Читать онлайн Серафина. Серебряная кровь бесплатно

Rachel Hartman

SHADOW SCALE

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency.

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

***

Премия Уильяма Морриса за лучший дебютный роман для молодежи

Премия Cybil за лучшее молодежное фэнтези

Номинация на премию YALSA за лучший молодежный роман

Книга вошла в топ-20 лучших молодежных книг года по версии Amazon.com

Лучшая молодежная книга года по версии «Kirkus Reviews»

Лучшая молодежная книга года по версии «School Library Journal»

Выбор редакторов журналов «Publishers Weekly» и «Booklist»

***

«Хитроумные интриги и прекрасный слог делают эту истрию исключительной!»
Booklist

***

Посвящается Байрону

Персонажи

Замок Оризон

Серафина Домбег – наша очаровательная героиня, которую часто называют просто Фина; полудракон.

Королева Лавонда – отрекшаяся от престола, тяжело больная правительница.

Руфус, Дион и Лорель – дети Лавонды, которым очень не повезло; все трое погибли.

Королева Глиссельда – отважная девушка, глава государства.

Принц Люсиан Киггз – кузен и жених Глиссельды.

Виридиус – придворный композитор; бывший начальник Серафины.

Ларс – создатель метательной машины и любитель громкой музыки; полудракон.

Абдо – танцор и озорник, вероятно, принадлежащий одному из богов; полудракон.

Тайтон – набожный дедушка Абдо.

Дама Окра Кармин – женщина, служащая послом Ниниса в Горедде и начисто лишенная такта; полудракон.

Альберд – стойкий страж.

Сонный паж – тот, что спит на рабочем месте.

Нинис

Жоскан – дальний родственник дамы Окры, бородатый герольд.

Капитан Мой – предводитель Восьмерки, бородатый командир.

Нэн – бесстрашная дочь капитана Моя.

Дэс Ошо – Восьмерка, вооруженная охрана, сопровождающая Фину по Нинису.

Недуар Базимо – чумной доктор и клептоман; полудракон.

Бланш – отшельница, любящая пауков; полудракон.

Од Фредрика дэс Уурне – раздражительная художница, рисующая фрески; полудракон.

Джианни Патто – когтистый великан, которым пугают детей в Нинийских горах; полудракон.

Граф Пезавольта – правитель Ниниса, финансирующий экспедиции против своей воли.

Самсам

Ганс – молчаливый пожилой охотник, который сопровождает Фину в путешествии по Самсаму.

Родия – молодой наемник, который редко моется; второй сопровождающий Фину.

Джозеф, граф Апсига – сводный брат Ларса, презирающий драконов, от которого добра не жди.

Джаннула – изгнанница, вынужденная покинуть сознание Фины; полудракон.

Ингар, граф Гастена – любитель книг и иностранных языков, ученик Джаннулы; полудракон.

Порфири

Найя – любимая тетушка Абдо.

Паулос Пэнде – пожилой священник с могущественным разумом; предводитель полудраконов (итьясаари) в Порфири.

Зития Пэрдиксис Камба – величественная дама, которая неожиданно оказывается знакомой; итьясаари.

Амалия Пэрдиксис Лита – пожилая мать Камбы, Агогой.

Мина – крылатый представитель закона; итьясаари.

Брасидас – слепой певец, выступающий на рынке; итьясаари.

Флоксия – юрист с акульими зубами (в буквальном смысле); итьясаари.

Гайос и Гелина – красивые быстроногие близнецы; итьясаари.

Драконы-друзья и драконы-враги

Ардмагар Комонот – свергнутый правитель драконьего народа, действующий на нервы королеве.

Орма – дядя Фины, находящийся в бегах.

Эскар – бывшая заместитель секретаря драконьего посольства; находится в бегах вместе с Ормой или преследует собственные планы?

Икат – врач, предводительница изгнанных драконов в Порфири.

Колибрис – вечно юная дочь Икат.

Лало – изгнанный саарантрас, мечтающий вернуться домой.

Мита – квигутл из лаборатории № 4, друг Эскар, мятежник и любитель народных песен.

Генерал Зира – выдающаяся женщина-генерал, верная Комоноту.

Генерал Палонн – выдающийся генерал Старого Арда.

Генерал Лэди – новый стратег Старого Арда, мясник Гоманд-Айнн.

Благородные рыцари

Сэр Катберт Петтибоун – знакомый Фины, слишком старый для войны, но слишком молодой для того, чтобы умирать.

Сэр Маурицио Фоуфо – знакомый Фины, бывший оруженосец, по-прежнему надоедливый зануда.

Сэр Джошуа Пендер – рыцарь, обучающий новое поколение дракомахистов.

Сквайр Андерс – новое поколение, которое легко сбить с толку.

Из труда отца Фаргла

«Горедд: спутанные ветви истории»

Сначала рассмотрим роль Серафины Домбег в событиях, которые привели к восхождению на трон королевы Глиссельды.

Без малого сорок лет минуло с того великого дня, когда ардмагар Комонот и королева Лавонда Великолепная подписали Мирный Договор, но отношения между драконами и людьми оставались натянутыми, и ситуация внушала опасения. На улицах Лавондавиля сыновья святого Огдо читали проповеди, направленные против драконов, призывали горожан к беспорядкам и совершали насилие над саарантраи. В те дни этих драконов в человеческом обличье было легко отличить по колокольчикам, которые их заставляли носить. Каждую ночь саарантраи и родственных им квигутлов – существ, напоминающих ящериц, – запирали в части города под названием Квигхоул. Это делалось якобы для их собственной безопасности, но на самом деле лишь сильнее отделяло их от других горожан. По мере того как приближалась годовщина подписания Договора – а вместе с ней и официальный визит ардмагара Комонота, – напряжение возрастало.

Наконец, за две недели до прибытия ардмагара, произошла трагедия. Единственный сын королевы Лавонды, принц Руфус, был убит традиционным для драконов способом: обезглавливанием. Его голову так и не нашли, отчего возникло предположение, что она была съедена. Но действительно ли принц погиб от лап дракона или его убили сыновья святого Огдо, желающие разжечь в сердцах людей ненависть к драконам?

И тут в запутанный мир политических интриг и предрассудков вступает Серафина Домбег, новая ассистентка придворного композитора Виридиуса. Слово «выродок» вышло из моды, но именно так жители Горедда назвали бы Серафину, поскольку ее мать была драконом, а отец – человеком. Узнай кто-нибудь об этом, Серафину ждала бы неминуемая смерть, поэтому отец оградил ее от внешнего мира ради ее же безопасности. Серебряные драконьи чешуйки, кольцом покрывающие талию и левое предплечье Серафины, могли выдать ее тайну в любой момент. Неизвестно, что заставило ее пойти на страшный риск – одиночество или музыкальный талант, – но она покинула отчий дом и отправилась в замок Оризон.

Но не только чешуя беспокоила Серафину. В памяти девушки хранились воспоминания ее матери, а кроме того, ее посещали видения, полные причудливых существ-гротесков. Дядя Серафины по материнской линии, дракон Орма, посоветовал ей создать в своем сознании символический сад и поселить в него всех этих необычных существ. Лишь ухаживая за садом гротесков каждый вечер, она могла быть уверена, что видения не охватят ее вновь.

Однако вскоре после похорон принца Руфуса Серафина наяву встретила троих обитателей своего воображаемого сада. Это были дама Окра Кармин, посол Ниниса, самсамийский дудочник по имени Ларс, а также Абдо, молодой танцовщик из Порфири. Через какое-то время Серафина поняла, что все эти люди наполовину драконы, как и она сама, и что она не одинока в этом мире. У каждого из них были чешуйки и особые способности – либо ментальные, либо физические. Несомненно, это открытие принесло Серафине облегчение, но в то же время стало еще одним поводом для беспокойства, ведь над всеми ними нависла опасность. Особенно трудно приходилось Ларсу: ему неоднократно угрожал ненавидящий драконов Джозеф, граф Апсига, который приходился ему сводным братом и вместе с тем являлся одним из сыновей святого Огдо.

Тем не менее Серафина могла бы держаться в стороне от политики и интриг – если бы не ее дядя Орма. Почти всю ее жизнь он оставался для нее единственным другом, который не только помогал Серафине справляться с видениями, но также учил музыке и делился своими знаниями о драконах. В свою очередь, Орма полюбил Серафину как родную дочь, хотя такие сильные чувства считались неприемлемыми среди драконов. Драконьи Цензоры, убежденные в том, что Орма страдает от эмоционального расстройства, охотились за ним годами и угрожали отправить его обратно на родину драконов – в Танамут – для того, чтобы удалить его воспоминания хирургическим путем.

После похорон принца Руфуса Орма узнал, что его отец – когда-то генерал Имланн – вернулся в Горедд. Орма считал (и воспоминания матери Серафины подтвердили эту догадку), что Имланн представляет опасность для ардмагара Комонота. Он был одним из генералов, недовольных миром с Гореддом, и желал положить ему конец. Орма опасался Цензоров и не мог быть уверен, что сможет беспристрастно и рационально решить вопрос, связанный с собственным отцом. Поэтому он попросил Серафину подойти к принцу Люсиану Киггзу, который служил капитаном королевской гвардии, и рассказать ему о том, что Имланн находится в столице. Хотя Серафина предпочла бы не привлекать к себе внимания, отказать своему любимому дяде она не могла.

Волновалась ли она, обращаясь к принцу Люсиану Киггзу? Любой разумный человек на ее месте испытывал бы душевный трепет. У принца была репутация проницательного и настойчивого человека, стремящегося дойти до сути любого дела; если кто-то при дворе мог догадаться о ее тайне, это, безусловно, был он. Однако у Серафины было три преимущества, о которых она не догадывалась. Во-первых, сама о том не зная, она уже заслужила благосклонность принца: он видел, с каким терпением она обучает игре на клавесине принцессу Глиссельду – его кузину и невесту. Во-вторых, Серафина неоднократно помогала принцессе и придворным лучше понять драконов, и принц был благодарен ей за это. Наконец, будучи незаконнорожденным внуком королевы, принц Люсиан всегда ощущал себя при дворе не вполне уютно; в Серафине он узнал родственную душу, хотя и не вполне понимал, чем она отличается от других.

Он поверил ее рассказу об Имланне, хотя и догадался, что она утаивает от него некоторые подробности.

Два изгнанных рыцаря – сэр Катберт и сэр Карал – прибыли во дворец, чтобы рассказать о драконе, летавшем за пределами столицы, что являлось нарушением Мирного Договора. У Серафины появилось предположение: это Имланн. В сопровождении принца Люсиана Киггза она отправилась в тайное убежище рыцарей, надеясь, что кто-то из них опознал дракона. Почтенный старец сэр Джеймс вспомнил в нем «генерала Имланна», с которым столкнулся в сражении сорок лет тому назад. Тогда же оруженосец сэра Джеймса, Маурицио, продемонстрировал Серафине и принцу исчезающий вид военного искусства – дракомахию. Когда-то его разработал сам святой Огдо, тем самым дав Горедду средство для борьбы с драконами, но теперь его практиковали немногие. Серафина поняла, какими беззащитными окажутся люди, если драконы решат нарушить мирное соглашение.

Ученые мужи до сих пор спорят о том, действительно ли Имланн предстал перед Серафиной и принцем Люсианом во всем своем чешуйчатом и огненном кошмарном величии, пока те возвращались домой, или это лишь красивая легенда. Точно известно одно: Серафина и принц убедились, что принца Руфуса убил Имланн. Они стали подозревать, что коварный старый дракон прячется при дворе в человеческом обличье. Тем не менее Комонот не пожелал прислушаться к предостережениям Серафины. Хотя ардмагар был одним из авторов Мирного Договора, он оставался высокомерным и черствым – совсем не тем драконом, которым ему предстояло стать в последующие годы.

Имланн нанес удар на праздновании кануна подписания Мирного Договора – он поднес принцессе Дион – матери принцессы Глиссельды – отравленное вино. (Хотя это вино также предназначалось Комоноту, нет никаких доказательств того, что между принцессой Дион и Комонотом существовала незаконная любовная связь, что бы там ни говорили некоторые мои коллеги.) Серафина и принц Люсиан спасли принцессу Глиссельду, не дав ей выпить вино, но королеве Лавонде повезло меньше.

Пусть это послужит нам напоминанием о том, как терпеливы драконы: Имланн прожил при дворе пятнадцать лет в обличье гувернантки принцессы Глиссельды, которую та считала доверенным советником и другом. Наконец догадавшись об этом, Серафина и принц Люсиан выступили против Имланна, после чего тот схватил принцессу Глиссельду и унесся прочь.

Все полудраконы, которых встретила Серафина, сыграли роль в поиске и уничтожении Имланна. Видения дамы Окры Кармин помогли Серафине и принцу Люсиану его обнаружить; Ларс отвлек его своей волынкой, чтобы принц Люсиан смог спасти принцессу Глиссельду, а юный Абдо схватил Имланна за горло, не дав ему извергнуть пламя. Серафина задержала Имланна, раскрыв правду о себе и рассказав, что она приходится ему внучкой, тем самым выиграв время для Ормы, который успел перевоплотиться в дракона. Но, к сожалению, Орма уступал Имланну в силе и получил в этом сражении страшные раны. Расправиться с Имланном предстояло женщине-дракону – заместителю секретаря драконьего посольства по имени Эскар, что и произошло высоко в небе над столицей.

Ход истории показал, что Имланн действительно являлся лишь одним из заговорщиков – драконьих генералов, которые хотели свергнуть Комонота и положить конец миру между драконами и людьми. Пока Имланн сеял хаос в Горедде, остальные (позднее они назвали себя «Старым Ардом») устроили переворот в Танамуте. Они отправили королеве письмо, в котором провозгласили Комонота преступником и потребовали, чтобы Горедд незамедлительно выдал его. Королева Лавонда пострадала от яда, а принцесса Дион умерла. Таким образом королевские обязанности легли на плечи принцессы Глиссельды, и первым же ее решением стало не выдавать Комонота и тем самым спасти его от казни по ложным обвинениям. Также она заявила, что Горедд будет сражаться за мир, если так будет нужно.

Позвольте вашему рассказчику вставить одно личное замечание: лет сорок назад, еще будучи послушником в монастыре святой Пру, я подавал вино на празднике, устроенном нашим аббатом в честь Серафины – тогда уже почтенной дамы, которой было больше ста десяти лет от роду. Я еще не открыл в себе призвание историка (на самом деле, мне кажется, мой интерес к наукам как раз и пробудило нечто, сокрытое в Серафине), но, оказавшись рядом с ней незадолго до окончания вечера, я получил возможность задать ей всего один вопрос. Представьте себе, что спросили бы вы, оказавшись на моем месте! Увы, я был молод и глуп, поэтому выпалил: «Правда ли, что вы и принц Люсиан Киггз – да пребудет душа его в раю! – признались друг другу в любви еще до начала драконьей гражданской войны?»

В ее темных глазах сверкнул огонек, и на секунду я увидел в пожилой женщине юную девушку. Она взяла мою пухлую юношескую руку своими шишковатыми сморщенными пальцами и, сжав ее, сказала: «Принц Люсиан был самым честным и достойным человеком, которого я знала. С тех пор минуло очень много лет».

Так неоперившийся, грезивший о любви юнец упустил возможность, которая дается лишь раз в жизни. Но тогда я почувствовал – и считаю так до сих пор, – что ее сверкающие глаза дали мне ответ, хотя ее язык и отказался это сделать.

Я коротко пересказал события, в которых другие ученые пытаются разобраться всю жизнь. На мой взгляд, история Серафины по-настоящему началась лишь с того момента, когда ее дядя Орма скрылся в сопровождении заместителя секретаря Эскар, чтобы спрятаться от Цензоров. Именно тогда, накануне войны, Серафина решила, что настала пора найти остальных обитателей ее воображаемого сада – других полудраконов, разбросанных по всем Южным Землям и Порфири. Об этих событиях я и поведаю здесь.

Пролог

Я пришла в себя.

Потерла глаза, забыв, что под левым налился синяк. От резкой боли мир сразу обрел четкие очертания. Я сидела на грубо отесанном деревянном полу в кабинете дяди Ормы, в глубине библиотеки музыкальной консерватории святой Иды. Вокруг меня высились стопки книг – своеобразное гнездо из знаний. Наконец на лице, нависшем надо мной, проступили черты Ормы: его крючковатый нос, черные глаза, очки, борода. Оно выражало скорее любопытство, нежели беспокойство.

Мне было одиннадцать лет. Орма обучал меня медитации уже несколько месяцев, но я ни разу не заходила в свое сознание настолько глубоко и никогда не чувствовала себя такой потерянной, вернувшись в реальный мир.

Он сунул мне под нос кружку. Я схватила ее трясущимися руками и начала пить. Мне не очень хотелось воды, но любой добрый жест со стороны моего дядюшки-дракона нужно было поощрять.

– Отчитывайся, Серафина, – произнес он, выпрямившись и поправив очки на переносице. В его голосе не было ни теплоты, ни раздражения. Орма в два шага пересек комнату и уселся на стол, не утруждая себя тем, чтобы сначала убрать с него книги.

Я слегка подвинулась на твердом полу. Чтобы предложить мне подушку, нужно было обладать способностью сопереживать, которой у дракона – даже в человеческом обличье – никогда не могло бы быть.

– Сработало, – прохрипела я голосом престарелой лягушки. Сделав еще глоток воды, я начала заново: – Я представила себе сад фруктовых деревьев и вообразила того порфирийского мальчика среди них.

Орма сложил руки на груди – на нем был серый дублет, – переплел пальцы и посмотрел на меня долгим взглядом.

– Удалось ли тебе вызвать истинное видение о нем?

– Да. Я взяла его за руки, а потом… – Мне было трудно объяснить то, что случилось дальше, – тошнотворное головокружение, словно мое сознание засасывало в воронку. Я слишком устала, чтобы вдаваться в подробности. – Я увидела его в Порфири. Он играл рядом с храмом, бегал за щенком…

– Не было ни головной боли, ни тошноты? – прервал меня Орма, чье драконье сердце нельзя было смягчить рассказами о щенках.

Я покачала головой, чтобы понять наверняка.

– Нет.

– Ты вышла из видения по собственной воле? – Он словно зачитывал вопросы из какого-то списка.

– Да.

– Ты контролировала видение, а не оно тебя? – Еще одна галочка. – Ты дала имя символическому воплощению этого мальчика, живущему в твоем сознании, иными словами, его аватару?

Я почувствовала, как краснею, хотя это было глупо. Орма был неспособен посмеяться надо мной.

– Я назвала его Фруктовой Летучей Мышью.

Орма серьезно кивнул, словно это было самое звучное и удачно подобранное имя на свете.

– Как ты назвала остальных?

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Где-то за стенами кабинета Ормы фальшиво насвистывал монах-библиотекарь.

– Я… я должна была разобраться и с остальными тоже? – наконец проговорила я. – Разве нельзя немного подождать? Если Фруктовая Летучая Мышь не будет выходить из своего сада и наполнять мое сознание видениями, мы точно…

– Как ты заработала этот синяк? – спросил Орма. В его взгляде было нечто ястребиное.

Я поджала губы. Он прекрасно знал ответ: на вчерашнем уроке музыки меня охватило видение: я упала со стула и ударилась лицом об угол стола.

«Хотя бы свою лютню не разбила», – вот и все, что он тогда сказал мне.

– Однажды ты потеряешь сознание на улице, и тебя переедет какая-нибудь карета. Это лишь вопрос времени, – произнес Орма, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. – Промедление для тебя – непозволительная роскошь, если, конечно, ты не планируешь провести обозримое будущее лежа в кровати.

Я аккуратно поставила кружку на пол, подальше от книг.

– Я не хочу приглашать в свое сознание всех сразу, – сказала я. – Некоторые из этих существ просто кошмарны. Ужасно, что они без спроса вторгаются в мою голову, но…

– Ты не улавливаешь сути, – мягко перебил меня Орма. – Если бы гротески вторгались в твое сознание, какая-нибудь из наших медитаций уже помогла бы тебе с этим справиться. Твой мозг сам ответственен за то, что происходит: он неосознанно призывает их. Аватары, которых ты создаешь, смогут образовать между вами настоящую, неразрывную связь, так что твоему разуму больше не придется неуклюже бросаться за этими сущностями. Если тебе захочется их увидеть, нужно будет лишь обратить взор внутрь себя.

Я не могла представить, что когда-нибудь захочу навестить кого-то из них. Внезапно вся тяжесть этой ноши упала на мои плечи. Я начала со своего любимчика, с самого дружелюбного существа из всех, а у меня уже не осталось никаких сил. Мой взгляд снова стал туманным, и я тут же вытерла рукавом здоровый глаз. Мне было стыдно лить слезы перед своим дядей-драконом.

Он наблюдал за мной, склонив голову набок, словно птица.

– Ты не беспомощна, Серафина. Ты… Почему не существует слова «помощна»?

Этот вопрос так сильно его озадачил, что я невольно рассмеялась.

– Но что мне делать дальше? – спросила я. С Фруктовой Летучей Мышью все было очевидно: он всегда лазает по деревьям. Тот кошмарный болотный слизняк, пожалуй, может валяться в грязи, а дикаря я помещу в пещеру. Но что с остальными? Какой сад мне построить для них?

Орма почесал свою накладную бороду. Мне часто казалось, что она его раздражает.

– Знаешь, что не так с вашей религией?

Я непонимающе моргнула, пытаясь связать этот вопрос со своими.

– В ней нет полноценного мифа о создании мира, – продолжил он. – Ваши святые появились шесть-семь сотен лет назад и прогнали с этих земель язычников – стоит добавить, что у них как раз была вполне приемлемая легенда о солнце и о самке дикого тура. Но почему-то ваши святые не потрудились сочинить историю о происхождении всего живого. – Он протер очки подолом дублета. – Знаешь ли ты порфирийскую легенду о создании мира?

Я бросила на него многозначительный взгляд.

– Увы, мой учитель не уделяет достаточно внимания порфирийской теологии. – В последнее время дядя обучал меня сам.

Орма не обратил на мою колкость никакого внимания.

– Она довольно короткая. Два бога-близнеца, Неизбежность и Случай, бродили среди звезд. Что должно было произойти, происходило; что могло произойти, происходило иногда.

Я ждала продолжения, но его, видимо, не было.

– Мне нравится эта легенда, – продолжил он. – Она соответствует законам природы, если не считать того, что в ней упоминаются боги.

Я нахмурилась, пытаясь понять, зачем он рассказывает мне все это.

– Ты думаешь, мне надо создать оставшуюся часть сада таким же образом? – предположила я. – Пройтись по своему сознанию, словно я богиня?

– Это не богохульство, – пояснил Орма, надев очки и снова обратив на меня свой пронзительный взгляд. – Это метафора, как и все то, что ты строишь в своем сознании. Нет ничего плохого в том, чтобы быть богиней собственных метафор.

– Богинь нельзя назвать беспомощными, – сказала я с храбростью, которой не ощущала.

– Серафину нельзя назвать беспомощной, – серьезно произнес Орма. – Этот сад станет твоим бастионом. Благодаря ему ты будешь в безопасности.

– Как бы мне хотелось в это поверить, – пробормотала я. Мой голос снова напоминал кваканье лягушки.

– Возможно, вера помогла бы тебе. Эта способность человеческого мозга приводит к интересному нейрохимическому эффекту…

Но я уже не обращала внимания на его лекцию. Я уселась поудобнее – согнула ноги в коленях и положила на них ладони, – а потом закрыла глаза, дыша все глубже и медленнее.

Я спускалась в другой мир.

1

Первой дракона заметила королева Глиссельда. Это было пятнышко черноты, стремительно летевшее по ночному небу, стирающее звезды и зажигающее их вновь.

Она указала на него:

– С запада приближается одиночка, да спасет нас святой Огдо! – крикнула она, подражая рыцарям прошлого. Сходство было бы гораздо значительнее, если бы она не подпрыгивала от нетерпения и не смеялась. Зимний ветер уносил эти радостные звуки с собой: далеко внизу под одеялом свежевыпавшего снега лежал город, тихий и задумчивый, словно спящий ребенок.

Раньше на этом самом месте – на вершине Ардовой башни замка Оризон – дежурили специально обученные наблюдатели. Сегодня здесь не было никого, кроме нас с королевой, а приближавшийся «одиночка», слава всем святым, не представлял угрозы. Это была Эскар, бывший заместитель секретаря драконьего посольства и наш друг. Без малого три месяца назад, на заре драконьей гражданской войны, она помогла моему дяде Орме скрыться от Цензоров.

Свергнутый правитель драконов ардмагар Комонот рассчитывал, что Эскар подыщет Орме надежное убежище и вернется в Горедд, где теперь располагался его временный штаб. Ардмагар собирался назначить ее одним из своих советников или даже генералом, но шли месяцы, а от Эскар не было никаких вестей.

Наконец она вышла на связь с Комонотом при помощи особого устройства, придуманного квигутлами. Это произошло сегодняшним вечером, и за ужином Комонот сообщил королеве Глиссельде, что Эскар прилетит после полуночи. Затем он отправился спать, предоставив королеве самой решать, ждать ей прибытия Эскар или нет.

Это был типичный для Комонота способ решения проблем. Королева уже изрядно от него устала.

Ардмагар никак не объяснил, почему Эскар внезапно решила вернуться, и не сказал, где она находилась все это время. Вероятно, он и сам не знал. Мы с Глиссельдой размышляли на этот счет, чтобы отвлечься от холода.

– Видимо, Эскар решила, что драконья гражданская война затянулась, и теперь хочет покончить с ней в одиночку, – подвела итог Глиссельда. – Она когда-нибудь смотрела на тебя своим свирепым взглядом, Серафина? От него даже планеты перестали бы вращаться.

Нет, взгляд Эскар ни разу не был направлен на меня, но три месяца назад я видела, как она смотрит на моего дядю. Я не сомневалась, что все это время она была вместе с ним.

Мы с Глиссельдой стояли с факелами в руках, чтобы Эскар поняла, что нужно приземлиться на вершину башни. Это была идея принца Люсиана Киггза – он говорил что-то о потоках воздуха и о том, что боится, как бы она не выбила окна, пытаясь приземлиться во внутреннем дворе замка. Но он явно руководствовался еще одной причиной, о которой промолчал: здесь у Эскар было меньше шансов кого-нибудь напугать. Конечно, теперь в небе над Гореддом часто летали драконы – союзники Комонота то и дело прибывали и отбывали, – но сказать, что люди к этому привыкли, было бы преувеличением.

По мере того как Эскар приближалась, я начала сомневаться, что она сможет приземлиться на башне: она казалась слишком большой. Вероятно, она тоже так посчитала; взмахнув своими темными кожистыми крыльями и обдав нас порывом горячего воздуха, Эскар направилась к южной окраине города. Там все еще тлели руины трех кварталов, и снег, опускаясь на них, сразу же превращался в пар.

– Она что, решила оценить работу своего сородича? Ее же обязательно увидит какой-нибудь полуночник! – проворчала Глиссельда, откидывая капюшон отороченной мехом мантии. Ее веселье померкло, и на смену ему приходила раздражительность – увы, теперь это было обычное состояние королевы. Ее золотые локоны блестели в свете факелов, совершенно неуместно при данных обстоятельствах.

Эскар взлетела высоко в небо, сыпавшее снегом, а потом вынырнула из темноты и понеслась в самое сердце города, словно сокол за добычей. Глиссельда испуганно ахнула. В последнее мгновение Эскар остановилась – черная тень на нетронутом снегу – и заскользила по замерзшей реке Мьюз, ломая лед змеиным хвостом.

– А теперь она показала, что может пробить нашу оборону. Если дракон будет лететь так высоко, наши снаряды и огненная пирия не смогут до него достать.

– Эти дома разрушили совсем не так, Эскар! – закричала юная королева, как будто ветер мог донести ее слова до ушей дракона. – Он пробрался в город!

Под словом «он» Глиссельда имела в виду третьего драконьего убийцу, посланного Старым Ардом за Комонотом, которого разоблачил принц Люсиан. Пытаясь сбежать, саарантрас вернулся в драконье обличье. Комонот тоже обратился и уничтожил своего противника, не дав ему покинуть город. Но пока они боролись, адское пламя убило пять человек и оставило без крова еще пятьдесят шесть.

Таковым был результат битвы всего двух драконов. Мы боялись представить, какие разрушения ждут Горедд, если Лоялисты Комонота больше не смогут сдерживать Старый Ард и в нашу страну придет настоящая война.

– Ларс разрабатывает новые военные машины, – сказала я, пытаясь привнести нотку оптимизма. – И не стоит сбрасывать со счетов дракомахистов, которые тренируются в форте Надморье. – Старые рыцари Южных земель и их немолодые оруженосцы, которых спешно произвели в рыцари, объединились ради общего дела.

Глиссельда скептически усмехнулась. Она не сводила глаз с Эскар, которая облетала город по второму кругу.

– Даже когда наши рыцари были на пике своих сил – а обученных на скорую руку дракомахистов нельзя назвать рыцарями, – этот город то и дело сжигали дотла. Мы с тобой выросли в мирное время и никогда не видели ничего подобного.

На нас снова и снова налетали порывы ветра, не давая забыть о том, на какой высоте мы находимся. На моих ладонях, затянутых в перчатки, выступил пот.

– Соратники Комонота защитят нас.

– Я верю, что они защитят наших людей, но до города им нет особого дела. Люсиан настаивает на том, чтобы мы восстановили туннели и сделали их пригодными для жизни. Мы уже выживали в них, а город всегда можно отстроить заново. – Королева подняла руку и уронила ее, как будто даже жесты стали казаться ей бессмысленными. – Этот город – наследие моей бабушки. Он расцвел в мирное время. Меня ужасает мысль, что мне, возможно, придется от него отказаться.

Эскар возвращалась, поймав порыв воздуха с восточной стороны Замкового холма. Она подлетела ближе, чтобы приземлиться, и мы с Глиссельдой вжались в парапет. Ее темные вздымающиеся и опускающиеся крылья обдували нас порывами воздуха с запахом серы. Факелы погасли. Я наклонилась вперед: мне было ужасно страшно, что меня вот-вот снесет и я упаду через край. Эскар коснулась лапами площадки и застыла с расправленными крыльями, словно ожившая тень на фоне неба. Я уже имела дело с драконами – и сама была наполовину драконом, – но у меня по коже все равно побежали мурашки. Прямо у нас на глазах сгусток темноты с клыками и чешуей свернулся в клубок, а затем стал остывать и сжиматься, пока на ледяной башне не осталась лишь обнаженная женщина, величественная и высокая, словно статуя.

Глиссельда изящным жестом сбросила с себя меховую мантию и подошла к саарантрасу – дракону в человеческом обличье, – протягивая теплое одеяние. Эскар опустила голову, и Глиссельда накинула мантию на ее обнаженные плечи.

– С возвращением, заместитель секретаря! – поприветствовала ее юная королева.

– Я не останусь здесь, – напрямик сказала Эскар.

– Понятно, – отозвалась Глиссельда. В ее голосе не было и следа удивления. Она стала королевой лишь три месяца назад, когда из-за яда и скорби ее бабушку поразила болезнь, но она уже искусно научилась сохранять невозмутимость. – Ардмагару Комоноту об этом известно?

– Я буду для него полезнее там, где находилась, – произнесла Эскар. – Он поймет, когда я объясню. Где он?

– Спит, конечно же, – улыбнулась Глиссельда. За этой улыбкой она скрывала изрядное раздражение из-за того, что Комонот не соизволил отложить свой ночной сон и встретить Эскар лично. Глиссельда выплескивала все жалобы во время уроков игры на клавесине, поэтому я постоянно выслушивала ее слова о том, как он бесцеремонен и как она устала приносить извинения своим союзникам за его бестактное поведение, а также о том, как сильно она мечтает, чтобы он уже наконец победил в этой войне и улетел домой.

Благодаря дяде Орме и воспоминаниям, оставленным мне матерью, я неплохо понимала драконов. Что бы ни сделал Комонот, Эскар бы не обиделась. Возможно, заместитель секретаря задавалась вопросом, зачем нам понадобилось ее встречать. Глиссельда поступила так, потому что этого от нее требовали правила приличия, а я ужасно хотела узнать новости о дяде Орме и не могла упустить возможность расспросить Эскар лично.

Стоило увидеть ее, как меня охватили эмоции. Когда мы встречались в последний раз в больнице святой Гобнайт, она заботливо держала за руку моего раненого дядю. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Я машинально протянула ей руку и спросила:

– С Ормой все хорошо? Надеюсь, вы не принесли нам плохих новостей?

Эскар взглянула на мою руку и изогнула бровь.

– С ним все в порядке. Если, конечно, он не воспользовался моим отсутствием, чтобы совершить какой-нибудь необдуманный поступок.

– Пожалуйста, пройдемте в замок, заместитель секретаря, – пригласила ее Глиссельда. – Здесь страшно холодно.

Эскар достала из снега сверток с одеждой, который принесла в когтях, и последовала вслед за нами по узкой лестнице. Глиссельда предусмотрительно оставила зажженный факел внутри колокольни и теперь, взяв его в руку, освещала нам путь. Мы спустились с башни и пересекли маленький дворик, запорошенный снегом и казавшийся каким-то призрачным. Практически все обитатели замка Оризон спали, но, оказавшись у темного коридора, который вел в жилую часть замка, мы встретили ночных стражей. Если позднее прибытие дракона и встревожило их, они слишком хорошо знали свою работу и не подали вида.

Юный паж, который хотел спать так сильно, что, похоже, даже не заметил Эскар, открыл нам дверь нового кабинета королевы. Глиссельда отказалась от заставленной книгами комнаты своей бабушки – не без суеверного страха – и выбрала себе другую, более просторную, которая скорее напоминала не библиотеку, а зал для приема гостей. У темных окон виднелся широкий письменный стол; стены были задрапированы дорогими гобеленами. У камина, слева от нас, стоял принц Люсиан Киггз и энергично ворошил угли кочергой.

Киггз уже успел пододвинуть к камину четыре стула с высокими спинками и поставить на огонь чайник. Услышав нас, он выпрямился и расправил свой алый дублет. Лицо принца не выражало никаких эмоций, но в его темных глазах сверкало нетерпение.

– Заместитель секретаря, – проговорил он и низко поклонился полуобнаженной саарантрас. Эскар никак не отреагировала, а я с трудом удержалась, чтобы не улыбнуться. Последние три месяца я почти не видела принца, но по-прежнему дорожила каждым его жестом, каждым темным локоном его волос. На секунду наши глаза встретились, но он тут же перевел взгляд на Глиссельду. Он не мог позволить себе заговорить с помощницей придворного композитора раньше, чем со своей кузиной, которая также являлась его невестой и королевой.

– Присаживайся, Сельда, – произнес он, стряхнув несуществующую пыль с одного из стульев, стоящих посередине, и подал ей руку. – Ты наверняка до смерти замерзла.

Глиссельда взяла протянутую руку Киггза и позволила ему усадить себя на стул. На подол ее шерстяного платья налип снег; она стряхнула его на раскрашенные плитки, которыми был выложен пол у камина.

Я села на стул, который стоял ближе всего к двери. Меня пригласили сюда, чтобы я могла узнать новости о своем дяде, и я должна была уйти, стоило зайти разговору о государственных тайнах. С другой стороны, я играла роль своеобразного переводчика, помогающего сгладить переговоры между людьми и драконами. То, что Глиссельда еще не выгнала Комонота из дворца, было отчасти моей заслугой.

Эскар бросила свой сверток на стул между мной и Глиссельдой и начала его развязывать. Киггз тут же решительно повернулся обратно к огню и подбросил в него полено. В камине взвился маленький фонтан искр.

– Вы принесли нам добрые вести о войне, Эскар? – спросил он.

– Нет, – ответила Эскар, доставая брюки и выворачивая их. – Я не была на фронте. И не собираюсь.

– Где же вы были? – выпалила я. Это противоречило всем правилам этикета, но я не смогла сдержаться. Киггз посмотрел на меня, сочувственно изогнув бровь.

Эскар напряглась.

– С Ормой, как вы, конечно, догадались. Я не хочу говорить, где именно. Если Цензоры узнают о его местонахождении, он лишится памяти. Они начисто сотрут все его воспоминания.

– Вы можете не сомневаться, что никто из нас ничего им не расскажет! – негодующе воскликнула Глиссельда.

Эскар просунула голову и руки в тунику.

– Простите меня, – произнесла она, когда ее голова вынырнула из-под ткани. – Осторожность быстро входит в привычку. Мы были в Порфири.

Меня накрыла волна облегчения, как будто последние три месяца я находилась под водой и только теперь смогла сделать вдох. Меня охватило желание обнять Эскар, но я знала, что делать этого не стоит. Объятия вызывают у драконов защитную реакцию.

Глиссельда смотрела на Эскар прищурившись.

– Я ценю вашу верность Орме, но у вас есть более серьезные обязательства по отношению к вашему ардмагару. Такой умный и сильный воин, как вы, ему сейчас пригодился бы. Я видела, как вы повергли дракона Имланна.

Последовало долгое молчание. Имланн, мой дедушка-дракон, нанес свой удар в середине зимы – он убил мать Глиссельды, отравил ее бабушку и попытался уничтожить ардмагара Комонота. Орма сразился с Имланном в небе и получил серьезные ранения; Эскар же успела как раз вовремя и убила Имланна, закончив начатое моим дядей. В то же самое время группа драконьих генералов, называющих себя Старым Ардом и осуждающих Мирный Договор с Гореддом, устроили в Танамуте переворот. Они захватили столицу и объявили Комонота преступником.

Если бы Комонот был убит, Старый Ард сразу же напал бы на Горедд и заново разжег войну, окончившуюся сорок лет назад благодаря Комоноту и королеве Лавонде. Однако Комонот выжил, и на его сторону встали лоялисты – верные генералы, готовые сражаться за него. Пока война шла только в северных горах. Драконы бились с драконами, а Горедд настороженно наблюдал за происходящим. Старый Ард жаждал заполучить Комонота, чтобы покончить с мирным соглашением, вернуть себе южные земли и снова превратить их в охотничьи угодья. Было ясно: если верные Комоноту генералы больше не смогут сдерживать мятежников, рано или поздно они отправятся на юг.

Эскар провела пальцами по своим коротким черным волосам так, что они стали дыбом, и опустилась на стул.

– Я не могу быть генералом Комонота, – отрезала она. – В войне нет логики.

Киггз, который успел снять чайник с огня и теперь разливал чай по кружкам, перелил кипяток через край и обжег пальцы.

– Помогите мне понять вас, Эскар, – начал он, покачав головой и нахмурившись. – Неужели вы не видите логики в том, что Комонот хочет вернуть свою страну, или в том, что он хочет защитить себя – и Горедд – от агрессии Старого Арда?

– Вижу, – ответила Эскар, приняв чашку чая из рук принца. – Это правильно, что Комонот сопротивляется. Но отвечая агрессией на агрессию, он лишь реагирует на действия мятежников, а не прерывает их.

– Война рождает войну, – процитировала я Понтеуса – любимого философа Киггза. Он поймал мой взгляд и рискнул улыбнуться мне уголками губ.

Эскар покрутила чашку в руках, но так и не поднесла ее ко рту.

– По этой причине он не видит полной картины. Он концентрирует внимание лишь на непосредственных угрозах и теряет из вида истинную цель.

– И какова же, по вашему мнению, истинная цель? – поинтересовался Киггз, передавая чашку кузине. Глиссельда взяла ее, не отрывая взгляда от Эскар.

– Положить конец войне, – ответила Эскар, глядя в глаза Глиссельде. Ни та, ни другая ни разу не моргнули.

– Но Комонот как раз и пытается это сделать, – возразил Киггз, бросив на меня быстрый взгляд, в котором читался немой вопрос. Я пожала плечами. Я тоже не понимала, к чему ведет Эскар.

– Нет. Ардмагар пытается победить, – произнесла Эскар, все так же глядя на Глиссельду исподлобья. Через пару секунд она поняла, что мы не смогли уловить тонкое различие, и пояснила: – Драконы откладывают лишь одно яйцо за раз и очень медленно растут. Каждая смерть имеет значение, поэтому мы решаем споры с помощью суда или, в крайнем случае, поединка один на один. Мы никогда не вели таких масштабных сражений; если война продолжится, поражение потерпит весь наш вид. Комонот должен вернуться в Кераму – нашу столицу – и занять Опаловый кабинет, а затем оспорить обвинение, как это положено по закону. Если ему удастся добраться туда, согласно нашим законам и традициям, Кер будет обязан его выслушать. Тогда сражения тут же прекратятся.

– Вы уверены, что Старый Ард на это согласится? – спросил Киггз, протягивая мне последнюю чашку.

– В Танамуте поразительно много драконов, которые пока не встали ни на чью сторону, – произнесла Эскар. – В конце концов, они примут сторону порядка и традиций.

Глиссельда топнула ногой по плитке.

– Как Комоноту добраться до Керамы? На его пути будет слишком много врагов. Ему придется биться едва ли не с каждым ардом!

– Не придется, если он последует моему благоразумному плану.

Мы все слегка подались вперед. Несомненно, это была истинная причина возвращения Эскар. Но та лишь почесала подбородок и не сказала больше ни слова.

– И в чем именно он заключается? – подтолкнула ее я, будучи главным специалистом по подталкиванию драконов.

– Ему нужно вернуться в Порфири вместе со мной, – начала Эскар. – И прилететь в Танамут со стороны долины реки Омиги. Для Старого Арда это станет неожиданностью. Наш договор с порфирийцами был заключен так давно, что мы стали считать его законом природы, хотя на самом деле это всего лишь документ, который можно изменить или оставить без внимания, если на то есть причины.

– Порфирийцы дадут на это согласие? – спросил Киггз, поворачивая чашку в руке.

– Ардмагару придется поторговаться, – ответила Эскар. – И все же наверняка без сражений не обойдется, поэтому ему нельзя лететь одному.

Королева Глиссельда задумчиво подняла взгляд к потолку, едва видимому в темноте.

– Вы считаете, ему стоит отправиться в сопровождении арда?

– Нет. Порфирийцы почувствуют угрозу и вряд ли пойдут на уступки, – серьезно проговорила Эскар. – В Порфири есть свой собственный ард – драконы-изгнанники. Им грозило изменение памяти, и они предпочли неполноценную жизнь в человеческом обличье. В этом суть нашего договора: порфирийцы следят за отступниками, а мы не трогаем их бесценную долину. Комонот может помиловать нескольких изгнанников и позволить им вернуться домой. Тогда они последуют за ним.

– Скольких именно? – поинтересовался Киггз, тут же заметив в этом плане слабое место.

Эскар пожала плечами:

– Оставьте этот вопрос мне.

– И Орме, – добавила я. Мне нравилась мысль о том, что он может помочь Комоноту.

Услышав имя дяди, Эскар на секунду опустила взгляд, и ее нижняя губа немного дернулась. Я увидела – даже скорее почувствовала, – что заместитель секретаря прячет улыбку, и взглянула на отпрысков королевской семьи, но они, видимо, ничего не заметили.

Ей нравился Орма. Я знала это точно. На секунду меня охватила жгучая тоска по нему.

Эскар опустила руку в глубокий карман брюк и достала запечатанное письмо.

– Это тебе, – сказала она. – Орма не может отправлять послания по почте или с помощью тников, поскольку это слишком рискованно. По его словам, я тиранично обрекаю его на безопасность.

Восковая печать, ломкая от холода, раскрошилась под моими пальцами. Я сразу же узнала почерк, и мое сердце забилось быстрее. Наклонившись к пламени, пляшущему в камине, я начала читать слова, небрежно написанные родной, до боли знакомой мне рукой:

Эскар расскажет тебе, где я нахожусь. Мы с тобой говорили об этом достаточно часто; я принялся за исследование, которым намеревался заняться. Ты вспомнишь. Мне неожиданно повезло, но я не могу изложить здесь то, что выяснил. Я пишу тебе это письмо (несмотря на предостережения Эскар) только потому, что одна моя находка может пригодиться твоей королеве.

У меня есть причины полагать, что вы с другими полудраконами можете сплетать ваши сознания воедино. «Словно бусины на нитке» – вот как это описывают. Сделав это, вы возведете барьер, незримую стену, достаточно крепкую, чтобы остановить летящего дракона. «Словно птицу, что бьется в окно», как утверждает мой источник, чей дар красноречия превосходит мой. Ты будешь поражена, когда узнаешь, о ком я говорю.

Чтобы научиться этой технике, нужно тренироваться. Чем больше итьясаари свяжут свои сознания, тем крепче получится барьер. Я думаю, не нужно уточнять, как это может вам пригодиться. Ты должна найти своих собратьев как можно скорее, пока война еще не пришла на юг. Если ты не сдашься на полпути, поиски приведут тебя сюда.

Все в арде,

О.

Пока я была занята чтением, Эскар объявила, что устала. Глиссельда сопроводила ее до выхода из комнаты и подозвала сонного пажа, чтобы он отвел Эскар в ее покои. Я отмечала все это краем сознания; также я чувствовала, что Киггз следит за мной. Дочитав до конца, я встретилась взглядом с принцем. В его темных глазах читался вопрос.

Я попыталась ответить ему бодрой улыбкой, но письмо пробудило во мне такую гамму противоречивых чувств, что я не могла сосредоточиться ни на чем другом. Читать весточку от Ормы было одновременно радостно и горько – вся моя любовь к нему перетекала в печаль из-за того, что ему приходилось находиться в бегах. Что до его предложения, оно вызывало во мне смесь восторга и ужаса. Я так давно хотела найти своих собратьев, но, с другой стороны, помнила тот кошмарный случай, когда полудракон вторгся в мое сознание. Одна мысль о том, чтобы связать свой разум с чьим-то еще, заставляла меня ежиться от ужаса.

– С интересом послушаю, как Комонот отреагирует на ее план, – проговорила королева Глиссельда, снова опускаясь на свой стул. – Наверняка он уже обдумывал эту мысль и отказался от нее. К тому же это большой риск для Горедда – что будет, если Комонот оспорит обвинение и проиграет? – Ее голубые глаза метались от моего лица к лицу Киггза. – Что у вас за странные гримасы? Я что-то пропустила?

– У Ормы возникла идея, – сказала я, протягивая ей письмо. Глиссельда взяла листок в руку. Киггз наклонился к ней – его темные волосы коснулись ее золотистых локонов – и начал читать через ее плечо.

– О каком исследовании он говорит? – спросил Киггз, взглянув на меня поверх головы Глиссельды, все еще склонившейся над письмом.

– Он ищет упоминания о полудраконах в исторических документах, – пояснила я. – Дядя стал заниматься этим во многом из-за моих странностей – твердо вознамерился узнать, существовали ли раньше существа, подобные мне.

Я успела рассказать им про свой воображаемый сад, так что они имели некоторое представление о том, что я называла «странностями».

– «Во многом»? – От Киггза не ускользнуло то, как я построила предложение. Он был слишком умен. Мне пришлось отвести взгляд, поскольку я опасалась, что моя улыбка выдаст мысли, о которых ему не стоило знать.

– Еще Орму раздражала нелогичность того, что ни в драконьих архивах, ни в литературе Горедда нет никаких упоминаний об отпрысках людей и драконов. Святые упоминают о «выродках», также существуют законы, запрещающие межвидовую любовную связь, но на этом все. Орма не сомневался, что хоть кто-нибудь, да должен был провести подобный эксперимент и записать его результаты.

Разговоры о драконьих «экспериментах» обычно вызывают у людей смесь удивления и отвращения. Судя по лицам королевы и принца, они не стали исключением из этого правила.

Я продолжила:

– У порфирийцев есть слово для того, чем я являюсь, – итьясаари. До Ормы дошли слухи, что порфирийцы более лояльны к… – я осеклась. Даже сейчас, когда правда о моем происхождении стала известна всем, мне было трудно говорить о практической стороне того, как я появилась на свет. – Он подумал, что в их книгах могли остаться полезные записи.

– Видимо, он был прав, – проговорила Глиссельда, еще раз пробежав глазами по письму. Потом она обернулась ко мне и улыбнулась, похлопав по пустому стулу, оставшемуся после Эскар. Я придвинулась ближе к королевским отпрыскам. – Как тебе идея с «незримой стеной»?

Я покачала головой:

– Никогда не слышала о подобном. Даже не могу себе представить, что это может быть.

– Это должно быть нечто похожее на ловушку святого Абастера, – предположил Киггз. Я бросила на него взгляд, полный удивления. Принц довольно улыбнулся. – Я что, один читаю священные писания? Святой Абастер умел управлять небесным огнем. Он мог сплести из него сияющую сеть и поймать в нее летящего дракона.

Я застонала.

– Я не читала святого Абастера с тех пор, как увидела строчки: «Женщины Южных земель, не допускайте змея до вашего ложа, а не то страшное проклятье навлечете на себя».

Киггз медленно моргнул, как будто только сейчас понял смысл этих строк.

– Это еще не самое плохое, что он говорит о драконах и о… о…

– И он такой не один, – сказала я. – Святой Огдо. Святой Витт. Как-то раз Орма выбрал их самые неприятные высказывания, составил брошюру и подарил мне. Но читать святого Абастера особенно мерзко. Такое ощущение, что кто-то дает тебе пощечину за пощечиной.

– Но ты попробуешь связать свое сознание с другими? – В голосе королевы Глиссельды звучала плохо скрываемая надежда. – Если есть хоть какой-то шанс, что это спасет наш город…

Я вздрогнула, но попыталась скрыть это, закивав – немного чересчур энергично.

– Я поговорю с остальными.

Нужно было начать с Абдо. У него были особенные, уникальные способности.

Глиссельда взяла меня за руку и сжала ее.

– Спасибо, Серафина. И не только за это. – Ее улыбка вдруг стала какой-то робкой, а может быть, немного виноватой. – Зима выдалась трудной. Наемные убийцы выжигают наши улицы, Комонот ведет себя как Комонот, а бабушка так больна… Она и представить себе не могла, что я стану королевой в пятнадцать лет.

– Она еще может поправиться, – мягко проговорил Киггз. – И тебе сейчас почти столько же, сколько было ей, когда они с Комонотом подписали Мирный Договор.

Глиссельда протянула ему вторую руку. Юноша принял ее.

– Дорогой Люсиан. Спасибо и тебе тоже. – Она сделала глубокий вдох, в ее глазах отражались отблески огня. – Вы оба так много для меня значите! Иногда мне кажется, что корона поглощает мою личность, и от меня не остается ничего, кроме королевы. Я могу быть Глиссельдой лишь с тобой, Люсиан, и еще, – она снова сжала мою руку, – на уроках музыки. Для меня это очень важно. Прости, что так мало занимаюсь клавесином.

– Я удивлена, что у вас вообще находится время для наших уроков, – возразила я.

– Я бы никогда их не бросила! – воскликнула она. – Мне так редко выпадает возможность снять маску.

– Если идея с невидимым барьером сработает – то есть если мы с Абдо, Ларсом и дамой Окрой сможем связать наши сознания воедино, – я хочу отправиться на поиски других полудраконов. – Глиссельда предлагала предпринять такую поездку еще в середине зимы, когда я рассказала ей, что, помимо меня, есть и другие полудраконы, но тогда из этого ничего не вышло.

Щеки Глиссельды загорелись.

– Я не хочу никуда отпускать свою учительницу музыки!

Я бросила взгляд на письмо Ормы. Кажется, я понимала, что она чувствует.

– Однако, – храбро продолжила она, – я переживу разлуку, если это необходимо для спасения Горедда.

Я встретилась взглядом с Киггзом поверх кудрявой головы Глиссельды. Он кивнул и сказал:

– Я думаю, мы все разделяем твои чувства, Сельда. Долг для нас превыше всего.

Глиссельда тихонько рассмеялась и поцеловала его в щеку. А потом поцеловала в щеку меня.

Вскоре после этого я ушла, забрав письмо Ормы и пожелав королеве и принцу доброй ночи – точнее, доброго утра. Солнце уже вставало над горизонтом. У меня немного гудела голова. Возможно, я скоро отправлюсь на поиски своих собратьев – радостное возбуждение от этой мысли одержало верх над всеми остальными чувствами. За дверью в счастливом неведении дремал паж.

2

Войдя в свои покои, я закрыла ставни, чтобы спрятаться от надвигающегося рассвета. Накануне я предупредила Виридиуса – придворного композитора, под началом которого я служила, – что, скорее всего, поздно лягу спать и не приду на службу раньше полудня. Он не возражал. Ларс – еще один итьясаари – теперь жил с Виридиусом и успешно справлялся с ролью его помощника. Меня же повысили до должности второго придворного композитора, что дало мне некоторую свободу.

Я упала на кровать. У меня совсем не осталось сил, но я была уверена, что не усну. Я лежала и думала об итьясаари, о том, как отправлюсь в экзотические страны, чтобы найти их, о том, сколько времени на это уйдет… Что я скажу им? «Здравствуй, друг. Я видела в своем воображении…»

Нет, это прозвучало бы глупо. «Ты когда-нибудь чувствовал себя ужасно одиноко? Мечтал ли обрести семью?»

Я заставила себя остановиться: это было слишком нелепо. В любом случае пришла пора навестить свой воображаемый сад – перед сном я должна была успокоить его жителей. Если я не сделаю этого, на следующий день у меня заболит голова или снова начнутся видения.

У меня ушло некоторое время на то, чтобы успокоить дыхание, и еще больше на то, чтобы очистить сознание, которое снова и снова стремилось вступить в мысленный диалог с Ормой. «Ты уверен, что связывать сознания безопасно? Помнишь, что со мной сделала Джаннула?» – хотелось спросить мне. А еще: «Библиотека в Порфири действительно так прекрасна, как мы себе представляли?»

Довольно воображаемой болтовни. Я мысленно поместила каждую мысль в пузырь, а затем выдохнула их наружу. Постепенно шум затих, и мое сознание погрузилось в темноту и покой.

Передо мной возникли кованые ворота – вход в другой мир. Я охватила прутья воображаемыми ладонями и произнесла ритуальные слова, которым научил меня Орма: «Это сад моего разума. Я ухаживаю за ним. Он подвластен мне. Мне нечего бояться».

Портал беззвучно открылся. Я переступила через порог и ощутила, как уходит напряжение. Я вернулась домой.

Каждый раз, когда я возвращалась в сад, его части менялись местами, но он всегда сохранял знакомые очертания. Сегодня я оказалась в одном из своих любимых мест – в том, с которого все начиналось – в роще Фруктовой Летучей Мыши. Там росли типичные для Порфири фруктовые деревья – лимон, апельсин, инжир, финик и орех гола, – по которым лазил смуглый мальчишка, играя с плодами и забрасывая ими все вокруг.

Все жители моего сада были полудраконами, однако я узнала об этом лишь несколько месяцев назад, когда трое из них вошли в мою реальную жизнь. Фруктовая Летучая Мышь на самом деле оказался худощавым двенадцатилетним мальчиком по имени Абдо. Он говорил, что пришел издалека на зов моей флейты: он почувствовал связь между нами и отправился меня искать. Его танцевальная труппа прибыла сюда в середине зимы и до сих пор оставалась здесь, в Лавондавиле, ожидая пока дороги растают, чтобы снова пуститься в путь.

Фруктовая Летучая Мышь обладал большей свободой по сравнению с остальными жителями моего сада – он мог выходить из того участка, который предназначался ему. Возможно, дело было в том, что сам Абдо отличался удивительными умственными способностями: например, он умел телепатически разговаривать с другими итьясаари.

Сегодня он находился в своей роще: лежал в гнезде из мягких листьев инжирного дерева, свернувшись в клубочек, и крепко спал. Я улыбнулась, глядя на него, сотворила одеяло и укрыла его. Конечно, одеяло было ненастоящим, да и сам Абдо сейчас находился далеко, но для меня имела значение символичность этого поступка. Фруктовая Летучая Мышь был моим любимчиком.

Я отправилась дальше. Когда передо мной возникло ущелье Громогласа, я наклонилась и спела йодлем несколько фраз. Громоглас – светловолосый здоровяк – ответил мне тем же. Кажется, он был занят строительством какой-то крылатой лодки. Я помахала ему рукой; чтобы его успокоить, больше ничего не требовалось.

В настоящей жизни Громоглас был Ларсом, волынщиком из Самсама, сейчас живущим с Виридиусом. Он появился в моей жизни в середине зимы – как и Абдо. Все гротески были похожи на людей из моих видений. Кроме того, каждый аватар обладал особенностями характера, которыми я осознанно их не наделяла: тем не менее они соответствовали чертам личности их прототипов. Складывалось ощущение, будто мой разум предугадал склонности других полудраконов и наделил их аватары похожими характеристиками. Громоглас был шумным и постоянно находил себе какое-нибудь занятие; Ларс из настоящего мира проектировал и строил необычные инструменты и аппараты.

Я задавалась вопросом: относится ли эта закономерность к тем полудраконам, которых я еще не встречала? Есть ли связь между их настоящими характерами и странностями, которые их аватары проявляют в моем саду? Например, толстый и лысый Библиотекарь, носивший квадратные очки, сидел в сланцевой каменоломне и, щурясь, рассматривал отпечатки ископаемых папоротников, а потом пальцем рисовал их контуры, которые еще некоторое время висели в воздухе. Мерцающая Тень – бледная и как будто бесплотная – складывала бабочек из бумаги, и они многочисленными стайками порхали по ее саду. Голубика, чьи рыжие волосы стояли дыбом, словно ежиные иголки, брела по реке, оставляя за собой зеленые и лиловые круги. Как эти особенности могли проявляться в их настоящей жизни?

Я мягко поговорила с каждым из существ, кого-то обняла за плечи, кого-то поцеловала в лоб. Многих из них я не встречала ни разу в жизни, но они казались мне старыми друзьями. Я знала их, словно они были мне родной семьей.

Я добралась до лужайки с солнечными часами, со всех сторон окруженной розовым садом. Это были владения мисс Суетливость. В настоящей жизни ее звали дама Окра Кармин, и она служила послом Ниниса в Горедде. Она стала третьим и пока что последним полудраконом, которого я встретила в реальном мире. Сейчас, в моем мысленном саду, она стояла на четвереньках среди розовых кустов и выдергивала совсем еще маленькие сорняки, не давая им ни единого шанса прорасти. У настоящей дамы Окры был уникальный талант – дар предвидения.

А еще, настоящая дама Окра бывала раздражительной и неприятной. Я понимала, что это может стать проблемой, если мне придется собрать всех полудраконов вместе. Наверняка у кого-нибудь из них непростой характер; к тому же они, несомненно, перенесли немало лишений, борясь за выживание. Я прошла мимо золотистого гнезда Зяблика – старика с птичьим клювом вместо носа. Возможно, люди глазели на него, насмехались над ним, угрожали ему расправой. Озлобился ли он? Будет ли рад, наконец, найти безопасное пристанище – место, где полудраконы смогут поддерживать друг друга и жить без страха?

Затем я навестила нескольких порфирийцев, одного за другим – темнокожих, стройных, мускулистых близнецов Нага и Нагини, которые бегали друг за другом наперегонки по трем песчаным дюнам; пожилого Человека-пеликана (я была уверена, что в настоящей жизни он либо философ, либо астроном) и крылатую Мизерер, кружившую в небе. Как-то раз Абдо намекнул, что порфирийцы считали итьясаари детьми бога Чахона и почитали их. Так, может быть, порфирийские полудраконы и вовсе не захотят покидать свою страну?

Возможно, некоторые и не пожелают этого, но чутье подсказывало мне, что кто-нибудь все-таки придет. Почтение было Абдо не по душе – он кривил нос, когда говорил мне об этом, – а что касалось Мастера Разбивателя, я видела своими глазами, что ему порой приходилось нелегко.

Я уже подходила к лугу Мастера Разбивателя. Из травы, словно кривые зубы, торчали восемьдесят четыре мраморные статуи. Почти у всех не хватало частей – рук, голов, пальцев. Мастер Разбиватель, который сам был высоким и похожим на статую, поднимал осколки и составлял из них новые фигуры. Например, он собрал женщину из кистей рук и быка из одних только ушей.

– Ты только что построил этого лебедя из пальцев? – спросила я, пробираясь к нему. Он не ответил. Это было в порядке вещей – я забеспокоилась бы, заговори он со мной. Стоило мне подойти к нему, и я вспоминала тот ужасный день, когда впервые его увидела. Тогда видения охватывали меня независимо от моей воли – я еще не построила сад и не взяла их под контроль.

Перед моим мысленным взглядом открылся крутой горный склон, высоко над городом Порфири. Какой-то мужчина толкал телегу, запряженную быком и нагруженную ящиками, по тропинке, которая уходила вверх настолько резко, что любое разумное вьючное животное ни за что бы по ней не пошло. Я видела, как напряглись жилистые руки мужчины, но он был сильнее, чем казался. Его волосы свалялись от пыли, а вышитая туника промокла от пота. Он прикладывал огромные усилия, чтобы продвигаться по изрытой, заваленной камнями и заросшей кустарником тропе. Когда телега окончательно застряла, он стал вручную поднимать огромные ящики и переносить их к руинам древней башни, опоясывавшим вершину, словно корона. Он перенес все шесть ящиков за три раза и поставил их на полуразрушенную стену.

А затем он голыми руками вскрыл каждый ящик и один за другим подбросил их к небу. Ящики полетели в бездну, и из них, поблескивая на солнце, посыпались солома и посуда. Я слышала, как стекло разбивается вдребезги, как с отвратительным хрустом ломаются ящики и как посреди этого хаоса молодой мужчина кричит на неизвестном мне языке с яростью и отчаянием, которые были мне известны слишком хорошо.

Разбив все, что сам же принес, он взобрался на невысокую скалу и устремил взгляд на горизонт – за пределы города, туда, где небо сливалось в поцелуе с темно-лиловым морем. Его губы шевелились, как будто он произносил молитву. Он пошатывался на ветру и смотрел вниз, на крутой склон горы. Осколки стекла подмигивали ему, сверкая на солнце, и звали его к себе.

В это мгновение произошло невозможное – я поняла, о чем он думает. Он собирался броситься с горы. Его обреченность накрыла меня, словно волна, и я сама ощутила отчаяние. Я лишь следила за происходящим, пока моим сознанием управляло видение. Мужчина не знал о моем присутствии. Я никак не могла приблизиться к нему. Это было невозможно.

Но я попыталась, потому что должна была попытаться. Я потянулась к нему – интересно чем? – и, дотронувшись до его лица, сказала: «Пожалуйста, живи. Прошу».

Он моргнул, словно очнувшись ото сна, и сделал шаг назад. Провел руками по волосам и, шатаясь, отошел к углу старинного форта; там его стошнило. А потом, согнув спину, словно старик, он стал нетвердым шагом спускаться к своей телеге.

Теперь же Мастер Разбиватель так умиротворенно переделывал статуи в моем саду. Я могла взять его за руки и вызвать видение, чтобы узнать, чем он занимается в настоящем мире, но мне не хотелось этого делать. Это было все равно что шпионить за ним.

Я так и не поняла, что произошло в тот день. Не поняла, как я смогла дотронуться до него. Больше ничего подобного никогда не происходило. Я могла использовать свой сад, чтобы разговаривать с итьясаари, которых встречала в настоящем мире, но с теми, кого я никогда не видела в реальности, связаться не могла. У меня получалось лишь подсматривать за ними, словно через подзорную трубу.

Внезапно меня охватила усталость. Я поспешила вперед, чтобы быстрее добраться до конца и лечь спать. Я проведала старенького Тритона – существо с короткими ручками и ножками, который с довольным видом барахтался в своей грязной луже среди колокольчиков. Пожелала доброй ночи широкоротой, острозубой, словно акула, Гаргойелле, которая сидела возле фонтана Безликой Дамы, набирала воду в рот и булькала ей. Остановилась у болота и изумленно покачала головой, глядя на Пандовди – самое ужасное существо из всех. Это был безрукий, безногий слизень, покрытый серебристой чешуей и огромный, словно каменная глыба, который таился в мутной воде.

Этого обитателя сада мне не очень-то хотелось искать. Как мне привезти его в Горедд, если я его найду? Закатить на телегу? Были ли у него глаза или уши, чтобы мы могли общаться? Даже создать его аватара было нелегко: мне приходилось забираться в мутную воду и опускать ладони на его чешуйчатую кожу – ведь у меня не было возможности взять его за руки. Его тело было холодным словно лед и омерзительно пульсировало.

Возможно, мне было необязательно собирать их всех, чтобы создать достаточно крепкий невидимый барьер. Мне очень хотелось в это верить, потому что искать Джаннулу я тоже не собиралась. Сейчас я уже подходила к Ви-Коттеджу, находившемуся недалеко от болот; раньше его двор был усеян душистыми травами и цветами, но теперь он зарос крапивой и кустарником. Я осторожно пробиралась к двери. Мое сердце переполняла целая гамма чувств – сострадание, жалость, а также злость, которая никак не проходила. Я подергала за подвесной замок на двери и ощутила в руке обнадеживающую тяжесть холодного железа. На нем не было ни следа ржавчины, его было невозможно сорвать. К гамме моих эмоций добавилось облегчение.

Аватар Джаннулы с самого начала отличался от остальных. Она не была покорной и безобидной. Настоящая Джаннула знала об этом месте – знала обо мне – и, в конце концов, попыталась захватить мой разум, полностью переместив в него собственное сознание. Я едва освободилась – для этого мне пришлось заманить ее в этот коттедж и запереть.

Я страшно боялась, что это может случиться снова, главным образом потому, что не понимала, почему это произошло тогда, почему она не такая, как все. Абдо тоже выделялся на фоне остальных, но связь между нами росла медленно и постепенно. К тому же ему, видимо, не слишком-то хотелось поселиться у меня в голове.

Вот что беспокоило меня в замысле Ормы. Как именно происходило объединение сознаний? Возможно, оно походило на то, что произошло у нас с Джаннулой. Или все-таки это была менее глубокая связь? И что, если мы потом не сможем разорвать эту… мысленную связь? Что, если мы причиним друг другу вред? Столько всего могло пойти не так, как надо.

Погрузившись в эти мысли, я пошла прочь от Ви-Коттеджа и оказалась перед нелепой горной вершиной, занесенной снегом. Мне осталось проведать последнего обитателя моего сада – Малыша Тома, жившего в каменном гроте под этой миниатюрной горой. Своим именем он был обязан чувству юмора одиннадцатилетней девочки: его рост превышал два метра, а по силе он не уступал дикому зверю (однажды я заглянула в его настоящую жизнь и увидела, как он борется с медведем). Вместо одежды он носил истрепанные простыни, грубо сшитые вместе.

Но он оказался не в гроте. Он бродил по сугробам возле своего жилища, оставляя на снегу отпечатки громадных когтистых лап. Он сжимал голову руками – видимо, его что-то очень сильно взволновало.

Раньше это значило бы лишь одно: меня вот-вот охватит видение. Но теперь я знала, как с этим бороться. Я заботливо ухаживала за своим садом, и благодаря этому видения посещали меня очень редко – за последние три года лишь однажды, в середине зимы. Но это случилось потому, что Абдо сам искал встречи со мной. Такие ситуации не были в порядке вещей.

– Милый Том, веселый Том, – тихонько проговорила я, обходя дикаря по кругу и стараясь держаться подальше от его локтей, которыми он размахивал. На него было невозможно смотреть без жалости: одежда покрылась грязью, волосы выгорели на солнце и напоминали солому, в бороде застряли какие-то веточки, а зубы наполовину разрушились. – Ты живешь на этой горе совсем один, – ласково обратилась я к его гротеску и подошла к нему на шаг ближе. – На что тебе пришлось пойти, чтобы выжить? Что пришлось выстрадать?

Нам всем довелось страдать – начиная от Малыша Тома и заканчивая Мастером Разбивателем. И я была готова поклясться именами всех святых и их псов, что больше нам страдать не придется. Довольно.

Малыш Том по-прежнему дышал прерывисто, но я видела, что он уже начал успокаиваться. Он опустил руки и теперь смотрел на меня своими выпученными, слезящимися глазами. Я не вздрогнула и не отвернулась. Взяв его под локоть, я ласково повела его обратно в пещеру, к гнезду из костей, которое он сделал для себя. Он позволил мне себя усадить, и вскоре его громадная голова начала клониться к груди. Я сидела рядом с ним и гладила его по спутанным волосам, пока он не заснул.

В настоящем мире нам тоже было необходимо место, подобное этому саду. И я собиралась его создать. Я была обязана сделать это – ради них всех.

Однако поддержка королевы больше зависела не от моего желания найти других, а от того, удастся ли нам создать этот таинственный барьер. Я собиралась встретиться с тремя знакомыми мне итьясаари сегодня же и обсудить, что мы можем сделать. Ларс предложил пригласить всех к Виридиусу.

Виридиус оказался дома. В этот день подагра беспокоила его не так сильно, поэтому он сидел за клавесином в своем парчовом халате, и его узловатые пальцы ласкали клавиши.

– Не обращайте на меня внимания, – произнес он, когда я вошла, и многозначительно поднял кустистые рыжие брови. – Ларс сказал, что вам надо обсудить свои полудраконьи дела. Я не буду мешать; я пытаюсь сочинить вторую тему этого кончерто гроссо[1]!

Ларс вошел из другой комнаты. В своей большой пятерне он аккуратно нес хрупкий фарфоровый чайник. Остановившись рядом с Виридиусом, он положил ладонь ему на плечо: старый композитор на мгновение прижался к его руке, а затем вернулся к работе. Ларс подошел к изящному столику, стоящему у дивана, изножье которого можно было поднимать. Сейчас этот диван, обычно помогавший Виридиусу справиться с приступами подагры, захватила дама Окра – она положила ноги на возвышавшуюся часть, расправив свои накрахмаленные зеленые юбки. Абдо, закутанный в длинную вязаную тунику (свое теплое одеяние для холодов), подпрыгивал на обитом тканью стуле, как будто с трудом заставлял себя сидеть на одном месте. Длинные рукава туники хлестали его по рукам, словно ласты. Я села на второй диван, и Ларс аккуратно опустился рядом со мной, после чего протянул мне чашку чая в обмен на письмо Ормы, которое двое других полудраконов уже успели прочитать.

– Вы когда-нибудь слышали о чем-то подобном? – спросила я, переводя взгляд с дамы Окры, на лице которой было написано недовольство, на Абдо, смотрящего на меня округлившимися карими глазами. – Некоторые из нас испытывали ментальную связь на себе. Абдо способен разговаривать с нами без слов. Мой разум раньше помимо моей воли устанавливал контакт с полудраконами. – Джаннула проникла в мое сознание и захватила его – но об этом говорить мне не хотелось. – Но что собой представляет сплетение сознаний?

– Я тебе сразу скажу: ни в каких сплетениях сознаний я участвовать не буду, – отрезала дама Окра. Она носила очки с толстыми стеклами, сквозь которые было невозможно разглядеть выражение ее глаз. – Это звучит ужасно!

«А мне кажется, это интересно», – услышала я голос Абдо в своей голове.

– Ты не слышал, итьясаари в Порфири когда-нибудь соединяли сознания таким образом? Или, может быть, использовали свою… особую способность, чтобы создать некий видимый барьер? – Я задала эти вопросы вслух, чтобы дама Окра и Ларс могли слышать хотя бы половину разговора. Рот и язык Абдо были покрыты серебряными драконьими чешуйками, и он не мог разговаривать привычным для нас способом.

«Нет. Но про свои особенные способности мы знаем немало. Мы зовем их «светом души». Потренировавшись, некоторые из нас могут научиться видеть его вокруг других итьясаари – он напоминает оболочку из солнечного света. Я могу потянуться к ним своим светом души и, таким образом, с ними поговорить. Я как бы протягиваю к ним огненный палец», – сказал Абдо и театральным, медленным жестом ткнул Ларса в живот своим настоящим пальцем.

Ларс, который все еще читал письмо, беззвучно шевеля губами, отмахнулся от его руки.

Абдо кивком головы указал на даму Окру: «Ее свет колючий, как еж. А вот у Ларса он мягкий и дружелюбный».

Я не видела вокруг них никакой оболочки, но сразу же заметила, что он кое-что недосказал. «А мой?»

Абдо стал изучать воздух вокруг моей головы, крутя между пальцами один из пучков своих волос. «Я вижу нити из света, которые тянутся к вашей голове, словно змеи – или как пуповина. Так мы трое – и все остальные – соединяемся с вами. Этими нитями света. Но я не вижу ваш собственный свет и не понимаю почему».

Я почувствовала, как жар приливает к щекам. Вокруг меня не было света? Что это означало? Я была ненормальной? Оказалась аномалией даже среди других аномалий?

Ход моих мыслей нарушил голос дамы Окры, напоминающий рев осла.

– Вам не кажется, что мы все должны принимать участие в этом разговоре? Для этого нам нужно его слышать. – Она замолчала, и недовольство еще сильнее проступило на ее лице. – Нет, прекрати говорить со мной беззвучно, злодей! Я этого не потерплю. – Она бросила на Абдо злобный взгляд и махнула рукой возле своей головы, словно прогоняя мошкару.

– Он говорит, что у всех нас есть… – Мне не нравилось название «свет души». От него веяло религией, что сразу же наводило меня на мысли о нетерпимости наших святых. – Огонь сознания. Абдо способен его увидеть.

Ларс аккуратно сложил письмо Ормы и, положив его на диван между нами, пожал своими широкими плечами.

– Я особо ничего соснанием сфоим делать не умею. Но бусиной могу стать, если кто-то другой станет ниткой.

– Я уверена, что этого будет достаточно, Ларс, – ободряюще кивнула я. – Мы найдем способ, как связать тебя с другими. Либо Абдо, либо я.

«Вряд ли получится потянуться своим сознанием настолько далеко, мадамина Фина», – отозвался Абдо.

– Но у меня получалось дотягиваться сознанием до других! – воскликнула я. Мой голос прозвучал более раздраженно, чем мне хотелось. Но у меня действительно получилось проникнуть в разум Джаннулы. Я тут же подавила это воспоминание.

«Это было недавно?» – спросил он, натягивая воротник туники себе на рот.

– Дай мне минутку, чтобы настроиться, и я покажу тебе, – сказала я, бросив на юного скептика сердитый взгляд. Удобно устроившись в уголке дивана, я закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Времени на это ушло немало, потому что сначала дама Окра фыркнула, как лошадь, а потом Виридиус начал наигрывать мелодию на клавесине и не останавливался, пока Ларс не подошел к нему и вежливо не попросил перестать.

Наконец я обнаружила свой сад и ущелье Громогласа, находившееся в самой его середине. Громоглас сидел на краю обрыва, как будто ждал меня, и умиротворенно улыбался. Я слегка подтолкнула его, чтобы он поднялся на ноги, а затем сосредоточилась на себе. Я всегда представляла, что на самом деле нахожусь в своем саду; мне нравилось ощущать росистую траву босыми ногами. Но когда я попыталась осуществить этот замысел в прошлом – с Джаннулой, – мне пришлось представить, что мы с гротеском лишены телесной оболочки.

Мне потребовалось приложить немалые усилия, чтобы очертания Громогласа начали слегка расплываться. Затем все его тело стало более-менее прозрачным – я могла смотреть сквозь него и различать контуры предметов. Мои руки тоже потеряли телесность. Достигнув нужной степени невесомости, я сделала шаг туда, где стоял Громоглас, чтобы объединить наши сознания.

И прошла сквозь него, как сквозь туман. Вторая попытка привела к тому же результату.

– Это все равно что пытаться путешествовать сквозь подзорную трубу, – раздался голос в саду за моей спиной. – Если бы такое было возможно, я бы отправился на Луну, сделав всего лишь шаг.

Я обернулась и увидела Фруктовую Летучую Мышь – двойника Абдо. Сейчас юноша наделил его своим сознанием. Здесь он мог говорить – в моем саду чешуя на горле ему не мешала.

– Но у меня раньше получалось, – проговорила я.

– Да, но с тех пор ваш разум мог измениться, – ответил он. Его темные глаза серьезно смотрели на меня. – И за то время, что я вас знаю, он точно поменялся. Однажды мне удалось выйти из этого сада и попасть в другую, более обширную часть вашего сознания. Помните?

Я помнила. Тогда мне было очень грустно, и вдруг из тумана моего… разума, который был за гранью сада, возникла дверь. Абдо пришел, чтобы утешить меня, но я приняла его за еще одну Джаннулу.

– Я заставила тебя пообещать, что ты больше не выйдешь из сада, – произнесла я.

Он кивнул.

– Но это еще не все. Вы ведь приняли меры предосторожности. Раньше в стене было отверстие размером с Абдо, но вы заложили его кирпичами.

Если я это и сделала, то неосознанно. С того места, где мы стояли, виднелся край его сада. Я указала на него и сердито спросила:

– Заложила кирпичами? Ограда сплетена из прутьев ивы.

– Эх, мадамина. Я знаю, вы называете это место садом, но, на мой взгляд, это не так. Я бы сказал, что вы заперли нас в узкой будке и не пускаете в замок вашего полноценного сознания.

Я окинула взглядом буйную растительность, высокое чистое небо и глубокое ущелье Громогласа.

– Что за ерунда! – я попыталась рассмеяться, хотя на самом деле его слова меня озадачили. Конечно, это место было создано моим воображением, но неужели его вид мог настолько разниться для нас?

Но все это никак не приближало нас к решению главной проблемы.

– Если моему разуму не удастся дотянуться до Ларса, – сказала я, – сможешь ли ты связать огонь моего сознания со своим? Сделать меня бусиной на нитке?

Абдо закусил губу и окинул сад быстрым взглядом.

– Возможно, – медленно произнес он.

– Попытайся сделать это прямо сейчас, – попросила я.

Повисло молчание, а в следующую секунду меня ослепила вспышка боли. Мне казалось, что моя голова вот-вот расколется надвое, и я закричала – внутри собственного сознания? Или в настоящем мире? Я побежала по саду в поисках выхода. Стоило мне его найти, и я пришла в себя. Моя голова, пульсировавшая от боли, покоилась на чьих-то ладонях.

Это были руки Абдо. Он склонился ко мне, глядя на меня взглядом, исполненным сожаления.

«Я причинил вам боль, мадамина Фина?»

Я выпрямила спину, все еще дрожа и отчаянно щурясь от света, льющегося из окон кабинета.

– Сейчас все хорошо.

«Нужно было прислушаться к своему инстинкту, – произнес в моей голове его беспокойный голос. – Я способен вселиться во Фруктовую Летучую Мышь, но пройти дальше по твоему сознанию мне не под силу. Я даже не вижу света твоей души, не говоря уже о том, чтобы до него дотронуться. Даже из твоего сада. Я не знаю, что еще можно сделать».

Я судорожно вдохнула воздух.

– П-попробуй объединить сознания с Ларсом. Королева не позволит мне отправиться на поиски остальных, если мы не поймем, как это работает.

Сероватые, словно морская вода, глаза Ларса округлились. Он не спускал с меня глаз, нервно проводя рукой по своим колючим светлым волосам. Но тут Абдо, видимо, как-то приободрил его, потому что он тоже опустился на ковер, сел, скрестив ноги, и взял юношу за руки.

– Мы хотим опроповать отну итею, которую притумал Апто. Мы не снаем, сработает ли она. Он просит даму Окру скасать, если она что-то уфидит.

– Что именно? – настороженно спросила дама Окра.

– Свет души. Огонь соснания. Насыфайте как хотите, – улыбнулся Ларс. – Апто хочет посмотреть, уфидите ли фы их, когда мы сплетем их фместе.

На меня он даже не надеялся, мрачно отметила я. Все потому, что мое сознание не имело видимого огня? Неужели это делало меня обычным человеком? Всю свою жизнь я мечтала быть как все; а теперь, ощутив себя таковой, всерьез опечалилась. Ну не глупость ли! В зависти не было никакого толку: мы все отличались друг от друга.

Дама Окра скептически хмыкнула. Виридиус, снова было занявшийся сочинительством, повернулся к нам вполоборота – видимо, надеялся увидеть огонь сознания. На него Абдо тоже не рассчитывал; по крайней мере, я не была одинока.

Абдо и Ларс закрыли глаза. Жилистые загорелые руки Абдо почти что исчезли в огромных розовых ладонях Ларса. Я вглядывалась в их лица. К моему облегчению (без примеси зависти), на них не было выражения боли. Ларс казался расслабленным и сонным, Абдо сосредоточенно поджал губы.

– О, голубая кожа святой Пру! – вскрикнула дама Окра.

– Вы его видите? Где? – тут же спросил Виридиус. Его цепкий взгляд метался между Абдо и Ларсом.

Дама Окра, прищурившись, смотрела в пустое пространство над головами Ларса и Абдо. Она хмурилась, и морщинки в уголках ее губ казались все глубже.

– Это не остановит дракона, – заключила она и, залпом выпив остатки чая, изо всех сил бросила туда чашку.

Виридиус, сидевший напротив нее, вскинул распухшие от подагры руки, чтобы защитить лицо, но чашка до него не долетела. Она остановилась на полпути и зависла в воздухе, словно попав в гигантскую паутину. Она провисела так несколько секунд, а затем упала на ковер между Абдо и Ларсом.

– Небесные псы! – выругался Виридиус. Он перенял это выражение у меня.

Дама Окра презрительно усмехнулась:

– Это уже что-то. Но вы и правда не способны ни на что большее?

Абдо приоткрыл один глаз – в нем сверкнул озорной огонек – и тут же его закрыл. Дама Окра наблюдала за ним, скрестив руки на груди. Внезапно она вскрикнула: «Пригнитесь!» и распласталась по полу.

Виридиус не стал задавать вопросов и последовал ее примеру, мгновенно соскочив со стула. Но моя реакция, к сожалению, была не такой хорошей. Струны клавесина зазвенели, стекла в окнах разлетелись на куски, в то время как меня опрокинуло назад и я перелетела через спинку дивана.

Придя в себя, я обнаружила, что меня перенесли на террасу. Стекла были на месте – сюда ударная волна не дошла. Солнце уже спряталось за горами, но небо еще оставалось розоватым. Рядом со мной сидела дама Окра. На коленях она держала светильник и поправляла фитилек стоявшей в нем свечи, пламя которой озаряло ее жабье лицо. Заметив, что я пошевелилась, она спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

Из ее уст этот вопрос звучал странно: такая забота была для нее нехарактерна. У меня звенело в ушах, а в висках пульсировала боль, но ради такого случая я храбро ответила:

– Могло быть и хуже.

По крайней мере, теперь мне было что рассказать королеве. Оставалось только дождаться, когда я смогу подняться на ноги.

– Естественно, с тобой все в порядке, – ядовито проговорила она, опуская светильник на столик. – Абдо чуть себя до истерики не довел. Испугался, что серьезно тебя поранил.

Я попыталась присесть, но голова не хотела отрываться от подушки, как будто весила тысячу фунтов.

– Где он?

Дама Окра отмахнулась от моего вопроса.

– Сейчас придет. Но сначала я хочу с тобой поговорить. – Она облизнула губы. – Все это плохая затея.

Я закрыла глаза.

– Если вы не хотите связывать свое сознание с нашими, вам необязательно…

– Разумеется, я никогда на это не пойду, – нетерпеливо перебила меня она. – Но дело не только в этом. Я говорю о твоем плане собрать всех полудраконов вместе. – На этих словах я снова распахнула глаза, на губах дамы Окры играла неприятная улыбка. – Да-да, я знаю, зачем тебе это нужно на самом деле. Ты думаешь, что обретешь семью. Соберешь под одной крышей теплую компанию чудаков, и все наши проблемы тут же решатся. – Она улыбнулась, обнажив зубы, и захлопала ресницами.

Ее насмешки задели меня за живое.

– Я хочу помочь другим! – воскликнула я. – Я видела, как они страдают. Нам с вами пришлось не так уж тяжело по сравнению с остальными.

Тут вознегодовала уже дама Окра.

– Не так уж тяжело? Скрывать чешуйчатый хвост с моей мальчишеской фигурой – что может быть проще? Родная мать не выгоняла меня из дома, когда мне было пятнадцать лет. Я никогда не жила на улице и не воровала еду. – Ее голос звучал все пронзительнее, словно закипающий чайник. – Обманом получить работу секретаря – элементарно! Выйти замуж за старика, занимавшего должность посла, – с моей-то внешностью! Пережить его… Хотя нет, вот это как раз было легко. Но убедить нашего графа назначить послом меня, учитывая, что этот пост еще никогда не занимала женщина, да, это было проще простого, все равно что кровать обмочить! – Она перешла на крик. – Или все равно что вывалиться из окна. На это же любой способен, ведь это сущая ерунда!

Ее глаза выпучились, и в них сверкала ярость.

– Успокойтесь, дама Окра, – проговорила я. – Вы думали, что вы одиноки в этом мире. Неужели вам не стало бы легче, если бы вы встретили своих собратьев?

– Мне хватает Абдо и Ларса, – сказала она чуть спокойнее. – Да и ты не такая уж противная.

– Спасибо. – Я попыталась сказать это искренне. – Но неужели вы хотите лишить этой радости остальных? Некоторые из них до сих пор живут на улице и воруют еду. – Она открыла рот, чтобы возразить, но я не дала ей возможности. – И это не потому, что они глупее вас и не заслуживают успеха.

– Возможно, – фыркнула она. – Но если ты, Серафина, считаешь, что страдание возвышает, то заблуждаешься. Кто-то, может, и окажется милым, но большая их часть страдала слишком сильно, и ты уже не сможешь их от этого излечить. – Она встала, поправляя свою накладную грудь. – Ты просто приведешь сюда десяток неприятных людей. Тебе известно, что у меня дар предвидения. Так вот, послушай мое предсказание: это закончится плохо.

– Я вас услышала, – ответила я, но по моей спине пробежал холодок. Неужели она и правда могла заглянуть в будущее настолько далеко?

Дама Окра направилась к двери, но на пороге обернулась и смерила меня высокомерным взглядом.

– Когда твой замысел полетит ко всем чертям – а это непременно случится, – по крайней мере, у меня будет право сказать тебе «я же говорила».

На этой радостной ноте она ушла, оставив меня наедине с головной болью.

3

На следующее утро у меня перестала болеть голова, и ко мне тут же вернулся былой оптимизм. Да, огонь моего сознания оказался скрыт, и я не могла помочь с невидимой стеной. Но зато у меня была связь с нашими разбросанными по земле собратьями, которой не было ни у Абдо, ни у дамы Окры, ни у Ларса. Я поставлю себе задачу найти их и привести домой. Это будет честью для меня.

Накануне, прежде чем лечь спать, я написала Глиссельде о достижениях Абдо и Ларса. Ответ я получила за завтраком – паж принес мне приглашение в покои королевы. Я оделась наряднее обычного и отправилась в то крыло дворца, где располагались комнаты королевской семьи. Страж, которого известили о моем приходе, открыл мне дверь в просторную гостиную с высоким потолком. Возле камина стояли небольшие диванчики, а на окнах висели шторы из золотистой, белой и синей ткани. В дальней части комнаты, у высокого окна стоял круглый стол, накрытый к завтраку. За ним в инвалидном кресле сидела бабушка Глиссельды – королева Лавонда. Ее спина сгорбилась, а кожа казалась бледной и хрупкой, словно скомканная бумага. По обеим сторонам от королевы сидели ее внуки и говорили ей ободряющие слова. Глиссельда подносила ложку каши ко рту бабушки, открытому, словно клюв неоперившегося птенца, а Киггз осторожно вытирал ее подбородок салфеткой.

Старая королева так и не оправилась после событий, произошедших в середине зимы. Лучшие драконы-доктора, которых только мог найти Комонот, говорили, что действие яда удалось нейтрализовать, и не понимали, почему болезнь не отступает. Лишь один из врачей высказал догадку, что в глубине мозга королевы произошло несколько небольших кровоизлияний. Будучи драконами, они сразу же отмахнулись от предположения, что причина болезни Лавонды – в ее страшной скорби, хотя люди, жившие в Горедде, придерживались именно этого мнения. Королева потеряла всех своих детей – мать Киггза, принцесса Лорель, умерла несколько лет назад, но принц Руфус и принцесса Дион были убиты этой зимой, причем вторая дочь Лавонды погибла от того же яда, которым отравили ее саму.

У старой королевы хватало сиделок и слуг, но я слышала, что Киггз и Глиссельда каждый день сами кормили ее завтраком. Теперь я увидела это своими глазами, и мое сердце сжалось от печали и трепета – они так любили и почитали свою бабушку, несмотря на то что она отчасти уже перестала быть собой.

Я подошла к ним и присела в глубоком реверансе.

– Серафина! – воскликнула Глиссельда и, вручив ложку своему кузену, вытерла руки. – Твой отчет так нас обнадежил, что мы с Люсианом уже начали строить планы. Если не похолодает, ты уезжаешь наутро после весеннего равноденствия.

Я открыла рот и снова его закрыла. До этой даты оставалось шесть дней.

– Мы попробовали подсчитать, сколько времени у тебя уйдет на дорогу, – начал Киггз, не отрывая взгляда от бабушки. Теперь ее карие глаза смотрели на него, а губы тревожно дрожали. Он ласково похлопал ее по руке, усеянной старческими пятнами. – Если за шесть недель ты доберешься до Ниниса, а еще за шесть – до Самсама, то к летнему солнцестоянию окажешься в Порфири.

– Официально ты будешь считаться королевским послом Горедда. Якобы едешь убедиться, что дружественные страны сдержат свое обещание отправить продукты и войска для нашей обороны, – добавила Глиссельда, снова раскладывая салфетку на бабушкиной груди. – Мы, конечно, доверяем любезному графу Пезавольта и дорогому регенту Самсама. Но им будет приятно, если наш посланник нанесет им личный визит.

– Но твоя основная цель – отыскать итьясаари, – уточнил Киггз.

– А если у меня не получится? – спросила я. – Или если на это уйдет слишком много времени? Что важнее – не выбиваться из плана или привезти их домой?

Кузены обменялись взглядами.

– В каждом случае будем решать отдельно, – проговорил Киггз. – Сельда, нам придется попросить Комонота выдать Серафине разрешение пользоваться тником.

– Ты хочешь сказать, это придется делать мне, – недовольно фыркнула Глиссельда и уперла руки в бедра. – Ох уж этот саар! После нашей вчерашней ссоры из-за Эскар…

Старая королева тихонько заплакала. Глиссельда тут же вскочила на ноги и обняла бабушку за хрупкие плечи.

– Ох, бабуля, ну что ты! – воскликнула она, целуя ее седую голову. – Я злюсь на этого мерзкого престарелого дракона, а не на тебя. И на Люсиана не злюсь, видишь? – Она подошла к Киггзу и обняла его со спины.

– Люсиан, нам нужно завтра же пожениться, – прошептала она уголком рта. – Чтобы она успела хотя бы немного порадоваться перед смертью.

– М-м, – пробормотал Киггз, выскребая из миски остатки каши и изо всех сил стараясь не смотреть на меня.

Увы, королева Лавонда была безутешна.

– Мы продолжим этот разговор позже, – виноватым голосом пообещала Глиссельда, провожая меня до двери. Я снова присела в реверансе, отчаянно сожалея, что ничем не могу помочь.

Мои мысли вернулись к их словам. Шесть дней – это гораздо раньше, чем я могла рассчитывать. Я направилась в свою комнату, раздумывая, какую одежду взять с собой. У меня не было ничего подходящего. Оставалось лишь надеяться, что мне успеют сшить новую.

Я зашла к личной швее Глиссельды, но она направила меня к придворным портнихам более низкого ранга.

– Их там восемь, дорогуша. Так что они могут шить восемь нарядов одновременно.

Я спустилась в ту часть дворца, где жили королевские ремесленники, но, уже почти добравшись до швейной мастерской, замедлила шаг. Мне предстояло объехать все Южные земли на лошади. Зачем мне было восемь нарядов? Я развернулась и, немного поколебавшись, постучала в другую дверь.

Мне открыл щуплый мужчина. Он уже начал лысеть: на его узкой переносице сидели очки, а на шею, словно шарф, была накинута мерная лента.

– Дамскую можно найти… – начал он, но я его перебила:

– Сколько времени вам нужно, чтобы сшить бриджи для верховой езды? Я бы хотела, чтобы они были с подкладкой.

Портной слегка улыбнулся и отошел в сторону, пропуская меня внутрь.

Следующие несколько дней Абдо и Ларс тренировались связывать свои сознания во дворе. Они прикладывали к этому много усилий: собственная сила приводила их в восторг. Королева Глиссельда, принц Люсиан и даже ардмагар Комонот иногда заходили на покрытую слякотью площадку и наблюдали за ними. Абдо быстро научился передвигать мысленную сеть (как я это окрестила) более осознанно – к радости королевы, он оставлял на таявшем снегу круглые отпечатки, сбивал сосульки с карнизов и заставлял голубей в панике разлетаться с крыш. Я заметила, что он изо всех сил старается не поранить птиц.

Я следила за его маневрами, когда ко мне подошла королева.

– Даже если у тебя не получится найти других итьясаари, – проговорила она, взяв меня за руку, – уже эти двое могут принести нам пользу.

– Эта мысленная сеть не то что ваш город не защитит, а даже за́мок не укроет, – фыркнул ардмагар Комонот, стоящий в нескольких метрах от нас. В обличье саарантраса он был коренастым мужчиной с орлиным носом, тяжелой челюстью и зализанными назад темными волосами. – Судя по отпечатку, диаметр сферы не больше пяти метров. Им повезет, если они смогут поймать ей одного дракона за раз.

– Нам полезен любой вклад, – раздраженно ответила Глиссельда. – Потренировавшись, они научатся ей пользоваться, а драконы не будут ожидать от нас ничего подобного.

– Этими глазами я определенно ничего не вижу, – пробормотал Комонот. – Но за свое естественное обличье ручаться не могу. У драконов более острое зрение, и мы можем видеть в ультрафиолетовом…

– Святые угодники! – воскликнула королева, поворачиваясь к нему спиной. – Если я скажу, что небо голубое, он тут же заявит, что это не так!

– Ваше Величество, я собиралась попросить вас, – начала я, заметив, что этих двоих пора разнимать, – позволить Абдо отправиться в путешествие со мной. Он способен видеть огонь сознания других полукровок. Это значительно облегчит поиски.

Глиссельда посмотрела на меня снизу вверх – она была на полголовы ниже меня.

– Мы уже решили отправить в Нинис даму Окру, чтобы ты могла остановиться в ее доме и использовать его как базу для всех операций. Может быть, она сможет помочь? – Я не успела ответить, как она добавила, махнув рукой в сторону Абдо и Ларса: – Мне бы было спокойнее, если бы эти двое остались здесь, в нашем арсенале.

– Лоялисты не допустят, чтобы война пришла в Горедд, – встрял Комонот. – Не сбрасывайте нас со счетов.

С лица Глиссельды сошли все краски.

– Ардмагар, – произнесла она, – простите, но вы утратили мое доверие.

Она развернулась на каблуках и зашагала назад, ко дворцу. Комонот наблюдал за ней с непроницаемым выражением лица, рассеянно перебирая в руках золотые медальоны, висящие на его шее.

Я бросила взгляд на Абдо и Ларса. Они все еще держались за руки и смеялись, наблюдая за голубями, которых потревожили. Они не будут скучать по нам. Я взяла ардмагара под руку: он поморщился, но вырываться не стал. Мы вместе направились во дворец.

Еще тогда, в середине зимы, ардмагар Комонот назвал меня своим учителем – это звание пользуется среди драконов особым почетом. Это означало, что он даровал мне определенную власть над ним, в особенности в вопросах, касавшихся человеческих отношений. Он должен был прислушиваться ко мне, если я считала, что он в чем-то не прав. За эту долгую зиму он несколько раз обращался ко мне за советом, но он не всегда замечал, что нуждается в помощи. В таких случаях мне приходилось самой сообщать ему об этом.

Я не возражала. Я не раз схожим образом помогала Орме, и мой новый долг напоминал о нем.

Комонот, видимо, представлял, о чем я собираюсь с ним поговорить: он шел за мной по коридору без возражений. Наши шаги эхом отражались от мраморного пола. Я вела его на южную террасу, где проходили наши с королевой уроки клавесина. Больше в эту комнату никто не ходил; к тому же мне нужно было время, чтобы хорошенько обдумать то, что я должна сказать. Добравшись до террасы, я опустилась на стул, обитый зеленым сатином. Комонот встал у окна, направив взгляд во двор.

Он заговорил первым:

– Да, сейчас королева недовольна мной сильнее обычного.

– Утрата доверия – это гораздо больше, чем недовольство. Вы понимаете, почему это произошло?

Старый саар сложил руки за спиной, беспокойно сжимая и разжимая украшенные кольцами пальцы.

– Я сказал Эскар, чтоб убиралась обратно в Порфири вместе со своим безумным планом.

Мое сердце сжалось; я надеялась, что еще успею поговорить с ней про Орму.

– Ее план настолько плох?

Он поменял позу, скрестив руки на широкой груди.

– На мгновение забудем о существовании древнего закона и о том факте, что порфирийцы очень трепетно следят за его исполнением. Эскар не подумала о том, что, проникнув в Танамут через долину Омиги, мы не добьемся ничего – если только бо́льшая часть Старого Арда не будет в этот момент сражаться где-нибудь в другом месте. Чтобы ее план сработал, моим генералам придется совершить отвлекающий маневр и выманить войска из Керамы на юг.

– То есть в направлении Горедда? – спросила я.

– Именно. А координировать атаку на расстоянии ужасно трудно, даже с помощью тников. – Чтобы подчеркнуть важность своих слов, он тряхнул медальонами. Эти устройства для общения на расстоянии придумали квигутлы – низшая раса драконов. – Не исключено, что Горедду придется продержаться не одну неделю. А ты сама видела, какой ущерб этому городу причинил всего один злонамеренный дракон.

Да, после битвы драконов над той частью города еще неделю поднимался дым. Но это все-таки не объясняло реакцию Глиссельды.

– Если вы указали на недостаток в плане, держа в уме безопасность Горедда, королева не должна была разозлиться, – произнесла я.

Он сгорбился и прижался лбом к стеклу.

– Пока мы спорили, Эскар упомянула о том, что мои генералы… потерпели несколько поражений, о которых я забыл рассказать королеве.

Я со свистом втянула воздух сквозь зубы.

– Серьезные поражения?

– А как ты думаешь? У Старого Арда появился новый стратег, генерал Лэди – какой-то выскочка, о котором я никогда не слышал, – и он готов на любую мерзость. Он устраивает засады в местах, где самки откладывают яйца, не беспокоясь, что может причинить вред молодняку. Его арды делают вид, что сдаются, а потом нападают. Даже наши победы больше напоминают поражения: войска Лэди бьются до последнего, чтобы мы понесли бо́льший урон. – Комонот повернулся ко мне с недоумевающим видом. – Что это вообще за стратегия?

Но меня больше беспокоила стратегия, которую Комонот избрал в отношении Глиссельды.

– Почему вы утаили от королевы столь важную информацию?

– Она умна и талантлива, но все-таки еще очень молода. Она так… – Он покрутил ладонью, словно изображая поднимающийся дымок.

– Расстраивается? – подсказала я.

Он энергично закивал.

– Все это ей не по плечу. Я ее не осуждаю – это не по плечу даже мне. Но именно в этом и дело: у меня хватает проблем и без ее эмоций!

Он начал мерить комнату шагами.

– Вам нужно вернуть доверие Глиссельды. Разрешите дать вам несколько советов, ардмагар?

Он выжидающе замолчал, глядя на меня цепким, как у ворона, взглядом.

– Во-первых, будьте с ней откровеннее, – начала я. – Возможно, ваши поражения огорчат ее, но эмоции быстро пройдут. Потом она сможет мыслить логично и ясно, однако сначала ей нужно прочувствовать услышанное. Это все равно что порядок действий в уравнении.

Комонот поджал свои мясистые губы.

– А без этого шага никак нельзя обойтись?

– Нельзя. Вам ведь приходится спать, хотя сон каждый день делает вас беззащитным и уязвимым на несколько часов.

– Не уверен, что меня убедила твоя аналогия, – отозвался он, но я увидела, что заставила его задуматься.

– Второй шаг, который вам необходимо предпринять, пожалуй, важнее всех остальных: вы должны сделать жест доброй воли, чтобы снова разжечь доверие в сердце королевы. Желательно, чтобы это был очень широкий жест.

Комонот вскинул кустистые брови.

– Тура ей преподнести, что ли?

Несколько секунд я непонимающе глазела на него и лишь потом поняла, что он не собирается дарить королеве огромного питомца. Он имел в виду мясо. Он решил, что сможет помириться с Глиссельдой, устроив для нее пир.

– Это тоже вариант, – я медленно кивнула, лихорадочно обдумывая свои следующие слова. – Но можно сделать еще более масштабный жест. Конечно, я ничего не понимаю в политике и никогда бы не рискнула высказывать свое мнение по этому вопросу, но мне кажется, вам стоит поразмыслить в этом направлении. Вы могли бы на некоторое время отправиться на фронт или… или выделить ард на защиту Лавондавиля, если это возможно. Что угодно, лишь бы убедить королеву Глиссельду, что вы заботитесь о безопасности Горедда.

Комонот подвигал челюстью из стороны в сторону.

– Ну, «заботиться» – это, пожалуй, чересчур сильное…

– Ардмагар! – воскликнула я, теряя терпение. – Хотя бы притворитесь!

Он вздохнул.

– Покинув этот город, я уменьшу ущерб, нанесенный некомпетентными убийцами. А еще я буду рад встретиться с этим генералом Лэди лицом к лицу и перегрызть ему глотку. – На секунду его взгляд стал туманным, но потом снова сфокусировался на мне. – В твоих словах есть смысл. Я подумаю, как лучше поступить.

Это был знак, что мне пора. Я поднялась на ноги и присела в глубоком реверансе. Он бросил на меня серьезный взгляд, а затем взял мою ладонь и положил ее себе на затылок. Это был знак покорности: окажись на моем месте настоящий драконий учитель, он бы непременно его укусил.

Когда Абдо закончил свою тренировку с Ларсом, я подошла к нему и спросила, как он смотрит на то, чтобы сопровождать меня в путешествии. Он встретил это предложение с энтузиазмом, но предупредил: «Вам придется поговорить с моей семьей. Мне еще три года ждать своего Дня определения».

Я кивнула, делая вид, что понимаю его. Но Абдо заметил мое недоумение и добавил: «Это значит совершеннолетие. День, когда выбираешь себе имя и жизненный путь».

Когда я познакомилась с Абдо, он только приехал на юг со своей танцевальной труппой, в которую также входили его тетя и дедушка. Именно к дедушке – старшему члену семьи – мне и предстояло обратиться.

На следующее утро Абдо привел его ко мне. Я угостила их чаем и сырной выпечкой, а также устроила небольшой импровизированный концерт на лютне. Тайтон (так звали дедушку) одной рукой ел печенье, а другой держал ладонь Абдо.

– Я обещаю, что буду хорошо заботиться о вашем внуке, – наконец сказала я, положив лютню на стул.

Тайтон торжественно кивнул: его седые волосы были заплетены в аккуратные косы. Он нежно похлопал Абдо по голове, которую украшали пучки волос, и медленно произнес на гореддийском, тщательно выговаривая каждое слово:

– Я говорить с вы по-порфирийски. Простите.

Он обратился к Абдо на порфирийском, и тот кивнул.

«Я буду переводить», – произнес юноша в моей голове, одновременно делая мне знак своими изящными пальцами. Видимо, на моем лице отразилось удивление, потому что Абдо пояснил: «Дед не знает, что я могу говорить с тобой без слов. Мне кажется, это его расстроило бы, с ним я не умею так разговаривать».

«Я немного понимаю по-порфирийски», – подумала я. Абдо скорчил недоверчивую гримасу.

Тайтон откашлялся.

– Абдо принадлежит богу Чахону, причем не единожды, но дважды, – сказал он. – Во-первых, Чахону принадлежат все итьясаари.

«Даже вы, глупые иностранцы», – добавил Абдо, переводивший слова деда. Конечно, я уже успела подзабыть порфирийский, но все-таки была уверена, что Тайтон этой фразы не говорил.

– Во-вторых, его мать – жрица Чахона. Он должен отдать этому богу каждую клеточку тела и души, – продолжил Тайтон. – Абдо появился на свет, чтобы стать преемником Паулоса Пэнде – самого почитаемого жреца-итьясаари в нашей стране. Однако, – старик склонил голову, словно ему было очень стыдно, – Абдо тяготился своими обязанностями и не воспринимал их всерьез. Он ссорился с Пэнде, пренебрежительно относился к матери и, в конце концов, сбежал из дома.

«Все не так просто», – сказал мне Абдо. Он хмурился, глядя на деда.

Мне хотелось выслушать Абдо и узнать его версию произошедшего, но тот факт, что в Порфири существовали жрецы-итьясаари, заинтересовал меня еще сильнее. Как же все-таки их страна отличалась от Южных земель, где полудраконам приходилось скрывать свою сущность.

– Я оберегаю Абдо в надежде, что однажды он примет ношу, которую ему суждено нести, – заключил Тайтон. – Забирая его с собой, вы должны понимать, что берете на себя священное обязательство.

«Та-да! – воскликнул Абдо и скорчил гримасу. – Я важное обязательство. Чахон следит за тобой».

За его сарказмом было нетрудно разглядеть смущение.

– Чахон – это… бог случая? – спросила я, уклоняясь от ответа и продолжая изучать выражение лица Абдо.

Старик так внезапно вскочил со стула, что я испугалась, не обидела ли я его. Но он склонился ко мне и расцеловал в обе щеки. Я бросила взгляд на Абдо.

«Он рад, что вы знаете, кто такой Чахон», – уныло пояснил он.

На самом деле, я попала пальцем в небо, но сознаваться в этом явно не стоило. И уж точно не стоило произносить вслух ответ, мгновенно пришедший в мою бедовую голову: «Тогда я положусь на волю случая!»

Тайтон сделал шаг назад. Его морщинистое лицо снова приняло серьезное выражение.

– Помните. Обязательство, – запинаясь, проговорил он на гореддийском.

– Абдо мой друг, – ответила я и присела в реверансе. – Я буду его беречь.

Старик с легким изумлением наблюдал за моими светскими потугами, а потом произнес что-то по-порфирийски. Абдо поднялся на ноги и направился к двери вслед за ним. Я последовала за ними и на прощание сказала «спасибо» и «до свидания» на порфирийском. По удивленной гримасе Абдо я поняла, что мне нужно работать над произношением. Но лицо Тайтона расплылось в улыбке, как будто он считал меня очаровательно нелепой.

Я закрыла за ними дверь. Их слова о богах изрядно меня озадачили. Мальчик двенадцати лет – это не подарок, в какой бы стране он ни родился. Мальчик двенадцати лет, которого объявили собственностью бога… что это вообще означало? Если он попросит накормить его конфетами на ужин, а я откажу, бог Чахон об этом прознает? Возможно, он из тех богов, которые только и делают что карают людей? У нас в Горедде хватало подобных святых.

В дверь постучали, да так громко, что я подпрыгнула на месте. Видимо, Абдо или Тайтон что-то забыли. Я пошла открывать.

На моем пороге стоял принц Люсиан Киггз. Он был одет в привычный алый дублет, а под мышкой держал какой-то плоский кожаный мешочек. Его темные кудри вились, словно у ангела – мое сердце на секунду перестало биться. Мы почти не разговаривали с того самого дня, когда признались друг другу во взаимных чувствах и вместе приняли решение встречаться как можно реже. Он приходился Глиссельде женихом, я была ее подругой. Конечно, существовали и другие препятствия, но это затмевало все остальные.

– Принц. Эээ, проходите, пожалуйста. – Я так удивилась, что произнесла эти слова автоматически, совершенно не думая.

Разумеется, он остался стоять на месте. Я бы и не стала предлагать, не застань он меня врасплох.

Он окинул взглядом пустой коридор, а потом снова обратил свои темные глаза на меня.

– Можно? – спросил он, грустно нахмурив брови. – На одну минуту.

Я присела в реверансе, чтобы он не заметил моего смущения, а затем проводила его в гостиную. На столе стояли не убранные после чаепития чашки. Киггз впервые оказался в моих покоях: я жалела, что у меня не было возможности прибраться. Он обвел взглядом мои полки, ломившиеся от книг, эксцентричную коллекцию статуэток, сделанных квигутлами, и спинет с огромной кучей нот. На стуле возле камина все еще восседала моя лютня, словно зашедший в гости джентльмен с гусиной шеей.

– Надеюсь, я не помешал, – с улыбкой произнес Киггз. – И часто ты приглашаешь на чай музыкальные инструменты?

– Только когда удается добыть сырное печенье, – ответила я и предложила ему угоститься. Он отказался. Я переставила лютню, а сама чинно присела на стул, стоящий по другую сторону неубранного стола.

– Я пришел с дарами, – сказал Киггз, пытаясь нащупать что-то в кармане дублета. Наконец он вытянул тонкую цепочку, с которой свисало два кулона-тника – круглый бронзовый медальон и серебряное сердечко-узелок. Они тихонько позвякивали, ударяясь друг о друга. – Мы думали, нам придется сражаться за них с Комонотом – в буквальном смысле, – продолжил Киггз. – Но он говорит, что ты недавно оказала ему какую-то услугу.

– Хорошо, – отозвалась я. – То есть, я надеюсь, мне удалось ему помочь. С ним всегда трудно понять наверняка.

Принц печально улыбнулся:

– Я испытал это на собственном опыте. Нам с тобой надо будет как-нибудь сверить наблюдения, – он звякнул медальонами, возвращая разговор к основной теме. – Второй бронзовый тник мы отдали даме Окре, так что вы сможете переговариваться во время твоего пребывания в Нинисе. Она рассчитывает, что ты будешь разъезжать по стране, а она доблестно останется у себя дома, в Сегоше.

– Ну, еще бы, – проговорила я. Он снова улыбнулся. Я почувствовала укол вины: я не имела права вызывать у него улыбку.

– Сердце-узелок, – он приподнял искусно сплетенную серебряную подвеску, – соединит тебя с аппаратом в кабинете Сельды. Она хочет, чтобы ты связывалась с ней дважды в неделю, вне зависимости от того, увенчаются твои поиски успехом или нет. Заявляет, что если она с тобой не поговорит, то начнет беспокоиться, а ее беспокойство отныне может сказаться на международных отношениях.

Я протянула ему руку и улыбнулась – принц неосознанно произнес эту фразу точно таким же тоном, каким ее сказала бы Глиссельда. Он опустил тники в мою ладонь и сжал мои пальцы. У меня перехватило дыхание.

Он тут же отпустил меня, откашлялся и потянулся за кожаным мешочком, который по-прежнему держал под мышкой.

– Следующий деловой вопрос: документы. Здесь бумага с подписью королевы, на случай если тебе понадобятся деньги. Перечень ингредиентов, необходимых для создания пирии – их нужно будет заказать от имени королевской семьи. Список баронетов Ниниса и графов Самсама, которые могут оказаться нам полезны, а также рекомендательные письма. Твоя главная задача – обнаружить итьясаари, но во время путешествия ты неизбежно встретишься с местной знатью. Будет хорошо, если тебе удастся убедить их нам помочь.

– То есть мне нужно заставить их всех почувствовать себя виноватыми? – поддразнила его я.

– Тебе нужно аккуратно напомнить им о том, что граф Пезавольта и регент уже и так пообещали за них. Мелкие дворяне помогут нам с большей готовностью, если мы убедим их, что не забудем об их участии.

Он протянул мне мешочек. Я взяла его и взглянула на стопку листов пергамента, лежавшую внутри.

– Приятно, когда тебя узаконивают.

Киггз рассмеялся – на это я и рассчитывала. Он был бастардом, и в этом отношении его чувство юмора могло показаться весьма специфическим.

– Я буду скучать по тебе, Фина, – произнес он, и его глаза сверкнули в тусклом свете камина.

Я нервно вздрогнула, все еще держа мешочек на коленях, и проговорила:

– Я уже по тебе скучаю. Я скучала по тебе все эти месяцы.

– Ты тоже? – спросил он, сжав ладонями подлокотники. – Прости меня за это.

Я выдавила улыбку, но, кажется, она получилась чересчур тонкой.

Киггз постучал пальцами по подлокотнику.

– Я не представлял, что не видеть тебя и не говорить с тобой будет так тяжело. Нельзя приказывать сердцу, но я считал, что можно хотя бы управлять своими действиями, чтобы свести ложь на нет…

– Тебе не нужно оправдываться передо мной, – прошептала я. – Я же тогда с тобой согласилась.

– Тогда? Теперь ты считаешь иначе? – принц тут же заметил то, о чем я не собиралась ему рассказывать.

Он был слишком проницателен. Как я любила эту черту.

Я быстрым шагом пересекла комнату и, с легкостью найдя на битком набитой полке тонкую книжицу, которую он мне подарил – «Любовь и работу» Понтеуса, – помахала ей.

– Это упрек? – спросил он и слегка подался вперед, внимательно глядя на меня. – Я знаю, какие строки ты сейчас процитируешь: «В правде нет боли, а во лжи нет утешения». С этим нельзя поспорить – кроме тех случаев, когда знаешь, что правда причинит боль человеку, которого любишь. И когда понимаешь, что этот человек и так уже страшно страдает: ее мать погибла, бабушка находится при смерти; она погрузилась в пучину руководства страной и войны, хотя еще совершенно к этому не готова.

Люсиан поднялся на ноги и продолжил взволнованным голосом:

– Серафина, я должен пройти этот путь с ней. Пусть я буду страдать, но я готов выдержать любую боль ради нее, пока буря не уляжется.

– Твои слова звучат очень благородно, – мой ответ прозвучал резче, чем мне хотелось.

Его плечи опустились.

– Я не пытаюсь казаться благородным. Я хочу проявить доброту.

Я подошла к нему. Теперь мы стояли лицом к лицу, и нас разделяло расстояние, не превышающее длины книги.

– Знаю, – тихонько произнесла я и легонько хлопнула его по груди томиком Понтеуса. – Наше время еще наступит.

Он грустно улыбнулся. Потом положил свои руки на мои – теперь мы сжимали книгу вместе.

– Я верю в это… всем своим существом, – произнес он, глядя мне в глаза, и поцеловал корешок книги, потому что поцеловать меня он не имел права.

Затем он отпустил мои руки (я не возражала – мне как раз пора было снова начать дышать) и снова стал что-то нащупывать в потайном кармане дублета.

– Вот последнее, что мне нужно тебе отдать, – сказал он, доставая еще один медальон – на сей раз золотой. – Это не тник, – торопливо добавил он и протянул его мне.

На медали виднелась искусная гравировка – изображение женщины, которая несла свою голову на подносе. Это была моя покровительница, святая Капити.

Так считали все, кто меня знал. Когда пришла пора узнать, какой святой будет оберегать меня, псалтырь открылся на имени еретички святой Йиртрудис. Сообразительный священник тут же заменил ее святой Капити. Я не возражала: у людей и так хватало причин меня бояться, не хватало еще оказаться связанной со святой Йиртрудис. Я так и не узнала, в чем заключалась ее ересь, но это слово стояло клеймом на всем, что было с ней связано. Ее святилища громили, а изображения уничтожали.

Я никому не рассказывала об этом, даже Киггзу.

– Пусть Небеса улыбаются тебе, пока ты будешь в пути, – говорил Киггз. – Я знаю, что ты не набожна. Это скорее для моего спокойствия, чем для твоего. Да и не в вере дело. Я просто хочу, чтобы ты помнила… – он сглотнул комок, и его горло дернулось. – Что бы ни произошло по дороге, дома тебя будут ждать друзья.

Слова застряли у меня в горле. Теперь у меня были друзья – больше, чем за всю мою прошлую жизнь. И я чувствовала себя здесь как дома. Почему же я по-прежнему жаждала отыскать всех итьясаари? Какую пустоту хотела заполнить? И удастся ли мне это хоть когда-нибудь?

Киггз направился к двери, и я двинулась за ним, безмолвная, словно тень. На мгновение он замер, положив руку на задвижку, взглянул на меня еще раз, а потом развернулся и ушел.

Я закрыла дверь за его спиной и медленно пошла в спальню: на кровати лежали стопки одежды, которую я намеревалась взять, и сумки, в которые она никак не вмещалась. Я поднесла томик Понтеуса к сердцу и прижала святой медальон к губам, а потом положила их на дно одной из сумок, накрыв своими холщовыми рубашками.

Я заберу дом с собой, отправляясь в этот большой мир, и отыщу других, чтобы разделить этот дом с ними.

4

Всю эпопею о том, как мы с дамой Окрой и Абдо путешествовали по проселочным дорогам Горедда, можно описать одним словом: мучение. Конечно, страшно обидно, что все эти две недели, наполненные грязью, сломанными колесами и ругательствами дамы Окры, так легко приводятся к одному знаменателю, но в нашем пантеоне не так-то много святых, именами которых можно браниться, да и в карете всего четыре колеса.

А вот грязь… она бесконечна.

Стоило нам оказаться в Нинисе, дороги стали лучше. Через четыре дня приятной езды мимо пастбищ, ветряных мельниц и полей, на которых уже начали пробиваться первые ростки пшеницы, возница дамы Окры в целости и сохранности доставил нас в столицу страны – город Сегош. Там у дамы Окры был свой дом – узкое здание, втиснувшееся между двумя такими же. За ним находился общий двор для карет, засыпанный гравием. Крышу покрывала ромбовидная плитка, а фасад – желтоватая штукатурка. Над окнами, закрытыми ставнями, изгибались арки из белого камня: они придавали дому удивленный вид, как будто тот не мог поверить, что мы добрались сюда, не убив друг друга.

Пока мы были в дороге, каждый вечер, остановившись на очередном постоялом дворе, я чистила, а потом смазывала маслом чешуйки на руке и талии, после чего отправлялась ухаживать за своим садом. Теперь я с особым вниманием подходила к трем итьясаари: Мерцающей Тени, Зяблику и Голубике. Они были из Ниниса, судя по их волосам – либо русым, либо рыжим – и бледным лицам, а также по паре слов, которые я слышала во время видений. Мерцающая Тень отшельницей жила в сосновом лесу, а Голубика, по всей видимости, рисовала фрески, что объясняло разноцветные круги, которые она оставляла на воде. А вот Зяблик наверняка жил в Сегоше: однажды я заглянула в его жизнь и увидела, как он, облаченный в костюм чумного доктора, торопливо идет мимо собора Санти-Вилибайо. Эти позолоченные купола были известны даже гореддийским школьникам.

В Южных землях жило еще два полудракона: Библиотекарь, который говорил на самсамийском и, судя по всему, был одним из графов высокогорья, и Малыш Том, скрывавшийся в какой-то горной пещере. Я никак не могла понять, где именно, но подозревала, что он гореддиец и живет где-то на границе со страной драконов. На его поиски я собиралась отправиться в последнюю очередь, по пути домой.

Дама Окра согласилась принять нинийских итьясаари в своем доме. Мы решили, что будем отправлять к ней найденных полудраконов, а она их приютит («потерплю их», – сказала она, а я сделала вид, что она просто перепутала два гореддийских слова). Затем она должна была сопроводить все троих в Горедд, а мы с Абдо – отправиться в Самсам.

Мы собирались добраться до самсамийского города Фнарка ко дню святого Абастера, еще до летнего солнцестояния. Там жил лишь один полудракон – лысый, похожий на летучую мышь мужчина, которого я звала Библиотекарем. Нам нельзя было терять время в Нинисе, потому что лучшей возможности, чем встретить его на ежегодном собрании графов высокогорья, могло и не представиться.

Стоило нам выйти из кареты у дома дамы Окры, и нас окружила толпа слуг. Они занесли мои вещи в комнату для гостей, находящуюся на третьем этаже и покрашенную в тошнотворный зеленый цвет, а затем (к моему огромному счастью) налили мне ванну. Когда я наконец снова почувствовала себя человеком – насколько это было возможно, учитывая тот факт, что мою руку и талию опоясывали серебристые чешуйки, – сразу отправилась на поиски дамы Окры. Она стояла на первом этаже и сердито смотрела на Абдо, который вскарабкался по перилам винтовой лестницы на самый верх, а потом с озорной улыбкой и криком: «Пол – это море, полное акул!» – соскользнул обратно.

«По-моему, дама Окра недовольна», – мысленно сказала я, глядя на ее раскрасневшееся лицо.

«Это потому что она акула. Не дай ей съесть меня!» – Он снова полез наверх.

– Ох уж эти дети, – прорычала дама Окра, наблюдая за ним. – Я уже забыла, как они очаровательны. Жду не дождусь возможности снова об этом забыть.

– Мы скоро уедем, – утешила ее я.

– Недостаточно скоро, – фыркнула она. – Не беспокойся, Пезавольта пойдет вам навстречу, но, к сожалению, вам не уехать отсюда раньше, чем через пару дней.

– Ничего страшного, – ответила я, теряя терпение. – Зяблик живет где-то здесь, в Сегоше. Завтра мы пойдем его искать.

Дама Окра посмотрела на меня поверх очков; ее широко расставленные слезящиеся глаза делали ее похожей на спаниеля.

– Зяблик? Так ты его зовешь у себя в голове? Боюсь представить, как ты называла меня.

Это был очевидный намек, но я притворилась, что не поняла. Если бы я сказала, что называла ее «мисс Суетливость», могло последовать лишь две реакции: либо удивление, либо яростное негодование. Я не очень-то рассчитывала на первый вариант, чтобы рисковать и напрашиваться на второй.

– У него что, есть крылья? – продолжила она. – Или он чирикает?

– Зяблик? – Я на секунду смутилась. – Нет, у него… клюв.

Дама Окра фыркнула.

– И он живет в этом городе? Клянусь голубой кожей святой Пру, такое точно не могло остаться незамеченным!

На следующее утро мы отправились в самое сердце города. Абдо шел по дороге, подпрыгивая, словно внутри него сидела целая стайка кузнечиков. «Привет, город! Привет, памятники!» – щебетал он, пока мы шли по забитым людьми и каретами улицам, поднимаясь в гору к дворцу Пезавольта. Наконец нам открылся прекрасный вид на центральную площадь с дворцом с одной стороны и позолоченными куполами собора Санти-Вилибайо – с другой.

Через триумфальную арку короля Моя к собору приближалась процессия в честь празднования дня какого-то из святых. Абдо пришел в восторг и побежал туда. Он донимал меня вопросами, пока я не разглядела, что шествие проходит в честь святой Клэр – ясновидящей и покровительницы тех, кто ищет правду.

Я посчитала это добрым знаком.

Тем не менее искать Зяблика было все равно что пытаться найти иголку в стоге сена размером с город. По его маске и кожаному фартуку я сделала вывод, что он чумной доктор: обычно я видела, как он сидит в комнате больного или ловит крыс в переулке. Во время видения мое сознание не могло оторваться от итьясаари, за которым я следила, поэтому определить, в чьих комнатах он находился, было трудно.

Расспросы тоже дались бы мне нелегко. Я не говорила по-нинийски из-за одной особенности своего образования. Моя мачеха Анна-Мария происходила из печально известной семьи, когда-то жившей в местности Бельджиосо и изгнанной из Ниниса за многочисленные преступления. О моей матери-драконе никто не знал, и отец желал сохранить эту тайну. Услышь об этом кто-нибудь из подлых родственников его второй жены, они бы точно стали его шантажировать. Поэтому мои преподаватели обучали меня самсамийскому и порфирийскому – и все. Не знаю, чего именно опасался отец – возможно, он думал, что какая-нибудь хитроумная тетушка из Бельджиосо заморочит мне голову, если я буду говорить на ее языке. Но все поколение моей мачехи выросло в нашей стране и говорило на гореддийском как на родном. В общем, какими бы ни были мотивы отца, нинийского я не знала. Я не так сильно любила иностранные языки, чтобы заниматься им самостоятельно.

Оставалось надеяться, что способность Абдо видеть огонь сознания скомпенсирует мою языковую неграмотность – возможно, ему удастся разглядеть Зяблика в толпе на площади или в каком-нибудь переулке. Мы решили поскорее выйти из парадной части города в рабочий квартал, где у пивоварен стояли бочки, от которых шел пар с запахом хмеля, столяры сметали опилки в кучки, ослы ревели, дубильщики соскребали шерсть с коровьих шкур, а мясники смывали кровь с полов скотобоен, сгоняя ее в сточные канавы плоскими швабрами. Ни Абдо, ни я не заметили никаких признаков присутствия Зяблика.

Мне удалось – с помощью рисунков и жестов – отыскать ближайшую больницу, но она оказалась учреждением для богатых горожан. Когда я спросила медсестру-монахиню, немного изъяснявшуюся на гореддийском, о чумных домах, она с возмущенным видом ответила: «В городе их нет».

Лишь на третье утро во время очередной прогулки Абдо схватил меня за руку и указал на темную щель между двумя деревянно-кирпичными домами, от которой разило упадком и разложением.

«Я заметил какую-то вспышку, очень слабенькую. Между этими зданиями. Теперь она исчезла, но нам нужно пойти за ней», – сказал он, посмотрев на меня глазами, блестящими от радостного волнения – почти такого же сильного, как в то мгновение, когда он в первый раз увидел собор. Я просунула голову во тьму и увидела лестницу, которая, извиваясь, уходила вниз и терялась в тени. Держась за руки, мы спустились по скользким ступенькам и, миновав сырой водоотвод, вышли на улицу, скрытую за другими улицами – мрачное обиталище нищих.

Она была узкой, немощеной и очень темной. Конечно, горожане сливали содержимое ночных горшков прямо на дорогу по всему городу – это было частью обыденной жизни в Южных землях, – но здесь улицы никто не убирал. Все отходы, прилипнув друг к другу, валялись в сточной канаве, проходившей по середине дороги. Я засомневалась, правильно ли поступила, приведя сюда Абдо, но, судя по его виду, он ни капли не испугался. Он пошел впереди меня, осторожно огибая лужи и кучки лохмотьев. Кучки тут же приходили в движение и в безмолвной мольбе тянули к нему скрюченные руки ладонями вверх.

Абдо полез под рубашку – он носил кошелек на шее, привязав к нему веревочку. «Здесь можно расплатиться гореддийскими монетами? – спросил он. – У меня больше ничего нет».

– Наверняка можно, – ответила я, торопливо шагая за ним. Жадные руки хватались за мои юбки. Доставать деньги – пусть даже гореддийские медяки – в таком месте было небезопасно. Я не стала мешать ему, когда он протянул кому-то горсть монет, но потом провела его мимо бедняков. – Ты видишь где-нибудь огонь сознания?

Абдо снова зашагал вперед, выгнув шею и прищурившись. Наконец он вскрикнул: «Да, вижу! – и указал на покосившуюся деревянную хибару. – Сквозь это здание».

– Он внутри? – спросила я, не веря своим ушам. Я и не представляла, что этот свет, который я не могла разглядеть, горел так ярко.

Абдо пожал плечами:

«Скорее, движется позади».

Мы обогнули постройку с восточной стороны, и Абдо сказал: «Нет, не сюда. Он идет на запад». Я побежала за ним по переулку, захламленному и вонявшему прокисшим луком; сначала он вел на запад, но вскоре свернул на юг.

«Не туда, – произнес Абдо. – Я вижу его свет сквозь стены, но не понимаю, по какой дороге он идет. Это как лабиринт. Мы не в том проходе».

Несколько тупиков спустя мы свернули на грязную улочку, которая была шире предыдущих, и увидели вдали человека в длинном кожаном фартуке и широкополой шляпе, удалявшегося от нас. Абдо взволнованно схватил меня за руку и указал на него: «Это он!» Мы побежали вперед, разбрызгивая содержимое сточной канавы и поскальзываясь на грязи. Мы оказались на самом краю города. Здесь сельская местность уже начинала вступать в свои права: мы увернулись от свиньи, которая брела по дороге, и обогнули стайку жалобно пищащих цыплят. Передо мной прошел мул, нагруженный хворостом. Он на пару секунд загородил мне обзор, но я успела протиснуться мимо него, чтобы заметить, как объект нашей слежки спускается по лестнице и ныряет в подвал полуразвалившейся церкви.

Ну, разумеется. Никто не станет выделять больничные койки зараженным чумой.

Я добежала до облезлой двери как раз в тот момент, когда веревку от щеколды снова просунули в отверстие. Я схватилась за нее, но ничего этим не добилась и только поранила руку узелком.

«Я вижу сияние прямо за дверью», – сказал Абдо, рисуя невидимый контур на грубо отесанной двери.

Я постучалась, но дверь не открывали. Нагнувшись, я заглянула внутрь сквозь отверстие в щеколде и увидела тускло освещенный склеп. Между массивными могильными плитами, под которыми покоились священнослужители, и объемными колоннами, поддерживавшими потолок, виднелись соломенные тюфяки. На каждом из них лежали несчастные с распухшей шеей, отекшими глазами и омертвевшими пальцами, сжатыми в кулаки. Монахини – судя по их желтым одеяниям, это были сестры святой Лулы – осторожно обходили умирающих, подавая им воду или слезы мака[2].

Только сейчас я услышала стоны и ощутила трупный запах.

В этот момент Зяблик рывком открыл дверь, и я едва не упала. Жуткое лицо с клювом уставилось на меня большими стеклянными глазами – на нем была чумная маска из мешковины с линзами, вставленными в специальные прорези, и длинным кожаным клювом, набитым лекарственными травами, которые защищали доктора от болезнетворных запахов. На кожаном фартуке и перчатках виднелись пятна, а его глаза за стеклянными линзами были на удивление голубыми – и добрыми. До меня донеслось несколько приглушенных слов, сказанных на нинийском.

– В-вы говорите на гореддийском? – спросила я.

– Обязательно просить вас уйти на двух языках? – спросил он, с видимым усилием переходя на другой язык. Его голос по-прежнему глушили кожаная маска и настоящий клюв, скрытый под ней. – Неужели вам недостает вони, мерзости и здравого смысла, чтобы понять, что лучше держаться отсюда подальше?

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала я и выставила ногу вперед, потому что он явно собирался снова закрыть дверь. – Не прямо сейчас, разумеется. Но, возможно, вы найдете для меня немного времени, когда закончите с делами?

Он печально рассмеялся:

– Когда закончу? Как только я выйду отсюда, отправлюсь к больным проказой. А потом буду разрываться еще между дюжиной мест, куда мне нужно попасть. Бедные так сильно нуждаются в помощи, а вокруг так мало людей, которым есть до них дело.

Достав из корсета кошелек, я протянула ему серебряную монету. Он посмотрел на нее, одиноко лежавшую на его поношенной перчатке. Я дала ему еще одну.

Доктор склонил голову набок, словно птица, которая прислушивается к шорохам, чтобы найти червячка.

– Почему же вы сразу не сказали? – спросил он, кивком указывая на Абдо.

Я взглянула на Абдо, но юноша не обратил внимания. Он с мольбой смотрел на доктора.

– Я найду ее дом, – сказал Зяблик. – Но я освобожусь не раньше вечера. – Доктор поднял на меня скрытые за линзами глаза, аккуратно подвинул мою ногу замызганным мыском сапога и захлопнул дверь.

– Что ты сказал доктору Зяблику? – спросила я у Абдо, когда мы пошли прочь от церкви.

«Что мы – такие же, как он, – мечтательно произнес Абдо, взяв меня за руку. – Он придет: любопытство – часть его натуры. Мне понравилось его сознание. Оно очень доброго цвета».

Я буквально сияла от счастья. Мы нашли полудракона всего за три дня. Он принял новости благосклонно, хоть и настороженно. После недели, проведенной в грязи, я наконец могла доложить Глиссельде и Киггзу, что мы добились ощутимого результата.

Начало нашего путешествия складывалось как нельзя лучше. Мне не терпелось сообщить об этом даме Окре.

Мы вернулись к даме Окре, но она куда-то вышла, а нас переполняла радость, и сидеть дома не хотелось. Я сходила за флейтой, и мы с Абдо провели весь день, выступая на соборной площади.

Раньше я бы ни за что не стала этого делать. Я слишком боялась выдать себя (и вызвать гнев отца) и поэтому никогда бы не осмелилась играть на публике. Выступления на людях по-прежнему немного пугали, но вместе с тем доставляли невероятную радость. Кроме того, они стали символом моей новой жизни, а также обретенных мной свободы и искренности. Когда-то я опасалась за свою жизнь, а теперь я больше всего боялась сфальшивить – и мне казалось, что эту перемену стоит праздновать как можно чаще.

Пока я играла, Абдо танцевал и исполнял трюки, так что вокруг нас образовалась одобрительно гудящая толпа. Нинийцы славились своей любовью к искусству, и скульптуры, фонтаны и триумфальные арки Сегоша служили тому подтверждением.

Но, как было известно каждому жителю Горедда, нинийское искусство выросло на гореддийских костях: нинийцы не оказывали нам поддержки в дорогостоящих и разрушительных драконьих войнах. Гореддийцам казалось бессмысленным строить изящные памятники и статуи, так как они знали: драконы все равно сровняют их с землей. До мирного соглашения Комонота и сорока лет спокойствия, которые за ним последовали, в Горедде процветала лишь музыка – единственный вид искусства, которым можно было заниматься, борясь за выживание и прячась в подземных туннелях.

Мы вернулись в дом дамы Окры в сумерках, предвкушая встречу с Зябликом. Я думала, что нам предстояло ужинать на кухне, так как последние два вечера дама Окра допоздна засиживалась во дворце Пезавольта. Однако на этот раз ее резкий голос доносился из столовой, и ему вторил чей-то незнакомый бас.

Дама Окра сидела во главе стола, сияющего пламенем свечей, и пила кофе с мужчиной, который выглядел гораздо моложе ее. Увидев нас, он тут же вскочил на ноги. Он был худощав и уступал мне ростом: тонкие рыжие волосы доходили ему до плеч, а на лице красовалась жиденькая бороденка. Он носил оранжево-золотистую ливрею – цветов графа Пезавольта. Я бы дала ему лет двадцать, не больше.

– Неужели вы наконец решили почтить нас своим присутствием? – вопросила дама Окра, окинув нас сердитым взглядом. – Я договорилась насчет вашей охраны. Вы выезжаете завтра. Жоскан проследит, чтобы вы не заблудились. – Она сделала неопределенный жест в его сторону, молодой человек воспринял его как команду сесть на место. – Я прихожусь ему двоюродной прапрабабушкой или что-то в этом духе.

– Очень рад наконец с вами познакомиться, – сказал Жоскан и выдвинул для меня стул. Его низкий голос совершенно не сочетался с худощавой внешностью. – Моя прапрабабушка говорила мне…

– Да-да, замолкни уже, – ощетинилась дама Окра. – Я хотела сказать о другом. Я ему доверяю. В течение многих лет правда обо мне была известна лишь ему и его матери, и они никому меня не выдали. Его мать шьет мне платья и помогает выглядеть по-человечески. – Она поправила свою внушительную накладную грудь, чтобы придать этим словам особый вес. Жоскан галантно сделал вид, что очень увлечен содержимым своей чашки. – Он с десяти лет служит герольдом и ездит по стране, – продолжила дама Окра. – Ему известны все деревни и дороги.

– Большинство, – скромно поправил ее Жоскан. Несмотря на всю язвительность дамы Окры, в голубых глазах юноши светились веселье и привязанность к пожилой родственнице.

– Ему известны лучшие дороги, – гаркнула дама Окра. – Те, о которых стоит знать. Еще он будет вашим переводчиком. Он уже попросил знакомых глашатаев выехать вперед и сообщить всем, что за любую информацию об отшельниках и художниках положена награда. Я полагаю, это сэкономит вам время. И он знает, что вам нужно вовремя добраться до Самсама, чтобы…

Внезапно дама Окра застыла на месте с невидящим взглядом и болезненным выражением на лице.

Абдо, успевший занять свободный стул и взять себе чашку кофе, бросил взгляд на Окру, а затем на парадный вход. «Жаль, что вы не видите этого, мадамина Фина. У дамы Окры видение. Свет души исходит от нее, словно молния. От ее головы к двери тянется огромный колючий палец». – Для наглядности он сопроводил свои слова жестом.

«Значит, ее видения все-таки могут рождаться в голове? – уточнила я. – Она говорит, что они появляются в желудке».

«Вероятно, она не может отличить одно от другого», – лукаво отозвался Абдо.

Дама Окра дернулась всем телом и пришла в себя.

– Святые на Небесах! – вскрикнула она. – Что это за существо на пороге моего дома? – Она вскочила на ноги и побежала в холл. В ту же секунду в дверь постучали.

Я побежала за ней. Я не успела рассказать ей про Зяблика.

– Пока вы не открыли… – начала я, но было слишком поздно.

– Ааа! – взревела она. Ее голос сочился отвращением. – Серафина, это ты пригласила сюда этого человека? Он же разносчик чумы! Нет, сэр, я не позволю вам занести заразу в мой дом. Идите на каретный двор и раздевайтесь!

Доктор снял свой засаленный фартук и перчатки, а потом сменил одежду, но зловещая маска с клювом осталась на его лице. Я была склонна согласиться, что его сапоги действительно чересчур грязны, чтобы ходить в них по изящному паркету дамы Окры. Я протиснулась мимо нее, и она негодующе фыркнула.

– Оставьте сапоги здесь, – сказала я доктору. Он поспешно стащил с себя обувь. Я взяла его под руку и сказала: – Мы рады вам. Простите, я не успела предупредить ее о вашем приходе.

Я привела нашего нового гостя в столовую. Дама Окра последовала за нами, что-то бурча себе под нос. Увидев нас, Жоскан снова вскочил на ноги и с криком: «Буон арриве, доктор Базимо!» – выдвинул ему стул.

– Ты знаешь этого упыря? – вопросила дама Окра, переводя разговор обратно на гореддийский. Она застыла в дверном проеме, настороженно сложив руки на груди.

– Доктор Базимо сообщает графу Пезавольта о том, как обстоят дела с чумой, – радостно пояснил Жоскан. – Они пытаются предотвратить новую эпидемию. Это благородное дело.

Доктор присел на самый краешек стула, зажав руки между коленями и с тревогой глядя на нас сквозь линзы маски.

– Он один из нас, – сказала я даме Окре. – Мы нашли его сегодня утром.

– Так снимай маску. Святая Пру, ты же в компании друзей! – воскликнула дама Окра отнюдь не дружелюбным голосом, не делая ни шага вперед.

– Если не хотите снимать, это совсем необязательно, – я попыталась смягчить эффект от ее приказа.

Поколебавшись несколько мгновений, доктор Базимо стянул маску, которая слегка походила на сумку. Перед нашими глазами предстало ровно то, что я ожидала. Я предупреждала даму Окру, но та все же не смогла сдержать вздох удивления. Жоскан отвел глаза и быстро глотнул кофе.

Под кожаным клювом маски скрывался настоящий – крепкий и плотный, как у зяблика. Но в отличие от птичьего клюва, по его краям виднелись зазубрины, напоминающие драконьи зубы. У него не было носа – только ноздри на клюве. Лысый, с пятнами на голове и худощавой старческой шеей, он походил на канюка, но ни одна птица не смотрела на мир такими умными и печальными глазами – глазами цвета летнего неба.

– Пожалуйста, зовите меня Недуаром, – напряженно проговорил доктор. Речь давалась ему нелегко. Я видела, с каким трудом ворочается его черный язык внутри жесткого клюва. Когда же ему требовалось округлить губы, которых у него не было, он издавал странный щелкающий звук. – Этот малыш сказал, что вы все полудраконы. А я всегда думал, что я один.

Я сидела напротив него. Закатав левый рукав, я показала ему серебряные драконьи чешуйки, оплетавшие мое предплечье. Недуар нерешительно потянулся ко мне и дотронулся до них.

– У меня они тоже есть, – мягко сказал он. – Вам повезло, что вы избежали этого. – Он жестом показал на свой клюв.

– Похоже, что драконье естество проявляется у всех по-разному, – уточнила я. Абдо услужливо высунул свой чешуйчатый язык.

Недуар задумчиво кивнул.

– Это меня не удивляет. Удивительно другое – то, что драконы и люди вообще могут производить потомство. А вы?.. – Он указал на Жоскана.

– О нет. Я не один из вас, – ответил герольд. Он побледнел, но храбро попытался улыбнуться.

Дама Окра нехотя произнесла:

– У меня есть хвост. И – нет, показывать его тебе я не стану.

Недуар взял чашку кофе из рук Абдо и едва слышно его поблагодарил. Наступила неловкая пауза.

– Вы выросли в Сегоше, Недуар? – мягко спросила я.

– Нет, я родился в деревеньке Базимо, – отозвался он, помешивая кофе, хотя даже не положил в него сахара. – Сбежав из дома, моя мать отправилась в монастырь святой Лулы и попросила монахинь, чтобы они ее приютили. Она рассказала им, что мой отец был драконом, но они не верили ей, пока не увидели мое лицо.

– Вы родились с… – я нарисовала в воздухе клюв. – Мои чешуйки проявились, когда мне исполнилось одиннадцать. А у Абдо они выросли в… шесть лет, да? – Я бросила на мальчика вопросительный взгляд. Он кивнул.

– Моя чешуя тоже образовалась не сразу, – сказал он. – А вот лицо, к сожалению, всегда было таким, каким вы его видите. Мать умерла при родах, но монахини всегда заботились обо мне, несмотря на все уродство – святая Лула покровительствует детям и глупцам. Они воспитали меня и дали мне образование. Они любили меня как родного сына. Выходя за пределы монастыря, я надевал маску. Сначала жители деревни боялись меня, но я всегда вел себя спокойно и миролюбиво. В конце концов они меня приняли.

– Когда мне исполнилось семнадцать, Базимо охватила эпидемия чумы, – продолжил он. – Разумеется, монахини ухаживали за больными, и я тоже научился оказывать им помощь, но… – Он взял ложку, но тут же положил ее обратно, взволнованно барабаня пальцами по столу. – В конце концов нас осталось всего пятеро. На карте больше нет деревни Базимо. Осталось лишь имя, которое я взял себе.

– Как вам живется здесь? – спросила я, прикладывая все усилия, чтобы не добавить: «С таким лицом».

Но он понял, что я хотела сказать, и бросил на меня лукавый взгляд.

– Я всегда ношу маску. Кто осмелится прикоснуться ко мне, чтобы ее снять?

– Ваши пациенты не считают маску дурным знаком? Сейчас, когда чума перестала свирепствовать?

– Мои пациенты так благодарны мне, что им все равно, как я выгляжу. – Он откашлялся и добавил: – И чума никогда не переставала свирепствовать. Бывают годы, когда она не добирается до богатеев, но она всегда бродит среди бедноты.

Наконец Недуар попытался сделать глоток, но клюв мешал ему пить из крошечной чашки. Дама Окра насмешливо хмыкнула, и Недуар опустил чашку на стол, страшно смутившись.

Я бросила на даму Окру сердитый взгляд и упрямо проговорила:

– У нас в Горедде чумы не было уже много лет. На моей памяти не случилось ни одной эпидемии.

– В Горедде все иначе, – Недуар приподнял седые брови. – Квигутлы едят ваш мусор, поэтому у вас меньше крыс. А чуму переносят именно они. Я провел много экспериментов и написал несколько трактатов, но я всего лишь врач-самоучка, да еще и с… – Он указал на свое лицо. – Кто станет меня слушать?

– Мы станем, – твердо заверила его я. – Моя цель – найти всех наших собратьев. Горедду нужна наша помощь, чтобы положить конец драконьей гражданской войне, но, как только все это останется в прошлом, я хотела бы создать сообщество полудраконов, которые бы поддерживали и ценили друг друга.

Дама Окра закатила глаза так глубоко, что я испугалась, как бы она не заработала себе кровоизлияние.

Недуар повертел чашку в руках.

– Я нужен людям здесь, – произнес он.

– Вы сможете им помочь, – продолжила я. – Если вашу работу будут воспринимать всерьез, вы сможете найти способ предотвратить следующие эпидемии или даже вовсе искоренить эту болезнь.

Его глаза загорелись.

– Должен признать, это заманчивое предложение. Могу ли я его обдумать?

– Конечно, – сказала я с теплотой. – Как нам вас найти?

– Я живу… недалеко от того места, где вы встретили меня сегодня, – проговорил он, опустив взгляд в пол.

– Вы можете переехать сюда, в дом дамы Окры, – предложила я. – У нее есть место, а вам здесь будет удобнее.

Дама Окра хотела возразить, но прикусила язык: все-таки она согласилась на то, чтобы нинийские итьясаари пожили у нее, прежде чем отправиться в Горедд. Я собиралась проследить, чтобы она сдержала обещание.

– У вас есть время, чтобы обдумать все не спеша, – добавила я. – Мы с Абдо отправляемся на поиски еще двоих наших собратьев из Ниниса. Это путешествие займет у нас не меньше шести недель.

Недуар с интересом взглянул на меня:

– Насколько многочисленно наше племя?

– Нас шестнадцать, – ответила я, решив не считать Джаннулу и Пандовди.

Глаза Недуара азартно заблестели, и он внезапно напомнил мне Киггза – за этим клювом скрывался настоящий мыслитель.

– Межвидовое скрещивание не бывает высокоэффективным, – начал размышлять он. – На десять драконов, вступивших в связь с людьми, должно приходиться одно зачатие, а значит…

– Мы со всем разобрались? – перебила его дама Окра, гремя чашками, которые складывала на поднос. – Раз в ближайшие несколько недель мне предстоит часто видеть доктора Базимо, я бы не хотела, чтобы он надоел мне уже сегодня.

От ее враждебности мне стало неловко, но Недуар понял намек и тут же встал со стула, а затем пожал руку каждому из нас. Абдо, которого очень забавлял этот обычай Южных земель, встряхнул его ладонь с особым рвением. Я проводила доктора до дверей.

– Дама Окра может показаться резкой, – проговорила я, пока он надевал сапоги, – но у нее… доброе сердце. – На самом деле я так не считала, просто мне на ум больше не пришло никаких обнадеживающих слов.

Недуар с чувством поклонился мне, сгорбился и исчез в темноте сумерек. Хотя я и не видела огня его сознания, я могла разглядеть одиночество, окутывавшее его, словно плащ. Я была давно знакома с этим состоянием. Оно давило на него и клонило к земле. Я не сомневалась, что он к нам присоединится.

Когда я вернулась в столовую, то с удивлением увидела, как Абдо ищет что-то под столом, а Жоскан переставляет кофейник, перекладывает салфетки и заглядывает под блюдца. Дама Окра громко воскликнула, обращаясь ко всем сразу:

– Конечно, я не видела, как он это сделал! Профессионала невозможно поймать за руку.

– Что случилось? – спросила я.

Дама Окра повернулась ко мне с красным от ярости лицом.

– Твой птицечеловек, – рявкнула она, – украл три серебряные ложки!

Жоскан отказался остаться на ужин.

– Меня ждет капитан Мой – он возглавит вашу охрану. Нам нужно последний раз все обсудить.

– Ему обязательно знать, что мы полудраконы? – спросила я. Мой голос прозвучал резче, чем я хотела.

Лошадиное лицо Жоскана приняло серьезное выражение, для которого оно, казалось, и было создано.

– Я ему уже сказал. Не нужно было?

Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Неужели я никогда не привыкну к тому, что люди знают о моей тайне?

– Дело в том, что… он не станет нас бояться? – Я больше опасалась, что он нас возненавидит, но спросить о страхе было легче.

– А, – задумчиво проговорил Жоскан. – История нашей страны отличается от вашей. Благодаря Горедду драконы долетали до нас редко. Узнав о том, кто вы на самом деле, нинийцы отнесутся к вам не со страхом, а с любопытством.

– Но святые называли полудраконов чудовищами и гнусными…

– К словам святых мы тоже относимся проще, – сказал он, виновато улыбаясь. – Мы не так сильно нуждались в их помощи. Это еще одно удачное стечение обстоятельств, привилегия, которую дает отсутствие войн.

Мирное время и вправду было благодатью. Годы, наступившие после заключения мира, служили этому доказательством.

Тем не менее я не до конца верила его словам. Когда он увидел лицо Недуара, в его глазах промелькнул ужас. Он пытался галантно улыбаться, глядя на мою чешую, но в его взгляде все равно проскальзывали отвращение и тревога. Если нинийцы так спокойно относились к тем, кто от них отличался, почему дама Окра так отчаянно скрывала свой хвост?

Тем не менее Жоскан казался доброжелательным человеком. Я решила не делать поспешных выводов о нашей охране.

Дама Окра внимательно осматривала содержимое шкафчика, как будто Недуар мог с помощью какой-то магии залезть в него так, чтобы мы не заметили. Глядя на нее, Жоскан снисходительно улыбался; он любил ее, как бы странно это ни было.

– Хорошего вечера, бабушка, – попрощался он. – Серафина, Абдо, утром я приду за вами рано. Будьте готовы.

Он ушел. Дама Окра захлопнула дверцы шкафчика и вскрикнула:

– Зачем я вообще согласилась пустить этих чудовищ в свой дом? Я забираю слова обратно. Пусть спят в конюшне. – Шипя и плюясь, она выбежала из кухни. Я вздохнула и уперлась лбом в прохладный, гладкий стол. Дама Окра меня утомила.

– Я и так не очень-то терпелива, – пробормотала я, обращаясь к Абдо, – а она выжимает из меня все терпение до капли.

«Интересно, – начал размышлять он, – насколько трудно управлять светом души. Старый жрец – Паулос Пэнде – утверждал, что это возможно. Мне уже удается дотягиваться до других своим огненным пальцем. – Он стукнул по столу указательным пальцем. – Может, у меня получилось бы немного подправить свет ее души? Сделать ее добрее? Заставить забыть?»

Я замерла.

«Забыть о чем?» – спросила я, боясь услышать ответ.

«Ну, для начала о ложках. Потом она могла бы забыть, что ненавидит Недуара…»

Я резко выпрямила спину.

– Не смей предлагать такое! Даже не думай об этом.

Эта внезапная вспышка ярости заставила его съежиться. Абдо посмотрел на меня широкими глазами. «Ох, мадамина, не злитесь. Я лишь хотел… Недуар так добр и не заслуживает ее презрения. Я просто хотел ему помочь».

У меня пересохло во рту, но я все-таки сумела проговорить:

– Дама Окра должна сама управлять своими мыслями, Абдо, какими бы мерзкими они нам ни казались.

Он окинул мое лицо внимательным взглядом.

«Есть что-то, о чем вы мне не рассказывали. Это как-то связано с той дамой, которую вы изгнали из своего сознания?»

«В другой раз», – устало подумала я. Он кивнул и оставил меня наедине с моими мыслями.

Наступила ночь, а я все еще с содроганием думала о беспечном предложении Абдо и о том, как сильно оно меня расстроило. Прошло уже столько лет, но тень Джаннулы все еще мелькала в глубинах моего сознания, словно кошмарное чудище.

Я отправилась в свою комнату в надежде, что смогу успокоиться, готовясь ко сну. Почистила и смазала маслом широкую полосу чешуек на талии и более узкую – на левом предплечье. Упав на кровать, скрытую балдахином, я успокоила дыхание и спустилась в сад гротесков.

С тех пор как Абдо назвал мой сад будкой, мне начало казаться, что он стал менее объемным. Когда я заходила туда, деревья и статуи напоминали театральную декорацию, нарисованную на листе картона. Его слова заставили меня вспомнить: ничего из этого не существует в реальном мире. Это было все равно что сказать спящему, что он видит сон. Когда узнаешь об этом, трудно грезить дальше.

На секунду я замерла, опустив веки и тихонько дыша. Я возвращала в это место жизнь. Когда я открыла глаза, все пришло в норму: солнце снова согревало мне лицо; росистые травинки – такие четкие, что я могла разглядеть каждую из них, – щекотали пальцы моих ног; в воздухе струился аромат роз и розмарина.

Я сразу направилась к домику Джаннулы, чтобы удостовериться, что на двери все еще висит замок, словно я могла вызволить ее одной лишь мыслью. Я желала доброй ночи всем существам, которых встречала, а добравшись до золотистого гнезда, погладила Зяблика – то есть Недуара – по лысой голове. Я была рада, что нашла его, несмотря на его недостатки. Я послала воздушные поцелуи художнице Голубике, гуляющей по разноцветной реке, и отшельнице Мерцающей Тени, которая сидела в своем саду бабочек. Скоро мне предстояло их отыскать.

Успокоив жителей сада, я сама немного расслабилась, после чего пришла в себя в гостевой комнате дамы Окры с зелеными стенами. Прежде чем лечь спать, мне нужно было закончить последнее дело. Я вытянула из-под рубашки серебряное ожерелье и нащупала тник в форме сердечка.

Я щелкнула крошечный переключатель. Должно быть, в этот момент резная коробочка, стоящая на столе Глиссельды, застрекотала, как кузнечик. Не у одной меня была возможность позвонить на этот аппарат. Связаться с Глиссельдой могли Комонот и некоторые из верных ему генералов, граф Пезавольта, регент Самсама, а также рыцари, тренировавшиеся в форте Надморье. За столом круглые сутки дежурил паж, готовый ответить на звонок.

– Замок Оризон. Пожалуйста, представьтесь, – прогудел монотонный голос заскучавшего юноши.

– Серафина Домбег, – сказала я.

Мне показалось, что мальчик издал неприличный звук, но, как оказалось, он просто отодвинул стул. Затем я услышала стук двери – паж знал, за кем нужно отправиться в случае моего звонка. Я ждала, держа в руке изготовленное квигутлами переговорное устройство. Наконец я услышала, как два любимых мной голоса хриплым хором прокричали: «Фина!» – и не смогла сдержать улыбки.

5

Жоскан не шутил, когда говорил, что заедет за нами рано утром. Он встретил нас с Абдо у двери дамы Окры еще до рассвета, подсадил на лошадей и повел по улицам, покрытым росой. Владельцы магазинов подметали полы, в воздухе витал манящий аромат свежевыпеченного хлеба, на дорогах почти никого не было.

– Все идет по плану, – гордо произнес Жоскан. – Сегодня открывается рынок Санти-Вилибайо. К полудню по улицам будут бродить молодые бычки и скакать козлята.

Санти-Вилибайо было нинийским именем нашего святого Виллибальда, в то время как в Самсаме его звали святым Виллибалтусом. Какими бы ни были различия между народами Южных земель, мы молились одним святым.

Мы встретили нашу охрану у городских ворот: нас ожидали восемь солдат, половина из которых щеголяла светлыми бородами. У каждого на голове красовался похожий на миску шлем, украшенный белыми перьями. На их нагрудных латах были выгравированы боевые сцены, а пышные рукава (цветов графа Пезавольта) напоминали золотисто-оранжевые кочаны. Сбрую их коней – и наших тоже – украшали медные подвески и крошечные колокольчики. Очевидно, в наших планах не было пункта «не привлекать внимание».

Жоскан окликнул капитана охраны. Он оказался человеком с широкими плечами и большим животом, без усов, но зато с желтоватой бородой, по форме напоминающей лопату. Внезапно бородка Жоскана перестала бросаться мне в глаза. Видимо, это был писк нинийской моды.

– Капитан Мой, – поприветствовал его Жоскан. Мужчина поклонился, не спешиваясь, и эффектным жестом снял с головы шлем. Его светлые волосы редели на затылке; навскидку я дала бы ему лет сорок пять.

– Рада с вами познакомиться, – проговорила я по-нинийски, разом продемонстрировав все свои познания в этом языке. От мысли о том, что я стою перед вооруженным незнакомцем, которому известно мое происхождение, у меня тревожно забилось сердце. Моя тайна перестала быть тайной и вышла из-под контроля. Я никак не могла с этим свыкнуться.

– Для нас честь встретить вас, – ответствовал капитан Мой на неплохом гореддийском. Он криво улыбнулся мне, обнажив квадратные зубы, и это почему-то меня успокоило. – Наш отряд называется «Дэс Ошо», что в переводе значит «Восьмерка». Мы сопровождаем почетных гостей.

«Ха-ха, мы почетные гости», – сказал мне Абдо, наблюдая за перьями на шлеме капитана, как кошка за клубком шерсти.

Капитан Мой выкрикнул приказ, и солдаты окружили нас кольцом. Все они были профессионалами: ни один из них не позволил себе бросить на нас любопытный взгляд. Мы выехали из города мимо вереницы телег, которая росла с каждой минутой. Фермеры и погонщики, направлявшиеся на рынок, глазели на нашу процессию: мы ничем не походили на тех людей, которых обычно сопровождала Восьмерка. Абдо махал фермерам рукой и широко улыбался.

Ближе всего к нам – в нескольких часах езды – находилось поместье Палашо-до-Лире, где мы собирались провести ночь. За пределами города перед нами предстали холмистые пастбища, между которыми иногда встречались поля озимой пшеницы. Стояла ранняя весна, но стебельки уже налились насыщенной зеленью, и лишь кое-где сквозь их густые заросли виднелись островки черной земли.

Дорога упиралась в горизонт. По обе ее стороны тянулась низкая каменная ограда, которую сменяли ряды кустов – кое-где попадались деревеньки и виноградники. Мы пересекли несколько рек, набухших из-за весеннего разлива. Вдали, словно стражи на посту, стояли мельницы, и их треугольные лопасти вращались от порывов ветра. Крестьяне, копавшиеся на луковых грядках, отрывались от работы, чтобы на нас поглазеть. Абдо посылал им воздушные поцелуи.

Изначально шестеро стражей ехали впереди, а двое следовали за нами сзади, но вскоре построение изменилось. Абдо, которому наскучила степенная езда, пришпорил коня, а капитан Мой, наоборот, немного отстал и теперь оказался справа от меня. Жоскан оставался слева.

– Нам всем не терпелось приступить к этому заданию, – весело сказал Мой. – Интересная работа у нас на вес золота.

– Что в нас интересного? – спросила я, чувствуя, как загораются щеки.

– Не поймите меня неправильно, милочка, – произнес капитан, изучая мой профиль. – Дело не в вас, а в нашей задаче. Когда сопровождаешь важных господ, это быстро надоедает, но вот отправиться на поиски неизвестно кого… Это настоящий вызов. Нам с вами нужно подробнее поговорить о женщинах, которых мы ищем. Жоскан почти ничего не знает.

Впереди нас Абдо вовсю переговаривался с кем-то с помощью жестов: подняв руки над головой, он растопырил пальцы во все стороны, изображая что-то вроде птичьего хохолка. Солдат, ехавший рядом с ним, снял шлем – и оказался смеющейся девушкой с круглыми щеками и двумя золотистыми косами, обернутыми вокруг головы. Она надела на Абдо свой пернатый головной убор и что-то радостно воскликнула.

– Извините, – сказал Мой и пришпорил коня. – Надо позаботиться о дисциплине.

– Это его дочь, Нэн, – едва слышно пробормотал Жоскан, указав на женщину. – Они прекрасная команда, хоть постоянно испытывают терпение друг друга. В этом отряде не терпят ленивых и неспособных: попасть в него – настоящая честь, которую надо заслужить.

Мне захотелось узнать, что они сделали, чтобы заслужить эту честь – ведь Нинис практически никогда не помогал Горедду во время войны, – но спрашивать об этом было бы невежливо.

Нинийское слово «палашо» означает «дворец», но Палашо-до-Лире больше напоминал хорошо укрепленный крестьянский двор. Приземистый, квадратный дом стоял на низком холме, и его стены, облицованные песчаником, светились оранжевым в лучах заходящего солнца. Хозяйство было обнесено оградой, вокруг которой простирались пастбища, упирающиеся в неглубокий крепостной ров. Благодаря ему скот никуда не разбредался; видимо, именно в этом и заключалось его назначение, потому что остановить врагов он бы явно не смог. Наши скакуны нерешительно остановились перед мостом, состоявшим из редких дощечек, но к нам тут же подбежали пастухи и положили на него брусья, чтобы наши пугливые кони смогли по нему пройти.

Дворецкий, знавший Жоскана лично, вышел нас поприветствовать. Пожав герольду руку, он приказал конюхам позаботиться о наших лошадях, а затем повел нас через кирпичную арку во двор. Цыплята, сидящие в углублениях стен, поглядывали на нас, а старая коза с кривыми рогами и распухшим выменем хрипло блеяла, выражая негодование.

Почти все стражи Восьмерки сразу отправились в отведенные им комнаты в длинной служебной пристройке. Капитан Мой проводил нас с Жосканом до громадного каменного холла, напоминающего сарай с окнами. Абдо схватил Нэн за руку и потащил за собой. Она сконфуженно улыбнулась: ее зубы оказались такими же квадратными, как и у отца.

«Никто не понимает мой язык жестов так хорошо, как она», – сказал мне Абдо.

«Тогда понятно», – отозвалась я и ласково кивнула Нэн.

На двухстворчатой двери была высечена сцена охоты на оленя. Она казалась слишком красивой для сарая, и до моего усталого мозга наконец дошло, что мы оказались у парадного зала. Меня собирались представить местным дворянам, а я была в пыльной дорожной одежде: дублете, бриджах для верховой езды, широкополой шляпе и сапогах. Я застыла на пороге.

Жоскан тоже остановился, положив ладонь на дверь.

– Нервничаете?

– Может быть, мне стоит сначала переодеться? – прошептала я, стараясь скрыть наступавшую панику.

– А, – проговорил он и оценивающе оглядел меня с головы до ног. – Вы, конечно, можете, если это для вас важно. Но я бы хотел высказать предложение, если позволите.

Я недоуменно пожала плечами, что можно было истолковать как знак согласия. Подул ветер и принес с собой запах свинарника.

Он заговорил тихо, не сводя с меня внимательного взгляда светлых глаз:

– Дама Окра сказала мне, что вы музыкант. Значит, вы привычны к выступлениям – как и мы, герольды. Наша задача – озвучивать волю графов, королев, а порой даже святых. Красивая одежда может расположить людей к вам, но настоящая власть проистекает отсюда. – Он ткнул пальцем себе под ребра. – Выпрямите спину. Говорите так, словно вы воплощение могущества, и вам поверят. Я буду стоять рядом и переводить. Все пройдет хорошо.

В его словах была логика, и мне действительно доводилось выступать довольно много, чтобы черпать уверенность из опыта. Я сделала глубокий вдох и вошла в здание, похожее на церковь, с колоннами, подпиравшими почерневшую от сажи крышу. Я ожидала увидеть зал для приема гостей или парадную комнату. Возможно, это помещение порой и выступало в подобной роли, но сейчас его заполнило стадо годовалых коз. Мужчины и женщины бодро чесали их, собирая шерсть в огромные корзины. Рядом стояли плетеные короба с шерстью пожестче, счесанной с более взрослых животных. Над огнем очагов, расположенных в центре комнаты, висели исполинские бронзовые котлы, в которых ее промывали и красили, а вокруг располагались сушильные рамы. В дальнем конце зала женщины устанавливали ткацкие станки.

Протискиваясь между людьми, Жоскан подошел к хрупкой женщине с рыжими, но уже слегка тронутыми сединой волосами, которая прикрепляла к прялке колесо. На ней была холщовая рубашка и синее верхнее платье с роскошной вышивкой на рукавах.

Жоскан низко ей поклонился. Я последовала его примеру: так как на мне не было платья, я тоже сделала поклон. Он заговорил по-нинийски, и я различила слова «баронесса до-Лире». Сомнений не осталось: передо мной действительно стояла хозяйка поместья.

Она обратилась к Жоскану по имени, он явно был здесь частым гостем. Мужчина представил меня медовым голосом, и хозяйка, похоже, осталась под впечатлением. Таким тоном он мог убедить ее в величии кого угодно – даже шерстяных коз. Затем Жоскан тихонько прошептал мне:

– Давайте. Зачитывайте.

Я достала из мешочка официальное послание королевы Глиссельды дворянам Ниниса, приподняла подбородок и улыбнулась. Жоскан поддержал меня едва заметным одобрительным кивком. Я торжественно развернула пергамент и начала читать. Жоскан переводил всю мою речь до последнего слова на изящный, высокопарный нинийский.

Достопочтенные лорды [ «и дамы», – торопливо добавила я от себя] Ниниса,

Я прибыла сюда, чтобы поприветствовать вас от лица Глиссельды, королевы Горедда, засвидетельствовать ее почтение и передать наилучшие пожелания.

Вам известно, что на севере драконы вступили в конфликт между собой. Его последствия неизбежно придут на юг: Старый Ард хочет снова начать охоту на Южных землях – не только в Горедде, но также в Нинисе и Самсаме. Горедду часто приходилось в одиночестве нести бремя драконьей агрессии. Мы не держим на вас обиды – для нас честь быть бастионом Южных земель, – но после сорока лет мира и роспуска рыцарских орденов мы оказались не готовы к новому нападению.

Граф Пезавольта отправил последних оставшихся рыцарей Ниниса в форт Надморье, чтобы они обучали новых дракомахистов плечо к плечу с нашими. Мы ценим его щедрый, дружеский жест, но этого недостаточно. Мы полагаемся на баронетов Ниниса, сердце и честь Южных земель. Пожалуйста, внесите свой вклад.

Это письмо трудно далось Глиссельде и Киггзу. Они пытались сохранить баланс, сделать его одновременно настойчивым и отчаянным, польстить и надавить на чувство вины. Дальше прилагался перечень того, чем можно было помочь Горедду: воины, оружие, зерно, древесина, сырые материалы для огня святого Огдо и так далее. Переводя мои слова, Жоскан полировал их до блеска и бросал под ноги баронессы, словно переливающиеся драгоценные камни.

Когда я начала говорить, она пряла шерсть. Когда я закончила, она уронила кудель на колени и прижала ладонь к сердцу.

– Помочь вам будет честью для Палашо-до-Лире, – сказала она (согласно переводу Жоскана). – Нинийцы знают, чем обязаны Горедду. Мы помним, что наша прекрасная, процветающая страна стала таковой благодаря жертве гореддийцев. Мари, – обратилась она к женщине, которая проходила мимо нас с корзинкой шерсти в руках, – принеси мне перо и чернила. Я изложу свои обещания письменно.

На такой исход я даже не могла надеяться. Баронесса отдала нам бумагу, после чего мы отужинали в столовой, которая была меньше зала, зато отличалась отсутствием коз. От радости я не могла усидеть на месте. Когда дворецкий повел нас к гостевому флигелю, я тихонько прошептала Жоскану:

– Вы оказались правы. Бояться было нечего.

Он улыбнулся и проговорил:

– Не все отнесутся к вашей просьбе столь благосклонно.

Нам с Абдо дали просторную комнату с камином и двумя кроватями, каждая из которых находилась в углублении и закрывалась шторой. Во мне внезапно проснулся инстинкт старшей сестры, и мне захотелось позаботиться о том, чтобы Абдо хорошо выспался. Его приготовления ко сну были не так сложны, как мои: он почистил зубы деревянной палочкой, переоделся в длинную тунику, которую взял с собой специально для сна, завязал на голове шелковый шарф и стал скакать по кровати.

– Друг мой, – произнесла я несколько минут спустя, – уверена, что без этого можно обойтись. Только не говори, что твой бог обязывает тебя совершать подобный ритуал, потому что я в это не поверю.

«А вы перед сном делаете только то, без чего нельзя обойтись?» – спросил он, не переставая прыгать.

– Если я не почищу чешуйки и не смажу их маслом, они будут чесаться, – сердито ответила я. Мой чайник стоял на огне уже целую вечность и никак не хотел закипать.

«Я не об этом. – Он перестал прыгать и посмотрел на меня внимательным, совиным взглядом. – Вы каждый вечер ходите в свой сад».

– Без этого тоже нельзя. Иначе меня охватит видение про кого-нибудь из вас, моих злодеев!

Он склонил голову набок. «Когда вас охватывало видение в последний раз?»

– В середине зимы. Это было видение о тебе, если помнишь. Ты знал о моем присутствии.

«Я искал вас. Я сам вызвал то видение, потянулся к вам. А до этого?»

Я озадаченно покачала головой:

– Не помню. Несколько лет назад. Я тщательно ухаживаю за садом. Для меня это как обряд.

«Ха! – воскликнул он и наконец улегся с задумчивым выражением лица. – Для вас это как суеверие. Попробуйте не ходить в свой сад. И посмотрите, что произойдет».

– Только не в поездке, – отрезала я, снимая чайник с огня. – Что, если меня охватит видение и я упаду с лошади?

Ответа не последовало. Я повернулась к Абдо и увидела, что он заснул.

На следующее утро мы проснулись рано и уже почти закончили одеваться, когда наши сопровождающие пришли нас будить. Я как раз зашнуровывала бриджи (слава всем святым, что я попросила портного сшить их с подкладкой) и не успела надеть дублет поверх нательной рубашки, – но Абдо все равно открыл дверь. В комнату вошли Жоскан, Мой и Нэн. Мой вид их ничуть не заботил: они принесли горячую буханку хлеба и головку рассыпчатого козьего сыра. Так как стола у нас не было, они поставили завтрак на пол. Я наконец накинула свой синий шерстяной дублет и присоединилась к ним.

Капитан Мой отложил сыр в сторону и разложил перед нами пергамент с картой Ниниса. Из висящего на поясе кошелька он достал очки в золотой оправе и нацепил их на нос, сразу приобретя нелепый вид.

– Так, – начал он, взяв ломоть хлеба из рук дочери, которая рубила буханку кинжалом. – Где вы рассчитываете найти наших дам-полудраконов?

Услышав слово «полудраконов», Нэн бросила на меня быстрый взгляд. Она явно умирала от любопытства.

– К сожалению, я совершенно не знаю Ниниса, – ответила я. – А в видениях могу разглядеть только то, что находится вокруг моих собратьев. Это не многое дает.

К моему удивлению, капитан остался искренне доволен таким ответом.

– Задачка что надо! Две женщины, одна большая страна. Если вы не прибудете в Сегош через шесть недель, Самсам объявит нам войну…

– Не объявит, – торопливо перебил его Жоскан – видимо, на тот случай, если я не пойму, что Мой преувеличивает. – А вот моя прабабушка нас убьет.

Мой пожал плечами и широко улыбнулся.

– Мы трое знаем Нинис как свои пять пальцев. Опишите, что видели.

Больше всего мне было известно о Голубике – художнице, чей аватар оставлял разноцветные круги на воде.

– Одна из них рисует фрески. Сейчас она работает над ликом святого Йобертуса – не знаю, где именно. А до этого она нарисовала потрясающую икону святой Фионнуалы в городе Меши.

– Санти Фионани? – переспросила Нэн. Нинийцы чтили Повелительницу Вод под этим именем.

Мой ткнул пальцем в город, стоявший на реке в восточной части Ниниса.

– Как вы поняли, что это в Меши?

– Мне повезло. Однажды я увидела ее на улице и заметила вывеску.

– А, ту, на которой написано «Меши», под сосной, – промычал Жоскан, жуя кусок сыра.

– В той части страны много вывесок не встретишь, – согласился Мой. Его дочь сняла крышечку с чернильницы, взяла кисточку и аккуратно нарисовала рядом с городом красную точку.

– Настоятель храма Санти Фионани может знать, куда она направилась, – предположил Жоскан. – К тому же Меши упоминается в списке стратегически важных лордов, составленном дамой Окрой. Наверняка она внесла его из-за местных залежей серы.

Это внушало надежду. Я решила попробовать описать вторую итьясаари – Мерцающую Тень.

– Вторая женщина ведет жизнь отшельницы в каком-то огромном сосновом лесу…

– Это в Пинабре, – не моргнув глазом выпалил Мой. – Меши как раз находится у ее западной границы.

Жоскан обвел карту широким жестом.

– Это довольно большой регион. Он опоясывает восточные горы и расходится вниз, словно юбка.

– Здезь легко заблудиться, – нерешительно вставила Нэн. Я впервые услышала, как она говорит на гореддийском. У нее был сильный акцент, но, похоже, ей хорошо удавалось следить за ходом разговора.

– Будем решать проблемы одну за другой, – сказал Мой. – Сейчас нам достаточно одной цели: Меши. К тому же по пути нас ждет немало палашо, в которые нужно заехать.

Он поднялся на ноги, а Нэн скрутила карту. Через полчаса мы уже были в пути.

Палашо и правда усеивали земли Ниниса, как драгоценные камни. Иногда мы останавливались в двух или даже трех за один день. Прошел слух, что я играю на флейте, а Абдо танцует, поэтому нас часто просили выступить. Иногда нинийцы приглашали собственных танцоров. Абдо следил за ними с жадным вниманием, а потом повторял новые прыжки и позы, пока мы поднимались в очередную комнату, где нам предстояло провести ночь. В какой-то момент Мой начал обучать его танцам салтамунти и воли-вола.

– Сегодня баронет Дэс Файяшо накричал на меня, – доложила я Глиссельде и Киггзу из гостевой комнаты Палашо Файяшо. Мы были в пути уже около недели.

– Какой ужас! – воскликнула Глиссельда, а Киггз в это же мгновение произнес: – Ты в порядке?

Я откинулась на мягкие подушки, над моей головой раскинулся шелковый балдахин. Дэс Файяшо умел принимать гостей – даже тех, которых предварительно обругал.

– Все хорошо. Жоскан опять оказался прав: не все лорды относятся к нашей просьбе благосклонно. Некоторые начинают защищаться, стоит им услышать о том, что Нинис многим обязан Горедду.

– Судя по всему, этот Жоскан часто бывает прав, – сухо произнес Киггз.

Мне ужасно захотелось подразнить его, уличив в ревности, но, разумеется, я не могла себе такого позволить. К счастью, в этот момент заговорила Глиссельда:

– Жоскан то, Жоскан это! Не позволяй этому обходительному плуту себя заманить! Когда все это закончится, мы ждем тебя дома.

– Ваше Величество, ревность вам не к лицу! – сказала я Глиссельде, надеясь, что Киггз распознает мое тайное послание. Я перевернулась на живот и подперла голову руками. – Так вот, когда мы объяснили Дэс Файяшо, что Горедд не собирается его ни к чему принуждать, он согласился предоставить нам полторы тысячи солдат с полным вооружением и обеспечением, а также зерно, кузнецов, плотников…

Глиссельда перестала слушать, когда я назвала число воинов. Она издала вопль ликования, совершенно не подобающий королеве.

– Это же целый отряд! К нам на помощь придет настоящее войско! Разве это не чудесно?

Однако я понимала, что Киггз добросовестно записывает всю информацию, которую я сообщаю, поэтому продолжила перечислять припасы и специалистов, обещанных нам. Под конец я рассказала о самом странном предложении баронета:

– Дэс Файяшо закупает на южных архипелагах масло сабайских тритонов. Он настаивает, что это качественная замена горному маслу, которое необходимо для пирии. – Пирией называлась липкая, легко воспламеняющаяся смесь, которой пользовались рыцари-дракомахисты.

– Он уверен, что это сработает? – спросила Глиссельда, снова начав прислушиваться к моим словам.

– Я уверена, что он хочет нам его продать, – отозвалась я. – Можно попросить его отправить нам образцы.

– Пусть отошлет их сэру Маурицио в форт Надморье, чтобы рыцари могли их опробовать, – распорядилась Глиссельда. – Здесь никто не умеет изготавливать огонь святого Огдо.

– Не совсем так, – тихо возразил Киггз. – При убийстве на складе не обошлось без пирии. Если наш подозреваемый не изготовляет ее сам, ему точно известно, кто умеет это делать.

– Что за убийство? – обеспокоенно переспросила я.

– Я все время забываю, что ты не знаешь о наших новостях, – сказала Глиссельда. – Вскоре после того, как вы уехали, Комонот создал драконий гарнизон. Он назвал это «широким жестом доброй воли». Несколько раз повторил, чтобы я точно запомнила.

Я обрадовалась, что он решил последовать моему совету, и не удивилась тому, как неуклюже у него это получилось.

– Ничего хорошего из этого не вышло, – продолжил Киггз. – Сыновья святого Огдо снова вылезают наружу, словно крысы из щелей. В основном выходят на протесты, но уже успели устроить серьезные беспорядки, во время которых несколько саарантраи получили ранения и одна женщина-дракон пропала без вести. Позднее мы нашли ее тело на складе у реки.

Я закрыла глаза, почувствовав приступ тошноты. Сыновьями святого Огдо называли себя люди, ненавидящие драконов. На совести этого тайного братства лежала половина бед, случившихся зимой. Их презрение к драконам было настолько велико, что дракону Имланну, принявшему человеческий облик, не составило труда убедить их совершить покушение на жизнь Комонота. Джозеф, граф Апсига, приходившийся Ларсу братом (но не общавшийся с ним), оказался в самой гуще событий. В конце концов он вернулся в Самсам, поджав хвост, страшно униженный тем, что он, оказывается, выполнял волю дракона.

– Его широкий жест доброй воли обернулся страшной головной болью для городской охраны, – заключил Киггз.

– Он хотел как лучше, – возразила Глиссельда. Я впервые слышала, чтобы она оправдывала неуклюжие действия Комонота. – Как бы то ни было, сыновья святого Огдо понесут наказание за убийство саарантраи. Ты же знаешь Люсиана, он не отступит, пока не раскроет это дело. Мы примем все необходимые меры, чтобы сохранить мир.

– Лоялисты Комонота – наши союзники. Такова объективная ситуация, – сказал Киггз. – Горедду необходимо подстроиться под нее.

– Разумеется, – слабо проговорила я. – Я знаю, что у вас все под контролем.

Однако когда мы закончили разговор, я еще долго лежала на кровати, прикрыв глаза рукой. Меня охватило ноющее разочарование. Неужели я всерьез рассчитывала, что после того, как открою правду о своем происхождении и обнажу чешую, в Горедде что-то изменится? Неужели думала, что сыновья святого Огдо рассыплются в прах? Неужели надеялась, что гореддийцы за четыре месяца научатся доверию, которое не пришло к ним за сорок лет?

Конечно же, это было невозможно. Но я все равно мечтала в одиночку изменить отношение гореддийцев к драконам, достучаться до их сердец и научить здравому смыслу.

Несмотря на заверения Жоскана, наши нинийские охранники были не в восторге от сопровождения полудраконов. Они скрывали свои чувства за маской профессионализма, но чем дольше мы путешествовали, тем чаще я замечала их истинное отношение. А стоило мне увидеть его однажды, я уже не могла не обращать на него внимания.

Некоторые солдаты Восьмерки делали знак святого Огдо, когда мы с Абдо подходили к ним слишком близко. Это был несложный жест – два пальца, сложенные в колечко, – который якобы оберегал человека от драконьего зла. Сначала я решила, что мне померещилось. Мужчина, седлавший нам лошадей, держал руку на гриве, и его пальцы вроде бы были сложены в кольцо, но когда я посмотрела на него прямо, они оказались распрямлены. В другой раз я заговорила с одной из женщин, и она сложила знак на груди – или у нее просто зачесалась кожа?

А потом наступил день, когда Нэн купила целую связку ячменных веточек – тонких, хрустящих хлебных палочек, которые Абдо просто обожал. Конечно, Абдо выхватил из ее рук сразу три штуки. Двое из наших солдат, которые подъехали к Нэн, чтобы угоститься, нерешительно застыли на месте, внезапно передумав. Наконец один из них сложил пальцы в знаке святого Огдо – так незаметно, как только мог. Но Абдо все равно увидел и замер. Он провел в Горедде достаточно много времени, чтобы знать, что это за жест.

Нэн тоже заметила знак и пришла в ярость. Уронив оставшиеся ячменные веточки, она соскочила с лошади и стянула на землю своего товарища по Восьмерке, а затем набросилась на него с кулаками. Капитану пришлось их разнимать.

Нэн отделалась рассеченной губой, а вот ее противник вышел из битвы с подбитым глазом. Капитан отругал обоих и пообещал наказание. Я слишком плохо знала нинийский, чтобы понять, какое именно, но Жоскан, услышав его слова, побледнел. Нэн вела себя так, будто ей все равно. Она подошла к нам, погладила лошадь Абдо и хрипло проговорила:

– Не плинимай близко к зердцу, муш.

В переводе с нинийского «муш» означало «мушка» – так Нэн обычно обращалась к Абдо. Тот посмотрел на нее широкими глазами и кивнул.

Ну а я приняла это близко к сердцу.

Теперь мне было некомфортно рядом с ними. Это беспокоило меня по вечерам, когда я играла на флейте. Жоскан заметил перемену, но если и догадался о ее причине, то не подал виду.

– Ты посланник Горедда, а не цирковой медведь, – сказал он мне однажды. – Ты можешь и отказать.

Но я не отказывала. Флейта была единственным известным мне средством, благодаря которому люди могли увидеть во мне человека, а не чудовище.

Примерно через неделю на горизонте замаячили восточные горы. Сначала я приняла их за облака, но, когда мы подъехали ближе, смогла различить заснеженные пики и лес, который темным пятном разливался у их подножия. Легендарная Пинабра.

Еще через два дня мы прибыли в Меши. Город стоял у самой кромки леса, возле реки, которая отделяла долины от сосен, а возделанные западные земли – от восточных лесопилок и рудников. Зубчатые башни Палашо Меши возвышались над самым центром города. Местный баронет был одним из самых значительных лордов Ниниса и занимался добычей двух необходимых для пирии ингредиентов: серы и сосновой смолы. Этой ночью нам предстояло воспользоваться его гостеприимством.

Тем не менее, когда мы въехали в городские ворота, еще не было и полудня. Так рано являться в палашо было нельзя.

– Давайте съездим в храм Святой Фионнуалы и спросим священника о девушке, которая рисовала фреску, – предложила я Жоскану.

Быстро переговорив с капитаном, Жоскан повел нас по солнечным улицам к реке – логично, что храм, посвященный Повелительнице Вод, построили именно там. Солдаты Восьмерки весело спорили о том, куда нужно идти – вниз или вверх по реке, когда Нэн вдруг что-то воскликнула и указала направление жестом. Храм стоял на севере, вверх по течению.

Подойдя поближе, я смогла рассмотреть фасад. Я никогда не видела ничего подобного: это была настоящая какофония витых колонн, изогнутых листочков, вырезанных из камня, статуй святых в углублениях стен, позолоченных ракушек и ниспадающих мраморных лент. От изобилия украшений терялась их красота – по крайней мере, по гореддийским меркам.

«Эта церковь шевелит бровями, – произнес Абдо, обведя взглядом изогнутые карнизы. – А еще здесь есть рыба».

«Святая Фионнуала дарует дождь, – отозвалась я. – Поэтому фасад храма такой текучий».

Внутри храма украшения точно так же струились по стенам, но с этим было легче мириться благодаря полутьме: пламя свечей отражалось от позолоченных поверхностей – потолка, колонн и статуй. Мы зашли втроем – Жоскан, Абдо и я, – чтобы не пугать священника. Звук наших шагов по мраморному полу эхом раздавался по сводчатому залу.

Мои глаза привыкли к полутьме, и я увидела над алтарем фреску, освещенную рассеянным солнечным светом. Жоскан прерывисто вздохнул и прошептал: «Санти Мерди!» Святая Фионнуала смотрела на нас ясными глазами, полными сочувствия. Ее полное великодушия лицо казалось одновременно неземным и совершенно реальным. Светло-зеленые волосы струились по ее плечам и потоком ниспадали к стопам. Ее одеяния были мерцающим потоком, который орошал благодатную землю. Казалось, еще чуть-чуть, и она заговорит. Мы замерли на месте, словно ожидали услышать ее слова.

– Беневенедо дэс Селешти, амини! – раздался голос справа, заставив нас подпрыгнуть. Из тени вышел высокий, сутулый священник. У него была седая борода и белая одежда, но свет как-то странно падал на них, окрашивая в другие цвета. Его накидку украшала вышивка золотистых волн святой Фионнуалы.

Жоскан благочестиво поцеловал ему руку – в этом нинийские обычаи не отличались от гореддийских. Я последовала его примеру. Абдо не стал утруждать себя исполнением обряда, зато наклонился, чтобы изучить содержимое глиняного блюда, которое священник держал в узловатых пальцах.

– Да, обязательно попробуйте, – сказал Жоскан, улыбаясь в ответ на вопросительный взгляд Абдо, и мальчик тут же взял с блюда нечто, напоминающее печенье в форме улиточного панциря, политое сиропом. – Ракушки Санти Фионани, – пояснил Жоскан. – Настоящий деликатес Пинабры.

Абдо откусил печенье, и его глаза едва не вылезли из орбит. Проглотив первый кусочек, он обхватил ракушку губами и вгрызся в нее еще раз. «Мадамина Фина, попробуйте, – сказал он. – Не задавайте вопросов. Ешьте». Он схватил с блюда еще один липкий рулетик и сунул его мне в руки. Священник засиял от радости и сказал что-то по-нинийски. Жоскан кивнул, наблюдая, как я надкусываю печенье.

Оно оказалось несладким. У него был горький, яростный, легко узнаваемый сосновый вкус.

Я не осмелилась его выплюнуть. Абдо уже не сдерживал свой беззвучный смех. Жоскан, улыбаясь, обменялся со священником парой слов.

– Я сказал ему, что вы из Горедда, – произнес Жоскан. – А он ответил, что в Горедде нет хорошей кухни.

– Здесь считаются хорошей кухней булки с сосной? – Я попыталась языком отскрести смолу от зубов.

– Привыкайте к этому вкусу. В Пинабре он повсюду, – ответил Жоскан и широко мне улыбнулся.

– Спросите его насчет художницы, – проворчала я, жестом указав на картину.

Жоскан тихонько переговорил со священником. Остаток моего соснового печенья каким-то образом оказался под алтарем: я уверена, что он порадовал церковных мышек. Я сжала липкие руки за спиной и пригляделась к фреске. В нижнем уголке художница оставила подпись: Од Фредрика дэс Уурне.

Я подождала, пока разговор затихнет, а потом указала на подпись Жоскану.

– «Од» – это титул, используемый на архипелагах. Переводится как «великая», – объяснил Жоскан. – Видимо, она очень скромна. Как вы и говорили, ей дали новую работу – нарисовать Санти Йобирти. Она сейчас в Вайу. Это в самой чаще леса, так что вам еще долго придется жевать смолу.

Вместо ответа я закатила глаза. Потом почтительно поклонилась священнику и поцеловала ему руку, что, видимо, тут же приблизило меня к Небу. Жоскан положил что-то в коробку для пожертвований.

Снаружи сияло полуденное солнце, и его свет отражался от поверхности реки и отштукатуренных стен. У двери была лишь одна ступенька, но мы все споткнулись на ней, включая Абдо.

«А Вайу очень далеко отсюда?» – спросил Абдо.

«Жоскан сказал, что в самой чаще леса. Поэтому, видимо, да, – ответила я. – А что?»

Абдо прикрыл глаза от солнца, а другой рукой показал на восточный берег реки. «Потому что я вижу сияние итьясаари вон там. Вовсе это не далеко».

6

В погоне за внезапно появившимся огнем сознания мы пересекли широкую, но мелкую реку по каменной дамбе. Абдо скакал впереди. Солдаты Восьмерки держались за ним, взволнованно переговариваясь.

– Они поражены его умением видеть сознание полудраконов, – перевел Жоскан. – Им кажется, что это упростит нам задачу.

Это должно было упростить и мою задачу тоже. Я изо всех сил старалась подавить раздражение, но все равно не могла перестать гадать, кто это. Не художница. Могли ли мы случайно столкнуться с отшельницей Мерцающей Тенью?

Поселение на другой стороне реки больше напоминало деревню, чем город. Здесь было не так много домов, как в западной части Меши. Улицы были немощеными и неухоженными.

– На этой стороне живут шахтеры, – объяснил Жоскан, указав на вереницу мужчин, которые брели по направлению к городу. Они были с головы до ног покрыты желтоватой серой пылью.

Мы ехали мимо шахтерских таверн и продуктовых лавок. Мимо нас пробегали стаи полудиких собак, за которыми гонялись совершенно дикие дети.

Абдо повел нас мимо деревни, свернул с дороги и стал подниматься по песчаной тропинке, уходившей в лес. Между высокими соснами и низкими кустарниками не было деревьев средней высоты, поэтому я могла посмотреть далеко вперед – там не было ничего, кроме бесконечной колоннады идеально ровных красновато-коричневых стволов. Между узловатыми корнями виднелась желтая почва.

Абдо придержал свою лошадь и растерянно осмотрелся, потом вынул ноги из стремени и вскочил на седло, чтобы расширить обзор. Его лошадь нерешительно сдвинулась с места, но Абдо удержал равновесие.

«Что-то случилось?» – спросила я.

«Нет, – ответил он, почесав голову между пучками волос и всматриваясь в восточную часть дороги, за которой виднелся небольшой холм. – У нее просто какой-то странный свет. Я потянулся к ней – хотел сказать, что мы идем, – и он сжался настолько, что стал почти незаметным. Как будто цветок, который сворачивает листочки, стоит к нему прикоснуться». Для наглядности он сложил пальцы наподобие бутона, но я все равно никогда не слышала о таком растении.

«Она сейчас за этим холмом? Сошла с дороги?» – спросила я.

«Да, но… – он побарабанил пальцем по губам. – Думаю, нам стоит дать ей немного времени, чтобы ее огонь снова распустился. Может, сначала перекусим?»

Я передала новости Жоскану и капитану Мою. Идея устроить перевал всех обрадовала. Солдаты достали из сумок наши нехитрые съестные запасы – хлеб из палашо, где мы останавливались накануне, сыр и яблоки, – а затем устроились на поляне. Некоторые из них прислонились к покрытым смолой стволам сосен. Казалось, что они вот-вот уснут.

Видимо, я сильно проголодалась, потому что не сразу заметила исчезновение Абдо. Сначала я подумала, что он отошел «поговорить с птичками» – по словам Жоскана, нинийцы использовали этот эвфемизм, говоря о необходимости справить нужду, – но тут Нэн начала жаловаться, что куда-то пропала целая буханка хлеба. Тогда я мысленно потянулась к нему: «Абдо? Ты где?»

«Последний километр я пройду один, – ответил он. – Мне кажется, она страшно робкая. Солдаты напугают ее, а она – их. Я не хочу, чтобы они обидели ее паучков».

«Паучков?» – переспросила я, озираясь по сторонам в надежде увидеть его. Разговаривая с ним в своей голове, я, к сожалению, понятия не имела, где он находится.

Жоскан наблюдал за мной.

– У вас все хорошо? – спросил он.

Наверное, на моем лице проступила недовольная гримаса.

– Абдо пошел вперед один. – Я пересказала ему наш разговор и объяснила, кого именно мы отыскали – странную, бледную отшельницу, которую в саду моего сознания окружала стайка бабочек.

– Нам не нужна Восьмерка, – сказал Жоскан, оборачиваясь на наших вооруженных солдат, некоторые из которых уже успели героически задремать. – Но я думаю, не стоит отпускать Абдо одного.

Я согласилась. Жоскан сообщил о нашем намерении капитану, который тут же нахмурился и заставил его взять с собой кинжал. Я стала взбираться на холм, Жоскан последовал за мной. Добравшись до вершины, я увидела между булыжниками едва различимую тропу, которая вилась вниз. Абдо нигде не было видно, но я подумала, что он вряд ли стал бы брести по высокой траве. Мы пошли по тропинке. Она становилась все круче, и вскоре мы оказались в небольшом ущелье, на дне которого журчала река. Здесь сосны росли ближе друг к другу, а камни казались более замшелыми. Дорожка шла вниз по течению, и вскоре наши ноги стали утопать в желтоватой глине. Мы кое-как пробирались вперед, поскальзываясь на каждом шагу, но все же умудряясь не упасть в грязь или в реку. Наконец мы дошли до огромного поваленного дерева, покрытого грибами и мхом.

Похоже, это был единственный мост, так что мы перешли на другую сторону. Здесь тропинка снова сворачивала в лес.

Пройдя еще около пятидесяти метров, мы оказались на поляне. Солнечные лучи освещали покосившуюся хижину, сделанную из коры и папоротников. Абдо осторожно двигался по направлению к ней, несмело ступая вперед и уклоняясь от чего-то невидимого мне. Я вспомнила, что он говорил о пауках, и мне стало казаться, что он действительно пробирается сквозь паутину, но я не могла разглядеть в солнечном свете ни одной шелковой нити.

Абдо оглянулся на нас через плечо и раздраженно воскликнул: «Остановитесь сейчас же».

Что-то в его голосе заставило меня тут же замереть, а вот Жоскан его услышать не мог. Я попыталась схватить герольда за руку, когда он проходил мимо, но промахнулась.

– Жоскан! – прошипела я.

Он обернулся и бросил на меня вопросительный взгляд.

Раздался треск веток, и Жоскан провалился под землю.

Я испугалась и бросилась к тому месту, где он только что стоял. Снова хрустнули ветки, и Абдо вскрикнул: «Пригнитесь!»

Я бросилась на землю, и в ту же секунду над моей головой пролетел топор и воткнулся в ствол ближайшего дерева.

– Что происходит? – закричала я.

«Здесь повсюду нити ее света. Он словно гигантская паутина, – проговорил Абдо. – Это ловушки. Нужно идти очень осторожно. – Он помахал рукой, в которой держал пропавшую буханку. – Я рассказал ей про хлеб, и она очень заинтересовалась. По крайней мере, мне так кажется. Она посылает мне мысленные образы, но не говорит ни слова».

Юноша снова стал осторожно продвигаться вперед. Я прокралась к папоротникам, росшим у края ямы, в которую провалился Жоскан, и заглянула внутрь. Он стоял посреди гнезда из сломанных веточек. Увидев меня, он помахал мне рукой.

– Пострадала одна лишь моя репутация, – проговорил герольд, подергав бороду. – Услышав меня, некоторые знакомцы сказали бы, что в таком случае я обошелся без потерь.

Я рассказала ему про паутину.

– Я даже не уверена, безопасно ли здесь дышать.

«Ой», – проговорил Абдо. Я подняла взгляд – как раз вовремя, чтобы увидеть, как несколько небольших бревен катятся ему под ноги и сбивают его на землю. Он сделал кувырок, чтобы смягчить падение, но при этом, видимо, задел еще одну невидимую ниточку. Три холмика опавших сосновых иголок начали расти, и вскоре каждый из них стал размером с обеденный стол. Самый ближний ко мне дернулся и сбросил иголки, обнажив мохнатое тельце размером с человеческую голову на восьми длинных, тонких лапках.

Наверное, я закричала от страха, потому что из ямы послышался встревоженный голос Жоскана:

– Что там такое?

– П-пауки, – выдавила я. Жоскан встал на цыпочки и протянул мне кинжал Моя. Я присела и взяла его, не зная, как он может мне пригодиться. Как дотянуться до пауков – или до Абдо, – не задев других ниточек?

Абдо, в свою очередь, не сводил с пауков восторженного взгляда и широко улыбался. «Ох, мадамина Фина, как бы я хотел, чтобы вы это увидели!»

«Мне хватает того, что я и так вижу», – пробормотала я. Пауки, пошатываясь, поползли к нему.

«Это механизмы», – сказал Абдо.

– Что? Такие же, как у Ларса? – спросила я, не веря своим ушам. Глядя на аппараты Ларса, я понимала их устройство. Они не были похожи на живых существ.

«Не совсем. Она каким-то образом связала их со светом своей души. Они двигаются не только благодаря пружинам и шестеренкам, но и при помощи ее сознания. – Он восхищенно покачал головой. – Это ее сад, Фина. Только его населяют не люди, а вещи. Она может прикасаться к предметам силой мысли».

Абдо поднялся на ноги и, шагнув к ближайшему пауку, протянул к нему руку, словно тот был ласковым песиком.

– Не надо! – вскрикнула я, в мгновение ока вскочив на ноги. Я сделала всего один шаг, и тут же раздался зловещий щелчок. Я бросилась назад. Из того места, где я стояла всего мгновение назад, вырвалась струя огня.

«Не шевелитесь!» – сердито крикнул Абдо. Он гладил паука. Тот на него не нападал.

За его спиной бесшумно распахнулась заросшая лишайником дверь, и из нее вышла бледная, миниатюрная женщина.

Я угадала с прозвищем. Мерцающая Тень приблизилась к Абдо так плавно, словно летела по воздуху. Она казалась очень худой и какой-то неземной, будто ей удалось найти способ стать прозрачной. Она выглядела довольно молодо, но ее длинные волосы были седыми и настолько тонкими, что развевались вокруг ее головы от малейшего дуновения ветерка. Ее кожу испещряли шелушащиеся пятнышки – отдельные драконьи чешуйки, которые издали напоминали оспины. Платье Мерцающей Тени было грязным и замшелым.

В ее фиалковых глазах светилось любопытство. Она подошла к Абдо еще на один шаг, вытянув вперед руку – точно так же, как он приближался к пауку.

Он обернулся, и они на секунду молча застыли друг перед другом, объятые прозрачным солнечным светом. Абдо протянул ей хлеб, и она взяла его. По лицу женщины проскользнула тень улыбки. Она подала ему вторую руку, и они вместе вошли в ее незатейливое жилище. «Мне понадобится некоторое время, – произнес Абдо где-то через четверть часа. – У нее начинает болеть голова, когда я много говорю. Свет ее души одновременно мощный и хрупкий, словно паутина».

Пока мы ждали Абдо, я вызволила Жоскана (хотя позднее, сообщая о случившемся капитану Мою, он настаивал, что помощь ему не требовалась, и я просто подала ему руку). Прошел час, потом еще один. Я мерила шагами край поляны, где паутины вроде бы не было. Жоскан сходил к нашей охране, чтобы ввести их в курс дела, а потом вернулся обратно.

Наконец Абдо сказал: «Она хочет пойти с нами – ей любопытно. Но вместе с тем она очень робкая. Она не привыкла к обществу людей. Я не хочу ее торопить. Мне нужно остаться здесь на ночь».

Я начала возражать, но он меня перебил: «Здесь я в безопасности. Да и в любом случае вы не можете зайти сюда, чтобы защитить меня или вытащить наружу. Возвращайтесь в Меши и идите в палашо. Обещаю, утром я буду ждать вас тут».

Эта идея мне не понравилась. Солдатам – когда мы вернулись и поделились с ними новостями – она понравилась еще меньше. После длительной дискуссии, мы оставили на краю полянки (там, докуда не дотягивалось охранное поле Мерцающей Тени) отряд из четырех человек под предводительством Нэн и отправились обратно в город к баронету Меши, согласно изначальному плану. Я вызывала Абдо так часто, что он начал на меня сердиться, и была так рассеянна, что не услышала вопрос баронета о состоянии здоровья нашей старой королевы. Жоскан с присущим ему красноречием загладил неловкость, пихнув меня ногой под столом.

На следующее утро меня разбудил голос Абдо: «Сможете принести с собой еще хлеба? Бланш его очень любит, но так и не научилась печь его сама».

Значит, у нее все-таки было имя. Но этой новости было недостаточно, чтобы я перестала злиться на Абдо за то, что он разбудил меня ни свет ни заря.

Тем утром мы принесли ей хлеб, и следующим – тоже. Баронет Меши провел для нас экскурсию по месторождениям серы. Я всю дорогу то и дело вздрагивала от нетерпения. Наконец, на третье утро, Абдо сообщил, что Бланш готова отправиться в путь, если мы найдем ей средство передвижения. Она боялась лошадей.

Лошадей и людей. Я прикусила язык, едва удержавшись от того, чтобы предложить отправить ее в Сегош на спине одного из гигантских пауков.

Жоскан встретился со знакомыми ему глашатаями в каком-то трактире к западу от Меши. Через час он вернулся в палашо с почтовой каретой и пожилым герольдом по имени Фолла, который был готов сопроводить Бланш к даме Окре. Видимо, на моем лице отразилось недоверие, потому что старичок взял мои руки своими дрожащими пальцами и проговорил на ломаном гореддийском:

– Я заботиться о ней как о родная внучка. Неделя пути. Быстрая карета. Она в Сегоше, невредимая. Я обещать.

Мы отправились вслед за каретой верхом на лошадях и встретили отряд под предводительством Нэн и Абдо в том самом месте, где несколько дней назад юноша отправился на поиски замшелой хижины. Я озиралась, пытаясь найти взглядом отшельницу, пока Абдо не подошел к одной из сосен и не указал наверх. Мерцающая Тень сидела на ветке, очень высоко (я никогда не подумала бы, что она может туда забраться) и пристально смотрела на нас.

«Не беспокойтесь, она спустится, – пообещал Абдо. – Она хотела сначала на всех посмотреть».

Как по мне, спускаться она не собиралась – одной рукой женщина крепко ухватилась за ствол, а другую прижала ко рту. Абдо посмотрел на нее и, улыбнувшись, протянул ей руку. Стоило ей увидеть юношу, ее лицо расслабилось, и она судорожно закивала. Потом сделала глубокий вдох, как будто собираясь с силами, и слезла с дерева проворно, словно белка.

Через худенькое плечо Бланш была перекинута заляпанная кожаная сумка на тонком ремешке.

«Мадамина, вы бы видели, какие механизмы она здесь бросает, – сказал Абдо, не сводя с нее восхищенного взгляда. – Она взяла с собой только одного паучка. Положила его в сумку».

Всего лишь одного паучка. Дама Окра будет просто счастлива.

Увидев карету, Бланш замерла на месте. Но тут Абдо взял ее за руку, и они вместе обошли экипаж кругом, изучая колеса и пружины. Когда она испугалась лошадей и захныкала, Абдо терпеливо показал ей, что животные надежно привязаны и не смогут добраться до нее, а потом погладил одну из лошадей по шершавому носу. Бланш отказалась подходить ближе, но щурилась уже не так подозрительно.

«Она должна связать карету со своим сознанием, – объяснил мне Абдо. – Она прикасается к вещам светом своей души и делает их частью себя. Вот бы вы увидели, как светится сейчас вся карета. Я уверен, она смогла бы заставить ее поехать и без лошадей».

Старик Фолла высунул голову из окна кареты. Бланш удивленно вскрикнула и сжала руку Абдо. Юноша преувеличенно улыбнулся, словно показывая ей, как лучше реагировать на появление Фоллы. Она кивнула, серьезно глядя на старика своими фиолетовыми глазами, а затем выдавила смешок:

– Ха. Ха.

Бланш подошла ко мне и, не глядя в глаза, присела в реверансе, словно знатная дама.

– Спасибо, – произнесла она по-гореддийски, четко выговаривая каждый звук.

«За что она меня благодарит?» – озадаченно спросила я у Абдо.

«Она жила здесь в одиночестве целых тридцать лет, – ответил Абдо, гладя руку Бланш. – Чешуя проступила на ее коже, когда она была еще ребенком, и муж ее матери – сам лорд Меши – выгнал ее из дома».

Бланш в последний раз бросила печальный взгляд на холм, а потом наклонилась и поцеловала Абдо в лоб. Абдо помог ей усесться в карету, не сводя с нее глаз ни на секунду.

«Как жаль, что я не могу поехать с ней», – беспокойно произнес Абдо, провожая карету взглядом.

«Ты нужен мне здесь», – сказала я.

Призрачное лицо Бланш показалось в заднем окне кареты. Абдо помахал ей рукой. «Она говорит на пяти языках. Бланш спрятала эти знания глубоко в своем сознании, потому что ей было не с кем общаться. Когда-то ее любили и обучали всему на свете, а потом выбросили, словно мусор».

Карета исчезла за поворотом, и у меня защемило сердце. Если на долю моих собратьев не выпадала милость всех святых, все они разделяли похожую судьбу, даже в Нинисе. Чудесно, что мы смогли помочь Бланш, именно на такие результаты я и надеялась.

Абдо взял меня за руку, переплетя свои пальцы с моими, и ободряюще улыбнулся: «Пойдемте, мадамина. Нам с вами еще нужно найти художницу».

Тем вечером я впервые связалась с дамой Окрой с помощью тника, чтобы сообщить ей о приезде Бланш.

– Поздравляю, – протянула дама Окра. – Не думала, что у тебя получится отыскать еще хоть кого-нибудь. Мы с Недуаром даже поспорили. Но он победит, только если ты найдешь обеих.

– Надеюсь, вы поладили, – сказала я.

Она фыркнула:

– По крайней мере, я вернула себе ложки. Теперь, когда он живет под моей крышей, я могу красть обратно сворованные им вещи, стоит ему куда-нибудь уйти. Он не продает мое серебро, просто тащит все подряд и прячет в своей комнате.

Я озадаченно потерла лоб, но решила не вдаваться в расспросы. Главное, она нашла способ примириться с ним: этого было достаточно.

А мы с моими спутниками отправились в глубь Пинабры и через четыре дня добрались до Вайу, деревеньки лесорубов, расположенной в песчаной низине. Храм Святого Йобертуса, возведенный на святом источнике, оказался самой высокой постройкой в этой местности. Фреска на сосновом потолке часовни была выполнена в фиолетовых и зеленых тонах и изображала, как Йобертус излечивает больных и помогает нуждающимся. Его полные сострадания глаза поразительно напоминали глаза Недуара.

Она успела окончить работу и отправилась в другое место.

К нам неслышно подошел священник и заговорил с Жосканом. Я расслышала только имя графа Пезавольта. Священник запустил руку в свою фиолетовую сутану и вручил Жоскану обрывок старого пергамента.

– Я все думал, когда принесет плоды мое сообщение о награде, – проговорил Жоскан, подойдя ко мне, – но такого не ожидал. Послушайте только: «До меня дошел слух, что за информацию о моем местонахождении положена награда. Я в монастыре Монтесанти. Приносите деньги или не приходите вообще». – Жоскан постучал пергаментом по руке. – Звучит немного недружелюбно.

– Вам знаком этот монастырь? – спросила я.

– Да, – ответил он, поджав губы. – Он хорошо известен, но сам я в нем ни разу не бывал. Забраться на утес, где он стоит, задача не из легких. Монахи спускают лестницу не для всех.

Я была очень рада, что мы точно узнали, куда нам предстояло держать путь, и вообще чувствовала себя довольно уверенно после успеха с Недуаром и Бланш, несмотря на тон записки Од Фредрики. Следующие три дня прошли быстро. Мы поднимались по заросшим соснами холмам, пока не оказались у подножия иссеченной ветром скалы.

– Вот и дошли, – сказал Жоскан и поднял взгляд вверх, прикрыв глаза рукой. – Монастырь возвели на этой скале, вырезав его из горной породы. Вход находится вон там.

Я разглядела нечто, напоминающее вход в пещеру, который был украшен колоннадой. Он располагался примерно на полпути к вершине утеса.

«О боги, – произнес Абдо, снова став ногами на седло. – Я ее вижу. Как же яростно горит ее свет!»

С выступа, на котором располагался вход, свисали две веревки. Мой дернул за одну из них, и где-то наверху зазвонил колокольчик. Ко второй были привязаны дощечка и кусок мела. Жоскан взял табличку и написал на ней по-нинийски: «Мы пришли к Од Фредрике». Из монастыря показались двое бледных мужчин, – видимо, они услышали колокольчик. Они взглянули на нас с высоты, а потом стали поднимать дощечку, ударяя ее о выступавшие из скалы камни, стебли винограда и шишковатые корни.

Через несколько минут они спустили дощечку обратно. «Подняться может только один».

– Идти нужно мне, – сказала я. Жоскан нахмурился, капитан Мой что-то пробормотал и тревожно переступил с ноги на ногу. – Это же просто монахи, – добавила я, сложив руки на груди. – Они меня не обидят.

– Это Орден святого Абастера, образованный в Самсаме, – проговорил Мой. – Их порядки строже, чем в наших монастырях. Здесь вряд ли обрадуются женщине, причем… – Он жестом указал на мое запястье. Чешую скрывал длинный рукав дублета, но я все-таки смущенно потерла руку.

Разумеется, он был прав. Я сама могла процитировать подходящие строки из писания. К тому же именно святой Абастер придумал ловушку, убивающую драконов, которую мы пытались воссоздать. Я не питала никаких иллюзий насчет того, как эти монахи относятся к моему народу.

– Вы только держитесь скромно и будьте осторожны, – посоветовал Жоскан. – В Самсаме люди не так терпимы, как мы, нинийцы.

«Вы, нинийцы, терпимы только на словах», – произнес Абдо, эхом отражая мои собственные мысли.

Над нашими головами раздался такой звук, будто что-то перевалилось через край утеса и летит вниз. Мы инстинктивно отпрянули назад, но это была веревочная лестница. Когда она развернулась до конца, нижняя перекладина все равно не доставала до земли. Жоскан передал мне бумагу, выданную графом Пезавольта, – обещанную художнице награду. Я положила ее в дублет и начала карабкаться вверх. Лестница раскачивалась и терлась о камни, отчего хвататься за перекладины становилось сложнее. К тому времени как я добралась до конца лестницы, костяшки моих пальцев были стерты до крови. Двое монахов в коричневых рясах схватили меня под локти и поставили на землю.

Вход походил на неглубокую пещеру с плоским дном. По всей ее ширине на равном расстоянии друг от друга располагались четыре декоративные колонны. Головы монахов были побриты, если не считать маленьких квадратиков волос на затылках. Отпустив меня, мужчины недовольно вытерли обтянутые перчатками руки о свои рясы, словно я могла их чем-то заразить, а потом повели меня к дальней стене пещеры. Я последовала за ними без слов. Мы прошли через дубовую дверь, закрывавшуюся на железные засовы, и направились по освещенному факелами коридору в самое сердце скалы. Арочные двери по обеим сторонам были закрыты, стояла неестественная тишина. Возможно, Орден святого Абастера приносил обет молчания.

В конце коридора обнаружилась каменная лестница, спиралью уходившая во мрак. Один из монахов снял со стены факел, вручил его мне и указал наверх. Очевидно, здесь они собирались со мной расстаться. Я на секунду помедлила, а потом стала взбираться по крутым ступеням.

Я поднялась на высоту не менее шести этажей. У меня уже начало перехватывать дыхание и закружилась голова, когда в конце лестницы наконец показалась тяжелая дверь. Я слегка толкнула ее, но она не сдвинулась с места. Тогда я навалилась на нее всем своим весом, и дверь, застонав, открылась. Я стояла на пороге просторной и до рези в глазах светлой комнаты. Поморгав и прищурившись, я различила высокие застекленные окна, выложенный плиткой пол, кованый канделябр и строительные леса. Я оказалась в отдельной восьмиугольной часовне на самой вершине скалы.

Я опустила факел в настенное крепление у двери и огляделась в поисках Од Фредрики. На строительных лесах стояла женщина, которая рисовала кусочком угля по голой штукатурке. Она уже успела набросать овал высотой в свой рост, похожий на луковицу нос с раздутыми ноздрями, изогнутый рот и уши с длинными мочками. Теперь я наблюдала, как она дорисовывает пару жестоких, ледяных глаз.

О, эти глаза. Я не сомневалась, что буду видеть их в дурных снах. Казалось, они пронзают меня насквозь и видят мою неполноценность.

Художница сделала шаг назад и внимательно изучила свою работу, затем вытерла руки о рубашку, оставив на спине угольные следы. Ее голову покрывала тонкая шаль, за которой не было видно ее отличительной полудраконьей черты, но я не сомневалась, что это и есть Од Фредрика. Даже в этом схематичном наброске виднелась тень той реалистичной мощи, которой вскоре предстояло воплотиться – здесь было эхо ее предыдущих работ.

Не поворачивая головы, она заговорила ясным, звонким голосом – по всей видимости, со мной. Она, конечно же, услышала стенания открывающейся двери. Увы, я слишком плохо знала нинийский, чтобы понять хоть что-нибудь. Мне удалось расслышать лишь имя святого Абастера.

– Паллэ-дит Горелиано? – Я спросила ее, говорит ли она на моем языке, стараясь не думать о том, насколько ужасно мое произношение.

Она оглянулась через плечо, и на ее веснушчатом лице проступила презрительная усмешка.

– Нэн. Самсамйя?

По-самсамийски я объяснялась сносно.

– Что вы только что сказали?

Она стала спускаться с лесов – неуклюже, словно старушка, страдающая артритом.

– Что всегда читаю писания, прежде чем рисовать лик святого.

– А, – проговорила я. – Разумно.

– За шесть сотен лет картины прошлого исказились. Единственное, что дошло до нас в неизменном виде – это слова святых, – произнесла она, продолжая спускаться. – Заповеди, постулаты, философские замечания. Выдумки. Святой Абастер написал больше всех, и каким же он был монструойго.

Догадаться о значении этого нинийского слова не составляло труда.

– Только посмотрите на него, – сказала она, на секунду замерев, чтобы еще раз взглянуть на рисунок. – Он вас ненавидит.

В его глазах определенно читалась ненависть. Я вздрогнула.

– Он ненавидит нас всех, – продолжила она и с трудом переставила ногу на следующую ступеньку. – Он сбивал с неба драконов силой мысли. Он убил пятерых святых. Самсамийцы надеются, что однажды он вернется. Должны ли мы из-за этого беспокоиться?

Она наконец слезла на пол и стянула шаль с головы. Увиденное не стало для меня неожиданностью, но все равно вызвало шок: ее череп был покрыт серебряной чешуей, как головка младенца бывает покрыта корочками – только гораздо сильнее и страшнее. Огненно-рыжие волосы, пробивавшиеся сквозь просветы между чешуйками, стояли торчком.

Она была высокой и полной. На ее рубашке виднелись пятна – голубые, зеленые и красные, заставлявшие поневоле задуматься об их происхождении. Ее круглое детское личико совершенно не сочеталось с внушительной грудью. Определить ее возраст было не просто, но я могла предположить, что ей около тридцати. Женщина неспешно направилась ко мне, небрежным жестом достав из кармана нож и принявшись чистить им свои ногти.

– Итак, – сказала Од Фредрика, – зачем граф Пезавольта отправил за мной гореддийку? Что за дьявольские козни он строит? – Я открыла рот, чтобы ее успокоить, но она не дала мне сказать ни слова. – Не имеет значения. Я выполнила его условие. Теперь отдайте мне мои деньги.

Я протянула ей полученный от Жоскана вексель. Она мельком взглянула на него, смяла и бросила на пол.

– Чтобы обменять эту бумажку на деньги, мне придется идти в большой город.

Я наклонилась, чтобы поднять вексель. Она пнула по нему ногой, и он отлетел в другую сторону.

– Зачем графу Пезавольта меня искать? – спросила она, обходя меня по кругу с ножом в руке. – Очевидно, не для того, чтобы пригласить на стаканчик соснового бренди. Ему что-то от меня нужно. Стоит мне получить деньги по этой расписке, как меня схватят его люди.

– Возникло недопонимание, – начала я, пытаясь говорить одновременно мягко и внушительно, как это делал Жоскан.

– Сомневаюсь, – перебила она. – Сообщение само по себе звучало подозрительно: «любая информация о местонахождении». Как будто я преступник. Вам не удастся увезти меня отсюда, не применив силы.

– Вы не нужны графу Пезавольта, – сказала я. – Вы нужны Горедду.

– Горедду? – выкрикнула она, еще сильнее изгибая губы в злой усмешке. – Лгунья. Награду обещал Пезавольта.

– Взгляните, – проговорила я и начала закатывать рукав, чтобы показать ей чешую. – Я ваша сестра.

Она смотрела на меня круглыми глазами, потеряв дар речи.

– Меня зовут Серафина Домбег. Я гореддийка и совсем не говорю по-нинийски. Горедд пытается собрать всех полудраконов вместе, чтобы они могли помочь, когда драконья война придет на юг. Вы упомянули ловушку святого Абастера. Мы хотим создать нечто подобное с помощью наших сознаний, установить в воздухе невидимый барьер.

Ее лицо как-то странно посинело, словно она перестала дышать. Я поспешно продолжила:

– Вот почему я ищу наших собратьев. Но это только официальная причина. Я знаю, что каждому из нас иногда бывает одиноко, а порой мы даже чувствуем себя отверженными. Я надеялась, что мы сможем стать друг для друга настоящей семьей, готовой поддержать…

– С каждым словом ваша речь звучит все глупее, – заявила Од Фредрика с категоричностью мясницкого ножа, вонзающегося в кость. – Я должна переехать в Горедд, чтобы мы были семьей – черт подери весь наш род! – только потому, что у нас обеих растет чешуя? Может, нам еще стать лучшими подружками? – Она прижала руки к груди. – Если бы мы только держались вместе, все наши проблемы тут же чудесным образом разрешились бы!

Я в ужасе смотрела на нее, не находя слов. Она ответила мне жестоким взглядом, и я внезапно поняла, что у нее самой точно такие же глаза, как те, которые она нарисовала на стене.

– Вы тупица и невежа, – произнесла она, наклоняясь ко мне. У нее плохо пахло изо рта. – Уходите сейчас, и чтобы я больше никогда вас не видела.

– Пожалуйста, обдумайте мои слова, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы не дрожал голос. – Если передумаете, приезжайте в Сегош, в дом дамы Окры Кармин. Она одна из нас…

– Одна из нас! – повторила Од Фредрика нараспев. А потом широко распахнула рот и пронзительно завизжала мне прямо в лицо. Я отшатнулась. Тогда она подняла нож и снова закричала. Я схватила с пола смятую бумагу и бросилась вон из комнаты, забыв о факеле. Мне пришлось спускаться по винтовой лестнице на ощупь, в абсолютной темноте.

Внизу меня ждал хмурый аббат. Он явно слышал вопли Од Фредрики.

– Святой отец, – проговорила я, тяжело дыша, – мне очень жаль. – Я торопливо расправила вексель, приложив его к дублету. – Вот. Возьмите это, пожалуйста. В качестве извинения. Простите меня.

Деньги он взял, но до прощения дело, видимо, не дошло. Он повел меня к выходу, подталкивая в спину, а когда я снова оказалась на открытой всем ветрам скале, захлопнул за мной дверь – точнее, тихонько закрыл, чтобы я больше не нарушала его драгоценный порядок, но в этом тихом, строгом звуке нельзя было не узнать презрительный хлопок. Монах, одиноко стоящий у выхода, видимо, только что закончил сворачивать веревочную лестницу и совсем мне не обрадовался.

Он снова сбросил лестницу вниз, но я дрожала всем телом и боялась по ней спускаться. Я оступлюсь. Скала раскрошится от моего прикосновения.

Мне казалось, что рушится весь мир. Я прислонилась к одному из столбов, пытаясь успокоиться.

Да как она посмела? Я проделала весь этот непростой путь, чтобы оказать ей неоценимую услугу, а она плюнула мне в лицо. Какая кошмарная неблагодарность! Ей не было дела до моей печали, до моего одиночества, до моих бескорыстных попыток объединить наше племя. На одно стремительное мгновение я ее возненавидела.

Но удержать это чувство я не смогла. Ненавидеть себя у меня получалось гораздо лучше.

В моей голове зашевелились вопросы. Чего я ожидала? Я решила спасти человека, который не хотел, чтобы его спасали – да и не нуждался в этом, если признаться честно. Какое право я имела влезать в жизнь этой женщины и доказывать, что лучше ее знаю о ее страданиях и о том, как их облегчить?

Возможно, стоило обратиться к ней как-то иначе? Она была художником, я была музыкантом. Наверняка мы могли найти что-то общее и хоть как-то подружиться?

Я считала свою миссию – поиск итьясаари – актом милосердия, но на самом деле это было не так. Я ставила себя выше их, считала себя героем, которому предназначено их спасти. С такого расстояния я не могла разглядеть их боль. Вероятно, я не хотела ее видеть. Вероятно, я хотела, чтобы они увидели мои страдания и, словно зеркало, отразили их, тем самым подтвердив их существование.

Я пришла сюда не для того, чтобы помочь Од Фредрике, а для того, чтобы исцелить себя. Дама Окра предупреждала меня об этом, а я ее не послушала.

Я с ужасом представила себе, как буду рассказывать Глиссельде и Киггзу об этом упущенном шансе, хотя и не сомневалась, что они отнесутся к ситуации с пониманием. Незримый барьер будет работать и без Од Фредрики. Мы уже заручились помощью Недуара и Бланш и все еще продолжали поиски.

Только вот теперь я ни в чем не могла быть уверена. Моя уверенность пошатнулась.

Я двумя пальцами потерла заслезившиеся глаза и сделала глубокий вдох, чтобы собраться с силами, а потом взглянула на зияющую пропасть и восточные горы, которые возвышались за ней.

Вдруг я заметила изогнутый, заснеженный горный пик, который выделялся на фоне других. Я знала его: в моем саду гротесков находилась его миниатюрная копия. Раньше я не представляла, где его искать. Меня охватила смесь радости и ужаса.

Пусть я начала сомневаться в себе, но Горедд по-прежнему нуждался в итьясаари. Я стала спускаться по веревочной лестнице так быстро, как только могла.

Мои сопровождающие сидели у подножия скалы и ужинали. Увидев меня, Жоскан вскочил на ноги и бросился придерживать лестницу. Я взяла протянутую мне руку и спрыгнула на ковер из сосновых иголок.

– Она с нами не пойдет, – громко произнесла я, опережая неизбежные расспросы.

– Садитесь и покушайте, – мягко предложил Жоскан, жестом указывая мне на свободное место рядом с Абдо. – У вас убитый вид.

Тревожно нахмурившаяся Нэн протянула мне хлеб с сыром.

– Видите ту изогнутую гору на востоке? – спросила я, благодарно кивнув. – Сколько времени нам нужно, чтобы до нее добраться?

– Три дня, – ответил Мой, выпрямив спину. – Ее название – Пашаголь, или Рог Безумной Козы. Я вырос под ее сенью.

– У нас нет времени туда ехать, – вмешался Жоскан, переводя взгляд с капитана на меня. – Дама Окра сказала, что у вас есть только шесть недель. В Самсаме вас ждет много дел.

– Я понимаю. Но на той горе живет итьясаари. Я не знала, что это в Нинисе.

– Если поскачем быстро, можем успеть и за два дня, – сказал Мой. – Тогда вы задержитесь всего на четыре. Я думаю, вы наверстаете это время в Нинисе.

Жоскан поднял руки вверх, будто сдаваясь.

– Если вы не бросите меня наедине с разгневанной прабабушкой, я к вашим услугам. Давайте проедем через Донкэс.

Я смотрела на свой хлеб, удивляясь тому, как сильно проголодалась. Абдо подсел поближе и прижался щекой к моему плечу. Я заглянула в его мудрые глаза.

«Вы разочарованы», – сказал он.

«Да нет, просто избавилась от иллюзий, – ответила я, снимая со своего сыра сосновую иголку. – Я поняла, в чем сама себя обманывала».

Он серьезно кивнул и перевел взгляд на монастырь.

«С ней все будет хорошо. У ее души свет мощный и колючий, как у ежика. Все равно что у дамы Окры. С этим, наверное, ничего не поделаешь. К тому же нам одной дамы Окры хватает с головой, правда?»

Он пытался меня развеселить, но, если честно, я бы с радостью собрала под одной крышей и тысячу дам Окр, согласись они прийти.

7

После двух дней езды по дороге, которая все сильнее поднималась вверх, мы наконец добрались до деревеньки Донкэс, расположенной на склоне изогнутой горы. Где-то неподалеку жил мой дикарь, Малыш Том. Наверняка он держался подальше от деревни – с его-то ростом и когтями на пальцах ног. Мы собирались остановиться в местном палашо и провести несколько дней, прочесывая всю округу.

Рассказывая о своем провале с Од Фредрикой, я упомянула, что у нас есть шанс найти Малыша Тома.

– Конечно, попытайся, – сказала Глиссельда. – Но не забывай, что вам нужно приехать во Фнарк – в Самсам – ко дню святого Абастера. Вы успеете, если заедете в Донкэс?

– Жоскан говорит, что да, – ответила я, хотя меня терзало беспокойство. Святой Абастер словно преследовал меня.

Никто не мог дать гарантий, что я найду кого-нибудь из самсамийских итьясаари, даже если доберусь до Фнарка вовремя, а задержавшись в Донкэсе, я получала возможность привести домой еще одного полудракона. Я была готова настаивать на своем. Малыш Том казался мне синицей в руке.

Когда мы завернули за последний поворот извилистой горной дороги, перед нами предстал Донкэс, на улицы которого высыпали едва ли не все его жители. Мужчины надели щегольские вышитые рубашки и шляпы, а женщины вплели в свои русые косы ленты и нарядили детей. Деревня имела праздничный вид: над каждой крышей развевался золотисто-оранжево-алый флаг Ниниса, а подоконники были усеяны горшками с розовыми и желтыми цветами.

Толпа шествовала вслед за повозкой, запряженной быком, которая едва виднелась вдали. Она была украшена яркими лентами и цветочными гирляндами, и в ней находилась статуя, завернутая в полупрозрачные ткани. Капитан Мой, скакавший рядом со мной, широко улыбнулся:

– Сегодня праздник Санти Агнести. Она наша покровительница. Помогает делать хороший сыр.

Люди следовали за статуей со скоростью похоронной процессии. Услышав стук копыт, они разошлись в стороны, чтобы дать нам проехать. «Значит, мы теперь тоже участвуем в церемонии?» – спросил Абдо. Он не стал дожидаться ответа и вскочил ногами на седло, уверенно и изящно сжав поводья одной рукой. Селяне смотрели на него, разинув рты, а он улыбался им, махал своей худенькой, загорелой ручкой и посылал воздушные поцелуи. Когда он сделал сальто назад, устояв на седле, толпа сначала затаила дыхание, а затем разразилась аплодисментами.

– Мы им не мешаем? – спросила я у Моя, но по его довольному виду было понятно, что он всем доволен.

– Где-то здесь должны быть мои кузины. Им это зрелище точно понравится! Только осторожнее, муш! – крикнул он, назвав Абдо прозвищем, которое ему дала Нэн. – Не упади головой вниз!

Абдо захлопал глазами, как само воплощение невинности, а потом схватился за край седла и сделал стойку на руках.

– Санти Мерди! – пробасил Мой и рассмеялся: – Мне придется привязать тебя к лошади!

Абдо разжал одну руку, не выходя из стойки.

Рыночная площадь была забита людьми. Повозка со статуей Санти Агнести свернула к ее розовому храму, украшенному изображениями птиц, коров и горных цветов, но толпа задержалась среди прилавков с едой, палаток торговцев и кукольников.

– Чтобы попасть в палашо, нужно свернуть налево, – крикнул Жоскан, но нашему отряду пришлось остановиться, поскольку капитан Мой издал радостный вопль, слез с лошади и попал в объятия каких-то людей, которые сжимали его ладони и дружески хлопали по спине. Когда к капитану подбегали малыши, он брал их на руки и подбрасывал в воздух, а потом целовал в лоб.

К нам с Жосканом подъехала Нэн.

– Кузен, кузина, дальняя кузина, – говорила она, указывая на селян. Казалось, что она ведет подсчет. – Как эдо у вас говоридся… дьядья.

– Не спрыгнете с лошади, чтобы с ними поздороваться? – спросила я.

– Меня вырастили в Сегош, – Нэн гордо задрала подбородок вверх. – А не чтобы коров доить.

Жоскан побарабанил пальцами по луке седла, прищурился, взглянул на небо и вздохнул:

– Солнце уже почти садится. Мы в любом случае не стали бы искать вашего итьясаари в темноте.

Я только открыла рот, чтобы его приободрить, когда меня перебил Абдо: «Мадамина Фина, Малыш Том где-то рядом. – Абдо смотрел на восток. Он выгнул шею, словно это помогало ему смотреть сквозь дома. – Его сознание странного цвета. Как будто там целый водоворот».

«Поняла». Я прикинула, не стоит ли оставить капитана здесь и отправиться за Томом маленьким отрядом. Конечно, этот итьясаари был силен и выглядел устрашающе, но он не внушал мне чувства опасности.

Мой пробирался к нам через толпу, крича что-то по-нинийски. По его тону и недовольному взгляду Нэн я догадалась, что он дразнит дочь за то, что та не поздоровалась с кузинами.

– Поиграете для нас на флейте, Серафина? – громко попросил он, перейдя на гореддийский. – Устроим представление для моих кузин. Мы с Абдо можем станцевать салтамунти.

Я замерла в нерешительности, но Абдо уже с энтузиазмом спрыгивал с лошади.

«Да, давайте так и сделаем! Это просто идеально. Малыш Том услышит вашу игру и сам к нам придет».

«Ты же понимаешь, что он на самом деле не малыш, – сказала я, задумываясь о том, как жители моего сада выглядели в глазах Абдо, если сам сад казался ему чем-то другим. – Он может напугать людей».

«Если что, Восьмерка всех защитит», – разуверил меня он и, взяв Моя за руку, потащил его в самый центр площади.

Я спешилась и полезла в седельную сумку за флейтой. Жоскан осознал, что Мой не шутит, и тоже спрыгнул на землю, после чего поправил дублет и представил нас толпе, используя самые высокопарные выражения. Селяне освободили нам центр площади, взволнованно переговариваясь друг с другом. На их розовых лицах был написан жгучий интерес.

Мой бросил свой шлем Нэн и стал напротив Абдо, подняв руки вверх. Вместе они представляли собой забавный контраст: низкий и высокий, худой и дородный, темный и светлый. Когда я заиграла упражнение, чтобы разогреться, Абдо топнул ногой, театрально выказывая свое нетерпение. Я сделала глубокий вдох и мысленно пожелала нам удачи. В следующую секунду грянул неистовый салтамунти.

Это танец, изобилующий гимнастическими трюками и мужественными позами, был создан для солдат и крепких фермеров. Яростно улыбаясь, Мой двигался так, что его сапоги и нагрудник сверкали на солнце. Отсутствие элегантности с лихвой окупалось его задором и азартом. Абдо, наоборот, исполнял все па с необыкновенным изяществом, но ему не хватало дородности, чтобы справляться с позами. Они оказались на удивление хорошей командой. Мой скакал и топал ногами, в то время как Абдо делал кувырки вокруг него. Толпа одобрительно гудела и свистела.

«Малышу Тому нравится твоя музыка, – сказал Абдо. – Он идет».

Я огляделась. Стоило Малышу Тому подойти ближе, я бы тут же заметила над головами людей его огромную мохнатую макушку.

Мой встал на колени, и Абдо перепрыгнул через него. Мой сложил руки в форме стремени, поднял Абдо и подбросил его в воздух. Толпа взревела. Мой подсадил Абдо на свои плечи, после чего мальчик сделал стойку, упершись в его ладони. Восьмерка зааплодировала, стуча мечами по щитам.

Внезапно среди всего этого гомона раздался леденящий кровь вопль.

Я прервала мелодию посреди ноты и стала в панике озираться по сторонам. Люди глядели на меня с изумлением, и я вдруг поняла, что никто, кроме меня, не слышал этого звука: в моей голове кричал Абдо.

Он все еще не вышел из стойки на руках капитана, но теперь из его левого предплечья торчал нож. Он стал оседать, но Мой – слава Небесам! – успел поймать его прежде, чем он коснулся земли.

– Дэс Ошо! – проревел Мой, и солдаты тут же окружили его, лихорадочно озираясь в поисках нападавшего. Капитан взял на руки корчившегося от боли Абдо. Голубая туника мальчика стала мокрой от крови.

– Вот он! – вдруг вскрикнул Жоскан и указал на фигуру, видневшуюся на балконе трактира, который стоял на другой стороне площади. Мужчина в рясе Ордена святого Абастера торопливо перелезал на крышу. Его одеяния мешали ему, но было понятно, что, если он выберется на крышу, нам его уже не поймать.

Монах уже карабкался по наклонной шиферной кровле, когда с другой стороны, словно полная луна, показалось бледное лицо с взъерошенными волосами и спутанной бородой, из которой торчали опавшие листья. Вслед за головой появилось огромное волосатое тело, облаченное в скудную, сшитую из лоскутов одежду. Великан был два с половиной метра ростом. Его лодыжки заросли серебряной чешуей, а на пальцах его ног вместо ногтей виднелись драконьи когти. Они скрипели о шифер, пока гигант спускался по склону крыши, приближаясь к монаху, который в ужасе застыл на месте, выронив из пальцев второй нож.

Малыш Том схватил нападавшего, будто тряпичную куклу, а потом свернул ему шею и сбросил с крыши под ноги толпе.

На секунду весь мир словно замер. Потом кто-то закричал: «Джианни Патто!» – и на площади разверзся настоящий ад. Одни люди спасались бегством, другие пытались оттащить в сторону тело монаха, третьи бросали камни в чудовище на крыше.

Мой бросился к Жоскану и Нэн, прижимая Абдо к груди. Мальчик смотрел в пустоту: он был в таком шоке, что даже не плакал. Нэн сорвала нинийский флаг, висевший над таверной, а Жоскан забрал Абдо у своего отца. Вместе они достали нож и перевязали ему руку разноцветным лоскутом. Мой двинулся к Восьмерке, выпускавшей стрелы в монстра на крыше. Я подбежала к капитану, схватила его за руку и попыталась перекричать рев толпы:

– Скажите им, чтобы не стреляли! Это тот, кого мы ищем!

– Вы же говорили, что он малыш! – проорал Мой мне в ответ, пробиваясь сквозь толпу к своим солдатам.

На другой стороне площади Джианни Патто перепрыгнул с крыши на балкон трактира. Стрелы отскакивали от его крепкой, как панцирь, кожи, а он ухмылялся, обнажая отвратительные гнилые зубы. В следующую секунду он спрыгнул в гущу толпы, и селяне разбежались прочь, словно круги на воде. Солдаты, которыми теперь командовал Мой, окружили дикаря и обнажили мечи. Джианни Патто не делал никаких резких движений; он сложил руки запястьями друг к другу, как будто прося, чтобы его связали. Именно так Мой и поступил, хотя на это ушло несколько попыток. Джианни не сопротивлялся.

Джианни Патто смотрел на меня с другой стороны площади, а я не сводила взгляда с него. Он выглядел не так, как в моих видениях. Точнее, его внешность была мне привычна, но в глазах великана светился ум и что-то, чему я не могла подобрать название, – какая-то кошачья хитрость.

Он прокричал что-то нечленораздельное. Потом повторил еще раз, теперь уже выговорив слово, от которого мои внутренности превратились в лед:

– Сера! Фииии-на!

«Откуда он знает мое имя?» – спросила я у Абдо, но он не ответил. Я испуганно обернулась: Нэн сидела в седле, держа поникшего мальчика перед собой.

Жоскан дернул меня за рукав. Оказывается, он что-то мне говорил.

– …Абдо в палашо, – повторил он, и его голос пролился бальзамом на мое лихорадочно бившееся сердце. – Баронет найдет лучшего врача. Нужно спешить.

Я оцепенело кивнула и забралась на лошадь. Один страж поскакал вперед. Двое солдат несли спеленатое тело монаха, остальные вели Джианни – двое тянули его за связанные запястья, а еще двое шли по сторонам с обнаженными мечами. Нэн везла Абдо, а мы с капитаном Моем замыкали процессию. Джианни Патто покорно шел вперед, скребя когтями по камням мостовой и не сводя с меня взгляда. Я отстала настолько, насколько могла себе позволить; он едва не свернул шею, но продолжал на меня глазеть.

– Жаль, что вы не сказали мне, что нам нужен Джианни Патто, – тяжело вздохнул капитан Мой. – Мы могли бы сделать все иначе.

– Я не знала, что он знаменит, – отозвалась я.

Мой подергал себя за бороду.

– Я сомневался, что он существует, но в этой местности им любят попугать людей. Моя мама говорила мне: «Веди себя хорошо, или мы привяжем тебя к дереву и оставим на съедение Джианни Патто». Будьте уверены: история о том, как он убил монаха, будет передаваться из поколения в поколение.

– Но монах ведь хотел убить Абдо! – воскликнула я, чувствуя, как в горле образуется ком.

Монах из Ордена святого Абастера. Неужели он следил за нами с тех пор, как мы побывали в монастыре? Неужели знал, кто мы на самом деле?

Дорога к палашо резко уходила в гору, петляя между камнями и чахлыми деревьями. Жоскан несся галопом впереди меня, отчаянно пришпоривая коня. К тому моменту, как мы добрались до ворот, он уже договорился, чтобы решетку подняли, и продолжал раздавать распоряжения. Два коренастых кузнеца присоединились к солдатам и повели Джианни к круглой башне, а слуги взяли тело монаха и направились к часовне. Нэн понесла Абдо в лазарет, находящийся в бараках. Конюхи забрали у нас лошадей.

Я смотрела в пустоту невидящим взглядом. Жоскан взял меня за руку и сказал:

– Я договорился, чтобы вы встретились с лордом Донкэсом наедине. Я понимаю, что сегодня вы вряд ли сможете… – Я подняла на него глаза, и он осекся. – Нет. Конечно, сначала Абдо. Нужно убедиться, что с ним все хорошо.

Мы торопливо пересекли двор и вошли в бараки. Нэн стояла у двери в лазарет, держа шлем под мышкой. Ее светлые пряди прилипли к вспотевшим щекам.

– Вам не нужно на это смодреть, – проговорила она.

– Серафина может сама решить, что ей делать, – сказал Жоскан. Он похлопал меня по плечу и тихонько сказал: – Когда освободитесь, найдите меня в цитадели. Я сам поговорю с лордом Донкэсом. Он, без сомнения, потребует, чтобы вашего дикаря судили за убийство. Вы по-прежнему хотите забрать это существо в Сегош?

– Да, – ответила я. – Этот монах вынашивал в голове план убийства. У него был второй нож. Свернув ему шею, Джианни Патто спас жизнь Абдо, а быть может, мне.

– Согласен. Я приведу этот аргумент. – Жоскан серьезно посмотрел на меня, поклонился и ушел.

Нэн отошла в сторону, чтобы я могла пройти. Абдо лежал на простом соломенном тюфяке, расстеленном на полу. Женщина средних лет, на голове которой был повязан платок, освободила его руку от одежды и обмывала ее над тазом. Вода успела приобрести розоватый оттенок.

– Насколько серьезна его рана, доктор? – спросила я по-гореддийски.

Женщина бросила на меня серьезный взгляд и сказала что-то по-нинийски. Нэн перевела.

– Она не врач. Солдаты из гарнизона оходятся на медведя. Доктор з ними. Она… эээ… – Нэн щелкнула пальцами, но вспомнить гореддийское слово не получалось.

– Повитуха, – прогремел голос за спиной Нэн, и мимо нее в дверь протиснулся капитан Мой.

Я встретилась взглядом с Абдо. Он потянулся ко мне своим сознанием, и я присела на пол рядом с ним. Повитуха взглянула на меня через плечо, но не прогнала. Она тщательно ощупала запястье Абдо. Он поморщился и заскрипел зубами. Я взяла его за здоровую руку, и он до боли ее сжал. Повитуха заговорила, и Нэн снова начала переводить:

– Пошевели пальцами, мой милый апельсинчик. По очереди, начиная с… – она подвигала большим пальцем.

Абдо согнул большой палец. Потом согнул его еще раз.

– Теперь озтальные, – сказала Нэн, но Абдо лишь расплакался. На глаза повитухи навернулись слезы сочувствия.

– Повреждены сухожилия. – На этот раз переводил Мой. – Она не может ничего с этим делать. Она зашьет рану и наложит компресс, чтобы предотвратить инфекцию.

Нэн что-то пробормотала недобрым голосом.

– Врач баронета тоже не смог бы помочь, – мрачно проговорил ее отец. – Возможно, у графа Пезавольта есть хирург, который умеет сшивать сухожилия, а возможно, и нет. Это тонкая работа.

– Ему нужна эда рука, – проревела Нэн.

Повитуха сделала настой, смешав вино с целительными травами. Я помогла Абдо его выпить. Когда он начал действовать, шок стал проходить, и мальчик заговорил со мной – слабо и сонно.

«Этот монах пытался меня убить. Мне повезло, что он промахнулся. Я жив благодаря воле случая».

Я взяла его за здоровую руку.

«Ведь за нее отвечает твой бог? За волю случая?»

«Но какой случайности я обязан тем, что его отправили за мной?» – спросил Абдо. Его речь становилась все медленнее, а голос звучал все слабее.

«Я не знаю». Я сама никак не могла осознать произошедшее. Неужели его послала за нами Од Фредрика? Или аббат? А если так, значит ли это, что Од Фредрика тоже в опасности? Возможно, она выдала нашу тайну, чтобы спасти себя? Увы, монах был мертв и не мог ответить на наши вопросы.

1 Concerto grosso («большой концерт») – инструментальный жанр в музыке, зародившийся в эпоху барокко, основывается на чередовании и противопоставлении звучания всего состава исполнителей (итал. ripieno, «рипьено») и группы солистов (итал. concertino, «кончертино»).

2 Слезы мака – опиум.

Продолжить чтение