Читать онлайн Лекарство бесплатно

Глава 1

Внутри кокона

Мой дядя пытался меня убить. Мысль, с которой я закрываю глаза в машине, а просыпаюсь в гостиной, съедаю подгорелый ужин и принимаю душ, с которой теперь не смогу расстаться никогда. До сих пор она казалась мне нереальной, но сейчас, сидя на диване и глядя на свои изодранные руки, я наконец-то начинаю понимать ее смысл.

– Зачем ты свернул? До Уинтер Парка прямо.

– Дорога перекрыта из-за снегопада. Нужно ехать в объезд.

Странно. Не помню, чтоб мы с Эми когда-нибудь сворачивали на эту дорожку. Даже когда зимой выпадало рекордное количество снега, главную дорогу Фрейзера всегда очищали, а если возникали сложности, объезжали через Грэнби. Не через лес. Чувствую, как неловкость щекочет спину. Никак не могу от нее избавиться, как и от дрожи в пальцах. От дряхлого обогревателя нет толку, разве что звук дрожащего металла отвлекает от озноба. Сырость проела дыры в металле, как подвальная плесень, но дядю, кажется, это не волнует. Он ни разу даже не поежился, хотя на нем нет куртки.

Никогда не претендовала на звание «мисс Коммуникабельность». Обычно молчание не вызывало у меня особого дискомфорта, но не сегодня. Сегодня оно серной кислотой капает на нервы. Почему? Потому что после того, как дверь кадиллака захлопнулась, дядя не проронил ни звука. Это как-то… ненормально. Обычно у нас никогда не возникало проблем с общением. С Эми – да (у кого не было проблем со старшей сестрой). С Изи – да, даже с Майклом бывает недопонимание, но не с дядей. Дядя – единственный, кто понимает меня если не с полуслова, то, по крайней мере, с целого. Он, как добропорядочный служитель церкви, всегда был добр к окружающим, в том числе и ко мне. Всегда с радостью подвозил, если я задерживалась допоздна в академии, особенно в такой снегопад. Но сегодня явно не один из таких дней.

– Что-то случилось? – не выдерживаю.

– С чего ты взяла?

– Ты какой-то молчаливый сегодня. Все нормально?

– Да.

Правда, прозвучало это так холодно, что перечит самому смыслу этого слова. Еще и эта дорожка через лес. Не нравится мне все это.

– Если я чем-то могу помочь…

– Нет.

Мой дядя, такой знакомый и родной, заботливый, любящий. Ни разу в жизни он не подводил меня, не отчитывал, не наказывал и после смерти родителей воспитывал как родную дочь. Тогда почему мне так некомфортно находиться с ним в одной машине? Будто с чужим человеком. Из-за освещения в церкви я не сразу заметила бледность его лица, темные прожилки на шее, красные белки. Можно было бы подумать, что это усталость, если бы не трясущиеся руки на руле и синева под глазами. Словно он не спал трое суток. Но внешний вид – полбеды. Больше всего настораживает то, что на его шее нет крестика. Сложно не заметить массивное серебряное распятие с узором. Дядя никогда его не снимал, даже в бассейне. В детстве он рассказывал, что это фамильная ценность, которая передавалась из поколения в поколение. Сегодня эта реликвия валяется между ручным тормозом и переключателями скоростей.

– Ты не надел крестик. Я думала, ты никогда его не снимаешь.

– Он бесполезен.

По коже пробежали мурашки: то ли от холода, то ли от леденящего тона его голоса. От крутого поворота меня качнуло в сторону. Машина пролетает через сугроб и сильнее углубляется в чащу. Теперь мое беспокойство перерастает во вполне осязаемую тревогу.

– Куда мы едем?

– Домой.

– Но здесь нет дороги! Уинтер Парк в другой стороне.

Уголки губ дяди еле заметно дрожат. Сердце сжимается от понимания происходящего. Он везет меня не домой, а в… лес. Специально.

– Останови машину.

Вместо скрипа тормозов взвизг газа. Машина прыгает по снежным дюнам, как корабль по волнам.

– Пожалуйста! Отвези меня домой!

На его лице не дергается ни один мускул. Руки судорожно вцепились в руль.

– Он ждет тебя.

– Что?

– Он наконец-то свободен! Теперь его ничего не держит. Граница падет!

– О ком ты говоришь? Что за граница?

Треск колес, поворот руля – и машина уходит влево так резко, что едва не задевает дерево. Страх сильнее вжимает меня в сидение. Дядя не в себе. Он сошел с ума и не собирается останавливаться! Нужно что-то придумать, иначе он убьет нас обоих!

– Ты ключ ко всему. Он уже рядом, дышит тебе в спину.

– Кто? О ком ты говоришь?

– Он станет твоим другом, врагом, станет всем для тебя и одновременно никем. Добьется твоего доверия, пока не подступит достаточно близко. Он – твоя смерть и конец человечества.

– Кто?

– Вейн.

Безысходность толкает меня на отчаянный шаг. Хватаюсь за руль и сворачиваю. Колеса трещат, машина летит в чащу. Картинки, звуки – все смешивается в сплошной шар. Что-то трещит, разбивается, что-то проносится возле моей головы. Меня со всей силы вдавливает в сидение. Вспышка света, гул, затем сплошная белая полоса. Я теряю сознание.

В гостиной витает аромат тлеющего дерева. На коленях умостился черный клубочек, нервно посапывая носом. Облегчение накрыло, как только нога переступила порог, но волнение зудящей раной засело под кожей. Я сижу на диване, поджав под себя ноги. Жду. После того, что произошло, я в полном ступоре. Не могу пошевелиться, хотя каким-то образом оказываюсь на диване. Не знаю, что делать. Обратиться в полицию? Позвонить в службу доверия или дождаться Изи? Она должна скоро прийти.

Чувствую, как кровь пульсирует в висках. Пытаюсь усмирить ее большими пальцами. Не помогает. К черту полицию. От них нет толку. Единственный человек, которому я могу рассказать о случившемся, – это Эми. Но ее нет, как всегда. И вряд ли в ближайшие двадцать четыре часа она вспомнит о моем существовании. Работа превыше всего. Обязанности на втором месте, друзья и коллеги на третьем, дом на четвертом. Ну а я где-то в конце списка, между пометкой оплатить счета и напоминанием вынести мусор. Когда-то мы были близки, но это было так давно, что воспоминания почти стерлись из памяти. Будто целая жизнь прошла. Но нет, всего девять лет. Девять коротких и непосильно долгих лет. Я ей не доверяю. Поэтому все что остается, это сидеть и ждать Изи. Она обещала заскочить, но так и не перезвонила. Правда, не уверена, что смогу ей рассказать. Если честно, я уже ни в чем не уверена. Я даже не понимаю, было ли это на самом деле.

Стоит закрыть глаза – и воспоминания вспыхивают сигнальной ракетой, так ярко, словно я до сих пор там, в салоне машины, которая слетела на обочину. До сих пор чувствую, как ноет спина, как стучит в висках. Вижу расплющенный капот, осколки лобового стекла, свои исцарапанные руки. Понимаю, что в сознании, но не могу пошевелиться. Все расплывается перед глазами, но больнее всего бьет в голову осознание. Авария! Дядя, Уинтер Парк. Он пытался завезти меня в лес. Мы слетели с дороги. Мне до сих пор сложно сориентироваться в пространстве. Никак не могу понять, где низ, а где верх. Где мы? Где дядя? Все ли с ним нормально? Смотрю на водительское место и чувствую, как к горлу подступает тошнота. Нет. Это все не по-настоящему. Это сон, должно быть, я сплю. Сейчас я ущипну свою руку и проснусь. Один щипок, второй. Ну же! Щипаю ладонь, бью, но озарение не приходит. Это не может быть правдой! Глаза закрыты, висок разбит, щека залита кровью. Он не двигается, а я никак не могу проснуться. Ветка пробила лобовое стекло, прошла между сидениями, дядю даже не поцарапала, но то, как безжизненно лежит его голова на плече, бьет в грудь сильнее удара от столкновения.

– Дядя?

Ремень безопасности заело. Пытаюсь еще раз, когда что-то хватает меня за руку.

– Очнись, пожалуйста!

Он приходит в себя, обхватывает повисшую голову и вправляет ее на место. Звук такой, будто сухая ветка переломилась. Ужас от увиденного завязывает голосовые связки в узел. Это нереально… Его голова медленно поворачивается в мою сторону. Нет. Наверное, у меня сотрясение. У меня галлюцинации. Его рука тянется ко мне. Сердце стучит в груди чугунным молотом. Пальцы… Я почти ощущаю исходящий от них холод.

– Ты нужна ему. Ты… ключ ко всему.

Рука скользит по моей щеке. Галлюцинации не могут к тебе прикоснуться! Ты не ощущаешь их на коже. Но я-то чувствую! А значит, это реа…

– Не пытайся от него уйти, – рука цепляется в мое запястье. – Он все равно тебя найдет. Уже нашел.

В висках трещит. Еще немного, и сознание отключится. Больше не могу сдерживать крик. Нет! Не трогай меня! Не смей! Пытаюсь нащупать что-то в машине, но под руку попадаются одни ветки. Наконец мне удается ухватить что-то холодное, что-то, что можно использовать для самозащиты. И этим «чем-то» оказывается тот самый фамильный крест. Удар приходится по лицу. Хруст был таким сильным, что мне показалось, будто я сломала дяде нос. На самом деле хрустнули не кости, а металл. Но дядю это не ослабило, напротив – только подтолкнуло. И он уже тянет пальцы к моему лицу. Так близко. Ветка – единственное, что не дает ему вцепиться в мои щеки, еще чуть-чуть – и она не выдержит. Нужно выбираться! Дергаю за ремень безопасности. Заклинило. Он выхватывает крест так резко, будто тот сейчас расплющится, но вместо того чтоб отшвырнуть его, дядя вдруг замирает. Глаза фиксируются на металле.

– Нет… – хрипит он, – я не могу. Должен… сопротивляться.

Я прилипаю спиной к стеклу. Не знаю, что делать. Поговорить с ним или бежать.

– Силь…– спина прогибается, шея выкручивается, – львер…

Это голос дяди!

– Дядя Ник?

– Ты должна бежать. Не доверяй никому, не верь тому, что говорят. Будь сильной, – он протягивает мне что-то в ладони. – Возьми. Он защитит тебя. Никому его не отдавай. Никому!

Не знаю, что делать, поэтому просто вырываю из дрожащих рук предмет.

– Беги и ни за что… не… останавливай… ся.

Момент просветления продлился меньше минуты, и снова конвульсии, снова хруст костей. Плечи вздымаются, мышцы напрягаются так, что на шее выступают прожилки, как у зверя, готовящегося к прыжку.

– Беги…

Цепляюсь за ремень. Ну, давай! Руки взметаются вперед, но я успеваю уклониться. Треск ветки эхом разносится в голове. Защелка трещит. Почти поддалась. Дядя тянется вперед, но ремень безопасности удерживает его на месте. Давай! Жилистая рука проламывает ветку. На голову сыплются осколки.

– Беги!

Я вырываю застежку. Вперед, только вперед. Не оборачивайся! Иначе он догонит тебя. Почти стемнело. Ничего не видно. Только снег и кобальтовое небо. Ужасно болят ребра. Дыхание отдается в ушах, горло пылает, но я не перестаю бежать. Каждый вдох – очередная пытка. Я бегу целую вечность, но вокруг все та же чернота. Пытаюсь успокоиться, но чувствую, как самообладание рассыпается по снегу. Что делать, ведь я посреди леса?! До ближайшего города десятки километров! Я больше не могу бежать, но и остановиться не могу. Если остановлюсь, он догонит меня. Что же делать?!

Нога цепляется о корень, и я лечу вниз по склону. Сдираю корку снега щекой, качусь по выступу, пока не натыкаюсь на что-то твердое. Словно огнем жжет в плече. Пытаюсь вдохнуть, но морозный воздух только разъедает горло. Нельзя оставаться здесь. Нужно бежать! Но, несмотря на усилия, не могу заставить себя пошевелиться. Так и будешь лежать, пока он тебя не найдет? Нужно подниматься. Сейчас же! Внезапно в глаза врезается светлое пятно. Вспышка света среди черноты. Приподнимаюсь на локтях и не верю своим глазам. Это же дорога! Всего в паре метров. Это мой шанс. Нельзя его упустить! С трудом поднявшись на ноги, бросаюсь навстречу свету. В боку колет сотней иголок, но это не имеет значения. Все, что важно, – не упустить свет. Он уже близок. Еще чуть-чуть. Вот он! В ушах раздается свист. Скрежет тормозов как камнем по вискам. Шар света отпрыгивает в сторону и замирает на обочине.

– Сильвер? Все в порядке?

Мужской голос сзади, сбоку, возле плеча и наконец спереди.

– Ради бога, прости, я тебя не заметил. Ты выскочила из ниоткуда! Еще секунда, и я бы…

Перед глазами проявляется лицо мистера Моррисона, нашего соседа по улице. За спиной старенький пикап.

– Я отвлекся всего на минуту…

– Уезжаем.

На подкошенных ногах бреду к машине.

– Поехали, пожалуйста.

Руки мистера Моррисона оказываются на моих плечах.

– Ты замерзла. Тебе нужно в больни…

– Все нормально.

– Ты уверена? Может…

– Домой!

Я забираюсь в салон и хлопаю дверцей.

– Отвезите меня домой, пожалуйста.

Скрежет, кашель, скрип. Мотор пикапа барахлит, как старая стиральная машинка, но все же заводится. Автомобиль двигается с места, унося меня подальше от леса, но не от моих страхов. Сейчас, сидя в гостиной с чашкой чая и мурлыкающим комочком на коленях, все произошедшее кажется таким далеким, фантастическим, если не сумасшедшим. Настолько простым и одновременно сложным, что не укладывается в голове. И если бы не боль в плече и ссадины на руках, я бы точно засомневалась в собственной адекватности. Но они есть, а значит, вывод только один.

Мой дядя пытался меня убить? Этого не может быть. Перед глазами так и мелькают отрывки воспоминаний. Вздутые вены, вывернутая шея… Невозможно. Все произошедшее – сплошной кусок противоречий. Дядя любит меня. Разве нет? Воспоминания вмиг дали трещину в заложенной с детства картине жизни. Звук трескающегося металла – прогулки в парке рассыпались песочной крошкой. Треск лобового стекла – подарок в руках дяди стек как вода по стеклу. Игрушки, уроки, улыбки – все кажется таким искусственным. Будто и не было никогда. Что это было? Или, вернее, кто. Бледная кожа, вздутые вены, багровые пятна на белках… Детали, словно из кошмарного сна. Но это не сон. Есть доказательства. Чего стоит перепуганное лицо мистера Моррисона. Он был сам не свой. Хорошо, что мне удалось отговорить его увозить меня в больницу. Только не это. Со мной все нормально. Нормально! Ничего не сломано, только синяки да царапины. Я жива, дышу, могу думать, по крайней мере пытаюсь, но все, что прорывается сквозь бушующие волны воспоминаний, это его слова. Что он говорил? Что-то о границе, ключе и обо мне. Он сказал, что за мной придут. Было что-то еще. Он назвал имя. Какое? Не могу вспомнить. Он был не в себе. У него паранойя, расстройство, истерия. Да он с ума сошел! Бог знает, какое насекомое забралось ему в голову! Теперь, когда за окном сгустилась ночь, а мгла затянула последние проблески света, стало ясно: Изи не придет, а, значит, сегодняшняя ночь будет очень долгой.

****

Ночные кошмары изрешетили ночь. Волосы промокли, рубашка прилипла к спине. Ощущение холодных пальцев на шее не оставляет даже после горячего душа. Что ж, если это ад, тогда я это заслужила. Или нет? Может, мне это приснилось? Людям снятся реалистичные сны, и они путают дни или события. Но все выглядело слишком реальным, как и следы ногтей на моих руках. Подхожу к зеркалу, откидываю прядь темных волос назад. И на шее. Боже, как бы мне хотелось, чтоб все это было сном. Рука, запах обугленной кожи, кусочек металла…

Точно! Бросаюсь к вешалке, ныряю рукой в карман парки. Он все еще здесь. Это медальон. На вид обычная безделушка. Переплетающаяся цепочка, гравировка с распускающимся цветком. Похоже на геральдическую лилию. Не могу разобрать, что это за металл. Серебро? Нет. Его бы я узнала. Да и неважно. Хватит уже об этом. Ты должна выбросить все это из головы и вернуться к нормальной жизни. Поняла? А сейчас собирайся. Занятия через час. Открываю кран и обрызгиваю лицо. Уже лучше, только уставшие глаза выдают. Серые, как у мамы. Наверное, поэтому она назвала меня Сильвер.

Кофе с солью вместо сахара, свитер наизнанку – день не задался с самого утра, не менее странным было его продолжение. Первая пара, лекция по истории искусств в амфитеатре. Я буквально бегу по коридору. Мало ночных кошмаров, так еще и опоздать на пару мистера Вольтмана. Заворачиваю за угол и вдруг застываю. Снова эта свора разукрашенных гиен к кому-то прицепилась. К какой-то студентке с тугим узлом темных волос. Я ее знаю. Это Эшли Питерсон, девчонка с параллельной группы. Отличница, насколько мне известно, и мастерский пейзажист. Мы незнакомы, но она мне нравится. Нравится, как она рисует, как робко опускает глаза, всякий раз стоит кому-то из парней посмотреть в ее сторону. Так, словно пытается спрятать какой-то страшный секрет, а какой, никто никогда не узнает. И сейчас эти глаза, покрасневшие от слез, мечутся в поисках спасения, готовы выдать любую тайну, если только их оставят в покое. Компания полоумных прижала ее к шкафчикам. Стейси вытаскивает из сумочки помаду, но вдруг замечает меня.

– Ты чего глаза вылупила? Давай иди куда шла.

Глаза Эшли перепрыгивают на меня в поисках спасения, но я не могу им помочь. Я не тот, кто им нужен. Что могу одна я против четырех старшекурсниц? Правильно, ничего. Поэтому просто иду дальше и стараюсь не думать о том, что видела.

– Давай проваливай.

Последнее, что вижу, как наманикюренные пальцы Стейси размазывают помаду по лицу Эшли. Первый этаж, зал амфитеатра. Изи уже ждет в аудитории. При виде меня она так и застывает с карандашом в зубах.

– Тобой что, снег расчищали? Что за вид?

– Неудачная прогулка в лесу, – просовываюсь между двумя парнями. – Долго рассказывать.

– Судя по мешкам под глазами, ночевала ты тоже в лесу?

Не хочу отвечать, поэтому просто отмахиваюсь в надежде, что эта тема больше не будет поднята. На всякий случай натягиваю рукава пониже. Подранные запястья объяснить куда сложнее, чем царапины на лице. Чего доброго, еще подумает, что я сама их оставила. Зал заполняет гул голосов. Крик, шепот и шуршание бумажек, словно какой-то хаотичный оркестр. Нервы натягиваются от каждого звука. Как громко. Почему они не могут просто помолчать до прихода преподавателя? Над головой пролетает ручка. Очевидно, она предназначалась кому-то в передних рядах, но туда ей долететь не суждено. Удар пластика об пол отдается молоточками в висках. Может, не стоило сегодня приходить?

– Ты в порядке? Ты какая-то дерганая.

– Все нормально.

И правда, чего это я? Ничего ведь не случилось. Подумаешь, авария – просто галлюцинация. Кто-то в кафетерии подсыпал мне что-то в кофе. Всего лишь чей-то дурацкий розыгрыш. С дядей все нормально. Появление мистера Вольтмана сродни божественному явлению. Наконец-то голоса стихают. Монотонный голос профессора, шуршание ручек по бумаге. Идеально. Вдох, выдох, скрип мела по доске, жужжание лампочек в лампах и… стук шагов на ступеньках? На лестнице между рядами показывается тень. Парень. Высокий, стройная фигура, черное пальто. Откуда он взялся? Еще секунду назад там никого не было, а теперь он. Спускается по ступенькам так медленно, словно то, что занятие уже началось, его не касается.

– Видимо, понятие пунктуальности для вас – тайна за семью печатями, – бурчит профессор, не отрываясь от доски, – или вы считаете, что врываться на мое занятие вполне допус…

Стоит профессору только повернуться, как слова обрываются. Глаза округляются, скулы опускаются. Да что там. Он застывает, как восковая фигура. Такое ощущение, что он привидение увидел. Даже со среднего ряда замечаю, как побледнело его лицо. А парня это никак не смущает. Он переступает со ступеньки на ступеньку, осматривает зал. Будто не на занятие, а на экскурсию пришел. Темное пальто с воротником до подбородка, угольно-черные джинсы, ботинки, перчатки без пальцев – выглядит как персонаж видеоигры. Волосы почти сливаются с одеждой, пара прядей спадает на глаза, остальные уложены по бокам. Только лампы между рядами мешают им слиться в одну сплошную тень. Не помню, чтоб раньше видела его в академии. Похоже, он новенький. В зале повисла тишина, не просто показная. Идеальная. Словно кто-то отключил звуки окружающего мира. Кажется, на ту долю секунды, когда его нога касается ступеньки, даже лампы перестают жужжать. А вот теперь это действительно странно.

Профессор не двигается с места. Проходит минута, а он все продолжает пялиться на парня. И не он один. Все. Чувствую странную тяжесть в груди. Не нравится мне все это. Может, я действительно схожу с ума? Парень сфокусировался на одной точке в толпе, будто увидел кого-то знакомого. Только вряд ли он кого-то знает. Студенты обычно приезжают из больших городов, иногда даже из другого штата. Может, обознался? Прослеживаю за его взглядом и вдруг понимаю. Он ведь не в толпу смотрит, а на кого-то конкретного… на меня. По спине пробегает дрожь. Пытаюсь стряхнуть ее копной волос. Не действует. Опускаю взгляд, чтоб хоть как-то сгладить неловкость, но и это не работает, потому что он до сих пор смотрит! Почему он не отворачивается? Во мне вдруг просыпается такое чувство неловкости, будто бы это я спускаюсь по всему залу во время лекции. Только на мне еще не хватает одежды. Он не отрывает взгляд, пока не садится на лавку в первом ряду, там, где никто никогда не садится. Только тогда отворачивается.

– Что ж, – профессор не без усилий берет себя в руки, – раз все в сборе, думаю, мы можем продолжить.

Он поправляет очки и поворачивается к доске. По залу вмиг прокатывается волна шепота.

– И что это было? – шепчет Изи.

– Хотела бы я знать.

****

В кафе «Три ложки» сегодня яблоку негде упасть. Пришлось изрядно попотеть, чтоб найти свободный столик. С самого порога в ноздри бьет тягучий кофейный аромат с примесью корицы и еще чего-то. Какой-то странный приторно-горький запах, словно расплавленный пластик полили кленовым сиропом. Может, кексы пригорели? Или неудачная порция печеных яблок? В любом случае сегодня лучше их не брать. Стук тарелок, звон металла, шуршание салфеток – обеденный перерыв в самом разгаре. Сотни голосов окружают нас звенящим куполом. Все чем-то делятся, обсуждают, спорят, хвастаются, и все это сливается в густой кипящий гул. Невозможно уловить суть разговоров, но почти в каждом из них гремит «мрачный» и «из ниоткуда». Несложно догадаться, что сегодня на повестке дня, а, вернее, кто.

Новенький пробыл в академии меньше двух часов, но уже успел стать «персоной вельде грата». Хоть у кого-то выдался удачный день. К сожалению, не могу похвастаться тем же. Единственная хорошая вещь за сегодня – этот кофе с кремовой пенкой, да и тот успел остыть, пока я стояла в очереди за пончиками. Откусываю кусочек и даже не чувствую вкуса. Без аппетита верчу в руках чайную ложку, следя, как свет отражается от потемневшего экрана мобильного. Может, стоит позвонить дяде, узнать новости о церкви, самочувствии? Да просто жив ли он! Мы ведь попали в аварию, врезались в дерево. Машину разнесло стволом! Если есть хоть капля вероятности, что мне это все привиделось, то… черт. Что я несу? Это было по-настоящему, иначе как объяснить раны на моих руках?

– …не было лица.

– Что?

– Лицо мистера Вольтмана, – улыбается Изи, – я было подумала, что у него случится сердечный приступ! Новенький всерьез заставил его поволноваться.

– Точно, выражение… Очень странное.

Рука вздрогнула. Палец так и тянется нажать на кнопку разблокировки.

– Ты в порядке? Выглядишь бледноватой.

– Все нормально, – отодвигаю телефон, – так что ты хотела рассказать?

– О вчерашней вечеринке, конечно! Это было что-то. Вчера вечером мы…

Вчера вечером. Просто в голове не укладывается. Во что верить, а во что нет. Что, если это все плод моего воображения? Я ведь головой ударилась. Галлюцинация – единственное логичное объяснение. Люди просто так не сворачивают шею и не кидаются на тебя с раскрытой пастью. Такое бывает в фильмах, бреднях умалишенных или тех, кто вскоре к ним присоединится. А глаза и вены… Нет, это наверняка мне привиделось.

– … просто душка. Не так ли?

– Что?

– Дерек, – повторяет Изи, – очень мил. Кстати, он передавал тебе привет. Он давно на тебя глаз положил.

– Передавай обратно.

– Сама передашь. День памяти не за горами, дорогуша. Нам с тобой еще мно…

Боже. Что, если авария была на самом деле. Ему ведь нужна помощь. Он один в разбитой машине. Никто не знает, где он. Никто нас не видел. Что, если ему плохо, он умирает, а я просто… Нужно что-то делать, узнать, что с ним или хотя бы…

– Сильвер! Ты совсем меня не слушаешь!

– Что? – поворачиваюсь так резко, что проливаю кофе на стол. – Извини, я… просто потерялась в мыслях. Мне… мне нужно кое-что тебе рассказать. Хотя нет… не знаю.

– Да уж. После такого наглого игнорирования твой рассказ должен быть умопомрачительно-интересным.

– Я… в общем. Не знаю, с чего начать…

– Начни уже с чего-то!

Слова норовят вылиться рекой, но как только я хочу выпустить их наружу, перед глазами встает саркастичный взгляд Изи. Она не поверит. Я сама-то не верю.

– Ну? Так что стряслось-то?

– А знаешь… неважно. Это все мелочи, забудь.

Пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало. Жаль, дрожь в руках выдает бесполезность этих попыток.

– Ты странная, даже больше, чем обычно. Не связано ли это с появлением мрачного, но прекрасного принца?

– Какого еще принца?

– Я про новенького. А он ничего. Правда, одевается мрачновато. Но зато глаза, – ее лицо засияло, как рождественская елка. – Ты видела? Словно два янтарных камня. И, по-моему, ты ему понравилась. Видела, как он на тебя смотрел? Как зачарованный.

– Правда?

Значит, мне не показалось.

– То есть… не думаю. Наверное, я ему просто кого-то напомнила.

– Конечно, Софи Лорен в молодости, – она откусывает булочку и тут же выплевывает. – Фу, вишня. Кстати, я тут кое-что разузнала о нашем таинственном незнакомце. Его зовут Дориан Блэквуд. Он приехал в Уинтер Парк пару дней назад. Остановился в отеле на окраине, один, без семьи. К сожалению, это все, что удалось узнать. Никто ничего о нем не слышал.

– И все это ты узнала за пять минут обеденного перерыва?

– Знаю, не ахти, но пока это все, что есть. Над остальным я уже работаю.

Полдня – и биография Дориана Блэквуда будет у меня на столе. И что это только за фамилия, Блэквуд? Словно дальний родственник Дракулы.

– Дашь знать, когда появятся новости.

– Ага, нешомненно, ты ужнаешь первая, – ее зубы впиваются в пончик. – Так что насчет вечера. Ты выбрала костюм?

Отворачиваюсь от окна и замечаю рыжеволосую девушку у стойки с кофе. Она так и застыла при виде меня. Что это с ней? Смотрит и улыбается. У меня что-то на лице?

– Учти, мне нужно знать заранее, а лучше сейчас. Костюм, детка! Это самое важное! Важно подобрать образ, подходящий тебе по внешности и характеру. О, это будет замечательно!

– О чем ты?

– Ты что не слушала? И для кого я здесь, по-твоему, распинаюсь?

– Я слушала, просто…

С трудом отрываюсь от рыжеволосой. Это не в тебе дело. Просто странных людей хватает.

– … немного отвлеклась. Так о чем речь?

– О вечеринке на День памяти! – Изи поднимает руки, будто речь идет о событии тысячелетия.

– Что за День памяти? Я ничего о нем не слышала.

– Плакаты развешаны по всей академии. Как ты могла не заметить?

Да уж, были дела поважнее. Например, дядя-зомби, который пытался меня убить в лесу.

– Может, объяснишь?

– В этом году День памяти проводится впервые. Дирекция академии изящных искусств посчитала хорошей идеей провести торжественное мероприятие в честь великих людей. Наша задача – «отдать дань великим, чьи блистательные умы позволили продвинуться по лестнице эволюции человечества».

Словно устами директрисы Вальтамор сказано. Изи явно хочет участвовать в этом… мероприятии.

– Короче, это просто вечеринка, для которой нужен костюм знаменитости. Вечеринка и звезды. Кстати, у меня уже есть идея…

– Стоп, – делаю глубокий вдох, – торжество, то есть официальное? Это означает, что будут речи, танцы и все такое?

Губы Изи медленно ползут вверх. Она уловила, что я имею в виду.

– Знаю, как ты ненавидишь публичные выступления. Так что не переживай. Я обо всем поз…

Мимо пролетает парень с подносом. Кофе расплескивается по скатерти.

– Прекрасно, спасибо! Так о чем я? Ах да. Это всего лишь вечеринка. Ничего больше, – она промокает салфеткой пятна. – Ты придешь, да? Только не говори «нет», потому как иначе я не знаю, что с тобой…

– Я приду.

– Вот и ладненько! Вечеринка через месяц. Не забудь.

Обвожу пальцем каемку чашки, водя по кругу беспокойные мысли. Стоит ли рассказывать Изи? Поверит ли она, во что я сама никак не могу, или просто посчитает сумасшедшей? Впрочем, может, и не беспричинно.

– Изи, – начинаю, – я все-таки хотела кое о чем с тобой пог…

– Как жизнь?

У меня дрогнуло сердце и не только. Пальцы тоже дернулись, и от этого потеков кофе на скатерти стало больше.

– Майкл! Ты можешь не подкрадываться к людям, когда у них в руках острые предметы?

– Ты чего такая нервная?

И правда, почему я кричу? Он всего лишь хотел сделать сюрприз, а у меня уже руки трусятся. К тому же он мне сделал одолжение. Вряд ли после услышанного Изи смогла бы назвать меня нормальным человеком.

– Небось, меня обсуждали? – на его лице заиграла улыбка из разряда «тридцать два зуба – двести процентов неотразимости». – Я вас не осуждаю. Понимаю, меня сложно не заметить, – он откидывает прядь каштановых волос. Он всегда так делает перед девушками. Очевидно, думает, что это чертовски привлекательно. На самом деле нет.

– Мечтай дальше, Нэш, – огрызается Изи. – Знаешь, в академии есть предмет для обсуждения поинтереснее, чем второкурсник в кожаных брюках посреди зимы. Новенький. Видел такого?

– Тот мрачный тип, косящий под гота? Его сложно не заметить.

– Как думаешь, откуда он приехал? Как по мне, от него веет прохладой чикагских улиц.

– А как по мне, от него веет холодом бостонских тюремных камер. Мне он доверия не внушает. Не зря мистер Вольтман, увидев его, чуть не окоченел. А ты что думаешь, Сив? Он вроде на тебя запал. Чуть ступеньку не пропустил, так на тебя глазел.

Это что, вся аудитория заметила?!

– Ладно, голубки, – Изи отодвигает стул, – вы тут поворкуйте, а мне пора. Нужно заскочить к маме в больницу. У нее как раз скоро начнется вечерняя смена.

– Подожди, – воодушевляется Майкл, – я могу тебя подбросить. Мне как раз нужно кое-кого навестить.

– Конечно.

– Правда! Моя тетя болеет. Говорят, африканский грипп. Плохи дела.

– Африканский, в Колорадо? Интересный случай, уникальный, я бы сказала. Хотя на машине быстрее, – она накидывает пальто. – Извини, поговорим вечером, ладно?

Изи уже на полпути к двери.

– Конечно. Можешь не…

– До вечера!

–… переживать.

Хотя я здесь единственная, кто переживает. Изи с Майклом скрываются за дверью кафетерия. Вижу за окном, как они переходят улицу, направляются к стоянке, превращаются в точки на фоне белой мглы. А я снова остаюсь одна, деля остывший кофе с голодными мыслями. Закрываю глаза, с усилием сжимаю виски. Нужно взять себя в руки. Глубокий вдох, выдох, еще один. Уже лучше. Открываю глаза и замечаю темное пятно, наблюдающее за мной с конца зала. Новенький. Он снова на меня пялится. Или, может, не на меня? Столик сзади пустует. Справа проход для официанток, слева – окно. Других вариантов нет. Значит, все-таки на меня. Он, как и я, сидит один. Пальцы в кожаных перчатках-митенках вцепились в чашку кофе. Губы плотно сжаты, скулы опущены, под глазами тени – что за вид. Словно он не спал трое суток. Глядя на него, предположение Майкла о бостонских камерах не кажется таким бредовым. И снова вспоминаю тот взгляд в амфитеатре. Такой пронзительный, внимательный… Из всех лиц в толпе он смотрел только на меня, словно в зале никого больше нет. И это было очень странно. На незнакомого человека так не смотрят. Это наталкивает на мысль, не встречались ли мы раньше?

Мысленно прокручиваю список всех, с кем недавно знакомилась, встречалась или хотя бы мельком виделась в магазине. Но его среди них нет. С такой-то внешностью я бы его запомнила. Тогда почему ощущение, будто я его уже видела, не отпускает? Нет, это все мое воображение. Мое дурацкое воображение. Наверняка он даже не знает моего имени. Ну вот, он отворачивается. Смотрит на кофе так пронзительно, словно по нему можно прочесть ответы на все вопросы.

Вокруг то и дело проносятся обольстительные шепотки, но он их не замечает. Словно весь мир – декорация, а мы – марионетки. Несмотря на внешний холод, в нем что-то есть. Сложно объяснить. Есть что-то особенное в его отрешенности. Что-то, что заставляет тебя каждый раз невольно искать его в толпе, только чтоб посмотреть, здесь ли он. Спустя пару минут ловлю себя на мысли, что сама не свожу с него глаз. «Хватит пялиться, Сильвер. Это некрасиво», – качаю головой и отворачиваюсь, но из виду его не теряю. Все-таки не каждый день в академии появляются новые лица, да еще и в разгар учебного года. Студенты за столиком напротив о чем-то перешептываются. Официантка, проходя мимо него, чуть не роняет поднос. Стейси с девчонками посылают ему тайные знаки, издавая звуки, похожие на плач умирающих гиен. Очевидно, это они называют флиртом. Но парень не обращает на это никакого внимания. Кажется, его вообще не интересует, что происходит вокруг. Не самая удачная стратегия. Если он не вольется в социальное течение, то вскоре из любимца превратится в изгоя.

В голове кофейными пятнами разливаются образы. Средняя школа, класс, сотни пытливых глаз, словно расщепляющих на мелкие молекулы. Первый день в школе был кошмаром. Общение для меня всегда представляло проблему. И неудивительно. После смерти родителей я не раз меняла школу. Сложно найти общий язык с людьми, которых видишь впервые в жизни. Еще сложнее делать вид, что они тебе нравятся. По лицам одноклассников я поняла сразу – здесь мне нет места. «Чужая» – слово, отображающееся в каждой паре глаз, в каждой смазливой ухмылке, высеченное складками на каждом лбу. Бо́льшую часть времени в школе я проводила одна, пока не встретила Изи. Однажды она подошла ко мне в кафетерии с подносом сладостей и со словами: «Одной не справиться. Нужна подмога». С тех пор мы постоянно вместе. Это воспоминание всегда пробуждает приятные чувства. Может, мне стоит пойти по ее стопам?

Еще раз кошусь на угловой столик. Да, он странный, но ведь странный не значит плохой. В детстве мама говорила: «Не стоит сторониться странностей. Под ними прячется удивительный внутренний мир». Возможно, она права. Не подойди Изи тогда ко мне в кафетерии, я бы никогда не познакомилась с одним из самых важных людей в моей жизни. Если она смогла, и я смогу. Будь смелее, Блум. Заказываю два кофе и направляюсь к столику в углу. Пару ложек уверенности, щепотку доброжелательности, улыбку и…

– Привет, – слышу собственный голос, – я Сильвер. Мы вместе ходим на историю искусств.

Парень бросает взгляд на дымящийся кофе и отворачивается.

– Приятно видеть новые лица.

Никакой реакции, словно меня здесь нет.

– Можно присесть?

Он отпивает глоток. Приятный разговор получается.

– Буду считать это согласием.

Ставлю чашки на столик. А Изи была права. Вблизи его глаза действительно кажутся золотыми.

– Так откуда ты?

Он и вправду странный. Не только поведение, вид тоже. Вблизи сложно не заметить его… необычную одежду. Ворот свитера до самого подбородка, рукава до кистей, перчатки-митенки, открывающие только кончики пальцев. И все черного цвета. Будто только из тренировочного зала по восточной борьбе вышел. Он отставляет чашку в сторону. По-прежнему смотрит в стол. Может, я вдруг стала невидимой?

– Академия довольно большая. Если хочешь, могу помочь найти аудиторию, чтоб ты не потерялся, или провести экскурсию. Что скажешь, Дориан?

Он резко поднимает глаза. Наконец-то, хоть какая-то реакция. Только его выражение лица не сулит задушевной беседы.

– Как ты смеешь.

– Что?

– Мало того что ты упрекаешь меня в слабости, так ты еще смеешь произносить мое имя?

– Извини. Я… не это хотела тебя об…

Ладонь в кожаной перчатке ударяется о стол.

– Запомни раз и навсегда, ты последний человек в мире, от которого я принял бы помощь.

Он резко поднимается и уходит, а я так и сижу с открытым ртом, не в состоянии двигаться. Меня словно облили холодной водой. Взгляды со стороны приводят меня в чувства. Любопытные, удивленные, ненасытные, пожирают меня как стервятники. Дыхание отдается молоточками в висках, пока я бегу к двери. Просто прекрасно! Хотела помочь, а вместо этого стала всеобщим посмешищем. Так после этого и помогай людям. Да что с ним такое? В его словах была такая доза презрения, что ею можно было бы убить слона. А ведь я ничего ему не сделала! Я всего лишь пыталась быть дружелюбной. И еще этот взгляд в амфитеатре. Среди всех он выделил меня, будто я особенная. Словно мое лицо он мог узнать среди тысячи. Это не было плодом моего воображения. Другие тоже это видели.

– Похоже, ты не очень понравилась новенькому?

Только не это… Стук каблуков, блеск белоснежных кудрей. Стейси, с двумя прислужницами, тут как тут. Никогда не упускают возможности поглумиться над остальными.

– Может, ты не в его вкусе? Или у него просто нюх на неудачниц.

Разворачиваюсь, но три фигуры преграждают дорогу.

– Постой-ка! Я знаю, в чем дело, – она поднимает указательный палец. – Наверное, понял, что столкнулся с семейкой чокнутых. В академии слухи быстро расходятся.

– Ага, точно!

В уши врезается сдавленный смешок.

– Чокнутая семейка.

Лизбет и Керолл радостно кивают – бесхребетные моллюски. Никогда не имеют собственного мнения.

– Бедная сиротка с разбитыми надеждами. Это семейное? Семейка полоумных Блумов. Может, поэтому папаша предпочел сбежать вместе с грабителями, чем оставаться с вами еще хоть минуту. Хотя не мне его судить.

Тело каменеет, будто меня ударили о кирпичную стену.

– Теперь понятно, почему тебя бросали из школы в школу. Такие, как ты, нигде не нужны.

– Закрой рот.

– Что такое? Правда глаза колет?

– Обо мне можешь говорить что хочешь, но семью трогать не смей.

Стейси заливается хохотом.

– Вы посмотрите, какая смелая. Это тебя новенький так натаскал?

Пытаюсь совладать с закипающим внутри гневом. Это трудно. Ладони так и сжимаются в кулаки.

– Забери свои слова назад.

– И не подумаю.

– Забери.

– Иначе что? Ты ведь ничего не сделаешь, – ее палец врезается мне в грудь. – Никогда ничего не делала и сейчас не сделаешь. Ты здесь лишняя, чокнутая.

Ногти больно впиваются в кожу. Если она не заберет свои слова, я…

– Что здесь происходит?

Миссис Стедстоун, мой персональный спаситель. Если бы не она, я бы давно натворила глупостей.

– Ничего, – на лице Стейси заиграла улыбка. – Сильвер просто заблудилась. Мы хотели показать ей дорогу.

Миссис Стедстоун обводит присутствующих взглядом. Она прекрасно понимает, что здесь происходит, но каждый раз делает вид, будто ее это не касается.

– Перерыв уже заканчивается. Лучше вам поспешить в классы.

– Конечно, как раз туда мы и направлялись. Еще увидимся, Блум.

Специально выделяет мою фамилию, будто подчеркивая свое презрение. Когда-нибудь я ей отвечу. Она узнает все, что я думаю о ее гиблой компании. Почувствует все, что чувствовала я все эти годы… но это будет не сегодня, когда-то. Возможно… Нет, обязательно.

****

На кухне стоит запах мускуса и хлора, словно кто-то опрокинул бутылку со средством для мытья полов. Чайник на плите пискляво кричит. Эми ставит на стол две чашки. Она всегда сначала кладет сахар, наливает воду и только потом опускает чайный пакетик.

– Тебе зеленый или черный?

Никогда не любила чай, но всегда делала вид, что нравится. Чай – один из немногих поводов провести с ней лишних пару минут.

– Зеленый.

Эми опускает ложку в кипяток, поглаживает ею ободок чашки. Все делает аккуратно. Она всегда была внимательна к мелочам, если эти мелочи не касаются меня. Внимательная, милая, радушная – сама добродетель. За это ее все и любят.

– Сколько сахара?

Что касается меня, мой унылый образ не вызывает столько радости. Минимум неловкость, максимум улыбку из вежливости.

– Одну.

Иногда мне казалось, даже дядя относился ко мне не так, как к ней. С ней он играл в прятки. Со мной – только рисовал и читал. Он всегда говорил, что я особенная, именно поэтому у меня так мало друзей. Особенные люди обречены на одиночество.

– Добавить молоко?

– Нет.

За последние годы все изменилось. Мы редко видимся. Она пропадает на ночных, дневных и сверхурочных сменах в больнице святой Анны. Приезжает в шесть, уезжает в три, как раз тогда, когда автобус пересекает Мейн-стрит и поворачивает на сквозную улицу, в двух кварталах от нашего дома. Дверь открывается, я спускаюсь по ступенькам, заранее зная, что ее уже нет.

– Извини, сахар закончился.

– Выпью без сахара.

Дядя – единственный, на кого я могу положиться. Но что делать, если тот, кому ты доверяешь, меньше всего заслуживает доверия?

– Ты не любишь без сахара.

Как объяснить, что я видела? Поверит ли она мне?

– Сейчас принесу из кладовки.

Рука дрожит. Пульс отдается в шее с такой силой, будто вены пытаются вырваться через кожу.

– Не нужно.

– Только ключ возьму.

– Да плевать мне на сахар!

Эми застывает у двери.

– Все в порядке?

В порядке, беспорядке, в хаосе. В порядке чего или кого? Воспоминания вспыхивают в голове, словно бомба замедленного действия. Еще чуть-чуть, и это сведет меня с ума. Кто-нибудь, остановите это!

– Извини, это все нервы. Сложная неделя.

Она понимающе кивает, хоть на самом деле вряд ли имеет представление, о чем идет речь.

– Уверена, ты со всем справишься. Как говорил дядя Ник, победить можно в самые темные времена, если не забывать, ради чего борешься.

Упоминание о дяде проползает по хребту холодом.

– Ты… вы с ним общались?

– Он звонил на прошлой неделе.

– Мм… – прочищаю горло. – А когда вы говорили, он не упоминал обо мне?

– Нет, а что? Что-то случилось?

– Да, то есть нет… Просто он давно не звонил.

Эми отмахивается рукой. Такой себе жест «да брось» или «не бери в голову».

– Наверняка у него полно дел.

– Наверное.

– Хочешь, я могу попросить, чтоб он заскочил завтра?

– Нет! – вырывается гораздо громче, чем хотелось. – Не нужно его отвлекать. Уверена, он сам даст о себе знать, когда освободится.

Эми опускает на стол пачку крекеров. Теперь она смотрит на меня с опаской.

– Сильвер, ты точ…

– Мне пора, на завтра много работы.

За те две минуты, пока я поднимаюсь в комнату, мое сердце ударяется о грудь столько раз, что даже самый точный метроном не выдержал бы напряжения. Только ощущение холода в спине от закрытой двери помогло ему сбавить обороты. Какой кошмар. Мой дядя пытался меня убить, а сестра думает, что сумасшедшая я. Хотя я не могу ее осуждать. Я сама все еще в этом сомневаюсь. И как мне в этом убедиться, черт возьми, если все вокруг только и делают, что подталкивают меня? Нет. Так продолжаться не может, иначе я точно сойду с ума. Нужно все выяснить, здесь и сейчас. Хватаю мобильный и нажимаю на кнопку быстрого вызова. Из трубки послышались гудки. Один, второй. Четвертый прерывает мужской голос:

– Церковь святого Павла, смотритель Лоренси слушает.

– Здравствуйте, – прочищаю горло. – Это Сильвер. Мне бы отца Николаса, если он рядом.

– Сильвер?

По спине пробегают мурашки. Почему-то у меня дурное предчувствие.

– Я думал, ты знаешь, где преподобный. Разве вы не говорили?

– Нет. По… почему вы спрашиваете?

– Странно, он уехал в прошлый четверг в Северную Каролину. Сказал, у него там дальний родственник, которого он хотел проведать.

У меня упало сердце.

– Но этого не может быть. Он не мог уехать не предупредив.

– Преподобный сказал, что оставил письмо.

Какое еще письмо? Не было никакого письма!

– Это точно? Вы не ошиблись?

– Нет, я сам проводил его на самолет.

– Вы уверены, что это было на прошлой неделе?

– Да, – подтверждает голос. – Точно, четверг.

Чувствую, как трубка в моей руке начинает дрожать.

– Алло?

Как так? Ведь дядя вчера подвозил меня на своей машине. Если он улетел на прошлой неделе в… Нет, не может такого быть. Я его видела. Тогда зачем он соврал пастырю?

– Ты еще здесь?

Нажимаю на кнопку отбоя. Дрожь в руках только усиливается. Зачем он соврал? Что с ним произошло? Бледное лицо, остекленевшие глаза… Каждое воспоминание приносит буквально физическую боль. Блуждающий взгляд, мертвое выражение лица. Нет, хватит! Красные прожилки, выступающие вены. Прекрати прокручивать это в голове! Что с ним произошло? Нет, я не сошла с ума. Нет, мм. Я нормальная, только мысли ненормальные. Все вокруг ненормальные, не я. Они, он, везде, все. Но не я. Не я.

****

Бессонная ночь прошлась по мне табуном, растоптав желание когда-либо вставать с кровати. Усталость, вялость и апатия – коктейль сегодняшнего дня. Только к ним прибавилось что-то еще. Какое-то необъяснимое чувство осело внутри, как гуща на дне кофейной чашки. Предвестие о надвигающейся буре.

Урок живописи. Задание простое – рисунок с натуры. Я выбрала муниципальное здание напротив. Четыре стены, два столба, черепичная крыша со шпилем – даже пятиклашка справился бы. Но у меня не получается. Каждый раз, когда я вырисовываю контур, рука добавляет лишние детали. Вытянутая дверь, круг с циферблатом, на шпиле крест – церковь. Рука комкает рисунок и откидывает в сторону.

– Знаешь, – карандаш ударяет по альбому, – я не могу рисовать лицо, если я его не вижу. Конечно, некоторые художники рисуют портрет по памяти, но я пока такой магией не владею. Так что, – она приподнимает мой подбородок, – спасибо.

Изи никогда не отличалась талантом, но тот, кто хоть раз видел ее рисунки, знает: потрет – лучшее, что она может подарить этому миру.

– Почему ее глаза похожи на арахис? – голова Майкла показывается за ее плечом. – Это современное искусство, или ты просто голодна?

– Это просто контур, дурачок.

Я опускаю карандаш на бумагу. Не могу рисовать и думать не могу. Как ни старайся забыть произошедшее, не получается. Вокруг шумят голоса, двигаются кисти, шуршит бумага. Но я не здесь. Мысленно я все еще в лесу, среди почерневших стволов и разбитой машины.

– Еще как похожи, смотри, – Майкл дорисовывает в глазах точки, как в арахисовой скорлупе.

– Эй, руки! Вот увидишь, это будет восхитительно. Ты еще не видел мой Тауэрский мост. Когда я его закончу – это будет восьмое чудо света.

В альбоме Майкла возвышается здание академии. Суровые стены, готические шпили, башни – все вырисовано с точностью, которой позавидовал бы сам да Винчи. Но даже архитектурное мастерство Майкла не позволяет разглядеть моим глазам то, что с недавних пор они видят везде. Купол, часовня, крест – церковь. Хоть я решила оставить все в прошлом, голос совести решением разума не заглушить. И сейчас этот голос вовсю кричит: я должна туда вернуться. Только так я смогу выяснить, было ли это все на самом деле.

Машина проезжала здесь, свернула направо, затем в лес. Я бреду дальше по лесной дороге. Добраться автобусом до трассы оказалось легче, чем я думала. Куда сложнее найти дорогу, когда снег и ветер развеяли единственные следы надежды. Пробираюсь вглубь леса на ощупь, двигаясь по следу размытых видений. Раздавленный куст, покореженные ветви, яма – память уводит все дальше в лес, заставляя картинки в голове вспыхивать ярче. Дорога становится все тоньше, а нить воспоминаний все туже натягивает нервы. Заметив ободранные деревья, сворачиваю налево. Здесь, точно. Выхожу к громадной ели, метра три в высоту. Ствол, наполовину вдавленный внутрь. Это то самое дерево. Именно здесь машина наткнулась на острые лапы ели! Но… машины нет. Глаза ловят смутное сияние в сугробе. Разгребаю руками снег и достаю кусок металла. Боковое зеркало дядиной машины. Значит, я это не придумала. Это все было на самом деле! Тогда где машина? Капот расплющен, стекла разбиты, двигатель наизнанку. Она ведь не могла просто так исчезнуть! Сквозь мысли пробивается шум. Хруст веток, слева, справа, впереди. Будто кто-то пробирается сквозь заросли. От страха бегу подальше, пока не теряюсь в самой чаще.

Постепенно шум тонет в свисте ветра. Останавливаюсь перевести дыхание и вижу перед собой поляну. Я знаю это место. Господи, как давно я здесь не была. Средняя школа Волсбери, в которой я училась, всего в пяти километрах отсюда. Я часто любила приходить сюда после занятий. Как-то раз я бродила в старом лесу в поисках сморчков и наткнулась на это место. Две колонны, огрызки стен, половина арки – все, что пощадило время. В окружении рощи эти ошметки показались мне настоящим кладом, затерянным среди вечно растущей зелени. Ничего не изменилось. Правда, в последний раз колонны пестрили вьющимися цветами. Сейчас руины погребены под тоннами белой мглы. Воспоминание о школе навеяло о том, что я выпустила из памяти. Мой маленький тайник. Направляюсь к колонне, сажусь на корточки и начинаю рыть. Рою до тех пор, пока из-под белой пыли не выныривает контур плинта. Затем цветочный орнамент, за ним четыре плиты. Надавливаю на одну, и та послушно выдвигается. Из тени высовывается край фотографии.

Семейное фото, одно из немногих, на котором мы вместе. Не знаю, почему их так мало, может, из-за нелюбви мамы к фотографированию или из-за того, что папа редко бывал дома. Командировки – неотъемлемая часть работы журналиста. Он часто был в отъездах, брал интервью, собирал факты, писал статьи, смотрел мир. Работа была для него такой же важной частью жизни, как и семья, тогда как для мамы имели значение только мы с Эми. Как трогательно и грустно смотреть на это фото. Трогательно потому, что на нем мы вместе, как настоящая семья. Грустно потому, что в тот день папа в кои-то веки решил отменить поездку и побыть с нами. День, когда к нам в дом ворвались грабители, перерезали горло маме и уволокли папу в неизвестном направлении (нас с Эми мама успела спрятать на чердаке). Именно в тот единственный день. Лучше бы он уехал.

Зачем хранить вещи у черта на куличках, да еще и посреди леса, спросите вы? Не знаю, наверное, чтоб сделать эти вещи особенными. Покрываясь пылью в ящике стола, вряд ли это фото было бы ценнее спичечного коробка. Именно место делает вещь особенной, не сам предмет. Ныряю рукой в дыру, охапкой выгребаю содержимое. Изначально в мои планы не входило сюда приходить. Я даже не подозревала, что место аварии так близко к руинам. В планах был поиск машины и дяди, но пробегая сквозь рощу, движимые инстинктом самосохранения, ноги привели меня сюда. Это похоже на инстинкт паникера. В горящем доме первым делом хватаешься спасать самое дорогое и только потом себя. К счастью, в лесу пожара нет, а в моем тайнике кроме фотографий, маминого обручального кольца и пустого папиного портсигара, спрятан карманный нож. На всякий случай. Засовываю вещи в рюкзак и уже собираюсь бежать к автобусной остановке, когда шорох снега рушит мои планы.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Дориан вырастает за спиной, словно из воздуха. Откуда он взялся? Я даже не слышала, как он подошел.

– Могу задать тебе тот же вопрос.

И правда. Поляна находится в самом сердце старого леса и в десяти километрах от Фрейзера. За все годы я не видела здесь никого. Тогда как об этом месте узнал парень, недавно переехавший в город? Он осматривает меня с ног до головы и уходит. Сама вежливость и очарование.

– Ты что, так и уйдешь?

Ноль реакции.

– Эй! – бегу за ним следом. – Ты не можешь так уйти. Нельзя просто появиться посреди леса и исчезнуть!

– Можно. Смотри, как это делается.

– Ты так и не ответишь?

– Это я задал вопрос. Не ты.

– Хорошо, что ты здесь делаешь?

Он оборачивается так резко, что я чуть не налетаю на него.

– Сначала ты.

– Ладно, я кое-что здесь спрятала и пришла это забрать.

Его глаза скользнули к колоннам. Если он следил, значит видел, зачем я пришла. Тогда к чему этот спектакль?

– Твоя очередь.

– Не твое дело.

Он продолжает идти.

– Ты всегда такой дружелюбный или сегодня особый день? Я ничего тебе не сделала.

– Достаточно того, что ты здесь.

– Это ведь ты преследовал меня. По логике я должна злиться.

Он резко оборачивается. Слишком. Каждое его движение, как выточенное ножом. На секунду мне даже кажется, что он сейчас что-то бросит в меня.

– Я никого не преследовал.

– Тогда как ты здесь оказался?

– Ты не вправе что-либо требовать.

– А ты не вправе уходить не объяснившись.

То ли удивление, то ли раздражение вспыхивает на его лице. Словно я и вовсе не смею с ним говорить. Да кем этот парень себя возомнил?

– Так что, объяснишь, чем я тебе не угодила?

– Я не желаю иметь ничего общего с Блумами.

С его уст моя фамилия звучит как низшее из оскорблений, но удивило меня не это.

– Я не говорила свою фамилию.

Он идет быстрее. Будто хочет в два шага оказаться как можно дальше от меня.

– Эй! – хватаю его за руку и вдруг замираю. Глаза впиваются в его запястье. Сегодня на нем нет перчаток, и теперь я прекрасно вижу, что под ними скрывается. Шрамы. Одергиваю рукав и содрогаюсь. Да здесь же нет живого места! Рука, запястье – все в шрамах.

– Боже…

Мое прикосновение действует на него как разряд тока.

– Лес – неподходящее место для прогулок в одиночестве. Это может иметь прискорбные последствия. Ты ведь не хочешь неприятностей?

Он меня запугивает? Даже если и нет, мне все равно лучше отсюда уйти. С этим парнем явно что-то не так. Хруст ветки за спиной ломает витающее в воздухе напряжение.

– Ты это слышал?

Чувствую, как напрягаются ноги. Готовятся пуститься в бег.

– Кажется, мы здесь не одни.

Шум повторяется, уже ближе. Кажется, я что-то вижу там за кустами. Что это? Мне это не нравится.

– Эй?

Поворачиваюсь и понимаю, что говорю сама с собой. Блэквуд исчез так же, как и появился. Прекрасно. Я снова одна посреди леса. Или, может, не одна, что еще хуже. Не дожидаясь, пока из-за кустов покажется то, что издавало шум, бегу к дороге и торможу проезжающий автобус. Только сейчас дрожь в коленях стихает. Что это, черт возьми, было? Как он мог меня оставить? А вдруг там, в роще, притаился медведь или волк? До чего мрачный тип. Хотела бы я знать, зачем он вообще приходил на поляну. Но пока что я знаю только одно: у этого парня явно проблемы.

****

Сегодняшний день помог мне понять две вещи. Первое – Блэквуд полный псих и он что-то скрывает. Второе – я ему не особо нравлюсь. Если уж честно – он меня ненавидит. От одного его взгляда становится не по себе, будто мне вскрывают вены заржавелым гвоздем. Едва появившись в академии, он объявил мне войну, хотя увидел впервые в жизни. Чтоб влюбиться достаточно одного взгляда. А чтоб возненавидеть? Нужно ли больше? Оказывается, нет. Ненависть с первого взгляда.

Ноги скользят по мощеной дорожке. За спиной захлопывается входная дверь. Я дома. Все страхи остались позади. В гостиной, как всегда, встречает Оскар – единственный дневной обитатель этого дома. Вот кто действительно рад меня видеть. Чешу за ухом, поглаживаю пушистый черный хвост, но вдруг сквозь мяуканье вылавливаю дикий для моих ушей звук – шум работающей микроволновки. Включена? Значит…

– Привет. Кофе? – Эми выныривает из-за угла и протягивает мне чашку.

– Ты что здесь делаешь?

– Живу уже двадцать восемь лет как. Ты вроде в курсе?

– Я не об этом. Разве ты не должна быть на работе?

– Взяла выходной.

– Сегодня что, Рождество?

– Брось, это так удивительно?

– Вообще-то, да. Не помню, когда последний раз заставала тебя дома.

Она опускает глаза, чтоб не встречаться со мной взглядом. И не нужно, я и без этого чувствую всю гамму ее неловкости.

– В последнее время я и вправду много работала.

Ну вот. Теперь я чувствую себя виноватой.

– Ладно, не бери в голову.

– Так ты кофе будешь или нет?

Забираю чашку и жадно отпиваю. Уф, горячий.

– Ты чего так поздно? Занятия закончились два часа назад.

– Решила прогуляться в лесу после занятий.

– Знаешь, эта привычка гулять в лесу рано или поздно может плохо закончиться, – она плюхается на диван и включает телевизор.

На экране местного канала мелькают знакомые улочки. Академия, фонтан в сквере и готическое здание с крестом. Церковь, в которой я еще недавно укрывалась от снегопада.

«…происшествие, которое заставило жителей городка Фрейзер содрогнуться от ужаса…»

– Громче!

Эми усиливает громкость.

«…было найдено местным жителем. Установить личность удалось по опознанию свидетеля. Николас Неймон, местный священнослужитель был найден мертвым в чаще старого леса, неподалеку от четырнадцатого шоссе случайным прохожим».

– Вечером я выгуливал собаку, – на экране мужчина с залысиной нервно потирает подбородок. – Обычно я не захожу далеко, но в этот раз Кори потянула меня в самую чащу, словно напала на чей-то след. Я долго не мог понять, куда она меня тянет, пока не увидел… Это было ужасно. Преподобный был милейшим человеком. Никогда бы не подумал, что кто-то способен на такое.

«На руках погибшего, – продолжает репортер, – обнаружены многочисленные царапины, нанесенные тонким предметом. По предварительному заключению смерть наступила около пяти дней назад. Причиной смерти стало обескровливание. Подробные сведения будут объявлены после экспертизы. В связи с данным событием, мы настоятельно рекомендуем всем жителям Фрейзера держаться группами и не ходить в лес без сопровождения».

Как-то раз в детстве мы с Эми посчитали забавным взобраться на трухлявый дуб в лесу. Начали карабкаться, не обращая внимания на треск – предупреждающий звоночек. Я взобралась почти на верхушку, Эми не добралась и до середины. Дерево не выдержало и рухнуло. Мы посыпались вниз, как желуди. Эми была ниже и благополучно спрыгнула на землю. Я слетела с десятиметровой высоты. Удар о землю был таким сильным, что меня оглушило. Горло перехватило, сердце подпрыгнуло до самого подбородка, и мне даже показалось, что я его выплюну. Я не могла ни дышать, ни двигаться. Было непонятно, где я и что происходит. Сейчас я испытала то же самое, только раскололось не дерево, а моя жизнь. Дядя Ник мертв. Неужели это правда? Но ведь это невозможно. Он не мог умереть пять дней назад. Во вторник он подвозил меня домой. Всего два вечера назад я сидела с ним рядом в машине. Как они могут говорить, что он тогда был мертв? Они ошиблись. Эти чертовы репортеры ошиблись! Или… ошибаюсь я? Но, если он умер за три дня до нашей встречи, кого я тогда видела в лесу?

По спине пробежала дрожь. Старый лес. Я была там и не одна. Кроме меня там был еще кое-кто. Человек, появившийся в городе накануне странных событий и чье загадочное исчезновение не может не бросать тень на его личность. Блэквуд. Связан ли он с убийством дяди? Мне бы очень не хотелось в это верить, но будем честны. Он не так давно появился в городе. Никто о нем ничего не знает. Сам его внешний вид не внушает доверия. А еще эти следы на его руках. Что это за садистские отметины? Откуда они и имеют ли отношение к ранам на руках дяди, о которых говорилось в репортаже? Тягостное чувство вновь засосало под ложечкой. С самого утра оно не давало мне покоя. Как бы ни пыталась, я не могла понять, что это за чувство. Теперь знаю: это было предчувствие.

– Пообещай мне, что больше не будешь гулять в лесу, – шепчет Эми. – Обещай мне.

– Обещаю.

****

Утро четверга. Первый ряд амфитеатра пустует. Блэквуд не пришел на занятие, чем только подкинул дров в пламя подозрения. После последней встречи у меня есть все основания подозревать его если не в убийстве, то хотя бы в укрытии информации. Его поведение в кафетерии, слова в лесу, выражение лица, взгляд – все буквально плещет ненавистью в мою сторону. Ненавистью, истоки которой остаются загадкой. Изи опаздывает. Я сижу одна на последнем ряду. Когда она появляется, миссис Стедстон вовсю глаголет об истории происхождения стилей. Взгляд Изи подтверждает то, на что я надеялась весь вчерашний вечер, – она знает.

– Ты смотрела вчера новости? – она садится рядом.

– Мы с Эми смотрели.

– Мне очень жаль. Это ужасно. Кто мог сотворить такое с преподобным?

Связки сжимаются комом.

– У меня есть предположение…

– Мисс Блум, – прерывает миссис Стедстоун, – что такое важное вы нашли, чтоб так открыто игнорировать занятие? Или вы считаете, что происхождение стилей не достойно вашего внимания?

Миссис Стедстоун смотрит на меня, а вместе с ней и пол-аудитории. Пытаюсь заговорить, но голос проваливается куда-то в живот.

– Мы продолжим, если вы не против.

– В кафетерии.

Изи молча кивает. Ее лицо сосредоточено как никогда, но поджатые губы выдают то, что она так умело пытается скрыть: она взволнована не меньше меня.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – выдыхаю, усаживаясь за столик. – Я встречалась с дядей за пару дней до того, как он… Как все произошло. Во вторник вечером он подвозил меня домой и…

– Что? Ты видела его за день до убийства?

– Да, но это…

– Как так? Что ты вообще делала вечером в церкви?

– Это неважно. Важно то, что дядя был не в себе. Он выглядел необычно и вел себя странно. Говорил какие-то небылицы, что я особенная и скоро за мной придут…

– Стоп. Кто за тобой придет?

– Не знаю. Мне кажется, он бредил. Может, его кто опоил или еще что-либо…

– Успокойся, Сив. Тише.

Впиваюсь руками в край стола. Пальцы начинают болеть от напряжения.

– Так, ладно. Кроме этого ты не заметила ничего странного? Запаха алкоголя или…

– Да он весь был клубком странностей! Он вел себя так… Я не знаю. Он был сам не свой, будто с ума сошел.

– Думаешь, он хотел увезти тебя от преследователей?

– По правде говоря, я не знаю, что думать.

– Это… просто… очуметь!

Наконец я добилась того, ради чего и был затеян разговор – взаимопонимания. Кажется, теперь Изи поняла, каково мне сейчас. И, принимая во внимание ее беглый взгляд, побывавший за последнюю пару секунд во всех уголках кафетерия, у нее нет ни малейшего понятия, что с этим делать.

– Боженьки, – она хватает сумку, – мы должны немедленно сообщить об этом полиции.

– Что? Нет!

– Мы не можем просто молчать!

– Но и рассказать тоже! Никто мне не поверит.

– Почему это не поверят?

Самое время придумать, как намекнуть ей о нестыковке во времени. Ведь кто поверит, что дядя подвозил меня во вторник, если его официально объявили мертвым с субботы.

– Понимаешь, – нервно откашливаюсь, – у меня мало доказательств, что мы виделись. Если честно, их нет.

– Да ты издеваешься! И о чем ты только думала?

Может, она и права. Нужно было сразу обратиться в полицию. Тогда мне удалось бы… Стоп. Удалось что? Объявить, что я проблемный подросток с тараканами в голове? В репортаже сказано: дядя Ник убит пять дней назад. А, значит, тот человек в машине, кем бы он ни был, не мог быть моим дядей.

– Это еще не все. Вчера я гуляла в старом лесу и наткнулась там на Блэквуда.

– Что?! Как он… ты… Что вы там делали в лесу? То есть что ты там забыла?

– Главное, что он там забыл. Думаю, он имеет к этому всему отношение.

– Почему ты так решила?

– Он был на месте преступления, как раз в тот день, когда нашли те… нашли дядю. И я понятия не имею, что он там делал.

– А ты что там делала, грибы собирала?

– У меня были причины.

– Почему ты думаешь, у него их не было? Может, он просто вышел на прогулку, осмотреть местность.

– Да, а сегодня не появился на занятиях.

– Милая, на улице минус двадцать четыре. Пол-академии не пришло. Будешь обвинять парня в том, что у него есть инстинкт самосохранения?

– Я серьезно.

– Я тоже. Стейси похожа на куклу. Див из параллельной группы играет на банджо. Майкл носит кожаные брюки. А кто-то гуляет один в лесу. Вокруг полно странных людей, но ты не можешь обвинять первого встречного в убийстве потому, что он оказался в неподходящем месте. Речь ведь не о шалости. Мы ведь говорим об… – она оглядывается, – об убийстве. У-би-й-стве!

– Я знаю, но…

– Ты слышала, как умер преподобный? У него выкачали кровь. Его руки все в порезах. Каким ненормальным нужно быть, чтоб дойти до такого?!

Она наклоняется и берет мою руку.

– Понимаю, ты в шоке, но я не хочу, чтоб ты наделала глупостей. Речь ведь не только о тебе. Ты можешь навлечь беду на ни в чем не повинного парня! Поэтому возьми себя в руки и выброси это из головы.

В горле сжимается комок вины. Может, она и права. Может, мои переживания необоснованные, но в такой ситуации сложно размышлять логически. Когда родного человека находят мертвым в лесу, непроизвольно начинаешь подозревать весь город. Но, как ни старайся, интуиция твердит иначе. Не могу описать причину этого беспокойства, но с этим парнем что-то не так. Я это чувствую и обязательно выясню что.

****

На следующий день к нам в гости заявляется полиция. Мы с Эми отвечаем на лавину вопросов. Нет, я не видела его больше недели. Не знаю, где он был и почему в церкви сказали, что он улетел в Северную Каролину. Понятия не имею, кто мог с ним такое сделать. На вопрос, были ли у него враги, молча качаю головой. Какие враги. Он ведь был служителем церкви, а не главой мафии, и еще добрейшей души человеком. Вряд ли он мог кому-то насолить.

Не знаю – этим ограничивается большинство моих ответов. Да и что я могу сказать? Отец Ник? Ах да, видела. Подвозил меня домой на прошлой неделе, завез в лес и пытался задушить, неся какую-то чушь о ключах и границе. Обычный вечер, ничего особенного. Полицейский не перестает сыпать вопросами, которые дела вовсе не касаются. Просто ему понравилась Эми. Он от нее ни на шаг не отходил. Когда я вернулась из кухни, он уже выдохся и удалился со своей командой живодеров. Это был самый сложный день, день допросов, день воспоминаний, день похорон. Все прошло тихо, родственников у дяди немного, зато жителей Уинтер Парка пришло на мессу немало. Не зря ведь говорят, что его любил весь город. Такими словами просто так не бросаются.

Следующая неделя пролетела, как падающая звезда, быстро и незаметно. И почти так же безнадежно. Затем неделя после нее и после. Каждый день, словно уже прожитый, проходил по заранее написанному сценарию. Просыпаюсь. Еду на занятия. Возвращаюсь домой. Эми нет. С того дня, когда мы узнали о гибели единственного родственника, она отдалилась. С головой нырнула в пруд рабочих ночей и будней. Будто до этого было мало. Я и раньше ее почти не видела, теперь и вовсе словно живу одна. Когда родители были живы, все было по-другому. Дни рождения запоминались на всю жизнь. В отличие от Эми, мама никогда не забывала, когда я родилась, сколько мне лет и какой торт я люблю. А папа всегда старался позабавить меня милым, но бесполезным подарком. Как-то раз он привез мне из командировки целого слона. Игрушечного слона с барабаном. Мне показалось странным, что слон играет на барабане. Помню, я сказала ему, что барабан слишком мал для того, кто может раздавить полквартала, но он только посмеялся. Этого слона я до сих пор храню в шкафу, хоть он потрепался и выцвел. Теперь и дяди не стало. Я одна, снова. Со дня похорон прошло полторы недели, а по ощущениям – полжизни, за которые я выросла, повзрослела и состарилась. Поиски виновного длятся до сих пор, но надежда тает с каждым днем, как снежные сугробы после ноябрьского ливня. У следствия нет зацепок. На месте убийства не найдено ни улик, ни следов, ни отпечатков пальцев.

Поэтому полиция Фрейзера не нашла ничего лучше, как выдвинуть единственную возможную, но заведомо ложную версию – самоубийство. К такому умозаключению их подтолкнули результаты экспертизы. По заключению медэксперта на теле дяди присутствуют как свежие шрамы, так и многолетней давности. Напрашивается вывод, что он сам их наносил, регулярно, хотя это, конечно, полная чушь. Просто перспектива тратить время на расследование убийства священника в городишке вроде Уинтер Парка, да еще и в канун Рождества, полиции не по душе. Отсутствие улик плюс желание закрыть дело равно самоубийство. Вот только поверить, что дядя уже многие годы страдает селфхармом, выше моих сил. Мысль, что законопослушный служитель церкви изрезал себе кожу на руках, не уживается в голове ни одного здравомыслящего человека в городе. Как они вообще могли предположить подобное? Он же был священником! Он бы никогда не сделал подобного просто так или, что еще хуже… ради удовольствия. Если бы только они перестали заниматься ерундой и принялись за дело. На самом деле полиция здесь ни при чем. Просто они не в силах во всем разобраться. Когда речь идет о необычном деле, только немыслимые и совершенно абсурдные догадки могут привести к решению.

Две недели, четырнадцать дней, сто шестьдесят восемь часов – и ни одного без мысли о новеньком. Не могу выгнать его из головы. За это время он там прочно засел, увяз в паутине мыслей. Теперь все они только и крутятся вокруг него. В академии он больше не появлялся. В другой ситуации это бы меня только обрадовало. Но теперь, не знаю, что и думать. Сначала он появляется на поляне, о существовании которой ни одна душа (кроме моей) не знает. Говорит что-то насчет Блумов и исчезает. И все это в тот день, когда тело дяди… И потом эти следы. Я почти уверена, что такие шрамы были и у дяди. Правда, нам не разрешили его видеть. Его хоронили в закрытом гробу. Но я знаю, что эти шрамы не могут быть простым совпадением. Что, если Блэквуд и вправду убийца? Или он в сговоре с убийцей? «Ты последний человек, от которого я принял бы помощь». Столько желчи, словно у него ко мне особое чувство ненависти. Такое впечатление, что он знал, кто я еще до того, как мы встретились. Хотя не думаю, что такое возможно. Он переехал недавно. Уинтер Парк по праву считается самым холодным местом в США. Количество жителей в нем не дотягивает и до тысячи, зато белок не сосчитать. Вряд ли в этом захолустье он первым делом изучил родословную местных. Может, у него здесь связи? Или я плавно скатываюсь в пучину сумасшествия.

С коридора доносится звон тарелок. Эми вернулась с ночной смены. Мчусь к ней так быстро, что чуть не спотыкаюсь на лестнице. К счастью, перила этому препятствуют. Забегаю на кухню и вижу нечто из ряда вон выходящее: шесть часов утра, моя сестра готовит завтрак. Вооружившись лопаткой в одной руке и кофеваркой в другой, Эми готовит панкейки и кофе. Вернее, пытается. Пока она заталкивает зерна в кофемолку, блинчики подгорают. Кажется, я открыла не ту дверь и попала в параллельную вселенную. Что дальше, Изи бросит клубы и всерьез возьмется за учебу? Думаю, это будет предзнаменованием конца света.

– Конец света близок? Иначе как еще объяснить, что ты встала за плиту.

– И тебе привет, – она улыбается. – Я думала, придется вызывать пожарных, чтоб разбудить тебя.

Не помню, когда Эми последний раз так радовалась, да и вообще улыбалась. Кажется, улыбка сошла с ее лица в тот день, когда мы похоронили родителей. Это одновременно удивительно и странно.

– Не знала, что ты умеешь готовить.

– И правильно, потому что я не умею.

Глядя на черные блинчики, в это несложно поверить.

– Как учеба?

– Не так уж плохо, если не считать, что нас заставляют называть черчение искусством.

Эми ухмыляется. Только сейчас замечаю, какая она бледная. Глаза поблекли, под веками тени. Кто-то явно перебарщивает с ночными сменами.

– Выглядишь…

– Уставшей?

Она вдруг вспоминает, что оставила сковороду на плите, и переворачивает дымящийся завтрак.

– Измотанной. Ты слишком много работаешь.

– Все нормально.

– Эми, я не хочу, чтоб ты…

– Я сказала, все нормально!

Она бросает тарелку на стол.

– Извини, я… мне нужно отдохнуть.

Что это с ней? Эми никогда не повышала на меня голос. И не готовила. Обычно мы обходились пиццей и полуфабрикатами. С чего это она вдруг решила стать суперхозяйкой?

– Как скажешь.

Дверь за спиной скрипит. В щелочке выныривает черный клубок.

– Привет, пропажа.

Оскар замирает у двери.

– Ну же, иди ко мне.

Не двигается. Смотрит в сторону, будто привидение увидел. На что он смотрит?

– Ты чего, дружок? Что там?

Наверное, в углу притаилась мышь. Но он смотрит не в угол. Он смотрит на Эми. Долго, не моргая. Затем шипит и убегает.

– Что это с ним?

– Может, на солнце перегрелся?

Ну да, на солнце. За окном минус двадцать два. А кто-то явно переработал. Странно. Оскар всегда был ласковым, особенно к Эми. И что это на него нашло?

– Так ты завтракать будешь?

****

Вот оно – утро следующего дня, и на дворе ни снежинки, а я так надеялась, что именно в этот день метель сотрет с карты все дороги к академии, ведь сегодня долгожданная репетиция Дня памяти. Долгожданная для Изи, ужасающая – для меня. Черт бы побрал метеорологов с их обнадеживающими прогнозами. На часах десять часов две минуты, а, значит, меньше чем через четыре часа я должна быть на репетиции. Господи, дай мне сил пережить этот вечер, и я клянусь, что больше не буду опаздывать на лекции мистера Вольтмана.

– Лампы повыше! Цветы в каждом углу! Больше шариков! Это же званый вечер, а не гаражная вечеринка!

Пятнадцать тридцать. Репетиция началась полчаса назад, а у меня уже едет крыша. Джуди Моррисон – организатор вечера. Она из параллельной группы, так что я ее плохо знаю, но могу сказать точно: организаторские способности убивают человечность и превращают тебя в монстра, тыкающего пальцем. Пытаюсь держать себя в руках. Оказывается, это сложно, когда к тебе относятся как к носильщику цветочных горшков. Еще и подол платья путается под ногами. Да, кстати. Сегодня мы репетируем главный выход. Старшие курсы спускаются в зал по центральной лестнице первыми. Стало быть, всех старшекурсников заставили надеть вечерние наряды (в том числе и меня). Только организаторы забыли упомянуть, что для вечеринки потребуется пара, иначе я бы уже увильнула.

– Я могу побыть твоей парой, – отзывается Майкл, – если ты не против.

– Думала, ты предложишь Изи.

– Вообще-то, – он потирает затылок, – я ей не очень-то подхожу. К тому же у нее есть парень…

А вот и он. Эштон Морвик – футболист, полузащитник, нынешняя пассия Изи. Бицепсы в два шара, в голове – четыре извилины, как, собственно, и полагается спортсменам. Не знаю, что Изи в нем нашла. По сравнению с ним Майкл просто золото.

– Тогда, – опускаюсь в реверансе, – почту за честь.

Две минуты на подготовку, и мы с Майклом скользим по ступенькам в зал. Голову вверх, грудь вперед, плечи ровные. Все как учила Изи. Боюсь только наступить на платье и все испортить. Ступенька, еще одна. Не так страшно, даже приятно. Если бы только все не пялились на нас так, словно от этого зависит жизнь всей академии. Изи ухмыляется внизу. Либо все не так плохо, либо хуже некуда. Смотрю на нее, чтоб не растеряться. Вдруг замечаю тень в углу. Там, за колонной. Кто-то наблюдает за нами вдали ото всех. Это немного… жутко. Наступаю на платье и чуть не лечу вниз. К счастью, Майкл подхватывает меня за локоть. Организатор тяжело вздыхает.

– Ради бога, уберите их кто-нибудь.

Ну вот, я все испортила. Майкл ведет меня в сторону.

– Не так уж плохо.

– Издеваешься? Я чуть не пересчитала все ступеньки подбородком.

– Уверен, выглядело не так печально, как ты думаешь.

– Даже хуже.

Снимаю с груди брошь в виде цветка и кладу на стол.

– Зря я согласилась. Мне здесь не место. У меня даже достойной пары нет.

Язык застревает между зубов.

– Извини, я вовсе не это хотела сказать…

– Не утруждайся. Пойду займусь чем-то достойным.

Он оборачивается и уходит в зал.

– Нет, я не это имела…

Но фигура Майкла уже теряется среди декораций. Молодец, Блум. За один вечер две оплошности. И как тебя только угораздило здесь оказаться? Среди длинноногих старшекурсниц ты со своим лилипутским ростом выглядишь посмешищем. Пора посмотреть реальности в глаза и уйти, пока еще не все потеряно. Оборачиваюсь и чуть не вскрикиваю от неожиданности. Прямо за моей спиной не кто иной, как Блэквуд. Откуда он только взялся?

– Что ты здесь делаешь?

Его не было в академии целую вечность. С того дня в лесу прошло почти две недели. Я думала, его исключили. Почему он вдруг появился именно сейчас?

– Есть разговор.

– Я думала, ты меня избегаешь.

– Нет.

– В последний раз ты исчез в мгновение ока, оставив меня одну в лесу. Поправь, если я не права.

– Ты пошла в лес одна задолго до столкновения со мной.

Конечно. Не хватало еще оправдываться перед ним.

– Нужно поговорить.

– А мы что делаем?

– Наедине.

Еще чего! Уж с кем с кем, а с ним наедине в закрытом помещении я точно не останусь.

– Нам не о чем с тобой говорить.

– Это не просьба.

Он хватает меня за локоть и тащит за собой.

– Отпусти!

– Это важно.

Что это с ним? То он плюет злобой в лицо, то хочет поговорить о чем-то важном. Что может быть такого важного, чтоб обсуждать это со мной? И вдруг меня осенило. Он был на поляне. Возможно, он видел, что я искала дядину машину. Что, если он нашел ее раньше меня? Я обязана это выяснить.

– Ладно.

Мельком осматриваю зал. На лестнице спускаются пары. В центре Изи с девчонками колдует над декорациями. В углу за колоннами никого нет. Жестом указываю Блэквуду следовать за мной.

– Что ж, – прячусь за колонну, – о чем ты хотел поговорить?

– Тебе грозит опасность, здесь, сегодня.

– Что?

– На тебя ведется охота.

Это уже становится странным. Зря я пошла с ним.

– Что ты несешь?

– Тебе нельзя здесь оставаться.

Он начинает меня пугать. Такое ощущение, что он не в себе. Все это кажется до боли знакомым.

– И что такого страшного должно произойти, по-твоему?

– Эта информация не подлежит разглашению. Нужно уходить.

Воспоминания ярче вспыхивают в голове. Это не может повториться. Только не это. Он говорит прямо как…

– Промедление недопустимо. Они скоро…

«…будут здесь, – выныривает из подсознания. – Он придет за тобой, когда ты меньше всего будешь ждать. Ты ключ».

– Я ключ, – шепчу про себя. – Они придут забрать меня.

– Что ты сказала?

…как дядя. Это его слова. Слог в слог, слово в слово.

– Граница падет…

– Откуда ты это знаешь?

Но как? Откуда он может это знать? Что, черт возьми, происходит?

– Почему ты повторяешь за ним?

– За кем?

– Не прикидывайся! Это шутка? Какая-то дурацкая игра, да? Это не смешно!

– Ты должна пойти со мной.

– Я никуда не пойду!

Он перекрывает мне дорогу.

– На это нет времени.

– Да ты просто чокнутый! Не знаю, какую игру ты затеял, но с меня довольно. Оставь меня в покое!

Не успеваю сделать и трех шагов, как запястье сжимается от боли.

– Пусти! Мне больно!

Бью его по руке, но он не реагирует. Рука занемела на моем запястье, глаза уставились в одну точку. Прямо на… медальон. Он смотрит на него, словно загипнотизированный.

– Откуда это у тебя?

– Не твое дело.

– Это не твое. Отдай его.

Страх уступает место раздражению. Да кем он себя возомнил? Угрожает, а теперь еще и требует отдать ему медальон? Черта с два.

– Не дождешься.

Не проходит и секунды, как его рука дергается к моей шее. Хватаю медальон и зажимаю его в руке так крепко, как только могу.

– Ты готов сорвать его с моей шеи силой, да что с тобой такое? – слова прозвучали намного громче, чем я хотела. Все присутствующие в зале обернулись на крик.

– Что здесь происходит, черт подери? – Майкл вырастает за спиной Блэквуда. – Все нормально?

– Все отлично. Я как раз собиралась уходить.

Проскальзываю мимо Майкла, даже не удостоив взглядом. Знаю, он помочь хотел, но сейчас мне на это плевать.

– Сив, подожди! Как ты доберешься домой? Сив!

Но я не слышу, потому уже бегу по коридору. Только здесь, в темноте сумеречных ламп, я могу наконец выпустить все то, что неделями скапливалось внутри. Обида, грусть, отчаяние, непонимание – все выливается потоком слез по раскаленным от унижения щекам. Зачем он так со мной? Чем я это заслужила? Я его обидела? Унизила? Недооценила, оскорбила, высмеяла? Что? Почему он так меня ненавидит?! Сажусь на пол, обхватываю себя руками. Мне так плохо, что хочется закричать на весь голос. Только вряд ли это что-либо изменит. Боже, будто в моей жизни без того мало унижений. Не проходит и дня, чтоб задиры не впились в меня своими когтями. А теперь еще и он… и дядя. Слишком много событий для одного месяца. И что особенного в этом дурацком медальоне? Смотрю на переплетающийся цветок, когда вдруг слышу стук на другой стороне коридора. Что это было?

– Там кто-нибудь есть?

Стук повторяется. Может, это Майкл?

– Майкл? Это ты?

Глупый вопрос. Будь это Майкл, он бы уже мчался ко мне на всех парах. Он совершенно не умеет подкрадываться. А Блэквуд умеет. Уверена, он только и ждет, как застать меня врасплох, и, если он сейчас появится, можно даже не кричать. Медленно иду вперед. Звук возобновляется, такой глухой, будто шорох чьих-то ботинок.

– Кто здесь? – хватаюсь за ручку двери. Все классы заперты. Занятия давно закончились, и в академии не осталось никого, кроме участников Дня памяти. Внутри зарождается дурное предчувствие. Бросаюсь бежать, на ходу достаю из кармана телефон.

– Эми, давай…

Один гудок, три. Шаги становятся все громче.

– Ну же, возьми трубку…

Сердце начинает биться в удвоенном темпе. Шестой гудок, седьмой…

– Пожалуйста…

Спускаюсь по главной лестнице. Вижу дверь главного входа и… Абонент недоступен. Оставьте сообщение после звукового сигнала.

– Черт!

Выбегаю на улицу и не знаю, что делать. Машины-то у меня нет. Бегу к парковке. Слышу хруст снега под ногами, ветер и рев мотора… Мотора? Чуть не поскальзываюсь. На остановке автобус. Последний! Я должна успеть. Бегу к нему сквозь сугробы, машу руками водителю, как сумасшедшая. Должно быть, он так и подумал, увидев девушку в платье поверх джинсов среди зимы, но это неважно. Главное, что я уже внутри, еду домой, подальше от академии и от этого ужасного вечера.

****

На меня вдруг обрушилась такая усталость, о существовании которой я не подозревала. Не знаю, как я только добралась домой. Но каким-то образом, переступив порог, я оказалась в своей кровати. Стоило только сесть в автобус, как голова помутилась. Наверное, это все нервы. Глаза закрываются, как только голова касается подушки. Правда, ненадолго. Не успеваю расслабиться, как сон прерывает грохот снизу. Что это за шум? Словно кто-то двигает стулья по всему дому.

Подскакиваю на кровати и даже не замечаю, как оказываюсь у двери. Эми вернулась? Нет. У нее сегодня ночная смена. Тогда что? Мысли в голове сменяют друг друга с невероятной скоростью. Оскар? Изи? Вряд ли кот смог бы наделать столько шума. А Изи не пришла бы без предупреждения. Стоит ли проверить? Поскольку я одна дома, вариантов немного. Проскальзываю в коридор, захватив с собой мраморную статуэтку с комода. Вряд ли этим можно ранить, а оглушить легко. Иду к лестнице. Стараюсь не делать резких движений, но старая древесина предательски скрипит под ногами. Каждая ступенька как сигнальная ракета. Боже! Не проще ли закричать на весь дом «Я здесь! Все сюда!» Последняя ступенька – и я у входной двери. Дергаю ручку – заперто. Ключ на крючке справа. Окно в прихожей цело, в гостиной и столовой тоже. Стулья задвинуты к столу, стеклянные шкафы целы, посуда на месте. Тогда что это был за шум? Выглядываю на улицу – и вдруг снова рокот. «Кухня», – вдруг понимаю. Единственная комната, которую я не проверила. В глаза бросается проблеск под дверью. Там кто-то есть. Все внутри сжимается в комок. С каждым шагом колени все сильнее дрожат, как и рука на статуэтке. Соберись. Ты должна это сделать. Это твой дом, и никто не вправе вламываться в него. Замираю перед дверью, прислушиваюсь. Тихо. Даже мое дыхание тонет в нагнетающей тишине. Нужно действовать. На счет три. Один. Сжимаю пальцы на мраморе. Два. Задерживаю дыхание. Три. Рука нависает над дверной ручкой и…

– Осторожно! – статуэтка застывает у распахнутой двери, прямо перед лицом у… Эми?

– Эми? Ты ведь должна быть на дежурстве!

– Я попросила отгул. Подумала, неплохо побольше времени проводить вместе.

– Не могла предупредить? Я тебе чуть голову не снесла!

– Успокойся, – она опускает статуэтку. – Все хорошо.

Поверить не могу! Я тут такое представляла. Неужели нельзя было позвонить?

– Но ведь входная дверь заперта изнутри. Как ты…

– Через заднюю.

В груди по-прежнему все сжимается. Не то чтоб я не рада ее видеть. Просто это… необычно. Эми отпросилась с работы, прокралась через заднюю дверь, чтоб побыть со мной? Она даже на мой день рождения не брала отгул. Отправила мне подарок курьером – ванильный торт с надписью «С шестнадцатилетием, сестренка!». Только мне было семнадцать, и я ненавижу ваниль.

– Ты не рада?

– Да, то есть нет. Просто это… неожиданно.

Эми не сводит с меня глаз. За ее спиной вовсю кричит закипающий чайник. Что-то в ее внешности кажется мне непривычным. Темные круги, пересохшие губы, кожа такая бледная. Она как будто…

– Ты не заболела?

– Это все переутомление.

Она забирает чайник с плиты.

– Кофе?

– Ага.

Сажусь за стол. Чувствую, как пылает мое лицо. Наверное, от стыда. Еще бы – наброситься на Эми со статуэткой. Как глупо это выглядело со стороны. Неудивительно, что она думает, будто со мной не все в порядке.

– Как учеба?

Вздыхаю, но отвечаю лишь:

– Нормально.

Не рассказывать же о Блэквуде, который преследует меня и накаляет и без того гнетущую обстановку. С чего это Эми вдруг интересуется делами в академии?

– Как дела на работе?

– Как всегда, – она достает со шкафа чашку, – что там может произойти?

Кроме умирающих пациентов и семей, страдающих от боли утраты? И правда, скукотища.

– Раньше ты так не говорила.

– Рано или поздно все надоедает.

Странно слышать это от Эми. Скажи это Изи или Майкл, я бы даже не обратила внимания. Но Эми. Она всегда обладала исключительной чуткостью, стремилась помогать людям, а если не могла, то мучилась от чувства вины. «Все хорошо» в ее мире означает что-то вроде «сегодня никто не умер или, по крайней мере, мне об этом неизвестно».

– Ты голодна?

– Не оче…

– Я сделаю бутерброды, – она открывает холодильник. – Тебе с сыром или ветчиной?

– Вообще-то, я не…

– Значит, с ветчиной.

Да что это с ней? Не дает мне и слова вставить. Она никогда не вела себя так… холодно. И что это за запах? Будто в доме кто-то умер.

– Что это за запах? – зажимаю нос. – Отвратительно.

– Продукты испортились. Пришлось выбросить.

– Эми, ты на меня сердишься?

– Нет, – тарелка с грохотом опускается на тумбу, – с чего это?

– Ты какая-то не такая сегодня.

– Это все усталость.

Она бросает взгляд на стол.

– Кофе остывает.

– Точно, – беру в руки чашку, отпиваю глоток и выплевываю.

– На вкус как сироп. Сколько сахара ты положила?

– Ты ведь любишь с сахаром и сливками.

– С одной ложкой и без сливок. Ты тысячу раз готовила мне кофе.

Эми склоняет голову набок. Смотрит на меня, будто увидела впервые.

– Извини, перепутала.

Внутри медленно нарастает волнение. Что-то здесь не так. Эми ведет себя странно, и это не просто воображение. Она готовит мне кофе с четырнадцати лет и не могла забыть, какой я люблю. Или она сделала это нарочно, или…

– Где Оскар?

– Оскар?

Нож врезается в разделочную доску. От неожиданности я подпрыгиваю на месте.

– Да… кот. Я не видела его со вчерашнего дня.

– Наверное, снаружи.

– Наверное.

За окном бушует вьюга. В такой холод он и хвост на улицу не высунул бы, да еще и в снегопад. Воздух заполняет запах мяса. Пока Эми занимается готовкой, я тайком ее рассматриваю. Что-то не дает мне покоя, но я никак не могу понять что. Странное чувство дерет когтями спину, заставляя сердце сжаться в кулак. С Эми что-то не так. Ее поведение, внешность. Все настораживает. Она будто не на своем месте. Говорит так, словно ее подменили. Не знаю зачем, но мне вдруг хочется кое-что у нее спросить.

– Я разговаривала с миссис Хилтон, Нэнси Хилтон. Она просила передать, что соскучилась. Может, зайдешь к ней поболтать?

Звуки готовки обрываются. Все клетки напрягаются в ожидании ответа, но Эми молчит. Стоит возле тумбы и молчит. Может, я схожу с ума, но это все кажется неестественным.

– Хорошо, – она улыбается и ставит передо мной тарелку, – заскочу к ней завтра. Как она поживает?

Покоится с миром на Вестмирском кладбище. И ты прекрасно это знаешь, потому как была на ее похоронах, клала цветы на могилу. Ты ведь должна это помнить, правда? Должна, но ты не помнишь. Потому что ты не Эми.

– Хорошо.

Внутри все сжимается, как старый пожелтевший лист. Страх постепенно просачивается в голову, и я не знаю, что с этим делать. Бежать, нужно бежать…

– Ты не притронулась к еде, – она садится за стол.

Почему это прозвучало как угроза, а не приглашение? Краем глаза замечаю, что она следит за каждым моим движением. Она так на меня смотрит… За все это время она даже не моргнула. Ни разу. Просто сидит и ждет. Следит и ждет. Ждет, пока мои руки начинают непроизвольно тянуться к тарелке, не поднимают сэндвич и не подносят ко рту. Но вдруг что-то меня останавливает. Не ком в горле, не страх, не Эми, а тусклый отблеск там, в углу, между тумбой и холодильником. Там что-то есть, что-то небольшое. Что-то темное, пушистое и не двигающееся…

– Оскар?

Опускаю глаза и чувствую, как тошнотворный ком подступает к горлу. Два ломтика хлеба, салат и толстый кусок сырого мяса. Господи… Этого не может быть. Это не… Стены кухни сотрясаются от вопля. За одну секунду лицо Эми преобразуется до неузнаваемости. Хруст костей, скрежет зубов, скрюченные руки. Нет! От неожиданности делаю первое, что приходит в голову. Выплескиваю горячий кофе ей в лицо и бросаюсь к двери. Слышу грохот стульев в столовой. Куда бежать?! Гостиная или комната? Бегу наверх, но уже на середине лестницы теряю равновесие. Ай! Нога… Ее словно ножом вспороли. Она схватила меня! Она тащит меня вниз. Нет!

– Эми, перестань! Это я, Сильвер!

Она будто не слышит. Белки разлились красными пятнами, глаза сверкают, как у животного. Боже… Что это?!

– Отпусти!

Пинаю ее здоровой ногой, пока она не слетает с лестницы. Поднимаюсь и бегу к своей комнате. Чувствую, как постепенно мокнет лодыжка. Господи, лишь бы добраться до двери. Лишь бы только успеть. Есть! Спальня, я спасена. Но не успеваю захлопнуть дверь, как в щель проскальзывает рука. Нет! Давлю на дверь со всех сил, но она не закрывается. Ну, давай. Мне нужно… это сделать… Нужно… закрыть… дверь. Наваливаюсь всем телом, но этого недостаточно. Она слишком сильная. Рука извивается в щели, пытается добраться до моего лица. А я не знаю, что делать. Бежать? Вряд ли я успею отойти от двери, прежде чем она не вцепится мне в шею. Дверь распахивается все шире. Нет. История не может повториться. Только не так, не здесь, не ты. Хватаю ножницы с комода и всаживаю ей в ладонь. Дверь с грохотом захлопывается. Защелкиваю замок и отпрыгиваю назад. Дыхание камнем бьет в грудь. Не могу дышать. Кажется, я… сейчас… задохнусь.

Крики перетекают в стук, а тот в грохот. Она так ее выбьет! Придвигаю комод к двери. Чувствую, как дрожат руки, ноги – все тело. Ножницы крепко зажаты в руке. Пока что это мое единственное оружие. Спокойно, Сильвер. Дыши глубже. Держи себя в руках. Держи… Черт, да о каком самообладании может идти речь, когда твоя сестра пытается тебя убить?! Дверь дрожит от ударов. Долго она так не протянет. Обхватываю руками голову. От этого шума я схожу с ума. Боже! Я этого не вынесу! Пусть это все прекратится! Пускай это прекратится!

И все прекращается, будто и не было ничего. На место шума приходит тишина. Пугающая, леденящая, удушливая. Тишина. И эта тишина в сотню раз страшнее звуков по ту сторону двери. Шум хотя бы дает понять, что ожидать и откуда. Тишина не оставляет ни единого намека. Минута, три, а может, и четверть часа. Я стою, боясь пошевелиться. Ножницы так крепко зажаты в руке, что лезвие оставило след на коже. А я все жду, когда очередной удар вышибет дверь. Сейчас. Вот сейчас. Но ничего не происходит. Все тихо. Ни скрежета, ни звука. Даже мое грохочущее сердце перестало биться. Что там происходит? Куда она делась? Пальцы судорожно цепляются в ножницы. Шаг, два – подхожу к двери. Рука впереди, ножницы наготове. Тихо, без резких движений. Хватаю край комода и… отскакиваю назад, услышав грохот. Звук бьющегося стекла вперемешку с рычанием. О нет, окно! Пытаюсь оттащить комод, но уже слишком поздно. Она прямо за моей спиной. Шаг вперед – она приближается. Шаг назад – упираюсь спиной в комод. Я в ловушке. Бежать некуда. Остается только одно…

– Эми. Это я, твоя сестра.

Даже глазом не ведет.

– Эми, пожалуйста.

Еще шаг, и по-прежнему никакой реакции. Голова по-птичьи склонена набок. Боже, она даже не моргает. Вблизи замечаю красные пятна по краям глаз. Это что, кровь?

– Ты не в себе. Тебе нужна помощь.

Глаза то сужаются, то расширяются. Словно она пытается понять смысл моих слов. Пятна, красные пятна… Я уже это видела. Глаза, залитые кровью… Прямо как… прямо как у…

– Я помогу…

…как у дяди. Кровавые пятна, шея, оскал – все это уже происходило. Тогда, в машине. Я не помогла ему, сбежала. Но на этот раз не допущу подобного.

– Я не позволю, чтоб с тобой это случилось.

– Сильвер?

В глазах мелькает понимание. Она меня помнит! Не все потеряно!

– Мы это исправим. Я обещаю. Позволь тебе помочь…

Хруст костей, шея выворачивается в сторону. Нет! Она бросается прямо на меня. Выставляю ножницы вперед, но она легко их выхватывает. Лезвие врезается в дверь, пригвоздив рукав моей кофты. Не могу освободить руку! Эми наваливается мне на грудь. Рот раскрыт, как у зверя. Она хочет укусить меня! Удерживаю ее свободной рукой, ударяю ногой в живот. Это ее дезориентирует. Дергаю ножницы, но они не поддаются. Лезвие плотно засело в двери. Давай! Она хватает меня за локоть, выворачивает руку и…

…отлетает на пол к стене. Что это было? Она жива? В комнате темно, но в этой черноте мне удается разглядеть возле окна тень. Здесь кто-то есть. Кто-то услышал мой крик! В уши врезается рычание. Эми поднимается. Ничего не вижу. Что там происходит? Не могу понять, кто есть кто. Это Эми или… Бросок, кувырок, выпад – тень отражает все ее атаки. Судя по фигуре – это мужчина. Эми бросается справа, он отражает слева. Она замирает в прыжке, он укладывает ее на спину ударом ноги. Кто бы это ни был, он знаком с тактикой боя. Эми отбрасывает его к окну. В свете фонаря вижу лицо.. Это невозможно. Это… Блэквуд. Он отбрасывает ее к столу, она с трудом поднимается, но не нападает. Смотрит на него, на меня и выскальзывает в окно. Одна секунда – и ее тень растворяется в ночи. Она жива, но что с ней? Что с ним? Что вообще происходит?!

– Я предупреждал.

Он выдергивает ножницы из двери.

– Я… как? Что это было?

Чувствую, что теряю равновесие и опираюсь о край комода.

– Господи, Эми…

– Уже нет, – он резко поднимает мой подбородок. – Повреждения есть?

Повреж… дения? О чем он? Моя сестра только что пыталась меня убить! А спас меня не полицейский, не пожарный, не случайный прохожий, а Блэквуд! Человек, который выставил меня посмешищем перед всеми. Как такое возможно? Как он вообще узнал, где я живу?

– Переломы, ссадины?

Он запрокидывает мою голову.

– Нога! Эми укусила меня.

Он бегло осматривает лодыжку. По взгляду видно – ничего серьезного, только струящаяся из раны кровь твердит об обратном. Комната предостерегающе покачивается перед глазами. Чувствую, что с минуты на минуту могу свалиться в обморок.

– Нужно уходить.

– Что? Куда?

– В безопасное место.

Он пихает меня в спину.

– Нет! Что… это было? Где моя сестра?

Он так спокоен. Ни единого намека на страх, адреналин, на нормальное человеческое беспокойство. Это как-то неестественно. А ведь меня только что чуть не убило какое-то существо! С которым он дрался! Вот у него вся щека в крови.

– Я никуда не пойду, пока ты все не объяснишь!

Он подходит ко мне. Так резко и так близко. Я буквально вижу капельки крови на его волосах. Это пугает. Он пугает.

– Это был моров, существо, питающееся кровью. Обитают стаями, активны в ночное время суток. На Нашей стороне водятся в ограниченном количестве. По неизвестной причине их количество в последнее время возросло. Нужно уходить, пока она не вернулась.

Существо? Стая? О чем он? И что значит на Нашей стороне?

– Какие еще существа? Это моя сестра!

– Больше нет.

Нет. Он врет. Он с ума сошел, давно. С самого начала.

– Нельзя терять время.

Он оттаскивает комод от двери.

– Я никуда не пойду!

– Я не спрашиваю: ты пойдешь со мной.

– Ты убил преподобного?

Сама не понимаю, как слова вырываются изо рта. С учетом всех обстоятельств, это вполне логичное заключение.

– Нет.

– Я тебе не верю.

– Мне плевать.

– Если не ты, то кто?

– Мне откуда знать?

Похоже, он говорит правду, хотя в сложившихся обстоятельствах правда – довольно размытое понятие.

– Я не уйду без моей сестры. Ты слышишь?

Даже не смотрит на меня.

– Дориан!

Этот взгляд. Не нравится мне, как он смотрит, будто сейчас запихнет мне что-нибудь в рот.

– Не смей меня так называть.

– Как, по имени?

– Повторяю последний раз, твоей сестры больше нет, но есть твари. Скоро они будут здесь. Нужно уходить сейчас, потом будет поздно.

С моим миниатюрным ростом я едва ли достаю ему до плеча, но стараюсь держаться уверенно, а не как человек, близкий к обмороку.

– Мы должны ее найти.

Он распахивает дверь, но я перекрываю ему дорогу.

– Пожалуйста!

Слезы так и норовят пуститься по щекам, но я сдерживаюсь. У меня, кроме Эми, никого нет. Должна быть у него хоть капля сочувствия.

– У тебя три минуты. Возьми с собой только вещи первой необходимости. Машина внизу. Время пошло.

Дверь захлопывается прямо перед моим лицом. Он просто бесчувственный! Ни грана сочувствия. Черта с два я пойду с этим чокнутым! Переодеваюсь в первую попавшуюся одежду и выскальзываю в окно. Ничего, мне не впервой лазить по деревьям. У меня здесь с детства лестница. Нога так и пылает от каждого движения, но я терплю. По деревьям, крыше, стенам. Все что угодно, только не оставаться с ним наедине. Спрыгиваю на землю и закусываю губу. Сугроб смягчает падение, но поднимает волну боли. Стряхиваю снег и слышу голос за спиной.

– Бесполезно.

Последнее, что я помню, – укол в затылок. Затем все грузнет в темноте.

Глава 2

Ужин откровений

– Наконец-то. Ты заставила меня поволноваться.

В щелочке глаз показалось лицо. Пухлые губы, карие глаза, выпуклые скулы. Я уже видела где-то эти рыжие волосы.

– Ты кто?

– Не волнуйся, все позади. Здесь ты в полной безопасности.

Точно. Это та рыжеволосая девушка из кафетерия. Откуда она здесь взялась?

– Где это здесь?

– Шеридан, штат Вайоминг.

Вайоминг?! Опускаю голову и понимаю, что лежу на кровати. По грудь натянуто бордовое покрывало. Что, черт возьми, это значит? Где Блэквуд?

– Вот, – она протягивает мне чашку, – выпей это.

Сквозь окно просачивается свет. Учитывая его яркость, можно предположить, что сейчас далеко за полдень, а я даже не помню, как наступило утро. Не помню, как мы вообще куда-то приехали! Меня отключило, как по щелчку. Черт-бы-его-побрал-Блэквуд что-то сделал со мной, а я понятия не имею что.

– Что это?

– Отвар. Поможет восстановить силы.

Заметив, как я с опаской поглядываю на темноватую жидкость, она отпивает.

– Смотри. Это безопасно.

Но я даже не притрагиваюсь к чашке. Еще не хватало, чтоб они меня опоили.

– Ладно, – чашка опускается на стол. – Я Мирилин. Мы вместе ходим на черчение. Не знаю, помнишь ли ты меня.

Вот почему мне знакомо ее лицо. Я видела ее в академии, но как она оказалась здесь?

– Моров здóрово тебя задел. На лодыжке была немалая рана. Я предлагала сделать инъекцию, но Старейшина не позволил. Пришлось обойтись настойкой. А потом вдруг ты пошла на поправку. Это удивительно! Наверное, ты и впрямь особенная.

– Какая рана? Как я вообще здесь оказалась?

– Верховный Жрец привез тебя. Мы опасались преследования, но моровы пока не вышли на твой след. У нас есть время, чтоб…

– О чем ты? Какое преследование, что за моровы?

– Не бойся, все хорошо. Мне ты можешь доверять.

– Доверять? Да я Блэквуда-то еле знаю. Тебя я вообще вижу второй раз в жизни.

Мои слова стирают с ее лица улыбку, правда, ненадолго.

– Это все шок. Тебе нужно отдохнуть.

– Подожди, – но Мирилин уже на полпути к двери, – что я здесь…

– Я зайду за тобой в шесть, чтоб мы успели подготовиться.

Не успеваю возразить, как дверь захлопывается с другой стороны. Как громко… или это у меня голова раскалывается? Отдергиваю покрывало и поднимаюсь. Плечо болит, нога занемела. Мне стоит немалых усилий удержать равновесие. Кажется, я и вправду неплохо ушиблась. Хватаюсь за изножье кровати и осматриваюсь. Интерьер не похож на типичные дома Уинтер Парка. Старинная мебель, кровать с балдахном, позолоченные лампы, гардины с ручной вышивкой, панели. И все из древесины необычного амарантового цвета. Словно проснулась на пару веков раньше. Похоже, я попала к кому-то состоятельному. И этот кто-то – большой любитель антиквариата. И дерева. И что я вообще здесь делаю? Голова кружится. Присаживаюсь на кровать, рассматриваю витиеватый узор золотыми нитями на коричневом шелковом ковре. Нужно успокоиться и все обдумать. Но как тут можно быть спокойной? Я не знаю ни где я, ни зачем, ни надолго ли. Как можно засунуть человека в машину и увезти в неизвестном направлении? Похоже, у Блэквуда серьезные проблемы с головой. А еще говорят, что я чокнутая. При мысли о нем руки невольно сжимаются в кулаки. Я знаю его меньше недели, но сама мысль о нем отзывается практически болью в голове. За последние пару дней произошло слишком много событий, и каждое из них, так или иначе, связано с ним. Кто он такой и почему так нагло вторгся в мою жизнь?

Но сейчас главное не это, а как отсюда выбраться. Пытаюсь сосредоточиться –безрезультатно. В голове густое месиво из страхов и воспоминаний. На мне по-прежнему джинсы и свитер – первое, что выпало из шкафа. На резном стуле возле секретера висит куртка. По размеру вроде моя. Подхожу к окну. Из-за стены солнечного света выныривает двор с живой изгородью. А еще трехъярусный фонтан. Это уже не двор, а целый парк. По обе стороны виднеются стены особняка. Учитывая состояние камня, можно предположить, что здание довольно старое. По стенам разрастаются ползучие растения. На линии крыши видны клыки шпилей. Красиво, конечно, но не настолько, чтоб остаться. Мое окно на третьем этаже. Спрыгнуть не получится. В голове колокольчиком зазвучали слова Мирилин: «Я приду вечером». Черта с два я буду сидеть и ждать, пока меня приготовят к столу, как тушеного цыпленка. Раз никто не удосужился объяснить, что здесь происходит, выясню это сама. Пара шагов, поворот ручки, и я выскальзываю из комнаты. К моему огромному облегчению, охраны возле двери нет. Как и дальше по коридору. Либо они меня недооценивают, либо знают, что мне не сбежать.

В холле поджидают двое охранников. К счастью, мне удается проскользнуть незамеченной. Сворачиваю в узкое ответвление коридора. Надеюсь, он приведет меня прямо к выходу. Если повезет, я сумею даже проскользнуть на улицу. Стены усыпаны дверьми через каждые пять шагов. Что может быть в таких маленьких комнатах? Ноздри улавливают запах гари. Похоже, кто-то неподалеку разжигает камин. Линия прохода резко переламывается надвое. Я оказываюсь на распутье. Налево или направо? Что ж, придется действовать наугад. С левого ответвления доносятся шаги. Черт. Вжимаюсь спиной в стену. Вдали слышен кашель. Если пройдет прямо – я спасена, свернет направо – мне конец. Кто знает, как они поступают с беглецами. Может, меня будут пытать. А у меня даже нет оружия. Шаги приближаются. Еще пара метров. Буквально прирастаю кожей к стене. Несколько шагов, шаг и… парень с пепельными волосами проходит прямо. По спине пробегает волна облегчения. Он меня не заметил. А это что за звук? Шум голосов прямо за дверью. Один голос узнать нетрудно. Блэквуд, но с кем он разговаривает? По тону голоса понимаю, что его собеседник явно недоволен.

– … неподходящее время. Она не готова.

– Другого выхода не было, сир, – защищается Блэквуд. – Произошло нападение. Все, что оставалось, увезти ее в безопасное место.

По голосу собеседника ясно, что этот мужчина намного старше Блэквуда не только по возрасту, но и по статусу.

– Ты взял на себя неоправданный риск! Нельзя подвергать ее такой опасности!

– Теперь она везде в опасности. Рано или поздно они снова придут.

– Думаешь, сейчас эта раненая девочка сможет осознать всю важность ее предназначения? Она напугана. Все, чего она жаждет, сбежать домой. Что нам с ней делать?

Это они обо мне? Придвигаюсь ближе к щели. В узком просвете вижу Блэквуда. Голова склонена, глаза смотрят в пол. Его собеседник, мужчина с седыми волосами, навис над ним, как статуя.

– Наша задача – сделать все, дабы завоевать ее доверие. Без доверия невозможен союз. Надеюсь, это не нуждается в объяснении.

– Конечно, – отвечает Блэквуд и спустя время добавляет: – Сир.

Похоже, мысль о «союзе» со мной ему не особо нравится. Я бы тоже не вынесла ни дня с тобой, Блэквуд, мерзкий ты грубиян и похититель девушек. Поэтому я должна убраться отсюда, пока не поздно. Иду к повороту, убеждаюсь, что за углом никого нет, и сворачиваю налево. Впереди прорывается свет. Главный холл, видимо.

– Куда-то собралась?

Блэквуд застает меня врасплох. Наверное, заметил меня у двери.

– Подышать свежим воздухом.

– Тебе не разрешено покидать комнату.

– Отпусти!

Он отдергивает руку и толкает меня вперед.

– Живо в комнату.

– Стойте!

Из коридора выныривает парень, тот самый, которого я видела пару минут назад.

– Милорд!

Это к кому он так почтительно обращается? К Блэквуду? Из него такой же милорд, как из меня королева Великобритании.

– Прошу простить, – его голова склоняется в поклоне, – Старейшина велел подготовить гостью к вечеру.

– Сейчас?

– До ужина всего несколько часов, сир.

Змеиный взгляд смеряет парня с ног до головы. На секунду мне даже кажется, что тому сейчас не поздоровится, но ничего такого не происходит. Спустя время Блэквуд показательно отворачивается, словно тот не достоин и капли его внимания. Кивок в знак благодарности, и спаситель ведет меня по коридору без малейшего намека куда. Правда, выглядит он довольно странно. Похоже, он изрядно нервничает.

– Ты кто?

Быстрый взгляд, волосы цвета пепла. Почему-то он внушает доверие, хоть я и вижу его впервые.

– Куда ты меня ведешь?

Он подводит меня к двери.

– Кто-то мне объяснит, что здесь происходит?

– Послушай, – он берет меня за плечи, но увидев мою реакцию, опускает руки. – Знаю, ты напугана, понимаю, но здесь нечего бояться. Никто тебя не тронет. Я не могу сказать больше. Мне за это влетит, понимаешь? Как и за ложь Верховному Жрецу. Поэтому, пожалуйста, иди в ванную и приведи себя в порядок, а потом я отведу тебя к Старейшине, хорошо?

Заставляю себя кивнуть и дергаю за ручку. Кто этот парень и с чего он вдруг так за меня переживает? Он рисковал, вырывая меня из лап Блэквуда, но зачем ему это? Ничего не понимаю, и с каждой минутой, проведенной в этом месте, все только запутывается сильнее. В крохотной ванной цвета топленого молока меня поджидает чистая одежда. Быстро умываюсь, быстро привожу в порядок лицо. Вообще все делаю быстро, не оттого, что есть куда спешить, а потому что хочу узнать, зачем я здесь.

– Я готова.

Парень окидывает меня взглядом и кивает в сторону коридора. Вопросов не задаю, от него я все равно не добьюсь ответов, но могу добиться от того, кто поджидает меня в банкетном зале. Мужчина. Учитывая морщины, я бы сказала, что ему за пятьдесят, но мягкие черты молодят на пару лет. При виде меня он вежливо кивает на свободный стул.

– Ты, надо полагать, проголодалась?

Качаю головой из стороны в сторону. Он улыбается.

– Прошу, не стесняй себя. В еде мы нужды не испытываем.

И правда. Стол битком забит. Закуски, сыры, мясо, фрукты. В конце столешницы, которая растянулась метров на пять, вижу даже фаршированную утку и красный виноград. Или это фазан?

– Или ты предпочитаешь что-то более утонченное?

Не успеваю оглянуться, как перед лицом материализуется тарелка. На самом деле, ее подал… не знаю, как его называть. Тот парень в странной одежде, которая представляет собой непонятное сочетание костюма с высоким воротом и сюртука. Видимо, здесь все так одеваются. Мужчина жестом приглашает начать ужин, но я не спешу брать в руку вилку. После того как Блэквуд силой привез сюда, у меня нет желания давать им повод себя травить. Кто знает, что скрывается под этой золотистой корочкой?

– Твои волнения не беспочвенны, но излишни, – морщинистая рука подносит вилку ко рту. – Спешу заверить, тебе не о чем волноваться.

На свой страх следую его примеру. Голодать – недопустимо, особенно если я собираюсь отсюда выбраться. К тому же отказ может восприняться как оскорбление. А я ведь не хочу оскорблять того, чей дом снизу доверху напичкан охраной? Утиный жир заполняет рот, наслаивая на язык вкус пряностей. Необычный вкус.

– Magret de canard à la sauce blanche, – отпивает он вино. – Утиная грудка в белом соусе – традиционное блюдо французской кухни. Мое любимое. Вкус раскрывается, ежели добавить…

– Вы ведь не о французской кухне меня позвали поговорить.

Мужчина прерывается, и я уже начинаю жалеть, что мой язык живет своей жизнью.

– Твое нетерпение допустимо. У тебя есть вопросы, которые жаждут отыскать ответы. Что же, я постараюсь их удовлетворить.

Мне не по себе от того, как он связывает слова. Краем глаза замечаю охранника у стены, еще двое – по обе стороны от двери. Среди них – Блэквуд, подпирает стенку, будто его главная задача – не дать ей упасть.

– Мое имя Кристиан Леблан, а это, – взмах руки на людей у стены, – мои подопечные. То, что я расскажу, мудрено уяснить, в разы сложнее – поверить, ибо вера исходит из понимания. Дабы достичь этого, ты должна откинуть предрассудки и навязанные с годами узы скептицизма.

Почему он так говорит? Ему что, сто лет?

– Я и мои подопечные представляем редкую касту сангвинаров, чья физиологическая особенность выделяет нас среди прочих. Сказанное касается генетической мутации, ошибок в структуре крови, кои обуславливают изменения работы организма.

Значение всех слов, которые он произнес, мне известно, но лишь по отдельности. Вместе они не говорят мне ничего конкретного.

– В нашем организме недостает ферматоницина, первенствующего вещества в структуре кровяных телец и прямого проводника гемоглобина. Недостаток гемоглобина порождает недостачу кислорода и, как результат, – кислородное голодание. Последствия подобного изъяна тягчайшие: спазмы, приступы, удушье и в конечном счете околеванец.

Выражение моего лица побуждает его добавить уточнение попроще.

– Смерть, – вино отправляется к морщинистому рту. – Посему наш организм не способен к самостоятельному существованию. Дабы обеспечить выживание, приходится идти на крайние меры. С незапамятных времен сангвинары используют инъекции, позволяющие на некоторую толику времени восполнить запас кислорода в клетках. Процедура простая, но рискованная, ибо для инъекции требуется не лекарство, а кровь.

– Кровь? – опускаю вилку на стол, она до сих пор почему-то была у меня в руке. – Животных?

– К несчастью, нет. Животная кровь бедна на ферматоницин, поскольку они используют иные способы насыщения кислородом. Посему от использования животной крови не много проку, ибо даже толики литров будет недостаточно для нужд взрослого сангвинара.

– То есть вы используете… чело…вве…ческую кровь? Как… вампиры?

– О нет, – белозубая улыбка разрывает неловкость, – вампиры – мифологические существа, в то время как мы настоящие и происходим из благородного рода сангвинаров…

Благородный род? Больше похоже на какую-то секту.

– …но мы предпочитаем называть себя сиринити. Инъекции человеческой крови – это не убийство или беспощадная забава, а способ выживания. Они наполняют клетки кислородом, позволяя организму сиринити выжить. Компликация в том, что эффект их недолговечен. Длительность зависит от силы организма. Некоторым потребно делать укол единожды в семь дней, иным – каждые два часа.

По спине пробегает дрожь не только от сырости в помещении, но и от его слов. Использовать кровь, да еще и человеческую? Они все здесь, похоже, свихнулись.

– Невзирая на риск, инъекция оказывает подлинно удивительное влияние, обновляет клетки, запускает процессы регенерации. Благодаря ей сиринити продлевают жизнь в буквальном смысле этого слова.

Точно секта. Авария, похороны, теперь – секта. Молодец, Блум. В этом месяце тебе точно везет.

– И где вы берете эту кр…

Язык запинается на слове, но продолжать и не нужно. Мужчина и так понимает, что я имела в виду.

– Бога ради, – взмахивает он рукой так легко, будто рассеивает невидимое облачко пыли. – Ты ведь не думаешь, что мы выкачиваем кровь из людей. За окном ведь двадцать первый век – век прогресса, вселенских упрощений и банков крови. Состоятельный человек, которому пришла блажь расширить свои владения, вполне может приобрести подобное учреждение для собственных нужд.

– Тогда зачем вы мне это рассказываете? Вы же не собираетесь…

– Ни в коем случае. Тебе, дитя мое, ничего не грозит. Здесь ты в безопасности.

Четверо охранников за спиной говорят об обратном. Говорю ему, что до сих пор не понимаю, почему я здесь. Блэквуду это не нравится. Я буквально чувствую, как напрягаются его плечи. Мужчина, наоборот, сдержан и терпелив. Как он сказал его зовут, Кристиан?

– Дело в том, что у нас с тобой много общего. Ты никогда не замечала, что ты не такая, как все? Твое мышление отличается, поведение выделяется – и это лишь поверхностные отличия.

– К чему вы клоните?

– К тому, дорогая моя, что ты не просто человек. Ты одна из нас.

– Не может быть. Я обычная.

– Не в традиционном соображении. Твоему организму не потребны инъекции, но важно не это. В твоих жилах течет особая кровь.

– Что не так с моей кровью?

– Как раз наоборот. Она идеальна. Дело в том, что…

Кристиан рассказывает мне, что у сангвинаров целых двенадцать групп крови, а не четыре, как у обычных людей. Каждая обладает уникальным составом, но самой редкой считается двенадцатая. Она настолько редкая, что ею обладали лишь два процента населения, но за годы все носители вымерли, кроме меня.

– Нет, – качаю головой из стороны в сторону, – у меня третья группа крови, третья положительная. Так написано в моей…

– …медицинской карте? Помнится, твоя мать была доктором?

Не нравится мне его тон.

– Хирургом.

– Да, точно.

Бокал приближается к тонким, как ниточка, губам, создавая неловкую паузу. Не нравится мне эта пауза, и он, и комната. Вообще это место не нравится. Я хочу домой.

– Что это за существо, завладевшее моей сестрой?

– Это моров. Тварь, жаждущая только одного – крови.

Он рассказывает мне о восстании, о столетней войне между кланами моровов и сиринити, о свирепых тварях, терроризирующих людей, и о том, как стражам удалось их сдержать, построив огромную стену, которая отделила мир людей от территории чудовищ. Мне вдруг вспоминаются слова дяди. Что он там говорил? Граница, врата… Не могу сосредоточиться. Слишком много информации.

– То, что ты видела, – уже не твоя сестра, а кровожадная тварь, которая пыталась и, я уверен, попытается еще заполучить твою кровь. Посему тебе не следует оставаться од…

– Она умрет?

– Думаю, теперь это зависит от тебя. Ты можешь помочь ей, себе и нам.

– Как я могу вам помочь?

– Твоя кровь может все изменить.

Глоток красного, и рассказ продолжает свое течение. С его уст звучат просто невообразимые вещи. О моровах, которым удалось прорваться в наш мир при неожиданной облаве на врата, их многолетней борьбе и лекарстве, которое может изменить ход событий. Насколько я понимаю, лекарство это способно вылечить сангвинаров от болезни, вот только каким образом, где его взять и как оно поможет сиринити в войне, понять я никак не могу. Впрочем, не только это.

– Почему бы вам, – перебиваю его рассказ, – просто не взять у меня кровь и не отпустить домой?

– Боюсь, все не так легко.

Он рассказывает о каких-то вратах, о землях, политых кровью, и о сложном механизме открытия, но я уже не слышу. Я перестала слушать пару минут назад, когда прозвучало слово «война» и «клан». Само слово клан подвергает сомнению весь его рассказ.

– …слишком затянулось. Мы априори обречены на по…

– Чего вы хотите? – не выдерживаю. – Мою кровь, мою клетку, ДНК? Что конкретно я должна сделать?

По его взгляду понимаю, что дальше не последует ничего хорошего.

– На плечи сиринити возложена нелегкая тягота – перебраться на Другую сторону и отыскать лекарство, и ты, моя дорогая, должна нам в этом помочь. Дело в том, что врата границы оснащены замысловатым механизмом, для открытия которого требуются образцы всех групп.

На языке так и вертится «возьмите мою кровь и оставьте меня в покое», но Кристиан улавливает ход моих мыслей.

– Мы могли бы взять образец твоей крови, но это не сработает. Прежде чем стражи доберутся до границы, кровь свернется, а этого допускать нельзя. Механизм не сработает. Это не поддается вразумительному объяснению, но дабы врата открылись, ты вместе с одиннадцатью иными стражами должна отправиться к границе.

– Куда?

– К моему прискорбию, месторасположение стены должно оставаться в тайне.

– Как долго? Когда?

Ни одного ответа.

– Открыть врата – это все, что от тебя требуется.

– Да, но где это?

И снова молчание. Нервы натягиваются до предела.

– К несчастью, это все, что я могу сказать. Ты должна поверить, что…

– Поверить? – голос срывается на хрип. – Во что? В существование уникальной касты людей, во все эти истории о войнах и вампирах, в то, что у меня в жилах течет редкая кровь?

– Я не питал надежд на то, что ты сразу пойдешь навстречу. Но все, что касается твоей крови…

– Моя мама была врачом. Она бы знала, если б у меня была редкая группа.

Его взгляд утопает в бокале. Что еще? Мои родители – инопланетяне, а я на самом деле выросла на Луне?

– Мне не хотелось затрагивать эту тему, – растягивает слова, словно старую затвердевшую жвачку, – но лучше ты узнаешь это от меня, нежели от кого-либо еще. Женщина, которую ты помнишь, не была твоей биологической матерью. Она была одной из двоих сиринити, приставленных к тебе для защиты.

Что он несет? Как он вообще смеет о ней говорить?

– Этого не может быть.

– Я бы покривил душой, сказав, что мне не тяжело раскрывать тебе подобные стороны твоей жизни.

Он все продолжает говорить, а я чувствую, каким тяжелым становится воздух. Вдыхаю его, словно через трубочку, и ловлю себя на том, что не перестаю мотать головой. Это все какая-то злая шутка.

– А как же папа? Он тоже ваш шпион?

– Нет, – вздыхает Кристиан, – Аарон был твоим биологическим отцом. После развода он повстречал иную женщину, благодаря союзу с которой появилась ты. Но, к моему огромному прискорбию, она скончалась сразу после родов.

– Что? Как это? То есть… как же Лорейн?

– Отец принужден был растить тебя самостоятельно, – продолжает Кристиан, не обращая на меня внимания. – Повстречав Лорейн, он, обремененный нелегкой судьбой вдовца, пожелал оставить это втайне, выдав ее за твою мать. Эмили была слишком мала и, по всей вероятности, не помнит о прискорбных событиях того времени. Она была и остается твоей сестрой по отцовской линии и единственным родственником.

Нет. Что за бред? Папа не мог умолчать! Он бы обязательно мне рассказал, что моя мама… Как можно лгать ребенку о таком? Ведь я всегда думала, я полагала… Оказывается, Лорейн – не вторая, а его третья жена? Или они не были женаты? Я совсем запуталась…

– Вы сказали, что приставили двоих. Кто второй?

– Не думаю, что сейчас подходящ…

Повторяю вопрос и ловлю на себе взгляд Блэквуда. Ему не по душе, что я обращаюсь к Старейшине подобным образом, но мне плевать.

– Кто второй?

– Николас Неймон.

Это уже слишком!

– Он сам вызвался на эту миссию. Но хочу тебя заверить, что…

– Что мои мама и дядя на самом деле чужие люди? Думаете, я в это поверю?

Чувствую, как слезятся глаза, и боюсь, что не смогу сдержаться. – Понимаю, с какими трудностями ты столкнулась, но хочу заверить, Николас и Лорейн обладали поистине пылкими чувствами к тебе и…

– Не смейте.

Пальцы дрожат, ногти впиваются в кожу так сильно, что проступают капельки крови. Зачем он это делает?

– … никогда не относились к тебе как…

– Хватит! Не смейте даже имя их произносить и тем более говорить, что они были чужими. Я в это ни за что не поверю! Как и во весь этот бред!

Вскакиваю со стула так резко, что он валится на пол, и уже мчусь к двери, но ее перекрывает фигура в черном.

– Отрицание – большее, на что я мог рассчитывать. Между тем у меня таилась надежда, что ты проявишь хоть каплю понимания, ежели не ради себя, то ради сестры.

Не могу пошевелиться. Хоть Блэквуд и не притронулся ко мне даже кончиком пальца, такое ощущение, что меня сковали цепями.

– Тебе необходимо время, дабы все уяснить, но когда ты будешь взвешивать все за и против, помни, что жизнь сестры впредь в твоих руках. Полагаю, будет лишним упоминать, что все услышанное не подлежит разглашению.

Взгляд Блэквуда просачивается через мое плечо. Стук металла о керамику за спиной, и он отступает в сторону. Двое охранников открывают дверь, и я уже мчусь по коридору. Каким-то образом мне удается найти комнату, в которой я очнулась. Воздух опускается на грудь каменной глыбой, когда я захлопываю дверь. Пульс на шее отдается с такой силой, будто вены хотят прорваться сквозь кожу. Боже, куда я попала? Во что меня втянули? Сажусь на кровать и подпрыгиваю от неожиданности.

– Все в порядке?

Мирилин, черт бы ее побрал. Когда она научится не появляться из ниоткуда.

– Что ты здесь делаешь?

– Старейшина просил передать тебе это.

Только сейчас замечаю на кровати одежду.

– Как прошел ужин?

– А ты как думаешь?

– Думаю, ты в замешательстве.

– Старейшина вампирской секты сообщил, что они уже сто лет борются с какими-то кровожадными тварями, а я, как последний представитель редкой группы крови, должна им помочь. «В замешательстве» – это мягко сказано.

– Понимаю, это сложно понять.

– Правда? А я что-то сомневаюсь.

Чувствую, что могу вспыхнуть, как спичка, облитая керосином, с минуты на минуту.

– Я хочу помочь тебе понять, что на самом деле…

– Да как ты не понимаешь? Меня уже тошнит от ваших объяснений! Я не хочу ничего знать ни о тебе, ни об этой кучке помешанных сектантов.

Она отодвигается, но не уходит. Словно ждет чего-то. Чего? Чего она от меня хочет?!

– Все не так, как кажется. Мы лишь…

– Вы убили его… Вы убили дядю.

– Конечно, нет! Он был одним из нас.

– Откуда мне знать?

– Сильвер, я клянусь, мы здесь ни при чем.

Сначала разговоры о вампирах, а после этого я должна поверить, что такие люди не способны на убийство? Они все это делают специально, хотят меня запутать, чтоб я потерялась и вообще ничего не понимала. Им просто нравится мучить людей.

– Это сделали моровы. Это они выследили твоего дядю и, возможно, сейчас выслеживают тебя.

– Нет никаких моровов! Вы это выдумали, чтоб меня запутать, заманить сюда и…

– Ты все видела. Как ты можешь отрицать?

– Я… – голова лихорадочно качается из стороны в сторону, словно на шее нет костей, – не знаю, что видела. Откуда мне знать, что это по-настоящему? Может, вы мне что-то подсыпали!

Она опускает руки мне на плечи. Говорит спокойно, как доктор психически нездоровому пациенту, который в любой момент может выпрыгнуть из окна.

– Твоя сестра пыталась тебя убить. У тебя рана на лодыжке.

Прослеживаю за ее движением. Багровое пятно расплывается на ноге полумесяцем.

– Это все было реально. И ты это знаешь, но боишься признаться.

– Почему я должна тебе верить? Я знаю тебя пару часов.

Руки соскальзывают с моих плеч.

– Думала, ты проявишь больше понимания, но ты даже не пытаешься. Без тебя нам не выжить.

– А что, если я не хочу понимать? Будете держать меня здесь, пока я не состарюсь?

– Что? Нет! Здесь ты не пленница, хоть и не можешь вернуться домой. Просто это опасно. Ты должна понять: все, что мы делаем, – это ради тебя.

– Я не хочу торчать здесь! Я хочу домой!

Мой крик окончательно выматывает ее.

– Тебе лучше отдохнуть.

Прежде чем успеваю открыть рот, дверь уже стучит о дверной короб. Господи, почему это происходит со мной? Неужели я недостаточно пережила? Последний месяц был напичкан событиями больше, чем весь прошедший год. Только два вечера назад я была дома. Все было нормально. Как так случилось, что картина благополучия рухнула за один день? А может, они правы и трещина пошла уже давно, только я об этом не знала? Нет. Они играют с моими чувствами. Они ненормальные. Как еще можно назвать людей, возомнивших себя вампирами? Или чем-то вроде них. Поверить в существование расы людей-вампиров, которым ради выживания требуются инъекции крови? Ладно. Опускаюсь на кровать. Допустим, подобная каста существует. Закрыв глаза, заложив уши и заклеив рот, я могу поверить, что это так. Но поверить в то, что мама и дядя мне чужие, не говоря уже о редкой группе крови, – это слишком. Они бы не стали мне лгать. Как вообще можно врать о таком? Дело ведь касается не мелкой лжи, вроде травки с приятелями. Речь идет о жизни человека, моей жизни! Нет, они не стали бы мне лгать, а папа не смог бы скрывать правду о маме. Я ни за что в это не поверю. Даже если эти люди тысячу раз спасут мою жизнь. Им нельзя доверять, никому из них.

Здесь оставаться опасно, но безопасно ли возвращаться домой? Что, если Эми так и не вернулась? Или еще хуже – вернулась. Если все это было лишь галлюцинацией (кто знает, что эти психи могли вколоть мне), и Эми сейчас в порядке. Должно быть, она в панике, обзвонила всех соседей. Наверное, они уже ищут меня. Как мне это объяснить? Понятия не имею, но точно знаю одно – мне нельзя здесь оставаться.

– Вам что-нибудь нужно?

Не успеваю открыть дверь, как перед ней вырастает фигура.

– Хотела убедиться, что я не одна.

– Вам не о чем волноваться.

Ни на секунду не оставляют меня без присмотра. Можно подумать, я какой-нибудь преступник. Кто вообще так обращается с гостями? Отмеряю шагами комнату, подхожу к окну. Возле здания не меньше троих охранников. Еще двое на подъездной площадке и двое у ворот. С такой охраной мне вряд ли удастся проскользнуть дальше входной двери. А что, если удастся? Куда бежать? В ближайший город? Искать телефон, просить о помощи прохожих? Господи, что угодно, лишь бы не оставаться здесь! Пока охрана начеку, у меня нет шансов. Лучше дождаться темноты.

Часы на тумбе отмеряют двенадцать. Выглядываю в окно – охраны нет, света тоже. Только два фонаря возле центральных ворот. Отлично. Переодеваюсь в свою одежду, платье оставляю на кровати. Не хочу, чтоб что-нибудь напоминало об этом месте. Осторожно приоткрываю дверь. Никого. Можно идти. Ночью свет внутри горит не так ярко. Приглушили до максимума, словно не хотят, чтоб кто-то вроде меня ночью шастал по коридорам. Коридор, холл, лестница, второй этаж. Прохожу мимо дверей-близнецов, наугад дергаю ручки. Заперто. Наконец в конце коридора ручка одной подается, и дверь со скрипом проваливается в темноту. В лицо ударяет прохлада. В свете единственного окна проглядывается силуэт угловой кушетки, у ножек притаился кофейный столик. Книжный шкаф, комод, пара подсвечников. Похоже на кабинет. Открываю окно и выглядываю на улицу. Внизу виднеется силуэт охранников. Черт. Похоже, дом круглосуточно охраняется. И как мне отсюда выбраться?

– Решила подышать свежим воздухом?

У меня чуть сердце не останавливается. Уже представляю разгневанное лицо Блэквуда, но нет. Это всего лишь парень с пепельными волосами.

– Как ты меня нашел?

– Это моя комната. Так что это ты меня нашла.

В приоткрытой двери слева виден силуэт кровати. Книжные полки, комод со стопкой одежды, расческа, журналы. Как я могла этого не заметить? Хотя в потемках комната действительно выглядит нежилой.

– Расслабься. Я никому не расскажу, но при одном условии. Если ты прогуляешься со мной.

– Прогуляться? Куда?

– Поверь, здесь есть на что посмотреть. Ты ведь целый день сидела взаперти. Не пора ли освежиться?

Это правда, так и быть. Этот парень – единственный, кто вызывает у меня если не доверие, то хотя бы не неприязнь. Он мог бы меня уже давно сдать, пожелай он этого. И он прав. Я не выходила за пределы стен этого мрачного здания уже… Да, в общем-то, никогда. Любопытно увидеть, что снаружи.

– Идет.

Лабиринт змеиных закоулков, и мы выходим в сад. В жизни не видела подобной красоты. Живые изгороди образуют непрерывный лабиринт. Вокруг статуи, фонтаны, кустарники, клумбы. И повсюду белые цветы. На стенах, у подножия статуй. Белый снег, белые цветы. Похоже на чайные розы, но ведь сейчас зима, не так ли?

– Это камелии, – словно услышав мои мысли, отвечает парень. – Дивные цветы. Расцветают в разгар зимы. Никакие морозы не в силах их придушить.

Мысль о бегстве колет в спину. Теперь, когда я снаружи, мне ничего не стоит убежать, только куда. Сад кажется бесконечным.

– Я не знаю твоего имени.

– Прости, грубо с моей стороны. Я привык, что все здесь знают друг друга. Меня зовут Уильям, можно просто Уилл.

– Сильвер.

– Я знаю.

Пара секунд, и он уже мчит в другой угол сада к лабиринту.

– Сюда!

Следую за ним и поражаюсь размахам лабиринта. Кажется, кустарники раскинулись на добрые десятки километров. Стены в два раза выше меня. Отсюда точно не убежать. Поворачиваю за угол и нахожу Уилла возле статуи с цветами.

– Ты не похож на сумасшедшего.

– Сочту за комплимент.

– Извини, просто… ты вроде нормальный парень. Как ты здесь оказался?

– Это долгая история.

– Мы вроде не спешим.

Парень отвечает не сразу, очевидно, думает, стоит ли делиться со мной столь сокровенной информацией.

– Эти люди не такие плохие, как тебе кажется. Они приняли меня к себе, дали еду, одежду и кров. Это дорогого стоит, поверь.

– Может, они не все такие замечательные, как тебе кажется.

– Упрямая до мозга костей, – улыбается он. – Как Николас и говорил. Я думал, он несерьезно. Теперь понимаю, он говорил в буквальном смысле.

При упоминании дяди внутри все леденеет.

– Ты знал моего дядю?

– По-твоему, кто привез меня сюда? – он шагает вглубь лабиринта. – Это были суровые времена. Вторая мировая, испанка. Страна трещала по швам, а люди выживали как могли…

– Стой, – перебиваю. – Вторая мировая? Ты ведь не можешь этого помнить. Сколько тогда тебе лет?

– Немного больше, чем кажется, – поворот за угол, и он продолжает: – Мой дом был разрушен во время войны. Я жил на улице, еды не было, денег тоже. Я был на грани, когда ко мне на улице подошел мужчина. Он сказал, что даст мне еду и кров в обмен на доверие, – он делает паузу, словно мысленно возвращаясь в тот момент. – Я согласился. Думал, он отвезет меня в приют, а это в любом случае лучше, чем умирать на улице. Но он привез меня сюда, к таким же людям, как и я. Людям, которые понимают меня потому, что сами столкнулись с подобной проблемой. Людям, которые знают, каково жить на улице, когда нет ни еды, ни шанса раздобыть кровь до того, как случится приступ. Людям, которые, как и я, вынуждены были собирать кровь умерших, рискуя умереть либо от инфекции, либо от испанки. Он дал мне намного больше, чем дом. Он дал мне семью.

С трудом перевожу дыхание. Мысль о дяде будоражит затягивающуюся рану, но это не та боль, которая заставляет тебя лить слезы, выкручивая наизнанку. Это приятная боль, боль воспоминаний.

– Старейшина не желает тебе зла. Он хочет уберечь всех от опасности.

– Посылая меня в отрезанные от цивилизации земли, кишащие тварями?

– С чего ты взяла? – он мотает головой. – С момента возведения стены прошло лет сто, а значит, моровы, оставшиеся там, вымерли.

– Правда?

– Всех людей эвакуировали за стену, скот выгнали. Запасы крови у моровов истощились лет восемьдесят назад. Так что тебе не о чем переживать.

Его слова меня немного успокаивают, но лишь слегка. Почему-то мне слабо верится, что эта затея такая уж безопасная.

– Все настолько серьезно? – решаю изменить тему. – Я про вашу болезнь.

– Ты даже не представляешь.

– Но ведь есть и положительные стороны. Тебе больше семидесяти, а ты выглядишь лет на двадцать. Многие люди мечтают о таком.

– И, как и любой сказке, за дар приходится платить.

– Ты о чем? Разве делать инъекции так сложно?

– Сильвер, все не так просто. Приступы не просто проходят, они убивают, а если не убивают, то изнуряют. Кислородное голодание может лишить тебя рассудка, даже если ты выживешь. Нам приходится постоянно носить с собой пробирки. Не взял шприц – считай, ты труп. Некоторым нужна инъекция каждые два часа. Два часа, понимаешь? Эти люди, – его рука обводит стены здания, – никогда не покидали поместья, боясь, что не успеют сделать инъекцию. И то, что они проживут на пятьдесят лет больше, ничего не даст, ведь они никогда отсюда не выйдут.

Как несправедливо. Если верить его словам, эти люди вынуждены страдать, и все из-за моровов. Они испортили их жизнь, испортили мою. Как же Эми? Неужели она останется монстром до конца жизни? Нет, она это не заслужила. Должен быть способ вернуть ее, если она еще не лишилась рассудка.

– Что такое?

Он останавливается. Наверное, у меня ужасная гримаса на лице, раз он смотрит на меня как на раненого котенка.

– Волнуюсь за сестру. Боюсь, что не успею ей помочь. Думаешь, она уже…

– Вполне, но есть шанс, что обращение не завершено.

– Как это вообще происходит? Разве можно просто изменить сущность человека?

– Никто не говорит, что это просто, но возможно. Понимаешь, кровь моровов как яд. Она изменяет человеческое ДНК. Организм начинает бороться с момента ее введения, но если он слаб, человек превращается быстрее. Фактически его клетки отмирают, а их место занимают клетки моровов. То есть человек как бы жив, но на клеточном уровне мертв.

Может, поэтому медики предположили, что дядя Ник был мертв целую неделю? Потому что его клетки отмерли в результате действия крови моровов?

– Извини, но мне сложно в это поверить.

– Я знаю, что в глубине души ты не веришь ни единому слову. Но перед тем, как ты пошлешь все подальше, хочу тебе кое-что показать.

– Что это?

Конверт, пожелтевший. Бумага явно долго хранилась.

– Открой.

Достаю выцветший лист, свернутый пополам. Похоже, это письмо. Я уже видела эти завитушки над буквой «Д». Господи…

– Это почерк…

– Лорейн Стивенсон, твоей мамы.

Не могу поверить. Кажется, эти буквы нереальны. Такие старые, такие хрупкие, словно готовы рассыпаться на глазах.

– Она хотела, чтоб я передал его тебе, когда придет время. Думаю, этот момент настал. Я буду неподалеку.

Я даже не замечаю, как он уходит, потому что все мое внимание приковано к буквам, выведенным на клочке ничего. И это «ничего» вмиг становится для меня самым ценным в мире.

Дорогая Сильвер. Когда тебе в руки попадет этот конверт, меня уже не будет. Я пишу это письмо не для оправдания, а чтоб осветить тот мрак, в котором ты сейчас оказалась. Знаю, ты считаешь, что все выдумки, но это правда. Сиринити существуют, моровы существуют. Я надеюсь, вы никогда не встретитесь, но если это все-таки произойдет, ты должна быть к этому готова. Сангвинары – несчастные люди. За долгие годы они претерпели много страданий. Их презирали, отождествляли с демонами, забивали кольями, сжигали на кострах только из-за болезни. Чтоб обезопасить себя от нападок людей, сангвинары ушли далеко в Блу-Маунтинс, где в горных долинах основали первый город, Аравию. После основания поселения жизнь наконец-то обрела желанную стабильность. Пока в один вечер все не изменилось. Частью сангвинаров овладела жажда крови, и единственным их желанием стало свергнуть человечество. Так появились моровы – безжалостные, жадные существа, не знающие пощады. Они разрушают все на своем пути, поглощают жизни, и единственный способ их остановить – найти лекарство. Я не вправе тебя просить, но без твоей помощи нам не победить.

Знаю, ты укоряешь меня за то, что скрывала правду твоего происхождения. Хотелось бы сказать, что это было ради тебя, но это неправда. Я хотела вырваться из цепей сангвинаров, получить шанс на новую жизнь, и мне это удалось, с твоей помощью. Прошу, не вини отца за сокрытие правды о твоей биологической матери. Он сделал это, чтобы защитить тебя. Я люблю тебя, Сильвер, как родного ребенка, потому что ты всегда была им и останешься. Не важно, какая в твоих жилах течет кровь, важно кто ты и кем станешь. Ты особенный ребенок. И, как всем особенным людям, тебе уготовлена нелегкая судьба. Я не прошу поверить мне, Старейшине или сиринити. Я прошу подумать. Не отрицай все, что они скажут. Не запирайся в сундуке страхов, как ты это всегда делаешь в трудные моменты. А подумай. Уверена, со временем ты примешь правильное решение. Не потому что кто-то велел так сделать, а потому что так считаешь Ты. Твое решение в любом случае будет верным, потому что оно твое, и никому кроме тебя не подвластно.

С любовью, Мама

Как я ни старалась, к концу третьего абзаца слезы уже бегут по щекам. Поверить не могу. Она обо мне не забыла. Никогда не забывала и даже думала наперед, в то время как я не могу думать даже о настоящем. Мама всегда меня поддерживала, даже когда все отворачивались. Кто я такая, чтоб пренебрегать ее последней волей? К тому же я просто обязана помочь Эми, ведь кроме меня у нее больше никого нет. Как и у меня. Она – все, что осталось от моей семьи, и родство по отцовской линии не меняет положение вещей. Она останется моей сестрой, что бы ни случилось. Кроме того, если вся эта история с лекарством правда, я могу помочь не только Эми. Я могу помочь сотням жизней. Разве это не стоит того, чтоб хотя бы попытаться? Ты всегда можешь вернуться домой, закрыть окна, запереть двери и забыть обо всем. Но смогла бы ты потом спокойно жить, зная, что упустила? Думаю, мы обе знаем ответ.

– Уилл? – пепельная копна выныривает из-за угла. – Я помогу вам найти лекарство.

****

Если бы мне сказали, что осенние каникулы я проведу в поместье с кучкой людей, считающих себя спасителями мира, я бы врезала ему по голове альбомом. Кто мог подумать, что все действительно будет так, а ведь я надеялась провести это время наедине с диваном и всеми сезонами «Остаться в живых». Итак, если верить сиринити, мир разделен на две части: Нашу сторону, или мир людей, и Другую, на которой заперты кровожадные твари, которых они называют моровами. Чтобы обезопасить человечество и избежать массового истребления, сиринити удалось запереть моровов на Другой стороне, построив между мирами огромную стену. Но некоторым удалось прорваться, и теперь они терроризируют цивилизованный мир, убивая невинных людей. Существует лекарство от болезни сангвинаров, которое, по словам Кристиана, осталось по ту сторону стены во время большого набега (неожиданного нападения моровов на врата с целью их разрушения). Оно способно излечить сиринити от их ужасной болезни, но ищут они его не только для этого, а для того, чтобы ослабить моровов и закончить войну. Так они смогут вернуть тварям человеческое обличие и положить конец долголетнему кровопролитию. Задача сиринити – добраться до границы и найти лекарство. Моя задача – помочь открыть врата.

Вроде все просто, но голова до сих пор идет кругом. Проще было бы истребить моровов без поиска сказочного лекарства, но сиринити оно тоже нужно. К тому же силы между ними не равны. Из-за неконтролируемого потребления крови, эти твари гораздо крепче и проворнее, поэтому победить их в честной схватке невозможно. Запутанная история, не правда ли? Но мне придется во всем разобраться.

Проводив Изи на поезд к отцу в солнечную Флориду (ее родители давно в разводе), мне ничего не оставалось, как собрать вещи и дать Уиллу увезти меня в фамильное поместье Леблан. За подготовкой ко Дню памяти в академии никто даже не заметил, что я пропустила два последних днях перед каникулами. Поэтому я с чистой совестью могу пуститься во все тяжкие. Кристиан обрадовался моему решению, но сказал, что с поездкой придется повременить. Нужно пару дней для подготовки, ведь «нас ждет полон опасностей путь». Я не протестую, ведь это шанс изучить окрестности. Все-таки не каждый день выпадает возможность пожить в фамильном доме восемнадцатого века. Сложно подобрать слово для здания размером с квартал, в котором помещается две сотни людей, но все зовут его просто «поместье». Десятки спален, пять приемных, банкетный зал, собственная библиотека и холл, в котором можно проводить королевские балы. Здесь есть все, что нужно для жизни, но для его жителей шик – это не главное. Главное – безопасность. Мне было бы нереально разобраться во всех этих змеиных коридорах. К счастью, есть человек, который с радостью взял на себя роль моего гида.

– Это главный холл, справа кабинеты, слева – гостиная. А вон там, – палец Уилла устремляется в угол, – у нас кухня. Не советую заходить туда раньше завтрака, повара жуткие зануды. Могут и тарелкой запустить. А здесь, – он кивает в сторону двери, – комнаты отдыха. В них ты можешь отдохнуть от проблем насущных, ну, или сыграть партию в дартс, если не боишься, что Лим уделает тебя в два броска. Карточный стол, шахматы, маджонг, бильярд – здесь есть все, чтоб не дать тебе умереть со скуки. Я предпочитаю бильярд, хотя Марена говорит, что игрок из меня никудышный.

Киваю и иду дальше. Кивать – это все, что я успеваю, потому как переговорить Уилла мне не по силам. Он чем-то напоминает мне Изи. Хотя когда скучаешь по человеку, любой будет его напоминать, даже если они совсем непохожи.

– А здесь… Нет, сюда лучше не соваться.

– А что там?

– Кабинет Старейшины. Он не любит, когда его беспокоят, так что…

Встречаться с Кристианом сейчас не особо хочется. Предпочитаю вообще меньше показываться ему на глаза.

– Кстати, нужно тебя со всеми познакомить. Ты ведь никого не знаешь? – он бросает взгляд на запястье. – Сейчас два часа. Они должны быть в комнате отдыха.

Когда мы доходим до двери, у меня дрожат колени. Не оттого, что мы прошли весь первый этаж, а от предвкушения. Знакомство с новыми лицами всегда вызывает у меня трудности. Надеюсь, все пройдет нормально.

– Народ, внимание, хочу вас кое с кем познакомить!

Дюжина лиц поворачивается на голос Уилла. От такого количества незнакомцев в одном помещении дискомфорт нарастает до размеров штормовой волны. Установившаяся тишина сгущает и без того тяжелый воздух. Наконец, мужчина, сидевший за письменным столом, подходит к нам. Мне не нравится его надменная походка.

– Так это она, Двенадцатая? Что-то она мелковата.

Я словно врастаю ногами в паркет и становлюсь еще меньше. Если бы не Уилл рядом, меня бы уже и след простыл.

– Это Скретч, Верховный Страж. Не переживай, для него все «мелковаты».

– Я думал, носители такой редкой группы выделяются исключительной внешностью. А к нам привели Дюймовочку.

Тишину прорезает пара смешков, заставляя меня вжаться в пол еще сильнее.

– Эй, полегче. Она под попечительством Верховного Жреца. Забыл?

Скретч переминает пальцы и возвращается к письменному столу.

– Верховного Жреца?

– Он привез тебя в поместье. Забыла?

Блэквуд – Верховный Жрец? Трудно поверить, что он здесь важная птица.

– Что это вообще значит?

Не успевает Уилл открыть рта, как девушка в углу его перебивает.

– Верховный Жрец – попечитель Верховного Совета, глава стражей и правая рука самого Старейшины. Ты должна была это знать до того, как переступила порог поместья. Или наши традиции для тебя – пустой звук?

– Это Пейшенс, – отмахивается Уилл. – Можешь делать вид, что ее здесь нет. Остальные так и делают.

Только Пейшенс, похоже, с этим не согласна. Ее поведение, одежда – все буквально пропитано желанием притянуть к себе внимание. Не говоря уже о волосах цвета спелой вишни.

– Дельный совет, Уилл.

Парень с кольцом в носу протягивает мне татуированную руку.

– Я Лим, а это моя сестра Марена.

За его спиной показывается девушка с такой же стрижкой, татуировками, пирсингом и… Эй, да они одинаковы!

– Вы одинаковы. Невероятно, – они переглядываются между собой. – То есть… это круто. Иметь брата или сестру, похожего на тебя.

– Спорное утверждение, – вскидывает брови Марена.

– Это точно, – соглашается Лим. – А у тебя есть сестра или брат?

При виде моего лица Марена пытается загладить оплошность брата.

– Он не хотел. Мы слышали, что случилось с твоей сестрой. Это ужасно. Правда, Лим?

Она незаметно (ну, или почти) пихает его локтем.

– А, да. Ужасно. Что тут скажешь, не повезло.

– Что ж, продолжим, – Уилл поворачивает меня к креслу. – Это Тори. Она у нас молчаливая, но слышит за пятерых.

Девушка машет мне рукой, отвечаю ей тем же. Парень за бильярдным столом разбивает кипу шаров.

– Это Сэт.

Высокий блондин пожимает мне руку. Его манера держаться в стороне мне по душе.

– Рад знакомству. Наверное, сложно влиться в мир, где все кажутся незнакомцами.

– Некоторых я уже знаю. Мирилин, Уилла и Блэквуда.

Его глаза округляются.

– Лучше тебе его так не называть.

– Почему?

– Верховный Жрец не терпит нарушения правил и любит наказывать тех, кто ими пренебрегает.

Каких правил? Не называть его по имени? Как мне еще его называть, Ваше Преосвященство? Может, еще поклон с реверансом отдавать при входе? Он не заслужил таких почестей. Имена градом сыплются на голову, а я и половины не успеваю запомнить.

– Шрадрик, Лори, Гарсия, Раквелл, Шон…

Уилл крутит меня в разные стороны, как марионетку, только успевай кивать. Но я даже этого не успеваю. Ни улыбнуться, ни поздороваться. Даже рассмотреть всех толком. Так много лиц, так много имен. Не уверена, что смогу хотя бы пару вспомнить. Кроме близнецов. Черные волосы с синими кончиками, татуированные руки и шея. Такое сложно не заметить. Еще и пирсинг над левой бровью у Лима. Или это Марена? Когда с губ Уилла срывается последнее имя, моя голова готова взорваться. Он это замечает, но лишь улыбается. Мол, ничего, привыкнешь. Утром он обещал кое-что показать, а пока я предоставлена самой себе.

Шесть гостиных, пятнадцать кабинетов, три музыкальных комнаты, две кухни, два обеденных зала и огромный прогулочный холл – и это только первый этаж поместья. От такого изобилия меня начинает мутить, и я хочу выйти на улицу, чтобы подышать воздухом. Но стоит только завернуть за угол, как я понимаю: на террасе кто-то есть. И этот кто-то не из тех, кого я хотела бы встретить в ближайшее время. Мирилин. После того как я обозвала сиринити чокнутыми, встреча с ней не сулит ничего хорошего, но я не решаюсь пройти мимо.

– Любуешься природой?

– Жду, когда группа вернется с ночного обхода.

– Откуда?

– С Майлз Сити. В последнее время там участились случаи обращения.

– О чем ты?

Она поворачивается к саду. После моего срыва она не такая общительная. Неужели мне силой придется вытягивать из нее объяснение?

– Может, объяснишь?

– Тебя ведь не интересует жизнь сиринити?

Так и знала, что в этом все дело.

– Слушай… тогда вечером я наговорила лишнего. Я не хотела тебя обидеть.

– Знаю, – кивает она, – на тебя много свалилось. Я не в обиде.

– Расскажешь об обходе?

– Все дело в моровах, – она пододвигается ближе, – раньше они просто убивали, но сейчас все чаще обращают людей.

Массовое превращение в чудовищ? К такому я не была готова.

– Это началось шесть лет назад, тогда мы впервые обнаружили нового морова. Мы знали точно, потому что это был один из местных.

– Но зачем и как?

– Моровы используют кровь для создания себе подобных, только обращением это назвать нельзя. Скорее, отравлением.

Эми. Вот почему она стала такой. Ее отравили. И дядю.

– Кровь моровов – это яд. Она настолько насыщена ферментами, что попросту травит организм, меняет саму ДНК человека. И это хуже смерти. Это как вирус, который мы пытаемся остановить.

Мирилин рассказывает, что моровам, прорвавшимся за стену, удалось взять под контроль голод и сохранить человеческий облик. Это правда. Ведь я видела морова. Дядя Ник. Не знаю, как давно его заразили, но больше он был похож на человека, а не на тварь из рассказов Кристиана.

– Но, – решаю уточнить, – как моровы оказались за стеной? Неужели она не должна была остановить их?

– Должна, – кивает Мирилин, – но ты ведь не думаешь, что они сидели, сложив руки, и ждали, когда мы отрежем их от цивилизации? Еще на этапе строительства началось массовое бегство. Моровы быстро сообразили, что их ждет за стеной, и расползлись по стране. Сиринити всячески пытались противостоять побегам, но все атаки отбить было невозможно.

– И теперь вы выслеживаете тех, кому удалось сбежать?

– Да, именно этим мы и занимаемся, – она опирается о край балюстрады. – Мы сражаемся. Каждую ночь отправляем группу захвата в город, вылавливаем тварей и истребляем, чтоб спасти тех, кому уготовлена лучшая жизнь.

Получается, сиринити жертвуют своей жизнью на благо других, в то время как «другие» даже не догадываются об их существовании. Каждый день они встают с кровати, зная, что этот день, возможно, станет последним. Ведь если не моровы, их может убить болезнь. Достаточно пропустить инъекцию. И этих людей я звала сектантами? Да в них больше человечности, чем в людях.

– Блэквуд тоже патрулирует?

Не знаю, зачем я спросила, но то, как изменилось выражение лица Мирилин, заставило меня сто раз пожалеть о своем неконтролируемом языке.

– Верховный Жрец возглавляет патруль, но не всегда идет на обход.

– Почему?

– У него есть дела поважнее обходов с дежурными стражами.

Мне показалось, или я уловила нотку злорадства?

– Тебе он тоже не особо нравится?

– Поверь, он никому не нравится.

– Он так ужасен?

– Хуже. Я уж точно знаю.

– Знаешь? – сглатываю камень в горле. – То есть вы с ним…

– Он мой брат!

Камень проваливается куда-то в желудок, а то и еще ниже. Такого я точно не ожидала. Мирилин! Сестра Блэквуда? Но ведь они непохожи! Я имею в виду, эта маленькая скромная девчушка с короткими рыжими кудряшками и Блэквуд?

– Знаю, о чем ты думаешь, но это так. И вот что я тебе скажу. Представь худшее, что есть в мире… и это все равно будет в сто раз лучше его. Он не знает слов благодарности, никого не щадит, не ценит.

– А как же ты? Ведь ты его сестра.

– Не имеет значения. Он Верховный Жрец, ему все одинаково безразличны. Так что если тебе дорога жизнь, держись от него подальше.

Принимая во внимание те недолгие моменты, проведенные с Блэквудом наедине, можно с уверенностью сказать, что он далеко не подарок. Но ведь она его сестра. Кто, как не она, должна его надоумить? Но сейчас не это главное. Я должна знать врага в лицо.

– Мирилин?

– Да?

– Расскажи мне все, что знаешь о моровах.

И она рассказывает. От нее я узнаю, что у сиринити и моровов общие корни. Они походят из древнего рода сангвинаров – людей, больных сангморой. Сангмора – редкая генетическая мутация, из-за которой нарушена выработка красных кровяных телец (по крайней мере, я так поняла). В результате организм не получает достаточно кислорода, который разносится к органам вместе с кровью. Единственное лечение – инъекции крови.

В древние времена больных сангморой принимали за демонов, закалывали кольями и сжигали за то, что те пили кровь. Да, вам не показалось. Именно пили, ведь в те времена понятие инъекции было чем-то из области магии. Достать стерильный шприц было не по силам даже лекарю, что уже говорить об обычных людях, поэтому большинству приходилось пить кровь прямо из вены. Вот откуда все эти легенды о вампирах. И хотя у них общие корни, моровы сильно отличаются от сиринити. Все дело в их жажде. Бесконтрольное потребление крови превратило их в хищников, движимых инстинктами. Их рефлексы быстрее, а силы больше. По причине неравенства сил, сиринити решили раздобыть лекарство, которое поможет одержать победу и излечить тех, кто подвергся заражению моровами. Но есть и обратная сторона медали. За свою жажду моровы поплатились человечностью. Они не испытывают жалость, боль, обиду. Ими движет только одно чувство – голод. Конечно, Эми не была такой при нашей последней встрече, но она не родилась моровом. Ее организм борется с ядом, и пока этот процесс не завершится, я могу ей помочь. После рассказов Мирилин я искренне обрадовалась, что моровы за стеной давно вымерли. Не хотелось бы встретиться с ними лицом к лицу.

Но больше всего меня поразили слова Мирилин о Блэквуде. Почему родная сестра его презирает? За что его все ненавидят? И почему всякий раз, когда я пытаюсь что-то узнать, все говорят держаться от него подальше? Эти мысли долго не дают мне покоя, пока я разгуливаю по коридорам поместья. В этом каменном лабиринте легко заблудиться, но хуже то, что некоторые места идентичны. Как этот холл, который похож на холлы всех трех этажей.

Сворачиваю в коридор и утыкаюсь в стену. Тупик? Но я видела окна со своей комнаты. Подхожу ближе и замечаю дверь за занавесью. Потайная комната. Это уже интересно. Наверное, это башня с часами. Ее видно с подъездной площадки. Проход в стене выводит меня в помещение. Света нет, только пара лучей из дыр в потолке и единственного окна. Вижу какие-то механизмы, рычаги. Что это? Шестеренки, лопасти, зубцы повсюду. Вся комната – сплошной рабочий механизм. Каждое движение заранее продумано, каждый поворот – часть идеально составленной схемы. Скрип металла такой тихий, не громче моего дыхания. Наверное, кто-то их регулярно смазывает. Возле окна есть кровать, стол и кресло. Похоже, здесь кто-то живет. Подхожу к столу, перебираю пару шестеренок и вдруг замечаю одну интересную вещицу. Деревянная шкатулка. Большая шестеренка скрывает на крышке цветочный узор. Достаю из-под ворота медальон и прикладываю к шкатулке. Не может быть. Тот самый рисунок. Завиток в завиток. Но почему он здесь? Что это за шкатулка и как она здесь оказалась? Если она связана с тем, что говорил дядя, я обязана это узнать. Вдруг она подскажет… Ой! Шкатулка выскальзывает и летит прямиком в чьи-то руки. Мне требуется мгновение, чтоб осмелиться поднять глаза.

– Извини…

– Убирайся.

– Я не хотела ничего сломать.

– Я сказал: вон!

Желчь в голосе Блэквуда выталкивает меня к двери так быстро, что я даже не замечаю, как оказываюсь в своей комнате. Это была комната Блэквуда. Он живет в башне с часами. Более того, он за ними ухаживает, смазывает. Но главное не это, а шкатулка. На ней такой же цветок, как на медальоне. Вот почему он хотел забрать его. Он знает, кому он принадлежал. Но это лишено смысла. Дядя сказал, что медальон должен защитить меня. А Блэквуд меня ненавидит. Почему тогда дядя так сказал? Что ж, кажется, на одну загадку стало больше.

****

На лице Уилла сияет улыбка, словно сегодня утро Рождества и мы идем распаковывать подарки. Мне он нравится. Он милый и шутит постоянно. У меня такое чувство, что я его давно знаю. У вас никогда такого не было? Согласна, это странно. Лучше не буду об этом думать. Итак, сюрприз. Не знаю, куда Уилл меня ведет, но, думаю, это что-то впечатляющее. Я не ошибаюсь. Спустя десять минут передо мной открывается немыслимое по размерам помещение, высота стен которого сравнилась бы только с горным массивом. Белый потолок и стены сливаются в одно целое, только метровые окна показывают, что стена не бесконечная. На предназначение помещения указывают мишени, матрасы и деревянные манекены, расставленные по всему периметру. Уилл называет ее тренировочным центром, но, по-моему, это больше похоже на площадку для съемок фильмов. Слишком уж нереалистичными кажутся декорации.

Взять, к примеру, эту стену напротив, усыпанную холодным оружием. Кинжалы, мечи, мачете, даже нунчаки. И зачем стражам так много оружия? Ведь можно было бы просто обойтись парой пистолетов. Это было бы куда эффективнее. На мой вопрос Уилл улыбается, но не отвечает. Мол, сама увидишь. Вид тренировочного зала приводит меня в восторг. Оказывается, стражи обязаны тренироваться постоянно для поддержания формы. Большинство из них начало тренировки с детства. Детства! Дети изучают приемы владения мечом. Можете себе представить? Я нет. Мы подходим к бойцовской арене. В центре ринга – Марена и Лим. Кружат напротив друг друга, словно в медленном танце. На них снова эта странная одежда. Черный комбинезон с рукавами-митенками и воротом до самых скул. Спрашиваю об этом Уилла, он лишь пожимает плечами.

– Это стандартный боевой костюм. Все стражи такие носят. Тебе тоже выдадут.

Марена делает захват, и Лим уже лежит лицом в пол, проклиная ее последними словами.

– А почему ворот такой высокий?

Уилл объясняет, что это для защиты, так как моровы всегда цепляются в шею. На лице Марены горит ухмылка. Она довольна собой, но больше всего, кажется, ее радует возможность поиздеваться над братом. Что с нее взять. Все старшие сестры одинаковы. Лим сползает с ринга, держась за правый бок. Сбитое дыхание дает понять, что ему неплохо досталось. На его смену выходит рыжеволосый парень. Он был вчера в комнате отдыха. Личи, по-моему. Он настроен решительно. Принимает оборонительную стойку, но ни настрой, ни стойка ему не помогают. Перехват руки, удар в колено, выпад. Меньше чем за три секунды Личи оказывается на полу. Нужно отдать Марене должное. Она мастер своего дела. Пока все поздравляют ее с победой, мы на полпути в другой конец зала. Уиллу не нравится, что в зале с утра так людно. Он говорит, что ближе к полудню все уйдут обедать и можно будет расслабиться. Я соглашаюсь.

А пока можно развлечь себя глазами. Понаблюдать, как стражи дерутся на мечах, метают топоры и бросают металлический снаряд через весь зал. Некоторых я уже видела. К примеру, того парня на канате. Жаль, не могу вспомнить его имени. Но есть и те, кого бы я предпочла никогда больше не встречать. Например, Скретча, чья мрачная фигура с луком пачкает собой белизну стен. Или Блэквуда, занявшего весь восточный угол. Упражняется с клинком, уродуя и без того безобразный манекен. На нас не обращает внимания, но я-то вижу, как напрягаются его плечи, когда мы проходим мимо. Словно моя тень обжигает ему кожу. Мы обходим зал вдоль и поперек и даже не замечаем, как помещение пустеет. Как только в двери исчезает последний страж, лицо Уилла принимает непривычно серьезное выражение.

– Так, – начинает он. – Хватит тратить время попусту. Перейдем к делу.

– Что предлагаешь?

– Сегодня последний день. Вечером выезжаем. Предлагаю потратить его с пользой.

Я заинтригована. Его тон предвещает что-то интересное.

– Всему я обучить тебя не смогу, но краткий курс выживания мы осилить сможем.

Он снимает со стены с оружием кинжал и показывает мне.

– Всегда бери кинжал за рукоять и никогда не поворачивай к себе лезвием. Это может сыграть с тобой злую шутку.

Он приподнимает мою руку с клинком, показывая, как правильно держать.

– Как держать кинжал зависит от того, куда ты собираешься нанести удар. Снизу, – он опускает клинок острием вверх, – от большого пальца, для удара в грудь или шею. Сверху, – лезвие вздымается над его головой, – от мизинца, для удара в бок или живот. В случае с моровами лучше всего бить в шею.

– В шею, поняла.

– Кинжал должен быть при тебе всегда, куда бы ты ни пошла.

– Всегда носить с собой. Ясно.

Он хмурится. Похоже, понимает, что краткий урок владения оружием мне вряд ли поможет.

– Хорошо. А сейчас перейдем к практике, – скрежет металла, и у него в руках появляется еще один клинок. Можно подумать, он их из воздуха берет.

– Покажу тебе пару приемов.

Он торжественно вручает мне клинок, будто посвящает в тайный орден. Тяжелый, не то что охотничий нож, и больше раза в два. Вот только форма странная. Два тонких, как прутья, лезвия. Одно лозой обвивает другое, образуя подобие спирали. Интересно, все ли оружие сиринити такое… утонченное?

– Чтобы отразить атаку сверху, нужно перехватить правую руку, – он заносит кинжал над головой. – Во время атаки захватываешь запястье правой руки. Это поможет сдержать нападающего. Затем бьешь в шею, локтевой сгиб или колено. Главное, чтоб это было неожиданно.

Уилл приближается и заносит кинжал над головой. Внезапно замечаю в его глазах странный отблеск.

– У тебя что, линзы?

– Ах, это, – он потирает левый глаз, словно стряхивает пылинку, – так уж получилось, что природа наделила меня шикарными волосами в обмен на хорошее зрение.

Зато скромностью явно не обделила.

– Ну так что, попробуем?

Идея бить Уилла мне не нравится, но он старается ради меня. Стоит и мне немного постараться.

– Внимание, – кинжал приближается к моему плечу, – запястье.

Обхватываю его правую руку.

– Теперь отвлекающий прием.

Пока я раздумываю куда лучше ударить, лезвие уже застывает возле моей шеи. Сначала. Исходная, атака, удар между ребер. Неплохо, но слабовато, чтоб обезоружить противника. Я все-таки нетренированный боец. То же самое с ударом живот. А в шею в самый раз. Правда, я начинаю переживать, что ударила слишком сильно. Уилл отрицает, но ему все равно требуется минута, чтоб перевести дыхание.

– Уже лучше, а теперь с клинком, – он принимает стойку, – я буду нападать, ты – защищаться. Идет?

Киваю, хоть на самом деле понятия не имею, как вообще вести себя с этой штукой.

– Когда я делаю выпад, подними клинок вниз, блокируя атаку.

Он шагает вперед, я выставляю клинок, но, кажется, слишком высоко. Рука дрожит от непривычки.

– Нет. Сейчас покажу, – он обхватывает руками мои и опускает их на пару сантиметров, – так.

Чувствую, как неудобство разливается по щекам. Он слишком близко.

– Еще раз.

Он занимает позицию, делает выпад и… я его блокирую. Его клинок ударяется о мой. Звон металла неприятно бьет в виски, но все же я это сделала!

– Молодец. Еще раз.

Он нападает еще, затем еще. И с каждым разом у меня получается все лучше. Уверена, он мне поддается, но это все равно приятно. Чувство уверенности оттого, что можешь себя защитить, приятно. Ощущение металла в руках вызывает у меня неподдельное восхищение, которое усиливается потому, что клинок поддается. Он становится послушным, удобно ложится в руке, словно для нее и был сделан. Ничего подобного не испытывала. Последний выпад Уилл делает снизу, чтоб застать меня врасплох. Не получается. Я блокирую эту атаку тоже.

– А ты молодец, – выдыхает он. – Учишься налету. Скоро будешь драться не хуже стражей.

Не могу сдержать улыбку. Знаю, он мне льстит, но все равно приятно.

– Тебя это забавляет?

Голос Блэквуда застает меня врасплох. Я думала, он давно ушел.

– Тренировки кажутся тебе забавными?

– Нет. Я просто…

– Защищайся.

Не успеваю опомниться, как клинок устремляется прямо на меня. Еле успеваю блокировать атаку.

– Что ты делаешь?!

Его удары не похожи на выпады Уилла. Они в десять раз сильнее и раза в четыре быстрее. Лезвие так и дрожит у меня в руках. Теперь я точно уверена, что Уилл мне поддавался.

– Хватит!

– Почему? Ты ведь хотела быть одной из сиринити. Давай сражайся.

Он бьет сильнее и сильнее, пока я не выпускаю оружие из рук. Но даже это его не останавливает. Выпад – и клинок оставляет кровавый след на моей руке.

– Защищайся.

Очередная атака, алое пятно на предплечье.

– Не могу!

– Что такое? Тебе больше не весело?

Удар слева, выпад, и я прижата к стене. Легкие горят. Не могу… дыш…

– Я не… – лезвие врезается о мою шею, – могу…

– Моровы не ждут, пока ты будешь готова. Они просто нападают и не отступают, пока жертва не будет мертва.

Не могу дышать. Чувствую, как лезвие врезается в кожу.

– Хватит, пож…а…луйста.

Рывок – и давление обрывается. Я валюсь на пол. Грудная клетка горит от недостатка кислорода. Кажется, я сейчас задо…

– Ты не сиринити и никогда не будешь. Ты идешь на Другую сторону только из-за своей крови. Без нее ты всего лишь закуска. Твоя задача – не путаться под ногами, а не сражаться. Поняла?

Он устремляется к двери, оставляя меня на полу, слабую и дезориентированную. Вижу приближающуюся фигуру Уилла.

– В мой кабинет.

– Но сир…

– Это приказ.

Уилл смотрит на меня, затем на Блэквуда. Вижу, как ему нелегко. Он хочет помочь, но не может. Потому что есть приказ, а он не может ослушаться Верховного Жреца. Даю понять, что все в порядке. Он должен, я понимаю, поэтому не обижаюсь. Сама как-нибудь справлюсь.

****

Семь вечера, а я до сих пор не готова к отъезду. На самом деле, мне и готовить-то нечего. Поэтому когда Мирилин стучится в дверь, я тяну до последнего, пока ее голова не просовывается в щелочку.

– Выезжаем через полчаса.

На кровать опускается походный рюкзак. Судя по звуку, тяжелый.

– Снаряжение и тренировочный костюм. И еще, – она опускает на подушку шарф, – думаю, тебе пригодится.

Когда я спускаюсь, на подъездной площадке уже настоящий ажиотаж. Полсотни стражей загружают вещи в багажники двух внедорожников. Мне требуется пара минут, чтоб понять – здесь все. Все сиринити, живущие в поместье. Молодые, старики, дети. Даже те, кто, как видно по оттенку кожи, нечасто покидает свою комнату. Неужели все пришли проводить нас? Невероятно. Некоторые подходят ко мне, желают удачного пути. Другие – молча кивают мне вслед. Некоторых я уже видела. Например, Пейшенс – девушку с волосами цвета вишни. Такая хмурая и вечно недовольная. Ее взгляд трудно не заметить. Будто кирпичом по голове. Прямо как у Блэквуда. Они, случайно, не дальние родственники? Хотя вряд ли на двоих в семье хватило столько яда. Вижу Мирилин. Она в багажнике внедорожника. Направляюсь к ней, но Блэквуд перерезает мне дорогу. Проходит мимо, закидывает сумку в багажник. Делает вид, что меня здесь нет. Будто почувствовал, что я о нем думала. Ну и ладно. Так даже лучше, лишь бы не бросался на меня с кинжалом. Иногда я все же чувствую на себе его взгляд. Холодный, ржавый, как крышка консервной банки, отсыревшая под проливным дождем. И такой же острый. Так смотрят на человека, приговоренного к пожизненному за убийства детишек или на дождевого червя. Хотя последнее более точно подходит. А в академии еще говорят, что я чокнутая. Бросаю рюкзак на кучу в багажнике, когда слышу шаги сзади.

– Это тебе.

Девочка протягивает мне что-то в раскрытой ладони.

– Мне он приносит удачу и тебе принесет.

Камень в виде полумесяца. Странный амулет, но если он действительно приносит удачу, он мне понадобится. Не успеваю и рта открыть, как за ее спиной вырастает Марена.

– Кити, не доставай Сильвер. У нее и так забот хватает.

Она подталкивает малышку в спину, и та растворяется в толпе.

– Это ваша сестра?

– Так заметно?

Губы Марены расплываются в улыбке. Видимо, мысль, что у нее есть не только противный брат-близнец, но и сестра, ей приятна. Вещи загружены, машины готовы к отъезду. Но только я собираюсь забраться в салон, как Мирилин тычет в меня локтем. Показывает куда-то в сторону. При виде приближающейся фигуры я отступаю от машины.

– Что ж, момент настал. Надеюсь, ты готова к испытаниям, которые вам уготовила судьба.

Руки Кристиана, массивные, словно каменные глыбы, опускаются на мои плечи.

– Не стоит бояться.

– Я не боюсь.

Он улыбается. Видимо, тоже чувствует, как вены бешено пульсируют под его руками.

– Страх – это нормальная реакция. Не стоит его стыдиться, но и отрицать не нужно. Его нужно просто принять. Как бы ты ни отрицала, это путешествие важно не только для нас, но и для тебя. Оно изменит твою жизнь.

– Надеюсь.

– Ты очень храбрая, Сильвер. Об этом свидетельствует не только твое поведение, но и твой выбор. Пускай этот дар помогает тебе.

Не знаю, что ответить, поэтому просто киваю. Такого откровения я точно не ожидала. Можно подумать, он действительно за меня переживает. Стук дверцы, скрип оседающего снега – машина трогается с места. Наблюдаю, как тает в темноте силуэт поместья. У меня дурное предчувствие. Не знаю, что ждет меня там, за тысячи километров от цивилизации и прав ли Кристиан насчет моего происхождения. Но в одном, думаю, он не ошибается – это путешествие изменит мою жизнь.

Глава 3

Дорога в никуда

Я человек довольно скучный. У меня мало друзей, даже знакомых можно сосчитать по пальцам. Я не увлекаюсь джампингом, дайвингом, оригами. Не хожу на вечеринки, да и вообще редко хожу дальше своей улицы. Мои увлечения просты, интересы однообразны, времяпровождение – неизменно. И даже то, что я считаю весельем, другой посчитает прожиганием времени. И как, спросите вы, такой человек может быть носителем самой редкой группы крови в мире? Разве «редкий» не синоним «уникального»? Особый состав, особая кровь, особый человек. Но нет. Это не я. Определенно не я.

– Странная палатка.

Уилл обходит вокруг ссооружение на металлическом каркасе, больше напоминающее побитого слона, чем место для ночлега.

– У меня было мало опыта в подобных вещах.

Неудивительно. Последний раз я собирала палатку в лагере лет в двенадцать.

– Ничего. Опыт строится на ошибках.

– Судя по твоему сооружению, опыт будет бесценным.

Это Лим. Вижу его возле капота внедорожника. С ним Марена и Скретч. Выгружают экипировку. Мне не нравится, что с ними Скретч. Надеюсь, он не будет грубить, как при нашей последней встрече. Не понимаю, зачем все эти крюки и веревки. Уилл объясняет: чтоб добраться до границы, придется перейти через горы. Наверное, я должна их поблагодарить, что все продумали, но, честно говоря, пока не хочется. Перед отъездом Кристиан провел инструктаж. По его словам, лекарством владела некая Тара – провидица сиринити. По несчастливой случайности, она вместе с группой стражей оказалась в ловушке при облаве на врата и была заперта за стеной. Наша задача – добраться до стены, открыть врата и найти Тару (вернее, ее останки). Найдем ее – найдем и лекарство. Все просто, но почему-то мне это не нравится. Кстати, стражей, которые не успели перебраться за стену, сиринити называют падшими. Иронично, правда? Если бы я знала, что придется подниматься в горы, потратила последние дни на что-то полезнее экскурсии по окрестностям. На пробежку или зарядку. Хотя это вряд ли что-то изменило. Я не занималась спортом со дня окончания курса физкультуры в академии. Поэтому сейчас моя физическая форма оставляет желать лучшего. Мышцы устают, сухожилия натягиваются, что уже говорить об одышке. А ведь это только начало пути. Надеюсь, дальше будет легче.

Легче не становится. Наоборот. Природа решила, что выступы даются нам слишком легко и накалила обстановку, пустив в глаза снегопад. Теперь я понимаю, что чувствуют альпинисты, покоряя Эверест, хотя им еще сложнее. В конце концов, это всего лишь Блу-Маунтинс. Вечер. Настало время искать место для ночлега, а я уже еле волочу ноги. Усталость – слишком слабое слово, чтоб выразить все, что творится в моем теле. Во рту пересохло, легкие раздулись, мышцы натянулись и натирают, как наждачная бумага. Организм протестует против такой нагрузки, и я его прекрасно понимаю. Нечего было прогуливать занятия физкультуры мисс «я-лучше-посижу-на-лавке-запасных». Костер зажжен, палатки расставлены, и я с чистой совестью могу завалиться на спальный мешок. Все тянет настолько, что даже есть неохота. Но я все же заставляю себя поужинать со всеми. Ко вкусу походных консервов придется долго привыкать. Конечно, это не так плохо, как стряпня Изи, но и далеко не картофель фри. Как-то раз она хотела удивить нас с Майклом рецептом супа из морепродуктов, который увидела в модной передаче. Тогда я два дня провела над бортиком унитаза, а Майкл и все три. После этого я до сих пор не могу смотреть на моллюсков.

Все остальные к консервам неприязни не питают. Наоборот, едят живо и с аппетитом, будто с детства только этим и питались. Меня удивляет, что Блэквуда с нами нет. Любитель покомандовать и не следит за процессом трапезы. Странно. Немного порыскав глазами, нахожу его в тени, вдали от костра и ото всех. Словно и вовсе не с нами.

– А почему Блэквуд с нами не садится?

Лим с Мареной переглядываются. Уилл перестает есть, а Скретч бросает на меня такой взгляд исподлобья, что у меня комок поперек горла встает.

– Члены Верховного Совета никогда не садятся за стол со стражами, – объясняет Лим.

– Это тоже правило?

– Нет, но так не принято.

– Просто это как-то… не по-человечески.

– У нас здесь не посиделки у костра вожатых, – огрызается Скретч, – в бою нет места симпатии и состраданию. Хотя зная Верховного Жреца, вряд ли в поместье найдется человек, проникнувшийся к нему симпатией. И перестань называть Верховного Жреца по фамилии, если не хочешь, чтоб тебе влетело.

Пропускаю его комментарий мимо ушей. Не наступит того дня, когда мой язык повернется назвать Блэквуда «сиром». Уж лучше вообще онеметь. Марена с Мирилин о чем-то болтают. Позже к ним присоединяются Лим, Гарсия и даже Скретч. Но я их не слушаю, потому что никак не могу выкинуть слова Марены из головы. Странные у них традиции. Верхушка ужинает отдельно как аристократия. Мысль об этом должна рождать отвращение, но этого не происходит. При виде Блэквуда, сидящего вдали, как изгой, вся неприязнь к нему куда-то испаряется. Когда все тебя боятся настолько, что даже едят отдельно, это скорее грустно, чем отвратительно. Даже сестра не подходит, чтоб составить хоть какой-то отголосок компании. Конечно, он сам виноват в подобном отношении, но все же.

Двенадцать человек, один костер, три палатки. Лим, Сэт, Уилл, Шрадрик – в первой палатке. Блэквуд, Скретч, Раквелл и Тори – во второй. Гарсия, Мирилин, Марена и я – в третьей. Мысль о ночлеге в палатке не внушает особой радости, но к концу вечера мне становится все равно где, когда и как. Лишь бы занять горизонтальное положение и дать мышцам отдохнуть. Проснувшись посреди ночи, вдруг обнаруживаю, что настало утро. Как так? Но я только закрыла глаза, а снаружи уже стрелой пролетают огарки костра и складываются рюкзаки. Выползаю из палатки, разминаю руки-ноги, замечаю Уилла с Мареной. Они выкладывают оружие на землю.

– Разве за стеной до сих пор остались моровы?

– Это уж вряд ли. Сто лет ведь уже прошло.

– Тогда зачем вам так много оружия?

Уилл смотрит на Марену, словно она обязана ответить вместо него, затем нерешительно говорит:

– Всякое может случиться.

– А почему вы не пользуетесь огнестрельным оружием? Оно ведь практичнее.

– Насчет практичности можно поспорить, – Скретч обходит меня кругом. – Огнестрельное оружие нуждается в постоянной перезарядке, а на Другой стороне не так много пуль. Как только они закончатся, оружие бесполезно. К тому же перезарядка требует времени, которое в схватке с моровом может стоить жизни. Поэтому мы предпочитаем кинжалы, старые и надежные, – он останавливается перед моим лицом. – Так что держи свой кинжал наготове, Двенадцатая. Он может тебе пригодиться.

С его губ так и не сходит ухмылка. Будто мое незнание приносит ему буквальное физическое удовольствие. Больше со Скретчем я предпочитаю не общаться, если он сам не заговорит. Тогда у меня нет выбора. Не могу же я и его до конца путешествия игнорировать. Хватит с меня одного мрачного типа. Подъем. Снова взбираемся вверх по заснеженным склонам. Верховный Жрец впереди, остальные за ним. Замечаю, что только у него есть компас, который он всегда держит при себе, будто какую-то особую ценность. По ходу разговора Уилл называет Блэквуда коннетаблем[1], и я не без удивления для себя открываю, что он занимает не одну, а сразу две высокие должности: в Верховном Совете и воинстве сиринити. Неплохо для того, кто способен выжечь твои внутренности одним только взглядом. Не знаю, зачем понадобилось лезть на самую вершину и как это поможет выйти к границе, но вопросов не задаю, особенно тех, ответы на которые предпочитаю не знать. Ветер дует, как на севере, заставляя меня то и дело оборачиваться на хруст за спиной. Наверное, ветки не выдерживают.

В целом все не так плохо. Большая часть группы относится ко мне дружески (кроме Гарсии, ведь она почти ни с кем не общается), а вот со Скретчем приходится трудно, не говоря уже о Блэквуде, который меня на дух не переносит. И не меня одну. Человеческий род ему противен в целом. Один раз после привала Раквелл складывал рюкзак и забыл метательную звездочку (сюрикэн, как мне позже объяснил Уилл). И вот что ему сказал Блэквуд:

– Оружие – сущность сиринити. Тем, кто не умеет с ним обращаться, не место в отряде.

Я тогда еще долго метала в него взгляды.

– Можно было и повежливее.

На лице Мирилин мелькает ухмылка.

– Можно подумать, он знает, что это. Он Верховный Жрец и не должен заморачиваться такими мелочами.

Ее голос отдает металлом, будто она и вовсе не о брате говорит.

– Ты не одобряешь того, что твой брат Верховный Жрец?

Слово «брат» вызывает у нее странную реакцию. Если бы словом можно было дать пощечину, уверена, на ее щеке остался бы алый след.

– Это не мне решать.

– Зачем он тогда с нами пошел? Уверена, в поместье есть и другие лидеры.

– Есть, но только один из них был на Другой стороне.

Блэквуд был на Другой стороне? Моему удивлению нет предела. Я-то думала он здесь по приказу Кристиана. Оказывается, он единственный, кто знает дорогу. Сколько же ему лет? Ну почему из всех в поместье это должен быть именно он? Будто судьба насмехается надо мной, сталкивая нас спинами друг к другу.

– В любом случае я не могу ничего изменить.

Странно это слышать от единственного человека, способного повлиять на Блэквуда. Способного, но не желающего. Похоже, ей вообще плевать. Это странно. Он ведь ее семья как-никак. Как бы сильно я ни ссорилась с Эми, она останется моей сестрой. Другой у меня нет. У меня вообще больше нет родственников, кроме нее. Пока одна мысль тянет за собой другую, я изрядно отстаю от группы. С трудом могу разглядеть спину Уилла. Пытаюсь их догнать, но что-то не дает мне покоя. Мирилин. Я не видела, как она меня обгоняла. Эта мысль меня не отпускает. Решаю повернуть назад и за первым же холмом вижу ее, скрюченную на снегу. Тело занемело, рука судорожно сжимает горло.

– О боже… Помогите! Сюда!

Впереди лишь размытые силуэты. Слишком далеко.

– Мирилин, ты меня слышишь?

Ее рука дрожит, пальцы скрутило в спазме. Горло сжимается, выдавливая хрип. Она не может дышать!

– Скажи, мне что делать?

Рука тянется по земле, словно пытается мне что-то показать. Прослеживаю за ее взглядом и понимаю, чего она хочет. Сумочка! Она висит на краю обрыва. Наверное, там шприцы. Бегу к ней, но сбавляю скорость. Так скользко. Одно неловкое движение, и я могу оказаться на дне оврага. Аккуратно ползу к краю, тянусь рукой к кожаному ремню. Почти, еще чуть-чуть. Нога соскальзывает. Сумка катится вниз, а я еле успеваю удержаться на краю. Черт! Бегу обратно к Мирилин и нахожу ее изнывающей в конвульсиях. У нее судороги! Она хватает ртом воздух, но тот бесследно испаряется. Что же делать? Она ведь задохнется! Стоило только над ней склониться, как что-то откидывает меня в сторону. Блэквуд появляется из ниоткуда, вытаскивает из сумки предмет, похожий на ручку. Шприц, соображаю я. Шприц для инъекций, о нем рассказывал Кристиан. Он действует быстро, как машина, механизм, который оттачивался годами. Закатывает рукав, вонзает иглу, и багровая жидкость испаряется из ампулы. Минута, и рот Мирилин вдыхает воздух. Она дышит! Слава богу!

– Что ты сделала?

Не успеваю стряхнуть снег с куртки, как руки Блэквуда впиваются в нее.

– Ничего.

– Что ты сделала?

– Я ничего не делала! Я пыталась ей помочь!

– О любой опасности сообщать мне! Никогда не пытаться решить проблему самостоятельно. Это ясно?

– Я просто…

– Я спрашиваю, это ясно?

– Да! Я… поняла.

Собираюсь извиниться, но Блэквуд даже слушать ничего не хочет. Просто уходит, а я еще долго не могу поверить в то, что видела. Ее взгляд, лицо. Такое лицо бывает у человека на грани смерти. Застывшее, серое, как воск старой, выгоревшей свечи. Она не боялась боли. Она боялась умереть и, похоже, не без причины. Теперь я знаю, что собой представляет приступ сангвинаров, и с уверенностью могу сказать: ничего ужаснее я в жизни не видела.

Снова привал. Мы разбиваем лагерь, хоть это и не входило в наши планы. По плану мы должны были взобраться на вершину до наступления темноты, и уже там устроиться на ночлег. Но из-за непредвиденной задержки придется остановиться прямо здесь. Зверский холод, разыгравшийся к ночи, выбивает меня из сил. Ложусь спать, даже не ужиная, хоть и проголодалась. Не столько из-за усталости, сколько из-за нежелания встречаться с Блэквудом. Увидеть еще раз этот взгляд, разделывающий меня на кусочки? Одного раза на сегодня хватит. Позже что-нибудь перехвачу. Утро встречает нас снежным ливнем. Когда мы собираем вещи, замечаю одну странную вещь – сумку со шприцами на подушке Мирилин. Еще вчера ее не было. Она сказала, что это, наверное, запасная порция Лима или Уилла, хотя те даже не поняли, когда она спросила.

Наивысшая точка скал достигнута, теперь курс вниз. Погода меняется, как только мы начинаем спуск. Чем больше мы углубляемся внутрь скалы, тем слабее становится вой ветра. Скалы накрывают нас с головой, подарив недолгую, но такую блаженную передышку. Так было, пока мы не вышли к ущелью глубиной не меньше километра. Вид небывалой пропасти под ногами заставляет картинку перед глазами расплыться, как кусочек масла на солнце. Не стоит даже представлять, что будет, если кто-либо из нас свалится вниз. Перебраться на другую сторону можно через подвесной мост, но я сомневаюсь, что это реально. Мост выглядит не просто старым, а допотопным. Доски прогнили, местами провалились. Ни у одного человека язык не повернется назвать это мостом. Но Блэквуда это не смущает, и, так как другого перехода поблизости нет, деваться некуда.

Я буквально перебегаю на другую сторону так быстро, что на последней доске спотыкаюсь и чуть не кувырком вываливаюсь на землю. К счастью, этого никто не замечает, потому что внимание всех направлено на Лима. Пока я перебиралась, стражи уже разложили рюкзаки и сели вокруг костра. Правда, что они делают и зачем Лиму горстка камней, я не понимаю. Вначале мне кажется, что он просчитывает маршрут или что-то в этом роде, но когда спина Гарсии отодвигается, я понимаю – к путешествию это не имеет никакого отношения.

– … ни одного. Кто следующий?

Скретч бросает в центр горстку камней.

– Пять.

– Ха, – хмыкает Лим, – твои пять с моей восьмеркой и рядом не стояли. Но так и быть. Ставка принята.

Гарсия мнется на месте.

– У меня три.

Ее рука тянется к центру, но не успевает разжаться, как Скретч подается вперед.

– Кого ты пытаешься надурить?

– Я не вру. У меня трое.

– Ты и одного завалить не сможешь. Уж лучше сиди и помалкивай, раз поставить нечего.

Гарсия оседает, как сдутый шарик. Пятеро, трое… интересно, о чем они говорят? И причем здесь камни?

– Это какая-то игра?

– Вроде того, – кивает Лим. – Мы называем ее Дрогни.

– Можно с вами?

Скретч взрывается смехом.

– Понимаешь, – Лим потирает шею, – для игры важно, сколько моровов ты убила. Это твое ставочное число. А поскольку на твоем счете ни одного морова, тебе нечего ставить.

– А в чем смысл игры?

Лим воодушевляется. Видимо, игра ему по душе.

– Правила придумали мы сами. Каждый из игроков ставит на кон сумму убитых им моровов за последнюю неделю. В качестве фишек мы используем камни, так как они всегда под рукой. Ставки принимает ведущий (кстати, это я) и скидывает в банк, – он указывает на кучу в центре. – Затем бросается жребий. Для подачи используется горстка прутьев, количество которой равно количеству игроков. Ведущий чертит круг на земле, перемешивает прутья и высыпает в центр. Выпавшее число объявляет победителя.

Разговор об убийстве моровов выводит меня из колеи. Понимаю, они монстры, но жалко их убивать, когда можно вылечить. Правда, не всех. Уилл говорил, что есть моровы, которые перенесли обращение с минимальными потерями и те, кто полностью потерял человечность. Таких стражи называют дикими. Их уже не спасти.

– А что, если у нескольких игроков одинаковое число?

– Тогда начинается самая интересная часть игры – поединок. Участники с одинаковым числом должны сразиться друг с другом, чтоб отвоевать право победителя. Победителем объявляется лучший боец.

Сражаться друг против друга? Это же варварство. Даже если выпадет борьба со Скретчем, который не нравится большей части компании. Он ведь свой и сражаться с ним было бы в некотором роде предательством. Но, видимо, для стражей это достойное развлечение. Что ж, хлеба и зрелищ.

– Сейчас увидишь, – Лим принимает ставки Тори и Уилла, который, оказывается, убил на прошлой неделе пять моровов (браво, Уилл).

– Ставки приняты, переходим к жребию.

Лим чертит на земле круг прутиком. Затем ломает его на восемь частей (Мирилин, Гарсия, Блэквуд и я не участвуем), трясет в ладонях и бросает в центр круга. Три ветки выпали за пределы круга, пять – остались внутри. Выигрышное число – пять. Сегодня это число поставило три участника – Скретч, Раквелл и Уилл. Значит…

– Три участника будут сражаться в честном бою. Да начнется турнир!

Тройка выстраивается в круг и начинается зрелище. Первым атакует Уилл. Хочет застать Скретча врасплох, но тот уклоняется и бросается на Раквелла. Два клинка встречаются в воздухе клубком искр. Раквелл хорошо держит защиту, но Скретч сильнее. Каждый его удар отодвигает Раквелла на пару сантиметров. Удар справа, и тот оседает, слева – падает на колено, сверху – роняет клинок. Лим подает сигнал – один игрок выбыл. Осталось двое. С таким же запалом Скретч бросается на Уилла. Чувствую, как напрягаются мои плечи. Взмах клинка – мимо, выпад – металл о металл. Уилл отлично держит позицию и по силе удара не уступает Скретчу. Боковой выпад, переворот, вихрь лезвием. Переживание нарастает с каждым ударом. Поворот – и лезвие Скретча отрезает прядь серых волос, оставляя на щеке Уилла царапину. Сама не замечаю, как оказываюсь на ногах. Внутри все сжимается. Только сейчас понимаю, как сильно я переживаю за Уилла и за то, что с ним может сделать Скретч. Знаю, он его не убьет, но ранить может. Это же Скретч. Он может и руку отрезать, списав это на неловкость противника. Волнение усиливается, когда рука Уилла дрожит под напором кинжала и вспыхивает пороховой бочкой, как только тот чуть не оступается.

– Давай, Уилл. Ты сможешь!

Клинок Скретча упирается в рукоять Уилла, но момент, когда из моего рта вырывается клич, становится роковым. Скретч пользуется секундным промедлением Уилла, выбивает кинжал и сбивает с ног. Уилл не успевает сориентироваться, как в его горло упирается лезвие.

– И победитель, – Лим поднимает руку Скретча, – Скретч Пендлтон!

Жиденькие аплодисменты дают понять, что никто особо не рад такому победителю. Думаю, не одна я болела за Уилла. И нужно было закричать? Чего я только переживала. Это ведь не настоящее сражение, а игра. Но почему-то мне казалось, если Уилл оступится, Скретч снесет его голову с плеч. Хвала богам, этого не произошло.

– Извини, что отвлекла.

Он улыбается. Видимо, царапина на лице его не сильно волнует.

– Приятно знать, что у меня есть болельщики.

– Правда, слегка импульсивные. Но ведь это в…

– … всего лишь игра.

Каждый раз, когда он так делает, меня охватывает чувство, что мы похожи и мыслим одинаково. Не нужно даже объяснять. Это так странно. Мы ведь только неделю как знакомы.

– Ты полегче с ним, ладно?

– С кем?

Прослеживаю за его взглядом и тут же понимаю, о ком идет речь. Блэквуд. Следит за нами со своего темного угла.

– Может, тебя это не сильно утешит, но он так со всеми.

– Ты прав. Не утешает.

Он стряхивает грязь с колен.

– Однажды, когда мы выслеживали моровов в лесах Алабамы, нам нужно было перейти через реку. И он заставил меня прыгнуть первым.

– И что?

– Я не умею плавать. Помню, тогда Лим меня еле откачал.

– Боже… Зачем он это сделал?

– Потому что я ему не нравлюсь или чтобы продемонстрировать власть, или он просто любит мучить людей.

– Зачем ты мне это рассказал?

– Не знаю, – его пальцы пробегают по волосам, – подумал, ты должна знать, с кем имеешь дело. Постарайся не выводить его из себя, ладно? И вообще, держись подальше. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Его забота – бальзам для моего исцарапанного самолюбия. Но почему-то мне кажется, что он говорит это не просто так.

– Ты что-то знаешь?

– С чего ты…

– Лгун из тебя никудышный. Рассказывай.

– Не думаю, что могу делиться подобным.

– Я должна знать, с кем имею дело. Разве нет?

Он почесывает затылок, тянет время, как резину, но все же уступает.

– Ладно, только я тебе ничего не говорил.

Киваю и жду продолжения.

– Всем известно, что Верховный Жрец готов на все. Он ничем не побрезгует ради цели.

– Не тяни.

– Словом, в поместье закрался слух о том, как именно он заполучил этот пост. Давным-давно, еще до возведения стены, он… убил свою семью. Конечно, его не из-за этого назначили, но говорят, это сильно повлияло на Старейшину. Именно он назначил его в Верховный Совет.

– Что за чушь. Как на такое можно пойти?

– Не знаю. Времена тогда были жестокие, и все сиринити жили на улице, как беглецы. Тем, кто лишился семьи, приходилось вдвойне тяжелее.

– Каким зверем нужно быть, чтобы убить свою семью?

– Не всю семью, только родителей и брата.

– И ты в это веришь?

– Раньше не верил, – он присаживается на рюкзак, – но глядя на Верховного Жреца, это не кажется абсурдом. Думаю, он на все способен.

– Кто еще об этом знает?

– Все. Но никто не говорит об этом, потому как знают, что с ними будет.

Не верю ушам. В последнее время они часто меня подводят, но это выходит за всякие рамки.

– А что говорит Мирилин?

– Ничего. Она делает вид, что у нее нет брата. Притом сколько я ее помню.

– Это странно.

– Может, но это доказывает правдивость слухов. Какая сестра будет поддерживать брата, убившего их семью?

Потираю лоб, словно хочу стереть с него напряжение. Не верится. Блэквуд, конечно, до жути неприятный тип, но убить своих родителей, да еще и брата… Для этого нужно быть либо серийным убийцей, либо чокнутым, а то и все вместе. То, что он стражей до смерти запугал, ничего не доказывает. В конце концов, для страха много не нужно. А вот убийство – уже серьезное обвинение.

Привал окончен. Пора отправляться в путь. Небо окрашивается в сине-сиреневые цвета, а, значит, сейчас вечер. У нас есть пара часов, чтоб добраться до стены. Если не успеем до темноты – придется возвращаться к ущелью. По словам Сэта, оставаться на ночлег возле стены – самоубийство. Никто не знает, какие напасти нас могут там поджидать. Поэтому лучше не медлить. Чем дальше уходим в скалы, тем непонятнее становится дорога. Сначала мы углубляемся вниз, потом спускаемся со склона, затем снова взбираемся наверх по узким проходам на краю скалы. Темнеть начало гораздо раньше предположенного. Мне это не нравится. Это как-то ненормально. Солнце только начало садиться, а в воздухе уже веет ночной прохладой. Всплеск ветра отдается шорохом за спиной. Что это? Я снова что-то слышала или… Не могу сказать. При такой погоде сложно вообще что-то сказать наверняка. Может, это животное или птица, или… трусишка-Сильвер придумывает оправдания, чтоб быстрее отсюда убраться. Неправда. Я не трушу, но все же подхожу ближе к Уиллу. Так, на всякий случай. Это всего лишь предосторожность, ясно вам?

Мы покинули лагерь не больше часа назад. Тогда почему так темно, словно уже далеко за полночь? Спрашиваю об этом Уилла, но он только улыбается и кивает куда-то вверх. Впереди скала, нависла над нами, как огромный каменный зверь. Настолько необъятная, что деревья на ее фоне кажутся игрушечными фигурками. До того высокая, что перекрывает собой солнце. Ее вид вызывает у меня ступор. И не у меня одной. Все стражи (не считая Блэквуда) замирают, любуясь раскрывшимся перед нами пейзажем. Не каждый день выпадает возможность наблюдать подобную красоту.

Последний выступ. Мы обходим гору по тонкой полоске земли. От ощущения близости с высотой внутри поднимаются все потаенные страхи, и вот я уже лечу вниз, слышу хруст своих костей, как кричат наверху стражи, осыпая меня камушками из-под мешкающих подошв. Чувствую, как разрезает меня на части ветер, а костюм мокнет от крови. К счастью, ничего такого не происходит. Мы благополучно перебираемся на другую сторону, и я с удивлением понимаю, что перед нами и есть та самая стена, о которой столько говорили сиринити. Глазам своим поверить не могу! Издали она кажется громадной, но вблизи еще больше, будто непомерных размеров скала, чей пик утопает в дымке. Словно нет ей конца, а если есть, то так высоко, что врезается в небо. Человеческим взглядом разглядеть пик невозможно. Это пугает и будоражит. Не представляю, каким масштабным было строительство. Как человек вообще может построить подобное? Это невероятно. Шаг за шагом мы подступаем ближе, осторожно, словно боясь спугнуть дремлющее зло. Вблизи материал точь-в-точь как горная порода. Если бы не знала, то подумала бы, что это и есть гора. Вот только металлическая арка с дверным полотном в два раза больше меня разрушает эту иллюзию. Врата. Так вот, какие они. На металле витиеватый узор. В центре – круг со странными отверстиями. Двенадцать, как чисел на циферблате. По обе стороны – вышки из такого же металла. Под ними какой-то механизм. Куча рычагов и шестеренок разных размеров, а на них цепь, обвивающая врата по всему периметру. Вышка слева соединяется цепью с вышкой справа. Не представляю, что с этим всем делать. Было бы настоящей удачей, если б кто-то знал, как устроен механизм. К счастью, этот «кто-то» среди нас.

– Передышка десять минут, – Блэквуд снимает рюкзак. – Соберите необходимое снаряжение, остальное оставьте здесь.

Все снимают рюкзаки одновременно. Достают мечи, прячут за пояс кинжалы, скручивают веревки… и это все? Никаких тебе объяснений, как устроен механизм. Да уж, многословным Блэквуда не назовешь. Пока Блэквуд разбирается с круглой пластиной в центре, а стражи перебирают снаряжение, решаю немного передохнуть. Что-то не дает мне покоя. Мне все время мерещится, будто за нами кто-то наблюдает, хотя это невозможно. Скрежет, треск веток. Я слышала это раньше, слышу и сейчас. Слышала всю дорогу от начала подъема. Наверное, это усталость. Делаю вдох, но это не помогает. Треск не прекращается. Треск, шум падающих камней. Такой тихий, но такой реальный. Будто и не в моей голове.

– Назад!

Крик одергивает меня, прежде чем успеваю посмотреть вниз.

– Беги!

Что такое? Все вдруг бегут к обрыву, отталкивают меня назад, а я до сих пор не понимаю, что происходит. Пока из-за края ущелья не показывается когтистая рука. Ужас становится настолько явным, что превращается в привкус во рту. Этот шум. Мне не показалось! Это моровы! Стражи бросаются в атаку. Визг металла, вой, тварь без головы валится на землю. Лим делает переворот, и кровь морова брызжет прямо на меня. Боже, кровь! Везде! Плещет в стороны, омывает землю. Увиденное парализует не только мозг, но и ноги. Самым разумным было бы спрятаться, ведь я стою в центре бойни, но я не могу. Тело парализовало. Они здесь. Не могу поверить даже сейчас, наблюдая, как они цепляются стражам в шеи. Неужели они всю дорогу следили за нами? Вот что это был за шум. Треск справа отдается в висках. Такой громкий, будто кусок дерева откололся. Тварь переламывает шею Гарсии легко, как ветку. И теперь направляется ко мне. Вид ее окровавленной пасти приковывает меня к месту. Нас отделяет шаг перед тем, как она валится на землю. Кто-то толкает меня, маячит перед глазами, но я его не вижу, только слышу звуки разрывающейся плоти. Они въедаются в голову, словно кислота, разъедая мысли. Еще толчок, и все вдруг проясняется. Изображение того, кто теребит меня, проясняется. Это Уилл.

– Спрячься!

Он пихает меня в спину, и я беру контроль над ногами. Бегу назад. Разорванные тела, головы… не могу на это смотреть. Чувствую, что меня в любую секунду может стошнить. Не останавливаюсь, пока не достигаю вышки. Только тогда даю себе возможность вдохнуть. Воздух тяжелыми клубками проталкивается по горлу, но так и не попадает в легкие. Господи, что это? Справа, слева творится что-то невообразимое. Скрежет, крик – жуткие вещи, слишком невероятные, чтоб о них кричать, и так похожие на правду, что хочется плакать. Чавкающий звук перебивает визг металла. Такой громкий, будто звучит не снаружи, а внутри моей головы. Прислоняюсь щекой к шестеренке, чтоб хоть как-то его приглушить, но это не помогает. Металл только делает его звонче. Сжимаю виски с такой силой, что в глазах появляются кляксы. Когда это закончится? Я хочу, чтоб это закончилось! Хочу, чтоб закончилось. Пожалуйста.

И все заканчивается. Словно шум превратили в осязаемый кусок провода и перерезали. Еще долго не могу убрать руки с висков. Кажется, только сдвинусь с места, свора тварей набросится на меня, как гиены. Но время идет, а тишина остается нерушимой, подбивая меня все же сделать первый шаг. Медленно опускаю руки, медленно разгибаю колени. Вообще все делаю медленно, не только из-за шока. Мышцы одеревенели. Боюсь, что-то сделаю не так и сломаю окаменелую часть сухожилий. Тишина после такого боя бьет камнем в уши.

В голове мелькает ужасающая мысль. Что, если все мертвы? Тогда я останусь одна, посреди скал, в богом забытом месте. Нет, только не это. Хоть бы это было лишь выдумкой отравленного страхом сознания. Лишь бы они были живы. Шаг вправо, и снова оцепенение. То, что открывается перед глазами, убивает всякую возможность двигаться. Кровь, обрывки тел… Это даже телами назвать сложно. Просто куски мяса, конечности, головы. Боже. Это просто ужасно! Тела повсюду. Так много стражей, и все мертвы. Сколько же здесь? Сложно сказать, сложно даже опознать, кто есть кто. Только по головам. А вот и одна из них, голова Сэта. Чувствую, как желудок выворачивается. Замечаю Уилла возле стены. Хвала небесам, он жив! Это один. Сколько еще? Вижу Марену – два, Лима – три, Мирилин сидит на камне – четыре. У нее странно свисает рука, похоже, сломана. Недалеко Скретч, вытирает кинжал о рукав – пять. Блэквуд – шесть, стоит с рюкзаком у ворот. Шесть человек из дюжины!

– Время на исходе, – начинает Блэквуд. – Соберите кровь. Пустые ампулы в рюкзаках. Возьмите образец каждого, пока кровь не свернулась.

Это меня настолько бесит, что я не выдерживаю. Подхожу к нему и толкаю в грудь.

– Как ты можешь? Пятерых твоих человек разорвали на куски, а тебя интересует только кровь?

– Если их кровь свернется до того, как мы ее соберем, все будет напрасным.

Скретч и Лим достают ампулы из рюкзаков. Уилл с Мареной присоединяются к ним. И только Мирилин молча сползает на землю. Кажется, только она понимает, что я сейчас чувствую. С отвращением наблюдаю, как Скретч собирает кровь с того, что даже рукой не назовешь. Желудок переворачивается. Я этого не выдержу. Отбегаю к вышке и позволяю ему вывернуть наружу все, что скопилось внутри: злоба, отвращение, страх и обед. В этот момент я рада, что не доела куриную тушку. Боже! Как такое может быть? Гарсия, Тори, Раквелл, Шрадрик, Сэт. Они же шли с нами. Мы с Гарсией спали в одной палатке. Только вчера они играли в Дрогни, а теперь от них остались лишь ошметки. Неужели никому нет дела?! Не могу подняться. Отчаяние так и сгибает пополам, будто это я превратилась в кровавую жижу, а не они. А вот Блэквуду все равно, даже если нас всех сожрут. Все, что имеет значение, – лекарство. Ненавижу, черт бы его побрал.

– Осталась твоя.

А вот и он. Легок на помине. Не успокоится, пока не выцедит все мое самообладание по капле.

– Пошел ты.

– Сильвер, – рука Уилла опускается мне на спину, – это шок. Никто не виноват в том, что случилось. Понимаю, это прозвучит странно, но нам нужно двигаться дальше, иначе все старания будут напрасными. Ты должна сдать кровь, чтоб открыть врата. – Я помогу тебе, если позволишь.

Не понимаю, что происходит, но понимаю, что должна послушаться. Выбора нет. Мне ведь нужно лекарство. Позволяю ему взять у меня кровь, стараюсь не смотреть на ампулу. Боюсь, снова стошнит. Пара минут, и ампула в руках Блэквуда. При этом он одаривает меня таким взглядом, словно я пробирку ему не протянула, а кинула в лицо. Впрочем, так и нужно было сделать.

– Часть стражей должна остаться здесь, чтобы открыть врата, когда остальные вернутся с лекарством. Мирилин, Уильям, Скретч – охраняете вход. Лим, Марена, идете со мной, – Блэквуд кивает в мою сторону, – ты тоже.

С ними? Туда? И речи быть не может!

– Я не пойду, – проталкиваю ком в горле. – Кристиан говорил, мне нужно только открыть врата. Об этом уговора не было.

– О том, что пятеро стражей не перешагнут границу тоже.

– Но я…

Он подходит ко мне впритык.

– Ты хочешь найти лекарство для сестры или нет? Оно там, за стеной. Другого варианта нет.

И тут до меня доходит слишком медленно, чтоб ответить сразу. Может, Кристиан и не задумывал отправлять меня на Другую сторону, но не Блэквуд. Каковы мои шансы выжить на брошенных землях? Двадцать к сотне, десять к сотне, пять? А то и того меньше. Блэквуд так и планировал: взять меня с собой, чтоб избавиться. Идеальный вариант. Он не запачкает руки, не нарушит приказ Старейшины, совесть будет чиста, хотя сомневаюсь, что она у него есть. И он точно знал, что я не смогу отказаться от лекарства, так как не смогу бросить Эми. Этот мерзавец все продумал, и мне не остается ничего, как играть по заранее прописанному сценарию.

– Хорошо. Я с вами.

Мирилин вздыхает, Марена прижимает ладонь к губам, Уилл с Лимом молча переглядываются. Все догадываются, что это билет в один конец, особенно для такой, как я.

– Это лишено смысла, – вдруг выступает Скретч. – При всем уважении, сир, зачем брать с собой необученную девчонку? Она беззащитна. От меня будет больше толку.

– Или меня, – вставляет Уилл.

– Да хоть Мирилин, – продолжает Скретч. – Любой из нас будет куда полезнее.

Блэквуд даже ухом не ведет.

– Мирилин ранена. На Другой стороне ей делать нечего.

– Как насчет меня?

Блэквуд переводит на Скретча взгляд, резко, как иголками в кожу. И от этого хищного взгляда Скретч вдруг становится в два раза меньше.

– От кого будет больше толку, решать мне. Девчонка идет. Ты остаешься. Это ясно?

Все молча опускают головы.

– Я спрашиваю, это ясно?

– Да, сир.

Больше Скретч не подает голоса. Все решено, и добавить нечего. Чувствую легкий холодок в плече. Рука Уилла тянет меня к обрыву.

– Зачем ты согласилась?

– По-твоему, у меня был выбор?

Он знает, что нет. Блэквуд умеет быть очень убедительным, когда ему это выгодно.

– Ты понимаешь, что это… небезопасно?

Ах, Уилл. Не смотри на меня так, будто я трехлетний ребенок. Я, как никто другой, понимаю, какую участь для меня уготовил Блэквуд.

– Мне нужно найти лекарство для Эми.

Хочу сказать что-то, чтоб разрядить обстановку, но не нахожу слов. Какая разрядка, когда я только что подписала себе смертный приговор и на блюдечке вручила его Блэквуду? Но, по взгляду Уилла и так ясно, он понимает меня лучше, чем я думала.

– Вот возьми, – он протягивает мне кинжал. – Так будет спокойнее.

– Чтоб я не умерла от голода?

– Есть более весомый повод для переживания.

Он смотрит куда-то назад, и я тут же понимаю, что он имеет в виду. Да уж, оружие мне не помешает. Свое-то я потеряла при бегстве. Вдруг Блэквуд решит заколоть меня ночью. Прячу кинжал за пояс и слышу крик. Блэквуд призывает всех собраться возле врат.

– Механизм запускается кровью сиринити. Ампула каждой группы вставляется в круг, но чтоб поднять врата, нужна физическая сила.

Он подходит к вышке справа.

– Каждая шестеренка запускается вручную. Двенадцать шестеренок – двенадцать стражей. Но поскольку наша численность уменьшилась, каждому придется приложить вдвое больше усилий.

– Это возможно? – перебивает Лим. – Ведь семь – это не двенадцать, даже если поднажать.

– Выбора нет. Придется действовать по ситуации.

План таков: мы занимаем позиции у вышек, запускаем механизм шестеренок. Когда врата откроются, по приказу Блэквуда перебегаем по одному. Для нас все просто. Тем, кто должен удерживать врата открытыми, придется сложнее. Забыла уточнить: механизм открытия есть только с одной стороны. Неплохо придумано для безопасности, но возникает небольшая проблема: те, кто окажется по ту сторону стены, не сможет открыть врата без содействия извне. Поэтому нам понадобится помощь. Для этого группа риска (Блэквуд, Лим, Марена и я) берет с собой ракетницу с тремя патронами. Наша задача – найти лекарство, вернуться к границе и подать сигнал, когда будем готовы. Уилл, Марена и Скретч, увидев огни, откроют врата (нет необходимости вновь активировать механизм, кровь ведь уже вставлена в нужные отсеки, достаточно просто запустить шестеренки).

Поскольку все шестеренки разного размера, Блэквуд для каждого подбирает деталь, соответствующую его силам. Рукоять самой крупной удерживает Скретч. Это логично, учитывая двухметровый рост и то, что ему не придется бежать к вратам, боясь, как бы его не расплющило. Уиллу и Мирилин достаются шестеренки среднего размера, ну а мне – наименьшая. Но даже она оказывается неподъемной для моих тонких, как спички, рук. Все заняли свои места и наблюдают, как рука Блэквуда вставляет ампулы в отверстия. Даже отсюда я вижу, как они проваливаются в камень, а алая жидкость вереницей растекается по его поверхности. Мне даже кажется, что она горит. Щелчок – и шестеренки опускаются, словно механизм разблокировался. Сигнал – и все начинают тянуть. Задача оказывается сложнее, чем предполагалось. Почему-то Блэквуд забыл включить в план человеческий фактор. Как и то, что сил семи стражей явно недостаточно, чтоб сдвинуть врата с места.