Читать онлайн Инкарцерон бесплатно

1

Кто может измерить бескрайность Инкарцерона?

Его залы и виадуки, его пропасти?

Только человек, познавший свободу,

Понимает, что он в тюрьме.

Песни Сапфика

Финн лежал ничком, прикованный к плитам транзитной магистрали. Его широко раскинутые руки были так сильно придавлены тяжестью оков, что он едва мог оторвать запястья от земли. Лодыжки опутала скользкая металлическая цепь, пропущенная через закрепленное в мостовой кольцо. Он не мог даже вдохнуть полной грудью – только лежать, чувствуя щекой холод камня. Цивилы появятся рано или поздно.

Он почувствовал их приближение раньше, чем услышал: дрожь земли, сперва едва ощутимая, нарастала, пока не передалась и ему, заставляя вибрировать каждым нервом. Затем донесся гвалт голосов в темноте, грохот движущихся повозок, медленный глухой лязг колесных ободьев. С усилием повернув голову, он откинул с глаз грязные космы и отметил, что прикован точно поперек дороги – колеи словно пронзали его тело.

Пот стекал по лбу. Рукой в перчатке Финн ухватился за стылые цепи, подтянулся и сделал вдох. В едком воздухе стоял запах машинного масла.

Звать на помощь пока рано. Они слишком далеко и ничего не услышат сквозь этот грохот, пока не пересекут огромный зал. Надо не пропустить момент. Чуть опоздаешь – и повозки уже не остановить, они его просто раздавят. В отчаянии Финн старался не думать о том, что возможен и еще один вариант: они увидят и услышат его, но им будет все равно.

Огни.

Маленькие огоньки ручных фонариков. Он принялся сосредоточенно считать: девять, одиннадцать, двенадцать; затем начал снова, чтобы добраться до того спасительного числа, которое поможет избавиться от тошноты, подкатывающей к горлу.

Уткнувшись носом в разодранный рукав – стало чуть удобнее, – Финн подумал о Кейро, его ухмылке, издевательском тычке напоследок, прежде чем тот проверил надежность замков и ушел в темноту. «Кейро», – с горечью прошептал он.

Гигантский зал и невидимые галереи поглотили шепот. В пропахшем металлом воздухе висел густой туман. Повозки лязгали и громыхали.

Теперь он уже мог разглядеть бредущих людей. Они появлялись из холодного мрака, укутанные с ног до головы настолько, что трудно было разобрать, дети это или согбенные старухи. Наверное, дети: если у цивилов и остались старики, они ехали бы на повозках вместе с добром. Рваный черно-белый флаг был прицеплен к переднему возу. Финн смог рассмотреть рисунок на гербе: птица с серебряной молнией в клюве.

– Стойте! – закричал он. – Эй! Сюда!

Грохот механизмов сотрясал пол так, что ныли кости. Финн напрягся, когда тяжелые, мощные повозки оказались почти рядом; смрад множества немытых тел ударил в нос, скрежет и бряцание поклажи оглушали. Он замер, борясь со страхом, неустанно проверяя себя на прочность, не дыша, не позволяя себе сломаться. Потому что он Финн Видящий Звезды, и он справится. И все же, словно из ниоткуда, на него обрушился панический ужас. Финн приподнялся и заорал:

– Слышите меня?! Стойте! Стойте!

Они приближались.

Грохот сделался нестерпимым. Теперь уже Финн выл и бился в попытке разорвать цепи, потому что инерция груженых повозок неумолима. А значит, его раздавят, сомнут, он умрет в медленных, невыносимых муках.

И тут он вспомнил о фонарике.

Пусть крохотный, но все же фонарик у Финна был. Кейро позаботился об этом. Подтянувшись на цепи, Финн вывернулся и сунул руку под одежду. Кисть свело судорогой. Холодный цилиндр выскальзывал из пальцев.

Он наконец вытащил его и тут же уронил. Фонарик откатился и стал почти недосягаем. Выругавшись, Финн извернулся, дотянулся до заветного цилиндра, прижал подбородком.

Засиял тонкий лучик.

Он с облегчением выдохнул. Тем временем повозки приближались. Конечно же, цивилы уже могут заметить его. Они должны заметить!

Фонарик звездочкой сверкал в необъятной грохочущей темноте зала. Финн знал: сквозь паутину лестниц и галерей, сквозь тысячи комнат-лабиринтов Инкарцерон чувствует нависшую над Финном опасность и предвкушает развлечение. Будет наблюдать, но ни в коем случае не вмешиваться.

– Я знаю, ты видишь меня! – закричал он.

Колеса, огромные, высотой с человека, скрежетали в колеях, выбивая искры. Жалобно закричал ребенок. Финн зарычал и съежился, понимая, что не получилось, что всему конец… и тут в уши ему ударил пронзительный визг тормозов, и все косточки в его теле, до самых кончиков пальцев, отозвались.

Колеса – громадные, смертоносные – надвигались, нависая над беспомощным пленником.

И остановились.

Не пошевелиться. Его парализовало от ужаса. Фонарик высвечивал большую заклепку на ободе.

Позади раздался голос:

– Как твое имя, узник?

Цивилы сгрудились в темноте. Он попытался поднять голову и увидел смутные фигуры.

– Финн. Мое имя Финн, – прошептал он, сглотнув. – Я думал, вы не остановитесь…

Ворчание. Кто-то проговорил:

– По-моему, он из подонков.

– Нет! Пожалуйста! Прошу вас, освободите меня.

Никто не сказал ни слова, никто не пошевелился. Тогда он сделал вдох и глухо промолвил:

– Подонки устроили набег на наше Крыло. Убили моего отца, а меня оставили тут на милость всякого, кто проедет мимо.

Он попытался облегчить боль в груди, вцепившись пальцами в ржавые цепи.

– Пожалуйста! Умоляю вас!

Кто-то подошел ближе. Носки сапог оказались прямо у глаз Финна. Грязные, один дырявый.

– Которые из подонков?

– Комитатусы[1]. Их вожак называет себя Джорманриком, Лордом Крыла.

Человек сплюнул, едва не попав в Финна.

– А, этот чокнутый душегуб.

Почему ничего не происходит? Финн в отчаянии изогнулся всем телом, насколько позволяли оковы.

– Пожалуйста! Они могут вернуться!

– А я говорю – переехать его и дело с концом. Зачем нам вмешиваться?

– Потому что мы цивилы, а не подонки, – голос, к удивлению Финна, был женский.

Он услышал шорох ее шелковых одежд под грубым плащом. Говорившая опустилась на колени, и он увидел руки в перчатках, тянущиеся к оковам. Запястья Финна кровоточили; ржавчина расплывалась разводами на грязной коже.

Человек нетерпеливо произнес:

– Маэстра, послушай…

– Неси клещи, Сим. Сейчас же.

Ее лицо оказалось совсем близко.

– Не бойся, Финн. Я тебя тут не оставлю.

Он с трудом поднял взгляд – и увидел женщину лет двадцати, рыжеволосую и темноглазую. Еще через мгновение он почувствовал ее запах. Аромат мыла и мягких шерстяных тканей – пронизывающий сердце, прорывающийся сквозь его память прямиком в темноту наглухо закрытого внутри него черного ящика. Комната. Комната и яблоневые поленья в камине. Торт на фарфоровой тарелочке.

Возможно, на его лице отразилось царящее в душе смятение, потому что она, задумчиво взглянув на него из-под укрытия капюшона, добавила:

– С нами ты будешь в безопасности.

Не дыша, Финн смотрел на нее.

Детская. Каменные стены. Роскошные алые портьеры.

Торопливо подошел мужчина, поддел клещами звено цепи.

– Глаза побереги, – проворчал он.

Финн уронил голову на руки, чувствуя, как вокруг толпится народ. На мгновение он подумал, что близится один из его мучительных припадков; закрыл глаза, ощутив знакомый одуряющий жар, окутавший тело. Борясь с дурнотой и сглатывая слюну, он ухватился за цепи, дрожащие под напором массивных клещей. Воспоминание таяло; комната, очаг, торт и крохотные серебряные шарики на тарелке с золотой каймой. Исчезало, как ни пытался он удержать его, а ледяная тьма Инкарцерона возвращалась вместе с кислым металлическим запахом колесной смазки.

Оковы соскользнули и упали. Он поднялся, облегченно вздохнув полной грудью. Женщина осмотрела его запястья.

– Нужно перевязать.

Он замер. Маэстра прикоснулась холодными чистыми пальцами к его коже между рукавом и перчаткой и заметила крохотную татуировку – коронованного орла.

Она нахмурилась:

– Это не знак цивила. Похож на…

– Что? – сразу же насторожился он. – На что?

По залу разнесся грохот. Лязгнули упавшие цепи.

– Странно, – с сомнением пробормотал стоящий позади мужчина с клещами. – Этот болт не закреплен…

Маэстра не отрывала взгляда от птицы.

– Мы нашли кристалл.

Позади них раздался возглас.

– Что за кристалл? – спросил Финн.

– Странный предмет. С таким же знаком.

– Такая же птица? Ты уверена?

– Да. – Она отвлеклась на болт. – Ты в самом деле…

Значит, она должна выжить. Финн толкнул девушку на пол.

– Ложись, – зашипел он. И добавил зло: – Ты что, не понимаешь?! Это ловушка!

На мгновение во взгляде Маэстры мелькнуло удивление, быстро сменившееся ужасом. Она вырвалась, подскочила и завопила:

– Бегите! Все бегите!

Но из люков в полу сквозь распахнутые решетки уже лезли, гремя оружием, люди.

Финн молниеносно оттолкнул человека с клещами, сорвал фальшивые крепления и отшвырнул цепи. Заорал Кейро, над головой просвистел нож. Финн бросился на пол, перевернулся и огляделся.

В зале было черно от дыма. Цивилы кричали и разбегались в надежде укрыться за колоннами, но подонки уже забрались на фургоны, паля во все стороны без разбора, красные вспышки самодельных ружей заполнили пространство едким смрадом.

Он не видел ее. Может, убита, может, убежала. Кто-то махнул ему и бросил оружие; кажется, Лисс, хотя кто знает – подонки прятались под темными шлемами.

Наконец он увидел Маэстру. Она прятала ребятишек под ближайший фургон. Один малыш заплакал, и она схватила его и прижала к себе. Но тут на пол посыпались, лопаясь, словно сырые яйца, маленькие шарики, испускающие зловоние. У Финна заслезились глаза. Он достал и натянул свой шлем с защитной маской, прикрывающей нос и рот. Сквозь пластину для глаз окружающее виделось в красном мареве, но фигуры различались отчетливо.

Она вооружена и стреляет.

– Финн!

Это был Кейро, но Финн проигнорировал оклик и метнулся к повозке. Нагнулся, схватил Маэстру за руку и выбил оружие. Та, гневно зашипев, рванулась к его лицу пальцами в унизанных шипами перчатках – острия заскребли по металлу. На Финна, пиная и толкая, со всех сторон набросились дети, но он уже тянул Маэстру за собой. С телег на пол летела провизия, которую тут же подхватывали и волокли в люки.

Завыла сирена.

Инкарцерон пробудился.

В стенах сдвинулись панели. С громким щелчком на невидимом потолке включились прожекторы, шаря яркими лучами по залу, выхватывая разбегающихся, как крысы, подонков. Заметались безразмерные тени.

– Уходим! – заорал Кейро.

Финн волок женщину за собой. Неподалеку от них безжалостный луч поймал убегающую фигуру, и та беззвучно испарилась. Плакали дети.

Потрясенная, едва дышащая женщина обернулась, бросив взгляд на то, что осталось от ее людей. Финн потащил ее к люку.

Их взгляды встретились.

– Вниз! – выдохнул он. – Или умрешь.

На секунду ему показалось, что она не послушается.

Но она плюнула в него, вырвалась и спрыгнула в люк сама.

Вспышка белого пламени обожгла камни, и Финн торопливо прыгнул следом.

Скат был из белого шелка, тугого и прочного. Финн стремительно соскользнул по нему прямо в кучу награбленных мехов и металлического хлама.

Уже отконвоированная в сторону, с дулом у виска, Маэстра встретила его презрительным взглядом.

Финн медленно и тяжело поднялся. Повсюду вокруг в тоннель скатывались нагруженные добычей подонки. Многие были ранены, некоторые почти без сознания. Последним, легко приземлившись на ноги, прибыл Кейро.

Решетки с грохотом захлопнулись.

Скаты опали.

Смутные фигуры, тяжело дыша и кашляя, сдирали с себя маски.

Кейро медленно снял свою, явив миру красивое перепачканное лицо. Финн зло набросился на него:

– Что произошло?! Я чуть не свихнулся! Почему так долго?

Кейро улыбнулся:

– Успокойся. У Акло не получался фокус с газом. А ты их ловко заговорил.

Он кивнул на женщину:

– Зачем она тебе?

Финн отмахнулся:

– Заложница.

Кейро выгнул бровь:

– Слишком много возни.

Он сделал знак человеку с ружьем, тот клацнул затвором. Маэстра побледнела.

– Я рисковал жизнью и имею право на особую награду, – упрямо заявил Финн. Он не шевельнулся, однако его тон привлек внимание Кейро. Секунду они смотрели друг на друга. Затем его названый брат холодно произнес:

– Ну, если она тебе нужна…

– Она мне нужна.

Кейро снова посмотрел на женщину, пожал плечами:

– О вкусах не спорят.

Затем хлопнул Финна по плечу, выбив облако пыли, и прибавил:

– Отличная работа, брат.

2

Мы выберем и воссоздадим Эру из прошлого.

Мы построим мир, свободный от перемен, а значит, и от тревог, и от потрясений.

Мы построим рай!

Декрет короля Эндора

Дуб, похоже, был настоящий, только специально состаренный. Подобрав юбку, она легко взбиралась по огромным ветвям все выше. Трещали сучья, марал пальцы зеленый лишайник.

– Клодия! Уже четыре часа! – визгливо крикнула Элис откуда-то из розового сада.

Клодия сделала вид, что не услышала, раздвинула листву и выглянула наружу.

С высоты она видела всю усадьбу: огород, теплицы и оранжереи, корявые яблони в саду, амбары, в которых зимой устраивались танцы. Видела просторные зеленые лужайки, спускавшиеся к озеру, и полосу буков, за которыми скрывалась тропинка на Хитеркросс. Дальше, к западу, дымились трубы фермы Элтана, на холме Эрмер возвышалась колокольня старой церкви, увенчанная сверкающим флюгером. Еще дальше на мили и мили простирались обширные земли поместья Смотрителя: луга, деревни, дороги, туманная дымка над реками – словно сине-зеленое лоскутное одеяло.

Она облокотилась о ствол и вздохнула. Какая мирная картина, столь совершенная в своем обмане. Как тяжело будет покинуть все это.

– Клодия! Поторопись!

Теперь голос звучал тише. Видимо, нянька убежала обратно к дому – беспокойно захлопали крыльями голуби, словно кто-то поднимался по ступеням мимо голубятни. Куранты на конюшне начали отбивать время, жаркий день наполнился перезвоном.

Сквозь знойное марево Клодия заметила на тракте карету.

Девушка поджала губы. Что-то он рано.

Даже с такого расстояния было видно, как из-под колес черного экипажа поднимаются клубы дорожной пыли. Четыре вороных коня в упряжке и восемь всадников свиты. Клодия тихонько фыркнула. Смотритель Инкарцерона даже путешествует с шиком. На дверцах кареты красовался его герб, длинный флажок трепыхался на ветру. На передке сражался с упряжью кучер в черно-золотой ливрее, отчетливо слышался посвист хлыста.

Она сидела очень тихо. Пищала, перепрыгивая с ветки на ветку, неведомая пичуга – и наконец устроилась в листве неподалеку от Клодии. Выдала короткую мягкую трель. Наверное, какой-то зяблик.

Карета подъехала к деревне. Из кузни выглянул кузнец, стайка детей выбежала из сарая. Собаки ответили громким лаем на грохот копыт кавалькады. Кони плотно сбились, въезжая в узкий проход между нависающими домами.

Клодия достала из кармана визор. Он был вне Эры и вне закона, но это не имело значения. Натянув визор на глаза, она переждала краткий головокружительный миг привыкания к линзам, а потом изображение увеличилось. Теперь она видела всадников во всех подробностях: отцовский управляющий Гаррх на чалой лошадке; загадочный секретарь Лукас Медликоут; вооруженная охрана в пестрых костюмах.

Визор был так хорош, что она почти прочитала по губам кучера ругательство. Сигнальщики на мосту дали отмашку, и Клодия поняла, что отряд уже достиг рва и дворцовых ворот. Мистрис Симми бежала к выходу с кухонным полотенцем в руке, разгоняя суетливых кур.

Клодия нахмурилась и сняла визор, спугнув птичку. Мир вернулся на свои места, карета снова уменьшилась.

– Клодия! Они уже здесь! Иди же переодеваться! – запричитала Элис.

На какое-то мгновение она позволила себе подумать, что никуда не пойдет. С удовольствием представила, как у него на глазах спускается с дерева и предстает перед ним во всей красе – с растрепанными волосами и в старом зеленом платье с разодранным подолом. Отец, конечно, разозлится, но ничего не скажет. Наверное, если бы она заявилась голой, он ничего бы не сказал. Лишь: «Клодия, моя дорогая». И холодный поцелуй в щеку.

Она развернулась на ветке и начала спускаться, гадая, получит ли подарок. Обычно получала. Что-нибудь дорогое, изящное, выбранное за него одной из придворных дам. В прошлый раз это была хрустальная птица в золотой клетке, издававшая пронзительные визгливые трели. Хотя в поместье и без того хватало птиц, в основном настоящих, – они летали повсюду, шумно выясняли отношения и щебетали под застрехами.

Спрыгнув, Клодия побежала через лужайку к широким каменным ступеням. Дворец вырастал у нее перед глазами: нагретые солнцем камни, багряные цветы глицинии, оплетавшей башенки и кривые углы, три изящных лебедя на темной глади глубокого крепостного рва. На крыше ворковали и самодовольно семенили голуби, время от времени перелетая на угловые башни и прячась в кучках соломы, собранных в амбразурах и бойницах многими поколениями их предшественниц. Ну или предполагалось, что это так.

Открылось окно. Элис выдохнула в панике:

– Где ты была? Ты что, не слышишь?

– Все я слышу, успокойся.

Когда она взбегала по ступеням, карета уже громыхала по бревнам моста. А потом Клодию поглотил прохладный полумрак дома, пахнущий розмарином и лавандой. Из кухни выскочила служанка, присела в торопливом реверансе и исчезла. Клодия взлетела вверх по лестнице.

В ее комнате Элис вытаскивала из шкафа громоздкий наряд. Шелковая нижняя юбка, синее с золотом платье, корсаж. Стоя посреди комнаты и позволяя напяливать на себя роскошные неудобные одежды и затягивать шнурки, Клодия ненавидела клетку, в которую ее запихивали. Через нянькино плечо она бросила взгляд на хрустальную птичку, разинувшую клюв в своей крошечной тюрьме, и скорчила ей рожицу.

– Стой спокойно.

– Я и стою.

– Полагаю, ты была с Джаредом.

Клодия пожала плечами. Настроение стремительно портилось, и ничего не хотелось объяснять.

Корсаж был слишком тесным, но она привыкла. Элис безжалостно причесала и уложила под жемчужную сетку волосы, вспыхнувшие искрами статического электричества от соприкосновения с бархатом платья. Запыхавшаяся нянька сделала шаг назад.

– Ты намного симпатичнее, когда не глядишь волком.

– Как хочу, так и гляжу, – огрызнулась Клодия.

Потом повернулась к двери, неся на себе платье.

– Когда-нибудь я завизжу, заору и завою прямо ему в лицо.

– Не думаю.

Элис спрятала старое зеленое платье в шкаф. Глянула на себя в зеркало, заправила под чепец выбившиеся седые пряди, достала косметическую палочку, открутила колпачок и сноровисто удалила морщинку под глазом.

– Кто меня остановит, если я стану королевой?

– Он, – парировала нянька. – И ты боишься его точно так же, как любой другой.

Правда. Степенно сходя по лестнице, Клодия знала, что это всегда было правдой. Ее существование делилось на две части: время, когда отец был дома, и время, когда он отсутствовал. И такой двойной жизнью жила не только она, но и все слуги, все поместье, весь мир.

Идя по деревянному полу между двумя рядами истекающих потом, затаивших дыхание садовников, молочниц, лакеев, факельщиков к карете, остановившейся на мощеном дворе, она размышляла, знает ли об этом отец. Возможно. Вряд ли что-то могло ускользнуть от его внимания.

Она остановилась на ступенях. Фыркали кони, в замкнутом пространстве двора перестук их копыт оглушал. Кто-то крикнул, старый Ральф поспешил вперед, два напудренных ливрейных лакея спрыгнули с запяток, открыли дверь и развернули ступеньки.

Какое-то мгновение проем был пуст.

Затем за дверцу ухватилась рука, показалась темная шляпа, плечи, башмак, черные бриджи.

Джон Арлекс, Смотритель Инкарцерона, выпрямился и небрежно отряхнул дорожную пыль перчатками.

Высокий, статный мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, в камзоле и жилете из великолепной парчи. Клодия не видела его полгода, но он ничуть не изменился. Любой другой человек в его звании постарался бы стереть следы возраста с лица, но он, казалось, вообще не пользовался косметической палочкой. Взглянув на дочь, Джон благосклонно улыбнулся. В темных волосах, стянутых черной лентой, серебрилась элегантная седина.

– Клодия. Прекрасно выглядишь, дорогая.

Шагнув вперед, она присела в глубоком реверансе, но рука отца подняла ее, и Клодия ощутила на щеке ледяной поцелуй. Прикосновение его пальцев – всегда холодных и чуточку влажных – было неприятным, и, словно сознавая это, он обычно носил перчатки даже в теплую погоду. Интересно, находит ли он, что дочь изменилась?

– Вы тоже, отец, – пробормотала она.

Секунду он смотрел на нее – взгляд серых глаз, как всегда, тверд и ясен, – затем обернулся.

– Позволь представить тебе нашего гостя. Королевский канцлер, лорд Эвиан.

Карета покачнулась, и на свет божий протиснулся невероятно толстый человек, распространяя крепкий, почти осязаемый аромат духов. Клодия спиной почувствовала интерес слуг. Сама же она испытывала лишь смятение.

Канцлер был одет в синий шелковый камзол, на шее красовался плоеный воротник, такой высокий, что было непонятно, как его владельцу вообще удается дышать. Гость, несмотря на багровое лицо, отвесил весьма самоуверенный поклон и улыбнулся с тщательно продуманной любезностью:

– Миледи Клодия. В последний раз, когда я вас видел, вы были совсем крошкой. Какое наслаждение встретиться с вами вновь.

Она не ждала визитеров. Главную гостевую комнату заполнял собой недошитый шлейф свадебного платья, уютно расположившийся на разобранной кровати. Нужно потянуть время.

– Большая честь для нас, – откликнулась она. – Не желаете ли пройти в гостиную, подкрепиться сидром и свежими кексами после путешествия?

Остается надеяться, что они согласятся. Поворачиваясь, она отметила, что трое слуг испарились, а оставленные ими пробелы в рядах быстро заполнились. Отец одарил ее прохладным взглядом и поднялся по ступеням, снисходительно кивая кланяющимся и опускающим глаза слугам.

Старательно держа на лице улыбку, Клодия быстро обдумала ситуацию. Эвиан – человек королевы. Ведьма, наверное, прислала его на смотрины. Ну что же, невеста не против – она годами к этому готовилась.

Отец остановился у двери:

– А где Джаред? Надеюсь, у него все хорошо?

– Полагаю, он занят какой-то очень тонкой технологической процедурой. Возможно, даже не заметил, что вы приехали.

Так оно и было, но прозвучало как извинение. В раздражении от его морозной улыбки, подметая юбками голые доски пола, она повела отца и канцлера в гостиную – мрачную комнату, обшитую деревянными панелями и обставленную сервантом из красного дерева, резными стульями и разборным столом. С облегчением обнаружила на усыпанном розмарином и лавандой столе кувшины с сидром и блюда с медовыми кексами.

– Чудесно, – промолвил лорд Эвиан, принюхиваясь к приятным запахам. – Даже при Дворе не всегда соблюдают достоверность.

«Наверное, потому, что большинство декораций при Дворе создано на компьютерах», – сладко пропела она про себя, а вслух заметила:

– Мы в поместье Смотрителя гордимся тем, что у нас все соответствует Эре. Дом по-настоящему древний. Его полностью восстановили после Годов Гнева.

Отец промолчал. Он уселся на резной стул во главе стола, мрачно наблюдая, как Ральф наливает сидр в серебряные кубки. Руки старика задрожали, поднимая поднос.

– Добро пожаловать домой, сэр.

– Рад тебя видеть, Ральф. Думаю, в бровях не помешало бы чуть больше седины. И парик бы пышнее, больше пудры.

Ральф поклонился:

– Я безотлагательно этим займусь, Смотритель.

Хозяин внимательно изучал комнату. Забеспокоившись, что от его взгляда не ускользнет ни единственный кусок пластигласа в уголке оконного проема, ни искусственная паутина на лепном потолке, Клодия поспешила начать светскую беседу:

– Как поживает ее милостивое величество, милорд?

– Королева пребывает в отменном здравии, – сказал Эвиан с набитым ртом. – Чрезвычайно занята приготовлениями к вашей свадьбе. Ожидается великолепное празднество.

– Но несомненно… – нахмурилась Клодия.

Он махнул пухлой рукой:

– Конечно, у вашего отца не было времени рассказать вам, что планы изменились.

– Изменились? – Клодия похолодела.

– Ничего ужасного, дитя, не о чем беспокоиться. Сдвигается дата, вот и все. Граф вернулся из Академии.

Она постаралась держать себя в руках, не показывая тревоги. Но видимо губы все-таки напряглись, а костяшки пальцев побелели, потому что отец плавно встал и обратился к слуге:

– Проводи его светлость в комнату, Ральф.

Старый слуга поклонился и распахнул скрипучую дверь. Эвиан неловко поднялся, с камзола дождем посыпались крошки и, упав на пол, испарились с краткими вспышками.

Клодия мысленно ругнулась: черт, это тоже не пройдет незамеченным.

Отец и дочь молчали, прислушиваясь к тяжелым шагам по певучим ступеням, почтительному бормотанию Ральфа и гудению толстяка, искренне восхищавшегося лестницей, картинами, китайскими вазами, дамасскими драпировками. Когда голоса постепенно затихли где-то в залитых солнцем покоях дома, Клодия взглянула на отца:

– Вы перенесли дату свадьбы.

Он поднял бровь:

– В этом году, в следующем – какая разница? Ты знала, что это произойдет.

– Я не готова…

– Ты уже давно готова.

Он шагнул к ней. Серебряный кубик на цепочке часов сверкнул в луче света. Клодия попятилась. Если бы отец сбросил официальную сдержанность Эры, стало бы совсем невыносимо: исходящая от него угроза леденила кровь. Но он держался в рамках.

– Позволь объяснить. В прошлом месяце пришло послание от сапиентов. Они сыты по горло твоим женихом и… попросили его покинуть Академию.

– За что? – нахмурилась она.

– Обычные пороки. Выпивка, наркотики, буйство, беременные служанки. Извечные грешки молодых идиотов. Образованием он не интересуется. Да и зачем? Он же граф Стинский и в восемнадцать лет станет королем.

Он подошел к обшитой панелями стене и взглянул на портрет веснушчатого толстощекого семилетнего мальчика в гофрированном коричневом камзольчике.

– Каспар, граф Стинский. Наследный принц Королевства. Превосходные титулы. Его лицо не изменилось, не правда ли? Тогда он был всего лишь наглецом. Теперь он ленив, никчемен, груб и полагает, что ему подвластно все. – Смотритель повернулся к дочери. – Твой будущий муж – крепкий орешек.

Она пожала плечами, прошелестев платьем:

– Я с ним справлюсь.

– Конечно справишься. Я все для этого сделал.

Он приблизился и впился в Клодию оценивающим взглядом. Та смотрела ему прямо в глаза.

– Я создал тебя для этого замужества, Клодия. Наделил вкусом, умом и бессердечием. Ты получила самое строгое и полное образование, лучшее в Королевстве. Языки, музыка, фехтование, верховая езда – я взращивал любую способность, которая проявлялась у тебя хотя бы намеком. Расходы – ничто для Смотрителя Инкарцерона. Ты наследница огромных поместий. Я вскормил тебя как королеву, и ты ею станешь. В каждой семейной паре один ведет, второй следует. И хотя с династической точки зрения для графа это мезальянс, лидером будешь ты.

Она подняла глаза на портрет:

– Каспара я приструню. Но его мать…

– Королеву предоставь мне. Мы с ней понимаем друг друга.

Он взял ее за руку, слегка сжав безымянный палец. Она застыла, стараясь сохранить спокойствие.

– Будет не так трудно, – прошептал он.

Из окна в раскаленную тишину комнаты ворвалось голубиное воркование.

Она осторожно высвободила руку и собралась с силами:

– Итак, когда?

– На следующей неделе.

– На следующей неделе?!

– Королева уже начала приготовления. Через два дня мы уезжаем во дворец. Убедись, что готова.

Клодия промолчала. Она чувствовала себя опустошенной, оглушенной.

Джон Арлекс направился к двери:

– Ты здесь неплохо справлялась. Эра соблюдается безупречно, если не считать этого окна. Пусть переделают.

– Как жизнь при дворе? – спросила она, не двигаясь.

– Утомительна.

– А ваша работа? Как Инкарцерон?

Долю секунды он молчал. Сердце гулко билось в ее груди. Потом обернулся и ответил с холодным любопытством:

– Тюрьма в совершенном порядке. Почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

Клодия постаралась улыбнуться, умирая от желания узнать, как он отслеживает жизнь Тюрьмы и где она находится, поскольку шпионы докладывали, что отец ни разу не покидал королевского дворца. Впрочем, тайны Инкарцерона теперь – самая малая из ее тревог.

– Ах да, чуть не забыл.

Он подошел к столу и открыл кожаную сумку:

– Я привез тебе подарок от будущей свекрови.

Вытащил и поставил на стол какой-то предмет. Шкатулка из сандалового дерева, перетянутая лентой.

Клодия неохотно наклонилась, но он сказал:

– Погоди.

Достал палочку-сканер, провел над шкатулкой – на поверхности вспыхнула и погасла череда картинок.

– Безопасно. Открывай.

Он спрятал палочку.

Клодия подняла крышку. Внутри оказалась эмалевая миниатюра в рамке из золота и жемчужин. Черный лебедь на глади озера, эмблема ее семьи. Она достала картину, против своей воли залюбовавшись нежной переливчатой синью воды и элегантным изгибом птичьей шеи.

– Какая прелесть!

– Да, но смотри дальше.

Лебедь двигался. Сначала как будто мирно скользил, но вдруг взлетел, хлопая великолепными крыльями. Из-за деревьев вылетела стрела и пронзила грудь птицы. Та открыла золотой клюв и запела – жуткий, ненатуральный звук. Потом рухнула в воду и исчезла.

– Действительно прелесть! – заметил Смотритель с ядовитой улыбкой.

3

Эксперимент обещает быть смелым и наверняка рискованнее, чем мы рассчитывали. Но Инкарцерон должен стать системой величайшей сложности и интеллекта. Более доброго и сострадательного опекуна для его узников просто невозможно представить.

Мартор Сапиенс. Отчет по проекту

Обратный путь по ведущим в шахту тесным тоннелям был долог. Маэстра шла молча, опустив голову и обхватив себя руками за плечи. Присматривать за ней Кейро поручил Большому Арко, Финн же двигался чуть справа, следом за ранеными.

В этой части крыла Инкарцерон был темным и почти необитаемым. Здесь Тюрьма редко утруждала себя, нечасто зажигая огни и лишь время от времени высылая «жуков». В отличие от выложенного камнем транзитного пути наверху, здешний пол состоял из металлических решеток, не слишком удобных для пеших прогулок. По пути Финн замечал то тут, то там красные огоньки крысиных глаз и пыль, оседавшую на металлических чешуйках их тел.

Он был измотан и, как это обычно бывало после засады, зол. Вокруг тоже отходили после пережитого напряжения; даже ковыляющие раненые переговаривались, в их громком хохоте звучало явное облегчение. Финн оглянулся назад. Позади в тоннеле выл ветер и гуляло эхо. Инкарцерон наверняка прислушивается.

Он не мог разговаривать, не мог смеяться. Красноречивый взгляд в ответ на пару шутливых замечаний предостерегал остальных – он заметил, как Лисс толкнула локтем Амоза и удивленно подняла брови. Финну было все равно. Злость на самого себя мешалась со страхом и жгучей гордостью. Конечно, у остальных кишка тонка, никто из них не решился бы вот так лежать скованным, слушать гнетущую тишину и ждать, когда смерть пройдется по тебе всей своей тяжестью.

Он снова представил колеса, нависающие прямо над его головой.

А еще он злился из-за Маэстры.

Комитатусы не брали пленников. Это было одним из правил. Ладно, Кейро удалось уговорить. Но по возвращении в Берлогу придется объясняться с самим Джорманриком: от этой перспективы у Финна заранее холодело внутри. Но Маэстра знала что-то о татуировке, и Финн должен был выяснить, что именно. Другого шанса просто может не быть.

Он стал размышлять о своем внезапном видении. Как всегда, это было больно. Словно воспоминание – если это было воспоминанием – сверкнуло и стало прорываться из кровоточащей глубины прошлого. Его едва удавалось удержать. Уже сейчас Финн не мог вспомнить бо́льшую часть. Разве что украшенный серебряными шариками торт на тарелке. Глупо и бессмысленно. Ни грамма информации о том, кто он и откуда.

От края шахты вниз уходила лестница. Первыми по ней спустились разведчики, затем боевики, несущие добычу и раненых. Финн шел последним, замечая про себя, как тут и там, сквозь когда-то гладкие, а теперь треснувшие стены пробивается чахлый черный папоротник. От него следовало избавиться, иначе Тюрьма почует, закупорит проход и поглотит тоннель целиком, как это случилось в прошлом году, когда, вернувшись из набега, комитатусы обнаружили, что от прежней Берлоги осталась лишь обширная белая ниша, разукрашенная непонятными красно-золотыми символами.

«Инкарцерон разминается», – мрачно пошутил однажды Гильдас.

Тогда Финн впервые услышал, как Тюрьма смеется.

Он вздрогнул, припомнив самодовольный, леденящий душу хохот, которому вторило эхо. Даже Джорманрик тогда заткнулся прямо на полуслове, на пике яростной ругани, а у самого Финна волосы на загривке встали дыбом. Тюрьма была живой. Она была безжалостной и беспринципной, и он находился внутри нее.

Финн перепрыгнул последнюю ступеньку, ведущую в Берлогу. В огромном грязном зале, по обыкновению, толклись шумные обитатели, жар от множества ярких костров был непереносим. Пока народ занимался дележкой награбленного, урывая свой кусок, Финн пробрался сквозь толпу к маленькой камере, которую делил с Кейро. Никому до него не было дела.

Оказавшись внутри, Финн захлопнул хлипкую дверь и уселся на кровать. В промерзшей насквозь комнате воняло нестираным бельем, зато было тихо. Финн осторожно прилег.

Он вдохнул и выдохнул ужас, накативший всепоглощающей волной. Сердце билось так, что казалось – вот-вот не выдержит, остановится. По спине и лицу струился ледяной пот. До этого момента Финну удавалось контролировать панику. Но сотрясающее его сердцебиение накатывало грохотом колес, он прижимал ладони к закрытым глазам и видел воочию, как металлические ободья нависают над ним, высекая из камня фонтаны искр.

Он мог погибнуть. Или, что еще хуже, остаться калекой. С чего вдруг он вызвался сделать это? Почему вынужден постоянно поддерживать свою дурацкую репутацию?

– Финн?

Он открыл глаза.

Через секунду повернулся.

Рядом стоял Кейро.

– Давно тут? – хрипло спросил Финн, торопливо прочистив горло.

– Достаточно. – Брат по обету присел на край кровати. – Устал?

– Мягко сказано.

Кейро кивнул:

– За все надо платить. Любой узник знает это. – Он глянул на дверь. – Ни один из них не отважился бы на то, что сделал ты.

– Я не узник.

– Теперь уже узник.

Финн сел и взъерошил свои грязные волосы:

– Ты бы смог.

– Я бы смог. – Кейро улыбнулся, – Но я вообще неординарная личность, Финн, я художник среди воров. Убийственно красив, исключительно безжалостен, абсолютно бесстрашен.

Он склонил голову набок, словно ожидая презрительной насмешки; не дождавшись, расхохотался и снял черный плащ, потом жилетку. Расстегнув перевязь, сбросил ружье и меч, затем, порывшись в куче одежды, добыл красную рубаху, пышно отороченную черным кружевом.

Финн промолвил:

– В следующий раз пойдешь ты.

– Разве я хоть раз отказывался от своей очереди, брат? Мы должны вбить комитатусам в их пустые головы, что наш авторитет незыблем. Кейро и Финн. Бесстрашные. Лучшие.

Он умылся из кувшина. Финн устало наблюдал за ним. У Кейро была нежная кожа, гибкие мышцы. Среди всего этого паноптикума искалеченных и голодных оборванцев, изъеденных оспой нищих и полулюдей брат был истинным совершенством. Он прикладывал к этому огромные усилия. И вот теперь, надев красную рубаху, Кейро воткнул в роскошную гриву украденную безделушку и внимательно стал рассматривать себя в осколке зеркала. Затем, не оборачиваясь, бросил:

– Тебя хочет видеть Джорманрик.

Финн ожидал этого. И все равно похолодел.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Тебе бы умыться.

Умываться не хотелось. Но пришлось плеснуть в лицо свежей водой и стереть с рук грязь и масло.

– Я поддержу тебя по поводу женщины. Но с одним условием, – сказал Кейро.

Финн, помедлив, спросил:

– Что за условие?

– Ты расскажешь мне, ради чего на самом деле все это затеял.

– Да ничего такого…

Кейро швырнул в него полотенцем:

– Финн Видящий Звезды не торгует женщинами и детьми! Амоз – да. Кто угодно! Но не ты.

Финн поднял взгляд. Кейро пристально смотрел на него.

– А может, я становлюсь таким, как все вы?!

Он утер лицо замусоленным лоскутом, по́том, не утруждая себя переодеванием, направился к двери. Голос Кейро настиг его на полпути:

– Ты думаешь, ей про тебя что-то известно.

Финн уныло посмотрел на него:

– Иногда мне хочется, чтобы мою спину прикрывал кто-то менее проницательный. Ладно. Да. Она кое-что сказала… может быть… я должен ее порасспросить. Мне нужно, чтобы она осталась в живых.

Кейро прошел мимо него к двери:

– Тогда не высовывайся там, иначе он прикончит ее прямо у тебя на глазах. И разговоры предоставь мне.

Проверил, не подслушивает ли кто снаружи, и глянул через плечо.

– Сделай суровое лицо и помалкивай, брат. Это у тебя получается лучше всего.

У входа в камеру Джорманрика, по обыкновению, стояла охрана, но широченная улыбка Кейро заставила ближайшего телохранителя отступить. Следуя за братом, Финн чуть не задохнулся от знакомого сладковатого запаха кетта, ядовитые пары которого тяжело висели в воздухе. В горле запершило, и Финн сглотнул, стараясь дышать неглубоко.

Кейро продвигался вперед, расталкивая локтями стоящих парами братьев по обету. Яркий его наряд отчетливо выделялся на фоне серой толпы, и Финну оставалось лишь покорно двигаться следом.

Большинство тут составляли полулюди – с металлическими клешнями вместо рук, с пластмассовыми заплатками вместо кожи. Один – с сапфировым искусственным глазом, очень похожим на настоящий, но совершенно незрячим. Ничтожнейшие из ничтожных, порабощенные и презираемые «полноценными». Люди, восстановленные Тюрьмой – иногда очень жестоко, иногда ради утонченной издевки. Сгорбленный карлик с копной проволочных волос не успел вовремя увернуться, и Кейро сбил его одним ударом.

Кейро испытывал необъяснимую ненависть к полулюдям. Он никогда не разговаривал с ними, – казалось, едва замечал их присутствие, как не замечал стай бродячих собак, наводнявших Берлогу. Словно, подумал Финн, само их существование оскорбляло совершенную красоту Кейро.

Толпа расступилась, и они оказались среди боевиков. Комитатусы Джорманрика представляли собой пеструю и никчемную армию, бесстрашную только в их собственном воображении. Большой и Маленький Арко; Амоз и его близнец Зома; хрупкая Лисс, становящаяся бешеной в драке; ее сестра по обету Рамилля, не произнесшая за всю жизнь ни слова. Толпа из старых уголовников, наглых хвастливых юнцов, ушлых головорезов и нескольких женщин, знающих толк в ядах. И наконец, окруженный мускулистыми телохранителями главарь собственной персоной – Джорманрик.

Как обычно, он жевал кетт. Немногочисленные зубы работали автоматически, красный сладковатый сок стекал по губам на бороду. Позади него в унисон жевала охрана.

Возможно, наркотик на Джорманрика уже не действует, подумал Финн. Хотя без этой дряни тот уже не может.

– Кейро! – Лорд растягивал фразы. – И Финн Видящий Звезды.

Последние слова были полны иронии. Финн нахмурился. Он растолкал оставшихся и встал за спиной Амоза, плечом к плечу с братом.

Джорманрик, крупный мужчина, вольготно развалился на своем троне, высеченном из камня специально для него. Заляпанные кеттом подлокотники пестрели зарубками – по одной за каждый набег. К одной из ножек был прикован цепями раб-собака. Таких рабов использовали для проверки еды – не отравлена ли, поэтому никто из них не жил долго. Нынешний, захваченный в предыдущем набеге, выглядел как ворох лохмотьев, увенчанных копной спутанных волос.

Сам Лорд Крыла был облачен в металлические доспехи, его длинные сальные волосы были заплетены в косы, увешанные побрякушками. Семь колец в форме человеческих черепов плотно сидели на его толстых пальцах.

Он взирал на комитатусов одурманенным взором:

– Хороший набег, народ. Еда и чистый металл. Каждый получит обильную долю.

Комната наполнилась гулом голосов. Под «каждым» понимались только полноправные члены шайки. Нахлебникам достанутся лишь объедки.

– Но эта вылазка могла принести еще больше барыша. Если бы один идиот не разозлил Тюрьму.

Он сплюнул кетт, вынул очередную порцию из табакерки слоновой кости и основательно утрамбовал жвачку за щеку.

– Двое убиты. – Медленно жуя, он остановил взгляд на Финне. – Взят заложник.

Финн уже было открыл рот, но Кейро с силой наступил ему на ногу. Нельзя перебивать Джорманрика. Тот говорил медленно, с раздражающими паузами, но его внешняя тупость была обманчива.

Тонкая нитка красной слюны свисала с бороды Джорманрика. Он проговорил:

– Объяснись, Финн.

Финн сглотнул, а заговорил Кейро, его голос был холоден:

– Милорд, брат очень рисковал там, наверху. Цивилы могли запросто не остановиться и даже не притормозить. Благодаря Финну у нас есть на какое-то время еда. А женщина – всего лишь секундный каприз, небольшое вознаграждение. Но конечно, комитатусы твои, и окончательное решение тоже за тобой. Так или иначе, женщина ничего не значит.

За лестью скрывался сарказм. Джорманрик не прекратил жевать. Неизвестно, заметил ли он вообще спрятанную в этом булавочном уколе угрозу.

И тут Финн увидел Маэстру. Она стояла в стороне, скованная по рукам, под охраной. Лицо было перепачкано грязью, прическа испорчена. Наверняка напугана, но держится прямо. Посмотрела сначала на Кейро, потом перевела ледяной взгляд на Финна. Не выдержав ее презрения, Финн потупился, но, получив от Кейро тычок локтем в бок, заставил себя расправить плечи и окинуть сборище бестрепетным взором. Прояви слабость, выкажи хоть крупицу сомнения – и ты труп. Никому нельзя доверять, разве что Кейро. Да и то лишь благодаря обету.

Он высокомерно взглянул на Джорманрика.

– Как долго ты с нами? – вопросил Лорд Крыла.

– Три года.

– Значит, давно не невинен. Ничто уже не смущает твой взор. Ты больше не вздрагиваешь от криков. Не ноешь, когда отключается свет.

Комитатусы захихикали. Кто-то сказал:

– Он пока еще никого не убил.

– А пора бы уже, – пробурчал Амоз.

Джорманрик кивнул, подвески в его косах звякнули.

– Может, и так.

Его глаза следили за Финном, тот отвечал прямым взглядом, потому что под маской брюзгливого, медлительного безразличия лорда скрывалась расчетливая жестокость. Финн знал, что последует дальше, и на сонное замечание Джорманрика: «Ты мог убить эту женщину» – откликнулся не моргнув глазом:

– Мог, милорд. Но есть более выгодный вариант. Я слышал, как они называли ее Маэстрой.

Джорманрик вскинул красную от кетта бровь:

– Выкуп?

– Уверен, они заплатят. Их повозки были доверху набиты добром.

Он умолк, не дожидаясь подсказки Кейро. На секунду страх холодной волной пробежал по спине, но Финн поборол его. Любой выкуп означает, что Джорманрику достанется его доля. Одно это слово заставит его задуматься. О жадности лорда ходили легенды.

Клетка была полна дыма от множества свечей. Джорманрик налил в кубок вино, плеснул немного маленькому собакообразному созданию, понаблюдал, как оно лакает. Выпил сам только после того, как невредимый раб уселся на задние лапы. Тогда Джорманрик поднял руку и выставил на всеобщее обозрение семь колец.

– Посмотри на это, парень! В этих кольцах заключены жизни. Жизни, украденные мной. Каждая принадлежала моему врагу, каждая покидала тело медленно и мучительно, под пытками. Все они пойманы в эти кольца. Их дыхание, их энергия и сила собраны и хранятся до тех пор, пока я нуждаюсь в этом. Человек может прожить девять жизней, сменяя одну другой и прогоняя смерть. Так поступил мой отец, так делаю я. Но пока у меня только семь колец.

Комитатусы стали переглядываться. Где-то сзади запричитали женщины. Некоторые вытягивали шеи, чтобы разглядеть кольца. Серебряные черепа сверкали в тяжелом от наркотика воздухе; один издевательски подмигнул Финну. Финн облизнул сухие губы и почувствовал вкус кетта, солоноватый, как кровь. От него плыло в глазах. Пот стекал по спине. В комнате было непереносимо жарко; на потолочных балках сидели крысы, в темноте носились летучие мыши. В дальнем углу, незамеченные за кучей зерна, прятались трое ребятишек.

Джорманрик поднялся – огромный, на голову выше любого – и посмотрел на Финна сверху вниз:

– Преданный вассал предложил бы жизнь этой женщины своему сюзерену.

Повисло молчание.

Отступать было некуда. Финн знал, что так ему и полагалось поступить. Он взглянул на Маэстру. Та смотрела в ответ, бледная, изможденная.

Напряжение разрушил хладнокровный голос Кейро:

– Жизнь женщины, лорд? Создания, зависящего от смены настроений и прочих капризов, хрупкого и беспомощного?

Она вовсе не выглядела беспомощной. Она выглядела взбешенной, за что Финн ее мысленно проклинал. Неужели нельзя немного поплакать и поумолять?! Словно прочитав его мысли, Маэстра склонила голову, сохранив при этом абсолютное достоинство.

Кейро грациозно повел рукой:

– Тут и поживиться-то нечем. Но если тебе так нужна эта сила – она твоя.

А вот это уже слишком опасно. Финн по-настоящему испугался. Никто не смел дразнить Джорманрика. Никто не смел потешаться над ним. Он не был настолько одурманен кеттом, чтобы пропустить такой выпад. Уж если ты на это позарился… Если ты совсем отчаялся… Кое-кто из боевиков понял. Зома и Амоз украдкой обменялись улыбками.

Джорманрик насупился. Посмотрел на женщину – та ответила яростным взглядом, – затем сплюнул красную жвачку, потянулся к мечу и прорычал:

– Я не так разборчив, как некоторые самодовольные юнцы.

Финн шагнул вперед, думая только об одном – оттащить женщину подальше, но Кейро крепко ухватил его за руку. Джорманрик повернулся к Маэстре и приставил меч к ее горлу. Нежная кожа побелела под острием, голова запрокинулась. Все кончено. Все, что она знала, подумал с горечью Финн, умрет вместе с ней.

Сзади с грохотом распахнулась дверь.

– Ее жизнь ничего не стоит, – каркнул резкий голос. – Отдай ее парню. Тот, кто добровольно ложится под колеса смерти, либо дурак, либо пророк. Так или иначе, он заслуживает награды.

Сквозь толпу пробирался маленький человечек в темно-зеленой мантии – цвет сапиентов. Он был стар, но еще крепок, и даже комитатусы расступались перед ним. Под тяжелым взглядом Джорманрика человечек встал рядом с Финном.

– Гильдас. Тебе-то какое до этого дело?

– Делай, как я говорю, – строго сказал старик, словно обращался к младенцу. – Скоро ты получишь свои две жизни. Но она, – он ткнул пальцем в женщину, – не станет одной из них.

Любой другой был бы уже мертв. Любого другого уже схватили бы и подвесили в шахте вниз головой, и он висел бы там, пока крысы не сожрали его внутренности.

Через секунду Джорманрик опустил меч:

– Ты обещаешь?

– Да, обещаю.

– Обещания Мудрых не могут быть нарушены.

– И не будут, – ответил старик.

Джорманрик отправил меч в ножны:

– Забирайте ее.

Маэстра выдохнула.

Гильдас посмотрел на нее в нетерпении. Она не шевельнулась, и он дернул ее за руку.

– Уведите ее отсюда, – проворчал он.

Финн еще раздумывал, но Кейро тут же подскочил и грубо потащил Маэстру сквозь толпу.

Крепкая, как клешня, рука старика вцепилась в Финна.

– Было видение?

– Ничего важного.

– Не тебе судить. – Гильдас проследил взглядом за Кейро, затем повернулся. В настороженных черных глазках светился беспокойный ум. – Мне нужна каждая деталь, мальчик. – Он взглянул на татуировку, потом ослабил хватку.

Финн тут же, прорываясь сквозь толпу, двинулся вон из Берлоги.

Женщина ждала снаружи, не обращая внимания на Кейро. Она повернулась и прошествовала мимо Финна к маленькой клетке в углу. Кейро одним движением подбородка отослал охрану прочь.

Маэстра повернулась.

– И что же это за проклятая дыра такая, где одни подонки?! – прошипела она.

– Послушай… Ты все еще жива.

– Это не твоя заслуга! – Она выпрямилась – высокая, гневная. – Чего бы ты ни хотел от меня, можешь забыть. Горите в аду, убийцы!

Кейро, облокотившись о дверной проем, ухмыльнулся:

– Да-а, благодарности от некоторых не дождешься.

4

Наконец, когда все было готово, Глава созвал совет сапиентов и предложил вызваться добровольцам. Они должны навсегда покинуть семьи и друзей. Отвернуться от зеленой травы, деревьев и солнечного света. Никогда больше не увидеть звезд.

– Вы – Мудрые, – сказал он. – Вы отвечаете за результат. Отдайте лучших, умнейших из вас, чтобы они направляли узников.

Говорят, что, приближаясь в назначенный час к залу Портала, Глава тихонько молился, чтобы комната не была пуста. Он открыл дверь. Семьдесят мужчин и женщин ждали. После торжественной церемонии они вошли в Тюрьму.

Больше их никто никогда не видел.

Повести Стального Волка

В тот вечер Смотритель устроил ужин в честь своего знатного гостя.

Длинный стол был сервирован роскошной серебряной посудой с выгравированными на кубках и тарелках лебедями. Клодия в красном шелковом платье и туго зашнурованном корсаже сидела напротив лорда Эвиана. А отец во главе стола ел мало и разговаривал тихо, окидывая спокойным взглядом взволнованных гостей.

Соседи и арендаторы не могли не принять приглашения. «И ведь никуда не денешься!» – уныло подумала Клодия, ибо невозможно отказаться, если тебя зовет Смотритель Инкарцерона. Даже мистрис Сильвия, лет, наверное, двухсот от роду, флиртовала и жеманничала со своим соседом по столу – скучающим молодым лордом.

Тот подавил зевок и заметил, что Клодия за ним наблюдает. Она сладко улыбнулась и подмигнула ему. Молодой лорд тупо уставился в ответ. Конечно, не следовало его поддразнивать – он принадлежал к свите отца, а значит, стоял на лестнице рангов значительно ниже дочери Смотрителя. Но Клодия ведь тоже томилась от скуки.

После бесконечных перемен блюд – рыба, павлинье мясо, жареный кабан, сласти – настало время танцев. Музыканты расположились на освещенной свечами галерее над дымным залом. Ныряя под вздернутые вверх руки длинного ряда танцоров, Клодия задумалась, насколько инструменты соответствуют Эре, ведь скрипки появились позже. Или нет? Нужно поговорить с Ральфом. Старик, конечно, был прекрасным слугой, но свои изыскания проводил иногда довольно поспешно. Если бы не отец, она бы этим не озаботилась. Но Смотритель очень строг к деталям.

Далеко за полночь, проводив последнего гостя, она одиноко стояла на ступенях дворца. За ее спиной сонно покачивались два мальчика-факельщика, держа почти погасшие на ветру светильники.

– Идите спать, – велела она, не оборачиваясь. Мерцание и треск пламени исчезли вдали.

Клодия сбежала по ступеням, промчалась под аркой дворцовых ворот, через ров, дыша покоем теплой ночи. В небе носились летучие мыши. Клодия стащила с шеи удушающий воротник и ожерелья, сдернула негнущиеся нижние юбки и с облегчением спрятала все в старом, всеми забытом тайнике на берегу.

Так-то лучше. Побудут здесь до завтра, ничего страшного.

Отец покинул торжество раньше – ушел с лордом Эвианом в библиотеку. Возможно, они все еще там, обсуждают денежные государственные вопросы и ее будущее. А потом, когда гость удалится спать, отец раздвинет черные бархатные портьеры в конце коридора и наберет секретную комбинацию цифр в замке своего кабинета. Клодия потратила месяцы, пытаясь разгадать шифр. Смотритель мог исчезнуть там на несколько часов, даже дней. Насколько Клодия знала, больше никто в эту комнату не входил: ни слуги, ни техники, ни даже секретарь Медликоут. И сама она никогда там не была.

Ну, пока не была.

Подняв взгляд на северную башню, она, как и ожидала, увидела крошечный огонек в окне комнаты на самом верху. Быстро приблизилась к двери в стене, открыла и в полной темноте пошла вверх по ступеням.

Смотритель считал ее своим инструментом. «Вскормил» (его собственное слово), как породистую лошадь. Клодия сжала губы, скользя пальцами по холодной сальной стене. Она довольно рано поняла: отец бессердечен настолько, что ей нужно соответствовать, чтобы выжить.

Любил ли ее отец? Замедлив шаг на лестничной площадке, чтобы передохнуть, она тихонько рассмеялась. Кто знает? Любила ли она его? Боялась – это точно. Он улыбался ей, иногда в детстве брал на руки, в особо торжественных ситуациях держал за руку, говорил комплименты по поводу ее нарядов. Она ни в чем не знала отказа, отец ни разу не отругал и не ударил ее, даже когда она в бешенстве порвала подаренную им нитку жемчуга или когда ускакала на несколько дней в горы. И все же стоило лишь вспомнить ледяное спокойствие серых глаз, как ее накрывал ужас. Ничто не может быть страшнее отцовского неодобрения.

Выше третьей лестничной площадки ступеньки были усеяны птичьим пометом – определенно настоящим. Она аккуратно, на ощупь прошла по коридору до поворота, преодолела еще три ступени и оказалась перед зарешеченной дверью. Позвонила и заглянула внутрь.

– Джаред? Это я.

В помещении было темно. Свет единственной лампы, висящей на потолке, падал на чертеж. Отнюдь не средневековые окна по периметру всей башни были подняты. Ральфа от такого пренебрежения к Протоколу, наверное, хватил бы удар.

Крыша обсерватории словно парила в воздухе на узких стальных балках. Огромный телескоп, повернутый на юг, щетинился оптическими видоискателями, инфракрасными считывающими устройствами и маленьким монитором. Клодия покачала головой.

– Ну и ну! Если все это увидит шпион королевы, мы разоримся на штрафах.

– Не увидит. Сегодня вечером он искупался в море сидра.

Джареда Клодия поначалу даже не заметила. Затем тень у окна шевельнулась, превратившись в стройную фигуру, распрямившуюся над видоискателем.

– Взгляни на это, Клодия.

Она на ощупь пересекла комнату между захламленными столами, астролябией, свисающими с потолка шарами. Потревоженный лисенок порскнул на подоконник.

Джаред взял ее за руку и подвел к телескопу:

– Туманность. Еще ее называют Розой.

Посмотрев в окуляр, она поняла почему. Густое скопление звезд, заполнявшее круг неба, распускалось, словно бутон огромного цветка размером в миллион световых лет. Цветок из звезд и квазаров, миров и черных дыр, его расплавленная сердцевина пульсировала газовыми облаками.

– Какое до нее расстояние? – прошептала она.

– Тысяча световых лет.

– Значит, тому, что я вижу сейчас, тысяча лет?

– Возможно, больше.

Ошеломленная Клодия оторвалась от окуляра. Когда она повернулась к Джареду, перед ее глазами заплясали крохотные искры, играющие на его растрепанных волосах, узком лице и худощавой фигуре, облаченной в тунику и мантию.

– Они перенесли свадьбу на более раннее время.

– Да, конечно, – нахмурился учитель.

– Ты знал?

– Я знал, что графа исключили из Академии. – Он шагнул в круг света, в зеленых глазах мелькнул огонек. – Мне сообщили сегодня утром. Догадаться об остальном было несложно.

Она раздраженно сбросила стопку бумаг с дивана на пол, устало присела, заболтала в воздухе ногами.

– Ну да, ты прав. У нас всего два дня. Наверное, не хватит, как думаешь?

Он приблизился и сел напротив:

– Чтобы завершить тестирование прибора – нет.

– Ты выглядишь усталым, Джаред Сапиенс, – сказала она.

– Ты тоже, Клодия Арлекса.

Под глазами у него темнели круги, лицо было бледным.

– Тебе нужно больше спать, – проговорила она мягко.

Он покачал головой:

– Когда вся вселенная обрушивается на меня? Невозможно, леди.

Она знала, что эта боль мешает ему спать. Он подозвал лисенка, и тот, прыгнув ему на колени, начал тереться о лицо и грудь. Джаред машинально поглаживал рыжую спинку.

– Клодия, я размышлял над твоим предположением. Расскажи, как проходила твоя помолвка.

– Ты же сам все видел, разве нет?

На его губах появилась знакомая кроткая улыбка.

– Возможно, тебе кажется, что я был тут всегда, но на самом деле я прибыл после того, как тебе исполнилось пять лет. Смотритель затребовал у Академии лучшего сапиента. Учитель для его дочери не мог быть никем иным.

Вспомнив слова отца, она нахмурилась. Джаред искоса взглянул на нее.

– Я что-то не то сказал?

– Не ты. – Она наклонилась, чтобы погладить лисенка, но зверек увернулся, крепче прижавшись к хозяину. Тогда она кисло добавила: – Зависит от того, какую помолвку ты имеешь в виду. У меня их было две.

– Первую.

– Мне было пять лет, я почти ничего не помню.

– Тебя обручили с сыном короля, Джайлзом.

– Как ты и сказал, дочь Смотрителя получает только лучшее.

Она спрыгнула с дивана и начала неприкаянно бродить по комнате, бездумно подбирая бумаги.

Зеленые глаза следили за ней.

– Помню, он был очень симпатичный мальчик.

– Да, – ответила она, не оборачиваясь. – Придворный художник каждый год присылал мне его миниатюрные портреты. Я сохранила все десять. У него были темно-каштановые волосы и доброе, пышущее здоровьем лицо. Он мог вырасти в красивого мужчину. – Она повернулась. – Я встречалась с ним лишь однажды, на праздновании его семилетия при дворе. Помню мальчика, сидящего на троне, слишком крупным для него. Под ноги ему поставили коробку. У него были большие карие глаза. Ему разрешили поцеловать меня в щеку, и он так смутился. – Клодия улыбнулась. – Ты знаешь, как краснеют мальчишки. Он был просто пунцовый. Все, что он смог промямлить: «Привет, Клодия Арлекса. Я Джайлз». И вручил мне охапку роз. Я их хранила, пока не рассыпались.

Она подошла к телескопу и уселась верхом на стул, задрав юбку до колен.

Сапиент, поглаживая лисенка, наблюдал, как Клодия настраивает окуляр и смотрит в него.

– Он тебе нравился.

– Глядя на него, никто бы не подумал, что он наследник престола, – пожала плечами она. – Просто мальчишка, как любой другой. Да, он мне нравился. Мы могли бы поладить.

– Но не его брат, граф? Даже тогда?

Ее пальцы вращали рычажок точной настройки.

– Ах, этот! Эта его кривая ухмылочка. Нет, я его сразу разгадала. Он жульничал в шахматы и переворачивал доску, когда начинал проигрывать. Орал на слуг, а еще другие девочки мне кое-что рассказывали. Когда мой… когда Смотритель приехал домой и сообщил, что Джайлз скоропостижно скончался… что планы меняются, я была вне себя.

Она выпрямилась и быстро повернулась.

– То, в чем я тебе клялась, осталось прежним. Мастер, я не могу выйти за Каспара. Я не хочу. Он мне отвратителен.

– Успокойся, Клодия.

– Как я могу успокоиться! – Она снова вскочила и забегала по комнате. – На меня словно весь мир обрушился! Я думала, еще есть время, но два дня!.. Пора действовать, Джаред. Я должна проникнуть в кабинет, даже если прибор еще не готов.

Он кивнул и сбросил лисенка с колен, не обращая внимания на рычание недовольного зверька.

– Подойди и взгляни на это.

Рядом с телескопом мерцал монитор. Учитель прикоснулся к панели управления, и на экране замелькали слова на языке сапиентов, которому Джаред отказался обучать Клодию, как она ни умоляла. Пока учитель прокручивал текст, в окно влетела летучая мышь, просвистела через комнату и снова исчезла в ночи. Клодия огляделась:

– Нужно быть осторожнее.

– Сейчас закрою окна. – Джаред остановил текст. – Вот. – Тонкие пальцы прикоснулись к клавиатуре, и на экране появился перевод. – Смотри. Обрывок черновика письма, которое написала королева три года назад. Его сожгли, но шпион сапиентов во Дворце восстановил и скопировал. Ты просила меня найти что-то в поддержку твоей абсурдной теории…

– Не абсурдной.

– Хорошо, твоей маловероятной теории, что смерть Джайлза была…

– Убийством.

– …подозрительно скоропостижной. В любом случае я нашел вот это.

Она чуть не оттолкнула его в нетерпении:

– Как ты его добыл?

Он поднял бровь:

– Секреты Мудрых, Клодия. Скажем, один друг покопался в архивах Академии.

Он отошел к окну, пока она жадно читала текст.

«Что касается приготовлений, которые мы обсуждали, то, конечно, это печально, но великие перемены требуют великих жертв. С тех пор как умер его отец, Дж. держали вдали от остальных. Людское горе будет искренним, но недолговечным, и мы сможем его подавить. Едва ли стоит упоминать, что ваша помощь будет для нас бесценна. Когда мой сын станет королем, я могу обещать вам все, что в моих…»

– Это то, что я подумала? – в бешенстве прошипела Клодия.

– Королева всегда была крайне осторожна. При дворе семнадцать наших людей, но им удается собирать очень мало вещественных доказательств.

Он опустил последнее окно, закрыв звезды, и продолжил:

– Чтобы найти это, потребовалось много усилий.

– Но все же очевидно! – Клодия снова пробежала глазами текст. – «Горе будет искренним»… «когда мой сын станет королем»…

Учитель подошел ближе и зажег светильник. Клодия подняла горящие от возбуждения глаза.

– Мастер, это доказательство того, что она его убила. Убрала наследника престола, последнего из династии Хаваарна, чтобы его единокровный брат, ее сын, получил трон.

Некоторое время Джаред стоял тихо. Потом пламя выровнялось, и он взглянул на свою подопечную. Сердце у нее упало.

– Ты так не думаешь.

– Я полагал, что учил тебя лучше, Клодия. Относись строже к своей аргументации. Налицо лишь доказательство того, что она хотела видеть своего сына королем. И никакой информации о ее реальных поступках.

– Но это Дж…

– Может быть инициалом кого угодно.

Он безжалостно уставился на нее.

– Ты так не думаешь! Ты не можешь…

– Не имеет значения, что думаю я. Клодия, если ты выдвигаешь подобные обвинения, у тебя должны быть доказательства, не вызывающие и тени сомнений. – Он опустился в кресло и поморщился. – Принц умер, упав с лошади. Врачи это засвидетельствовали. Его тело лежало в Большом зале Дворца три дня. Мимо прошли тысячи людей. Твой отец…

– Она наверняка его убила. Она завидовала ему.

– Она ничем этого не выказывала. Тело кремировали. Теперь не о чем говорить. – Он вздохнул. – Разве ты сама не понимаешь, как это выглядит, Клодия? Испорченная девчонка, которой не нравится, что ее насильно выдают замуж, готова пойти на любой скандал, чтобы этого избежать.

– Мне плевать, – огрызнулась она. – Что…

Он выпрямился:

– Тихо!

Клодия замерла. Лисенок вскочил, насторожив уши. Из щели под дверью потянуло сквозняком.

Через мгновение учитель и ученица развили бурную деятельность. Клодия бросилась к окну – затемнить стекло. Обернувшись, она увидела, как Джаред перебирает пальцами кнопки на контрольной панели, отвечающие за сенсоры и сигналы тревоги, расположенные на лестнице. Замигали маленькие красные огоньки.

– Что? – прошептала она. – Что такое?

– Там что-то было. Совсем крошечное. Возможно, подслушивающее устройство, – ответил он не сразу и очень тихим голосом.

– Отец? – Сердце подпрыгнуло.

– Кто знает? Может, лорд Эвиан. Может, Медликоут.

Они замерли, прислушиваясь. Залаяла собака, на лугу за рвом проблеяла овца, ухнула сова. Через некоторое время в комнате раздался тихий шорох: лисенок снова свернулся на полу и заснул. Погасла оплывшая свеча.

– Завтра я проберусь в кабинет, – сказала Клодия. – Если не найду ничего о Джайлзе, так хоть про Инкарцерон разузнаю.

– Теперь, когда Смотритель в доме?!

– Это мой последний шанс.

Джаред пробежался длинными пальцами по нечесаным волосам.

– Клодия, тебе нужно идти. Поговорим об этом завтра.

Его лицо внезапно побелело, пальцы сжали край стола. Тяжело дыша, он наклонился вперед.

– Мастер?

– Мое лекарство. Пожалуйста.

Она схватила лампу, потрясла ее, чтобы вернуть свет, в сотый раз проклиная Эру.

– Где? Не могу найти.

– Синяя коробка, около астролябии.

Отбрасывая лезущие под руки ручки, бумаги, книги, она нащупала коробку, в которой лежали маленький шприц и ампулы. Осторожно достав, протянула учителю.

– Может, я?..

– Нет. Я справлюсь, – мягко улыбнулся он.

Она поднесла поближе лампу. Джаред закатал рукав, и Клодия увидела бесчисленные шрамики на сгибе локтя. Он осторожно сделал укол, едва касаясь кожи. Убирая шприц в коробку, он сказал спокойно и твердо:

– Спасибо, Клодия. И не смотри так испуганно. Оно убивает меня уже десять лет и не торопится. Возможно, чтобы покончить со мной, ему понадобится еще столько же.

Улыбнуться в ответ она не смогла. Такие разговоры наводили на нее ужас.

– Может, я пришлю кого-нибудь?..

– Нет-нет. Я лягу спать. – Протягивая ей светильник, он прибавил: – Будь осторожна, спускаясь по лестнице.

Она кивнула и неохотно пересекла комнату. У двери остановилась и обернулась: Джаред стоял, закрывая коробку, и словно ждал, что она оглянется. Его темно-зеленое одеяние сапиента с высоким воротником странно переливалось в полумраке.

– Мастер, ты знаешь, кому предназначалось это письмо?

– Да. Еще одна причина, почему мы должны поторопиться, чтобы проникнуть в его кабинет, – ответил он печально.

– Ты хочешь сказать… – выдохнула она в смятении, едва не погасив светильник.

– Боюсь, что так, Клодия. Письмо королевы адресовано твоему отцу.

5

И был в те времена человек по имени Сапфик. Никто не ведал, откуда он. Иные говорили, что Тюрьма породила его, собрав из запасных деталей. Иные – что он пришел Снаружи, потому что он единственный, кто смог туда вернуться. Некоторые – что он вовсе не человек, но создание сияющих искр, которыми грезят в своих снах сумасшедшие, называя их звездами. Некоторые считали его лжецом или глупцом.

Легенды о Сапфике

– Ты должна что-нибудь съесть. – Финн хмурился, глядя на Маэстру. Та старательно отворачивалась, закрыв лицо капюшоном, и упорно молчала.

Финн отшвырнул тарелку и, устало протерев глаза, уселся на деревянную скамейку рядом с пленницей. Вокруг, громыхая посудой, завтракали комитатусы. Был ранний час сразу после Включения Дня, когда с громким скрипом (звук, к которому Финн привыкал годами) распахиваются двери – те, что пока еще работают. Он взглянул вверх и увидел немигающий красный огонек – вездесущее настороженное Око Тюрьмы.

Финн нахмурился. Никто не обращал на Очи особого внимания, Финну же они казались отвратительными. Поднявшись, он развернулся к Оку спиной.

– Пошли, – бросил он. – Найдем более укромное место.

Он зашагал быстро, не оглядываясь и не проверяя, идет ли Маэстра следом. Он не стал ждать Кейро – никакого терпения не хватит. Тот отправился на дележ добычи: именно Кейро следил, чтобы их не обманули. Финн давно догадывался, что брат по обету наверняка прибирает к рукам часть его доли, но не особенно переживал по этому поводу.

Нырнув в сводчатый проход, он оказался в конце широкой лестницы, изящный изгиб которой вел в темноту. Шум еле доносился сюда, отзываясь причудливым эхом в многочисленных пещерах. Стайка тощих девчушек-рабынь испуганно проскочила мимо – обычная их реакция на появление рядом кого-нибудь из комитатусов. С невидимой крыши свисали гигантские цепи, словно грандиозные мосты, – каждое звено превышало размером человека. В некоторых звеньях сплели липкую паутину оберпауки, из кокона свешивался иссохший труп недоеденной собаки.

Финн обернулся – Маэстра была рядом – и тихо произнес:

– Выслушай меня. Я должен был привести тебя сюда. Я не хочу причинять тебе боль. Но там, на транзитной дороге, ты кое-что сказала. Ты узнала вот это.

Засучив рукав, он показал ей запястье.

Бросив короткий презрительный взгляд на его руку, она ответила:

– Какая же я была дура, что пожалела тебя.

Он подавил нарастающую волну гнева:

– Мне нужно знать. Я не имею понятия, кто я и что означает эта метка. Я ничего не помню.

На этот раз она взглянула ему в лицо:

– Ты клеткорожденный?

Это прозвище раздражало его.

– Так здесь это называют.

– Я слышала о вас. Но до сих пор не встречала.

Он отвернулся. Финна смущало, когда речь заходила о нем. Но он почувствовал проснувшийся в Маэстре интерес. Этот шанс нужно было использовать. Он присел на холодный щербатый камень верхней ступеньки.

– Я просто очнулся непонятно где – и все. Вокруг было темно и тихо, в голове – абсолютная пустота. Я не понимал, кто я и где, – промолвил он, глядя во мрак.

Финн не смог бы поведать ей, в какой панике, чудовищной вопящей панике бился о стены крохотной душной каморки. Как рыдания перетекали в приступы тошноты; как бесконечно долго он корчился и трясся от ужаса в закутке своей клетки, в уголке своего сознания – в полной пустоте.

Возможно, она поняла. Шелестя одеждами, подошла и присела рядом:

– Сколько тебе было лет?

Он пожал плечами:

– Откуда мне знать? Это случилось три года назад.

– Наверное, около пятнадцати. Довольно молодой. Я слышала, некоторые из них рождаются сумасшедшими, уже пожилыми. Тебе повезло.

Легчайший намек на сочувствие. Финн уловил это вопреки резкости ее тона, вспомнил ее сострадание перед той роковой засадой. Она была из тех, кто переживает чужую боль, как свою. И он должен сыграть на этой ее слабости. Так, как учил Кейро.

– Я и был сумасшедшим, Маэстра. И до сих пор иногда слетаю с катушек. Ты и представить себе не можешь, каково это, когда нет прошлого, нет имени. Когда не известно ни кто ты, ни откуда, ни где ты. Очнувшись, я обнаружил, что одет в серую робу с оттиснутыми на ней кличкой и номером. Кличка ФИНН, номер 0087/2314. Я перечитывал это вновь и вновь. Я заучил номер, вырезал его на камне, процарапал до крови на руке. Я ползал по полу, грязный, косматый, как животное. О том, что наступает день или ночь, я узнавал, когда включался или гас свет. Время от времени открывалась щель в стене, и появлялся лоток с едой, тем же путем убирались отходы. Пару раз я пытался проползти сквозь эту дыру, но она слишком быстро захлопывалась. Большую часть времени я лежал в оцепенении. А когда засыпал, то видел страшные сны.

Маэстра наблюдала за ним, словно решая для себя, что из сказанного правда. Ее сильные, ловкие руки явно были руками труженицы, пусть и с красным лаком на ногтях.

– Я все еще не знаю твоего имени, – тихо заметил Финн.

– Мое имя не имеет значения. – Она продолжала пристально смотреть на него. – Я слышала про такие клетки. Сапиенты называют их Лоном Инкарцерона. В них Тюрьма создает новых людей. Они появляются младенцами или взрослыми, но всегда цельными. Не такими, как полулюди. Но выживают только молодые. Дети Инкарцерона.

– Что-то выжило. Но я ли это?

Ему захотелось рассказать об отрывочных образах, являющихся ему в кошмарах, после которых он и сейчас пробуждается в дикой тревоге и беспамятстве, мучительно, на ощупь вспоминая, кто он и где находится, пока не успокаивается под мирное сопение Кейро. Вместо этого он произнес:

– И там все время было Око. Сначала я не понимал, что это. Просто замечал, что ночью на потолке горит маленькая красная точка. Постепенно я понял, что оно там все время, стал представлять, что оно следит за мной, что от него не укрыться. Я стал осознавать, что оно разумное, любопытное и жестокое. Я возненавидел его, поворачивался лицом к холодной стенке, лишь бы не видеть его. Но через некоторое время я уже не мог удержаться, чтобы не посмотреть и убедиться, что оно все еще на месте. Я боялся, что оно исчезнет; сама мысль о том, что оно покинет меня, была невыносима. Тогда я впервые заговорил с ним.

Об этом он не рассказывал даже Кейро. А тут ее умиротворяющая близость, аромат мыла и домашнего уюта – Финну они, должно быть, когда-то были знакомы, – все это вытягивало из него трудно произносимые слова:

– Ты когда-нибудь говорила с Инкарцероном, Маэстра? Темными ночами, когда все спят? Шептала ему молитвы? Умоляла оборвать этот кошмар небытия? Вот о чем просит клеткорожденный. Потому что в мире больше никого нет. Инкарцерон заключает в себе весь мир.

У Финна перехватило дыхание. Глядя в сторону, Маэстра с горечью сказала:

– Мне никогда не было настолько одиноко. У меня есть муж. Есть дети.

Финн сглотнул, ощутив, как слабеет его жалость к себе. А может, Маэстра тоже его обрабатывает? Он прикусил губу и убрал с глаз мокрые неухоженные волосы.

– Тогда ты счастливица, Маэстра. У меня-то не было никого, кроме Тюрьмы, а у Тюрьмы каменное сердце. Но постепенно я стал понимать, что она огромна, а я внутри нее, я – крохотное потерянное создание, сожранное Инкарцероном. Я был его порождением, а он – моим отцом, бескрайним и непознаваемым. И вот когда я осознал это – настолько глубоко, что онемел, – открылась дверь.

– Значит, там была дверь! – Ее голос был полон сарказма.

– Была. Все это время. Маленькая и незаметная на серой стене. Долгое время – кажется, несколько часов – я просто всматривался в прямоугольник темноты, боясь того, что может выйти оттуда, боясь неясных звуков и запахов, струящихся извне. Наконец, собрав остатки храбрости, я пополз к двери и выглянул наружу.

Он чувствовал на себе ее пристальный взгляд. Стиснув руки, он продолжил увереннее:

– Я увидел лишь длинный белый коридор, уходивший в обе стороны. Ни входов, ни выходов. Ни конца, ни края. Он тонул в сумраке бесконечности. Я поднялся…

– Значит, ты мог ходить?

– Едва-едва. Сил было слишком мало.

Она горько усмехнулась. Финн поспешно продолжил:

– Я ковылял, пока не отказали ноги, а коридор оставался все таким же прямым и безликим. Огни погасли, и только Очи наблюдали за мной. Минуя одно, я тут же видел впереди другое. Это успокаивало, по глупости я решил, что Инкарцерон присматривает за мной, направляет к спасению. В ту ночь я спал там, где свалился. После Выключения Дня я обнаружил прямо возле своей головы полную тарелку мягкой беловатой снеди. Я съел все и двинулся дальше. Я шел два дня, и во мне росло убеждение, что это путь по кругу, в никуда. Что коридор скользит, течет мимо меня, словно чудовищная беговая дорожка. И что так будет всегда. Наконец я уткнулся в каменную стену и стал биться об нее в отчаянии. Она раскрылась, и я выпал. В темноту.

Он надолго замолчал, и она не выдержала:

– И оказался тут?

Любопытство в ней побеждало неприязнь. Финн пожал плечами:

– Придя в себя, я обнаружил, что лежу в фургоне на куче зерна, по соседству со стаей крыс. Патруль комитатусов подобрал меня во время очередной вылазки. Они могли сделать из меня раба или перерезать глотку. Сапиент отговорил их. Хотя Кейро считает, что это его заслуга.

Она горько усмехнулась.

– Ну конечно! И ты никогда больше не пытался отыскать этот тоннель?

– Пытался. Но безуспешно.

– Но оставаться с этими… животными.

– Куда еще я мог податься? А Кейро нужен был брат по обету. Тут одному не выжить. Он думал, что мои… видения… могут быть полезны. А может, решил, что я ему подхожу – такой же безбашенный. Мы сделали порезы на руках, смешали кровь и вместе проползли под аркой из цепей. Так тут принято заключать священный союз. Теперь мы охраняем друг друга. И если один погибнет, другой отомстит за него. Эти узы нерушимы.

Она посмотрела вокруг:

– Я бы не выбрала себе такого брата, как он. А сапиент?

– Он убежден, что проблески воспоминаний мне посылает Сапфик, чтобы помочь нам найти выход отсюда.

Она замолчала. Он осторожно продолжил:

– Теперь ты знаешь мою историю. Расскажи про метку на моей коже. Ты говорила про кристалл…

– Я была добра к тебе, – заговорила она сквозь зубы. – А в благодарность за это меня похитили, а потом чуть не убил головорез, который верит, что накапливает для себя чужие жизни. Жизни в серебряных кольцах!

– Не шути с этим, – встревоженно сказал Финн. – Это опасно.

– Ты в это веришь?! – спросила она в изумлении.

– Это правда. Его отец жил двести лет…

– Полная чушь! – воскликнула она с презрением. – Его отец мог дожить до преклонных лет, да и то только потому, что ел лучшую еду и одевался в лучшие одежды, а все невзгоды оставлял своим тупым подданным. Таким, как ты! – Она посмотрела на него в упор. – Ты сыграл на моем сочувствии. Ты и сейчас играешь.

– Нет! Я рисковал, чтобы спасти тебе жизнь, ты же видела!

Маэстра покачала головой. Потом быстро схватила его за руку и, прежде чем он смог отстраниться, задрала рукав его рубахи.

На грязном запястье виднелось несколько синяков, но никаких шрамов.

– Что стало с порезами?

– Зажили, – тихо сказал он.

С отвращением она опустила его рукав и отошла в сторону:

– А что станет со мной?

– Джорманрик отправит к твоим гонца. Потребует выкуп – столько ценных вещей, сколько ты весишь.

– А если они не заплатят?

– Конечно же заплатят.

– А если нет? – Она обернулась. – Что тогда?

Он грустно пожал плечами:

– Станешь рабыней. Будешь обрабатывать руду, делать оружие. Это опасно. Рабов очень плохо кормят и загоняют до смерти.

Она кивнула. Глядя в черную пустоту лестничного пролета, вздохнула, и в холодном воздухе повисло облачко пара. Затем она сказала:

– Тогда мы заключим сделку. Я заставлю их принести кристалл, а ты отпустишь меня. Сегодня же ночью.

– Все не так просто… – возразил он, чувствуя, как гулко бьется сердце.

– Все просто. Или ты не получишь от меня ничего, Финн Клеткорожденный. Ничего. Никогда.

Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза:

– Я Маэстра своего народа и никогда не покорюсь подонку.

Она смелая, подумал Финн, но совершенно ничего не понимает. Джорманрику не понадобится и часа, чтобы заставить ее визжать от ужаса и исполнять все его требования. Финн слишком часто видел, как это бывает. От одного воспоминания становилось дурно.

– Они могут принести его вместе с выкупом.

– А я не желаю, чтобы они делали это. Я хочу, чтобы ты вернул меня туда, где нашел, сегодня же, перед Блокировкой. Как только мы там окажемся…

– Не могу. – Он поднялся. Раздался резкий звук сигнала, распугавший стаю покрытых копотью голубей, тут же наполнивших Берлогу хлопаньем крыльев. – Они с меня с живого шкуру снимут.

– Твои проблемы, – едко улыбнулась она. – Уверена, ты придумаешь в свое оправдание какую-нибудь историю. В этом ты мастер.

– Все, что я рассказал тебе, правда! – Внезапно он понял, насколько ему необходимо ее доверие.

Она приблизила к нему лицо и гневно глянула в глаза:

– Как та душещипательная сказочка перед засадой?

Финн понурился:

– Я не могу просто освободить тебя. Но клянусь, если получу этот кристалл, ты вернешься домой целой и невредимой.

На секунду повисла леденящая тишина. Маэстра отвернулась и обхватила себя руками. Он знал, что сейчас она наконец все расскажет. Голос ее был мрачен.

– Хорошо. Недавно мой народ пробился в покинутый зал, замурованный изнутри, наверное, несколько веков назад. Воздух там был затхлый. Когда мы пробрались внутрь, то нашли истлевшую одежду, несколько драгоценностей и человеческий скелет.

– И?.. – Он замер в нетерпении.

Она искоса взглянула на него:

– Он держал в руке маленький цилиндр из хрусталя или твердого стекла. Внутри голограмма – орел с распростертыми крыльями. В лапе орел держал шар. А вокруг его шеи, как изображено у тебя на руке, была надета корона.

Финн потерял дар речи. Пока он пытался вдохнуть, она произнесла:

– Ты должен поклясться, что я останусь цела.

Ему захотелось схватить ее за руку и убежать с ней прямо сейчас, назад в шахту и наверх, наверх, до самого транзитного пути. Вместо этого он сказал:

– Они должны заплатить выкуп. Если мы попытаемся сделать что-то сейчас, умрем оба. И Кейро тоже.

Маэстра устало кивнула:

– Нам придется отдать все ценности, которые у нас есть.

Финн сглотнул:

– Тогда я клянусь тебе – своей собственной жизнью, жизнью Кейро, – что, если они заплатят, никто и пальцем тебя не тронет. И что обмен будет честным. Это все, что я могу сделать.

Маэстра поднялась.

– Даже если ты и клеткорожденный, – вздохнула она, – то очень быстро стал подонком. Ты такой же узник, как я.

Не дожидаясь его ответа, она развернулась и величественно удалилась обратно в Берлогу. Финн отер пот с затылка, осознал, как напряжено все тело, и заставил себя сделать глубокий вдох. Но тут же замер снова – десятью ступенями ниже, опираясь на балюстраду, сидела темная фигура.

Финн насупился:

– Ты мне не доверяешь?

– Ты дитя, Финн. Невинное дитя. – Кейро задумчиво поигрывал золотой монетой. Потом добавил: – Никогда больше не клянись моей жизнью.

– Я не в том смысле…

– Не в том?!

Брат по обету резко вскочил, сбежал по лестнице и оказался лицом к лицу с Финном.

– Отлично. Но запомни. Мы связаны клятвой. И если Джорманрик узнает, что ты пытаешься его надуть, мы оба станем кольцами на его жирных пальчиках. Но я не намерен умирать, Финн. А ты мне должен. Я привел тебя в эту банду – с пустой башкой, ошалевшего от страха. – Он пожал плечами. – Иногда я сам удивляюсь – зачем?

Финн выпалил:

– А затем, что никто, кроме меня, не выдержит твоей заносчивости и твоих воровских замашек. Затем, что я такой же проходимец, как ты. И когда ты попробуешь потеснить Джорманрика, я буду прикрывать твою спину.

Кейро язвительно поднял бровь:

– С чего ты решил…

– Однажды ты сделаешь это. Может быть, уже совсем скоро. Так помоги мне сейчас, брат, и я помогу тебе потом. – Он нахмурился. – Пожалуйста. Это важно для меня.

– Ты чокнулся на этой дурацкой идее, что ты явился Снаружи.

– Вовсе не дурацкой. По крайней мере, не для меня.

– Вы с сапиентом пара идиотов.

Финн не ответил. Кейро резко засмеялся:

– Ты родился в Инкарцероне, Финн. Смирись с этим. Никто не приходит Снаружи. И бежать отсюда невозможно! Инкарцерон непроницаем. Мы все рождены здесь, здесь и умрем. Мать бросила тебя, а ты просто не помнишь. Птица на запястье – родовая метка. Забей!

Он не мог. Не хотел. Упрямо произнес:

– Я родился не здесь. Я не помню своего детства, но оно у меня было. Не помню, как оказался тут, но уж точно не вышел из какой-то непонятной матки с проводами и прочей химией. И вот это, – он оголил руку, – мое доказательство.

Кейро недоуменно пожал плечами:

– Иногда мне кажется, что ты все еще не в себе.

Нахмурившись, Финн стал подниматься вверх по лестнице, но на самом верху споткнулся обо что-то, корчившееся в темноте. Собакораб Джорманрика, натянув до предела цепь, пытается добраться до миски с водой, которую отшвырнул подальше какой-то шутник. Финн пинком пододвинул миску поближе к собакорабу.

Цепь звякнула.

Сквозь спутанные космы вслед Финну смотрела пара маленьких глазок.

6

С самого начала было принято решение, что местонахождение Инкарцерона будет известно только Смотрителю. Туда отправят всех преступников, нежелательных личностей, политических экстремистов, дегенератов и сумасшедших. Затем Портал закроют, и начнется великий Эксперимент. Жизненно важно, чтобы ничто не могло нарушить тонкие процессы, заложенные в программе Инкарцерона. Тюрьма создаст все необходимое для образования, сбалансированного питания, физической подготовки, морального духа и полезного труда. Создаст рай.

Прошло сто пятьдесят лет.

Смотритель докладывает, что прогресс превосходит все ожидания.

Дворцовые архивы, документ № 4302/6

– Необыкновенно вкусно. – Лорд Эвиан отер пухлые губы белоснежной салфеткой. – Вы обязательно должны поделиться со мной рецептом, дорогая.

Клодия перестала барабанить ногтями по скатерти и мило улыбнулась.

– Я сделаю для вас копию, милорд.

Отец наблюдал со своего места во главе стола. Крошки, оставшиеся от его аскетичного завтрака – двух сухих булочек, – были собраны в горку на краешке тарелки. Как и Клодия, он покончил с трапезой уже полчаса назад, но умело скрывал нетерпение. Если он вообще был способен испытывать такое чувство. Дочь даже этого не знала.

– Мы с его светлостью сейчас отправимся прогуляться верхом, Клодия, – сказал он наконец. – Подготовь легкий обед точно к часу дня. А потом мы возобновим переговоры.

О моем будущем, подумала она, но лишь кивнула в ответ, отметив, как нервничает толстяк. Тот прикидывался дурачком, но вряд ли он на самом деле таков, иначе королева не послала бы его сюда. Да и сам он себя выдал парой весьма проницательных замечаний. Но наездник он точно слабенький.

Смотритель наверняка это знал. У отца мрачноватое чувство юмора.

Когда она встала, отец тоже поднялся, как всегда вежливый до занудства, и извлек из кармана небольшие золотые часы – очень красивые, до секунды точные и абсолютно выпадающие из Эры. Одна из немногих эксцентричностей, которые он себе позволял: часы, цепочка и прикрепленный к ней крохотный серебристый кубик.

– Возможно, тебе следует позвонить, Клодия, – сказал он. – Боюсь, мы слишком долго отвлекаем тебя от учебы.

Она направилась к зеленой кисточке, висевшей у камина, а отец добавил, не поднимая головы:

– Я сегодня разговаривал в саду с мастером Джаредом. Он очень бледен. Как он себя чувствует в последнее время?

Пальцы замерли на звонке, но, собравшись, она потянула за кисточку:

– Хорошо, сэр. Очень хорошо.

Отец убрал часы:

– Я тут размышлял… Когда ты выйдешь замуж, наставник тебе не понадобится. К тому же при дворе много сапиентов. Наверное, мы можем позволить Джареду вернуться в Академию.

Очевидно, отец ждал испуга или гнева с ее стороны, но Клодия, с трудом взяв себя в руки, обернулась и легкомысленно прощебетала:

– Как вам угодно. Конечно, я буду по нему скучать. И сейчас мы изучаем историю династии Хаваарна. Очень увлекательно, а мы добрались только до середины. Он знает о представителях этого рода все.

Серые глаза внимательно следили за ней.

Если она произнесет еще хоть слово, то выдаст свое смятение. И тогда отец примет окончательное решение. За окном захлопал крыльями голубь.

Лорд Эвиан с кряхтеньем поднялся:

– Что же, Смотритель, уверяю вас, любая семья ухватится за него. Джаред Сапиенс прославился на все Королевство. Он сам может назначать плату за свои услуги. Поэт, философ, изобретатель, гений. Вам следует держаться за него, сэр.

Клодия улыбнулась, выражая согласие, но ее нервы были напряжены до предела. Толстяк в синем шелковом камзоле словно бы знал то, что она не могла произнести вслух. Он улыбнулся в ответ, сверкнув маленькими глазками.

Смотритель насупился:

– Уверен, что вы правы. Итак, милорд, едем?

Клодия присела в реверансе. Отец последовал за лордом Эвианом и, повернувшись, чтобы закрыть двустворчатые двери, встретился с ней глазами. Двери захлопнулись.

Клодия с облегчением выдохнула и подумала: «Смотрит, как кот на мышку». Но вслух сказала лишь:

– Приступайте, пожалуйста.

Немедленно раздвинулись панели, в комнату вбежала челядь и начала собирать чашки, тарелки, канделябры, вазы, бокалы, салфетки, блюда и чаши с фруктами. Слуги распахнули окна и заменили догоревшие свечи новыми. Гудящий в камине огонь испарился как по мановению волшебной палочки – не осталось даже запаха горящего дерева. Исчезла пыль, изменился цвет штор. Воздух сам собой наполнился цветочными ароматами.

Предоставив слугам наводить порядок, Клодия поспешила прочь. Чинно приподняв юбки, пересекла зал, взлетела по дубовой винтовой лестнице и на площадке нырнула через потайную дверь в прохладный серый коридор служебных помещений, оставив за спиной искусственную роскошь. Теперь ее окружали голые стены, увитые проводами и кабелями, панели управления, видеокамеры и звуковые сканеры.

Протопав вверх по черным каменным ступенькам, она отворила обитую ватином дверь и оказалась в богато убранной, идеально соответствующей Эре галерее.

В два шага добралась до собственной спальни.

Горничные уже сделали здесь уборку. Девушка заперла дверь на два замка, включила все секретные защиты и подошла к окну.

Очаровательные лужайки мягко светились зеленым под лучами солнца. Джоб, помощник садовника, бродил с мешком и заостренной палочкой, собирая опавшие листья. Отсюда не было видно музыкального имплантата в его ухе, но Клодия усмехнулась, отметив порывистые движения и резкие прыжки мальчишки. Впрочем, если бы это увидел Смотритель, Джоба немедленно уволили бы.

Она подошла к туалетному столику, выдвинула ящик, достала и включила мини-ком. Прибор засветился, отобразив ее собственное лицо, искаженное неровным стеклом. Вздрогнув, она позвала:

– Мастер?

Мелькнула тень. Затем длинные пальцы отодвинули в сторону перегонный куб, и Джаред уселся перед скрытым приемником:

– Я здесь, Клодия.

– Все готово? Они уезжают через несколько минут.

Худощавое лицо потемнело.

– Я беспокоюсь. Диск не протестирован, может не сработать…

– Нет времени! Я иду сегодня. Прямо сейчас.

Учитель вздохнул. Она знала, что ему хочется возразить, но разговоры опасны – их могли подслушивать, несмотря на все предосторожности. Поэтому он лишь прошептал:

– Пожалуйста, будь осторожна.

– Как ты меня учил, Мастер.

Она вспомнила угрозу Смотрителя насчет Джареда. Но сейчас не время об этом думать.

– Начинаем, – сказала она и отключила связь.

Ее спальню, обитую панелями красного дерева, украшала огромная кровать под балдахином из красного бархата с вышитыми на нем черными поющими лебедями. За кроватью пряталось нечто, напоминающее маленький встроенный платяной шкаф. Но это была всего лишь иллюзия, за которой скрывалась роскошная ванная – даже строгость Смотрителя относительно соблюдения Протокола не безгранична. Клодия забралась на унитаз и выглянула в узкое окошко – в солнечных лучах заплясали пылинки.

Отсюда был виден внутренний двор. Три оседланных лошади, рядом с одной, держа поводья, стоял отец. Она подавила возглас облегчения, разглядев отцовского секретаря, смуглого наблюдательного мужчину по фамилии Медликоут, сидевшего на серой кобыле. Позади него лорд Эвиан тяжело взбирался в седло: вспотевшие руки соскальзывали, но он был упорен. Интересно, он ломает комедию, изображая неуклюжесть, или действительно лучше знаком с киберлошадьми? Отец и Эвиан играли в тщательно продуманную и смертельно опасную игру хороших манер и изысканных оскорблений, скрытой злобы и внешней учтивости. На Клодию эта забава нагоняла тоску, – но так живет весь Королевский двор.

Подумав, что скоро ей предстоит то же самое, она похолодела.

Стараясь отвлечься от этой мысли, она спрыгнула на пол и стянула платье, оставшись в темном спортивном костюме. Бросила быстрый взгляд на свое отражение в зеркале. Одежда меняет нас. Много лет назад король Эндор понял это и остановил время, заковав всех в камзолы и платья, обложив условностями и неизменностью бытия.

Сейчас Клодия чувствовала себя гибкой и свободной. Даже опасной. Она снова поднялась и выглянула в окно. Троица уже проезжала ворота. Отец оглянулся и бросил взгляд на башню Джареда. Клодия хитро улыбнулась, зная, что он там увидит.

Ее саму. За долгие бессонные ночи Джаред создал ее голографическую копию. Та разговаривала, смеялась, читала, сидя на подоконнике в залитой солнцем башне. Впервые взглянув на себя со стороны, Клодия была потрясена и раздосадована.

– Это не я!

– Никто не любит смотреть на себя со стороны, – улыбнулся тогда Джаред.

Она увидела чопорное, наглое, хладнокровное существо, которое тщательно просчитывает каждое свое движение, репетирует каждое слово. Самодовольное и насмешливое.

– Неужели я такая?

Джаред пожал плечами:

– Это всего лишь образ, Клодия. Скажем, так ты можешь выглядеть со стороны.

Спрыгнув с унитаза и выбежав в спальню, она проследила, как лошади покидают двор, изящно ступая по свежескошенным лужайкам, как болтает Эвиан и хранит молчание отец. Джоб исчез, по синему небу плыли облака.

Отца и Эвиана не будет по крайней мере час.

Она достала из кармана маленький диск, подбросила, поймала и спрятала обратно. Потом открыла дверь и выглянула в коридор.

Длинная галерея, обитая дубовыми панелями, увешанная портретами, шкафчиками с книгами, уставленная вазами на постаментах, тянулась вдоль всего дома. Над каждой дверью висели консоли, с которых сурово таращились бюсты римских императоров. В отдалении на стене сияли яркие косые ромбы солнечного света, и статуя рыцаря в латах охраняла вершину лестницы, как застывшее привидение.

Клодия шагнула вперед и насупилась – заскрипели древние доски пола. С этим ничего нельзя было поделать. С бюстами тоже, но, проходя мимо каждой картины, она касалась рам и выключала изображение – в некоторых наверняка прятались видеокамеры. Диск она осторожно несла в руке. Он издал прерывистый тревожный сигнал только один раз, и теперь она уже знала, в чем дело: перекрестье едва заметных лучей перед дверью отцовского кабинета растворилось в воздухе.

Клодия оглянулась. Где-то в глубине дома хлопнула дверь, окликнул кого-то слуга. Здесь, наверху, в приглушенной роскоши прошлого, пахло можжевельником, розмарином и хрусткой лавандой в бельевом шкафу.

Дверь кабинета была утоплена в стену и пряталась в тени. Черная, возможно из эбенового дерева, она представляла собой гладкую панель, если не считать лебедя. Огромная птица злобно взирала на Клодию сверху вниз, раскинув крылья и вызывающе изогнув шею. В крохотном глазе сверкал камень – бриллиант или черный опал.

Скорее всего, глазок, подумала Клодия.

Она опасливо поднесла к двери диск Джареда, и тот приклеился к замку с едва слышным металлическим щелчком.

Прибор зажужжал, издал короткий хнык, а потом запищал, постоянно меняя тон, словно подбор замысловатой комбинации сопровождался движением вверх и вниз по звукоряду. Джаред пытался объяснить Клодии принцип действия отмычки, но она не особо прислушивалась.

Девушка нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Потом застыла.

Легкий топот шагов по ступенькам.

Возможно, горничная – в нарушение всех приказов. Клодия, едва дыша и мысленно осыпая пришелицу проклятиями, втиснулась в нишу.

Диск издал мягкий удовлетворенный щелчок у самого ее уха.

Наконец-то! Она распахнула дверь и влетела в кабинет, на ходу сдергивая с замка диск.

Когда горничная пробежала мимо со стопкой белья, дверь уже закрылась – такая же темная и мрачная, как обычно.

Клодия медленно оторвалась от глазка, с облегчением выдохнув. И тут же напряглась снова. Ее охватило жуткое чувство, почти уверенность, что комната не пуста, что за спиной стоит отец – так близко, что можно дотронуться, и улыбается горькой улыбкой. Что всадник, который покидал двор, был голографической копией, что он, как всегда, переиграл ее.

Клодия заставила себя обернуться.

Комната была пуста. Но выглядела совсем не так, как ожидала Клодия. Для начала – слишком большая. Абсолютно вне Эры. И как будто была наклонена.

По крайней мере, Клодии так сначала показалось – голые стены соединялись с полом под каким-то странным углом, так, что сам пол ускользал из-под ног. Картинка затуманилась, потом что-то звякнуло, комната как будто распрямилась и стала нормальной, если не считать тепла, слабого сладкого запаха и тихого непонятного жужжания.

Под высоким сводчатым потолком вдоль стен тянулись блестящие серебристые устройства, подмигивающие красными глазками. Полоска света от узкой длинной лампы падала на одинокий письменный стол и металлический стул.

Больше ничего. На идеально гладком полу чернело крошечное пятнышко. Клодия наклонилась и внимательно рассмотрела его – металлическая деталь, выпавшая из какого-то устройства.

Удивленная, все еще не уверенная, что рядом никого нет, Клодия огляделась. А где окна? Должно быть два, с коричневыми створками. По крайней мере, снаружи сквозь стекло была видна белая лепнина на потолке и несколько книжных полок. Она частенько подумывала о том, чтобы взобраться по плющу и влезть через окно. Извне комната выглядела обычной. Ничего похожего на этот гудящий кривой ящик, который был явно больше, чем отведенное под него пространство дома.

Клодия двинулась вперед, судорожно сжимая диск, но тот не зафиксировал никаких ловушек. Приблизившись к столу, она коснулась безупречно гладкой поверхности. Из столешницы беззвучно вырос экран. Осмотрев его, она не нашла никаких устройств ввода и решила, что он управляется голосом.

– Начать, – сказала она тихо.

Ничего не произошло.

– Вперед. Старт. Приступить. Включить.

Экран не реагировал. Только жужжание комнаты вокруг.

Должен быть пароль. Клодия наклонилась, упираясь обеими руками в крышку стола. В голове крутилось только одно слово, и она его произнесла:

– Инкарцерон.

Изображение на экране не появилось. Но под пальцы левой руки плавно выкатился ящик.

Внутри на ложе из черного бархата лежал ключ – филигранно выточенный кристалл. В сердцевину был вставлен коронованный орел, эмблема королей династии Хаваарна. Наклонившись поближе, она разглядела острые, ослепительно сверкавшие грани. Бриллиант? Стекло? Зачарованная строгой красотой артефакта, она склонилась так низко, что дыхание затуманилось от его морозного холода. Ее тень перекрыла льющийся сверху свет, радужные блики исчезли. Может, это ключ к самому Инкарцерону? Клодии захотелось взять его. Но сначала она осторожно прошлась диском Джареда вдоль поверхности.

Ничего.

Она еще раз огляделась – все спокойно. И подняла ключ.

Комната развалилась. Заверещали сирены, из пола выстрелили лазерные лучи, окружая взломщицу клеткой. Перед дверью упала металлическая решетка, вспыхнули скрытые до того момента огни, и Клодия оцепенела от ужаса, сердце тяжко бухало в груди. В это мгновение диск послал резкий, болезненный укол в ее большой палец.

Она взглянула на прибор. Послание Джареда дышало страхом:

«Он возвращается! Уходи, Клодия! Убирайся!»

7

Однажды Сапфик дошел до конца тоннеля и увидел под ногами обширный зал. На дне его из отравленного озера поднимались ядовитые испарения. Сквозь пространство тянулся во тьму толстый канат, а на противоположной стороне виднелась дверь, и свет сиял за нею.

Обитатели Крыла пытались отговорить его.

– Многие упали туда, – говорили они. – Их кости гниют в черном озере. Почему ты думаешь, что тебя не постигнет та же участь?

Он отвечал:

– В своих снах я вижу звезды.

Он ухватился руками за трос и стал продвигаться по нему вперед. Много раз он повисал, обессилев от усталости и боли. Много раз они окликали его, прося вернуться. Наконец он достиг другого края, и они видели, как он, шатаясь от изнеможения, проник в дверь. И скрылся из глаз.

Он был смугл, этот Сапфик, и строен, с длинными прямыми волосами. Остается лишь гадать, как его звали на самом деле.

«Странствия Сапфика»

– Я говорил тебе тысячу раз! – брюзжал Гильдас. – Снаружи существует. И Сапфик отыскал туда путь. Но никто никогда не приходил оттуда. Даже ты.

– Ты не можешь знать наверняка.

Старик засмеялся, раскачивая пол металлической клети, висевшей высоко над залом. Они едва помещались здесь вдвоем, сидя на корточках. С цепочек свисали книги, хирургические инструменты, каскад оловянных коробочек, заполненных гноящимися образцами. Картину довершали устилавшие пол старые матрасы, из дыр которых клоками, как нелепый снег, сыпалась солома, падая на горящие внизу костры, где готовилась снедь. Какая-то стряпуха посмотрела вверх и выругалась. Потом, разглядев Финна, замолкла.

– Знаю, глупый мальчишка, потому что сапиенты оставили об этом записи. – Гильдас натянул ботинок. – Тюрьму создали для того, чтобы отделить подонков от человечества, оградить от них весь мир, сослать подальше с земли. Это случилось несколько веков назад, во времена Мартора, когда Тюрьма еще разговаривала с людьми. Семьдесят сапиентов добровольно сошли в Тюрьму, чтобы наставлять узников. И после этого вход был запечатан навеки. Они передали свои знания преемникам. Об этом даже дети знают.

Финн погладил рукоять меча. Усталость и досада одолевали его.

– С тех пор никто не входил. И нам известно про Лоно Инкарцерона, хоть мы и не знаем, где оно. В Инкарцероне все рационально и целесообразно – таким он и был задуман. Даже мусор не пропадает зря, все перерабатывается. В клетках выращиваются новые узники. Возможно, и животные тоже.

– Но я помню кое-что… какие-то обрывки… – Финн посмотрел вниз, сжимая прутья клетки, словно цеплялся за собственную веру. Далеко под ними Кейро прогуливался по залу в обнимку с парой хихикающих девиц.

Гильдас проследил за взглядом Финна:

– Ты не можешь ничего помнить. Ты грезишь тайнами Инкарцерона. Твои видения помогут нам отыскать путь к Спасению.

– Нет, я помню!

– Что именно?! – раздраженно спросил старик.

Финн почувствовал себя глупо:

– Ну… торт. С серебристыми шариками и семью свечами. И людей. И музыку… много музыки. – Он осознал это только сейчас. Странная радость наполнила его. Пока он снова не встретился взглядом со стариком.

– Торт. Думаю, это символ. И число семь очень важно. Сапиенты называли его числом Сапфика – из-за времени, в которое он повстречал «жука»-перебежчика.

– Я был там!

– Воспоминания есть у каждого, Финн. Твои пророчества – вот что имеет значение. Видения, что ниспосланы тебе, – великий дар и странность Видящего Звезды. Они уникальны. Комитатусам это известно – и рабам, и боевикам, и даже Джорманрику. Таким они тебя видят. И временами боятся.

Финн притих. Он ненавидел свои припадки. Те накатывали внезапно, вызывая тошноту и оглушая, ужасая его. Да еще Гильдас вытрясал из него душу своими допросами.

– Эти припадки доведут меня до могилы, – сказал Финн тихо.

– Не многие клеткорожденные доживают до старости, это правда. – Голос Гильдаса был резок, старик смотрел в сторону. Поправив пышный воротник своей зеленой мантии, он проворчал: – Прошлого нет. Что бы там ни было, это уже не имеет значения. Выбрось это из головы, или оно сведет тебя с ума.

– Скольких еще клеткорожденных ты знал? – спросил Финн.

– Трех.

Гильдас высвободил заплетенный кончик бороды, дернул его в раздражении и, помедлив, добавил:

– Вы редкие создания. Я искал долгие годы, пока не встретил тебя. Ходили слухи, что один клеткорожденный просил милостыню возле Зала Прокаженных. Но когда я наконец заставил его заговорить, то понял – он сумасшедший. Без умолку болтал о говорящих яйцах. О коте, что, исчезая, оставляет лишь улыбку. Годы спустя, следуя новым слухам, я нашел еще одну женщину, работающую у цивилов в Ледяном Крыле. Она выглядела вполне нормальной; я старался уговорить ее поведать мне о своих видениях. Но она так и не заговорила. Позже я узнал, что она повесилась.

Финн сглотнул:

– Почему?

– Мне сказали: ей стал мерещиться ребенок. Невидимый ребенок, хватающийся за ее юбки и зовущий ее, всюду следующий за ней, будивший по ночам. Его голос изводил ее. Она не смогла его заглушить.

Финн затрясся. Он знал, что Гильдас наблюдает за ним. Сапиент резко проговорил:

– Вероятность найти тебя, Финн, была мизерна – один шанс на миллион. Но я получил этот шанс. Лишь ты поможешь мне совершить Побег.

– Я не смогу…

– Сможешь. Ты мой пророк, Финн. Мое связующее звено с Инкарцероном. Скоро ты подаришь мне видение, которого я ждал всю жизнь, – знак, что настало мое время, что я должен последовать за Сапфиком и выйти Наружу. Каждый сапиент пытается проделать этот путь. Никто не преуспел. Но ни у кого из них не было проводника-клеткорожденного.

Финн покачал головой. Он слушал эти слова годами, и они все еще пугали его. Старик был помешан на Побеге. И чем же Финн сможет помочь? Как могут кому-то пригодиться обрывки воспоминаний или покалывания кожи, перетекающие в удушливое забытье?

Гильдас протиснулся мимо него к выходу и, взявшись за металлическую лестницу, предостерег:

– Никому про это не рассказывай. Даже Кейро.

Он начал спускаться, когда Финн проговорил:

– Джорманрик ни за что не отпустит тебя просто так.

Гильдас глянул на него сквозь перекладины лестницы:

– Я хожу там, где хочу.

– Ты ему нужен. Он правит Крылом только благодаря тебе. Самому бы ему…

– Он справится. Насилие и страх, вот его оружие.

Гильдас сполз еще на ступеньку, потом вернулся, его маленькое сухое лицо просияло внезапной радостью.

– Ты только представь, Финн, каково это – однажды распахнуть люк и выйти из темноты, из Инкарцерона? Увидеть звезды. Увидеть солнце!

Финн помолчал, затем, начав спускаться следом за сапиентом, тихо сказал:

– Я видел их.

– Это всего лишь грезы, мечты, глупый мальчишка, – горько усмехнулся Гильдас.

Старик на удивление проворно спускался по перекрестьям раскачивающихся лестниц. Финн же следовал за ним медленно, ладони скользили по веревкам и жар от трения проникал сквозь перчатки.

Побег.

Слово это жалило, как оса, пронзало разум – томление, обещающее весь мир и не значащее ничего. Сапиенты учили, что Сапфик однажды нашел путь, ему удался Побег. Финну не очень-то верилось в это. Истории о Сапфике множились – у каждого странствующего сказителя и поэта было в запасе несколько новых сказок. Приключений, которые приписывались Сапфику – перехитрил всех Лордов и совершил легендарное путешествие сквозь Тысячу Крыльев Инкарцерона, – хватило бы не на одну жизнь. Тюрьма, говорят, огромна и непостижима, лабиринтам залов, лестниц, комнат и башен несть числа. По крайней мере, так учат сапиенты.

Он коснулся ногами земли. Проследил глазами за зелеными, как у змеи, переливами мантии Гильдаса – старик торопился покинуть Берлогу. Финн поспешил за ним, предварительно убедившись, что меч по-прежнему в ножнах, а оба кинжала за поясом.

Кристалл Маэстры – вот что занимало теперь все его мысли.

И получить его будет не так просто.

Ущелье Выкупа было всего в трех залах отсюда, и он быстро пересек темную пустоту, тревожа пауков и выродившихся сумеречных ястребов, что пикировали с высоты стропил. Кажется, все остальные уже там. Он услышал комитатусов прежде, чем нырнул под последнюю арку. Те орали, бросая через пропасть ругательства, и их собственное презрение эхом возвращалось к ним, отражаясь от гладких неприступных плит.

Вдалеке, на другой стороне, оставаясь в тени, ожидали цивилы. Пропасть была неровным провалом в полу зала, голые края сияли черным обсидианом. Если бросить вниз камень, то звука его падения не дождаться никогда. Комитатусы утверждали, что пропасть бездонна; некоторые говорили, что если прыгнуть в ее глубины, то будешь падать сквозь Инкарцерон и попадешь прямиком в расплавленное сердце земли. И действительно – воздух дрожал от поднимающихся из пропасти раскаленных миазмов. В самой середине, созданная одним из тех же тюрьмотрясений, что раскололи провал, возвышалась иглообразная тонкая скала, именуемая Шипом. На крохотную стертую платформу с обеих сторон вели мосты из ржавого, покоробленного металла, темного от смазки. Шип был нейтральной территорией, местом для заключения союзов, ведения переговоров и нечастого обмена между враждующими Крыльями.

На самом краю, с которого, бывало, он сбрасывал непокорных рабов, восседал на своем троне Джорманрик, окруженный комитатусами. Собакораб скорчился на конце своей цепи.

– Только посмотри на него, – прошептал Кейро прямо в ухо Финну. – Огромный, толстый…

– И такой же тщеславный, как и ты.

Брат фыркнул:

– У меня хотя бы есть повод для тщеславия.

Но Финн уже смотрел на Маэстру. Когда ее привели, она быстро окинула глазами толпу, шаткие мостки, свой народ, ожидающий за стеной дрожащего воздуха. Там внезапно вскрикнул мужчина. От этого звука она потеряла самообладание, попыталась вырваться из лап охраны и закричала:

– Сим!

Наверное, это был ее муж.

– Пошли, – сказал Финн Кейро и стал пробираться вперед.

Заметив их, толпа расступилась. «Таким они тебя видят», – с горечью вспомнил Финн. Осознание, что старик был прав, злило. Он подошел к Маэстре сзади и схватил ее за руку.

– Помни, о чем я говорил. Никто не навредит тебе. Ты уверена, что они принесли эту вещь с собой?

– Они отдадут все, что есть. Некоторым известно, что такое любовь. – Она взглянула на него.

Насмешка задела Финна.

– Может быть, когда-то и я знал…

Тусклым рассеянным взглядом за ними наблюдал Джорманрик. Ударив окольцованными пальцами по перилам моста, он крикнул:

– Подготовьте ее!

Кейро сковал руки женщины у нее за спиной.

– Послушай, мне жаль, – пробормотал Финн.

Маэстра в упор посмотрела на него:

– А уж мне-то как жаль. Тебя.

Кейро хитро заулыбался, потом обернулся к Джорманрику.

Лорд Крыла встал и подался к краю Пропасти, взирая на цивилов. Толстенные звенья его ожерелий хрустнули, когда он скрестил на груди ручищи.

– Эй там, слушайте! – прогремел он. – Вы получите ее в обмен на равную ей по весу кучу добра. Ни больше ни меньше. Никаких сплавов и прочего дерьма.

Его слова зазвенели в душном мареве.

– Для начала дай слово, что не приготовил никакой ловушки, – холодно и зло ответили ему.

Джорманрик ухмыльнулся, зубы были красными от кетта.

– Хотите моего слова? Да я не держу клятв с того момента, как мне исполнилось десять. Тогда я зарезал собственного брата. Так что хотите моего слова – получайте!

Комитатусы загоготали. Позади них в тени, мрачно взирая на все, стоял Гильдас.

Над Пропастью повисла тишина.

Затем из глубин мерцающего марева раздался лязг и грохотание – цивилы повезли свои сокровища к Шипу. Финн догадывался, чем наполнены их мешки – скорее всего, рудой. А Джорманрик рассчитывал на золото, платину и особенно на микросхемы. В конце концов, цивилы слыли одной из самых богатых группировок Крыла, потому-то на них и устроили ту засаду.

Мост затрясся.

– Идем, – тихо обронил Финн.

Он обернулся. Кейро обнажил меч:

– Я тут, брат.

– Не отпускайте суку, пока не отдадут все до последней унции, – рявкнул Джорманрик.

Финн нахмурился. Толкнув Маэстру вперед, он начал переправу.

Мост, сплетенный из цепей, колебался при каждом шаге. Дважды они поскальзывались, один раз настолько сильно, что все трое чуть не свалились в Пропасть. Кейро ругался, Маэстра скованными руками до белизны в пальцах сжимала металлические перила.

Финн не смотрел вниз. Он знал, что там лишь чернота и жар, обжигающий лицо, посылающий странные сонные пары, которые не следует вдыхать.

Маэстра продвигалась вперед мелкими шагами. Ее голос, твердый и холодный, долетел до Финна:

– А если они не принесли… кристалл? Что тогда?

– Какой еще кристалл? – тут же отреагировал Кейро.

– Заткнись, – бросил Финн.

Впереди в тусклом свете он разглядел цивилов – троих мужчин, как договорено, ждущих у весов. Он придвинулся поближе к Маэстре:

– Не вздумай бежать. Джорманрик велел нацелить на тебя двенадцать стволов.

– Я не идиотка, – огрызнулась пленница. И ступила на Шип.

Следом, выдохнув от облегчения, шагнул Финн и тут же закашлялся от жгучих испарений.

Кейро с мечом наголо протиснулся вперед, схватил женщину за руку:

– Сюда.

Он указал ей на весы. То была огромная разборная алюминиевая конструкция, собираемая в подобных случаях. Правда, за все время пребывания у комитатусов Финн ни разу не видел, чтобы ее использовали. Нечасто Джорманрик снисходит до выкупа.

– Внимательней следите за стрелкой, друзья. – Кейро изящно развернулся в сторону вожака цивилов и расплылся в улыбке. – Не такая уж она и худышка, да? Надо было вам держать ее на более строгой диете.

Мужчина был коренаст, полосатый плащ топорщился от скрытого под ним оружия. Пропустив колкость Кейро мимо ушей, он подошел и взглянул на стрелку-иглу ржавой шкалы, обменявшись быстрым взглядом с Маэстрой. Финн помнил его еще с засады. Сим.

На Финна он посмотрел с омерзением. Кейро дернул Маэстру назад и приставил нож к ее горлу:

– Давайте, насыпайте! И без шуток.

За секунду до того, как сокровища посыпались на весы, Финн утер застилающий глаза пот. Он снова сглотнул, стараясь не дышать глубоко, отчаянно желая прикрыть чем-нибудь рот и нос. Перед глазами поплыли тусклые, ужасно знакомые красные пятна. Только не сейчас, лихорадочно подумал он. Пожалуйста.

Не сейчас.

Звенело и переливалось золото. Кольца, кубки, блюда, изысканные подсвечники. Из перевернутого вверх дном мешка каскадом посыпались серебряные монеты, скорее всего, выплавленные из контрабандной руды. Затем хлынули потоком хрупкие детали, собранные в темных, необитаемых уголках Крыла, – сломанные «жуки», линзы из Очей, «подметальщик» с искореженным радаром.

Стрелка начала движение. Наблюдая за ней, цивилы прибавили два мешка кетта и пару кусочков драгоценного эбенового дерева, что растет где-то в чахлом лесу, о котором даже Гильдас знал только по слухам.

Кейро улыбнулся Финну.

Когда красная стрелка дошла до середины шкалы, к куче добавился моток медной проволоки и кусок пластигласа, связка кристаллических нитей, шлем с заплатами, три ржавые рапиры, которые, конечно же, сломаются при первом настоящем ударе.

Мужчины торопились, но было ясно, что они исчерпали свои запасы. С ножом Кейро у самого уха, Маэстра оцепенело наблюдала за происходящим.

Финн дышал прерывисто. От боли перед глазами мелькали искры. Он сглотнул и попытался шепнуть Кейро, но ему не хватило дыхания. Его брат по обету наблюдал, как цивилы кладут в общую кучу последний куль, полный бесполезного скобяного хлама.

Стрелка качнулась. И замерла.

– Еще! – спокойно велел Кейро.

– Больше ничего нет.

Кейро засмеялся:

– Ваши одежды вам дороже, чем она?

Сим сорвал с себя плащ и кинул в кучу. Затем, взглянув на Маэстру, добавил туда свои меч и ружье. Двое других сделали то же самое. Теперь они стояли с пустыми руками, и каждый наблюдал за стрелкой.

Та все еще не достигала нужной отметки.

– Еще, – повторил Кейро.

– Ради всего святого! – хрипло взмолился Сим. – Отпустите ее!

Кейро посмотрел на Финна:

– Тот кристалл. Он здесь?

Едва удерживаясь на краю припадка, Финн мотнул головой.

Кейро холодно улыбнулся мужчинам. Надавил на лезвие ножа; блестящая капля темной крови повисла на кончике.

– Ну-ка, леди, попросите как следует!

Она спокойно сказала:

– Им нужен кристалл, Сим. Тот, что мы нашли в затерянном зале.

– Маэстра…

– Отдай.

Сим замешкался. Всего на секунду. Но даже сквозь тошноту Финн разглядел, как это больно поразило Маэстру, словно удар под дых. Затем Сим сунул руку под рубаху и достал оттуда предмет, сверкнувший в тусклом свете и засиявший, словно переливающаяся радуга, в его пальцах.

– Мы узнали кое-что, – сказал он. – Кое-что о его назначении.

Она остановила его взглядом. Мужчина медленно положил кристалл в кучу.

Стрелка достигла отметки.

Тут же Кейро толкнул женщину прочь от себя. Сим схватил ее за руку и потянул на второй мост.

– Бежим! – крикнул он.

Финна скрутило, рот наполнился слюной. Он поднял кристалл. Внутри орел расправлял крылья. Такой же, как на его запястье.

– Финн.

Он поднял глаза.

Маэстра остановилась и обратила к нему мертвенно-белое лицо.

– Надеюсь, он уничтожит тебя.

– Маэстра! – Сим поймал ее руку, но она вырвалась. Вцепившись в перила второго моста, она выплюнула в лицо Финну:

– Я проклинаю кристалл, я проклинаю тебя!

– Нет времени! – прохрипел Финн. – Уходи!

– Ты уничтожил во мне остатки веры и милосердия. Я думала, что способна отличить ложь от правды. Теперь я никогда не смогу доверять незнакомцу. Никогда не прощу тебя за это!

Ее ненависть обожгла Финна. А потом Маэстра отвернулась и пошла. Мост пошатнулся.

Пропасть под ногами безумно закачалась. Секунда леденящего ужаса – и Маэстра закричала.

– Нет! – выдохнул Финн.

Покачиваясь, он шагнул к ней, но Кейро обхватил его и заорал. Что-то затрещало, и, словно в болезненной заторможенности, Финн увидел, как лопнули державшие мост цепи и заклепки, услышал адский хохот Джорманрика и понял, что все это было ловушкой.

Маэстра поняла тоже. Она замерла. В последний раз взглянула на Финна, их глаза встретились. А потом все кончилось. Маэстра, Сим и их спутники исчезли в пропасти, а предательский мост разлетелся на две половинки. Покореженный металл с грохотом и звоном ударился о скалы.

Эхо воплей стихло.

Потрясенный, Финн упал на колени. Накатила волна тошноты. Он сжал кристалл и сквозь рев в ушах расслышал тихий голос Кейро:

– Я должен был догадаться, что старая сволочь выкинет какую-нибудь пакость. А нам достался кусок стекла. Слишком маленькая плата за всю мороку. Что это вообще такое?

И тут, в момент горького просветления, Финн осознал, что был прав. Что он рожден Снаружи. Он знал это, потому что держал в руках вещь, которую никто в Инкарцероне не видел несколько поколений и даже не догадывался, зачем она нужна. А ему, Финну, эта вещь была знакома. Он знал, как она называется и в чем ее предназначение.

Это был Ключ.

Темнота и боль с ревом поглотили Финна, и он рухнул в надежные объятия Кейро.

8

Годы Гнева закончились, и ничто уже не может оставаться прежним. Война искалечила Луну и уничтожила приливы. Мы должны отыскать более простой способ существования. Мы должны найти прибежище в прошлом, определить всему и вся его место, навести порядок. Свобода – небольшая плата за выживание.

Декрет короля Эндора

Финну казалось, что он летит в пропасть глубиной в тысячи миль, пока удар о скалу едва не вышиб из него дух. Он поднял голову и огляделся в ревущей темноте. Рядом с ним, облокотившись о камень, сидел некто.

– Ключ… – торопливо бросил Финн.

– Около тебя.

Он нащупал драгоценный предмет среди булыжников, ощутив его успокаивающую тяжесть.

Затем повернулся к незнакомцу – молодому человеку с длинными темными волосами, одетому в мантию с высоким воротником вроде тех, что носили сапиенты, но оборванную и залатанную. Он указал на поверхность скалы и промолвил:

– Смотри, Финн.

Сначала Финн увидел замочную скважину, из которой пробивался свет. Потом маленькую черную дверь, словно бы прозрачную, – сквозь нее светились звезды и галактики.

– Это Время. То, что ты должен отпереть, – сказал Сапфик.

Ключ оказался очень тяжелым. Собравшись с силами, Финн поднял его обеими руками.

– Помоги, – выдохнул Финн.

Но отверстие быстро затягивалось, и к тому моменту, когда Финн с трудом поднес к нему Ключ, не осталось ничего, кроме крохотной светящейся точки.

– Многие пытались, – прошептал Сапфик ему на ухо. – И умерли.

На секунду Клодия замерла от ужаса.

Потом пришла в себя, спрятала в карман ключ-кристалл, с помощью диска Джареда создала его точную голографическую копию в выемке черного бархата и задвинула ящик. Скользкими от пота пальцами достала специально заготовленную коробочку и высыпала из нее божьих коровок. Они разлетелись во все стороны, приземлились на панель управления и на пол. Затем перевела индикатор диска с синего на красный, развернулась и нацелила его на дверь.

Три лазерных луча с шипением погасли. Она проскользнула в образовавшийся проход, приседая на всякий случай – вдруг выстрелит какое-нибудь скрытое оружие. Труднее всего было справиться с решеткой – диск негодующе ворчал и потрескивал, и Клодия даже взвыла от отчаяния. Сейчас он точно сломается или разрядится! Но наконец металл, распадаясь на атомы, полыхнул белым жаром, и в решетке образовалось отверстие.

Еще мгновение – и, пройдя сквозь дыру, открыв дверь, Клодия выбралась в коридор.

Тишина.

Взломщица потрясенно прислушалась. За спиной захлопнулась дверь, отрезав панические вопли сирен, словно спрятав их в другом мире.

В доме царило спокойствие. Ворковали голуби, снизу доносились голоса.

Клодия побежала. Вверх по лестнице, на чердак, потом по проходу над помещениями для слуг до маленькой кладовки в конце, где воняло полынью и чесноком. Наклонившись, стала торопливо нащупывать механизм, отпиравший старинное «убежище священника»[2]. На пальцы липла сажа и паутина, но вот – наконец! Узкая, толщиной с ее большой палец, щеколда.

Клодия ударила по щеколде, и панель заскрипела. Навалившись на нее всем телом, бормоча проклятия, Клодия отодвинула доску и вывалилась наружу.

И лишь когда дверь захлопнулась за ее спиной, Клодия позволила себе перевести дыхание.

Перед ней открывался темный тоннель, ведущий в башню Джареда.

Финн лежал поперек кровати.

Лежал очень долго, постепенно узнавая шум Берлоги за стеной: кто-то бегал, кричал, громыхал посудой. В конце концов, пошевелив рукой, Финн обнаружил, что заботливо укрыт одеялом. Болели шея и плечи, тело зябло от холодного пота.

Он перевернулся и уставился в грязный потолок. В ушах звенело эхо долгого, протяжного стона, верещали сирены. Перед глазами мелькали послеобразы – паническое мельтешение аварийных огней. На мгновение возникло тошнотворное чувство, что его зрение вытянулось в длинный темный тоннель, уводящий вдаль, что он может ступить туда и ощупью пробраться к свету.

– Давно пора, – раздался голос Кейро.

Названый брат подошел и сел на кровать. Финн видел его как в тумане.

– Ну и видок у тебя, – скривился Кейро.

– Зато ты как с картинки, – с трудом прохрипел Финн.

Он медленно навел резкость. Пышная светлая грива Кейро была собрана в хвост. На нем красовался плащ Сима, увешанный таким количеством побрякушек, какого у прежнего владельца наверняка не водилось. Бедра опоясывал широкий усыпанный заклепками пояс с прикрепленным к нему драгоценным кинжалом. Кейро раскинул руки:

– Идет мне, как думаешь?

Финн не ответил. В нем поднималась волна гнева и стыда, разум пытался не поддаваться эмоциям. Если он позволит чувствам захватить себя, то попросту утонет.

– Долго я провалялся? – прокаркал он.

– Два часа. Ты опять пропустил дележку.

Финн осторожно сел. После припадков у него всегда кружилась голова и пересыхало во рту.

– Было немного хуже, чем всегда, – сказал Кейро. – Судороги. Ты корчился и дрался, но я прижал тебя к земле, а Гильдас следил, чтобы ты себя не поранил. Хорошо, что остальные не заметили – ликовали над добычей. Мы принесли тебя сюда.

Финна охватило отчаяние. Его отключки были непредсказуемыми, и Гильдас не умел их лечить. Или, по крайней мере, сапиент так утверждал. Финн понятия не имел, что происходит после того, как его захлестывает жаркая, ревущая тьма. И не хотел знать. Это было его слабым местом, а он стыдился слабости, даже если комитатусы благоговели перед ним. Сейчас у Финна было такое чувство, словно он на время покинул тело, а вернувшись, нашел его пустым и израненным и теперь никак не может в нем устроиться.

– Снаружи со мной ничего такого не случалось, я уверен.

Кейро пожал плечами:

– Гильдас до смерти хочет послушать про твое видение.

Финн поднял глаза:

– Подождет.

Повисла неловкая пауза.

– Это Джорманрик приказал ее убить? – решился наконец Финн.

– Кто ж еще? Он же прямо тащится от таких штук. Ну и нам заодно показал, кто тут главный.

Финн мрачно кивнул. Спустил ноги с кровати и уставился на свои поношенные ботинки:

– И за это я его убью.

Кейро изящно выгнул бровь:

– Да плюнь ты, братец. Ты же получил, что хотел.

– Я дал ей слово. Обещал, что она будет в безопасности.

Кейро мгновение наблюдал за ним, а потом сказал:

– Финн, мы подонки. Наше слово ничего не значит. И она это знала. Она была заложницей. Если бы цивилы поймали тебя, наверняка сделали бы то же самое. Так что выбрось эти мысли из головы. Я тебе уже говорил: ты слишком зацикливаешься на всякой ерунде. Это делает тебя слабым, а в Инкарцероне нет места слабости. Нет пощады за ошибки. Убей, или убьют тебя.

Он смотрел прямо перед собой, и в его голосе Финн слышал нечто новое – горечь. Но тут Кейро повернулся к нему с язвительной улыбкой:

– Итак, что это за ключ?

Сердце Финна гулко забилось.

– Ключ! Где он?

Кейро в насмешливом изумлении покачал головой.

– И что бы ты без меня делал? – Он поднял руку, и Финн увидел кристалл, свисавший с согнутого крючком пальца.

Он потянулся за артефактом, но Кейро отдернул руку.

– Я спросил, что за Ключ?

Финн облизнул пересохшие губы:

– Ключ – это устройство, которое открывает замки.

– Открывает?

– Отпирает.

– Замки в Крыльях? Любые? – насторожился Кейро.

– Понятия не имею! Просто я… узнал его.

Он быстро потянулся и схватил Ключ – на сей раз Кейро его отдал, пусть и неохотно. Орел-голограмма горделиво взирал на Финна из сердцевины тяжелого, сплетенного из странных стеклянных волокон артефакта. На шее птицы красовался нарядный воротник, похожий на корону, и, задрав рукав, Финн сравнил его с бледно-синей отметиной на своем запястье.

– А похоже, – заметил Кейро, глядя ему через плечо.

– Один в один.

– Но это ничего не значит. Или, наоборот, значит, что ты родился Внутри.

– Он сделан не Внутри. – Финн бережно держал Ключ обеими руками. – Посмотри. Разве у нас есть такие материалы? А мастерство…

– Его могла сделать Тюрьма.

Финн промолчал.

Но в этот момент Тюрьма погасила свет. Словно подслушивала.

Когда Смотритель плавно отворил дверь обсерватории, на стенном экране красовались изображения королей Хаваарна, Восемнадцатой династии – тех ее изнеженных поколений, чья социальная политика привела мир к Годам Гнева. Джаред сидел на столе, баюкая на руках лисенка и упираясь ступней в спинку стула Клодии. Та же, склонившись над планшетом, читала вслух:

– «Александр Шестой, Воссоздатель Королевства. Составил Соглашение о двойственности. Закрыл театры и запретил все формы общественных увеселений». Зачем он это сделал?

– Из страха, – с иронией ответил Джаред. – К тому времени любое сборище расценивалось как угроза порядку.

Клодия улыбнулась, но в горле было сухо, как в пустыне. Итак, отец увидел то, что и предполагалось, – дочь занимается со своим обожаемым учителем. И конечно, он понимал, что они в курсе его присутствия.

– Кхм.

Клодия подпрыгнула, Джаред огляделся – удивление они оба изобразили мастерски.

Смотритель холодно улыбнулся, словно выражая восхищение.

– Сэр? – Клодия встала, расправляя шелковое платье. – Вы уже вернулись? По-моему, вы говорили о часе дня.

– Именно так. Могу я войти, Мастер?

– Конечно, – откликнулся Джаред, лисенок выскочил из его рук и запрыгнул на полку. – Какая честь для меня.

Смотритель подошел к заставленному приборами столу и прикоснулся к перегонному кубу.

– Ваше отношение к требованиям Эры несколько… экстравагантно, Джаред. Но конечно, Протокол не слишком строг к сапиентам.

Он поднес к лицу хрупкую колбу, и на собеседников уставился увеличенный стеклом левый глаз.

– Сапиенты делают что хотят. Изобретают, экспериментируют, постоянно ищут новые источники энергии, новые лекарства. И человеческий разум торжествует, невзирая на тиранию прошлого. Достойно восхищения. Но скажите, каковы успехи моей дочери?

Джаред переплел тонкие пальцы и осторожно ответил:

– Клодия – замечательная ученица.

– И эрудит.

– Безусловно.

– Умная и способная? – Смотритель опустил колбу, не сводя глаз с дочери. Та отвечала спокойным взглядом.

– Уверен, – пробормотал Джаред, – она достигнет успеха во всем, за что ни возьмется.

– А взяться она готова за что угодно.

Смотритель разжал пальцы, склянка упала, ударилась об угол стола и разлетелась на тысячу сверкающих осколков. За окном прокаркал потревоженный ворон.

Джаред отшатнулся, потом застыл. Клодия окаменела у него за спиной.

– Ах, простите! – Смотритель обвел взглядом осколки, достал носовой платок и вытер пальцы. – Кажется, старею, становлюсь неуклюжим. Надеюсь, в ней не содержалось ничего жизненно важного?

Джаред покачал головой. Клодия отметила мельчайшие бисеринки пота на его лбу. Сама она наверняка побледнела как полотно.

– Клодия, – продолжил отец. – Полагаю, ты будешь рада узнать, что мы с лордом Эвианом пришли к соглашению по поводу твоего приданого. Пора собирать вещи, дорогая.

Он помедлил у двери. Джаред, согнувшись, подбирал острые изогнутые осколки. Клодия, не шевелясь, наблюдала за Смотрителем, и на какой-то миг его взгляд напомнил ей саму себя, когда она по утрам смотрится в зеркало.

– Пожалуй, я не буду обедать. У меня много работы. В кабинете. Кажется, там завелись насекомые, – выдал отец на прощанье.

После того как за ним затворилась дверь, учитель и ученица не обменялись ни словом. Клодия села, а Джаред, высыпав осколки в утилизатор, включил монитор, передающий изображение с видеокамеры на лестнице. Вдвоем они проследили, как мрачная, угловатая фигура Смотрителя с брезгливой осторожностью пробирается между мышиным пометом и паутиной.

– Он знает, – наконец сказал Джаред.

– Конечно знает. – Клодия осознала, что вся дрожит, и накинула на плечи старую мантию Джареда. Под платьем на ней по-прежнему был спортивный костюм, туфли надеты не на ту ногу, влажные от пота волосы стянуты в узел на затылке. – Он и пришел только для того, чтобы это нам показать.

– Он не верит, что тревогу вызвали божьи коровки.

– Откуда им взяться? В комнате нет окон. Но он никогда не признается, что я хоть в чем-то его одолела. А значит, игра продолжается.

– Но Ключ… унести его…

– Он не узнает, пока не выдвинет ящик и не посмотрит. Или пока не попытается взять его. А я могу вернуть оригинал на место раньше.

Джаред утер лицо и, покачнувшись, сел:

– Он внушает мне ужас, хоть и негоже сапиенту говорить такое.

– Ты в порядке?

Он обратил на нее мрачный взор. Лисенок спрыгнул с полки на пол и погладил лапкой колено хозяина.

– Да. Но иногда ты наводишь на меня точно такой же ужас. Зачем, ради всего святого, ты украла Ключ? Хотела, чтобы отец догадался, что это твоих рук дело?

Клодия насупилась. Иногда он излишне проницателен.

– А где он?

Не сводя с нее изучающего взгляда, Джаред состроил удрученную мину. Снял крышку с глиняного кувшина, погрузил в него крюк и извлек из формальдегида Ключ. Едкий химический запах залил комнату. Клодия прикрыла нос рукавом мантии:

– О господи! А другого места не нашлось?

Примчавшись в башню, она сунула Джареду Ключ и, слишком занятая переодеванием, не обратила внимания, куда тот его спрятал. Теперь же учитель осторожно стер с артефакта защитную смазку и уложил на сучковатую опаленную поверхность верстака.

Ключ был прекрасен. Под струящимися из окна солнечными лучами на его гранях искрились и переливались маленькие радуги. Из сердцевины на мир величественно взирал коронованный орел.

Но он казался слишком хрупким, чтобы отпереть какой бы то ни было замок. И на электронное устройство не похож – не видно микросхем.

– Ящик открылся, когда я сказала пароль: Инкарцерон, – промолвила Клодия.

Джаред поднял бровь:

– Значит, ты думаешь…

– Это же очевидно, не так ли? Что еще можно открыть таким Ключом? В этом доме – ничего.

– Мы понятия не имеем, где находится Инкарцерон. А если бы имели, то не знали бы, как использовать Ключ.

– Я хочу найти его, – нахмурилась Клодия.

Некоторое время Джаред размышлял. Затем, поместив Ключ в измерительное устройство, записал вес и размеры своим аккуратным почерком.

– Это не стекло. Кристаллический силикат. Кроме того, – сапиент подкрутил настройки, – он обладает собственным электромагнитным полем. Я бы сказал, что в строго механическом смысле слова это не ключ, но очень сложная, доэрная технология. Клодия, ты ошибаешься, если думаешь, что он вот так возьмет и откроет двери тюрьмы.

Можно было догадаться. Ученица снова присела и задумчиво произнесла:

– Я привыкла завидовать Тюрьме.

И рассмеялась в ответ на изумленный взгляд учителя.

– Да, правда. Когда я была совсем крохой, мы приехали во дворец. Люди валили толпой, чтобы посмотреть на отца – Смотрителя Инкарцерона, Стража узников, Защитника Королевства. Я не знала, что значат эти слова, но ненавидела их. Думала, что Инкарцерон – это человек, еще одна дочь, моя злая близняшка. – Она взяла со стола и развернула циркуль. – Когда я узнала, что речь идет о тюрьме, то часто представляла, как отец спускается туда, идет мимо камер, держа в руках фонарь и огромный ключ – ржавый старинный ключ. И еще представляла огромную дверь с прибитой к ней гвоздями иссохшей плотью преступников.

– Ты начиталась готических романов, – покачал головой Джаред.

Клодия поставила циркуль на ножку и крутанула.

– Тюрьма снилась мне по ночам, я воображала, что воры и убийцы спрятаны глубоко под нашим домом, бьются о двери, пытаясь выбраться. И часто просыпалась в испуге – мне казалось, что кто-то пробрался в мою спальню. А потом поняла, что все не так просто. – Она подняла глаза. – Кстати, этот экран в кабинете. Наверное, через него можно следить за всем, что там происходит.

Джаред кивнул и скрестил руки на груди:

– Как сказано во всех записях, Инкарцерон запечатан. Никто не входит туда и не появляется оттуда. За происходящим следит только Смотритель. Он один знает, где находится Тюрьма. Существует очень старая теория, что Инкарцерон лежит под землей, на глубине многих миль, и представляет собой обширный лабиринт. После Годов Гнева там оказалась половина населения. Величайшая несправедливость.

Клодия легко коснулась Ключа.

– Да. Но я не вижу ничего, что могло бы мне помочь. Мне нужны доказательства убийства, а не…

Мерцание.

Растворившийся свет.

Клодия отдернула пальцы.

– Поразительно! – выдохнул Джаред.

На кристалле осталось пятнышко темноты – круглое черное отверстие, похожее на глаз.

И где-то в его глубине, очень далеко мигали два крохотных, как звезды, огонька.