Читать онлайн Что было до детективного агентства Фергюса Моррисона бесплатно

Сундук старухи Ган.

Какое-то время назад было у меня странное чувство. Вернее, мимолетное видение. Я представил себя одним из нудных субботних вечеров в своей убогой комнатенке детективом. Детективом-лисом. Рыжим зверем в длинном, обязательно мокром от дождя (возможно еще от мокрого снега в конце октября) плаще с наглухо запахнутым высоким воротом. Носки замызганных ботинок выглядывают из-под широкого поло одеяния. Носил ли я брюки? Думаю, нет. Зачем лису брюки, спрашивается? Вот шляпа была, и какая шляпа! Острые уши щеголевато поддевали ее узкие поля вверх, козырек был лихо загнут и спускался вперед и вниз, прямо до кончика черного лисьего носа. Я бы носил темные очки для антуража, если бы это было уместным.

Думаете, легко быть частным сыщиком, если ты лис? Пусть и прямоходящий. Вовсе нет. Никто не платит за твою работу, сколь много тайников с краденым серебром госпожи Ган (ох уж эта старая стерва) ты не найдешь. Благо как лис я проворен и ловок. Выполнив заказ, я немедля пробирался в погреб к этой сварливой старухе и крал столько свинины и хлеба, сколько умещается за пазуху. И поделом ей.

Больше всего трудностей возникает из-за банды воришек. Сорванцов лет 8-10, но со взрослыми лейтенантами – угрюмыми верзилами в серо-коричневых камзолах. Они носят при себе жандармские дубинки и болючие хлысты, которыми стегают провинившихся карманников. Зачастую провинность заключается в том, что детям не удается удачно схоронить добычу до еженедельного сбора. И в этом им немало помогает ваш покорнейший слуга. Потому немудрено, что при встрече с воришками и их старшими товарищами мне приходится иной раз туговато.

Потому я и поселился на пристани. В утлой лодчонке, некогда предназначавшейся для перевозки табака. А теперь одиноко болтавшейся у причала в отдалении от остальных речных суденышек. Лодка оснащена двускатной полусгнившей от влаги и старости крышей, что в принципе удовлетворяло мою потребность в отдыхе и сне. Большую часть года. Зимой я находил приют у этой старой торговки барахлом, Ган. Разумеется, без ее ведома. Кстати насчет нее.

Ган ставит на выскобленную дочиста столешницу блюдо с сухарями трехгодовалой сушки. "Ешь", – говорит она, поджав старческие губы.

"Твоими сухарями только камни дробить. Пожалуй, поберегу зубы". И оскалился. Знаю, что не любит. Приятно наблюдать, как ее глаза дрожат от ужаса при виде звериной пасти.

Старуха убирает "гостинцы" и садится в кресло-качалку. Тощие пальцы неторопливо, но нервно перебирают бусины на четках красного дерева.

Что нужно карге? Опять сорванцы докучают? Проблемы с лодочниками? Мало что знаю о ее делах. Пока не платит мне за информацию. Молчит. Ждет, пока сам напрошусь на дешёвую работенку. Хрен ей.

Встаю, нарочито артистично надеваю шляпу и направлюсь к выходу. Окликает своим кряхтением. Что ж, послушаем.

"Лодочники". (Я догадывался). "Вчера ночью их бандиты залезли в мой дом на Грин-стрит. Утащили ящик с серебром, зарезали слуг. Ты знаешь о моих делах с ними, лис. Я не хочу платить бестолковым жандармам за это. Найди мое серебро, и я заплачу."

Сначала верни мне все то, что причитается за предыдущие сделки, подумал я и тут же озвучил это вслух.

Старуха скряга. И лгунья. В сейфе что-то более ценное, чем кучка долбанного серебра. Выясню что. А ломалась она недолго. Десять минут спустя на скобленом столе для прислуги лежало двенадцать динаров и двадцать лейе. Не все, что она была должна, но в качестве аванса вполне сойдет.

"Лис, верни мне сейф. До пятницы."

Три дня. Стерва. Лодочники ребята простые. Но опасные. Я живу на их территории. Придется на время найти другое место для ночлега. Не в будке же спать для дворовой своры (имел дело с этими безмозглыми псинами, приятного мало). Но серебришко приятно оттягивало карман рядом с припрятанным за пазухой свежим ломтем буженины из погреба Ган. будь как есть.

"Я рассчитываю на тебя, Фергюс!"– кричит она вслед. Отчаяние ей к лицу. Даже манеры какие-никакие появились.

Подняв ворот повыше, я шагнул за дверь лавки Ган, прямиков навстречу неприятностям.

За двадцать с гаком годов жизни приходилось встречать мне много диковинных личностей. В цирке, где я рос, бывали и карлики, и бородатые женщины (такие дородние дамы с куском войлока от подбородка до пояса и вечно гнусавым голосом от злоупотребления дешевым виски), и кого только еще туда не заносило на год-другой. Лет семь мне было, когда я впервые увидел человека-зверя. Его привезли в клетке под гиканье и смех городских мальчишек. Привезли фермеры из местечка Кловелдейл. Руки существа нервно сжимали прутья ржавой кованой решетки. Я видел под его ногтями старую кровь и знал, что его долгое время держали на привязи на псарне или в хлеву. Юноше накинули на поросшую неестественным волосяным покровом шею ошейник, прицепили к нему длинные палки и вели до шатра Бобби Ли. Хозяина цирка. Он вроде цыган. Временами добрый, но большой скряга. За человека-зверя он заплатил фермерам несколько плесневелых лейе и предложил остаться на денек-другой – неделю в городе шла летняя ярмарка, и цирк давал представления каждый вечер.

В тот день я дождался сумерек и прокрался к шатру Ли. За его задней стенкой почти на опушке бора, в кибитке без колес был заперт диковинный человек. Он спал, но заслышав мое дыхание, очнулся и взглянул на меня белыми глазами. "Хочешь быть моим другом?" – отважившись, прошептал я. "Нет".

В то время в силу своей незрелости я еще не знал, что чудики и уродцы, с которыми мне хотелось чувствовать родственную связь, ненавидят меня даже больше, чем обычные люди. Один мой вид напоминал им о собственной неполноценности. Человек-зверь прожил в цирке три года, был застрелен пьяным дрессировщиком на одном из цирковых номеров.

Я не шибко торопился выполнять задание старухи Ган. Для начала решил озаботиться поиском временного ночлега. Тавернщики и владельцы постоялых домов не очень охотно сдают апартаменты ряженому зверью (даже если оно при деньгах). Но на мое счастье я знал одну даму из неблагополучного района (чего таить, сводничество и сутенерство – род ее деятельности), которая за монету никогда не отказывала мне в некоторых услугах.

В потемках, изрядно хлебнув перед этим эгемского эля по лейе за пинту я неторопливо добирался до района Звонарей. Грязные улочки города, скудно освещенные газовым светом, не особо согревали мое нутро. Эль справлялся с этой задачей куда лучше.

Район Звонарей окружен блокпостами и траншеями. Жители этой территории борцы за независимость. Вперемешку со шлюхами, ворами и беглыми убийцами. За две монеты меня пропустили на территорию знакомые ребятки из обувной лавки на лодочной станции (ее сожгли жандармы некоторое время назад).

До дома своей старой знакомой я добирался окольными путями и вонючими подвальными коридорами. не люблю показываться на глаза местным пьянчугам.

"Ты должен мне два золотых, Фергюс! И сними пальто, прежде чем войти. От него воняет собачьим дерьмом."

Я был рад слышать голос Присс. В свои сорок с чем-то там ей удалось сохранить девичий задор в хрипловатом тембре. Пальто я конечно снял. Спорить с Присс не лучшая затея. Хотя думается мне, что мешковина, некогда бывшая вполне приличной рубахой, пахнет немногим лучше.

"Мне нужны апартаменты, дорогуша".

Присс подала мне кружку горячего варева из вина с грибами и задумчиво затянулась едким табачным дымом.

"Всех клиентов распугаешь, Фергюс. А я между прочим только оправилась от прошлогодней волны сифа. Девочки дохли как мухи. И тут ты. С чего вдруг нужда возникла?"

Я рассказал. Глинтвейн приятно горячил желудок и будоражил кое-что пониже. Возникло желание купить у Присс пару девочек на ночь, истратив весь свой аванс. Но история с сифом значительно поумерила мой пыл.

Между тем сводница размышляла, поглядывая в камин и крутя локон парика прекрасных золото-русых волос. Я следил за эмоциями на ее безукоризненно белом лице (этикет обязывал шлюх мазать лица белилами) и неспешно прихлебывал остывающее варево. Она согласится.

"Помнишь бедняжку Энн?"

Помню. Пьяный ростовщик заперся в комнате для особых гостей и битый час пилил ей бедро тупым ножом. В угаре он решил, что она ведьма и собирался расчленить и сжечь по частям. Энн было четырнадцать. Ногу не спасли, Присс из жалости оставила ее у себя, дав место кухарки и каморку на чердаке.

"За два лейе в день я дам тебе место в ее комнате", – продолжала Присс. "Будешь паинькой, не будешь пугать ее и даже смотреть в ее сторону. И не приставай к моим девочкам. Они две недели как заняты обслуживанием солдатни."

Не знал, что солдаты короля ходят в эти бордели. Ну да ладно. Я рассчитался за три ночи и докинул монету за глинтвейн.

Лисий глаз не боится темноты. И я понятия не имел, как Энн обитает в столь темном и неуютном месте. Чердаком Присс называла укромный этаж, в котором иной раз по молодости скрывала беглецов из окружной тюрьмы. По слухам, парочка таких пыталась завести здесь свои порядки и трахали белолицых девочек. Из-за чего Присс зареклась пускать сюда подобный сброд. Теперь это только место Энн. И на время мое.

Энн проснулась за час до рассвета. В ее задачи входило развести огонь в печах и отдраить кухню до блеска до того, как проснутся поварихи. Краем глаза из-под полы плаща, которым я укрывался, видел, как она тихонько поднимается со своего лежака, сонно потирая глаза. Одевает простое льняное платье прямо поверх ночной рубашки, берет деревянные рогатины, обмотанные бинтами, и тихонько постукивая ими, спускается вниз. Я проспал до полудня.

Немного расскажу вам о лодочниках. Это не работяги-извозчики, скромно зарабатывающие себе на хлеб с солью от рассвета до заката. Обычные грабители. Их территория включает в себя все устье реки Текайе, вплоть до морского порта. Живут они контрабандой и вымогательством. На их территории хватает лавчонок и баров обычных честных дельцов. Лодочники воры и пираты. Но честные. Те, кто платит им, могут не беспокоиться о своей безопасности (если только не встали костью поперек горла законникам).

Первое, что я сделал, это перенес все свое имущество с пристани и спрятал в кое-каком укромном месте неподалеку. Нехитрый скарб включал в себя несколько комплектов одежды, старую тахту и запасной револьвер, замотанный в три слоя брезента во избежание ржавчины.

Следующим шагом было найти моего знакомого из этого райончика, который за пару пинт эгемского поведает что-нибудь интересное.

Я сидел в укромном уголке бара без названия вдали от дерзких и любопытных глаз. Длинный нос моей шляпы и высокий ворот вполне справлялись с такой задачей. Информатор опаздывал, но не так сильно, чтобы начинать беспокоиться.

Ближе к полуночи (я ждал несколько часов и был слегка не в духе) Винс плюхнулся на соседний стул, расплескивая пенистый эль. "За твой счет?"– ухмыльнулся он и отпил из кружки.

Он участвовал в рабочей стачке на пару кварталов севернее от этого места. Рабочим он не был, так как считал это пустой тратой времени и сил, когда можно пустить их на другое дело – безделье и выпивку. Винс сказал, что профсоюз рабочих некой фабрики платит двадцать лейе каждому, кто пополнит их ряды в пикете.

"Что насчет моей темы. Что тебе известно?"

Винс не торопился отвечать. Он смаковал эль и с удовольствием рассказывал, как заехал кулаком в рожу самому толстому жандарму. за что в ответ получил палкой по голове и разорванный жилет. Я терпеливо ждал, пока закончится поток бреда и ругательств из его пьяного рта. Мне не давала покоя мысль о содержимом загадочного ящика старухи Ган.

"Знаешь братьев Уре? Три гаспатса из кожевенного артеля. На днях они бахвалились дельцем с лодочниками. Прямо в этом баре", – Винс ткнул пальцем в грубо отесанный стул рядом с собой и шумно отхлебнул из кружки. Я жестом заказал ему еще одну пинту.

"Уре придурки, но щедрые, ей-богу. Эль лился рекой вчера, все за их счет. Так что, лис, не говори им про меня. И гони двадцатку. У меня девка брюхатая, три шкуры сдерет, если домой без денег вернусь."

Я кинул на стол двадцать лейе и бесшумно вышел из забегаловки. Братья Уре. Интересно. Посмотрим, к чему приведет этот след.

Артель кожевенных мастеров находился в морском порту. Туда идти я не собирался. неплохо подкрепившись жареной курятиной из ночной лавки, я направился на пристань. Младший Уре за несколько часов до этого прошел в том направлении с ведром для рыбы и удилом. Не люблю речную рыбу. Но кому какое дело.

Паренька я заметил неподалеку от места своего прошлого убежища. От Винса и других пьянчуг я слышал, что его зовут Эрик. Ему тринадцать. Есть нож за голенищем правого сапога. Все, что я о нем знаю.

Эрик не слышал моих шагов. Удобное качество для сыщика. Я кашлянул.

"Здравствуй, Эрик. Меня зовут Фергюс. Можешь немного со мной поговорить? Не оборачивайся пожалуйста."

Паренек повиновался. Наверно, скрип моего голоса принял за щелчок револьвера. Я поговорил с ним о рыбе. О баре. О его старших братьях. О том, какой налог лодочники дерут за торговлю на их земле. Парень робкий, но через час разговорился. С рекой говорить нетрудно. Ночь близилась к рассвету, а я уже знал все ответы. они указывали на то, что братья Уре брехуны. Дел с лодочниками они не ведут. И к серебру старухи отношения они не имеют ровным счетом никакого. Пустая трата времени и выпивки.

В районе Звонарей я появился на рассвете. Была среда. Я укладывался на своей жесткой циновке и смотрел на пустующую постель Энн. На треугольном окошке стояли свежие полевые цветы с каплями росы. По дороге я чуть не столкнулся с парочкой солдат в форме королевских пехотных войск. Не люблю солдат. Воняют дешевым куревом и продажными девками. А от красно-белых мундиров рябит в глазах.

Я не встречал таких, как я. В детстве пьяные циркачи рассказывали истории о том, что мать моя была шлюха, которая поспорила на грош , что переспит с лисом. Я плакал после этих россказней, но правды этим не добился.

Ли относился ко мне пренебрежительно. Лет до девяти я делал черную работу по кухне, обслуживал лошадей и пони, чистил туалеты. Цирк стоял за городом еще до моего появления. Ли часто говорил, что весной следующего года мы снимемся с места и отправимся в путь, как в старые добрые. Этого так и не произошло.

Напарником моим по черновой работенке был карлик Лер, человек премерзкого характера с огромным горбатым носом. он зачастую и был главным сочинителем историй о моем происхождении. За это в возрасте десяти лет я столкнул его в выгребную яму, откуда он смог выбраться только с помощью своих собутыльников-акробатов. Обещался прострелить мне колени и вырвать хвост.

Когда у меня начал ломаться голос Ли позвал меня на личный разговор. Оказалось, он придумал номер со мной. Я должен был изображать дикого лиса, которого дрессировщик научил речи. Ли говорил, я должен быть благодарен ему и его людям за то, что до сих пор не сдох от голода. Я согласился на эту работу и той же ночью покинул цирк, прихватив горсть серебра из личного сейфа Бобби Ли. Циркача из меня не вышло.

Родственники Ли, цыгане, единственные, кто относился ко мне с теплом и отзывчивостью. Они были кибитниками, каждую весну и осень снимались с постоя и под песни и смех отправлялись в путь. Дядя Ли, барон Алмас, в обмен за серебро своего племянника взял меня в путь той весной без особых возражений. Лис-цыганенок.

По средам границу между районом Звонарей и остальным городом лучше обходить стороной. С рассвета до полудня законники проводят показательный казни предателей короны. В основном, вешали нищих и бродяг, потому как все сопротивленцы расквартировались за надежным заслоном из вышек и блокпостов. Жандармы и на милю к ним не приближаются.

Повешенные, вывалив наружу иссохшие языки и покачивая босыми ногами, несли свой безмолвный караул ровно до вечера субботы, когда возвращались те же люди, что исполняли этот несправедливый приговор. Трупы снимали, латали шесты и подмостки в преддверии следующей казни.

Использовав единственную ниточку, которая могла привести меня к деньгам Ган, я не отчаялся. Теперь мог мыслить свободнее, не опираясь на сплетни и слухи. Я наблюдал через слюдяное окошко в прачечной, как Энн ловко расправляется с перепачканными кровью и спермой простынями. Размышлял.

Ган имеет много доходов и помимо своей тухлой лавчонки со старьем, которому место в канаве или на помойке. Свои богатства она заработала на торговле крадеными ружьями и пушками, которые благодаря ее посредничеству успешно попадали из рук уличных банд в руки лодочников. А оттуда на фронт, к рижсцам. Иногда к сопротивлению.

Дела у Ган идут неплохо. Насколько мне известно. Война идет, серебро копится, грея ее скупое сердце. Бизнес между бандами и контрабандистами поддерживается благодаря ее хитрости и хлипкому мировому соглашению. Этим идиотам нужен мир. Не будут красть у Ган даже завалявшегося лейе. Старуха хочет власти? Хочет натравить банды на лодочные станции? Тогда зачем ей я. Нужно больше информации. Для этого придется поговорить с парочкой крайне неприятных личностей.

Не люблю рисковать. Но любопытство сильнее инстинктов. дождавшись вечера, я тенью выскользнул из района Звонарей и направился вдоль ровных рядом виселиц в места похуже.

Не люблю город. Неприветлив и сыр. Люблю выпивку. Женщин. Темноту, в которой могу жить свободно и без косых взглядов. Город не люблю. Эти узкие улочки, залитые помоями и сточными водами. мертвые крысы вдоль бордюров и стен безликих домов. Люди прячутся за массивными деревянными ставнями, страшась гнева короны и беспредела уличных банд. Газовый свет заливает город с сумерек и до предрассветного часа. Но и он не делает город приветливым. Или безопасным.

Я крадусь вдоль сточных канав, плотно завернувшись в плащ. Холодно. Дует северный ветер. Он говорит, что впереди долгая и морозная зима. Иной раз приходится ловко уворачиваться от помоев, которые люди выливают из окон домов прямо на твою шляпу. Я направляюсь на территорию мясников.

Мясницкие лавки принадлежат Вернону Бюрре. Я знал его еще с детства, он, будучи владельцем маленькой мясной лавки, самолично на осле доставлял в цирк свежую (в основном не очень) солонину. Говорят, ему свезло во время первой войны с островитянами. Он разжился золотыми самородками и быстро сколотил состояние и процветающий бизнес. За городом сотни ферм под его началом выращивают скотину на убой. Говядина. Свинина. Что поэкзотичнее. Бюрре пытался получить у короны разрешение на разведение и продажу дикарей с островов. называл их изысканными на вкус. Корона не одобрила такую затею. Но Бюрре все равно нашел способ, как скрытно ввозить в город пленных дикарей. И наладил рынок сбыта.

Назвать организацию Бюрре бандой у меня язык не поворачивается. он делит своих солдат-работяг на десятки и сотни, в каждой боевой ячейке есть предводитель – лейтенант, обязательно из числа фронтовиков. Дисциплина жесткая. Армия маленькая, но крайне эффективная. Под их контролем территория между районом карманников и землями Звонарей. А это добрых шесть миль в длину и три с половиной в ширину. Аж до территории законников. Ставлю на то, что это Бюрре со своими ребятками хочет разладить тесные отношения между старухой и лодочниками. Скоро это выясню.

Я пробирался к резиденции Бюрре. Мальчишки из бродячих за пару лейе шепнули, что у него намечается небольшое торжество (они как раз собирались наведаться туда, чтобы поживиться чем-нибудь съестным на кухне). Вряд ли мне там будут рады, но я приду все равно.

Собирался дождь, в пятый раз за вечер. Ботинки промокли насквозь, хвост волочился по земле, обессилевший и грязный, что твоя метла. Поминая добрым словом глинтвейн, что готовит Присс, я добрался до особняка Бюрре и резво перемахнул стену из известнякового кирпича в укромном от охраны месте. Теперь дело за малым.

Дворовые ребятишки хорошие агенты. они не боятся меня. Им любопытно. А за пару грошей и сладости они узнают все, что мне необходимо. Я спрятался в условленном месте и ждал весточки от Ойле, смышлёного мальчугана лет десяти с раскосыми глазами. Его задачей было найти в суматохе празднества Бюрре и держать меня в курсе его перемещений по резиденции. Ойле не подвел.

"Мистер лис, наш объект пошел в сторону беседки с некой дамочкой",– важным шепотом сообщили мне заросли шиповника и утвердительно захрустели веточками.

Я кинул в кусты горсть лимонных леденцов и бесшумно двинулся в сторону небольшого плетеного домика в противоположном углу небольшого сада. Бюрре я узнал сразу. Не по запаху, как это обычно и бывает, а по быстрой шарнирной походке. По слегка сутулой спине бывшего атлета в слегка сморщенном на лопатках жилете. Рука об руку с ним шла приятно одетая дамочка лет тридцати-тридцати пяти. Чеканила шаг как заправский вояка. Или агент секретной службы короля. Посмотрим… а нет, просто шлюха. манеры придворной дамы, не меньше, а отсасывает как опытная куртизанка. Бюрре сегодня явно не настроен на разговоры о деле.

"Занимайся своим делом, дорогуша, и не поднимай голову,"– проговорил я, между словами накидывая на голову Бюрре сзади холщовый мешок. Ствол револьвера я приложил к его шее.

Видать не сразу понял, что произошло. Ну да ничего. Поговорим пока.

"Верни, дружок, твои люди на днях обнесли дом старухи Ган. не пытайся отрицать, я знаю это. Где серебро?"

Старый добрый блеф. Такой засранец, как Бюрре легко его раскусит. Но не с хером во рту у шлюхи и с револьвером у затылка.

"Вздумал махать пушкой в моем собственном саду, паскуда? На моей чертовой земле?"– шипел старик, пытаясь вырвать давно обмякший орган из зубов проститутки. "Я похороню тебя здесь, на этом самом месте. Стреляй, если желаешь быть мясом на моем столе в этот вечер."

Глухой звук от удара рукояткой револьвера по черепу через мешковину. Старик умолк, но продолжал злобно шипеть. Я повторил вопрос и услышал в своем голосе фальшь. Для придачи себе уверенности шмякнул его по тыкве еще раз, чуть сильнее.

Старик спросил, чей я крысеныш. Лодочников, законников. Обещал заплатить, если я сниму мешок и освобожу его, чтобы он мог выбить зубы этой тупой шлюхе. она от испуга до крови кусала его гениталии.

Сказал, что она прекратит, если он начнет говорить. И он заговорил.

Слышал крик шлюхи, когда в спешке покидал особняк. И пусть. Узнал, что мне нужно и выбрался невредимым. Прихватил с кухни сладости для ребятни и свиной окорок свежей копчёности для собственного брюха. Дождь кончился, ему на смену пришло ясное небо и россыпь белесых звезд.

Верни поведал много интересного. Как я понял из его сбивчивых объяснений, мясники планируют крупное слияние. Заручившись поддержкой людоедов, Бюрре намеревался уже к середине следующего месяца полностью взять под контроль оба берега реки и часть порта. Удивлен, что он не сделал этого раньше. Может лжет. Но слишком складно. Такой план в духе амбициозного старикашки. Да вот только дела мне нет до его планов на будущее. Про серебро Ган он не обмолвился ни словом.

Было далеко за полночь, когда я пересек границу Звонарей. Ублюдки постовые каждый раз берут за проход. Пора заканчивать дельце и возвращаться на пристань, иначе никаких денег не напасешься на взятки. Больше всего мне не нравилась мысль о том, что придется сообщить старухе о задержке в развитии дела.

Опять солдатня. Встретились мне на входе в публичный дом Присс. Три верзилы в форме рядовых пехоты. Слишком заняты собой т одной девкой, размалеванной белой краской. Либо они настолько близки между собой, либо не могут позволить себе шлюх больше, чем одну на троих. Вот она, участь дезертиров. Не сегодня-завтра последние монеты исчезнут из их красно-белых форменных карманов. И тогда район содрогнется.

Солдаты меня не заметили. Хотел плюнуть одному, особенно вонючему из этой троицы на надраенные до блеска сапоги. Сдержался. Проскользнул в тени и направился прямиком в свой угол.

Я лежал на циновке и размышлял под мирное посапывание Энн. Не иметь зацепок не значит начинать сначала. Ведь тогда у меня были кой-какие мыслишки. Сейчас нет. И как бы ни хотелось не навещать старуху, тем, более не имея на руках ни одного козыря, придется. Думаю, с этого и начну. проклятый четверг. Ворочается. Устала за день, бедняга.

Я подавил в себе позыв подойти и укрыть Энн простыней, сползшей за ночь туда, где у нее должна быть левая лодыжка. Все равно встал и поправил.

В полдень Ган имела привычку сидеть на террасе позади лавки в своем кресле. оно воняет старостью и плесенью, но не так сильно, как сама Ган. Я выспался, плотно отобедал стряпней с кухни Присс и потому был в довольно хорошем расположении духа. Решил, что в случае неудачной беседы поведаю старухе о планах Бюрре.

"Это ты, пройдоха. Где мое серебро?". Ган не знала о приветствиях, тем более о хорошем расположении духа.

Заметил кое-что странное. Неприметный мужичок по ту сторону улицы как бы невзначай поглядывает в нашу сторону. Я знал, что у него хорошо смазанный шестизарядный револьвер в кармане полосатых брюк. Не шпион. Охрана? Зачем Ган понадобился стрелок для защиты?

Я рассказал ей о том, что ничего не выяснил. Ган стара. Но отнюдь не глупа. Ей удалось сохранить какую-никакую ясность ума в свои девяносто лет. Кряхтя и ворча, она дала мне время до понедельника. Я видел беспокойство на ее лице. Не она здесь распоряжается временем.

Эта догадка поразила меня. Еле сдержался, чтобы не выпалить ее тотчас вслух. Ган кому-то должна.

Сомневаюсь, что это королевские сборы.

Тактично отказавшись от предложенной на обед похлебки для собак, я покинул старуху и поплелся в сторону территории лодочников. Я что-то упускаю.

С цыганами я изъездил всю страну. Они учили меня красть, ездить верхом. И как жить свободно даже в клетке. Среди них я не был изгоем. Я был счастлив. Семья барона относилась ко мне с теплом. особенно Михо. она любила танцевать и часами расчесывать свои синие волосы необыкновенной красоты. Если зверь может познать любовь, то это была она. Михо как весна. Или звонкий ручей. мы были почти ровесниками, но я считал ее старше и мудрее. Нам было интересно вместе. Михо гладила мою шерсть и бегала за хвостом. Я находил для нее земляные орехи и с утра до ночи раскачивал на растянутой между деревьями лозе. Лучшее время.

Когда мне исполнилось шестнадцать, а Михо – пятнадцать, ее продали жениху из другого табора. они кочевали по побережью океана, а сам жених, Юте, не имел передних зубов из-за цинги. Алмас говорил, что этот брак важен для нас. За Михо он получил пяток молочных жеребцов и новую кибитку. Михо плакала. Плакал и я, но без слез. Она умоляла меня сбежать вместе, до того, как мерзкий Юте дотронется до нее. Я не посмел. Не верил, что имею право на такое счастье. Михо назвала меня жалким трусом. Которым я и был.

Она обещала утопиться. Я знал, что этого не будет. Михо слишком любила жизнь. Но провести остаток ее дней с ненавистным ей человеком я позволить не мог.

Свадьбу играли летом, в самый длинный день в году. Михо надела непрозрачную фату, чтобы не показывать своих слез. Обе семьи веселились, пели и танцевали. Торжество проходило в дубовой роще, близ местечка Керлийбн. В детстве мы с Михо проводили там много времени. Я пил и танцевал со всеми. Веселился вместе с женихом, он оказался неплохим юношей. Называл меня пшалом.

Михо была прекрасна в тот вечер. А я перерезал горло ее жениху прямо во время танца.

Я с самого начала мыслил в неверном направлении. Лодочники не крали серебро Ган. они забрали чужое. Видать, сотрудничеству старухи с речными пиратами пришел конец, и они решили ее подставить. Если она не решила предать их первыми, и заключить союз с Бюрре. В духе подлой Ган. Пазл складывается, но картинка мне пока не ясна. Ведь я все еще надеялся, что здесь что-то более необычное, чем интрижка между преступными синдикатами.

Я направлялся к Лысому Джею. Худощавый парнишка, страдающий от туберкулеза. Он является племянником лидера банды лодочников, Марло Такера. Марло уже три года ходит под себя после неудачной конной прогулки с племянничком. Пускает слюни в лучших апартаментах по эту сторону реки, а бизнесом целиком и полностью заправляет Лысый Джей. Разумеется, до того момента, как «дядюшка поправится и вернется к делам."