Читать онлайн Разорванная паутина бесплатно

* * *

Посвящается каждому,
кто мечтает найти свой дом

Глава 1

В лесу царит тишина, а ветви деревьев вокруг окрашены лучами заката. Сорняки и тени стелются по земле, цепляясь к моим ногам.

Эта тишина обманчива. Мне не нужно даже прибегать к помощи магического ремесла, чтобы уловить едва заметное стрекотание крыльев, скрытых за густой летней листвой, или чтобы различить шорохи, которые издают крошечные лапки, ступающие по земле в кустах. Однако благодаря ремеслу я слышу все куда отчетливее и яснее, точно десятки голосов в моей голове разом кричат мне об этом.

Я стискиваю зубы, чтобы не закричать от безжалостного натиска этих криков. Отдельные души, однако, в этой какофонии сложно расслышать – мне не хватает контроля над собственными силами, чтобы точно сказать, где заканчивается одна душа и начинается другая. И у меня беспокойно дрожат руки из-за этого хаоса в душе. Магия тлеет в венах и опаляет мне кожу на кончиках пальцев. Вздыхая с разочарованием, я прижимаю ладони к животу и представляю, как собираю горящие магические силы в один уголок внутри себя. Однако все бесполезно, это как пытаться поймать в клетку ураган. И все же инстинкты немного притупляются, и теперь я могу игнорировать крики снующих в лесу душ.

Вытаскивая метательный ножик из-за пояса, я концентрирую внимание и чувства на зайце с пятнистым окрасом, который возится среди корней справа от моих ног. Однако до того как я успеваю метнуть ножик, стрела со свистом рассекает воздух рядом с моим плечом и достигает цели быстрее, чем я использую оружие.

Убирая ножик обратно за пояс, я поворачиваюсь к Саенго, которая спокойно опускает лук.

– Я и сама могла бы это сделать, – говорю я.

– Ты тянула время, а я хочу есть. – Ботинки Саенго не издают ни звука, когда она проходит в сгущающейся темноте сумерек мимо меня, чтобы взять убитого зайца. – Не получилось?

– Нет, – отвечаю я тихо. Мой взгляд перемещается в ту сторону, откуда только что пришла Саенго, в сторону лагеря, где нас ждут несколько десятков ньювалинских шаманов вместе с их семьями.

Принц Мейлек тоже ждет там, согласившись составить нам компанию, пока он ждет ответа по соколиной почте, письмо с которой отправил в Эвейвин. После того как он предал свою сестру, королеву Мейлир, ему небезопасно находиться в родном королевстве, по крайней мере пока он не сможет доказать всем, что он на стороне своего народа.

В течение последней недели я пыталась использовать свое магическое ремесло исключительно для охоты, как и было изначально задумано природой. Однако первая же попытка провалилась, обратившись катастрофой, когда я вырвала души всех живых существ на расстоянии двадцати шагов вокруг себя. С тех пор я пробую концентрироваться на отдельных душах, однако это практически невозможно без физического контакта с существом или без близости к нему.

Тепло снова согревает кончики моих пальцев – магия внутри меня буквально просится наружу, умоляет, чтобы я ее использовала, и тянется к каждому живому организму поблизости, желая разорвать энергетические нити между душой и телом. Это сбивает с толку и заставляет меня нервничать.

Ньювалийцам не нравится, что мы с Саенго ходим охотиться в одиночку, однако когда они пригласили меня в столицу своей шаманской империи, я дала им ясно и четко понять, что свободу идти куда мне вздумается никто не смеет отнимать. Пока что шаманы меня терпят, однако их неохотное согласие является еще одной из причин, по которым мне следует быть начеку, когда я использую магическое ремесло. Вполне возможно, что кто-нибудь решит за нами проследить.

– У тебя все получится, Сирша. Всегда получается, – говорит Саенго. Держа убитого зайца в руках, она выдергивает из него стрелу, а затем вытирает наконечник о листья и убирает стрелу обратно в колчан.

А вот я в этом не так уж уверена. Магическая сила внутри меня ощущается сегодня как-то иначе, будто бы вне контроля. До того как я сразилась с Ронином в Краю пряльщиков две недели назад, мне было сложно даже почувствовать внутри себя магию. Однако, чтобы победить Ронина, я позволила магии Бездушного наполнить меня и усилить мои силы. А теперь, даже после того как его энергия меня покинула, ремесло так и не пришло к прежнему, спокойному состоянию.

И я так и не призналась в этом Саенго. Ее душа является единственной, которую я могу отчетливо почувствовать среди остальных без малейших усилий. Она всегда рядом со мной, и я чувствую ее, точно пламя свечи, тлеющее под моими ребрами.

Саенго протягивает мне зайца и корчит гримасу, когда я начинаю сдирать с него шкуру. Несмотря на все ее тренировки в Гильдии, она до сих пор на удивление брезглива. Я ухмыляюсь, раздумывая над тем, чтобы ради забавы швырнуть заячьи внутренности в ее сторону и посмотреть на реакцию.

– Только посмей, – говорит Саенго, с подозрением прищуриваясь и делая шаг назад.

– Посметь что? – спрашиваю я, смеясь.

– Не думай, что я не найду что-нибудь еще более гадкое, чтобы подсунуть потом в твой спальный мешок.

Я хмыкаю, самодовольно улыбаясь, и говорю:

– Я ни за что не стала бы тебя недооценивать.

– Не понимаю даже, как ты можешь разглядеть, что делаешь, – продолжает Саенго, взмахом руки указывая на сгущающуюся над нами тьму ночи.

– Еще не полностью стемнело. К тому же какая из меня Тень королевы, если я не смогу сделать даже такое… – Я замолкаю. Я так долго стремилась занять эту должность – стать Тенью королевы Эвейвина, ее придворной шпионкой и личной наемной убийцей, что порой забываю, что даже если я до сих пор и хотела занять эту должность, то не смогла бы.

На мгновение воцаряется полная тишина, наполненная ноющей болью несбывшихся надежд и уже никогда не осуществимых желаний. Затем Саенго произносит:

– Совсем скоро мы прибудем в Мирриим.

Я киваю в ответ, склоняясь над зайцем, которого продолжаю разделывать.

– Надеюсь, там мы получим ответы хоть на какие-нибудь наши вопросы, – отвечаю я.

Мирриим, столица Ньювалинской империи, находится на востоке. Несмотря на все опасности, вероятно, поджидающие нас там, мы пришли к выводу, что путешествие туда – лучший вариант из всех возможных сейчас. Притворившись целительницей душ, я смогу получить доступ к любой информации, какая только имеется у шаманов относительно Бездушного. По крайней мере, пока правда о подлинной природе моего магического ремесла остается в секрете.

Помимо Саенго, только принц Мейлек пока что знает, что на самом деле я губительница душ, а не целительница, потому что он был рядом, когда я сама узнала всю правду о себе. Но у нас есть еще одна причина, по которой необходимо отправиться в самое сердце имперских территорий. Саенго до сих пор заражена гнилью, и нам обещали, что самые талантливые врачеватели и лекари Мирриима готовы нам помочь.

В глубине души, однако, я подозреваю, что Саенго никогда полностью не излечится, пока жив Бездушный. Его извращенная магия заразила Саенго точно так же, как и меня, разжигая пламя моего ремесла так, что оно теперь больно жжет меня изнутри, никогда не затихая, никогда не засыпая.

Саенго дергает кончик красного пояса, крутя между пальцами торчащую ниточку, задумавшись над чем-то.

– Это все немного пугает, не правда ли? – спрашивает она тихонько.

– Я пугаю тебя? – Я сама боюсь своего магического ремесла, так почему и Саенго не бояться? В конце концов это ведь мое ремесло превратило ее в фамильяра. Теперь она привязана ко мне: она дух, возвращенный к прежним форме и телу в обмен на то, что является проводником и источником моей магии. Порой я не понимаю, как она находит силы смотреть на меня, учитывая то, что я с ней сотворила.

– Нет, Сирша, – отвечает Саенго раздраженно, – твоя магия пугает.

– Я и моя магия – это одно и то же.

– Разумеется, нет! Ты была собой и до того, как узнала, что обладаешь силами губительницы душ.

Я тихо вздыхаю. Хотя я и понимаю, что Саенго имеет в виду, все далеко не так просто. Мои силы тревожат даже меня саму. Души являются источником магии шаманов. Факт того, что губители душ обладают способностью поймать души и уничтожить их без следа, идет против первостепенных законов магии как таковой. Страх перед тем, на что способны губители душ, страх перед тем, на что способен Бездушный, вынудили Ньювалинскую империю уничтожить всех, кто когда-либо обладал подобным даром.

Помимо меня и Бездушного, в мире теперь не осталось ни одного губителя душ.

Закончив разделывать зайца, я поднимаюсь на ноги и взмахиваю тушкой перед Саенго, которая взвизгивает и отпрыгивает подальше от меня.

– Отнеси его к огню, чтобы зажарили, – говорит она.

– Как прикажете, госпожа!

Саенго ведет нас обратно в сторону лагеря, и потревоженные ботинками сорняки шуршат у нас под ногами. В какой-то момент над головой внезапно раздается пронзительный птичий крик. Саенго глядит наверх и ухмыляется. Милли, ее ручной сокол, сопровождает нас с тех самых пор, как мы вошли в земли Ньювалинской империи.

Моя улыбка исчезает, но Саенго этого не видит, так как стоит спиной ко мне. Держа зайца в вытянутой руке, я хмурюсь, заметив мелкие капли крови на штанах. Несмотря на то что мы с Саенго до сих пор носим старенькую серую форму, выданную нам еще в Гильдии королевы, вряд ли кто-то может спутать нас с выпускниками четвертого года обучения. Если бы я не узнала, что была рождена шаманкой, мы с Саенго как раз окончили бы Гильдию несколько недель назад и нас отправили бы на какой-нибудь далекий военный пост для прохождения службы. И, скорее всего, мы оказались бы на разных постах, вдали друг от друга.

Сирша, которой я была, когда училась в Гильдии, кажется мне теперь такой чужой и странной, будто она существовала в какой-то другой жизни.

Наша форма износилась после пережитых путешествий и потеряла яркость, потому что мы старательно постирали все вещи несколько раз, перед тем как отправиться в Мирриим. Мои волосы заплетены в косу, просто потому что так гораздо удобнее, однако у Саенго волосы короткие, и можно лишь убрать пряди за уши. Она теперь совсем не похожа на рейвинскую леди, какой ей полагалось стать по праву рождения.

После того как пробудился Бездушный, никто точно не может ответить на вопрос, как совладать с магией, что течет в землях Мертвого леса. После смерти паучьего короля Ронина никто не осмеливается даже ступить на территорию леса, наполненного мстительными душами, чтобы выяснить правду.

Именно потому сторожевые лагеря, расположенные по периметру леса, разослали почтовых соколов и расформировались. Им больше ничего не оставалось, а я не готова рисковать безопасностью Саенго, чтобы пойти и выяснить правду самостоятельно.

О Сестры, похоже, все безнадежно. Я делаю глубокий вдох, пытаясь отделаться от удручающих мыслей. Бездушный ведь является лишь еще одним шаманом, каким был и Ронин. Всем шаманам нужны фамильяры, которые становятся проводниками и источниками их магии. Бездушный не может отличаться от всех остальных.

И если мы сможем выяснить, что служит источником его магических сил, то сможем и найти способ его победить.

* * *

Спустя два дня мы прибываем в торговый город Луам. Расположенный на месте слияния двух крупных рек, город разросся вдоль берегов и на самой воде.

Это самый большой город из тех, что мы прошли в Ньювалинской империи. Другие представляли собой не более чем кучку хаотично построенных домов и зданий. Подозреваю, наш путь специально составили таким образом, чтобы как можно меньше жителей империи узнали о моем прибытии. Однако в этом огромном городе уже не спрятаться.

Бесчисленное количество душ вокруг тут же переполняет меня энергией, и мне приходится остановиться на пару минут, чтобы утихомирить жгущую меня изнутри магию. Я сосредоточиваюсь на теплом свечении души Саенго, и мы продолжаем скакать бок о бок. Если остальные узнают об истинной природе моего магического ремесла, это поставит под угрозу не только нас с Саенго. В опасности окажутся и принц Мейлек, и другие члены нашей эвейвианской делегации. Они и так пошли с нами только по моей просьбе.

Лодки наполняют реку от берега до берега. Некоторые лениво плывут вдоль берегов и мостов, доставляя товары для продажи на рынках. Другие резво рассекают водную гладь, у них по бокам нарисовано золотое ньювалинское солнце, а за штурвалами сидят шаманы-водники в сияющих шлемах. Широкие мосты висят арками над водой. Тесно настроенные стена к стене и соединенные деревянными переходами, здания стоят на толстенных сваях над рекой.

Сложно не заметить нашу делегацию, когда мы входим в город, загораживая дорогу прохожим. Во главе нашей компании шагает шаманка-сиятельница – жрица по имени Мия, которая встретила нас на пути сюда вчера утром с небольшой делегацией стражей-сиятелей. Так как все полагают, что я целительница душ – первая шаманка с подобным даром, родившаяся со времен основания самой Ньювалинской империи, император посчитал необходимым отправить нам навстречу членов Храма света, чтобы они сопроводили нас и убедились, что мы доберемся до Мирриима в целости и сохранности.

Учитывая угрозу зарождающейся войны между королевствами, ньювалийцы хотят, чтобы я находилась в «безопасном» месте. Но я не пришла бы сюда, если бы не преследовала личные цели, и в безопасности я здесь, только пока все считают меня целительницей душ.

Взяв на себя роль нашего проводника, жрица Мия отправила ньювалинского лорда, который путешествовал с нами, вперед, чтобы он доложил о нашем скором прибытии императору. Если не считать неловкого момента знакомства и обмена любезностями, я делаю все, чтобы ни с кем не общаться. Беспокоит, что начнут задавать мне вопросы, на которые я не смогу ответить.

Жрица Мия бросает быстрый взгляд через плечо и делает жест рукой, грациозно указывая, чтобы я подошла и присоединилась к ней во главе нашей процессии.

Я проглатываю ком в горле, вызванный недовольством тем, что мной командуют, и подталкиваю Яндора вперед. Яндор – обычный дрейк с гладкой головой и темно-зеленой чешуей. Однако жрица Мия едет на белоснежном драгокине, подвиде драконисов, который обитает исключительно в Ньювалинской империи. У ее драгокина черные, как мазут, глаза и сияющие закручивающиеся рога, украшенные золотой краской. Как и дрейки, драгокины стоят на двух мощных задних лапах, однако передние лапы у них поменьше, а когти покороче, что делает их незаменимыми и безжалостными союзниками в битве. Внешний вид жрицы Мии и ее драгокина буквально кричит о ее высоком статусе в Храме света, куда юные шаманы-сиятели отправляются учиться и совершенствовать свое световое магическое ремесло.

Жрица Мия – миниатюрная женщина с длинными черными волосами и кожей теплого медного оттенка. Ее глаза горят, как два янтарных камня (что является отличительной чертой всех шаманов-сиятелей), редкие ресницы подкрашены сурьмой, золотая пудра украшает ее веки. Если верить сплетням, гуляющим в нашей делегации, она является шаманкой-светодарительницей. Шаманы-светодарители обладают способностью передавать свет – и жизнь – от одного к другому. Подобная сила редко бывает нужной, за исключением, разумеется, печальных обстоятельств.

Плечи жрицы Мии покрывает белая накидка, подол которой украшен вышивкой в виде солнечных лучей. Золотой пояс, завязанный искусным узлом, намекающим на высокий ранг, стягивает талию.

– Жрица, – шепчу я, приближаясь к ней, и вежливо киваю.

Она вежливо кивает мне в ответ. Ее взгляд на мгновение задерживается на двух мечах, висящих за моей спиной, а затем на седле Яндора, где прикреплен завернутый в ткань третий меч. Она ничего не говорит и не спрашивает, почему я ношу так много оружия.

Народ останавливается, наблюдая, как мы идем по улицам. Я стараюсь побороть желание спрятаться и импульс сжаться и обратиться в незаметную тень. Почти что каждый прохожий обладает заостренными ушами и яркими, как драгоценные камни, шаманскими глазами, хотя я уже уяснила, что даже среди обладателей одинаковых призваний оттенки глаз могут отличаться. За две недели дороги и бесчетного числа городков я видела шаманов-сиятелей с разными оттенками глаз, начиная от бледно-золотистого и заканчивая ярко-янтарным, а в некоторых больших торговых городах, подобных этому, встречаются и сероглазые шаманы, которые так и не образовали связь с фамильяром.

Фамильяры, воплощенные в формах всевозможных зверей, разгуливают рядом с шаманами. Птицы порхают на плечах прохожих и крышах, змеи и другие мелкие существа обвиваются вокруг шеи или их мохнатые головы выглядывают из сумок. Ящерки устроились на шляпах и в капюшонах мантий прохожих. Фамильяры побольше – серебристые волки, черные лисы и даже огненные саламандры – прогуливаются рядом со своими шаманами. У меня дух захватывает от такого количества волшебных существ, живущих как ни в чем не бывало бок о бок с горожанами.

Среди лодок, наполняющих речные пути, я замечаю белоснежные волосы и серую кожу тенеблагословленных. И даже вижу обыкновенных людей с карими глазами и круглыми ушами, как у Саенго и у меня. Чтобы скрыть правду о моем происхождении, тот, кто оставил меня в детском приюте, отрезал кончики моих ушей, когда я была еще ребенком.

– Губернатор Луама уехал по делам, однако предложил нам переночевать в его особняке, – говорит жрица Мия. Невзирая на то что ее губы изогнуты в доброжелательной улыбке, в том, как она на меня глядит, есть некая настороженность. В ее ярких глазах нет ни капли тепла.

Должно быть, она ставит под сомнение то, кем я себя называю, и я не могу ее за это винить. Полагаю, в Миррииме найдутся и другие, кто не поверит, что я целительница душ.

– Как великодушно с его стороны, – говорю я, чувствуя себя неловко. Ненавижу дежурные беседы, поэтому тут же оборачиваюсь к Саенго, ища у нее поддержку. Являясь наследницей древнего рода Панг, которому принадлежат обширные земли на севере Эвейвина, она умеет отлично вести светские беседы с другими благородными рейвинами.

Мы проходим череду мостиков, направляясь в восточную часть города. За рекой, на вершине холма, усеянного подсолнухами, стоит выкрашенный в белый цвет особняк. Что ж, приятно провести одну ночь здесь, а не в палатке, как обычно.

Жрица Мия проводит бледными пальцами по поводьям драгокина и говорит:

– Нам необходимо кое-что уточнить относительно эвейвианского принца и его солдат.

Ее слова заставляют меня забыть об оживленных городских улицах. Принц Мейлек и небольшой отряд его эвейвианских солдат шествуют почти что в конце нашей делегации. Через несколько дней после того, как мы отправились с севера сюда, несколько его элитных стражей, блейдов, и слуги догнали нашу компанию, заявив, что желают остаться со своим принцем. Я узнала двоих из них, мы уже встречали их с Саенго, когда меня заключили под стражу в долине Крайнес.

После того как принц Мейлек предупредил ньювалийцев и казаинцев, что его сестра собирается на них напасть на севере, никто не высказался против его компании. Хотя принц Мейлек и согласился остаться со мной, пока он не получит вестей от союзников, я знаю, что он беспокоится. Будучи так далеко в землях Ньювалинской империи, эвейвианцы стараются держаться вместе, не зная, примут ли их здесь, и переживая, что народ, который их королева провозгласила врагами, им не рад.

– А что с ними? – натянуто спрашиваю я.

Жрица Мия отвечает сдержанным и безучастным тоном:

– Ему и его солдатам, разумеется, рады в Луаме. Но, принимая беглого принца в доме губернатора, мы можем произвести неверное впечатление. Император пока не решил, как отвечать на эвейвианское нападение, а подобное действие может привести к нежелательным последствиям.

Я готовилась спорить с ней, однако не ожидала подобного ответа. Меня раздражает, что в ее словах есть весомая доля логики.

И все же принц Мейлек спас нам жизнь на севере. Почти нет сомнений, что империя не станет терпеть попытки Эвейвина нарушить мирное соглашение, установленное давным-давно самим Ронином. Но пока император не решит, как именно отвечать на эти попытки разжечь войну, лучше и правда не делать ничего, что может намекнуть на то, что император одобряет действия принца Мейлека.

Когда шаманы позволили принцу Мейлеку войти в земли Ньювалинской империи, гарантируя ему безопасность, как мне кажется, они уже вполне ясно заявили о намерениях императора, но что я понимаю в политике?

– В таком случае я тоже найду другое место для ночевки вместе с ними, – отвечаю я. Да и возможность поговорить с принцем Мейлеком подальше от постоянно присутствующих рядом ньювалинских сопровождающих мне нравится. Нам много чего нужно обсудить.

– Вы не можете, – спокойно отвечает жрица Мия, – мне отдали приказ следить за вашей безопасностью.

– Мне приказов не отдавали.

Ее губы едва заметно изгибаются в недовольстве.

– Это приказ верховной жрицы Храма света и самого императора. Подумайте сами: все видели нас, через несколько часов каждый уже будет знать, что мы в городе. В Луам открыто могут входить все жители Тия, включая и тех, кто на протяжении истории не мог найти общий язык с шаманской империей.

Мне хочется засмеяться в ответ. Как деликатно она намекнула на враждебные отношения между Ньювалинской империей и Казаином.

– Дом губернатора хорошо защищен. Это самое безопасное место для вас и ваших друзей. А если вы настаиваете на том, чтобы остаться с эвейвианским принцем, мне и моей страже ничего не останется, как присоединиться к вам, – говорит она таким голосом, что мне ясно, что она с большим желанием нырнула бы прямо сейчас в реку.

Мы с Саенго вполне можем позаботиться о себе сами. И как мне ни приятно видеть недовольство на лице жрицы Мии, поговорить с принцем Мейлеком не удастся, зная, что она со стражами Храма света находится под одной крышей с нами. Я не могу им доверять. Возможно, у меня еще появится шанс.

– Мне нужно посоветоваться с принцем Мейлеком, – говорю и снова киваю.

Саенго вопросительно вскидывает одну бровь, когда я прохожу мимо нее, направляясь к принцу Мейлеку и другим эвейвианцам, шествующим в конце нашей делегации.

По обе стороны от принца Мейлека едут двое его блейдов – эвейвианских элитных воинов и бывших членов королевской стражи. Остальные солдаты идут позади, держась поближе друг к другу и определенно чувствуя себя неуютно в незнакомом им чудном городе.

Последние две недели принц Мейлек перестал тщательно следить за тем, чтобы выглядеть как капитан армии. Часть его волос собрана в пучок на затылке, а распущенные пряди растрепались и спутались после долгого дня, проведенного в дороге, его одежда покрыта дорожной пылью. Днем стояла жара, и он закатал рукава и расстегнул ворот своей туники. Чтобы слиться с остальным отрядом, он снял золотую заколку для волос, являющуюся символом королевской крови, а зеленый пояс на нем завязан простым узлом, как у рядовых.

– Сирша, – приветствует он меня, когда я подвожу Яндора, чтобы идти рядом с его драгулем в одном темпе. Его блейды отступают, чтобы я могла подойти ближе.

Я уважительно киваю, а затем тихо передаю ему слова жрицы Мии.

– Я все гадал, как они собираются приветствовать меня здесь, не заявляя в то же время прямым текстом, что считают Эвейвин своим противником. Нападение на севере было не чем иным, как началом войны. И теперь, когда мирный договор нарушен, Ньювалинская империя, вероятнее всего, ответит тем же. И что бы они ни решили, заявлять о своих намерениях они станут согласно своему плану.

– Они вам обязаны, – бормочу я.

– Она права, – шепчет один из блейдов – высокий, худой мужчина по имени Коу, – они не уважают вас, ибо…

– Они поступают так, как и должны, – пожал плечами принц Мейлек. – По правде сказать, я и так собирался провести ночь в другом месте.

Я хмурюсь и спрашиваю:

– Вы с кем-то знакомы в Луаме?

– У меня есть здесь знакомая, рожденная шаманкой. И, быть может, здесь есть и другие рожденные шаманами. Она поможет нам найти место, где мы переночуем и поужинаем.

Мне не нравится, что нам с эвейвианцами придется разделиться, ведь рядом со знакомыми я чувствовала себя куда комфортнее последние две недели. Но, как бы мне ни было противно это признавать, жрица Мия права. Я целительница душ, пусть и ненастоящая, поэтому враги империи будут считать и меня врагом. Если бы речь шла только обо мне, я готова рисковать своей жизнью. Но под угрозой может оказаться и жизнь Саенго.

Саенго замедляется, чтобы присоединиться к нашей компании, и мы вместе подходим к тропинке, которая вьется вокруг поля подсолнухов и ведет к особняку губернатора.

Когда мы прощаемся, я быстро обнимаю принца Мейлека и шепчу ему на ухо:

– Мы найдем вас чуть позже.

– Трактир «Танцующий дрейк», – тут же отвечает он. Рожденными шаманами называют тех шаманов, которые родились за пределами шаманской империи, и он определенно знает о рожденных шаманами в Луаме куда больше, чем говорил мне до этого.

Я улыбаюсь и киваю. Когда жрица Мия и остальные ее стражники следуют в особняк губернатора, мы с Саенго еще некоторое время стоим посреди дороги, глядя, как принц Мейлек и остальные эвейвианцы исчезают в уличной толпе.

Глава 2

Для столь хорошо охраняемого особняка сбежать, когда все расходятся вечером спать, оказывается на удивление легко.

Мы с Саенго прячемся от стражников, укрываясь среди подсолнухов, а затем исчезаем за зданиями, которые возвышаются вдоль берега реки, и входим в основную часть города по ближайшему к нам мосту. Там мы спрашиваем у местных жителей, как добраться до трактира «Танцующий дрейк», который оказывается точно посередине реки Ксии. С восточной стороны трактира расположилась маленькая пристань, у которой, когда им вздумается, с удобством могут швартоваться и отчаливать постояльцы.

Здание трактира с каждой стороны подпирают ноги-сваи, а в середине над водой его держит огромная центральная колонна – по такому типу, похоже, выстроены все здания в Луаме. По дороге нам приходится буквально прижиматься к стенам, чтобы не столкнуться с рикшами, подпорки здания скрипят и шатаются под их колесами. Здесь же женщина в яркой зеленой тунике припарковалась у дороги и продает всем желающим слоеные тапиоковые пирожные[1]. На деньги, которые я стащила из кармана элегантной женщины в шелковом наряде, попавшейся по пути, Саенго покупает несколько пирожных.

Деревянная карикатура на танцующего дрейка висит над входом в трактир, больше гостевой домик ничем не привлекает внимание прохожих. Как и многие здания в Луаме, трактир построен так, чтобы в первую очередь быть функциональным, а не эстетически привлекательным. Я быстро отскакиваю в сторону, дергая Саенго и пряча ее за спину, когда дверь распахивается, и, чуть не сбивая нас с ног, оттуда выходят несколько постояльцев, громко и невпопад поющих какую-то песню. Неважно, в шаманском ли ты городе или в королевстве, те, кто любит навещать таверны, везде одинаковые.

Войдя внутрь, мы окунаемся в шумную атмосферу, в трактире полно болтающих гостей. Тепло пробегает волной по моей коже, потому что мое магическое ремесло тут же пробуждается, несясь к кончикам пальцев, и я сжимаю руки в кулаки. Как и голоса гостей, их души сливаются в яркую буйную массу. Хоть и с трудом, мне все же удается сделать вдох, не поддаваясь навалившейся на меня внезапно энергии, и вообразить стену между собой и душами, и тогда мое ремесло наконец утихомиривается.

Девушка, стоящая за барной стойкой, повышает голос, перекрикивая толпу:

– Сюда! – Она машет рукой мне и Саенго, и это совсем не помогает нам оставаться незамеченными.

Я узнаю девушку: она состоит в отряде солдат принца Мейлека, которые пришли с ним. Ее зовут Йен, и раньше она служила в королевской страже.

Мы с Саенго пересекаем зал, огибая музыкантов, которые с энтузиазмом дергают струны инструментов. Большинство гостей таверны – люди, хотя я замечаю несколько пар сияющих шаманских глаз и фамильяров, со скучающим видом юркающих под столами. На балке, поддерживающей потолок, висит портьера, которая некогда была ярким украшением зала, однако потускнела и обветшала от времени.

– Прости, ты хотела попробовать? – спрашивает Саенго, дожевывая второе пирожное. Она неуверенно протягивает мне последнее.

– Я не голодна, – отвечаю я, усмехнувшись, – так что можешь продолжать набивать рот.

– Я не набиваю рот.

– Еще как набиваешь, и это отлично помогает тебе смешаться с толпой.

– Что это вообще значит…

– Добро пожаловать! – восклицает Йен, обрывая реплику Саенго. Она не очень высокая, ее черные волосы разделены на две аккуратные косы. На щеках и на носу у нее веснушки. Йен быстро нам кланяется, а затем показывает на лестницу, ведущую наверх – в комнаты постояльцев, и добавляет: – Нам сюда.

– Спасибо, – говорит Саенго, прежде чем предложить Йен последнее пирожное.

– Даже если бы хотела, не смогла бы его в себя запихать, – говорит Йен, отказываясь. – Я только что поела. Видите ли, владелец заведения – рожденный шаманом, и для него визит принца Мейлека оказался такой большой честью, что он даже денег с нас не взял. Ну разве не чудесно! – Тут она охает, спотыкаясь на ступеньках, и я едва успеваю схватить ее за локоть, чтобы она не упала.

– Вы в порядке? – спрашивает Саенго, взяв девушку за другую руку.

Йен печально опускает плечи.

– Простите, – говорит она, – порой я забываю следить за собственными ногами. Кендара обычно называла меня катастрофой.

Мое сердце пропускает удар, когда я слышу до боли знакомое имя, на мгновение я замираю на ступеньках, и мои пальцы крепче сжимают запястье Йен.

– Ты знакома с Кендарой? – спрашиваю я.

– О да. У этой женщины ужасный характер. Она, бывало, приходила в учебный двор, где мы тренировались, чтобы дать принцу Мейлеку личный урок фехтования. А когда я начала работать в отряде королевской стражи, часто заглядывала туда, выполняя разные поручения. – Она улыбается, не замечая, что ее слова заставляют все внутри у меня перевернуться.

Я не видела Кендару уже больше месяца. Даже несмотря на то что она скрыла от меня, что я являюсь шаманкой и что она была знакома с моей матерью, я жутко по ней скучаю. Я сглатываю ком, сдавивший горло от тоски, и киваю, давая Йен понять, что жду, когда она нам покажет, в какой комнате находится принц Мейлек.

Йен ведет нас к двери в дальнем конце коридора и стучит. Дверь распахивается практически мгновенно, и на пороге появляется Коу, один из блейдов принца Мейлека. Узнав нас, он открывает дверь шире, чтобы мы могли пройти, однако выставляет руку, когда Йен собирается последовать за нами.

– Спасибо, Йен. Покарауль снаружи, хорошо? – говорит он.

Йен морщит нос и обиженно выпячивает нижнюю губу. Она не намного старше меня, может, всего на пару лет, однако напоминает мне детей, которые жили со мной в детском приюте.

– Мне никогда не позволяют присутствовать на деловых встречах, – обиженно замечает она.

Коу ничего не говорит, лишь протягивает руку и ерошит ей волосы, его жест наполнен заботой и непринужденностью.

– Вы столкнулись с какими-либо проблемами? – спрашивает принц Мейлек, сидя у окна и осматривая улицу внизу.

На столе, за которым сидит вторая стражница-блейд, поджидая, когда вернется ее приятель, лежат карты и стоят полупустые бокалы с темной жидкостью. Когда мы входим, она поднимается и выходит без лишних вопросов в коридор следом за Йен, закрывая за собой дверь. С нами остается только Коу.

– Нам дали комнату с окном, – говорю я.

– По крайней мере ей не пришлось разбивать окно на этот раз, – говорит Саенго. Она права, я и правда разбила окно в замке в Краю пряльщиков однажды просто потому, что хотела улизнуть и провести осмотр территории.

– Это было всего один раз, – говорю я.

– Один раз, о котором знаю я.

– О котором знаешь ты, – соглашаюсь я.

Левый уголок губ принца Мейлека дергается от улыбки.

– Стражники провели с тобой в дороге две недели и так и не знают, чего от тебя можно ожидать, – говорит он.

– К слову о стражниках, – произношу я, поворачиваясь к Коу, который стоит, опершись спиной о закрытую дверь. Хоть нас и представили друг другу, когда блейды прибыли в наш лагерь, и несмотря на то что мы с Саенго постоянно находились рядом с принцем Мейлеком и другими эвейвианцами во время нашего путешествия на восток, мы особо ни с кем не общались, если не считать редкий обмен любезностями. Полагаю, стражники немного меня побаиваются, учитывая, что мои глаза выглядят так же, как у наших ньювалинских компаньонов.

– Коу был рядом со мной еще до того, как я стал капитаном. Я доверяю ему свою жизнь, – отвечает принц Мейлек.

Однако доверяет ли ему принц мою жизнь? Или жизнь Саенго?

Коу отталкивается от двери, выпрямляя спину. Он выше, чем принц Мейлек, худой, крепкого телосложения. У него коротко постриженные волосы и густые тяжелые брови, нависающие над глубоко посаженными карими глазами. На нем темно-зеленая туника и простые кожаные доспехи, а на поясе висит обычный, без лишних украшений, меч.

– Спасибо, что отправились с нами, – говорю я. Мы с Саенго покинули Эвейвин, потому что у нас не было другого выбора. Коу же покинул родной дом по собственной воле, потому что предан своему принцу и считает его другом. – Я знаю, что решение уйти из Эвейвина, должно быть, стоило немало.

– О моей семье позаботятся, – отвечает Коу. – Думаю, родные хотели бы, чтобы я был здесь. Моя бабушка была рожденной шаманкой.

Я хмурюсь и уточняю:

– Она сейчас в заключении в долине Крайнес?

– Нет, она умерла до того, как всех шаманов Эвейвина заключили под стражу, но ее сын – мой дядя – находился там. Он сумел скрыться во время массового побега. – Он переводит взгляд на принца Мейлека. – Я не знаю, что произошло с ним потом.

Быть может, его дядя был одним из рожденных шаманами, которым принц Мейлек помог добраться до корабля, отправившегося в Вос-Гиллис. Или он отправился на север и сейчас скрывается где-то в землях Ньювалинской империи. А возможно, отправился на восток, в сторону Мертвого леса.

По телу пробегают мурашки, когда я вспоминаю об искривленных руках, утаскивающих кричащие тела в дебри леса.

– Да защитит его Соколиная воительница, – говорю я.

Коу с благодарностью кивает головой.

– Спасибо, – отвечает он, – моя матушка не унаследовала шаманской магии, поэтому ее не забрали в тюрьму, как и меня. По этой же причине не забрали и Йен. – Он снова кивает, на этот раз в сторону запертой двери.

– Она выглядит очень уж юной, – замечает Саенго, усаживаясь на край узкой кровати в углу комнаты.

– Она и правда юна, – соглашается принц Мейлек. – Я отправлю ее утром обратно в Эвейвин с одним из моих солдат. У нее по-прежнему есть друзья в Великом дворце, так что ей не составит труда найти новую должность.

– Вы хотите сделать ее шпионом? – спрашиваю я.

Она очень юна, однако вовсе не это меня беспокоит. Я была даже моложе, чем она, когда начала обучение у Кендары. За то короткое время, что я общалась с Йен, я успела понять, что она не может вести себя тихо.

– Если придется, то да. Есть и другие люди, члены семей которых, как у Коу и Йен, были брошены в тюрьму, когда всех рожденных шаманами заключили под стражу. Даже среди рейвинов, но те хотя бы имели средства и возможность отправить своих родственников в дальние земли, чтобы защитить.

– Они и есть те союзники, о которых вы говорили? – уточняю я.

– Некоторые из них. Я искренне был верен своей сестре до недавнего времени и завел несколько друзей. Так как я знал, что Луам окажется как раз на пути нашего следования в Мирриим, я попросил, чтобы все они отправили свои письма сюда. Мы с моими солдатами останемся здесь на несколько дней, а потом отправимся обратно в Эвейвин.

Я отшатываюсь назад, услышав эту новость.

– Я полагала, что вы согласились стать представителем Эвейвина в Миррииме.

– Ты и сама отлично справишься с этой ролью, – отвечает принц Мейлек. Он отворачивается от окна и продолжает: – Прости, что не рассказал тебе всю правду с самого начала, однако я не уверен, что мое нахождение в шаманских землях является хорошей затеей. И мои солдаты разделяют мои сомнения. В Луаме нет оборонительных стен, так что ускользнуть отсюда, если понадобится, не составит труда.

Ньювалийцы дали мне слово, что принцу Мейлеку и остальным эвейвианцам ничего не угрожает, пока они находятся в землях Ньювалинской империи, однако я прекрасно понимаю причины их беспокойства. Отношения между Эвейвином и Ньювалинской империей можно в лучшем случае назвать натянутыми, и они только ухудшаются в последнее время, учитывая ненависть к шаманам, которую сестра принца Мейлека открыто демонстрирует, несмотря на то что ньювалийцы не имеют никакого отношения к тому шаману-пламенителю, по вине которого погибли их родители.

– Ньювалийцы не тронут тебя или Саенго, пока они верят, что ты являешься целительницей душ, однако я не могу гарантировать безопасность своим солдатам. К счастью, в этих землях у нас есть друзья, поэтому мы останемся здесь, пока я отвечаю на письма своих союзников и делаю все, чтобы заручиться их поддержкой. Жрица Мия пообещала, что я смогу получить от нее документы, гарантирующие нам безопасность в землях Ньювалинской империи на обратном пути.

Я хмурюсь, недовольная тем, что они все уже обговорили, даже не сообщив мне.

– И что вы собираетесь делать потом? – спрашиваю я.

– Все, что служит интересам Эвейвина! – Принц Мейлек тянется к одному из бокалов на столе рядом и допивает содержимое одним залпом. Я не припоминаю, чтобы хоть раз видела его выпивающим, но прекрасно понимаю его.

Несмотря на уклончивость его слов и то, что он так и не ответил прямо на мой вопрос, я понимаю, что у него явно было достаточно времени, чтобы все для себя обдумать и решить. Он предал свою сестру, и теперь единственный способ получить свое законное место в Эвейвине – свергнуть ее с трона. Это непросто, и я не уверена, что принц Мейлек готов к такому решительному шагу.

На секунду я задумываюсь, как помягче сформулировать следующую реплику, а потом понимаю, что не существует слов, с помощью которых можно подсластить правду.

– Вы когда-либо задумывались, – начинаю я неуверенно, – что то, что служит интересам Эвейвина, не подразумевает вашу сестру?

Подозреваю, принц Мейлек с радостью и дальше жил бы спокойной жизнью изгнанника, если бы это могло гарантировать мир и покой граждан его королевства. Однако мир вряд ли может существовать, пока Эвейвином правит королева Мейлир.

Принц Мейлек поджимает губы, у него напрягается челюсть. Он отводит от меня взгляд, когда ставит пустой бокал обратно на стол, и говорит:

– Я раздумывал об этом куда больше, чем полагается капитану королевской армии. Я всегда полагал, что смогу быть рядом, сумею поговорить с сестрой, переубедить ее и… напомнить о ее истинных обязанностях перед нашим народом. – Он потирает пальцами лоб, и глубокие тени падают на его лицо.

– Его Величество надеется, что королева Мейлир все еще может услышать голос рассудка, – тихо говорит Коу, по-прежнему стоя у закрытой двери.

Принц Мейлек откидывает назад голову. В его глазах мелькает усталость. Они уже явно все это обсуждали прежде.

– У меня нет никакого желания править страной, – говорит он. – Ты это прекрасно знаешь. Всю жизнь я преследовал лишь одну цель: защищать сестру и служить ей. Это было моей единственной обязанностью, которую я выполнял с радостью. Решение свергнуть ее с трона не такое уж легкое, чтобы принять в один миг.

– Однако у вас нет выбора, – говорю я, делая шаг к нему, – кандидатов больше нет.

– Сирша, – тихо окликает меня Саенго, ее голос звучит натянуто.

Я тут же отступаю назад, подходя ближе к кровати, где она сидит, и морщусь от своих необдуманных слов.

Отец Саенго, лорд Панг, часто говорит ей то же самое. Даже сейчас она по-прежнему является наследницей земель Соколиного хребта. Несколько дней назад мы как раз обсуждали, что Саенго каким-то образом нужно объяснить отцу нынешние обстоятельства, рассказать, что ему придется найти ей достойную замену.

Несмотря на то что Саенго годами пыталась сбежать от обязанностей, которые никогда не хотела выполнять, она все еще плачет по ночам из-за жизни, которую потеряла. Неизвестно, как отец Саенго отреагирует на подобную новость. У нее есть двоюродные братья и сестры, однако для лорда Панга Саенго всегда была единственной кандидатурой. Он ни за что не захочет видеть наследником своих земель кого-то другого.

– Вы знаете свою сестру лучше других, – говорю я принцу Мейлеку, садясь на кровать рядом с Саенго. – Теперь, когда Ронина больше нет, у нее нет и сильного союзника. Что она предпримет?

Принц Мейлек молчит долгое время, и лишь стучащие по дороге колеса за окном да шум лодок, плывущих по воде, нарушают воцарившуюся тишину.

В конце концов принц Мейлек говорит:

– Мей всегда воодушевлялась идеей обладать властью. Она жаждала стать королевой. Ее сердце разбилось, когда наши родители погибли. Я думаю, она чувствовала вину за то, что так сильно жаждала власти, которая внезапно была ей дарована в тот момент. – Он поднимает глаза на Коу, и какая-то мысль проскальзывает в глазах обоих, некая общая боль. – Она обратила это чувство вины в жажду наказать всех рожденных шаманами. Это самое легкое решение. Ей никогда не нравилась идея, что кто-то рожденный в семье, чей статус ниже ее, имеет больше власти и сил, чем она сама.

Звучит так, будто она всегда была ужасной, но я заставляю себя промолчать и не высказывать мысль вслух.

– В королевской родословной есть шаманская кровь, – замечает Саенго.

Половина северных земель Эвейвина некогда являлась отдельным королевством, основанным людьми-рабами, которые сбежали из Ньювалинской империи во времена хаоса, воцарившегося в эпоху правления Бездушного. Именно рабыня, возглавившая то королевство, приручила первого дрейка, живущего в диких северных землях, и до тех пор, пока прирученные дрейки не появились повсюду, ее называли Дрейковой королевой. История о ней всегда была одной из моих любимых.

Несколько поколений спустя, когда север объединился с Эвейвином в единое королевство, Ньювалинская империя предложила эвейвианской королеве заключить брачный союз в качестве репарации. Эвейвин принял предложение с условием, что ньювалинский принц станет мужем королевы, но не будет иметь реальной власти в ее землях. И какое-то время эвейвианские короли и королевы тоже обладали магическими силами.

– Ненависть не имеет логики, – говорю я, скорее обращаясь к принцу Мейлеку, чем к Саенго. – Нельзя умерить ее пыл с помощью разумных причин.

Принц Мейлек никак не реагирует, будучи отлично натренированным скрывать истинные мысли и чувства.

– Она разделила королевство, когда посадила в тюрьму всех рожденных шаманами, – произносит он наконец-то. – Никого не пощадила, даже рейвинов. Это не то мудрое решение, с которого стоило начать правление.

– А теперь она затеяла войну, которую мало кто в Эвейвине хочет поддерживать, – говорит Саенго.

– Вы спросили меня однажды, по-прежнему ли я верна тем, кому была, – говорю я. Принц Мейлек прищуривается. Это случилось несколько недель назад, когда я была в Вос-Гиллисе, выполняя глупое поручение и пытаясь найти Кендару, а заодно спасти рожденных шаманами, что находились в темнице. – Я по-прежнему верна Эвейвину и его народу. А теперь и вам следует сделать выбор. Что значит для вас Эвейвин? Верны ли вы своей королеве? Или своему народу?

Принц Мейлек нервно потирает лоб, а затем говорит:

– Мей – моя сестра. Я никогда не думал, что мне придется делать выбор между своей семьей и своим королевством.

– В любом случае, – спокойно вставляет Саенго, – собрать союзников – хорошая идея. Мой отец, например, однозначно осудит действия королевы Мейлир, да и другие лорды на севере с ним согласятся. Почти у каждой семьи в землях Панга есть представители в армии и кто-то, кто погиб в атаке во время собрания Ронина. У вас есть бумага и чернила? – Она поднимается с койки, когда Коу достает то, что она попросила, из ящика в столе.

– Что вы собираетесь делать? – спрашивает Коу.

Саенго наклоняется над столом, ставит фонарь поближе к себе, а затем что-то пишет и говорит:

– Я попрошу отца, чтобы он прислушался к словам принца Мейлека, если тот ему напишет. Если я ему обо всем расскажу, больше вероятности, что он согласится.

Принц Мейлек кивает и говорит:

– Я ценю это. Лорд Панг станет ценным союзником.

– Если мой отец объединится с вами, остальные северные рейвины последуют его примеру.

– Вы уверены, что не пойдете с нами? – спрашиваю я у принца Мейлека. Дергаю ворот своей рубашки. В комнате слишком тепло, несмотря на то что окно открыто. – Небезопасно вам находиться в Эвейвине.

– Со мной все будет хорошо, но спасибо за беспокойство. Вы голодны? Я могу попросить, чтобы принесли поднос с едой из таверны снизу.

Я качаю головой.

– Есть кое-что, – продолжаю я, – что вы можете для меня сделать, если у вас есть возможность. Я хочу узнать, что случилось с теми, кто остался в Краю пряльщиков.

Эта мысль не дает мне покоя с тех самых пор, как мы покинули север. Жрица Мия подтвердила, что Ньювалинская империя получила письмо из Края пряльщиков, так что, скорее всего, с его жителями все в порядке. Однако без Ронина у них нет никакой возможности покинуть замок. Да и теперь, когда Бездушный снова пробудился, я не знаю, как долго они пробудут в безопасности.

– Я знаю, что с ними случилось, – говорит принц Мейлек, удивляя меня подобным ответом. – Я слышал, как жрица Мия общалась с другими шаманами. Тенеблагословленные отправили гейта, чтобы вызволить оставшихся солдат и слуг Ронина.

Облегчение снимает груз с моих плеч. Гейтами называют тех, кто способен открыть теневые ворота – гейты, которые позволяют перемещаться из одного места в другое в считаные секунды.

– Когда это было? – спрашиваю я.

– Прошлой ночью. Они разговаривали на ньювалинском языке. Полагаю, они не знали, что я их понимаю.

Через несколько минут Саенго заканчивает писать письмо, ставит изящную подпись, а затем поворачивается ко мне, слегка прижимая одну руку к груди. У меня все сжимается внутри. Хотя я и проверяю состояние Саенго каждый день и подлечиваю ее как могу, чтобы гниль не распространялась по телу, болезнь порой причиняет ей боль.

– Нам следует вернуться обратно в особняк, – говорю я, внезапно почувствовав себя не в своей тарелке. Странно общаться с принцем Мейлеком без соблюдения эвейвианских правил и этикета. Мы вовсе не друзья, по крайней мере, я не уверена, что мы друзья. Однако какие бы отношения ни были между нами, он по-прежнему остается моим принцем. А однажды он станет и моим королем. – Пожалуйста… пожалуйста, берегите себя. Вы нужны Эвейвину.

Принц Мейлек остается сидеть на своем месте, прислонившись спиной к стене и наполовину скрытый в тени, однако он смотрит проникновенно, когда говорит:

– И ты тоже. Ты нужна всему Тию.

Глава 3

Мирриим не похож ни на один из городов, которые я видела прежде.

Выстроенные на склоне горы тонкие серебряные башни окружают город и возвышаются так высоко, что я удивляюсь, как они не падают. Многоярусные крыши, украшенные шпилями, венчают дома, которые буквально наслаиваются друг на друга и соединяются массивными блестящими мостами и лестницами, поднимающимися до самых облаков. Город простирается так высоко и далеко, что это, кажется, противоречит всем законам архитектуры.

Столица шаманской империи как минимум в три раза больше столицы Эвейвина Вос-Тальвина. Когда мы приближаемся к воротам и внешним оборонительным стенам, по телу у меня бегут беспокойные мурашки. Это именно то место, где мы должны сейчас быть, уверяю я себя. Именно здесь я найду ответы, которые мне нужны, чтобы победить Бездушных.

Земли, окружающие Мирриим, ровные и слегка поросшие лесом, что позволяет хорошо видеть происходящее на горизонте со сторожевых башен. На севере виднеется только одна гора. Мое магическое ремесло пробуждается внутри меня, и магия устремляется к кончикам моих пальцев, направляясь к какой-то необъяснимой энергии… к душе.

Очертания горы, сгрудившиеся у ее подножия деревья, размывающий ее силуэт туман – все, кажется, слегка движется, и гора на моих глазах перестраивается в то, что кажется чьей-то фигурой.

Я быстро моргаю и толкаю Саенго локтем.

– Ты видишь это? – спрашиваю я.

Саенго не отвечает, оглянувшись, я вижу, что она тоже уставилась на гору, разинув рот. Получается, я не сошла с ума.

– Дух горы, – говорит жрица Мия тихим благоговейным голосом. Она приказывает своему дрейку ступать медленнее, пока тот не оказывается бок о бок с нами. – Когда Суриаль, богиня солнца, пала в битве, ее останки породили три расы Тия. Магия шаманов, являющаяся отголосками души Суриаль, вдохнула жизнь в природные элементы, тем самым пробудив как духов природы, так и существ, которые стали нашими фамильярами. Дух горы – это все, что осталось от древних времен. Когда приближалась кончина Сури, основательницы нашей империи, она пожертвовала своей магией, отдав ее этой горе, чтобы создать барьер вокруг Мирриима.

– Поэтому только шаманы могут войти в столицу, – вспоминаю я. Хотя я и читала многие легенды, пока училась в Гильдии, но все же сомневалась, что барьер действительно существует и не является выдумкой шаманов, предназначенной отпугивать бесчисленных врагов, жаждущих напасть на Мирриим.

– Именно так. – Жрица Мия поднимает голову, и ее ровная спина выпрямляется еще сильнее, когда она смотрит на сияющие впереди белые стены Мирриима. – Войти в город не сможет тот, кто не обладает шаманской кровью или не получил личное приглашение от самой принцессы Эмбер.

– Получается, если тенеблагословленный торговец захочет основать магазинчик в городе, – говорю я, – или чей-то родственник-человек захочет заглянуть в гости к кузине-шаманке, или что-то еще подобное, каждый раз нужно беспокоить принцессу Эмбер?

– Именно так.

Учитывая, как все сложно устроено, я не удивлена, что никто, помимо шаманов, не хочет посещать столицу.

– А почему именно принцессу Эмбер? – спрашиваю я.

– Потому что она также является нынешней верховной жрицей Храма света. Будучи шаманкой-сиятельницей, вы будете под ее опекой.

Род Ялаенгов, вероятно, всегда присваивает данный титул членам императорской семьи. Это слишком уж высокая должность, дарующая много власти, чтобы доверять ее кому-то другому. Даже если бы принцесса Эмбер не была верховной жрицей Храма света, она оставалась бы одной из самых могущественных шаманок во всей Ньювалинской империи. Как только ее брат, солнечный наследник, займет трон, она станет его первым советником и второй по могуществу шаманкой на всем континенте.

– Дух горы – это красиво, – говорю я. Облака мягко и медленно движутся вокруг горы, точно локоны волос, колышущиеся на легком ветру. Туман, поднимающийся от водопада где-то вдалеке, превращается в ее развевающиеся прозрачные одежды, а верхушки деревьев похожи на изумрудную парчу. Затем гора в моем воображении вновь замирает, возвращаясь к привычному облику с деревьями и скалистыми утесами.

А я по-прежнему чувствую ее, эту душу, которая настолько сильная и яркая, что почти затмевает мою связь с душой Саенго. Любопытно, что я ощущаю, к чему эта душа привязана, однако это не человек. Это земли. Ее связь с землями настолько велика, что я не смогла бы ее разрушить, даже если бы захотела, и это дает мне возможность понять, насколько могущественна и величественна ее душа, в которой нет ни капли страха, способного сбить ее с намеченного пути.

В следующую секунду на вершинах городских стен раздается тихий зов горнов, оповещающий о нашем прибытии. Массивные ворота перед нами распахиваются. Резной барельеф стоящего на дыбах драгокина, напоминающего того, на каком ездила первая и пока единственная настоящая целительница душ Сури, украшает каждую из створок городских ворот. Дальше простираются защитные стены, украшенные камнями, точно рыбья чешуя.

Саенго тянется к моей руке. Она точно якорь, удерживающий меня в этом городе, наводненном пылающими душами. Когда наша делегация проходит сквозь ворота и я получаю возможность наконец-то взглянуть на город, у меня перехватывает дыхание от изумления.

Улицы кишат горожанами и их фамильярами, и все они смотрят на меня. У меня немеют ноги. Саенго сжимает мою руку покрепче, и я вспоминаю, что нужно дышать.

Ньювалийцы не кричат и не аплодируют при виде меня. Воцаряется неуютная тишина, как будто все чего-то ждут. Стук когтей наших драконисов по дорожным камням становится ужасно громким. Ньювалийцы перешептываются и указывают на меня, на еще одну шаманку-сиятельницу в нашей делегации, на жрицу Мию и на нашу стражу из Храма света.

Постепенно я привыкаю к обстановке и расслабляюсь в седле, но по-прежнему не могу взять под контроль свое стучащее в ушах сердце. В отличие от жителей Луама здешние обитатели почти все являются шаманами. Дети с серыми радужками глаз таращатся, а взрослые шаманы с яркими, как драгоценные камни, глазами наблюдают с разным выражением лица: кто-то с любопытством, а кто-то с восхищением. Даже их фамильяры выглядят заинтересованными, точно чувствуют что-то странное во мне благодаря магической связи со своими шаманами.

Что-то маленькое касается моей ноги. Я инстинктивно тянусь к мечам, висящим у меня за спиной, но быстро осознаю, что делаю это зря. На меня никто не нападает. Когда новая горстка риса летит в нашу сторону, я поднимаю глаза.

Ньювалийцы толпятся на широких выступах балконов и мостов, которые нависают над нашими головами. Они хватают пригоршни риса из плетеных корзин и ухмыляются, бросая церемониальное подношение в процессию. Это, кажется, расслабляет остальных шаманов, собравшихся на улицах, и они начинают переговариваться громче и радостнее. Все говорят на ньювалинском языке, поэтому я не могу разобрать, о чем идет речь, однако мне удается разобрать одно-единственное слово, которое многие произносят снова и снова: Суриали – маленький бог солнца.

Я мысленно морщусь, услышав это, однако большинство собравшихся выглядят миролюбиво. Они даже украсили улицы к нашему визиту.

Толстенные веревки, образованные из переплетенных между собой подсолнухов, гибискусов и бамбука, натянуты от здания к зданию, они образуют яркий, насыщенный цветочным ароматом навес над нашими головами. Золотые ленты сверкают, струясь почти из каждого окна. Знамена Храма света, изображающие ослепительно-яркие золотые солнечные лучи, украшают мосты и стены зданий.

Я пытаюсь выглядеть довольной, а на самом деле мне хочется спрятаться в собственной коже и скрыть правду о своем магическом ремесле подальше от их любопытных глаз.

«Разве не об этом ты всегда мечтала? – усмехается надо мной мой внутренний голос. – Быть замеченной? Быть признанной?»

Однако они замечают вовсе не меня. И то, что они видят, является чистейшей ложью. Даже улыбка на моем лице ненастоящая, это только оборонительная маска, хрупкая и тонкая, как те энергетические нити, что удерживают душу каждого вокруг меня в своих телах. Я будто бы вернулась в Саб-Хлий вместе с рожденными шаманами, когда они таращились, возлагая на меня невероятные ожидания. Только вот на этот раз все куда хуже.

Невзирая на то что восторженные перешептывания в толпе нарастают, я не могу не думать о том, сколько из числа этих горожан с радостью бросили бы меня к ногам палача, если бы узнали, кто я на самом деле.

Дорога перед нами неестественно гладкая, должно быть, над ней потрудился шаман-земельник. По правде сказать, все – от невероятно высоких стеклянных башен и их отбеленных камней до невидимых водопадов где-то высоко на склонах, каждое плывущее над нами облако тумана, которое рассеивает вечерний солнечный свет, каждая частичка этого города – буквально кричит и хвастается шаманской магией. Позолоченные кормушки для птиц, висящие почти под крышей, предназначены для фамильяров, которые способны летать или карабкаться по стенам. Огонь пылает на серебряных блюдцах без какого-либо, как кажется на первый взгляд, топлива, а на балконах благоухают цветущие деревца, и их усеянные бутонами ветви окутывают стены и крыши, создавая странное подобие Мертвого леса.

Воздух густо пропитан магией и энергией живых душ. Это сбивает меня с толку. Я опускаю глаза, проводя пальцами по прохладной чешуе Яндора, чтобы отвлечься. И в это мгновение что-то привлекает мое внимание, сверкнув в толпе радужной чешуей на знакомых ножнах.

Ножны исчезают так же резко, как появляются. Сердце стучит у меня в горле, когда я поворачиваюсь в своем седле и оглядываю толпу снова. Кендара никогда не позволяла мне прикасаться к своим мечам, однако она постоянно носила их на талии, и я бы узнала их где угодно.

– Что такое? – спрашивает Саенго. Все еще сжимая мою руку, она поворачивает голову, пытаясь разглядеть то, что я ищу.

Я сглатываю внезапно нахлынувшие на меня эмоции: разочарование, злость, тоску, – и качаю головой. Должно быть, мне просто померещилось.

– Ничего, – говорю я.

Величественный блестящий купол Сияющего дворца, увенчанный несколькими огромными шпилями, возвышается на севере города. На вершине центрального шпиля красуется изысканное изображение солнца с золотыми лучами, простирающимися в разные стороны, точно солнечный взрыв.

Но мы направляемся вовсе не в Сияющий дворец. Наша делегация поднимается по горному склону, дорога вьется между домиками из побеленных камней с крышами из ярко-голубой черепицы. Чем дальше от ворот мы уходим, тем меньше зевак идет за нами, но многие не сдаются, да и новые прохожие то и дело присоединяются к нашей процессии.

На вершине склона дорога внезапно оканчивается простенькой кирпичной стеной, за которой простирается Храм света, напоминающий по своей форме массивного каменного бегемота. Белые колонны поддерживают многоярусную крышу, покрытую золотой черепицей, фронтон с витиеватыми украшениями по своей роскоши, кажется, не уступает даже императорскому дворцу.

Фигуры, одетые в бледные одежды, передвигаются по территории, и фамильяры следуют за ними по пятам. Несколько служителей храма преклоняют колени перед статуей женщины с длинными распущенными волосами в экстравагантном одеянии. В одной руке женщина держит меч, в другой – подсолнух. Ослепительная корона из золотистых лучей венчает ее голову. Еще одна фигура в мантии медленно расхаживает по храму, курильница мягко покачивается в ее руке, и завитки дыма, наполненные благовониями, кружат в воздухе.

Множество простеньких зданий стоит на территории храма, однако жрица Мия ведет нашу процессию во двор, останавливаясь перед главным храмом. Легким отточенным движением она спускается со своего драгокина на землю, плавно и элегантно идет к храму. Белоснежная накидка вьется вокруг ее ног. В следующий миг подбегают слуги, чтобы увести драгокина жрицы.

Мы с Саенго переглядываемся, без слов обещая смотреть в оба и беречь друг друга в случае чего, а затем тоже спрыгиваем на землю. Поведя плечами, я немного успокаиваюсь, когда чувствую знакомую тяжесть мечей, висящих у меня за спиной.

Горожане, что брели за нами всю дорогу, ведут себя с уважением и остаются снаружи, за пределами храмовой территории, украшая венками из подсолнухов ворота, и смотрят на меня, по-прежнему перешептываясь на ньювалинском языке. Хотелось бы мне знать, что они говорят, однако отчасти я даже рада, что не знаю точно, какие ожидания на меня возлагают. И я радуюсь возможности наконец-таки сбежать от толпы, вслед за жрицей Мией идя с Саенго внутрь храма.

Остальные жрецы и жрицы с уважением кланяются нам, когда мы проходим мимо. Насколько я могу заметить, это шаманы-сиятели. И даже среди тех, чье ремесло относится к магии света, как и мое, я чувствую себя обманщицей.

Жрица Мия ведет нас мимо статуи той, кто, как я могу только предполагать, является Суриалью, богиней солнца, потом мы проходим во внутренние комнаты храмового комплекса и оказываемся в открытом коридоре, который проходит через сад, окруженный стенами. Цветущие деревья и благоухающие кусты украшают несколько соединенных между собой маленьких прудиков с водяными лилиями.

У одного из них сидит седовласая женщина с компанией детей, им на вид не больше десяти лет. Их фамильяры устроились в траве неподалеку, и некоторые жуют стручки семян лотоса. Женщина вскидывает руки к небу, и теплый солнечный свет льется на ее ладони, освещая лицо золотом. Дети с янтарными глазами радостно хлопают в ладоши, перешептываясь и глядя на собственные ладони.

– Светосшиватели, – говорю я, поворачиваясь к Саенго. Шаманы-светосшиватели обладают даром находить и собирать свет воедино даже в самых темных местах. Многие из них становятся известными лекарями.

Несмотря на то что каждое из магических призваний состоит из трех ремесел, призвание сиятелей уникально, так как обладает четырьмя ремеслами: светосшиватели, светодарители, целители душ и губители душ. Храм света не являлся домом губителей душ достаточно долгое время, а основательница Мирриима была единственной целительницей душ, о существовании которой когда-либо было известно. Однако даже с представителями двух ремесел света храм полон шаманов.

Интересно, что делали другие сиятели, когда Ньювалинская империя приняла решение уничтожить всех представителей одного из их ремесел? Отступили, поддавшись страху оказаться наказанными, как люди в Эвейвине, когда королева Мейлир решила заключить в тюрьму всех рожденных шаманами?

Поворачиваясь к жрице Мии, я спрашиваю:

– Куда мы направляемся?

– Я веду вас в ваши покои.

– А потом что?

– Потом, – повторяет она, изгибая одну из своих изящных бровей, – вы будете ждать встречи с верховной жрицей.

* * *

Нам предоставляют огромную спальню, окна и дверь которой выходят на закрытый внутренний дворик.

Две кровати, накрытые многослойными покрывалами, стоят у разных стен. Толстые ковры бледно-голубого и ярко-желтого, как подсолнухи, цвета покрывают гладкую плитку на полу возле кроватей. Плитка же ведет наружу – во двор со стеклянными панелями крыши, образующими над головой куполообразный павильон, иссеченный изящными плавными линиями, похожими на кружевную окантовку.

Внутри павильона кто-то приготовил для нас скромный перекус: горячий паровой рис в бамбуковых мисках, кусочки свежих манго и папайи, а также блюдца с густым кокосовым молоком и тонко нарезанное ломтиками мясо со специями.

Опустив сумку на ковер, я отстегиваю оружие. Мне хочется поесть, но и отдохнуть хочется не меньше, да и кровати выглядят очень соблазнительно. До того как я успеваю решить, чего мне хочется больше, дверь в комнату распахивается.

Заходит женщина, следом за которой спешит лоснящаяся рыжая лисица с четырьмя густыми хвостами с белыми кончиками. Женщина никак не представляется, подозреваю, в этом нет необходимости. Принцесса Эмбер одета в шелковый наряд персикового цвета с прозрачной накидкой и блестящим поясом. На лбу у нее красуется изящная золотая корона, а толстый обруч с золотыми звеньями и лентами, переливающимися, как солнечные лучи, висит у нее на шее. Ее глаза горят как янтарь, однако они на тон бледнее, чем мои, блестящие черные волосы собраны за спиной в искусные косички, переплетенные с золотыми лентами.

Принцесса Эмбер настолько красива, что кажется нереалистичной, словно картина, ожившая в солнечном свете. Ее веки подведены алыми тенями, а губы накрашены точно таким же оттенком, как ее наряд.

Саенго приходит в себя быстрее, чем я, и низко кланяется. Я повторяю за ней, бросая мечи на пол.

Не тратя времени на приветствия, принцесса Эмбер грациозно шагает мимо нас и идет прямиком в павильон. Я растерянно наблюдаю, как она подходит и садится на каменную скамейку, расправляя длинную накидку так, чтобы выглядело, будто она сидит в море шелка. Ее лисица-фамильяр тоже забирается на скамейку и усаживается на шелковые волны, а ее хвосты развеваются при каждом движении.

Устроившись поудобнее, принцесса Эмбер наконец-то тепло улыбается и произносит:

– Пожалуйста, присаживайтесь. Я весь день проводила встречи и совещания, ужасно проголодалась.

Я неуверенно выхожу во внутренний двор. Свет клонящегося к закату солнца сочится сквозь стеклянную крышу и погружает углы павильона в тени, а центр излучает мистическое оранжевое сияние.

Принцесса Эмбер накладывает на тарелку еду, очевидно, ее совершенно не волнует, что она должна обслуживать себя сама. Глянув на Саенго и пожав плечами, я тоже тянусь к еде. Деревянная ложка с ручкой, вырезанной в виде журавля, лежит в тарелке с рисом, и я накладываю себе немного риса. Пахнет чем-то сладковатым, как будто приправлено медом.

– Можете звать меня Киша, как называют друзья, – продолжает принцесса, поднимая чайничек и наливая в фарфоровую кружку горячую жидкость. Напиток пахнет цветами и травами. Золотые браслеты обвивают запястья принцессы, поблескивая при каждом ее движении, нежные сережки украшают заостренные кончики ее ушей. – Вы ведь в первый раз в Ньювалинской империи, Сирша? – спрашивает она.

Конечно, она знает, как меня зовут. Кто-нибудь обязательно ей сообщил.

– Да, – отвечаю я, – и Саенго тоже.

Киша, улыбаясь, поворачивается к Саенго.

– Я слышала о роде Панг. Ваши соколы очень известны. Мы рады видеть вас обеих в Миррииме. – Она делает паузу, и кружка с чаем замирает на полпути к ее губам. – Это правда, что вы являетесь фамильяром?

Саенго моргает, очевидно, растерявшись оттого, что принцесса ведет себя так непринужденно.

– Да, я фамильяр Сирши.

– Поразительно, – шепчет Киша, делая глоток чая. Второй рукой она заботливо треплет голову своей лисицы. – Фамильяр-человек, о таком еще никто никогда не слыхал.

– Нам обещали, что ваши лучшие шаманы-светосшиватели нам помогут, когда мы прибудем, – говорю я. – Я спасла Саенго от гнили, когда она умирала на севере, однако не смогла вылечить ее полностью.

– Все они к вашим услугам, – отвечает Киша, отчего мне становится немного легче на душе. – Лазарет находится к северу от храмового комплекса. Императорские светосшиватели встретятся там с вами завтра.

– Спасибо, – благодарю я.

Принцесса машет рукой, точно это пустяки. И, быть может, для нее это и правда пустяк.

– Мне не близка привычка придворных вести пустые беседы или же смягчать правду бессмысленными словами, поэтому, я надеюсь, вы простите мне мою прямоту, – продолжает она.

Не думаю, что ей важно, прощу я ее или нет, однако киваю и отвечаю:

– На самом деле я ценю прямоту.

Мне интересно, ладят ли они с Тейерном. Насколько мне известно, они все еще помолвлены.

– Тогда я перейду сразу к делу, – продолжает Киша непринужденно. – Сожалею, что мне приходится портить вам первое впечатление от путешествия дурными новостями, однако это очень срочно. Полагаю, вы помните, что произошло после нападения в поместье Ронина, когда Мертвый лес… закричал – именно это слово использовали, кажется, мои советники. – Она с отвращением морщит нос, как будто пробуждение Бездушного можно сравнить с недовольством при виде недожаренной курицы, и, пока он жив, он вовсе не жаждет уничтожить всех на нашем континенте.

Саенго молча слушает, откусывая маленькие кусочки манго, и наступает пяткой мне на ногу под столом. С беспристрастным выражением лица я отдергиваю ногу подальше.

– Нашли ли уже паучьего короля? – уточняю я.

– Можно сказать и так, – отвечает принцесса. – В Краю пряльщиков произошел пожар, однако его тело удалось обнаружить. Он был убит.

Размазывая липкий рис по тарелке, я чувствую, как учащается мой пульс. Нет никаких причин думать, что она знает, что его убила именно я. Никто не знает правду, за исключением Саенго, принца Мейлека и Тейерна – ее жениха. Однако Тейерн не стал бы делиться подобным секретом с принцессой, учитывая, сколько времени он провел в Краю пряльщиков, пытаясь найти способ расстроить их помолвку.

– Он был убит, – повторяю я, пытаясь звучать недоверчиво. – Кто способен убить самого паучьего короля?

Принцесса Эмбер вытирает рот хлопковой салфеткой, и ее пронзительные янтарные глаза устремляются на меня. Алые тени в свете солнца на ее веках выглядят точно кровь. Нарастающее беспокойство Саенго перекидывается на меня. Мысленное окно между нами плотно закрыто, чтобы я не перетягивала ее эмоции на себя, однако я ощущаю ее панику, подливающую масло в огонь моей собственной.

– Прозвучит неправдоподобно, однако Ронина убил именно тот, кого он однажды одолел, – говорит Киша. Она вскидывает одну из своих ухоженных бровей, словно ожидая, что я начну спорить. – Бездушный.

Я изображаю хмурую растерянность, тяжесть на моих плечах исчезает, и беспокойство Саенго медленно отпускает. После длинной паузы я сдавленно, недоверчиво усмехаюсь и говорю:

– Это невозможно.

– Он ведь мертв уже несколько столетий, – добавляет Саенго.

– На самом деле он не был мертв. Паучий король держал Бездушного в Краю пряльщиков в состоянии летаргического сна почти шестьсот лет. Сказать по правде, я полагаю, мои предки просто решили, что такой меры вполне достаточно на какое-то время, и оставили все проблемы будущему императору.

На этот раз мое удивление неподдельное. Я вскидываю руки, прося ее замолчать, потому что все еще пытаюсь разобраться в только что услышанном.

– Погодите, – говорю я, – получается, вы все знали? Вы знали, что Бездушный жив и находится в Краю пряльщиков все это время?

Принцесса Эмбер смахивает упавшую на ее рукав рисинку и тяжело вздыхает.

– Учитывая, сколько веков прошло, – отвечает она, – мы полагали, что опасность нам уже не грозит. Ну а если и грозит, то она под контролем. И все должно было оставаться в тайне, чтобы никто не подвергал власть Ронина сомнениям. Без него мы бы… мы были бы именно в той ситуации, в которой находимся сейчас: в ситуации, где некому контролировать Мертвый лес и Бездушного, который определенно прямо сейчас готовится всем нам отомстить.

Я сжимаю кулаки и упираюсь в стол, сдерживаясь, чтобы не совершить ничего необдуманного. Они все знали!

Принцесса Эмбер стучит пальцем по подбородку. Изящное золотое кольцо с несколькими блестящими желтыми камнями одновременно украшает ее средний и безымянный пальцы.

– Столько времени прошло с тех пор, как Ялаенги в последний раз посещали Край пряльщиков, – говорит она задумчиво, – и мы даже не особо верили, что это правда. До нынешнего момента, разумеется.

– До момента, когда он пробудился, – говорю я сухо. Зная, что Бездушный жив, принцесса Эмбер, должно быть, поняла, почему Ронин теряет контроль над Мертвым лесом. А император, должно быть, догадался, что именно Бездушный является причиной распространения гнили.

И все же, невзирая на то что фамильяры шаманов продолжали погибать, никто ничего не предпринимал. И никто ничего не говорил – ради того, чтобы защитить древний секрет, который может лишить императорскую семью доверия народа. Я на мгновение зажмуриваю глаза, чтобы собраться с мыслями и ничем не выдать гнев. Саенго рядом со мной сидит неподвижно, ее взгляд сфокусирован на пустом месте за плечом Киши. Однако злость Саенго можно разве что сравнить с моей.

Если бы предки Ялаенгов убили Бездушного, когда у них была такая возможность, никто из нас не оказался бы сейчас в той ужасной ситуации, в которой мы находимся.

Сворачивая ломтик мяса, чтобы проглотить целиком, Киша продолжает:

– С Бездушным нужно разобраться быстро и тихо, пока мало кто осведомлен о том, что он пробудился. Мы избегаем вопросов насчет Ронина и событий в Мертвом лесу, давая лишь часть правды в качестве ответов. Однако нам необходимо избавиться от угрозы до того, как эта тайна раскроется.

Она скармливает кусочек мяса своему фамильяру, а лисица тем временем наблюдает за мной круглыми золотыми глазами.

Расправляя плечи, я слышу, как мое негодование – и негодование Саенго – просачивается в мой голос, когда я говорю:

– Давайте говорить прямо…

– Сирша, – предостерегающе шепчет Саенго.

Я стискиваю зубы, вспоминая, что разговариваю с одной из самых сильных шаманок на континенте. Будучи следующей в очереди на место первого советника императора, принцесса Эмбер может заставить всю Ньювалинскую империю обратиться против нас, если пожелает.

После того как тетя Эмбер, первый советник ее отца, умерла в прошлом году, принцесса взяла на себя почти все обязанности советницы, говоря от лица своего отца и отдавая указы даже вне дворца. Но по императорским традициям наследования она не может официально вступить в эту должность, пока престол не унаследует ее брат.

Киша поднимает свои янтарные глаза, глядя на меня через густые ресницы, и ее накрашенные губы изгибаются в улыбке. Злость подкатывает к моему горлу.

Игнорируя пятку Саенго, снова толкающую мою ногу, я говорю:

– Род Ялаенгов знал, что Бездушный жив на протяжении всех этих столетий, и не сделал ничего, чтобы это исправить, а теперь вы хотите, чтобы я решила проблему за вас.

– Вы целительница душ, – просто отвечает Киша. – Первая, появившаяся с тех самых пор, как Сури основала Мирриим. А теперь один из самых могущественных врагов Ньювалинской империи пробудился. Это не может быть совпадением, Сирша. Вам суждено нам помочь, и империя готова вас поддержать. Вы не одиноки.

Мне хочется закатить глаза, услышав такой ответ, однако я останавливаю себя. Не следует привлекать внимание и вызывать сомнение насчет того факта, что я являюсь вовсе не целительницей душ.

Саенго спасает ситуацию, произнося:

– Можете рассказать нам, что вы знаете про Бездушного? Если мы с Сиршей должны его одолеть, то нам нужно знать о нем столько, сколько возможно.

– У него есть фамильяр? – спрашиваю я.

Задумчивая морщинка собирается между бровей принцессы, и она кладет руку между ушами лисицы.

– Шаманы и их фамильяры обладают священной связью. Нападение на фамильяра другого шамана расценивается как смертельный грех, – рассказывает она. – Вы рискуете разозлить богов, и ваша душа будет навеки запятнана этим грехом даже после смерти.

Что ж, я готова к подобной жертве, если это поможет вылечить Саенго от гнили.

– Да и все равно я не знаю, какой у него был фамильяр, – продолжает принцесса Эмбер. – Поговорите со жрицей Мией, она занимается историей в Храме света. Она прочла все тексты, сохранившиеся с тех времен, так что, может, сумеет вам чем-нибудь помочь в этом вопросе. Некоторые ученые, однако, утверждают, что Бездушный извлек свою душу из тела и сокрыл в талисмане и поэтому-то его невозможно убить.

Поэтому-то его и зовут Бездушным, полагаю.

Я инстинктивно тяну руку к горлу, будто мысль об этом может вырвать мою душу из тела. Только подумав, я покрываюсь мурашками. Сложно поверить, что Бездушный настолько силен, что смог вырвать собственную душу и выжить, и я не готова доверять ни единому слову Киши, пока она не предоставит мне доказательств.

– Считалось, что талисман Бездушного находился у Ронина, когда он победил, – продолжает она.

Следовательно, если талисман существует, Бездушный уже его отыскал.

– А кто-либо когда-либо вообще видел этот предмет?

– У нас есть письменные источники, утверждающие это, – отвечает принцесса.

Я смотрю на Саенго, которая мирно попивает чай. Пусть шаманы и считают подобную идею богохульством, но лучший способ победить Бездушного – разрушить его связь с магией.

Но разве не сделал бы подобное Ронин, если все так просто? А если фамильяр Бездушного заключен в Мертвом лесу вместе с остальными душами? Тогда его практически невозможно найти. Как отыскать одну-единственную душу среди бесчисленного числа других душ?

Будучи шаманом-сеяльщиком, Ронин не смог бы почувствовать ни источник магии Бездушного, ни местонахождение его фамильяра.

Однако, быть может, другой губитель душ сможет.

Глава 4

Солнце уже полностью скрывается за горизонтом, когда принцесса Эмбер наконец покидает нас, а слуги убирают остатки кушаний со стола.

Мы с Саенго с радостью принимаем ванну, расположенную в соседней комнате, а затем переодеваемся в чистые наряды, оставленные специально для нас в шкафу. Я натягиваю простую серую тунику и свободные штаны с рубахой такого же цвета сверху, а потом подпоясываю их обычным белым поясом. Наряд ничем не отличается от тех, в которых ходят остальные служители Храма света, однако мягкая ткань уже кажется роскошью по сравнению с грубой материей, из которой шьют униформу в Гильдии.

– Дай-ка мне посмотреть, – говорю я Саенго, садясь на край ее кровати.

Она корчит гримасу, проводя пальцем по браслету из кости тролля на своем запястье, этот браслет Кендара подарила мне, когда я видела ее в последний раз. В зависимости от того, кости какого существа используются, талисманы, созданные из них, обладают разными свойствами. Талисман из кости тролля защищает своего обладателя от чужого магического воздействия, и я отдала браслет Саенго, чтобы гниль медленнее распространялась по ее телу.

Учитывая тот факт, что болезнь, поражающая фамильяров гнилью, зародилась в Мертвом лесу, источником ее энергии является извращенная магия Бездушного, которая пропитала деревья и души, заключенные в них, настолько, что начала заражать и других, а именно шаманских фамильяров. За десятилетия, прошедшие с тех пор, как болезнь впервые появилась, ни один из шаманов-светосшивателей не сумел вылечить пораженных ею.

Саенго дергает за ворот своей рубашки. Гниль, как багровый комок ярких синих вен, тянется от центра ее груди. Каждый раз, когда я вижу это, у меня внутри все сжимается от гнева и страха. Саенго тихо, тревожно вздыхает, когда мои пальцы касаются ее, когда я провожу по ее коже так, словно надеюсь одним движением смахнуть инфекцию. Свет ее души внутри меня становится ярче, когда я мысленно тянусь к нему. Саенго замирает, делая резкий вдох. Ее руки стискивают мои плечи настолько сильно, что мне почти что больно, однако мы не отодвигаемся друг от друга. Я не боюсь случайно вырвать ее душу. Она привязана ко мне, и связь между нами мерцает уверенно и крепко.

Моя магия течет в нее, заполняя трещины в ее душе, разъеденные гнилью. Пальцы Саенго впиваются в мою кожу, и ее ногти буквально пронзают мою одежду насквозь.

Наконец Саенго расслабляется, ложится на кровать, а затем вздыхает.

– Я понимаю, что это делать необходимо, – говорит она тихонько, – но каждый раз меня охватывает очень странное ощущение.

Я склоняюсь над ней, снова отгибая край ее ворота: синие инфицированные вены стали менее заметными, они остались лишь на ее груди.

Саенго слабо улыбается и отталкивает мою руку, а потом смахивает влажные волосы с моей щеки.

– Отдохнешь теперь? – спрашивает она у меня.

Я очень устала, но после разговора с Кишей вряд ли смогу утихомирить мысли и заснуть. Я наклоняюсь над вещами, брошенными на пол. Меч Фаут, завернутый в ткань, лежит под моей сумой. Я поднимаю его, взвешивая в руке. Откидываю ткань с рукоятки меча и разглядываю завитки и узоры, искусно вырезанные на металле.

Я нашла этот меч на берегу реки, где погибла Фаут. Можно было бы отправить клинок с остальными вещами ее семье, отдав отряду, который возвращал тело домой, однако это казалось неправильным. Ее смерть на моей совести. Мне нужно лично вернуть этот меч ее отцу и встретиться с ним лицом к лицу, приняв свое наказание.

Принц Мейлек, который отыскал тело Фаут, убеждал меня, что ее семье сообщат, при каких обстоятельствах Фаут погибла: защищая целительницу душ, она пала смертью, достойной великой воительницы, чем заслужила честь и славу для всей семьи. Однако я сомневаюсь, что ее родные разделят эту точку зрения. Я на их месте точно не разделила бы. Фаут вообще не должна была погибнуть. Ее защита – мой долг.

Выпрямляясь, я сжимаю рукоятку меча и поворачиваюсь к Саенго. Увидев клинок, она садится.

– Думаешь, она простила бы тебя за то, что ты убила Ронина? – спрашивает Саенго, сдвинув брови, и на ее лице отражаются одновременно боль и сожаление.

Сказать по правде, я не думаю, что она меня простила бы. Фаут была моей подругой, однако она поклялась в верности паучьему королю. Не уверена, что она поверила мне, даже если я рассказала бы ей правду о его гнусных предательских планах.

– Теперь это не имеет никакого значения, – негромко отвечаю я, мысленно сожалея, что иначе уже быть и не может. – Я не смогла ее спасти, но по крайней мере я могу сделать кое-что.

Саенго кивает и натягивает ботинки. Я делаю то же самое, надевая кожаные сапоги, которые достают мне до колен. Потом закрепляю свои мечи за спиной, а клинок Фаут вешаю на пояс.

Никто не возражает, когда мы говорим, что хотим пойти в город, но вынуждают взять с собой двоих стражников из Храма света. Уже неплохо, полагаю. Отчасти я боялась, что нас заставят прятаться в Храме света от горожан.

Фаут однажды сказала мне, что, после того как она дала клятву верности Ронину, ее отец продал их семейную ферму и переехал в Мирриим с другой дочерью. Фаут говорила, что из окна их дома видно Храм ветра, а ее отец устроился на работу помощником картографа. Хотя стражники из Храма света, как оказывается, понятия не имеют, где искать картографов, они все же знают, как добраться до Храма ветра. Нас ведут по витиеватым улочкам города, освещенным мягким светом фонарей.

Солнце уже давно село, и народ, который следовал за нами по пятам, разошелся, но город не опустел. Мимо нас проезжают кареты с дрейками в упряжках. Солдаты в мундирах, украшенных символом ньювалинского солнца, парами патрулируют переулки. Шаманы устраивают представления, создавая водяные ручейки и тлеющие, словно ленты, языки пламени, и зрители кидают им монеты в металлическое ведерко рядом. Фамильяры снуют между ног прохожих и на крышах зданий, спокойно передвигаясь по городу, где их почитают. Торговцы затаскивают свои стенды и прилавки внутрь магазинчиков, закрываясь на ночь, а вот таверны и чайные домики, наоборот, распахивают двери, приглашая всех желающих.

Учитывая, что мы одеты в форму служителей Храма света, никто, похоже, и не подозревает, кто мы с Саенго на самом деле. Нас игнорируют, когда мы идем по городу, проходим под мостом, освещенным плавающими на поверхности воды фонариками, и мимо деревьев, украшенных крошечными серебряными колокольчиками, которые звенят каждый раз, когда поднимается ветер.

– Что ты думаешь насчет Киши? – спрашивает Саенго. Она морщится, глядя на поблескивающий купол Сияющего дворца, который возвышается над покатой крышей, выложенной черепицей.

– Она до неприличия красивая, – отвечаю я, говоря достаточно тихо, чтобы наши стражники из Храма света не услышали. Саенго едва сдерживает ухмылку. Вероятно, она сейчас краснеет, но я не поворачиваюсь, чтобы взглянуть на ее лицо. – Однако я уверена, что Киша использует свою красоту и в личных целях. Полагаю, она любит заставать людей врасплох, чтобы посмотреть, как они отреагируют.

– Учитывая разговоры и сплетни относительно вражды между государствами, я не могу себе представить, чтобы ньювалийцы с радостью приняли новость о том, что ее мужем будет казаинский принц. Скорее всего, их семья будет… некрепкой.

Я смеюсь.

– Они поубивают друг друга в первую же неделю после свадьбы, – говорю я.

Саенго пожимает одним плечом.

– Может, и не поубивают, – замечает она, – если они научатся уважению или даже влюбятся друг в друга.

Мысль о том, что Тейерн и Киша полюбят друг друга, кажется мне настолько абсурдной, что я чуть не фыркаю вслух, однако вовремя замечаю печальную улыбку Саенго и беру ее под руку.

– Когда тебя вылечат… – начинаю я.

– Не надо, – обрывает Саенго, отстраняясь. Она отворачивается, и ее короткие волосы скрывают от меня ее лицо. – Кто может полюбить меня такой, какая я сейчас, Сирша? Я даже не настоящий человек.

Чувство вины сдавливает мне горло, как железная цепь.

– Не говори так, – говорю я. – Конечно, ты настоящий человек. И любой, у кого есть сердце, тебя полюбит. Сама принцесса Эмбер была бы польщена, если бы ей посчастливилось удостоиться твоего внимания.

Саенго качает головой в ответ, и тут один из стражников прерывает нашу беседу.

– Вот и Храм ветра, – говорит он.

Неудивительно, что деревянные ворота преграждают путь, ведущий к храму, который по своим размерам не уступает Храму света. Его крыши похожи на волны, ниспадающие от центрального шпиля. Статуя женщины, наряд и волосы которой развеваются на незримом ветру, а руки обращены к небу, стоит во дворе. Огромная хищная птица устроилась на ее руке, и крылья этой птицы расправлены так, словно она готовится вот-вот взлететь.

– Это статуя Куи, – говорит один из наших стражников, – она была членом круга приближенных Сури, куда входили шаманы разных призваний. Вместе они основали город Мирриим и возвели каждый из храмов. Считается, что Куа умела летать на потоках ветра и ездить верхом на облаках.

Должно быть, магия была сильнее в те времена, когда она могла оживлять природные элементы и пробуждать духов гор.

– А могут ли шаманы-воздушники до сих пор… – Что-то мелькает на периферии моего зрения, и я резко поворачиваюсь, как раз вовремя, чтобы увидеть блеснувшую змеиную чешую и изгиб рукоятки меча до того, как фигура в мантии и блеск знакомого клинка исчезают во мраке. Нет, на этот раз мне точно это не привиделось. – Ждите здесь!

– Сирша? – окликает меня Саенго, однако я спешу прочь.

Мчусь в переулок, запрыгивая на ближайший подоконник, а затем на крышу. Стражники Храма света что-то кричат мне, однако они оказываются слишком медленными. Мои сапоги тихо перемещаются по черепице крыши. Мое сердце громко стучит в груди.

Я подхожу к краю здания, оборачиваюсь, осматриваясь и вглядываясь в улицу внизу. Слышу, каким громким стало сбившееся дыхание. Тень скрывается за воротами, и мои ноги несут меня вперед. Я спрыгиваю с крыши, упираясь пятками в перила балкончика, а потом спускаюсь на землю. Затем бегу во мраке, он мой давний друг, и выскакиваю за ворота, замечая, как все та же мантия скрывается за поворотом.

Задыхаясь, я спешу следом, злясь все больше и больше, когда за каждым новым поворотом вижу безлюдный переулок, а каждая новая улочка оказывается пустой, слышен только шелест крыльев ночных птиц.

В конце концов я упираюсь спиной в кирпичную стену и ударяю кулаком по камням. Сердце бьется у меня в глотке. Гневно вздыхая, я шепотом произношу имя, которое боюсь произнести вслух:

– Кендара…

– Привет, глупенькая девчонка!

Глава 5

В конце неосвещенного переулка появляется темная фигура, которая медленно стягивает капюшон с головы.

– Много же тебе времени потребовалось, чтобы меня найти, – говорит она отлично знакомым мне скрипучим голосом. У меня сдавливает горло от эмоций, и щеки начинают гореть. – А я-то думала, что хоть чему-нибудь да научила тебя.

Один-единственный бледный фонарь, висящий вдалеке, освещает ее макушку и волосы, собранные в тугой пучок на затылке. Как и всегда, верхняя часть лица Кендары покрыта черным платком. Ее тело в тени, лишь поблескивают любимые ею клинки на поясе. Значит, мне все-таки не почудилось и Кендара и правда была сегодня в толпе, наблюдающей за нашим прибытием в город.

Я нервно сглатываю комок разных эмоций, поглощающих меня одновременно: радость, боль, злость. Мои руки по-прежнему сжаты в кулаки, и я сдерживаю себя, чтобы не ударить по стене.

– Скажешь что-нибудь или так и будешь стоять как скоморох? – спрашивает Кендара, делая шаг навстречу.

Эмоции, сдавливающие мне грудь, вдруг становятся невыносимыми. Мне хочется ее обнять. Мне хочется на нее накричать. Однако я не делаю ни того ни другого, даже в этот эмоциональный момент, зная, что Кендаре это не понравится.

Каким-то невероятным образом мне удается заговорить, почти не выдавая чувств в едва дрожащем голосе:

– Когда ты исчезла из Эвейвина, то сразу пришла сюда?

«Ты бросила меня, – кричит мой внутренний голос вместо этого. Но жалобы звучат по-детски нелепо. – Ты бросила меня, и мне пришлось разбираться со всеми проблемами в одиночку. Ты должна была позаботиться обо мне. Ты ведь обещала».

Я сжимаю губы крепче, чтобы не сказать лишнего вслух. «Не ной, Сирша! Немедленно соберись».

– Разумеется, – отвечает Кендара, скрещивая руки на груди. Несмотря на свой возраст, она стоит, выпрямив спину, и кажется высокой, а ее уверенность и сила очевидны и непоколебимы, как и всегда. Но то, во что я верила и кем ее считала, изменилось.

Даже платок, скрывающий ее лицо, и едва заметные шрамы, виднеющиеся под ним, теперь, кажется, имеют другой смысл. Кендара вовсе не притворяется слепой. Однако всегда ли она была слепа? Или же она решила отказаться от своих глаз, которые с легкостью выдавали в ней шаманскую кровь, когда она отправилась в Эвейвин? И если я осмелюсь рассмотреть ее поближе, я наверняка найду шрамы на кончиках ее ушей, как у меня.

– Кто… кто ты такая? На самом деле. – Какое у нее шаманское призвание? Какое ремесло? Был ли у нее когда-то фамильяр, или она отказалась и от него? Кендара способна на многое и без магии, однако скучала ли она по своим силам, пока жила в Эвейвине? Я столько всего о ней до сих пор не знаю…

Кендара недовольно фыркает. Мне хочется опустить голову, чтобы извиниться, мне хочется вести себя с ней послушно даже сейчас. Однако она больше не моя наставница, а значит, не имеет никакой власти над моим будущим и моими решениями.

– Разве тебе не хочется сначала узнать правду о своей матери? – спрашивает Кендара.

Я закрываю глаза, но всего лишь на мгновение, боясь отвернуться и увидеть потом, что она снова исчезла во мраке ночи. Да, я хочу узнать правду о матери, однако куда важнее мне сейчас узнать ответы на другие важные вопросы.

– Прямо сейчас я спрашиваю о тебе, – говорю я твердо.

– Тогда придется тебя разочаровать. То, кем я была, осталось в далеком прошлом. Я выбрала жизнь, которую веду сейчас, зная, что мне придется отдать за нее многое, потому что я хотела служить великой цели.

Как и все, что связано с Кендарой, ее слова являются очередным наставлением, уроком. Когда ступаешь на избранный путь, то должен быть готов к жертвам, если хочешь пройти этот путь до конца. Я думаю о том, что ждет меня впереди и что мне придется сделать, чтобы встретиться с Бездушным лицом к лицу, о тех жертвах, которые мне, вероятно, потребуется принести. Тяжесть этой мысли давит на грудь.

– Получается, ты сделала необходимое, чтобы сойти за обычного человека, а не шамана, и получила должность Тени короля Сенбина, а затем и Тени его дочери. И ты по-прежнему оставалась верна Ньювалинской империи.

– Тени доступна информация и возможности, которыми не может похвастаться ни один другой эвейвианец, – отвечает Кендара, – идеальная для меня должность.

Вдалеке на крыше раздается голос, выкрикивающий мое имя. Я хмурюсь, чувствуя обеспокоенный поток эмоций Саенго. Мне хочется вернуться к ней, однако я не могу позволить Кендаре просто так уйти. Пока что не могу.

– Саенго Панг, – говорит Кендара, произнеся ее имя так, словно критикует каждый звук каждой буквы. – После всех прожитых лет меня не так уж просто удивить. Но когда я услышала, что ты обратила свою подругу в фамильяра, я поистине была шокирована.

Я замираю.

– Откуда ты знаешь об этом? – спрашиваю я.

Кендара пренебрежительно машет рукой.

– Не удивляйся, – отвечает она, – ты же не полная дурочка. Отлично знаешь, что раскрывать чужие секреты – моя прямая обязанность.

– Да уж, я заметила, – бормочу я сердито. Она всегда знала о том, о чем не должна была знать.

– Добром все это, однако, для вас двоих не закончится.

Я снова хмурюсь и наконец отталкиваюсь от стены, злясь на саму себя за то, что позволила себе показать ей истинные чувства.

– Ты ошибаешься, – говорю я, гордясь тем, как уверенно звучит мой голос в этот момент.

Кендара лишь пожимает плечами и отвечает:

– Что ж, ты всегда предпочитала учиться на собственных ошибках.

Я качаю головой. Спорить с ней бесполезно. Кендара – реалистка, и, как бы мне ни хотелось сказать обратное, за это я ее и люблю. Она никогда не приукрашивает правду, но порой мне хочется, чтобы все-таки приукрашивала действительность хоть немного, разговаривая со мной.

– Вроде той ошибки, в результате которой я узнала, что являюсь шаманкой? Почему ты мне не рассказала об этом? После того как я пробудила свое магическое ремесло, почему ты меня не нашла? Ты просто-напросто исчезла и оставила меня с письмом, вместо того чтобы предстать передо мной лично.

Кендара написала, что любит меня, но я не уверена, что могу верить ее словам. За годы, что я была ее ученицей, она не выказывала мне ни малейшей симпатии.

Кендара отвечает сурово:

– Я была твоей наставницей, а не опекуншей. Я научила тебе тому, как заботиться о себе самостоятельно. Когда Ронин узнал правду, они с королевой Мейлир запланировали убить нас обеих, поэтому я и исчезла.

Что ж, по крайней мере я рада, что она не рассказала правду обо мне королеве Мейлир. Однако теперь Кендара внезапно нашла меня вовсе не потому, что соскучилась по мне, не так ли?

– Почему мы тогда сейчас разговариваем? – спрашиваю я, скрещивая на груди руки и повторяя тем самым ее позу.

– Потому что у тебя еще есть время, чтобы сделать выбор, – отвечает Кендара.

– Какой именно выбор?

Голос Саенго снова зовет меня, и на этот раз она уже гораздо ближе.

Кендара нетерпеливо вздыхает.

– Хочется ли тебе слышать это или нет, – произносит она, – но мне нужно рассказать тебе о твоей матери. Она была моей подругой.

Я стискиваю зубы, чтобы не сказать ничего язвительного в ответ.

– Последней и единственной подругой, которая отказалась оставить меня, когда я начала новую жизнь, – продолжает Кендара. – Она была губительницей душ, и когда родственники узнали о ее магическом ремесле, они увезли твою мать в далекую деревню. Они скрывали от всех ее силы, поэтому никто не научил ее их контролировать. Когда другие шаманы случайно узнали правду, ее посадили в тюрьму, откуда ее должны были забрать под стражу императорские солдаты и увезти на казнь в Мирриим.

– Ты ее спасла, – говорю я, пытаясь примириться с этой суровой женщиной, стоящей передо мной.

– А разве я могла поступить иначе? Тогда я только училась, чтобы стать новой Тенью, однако я оставила ей способ со мной связаться. Когда я получила от нее послание, то поспешила обратно в Ньювалинскую империю и обогнала солдат, до того как они добрались до Мирриима.

Мои пальцы сжимаются вокруг рукоятки меча Фаут, висящего у меня на поясе. Она всегда делала точно так же, когда чувствовала беспокойство.

– А остальные члены ее семьи? – спрашиваю я.

– Мертвы, – отвечает Кендара без колебаний. – По законам империи казнили каждого, потому что их семья породила губителя душ. Я собиралась вернуться за ними, но было уже слишком поздно.

Я сглатываю, но обида и злость по-прежнему липнут к моему языку. Я полагала, что моя мать была рожденной шаманкой. Мысль о том, что моя семья может находиться в Ньювалинской империи, даже не пришла мне ни разу в голову. И все же скорбь о том, что могло быть моим, скорбь о семье, которая могла у меня быть, разрастается внутри меня все сильнее. Теперь я могу назвать семьей разве что Саенго. Да и Кендару тоже, как бы она ни пыталась убедить меня в обратном.

– А твоя подруга? – Мне кажется странным произносить «моя мама» вслух. Даже в голове это звучит неправдоподобно.

– Я оставила ее в безопасном месте и навещала так часто, как только могла, – говорит Кендара, – пока не узнала, что эта дурочка забеременела. Я предлагала ей убить виновника, однако она настаивала на том, что все произошло по обоюдному согласию и что она хочет родить дочь. Она отказалась покидать тебя, как всех тех, кого ей однажды пришлось покинуть.

Мне хочется верить, что голос Кендары звучит так грубо лишь для того, чтобы скрыть истинные эмоции. Однако я и прежде находила в словах и действиях Кендары смысл, который она в них не вкладывала.

Я поднимаю руку, проводя пальцами по едва уловимым шрамам на кончиках моих ушей.

– Но она все же меня покинула, – говорю я тихонько.

– Не по своей воле. Ньювалинская империя обнаружила ее вскоре после того, как ты родилась. Она умерла, отказавшись раскрыть правду о том, кто помог ей сбежать. И она спасла тем самым мне жизнь за то, что я однажды спасла ее. – На этот раз в голосе Кендары очевидна злость, вызванная воспоминаниями о давних ранах. И с каждым словом ее голос становится все тише, но она продолжает: – Я отыскала всех виновных и заставила замолчать навеки, до того как кто-либо мог рассказать, что у нее был ребенок.

– Так это сделала ты, – шепчу я, а мои пальцы до сих пор касаются кончиков ушей.

– У меня не было выбора. Я не была уверена, знает ли кто-то еще правду о твоем происхождении. Если бы другие шаманы начали поиски, они приняли бы тебя за обычного человека.

Я всегда полагала, что меня бросили в детском приюте. Полагала, что я никому не нужна. Что я девчонка без имени, если не считать того, которое дали мне монахи в приюте при монастыре. Не знаю даже, как смириться теперь с историей Кендары и сопоставить ее с той, в которую я сама всегда верила.

Моя мать меня любила. Если бы Ньювалинская империя ее не нашла, то какой была бы моя жизнь тогда? Я гоню от себя эту мысль. Бессмысленно думать о том, чего нельзя изменить.

Огонь разрастается у меня под ребрами, но я не знаю, на кого направить свой гнев. Кендара убила всех виновных. Однако их отправила Ньювалинская империя. Их отправили Ялаенги.

Они убили бы и меня без колебаний, если бы узнали правду, точно так же, как убили всех моих родных. И все из-за одного шамана! Я опускаю голову и смотрю на свои ладони, будто способна отыскать правду о своем магическом ремесле, глядя на линии на руках.

Моя мать случайно раскрыла правду о своей магии, потому что ее не обучили контролировать свое ремесло. А что, если то, что происходит со мной, происходит вовсе не из-за Бездушного? Если это просто я… теряю контроль над своей магией?

– Тебе следовало рассказать мне всю правду раньше, – говорю я, опуская руки. Саенго снова зовет меня, теперь уже настолько близко, что я слышу и голоса стражников Храма света рядом с ней.

– Я надеялась, что мне вообще не придется тебе рассказывать. Тогда это было совсем неважно.

Слова Кендары разжигают огонь в груди сильнее, сжигая боль и печаль, оставляя лишь гнев.

– Ты знала, кто я такая, – говорю я твердо, – и все равно солгала мне. Ты лгала мне с момента нашего знакомства.

Кендара недовольно вздыхает.

– Абсолютно ясно, что мои уроки о том, как следует контролировать эмоции, тебе не дались. Я солгала не обо всем. Ты и правда одаренная воительница, Сирша. И ты действительно упрямая.

Мне не нравится, что слова Кендары задевают меня за живое. Мне хочется разорвать эти слова в клочья. Даже после лжи мне хочется заслужить ее похвалу.

– Все было сделано ради твоей же безопасности. Я и не ждала, что ты меня поймешь, – говорит Кендара.

– Прекрати разговаривать со мной как с ребенком, – шиплю на нее я. – Я заслуживаю знать правду.

– Я не твоя мать и не обязана тебе ничем, помимо того обещания, которое когда-то дала ей. Я подготовила тебя к жизни так хорошо, как только могла. Ты думаешь, что теперь все знаешь? Думаешь, ты готова узнать всю правду просто потому, что кого-то смогла убить?

Я вздрагиваю. Говорит ли Кендара о том, что произошло в чайном домике, или о том, что я убила Ронина? Когда она сердится, напоминая, что она мне не мать, чтобы заботиться обо мне, от ее слов больно, как от удара. Разумеется, Кендара мне не мать, однако ближе ее у меня никого не было в жизни, и она об этом отлично знает.

Отвечая так медленно, что каждое мое слово звучит как проклятие, я говорю:

– Убивать меня научила ты.

Кендара молчит несколько мгновений. Затем она разворачивается и натягивает глубокий капюшон, скрывая лицо.

– Глупая девчонка, – говорит она грубо. – Я научила тебя выживать, а не отдавать жизнь за империю, которая скорее порадуется твоей смерти, чем поблагодарит тебя.

Она злится, и это меня изумляет. И мой гнев улетучивается. Нечасто я видела ее злой.

Она оборачивается напоследок.

– Еще не поздно просто уйти, – говорит она. – У тебя все еще есть выбор.

– Так вот о каком выборе речь? Ты сказала, что научила меня выживать. Ты меня подготовила.

Она рассерженно вскидывает руки к небу, а затем снова отворачивается, отвечая:

– Очень жаль, что ты так и не научилась мудрости распознавать, когда следует действовать, а когда просто уйти. Ты слишком упрямая. И до сих пор боишься, что уйти означает проиграть.

– Получается, тебе больше понравилось, если бы мы с Саенго просто… исчезли? А что насчет Бездушного? Саенго еще не исцелена, и мы не можем уйти, пока он жив.

Кендара кивает.

– Тебя никто не вынуждал участвовать в этой войне, и в отличие от меня ты никому не давала клятв и обещаний. Если ты планируешь остаться и сражаться, я не стану помогать тебе, если ты жаждешь отдать жизнь, за которую твоя мать отдала свою.

Она уходит прочь по дороге, скрываясь во мраке.

– Кендара, – зову ее я дрожащим голосом.

Она не останавливается. И опять чувство, будто меня предают, жжет мне глотку и глаза. Я всегда ненавидела момент, когда Кендара уходила, потому что никогда не было гарантии, что она вернется. Глядя, как она шагает прочь, я думаю, что это и вовсе конец, к которому я пока не готова.

– Ваш картограф здесь, – говорит Кендара, указывая рукой на ближайшее здание, где в окне второго этажа горит фонарь.

Затем она заворачивает за угол и бесследно исчезает.

Глава 6

Саенго и стражники Храма света находят меня минутой позже, одну в темном переулке.

Сердце как бешеное стучит у меня в висках, а мышцы отказываются расслабляться, мне хочется броситься следом за Кендарой и потребовать от нее… Потребовать чего? Чтобы она осталась? У меня нет ни одной причины просить ее о подобном, и я отлично понимаю, что мое поведение будет выглядеть как детская истерика. Единственное, чем она была мне обязана, – выполнить обещание, данное моей матери когда-то, и его она уже сдержала.

Когда Саенго меня замечает, она на мгновение замирает передо мной. Она не требует никаких объяснений, а после секундного колебания все же бросается ко мне и обнимает за плечи. Я проглатываю злость, жалость к себе и боль, сдавившие мне горло. Стражники Храма света нерешительно останавливаются в нескольких шагах от нас, не зная, как себя вести.

– Картограф, – с трудом выговариваю я, пытаясь придать своему голосу спокойствие, которым на самом деле вовсе не обладаю, – я нашла его.

К счастью, стражники Храма света ничего не говорят о том, что я сбежала от них. Они молча следуют за нами вдоль улочки, иногда обеспокоенно поглядывая на меня. У фасада здания мы находим магазинчик. Над входом рядом с фонарем висит деревянная табличка, вырезанная в форме полураскрытого свитка, на котором написано: «Книги Винимара».

Я вновь сжимаю рукоятку меча Фаут. У меня есть важное дело, и я не могу позволить себе портить воспоминания о Фаут внутренними переживаниями и проблемами. Я здесь ради нее, а не ради себя.

– Тут открыто, – говорит Саенго, поворачивая ручку двери. Над входом звенит колокольчик, когда она распахивает дверь, чтобы войти.

Магазинчик тесный, но теплый. На стенах – книжные полки, стопки свитков занимают все столы. Пара настенных светильников горит с двух сторон от карты Ньювалинской империи на стене, заключенной в раму. Под картой расположен столик, уставленный бутылочками с чернилами, пергаментами и стопками книг, некоторые из которых лежат раскрытыми, как будто кто-то только что сидел и читал, но внезапно ушел.

Изумрудно-пурпурная колибри отдыхает в деревянном скворечнике, подвешенном под потолком. Видимо, это фамильяр. Шаман, которому он принадлежит, сидит за прилавком, записывая что-то в бухгалтерскую книгу. Его аккуратно расчесанные черные волосы падают на ворот простой темно-синей рубашки.

Он говорит что-то на ньювалинском, очевидно, напоминая нам, что магазин уже давно закрыт, однако один из стражников обрывает его речь, произнося на эвейвианском:

– Мы по заданию Храма света.

Мужчина поднимает густые седые брови и, осознавая, кто перед ним стоит, опускает ручку и поднимается на ноги. Выходя из-за прилавка, он низко кланяется, а затем отвечает тоже на эвейвианском, хотя и с явным акцентом:

– Чем я могу вам помочь?

– Вы Винимар? – спрашиваю я. Когда он кивком подтверждает мое предположение, я продолжаю: – Я ищу мужчину, который у вас работает. Не знаю его имени, но у него две дочери. Одну из них зовут Фаут. Не могли бы вы подсказать, где он живет?

Улыбка Винимара вздрагивает, точно от боли, в уголках его губ. Он, кажется, с трудом подбирает подходящие слова, чтобы ответить на эвейвианском:

– Не хочу быть вестником плохих новостей, но Фаут…

– Знаю, – говорю я тихо, снимая ее меч с пояса. – Это принадлежало ей. Я хочу вернуть клинок ее отцу… и извиниться за то, что не смогла ее защитить.

Винимар лишь качает головой и опускает глаза с искренним сожалением, отвечая:

– Он покинул Мирриим, чтобы присутствовать на ее похоронах, и остановился у своего брата на севере. Не знаю, когда он вернется.

– О! – Я опускаю меч, и разочарование разрастается внутри меня.

– Но, – тут же добавляет Винимар, – его вторая дочь Джулейн работает в отряде стражников в Сияющем дворце, и она заглядывает каждую неделю в гости, чтобы узнать, как у меня дела. Я с радостью передам ей этот меч. Как, вы сказали, вас зовут?

Мне не нравится возлагать свои обязанности на кого-то другого. Семье Фаут расскажут о том, как она погибла, но я-то находилась тогда рядом с ней. Мне хочется рассказать ее отцу, какой отважной и верной она была, рассказать, что она стала моей подругой и защищала меня до последнего вздоха.

А вдруг я поступаю эгоистично? Быть может, пытаясь искупить вину, я лишь принесу еще больше боли семье. Я не знаю, как правильно поступить, но если отец Фаут вернется не скоро, у меня нет выбора.

Я нехотя передаю меч владельцу магазинчика и говорю:

– Меня зовут Сирша.

Глаза Винимара широко распахиваются, и его густые брови взмывают вверх.

– Как целительницу душ? – Он поспешно кланяется, на этот раз его поклон очень низкий. – Какая великая честь встретиться с вами.

Я пытаюсь не морщиться, когда отвечаю:

– Пожалуйста, не беспокойтесь. И простите меня за то, что потревожила.

– Ну что вы, вовсе не потревожили. – Винимар поворачивается, осторожно кладет меч на прилавок, а затем делает жест рукой, очерчивая весь магазин. – Могу ли я помочь вам чем-то еще? Все, что пожелаете, к вашим услугам.

– На самом деле есть еще кое-что, – произносит Саенго, делая шаг вперед. – Нет ли у вас случайно каких-нибудь книг об истории Ньювалинской империи, о происходящем на этих землях, скажем, шестьсот лет назад?

Винимар задумчиво стучит пальцем по прилавку.

– Нет, не думаю, – говорит он наконец. – Однако если вас интересуют старинные тексты, вам может понравиться кое-что.

Он спешит в другую часть магазинчика, а затем довольно улыбается, выуживая карту в раме, спрятанную под стопкой других пергаментов. Эта карта куда меньше той, которая висит на стене, однако владелец протягивает ее нам с явной гордостью.

– Это один из моих самых старинных экспонатов, – объясняет он. – Мне, пожалуй, следует расставить все по полкам. – Он кивает на стол.

– Что это? – спрашиваю я, поднимая карту так, чтобы остальные тоже могли на нее посмотреть. Похоже на спешно изображенный план какого-то здания.

– Это один из первых чертежей Храма света, – отвечает Винимар.

– Правда? – спрашивает один из наших стражников, выглядывая из-за моего плеча. – Выглядит непривычно, если глядеть на сооружение сверху.

Я наклоняю голову, рассматривая очертания главного храма, его коридоры и комнаты.

– Мне кажется или храм похож на заснувшего на боку человека? – уточняю я.

– У вас острое зрение, – говорит Винимар. – Такая конструкция была создана специально. Кто бы ни построил Храм света, он хотел, чтобы здание напоминало Спящую Суриаль.

– Спящую? – повторяю я, протягивая ему обратно чертеж. – Никогда не слышала, чтобы ее так называли.

– Это старинное имя. – Он ставит раму с чертежом на полку рядом, чтобы всем было видно. – Оно вышло из употребления во времена правления императора Орина, примерно через сто лет после возведения пяти храмов. Вы знакомы со сказанием о падении Суриаль?

Мы с Саенго отрицательно качаем головами, а стражники Храма света кивают. В Гильдии нам не преподавали ни историю, ни мифологию Ньювалинской империи и никто ничего не рассказывал, учитывая ненависть королевы Мейлир к шаманам.

– Это длинная история, – продолжает Винимар, – она о том, что почти что весь мир был однажды уничтожен Пожирателем – существом, порожденным человеческой жадностью. Одна лишь Суриаль пожалела наш мир и решила вызвать Пожирателя на бой. И несмотря на то что ей удалось уничтожить его, в битве она тоже пала. Когда она умирала, то использовала последнюю каплю своей магии на то, чтобы исцелить человечество. Из ее крови родились тенеблагословленные, из костей – люди, а из фрагмента ее души появились шаманы. Хотя она и погибла, часть ее сознания – эссенция ее души – продолжила жить, и некоторые из ее последователей начали называть ее Спящей, потому что верили, что в один прекрасный день она очнется. Некоторым даже доводилось видеть ее во снах.

Винимар рассказывает нам эту историю с азартом, однако мне не удается разделить его воодушевления. Вместо этого в душе у меня появляется какое-то поганое чувство. Суриаль. Суриали.

Какое неуместное, какое ложное сравнение. Я ведь даже не целительница душ.

Здесь, в самом сердце Ньювалинской империи, мне определенно нужно быть осторожной, стоит следить за своими магическими силами и за тем, что я говорю вслух.

Быть может, Кендара права и я до сих пор боюсь потерпеть неудачу. И не только потому, что хочу помочь Саенго, но и потому, что беспокоюсь о том, что подумают обо мне другие шаманы. Иначе почему я прибыла сюда?

Я потираю лоб и благодарю Винимара за его помощь. Саенго берет меня за руку, напоминая тем самым, зачем мы на самом деле пришли. Неважно, чего ждут от меня окружающие. Я не их целительница душ. Моя единственная задача – победить Бездушного и спасти лучшую подругу.

Хотелось бы мне знать, что планирует Бездушный. Самое могущественное из зол всегда стремится к столь же могущественной цели, например вселить в окружающих страх или заслужить любовь.

А может, ему и вовсе не нужно ничего из этого. Может, он останется в Краю пряльщиков и будет наслаждаться остатком жизни в мире и покое. А я, возможно, отращу крылья и хвост и буду жить с вивернами.

Я закрываю глаза, опуская голову на плечо Саенго, когда мы возвращаемся обратно в Храм света. Она наклоняет голову ко мне, мы обе устали после столь долгого и утомительного дня.

Если бы я могла поговорить с Бездушным, тогда я была бы готова к тому, что он запланировал. Однако слишком просто. И сказать по правде, мне хочется поговорить с ним скорее из любопытства.

Что может рассказать мне шаман, который столь стар и силен? Если верить книгам, Бездушный сошел с ума. Однако, зная, как Ньювалинская империя любит скрывать правду, я начинаю сомневаться, что книги рассказывают правду, особенно учитывая тот факт, что написаны они теми, кто обладает возможностью их переписать.

Глава 7

Некоторым посчастливилось увидеть Суриаль во снах. Я не счастливица. Все мои сны прокляты.

Во сне души в Мертвом лесу будто бы затихли после того, как пробудился Бездушный. Я не знаю точно, что это означает, однако предполагаю, что отчасти виной тому большое расстояние между мной и Мертвым лесом. И после стольких ночей, проведенных в кошмарах о неупокоенных душах, я научилась различать видения и сны.

На этот раз все не так, как бывало прежде: не темно и не мрачно, нет искривленных рук, пытающихся схватить меня, поймать и утащить в чернеющие пасти в стволах гнилых деревьев. Я стою внутри оранжереи в Краю пряльщиков.

Все выглядит, как и прежде: толстый слой пыли и печали. Волокнистые паутины обволакивают окна оранжереи, а по обе стороны от меня возвышаются массивные колонны. Только вот паутина на другой стороне оранжереи новая. Она стала толще, и ее больше, чем раньше, она тянется от пола до потолка, а толстенные жгуты простираются от одной стены к другой.

В центре этой паутины висит кокон Бездушного, наполовину покрытый мхом, который почернел и загнил, и с него сыплются сморщенные цветочные лепестки. Ярко-красное пятно красуется на моей тунике на уровне груди. На мне та самая одежда, в которой я была, когда убила Ронина.

Внезапно кокон начинает вибрировать. У меня ускоряется сердцебиение от тревоги, я отскакиваю подальше и тут же тянусь за своими мечами, однако не нахожу их за спиной. Та энергия и тот страх, что наполняли меня в ту злосчастную ночь, возвращаются ко мне, и мой пульс учащается еще больше. Мне сложно дышать. Кокон медленно ломается и рассыпается, словно то, что внутри него, пытается выбраться наружу.

Теперь меня охватывает неподдельная паника. Я разворачиваюсь, чтобы броситься бежать, однако вместо двери передо мной глухая стена, тоже покрытая паутиной. Я в отчаянии ударяю руками по каменной кладке так сильно, что грубая каменная поверхность царапает мне кожу, а потом снова оборачиваюсь, замирая лицом к кокону.

«Это всего лишь сон. Лишь сон».

Кокон рвется на части. Из него капает грязь, стекая на пол. Из разрыва десятками лезут пауки, крошечные и быстрые, они стремительно разбегаются в разные стороны. Я делаю шаг назад, но врезаюсь в стену – мне некуда отступать, и я наблюдаю за тем, как появляются изогнутые пальцы. Они раздирают кокон окончательно, и из него выливается еще больше грязи, вываливаются куски корней.

Затем появляется лицо – бледное и с впалыми щеками. Это то самое лицо, которое я видела, когда впервые вскрыла кокон, однако в моем сне Бездушный выглядит теперь иначе. У него длинные черные волосы, перепачканные землей, они запутались вокруг его шеи и плеч, словно потрепанная шаль. У него зеленые вены, и они просвечивают через пепельную кожу, словно остатки яда Ронина все еще наполняют его кровь.

Он медленно высвобождает одну руку, а затем и вторую. Рубашка у Бездушного вся в дырах, изъеденная временем, гнилью и плесенью. Если когда-то рубашка и имела цвет, то теперь превратилась в серое тряпье.

– Сирша. – Его голос звучит, как скрежещущий шепот, пугая меня еще сильнее.

Я зажмуриваю глаза, прижимая руки к вискам, и кричу:

– Убирайся из моей головы!

– Но ты ведь хотела поговорить со мной.

Мои глаза поневоле распахиваются, страх и отвращение скручивают живот.

– Нет, – говорю я, – ты ненастоящий.

– Я такой же настоящий, как и любой твой сон. Моя жизнь долгое время состояла из одних лишь снов. – Он медленно выбирается из кокона, движения его напряженные и отрывистые, словно он заново изучает, как работает тело. Из-под мятой рубашки выскакивают и разбегаются пауки.

В следующую секунду паутина начинает трансформироваться и удлиняться. Нити истончаются и отпадают, плавно опуская кокон на пол оранжереи. Когда Бездушный наконец выбирается из своего заключения, его ноги ступают на твердую землю.

Он делает шаг подальше от кокона, потом второй, и бледная грязь тянется за его ступнями. Отчего-то он выглядит куда более пугающе, чем изуродованные тела, которые бросались на меня из глубин Мертвого леса. И все же за страхом в моей душе скрывается еще и то самое беспокойство, которое захлестывало меня, когда я находилась в Краю пряльщиков, – зов той неведомой силы, которая требовала, чтобы я ей ответила.

Я отстраняюсь и спиной прижимаюсь к холодной каменной стене, мне ничего не хочется так сильно, как сбежать из этого кошмара.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я. Это всего лишь сон, и тем не менее меня переполняет осознанность того, что я нахожусь в этом месте по-настоящему, нахожусь рядом с ним. Мои ботинки касаются грязного пола. Холодный пот стекает по спине, во рту – неприятный горький привкус.

Воздух вокруг меня сухой и затхлый. Когда Кендара однажды отправила меня в шахту в Коралловых горах, там воздух пах так же: старый, застоявшийся, словно заключенный в ловушку времени.

Чем ни был этот сон, он является отлично спроектированной иллюзией.

Бездушный не двигается, однако его обескровленные губы растягиваются в улыбке. Он выглядит кладбищенски бледным и пугающим, не считая его ясных и ярких, сияющих, как янтарь, глаз. Он делает легкое движение рукой, указывая на то, что нас окружает, и спрашивает:

– Будь ты на моем месте, чего ты хотела бы?

– Покоиться с миром?

Он начинает смеяться, глухо и скрипуче.

– Как я могу покоиться с миром, если те, кто меня создал, все еще держат власть над Ньювалинской империей?

«Его создали?» Мои мысли спотыкаются об эти слова, и внезапно мой страх обретает смысл.

Если бы это происходило со мной на самом деле, если бы Бездушный каким-то невероятным образом разговаривал со мной по-настоящему и это не было бы моим воображением, глупо не использовать ситуацию в личных целях. Уверенность расправляет мне плечи, позволяя сбросить с себя страх.

Я отталкиваюсь от стены, сжимая руки в кулаки, и спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду? Какие у тебя отношения с родом Ялаенгов?

– Они правят с тех самых пор, как была основана Ньювалинская империя. Невозможно держать в своих руках власть столь долго, не имея несколько скелетов в шкафу.

– Скелетов вроде тебя, – говорю я.

Его магия едва заметно касается моей ментальной защиты, словно крючок, царапающий по плоти, поджидающий момента, когда можно зацепиться. Секреты скрываются внутри его силы, желающей заполучить еще больше могущества. Я вскидываю подбородок, отказываясь поддаваться этому предательскому чувству.

Внезапно по телу Бездушного пробегает дрожь, а потом он весь начинает расплываться, словно изображение на поверхности воды, потревоженное упавшим в нее камешком. Я моргаю, пытаясь сфокусировать зрение, будучи сбитой с толку. Его челюсть напрягается, вены становятся ярче и выступают из-под кожи. Затем все опять фокусируется, и я снова вижу его четко и ясно, а янтарные глаза Бездушного застывают на мне.

И вдруг я понимаю, в чем дело. Он слаб! Слаб настолько, что ему сложно поддерживать эту иллюзию, это мир сновидений, созданный его магическим ремеслом.

Когда Бездушный начинает говорить, его голос звучит не громче шепота. Однако взгляд у него уверенный и пронзительный, точно я солнце, а он изголодался по свету и теплу.

– Сама подумай, почему род Ялаенгов хранил правду о моем существовании в секрете, – говорит Бездушный. – Ты и правда думаешь, что Ньювалинская империя, которую возвели благодаря завоеваниям и бесконечным войнам, хранит секреты, чтобы поддерживать мир и покой?

– Потому что Ронин солгал, сказав, что убил тебя. Однако он был единственным, кто способен контролировать Мертвый лес и держать тебя в состоянии летаргического сна. У Ялаенгов не оставалось выбора, кроме как поддержать обман.

– Это имело бы смысл, если бы ты знала чуточку больше о губителях душ и роде Ялаенгов, – говорит он.

– Просвети меня.

Мой сарказм, кажется, его забавляет. Бездушный склоняет голову набок. Ошметки грязи падают с его спутавшихся волос, обвивающих шею.

– Большинство губителей душ недостаточно сильны, чтобы вырывать человеческие души. Эта сила очень редкая, и каждый раз, вырывая душу человека, мы платим за это частичкой собственной души. Наше ремесло не предназначено для того, чтобы использовать его против людей. Однако род Ялаенгов никогда не мирился с тем фактом, что им не дозволено получить что-то. Они всегда считали, что наша сила должна быть использована в качестве оружия на войне.

Единственной человеческой душой, которую я когда-либо вырывала, была душа метателя ножей, которого я встретила в северной части владений Ронина. Я сделала это не нарочно – он все-таки душил меня в тот момент. Однако стоил ли тот поступок частички моей собственной души? Мысль об этом меня пугает.

– Общеизвестная история гласит, что череда завоеваний Ялаенгов подошла к концу, когда ты решил пойти против своего же народа, чем предоставил всем государствам общего врага. Ты сошел с ума от своей необъятной силы и убил всех до единого на поле боя – и противников, и союзников. Если все это ложь, тогда расскажи мне, что на самом деле произошло.

Моя любознательность разрастается, и я чувствую воодушевление при мысли о том, что узнаю историю из первоисточника. Однако я тут же напоминаю себе, что Бездушному нельзя доверять. Какую бы версию он мне ни предоставил, единственным, кто мог бы подтвердить или опровергнуть ее, был Ронин.

– Может быть, расскажу, – отвечает Бездушный, – когда ты будешь готова услышать.

– Как практично.

Бездушный снова улыбается. Даже несмотря на длительное время, проведенное в коконе, определенно оставившее след, есть в нем нечто обезоруживающее. Его магия нашего ремесла извращена злом, но есть в ней и завлекающее мои самые темные, самые уязвимые мысли. Обещание ни с чем не сравнимой силы. Обещание того, что с такой силой мне никогда не придется ничего бояться и переживать, что я недостаточно хороша для чего-то.

Я качаю головой и прижимаю ладонь к груди, вновь невольно вспоминая о частичке себя, которой я пожертвовала, когда вырвала душу метателя ножей. Я знаю, что достойна. Знаю. Но страх не река, нельзя его однажды перейти и избавиться от него навсегда. Страх – это море, и каждый пережитый шторм становится доспехами, которые защищают меня от следующего ненастья.

– Я не могу доверять ни единому твоему слову.

– Тогда доверяй тому, что расскажут тебе другие, – отвечает Бездушный. – Спроси принцессу Эмбер, как Ньювалинская империя меня создала. Посмотри, какую версию правды они тебе преподнесут.

Я усмехаюсь от его дерзости. Я действительно планирую узнать правду, но не для того, чтобы оправдать его, чтобы уничтожить. И мне нужно знать, что он собой представляет.

Бездушный делает еще один шаг ко мне. Его по-прежнему ясные и яркие глаза и многозначительная улыбка заставляют меня сжаться и опустить плечи.

– Спроси у них, – говорит он, – о моем брате.

Мой пульс учащается еще больше. Я впервые слышу о том, что у Бездушного был брат. В книгах по истории ни разу не упоминалось, кем он был до войны и была ли у него семья.

Да, мое любопытство сильно, но я не должна забывать, что Бездушный играет со мной, пытаясь обмануть. И мне нужно знать, что он затеял на этот раз.

– Каким образом ты собираешься напасть на Ялаенгов, если ты здесь один посреди прогнившего леса, а они на другом конце континента, под защитой самой большой армии на всем Тии?

Бездушный стряхивает грязь с пальцев и отвечает:

– Ты скоро узнаешь.

Звучит жутко.

Он медленно отворачивается, и я чувствую, как запах земли и гнили исчезает. Наш мир сновидений начинает расплываться по периметру.

– А что насчет гнили? – поспешно спрашиваю я. – Ты можешь ее излечить?

– Может, я и являюсь ее источником, однако я не причина. Поблагодари за это Ронина.

– Ты можешь излечить гниль? – повторяю я громче.

– Может быть. Спроси меня, когда мы встретимся в следующий раз.

Я сжимаю кулаки сильнее и кричу ему вслед:

– Какой смысл было приходить ко мне во сне, если ты не хочешь отвечать ни на один из моих вопросов?

– Я пришел не для того, чтобы отвечать на твои вопросы, Сирша Ашвин, – говорит он спокойно. Оранжерея расплывается, обращаясь в одно сплошное серое пятно. – Я пришел, чтобы послушать их и узнать, что у тебя в душе. Теперь я знаю.

Я расправляю плечи. Тепло разрастается у меня в груди. Он ничего мне не рассказал, а мои вопросы помогли ему узнать все о моих намерениях. Я позволила ему манипулировать собой как полная дурочка. Кендара была бы в ярости.

– Мы встретимся снова, – говорит Бездушный, а потом исчезает.

Я охаю, просыпаясь и быстро моргая, чтобы сфокусировать зрение. Свет раннего утра окрашивает мозаику на потолке и шелковое покрывало на моей кровати в золотые оттенки. Я комкаю простыню, в висках у меня стучит.

Склоняясь надо мной, Саенго хлопает меня по плечу.

– Сирша, – говорит она, – просыпайся. Тебе стоит взглянуть кое на что.

* * *

Я быстро следую за Саенго, но мысли все еще мечутся между тревожным сном и ее спешкой.

Тихо ступая по мраморному полу, мы поднимаемся наверх. Я вспоминаю чертеж строения храмового комплекса и то, что он напоминает лежащую на боку женскую фигуру. Прямо сейчас мы находимся где-то в районе позвоночника, однако следующий коридор приводит нас наверх, к плечу, а затем к верхней части руки.

Балкон, где мы оказываемся, выходит на главный внутренний двор, который украшают стоящие в ряд статуи и фигурные кусты, подстриженные в форме журавлей. Каменная балюстрада напоминает цветущий плющ. Каждые несколько секунд бутоны сжимаются, обращаясь в каменные почки, а потом снова распахивают свои лепестки, среди которых сияют драгоценные камни, спрятанные в цветочных сердцевинах.

Время еще раннее. Два подсвечника из кованой латуни висят на крючках, по одному с каждой стороны балкона, в них пылает огонь, который горит без масла или топлива.

– Что ты здесь делала? – спрашиваю я, когда Саенго тянет меня за собой на балкон.

– Я не могла уснуть, – отвечает она. – Но ты посмотри, кто только что прибыл.

Потирая заспанные глаза в попытках избавиться от остатков сна, я наклоняюсь, чтобы взглянуть на двор под балконом. Вижу много гостей и дрейков. Солнечные воины стоят на страже, пока слуги покорно ждут рядом с драгокином в красивых доспехах. Небольшая процессия в легких мундирах занимает почти все свободное пространство. У всех белоснежные волосы и серая кожа. На плащах вышиты символы, изображающие горящую корону: клан Огнерожденных владык.

– Тейерн. – Я оглядываю группу воинов, однако не вижу его среди них. Должно быть, он уже внутри храма вместе с тем, кто прибыл на этом драгокине. – Пошли.

Мы спешно покидаем балкон, направляясь в сторону главного молитвенного зала с огромной статуей Суриаль. Так рано в Храме света очень мало стражников, потому что лишь жрицы и жрецы уже проснулись для утренней молитвы.

Чьи-то голоса разносятся по коридору, и я хватаю Саенго за руку, быстро утягивая ее за распахнутую дверь. Мы ждем, прячась и прижимаясь спинами к стене, пока топот ног исчезнет за поворотом. Среди всех остальных я различаю голоса Киши и Тейерна. Что ж, если Тейерн прибыл лично, должно быть, причина встречи не ждет отлагательств.

Когда они проходят мимо, мы с Саенго тайком следуем за ними. Киша и Тейерн, окруженные стражниками и слугами, разговаривают на ньювалинском языке. От разочарования у меня тут же начинает болеть голова. Мне нужно поговорить со жрицей Мией и попросить, чтобы кто-нибудь дал нам с Саенго несколько уроков местного языка.

Даже со спины Тейерн и Киша выглядят как сногсшибательная пара. Невзирая на столь ранний час, на принцессе Эмбер одеяние из многослойного золотого шелка, струящееся вокруг фигуры. Ее волосы заплетены вокруг короны, украшенной лепестками и алыми рубинами, а на шее блестят драгоценные камни, сочетающиеся с красными сережками. Рядом с ней шагает Тейерн в синем наряде с серебряной вышивкой на спине и воротнике. Его талию украшает такого же оттенка серебряный пояс, поверх которого надет ремень с серебряными звеньями и белыми драгоценными камнями, такими же, как в его короне.

Рядом с ними нет ни одного фамильяра. Несмотря на их договорной союз, доверие пока, очевидно, является вещью слишком хрупкой.

Стражники открывают двери, за которыми располагаются огромные круглые покои. Киша и Тейерн заходят внутрь. Слуги кланяются, собираясь уходить, когда стражники закрывают двери. Саенго толкает меня.

– Погодите! – кричу я, огибая слуг.

Стражники замирают, с удивлением на меня таращась, скорее всего, потому, что я до сих пор в ночной сорочке. По крайней мере я накинула свободный хлопковый халат и завязала пояс. Стражники колеблются, однако потом снова распахивают двери, впуская меня.

Внутри зал оказывается больше, чем я ожидала, с окнами от пола до потолка, занимающими половину стен, и с тяжелыми алыми портьерами. Потолок образует стеклянный купол, открывающий вид на яркое утреннее небо с воздушными облаками.

Пятеро шаманов встали из-за стола, чтобы поклониться Кише и Тейерну. Учитывая качество их нарядов и изысканный стиль, а также то, что у каждого из шаманов глаза разного цвета, я прихожу к выводу, что это верховные жрецы и жрицы из храмов, посвященных разным магическим призваниям. Должно быть, это и впрямь важная встреча.

Киша проходит по залу и садится во главе стола, замечая меня, только когда усаживается. Однако она никак не реагирует на мое появление, лишь вопросительно поднимает одну из своих идеальных бровей.

Остальные шаманы тоже увидели меня и перешептываются между собой на ньювалинском. Так как Киша не выказывает возражения, я делаю вид, что мое присутствие на встрече запланированное. Прислонившись к стене, я замираю. Тейерн стоит ко мне спиной, однако оборачивается, чтобы посмотреть, на кого все уставились. Удивление мелькает в его глазах, но мгновением позже растворяется, и он отворачивается, не говоря мне ни слова.

– Благодарю всех за то, что прибыли так быстро, – говорит принцесса Эмбер на казаинском, скорее всего, для Тейерна, однако я рада, что могу понять их беседу. Принцесса улыбается той же раздражающе-снисходительной улыбкой, как и во время нашей встречи вчера. Все в зале мгновенно затихают. Даже самые значимые фигуры Мирриима слушаются ее беспрекословно. – Хлау Тейерн прибыл со срочными новостями.

Сказав это, принцесса Эмбер кивает Тейерну, который продолжает на ньювалинском, говоря какое-то приветствие. Потом он произносит на казаинском:

– Не стану тянуть время. Эвейвианские войска окружили казаинский порт на наших южных границах. Королева Мейлир требует разрешения перейти реку Ксию, что позволит ее кораблям войти в Ньювалинскую империю, и тогда до Мирриима ей останется меньше дня пути.

Глава 8

Шаманы слушают с мрачными лицами, пока Тейерн рассказывает, как его народ несколько раз пытался провести переговоры с королевой Мейлир и убедить эвейвианцев вернуться в свои земли, не затевая кровопролитий. Однако пока королева не ответила ни на одно послание, отправленное ей соколиной почтой.

«Ты скоро узнаешь».

Не об этом ли говорил Бездушный? Теперь, когда Ронина больше нет, могла ли королева Мейлир заключить сделку с Бездушным вместо него? И если она действительно сделала это, то теперь под его контролем вся эвейвианская армия.

Сколько из собравшихся сейчас в этом зале знают о пробуждении Бездушного? Отчего-то я сомневаюсь, что Киша поделилась этой информацией с представителями других шаманских храмов. Быть может, она и является верховной жрицей, однако в первую очередь она принцесса Эмбер.

– Где Его Императорское Величество? – спрашивает у Киши мужчина с сапфировыми глазами. Это верховный жрец Храма воды, средних лет мужчина с темно-коричневыми волосами, которые уже седеют у висков. Он хлопает ладонью по столу, и его тяжелые браслеты громко звенят.

Киша отвечает ему совершенно спокойно:

– Мой брат уже осведомлен о сложившейся ситуации.

Учитывая, что никто не возмущается в ответ, можно прийти к выводу, что Его Императорское Величество обычно и не присутствует на подобных собраниях. Я вспоминаю, как Кендара однажды говорила, что нынешнему наследнику императора не хватает проницательности. Пожалуй, именно принцесса Эмбер по-настоящему принимает все решения и имеет всю власть.

– Подобного нельзя допустить, – продолжает верховный жрец Храма воды. – Нам следовало пойти войной на Эвейвин в тот же самый момент, когда они напали на нас на севере. Видите, к чему привело наше бездействие? Королева Мейлир слишком много о себе возомнила. Нам следует ее усмирить.

Верховная жрица Храма ветра, молодая женщина с глазами, словно аметисты, кивает в знак согласия.

– Вы планируете присоединиться к нашим солдатам во время битвы, лорд Эльвин? – интересуется Киша. – Если же нет, то не следует с такой пренебрежительностью распоряжаться жизнями ньювалийцев. – Ее голос звучит легко и простодушно, что совсем не сочетается со смыслом, вложенным в ее ответ. Лорд Эльвин садится на свое место, недовольно поджимая губы. Его рука, которую он убирает со стола, сжимается в кулак у него на коленях.

Киша не солгала, когда сказала мне, что предпочитает не тратить время на любезности и говорит всегда прямо. И совершенно очевидно, что тем самым она приобрела немало недругов в императорской свите. Я вспоминаю наш с Тейерном разговор в Краю пряльщиков, когда он говорил, что будет, если принцесса Эмбер погибнет. У нее несколько братьев и сестер. Быть может, она сейчас и занимает самую влиятельную должность в Ньювалинской империи, однако ее с легкостью можно заменить, если произойдет несчастный случай. Неудивительно, что большую часть времени она проводит в Храме света, а не в Сияющем дворце с придворными своего отца.

Тейерн говорит что-то еще, и мои мысли возвращаются к нынешней проблеме. Зачем Бездушному армия, если то, что говорят о нем, правда: он может уничтожить целое войско на поле боя одним взмахом руки? Бездушный утверждает, что хочет отомстить роду Ялаенгов за некое преступление, однако значит ли это, что он планирует идти на них войной? Учитывая, что королева Мейлир выгнала всех рожденных шаманами из эвейвианской армии, она теперь даже не сможет войти на территорию Мирриима.

К сожалению, ни одну из своих мыслей я не могу произнести вслух.

– Зачем вы нам это рассказываете, если под угрозой нападения находятся казаинские границы? Неужели ваш клан не может отбиться от такого крошечного королевства? – спрашивает шаман с густой черной бородой.

Осанка Тейерна ничем не выдает его мысли и чувства, однако когда он отвечает, в его голосе слышно легкое недовольство:

– В прошлом Казаин выдерживал натиск куда более могущественных государств в куда более продолжительный период времени. Будьте уверены, я здесь не по этой причине.

Щеки шамана краснеют, и мне приходится подавить свою усмешку.

– Я прибыл поделиться с вами данной новостью, потому что на севере Эвейвин напал на нас всех, не только на Казаин. Если вы желаете, чтобы наш союз увенчался успехом, – он делает паузу, достаточно длинную, чтобы все видели, как он переводит глаза на Кишу, – ньювалийцы и казаинцы должны ответить на нападение вместе.

Очевидно, что после смерти Ронина Тейерн смирился с тем, что ему придется жениться. Чувство вины пробегает по моему позвоночнику.

– Хлау Тейерн прав. Император должен ответить быстро и решительно, – говорит другая шаманка – женщина с пронзительными рубиновыми глазами и черными волосами, кончики которых окрашены в белый цвет. На ней наряд с высоким воротником, из-за которого она похожа на страуса. Остальные члены собрания согласно кивают.

– И мы ответим, леди Айя, – говорит Киша. – Давайте обсудим, как наилучшим образом действовать в данной ситуации, а затем я передам наши мысли и предложения своему брату и императору.

В этот момент она делает паузу и дает стражникам, стоящим в углу, знак рукой. Они тут же распахивают двери, затем кланяются мне и ждут. Меня выгоняют! Вероятно, Киша вообще разрешила мне остаться здесь изначально лишь потому, что не хотела, чтобы все поняли, что я не повинуюсь ее приказам и пришла сюда без приглашения.

1 Слоеные тапиоковые пирожные – традиционный десерт азиатской кухни, его готовят из тапиоки (крахмалистого продукта, получаемого из корней тропического клубнеплодного растения маниоки).

Продолжить чтение