно, слава моя докатилась и до столицы.

– А ты, стало быть, тот самый Малик, – кивнула я. – Говорили, что ты повесил тут кучу народу во имя принца Ахмеда… однако, похоже, служишь вовсе не ему. – Я шутливо салютовала солдатам. – Тем, кто больше платит, так?

– О нет, я всем сердцем предан делу мятежного принца! – Улыбка Малика в свете фонарей, которые держали солдаты, напоминала волчий оскал. – Принц воюет за свободу и равенство для всех обитателей пустыни, а я всю жизнь кланялся тем, кто считал себя выше. Равенство означает, что кланяться мне больше не придётся – ни султану, ни принцу, ни… – Он повернулся и с ненавистью сплюнул в сторону Самиры, так что та отшатнулась. – Ни твоему отцу!

Его тень метнулась по городской стене туда, где высились каменные фигуры: Хава и Аталла сплели руки над аркой ворот. Я не поднимала взгляда, когда входила сюда, и их не заметила. Интересно, каково им было бы знать, что город, за спасение которого они столько сражались, сгниёт изнутри?

Краска давно уже осыпалась со статуй, разве что куфия на голове Аталлы сохранила красноватый оттенок, а в глазах у Хавы, я могла поклясться, виднелись остатки синевы.

– Я делаю всех равными на свой лад, – продолжал узурпатор. – Какая разница, возвышать низших или ставить на колени высших – все в конце концов уйдут в одну и ту же землю. А она, – кивнул он на Ранаю, – купит нам свободу!

Самира заслонила девочку спиной.

– Ты стоишь не на земле, – произнесла она, сдерживая страх и пылая ненавистью к убийце родных, – а на костях убитых!

Один из людей султана шагнул вперёд.

– Мятежный принц проиграет войну, и Малик это понимает… – Слова звучали фальшиво, офицеру было явно неловко оправдывать грязного выскочку. – Его величество султан согласился пожаловать ему Сарамотай, когда вернёт себе эту часть песков… в обмен на девчонку.

«Хм… От нового демджи вместо сбежавшего Нуршема султан точно не откажется, но я бы не поставила ни единого лаузи на шансы бывшего слуги удержать город под своей властью. На слово султана может полагаться только дурак».

– Силы неравны, – торжествующе ухмыльнулся Малик, – бросай оружие, Бандит.

Я презрительно хмыкнула:

– Меня так зовёт только один человек, а ты рылом не вышел.

Малик вспыхнул как порох. Револьвер, висевший на боку, вмиг оказался у него в руке и упёрся дулом мне в лоб. Ощутив, как за спиной дёрнулась Имин, я подняла руку, останавливая её, – любая неосторожность могла привести к жертвам. Бывшие узницы окаменели, глядя на нас вытаращенными в ужасе глазами. Кто-то тихо заплакал.

Угроза могла подействовать, но чужое железо не впервые обжигало холодом мою кожу.

– Слишком умная, да?

И такое я уже не раз слышала, но объявлять об этом вряд ли было бы умно.

– Малик! – Офицер тревожно поморщился. – Не забывай: султану она нужна живая.

– Ваш султан мне не хозяин! – злобно ощерился узурпатор, ещё сильнее вдавливая мне ствол между глаз. Сердце заколотилось, но я подавила страх. Умирать ещё рано.

– Теряю двадцать фауза, – вздохнула я. – Побилась об заклад, что выберусь из города и никто не остановит.

Малику не хватило ума даже встревожиться из-за моего странного спокойствия.

– Ну что ж, – усмехнулся он, взводя курок, – зато не придётся платить, с мёртвых какой спрос.

– Хватит! – снова дёрнулся офицер, не скрывая раздражения. Видно, сам не ожидал, насколько у предателя плохо с мозгами. Повинуясь взмаху руки начальника, солдаты развернули ружья в сторону Малика.

– Твоё последнее слово, Бандит, – не замечая, продолжал тот. – Не хочешь выпросить пощаду?

– А ты? – раздался вдруг голос у него над ухом.

Малик вздрогнул и напрягся. За последние полгода я наблюдала такое не раз. По его шее поползла тонкая струйка крови, хотя рядом, казалось, никого нет.

Я с облегчением выдохнула. Главная беда невидимой поддержки в том, что не знаешь заранее, откуда её ждать.

Воздух замерцал – иллюзия, созданная Далилой, развеивалась, открывая фигуру Шазад в том месте, где только что, казалось, никого не было. Туго заплетённые чёрные волосы венчали её голову короной, белая куфия свободно лежала на плечах, одежда кочевницы смотрелась щеголевато. В глазах Малика сверкнула бессильная ненависть, быстро сменившаяся страхом. К его горлу был приставлен один из широких изогнутых мечей, хозяйке которых явно не терпелось пустить их в ход.

– Брось-ка ты сам револьвер, – усмехнулась я, – пора задуматься о вечном.

Глава 6

Малик стоял так близко, что я успела заметить судорогу решимости на его лице и упасть на колени. Пуля ударилась в стену позади меня. В следующий миг он повалился на землю, украшенный кровавым ожерельем от меча Шазад.

Оставалось самое главное.

– Ты что-то припозднилась, – обернулась я к подруге, поднимаясь на ноги и воздевая пустые руки. Револьвер был уже не нужен.

По ту сторону городской стены послушно взметнулась волна песка. В тюремном коридоре в моём распоряжении была лишь жалкая его горсть, и теперь ощущение было опьяняющим. Вся пустыня в моей власти!

– Ну хотя бы пулю не поймала на этот раз, – хмыкнула Шазад, оборачиваясь к солдатам, – но двадцать фауза ты мне должна.

– Удвоим ставку? – бросила я через плечо, становясь с ней спина к спине.

Удивительно быстро оправившись от появления ниоткуда нового врага, офицер уже рявкал команды растерянным солдатам.

– Далила! – бросила Шазад в свою очередь. – Открывай всех!

Иллюзия отдёрнулась, словно занавес. Половина солдат из только что тесного строя теперь корчились на земле, а на их месте стояли вооружённые мятежники. Позади маячило круглое детское личико Далилы, полускрытое копной волос нечеловеческого тёмно-алого цвета. Тревожно тараща глаза, она уронила дрожащие от напряжения руки.

– Навид! – радостно воскликнула Имин у меня за спиной, разглядев среди наших своего возлюбленного.

Высокий и жилистый уроженец песков примкнул к нам в Фахали. Мы никого не звали с собой, но после выигранной битвы от новобранцев не было отбою. Чтобы выжить в нашей войне, требовались не только сила и выносливость, но и вера в общее дело. Навид проявил себя одним из лучших и всем понравился, но чувство Имин всё же стало для меня неожиданностью.

В глазах Навида, узнавшего Имин даже в мужском обличье, мелькнуло облегчение. Он на миг расслабился, но это заметила не только я, но и солдат в белом мундире сбоку от него.

Песчаная волна уже перевалила через городскую стену, обтекая статую принцессы Хавы. Я выбросила руку вперёд, направляя песок солдату в грудь.

– Навид, сзади!

Ещё один ураганный вихрь хлестнул по лицу солдата, прицелившегося в Далилу.

За спиной послышался крик, я развернулась и увидела блеск чужого клинка. Превращать песок в оружие было уже некогда, но этого и не потребовалось. Сталь заскрежетала о сталь – меч Шазад скользнул по клинку, останавливая его у самого моего горла. Неуловимое движение, и солдат мешком свалился на землю. Кровь, что лишь чудом не выплеснулась наружу, стучала у меня в ушах.

– Сама чаще оглядывайся, чем другим советуй, – усмехнулась подруга, кидая мне брошенный револьвер.

– Зачем, если ты всегда прикрываешь мне спину? – Выстрелить я не успела: другой противник подскочил уже почти вплотную, и пришлось врезать ему рукояткой в лицо. Кровь из его разбитого носа брызнула мне на рукав, удар отдался болью в руке.

Бой обещал быть коротким: врагов осталась лишь горстка. Я выстрелила, затем ещё раз и развернулась, выбирая новую цель.

Дальнейшее раскололось на отдельные моменты, которые не сразу удалось собрать в единую картину: страшная усталость замедлила мои мысли и движения.

Чужой револьвер был направлен не на меня, а на Самиру – солдат уже готовился спустить курок.

Всё случилось в один и тот же миг.

Раная метнулась в сторону.

Выстрел.

Дыра в зелёном халате, брызги крови.

Секунда, и всё было кончено. Бой завершился так же внезапно, как начался. В наступившей тишине Самира, рыдая, выкрикивала имя девочки, а сердце маленькой демджи судорожно выталкивало кровь в дорожную пыль. Солнце в ладошках Ранаи угасло навсегда.

Глава 7

Ахмед ждал нас у входа в лагерь.

«Плохой знак».

Мятежный принц особо не выпячивал своих королевских привилегий, но и навстречу, как жена, заждавшаяся мужа из бара, обычно не выходил.

– Далила!

Он шагнул к сестре, отделившись от скалы, и Шазад окинула насторожённым взглядом стены каньона. Если враги узнают, где прячутся мятежники, то смогут подстрелить сверху кого угодно. Кто-то всегда должен следить за безопасностью принца, даже если тот сам проявляет беспечность.

Ахмед, похоже, не заметил озабоченности Шазад – он смотрел только на сестру.

– Далила, ты цела?

Мне хотелось сказать, что на нас можно положиться и мы всегда приведём её назад в целости, однако, взглянув на свою рубашку, красную от крови, моей, вражеской и маленькой демджи, я предпочла не привлекать к себе лишнего внимания.

Мы пытались спасти Ранаю, но было слишком поздно. Девочка почти тут же скончалась на руках у плачущей Самиры.

Люди умирают. Во время наших походов я видела смерть не раз. Раная была не первой… и не последней – если только нам не удастся завтра же свергнуть султана и посадить Ахмеда на трон. «Такова цена войны, и мы сами её начали», – напомнил язвительный голос в голове, и перед глазами возникла ухмылка Малика.

Вот только демджи мы не теряли в бою ещё ни разу, тем более ребёнка.

Во всём виноват султан. Не мы, а он пропустил галанов через границу и позволил им убивать демджи, а теперь сам охотится на таких, как мы, рассчитывая получить новое оружие. Маленькая Раная погибла из-за него, но мы ещё живы – я, Имин, Далила – и ни за что не станем новым Нуршемом. Мы скинем султана с трона, прежде чем он найдёт себе другого, я уж постараюсь!

– Со мной всё хорошо. – Далила вырвалась из объятий брата, который с беспокойством осматривал её. – Правда, Ахмед!

Делая вид, что чешет нос, Шазад бросила на меня выразительный взгляд. За полгода я научилась читать её как раскрытую книгу. Этот взгляд означал, что нам сегодня достанется. Далилу мы взяли с собой без разрешения… но как было выбраться за неприступные стены Сарамотая без её помощи? Принц точно не позволил бы, потому его и не спрашивали. Так что напрямую и не запретил – но такое оправдание выглядело столь же жалким, как мы сами сейчас.

Я надеялась, что Ахмед, занятый военными планами, не заметит отсутствия сестры, ведь мы уходили всего на несколько дней, туда и обратно. Однако, похоже, не все так легко теряют из виду родственников, как некоторые.

– Она очень помогла, Ахмед! – вмешалась я. – Если бы не Далила, погибли бы… люди.

«Точнее, погибло бы больше людей». Шазад бросила на меня понимающий взгляд.

Далила с гордым видом опустила глаза, и принц наконец обратил внимание на нашу залитую кровью одежду и толпу спасённых позади – кто на своих ногах, другие, послабее, верхом. Махди тоже потребовал лошадь, сославшись на перенесённые в заключении тяготы. Имин вернула себе женский образ и устроилась в седле у Навида, который заботливо обнимал её сзади.

– Я смотрю, вы доставили не только Имин с Махди, – усмехнулся Ахмед.

Кое-кто из бывших узниц остался в Сарамотае, но многие решили бежать с нами. Ради кого им было оставаться? Их мужья и сыновья оказались среди повешенных, как и у той, что знала имя моей матери. Местный священник сделал всё, что мог, – во всяком случае, достаточно, чтобы больная перенесла дорогу в лагерь. Махди не хотел её брать, но я посчитала неправильным бросать несчастную в городе, который так жестоко с ней обошёлся. Шазад не стала задавать лишних вопросов, хотя наверняка подозревала, что я говорю не всё. Женщина то и дело теряла сознание и не падала с лошади только потому, что мы привязали её платком к другой спутнице.

Вообще-то, нам нередко доводилось привозить из походов новое пополнение. Да я и сама полгода назад попала к мятежникам так же точно. Жинь должен был тогда вернуться со сведениями о новом секретном оружии султана, а привёз меня, и с тех пор я давно уже перестала быть новичком в лагере, особенно после победы при Фахали, вдохновившей многих, как Навида. Были и сироты, подобранные в Малале и пришедшие пешком через пески, цепляясь за пояс Жиня, и солдат-дезертир, направленный к нам командующим Хамадом, отцом Шазад. В разговоре она причисляла их всех к бойцам, а Ахмед называл беженцами. Так или иначе, уже через неделю-другую каждый становился мятежником.

– Надо кое-что обсудить, – продолжал принц, выразительно глянув на нас с Шазад. Он не собирался бранить нас перед всеми, но это вовсе не означало, что мы прощены.

Подруга начала тараторить, едва мы вошли в тайный проход. Ловко обойдя подробности моего подстроенного плена, сразу перешла к тому, как я нарочно споткнулась у входа в город, и они с Далилой проскользнули следом под прикрытием её иллюзии, а с наступлением темноты пропустили за ворота остальных. Чем меньше Ахмед узнает о пережитых нами опасностях, тем лучше. Судя по рассказу Шазад, даже и стычки-то никакой, считай, не было.

Управлять городом осталась Самира, но ей требовалось подкрепление.

– Мы оставили ей в помощь всех, кого могли, – объясняла Шазад, пробираясь сквозь туннель в скале. Всего полдюжины из взятых нами в Сарамотай. Седьмым должен был стать Навид, но он не захотел снова разлучаться с Имин. – Такую крепость они в руках не удержат. Нужно хотя бы полсотни опытных бойцов, пока кто-нибудь не решил стать новым Маликом. Да ещё султан теперь… – Она понизила голос, опасливо оглядываясь на кучку спасённых, что робко ковыляли следом в темноте. – Там были солдаты твоего отца! Султан послал войска в нашу часть пустыни.

Принц не ответил сразу, хотя по его лицу, освещённому у близкого выхода, было видно, что он понял, насколько важна новость. Мы не могли удержать власть над половиной Мираджа одной силой. Нас боялись, пока считали непобедимыми, но теперь… Что будет, когда сюда явится вся армия?

Выйдя наружу, я на миг зажмурилась от яркого солнечного света. Лагерь мятежников, походивший своей красочной живописностью на одну из иллюзий Далилы, казался невероятным после жары бескрайних песков и ужасов войны. Свой, отдельный мир. С тех пор как я оказалась здесь впервые, он разросся почти вдвое.

Я невольно оглянулась через плечо на женщин из Сарамотая, выходивших из секретного туннеля одна за другой. Рассматривать выражения лиц новичков уже вошло в привычку. Зрелище не разочаровало меня и теперь: горечь, страх и усталость тут же уступали место восторженному изумлению при виде пышного оазиса среди неприступных скал. Глядя на других, я и сама будто любовалась всем этим заново.

На самом деле, таких возвращений за прошедшие полгода случилось у меня уже немало. Лагерь был изучен вдоль и поперёк, как и его обитатели со всеми их шрамами, полученными в наших битвах и унаследованными от прошлой жизни. Я знала, какой шатёр покосился, привыкла к вечерним птичьим трелям в береговых зарослях у прудов и к запаху свежеиспечённого хлеба. Казалось, сейчас ко мне навстречу с улыбкой подбежит Жинь в распахнутой рубашке с закатанными рукавами и знакомыми татуировками на груди, прижмёт к себе, и прохлада его кожи освежит мою, обожжённую солнцем песков. Однако, судя по всему, Жинь так ещё и не вернулся со своего задания.

Шазад увлечённо спорила с Ахмедом, сколько людей посылать в Сарамотай, и разбираться с новыми беженцами пришлось мне одной. Я велела Имин с Навидом найти им место для ночлега, отправить больных и раненых к святому отцу, а остальных пристроить к работе. Навид и без моих указаний помнил, что делать, поскольку сам ещё недавно был новичком, но выслушал с добродушной улыбкой и с помощью золотоглазой повёл женщин на другой конец лагеря.

Ахмед выразительно глянул на меня через плечо продолжавшей говорить Шазад, которую то и дело перебивал Махди, и показал взглядом на сестру. Я поняла: принц не хочет, чтобы она и дальше участвовала в нашей опасной затее.

– Далила! – окликнула я. – Поможешь Навиду с Имин? Проследи, чтобы меньше занимались друг другом, а больше новичками.

Хоть и слегка наивная, Далила вовсе не была глупа и всё поняла. Я ждала, что она всё же сделает попытку возразить, но аловолосая демджи лишь покорно кивнула и побежала следом за ковыляющей толпой.

Подождав, пока сестра уйдёт, принц сурово нахмурился, глядя ей вслед.

– Вы о чём думали вообще? – рыкнул он. – Далила ещё ребёнок, она не годится для боя!

– Тем более что ваш план едва не рухнул, – тут же встрял Махди. – Тебе едва не прострелили голову!

– А у тебя плана вообще не было, – парировала Шазад, – и ты едва не сгнил в тюрьме. Молчал бы лучше! Как говорится, не тыкай пальцем в других – вывихнешь ненароком и ткнёшь в себя.

Мою подругу Махди раздражал ещё больше меня, и знала она его гораздо дольше, со времён султимских состязаний в Измане.

– Не припомню, чтобы так говорили, – хмыкнула я.

– Ты чуть не погибла! – продолжал он втолковывать, словно неразумным детишкам.

– Можно подумать, в меня впервые в жизни целились из револьвера! – фыркнула я. Шазад закатила глаза. – Даже за последний месяц не в первый раз.

– Моя сестра не привыкла смотреть в лицо смерти, как вы, – возразил Ахмед и двинулся дальше, увлекая нас за собой. Махди поплёлся следом, безуспешно пытаясь протолкнуться поближе к принцу.

– Мы бы не дали ничему с ней случиться, Ахмед, – заверила Шазад.

– И потом, Далила тоже демджи, – добавила я. Уйдя с палящего солнца в тень фруктовой рощи, мы направились к ярко-красному шатру Ахмеда. Спорить с самим принцем было неожиданно приятно. – Она хочет помочь общему делу, как и все мы.

Ахмед даже не обернулся.

– Вы не поэтому её взяли, а нарочно! – буркнул он.

Ну конечно, всё дело в Жине, усмехнулась я про себя. Два месяца назад я поймала пулю во время нашего похода в Ильяз и чуть не отдала концы, а когда очнулась, Жиня рядом уже не было. Ахмед услал его на дальнюю границу с заданием проникнуть в ряды сичаньской армии, наступавшей на Мирадж с востока в надежде отхватить кусок пустыни после разрыва султана с галанами.

Неужели принц считает меня настолько мелочной, чтобы в отместку подвергать его сестру опасности? Но развивать эту тему вслух я не стала. Выручила, как всегда, Шазад.

– Да, нарочно! – фыркнула она. – Потому без Далилы мы бы не справились.

Перед самым шатром Ахмед резко развернулся к нам лицом, заставив остановиться. На фоне огромного синего солнца, вышитого на пологе, его фигура смотрелась так величественно, что я невольно сжалась, будто в ожидании сурового приговора.

Только теперь я осознала, что полог шатра задёрнут. Такое случалось только во время военного совета, но тогда мы все находились внутри. Сегодня что-то было не так. Шазад тоже это понимала.

– Хала вернулась, – проговорил Ахмед. Произошло что-то важное, раз он так быстро переменил тему. – Из Измана, только что перед вами. Мазз заметил вас с воздуха, и я решил подождать. – Он мельком глянул на Махди, но я успела уловить этот взгляд.

– Что случилось? – озабоченно спросила Шазад. – Почему ты сразу не сказал Имин?

У Имин с Халой был общий отец-джинн. Не отправься уже Хала к тому времени в Изман, мы бы уж точно взяли с собой её вместо Далилы. Золотокожая демджи в один момент обработала бы мозги всем жителям Сарамотая и выручила сестру.

– Саида тоже здесь? – с волнением выпалил Махди.

Из-за неё Хала, собственно, и ездила в Изман. Я никогда не видела Саиду, но много о ней слышала. Одного возраста со мной, она вышла в пятнадцать лет за одного из солдат Хамада, отца Шазад, которая заметила синяки и переломы, достававшиеся ей от мужа, и спрятала Саиду в Скрытом доме, столичном убежище мятежников. Там она и вступила в их ряды, а заодно, как поговаривали, и в связь с Махди. Ещё давно, сразу после султимских состязаний, ей удалось устроиться работать во дворец и тайно снабжать наших полезными сведениями, но месяц назад очередное донесение от неё не пришло. Принц ждал целую неделю в надежде, что задержка случайна, боясь раскрыть ценного агента впустую, но после настойчивых уговоров Махди, который весь извёлся, послал Халу узнать, в чём дело.

– Ну так что, как там Саида? – не унимался Махди. В голосе его звучала надежда, но тревожный взгляд был прикован к закрытому пологу.

Ответное молчание принца говорило само за себя.

Внутри шатра сидела Хала, скорчившись на коленях и прижав золотистые ладони к голове лежащей девушки. Глаза демджи были прикрыты, лицо осунулось – она настолько устала, что даже не спрятала, как обычно, под иллюзией недостающие пальцы на руке. Кожа её, блестящая от пота несмотря на прохладу в шатре, переливалась расплавленным золотом в свете масляной лампы при каждом судорожном вдохе и выдохе. Я поняла, что вся сила Халы уходит на пациентку.

Значит, это и есть та самая Саида. Широко раскрытые глаза девушки были неподвижно устремлены в потолок, словно разглядывали что-то далёкое и невидимое для нас, а золотокожая глубоко погрузилась в её сознание.

Махди опустился на колени по другую сторону от лежащей.

– Саида! – позвал он, приподнимая её. – Саида, ты слышишь меня?

– Будь так добр, оставь нас в покое! – Знакомый резкий голос Халы звучал напряжённо, глаза её по-прежнему оставались закрытыми. – Я уже неделю поддерживаю иллюзию для неё, а ты хочешь вытряхнуть меня из её головы, словно я – дурной сон.

Целую неделю! Вот почему Хала выглядела такой измождённой. Для любого из нас, исключая разве что оборотней, использовать свой дар дольше нескольких часов подряд – почти непосильная задача, не говоря уже о неделе.

– Найти её в камере было просто, – продолжала демджи, устало оседая на пол. Руки её дрожали, сил уже явно не хватало. – А чтобы вытащить потихоньку и доставить сюда, пришлось лезть в голову и оставаться там. – Она в отчаянии глянула на Ахмеда. – Ты принёс что-нибудь, чтобы отключить её?

Принц кивнул, доставая из кармана бутылочку с прозрачной жидкостью.

– Что с ней случилось? – Махди чуть отодвинулся, продолжая обнимать больную.

Я привыкла считать его трусом, но сейчас поняла, что впервые вижу страх у него на лице. Даже в темнице за решёткой он выглядел спокойным, а теперь боялся – но не за себя. Всё-таки не зря участники восстания считали его своим.

Хала молча взглянула на принца, словно испрашивая разрешения. Поколебавшись, он кивнул. С едва слышным вздохом демджи перекатилась с колен на пятки, освобождая мозг несчастной от своей власти. Реакция у той оказалась куда сильнее: казалось, ясный день мгновенно сменился ночной бурей. Безмятежное лицо исказилось в диком вопле, голова запрокинулась, тело забилось в страшных судорогах, вырываясь из объятий Махди. Руки молотили во все стороны, царапали его одежду – девушка будто превратилась в пойманное дикое животное.

Шазад проворно выхватила у Ахмеда бутылочку, сорвала у себя с шеи куфию и пропитала жидкостью, от одного запаха которой у меня закружилась голова. Обхватила больную сзади, сковывая её руки, и прижала влажную ткань к носу и рту, а затем нажала ло́ктем на живот, заставляя сделать судорожный вдох.

Махди с выпученными глазами молча наблюдал, как рывки больной становятся всё слабее. Наконец Саида лишилась чувств и обмякла в его объятиях.

– Махди, – нарушил тишину принц, – отнеси её в шатёр к святому отцу, пусть отдыхает пока.

Благодарно кивнув, тот поспешил исполнить приказ. Учёный, а не боец, Махди едва сумел встать с девушкой на руках, ноги его дрожали, но никто из нас не стал его унижать, предлагая помощь.

– Отдых не поможет, – вздохнула я, когда полог шатра закрылся за ними. – Она умирает.

Демджи легко говорить правду, а будь это ложью, я не смогла бы выговорить ни слова. То, что произошло с девушкой в тюрьме, убивало её.

– Я знаю, – уныло кивнул Ахмед, – но разве скажешь такое тому, кто её любит?

Он глянул на меня в упор. «Интересно, о чём они говорили с Жинем, когда я лежала раненная на пороге смерти?»

– Что с ней сделали? – сдавленно спросила Шазад. – Она призналась, рассказала о нас?

Из находящихся в секретном лагере Шазад это угрожало бы больше всех. Её родные и близкие оставались в Измане, и если выяснится, что она на стороне мятежного принца, султан легко до них доберётся.

– Ах, извини, – ядовито фыркнула Хала, – я не успела расспросить её о подробностях пыток, когда спасала, рискуя сама оказаться на её месте. Может, мне вернуться и заплатить собой за эти ценнейшие сведения?

Золотокожая никогда не отличалась спокойным характером, но с Шазад обычно вела себя осторожно. Ссориться с нашей воительницей никто в лагере не решался. Видно, Хала и в самом деле была на пределе душевных сил.

– Узнай султан что-нибудь, до нас бы уже дошло, – проговорил Ахмед.

– Нам нужны свои глаза во дворце. – Шазад задумчиво побарабанила пальцами по рукоятке меча. – Может, пора мне вернуться из паломничества к святым местам?

Насколько было известно в столице, Шазад аль-Хамад, прекрасная дочь командующего армией, во внезапном припадке религиозного экстаза отправилась в священный Азхар, где, по преданиям, был создан первый смертный, и молится там в тишине и одиночестве.

– Ауранзеб уже скоро, – продолжала она – вполне убедительный повод вернуться.

– У тебя есть приглашение? – оживилась я.

Ауранзеб, праздник трона, отмечали каждый год в память о кровавом перевороте, когда нынешний султан Мираджа заключил сделку с галанами и с помощью чужеземной армии уничтожил своего отца, братьев и их сторонников. Слухи о пышных торжествах докатились даже до нашей Пыль-Тропы – о фонтанах, из которых били струи с золотыми блёстками, огненных танцах над горящими углями и ослепительных сахарных скульптурах.

– Дочери командующего приглашение не требуется, – буркнула Шазад, поморщившись, со скучающим видом.

– Нет, – решительно бросил принц, – тебя я отпустить не могу. Даже такой беспомощный стратег, как я, понимает, что глупо использовать лучшего бойца в качестве шпиона.

– А меня, стало быть, можно? – фыркнула Хала, по-прежнему сидя на полу.

Ахмед промолчал. Если отвечать ей на каждую шпильку, времени не останется ни на что. Я протянула руку, чтобы помочь Хале встать, но она отвернулась и взяла с блюда полуочищенный апельсин.

– Так или иначе, что-то делать придётся… – Шазад нервно разгладила карту Мираджа на столе, когда-то чистую и гладкую, а теперь истёртую и развалившуюся на многочисленные куски с названиями городов, исчёрканные и исписанные именами и датами боевых вылазок. Последняя надпись отмечала наш поход в Сарамотай. – Нельзя же вечно прятаться, Ахмед!

Вновь начинался спор, тянувшийся уже несколько месяцев. Шазад требовала расширить восстание и двинуться на столицу, иначе не победить. Принц считал риск неоправданным, а она возражала, что никто ещё не выигрывал войн, только обороняясь.

Задумавшись над ответом, Ахмед потёр двумя пальцами едва заметный шрам наверху лба, почти на линии волос. Это повторялось каждый раз, когда нам предстояла очередная смертельно опасная вылазка. Казалось, шрам ещё болел и был как-то связан с муками совести. Не знаю, как и когда он появился, но, очевидно, ещё в прошлой жизни, когда братья-принцы ещё не вернулись в Мирадж из своих морских странствий.

Жинь рассказывал мне о своих шрамах как-то ночью в пустыне вскоре после того, как заработал очередной, прямо под татуировкой в виде солнца на груди. До святых отцов было слишком далеко, и заниматься раной пришлось мне. В темноте палатки я ощупывала бугры и отметины у него на коже, а он вспоминал. Вот след от ножа пьяного матроса в альбийском порту, а здесь был перелом, полученный на палубе во время шторма… Наконец мои пальцы наткнулись на шрам у изображения компаса на левом плече с другой стороны от солнца.

– А это, – шепнул Жинь тогда, наклоняясь ко мне так близко, что от его дыхания поднялись волоски, выбившиеся из неряшливого пучка у меня на затылке, – от пули, что я словил, когда одна вздорная девчонка, которая притворялась мальчишкой, бросила меня посреди задания.

– Ну, эта вздорная девчонка хотя бы тебя заштопала, – хихикнула я, обводя пальцем татуировки.

По губам Жиня скользнула улыбка:

– А ведь я тогда уже понял, что пропал. Сидел у тебя на полу весь в крови, спасаясь от погони, а сам только и думал, как бы тебя поцеловать, и пропади всё пропадом.

Я обозвала его идиотом, и тогда он схватил меня и целовал, и целовал, и целовал…

– Что с Жинем? – вырвалось у меня невольно. Пока я пребывала в грёзах о той ночи в палатке среди песков, спор в шатре у принца продолжался по накатанной колее.

Ахмед покачал головой, всё так же потирая лоб.

– Ни слова от него пока.

– Тебе не кажется, что к нему стоит кого-нибудь послать, как к Саиде? – Я не смогла скрыть гнева, прозвучавшего в моих словах.

– Значит, всё-таки сердишься, – устало вздохнул Ахмед.

Я раздражённо дёрнула плечом:

– Война есть война.

«Неужели я и впрямь такая мелочно-мстительная? Выходит, так. Ну, отослал он Жиня, когда моя жизнь висела на волоске – значит, надо было».

– Да, – кивнул он, и от его спокойствия мне сделалось ещё хуже.

Краем глаза я уловила быстрый взгляд Шазад, но на этот раз адресованный Хале и не очень понятный. Золотокожая кинула в рот последнюю дольку апельсина, встала наконец на ноги и отошла в сторону.

– Да, – повторил принц, – но это не ответ. Ты считаешь, что я был неправ, когда отправил Жиня к сичаньцам? Только их вторжение не даёт моему отцу заняться нами вплотную.

– Какая теперь разница? Войска султана вернулись на нашу территорию… в том же Сарамотае мы немало положили его солдат. – «Ох, не надо было этого говорить». – Можно было поискать другой способ! – «И этого – тоже… хоть и думала я об этом все последние месяцы».

Ахмед сцепил руки на макушке. Жест так напоминал Жиня, что рассердил меня ещё больше.

– Выходит, – прищурился принц, – из-за твоей раны я не имел права послать брата на разведку во имя общего блага?

– Ты мог хотя бы подождать, пока я не приду в себя после своей раны… которую получила во имя того же самого! – почти выкрикнула я.

Шазад подалась вперёд, будто хотела остановить меня, пока я не наговорила лишнего.

Я не припоминала, чтобы принц когда-нибудь прежде выходил из себя, но на сей раз поняла, что перегнула палку, ещё прежде чем он повысил голос.

– Жинь сам попросил меня, Амани!

Простые слова, но они не сразу дошли до моего сознания. Шазад и Хала застыли, не решаясь вмешиваться в нашу перепалку.

– Не я посылал его, – продолжал Ахмед уже тише, но всё так же горячо. – Он хотел уехать, пока ты без сознания. Я пытался отговорить, но слишком люблю своего брата, чтобы заставлять его смотреть, как ты умираешь. Два месяца молчал, но теперь не могу: нет времени с тобой воевать!

Обида и гнев боролись у меня в душе, и я не знала, чему отдать предпочтение. Хотелось назвать Ахмеда лжецом, но слишком уж правдиво звучали его слова. В самом деле, так не похоже на него было бы услать Жиня в такой момент, наплевав на наши чувства.

«Я умирала, и Жинь предпочёл, чтобы это произошло без него!»

– Амани…

Принц потянулся ко мне, чтобы задержать, хорошо зная, что сейчас я захочу убежать подальше, но зуд в ногах был уже нестерпим. Отпрянув, я вырвалась из душного сумрака шатра под насмешливо-яркое солнце цветущего оазиса.

Глава 8

Последний раз я видела Жиня за несколько мгновений до того, как была тяжело ранена в живот: пуля прошла навылет, задев бок и бедро. Мы отправились тогда в Ильяз, ключевую крепость, что контролировала проход через горы в восточную часть Мираджа. Пока Ильяз оставался в руках султана, нечего было и думать о наступлении на Изман и захвате трона.

Предстояла обычная разведка, но оказалось, что не мы одни понимаем значение горной цитадели для контроля над страной песков. Ильяз попал в осаду сразу двух чужеземных армий – альбийской и громанской. Я толком и не знала, где расположены эти дальние страны, но Жинь показал мне их флаги на палатках, когда мы лежали, прижавшись к земле, и наблюдали с вершины горы.

Надо сказать, что младший сын султана, командовавший мираджийским гарнизоном в Ильязе, проявил себя куда лучшим стратегом, чем его покойный брат Нагиб. Крепость успешно держалась без особых потерь против двух противников разом. Военное искусство принца оценила даже Шазад, однако взялась провести нас в город сквозь кольцо осады и укреплений. Кончилось тем, что мы угодили в гущу сражения на передовой линии крепостной обороны, которая была ещё надёжнее, чем ожидалось.

Память моя мало что сохранила из того боя. Вспышки выстрелов, озаряющие ночную тьму с обеих сторон, выкрики на незнакомых языках, кровь на камнях под ногами. Два стальных вихря, которыми Шазад пробивала нам дорогу назад, песчаные хлысты, покорные моим пальцам, и револьвер Жиня, направленный то на солдат султана, то на чужеземцев.

Случайная пуля оцарапала мне руку, мигом лишив власти над песком, и во тьме блеснул кинжал, направленный Жиню в спину. Ещё мгновение, и он был бы мёртв. Выхватив из-за пояса свой револьвер, я шагнула из укрытия и спустила курок, почти не целясь. Солдат с кинжалом осел на землю, но черноволосый мираджиец, стоявший за ним, тут же развернул ружьё, и пуля пронзила моё тело так же легко, как обычную плоть, не рождённую огнём джиннов и песками пустыни.

Обо всём, что случилось потом, я узнала уже с чужих слов, когда очнулась долгое время спустя. Жинь пробился ко мне, свалив с ног ещё троих, подхватил на руки и понёс, истекавшую кровью. Шазад шла впереди, орудуя двумя мечами. Выбравшись из гущи схватки, меня взвалили на спину Изза, который прилетел за нами в обличье гигантского рухха, но даже он не успел бы домчать до лагеря вовремя. Пришлось искать молельный дом в ближайшем городке на той стороне, во владениях султана. Обратившись снова человеком, Изз заставил святого отца поклясться, что вылечит меня и не причинит вреда, а затем повторил его слова сам, чтобы убедиться в их истинности. Из уст демджи не может выйти ложь. Тем не менее Шазад пришлось силой оттаскивать Жиня, который навёл на целителя револьвер и собирался лично присматривать за лечением.

Святой отец отнёсся к своим обязанностям добросовестно, но жизнь во мне еле теплилась. С большим трудом остановив кровотечение, он предупредил, что перевозить меня пока нельзя. Пуля прошла так неудачно, что хватило бы не на одну смерть. Однако полёт Изза не укрылся от вражеских глаз, и пришлось рискнуть. Меня доставили в лагерь и передали в надёжные руки нашего собственного святого отца.

Не будь я демджи, всё закончилось бы плохо, но огонь джиннов выжигает заразу лучше любых снадобий. Целителю было достаточно не дать мне истечь кровью, но и это оказалось непросто, так что в себя я пришла только неделю спустя в шатре у святого отца, с трудом продравшись сквозь болезненную пелену перед глазами.

Шазад спала рядом со мной, и тогда я поняла, что выжила лишь чудом. Место, где когда-то хозяйничал Бахи, подруга после его гибели обходила стороной, и даже когда вражеский меч единственный раз на моей памяти задел ей руку, я зашивала порез сама.

Она проснулась, стоило мне пошевелиться. Тревожно распахнула глаза, потянулась за оружием… и в изумлении уставилась на меня.

– Ну наконец-то! Поздравляю с воскрешением из мёртвых!

Теперь, после тяжкого объяснения с принцем, Шазад нашла меня сидящей по плечи в прозрачной воде неглубокого пруда, который ограждали от нескромных взглядов тёмные покрывала, развешанные на прибрежных кустах. Шевеля пальцами ног чёрно-белую гальку, устилавшую дно, я расчёсывала жёсткие волнистые пряди непросохших волос и бережно оттирала чистым песком кровавую корку с раны, полученной в Сарамотае. «Ерунда, заживёт само, у целителя и без того полно забот с беженками – особенно с той, что назвала меня именем моей матери. Если та уже очнулась, туда тем более пока лучше не соваться».

Шазад тоже успела стряхнуть с себя песок и переоделась в нарядный белый с жёлтым халат, цветом напомнивший мне мундиры мираджийских солдат. Блестящая смуглая кожа подруги, обожжённая солнцем пустыни, ярко выделялась на фоне светлой шелковистой ткани. Под мышкой Шазад держала какой-то свёрток.

– Наш Жинь – крепкий орешек, но лёгок на подъём, – сочувственно сказала она. – Ахмеда он тоже поначалу бросил в Измане одного.

Ту историю я знала. Когда принц решил остаться на родине предков, Жинь предпочёл отправиться дальше с кораблём, на котором братья прибыли в Мирадж. Вернулся он только месяцы спустя вместе с Далилой после смерти своей матери в Сичани.

– Во время султимских состязаний было то же самое, – продолжала Шазад, скидывая туфли на берегу. – Исчез накануне вечером и явился потом с подбитым глазом и сломанным ребром – даже не рассказал никому, что случилось.

– Подрался с каким-то солдатом в трактире из-за девчонки, – объяснила я.

– Хм… – Подруга закатала шаровары и присела на берегу, опустив ноги в прохладную воду. Лёгкий ветерок доносил птичьи трели вперемешку с обрывками голосов из лагеря. – Ладно, времени мало, давай разберёмся по-быстрому. Ты сейчас спросишь, знала ли я, что Жинь попросился уехать, а я отвечу, что не знала, – и ты мне поверишь, потому что я никогда прежде тебе не врала. Это одна из двух причин, по которым ты меня любишь.

«Что ж, трудно поспорить».

– А другая причина, о самая хитрая из подруг? – усмехнулась я.

Шазад весело рассмеялась:

– Та, что без меня тебе пришлось бы ходить голой!

Она развернула свёрток, который оказался халатом неописуемой красоты. Я как-то уже видела его на самом дне сундука с одеждой – тёмно-синий, как небо пустыни перед самым наступлением ночи, и усыпанный крошечными звёздочками. По их звяканью в руках у подруги я поняла, что это не вышивка, а блёстки из чистого золота.

К мятежникам я попала в чём была, без необходимого запаса одежды, но у Шазад её нашлось на двоих, хоть и не совсем подходящего размера. Таких прекрасных вещей я в жизни не видывала, а этот халат был, пожалуй, лучше всего, что хранилось в сундуке.

– Это по какому случаю? – поинтересовалась я, ложась в воду у самого берега и приподнимая голову.

Шазад снова усмехнулась:

– Навид каким-то образом сумел уговорить Имин выйти за него замуж.

От удивления я вдохнула так резко, что набрала в рот воды и поперхнулась. Шазад с улыбкой похлопала меня по спине.

Навид влюбился в Имин, едва попав в лагерь. Узнавал её в любом обличье безошибочно и с любого расстояния, а на празднике равноденствия несколько месяцев назад выпил для храбрости и признался в любви перед всем лагерем. Помню, как я тогда взволнованно сжала руку Шазад, ожидая, что Имин с насмешкой откажет парню, однако, как ни странно, ничего подобного не произошло, хотя прежде она держалась со всеми, исключая разве что сестру Халу, насторожённо и отстранённо. Слишком много обид причинил демджи старый мир, против которого воевали мы все.

Грозно окинув лица зевак своими золотистыми глазами, Имин посоветовала найти другой предмет для любопытства, а затем взяла под руку Навида и в изумлённой тишине удалилась с ним от общего костра.

– Ты не можешь пропустить свадьбу, – продолжала Шазад, пока я откашливалась, – и должна одеться поприличнее. Имин уже выпросила у меня три халата – её собственные, мол, стали не по фигуре.

Я с удивлением подняла брови:

– Свою фигуру она может сделать какой угодно – разве нет?

– Можно подумать, я не говорила, – сердито фыркнула Шазад, – да что толку! Теперь у меня на три халата меньше.

– Если так пойдёт, скоро совсем не останется.

– Тогда возьмём в осаду её шатёр и захватим добычу… Зато удалось отбить этот… – Она показала на свой белый с золотом. – …И твой – его хотя бы легче забрать назад, потому что мы спим рядом.

Подняв из воды руку, мгновенно высохшую на палящем солнце, я бережно провела пальцами по роскошному тёмно-синему шёлку, вспоминая историю, рассказанную подругой. Бывало, в душной тьме шатра не спалось, и мы часто беседовали, насколько хватало ночи и слов. Когда Шазад призналась родителям, что решила примкнуть к делу принца Ахмеда, отец вручил ей два меча, а мать – этот синий халат с золотыми звёздами.

– Ты хотела войти в нём в Изман, – вздохнула я, – когда мы победим.

«Если победим».

– До Измана ещё далеко. – Шазад словно услышала моё мысленное «если». – А пока нечего ему пылиться на дне сундука. Поноси вечерок, только обещай, что не вывозишь в крови.

– С меня опасно брать обещания…

Конечно, они сбудутся, демджи не может солгать, но результат может оказаться совсем не таким, какого ожидаешь.

Подруга подала мне руку, помогая выбраться на берег.

– Это всё же не поход, Амани, – даже тебе едва ли удастся попасть в неприятности.

У нас в Захолустье со свадьбой долго не тянули. Невеста быстренько напяливала свой лучший халат, доставшийся от матери и старших сестёр и порядком изношенный, и заматывала лицо куфией, чтобы в опасный промежуток времени между обручением и обрядом в молельном доме какой-нибудь гуль или джинн не забрал себе девушку, что уже не принадлежала отцу, но ещё не стала собственностью супруга.

В мятежном лагере молельни не было, но святой отец обходился и так. Церемонию проводили на песчаном холме, откуда открывался вид на весь лагерь. Всегда уже в сумерках, когда солнце скрывалось за отвесными стенами каньона. Смена дня и ночи – и перемена в двух жизнях.

Имин не стала обходиться куфией, её свадебное покрывало было настоящим, из тончайшего золотистого муслина, вышитого блестящей нитью. В последних солнечных лучах сквозь него виднелись черты лица невесты. Наша лучшая шпионка обычно выбирала неприметную внешность, но сегодня выглядела просто потрясающе и сияла улыбкой. Такой Имин мне ни разу не доводилось видеть.

Жених с невестой опустились бок о бок на колени в песок, и мы с Халой переглянулись. С того дня как Навид признался в любви, все демджи в лагере не спускали глаз с необычной пары. До появления Навида ещё никому не удавалось взять приступом крепостные стены, что возвела вокруг себя Имин.

У них с золотокожей Халой был общий отец-джинн, но матери и семьи отличались очень сильно. Ходили слухи, что Хала так ненавидела свою мать, что нарочно свела с ума, пользуясь своим даром, в то время как её золотоглазая сестра, напротив, росла в мире и покое, хоть и одиноко, у своей бабки.

Шестнадцать лет та скрывала от всех внучку-демджи, но однажды в лютую жару упала без чувств на пороге собственного дома. Не дождавшись, пока соседи заметят и помогут, Имин выскочила наружу, но худенькой девушке не под силу было поднять и перенести старушку в дом, и она превратилась в мужчину прямо на улице.

Кто-то донёс галанам, и те ворвались в дом, перебив родственников Имин, пытавшихся преградить им путь. Девушку-оборотня заключили в тюрьму, но казнить не успели – её освободили мятежники. Неудивительно, что с тех пор она относилась к обычным людям с опаской и недоверием – даже ко мне, ведь я до шестнадцати лет и не подозревала, что мой отец джинн.

Стоило Навиду допустить хоть небольшой промах, повести себя неправильно, и Имин снова замкнулась бы в стенах своей «крепости», однако никому, даже Хале, которая старалась изо всех сил, не удалось найти повода для малейшего упрёка. Все дивились, как преданно молодой человек смотрит на свою возлюбленную, и нисколько не важно, в каком она теле – молодом или старом, женском или мужском, мираджийском или чужеземном.

Приблизившись к жениху и невесте, святой отец произнёс ритуальное благословение и наполнил горящими углями из костра две большие глиняные чаши. Одну он подал Имин, другую – Навиду, а затем заговорил о том, как древние создали из земли, воды и ветра первых смертных и вдохнули в них огненную искру жизни. Напомнил, что принцесса Хава и герой Аталла стали первыми, кто принёс брачные клятвы и объединил свой огонь, чтобы тот горел ярче. И много столетий спустя мы повторяем те же самые торжественные слова.

Он говорил, а мы подходили ближе, женщины – к Имин, а мужчины – к Навиду, и опускали в глиняные чаши символические дары, благословляя новый союз. У себя дома в Пыль-Тропе я обычно бросала в священный огонь пустой патрон или прядь своих волос – ничего другого у меня не было. Теперь, впервые в жизни, что-то появилось, и сегодня, готовясь к празднику, я задумалась, что бы такое подарить. На секунду мои пальцы задержались на алой куфии, которую достал для меня Жинь в Садзи, посёлке горняков, где страшный взрыв разрушил железные копи. Прикрыв веки, чтобы Шазад могла наложить тени, я представила, как яркая ткань вспыхивает, брошенная на горящие угли, и мгновенно обращается в пепел…

«Нет, нельзя, я не настолько сильно сержусь на Жиня!»

Алая куфия осталась на мне, повязанная вокруг синего халата вместо пояса. Как всегда.

Стоя позади Халы, я смотрела, как та держит левую руку над чашей и колет по очереди иглой три оставшихся пальца – традиционное приношение от членов семьи, хотя у общего отца Халы с Имин и нет человеческой крови. На кончиках золотистых пальцев набухли алые капли, сорвались в чашу и зашипели в огне.

Хала отошла в сторону, уступая мне место. Я поднесла руку к огню и разжала пальцы. В чашу посыпался песок пустыни, рассеиваясь искорками среди языков пламени. Лицо Имин на миг осветилось улыбкой, и я уступила место Шазад, которая бросила в огонь гребешок для волос.

Стоя рядом перед свадебным огнём, Ахмед уронил в чашу Навила сичаньскую монетку. В свободной чёрной курте до колен, отороченной красной каймой, принц выглядел скорее обитателем султанского дворца, чем предводителем мятежного лагеря посреди пустыни. С Шазад в её белом с золотом одеянии они составляли великолепную пару.

За спиной у них близнецы Изз и Мазз вырывали друг у друга из рук синее перо рухха, толкаясь локтями за право кинуть его в огненную чашу. Шазад бросила укоряющий взгляд через плечо, и братья-оборотни притихли, но тут же радостно замахали, приметив меня рядом с невестой. Мы не виделись с тех пор, как меня ранили, а когда они вернулись в лагерь, я была ещё в Сарамотае.

Наконец свадебные дары были принесены, и молодожёны повернулись друг к другу, чтобы произнести священные обеты.

– Отдаю тебе себя. – Имин аккуратно наклонила свою чашу, и горящие угли вперемешку с пеплом от наших даров посыпались, взметая ослепительные искры, в третий глиняный сосуд, который держал святой отец. – Всё, что моё, отдаю тебе… навсегда, до последнего дня нашей жизни!

Навид повторил те же слова, добавляя свой огонь, и единое пламя ярко вспыхнуло, поднимаясь в воздух. Святой отец поставил сосуд на песок между супругами и воздел свои обнажённые татуированные руки в благословении.

На миг все затихли. Последний солнечный луч исчез за стенами каньона, и лагерь погрузился во тьму, озаряемую лишь священным огнём. И тогда Навид вскочил на ноги, подхватил Имин в объятия и поцеловал, вызывая оглушительный хор восторженных воплей и поздравлений. Торжественная церемония закончилась, наступало время угощений и бурного веселья.

– Амани! – окликнули сзади, и не успела я обернуться, как ярко-синие руки обхватили меня и развернули, подбрасывая в воздух.

Едва удержавшись на ногах, я со смехом оттолкнула полуголого демджи. Синеволосый Мазз рядом с ним пока оставался в одежде, но Изз уже поспешил избавиться от парадной рубашки и щеголял в одних шароварах. Близнецы чаще бывали в обличье животных и терпеть не могли одеваться.

– Мы с тобой одинаковые! – Изз широко улыбнулся, показывая на свою грудь и мой халат.

– Ну хоть не одинаково голые, – усмехнулась я. – Значит, в Амонпуре всё обошлось? Как там дела вообще?

Вынужденно уступив в своё время Мирадж галанам, альбы заключили союз с Амонпуром. По словам Шазад, вначале договор был просто бумажкой с подписями, но, когда пошли слухи, что галанов прогоняют из песков, его тут же использовали, чтобы заставить амонпурцев пропустить альбийское войско к западной границе Мираджа в надежде поживиться в свою очередь. Наш лагерь находился в опасной близости, и принц послал близнецов на разведку – вдруг альбы перейдут в наступление. Войны на два фронта нам хотелось бы меньше всего.

– Слоны! – Изз восторженно вскинул руки, и я невольно отшатнулась, едва не ступив в костёр. – У амонпурцев есть слоны, ты знала?

– А если знала, почему не говорила? – подхватил Мазз, забросив смуглую руку на голые плечи брата и уставив на меня обвиняющий палец. Синяя кожа и синие волосы, казалось, принадлежали обоим вместе, и говорили они словно один человек.

– Давай, колись, подружка-демджи! – подмигнул мне Изз.

Я с усмешкой выкатила глаза:

– Даже если б знала, промолчала бы! Вижу, вижу, что вы задумали.

– Разве ты не хочешь увидеть слона? – Мазз уже сбрасывал туфли, готовясь к перевоплощению.

– Нужно больше места, – озабоченно проговорил Изз, обводя руками вокруг, будто хотел раздвинуть веселящуюся толпу.

«Добром это не кончится», – с опаской подумала я.

– Что, как в прошлый раз, когда вы познакомились с носорогом?

Близнецы смущённо переглянулись.

– Ну, вообще-то…

– Слоны, они…

– Немного покрупнее… так что…

Я весело фыркнула:

– Нет уж, лучше в другой раз, когда вокруг будет меньше толкотни. Договорились?

Переглянувшись и печально вздохнув, так им не терпелось показать слона, Изз и Мазз с досадой кивнули и принялись взамен наперебой расписывать мне слона во всех деталях. Больше про Амонпур я ничего не узнала, но было ясно, что вторжение с той стороны пока не началось.

В лагере уже горели факелы и гремела музыка, пёстрая толпа пировала и танцевала. «Как хорошо, что можно не воевать хотя бы сегодня!» В такие вечера моя вера в наше общее дело становилась сильна как никогда. Вот она, вольная и счастливая жизнь, которую мы обещаем всему Мираджу!

Я заметила его в толпе часа через два и сперва не поверила своим глазам – выпито было уже немало, могло и показаться. Будто вспышка в памяти: запрокинутое лицо, беспечно хохочущий рот – как тысячу раз до того. Сбившись с шага посреди танца, я пошатнулась, едва не ступив в костёр, – хорошо, кто-то успел оттащить, иначе лучшему халату Шазад пришёл бы конец. Обернулась снова, вглядываясь в сумрак, полный весёлых лиц, – нет его, исчез словно видение…

Толпа на миг расступилась.

«Вот он, опять! Жинь! Вернулся!»

Он стоял по другую сторону от костра, в дорожной одежде, чёрные волосы запорошены пылью, небритый… Невольно вспомнилось, как кололась щетина в прошлый раз, когда мы целовались. Сердце заколотилось, рванулось навстречу, но я одёрнула себя, стараясь успокоиться, и торопливо отвернулась, пока он не заметил. Не готова я ещё с ним встречаться.

В голове шумело от вина и усталости, и я глянула на Шазад. Подруга стояла в нескольких шагах и разговаривала с Ахмедом. Руки её стремительно порхали, словно мотыльки вокруг огня, поддерживая яростный спор. Тоже подвыпила – трезвая Шазад не увлекалась лишними движениями, – однако, поймав мой взгляд, прочитала меня как открытую книгу.

Я чуть заметно кивнула себе за спину, и Шазад чуть прищурилась, как бывало в бою, когда она высматривала противника. Затем лицо её дрогнуло. Отлично, значит, точно он, а не какая-нибудь иллюзия вредной Халы.

Не рассчитывая увидеть Жиня так скоро, я надеялась, что успею прийти в себя и встретить его спокойно. Пока же я чувствовала себя будто выпотрошенной. Стоит оказаться лицом к лицу, и все слова полезут наружу, в том числе и лишние.

Утерев вспотевшую шею, я увидела на ладони кровь. На какой-то миг померещилось, что во мне и впрямь дыра, но это просто открылась рана на шее. Поспешно наложенные в Сарамотае швы не выдержали буйных танцев. Вообще-то ерунда, царапина, но, чтобы смыться, предлог удобный.

«Жинь сбежал от меня, когда я была при смерти, так что имею полное право!»

Жара и шум праздника остались далеко за спиной. Здесь, на краю лагеря, было совсем темно, впереди смутно вырисовывались очертания целительского шатра. Под его пологом, расшитым звёздами, я проснулась в первый раз, попав к мятежникам. Шатёр целителя немного изменился с тех пор, как здесь обитал Бахи, но от этого не стало легче. Полгода назад Бахи погиб от рук моего злосчастного брата, и я до сих пор, появляясь здесь, ощущала как наяву запах горящей плоти. Неудивительно, что Шазад старалась держаться отсюда подальше, ведь она, в отличие от меня, знала Бахи с самого детства. Да и звёзды на шатре остались те же, я первым делом заметила их, войдя внутрь.

Женщина на одной из коек тревожно вздёрнула голову. Я не ожидала никого здесь встретить, во всяком случае, не спящего. Ближе к входу неподвижно лежала Саида, а напротив неё – молодой парень с рукой, забинтованной от локтя до запястья. Он также был под действием снотворного зелья, которое помогало забыть о потере пальцев. А на третьей койке лежала та самая женщина, что мы привезли без сознания из Сарамотая, – я с тех пор и не вспоминала о ней. Та, что знала мою мать. Стало быть, пришла в себя.

– Извини… – Я помедлила, придерживая полог шатра. С какой стати извиняться? Это она здесь гостья. Однако я почему-то вновь ощутила себя маленькой девочкой из Пыль-Тропы. – Не хотела тебя будить… Просто у меня… кровь. – Я показала руку, словно требовались доказательства.

– Святого отца нет… – Женщина приподнялась на локте, беспокойно озираясь в тусклом сиянии лампы. Казалось, она ищет пути бегства.

– Да, он ещё на свадьбе. – Я наконец переступила порог, и тяжёлая ткань опустилась, закрывая вход за моей спиной. – Мне нужно только кое-что взять, – объяснила я, стараясь не глядеть на Саиду.

Очнувшись полумёртвая после Ильяза, я провела в этом шатре достаточно дней, чтобы в памяти отпечатался каждый уголок. Вот он, окованный железом деревянный сундук, расписанный священными словами, где святой отец держит бинты и снадобья.

– Там заперто, – предупредила незнакомка, когда я опустилась на корточки возле сундука.

– Знаю. – Я протянула руку к горящей масляной лампе из синего стекла. Целитель всегда оставлял в шатре свет на ночь, чтобы никому не пришлось умирать в темноте.

Пальцы нащупали за подставкой маленький железный ключ. Замок послушно щёлкнул, и я откинула крышку. Под ней рядами выстроились бутылочки, коробочки с иглами и порошками, сбоку аккуратно лежали хирургические ножи и прочие инструменты. Ничего похожего на всегдашний беспорядок у Бахи, который разбрасывал свои медицинские принадлежности где попало. В душе шевельнулась горечь: был человек, и вот ничего от него не осталось.

– Мне уже приходилось тут бывать, – добавила я через плечо, вытаскивая пузырёк с прозрачной жидкостью, которой целитель промывал раны, и отставляя в сторону. Затем поморщилась, перебирая на свету иглы. «Какие огромные! Неужели не найдётся какой-нибудь поменьше?»

– Ты сама себе собираешься накладывать швы? – с опасливым уважением спросила женщина.

– Тоже приходилось… – Я выбрала иглу наугад и повернулась к незнакомке.

Сейчас она выглядела куда лучше, чем в тюремной камере, когда лишь на миг пришла в себя. Лихорадка прошла, глаза смотрели осмысленно, лицо почти вернуло нормальный цвет.

– Я… – начала она и вдруг запнулась, нервно облизывая пересохшие губы. – У меня есть способности к целительству… так что, если хочешь…

Помощь мне, в общем-то, не требовалась, можно было взять всё необходимое и уйти. Забыть, что когда-то была девочкой из Пыль-Тропы, мать которой звали Захия. Но тогда пришлось бы встречаться с Жинем, да и спасаться бегством от трудного разговора в очередной раз не хотелось. Опять же, втыкать самой себе в кожу острое железо не очень-то приятно.

Подсев к незнакомке, я протянула ей пузырёк с жидкостью, нитки и иглу. Женщина робко отвернула ворот моего халата и, смочив пальцы, принялась осторожно смывать запёкшуюся кровь. Кожу сразу защипало, но я не обращала внимания, а разглядывала в тусклом свете лампы склонившееся ко мне лицо, пытаясь отыскать в нём знакомые черты.

– Ты выпила, – проговорила она тихо. – Я чувствую по запаху. Спиртное разжижает кровь, вот она снова и выступила. Зашивать ничего не надо, только перевязать… и осторожнее пока с выпивкой.

То, как она произнесла последнее слово, убедило меня окончательно. Конечно, акцент сгладился за годы скитаний, но только у нас в Пыль-Тропе о питье говорят, будто сглатывая сухой комок. Напевные интонации тоже не оставляли сомнений. Я распознала бы этот выговор – мой собственный – даже среди шумного базарного разноголосия.

– В бреду ты обратилась ко мне по имени! – выпалила я, не успев смутиться. – Это имя моей матери – Захия аль-Хайза… – Я пристально глянула в глаза собеседнице. – До замужества – Захия аль-Фади.

Лицо женщины сморщилось, как от удара. Отшатнувшись, она отпустила ворот моего халата и прижала ладони к губам, сдерживая изумлённый рыдающий вздох.

Наверное, стоило оставить её в покое, дать прийти в себя, но я по-прежнему не могла оторвать глаз.

– Значит, ты Амани, – сдавленно выдохнула она наконец. Затем сердито тряхнула головой – у нас в песках женщины не плачут. – Вылитая Захия в твои годы. – Мне и раньше приходилось такое слышать. Незнакомка протянула руку, словно хотела меня потрогать. Глаза её были полны слёз. – Я как будто снова в Пыль-Тропе… в тот день, когда прощалась с сестрой.

– Что? – Я отдёрнулась, не дав её пальцам прикоснуться к щеке. – Ты… Сафия аль-Фади?

Только теперь стало ясно, что так странно притягивало меня в её лице. Сходство с моей матерью, столь очевидное во мне, проглядывало и в чертах этой женщины. Средняя из трёх сестёр аль-Фади, младше тётушки Фарры, она первая сбежала из нашего Захолустья и постылого жениха, чтобы самой строить свою жизнь. Та самая, к которой так мечтала уехать моя мать и я сама, когда покинула Пыль-Тропу – до того как предпочла Жиня и мятежников.

– Ты же уехала в Изман, – растерянно проговорила я.

– Да, в Изман… – Она вдруг отвернулась и засуетилась, перебирая бутылочки в целительском сундуке и окидывая их быстрым, опытным взглядом. – Отправилась туда искать свою судьбу… – Откупорив один из пузырьков без ярлыка, она задумчиво принюхалась, избегая моего взгляда.

Мне не нравилось, что она здесь. Что-то неправильное чудилось в том, чтобы среди всех бескрайних песков встретиться там, где ни она, ни я быть не собирались. Казалось, сам окружающий мир прогнулся, чтобы свести нас вместе. Не моих ли рук дело? Может, выдала что-нибудь этакое, когда мы с Жинем шагали через пустыню, а я всё ещё надеялась добраться до столицы? Взяла и случайно предрекла – не знала ещё тогда, что я демджи и не могу произнести ложь, а правда о будущих событиях может оказаться опасной, потому что насильно подгонит их под себя. Достаточно было обронить, что непременно найду свою тётку, вот звёзды и повернулись, чтобы так и вышло! Только вот правда оказалась с горькой начинкой… А может, и случайное совпадение, кто знает?

Дрожащие пальцы целительницы наконец выбрали нужную баночку и стали втирать мне в рану какую-то густую дурнопахнущую мазь.

– Как же получилось, что потом оказалась в Сарамотае? – не унималась я.

– Судьба – такое дело… – вздохнула тётушка, но подробностей я не дождалась. – Признаться, никогда не думала, что она приведёт меня в темницу руками мятежника, который вознамерился перевернуть мировой порядок.

– Малик был предателем, – возразила я, морщась от прикосновения её пальцев к больному месту.

– Ну вы же не копаетесь в душе каждого, кто хочет к вам… – Она нажала ещё сильнее. – Малик действовал от имени вашего принца, вот и всё, что я знала… ещё немного, и убил бы меня. Такой революции мы не просили. – Вытерев руку тряпкой, она отодвинулась. – Впрочем, как говорили у нас в Пыль-Тропе, есть судьба, а есть рок.

От этих двух слов я будто вновь оказалась в молельном доме на проповеди. Наш святой отец упоминал их, когда наступали особенно трудные времена. Так и есть: судьба и рок – не одно и то же, кому, как не мне, в этом разбираться.

– Вот, возьми. – Тётушка Сафия вытащила из сундука ещё один стеклянный пузырёк, на этот раз с пилюлями. – Они снимают боль и помогут уснуть.

Знакомые слова, родной выговор… В голове тут же вспыхнуло имя, и я сжалась как от удара в грудь.

«Тамид…»

Уже много месяцев я задвигала мысли о нём в самый дальний уголок памяти, но сейчас, в сумраке шатра, он будто возник перед глазами с такой же, как эта, бутылочкой – единственный мой друг из прежних времён, что зашивал когда-то мои раны и лечил ушибы.

Которого я бросила истекать кровью на песке.

Может, сказанная когда-то правда и повернула мою судьбу так, чтобы напомнить о людях, которые страдали и погибли из-за меня?

Вдруг остро захотелось и в самом деле выпить какого-нибудь зелья и поскорее забыться. Однако не успела я взять из рук тётушки пилюли, как полог шатра резко отдёрнулся. Я обернулась, думая, что Жинь всё-таки проследил за мной, но смутно различила на пороге два человеческих силуэта, тесно прижавшихся друг к другу. Жинь пришёл бы один. Подвыпившая парочка с праздника перепутала шатры в поисках уединения?

Тут фигуры сдвинулись, и в жёлтом свете лампы блеснуло лезвие ножа! Я вскочила на ноги ещё прежде, чем услышала, как знакомый голос испуганно выдавил моё имя.

«Далила!»

Глава 9

Парочка отшатнулась обратно во тьму, но я уже устремилась следом, выхватив из-за пояса свой нож и шепнув на ходу тётушке, чтобы осталась.

– Стой, где стоишь! – рявкнул другой знакомый голос, стоило мне выскочить из шатра.

Приглядевшись, я узнала того, кто держал Далилу, угрожая ножом. Чёрные волосы падают на высокий лоб, в глазах застыла паника.

– Махди? – с изумлением выдохнула я.

Он обнимал Далилу за талию и прижимал ей к горлу нож – так сильно, что на коже выступила кровь и струилась за ворот халата.

– Ни шагу! – Руки его тряслись.

– Махди… – Я старалась говорить спокойно, в то же время лихорадочно соображая, что могло случиться. – Какого гуля ты затеял?

– Я спасаю её! – истерически выкрикнул он. Я прикинула, как далеко от нас пирующая толпа. Нет, всё равно не услышат… – Спасаю Саиду! Руки подними, чтобы я видел!

Выполняя его требование, я не отрывала глаз от лица Далилы и старалась взглядом дать ей понять, что всё обойдётся. Я не позволю ей умереть.

– Что у тебя в руке? – взвизгнул Махди, разглядев нож.

– Выбрасываю, – ровным голосом ответила я, разжимая пальцы. Нож воткнулся в землю. – Теперь я безоружна.

– Как бы не так! – Он ещё крепче прижал к себе пленницу, и та жалобно пискнула. Псих, явный псих. С ножом. – В твоём распоряжении весь песок пустыни!

Тут он не ошибся – я могла расплющить его в пару мгновений… но этот нож, приставленный к горлу Далилы, – что он успеет натворить?

– Махди, – ровно выговорила я, словно успокаивала брыкливую лошадь, – зачем ты мучаешь Далилу? Как это может помочь Саиде?

– Она демджи! – торжествующе выпалил он. – Люди думают, что излечить может волшебная часть тела демджи, но они ошибаются – это всего лишь тёмное суеверие. Клочок алых волос не вернёт мне Саиду…

Махди тяжело дышал, в словах звучало отчаяние. Я никогда так не жалела, что не умею управлять песком без жестов. Потянулась мысленно – песчинки неохотно приподнялись, двинулись ко мне, но тут же бессильно осыпались. «Срочно нужна помощь!»

– Но я читал старинные книги, – возбуждённо продолжал Махди. – «Тот, кто забирает жизнь у демджи, может располагать ею для себя!» – возвысил он голос, будто цитировал Священное писание, хотя я ни разу не слыхала подобного на проповеди.

– В каком смысле располагать? – постаралась я выиграть время. «Что бы такое придумать, чем его отвлечь?»

– Саида выживет, если убьёт Далилу! – объявил он, сверкая глазами. – А за жизнь любимой я не пожалею десятка демджи…

Вот! За спиной у него что-то шевельнулось в лунном свете, метнулось из тени в тень, но в тот момент, когда показалось из-за дерева, я успела разглядеть лицо.

«Жинь!»

Мигом спохватившись, я вновь перевела взгляд на Махди. К счастью, он не успел заметить.

«Выходит, Жинь всё-таки последовал за мной. Теперь появился шанс обойтись без большой крови – надо лишь удержать внимание безумца достаточно долго. Отвлекать буду собой».

– А что потом собираешься делать? – усмехнулась я. – Сам знаешь, Ахмед никогда не простит тебе убийства сестры.

– Плевал я на вашего Ахмеда! – Резкий северный акцент проявлялся в его словах всё резче. – Всё равно этот мятеж скоро накроется медным тазом…

– Так или иначе, кого-то накроет раньше, – вставила я. Жинь в десяти шагах у него за спиной криво усмехнулся моей шутке, не отрывая напряжённого взгляда от сестры.

– Даже тебе должно быть ясно, – Махди продолжал не слушая. Он в отчаянии подался вперёд, словно надеялся меня убедить. Можно подумать, я уступила бы и пропустила его к шатру! – Принц отхватил кусок не по зубам… Сарамотай – только начало. Начнутся и другие беспорядки, а когда султан справится с чужеземцами, то бросит сюда все войска и уничтожит нас! Ахмед слишком слаб, чтобы удержать в руках страну. Мы не сможем спасти всех… но хоть кого-то – вот я и пытаюсь…

Тем временем Жинь подкрался уже совсем близко – слишком близко! Его тень в лунном свете упала на песок перед ногами Махди, и тот, в страхе распахнув глаза, стал разворачиваться, не отпуская свою жертву. От резкого движения нож прорезал её нежную кожу, и кровь полилась сильнее. Далила вскрикнула.

Отвлекать больше не получится. Я широко взмахнула рукой, и струя песка ударила Махди в лицо, ослепив его. В тот же миг Жинь рванулся вперёд и схватил его за руку, отводя лезвие ножа от горла сестры. Продолжая движение, нож устремился нападавшему в грудь, но я была готова, и песок разъехался под ногами безумца. Потеряв равновесие, он пошатнулся, едва задев плечо Жиня, а затем тяжело обрушился наземь. Пальцы хрустнули в сильной хватке, словно пучок соломы, теряя оружие.

Всё было кончено. Далила с рыданием бросилась на грудь к брату, пачкая кровью его белоснежную рубашку. Он глянул на меня поверх её головы.

«Вот мы и встретились. Стоило ли убегать?»

Глава 10

Вышитое солнце тускло сияло над головой в свете масляной лампы. В углах шатра собралась тьма, словно надвигаясь со всех сторон на нас пятерых.

Шазад, Хала, Жинь, Ахмед и я. Прежде было бы больше… будь жив Бахи, не будь Далила ранена – за ней сейчас ухаживала моя новообретённая тётушка – и не стань предателем Махди, запертый под охраной. Имин с общего согласия дали отдохнуть ночку от дел восстания – всё-таки новобрачная.

– Надо было убить его на месте! – пробурчала Хала, глядя в сторону, но я понимала, что это сказано в мой адрес. – Жаль, меня там не было.

– Можно подумать, тебя спросили бы, – хмыкнула я, не в силах забыть ужаса в глазах Махди, когда он прижимал к себе дрожащую Далилу. Пытался меня уговорить спасти Саиду: умолять не позволяла гордость. – Хочешь сказать, тебе самой не пришло бы такое в голову, умирай там в шатре Имин?

– Нет, никогда. – В голосе Халы прорезался угрожающий рык – как всегда, если речь заходила о её сестре. – Хотя Имин запросто могла там оказаться, как и мы с тобой или близнецы. Мы все каждый день рискуем жизнью – ради таких себялюбцев, как он… и вот как они нам отплачивают! Мне это известно лучше, чем кому-либо.

– Любовь делает людей эгоистами, – вздохнул Жинь так тихо, будто не хотел, чтобы я слышала.

Кровь бросилась мне в голову, но, прежде чем я успела отпустить колкость, Хала вновь заговорила:

– Вот это тоже во имя любви? – Она подняла к свету лампы левую руку, на которой не хватало двух пальцев. – Разве что любви к деньгам! С какой это стати мы должны решать, кого казнить, а кого миловать, по одному настроению Амани?

– Хала, перестань, – буркнула Шазад.

Но золотокожая её не слушала:

– Тебе прекрасно удаётся создавать для нас угрозу! Сегодня пощадила подонка Махди, а тогда… С чего ты вдруг решила, что жизнь твоего брата ценнее всех остальных здесь в пустыне? Какой город завтра превратится в груду обугленных развалин? Кто из нас обратится в пепел следом за Бахи? А может, и брата твоего выследят и поймают, и он будет умирать медленно и мучительно, хотя ты могла избавить его…

Вскипев, я кинулась на неё, словно пуля из револьвера, но не успела Хала наводнить моё сознание жуткими иллюзиями, как между нами встала Шазад.

– Хватит, говорю!

Она оттеснила меня, но я всё ещё рвалась вперёд, обмениваясь через её плечо горящими взглядами с Халой, и тут ощутила объятия знакомых рук. Жинь притянул меня к себе, бороться сразу же расхотелось. Тепло его груди разлилось по спине.

– Не надо, – тихонько шепнул он мне на ухо. От его дыхания щекотно зашевелились волоски на затылке, и захотелось обмякнуть, сдаться. – Ты же не хочешь в самом деле с ней драться, Амани.

– Пусти! – Пересилив себя, я оторвалась от желанной неги и стряхнула с себя его на миг ослабевшие руки. Тело горело от прикосновений, но демджи не так-то просто обжечь.

– У каждого из нас есть кто-то, ради кого мы готовы перевернуть мир, – вновь заговорила Шазад. Она глянула на Халу. – Но речь сейчас идёт не о любви или родной крови, а о предательстве. Махди совершил преступление против своих соратников и должен понести наказание!

Все повернулись к Ахмеду, который до сих пор не произнёс ни слова.

– Мой отец приказал бы его казнить, – наконец проговорил он.

– Как и твой брат, – хмыкнул Жинь у меня за спиной, на всякий случай отступая на шаг. Я знала это, даже не оборачиваясь.

– Тебе нужна месть, – кивнул Ахмед. – Око за око, да?

– Око, но, к счастью, не за око, – покачал головой Жинь. – Далила осталась жива, спасибо Амани.

Мятежный принц задумчиво побарабанил пальцами по расстеленной на столе карте.

– Правителю не пристало руководствоваться чувством мести.

У меня в ушах снова зазвучали слова Махди: «Ахмед слишком слаб, чтобы удержать в руках страну».

Жинь выступил вперёд:

– Наша сестра…

– Тебе она не сестра, – оборвал принц, сердито хлопнув ладонью по столу.

Все затихли. Никому ещё не приходилось слышать, чтобы Ахмед так резко разговаривал с братом. Даже Шазад отшатнулась, растерянно переводя взгляд с одного на другого, словно не знала, как их удержать от ссоры. Пускай у Далилы с Жинем и нет общей крови, как с Ахмедом по матери или как у Ахмеда с Жинем по отцу, но все они росли вместе. Жинь всегда звал её сестрой, а она считала обоих своими братьями. Ахмед связывал всех троих воедино.

– Поэтому, – продолжал он сурово, – решать не тебе, а мне!

Жинь сердито сжал челюсти.

– Отлично! Принимай решение, а я пока присмотрю за твоей сестрой. Мне уже приходилось – после смерти моей матери. Если ты забыл, это она спасла тебе жизнь, а потом умерла, пока ты строил из себя спасителя страны, которая её похитила и пыталась убить твою сестру!

– Все остальные свободны! – рявкнул Ахмед, не отрывая глаз от лица брата. – Нам надо поговорить наедине.

– Не о чем нам больше говорить! – Жинь резко откинул полог шатра, впуская прохладный ночной воздух. Свет лампы острым клином упал на песок снаружи. – Всё ясно.

И тут прогремел выстрел.

Казалось, весь мир вокруг застыл, и мы оцепенели, пытаясь понять, что происходит. Пуля засела в дереве посередине стола, едва миновав ладонь Ахмеда, а в крыше шатра, увенчанной золотым солнцем, появилась дыра.

Первой опомнилась Шазад. Дёрнув Ахмеда за рубашку, она опрокинула его на пол и толкнула под стол – буквально за мгновение до второго выстрела, за которым последовал ещё один. Жинь тут же повалил и меня. Удар об пол выбил дыхание из груди, и я вскрикнула от острой боли в плече, но не от попавшей пули, в огнестрельных ранах я разбиралась, просто так сильно придавил Жинь, прикрывая своим телом.

Выстрел за выстрелом продолжали рвать тонкую шёлковую ткань шатра.

«Саида!» Мысль ударила в голову словно пуля.

Таких совпадений не бывает, это ловушка! Девушку нарочно отпустили с Халой – как наживку. Отпустили, а затем проследили за ними до самого лагеря.

Снаружи послышались крики и новая стрельба. Пуля врезалась в пол совсем рядом с нами, подняв в воздух фонтанчик песка. Солдаты стреляли вслепую, но могли случайно и попасть.

Я мысленно потянулась к песку, но он ускользал от моей власти. К бедру прижималось что-то холодное – я изогнула шею, оглядываясь. Подол халата задрался, и железная пряжка ремня лежащего на мне Жиня вдавилась в обнажённую кожу, лишая меня способностей демджи. Услышав над головой новый удар пули в стол, мы оба тревожно зажмурились.

– Жинь… – выдавила я, морщась от боли в плече и всё ещё не в силах отдышаться после падения. – Пряжка!

Он понял сразу и чуть отодвинулся, убирая металл. Клокочущее бешенство, запертое у меня в груди, тут же с рёвом вырвалась наружу, устремляясь в окружающую пустыню и овладевая песком.

Я вызывала бурю.

Песчаные волны вздыбились, закручиваясь вихрями и набирая силу. Хлестали по шатру, разрывая его ткань в клочья, хоть я и старалась направить главный удар в стороны. Пустыня пришла в неистовство. Могучий порыв ветра подхватил шатёр и унёс прочь, как пушинку. Мутная бурлящая пелена застилала взор, стрельба прекратилась.

В лагере царил переполох. Замотав лица куфиями, мятежники суетились, собирая припасы и успокаивая лошадей. План бегства был составлен заранее, и каждый знал, что ему делать, но одно дело знать, и совсем другое – выполнять посреди ночи под огнём неприятеля.

Придя в себя и стараясь отдышаться, я поднялась на колени. Стреляли сверху – значит, солдаты засели на стенах каньона. Я вскинула руки, отправляя туда всю мощь песчаной бури, чтобы создать щит от ружейного обстрела. Тёмная воющая пелена раздалась в стороны, и я увидела первую жертву с развороченной пулей, окровавленной грудью. От страшного зрелища магическая власть едва не выскользнула у меня из пальцев.

Шазад уже стояла на ногах, отдавая распоряжения и по мере сил наводя порядок посреди бушующего урагана.

– Амани, бежим! – позвала она, перекрикивая рёв бури.

Я помотала головой:

– Мне надо вас прикрывать! Уводи людей!

– Без тебя не уйду!

Чёрные волосы Шазад выбились из-под куфии, и ветер трепал их, хлеща по лицу. За спиной у неё седлали коней, а кое-кто уже карабкался на спины гигантских руххов, которыми успели обернуться близнецы.

– Не жди меня! – крикнула я сердито. Хотелось заверить, что со мной ничего не случится, но обещания демджи – опасная штука. – Уводи всех! Уводи Ахмеда! Ты нужна им, а я нужна здесь!

Она на миг задумалась. Подруге не хотелось покидать меня, но воительница понимала, что я права. Без прикрытия поляжет пол-лагеря, а кроме моей песчаной завесы других способов у нас нет.

Быстро обернувшись, Шазад глянула на Ахмеда, который тоже метался, стараясь подавить общую панику, затем снова посмотрела на меня.

– Если что, я вернусь за тобой, имей в виду!

Она исчезла в песчаном мареве, а я, собрав все силы, взметнула бушующие волны песка ещё выше, полностью отгораживая уходящих мятежников от взгляда солдат наверху.

Не знаю, как долго мне удавалось поддерживать бурю. Руки уже тряслись и еле повиновались, в глазах темнело. Я лишь смутно осознавала, что происходит вокруг – как грузят припасы на лошадей и ведут их к выходу, как поднимаются в небо на могучих крыльях Изз и Мазз, уходя от выстрелов в воздух. Крики доносились словно издалека.

Зато пески заполняли всё моё сознание, я сама была частью бушующего урагана, готовая рассыпаться в прах и унестись с ветром. Руки уже двигались словно сами по себе, песчаные вихри, оставив врага, устремлялись назад ко мне и хлестали по волосам и лицу. Пора было дать пустыне свободу – или стать ею навсегда.

С невероятным усилием я поднялась на ноги. Колени тут же подломились, но знакомая рука, обхватившая талию, не дала мне упасть.

– Держу тебя! – крикнул Жинь в ухо. – Отпускай бурю, давай!

В другой руке у него был повод коня, который пятился и взбрыкивал, оказавшись в плену бури.

– Откуда… почему ты здесь? – с трудом выдохнула я. – Шазад…

Голова кружилась от напряжения, песок уже едва слушался. Если его отпустить, засыплет и похоронит тех, кто не успел выбраться.

– Она всех вывела! – Жинь держал меня почти на весу, ноги подкашивались.

– А ты?

– Ещё не хватало бросить тебя здесь!

Уверенный голос звучал в ушах, крепкое тело прижималось к моему, защищая и поддерживая. Подтянув коня ближе, Жинь закинул меня в седло, а потом запрыгнул сам. Вблизи раздался ружейный выстрел.

– Амани, отпускай! Я с тобой, верь мне.

И я послушалась.

Глава 11

Мы скакали так, будто хотели догнать закатившееся солнце. По нашим следам шла армия султана, и спастись можно было, лишь забравшись подальше в горы.

Я потеряла сознание, едва оказавшись за пределами лагеря, и проспала немногие часы, оставшиеся от ночи. Очнулась на рассвете, по-прежнему ощущая спиной Жиня, и нас всё ещё преследовали солдаты. Последние свои силы я потратила на новую песчаную завесу позади нашего маленького отряда.

С нами ехала ещё дюжина беглецов из лагеря, не успевших покинуть его с Шазад и близнецами. Некоторым пришлось ехать верхом по двое на немногих последних лошадях. В горячем мареве песков их лица трудно было разглядеть, а кто успел раньше нас, я тоже не знала. Кто-то мог и отстать, не умея толком держаться в седле, но тут уж ничего не поделаешь.

Плечо не переставала дёргать острая боль, которая ещё усиливалась, стоило мне обернуться назад. Глаза уже застилал туман. Наконец терпеть стало уже невозможно, да и лошади уже спотыкались от усталости. Если преследователи всё ещё идут по следу, придётся разворачиваться и принимать бой. Я опустила песчаную завесу, с облегчением расслабляя тело, и Жинь стал вглядываться в горизонт позади. Проморгавшись сквозь пелену в глазах, я тоже посмотрела туда, прикрываясь рукой от слепящего заката.

Никаких признаков движения, лишь одни бескрайние пески. Вроде бы оторвались.

– Разобьём лагерь прямо здесь, – решил Жинь. Прижимаясь спиной, я ощущала, как его голос, хриплый от жажды, отдаётся во мне.

– Здесь опасно, – нахмурилась я.

Он беспечно отмахнулся:

– Нам везде опасно.

– Никакого укрытия, а лошади…

– Они всё равно не смогут идти дальше без отдыха, – шепнул он, – а пешком мы от солдат не убежим… и без твоей помощи – тоже. Поставим часовых, и если на горизонте появится пыль, тут же тронемся дальше.

Соскочив с коня, он начал отдавать распоряжения. Люди ставили палатки и разбирали припасы, которые успели захватить с собой. Жинь снял с пояса кожаную флягу, сделал глоток и протянул мне. Дрожащими руками я поднесла её ко рту и осторожно отхлебнула, опасаясь лишний раз шевельнуть плечом.

Как нас мало, всего десяток с небольшим! А сколько ещё остались лежать в песке на месте бывшего лагеря – тех, кто не успел уйти с Шазад и принцем? Здесь я единственная демджи. Только бы Хала с Далилой успели, они могут спрятать от глаз неприятеля даже большой отряд. А Шазад наверняка сумеет отыскать новое безопасное укрытие и дождаться нас. Остаётся только верить.

Тётушка Сафия тоже была с нами, как и ещё две женщины из Сарамотая. И как это им повезло выбраться, не зная выходов из лагеря? Теперь она помогала раздавать еду. Я увидела ещё несколько знакомых лиц, и от сердца немного отлегло.

Костёр разжигать нельзя. Конечно, от гулей и нетопырей так уберечься труднее, но оставлять маяк для армии султана было бы ещё хуже. Придётся окружить стоянку теми железными предметами, что нашлись, и надеяться на лучшее.

Наше бегство через горы и пески вымотало всех до предела. Некоторые, запихнув в рот выданный кусок лепёшки, валились с ног, где стояли. Нужно было ещё напоить и накормить лошадей, распределить между ними поклажу и подумать о тысяче других дел, но в голове у меня царил хаос.

Сделав ещё глоток воды, я немного приободрилась. Так или иначе, долго мучиться не придётся. Эта часть пустыни была мне хорошо известна. Отсюда три дня пути до порта Гасаб, а если спешить, как сегодня, можно добраться уже завтра к ночи. Там можно пополнить припасы, а затем отправиться к условленному месту сбора в горах. Туда потянутся все наши… то есть те, кому удалось уйти живым.

Отдав флягу, я стала слезать с седла, опираясь больной рукой как можно осторожнее, но она всё-таки подломилась, и я мешком обрушилась на песок.

– Да ты ранена! – воскликнул Жинь, кидаясь ко мне, но я не приняла его помощи и поднялась сама, цепляясь здоровой рукой за стремя. К счастью, усталая лошадь даже не пошевелилась.

– Ничего, переживу. – Я отвернулась и пошла к палаткам, стараясь двигаться как обычно. – Не впервой.

– Амани! – с тревогой крикнул он вслед. Кто-то у палаток поднял голову, но тут же вернулся к работе, зная нас и не рискуя вмешиваться в наши ссоры. – Мы с тобой прошли через всю пустыню, и твою походку я изучил. Похоже, у тебя вывих плеча, дай посмотреть!

– Возьми у меня болеутоляющее! – вставила Сафия, отряхивая песок с ладоней. Она нас ещё не знала.

– Не надо ей ничего, – спокойно отрезал Жинь, не сводя с меня глаз, – только вправить вывих… пока не пришлось отрезать руку.

Остановившись как вкопанная, я обернулась. Развязанная куфия больше не скрывала его лица, на котором играла лёгкая улыбка. Такая, будто он знает, о чём я думаю, лучше меня самой. Врёт или нет? По нему никогда не скажешь. Опасная улыбка.

– Хочешь рискнуть, Бандит? – усмехнулся он.

Может, и врёт. Я была почти уверена… но ещё больше уверена, что две руки лучше, чем одна.

– Ладно.

Я вытянула больную руку как можно дальше, словно ребёнок, что показывает раненого зверька, найденного в песках. Однако Жинь даже не дотронулся до неё, а шагнул вперёд и приобнял меня за плечи. По спине пробежала знакомая дрожь – моё тело не желало знать, что мы в ссоре. Войдя со мной в лёгкую синюю палатку, которую кто-то уже успел поставить, он опустил полог, и мы остались одни.

Потолок был низким, но я упрямо стояла, согнувшись в три погибели, пока Жинь силой не заставил меня сесть напротив. Сумерки уже сгустились, но кое-что было ещё видно. Снаружи доносились приглушённые звуки лагеря.

– Мне надо посмотреть. – Теперь, наедине, голос Жиня звучал нежно, и я не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Ладно, – повторила я, отводя взгляд.

Он осторожно взял меня за плечо, а другой рукой залез под воротник. Я ощутила знакомое тепло. Прежде мы обменялись бы шутками, но сейчас в палатке повисло напряжённое молчание. Наконец я не выдержала:

– Ты точно в этом разбираешься?

– Даже не сомневайся. – Жинь не смотрел мне в лицо, хотя придвинулся так близко, что смотреть было больше особо и некуда. – На «Чернокрылой чайке» пришлось научиться, ещё до того как всё началось… всё это. – Он имел в виду восстание. Я чуть не рассмеялась. Слишком короткое слово для того, что мы все делали и ещё собирались сделать. – Матросы часто запутывались в снастях, вывихи случались нередко.

Его пальцы нажали на плечо, и в бок стрельнула обжигающая боль. Я зашипела сквозь зубы.

– Прости, виноват.

– Ну ещё бы не виноват! – Боль развязала мне язык. – Всё из-за тебя, навалился, как…

– Конечно, конечно, – кивнул он с каменным лицом, продолжая ощупывать руку. – Надо было оставить тебя под пулями, тогда и лечить было бы легче.

– Ты, что ли, взялся бы? – фыркнула я. Не время, конечно, выяснять отношения, когда бежишь, спасая свою жизнь, но он сам начал. – Много ты меня лечил, когда я поймала пулю!

Он мрачно сжал челюсти.

– Ты хотела, чтобы я смотрел, как ты умираешь?

– Я не умерла.

– Но могла.

– А ты мог погибнуть на своём шпионском задании у сичаньцев!

Вновь повисла тишина. Мы сидели неподвижно, лишь пальцы Жиня продолжали шарить по моему плечу.

– Так и есть, вывих, – наконец произнёс он, – никаких признаков перелома. Его лицо нависло над моим, я видела лишь движущиеся губы и тень небритой щеки. – Придётся сделать тебе больно. Готова?

– Ну, раз так, деваться некуда… Готова.

Уголки его губ чуть приподнялись, и я вновь ощутила, что мы вместе.

– Отлично. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Вправлю тебе плечо на счёт «три». – Я сжалась, скрипнув зубами. – Раз…

Я набрала воздуха в грудь.

– Два…

Не успела я напрячься в ожидании счёта «три», как Жинь резко дёрнул мою руку вверх и в сторону.

Жуткая боль ударила в плечо и вырвалась изо рта потоком ругательств:

– Сукин сын! Гадина! – Следом полились вперемешку сичаньские, джарпурские и прочие выражения, которым он научил меня во время нашего первого похода через пески. Посреди цветистой галанской фразы губы его внезапно прильнули к моим.

Все оставшиеся слова умерли в тот же миг, а за ними и рассыпались в прах и мысли.

Я почти уже забыла, каково это – целоваться с Жинем. И откуда он только знал, как меня нужно целовать? Словно в первый раз – и в последний. Я прильнула к нему всем телом. Казалось, этот поцелуй сожжёт нас дотла. Пускай провалится наше восстание и вся пустыня вместе с ним, но пока мы оба живы и вместе. Гнев, ещё недавно пылавший в душе, обратился совсем другим пламенем, которое пожирало нас – или мы друг друга, не знаю.

Жинь вдруг резко отстранился, оставив у меня внутри головокружительное ощущение пустоты. В наступившей тишине я слышала своё собственное неровное дыхание. Уже совсем стемнело, и можно было различить контуры плеч и белую рубашку Жиня.

– Зачем? – выдохнула я.

Он сглотнул, и мне захотелось прижаться губами к его шее, чтобы проверить, так ли тяжело он дышит, как я. Но, когда он заговорил, голос был спокойным и твёрдым:

– Чтобы отвлечь тебя. Ну как, прошло?

Боль в руке и впрямь затихла, вытесненная жаром поцелуя. Во всяком случае, ничего похожего на тот ужас, что я испытала перед этим.

Жинь подобрал что-то с земли. Моя алая куфия – я и не заметила, как случайно обронила. Снова ощупав вправленное плечо – уже обычное прикосновение, никакого огня, – он связал концы шёлковой ткани и набросил мне на шею, чтобы подвесить больную руку.

– И потом, – шутливо добавил он, словно ничего особенного не случилось, просто встретились в пути двое странников, которые ни разу не пересекали пески вместе и не смотрели в лицо смерти, – разве можно было устоять перед такими прелестными губками?

Он снова чмокнул меня и исчез – так стремительно, что я ничего толком не успела ощутить.

Я долго сидела в темноте и одиночестве, не вышла даже поесть со всеми, да и голода не чувствовала. Душа болела, словно выжженная изнутри.

«Тактика выжженной земли», – вспомнились слова, когда-то процитированные Шазад. Что-то из военного искусства. «Неужели мы с Жинем воюем друг с другом?»

Слушая последние звуки засыпающей стоянки, я вспоминала всё, через что мы прошли вместе, и гадала, что ждёт впереди. «Ну почему, почему он ничего не скажет?» Чем тише становилось вокруг, тем сильнее бушевал мой гнев. «Пусть мы оба упрямы как ослы, но кто-то же должен уступить первым!»

Повинуясь внезапному порыву, я вскочила на ноги и откинула полог палатки. Лагерь уже совсем затих, и все, кроме часовых, улеглись спать. Я шла в темноте, высматривая впереди хорошо знакомую палатку Жиня, красную и заштопанную с одного бока. Что сделаю, сама толком не знала. Накричу? Поцелую? Или… Ладно, решу на месте.

До палатки оставалась пара шагов, когда меня крепко обхватили и зажали рот тряпкой. Дёрнувшись в панике, я ощутила острый, приторно сладкий запах, как от пролитого спиртного. Инстинктивно ударила локтем назад… и чуть не взвыла от острой боли в пострадавшем плече. Резко втянула воздух сквозь зубы – запах обволок язык и глотку, проникая в лёгкие.

Ядовитое зелье подействовало мгновенно: колени подломились, мир вокруг покачнулся.

Отряд султана всё-таки нас выследил!

Почему никто не забил тревогу? Я могла бы сделать что-нибудь – поднять пески, снова вызвать бурю, остановить врагов. Теперь оставалось только драться. Беспомощно хватаясь за чужие руки онемевшими пальцами, я неловко повалилась набок, пытаясь стряхнуть нападавшего, но было уже поздно. В глаза бросились два неподвижных тела на песке чуть в стороне. Убитые часовые.

Взгляд застилала болезненная пелена, мысли путались. «Пока жива, надо хотя бы предупредить остальных… Жиня. Может, успеет удрать… спастись и помочь другим».

Я открыла рот, чтобы крикнуть, но тьма уже сомкнулась вокруг.

Глава 12

Очнулась я, терзаемая жестокой рвотой. Деревянный пол рядом был уже испачкан, невдалеке стояло ведро. Я еле успела схватить его, прежде чем комок подступил к горлу снова.

Опустошённый желудок болезненно ныл. Я зажмурилась, обнимая ведро и не обращая внимания на тяжёлый запах рвоты, поднимавшийся с его дна. Голова кружилась, живот сводило судорогой. Тошнотворные позывы не желали униматься, хотя внутри оставались разве что собственные потроха.

«Жива? Неожиданно. Что ж, значит, не всё так и плохо». Немного отдышавшись, я стала приводить мысли в порядок.

«Не отравили, а лишь одурманили. Странно. Армия султана должна была убить, как и всех остальных. Может, оставили в живых, потому что я демджи, представляю ценность? Или просто пожалели слабую девчонку?»

Так или иначе, щадить других им было незачем. Взять хотя бы Жиня: достаточно на него взглянуть, чтобы понять опасность. Могли взять и пристрелить во сне.

Есть лишь один способ проверить. Демджи не способен произнести ложь. Если не получится сказать, значит, Жиня больше нет.

Я сглотнула комок желчи в горле:

– Жинь не погиб!

Правда слетела с моих губ легко, словно молитва во тьме – столь весомо и убедительно, что я поняла наконец, как принцессе Хаве удалось призвать рассвет на помощь любимому. Слова упали, будто солнечные лучи, вмиг подавив панику у меня в груди.

«Он жив! Должно быть, тоже сидит где-то здесь, в заточении».

Я стала поспешно перебирать имена: Шазад, Ахмед, Далила, Хала, Имин. Все живы – мой язык не споткнулся ни разу. Сказать, что у них всё в порядке, после произошедшего было бы рискованно, но хотя бы живы.

Жива и я, теперь надо постараться, чтобы так и осталось. По крайней мере до тех пор, пока не удастся их найти.

Пол под ногами вдруг покачнулся. Что это, вагон поезда? Желудок вновь скрутила тошнота. Нет, на поезд не похоже, там ровная, мерная тряска. Скорее лежу в колыбели, которую качает пьяный великан.

В голове немного прояснилось, я поставила ведро на пол, приподнялась на койке и стала осматриваться. Могу сидеть, уже хорошо.

Сквозь крошечное окошко над головой проникал слабый свет. Тесная комнатка, сырые деревянные стены и такой же пол. Судя по багровым отсветам заката, как в конце жаркого дня в пустыне, время вечернее. Схватили меня ночью, стало быть, проспала почти целые сутки. А может, и дольше.

Наклонившись, чтобы встать, я зацепилась за что-то рукой… и поняла, что привязана к койке.

«Нет, не привязана. Прикована».

Железо обожгло кожу, едва я потянулась к своей силе. Задрала рукав халата, взглянула. Наручник обхватил запястье, словно хищная лапа ручку младенца. Однако не слишком туго: между кожей и железом виднелся просвет. Это хорошо.

Непроизвольно дотронувшись до шеи, я застыла как громом поражённая. Куфия исчезла. Так и есть, ночью Жинь сделал из неё перевязь для больной руки, а потом, когда я, одурманенная, боролась с нападавшим, соскользнула и затерялась в песках.

Конечно, глупо так переживать о какой-то алой тряпке, лежащей теперь где-то под солнцем пустыни. Просто мне её подарил Жинь – стащил с бельевой верёвки в Садзи в тот день, когда мы бежали из Пыль-Тропы. С тех пор я не снимала её никогда, даже будучи с ним в ссоре. Алая куфия была моя… а теперь её нет.

«Ничего, сгодится и что-нибудь другое».

Потеребив подшитый край рубашки, я оторвала от него длинный лоскут и принялась подсовывать под железный наручник. Это было нелегко, ткань была толстая и грубая, но, провозившись какое-то время, я наконец ощутила в себе силу – железо больше не касалось кожи. Во рту было сухо и горько от рвоты, измученное тело ныло, а одурманенная голова ещё кружилась, но песок вновь подчинялся мне.

Я мысленно потянулась за стены, к пустыне. Услышала еле различимый ответ, но связь тут же оборвалась. «Неужели слишком далеко?»

Долой панику, найдём и поближе, как тогда в Сарамотае. Глубоко вдохнув, я прикрыла глаза, отвлекаясь от тошноты и качки под ногами. Вот он, песок, прилипший к телу. Повинуясь взмаху руки, бесчисленные песчинки отделились от кожи и слились в тонкий тугой жгут. Ещё взмах, и цепь, разрубленная, как дерево ударом топора, бессильно повисла, отделившись от наручника.

Продолжить чтение