Читать онлайн Мидавиада бесплатно

Его Мудрейшество счастлив

Если бы можно было выбрать для себя вторую жизнь, Мудрейший, несомненно, предпочёл бы свою собственную. Впрочем, в его случае, жизнь, была бы одиннадцатой или даже тринадцатой. Со счёта он давно сбился, да и зачем считать, если каждый день приносит нечто ценное?!

В молодости, когда Мудрейший ещё не был Мудрейшим и мудрость свою напоказ не выпячивал, он наслаждался приключениями, пережить которые довелось не каждому.

Когда же годы сделали его степенным и неторопливым, Мудрейший стал находить удовольствие в обыденных вещах. К примеру, в рассказах о былом, в правдивости которых не посмел бы усомниться даже самый суровый критик.

– Вы обещали рассказать про дедушку… – напомнил малыш Золто, и мочка его носа порозовела от смущения.

В большом каминном зале было прохладно, но никто не разводил огня в надежде на то, что заблудившееся солнце вернётся и заглянет в окна дворца, даря долгожданное тепло. Календарное лето наступило ещё в начале краснолуния, но здесь, в Аштарском ущелье, погода отличалась непредсказуемостью. Мудрейший знал это лучше, чем кто-либо.

– Я всегда держу обещания, – заявил он, – и настоятельно рекомендую вам поступать так же. Как поживает виолончель?

Он в упор посмотрел на Лаэнцу, и та не выдержала – отвела взгляд:

– Виолончель пребывает в добром здравии!

– А уроки фехтования? – обратился он к принцу Рени.

– Велели кланяться вашему Мудрейшеству, – хихикнул мальчик.

– Верно ли я вас понял, друзья мои? – пробормотал Мудрейший, пряча ухмылку. –Не хотите же вы сказать, что забросили все насущные дела ради стариковских воспоминаний?!

Синий Жук потеребил пряжку на туфле и сказал с детской непосредственностью:

– Мы очень-очень хотим знать, что случилось потом!

– Лаадно, – протянул Мудрейший. – Если вы настаиваете… Я постараюсь вспомнить. С чего же всё началось? Ах, да! Когда наступила зима, и с моря задули холодные ветры, жизнь в крепости сделалась почти невыносимой…

Башня Мертвеца

Когда наступила зима, и с моря задули холодные ветры, жизнь в крепости сделалась почти невыносимой. Виной тому был не пронизывающий холод (от помещений бывшей тюрьмы никто не ожидал особого комфорта) и не серый полумрак, быстро ставший привычным. Вместе с последними лучами янтарного солнца с горизонта исчезла надежда.

Тяжёлые волны одна за другой разбивались о скалистый берег, шипели, присвистывали, пенились, так что порой казалось: где-то там, в глубине сонно распахивает алчную пасть неведомое морское чудовище. Совсем скоро, когда непогода доберётся до берегов Тарии, оно вынырнет на поверхность, стряхнёт оцепенение и проглотит маленький, неуютный остров вместе с крепостью из серого камня и всеми её пленниками.

Аграт привалился к стене. Камзол из тонкого сукна, неотъемлемая часть летней униформы, не спасал от холода, но здесь, в крепости, такие были почти у всех. Во всяком случае, у всех, кто передвигался на двух ногах. Размышляя об обитателях башни, Аграт по привычке делил их на людей и мидавов, хотя человеческая половина была отнюдь не однородной.

Аграт нашарил в кармане огрызок угольного карандаша и вытащил из-за пазухи пухлый блокнот в потрёпанном кожаном переплёте. На обложке красовались инициалы «А.В.» Если провести по ним пальцем, можно почувствовать приятную шероховатость тиснения. Этот блокнот Аграт получил в подарок от сослуживцев в день, когда был произведён в чин миртеллиона. Редкое достижение для двадцатилетнего юноши. Впрочем, званием он не гордился даже в те редкие мгновения, когда паргалион Зегда называл его своей «правой рукой». В этом чувствовалась какая-то оскорбительная ирония – рук у паргалиона не было вовсе, только лапы.

Сказать по правде, Аграт Велссим имел все основания считать себя человеком заурядным. В нём не было ничего, что хоть сколько-то помогло бы выделиться из толпы. Средний рост и вес, обычный для тарийца цвет глаз и волос, непримечательные черты лица – всё способствовало тому, чтобы оставаться незамеченным даже там, где все были на виду.

Вот и сейчас, когда он сидел на каменной плите с карандашом и блокнотом в руках, люди и мидавы то и дело проходили мимо, но почти никто не обращал внимания на своего командира. Сидит миртеллион на земле – ну, и пусть его.

Аграту это было только на руку. Каждое свободное мгновение он старался посвящать любимому делу и был рад отсутствию помех.

При всей кажущейся заурядности была у Аграта Велссима одна необыкновенная черта: он любил и умел писать. Прищурив глаза и прикусив язык от усердия, Аграт выводил буквы. Буквы самовольно складывались в слова. Слова объединялись в предложения, а те, в свою очередь, сливались в текст. Тут-то и начиналось самое интересное.

Заблудившись в буквенных дебрях, Аграт становился невидимым не только для тех, кто был поблизости, но и для самого себя. Он то странствовал по обожжённой пустыне, то выходил под парусом в открытое море, тёплое, сверкающее и совсем не похожее на зловещую пену, что со всех сторон подбиралась к острову. В своих литературных грёзах Аграт успел перенестись на далёкие берега, немного повоевать с загадочными туземцами, подняться на ледник, где зубы сводило от холода, а ресницы вмиг покрывались инеем, и с триумфом возвратиться назад. Он бы и дальше сочинял истории о невиданном и неведомом, если бы однажды не испытал настоящее разочарование.

Всё началось с того, что, набравшись смелости, Аграт решился прочитать бойцам некоторые из своих сочинений. Это решение он оправдывал невинным желанием развлечь товарищей. В действительности же им двигала совсем другая, не столь благородная, зато куда более правдивая цель. Аграту хотелось не просто писать, а писать для кого-то.

Нет, вопреки опасениям, его не подняли на смех. Более того, паргалион Хати Хомак даже похвалил слог, хотя, конечно, не мог считаться специалистом в литературных вопросах. Новоявленный автор уже готовился праздновать триумф, когда Вордан Вур из рыжего отряда осторожно заметил:

– Ночью в пустыне холодно. Зуб на зуб не попадает.

Сказав это, он отчего-то смутился и замолчал, разглядывая собственные лапы.

– Холодно, – признал паргалион Хомак. – В Ливарии нам довелось ночевать в пустыне. Кажется, будто зима настала. Лежишь и зябнешь до утра, а песок вокруг так и носит…

Мидавы с готовностью закивали, и Аграт решил, что лучше всего было бы сразу провалиться сквозь землю. В пустыне он никогда не бывал, и в своём описании допустил непростительную ошибку. Провалиться, к его сожалению, не вышло – каменный пол не допускал подобных вольностей. Пришлось спешно переосмыслить собственное творчество, а заодно и жизнь.

Аграт вдруг понял: всё придуманное им до отвращения сказочно, а потому никуда не годится. Писать нужно так, чтобы казалось, будто ты сам стал свидетелем описываемых событий. Точно каждое слово было услышано, каждый жест был увиден лично тобой, а потому ты и только ты, как беспристрастный свидетель, способен открыть миру единственно возможную правду.

Ничего подобного у Аграта, увы, не получалось. В дальних странах он никогда не бывал, кровожадных аборигенов не видел и, по правде говоря, всерьёз сомневался в их кровожадности. Всё детство и всю юность он провёл в казарме. Армия стала его домом, потому что никакого другого дома Аграт не знал или, лучше сказать, не помнил.

Как это обычно случается, на смену разочарованию пришло вдохновение. Аграт решил писать о том, что видит. И пусть теперь на листках его блокнота шумело вовсе не ласковое море, а от крепостных стен веяло отвратительным холодом. Зато он мог без труда описать каждый камень, каждую упавшую на лицо солёную каплю, каждое произнесённое слово и даже то, что так и не было произнесено.

Теперь Аграт Велссим описывал саму жизнь, и его рассказы всё больше походили на дневниковые записи. Не решаясь знакомить сослуживцев со своим творчеством, миртеллион завёл ритуал, который любому другому показался бы странным и даже нелепым. Дописав очередную главу своей правдивой повести, он аккуратно вырывал листок, сворачивал его трубочкой и закупоривал в одну из тех бутылок, что в изобилии водились в здешнем подземелье. Дождавшись темноты, Аграт выбирался за крепостную стену и старался забросить сосуд с бесценным содержимым как можно дальше от берега. Делал он это с единственной целью – сохранить веру в то, что когда-нибудь и у него появится свой единственный читатель. Тот, кто захочет страдать, мечтать и радоваться вместе с ним. Тот, кто увидит мир его глазами, чтобы никогда уже не стать прежним. Тот, кто станет с жадностью впиваться в написанные им строки и нетерпеливо ждать продолжения. Тот, ради кого стоит творить.

Всё это выглядело наивным. Ну и пусть! Аграту нужно, просто необходимо было верить хоть во что-то.

Привычным движением распахнув блокнот, он пожевал кончик карандаша и принялся писать:

На острове мы оказались по вине роковой случайности. Впрочем, это событие стало следствием длинной цепочки других, неразрывно связанных между собой.

Всё началось ранней осенью, когда король Шамшан подписал указ о переселении мидавов из города в специально построенные резервации. В армии эту новость восприняли с возмущением. Короля поддержал только чёрный отряд. И неудивительно – именно его бойцов нововведения отчего-то не коснулись. Думаю, всё потому, что глиман Ривай и новый командир чёрных Шефран Шурс, назначенный вместо погибшего Тиша, безгранично преданы королю и готовы без колебания выполнять любые его приказы. Что касается нашего командира, паргалиона Зегды, и командира рыжих, паргалиона Хомака, то это старые многоопытные бойцы, которые превыше всего ценят безопасность Тарии, и, я уверен, никогда не выступили бы против короля, не будь на то веских причин.

Меня легко упрекнуть в пристрастности, ведь я воспитывался в белом отряде и считаю паргалиона Зегду своим настоящим отцом, каким бы странным это не казалось. В действительности же именно по этой причине мне проще быть объективным. Здесь, в армии, все на виду. Любой проступок, любая ничтожная ошибка быстро становится объектом всеобщего внимания. Здесь невозможно что-либо скрыть, невозможно притвориться другим. Тебя моментально разоблачат и тотчас поставят на место.

Вот почему я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что паргалион Зегда – лучший командир. За двадцать три года жизни и десять лет службы мне ни разу не довелось видеть, чтобы он был несправедлив или жесток по отношению к бойцам. В нашем отряде его любят все: люди и мидавы. Впрочем, прошу простить мне это отступление, ведь я намеревался рассказать совсем о другом.

За объявлением королевского указа последовало невиданное прежде событие: бойцы отказались слушаться Ривая, попытавшегося насильно выдворить их из города. Некоторые, правда, переметнулись на сторону чёрного отряда и проявили готовность переселиться добровольно. Я не виню их – каждый волен выбирать свой путь, но, говоря «каждый», я имею в виду свободу для всех, без исключения.

Нам, людям, было дозволено остаться в Туфе. Вероятно, таким образом Шамшан пытался расколоть армию, рассредоточить её, обезопасив себя от возможных волнений, но вышло с точностью до наоборот. Почти никто не пожелал подчиняться. Мидавы оставались в городе, а люди устами вашего покорного слуги выразили намерение сохранять единство с ними, чего бы это ни стоило. Скажу сразу: цена оказалась непомерно высока.

Трагедия случилась в ночь на двадцать четвёртое Листопадня. Когда-нибудь седой историк придумает для той ночи собственное поэтическое название. К примеру «Ночь Кровавой Луны» или «Ночь Обагрённых Листьев». Надеюсь, это произойдёт нескоро. Лишь когда мидавы и люди забудут имена погибших, перестанут слышать их крики, ощущать запах гари, видеть кровь на мостовых. Тогда эта ночь станет лишь одной из печальных страниц тарийской истории, пока же она – самое страшное воспоминание для всех нас. Я пишу эти строки в надежде отсрочить забвение и сохранить память о том, что произошло на самом деле.

Глубокой ночью, когда все огни давно погасли, оставив город во власти багряного лунного света, бойцы чёрного отряда под предводительством самого Ривая начали «зачистку». Первоначально они намеревались просто отловить белых и рыжих мидавов в их домах и отправить в ссылку, но те оказали неожиданное сопротивление. Весть о вероломном нападении мгновенно облетела город. На улицах начались бои.

Паргалион Зегда первым поднял белый отряд. Паргалион Хомак с рыжими присоединился позже, когда счёт наши потерям уже вёлся на сотни. Многие были убиты. Другие бежали из Туфа в надежде найти защиту у Вольного племени. Осуждать последних я тоже не стану. Всякий, кому довелось оказаться в ту ночь на улицах Лилового квартала, надолго запомнит отвратительный запах смерти, сгустившийся между домами. Кровь буквально текла по мостовым, и, если кто-то посмеет упрекнуть меня в преувеличении, то лишь тот, кому не довелось увидеть этого собственными глазами.

Вскоре вспыхнули пожары. Было ли это случайностью или порождением чьей-то злой воли мы уже не узнаем. Не стану пугать читателя подробностями. Скажу лишь, что к рассвету мы полностью утратили контроль над кварталом.

Ривай теснил нас к окраине, очевидно, пытаясь лишить укрытия, чтобы раздавить, окружив со всех сторон. К тому времени мы потеряли большую часть бойцов и, если бы ему удалось реализовать свой замысел, мгновения объединённого отряда были бы сочтены.

Своим спасением мы обязаны мудрости нашего командира. Паргалион Зегда – да озарят луны его путь! – разделил своё крошечное войско на две части и отправил первую к плохо охраняемому порту. Сам же, встав во главе второй, притворился, что отступает. Так нам удалось захватить ладьи королевского флота – не самые быстроходные, зато маленькие и маневренные суда. Следуя первоначальному плану, мы вывели из гавани три корабля. На них паргалион собирался переправить отряд в Миравию, под покровительство короля Витаса и маршала Нордига.

Сначала всё шло, как задумано. Паргалион сумел отвести остатки войска подальше от города, к Ведьминой косе. Если моему читателю не доводилось бывать в Тарии, это название может привести его в замешательство. В действительности, Ведьмина коса – не что иное, как полуостров, отделённый от суши узким перешейком. Это место было выбрано им неслучайно – численное преимущество чёрных утрачивало там всяческий смысл, поскольку преодолеть самое узкое место одновременно могли восемь – десять бойцов.

Так остаткам бело-рыжего отряда удалось с минимальными потерями прорваться к морю.

Мы погрузились в ладьи, намереваясь отплыть в Миравию. Только тогда нам удалось окончательно подсчитать потери. Всего на трёх кораблях уходило триста мидавов и около ста человек. Жалкие осколки трёхтысячного войска!

Все были подавлены и разбиты. Бегство больше не представлялось избавлением, а ведь мы ещё даже не догадывались о том, какие испытания готовит нам судьба.

Ривай оказался куда более опасным противником, чем можно было вообразить. Потеряв часть отряда на Ведьминой косе, а заодно и упустив беглецов, он, как выяснилось, не утратил самообладания. Стоило нам отойти от берега, как на горизонте показались корабли королевского флота. Путь в Миравию был отрезан.

Тогда-то паргалион Зегда и принял решение, определившее нашу дальнейшую судьбу. Он приказал взять штурмом Башню мертвеца, крепость на уединённом острове, которая на протяжении нескольких веков служила тюрьмой для самых опасных преступников. То есть, преимущественно для тех, кто посмел покуситься на королевскую власть.

Захватить крепость оказалось нетрудно – охранялась она не лучшим образом. Это и понятно: к чему беспокоиться, когда сама природа окружила маленький клочок суши острыми скалами?!

Проникнуть за крепостные стены на корабле можно лишь через канал, вырубленный в толще породы. Его ширина не больше двадцати шагов, так что крупному судну вроде каравеллы или галеона путь сюда заказан. Мы же легко вошли внутрь на своих крошечных ладьях, не встретив никаких преград вроде кольев или решётки. Как выяснилось позже, решётка, закрывающая проход, существует, но в тот день никто и не думал её запирать. Тюремная охрана так увлеклась празднованием дня тарийской гвардии, что попросту не заметила нашего появления. Если бы они опомнились чуть раньше, нам пришлось бы несладко – оружия в крепости хватает. Впоследствии мы воспользовались им для того, чтобы сдерживать корабли, пытавшиеся атаковать остров.

Моему читателю, должно быть, любопытно, что стало с заключёнными.

Когда мы захватили крепость, паргалион Зегда приказал изъять и изучить все документы. Ваш покорный слуга занимался этим лично, и вот, что удалось выяснить. Большую часть узников крепости составляли осуждённые за политические преступления ещё при бывшем короле, Тире Двенадцатом. Встречались и недовольные новым режимом. Все прочие: разбойники, убийцы, поджигатели составляли неубедительное меньшинство. Разумеется, осуждённых за уголовные преступления мы оставили в тюремных камерах, взяв на себя труд кормить и поить их. Остальные были выпушены на свободу, если, конечно, так можно назвать тюремный двор и крепостные стены. Паргалион Зегда считает, что эти люди могут быть полезны в случае штурма, пока же они бесцельно шатаются среди нас, уничтожая и без того скудные запасы провизии.

Недавно мы, правда, начали тренировать желающих, и таковых оказалось немало. Думаю, люди понимают, что выбраться наружу без боя не удастся, и хотят подготовиться к сражению. Какими бы наивными ни казались подобные суждения, иметь один шанс из тысячи всё же гораздо лучше, чем не иметь ни одного.

– Всё пишешь? – раздалось над ухом.

Аграт вздрогнул от неожиданности. Огрызок карандаша выскользнул из онемевших пальцев и покатился по брусчатке.

– Виноват, господин паргалион! – он вскочил и вытянулся в струну. Карандаш так и остался лежать в ложбинке между камнями.

– Ни в чём ты не виноват, – Зегда тяжело опустился на землю, кивком головы приглашая собеседника сесть рядом. – Пиши, если пишется. Запрещать не стану. Мне нынче снова записку подкинули.

– Ривай?

– А то как же. Его работа. Знаешь, что подлец выдумал?

Аграт мотнул головой. Как бы ни было любопытно, он старался задавать поменьше вопросов.

– Стрела прилетела, – ответил на его молчание Зегда. – Всё точь-в-точь как в прошлый раз. Только слова другие: «Сдай крепость или пожалеешь. Твой щенок у нас». Каково?

– О чём это они? – насторожился Аграт.

– Пугать меня вздумали мерзавцы! – прищурился паргалион. – Думают, провести Закари Зегду на бобах, да только не на того напали!

Спрашивать не следовало, но Аграт всё равно спросил:

– Это они про Зебу? Неужели правда?

– Неправда! – рявкнул Зегда так громко, что даже часовой с малой башни на мгновение повернул голову.

После, завидев командира, вновь отвернулся и сделал вид, что внимательно изучает горизонт.

– Блефует Ривай, – пояснил Закари, понизив голос. – Нет у них моего сына. Я чуял.

– Дозвольте спросить, господин паргалион…

– Дозволяю.

– Каково это – чуять?

– Потом сам уз… – начал было Зегда, после вдруг замолчал и оглядел Аграта с нескрываемой жалостью. – Не узнаешь. Всё забываю, что ты не мидав. Как тебе объяснить-то? Чуять – значит, предвидеть что ли. Это когда ты знаешь, что есть или будет. Усёк?

– То есть вы можете видеть будущее?

– Видеть? Бывает, что и так. А, чаще всего, мы просто чувствуем. Понимаешь?

Аграт вздохнул:

– Боюсь, что нет.

Он и сам часто забывал, что не мидав. Трудно быть человеком в тарийской армии. Ещё труднее признавать это.

– Я тоже хотел тебя кое о чём спросить, – пробурчал Зегда.

Непосвящённому могло показаться, что он сердится. В действительности, паргалион был явно смущён и раздосадован.

Аграт с готовностью кивнул:

– О чём угодно, господин паргалион!

– Почему ты здесь?

Должно быть, лицо у Аргата сделалось удивлённым, потому что Зегда тотчас пояснил:

– Я вот о чём: ты ведь человек, миртеллион. Это не твоя война, верно?

– Я – человек, – он потупился. Произносить эти слова было отчего-то неприятно.

– Не думай, что я хочу тебя обидеть, – Зегда говорил осторожно, будто оправдываясь, – но ведь ты не обязан этого делать. У меня не было другого выхода. У тебя был. Никто не стал бы тебя преследовать. Ты мог сбежать, исчезнуть, раствориться среди людей. И всё же ты здесь. Почему?

– Я – человек, – Аграт постарался сдержать горькую улыбку. – Возможно, причина как раз в этом.

Паргалион Зегда не улыбнулся. Мидавам этого не дано.

Исчезновение

Новые места – как новые люди. Поначалу они вызывают любопытство, только вот любопытство это может быть разным. В некоторых случаях оно граничит с восхищением, в других смешано с тревогой, а порой и с настоящим трепетом. Новые места всегда загадочны, но стоит узнать их получше, и они утрачивают новизну, входят в привычку, как вечернее чаепитие или утренняя чистка зубов.

Когда Селена впервые оказалась в пещере мэтра Казлая, это место выглядело зловещим. Справедливости ради стоит заметить, что и сам хозяин нарочно подливал масла в огонь, пытаясь напугать своих пленников. Если бы тогда кто-нибудь сказал Селене, что шестнадцать лун спустя она вернётся сюда по собственной воле, она ни за что бы не поверила, но правда зачастую бывает удивительнее любого вымысла.

Повод для визита у неё был вполне уважительный. Вряд ли кому-то придёт в голову считать желание повидаться с друзьями неуважительным поводом. К тому же, горный воздух полезен для здоровья. А ещё приятен. И, кроме того, в горах можно найти множество редких растений для гербария, и бабочек, и змей, и разных дивных жуков.

Вот неполный список доводов, приведённых Селеной в споре с родителями.

Здесь уместно пояснить, что произошло. А произошло вот что.

Не далее, как две луны тому назад Селена получила письмо от Зебу, написанное рукой мэтра Казлая, в котором мидав приглашал её посетить их уединённое жилище. Никлас высказался против. Вилма, вопреки ожиданиям, дочь тоже не поддержала. Кроме того, цинично заявила, что собрать приличный гербарий в начале Тонколедня вряд ли удастся. Никлас же присовокупил к этому едкое замечание о том, что бабочки и прочие насекомые давно спрятались от непогоды, поэтому естественнонаучные опыты разумнее отложить до весны.

Тогда-то Селена и выдала свой последний довод. Она заявила, что отложить дружбу до весны невозможно, что она ужасно скучает по Зебу и даже немножечко по Коту, что она не насекомое, а потому зимы не боится и что, если ей не будет позволено отправиться к друзьям, это сделает её самым несчастным человеком на свете. Родители посмеялись, обменялись многозначительными взглядами и согласились.

Сборы не заняли много времени. Уже через несколько дней Селена с отцом выехали в сторону Ристона, куда должен был наведаться по делам мэтр Казлай.

Там Никлас передал её на поруки старому другу и спешно повернул назад (придворная служба не допускает длительных отлучек), а Селена с Казлаем, Котом и Зебу отправились на юг, чтобы уже на следующий день оказаться в горах.

В начале зимы это место выглядело совсем не так, как в разгар лета. Лишённые листьев ветви кустарника тонко поскрипывали на ветру. На камнях нежной пеленой блестела изморозь. Сухая растрескавшаяся земля куталась в покрывало из прелой листвы. Природа ждала снега, чтобы прикрыть неприглядную серость, но и в этой скучной поре было своё очарование.

К примеру, тропа в такую погоду как нельзя лучше подходила для бега наперегонки.

Сначала Кот отказался участвовать в состязании, назвав его детской забавой, но когда Зебу трижды обошёл Селенину лошадь, решил вкусить славы. Теперь Селена скакала на Майле, а Кот гарцевал на Зебу, смешно впиваясь когтями в пятнистую холку. Должно быть, мидав не терял времени даром. Обогнать Майлу ему и раньше было несложно, а сейчас он буквально срывался с места, не оставляя сопернице ни единого шанса на победу.

– Мы устали, – выдохнула Селена, в очередной раз проиграв гонку. Говоря «мы» она имела в виду себя и лошадь, хотя последняя не проявляла никаких признаков усталости. – Ты непобедим, Зебу!

– Кто-то сказал «Зебу»?! – лениво отозвался Кот, вытягиваясь на спине мидава. – Можно ли приписывать лошади победу наездника?! Если бы в забеге выиграла ты (чего, разумеется, никак не могло случиться), я не стал бы поздравлять с победой твою кобылу…

– Я не лошадь! – буркнул Зебу.

– Конечно, нет, друг мой собака! – подначил Кот.

Всякий раз, когда друзья начинали перепалку, их разговор почти полностью утрачивал какой-либо смысл.

– Я не собака! – огрызнулся Зебу, попытавшись цапнуть Кота. Сделать этого ему, конечно, не удалось.

– Тогда я не кот! – елейным голосом пропел Кот, устраиваясь поудобнее.

Зебу глухо рыкнул:

– Если бы не ты, я мог бы бежать ещё быстрее!

Кот потёр мордочку:

– Если бы не я, ты проиграл бы с позором, друг мой собака!

– А ну слезай! – потребовал Зебу.

Это ещё зачем?!

– Сейчас я тебе покажу «с позором»! Слезай немедленно!

– Ещё чего!

– Слезай, вредный комок шерсти!

– Не видишь, я отдыхаю?!

– Не вижу и видеть не хочу! Слезай по-хорошему!

Кот хотел было что-то возразить, но Зебу явно не собирался слушать. Встряхнувшись, он сбросил Кота на землю и потребовал:

– Бежим ещё раз! Сейчас увидишь, на что я способен!

Селене совершенно не хотелось повторять забег, но спорить она не стала. Пусть Зебу потешит самолюбие и, заодно, утрёт нос зловредному Коту. Она даже решила было немного поддаться, чтобы поддержать друга, но этого не потребовалось.

Зебу стрелой сорвался с места, и Селене пришлось изо всех сил подгонять Майлу, чтобы не упустить его из виду. Некоторое время ей удавалось не отставать, но после мидав набрал скорость и скрылся среди скал. Это означало завершение гонки – дальше тропа сужалась и начинала петлять вдоль обрыва.

Селена осадила лошадь и двинулась шагом. Спешить не имело смысла – забег, в любом случае, проигран. Вскоре её догнал Кот.

– Видела?! – в его голосе слышалось ликование. – Мой ученик делает успехи!

– Зебу был прав! – мстительно заявила Селена. – Без тебя он может бежать гораздо быстрее.

– Какая чушь! Я маленький и лёгкий!

– Вовсе ты не маленький! По крайней мере, для кота ты очень даже большой.

– Что ты знаешь о котах, девочка?!

– Знаю, что коты ловят мышей, а не бегают наперегонки с лошадьми!

– Хочешь сказать, ты никогда не слышала историю о коте-призраке?

– Призраков не бывает!

– Это как посмотреть…

– Пытаешься меня обмануть?!

Кот в три прыжка обогнал лошадь, уселся посреди дороги, преградив путь, и скорчил обиженную мину:

– Считаешь меня лжецом?

– Вовсе нет, – смутилась Селена. – Просто мне кажется, что ты… немного привираешь.

– Немного?

– Самую малость.

– Привираю?

– Вроде того.

– Ничего подобного! – фыркнул Кот. – Если хочешь знать, в моих историях – сама жизнь. Вот послушай…

– Зебу, должно быть, заждался, – осторожно напомнила Селена.

– Ерунда! Собаке нужно отдохнуть!

– Он не собака!

Кот закатил глаза:

– И эта – туда же! Если собака не собака, то я не кот! А, между тем, коты-призраки действительно существуют. И у меня есть тому доказательство. Это случилось в Ливарии семьсот тридцать шесть лун тому назад. Ты спросишь: откуда такая точность? Поясню. Информация получена мной из секретных источников близких ко двору. В то время Ливарией правил король Плимор Чернолоб. Его прозвали так потому…

– … потому, что у него было большое родимое пятно над левой бровью. Только это неправда.

– Что значит «неправда»?! – взвился Кот. – По-твоему у него не было пятна?

– По-моему, семьсот тридцать шесть лун тому назад в Ливарии правил его сын, Плимор Четвёртый по прозвищу Бессмертный.

– Да какая разница, кто там правил?! К моей истории это не имеет никакого отношения.

– Ладно. Продолжай.

– У короля быт кот…

– У какого короля?

– У Плимора Черно… Да ну тебя! У какого-то короля. Если будешь перебивать, я больше ничего не расскажу.

Селена примирительно подняла руки:

– Молчу, молчу.

– Сразу бы так! Совершенно не дают сосредоточиться! Был, значит, у короля кот ливарийской породы. Шерсть длинная и гладкая, как шёлк. Специально нанятые слуги её частными гребнями вычёсывали дважды в день. Глаза – точно чайные блюдца, когти алмазные, на ушах – рысьи кисточки. Не кот – загляденье. Однажды решил король по морю на кораблике прокатиться. Он до морских прогулок был большой охотник. А чтобы с котом ни на день не разлучаться, повелел и его взять. Вышли они в море, а там…

Селена проснулась от того, что предплечью было колко. Хотела перевернуться на бок, но кровать вдруг зашевелилась и фыркнула.

– Просыпайся! – взвизгнул кто-то голосом Кота. – Зебу пропал! Его нет! Просыпайся, слышишь?!

Селена открыла глаза. Выяснилось, что она лежит на лошадиной холке, уткнувшись лицом в гриву, а рядом сидит Кот. Да не просто сидит – скребёт её по руке когтями.

– Нельзя ли полегче?! – возмутилась она, вытягиваясь в седле. – Больно же!

– Иначе тебя было не разбудить, – стал оправдываться Кот. – Уж я и так, и эдак…

Селена огляделась. Теперь они стояли посреди того самого узкого ущелья, где должна была завершиться гонка. Зебу поблизости не было.

– Мидав пропал, – пояснил Кот. – Я даже в пропасть заглянул – нигде нет.

– Ты меня усыпил! – догадалась Селена. – Нарочно выдумал дурацкую историю про кота с алмазными когтями! Но зачем?! Зачем ты это сделал?!

Кот потупился:

– Скажем так: я был обижен.

Всё это время он сидел перед лукой седла, опираясь лишь на задние лапы. Более подходящего случая и не придумаешь.

– Обижен, – протянула Селена. – Понимаю. Зато теперь обижена я!

С этими словами она пришпорила лошадь. Не ожидавший такого вероломства Кот кубарем полетел на землю.

– Зебу давно дома! – крикнула на скаку Селена. – Счастливо оставаться!

Вопреки её ожиданиям, Зебу в пещере не оказалось. Не было его ни в окрестностях корявой сосны, ни у водопада. Об этом сообщил вернувшийся Кот. Несмотря на обиду, он держался с достоинством. Назвал Селену «вздорной девчонкой», демонстративно пригладил взъерошенную шерсть и сел греться к камину, точно ничего не случилось.

Зато мэтр Казлай вдруг забеспокоился.

– Пойдём, Кот, – потребовал он. – Поищем. Скоро стемнеет…

– Стемнеет, – проворчал Кот, – И что с того? Если он по глупости забрёл, куда не следует, то пусть сам и выбирается!

– В горах опасно! – вспыхнул Казлай. – Ты это знаешь не хуже меня. Зебу мог провалиться в расщелину, мог попасть под обвал…

– Или соскользнуть в пропасть, – прошептала Селена.

– Или достаться на ужин горному троллю, – передразнил Кот.

– Не болтай глупостей! – осадил его Казлай. – Мы идём искать мидава. Это не просьба!

Неспешно поднявшись Кот вразвалку заковылял к выходу. Селена хотела пойти следом, но мэтр Казлай остановил её движением руки:

– Жди нас тут и не выходи, что бы ни случилось!

– А что может случиться? – насторожилась она.

– Всё, что угодно.

Сказав это, мэтр Казлай накинул куртку и вышел с обычной поспешностью.

«Всё, что угодно», – мысленно повторила Селена. Странное дело! Зебу пропал и неизвестно, найдётся ли. Глупость какая-то! Зачем ему, спрашивается, понадобилось уходить из ущелья?!

А сама-то она хороша! Слушала басни, развесив уши. Хотя, если подумать, она ни в чём не виновата. Это всё Кот! Если бы не он, ничего бы не случилось. Обиделся он, видите ли! Скажите, пожалуйста, какая цаца!

Селена живо представила, будто Кот сидит у огня в любимом кресле мэтра Казлая.

– Это всё ты! – упрекнула она воображаемого Кота.

Тот скорчил оскорбительную гримасу.

– Ах, так! – возмутилась Селена.

Скинув башмак, она запустила им в несуществующего Кота. Тот лишь фыркнул в ответ.

В это время с улицы послышался тоненький хруст. Кто-то шёл по тропинке к пещере. Поначалу Селена решила, что это Казлай и Кот решили вернуться, но вскоре услышала человеческую речь. Разговаривали двое.

– Посмотри, кто там, – велел один, и голос его показался Селене смутно знакомым.

– Слушаюсь, господин… – начал второй, но так и не договорил. Первый оборвал его на полуслове:

– Иди, у нас мало времени!

Селена заметалась из стороны в сторону, ища укрытие, и не придумала ничего лучше, чем спрятаться за креслом. Спустя мгновение, прикрывавшая вход кожаная завеса мягко зашуршала. Кто-то вошёл в пещеру.

– Здесь никого нет, – сообщил он.

– Жаль! – отозвались снаружи тем же знакомым голосом. – Я думал, что застану его врасплох.

– Похоже, они недавно ушли, – пояснил тот, что был внутри. – Камин ещё горит.

Он сделал несколько шагов по гулкому полу. Селена вжалась в стену. Шаги стихли, но понять стоит ли незваный гость на месте или просто ступил на ковёр, было невозможно.

– Здесь кое-что есть, – прогрохотало поблизости. – Желаете взглянуть?

– Что там ещё?! – откликнулись с неохотой.

Селена прикрыла рукой рот, а, заодно, и нос. Казалось, тот, кто стоит в паре шагов, слышит её дыхание.

– Башмак, господин…

– Что за глупость! Зачем мне башмак?!

– Он лежит в кресле. Что бы это значило?

– Выходи! – скомандовали с раздражением. – Мы должны доставить щенка, а с этим мерзавцем я ещё разберусь.

– Прикажете оставить всё как есть? – в голосе подчинённого послышалось разочарование. – Я мог бы устроить поджог или…

– В этом была бы чудесная ирония! – одобрил командир. – Но нет. Ничего не трогай. Они не должны догадаться, что мы здесь были. За мной!

Дождавшись, когда занавес прошелестит во второй раз, Селена выбралась из-за кресла.

Как он сказал? «Мы должны доставить щенка»? Зебу! Выходит, он не упал в пропасть и не застрял в расщелине! Его похитили! Но зачем? Кто эти люди? Что им нужно?

Мысли закружились с невероятной скоростью. Надо срочно найти мэтра Казлая! Надо предупредить его! Надо действовать!

Стоп! Селена схватилась за голову, пытаясь сосредоточиться. Эти двое уходят. Если не проследить за ними прямо сейчас, то где потом искать Зебу? Мэтр Казлай велел не выходить из пещеры, но ведь это не прихоть. Это вопрос жизни и смерти!

Времени на размышления не оставалась. Походя обувшись и, схватив на бегу, плащ, Селена выскочила на улицу.

Голоса отдалялись. Теперь они глухо звучали из-за скалы, значит, говорившие спускались вниз по тропе. Стараясь наступать на сухую траву, а не на хрусткие камешки, Селена помчалась следом.

Выследить мерзавцев будет несложно. Ясно, что они идут в деревню. Должно быть, где-то там и держат Зебу. Нужно только найти их укрытие, а там – дело за малым: вернуться, разыскать мэтра Казлая и всё ему рассказать. Вот бы сейчас он был рядом! И Кот тоже!

На Кота Селена больше не злилась. Пусть он вредный, пусть самолюбивый до крайности, но ведь он – друг, а эти двое… Зачем им Зебу? Что они задумали?

Сердце гулко ухало в горле. В висках стучало.

Только бы не отстать! Только бы не потерять их из виду!

Подходить слишком близко Селена всё же не решилась. Так и держалась шагах в тридцати. Не хватало ещё, чтобы её выдал некстати хрустнувший под каблуком камень!

Когда незнакомцы скрывались за очередным выступом, она бесшумно преодолевала разделявшее их расстояние и осторожно наблюдала, пока вновь не теряла из виду. Иногда тропинка начинала петлять слишком часто, и тогда оставалось полагаться на слух. Мужчины переговаривались вполголоса, но, судя по всему, скрывались не слишком тщательно.

В горах сгущались сумерки – самое подходящее время для слежки. В такую пору преимущество на стороне наблюдателя – можно видеть всё и при этом оставаться невидимым. Набросив на голову капюшон, Селена поглубже завернулась в плащ. Теперь, если кто-то из преследуемых и догадается оглянуться, то, скорее всего, примет её за дерево или каменную глыбу.

Она была уверена в том, что придётся идти до самой деревни, располагавшейся в двух тарелах, но мужчины вдруг свернули с тропы. Пригнувшись, Селена пробралась следом и спряталась за каменным выступом.

Выползшая из-за туч луна ненадолго осветила расщелину, и Селена разглядела людей, столпившихся возле неприметной деревянной повозки с тентом из растрескавшейся кожи. Внезапно один из них зашевелился, и над его плечами взметнулись ленты. Змеерукий! От неожиданности Селена замерла без движения, прижавшись к холодному камню.

– Мы давно вас ждём, – рявкнули из темноты, когда мужчины подошли ближе. – Надеюсь, вы сделали всё, что нужно, Флаппер?

Командир поклонился:

– Не беспокойтесь, господин глиман. Я обо всём позаботился.

Подойдя к повозке, Рати Ривай отодвинул край тента и заглянул внутрь:

– Я знал, что вам можно доверять! Его Величеству нужны сообразительные и преданные слуги. Если вы и впредь будете так же полезны, можете рассчитывать на тёплое место при дворе.

Флаппер вновь согнулся в поклоне, но глиман был не намерен церемониться.

– Вперёд! – велел он. – Надеюсь, щенок не придёт в чувство до самого Туфа.

Люди и змеерукие выстроились впереди повозки, кучер причмокнул и колёса завращались. Процессия двигалась тихо и слаженно, лишь хруст камней выдавал её присутствие.

Несколько мгновений Селена провожала взглядом повозку. Там, под кожаным тентом, лежал не дождавшийся помощи Зебу.

Она должна что-то предпринять! Должна что-то придумать! Сейчас! Немедленно! Времени на раздумья не осталось!

Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, Селена помчалась за повозкой. На повороте, когда процессия скрылась за скалой, она разбежалась и нырнула под тент, зацепившись за что-то плащом. Ткань затрещала, Селена распласталась на устланном соломой полу, с ужасом прислушиваясь. К счастью, повозка продолжала двигаться. Её вторжение осталось незамеченным.

План короля Витаса

В королевской гвардии Занозе нравилось. Не то чтобы она была сама не своя от службы, а всё же тут тебе и крыша над головой, и кормёжка, и новые блестящие сапоги. В былые времена таких сапог она, понятно, могла хоть сотню с проезжих купцов снять, только не по-людски это. У разбойника что за житьё? То как шакал по лесам бегаешь, то сидишь, как сыч, башкой вертишь, дожидаешься. А чего дожидаешься – дело ясное. Придут, стало быть, завернут белы рученьки и потащат прямёхонько на виселицу.

Так что в королевской гвардии, как ни крути, лучше. Тут тебе и почёт, и уважение. Заноза и звалась-то теперь никакой не Занозой, и имени своего с непривычки чуралась. Король-то не сбрехал. Взял и подписал своим высочайшим указом, чтобы считалась она отныне девицей Бурбеллой Чиноза купеческого звания. Теперь дворня перед ней шапки ломала, а кавалеры всех мастей ковриками стелились. Заноза, знай себе, посмеивалась. Невдомёк им, дуракам, что тятенькиного наследства у неё всего-то нос курносый да брови лохматые.

Король, правда, монетой не обижал. Уж как ни гневалась королева, как не серчал маршал Нордиг, как ни твердили они, что на потешную гвардию такие деньжищи тратить не годится, Витас точно не слышал. Недавно даже приказал пошить гвардейцам новую форму. Теперь Заноза, как и все, носила узкие чёрные штаны из оленьей кожи, сапоги до колен с серебряными пряжками, короткий плащ и тулейку с фазаньим пером. Под плащ полагалось надевать доспех из железных пластин, но это только на войне. И хорошо. Доспех-то он тяжеленный. Заноза как в руки взяла, так чуть пополам не согнулась. Виду, правда, не подала. Хрюкнула, носом шмыгнула и выпрямилась, будто так и было задумано.

За последние две луны замуж её звали четырежды: два гвардейца, мелкий купчик и разорившийся вельможа. Вот что доброе тятенькино имя делает! Заноза сперва посмеялась от души. Только когда один из гвардейцев и купчик пожелали драться на шпагах, заявила, что ни за кого из них не пойдёт, а лучше пойдёт спать, потому как завтра вставать затемно на учения.

Деньги она не транжирила, абы что не покупала. Всё, что ни сбережёт – под матрац. Это только дураки растратят, разбазарят и с носом останутся, а Заноза была не дурочка. Для себя она твёрдо решила: королевская служба не на веки вечные. Настанет денёчек – выйдет она из дворцовых ворот, да не с пустыми руками. Тогда можно будет и домик присмотреть, и коровку, а у домика палисадник разбить. Чем не жизнь?

А что замуж ей не выходить, так это даже и хорошо. Эти-то кавалеры вмиг разбегутся, как узнают, что приданого за ней – кот наплакал. Да, и шут с ними! Заноза привыкла жить одна, сама себе хозяйка, и отчёта никому давать не собиралась. Ещё чего недоставало!

Взять хоть того купчика. Вышла бы она за него, к примеру, так что же? Пришёл бы он домой и хрясь кулаком по столу: «Жена, подавай обед, да поживее»! И ведь ухватом не отходишь – муж, всё-таки. Нет уж, лучше она как-нибудь сама, со своим разумением. А ухажёры эти пусть себе другую поищут, побогаче да подурнее.

В королевской гвардии, кроме Занозы, служила только одна девица – Риша по прозвищу Безголосая. Это её за то так называли, что была немая с рождения. Гараш говорит, прежде она жила в доме ведьминой племянницы. А дядька её – король нищих. Под землёй правит. В эти басни Заноза не очень-то верила, а спросить саму Ришу никак не могла. Дружбы между ними не сложилось – Заноза Ришиного языка не понимала, а та и не настаивала. Вот Гараш – тот всё разбирал. При надобности мог быть между ними переводчиком, да надобность выпадала нечасто.

Заноза в их дела не лезла. Сидят себе, руками машут, невесть о чём болтают. Ну и ладно. Тут, как говорится, третий лишний.

В общем, когда король вызвал к себе всех троих, Заноза даже чуток удивилась. С чего бы это, спрашивается? Оказалось неспроста. Витас он вообще себе на уме, ничего просто так не делает. Ну, да оно и понятно – король как-никак, не смотри, что малолетний. Короли они сызмальства хитрости всяческие постигают.

Вот, стало быть, Витас на гвардейцев снизу вверх поглядел (росточку он был невеликого), щёки раздул и говорит:

– Есть у меня для вас задание.

И смотрит хитро так, точно испытывает. Все, понятно, молчат. Тогда король хмыкнул, руки на груди сложил:

– В Тарии вторую луну чудные дела творятся.

Гараш нахмурился, ноздри раздул – волнуется, значит. А король – опять о своём:

– Мне донесли, что мидавы во главе с паргалионом Зегдой заблокировались на острове, в башне, где раньше содержались заключённые.

Гараш и отвечает:

– Это башня Мертвеца на острове Ройа.

– Далеко ли от него до берега?

– Около трёх тарелов.

У короля глаза изумрудами загорелись:

– Отчего же не выкурят их оттуда, как думаешь?

– Остров неприступен для кораблей. Башни хорошо защищены. Они служили тюрьмой больше трёхсот лет.

– Говорят, Зегда приказал выпустить всех заключённых…

Гараш плечами пожал. Дескать, говорят и пусть их. А король руками махнул. Это, вроде как, подойдите поближе:

– По моим данным на острове сейчас не меньше семисот мидавов. То есть добрая треть всей тарийской армии. Если нам удастся освободить их и переманить на свою сторону…

Сказал и улыбнулся, а пояснять ничего не стал. Только Гараш и без того понял:

– Если мидавы будут у нас, можно готовиться к сухопутному сражению.

– Точно, – король явно был довольнёхонек. – Схватываешь на лету. Только тут есть одна загвоздка. Маршал Нордиг отказывается посылать помощь. Хочет сначала убедиться, что мидавов там действительно много. Если вступим в битву с Шамшаном, то понесём серьёзные потери, а ведь может оказаться, что овчинка выделки не стоит. В целом, я с ним согласен, но методы у маршала не те. Будем тянуть время – мидавы могут выбраться сами. И что тогда?

– Тогда они явятся сюда и будут просить защиты у миравийской короны.

– Я в этом не уверен. Они могут отправиться в Стребию, в Ливарию, да куда угодно! Этого нельзя допустить!

Когда король сердился, лоб у него становился красным, а на висках жилки вздувались. Вот и сейчас зашипел Витас, запунцовел. Сразу видать: до смерти ему охота прибрать под крылышко мидавов.

– Это, – говорит, – и будет вашим заданием. Отправляйтесь в Тарию сегодня же. Узнайте точное количество запертых в башне и передайте паргалиону Зегде, что помощь из Миравии уже близко.

Гараш опять нахмурился:

– Попасть на остров невозможно. Как же мы свяжемся с Зегдой?

Тут Витас глаза закатил, губы поджал:

– Что это? Саботаж?! Предательство?! Для моих гвардейцев нет ничего невозможного! Поезжайте и добудьте мне сведения!

Гараш резко так кивнул – чуть себя подбородком в грудь не тюкнул, на каблуках развернулся и пошёл. Риша – за ним. Заноза тоже хотела, но король не пустил:

– Для тебя у меня другое задание.

Ну, и хорошо, что другое. Ну, и славно. Занозе в Тарию соваться резону не было – схватит её Шамшан, и всё. Поминай, как звали. Нет уж, лучше она тут как-нибудь…

Оказалось, всё куда хуже. Король костяшками пальцев похрустел. Он всегда так делал, когда собирался гадость сказать:

– Будешь сопровождать её Высочество в Стребию.

– Лайду?! – Заноза так взвизгнула, будто перед ней и не король вовсе. – Нет уж, ваше Величество, хоть казните – никуда с этой поганкой не поеду!

Витас прищурился недобро:

– Я разве не король?! Может, у тебя другое начальство есть, повыше?

Тут Заноза и смикитила, что дела её плохи. Рассердится Витас – выгонит к медвежьей бабке. Пахла вся эта история скверно. Пришлось выкручиваться. Заноза пополам согнулась, харю пожалостнее скорчила:

– Прощения просим, ваше Величество!

Витас улыбнулся, только не весело, а как-то брезгливо, точно хромую мышь увидал и говорит совсем другим голосом:

– Мне, Бурбелла, кроме тебя, рассчитывать не на кого. Ты с её Высочеством в доброприятельских отношениях и знаешь её лучше других.

Заноза опять не выдержала:

– В каких же, как вы изволили выразиться «доброприятельских», когда эта дрянь меня едва в тюрьму не упекла?!

Витас вздохнул скорбно, точно посочувствовал:

– Понимаю. Но и ты пойми: королева Клибелла завалила мою матушку письмами. За то время, что Лайда гостит у нас, четырежды писала. Почему, спрашивается?

– А я почём знаю? – брякнула Заноза и рот ладонью прикрыла. Как-никак с королём разговаривает.

А тот будто и не заметил:

– Вот и я не знаю. Только думаю, неспроста это. Сама посуди: королева с племянницей даже не знакома, а так рвётся её к себе заполучить. Выходит, Лайда ей нужна. Зачем?

– Зачем? – переспросила Заноза шёпотом.

– Это ты мне расскажешь.

– Я?!

– Именно. Поедешь с Лайдой в Стребию, познакомишься с королевой и узнаешь, что она задумала.

– Королева со мной и разговаривать-то не станет. Кто я такая? Голодранка без роду без племени.

Витас надулся:

– Ты – посол Миравии, значит, разговаривать ей с тобой придётся.

– А ну как они меня – в каталажку?

– Об этом не беспокойся. Королева Клибелла тебя пальцем не тронет. В Стребии ты представляешь миравийскую корону. То есть меня. Поняла?

– Как не понять. А Лайда? Вдруг закобенится?

Тут Витас как гаркнет:

– Плевать мне на Лайду!

Потом вроде как стушевался, взгляд отвёл:

– Её Высочеству придётся принять мои условия. В Стребию она поедет с тобой. Или не поедет вовсе. Я тут король. Разве нет?

Заноза кивнула. Ты тут король, кто бы спорил…

Всего-то две луны она здесь прослужила, а Витас переменился – не узнать. По первости бывало, что и пошутить мог с гвардейцами, и шалость устроить, а нынче – на тебе: «Я тут король»! И смотрит сухо так, не по-детски. В глазах – лёд, того и гляди обморозишься.

От короля Заноза вышла с тяжёлым сердцем. Про Лайду и думать было противно, а уж плыть с ней на корабле несколько дней – тем более. Лучше бы её Витас в Тарию отправил! Не пришлось бы на Лайдину лживую морду смотреть.

А вечером началось совсем уж интересное. Заноза было спать собралась – не вышло. Присылают за ней из дворца. «Извольте, – говорят, – проследовать к королевскому портному». Заноза сперва растерялась: «Это ещё зачем?» Оказалось, Витас приказал ей в дорогу платьев пошить. Вот умора! Заноза-то платьев с тех пор не носила, как мачеха её на улицу выгнала. Попыталась это портному растолковать, а тот и слушать не желает: «Приказ его Величества. Извольте стоять и не дёргаться». И булавкой ткнул больно так. Ясное дело – из вредности.

Заноза смирилась. «Можно хоть без кружев платья-то?» – спрашивает. Портной морду скривил, оглядел её с ног до головы, снова скривился. «Без кружев, – отвечает, – только за свиньями ходить. Или коров пасти. Это как вам будет угодно».

Вот же козявка негодная! Занозе бы, может, коров и сподручнее, а разве с Витасом поспоришь?! Вздохнула: «Давайте с кружевами, медведь вас раздери! Только уж поменьше кружев-то, а то срам один».

Мора

– Как ты мог, Кот?! Как ты это допустил?! Почему? Слышишь ты меня? Слышишь, я спрашиваю?!

Кот, разумеется, слышал. Как тут не услышать, если госпожа Данория орёт, будто оглашенная, вот уж добрых два часа?! Поначалу он пытался не подавать виду, что расстроен. Тёр мордочку, закатывал глаза. Всё как обычно. Потом вспылил:

– Я тут ни при чём, если угодно знать! Я с мэтром Казлаем был.

Думал, мэтр Казлай заступится, но тот только вздохнул:

– Прости, Вилма. И ты, Никлас… Я должен…

Мэтр Кариг только рукой махнул:

– Селена всегда делает то, что считает нужным. Мне ли не знать?

Вот уж точно. С этой девчонкой одни проблемы. Кто в прошлый раз втянул Зебу в неприятную историю с сывороткой? Кто нашёл полумёртвогоТумаева сына? Кто пытался накормить Кота курицей? «Кис-кис-кис. Ты домашний или дикий?» Тьфу. Вспоминать противно. Ну, да ладно. С Котом им, положим, повезло. А что теперь?

«Я ни капли не огорчён, – сказал себе Кот. – Просто ни капельки»

Не помогло. Ибо обстановка успокоению не способствовала.

Вот уже несколько дней (Кот и сам не знал наверняка, сколько именно) они с мэтром Казлаем спали урывками и почти ничего не ели. Сначала искали потерявшегося мидава. Потом – и мидава, и девчонку. Потом поняли, что дело плохо и отправили срочное письмо в Лаков.

От всей этой беготни и нервотрёпки у мэтра Казлая разыгралась язва. Кот пытался хоть чем-то его накормить, но без толку. Казлай – редкостный упрямец. Положа руку (то есть, конечно, лапу) на сердце, если сравнивать его с Селеной Кариг, то в смысле упрямства он даст девчонке сто очков форы. Если не двести. А то и все пятьсот.

Мэтр Кариг и госпожа Данория (Кот решил, что будет именовать Вилму только так и не иначе) примчались раньше, чем ожидалось, и поиски возобновились.

Отряд неоднократно добирался до деревни, прочёсывал лес, обходил большой водопад и окрестности. Мужчины спускались к реке и зачем-то тыкали палками в воду. Кот пытался объяснить, что течение здесь слишком бурное, и, если кто-то утонул, его тело вряд ли обнаружится так близко, но на людей его аргументы не действовали. Похоже, они все начали потихоньку сходить с ума.

Кот от нечего делать походил по берегу, понюхал. Мидавом не пахло, зато пахло мышью, которая обнаружилась тут же, под корягой. Кот хотел было её поймать. Просто так, для успокоения расшалившихся нервов. Прыгнул, но промахнулся. Обидно!

Когда стало очевидно, что на берегу никого нет, мэтр Казлай предложил продвигаться вниз по тропе. Он решил, что мидав и девчонка могли уйти за деревню. Кот хотел было возразить, что уходили они не вместе, а потому, и искать их нужно по отдельности, но, вспомнив, что его всё равно никто не слушает, смолчал.

Госпожа Данория заявила, что останется в пещере:

– Кто-то должен быть дома, если они вернутся.

Кот с ней охотно согласился. Ему вовсе не хотелось топать за деревню. Во-первых, далеко. Во-вторых, бессмысленно. В-третьих, светлячков уже нет, а без них идти скучно. Даже поохотиться не на кого.

Потом он и сам удивился, что в такую светлую голову закралась такая глупая мысль. Всё оттого, что госпожа Данория начала ругаться. Не настырно и округло, как ругаются рыночные торговки, а едко, зло, по-интеллигентски. Коту это ужасно не понравилось.

Может, в исчезновении мидава и была малая толика его вины, но девчонка-то сбежала сама. Вон даже плащ прихватила. Получается, знала, что идёт надолго, а ведь мэтр Казлай велел сидеть в пещере и не высовывать носа. Селена его не послушалась и всех подвела. А кто виноват? Виноват Кот. Где справедливость? Нет справедливости.

К счастью, мужчины вскоре вернулись. Только вот новости они принесли неутешительные: мэтр Кариг нашёл обрывок ткани, и был уверен, что это от Селениного плаща. Госпожа Данория лоскуток в руках покрутила, всхлипнула:

– Точно. Я узнаю материю.

И начала плакать.

Тут мэтр Казлай сказал, что заметил на тропе следы колёс. Что после этого с госпожой Данорией сделалось – не передать. Она кричала, плакала, снова кричала… Ужас!

Мэтр Кариг сказал:

– Мы с Казлаем поскачем, попробуем их догнать.

Госпожа Данория лицо кулаком утёрла:

– Никого вы не догоните! Сколько времени прошло!

А потом снова плакать начала. Ну, и Кота ругать, конечно. Это у неё уже в привычку вошло.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы с улицы не донёсся цокающий звук. Шаги… Кот их услышал раньше других, но из мести не подал виду. Вскоре завеса на двери зашевелилась, и в пещеру вошла женщина. Невысокая, сероволосая. Кот даже поначалу решил, что старуха. Это оттого, что в помещении горел только один фонарик, да и то неярко.

Пригляделся – не старуха. Молодая. Глаза чёрные, а волосы почти как седые, но темнее и с каким-то металлическим блеском. Кот тогда почему-то подумал про чернёное серебро. Вот на что эти волосы были похожи.

Женщина прищурилась, как делают, оказавшись в полумраке, осмотрелась и решительно двинулась вперёд. Приблизилась. Тряхнула головой:

– Меня зовут Мора.

Сказано это было так, будто она простояла тут целую вечность, а не вошла мгновение назад.

Данория, Казлай и Никлас не отвечали. Казалось, внезапное появление незнакомки лишило их дара речи.

– Очень приятно, – буднично сообщил Кот, когда пауза стала затягиваться.

Мэтр Казлай шикнул, но Мора, похоже, нисколько не удивилась:

– Наконец-то я вас нашла. Нам нужно поторопиться. Время дорого.

Первой опомнилась госпожа Данория:

– О чём вы говорите? Кто вы, наконец?!

– Я – Мора, – повторила незнакомка. – Собирайтесь скорее! Нам пора идти.

– Идти куда? – спохватился Никлас. – Объяснитесь немедленно!

– Вы ищете детей. Я знаю, где они.

– Где?! – госпожа Данория схватила Мору за рукав. После внезапно отстранилась и принялась разглядывать её в упор. – Говорите. Что вам известно?

Мора взглянула на неё снизу вверх:

– Они в Туфе.

Данория несомненно ждала дальнейших объяснений и, не дождавшись, продолжила расспросы:

– Почему в Туфе? Как вы узнали?

– У меня свои источники.

– Вам не кажется, что это слишком?! – вспыхнул мэтр Казлай. – Являетесь неизвестно откуда и даже не удосуживаетесь назвать своё имя! Почему мы должны вам верить?!

– Я назвалась! – в голосе незнакомки прорезалась хрипотца. – Моё имя – Мора!

Мэтр Казлай недобро прищурился:

– Назовите имя своего отца, как положено у людей, или считайте, что здесь вам не рады!

– Рубер! – если бы взглядом можно было убить, то госпожа Данория не оставила бы от него мокрого места.

– Будь моя воля, – скривилась незнакомка, – я никогда не делала бы того, что угодно людям. Всё зло, что мне довелось испытать, исходило от людей. Знайте же, что я вам не друг, а лишь временный союзник! Временный! Не забывайте об этом! Сейчас вы нужны мне, но не больше, чем я вам, и, если доброе имя моего отца столь важно, извольте: меня зовут Мора Морси.

Сделалось так тихо, что стало слышно, как жужжит под потолком отогревшаяся муха.

– Мора Морси, – зачарованно повторил Никлас. – Ведь вы не человек. Вы…

Больше он ничего не сказал, потому что Мора вдруг исчезла. Кот и глазом моргнуть не успел, как она растворилась в воздухе. Даже облачка после себя не оставила. Неужели сбежала?! Кот заозирался, затопал на месте, принюхался. Нет, запах незнакомки по-прежнему ощущался со всей отчётливостью. Только теперь, когда её самой не было видно, он звучал иначе. Знакомо. До ужаса знакомо! Мидав! Зебу! От него исходил похожий запах, но почему?

Внезапно воздух начал сгущаться, и в том месте, где только что стояла Мора, показалась тень. Она делалась всё плотнее, всё отчётливее, и вскоре превратилась в огромную собаку с лоснящейся серой шерстью. Мидава! Мора Морси – мидава! Уму непостижимо!

– Вы – дочь Мозеса Морси, – сказал Никлас. Именно сказал, а не спросил, точно ответ ему был и без того известен.

Мора кивнула:

– Вас это удивляет?

– Нисколько. Я наслышан о вашем отце.

– Доброго или дурного?

Никлас неопределённо повёл плечами.

– Значит, дурного, – догадалась Мора. – Должно быть, вы слышали о нём много лет назад.

– Время летит быстро…

– Быстро. Не спорю. Отца давно нет в живых.

– Примите мои соболезнования.

Мора дёрнула головой:

– Не стоит мэтр Кариг. У нас говорят: «Каждый куда-то идёт». Если же кто-то вдруг забредает не туда, то это его путь, его выбор…

Она немного помолчала, но вдруг встрепенулась:

– Пойдёмте же! Детям нужна наша помощь! Я чуяла, что они в Туфе. Если не поторопиться…

Госпожа Данория не дала ей договорить:

– Мы готовы! Ведите нас, Мора! Нельзя терять время!

Рано или поздно

Лежать в повозке, за набитыми соломой мешками было неудобно. И это ещё мягко сказано. Селена спиной ощущала каждую ямку на дороге, каждую кочку и рытвину. От постоянных ударов сводило шею и позвоночник, а левая рука, на которую пришлось опереться, почти потеряла чувствительность.

Устав от лежания, Селена осторожно выбралась и переползла в дальний угол, но вскоре вернулась назад, чтобы не искушать судьбу.

Зебу спал, распластавшись на полу деревянной клети, и не приходил в чувство, даже когда повозку начинало трясти на ухабах.

К счастью, тент смыкался неплотно, и, немного продвинувшись вперёд, Селена выглянула в щёлочку. Выяснилось, что на улице серо, как часто бывает в середине Тонколедня. Небо затянули густые тучи, и ни единый луч солнца не пробивался между ними.

Прямо позади повозки шагали двое змееруких. Пронизывающий ветер трепал их красные шаровары, змейки безвольно повисли, точно готовились к зимней спячке. Интересно, действует на них мороз или нет?

Видеть змееруких так близко было страшно, но Селена утешилась тем, что обоняние у них, судя по всему, не превосходит человеческое, а, значит, искать её под тентом никто не станет. То есть, пока не станет, потому что повозка рано или поздно остановится. Ну, а сейчас почему бы не воспользоваться возможностью разглядеть чудовищ получше?

Лица у змееруких были почти человеческие. Формой и разрезом глаз они походили на лица кочевников амату, только сплюснутые в районе подбородка. Волосы у обоих были гладко зачесаны за уши и лоснились, будто смазанные жиром, а смуглая кожа, несмотря на отсутствие солнца, переливалась всеми цветами радуги при каждом движении. Кто бы мог подумать, что эти яркие маленькие существа так опасны?! А ведь здесь ещё люди и мидавы…

Если бы Зебу пришёл в сознание, он бы наверняка что-то придумал. Селена осторожно покосилась на клетку. Оттуда доносилось лишь прерывистое сопение: Зебу спал тяжёлым болезненным сном, то глухо пыхтя, то жалобно поскуливая. Выходит, придётся рассчитывать только на саму себя, но что она может в одиночку?!

Тем временем небо почернело, и из тяжёлых туч посыпались редкие снежинки. Одни падали на мёрзлую землю, другие таяли на блестящих плечах змееруких, третьи повисали на ветках придорожного кустарника. Если выпадет настоящий снег, то о побеге придётся забыть – по следам их найдут очень быстро.

– Селена! – прошипело из клети.

Задумавшись, она сначала не сообразила, что происходит. После обрадовалась: Зебу!

– Я давно проснулся, – признался мидав шёпотом. – Только не сразу сообразил, что ты здесь. Куда нас везут?

– Нетрудно догадаться! – Селена позволила накопившемуся раздражению выплеснуться наружу и тотчас устыдилась этого. – Если поблизости Ривай, значит, ты понадобился Шамшану.

– А ты? Зачем они схватили тебя?

В том-то и дело, что незачем. Она сама себя пленила. Вот ведь глупость!

– Можешь считать, что я здесь… за компанию.

– Постой, – Зебу приподнялся на лапах, но тотчас плюхнулся назад, ударившись лбом о потолок клети. – Ведь ты свободна, так?

Она хотела было сказать, что свободой тут и не пахнет, но в это мгновение тент зашевелился. Селена едва успела затаиться за мешками, когда внутрь повозки просунулась человеческая голова. Зебу неестественно засопел, забормотал, зашлёпал губами, изо всех сил притворяясь спящим.

– Что там? – окликнули откуда-то спереди. – Щенок проснулся?

Человек прищурился, давая глазам привыкнуть к полумраку, потыкал кулаком мешок, от чего в лицо Селене впилось несколько соломинок, и пропел фальцетом:

– Спит! Болтает во сне.

– Пускай болтает! – хохотнул тот же голос. – Мне говорили, он не проснётся до самого Туфа.

Тент снова опустился, и внутри повозки сделалось мрачно.

– Слышал? – шепнула Селена. – Я была права: нас везут в Туф.

– Чему ты радуешься, хотелось бы знать?! – просипел Зебу. – Мы едем прямиком к Шамшану!

Вовсе она не радуется! Родители, должно быть, уже с ума сходят. Казлай нажил язву. Даже Кот кусает локти или что там у него? Хотя Коту это, пожалуй, пойдёт на пользу. Будет знать, как обманывать!

Только вот Селене это уже не поможет. Если мидавы обнаружат её в повозке, то попросту убьют. Зебу им нужен. Она – нет.

– Я им нужен, – подтвердил её опасения мидав.

– Думаешь, это связано с дядей Заком? – Селена постаралась придать голосу невозмутимости, но тот всё равно предательски дрогнул.

– Помнишь, как мы возвращались из Гарцова? – зашипел Зебу. – Я тогда чуял…

– Ты ещё сказал, что дядя Зак в тюрьме. С чего это?

– Не знаю. Там были каменные стены, и решётки, и ветер…

– В тюрьме не бывает ветра!

– Там был.

– Значит, это была не тюрьма!

– Это была тюрьма!

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и всё!

– Если дядя Зак в тюрьме, то зачем им ты?

– Скоро выясню. А ты беги! Я им нужен. Ты – нет.

Иногда казалось, будто Зебу умеет читать её мысли. Легко сказать «беги». Кругом полно мидавов, и змееруких, и…

– Знаю, сейчас это кажется невозможным, но мы что-нибудь придумаем, – сказал Зебу. – Придумаем обязательно! Я никогда тебя не брошу, помнишь?

Селена вымученно улыбнулась, но Зебу вряд ли заметил это в полумраке повозки. Он никогда её не бросит, но ведь и она никогда не предаст своего единственного друга.

В носу защипало, как бывает, когда думаешь о чём-то возвышенном или невозможно трогательном. В такие мгновения друзья кажутся воплощением всех добродетелей, враги – скопищем пороков, цели – благородными, борьба – важной и справедливой. Но что будет потом?

Шамшан с пленниками не церемонится, а помощи ждать неоткуда. Никто не может и вообразить, в какой переплёт они попали.

Думать об этом не хотелось. Селена съёжилась, с головой завернувшись в плащ. Будь, что будет! Если набраться мужества, можно пережить и самые тяжёлые времена, ведь всё плохое когда-нибудь кончается. Всё кончается. Рано или поздно.

Что касается дорожной тряски, то она закончилась не поздно и не рано, а как раз в то самое время, когда Селене стало казаться, что повозка никогда не остановится. Свернувшись в своём ненадёжном убежище, она больше не выглядывала наружу. Было страшно.

Повозка, тем временем, проходила по странному маршруту. Сначала дорога сделалась заметно более ровной и гладкой, после – снова тряской, ухабистой. Снаружи зашумели. Несколько человек устроили разноголосую перекличку. Лязгнул металл. Кто-то крикнул: «Открывай! Свои!» Ответом ему послужил глухой смешок, тотчас подхваченный эхом.

– Я знаю, где мы, – шепнул Зебу.

Селена тоже это знала. Чтобы убедиться в правильности своей догадки, она подползла к тенту и осторожно отогнула краешек. Так и есть: узкий проезд, зарешёченные арки… Повозка двигалась вдоль анфилады. Несмотря на то, что на улице давно стемнело, огни ярко освещали дугообразные своды и постаменты, на которых прежде стояли статуи тарийских королей, начиная с Тира Четвёртого. Теперь статуй не было. Только несуразные белые глыбы с потемневшими табличками.

– Он убрал всех королей! – проговорила Селена невпопад, но Зебу её, как ни странно, понял.

– Конечно! Теперь он – король!

– Он не король, он – самозванец!

Мидав саркастически хмыкнул:

– Не вижу разницы!

Самое обидное, что Зебу прав. С тех пор, как убили Тира Двенадцатого, прошло немало времени. Теперь Шамшан – законный король Тарии, а те, кто остался на чужбине, никогда больше не вдохнут родного воздуха. Селена зачем-то сделала глубокий вдох. Казалось, здесь, в Тарии, должно пахнуть как-то по-особому, но нет. Пахло конским навозом и печным дымом. Всё как везде.

Вокруг повозки вились клубы пара от дыхания людей, лошадей и мидавов, но сзади никого не было. Должно быть, Ривай отпустил охрану, а, может, змеерукие перебрались вперёд и теперь вышагивали в авангарде. Кто их знает?!

Впереди заскрипело, и повозка остановилась.

– Достать щенка! – велел кто-то невидимый.

Селена зашевелилась, но Зебу вдруг шикнул:

– Лежи тихо!

Она повиновалась лишь потому, что от страха стала думать вдвое медленнее и в сто раз хуже. Тент зашуршал, кто-то с силой рванул решётку клети:

– Выходи, щенок! Приехали!

Зебу не отвечал.

– А ну встать! – приказал тот же голос.

Селена затаила дыхание. Снаружи её, должно быть, не видели, но стоит пошевелиться или пискнуть…

– Я ж тебе!

Селена осторожно приоткрыла один глаз. В узкую щёлочку был виден только край потёртого кожаного плаща и огромные волосатые ручищи, торчавшие из обтрёпанных рукавов. Человек распахнул дверь клети, схватил Зебу за загривок и стал вытаскивать наружу.

Справиться с мидавом оказалось не так-то просто. Зебу весил куда больше своего обидчика, и тому пришлось навалиться на клеть всей грудью:

– Вылазь, кому сказано, медвежье отродье! Долго тебя…?!

Он явно намеревался сказать что-то ещё, но, прервав тираду на полуслове, взвизгнул сдавленным фальцетом:

– Ах, ты ж! Кусаться?! На, получи!

Теперь завизжал Зебу, и человек, наконец, выволок его из повозки.

– Так-то! – рявкнул он. – Держи его, ребятушки, небось бешеный! Скоро всю эту псарню переловим да на мыло пустим! Верно говорю?

Обступившие повозку люди вяло загудели, что не походило ни на выражение согласия, ни, тем более, на осуждение. Казалось, гвардейцы просто устали и готовы бездумно выполнять любые приказы начальства, лишь бы поскорее отправиться восвояси.

– Проучить бы тебя, как следует, да господин Флаппер велел не задерживаться! – фыркнул начальник, отвесив Зебу оплеуху. – Тащите его, ребятки, в подземелье! Пускай посидит, ума наберётся! Будет приказ – выводите наружу.

Вот как! Теперь Флаппер даже отдаёт приказы тарийским гвардейцам или, во всяком случае, пользуется у них авторитетом. Кто бы мог подумать?!

Когда увели Зебу, командир приказал оставшимся солдатам:

– Велите конюшим распрячь возок и накормить лошадь! Клеть не снимайте, она может понадобиться!

Селена вздохнула с облегчением. Если никто не будет заглядывать под тент, ей, возможно, удастся выбраться незамеченной.

Однако на деле всё оказалось не так просто. Повозку закатили в какой то сарай, густо пахнувший прелой соломой, после чего слуги засуетились вокруг, а давешний возница развалился на сенной подстилке и стал наблюдать. Селена, в свою очередь, разглядывала его из своего ненадёжного укрытия.

Выяснилось, что возчик молод (лет двадцати пяти, не больше), но волосы у него седые, почти белые.

– Шевелись, болезный! – прикрикнул на конюха юноша. – Чего ползаешь, как таракан в каше?! Нешто голодный?

– Ты б, ваша милость, хлебало-то поприкрыл! – огрызнулся тот. – Давно ли начальством заделался?!

– Давно – не давно. Не всё ль одно? – весело отозвался кучер, пропустив «хлебало» мимо ушей. – Тут, братец, не в том суть.

– А в чём, скажи на милость?

Похоже, конюх был рад случайному собеседнику. Всучив хомут мальчику на побегушках, он развалился рядом с беловолосым и закинул руки за голову.

– А в том, – причмокнул губами возница, – что карьера она, знаешь ли…

Закончить фразу он так и не сумел – зашмыгал носом, зашлёпал губами, что, должно быть, означало высшую степень удовлетворения.

– В большие начальники метишь?

– А чего ж нет?

Конюший задумался, уголки его толстых губ поползли вниз:

– Я так скажу: карьера, деньги – это всё богатеи придумали, чтобы нашему брату голову дурить. Взять меня, к примеру. На конюшне родился, скребницей чесался, укрывался конской попоной. Батька мой конюхом был и дед, и прадед тоже. Мне скоро шестой десяток менять, а я всё тут, на конюшне. Вот тебе и карьера. И сын мой – конюший. И внуки конюшими будут.

– Это всё оттого, дед, что нет у тебя охотничьей жилки, – посочувствовал возница. Очевидно, впечатлившись возрастом собеседника, он произвел его из «братцев» в «деды». – Ежели верит человек в счастливую звезду, то, значит, так тому и быть.

– Чему быть-то? – не понял конюх.

– Это уж кому что на роду написано. Я вот гвардейцем желаю стать.

– Индюк тоже много желал, да в ощип угодил!

– Я тебе не индюк, папаша! – оскорбился беловолосый. – Я, если что задумал, так уж меня не остановить.

– Это мы поглядим!

– Да уж погляди-погляди! А пока ты со мной лясы точишь, конюшонок твой всю-то попону извазюкал!

– Ах, ты ж пасынок медвежий! – конюх стал тяжело подниматься, но утратившие гибкость ноги плохо слушались хозяина. – Внучок мой – полюбуйся!

Беловолосый вытащил откуда-то из-за уха соломинку, пожевал и разочарованно плюнул:

– Хорошим конюхом будет.

– Где там «конюхом»?! – крякнул его собеседник, поднявшись. – Как бы эту бестолочь на псарню не отправили, а то уж…

Он не договорил – пошёл воспитывать внука. Проще говоря, драть его за уши, приговаривая: «Свинья ты тупорылая, телок бесхозный! Я через твою скотскую милость места лишусь и в канаве подохну! Горе мне на старости…» Мальчишка повизгивал и вяло брыкался. Похоже, экзекуция была для него привычной.

Поначалу беловолосый наблюдал за сварой с вялым любопытством, но вскоре утратил интерес к однообразному зрелищу и принялся ковырять в ухе соломинкой. После прикрыл глаза и засопел.

Время для побега было вполне подходящее. Селена давно догадалась, что сарай, принадлежит к комплексу дворцовых конюшен. Следовательно, за ним начинаются улочки Золотого квартала. Если удастся пройти по ним незаметно, можно добраться до рыночной площади. А уж затеряться на городском рынке – дело нетрудное.

План был так себе. Да, что там – план был откровенно паршивый, но за неимением другого Селена решила действовать. Убедившись в том, что возница спит, а конюх увлечён распеканием внука, она выползла из-за тюков, отодвинула тент и выбралась наружу. Беловолосый лежал в паре шагов от повозки, и ей пришлось пробираться на цыпочках, чтобы не разбудить его ненароком.

Конюх тем временем перешёл к решительным мерам. Схватив вожжи, он принялся охаживать ими внука:

– На тебе! Получай, негодник! Будешь знать, как лодырничать! На, получи! Вот так! Вот так!

– Деда! – заорал мальчишка, да так громко, что беловолосый на мгновение приподнял веки.

Селена замерла на месте, стараясь не дышать, но возница её не заметил – хрюкнул и вновь закрыл глаза. Конюшонок всё не успокаивался:

– Деда! Там! Там!

– Чего орёшь, как резанный?! – хрипло пробасил конюх, не переставая хлестать внука вожжами. – Я тебя научу доброй службе!

Селена бочком пробиралась к выходу, стараясь ступать как можно тише. Ворота были открыты. Оставалось сделать лишь несколько шагов. Шаг. Ещё шаг. Вот он колкий ночной воздух. Вот спасительная темнота. Вот озорная розовато-пурпурная луна, игриво глядящая с чёрного неба. Шаг. И ещё. И ещё.

– Деда! – слабый голосишко сорвался в писк. – Она там! Там!

Конюх прекратил хлестать внука, оглянулся и, конечно, увидел Селену, застывшую в двух шагах от двери.

– Ты ещё откуда взялась?! – гаркнул он, явно не понимая, что происходит.

– Она, деда, из повозки вылезла! – предательски заявил конюшонок. – Я всё видел.

Воспользовавшись замешательством своего мучителя, он вывернулся и отбежал на безопасное расстояние:

– Вылезла из повозки и бочком-бочком. Сбежать хотела!

Конюх упёр руки в бока, растопырив локти:

– Говори: кто такая?!

Селена стояла и молча смотрела ему в лицо. Воздуха не хватало, дышать становилось всё труднее. Что сказать? Как выпутаться? Кто она? Служанка? Торговка? Горничная богатой дамы? Ответ нашёлся раньше, чем она успела его осознать:

– Я из деревни, господин.

Озадаченный её словами конюх приоткрыл рот и захлопал глазами. Щёки его начали пунцоветь.

– Что это ты мелешь?! Из какой деревни?

– Из Заозерья, ваша милость, – ляпнула Селена. Казалось: ещё немного, и она потеряет сознание от страха. Сердце стучало в горле. В глазах темнело.

– Из Заозерья? – польщённый её обращением конюх немного размяк и даже заулыбался. – Что это за деревня такая? Никогда не слышал.

– Это, ваша милость, ух как далеко! – пискнула Селена, пытаясь копировать крестьянский говор. – Я как тележку эту увидала, так и решила: «Авось до города доберусь?» Там, в деревне, что за жизнь?! Никакой жизни, прямо сказать! Тятенька пьёт беспробудственно, матушка померла. Вот я и решила в город податься, белошвейкой заделаться. А что? Я шить могу, вышивать. Я, ваша милость, рукастая…

Она говорила, и говорила, стараясь смотреть конюху прямо в глаза. Поверит или нет? Тот молчал, оглядывая её с ног до головы. Наконец, замолчала и Селена.

– Белошвейкой, говоришь? – выдавил конюх.

Она осторожно кивнула.

– Из деревни, стало быть?

– Из Заозерья, ваша милость.

– Складно врёшь, девочка. А только на платье-то своё погляди. Ты на крестьянку похожа, как вошь на лошадь!

Селена опустила глаза. Действительно, подаренный мамой плащ из тончайшего ливарийского сукна стоил целое состояние. Вилма знала толк в материях и фасонах. Кто бы мог подумать, что это плохо?!

Конюх ухмылялся. Похоже, он был доволен собой, а кучера не будил только потому, что ни с кем не хотел делить мгновения триумфа. Нужно было действовать быстро и наверняка.

– Плащик этот, дяденька, – пропела Селена жалобно, – и не мой вовсе… Я его у одной дамы богатой… Вы послушайте, ваша милость. Я всё-всё расскажу! Что ж тут скрывать-то?..

Она осторожно посмотрела на конюха. Тот заметно расслабился и даже привалился плечом к стене:

– Говори! Только не ври – узнаю.

– Ни словом не совру! – заверила Селена и тотчас бросилась бежать, подхватив полы плаща.

Ей удалось прошмыгнуть между створок, но плащ зацепился за торчащий гвоздь. Раздался сухой треск разрываемой ткани.

– Стоять! – завопил обманутый конюх. – Держи её! Держи шельму!

– Чего орёшь папаша?! – загудел проснувшийся возчик.

– Держи ведьму! – крикнул конюшонок, не двигаясь с места.

Селена дёрнулась изо всех сил. Дорогое сукно бархатно затрещало, пола плаща разорвалась, и она, наконец, вырвалась на свободу.

– А ну стой! – надрывался за спиной возчик, но Селена уже бежала мимо сараев, мимо чёрного колодца, мимо витиеватой ограды, вдоль по узким улочкам.

Иногда она налетала на редких прохожих. Те вздыхали, крякали, иногда ругались вслед, но чаще просто расступались, освобождая дорогу.

Беловолосый преследовал её до самого Золотого квартала, но, в конце концов, устал и начал отставать. Тогда Селена пошла на хитрость. Прошмыгнув в очередной переулок, она метнулась под арку ближайшего дома и вжалась в стену.

Большие улицы Золотого квартала всегда освещались. Специально нанятые слуги до рассвета бродили от фонаря к фонарю, подливая масло, но здесь света почти не было.

Вскоре возчик пробежал мимо. Его чёрная тень промелькнула в паре шагов, и Селена даже задержала дыхание, чтобы не выдать себя.

– Ах ты, зараза! – выругался белоголовый, удаляясь. После присовокупил такое грубое выражение, что Селена невольно скривилась. После улыбнулась. Она была спасена.

Молчи и слушай!

Кучер давно скрылся за поворотом, а Селена всё стояла под аркой, глядя на тусклый диск луны. После ощупала себя, словно хотела удостовериться, что всё цело, коснулась разорванной полы плаща, тяжело вздохнула.

Теперь можно идти, куда угодно. Лучше всего – к реке. Если долго-долго подниматься вверх по течению, можно добраться до Ольва, вернуться в опустевший дом, запастись необходимыми вещами и обратиться к кому-нибудь за помощью. Зебу надо выручать, но как?

Селена обхватила плечи руками. Ночной холод давал о себе знать. В это время года ночи на севере Тарии стоят холодные. Лужи покрываются ледяными корочками, на крышах оседает иней…

Селена выдохнула. Клубы пара от её дыхания были едва различимы. Это хорошо. Если бы луна светила чуть ярче или свет фонаря проникал в переулок, белоголовый заметил бы её. Интересно, куда он направился? Вдруг решит возвращаться той же дорогой?

Оставаться на месте было слишком опасно, и она решительно двинулась вперёд, не до конца понимая, куда и зачем идёт. За первым переулком начался второй, за вторым – третий. Башмаки скользили по замёрзшей брусчатке, так что Селене время от времени приходилось хвататься за стену.

Она ожидала, что вскоре окажется на широких освещённых улицах с фонтанами, богатой лепниной фасадов и золочёнными дверными ручками, но ничего подобного не происходило. Узкие тёмные улочки перетекали одна в другую, и, казалось, так будет продолжаться вечно. Неужели это ошибка? Неужели Золотой квартал остался в стороне? Куда же, в таком случае, она идёт?

Луна выползла из-за облаков, осветив дома и дорогу, и шагать стало веселее. Правда, теперь не оставалось сомнений: движется она вовсе не в сторону Золотого квартала. Стены домов здесь были вложены из щербатого кирпича, да и сами дома заметно измельчали. Вместо выложенной булыжником мостовой всё чаще попадались деревянные настилы, скользкие, как ледяная горка. Ставни на окнах были закрыты, лишь за некоторыми удавалось разглядеть тусклые огоньки. В это время суток жители окраин предпочитают не высовываться из дому. Что ж, всё к лучшему. Если она по ошибке забрела в квартал Торговцев, то где-то поблизости должна быть рыночная площадь. В таком случае, нужно держаться правее.

Селена не очень-то хорошо ориентировалась в этой части Туфа, но на городском рынке ей доводилось бывать неоднократно. Оттуда до реки – рукой подать, а там…

Прозрение было таким неприятным, что Селена остановилась в замешательстве. Если она выйдет к Лее в районе площади Справедливости, то придётся идти по берегу в обратном направлении. То есть через весь город. Нужно будет пересечь Лиловый квартал, обогнуть площадь Мечей прямо под носом у королевской стражи и, кажется, пройти через весь квартал Соек. Абсолютное безумие!

Дальнейшие события развивались так стремительно, что Селена и опомниться не успела. Стоило ей шагнуть в тусклую полосу света, лившегося из окна ближайшего дома, как сзади заскрипели доски. Потом раздался противный скрежет когтей и, наконец, что-то тяжёлое прижало её к забору. Селена ойкнула, скорее от неожиданности, чем от страха, и нападавший отступил на несколько шагов.

– Цель передвижения? – пробасил он.

Селена подняла голову: мидав! Не такой крупный, как Ривай, но почти такой же чёрный. Только на морде – редкая россыпь белых пятнышек.

– Цель передвижения? – повторил чёрный.

– Я…. – прошептала Селена. Ничего разумного не приходило в голову. – Я иду… Иду…

– Понятно, что идёшь! – рассердился мидав. Шерсть на его загривке встала дыбом. – Куда? Зачем?

– Я иду… – Селена отчаянно соображала, что ответить, но каждая последующая мысль оказывалась хуже предыдущей.

– Не знаешь, куда идёшь? – напрягся мидав. – Ты арестована!

Вот ведь пропасть! Стоило убегать от кучера и плестись полночи по городу, чтобы попасться мидаву на окраине?!

– Я знаю! Конечно, знаю! – затараторила она. – Я иду к тётушке!

– К тётушке, – облизнулся чёрный. – Конечно, как я сам не догадался?! И где же она живёт, эта тётушка?

– Здесь, – Селена ткнула пальцем в дверь ближайшего домика.

Это была непростительная ошибка. Сейчас мидав прикажет постучать, дверь откроет какой-нибудь уличный торговец и, конечно, скажет, что вдовствует уже лет триста.

– Стучи! – велел чёрный.

На негнущихся ногах Селена подошла к двери и подняла руку. Мгновения тянулись отвратительно долго. Одииин! Дваааа!

Внезапно дверь распахнулась сама, и наружу выглянула худенькая женщина в смешном чепце. В руках она держала свечу, и подсвеченное снизу лицо казалось похожим на череп с провалившимися глазницами.

– Бетта! – воскликнула незнакомка, протянув Селене руку. – Сколько можно тебя ждать?! Ты принесла тесьму, что я просила?

– Я… – опешила Селена. – Я…

– Вы на неё посмотрите, господин либерион! – запричитала женщина. – Нет, вы только послушайте, что говорит эта негодница! Она не принесла мне тесьму! Ей нет дела, что её тётушка и двоюродные братья умрут с голоду! Она сведёт нас в могилу! Видела бы это её мать! Она бы в гробу перевернулась, честное слово! Это была добрейшая женщина! Добрейшая! Последнюю рубашку могла отдать, вы уж мне поверьте!..

Селена глупо кивала, с трудом понимая, что происходит. Похоже, на мидава речь незнакомки произвела не менее сильное впечатление.

– Это ваша племянница? – уточнил он, хлопая глазами.

– Это?! – взвизгнула женщина. – Племянница?! Да я даже словом таким её теперь не назову, господин либерион! Третьего дня обещала купить мне тесьму, и вот – на тебе! А у меня заказ. Барышня привередливая, ждать не станет! Богатого купца младшая дочка, если хотите знать. Миата Ромаро. Может, слыхали? У него ещё есть старшая, но та вышла замуж за…

– Какая тесьма? – не выдержал мидав. – Какая дочка? Говорите по существу!

– А я что же?! – возмутилась незнакомка. – Не по существу, что ли?! Портниха я. Рума Вейзес. Меня тут все знают. Если, к примеру, вашей жене или дочке… Ой, простите! Это я по привычке. Платье тут шить подвизалась богатой дамочке. У ней запросы, я вам доложу! «Хочу, – говорит, – чтобы тесьма золочёная вдоль всего подола!» Мне то что? Хочешь – получи. Хоть всё платье разошью! Только из дому никак не выйти. Дети у меня совсем маленькие. Одних не оставишь. Вот и попросила племянницу, чтоб купила мне тесьмы девятнадцать локтей на отрез. Это ещё третьего дня было. Она пошла в лавку. И что вы думаете?

– Что? – ухнул чёрный. Вид у него был невозможно глупый.

– А не было тесьмы! – выдохнула портниха. – Лавочница сказала, через два дня привезут, и что же?

– Что? – повторил мидав.

– Как видите – ничего! Где тесьма, я тебя спрашиваю?!

Вопрос был адресован Селене. Пришлось выкручиваться.

– Завтра привезут, – прошептала она.

– Вы это слышали?! – взвыла Рума Вейзес. – А ну пойдём в дом, а то всё выстудим! Уж я тебе устрою!

Мидав повернулся и молча поковылял прочь, а женщина схватила Селену за рукав и, не дав опомниться, втащила внутрь. Плотно закрыв дверь, она тотчас прижала палец к губам и некоторое время стояла без движения, напряжённо прислушиваясь. Теперь у Селены появилась возможность разглядеть свою спасительницу. На вид ей было лет тридцать, не больше. Худое лицо с провалившимися щеками выглядело измождённым, глаза лихорадочно блестели. Из-под чепца выбивались кудрявые золотистые волосы.

– Ушёл, – кивнула, наконец, Рума Вейзес. – Пойдём-ка в гостиную, только не шуми, а то шалопаи мои проснутся.

Гостиной оказалась скудно обставленная тесная комнатушка без единого окна. Из мебели здесь был только массивный стол с колченогими табуретками и деревянные сундуки, заваленные тряпьём. В очаге тлели дрова, озаряя комнату ржавым светом. Зато не стене висели картины. Их было много: пасторальные пейзажи, натюрморты и даже портрет хозяйки. Вернее, не портрет – карандашный набросок.

– Муж мой, – усмехнулась Рума, проследив за её взглядом, – художником был. Всё, что хочешь, мог нарисовать.

– Красиво! – искренне похвалила Селена.

Женщина вздохнула:

– Кое-что я продала, только не больно-то покупают. Ты проходи, садись вот к столу. Есть, небось, хочешь?

– Нисколько, – соврала Селена. – Почему вы мне помогаете?

Рума стиснула зубы:

– Ненавижу их!

– Кого?

– Чёрных. И гвардейцев. И короля, чтоб ему!

– Я думала, это район рыжих мидавов…

Рума прищурилась:

– Ты здесь недавно?

– Недавно.

– Как тебя зовут?

Можно было назвать любое имя, но врать почему-то не хотелось.

– Селена.

– Рыжих больше нет, Селена. И белых тоже. Теперь чёрный отряд патрулирует весь город.

Чёрный отряд? А где же белые? Где дядя Зак? Селена нахмурилась, пытаясь скрыть волнение. Сейчас нужно быть осторожной. Рума спасла её от мидава, но друг ли она? Что если это ловушка?

– Вы сказали: рыжих и белых больше нет? Что случилось?

Женщина присела на краешек табурета, заправила под чепец выбившиеся пряди, вздохнула, потеребила краешек холщовой скатерти:

– Ты совсем ничего не знаешь?

– Я только вернулась.

– Откуда?

– Из… издалека.

– Не хочешь говорить?

– Не могу.

– Ладно.

Рума впервые взглянула ей прямо в лицо. В глазах у неё стояли слёзы.

– Ладно, – повторила она. – Зато я могу. Чего мне бояться? Хотя, если подумать… у меня же дети. Два сына. Мальчики.

Это прозвучало забавно, но Селена даже не улыбнулась. По всему было видно, что женщина хочет рассказать какую-то непростую историю, но никак не может решиться. Нужно было придумать, как подержать разговор.

– Сколько им лет? – спросил Селена.

Взгляд портнихи прошёл над её правым ухом. Казалось, женщина пребывает в каком-то необъяснимом оцепенении.

– Кому?

– Вашим сыновьям.

– Ах, это! Три года и восемь лун.

– Они близнецы?

Рума непонимающе мотнула головой:

– С чего ты взяла?

– Вы сами сказали: три года и…

– Вот ты о чём! – она слабо улыбнулась. – Нет. Старшему – три года, младшему – восемь лун. Только я ведь о другом…

– О мидавах…

– Да. И о них тоже. Здесь слишком опасно, Селена! Слишком опасно!

Рума отчего-то понизила голос, и последние слова были произнесены хриплым шёпотом. Её тусклый и безжизненный взгляд вдруг лихорадочно вспыхнул, руки задрожали:

– Я соврала! Мне есть, чего бояться! Нам всем есть, чего бояться!

– О чём вы говорите?! – испугалась Селена. – Принести вам воды?

Вместо ответа Рума схватила её за руку и с силой дёрнула вниз, заставив опуститься на табурет. Казалось, она теряет рассудок:

– Молчи и слушай! Я видела их в ту ночь! Я знаю, что случилось на самом деле!

– В ту ночь? О чём вы?..

– Молчи и слушай! – она сглотнула, точно пытаясь протолкнуть в горло застрявший ком. – Теперь они говорят, что ничего этого не было! Нам показалось! Было просто восстание. Его подавили. Вот и всё.

– Восстание?

– Молчи и слушай! Никакого восстания не было! Они сами всё устроили. Убийцы!

Молчать и слушать было решительно невозможно, потому что Рума ничего толком не говорила, но Селена больше спрашивать не стала. Через некоторое время её терпение было вознаграждено. Женщина, похоже, собралась с мыслями, и невнятные выкрики стали походить на связный рассказ:

– Это было в начале осени. Мой муж получил большой заказ. Двадцать восемь портретов для галереи Героев. Почему ты так смотришь? Не знаешь, что такое галерея Героев?

Селена покачала головой. Ни о какой галерее она не слышала.

– Ну, да, – отмахнулась Рума. – Ты же издалека. Королю зашла блажь поставить памятник героям войны. А может, это и не блажь никакая, кто его знает? На площади в Лиловом квартале построили каменный дом. Строили наспех, сама понимаешь, но получилось неплохо. Свезли туда всякое барахло, вроде как трофеи. Я толком не знаю, что там было, да теперь уж всё равно. Трофеи – трофеями, а им ещё и портреты понадобились.

– Чьи портреты? – не выдержала Селена.

Рума взглянула с укором:

– Чьи-чьи? Мидавов, конечно. Нет, там были и люди. Сама полюбуйся!

Сказав это, она протянула руку и, откинув крышку сундука, вытащила холщовый свиток, сплошь покрытый бурыми пятнами. Селена хотела взять, но хозяйка не позволила – развернула сама. Оказалось, что это угольный набросок. С портрета смотрел угрюмый юноша. Губы его были плотно сжаты, между бровями пролегла складка. Такое лицо приятным не назовёшь.

– Миртеллион Велссим, – пояснила Рума. – Говорят, он жив, только не знаю – правда ли…

Миртеллион? Вот уж удивительно! Такой молодой!

– Думаешь, больно молод? – догадалась женщина. – Так и есть. Ему двадцать пять, а то и меньше.

– Как же он стал миртеллионом?

Рума прищурилась. Поводила глазами из стороны в сторону, точно решая, стоит ли говорить, и, наконец, выдавила:

– Он был помощником самого Зегды.

Зегды?! Дяди Зака?! Неужели она знает, что с ним стало?! Теперь Селена просто обязана была выпытать всё до последнего слова.

– Самого паргалиона Зегды? – осторожно спросила она.

Рума кивнула:

– Ты его знаешь?

– Слышала. Немного.

– Мой муж писал их портреты. Зегды и Велссима тоже. Знаешь, как мальчик попал в армию?

Селена пожала плечами, стараясь делать безучастное лицо. Только бы не спугнуть! Только бы не вызвать подозрений!

– Зегда нашёл его на улице. Представляешь?

Нет, она не представляла. Дядя Зак никогда не упоминал при ней о миртеллионе Велссиме. Интересно, как его зовут? Должно же быть у человека собственное имя.

– Малышу было года три, – продолжала Рума. Голос её подтаял – должно быть вспомнила о собственных сыновьях. – Зегда взял его на воспитание и назвал Агратом.

– Откуда вы всё это знаете?

– Он сам рассказал моему мужу.

– Зегда?

– Аграт. Паргалион почти всегда молчит.

Удивительное дело! Паргалион Зегда из Руминого рассказа мало походил на дядю Зака, которого Селена знала всю жизнь. Он, конечно, серьёзный и строгий, но уж никак не молчун.

– Мальчик, вырос в казарме, – грустно усмехнулась женщина. – Воспитывался при штабе. И, знаешь?.. Пусть, он не герой войны, но человек… Человек он хороший. Очень хороший, поверь!

Селена кивнула. Не было никаких оснований верить Руме Вейзес, но та говорила так убедительно, что верить хотелось.

– Вы близко знакомы?

Рума провела пальцем по портрету, будто пыталась заключить его в невидимую рамку. Только сейчас Селена обратила внимание на то, что было так очевидно. На то, чему она прежде не придавала должного значения. На пятна. Это была не просто грязь. Так выглядит запёкшаяся кровь.

– Мы виделись только дважды, – по щекам женщины побежали блестящие ручейки.

– Это связано с..? – говорить было трудно. Язык точно оцепенел. Так бывает, когда нужно задать тяжёлый и неудобный вопрос. – Эта кровь… Она…

– Это кровь моего мужа.

Рума склонилась над портретом, и слёзы закапали на холст, оставляя расплывающиеся пятна:

– Я хочу, чтобы ты знала! Хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал! Всё это ложь, а ложь – это предательство! Я просто сижу здесь и молчу. Молчу две, три луны к ряду! Молчу, потому что боюсь говорить!

Селена осторожно протянула руки, и женщина разжала пальцы, позволяя ей забрать драгоценный набросок:

– Это его последняя работа! Шости всегда так делал. Сначала набросок углём, потом – картина в цвете. В тот вечер они с Агратом встретились во второй раз. Этот парень… как тебе объяснить? Такой скромный, даже зажатый. Не скажешь, что начальник! Он вообще не хотел, чтобы его писали. Стеснялся. Говорил, что пусть лучше пишут короля и министров, а ему и так хорошо. Но это ведь был приказ, понимаешь?

Селена молчала, но женщина, похоже, не нуждалась в собеседнике, чтобы продолжать монолог:

– Они закончили позже обычного. Не знаю, что там их задержало. То ли миртеллион был занят на службе, то ли ещё что. Только Шости вышел от него за полночь. Этот набросок он нёс за пазухой. Он всегда та делает. То есть делал, – Рума вздохнула. – Они ещё ничего не знали. Это сейчас я всё разведала. Когда сидишь вот так дни напролёт и всё, думаешь, думаешь, ещё не до такого додумаешься. А тогда я и волновалась-то несильно. А чего волноваться? Денег у Шости при себе не было, грабителям он был без надобности. Да и какие в Лиловом квартале грабители? Не мидавов же грабить, сама понимаешь. Про то, что случилось, это мне Шости рассказал, пока ещё был…был в сознании, – она сглотнула. – Его Аграт привёл. Не привёл даже – на себе приволок. Шости уже и на ногах-то стоять не мог. Ещё два дня промучился, и…

– Его убили? – прошептала Селена.

– Видела, какие у мидавов клыки? То-то, – Рума снова казалась отрешённой. – Если такие вопьются в живот…

– Кто это сделал?

– Не знаю. Какая разница?! Их было много. Они напали ночью, чтобы выгнать белых и рыжих из города, а мой Шости… Он просто оказался не там, где нужно.

Рума уставилась на тлеющие в камине угли.

– Зачем? Кому это понадобилось?

Селена решительно ничего не понимала.

– Их привёл Ривай. Слухи ходили с начала лета. Говорили, что белых и рыжих выселят из города. Говорили: будет война. На эти разговоры уже и внимания-то не обращали. Думали – само образуется, и вот, что вышло.

Всё это в голове не укладывалось. Глиман – мерзкая, трусливая тварь. От него можно ожидать любых подлостей, но мидавы… Это же его соплеменники! Его сослуживцы! Выходит, Ривай готов на всё, лишь бы угодить самозванцу! Странно. Сейчас, во время войны с Миравией армия, должна объединяться. Выдворять белых и рыжих из Туфа не лучшая идея. Неужели Шамшан так глуп?!

– О чём ты думаешь? – оказалось, Рума за ней наблюдает. Странная она всё же.

– О мидавах. Что с ними стало?

– Говорят, они захватили башню Мертвеца, и Шамшан до сих пор не может их оттуда выкурить. Уж не знаю, верить или нет.

Селена невольно выдохнула:

– Тюрьма!..

– Тюрьма, – подтвердила ничего не подозревавшая Рума. – Это на острове, который…

– Я знаю. Знаю, конечно. Всё это так… удивительно. Говорите, паргалион Зегда с ними?

Рума взглянула с подозрением:

– Не помню, чтобы я это говорила. Вообще, многие так считают. Якобы, все там. И Зегда, и Велссим, и Хати Хомак. Знаешь, кто это?

Селена неопределённо кивнула. К счастью, больше притворяться не пришлось, потому что из-за двери раздался писк:

– Мама! Мамочка!

К нему тотчас добавилось хныканье.

– Проснулись! – ахнула Рума. – Ни на миг не притулиться! Ты подожди, я быстро!

Сказав это, она подхватилась и тенью выпорхнула из комнаты. Селена вновь развернула набросок. Бурые пятна крови отчего-то не вызывали отвращения. Грусть, жалость – да. Брезгливость – нет. Неведомый художник Шости погиб по вине ужасной, нелепой случайности. Как его не пожалеть?!

Стоп! Селена резко выдохнула. Это не случайность! Шамшан и Ривай – убийцы. Когда-то они так же хладнокровно разделались с семьёй Гараша, с королём, королевой, их дочерьми… Теперь настал черёд мидавов. Кто следующий?

Зебу! Как она могла бросить его там одного?!

Глупо рассчитывать на помощь! Никто им не поможет! Зебу в лапах чудовищ. Что они с ним сделают?!

– Что? – спросила Селена у нарисованного Аграта Велссима. – Почему ты так смотришь? Думаешь, я должна вернуться?

Миртеллион не отвечал. Хмурил брови, щурился. Ну и физиономия!

– Я не могу, понимаешь?! – попыталась оправдаться она. – Что я стану делать, если попаду во дворец? Меня тут же схватят, посадят в клетку, как Зебу. Мы пропадём оба!

Аграт Велссим смотрел по-прежнему строго.

– Я могу попытаться отыскать Вольное племя, – Селена отчаянно искала решение. – Найду серую Эли, её семью. Они уже помогли нам однажды. Помогут и сейчас. Что скажешь?

Миртелион не сказал ничего.

– Ладно, – сдалась Селена. – Я возвращаюсь. Только, знаешь что? Ты идёшь со мной! Если погибнем, то вместе.

Лицо Аграта сделалось встревоженным. Селена впервые испытала злорадство:

– Да-да, пойдёшь! И не отлынивай! В конце концов, это твоя идея. Мне бы только переодеться. Этот плащ слишком приметный. И вообще… Нужно что-то поскромнее, попроще…

– Это подойдёт?

Селена вздрогнула и обернулась. Каким-то непостижимым образом Рума Вейзес неслышно прокралась в комнату, и теперь стояла у неё за спиной, держа в руках залатанную накидку из грубой серой шерсти.

– Я кое-что подслушала, – сказала она извиняющимся тоном. – Если тебе нужна неприметная одежда, это будет в самый раз. Плащ страшненький, но тёплый – не замёрзнешь.

– Спасибо! – пролепетала Селена. Больше сказать было нечего.

Она свернула портрет в трубочку и положила на стол, но Рума замотала головой:

– Возьмёшь его с собой. Он должен принадлежать владельцу.

– Аграту Велссиму?

– Конечно. Когда встретишь его, передай, что вдова Шости Вейзеса благодарна за то, что он сделал и за то, что пытался сделать.

– Почему вы думаете, что я его встречу?

Рума пожала тощими плечами:

– Хорошие люди обязательно встречаются.

Поднявшись, Селена сняла подаренный Вилмой плащ:

– Если хотите дать мне вашу накидку, то возьмите взамен мою. Это ливарийское сукно, оно стоит…

– Не нужно говорить мне, сколько оно стоит, – слабо улыбнулась женщина. – Я – портниха, сама всё вижу. Оставляй. Перешью и продам. Будет подспорье.

Плащ из ливарийского сукна

Проводив девочку, Рума взяла оставленный ею плащ. Погладила нежнейшее ливарийское сукно, пуговицу из полированного хрусталя, атласный подклад. Вещь была добротная, дорогая. Миате Ромаро такая и не снилась. Рума вздохнула. После аккуратно свернула плащ и положила его в камин, прямо на тлеющие угли.

Призрак Арвеллы

Вернуться на площадь Мечей оказалось даже проще, чем сбежать оттуда. Рума Вейзес подробно объяснила Селене, как незаметно пробраться к реке и миновать Лиловый квартал, не рискуя быть задержанной. На случай, если мидавы всё же попытаются её остановить, Селена заготовила правдоподобную отговорку. Теперь она была дочерью ремесленника, приехавшей в город за покупками и нагло обворованной на рыночной площади. Такие истории не редкость, а потому, ей бы, конечно, поверили. «Меня зовут Миата, господин либерион, – мысленно повторяла Селена. – Миата. Мой отец шьёт сапоги. Лучшие сапоги и ботинки». Имя незнакомой купеческой дочки прочно застряло в голове. Пришлось его позаимствовать.

Когда Селена вошла в Лиловый квартал, сердце предательски ёкнуло, но возвращаться было поздно. Если кто-то заметил девочку в залатанном плаще, бредущую по берегу, то не стоит возбуждать его любопытство внезапной сменой маршрута. «Мой отец шьёт сапоги», – твердила Селена, готовясь к неприятной встрече.

К счастью, обошлось. Правда, однажды мимо неё по набережной прошли два мидава, но они были так увлечены беседой, что ничего не заметили.

Луна снова спряталась за облаками. Лишь тусклое пятно багряного света расплывалось вокруг неё, как капля вишнёвого сока на скатерти.

Идти через площадь Мечей Селена не решилась – из окон дворца та просматривалась, как на ладони. Свернув направо, она прошла вдоль канала, миновала несколько арок и, наконец, нырнула во двор. Если расчёт верен, где-то здесь должен быть сквозной проход.

Опасаясь столкнуться со стражей, Селена старалась двигаться как можно ближе к стене. Во внутреннем дворике, было почти темно – каменные своды не позволяли лунному свету проникать внутрь.

– Ты что-нибудь слышал? – спросил кто-то впереди.

Селена вжалась в стену, остановившись.

– Ничего, – прозвучало в ответ. – А ты?

– И я.

– Почему тогда спрашиваешь?

– Скучно.

– А-а-а. Это да. Скукотища. Расскажи чего-нибудь.

– Чего рассказывать-то?

– Да хоть чего.

– «Хоть чего» я уже рассказывал.

– Тогда ещё чего расскажи.

– «Ещё чего» – тоже. Сам рассказывай!

– Не умею.

– Ах ты, медвежий сын! Как слушать – пожалуйста, а как рассказать – «не умею»!

Селена пыталась по звуку определить положение собеседников. По всему выходило, что разговаривают слева. Значит, если держаться правее… Она двинулась вперёд, но вскоре за углом блеснул свет. Селена прижалась к стене и стала перемещаться крошечными шажками.

Узкий проход вывел её к одному из внутренних двориков. Всем известно, что дворцовый комплекс состоит из нескольких зданий, связанных между собой анфиладами арок и переходов. Судя по отсутствию убранства, этот двор был далеко от парадного крыльца. В левом углу сидели на тюках двое мужчин в форме королевских гвардейцев. Один зажимал между колен тускло светивший фонарь.

Гвардейцы что-то жевали и вяло переговаривались.

– Расскажи про привидений! – потребовал один.

– Пфо какиф ифо прифитений?! – пробубнил второй. Говорить с набитым ртом у него явно не получалось.

– Про короля.

– Ты фто?!

Мужчина наспех прожевал, обтёр руки о куртку и сказал, понизив голос:

– Про короля нельзя.

– Почему? – удивился его собеседник. Он был гораздо моложе, и голос его звучал весенней капелью. – Почему нельзя-то? Я вот слышал, будто убитые принцессы так по дворцу и шастают…

– Тсс! Молчи, кому сказано!

– Так ведь нет никого!

– Ну и что, что нет?! Всё равно помалкивай!

Молодой ненадолго задумался, но вскоре заявил:

– Мне Хпуро из четвёртой роты рассказывал… Дежурили они с Митром… Нет, не с Митром – с Шестолой. Или с Митром?.. Забыл. Да, не о том речь. Стояли они у южных ворот. Ночь – хоть глаз коли. Вот, как сейчас. Стоят они, значит, болтают о своём. Вдруг глядь: девица идёт. Плащ до пят, волосы развеваются…

– Враль твой Хпуро, – пробурчал старый, отламывая ломоть хлеба. – А девки ему мерещатся, потому как… Сам знаешь, почему.

– Я-то знаю, – хихикнул молодой. – Только никакая это, дядя, была не девка. А самое что ни есть привидение.

– С чего бы?

– А с того, что Хпуро её задержать хотел. «Стойте, – говорит, – сударыня! Это королевский дворец, вам сюда путь заказан». Она и ухом не повела. Пошла себе прямёхонько. Хпуро – за ней. Девица – бежать. Хпуро тоже ходу прибавил. Тут она и остановилась. Он, понятно, тоже встал, как вкопанный. Поворачивается девка, а лицо…

– Что ж за лицо-то? – хохотнул старый. – Рябая или кривая?

Молодой вздохнул:

– Не рябая, дядя. И не кривая. Очень даже из себя красивая. Принцессу Арвеллу помнишь?

– Как не помнить? Хорошенькая была.

– Точно. Смотрит Хпуро: а это сама принцесса и есть. Такой его страх взял – ни побежать, ни крикнуть. Ноги будто к земле приросли. А принцесса улыбнулась и сразу исчезла.

– Так уж и сразу?

– Не веришь? – надулся парень. – Ну и ладно! А, по-моему, всё правда. Нет принцессам покоя, вот они и бродят, бедняжки.

– Смотри, как бы тебя за эдакие речи самого… – старший провёл по горлу ногтем большого пальца.

Младший промолчал. Отломил краюху и принялся отковыривать от неё крошки. Отщипнув, долго мял в пальцах, а после отправлял в рот.

– Это, дядя, – произнёс, наконец, он, – не я говорю.

– А кто же?

– Все.

– Как так «все»?

– А так и все. Все до единого. Ясно же, что это он…

Парень запнулся на полуслове. Повертел головой, всматриваясь в темноту под арками.

– Зачем тогда принцессу приволок, спрашивается? – принялся рассуждать его товарищ. – Развёл секретность, а люди-то не дураки. Всё поняли. Мне вот горничная сказала, Лима. Может, знаешь?

– Беленькая такая тётенька?

– Для тебя, может, и тётенька, а по мне так… Да не про неё речь! Лима сказала, что Лайда гостила у него до конца лета.

– Выходит, жива?

– Так все говорят.

– Куда ж она теперь подевалась-то? Может он и её…

– Глупости! Зачем бы ему?..

– Неужто сбежала?!

– Может и так. Нам-то почём знать? Мы – люди маленькие.

Парень скривился:

– Ты, дядя, всегда так говоришь, а сам всё про всех знаешь.

– Знаю, что и все. Не больше, не меньше.

– Думаешь, про Арвеллу – враки?

Старый пожал плечами:

– Я её не видал…

– А других?

– Каких других?

– Ну, призраков?

– И других не видал. Хотя нет, постой, – он осклабился, стукнув себя кулаком по коленке. Свет от покачнувшегося фонаря скользнул вдоль стены. – Как то раз… Я тогда ещё молодой был. Не такой, как ты – постарше, но всё равно молодой. Выпил я, значит, перебродившего пива. Без умысла выпил, по недомыслию. Лежу, значит. Голова кругом. Смотрю: бабка моя идёт, покойница. Остановилась подле меня, глазами лупает. Постояла так, постояла и говорит: «Вот же свинья немытая! Отходить бы тебя метлой, да поганиться неохота»!

– Неужто бабка?! – выпучил глаза молодой.

Его собеседник только отмахнулся:

– Не бабка, понятно. Мать это моя была. Они с бабкой похожи, вот я…

– Да ну тебя, дядя! Я вот думаю, не соврал Хпуро. Зачем бы ему врать-то?

Болтовню гвардейцев Селена слушала вполуха. Бабка её совершенно не занимала. Интереснее было другое: как незаметно проскочить мимо болтунов?

Воспользовавшись тем, что мужчины были увлечены разговором, она осторожно заглянула за угол. Там её ждала неожиданная удача, облечённая в форму трёх больших деревянных бочек. Судя по всему, их использовали для сортировки дворцового мусора. Селена принюхалась. Никакого запаха не было, но, возможно, лишь потому, что отходы подмёрзли.

Бочки олицетворяли спасение. Если удастся спрятаться за ними, то, улучив подходящий момент, можно легко прошмыгнуть под арку. Только вот как подобраться поближе?

Внезапно старший поднялся. Отряхнул штаны, одёрнул задравшуюся куртку:

– Пойду, просвежусь. А ты уж смотри в оба, как бы какая принцесса не пожаловала.

Молодой хмыкнул, но, оставшись в одиночестве, тотчас принялся крутить головой, всматриваясь в темноту. Селена ждала, затаившись. Наконец, гвардеец успокоился. Вытащил очередной ломоть хлеба и начал неторопливо жевать. Похоже, он не был голоден, и ел только для того, чтобы отвлечься.

Селена пошевелила пальцами. От долгого стояния на месте сделалось холодно, руки закоченели. Сейчас бы меховую муфту или даже варежки! Селена пошарила в складках одежды, руки скользнули под ткань и провалились за подкладку.

Там, за подкладкой, обнаружилась монета. Селена попыталась разглядеть – не вышло. Не то четвертак, не то полушка. Ничего стоящего на это не купишь. Разве что пару пряников. Хотя… Монетка может послужить и другой цели!

Дождавшись, когда гвардеец в очередной раз отвернётся, Селена высунулась из-за угла и бросила монету, метя как можно дальше. Расчёт оказался верен. Металлический кругляшок ударился о камни, издав чуть слышный звук, но в ночной тишине этого было вполне достаточно. Вздрогнув, юноша поднял голову. Лицо его сделалось взволнованным.

Казалось, гвардеец ждёт повторения незнакомого звука. Мгновения тянулись одно за другим, но он всё сидел без движения. Убедившись в том, что вокруг не происходит ничего страшного, молодой человек, наконец, осмелел. Поднялся и побрёл к тому месту, где звякнула монета.

Теперь гвардеец мог увидеть происходившее в другой части двора только если бы у него нашлась лишняя пара глаз на затылке. Настало время выбираться из укрытия.

Выскочив из-под арки, Селена помчалась к деревянным бочкам. Ей предстояло сделать не больше пятнадцати шагов, чтобы оказаться в безопасности. Пока гвардеец отвлёкся, пока он ищет источник неведомого звука…

Она не бежала. Она порхала, летела над землёй, стараясь опускаться на носочки и не производя ни малейшего шума. Вот бочки! Осталось совсем чуть-чуть!..

Во время очередного приземления Селена пнула что-то ногой. Неведомый предмет с жестяным грохотом отлетел в сторону. Что-то глухо брякнуло, потом звякнуло металлом о металл. Медный таз? Ведро? Конечно, ведро!

Селена нырнула за бочку, не видя ничего вокруг. Сейчас гвардеец её обнаружит! Сердце ухало в горле.

– А! – сказал юноша.

После издал странный звук – среднее между стоном и бульканьем. Мог закричать, но не закричал. Просипел тоненько:

– Дядя!

– Чего шумишь?! – отозвался старый издалека. – Сказал же: «Скоро приду».

– Я не… – промямлил молодой. – Я… не я…

«Влезть бы внутрь бочки! – крутилось в голове у Селены. – Зарыться бы поглубже»!

– Что ты мелешь?! – рассердился старый. – Привидение что ли увидал?

Юноша молчал, но, видимо, делал какие-то знаки, потому что его собеседник вдруг уточнил:

– Там?

В ответ – ни слова.

– Принцесса?

Снова тишина.

– Ты вот что… – голос старшего посуровел. – Ты эту ерунду брось! Так и свихнуться недолго. Что я тогда матери твоей скажу, а?!

Он помолчал, а потом вдруг потребовал:

– Пойди и посмотри!

– Не пойду! – заныл юноша.

– Пойдёшь! Пойдёшь, как миленький! Ты – солдат. Твоё дело – короля охранять! На кой королю такая охрана, что от любой кошки шарахается?!

Молодой долго не отвечал, а потом заговорил, делая длинные паузы:

– Это, дядя… Это не кошка была… Девица… Плащ… Серый… Волосы…

– Думаешь, Арвелла?

– Она самая. С места мне не сойти!

– И не сойдёшь, – назидательно проговорил старший, – если от страха обмочишься. Пойди, посмотри! Нет там никакой принцессы! Кошка пробежала, а ты уж ни жив ни мёртв.

Юноша пытался что-то возразить, но он и слушать не стал. Прикрикнул сердито:

– А ну, пошёл! Будешь из себя неженку строить – возьму другого! Мне здесь трусы не нужны!

Теперь можно было легко предсказать дальнейший ход событий. Сейчас молодой нехотя побредёт к бочкам и, конечно, обнаружит спрятавшуюся за ними девочку. Приглядевшись, он сразу поймёт, что она не призрак, а человек из плоти и крови. Тогда всё пропало!

В ожидании неизбежного Селена решила действовать. Встав на четвереньки, она поползла в сторону ближней арки. Если юноша заметил, как она спряталась за бочками, то, конечно, зайдёт с другой стороны. Это позволит выиграть пару мгновений. Что с ними делать, Селена ещё не знала, но попытаться спастись всё же стоило.

Она стала перебирать ногами с немыслимой скоростью. Руки скользили по холодной, шершавой брусчатке, колени то и дело цеплялись за плащ.

Однако неприятель появился, откуда не ждали. Вместо того чтобы обойти бочки справа, гвардеец зашёл слева. Подняв голову, Селена с ужасом обнаружила, что ползёт ему навстречу. Юноша тоже увидел её.

– Мама! – сказал он сиплым басом.

Сзади мелькнул свет. Селена обернулась. За её спиной, светя фонарём в лицо напарнику, стоял старый.

– Мама! – повторил юноша. Его голос сорвался, переходя на последнем «а» в сдавленный писк. – Дядя!

Селена заметалась, ища выход. Осознав бессмысленность стояния на четвереньках, она вскочила на ноги. Юноша попятился, бормоча что-то неразборчивое.

То, что произошло дальше, можно было объяснить лишь вспышкой безумия. Вместо того чтобы в ужасе замереть на месте, Селена бросилась прямо на своего преследователя. В действительности она рассчитывала прорваться к арке, но молодой человек, похоже, принял это за нападение.

– Чур меня! – выдохнул он, бросаясь наутёк.

Селена тем временем бежала в другую сторону.

Миновав два дворика, она прислушалось. Сзади было тихо. Похоже, не только впечатлительный юноша, но и его наставник счёл за благо удрать от покойной Арвеллы.

Странно. На принцессу она была совсем не похожа. Не зря говорят, что у страха глаза велики.

Пройдя ещё два крошечных дворика, Селена оказалась в третьем, хорошо освещённом. Это могло означать лишь одно: парадный въезд где-то поблизости. Только тут Селена сообразила, что у неё нет внятного плана. Да, и невнятного – тоже.

Подумать над этим ей, впрочем, так и не довелось, потому что навстречу вышел рослый усатый гвардеец. В руке он держал масляный фонарь, точь-в-точь такой же, как тот, что был у его сослуживцев.

Увидев Селену, гвардеец, похоже, нисколько не удивился.

– Кто такая? – фыркнул он в усы. – Чего бродишь по ночам?

Селена молчала. Если все тут бояться привидений, то, возможно, у неё есть шанс. Оказалось, что усатый сделан из другого теста.

– Немая что ли? – вопросил он. – Работница?

– Прачка, – нашлась Селена, сообразив, что выдать себя за призрак на этот раз не удастся.

– В первый раз?

– В первый, дяденька.

– К кому идёшь?

Селена было растерялась, но с языка само собой сорвалось:

– Велено спросить Лиму, дяденька.

– Вот оно что, – подобрел гвардеец. – Стало быть, не абы кого будешь обстирывать. Рекомендация-то есть?

– А как же. Я два года в богатом доме работала. У господина Ромаро. Может, слыхали?

Гардеец пожал плечами, дескать «не припомню». Потом поманил Селену рукой:

– Пойдём, покажу дорогу. А то ещё забредёшь не туда, потом хлопот не оберёшься. Лима-то, поди, спит ещё. Так что придётся обождать.

Радуясь неожиданному везению, Селена пошла за гвардейцем.

– Чего в такую рань притащилась? – спросил её провожатый.

– Опоздать боялась, дяденька. Мне эта работа страсть как нужна!

– Оно понятно! – хмыкнул усач. – Такая работа всем нужна, девочка. Я вот, к примеру, тут уже двадцать лет.

– Неужто двадцать?

– Вот же ты дотошная! Ну, может, не двадцать, а девятнадцать. Всё одно много. Я когда сюда пришёл, тебя и в помине не было.

Селена притворно вздохнула:

– Не было, дяденька.

Внутри следующей арки (сколько же их тут, в самом деле?!) оказалась тяжёлая кованая решётка. Охранявший ворота гвардеец тотчас пропустил их внутрь, вытянувшись по струнке, из чего Селена заключила, что её новый знакомый – большой начальник.

– Вообще говоря, работа непыльная, – принялся рассуждать усатый. – А что? Ходишь себе, караулишь. Бывает, правда, что и…

Спросить, что он имеет в виду, Селена не успела, потому что, пройдя под очередной аркой, они оказались во дворе, куда более просторном, чем все предыдущие. Здесь было светло и неожиданно людно: двое гвардейцев стояли в карауле у правой стены, ещё несколько – топтались поодаль. Увидев Селену, они стали коситься с плохо скрываемым любопытством. Видимо, её появление не считалось заурядным событием. Хорошо, что те двое, которых она напугала до полусмерти, умчались в другую сторону. Если бы они всполошили караульного, её бы давно схватили.

Селена огляделась. Стена, возле которой дежурили гвардейцы, была выложена из красного кирпича. Летом по ней, должно быть, вился дикий виноград. Теперь же от него остались только сухие переплетённые ветки. Несколько каменных ступеней вели в подвал, скрывавшийся за неожиданно массивной дверью. На крошечных подвальных окошках – решётки. Каждый из прутьев – с палец толщиной.

– Всякое бывает, – пробурчал усач, отвечая на приветствие гвардейцев.

Смысл его слов недолго оставался загадкой: уже в следующее мгновение откуда-то сбоку донёсся глухой, жалобный стон. Гвардейцы переглянулись, после вопросительно уставились на начальника.

– Пускай орёт, – отмахнулся усатый. – Глядишь, к утру угомониться. А будет сильно докучать – отходите розгой, и всего делов.

– Что это, дяденька? – прошептала Селена.

Ответ она знала и без того.

– Всякое бывает… – протянул её провожатый.

Ему явно хотелось продолжить путь, но у Селены были другие планы. Если Зебу там, в подвале, она обязана пробраться к нему. Но как? Как?!

– Кто у вас там? – спросила она, остановившись. – Кого вы там держите, дяденька?

– Не твоего ума! – хмыкнул гвардеец.

– Ему же плохо! Вон, как плачет бедняжка!