Читать онлайн Рассекреченное королевство. Швея-чародейка бесплатно

1

—Мистер Бёрсин, – сказала я, сжимая в руках льняные оборки, которые требовалось подшить, – мне нельзя этим заниматься.

– Мисс, я бы не просил, если бы это было… Если бы это не являлось самым насущным из обстоятельств. Так всем будет лучше. Всем.

Я понимала его. Теща мистера Бёрсина все не хотела умирать, хотя была старой и немощной. Женщина давненько тронулась умом, но, продолжая цепляться за жизнь, погружала наследственные дела с дочерью и зятем во все большую юридическую путаницу, которая тут же решилась бы, если бы ее похоронили. Если бы.

– Я никому не желаю зла. Вообще никому. Я накладываю чары, а не проклятия.

Других слов у меня для него не имелось, но нужно было как-то попрощаться.

– Конечно, я могу приманить к вам удачу, мистер Бёрсин. Или к вашей супруге.

Он раздраженно отмахнулся.

– Может, закажете платок?

Мужчина посмотрел на ряды шейных платков, украшавших бюсты манекенов на витрине магазина.

– Вы очень проницательны, мистер Бёрсин. Гофра нынче в большой моде. Вы закажете платок прямо сейчас или сперва посоветуетесь с женой относительно стиля и ткани?

Но он не стал бы консультироваться с женой. Она носила юбку, которую он купил у меня, даже не зная, нравились ей оборки или нет. Он выбрал самую дешевую ткань из предложенных – наигрубейший и вышедший из моды лен без какой-либо декоративной отделки. Впрочем, наценка за чару гарантировала некую приличную сумму, что вскоре оставит кошель мистера Бёрсина и войдет в мою учетную книгу.

– Пенни, – крикнула я одной из моих помощниц, – добавь к своему списку дел еще одно поручение. —Завтра утром раскроишь еще один гофрированный платок.

В моем штате не числятся ученицы – это предполагало бы обучение. Я не передаю искусство чародейства тем девушкам, которых нанимаю. Несколько помощниц пришли и ушли из моего ателье, получив навыки в драпировке и отделке, нарезании лекал и подгонке платьев – но только не в наложении чар. Алиса и Пенни, шестнадцатилетние и такие же восторженные, как я в их возрасте, были, пожалуй, моими самыми многообещающими работницами.

– Еще один платок?

Голос Пенни звучал немного приглушенно. Я заглянула в подсобку. Девушка сидела перед манекеном, спиной ко мне, наполовину скрытая обширными юбками придворного платья.

– Скажи-ка на милость, а что ты делаешь? – Я едва подавила смешок.

Пенни была очень хорошей швеей и непременно стала бы одной из лучших – если бы не работала частенько спустя рукава.

Девушка выглянула из-под платья. Ее плиссированный жакет морщился возле подмышек.

– Подрубаю подол, – ответила она с алым румянцем на щеках.

– Разве я приказывала тебе это делать? – Я все же не удержалась от улыбки.

– Нет, – ответила она и смиренно продолжила свою работу.

Я вернулась в главный зал магазина, где ожидали курьеров три пакета, завернутых в коричневую бумагу. В первом лежал новый костюм для верховой езды с защитной чарой, во втором – мантилья для пожилой женщины с чарой доброго здоровья, в третьем – плиссированный жакет-карако́. Чистый и простой карако. Никаких чар и магии. Лишь изящная отделка да аккуратное шитье моей помощницы Алисы.

Иногда мне хотелось, чтобы я заслужила свою славу создательницы модной одежды одной лишь отделкой и шитьем, но, разумеется, моя популярность росла из-за моих чар – они давно заслужили репутацию верного средства. А мое отличие от других швей состояло в том, что я являлась единственной кутюрье в Галатии, умевшей накладывать чары. Конечно, в городе проживали и другие чародейки, но то, как я вшивала чары в модные одежды, делало зарубежные фасоны привлекательными для местной элиты. Чародейки из дальнего островного народа Пеллии – по рождению или, как я, по родословной – творили чары на глиняных табличках и в мешочках с травами. Они предлагали удачу и здоровье. Я же была единственной чародейкой в городе – уникальной, можно сказать, – которая переносила чары на шелк при помощи шитья и декоративной вышивки.

Другое мое отличие от прочих чародеек состояло в том, что я продавала свой товар галатианцам и городской элите, а они нечасто бывают на рынках Пеллии или в других пеллианских местах. Мне удалось соединить чародейство с модельным бизнесом и модой, и знатные леди и думать забыли, что это деревенское суеверие из заморской страны. Задолго до того как я обзавелась собственным магазином, мне приходилось продавать зачарованные пуговицы на улице. Невероятно, но местные галатианцы покупали их – возможно, это объяснялось отсутствием терпких запахов и некрасивых глиняных брелков, свойственных пеллианским чарам, а может, люди просто желали испытать неизвестное еще волшебство. Короче, это было новшество. В любом случае я поняла, что после некоторых модификаций галатианцы станут скупать мои чары. Устроившись помощницей в небольшое ателье и обзаведясь клиентурой из жен торговцев и малой знати, я заинтересовала нескольких женщин чарами, и, когда это сработало, вокруг меня быстро сформировался круг почитательниц моего особого искусства. Через пару лет у меня появилось достаточно клиентов, чтобы развиться еще больше и открыть свой первый магазинчик. Галатианцы не имели каких-то особых религиозных предрассудков, однако новизна чар, вшитых в одежду, привлекла их интерес, и я получила широкий рынок для своей работы.

– Когда разберешься с подолом, займись отделкой придворного платья, которое мы делаем для мадам Плини, – сказала я Пенни.

Заказ нужно было сдать только весной, но изысканное придворное платье требовало много труда, поэтому я решила начать шить его пораньше. Это было наше первое придворное платье – знаковая вещь. Я надеялась, что мы создадим хорошую репутацию своей качественной работой и особым видом чар.

– Я должна отнести папку с лицензиями и уже опаздываю на встречу. Офис Лорда Монет открылся час назад.

– Очередь будет ужасной, – прокричала Алиса из мастерской. – Может, пойдете завтра?

– Не хочу откладывать это дело, – ответила я.

Процесс таил в себе кучу неприятностей. Если мне не удастся выстоять сегодня очередь или я позабуду какую-нибудь бумажку из тех, что требовал клерк, потребуется несколько дней на завершение регистрации.

– Ответ честный и категоричный, – сказала Алиса. – Подождите… Вам пришло два письма, пока вы занимались мистером Бёрсином. Хотите, чтобы я…

– Да, только быстро.

Я вскрыла две записки. Первая оказалась счетом за два рулона льна, купленных нашим магазином, и я отложила ее в сторону. А вот вторая…

– Черт! – проворчала я.

Отмененный заказ. Миссис Пеннерей, жена торговца, заказала красивое вечернее платье, которое само по себе окупило бы недельный заработок обеих моих помощниц. Мы еще не начали его, и поэтому, согласно контракту, мне придется отменить заказ.

Я посмотрела на доску с планом работ. Мы все еще были в плюсе, но отмена этого платья наносила большой удар. Многие заказы в наших планах были небольшими зачарованными предметами – платками и шапками. Даже при моей наценке они не стоили так много, как вечернее платье. Ранняя зима обычно означала затишье в работе, но этот год собирался быть хуже других.

– Что-то случилось?

Брови Пенни нахмурились, и я поняла, что мяла бумагу в пальцах.

– Нет, – ответила я, стирая рукой соответствующую надпись с доски. – Всего лишь аннулированный заказ. Честно говоря, меня не заботит тот отрез оранжевого шелка, который выбрала для себя миссис Пеннерей. А тебя? Вот теперь мне действительно нужно пройтись.

Предсказание Алисы оказалось верным. Очередь на подачу документов к Лорду Монет выглядела бесконечной. Она змеилась от офиса бюро по коридорам обдуваемого всеми ветрами каменного строения – и дальше на улицу, где холодный дождь сыпался горстями на бедных просителей. На покрытой плитами земле в низинках собирались лужи, делая весь промозглый двор еще более сырым и менее доброжелательным, чем обычно.

Я спрятала свою кожаную папку под плащом из тонкой пряжи, и она лишь слегка увлажнилась от дождя. Внутри находились годовые записи о моем магазине, счета и даты выплат, списки инвентаря, досье на помощниц и письменные обоснования для оплаты их труда – доказательства того, что я вела успешный бизнес и была достойна очередной годовой лицензии. Я написала свое имя на беленой козьей шкуре из лавки кожевника, располагавшейся за четыре двери от моей. Кому, как не мне, было знать все правила после стольких лет жонглирования бумагами, соединенными льняной лентой и помещенными между двумя картонками. У меня было предчувствие, что изысканная и дорогая папка для документов в комбинации с модным шелковым платьем, служившим гарантией моих умений в дизайне и торговле, не повредят и без того большим шансам на быстрое одобрение от клерка Лорда Монет.

Я принадлежала к тому редкому виду молодых женщин, которые еще не стали вдовами, но уже имели собственное дело. Свой магазин я открыла почти десять лет назад. За это время мой бизнес не только уцелел, но даже вырос – пусть и медленно. Я любила свою работу и не жаловалась на траты моего брата Кристоса. За счет моего заведения жили две поденщицы, и я постепенно переходила в небольшой, но процветавший класс работодателей.

– А ну, не толкайтесь! – рявкнул за моей спиной чей-то мощный голос.

Я напряглась. Не хотелось бы столкнуться с проблемами в очереди – любая ссора приведет к тому, что солдаты, размещенные вокруг здания, отправят всех нас по домам.

– Я вас и пальцем не тронул! – ответил другой голос.

– Дурачка включил? А откуда тогда этот грязный след на моем сапоге?

– Может, заляпался, когда шел со своей свекольной фермы или как там ее…

Я осторожно оглянулась. Двое лысых мужчин, носивших плохо подогнанные шерстяные костюмы, держали друг друга за грудки. Тот, что с бронзовой, опаленной солнцем кожей, наверное, рыбак или работник из доков; на груди у другого курчавилась поросль светло-желтых волос, типичных для горцев северо-восточной Галатии. Никто из них, казалось, и не вспоминал, что иногда стоит принять ванну и побриться.

Я подавила разочарованный вздох. Без сомнения, какие-то новые просители, с малой надеждой получить разрешение на открытие их дел и куда большим шансом нанести кому-то вред. Я вновь посмотрела на них. Ни один из мужчин не держал в руках бумаг, подтверждавших их статус. А уж внешний вид… Я постаралась не морщить нос, но они были больше похожи на фермеров, чем на бизнесменов. Честно говоря, это не способствовало продвижению их дел.

Большая часть очереди состояла из похожих персон. Среди этих новых просителей, которые ежегодно – точнее, одну неделю в году – обязаны были регистрировать свои проекты, выделялись давно устоявшиеся бизнесмены, подававшие стандартные запросы о продолжении своих лицензий. Я владела выгодным бизнесом, и меня раздражало ожидание в очереди, которая весьма неспешно продвигалась к клерку, представлявшему Лорда Монет. Дела в городе строго регулировались; всегда сохранялась разумная пропорция – сколько нужно витрин на район, на определенный вид торговли, на душу населения. Знать считала неудачный бизнес куда большим риском, чем отказ человеку в просьбе. Даже субъекты послаблений – такие как кондитеры и первоклассные швеи вроде меня – держались в ежовых рукавицах, что уж говорить о необходимых профессиях: мясниках, пекарях или кузнецах? Короче, если мое ежегодное прошение не будет оформлено за эту неделю, я потеряю свой магазин.

Пока мы двигались по коридору – плиточка за плиточкой, – все больше и больше грустных просителей проходило мимо нас после безуспешных споров с клерком. Мне было знакомо это разочарование. Когда-то мое первое предложение было отвергнуто, и мне пришлось ждать целый год, чтобы представить его вторично. В тот год я начала набирать клиентуру среди мелкой знати, надеясь заинтересовать приближенных к Лорду Монет. Мне казалось, что так я могла повлиять на его решение. И это сработало – когда мой магазинчик через год открылся, одной из первых клиенток стала супруга Лорда Монет, пожелавшая зачарованную шапочку, которая облегчила бы ее головные боли.

Потасовка за моей спиной усиливалась, и все больше голосов включалось в спор.

– Не его вина, что мы должны ждать в этой чертвой очереди! – произнес какой-то мужчина, взяв контроль над распухавшим недовольством толпы.

– Чертовски верно! – согласились несколько человек, и шепот вокруг меня стал громче. – Разве вы не видите, что никто из знати не стоит в нашей очереди? Им что, не нужно получать подписи на свои бумаги?

– Выстроили нас, как быков на скотобойне!

Крики участились, и я почувствовала, что толпа за моей спиной начала колыхаться – словно ветер подстегивал волны в гавани.

– Они не имеют права ограничивать нашу свободу! – продолжил сильный голос. – Это безумие! Почему мы не восстанем против произвола?

– А где у вас, извините, армия? – спросил рыбак, участвовавший в первоначальной потасовске.

– Мы и есть армия, – смело ответил его оппонент. – Даже если они еще не понимают этого.

Я отодвинулась от них подальше. Мне не следовало присоединяться (даже при нынешней близости) к подстрекательским разговорам разношерстной толпы.

– Если мы все пойдем к Лорду Монет, что он будет делать? Если мы все без его согласия откроем магазины, он что, всех рассадит по тюрьмам?

– Заткнись, иначе добьешься, что нас всех выставят вон, – прошептала какая-то старуха.

Я повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть сильный удар – двое мужчин наконец сошлись в драке. Но прежде чем я смогла полюбоваться зрелищем, старуха выпрыгнула из очереди, и тяжелая тростниковая корзина, висевшая на ее руке, ударила меня в живот. Я споткнулась и полетела в обьятия городского солдата в мундире с серебряными пуговицами. Он подхватил меня под руки. Ужасаясь перспективе быть выброшенной из здания, я подняла на него глаза. Он же посмотрел на меня сверху вниз.

– Мисс?

Я нервно сглотнула.

– Мне очень жаль. Это было не по моему…

– Я знаю.

Он оглянулся на остальных солдат, разбиравшихся с тем, что уже походило на маленький бунт. Его друзья споро уложили на пол двух мужчин, одним из которых был белобрысый фермер, начавший этот спор.

– Идите за мной.

– Пожалуйста. Прошу вас. Мне не нужны проблемы. Я просто хотела зарегистрировать…

– Конечно.

Солдат ослабил хватку на моем запястье.

– Неужели вы подумали, что я выведу вас из здания? – Он засмеялся. – Кажется, Лорд Монет закрыл двери после этой драки. А вы точно одна из тех посетительниц, которая имеет полное право находиться здесь. Я проведу вас вперед.

У меня вырвался вздох облегчения, хотя к нему примешивалась и доля вины. Солдат говорил правду: хотя мало кто из хвоста очереди мог бы получить одобрение, разгон просителей коснулся бы и меня – пусть даже я вызывала некоторое расположение. Одним словом, мне нужна была лицензия, а я не получила бы ее сегодня, если бы не позволила солдату сопроводить меня. Я последовала за ним, оставив позади зачинщиков маленького бунта, который расцветал за моей спиной. Солдаты грубо выталкивали всех тех, кто стоял за мной в очереди, на улицу, под моросящий дождь.

2

К тому времени, когда клерки проштамповали мои бумаги и одобрили лицензию на следующий год, вечерние тени на брусчатке снаружи офиса Лорда Монет удлинились. «Наконец-то этот нудный дождь закончился», – подумала я, плотнее запахивая плащ. Редкий туман, заменивший морось, по-прежнему наполнял мои туфли сыростью, но хотя бы не проникал сквозь шерсть плаща. Было бессмысленно возвращаться в магазин – времени на прием заказов уже не оставалось, – а Алиса могла закрыть двери и без меня.

Обычно я немного задерживалась в магазине по вечерам, но после многочасового ожидания в очереди мне страстно хотелось миску коддла с колбасками[1]. И я отлично знала, где ее можно было найти – как и соответствующую компанию. Тем более, что мой брат уже сидел за одним из длинных столов у окон таверны «Ель и Роза» в окружении нескольких товарищей из доков.

– Софи! – крикнул Кристос, привстав и махнув мне рукой. – По какому случаю? Неужто полная луна? Или позабыла дорогу домой?

– Обхохочешься! – Я подавила улыбку. – Кто-то съел луковый пирог, который я оставила на ужин, вот и все дела.

– Поэтому ты пришла сюда, надеясь встретить прекрасную компанию.

– Я решила, что ради коддла смогу потерпеть твоих ребят.

Мне оставалось лишь протиснуться на свободное место рядом с ним. Еще год назад я не ходила по тавернам и не тратила на ужин медные монеты. Мои деньги, оставшиеся после ренты и магазинных трат, откладывались на случай плохого сезона или чрезвычайных обстоятельств. В результате я питалась скудной пищей, сваренной на жаровне, которая предназначалась для обогрева дома, а иногда вообще обходилась без горячей еды. Кристос и его друзья покупали еду либо с уличных прилавков, либо в тех тавернах, где дешевая снедь соответствовала их долгим рабочим дням и маленькой зарплате. Они тратили намного больше денег, чем я, и поэтому Кристос придумал фокус с пенни – решка означала поедание на ланч сырого лука вместо нормальной еды.

Я все еще тревожилась, что неудовлетворенные клиенты оставят меня без работы на несколько недель – ведь капризы богачей могли бы сильно повлиять на отток денег из моего магазина. Мне требовались более надежные гарантии. При надлежащем терпении и должном качестве работ я могла приобрести постоянных покупателей, которые возвращались бы из-за изящной отделки, а не из-за чар, создавших мимолетное удобство. Да и денег гордская элита принесла бы куда больше, а дополнительный доход означал приобретение новой помощницы, более крупной витрины и, возможно, переезд ближе к рыночной площади, где прогуливаются толпы народа.

– Видел сегодня очередь за лицензиями, – сказал Кристос, отхлебнув добрый глоток эля. – Ты была там?

– Конечно, – ответила я.

Прекрасно, что он заговорил о лицензии. Обычно брат забывал, что это я оплачивала наше проживание в доме и что в ход шли деньги из моего магазина.

– Чертовски длинная, – добавил он, – так и состариться успеешь… А ты по-прежнему выполняешь их трюки и каждый год прыгаешь через обруч?

Я вздохнула – глупо было думать, что он заинтересуется моими делами. Его больше устраивали те обличительные речи, которые я слышала в очереди.

– Что поделать, правила очень строгие.

– Строгие для кого? – спросил он. – Для знати не бывает ограничений на торговлю и увеселения.

– Ты прав, – ответила я. – Только разговоры об этом не принесут нам ничего хорошего, Кристос.

К счастью, прежде чем он смог ответить, к нам подошла служанка с моим блюдом, и я смогла полностью сосредоточиться на еде, оставив быстро нараставший политический спор.

Кристос же вновь поднял кружку с элем. Я заметила белую повязку под манжетой его рубашки. Когда я схватила его руку, брат непроизвольно выплеснул часть напитка на стол.

– Что это?

– Ерунда, – ответил он, стряхнув мою ладонь. – Тачка застряла в песке и немного порезала мне запястье.

– И?

– Через пару дней все будет в порядке.

Он пригладил рукой свои взлохмаченные темные вихры, по которым давно плакала расческа. Кристос был сердит на меня и явно избегал дальнейших разговоров о порезе – точнее, о потере заработной платы. Я подавила раздраженный вздох. Моя реакция еще больше расстроила Кристоса – два дня на исцеление запястья вели к потере работы. А это, наравне с отмененным заказом и началом сезона «затишья», было скверной новостью. Я зарабатывала больше денег, чем Кристос, но мы сильно зависели от наших доходов – особенно когда подходила пора обогревать наш ветхий дом.

– Эй, Кристос!

Джек, друг моего брата, сидевший напротив меня, закинул ногу на лавку.

– Ты слышал, что случилось этим вечером у Лорда Монет?

Я замерла над своим аппетитным коддлом.

– Портер, торговец рыбой, – ну, ты знаешь его, – попытался открыть свой магазинчик.

Вокруг меня раздался гам одобрительных возгласов.

– Хотел получить лицензию. А перед ним была очередь, и он загубил все дело, превратив очередь в митинг.

– Как похоже на него!

Энтузиазм раздавшихся голосов заставил меня поднять глаза. Мой брат прямо-таки лучился от радости.

– Портер показал им, что мы о них думаем! Он угловой камень Лиги рабочих, и я не удивлен, что именно он выразил вслух свои мысли.

– И что же он им показал? – прошептала я, вылавливая ложкой кусочек колбаски.

Лига рабочих представляла собой сброд из бездельников, с которыми связался Кристос. Это были ораторы-крикуны, думавшие, что так они воспитывают население. Брат считал их товарищами, прояснив это для меня своим участием в Лиге. Он никогда не был доволен тяжелой работой, а я не находила в себе отваги, чтобы винить его в тунеядстве. Обладавший писательским даром, отлично знавший фенианский, пеллианский и галатианский языки, он мог бы стать блестящим ученым, если бы родился среди знати – или если бы был младшим в семье и мог подождать, пока я накоплю достаточно денег, чтобы оплатить его обучение.

– Им пришлось закрыть учреждение, чтобы выгнать протестующих, – не унимался Джек.

– Ты была там сегодня, Софи. Почему ты ничего не рассказываешь? – Кристос придвинулся поближе ко мне. – Кажется, случилось что-то интересное.

Я прикусила губу.

– Я просто хотела зарегистрировать свои бумаги. Мне не нужен был скандал.

– Значит, ты стояла впереди них? И ушла, прежде чем все это случилось? – Он пожал плечами. – Так, наверное, все и было. Иначе ты не получила бы сегодня лицензию.

Я не хотела рассказывать о помощи городского солдата – помощи, которую заслужила своим шелковым платьем и кожаной папкой.

– Вот именно.

Кристос вздохнул.

– Я не понимаю, почему тебе безразлично то презрение, с которым они к нам относятся, – сказал он. – После всего того, через что ты прошла, открывая свою лавку. Ты же видишь, что это нечестно!

– Честно, нечестно – таков уж порядок вещей. И я все же открыла свой магазин. Не забывай об этом, Кристос. Ты утверждаешь, что получение лицензии невозможно, а выходит все наоборот.

– А ты вспомни годы, когда едва сводила концы с концами, перебиваясь временными подработками и подметанием полов.

– Я ничего не забыла.

После смерти матери от чахоточной лихорадки, которая каждые несколько лет сметала население большого города, я работала поденщицей. Когда мать умерла, а мой брат еще не мог работать, я один день подрабатывала в ателье, пришивая оборки и ленты, а другой – подметала полы в соседнем магазине.

Я помнила наш маленький список заказов в начале зимнего сезона. Как меня терзал страх, что придется уволить одну из помощниц – иначе мы не сможем купить достаточно угля, чтобы протапливать наше продуваемое всеми сквозняками ателье. Владение магазином означало такую ответственность, которую Кристос и вообразить себе не мог, и это отягощало мои мысли.

– Неужели ты думаешь, что у любого горожанина должна быть своя лавка? Ты хоть представляешь, что тогда будет?

– Нет, и я никогда не говорил… Черт побери, Софи! Я просто не понимаю, для чего тебе нужно каждый год стоять в очереди и доказывать, что у тебя приличный магазин. Или что ты можешь создать свое дело с нуля.

– Система не идеальная, но она работает, – вяло ответила я. – Причем работает для нас.

– Для тебя, – ответил Кристос намного злее, чем я ожидала. – Но… Эй, Джек! У меня хорошие новости.

Он подхватил дородного пеллианца за локоть и подтащил его к нам.

– Помнишь Нико Отни? Он речной матрос и как-то раз приходил на наше собрание…

– Я помню, – ответил Джек, пожимая руку новоприбывшего с искренним пылом.

– Короче, он говорит, что к Лиге рабочих готовы присоединиться моряки и крестьяне, – с усмешкой объявил Кристос.

Джек сделал быстрые подсчеты в уме, его толстые пальцы застучали по большому ногтю.

– Это удвоит нашу численность. Матросы с барж хорошо организованы, это пойдет нам на пользу.

Численность… для чего? Мне не хотелось спорить, поэтому я ограничилась притворной улыбкой.

– Звучит многообещающе, – сказала я, хотя от такого обещания я была не в восторге.

Очередные полуночные споры за выпивкой в забегаловке. Очередные дни, потраченные на сбор подписей под прошением, и никакой заработной платы. Хотя брат заверял меня, что целями Лиги были петиции, беседы и просвещение умов, многие члены этой организации ассоциировались с яростными бунтами, которые захватили город прошлым летом. Я отстранялась от них, словно лошадь от змеи – с виду безвредной, но способной убить одним укусом.

– Так и есть, но ты, Софи, не понимаешь, о чем говоришь. Если мы хотим сломить старую систему, то должны вначале сплотить все низы. – Он наклонился над столом, и тот затрещал под его весом. – Наши требования растут вместе с численностью революционеров.

Я внимательно посмотрела на него. Он и раньше говорил об изменении требований, но сейчас его слова звучали подстрекательски. Меня пугали впустую потраченные им часы и счета из таверн, которые Лига приносила нам, но нынешние слова намекали на что-то более серьезное.

– Только будь осторожен, ладно? Не вляпайся во что-нибудь… противозаконное…

Его друзья заговорили о системе избрания правительства и об экономике, основанной на свободном предпринимательстве, а не на контроле знати. Однако это была всего лишь болтовня. Гипотезы, построенные на услышанных обрывках лекций, которые читали университетские профессора, – от всей этой теории и философии не было особого толка. Просто разговоры под пинту дешевого вина. По крайней мере я надеялась, что эта беседа не подведет Кристоса под монастырь. После бунта в офисе Лорда Монет я уже не была уверена в эффективности Лиги рабочих.

– Разговоры и свободная пресса все еще разрешены в Галатии, – заявил мне Кристос. – Даже среди знатных людей. В них не находят ничего криминального. Перестань кудахтать, как старая наседка, Софи.

Джек засмеялся над миной, которую я скорчила, и даже Нико хмыкнул, услышав шутку Кристоса.

Я шлепнула брата по руке, словно он один поддразнивал меня. Однако мне было не до игр. Когда Кристос тихо возобновил разговор с людьми, сидевшими напротив нас, я прислушалась к его словам, поскольку боялась, что беседа может привести от теории к практике – вроде лекций… или мятежа и поджогов, какие вспыхнули летом.

– Портер правильно возмутился, – сказал один из друзей Кристоса.

Я не знала его имени – только то, что он трудился в доках и на складах. Возможно, парень провел весь день в поисках работы и вернулся домой без денег. Кладка кирпичей и прочее строительство всегда замедлялись во время зимы.

Джек с усмешкой посмотрел на меня.

– Может, мотив его и был правильным, но он добился лишь того, что кучу людей вытолкали из офиса Лорда Монет.

– Нет, он послал сообщение знати, – настаивал Кристос. – Наши люди долгое время были такими смирными, что лорды забыли об их существовании. Пусть поймут теперь, что нас не устраивает их пправление.

Нас? Я сжала губы, проглотив гневное возражение. Кристос не мог автоматически причислить к Лиге рабочих всех, кто не обладает титулом.

– Конечно, им необходим более сильный посыл, – продолжил Кристос. – То, что случилось сегодня у Лорда Монет, – это небольшое и спонтанное выступление. Представьте себе более организованный митинг, сплотивший всех наших членов.

Для меня это звучало как неприкрытый бунт, а не просто разговор. Я не смогла скрыть свое беспокойство. Увидев мое напуганное лицо, Кристос рассмеялся.

– Мы опять расстроили Матушку Клушку.

Несмотря на смех, я услышала в его голосе колючее разочарование. Выбравшись из-за стола, я тихо отступила в сторону. Мне давно было известно, что гнев моего брата вспыхивал от любой искры, хотя быстро угасал до черного пепла. Удивительно, но Джек последовал за мной.

Он был хорошей компанией – добрый и надежный парень, а его широкие плечи вполне соответствовали тягловым клетям на пирсах. Частенько он выступал примирителем, когда речи Кристоса слишком сильно накаляли обстановку.

– Софи, ты обиделась? Что не так?

Я осмотрелась по сторонам, позволив холодному ветру остудить мои горящие щеки.

– Со мной все прекрасно.

– Нет, это неправда. Ты злишься, когда Кристос начинает доводить людей до точки кипения.

Вопреки себе я рассмеялась.

– Ты прав. Мне не понравился этот разговор, Я не против споров о реформах или обсуждения теорий, если вы считаете их забавными… Но когда ваши слова становятся серьезными… Ты же понимаешь?..

– Наши слова более чем серьезны, Софи. – Джек приблизился ко мне с торжественной миной на лице. – Мы изменились. Знать… должна прислушаться к нашему мнению. Мы образованны. По крайней мере некоторые из нас, а твой брат, готов поспорить, умнее многих лордов. Мы не бездумное мясо. – Я едва удержалась от возражений. – Пора изменить порядок вещей в этом мире.

– Все это говорит и Кристос, – прервала я его. – Изменение… Но порой он с трудом вспоминает, что пора бы поменять одежду.

Джек улыбнулся моей шутке, но я почувствовала какой-то сдвиг – время для легкомысленных острот прошло. Мой брат больше не был долговязым парнем, каким я себе его воображала. Он стал лидером движения, которое собирало последователей и, как оказалось, имело большие амбиции.

– Я просто не понимаю, Софи… Почему ты не хочешь помочь нашему движению? Ведь ты одна из нас.

Я только развела руками. Я не была знатной дамой, и, конечно, для высшего света Галатии это ставило меня на одну доску с Джеком. Однако в то же время я немного отличалась от него, потому что владела собственным бизнесом. Может быть, поэтому мне и не нравились их революционные разговоры.

– Вам придется менять мир без моей помощи. У меня есть свое дело, Джек. Дело, которое я создаю с нуля.

Никто – ни мой брат, ни его друзья, – похоже, не думал об этом.

– Мои клиенты не станут покупать чары у революционерки. И еще кое-что… – Я улыбнулась, внезапно осознав этот парадокс. – Если у вас все получится, что станет со мной?

– Понимаю, – кивнул Джек. – Если в городе не останется знати и богачей, у тебя не будет клиентов. Я думал об этом. – Он прочистил горло. – Но может, тебе для счастья… ну, если ты захочешь, конечно… Может, тебе и не нужен магазин?

Он потянулся к моей руке, но я спрятала ладонь под плащом.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я хочу сказать, что тебе нужна лавка, чтобы прокормить себя и Кристоса. Но если ты… если Кристос будет иметь свой бизнес или землевладение, то работа по контрактам, которая заставляет тебя…

– Я знаю, что это означает.

– Тогда он сможет жить сам по себе. А если бы у тебя был муж, который трудится на такой же работе, то…

Уши Джека покраснели так сильно, что я заметила это даже в тусклом свете, лившемся из грязных окон таверны. Мне сильно захотелось провалиться сквозь брусчатку мостовой.

– Я держу свой магазин не только потому, что должна. Мне нравится работа. Шитье и наложение чар – это моя жизнь. То, что я могу делать хорошо. Так я чувствую себя счастливой. – Мне трудно было говорить. – Я не собираюсь отказываться от этого, даже если выйду замуж.

Это было мое первое признание, раньше я не говорила такого даже Кристосу. Оставалось надеяться, что моя честность встретит должное понимание. Джек повел плечами, словно тяжесть моего отказа давила на него. Я закусила губу, чувствуя наплыв вины, но выдохнула с облегчением, когда он не стал настаивать на дальнейшем разговоре.

– Давай вернемся внутрь, – мягко сказала я.

Джек кивнул, но вместо того, чтобы пойти за мной, зашагал куда-то по улице.

Я села на лавку рядом с Кристосом. Конечно, я уже не раз задумывалась о браке, но я слишком любила свою работу. Если бы я вышла замуж, закон перевел бы мою собственность в общее владение, а общее владение контролировалось бы мужем. Меня не устраивал такой расклад: отдать магазин ради брака. Разглядывая пену, все еще обвивавшую край кружки с элем, я внезапно осознала, что не принимала всерьез знаки внимания окружавших меня мужчин… все эти годы. Законы ставили под удар мой бизнес, но флирт, способный повлечь за собой грязные сплетни или, что еще хуже, беременность, был более разрушительным. Романы считались опасной игрой, где принимались весьма высокие ставки. Поэтому я не играла. Мне приходилось думать не только о себе, но и о Кристосе. О моей семье, какой бы крошечной она ни казалась.

В Галатии работали много женщин – поденно и по контракту, в прачечных, мастерских и складах, по всему городу. Они определенно разделяли тревоги, о которых говорили Кристос и Лига, – низкую заработную плату и бесперспективные должности. Они делились своими заботами со мной, а я понимала, что Лига бывала несимпатичной. Мне нужно было обеспечивать безопасность семьи, как делала моя мать, и женщины с детьми, без сомнения, чувствовали себя еще хуже. Стабильность требовала работы, работа приносила деньги, а деньги означали, что зимой твои родственники не останутся голодными. Молодые неженатые мужчины, окружавшие Кристоса, имели хотя бы недвижимость, тогда как большинство женщин ее не имели, тем более незамужние девушки. Хотя именно они – я знала по своим помощницам – заботились о пожилых родителях и младших братьях и сестрах.

Вот почему некоторые женщины сидели за длинными столами, когда в «Ели и Розе» собиралась Лига рабочих. Одна румяная блондинка с толстыми, как у портового грузчика, руками что-то нашептывала Нико Отни. Высокая девушка с оспинами на бронзовой пеллианской коже прочитала свежий памфлет и со стыдливой улыбкой вернула брошюру Кристосу.

– Он даже лучше прошлого.

– Этот памфлет говорит об экономической нестабильности, которую создала система, контролируемая знатным сословием, – ответил мой брат.

Она кивнула, явно лучше меня понимая жаргон Кристоса. Пока они вместе рассматривали страницу, я подслушала слова румяной блондинки, спорившей с Нико.

– Нет, это точно как в прачечной. Мы не таскаем ящики, как вы в своих доках, но тоже можем получить серьезную травму.

Я взглянула на нее, когда она взмахнула обнаженной рукой, иссеченной узловатыми темными шрамами.

– Эти от утюгов. А видел бы ты девушек, которым на лицо попал пар. Они даже не получили никакой компенсации – просто несколько дней, свободных от работы.

– Именно поэтому ты должна заставить девушек из прачечной присоединиться к Лиге, – ответил Нико, хлопнув ладонью по столу. – Когда мы отстоим права рабочего класса, то труд перестанет делиться на мужской и женский!

Я приподняла брови. Не важно, что работник будет женщиной? Это прекрасно, пока выгодно. Ограничения, которые накладывали на меня брак и дети, были понятны для любой женщины.

Беседа переместилась к поискам работы, но тон сохранял оттенки прошлого разговора. Они не говорили о текущей ситуации – например о том, что склады сокращали деятельность зимой, – а приводили различные аргументы, выражая свое недовольство. Я не знала, что добавить к их дискуссии, а мой коддл совсем остыл, поэтому я пошла домой. Однако память об их беседе преследовала меня, как беглая тень, что лишь углубляет холодные сумерки позднего осеннего вечера.

3

Кристос пришел домой поздно. Он разбудил меня, споткнувшись о стул в нашей крохотной кухне. В итоге я рано проснулась, и мы не стали вспоминать о нашем споре в таверне. Вполне понятно, что тем утром я первой пришла в магазин. Переделав план заказов и вычеркнув счет, который можно было не оплачивать еще неделю, я смогла отложить немного денег на следующий месяц – хотя бы на оплату работы Алисы и Пенни. В этот момент входная дверь открылась, и я закончила свои подсчеты, оставив книгу раскрытой на случай нового заказа.

Вопреки моим ожиданиям, в магазин вошла робкая пеллианская девушка в потертом синем шерстяном плаще. Она нервно застыла у входа, придерживая дверь.

– Эмми!

У меня было несколько подруг в пеллианском квартале города. Сама я жила в ветхом доме неподалеку от коммерческого района, где селились те горожане, провинциалы и недавние иммигранты, которым требовалась близость к центру города ради торговли. Бизнес поглощал большую часть моего времени, и мне было совершенно некогда искать особые пеллианские специи; в основном я закупала галатианские продукты и травы на ближайших прилавках и у уличных зазывал. Меня никто не встречал у местного колодца, как это делали пеллианские домохозяйки, и я общалась только с друзьями Кристоса в галатианских тавернах, когда брат давал мне такую возможность.

По правде говоря, мы с Кристосом следовали примеру матери – то есть работали на галатианцев, выполняя их более прибыльные заказы, вместо того чтобы поддерживать крепкие связи с пеллианским обществом. Мать часто бывала на пеллианском рынке, но одевалась, говорила и вела себя по-галатиански. Так она пыталась задобрить своих нанимателей. Если уж быть совершенно откровенной, я избрала ее стратегию, но пошла дальше, дистанцируясь от стереотипов пеллианских чародеев. Мое заведение именовалось модным галатианским магазином-ателье, и я сама старалась вести себя как галатианка.

– Извини, что отвлекаю тебя от работы, но я хотела поговорить с тобой и не знала, где ты живешь. Поэтому…

Пальцы Эмми нервно перебирали оборки на ее плаще.

– В магазине я бываю чаще, чем дома, – ответила я. – Заходи.

Она подошла ближе к стойке. Около года назад две застенчивые пеллианские девушки подошли ко мне и начали расспрашивать, как я, будучи чародейкой, завела успешный бизнес. Эмми и Намира были обучены их матерями. Они ппрактиковали домашнюю магию и, разумеется, понятия не имели, как женщина может прибыльно торговать этим искусством. Я призналась, что первым моим желанием было показать людям уникальность моего дела. Потом я вспомнила, что Лорд Монет не позволял размещать много одинаковых лавок, но меня не страшило, что несколько соседних чародеек начнут продавать лен с вплетенной удачей. Особые флюиды имели чуть больше полудюжины женщин – от шестнадцатилетней Эмми до восьмидесятилетней Лиеты. Мы встречались раз в месяц для обсуждения своих умений.

Я мало чему могла научить в наложении чар – мои товарки узнавали это от своих матерей, – но некоторые нюансы, вроде таких как зачаровывать глиняные таблички или выращивать особую траву, вскоре изменили ход наших бесед. Я стала проявлять интерес к пеллианскому кварталу города, где никогда не жила, и к обычаям сородичей, о которых лишь смутно догадывалась. Мои родители были из Пеллии, но, поскольку мы всегда жили и работали среди галатианцев, это увело нас от традиций родного острова. Однако остальные чародейки относились к Пеллии иначе, чем моя семья. Никто из них не искал встреч со мной помимо наших собраний, и я представить не могла, чего хотела от меня Эмми.

– Как поживаешь? – спросила она немного сухо, подражая традиционному галатианскому приветствию.

– Все хорошо, спасибо, Эмми, а как ты?

Я остановила ее, прежде чем она начала расспрашивать меня о здоровье и благополучии моей родни – как обычно делают галатианские домохозяйки. Из всех пеллианских женщин, которых я знала, Эмми лучше всех разбиралась в галатианской культуре. Она родилась здесь и воспитывалась в местной школе, однако в моем ателье все еще выглядела провинциалкой.

– Мне просто… хотелось попросить тебя об одолжении.

Я кивнула, подбадривая ее.

– Чем могу помочь?

– Вообще-то это больше, чем одолжение. Я просто… Я хотела бы узнать, не нанимаешь ли ты помощниц.

Ее слова ошеломили меня. Эмми никогда не проявляла интереса к обучению торговле. Мы говорили с ней только о природе чародейства. Сначала я подумала, что она хочет переехать из пеллианского района в галатианский. Девочка знала, что копировать мой бизнес невозможно и что глиняные таблички не дают много наведенной удачи, а она училась только этому.

– Я не собираюсь похищать твои новшества или вроде того! – торопливо добавила она с надеждой в голосе. – У меня просто… туго с деньгами в этом году. Я быстро учусь…

Я симпатизировала ей – хотя тактика моей матери предполагала обходиться в галатианском ателье без помощниц из пеллианского квартала, – но все же я не могла нанять Эмми. Не теперь, когда я сомневалась даже в том, что смогу оставить уже имевшихся помощниц, умелых и способных швей, которые не требовали большого обучения, необходимого для Эмми.

– Да, конечно, – медленно ответила я, – но сейчас неудачное время года. Все завязывают кошельки перед зимой – покупают только то, что нужно, а потом спрос падает до весны. Возможно, весной…

Я успокаивала себя только тем, что смогу когда-нибудь не давать обещания. Она кивнула.

– Это все из-за восстания прошлым летом… Цены взлетели вверх. У папы мало работы, потому что правительство закрыло некоторые строительные проекты, а леди, которая нанимала маму в прачечную, уволила ее. Только несколько галатианцев используют пеллианские рынки – то есть меньше, чем обычно. Я надеялась, ну, найти работу прямо сейчас.

Меня удивило и немного устыдило понимание того, что для Эмми и моих пеллианских знакомых ситуация представала в другом свете.

– Что происходит в квартале?

– Люди осуждают бунты прошлого лета, – пожав плечами, ответила Эмми. – Эти разговоры продолжаются до сей поры.

– Но почему? Восстание сразу же подавили. Да и самое опасное выступление было на Площади фонтанов!

В тех волнениях участвовали многие знакомые Кристоса. Но он довольно быстро признался, что Лига не организовывала бунты. «Сердитые люди приказали», – сказал он, пожав плечами, когда я спросила его об этом.

– Многие люди в Лиге рабочих являются пеллианцами. Я понимаю, почему наш квартал считают таким опасным. Один из пожаров произошел на рынке.

Я помнила его. Быстро разгоравшийся огонь, к счастью, был потушен пришедшим с побережья ливнем.

– Теперь в Лиге все больше галатианцев, – разочарованно вздохнула я.

Еще одна претензия, которую я могла поднять в следующей беседе с Кристосом, когда он будет превозносить достоинства своего движения.

– Эмми, мне очень жаль, но у меня пока нет для тебя работы.

И даже если бы она была, я не смогла бы обучать кого-то шитью, пока мое дело шло подобным образом. Эта мысль застряла в моем сознании.

– Но если работы прибавится, я дам тебе знать. Обещаю, сразу скажу.

Возможно, я смогу обучить ее каким-то простым приемам или, если мы будем очень заняты, поручу ей подметание и уборку ателье. Она разочарованно пожевала губу.

– Я понимаю.

– Мне очень и очень жаль. Прости меня, Эмми.

Я закрыла расчетную книгу, все еще не заполненную заказами – все еще ненадежно балансирующую между доходами и расходами.

– Увидимся на нашей следующей встрече. Время и место те же?

Она выдавила улыбку.

– Обязательно приходи, – сказала я, напомнив самой себе приходить в магазин пораньше в течение целой недели, чтобы освободить один вечер для моих подруг-чародеек.

Я вернулась в свой личный уголок, огороженный декоративной ширмой, и приступила к платку для миссис Бёрсин. Мне требовалось сосредоточиться над чарами, но при этом оставаться доступной для Пенни и Алисы. Моя маленькая крепость с тканевыми стенами отлично для этого подходила. Я не хотела, чтобы мне мешали, кроме тех моментов, когда возникала насущная необходимость. Обе помощницы уже умели столько всего, что перерывы случались нечасто. Вскоре они уйдут от меня в поисках лучшей работы. Я вздохнула – придется потратиться на обучение новой девушки, чтобы справиться с этим неизбежным бедствием.

Но сейчас мне не хотелось об этом думать. Я мягко сжала иглу между большим и указательным пальцами и тихо выдохнула. Шов, который я сделала вчера, начал слабо светиться, но это видела только я. Казалось, нить золотистого солнечного света проходила сквозь ткань, наполняя ее сиянием.

Меня научила зачаровывать и шить моя мать. Годы насмешек галатианцев заставили ее отказаться от продаж традиционных чар. Мы едва собирали дневную выручку, пришивая ярды и ярды оборок в небольшом второсортном ателье. Несмотря на усталость, она обучала меня чародейству, пока вечер отбрасывал последний свет на потрескавшийся потолок нашего дома. Но даже при строгом обучении моей матери я не знала, как работает магия.

Я просто думала об удаче, любви или здоровье для той персоны, которой предназначался предмет. И моя нить начинала сиять. Если я сохраняла концентрацию, каждый сделанный стежок походил на слово в заклинании или на ингредиент в напитке, а вся работа представляла собой завершенные чары.

Когда все шло правильно, во мне возникало чувство радости – простое, но полное, как от детского смеха или запаха свежеиспеченного яблочного пирога… или постукивания тихого дождя по крыше дома. И хотя я устала и проголодалась после нескольких часов непрерывного чародейства, внутри меня царили спокойствие и удовлетворенность.

– Мы не отвечаем на домашние вызовы, – услышала я голос Алисы, – хотя иногда совершаем визиты к особым клиентам.

Отложив платок в сторону, я вышла в зал магазина и увидела ее за прилавком, с решительно приподнятым подбородком и руками, непреклонно сложенными на белом переднике.

Молодая женщина, ожидавшая у стойки, имела модную высокую прическу, прикрытую одной из нелепейших шляпок сезона – ее головной убор зловеще походил на пеленки. Платье выделялось бриллиантово-голубым рисунком, который я создала сама, но было явно переделано. До моей визитерши его носила менее высокая дама – корсет имел новую подогнанную вставку, а швы на плечах выглядели несколько небрежно. Это платье ей отдали, и, возможно, оно досталось девушке от хозяйки.

Передо мной стояла горничная некой благородной леди. Я остановила Алису, прежде чем она снова заговорила. Горничные часто выполняли поручения своих богатых и влиятельных хозяек.

– Чем могу вам помочь? – спросила я дружелюбным голосом.

Естесственно, первой мне ответила Алиса.

– Мисс Вочант должна понять, что мы не ходим…

Я молча хлопнула помощницу по руке и кивнула, показывая ей, что она нужна в задней части ателье. Незамедлительно!

– Прошу вас, продолжайте.

– Простите меня за визит, – сказала мисс Вочант. – Но моя хозяйка услышала хорошие отзывы о вашей работе.

– Вот как? – ласково ответила я.

Мои клиенты получают чары, только если сами попросят их. Это создает некоторую тайну. Некую интригу. Я – по своим причинам – избегаю навязывать наложение чар.

– Да. Ей нужно несколько предметов для зимнего гардероба. И большинству из них требуется ваше уникальное умение.

Мисс Вочант оказалась замкнутой девушкой. Многие горничные пугались открыто говорить о любовных чарах или о деньгах – или о том, что хотели их хозяйки.

– А кто, позвольте узнать, ваша госпожа?

– Леди Виола Сноумонт, – ответила она.

Моя челюсть самопроизвольно опустилась вниз. Леди Сноумонт была фавориткой королевы – одной из ее фрейлин и придворной художницей. Отец Виолы, Лорд Ключей, являлся магистром юстиции и военачальником. Я постаралась взять себя в руки.

– И чем я могу служить леди Сноумонт?

– Она надеется, что вы придете в следующий четверг в ее салон для консультации. Но если это невозможно…

– Я прошу прощения за ошибку Алисы.

В моей голове пробудился рой мыслей. Конечно, нехорошо делать исключения для богатых патронов… Ситуация выглядела так, словно мой магазин нуждался в помощи леди Сноумонт. Словно я из кожи лезла вон ради дорогого заказа. Но дело было в другом.

– Я не разрешаю помощницам оформлять домашние вызовы от моего имени. Я должна лично согласиться на них и сделать соответствующие распоряжения. Мы и так очень заняты.

Это подействовало самым лучшим образом.

– Вот и ладно. Я передам ваши слова леди Сноумонт. Она будет ждать вас в два часа. – Горничная понизила голос и с улыбкой добавила: – На вашем месте я не ела бы ничего до визита к хозяйке. У нее в салоне всегда много вкусного.

Я вернула улыбку и завершила беседу профессиональным кивком.

– Благодарю вас. Пожалуйста, оставьте карточку вашей госпожи.

Я подождала, пока дверь не закрылась, и радостно запрыгала по магазину.

Вечером я едва не бежала домой, во-первых, возбужденная перспективами, которые новая клиентка могла предоставить ателье; во-вторых, потому что с наступлением вечера усилилась стужа, а моя тонкая мантилья – новый модный аксессуар, упешно заменявший для покупателей зачарованные вещи, – совсем не защищала от холода.

Я прошла через Площадь фонтанов, которая отделяла жилые улицы от магазинов и ателье. Величественную гранитную колоннаду в ее центре покрывал тонкий слой снега, но дальше зеленели клумбы, менявшие свой цвет с переменой сезонов.

Квадратные белые палатки выросли как грибы на вытоптанной траве парка. Там обустроились королевские силы Его Величества. Бледно-синие мундиры солдат, такие яркие и впечатляющие на летних парадах, выглядели тусклыми и потертыми на фоне зимнего города. Проходя мимо военных, я выдохнула белое облачко пара. С тех пор как на изломе осени они здесь разместились, летние бунты сошли на нет. Облегчение в торговом районе было настолько ощутимым, что мое дело возродилось после того, как пропала угроза насилия. Тем не менее непредвиденное летнее затишье внесло свои коррективы в ожидаемую годовую прибыль.

– Кристос! – крикнула я, влетев через скрипучую заднюю дверь нашего домишки. – Кристос, ты не поверишь, какой у меня выдался денек!

Тишина, царившая в доме, поглотила мой голос, и никто не вышел мне навстречу.

«Ну, как всегда», – подумала я, потыкав угли в плите и наполнив котелок для чая. У меня произошло великое событие – наконец-то воистину знаменательное, – а Кристос ушел. Я ожидала чего-то подобного, ведь он был далек от моих заказов. Его интересовали только требования Лиги рабочих. В последний месяц я редко ставила вторую тарелку, накрывая на ужин. По сути, затихшие летние бунты заложили благодатную почву для осени, и жизнь Лиги рабочих наполнилась интенсивной деятельностью.

Я опустилась на стул, ожидая, когда вскипит вода. В кладовке оставались две краюшки хлеба и немного мяса – мне не было нужды спешить на рынок этим вечером. Я посмотрела на грубые доски стола. Он служил только нам двоим так долго, что я давно не вспоминала, что когда-то в нашей маленькой семье был кто-то еще.

В поисках работы наши родители иммигрировали из Пеллии в Галатию еще прежде, чем мы родились, – так что наша семья всегда была далека от тетушек, дядюшек и кузин. Пеллия была богата на чародеек, но в остальном мало чем могла похвастать. Возможно, потому галатианцы и не верили в глиняные чары, когда видели пеллианских торговцев в их городе. Как могла самая нищая страна в мире иметь нечто, связанное с прибылью и удачей? Они не понимали того, как пеллианцы относились к удаче – к счастливым дням и монетам, а не к здоровью и богатству на всем протяжении жизни. Мои сородичи покупали чары ради хорошего заезда в гонках и ради поцелуев девушек, которые им понравились. Они считали это достойным делом.

Маме и папе нравилась такая идея: день за днем, удача сегодня и безмятежное завтра. А вот я беспокоилась – город Галатия научил меня тревожиться. Мой папа, рыбак, утонул, когда я была еще совсем крошкой, чтобы помнить то время. Мы жили на скудный заработок мамы, и нам с Кристосом было пятнадцать и тринадцать лет соответственно, когда она умерла от короткой, но злой лихорадки. Нам повезло, что у нас имелись работа и инстинкт выживания диких котов. Большую часть времени мы жили, как беспризорники, ночуя на кухнях друзей, когда они могли помочь, или в переулках под импровизированными навесами, выгребая крошки из ящиков пекарей, мясников и уличных зазывал. Однако мы быстро учились, и, в отличие от Кристоса, я скоро поняла, что пеллианский образ жизни не приведет к экономической безопасности в городе, как это делает галатианская щепетильность.

Теперь Кристос вступил в Лигу рабочих – организацию, которая, как он заявлял, являлась дыханием будущего. Я же отточила свое чародейское мастерство, считавшееся атрибутом прошлого. И то и другое приносило пользу, но по-своему. Я зарабатывала деньги и создавала нам комфортные условия, а связи Кристоса помогали ему находить работу, которая тоже пополняла наш скромный кошелек. Если бы он продолжал работать осенью, а моя торговля не замедлялась зимой, я смогла бы вложить часть доходов в развитие своего дела. Мечта об огромном ателье, расположенном у самой Площади фонтанов, с большими стеклянными витринами, которые демонстрировали бы мои лучшие модели, быстро оттеснила более прагматические мысли. Но зима означала более чем скромную выручку для моего магазина и мало работы для Кристоса.

Чайник тихонько зашумел, из носика пошел пар, и я плеснула кипятка на тянущие плесенью чайные листья в старом заварнике. На носике был скол, а на ручке – небольшая трещина.

Дверь со скрипом открылась и хлопнула. Прежде чем Кристос ввалился в комнату, я вскочила на ноги.

– О, сестренка!

Он сжал меня в медвежьих объятиях, пропахших сладким вином.

– Что будешь на ужин? Пирог с бараниной или с курятиной?

– Зачем ты столько принес? – спросила я, забирая у него едва завернутые пироги. – Они же огромные!

Мы вполне могли бы наесться одним. И они пахли божественно вкусно.

– Не ругайся! – сказал он с дьявольской усмешкой. – Это подарок.

– Мы забыли о дне твоего рождения? Или сегодня какой-то праздник, которого я не знаю? – спросила я, двинув его по ребрам. – Как твое запястье?

– Да… так себе, сегодня я не смог работать. Завтра. Джек записал меня в бригаду, которая доставляет на верфи деревья.

– Что же ты сделал, чтобы заслужить эту пару пирогов?

– Встретился с одним из университетских лекторов. Он послал их вместе со своимии комплиментами.

У меня промелькнула надежда: вдруг лектор предложил моему брату работу в университете или даже пообещал ему помощь при поступлении.

– Он хочет помочь Лиге рабочих.

Мои надежды мигом угасли.

– Какую такую помощь он предлагает? Математическую опеку?

– Смешно, – ответил Кристос. – Нет, он преподает на факультете и читает нам публичные лекции. Короче, он наш сторонник. Ему нравится Лига. Он поможет нам составить набросок требований для городского Совета.

– Требований?

Я чуть не подавилась.

– Что ты имеешь в виду, говоря о требованиях?

– Он считает, что это единственый способ привлечь внимание к тому, чего мы хотим. И профессор прав. Если нас будут считать лишь кучкой оппозиционеров, то ничего не изменится. Знать просто прогонит нас с улиц, если мы поднимем шум. Но когда у нас появится реальная платформа…

– Платформа, на которой стоишь ты, – возразила я. – Пока что тебя считают уличным крикуном. Однако если ты потеряешь осторожность, тебя обвинят в государственной измене.

– Разумеется, я буду осторожен. Я буду очень осторожен – например не съем эту штуку целиком.

Кристос оторвал кусочек корки от ближайшего к нему пирога, аппетитный запах бараньего мяса разнесся над столом. Смысл слов моего брата был ясен: я вела себя как мнительная сумасбродка, и его не интересовал спор со мной. Мое мнение о Лиге рабочих не являлось чем-то новым, и я сама признавала, что некоторые мои страхи выглядели излишне реакционными. Но слово «требования» дало мне еще один повод для тревоги.

Продолжать разговор не имело смысла – он уже сам все решил, что бы я сейчас ни сказала.

– Ну ладно, садись и давай тарелку.

Кристос разделил мясной пирог пополам.

– Я бы хотел, чтобы ты подходила к делу с большим энтузиазмом, – сказал он, пережевывая пищу. – Хотя бы по отношению к этому пирогу.

Не важно, как часто Кристос восхвалял достоинства реформ экономической системы и как сильно тревожился о том, что знать по-прежнему представляет рабочий класс в правительстве. Меня это мало заботило. Нашу жизнь не могли изменить никакие реформы. Я по-прежнему буду шить одежду, а он работать на складах или в строительных бригадах. Если ситуация в городе примет опасный поворот, единственным изменением, как мне казалось, станет массовое бегство богатых патронов и мелких дворян – моих лучших клиентов.

Я умехнулась.

– Ты никогда не догадаешься, кто приходил сегодня в магазин.

– Даю слово, не догадаюсь, – ответил он.

Я проигнорировала его безразличие.

– Горничная одной известной леди…

– Опять? Еще одна богатая особа? Софи, как же я хочу, чтобы ты использовала свои таланты для большего… Для более достойной работы!

Я закрыла рот. Ну да, Кристос не станет радоваться моим успехам. Даже если заработанные деньги леди Сноумонт пойдут на отоплениие нашего дома этой зимой. Брата оскорбляло само сушествование знати. Пусть я приводила стопроцентные аргументы, это ничего не меняло. Хотя в реальности по-прежнему требовались деньги на еду и дрова.

Игнорируя Кристоса, я откусила кусок пирога. Брат смотрел в свою тарелку, на его лице застыло выражение раскаяния.

– Не хотел кричать. Извини.

– Все нормально, – ответила я. – Пора бы мне перестать думать, что моя работа способна тебя заинтересовать.

– На самом деле… Я надеялся, что ты поможешь мне.

Я заставила себя говорить более дружелюбно.

– Тебе потребовались любовные чары? Появилась девушка, которая не говорит с тобой, и ты решил приворожить ее? Ну-ка, расскажи мне о ней.

– Нет, в этом мне помощь не нужна, – ответил он, разминая плечи, а я закатила глаза. – На следующей неделе мы митингуем на Площади фонтанов. – Его голос зазвучал серьезно. – На демонстрацию придут сто человек. Возможно, больше.

– Сто человек?

Встречи Кристоса всегда отличались малым количеством людей: несколько человек в трактире после работы или полдюжины парней позади церкви воскресным утром, где они раздавали памфлеты.

– Но ведь солдаты… Кристос!

– Что солдаты? Мы будем не бунтовать, а читать лекции. Люди придут послушать нас – послушать, чтобы потом присоединиться. Считай это праздником наших достижений или публичным лекторием. Если тебе так больше нравится, это вообще не демонстрация.

– Ты говорил, что тебе нужна моя помощь, – напомнила я с нараставшей тревогой.

Я не хотела участвовать в рабочем протесте, поскольку не хотела потерять своих клиентов из высшего сословия. Ведь благодаря им, а не заботами Кристоса я могла сытно есть и жить под крышей, пусть она иногда и протекала.

– Не будет никаких проблем, – торопливо ответил он. Слишком торопливо. – Но солдаты могут… вмешаться. И если они это сделают, то некоторые парни получат болячки.

– Возможно, эта идея не так уж хороша, – прокомментировала я.

– Нет, она прекрасна. Просто чудесна. Вероятность каких-либо неприятностей крайне мала, но я надеюсь, что ты сделаешь нам несколько зачарованных шапок. – Он перешел на громкий шепот, затем одарил меня своей лучшей улыбкой и вывалил в тарелку последний кусок пирога с остатками корки. – Какая вкуснотища! Это не совсем мамина пилла или пирог со шпинатом… И почему ты не печешь, как она?

Я нахмурилась, подумав о рыхлом пироге со шпинатом, который, по словам нашей матери, был фирменным пеллианским блюдом. Мы не ели его уже много лет.

– Значит, шапки. – Я поджала губы. – Какие именно шапки?

– Я уже все продумал! – Он похлопал себя по голове в шутливом жесте. – Итак, шапки. Мы договорились носить красные шерстяные колпаки древнего пеллианского покроя. На прошлой неделе в университете состоялась лекция о ранней пеллианской демократии.Ты знала, что наши сородичи имели демократическую форму правления?

Я покачала головой, меня не взволновало бы даже известие о том, что наша родина однажды управлялась попугаями. Изучение истории не интересовало меня так, как Кристоса, который между тем продолжил вещать:

– Когда наши предки избирали правительство или участвовали в публичных дебатах, они надевали особые шапочки.

– Красные шерстяные колпаки.

– У меня есть набросок.

– Ну, уж конечно. – Я посмотрела на листок. – Выглядит нелепо. Тебе не кажется, что горожане, которые пропустили эту чудную лекцию, подумают, что вы носите фаллосы на голове?

– Тогда они начнут нас расспрашивать, и мы объясним, что означают наши шапки.

– А что сами пеллианцы в вашей Лиге думают об этом? – спросила я, вспомнив о том, что говорила мне Эмми. Использование древнего мотива? Привлечет ли это больше галатианцев в пеллианский квартал?

– Софи, мы и есть пеллианцы, – со смехом сказал Кристос.

– Я имела в виду людей в пеллианском квартале. Тех, кто приехал из Пеллии и говорит на их языке.

– Нико был на той лекции. Он сказал, что это хорошая идея. И все так подумают.

Я снова посмотрела на нелепый рисунок, задумавшись, может ли Кристос управлять этими «всеми» и их мнением.

– Лига считает, – сказал брат, – что это объединит всех рабочих, точнее, по всей Галатии. Никого не должно заботить, пеллиане ли они, провинциалы или потомственные горожане.

– «Не должно» и «не будет» – две большие разницы, – сказала я, покачав головой.

– Для нас это не вопрос, – торжественно ответил Кристос. – Лига всех уравнивает. Не существует никакой разницы между теми, кто родился в южных или горных провинциях, и теми, кто родился в городе или был принят Галатией. Это искусственное деление поощряется знатью и направлено на то, чтобы удерживать нас от объединения.

Почему искуственное, удивилась я, если многие пеллианцы предпочитают жить в своих общинах, а провинциалы говорят на разных диалектах галатианского языка? Обычаи юго-восточных провинций, расположенных в сотнях миль отсюда, считаются чуждыми для городских галатианцев и вполне нормальными для пеллианцев.

– У всех рабочих в Галатии общие жалобы, – заявил он с таким видом, словно это был лозунг.

– Но к вам они могут не иметь никакого отношения, – напомнила я ему. Цели Лиги и восприятие их другими людьми необязательно совпадали.

Кристос пожал плечами.

– Короче, никто в Лиге не увидел проблем с колпаками.

Ладно, я сделаю для моего брата шапку с защитной чарой.

– Сколько шапочек вам нужно? Сотня будет для меня слишком обременительной.

– Я не прошу слишком много. Десять для начала. Мы распространим их среди демонстрантов и как бы наведем защитную чару на всех. Я прав? Твоя магия так работает?

Я покачала головой.

– Не все так просто. Каждая чара воздействует на людей, стоящих рядом с ее носителем, но не так, как будто они связаны друг с другом. – Во всяком случае, я ощущала это таким образом. – Ты ведь тоже наденешь такой колпак?

Больше встревоженная сейчас планом Кристоса, я взяла его за руку.

– Чтобы все было по справедливости, мы распределим зачарованные колпаки с помощью лотереи. Будем тянуть соломинки.

– Я не стану ничего делать, если ты не возьмешь себе одну. Ты мой брат. Я обязана защитить тебя. Клянусь небом, я берусь за эти шапки только по одной причине – чтобы ты был цел и невредим. Меня не волнуют бунтующие докеры и батраки.

Кристос одарил меня своим самым презрительным взглядом. Это он перенял от мамы.

– Только постарайся как следует. Ты же не хочешь, чтобы кто-то пострадал? Я тебя знаю.

– Ладно, ты прав. Но я серьезно, Кристос, ты не получишь ни единого колпака, пока не пообещаешь мне носить один из них.

Он угрюмо хмыкнул.

– Обещай! – закричала я.

– Ладно-ладно, сдаюсь! – Он улыбнулся. – Но на меня уйдет пара ярдов шерсти…

– И ты уберешь со стола!

– Хорошо, – ответил Кристос с легкой усмешкой, и мне стало ясно как день, что он забудет тарелки на столе, а пол так и останется неподметенным.

4

Я стояла у ворот белого городского особняка. Его адрес был написан кружевными вензелями на карточке, которую я сжимала в руке. Леди Виола Сноумонт. К счастью, мои розовые кожаные перчатки не позволяли пальцам пачкать карточку, которая всю прошлую неделю пролежала в кармане плаща, порождая нервный трепет каждый раз, когда моя рука касалась ее углов.

Сделав успокаивающий вдох, я подняла защелку. Когда тяжелые кованые ворота открылись, во дворе зазвенела восхитительная мелодия. Я осмотрелась в поисках источника звука и увидела несколько колокольчиков, спрятанных в розовых кустах. К ним от ворот шла тонкая золотая цепь.

Пока я поражалась этой впечатляющей задумке, распахнулись двойные двери цвета морской волны на вершине роскошной широкой лестницы и в проеме появилась аккуратная горничная в сине-белых одеждах.

– Вас ожидают, мисс? – донеслось до меня ее чистое сопрано.

– Да, я Софи Балстрад, швея, которую ваша леди пригласила для частной консультации, – ответила я, сдерживая дрожь в голосе. Боги, это всего лишь служанка: если я не способна держаться спокойно с прислугой, то какое впечатление произведу на леди Сноумонт?

– Прошу вас пройти внутрь.

Она склонила голову, и золотистые волосы замерцали в рассеянном солнечном свете. Я поднялась по ступеням и прошла через дверь. Ярко-синяя краска вызывала приятное чувство – казалось, что я шла по небу. Эта иллюзия сохранилась в длинном коридоре, оклеенном серебряными обоями с синим цветочным орнаментом.

Поскольку дом был достаточно прогрет, горничная взяла у меня плащ и перчатки. Я разочарованно вздохнула – павлинно-синий плащ с капюшоном, так удачно подходивший к розовым перчаткам, создавал бы хорошее впечатление. Для перезрелых продавщиц клубники и рыбы, торговавших на улицах взразнос со звучными частушками, я надевала цветастые шелковые платья или жакеты из тонкой пряжи, связанные в модном драпированном стиле. Но для леди Виолы я приберегла лучшие образцы своей работы – например жакет с широкими складками, каскадами идущими от плеч к бедрам; зеленый, как лес, шелк был нашит на затейливо вышитый корсаж. Однако посмотрев на горничную, я почувствовала укол зависти к женщинам, имевшим поклонников, ради которых им приходилось украшать свои волосы. Моя высокая прическа была аккуратно сложена, но ей не хватало грациозных извивов и модных лент.

Никогда раньше я не имела таких клиенток, как леди Сноумонт, и в первый раз за многие годы меня тревожила моя родословная. Станет ли леди Виола доверять пеллианской швее в создании галатианской одежды, которая соответствовала бы ее модному салону, где проводились собрания высшего общества? Перспектива, что одна из моих вещей будет надета на ней во время королевского бала во дворце, несказанно бодрила меня, но и напоминала о серьезности заказа. Это мой выход на новый уровень клиентов – или быстрая их потеря. Знать Галатии регулярно сталкивалась с иностранной элитой, ведь делегаты из Квайсета, Серафа и других государств были частыми гостями в столице Галатии. Но меня интересовало, может ли простолюдинка, на чье пеллианское происхождение явно указывают кожа золотистого цвета и высокая широкоплечая фигура, претендовать на такой же великодушный прием.

Горничная ввела меня в салон. Я подобрала юбки и убедилась, что мой жакет не топорщится. В зале находились несколько леди в эксклюзивных шелках и вельвете. Одна играла на арфе, а другие внимали ей, еще одна дама читала вслух какую-то книгу. Салон леди Сноумонт славился как важный культурный центр по всей Галатии. И теперь я оказалась здесь!

И у меня не было ни одной догадки, какая из присутствующих дам была леди Сноумонт.

Я поджала губы, готовая замереть в дверном проеме, пока меня не позовут, – но тут горничная потихоньку махнула мне, указывая направление.

– Идите туда, – прошептала она и повела меня к креслу за ширмой, где в расслабленной позе сидела моя будущая клиентка.

Я не знала, чего ожидать. Леди Виола Сноумонт была так хорошо известна и, по слухам, чрезвычайно мила, что я представляла себе ее ошеломительно красивой. Я вновь задумалась о ее внешности, пока горничная вела меня к креслу. Какая она? Золотоволосая леди с чистой, как у ангела, кожей или томная красавица с темными волосами и губами, подведенными яркой краской?

Когда она встала и встретила меня, я поняла, как сильно ошибалась. Ее лицо было милым, да, но не идеально прекрасным, как я навоображала. Светло-каштановые волосы, густые и волнистые, но ничего особенного. А вот глаза, поняла я, и были тем, что прославило ее на всю страну как первую красавицу, – огромные, цвета жидкого шоколада, обрамленные густыми ресницами. Выразительность и интеллигентность, сквозившие во взгляде, превращали ее из обычной женщины в экстраординарную. Она, казалось, видела всех насквозь… и, конечно же, так и было. В конце концов, Виола была придворной художницей. Когда она встала, чтобы поприветствовать меня, несколько страниц плотной бумаги с карандашными набросками стоявшего рядом букета спорхнули на кресло.

– Софи! – воскликнула она, протягивая руку. – Надеюсь, мы сможем избежать формальностей и звать друг друга только по именам? Здесь, в салоне, это мое правило. Тут никто не является мисс или миссис, леди или даже королевой.

Она подмигнула мне.

– Конечно, – выдавила я из себя.

– Вот и ладно.

Отходя от кресла с когтистыми лапами, она взмахнула подолом платья – простого домашнего платья, как с удивлением отметила я.

– Моя посланница уже сказала, что я хочу заказать вам кое-какие новые вещи? – Она засмеялась. – Конечно же, сказала, иначе зачем бы вы пришли?

– Да, она…

– Хорошо. Тут слишком громко, чтобы обсуждать такие темы.

Леди Виола подхватила меня под локоть и потянула к двери, покрытой декоративной позолотой, за которой находилась небольшая комната.

– Моя личная гостиная. Входите, пожалуйста.

Ее веселая улыбка потускнела, когда она закрыла дверь. Я повернулась спиной к обитой шелком стене. Это была не просто малая гостиная, а будуар, примыкавший к спальне леди Сноумонт, – за еще одной распахнутой дверью в соседнее помещение виднелась широкая кровать. Самое интимное из публичных пространств, самое публичное из интимных. В своих будуарах галатианцы следовали сложным правилам этикета, но, конечно, не с теми, кого знали всего пять минут.

– Я обойдусь без жеманства. Вы чародейка. И мне нужны ваши услуги.

Она указала рукой на два пухлых кресла с обивкой из лилового дамаска. Я погрузилась в одно из них, не зная, что ответить.

– Да, ваша светлость, вы правы. Я… изготавливаю зачарованную одежду.

– Виола. Называйте меня просто Виола. Пусть это не революционно, но раз уж я прошу вас создать для меня чары, мы обязаны держаться на равных.

Мои глаза расширились, однако я ответила признательным кивком.

– Хорошо. Я слушаю вас.

Виола опустилась на край кресла так изящно, как птица садится на тонкую ветвь.

– Какие чары вы можете сотворить? И как они работают? То есть… качество больше зависит от предмета одежды или от самих чар? Или от чего-то еще?

– Какие чары? Почти любые – любовь, деньги, удача, – я покраснела. – Не думаю, что они нужны вам. Просто…

– Просто это наиболее востребованные услуги.

Она засмеялась. Один из ее передних зубов был слегка кривоват.

– Да. Но тут нечему удивляться.

– Я и не удивлена.

– Сила чар находится в прямой зависимости от того, в какую вещь я вставляю ее и как много делаю стежков. Но вышитый платок может быть таким же мощным, как платье.

– Это уже лучше, – пробормотала Виола.

– Позвольте один вопрос, – осторожно произнесла я. – Что именно вам нужно? Деньги и удача вряд ли отсутствуют в жизни такой женщины, как леди Сноумонт.

Она поджала губы.

– Мне не нужны любовные чары, если вы о них подумали.

Виола повернулась к изящному резному столику позади себя и достала из ящика плохо напечатанную и едва переплетенную брошюру. Пролистав несколько страниц, она передала ее мне.

«Наш ответ на монархическую тиранию» – гласил напечатанный по центру заголовок. Брошюру изготовили не в печатном доме или рекламном агентстве, а просто на штамповочной машине. Неудивительно, подумала я, глядя на подстрекающее название. Гарнитура показалась мне знакомой – у Кристоса имелись памфлеты по экономике и политическим системам, которые выглядели очень похоже. Наверное, печатали на каком-то дряхлом прессе в сарае, а не на современной печатной машине. Люди, работавшие в законном бизнесе, не стали бы рисковать своим делом, печатая такие материалы. Хотя, возможно, владелец некоего предприятия был ярым революционером, не столь осторожным, как я.

– Монархия… не очень-то популярна сейчас среди людей, как мне кажется, – она внимательно смотрела на меня. – Нет, вы скажите, монархия популярна среди простого народа? Ну а знать?

Я открыла было рот, но быстро закрыла его. Мой брат и его сердитые друзья не говорили от лица всего населения, но в последнее время я не слышала ничего, что противоречило бы их взглядам. Пролистав несколько страниц, я поняла, что это был не теоретический текст. Здесь призывали к действиям, а не к болтовне. Я заметила слова, которые заставили мое дыхание замереть: протесты, отказ от работы, требования. Революция.

– Вряд ли они непопулярны у большинства галатианцев настолько, чтобы пойти на насилие, – тихо ответила я.

Брошюра снова перешла в руки Виолы. Дешевые чернила оставили на моих пальцах след.

– Ох уж эта политика! – Она засмеялась. – Ну, наверное, вы правы. Но как вам понравился текст?

Она указала на брошюру так, словно ее слова могли вызвать извержение изменнических фраз из буклета, и продолжила:

– Он говорит о чем-то новом. Я боюсь следуюшего этапа. Этим летом начались бунты, но гнев толпы кем-то был… объединен.

Я поджала губы. Кристос, будучи оптимистом, считал, что лекции и памфлеты уводили их движение от пусть раздробленных, но обоснованных беспорядков – но что, если они на самом деле предлагали цель, которая могла закончиться всплеском насилия? Я подумала о планируемом списке «требований» и снова испугалась, что сила Лиги будет приумножена.

– У знатных дам имеется два пути к благополучию, – между тем вновь заговорила Виола. – Удачно выйти замуж, – тут она скривилась, – или приобрести такую известность среди дворян, чтобы всегда иметь выгодное место. Но проблема со всеобщей популярностью в том, что я знакома также любому простолюдину. И если ситуация ухудшится, я стану прекрасной мишенью.

По иронии судьбы, мы с ней были похожи. Мы обе балансировали на тонкой грани между желанием жить как знатные люди и надеждой иметь какое-то признание у бедноты. Конечно, она являлась придворной леди, а я – простолюдинкой, и наши миры не могли быть более разными. Она, похоже, ни разу не задумывалась, где достать еды и тем более сколько это будет ей стоить. Тем не менее нам обеим угрожали лозунги, изложенные на нескольких страницах дешевой бумаги. Я с большим трудом устроила приличную жизнь для себя и Кристоса, а идеи из этого буклета подвергали меня опасности в той же степени, что и знать.

Я отмахнулась от тревожной мысли как от надоедливой мухи.

– Если вы хотите получить защитные чары, я могу их создать.

– Мне нужно будет носить их все время?

– Только если вы хотите, чтобы они работали постоянно.

Для некоторых клиентов я делала зачарованную одежду для верховой езды или шали для выходов в вечернее время. Но леди Сноумонт могла желать что-то более всеобъемлющее.

Какое-то время она размышляла, уставившись в некую точку над моей головой. Я собиралась предложить ей платок, вышитый белой гладью, который она могла бы носить с любым платьем. Однако она удивила меня.

– Сорочка!

– Что?

– Нижнее белье. Сорочка и панталоны. И практичная нижняя юбка или даже две.

Я едва не рассмеялась от абсурдности услышанного, но затем оценила ее изобретательность. Ну разумеется! Виола будет носить их все время, но никто не увидит, в чем она ходит день за днем. Для женщины ее положения секретность имела такую же важность, как и постоянная защита.

– Весьма находчивая мысль!

– А этого хватит? – спросила Виола, заглядывая мне в лицо.

– Да, если речь идет о простом покушении или несчастном случае. – Я немного поколебалась, но добавила: – Чары не бывают идеальными, миле… Виола. Это все, что можно предложить.

Я замолчала, переведя взгляд на линию стежков вдоль края моего жакета.

– Честно сказано. Я предполагала, что у магии есть свои ограничения, как и у всего остального. – Она улыбнулась и посмотрела на мой жакет. – Ваш стиль очень яркий и самобытный. Думаю, мне понравилось бы такое платье. Что-нибудь для повседневности – элегантное, но не нарочитое. То, в чем я могла бы развлекаться здесь. Чар не нужно.

– Очень хорошо, – сказала я, едва удерживаясь от торжествующей улыбки. – Могу принести наброски и образцы материалов. Вас устроит следующая неделя?

– Более чем. В этом году мне нравится розовый цвет, это можно устроить? – Она рассмеялась. – Ну а что насчет оплаты?

– Пусть этот вопрос согласует со мной ваша горничная, – машинально ответила я. Так обычно поступали все остальные дворяне.

– Вы считаете невежливым говорить на такие темы? – Она вытащила изящно вышитый кошелек из ящика в столике. – Рассматривайте это как аванс. Остальное вы получите при доставке.

В моей руке оказалось больше монет, чем я когда-либо просила за заказ.

– Да, миледи, – выдохнула я.

– Что ж, теперь пора повеселиться. На кухне готовят фруктовый торт, и мне не терпится увидеть, сдобрят ли они его так, как я люблю.

– Уходя, я возьму с собой кусочек, – ответила я, склонив голову.

– Нет! Вы выскажите мне свое мнение о нем!

Она встала и открыла дверь в зал. Я последовала за ней к длинному столу, на котором стояли фарфоровые тарелки с угощением и чайные чашки, такие тонкие, что казались полупрозрачными.

– Оставайтесь и отведайте торта, – прошептала Виола и заговорщически улыбнулась. – Поболтайте с моими подругами. Мне нравится собирать вокруг себя художниц. Они замечательные люди и интересуются друг другом. Уверена, что вы найдете их компанию такой же веселой, как и я.

5

Мне удалось разместить свою чайную чашку у маленькой сахарницы. Любое неловкое движение, и я разбила бы чудесный фарфор. Салон леди Сноумонт шумел вокруг меня. Одна темнокожая женщина с алой лентой в волосах играла на арфе. Три дамы в элегантных дезабилье склонились над книгой в розовой кожаной обложке. Я прислушалась к ним, ожидая услышать пересказ романтической новеллы, но вместо этого поймала обрывки оживленного разговора на экономические темы.

– Пусть вас не обманывает эта обложка, – со смехом сказала леди Сноумонт, заметив удивление на моем лице. – Моя подборка политической и экономической классики переплетена в розовую телячью кожу.

Ну, конечно. Разве могло быть по-другому?

Я придвинулась к трем дамам и склонилась, чтобы прочитать название. «Альтернативные условия экономической функции», написано Саймоном Мелхоиром. Я вздрогнула. Мой брат занял у друга потрепанную копию этой книги и провел у печки целый вечер, изучая ее и зачитывая вслух понравившиеся фрагменты. Эта книга считалась очень радикальной. Она бросала вызов учрежденной системе богатых и рабочих, предлагая альтернативные условия, при которых могла бы работать экономика. Кристос буквально проглотил ее. Я же отнеслась к ней с вежливым любопытством.

– Вы, должно быть, швея? – вдруг спросила меня высокая женщина в желтом платье.

Цвет одеяния идеально подходил ее темной коже и черным волосам. Я восхитилась вкусом ее швеи – явно местной, поскольку она определенно родилась в одной из островных общин экваториального моря. Хотя платье было сшито по галатианской моде. Интересно, оно нравилось ей, или она была вынуждена подстраиваться под желания своей хозяйки?

– Да. Надеюсь, я вам не помешала?

– Вовсе нет. Вы читали Мелхоира?

– Да, немного. Но не все целиком.

– Мы начали спорить друг с другом о потенциале рабочего класса, – сказала другая женщина, одетая в жакет из голубого шелка.

– Паулина считает, что развитый рабочий класс является наиболее эффективной экономической группой, – поведала мне третья женщина, миниатюрная брюнетка в розовом платье с глубоким декольте. – Хотя мы с Ниой склонны думать, что это оставит непропорциональное количество людей в потенциальной незанятости.

Я не ожидала услышать такую беседу вне круга друзей моего брата. Осознав, что слушаю их с открытым ртом, я задумалась над ответом. Но меня опередила Ниа – женщина в желтом.

– Вы здесь единственная владелица магазина, не так ли?

Ее слабый акцент придавал голосу необычные модуляции.

– Да, я веду свой бизнес, имею двух помощниц и нанимаю мальчика для поручений.

– Вы же не будете отрицать, что рискуете больше, чем поденщики? – спросила женщина в голубом.

– Конечно, больше, – ответила я, подумав о своей ренте и тратах на ткани. – Однако и мой заработок выше.

– Вот! – воскликнула Ниа. – Об этом я и говорю!

Она пригладила свое желтое платье слегка триумфальным взмахом руки.

– К тому же так богатство распределяется более равномерно, – торопливо заметила я. – И вместо того чтобы посетить магазин какого-нибудь богатого семейства, вы можете финансово поддержать своего соседа или кузину.

Я почувствовала, что отошла от темы, и замолчала.

– Справедливое замечание, – произнесла Паулина.

– Но текущая система не позволяет обычному человеку претендовать на что-то большее, чем дневная плата, – возразила Ниа. – Нет, лучше вы скажите, Софи, что вы думаете об этом?

Я не знала, что ответить. Ниа говорила со мной так прямолинейно, как будто я была свидетельницей на допросе у адвоката.

– Вы правы, – пролепетала я. – Любой человек, желающий открыть свое дело, должен получить разрешение из офиса Лорда Монет, причем большинство петиций отвергается.

Я вспомнила о полдюжине знакомых, которые пытались, но не смогли открыть свои магазинчики или даже уличные ларьки.

Паулина выдвинула новый аргумент.

– Вы говорите об открытии бизнеса. Но возьмем уже существующее предприятие…

– Потребуются все те же документы, – перебила ее Ниа. – То есть при желании Лорд Монет может отклонить прошения всех предпринимателей в определенной сфере бизнеса, просто чтобы посмотреть, что будет дальше.

– Вряд ли Лорд Монет отклоняет прошения ради спорта, – возразила Паулина.

– Но смысл в том, что он может это сделать, – не унималась Ниа. – Многие люди говорят, что революция не против прошений.

– Не против, – осторожно подтвердила я, – но просители знают, что они не могут изменить свой статус. Поэтому они чувствуют себя загнанными в угол. Как и их дети.

– Это еще один важный момент, – сказала Ниа. – Неравенство существует много поколений. Знатные люди предлагают или запрещают что угодно, а простой народ все терпит. Петиции для бизнеса, резрешение на набор учеников и помощниц, даже места в университете. Тогда как вам все это гарантировано по праву рождения.

Я прислушалась – вам? Неужели Ниа родилась не в знатной семье? Я думала, что она была женой галатианского дворянина – одной из жертв миниатюрных альянсов, скованных браком между могущественными семьями вдоль границ различных стран.

– Можно подумать, что в вашей стране все по-другому, – проворчала Паулина.

– Да, во многих частях Объединенных Экваториальных Штатов все выглядит иначе. – Ниа посмотрела на меня. – И хотя мы мелкие дворяне, сам принц выбрал моего отца для обучения в университете, а затем назначил его на дипломатический пост. Возможно, его мотивы те же – знатный человек определяет выбор населения, но, возможно, это бюрократия добавляет лишние сложности.

Я с любопытством склонилась вперед. Дочь дипломата из Объединенных Штатов. Мне захотелось узнать, какие различия она видит между нашими народами. Какие еще вопросы мы могли бы обсудить?

Но первой заговорила Паулина.

– Разумеется, нельзя ожидать, что все подряд станут пробовать себя в университетах и в бизнесе. Многим это просто не удастся.

– Им это не удастся не по собственному желанию, – не подумав, выпалила я.

Ниа приподняла подбородок, гордая тем, что своими доводами завоевала мою поддержку. Ну а я закрыла рот. Озвучив свои мысли, я сказала слишком много. Если я хочу сохранить свой бизнес, напомнила я себе, нужно избегать подобных революционных бесед. Я даже не была уверена, согласна ли вообще с такой концепцией. Возможно, все-таки лучше, если простой народ будет всегда при деле.

Паулина нахмурила брови, намереваясь что-то сказать. Наконец, она выдавила:

– Надеюсь, что наш разговор не подтолкнет улицы к бунтам.

– Думаю, здесь мы все согласимся с вами, – произнесла Ниа.

– Лето было просто ужасным, – тихо добавила Паулина.

Я заметила легкую дрожь в ее голосе. Конечно, я тоже испугалась, когда на Площади фонтанов прозвучали крики и огонь, вспыхнувший в центре, взметнулся до небес и слизал черепицу на нескольких зданиях перед тем, как его обуздали. Но страх Паулины казался куда глубже.

– Мой отец говорит, что мы уедем из Галатии, если восстание снова начнется, – сказала Ниа. – И многие дипломаты согласны с ним.

Наконец заговорила бледная блондинка в розовом платье. Она была северной галатианкой, хотя среди знати и даже простых горожан эта региональная принадлежность считалась недостатком, когда речь шла о браке.

– Это всего лишь теории, не так ли? В городе много сердитых людей, но они ничего не могут поделать против солдат. – Она вяло взмахнула рукой с идеальным маникюром и продолжила: – Я уверена, что реформы, предложенные Совету дворян, умиротворят их гнев.

– Реформы? – спросила я, сразу прикусив язык.

Наверное, она посчитала меня невоспитанной.

– Не волнуйтесь, – ответила женщина. – Простой народ ни о чем не догадывается. Уж я-то знаю, мой муж служит тайным советником. Скоро увеличат количество разрешений на бизнес и введут антиконспирационный план.

Я могла бы поспорить, что Паулина и Ниа обменялись насмешливыми взглядами. Жена тайного советника щеголяла своим статусом чаще, чем нужно.

– Власть по-прежнему не задумывается о проблемах, которые мы только что обсуждали, – заговорила Ниа. – Боюсь, что население останется разочарованным.

– Это только начало, но разве сейчас это самое главное? Не лучше ли сначала помешать новой вспышке, подобной прошлогодней? – Паулина пожала плечами. – Правительство не обязано предоставлять каждому лучшую долю.

Ниа засмеялась.

– Мой отец говорит, что, когда все выйдут из кабинок для голосования несчастными, тогда-то и будет достигнут компромисс. Однако мне представляется, что дворяне несчастны от любой реформы и стараются провести их более куцими, чем хотел бы народ.

Кое-что еще маячило на краю беседы, но оставалось невысказанным. Дворяне по-прежнему указывали населению, что и когда им получать, не вовлекая их в процесс обсуждения. Знали ли они, сколько часов Лига рабочих проводила в кафе, обсуждая свои принципы, жалобы и планы? Я была уверена, что Кристос мог бы посвятить реформам целый том, который вызвал бы переполох в палате тайных советников.

Хотя эти леди наслаждались беседой о политике и махинациях с реформами, я сомневалась, что они одобрили бы те вопросы, которые поднимал Кристос. А что сказать о моих желаниях – пусть даже примерно? Сделать леди Виолу Сноумонт своей клиенткой и познакомиться с городской элитой, чтобы увеличить число покупателей и повысить статус своего ателье. Интересно, что сказали бы эти знатные люди о красных шерстяных колпаках, на шитье которых я потрачу полночи? Хорошо, что солдат разместили в парковой зоне у площади для усмирения протестов, но действительно ли их присутствие удержит людей от насилия? Кристос и его друзья не хотели оставаться побежденными. Бунты и даже намек на них выгонит дворян из города, и это уничтожит все преимущества, которые даст мне заказ Виолы.

Я посмотрела на позолоченные фарфоровые часы, висевшие на стене. Кристос ждал меня, и я уже опаздывала. Теплый салон, ярко одетые интеллигентные гостьи и заказ на громадную денежную сумму не могли стереть холодную неуверенность улиц, и мне было жаль, что мы стали обсуждать летние беспорядки. Извинившись, я отошла от трио. Леди Сноумонт была поглощена эскизом аккуратно составленных цветов. Несколько женщин рядом с ней что-то вышивали, но я заметила, что они обсуждали достоинства какого-то поэтического сборника, а не занимались пустой болтовней, как можно было ожидать.

Собравшись с мыслями, я повернулась, чтобы уйти, и едва не столкнулась с мужчиной, одетым в строгий черный костюм.

– Мои извинения!

Он склонил голову. Я в свою очередь извинилась, и он усмехнулся. Его миндалевидные глаза лучились, как солнце в весенний день. Я сделала шаг назад и угодила в объятия Виолы.

– Софи! – Она покачала головой. – Уходите? Так скоро? Я только что хотела начать игру в жмурки, сегодня было сказано слишком много серьезных вещей.

– Мне очень понравилось беседовать с вашими подругами, миле… Виола. Вы были правы, они очаровательны.

Мужчина в черном костюме прошел мимо меня в зал и приветливо махнул рукой Паулине и Ние. Он рассмеялся, а я посмотрела на его медово-каштановую косичку. Виола подняла бровь, отследив мой взгляд, но лицо ее было веселым, а не сердитым.

– Надеюсь, вы скоро вернетесь.

– С набросками и образцами материи.

– Отлично. Жду не дождусь, когда это случится.

Виола пожала мою руку и напоследок наградила меня озорной улыбкой. Затем она повернулась к гостям в зале.

– Ну и кто сможет обыграть меня в жмурки?

6

Воздух на улице стал теплее. Солнце скрылось за большие серые облака, пришедшие с севера. Поздним вечером будет дождь, подумала я, надеясь, что Пенни закроет окна в магазине. Накинув капюшон на голову, я возблагодарила мягкую шерсть, прикрывшую мои замерзшие уши.

Кристос три дня подряд звал меня в кафе, которое он с друзьями часто посещал в последнее время – якобы потому, что у них треснули бочки с зимним элем. Брат убеждал попробовать напиток, но я понимала истинную подоплеку дела. Его тактика походила на тонкую ткань, сквозь которую мог видеть даже ребенок. Он хотел увлечь меня такой беседой, что, проснувшись однажды утром, я схватила бы один из его нелепых красных колпаков и с плачем умоляла бы о реформах.

Когда я подошла к таверне, которую выбрал Кристос, мои нервы были уже на пределе. «Ореховая долина»! Я могла бы просто выпить кружку эля, порасспрашивать подруг о семейных делах или подождать, когда кто-то затянет песню, – перед тем, как разговор станет слишком серьезным. Напиток-другой – и домой в постельку. Если не будет поздновато, я сделаю несколько набросков для платья леди Виолы. На моих губах заиграла улыбка. Она захотела платье не ради личной безопасности, а из-за моего искусства в дизайне, драпировке и шитье. Это был высочайший комплимент, за который мне к тому же платили деньги.

Я поспешила перейти Площадь фонтанов – скорее из-за холода, чем из-за темноты. Единствеными солдатами в парковой зоне были часовые, которые смотрелись весьма жалко, пока ветер гулял по площади. Несколько человек все еще крутились у своих подвод и товаров: разносчики, нанятые пекарнями, фермами и мясными магазинами. Одинокая девочка в синем коротком плаще и рваном платье стояла в центре площади и пела – торговка балладами. Печатник послал ее сюда с несколькими образцами песенной лирики, и она рекламировала его продукцию, напевая песни.

И накладывая чары.

Я потихоньку приостановилась. Когда она пела, вокруг нее расцветало слабое сияние – очень неприметное и прерывистое. Только чародеи могли видеть его, и то лишь – самые тренированные, обученные искать свет, который собирался из воздуха и сгущался вокруг чар. Торговка балладами имела тот же дар, что и я, но она не знала, как поддерживать и развивать его или как накладывать магию на объекты. Моя мать упорно учила меня этому, поскольку знала сам процесс и не сомневалась, что у меня были необходимые способности. Требовались годы практики, чтобы показать человеку, как накладывать чары на тот или иной предмет.

Мать не учила меня, как создавать магию из чего-то материального. Однако нить и игла рассказали мне многое о физических чарах, которые традиционно использовали пеллианцы. До ее скоропостижной смерти я не понимала, что могут быть другие способы наложения чар. Однажды, много лет назад, я видела, как певица-чародейка, жена рыбака, распутывала сеть в их семейной лодке. Я спросила ее, как она обучалась магии, но она отвернулась от меня, словно посчитала бесноватой. Тогда-то я поняла, что, не говоря уж о тренировках, некоторые даже не знали о своих способностях. Галатианцы испытывали недоверие к чарам – они почти не обучались. Единственными профессиональными чародейками в городе были пеллианки. Но все они использовали глиняные таблички и разные методы плетения трав.

Торговка балладами могла быть галатианкой или пеллианкой по рождению – черты ее лица выглядели неопределенно, словно от смешанного брака. Голос девушки звенел и переливался. Она пела в современном галатианском стиле и определенно не народные песни Пеллии или Галатии. Красивый чистый тон и печальная мелодия плыли и ниспадали, словно на перекатах реки. Мертвый солдат и искавшая его возлюбленная – клятвы, которые никогда не сбудутся, счастье, которое не вернется. Баллады из печатни всегда полны таких сентиментальных сентенций. Но впервые услышав эту песню на улице, я застыла там, где стояла. Меня будто приклеило к брусчатке. Возможно, виной тому был ветер, но на моих глазах появились слезы. И все это время вокруг девушки клубился слабый свет.

Когда она закончила петь, чудодейственый свет потускнел, и я встряхнулась. Что так подействовало на меня: ее красивый голос или специальные чары? Я не могла узнать это наверняка, но почему-то была уверена, что она даже не осознает свою магию. Вытащив из кармана медную монету, я купила лист с песней. Девушка скромно улыбнулась, показав мне щербатый рот, и прошептала слова благодарности.

Нет, она не знала, как контролировать дар. Когда торговка запела другую песню, сияние не возникло вновь. Возможно, оно слегка помогало ей, случайно зачаровывая людей, спешащих тут же открыть свои кошельки. Однако девушка делала это не намеренно. Я тоже улыбнулась ей и торопливо зашагала через площадь. Приятно было думать, что торговка балладами нашла в этом жестком мире хоть какую-то поддержку.

«Ореховая долина» стояла на углу Речной и Поперечной улиц – высокое кирпичное здание, чей фасад выглядел более утонченным, чем его клиентура. Кристос уже сидел за длинным столом, заполненным его друзьями. Я разочарованно вздохнула. Рядом с таким количеством людей, болтавших о политике, мне предстояла долгая ночь нескончаемых споров. Кристос заводил друзей повсюду. Я уверилась в этом, заметив тощего кота, который терся о его лодыжки. Брат махнул мне рукой, но не прервал беседу, когда я направилась к нему.

Устроившись рядышком на лавке, я быстро сняла плащ и тут же пожалела о том, что не сменила шикарные шелка, которыми хотела произвести впечатление на леди Виолу. Я выглядела как синяя птица среди зимних ворон в море льна и грубой шерсти. Медленно, дюйм за дюймом, я накинула плащ обратно на плечи.

– Софи! Я уже взял для тебя пинту эля.

Разбрызгивая пену по сторонам, друг моего брата, Джек, придвинул ко мне большую кружку. Я, прикрывая свою шелковую юбку, инстинктивно откинулась назад и съежилась. Моя одежда была слишком нарядной для этой простой таверны. Ну же, сделай над собой усилие, выругала я себя.

– Спасибо, Джек. – Я даже улыбнулась. – Каков зимний эль в этом году?

– Не такой уж и плохой. – Джек с видом знатока сделал глоток. – Хоуппи, прими заказ. Мне еще немного хвойного.

Я попробовала напиток. Он походил на обычный эль.

– Неплохо, – сказала я, хотя не была уверена, каков «хороший» эль на вкус.

– Что думаешь, Софи? – спросил Кристос, перебивая следующий вопрос Джека.

– Думаю о чем? – Я опустила кружку на стол. – Я не слышала…

Кристос закатил глаза.

– Ты никогда не обращаешь внимания на наши беседы, верно?

– Кристос, я ведь только что пришла, и Джек…

– Черт возьми, Джек, как можно отвлекать Софи своим флиртом от важных разговоров!

Кристос засмеялся, но я бросила на него сердитый взгляд. Флиртом? Вот чем занимался Джек? Я думала, что в прошлый раз мы все прояснили.

– Мы тут обсуждали вопросы касательно гипотетического Совета коммерции, который заменит контроль Лорда Монет над экономикой Галатии. Ты имеешь свое ателье, и нам важен твой опыт.

– Имею. И что?

Я провела здесь всего две минуты, а Кристос уже впутал меня в политический спор. Он смотрел мне в лицо, молча поощряя к разговору. Я должна была предоставить дополнительные доказательства в поддержку его позиции, что Лига рабочих имела все основания требовать реформы. И проводить митинги. Вспомнив о памфлете, который показала мне Виола, я задумалась – чтобы оправдывать и насилие?

– Софи. – Кристос постучал пальцами по столу.

– Да? – Я подняла на него невинный взгляд.

– Что это? – вмешался Джек, указывая на лист с балладой, который я оставила на столе.

– Это купленная песня.

Джек поднял лист и начал читать, но Кристос еще не закончил.

– Софи, я надеялся, что ты расскажешь нам о своей лавке. Многие не имеют твоего опыта.

Какая дешевая лесть! Я оглядела присутствующих. Все поденщики и члены Лиги рабочих посещали вместе с Кристосом университетские лекции. Я догадывалась, что их не заботил мой уникальный опыт. На любой вопрос они могли найти свои собственные доводы.

– Наверное, ты будешь рад услышать, что Совет знати уже работает над планом реформ, – спокойно ответила я.

Кристос фыркнул.

– Я знаю об их плане – еженедельно читаю опубликованные протоколы. Они дают мизерные поблажки, и их действия ужасно запаздывают.

Он насмехался над моими словами. Я-то думала, что узнала важный политический секрет, а Кристос все это выведал до меня.

– Возможно, ты пользуешься материалами, которые Совет знати нарочно подсовывает рабочим? – предположила я. – То, что они дают нам, исходя из собственых интересов.

Он порылся во внутреннем кармане плаща и вытащил пачку документов.

– Вот протоколы заседаний. Ты их видела? Дворяне почти все время заседания обсуждают назначение наблюдателя за программой обучения в общественных школах и количество школ, открытых в южных провинциях.

– И что в этом ужасного?

Я чуть не засмеялась. Галатианские школы, доступные любому жителю и дававшие двенадцатилетнее образование, обычно считались огромным достижением.

– Ты понимаешь, почему они заботятся об образовании молодых галатианцев? – спросил Кристос. – Ради армии! Двадцать лет назад провинциальные диалекты настолько отличались от языка знати, что солдаты не могли понять своих офицеров.

– Значит, мы лингвистически одурманенная нация.

Я подумала о Нико Отни – моряке, которого мой брат втягивал в Лигу рабочих. Академическая лексика совсем ему не подходила, но он пользовался фразами из университетских лекций, которые посещал вместе с моим братом. Я закатила глаза. Даже если они говорили правду, система имела множество преимуществ, и не касавшихся нашей армии.

– Я знаю нескольких пеллианских девушек, которые рады говорить и писать на литературном галатианском языке.

Кристос проигнорировал мой довод.

– Ты заметила, что реформы – те, которые обсуждает знать, – обходят стороной воинскую повинность, являющуюся одной из наших основных жалоб?

– Или процесса получения разрешения на новое предприятие, – добавил человек, которого я узнала по недавней ссоре в очереди у офиса Лорда Монет.

Его звали Портер, вспомнила я.

– Не говоря о самих документах, – сказал Нико.

Я полистала протоколы, которые Кристос оставил на столе. Больше принятых петиций – это неплохо. Ограничения на рыночные налоги. Никаких крайних мер реорганизации правительства, которых жаждала Лига, но очень полезные новшества для простых людей.

– Вполне приличные предложения, – сказала я, передавая протоколы брату.

Перед Кристосом встал нелегкий выбор: разгневанно заорать на меня или полностью проигнорировать. Брат не был слишком пьян, догадалась я, потому что он решил не обращать на меня внимание и быстро сменил тему.

– Пьорд Венко уверен, что наши требования привлекли взгляды Совета, – продолжил он, обращаясь к мужчинам, собравшимся вокруг него.

– А если бы не привлекли? – произнес крепкий на вид человек, с необычной светло-рыжей бородой. – Терпеть не могу замшелых академиков, которые рассказывают нам, как устроен мир за стенами их библиотек.

Нико вскинул брови.

–Тогда мы поднимем ставки, – сказал он.

Я сжала челюсти. Что бы Нико ни говорил, он не был тупым. Кристос посмотрел на него холодным изучающим взглядом.

– У нас свои планы, – продолжил он. – Нужно увеличить количество издаваемых памфлетов и проводимых демонстраций. Так или иначе, мы привлечем внимание знати.

Джек прокричал:

– Теперь мы способны печатать больше памфлетов, потому что Венко обеспечил нас финансированием. Люди с деньгами поддерживают наше движение. Знати конец!

– И когда мы увеличим количество памфлетов, аристократам станет труднее поддерживать иллюзию, что, мол, имеется только один способ жить, – добавил Кристос. – Теперь мы имеем деньги на печать и другие затраты. Спасибо Пьорду Венко.

– От кого вы получаете деньги? – спросила я шепотом у Джека, когда мой брат и Нико продолжили беседу.

– Это Венко, профессор.

– Он не дал бы вам так много. Жалованье лектора не такое большое.

– Верно, но он лишь помогает нам понять, как использовать собственные средства. Мы получаем безвозмездную помощь от торговцев, которые устали от знати. Многие успешные суда принадлежат простолюдинам. Их капитаны ищут свои пути наверх. Они хотят помогать простому народу. Некоторые иностранцы тоже… Квайсетские банкиры, например. Или фенианские судостроители. К нам отовсюду поступают деньги. Изо всех стран.

Было ясно, что Джек находился на периферии этого вопроса, но то, что он сказал, потрясло меня. Это выглядело более серьезным, чем деньги, необходимые на печать памфлетов или покупку красной шерсти для колпаков.

– Для чего вы собираете этот капитал? – спросила я.

Джек неуверенно отодвинулся от меня.

– Сейчас только для печати.

Я не стала наседать на него, но план показался мне недоработанным. Эти деньги можно было потратить на приобретение оружия или даже подкуп солдат.

Дверь за моей спиной хлопнула, но холодок я почувствовала не от сквозняка, а от тревоги, которая поднималась внутри. Получалось, что велась и другая работа, помимо памфлетов и демонстраций. Они не могли игнорировать торговлю оружием. Значит, оно у них было? За короткие осенние месяцы они перешли от разговоров к действию – к увеличению численности и организации денежных фондов. Меня расстроило участие этого Пьорда Венко. Его влияние создавало мост между идеями и действием.

– Я выйду на минутку.

Джек последовал за мной. Мой вздох остался незамеченным.

– Все в порядке, Джек. Мне не нужен эскорт.

– Я знаю, Софи. Взгляни на это.

Он передал мне страницу манифеста. Шрифт внизу выглядел таким плотным, что почти не читался. Создавалось впечатление, что они хотели вместить весь текст на один лист. Однако верхняя часть была напечатана большими буквами.

– Мы, наконец, закончили его. Официальная версия направлена в Совет, а эти копии распространяются по городу.

«Десять требований Лиги рабочих». Я провела кончиком пальца по толстым черным буквам. Тяжелые плиты печатного пресса оставили углубления на плотной бумаге. «Уменьшение влияния знатных дворян. Увольнение Лордов Монет, Ключей и Камней, которых заменят комитеты коммерции, безопасности и строительства под управлением обычных людей». Я взглянула вниз. «Налоги не будут повышаться без одобрения населения». Мне не удалось подавить свой смех.

– Невероятная чушь!

Джек сердито посмотрел на меня.

– Это вполне возможно, если за требования будет сражаться достаточное количество людей.

Я замерла и опустила голову.

– Что вы собираетесь сделать, чтобы знать признала эти требования? Джек, согласись, вы пока еще слабы.

– Дворяне управляют крепостями по всей стране. Мы покончим с их властью. Мы выполним то, что давно пора сделать. Даже… если придется применить силу.

Мой взгляд метнулся к его лицу.

– Нет! Я тебя хорошо знаю. Ты не сможешь. Вам придется убивать и калечить многих людей.

– А знаешь, сколько бедолаг живут в вынужденной нищете, бездействуя и боясь кровопролития?

Я снова посмотрела на манифест. Слова, произнесенные Джеком, принадлежали не ему. Он говорил по-другому. А вот мой брат писал именно так – как авторы едких памфлетов. Отважные слова позволили людям забыть, как выглядело кровопролитие на самом деле. Внизу манифеста размещалась печать типографии. Она была такой же, как на бунтарском памфлете, который показала мне Виола.

Мои руки задрожали, и я вернула документ.

– Мне не хочется иметь с этим ничего общего, Джек.

– Я знаю, ты тревожишься, как будешь жить без денег от ателье. Я… Мы уверены, ты справишься. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться.

Его глаза расширились, в них читалась безмолвная мольба. А во мне вскипела волна разочарования и страха.

– Мне нужен мой магазин, Джек. Мне нравится моя работа и моя жизнь. Это не просто деньги. Я не желаю терять то, что создала своими руками.

Я не желаю терять саму себя! Эти слова остались непроизнесенными.

– Ты просто эгоистка, – расстроившись, выпалил Джек. – Есть люди, готовые позаботиться о тебе. А ты вообще не думаешь о них – о том, что сделает их жизнь лучше.

Я не знала, имел ли он в виду моего брата, свои нереализованные желания или какие-то полуготовые идеи о браке. Это было не важно. Он вернулся в таверну раньше, чем я успела ответить. Дверь за ним захлопнулась.

Я проскользнула внутрь и села рядом с братом, раздосадованная и сердитая на себя. Впрочем, это была не моя вина, что Джек продолжал добиваться меня. Кристос посмотрел мне в лицо и перевел взгляд на пустое место, которое раньше занимал Джек. Он поднял брови и тихо спросил:

– Хочешь выпить, Софи?

Я могла бы ответить ему, что жертвую в пользу магазина любой возможностью обзавестись детьми и браком; что это решение поддерживает нашу семью, а действия Лиги, наоборот, угрожают моему стилю жизни и могут испортить все начинания; что брак с одним из его друзей ничего не изменит. Но я не могла.

– Меня сейчас волнует не эль.

– Эй, бармен!

Белокурая служанка поспешила к нам.

– Принеси моей сестре бокал красного вина, – сказал Кристос.

– Ты помнишь, что оно мне нравится? – спросила я.

– Конечно. Не грусти.

Он обнял меня за плечи.

– Не вешай нос, красавица! Мы собираемся провести отличный вечер, не так ли?

7

На следующее утро прошлые приключения в таверне и разговор с Джеком не способствовали хорошему настроению – как и тот беспорядок в доме, который оставил Кристос, уходя на работу. Я с преувеличенным отвращением (которое никто не видел) столкнула грязные носки с доски для хлеба. Брат забыл на столе очередной памфлет, в порыве раздражения я отложила его в сторону. Меня всю трясло от негодования. Я ожидала от Кристоса хотя бы капли понимания. Неужели он не мог убрать за собой? Если только, конечно, он не оставил буклет в надежде, что я увижу его. Весьма правдоподобно, похвалила я себя, приподнимая сшитую нитями рукопись. Свеженапечатанный и сброшюрованный памфлет. Он пах чернилами, а на главной странице стояла знакомая типографская печать. Я перелистнула страницы.

«Обоснование рабочего класса: пример законодательных прав». Я закатила глаза – добавление замысловатых слов к разглагольствованиям Кристоса не делало их более трогательными – особенно после двухчасового прослушивания его сентенций прошлой ночью. Я посмотрела на обложку. «Книга, в которой мы попытаемся объяснить искусственное деление между классами и выгоду избавления от этого деления – что будет обязательно сделано демократическим правительством, дарующим рабочему классу его законодательные права. Написано К. Б.»

Это были инициалы Кристоса. Дрожащей рукой я опустила буклет. Чернила окрасили мои пальцы. Я знала, что он читает памфлеты, которые производила Лига, но чтобы Кристос их писал? Я не осмелилась читать остальные страницы. Обложки было достаточно. Я держала в руках не образовательный материал. Обоснование – это потенциальная измена. Кристос не только пропагандировал активный антимонархизм – на предательской бумаге стояло его имя. Это было хуже, чем любая активность, в которой он уже участвовал: организация собраний, контакты с различными группами рабочих, привлечение новых членов в Лигу и к лекциям, объединяющие элементы типа колпаков. Это были эфемерные вещи – разговоры во время рабочих перерывов проходили быстро. А буклет означал постоянный факт. Он мог быть указан в отчете.

Я не могла оставаться дома, ожидая Кристоса в надежде пообщаться с ним. Да мне этого и не хотелось. Он не говорил мне, что подпишется под предательским памфлетом – пусть и с добрыми намерениями. Он не только точно знал, как я буду реагировать, но и понимал, что приобщение к его опасным мыслям не обезопасит меня. Чем меньше бы я знала, тем было бы лучше. Его забота обо мне говорила сама за себя. И все же – к тому времени, когда я пришла на работу, – мое настроение не улучшилось.

– Пенни, твои оборки… это убожество, – выпалила я, не собираясь говорить так грубо.

Пенни покрылась румянцем и забрала у меня оборки для рукавов. Края были слишком широкие, а складки – неровные. Я знала, что эту работу она могла бы сделать лучше.

– Что случилось? – смягчившись, спросила я.

– Не знаю, – огрызнулась моя помощница. – Ладно, извините. Думаю, я отвлеклась на посторонние вещи.

– На этой неделе ты должна быть крайне сосредоточенной. У нас полная доска заказов, плюс прибавилась работа над придворным платьем. – Я посмотрела на Пенни. После полученного нагоняя стоило оказать ей доверие. – Я хочу, чтобы ты взялась за вышивку платья. Тебе это по силам?

Она обрадовалась.

– Конечно!

Я знала, на что она была способна. Когда Пенни сосредотачивалась на работе, ее труд становился не только дотошным, но и творческим.

Она торопливо убежала переделывать оборки. Алиса в это время теребила в руках многослойную затейливую шапочку. Я вытащила с верхней полки рулон тонкого льна и, используя измерительную ленту, отрезала три куска для нижнего белья Виолы.

– Мы давно уже не использовали этот лен, – сказала Алиса, указывая на рулон.

Она была права. Многие из нас носили под платьями простое белье из грубого льна, и наше ателье почти их не продавало. Мы производили сложную одежду, которую люди не могли шить сами. А белье могла сметать любая женщина, умевшая вставить нитку в иголку.

– Леди Сноумонт придумала новую модель, – ответила я. – Зачарованное нижнее белье.

– И это все, что она хотела? – спросила явно разочарованная Алиса.

– Плюс повседневное платье.

Я аккуратно сложила лен. Конечно, белье было в приоритете, но платье для такой знатной дамы, как Виола Сноумонт, могло оживить клиентуру ателье и послужить противовесом унылому дождю, который замедлил сезон.

– Я сделаю наброски этим вечером. Она хочет розовое платье. Принеси мне образцы всех оттенков розового шелка. Главное, чтобы рулоны были большими.

Алиса бросилась выполнять задание. Пенни занималась оборками. Я же большую часть утра проработала в своем углу за ширмой, а потом вышла в главный зал, чтобы проверить счета и денежные поступления.

К тому времени Алиса пришивала ленту на шапочку, с которой работала. Вторая помощница отсутствовала.

– Где Пенни? – спросила я.

Алиса с усмешкой посмотрела на меня.

– Наверное, ушла на ланч. Она заявила, что на улице снова тепло и что пора устроить полуденный перерыв.

Было действительно не по сезону тепло, но время ланча еще не наступило. Стопка счетов, которые Пенни полагалось разобрать, лежала нетронутой на стойке. Я тяжело вздохнула. Девушка и в самом деле отвлеклась от дел.

Я осмотрела маленький каменный двор. Никого. Однако с соседней аллеи между моим ателье и следующим магазином донеслось характерное хихиканье. Я прикусила губу. Как отругать Пенни и ее благоверного, не производя впечатления сварливой матроны? Наверное, не получится. Но я не могла терпеть халатность в работе.

– Пенни! – заглянув в аллею, крикнула я начальническим тоном. – Ты ушла из ателье без разрешения.

При этом я видела ее лицо, уютно расположенное на плече высокого мужчины с волнистыми темными волосами.

– И я не потерплю любовных ласк в рабочее время! Ах! – Друг Пенни повернулся. – Кристос! Чертов развратник!

– Любовные ласки? Тебе исполнилось восемьдесят лет, Софи?

Кристос засмеялся, и я покраснела.

– Любовные ласки! Это круто!

– Пенни, – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Ступай в ателье и начни сортировку счетов. Ты должна была разобраться с ними еще утром.

Она прошептала что-то похожее на «да, хозяйка», но слова прозвучали неразборчиво. Услышав щелчок дверного замка, я повернулась к Кристосу.

– О чем ты только думаешь, братец?

Он пожал плечами.

– Тебя не касается, с кем ласкаются твои помощницы.

– А если они отлынивают от работы, которую им нужно сделать? Кроме того, Пенни – моя лучшая помощница. Знаешь, как мне трудно держать хороших работниц?.. Они находят другие ателье. Элли, Грета, Флоренс – только за два года.

Уши Кристоса начали краснеть, а по всему его лицу разлилось выражение неловкости.

– Ты паразит! Ты… дурачишься с моими помощницами. А они потом уходят! Я шкуру с тебя спущу, пока ты спишь.

– Пожалуй, я проснусь во время твоих действий, – пошутил Кристос. – Да, я барахтался с Элли и Гретой. Но не с Флоренс. Она была слишком маленькой и толстой на мой вкус.

– А почему же они ушли из моего ателье? Потому что ты разбил их сердца? Ты, грубое и мерзкое животное!

– Эй, эй, подожди. Я не разбивал им сердца. Возможно, Элли принимала ситуацию слишком серьезно. Но нет… Они тоже забавлялись, а ушли, чтобы добавить еще один магазин в свой послужной список.

– Прекрасно. – Я обиделась на него. – Но Пенни… она такая юная!

– Ей шестнадцать. Она достаточно взрослая, чтобы принимать решения самостоятельно. – Брат поднял брови. – Достаточно взрослая, чтобы выйти замуж. Если захочет, конечно. По закону.

– Ах, красавчик! Тебе надо поговорить с твоим другом Джеком.

– Это твоя заслуга, что он там лепечет. Джек был добрейшим парнем, а получил полнейший отказ. Он не заслужил такого. – Кристос провел рукой по взъерошенным волосам. – Зачем ты так, Софи? У тебя почти не осталось выбора.

– Выбора? А кто сказал, что мне нужен этот выбор?

– Любой парень, у которого имеется хотя бы немного мозгов. Я тревожусь о тебе. Двадцать семь лет…

– Мне двадцать шесть.

– Двадцать шесть. Кого ты ждешь? Ты собираешься откладывать свадьбу до старости?

– Таков мой план, – сказала я.

Но его слова жалили. Я никого не ждала и не была о себе столь высокого мнения.

– Мне не хочется терять ателье ради мужа. Или его семьи. Или чего-либо вообще.

Интересно, почему он не рассматривал в своих памфлетах, с их вычурной печатью и академическим языком, права нормальных женщин? Да и вряд ли он когда-нибудь займется этим делом. В моей груди разгорался уголек гнева.

– Просто… Если со мной что-то случится, я не хочу, чтобы ты оставалась одна.

– Если тебе нравится брак, кончай дурачиться с хорошенькими поденщицами и женись на одной из них.

– Я не дурачусь.

Лицо Кристоса изменило выражение, став более честным и доступным. Его обычная ухмылка и развязность исчезли.

– Не дурачишься?

– Я запал на эту девушку. – Он прочистил горло. – Пенни прекрасное существо.

– Угу, прекрасное.

Я отмахнулась. Ах, любовь – потерянное чувство… Пенни была юной, но не настолько, как многие галатианские девушки, выходившие замуж. Прежде всего она законно могла подписать ежегодный договор о найме. Я с улыбкой вспомнила, что в шестнадцать лет была убеждена в своей зрелости. Ну а Пенни верила в свой опыт.

– Только не слоняйся вокруг, когда она в ателье. Девушка легко отвлекается, а у нас сейчас много работы. Я ясно выразилась?

– Ясно, – с усмешкой ответил Кристос. – Я по-любому буду слишком занят, чтобы торчать с ней в дневное время.

– Ты нашел работу?

Сегодня, к примеру, он не напрягался, чтобы получить ее.

– Не ворчи. Завтра моя бригада начнет сооружать большое здание. При моем авторитете у каменщиков они обязательно наймут меня подносить кирпичи. Прости, я вру. У меня договоренность с Лигой. Завтра мы планируем большую демонстрацию.

Он пристально посмотрел на меня.

– Вы планируете демонстрацию?

Кристос не мог запланировать даже завтрак.

– Не я сам, конечно, – ответил брат. – Нико писал прокламации, Джек помогал. И Венко… Он видит ситуацию целиком, как будто смотрит на нее сверху вниз. Ну а я, по его словам, имею дар мотивировать всех, кто вступает в движение.

– Кристос, я не могу возражать тебе. Однако моя репутация…

– Она важна, мне это известно. Я не прошу тебя маршировать с плакатом в руках. Нет, просто приди, чтобы посмотреть на нас. Увидишь, какие мы серьезные. Как много людей на нашей стороне.

Я не могла отказать своему брату.

– Только не забудь надеть свой колпак.

Он усмехнулся.

– Надену. И еще одно… Профессор Венко хотел бы встретиться с тобой. Я рассказал ему о колпаках.

– Почему это он заинтерсовался швеей-чародейкой? – со смехом спросила я.

– Он исследует эту тему. Изучает магию.

– Никто не изучает магию, – пошутила я. – Это равнозначно разговорам о том, что кто-то исследует нюансы грязных луж или обжиг кирпичей.

– А он изучает. Действительно изучает, Софи. Гений – что с него взять? Я сказал, что приведу тебя этим вечером.

– Кристос! Сначала ты полутра отвлекал Пенни от работы, и это при нашей заполненной доске заказов. Я составляю узор для жакета миссис Норрис. Завтра она придет на примерку, и…

– Я уверен, ты закончишь все заказы вовремя, как всегда. Ты берешь дополнительную неделю на каждую вещь, которую принимает твое ателье.

Я зарумянилась. Он говорил правду. Это была разумная практика в расчете на различные отсрочки.

– Профессор Венко желает познакомиться с тобой, и я не хочу разочаровывать его. А теперь как насчет ланча? Колбаски на палочках? Оплата за мной. Тут есть продавец, который поджаривает их с луком. Это просто вкуснотища.

Я вздохнула, но позволила Кристосу увлечь меня на улицу.

8

Я жила в городе больше десяти лет, но никогда не бывала на территории университета. Мне незачем было ходить туда. Меня не интересовали науки, которые там изучались: философия, физика, теология. Ни одна из этих дисциплин не вызывала никакого восторга у людей вроде меня. Швеи сами оценивали швы помощниц, чтобы проверить их мастерство, а чародейки учились в своих семьях – обычно у матерей. Первое считалось уважаемым ремеслом, способным поставить в один ряд с прочими владельцами магазинов, а второе относилось к древнему кустарному производству, которым избегали заниматься все, кроме пеллианских иммигрантов. Те же торговали чарами наравне с кунжутным маслом, острым перцем и маковыми семенами, которые служили приправой их любимых блюд. В университете действовали другие правила. Здесь обучали теории, математике и прочим наукам без практического применения, что я едва могла себе вообразить.

Наверное, Кристос смог бы стать ученым, и более открытая система приняла бы его. То ораторское искусство, которое привлекало симпатии к его пламенным аргументам в тавернах, могло бы сделать его превосходным лектором. Целеустремленная вовлеченность, превратившая моего брата в лидера Лиги, могла бы хорошо послужить ему в исследованиях и обучении. Но он никогда не стал бы хорошим бизнесменом, потому что не обладал усердием и самообладанием.

Кристос дергал меня за руку и вообще вел себя нетерпеливо, требуя, чтобы я быстрее доедала свою колбаску на палочке. Та оказалась очень вкусной, как он и обещал, казалось, что луковый привкус исходит прямо из ноздреватой кожицы колбаски.

– Я наслаждаюсь пищей, а не уминаю ее, словно дворовая собака. Мы не должны вести себя, как уличные оборванцы, готовые бежать с помойки, когда их ловят с поличным.

«Больше не должны», – безмолвно добавила я, подумав об очень трудной зиме после смерти матери.

– Мы опаздываем, – сказал он, бросив взгляд на башенные часы Каменного замка, что были видны над черепичными крышами домов.

– Я не знала, что мы действуем по строгому графику.

У меня осталась последняя колбаска.

– Позже он проводит лекцию.

– Тогда почему…

Вопрос повис в воздухе. Не важно. Если этот профессор не намерен держать меня весь вечер, я вернусь в магазин вовремя и сделаю кое-какую работу.

– Венко… Он из Квайсета? Его фамилия звучит по-квайсетски.

Я не знала, сколько людей пересекало нашу северную границу. По геодезическим отчетам, изолированное проживание квайсов за высокими горными пиками как-то влияло на их закрытую и религиозную культуру. Только несколько квайсов – не считая дипломатов из патрицианских семейств и делегатов от торговых гильдий – жили в Галатии. Простые люди из Квайсета не ездили к нам – в городе не имелось ни одного квайсетского района, подобного пеллианскому кварталу. Этот народ считался очень недоверчивым и часто враждебно относился к чарам.

– Скорее из семьи квайсов. Но большую часть жизни он живет в нашем городе. Не считай его квайсетским монахом. У него даже нет акцента. – Можно было подумать, что это все объясняло. – Ты закончила? Наконец-то…

Я позволила ему вести меня, и мы прошли через белокаменные ворота университета. Первый студенческий городок сгорел столетие назад. Все новые здания были построены из кремового и белого известняка. Половина книг из библиотеки размещалась в архиве близ Площади фонтанов – чтобы еще один пожар не смог уничтожить всю университетскую коллекцию сразу.

Еще одним следствием прошлых бед явился внешний вид университета – теперь он выглядел как красивый белый город. Здания были построены в античном стиле, в духе древних университетов Серафа. Впрочем, они были поменьше в высоту и аккуратно располагались на территории вперемежку с цветниками и подрезанными деревьями. Барельефы на зданиях указывали на их предназначение, например древо жизни, на ветвях которого бродили животные всех видов и форм, предназначалось для кафедры биологии. Я улыбнулась, глядя на красивый свиток, висевший на стене одного здания. На нем угадывались имена всех знаменитых философов.

– Нам сюда! – сказал Кристос, свернув с широкой главной аллеи на тропку, усыпанную гравием и ведущую к нескольким схожим зданиям.

– Гуманитарные науки, – объяснил он.

– Я и не ожидала, что магию станут изучать в зданиях физического факультета.

– Он не маг, – со вздохом ответил Кристос. – Точнее, профессор изучает не только магию. Официально он специалист по античности.

– Что?

– Античность, – повторил брат, открывая калитку садика, усаженного самшитом. – Древние языки и культуры. Включая древнюю Пеллию.

Может, мне и полагалось быть впечатленной, что какие-то люди изучали письменную историю нашей родины, но меня все это не касалось. Я не была настоящей пеллианкой, хотя моя бронзовая кожа и высокая фигура делали меня ею для всех галатианцев. Я ни разу не видела Пеллию и не говорила на ее языке. Единственной пеллианской особенностью во мне была способность к наложению чар. Именно этим и объяснялся интерес профессора. Если Венко изучал древнюю Пеллию, он не мог обойтись без чар из давних времен. Но тогда ему лучше было бы расспросить о них настоящих пеллианцев, а не меня.

– Кристос!

Высокий мужчина, одетый в скромный, но сшитый на заказ черный костюм, встал со скамьи, чтобы поприветствовать меня. Он выглядел так, как я, будучи еще малышкой, воображала себе знатного дворянина – величественный, с серьезными синими глазами и длинным прямым носом. А еще он обходился со мной таким образом, что заставил меня почувствовать себя маленькой девочкой.

– Наверное, это ваша сестра. Я Пьорд Венко, профессор античности. И у меня появился большой интерес к вашим способностям.

Кристос был прав – никакого акцента. Венко был больше похож на галатианца, чем мы с братом. Однако его выдавали широкие скулы и льдисто-блеклые глаза, которыми известны квайсы. Возможно, тому виной был холод его зрачков или морозный ветер, продувавший сад, но я задрожала в своем плаще.

– Ужасно извиняюсь, – сказал он, заметив дрожь моих плеч. – Я всего лишь младший лектор, и мне приходится делить кабинет с другим человеком. А эту беседу я хотел бы держать в секрете.

Я надула губы. Кристос говорил, что интерес этого человека был профессиональным, а он захотел втянуть меня в разговор о протестах и революции? Или, того хуже, заставить меня действовать во время демонстраций? Я и так уже сделала им несколько зачарованных колпаков. Мне хотелось извиниться и уйти, но Кристос подтолкнул меня вперед.

– Мы все понимаем, профессор. Правда, Софи? Ты никогда не говорила маме, что клиентам нравятся твои, ну, услуги.

Я вспыхнула румянцем, радуясь, что в саду мы одни. Мои глаза смотрели на брата, передавая безмолвное сообщение: я не проститутка, идиот.

– По схожим причинам я не готов обсуждать эту тему перед своими коллегами. По крайней мере больше не буду. – Пьорд вздохнул. – Уверен, мне не нужно напоминать вам, мисс Балстрад, что чародейство не признается искусством. Прошу, не сочтите за оскорбление.

– Мне известно научное мнение. – Я опустилась по его приглашению на лавку и повернулась к нему лицом. – Я объединила чародейство с модой. За это мне платят деньги. И я не ожидала, что кто-то в университете проявит интерес к моей магии.

– Конечно, не ожидали. Никто не знает о том, что я открыл. Позвольте, я перефразирую… Что, как я обнаружил, пеллианские чародейки, подобные вам, открыли столетия назад.

– Тут почти не о чем говорить, – сказала я.

Он жаждал знаний. Холодное возбуждение лучилось в глазах профессора. Я не хотела разочаровывать его.

– Речь идет о чарах на удачу, а не о сказочных историях, где вы можете наколдовать любую вещь из воздуха или превратить камень в золото.

– Значит, мы будем обсуждать чары на удачу, – констатировал он. – И проклятия.

Наверное, профессор увидел мой взгляд, так как тут же оставил эту тему.

– Я верю, что в магии должно быть нечто грандиозное. Я верю, что древние пеллианцы нашли что-то большее, чем просто чары на удачу.

– Тогда почему они не развили свое искусство? – Вопреки себе я была немного заинтригована. – Пеллия… Вам хорошо известно, что люди думают о Пеллии. Болото. Если наши древние предки нашли какое-то великое магическое знание, то почему они не сумели развить его?

– Не очень-то вежливо по отношению к родной стране. – Он засмеялся, а я обиделась. – Все нормально, я тоже не идеальный квайсетский гражданин. Итак, мы остановились на том, что они начали изучать магию. После семи лет засухи последовало вторжение Экваторильных Штатов. Завоеватели объединили архипелаг и изобрели черный порох. После этого пеллианцы перестали писать манускрипты о магии. Они прекратили изучать ее, потому что голодали. И с тех пор их знание не развивалось.

– Очень интересно, – сказала я. Откуда он все это знал?

– Я полагаю, вы учились у вашей матери? – внезапно спросил он.

– Да. Почти все мы так делаем.

– Вы стали швеей, верно? То есть она показала вам, как накладывать чары на обычное шитье?

– Да, но я скомбинировала это с модной одеждой. Сначала я делала ниточные пуговицы и продавала их, потом стала исследовать другие возможности чародейства. Одно привело к другому. Со временем я стала помощницей швеи и поняла, что могу накладывать чары в процессе шитья. Это новшество принесло мне дополнительные деньги.

– Потрясающе, – сказал профессор Венко, и я поняла, что он имел в виду не модельный бизнес. – Подобную гибкость в искусстве чародейства я еще не встречал на практике. Очаровательно. Вы можете… то есть не могли бы вы продемонстрировать это?

Я покраснела. Наложение чар было приватным делом, а не демонстрационным искусством. У меня была при себе сумочка с нитками, иглами и ножницами. Еще там лежал мой любимый сладкий воск для смягчения нитей. Я неохотно вытащила сумочку.

– К сожалению, у меня нет при себе никакой ткани, – сказала я, надеясь, что на этом все закончится.

– Возьмите, – сказал он, вытаскивая платок из кармана плаща.

Меня одолевали сомения. Кристос поощрительно кивнул.

Я вставила нить в иглу. Мои руки немного дрожали. Не люблю, когда за мной наблюдают во время шитья. Быть в центре внимания всегда неловко, но, когда я показываю свои умения, это неудобно вдвойне. Я сделала несколько начальных стежков, вплетая чародейство так незаметно, как только можно. Мне удалось превратить мерцающий свет вокруг моих рук в несколько дюймов зачарованной удачи. Я откусила конец нити и вернула платок профессору.

– Что это?

– Как вы и просили, я наложила на вещь зачарованные стежки.

– Нет, я имею в виду процесс. Ни пения, ни заклинаний, только шитье.

– Верно, мать говорила, что некоторым чародейкам пение помогает сконцентрироваться, но, по ее мнению, лучше обучаться шитью без него. Я согласилась с ней.

– Очаровательно. Просто и со вкусом.

– Если вы не против моего вопроса… – сказала я, надеясь, что это прозвучит не очень грубо. – В Квайсете не бывает чародеев.

Он кивнул.

– На самом деле нет, но чародейство считается у нас незаконным. Духовники запретили его, а Церковь у нас почти подменила собой государство.

Кристос, больше меня разбирающийся в различиях политических систем, согласно кивнул. Я знала, что религия в Квайсете была более влиятельной, чем в Галатии, где местные приходы и даже большой кафедральный собор на Площади фонтанов, проповедующие смутную концепцию галатианской божественности, скорее являлись общественными центрами, чем могущественными столпами религии.

– Я приехал в Галатию со своей семьей – в юном возрасте, можно сказать. Мне не доводилось раньше встречаться с чарами. Но однажды я шел по пеллианскому кварталу и увидел женщину, продававшую свои товары. Так получилось, что я как раз начал изучать древний пеллианский язык и нашел среди манускриптов теоретический трактат по чародейству. Просто невероятно, что эта теория до сих пор толком не исследована. Мне думается, что более полное понимание пеллианской теории магии может изменить наши религиозные и политические взгляды.

– Профессор Венко работает над полным переводом пеллианских теоретических текстов, – вставил Кристос.

– Качество я гарантирую. – Он опять повернулся ко мне. – Когда моя семья вернулась в Квайсет, я попытался продолжить свои изыскания, но квайсетские университеты оказались не чем иным, как теологическими семинариями. Я не мог проводить свои исследования и быстро попал в черный список к моим наблюдателям.

Мрачная тень скользнула по его лицу, на мгновение пугающе преобразив его.

– Квайсет погряз в академической косности, – добавил он. – Поэтому я вернулся сюда, хотя и тут университетская система поощряет только знатных людей. Я не могу выйти за рамки нынешнего статуса. Я даже не могу подать петицию на поступление многообещающих студентов.

Он посмотрел на Кристоса.

– Ну, даже те из нас, кто не смог поступить в университет, благодарны вам за публичные лекции, – покраснев, сказал брат. – Профессор привлек к выступлениям даже некоторых своих коллег. Софи, ты иногда тоже приходи на них. Возможно, однажды Пьорд Венко прочитает лекцию по чародейству.

– Даже мои самые снисходительные коллеги найдут эту тему недостойной широкой общественности. Они запретят давать такую лекцию. – Венко засмеялся. – Учитывая возросшую активность Лиги, я боюсь, что публичные лекции будут временно прекращены.

Кристос кивнул.

– Вы и так много сделали, – сказал он тоном, который я оценила бы как слишком большую благодарность за несколько бесплатных лекций. Наверное, он говорил не о лекциях, а об участии Венко в делах Лиги.

Профессор склонился к Кристосу и снизил тон.

– Многие мои коллеги чрезмерно верны королю. Даже те, кто не имеет в себе знатной крови. Им становится… неловко при таком количестве красных колпаков, которые они видят в аудитории. Они отказались принимать участие в лекциях. И мне лучше не выделяться, проводя их в одиночку.

Звонкий колокол прозвучал на университетской территории.

– Через пятнадцать минут я должен быть в аудитории, – сказал профессор. – Скажите, мисс Балстрад, это вы шьете колпаки для вашего брата и его товарищей?

– Да, я, – ответила я.

Мне было непонятно, куда он клонит. В его глазах вспыхнул огонек, который мне не понравился.

– И за это каждый участник движения уже благодарен вам. – Он перешел в атаку. – Не хотите ли вы сделать что-то большее для нас?

Я не хотела – это точно.

– Кристос попросил меня сшить еще больше колпаков.

– Очень хорошо. Мы ценим ваш труд. Но я думаю о чем-то другом… Все так запутано… Мне бы хотелось проверить некоторые теории, о которых говорится в древних пеллианских текстах.

– Боюсь, что в настоящее время я не смогу работать на вас.

Суровый и твердый ответ. Я делала колпаки с защитными чарами, желая уберечь своего брата и его друзей. Мне не хотелось видеть, как им причиняют вред. Но я не собиралась браться за другие их дела.

– Надеюсь, вы осознаете важность управления моим бизнесом, который является основным источником дохода для нашей семьи.

Глаза Пьорда Венко сузились, словно солнце зашло за тучку, но он быстро восстановил свое спокойствие.

– Конечно. Я понимаю вас. – Он встал и с поклоном попрощался. – Кристос, спасибо, что ты позволил мне познакомиться с твоей прекрасной сестрой.

Мы тоже попрощались. Кристос выглядел расстроенным, когда мы выходили из белых высоких ворот.

– Что случилось?

– Я знаю, ты занята. И я понимаю, что наше движение не вдохновляет тебя так, как меня, хоть и непонятно почему.

Он провел пальцами по густым волосам – пеллианским, черным и глянцевым, полных волн и впадин, как у меня.

– Черт возьми, Софи! У тебя есть дар. Я просто хочу, чтобы ты использовала его для чего-то более важного.

Моим первым импульсом было поспорить с ним, но это не помогло бы. В золотистом свете зимнего вечера он выглядел таким красивым и искренним, таким странным и чуждым для меня, отважным и храбрым – как герой из сказки. Этого я не могла отрицать. Взяв его под руку, я прислонилась головой к его плечу.

– Знаю, Кристос. Знаю.

9

– После того как вы ушли вчера, мы получили два новых заказа, – сказала Алиса, пока я рассматривала доску с нашим планом работ. – Узнаете имена?

– Зачарованная мантилья для Санны… Истлейк? Это леди Истлейк?

– Она самая, – с улыбкой ответила Алиса.

Истлейки не считались главным знатным домом, но ходили слухи, что лорд и его жена, серафская младшая принцесса, поднимались в статусе. Король одобрил Истлейка на пост Лорда Камней – с учетом того, что старый лорд Сютермонт собирался оставить эту должность.

– И еще нам заказали бальное платье с чарой любви. Запрос пришел от дочери торговца.

– Бальное платье? Это много работы. Она придет на примерку?

– Конечно, – ответила Алиса. – Она уже выбрала зеленый цвет. Я показала ей образцы вместо вас. – Она немного помолчала. – Надеюсь, я поступила правильно?

Мне понравилась инициатива Алисы.

– Да, спасибо. Если только она может носить зеленый. Он идет не всем.

Я засмеялась, удовлетворенная тем, что доска заказов была полна.

– Эта сможет, – уверенно заявила Алиса. – А Пенни будет позже.

Я приподняла брови.

– Надеюсь, у нее веская причина?

Оставалось надеяться, что Кристос как-то повлияет на ее опоздания.

Алиса пожала округлыми плечами.

– Она сказала, что ее мать нуждается в лечении.

– Ты же так не думаешь? – спросила я.

Девушка поджала губы.

– Не хочу сплетничать. Но они серьезно поругались. – Она кашлянула. – Из-за Кристоса.

Я была хорошей сестрой – мне тут же захотелось защищать своего брата. Я постаралась ответить как можно спокойнее:

– Многие галатианцы не оказывают поддержку своим детям, когда те начинают встречаться с пеллианцами.

Алиса склонила голову набок.

– Это не тот случай, – сказала она. – Я хочу сказать, что, да… многие не посещают пеллианский квартал. Но вы не…

Она покраснела и двинулась к другому концу стойки, чтобы убрать небольшую стопку бумаг.

– Тут виновата Лига рабочих. Ее мать не хочет, чтобы Пенни связывалась с ними.

– И правильно делает.

По некоторым причинам, я тоже не хотела быть с ними связанной.

– Извините, госпожа. Наверное, мои слова обидели вас.

Румянец на ее широком лице запылал еще ярче.

– Я хорошо отношусь к пеллианскому кварталу, – добавила она.

– Не стоит извиняться, Алиса. – Взяв в руки завернутый заказ, я тихо спросила: – Ты сказала, я не… Я не – что?

Она прикусила губу.

– Я не считаю вас пеллианкой. И пеллианский квартал… он во многом похож на остальные районы города.

Я кивнула. Неудивительно, что она так думала. Этот образ создала я сама. Высококлассная галатианская швея, а не пеллианская торговка с рынка. И все же ее слова вызвали у меня какое-то неудобство.

– Интересно, что ты знаешь о пеллианцах? – спросила я с любопытством.

– Они держатся сами по себе, одеваются немного по-другому, носят платки вместо шапок. – Алиса пожала плечами. – Мне ничего не нужно от пеллианского квартала, а им ничего не нужно от меня, поэтому мы встречаемся редко.

Прагматизм Алисы был ее лучшей чертой, напомнила я себе с небольшой улыбкой. Но ее мнение было довольно поверхностным: пеллианцы – это люди, которые держатся сами по себе, говорят на другом языке и считают, что шпинатный пирог вполне годится для обеда. Мы с Кристосом казались частью другой группы. Мы больше походили на детей провинциальных галатианцев, которые переехали в столицу, – не местные, но адаптированные люди.

Я оставила Алису, дав ей несколько заданий, и ушла, как обещала, на демонстрацию Кристоса. Площадь фонтанов выглядела тихой. Я знала это место как свои пять пальцев. Пятницы считались рыночными днями. По утрам и вечерам в кафедральном соборе проводились службы галатианских природников. Иногда на площади устраивали развлечения или небольшие ярмарки. Я всегда ходила на Шелковую ярмарку, куда торговцы со всей Галатии и ее окрестностей привозили изысканный шелк, хлопок и шерсть – ткани, которые я большую часть года не могла купить даже у лучших торговцев города.

Мне всегда удавалось приобрести несколько рулонов шелка, которых никто еще не смотрел. Я два года обходила все прилавки, и по ярмарке наконец пошли слухи, что к продавцам заглядывает не просто швея. Торговцы серафским шелком считали меня волшебницей, схожей с ворожеями их королевского двора. Они торговались со мной с большим уважением и всегда давали немалую скидку. Семья квайсетских прядильщиков шерсти называла меня за моей спиной ведьмой и молилась всем святым, когда я проходила мимо. Одна худая, как нитка, женщина с гор, заведовавшая мастерской по выработке хлопка высочайшего качества, была убеждена, что я фея. В общем, некоторые торговцы отказывались обслуживать меня, а другие тихими голосами предлагали заманчивые сделки – свои лучшие ткани, припрятанные для продажи в королевских домах. Целые рулоны за полцены. Партии из их личных запасов.

Я выбирала торговцев, чьи ткани были уникальными, красивыми и высокого качества, и заключала с ними сделки. Кто-то просил чару выздоровления от ревматизма, другой – любовную чару для скромной дочери. Для многих торговля в Галатии являлась единственным доступом к чарам, но они не могли договориться с пеллианцами, которые не использовали ни шелк, ни дорогой хлопок. Я считалась одной из немногих чародеек, кто помогал им в галатианских городах. В некоторых странах магия вообще не дозволялась, верили там в чары или нет. Чародейство шло вразрез с их религиозными и моральными кодексами. На суровом острове Фен магия, иллюзии и даже карточные фокусы считались незаконными. Никто и никогда не слышал о чародеях из Квайсета, где, как говорили, глубже веры в святых были только зимние сугробы. Я с радостью выполняла заказы торговцев, работая поздними вечерами над платками, шапками и шалями. А потом они разбирали свои палатки и уезжали в родные страны.

Так как мои чары работали, у меня всегда находились верные союзники на рынке.

До следующей Шелковой ярмарки осталось несколько месяцев, подумала я, шагая по холодным камням площади. Вокруг суетились люди, торопясь пройтись по магазинам, спеша от мельниц на западе и от речных доков к своим домам на востоке. Вряд ли кто-то сегодня планировал задерживаться на площади.

Перед церковью собралась толпа людей. Многие из них размахивали флагами. И все они носили красные колпаки. Демонстрация Кристоса.

Я притаилась возле огромного бронзового фонтана в центре площади, решая про себя, стоит ли дать знать о себе брату тихим приветствием или просто пойти домой. Кристос настаивал, чтобы я посмотрела его выступление, и да, он получил мое согласие. Однако я не хотела, чтобы меня увидели. Простое игнорирование обидело бы его, ведь он пытался сделать меня участницей своего протеста. Неужели он не понимает, что наша жизнь во многом зависит от моих добрых отношений со знатью – теми людьми, которых он сейчас обвинял?

Я с печальной усмешкой подумала о подругах леди Виолы, рассуждавших в салоне о Мелхоире. Кристос никогда не поверил бы, что благородные леди могут обсуждать те же темы, на которые спорил он.

Несколько секунд я рассматривала происходящее так, словно это была одежда, которую мне следовало разобрать для подготовки лекал. Женщина в коричневом плаще впихивала брошюры прохожим, желали они того или нет. Я узнала ее по «Ореховой долине». Это была прачка с красноватым лицом, ее руки в шрамах быстро раздавали памфлеты небольшой толпе, которая уже собиралась вокруг членов Лиги.

Не только прачка убеждала соотечественников присоединиться к ней. Две женщины, включая высокую пеллианскую девушку, размахивали самодельными флагами и зазывали людей, проходивших через площадь. Остальная группа оказалась куда большей, чем я ожидала. Все они были рабочими – молодые парни с грудью колесом; мужчины и старики, тащившие годы работы на своих согнутых спинах; местные горожане; белокурые галатианские провинциалы с севера; кареглазые крестьяне с юга; пеллианцы и еще один человек, который мог быть квайсом. Это выглядело так, словно какой-то ветер, пробежавший через склады и доки, принес сюда рабочих. Примерно половина мужчин носили красные колпаки, похожие на те, которые я сделала по требованию Кристоса. Золотистое сияние на одной из шапок, носимой незнакомым мне мужчиной, подтверждала, что среди демонстрантов они раздавались наугад. Даже без колпаков все они выглядели одетыми в своеобразную форму – испачканная грубая одежда, явно не «лучшее с рынка»: рубашки, заправленные в штаны, и шерстяные жакеты, нуждавшиеся в починке.

Единственным исключением являлся мужчина в черном костюме, стоявший позади толпы и тихо разговаривавший с Нико. Пьорд Венко смотрелся почти комично и не к месту рядом с грубыми демонстрантами. Он беседовал с Нико с тем пренебрежением, с каким владелец лавки обращается со своим помощником. Своеобразный подиум – расшатанная куча ящиков – имитировал кафедру, которая уже была занята. Моим братом.

– Ради всего на свете… – прошептала я.

Он стоял на ящике, бешено жестикулируя и произнося слова, которые я не слышала, поскольку их уносило ветром. Я закатила глаза. Кристос выглядел как один из тех проповедников, которые в рыночные дни иногда выставляли ящики на краю площади, – неистовый, страстный и, подумалось мне, нелепый.

Затем я увидела солдат.

Они вышли на площадь с маленькой боковой улицы, которая проходила рядом с церковью. Низенькая женщина в потускневшем зеленом платье указывала на демонстрантов из-за угла, и, хотя мой брат с друзьями вели себя как идиоты, я в тот момент ненавидела ее больше всех на свете. Она пожаловалась на шум. Она привела солдат на площадь… И поскольку они должны были арестовать зачинщиков, я поняла, что мой брат проведет ночь в тюремной камере Каменного замка.

Я не знала, что говорить и делать, поэтому побежала через площадь. Кристос увидел меня раньше, чем солдат. Ряды бледно-синих плащей еще не появились из тени между высоких зданий, а я в своих ярких перчатках и плаще была, как попугай. Он взмахнул рукой и, к моему облегчению, спустился с ящика.

– Софи! – Брат широко раскинул руки. – Разве не классно? Мы раздали больше сотни памфлетов и…

Он осекся, когда увидел солдат. Их капитан сцепился с парнем, похожим на белку. Тот махал большим плакатом с несколькими орфографическими ошибками.

Я услышала, как загремел голос капитана, говорившего о лимите разрешенного собрания. Конечно, офис Лорда Камней одобрял любые городские собрания, хотя мне казалось, что Кристос и его демонстранты не подавали никаких прошений. В общем-то я была уверена, что они намеренно этого не делали, прекрасно зная, что сборище Красных колпаков, выступающих против знати, будет запрещено.

– Без разрешения? – прокричал капитан. – Вы все будете немедленно арестованы!

Он схватил ближайший к нему флаг и сломал деревянное древко о свое колено. Я не понимала его – не стоит давать им лишних поводов для гнева; не сейчас. Кристос и его товарищи сами ушли бы. Я знала это.

Солдаты сдвинули ряды и начали медленно надвигаться, словно против океанской волны. Они образовали линию атаки и подняли мушкеты. Их лица выглядели решительными и бесстрастными. Толпа позади меня больше не махала руками. Я сделала несколько шагов и оказалась впереди всех, как рыба в океанской пене, не в силах плыть против течения.

– Что будем делать дальше? – крикнул кто-то мрачным голосом.

Мне пришлось двигаться вместе с толпой демонстрантов, когда они пошли к солдатам. Любое мое возражение было бы не громче писка. Я поняла, что дородный мужчина и коренастая женщина, шагавшие рядом со мной, подняли кирпичи и камни. Потом я увидела, как Джек уговаривал ближайших к нему людей опустить плакаты и камни. Нико выкрикивал в адрес капитана какие-то обидные слова. Пьорда Венко не было видно.

Я барахталась в толпе, пытаясь выпутаться из их рядов. Мне нужно было найти Кристоса. С ним я оставалась бы в безопасности, как и он со мной.

Кристос снова вскарабкался на платформу из ящиков. Мое горло сжалось – о нет! Он возглавил этот протест – и стал мишенью для стрелков.

– Пожалуйста! – взывал мой брат все тем же уверенным голосом. – Не отвечайте насилием на насилие! Мы должны демонстрировать мирные методы, если хотим убедить солдат…

Кирпич, брошенный кем-то из толпы, пролетел мимо меня и попал в голову какого-то солдата. Тот упал на землю, словно мешок муки. Я услышала крик и вдруг поняла, что это был мой голос.

– Остановитесь! – закричала я, умоляя всех и каждого услышать меня. – Остановитесь!

Те же слова отозвались эхом от капитана – только с ледяным спокойствием.

Толпа вокруг меня закричала громче. И тогда капитан заставил ближайшего солдата поднять мушкет и прицелиться. Прямо в Кристоса.

Мое дыхание участилось, а разум перестал воспринимать что-либо, кроме этого мушкета, нацеленного на Кристоса. Клянусь, даже мое сердце остановилось. Толпа вокруг смолкла.

Брат не двигался, но то была решимость, а не страх. Он расправил плечи. Солдат нажал на курок…

И ничего.

Толпа побежала, рассеиваясь во всех направлениях. Солдат с удивлением поднял мушкет для осмотра. Очевидно, оружие отсырело и дало осечку. Я упала на колени. Странные звуки, похожие на кошачье мяуканье, прозвучали откуда-то снизу.

Капитан махнул рукой, и солдаты ушли с площади. Кто-то помог тому солдату, которого сбил с ног кирпич, и он заковылял следом за товарищами. Кристос спрыгнул с платформы и схватил меня в объятия.

– Позволь мне отвести тебя домой.

Это было все, что он сказал.

10

– Ты носил зачарованный колпак, верно?

Свет от очага играл на стене, птица за окном пела веселую песенку, но мне было не до смеха. Мой брат чуть не умер – я сама видела, как кто-то хотел застрелить его. Мои руки на коленях были словно свинцом налиты, и я никак не могла избавиться от образа, который прокрался в мои мысли, – Кристос с огнестрельной раной на груди, откуда бьет кровь, пачкая белую рубашку.

– Да, – ответил он.

– Ну, хотя бы на этом спасибо, – прошептала я.

– Мы распределяли их с помощью лотереи, – добавил он, и я вновь вскинула голову.

– Ты должен был носить ее! – В моем голосе прорвались нотки гнева. – Она предназначалась тебе. Потому что я сделала ее для тебя.

– Это неправильно. Твои колпаки были только у некоторых из нас. Это кажется нечестным.

– Меня не волнует честность! – закричала я, внезапно потеряв контроль над собой.

Он сам подставился под выстрел, а теперь еще и сомневался в той вещи, которая помогла ему избежать вреда?

– Я делала эти проклятые колпаки только для того, чтобы ты уцелел. И мне плевать на твои отговорки и на эту толпу!

Пока он воображал себе грандиозные проекты и волну перемен, я представляла только его беззащитную фигуру на площади. Брат был единственной моей семьей, и если бы он умер… Я пожала плечами, не зная, что случилось бы дальше.

Но Кристос уже зациклился на новом поводе для спора.

– Толпе? Возможно, для тебя это просто толпа.

– Они хотели, чтобы ты погиб от пули, – тихо ответила я, постепенно закипая от ярости. – Они не собирались помогать тебе. Эти люди вели себя нагло и дерзко. Они бросали камни в солдат. Так что, да. Я не могу назвать их иначе, чем толпой.

Кристос сложил руки на груди, словно сдерживая слова, которые рвались в ответ. Я затихла. Мне было известно, как работали мои чары – я видела их в действии. Некоторые люди стремились получить немного удачи. Другие желали обрести любовь своих супругов. Третьи не могли найти работу, чтобы прокормиться.

Я не добивалась того, чтобы мушкет дал осечку. Но это мои чары испортили оружие, нацеленное на человека, которого они защищали.

– Пожалуйста, держись подальше от проблем, – попросила я.

Тьма сгущалась в углах нашей кухни – темнота, которая скрыла лица людей, не желавших спорить, но не уступавших друг другу.

– Солдаты пришли по чьей-то указке, – продолжила я. – Вы не устояли бы под пулями со своими словами… или кирпичами.

– Я не могу бросить свое дело, Софи. Не теперь.

– Ты можешь повернуть его в другое русло. Я одна считаю, что ситуация выходит из-под контроля? Что она становится опасной?

– Я отношусь к этому очень серьезно, – возразил Кристос. – У нас появились реальные планы, реальная организация. Венко говорит…

– Ах да, Венко. Что он сделал сегодня на твоей демонстрации? Он мог бы поговорить с офицером. Солдаты выслушали бы университетского профессора, не так ли? А он просто… исчез.

Кристос снова покраснел.

– Ему нужно думать о своем статусе. Занимая университетскую должность, он помогает нам знаниями и знакомствами. Поэтому он держится в тени. Если профессор потеряет свое положение, он не сможет быть таким полезным для нас.

– И что конкретно он делает для тебя? Кажется… лектор как-то направляет ваши действия. Я сначала думала, что ты борешься за Лигу рабочих.

– Он не направляет нас, – быстро ответил Кристос.

Я поняла, что задела его больное место. Венко был лидером движения, но не ценил усилий Кристоса.

– Он составляет планы, указывает на недостатки и преимущества. И еще профессор спонсирует нас.

– Он учит тебя выпрашивать деньги. Ты мог бы понять это и сам.

– Никто из нас не знал об инвестициях. Как получать деньги таким образом, чтобы мы не рисковали и не были связаны с этим лично.

– Хм! Твои заявления звучат незаконно.

– Законно, – сердито рявкнул он. – Это просто использование подходящих возможностей, новый способ ведения биржевых дел. Он посредник с торговцами. С семьями квайсетских патрициев.

Теперь мне захотелось получить все ответы.

– Квайсы дают вам деньги? Для чего?

По какой-то причине его слова разозлили меня больше, чем то, что галатианские торговцы сошлись с Красными колпаками. Какой интерес могли иметь иностранцы, объединившиеся с городским отребьем?

– Нас спонсируют и некоторые фенианцы. Они дают деньги на распечатку буклетов и разработку новых идей и приемлемых политических теорий…

– Это так ты называешь свою писанину? Приемлемой политической теорией?

Кристос вскипел от гнева, но постарался сдержаться.

– Пьорд Венко неоценимо полезен для Лиги рабочих.

– И что он получает от этого? – спросила я. – Что на самом деле он получает от вас? Почему он решил помогать Лиге рабочих?

– Университетская система неуравновешенна, как и весь остальной экономический базис, – сказал Кристос. – Венко должен бы заведовать коллегией античностей, но застрял в должности лектора.

– Но почему он считает себя во всем правым? Кто так сказал?

Кристос не ответил, но я поняла: потому что таким было высокое мнение Венко о самом себе.

– Профессор верит в то, что мы делаем. У него сердце настоящего галатианца, Софи. Он сам себя воспитал теми способами, в которых мы, как народ, не преуспели. Венко верит, что и мы можем быть лучше, что нам пора стать сильнее и выйти из тени знатных людей.

– Я не доверяю ему.

Мне не хотелось говорить этого прямо, но расчетливая манера профессора и его осторожность нервировали меня.

– Потому что он квайс? Или потому что академик? Почему?

– Из-за того, что он…

Я поискала правильное слово – термин, способный охватить бесстрастное превосходство, которое чувствовалось в нем.

– Он очень отстраненный, – наконец сказала я. – Позволь мне вопрос? Он доверяет тебе?

– Конечно, – выпалил Кристос, но тут же отвернулся.

Я могла бы продолжить этот разговор, глядя в прищуренные глаза моего брата, где виделся намек на некую слабину в его лидерстве. Однако я замолчала. Во мне пробудилась зависть к нему – он действительно во что-то верил. Я же ни секунды не верила в то, что их протесты, разговоры и памфлеты поменяют текущий режим – нынешнюю сильную монархию и олигархию дворян, которые управляли всем. Как могли победить их несколько печатных листовок?

– Что будешь делать дальше? – спросила я. – Ты провел демонстрацию на площади. Ты печатаешь свои памфлеты. Что еще можно придумать? Что Пьорд Венко прикажет тебе сделать?

Кристос отодвинулся подальше от меня, наполовину спрятав лицо в тени.

– Ты и так уже много знаешь, – сказал он.

– Кристос… – Мне не хватало слов, чтобы выразить то, что я хотела сказать. – Я просто… не знаю, что буду делать, если с тобой что-то случится.

Он помолчал. Брат мог бы разразиться пламенной речью, представив, что спорит на улице со сторонником монархизма, но вместо этого он откинулся на спинку стула.

– Ты знаешь, как победить меня, – со вздохом сказал Кристос. – Вот что меня заботит, Софи. У меня никогда не было работы, которая была бы важна, – по крайней мере в том мире, где мы живем. А тебя волнует твоя работа, мне это известно.

– Всегда существует другой путь, – слабо возразила я.

Он оперся руками на колени. Его профиль вырисовывался трепетавшим светом свечи, и мой брат выглядел странно мужественным и смелым в тот момент, когда сидел в раздумьях.

– Возможно, и есть другой путь. Но в самом конце, так будет лучше. Если это необходимо.

Он посмотрел на пламя огарка, не видя его, и внезапно стал выглядеть намного старше – чуть выше нахмуренных бровей появились морщины, которые я раньше не замечала.

Легкий стук в дверь заставил нас вскочить на ноги. Я испугалась худшего – городская стража с ордером на арест Кристоса. Но брат в три легких шага пересек небольшую кухню и без всякой тревоги открыл дверь.

На пороге стоял Джек, а не вооруженные солдаты, готовые тащить моего брата в тюрьму. До чего довел нас Кристос? Мы не знали, что произойдет с нами в следующую минуту.

Джек мял в руках красный шерстяной колпак.

– Я только хотел убедиться, что с вами обоими все в порядке.

– Естественно, мы в порядке, – сказал Кристос более развязно, чем было необходимо.

– Ты-то уж точно. Но меня волновало, что Софи могла быть напугана сценой на площади, поэтому…

Джек не затаил на меня обиду, хотя мог бы. Несмотря на нашу прошлую ссору, он не испытывал гнева.

– Все нормально, Джек.

Я подтолкнула стул к очагу, тростниковое сиденье заскрипело.

– Спасибо, что зашел, – покрывшись румянцем, добавила я.

– Схожу наберу воды, – сказал Кристос, схватив наш пятнистый керамический кувшин.

Он был уже у двери, прежде чем я успела что-то сказать. Мы с Джеком остались сидеть и смотреть на угли очага. Я прокрутила в голове свои мысли, словно рулоны тканей на полках. Что следовало сказать? Что-нибудь вежливое, но не поощряющее его к романтическим намекам.

– В этом году рано похолодало.

Вот и все, что мне удалось придумать.

– Хм, верно. Короткая осень.

Он отвернулся к огню. Возможно, ему нравилось молчание. Я успела привыкнуть к дружелюбному безмолвию, когда он вдруг прочистил горло. Джек заговорил, осекся, а потом выпалил:

– Тебя волнует, что будут думать люди?

– О чем ты?

– Я говорю обо всем. Ты не помогаешь Лиге, не хочешь выходить за меня замуж. Тебя не беспокоит это?

– Люди и так считают меня… не такой, как все. Я другая.

Это было правдой. Чародейка, владевшая ателье. Простолюдинка, которая связала свою судьбу с благородными людьми. Пеллианка по рождению, живущая, как галатианка.

– У меня… Я не сплетничаю, но люди разное говорят.

– Разное?

Он переместился ближе к огню.

– Что ты больше заинтересована в дворянах, чем в своих соседях.

– Знать оплачивает мои счета, – ответила я. – А мои соседи – нет.

Мой голос был более спокойным и холодным, чем я того хотела.

Кристос закрыл за собой дверь. В его руке был кувшин с водой.

– Там так холодно, что я едва не околел, пробегая расстояние между колодцем и домом.

Он засмеялся. Затем, увидев лицо Джека и мою предательскую бледность, брат кашлянул и сменил тему.

– Джек, тебе удалось привести на демонстрацию много крестьян.

– На самом деле фокус-то небольшой. Они потеряли работу. На полях остались только люди, нанятые для озимых. Ты был прав. Это правильное время.

Я взяла у Кристоса кувшин и рассеянно осмотрела керамическую ручку. Она хранила холод зимнего вечера и морозила мои пальцы. Правильное время? Для чего? Тон Джека намекал, что планы Лиги предполагают более сложную схему, чем встреча нескольких дюжин демонстрантов или напечатанные памфлеты.

– Конечно, прав, – с усмешкой сказал Кристос. – Нам дали хороший совет. Профессор Венко говорит, что то же самое будет и у рабочих. На них тоже влияет упадок промышленности в этом сезоне.

– Жуткий и странный тип, – ответил Джек. – Он уже однажды направил нас не в ту сторону.

Кристос кивнул головой.

– Но он понимает политику. Профессор хочет создать революцию, а не просто свободную организацию. Мы должны пользоваться любым преимуществом, показывая знати, что им лучше пойти на переговоры.

Это военные термины, осознала я, устанавливая котелок на плите. Крышка громко гремела под моими дрожавшими руками.

– Ладно, мне пора идти, – наконец сказал Джек.

Кристос встал, чтобы проводить друга, но я движением руки остановила его.

– Джек, – сказала я, когда мы вышли наружу. – Извини меня. Я действительно такая, как есть. Ты не будешь счастлив со мной.

Он печально кивнул. Я хотела бы как-то уменьшить боль, сквозившую на его лице, но просто позволила ему пожелать мне спокойной ночи.

Вернувшись в дом, я села на свой стул, наблюдая, как жар исходит из углей в нашей маленькой плите.

– Знаешь, мне не стоит винить тебя за это. – Кристос устроился рядом со мной. – Я понимаю, что ты не хочешь выходить замуж за Джека и присматривать за ордой похожих на него маленьких уличных бродяжек. – Он уныло улыбнулся. – Хотя это лишь частности. Если уж я не всегда понимаю тебя, то бедняга Джек Пэрри никогда и ни в чем не поймет.

Я подняла красный колпак Кристоса. На краю были вышиты его инициалы.

– Ты понял, что его нужно надеть. Поэтому не получил ту пулю. Логично?

– Мне нужно быть более осторожным. – На его лицо вернулась насмешливая ухмылка. – А ты могла бы сделать побольше этих колпачков. Они хорошо работают.

Я похлопала его по руке, а потом достала из шкафа красную шерсть, чтобы сделать этой ночью еще одну дюжину шапок.

11

Неделя, последовавшая за демонстрацией Кристоса, оказалась очень трудной. Наше ателье работало над завершением заказов и созданием новых моделей, решая некоторые, если не все, мои тревоги о трудной зиме. Через неделю наброски для платья леди Сноумонт были готовы, и я покинула магазин пораньше, чтобы встретиться с ней, немного беспокоясь о том, насколько правильно Алиса пришьет рукава к бальному платью.

– Леди Сноумонт беседует с подругами, – сказала мисс Вочант, открыв дверь в ответ на мой звонок.

Ее накрахмаленная шапочка подходила ритмичному голосу.

– Ступайте в салон. Она встретится с вами через несколько минут.

Я улыбнулась и передала ей плащ и перчатки. Однако мое веселье являлось показным. Несмотря на то что я теперь была знакома с красивым салоном леди Сноумонт, меня по-прежнему одолевала тревога от необходимости находиться здесь. Моя одежда соответствовала платьям других леди, но я чувствовала себя мошенницей, притворявшейся гостьей, – тогда как на самом деле меня позвали сюда для работы. Какой странный контраст – лишь несколько дней назад я сопровождала на площади большую группу протестующих, а сегодня была окружена элитой Галатии.

Я задержалась на краю зала, наблюдая, как темноволосая женщина перебирает струны арфы. Бледно-зеленые взволнованные глаза музыкантши намеренно смотрели на струны, словно она видела там написанные ноты, и ее руки двигались быстрее, чем создавалась мелодия. Я пыталась понять эту милую череду звуков, но не могла.

– Маргарита просто чудо.

Я едва не подпрыгнула. Рядом со мной стояла Ниа – одна из женщин, с которыми я говорила в прошлый раз. В своих модных узконосых туфлях она ходила мягко и тихо.

– Ее музыка прекрасна, – согласилась я, не зная, что еще сказать.

– Прекрасна, и да, это ее музыка. – Ниа улыбнулась. – Она композитор, а не просто арфистка. Эту пьесу она написала сама.

Я уставилась на арфистку. Должна признаться, я испытывала небольшое превосходство перед многими собиравшимися здесь богатыми женщинами, предполагая, что они, возможно, имели талант в своих сферах, но сами не были художницами, несмотря на культурную направленность салона Виолы. Что я считалась здесь особенной персоной – и даже среди знати мне не было ровни, за таким редким исключением, как сама Виола.

Оказывается, я ошибалась.

– А вы тоже художница? – спросила я Нию.

Она засмеялась. Ее белые зубы ярко блеснули на фоне темных губ.

– Нет, я не художница.

Это было небольшим облегчением, пока она не добавила:

– Я изучаю древнюю историю и языки. Мне попались старинные пеллианские свитки, которые я уже почти перевела.

Мой рот снова открылся.

– Древний пеллианский? Ушам своим не верю. В мире, возможно, существует только пять человек, которые могут это читать.

Ниа снова засмеялась.

– Вы почти правы. Но я нахожу изучение древних языков очаровательным занятием.

Ей повезло, что она может изучать языки, подумала я. Наверное, отец потакал ее интересам. Или, возможно, женщины-ученые распространены в Объединенных Экваториальных Штатах.

– Вы пеллианка, верно? Извиняюсь за грубый вопрос.

– Никакой грубости в этом нет, – ответила я.

Мало кто из галатианцев обсуждал наследственные линии и благородные дома. Им не хватало для этого смелости.

– Но я мало знаю о древней Пеллии, – я засмеялась. Как и о современной Пеллии.

– Несколько раз я посещала пеллианский квартал. Среди современных потомков трудно найти остатки древней культуры. Хотя что тут удивляться! Галатианцы больше не жертвуют птиц небесным богам.

Она говорила так, словно ее слова была понятны каждому, а не только антикварам.

– Швея!

Еще одна женщина, которую я запомнила с прошлой встречи, присоединилась к нам. Паулина, маленькая брюнетка.

– Вы вернулись? И снова говорите об экономической теории?

Я хотела было обидеться, но Паулина вела себя вполне серьезно. Неужели ей понравилось то, о чем я говорила?

– Пока еще нет, – ответила Ниа. – Мы обсуждали пеллианский квартал и мои исследования. Знаете, самой пеллианской вещью, которую я там видела, были необычные шапочки.

– Да, – сказала я, подстраховав свой ответ, – это символ группы рабочих.

Ниа кивнула.

– Лиги рабочих.

Я не удивилась тому, что представительница хорошо начитанного салона Виолы знает их правильное название.

– Смущенно признаюсь в своем невежестве, – добавила она. – Я не верю, что они являются пеллианской организацией.

– Пеллианцы недовольны работой, которую им дают, – быстро вмешалась Паулина. Она покраснела, взглянув на меня. – Я хочу сказать, недавние иммигранты. Они считали, что Галатия в сравнении с Пеллией будет рогом изобилия. Возможно, так оно и есть, но зимой предлагаемое колчество работы сокращается.

– Так происходит не только у пеллианцев, – осторожно заметила я.

– Именно, – кивнула Паулина. – Если бы Ниа вытаскивала почаще свой нос из умных книг, она увидела бы эти шапки по всей Галатии.

– Да что вы говорите? Какой странный выбор! – Ниа развеселилась. – Форма шапок весьма не лестная. Так мне беспокоиться о пеллианцах или нет?

Я уступила ответ Паулине. Мне было любопытно, что она скажет.

– Митингуют не только пеллианцы, – согласилась со мной Паулина. – С некоторых пор они стали лишь группой, которую Лига убедила присоединиться. – Она пожала плечами. – Я даже не знала, что они присоединились к галатианцам. Что скажете, Софи?

– Нет, я так не думаю. Конечно, они не участвуют в переписи. Но признаю, меня встревожило, что во всем винят пеллианцев.

– Это было глупой точкой зрения, – ответила Паулина.

– Испуганные люди часто проявляют глупость, – спокойно сказала я.

– Ну, среди моего круга никто не обвинял пеллианцев, – возразила она, словно мнение ее круга было важнее всех других суждений.

В каком-то смысле она была права. Если бы знать не выдавили из Пеллии, никто не связывал бы официальные реакции на Лигу с пеллианским кварталом.

– Пеллианцы недовольны. Галатианцы расстроены. Провинции не удовлетворены. Кажется, не осталось места, которое можно было бы атаковать, – кроме этой Лиги, конечно. А Лига становится альянсом для всех недовольных людей.

Мне повезло, что никто не спросил моего мнения о Лиге. К счастью, Паулина сменила тему.

– Вы слышали о бунте на Площади фонтанов? Говорят, там были сотни протестующих. Солдаты едва разогнали их своими ружьями.

Мне не нравилось, что протест Кристоса обретал какой-то мифический статус.

– Не сотни. И против них вышли регулярные войска, а не стрелки.

– Вы все видели? – затаив дыхание, спросила Паулина.

Я хотела отмахнуться от нее, но Ниа слушала нас с воодушевлением.

– Да, возвращаясь домой, я наткнулась на толпу. – Учить меня врать было не нужно. – Солдат только что вызвали. На демонстрантов пожаловалась владелица местной лавки. И до того, как они появились, все выглядело довольно скучно.

– Хорошо, – не унималась Ниа. – Что они делали?

– Просто раздавали памфлеты, – ответила я, вспоминая страстный голос Кристоса. – Еще у них были флаги и плакаты, а какой-то человек произносил речь.

– Не такое уж возбуждающее зрелище, как описывают слухи. Фиона говорила, что там застрелили кого-то!

Мой живот сжался.

– Нет. Там ни в кого не стреляли. – Я замолчала, унимая тошноту. – Капитан приказал одному солдату приготовить свой мушкет к стрельбе, но… никто не стрелял.

– Хвала небесам, что с вами ничего не случилось, – сказала Ниа, прищурив глаза.

Музыка арфы угасла. Мне хотелось, чтобы она вновь возобновилась, поскольку тишина была невыносима. Однако Маргарита встала со стула и направилась к нам.

– Пара мужчин в дипломатическом корпусе говорили, что солдаты начали обыски домов в поисках спрятанного оружия, – сказала Ниа.

– А вы не думаете, – спросила Паулина, – что городская беднота готовит революцию?

Я побледнела. Неделями до меня доходили разные слухи, но сейчас, когда другая женщина выражала ту же тревогу, угроза внезапно показалась реальной, словно нити сна слились в конкретный образ. Неужели в домах Лиги по всему городу хранилось спрятанное оружие?

Ниа пожала плечами.

– Ваша беднота сильнее, чем у нас. Но в Объединенных Штатах следят за этим. Я скажу, там каждый знает свое место.

До меня дошло, что крики Красных колпаков услышали даже в Объединенных Экваториальных Штатах.

– И что думает ваша власть? – спросила я.

Ниа усмехнулась.

– Их не волнует, какое у вас правительство, пока вы покупаете наш сахар и хлопок. Но политические волнения означают экономический беспорядок. Мою власть не радует, что наш крупнейший торговый партнер погружается в гражданскую войну.

– Гражданская война?

Еще одна женщина, в ярком хлопковом ситце, произведенном в Экваториальных Штатах, покачала головой.

– Это только памфлеты и редкие бунты. Вот и все. Я точно вам говорю.

– Именно так и началась серафская гражданская война, – сказала арфистка Маргарита.

Ее изящное телосложение и сверкающие глаза, вероятно, были получены от серафских родителей или дальних предков – при смешении благородных семейств.

– Стало меньше памфлетов и больше секретных встреч. Это закончилось вспышкой на улицах и сотнями виселиц, прежде чем саммит отделил Восточный Сераф от Западного.

Мне стало любопытно. Я никогда не интересовалась историей и была позади многих женщин в изучении международной политики. Серафская гражданская война закончилась сто лет назад. Однако я почти ничего не знала о ней. Если бы меня попросили прояснить этот частный исторический период, я скорее всего выглядела бы абсолютной деревенщиной.

Прежде чем я смогла задать вопрос, дверь, ведущая в будуар леди Сноумонт, открылась, и появилась хозяйка дома. Створку придерживал молодой мужчина с карими глазами. Я видела его здесь в прошлый раз. Судя по прекрасно пошитому костюму – а также по филигранной золотой медали, висевшей на левой стороне груди, – он был благородных кровей. Я прищурилась, но не смогла разобрать деталей медали – это подсказало бы мне, к какому дому он принадлежит. Он обменялся улыбкой с леди Сноумонт и направился к арфистке с теплым приветствием.

Я покраснела. Ходили слухи, что салон леди Сноумонт был местом тайных встреч для любовников – логовом романтики для секретных свиданий. Я считала эти домыслы еще одной причудливой историей об аристократии. Однако этот молодой человек – красивый и с растрепанными медово-каштановыми волосами – был явно дружен с леди Виолой.

Увидев мои пылающие щеки, Ниа громко засмеялась.

– Что вы подумали, мой Мизинчик с наперстком?

Я почувствовала, что мои уши краснеют.

– Ничего. А кто он такой?

Смех Нии стал ожесточеннее.

– Теодор. Первый герцог Вестланда. Сын принца, первого наследника трона. Он не любовник леди Сноумонт… на тот случай, если вы об этом подумали.

– Нет… Что вы говорите?

Я закрыла рот с громким стуком. Ниа не была дурой. Она вежливо закрыла тему.

– Похоже, Первый герцог решил показать нам наброски своей оранжереи, – сказала она.

Теодор из Вестланда отвлекся от беседы с Виолой и посмотрел на меня. Я вспыхнула, когда он отвесил вежливый поклон и завершил его дерзкой усмешкой. Он узнал меня.

– Оранжерея? Потрясающе!

Я отбросила прочь мое смущение, когда леди Сноумонт присоединилась к нам. Она грациозно взяла меня под руку.

– Ну, вы, наверное, принесли рисунки платья, которые хотите показать мне.

Она повела меня в свою приватную гостиную, и я испытала момент неловкости, прежде чем сесть рядом с ней. У меня имелось несколько образцов, и я была уверена в нарисованных эскизах. Однако визит в элегантный салон подточил мою убежденность, и я вторично задумалась о проделанной работе.

– Вы сказали, что хотите розовый цвет…

Я выудила образцы из своей сумки. Алиса выполнила мои инструкции, отрезав по куску от каждого розового рулона, поэтому у меня имелась дюжина разных шелков и несколько хлопчатобумажных узоров.

– Да, розовый идеально подходит для зимы. Она уже чувствуется… Так холодно, верно?

Виола взяла у меня образцы. Ее тонкие пальцы оценили плотность и вес каждого куска ткани.

– Мне кажется, что только розовый цвет соответствует январю.

Я улыбнулась. Мне нравился стиль Виолы. Другие женщины выбирали либо темные цвета для зимней одежды, либо белые, как снег, оттенки. Я устала напоминать им о стирке. Тем не менее мои пальцы дрожали, когда я вытащила наброски из сумки.

Она молчала, внимательно рассматривая каждый из них. Моя уверенность испарилась. Придуманное мной платье было полностью розовым, с белыми подрукавниками и лифом, не обремененным чрезмерной отделкой, небольшим шлейфом. Такой фасон вот-вот должен был войти в моду. Платья, похожие на свадебные торты, и такие широкие в юбках, что носившие их дамы через двери проскальзывали боком, что выглядело чрезмерно жеманно. Городские модницы уже сторонились вычурных стилей. А я делала платье для самой знаменитой и благородной дамы наших дней. Но, похоже, переборщила.

1 Коддл (англ. сoddle) – национальное блюдо в Ирландии; свиные колбаски и бекон, тушенные с картофелем и луком.

Продолжить чтение