Читать онлайн Привратник бесплатно

Глава первая

Пока проводник дошел до третьего купе, собирая билеты, Вывей успел без всякой торопливости забраться в нишу под изголовьем нижней полки и свернуться там калачиком. Варнак передвинул свою сумку, закрывая от постороннего взгляда торчащие лапы, и с независимым видом откинулся на спинку нижней полки, уставившись в потолок. Катя, глянув вниз, наоборот пересела дальше к окну, подперев сумку ногами и следя за проносящимися под мерный колесный перестук деревьями, домами и перронами электричек.

С легким скрипучим шелестом откатилась в сторону дверь, внутрь пахнуло углем, лавандовым освежителем и табаком с перегаром:

– Билеты предъявите, пожалуйста… – Красноухий проводник, с трудом скрывая зевоту, принял от Еремея глянцевую книжечку, пролистнул: – Ростов… Значит, до конца.

Дима, спохватившись, полез в портфель за билетами, протянул проводнику:

– Мы тоже до Ростова. Я и жена.

– Хорошо-о-о… – Ответ железнодорожника плавно перешел в зевок.

– И я до конечной остановки. – Четвертым пассажиром был мужчина демонстративно аскетического вида: сухощавый и седовласый, гладко выбритый, в строгом коричневом костюме, в серой рубашке с синим галстуком и с одиноким перстнем на пальце. Он явно относился к той породе людей, что по достижении тридцатилетия словно мумифицировались. Кожа у них прилипала к костям, мышцы превращались в натянутые струны, взгляд твердел, и все – больше не менялось ничего. С равной вероятностью такому человеку могло быть и тридцать лет, и шестьдесят, и даже возможные болезни никак не отразились на его наружности. Пахло от пассажира янтарем и патокой, пальцы его неустанно поигрывали четками из мелких ониксов, а в петлице вместо гвоздики поблескивал странный значок в виде кувшина на фоне тележного колеса, причем с ручки кувшина свисала на пару сантиметров серебряная цепочка грубого плетения.

– Все четверо вместе до конца, – мрачно кивнул проводник, пряча билеты, поднялся и вышел из купе.

– Надеюсь, это было не пророчество? – неожиданно пошутил четвертый пассажир. А может, и не пошутил – на его губах не мелькнуло и тени усмешки.

– На ближайшие сутки оно действует совершенно точно, Кристофер, – улыбнулся Дмитрий, убирая портфель. – Прости, не успел до отъезда тебя познакомить. Это Еремей Варнак, мой хороший знакомый. Весьма интересуется сверхпроводимыми аккумуляторами. Очень активно поддерживает мои разработки сверхпроводниковых компенсаторов на АЭС, позволяющих гасить высокоэнергетические скачки нагрузки. Ну, собственно, тех самых, которые мы предполагаем осмотреть.

– Кристофер Истланд, – протянул руку янтарно-паточный пассажир. – Очень приятно. Значит, вы тоже криофизик? Теперь понятно, почему Катя и Дмитрий прятали вашу собаку. Профессиональная солидарность.

– Нет, увы, у меня более узкая специальность, – пожал сухую ладонь Еремей. – Просто я надеюсь найти замену экологически вредным ГАЭС. Надеюсь, из компенсаторов в будущем вырастут аккумуляторные станции.

– Не уверен, что ради отказа от ГАЭС нужно идти таким сложным путем, – повел плечами Истланд. – Есть пути куда более эффективные и полезные для общества.

– Например, какие?

– Очень простые. Вы ведь наверняка знаете про электромобили? Лет пятьдесят назад они были тяжелые и громоздкие, и могли проезжать на одной зарядке километров пятьдесят со скоростью около шестидесяти. Но времена меняются, и сегодня электромашины могут намотать за день уже две-три сотни километров со скоростью около ста. Двести километров – это уже пробег такси, автобуса или какого-нибудь разъездного почтового фургона.

– А смысл? – вмешался Дима. – Чтобы машина ехала, нужна энергия. В розетке она тоже не из пустоты возникает. Если заменить бензиновый двигатель на электрический – будет тот же праздник, только в профиль. Все равно придется жечь топливо. Только в другом месте. Понадобятся новые мощности.

– Дмитрий, ты уверен в том, что говоришь? – с ласковой вкрадчивостью переспросил Кристофер Истланд. – У электромобилей есть удивительная особенность. Если они ездят, пока люди работают, – то, значит, заряжаться они будут, когда люди спят.

– Ночью! – хлопнул себя ладонью по лбу Варнак. – Электромобили придется заряжать ночью! Ну, конечно! Как я сам не догадался! Достаточно в любом городе перевести на электротягу только автобусы и такси – и никакого провала в потреблении энергии по ночам больше не будет. Новые мощности не нужны. Им в батареи пойдет свободная электроэнергия, которую сейчас тупо переводят на перекачку воды. И никакие ГАЭС больше не понадобятся!

– Плюс бесплатный бонус в виде чистого воздуха. Никаких продуктов сгорания от дизелей и бензина, – добавил Кристофер. – Я знаком со специалистами, которые пытаются внедрить эту сбалансированную систему энергопотребления уже больше двадцати лет. Увы, ни в США, ни в Британии, ни в Германии, ни даже во Франции им не удалось добиться от светских ученых и представителей правительства ни малейшей поддержки. Совершенно не понимаю, почему. Ведь в такой схеме нет ничего, кроме преимуществ.

– Я догадываюсь, в чем причина, – хмуро ответил Варнак. – Все настолько просто, что кое-кто наверняка перекрыл любую возможность внедрения на самых дальних подступах. Вот проклятье, эту круговую поруку одному не сломать! Слишком крепкая стена для одиночки.

– Вы о чем? – заинтересовался Истланд.

– Это все мафия. – В подробности леший, разумеется, вдаваться не стал.

– Не хотелось бы оскорблять ваших патриотических чувств, Еремей, – покачал головой Истланд, – но в нашей стране важные решения принимают отнюдь не мафиози.

– Это вы только так думаете, Кристофер, – словно извиняясь, развел руками Варнак. – Увы, мир одинаков везде. Просто в отдельных местах реальность лучше залакирована.

– Мсье пессимист?

– Месье – тертый калач, – ответил Варнак.

– Дима, а почему «даже во Франции»? – вдруг спросила девушка.

– Понимаешь, Катя, – взял ее за руку Дмитрий, – у французов основная генерация висит именно на АЭС. А реакторы очень инерционны. Мощностью особо не поманеврируешь. По логике, они должны были схватиться за идею электротранспорта самыми первыми, уже давным-давно. Но как-то не чешутся… Понятно?

– Да, милый, – улыбнулась она. – Мы пойдем завтракать?

– Ой, мне тут с вещами сперва нужно разобраться, – наклонился Еремей и отодвинул сумку чуть в сторону, освобождая место под столом. Теперь его мохнатой половине можно было вытянуться во весь рост.

– Да, а я пока переоденусь. – Явно по примеру Варнака, Кристофер решил тоже не мешать молодоженам побыть вдвоем хотя бы за столиком вагона-ресторана. А может, захотел продолжить разговор про ГАЭС и электромобили, раз уж по интересной теме нашелся подходящий собеседник. Чем еще заниматься в купе поезда, когда впереди сутки пути и не предвидится никаких развлечений?

Но тут в кармане Еремея задрожал телефон и, пользуясь неудобной позой владельца, шустро пополз на свободу. Варнак еле успел его поймать и нажал кнопку, недовольно буркнув:

– Алё…

– Счастливого пути, Еремей. Отправились вовремя?

– Вы уже в курсе, Сергей Васильевич?

– А ты как думал? Ты же у меня числишься лучшим агентом. Всегда на грани между медалью и расстрелом. И попутчиков твоих я, разумеется, тоже знаю. У тебя совесть есть, Варнак?

– Что случилось? – выбрался из-под стола Еремей. – Чес-слово, я последний месяц был паинькой.

– Я бы трижды мог поймать тебя на лжи, но звоню по другому поводу, – ответил полковник. – На Ростовскую АЭС вместе с Кудряжиным едет один смутный тип. То ли он иезуит, то ли тамплиер, то ли доктор физмат наук. Но в реальности, по нашим сведениям, он банальный охотник за мозгами и заслан конкретно Дмитрия Кудряжина сманить к себе. У них там вербовочная сеть весьма активная и разветвленная, мозги воруют только так. Запретить ему встречаться с нашими учеными мы не можем. У него командировка из ЦЕРНа, с целью консультации. Совместные проекты, будь они неладны! Да и нет сейчас такой уголовной статьи в кодексе: «За сманивание». Посему разогнать их по разным углам мы полномочий не имеем. К сожалению. Но раз уж ты все равно там, по зову своего коммерческого сердца, – сделай доброе дело, проследи, чтобы они там шуры-муры особо не разводили. Если что – вмешивайся конкретно и обещай всякие страсти от бывшего КГБ и кровавой путинской тирании. Типа в мешок живьем посадят и скормят акулам по частям в бассейне имени Сталина. Они там в весь этот бред искренне верят, и гость должен струхнуть. Он все же не боец, а благородный интеллигент. Зовут типа Кристофер Истланд, похож на маленького Кащея Бессмертного, со злыми глазенками… Чего молчишь? Надеюсь, ты там сейчас не сидишь в купе с ним под руку? Чего мычишь? Ты чего, даже в коридор не догадался выйти, когда понял, с кем разговариваешь?

– Я под столом был. Не успел выбрался.

– Ну, Еремей! – зашипел Сергей Васильевич. – Вечно у тебя все через жопу получается! Он хотя бы ничего не слышал?

– Нет.

– И то слава богу. Все, исполняй! – И полковник отключился, не дожидаясь отповеди.

Варнак вздохнул и убрал телефон в карман.

– Жалко, вы не видели себя со стороны, Еремей, – склонил голову набок Истланд. – Вы глянули на меня так, словно, поужинав вкуснейшим ризотто, вдруг узнали, что вместо риса откушали муравьиных личинок. А потом все время старались смотреть в сторону. Что же такого интересного вам вдруг довелось обо мне услышать?

– Добрые люди просили уточнить, из какого вы приходитесь ордена? Из иезуитов, или к тамплиерам относитесь? – не стал отрицать очевидное Варнак.

– Я член ордена Девяти Заповедей, который находится под покровительством пророка Экклезиаста, друг мой, – отрекомендовался Кристофер Истланд, – и ношу на своем одеянии его символ вечной жизни.

– Вы серьезно? – не поверил своим ушам Еремей. – Вы монах? Вы верите во всю эту чушь? В колдовство, допотопные сказки, в боженьку, небесную твердь и всякую магию?

– Мне кажется, вы что-то перепутали, Еремей. – В пальцах монаха стали тихонько постукивать четки. – Я христианин. А вы говорите об атеизме.

– При чем тут атеизм?! – повысил голос Варнак, чтобы собеседник лучше его понимал. – Двадцать первый век за окном! Как можно в наше время верить во всякую библейскую чепуху?!

– Вы уверены в том, что говорите? – наоборот, еще тише ответил Истланд. – Мне кажется, у вас в голове так сильно укоренились киношные побасенки, что вы принимаете их за реальность. Поэтому, если вам очень хочется ими со мной поделиться, вы не могли бы сперва выполнить одну мою маленькую просьбу?

– Какую? – насторожился Варнак.

– У меня есть ощущение, что вам просто неймется открыть мне глаза на свет истины, – улыбнулся монах. – Так вот, чтобы я вас постоянно не поправлял, а вы не выглядели излишне наивным, я вам буквально в трех словах объясню основы христианской веры. Ну, чтобы вы не ссылались на фантастику из желтой прессы, не имеющую под собой никакой основы. Вы сможете сами легко отделять зерна от плевел, и беседа получится более конструктивной. Основу основ – и ничего более. Мы ведь никуда не торопимся? – Кристофер красноречиво указал на окно, за которым уже проносились одноэтажные дачные домики.

– Ну, давайте, – согласился Варнак. – Пригодится для общего развития.

– Очень хорошо, – кивнул Истланд. – Вы наверняка слышали, что наша вера началась с десяти заповедей, дарованных Богом пророку Моисею. Не стану перечислять все, дабы они не смешались в вашей памяти, напомню только первые три, самые главные. Итак, первая: «Нет Бога кроме Бога». Нет иной силы, кроме Божией. Первая заповедь, Еремей, запрещает христианам верить в существование иных сил, кроме Божьих. Например: в колдовство, ворожбу, экстрасенсов, в сказочные чудеса и все подобное. Согласно первой заповеди, ведьм не может существовать в принципе, а те, что в них верят, – это не христиане. Верующие в ведьм тем самым отрицают Бога. Или, проще говоря, являются атеистами.

– Подождите, а как же инквизиция, костры, процессы над ведьмами?! – возмутился Еремей.

– Позвольте, я закончу, – попросил монах, глядя на свои четки. – Мы же договорились? Теперь вторая заповедь: «Не сотвори себе кумира». Вторая заповедь запрещает христианам слепую веру во что бы то ни было, излишнее доверие любым авторитетам или учениям. Христианину должно полагаться на свои знания и убеждения и подвергать сомнению любые утверждения, от кого бы они ни исходили, до тех пор, пока они не подкреплены фактами.

– Даже от вас?

– Даже от меня, – легко согласился Истланд. – И наконец, третья заповедь: «Не призывай Бога всуе». Она запрещает ссылаться на Бога, на его промысел, чудеса или желания в повседневной жизни. Или надеяться на Божью помощь вместо того, чтобы добиваться цели своими силами. В общем – не призывать всуе. Так что, друг мой, попробуйте, говоря о христианской вере, изначально отбрасывать темы, к ней не относящиеся. Договорились?

– Вранье все это! Инквизиция жгла ведьм! Это любой ребенок знает!

– Где, когда? – перещелкнул камушки четок монах.

– А эти, как их… Салемские ведьмы! Про это даже кино снято, и не одно!

– Салем находится в США. Откуда там инквизиция, Еремей? – Истланд опять звонко щелкнул четками. – Вторая заповедь, друг мой. Эту историю вам следовало подвергнуть сомнению, пусть даже о ней знает любой ребенок. Ибо нельзя доверять кумирам. Даже если кумиром является толпа друзей. Сверились бы с энциклопедией, с географией – и легко убедились бы, что за всю свою историю инквизиция ни единой ведьмы не сожгла.

– Но ведь они были христианами! Те, кто жег женщин в Салеме?

– Первая заповедь, друг мой: тот, кто верит в ведьм или чудеса, не может быть христианином. Это абсолютно несовместимые религиозные концепции. Несчастных жгли и пытали обычные необразованные крестьяне. Остановили же это безумие, как вы помните, именно священники. Именно они затретировали губернатора требованиями прекратить суды на основании невозможных предположений… – Монах поднялся, нашел свой скромный чемоданчик, открыл, извлек оттуда серебристый нетбук и протянул Варнаку: – Вот, можете проверить сами, Еремей. У меня интернет бесплатный, пользуйтесь. Все же вторая заповедь не рекомендует слепого доверия. Проверяйте и проверяйте.

– Что вы носитесь с этими заповедями, как курица с яйцом?! – раздраженно отказался Варнак. – Поповские сказки это все!

– Кому – поповские сказки, кому – основа техногенной цивилизации, – вернулся на место Кристофер Истланд, положив нетбук на стол. – Вы когда-нибудь задумывались, друг мой, почему именно в пределах христианской цивилизации развивается прогресс и современная наука? Только и исключительно в ней? Так ведь все начинается как раз с этих трех самых первых, самых основных Божиих заповедей. Возьмем простой пример. Вспомним жизнь видного теолога, вошедшего в десятку лучших богословов Кембриджского христианского колледжа, Чарльза Дарвина.

– Теолога? – У Варнака тут же вылетели из головы возражения по поводу инквизиции. – Дарвин – теолог?

– Разумеется, – спокойно кивнул Истланд. – Разве великий ученый может быть кем-то другим? Теология является альфой и омегой научного мышления. Вы компьютер-то откройте да проверьте меня через поисковик. Мне ведь слепая вера не нужна. Христианство опирается исключительно на достоверные факты. Вы ищите – а я пока продолжу. Так вот, когда образованный теолог во время путешествия заметил интересные отличия неких островных птиц, он вполне мог списать это на причуды местных духов – но первая заповедь запрещала ему верить в существование иных сил, кроме силы единственного Бога. Он мог сказать: «На все воля Божья», – но третья заповедь запрещала ему призывать имя Всевышнего всуе. И потому, оказавшись меж двух запретов, он был вынужден искать замеченному явлению объяснение, которое не ссылалось бы ни на Божью волю, ни на воздействие иных нематериальных сил. Именно так Дарвин нашел объяснение, которое ограничивалось лишь естественным воздействием природы. Или возьмем аббата Мендела. Он тоже обратил внимание на странности при передаче отдельных признаков от растений их потомству. И вынужденный, точно так же, как Дарвин, чтить обе заповеди, аббат стал искать земное объяснение этим странностям, пока и не выяснил основные законы наследования признаков. А следующим в этой цепочке оказался отец Тейяр, нашедший синантропа в Китае…

– Стоп! – перебил его Варнак. – Что вы мне впариваете про христианство Дарвина, если церковь не признает эволюции?

– Вы уверены в том, что говорите, Еремей? – остановил перестук четок монах. – Ну-ка, поинтересуйтесь у «Гугля», кто каждые три года проводит международные конференции по эволюции, как не Римский папа и его Академия наук? Вам будет интересно. Кроме католической церкви и ордена пророка Экклезиаста, эта тайна Божьего замысла в современном мире не беспокоит больше никого. Я бы даже сказал – никого, кроме нашего ордена, поскольку Ватикан ограничивает свое содействие в основном финансовой помощью, возмещающей часть наших расходов.

– Подождите, Кристофер! – опять перебил его Варнак. – Я много раз слышал, что христиане отвергают учение Дарвина! Хотите сказать, что это все вранье?

– Вы как-то пытаетесь все подряд в общую кучу замешать, – красноречиво покрутил руками в воздухе Истланд. – Никакого учения Дарвина не существует в природе! То, что он открыл, изучается в начальных классах церковной школы под названием «селекция растений и животных». Селекция – и ничего более. Конечно, честь и хвала отцу Чарльзу за то, что он догадался распространить правила научной селекции на естественные процессы, но к эволюции это никакого отношения не имеет! С помощью селекции вы можете превратить шакала в болонку или дога, пантеру превратить в тигра или сиамскую кошку, но никакими стараниями вы не сможете сделать из кошки собаку или наоборот. Это разные виды, Еремей. Между ними лежит генетическая пропасть, которая методами селекции непреодолима. Увы и ах, но механизмы видообразования и эволюционных изменений остаются для нас столь же туманны и непостижимы, как и во времена аббата Менделя.

– Хотите сказать, Боженька из глины слепил?

– Не богохульствуйте, друг мой, – дружелюбно улыбнулся монах. – Не нарушайте третьей заповеди, не призывайте Бога всуе. Станьте хоть ненадолго истинным христианином, ищите материалистические причины, не связанные ни с чудесами, ни с колдовством, ни с Божьим провидением.

– Мутации! – вспомнил Варнак. – Причиной генетических изменений являются мутации. Удачные изменения закрепляются отбором. Только и всего!

– Мутации, Еремей, это поломки, – снова защелкал четками член ордена Девяти Заповедей. – Поломки генетического механизма. Сколько должно случиться поломок, чтобы карбюраторный двигатель стал инжекторным? Поршневой – реактивным? Или двухтактный двигатель стал четырехтактным? А ведь именно такого порядка видовые изменения и происходили при эволюции. Превратить двухкамерное сердце в четырехкамерное – это вам как? Можете себе представить путь плавного селективного отращивания на сердце и прилегающих тканях дополнительных венозных и артериальных сосудов путем поломок в прежней исправной схеме? Ну, или поэтапного отращивания жгутика у бактерии, который бесполезен без сложного механизма вращения, – равно как развитие механизма вращения, который бесполезен без жгутика? Впрочем, есть пример проще и нагляднее. Который прямо сейчас можно пальцами пощупать. Вот попробуйте пошевелить крыльями носа… Получается, да? Там находятся рудиментарные мышцы, которые сохранились в носу еще с тех пор, когда мы обитали в воде. В смысле, наш вид, наши предки. Вот это он и есть – тот самый промежуточный этап развития полезного приспособления. И какое он даст вам преимущество при отборе ныряльщиков в сравнении с теми, у кого мышцы атрофировались полностью? Или, будем считать, еще не развились?

– Вот тут-то вы и прокололись! – гордо парировал Варнак. – Никакой воды не было! Современные генетики неопровержимо доказали, что человек произошел от обезьяны!

– Вы уверены в том, что говорите? – заговорщически ухмыльнулся Истланд.

– Хотите сказать, я ошибаюсь?

– Зачем ошибаться? Достаточно обычной невнимательности, – рассудительно и размеренно ответил монах. – Исследуя генотипы наши и всяких приматов, генетики по наличию так называемых «меток», остающихся от перенесенных заболеваний, достаточно точно смогли определить, что вид орангутангов отделился от нас одиннадцать миллионов лет назад, горилл – восемь миллионов лет назад, шимпанзе – шесть или семь миллионов лет тому. Таким образом, согласно имеющимся научным данным, можно однозначно утверждать, что это обезьяны последовательно, вид за видом, произошли от человека, а не наоборот. Надеюсь, такая точка зрения не сильно травмирует ваше эго?

– Этого не может быть! Во всех учебниках и энциклопедиях указано, что человеку, как виду, всего сорок тысяч лет!

– Очень разумное замечание, – согласно кивнул Кристофер Истланд. – Итак, нам точно известно, что шесть с половиной миллионов лет назад у нас с шимпанзе был общий носитель генома. И нам известно, что сорок тысяч лет назад появился Homo sapiens. Вот только мы даже примерно не можем себе представить, что происходило в этот промежуток времени. Ибо, например, предков неандертальцев мы успели накопать многие сотни, если не тысячи штук. А собственных предков – ни одного. Надеюсь, вы в курсе, что неандертальцы, согласно исследованиям все тех же генетиков, нам даже не родственники? Помимо чуждых генов, неандертальцы были мохнаты, как куницы, имели обезьяний нос, больше похожий на банальные дырки для воздуха, куда более толстые кости скелета, меньший рост и совершенно другой мозг. Вот уж воистину чистые орангутанги!

– Но обезьяна у нас в предках все-таки была? – Варнак не преминул ткнуть монаха носом в животных родственников.

– А еще у нас в предках, судя по генетическим меткам, были мохнокрылы, карликовые броненосцы и даже червяки, – пожал плечами Исланд. – Не понимаю, почему именно мартышки вызывают у вас такой дикий восторг. Вот лично мне лемуры нравятся намного больше. Причем генетически они от нас ничуть не дальше тех же бабуинов.

– Вы слишком лихо разбираетесь в биологии для профессора физмата.

– Не профессора, а доктора, и не «физмата», а физики высоких энергий, – поправил его Истланд. – Но в первую очередь я христианин, три года изучал теологию, и меня не может не волновать тайна Божиего замысла. Вот скажите, неужели вам самому не интересно узнать секрет своего создания?

– Ну, три миллиарда лет эволюции от микроба к обезьяне уже разложены по полочкам, – хмыкнул Варнак. – Разберутся и с последним крохотным промежуточком.

– Вы понимаете, о чем вы говорите, друг мой? – откровенно скривился монах. – Дыра неизвестности в шесть миллионов лет! Вы хоть примерно себе представляете, что это такое? Пять миллионов лет назад не существовало, например, ни мамонтов, ни шерстистых носорогов. Вообще. Но эти виды успели появиться из ничего, освоить земные просторы, выиграв конкуренцию на выживание – а потом бесследно сгинуть, уступив место гигантским оленям по полторы тонны весом и пещерным медведям, тоже возникшим из ничего полмиллиона лет назад, распространившимся и начисто вымершим еще до нашего появления. Где-то во времена мамонтов возник и столь любимый в Голливуде саблезубый тигр, который вымер этак миллион лет назад, а вместо него явился пещерный лев, который тоже вымер… И все это случилось в пределах того срока, что прошел от нашей последней общей генетической метки с животным миром и до самого рождения «человека разумного» на свет. Шесть миллионов лет! За это время мы успели бы дважды превратиться в змей, потом обратно в китов, а потом благополучно выйти на берег и приклеить медвежьи ноги. Китайцы, вон, всего за пару веков превратили обычного карася в пучеглазых телескопов, вуалехвостов, толстобрюхих золотых рыбок и вообще незнамо в кого. Всего двести паршивых лет! А вы говорите о шести миллионах.

– Из вас вышел бы хороший профессор, Кристофер, – кивнул Варнак. – С душевностью умеете говорить, с азартом. Я бы вам возразил, но к сожалению, уже не очень понимаю, что именно вы хотите мне доказать и что я должен найти в интернете на этот раз?

– Простите, – вскинул руки монах. – Кажется, я слишком увлекся. Увы, в наше время трудно встретить человека, которому интересна современная фундаментальная наука. В большинстве случаев люди интересуются лишь наукой светской, склонной больше потешать, чем познавать. От исследований, которые спускают миллионы долларов на оттачивание методики окраски кошачьих усов или определение уровня аппетита в зависимости от цвета тарелок, меня, знаете ли, трясет. Видимо, многие современные диетологи искренне уверены, что негры Лесото ходят такими тощими потому, что кушают из синих тарелок, а не из розовых.

– Вам, Кристофер, наверное, нужно просто выговориться. – Варнак продолжал шарить среди интернет-справочников. – Может, и правда на преподавательскую работу пойти?

– В ЦЕРНе слишком мало специалистов, владеющих русским языком. А командировки к вам выпадают все чаще и чаще. То у вас ПИК построят, то свой ТОКАМАК возводить начнут, то новые компенсаторы для АЭС придумают… Боюсь, с моей загрузкой мне будет не до лекций.

– А где вы так хорошо овладели русским языком?

– Эмиграция первой волны, – отвернулся к окну монах. – Бабушка с дедушкой уехали сразу после семнадцатого. Она была уже в положении, побоялись… Ну, а дальше уже понятно. Обратной дороги не получилось. Мама с отцом дома говорили, конечно же, больше на французском, иногда на немецком, но с родителями общались по-русски и меня поощряли. Как видите, оказались очень правы. Мне это сильно помогло и в работе, и с образованием.

– Учились в России?

– Нет, но переводы с русского были очень востребованы. К тому же, когда в конце прошлого века многие ваши специалисты согласились работать в наших лабораториях, в большинстве институтов и университетов русский язык оказался не то что вторым, а первым языком научных дискуссий. И тут у меня тоже имелась хорошая фора перед коллегами. Я слышал очень многое из того, чего они не понимали или чем с ними не хотели делиться ваши специалисты.

– Теперь делятся?

– Советские тайны уже давно устарели, друг мой, – почему-то грустно улыбнулся Истланд. – А новые стали общими.

– Вы сказали, что родители общались то на немецком, то на французском. Так в какую же из стран эмигрировала ваша семья?

– В Швейцарскую Конфедерацию, товарыщ… – засмеялся он. – У нас четыре государственных языка, и хотя бы на двух из них сносно говорят практически все. Да еще без английского в наше время трудно. Так что зубрежки на мою долю в детстве выпало изрядно. Французский и русский люблю уже потому, что их учить не пришлось. Я с ними вырос.

– О, наши молодые возвращаются, – повернул голову Варнак, заслышав в коридоре знакомые шаги. – Кажется, смогли разжиться колбасой.

– Почему вы так решили?

– Катя собирается чем-то угостить Вывея. Пирожные он не ест, купить в вагоне-ресторане парное мясо весьма проблематично… – Еремей зашевелился мохнатой частью своей сущности, выбрался из-под стола и сел, преданно глядя волчьими глазами на дверь.

Створка отползла в сторону, впуская парочку, пахнущую копченой колбасой, вином и жареной картошкой. Девушка улыбнулась, присела перед волком, взяв его морду в ладони, легонько потрясла:

– Ты уже ждешь, мой хороший! Ты знаешь, что тебе чего-то принесут!

Варнак отвернулся, но все равно продолжал ощущать ее прикосновения к своим щекам. И уже понимал, что не ошибся: от сложенного вдвое пакета остро пахло сервелатом. Едко-приторный вкус сервелата нравился не только ему, но и волку.

– Как вы не боитесь прикасаться к этому зверюге? – удивился монах. – Он же теленку голову откусит!

– Вы наговариваете на Вывея, Кристофер, – ласково пожурила доктора наук Катя, доставая колбасу. – Он никогда не тронет тех, кто его любит! Он храбрый и умный. Поумнее многих образованных доцентов!

– И на каких науках он специализируется?

– Зоолог, – ответил вместо нее Еремей. – Неужели сразу не заметно? Леди, давайте, пожалуйста, сервелат по одному ломтику. А то он слишком быстро кончается.

Катя послушалась. Для мохнатого попутчика она разорила не меньше трех бутербродов и теперь смогла растянуть для него удовольствие почти на полминуты.

– Да, в зоологии он должен разбираться лучше нас всех, – признал монах. – Кстати, по этому поводу могу рассказать весьма занимательную историю. Еремей, загляните в энциклопедию на такую хорошо известную фамилию, как Леметр. Бельгийский священник отец Жорж Леметр. Этот замечательный человек получил образование в иезуитском колледже, а потому прекрасно знал физику, астрономию и математику. По тематике теологии и астрономии он продолжил обучение в Лёвенском университете, в двадцать третьем году получил сан аббата, а через два года стал профессором астрофизики и прикладной математики. Точно как вы, Еремей, он заинтересовался изложенной в Библии моделью развития Вселенной и попытался переложить ее на язык математики.

– Все, мой хороший, кончилась колбаска, – погладила Катя волка по голове.

Вывей вздохнул и отправился обратно под стол. Девушка забралась к окну напротив Варнака, спохватилась:

– Простите, Кристофер! Я не хотела вас перебить. Очень интересно! И что было дальше с этим молодым человеком? Который в тридцать лет получил профессорскую кафедру?

– В тридцать лет он защитил в Гарварде докторскую диссертацию, – поправил монах. – Профессором стал в тридцать один год. Вступлению в наш орден предпочел, увы, орден иезуитов. Так вот, милая леди… Исходя из Библейской теории творения, отец Леметр выдвинул предположение, что сие чудо не может быть размазанным по бесконечному пространству и времени. Оно должно было свершиться где-то в одной точке и в единый миг. И если так, то вся существующая Вселенная обязана расширяться в стороны от места, где была когда-то сотворена. Кстати, свою идею он изложил все же в стенах ордена Девяти Заповедей, а не где-то еще, и астрономы немедленно приступили к ее проверке. И что вы думаете? Почти сразу из всех обсерваторий стали поступать данные, подтверждающие это предположение! Ученые обнаружили сдвиг свечения практически всех крупных объектов в красную сторону спектра, что, согласно эффекту Доплера, означает их удаление от наблюдателя с высокой скоростью. Наибольший вклад в работах по определению скоростей и направлений движения галактик принадлежит прекрасным специалистам Весто Слайферу и Эдвину Хабблу, благодаря которым Леметр уже в двадцать седьмом году сформулировал зависимость между расстоянием и скоростью галактик и предложил первую оценку коэффициента этой зависимости, известную ныне как постоянная Хаббла. Как ни курьезно, но сам Хаббл определил постоянную своего имени на несколько лет позднее. Однако самым главным стало другое. Отец Леметр смог определить точную дату рождения Вселенной: тринадцать миллиардов семьсот пятьдесят миллионов лет назад.

– Бред! Ну ведь полный бред от начала до конца! – вдруг взорвался тихий и скромный Дима Кудряжин. – Если к этой чуши относиться всерьез, то в итоге получаются дебильные квазары[1] мощностью в три галактики и летящие со скоростью больше световой, пульсары[2], сверхновые, бабахающие тут и там, чумные барстеры[3] и цефеиды[4] и прочая галиматья! И это не считая парадоксов парных звезд и галактик!

– Простите, друг мой, – прищурился монах. – Да вы, никак, собрались оспаривать факт красного смещения в излучении галактик и внегалактических объектов?

– Все спектральные смещения обычного видимого света от красного до рентгеновского легко объясняются самым банальным баллистическим сложением скоростей ускоряющихся объектов! Самой что ни на есть элементарной Ньютоновской механикой! Школьный задачник физики для пятого класса!

– Вы забыли самый первый постулат теории относительности. Свет – это константа, и он всегда и везде двигается с одинаковой скоростью.

– А вы забыли, – повысил голос Кудряжин, – что вся эта теория от начала и до конца является бредом, который активно проталкивался Ватиканом, проплачивался иезуитами в печати и на радио и рекламировался за счет Церкви. И все только для того, чтобы пробить в фундаментальную физику постулат о существовании Бога! Теперь этот постулат в науке есть – а сама физика разгромлена в хлам и никакой теоретической базы не имеет!

– Дима, простите, – поднял руку Еремей. – Помимо вас, физматиков, тут есть еще и зоологи. Не могли бы вы уточнить специально для них: а какое отношение имеет Бог к теории относительности?

– Это же элементарно, – чуть понизив голос, Кудряжин постучал себе по лбу костяшками пальцев. – Точка сингулярности, как культурно называют миг творения особые эстеты, есть супер-пупер-мегачерная дыра, из которой по определению абсолютно ничего вылететь не способно. А раз так, то и Большой взрыв невозможно объяснить ничем, кроме вмешательства высшей силы. То есть – Бог есть. Это доказывается фактом существования точки сингулярности. А факт существования сингулярности доказывается исключительно разлетом галактик. А разлет – эффектом Доплера. А эффект Доплера – только и исключительно постулатом Теории относительности о постоянстве света. Достаточно выдернуть из здания ОТО[5] только этот один-единственный, ничем не подкрепленный постулат – и вся красивая библейская картинка в ту же секунду разрушится в пыль! Именно поэтому Ватикан пробил эту теорию Эйнштейна несмотря на сопротивление ученых, именно поэтому душит все альтернативные школы, именно поэтому Церковь насаждает ее до сих пор, не допуская никакого инакомыслия!

– Церковь защищает теорию относительности? – недоверчиво переспросил Варнак.

– Деньги решают все. У Ватикана казна богатая. Они платят за исследования по этой теме и за разгромные рецензии любых альтернатив. А большего для убийства реальной науки мракобесам и не нужно.

– Милый, – прижала Катя руку мужа к столешнице, – я понимаю, что это не женское дело, но мне все же интересно, ради чего ты так азартно размахиваешь руками перед самым лицом профессора Истланда?

– Доктора… – совсем тихо и скромно поправил ее монах.

– Родная, не беспокойся, мы не станем драться, – поднес к губам ее руку Дима. – Это обычный научный диспут о взглядах на теории продажные и истинные. Ты просто ни разу не была на собраниях нашей кафедры.

– Раз я все равно не пойму, можешь не объяснять, – смиренно кивнула девушка. – Ведь я даже не зоолог.

– Нет, ну… – неуютно заерзал молодой супруг. – Я сейчас расскажу. Значит, сначала механика Ньютона. Вот представь себе, что ты сидишь на стуле на колесиках и как можно дальше кидаешь горошины. Ты кидаешь с одной силой, и поэтому они падают в одно и то же место. Это как бы фотоны, скорость света. По Эйнштейну, свет другим не бывает. Теперь представь, что я потащил кресло назад. Теперь горошины стали падать одна за другой. Это как бы гребни световой волны. Появилось отклонение от светового стандарта, оно же эффект Доплера, красное смещение. А теперь представь себе, что я начал тебя разгонять все быстрее и быстрее. Теперь горошины начали падать все дальше одна от другой, причем у каждой из них своя скорость, и поэтому чем дальше они улетят, тем больше будет разница во времени и расстоянии падения. А если я начну тебя разгонять еще и под углом к прежней линии броска, если начну мотать из стороны в сторону, то точки падения начнут причудливо сочетаться. Понятно?

– Теперь я догадываюсь, куда у нас на даче пропадает горох. Но ты продолжай.

– Если мы вспомним, что горошины – это гребешки световой волны, – улыбнулся Кудряжин, – то сразу станет ясно, что идущий от тебя свет не будет белым и равномерным. Волн окажется то густо, то пусто, будет происходить явление интерференции. Оказалась самая обычная звезда на расстоянии, кратном волне, гребни сложились, буме – вот вам и пульсар. Или цефеида. Или барстер. В реальности же это самые обыкновенные и скромные, ничем не примечательные звезды. А как мы их воспринимаем, зависит только от их ускорения и удаления. И от отвозникающей при этом интерференции. Если звезда ускоряется в нашем направлении, скорость света растет, и нам мерещится рентгеновская звезда. Ускоряется в обратном направлении – спектр становится жутко красным, и звездочка размером с Солнце нам кажется безумным в своей мощи и огромности квазаром. Но на самом деле это всего лишь оптическая иллюзия. Комната кривых зеркал. Звезды во Вселенной тихие и скромные, никуда не разлетаются, ничего не жгут и не подрывают, тихо висят себе на своих спальных местах. Никаких парадоксов нет. Есть банальная волновая интерференция. Но теория относительности и Ватикан запрещают нам признавать возможность сложения скоростей! У них от этого коммерция ухудшается.

– Дима, ты уж определись, – попросил Варнак, – разгоняются у тебя звезды или стоят на месте. А то нестыковочка выходит.

– Ох, уж эти мне зоологи, – покачал головой Кудряжин. – Вспоминаем школу. Ньютон, закон тяготения. Чему равно ускорение свободного падения?

– Девять и восемь десятых, – отчеканил вбитые в детстве цифры Еремей.

– Правильно, – кивнул молодой ученый. – А космонавты на орбите стоят или падают?

– Падают, – вспомнил Варнак. – Просто из-за большой боковой скорости постоянно промахиваются.

– И это правильно. Они ускоряются с ускорением свободного падения и поэтому крутятся. Все, что крутится в нашей Вселенной, на самом деле ускоряется в направлении какого-то центра. А крутится в нашей Вселенной абсолютно все! Теперь понятно? Если галактика крутится, то ее звезды ускоряются к центру, и поэтому мы видим красное смещение. Они падают к центру от нас. Те, что находятся с другой стороны, падают к нам и дают синий спектр, но мы его не видим. Просто потому, что его заслоняют те звезды, что находятся с нашей стороны. И поэтому все галактики красные. Никаких парадоксов. Оптика, Ньютон и классическая механика. Все очень просто, если специально не пудрить людям мозги.

– Осталось непонятным, отчего теория Эйнштейна вызывает у вас такую ненависть, друг мой. – Истланд осторожно перещелкнул костяшками четок.

– А то вы не понимаете! Все эти теории относительности, преобразования Лоренца, гипотезы Планка и Пуанкаре создавались с единственной целью: подогнать волновые формулы Максвелла к безупречным выкладкам Ньютона, с которыми они категорически никак не стыковались. Придумать такие уравнения, которые подогнали бы неопровержимые факты к заведомо неверным предпосылкам. В итоге формулы-то придумали – но вот их физический смысл оказался горячечным бредом, при изложении которого один парадокс громоздился на другой, астрофизика превратилась в шоу уродцев, к микромиру теория оказалась вообще неприменима никаким боком, предсказательной силы в этой побасенке нет. И все ради чего? Ради мифического Акта Творения? И что самое обидное – светлая и красивая физическая теория, которая объясняла все без единого парадокса и на безупречных формулах классической физики, была тихо затерта лапкой и закопана в архивы, а ее автор немедленно убит. Все во имя квазаров и разлета галактик! Никто не должен стоять на пути!

– Неправда, – нахмурился монах. – Вальтера Ритца никто не убивал. Он умер от туберкулеза.

– Вот только на удивление вовремя! Сразу после выхода его совместной с Эйнштейном статьи, в которой они определились с разногласиями. У Ритца была готовая работа, в которой математика Вселенной разобрана по косточкам. Достаточно было ее просто опубликовать – и теорию Акта Творения все ученые подняли бы на смех! И надо же, как удачно «случайности» подсуетились! Одного – наверх, другого – под землю.

– А комментарий для зоологов? – попросил Варнак.

– Кто-то заплатил за то, чтобы мир науки получил яркую «пустышку», – обернулся к нему Дима. – Формулы, которые подгоняют факты под мифологию, не способны предсказать реальные свойства материи. Во времена Максвелла еще не знали сверхпроводимости, поэтому в его выкладках ее нет, нет никакого намека на такую возможность и в теориях Эйнштейна. И про сверхтекучесть тоже ни полнамека. А вот Ритц предсказал и то, и другое. Хотя Ритца и убили за два года до того, как это явление было обнаружено.

– Ах, вот оно что! – кивнул Еремей. – Копья ломали из-за квазаров, а дело оказалось в криофизике. В твоей любимой сверхпроводимости.

– Если бы Ритцу не мешали, – ответил Кудряжин, – сегодня у нас уже были бы сверхпроводники, работающие при комнатной температуре! А уровень энергетики вырос бы на пару порядков. Ерема, если бы не Ватикан с Эйнштейном, уже сегодня мы катались бы на Марс по турпутевкам, а не ковыряли гвоздиком системы охлаждения!

– Весьма сомнительное утверждение, – покачал головой монах. – Теория Гинзбурга-Ландау хорошо проработана и подтверждена практикой.

– Это лишь компиляция фактов, открытых случайным образом. Предсказательной силы в ней нет.

– Вы так говорите, словно можете представить альтернативные разработки. Вы что, Дмитрий, можете рассчитать порог сверхпроводимости для случайно выбранного материала чисто теоретически, на бумаге?

– Могу. Но вам это не понравится, святой отец. Мои формулы не христианские, в них нет Эйнштейна. Они основаны на преобразованиях Ритца.

– Вы преувеличиваете влияние Ватикана, мой друг. Да, разумеется, католическая церковь приложила немало усилий для продвижения в массы именно библейской теории астрофизики. Но не забывайте, Папский престол – это в первую очередь политическая структура. А во вторую – финансовая. Между тем, большинство христиан вовсе не политики и не стяжатели, они искреннее заинтересованы в познании Божьего замысла. Нас интересует истина, а не то, как ее можно использовать. Возьмем наш орден. Он не очень богат и никогда богатым не будет. Но мы всегда готовы предоставить кров и поддержку любому смертному, готовому посвятить себя истинной науке. Дворцов не будет, но хороший дом и некая сумма, которая позволит ученому и его семье вести достойную жизнь, – все это в ордене Экклезиаста гарантировано каждому. Тем более тому, кто способен собрать в стройную обоснованную теорию старые предсказания Вальтера Ритца.

– Ну-ка, стоп, самаритянин! – вскинулся Еремей, сообразив, что от общих теорий монах плавно и вкрадчиво перешел к прямой вербовке его подопечного. – Это еще что?! У Дмитрия своей серьезной работы хватает! Он нужен на АЭС и в институте. На нем сейчас сразу четыре проекта висят. Их нужно доводить до ума в первую очередь!

– Компенсаторы АЭС – это чисто инженерный прикладной вопрос. Любой справится. А мы говорим о фундаментальной науке.

– Если бы «любой», то по командиров… – И тут некстати в кармане проснулся телефон. Варнак сбросил бы звонок, но на экране высветился номер Зоримиры. Он вздохнул, нажал кнопку вызова, поднес к уху: – Да?

– Немедленно возвращайся! – без предисловий потребовала ведьма. – Ты нужен У крону!

– Какое «возвращайся», ты что? – Еремей поднялся, дернул дверь, но та, как назло, заела.

– Немедленно прыгай с поезда – и назад!

– Совсем с ума сошла? – Он заметил, что замок закрыт, повернул задвижку, дернул створку. Та наконец-то поддалась. – Забыла, какой завтра пик на графике?

– Сейчас не до пиков!

– Ты вообще думай, Зоренька, что сказываешь. – Он вышел в коридор, запер купе и пошагал в сторону. – Речь о живых людях идет. Сделаю свое дело и вернусь. Что случилось-то?

– Кошмар с ним случился! О раскрытии печатей вещает, грехах и бедах, и о каре своей позорной. Я не понимаю ничего, Рома! Он чего-то хочет, требует, но не говорит! Приезжай, может, хоть ты разберешься. Хотя бы рядом побудь.

– Да… – Волчьими ушами Варнак услышал, как Истланд заговорил с Кудряжиным о важности науки и о том, что орден готов хорошо оплатить труд по развитию теории Ритца, волчьей же мордой двинулся вперед и предупреждающе зарычал.

Монах чуть не подпрыгнул, с изумлением уставившись на зверя:

– Ты что, меня понимаешь?

– Еще как. Они с Еремеем точно одно целое, – ответила Катя. – Иногда кажется, что Вывей все его мысли и желания на расстоянии угадывает. А вы что, можете купить нам домик в Швейцарии?

– Будем только рады, – ответил вербовщик. – Жизнь там намного дешевле, чем в Москве, а мы заинтересованы, чтобы хороший теоретик пребывал в комфорте. Он не должен думать о деньгах или трубах. Он должен заниматься своим делом.

– Прости, мне пора. – Варнак повернулся и побежал назад в купе. – Потом перезвоню.

Он дернул дверь, просунул голову внутрь:

– Мсье Истланд, выйдите на минуточку… Пожалуйста.

– Да, иду, – поднялся монах.

Варнак поймал его за ворот, оттащил в сторонку:

– Что вы себе позволяете, церковное преосвященство? Вас принимают как гостя, со всей душой, а вы нагло пытаетесь красть специалистов!

– Почему красть? Кому он тут нужен? Господин Кудряжин пытался опубликовать свои формулы раз пять или шесть, но ему неизменно отказывали. Любые работы, не то что опровергающие, а просто не связанные с теорией относительности, в научных журналах находятся под запретом. Орден Девяти Заповедей – это единственная организация, которая готова всерьез оценить труды Дмитрия и провести опыты по их проверке. Когда они получат экспериментальное обоснование, тогда ваш друг обретет достойное научное звание и известность, а наука – совершит серьезный скачок вперед…

– Так, дружище: комиссарские лекции заканчиваем, у меня к ним иммунитет. Это мой специалист, у него есть своя работа. И если кто-то протянет к нему свои руки…

– Это не его уровень! Он чуть не единственный физик, который хорошо разбирается в выкладках Ритца! Большинство про баллистическую теорию не знают вообще ничего. Вы хоть понимаете, что у вас штучный специалист паяет разводку цепей на электростанции?! Это все равно, что микроскопом гвозди забивать!

– Это мой гвоздь и мой микроскоп. Могу и по пальцам попасть. Я понятно выражаюсь, мсье Истланд?

– Подождите… – прикусил губу монах. – Вы говорили, что занимаетесь сглаживанием суточных пиков в энергоснабжении. Давайте договоримся: орден Экклезиаста подготовит для вас качественное техникоэкономическое обоснование перевода любого города на аккумуляторный общественный транспорт, а вы дадите Дмитрию возможность вместо этого заниматься теорией Ритца. Орден принимает в свои ряды только самых достойных. Обоснование будет безупречным, хоть на президентскую премию выдвигайте.

– Вы даже не представляете, Истланд, – вздохнул Варнак, – сколько людей и не совсем мне придется убить, чтобы эту программу приняли.

– Вы шутите?

– Ничуть.

– Однако у вас суровая научная школа, господин Еремей.

– Именно.

– Но вы не сможете посадить Дмитрия на цепь! Он не ваш раб. И он перспективный ученый.

– Мсье… – Варнак ласково и многозначительно погладил монаха ладонью по груди, подбирая слова, коснулся пальцем значка на лацкане, дернул за цепочку, что свисала с кувшина на колесе.

– Хорошо, я понял, – кивнул Кристофер. – Больше я не буду заводить с Дмитрием разговора о переходе в орден. Но не из страха. Я хочу, чтобы вы поняли: мы не враги. Мы ищем истину. Если мы станем помогать друг другу, а не мешать, легче будет всем. Не нужно делать так, чтобы от вас убегали. Если ваш друг вернется, обретя новое знание, вы станете только сильнее. Он ведь будет не только отдавать, но и приобретать. А сбежавшие – не возвращаются.

– Ага, как благородно! Посеял ему в сердце червя сомнения – и теперь будешь дожидаться всходов? Зря стараешься. У нас живое дело – у вас мертвые кельи. Захочет заняться теорией? Так ведь для разума цепей нет. Коли пожелает – сделает и здесь. Поэтому давайте будем взаимно вежливы. Компрендре?

– Хорошо-хорошо. Я все понял, вопрос закрыт.

После внушения монах остепенился и Кудряжину о своем предложении больше не напоминал. И даже попытался замять неловкость, на первой же станций купив местного пива и раков. Но если раки пришлись по вкусу всем, то от пива Варнак отказался из-за запаха, Катя – чтобы не толстеть, Дима, оглядываясь на нее, выпил всего бутылку, и в итоге вся упаковка досталась Кристоферу Истланду. Хмель быстро сделал свое дело, и агент ЦЕРНа полностью вышел из строя, сумев толком проснуться только к часу их прибытия в Ростов.

На жарком полуденном перроне их ждал сюрприз: тщедушный безусый паренек с картонным плакатом, на котором были выписаны фамилии Димы и Кристофера.

– Вообще-то, нас четверо, – подошел к нему Кудряжин. – Даже пятеро. Этот пес без ошейника и намордника тоже в командировке.

– Меня предупредили, – сломал плакат паренек и сунул под мышку. – Николай Альбертович сказал. Отсюда к Волгодонску рельсовый автобус только завтра, в половину седьмого утра отправляется. Чего вам всю ночь маяться? А на машине за три часа доедем.

– На машине? – оглянулся на сотоварищей Дмитрий. – Тогда и вовсе хорошо! Но не помешало бы сперва немного перекусить.

– Да, – поторопился кивнуть парень. – Мне и на это расходные деньги выделили. На всех.

– А что за рельсовый автобус? – заинтересовался Варнак, впервые услышавший такое выражение.

– Ну, это типа маленькой электрички у нас бегает. Два вагона, один мотор. Все хорошо, только расписание неудобное. Давайте я вещи возьму?

– Иди, дорогу показывай, – отмахнулся Дима. – Сами донесем.

На площади перед вокзалом выяснилось, что за ними прислали «Волгу». Причем не просто «Волгу», а черную! Мечта всех чиновников советского розлива привела путников в ужас – в летнем Ростове-на-Дону и так-то дышать было нечем, а уж внутри оставленной на солнце темной машины впору пироги запекать, а не по улицам передвигаться.

– Сейчас поедем – в салоне все быстро проветрится, – виновато развел руками паренек, из чего стало ясно, что кондиционера у него тоже нет.

– Ладно. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – ответил за всех гостей Варнак.

Уложив вещи в багажник и спешно опустив стекла, пассажиры забрались в салон. Молодые, разумеется, назад, чтобы быть вместе, Кристофер сел рядом с ними, а Еремей с Вывеем устроились впереди: человек на сиденье, волк внизу, положив ему голову на колени. Иначе он просто не помещался. Машина затряслась, пару раз фыркнула и заурчала.

«Подтраивает», – вспомнил Варнак подзабытый на «Паджеро» термин и спросил:

– Карбюраторная?

– Крепкая еще. Всех нас переживет. – Паренек сдал назад, вырулил с площади, повернул на четырехполосный проспект. – В конце Садовой есть хороший уютный ресторан. С кондиционером. Там пообедаете, а ужинать уже на станции будем.

«Волга» шла ровно и ходко, слабо покачиваясь. И это – на ровной дороге. Похоже, амортизаторы тоже были не «ах». Но Еремей промолчал, удивляясь неприятно знакомому запаху. Очень слабому, но гнусновкрадчивому, с примесью миндаля и жженого чеснока… Запаху недавно переплавленного старого тротила.

– Что за черт… – закрутился он и понял, что пахнет не от машины. Пахнет из окна. А поскольку аромат слабее не становился, это означало, что от его источника они не удаляются. А значит… – Вот проклятье! Ну-ка, парень, поднажми!

Впрочем, водитель и так «притапливал», обходя одну машину за другой. Три иномарки, «зубило», потрепанный «Форд», белая «шестерка», из-за жары тоже несущаяся со всеми открытыми окнами. И еще до того, как Еремей увидел небритое лицо ее владельца и черные расширенные зрачки, он уже ощутил сочащийся из ее салона миндально-чесночный аромат.

– Быстро стой! – рявкнул он в самое ухо водиле, хватаясь за руль, чтобы тот не запетлял, и, не дожидаясь ответа, рванул рукоять стояночного тормоза, ударил по кнопкам ремней безопасности. – Стоять!!! Все вон из салона!

Задние колеса пошли юзом, выворачивая «Волгу» прямо на «двойную сплошную», сзади тоже завизжали тормоза. Варнак выскочил из машины, быстро перекатился через капот, распахнул водительскую дверцу, выкинул не успевшего ничего понять паренька на дорогу и еще раз рявкнул:

– Все вон!!!

Дима и Катя, уже неплохо его знавшие, быстро послушались, а вот гость из ЦЕРНа, крутя головой, только бормотал:

– Et се qui s’est passe? Qu’est-ce?

Однако объясняться с ним у Еремея не было времени. Варнак дал полный газ, втыкая передачи без перегазовки; не глядя на светофоры, промчался через перекресток, быстро нагоняя «шестерку». Та уже почуяла неладное, тоже начала разгоняться – но против «Волги» – хоть карбюраторной, хоть инжекторной, – ее силенок не хватило. За вторым перекрестком Варнак нагнал урода, обошел слева через сплошную и решительно подрезал, не пугая, а со скрежетом прижимая задней дверцей его морду к тротуару. Притиснул к бордюру, поставил нейтраль и выпрыгнул наружу.

Пользуясь заминкой, «шестерочник» попытался сдать назад – но Вывей, выскочив через окно машины, вторым прыжком нырнул в водительское окно к бандиту и, не попав клыками в горло, просто вцепился в лицо. Тот захрипел, стуча по мясистому загривку тощими человеческими кулачками – но сделать ничего не мог. Когда Еремей подбежал, волк отпрыгнул, позволив своей двуногой части распахнуть дверь, снова скакнул вперед, за плечо выволакивая подонка наружу. Варнаку было не до подрывника. По прежнему опыту он знал, что смертников никогда не посылают в одиночку. Где-то рядом есть подельник, который, увидев, что планы пошли наперекосяк, машину попытается взорвать. И значит – у него остаются считанные секунды, чтобы убрать мину на колесах подальше от прохожих, домов и всякого транспорта.

Хорошо хоть, от случившегося зрелища и встречные, и попутные машины остановились, дорога была свободной. Варнак прыгнул за руль, дал полный газ, пролетев примерно полтора квартала на скорости за сотню, увидел слева тенистый полупустой парк, как назло защищенный низкой, по колено, металлической решеткой и вдвое более высоким гранитным парапетом за тротуаром. Однако еще через мгновение он заметил в гранитной стене широкий разрыв, перекрытый всего лишь двумя низкими ступеньками, круто повернул к нему. Отчаянно завизжала резина, вынуждая оглядеться всех вокруг, разогнавшаяся машина легко снесла два пролета решетки, с грохотом запрыгнула на ступеньки и вылетела на песчаную дорожку. Еремей со всей силы вдавил звуковой сигнал и отвернул с аллеи на газон, петляя между деревьями.

К счастью, культурные ростовчане зеленые насаждения берегли и по траве не ходили. Тормознув метрах в пятидесяти от аллеи, Еремей выскочил из салона, кинулся бежать, но не успел сделать и десятка шагов, как что-то бумкнуло… И он в полной мере ощутил в пасти неожиданно сочный, солоноватый вкус густой парной крови. Кроме бесчувственного тела смертника, окровавленного асфальта, черной «Волги» и стоящих поодаль прохожих Варнак не видел больше ничего. И понял, что у него опять осталось всего лишь одноединственное тело… Которое после случившегося стоит очень поберечь. А то ведь пристрелят, не разобравшись, как собаку-людоеда, и имени не спросят.

Волк бросил бандита, сорвался с места на бег, промчался меж расступившихся людей, нырнул в подворотню и стремительно исчез во дворе длинной красной двухэтажки.

Глава вторая

Это был сон. Разумеется, это был сон. Сон, всего лишь сон. Бояться нечего! Она проснется – и все будет хорошо. Они откроют могильник и не найдут там ничего интересного. Просто черепки, серебряные украшения и кости. И больше ничего. Это сон, сон. Просто сон. Не может человек подняться живым и здоровым из саркофага возрастом в сорок тысяч лет. Даже если он вампир. А он еще и не вампир! Это сон, сон. Такое возможно увидеть только во сне! Она проснется – и все будет хорошо. Все как всегда. Студенты будут лапать девочек и пилить дрова, Сергей Олегович – бурчать над окрестными петроглифами, а девушки – отмывать гранит влажными щетками. А потом они вскроют захоронение…

Дамира себя почти уговорила. Почти убедила в нереальности происходящего – в реальности-то ничего подобного случиться не могло. Вот только, несмотря ни на что, страшно ей было, как наяву. Хотя археологиня и пыталась хоть как-то удержать себя в руках.

– Показывай, где еда, смертная, – распорядился восставший из мертвых.

– Все там, в лагере… – Женщина вышла из могильника и обратила внимание, что ни одной студентки не видно и не слышно. Это ее немного успокоило: девушки догадались спрятаться и пересидеть опасность в лесу. Значит, хоть за них можно пока не волноваться.

– Вода? – Вышедший вслед за ней мужчина повернул голову на шум реки, стелящейся по крупным камням, спустился к Акчиму, вошел в него по колено и, присев, стал с видимым удовольствием отмываться от многовековой пыли и грязи.

У Дамиры появилось острое желание сбежать, пока мертвец ее не видит, но она вспомнила, что находится во сне, и подавила этот малодушный позыв. Она даже подошла к незнакомцу ближе, гордясь способностью своего разума справляться с бессмысленными иррациональными страхами. Мертвецы не оживают. А значит – бояться нечего. И под напором железной воли женщины ужас действительно начал съеживаться и отступать.

– Кто ты и как оказался в могиле? – спросила она, пытаясь говорить спокойным, безразличным голосом.

– Я нуар клана Ари, страж усыпальницы, – ответил мужчина.

Вода унесла серую пыль вместе с лохмотьями, и теперь мертвец выглядел куда естественнее: короткие, в палец, темные волосы, чуть смуглая гладкая кожа, покрытая слабым светлым пушком, могучие рельефные мышцы поверх костяка, который Дамира отнесла бы к неандертальскому типу, не будь нуар выше ее почти на две головы. И лицо канонического мультяшного супермена с густыми бровями, выдающейся вперед скулой и большими голубыми глазами. Портило фигуру только множество крупных кровавых ран, на поверхности которых успела запечься коричневая корочка. Студенты покорежили незнакомца весьма жестоко. Если бы это происходило не во сне – он был бы убит раз восемь, не меньше.

Ох, мальчишки, мальчишки, что же они натворили? Что она теперь скажет их родителям?

– Кто такой нуар? – пытаясь отвлечься от мыслей, неприятных даже для сна, спросила она.

– Страж богов, – сурово ответил мужчина и, болезненно морщась, осторожно потрогал раны. – Я вижу, смертные научились быть опасными. Такое могло убить даже меня. Где еда, женщина?

– Зови меня Дамирой, нуар, – вздохнула она. – Твои «смертные» и «женщины» режут слух.

– С какой стати я должен запоминать твое имя, смертная?

– Ты хочешь есть?

– Я нуар, ты обязана исполнять мою волю!

– Вот сейчас проснусь, – предупредила женщина, – и ты навсегда исчезнешь голодным.

– Проснешься? – недоверчиво переспросил нуар.

– В любой момент! – вскинула она подбородок.

– Ты проснешься – и я исчезну?

– А ты как думал?

Чуть вздернув брови, мужчина несколько мгновений размышлял, потом улыбнулся:

– Да будет так, смертная. Тебя зовут Дамира, и я стану называть тебя по имени. Теперь покажи, где еда?

Руководительница экспедиции провела нуара в раскинутый совсем рядом с местом раскопок лагерь, сняла одеяло с котла, в котором запаривалась к обеду греча с тушенкой, подняла крышку:

– Такое блюдо восставшие трупы употребляют?

– Не называй меня трупом. Я могу прогневаться. – Восставший из мертвых обломил ветку с ближней осины, задрал оставшийся кончик пальцами, чуть выждал, потом обломил немного дальше и присел у котла. Зачерпнул рассыпчатую кашу ложкой, взял в рот, чуть помедлил, одобрительно кивнул: – Вкусно…

И принялся быстро опорожнять котел.

Откуда у него в руках появился вытянутый деревянный черпак, Дамира так и не поняла. Хотя – это ведь сон? Во сне случаются вещи и более странные. Женщина присела перед котлом, с расстояния осматривая многочисленные раны, на которых уже отслаивалась кровяная корка, потом обошла незнакомца и осмотрела куда более обширные разрывы плоти, оставленные прошедшей навылет медвежьей картечью. Судя по всему, внутри этого крепкого тренированного тела не должно было уцелеть ни единого органа. Ни сердца, ни печени, ни легких, ни селезенки. Ни желудка, который сейчас стремительно наполнялся гречей.

– Почему ты до сих пор жив? – не удержалась она от вопроса, снова встав перед ним.

– Я нуар, – ответил мужчина, не прекращая трапезы. – Мы должны сражаться за своего бога, а не умирать, оставляя его в опасности. Я превосхожу простых смертных во всем. Меня трудно убить, пусть даже подвластным тебе смертным это почти удалось. Впредь стану внимательней.

– Кто такие «боги»?

– Вы не знаете богов?! – На сей раз на лице ожившего мертвеца отразилось истинное изумление. – В вашем мире их нет? Неужели они все же погибли? Погибли все? Все до единого?

– Не могу ответить, не зная, о ком ты говоришь… чудище… Как мне тебя называть?

– Называй меня «господин».

– Я тебе этот котел сейчас на голову надену! – Дамиру захлестнул самый настоящий, неподдельный гнев. – Кто ты такой, тварь полусгнившая, чтобы я признала тебя господином?!

– Ты как разговариваешь с нуаром, смертная?! – вскочил мертвец. – Тебя давно следовало казнить за непомерную наглость! Я поведаю обо всем твоему хозяину! Если бы здесь были другие рабы, способные показать дорогу, ты уже была бы мертва!

Его меч с веселым посвистом прорезал воздух и уперся в ее горло.

Дамира ощутила легкий холодок ужаса, настолько реальным показалось прикосновение к шее острого деревянного клинка. Именно деревянного – она ясно разглядела прожилки древесных волокон на покрытом морилкой лезвии. Каких только неожиданностей не преподносит во сне человеческий разум! Это было невероятное, непостижимое ощущение: стоять перед обнаженным двухметровым атлетом, готовым в любой миг рассечь тебя клинком, – и одновременно понимать, что в реальности тебе абсолютно ничего не угрожает. Женщина даже снисходительно улыбнулась:

– Оглянись вокруг, живой труп. Здесь нет никого, кроме тебя и меня. Так что привыкай к вежливости. Хочешь что-то узнать – выполняй мои условия.

– Я нуар! А ты – смертная! Ты – женщина! Ты – рабыня! Склони свою голову немедленно, или я срублю ее!

– Мне стало страшно, труп. Вот мое условие: дай клятву, что больше никогда не станешь угрожать мне, не причинишь никакого вреда, и… и… – Сказки подсказывали, что желаний должно быть три, но в голову, как назло, сходу ничего не пришло, и потому она выпалила: – И колыбельную каждый вечер!

– Каждый вечер что? – Клинок перестал давить на горло.

– Колыбельную! – Она расплылась в улыбке. – С детства обожаю, когда меня убаюкивают.

– Твоя наглость беспредельна, смертная рабыня. Ты не имеешь права существовать. Умри! – Клинок взметнулся вверх, и Дамира закрыла глаза.

Пришла пора просыпаться.

Однако пробуждения не случилось. Равно как и удара над плечами. Женщина приоткрыла один глаз.

Нуар играл мечом, глядя на нее сверху вниз и глубоко дыша. Струпья с его тела опадали, открывая тонкую розовую кожицу, которой успели затянуться раны. Если внутренние органы тела регенерировались с такой же скоростью, то убить этого мертвеца действительно было не просто. Того времени, которое у обычного тяжелораненного уходит на предсмерные муки, восставшему из могилы вполне хватало, чтобы полностью выздороветь.

– Это и есть ваше селение, смертная? – спросил он.

– Ты даешь клятву? – открыла она второй глаз.

– Ты понимаешь, что заслуживаешь казни, женщина?

– Ты должен звать меня Дамирой. – Она открыла глаза и распрямилась. – Или ты забыл? И давай договоримся сразу: или поклянись, или убей. Мне не нравится, когда какой-то труп постоянно пугает меня глупыми страшилками.

– Не называй меня трупом! – Меч плашмя ударил ее по плечу. Ударил очень больно, Дамира даже удивилась, что не проснулась.

– А как мне тебя называть? Ты не назвал своего имени.

– Ты должна звать меня господином! – Лезвие опять нажало на горло.

– Тогда убивай, и покончим с этим!

– В тебе слишком много гордости для простой смертной, пусть и старшей над другими, – опустил оружие нуар. – Мое имя Шенынун, и я готов дать тебе клятву безопасности, если ты в ответ поклянешься всегда отвечать на любые мои вопросы.

– А ты – на мои! – торопливо парировала женщина.

– Выбери что-нибудь одно, несчастная, – покачал головой восставший. – Или жизнь, или любопытство.

– Ты обещал называть меня по имени!

– Мы еще не произнесли клятвы, – растянул губы нуар в зловещей ухмылке. – Ты хочешь защиты от смерти и пыток – или ответы на любой вопрос?

– Вот, черт! – забеспокоилась Дамира и даже зажевала губу, пытаясь найти спасения из «вилки»: ей до смерти хотелось получить ответы странного существа… Но какой смысл в ответах после смерти?

Молодая археологиня ощутила азарт, желание справиться с неожиданной загадкой. Проснуться или потерять сознание ей, как в первые минуты кошмара, уже не хотелось. Хотелось победить.

– Раз! – Клинок описал полный круг. – До скольки ты умеешь считать, смертная?

– До ста тысяч!

– Это слишком много. Два…

– Жизнь! Я выбираю жизнь и безопасность… И песенку на ночь, – не удержалась она от ехидства.

– Быть по сему! Я, Шеныпун, страж клана арийцев, клянусь не причинять тебе боли или иного вреда, пока ты честно отвечаешь на все мои вопросы. – Он поцеловал свой меч и ожидающе посмотрел на женщину.

– Я, Дамира Маратовна Иманова, научный сотрудник кафедры археологии Института этнологии и антропологии имени Миклухо-Маклая, клянусь отвечать на любые твои вопросы, пока ты не причиняешь мне боли или иного вреда. – Она достала из кармана тонкий маркер, которым делала заметки вместо шариковой ручки, и поцеловала его не менее торжественно, нежели восставший – свой клинок.

– Что это? – немедленно спросил он.

– Это устройство, позволяющее делать метки на чем угодно… – Она протянула руку, сделала две черточки сперва на осиновом листе, потом на коре дерева. – Им можно писать.

– Из чего выдолблен этот котел? – указал Шенынун на казан, в котором осталось от силы половина обеда всей экспедиции.

– Ты что, никогда не видел железа? – не поверила своим ушам женщина.

– Ты должна отвечать на вопросы, а не задавать их, – напомнил ну ар. – Иначе моя клятва потеряет силу.

– Он не выдолблен, а отлит. Из чугуна. А чугун добывают при переплавке специальной руды, такой горной породы. Подобный ответ тебя устроит?

– Да. Это селение есть место жизни вашего племени?

– Нет, мы здесь работаем.

– Где обитает большинство смертных из вашего племени?

– В городах. Это очень далеко отсюда.

– Вы добираетесь по рекам? – кивнул он в сторону близкого Акчима.

– Нет, по дорогам. На машинах. Они тоже сделаны из железа. Вон, видишь, крытая повозка стоит? – кивнула она на «Маверик» Сомова. – Вот на таких.

– Всегда отвечай так – и наша клятва останется нерушимой, – похвалил ее нуар. – Теперь, Дамира, проводи меня в город. Хочу увидеть главное стойбище твоего племени.

Разумеется, в ответ на это требование можно было поупрямиться, но руководительница экспедиции решила, что чем дальше и быстрее увезет она странного товарища, тем безопаснее будет для девушек, что прячутся где-то поблизости. Сон, не сон – но вести себя она намеревалась разумно. Хотя желание что-нибудь учудить, пользуясь свободой и безнаказанностью сновидения, у нее все же иногда появлялось.

Обычно, проваливаясь глубоко в объятия Морфея, она ощущала сны как настоящую реальность и вела себя соответственно. Догадаться, что ты спишь, и все вокруг – на самом деле мираж… Такое с ней случилось впервые.

– Хорошо, я отвезу. Одну минуту. – Дамира заглянула к себе в палатку и забрала портфель с документами и отчетами. На всякий случай, чтобы не потерялись. Забрала, разумеется, и телефон. Куда без него? Вышла, посмотрела на могучего Геракла, ожидавшего спутницу с деревянным мечом в руке, покачала головой: – Ты подумай, даже комары не садятся! Чистый каррарский мрамор. Знаешь, Шеныпун… Ты, конечно, красавчик… Но давай мы тебя все-таки оденем. Чтобы не сильно выделяться. Доценту Салохину ростом до тебя далеко, но фигура у него широкая, футболки и штаны должны налезть.

Треники и футболка толстенького доцента и правда оказались восставшему мертвецу впору. Правда, штанины едва закрывали колени, больше напоминая спортивные шорты, а футболка сидела так, словно вот-вот собиралась лопнуть, но никак не могла выбрать подходящего момента. Сон становился все более и более забавным. Женщина хмыкнула, открыла машину, нашарила в бардачке ключи, завела двигатель. Она уже почти совсем успокоилась, наблюдая за происходящей чертовщиной как бы со стороны, и теперь ей было даже любопытно – что же случится дальше?

Могучий нуар забрался в «Маверик» с правой стороны, и даже в просторном салоне джипа стало чуть душновато.

– Она двигается сама? – закрутил головой Шеньшун. – Как?

– Заводим, – повернула ключ Дамира, – выжимаем сцепление, включаем первую передачу, потом вторую, потом…

Глава третья

Узкая и извилистая дорожка, накатанная к лагерю археологов от лесовозного тракта, особо разгоняться не позволяла, а сам тракт выглядел еще хуже. Разбитая еще по весне огромными колесами тягачей сырая дорога больше всего походила на штормовое море, и хотя мелкие уступы «Уралы» и «КАМАЗы» успели сгладить, крупные бугры и ямы остались на своих местах до следующей распутицы. Разогнаться тут до скорости больше десяти-пятнадцати километров в час было невозможно, и потому тридцать верст пути до ближайшей деревни превращались в бесконечную муку.

После долгой утомительной тишины женщина включила приемник, уже настроенный на местные станции. В салон полилась музыка. Нуар явно заинтересовался, смотря то на странное для него устройство, то на динамики на дверцах. Дамира подождала, подождала… и не выдержала:

– Ну и как, не хочешь спросить, что это такое?

– Приспособление для услаждения слуха, – невозмутимо ответил восставший. – В мое время ничего похожего не было. Но красиво петь и играть на мешонре многие смертные умели. Хотя певчие птицы поют намного чище.

– А когда было твое время?

– Ты должна отвечать на вопросы, а не задавать их, смертная по имени Дамира, – ответил он. – Таков был уговор.

Женщина промолчала. Она была занята преодолением очередной глиняной волны, вытянувшейся наискосок от края и до края дороги. Сесть в здешней глухомани на брюхо ей совсем не улыбалось. Пусть даже не по-настоящему. За первым гребнем последовал второй, третий, а потом – просто ухабы. Дамира перевела дух и спросила:

– Ты что-то сказал?

– Проехать верхом было бы проще, – усмехнулся воскресший.

Дамира обиделась и представила себе, как струсит существо из прошлого, когда она разгонится на шоссе километров до ста пятидесяти. Такое его точно должно будет напугать – дикаря из подземелья. Она даже улыбнулась, предвкушая, как тот, округлив от ужаса глаза, вцепится в дверную ручку и заскребет пальцами по пластику «торпеды», и даже чуточку прибавила газу – чтобы тут же снова сбросить скорость. «Маверик» начал скакать, а не раскачиваться на ухабах, и его подвеску стоило поберечь.

Километр медленно проползал за километром, время растягивалось в тягучую резину – и глава экспедиции вдруг ощутила потребность вовсе не духовную и интелектуальную, а самую что ни на есть приземленную и физиологическую. Ведь с начала вскрытия могильника миновал уже не один час, и отвлекаться на пустяки у нее времени не было. А против физиологии, как известно, не помогают даже самые чудесные грезы. Еще несколько километров Дамира мужественно терпела, не желая покидать столь захватывающее сновидение, но вскоре поняла, что придется смириться. Как всегда – в самый интересный момент. Она заерзала и попыталась открыть глаза. Однако тело и рассудок не подчинились, продолжая удерживать ее внутри дремоты. Женщина дернулась сильнее, остановилась, вышла из машины, сделала несколько резких движений – сон не отпускал.

– Вот, проклятье… А-а-а-а!!! – закричала она изо всех сил, пытаясь пробиться в реальность из захвативших разум галлюцинаций, и снова безуспешно. Дамира поймала на себе насмешливый взгляд мертвеца и, не в силах больше терпеть, отбежала от дороги и присела за густыми зарослями можжевельника, с ужасом представляя, что сейчас случится со спальным мешком и как она будет потом смотреть в глаза студентам после обрушившегося позора.

Однако – ничего не произошло. Она не проснулась, она не ощутила никаких неудобств. Мир вокруг остался прежним: светлым и теплым, наполненный жужжанием шмелей и писком комаров, далекой перекличкой кукушек, запахом смолы и трав. Солнце припекало руки, знойный ветерок шевелил волосы. Мир оставался прежним: ярким, насыщенным, шумным и ароматным. Реальным… И с пониманием того, что это вовсе не сон – Дамиру снова охватила волна смертного ужаса, и она кинулась бежать, бежать со всех ног, бежать, бежать, бежать – пока сильные руки не подхватили ее и не вскинули ввысь, посадив на кривую ветку широкого разлапистого дуба.

– Куда ты собралась, смертная? – Восставший мертвец отступил, и она уже сама в страхе схватилась за ствол, пытаясь удержаться в неудобном месте.

– Кто ты?! – в отчаянии выкрикнула она. – Откуда ты взялся?!

– Я нуар, смертная, страж богов и твой повелитель, – спокойно повторил тот. – Вы рождаетесь несчитанными массами, а нас – каждого в отдельности – выращивает бог, заботясь о всякой мелочи с мига зачатия и до того мгновения, когда мы берем в руку меч. Поэтому нуары всегда быстрее, сильнее, умнее и выносливее любого из вас. Мы созданы для того, чтобы оберегать и защищать богов. Вы же выращены для простейших работ и никогда не сможете сравниться с нами ни в чем, кроме терпения и послушания. Смирись с этим и повинуйся. Тебе выпала великая честь стать моим проводником в этом странном мире.

– Это бред. Это невозможно, – замотала она головой. – Я сошла с ума.

– Я понял, что твой рассудок не вынес увиденного, когда ты заговорила о том, что проснешься и я исчезну.

Я дал тебе время успокоиться и осознать случившееся. Теперь ты начинаешь все понимать.

– Нет! Нет!

– Тогда прыгай.

– Этого не может быть! Это невозможно!

– Прыгай – и ты поймешь, чем отличается сон от реальности.

– Нет… – Не то чтобы Дамира сильно боялась спрыгнуть с двухметровой высоты. Она все еще не верила в реальность того, что с ней происходит.

– Тогда оставайся сидеть здесь, пока не высохнешь, как осенний лист. Как управлять повозкой, я уже понял. – Мужчина развернулся и стал продираться через густой можжевельник.

– Постой! – забеспокоилась женщина. Оставаться одной в диком лесу, далеко от жилья ей совсем не улыбалось. Тем более, что частые предупреждения местных жителей о непуганых медведях были вовсе не шуточными. Сон – не сон. Реальность – или бред…

Во сне прыгать безопасно. И она прыгнула, на миг ощутив невесомость, но почти сразу больно зашибив левую ступню о торчащий камень, потеряв равновесие и кувыркнувшись под можжевельник, ободрав щеку о низкие игольчатые ветки.

Мужчина оказался рядом. Присел, опустившись на колено, склонил голову над ее лицом:

– Я нуар клана Ари, страж усыпальницы. Ты понимаешь меня, женщина?

– Ты меня убьешь? – спросила она.

– Нет, пока ты честно отвечаешь на мои вопросы.

– Ты меня изнасилуешь?

– Что? – не понял мужчина.

– Ты будешь меня мучить? Что ты собираешься со мной сделать? Зачем я тебе нужна?

– Я понял. Ты переносишь на меня нравы диких смертных. Нет, я не стану использовать тебя для утех. Ты рабыня – а я нуар. Боги запрещают смешивать кровь столь разных рас. Но я разрешу тебе встречаться с другими смертными. Теперь ответь, кто я такой?

– Ты нуар… – покорно прошептала Дамира. – Ты страж усыпальницы.

Прежнее бесшабашное веселье ушло, как пропал куда-то и страх. Внутри нее осталась только усталость. Она уже поняла, что пребывает в реальности, что все это происходит наяву. Но признала это лишь потому, что больше не смогла противостоять своим здравым смыслом происходящему вокруг безумию. И восставший мертвец, похоже, это понял.

– Вставай. – Он взял ее за руку и легко поднял. – Вези меня дальше.

Дамира покорно вернулась за руль, завела мотор и молча покатилась по дороге, переваливаясь с ухабины на ухаб. Через полчаса джип перескочил бетонный мост и въехал в деревню из десятка темных бревенчатых изб, что стояли в окружении сараев, крытых рубероидом и шифером.

– Это и есть город? – спросил Шенынун. – Ваше стойбище?

– Нет, это всего лишь небольшая деревня. Подожди, я сейчас вернусь…

Она притормозила возле пластиковой будки с яркосиним телефоном, сняла трубку и набрала номер «112». Когда ответили, монотонным голосом сказала:

– Я хочу сообщить о совершенном убийстве. Убиты студенты зарегистрированной археологической экспедиции, работающей на реке Акчим, по лесовозной дороге за селением Мутиха. Убийца уехал с места преступления на автомобиле «Форд Маверик» с московскими номерами. Двигается в сторону Соликамска.

– Кто вы? Представьтесь, пожалуйста!

Однако Дамира повесила трубку, вернулась за руль и спокойно поехала дальше.

– Что ты сделала? – спросил Шенынун.

– Предупредила полицию об убийстве, которое ты совершил, – честно ответила женщина. – Я понимаю, ты не виноват, что в тебя стреляли, и ты спасал свою жизнь. Но пусть в этом разбирается суд. Как и с моим кошмаром. Теперь все кончится. И очень скоро.

На просторном лугу за деревней, на берегу реки, ярким букетом рассыпались полтора десятка красных, синих и ярко-зеленых палаток, серых и оранжевых надувных лодок и каркасных байдарок. Люди собирались в путешествие, в сплав по одной из самых красивых рек мира. Но это была какая-то совсем другая, альтернативная вселенная.

От Мутихи до Красновишерска тоже тянулась грунтовка. Но уже облагороженная, отсыпанная щебнем и песком, и потому здесь можно было двигаться куда быстрее. Через час джип въехал в город, медленно прокатился по залитым солнцем улицам. Ни одного полицейского среди млеющих от жары местных жителей Дамира не заметила, а специально искать не рискнула. Медленно и уныло она вывернула на прямую, как стрела, Соликамскую трассу и вдавила педаль газа. «Маверик» вздрогнул и, словно почуяв свободу, прыгнул вперед. Через полминуты стрелка легла на отметку «сто шестьдесят».

Шенынун не запаниковал и за ручки хвататься не стал, однако на безупречном лице супергероя отразилось некоторое удивление. Женщина несколько раз ощутила на себе его внимательный взгляд и слегка улыбнулась: знай наших! В могиле такого не увидишь. Да и среди богов, наверное, тоже.

Просвистев таким образом по почти пустой трассе километров сорок, Дамира наконец-то увидела впереди спрятанную в тень сосен машину ДПС и с облегчением сбросила скорость. Патрульных было двое, с автоматами. Один, чуть выступив вперед, взмахнул полосатой палочкой, и женщина покорно придавила педаль тормоза, подруливая прямо к ним.

– Эти вот штуки у них в руках – они так же опасны, как те, что были в пещере? – насторожился мужчина.

– Намного опаснее, – злорадно ответила Дамира.

– Понятно, – кивнул воскресший, открывая дверцу.

– Документы на машину и права приготовьте, пожалуйста, – опустив жезл, попросил патрульный.

– Смертный, иди в лес! – сказал ему Шеныпун.

Полицейский молча повернулся, пересек дорогу и побрел в тайгу.

– И ты иди в лес, – сказал он второму.

И тот послушался. Но только направился по другую сторону дороги.

– Поехали дальше. – Шенынун забрался обратно в машину.

Дамира растерянно тронулась в путь, но, проехав пару сотен метров, вжала педаль тормоза и повернулась к нему:

– Что это было?

– Они смертные – я нуар. Смертный не способен противостоять приказу нуара.

– Подожди, подожди, подожди… – схватилась за голову Дамира. – Ты мертвец, ты встал из могилы, и ты хочешь в город. Ты понимаешь мой язык, тебя понимают все вокруг, тебя слушаются полицейские… Что это за бред?! Что за идиотизм? В тебя стреляли медвежьей картечью, но ты все равно жив… Нет, черт с этим! Скажи одно: почему ты меня понимаешь?!

– Ты не должна задавать вопросы, ты должна отвечать на них.

– Хватит талдычить одно и то же, как попка-дурак! – взорвалась женщина. – Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Ты дала мне клятву! И я заставлю тебя ее исполнить! – медленно поднял руку нуар.

– Да? Я что, обещала быть твоим извозчиком? – нервно расхохоталась Дамира. – Не пугай, я сегодня столько натерпелась, что мне уже плевать, даже если ты меня изнасилуешь и повесишь на этом дереве! Давай, давай, руби меня своей фанериной! И я все равно – ты слышишь? – все равно никогда не стану называть тебя господином, буйвол перекормленный!

– Ты ищешь моего гнева? – опустил руку Шеньшун.

– Гневайся, ископаемое! Или отвечай по-человечески, когда тебя спрашивают, – или дальше пойдешь пешком вместе со своими клятвами!

– Вы совсем одичали, смертные, без хозяйской опеки и воспитания.

– Да уж какие есть! И если ты считаешь, что мы чем-то хуже тебя, можешь засунуть свое мнение Тутанхамону в ребра! – Она выскочила из «Маверика», громко хлопнув дверцей, и зашагала по шоссе в сторону Красновишерска. Вскоре позади послышалось шлепанье босых ног.

– Я помню, тебя зовут Дамира! – сказал ей в спину Шенынун. – Твоя воля и храбрость достойны нуара. Я согласен отвечать на твои вопросы, если ты поклянешься помочь мне исполнить мой долг.

– Достал ты со своими клятвами! – обернулась к нему женщина.

– Твоя клятва – мое условие, – ответил нуар. – Я расскажу тебе о тайнах моего мира, если ты расскажешь мне о тайнах своего. Ты узнаешь, кто я, почему я первым встал из саркофага, почему ты понимаешь мою речь и чего я хочу добиться.

Археологиня замедлила шаг. Повернулась.

Как ни крути, но она была историком. Люди, не страдающие жестоким любопытством в отношении минувших веков, обычно выбирают себе другие специальности. И несмотря на все безумие минувших часов этот огонек любознательности продолжал теплиться у нее внутри.

– Ты действительно пришел из прошлого? Из далекого прошлого? Почему же тогда ты жив?

– Была война богов. Иные из них жаждали битв, иные сражаться не хотели. Мой бог предпочел спрятаться от ужасов, дабы восстать, когда опасность минует. Когда усыпальница открылась, я первым получил силу и пробуждение, дабы выйти в мир и узнать, насколько он безопасен для бога. Я должен узнать, кто победил в войне и кто выжил в ней. Я должен узнать, не захотят ли выжившие убить моего бога. Я должен узнать, насколько отравлена земля после великих битв и можно ли на ней жить. Я должен узнать, безопасно ли ему выходить из сна сейчас – или лучше подождать еще. Я должен пробудить бога, если мир достоин его пробуждения, – или запечатать усыпальницу вновь, если его жизни и власти еще угрожает опасность.