Читать онлайн Огненная бесплатно

Глава первая

Файер не удивилась тому, что в лесу в нее стреляли. Удивительно было то, что стреляли по ошибке.

Стрела вонзилась ей прямо в руку и заставила отшатнуться, ударив о валун и выбив воздух из легких. Оказавшись на земле, Файер отбросила длинный лук и потянулась за спрятанным в сапоге ножом. Боль была чересчур сильной, чтобы не обращать на нее внимания, но Файер заставила разум сконцентрироваться вне ее, стать острым и холодным, словно огонек звезды в черном зимнем небе. Если стрелявший был хладнокровен и уверен в том, что делает, он будет от нее закрыт, но ей редко попадались такие. Чаще всего те, кто пытался ей навредить, были злы, самонадеянны или напуганы настолько, что ей удавалось найти брешь в крепости их разума и пробраться внутрь.

Разум стрелявшего человека она нащупала сразу же, он был широко раскрыт, просто маняще широко, и ей подумалось, что он, возможно, просто нанятый кем-то простак. Она привалилась к поверхности камня, даже сквозь боль решительно оберегая закрепленный на спине скрипичный футляр. За деревьями послышались его шаги, а потом – дыхание. Нельзя было терять время, ведь как только он увидит ее, он выстрелит снова. «Ты не хочешь меня убивать. Ты передумал».

Когда он обогнул дерево и заметил ее, его голубые глаза широко распахнулись от изумления и ужаса.

– О нет, девчонка! – воскликнул он.

Файер с усилием осознала сказанное. Он не собирался в нее стрелять? Он что, не знает, кто она? Может, он хотел убить Арчера? Она заставила свой голос звучать спокойно.

– Кто был твоей целью?

– Не кто, – отозвался он, – а что. На вас плащ из коричневой кожи, коричневое платье. Великие скалы, девчонка! – раздраженно выговорил он, подходя ближе, и внимательно осмотрел стрелу в ее плече, пропитанный кровью плащ, рукав и платок на голове. – Можно подумать, что вы специально ждете, когда вас подстрелит охотник.

Браконьер, если выражаться точнее, – ведь Арчер запретил охотиться в этих лесах в это время дня именно для того, чтобы Файер могла проехать здесь в таком виде. К тому же ей никогда раньше не встречался этот невысокий рыжеволосый человек со светлыми глазами. Что ж. Раз он не просто браконьер, а браконьер, который во время незаконной охоты в землях Арчера умудрился случайно подстрелить Файер, едва ли ему хочется испытать на себе знаменитый гнев Арчера; и все же именно этого ему придется захотеть – с ее помощью. Она потеряла много крови и уже начинала чувствовать головокружение. Без него ей не добраться домой.

– Теперь придется убить вас, – хмуро произнес он. А потом, не успела она отреагировать на это довольно странное заявление, продолжил: – Погодите. Кто вы? Скажите мне, что вы не она.

– Какая такая «она»? – попыталась схитрить она, снова проникая в его разум, на удивление пустой, как будто его намерения потерялись в каком-то тумане.

– Вы скрываете свои волосы, – продолжал он. – Глаза, лицо… ох, мне конец. – Он отшатнулся. – Глаза… такие зеленые! Я покойник.

Какой странный человек – болтает о том, что нужно ее убить, а потом о том, что умрет сам, да еще вдобавок разум у него совсем запутавшийся, блуждающий; ну вот, теперь он и вовсе собирается сбежать, а этого Файер допустить не может. Она уцепилась за его рассудок и плавно влила туда мысли. «Мои глаза и лицо вовсе не кажутся тебе необычными».

Он озадаченно прищурился.

«Чем дольше ты на меня смотришь, тем лучше видишь, что я обычная девушка. Ты нашел в лесу раненую девушку, теперь ты должен меня спасти. Нужно отвести меня к лорду Арчеру».

Здесь Файер натолкнулась на легкое препятствие – страх. Скорее всего, браконьер боялся Арчера. Она сильнее потянула на себя его разум и улыбнулась самой обворожительной улыбкой, какую только смогла выдавить сквозь пульсирующую боль, истекая кровью на лесном мху. «Лорд Арчер щедро одарит тебя и оградит от обвинений, тебя будут называть героем».

Колебания были отброшены. Он снял у нее со спины колчан со стрелами и футляр и перекинул через плечо рядом с собственным колчаном. В одну руку он взял оба их лука, а другой помог ей уцепиться правой, здоровой, рукой ему за шею.

– Идемте, миледи, – сказал он и наполовину повел, а наполовину понес ее через лес к поместью Арчера.

«Он знает дорогу», – подумала она устало, а потом дала мысли ускользнуть. Не важно, кто он и откуда. Важно лишь то, что ей нужно оставаться в сознании – и в собственном, и в его, – пока он не доставит ее домой и люди Арчера не схватят его. Ее глаза, уши и разум были начеку на случай появления чудовищ – ведь ни платок, ни мысленная защита не помогут, если они почувствуют ее кровь.

По крайней мере, можно рассчитывать на то, что этот браконьер – неплохой стрелок.

Когда Файер с браконьером показались из-за деревьев, Арчер как раз подстрелил птицу-чудовище. Файер была не в состоянии оценить прекрасный выстрел с высоты террасы, зато браконьер прошептал что-то себе под нос о справедливости прозвища юного лорда[1]. Хищник оранжево-золотого, будто подсолнух, цвета рухнул с неба прямо на дорогу.

Арчер, высокий и изящный, стоял на каменной террасе, подняв глаза к небу, и лук лежал в его руке словно влитой. Он потянулся к колчану на спине, вынул еще одну стрелу, окинул взглядом верхушки деревьев и тут увидел, как кто-то тащит ее, окровавленную, со стороны леса. Он развернулся на каблуках, вбежал в дом, и Файер даже снизу, издалека и из-за каменных стен, услышала, как он кричит. Она направила в его сторону слова и чувства, не пытаясь контролировать, просто сообщая. «Не волнуйся. Обезоружь его, но не причиняй ему вреда. Пожалуйста, – добавила она, если только для Арчера это имело какой-то смысл. – Он хороший человек, и мне пришлось его обмануть».

Арчер вылетел из парадного входа вместе с капитаном Паллой, целителем и пятью воинами гвардии и, перепрыгнув через тушу чудовища, бросился к Файер.

– Я нашел ее в лесу! – закричал браконьер. – Я ее нашел! Я спас ей жизнь!

Как только воины схватили его, Файер отпустила его разум. От облегчения у нее ослабели колени, и она рухнула прямо на Арчера.

– Файер, – позвал ее друг, – Файер, как ты? Есть еще раны?

Она не могла удержаться на ногах. Арчер обхватил ее, опустил на землю, и она с усилием покачала головой:

– Нет.

– Не поднимайте ее, – подоспел целитель. – Пусть лежит. Нужно остановить кровь.

Арчер совсем потерял голову:

– С ней все будет нормально?

– Конечно, – коротко ответил целитель, – если вы уйдете с дороги и дадите остановить кровь. Милорд.

Арчер судорожно выдохнул и поцеловал Файер в лоб. Потом отодвинулся от нее и присел на корточки, сжимая и разжимая кулаки. Когда он повернулся посмотреть на браконьера, которого держали его воины, Файер предостерегающе подумала: «Арчер», – она знала, что, если не умерить его тревогу, она перерастает в ярость.

– Что это за хороший человек, которого нужно разоружать, – прошипел он, вставая. – Я вижу, что стрела у нее в плече была выпущена из твоего лука. Кто ты и кто тебя послал?

Но браконьер едва замечал Арчера. Его изумленный взгляд был прикован к Файер.

– Она опять красивая, – проговорил он. – Я покойник.

– Он тебя не убьет, – мягко возразила Файер. – Он не казнит браконьеров. К тому же ты меня спас.

– Если это ты в нее стрелял, я с удовольствием тебя убью, – пообещал Арчер.

– Какая теперь разница, – отозвался браконьер.

Арчер впился в него взглядом сверху вниз:

– И если уж ты так спешил спасти ее, почему же не вынул стрелу сам и не перевязал рану, прежде чем тащиться через полмира?

– Арчер, – позвала Файер и осеклась, подавив крик, когда целитель оторвал окровавленный рукав. – Он был под моей властью, а я об этом не подумала. Оставь его в покое.

В ответ Арчер взвился:

– А почему ты об этом не подумала? Где твой здравый смысл?

– Лорд Арчер, – раздраженно перебил целитель, – не дело кричать на человека, который истекает кровью. Займитесь чем-нибудь полезным. Подержите ее, будьте добры, пока я вынимаю стрелу; а потом вам лучше всего будет следить за небом.

Встав на колени, Арчер взял девушку за плечи. Лицо у него было каменное, но голос дрожал от волнения, когда он шепнул:

– Прости, Файер. – А потом добавил громче, обращаясь к целителю: – Мы свихнулись – делать все это на улице. Они учуют кровь.

И внезапно пришла боль, яростная, слепящая. Файер дернула головой и забилась в руках целителя, бессильная против мощных рук Арчера. Платок соскользнул с головы и открыл взгляду сияющий поток ее волос, ярких, словно восход, словно цветы мака, словно медь и фуксия, словно само пламя. Они горели ярче, чем кровь, пропитавшая землю.

Файер обедала в своем каменном доме, который находился сразу за домом Арчера и охранялся его воинами. Он сразу же послал убитую птицу к ней на кухню – Арчер один из немногих не стыдил ее за пристрастие к мясу чудовищ.

Она ела в постели, и он сидел рядом – резал мясо, подбадривал ее. Есть было больно – как и все остальное.

Браконьера заперли в одной из клеток для чудовищ, которые оборудовал в холме за домом отец Файер, лорд Кансрел.

– Хоть бы началась буря, – промолвил Арчер. – И потоп. И хорошо бы земля под ногами этого твоего браконьера разверзлась и поглотила его.

Она не обратила внимания. Все это были пустые слова.

– В зале я наткнулся на Донала, – продолжал он, – он крался наружу с ворохом подушек и одеял. Устраиваешь своему убийце уютную постельку? И наверное, кормить собираешься по-царски.

– Никакой он не убийца, а всего лишь браконьер с неважным зрением.

– Ты веришь в это еще меньше, чем я.

– Ну ладно, но я абсолютно уверена, что он выстрелил, потому что принял меня за оленя.

Арчер откинулся назад и скрестил руки на груди:

– Может, и так. Поговорим с ним завтра. Послушаем его версию.

– Мне бы не хотелось участвовать.

– Мне бы не хотелось просить тебя, любимая, но я должен узнать, кто он и кто его послал. За последние две недели это уже второй чужак на моих землях.

Файер легла на подушки, закрыла глаза и усилием заставила себя жевать. Все вокруг – чужаки. Они вылезают из скал, из холмов, и невозможно узнать правду обо всех. И ей не хочется – и особенно не хочется использовать для этого свои силы. Завладеть человеком, чтобы спастись от смерти, – это одно дело, а красть его тайны – уже совсем другое.

Когда она вновь повернулась к Арчеру, то обнаружила, что он молча наблюдает за ней. Она окинула взглядом его светлые волосы и темно-карие глаза, благородную линию рта. Привычные черты, знакомые ей с тех самых пор, как она была еще младенцем, а он – мальчишкой, который вечно таскал с собой лук размером едва ли не больше его самого. Это она переделала его настоящее имя – Арклин – в Арчера, а он научил ее стрелять. И теперь, глядя в его лицо – лицо взрослого мужчины, на котором лежит ответственность за северные земли, за здешние имения, деньги и народ, она понимала его тревогу. В Деллах настали неспокойные времена. Юный король Нэш в Столице отчаянно цепляется за трон, а мятежные лорды вроде Мидогга на севере и Гентиана на юге собирают войска и мечтают свергнуть его.

Надвигается война. Горы и леса кишат шпионами, ворами и прочими лихими людьми. Чужаки каждый раз вызывают панику.

– Тебе нельзя выходить одной, пока ты снова не сможешь стрелять, – мягко предупредил Арчер. – Хищники совсем обезумели. Извини, Файер.

Файер тяжело сглотнула. Именно об этом она старалась не думать.

– Какая разница? Все равно я ни на скрипке, ни на арфе, ни на флейте, да ни на каком из своих инструментов не могу играть. Мне незачем выходить.

– Мы сообщим твоим ученикам, – вздохнув, он потер шею. – Я посмотрю, кого можно послать к ним вместо тебя. Пока ты не исцелишься, нам придется верить своим соседям, не полагаясь на твои способности.

Доверие стало теперь чем-то редким даже среди давних соседей, и обязанностью Файер было, давая уроки музыки, внимательно смотреть и слушать. Иногда ей попадалось что-нибудь – факт, обрывок разговора, недоброе чувство, – что могло быть полезным Арчеру или его отцу, Брокеру, – верным вассалам короля.

К тому же Файер теперь придется довольно долго жить без удовольствия, какое ей дарило музицирование. Она снова закрыла глаза и медленно вдохнула. Бывают ведь и более страшные раны, после которых она никогда не смогла бы играть на скрипке.

Она замурлыкала себе под нос известную им обоим песенку про Северные Деллы, которую всегда играла отцу Арчера, когда навещала его.

Арчер взял ее здоровую руку и поцеловал ладонь. Поцеловал пальцы, потом запястье, провел губами по предплечью.

«Ты шутишь», – подумала она.

Он коснулся ее волос, мерцающих на фоне одеяла:

– Ты выглядишь грустной.

«Арчер. Мне больно шевелиться».

– Тебе и не нужно шевелиться. А я могу прогнать твою боль.

Она улыбнулась через силу и заговорила вслух:

– Не сомневаюсь. Но то же может и сон. Иди к себе, Арчер. Уверена, ты найдешь кому прогнать боль.

– Бессердечная, – дразняще проговорил он, – ты ведь знаешь, как я сегодня за тебя волновался.

Она и вправду знала. Просто сомневалась, что это волнение хоть чуть-чуть пошло ему на пользу.

Когда он ушел, Файер, конечно, не уснула. Пыталась, но кошмары будили снова и снова. Они всегда становились ярче в те дни, когда она бывала у клеток, потому что именно там умер ее отец.

Кансрел, ее великолепный отец-чудовище. В Деллах чудовища происходили только от себе подобных. Они могли спариваться с нечудовищами своего вида, но рождались от этого всегда чудовища. У Кансрела были серебристые волосы, мерцающие голубоватым блеском, и темно-синие глаза; и тело его, и лицо были восхитительны – гладкие, изящные, словно отражающий свет кристалл, они излучали то самое неуловимое нечто, что отличало всех чудовищ. В свое время он был самым потрясающим мужчиной на свете, – по крайней мере, так считала Файер. Ему куда лучше нее удавалось властвовать над умами людей. Он куда охотнее практиковался.

Лежа в постели, Файер сражалась с воспоминанием о кошмаре: ей снилось, как рычащий леопард цвета полуночи с золотыми пятнами стоит на груди Кансрела, снился запах крови отца, его прекрасные глаза, неверящий затухающий взгляд.

Теперь она жалела, что отослала Арчера. Он понимал ее кошмары, а еще Арчер был живым и горячим. Она тосковала по нему, по его жизненной силе.

Ей становилось все неспокойней, и в конце концов она решилась на то, от чего Арчер пришел бы в ярость. Дотащилась до гардероба и оделась, медленно, мучительно, в плащ и брюки – все черно-коричневое, цвета ночи. Попытка завязать волосы едва не окончилась капитуляцией и укладыванием обратно в кровать, потому как ей требовались обе руки, а поднимать левую было пыткой. Но она все же справилась кое-как, в какой-то момент сдавшись и поглядев в зеркало, чтобы убедиться, что волосы нигде сзади не торчат. В основном она зеркал избегала – стыдилась того, как при виде себя самой у нее перехватывает дыхание.

Она заткнула за пояс нож и попробовала поднять копье, не слушая голос разума, который взывал к ней, кричал и верещал, что сегодня ей не защитить себя даже от дикобраза, не говоря уже о хищной птице или волке.

То, что нужно было делать дальше, с одной работающей рукой было тяжелее всего. Ей предстояло выбраться из дома по дереву, которое росло за окном, потому что все двери охраняли воины Арчера, а они ни за что не позволят ей раненой бродить в одиночестве по холмам. Если только она не использует свою силу, а этого она делать не будет. Воины Арчера доверяют ей.

Именно Арчер заметил, как старое дерево прильнуло к дому и как легко забраться по нему в темноте, – это было два года назад, когда Кансрел был еще жив, Арчеру было восемнадцать, а ей – пятнадцать и их дружба переросла в нечто, чего воинам Кансрела не требовалось знать в подробностях. Такое развитие событий стало для нее неожиданностью, но она им наслаждалась – невелик был в то время список ее радостей. Вот только Арчер не знал, что Файер начала использовать этот ход сама почти сразу: сначала чтобы улизнуть от людей Кансрела, а потом, когда он погиб, – от людей Арчера. Впрочем, она не делала ничего постыдного или незаконного – просто ей хотелось гулять ночью одной, ни перед кем не отчитываясь.

Она бросила копье за окно. Затем последовала пытка, в ходе которой прозвучало немало ругательств, порвалось некоторое количество одежды и сломалось несколько ногтей. Ощутив под ногами твердую почву, обливаясь потом, дрожа и полностью осознавая теперь всю глупость своей затеи, она оперлась на копье, словно на посох, и поковыляла прочь от дома. Файер не собиралась уходить далеко – всего лишь до кромки деревьев, так чтобы увидеть звезды. Они всегда утешали Файер в ее одиночестве. Звезды казались ей прекрасными, пылающими и холодными созданиями; а еще одинокими, печальными и безмолвными, как она сама.

Сегодня ночью они сияли так ясно и совершенно.

Стоя на пятачке скалы, возвышающейся за клетками Кансрела, Файер купалась в свете звезд и старалась впитать в себя немного их безмолвия. Глубоко вдыхая, она потерла место на бедре, которое все еще болело из-за другой стрелы, – шраму было уже несколько месяцев. Еще одно мучение вдобавок к каждой новой ране – все старые тут же просыпаются и снова начинают ныть.

Ее никогда еще не ранили по ошибке. Трудно было решить, как воспринимать это нападение, – ситуация казалась почти забавной. У нее был шрам от кинжала на предплечье и еще один на животе. По спине шла многолетней давности борозда от стрелы. Такое время от времени случалось. На каждого миролюбивого человека находился такой, кто хотел сделать ей больно или убить – быть может, из-за ее красоты, которой ему никогда не обладать, а быть может, из-за ненависти к ее отцу. И на каждое нападение, оставившее шрам, приходилось пять-шесть, которые ей удалось предотвратить.

Следы зубов на запястье – волк-чудовище. Отметины от когтей – хищная птица. И еще раны – мелкие, из тех, что исчезают со временем. Не ранее как сегодня утром в городе – мужчина, блуждавший по ее телу жарким взглядом, и глаза его жены, пылавшие ревностью и ненавистью. Да еще ежемесячная унизительная необходимость охраны в дни женских кровотечений – для защиты от чудовищ, которые чуют запах ее крови.

– Внимание не должно тебя смущать, – сказал бы на это Кансрел. – Оно должно тебе льстить. Неужели тебе не радостно оттого, что ты влияешь на мир, на все и вся просто тем, что существуешь?

Кансрелу все это никогда не казалось унизительным. У него в домашних питомцах были самые разные хищные чудовища – серебристо-лиловые птицы, багровый, словно кровь, горный лев, травянисто-зеленый с золотыми переливами медведь, леопард цвета полуночного неба с золотыми пятнами. Он специально держал их впроголодь и прогуливался между клеток с непокрытой головой, проводил по коже ножом так, что проступали бусины крови. Одним из самых любимых его развлечений было смотреть, как чудовища вопят, рычат и скрежещут зубами о прутья клетки, обезумев от желания добраться до его плоти.

Она даже подумать не могла без стыда и страха о том, что подобным можно наслаждаться.

Становилось все холодней и сырее, и едва ли этой ночью ей суждено было обрести душевный покой.

Она неторопливо вернулась к своему дереву. Попыталась схватиться и залезть на него, но не нужно было долго скрестись о ствол, чтобы понять, что она ни при каких обстоятельствах не сумеет вернуться в спальню тем же путем, каким ее покинула.

Теперь, опершись о дерево, усталая и измученная болью, Файер проклинала собственную глупость. У нее осталось два варианта, и оба были неприемлемы: либо сдаться охранникам и назавтра сражаться с Арчером за свою свободу, либо завладеть разумом одного из воинов и обмануть его.

Она осторожно потянулась, чтобы проверить, кто поблизости. Где-то на периферии сознания дрейфовал разум спящего в клетке браконьера. Ее дом охраняли несколько человек, которых она узнала. С ее стороны у боковой двери стоял Крелл – он был ей почти другом, точнее, был бы, если бы не имел обыкновения уж слишком горячо ею восхищаться. Он был музыкантом, бесспорно не менее талантливым, чем она, и притом более опытным, и иногда они играли дуэтом: Файер – на скрипке, а Крелл – на флейте или свистке. Он был слишком убежден в ее совершенстве, чтобы заподозрить в чем-либо. Бедный старина Крелл, легкая мишень.

Файер вздохнула. Дружба Арчера была более приятной штукой, когда он не знал все подробности ее жизни и мыслей. Придется пойти на это.

Она скользнула ближе к дому и укрылась среди деревьев возле боковой двери. Чудовища пробираются в ворота разума едва ощутимо. Сильный, опытный человек может научиться распознавать признаки посягательства и запирать ворота. Мысли Крелла сегодня были нацелены на угрозу вторжения, но не такого вторжения – его широко раскрытый разум откровенно скучал, и она легко прокралась внутрь. Он заметил что-то странное и сосредоточился, но она спешно отвлекла его. «Ты что-то слышал. Вот, слышишь, опять? Крики со стороны главного входа. Отойди от двери и повернись, чтобы посмотреть».

В тот же миг он отступил от входа и повернулся к ней спиной. Выбравшись из-за деревьев, она двинулась к двери.

«Ты ничего не слышишь у себя за спиной, только впереди. Дверь за тобой закрыта».

Он так и не повернулся, чтобы проверить, даже не усомнился в мыслях, которые она поселила у него в голове. У него за спиной она открыла дверь, скользнула внутрь и заперлась, а потом на мгновение прислонилась к стене коридора, до странности опечаленная тем, как легко все получилось. То, что превратить человека в дурака так просто, казалось ей неправильным.

Полная мрачного отвращения к себе, она с трудом поднялась наверх, в свою комнату. В голове снова и снова тупо звучала песня, и Файер не могла понять, почему та к ней привязалась. Это была деллийская погребальная песнь, плач о потерянной жизни.

Наверное, мысли об отце привели ее с собой. Она никогда не пела ее в его честь и на скрипке тоже не играла. Когда он умер, она слишком одеревенела от горя и смятения, чтобы музицировать. Для него зажгли костер, но она не пошла смотреть.

Скрипку подарил ей Кансрел. Одно из его странных проявлений доброты – ведь на ее музыку терпения ему никогда не хватало. А теперь Файер совсем одна – единственный человек-чудовище в Деллах, и скрипка осталась одним из немногих счастливых воспоминаний об отце.

Счастливых.

Что ж, пожалуй, время от времени память о нем связывалась с какой-то неясной радостью, но реального положения дел это не меняло. Так или иначе, все, что было плохого в Деллах, брало свое начало в делах Кансрела.

Это была не самая умиротворяющая мысль. Но измученная усталостью Файер надолго провалилась в забытье, и деллийский плач звучал рефреном в ее снах.

Глава вторая

Проснувшись, Файер первым делом почувствовала боль, а уже потом ощущение непривычного смятения в доме. На нижнем этаже суетились воины, и среди них – Арчер.

Когда мимо двери спальни проходила служанка, Файер коснулась ее разума, призывая. Девушка вошла, не глядя на нее, решительно сосредоточившись на метелке для пыли у себя в руке. Ну, по крайней мере, пришла. Некоторые сбегали, притворяясь, что не слышат.

– Да, миледи? – сухо спросила она.

– Софи, почему внизу столько людей?

– Браконьера нашли сегодня в клетке мертвым, миледи, – ответила та. – Со стрелой в горле.

Софи развернулась на каблуках, вышла и хлопнула дверью, оставив Файер лежать в постели с тяжелым сердцем.

Она никак не могла избавиться от чувства, будто виновата в том, что оказалась похожей на оленя.

Одевшись, Файер спустилась вниз и разыскала Донала, своего управляющего. У Донала были посеребренные возрастом волосы и твердый характер, и он служил ей с тех пор, как она себя помнила. При виде ее он поднял седую бровь и кивнул в сторону задней террасы.

– Едва ли он долго думает перед тем, как выстрелить, – проговорил он.

Донал, конечно, имел в виду Арчера, чье раздражение она чувствовала даже сквозь стену. Но при всей своей горячности Арчеру не нравилось, когда умирали люди, находящиеся в его милости.

– Будь добр, помоги мне завязать волосы, Донал.

Через минуту, укрыв голову коричневой тканью, Файер вышла на улицу, чтобы поддержать Арчера в такой момент. Воздух пропитался запахом надвигающегося дождя. На Арчере был длинный коричневый плащ. Сам он весь был какой-то острый – лук в руке, стрелы на спине, досадливые вспышки движения, выражение лица, с каким он оглядывал холмы. Файер облокотилась на перила рядом.

– Я должен был это предвидеть, – сказал он, не глядя на нее. – Он практически сам сказал нам, что так случится.

– Ты ничего не мог сделать. Твоя гвардия и так слишком поредела.

– Я мог оставить его внутри.

– И сколько людей его охраняло бы? Мы живем в каменных домах, Арчер, а не во дворцах, и темниц в подземельях у нас нет.

Он рубанул воздух ладонью:

– Мы сумасшедшие, ты в курсе? Мы сошли с ума, если считаем, что можем жить тут, так далеко от Столицы, и защищать себя от пиккийцев, мародеров и подосланных мятежниками шпионов.

– Он не выглядел и не говорил как пиккиец, – возразила она. – Он родился в Деллах, как и мы. А мародеры такими чистыми, опрятными и воспитанными не бывают.

Пиккийцы происходили из страны, которая располагалась к северу от Делл. Они и вправду иногда приплывали на кораблях, воровали из Северных Делл лес и даже рабов. Но жители Пиккии хоть и не всегда, но чаще всего были высокими и более светлокожими, чем их соседи-деллийцы, а вовсе не такими невысокими и смуглыми, как голубоглазый браконьер. К тому же у пиккийцев был четкий гортанный говор.

– Значит, – упорствовал Арчер в своем намерении понервничать, – это был шпион. У лордов Мидогга и Гентиана по всей стране лазутчики для слежки за королем, за принцем, друг за другом – кто его знает, может, и за тобой! – добавил он ворчливо. – Тебе никогда не приходило в голову, что враги короля Нэша и принца Бригана, может быть, хотят украсть тебя и использовать для их свержения?

– Тебя послушать, так каждый хочет меня украсть, – мягко сказала Файер. – Если бы твой собственный отец приказал связать меня и продал в зоопарк по дешевке, ты бы заявил, что с самого начала его подозревал.

Он фыркнул:

– С твоей стороны было бы разумно подозревать друзей – по крайней мере, всех, кроме меня и Брокера. А еще – выходить из дома только в сопровождении воина и проворнее управлять теми, кто встречается тебе на пути. Тогда мне было бы меньше поводов для беспокойства.

Все это были избитые фразы, и ее ответы он знал наизусть, так что она просто его проигнорировала.

– Наш браконьер не шпионил ни для лорда Мидогга, ни для лорда Гентиана, – спокойно произнесла она вместо этого.

– Мидогг собрал себе на северо-востоке целое войско. Если он решит «одолжить» наши земли – отсюда ведь куда удобнее вести войну против короля, – мы не сумеем его остановить.

– Арчер, не сходи с ума. Королевские войска не бросят нас на произвол судьбы. И вообще, браконьера сюда прислали не мятежники – он для того слишком прост. Мидогг никогда бы не нанял в разведчики простака, да и Гентиан, даже если у него и нет Мидоггова ума, все же не настолько глуп, чтобы посылать к нам пустоголового шпиона.

– Ладно, – раздраженно перебил Арчер, – значит, я возвращаюсь к теории, что он охотился за тобой. Узнав тебя, он сразу заговорил о себе как о покойнике и, как видно, в этом вопросе был хорошо информирован. Объясни тогда это, будь добра. Кто он такой и какого черта его убили?

Его убили, потому что он ее ранил, подумала Файер; или, быть может, потому что она видела его и говорила с ним. Смысла во всем этом мало, но получается почти смешно, если бы, конечно, Арчер был в настроении шутить: они с убийцей браконьера сошлись бы, ведь Арчер тоже не любил, когда ей делали больно или навязывались в знакомые.

– А еще он тоже хороший стрелок, – добавила она вслух.

Он все еще мрачно вглядывался в даль, как будто ожидал, что преступник выскочит из-за валуна и помашет рукой.

– А?

– Ты бы поладил с этим убийцей, Арчер. Ему пришлось стрелять через обе внешние решетки, да еще решетку клетки, правильно? Должно быть, неплохо стреляет.

Восхищение другим лучником, казалось, немного его развеселило.

– Это мягко сказано. Судя по глубине раны и углу, под каким вошла стрела, думаю, он целился издалека, из-за деревьев вон за тем подъемом. – Он указал на пятачок скалы, на который Файер забиралась прошлой ночью. – Попасть через две решетки – уже само по себе впечатляюще, но ведь еще и прямо в горло! По крайней мере, мы можем быть уверены, что это не был кто-то из наших соседей. Никто из них не способен на такой выстрел.

– А ты?

Этим вопросом она сделала Арчеру маленький подарок, чтобы поднять ему настроение, потому что не было такого выстрела, который Арчер не мог бы повторить. Он ухмыльнулся и поглядел на нее, а потом вгляделся внимательнее, и черты его смягчились.

– Мне давным-давно следовало спросить, как ты себя чувствуешь.

Мышцы спины свились в тугие узлы, перевязанная рука болела. Все тело сторицей платило за вчерашнее обращение с собой.

– Все нормально.

– Тебе не холодно? Надень мой плащ.

Потом они сидели на ступеньках террасы, и Файер куталась в плащ Арчера, обсуждая планы друга по вспахиванию полей. Скоро уже настанет время сеять, а каменистая и холодная северная почва вечно сопротивляется весенней плодородной поре.

Время от времени Файер чувствовала над головой чудовищ. Она прятала от них свой разум, чтобы они не узнали в ней чудовище, но, конечно, в отсутствие собратьев они пожирали любое подвернувшееся живое существо. Одна птица, заметив их с Арчером, начала кружить над ними, бесстыдно выставляясь, – неуловимо чарующая, она тянулась к их рассудкам, излучая голодное, первобытное и странно успокаивающее ощущение. Арчер встал и выстрелил в нее, а потом еще в одну, которая затеяла ту же игру. Первая птица была лиловой, как небо на рассвете, а вторая – бледно-желтой, словно сама луна, упавшая с небес.

По крайней мере, вот так, рухнув на землю, думала Файер, чудовища расцвечивают пейзаж. Ранней весной на севере Делл немного красок – серые деревья да редкая, пробивающаяся пучками в разломах скал трава, еще коричневая с зимы. На самом деле даже разгар лета в северных землях нельзя назвать красочным, но летом серый с коричневыми пятнами хотя бы превращается в серый с пятнами зелеными.

– Так кто все-таки нашел браконьера? – непринужденно поинтересовалась Файер.

– Товат, – ответил Арчер. – Один из новых охранников. Ты, должно быть, еще с ним не встречалась.

– А, да… это тот, молодой, с рыже-русыми волосами, которые люди иногда называют огненными. Он мне понравился. Решительный и умеет держать себя в руках.

– Так ты знаешь Товата? И тебя, значит, восхитили его волосы? – спросил Арчер знакомым резким тоном.

– Арчер, не начинай. Я не говорила, что они меня восхитили. И да, я знаю по именам и лицам всех, кого ты посылаешь в мой дом. Это простая вежливость.

– Значит, Товата я к тебе в дом посылать больше не буду, – отрезал он неприятным тоном, от которого ей пришлось буквально заставить себя молчать, чтобы не упрекнуть Арчера в лицемерии и не поставить под сомнение его право на ревность. Он мысленно открыл ей чувство, к которому ей сейчас не особо хотелось прислушиваться. Подавив вздох, она стала выбирать слова, чтобы защитить Товата.

– Надеюсь, ты передумаешь. Он один из немногих моих охранников, кто уважает меня и телом, и разумом.

– Выходи за меня, – выпалил Арчер, – живи в моем доме, и я сам буду тебя охранять.

Этот вздох ей подавить не удалось.

– Ты же знаешь, что я не соглашусь. И пожалуйста, перестань просить. – На рукав ей упала крупная капля дождя. – Пойду, наверное, навещу твоего отца.

Она встала, постанывая от боли, и позволила плащу соскользнуть Арчеру на колени. Он мягко коснулся ее плеча. Даже когда Арчер ей не нравился, она все равно его любила.

Стоило ей войти в дом, и начался дождь.

Отец Арчера жил в доме вместе с ним. Файер попросила одного из стражей, но не Товата, проводить ее по дороге, несмотря на припустивший дождь. У нее было копье, и все же без лука и стрел она чувствовала себя голой.

Лорд Брокер обнаружился в Арчеровой оружейной – там он сыпал указаниями в разговоре с огромным мужчиной, в котором Файер узнала помощника городского кузнеца. Заметив ее, лорд Брокер не прекратил раздавать указания, но на мгновение потерял интерес к своему слушателю. Кузнец же, обернувшись, принялся пялиться на Файер с дурацкой улыбкой и отражением первобытного инстинкта во взгляде.

Этот человек знал Файер достаточно давно, чтобы научиться ограждать себя от влияния ее чудовищной красоты: значит, видимо, раз он ничего не делал, то и не пытался. Это был его выбор – пожертвовать рассудком в обмен на удовольствие поддаться ей, и все же она не собиралась это поощрять. Не снимая платка с головы, она оттолкнула его разум и прошла мимо, скрывшись в боковой комнатке. На самом деле это было больше похоже на чулан с полками, уставленными банками с маслом и лаком и древним, проржавевшим снаряжением, которым никто уже не пользовался.

Прятаться в вонючем старом шкафу было унизительно. Кузнецу должно быть стыдно, ведь это он согласился отдать свой разум и оболваниться вовсе без борьбы. А что, если, пока он пялился на нее и воображал себе что-то, на что там был способен его скудный умишко, она бы заставила его вынуть нож и выколоть себе глаз? Что-нибудь в таком роде понравилось бы Кансрелу. Кансрел никогда не прятался.

Голоса мужчин затихли, и разум кузнеца покинул оружейную. Кресло лорда Брокера, скрипя большими колесами, двинулось в ее сторону и остановилось в дверях чулана.

– Выходи, дитя мое, он ушел. Вот болван. Если бы мышь-чудовище украла еду у него из-под носа, он бы только почесал в затылке и удивился, почему не помнит, когда успел все съесть. Пойдем в мои покои. Мне кажется, тебе лучше присесть.

До того как Брокер передал имение в руки сына, дом Арчера был домом Брокера. В кресле он начал ездить еще до рождения наследника, и дом был устроен так, что наверху находились только комнаты Арчера и слуг, а все остальное, для удобства Брокера, располагалось внизу.

Файер прошла с ним по каменному коридору, тускло освещенному лучами, просачивающимися сквозь высокие окна. Они миновали кухню, обеденную залу, лестницу и комнату караульных. Дом был полон людей: слуги и воины то и дело входили внутрь с улицы и спускались со второго этажа. Проходящие мимо служанки здоровались с Брокером, но тщательно избегали смотреть на Файер, держа свой разум закрытым и сосредоточенным. Как всегда. Те из служанок Арчера, кто не презирал ее за то, что она чудовище и дочь Кансрела, ненавидели ее, потому что были влюблены в молодого хозяина.

Файер с радостью утонула в мягком кресле в библиотеке лорда Брокера и сделала глоток вина из бокала, который одна из недружелюбных служанок впихнула ей в руку. Брокер в своем кресле расположился напротив и окинул ее лицо взглядом серых глаз.

– Я оставлю тебя, дитя, – предложил он, – если ты желаешь вздремнуть.

– Может, позже.

– Когда ты в последний раз хорошо высыпалась?

Брокер был единственным, перед кем ей не стыдно было признать боль и слабость.

– Не помню. Такое нечасто бывает.

– Ты ведь знаешь, есть снадобья, которые помогают уснуть.

– От них я становлюсь какой-то тупой и вялой.

– Я только что закончил писать историю деллийской военной стратегии. Можешь взять почитать. Уснешь сразу же, а попутно станешь мудрой и непобедимой.

Файер улыбнулась и глотнула горького деллийского вина. Едва ли сочинение Брокера ее усыпит. Все свои знания о войсках и сражениях она получила от него, и ни разу ей не было скучно. Двадцать с лишним лет назад, в дни величия старого короля Накса, Брокер был самым блестящим военачальником из всех, каких когда-либо видели Деллы. До того самого дня, когда король Накс приказал схватить его и раздробить ему ноги (не сломать, а раздробить – восемь человек по очереди били по ним молотом), а потом отослал полумертвого домой, к жене, в Северные Деллы.

Файер не знала, что такого страшного мог натворить Брокер, чтобы заслужить подобное отношение короля. Не знал и Арчер. Все случилось еще до того, как они оба родились, а Брокер никогда об этом не говорил. Более того, пытка была только началом – через год или два, когда Брокер поправился, насколько это было возможно, Накс все еще гневался на своего военачальника. Он нашел в своих темницах бандита – грязного, дикого получеловека – и послал на север наказать Брокера через его жену, Элисс. Вот почему Арчер был кареглаз, белокур, высок и красив, притом что у Брокера были серые глаза, темные волосы и невзрачная внешность. Он не был ему настоящим отцом.

В другом месте и в другое время история Брокера казалась бы ошеломляющей, но только не в Столице и не в те дни, когда король Накс делал все, что взбредет в голову его ближайшему советнику, Кансрелу.

– Я так понимаю, – нарушил тишину Брокер, прерывая ее мрачные мысли, – ты имела редкое удовольствие поймать стрелу от человека, который не пытался тебя убить. И как ощущения?

– Такого удовольствия мне еще ни одна стрела не доставляла, – рассмеялась Файер.

Он усмехнулся, изучая ее мягким взглядом:

– Приятно видеть, как ты улыбаешься. Улыбка стирает боль с твоего лица.

Ему всегда удавалось ее развеселить. Его неизменно легкий нрав был для нее отдушиной, особенно в те дни, когда Арчер бывал в дурном настроении. И это несказанно изумляло Файер, ведь ему постоянно было больно.

– Брокер, – произнесла она, – как вы думаете, могло все сложиться иначе?

Он непонимающе наклонил голову.

– В смысле с Кансрелом, – пояснила она, – и королем Наксом. Могли их отношения быть иными? Могли бы Деллы тогда их пережить?

Брокер внимательно посмотрел на нее. От одного упоминания имени Кансрела лицо его стало непроницаемо-печальным.

– Отец Накса был достойным королем, – начал он. – А отец Кансрела – ценным советником-чудовищем. Но вот Накс и Кансрел, милая, ничем на них не походили. Наксу недоставало отцовой стойкости, а Кансрел, как ты и все мы знаем, от своего отца не унаследовал ни капли милосердия. А росли они вместе, так что к тому времени, как Накс вступил на престол, Кансрел уже прочно завладел его сознанием. О, я уверен, у Накса было доброе сердце – я сам бывал свидетелем его доброты, – но какая в том польза, если все, что требовалось Наксу, – это капля лени и капля готовности позволить Кансрелу думать вместо него. У Накса не было шансов. – Брокер покачал головой, болезненно щурясь от воспоминаний. – Кансрел с самого начала использовал его, чтобы получить то, что хотел, а хотел он всегда лишь удовольствий. Это было неизбежно, милая. – Он снова посмотрел ей в лицо. – До конца дней своих они так и вели бы королевство к гибели.

Гибель. Файер это знала – Брокер уже рассказывал, как все стало рушиться в тот момент, когда еще юный Накс взошел на трон. Все началось с женщин и пиров, и это было бы не так страшно, потому как Накс вскоре влюбился в черноволосую леди Роэн из Северных Делл и женился на ней. У короля Накса и королевы Роэн родился сын, темноволосый мальчик, которого нарекли Нэш, и в королевстве, пусть даже с несколько беспечным королем у руля, все же была хоть какая-то стабильность.

Но вот только Кансрелу было скучно. Удовлетворить его всегда было делом трудоемким, и ему нужно было все больше женщин, и пиров, и вина, и детей – чтобы не надоедали женщины. А еще – дурманящих снадобий. И Накс неизменно соглашался; он, словно пустая раковина для Кансрелова разума, с готовностью кивал на все, что только приходило тому в голову.

– И все же ты говорил мне, что в конечном итоге Накса довели снадобья, – подала голос Файер. – Если бы не они, он бы выдержал?

– Возможно, – просто ответил Брокер. – Кансрел, чтоб его разорвало, даже с ядом в крови всегда контролировал себя, а вот Накс не умел – он становился нервным, возбужденным, несдержанным и более мстительным, чем можно себе представить.

Тут он умолк и хмуро поглядел на свои бесполезные ноги. Файер крепко удерживала свои чувства, чтобы не затопить его любопытством. Или жалостью – она не смеет касаться его своей жалостью.

Через мгновение он поднял голову, снова посмотрел ей в глаза и улыбнулся, совсем чуть-чуть:

– Быть может, справедливо будет сказать, что без дурмана Накс не сошел бы с ума. Но наверное, снадобья были так же неизбежны, как все остальное. Ведь и сам Кансрел был для его разума самым настоящим дурманом. Все видели, что происходит: Накс наказывает законопослушных и заключает сделки с бандитами, тратит королевскую казну направо и налево. Союзники отца Накса отказались поддерживать его сына, им просто пришлось. А амбициозные юнцы вроде Мидогга и Гентиана, пораскинув мозгами, взялись плести интриги и начали собирать воинов под предлогом самозащиты. И кто в такое смутное время мог винить за это лордов, что живут в горах? За пределами Столицы воцарилось беззаконие, ибо Наксу недосуг было следить за порядком. На дорогах стало небезопасно, а по подземным маршрутам так и вовсе отваживались следовать одни сумасшедшие да отчаявшиеся – настолько они кишели грабителями, мародерами и ворами с черного рынка. Даже пиккийцы, которые веками были заняты распрями между собой, и те не удержались от того, чтобы воспользоваться творящейся у нас смутой.

Все это было уже знакомо Файер – она знала историю. В конце концов королевство, исполосованное подземными ходами, изрезанное пещерами и скрытыми в горах убежищами, расшаталось донельзя. Слишком много было темных углов, где могло затаиться зло.

В Деллах вспыхнули войны, но не настоящие войны с четким разделением на противников, а беспорядочные междоусобные распри, в которых сосед шел на соседа, кучка пещерных мародеров – на одного несчастного помещика, союз деллийских лордов – на короля. Брокер был ответственен за подавление восстаний по всем Деллам. Накс едва ли заслуживал такого блестящего военачальника, и за несколько лет Брокер добился впечатляющих результатов. Но ему и его войскам приходилось справляться в одиночку – далеко в Столице Кансрел и Накс были слишком заняты распутством и дурманом. Король Накс одарил дворцовую прачку близнецами.

Потом Брокер совершил свое таинственное преступление, и последовала реакция. В тот самый день, когда Накс уничтожил своего военачальника, он нанес смертельный удар всякой надежде на покой в королевстве. Междоусобицы вышли из-под контроля. Роэн родила еще одного темноволосого мальчика, которого нарекли Бриганом.

Для Делл настала отчаянная пора.

А Кансрелу нравилось видеть вокруг отчаяние. Разрушать и уничтожать все вокруг при помощи своей силы доставляло ему удовольствие, а в удовольствиях он всегда был ненасытен.

Тех немногих женщин, кого Кансрелу не удалось соблазнить разумом или красотой, он просто насиловал. Тех, кто забеременел, он убивал – не хотел, чтобы во дворце росли дети-чудовища, которые, превратившись во взрослых, могли бы подорвать его власть.

Брокер не мог объяснить, почему Кансрел не убил мать Файер. Это была загадка; но Файер понимала, что на романтическое объяснение надеяться не приходится. Она была зачата во времена, когда при дворе бушевал разврат. Кансрел, возможно, и вовсе забыл, что делил с Джессой постель, или просто не заметил ее живота, – в конце концов, она была всего лишь служанкой. Он, наверное, и не осознавал, что она была беременна от него, пока у нее не родилась малышка с такими изумительными волосами, что Джесса назвала ее Файер[2].

Почему Кансрел пощадил ее? На этот вопрос ответа она тоже не знала. Когда любопытство привело его к ней, он, должно быть, собирался ее придушить. Но потом, глядя в личико малышки, слушая ее, касаясь, впитывая в себя эту хрупкую, неуловимую, совершенную чудовищность, он почему-то решил, что ее он уничтожать не станет.

Кансрел забрал Файер у матери еще младенцем. У человека-чудовища могло оказаться слишком много врагов, и он хотел, чтобы она росла в безопасности, в уединении и вдали от Столицы. Он привез ее в свое поместье в Северных Деллах, в котором почти не бывал, и передал с рук на руки остолбеневшему Доналу и кучке поваров и горничных, приказав:

– Растите ее.

Остальное Файер помнила и сама. Брокер, ее сосед, заинтересовался осиротевшим чудовищем и проследил за ее обучением истории, письму и математике. Когда она проявила интерес к музыке, он нашел ей учителя. Арчер стал товарищем в ее играх, а постепенно и близким другом. Элисс умерла от затяжной хвори, начавшейся с рождением Арчера. Из полученных Брокером отчетов Файер узнала, что и Джесса тоже умерла. А Кансрел ее навещал. Часто.

Его визиты сбивали ее с толку, потому что напоминали, что у нее два отца, которые старательно избегали друг друга, никогда не обменивались больше чем парой требуемых приличиями слов и никогда и ни в чем не соглашались.

Один из них – тот, что ездил в кресле с большими колесами, – был тихим, грубоватым и простым.

– Дитя мое, – бывало, мягко объяснял он ей, – как мы проявляем к тебе уважение, закрывая от тебя свой разум и достойно обращаясь с тобой, так и тебе следует уважать своих друзей и никогда не испытывать на нас свою силу сознательно. Правда? Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы ты делала то, чего не понимаешь.

Другой ее отец был ярким, восхитительным и в те, ранние, годы почти всегда радостным. Он целовал ее, кружил и на руках относил в постель. Тело у него было горячее и словно наэлектризованное, а волосы на ощупь казались теплым атласом.

– Чему там тебя учит Брокер? – спрашивал он тягучим, как шоколад, голосом. – Ты уже тренируешься использовать силу разума на слугах? А на соседях? Может, на лошадях или собаках? Это правильно, Файер. Это нормально, и это твое право, потому что ты моя прекрасная девочка, а у красоты есть права, которых лишена невзрачность.

Файер знала, кто из них был ее настоящим отцом. Его она звала отцом, а не Брокера и его любила отчаяннее, потому что он вечно то только приехал, то уже уезжал и потому что в недолгие часы, проведенные с ним, она переставала чувствовать себя уродом. Люди, которые презирали ее или слишком любили, точно так же относились и к Кансрелу, но вот поведение их с ним отличалось разительно. Кансрела мучила та же жажда мяса чудовищ, из-за которой над ней насмехались повара, но в присутствии Кансрела все насмешки прекращались. Кансрел мог заниматься с Файер необыкновенными вещами – учить ее укреплять силы разума. Они могли разговаривать без слов, могли касаться друг друга, находясь в разных концах дома. Настоящий отец Файер был похож на нее – единственный в целом мире.

Приехав, он всегда задавал один и тот же вопрос:

– Мое милое маленькое чудовище! Тебя кто-нибудь обижал, пока меня не было?

Обижал? На дороге дети бросали в нее камни, подставляли подножки, давали пощечины, дразнили. Люди, которым она нравилась, бывало, обнимали ее, но сжимали слишком сильно и давали волю рукам.

И все же Файер очень рано поняла, как нужно отвечать на этот вопрос: нужно лгать и закрывать от отца разум, чтобы он не знал, что она лжет. Это сбивало ее с толку еще больше, ведь она так тосковала по нему; но стоило ему приехать, и сразу же приходилось лгать.

Когда ей было четыре, у нее был пес – она взяла его из помета, родившегося на конюшнях Брокера. Файер сама выбрала себе щенка, и Брокер позволил ей его оставить, потому что песик подволакивал одну ногу и все равно не смог бы быть полезен в хозяйстве. У него была темно-сизая шерсть и ясные глаза, и Файер звала его Ту – сокращенно от «туча».

Ту был веселым, слегка бестолковым щенком и совершенно не печалился из-за своей ущербности по сравнению с остальными собаками. Он легко приходил в восторг, постоянно прыгал и имел привычку время от времени от большой любви покусывать людей. И ничто не приводило его в такое безумное возбуждение, волнение, радость и ужас, как присутствие Кансрела.

Однажды, гуляя в саду, Файер и Ту неожиданно наткнулись на него. Ту в смятении прыгнул на Файер и прикусил слишком сильно – так, что она даже вскрикнула.

Кансрел бросился к ней, упал на колени и взял ее на руки, не заботясь о том, что рубашка пропитается кровью.

– Файер, как ты?

Она прильнула к нему, потому что на мгновение Ту и вправду ее напугал. Но, придя в себя, вдруг увидела и почувствовала, как Ту снова и снова прыгает и бьется об острый обломок скалы.

– Хватит, отец! Перестань!

Кансрел вытащил из-за пояса нож и двинулся к собаке. Вскрикнув, Файер повисла на нем:

– Не трогай его, отец, пожалуйста! Ты же чувствуешь, что он не нарочно!

Она поскреблась в его разум, но он был слишком силен. И тогда, дергая его за штаны и изо всех сил молотя кулачками, она разразилась рыданиями.

Кансрел тут же остановился, засунул нож обратно за пояс и несколько мгновений просто стоял, упершись руками в бока и кипя от ярости. Ту, поскуливая, с поджатым хвостом захромал прочь. А потом Кансрел вдруг резко переменился, снова потянулся к Файер, обнял ее и целовал, шепотом успокаивая, пока она не перестала плакать. Прочистив ранку, он перевязал ей пальцы, а потом усадил и принялся рассказывать о том, как контролировать разум животных. Когда он наконец ее отпустил, она бросилась искать Ту – он пробрался к ней в комнату и, сбитый с толку и пристыженный, калачиком свернулся в углу. Она взяла его на колени и попробовала успокоить его разум, чтобы в следующий раз суметь защитить его.

Проснувшись на следующее утро, она обнаружила, что Ту не скребется, как обычно, у ее двери. Целый день она искала его и на собственных землях, и у Брокера, но так и не смогла найти. Он пропал.

– Наверное, убежал, – предположил Кансрел мягким, сочувствующим тоном. – С собаками такое бывает. Бедняжка.

Так Файер научилась лгать отцу на вопрос, не обижал ли кто ее.

С годами визиты Кансрела стали менее частыми, но более затяжными, потому как на дорогах было небезопасно. Бывало, появляясь у нее на пороге после многомесячного отсутствия, он привозил с собой женщин, или торговцев животными и дурманом, или новых чудовищ в свою коллекцию. Иногда он проводил все это время под действием яда какого-нибудь растения, так ни разу и не очнувшись, или с ним, совершенно трезвым, случались вдруг странные, неожиданные приступы хандры, которую он вымещал на всех, кроме Файер. А иногда настроение у него было светлое и ясное, как те высокие ноты, что она играла на флейте. Файер страшилась его посещений, его грубых, восхитительных, беспорядочных вторжений в ее тихую, размеренную жизнь. Но каждый раз, когда он уезжал, она так мучилась от одиночества, что одна только музыка способна была ее успокоить, и она с головой окуналась в уроки, не обращая внимания на ненависть и возмущение учителя по поводу ее растущего мастерства.

Брокер никогда не скрывал от нее правду о Кансреле.

«Я не хочу вам верить, – думала она, когда он рассказывал ей о зверствах Кансрела. – Но я знаю, что это правда, потому что Кансрел сам рассказывает мне истории и ему никогда не стыдно. Он считает, что учит меня, как до́лжно поступать, и его беспокоит, что я не использую свою власть как оружие».

– Неужели он не понимает, насколько вы с ним разные? – изумлялся Брокер. – Неужели не видит, что вы сделаны совсем из разного теста?

Когда Брокер начинал так говорить, Файер чувствовала себя невыразимо одинокой. Иногда ей так хотелось, чтобы ее тихий, невзрачный, добрый сосед был ее настоящим отцом. Ей хотелось быть похожей на Брокера, быть из одного теста с ним. Но она знала себя и знала, на что способна. Даже решив вопрос с зеркалами, она все равно видела свое отражение в глазах людей и знала, как просто было бы сделать ее жалкую жизнь чуточку приятнее; Кансрел так делал постоянно. И никогда никому, даже Арчеру, не говорила, каким постыдным было это искушение.

Когда ей было тринадцать, дурман убил Накса и двадцатитрехлетний Нэш стал королем разваленного королевства. Приступы ярости у Кансрела участились, как и периоды меланхолии.

Когда ей было пятнадцать, Кансрел открыл дверь клетки, в которой держал своего леопарда цвета полуночи, и покинул Файер в последний раз.

Глава третья

Файер не осознавала, что уснула в библиотеке лорда Брокера, пока не проснулась и не обнаружила, что сидит все в том же кресле. Разбудил ее котенок-чудовище, который повис на подоле ее платья и раскачивался, словно на веревке. Она поморгала, привыкая к тусклому свету, впитывая сознание маленького чудовища. Дождь еще идет. В комнате больше никого. Она помассировала плечо раненой руки и потянулась в кресле. Все тело затекло и побаливало, но усталость пропала.

Котенок забрался вверх по ее юбкам, вонзил когти ей в колено и, повиснув, уставился ей в лицо. Он знал, что она такое, – платок съехал назад на целый палец. Чудовища оглядели друг друга. У котенка была ярко-зеленая шерсть и желтые лапки, и его глупенький, почти новорожденный разум тянулся к ней.

Конечно, ни одно чудовище из животных не в силах контролировать разум Файер, но самых недалеких это никогда не останавливало. Он, конечно, слишком мал и глуп, чтобы думать о ней как о еде, но не прочь поиграть, погрызть ее пальцы и слизнуть с них кровь, а Файер вовсе не нужны царапины от кошачьих игр. Она усадила его к себе на колени, почесала за ушами и зашептала какой-то вздор о том, какой он сильный, важный и умный. И на всякий случай мысленно послала ему позыв ко сну. Он повертелся у нее на коленях, а потом плюхнулся и задремал.

Домашние кошки-чудовища славились умением избавлять дом от мышей – и обычных, и чудовищных. Этот самый малыш вырастет большим и толстым, проживет долгую, безбедную жизнь и, наверное, станет отцом множества котят-чудовищ.

А вот люди-чудовища, как правило, редко когда жили долго. Слишком много хищников, слишком много врагов. Хорошо, что осталась одна только Файер; а она сама уже много лет назад, еще до того, как разделила постель с Арчером, решила, что станет последней. Больше никаких Кансрелов.

Вдруг она почувствовала, что в коридоре за дверью библиотеки появились Арчер с Брокером, а через мгновение услышала их голоса, резкие и взбудораженные. Арчер снова разнервничался – или что-то случилось, пока она спала? Файер коснулась их, давая понять, что не спит.

Тогда Арчер толкнул дверь библиотеки и широко открыл ее, пропуская отца. Они вошли, беседуя, и лук в руке Арчера сердито разрезал воздух.

– Проклятый дурак, зачем было пытаться схватить его в одиночку…

– Может, у него не было выбора, – предположил Брокер.

– Воины Триллинга – слишком горячие парни.

Глаза Брокера удивленно распахнулись.

– Интересно слышать такое обвинение от тебя, сын.

– Я несдержан только в словах, отец, не в битве. – Арчер бросил взгляд на Файер и спящего котенка. – Родная, как ты себя чувствуешь?

– Лучше.

– Помнишь Триллинга, нашего соседа? Ему можно доверять?

Триллинг был одним из наименее глупых людей, с которыми Файер приходилось регулярно общаться. Его жена наняла ее учить сыновей не только музыке, но и искусству ограждать свой разум от чудовищ.

– Он никогда не давал повода не доверять ему, – ответила она. – Что случилось?

– Триллинг нашел в своем лесу два трупа, – объяснил Арчер. – Один был его воином, а другой, что печально, еще одним чужаком. На каждом полно синяков и ножевых ранений, словно они дрались, но убили обоих из лука. Воину стреляли в спину издалека, а чужаку – в лицо с более близкого расстояния. Обе стрелы вырезаны из белого дерева, как и та, которой убили твоего браконьера.

Разум Файер заметался в поисках объяснений.

– Лучник обнаружил, что они сражаются, издалека застрелил воина, потом приблизился ко второму и убил его тоже.

Лорд Брокер кашлянул:

– Скорее всего, у него были личные мотивы. То есть если предположить, что лучник и чужак были напарниками, ведь похоже, что все эти жестокие незнакомцы в наших лесах связаны между собой, правильно? У этого чужака ноги были изранены ножом, так что хоть он и не умер бы, лучнику было никак не увести его с собой, даже когда он разобрался с воином Триллинга. Может быть, лучник застрелил воина, чтобы спасти своего, а потом понял, что раны слишком серьезны, и решил избавиться и от него тоже?

Файер задумчиво подняла брови, с отсутствующим видом поглаживая котенка. Если лучник, браконьер и сегодняшний чужак и вправду действовали вместе, значит обязанностью лучника было избавляться от свидетелей, чтобы никто не смог проговориться, что привело их в лес. И лучник отлично справлялся.

Арчер в раздумьях уставился вниз и постукивал концом лука по деревянному полу.

– Я еду в крепость королевы Роэн, – внезапно объявил он.

– Зачем? – резко вскинула на него глаза Файер.

– Хочу попросить еще воинов и разузнать о шпионах. У нее могут быть соображения по поводу того, не подослали ли чужаков Мидогг или Гентиан. Я хочу знать, что происходит в моем лесу, Файер, и мне нужен этот лучник.

– Я поеду с тобой, – сказала Файер.

– Нет, – отрезал Арчер.

– Я поеду.

– Нет. Ты не можешь постоять за себя. Ты даже на лошади ехать не в состоянии.

– Дорога занимает всего лишь один день. Подожди неделю. Дай мне восстановиться, и я поеду с тобой.

Арчер поднял руку и отвернулся от нее:

– Ты зря тратишь слова. С чего бы мне соглашаться на такое безумие?

«С того, что, когда я приезжаю в северную крепость, Роэн всегда необъяснимо добра ко мне, – хотелось сказать Файер. – С того, что Роэн знала мою мать. С того, что Роэн – сильная женщина, а в женской заботе есть что-то успокаивающее. Роэн никогда не желала меня, даже если такое и было, все равно это не то же самое».

– С того, – сказала она вслух, – что у Роэн и ее шпионов будут ко мне вопросы, как вышло, что браконьер стрелял в меня и что мне удалось вытянуть из его мыслей. И с того, – добавила она, видя, что Арчер собирается возражать, – что ты мне не муж и не отец. Мне семнадцать лет, я взрослая женщина, у меня есть лошади и собственные деньги, и я сама буду решать, куда и когда мне ехать. У тебя нет права мне запрещать.

Арчер стукнул концом лука по полу, но лорд Брокер только усмехнулся:

– Не спорь с ней, сын. Если тебе нужна информация, будет глупо не взять с собой чудовище.

– На дорогах неспокойно, – почти прошипел Арчер.

– Это тут неспокойно, – возразил Брокер. – Разве не безопаснее ей будет там, где ее защитит твой лук?

– Ей будет безопаснее под крышей, за закрытой и запертой дверью.

Брокер повернул кресло в сторону выхода:

– У нее очень мало друзей, Арчер. С твоей стороны будет жестоко вот так сорваться к Роэн и оставить ее здесь.

Файер вдруг обнаружила, что крепко прижимает котенка к груди, будто защищая от чего-то. Должно быть, от охватившего ее неприятного ощущения, что эти двое резких и вспыльчивых мужчин так спокойно обсуждают ее передвижения и даже чувства. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы этот зеленый пушистый малютка у нее на руках оказался ее собственным ребенком, которого можно было бы любить и обнимать, который спас бы ее от всех этих людей, которые ее не понимают. «Глупости, – яростно сказала она себе. – Зачем этому миру нужен еще один читающий мысли ребенок?»

Лорд Брокер взял Арчера за руку и посмотрел ему в глаза, успокаивая и утихомиривая сына, а потом покинул библиотеку, стуком двери поставив точку в их споре.

Арчер неуверенно посмотрел на Файер, и она, вздохнув, простила своего упрямого друга и его упрямого приемного отца. Как бы ни мучили ее эти ссоры, причиной их всегда было то, что у обоих слишком большое сердце.

Она спустила котенка на пол и встала, взяв Арчера за руку, как только что сделал его отец. Арчер опустил ласковый взгляд на их сплетенные ладони, потом поднес ее пальцы к губам, поцеловал костяшки и устроил целое представление, разглядывая ее руку так, будто никогда ее раньше не видел.

– Я соберу вещи, – сказала Файер. – Только предупреди, когда поедем.

Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, но он опередил ее и нежно коснулся губами ее губ. Мгновение она позволила ему целовать себя, а потом высвободилась и ушла из библиотеки.

Глава четвертая

Коня Файер звали Малыш, и он тоже был подарком Кансрела. Она предпочла его всем другим лошадям из-за тусклой шерсти мышиного цвета и того, как спокойно он бродил за нею туда-сюда вдоль разделяющей их изгороди в тот день, когда она поехала на выставку Каттера выбирать себе лошадь.

Остальные животные либо не обращали на нее внимания, либо начинали нервничать и брыкаться, толкая друг друга и кусаясь. Малыш же держался поодаль, на безопасном расстоянии от их выкрутасов. Он рысцой бежал рядом с Файер, останавливаясь, когда останавливалась она, и с надеждой хлопая глазами; и каждый раз, как она отходила от загона, он замирал и ждал, пока она вернется.

– Мы зовем его Малыш, – объяснил Каттер, – потому что мозги у него размером с горошину. Ничему не научить. Да и на вид тоже не красавец.

Каттер торговал лошадьми, а еще добывал для Кансрела чудовищ контрабандой. Он жил на западе, в Больших горах, и раз в год провозил свой товар по всему королевству, устраивая выставки и распродавая его. Файер он не нравился – он плохо относился к своим зверям. А еще у него был огромный беспутный рот и глаза, которые смотрели на нее с таким отвратительным собственническим чувством, что хотелось свернуться в клубок, чтобы хоть как-то прикрыться.

К тому же он был не прав насчет Малыша. Файер знала, какой бывает взгляд у глупцов, как выглядит слабый ум – и у животных, и у людей. В Малыше ничего подобного не было. Зато она чувствовала, как мерин дрожит и упрямится, когда к нему приближается Каттер, и как он успокоился, как только Файер впервые коснулась его и шепотом поздоровалась. Она привыкла, что ее желали за ее красоту, но никто и никогда еще не нуждался в ее нежности.

Когда Каттер с Кансрелом на минуту отошли, Малыш вытянул шею через ограду и положил голову ей на плечо. Она потрепала его за ушами, а он блаженно всхрапнул и перепачкал ей волосы слюной. Она рассмеялась, и в ее сердце словно открылась какая-то дверь. Наверное, любовь с первого взгляда все же существует – или как минимум любовь с первых слюней.

Каттер доверительно сообщил ей, что она дурочка, а Кансрел попытался уговорить выбрать потрясающую черную кобылу – под стать ее яркой красоте. Но ей нужен был только Малыш, и три дня спустя Каттер доставил его к ней домой. Конь трясся от ужаса, потому что бесчеловечный торговец засунул его в одну повозку с пумой-чудовищем, разделив их одной только хлипкой деревянной перегородкой. Выбравшись наружу, Малыш тут же встал на дыбы и заржал, а Каттер ударил его кнутом и обозвал трусом.

Задыхаясь от негодования, Файер бросилась к лошади и со всей страстью принялась успокаивать разум Малыша, а Каттеру разъяренно высказала все, что она думает о его обращении с товаром, да еще в таких выражениях, которых никогда раньше не использовала.

Расхохотавшись, Каттер заявил ей, что в гневе она вдвойне соблазнительна – это с его стороны была, конечно же, большая ошибка, потому как любой, у кого была хоть капелька ума, поостерегся бы проявлять неуважение к леди Файер в присутствии ее отца. Файер торопливо отвела Малыша в сторону, потому что знала, что сейчас случится. Сначала Кансрел заставил Каттера ползать по земле, каяться и рыдать, потом внушил ему мучительную агонию от воображаемых ран и, наконец, перейдя к реальности, принялся пинать торговца между ног и не остановился, пока не решил, что тот усвоил урок.

А Малыш успокоился при первом же прикосновении Файер и с той самой минуты послушно выполнял все, о чем она просила.

Теперь она стояла рядом с Малышом, тепло укутанная на случай предрассветного холода, и Арчер, подойдя к ней, предложил помощь. Она покачала головой, схватилась за луку седла одной рукой и, задохнувшись от боли, подтянулась.

Всего лишь семь дней отдыха – рука уже сейчас доставляет неудобство, а к концу поездки начнет болеть. Но Файер решительно не хотела, чтобы к ней относились как к больной. Она послала Малышу заряд спокойствия, мягкую просьбу скакать сегодня осторожно ради нее. Вот еще одна причина, почему они с Малышом так подходили друг другу, – у него был теплый, восприимчивый разум.

– Поклонитесь от меня королеве, – напутствовал лорд Брокер, сидя в своем кресле посреди тропы. – Скажите ей, если однажды наступит в ее жизни спокойная минута, пусть приезжает навестить старого друга.

– Обязательно, – пообещал Арчер, натягивая перчатки. Потом, заведя руку за спину, коснулся оперения стрел, как всегда делал перед тем, как сесть на лошадь, – как будто хоть раз в жизни забывал надеть колчан – и вскочил в седло. Жестом показал стражам ехать впереди, а Файер – за ними, сам двинулся следом, и они отправились в путь.

С ними было восемь воинов. Больше, чем Арчер взял бы с собой, если бы отправился один, но ненамного. В Деллах выехать на дорогу в компании меньше чем шести спутников отважился бы только человек в крайней нужде, или самоубийца, или кто-то, у кого были тайные причины желать нападения разбойников. К тому же ущерб от присутствия Файер – постоянной мишени, а теперь еще и раненой – почти возмещался ее способностью чувствовать приближение и намерения встречающихся на дороге незнакомцев.

Вдали от дома Файер не могла позволить себе роскошь не использовать свою силу. В общем и целом не всякий разум одинаково притягивал ее внимание, если только она не тянулась к нему намеренно. Осязаемость разума зависела от того, насколько он мощный, каковы его намерения, знаком ли он ей, близко ли находится, открыт ли, знает ли о ее присутствии, и от множества других факторов. В пути никому нельзя позволить проскользнуть незамеченным, нужно непрерывно обыскивать окрестности и по возможности овладевать каждым встретившимся разумом, пока не станут ясны его намерения. А еще нужно особенно тщательно прятать собственный разум от хищных чудовищ. Иначе на дорогах слишком опасно.

Крепость королевы Роэн находилась в дне пути. Воины задали быстрый темп, спеша обогнуть пригород – достаточно близко, чтобы был слышен крик петухов, но достаточно далеко, чтобы быть замеченными. Самый верный способ для путешественника нарваться на грабителя или убийцу – это дать им заметить, что ты в пути.

Под скалами пролегали туннели, которые привели бы их к Роэн скорее, но их они тоже предпочитали избегать. По крайней мере, крутые наземные тропы на севере были все же безопаснее, чем таящаяся во тьме неизвестность.

Волосы Файер, конечно же, были плотно закрыты платком, и одежда на ней была самая обычная. И все же она надеялась, что они никого не встретят. Хищные чудовища обычно не обращали внимания на очарование глаз и тела, если не видели интересных волос, но мужчины не таковы. Если ее увидят, то начнут разглядывать. Разглядев, узнают – а от посторонних взглядов ей всегда было не по себе.

Надземный путь к крепости королевы Роэн был крутым и безлесым, потому что земли Файер и ее соседей от владений королевы отделяли Малые горы. Малыми они звались, поскольку их можно было преодолеть пешком и жить в них было легче, чем в Больших горах, отделявших Деллы на западе и на юге от неизведанных земель.

Грубо обтесанные, холодные, суровые и блеклые деревушки балансировали на вершинах утесов и ютились в долинах возле входов в туннели. Каждый раз, когда они ездили к Роэн, Файер разглядывала эти далекие селения и размышляла о них. Сегодня одной деревушки не оказалось на месте.

– На том утесе была деревня, – указала она, и тут ей стало ясно. Она увидела, что из-под снега торчат раздробленные каменные фундаменты старинных построек, а у подножия того утеса, на котором стояла деревня, валяются груды камней, дерева и щебня. Вся эта свалка кишела волками-чудовищами, а над ней кружили хищные птицы.

Мародеры придумали новый хитрый трюк – сбросить со скалы целую деревню, камень за камнем. Сжав губы, Арчер соскочил с коня.

– Файер, там есть живые люди?

Много живых разумов, но вот людей нет. Множество крыс, обычных и чудовищных. Файер покачала головой.

Нельзя было тратить лишние стрелы, поэтому стрелял Арчер. Сначала он сбил всех птиц, а потом начал оборачивать стрелы тканью, поджигать и стрелять в кучу чудовищ и останков. Он пускал одну за другой пылающие стрелы, пока вся свалка не занялась огнем.

В Деллах был обычай через огонь отправлять мертвых туда же, куда ушли их души, – в небытие, отдавая дань уважения тому, что все смертно, кроме самого мира.

Они быстро двинулись в путь, потому что ветром с той стороны доносило ужасную вонь.

Они преодолели уже больше половины пути к своей цели, когда взглядам их открылось зрелище, призванное укрепить их дух: из разлома горы далеко под ними полилось королевское войско и стук копыт громовыми раскатами прокатился по каменной равнине. Они остановились полюбоваться. Арчер указал на переднюю шеренгу командования.

– С ними король Нэш, – сказал он. – Вон он, видишь? Высокий, на коне чалой масти, рядом со знаменосцем. А с ним – его брат, командующий войском принц Бриган, с длинным луком в руке, на черной кобыле. Видишь, вон тот, в коричневом? Великие Деллы, ну разве не великолепное зрелище?

Файер никогда раньше не встречала сыновей Накса и уж точно никогда не видела такого огромного войска. Их были тысячи – пять тысяч, как уточнил Арчер в ответ на ее вопрос, – одни в сверкающих кольчугах, другие в темной форменной воинской одежде, лошади у всех сильные и быстрые, так что войско струилось по земле, словно река. Человек с луком в руке, принц и военачальник, сдвинулся вправо и отстал, поговорил с одним-двумя воинами в середине колонны, а потом снова устремился вперед. Они были так далеко, что на вид казались не больше мышей, но Файер слышала стук копыт пяти тысяч лошадей и чувствовала необъятную мощь десяти тысяч сознаний. А еще ей видны были цвета флага, поднятого знаменосцем, скачущим плечо к плечу с принцем, куда бы тот ни направился: серо-зеленая лесистая долина и кроваво-красное солнце в оранжевом небе.

Внезапно принц Бриган повернулся в седле, впившись взглядом в облака над собою, и в то же мгновение Файер почувствовала чудовищ. Бриган развернул свою черную лошадь и предупреждающе поднял руку, от чего несколько воинов остановились и вытянули стрелы из колчанов. Высоко над потоком воинов кружили три хищные птицы: две из них – цвета фуксии и одна – яблочно-зеленого. Их привлекли дрожь от копыт и запах лошадей.

Арчер и его воины тоже приготовились стрелять. Файер крепко схватилась за вожжи одной рукой, успокоила Малыша и попыталась решить, стоит ли мучить руку и тоже доставать собственный лук.

Но этого не потребовалось. Воины принца справились отлично, всего четырьмя стрелами подстрелив обоих пурпурных чудовищ. Зеленое оказалось хитрее – оно летало неровными кругами, меняя высоту и скорость, все снижаясь, снижаясь и постепенно приближаясь к колонне воинов. Стрелу, в конце концов поразившую его, выпустил Арчер – она пронеслась вниз прямо над головами скачущего галопом войска.

Чудовищная птица упала с неба и рухнула на равнину. Принц развернул лошадь и окинул взглядом горные дороги в поисках стрелка, не опуская лук на тот случай, если пустивший стрелу ему не понравится. Заметив Арчера и его людей, он убрал лук и приветственно поднял руку, а потом указал на труп зеленой птицы и следом – на него. Файер поняла: он имел в виду, что Арчер вправе забрать подстреленную добычу.

Арчер жестом показал: берите вы. Бриган поднял обе руки, благодаря, и его воины взвалили тело чудовища на спину лошади без всадника. Теперь, посмотрев внимательнее, она заметила, что всадников не было на многих лошадях – все они везли мешки, провиант и другую убитую дичь, чудовищную и обычную. Ей было известно, что вне Столицы войско короля само себя кормит и обеспечивает. Наверное, нужна целая прорва денег, чтобы прокормить такую толпу голодных мужчин.

Голодных мужчин и женщин, поправила она себя. Каждого, кто мог ездить верхом, сражаться и убивать, с радостью принимали в войско защитников королевства, и король Нэш не настаивал, чтобы это были именно мужчины. Или, если точнее, не настаивал принц Бриган. Войско называлось королевским, но на самом деле оно принадлежало Бригану. В народе говорили, что двадцатисемилетний Нэш самый что ни на есть настоящий король, но, если дело доходит до драки, младший даст ему сто очков вперед.

Поток всадников вдалеке начал вливаться в разлом у подножия другого утеса.

– В подземных ходах сегодня все-таки было бы безопасно, – заметил Арчер, – после всей этой толпы. Жаль, я не знал, что они так близко. Когда я в последний раз о них слышал, король был в своем дворце в Столице, а принц далеко на севере разбирался с пиккийцами.

На равнине под ними молодой принц, развернув лошадь, присоединился к хвосту колонны; но перед этим взгляд его остановился на Файер. Он не мог разглядеть ее с такого расстояния, да еще когда солнце светило ему в лицо. Едва ли он сумел понять что-то, кроме того, что она друг Арчера, девушка, одетая как мальчик, с покрытой головой. И все же щеки Файер запылали. Он понял, кто она такая, – это точно. Свидетельство тому – взгляд, который он бросил на нее, отворачиваясь, и ярость, с какой пришпорил лошадь. А еще – его разум, запертый и холодный.

Вот почему она всегда избегала встречаться с Нэшем и Бриганом. Естественно, что сыновья короля Накса презирают ее. Файер сгорала от позора, который оставил ей в наследство отец.

Глава пятая

Было бы слишком смело надеяться, что король и его военачальник проедут так близко от поместья своей матери и не заглянут к ней. Последний отрезок пути они двигались по каменистым холмам, заполненным расположившимися на отдых королевскими воинами.

Лагеря никто не разбивал, но некоторые воины спали, некоторые – готовили на огне мясо или играли в карты. Солнце уже садилось. Измученный дорогой разум Файер никак не хотел вспоминать, двигаются ли войска в темноте. Она понадеялась, что они не останутся ночевать на этих холмах.

Арчер и его гвардейцы стеной окружили ее, пока они ехали через войско. Он расположился со стороны раненой руки, так близко, что их ноги то и дело соприкасались. Файер не поднимала головы, но все же чувствовала взгляды на своем теле. Изнемогая от усталости и боли, она по-прежнему держала разум начеку, контролировала окружающие мысли, выискивая опасность, выслеживая короля и его брата и отчаянно желая их не встретить.

Среди воинов были женщины, но немного. Время от времени она слышала свистки, ворчание и оскорбительные комментарии. Между воинами развязалась не одна драка, но ей никто не угрожал.

А когда путники приблизились к въезду на подъемный мост, она, встрепенувшись, подняла голову и даже обрадовалась тому, что вокруг было полно воинов. Ей было известно, что к югу от Малых гор птицы-чудовища иногда летают стаями, ищут густонаселенные места и кружат над ними в ожидании, но ничего подобного она еще никогда в своей жизни не видела. Должно быть, не меньше двух сотен хищников сияли яркими красками в оранжево-розовом небе, так высоко, что достать их стрелой можно было разве что при большой удаче. От их криков Файер похолодела. Рука дернулась к платку, проверить, не выбились ли волосы – потому что если бы чудовища поняли, кто она такая, то не обратили бы внимания даже на войско. Все две сотни бросились бы на нее.

– Все в порядке, любимая, – шепнул ей Арчер. – Нужно поторопиться. Мы почти внутри.

Оказавшись в крытом дворе крепости королевы Роэн, Арчер помог Файер выбраться из седла – она скорее упала, чем спрыгнула, со спины Малыша, кое-как восстановила равновесие, держась за коня и за друга, и отдышалась.

– Ты в безопасности. – Арчер обнял ее, поддерживая. – До ужина успеешь отдохнуть.

Файер бездумно кивнула.

– Помягче с ним, – кое-как выговорила она, когда слуга взял у нее из рук вожжи Малыша.

Она едва заметила девушку, которая отвела ее в ее покои. Арчер все время был рядом – поставил у дверей своих стражей и предупредил служанку, чтобы осторожней обращалась с раненой рукой.

Потом он ушел. Девушка усадила Файер на постель, помогла раздеться и развязать платок, и она тут же рухнула на подушки. Если служанка и разглядывала ее изумленным взглядом, неверяще касаясь ее огненных волос, Файер было все равно. Она уже спала.

Когда она проснулась, по всей комнате мерцали свечи – их зажигала невысокая женщина в коричневом платье. Файер узнала живой и теплый разум Роэн, а когда женщина повернулась – ее темные глаза, красиво очерченные губы и обрамляющую лицо белую прядь в длинных черных волосах.

Роэн поставила свечу, присела на край кровати и улыбнулась сонному виду Файер:

– Рада видеть тебя, леди Файер.

– И я рада, ваше величество.

– Я говорила с Арчером. Как твоя рука? Хочешь есть? Давайте пообедаем сейчас, пока не приехали мои сыновья.

Ее сыновья.

– Разве они еще не здесь?

– Пока что они снаружи, с Четвертым войском. Бриган сегодня передает командование Четвертым одному из своих капитанов и отсылает его на восток, и, видимо, все это требует бесконечных приготовлений. Через день-другой сюда прибудет Третье войско. Тогда Бриган поедет в Столицу и оставит Нэша во дворце, а потом поведет их на юг.

Столица. Она стоит на зеленой равнине, там, где Крылатая река впадает в Зимнее море, королевский дворец, выточенный из блестящего черного камня, возвышается над его водами. Говорят, что дворец прекрасен, в нем процветают искусства, медицина и науки. Файер видела его, только когда была младенцем, и совсем не помнила.

Она тряхнула головой. Довольно грезить наяву.

– Поведет их, – повторила она, еще не совсем проснувшись. – Их?

– Бриган делит свое время поровну между войсками, – объяснила Роэн и похлопала Файер по коленке. – Давай, милая. Поужинай со мной. Мне хочется услышать о жизни по ту сторону Малых гор, и времени у нас немного. – Встав, она подхватила со стола свою свечу. – Я пришлю кого-нибудь помочь тебе.

Роэн скользнула в дверь и захлопнула ее за собой. Файер со стоном высунула ноги из-под одеяла, мечтая о том дне, когда проснется и обнаружит, что может пошевелить рукой без этой бесконечной боли.

Файер с Арчером ужинали за небольшим столом в гостиной Роэн. Эта крепость была ее домом еще много лет назад, до того, как она вышла за короля, и снова стала им, когда Накс умер. Это был скромный замок с высокими стенами, огромными конюшнями, дозорными башнями и двором, который соединял деловое крыло с жилым и личными покоями. При этом замок был достаточно велик, чтобы в случае осады за его стенами могли укрыться люди из приличного количества окружающих городков. Роэн управляла замком твердой рукой и посылала отсюда помощь тем из северных лордов и дам, кто изъявлял желание жить в мире. О чем бы ни просили – о воинах, провианте, оружии или разведчиках, – Роэн готова была это дать.

– Пока ты отдыхала, я поднялся на внешнюю стену, – рассказал Арчер, – и подождал, пока кто-нибудь из чудовищ спустился достаточно низко. Правда, подстрелил только двух. Ты чувствуешь? Я даже из этой комнаты ощущаю их голод.

– Кровожадные твари, – вздохнула Роэн. – Они не спустятся, пока войска здесь. А потом снова начнут кружить над головами и ждать, когда кто-нибудь покажется из ворот. В стаях они еще умнее и красивее, и их гипнотическая сила, конечно, увеличивается. Ужасно влияют на настроение людей в крепости, скажу я вам. У меня есть пара слуг, за которыми приходится следить, иначе они возьмут и добровольно выйдут прямиком в пасть чудовищам. Эта стая уже два дня тут кружит. Такое облегчение, что Четвертое появилось, – впервые за два дня можно спокойно посылать людей наружу. Нельзя, чтобы птицы тебя заметили, милая. Поешь супу.

Файер обрадовалась супу, который ей налила служанка, потому что его не надо было резать. Удобно устроив левую руку на колене, она погрузилась в размышления. Хищники в стае нетерпеливы. Покружат здесь самое большее неделю, а потом двинутся дальше, но пока что они с Арчером застряли в замке. Если только не выехать через день-два, когда новая толпа воинов прибудет забрать своего командира и короля.

Есть ей тут же расхотелось.

– Кроме того, что мы замурованы, – досадливо проговорила Роэн, – мне надоело сидеть под крышей. Наше небо и без нее темновато, а так и вовсе тоскливо становится.

Большую часть года двор Роэн и проходы к конюшням находились под открытым небом, но почти каждую осень налетали проливные дожди, да и стаи хищных птиц появлялись без предупреждения. Поэтому над крепостью построили складные холщовые крыши на навесных деревянных рамах, которые раскладывались над открытыми участками двора и одна за другой, вставая на место, обеспечивали защиту, но не оставляли иного освещения, кроме внешних окон.

– Отец вечно называет стеклянные крыши королевского дворца ненужной роскошью, – заметил Арчер, – а я провел достаточно времени под такими крышами, как ваши, и теперь оценил стекло по достоинству.

– Примерно раз в три года Наксу и вправду приходило в голову что-нибудь путное, – улыбнулась Роэн в тарелку и вдруг резко сменила тему. – Встреча будет не из легких. Но может быть, мы сможем обсудить с моими людьми произошедшее на ваших землях завтра. У нас будет больше времени, когда уедет Третье.

Она избегала прямо упомянуть то, о чем они все сейчас думали. Наконец Арчер спросил без обиняков:

– Файер ничто не угрожает со стороны короля или принца?

Роэн не стала притворяться, будто не понимает:

– Я поговорю с Нэшем и Бриганом и сама представлю ее.

Арчера такой ответ не успокоил.

– Ей ничто не угрожает?

Мгновение Роэн молча смотрела на него, а потом повернулась к Файер. Взгляд у нее был теплый, кажется, даже извиняющийся.

– Я знаю своих сыновей, – сказала она, – и знаю Файер. Бригану она не понравится, а Нэшу понравится чересчур сильно. Но и с тем и с другим она сумеет справиться.

Арчер сделал глубокий вдох, с грохотом положил вилку и откинулся на спинку стула, сжав губы. Файер было ясно, что лишь из-за присутствия королевы он не стал высказывать то, что читалось в его глазах: не стоило ей приезжать.

В груди у нее вдруг запылала уверенность. Она решила послушать Роэн.

Ни королю, ни его военачальнику не заставить ее отступить.

Но, конечно же, обстоятельства не имеют привычки подчиняться желаниям людей, и Роэн не могла быть везде одновременно. Когда все случилось, Файер с Арчером как раз шли после ужина через двор в отведенные им покои. В то самое мгновение, как она почувствовала чье-то приближение, ворота распахнулись и во двор, заполнив его шумом, въехали двое всадников, залитые светом горящего за воротами костра. Арчер и все, кто был во дворе, упали на одно колено, но Файер осталась стоять, изумленная и парализованная. Первый всадник выглядел в точности как все портреты Накса, которые ей довелось видеть. Вторым всадником был ее отец.

В голове помутилось. Кансрел. Волосы, сияющие в свете пламени серебристо-голубыми переливами, прекрасные синие глаза. Она уставилась прямо в них и увидела, как они смотрят на нее в ответ – в них плещется гнев и ненависть, потому что Кансрел восстал из мертвых и от него никуда не спрятаться.

– Встань на одно колено, – шепнул ей Арчер, но он мог бы и не утруждаться, потому что в следующую секунду она просто рухнула на оба.

А потом ворота захлопнулись. Белое пламя костра скрылось, и в свете факелов все стало желтым. Всадник смотрел на нее все с той же ненавистью, но тени прогнали воспоминание о Кансреле. Волосы у него были темные, а глаза – светлые, и это был всего лишь обычный человек.

Лежа на земле, Файер мелко дрожала. Конечно, теперь она узнала и его черную кобылу, и брата, и чалого коня. Это не Накс и Кансрел, а Нэш и Бриган. Они соскочили на землю и принялись спорить. Ее трясло так, что слова доходили с трудом. Бриган, кажется, предложил бросить кого-то чудовищам. Нэш ответил, что король здесь он и решать ему и он не собирается бросать такую женщину никаким чудовищам.

Арчер склонился к Файер, повторяя ее имя, взял ее лицо в ладони и что-то твердо сказал спорящим братьям. Потом поднял ее на руки и унес со двора.

Одно Файер знала о себе точно: разум иногда ошибался, но настоящим предателем было тело.

Арчер уложил ее на кровать и сел рядом, взял ее ладони в свои и принялся растирать. Дрожь понемногу утихла.

В голове у нее бродило эхо его голоса. Постепенно она сложила вместе слова, что Арчер сказал королю и принцу перед тем, как поднять ее и унести: «Собираетесь бросить ее чудовищам – тогда меня вам тоже придется выбросить».

Она поймала его руки и сжала.

– Что с тобой случилось? – тихо спросил он.

Что с ней случилось?

Она посмотрела в его полные беспокойства глаза.

Позже, все объяснения позже. А сейчас ей просто необходимо дать понять своему полному жизни другу, что ей вдруг так отчаянно понадобилось. Она потянула его за руки.

Арчер всегда быстро соображал. Он наклонился к ней и поцеловал, а когда Файер потянулась к его рубашке, остановил и сказал, чтобы не утомляла руку и позволила ему все сделать самому.

Она подчинилась его щедрому предложению.

После они разговаривали шепотом.

– Когда он въехал во двор, – рассказала она, лежа на боку лицом к нему, – мне показалось, что мой отец вернулся из мертвых.

Лицо его выразило сначала изумление, а потом понимание. Он провел подушечками пальцев по ее волосам:

– Ох, Файер, тогда все понятно. Но Нэш совсем не похож на Кансрела.

– Не Нэш. Бриган.

– А Бриган еще меньше.

– Это все из-за света, – пояснила она, – и ненависти во взгляде.

Он нежно коснулся ее лица и плеча, как всегда осторожничая с перевязанной рукой, и поцеловал.

– Кансрел умер. Он ничего тебе не сделает.

Она подавилась словами, которые не могла сказать вслух, но произнесла их мысленно: «Он был мне отцом».

Арчер крепко обнял ее, и она, закрыв глаза, спрятала мысли подальше, так чтобы думать только о запахе и прикосновениях Арчера у себя на лице, на груди, на животе, по всему телу. Арчер прогонял воспоминания.

– Останься со мной, – сонно сказал он чуть позже, продолжая обнимать ее. – Одной тебе будет опасно.

Как странно, что его тело так хорошо ее понимает, а сердце так чувствует то, что касается Кансрела, и все же самых простых вещей он усвоить не может. Арчер не мог бы придумать таких слов, от которых ей бы захотелось уйти сильнее.

Если говорить честно, она, скорее всего, все равно ушла бы.

Из любви к нему она дождалась, пока он заснет.

Она не собиралась искать неприятностей, просто хотела, чтобы звезды измотали ее – тогда она смогла бы спать без сновидений. Чтобы добраться до звезд, нужно было найти окно наружу, и она решила пойти на конюшни, потому что там в такой поздний час едва ли можно было наткнуться на королей и принцев. К тому же, даже если там нет окон, по крайней мере, она увидится с Малышом.

Перед тем как выйти, Файер спрятала волосы и оделась в темное. Конечно, некоторые из воинов и слуг, которых она миновала по пути, пялились на нее, но никто не досаждал, как и всегда в этом замке. Роэн проследила, чтобы люди под ее крышей, как могли, научились ограждать свой разум. Роэн знала, как это важно.

Крытый проход на конюшни был пуст, вокруг уютно пахло чистым сеном и лошадьми. На конюшнях было темно – лишь в ближнем углу горел один факел. Большинство лошадей, включая Малыша, спали. Он дремал стоя, но наклонясь, словно башня, которая вот-вот опрокинется. Она бы разволновалась, если бы не знала, что он часто спит вот так – склонившись на сторону.

В дальней стене было окно, выходящее наружу, но звезд она в нем не увидела – ночь выдалась облачная. Развернувшись, Файер прошла обратно по длинному проходу между лошадьми и остановилась рядом с Малышом, улыбаясь тому, как он спит.

Открыв дверь, она протиснулась в стойло, решив посидеть с ним и усыпить себя песней. Даже Арчер не нашел бы что возразить. Никому ее здесь не найти: она свернулась в клубок у самой двери – никто ее даже не увидит. А если Малыш проснется, то не удивится, что хозяйка мурлычет что-то у его ног, – Малыш привык к ее ночным похождениям.

Она удобно устроилась и тихонько затянула песню о склонившемся коньке.

Ее разбудил Малыш, и она тут же поняла, что уже не одна. Где-то очень близко зазвучал тихий баритон.

– Я сражаюсь с мародерами и контрабандистами, потому что они попирают королевскую власть. Но есть ли у нас на самом деле право на эту власть?

– Мне страшно, когда ты так говоришь. – Голос принадлежал Роэн. Файер прижалась к двери стойла.

– За тридцать лет сделал король хоть что-то, чтобы заслужить верность народа?

– Бриган…

– Я понимаю мотивы некоторых моих врагов лучше, чем свои собственные.

– Бриган, в тебе говорит усталость. У твоего брата справедливое сердце, ты это знаешь, и с твоей помощью он правит верно.

– Я замечаю в нем некоторые из отцовских склонностей.

– Ну а что ты будешь делать? Позволишь грабителям и контрабандистам творить, что им заблагорассудится? Отдашь королевство лорду Мидоггу и его злобной сестрице? Или лорду Гентиану? Нэш на троне – лучший вариант для народа. А если ты отречешься от него, начнется гражданская война на четыре стороны. Ты, Нэш, Мидогг, Гентиан. Боюсь представить, кто выйдет победителем. Уж точно не ты, если королевское войско расколется, пойдя за тобой и твоим братом.

Этого разговора Файер нельзя было слышать ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае. Она понимала это, но делать было нечего – открыться сейчас было бы катастрофой. Она не двигалась и почти не дышала, но против воли внимательно прислушивалась – настолько ее изумило то, что сердце командующего королевскими войсками гложут сомнения.

– Матушка, – теперь он говорил мягко, – ты преувеличиваешь. Я никогда не отрекся бы от брата, тебе это прекрасно известно. Как и то, что я не хочу быть королем.

– Опять ты за свое. Это меня тоже беспокоит. Если Нэша убьют, тебе просто придется стать королем.

– Близнецы старше меня.

– Ты сегодня специально притворяешься дурачком. Гаран нездоров, Клара – женщина, и оба они незаконнорожденные. Деллам не пережить трудные времена без настоящего короля.

– Какой из меня король?

– Тебе двадцать два, и ты командуешь королевским войском не хуже Брокера. Твои воины за тебя проткнут себе грудь собственным мечом. Самый настоящий король.

– Ну ладно. Но – великие скалы! – матушка, я никогда не соглашусь стать королем.

– Когда-то ты считал, что никогда не станешь воином.

– Не напоминай. – Голос его звучал устало. – Вся моя жизнь – искупление жизни отца.

За этим последовало долгое молчание. Файер перестала дышать. Жизнь в искупление жизни отца – как это ей знакомо. Она понимала это всей душой – без слов, даже без мыслей, понимала так, как понимала музыку.

Малыш заволновался и высунул голову из стойла, чтобы посмотреть на шепчущихся.

– Просто пообещай, что будешь исполнять свой долг, Бриганделл. – Роэн намеренно назвала его королевским именем.

Голос принца изменился. Кажется, он рассмеялся себе под нос.

– Я стал таким великим воином, что ты решила, будто я ношусь по скалам и тычу в людей мечами из удовольствия.

– Послушай сам себя, и перестанешь винить меня за беспокойство.

– Я исполняю свой долг, матушка, как делал каждый день своей жизни.

– Вы с Нэшем превратите Деллы в королевство, достойное таких защитников. Восстановите порядок и справедливость, которые Накс и Кансрел разрушили своим безразличием.

Внезапно смех в его голосе куда-то делся.

– Не нравится мне это чудовище.

– Нэшделл – не Наксделл, а Файер – не Кансрел, – мягко произнесла Роэн.

– Да она еще хуже – она женщина. Нэшу перед ней ни за что не устоять.

– Бриган. – В голосе Роэн появились твердые нотки. – Файер не нужен Нэш. Она не соблазняет мужчин и не пользуется ими.

– Надеюсь, что ты права, матушка, потому что мне не важно, как хорошо ты к ней относишься. Если она поведет себя как Кансрел, я сломаю ей шею.

Файер забилась в угол. К ненависти она привыкла, и все же каждый раз на душе становилось так холодно и тяжело. Сил не было думать о том, как отчаянно придется охранять себя от этого человека.

И тут вдруг произошло нечто нелепое. Бриган протянул ладонь к ее коню.

– Бедняга, – сказал он, гладя Малыша по носу. – Мы тебя разбудили. Спи.

– Это ее конь, – заметила Роэн. – Конь чудовища, которому ты только что угрожал.

– Ну что ж. Ты красавец, – ласково сказал Бриган Малышу. – Не твоя вина, что у тебя такая хозяйка.

Конь ткнулся носом в ладонь новому другу. Роэн с Бриганом вскоре ушли, а Файер все комкала в кулаках ткань своих юбок, с трудом сглатывая, не в силах побороть охватившую ее неистовую симпатию.

По крайней мере, если этот человек решит убить ее, можно быть спокойной – Малыша он не тронет.

Глава шестая

Долгая ночь никак не хотела заканчиваться, – видно, в королевской семье сегодня не спал никто. Файер едва успела перейти двор и скользнуть в коридор, который вел к ее покоям, как тут же наткнулась на короля. Он брел куда глаза глядят, необыкновенно красивый в свете факелов. Стоило ему заметить ее, как глаза его остекленели. Ей показалось, что от него пахнет вином, а когда он бросился к ней, прижал к стене и попытался поцеловать, все сомнения испарились.

Хоть он и напал внезапно, ей помогло помутившее его разум вино. «Ты не хочешь меня целовать».

Нэш прекратил попытки, но по-прежнему терся о нее, гладя по груди и спине. Руке было больно.

– Я люблю тебя, – зашептал он, окатив ее хмельным дыханием. – Я хочу на тебе жениться.

«Нет, не хочешь. Ты не хочешь даже трогать меня. Ты хочешь меня отпустить».

Нэш отступил на шаг, и она отшатнулась, жадно глотая свежий воздух и оправляя платье, и собралась сбежать.

А потом вдруг снова развернулась к нему и сделала то, чего никогда раньше не делала. «Извинись передо мной, – яростно подумала она. – С меня хватит. Извиняйся».

Король тут же с благородной грацией встал перед ней на одно колено, в его черных глазах плескалось неподдельное раскаяние.

– Миледи, простите мне это оскорбление. Вы можете смело идти в свои покои.

Она поспешила прочь, прежде чем кто-либо увидел это абсурдное зрелище – король на коленях перед ней. Файер было стыдно за себя. А еще, познакомившись с королем, она теперь тревожилась за судьбу королевства.

До спальни оставалось всего ничего, как вдруг из темноты вынырнул Бриган, и это окончательно лишило Файер присутствия духа.

Не нужно было даже тянуться к его разуму, чтобы понять, что он закрыт от нее, словно крепость с каменными стенами без единой трещины. Единственной защитой от Бригана были ее собственные жалкие силы. И слова.

Он прижал ее к стене так же, как только что Нэш, взял за запястья и завел руки за голову так резко, что от боли в ране из глаз у нее брызнули слезы, а потом прижал своим телом, чтобы она не могла двинуться. Лицо его излучало такую ненависть, что было похоже на маску рычащего зверя.

– Проявите хоть малейшее намерение подружиться с королем, – сказал он, – и я вас убью.

Бессилие было унизительным, к тому же он даже сам не подозревал, насколько больно ей делал. У нее перехватило дыхание, говорить не было сил. «Вы так похожи на своего брата, – жарко подумала она ему в лицо. – Только он несколько романтичнее».

Руки на ее запястьях сжались сильнее.

– Лживая пожирательница чудовищ.

От боли из глаз ее лились слезы. «Вы меня разочаровали. Люди говорят о вас так, будто вы какой-то особенный, но что особенного в том, чтобы зажимать беззащитных женщин в темных углах и называть их грязными словами? Обычное дело».

– И я должен поверить, что вы беззащитны? – оскалился он.

«Против вас – да».

– Но не против королевства.

«Я не собираюсь выступать против королевства. По крайней мере, – добавила она, – не больше, чем вы, Бриганделл».

У него был такой вид, будто она дала ему пощечину. Исчез яростный оскал, во взгляде проглянула вдруг усталость и неуверенность. Он отпустил ее запястья и отступил чуть назад, достаточно для того, чтобы она сумела отойти от него и от стены, отвернуться и обхватить правой рукой раненое плечо. Ее всю трясло, платье стало липким – рана снова открылась и кровоточила. Он сделал ей очень больно, и она была зла, как никогда в жизни.

Файер не поняла, откуда в легких взялся воздух, но не стала сдерживать рвущиеся с губ слова.

– Вижу, вы хорошо изучили пример своего отца, прежде чем решить, кем хотите стать, – прошипела она. – Деллы в надежных руках, да? Вы и ваш брат, вы… вы оба можете катиться к зверям.

– Это из-за вашего отца погиб король и Деллы тоже, – выплюнул он в ответ. – Я жалею лишь о том, что сам он не умер от моего меча. Я презираю его за то, что он покончил с собой и не доставил мне удовольствия убить его, и завидую чудовищу, которое перегрызло ему горло.

Тут она повернулась к нему и впервые за все это время увидела, по-настоящему увидела. Он часто дышал, сжимая и разжимая кулаки. Глаза у него были ясные, очень светлого серого цвета и сверкали чем-то большим, чем гнев, чем-то отчаянным. Крепкий, чуть выше среднего роста. У него был красиво очерченный рот, как у его матери, но, кроме него и этих кристальных глаз, во внешности его не было ничего примечательного. Бриган смотрел на нее в таком напряжении, что, казалось, вот-вот треснет, и внезапно ей подумалось, что он так молод, а груз на его плечах так велик, что он на грани полного изнеможения.

– Я не знал, что вы ранены, – добавил он, глядя на кровь на ее платье, и этим окончательно запутал Файер, потому что в голосе его звучало искреннее сожаление. Ей не хотелось слушать извинения – куда справедливее ненавидеть его, потому что он отвратителен.

– Вы бесчеловечны. Только и делаете, что причиняете людям боль, – сказала она, потому что не могла придумать ничего хуже. – Это не я чудовище, а вы.

И, развернувшись, ушла.

Сперва она пошла в комнату Арчера, чтобы смыть сочащуюся кровь и перевязать руку, а потом пробралась к себе – Арчер по-прежнему спал в ее постели. Раздевшись, она подняла с пола его рубашку и натянула на себя. Ему будет приятно, что она решила ее надеть, и он ни за что не догадается, что ей просто нужно скрыть запястья, багровые от синяков, которые ему видеть нельзя. У нее сейчас не хватит сил на Арчера и его мстительную ярость.

Порывшись в сумках, Файер нашла травы, предохраняющие от беременности, проглотила их всухомятку, прильнула к Арчеру и провалилась в сон без сновидений.

На следующее утро ей показалось, что она не просыпается, а тонет. Арчер чем-то отчаянно шумел, собираясь. Она с усилием выплыла из забытья и поднялась на постели, задушив стон от старой боли в плече и новой – в запястьях.

– Ты такая красивая по утрам. – Арчер остановился перед ней и поцеловал в нос. – И невозможно хороша в моей рубашке.

Может, и так, но чувствовала она себя просто трупом. Если бы только можно было поменяться: как приятно было бы выглядеть трупом, но при этом чувствовать себя невозможно хорошо.

Арчер был уже одет, не считая рубашки, и совершенно точно собирался уходить.

– Куда ты так торопишься?

– Сигнальный огонь зажгли, – ответил он.

Сигнальный огонь зажигали в городах, расположенных в горах, когда на них кто-то нападал, чтобы призвать на помощь соседей.

– Что за город?

– Серый Порт, к северу отсюда. Нэш и Бриган выступают сейчас же, но птицы нападут до того, как они доберутся до туннелей. Я буду стрелять со стены вместе со всеми, кто может держать лук.

Она моментально проснулась, словно ее бросили в ледяную воду.

– Значит, Четвертое уже уехало? Сколько воинов у Нэша с Бриганом?

– Восемь моих, и Роэн дала еще сорок своих гвардейцев.

– Всего сорок!

– Она многих отправила с Четвертым, – объяснил Арчер. – Воины из Третьего их заменят, но они, конечно, еще не подоспели.

– Пятьдесят человек против двух сотен птиц? Они с ума сошли?

– Или так, или вовсе проигнорировать просьбу о помощи.

– Ты не едешь с ними?

– Принц счел, что мой лук принесет больше пользы на стене.

Принц. Она замерла.

– Он сюда приходил?

Арчер взглянул на нее искоса:

– Конечно нет. Его люди не могли меня найти, и тогда пришла Роэн.

Это было не важно, она тут же забыла об этом, поглощенная другим фактом – пятьдесят безумцев собираются пробиться через стаю из двух сотен птиц-чудовищ. Поднявшись с постели, она взяла одежду и скрылась в ванной, чтобы Арчер не заметил ее запястий, пока она переодевается, а когда вышла, он уже ушел.

Файер спрятала волосы, надела щиток на руку и, схватив лук и колчан со стрелами, побежала за ним.

В моменты отчаяния Арчер опускался даже до угроз. Вокруг них в конюшнях кричали воины и суетились кони, и он сказал, что привяжет ее к стойлу Малыша, если понадобится, но на стену не пустит.

Это все были пустые слова, Файер пропустила их мимо ушей и обдумала все шаг за шагом. Стреляла она хорошо. Рука зажила достаточно, чтобы можно было стрелять, пока хватит сил терпеть боль. К тому времени, как воины доскачут до туннеля, она успеет убить двух или, может, трех чудовищ – а значит, на воинов эти три чудовища не нападут.

А чтобы убить человека, достаточно и одного.

Кто-то из этих пятидесяти погибнет еще до того, как они доберутся до места битвы в Сером Порту.

И вот тут рассуждения кончались и начиналась паника. И зачем они только едут. Зачем рисковать собой ради спасения какого-то городка… Раньше она не понимала, что люди имеют в виду, когда говорят, что принц и король – храбрецы. Зачем им понадобилось быть храбрецами?

Она повернулась вокруг себя, ища глазами братьев. Нэш, уже на коне, был взвинчен и рвался в путь – из вчерашнего пьяного балбеса он превратился в лидера, который как минимум создавал впечатление царственности. Бриган ходил меж воинов и подбадривал их, время от времени переговариваясь с матерью. Он был спокоен и уверен, даже посмеялся над шуткой одного из гвардейцев Арчера.

А потом через груды клацающего оружия и кожаных седел он увидел ее и тут же помрачнел. Глаза заледенели, губы сжались, лицо приобрело знакомое ей выражение.

Один взгляд на нее убил его веселье.

Что ж. Не у него одного есть право рисковать своей жизнью, и не у него одного хватит на это храбрости.

Когда Файер повернулась к Арчеру и пообещала, что не собирается стрелять в чудовищ со стены, ее план казался ей очень разумным. А потом она бросилась к стойлу Малыша, решившись на поступок, в котором не было никакой логики – ну, может быть, только самая глубинная.

Она понимала, что все действо займет лишь несколько минут. Птицы нападут, как только осознают свое численное преимущество. Хуже всего придется тем, кто поедет в хвосте колонны, – им придется замедлиться, когда первые всадники вступят в ближайший туннель. Те, кто доберется до подземного хода, выживут. Птицы не любят темноты и тесноты подземелий и в туннели за добычей не последуют.

Из разговоров в конюшне Файер выяснила, что Бриган поставил короля в голове колонны, а лучших копейщиков и фехтовальщиков – в хвосте, потому как в момент атаки хищники будут слишком близко для лучников. Сам принц будет замыкать шествие.

Лошадей выводили по одной и собирали у ворот, и она оседлала Малыша, прикрепив к седлу лук и копье. Пока она вела коня во двор, никто не обращал на нее внимания – частично потому, что она контролировала мысли окружающих и отвращала их, стоило им приблизиться. Отведя Малыша в конец двора, подальше от ворот, она попыталась передать ему, что им предстоит нечто очень важное, и что ей очень жаль, и что она его очень любит. Он в ответ обслюнявил ей шею.

Тут Бриган отдал приказ. Слуги раскрыли ворота и подняли решетку, и воины ворвались в дневной свет. Файер поднялась в седло и, пришпорив Малыша, ринулась за ними. Она проскочила в закрывающиеся ворота и поскакала в одиночестве прочь от воинов – в пустую каменную равнину к востоку от поместья Роэн.

Воины сосредоточенно смотрели на север и вверх и не заметили ее. Зато заметили несколько птиц – они с любопытством отвлеклись от пикирования на солдат, но их было так мало, что Файер сумела их застрелить, скрежеща зубами от боли. Лучники на стене, скорее всего, ее увидели – она чувствовала это по волнам изумления и паники, которые посылал ей Арчер. «Я, скорее всего, выживу, если ты останешься на стене и продолжишь стрелять», – послала она ему мысль в отчаянии, надеясь, что этого будет достаточно и он не додумается выбираться из замка вслед за ней.

Файер уже была довольно далеко от ворот, и первые воины доехали до подземного хода, когда в хвосте колонны началось сражение людей с чудовищами. Пора. Она остановила своего храброго коня и развернула его, а потом сдернула с головы платок, и волосы полились вниз по плечам, словно огненная река.

Мгновение ничего не происходило, и она начала паниковать, думая, что план не сработает. Сбросила мысленную защиту, чтобы ее узнали, – ничего. Тогда сама потянулась к ним, чтобы привлечь внимание.

Тут одна из чудовищных птиц в небе почувствовала ее, а потом увидела и издала ужасный крик, похожий на скрежет металла по металлу. Файер знала, что означает этот крик, – и остальные птицы тоже знали. Они поднялись и двинулись прочь от воинов, словно рой комаров. Устремились в небеса, отчаянно кружась и ища чудовищную добычу, – и нашли ее. О воинах было забыто. Все до одного чудовища устремились за ней.

Теперь оставалось сделать две вещи: добраться живой вместе с конем до ворот, если получится, и удостовериться, что никто из воинов, увидев, что она сделала, не решится на что-нибудь героически-идиотское. Она пришпорила Малыша и со всей силы обрушилась на разум Бригана – не приказом, это было бесполезно, а лишь сообщением. «Если вы не продолжите путь в Серый Порт, значит я сделала это впустую».

Она знала, что принц колеблется, хоть и не видела его и не слышала его мыслей. Лишь ощущала, что разум Бригана по-прежнему здесь, – значит, он не двигается, как и его лошадь. Ей подумалось, что, если понадобится, можно было бы заставить ехать его черную кобылу.

«Оставьте это мне, – взмолилась она. – Я вправе рисковать своей жизнью, как вы рискуете своей».

Его разум скрылся в туннеле.

И теперь только скорость Файер и Малыша противостояла роящимся хищникам, нападающим сверху и с севера. Малыш от отчаяния творил чудеса. Еще никогда он не мчался так быстро.

Она низко пригнулась в седле. Когда первая птица вцепилась ей когтями в плечо, она бросила в нее свой лук – он теперь был всего лишь бесполезной деревяшкой. Вот колчан на спине мог послужить хоть какими-то доспехами. Файер взяла копье и выставила назад, чтобы хищникам было сложнее до нее добраться, схватила нож и взмахивала им всякий раз, как чувствовала, что в плечи или голову впиваются когти и клювы. Боли она больше не замечала, один только шум – быть может, ее собственные крики – и еще что-то яркое, наверное ее волосы и кровь, а еще она чувствовала ветер – это Малыш несся стремглав. И – внезапно – прямо у нее над головой начали пролетать стрелы.

Коготь схватил ее за шею и, дернув, высоко поднял в седле, и ей подумалось, что вот сейчас она и умрет. Но тут напавшую птицу поразила стрела, а за ней последовали другие, и, бросив взгляд вперед, она заметила совсем близко открывающиеся ворота, а в них – Арчера, который пускал стрелы одну за другой с такой скоростью, о которой она даже не подозревала.

А потом он отступил в сторону, и Малыш ворвался в проем, а позади них в закрывающиеся ворота тяжело бились, крича и скребясь о дерево, тела чудовищ. Файер позволила Малышу самому решать, куда скакать и когда остановиться. Ее окружили люди, Роэн тянулась за поводьями, и она чувствовала, что Малыш хромает; а потом посмотрела на его спину, круп и ноги – они были разорваны в клочья и истекали кровью. Из горла вырвался крик ужаса, а следом ее вырвало.

Кто-то схватил ее под руки и стащил с седла. Арчер, весь напряженный и дрожащий, а на лице и в мыслях – желание придушить ее голыми руками. А потом Арчер стал разноцветным и потемнел.

Глава седьмая

Первым, что она почувствовала, очнувшись, была жалящая боль, а еще – ощущение враждебного разума, который суетился где-то в коридоре за дверью спальни. Разум чужака. Она попыталась сесть и задохнулась от боли.

– Вам нужно отдыхать, – сказала женщина, сидящая в кресле у стены. Целительница Роэн.

Файер пропустила совет мимо ушей и с усилием поднялась:

– Как мой конь?

– Примерно в таком же состоянии, как вы, – ответила целительница. – Жить будет.

– А воины? Кто-нибудь погиб?

– Все доехали до туннеля живыми, – ответила она. – А вот чудовищ полегло немало.

Файер посидела смирно, ожидая, когда утихнут молоты в голове, чтобы можно было подняться и проверить, что там за подозрительный разум в коридоре.

– Я тяжело ранена?

– Шрамы на спине, на плечах и под волосами останутся на всю жизнь. Но у нас здесь есть все столичные снадобья. Раны заживут без заражения.

– Можно мне ходить?

– Не советую, но если необходимо, то можно.

– Мне просто нужно кое-что проверить, – пояснила она, задыхаясь от усилий, потраченных на то, чтобы сесть. – Пожалуйста, помогите мне надеть халат.

И тут Файер заметила, что одета в одну только ночную рубашку.

– Лорд Арчер видел мои запястья?

Женщина принесла мягкий белый халат и помогла накинуть его на пылающие плечи.

– Лорд Арчер сюда не приходил.

Файер решила сосредоточиться на той пытке, какую представляло собой засовывание рук в рукава, и не думать о том, насколько Арчер, должно быть, разъярен, раз даже не пришел ее проведать.

Разум, который она ощущала, был совсем рядом и не пытался защищаться – он был охвачен каким-то тайным, недобрым стремлением. Каждый из этих пунктов оправдывал то, что он привлек внимание Файер, хоть она и не знала, с какой конкретно целью ковыляет по коридору, разыскивая его в попытке впитать в себя как можно больше эмоций, которыми он бессознательно сочился, но не стремясь овладеть им полностью и постигнуть его истинные намерения.

Разум чувствовал себя преступником и таился.

Невозможно было не замечать его. Я только прослежу, сказала она себе. Посмотрю, куда он пойдет.

Через мгновение служанка, наблюдавшая за передвижениями, остановилась и предложила ей опереться на ее руку, поразив Файер до глубины души.

– В хвосте той колонны был мой муж, леди Файер, – сказал девушка. – Вы спасли ему жизнь.

Файер заковыляла по коридору, опираясь на предложенную руку, счастливая, что за спасение чьей-то жизни ее теперь спасут от падения на пол, и с каждым шагом все приближалась к своей таинственной цели.

– Постой, – прошептала она наконец, прислонившись к стене. – Чьи покои за этой стеной?

– Короля, леди Файер.

Значит, Файер точно знала, что в королевских покоях находится кто-то, кого там быть не должно. Она чувствовала весь набор эмоций чужака: спешку, тревогу и страх, что его обнаружат.

О том, чтобы сразиться с ним, сейчас нечего было и думать; и тут Файер почувствовала Арчера дальше по коридору, в его собственных покоях. Она схватила служанку за руку:

– Беги к королеве Роэн и скажи, что в королевские покои залез кто-то, кому там не место.

– Да, миледи. Благодарю вас, миледи, – кивнула девушка и поспешила прочь.

Дальше Файер побрела по коридору в одиночестве.

Добравшись до двери Арчера, она остановилась и оперлась о дверной косяк. Он стоял у окна спиной к ней и пялился в крытый двор. Она постучалась в его разум.

Его плечи напряглись. Он развернулся и пошел в ее сторону, ни разу не бросив на нее взгляда, прошел мимо и зашагал по коридору. От удивления у нее закружилась голова.

Что ж, это к лучшему. Невозможно разговаривать с ним, когда он настолько сердит.

Файер вошла в его комнату и села на стул, всего лишь на мгновение, чтобы успокоить бьющие в голове молоты.

Несмотря на нескольких помощников, до конюшен она добиралась целую вечность, а когда увидела Малыша, не сдержалась и зарыдала.

– Ну-ну, не беспокойтесь, леди Файер, – улыбнулся замковый ветеринар. – Раны все неглубокие. Через неделю будет здоров как лошадь.

Да уж, конечно, как лошадь – и это притом что спина у него вся шита-перешита и перевязана, а голова опущена ниже некуда. Хоть это и была ее вина, он ей обрадовался, даже прижался к двери стойла, а когда она вошла – к ней самой.

– Кажется, конек о вас волновался, – заметил целитель. – Стоило вам прийти, и он оживился.

«Прости меня, – мысленно говорила ему Файер, с трудом кое-как обнимая его за шею. – Прости меня, прости».

Скорее всего, эти пятьдесят воинов останутся в Малых горах, пока не прибудет Третье войско и не отгонит птиц. До тех пор на конюшнях будет тихо.

Поэтому Файер осталась с Малышом, прильнула к нему и, пока он слюнявил ей волосы, всей своей силой старалась уменьшить терзающую его боль.

Когда появилась Роэн, она уже лежала, свернувшись клубком на свежем сене в стойле Малыша.

– Леди Файер, – позвала Роэн из-за двери, ласково глядя на нее. – Не шевелись, – добавила она, когда Файер попыталась сесть. – Целительница сказала, что тебе нужно отдыхать, и, видно, нам нечего надеяться, что ты будешь отдыхать где-то в другом месте. Тебе что-нибудь нужно?

– Поесть?

Роэн кивнула:

– Еще что-нибудь?

– Арчер?

Роэн кашлянула:

– Я пришлю его к тебе, когда буду уверена, что он не скажет ничего непоправимого.

– Он никогда еще так на меня не сердился. – Файер взволнованно вздохнула: Роэн опустила голову и поглядела на свои руки, покоящиеся на дверце стойла. Потом вошла и присела рядом с Файер, протянула руку и коротко пригладила ей волосы. Одну прядь она задержала в пальцах и внимательно рассмотрела, спокойно сидя на коленях в соломе, словно пытаясь что-то понять.

– Прекрасное создание, – сказала она наконец. – Сегодня ты сделала доброе дело, что бы там ни думал Арчер. В следующий раз предупреди кого-нибудь заранее, чтобы мы лучше подготовились.

– Арчер ни за что не позволил бы мне пойти на это.

– Нет. Но я бы позволила.

Их взгляды на мгновение встретились, и Файер почувствовала, что это не пустые слова. Она снова тяжело вздохнула.

– Есть новости из Серого Порта?

– Нет, но дозорный на башне заметил Третье, так что наши пятьдесят храбрецов могут возвращаться хоть сегодня вечером. – Роэн отряхнула колени и поднялась на ноги, снова серьезная, как всегда. – Кстати, в королевских покоях никого не нашли. И если ты решительно собираешься ни на шаг не отходить от своего коня, полагаю, мы как минимум можем принести тебе несколько подушек и одеял. Пожалуйста, отдохни хорошенько. Оба отдохните, и конь, и всадница. И надеюсь, что когда-нибудь, Файер, ты расскажешь мне, почему сделала то, что сделала.

Роэн ушла, взметнув юбки и стукнув щеколдой, а Файер закрыла глаза и задумалась над заданным вопросом.

Сделала, потому что должна была. В искупление жизни ее отца, который создал беззаконный мир, где такие городки, как Серый Порт, стирали с лица земли нападения мародеров. А еще – чтобы показать сыну Роэн, что она на его стороне. И чтобы уберечь его от гибели.

В ту ночь, когда пятьдесят воинов вернулись из Серого Порта, Файер уже спала в своей комнате. Принц и король не стали терять времени и сразу же отбыли на юг вместе с Третьим. На следующее утро, когда Файер проснулась, в замке их уже не было.

Глава восьмая

Кансрел часто пускал Файер в свои мысли, чтобы она тренировалась манипулировать людьми. Он настаивал, что этому нужно выучиться, и Файер повиновалась, хоть каждый раз и был кошмаром наяву.

Она слышала рассказы о рыбаках Зимнего моря, которым приходилось сражаться не на жизнь, а на смерть с морскими чудовищами. Разум Кансрела был холоден, скользок и прожорлив, словно чудовищный угорь. Всякий раз, касаясь его, она чувствовала, как липкие кольца смыкаются вокруг нее и тянут под воду, и отчаянно боролась: сначала просто чтобы овладеть им, потом – превратить во что-нибудь мягкое и теплое. В котенка. Или младенца.

На то, чтобы согреть разум Кансрела, уходило страшное количество энергии. И еще – спокойствия, чтобы утихомирить безудержную жажду. После этого она начинала изо всех сил давить на его сущность, чтобы заронить в нем мысли, которые сами ни за что не пришли бы ему в голову. Жалость к пойманному зверьку. Уважение к женщине. Удовлетворение. Она тратила на это все силы. Его жестокий, верткий разум не желал меняться.

Кансрел никогда не признавался, но Файер была уверена, что он больше, чем любым дурманящим зельем, наслаждался теми мгновениями, когда она, овладев его разумом, внушала ему умиротворение. Острые ощущения Кансрелу приелись, а вот довольства он не знал и без ее помощи никогда не узнал бы. Теплота и нежность были ему едва знакомы. Он никогда, ни разу в жизни не отказал Файер, когда она просила разрешения войти в его мысли. Кансрел доверял ей, потому что знал, что она никогда не использует силы со злым умыслом – только во благо.

Но он не учел того, как расплывчата грань, отделяющая добро от зла.

Сегодня путь в разум Арчера был ей закрыт. Он заперся от нее. Не то чтобы это было важно – она никогда не пыталась манипулировать его мыслями, только прощупывала почву, но сегодня эта почва ее совершенно не интересовала. Файер не имела намерения извиняться и уж точно не собиралась изображать виноватую в ссоре, которую ему так хотелось затеять. Не нужно далеко ходить, чтобы найти, в чем обвинить его самого. Например, в снисходительности. Деспотизме. Упрямстве.

Они сидели за квадратным столом вместе с Роэн и несколькими ее разведчиками и обсуждали таинственного лучника на землях Файер, тех, кого он убил, и чужака в королевских покоях, которого Файер почувствовала вчера.

– Вокруг полно шпионов, и лучников тоже полно, – говорил начальник разведки Роэн, – хотя таких искусных, как этот, немного. У лордов Гентиана и Мидогга есть целые эскадроны лучников. А еще некоторые из искуснейших стрелков королевства промышляют контрабандой зверей.

Да, об этом Файер помнила. Каттер вечно хвастался своими лучниками. Именно так он и добывал товар – стрелами, смазанными сонным зельем.

– Хорошие лучники есть и среди пиккийцев, – добавил другой разведчик. – Знаю, мы привыкли думать, что они глуповаты и ограниченны и занимаются только своими лодками и рыбой, да еще иногда грабят наши приграничные города, но они осознают ситуацию в стране. Пиккийцы не дураки, и король им мешает. Все эти тридцать лет их держат в бедности только наши законы и торговые ограничения.

– Сестра Мидогга, Маргда, недавно вышла за пиккийца, – заметила Роэн, – он исследует восточные моря. Еще есть основания полагать, что Мидогг недавно начал нанимать пиккийцев в свое войско. И они идут к нему охотно.

Файер эта новость поразила и обеспокоила.

– Сколько у Мидогга воинов?

– По-прежнему меньше, чем в королевском войске, – твердо ответила Роэн. – Мидогг сказал мне лично, что у него как минимум двадцать пять тысяч воинов, но наши разведчики в его землях на северо-востоке сообщают, что их около двадцати тысяч. У Бригана двадцать тысяч только в четырех патрулирующих подразделениях, да еще пять – во вспомогательных войсках.

– А у Гентиана?

– Точно не знаем. Самая правдоподобная догадка – десять тысяч, живут в пещерах под Крылатой рекой, недалеко от его поместья.

– Какими бы ни были числа, – вмешался начальник разведки, – лучники и шпионы есть у всех. Ваш чужак мог работать на кого угодно. Если оставите нам стрелы, возможно, мы сможем вычеркнуть какие-то из вариантов или, по крайней мере, найдем, где эти стрелы изготовили. Но буду откровенен: слишком надеяться не стоит. Маловато данных.

– А тот, кого убили в клетке, – снова вступила Роэн, – которого вы называете браконьером, он ничем не выдал своего замысла? Даже тебе, Файер?

– Его мысли были пусты, – ответила Файер. – Ни зла, ни добра не замышлял. Он показался мне простаком, чьим-то орудием.

– А тот, кто забрался в королевские покои? Он был таким же?

– Нет. Конечно, он мог работать на кого-то, но разум его был полон мыслей о цели. И вины. Он беспокоился за себя.

– Нэш сказал, что в его вещах рылись, – сообщила Роэн, – но ничего не пропало. Мы подумали, что грабитель искал письма, которые я в отсутствие Нэша ношу с собой – к счастью. Шпион… но чей? Файер, ты смогла бы узнать его, если бы он снова тебе попался?

– Смогла бы. В замке его сейчас нет. Возможно, сбежал под прикрытием Третьего.

– Мы потратили впустую целый день, – проворчал начальник разведки. – Могли бы с вашей помощью найти его вчера и допросить.

Тут Файер убедилась, что Арчер ей по-прежнему друг, хоть и не желает встречаться с ней взглядом.

– Леди Файер вчера нуждалась в отдыхе, к тому же она не обязана делать то, что вам удобно.

Роэн отсутствующе постучала ногтями по столу и произнесла, размышляя вслух:

– Вокруг враги. – Голос ее был печален. – Мидогг, Гентиан, черный рынок, Пиккия. Шпионы рыщут повсюду, пытаясь вызнать, куда Бриган пошлет войска, переманить наших союзников или найти подходящий момент и избавиться от Нэша, Бригана, близнецов или от меня. – Она покачала головой. – А мы в это время стараемся узнать, сколько у них воинов, кто их союзники, сколько воинов у союзников и когда они собираются напасть. Стараемся переманить их шпионов на свою сторону, а они, конечно, делают то же самое с нашими. Одним скалам известно, кому на этой стороне можно доверять. Однажды в мои ворота ступит посланник с вестью о том, что мои сыновья мертвы.

Роэн говорила отстраненно, не ожидая ни возражений, ни слов утешения, – просто говорила как есть.

– Ты нам нужна, Файер, – добавила она. – И не тревожься так. Не для того, чтобы насиловать чьи-то мысли. Нам принесет пользу и то, как хорошо ты чувствуешь людей.

Конечно, Роэн не лгала. И все же при такой смуте в королевстве одни просьбы неизбежно превратятся в другие, и очень скоро. Стук молотов в голове Файер усилился невыносимо. Она посмотрела на Арчера, но он в ответ уклонился от ее взгляда, нахмурился, глядя на стол, и резко сменил тему.

– Вы сможете выделить мне сколько-нибудь воинов, ваше величество?

– Полагаю, у меня нет права отказывать тебе в воинах, учитывая, что вчера Файер спасла им жизнь, – ответила Роэн. – Бриган оставил мне сто двадцать человек из Третьего. Можешь взять восьмерых из тех, кто был в Сером Порту.

– Я бы предпочел выбрать из ста двадцати.

– Они все служат в королевском войске, – возразила Роэн, – всех обучали люди Бригана, все равны в умениях, к тому же у тех, кто был в Сером Порту, уже есть повод верно служить твоей даме, Арчер.

«Служить» – это было мягко сказано. Воины, вернувшиеся из Серого Порта, теперь, кажется, просто боготворили Файер – именно поэтому Арчеру они и не нравились. Несколько человек уже умудрились отыскать ее, встать на колени, поцеловать ей руку и поклясться защищать.

– Прекрасно, – ворчливо ответил Арчер, кажется несколько смягчившись, потому что Роэн назвала Файер «его дамой». Файер добавила к списку «инфантильность» – вот в чем еще можно будет обвинить его в ссоре, которой они никогда не затеют.

– Давайте еще раз проанализируем все происшествия, – предложил начальник разведки. – По очереди, в мельчайших деталях. Леди Файер? Пожалуйста, начните со встречи в лесу.

Файер подумалось, что, если уж нужно проходить через все это снова, было бы неплохо растянуться на столе и закрыть глаза и чтобы целительница Роэн втирала ей мазь в шею, пока начальник разведки записывает подробности. Вздохнув, она коснулась своей чувствительной кожи и снова начала рассказывать о том, что случилось в лесу.

Наконец Арчер заговорил с ней – через неделю, когда птицы уже улетели, шрамы почти перестали болеть, а впереди замаячил отъезд. Они сидели за столом в гостиной Роэн и ждали, когда королева придет ужинать.

– Я больше не могу выносить твоего молчания, – пожаловался он.

Комизм ситуации едва не заставил Файер рассмеяться. Она заметила, как встрепенулись умы слуг, стоящих у дверей с совершенно пустыми лицами, – наверное, ждали чего-нибудь, о чем можно будет посплетничать на кухне.

– Арчер, – сказала она, – это ведь ты притворяешься, что меня не существует.

Пожав плечами, он откинулся на спинку стула и посмотрел на нее с сомнением во взгляде:

– Я вообще могу тебе доверять? Или мне всегда быть готовым к таким вот героическим безумствам?

На это у нее был ответ, но вслух она его произнести не могла. Файер подалась вперед и взглянула ему в глаза. «Это было не первое безумство, на которое я пошла ради королевства. Наверное, ты не должен был удивляться, ведь ты же знаешь правду. Брокер точно не удивится, когда мы ему расскажем».

Через мгновение он отвел глаза и принялся выравнивать лежащие на столе вилки.

– Ужасно, что ты такая храбрая.

А вот теперь она не знала, что ответить. Да, иногда она совершала отчаянные поступки, иногда – безумные… но храброй не была.

– Ты решительно намерена оставить меня жить в этом мире без сердца? – спросил Арчер. – Потому что именно это ты чуть было не сделала.

Он теребил край скатерти, избегая поднимать взгляд, и говорил нарочито беззаботным тоном, словно они беседовали о каком-то пустяке не важнее встречи, о которой она забыла и заставила его ждать.

Файер протянула через стол руку:

– Я хочу мира, Арчер.

В этот момент в комнату вошла Роэн, опустилась в кресло между ними и, повернувшись к Арчеру, раздраженно прищурилась:

– Арчер, в моей крепости осталась хоть одна служанка, с которой ты еще не успел разделить постель? Стоило мне объявить, что ты уезжаешь, и в следующую секунду две уже готовы перегрызть друг другу горло, а еще одна рыдает в буфетной. Это несерьезно. Ты здесь девять дней. – Она заметила протянутую руку. – Я вам помешала.

Мгновение Арчер разглядывал стол, поглаживая пальцами грань бокала и откровенно углубившись в свои мысли. Потом вздохнул в тарелку.

– Мир, Арчер, – повторила Файер.

Он поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

– Ладно. – Он неохотно взял ее руку. – Мир, потому что война невыносима.

Роэн хмыкнула:

– У вас самые странные отношения во всех Деллах.

Арчер слегка улыбнулся:

– Она не соглашается скрепить их браком.

– Понятия не имею, что ее останавливает! Я так полагаю, что тебе не приходило в голову не так щедро раздавать любовь направо и налево?

– Ты бы вышла за меня, Файер, если бы я спал только в твоей постели?

Он знал ответ на этот вопрос, но можно было и напомнить лишний раз.

– Нет. К тому же в ней было бы тогда слишком многолюдно.

Арчер рассмеялся и поцеловал ее руку, а потом торжественно отпустил. Файер, улыбаясь, взяла нож и вилку. Роэн в недоумении покачала головой и повернулась к подошедшему с сообщением слуге.

– О, – нахмурилась она, прочитав записку. – Хорошо, что вы уезжаете. Скоро прибудут лорд Мидогг и леди Маргда.

– Прибудут? – изумилась Файер. – Они что, едут сюда?

– С визитом.

– С визитом! Вы друг другу визиты наносите?

– Ах, это все фарс, конечно, – устало махнула рукой Роэн. – Они пытаются показать, что королевская семья им не угрожает, а мы – что открыты для диалога. Когда они приезжают, их приходится впускать, потому что отказ они расценят как враждебность и получат повод вернуться с войсками. Мы сидим за столом, пьем вино, они задают назойливые вопросы о Нэше, Бригане и близнецах, на которые я не отвечаю, рассказывают, какие сведения их шпионы якобы добыли о Гентиане, – все это либо давно мне известно, либо они сочинили сами. Они притворяются, что настоящий враг короля – Гентиан, что Нэшу нужно объединиться с Мидоггом против него, а я делаю вид, что это хорошая идея, и предлагаю Мидоггу в знак верности передать свои войска Бригану. Мидогг отказывается, мы соглашаемся, что зашли в тупик, и на этом Мидогг с Маргдой отбывают, засунув по пути к выходу нос во все комнаты, до которых только могут дотянуться.

– Вам не кажется, что риск того не стоит? С обеих сторон? – скептически нахмурил брови Арчер.

– Этот визит очень вовремя – Бриган ведь как раз оставил мне столько воинов. Когда они приедут, с нами все время будет такая стража, что едва ли хоть одна из сторон на что-то решится – слишком вероятно, что погибнут все. Опасность не больше, чем обычно. Но, – добавила она, мрачно глядя на них, – вас я прошу уехать завтра же с рассветом. Нельзя, чтобы вы встречались. Нет причины втягивать вас с Брокером в эти дела, Арчер. И я не хочу, чтобы они видели Файер.

Все почти получилось. Файер, Арчер и их гвардейцы даже отъехали на некоторое расстояние от крепости Роэн и уже собирались свернуть на другую дорогу, как на севере показалась процессия. В ней было двадцать воинов довольно пугающего вида. Возможно, их отобрали за сходство с пиратами: шрамы, обломанные зубы… Некоторые из них были высокими и светлокожими – возможно, пиккийцы. Кроме них, в процессии участвовали суровый мужчина и женщина, от которой словно веяло зимним ветром. Эти двое выглядели как брат и сестра: оба невысокие и плотные, с тонкими губами и лицами, дышавшими холодом, – до того момента, как их взгляды скользнули по спутникам Файер и с искренним и неподдельным изумлением остановились на ней.

Брат с сестрой переглянулись, и между ними словно промелькнуло молчаливое понимание.

– Едем, – шепнул Арчер, жестом приказывая воинам и Файер продолжать движение. Процессии разошлись, даже не поприветствовав друг друга.

Файер, странно взволнованная, потянулась к гриве Малыша и погладила жесткую шерсть. Раньше лорд и леди были лишь именами, точкой на деллийской карте с приписанным рядом неизвестным числом воинов. А теперь оказалось, что они действительно существуют, это люди из плоти и крови, люди, от которых веет холодом.

Ей не понравилось то, как они переглянулись, увидев ее. И было не по себе от тяжелых взглядов, буравивших спину, пока Малыш не увез Файер прочь.

Глава девятая

Это случилось снова: всего через несколько дней после того, как Файер и Арчер вернулись домой, в лесах Арчера нашли еще одного незваного гостя. Когда воины привели его, Файер почувствовала тот же самый туман в мыслях, что был у браконьера. Но не успела она даже обдумать то, как с помощью своей силы вытянуть из него информацию, как прямо в раскрытое окно караульного помещения влетела стрела и вонзилась незнакомцу точно между лопаток. Арчер бросился на Файер и прижал к полу, нарушитель рухнул рядом. Изо рта его тонкой струйкой текла кровь. Затуманенный разум вовсе покинул тело, и Файер, скорчившись на полу и не обращая внимания на сапоги стражей на своих волосах и крики Арчера над головой, потянулась к лучнику, который пустил стрелу.