Читать онлайн Безумные каникулы Фредди бесплатно
Jenny Pearson
The Super Miraculous Journey of Freddie Yates
© Jenny Pearson, 2020
© Cover and inside illustrations © Rob Biddulph, 2020
© ООО «РОСМЭН», 2021
* * *
Моим чудесам – Уильяму и Дагласу.
И Эндрю, который помог их сотворить
Чудеса, конечно, бывают какие угодно, но я все же не уверен, что чудо может быть таким мелким и лохматым, как Леди Гага
Люди готовы увидеть чудо в чем угодно. Когда с папой приключилась его «незадача», Бабс выдала: «Джо, это просто маленькое чудо, что ты не убился насмерть». Однако это было никакое не «маленькое чудо», это была Айлин из парикмахерской, ничуть не чудесная и уж точно не маленькая. Если бы она в тот самый момент не выгуливала свою собачонку Леди Гагу, она бы не заметила, что папин почтовый фургон катится с холма, и не заорала бы на папу, чтоб убирался с дороги. То есть, как я уже сказал, это было никакое не чудо, а просто счастливое совпадение во времени. Ну окей, не совсем счастливое – ногу-то папа все равно сломал.
А наша учительница миссис Уокер однажды сказала, что, если до конца учебного года она никого из нас не удушит, это будет чудо. Однако шестой класс закончился, а все мои одноклассники все еще живы… по крайней мере, я думаю, что они живы. Правда, Дилан Катано куда-то подевался еще в середине осеннего семестра, но я слышал, что он просто вернулся в Японию. Короче, я к тому, что миссис Уокер была неправа. Может, с нами и нелегко, но то, что она никого из нас не придушила, вовсе не чудо.
В старые времена чудеса были помасштабнее. Вот только неизвестно, были ли они на самом деле. Однажды мы с Беном и Чарли попытались разделить на троих пакетик рыбы с жареной картошкой из «Марлиз», и это чуть не положило конец нашей дружбе, несмотря на то что «Марлиз» славится здоровущими порциями. Как чувак по имени Иисус ухитрился разделить три пикши и пару ломтей хлеба на пять тысяч человек, мне неведомо. Думаю, людям просто очень хотелось в это поверить.
Папа говорит, люди любят сказки, и если сказка делает их счастливыми, то зачем, спрашивается, портить ее правдой? Подозреваю, именно это и произошло нынешним летом в Уэльсе: люди увидели то, что хотели видеть. А хотели они видеть чудеса.
Если бы вы в начале июля спросили меня, что я об этом думаю, я бы вам сказал, что важнее всего правда. Важнее всего факты. Тогда факты были для меня чуть ли не самым главным в жизни. Одни собирают карточки с покемонами, другие – наклейки, а я коллекционировал факты. Понимаете, когда узнаёшь какой-то факт, он становится твоим насовсем. Он тебя не покинет, и никто не сможет его у тебя отнять. Но потом, этим летом, я увидел кое-что настолько похожее на чудо, что усомнился во всем, в чем был убежден раньше.
Глава 1
Пожалуй, вам стоит кое-что узнать про Бена и Чарли, иначе вы не поймете, как их угораздило попасть в эту историю
Лето должно было проходить так: Бен с папой и новенькой мачехой Бекки едет в Америку, Чарли с родителями – в какой-то тайный веганский лагерь, а я торчу дома с папой и Бабс (так я называю свою бабушку). Но ничего из этого не произошло.
На первый взгляд может показаться, что самые радужные перспективы были у Бена. Но это только потому, что вы не видели Бекки. В присутствии Бекки даже Диснейленд не радует. Бабс говорила, что ей доводилось видывать таких женщин, как Бекки. Не знаю, что это были за женщины и где она их видывала, но у меня сложилось впечатление, что Бабс от них не в восторге.
В последний день учебного года на утреннике в честь окончания шестого класса мы во всю глотку проорали «Еще один шажок по огромному миру»[1]. Потом миссис Уокер пожелала удачи нам и нашим будущим учителям и вывела нас на игровую площадку, где нас разобрали родители. К этому моменту она была уже совершенно измочаленная, потому что Бен прямо в классе бросил в бутылку колы пять упаковок «Ментоса» и устроил грандиозный фонтан. Он уверял, что даже не догадывался, что так получится, но мы все знали, что он врет, потому что веселая тетенька в полосатых колготках и со значком «Я люблю науку» показывала нам этот фокус на утреннике в конце пятого класса.
Мне разрешили пойти домой без взрослых, потому что папа после своей «незадачи» не мог вести машину, а Бабс запретили водить после того, как она врезалась в центре города в мемориал героям войны. Если я правильно расслышал, доктор сказал, это вышло из-за того, что у нее в глазах гуакамоле, – и это странно, потому что Бабс ни за что не притронулась бы к иностранной еде. (А еще Бабс не смогла бы забрать меня из школы по той причине, что к этому моменту она уже была мертва, но я в то время этого не знал. А вам говорю прямо сейчас, чтобы успели подготовиться, потому что дальше будет грустно.)
Мы с Беном и Чарли вышли из школьных ворот – я, как всегда после уроков, собирался в киоск за пакетиком чипсов «Монстер Манч», – и тут подкатила на своем новеньком «Ренджровере» Бекки, новенькая мачеха Бена, и опустила окно. На ней был топ с очень глубоким вырезом – «лишь бы привлечь внимание», сказала бы Бабс.
– Привет, мальчики! – Бекки улыбнулась, показав очень много зубов.
Между прочим, я знаю один факт насчет зубов – можете его записать, если хотите, он интересный. У взрослого человека тридцать два зуба, и это совсем немного, если сравнить с другими представителями животного мира. Люди часто думают, что больше всего зубов у акулы, но это не так. Больше всего зубов у улитки – свыше четырнадцати тысяч. У Бекки и то меньше.
Чарли присвистнул и сказал такое, что кого угодно вгонит в краску:
– Твоя новая мамочка просто отпад!
Бену это не понравилось, и он толкнул Чарли, хоть и не сильно. Бен считает, что Чарли у нас без тормозов: что на уме, то на языке. И Бен прав, уверяю вас.
Но Бекки только отбросила назад длинные светлые волосы и приподняла огромные солнечные очки:
– Давай, Бен, прыгай в машину, отвезу тебя подстричься перед отпуском. А то зарос, как дикарь.
Но Бен вовсе не зарос, как дикарь. У него всегда крутые кудри, а по бокам иногда даже выбриты зигзаги или какие-то рисунки. Девчонкам, похоже, нравится. По крайней мере, гораздо больше, чем моя стрижка. Бабс стригла меня фестонными ножницами с зубчиками, поэтому челка всегда получалась кривая. Но Бабс утверждала, что это тоже из-за гуакамоле.
Бену явно не понравилось, что его назвали дикарем. Он очень серьезно относится к своей прическе. Он сунул руки в карманы и пробурчал себе под нос, чтобы Бекки не расслышала (зато я расслышал отлично):
– Никакая она не новая мамочка. Она мне никто.
Бекки не любит ждать. Лицо у нее сделалось немного уродливым, и она гаркнула:
– Бенджамин!
Он как будто уменьшился и пробормотал:
– Я – Бен.
Все знают, что он не любит, когда его называют Бенджамином. Но Бекки, по-моему, не волновало, что Бен любит и чего не любит. Она закатила глаза:
– Какая разница, Бенджамин. Быстро в машину. Мы опаздываем.
Мы с Чарли переглянулись, пока Бен забирался на заднее сиденье и захлопывал дверцу. И хотя я знал, что он едет в Диснейленд, мне было его жалко.
Бекки посигналила и, должно быть, забыла, что сердится, потому что ее большие красные губы опять растянулись в гигантской улыбке. Она крикнула в окно: «Мальчики, чудесного вам лета!» – и «Ренджровер», взвизгнув шинами, рванул с места.
Когда он скрылся за углом, Чарли красноречиво вздохнул и сказал:
– Повезло Бену. Его новая мамочка – просто красотка.
Вот это я и имел в виду, когда говорил, что у Чарли нет тормозов и что на уме, то на языке. Я сурово посмотрел на него:
– Чарли, мы ненавидим Бекки, ты что, забыл?
Он надул щеки и шумно выдохнул:
– Знаю, знаю, но…
– Никаких «но».
После этого он уговорил меня идти не за «Монстром Манчем», а в «Техасских жареных цыплят». Сказал, что ему жизненно необходимо в последний раз нормально поесть перед отъездом в лагерь «Золотистая фасоль», где семейство Андерсон проводит ежегодный детокс. Мама Чарли три года назад заделалась веганкой, и с тех пор он ноет, что жизнь его разбита.
В «Цыплятах» он заказал самое большое ведерко и, дочиста обгладывая крылышки и ножки, трещал о том, до чего несчастное лето его ждет: одно сплошное авокадо под лозунгом «Здоровые детки = счастливые детки».
Если бы я мог тогда догадаться, что случится на самом деле, я бы сразу пресек это нытье. Но я-то не догадывался и потому выслушивал его планы – зашить конфеты в карманы пижамы, упрятать чипсы в спальный мешок, – а сам с тоской думал, что мое лето будет в миллион раз скучнее.
Глава 2
Окей, я вас предупредил, что сейчас будет грустно. Но придется об этом рассказать, потому что если бы Бабс не умерла, то не было бы никакого путешествия и никаких чудес
Признаюсь, домой я шел не в лучшем настроении. Но это и понятно: меня ждало целое лето без планов и без друзей. Уже подходя к дому, я увидел Айлин, которая выгуливала Леди Гагу. Под «выгуливала» я имею в виду, что она стояла на одном месте с полиэтиленовым пакетиком наготове, пока Леди Гага делала свои дела на тротуаре. Я попытался обойти ее, но она посмотрела на меня очень странным взглядом, – Айлин, не Леди Гага, потом склонила голову набок и сказала:
– Ах ты, бедняжка. Когда найдешь в себе силы, заходи ко мне, я подровняю эту твою нелепую челку.
Я не был близко знаком с Айлин и не понял, почему ее вдруг так заинтересовало состояние моих волос.
А она шмыгнула носом, промокнула его платком и сказала:
– Мне очень жаль, Фред. Просто пришло ее время, вот и все.
Я глянул на Леди Гагу и пожал плечами: пришло так пришло. Дело такое, надо – значит надо.
Теперь-то я, конечно, понимаю, что Айлин имела в виду вовсе не Леди Гагу, наложившую кучу возле бунгало мистера Бернли, но в тот момент я об этом не задумался, потому что взгляд мой привлекло удивительное зрелище – папа, стоящий у ворот.
Зрелище это было удивительным по двум причинам.
Причина номер один: с момента своей «незадачи» папа ни разу не покидал дивана.
Причина номер два: папа курил!
Я пришел в ярость. Я не собирался стоять и спокойно смотреть на это медленное самоубийство. Поэтому я завопил:
– Папа! Что ты делаешь?!
Он от неожиданности так вздрогнул, что чуть не упал. Я подбежал к нему – ярость придала мне ускорение – и с ходу начал пересказывать свой доклад о вреде курения, который делал на естествознании в пятом классе:
– Папа, в табачном дыме содержится более пяти тысяч химических веществ…
– Ты ведь не собираешься перечислять сейчас все пять тысяч, правда, Фред? – устало перебил он.
На мой взгляд, это вышло довольно грубо с учетом того, что я пытался спасти ему жизнь. Мне хватало и одного умершего родителя.
– Доказано, что минимум двести пятьдесят из них вредны, в том числе синильная кислота, угарный газ и аммиак. А из этих двухсот пятидесяти вредных веществ минимум шестьдесят девять вызывают рак.
Я глазам своим не поверил, когда после этих слов он снова затянулся сигаретой. Смотрел, как он выпускает дым из ноздрей, и думал, что сейчас рвану, как та бутылка колы на утреннике.
Папа, наверное, это понял, потому что сказал «извини, Фред», бросил окурок на землю и раздавил здоровой ногой.
– Почему ты курил?
– Потому что Бабс.
Окончательно сбитый с толку, я сказал:
– Ну нет, Бабс не курит. И, честно говоря, это низко – перекладывать вину на Бабс. Это же ты курил, причем тут она?
– Нет, я не это имел в виду.
– А что ты имел в виду?
– Ее нет.
До меня все не доходило, какое это имеет отношение к внезапной тяге моего отца к никотину.
– Может, она у мистера Бернли? – предположил я, потому что в прошлый раз, когда мы не могли отыскать Бабс, она преспокойно пила с мистером Бернли херес и играла в «Монополию» на раздевание. Ну не то чтобы совсем на раздевание, однако свой голубой кардиган она сняла, и мы с папой ее потом еще много недель дразнили – до тех пор, пока она не пригрозила, что перестанет стирать нам трусы и печь пироги. Только тогда мы успокоились.
– Она не у мистера Бернли, Фред, – сказал папа, медленно качая головой. – Ее нет в смысле совсем.
– Нет в смысле совсем?
В голове у меня зажужжало, и направление этого жужжания мне сильно не понравилось.
– Твоей Бабс больше нет с нами, Фред. Она умерла. Так он сказал. Такими словами.
Не знаю почему, но я засмеялся.
Не в смысле «ха-ха-ха, как смешно», а в смысле «ха-ха-ха-у-меня-в-мозгу-короткое-замыкание-и-я-не-контролирую-свои-эмоции».
Потом я заговорил, но не знаю, понял ли папа, что я сказал, потому что подбородок у меня вдруг сам собой затрясся. Я хотел сказать: «Как она могла умереть? Ты же говорил, она нас всех переживет!» Но прозвучало это, боюсь, примерно так: «Како… реть… рило… сехпе… вет!»
Папа как-то обмяк, привалившись к воротам, и сказал:
– Прости, Фред.
– Простить? За что? Ты ее убил?
Разумеется, я не думал, что он ее убил, – видимо, это у меня было нервное потрясение.
– Что-о? Нет! – Теперь потрясенным выглядел папа, что вполне понятно.
У меня сжалось горло, я изо всех сил пытался сглотнуть слюну, чтобы продышаться.
– Тогда что случилось? Утром, когда я уходил в школу, с ней было все в порядке!
– Она была старенькая, Фред. Просто пришло ее время. (Вот тогда-то я и понял, что Айлин говорила не про Леди Гагу.)
Папа протянул мне руку, но я отшатнулся – ничего не мог с собой поделать. Я был очень, очень зол, а кроме него, мне не на кого было наброситься с обвинениями. И я заорал:
– Она всегда была старенькая, но она раньше никогда не умирала! Как ты мог это допустить?
Я гневно протопал мимо него в дом. Сзади послышался стук костылей.
– Фред! Стой! Подожди! Послушай!
Но я не стал стоять и ждать, потому что не хотел больше ничего слышать. Швырнул школьный рюкзак в прихожей и ринулся в кухню. Тут же за спиной раздался оглушительный грохот – это папа рухнул, споткнувшись о мой рюкзак. Знаю, что это плохо, но крошечная частичка меня хотела, чтобы он ушибся – ну чуть-чуть, – просто в отместку за то, что он сообщил мне о Бабс.
Он не ушибся, но разозлился. У него вырвался поток слов, которые нельзя повторять. Некоторые из них я слышал раньше, некоторые – типа «долбоблин» – он, кажется, сочинил прямо на месте. Повезло ему, что Бабс умерла, потому что, если бы она это услышала, ему бы не поздоровилось.
– Фред! Что я тебе говорил про рюкзак? А ну бегом назад!
Какую-то долю секунды я думал, а не смыться ли мне, но совесть взяла верх, и я вернулся в прихожую – ровно в тот момент, когда он вышвыривал мой рюкзак на задний двор.
– Зря ты это, – сказал я. – У меня там «Капри-Сан», он, наверное, лопнул и залил табель.
Но папе, похоже, было наплевать, он все еще сильно сердился. Он попытался встать, но никак не мог распутать узел из конечностей и костылей. Тогда он снова выругался и метнул костыль куда глаза глядят, и тот вылетел во двор и приземлился на мой рюкзак. Папа схватился за второй костыль, но я успел перехватить его до того, как он тоже отправился в полет.
– Прекрати выбрасывать вещи, ладно? – И я добавил то, что наверняка сказала бы Бабс: – Что подумают соседи?
И вот тогда папина голова упала на грудь, и он начал странно пыхтеть и хрипеть, словно умирающий морж. (О, кстати, – то есть, наверное, некстати, – у меня есть факт про моржей. Морж весит тонну – как легковая машина. Люди в большинстве своем этого не знают; они почему-то думают, что моржи весят гораздо меньше, примерно как выдры. Но ничего подобного: морж – очень крупное животное.)
Но папа не подражал хрипу умирающего моржа. Он плакал. Я никогда раньше не видел, как он плачет, но, с другой стороны, раньше у меня и бабушка не умирала. Я не знал, что делать, и просто стоял с открытым ртом, сжимая костыль.
Когда наконец хрипы и всхлипы прекратились, папа сказал:
– Ну что, Фред, поможешь своему папаше подняться?
Я потянул его вверх, помог встать на здоровую ногу, потом подставил плечо. Он навалился на меня, и я кое-как дотащил его и усадил на диван.
– Извини, пап. – Я приподнял его больную ногу и положил на скамеечку. – Извини, что бросил рюкзак. Это просто потому, что Бабс умерла.
Он глубоко и шумно вздохнул и вытер нос рукавом, хотя меня всегда за такое ругает. Я хотел было указать ему на это обстоятельство, но потом решил, что момент неподходящий. Просто для информации: двойные стандарты не остаются незамеченными.
– Нет, это ты меня извини, Фред, – сказал он. – У меня не получилось правильно подобрать слова. Я весь день думал, как тебе об этом сказать, а потом взял и брякнул «нет в смысле совсем».
Это правда, с подбором слов у него вышло как-то не очень, но он выглядел таким несчастным, что я сказал ему, мол, ничего, все в порядке, и сел с ним рядом. Я больше не злился. Мне просто было грустно.
– Как это случилось?
– В один миг. Только что сидела в своем кресле с вязаньем и ругалась с телевизором, а в следующую секунду ее уже нет. Предположительно инсульт.
Папа посмотрел на пустое кресло Бабс. Я проследил за его взглядом. На сиденье осталось углубление от ее попы. На подлокотнике лежало вязанье. Я подошел и взял в руки недовязанный свитер – на груди красовался динозавр радужной расцветки. Я поднял свитер повыше, чтобы показать папе.
Он состроил печальную гримасу:
– Да. Очередной шедевр для любимого внука.
Стыдно признаться, но я не сильно расстроился, что Бабс не успела его довязать. Я уже много лет не интересуюсь динозаврами. Я положил ее спицы на кофейный столик, и мы немного посидели в тишине, слушая тиканье золотых каретных часов.
Примерно после сорок шестого «тик-така» папа прокашлялся.
– Все будет нормально, сын. Как бы там ни было, мы справимся. Да?
Я кивнул, но, глядя на его ногу, закованную в гипс от лодыжки до бедра, засомневался. Вы бы тоже засомневались, если бы единственным взрослым в семье был человек, который переехал сам себя собственным почтовым фургоном.
Остаток вечера мы просидели перед телевизором. Около девяти до меня дошло, что мы не ужинали. Но есть не хотелось, поэтому я оставил папу в гостиной с огромным пакетом луковых колец, а сам ушел к себе в комнату размышлять. Поразмышляв немного, я сходил в ванную, попи́сал перед сном, почистил зубы, еще раз пописал, потому что в первый раз получилось не до конца, и вернулся в свою комнату.
Но только я до нее не дошел, а свернул в спальню Бабс. Сел на ее цветастое одеяло и вдохнул ее запах – лаванды и мятных леденцов.
Я сидел, и вдыхал, и нюхал, и представлял ее морщинки и улыбку, и от этого у меня разболелось сердце, и я выдвинул ящик ее тумбочки, чтобы взять с собой в кровать что-нибудь из ее вещей. Я думал, что, может быть, тогда почувствую себя ближе к ней.
Я перерыл целую кучу карточек моментальной лотереи. Нашел очки для чтения, запасной зубной протез и несколько штучек бигуди. Ничего из этого не соответствовало моим представлениям о предмете, который хотелось бы взять на память, так что я закрыл ящик и выдвинул другой, ниже. Там лежал один из ее носовых платков с вышитыми фиолетовыми цветочками. Я прижал его к носу, вдохнул и закрыл глаза. Когда я опять их открыл, из них текли слезы.
Глава 3
В которой я наконец-то могу нормально поплакать, а потом получаю письмо от Бабс
На следующее утро к нам зашел мистер Бернли, чтобы отвезти папу в центр. Когда кто-то умирает, приходится заполнять целую гору бумажек, чтобы все убедились, что человек действительно умер.
Папа должен был зарегистрировать факт смерти Бабс и забрать ее свидетельство о смерти. Честно говоря, до сих пор не понимаю, зачем мертвому свидетельство о том, что он мертвый? Кому он будет его показывать?
Папа велел мне в его отсутствие чем-то себя занять, чтобы не было слишком грустно. Так что я зашел на свой любимый сайт с фактами – «Фактивизм» – и узнал, что:
Пчела может напиться спиртного и опьянеть, но, когда она вернется в улей, пчелы-вышибалы не пустят ее внутрь, пока она не протрезвеет. Ха-ха, смешно!
Лебеди-шипуны – те самые, которые являются собственностью королевы, – развивают скорость до пятидесяти пяти миль в час. Примерно на такой скорости Бабс и врезалась в мемориал героям войны.
Клетки детей остаются жить в матери. Оказывается, ДНК младенцев вплетены в ткани материнского мозга, костей и тела. Ничего себе.
После этого факта я закрыл сайт. Я понял, что, когда умерла мама, вместе с ней умерла и крошечная частичка меня. А когда умерла Бабс, с ней умерла и последняя крошечная частичка мамы.
Вот уж не ожидал, что от фактов станет еще хуже. Обычно мне от них становится лучше. А тут захотелось зарыться под одеяло и выключить окружающий мир. Я подошел к шкафу и достал один из свитеров, которые связала мне Бабс. Однажды она сказала, что вяжет свитеры, чтобы они весь день обнимали меня за нее. Тогда я почувствовал себя как-то неловко, но теперь объятия Бабс нужны были мне сильней всего на свете.
Я выбрал бежевый свитер с коричневым игрушечным мишкой и словами: «Семья – это счастье». Имейте в виду, я ни за что не показался бы в нем на людях. Но в тот момент он был для меня как уютный вязаный плед. Я забрался с головой под одеяло, достал из-под подушки носовой платок Бабс и глубоко вдохнул его запах. Я не очень опытный плакальщик, но это был тот случай, когда стоило попробовать. И должен признаться: после того как я несколько минут рыдал понастоящему, содрогаясь всем телом, мне стало немножко легче. А потом мне стало немножко жарко. Все-таки был июль, а я лежал под одеялом в толстом вязаном свитере.
Я отбросил одеяло и тут услышал стук папиных костылей по ковровому покрытию на лестнице. Он ни разу еще не поднимался на второй этаж после «незадачи».
Дверь открылась, и его голова просунулась в комнату.
– Ты в порядке, сын? – Он показал на меня костылем. – Это что, Бабс вязала?
– Угу.
– Это хорошо. Так ты чувствуешь себя ближе к ней, да?
– Вроде того. Я еще взял ее платок. – Я показал платок папе. – Пахнет лавандой.
Папа улыбнулся – улыбка вышла кривовата – и взял у меня платок. И в тот момент, когда он поднял его повыше, мы оба обнаружили мою грандиозную ошибку.
– Ох, Фредди, какой же ты балбес! – Папа фыркнул. – Ты нюхал ее трусы!
* * *
Не знаю, что еще об этом сказать. Что было, то было, и теперь это принадлежит прошлому. Отсмеявшись, папа вспомнил, зачем поднялся ко мне, и лицо его стало серьезным.
– Фред, у меня для тебя кое-что от адвокатов. – Он достал из заднего кармана конверт.
– Что это?
Глаза его опять увлажнились, и я поспешил сказать:
– Ты знал, что китайцы изобрели бумажные конверты во втором веке до нашей эры?
– Это прекрасно, Фред, – ответил он.
Что довольно странно, потому что этот факт ничуть не прекраснее всех прочих, которые я сообщал ему раньше.
Папа вручил мне конверт, и я увидел на нем свое имя – с завитушками, как пишут старушки.
– Это от Бабс.
– Но она умерла.
– Она написала письмо, когда была жива, чтобы ты прочел после ее смерти.
Это тоже было странно – ведь если она знала, что собирается умирать, то должна была бы кому-нибудь сказать об этом. Я просунул пальцы под клапан и вскрыл конверт.
Дорогой Фред,
мой храбрый солдатик!
Дальше этих слов я не продвинулся, потому что внезапно опять подступили слезы. Я сглотнул их и сделал медленный выдох.
Папа положил мне руку на плечо:
– Не обязательно читать прямо сейчас. Отложи, прочтешь, когда сможешь. Когда наберешься сил. – Он постучал костылем по гипсу. – Пойду прилягу. Эта нога меня добьет.
Я помог ему спуститься и устроиться на диване.
– У твоей Бабс не было ничего важнее тебя. – Голос у папы вдруг сделался тоненький, даже писклявый. – И у меня тоже нет ничего важнее.
В груди у меня как будто раздулся громадный пузырь из грусти, и я подумал, что лучше побыть одному.
– Пойду наверх. Сделать тебе что-нибудь, пока я здесь?
– Притащи баночку пивка и пачку «Уотситс», если тебе не трудно.
Я принес ему пиво и чипсы, взбил подушки и почесал спину там, где он не достает.
– Ты хороший парень, Фред. Мама бы тобой гордилась.
Я никогда не видел маму. Не знаю, какой у нее голос. Не знаю, пахла ли она лавандой, как Бабс, или каким-нибудь другим цветком. Не знаю, умела ли она скручивать язык трубочкой, как я (папа не умеет), не знаю, успела ли она меня увидеть, прежде чем умерла.
Я знаю о маме ровно один факт: она была легким человеком.
Ну то есть совсем легким.
Я оставил папу в облаке пыльцы от кукурузных чипсов «Уотситс», поднялся к себе и достал из ящика письменного стола блокнот «Мама бы мной гордилась». Я записываю в него свои поступки, которыми, по мнению папы, мама гордилась бы. Там довольно много записей. Совершить все эти поступки было не трудно, но мне все равно нравится перечитывать блокнот. Вот вам несколько примеров, чтобы вы понимали, о чем я:
Первый раз пошел в школу Святой Терезы.
Я только и сделал, что поел немного хлопьев «Фрости» и оделся в школьную форму (даже шнурки сам не завязывал – их завязала мне Бабс).
Играл в школьном рождественском спектакле.
У меня даже роль была без слов: стоял на четвереньках с привязанной к животу резиновой перчаткой (это было вымя) и время от времени говорил «му-у».
Научился ездить на велике.
Вообще-то буквально все (кроме Чарли) научились раньше меня.
Получил первую наклейку в тетрадке по математике (в 7 лет).
Я выучил таблицу умножения только на два, пять и десять. А Бен – на семь, что очень трудно, когда ты всего лишь в третьем классе.
* * *
Я добавил запись о том, что принес папе пиво и чипсы и почесал ему спину. А потом я, должно быть, незаметно задремал, потому что, когда проснулся, оказалось, что блокнот прилепился к моему лицу моей же собственной слюной. Я его аккуратно отлепил – несколько слов размазалось, но не полностью. Я глазам своим не поверил, когда посмотрел на свой будильник в виде робота и увидел, что уже восемь вечера. Восемь! Я пропустил чай! Бабс ни за что не дала бы мне пропустить чай, потому что мне нужно хорошо питаться. У меня молодой растущий организм.
Потом я вспомнил про Бабс.
А потом про Письмо.
Я выудил его из заднего кармана и открыл конверт. И увидел, что внутри было не только Письмо. Там еще было мое свидетельство о рождении.
Глава 4
Я, наверное, должен объяснить связь между моим свидетельством о рождении и путешествием, в которое мы с Беном и Чарли вскоре отправились
Бабс и папа никогда не держали это в тайне. Я всегда знал, что папа – не мой биологический отец. Мой биологический отец бросил маму, когда она была беременна мной, и вскоре после этого она познакомилась с папой. Когда она умерла – сразу после того, как родила меня, – папа остался со мной, потому что, кроме меня и Бабс, у него никого не было. Я однажды случайно услышал у школьных ворот, как чей-то папа сказал, что это просто чудо, что мой папа остался. Не знаю насчет чуда. Думаю, дело просто в том, что он очень хороший человек.
Про своего настоящего отца я спрашивал, наверное, пару раз в жизни. И Бабс утверждала, что ей ничего о нем не известно, даже как зовут. Знай я, что она такая виртуозная врунья, поднажал бы. А у папы от этих вопросов делался такой несчастный вид, что я перестал спрашивать. Да и потом, не так уж сильно меня это интересовало. Если честно, я вспоминал о биологическом отце, только когда мы с папой ссорились или когда нам не хватало денег на что-то, чего мне хотелось. Тогда я думал: «А вдруг тот, другой, папа богатый?»
И тут как гром среди ясного неба свидетельство о рождении, а в нем – имя.
Алан Квакли.
Да, имя не самое крутое.
Но я решил не делать преждевременных выводов об Алане, пока не дочитаю письмо Бабс.
Дорогой Фред,
мой храбрый солдатик!
Если ты читаешь это письмо, значит, меня, по всей вероятности, уже нет в живых.
Я оставила тебе немножко денег на банковском счету – ты сможешь их получить, когда тебе исполнится восемнадцать. Следовало бы сказать: «потрать их на учебу в университете», но я скажу иначе: «потрать их на то, что сделает тебя счастливым». А счастливым тебя сделает хорошее образование, потому что именно оно даст тебе достойные средства к существованию. И не спорь со мной!
Ты, наверное, уже заглянул в свое свидетельство о рождении. Возможно, надо было отдать его тебе раньше, хотя я подумывала и о том, чтобы вообще его тебе не показывать. Но, в конце концов, ты имеешь полное право знать, кто твой биологический отец. Если пожелаешь с ним встретиться, сможешь составить о нем собственное мнение. Я не собираюсь настраивать тебя против этого ничтожества. Твой настоящий папа, Джо, – вот он хороший человек. Он мне как сын. Он был добр к моей Молли, когда этот гаденыш Алан ее бросил. Джо любит тебя, Фредди, всем сердцем и всей душой.
Не забывай зимой поддевать безрукавку. «Поп-Тартс» – негодный завтрак. Напоминай папе по средам выкатывать мусорные баки за ворота.
Я тебя люблю, Фредди. Всегда.
Не грусти очень сильно.
Целую,
Бабс.
Я грустил. Сильно.
Но пока я лежал и грустил, в голове у меня вертелось только одно имя.
Алан Квакли.
Алан.
Квакли.
Ал.
Квак.
Я попробовал произнести это имя вслух несколько раз, надеясь, что это поможет мне ощутить родство.
Алан Квакли. Алан Квакли. Алан Квакли.
Не помогало.
Алан Квакли не желал возникать в моем воображении. Я держал в руке свидетельство о рождении, смотрел на него и думал: «Кто же ты, Алан?»
А потом я увидел в графе «место рождения отца» – Сент-Дейвидс, Уэльс.
Уэльс? Это что же, я – отчасти валлиец? Но я совсем не умею петь, мне медведь на ухо наступил. А в регби я просто безнадежен.
Не помню, чтобы я принимал сознательное решение искать его в интернете, просто вдруг обнаружил, что вбиваю «Алан Квакли» в поисковую строку. Результатов оказалось немного, что неудивительно. История про Алана Квакли, которому во Вторую мировую отстрелили ухо. Явно не тот. Еще был Алан Квакли в Америке, у которого самые длинные большие пальцы ног во всем штате Техас. Я сбросил свои тапочки с Невероятным Хал-ком – просто проверить, – но мои большие пальцы меньше среднего размера, так что американского Квакли тоже можно было спокойно вычеркивать. Последний Алан Квакли был примерно подходящего возраста. На его рабочем сайте висела зернистая черно-белая фотография. Это был сайт компании «Кардифф Аналитикс», и Алан Квакли, как было указано, работал там аналитиком-исследователем. На тот момент я еще не знал, кто такой аналитик-исследователь, поэтому погуглил:
«Аналитик-исследователь – специалист, отвечающий за сбор, обработку и презентацию разнообразных массивов данных и источников информации».
По сути, это означало, что он работает с фактами! Я ощутил в животе ту странную колышущуюся пустоту, которая возникала всякий раз, когда Бабс за рулем слишком быстро съезжала с горки.
Я попытался высмотреть фамильное сходство, но на крошечном фото невозможно было ничего разглядеть. Краткая биография сообщала, что Алан Квакли работает в компании семь лет и руководит командой из двенадцати аналитиков. И что он любит пешую ходьбу. На этом месте я взволновался, потому что тоже отлично хожу пешком. И еще там говорилось, что он любит плавать. А у меня бронзовая медаль за умение держаться на воде, и я могу проплыть три четверти дорожки под водой (но только в водонепроницаемых очках). Это меня убедило окончательно. Факты, ходьба и плавание – таких совпадений не бывает. Я его разыскал. По крайней мере, онлайн.
Я и сейчас не знаю, откуда у меня возникла идея разыскать его в реале. То ли оттого, что впереди ждало скучное, тоскливое лето, то ли потому, что мне хотелось что-то делать, вместо того чтобы сидеть дома, ухаживать за папой и тосковать по Бабс. А может, я забеспокоился, что наша семья теперь состоит всего лишь из двух человек. И если папа продолжит и дальше при каждом удобном случае переезжать себя фургоном, то вскоре может получиться так, что наша семья будет состоять из одного меня, а такая перспектива меня не радовала. Так или иначе, идея возникла и крепко засела в голове, и я понял, что ее оттуда ничем не вышибить. Мне необходимо встретиться с моим биологическим отцом.
Я открыл групповой чат с Беном и Чарли. Понятно было, что без тщательно разработанной легенды для прикрытия мне далеко не продвинуться, и я рассчитывал на помощь друзей.
Ф.: Как дела?
Ч.: Просто мрак. Мама нашла мою заначку для голодательного лагеря.
Б.: У меня еще мрачнее. Диснейленд – мой личный персональный ад.
Бен прицепил семейное фото с персонажами «Красавицы и чудовища» с прошлой, пасхальной, поездки в Диснейленд. В центре кадра Бекки обеими руками обнимала Люмьера. В жизни не видел, чтобы у подсвечника была такая довольная физиономия. Бен с кислой миной торчал где-то сзади.
Нытье друзей меня разозлило: я-то знал, кому из нас хуже всего. Мне даже как бы захотелось, чтобы им стало не по себе. И я написал:
Ф.: У меня самый мрачный мрак. У меня умерла Бабс.
Я смотрел на экран телефона, пытаясь представить их ответы. Сперва никаких ответов не было. А потом:
Ч.: Фред выиграл.
Б.: Согласен. Первый приз уходит Фреду. Сочувствую, брат.
Ч.: Теперь мне совестно. Чувак, ты как там, держишься?
Меня тоже сразу стала грызть совесть из-за того, как я сообщил им эту новость.
Ф.: Да, все норм.
Снова пауза.
Б.: Но… я вам говорил, что Бекки купила нам всем одинаковые футболки с Микки-Маусом и сердечками? Это тоже мрак.
Ч.: А я говорил, что мне придется каждое утро пить веганское смузи из авокадо и каких-то сорняков?
Б.: Сорняков? Чувак, у тебя есть шанс обойти Фреда.
И тут я достал козырную карту:
Ф.: Народ, я еду в Уэльс искать моего биологического отца.
Я никогда не говорил им, что мой папа мне не биологический отец. Не то чтобы я это скрывал, просто тема никогда не всплывала.
Ч.: Твой биологический отец – валлиец?
Да-да, это все, что Чарли вынес из моих слов.
Ч.: Стоп! Биологического?!
Кажется, дошло.
Ф.: Он ушел еще до моего рождения. А теперь я его нашел.
Б.: Ты уверен? А что говорит твой настоящий папа? И как ты поедешь? Я думал, он сейчас не может водить машину.
Ф.: Папа не знает. Я поеду сам. В эти выходные. И вы должны меня прикрыть.
Чарли печатает ответ… Бен печатает ответ… – сообщил мне телефон.
Я затаил дыхание.
Потом перестал таить, потому что они как-то чересчур долго печатали.
Ф.: Эй, вы тут?
Они, похоже, сидели в отдельном чате. Совещались, что ответить.
«Сколько можно», – подумал я.
Ч.: Я еду с тобой. Хоть развлекусь, а то через две недели начнется веганский ад.
Б.: И я поеду. Бекки выносит мне мозг. Отдохну перед США.
Ф.: Вы уверены?
Втайне я надеялся, что они уверены.
Б.: Мы все равно летим только через 6 дней.
Ч.: Уверен.
Ф.: Придете ко мне завтра, обсудим план?
Ч.: Само собой. В 10 утра норм?
Ф.: Да.
Б.: Пока.
Глава 5
В которой мы с Беном и Чарли придумываем план, но, как выясняется впоследствии, кое-что недодумываем
Разбудил меня звук песни «Веселого Рождества». Папа когда-то купил музыкальный звонок, и он застрял на этой мелодии. А папа чинить его не стал – говорит, мы оглянуться не успеем, как настанет Рождество. Подозреваю, у взрослых время пролетает быстрее.
– Фред, открой, пожалуйста! – заорал снизу папа.
Я нашарил ногами тапочки и поскакал вниз. Папа вытянул шею, чтобы увидеть меня в дверном проеме гостиной.
– Эх, соня, я-то думал дать тебе поспать подольше. Спорим, ты не выспался.
Он протянул мне пакет шоколадных печенек, но я помотал головой – что сказала бы Бабс, если бы узнала, что я начал день со сладостей?
– Ты это видел? – Папа кивнул на телевизор. – Какой-то ловкач увел бесценные кольца прямо из-под носа у Фионы Брюс.
– У кого?
На экране я увидел женщину с очень белыми зубами и очень растерянным взглядом.
– Вот это – Фиона Брюс, ведущая «Антикваров на колесах». А вон у той старушки в шапке с помпончиком были очень ценные старинные кольца. «Антиквары» приехали на них взглянуть, а какой-то проходимец стибрил эти кольца буквально в прямом эфире и как в воздухе растаял.
Если честно, я слушал папу вполуха. Я не очень-то интересуюсь антиквариатом.
– Пойду открою дверь.
Бен и Чарли стояли на пороге, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь.
– …и с Новым годом! – допели они и поклонились, а Бен снял бейсболку и подставил, будто прося денег.
Я слегка расчувствовался, когда их увидел. И чтобы не заплакать, спросил:
– Вы знали, что Джозеф Генри изобрел дверной звонок в 1831 году?
И слезы перестали щипать глаза.
Чарли, спасибо ему, впечатлился:
– Вау. Я не знал.
Бена, однако же, факт о дверном звонке не сбил с толку. Он сочувственно сдвинул брови:
– Ты в порядке, Фред?
– Как он может быть в порядке, если переживает личный кризис? – возмутился Чарли и протиснулся мимо меня в гостиную.
Папа все еще смотрел новости. Там во весь экран красовались два золотых кольца в форме лебедей, а под ними была надпись: «ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ». Папа приглушил звук.
– Доброе утро, мальчики.
Чарли прокашлялся.
– Мама велела, чтобы я выразил вам соболезнования, мистер Йейтс, по поводу вашей… – Он замялся. – Кем она вам приходилась, Бабс? Она же мама мамы Фредди, да? Значит, для вас она мама вашей мертвой подружки?
Папа уставился на Чарли и дважды моргнул. Потом перевел взгляд на меня. Я пожал плечами – что я мог сказать?
Чарли сделал вторую попытку:
– Мистер Йейтс, мне очень жаль, что мама вашей мертвой подружки теперь тоже мертвая. – Он глянул на шоколадное печенье, которое папа держал перед разинутым ртом. – Вы будете это есть?
Папа протянул ему печенье и сказал очень четко и медленно:
– Спасибо за твои искренние соболезнования, Чарли.
– На здоровье, мистер Йейтс.
– Как ваша нога, мистер Йейтс? – спросил Бен.
– Спасибо, получше. Но еще несколько недель прохожу в гипсе.
– Мама говорит, нужно быть необыкновенным человеком, чтобы переехать себя собственной машиной, – сказал Чарли и расплылся в широченной ухмылке.
Бен ткнул его под ребра.
– Что такое? – возмущенно уставился на него Чарли. – Это же комплимент!
Папа вздохнул.
– Как твоя мама, Бен? Уже пришла в себя после всего этого?
– Она в Испанию переехала. Захотела убраться как можно дальше от папы и Бекки. Она не понимает, почему папа разбогател, только когда она от него ушла. Думает, он нарочно это сделал, ей назло.
– Ясно. – Папа взъерошил себе волосы, и они встали дыбом, как у сумасшедшего профессора. – А что, можно кому-то назло выиграть пятьсот тысяч в мгновенную лотерею?
– Мама, кажется, считает, что можно.
– Ну, пошли ко мне! – Я хотел поскорее приступить к разработке плана, а не торчать полдня в гостиной, болтая с папой.
* * *
Чарли уселся в мое кресло на колесиках и забросил свои ножищи на кровать:
– Так что, у тебя теперь два папы?
– Угу. Мой нормальный папа и биологический, который в Уэльсе.
– А где вообще этот Уэльс? Это остров, что ли, из тех, что между нами и Францией?
Миссис Уокер права: Чарли надо внимательнее слушать на уроках.
– Да нет же, чучело! Уэльс – это та штуковина, что прилеплена прямо к нам и похожа на кабанью башку, – разъяснил Бен.
– Вот это? И как мы туда попадем?
– На поезде. – Я открыл на компьютере сайт национальных железных дорог Великобритании. – Только это недешево. Сколько у вас денег, народ?
Чарли вывернул карманы своих штанов-карго:
– У меня четыре фунта четыре пенса.
– Не хватит.
Мои сбережения хранились в копилке – она у меня в форме лягушонка Кермита. Я вытащил затычку, и на ковер пролился дождь из серебряных и медных монет. На вид их было очень, очень много. Я вдруг заметил, что Бен ухмыляется.
– Что такое? – спросил я сердито.
– Чувак, у тебя копилка в виде Кермита.
– Ну и?
– Вот гляди. Кермит. Лягушонок. И вдруг выясняется, что фамилия твоего биопапы – Квакли. Тебе не кажется, что это забавно?
Нет, мне не казалось, что это забавно. Мне казалось, что это знак, хотя в то время я в них и не верил. Обратите внимание: знак, не чудо.
Однако когда я пересчитал монеты и в сумме они составили восемь фунтов пятьдесят три пенса, это перестало тянуть на знак.
– Всего двенадцать фунтов. До Уэльса не доехать.
Мне не хотелось казаться наглым, но при этих словах я посмотрел прямо на Бена. Возможно, я с самого начала рассчитывал на его денежный вклад, однако старался проявить деликатность. Я надеялся тонко подвести его к той точке, в которой он сам предложит финансовую помощь.
Зато Чарли проявлять деликатность не собирался. Он легонько пнул Бена и сказал:
– Ну давай, раскошеливайся.
Бену явно было не по себе. Ему постоянно кажется, что все тянут из него деньги – с тех пор как его папа внезапно разбогател. Но Бен и правда получает на карманные расходы больше, чем мы с Чарли вместе взятые.
– Он не обязан, если не хочет, – сказал я неискренне.
С моей стороны это был, как говорится, двойной блеф. Или одинарный, не помню точно.
– Давай, давай, Бен, не жадничай. У него Бабс умерла. А я вообще всегда хотел побывать в Уэльсе.
– Да ты две минуты назад не знал, где этот Уэльс находится!
Повисла неловкая пауза, и я уж было подумал, что Бен денег не даст, но тут он сказал:
– Ладно уж. То есть, извини, я в смысле – да, конечно. Я добавлю.
– Я тебе верну, обещаю, – сказал я.
Обратите внимание, срок возврата я не обозначил. Решил не сковывать себя временны́ми рамками.
Разобравшись с денежным вопросом, мы стали обдумывать легенду для прикрытия. Я предложил сказать, что нас наградили поездкой за хорошую учебу, но это было слишком сложно. У Чарли возникла мысль притвориться, будто нас похитили, и оставить записку с требованием выкупа, но мы сообразили, что родители, пожалуй, могут не в меру всполошиться. В итоге победила идея Бена: я говорю, что остаюсь с ночевкой у Бена, Бен – что остается у Чарли, а Чарли – что у меня. Как выразился Бен, этот план был гениален в своей простоте.
* * *
Как оказалось, родители восприняли известие совершенно спокойно. Я-то думал, папа сразу меня раскусит, потому что я сделал очень уж честное лицо. Но когда я произнес: «Пап, я к Бену с ночевкой. Вернусь в воскресенье», он только и спросил:
– А где пульт от телика?
Теперь-то, после всего, что случилось, он заставляет меня перед выходом из дома во всех подробностях расписывать маршрут. Он даже подумывал вживить в меня электронный чип, как в Леди Гагу (в собаку, не певицу; хотя, может, у певицы тоже есть чип, не знаю).
Мы с Беном и Чарли договорились встретиться в восемь утра на автобусной остановке. Вещей решили взять по минимуму: запасные трусы и легкий перекус. Наверное, в тот момент я рассчитывал, что мой новый папа, Алан, приютит нас на ночь, а на следующий день мы уже будем дома. Когда меня спрашивают, сделал ли бы я что-нибудь иначе, если бы планировал поездку сейчас, я отвечаю: взял бы побольше трусов. Вообще побольше одежды.
Глава 6
Кажется, это уже начало нашего путешествия
Из-за волнения, которое шипело и бурлило в животе, я проснулся в несусветную рань. Попытался уснуть обратно, но куда там. Поэтому я встал и положил в рюкзак свои самые лучшие трусы-«боксеры». Помню, еще подумал, что к моменту, когда я их надену, я буду уже знако́м с Аланом Квакли. Любопытно, что первые мужские трусы появились семь тысяч лет назад (!) и имели форму кожаной набедренной повязки. Теперь кожаного белья никто не носит, потому что обильное потоотделение чрезвычайно неприятно для нижней половины туловища.
Я на цыпочках прокрался через гостиную, которая после «незадачи» превратилась в папину спальню. Папа лежал на диване, лицо его было озарено голубым светом с телеэкрана. Я знал, что надо позавтракать, хоть меня тошнило от волнения, и уже потянулся за шоколадным печеньем «Поп-Тартс», но, вспомнив письмо Бабс, сделал выбор в пользу цельнозерновых хлопьев «Уитабикс».
В семь с минутами я решил, что уже вполне можно отправляться на автобусную остановку возле дома Бена. Я не знал, стоит ли будить папу. Стоял над ним и смотрел, как поднимается и опадает его грудь. Он выглядел так мирно, так безмятежно, что мне захотелось обхватить его руками, как раньше, когда я был маленький…
Это был очень милый и трогательный момент – до тех пор, пока папа вдруг не подскочил и не замахнулся на меня костылем. От неожиданности я чуточку намочил свои «боксеры».
Я заорал. И он заорал. Мы оба заорали.
– Фред! Какого черта?! Я думал, к нам забрался вор!
– Я смотрел, как ты спишь!
– Матерь Божья, с какой стати ты это делал, сын? У меня чуть инфаркт не случился!
– Но это же ты размахался костылем!
– Фред, смотреть на спящего – это что-то из фильмов ужасов. Никогда больше так не делай.
Это прозвучало убедительно.
– Хотел попрощаться. Я иду к Бену.
Папа поскреб свою щетину. Он с каждым днем зарастал все сильнее.
– А который час?
– Начало восьмого.
– Ради блага всех живых существ, Фред, зачем ты вскочил в такую рань?
– Не такая уж и рань.
– Для меня – рань.
Тут он был прав. С тех пор как папа перестал ездить на работу, он редко вставал раньше одиннадцати.
– Когда вернешься? – спросил он.
– Завтра вечером.
Он потянулся, раскинув руки, и издал зевок, похожий на рев разъяренного динозавра. Папа всегда очень шумно зевает.
– Будь хорошим мальчиком, сделай мне перед уходом чашечку чаю.
Я принес ему чай, и он сказал, что мама мною гордилась бы. Я бы записал это в блокнот, но такая запись там уже была. Папа пьет много чая. Честно говоря, он пьет только два напитка – чай и пиво.
– До свиданья, пап.
– Развлекайся на здоровье. Веди себя хорошо.
Я замешкался у двери. Момент получался не такой торжественный, как я представлял.
– Я люблю тебя, пап. И я скоро вернусь, обещаю. Не волнуйся, ладно?
Папа наморщил лоб:
– Фред, с тобой все в порядке?
Наверное, я сказал слишком много. Он-то считал, что я всего-навсего иду к Бену. Я уж подумал, что выдал себя, но тут он продолжил:
– Прости. Конечно, с тобой не все в порядке. Я знаю, как тебе плохо без Бабс. И какое унылое лето тебе предстоит, раз я тут у тебя прикован к дивану…
Мне пришлось плотно сжать губы, чтобы не выложить, что вообще-то я намылился тайком съездить в Уэльс и разыскать Алана Квакли. Я привык рассказывать папе обо всем – но не мог же я рассказать ему, что намерен подстраховаться и обеспечить себе запасного папу. Вдруг бы он меня не отпустил?
А, ну и, конечно же, я не решался причинить ему такую боль.
* * *
Я с удивлением обнаружил, что Бен уже на остановке, хотя до прихода автобуса было еще целых полчаса.
– Бекки хотела, чтоб я с ними занимался какой-то там глубинной медитацией напополам с йогой. Пришлось делать ноги, – объяснил он. – Она заставила папу натянуть такую штуковину из лайкры.
Я скорчил рожу. Поверьте, папа Бена в чем-либо в обтяжку – то еще зрелище.
– Спасибо, я в курсе! Это был практически купальник. Как только он в этом купальнике сел на корточки, я и свалил.
Со стороны Бена это было разумным шагом. Человек не обязан смотреть на такое. Это не для слабонервных.
– Так что, они поверили, что ты остаешься с ночевкой у Чарли?
– Легко. Хотя, по-моему, папа вообще не услышал. – Бен смотрел куда-то мне за плечо. – Кстати, о Чарли…
Да, к нам подгребал Чарли: в каждой руке – по батончику «Марс», под мышкой – гипоаллергенная подушка.
– Ты что, не наелся? – спросил Бен.
– Это подготовка. Наедаюсь впрок к отъезду клана Андерсонов в «Голодный экстаз».
К приходу автобуса Чарли расправился с обоими батончиками, а на остановку заявилась стайка бабулек из книжного клуба, который посещала Бабс. Я испугался, что они что-то заподозрят и начнут выспрашивать, куда это мы собрались, – но они нас даже не заметили, поскольку оживленно обсуждали утренние занятия зумбой. Но потом одна старушка по имени Дорин все-таки меня узнала. После этого всю дорогу в автобусе бабули вздыхали, и смотрели на меня грустными глазами в морщинках и говорили, что Бабс была чудесным человеком. Особенно расхваливала ее Дорин, а потом дала нам по двадцать пенсов и велела не тратить все сразу. Мне вспомнилось, что Бабс отзывалась о Дорин вовсе не так хвалебно. Однажды, когда они поссорились в «Маркс энд Спенсер» из-за скидочной ветчины, Бабс сказала что-то вроде: «Она бы и у черта из пасти последний кусок вырвала, эта Дорин».
Когда мы добрались до железнодорожной станции, меня вдруг начало трясти. Папа лежит дома, практически одноногий, и некому подать ему чашку чаю, а я веду себя не как хороший, заботливый сын. Как предатель – вот как я себя веду.
Но когда я об этом заикнулся, Бен снисходительно бросил:
– Как-нибудь переживет твой папа одну ночь без своей чашечки чаю.
Потом он велел нам ждать у мусорных баков и не отходить от них ни на шаг, пока он покупает билеты. Бен говорил командирским голосом, словно отдавая приказ. Думаю, ему приятно было в кои-то веки покомандовать. Я чуть было не высказал вслух, что об этом думаю, но вовремя сообразил, что источник средств лучше не злить.
На нужный поезд сели без приключений – не считая того, что Чарли застрял в воротцах турникета. Он опустил свой билетик, но протиснуться не сумел. Охранник сказал:
– Тринадцать лет тут работаю и никогда еще такого не видел.
Чарли горделиво приосанился.
Когда двери поезда закрылись и вокзал стал удаляться, меня затрясло уже по полной программе.
– Может, выскочим на следующей и вернемся?
Бену эта идея не понравилась. Он сказал очень строго:
– Мы едем в Кардифф, Фредди. И не думай, что это только ради тебя.
Я даже растерялся немного. Я-то как раз думал, что ради меня. Но оказалось, что Бен так же сильно стремился сбежать от своей семьи, как я – найти свою.
Глава 7
В которой мы находим «Кардифф Аналитикс», – а вы небось думали, что не найдем?
В Кардиффе мы сразу пошли в «Бургер Кинг», чтобы взбодрить и утешить Чарли, который забыл в поезде свою гипоаллергенную подушку. Он объяснил это тем, что сахар у него в крови упал до опасного для жизни уровня. Когда Чарли голоден, он не в лучшем настроении, поэтому мы решили как можно быстрее его накормить. К нашему с Беном удивлению, заказывая себе гигантский гамбургер, Чарли внезапно заговорил с сильным валлийским акцентом. Кассирша с нарисованными бровями, похоже, не слишком этому обрадовалась.
– Вы пытаетесь меня оскорбить? – спросила она.
– Извините, – поспешно сказал Бен, – он просто немножко переволновался.
Усевшись за пластиковый стол, мы спросили Чарли, что это вообще было.
– Стоит мне услышать какой-то акцент, как он мгновенно прилипает к языку, – объяснил он.
– Но мы здесь и пяти минут не пробыли.
– Что я могу поделать? Талант есть талант.
Я выяснил, что «Кардифф Аналитикс» совсем недалеко – можно дойти пешком. Мы последовали за голубым человечком на гугл-карте и спустя двадцать минут и одну туалетную остановку оказались перед вращающимися дверями офисного здания, где работал Алан Квакли. Мне не верилось, что это оказалось так просто. Я даже начал задумываться о карьере частного детектива.
– Ты готов? – спросил Бен.
– Да, – сказал я, хотя внезапно почувствовал, что не очень. Я весь был как натянутая струна.
Бен, видимо, это заметил, потому что сказал:
– Хочешь, чтобы мы пошли с тобой?
Я хотел, но ответил: «Нет, все нормально», потому что думал, что это, наверное, такое дело, которое я должен делать сам. И потом, вдруг Чарли снова пустит в ход эту свою жуткую пародию на валлийский акцент?
– Удачи, Фред, – сказал Бен с таким торжественным видом, что я занервничал еще сильнее.
Чарли притянул меня к себе, чтобы обнять. От него слегка отдавало кетчупом и маринованными огурцами.
– Все будет тип-топ, – сказал он, как часто говорят ирландцы.
Его чутье на акценты все же было не настолько тонким, чтобы не путать Уэльс с Ирландией.
Я вошел во вращающуюся дверь и очень медленно двинулся по кругу. Все это время Бен и Чарли мне махали – даже когда, по идее, у них уже должны были устать руки. Они перестали махать, только когда я завершил полный круг и снова оказался на улице.
– Что ты делаешь?! – Бен сердито скрестил руки на груди.
– Да он боится, – объяснил Чарли.
Чарли был прав. Я постепенно заполнялся страхом. Вдруг этот Алан не захочет иметь со мной ничего общего? Что тогда? Еще одного эмоционального потрясения мне не вынести.
Бен указал на дверь:
– Ну-ка давай чеши. Между прочим, билеты на поезд обошлись мне в пятьдесят четыре фунта.
Мне не так чтобы очень нравилась эта его новая командирская манера, однако было видно, что он не шутит, поэтому я попятился обратно во вращающуюся дверь. Пока я не начал медленно вращаться вместе с ней, Бен крикнул:
– Не бойся, чувак, он тебя полюбит!
Хотелось бы верить.
Когда я вошел в просторный холл, охранник с очень основательными усами смерил меня взглядом и сообщил:
– Тут не детская площадка.
К чему объяснять очевидные вещи? И так понятно, что это офисное здание.
Я решительно направился мимо него к стойке приема посетителей. За стойкой сидела женщина с очень большим лицом и ртом чуть ли не больше лица и клацала длинными блестящими ногтями по клавиатуре компьютера. При виде меня она растянула губы в улыбку, однако тон оказался холодным.
– Здравствуйте, чем я могу вам помочь? – спросила женщина, но глаза ее говорили: «Чего тебе от меня надо, мальчик?»
Я выпятил грудь и постарался придать голосу уверенности.
– Мне нужно увидеть Алана Квакли.
– Как это пишется?
– А, Л, А…
– Я имею в виду Квакли. КваК или КваГ?
– К. Ква-кли.
Блестящие когти зацокали по клавиатуре с удвоенной силой, и я заподозрил, что мое «А, Л, А…» ее разозлило.
– Прошу прощения, в «Кардифф Аналитикс» никаких Аланов Квакли нет. Я могу помочь вам чем-то еще?
Весь воздух, который я набрал в грудь, с шипением потек обратно.
– Вы уверены? Вы правильно набрали «Алан»?
Она смотрела на меня не мигая добрую минуту, а потом сказала чересчур уж любезно:
– В «Кардифф Аналитикс» нет сотрудника по имени Алан – а, эл, а, эн – Квакли.
– Но на вашем сайте он есть.
– Прошу прощения, никаких Аланов Квакли здесь нет.
– Он любит пешую ходьбу и плавание.
Она снова улыбнулась:
– Я могу помочь вам чем-то еще?
– Но в интернете же написано, что он у вас работает. Я сам видел!
Последние слова я нечаянно не сказал, а выкрикнул, но Мисс Мордатость бровью не повела.
Улыбка ее стала чуть у́же, но она опять повторила то же самое, слово в слово:
– Прошу прощения, в «Кардифф Аналитикс» никаких Аланов Квакли нет. Я могу помочь вам чем-то еще?
– Но я приехал издалека! Из Эндовера!
И вот тут-то Мисс Мордатость-Блестящие-Когти по-настоящему взбесилась. Она наклонилась ко мне и зашипела:
– А теперь слушай меня внимательно, мелкий поганец. Я тебе ясно сказала, никаких Аланов Квакли у нас нет. Отстань от меня и катись отсюда.
Я так ошалел, что не мог шевельнуться. Все пошло совсем не так, как я себе представлял.
– Я сказала, катись. – Она подняла глаза на охранника. – Найджел, выведи его отсюда.
Усатый охранник сделал шаг в мою сторону. Я понимал, что, если не уйду, у меня будут большие проблемы. Но только я не был уверен, что Мисс Мордатость говорит правду. А я не только преодолел долгий путь из Эндовера в Кардифф – я даже вошел во вращающуюся дверь. И теперь я просто не мог повернуться и уйти, так и не узнав ничего об Алане. Я должен был что-то сделать.
У меня мелькнула мысль рвануть по коридору вглубь здания и на бегу громко позвать Алана. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что усатый Найджел метнулся ко мне и схватил за плечи до того, как я успел выкрикнуть: «Алан Квакли, где вы?»
– Попался, – сказал он и оторвал меня от пола.
– Вы не можете так делать!
– Как видишь, могу.
Я бешено засучил ногами, словно крутил педали, но он не отпускал меня. Он явно намеревался вынести меня на улицу.
Я бросил отчаянный взгляд сквозь стекло на друзей, рассчитывая на помощь и поддержку, но они сражались на палках, как на лазерных мечах, и в пылу битвы ничего не замечали. Меня охватила паника. «Кардифф Аналитикс» был единственной ниточкой, ведущей к Алану Квакли. Они не смеют вышвыривать меня отсюда! Надо что-то придумать!
– Счастливого пути. – Найджел попытался втолкнуть меня во вращающуюся дверь.
– Нет, – сказал я.
Не скажу, что на все сто процентов горжусь тем, что сделал сразу после этого, но правда есть правда: я упал на пол, обхватил его ноги и взмолился:
– Я не уйду, пока не получу хоть какую-то информацию! Кто-то же должен хоть что-то знать! Пожалуйста!
Оказывается, я умею довольно громко вопить, когда необходимо.
Найджел пытался меня стряхнуть, но я держался крепко. Бабс всегда говорила, что, если уж мне что взбредет в голову, я своего добьюсь.
– А ну отцепись!
– Не отцеплюсь, пока не скажете честно, где он! Что вы скрываете? Тут что-то нечисто!
Найджел запрыгал по холлу, но я не отцеплялся.
– Я не уйду, пока мне не скажут, что случилось с Аланом Квакли! Я требую!
– У тебя все нормально, Найджел? – заорала вдруг Мисс-Мордатость-Блестящие-Когти. – Может, мне вызвать охрану?
– Я и есть охрана, Тиффани. Как-нибудь управлюсь с одним одуревшим ребенком.
Я слегка ослабил хватку. А что, если я и правда всего лишь одуревший ребенок? Может, я совершаю капитальную ошибку? Может, я что-то перепутал?
Но тут Найджел вдруг перестал прыгать и сказал:
– Алан Квакли, говоришь?
Я посмотрел на него снизу вверх:
– Да, Алан Квакли, который любит ходить пешком и плавать. Где он?
Он посмотрел на меня сверху вниз:
– Я знаю Алана Квакли. Он уволился два с лишним года назад. По личным причинам.
– Вы его знаете?
Наконец-то я разговаривал с человеком, который был знаком с моим биологическим отцом.
– Не то чтоб мы особо дружили или вроде того, но да, Ала я знаю.
– Ал? Он называет себя Ал? – Я отпустил ногу Найджела и соскользнул на пол. – А куда он девался, когда уволился?
Найджел опустился на корточки рядом со мной, и я увидел, что глаза у него добрые.
– Что ты хочешь, парень? Что это все значит?
Мне не хотелось затевать разговор о важном, так что я просто сказал:
– Мне надо его найти, вот и все.
– Наверное, он уехал обратно домой.
– А куда? Вы знаете?
Найджел потеребил ус.
– Нет, сынок. Извини.
Но Найджелу незачем было извиняться, я и так все понял. Я же видел в своем свидетельстве о рождении место рождения отца. Я знаю, где его дом!
Я вскочил на ноги:
– Спасибо вам, Найджел.
– Эй, парень, погоди! С тобой все в порядке? – крикнул он мне вслед.
– Да, Найджел, все в порядке. Более чем.
И тут я притормозил.
– А он похож на меня?
Найджел вгляделся в меня, сдвинув брови:
– Да, парень. Немножко похож.
Сердце у меня затрепетало сильно-сильно. Я выбежал наружу. Чарли и Бен опустили лазерные мечи.
– Быстро же ты.
– Его там нет. Мы едем дальше.
Они взволнованно переглянулись. Но я сам был слишком взволнован, чтобы еще волноваться из-за их взволнованных взглядов, поэтому просто сказал:
– Не стойте как вкопанные, поехали!
– Да куда же? – спросил Чарли.
– В Сент-Дейвидс. Это родной город Алана Квакли.
Глава 8
Мы едем в Сент-Дейвидс (но сперва заезжаем в Барри за луком)
Где находится Сент-Дейвидс, никто из нас не знал, поэтому я его погуглил.
– Похоже, что Сент-Дейвидс – самая западная точка Уэльса. Написано, что там упокоился Сент-Дейвид, святой покровитель Уэльса. Это место стало его последним пристанищем.
Чарли достал из заднего кармана пакетик «Хрусти-ков с беконом», но открывать не спешил.
– То есть он упокоился в местечке с таким же именем, как у него самого? Ничего себе совпадение. Лучше мне держаться подальше от городков под названием Сент-Чарли.
– Город назвали в его честь уже после того, как он там упокоился, – просветил его Бен. – Чарли, ты балда.
Чарли засунул в рот хрустик почти целиком, потом вынул и спросил:
– Так что, он и сейчас там покоится, этот Сент-Дейвид?
– Не знаю. Может быть. Проверим, – сказал я и зашагал в направлении станции.
– Ты сегодня как взвинченный, – заметил Чарли, догоняя меня.
– Я и есть взвинченный.
– А как ты думаешь платить за билеты? – спросил Бен, чем вмиг меня развинтил.
Я-то как раз не думал платить за билеты. Я думал, он заплатит за билеты.
– Ну, я надеялся, что…
– Потому что, – продолжил он, не дав мне договорить, – у меня деньги кончились.
Это означало, что нашему плану – труба.
– А на что они ушли?
– На вашу кормежку, – сказал Бен. – У меня с собой было всего восемьдесят фунтов, и бо́льшая часть пошла на билеты сюда, обед и всякие чипсы-дрипсы. Много чипсов-дрипсов.
Это было не самое приятное известие.
– И сколько у нас осталось? Давайте доедем хотя бы дотуда, докуда хватит денег.
– Примерно одиннадцать фунтов.
Одно слово: негусто.
– Что делать будем? – спросил Чарли у хрустика.
Я упер руки в бока и сказал:
– Автобусы дешевле поездов. Может, туда ходит автобус?
Итак, у нашего плана появилось ответвление: доехать автобусом до Сент-Дейвидса.
Автобусная остановка нашлась быстро. Мы понятия не имели, какой номер нам нужен, но я решил, что мы дождемся первого автобуса и поглядим, куда он направляется, – вдруг именно туда, куда нам нужно? Я надеялся на чудо, однако в Кардиффе его не случилось.
Едва Чарли прикончил хрустики, как подкатил автобус 96А и открыл двери.
– Нам нужно в Сент-Дейвидс.
– Я туда не еду.
– А куда едете?
– Конечный пункт – Барри.
– А потом вы с Барри куда поедете?
– Барри никуда не едет, парень! Барри – это город.
– Его назвали в честь какого-то Барри? – встрял Чарли.
– Не знаю, может быть.
– И тот Барри там это… упокаивается?
– Слушайте, пацаны, у меня сегодня трудный день – фестиваль в Барри и все такое. Вы садитесь или нет?
– А от Барри ближе до Сент-Дейвидса, чем отсюда? – спросил я.
– Да пожалуй что…
– В таком случае нам три билета до Барри, будьте добры.
* * *
Всю поездку я не находил себе места. Бабс сказала бы, что я верчусь как ужаленный, но мой мозг совершенно отказывался успокаиваться. Все мысли были только о том, что я скажу Алану, когда его увижу. Если увижу. В смысле, не было никакой гарантии, что я его найду. Но я, наверное, уже начал представлять его себе как резервного папу. Папу на случай крайней необходимости.
«Впрочем, – подумал я, – лучше не говорить ему, что он у меня в резерве. Никому не нравится торчать на скамейке запасных».
С другой стороны, а вдруг он и в основном составе быть не захочет?
Если честно, в голове у меня был полный туман, и он ничуть не рассеялся к тому моменту, как мы прибыли на конечную остановку «Пристань Барри».
День был ясный, и, пока я смотрел, как покачиваются на волнах маленькие суденышки, в башке у меня начало слегка проясняться, и я малость приободрился, несмотря на наше финансовое положение. Поездка Кардифф – Барри обошлась нам в пятерку. Вышло бы еще дороже, но Бен уболтал водителя сделать скидку, пообещав, что мы уберем в автобусе и вынесем весь мусор. У Бена настоящий предпринимательский талант. Но все равно было понятно, что без существенного пополнения наличности далеко мы не уедем. Вот почему я говорю, что нам сильно повезло, когда в процессе уборки Чарли под смятой газетой «Ве́сти Барри» обнаружил флайер.
– А вот это я могу, – сказал он, помахивая флайером.
– Что ты можешь? – спросил Бен.
– Вот это. Победа у меня, считай, в кармане.
Я выхватил у него листок и прочитал вслух:
– «Гвоздь программы Фестиваля Барри: ежегодный турнир лукоедов!»
– С бегом и футболом у меня так себе, – сказал Чарли, – с плаванием еще хуже, но вот это – это я могу.
Глаза у него так блестели, что я сразу поверил: может.
– Турнир лукоедов? – Бен хмыкнул. – Кто станет по доброй воле есть лук?
– Например, тот, кто хочет выиграть пятьдесят фунтов? – предположил я.
Тут Бен заинтересовался:
– Да ладно! Полсотни фунтов за то, чтоб схомячить луковицу?
– Между прочим, репчатый лук – отличный источник витамина C. А также близкий родственник лука-порея, шнитт-лука и чеснока, – сказал я просто потому, что хорошо помнил эти факты.
– У овощей что, есть родственники? – спросил Чарли.
Бен ухмыльнулся:
– Ну у тебя же есть!
Я ткнул пальцем во флайер:
– Тут написано: «Победителем станет тот, кто съест луковицу быстрее всех». Чарли, ты уверен, что сможешь?
Чарли небрежно пожал плечами:
– Считай, что победа у нас в кармане. Я прирожденный лукоед.
Водитель, который курил на солнышке у автобуса (несмотря на мою пламенную речь о том, что с каждой затяжкой он вдыхает пять тысяч вредных химических веществ), должно быть, подслушал наш разговор, потому что сказал:
– Не так уж это и просто – есть сырой лук.