Читать онлайн Вселенная сознающих бесплатно

Frank Herbert

WHIPPING STAR

THE DOSADI EXPERIMENT

THE TACTFUL SABOTEUR

MATTER OF TRACES

Серия «Мастера фантазии»

Печатается с разрешения литературных агентств Trident Media Group, LLC и Andrew Nurnberg.

Перевод с английского А. Анваера, М. Прокопьевой

Оформление обложки В. Половцева

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers. Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

Жертвенная звезда

С любовью и восхищением
посвящается Лертону Блессингейму – только благодаря ему нашлось время на написание этой книги

◊ ◊ ◊

Агент БюСаба должен начать свою деятельность с изучения лингвистических моделей и пределов актуальных действий (обычно добровольных), имеющих ценность в тех обществах, с которыми связана его текущая миссия. Агент должен искать и находить данные о тех функциональных отношениях, каковые образуются из универсальных закономерностей нашей общей вселенной и возникают из взаимозависимости сообществ. Такие взаимозависимости часто являются первыми жертвами иллюзий, порожденных словами. Общества, опирающиеся на невежество в отношении исходных взаимозависимостей, рано или поздно погружаются в застой и гниение. Надолго застывшие в развитии, такие общества погибают.
(Из руководства для агентов БюСаба)

Звали его Фурунео. Таково его имя. Да, Аличино Фурунео. Он еще раз напомнил себе об этом, въезжая в город, откуда собирался выйти на сеанс дальней связи. Неплохо было бы подготовить свое эго перед вызовом. Аличино было шестьдесят семь лет, и он помнил множество случаев, когда люди теряли представление о собственной личности, впадая в смешливый транс во время сеанса связи между звездными системами. Этот фактор неопределенности в большей степени, нежели безумная стоимость и тошнотворное ощущение от контакта с тапризиотом-передатчиком, надежно ограничивал число сеансов межгалактической связи. Но делать было нечего, Фурунео понимал, что никому не может доверить разговор с Джорджем К. Макки, чрезвычайным агентом саботажа.

В том месте, на планете Сердечность звездной системы Сфич, где сейчас находился Фурунео, было восемь часов восемь минут утра.

– Кажется, это будет нелегко, – буркнул он в сторону исполнителей, ухитрившись при этом не обращаться к ним, – он прихватил их с собой на всякий случай, чтобы оградить себя от ненужного общения и нежелательных контактов.

Те даже не стали кивать, понимая, что никто не ждет от них ответа.

В воздухе до сих пор веяло ночной прохладой, которую нес к морю ветер с заснеженных вершин горы Билли. Они прибыли сюда, в город Раздельный, из горной крепости, где обосновался Фурунео, прибыли в простой машине, не стараясь скрыть или замаскировать свою принадлежность к Бюро Саботажа, но и не привлекая особого внимания. У многих сознающих были веские причины обижаться на Бюро.

Фурунео остановил машину за чертой пешеходной зоны города, а сам вместе с исполнителями, как самый заурядный обыватель, направился в город на своих двоих.

Прошло уже целых десять минут с тех пор, как они вошли в приемную этого дома. Здесь размещался центр селекции тапризиотов – один из двадцати существующих во всей вселенной. Это была большая честь для такой занюханной планеты, как Сердечность.

Помещение приемной не превышало пятнадцати метров в ширину и тридцати пяти в длину. Коричневые стены были покрыты множеством ямок, как будто вначале эти стены были сложены из мягкой глины, в которую кто-то долго, повинуясь своим случайным капризам, швырял маленький мячик. Справа от того места, где стояли Фурунео и его исполнители, находился высокий помост, протянувшийся на три четверти длины большей из стен. Многогранные вращающиеся светильники отбрасывали пятнистые тени на фасад помоста и на стоящего на нем тапризиота.

Тапризиоты обладали странным телом, похожим на распиленные вдоль, обгоревшие ели. Из стволов этих «елей» торчали похожие на обрубки конечности, а речевые отростки вибрировали даже тогда, когда их обладатели молчали. Стоящий на помосте экземпляр отбивал нервный ритм своим опорным обрубком.

Фурунео в третий раз за десять минут спросил:

– Это ты передатчик?

Ответа, как и в предыдущие два раза, не прозвучало.

Такие уж они, эти тапризиоты. Они не понимали, что значит злиться. Тем не менее, Фурунео дал волю своему раздражению. Чертовы тапризиоты!

Один из исполнителей за спиной Фурунео демонстративно откашлялся.

Будь проклята эта неторопливость! – подумал Фурунео.

Все Бюро стоит на ушах после экстренного сообщения о деле Эбниз. Дело это не терпело ни малейшего отлагательства – в этом Фурунео был на сто процентов уверен; и вызов, который он собирался сейчас сделать, мог стать первым настоящим прорывом. Возможно, это самый важный вызов, какой он когда-либо делал в своей жизни. Между прочим, он собирался связаться не с кем-нибудь, а с самим Макки.

Солнце, выглянувшее из-за вершины горы Билли, окутало Фурунео ореолом оранжевых лучей сквозь стеклянные двери.

– Похоже, мы тут долго проторчим с этими таппи, – негромко произнес один из исполнителей.

Фурунео коротко кивнул. За свои шестьдесят семь лет он освоил несколько степеней терпения, и это знание помогло ему подняться по служебной лестнице и занять, наконец, нынешнее положение планетарного агента Бюро. Оставалось только одно: спокойно ждать. Тапризиоты, по каким-то непонятным, ведомым только им причинам, никогда ничего не делали сразу. Им всегда требовалось время. Никакой другой лавки, где Фурунео мог бы купить требуемую ему услугу, просто не существовало в природе. Без тапризиота-передатчика невозможно осуществить связь между звездными системами в режиме реального времени.

Странно, но этот талант тапризиотов все сознающие использовали, совершенно не понимая, как он работает. Правда, в прессе не было недостатка в сенсационных теориях относительно этого великого феномена, и одна из них могла оказаться правильной. Наверное, тапризиоты пользовались тем же способом, каким пан-спекки обменивались данными со своими генетическими копиями в колыбелях – то есть сами не понимая, что и как они при этом делают.

Сам Фурунео был на сто процентов уверен, что тапризиоты каким-то образом искривляют пространство – наверное, так же, как калебаны скручивают его в своих люках, позволяющих скользить по измерениям пространства. Если, конечно, калебаны делают именно это. Многие специалисты отвергали такую гипотезу, утверждая, что для подобных перемещений нужна энергия, производимая звездой изрядной величины.

Впрочем, что бы ни делали тапризиоты при установлении межгалактической связи, у человека для этого должна была нормально работать шишковидная железа, а у других сознающих – аналог железы.

Тапризиот на помосте принялся раскачиваться из стороны в сторону.

– Кажется, мы все же до него достучались, – обрадовался Фурунео.

Он подобрался и подавил недовольство. В конце концов, это же центр селекции тапризиотов. Ксенобиологи утверждают, что размножение тапризиотов целиком и полностью зависит от укрощения и приручения, но что они знают, эти ксенобиологи? Достаточно вспомнить, что они натворили, когда изучали со-разум пан-спекки.

– Путча-путча-путча, – заверещал тапризиот, дико вращая речевыми отростками.

– Что-то не так? – спросил один из исполнителей.

– Откуда я могу знать? – огрызнулся Фурунео. Он посмотрел на тапризиота и спросил: – Ты передатчик?

– Путча-путча-путча, – снова залопотал тапризиот. – Это замечание, которое я сейчас переведу на язык, понятный сознающим, происходящим с Солярной Земли. Я сказал следующее: «Я сомневаюсь в вашей искренности».

– Вы собираетесь доказывать свою искренность этому поганому обрубку? – поинтересовался исполнитель. – Сдается мне…

– Тебя никто не спрашивает, – оборвал его Фурунео. Любая агрессивная реплика тапризиота на самом деле могла быть сердечным приветствием. Неужели этот идиот не понимает таких простых вещей?

Фурунео отошел от исполнителей, пересек помещение и встал перед помостом.

– Я хочу связаться с чрезвычайным агентом саботажа Джорджем К. Макки, – сказал он. – Ваш робот-привратник распознал меня и принял мою расписку по кредиту. Ты передатчик?

– Где находится этот Джордж К. Макки? – спросил тапризиот.

– Если бы я это знал, то отправился бы к нему лично через люк, – ответил Фурунео. – Это очень важный вызов. Ты передатчик?

– Дата, время и место, – отчеканил тапризиот.

Фурунео вздохнул и расслабился. Оглянувшись, он посмотрел на исполнителей, знаком заставил их занять позиции у двух дверей и подождал, когда они выполнят приказ. Нельзя, чтобы этот разговор подслушала хоть одна живая душа. Он снова обернулся к тапризиоту и выдал ему требуемые пространственные координаты.

– Ты будешь сидеть на полу, – сказал тапризиот.

– Спасибо бессмертным, – пробормотал Фурунео. Однажды другой такой тапризиот отвел его в дождь и непогоду на склон горы, заставил лечь на склон вниз головой, и в таком положении осуществил межгалактическую связь. Кажется, у тапризиотов это называлось «очисткой погружения» – что бы это ни означало. Тогда Фурунео сообщил об инциденте руководству, в центр данных Бюро, где ему сказали, что когда-нибудь секрет тапризиотов будет разгадан. После того вызова он несколько недель провалялся с инфекцией верхних дыхательных путей.

Фурунео сел.

Черт, какой же холодный здесь пол!

Фурунео был рослым мужчиной под два метра. Весил он восемьдесят четыре стандартных килограмма. У него были черные волосы с проседью на висках. Фурунео отличался массивным толстым носом и широким ртом со странно выпрямленной нижней губой. Он изменил позу, чтобы снять нагрузку с левого бедра. Когда-то один возмущенный горожанин сломал ему ногу, узнав, что Фурунео работает на Бюро. Эта травма посрамила всех врачей, которые в один голос утверждали, что перелом не будет ни капли беспокоить, когда срастется.

– Закрой глаза, – велел тапризиот.

Фурунео повиновался, попытавшись устроиться еще удобнее на холодном и твердом полу, но отказался от этой попытки, осознав ее полную тщетность.

– Думай о контакте, – приказал тапризиот.

Фурунео подумал о Джордже К. Макки, явственно представив себе этого приземистого коротышку с ярко-рыжими всклокоченными волосами и выражением лица рассвирепевшей лягушки.

Контакт начался с навязчивого, прилипчивого и страшно надоедливого осознания. В своем воображении Фурунео превратился в красный поток, поющий под мелодичный звон струн серебряной лиры. Тело, казалось, отделилось от сознания. Сознание теперь парило над странным незнакомым ландшафтом. Бесконечный круг неба замыкался медленно вращающимся горизонтом. Он физически ощутил свое погружение в невыносимое межзвездное одиночество.

Десять миллионов чертей!

Эта мысль буквально взорвалась в мозгу Фурунео. Он не мог от нее уклониться. Он сразу ее узнал. Контактеры часто возмущались неожиданными вызовами. Тем не менее, отклонить его они не могли, независимо от того, чем они в этот момент занимались. Правда, они могли продемонстрировать вызывающему свое недовольство.

– Вот всегда так! Всегда!

Видимо, теперь Макки полностью пришел в сознание, шишковидная железа заработала в полную силу, приняв межзвездный вызов.

Фурунео спокойно переждал поток проклятий и ругательств. Когда он иссяк, Фурунео представился:

– Прошу прощения за неудобства, причиной которых я, вероятно, стал, но курьер, передавший экстренное сообщение, не смог сказать, где вы. Вы же понимаете, что я не стал бы вас вызывать, если бы дело можно было бы хоть ненадолго отложить.

Начало было стандартное.

– Откуда я могу знать, насколько важен ваш вызов? – ехидно поинтересовался Макки. – Кончайте пустую болтовню и переходите к делу!

Такой несдержанности Фурунео не ожидал, даже зная нрав Макки.

– Я оторвал вас от чего-то важного?

– У меня сегодня развод! Вы застали меня в телепортационном суде! – воскликнул Макки. – Вы можете себе представить, как тут все веселятся, глядя, как я что-то бормочу и хихикаю в смешливом трансе? Ближе к делу!

– Вчера ночью на берег близ города Раздельного на планете Сердечность вынесло пляжный мячик калебана, – сказал Фурунео. – После всех последних смертей и случаев сумасшествия, после экстренного сообщения из Бюро я решил незамедлительно связаться с вами. Ведь вы до сих пор отвечаете за это дело, не так ли?

– Это ваша манера шутить? – язвительно поинтересовался Макки.

«На смену бюрократии», – вспомнил Фурунео старую максиму Бюро. Он не произнес эту фразу вслух, но Макки отчетливо уловил настроение агента.

– Ну! – требовательно произнес Макки.

Неужели Макки действительно просто хочет вывести его из себя, подумал Фурунео. Ну почему главная функция Бюро – тормозить деятельность правительства – сохраняет свою силу и во внутренних делах БюСаба, например в деле, касающемся этого вызова? Агентам вменялось в обязанность злить и выводить из себя правительственных чиновников, потому что гнев позволял выявить людей с неустойчивым характером, людей, неспособных контролировать эмоции и ясно мыслить в условиях психологического стресса. Но зачем так вести себя в ответ на важный вызов своего же товарища, сотрудника Бюро?

Некоторые из этих мыслей, видимо, просочились в передатчик, потому что Макки ответил на них, и в его голосе послышалась нескрываемая насмешка.

– У вас была масса времени, чтобы выбросить из головы этот вздор! – поддел он.

Фурунео вздрогнул и взял себя в руки, снова овладев своим «я». Да, он едва не утратил над ним контроль. Он чуть не потерял свое эго! Только резкое предостережение Макки привело его в чувство. Теперь он заново переосмыслил то, что сказал ему чрезвычайный агент. Дело не в том, что Фурунео прервал процедуру развода, ведь, если верить слухам, коротышка Макки был женат не меньше пятидесяти раз.

– Вас еще интересует мячик калебана? – напомнил Макки Фурунео.

– Он внутри сферы?

– Вероятно, да.

– Вы этого не выяснили? – По тону чрезвычайного агента Фурунео понял, что ему была доверена деликатнейшая операция, которую он по своей врожденной тупости провалил.

Теперь, готовый к любой, даже невысказанной угрозе, Фурунео ответил:

– Я действовал согласно полученным приказам и инструкциям.

– Приказам! – издевательски произнес Макки.

– Сейчас мне следует разозлиться? – спросил Фурунео.

– Я прибуду к вам, как только смогу – самое позднее через восемь стандартных часов, – сказал Макки. – Сейчас ваш приказ заключается в неусыпном наблюдении за пляжным мячиком. Сотрудникам необходимо дать по дозе гневина. Это их единственная защита.

– Неусыпное наблюдение, – повторил Фурунео.

– Если появится калебан, то ваша задача любыми средствами задержать его.

– Задержать… калебана?

– Займите его беседой, предложите сотрудничество, делайте все, что угодно, – сказал Макки. Ментальные волны подсказали Фурунео, что тот считает странным напоминать агенту Бюро о его прямой обязанности – вставлять палки в колеса любым учреждениям и людям.

– Восемь часов, – произнес Фурунео.

– И не забудьте о гневине.

◊ ◊ ◊

Бюро – это живой организм, а бюрократ – одна из его клеток. Эта аналогия учит нас распознавать самые важные клетки, понимать, откуда исходит наибольшая опасность, кого легче всего заменить, и насколько просто и легко быть посредственностью.
(Поздние труды Билдуна IV)

Макки, пребывавший тем временем на планете медового месяца Туталси, дал себе час на то, чтобы покончить с формальностями очередного развода, а потом вернулся в плавучий дом, который они причалили к острову цветов любви. Да, ему не помог даже дающий забвение напиток Туталси, подумалось Макки. Его брак оказался пустой тратой сил и времени. Его, теперь уже бывшая, жена недостаточно хорошо знала Млисс Эбниз, несмотря на их прошлую близость и сотрудничество. Но то было в другом мире и на другой планете.

Эта последняя жена была пятьдесят четвертой по счету. Цветом кожи она была светлее остальных, но зато превосходила их сварливостью. Это был не первый ее брак, и она практически сразу заподозрила неладное в поведении Макки.

Подобные размышления заставили его ощутить свою вину, но он усилием воли решительно отбросил ненужные и вредные мысли. Времени на любезности и хороший тон у него не было. Слишком высоки были ставки. Глупая баба!

Она уже освободила плавучий дом, и Макки явственно ощущал возмущение живой лодки. Он, Макки, разрушил, вдребезги разбил идиллию, которую с таким тщанием создал дом. Жилище снова станет любезным и уютным после отъезда нынешнего хозяина, ведь это очень нежные создания, подверженные, как и все сознающие обитатели вселенной, раздражению.

Макки принялся собирать вещи, отставив в сторону футляр с инструментами и оружием. Он внимательно пересмотрел содержимое: набор стимуляторов, пластипики, взрывчатка разных типов, излучатели, отмычки, пентраты, пакет с запасной плотью, мази, минипьютер, тапризиотский монитор жизненных функций, голографический сканер, фиксаторы изображений, лингвистические компараторы… все на месте. Футляр был очень компактным и формой напоминал бумажник, который Макки сунул во внутренний карман своей неприметной поношенной куртки.

В отдельную сумку он уложил смену белья и одежду, решив все остальные свои пожитки оставить в хранилище БюСаба. Он запечатал их в пакет и оставил для курьеров на паре собако-кресел. Кажется, эти твари полностью разделяли недовольство дома. Они даже не шелохнулись, когда он ласково потрепал их по шелковистым спинам.

Ах, да…

Он все еще чувствовал себя виноватым.

Макки вздохнул и достал ключ S-глаза. Этот прыжок будет стоить Бюро немыслимых денег. Сердечность находилась на другом краю вселенной.

Люки перескока работали исправно, но Макки очень не нравилось, что свое путешествие он совершит через устройства, зависящие от калебана. Чудовищная ситуация. Люки перескока стали настолько обыденной вещью, что большинство сознающих воспринимало их как некую непреложную данность. Макки и сам разделял это убеждение до получения экстренного сообщения. Но теперь настала пора задавать неприятные вопросы. Подобное бездумное принятие означало лишь то, что всякую мысль можно легко направить в желаемое русло. В этом заключается главная слабость всех сознающих. Калебанские люки перескока были приняты Советом Конфедерации сознающих существ около девяноста стандартных лет назад. Но в то время было известно лишь о восьмидесяти трех заявивших о себе калебанах.

Макки подбросил ключ и ловко поймал его.

Когда-то калебаны разрешили сознающим использовать портал перемещения. Но почему они поставили жесткое условие: называть его S-глазом? Что важного было для калебанов в этом названии?

Мне давно пора отправляться, сказал себе Макки. Тем не менее, он медлил.

Восемьдесят три калебана.

Экстренное сообщение недвусмысленно требовало сохранения тайны и содержало извещение о необъяснимой проблеме: калебаны исчезали один за другим. Исчезали – если, конечно, можно так сказать о поведении видимой, физической оболочки калебанов. Каждое такое исчезновение сопровождалось волной смертей и безумия сознающих.

Понятно, почему решение этой проблемы было поручено Бюро Саботажа, а не полицейскому агентству. Правительство вредило, как могло: могущественные люди спали и видели, как дискредитировать БюСаб. Особенно Макки беспокоило, что именно он был избран тем сознающим, который должен был заняться этим делом.

Кто меня так сильно ненавидит? – подумал он, соединяя свой персональный ключ с люком перескока. Ответ был неутешительным: его ненавидели многие, возможно миллионы людей.

Люк перескока тихо загудел, но за этим тихим гулом крылась исполинская энергия. Воронкообразный проход раскрылся. Макки напрягся, чтобы преодолеть тягучее сопротивление люка, и вошел в портал. Было такое впечатление, что воздух – обычный на вид воздух – превратился в вязкую патоку, по которой теперь плыл Макки.

Он оказался в непритязательном, ничем не примечательном кабинете: обычный стол, заваленный всяким хламом; индикаторы сигнализации на потолке; из огромного, во всю стену, окна открывался вид на склон горы. В отдалении виднелись крыши Раздельного, теснившиеся под тусклыми серыми облаками; за крышами была видна серебристая гладь моря. Имплантированные в мозг Макки часы подсказали ему, что был вечер, шел восемнадцатый час двадцатишестичасовых суток Сердечности – планеты, удаленной на двести тысяч световых лет от планетарного океана системы Туталси.

С резким звуком, напоминавшим треск электрического разряда, за спиной Макки закрылась вихревая труба люка перескока. Слабый запах озона разлился по комнате.

Макки мысленно отметил, что собако-кресла в кабинете были отлично вышколены и чувствовали, что нужно хозяину. Одно из них мягко толкнуло его под колени, заставив сесть, и принялось массировать уставшую спину. Вероятно, сиденье было запрограммировано успокаивать клиентов перед делами.

Макки постепенно привыкал к окружавшей его нормальной обстановке, когда в коридоре послышались шаги какого-то сознающего. Судя по шаркающей походке, это урив: они все подволакивают опорную ногу. Слышался приглушенный разговор, и Макки показалось, что говорят на галакте, хотя, возможно, беседа шла и на разных языках.

Макки поерзал на кресле, и оно тотчас начало волнообразно ундулировать, чтобы успокоить сидящего на нем человека. Макки стало тяготить вынужденное безделье. Где Фурунео? Теперь Макки ругал себя за несдержанность. Наверное, у Фурунео, как у планетарного агента БюСаба, было много других обязанностей, и он просто физически не мог оценить неотложность возникшей новой проблемы. Вероятно, это одна из тех планет, где остро ощущается нехватка агентов. Бессмертные боги знают, что сотрудники Бюро никогда не остаются без работы.

Макки задумался о своей роли в делах, которые касались мыслящих обитателей мира. Когда-то, много столетий назад, сообщество сознающих с заложенным в них побуждением «творить добро» захватило власть. Не задумавшись о мучительных сложностях, комплексах вины и стремлении к самоистязанию, лежавших в глубине этого стремления, они упразднили всю волокиту, все задержки в отправлении административных функций правительственных чиновников. Огромный механизм государственной власти, обладающий невероятным могуществом, заработал с умопомрачительной, поистине устрашающей быстротой. Маховик вращался все быстрее и быстрее, законы предлагались и утверждались в течение часа. Ассигнования выделялись мгновенно и тратились в течение самое большее пары недель. Было учреждено множество бюро и комитетов с самыми немыслимыми и разнообразными функциями; они размножались, как свихнувшиеся грибы.

Правительство превратилось в огромную разрушительную и абсолютно неуправляемую силу. Скорость действий была такой ошеломляющей, что правительство обращало в хаос все, к чему прикасалось.

Горстка сознающих, пришедших в отчаяние от ужаса, создала Корпус Саботажа для того, чтобы замедлить вращение маховика власти. Поначалу эти действия сопровождались насилием и кровопролитием, но главной цели удалось добиться: правительство стало работать медленнее. Со временем Корпус был преобразован в Бюро, а Бюро стало тем, чем оно оставалось и сегодня – организацией, нашедшей собственный коридор энтропии, группой сознающих, предпочитавших тихую подрывную деятельность открытому насилию. Тем не менее, агенты Бюро были готовы применять и силу, если в этом возникала необходимость.

Справа от Макки открылась дверь. Собака застыла на месте. В комнату вошел Фурунео, нервно приглаживая седеющие волосы над левым ухом. Губы были плотно сжаты в прямую линию, придавая лицу горькое выражение.

– Вы прибыли раньше времени, – сказал он, потрепал по холке второе кресло, подогнал его к креслу Макки и сел напротив.

– Это надежное место? – спросил Макки. Он оглянулся и посмотрел на стену, сквозь которую попал сюда с помощью S-глаза. От люка перескока не осталось ни малейшего следа.

– Я переместил дверь обратно вниз, к ее исходной трубе, – сказал Фурунео. – Это надежное место, самое надежное из всех, что я могу предложить.

Он выпрямился, ожидая объяснений Макки.

– Сфера все еще на месте? – Макки повернул голову в сторону окна, за которым виднелось море.

– Мои люди получили приказ немедленно известить меня, если мячик сдвинется с места, – сказал Фурунео. – Его вынесло на берег моря, как я уже докладывал. Он застрял в расщелине скалы и с тех пор не двигается.

– Он сам застрял?

– Думается, что да.

– Есть признаки того, что внутри кто-то есть?

– Мы пока ничего не видим. Похоже, что сфера немного… э… повредилась от удара. На ней есть несколько вмятин и глубоких царапин. Но в чем, собственно, проблема?

– Вы, несомненно, слышали о Млисс Эбниз?

– Ну кто же о ней не слышал?

– Недавно она потратила несколько своих квинтильонов, чтобы нанять калебана.

– Нанять… простите… калебана? Я не ослышался? – Фурунео недоверчиво покачал головой. – Я не знал, что это возможно.

– Этого никто не знал.

– Я читал экстренное извещение, – сказал Фурунео. – Никто не объяснил, какое отношение к этому имеет Эбниз.

– У нее имеются некоторые странные… я бы сказал, садистские наклонности. Она обожает порку, – сказал Макки.

– Мне казалось, что ее вылечили от этого.

– Да, но это не помогло решить проблему радикально. Лечение привело лишь к тому, что она перестала выносить вид страдающего сознающего существа.

– Вот как?

– Решением, естественно, стал наем калебана.

– В качестве жертвы! – воскликнул Фурунео.

Макки видел, что до агента начала доходить суть дела. Однажды кто-то сказал, что проблема с калебанами заключается в том, что у них нет характерных черт, по которым их можно узнать. Действительно, это была правда. Если вы способны вообразить некую реальность, существо, чье присутствие вы ощущаете, но которое приводит к отказу всех чувств, когда вы пытаетесь его рассмотреть, то, значит, вы способны представить себе калебана.

Поэт Мазарард выразил эту мысль весьма образно: «Они – разбитые окна, распахнутые в вечность».

С первых же дней возникновения интереса к калебанам Фурунео начал исправно ходить на все посвященные им лекции и семинары для сотрудников Бюро. Сейчас он лихорадочно пытался вспомнить, о чем там говорили: на семинарах было что-то очень важное для решения возникшей теперь проблемы. Кажется, речь шла о «трудностях коммуникации внутри ауры печали». Но конкретное содержание той лекции Фурунео вспомнить не мог. Это очень странно, подумалось ему. Получалось, что раздробленные проекции контуров калебана оказывали на память сознающих такое же воздействие, как и на зрительное восприятие.

Здесь скрывался источник беспокойства, которое охватывало сознающих при столкновении с калебаном. Этот предмет – калебан – был реален, реальными были и люки перескока, были сферы – пляжные мячики, в которых, предположительно, жили калебаны, но никто и никогда не видел живого калебана.

Фурунео, глядя на приземистого толстого агента, сидящего напротив, вспомнил ходивший в Бюро анекдот о том, что Макки начал работать в конторе задолго до своего рождения.

– Она наняла мальчика для битья? – спросил Фурунео.

– Похоже, да.

– В экстренном извещении говорилось о смертях и безумии…

– Все ваши люди получили гневин? – вдруг спросил Макки.

– Я понял вас, Макки.

– Отлично. Гневин может их в какой-то степени защитить.

– О чем все-таки конкретно идет речь?

– Калебаны начали… исчезать, – ответил Макки. – Каждый раз, когда один из них исчезает, случается несколько странных смертей… и других крайне неприятных вещей – физические или ментальные болезни, откровенное безумие…

Фурунео кивнул в сторону моря, но не произнес свой вопрос вслух.

Макки пожал плечами:

– Нам надо посмотреть. Самое ужасное заключается в том, что еще до вашего вызова было сделано предположение, что во вселенной остался только один калебан – тот, которого наняла Эбниз.

– Что вы собираетесь с этим делать?

– Прекрасный вопрос, – ответил Макки.

– Калебан, принадлежащий Эбниз, – произнес Фурунео. – У этого калебана есть что сказать по существу?

– Мы не смогли его допросить, – ответил Макки. – Нам до сих пор неизвестно, ни где прячется сама Эбниз, ни где она прячет его.

– Ну не знаю, – Фурунео пожал плечами. – Планета Сердечность – это такая глушь.

– Я уже думал об этом. Так вы говорите, что мячик немного поврежден?

– Это странно, не правда ли?

– Это всего лишь одна странность из великого множества других.

– Говорят, что калебан не может далеко отлучиться от своей сферы, – сказал Фурунео. – Кроме того, калебаны любят располагать сферы возле воды.

– Сколько вы сделали попыток вступить с калебаном в контакт?

– Все было как обычно. Откуда вам известно, что Эбниз наняла калебана?

– Она похвасталась подруге, а подруга похвасталась своей подруге, которая… Кроме того, один калебан оставил улику перед своим исчезновением.

– Есть ли сомнения в том, что исчезновения и все остальное каким-то образом связаны друг с другом?

– Давайте постучимся к этому калебану и постараемся это выяснить, – ответил Макки.

◊ ◊ ◊

Язык – это своего рода код, зависящий от ритма жизни вида, его породившего. Если вам не удастся освоить этот ритм, то и язык останется вам недоступным.
Руководство для агентов БюСаба

Последняя супруга Макки быстро заразилась тем возмущением, которое все простые смертные поначалу испытывают в отношении Бюро Саботажа.

– Они просто тебя используют! – протестовала она.

Макки на некоторое время задумался: возможно, есть какая-то причина в том, что он сам так легко и непринужденно использует других. Да, конечно, она права.

Макки думал об этих словах своей бывшей жены, когда они с Фурунео на автомобиле неслись к побережью. Мозг сверлила одна неотвязная мысль: как его используют на этот раз? Если отбросить гипотезу о том, что его просто решили принести в жертву, то остается еще великое множество других возможностей. Может быть, им потребовалась его юридическая подкованность? Или начальству нравится его неортодоксальный подход к межвидовому общению? Очевидно же, они надеются, что Макки удастся провернуть какой-то замысловатый и эффектный саботаж. Но что это за саботаж? Почему ему были даны такие невнятные инструкции?

«Вы найдете калебана, которого наняла мадам Млисс Эбниз, и вступите с ним в контакт или найдете другого калебана, доступного сознательному контакту, а затем предпримете адекватные действия».

Адекватные действия?

Макки покачал головой.

– Почему они выбрали именно вас для этого сомнительного мероприятия? – вдруг спросил Фурунео.

– Они знают, как мною пользоваться, – ответил Макки.

Машину, которой управлял один из исполнителей, занесло на крутом повороте, и их глазам открылся скалистый берег. Среди черных вулканических утесов что-то поблескивало, над этим предметом нависли два воздушных судна.

– Это он? – спросил Макки.

– Да.

– Который час по местному времени?

– До заката осталось два с половиной часа, – ответил Фурунео, правильно истолковав вопрос Макки. – Гневин защитит нас, если внутри мячика калебан и если… он решит исчезнуть?

– От души надеюсь, что да, – ответил Макки. – Почему мы не добрались сюда по воздуху?

– Местные жители привыкли, что я езжу на машине, если не выполняю официальное задание, когда требуется скорость.

– Вы хотите сказать, что никто не знает об этом калебане?

– В курсе только береговая охрана данного участка, но они у меня на зарплате.

– Я смотрю, вы здесь проворачиваете рискованные операции, – заметил Макки. – Не боитесь стать слишком эффективным?

– Делаю все, что в моих силах.

Фурунео похлопал водителя по плечу.

Автомобиль остановился на круглой террасе, откуда просматривалась гряда мелких островков и вулканическая отмель, на которой застряла сфера калебана.

– Если честно, я до сих пор не уверен, что мы на самом деле знаем, что это за штуки – пляжные мячики.

– Это дома калебанов, – фыркнул Макки.

– Все так говорят.

Фурунео вылез наружу. От холодного ветра заныло его травмированное бедро.

– Отсюда мы пойдем пешком, – сказал он.

Когда они спускались к отмели по узкой крутой тропинке, Макки радовался тому, что у него под кожей зашита антигравитационная сеть. Это приспособление могло замедлить скорость падения с любой высоты, сделав удар о землю, в любом случае, безопасным. Но никакая антигравитационная сеть не могла уберечь его от повреждений, которые он получит, если его опрокинет сильный прибой, и к тому же ничто не могло спасти от пронизывающего ледяного ветра.

Жалко, что он не надел термокостюм.

– Да, здесь холоднее, чем я ожидал, – виновато произнес Фурунео, взбираясь на плиту застывшей лавы. Подняв голову, он помахал пилотам воздушных судов. Один из них сложил крылья и принялся описывать круги около сферы.

Фурунео двинулся вперед по площадке, и Макки последовал за ним, перепрыгнув широкую лужу, жмурясь и отворачивая лицо от пронизывающего сильного ветра. Прибой неистово гремел, обрушиваясь на скалы. Приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

– Видите? – крикнул Фурунео. – Похоже, что эта штука сильно ударилась о скалу.

– Предполагается, что они несокрушимы, – отозвался Макки.

Пляжный мячик имел около шести метров в диаметре. Он прочно сидел в плите, укрывшись в полукруглом углублении, словно расплавленном специально для него. Глубина ямки не превышала полуметра.

Макки направился к подветренной стороне сферы, обогнав на последних метрах Фурунео, потом остановился, засунув руки в карманы и трясясь от холода: круглая поверхность мячика не защищала от пронизывающего ветра.

– Эта штука больше, чем я ожидал, – сказал он, когда подошел Фурунео.

– Вы впервые видите сферу так близко?

– Ну да.

Макки окинул ее взглядом. На матовой металлической поверхности виднелись выступы и углубления. Макки показалось, что они складываются в какой-то узор. Может быть, это сенсоры? Или органы управления? Прямо перед Макки виднелась глубокая трещина, вероятно, возникшая от удара о камни. Однако когда Макки попытался ее пощупать, никакой неровности он не ощутил.

– Что если они ошибаются на этот счет? – задумчиво произнес Фурунео.

– М-м-м, что?

– Что если это не дом калебана?

– Не знаю. Вы помните инструкцию?

– Надо найти «ниппельный выступ» и постучать по нему. Мы уже пробовали. Как раз такой ниппельный выступ находится слева от вас.

Макки обошел сферу в указанном направлении и немедленно промок до нитки от брызг, которые нес ветер, потом протянул дрожащую от холода руку и постучал.

Ничего не произошло.

– На всех инструктажах, на каких мне приходилось бывать, говорили, что в этой штуке должно быть что-то похожее на дверь, – проворчал Макки.

– Но никто не говорил, что дверь открывается всякий раз, когда в нее стучат, – возразил Фурунео.

Макки продолжил обход мячика, нашел еще один выступ и опять постучал.

Снова без толку.

– Здесь мы тоже пробовали, – сказал Фурунео.

– Чувствую себя полным идиотом, – признался Макки.

– Может быть, дома просто никого нет.

– Вы считаете, что существует пульт дистанционного управления? – спросил Макки.

– Или его просто покинули, и теперь это бесхозный мячик.

Макки указал на зеленоватую линию длиной около метра на наветренной стороне сферы.

– Что это?

Фурунео, согнувшись пополам, пытался спастись от ветра и брызг. Он подошел и присмотрелся:

– Не помню, чтобы я видел эту линию.

– Хотелось бы мне узнать больше о чертовых сферах, – негромко проворчал Макки.

– Может быть, мы слишком тихо стучим, – предположил Фурунео.

Макки задумчиво сжал губы. Он достал футляр с инструментами и извлек оттуда пакет со слабой взрывчаткой.

– Спрячьтесь с другой стороны, – сказал Макки Фурунео.

– Вы уверены, что это понадобится? – спросил тот.

– Нет.

– Ну ладно… – сказал Фурунео и спрятался за сферой.

Макки прикрепил полоску взрывчатки к зеленой линии, подключил таймер и присоединился к Фурунео.

Раздался глухой, но довольно сильный удар.

Макки поразился мертвой, неожиданно наступившей тишине. Что, если калебан разозлится и применит оружие, о котором мы до сих пор не слышали? Макки бросился к наветренной стороне.

Над зеленой линией появилось отверстие овальной формы. Похоже, что большую заглушку втянуло внутрь сферы.

– Кажется, вы нажали нужную кнопку, – сказал Фурунео.

Макки подавил чувство раздражения, которое, как он понимал, было всего лишь следствием приема гневина, и сказал:

– Да. Подсадите меня.

Макки заметил, однако, что Фурунео лучше него справляется с эффектом гневина.

С помощью Фурунео Макки поднялся к открывшемуся порту и заглянул внутрь. Внутри сфера была освещена тусклым фиолетовым светом; в полумраке, как показалось Макки, можно было различить какое-то движение.

– Вы что-нибудь видите? – окликнул Макки Фурунео.

– Сам не пойму.

С этими словами Макки пролез в отверстие и спрыгнул вниз на покрытый мягким ковром пол. Он приземлился на четвереньки, привстал и внимательно всмотрелся в пурпурный полумрак. Зубы застучали от холода. Помещение, в котором он оказался, несомненно, занимало весь центр сферы – низкий потолок, мерцающее радужное свечение возле внутренней поверхности слева, торчащая прямо перед Макки гигантская суповая ложка, а на правой стене – крошечные катушки, рукоятки и кнопки.

Движение было заметно в самой ложке. Только сейчас до Макки вдруг дошло, что он находится рядом с калебаном.

– Что вы видите? – крикнул снаружи Фурунео.

Не отрывая взгляда от ложки, Макки слегка повернул голову.

– Калебан здесь.

– Мне войти?

– Нет. Позовите своих людей и никуда не отходите.

– Слушаюсь.

Макки со всем возможным вниманием присмотрелся к содержимому ложки. В горле у него пересохло. Никогда прежде ему не приходилось остаться вот так, наедине с калебаном. Обычно калебанами занимались ученые, оснащенные весьма замысловатыми, эзотерическими инструментами.

– Я… э-э-э, Джордж К. Макки, агент Бюро Саботажа, – представился он.

В ложке произошло какое-то шевеление, а затем началась эманация смысла, последовавшая за маневром какой-то непонятной субстанции:

– Я принимаю знакомство с тобой.

Макки невольно вспомнил поэтическое описание Мазерара «Разговор с калебаном».

«Кто может описать, как говорит калебан? – писал Мазерар. – Их слова падают на тебя, словно сверкание девяти лент на шесте брадобрея с планеты Соже. Невозможно ощутить, как лучатся слова калебана. Я вижу, как говорит калебан. Ведь если слова посланы, значит, есть и речь? Шли мне свои слова, калебан, и я расскажу всей вселенной о твоей мудрости».

Услышав калебана, Макки подумал, что этот Мазерар был на редкость претенциозной скотиной. Калебан что-то излучал. Излучение преобразовывалось мозгом сознающих существ в звук, но уши при этом ничего не слышали. Такое же воздействие калебан оказывал на зрение: ты чувствуешь, что что-то видишь, но глаза не регистрируют никаких образов.

– Надеюсь, я не слишком тебя потревожил, – извиняющимся тоном произнес Макки.

– У меня нет точки отсчета для оценки «тревожность», – ответил калебан. – Ты привел с собой товарища?

– Мой товарищ снаружи, – ответил Макки. Нет точки отсчета для тревожности?

– Пригласи сюда своего товарища, – сказал калебан.

Макки, немного поколебавшись, подчинился:

– Фурунео, войдите.

Планетарный агент спрыгнул в помещение сферы и тоже приземлился на четвереньки слева от Макки, в фиолетовой полутьме.

– Снаружи чертовски холодно, – пожаловался Фурунео.

– Там низкая температура и очень влажно, – согласился калебан. Макки, следивший глазами за действиями Фурунео, заметил, что отверстие в стене исчезло. Теперь они были отрезаны от ветра, брызг и прибоя.

Температура внутри сферы стала быстро подниматься.

– Становится жарко, – меланхолично заметил Макки.

– Что?

– Жарко. Помните инструкции? Калебаны обожают высокую температуру и сухой воздух.

Макки уже чувствовал, как мокрая одежда начинает липнуть к коже.

– Верно, – согласился Фурунео. – Итак, что мы имеем?

– Он пригласил нас к себе, и мы его не потревожили, потому что у него «нет точки отсчета для понятия тревожности». – Он обернулся к гигантской ложке.

– Где он?

– В этом половнике.

– Да… я… э-э-э… ну да, конечно.

– Вы можете называть меня Фэнни Мэй, – произнес калебан. – Я способна воспроизводить себе подобных и соответствую эквиваленту женщины.

– Фэнни Мэй, – сказал Макки, отчетливо понимая совершенно идиотскую пустоту, стоявшую за этим обращением. Как можно увидеть это дьявольское существо? Где его лицо? – Это мой товарищ, Аличино Фурунео, агент Бюро Саботажа на планете Сердечность.

Фэнни Мэй! Чертовщина какая-то.

– Ваши представления приняты, – отозвался калебан. – Я интересуюсь целью вашего визита.

Фурунео яростно почесал правое ухо.

– Каким образом мы его слышим? – он тряхнул головой. – Я могу понять это, но…

– Не берите в голову, – подбодрил планетарного агента Макки, но все же мысленно одернул себя. Теперь стели помягче. Как можно допросить это существо? Бестелесное присутствие калебана, извращенный способ, каким его ум воспринимал вещественное – все это в совокупности с гневином вызывало сильное раздражение.

– Я… мне дан приказ, – заговорил Макки, – найти калебана, нанятого Млисс Эбниз.

– Я приняла твой вопрос, – ответил калебан.

Приняла вопрос?

Макки поводил головой из стороны в сторону, стараясь отыскать угол зрения, под которым ему, возможно, удалось бы рассмотреть в ложке нечто вещественное.

– Что вы делаете? – спросил Фурунео.

– Пытаюсь это увидеть.

– Ты ищешь видимую субстанцию? – спросил калебан.

– Да, – ответил Макки.

Фэнни Мэй? – подумал он. Это было похоже на знакомство с планетами системы Говачин, на первый контакт человеческой цивилизации с говачинской цивилизацией напоминающих лягушек земноводных: тогда встреченный людьми говачин назвался Уильямом. На какой из девяноста тысяч планет этот калебан откопал себе имя? И зачем?

– Сейчас я произведу зеркало, которое отражает наружу проекции плоскости бытия, – сказал калебан.

– Мы увидим это отражение? – прошептал потрясенный Фурунео. – Никто никогда не видел калебана.

– Тс-с!

Над гигантской ложкой материализовалось овальное нечто, переливающееся зеленым, синим и розовым цветом, и оно не имело никакой видимой связи с пустотой калебана.

– Считайте, что это сцена, на которой я представляю свою самость, – сказал калебан.

– Вы что-нибудь видите? – спросил Фурунео.

Зрительные центры Макки зафиксировали некое пограничное ощущение, чувство присутствия отдаленной жизни, бестелесный ритм которой плясал перед его глазами, словно рев моря в пустой раковине морского желудя. Макки вспомнил своего одноглазого приятеля и трудность, которую испытывал, когда пытался смотреть в этот одинокий глаз и не отвлекаться на пустую глазницу. Почему этот дурак не мог купить себе новый глаз? Почему не мог…

Он проглотил конец мысли, отогнав ее прочь.

– Никогда в жизни не встречал ничего более странного, – прошептал Фурунео. – Вы его видите?

Макки описал свои зрительные ощущения.

– Вы это видите?

– Пожалуй, да, – ответил Фурунео.

– Попытка визуального представления провалилась, – сказал калебан. – Наверное, я использовала недостаточный контраст.

Боясь ошибиться, Макки решил, что ему показалось, будто он слышит в призрачном голосе калебана жалобные нотки. Может быть, калебану не нравится, что он невидим?

– Все хорошо, – поспешил заверить калебана Макки. – Но, может быть, мы теперь обсудим калебана, который…

– Возможно, обзор не удастся связать, – сказал калебан, не дав Макки договорить. – Мы вступаем в состояние, для которого не существует средства избавления. «С равным успехом можно спорить с ночью», как говорит ваш поэт.

В сфере повисло почти физическое ощущение неизбывной тоски, исходящей от калебана. Эта волна накрыла Макки. Это была печаль, навевавшая чувство мрака, обреченной покорности сжигающей судьбе. Эмоциональная мощь порождала страх.

– Вы чувствуете? – спросил Фурунео.

– Да.

Макки ощутил жжение в глазах и несколько раз моргнул. Мигая, он успел заметить, что в овале появился контур, напоминающий цветок, – красный цвет на фоне пурпура сферы. Цветок был покрыт черными прожилками. Он медленно распустился, потом лепестки сомкнулись, снова раскрылись. Макки захотелось протянуть руку и в знак сочувствия погладить лепестки.

– Как красиво, – прошептал он.

– Что это? – тоже шепотом спросил Фурунео.

– Думаю, мы видим калебана.

– Мне хочется плакать, – признался Фурунео.

– Держите себя в руках, – предостерегающе произнес Макки и откашлялся. Все его существо было захлестнуто мощной волной эмоций. Казалось, что по сфере мечутся фрагменты целого и изо всех сил стараются найти друг друга, чтобы слиться воедино. Эффект гневина потерялся в этом месиве.

Овал медленно исчез из виду, и эмоциональная пытка прекратилась.

– Потрясающе! – простонал Фурунео.

– Фэнни Мэй, – собравшись с духом, обратился Макки к калебану. – Что это было…

– Я на службе у Млисс Эбниз, – сказал калебан. – Это верное словоупотребление?

– Да! – воскликнул Фурунео. – Именно так и есть.

Макки посмотрел на планетарного агента, а потом перевел взгляд на то место, через которое они вошли в сферу. Никаких следов отверстия Макки не увидел. Жара в помещении становилась невыносимой. Это верное словоупотребление? Он снова перевел взгляд на то, что было проявлением калебана. Над гигантской ложкой по-прежнему что-то светилось, но Макки при всем желании не смог бы описать этот силуэт.

– Оно задало вопрос? – спросил Фурунео.

– Помолчите минутку, – огрызнулся Макки. – Мне надо подумать.

Томительно тянулись секунды. Фурунео чувствовал, как по ложбинке вдоль спины потекла струйка пота. Во рту тоже ощущался его соленый привкус.

Макки сидел неподвижно, уставившись на ложку. Калебан на службе у Эбниз. Он до сих пор ощущал последствия эмоционального потрясения и распада. Утраченные воспоминания требовали внимания, но он никак не мог вытащить их на свет рабочей памяти.

Фурунео смотрел на Макки и думал, что чрезвычайный агент саботажа впал в гипнотический транс.

– Вы все еще думаете? – шепотом спросил он.

Макки кивнул, а потом заговорил:

– Фэнни Мэй, где находится твой работодатель?

– Координаты вне доступа, – ответил калебан.

– Он на этой планете?

– Другие узлы соединения, – загадочно ответил калебан.

– Не думаю, что вы двое говорите на одном и том же языке, – сказал Фурунео.

– Это самая большая проблема, если верить тому, что я слышал и читал о калебанах, – согласился Макки. – Общаться с ними на самом деле трудно.

Фурунео вытер пот со лба.

– Вы не пробовали вызвать Эбниз по дальней связи? – спросил он.

– Не говорите глупостей, – ответил Макки. – Это было первое, что я попытался сделать.

– И?

– Либо тапризиоты говорят правду и не могут с ней связаться, либо она их как-то подкупила. Но какая, собственно, разница? Допустим, я с ней свяжусь. Откуда я буду знать, где она находится? Как я смогу направить поиск на человека, который не пользуется монитором?

– Но как она могла подкупить тапризиотов?

– Откуда я знаю? Между прочим, как она смогла нанять на работу калебана?

– Призыв к обмену ценности, – произнес калебан.

Макки пожевал верхнюю губу.

Фурунео откинулся к стенке. Он понимал, что́ так угнетает здесь Макки. Он старается изо всех сил вести себя со странным сознающим существом как можно более обходительно. Никогда ведь не знаешь, что может вызвать конфликт, – даже построение фразы может спровоцировать весьма крупные неприятности. Нужно вызвать специалиста по ксенокультурам на помощь Макки. Странно, что это не было сделано с самого начала.

– Эбниз предложила тебе что-то ценное, Фэнни Мэй? – решившись, заговорил Макки.

– Я предлагаю суждение, – сказал калебан. – Об Эбниз нельзя судить как о дружелюбной – хорошей – милой – доброй… приемлемой.

– Это … твое личное суждение?

– Ваш вид запрещает бичевание сознающих, – ответил калебан. – Млисс Эбниз приказывает меня бичевать.

– Почему ты просто не откажешься от этого? – спросил Макки.

– Обязательство по контракту, – ответил калебан.

– Обязательство по контракту, – повторил себе под нос Макки и бросил взгляд на Фурунео, который в ответ лишь недоуменно пожал плечами.

– Спросите, куда она ездит, чтобы ее бичевали? – сказал Фурунео.

– Бичевание является сюда само, – сказал калебан.

– Под бичеванием ты подразумеваешь избиение, – подсказал Макки.

– Объяснение избиения – пустословие, – сказал калебан. – Неправильный термин. Эбниз приказывает бичевать меня.

– Это существо разговаривает, как компьютер, – сказал Фурунео.

– Позвольте мне разобраться в этом самому, – резко приказал Макки.

– Компьютер – это слово для описания механического приспособления, а я – живое существо.

– Он не хотел тебя оскорбить, – поспешил заверить калебана Макки.

– Для оскорбления у меня нет интерпретации.

– Бичевание причиняет тебе боль? – спросил Макки.

– Объясни, что такое боль.

– Причиняет тебе неудобство?

– Запрос отправлен. Как объяснить это ощущение? Объяснение не пересекает узел соединения.

Не пересекает узел соединения? – подумал Макки.

– Ты сама выбрала бичевание? – спросил он.

– Выбор был сделан, – подтвердил калебан.

– Ну, ты бы сделала тот же выбор, если бы его можно было обновить?

– Путаная ссылка, – сказал калебан. – Если корень «нов» означает повторение, то у меня нет голоса в повторении. Эбниз присылает паленки с кнутом, и происходит бичевание.

– Паленки? – вздрогнув, переспросил Фурунео.

– Надо было догадаться, что будет нечто вроде этого, – сказал Макки. – Кто еще согласится делать этакое, за исключением твари без мозгов, но с покорной мускулатурой?

– Но паленки!.. Можем ли мы поохотиться…

– Мы узнали из первых рук, чем она воспользовалась, – сказал Макки. – Где вы собираетесь устроить охоту за одним паленки? – Он пожал плечами. – Почему калебан не может осознать и понять концепцию боли? Это же чистая семантика или у них просто отсутствуют нужные нервные связи?

– Я понимаю, что такое нервы, – отозвался калебан. – Всякое сознающее существо должно обладать управляющими и контролирующими связями. Но боль… Разрыв смысла кажется непреодолимым.

– Вы говорили, что Эбниз не выносит вида боли, – напомнил Фурунео Макки.

– Да. Как она наблюдает за бичеванием?

– Эбниз осматривает мой дом, – сказал калебан.

Никакого иного ответа не последовало, и Макки продолжил:

– Я не понимаю. Какое отношение осмотр имеет ко всему этому?

– Это мой дом, – сказал калебан. – Мой дом содержит… соединение, так? Она хозяйка S-глаза. Эбниз владеет узлами соединения, за которые и платит.

Макки на мгновение показалось, что калебан просто издевается над ним, не скупясь на сарказм. Но все, что Макки знал о калебанах, свидетельствовало о том, что сарказм не доступен этим существам. Да, это словесная путаница, однако никаким оскорблением, тем более осознанным, здесь не пахнет. Но неужели нет понятия и о боли?

– Похоже, у этой сучки окончательно треснул горшок, – зло пробурчал Макки.

– Физически она цела, – возразил калебан. – Она погрязла в своем узле соединения, но организм ее сохранил цельность, согласно суждениям, сделанным в моем присутствии. Если, однако, имеется в виду психика Эбниз, то да, твое описание целиком соответствует действительным обстоятельствам. Психика ее в наивысшей степени запутанна. Завитки очень странных оттенков смещают мое восприятие цвета самым неожиданным и удивительным образом.

Макки едва не поперхнулся:

– Ты видишь ее психику?

– Я вижу психику всех сознающих.

– Это к вопросу о том, что калебаны якобы не способны видеть, – сказал Фурунео. – Все это иллюзии, нет?

– Но как… как это возможно? – придя в себя, спросил Макки.

– Я занимаю место, расположенное в материи между физическим и ментальным, – ответил калебан. – Так сознающие вашего вида объясняют это с помощью вашей терминологии.

– Что за чушь, – сказал Макки.

– Ты постиг неоднородность и фазность смысла, – успокоил Макки калебан.

– Почему ты приняла предложение Эбниз, почему согласилась на нее работать? – в отчаянии спросил Макки.

– У нас нет общих точек отсчета для того, чтобы мои объяснения были тебе понятны, – ответил калебан.

– Вы постигли прерывистость и негомогенность смысла, – съязвил Фурунео.

– Я тоже подозреваю, что это так, – согласился калебан.

– Я должен найти Эбниз, – сказал Макки.

– Я выдаю предостережение, – произнес калебан.

– Смотрите-ка, – прошептал Фурунео, – я чувствую его ярость, причем без всякого гневина.

Макки жестом велел ему замолчать.

– Что это за предостережение, Фэнни Мэй?

– Все потенциальные возможности кроются в ситуации, – заговорил калебан. – Я позволю моей… личности? Да, правильно, личности. Я позволю своей личности войти в такие отношения с сознающим собратом, что они могут показаться ему недружелюбными.

Макки почесал затылок, думая, насколько близко они сумели подобраться к тому, что можно было бы назвать общением, или, по-научному, коммуникацией. Макки хотелось прямо в лоб спросить об исчезновениях калебанов, о смертях и безумиях, но он опасался возможных последствий.

– Недружелюбными, – повторил он.

– Пойми, – сказал калебан, – жизнь, которая течет во всех существующих организмах, несет в себе глубинные, спрятанные далеко внизу связи, точнее, связующие звенья. Каждая сущность остается привязанной до того момента, когда окончательный разрыв не удаляет ее… из сети, да? Да, связи других сущностей вошли в соединение с Эбниз. Если личностный разрыв преодолеет мою самость, то все присоединенные сущности испытают то же самое.

– Разрыв, нарушение непрерывности? – переспросил Макки. Он не был уверен, что понял все сказанное, но очень боялся, что смысл слов калебана дошел до него правильно.

– Путаница возникает из контактов между сознающими, мышление которых зародилось в разных линейностях осознания, – продолжил калебан, не обратив внимания на вопрос Макки.

– Я не вполне уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду под нарушением непрерывности или разрывом, – настаивал на своем Макки.

– В вашем контексте, – сказал калебан, – окончательный разрыв и нарушение непрерывности – это нечто противоположное удовольствию, в ваших понятиях.

– Вы пришли в никуда, в тупик, – сказал Фурунео. У него разболелась голова от отчаянных попыток совместить с речью импульсы излучения, которыми калебан пользовался для коммуникации.

– Похоже на поиск семантической идентичности, – сказал Макки. – Высказывания либо черные, либо белые, но мы стараемся найти промежуточную интерпретацию.

– Все сущее находится в промежутке, – произнес калебан.

– Нечто, предположительно, противоположное удовольствию, – пробормотал Макки.

– Это наше понятие, – напомнил ему Фурунео.

– Скажи мне, Фэнни Мэй, – снова заговорил Макки, – мы, другие сознающие, называем этот окончательный разрыв непрерывности смертью?

– Предположительно, это некоторая аппроксимация, – ответил калебан. – Отрицание взаимного осознания, окончательное нарушение непрерывности, смерть – все это описания одного рода и порядка.

– Если ты умрешь, не означает ли это, что умрут еще многие? – спросил Макки.

– Умрут все, кто пользуется S-глазом. Все, кто с ним сплетен.

– Все? – выдохнул потрясенный Макки.

– Все, кто на вашей… волне? Это очень сложная концепция. У калебанов есть обозначение этой концепции… плоскость? Плоскостной способ существования? Полагаю, у нас нет общего термина для этого понятия. Проблема загнана в зрительный анклав, а это затрудняет взаимную ассоциацию.

Фурунео тронул Макки за руку:

– Она хочет сказать, что если она умрет, то умрут все, кто пользуется люками перескока?

– Похоже на то.

– Я в это не верю!

– Мне думается, что доказательства припирают нас к стенке, – нам придется в это поверить.

– Но…

– Я хочу знать, не угрожает ли ей непосредственная опасность. – Макки начал рассуждать вслух.

– Согласитесь, что я задал правильный вопрос, – сказал Фурунео.

– Что предшествует окончательному разрыву твоей непрерывности, Фэнни Мэй? – спросил Макки.

– Окончательному разрыву непрерывности предшествует все.

– Да, но сейчас ты на пути к окончательному разрыву?

– У нас нет выбора, все на пути к окончательному разрыву.

Макки ожесточенно потер лоб. Температура в сфере продолжала неуклонно повышаться.

– Я исполняю долг чести, – сказал вдруг калебан. – Я знакомлю тебя с перспективой. Сознающие вашей плоскости, как представляется, неспособны, то есть лишены средства отвлечься от влияния моей общности с Эбниз. Сообщение понятно?

– Макки, – сказал Фурунео, – вы имеете хотя бы отдаленное представление о том, сколько сознающих пользуются люками перескока?

– Черт, да почти все.

– Сообщение понятно? – повторил калебан.

– Не знаю, – рыкнул в ответ Макки.

– Трудно делиться концепциями на понятийном уровне, – констатировал калебан.

– Я все еще не могу в это поверить, – признался Макки. – Это вполне согласуется с тем, что говорили другие калебаны, насколько мы можем восстановить сказанное ими после всего бардака, который они оставили.

– Поймите, что удаление товарищей создает разрушение, – сказал калебан. – Разрушение – это то же самое, что бардак?

– Да, приблизительно, – ответил Макки. – Скажи мне, Фэнни Мэй, существует ли непосредственная опасность окончательной потери тобой непрерывности?

– Объясни значение слова «непосредственная»?

– Скорая! – огрызнулся Макки. – Опасность, которая наступит через очень короткий промежуток времени!

– Концепция времени трудна для меня, – сказал калебан. – Ты спрашиваешь о персональной способности перенести бичевание?

– Вот это уже достаточно тепло, – со вздохом произнес Макки. – Сколько еще бичеваний ты можешь вынести и выжить?

– Объясни, что значит «выжить»?

– Сколько бичеваний ты можешь вынести, прежде чем произойдет разрыв непрерывности? – спросил Макки, стараясь справиться с вызванной гневином растерянностью.

– Возможно, десять бичеваний, – ответил калебан. – Но, может быть, меньше, или больше.

– И твоя смерть убьет всех нас? – спросил Макки, от души надеясь, что неправильно понял калебана.

– Погибших будет меньше, чем все.

– Вы лишь воображаете, что понимаете ее, – сказал Фурунео.

– Боюсь, что я на самом деле правильно ее понял!

– Мои товарищи калебаны, – сказал калебан, – поняв, что попали в ловушку, достигают ухода, удаления. Так они избегают разрыва непрерывности.

– Сколько калебанов осталось в нашей… плоскости? – спросил Макки.

– Единственная единица самости – моя, – ответил калебан.

– Значит, всего один, – тихо простонал Макки. – Очень тонкая ниточка!

– Я не могу понять, каким образом смерть одного калебана может породить всю эту катастрофу, – сказал Фурунео.

– Объяснение по аналогии, сравнением, – ответил калебан. – Ученый вашей плоскости объясняет реакцию звездной самости. Масса звезды вступает в состояние расширения. В этом состоянии масса звезды поглощает и редуцирует все вещества, сводя их к другим энергетическим характеристикам. Все вещества, попадающие в зону расширения массы звезды, изменяются. Таким образом, окончательный разрыв непрерывности моей самости достигает соединений всех прочих связей с S-глазом, меняя и преобразуя форму всех заинтересованных сущностей.

– Звездная самость, – простонал Фурунео и покачал головой.

– Неверный термин? – спросил калебан. – Может быть, стоит заменить его энергетической самостью.

– Она говорит, – подсказал Макки, – что использование эффекта S-глаза и люка перескока каким-то образом связали нас с ее жизнью. Смерть ее настигнет нас, как взрыв сверхновой звезды, и уничтожит всех, кто вплетен с ней в одну сеть.

– Вы лишь думаете, что она это говорит, – возразил Фурунео.

– Я вынужден поверить в то, что она говорит именно это, – сказал Макки. – Наше общение довольно натянутое, но мне кажется, что она ведет себя искренне. Вы не чувствуете исходящих от нее эмоций?

– Представители двух видов могут лишь условно говорить о том, что разделяют какие-то эмоции, – сказал Фурунео. – Она даже не понимает, что мы имеем в виду, говоря о боли.

– Ученый вашей плоскости, – заговорил калебан, – разъясняет эмоциональное основание общения. Отсутствие эмоциональной общности приводит к сомнительности совпадения смысла ярлыков. Концепция эмоции не определена для калебанов, а это предполагает трудности в коммуникации.

Макки мысленно кивнул. Теперь он видел и другие сложности: проблема, заключавшаяся в том, что слова калебана не то произносились, не то излучались каким-то немыслимым способом, и это только усиливало растерянность и путаницу.

– Думаю, что в одном вы точно правы, – сказал Фурунео.

– В чем же?

– Надо предположить, что мы ее понимаем.

Макки судорожно сглотнул. Во рту стояла нестерпимая сухость.

– Фэнни Мэй, – сказал он, – ты объяснила эту концепцию перспективы окончательного разрыва непрерывности самой Млисс Эбниз?

– Проблема разъяснена, – сказал калебан. – Собратья калебаны попытались применить средство от ошибок. Эбниз не смогла ничего понять или пренебрегла последствиями. Связь с ней затруднительна.

– Связь затруднительна, – пробормотал Макки.

– Все связи единичного S-глаза, – сказал калебан. – Хозяин S-глаза самости создает взаимные проблемы.

– Только не говорите, что вы это поняли, – сказал Фурунео.

– Эбниз использует право хозяина S-глаза самости, – сказал калебан. – Контрактное соглашение дает ей такое право. Один хозяин S-глаза самости. Эбниз его использует.

– Значит, она открывает люки перескока и посылает своих паленки через них, – сказал Фурунео. – Почему бы нам просто не подождать здесь и не задержать ее?

– Она сможет захлопнуть люк, прежде чем мы успеем приблизиться, – прорычал Макки. – Нет, здесь есть еще кое-что, помимо того, что говорит калебан. Думаю, что Фэнни Мэй пытается объяснить нам, что есть только один хозяин S-глаза, контрольной системы, возможно, всех люков перескока… и Млисс Эбниз распоряжается S-глазом, или каналом перехода, или…

– Еще чем-то, – ехидно заметил Фурунео.

– Эбниз распоряжается S-глазом по праву приобретения, – сказал калебан.

– Ты поняла, что я хочу сказать? – спросил Макки. – Ты можешь перехватить контроль и перевести его на себя, Фэнни Мэй?

– Условия найма не позволяют мне вмешиваться.

– Но разве ты не можешь воспользоваться собственным люком перескока? – настаивал на своем Макки.

– Этим пользуются все, – сказал калебан.

– Черт возьми, какое-то безумие! – в отчаянии воскликнул Фурунео.

– Безумие определяют как отсутствие надлежащего течения мыслей в универсальном принятии логических условий, – сказал калебан. – Безумием является суждение представителей одних видов сознающих о представителях других видов. В противном случае интерпретации бывают правильными.

– Кажется, кто-то только что стукнул меня по руке, – сказал Фурунео.

– Слушайте, – заговорил после недолгого раздумья Макки, – все прочие смерти и случаи безумия, связанные с исчезновениями калебанов, подкрепляют нашу интерпретацию. Речь идет о чем-то взрывоопасном и чреватом большой бедой.

– Значит, надо найти Эбниз и остановить ее.

– Вы полагаете, что это так просто, – возразил Макки. – Слушайте приказ. Выходите отсюда и поставьте в известность Бюро. Наше общение с калебаном не осталось на записывающем устройстве, поэтому вам придется положиться на память. Попросите просканировать ваш мозг.

– Хорошо. Вы остаетесь?

– Да.

– Как мне сказать им о том, что вы делаете?

– Хочу взглянуть на сообщников Эбниз и ее окружение.

Фурунео нарочито откашлялся. Боги преисподней! Как же здесь жарко.

– Вы не думали о самом простом решении – бабах, и все! – Он сделал движение, имитируя выстрел из лучемета.

– Для люков перескока существуют некоторые ограничения в доступе разных предметов, некоторые не удается пронести быстро, и вы прекрасно это знаете.

– Может быть, здесь другой люк?

– Сильно в этом сомневаюсь.

– Что мне делать после доклада в Бюро?

– Возвращайтесь и находитесь рядом со сферой, пока я вас не позову… если, конечно, начальство не отдаст другой приказ. Да, и обыщите Сердечность… так, на всякий случай.

– Конечно, я это сделаю, – пообещал Фурунео. – С кем из Бюро мне связаться? С Билдуном?

Макки поднял глаза к потолку. Почему Фурунео спрашивает, с кем ему связаться? Что он хочет этим сказать?

Потом до Макки дошло, что Фурунео пытается избежать логической неувязки. Директор Бюро Саботажа, Наполеон Билдун, принадлежал к виду пан-спекки, пентархам, которые только внешне напоминали людей. Так как этим делом занимался Макки – человек вида homo sapiens – то и из руководства всей операцией следовало исключить других членов Конфедерации сознающих. Межвидовые политические недоразумения и конфликты могли сильно затормозить работу в чрезвычайных ситуациях. Здесь надо было обратиться в представительный директорат.

– Спасибо за напоминание, – сказал Макки, – я думал только о насущной проблеме.

– Это тоже насущная проблема.

– Понимаю. Все верно, ладно. Меня направил на это дело директор отдела деликатных операций.

– Гитчел Сайкер?

– Да.

– Там есть еще один лаклак и Билдун – пан-спекки. Кто еще?

– Найдите кого-нибудь в юридическом отделе.

– Пусть это будет человек.

– Когда вы туда обратитесь, в известность уже будут поставлены все, – сказал Макки. – Всех привлекут еще до принятия официального решения.

Фурунео согласно кивнул:

– Есть и еще кое-что.

– Что именно?

– Как мне отсюда выбраться?

Макки посмотрел на гигантскую ложку:

– Хороший вопрос. Фэнни Мэй, как моему товарищу отсюда выйти?

– Куда он хочет отправиться?

– К себе домой.

– Соединение очевидно, – сказал калебан.

Макки почувствовал, как в сферу ворвался вихрь воздуха. В ушах щелкнуло от перемены давления. Было похоже на звук, издаваемый пробкой, вылетающей из бутылки. Макки вздрогнул. Фурунео исчез.

– Ты… отправила его домой? – спросил Макки.

– Именно так, – ответил калебан. – Желательное направление видимо отчетливо. Послано с быстротой, чтобы не допустить падения температуры ниже подходящего уровня.

Макки, чувствуя, как струйки пота текут у него по щекам, сказал:

– Хотелось бы мне знать, как ты это сделала. Вы на самом деле видите наши мысли?

– Вижу только сильные связности, – ответил калебан.

Разрыв непрерывности смысла, подумалось Макки.

Он тут же вспомнил о замечании калебана по поводу температуры. Каков же допустимый уровень температуры? Черт, здесь же можно свариться заживо! Все тело чесалось от едкого пота. В горле было сухо, как в пустыне. И это подходящий уровень температуры?

– Что есть противоположность подходящему? – спросил он.

– Фальшивое, – ответил калебан.

◊ ◊ ◊

Игра слов порождает надежды, которым не суждено сбыться в реальной жизни. В этом источник безумия и других форм несчастья.
Поговорка уривов

Какое-то время, продолжительность которого он не мог оценить, Макки пытался анализировать свой разговор с калебаном. Было ощущение полной потери почвы под ногами, потому что общей точки отсчета в их беседе найти так и не удалось. Каким образом фальшивое может быть антонимом подходящего? Если это существо не способно оценить смысл сказанного, то как может оно измерять время?

Макки провел ладонью по лбу, стряхнув пот. Вытирать пот курткой было бесполезно, так как она промокла насквозь.

Неважно, однако, сколько прошло времени, самое главное, он знал, в каком месте вселенной находится. Вокруг были все те же стены сферы. Невидимое присутствие калебана не стало менее таинственным, но Макки мог созерцать мерцающую форму существования этого создания и получать какое-то удовлетворение от самого факта возможности говорить с ним.

Мысль о том, что каждый сознающий, пользовавшийся люками перескока, умрет, если погибнет этот калебан, тяжким бременем легла на Макки. Мысль вызывала онемение в теле; кожа была мокрой от пота, но потел Макки не только от жары. В воздухе носились голоса смерти. Макки чувствовал, что его окружают молящие о пощаде сознающие существа – квадрильоны и квадрильоны. Помоги нам!

Помочь надо всем, кто пользовался люками перескока.

Проклятье тысяч дьяволов! Правильно ли он истолковал слова калебана? Это было вполне логичное допущение. Смерти и случаи безумия, следовавшие за исчезновениями калебанов, подсказывали, что следует отбросить все прочие интерпретации.

Связь за связью, звено за звеном была подготовлена эта дьявольская ловушка. В результате вся вселенная будет заполнена горами гниющей мертвой плоти.

Светящийся овал над гигантской ложкой внезапно заволновался, выплеснулся наружу, сжался, снова ярко вспыхнул, затем сместился вниз, потом – влево. У Макки сложилось впечатление, что странное существо чем-то расстроено. Овал исчез, но чрезвычайный агент продолжал видеть отсутствие присутствия калебана.

– Что-то случилось? – спросил Макки.

Вместо ответа за ложкой с калебаном открылся S-портал люка перескока. В отверстии стояла женщина. Фигура ее была до странности крошечной – словно Макки смотрел на нее в телескоп с обратной стороны. Макки узнал ее сразу: он видел ее в новостях и на инструктажах в Бюро, прежде чем отправиться на задание.

Это была Млисс Эбниз собственной персоной в приглушенном красноватом свете. Она медленно приблизилась к люку.

Очевидно, что над женщиной добросовестно поработали стедионские мастера красоты, – впрочем, надо будет проверить. Фигура соблазняла молодыми женскими округлостями. Лицо под светло-голубыми волосами безупречно обрамляло похожий на алый лепесток рот. Большие, по-летнему зеленые глаза странно и нелепо контрастировали с острым раздвоенным носом – достоинство против низкопробной грубости. Этой порочной королеве, древней и юной одновременно, было по меньшей мере восемьдесят стандартных лет, и мастера красоты сумели соединить в своем «творении» доступность женских форм и надменную, ненасытную жажду власти.

На дорогом теле было надето длинное платье, украшенное бесценным жемчугом. Оно повторяло все движения тела, словно вторая кожа. Женщина приблизилась к воронке трубы, и та сначала захватила ее ступни, потом голени, потом бедра и, наконец, охватила талию.

Макки физически ощутил, что за время этого краткого прохода его колени постарели на тысячу лет. Скорчившись, он остался сидеть там, куда приземлился после прыжка в сферу.

– Ах, Фэнни Мэй, – произнесла Млисс Эбниз. – У тебя гость.

Помехи, создаваемые люком перескока, придавали голосу Эбниз легкую хрипотцу.

– Я Джордж К. Макки, чрезвычайный агент саботажа, – представился он.

Ее зрачки действительно сузились? Млисс остановилась. Теперь в отверстии трубы были видны только ее голова и плечи.

– А я – Млисс Эбниз, частное лицо.

Частное лицо! – со злостью подумал Макки. Эта сука управляла производственными мощностями почти пятисот планет. Он медленно поднялся на ноги.

– У Бюро Саботажа есть к вам несколько официальных вопросов, – сказал он, напомнив о необходимости соблюдать закон.

– Я частное лицо! – злобно огрызнулась она визгливым голосом тщеславной вздорной бабенки.

Макки воспрянул духом, почувствовав слабину. Это был порок, каким страдают многие очень богатые люди, а он довольно насмотрелся на таких субъектов.

– Фэнни Мэй, я твой гость? – спросил он.

– Действительно, это так, – ответил калебан, – ведь я сама открыла тебе дверь.

– Я твой работодатель, Фэнни Мэй? – с вызовом спросила Млисс Эбниз.

– Да, вы меня наняли.

По лицу Млисс скользнуло не поддающееся описанию выражение. Глаза сузились в щелочки.

– Очень хорошо, в таком случае приготовься исполнить обязательства…

– Секундочку! – вмешался Макки, придя в отчаяние. Почему она действует с такой стремительной напористостью? Почему в ее голосе явственно слышатся жалобные нотки?

– Гости не мешают хозяевам, – сказала Эбниз.

– Бюро само решает, когда надо вмешиваться! – жестко заявил Макки.

– У вашей власти тоже есть границы! – крикнула в ответ Эбниз.

Макки знал, что может последовать за этим высказыванием: нанятые оперативные сотрудники; гигантские суммы, потраченные на взятки и подкуп; заверенные врачами соглашения; договоры, разнесенные средствами массовой информации; россказни о том, как правительство третировало добрую и гордую женщину, а затем воззвание к справедливости и попытки оправдать – но что? Насилие против него лично? Нет, едва ли, Макки так не думал. Более вероятно, что его попытаются дискредитировать, приписать ему какое-то преступное деяние.

Размышляя обо всем этом, Макки вдруг удивился: зачем он подвергает себя такой опасности? Зачем выбрал службу в Бюро? Потому что мне трудно угождать, сказал он себе. Потому что я саботажник по своему осознанному выбору. Назад дороги нет. БюСаб докапывается до сути, долго блуждает по закоулкам, но в конце концов всегда находит то, что ищет.

Сейчас Бюро предстояло вынести на своих плечах из беды почти всю сознающую вселенную. Это был тяжкий груз и очень хрупкий – испуганный, но и сам внушающий страх. Этот страх, ухватив душу Макки своими когтями, не желал его отпускать.

– Согласен, наши полномочия не безграничны, – прорычал Макки, – но я сомневаюсь, что вы когда-либо испытаете их на себе в полной мере. Итак, что здесь происходит?

– Вы не полицейский агент? – возмущенно крикнула Эбниз.

– Наверно, мне стоит вызвать полицию, – произнес Макки.

– На каком основании? – она победно улыбнулась. Она могла делать с ним все, что хотела, и прекрасно это знала. Ее адвокаты разъяснили ей суть пункта из статей Конфедерации сознающих: «Когда представители разных биологических видов официально соглашаются на сотрудничество, из которого они извлекают обоюдную выгоду, то судить об этих выгодах имеют исключительное право только стороны такого соглашения, при условии, что оно не нарушает законы, правила и установления, исполнять которые обязаны стороны соглашения; далее, исключительное право действует при условии, что означенное формальное соглашение было заключено добровольно и не влечет за собой нарушений общественного спокойствия».

– Ваши действия повлекут смерть этого калебана, – сказал Макки. Он не слишком уповал на этот аргумент, но он позволял выиграть время.

– Вам придется доказать, что концепция калебанов о разрыве непрерывности идентична концепции смерти, – возразила Эбниз. – Но вы не сможете этого сделать, потому что это неправда. Зачем вы вмешиваетесь? Это всего лишь безвредная игра двух дееспособных…

– Это нечто большее, чем игра, – перебил Эбниз калебан.

– Фэнни Мэй! – прикрикнула на него Эбниз. – Ты не можешь встревать в разговор! Это противоречит нашему соглашению.

Макки тупо уставился в том направлении, где угадывалось отсутствие присутствия калебана, стараясь прочитать эмоции свечения, противоречащего всем органам чувств.

– Различение конфликта между идеалами и устройством государства, – рассудительно произнес калебан.

– Именно, именно! – поддержала его Эбниз. – Меня уверили в том, что калебаны не испытывают боль, что у них нет даже определения для понятия боли. Если мне доставляет удовольствие постановка воображаемого бичевания и наблюдение реакции…

– Вы уверены, что Фэнни Мэй не страдает от боли? – спросил Макки.

По лицу Эбниз снова пробежала самодовольная улыбка.

– Я ни разу не видела ее страдающей от боли, а вы?

– Вы вообще видели, как она что-то делает?

– Я видела, как она приходит и уходит.

– Ты страдаешь от боли, Фэнни Мэй? – спросил Макки.

– У меня нет точки отсчета для суждения об этом понятии, – ответил калебан.

– Бичевания могут приблизить окончательный разрыв непрерывности? – Макки попытался зайти с другой стороны.

– Объясни «приблизить», – попросил калебан.

– Существует ли связь между бичеваниями и окончательным разрывом твоей непрерывности?

– Тотальные универсальные связи включают в себя все без исключения события, – невозмутимо ответил калебан.

– Я хорошо оплачиваю свою игру, – заговорила Эбниз. – Перестаньте вмешиваться, Макки.

– Как вы платите Фэнни Мэй?

– Это не ваше дело.

– Нет, это как раз мое дело, – сказал Макки. – Фэнни Мэй?

– Не отвечай ему! – крикнула Эбниз.

– Я ведь могу вызвать полицию и сотрудников свободного суда.

– Можете вызывать кого угодно, – на лице Эбниз снова появилась издевательская усмешка. – Вы, конечно, готовы ответить в суде на обвинение в воспрепятствовании осуществлению открытого соглашения между дееспособными представителями двух сознающих биологических видов?

– Я могу наложить временный судебный запрет, – парировал Макки. – Назовите ваш действующий адрес.

– По совету моих юристов я отказываюсь отвечать.

Макки с ненавистью посмотрел на нее. Да, она полностью его переиграла. Он не может обвинить ее в попытке скрыться от ответственности за преступление, пока не докажет сам факт совершения преступления. Для того чтобы доказать факт, надо начать судебное расследование, вручить ей соответствующие документы в присутствии понятых, доставить ее в суд и дать возможность встретиться с обвинителем. При этом на каждом этапе ее адвокаты будут вставлять ему палки в колеса.

– Предлагаю мое суждение, – вмешался в разговор калебан. – Ничто в нашем соглашении с Эбниз не препятствует раскрытию формы оплаты. Работодатель обеспечивает работника образовательными и просветительскими средствами и преподавателями.

– Преподавателями? – переспросил пораженный Макки.

– Ну, хорошо, – уступила Эбниз. – Я обеспечиваю Фэнни Мэй самыми лучшими учителями и инструкторами, а также лучшими учебными пособиями, какие может произвести наша цивилизация. Фэнни Мэй впитывает нашу культуру. Она получает все, о чем просит. И, знаете, это обходится мне недешево.

– И она до сих пор не понимает, что такое боль? – ехидно спросил Макки.

– Надеюсь, что я смогу определить точку отсчета и систему координат для этого понятия, – сказал калебан.

– Но будет ли у тебя время для определения точки отсчета? – спросил Макки.

– Время – это трудная для меня концепция, – ответил калебан. – Высказывание учителя для усвоения: «Важность фактора времени для обучения зависит от принадлежности обучающегося к тому или иному биологическому виду сознающих». Время характеризуется длиной, неопределенным свойством, называемым «продолжительностью», а также субъективными и объективными измерениями. Эта множественность создает путаницу.

– Давайте перейдем на официальный язык, – предложил Макки. – Эбниз, вы сознаете, что убиваете этого калебана?

– Разрыв континуальности и смерть – не одно и то же, – возразила Эбниз. – Я права, Фэнни Мэй?

– Существует большой разброс соответствий между разными волнами бытия, – загадочно изрек калебан.

– Я задаю вам вопрос, как официальное лицо, Млисс Эбниз, – снова заговорил Макки. – Рассказал ли этот калебан, именующий себя Фэнни Мэй, о последствиях события, которое он сам называет окончательным разрывом континуальности.

– Вы же только что сами слышали, что эквивалентов не существует.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– А вы придираетесь к мелочам!

– Фэнни Мэй, – обратился Макки к калебану, – ты описывала Млисс Эбниз последствия…

– В соответствии с узлами соединения контракта, – ответил калебан.

– Вот видите! – воодушевилась Эбниз. – Фэнни Мэй соблюдает наше открытое соглашение, а вы беспардонно в него вмешиваетесь. – Она сделала знак кому-то невидимому в воронке люка перескока.

Отверстие внезапно увеличилось вдвое. Эбниз отошла в сторону, и теперь Макки видел только половину ее головы и один глаз. Позади, за спиной Эбниз, виднелась толпа сознающих, наблюдающих за происходящим. На месте Эбниз внезапно возникла гигантская фигура похожего на черепаху паленки. Под его телом мелькали сотни мелких ножек. В двупалой кисти единственной руки, растущей из макушки снабженной круглыми глазами головы, был зажат бич. Рука просунулась в отверстие люка перескока, преодолев его сопротивление, щелкнула бичом и нанесла удар по краю гигантской ложки.

Кристаллики зеленого свечения дождем рассыпались над местом призрачного пребывания калебана. Этот фейерверк продолжался краткий миг, а затем угас.

Из раструба туннеля послышался сладострастный стон.

Макки подался вперед, стараясь побороть свое потрясение. Люк перескока внезапно закрылся, отрубив руку паленки, сжимавшую бич. Оба предмета со стуком упали на пол. Рука некоторое время извивалась и дергалась, но движения ее слабели, а затем и вовсе прекратились.

– Фэнни Мэй? – окликнул Макки калебана.

– Да?

– Этот бич ударил тебя?

– Объясни, что значит «ударил».

– Он столкнулся с твоим веществом?

– В некотором приближении, можно сказать, что да.

Макки пододвинулся ближе к ложке. Он все еще ощущал недовольство и неприятное потрясение, но это могло быть вызвано побочным эффектом гневина и тем инцидентом, свидетелем которого он только что стал.

– Опиши ощущение от бичевания, – попросил он.

– У тебя нет референтных чувств.

– Но все же попробуй.

– Я вдыхаю субстанцию бича, а выдыхаю свою собственную субстанцию.

– Ты дышишь им?

– Можно с некоторым приближением сказать и так.

– Ну, хорошо… опиши мне свою физическую реакцию.

– У нас с тобой нет общих референтных точек.

– Ну, любую реакцию, черт побери!

– Бич несовместим с моим глссррк, и нет референтного понятия, на которое я могла бы опереться в объяснении.

– Что за зеленый туман возник, когда он тебя ударил?

– Что такое «зеленый туман»?

Прибегнув к определению длины волны и описав рассеянные в воздухе капельки воды, преломляющие свет с его расщеплением, Макки, как ему показалось, смог разъяснить смысл понятия.

– Ты наблюдал такой феномен? – спросил калебан.

– Да, я это видел.

– Это необычно!

Макки на секунду задумался, а потом оцепенел от пришедшей ему в голову мысли. Может быть, для калебанов мы так же бестелесны, как и они для нас?

Он задал этот вопрос вслух.

– Все существа обладают субстанцией, соотнесенной с количественной стороной их бытия, то есть материального существования, – ответил калебан.

– Но видите ли вы, калебаны, нашу субстанцию, когда смотрите на нас?

– Трудность базовая и фундаментальная. Представители вашего вида все время повторяют этот вопрос, но у меня нет возможности определенно на него ответить.

– Постарайся все же объяснить. Для начала расскажи о зеленом тумане.

– Зеленый туман – это неизвестный мне феномен.

– Но что это может быть?

– Возможно, это межплоскостной феномен, реакция на выдыхание моей субстанции.

– Есть ли предел количества субстанции, которую ты можешь выдохнуть?

– Количественные, квантованные отношения определяют ограниченность плоскости индивида. Движение и его момент существуют только между планарными, то есть плоскостными сущностями, которые непрерывно зарождаются. Движение же изменяет соотнесенность референтов.

– Значит, постоянных референтных точек не существует? Но они должны быть! – Он попытался обсудить эту проблему с калебаном, но с каждым вопросом и ответом они все меньше и меньше понимали друг друга.

– Но должно же в мире быть хоть что-то постоянное! – взорвался Макки.

– В связующих элементах есть аспект постоянства, которого ты ищешь, – сказал калебан.

– Что это за связующие элементы?

– Нет…

– … референтных точек! – Макки в отчаянии закончил фразу за калебана. – Но зачем тогда использовать этот термин?

– Термин дает приближение. Касательное замыкание – это еще один термин, описывающий нечто похожее.

– Касательное замыкание, – тихо повторил себе Макки, а затем громче: – Касательное замыкание?

– Коллега калебан предложил этот термин после обсуждения проблемы с лаклаком, обладающим редкими знаниями.

– Один из вас говорил с лаклаком, да? Кто был этот лаклак?

– Идентичность не сообщена, но занятие известно и доступно пониманию.

– И какое же у него занятие?

– Дантист.

Макки тяжело перевел дух, сделал глубокий вдох, выдохнул и удивленно покачал головой:

– Ты понимаешь, кто такой дантист?

– Все виды, нуждающиеся в поглощении источников энергии, должны обладать способностью редуцировать эти источники в удобную для усвоения форму.

– Ты хочешь сказать, что они должны обладать способностью кусать? – спросил Макки.

– Объясни, что значит «кусать»?

– Мне показалось, что ты понимаешь значение слова «дантист»!

– Дантист – это тот, кто поддерживает в порядке систему, с помощью которой сознающие преобразуют источники энергии в удобную для поглощения форму, – сказал калебан.

– Касательное замыкание, – произнес Макки. – Объясни мне, как ты понимаешь замыкание.

– Соответствие друг другу родственных частей системы, образующей определенную форму.

– Мы находимся в тупике, – простонал Макки.

– Каждое существо где-нибудь да находится, – рассудительно заметил калебан.

– Но где? Где, например, находишься ты?

– Планарные взаимодействия необъяснимы.

– Давай попробуем зайти с другой стороны, – предложил Макки. – Я слышал, что вы умеете читать то, что мы пишем.

– Редуцируя то, что ты именуешь «писанием», к совместимым соединительным звеньям, можно осуществлять устойчивое во времени общение, – ответил калебан. – Это, конечно, не окончательное и не определенное суждение об устойчивости во времени и о требуемых связующих элементах.

– Ну, хорошо, давай обратимся к глаголу «видеть», – сказал Макки. – Скажи мне, что ты понимаешь под действием, совершаемым с помощью зрения.

– Видеть – это значит овладевать сенсорной осведомленностью о внешней энергии, – ответил калебан.

Макки обхватил лицо ладонями. Он ощущал невероятную подавленность и отчаяние. Мозг совершенно отупел от светящегося излучения этого калебана. Какие, интересно, органы добывают эту сенсорную осведомленность? Макки понимал, что задай он этот вопрос, и калебан тотчас уведет его в очередную погоню за пустыми, ничего не значащими ярлыками.

Всю эту мешанину он мог бы с равным успехом слушать глазами или любым другим органом чувств, слишком грубым для того, чтобы выполнить задачу. Очень многое зависело от того, как он будет действовать дальше. Воображению Макки представилось безмолвие, которое наступит после смерти этого калебана – невероятное в своем величии пространство без сознающих существ. Останутся единицы, в основном маленькие, беспомощные, обреченные на гибель дети. Все добро, вся красота, даже все зло… все, присущее мыслящей субстанции… все исчезнет. Останутся лишь тупые, бесчувственные создания, никогда не пользовавшиеся люками перескока. Останется шум ветра, цвет растений, ароматы цветов, пение птиц – все это сохранится после того, как разлетится вдребезги хрустальная ваза разумности.

Это останется, но умрут мечты, увлеченные в пучину неминуемой смерти. Это будет тишина и безмолвие особого рода: исчезнет прекрасная речь, пронизанная острыми стрелами смысла.

Кто утешит вселенную в этом горе? Кто возместит потерю?

Он отнял руки от лица и спросил:

– Ты можешь… куда-нибудь перенести свой дом? Перенести туда, где Эбниз не сможет тебя настигнуть?

– Удаление возможно.

– Так удались!

– Не могу.

– Почему?

– Это запрещено условиями соглашения.

– Так разорви это проклятое соглашение!

– Бесчестное действие, в конечном счете, приводит к разрыву непрерывности всех сознающих на вашей… мне кажется, что самым приемлемым будет термин волна. Да, волна. Это ближе к сути дела, чем плоскость. Прошу, замени словом «волна» слово «плоскость» во всех наших прежних рассуждениях.

Эта тварь невыносима, подумал взбешенный Макки.

В полном отчаянии он поднял руки и, делая это движение, вдруг ощутил толчок, сотрясший все его тело. То, что кто-то пытался связаться с ним, стало понятно по покалыванию в шишковидной железе. Сообщение начало развертываться. Организм впал в смешливый транс, и Макки, против своей воли, начал улыбаться, странно гримасничать и хихикать.

Но никакого раздражения от вызова он при этом не чувствовал.

◊ ◊ ◊

Все определения, независимо от языка, должны считаться пробными.
(«Калебанский вопрос» Двела Хартавида)

– Говорит Гитчел Сайкер, – произнес голос вызывающего.

Макки живо представил себе директора отдела деликатных операций – учтивого маленького лаклака, сидящего в своем уютном кабинете в глубинах огромного здания Главного Центра Бюро. Он расположился в элитном собако-кресле, подогнанном под его странное тело, и изо всех сил старался справиться с поминутно выпадавшим хоботком. Всех подчиненных он отослал и велел дожидаться вызова.

– Вы откликнулись вовремя, – сказал Макки.

– На что я мог откликнуться? – изумленно спросил Сайкер.

– Ну, вы же получили сообщение Фурунео. Это должно было произойти как раз…

– Какое сообщение?

Макки почувствовал себя так, словно к его голове поднесли точильный диск, превративший все мысли в сверкающий сноп искр. Как это возможно – никаких вестей от Фурунео?

– Фурунео, – медленно и отчетливо, словно разговаривая с ребенком, заговорил Макки, – достаточно давно покинул сферу и должен был…

– Я вызвал вас, – перебил Макки Сайкер, – потому что мы не имеем сведений ни о вас, ни о Фурунео уже довольно длительное время, да и исполнители Фурунео сильно беспокоятся. Один из них… Куда и как отправился Фурунео?

В этот момент Макки осенило:

– Где родился Фурунео?

– Родился? На Ланди-Б, а что?

– Думаю, что там мы его и найдем. Калебан использовал свой S-глаз для того, чтобы отправить его домой. Если он до сих пор не объявился, то пошлите за ним. Скорее всего, он…

– На Ланди-Б всего три тапризиота и один люк перескока. Это довольно отсталая планета, где полно отшельников и…

– Этим и объясняется задержка, а ситуация складывается такая, что…

Макки принялся объяснять суть возникших проблем.

– То есть вы верите в это, в окончательный разрыв непрерывности? – перебил его Сайкер.

– Нам придется в это поверить. Все данные говорят о том, что это правда.

– Да, возможно, но…

– Мы не имеем права полагаться на «возможно», не правда ли, Сайкер?

– Нам лучше всего обратиться в полицию.

– Думаю, что она как раз больше всего хочет, чтобы мы это сделали.

– Она хочет, чтобы мы… Но зачем?

– Кто подпишет иск?

Тишина.

– Чуете, откуда ветер дует? – продолжал настаивать Макки.

– Это все ваше воображение, Макки.

– Все вещи находятся в нашем воображении. Но если мы правы, то какая разница, не так ли?

– Думаю, что нам надо связаться с высшим руководством Центрального полицейского бюро – пока только для консультации, вы согласны?

– Обсудите это с Билдуном. Я же хочу, чтобы было сделано следующее: надо срочно собрать Совет Конфедерации сознающих и составить очередное экстренное оповещение; надо обратить особое внимание на калебанов, упомянуть паленки и, самое главное, не упустить из виду Эбниз…

– Мы не можем на это пойти, и вы прекрасно это знаете!

– Нам придется на это пойти.

– Когда вы получали задание, вам исчерпывающе все объяснили – вам объяснили, почему мы…

– Соблюдение секретности не означает отказа от действия, – горячо возразил Макки. – Если вы так думаете, то, значит, вы упустили чрезвычайную важность…

– Макки, я не могу поверить, что…

– Заканчиваем связь, Сайкер, – сказал Макки. – Я обращусь непосредственно к Билдуну.

Тишина.

– Прервите контакт, – властно произнес Макки.

– В этом нет необходимости.

– Неужели?

– Я сейчас же направлю агентов к Эбниз. Я отлично вас понял. Если мы предположим…

– Мы обязательно предположим, – поправил Макки.

– Приказы будут отданы от вашего имени, естественно, – продолжил Сайкер.

– Не хотите пачкаться – это ваше дело, – равнодушно сказал Макки. – Однако пошлите своих людей к мастерам красоты на Стедион. Она была там, причем совсем недавно. Я же вышлю вам бич, которым она…

– Бич?

– Буквально только что я наблюдал одно бичевание. Эбниз прервала связь, прежде чем паленки успел убрать руку, просунутую через люк. Люк закрылся и отсек ему руку. У паленки вырастет другая рука, и к тому же Млисс может нанять сколько угодно этих животных, но бич и рука станут для нас ценными уликами и позволят взять след. Паленки не практикуют маркировку генов, я понимаю, но это самое лучшее, что мы можем сделать в данный момент.

– Понял вас. Что вы видели во время этого… э-э-э… инцидента?

– Я как раз перехожу к рассказу.

– Может быть, вам лучше прибыть сюда и записать сообщение на транскодер?

– Здесь я целиком и полностью зависим от вас, но не думаю, что мне сейчас стоит показываться в Главном Центре.

– Пожалуй, да. Я понимаю, что вы имеете в виду. Она постарается нейтрализовать вас встречным иском.

– Да, или я, возможно, чего-то не понимаю. Итак, к тому, что я видел: когда Эбниз открыла люк, она практически полностью заполнила его своим телом, но я все же рассмотрел через небольшой зазор то, что делалось за ее спиной. Если это было окно, то за ним виднелось облачное небо. То есть дело происходило днем.

– Была облачность?

– Да, а что?

– Здесь все утро облачно.

– Но не думаете же вы… Нет, это просто невозможно, она не стала бы этого делать.

– Да, наверное, это так, но нам, видимо, придется основательно перетряхнуть Главный Центр Бюро, чтобы наверняка в этом удостовериться. Правда, с ее деньгами она кого угодно может подкупить.

– Да, вы правы. Теперь о паленки. На его раковине я заметил странный узор: треугольники, красные и оранжевые драгоценные камни и какую-то желтую не то змею, не то веревку, которая обматывала все его тело.

– Надо выяснить филум, – задумчиво сказал Сайкер.

– Да, но к какому именно семейству он принадлежит?

– Хорошо, мы это уточним. Что еще?

– За спиной Млисс виднелась целая толпа сознающих, которые, видимо, явились поглазеть на бичевание. Я видел прейлингов – я очень хорошо различил их тонкие усики. Было там несколько чизеров, соборипы и какие-то уривы…

– Похоже, она всюду таскает за собой толпу сикофантов. Вы никого не узнали?

– Позже я постараюсь идентифицировать их и найти документы, но сейчас назвать имена кого-либо из этой толпы не смогу. Там был один пан-спекки. Мне показалось, что у него на лбу след от операции по замораживанию эго, хотя, возможно, я и ошибаюсь.

– Вы уверены?

– Я знаю только то, что видел, а видел я шрамы на его лбу – след после операции по изменению эго: это так же верно, как то, что у меня сейчас смешливое настроение.

– Но это противоречит всем юридическим, моральным и этическим нормам пан-спекки…

– Рубцы багрового цвета, – сказал Макки. – Это о чем-то говорит, верно?

– Они отчетливо видны? Он не пытается скрыть их косметикой или чем-нибудь еще?

– Нет. Если я прав, то это единственный пан-спекки в ее свите. Любой пан-спекки убил бы его на месте.

– В каком же месте она находится, если там есть только один пан-спекки?

– Это приводит в недоумение и меня. Ах да, с ней было еще несколько людей – мужчин в зеленой униформе.

– Это телохранители Эбниз.

– Я тоже так подумал.

– Эта толпа нужна для того, чтобы можно было легче спрятаться.

– Если кто и может себе такое позволить, то это она, – сказал Макки. – И еще одно. Я уловил запах плесени.

– Плесени?

– В этом нет никакого сомнения. Между давлением внутри сферы и снаружи всегда есть разница. В сфере давление было ниже, и воздух затягивало внутрь. Пахло плесенью.

– Вы успели многое заметить.

– Вы думаете, я даром тратил время?

– Не больше, чем обычно. Вы абсолютно точно уверены, что видели пан-спекки?

– Я видел его глаза.

– Запавшие, с гладкими фасетками?

– Да, именно такими они мне показались.

– Если мы сможем заставить других пан-спекки опознать его, это даст нам большие преимущества. Мы установим личность преступника, вы же понимаете.

– Очевидно, вы мало общались с пан-спекки, – сказал Макки. – Как только вы умудрились стать директором отдела деликатных операций?

– Ладно, Макки, давайте не будем…

– Вы же прекрасно знаете, что любой пан-спекки взбесится, если увидит этого типа со шрамом, и сразу же нырнет за ним в люк…

– Вот как!

– Эбниз немедленно захлопнет люк и получит половину нашего незадачливого сообщника, а мы останемся с другой половиной.

– Но это же убийство!

– Нет, это всего лишь несчастный случай.

– В руках этой женщины огромная власть, я признаю, но…

– Она сдерет с нас шкуру, если сможет доказать, что она – частное лицо, а мы пытаемся вмешаться в ее дела.

– Да, хуже не бывает, – согласился Сайкер. – Надеюсь, вы не делали никаких официальных заявлений в ее адрес.

– Нет, я предупредил ее.

– Что вы сделали?

– Я сделал официальное заявление.

– Макки, вам было приказано вести это дело очень осто…

– Послушайте, мы же хотим, чтобы она начала действовать. Проконсультируйтесь с юристами. Она может предъявить встречный иск лично мне, но если она выступит против Бюро, то мы потребуем очной ставки. Впрочем, ее юристы наверняка предупредили ее о такой возможности. Нет, она попытается сделать по-другому…

– Она не может подать в суд на Бюро, – сказал Сайкер, – но она может спустить на нас своих собак. И это будет хуже всякого суда. Кстати, Билдун уже почти израсходовал время своего эго. Теперь он в любой момент может вернуться в колыбель клана. Вы же понимаете, что это значит.

– Борьба за кресло директора Бюро, – сказал Макки. – Я давно этого ждал.

– Но вы представляете, какая суматоха здесь начнется.

– Вы вполне можете претендовать на это место, Сайкер.

– Так же, как и вы, Макки.

– Я пас.

– Да, вот это будет денек! Больше всего меня беспокоит Билдун. Он просто выйдет из себя, когда узнает о пан-спекки с замороженным эго. Этого вполне может хватить…

– Ничего, с этим он как-нибудь справится, – произнес Макки с несколько преувеличенной уверенностью.

– Вы можете и ошибаться. Надеюсь, вы понимаете, что я-то не спасую.

– Мы все знаем, что вы хотите получить место шефа, – сказал Макки.

– Представляю эти сплетни.

– Стоит ли овчинка выделки?

– Вы узнаете об этом первый.

– Не сомневаюсь.

– Еще одно, – сказал Сайкер. – Как вы собираетесь обезопасить свой тыл от нападения Эбниз?

– Собираюсь стать школьным учителем.

– Я ждал иного объяснения, – ответил Сайкер и прервал контакт.

Макки осознал, что он по-прежнему сидит в пурпурном полумраке пляжного мячика. Он буквально купался в собственном поту. Было жарко, как в печке. Интересно, может ли от такой жары растопиться его лишний жир? Но воду он теряет, в этом-то нет никаких сомнений. Он сразу ощутил сухость во рту, как только вспомнил о воде.

– Ты все еще здесь? – прохрипел он.

Молчание.

– Фэнни Мэй?

– Я осталась в своем доме, – ответил калебан.

Раззадоренный гневином Макки вдруг почувствовал приступ едва сдерживаемой ярости – последней каплей стало то, что он слышит проклятого калебана каким-то непостижимым способом, а совсем не органом слуха. Этот чертов тупица со сверхъестественными способностями! В какую беду он нас тащит!

– Ты будешь сотрудничать с нами для того, чтобы прекратить эти бичевания? – спросил Макки.

– Да, насколько позволяет мой контракт.

– Хорошо. Тогда скажи Эбниз, что хочешь, чтобы я стал твоим учителем.

– Ты выполняешь работу учителя?

– Ты чему-нибудь у меня научилась? – спросил Макки.

– Все соединительные узлы чему-то учат.

– Соединительные узлы, – повторил Макки. – Да, должно быть, я становлюсь стариком.

– Объясни, что такое «старик», – попросил калебан.

– Не бери в голову. Для начала мы все же обсудим контракт. Может быть, найдется способ его разорвать. По каким законам он исполняется?

– Объясни, что такое «законы».

– Какова признанная система исполнения? – заорал Макки.

– Все исполняется по естественным правилам чести, принятым среди объединенных сознающих.

– Эбниз не имеет ни малейшего представления о чести.

– Но я понимаю, что такое честь.

Макки вздохнул:

– При заключении контракта были свидетели? Ты что-то подписывала?

– Все мои собратья-калебаны засвидетельствовали связи. Мне непонятно, что такое «подписи». Объясни.

Макки решил не углубляться в исследование сути подписи, вместо этого он спросил:

– При каких условиях ты откажешься честно соблюдать контракт с Эбниз?

Калебан ответил после длинной паузы:

– Изменение обстоятельств влечет перемены в отношениях. Если Эбниз нарушит свои связи или попытается изменить условия контракта в его сущностях, то откроется линейность, ведущая к моему выходу из контракта.

– Да, – согласился Макки, – это достойная причина.

Он тряхнул головой, посмотрев на пустое место над лопастью гигантской ложки. Калебаны! Их невозможно видеть, их невозможно слышать, их невозможно понимать.

– Я могу воспользоваться твоей S-системой? – спросил Макки.

– Ты – мой учитель.

– Это означает «да»?

– Это утвердительный ответ.

– Утвердительный ответ, – эхом отозвался Макки. – Отлично. Ты можешь транспортировать ко мне предметы или посылать их туда, куда я укажу?

– Да, если связи останутся очевидными.

– Надеюсь, что то, что мне нужно, их не нарушит, – сказал Макки. – Ты осознаешь, что здесь находится рука паленки и бич? Они лежат здесь, на полу.

– Да, осознаю.

– Я хочу отправить их в определенный кабинет в Главном Центре. Ты сможешь это сделать?

– Подумай об этом кабинете, – сказал калебан.

Макки подчинился.

– Связь доступна, – сказал калебан. – Ты хочешь послать это в кабинет для исследования.

– Да, верно.

– Отправить надо сейчас?

– Да, сразу.

– Конечно, сразу. Наши способности ограниченны, мы не можем отправлять вещи в одно место по очереди.

– Итак?

– Предметы отправляются.

Макки едва успел моргнуть, а рука и бич, издав резкий щелчок, уже исчезли.

– Тапризиоты делают то же самое, что и ты, когда транспортируешь предметы? – спросил Макки.

– Отправка сообщений требует энергии более низкого уровня, – ответил калебан. – А мастера красоты потребляют энергию еще более низкого порядка.

– Я почему-то так и думал, – сказал Макки. – Но хорошо. Есть одна небольшая проблема с моим другом, Аличино Фурунео. Я правильно понял, что ты отправила его домой?

– Правильно.

– Ты отправила его не в тот дом.

– У существ может быть только один дом.

– У нас, сознающих, может быть больше одного дома.

– Но я вижу связующие элементы!

Макки ощутил волну облучения, исходящую от калебана, и приободрился.

– Несомненно, – сказал он. – Но у него есть и другой дом, здесь, на Сердечности.

– Меня переполняет чувство удивления.

– Наверное. Но вопрос остается. Ты можешь исправить эту ситуацию?

– Что такое «ситуация»? Объясни.

– Ты можешь отправить его в его дом на планете Сердечность?

Последовала пауза, потом калебан снова заговорил:

– Это место не его дом.

– Но ты можешь это сделать?

– Ты этого хочешь?

– Да, я этого хочу.

– Сейчас твой друг общается с помощью тапризиота.

– О! – воскликнул Макки. – Ты можешь слышать его разговор, не так ли?

– Содержание сообщения мне недоступно. Я вижу только соединение. Я знаю, что твой друг сейчас поддерживает общение с сознающим иного биологического вида.

– Какого вида?

– Вы называете этот вид «пан-спекки».

– Что произойдет, если ты отправишь Фурунео в… его дом здесь, на Сердечности, прямо сейчас.

– Это разрушение соединения. Но обмен сообщениями укладывается в нормальную линейность. Я отправляю его. Сейчас.

– Ты отправила его?

– Но соединение установлено по твоему усмотрению.

– Он сейчас здесь, на Сердечности?

– Он находится в месте, которое не является его домом.

– Я надеюсь, что мы сможем оказаться вместе.

– Твой друг, – сказал калебан, – желает находиться с тобой.

– Он хочет прийти сюда?

– Правильно.

– Ну, так почему нет? Перенеси его сюда.

– С какой целью твой друг окажется в моем доме?

– Я хочу, чтобы он побыл здесь и последил за действиями Эбниз, пока я буду заниматься другими делами.

– Макки?

– Да, слушаю.

– Ты обладаешь сознанием того, что присутствие твое или другого представителя твоего вида продлевает мое присутствие на вашей волне?

– Это же прекрасно.

– Твое присутствие укорачивает бичевание.

– Подозреваю, что это так.

– Подозреваю? Что это?

– Я знаю!

– Знание вероятно. Связующее звено показательно.

– Не могу даже сказать, как меня это радует, – сказал Макки.

– Ты хочешь перенести своего друга сюда?

– Что сейчас делает Фурунео?

– Фурунео обменивается сообщениями с… помощником.

– Могу себе представить.

Макки медленно покачал головой. Он чувствовал, что с каждой попыткой продолжить общение он лишь еще глубже погружается в трясину непонимания. Никакой надежды внести ясность в это ублюдочное общение. Совсем никакой. Как раз в тот момент, когда кажется, что он и калебан вот-вот найдут точку соприкосновения, вдруг выясняется, что до взаимопонимания так же далеко, как до другой галактики.

– Когда Фурунео закончит свой разговор, доставь его сюда, – попросил Макки. Он привалился спиной к стене. О боги преисподней! Жара была просто невыносимой. Зачем калебанам такая высокая температура? Может быть, жара что-то значит для них, может, для них это видимая форма волновой энергии? Наверное, высокая температура выполняет какую-то функцию, недоступную другим сознающим.

Здесь он вовлечен в обмен ничего не значащими шумами – тенями звуков. Разум растворился, перемещаясь с планеты на планету. Он и калебан заключают ложные сделки, пытаясь выбраться из хаоса. Если у них ничего не выйдет, то смерть унесет всех: невинных и грешных, благих и злых. Неуправляемые корабли будут бесцельно бороздить океаны, падут башни, рухнут балконы, а солнца будут совершать свой путь по лишенному координат небу.

Волна холодного воздуха возвестила о прибытии Фурунео. Макки обернулся и увидел, как планетарный агент падает в сферу и поднимается.

– Во имя любви к разуму! – воскликнул Фурунео. – Что вы со мной делаете?

– Мне просто понадобился глоток свежего воздуха, – ответил Макки.

Фурунео уставился на него ничего не понимающим взглядом:

– Что?

– Рад вас видеть, – сказал Макки.

– В самом деле? – Фурунео присел на корточки рядом с Макки. – Вы хоть представляете, что со мной произошло?

– Вы побывали на Ланди-Б, – ответил Макки.

– Откуда вы знаете? Вы специально все это устроили?

– Нет, произошло небольшое недоразумение, – ответил Макки. – Ланди-Б – это ваш дом.

– Нет!

– Предоставлю вам поспорить на эту тему с Фэнни Мэй, – сказал Макки. – Вы начали поиски на Сердечности?

– Я едва успел опомниться и прийти в себя, прежде чем вы…

– Да, но вы начали?

– Да, начал.

– Отлично. Фэнни Мэй будет поставлять вам необходимые вещи, доставлять нужных людей по мере необходимости. Ты сделаешь это, Фэнни Мэй?

– Связь остается доступной. Контракт позволяет.

– Хорошая девочка.

– Я уже успел забыть, как здесь жарко, – сказал Фурунео, отирая со лба пот. – Значит, я могу вызывать своих людей. Что еще?

– Вы должны следить за Эбниз.

– И?

– В тот момент, когда она появится здесь с одним из своих паленки, который приступит к бичеванию, вам нужно сделать голографический скан происходящего. Футляр с инструментами у вас с собой?

– Конечно.

– Очень хорошо. Когда будете производить сканирование, держите оборудование как можно ближе к люку перескока.

– Она, скорее всего, постарается его захлопнуть, как только поймет, что я делаю.

– На это не стоит рассчитывать. Да, и еще одна вещь.

– Какая?

– Вы мой ассистент, а я – учитель.

– Вы… кто?

Макки рассказал о своем соглашении с калебаном.

– Таким образом, она не сможет избавиться от нас, не нарушив своего контракта с Фэнни Мэй, – констатировал Фурунео. – Умно. Это все?

– Нет, я хочу, чтобы вы с Фэнни Мэй обсудили связующие звенья, узлы соединения.

– Узлы соединения?

– Узлы соединения. Я хочу, чтобы вы, черт возьми, узнали, что калебаны имеют в виду под «узлами соединения».

– Узлы соединения – это прекрасно, – сказал Фурунео. – Есть какой-нибудь способ отрегулировать температуру в этом термостате?

– Вы можете обсудить и это; постарайтесь выяснить, зачем калебану такая жара.

– Хорошо, если я только не расплавлюсь прежде. Где вы будете?

– Я выхожу на охоту, если, конечно, Фэнни Мэй и я придем к согласию относительно узлов соединения.

– По-моему, в ваших словах мало смысла.

– Да, вы правы, но я попытаюсь нащупать следы – если Фэнни Мэй отправит меня туда, где разворачиваются ключевые события.

– А-а-а, – произнес Фурунео и нахмурился. – Но вы можете попасть в ловушку.

– Возможно. Фэнни Мэй, ты слушала наш разговор?

– Объясни, что значит «слушала»?

– Не бери в голову.

– Но голова правит миром!

Макки с трудом сглотнул пересохшим горлом, а потом заговорил:

– Фэнни Мэй, тебе известна информация, которой я только что обменялся здесь с моим другом?

– Объясни «только что об…»

– Ты ее знаешь? – не выдержав, рявкнул Макки.

– Усиление мало помогает коммуникации, – назидательно произнес калебан. – Я обладаю необходимым тебе знанием, предположительно.

– Предположительно, – упавшим голосом повторил себе под нос Макки. – Ты можешь отправить меня в то место, недалеко от которого находится Эбниз, но так, чтобы она не догадывалась о моем присутствии и чтобы я мог следить за ней?

– Ответ негативный.

– Почему нет?

– Прямое запрещение по условиям контракта.

– О, вот оно что, – Макки опустил голову и на некоторое время задумался, но потом продолжил: – Хорошо, ты можешь послать меня в такое место, где я мог бы благодаря собственным усилиям узнать о местоположении Эбниз?

– Такая возможность есть. Контракт позволяет исследование узлов соединения.

Он ждал. Жара была осязаемой, словно вещественный предмет, давящий на органы чувств. Макки видел, что Фурунео уже почти размяк.

– Я повидался с матерью, – сказал планетарный агент, заметив, что Макки смотрит на него.

– Это просто великолепно, – отозвался тот.

– Она купалась с друзьями, когда я, по милости этого калебана, плюхнулся к ним в бассейн. Вода была просто великолепна.

– Вот они удивились!

– Они решили, что это очень удачная шутка. Хотелось бы мне знать, как работает волшебное S-око.

– Вы не одиноки: знать это хотят миллиарды сознающих. У меня по спине бежит холодок, когда я думаю, какая исполинская энергия нужна для подобных перемещений.

– Хорошо бы холодок пробежал и у меня по спине – желательно прямо сейчас. Знаете, это какое-то странное, почти сверхъестественное ощущение: только что ты говорил со своими старыми друзьями и вдруг оказываешься в разреженной атмосфере Сердечности. Как вы думаете, что они подумали?

– Они подумали, что это волшебство.

– Макки, – вдруг заговорил калебан. – Я люблю тебя.

– Ты… что? – взорвался Макки.

– Люблю тебя, – повторил калебан. – Аффинность одной личности к другой личности. Эта аффинность выше видовой принадлежности.

– Думаю, что да, но…

– Так как я обладаю универсальной аффинностью к твоей личности, то узлы соединений открыты, что позволяет исполнить просьбу.

– Ты можешь отправить меня в то место, недалеко от которого находится Эбниз?

– Ответ утвердительный. Согласно пожеланию. Да.

– Где это место? – спросил Макки.

Ощутив дуновение холодного ветра и стукнувшись подошвами о пыльную землю, Макки понял, что с этим вопросом он обратился к какому-то замшелому камню. Некоторое время он тупо смотрел на камень, стараясь сохранить равновесие. Валун был высотой около метра, покрытый желтыми прожилками кварца с блестящими вкраплениями. По положению местного солнца Макки определил, что время идет либо к полудню, либо к вечеру. Он стоял посреди лужайки под маленьким желтым светилом.

Позади камня, луга и клочковатых желтых кустов был виден плоский горизонт, изломанный высокими зданиями какого-то города.

– Она меня любит? – спросил Макки у камня.

◊ ◊ ◊

Нельзя недооценивать силу мышления, умеющего выдавать желаемое за действительное: оно способно отбросить то, что видят глаза, и то, что слышат уши.
(Дело Эбниз, секретные материалы БюСаба)

Бич и оторванная рука паленки прибыли в соответствующую лабораторию БюСаба, когда в ней никого не было. Начальник лаборатории – ветеран Бюро по имени Тредж Тулук, урив, родом из глухой деревни, – покинул свое рабочее место, чтобы посетить конференцию, созванную сразу после сообщений Макки.

Как и большинство спиногнутых, Тулук был уривом, обладающим особой восприимчивостью к запахам. Он имел типичное для представителей этого биологического вида тело – длиной около двух с половиной метров, оно было раздвоено внизу и оканчивалось трубчатыми отростками, приспособленными для ходьбы, снабжено вертикальной лицевой щелью и выступающими конечностями-манипуляторами, свисавшими из нижнего угла щели. Долгое общение с людьми сделало походку Тулука живой и быстрой, научило любить одежду с карманами и говорить циничным тоном, не свойственным уривам. Из верхнего угла лицевой щели выступали четыре глазные трубки – зеленые и мягкие.

Вернувшись с конференции, он сразу понял, что́ за предметы лежат на полу его лаборатории. Эти вещи вполне соответствовали описанию, данному Сайкером. Тулук недовольно буркнул, выразив неудовлеторенность небрежным способом доставки вещественных доказательств, но сразу забыл о возмущении, погрузившись в изучение предметов. Для начала он и вызванные им помощники сделали голографический скан бича и руки, а затем приступили к их расчленению.

Как и ожидалось, гены паленки оказалось не с чем сравнивать. Эта рука принадлежала одной из особей, которые не были внесены в реестр Конфедерации сознающих. Тулук заполнил карту ДНК и обозначил последовательность оснований. Он сделал это автоматически – на всякий случай – и потому что так было положено. При необходимости поможет идентифицировать владельца руки.

Тем временем помощники исследовали бич. Компьютер распечатал протокол, согласно которому данный предмет являлся бычьим хлыстом – из тех, какие были в употреблении на древней Земле. Бич был изготовлен из бычьей кожи, и этот факт доставил несколько неприятных мгновений самому Тулуку и его помощникам – убежденным вегетарианцам. Поначалу они думали, что бич сделан из синтетического материала.

– Жуткая архаика, – отозвалась о биче одна из ассистенток Тулука, молодая чизерка. Другие согласились с этим суждением – даже пан-спекки, которому для выживания нужно было периодически возвращаться к плотоядному типу питания.

Внимание исследователей было вскоре отвлечено интересным и необычным способом соединения молекул, из которых состояли клетки бычьей кожи. Исследование бича и руки пошло своим чередом.

◊ ◊ ◊

Не существует такого понятия, как чистая объективность.
(Говачинский афоризм)

Макки принял дальний вызов, стоя на грунтовой дороге приблизительно в трех километрах от замшелого камня. Все это расстояние он преодолел пешком, испытывая нарастающее раздражение от окружающего его незнакомого и унылого мира. Город, как он очень скоро понял, оказался миражом, висящим над пыльной равниной, поросшей высокой травой и колючим кустарником.

На этой равнине было почти так же жарко, как в сфере калебана.

Единственными живыми существами, которых он до сих пор видел, были рыжеватые звери и бесчисленные насекомые – кузнечики, гусеницы, мухи, стрекозы. В дороге были выдавлены две параллельные колеи цвета ржавого железа. Дорога, судя по всему, начиналась на видневшихся вдалеке и справа синеватых холмах, гряда которых тянулась влево к выжженному горизонту. На дороге не было ни одного сознающего существа, за исключением самого Макки. Нигде не клубилась пыль, которая могла бы выдать другого путника.

Макки был почти счастлив, когда его охватил смешливый транс.

– Это Тулук, – произнес вызывающий. – Мне поручили связаться с вами немедленно после выяснения какой-либо информации. Надеюсь, я не слишком сильно вас потревожил.

Макки был настоящим профессионалом и уважал компетентность Тулука.

– Давайте перейдем к делу.

– Нельзя сказать, что сведения исчерпывающие, увы, – заговорил Тулук. – Да, конечно, это паленки. Если мы наткнемся на обладателя руки, то, несомненно, его опознаем. Эта рука уже отрастала после предыдущей травмы. Мы обнаружили след удара мечом по предплечью. Во всяком случае, так это выглядит.

– Как насчет маркеров филума?

– Мы ищем.

– Вы исследовали бич?

– О, это отдельная тема. Он сделан из настоящей бычьей кожи.

– В самом деле?

– В этом нет никакого сомнения. Мы можем идентифицировать быка, с которого была снята шкура, но я сомневаюсь, что он жив.

– У вас довольно мрачное чувство юмора. Что еще?

– Бич очень архаичный. Настоящий древний кнут для порки – такие использовали на древней Земле. Мы составили идентификационное описание и отправили музейному эксперту для подтверждения нашего мнения. Эксперт считает, что этот предмет сделан достаточно грубо, но похож на древний оригинал, хотя это и современная копия.

– Где они могли взять оригинал для того, чтобы изготовить копию?

– Мы заняты поиском и, наверное, нащупаем ниточку. Такие вещи встречаются достаточно редко.

– Современная копия, – задумчиво повторил Макки. – Вы уверены?

– Животное, с которого сняли шкуру для изготовления бича, два года назад было еще живо. Внутриклеточные структуры по-прежнему реагируют на катализаторы.

– Два года, понятно. Но где они раздобыли живого быка?

– Это сужает поле поиска. Быков разводят для развлекательных исторических программ. Есть, кроме того, несколько отсталых планет, где не умеют делать синтетическое мясо, и поэтому разводят скот.

– Это дело выглядит тем более запутанным, чем глубже в него вникаешь, – сказал Макки.

– Мы тоже так думаем. Ах да, на биче обнаружилась чалфовая пыль.

– Чалф! Так вот откуда запах плесени!

– Да, он до сих пор довольно силен.

– Что они могли делать с этим порошком? – вслух подумал Макки. – Там не было ничего похожего на чалфовый запоминающий стержень, но это, конечно, ничего не значит.

– Это всего лишь предположение, – сказал Тулук, – но они могли наносить чалф на паленки.

– Зачем?

– Чтобы было сложнее определить, к какому филуму он принадлежит, разве это невозможно?

– Да, возможно.

– Если вы учуяли запах чалфа после того, как бич проник в сферу, то это значит, что какое-то его количество было и снаружи. Вы подумали об этом?

– Помещение мячика невелико, и к тому же в нем было очень жарко.

– Да, жара все объясняет, это верно. Мне очень жаль, но для вас больше ничего нет.

– Это все?

– Может быть, в этом нет никакой пользы, но мы поняли, что бич хранили в висячем положении на тонкой подставке из стали.

– Из стали? Вы уверены?

– Да.

– Но кто в наше время пользуется сталью?

– Ее не так уж редко можно найти на некоторых новых планетах. Туристы иногда обнаруживают там здания, для постройки которых была использована сталь.

– Дикость!

– Согласен.

– Знаете, – сказал Макки, – мы ищем отсталую планету, и мне кажется, что я как раз нахожусь на одной из них.

– Где вы?

– Не знаю.

– Вы не знаете?

Макки вкратце обрисовал ситуацию.

– Вы, полевые агенты, порой оказываетесь в опасных ситуациях, рассчитывая на случай, – вздохнув, сказал Тулук.

– Только не сейчас.

– Включите монитор. Я могу попросить нашего тапризиота определить ваше местонахождение. Хотите использовать мониторинг?

– Вы же знаете, что это использование с открытым платежом, – сказал Макки. – Думаю, что пока дело не настолько экстренное для того, чтобы обанкротить Бюро. Я посмотрю, может быть, мне удастся определить мое местоположение другими средствами.

– Что мне сделать для вас?

– Вызовите Фурунео. Пусть он даст мне шесть часов, а потом попросит калебана вытащить меня отсюда.

– Забрать вас оттуда. Понял. Сайкер сказал, что вы воспользовались каким-то безлюковым способом перескока. Калебан сможет забрать вас?

– Думаю, что да.

– Я сейчас же свяжусь с Фурунео.

◊ ◊ ◊

Факты могут быть какими угодно, в зависимости от вашего желания. Этому учит нас относительность.
(Из руководства для агентов БюСаба)

Макки шел еще битых два часа, прежде чем увидел дым. Тонкие завитки дыма висели в воздухе на фоне отдаленных синеватых холмов.

Во время этого похода до Макки дошло, что он попал в такое место, где может умереть от голода и жажды, прежде чем попадет в сообщество цивилизованных существ. Он предался мрачным самообвинениям. Уже не в первый раз он убеждался на собственном опыте, что технологии, которые он воспринимал как некую непреложную данность, могут в какой-то момент отказать – а отказ стать смертельным.

Но что случилось с механизмом его собственного мозга? Он выругал себя за то, что воспользовался ненадежной системой калебанов, прекрасно зная, что на этих тварей ни в чем нельзя полагаться.

Пеший переход!

Никогда бы он не подумал, что в безопасное место нужно будет идти пешком.

Макки очень отчетливо понимал теперь, насколько неправильно подобное отношение сознающих к технике: уповая на ее силу, они отказываются пошевелить и пальцем. Это лишает многих преимуществ во вселенной, где рано или поздно приходится полагаться только на себя и свои мышцы.

Вот, например, как сейчас.

Ему показалось, что дым приближается, хотя холмы как будто бы отступали к горизонту по мере того, как он шел к ним.

Пеший переход.

В какое же идиотское положение он попал. Зачем Эбниз выбрала это скучное место для своих странных игр? Если, конечно, это то самое место, где все началось. Что, если калебан снова чего-то не понял в общении.

Если любовь отыщет свой путь. Но что, черт возьми, у любви общего со всем этим?

Макки упрямо продолжал идти, желая лишь одного – выпить хотя бы глоток воды. Сначала жара в сфере калебана, теперь еще и это. В глотке уже жгло, словно огнем. Еще хуже было от пыли, которая клубами взметалась ввысь при каждом шаге. Рыжая пыль оседала в горле, забиралась в ноздри. У пыли был привкус плесени.

Он потрогал футляр с инструментами в кармане куртки. Лучеметом можно было пробить дыру в земле и даже добраться до водоносного слоя. Но как достать воду из колодца?

Сколько же вокруг насекомых! Они жужжали в полете, ползли вдоль дороги и изо всех сил пытались добраться до живой плоти Макки. В конце концов он переключил футляр в режим вентилятора, выбрав среднюю мощность. Теперь насекомые, тучей приближавшиеся к его лицу, падали замертво от смертоносного для них излучения.

Вскоре до Макки дошло, что он слышит шум – низкий, грохочущий звук. Это были удары по какой-то полой, резонирующей структуре. Звук доносился с той стороны, где была видна дымка.

Это может быть какой-то природный феномен, попытался успокоить себя Макки. Этот звук производили дикие животные. А дым от природного огня. Тем не менее, чрезвычайный агент достал лучемет и переложил его в боковой карман, чтобы оружие было под рукой.

Грохот постепенно становился громче по мере приближения к дыму. Колючий кустарник и марево скрывали место, откуда исходил звук.

Макки начал подниматься по пологому склону, все еще придерживаясь дороги.

Его вдруг пронзило невыносимо щемящее чувство. Судьба забросила его на какую-то нищую, отсталую планету, в место, где не на чем остановиться взгляду. Он стал действующим лицом сказки с моралью, сказки о подрезанных крыльях. Он ничто, он всего лишь страдающий от невыносимой жары и жажды путник. В голове гнездилась одна мучительная, не дающая покоя мысль: он поддался чуждой, скучной галлюцинации, которой суждено раствориться в отрезвляющей судьбе одного-единственного калебана.

Трагедия, которая произойдет со смертью этого калебана, угнетала Макки. Мысль о ней переворачивала вверх ногами его эго, лишала мышление ясности и легкости. Его собственная смерть будет лишь ничтожным лопнувшим пузырьком в огне гигантского вселенского пожара.

Макки тряхнул головой, чтобы отогнать ненужные мысли. Страх лишит его способности думать. Этого нельзя допустить ни в коем случае.

Теперь, по крайней мере, он был твердо уверен в одном: наступил вечер, и солнце садилось. Оно уже приблизилось к горизонту на два своих диаметра с тех пор, как началось это его глупейшее путешествие.

Черт бы побрал этот барабанный бой! Что он может означать? Грохот словно плыл на волнах жары – монотонный, беспощадный и неумолчный. Он чувствовал, как звук проникает в голову, пульсирует в висках: бам-бам-бам…

Макки взошел на небольшое возвышение и остановился. Он стоял на краю мелкой котловины, дно которой было очищено от колючего кустарника. В центре этой плоской впадины колючая изгородь окружала конические хижины с травяными крышами. Хижины были построены из земли. Дым поднимался из отверстий в крышах некоторых из них и из огненных ям на улице. Скот, словно большие черные пятна, пасся на дне котловины. Иногда животные поднимали головы, и было видно, что из их пастей торчат стебли жесткой коричневой травы.

Скотину пасли чернокожие мальчишки с длинными палками. За колючей изгородью занимались своими делами такие же темнокожие мужчины, женщины и дети.

Макки, среди предков которого были чернокожие с планеты Каолех, был взволнован увиденным. Генетическая память возмутилась такой несообразностью. Где во всей вселенной могли люди деградировать до подобного первобытного состояния? То, что открылось глазам Макки в котловине, напоминало иллюстрацию из учебника истории темных веков древней Земли.

Дети в большинстве своем были голыми, как и некоторые мужчины. Женщины щеголяли в юбочках из пучков травы.

Может быть, это просто возвращение к природе? Его не очень сильно тревожила нагота аборигенов – расстраивало все в совокупности.

В котловину вела узкая тропинка, которая проходила через поселок и уходила на гребень расположенных дальше холмов.

Макки начал спускаться вниз. Может быть, в этой деревне ему дадут напиться.

Барабанный бой доносился из большой хижины в центре стойбища. Рядом с хижиной стояла двухколесная повозка, запряженная четырьмя двурогими животными.

Макки внимательно рассмотрел повозку, пока спускался. Кузов с высокими бортами был заполнен странными вещами – плоскими, похожими на доски предметами, рулонами яркой пестрой ткани и длинными шестами с острыми металлическими наконечниками.

Барабан умолк, и только теперь Макки понял, что за ним наблюдают. Дети с криками носились между хижинами, указывая руками на нежданного пришельца. Взрослые медленно поднимали головы и оборачивались к нему, не теряя достоинства, и принимались внимательно его рассматривать.

Над деревней повисла неправдоподобная, зловещая тишина.

Макки вошел в деревню через промежуток между кустами колючей изгороди. За ним наблюдали бесстрастные черные лица. В нос ударила смесь отвратительных запахов – гниющей плоти, навоза, острая вонь, происхождение которой он не стал даже пытаться определить, едкий запах дыма и подгоревшего мяса.

Над животными, запряженными в повозку, клубились тучи насекомых, не обращавших ни малейшего внимания на вялые движения хвостов.

Из большой хижины, когда Макки приблизился к ней, вышел рыжебородый белый человек. На человеке была шляпа с плоскими полями, запыленная черная куртка и штаны мышиного цвета. В руке мужчина держал такой же кнут, каким пользовался паленки. Увидев бич, Макки понял, что попал в нужное место.

Человек ждал у входа в хижину. У него был недобрый взгляд, в позе угадывалась угроза, губы под усами и бородой были сжаты в тонкую нитку. Он еще раз взглянул на Макки, потом кивнул нескольким мужчинам, стоявшим слева от него, подошел к повозке и снова стал смотреть на пришельца.

Двое высоких мужчин, повинуясь приказу белого человека, замерли возле животных.

Макки присмотрелся к содержимому повозки. Плоские предметы были покрыты резьбой и искусно разукрашены странным узором. Эти узоры напомнили ему о панцире паленки. Макки очень не понравилось выражение, с которым на него смотрели мужчины, стоявшие возле запряженных в повозку быков. От поселения веяло угрозой. Макки сунул правую руку в карман и снял лучемет с предохранителя. Часть аборигенов толпились у него за спиной, и от этого Макки чувствовал себя незащищенным.

– Я Джордж К. Макки, чрезвычайный агент Бюро Саботажа, – представился он, остановившись в десяти шагах от белого бородача. – А вы?

Человек презрительно сплюнул в пыль и рявкнул что-то вроде «Гэтнабент».

Макки непроизвольно сглотнул. Он не понял, что означало это приветствие. Странно. До этого он не представлял себе, что в Конфедерации сознающих существуют незнакомые ему языки. Вероятно, это новая планета, которая ждет не дождется туристов.

– Я нахожусь здесь с официальной миссией Бюро, – снова заговорил Макки. – Доведите это до сведения местных жителей.

Он был обязан соблюсти юридические формальности.

Бородатый пожал плечами и произнес:

– Каудервельш.

Кто-то за спиной Макки отозвался:

– Кравл’икидо!

Бородач быстро взглянул на говорившего, а затем снова повернулся к Макки.

Макки же тем временем внимательно рассматривал бич. Человек с бородой сделал шаг вперед, волоча за собой по траве гибкий конец кнута. Заметив интерес пришельца, он согнул запястье, поймал конец двумя пальцами, которые оторвал от рукоятки. Все это человек проделал, не отрывая взгляд от Макки.

Мужчина обращался с бичом с профессиональной непринужденностью, и, поняв это, Макки содрогнулся.

– Где вы взяли этот бич? – спросил он.

Человек внимательно посмотрел на предмет.

– Питч, – сказал он. – Брауженбуллер.

Макки шагнул вперед и протянул руку к бичу.

Бородач отрицательно покачал головой и злобно нахмурился. В ответе сомневаться не приходилось.

– Мейкли, – произнес человек и постучал рукояткой кнута по борту повозки, кивнув в сторону ее содержимого.

Макки еще раз присмотрелся к вещам, лежавшим в телеге. Несомненно, это были изготовленные вручную изделия. От продажи такой экзотики можно получить приличный доход. Это Макки знал. Такие изделия разгоняли скуку и пресыщенность цивилизованных сознающих, которым до смерти надоели серийные, изготовленные автоматами предметы. Если лежавшие в кузове вещи производились здесь, то это уже подпадало под закон об использовании рабского труда или о крепостничестве, что с практической точки зрения было тем же самым, что и рабство.

Наверное, в игре Эбниз и было что-то болезненное, но имелись и вполне объяснимые мотивы.

– Где Млисс Эбниз? – спросил он.

Реакция последовала незамедлительно. Человек резко вскинул голову и внимательно уставился на Макки. Толпа за спиной издала нечленораздельный крик.

– Эбниз? – снова спросил Макки.

– Сивсс Эбниз! – рявкнул бородатый.

Толпа разразилась диким криком:

– Эпах Эбниз! Эпах Эбниз! Эпах Эбниз!

– Руик! – скомандовал человек.

Толпа умолкла как по мановению волшебной палочки.

– Как называется эта планета? – спросил Макки. Он оглянулся и посмотрел на любопытные черные лица. – Где она находится?

Никто не ответил.

Макки посмотрел в глаза белому человеку. Тот не отвел взгляд, и в нем Макки прочел хищный оценивающий интерес. Человек помедлил, что-то решая, а потом воскликнул:

– Дишпонг!

Макки нахмурился и вполголоса выругался. Проклятье! На каждом шагу сталкиваешься с трудностями общения! Ну да ладно, это неважно. Он уже увидел достаточно для того, чтобы начать полномасштабное расследование и передать дело в полицейское агентство. Нельзя держать людей в таком первобытном состоянии. Должно быть, за всем этим кошмаром стоит Эбниз. Бич, реакция на ее имя – все это весомые улики. Деревня была заражена болезнью Эбниз. Макки посмотрел на стоявших перед ним людей и заметил шрамы на их руках и груди. Следы от ударов бича? Если это так, то Эбниз не спасут никакие деньги. Она может отделаться еще одной сменой установок и мотиваций, но на этот раз будет труднее…

Он ощутил сильный удар по спине и шее, резко толкнувший его вперед. Человек поднял рукоятку бича, и Макки увидел, как кончик его стремительно полетел к его голове. От сильнейшего удара по темени сознание помутилось, его заволокла зияющая хрустящая тьма. Он попытался достать из кармана лучемет, но мышцы отказались повиноваться. Перед глазами разлился кроваво-красный туман.

В голове снова что-то взорвалось.

Макки впал в спасительное забытье. Падая, он подумал о мониторе, имплантированном в его мозг. Если они его убьют, то об этом узнают тапризиоты-передатчики и отправят донесение о смерти Джорджа К. Макки.

Мне будет от этого очень хорошо! – Мысль донеслась до его сознания из тьмы, сомкнувшейся над головой Макки.

◊ ◊ ◊

Где то оружие, посредством которого я усугубляю твое рабство? Ты сам вручаешь его мне всякий раз, когда открываешь рот.
(Лаклакская загадка)

Макки вдруг понял, что видит луну. Этот огромный предмет прямо перед его глазами должен быть луной. Он вспомнил, что уже некоторое время ее видит, но до сего момента не сознавал этого. Видимо, еще не полностью очнулся. Луна возникла из тьмы над изломанными очертаниями первобытных крыш.

Значит, он все еще в деревне, подумал он.

Луна висела угрожающе низко, казалось, до нее можно было дотянуться рукой.

Макки ощутил сильную пульсирующую боль в спине и левой половине головы. Он попытался разобраться в своих ощущениях и понял, что лежит распятый на плоской поверхности, уставившись в небо, с крепко связанными запястьями и лодыжками.

Наверное, это была другая деревня.

Макки попробовал освободиться, но понял, что очень прочно привязан и распутать веревку не сможет.

Какое унизительное положение – валяться привязанным к доске с раскинутыми в стороны руками и ногами!

Над его головой, перед глазами, по темному небу проплывали незнакомые созвездия. Где находится эта проклятая планета?

Слева он различил свет от пламени костра. Костер мерцал оранжевыми бликами. Макки попытался повернуть голову и посмотреть на свет, но не смог, оцепенев от боли в шее и черепе.

Он застонал.

Где-то в темноте тонко закричало какое-то животное. За этим вскриком последовало хриплое рычание. Затем наступила тишина. Потом снова раздался рев. Эти звуки рассекли ночь, придав ей совершенно иную форму. Макки услышал приближающиеся тихие шаги.

– Мне кажется, что он стонал, – произнес мужской голос.

Человек говорил на стандартном галакте вселенной, отметил про себя Макки. Из тьмы выступили две тени и остановились в изножье поверхности, на которой лежал Макки.

– Ты думаешь, он очнулся? – спросил женский голос, приглушенный стортером.

– Дышит он как бодрствующий человек, – отозвался мужчина.

– Кто здесь? – прохрипел Макки. От звука собственного голоса у него едва не разорвался череп.

– Это хорошо, что ваши люди умеют исполнять приказы, – сказал мужчина. – Представляешь, что бы было, если бы этот тип вырвался на волю?

– Как ты попал сюда, Макки? – спросила женщина.

– Пришел пешком, – прорычал Макки. – Это ты, Эбниз?

– Он пришел пешком! – раздраженно произнес мужчина.

Макки внимательно прислушался к мужскому голосу. Это был голос представителя другого вида, не человека. Человек или гуманоид? Среди сознающих только пан-спекки могли выглядеть как люди – они умели перестраивать свою плоть по образу человеческой.

– Если вы меня не освободите, я не отвечаю за последствия, – предупредил их Макки.

– Тебе придется за них ответить, – насмешливо отозвался мужчина.

– Мы должны точно выяснить, как он сюда попал, – озабоченно сказала женщина.

– Какая, собственно, разница?

– Разница может быть очень большая. Что, если Фэнни Мэй разорвала контракт?

– Это невозможно, – фыркнул мужчина.

– На свете нет ничего невозможного. Он не смог бы попасть сюда без помощи калебана.

– Может быть, это был другой калебан.

– Фэнни Мэй говорит, что других калебанов больше нет.

– Мое мнение – от этого незваного гостя надо немедленно избавиться, – сказал мужчина.

– Но что, если он носит монитор? – засомневалась Млисс.

– Фэнни Мэй говорит, что ни один тапризиот не сможет определить его местонахождение здесь!

– Но тем не менее Макки здесь!

– Мало того, у меня уже был один межгалактический вызов, когда я сюда прибыл, – произнес Макки. Ни один тапризиот не может определить, где находится это место? Какой скрытый смысл здесь таился?

– У них не будет времени ни на то, чтобы обнаружить нас, ни на то, чтобы что-то предпринять, – стоял на своем мужчина. – С ним надо покончить немедля.

– Это будет не очень умно, – заметил Макки.

– Вы только посмотрите – этот человек говорит об уме, – издевательским тоном сказал мужчина.

Макки напряженно вгляделся в лица, стараясь их рассмотреть, но они так и остались смутными тенями. Что-то знакомое в этом мужском голосе? Глушитель маскирует и искажает голос женщины, но зачем она маскируется?

– У меня в мозгу есть монитор, – сказал Макки.

– В общем, чем раньше, тем лучше, – упрямо стоял на своем мужчина.

– Я всей душой за, но как это возможно? – жалобно произнесла женщина.

– Как только вы меня убьете, монитор начнет работать, – сказал Макки. – Тапризиоты просканируют этот район и идентифицируют всех, кто находился в этот момент рядом. Даже если они не смогут определить, где вы, они будут знать, кто вы.

– Я просто трясусь от страха, – сказал мужчина.

– Мы должны выяснить, как он сюда попал, – сказала женщина.

– И что это нам даст?

– Это глупый вопрос!

– Это значит, что калебан нарушил условия контракта.

– Или в нем была какая-то ловушка, которую мы не заметили.

– Ну, так давай ликвидируем эту ловушку.

– Не знаю, насколько это у нас получится. Иногда я сомневаюсь, что мы по-настоящему понимаем друг друга. Что такое «узлы соединения»?

– Эбниз, зачем ты надела стортер? – спросил Макки.

– Почему ты называешь меня Эбниз? – поинтересовалась она.

– Ты можешь изменить до неузнаваемости свой голос, но не можешь скрыть ненормальность своего поведения, – ответил Макки.

– Это Фэнни Мэй отправила тебя сюда? – повелительным тоном спросила она.

– Мне кажется, кто-то сказал, что это невозможно, или мне послышалось? – парировал Макки.

– Он храбр, – женщина улыбнулась.

– Едва ли это ему поможет.

– Не думаю, что калебан мог нарушить контракт, – сказала она. – Ты помнишь страховочный параграф? Мне кажется, что она отправила Макки сюда, чтобы избавиться от него.

– Ну, так давай и мы от него избавимся.

– Это совсем не то, что я имею в виду!

– Ты же понимаешь, что нам все равно придется это сделать.

– Ты заставишь его страдать, а я не могу этого вынести! – воскликнула женщина.

– Тогда уйди и оставь нас одних.

– Я не могу вынести даже мысли о его страданиях! Как ты этого не понимаешь?

– Он не будет страдать.

– Ты так в этом уверен!

Несомненно, это Эбниз, подумал Макки, вспомнив, что Эбниз прошла курс лечения по формированию отрицательного условного рефлекса на чужую боль. Но кто этот мужчина?

– У меня сильно болит голова, – сказал Макки. – Ты знаешь об этом, Млисс? Твои люди едва не вышибли мне мозги.

– Какие еще мозги? – презрительно отозвался мужчина.

– Его надо доставить к врачу, – решительно сказала она.

– Прояви хоть немного здравомыслия, – не скрывая раздражения, сказал мужчина.

– Ты же сам слышал: у него болит голова.

– Млисс, прекрати этот цирк!

– Ты назвал мое имя, – укоризненно произнесла она.

– Ну и что? Он же все равно тебя узнал.

– Что будет, если он ускользнет от нас?

– Отсюда?

– Но он же каким-то образом попал сюда, не так ли?

– Мы должны благодарить за это судьбу.

– Он страдает, – снова запричитала Млисс.

– Он лжет!

– Ему больно, я же вижу.

– Что будет, если мы доставим его к врачу, Млисс? – спросил мужчина. – Что, если мы сделаем это, а он сбежит? Агенты БюСаба изобретательны, ты же сама это отлично знаешь.

Молчание.

– У нас нет выхода, – сказал мужчина. – Фэнни Мэй отправила его сюда, и мы должны его убить.

– Ты хочешь свести меня с ума! – закричала Эбниз.

– Он не будет страдать, – заверил ее мужчина.

Молчание.

– Обещаю тебе это.

– Точно?

– Разве я не пообещал?

– Я ухожу, – сказала она. – Я не хочу знать, что с ним произойдет. Ты никогда не будешь упоминать о нем, Чео. Ты меня слышишь?

– Да, моя дорогая, я тебя слышу.

– Так я ухожу, – сказала она.

– Он разрежет меня на мелкие кусочки, – сказал Макки, – и я все это время буду верещать от боли.

– Заткни ему глотку! – завопила Эбниз.

– Уходи, моя дорогая, – сказал мужчина и обнял ее за плечи. – Уходи, не медли.

Макки пришел в отчаяние.

– Эбниз, он причинит мне очень сильную боль, и ты это прекрасно знаешь.

Она рыдала, когда мужчина уводил ее прочь.

– Пожалуйста, пожалуйста… – умоляюще, сквозь слезы, просила она. Звук ее рыданий затих в ночи.

Фурунео, подумал Макки, не тяни время. Заставь калебана шевелиться. Мне надо выбраться отсюда, немедленно!

Он потянул веревки. Они немного поддались, но Макки понял, что это предел. Колышки, к которым он был привязан, не сдвинулись с места.

Ну же, калебан! – подумал Макки. – Ты не отправила меня сюда умирать. Ты же сказала, что любишь меня.

◊ ◊ ◊

Из-за того, что ты говоришь мне, я не верю в тебя.
(Высказывание одного калебана)

После нескольких часов перебрасывания вопросами, взаимных прощупываний и бесполезных ответов, Фурунео вызвал исполнителя, чтобы тот последил за калебаном, а сам попросил Фэнни Мэй выпустить его передохнуть наружу. Фурунео вышел на уступ вулканической плиты и сразу ощутил пронизывающий холод, почти невыносимый после жары внутри сферы. Но ради глотка свежего воздуха можно было потерпеть и холод. Ветер стих, как это часто случалось здесь перед наступлением ночи. Волны продолжали набегать на скалы и с ревом бились об уступы, на которых покоился пляжный мячик калебана. Уже начался отлив, и брызги прибоя почти не долетали до него.

Узлы соединения, горько подумал Фурунео. Фэнни Мэй говорит, что это не связи, но тогда что это? Никогда в жизни он не чувствовал такой растерянности, никогда не испытывал такого ощущения полной беспомощности.

– То, что распространяется от одного до восьми, – сказал калебан, – это и есть узел соединения. Я правильно употребил лицо глагола «быть»?

– Что?

– Идентифицирующий глагол, – сказал калебан. – Какая странная концепция.

– Нет, нет. Что ты имеешь в виду, говоря «от одного до восьми»?

– Все дело в разрыве связей, – сказал калебан.

– То есть это что-то вроде растворителя?

– Это действует до растворителя.

– Как может слово до иметь какое-то отношение к растворителю?

– Это обладает более интенсивными свойствами, нежели растворитель, – сказал калебан.

– Это какое-то сумасшествие, – Фурунео в отчаянии тряхнул головой, но потом попытался уточнить: – Интенсивными – то есть внутренними?

– Не разъединенное место узла соединения, – ответил калебан.

– Мы снова вернулись к тому, с чего начали, – простонал Фурунео. – Что такое «узел соединения»?

– Пустой промежуток между, – сказал калебан.

– Между чем и чем? – воскликнул Фурунео, потеряв терпение.

– Между одним и восемью.

– О, нет!

– А также между одним и x, – уточнил калебан.

Так же как и Макки несколькими часами раньше, Фурунео закрыл лицо руками. Немного придя в себя, он сказал:

– Что может находиться между одним и восьмью, кроме двух, трех, четырех, пяти, шести и семи?

– Бесконечность, – невозмутимо ответил калебан. – Это понятие об открытом промежутке. Ничто содержит все, а все содержит ничто.

– Знаешь, что я думаю? – спросил Фурунео.

– Я не читаю чужие мысли.

– Думаю, что ты играешь с нами в какую-то мелкую и пошлую игру, – сказал Фурунео. – Вот что я думаю.

– Узлы соединений подчиняют, заставляют повиноваться, – сказал калебан. – Это помогло пониманию?

– Подчиняют… то есть это проявление принуждения?

– Рискни отвлечься от движения, – сказал калебан.

– Рискнуть чем?

– То, что остается устойчивым, пока все остальное движется, – сказал калебан. – То есть узел соединения. Понятие бесконечности становится пустым без узла соединения.

Фурунео испустил громкий протяжный стон.

В этот момент он попросился на свежий воздух.

Планетарный агент так ни на йоту и не приблизился к пониманию того, почему калебан поддерживает в своей сфере такую высокую температуру.

– Это последствия быстроты, – отвечал на прямой вопрос калебан, заменяя по ходу разговора это обозначение и другими терминами, такими как «схождение стремительности», или такими описательными фразами, как «возможно, ближе к истине концепция порожденного движения».

– Это результат какого-то трения? – высказал свое предположение Фурунео.

– Некомпенсированное отношение измерений; наверное, это будет более точным определением, – ответил калебан.

Вспоминая и анализируя этот пустой и раздражающий разговор, Фурунео пытался согреть своим дыханием зябнущие руки. Солнце село, снова поднялся пронизывающий ветер, неистово дующий от скал к морю.

Либо я насмерть замерзну, либо испекусь, подумал он. Куда, черт возьми, канул Макки?

Как раз в этот момент Тулук вызвал его по дальней связи, воспользовавшись помощью одного из БюСабовских тапризиотов. Фурунео, который в это время искал место, подходящее для того, чтобы спрятаться от ледяного ветра, вдруг ощутил покалывание в шишковидной железе и впал в смешливость. Он опустил в мелкую лужицу ногу, которую уже занес для шага, и перестал воспринимать раздражители окружающего реального мира. Вызов затопил сознание.

– Это Тулук из лаборатории, – сказал вызывающий. – Прошу прощения за беспокойство и все такое.

– Вы только что заставили меня поставить ногу в лужу ледяной воды, – укоризненно ответил Фурунео.

– У меня есть для вас еще порция ледяной воды. Вам надо с помощью вашего дружественного калебана вытащить Макки оттуда, где он сейчас находится, через шесть часов. Время пошло четыре часа и пятьдесят одну минуту назад. Синхронизируйте свои действия.

– По стандартному времени?

– Конечно, по стандартному!

– Где он?

– Он и сам этого не знает. Он там, куда отправил его калебан. У вас есть какие-нибудь идеи относительно того, как калебаны это делают?

– Они делают это с помощью узлов соединения.

– Это действительно так? Что такое «узлы соединения»?

– Когда я это узнаю, вы будете первым, кому я скажу.

– Похоже, это противоречит всем представлениям о времени, Фурунео.

– Вероятно, да. Ладно, позвольте уж мне вытащить ногу из лужи. Еще немного, и я в нее вмерзну.

– У вас есть синхронизированные временные координаты, чтобы вытащить оттуда Макки?

– Есть! Но я надеюсь, калебан не отправит его домой.

– Не понял вас.

Фурунео объяснил.

– Я рад, что вы сумели это понять. Признаюсь, я думал, что вы до сих пор не прониклись серьезностью положения.

Уривы ставят серьезность и искренность во главу угла, как и тапризиоты, но Тулук провел очень много времени с людьми и научился распознавать юмор.

– Ну да, каждый биологический вид сознающих сходит с ума по-своему, – сказал он.

Это был известный уривский афоризм, но приблизительно то же самое мог бы сказать и калебан, и принявший гневин Фурунео едва не поддался приступу ярости. Однако он сумел стряхнуть с себя ненужную эмоцию и собрал волю и мысли в кулак.

– Мне кажется, что вы едва не потеряли контроль над собой, – проницательно заметил Тулук.

– Вы не отключитесь, чтобы я, наконец, смог спасти ногу?

– Мне еще кажется, что вы сильно утомлены, – сказал Тулук. – Вам следует отдохнуть.

– Как только смогу, сразу последую вашему совету. Надеюсь, я не усну в этом чертовом парнике калебана, иначе я рискую проснуться готовым блюдом для людоедской трапезы.

– Вы, люди, порой выражаете свои мысли совершенно отвратительным способом, – сказал урив. – Но все же вам лучше некоторое время продержаться в бодрствующем состоянии. Макки это может помочь.

◊ ◊ ◊

Он был человеком, накликавшим свою смерть.
(Эпитафия на могиле Аличино Фурунео)

Было темно, но для черных мыслей не нужен свет.

Черт бы побрал этого садиста, этого идиота Чео! Было большой ошибкой оплачивать операцию, которая превратила пан-спекки в отмороженного зомби. Почему он не смог остаться таким, каким был, когда они познакомились? Таким необычным, экзотическим, таким… таким… возбуждающим.

Но тем не менее пока он был полезен. И, конечно же, он был первым, кто увидел потрясающие возможности в их с Млисс открытии. Это, по крайней мере, все еще возбуждало и щекотало нервы.

Она покоилась в мягком, реагирующем на малейшие движения собако-кресле. Эта собака была генетически модифицирована и приобрела некоторые кошачьи свойства – могла успокаивать сидевших на ней людей громким мелодичным мурлыканьем. Умиротворяющая вибрация проникала в плоть и отыскивала очаги раздражения, чтобы унять его. Как это успокаивает.

Эбниз тяжело вздохнула.

Апартаменты располагались в верхнем кольце башни, которую они построили на этой планете, будучи уверенными, что такое место недоступно никакому закону и никаким средствам сообщения, за исключением единственного, последнего калебана. Ему, впрочем, жить оставалось уже очень недолго.

Но как сумел Макки сюда попасть? И что имел в виду, говоря о том, что его вызвал по дальней связи какой-то тапризиот?

Эбниз выпрямилась, и чувствительное собако-кресло перестало мурлыкать. Не лжет ли Фэнни Мэй? Нет ли других калебанов, которые могли бы открыть местоположение этой планеты?

Да, слова калебана понять трудно, это на самом деле так, и от этой данности никуда не денешься, но в сути сомневаться не приходится. Ключ от планеты находится в мозгу и сознании одного-единственного человека – мадам Млисс Эбниз.

Она горделиво выпрямилась.

Всего одна безболезненная смерть, и это место навсегда станет безопасным – всего лишь один великолепный оргазм смерти. Осталась последняя дверь, но смерть навсегда ее захлопнет. Выжившие, счастливчики, избранные ею, Млисс Эбниз, будут жить здесь, вне досягаемости всех этих… узлов соединения…

Что бы это название ни значило.

Она встала и принялась мерить шагами темноту. Ковер, такое же живое существо, как и кресло, шевелил мехом, лаская босые ступни.

По лицу Эбниз пробежала довольная улыбка.

Несмотря на все сложности и странности в выборе сроков, им удалось увеличить частоту бичеваний. Надо убедить Фэнни Мэй разорвать связи как можно скорее. Убивать жертвы без страданий – что может быть более упоительным в этом мире? Это открывало массу возможностей для импровизаций.

Но надо поспешить.

Фурунео в полном изнеможении сидел, привалившись спиной к стенке сферы. В полусне он проклинал невыносимую жару. Часы, вживленные в его мозг, говорили ему, что до возвращения Макки остался всего один час. Фурунео изо всех сил пытался объяснить калебану концепцию времени, но безуспешно.

– Длительность возрастает и убывает, – упрямо повторяла Фэнни Мэй. – Длительности перетекают одна в другую, просачиваются друг в друга, и таким образом время остается непостоянным.

Непостоянным?

За гигантской ложкой калебана стремительно открылась воронка люка перескока, и в ней появились голова и обнаженные плечи Млисс Эбниз.

Фурунео отпрянул от стены, изо всех сил стараясь прийти в себя и стряхнуть сонливость. Черт, как же здесь жарко!

– Ты – Аличино Фурунео, – сказала Эбниз. – Ты меня знаешь?

– Да, я тебя знаю.

– Я тоже сразу тебя узнала, – сказала она. – Я знаю почти всех вас, тупых, как пробка, планетарных агентов Бюро, и нахожу это знание весьма полезным.

– Ты явилась сюда для того, чтобы избивать этого бедного калебана? – спросил Фурунео. Он нащупал голографический сканер в правом кармане и незаметно переместился ближе к люку перескока, как приказал ему Макки.

– Не заставляй меня закрыть люк, прежде чем мы успеем поговорить. Нам с тобой есть что обсудить, – сказала она.

Фурунео поколебался. Он не был чрезвычайным агентом саботажа, но он не стал бы и планетарным агентом, если бы не понимал, когда можно и даже нужно нарушить приказ начальства.

– Интересно, что мы с тобой можем обсуждать? – спросил он.

– Твое будущее, – ответила Млисс.

Фурунео посмотрел ей прямо в глаза. Его ошеломила открывшаяся ему бездонная пустота. Эта женщина была одержима навязчивой идеей.

– Мое будущее? – эхом повторил Фурунео.

– Если у тебя, конечно, случится будущее, – добавила она.

– Не надо мне угрожать.

– Чео говорит мне, что ты смог бы принять участие в нашем проекте.

Фурунео не знал почему, но сразу понял, всем существом почувствовал, что это ложь. Странно, что она так легко выдает себя с головой. Губы ее дрогнули, когда она произнесла имя Чео.

– Кто такой Чео? – спросил Фурунео.

– В данный момент это несущественно.

– Но в чем заключается ваш проект?

– Это проект выживания.

– Прекрасно, – не скрывая иронии, заметил Фурунео. – А дальше?

Интересно, что она сделает, если он достанет сканер и начнет записывать происходящее?

– Фэнни Мэй отправила Макки охотиться за мной? – спросила Эбниз.

Фурунео видел, что для женщины очень важен этот вопрос. Видимо, Макки растревожил ее осиное гнездо.

– Ты видела Макки? – спросил он.

– Я отказываюсь обсуждать Макки, – отрезала Эбниз.

Это был безумный ответ, подумал Фурунео. Она же сама начала разговор о Макки.

Эбниз поджала губки и окинула Фурунео внимательным оценивающим взглядом.

– Ты женат, Аличино Фурунео? – спросила она.

Он нахмурился, заметив, что губы ее снова дрогнули. Несомненно, она была в курсе его матримониального статуса. Если для нее это было ценной информацией, то трижды ценным стало бы знание его сильных и слабых сторон. В чем цель ее игры?

– Моя жена умерла, – ответил он.

– Как это печально, – с притворным сочувствием пробормотала она.

– Ничего, я справляюсь, – сердито произнес Фурунео. – Нельзя жить прошлым.

– Ах, вот в этом ты, возможно, ошибаешься, – загадочно сказала она.

– Куда ты клонишь, Эбниз?

– Давай разбираться, – заговорила Эбниз после недолгого молчания, – тебе шестьдесят семь стандартных лет, если я правильно помню.

– Конечно, правильно. Ведь ты все это прекрасно знаешь.

– Ты молод, – продолжала Эбниз, – а выглядишь еще моложе своих лет. Мне думается, что ты из тех людей, которые умеют радоваться жизни и получать от нее удовольствие.

– Разве не все мы такие? – спросил он.

– Мы радуемся жизни, когда у нас есть для этого все необходимые составляющие, – сказала она. – Как это странно, найти такого человека, как ты, в этом идиотском Бюро.

Это уже было тепло, очень тепло – Фурунео, собственно говоря, и ожидал чего-то в этом духе. Интересно, кто такой этот Чео и что это за таинственный проект, с которым они носятся, как курица с яйцом. Что они могут предложить?

Некоторое время они внимательно и изучающе смотрели друг на друга. Это было сродни взглядам, которыми обмениваются борцы, прежде чем вступить в схватку.

Не предложит ли она себя? Млисс привлекательная женщина – полные чувственные губы, большие зеленые глаза, приятный овал лица. Видел Фурунео и голографические сканы ее фигуры – надо сказать, мастера красоты потрудились на славу. У Эбниз было достаточно денег, чтобы поддерживать себя в форме. Но предложит ли она себя? Фурунео было трудно ответить на этот вопрос. Мотивы не соответствовали такому вознаграждению.

– Чего ты боишься? – спросил Фурунео.

Это была смелая атака, но Эбниз ответила с обезоруживающей искренностью:

– Я боюсь страданий.

Фурунео попытался проглотить слюну, преодолевая невыносимую сухость во рту. Он не стал монахом после смерти Мады, но брак с ней был особенным. Это были отношения, выходившие далеко за пределы слов и тел. Если во вселенной действительно существовали прочные и устойчивые узлы соединения, то одним из них, несомненно, была их с Мадой любовь. Фурунео стоило только закрыть глаза, чтобы снова ощутить живое присутствие давно умершей жены. Ничто и никто не мог ее заменить, и, должно быть, Эбниз прекрасно об этом знала. Но она и не могла предложить ему что-то недостижимое.

Или все же могла?

– Фэнни Мэй, ты готова выполнить мою просьбу?

– Узел соединения доступен, – ответил калебан.

– Узлы соединения, узлы соединения, – взорвался Фурунео. – Что это такое, черт побери!

– Я на самом деле этого не знаю, – призналась Эбниз, – но, очевидно, ими можно пользоваться, даже не зная, что это такое.

– Что ты задумала? – решительно спросил Фурунео. Он вдруг с удивлением осознал, что, несмотря на жару, его начало трясти от холода.

– Фэнни Мэй, покажи ему, – сказала Эбниз.

Отверстие люка перескока широко раскрылось, потом снова сомкнулось, завибрировало и начало светиться. Эбниз мгновенно исчезла. Люк открылся, а за ним стала видна панорама поросшего джунглями морского берега. Ярко светило солнце. По океанской глади медленно перемещались ленивые пологие волны. Над прогалиной в джунглях и отчасти над пляжем висела грави-яхта. Люк кормы был откинут, так что виднелась палуба, где на подвешенном в воздухе гамаке, лицом вниз, подставив тело отфильтрованным солнечным лучам, лежала молодая женщина.

Фурунео потерял дар речи и способность двигаться. Женщина подняла голову, взглянула на море и перевернулась на спину.

Прямо над головой Фурунео зазвучал голос Эбниз. Вероятно, в сфере открылся еще один люк перескока, но Фурунео не мог оторвать взгляд от навечно врезавшейся в его память сцены.

– Ты узнаешь ее? – спросила Эбниз.

– Это Мада, – прошептал Фурунео.

– Да, это она.

– О, боже мой, – продолжал, словно в бреду, шептать Фурунео. – Когда ты все это записала?

– Это твоя любимая, и ты, я вижу, нисколько в этом не сомневаешься? – спросила Эбниз.

– Это… это наш медовый месяц. Я даже точно помню, какой это был день. Друзья позвали меня посмотреть морской купол, но Мада не любила купаться, и осталась на яхте.

– Как ты запомнил этот день?

– На краю поляны растет фламбоковое дерево, видишь его? В тот день оно расцвело, но я пропустил это редкое зрелище. Ты видела его зонтичный цветок?

– О да. Но, значит, теперь ты не сомневаешься в подлинности этой сцены?

– Выходит, твои соглядатаи уже тогда следили за нами? – прохрипел Фурунео.

– Не было никаких соглядатаев, соглядатаи – мы. Все это происходит сейчас.

– Такого не может быть. Это происходило почти сорок лет назад!

– Не кричи так громко, она может тебя услышать.

– Как она может меня услышать? Она мертва уже…

– Это происходит сейчас, клянусь тебе. Фэнни Мэй?

– В личности Фурунео содержится концепция относительности соединений, – сказал калебан. – Новизна сцены подлинна.

Фурунео недоуменно покачал головой.

– Мы можем забрать ее с яхты и доставить вас обоих в такое место, где Бюро никогда вас не найдет, – сказала Эбниз. – Что ты на это скажешь, Фурунео?

Фурунео вытер ладонью слезы, заструившиеся по его щекам. Он ощутил морской озоновый запах, едкий аромат цветущего фламбокового дерева. Но это была запись. По-иному быть просто не могло.

– Если все это происходит сейчас, – спросил он, – то почему она нас не видит?

– По моему указанию Фэнни Мэй замаскировала нас от ее взгляда, но звуки она слышит, поэтому не говори так громко.

– Ты лжешь, – прошипел Фурунео.

Словно услышав сигнал, женщина перевернулась, встала и подошла к цветам, напевая так хорошо знакомую Фурунео мелодию.

– Думаю, ты и сам понимаешь, что я не лгу, – сказала Эбниз. – Это и есть наш секрет, Фурунео. Это наше открытие, касающееся калебанов.

– Но… как возможно…

– С помощью правильно подобранных узлов соединения – что бы это ни значило – нам теперь доступно даже прошлое. Из всех калебанов только Фэнни Мэй осталась в целой вселенной, и только она может связать нас с прошлым. Ни тапризиоты, ни Бюро, никто вообще, не сможет туда до нас добраться. Мы уйдем в прошлое и станем навсегда свободными.

– Это трюк! – решительно заявил Фурунео.

– Ты же сам видишь, что это не трюк. Ты чувствуешь запах моря, аромат цветов.

– Но зачем… чего вы хотите?

– Твоей помощи в одном пустяковом деле, Фурунео.

– Какой именно помощи?

– Мы опасаемся, что кто-то может обнаружить наш секрет, прежде чем мы будем готовы. Если, однако, кто-нибудь из доверенных сотрудников Бюро согласится наблюдать и передавать начальству ложные сведения…

– Какие ложные сведения?

– О том, что бичевания прекратились, что Фэнни Мэй довольна жизнью, что…

– Зачем я буду это делать?

– Когда Фэнни Мэй достигнет окончательного разрыва своей непрерывности, мы будем уже далеко и в полной безопасности – а ты снова окажешься вместе со своей возлюбленной женой. Это правда, Фэнни Мэй?

– По своей сути высказывание истинно, – ответил калебан.

Фурунео уставился в отверстие люка перескока. Мада! Она здесь, совсем рядом! Она перестала напевать и набросила на себя накидку от солнца. Если бы люк располагался чуть ближе, то Фурунео наверняка смог бы рукой дотянуться до Мады.

Боль в груди вернула Фурунео к реальности. Прошлое!

– Я… тоже нахожусь где-то там?

– Да, – ответила Эбниз.

– То есть я сейчас вернусь на яхту?

– Если тогда ты вернулся, то да.

– И что я обнаружу?

– Ты увидишь, что твоя молодая жена исчезла, пропала.

– Но…

– Вы все подумаете, что ее убило какое-нибудь морское чудовище или лесной зверь. Возможно, она решила поплавать в море и…

– После этого она прожила еще тридцать один год, – прошептал Фурунео.

– Ты можешь заново прожить с ней все это время, – сказала Эбниз.

– Но я уже буду другим. Она…

– Она узнает тебя.

Узнает ли? – подумал Фурунео. Возможно, да. Да, она его узнает. Вероятно, она даже поймет мотивы такого решения. Но он отчетливо понимал, что она его не простит. Не Мада.

– Если принять меры предосторожности, то, возможно, что она и не умрет через тридцать один год, – сказала Эбниз.

Фурунео кивнул, но это было лишь подтверждение его собственным мыслям.

Она не простит его так же, как не простит его молодой человек, который сейчас вернется на яхту, а этот молодой человек не умер, он до сих пор жив.

Я бы не смог простить себя, подумал он. Молодой человек, которым я тогда был, не простит мне мои радостные последние годы.

– Если ты боишься, – заговорила Эбниз, – что изменится вся вселенная, что нарушится ход истории, или опасаешься какой-то подобной ерунды, то забудь об этом. Это работает совсем иначе – так сказала мне Фэнни Мэй. Изменяется только одна, конкретная, единичная ситуация и ничего больше. Новая ситуация будет развиваться своим чередом, не затрагивая все остальное. Вся вселенная останется прежней.

– Я понял.

– Так ты согласен на предложенную сделку? – спросила Эбниз.

– Что?

– Мне попросить Фэнни Мэй, чтобы она доставила тебе Маду?

– Не стоит беспокоиться, – сказал он. – Я не могу пойти на это.

– Ты шутишь?

Он обернулся, встал и посмотрел на Эбниз. Над его головой был открыт еще один люк, сквозь который были видны глаза, нос и рот Млисс.

– Нет, я не шучу.

В отверстии люка показалась рука Эбниз, указывающая на другой люк.

– Посмотри, от чего ты отказываешься. Смотри, смотри, кому говорят! Скажи честно, ты что, и вправду не хочешь туда вернуться?

Фурунео посмотрел.

Мада снова подошла к гамаку, легла на него и уткнулась лицом в подушку. Фурунео вспомнил, что именно такой застал ее в тот день, когда вернулся обратно.

– Тебе нечего мне предложить, – сказал он.

– Нет же, говорю тебе, есть! Все, что я тебе сказала, – чистая правда!

– Ты до чертиков глупа, – произнес Фурунео, – если не видишь разницы между тем, что было у нас с Мадой, и тем, что ты мне предлагаешь. Мне очень жаль…

Какая-то невидимая рука стремительно сдавила Фурунео горло, заставив умолкнуть. Он попытался ухватиться за что-нибудь, но руки сомкнулись в пустоте. Та же сила начала поднимать его все выше и выше… Голова его вошла в люк, и он почувствовал сопротивление пространства. Когда шея была в створе люка, он захлопнулся. Обезглавленное тело Фурунео рухнуло на пол сферы.

◊ ◊ ◊

Непроизвольные движения тела и выброс гормонов – вот что является фундаментом общения.
(«Культурное запаздывание», неопубликованное сочинение Джорджа К. Макки)

– Ты полная дура, Млисс! – в ярости заорал на нее Чео. – Ты полная, законченная, невероятная дура! Не приди я вовремя…

– Ты убил его! – хрипло прокричала Млисс, отшатнувшись от окровавленной головы на полу гостиной. – Ты… убил его, и как раз в тот момент, когда я почти…

– Когда ты чуть все не испортила, – ехидно передразнил ее Чео, приблизив к ней свое искаженное злобой лицо. – Интересно, что у вас, людей, в голове вместо мозгов?

– Но он…

– Он был готов вызвать помощников и рассказать им все, что ты ему выболтала!

– Я не потерплю такого тона!

– Когда ты подставляешь мою шею под топор, я буду говорить с тобой так, как считаю нужным.

– Ты заставил его страдать!

– Он ничего не почувствовал, вообще ничего, понимаешь? Если кто и заставил его страдать, так это ты!

– Как ты можешь говорить такое?

Она отпрянула от лица, жуткого своим преувеличенным сходством с человеческим.

– Ты вечно ноешь о том, что не можешь выносить страдания, – зарычал Чео, – но ты его любишь. Ты буквально сеешь страдание везде, где появляешься! Ты знала, что Фурунео не примет твое идиотское предложение, но изо всех сил соблазняла его тем, что он безвозвратно утратил. Ты не считаешь это страданием?

– Слушай, Чео, если ты…

– Он страдал ровно до тех пор, пока я не положил конец его мукам, – горячо возразил пан-спекки. – И ты прекрасно это знаешь!

– Прекрати! – завизжала Млисс. – Я не заставляла его мучиться, и он не страдал.

– Он страдал, и ты это очень хорошо знала, ты знала это всегда, каждый момент, каждую секунду.

Она бросилась на него и принялась колотить его кулаками в грудь.

– Ты лжешь! Ты лжешь! Ты лжешь!

Он схватил ее за руки и силой поставил на колени. Млисс уронила голову. Из глаз ее потекли злые слезы.

– Ложь, ложь, ложь, – беспрестанно повторяла она.

Чео немного смягчился. Когда он наконец заговорил, в тоне его не было прежней ярости:

– Млисс, послушай меня. Мы не можем знать, сколько времени еще протянет этот калебан. Будь умницей. В нашем распоряжении ограниченное число периодов, в течение которых мы можем пользоваться перескоками, и мы должны делать это с максимальной пользой. Сегодня ты использовала перескок напрасно. Мы не можем позволить себе такую расточительность, Млисс.

Она еще ниже опустила голову, стараясь избежать его взгляда.

– Ты знаешь, что я не хочу быть с тобой строгим и суровым, Млисс, – сказал он, – но я поступаю правильно – ты сама любишь повторять это. Мы должны сохранить единство наших эго.

Не поднимая головы, она согласно кивнула.

– Ну вот и хорошо, а теперь присоединимся к остальным, – сказал он. – Плаути придумал новую, довольно забавную игру.

– Хорошо, но сначала еще одна вещь.

– Какая?

– Давай оставим Макки. Он будет интересным дополнением к…

– Нет.

– Какой вред он может причинить? Он даже может оказаться полезным. Он не сможет использовать свое драгоценное Бюро, чтобы принудить нас…

– Нет. Помимо того, уже поздно что-либо делать. Я уже послал паленки… ну, ты понимаешь.

Он отпустил ее руки.

Эбниз встала. Ноздри ее раздувались от ярости. Сквозь опущенные ресницы она вперила в Чео горящий взгляд, резко подалась вперед и сильно ударила пяткой по голени Чео.

Он отпрянул назад, погладил рукой ушибленное место, улыбаясь, несмотря на боль.

– Вот видишь! – торжествующе произнес он. – Ты все же любишь страдания.

В ответ Млисс бросилась ему на шею и принялась, страстно прося прощения, покрывать поцелуями его лицо. Они так и не спустились, чтобы поучаствовать в новой игре Плаути.

◊ ◊ ◊

О вещах, которые невозможно сделать, можно говорить. Это элементарно. Хитрость заключается в том, чтобы направить внимание слушателей на сами слова, а не на то, что должно быть сделано.
(Из руководства для агентов БюСаба)

Как только монитор, имплантированный в мозг Фурунео, отреагировал на его смерть и отправил экстренный сигнал, тапризиоты тщательно просканировали район, где покоился пляжный мячик калебана. Были обнаружены лишь четверо охранников, находившихся в барражирующем над сферой воздушном судне. Суждение о причинах, мотивах, действиях и виновности в компетенцию тапризиотов не входили. Они просто составили извещение о смерти, ее месте и присутствовавших поблизости сознающих существах, которых удалось обнаружить при сканировании местности.

В течение нескольких дней четверо телохранителей подвергались допросу с пристрастием, но допросить калебана было невозможно. Для того чтобы решить, что делать с калебаном, в Бюро было созвано срочное совещание. Смерть Фурунео наступила при весьма загадочных и таинственных обстоятельствах – у трупа отсутствовала голова, а калебан дал невнятные и путаные показания.

Когда Тулук, поднятый с постели экстренным вызовом, появился в конференц-зале, Сайкер молотил по столу своим отростком. Такой всплеск эмоций был не слишком-то характерен для лаклака.

– Мы не можем ничего предпринять без разговора с Макки! – кричал Сайкер. – Это очень щекотливое дело!

Тулук занял свое место за столом и, будучи типичным представителем своего вида, принялся мягко увещевать лаклака:

– Вы еще не связались с Макки? Фурунео должен был получить приказ о том, чтобы калебан…

Ему удалось добиться своего. Несколько участников совещания принялись докладывать ему обстановку.

Выслушав их, Тулук сказал:

– Где тело Фурунео?

– Охранники доставили его в лабораторию.

– Оповестили ли полицию?

– Конечно.

– Ничего не известно об исчезнувшей голове?

– Нет, она исчезла бесследно.

– Должно быть, это результат схлопывания люка перескока, – сказал Тулук. – Полиция возьмет это дело на себя?

– Нет, мы этого не допустим, это наше внутреннее дело.

Тулук согласно кивнул:

– Целиком поддерживаю Сайкера. Нам нельзя двигаться дальше, не поговорив с Макки. Это дело было поручено ему, и пока – во всяком случае, формально – он за него и отвечает.

– Может быть, нам стоит пересмотреть это решение и поручить дело кому-то другому? – спросил один из присутствующих.

Тулук отрицательно покачал головой.

– Это было бы неудачным решением, – сказал он. – Но сначала главное. Фурунео мертв, а ведь он должен был некоторое время назад потребовать от калебана возвращения Макки.

Билдун, пан-спекки, исполнявший обязанности директора Бюро, молча наблюдал за развернувшейся дискуссией. В своей группе пентархов он был хранителем эго уже семнадцать лет, что довольно много по меркам его биологического вида. Мысль об этом причиняла Билдуну сильное беспокойство, природу которого было не дано понять прочим сознающим. Очень скоро он должен будет передать свое эго молодому члену клана. Этот обмен произошел бы позже, если бы не руководящая ответственная должность Билдуна. Страшную цену придется заплатить за службу цивилизации сознающих, с горечью подумал он.

Гуманоидный облик, который представители пан-спекки приняли, воспользовавшись способностью к генетическим модификациям, часто вводил в заблуждение представителей по-настоящему гуманоидных видов, ибо они забывали о несовместимости характера пан-спекки с характерами человека и других человекоподобных. Но очень скоро они поймут, как заблуждались насчет пан-спекки вообще и Билдуна в частности. Друзья и собратья – все сознающие существа начнут замечать необратимые изменения, предшествующие возвращению в колыбель клана: остекленевшие глаза, полуоткрытый рот…

Не смей об этом думать, одернул себя Билдун. Сейчас нужно быть в форме.

Собственно, он уже чувствовал, что покидает свое эго, и это ощущение было пыткой для всякого пан-спекки. Однако черная туча уничтожения всего сознающего и мыслящего, угрожавшая вселенной, требовала жертвовать собственными мелкими страхами. Этому калебану нельзя было дать погибнуть. До тех пор, пока он не удостоверится в безопасности калебана, он будет отчаянно хвататься за любую веревку, какую бросит ему жизнь, превозможет любой страх и не станет оплакивать близкое к смерти состояние, которое преследует каждого пан-спекки в ночных кошмарах. Сейчас всем сознающим угрожает вполне реальная, настоящая смерть.

Он только теперь заметил, что Сайкер выжидательно на него смотрит.

Билдун произнес только три слова:

– Доставьте сюда тапризиота.

Ближайший к двери участник совещания бросился выполнять приказ.

– Кто из вас последний контактировал с Макки? – спросил Билдун.

– Думаю, что я, – ответил Тулук.

– Значит, вам будет легче всех снова выйти на связь, – сказал Билдун. – Постарайтесь сделать это максимально быстро.

В знак согласия Тулук сморщил лицевую щель.

Привели тапризиота и поставили на стол. Тапризиот пожаловался, что его слишком грубо схватили за чувствительные отростки, что ложе, на которое его сейчас поместили, не очень пригодно для контакта и что у него было мало времени для накопления нужного количества энергии.

Только после того, как Билдун пригрозил привлечь тапризиота к суду за нарушение особой статьи соглашения с Бюро, тапризиот согласился действовать. Он переместился ближе к Тулуку и сказал:

– Дата, время и место.

Тулук сообщил пространственные координаты.

– Закрой лицо, – приказал тапризиот.

Тулук подчинился.

– Думай о контакте, – пропищал тапризиот.

Тулук стал думать о Макки.

Время шло, но контакта не было. Тулук открыл лицо и недоуменно посмотрел на тапризиота.

– Закрой лицо, – повторил тапризиот.

Тулук снова закрыл лицо.

– Что-то пошло не так? – поинтересовался Билдун.

– Молчите все, – сказал тапризиот. – Вы мешаете установлению. – Речевые отростки воинственно топорщились. – Вызов может пройти только с разрешения калебана.

– То есть контакт осуществляется через калебана? – спросил Билдун.

– По-другому контакты недоступны, – ответил тапризиот. – Макки изолирован в узле соединения другого существа.

– Меня не интересует, как вы его достанете, но достаньте его! – приказал Билдун.

Тулук внезапно дернулся и впал в смешливый транс, произошло возбуждение эпифиза.

– Макки? – произнес он. – Это Тулук.

Слова, невнятно процеженные сквозь транс, были малопонятны сидевшим за столом участникам совещания.

Макки ответил так спокойно, как только мог:

– Макки не будет через тридцать секунд, если вы не свяжетесь с Фурунео и не прикажете ему сделать так, чтобы калебан вытащил меня отсюда.

– Что случилось? – воскликнул Тулук.

– Меня распяли, как бабочку, и сейчас явится паленки, чтобы убить меня. Я уже вижу его в свете костра. Паленки несет предмет, очень похожий на топор. Вероятно, он собирается разрубить меня на части. Вы же знаете, как они…

– Я не могу связаться с Фурунео, он…

– Тогда свяжитесь с калебаном!

– Вы же знаете, что я не могу этого сделать!

– Делай, что я говорю, тупица!

Поскольку Макки отдал такой приказ, Тулук догадался, что подобный вызов возможен, прервал контакт и перенаправил требование тапризиоту. Это было сделано вопреки всякой логике: все данные, как утверждали тапризиоты, проходили исключительно через калебанов.

Бормотание и смешки транса стихли для всех участников совещания, затем возобновились и снова стихли. Билдун, готовый наорать на Тулука, сдержался. Трубчатое тело урива застыло в странной неподвижности.

– Интересно, почему таппи говорит, будто он должен устанавливать контакты через калебана, – прошептал Сайкер.

Билдун досадливо тряхнул головой.

Чизер, сидевший рядом с Тулуком, сказал:

– Знаете, я могу поклясться, что он приказал тапризиоту вызвать калебана.

– Бред, – усомнился Сайкер.

– Я ничего не понимаю, – сказал чизер. – Как мог Макки переместиться в какое-то неизвестное ему самому место?

– Тулук все еще в трансе или уже нет? – В голосе задавшего этот вопрос Сайкера звучал неподдельный страх. – Он как-то странно себя ведет.

Все сознающие, сгрудившиеся вокруг стола, застыли в напряженном молчании. Они понимали, что имел в виду Сайкер. Не был ли урив затянут в транс, как в ловушку, чтобы выиграть время? Не заманили ли Тулука в странное пространство, откуда не могла вернуться его личность?

– ДАВАЙ! – проревел кто-то.

Все присутствующие отпрянули от стола, когда на него грохнулся Макки в дожде из комьев, грязи и пыли. Он упал на спину посередине стола прямо перед Билдуном, который от неожиданности подскочил на стуле. Запястья Макки были залиты кровью, глаза остекленели, а рыжие волосы топорщились на голове, как спутанный клубок.

– Давай, – шепотом повторил Макки. Он с трудом повернулся на бок, посмотрел на Билдуна и добавил фразу, которая, по его мнению, должна была все объяснить:

– Топор уже опускался.

– Какой топор? – спросил Билдун, снова усаживаясь на стул.

– Топор, которым паленки собирался разрубить мне голову.

– Которым… ЧТО?

Макки сел и принялся массировать ободранные запястья, а затем стал делать то же самое с лодыжками. Выглядел он сейчас как говачинское лягушачье божество.

– Макки, объясните, что происходит? – потребовал Билдун.

– Что происходит? Меня чуть-чуть не убили, еще мгновение, и было бы поздно, – ответил Макки. – Почему Фурунео так долго ждал? Ему же было сказано: шесть часов и ни секундой больше, разве нет? – Макки посмотрел на Тулука, до сих пор пребывающего в трансе и похожего на длинную серую трубу, которую удерживал от падения сидящий рядом урив.

– Фурунео мертв, – сказал Билдун.

– Ах, черт, какая беда, – тихо произнес Макки. – Как это произошло?

Билдун коротко все объяснил, а потом спросил:

– Где были вы сами? Что это за паленки с топором?

Макки, по-прежнему сидя на столе, коротко поведал суть произошедших событий. Было такое впечатление, что он рассказывает эту историю от третьего лица. Закончил он так:

– Не имею ни малейшего представления о том, где я был.

– Они собирались… разрубить вас на куски? – спросил потрясенный Билдун.

– Да, топор уже опускался. Он был уже здесь. – Макки указал точку в шести сантиметрах от своего лба.

Сайкер откашлялся и заговорил:

– Слушайте, с Тулуком происходит что-то неладное.

Все посмотрели на Тулука.

Он по-прежнему стоял, словно длинная серая труба с захлопнутой лицевой щелью, не производя ни малейших движений; тело его было здесь, но сам он отсутствовал.

– Он потерялся? – хрипло спросил Билдун и отвернулся. Если Тулук не смог вернуться в собственное тело, то… Как это похоже на то, что происходит при потере пан-спекки собственного эго.

– Кто-нибудь, потрясите как следует этого тапризиота! – приказал Макки.

– Зачем? – печально отозвался человек из юридического отдела. – Они никогда не отвечают на вопросы о… Ну вы понимаете, – он бросил тяжелый взгляд на Билдуна, который продолжал сидеть, отвернувшись от всех.

– Тулук вошел в контакт с калебаном, – начал вспоминать цепь событий Макки. – Я приказал ему, потому что это была единственная возможность… после гибели Фурунео. – Он встал, по столу подошел к тапризиоту и наклонился над ним.

– Эй ты! – крикнул он. – Тапризиот!

Тишина.

Макки провел пальцем вдоль голосовых щетинок тапризиота; они застучали, словно клавиши музыкального инструмента, но каких-либо членораздельных звуков не последовало.

– Его нельзя трогать, – сказал кто-то.

– Давайте сюда другого тапризиота, – приказал Макки.

Кто-то бросился выполнять приказ.

Макки вытер лоб. Требовалась вся сила воли, чтобы сдерживать дрожь. В то время, когда на него опускался топор паленки, Макки успел попрощаться с жизнью и вселенной. Это было ощущение чего-то необратимого, чего-то окончательного. Он понимал, что до сих пор не вернулся в мир живых, что в его существе продолжает жить другое, странное и необычное, очень древнее существо, занявшее его плоть, – знакомое, но одновременно и чужое. Это помещение, эти сознающие существа рядом, эти разговоры и действия вокруг него выглядели как уродливая игра, пустое лицедейство, вычищенное до состояния слепой стерильности. В тот момент, когда Макки принял собственную смерть, смирился с ней, он понял, что осталось еще множество вещей, которых он не испытал, но очень хотел бы пережить. Этот конференц-зал и собравшиеся здесь сотрудники Бюро не имели ни малейшего отношения к тем сокровенным чаяниям. Они были более эгоистичными. Однако тело подчинялось правилам, и это был результат многолетней тренировки.

В зал загнали второго тапризиота, все иглы которого верещали от возмущения. Тапризиота водрузили на стол, несмотря на активное сопротивление.

– У вас уже есть тапризиот! Зачем вы меня потревожили?

Билдун снова обернулся к столу и посмотрел на происходящее, но промолчал, по-прежнему погруженный в свои невеселые мысли. Никто еще не возвращался из такой отдаленной ловушки.

Макки посмотрел на доставленного тапризиота.

– Ты можешь вступить в контакт с этим, первым тапризиотом? – спросил он.

– Путча-путча… – залопотал тапризиот.

– Я искренен, – перестав сдерживаться, заорал Макки.

– Ахсида, дай-дай, – пропищал второй тапризиот.

– Я брошу тебя в чью-нибудь поленницу, если ты немедленно не расколешься, – продолжал рычать Макки. – Ты можешь вступить в контакт?

– Кого ты вызываешь? – спросил второй тапризиот.

– Это не я вызываю, чучело, сбежавшее с лесопилки, – взревел Макки, – а они. – Он указал рукой на Тулука и первого тапризиота.

– Они прилипли к калебану, – ответил второй тапризиот. – Кого ты хочешь вызвать?

– Что значит прилипли? – спросил пораженный Макки.

– Запутались? – неуверенно произнес тапризиот.

– Кого-нибудь из них можно вызвать? – спросил Макки.

– Скоро клубок распутается, потом последует вызов, – ответил тапризиот.

– Смотрите! – воскликнул Сайкер.

Макки резко обернулся.

Тулук расправил свою лицевую щель. Мандибула выдвинулась и снова спряталась.

Макки затаил дыхание.

Лицевая щель тулука широко раскрылась, и он произнес:

– Это было нечто чарующее!

– Тулук! – окликнул его Макки.

Щель раздалась еще шире.

– Да? Ах, это вы, Макки? Ну что ж, вам удалось это сделать.

– Вы сейчас хотите кого-то вызвать? – спросил второй тапризиот.

– Уберите его отсюда, – приказал Макки.

Раздался писклявый протест:

– Если вы не хотите никого вызывать, то зачем потревожили меня?

Жалобы тапризиота стихли за дверью.

– Что с вами произошло, Тулук? – спросил Макки.

– Это трудно объяснить, – ответил урив.

– Все же попробуйте.

– Погружение, – ответил Тулук. – Это все чем-то напоминает планетарные слияния, когда точки, связанные вызовом, выстраиваются в каком-то порядке относительно друг друга в мировом пространстве. С данным вызовом возникли проблемы, вероятно, из-за того, что на пути возникла масса какой-то звезды. И это был контакт с калебаном… Но, знаете, я не могу найти адекватные слова.

– Вы сами понимаете, что с вами произошло?

– Думаю, что да. Знаете, я не вполне осознавал, где я в тот момент жил.

Макки озадаченно взглянул на урива:

– Что?

– Здесь что-то не так, – ответил Тулук. – Ах, да: Фурунео.

– Вы начали говорить о том, где вы жили, – подсказал Тулуку Макки.

– Да, я занимал какую-то часть пространства, – сказал Тулук. – Я живу в одном месте с множеством… синонимичных? – да, это подходящее определение – синонимичных обитателей пространства.

– О чем вы толкуете? – с тревогой спросил Макки.

– Я действительно вошел в контакт с калебаном во время моей связи с вами, – сказал Тулук. – Это было очень странно, Макки. Было такое впечатление, что мой вызов осуществлялся через крошечное отверстие в черном плотном занавесе, и этим отверстием был калебан.

– Итак, значит, вы вступили в контакт с калебаном. – Макки попытался направить разговор в понятное ему русло.

– О да, это на самом деле был контакт с калебаном. – Мандибула выдвинулась вперед, что говорило о сильном эмоциональном возбуждении. – Я видел! И в этом все дело. Я видел… О, я видел множество кадров параллельно идущих фильмов. Конечно, я не видел их на самом деле. Это был глаз.

– Глаз? Чей глаз?

– Это было отверстие в занавесе, – пояснил Тулук. – И кроме того еще и наш глаз, конечно.

– Вы что-нибудь понимаете, Макки? – спросил Билдун.

– У меня такое впечатление, что я разговариваю с калебаном, – сказал Макки и пожал плечами. – Наверное, это заразно. Затягивает?

– Я подозреваю, – сказал Билдун, – что контактировать с калебаном может только патентованный, стопроцентный сумасшедший.

Макки вытер пот с губ. Он чувствовал, что вот-вот поймет, по-настоящему поймет то, о чем говорит ему Тулук. Это понимание уже маячило на периферии сознания.

– Тулук, – заговорил Макки, – постарайтесь рассказать, что именно с вами происходило. Мы не вполне вас понимаем.

– Я пытаюсь, я пытаюсь изо всех сил.

– Постарайтесь чуточку сильнее, – сказал Макки.

– Вы контактировали с калебаном, – заговорил Билдун. – Как это было сделано? Нам говорили, что это невозможно.

– Отчасти так произошло, потому что именно калебан управлял моим разговором с Макки, – ответил Тулук. – Потом Макки приказал мне связаться с калебаном. Возможно, он это услышал.

Тулук закрыл глаза, впав в задумчивую мечтательность.

– Продолжайте, – сказал Билдун.

– Я… Это было… – Тулук тряхнул головой, открыл глаза и умоляющим взглядом обвел помещение. Со всех сторон на него испытующе смотрели разнообразные сознающие. – Ну представьте себе две паутины, – немного подумав, заговорил Тулук. – Натуральные, природные паутины, а не те, которые создаются нашими командами. Представьте себе, что они должны контактировать друг с другом… при наличии определенной конгруэнтности между ними, позволяющей им сомкнуться.

– Это похоже на смыкание зубов, на прикус? – спросил Макки.

– Возможно. Как бы то ни было, эта конгруэнтность необходима, она обеспечивает правильное функционирование узла соединения.

Макки шумно выдохнул:

– Что такое, дьявол бы его побрал, этот узел соединения?

– Мне можно уйти? – пропищал первый тапризиот.

– Черт, – вскипел Макки, – позаботьтесь кто-нибудь об этом несчастном!

Тапризиота вынесли из зала.

– Тулук, что такое «узлы соединения»? – спросил Макки. – Это очень важно. Тулук?

– Это на самом деле важно? – с сомнением в голосе спросил Билдун.

– Можно я от себя задам этот вопрос и дам ему возможность ответить? – спросил Макки. – Тулук, это важно.

– М-м-м, – промычал Тулук. – Вы же понимаете, что искусственность можно очистить до такой степени, что она станет практически неотличимой от исходной реальности?

– Какое отношение это имеет к узлам соединения?

– В точности там, где единичное характеристическое различение исходного и искусственного имеет место, и находится узел соединения, – объяснил Тулук.

– Что? – поперхнувшись, спросил Макки.

– Посмотрите на меня, – попросил Тулук.

– Я во все глаза на вас смотрю!

– Представьте себе, что вы взяли пищевую емкость и создали в ней точную копию меня из плоти и крови, – сказал Тулук.

– Копию из плоти и крови…

– Вы бы смогли это сделать, не так ли? – спросил Тулук.

– Конечно, но зачем?

– Просто представьте это, и не задавайте пока никаких вопросов. Точный дубликат сводится к сигнальным клеточным единицам и включает их в себя. Эта плоть будет пронизана всеми элементами воспоминаний и памяти, а также всеми усвоенными прежде реакциями. Задайте этой плоти вопрос, который вы могли бы задать мне, и вы получите в точности такой же ответ, какой дал бы вам исходный, оригинальный я. Даже мои жены не смогли бы отличить меня от моей копии.

– И что? – спросил Макки.

– Будет между нами – этой копией и мною – какая-то разница? – поинтересовался Тулук.

– Но вы же сказали…

– Будет только одно отличие, не так ли?

– Элемент времени и…

– Больше, чем это, – перебил его Тулук. – Будет известно, что это копия. Но вот, например, собако-кресло, в котором сидит сейр Билдун, это совсем иное дело, правда?

– А?

– Это немыслящее животное, – напомнил Макки Тулук.

Макки уставился на собако-кресло, на которое указал Тулук. Это был результат генетических манипуляций, генной хирургии и селекции. Какая разница, животное эта собака или нет, пусть даже и модифицированное?

– Чем питается это собако-кресло? – спросил Тулук.

– Специально разработанной для него пищей, – ответил Макки напряженно смотревшему на него уриву.

– Но ни собако-кресло, ни его еда не являются точными копиями их предковой плоти, – сказал Тулук. – Искусственная пища – это бесконечная последовательность образующихся друг из друга белков. Собако-кресло – это плоть, испытывающая экстаз от своей работы.

– Конечно… – согласился Макки, – но именно для этого они и были искусственно созданы. – Глаза Макки расширились. Он начал понимать, к чему ведет свои объяснения Тулук.

– Разница и есть то, что называется узлом соединения, – сказал Тулук.

– Макки, вы что-нибудь понимаете из всей этой белиберды? – спросил Билдун.

Макки попытался сглотнуть, несмотря на сильную сухость в горле.

– Калебан видит только эти рафинированные, очищенные различия? – спросил он.

– Да, и ничего больше, – ответил Тулук.

– То есть он не видит нас как… формы или как измерения, или…

– Он не воспринимает наши жизни даже как протяженность во времени в том смысле, в каком мы понимаем время, – сказал Тулук. – Мы для них, вероятно, – узлы стоячей волны. А время, согласно представлениям калебанов, не является чем-то, что выдавливают из тюбика. Скорее, это прямая линия, с которой пересекаются наши собственные ощущения.

Макки зашипел от восторга.

– Я не понимаю, чем все это может помочь нам, – сказал Билдун. – Наша главная задача – найти Эбниз. У вас есть хоть какие-то разумные предположения о том, куда отправил вас калебан?

– Я видел над головой созвездия, – ответил Макки. – Перед тем, как я уйду, с моего сознания можно сделать слепок и узнать, что именно я видел, а затем компьютер сможет привязать изображение к определенному месту во вселенной.

– Это при условии, что данные созвездия есть в реестре миров, – остудил пыл Макки Билдун.

– Но что это за рабовладельческая культура, с которой столкнулся Макки? – спросил один из участников совещания. – Мы можем запросить…

– Кто-нибудь из вас слушал нас? – спросил Макки. – Наша задача – найти Эбниз. Я думал, что она у нас в кармане, но теперь считаю, что все не так просто. Где она? Мы не можем просто прийти в суд и сказать: «В каком-то неизвестном месте, в неустановленной галактике, некая женщина, которую мы считаем Млисс Эбниз, но которую мы на самом деле не видели, подозревается в проведении…»

– Чем же мы, в таком случае, занимаемся? – недовольно процедил юрист.

– Кто присматривает за Фэнни Мэй теперь, когда Фурунео мертв? – спросил Макки.

– Четыре охранника находятся в сфере Фэнни Мэй и следят за ней, и еще четверо барражируют над сферой и следят за первыми четырьмя, – ответил Билдун. – Вы уверены, что нет никаких других зацепок, чтобы понять, где вы все-таки были?

– Ни единой.

– Сейчас иск Макки не имеет ни малейших шансов на успех, – сказал Билдун, – и наилучшим действием может быть обвинение Эбниз в укрывательстве бежавшего пан-спекки.

– Мы знаем, кто этот беглец? – спросил Макки.

– Пока нет. Мы пока не выработали план действий. – Билдун бросил взгляд на представителя юридического отдела, человека женского пола, сидящего рядом с Тулуком. – Ханаман?

Ханаман откашлялась. Это была хрупкая на вид женщина с пышной копной волнистых каштановых волос, вытянутым овальным лицом, изящными носом и подбородком и полными чувственными губами.

– Вы считаете, что этот вопрос надо обсуждать на Совете? – спросила она.

– Да, считаю, иначе я бы не стал приглашать вас, – ответил Билдун.

На мгновение Макки показалось, что от этого упрека Ханаман сейчас расплачется, но женщина взяла себя в руки и окинула присутствующих оценивающим взглядом. Она умна, подумалось Макки. В этом зале найдется немало тех, кто может поддаться ее женскому обаянию.

– Макки, – заговорила Ханаман, – вам удобно стоять на столе? Вы же не тапризиот.

– Спасибо, что напомнили, – ответил Макки, спрыгнул со стола, выбрал собако-кресло, стоявшее неподалеку от Ханаман, и сел, внимательно глядя женщине в глаза.

Однако она повернулась к Билдуну и сказала:

– Для того чтобы все понимали ситуацию, я вкратце расскажу о последних событиях. Эбниз с каким-то паленки два часа назад пыталась бичевать калебана. Действуя по данному приказу, один из охранников предотвратил бичевание, отстрелив из лучемета руку паленки. Адвокаты Эбниз уже готовят соответствующий иск.

– Значит, они давно к этому готовились, – сказал Макки.

– Да, это очевидно, – согласилась Ханаман. – Они обвиняют вас в незаконном саботаже, злоупотреблении служебным положением, причинении увечья, неправомерном поведении, умышленном причинении вреда имуществу, преступном ограничении свободы…

– Злоупотребление служебным положением? – удивленно переспросил Макки.

– Это робо-легум, не говачинская юрисдикция, – сказала Ханаман. – Мы не обязаны оправдывать прокурора до тех пор, пока… – Она осеклась и пожала плечами. – Ну да вы и сами это прекрасно знаете. Бюро несет коллективную ответственность за противозаконные и неправомерные действия, совершенные его агентами в ходе осуществления своих полномочий, данных им…

– Минутку! – перебил ее Макки. – Это намного смелее, чем я мог ожидать от такой шайки.

– И они обвиняют Бюро в преступной халатности, – продолжила Ханаман, – так как оно не смогло предотвратить совершенное преступление, и в непривлечении виновных в этом преступлении к ответственности.

– Они называют конкретные имена или все это некие анонимные личности? – спросил Макки.

– Имена не названы.

– Значит, это не храбрость, а жест отчаяния, – заключил Макки. – Но почему?

– Они понимают, что мы не собираемся сидеть сложа руки и позволять безнаказанно убивать наших людей, – вмешался в разговор Билдун. – Они знают, что у нас есть копии контракта с калебаном, и этот документ предоставляет Эбниз право единоличного контроля над люком перескока. Никто, кроме Эбниз, не может нести ответственность за смерть Фурунео, и преступник…

– Никто, кроме Эбниз и калебана, – сказал Макки.

В конференц-зале наступила мертвая тишина.

Первым опомнился Тулук:

– Вы же, в самом деле, не считаете…

– Я не считаю, – ответил Макки. – Но я не могу ничем подтвердить это в формализованном суде. Впрочем, открываются некоторые интересные возможности.

– Голова Фурунео, – сказал Билдун.

– Правильно, – сказал Макки. – Мы потребуем предъявить голову Фурунео.

– Но что, если они начнут утверждать, что это калебан оторвал голову Фурунео? – спросила Ханаман.

– Об этом я буду спрашивать не их, – ответил Макки, – я спрошу у самого калебана.

Ханаман внимательно посмотрела на Макки. В глазах ее промелькнуло искреннее восхищение.

– Это умно, – выдохнула она. – Если они попытаются вмешаться, то это подтвердит их вину. Но если мы получим голову… – Она посмотрела на Тулука.

– Как насчет этого, Тулук? – спросил Билдун. – Как вы думаете, мы сможем что-нибудь извлечь из мозга Фурунео?

– Это зависит от того, сколько времени пройдет между смертью и началом исследования, – ответил Тулук. – Сроки восстановления нервов ограниченны.

– Это мы знаем, – вздохнув, сказал Билдун.

– Ну да, – произнес Макки. – Теперь, насколько я понимаю, мне надо сделать одну вещь, не так ли?

– Похоже, что так, – согласился Билдун.

– Вы сами отзовете охранников, или это должен сделать я? – спросил Макки.

– Минуту, – сказал Билдун. – Я понимаю, что вам надо вернуться в сферу калебана, но…

– Одному.

– Почему?

– Я могу потребовать голову Фурунео в присутствии свидетелей, – ответил Макки, – но этого недостаточно. Они ищут меня. Я ускользнул от них, и им неведомо, как много я знаю об их тайном месте.

– На самом деле, что вы о нем знаете? – спросил Билдун.

– Мы уже обсуждали это, – ответил Макки.

– То есть теперь вы хотите сыграть роль живца?

– Я бы не стал это так называть, – заметил Макки, – но если я буду один, они могут начать торговаться со мной. Они даже могут…

– Они даже могут укоротить вас на целую голову, – язвительно заметил Билдун.

– Вы не думаете, что стоит попробовать? – спросил Макки. Он оглядел озабоченные лица присутствующих.

Ханаман, волнуясь, откашлялась.

– Я вижу выход, – сказала она.

Все разом посмотрели на нее.

– Мы можем поставить Макки под непрерывное наблюдение тапризиотов, – сказала она.

– Он станет великолепной, просто образцовой жертвой, если будет находиться в смешливом трансе, – сказал Тулук.

– Этого не произойдет, если тапризиоты будут частично контролировать его каждые несколько секунд, – возразила Ханаман.

– И если я в это время не зову во всю глотку на помощь, то таппи тотчас отключится на следующие несколько секунд, – сказал Макки. – Это хорошая мысль.

– Лично мне она не нравится, – сказал Билдун. – Что, если…

– Вы думаете, что они будут более откровенны, если я заговорю с ними в присутствии четырех охранников? – спросил Макки.

– Нет, но если мы сможем предотвратить…

– Мы не можем, и вы это знаете лучше всех.

Билдун хмуро посмотрел на Макки.

– Нам нужны эти контакты между Макки и Эбниз, если мы хотим осуществить перекрестную пеленгацию, чтобы обнаружить истинное местонахождение преступницы, – сказал Тулук.

Билдун некоторое время сидел, тупо уставившись прямо перед собой.

– У пляжного мячика калебана есть точные координаты на Сердечности, – заговорил Макки. – А Сердечность имеет известный период обращения. В момент каждого контакта сфера будет находиться в точке с вполне определенными космическими координатами – и совокупность этих точек станет линией наименьшего сопротивления контактам. При достаточном числе контактов можно соединить эти точки и построить конус…

– Где-то внутри которого будет находиться Эбниз, – закончил фразу Билдун, подняв голову. – Если, конечно, вы правы в своих рассуждениях.

– При дальнем вызове осуществляется поиск цели в пространстве открытого космоса, – сказал Тулук. – В пространстве между вызывающим и адресатом не должно быть массивных звездных скоплений, водородных облаков значимого размера, больших групп планет…

– Я понимаю суть этой теории, – сказал Билдун. – Но для того, чтобы предположить, что они могут сделать с Макки, не нужны никакие теории. Им потребуется не больше двух секунд для того, чтобы сомкнуть люк на его шее и… – Он провел пальцами по своему горлу.

– Значит, надо, чтобы таппи осуществляли контакт со мной каждые две секунды, – сказал Макки. – Работа должна быть релейной. Надо создать цепочку агентов…

– Но что, если преступники не станут пытаться войти с вами в контакт? – спросил Билдун.

– Тогда мы начнем их саботировать, – ответил Макки.

◊ ◊ ◊

Невозможно рассмотреть абсолютное сквозь завесу интерпретаций.
(Поговорка уривов)

Если разобраться, решил Макки, то эта сфера уже не кажется таким уж странным местом обитания; во всяком случае, ему приходилось видеть жилища куда более экзотические. Да, здесь жарко, но, наверное, жара необходима для поддержания нормальной жизнедеятельности обитателя дома. Некоторые сознающие живут и при более высоких температурах. Гигантская ложка, в которой угадывалось отсутствие присутствия калебана… ее можно было уподобить дивану. Вделанные в стены рукоятки, катушки, светильники и всякая прочая мелочь – все это было почти знакомо по конфигурациям, хотя Макки не взял бы на себя смелость определить настоящие функции этих предметов. Например, в автоматизированных домах бридиваев можно увидеть намного более причудливые, ни на что не похожие предметы обихода и органы управления домом.

Потолок здесь, конечно, низковат, но он, Макки, может выпрямиться под ним во весь рост. Тусклый фиолетовый свет был не более странным, чем ослепительное освещение в жилищах говачинов, где гости – представители других сознающих видов – были вынуждены пользоваться защитными очками. Покрытие пола не было модифицированным живым организмом, но оно было мягким. Сейчас в сфере пахло пироценом, стандартным дезинфицирующим веществом; в горячем воздухе запах ощущался особенно сильно.

Макки тряхнул головой. Повторяющееся каждые две секунды жужжание, свидетельствовавшее о том, что контакт с тапризиотом установлен, действовало на нервы, но с этим можно было без труда справиться.

– Твой друг достиг окончательного разрыва непрерывности, – объяснял тем временем калебан. – Его субстанцию убрали.

Под субстанцией надо понимать плоть и кровь, мысленно перевел Макки. Он надеялся, что такой перевод будет более или менее точным, но предостерегал себя от излишней самоуверенности.

Если бы здесь была хоть слабенькая вентиляция, подумал Макки. Легкий ветерок мне бы не повредил.

Он вытер со лба пот и отпил воды. Чтобы легче переносить жару, Макки взял с собой несколько кувшинов воды.

– Ты все еще здесь, Фэнни Мэй? – спросил он.

– Ты наблюдаешь мое присутствие?

– Да, почти наблюдаю.

– В этом именно и состоит наша взаимная проблема – видение друг друга, – сказал калебан.

– Теперь ты с большей уверенностью пользуешься глаголами, я заметил, – сказал Макки.

– Я к ним привязалась, да?

– Надеюсь, у тебя к ним предрасположенность.

– Я определяю глагол как узловую позицию, – сказал калебан.

– Мне не хотелось бы выслушивать подробные объяснения, – отозвался Макки.

– Хорошо, я подчинюсь.

– Мне бы хотелось понять, как составляют график бичеваний.

– Бичевание происходит, когда форма достигает необходимой пропорции, – ответил калебан.

– Ты уже это говорила. Что это за форма?

– Уже? – переспросил калебан. – Это означает «раньше»?

– Правильно, «раньше». Ты говорила о формах раньше.

– Раньше, прежде и уже, – сказал калебан. – Да, это моменты разных конъюнкций при линейном искажении пересекающихся узлов соединения.

Для калебана время – это определенное положение на линии, напомнил себе Макки, вспомнив, что говорил по этому поводу Тулук. Я должен искать очищенные различия; это единственное, что видит это создание.

– Что такое формы? – повторил Макки.

– Формы определены линиями длительности, – ответил калебан. – Я вижу множество линий длительности. У тебя, как это ни странно, есть способность воспринимать визуальным чувством только одну линию. Очень странно. Другие учителя объясняют это себе, но понимания нет… это предельная конструкция. Самость учителя восхищается ускорением молекул, но… поддержание обмена теряется и обмен сливается.

Сливается! – подумал Макки.

– Что такое «ускорение молекул»? – спросил он.

– Учителя определяют молекулу как мельчайшую физическую частицу элемента или соединения. Так?

– Да, это правильно.

– Это таит в себе трудность понимания из-за приписываемых самости различий в восприятии между нашими видами. Можно ведь, например, сказать, что молекула – это мельчайшая физическая частица, доступная визуальному восприятию данного вида. Верно?

Какая, собственно, разница, подумал Макки. Все это ничего не стоящая болтовня. Как они перешли к молекулам и ускорениям от пропорций неопределенных форм?

– Зачем это ускорение? – повторил вопрос Макки.

– Ускорение возникает всегда при схождении линий, которые мы используем в общении друг с другом.

– О, великий боже! – вполголоса простонал Макки. Он поднял к губам кувшин, сделал глоток, поперхнулся и, согнувшись пополам, закашлялся. Справившись и восстановив дыхание, он сказал:

– Какая же здесь жара! Зато молекулы движутся с большим ускорением!

– Разве эти концепции не взаимозаменяемы? – спросил калебан.

– Не задумывайся об этом, – выпалил Макки, продолжая откашливаться. – Когда ты со мной говоришь, то именно этот разговор разгоняет молекулы и придает им ускорение?

– Моя самость принимает это как верное утверждение.

Макки аккуратно поставил на пол кувшин, тщательно закрыл его крышкой и начал смеяться.

– Моему понятию недоступны эти термины, – возмутился калебан.

Макки только тряс головой. Слова калебана он по-прежнему воспринимал не органом слуха, но даже при таком «неречевом» общении Макки, как ему показалось, уловил ворчливые нотки в голосе калебана. Что это было – обертоны, акцент, ударение? Он сдался, но, во всяком случае, что-то здесь было!

– Я не понимаю, – продолжал капризничать калебан.

Эта реплика повергла Макки в неудержимый хохот.

– О, боже, – задыхаясь, простонал он, когда снова обрел способность дышать. – Древний острослов был прав, но его никто не понимал. Господи, ну это надо же! Речь – это всего лишь горячий воздух!

Он снова зашелся в пароксизме смеха.

Отсмеявшись, он повалился на спину и сделал глубокий вдох. Потом сел, снял крышку с кувшина, сделал еще несколько глотков и аккуратно закрыл сосуд.

– Учи меня, – распорядился калебан. – Поясни, что означают эти необычные слова.

– Слова? О… да. Это смех. Это наша обычная реакция на не смертельное и безопасное, но очень сильное удивление. Никакого другого коммуникативного содержания смех не несет.

– Смех, – сказал калебан. – Другое узловое столкновение с упомянутым термином.

– Другое узловое… – перебил его Макки. – Ты уже слышала это слово прежде, ты хочешь сказать?

– Прежде. Да. Я… Моя самость… Я пытаюсь понять термин «смех». Мы сейчас исследуем значение?

– Давай не будем этого делать, – возразил Макки.

– Ответ негативный? – спросил калебан.

– Да, правильно, негативный. Меня гораздо больше интересует то, что ты сказала о путанице в поддержании коммуникационного обмена. Ты же это имела в виду, не правда ли? «Поддержание коммуникационного обмена путается» – это твои слова?

– Я пытаюсь определить положение для вас, странных одномерков, – сказал калебан.

– «Одномерки» – это так вы, калебаны, определяете нас? – спросил Макки. Он вдруг почувствовал себя маленьким, неразумным и беззащитным.

– Отношение узлов соединений – одного со многим и многих с одним, – сказал калебан. – Это и есть поддержание обмена.

– Как мы затеяли этот совершенно бесполезный и безнадежный разговор? – спросил Макки.

– Ты ищешь референтную позицию отсчета для точного расположения бичеваний, с этого начался наш разговор, – подсказал Макки калебан.

– Да, для временного расположения бичеваний.

– Ты понимаешь, что такое эффект S-глаза? – спросил калебан.

Макки медленно и осторожно выдохнул. Насколько он знал, ни один калебан до сих пор по собственной воле не заводил разговор о S-глазе. Инструкцией по использованию люка перескока – делай раз, делай два, делай три – калебаны поделились охотно, но никогда не вдавались в теоретические подробности.

– Я… я просто пользуюсь люками перескока, – сказал Макки. – Я приблизительно знаю, как устроен управляющий механизм и как его настраивают…

– Механизм – это не то же самое, что эффект!

– Конечно, я согласен, – сказал Макки. – Слово – это не предмет.

– Точность – вот что главное! Мы говорим – я перевожу, ты понимаешь? – мы говорим «термин ускользает из узла». Ты улавливаешь это понятие, как думает моя самость.

– Я улавливаю суть сказанного тобой, – согласился Макки.

– Рекомендую, как удачную аналогию, понятие о натянутой веревке, – сказал калебан. – Сама я полагаю, что мы приближаемся к истинной коммуникации. Это чудо.

– То есть ты этому удивляешься.

– Ответ негативный. Это оно удивляется мне.

– Отлично, – произнес Макки упавшим голосом. – Это ты называешь коммуникацией?

– Понимание диффузно… Оно рассеивается, так? Да, понимание рассеивается, когда мы обсуждаем узлы соединения. Я наблюдаю узлы соединения в твоей… психике. Под психикой я подразумеваю другую самость. Это верно?

– Почему нет? – отозвался Макки.

– Я вижу, – продолжил калебан, игнорируя безнадежность в голосе Макки, – составляющие психики – вероятно, это ее цвета. Приближения и выходы окрашиваются осознанием. Я, с помощью этих фрагментов, раскрываю формы мышления и, вероятно, правильно понимаю, что, например, ты подразумеваешь под термином «звездная масса». Моя самость понимает, что она и есть звездная масса. Ты ухватил это, Макки?

– Ухватил… это? О да, да, конечно.

– Очень хорошо! Теперь приходит понимание твоих… блужданий? Это трудное слово, Макки. Это уже неопределенный обмен. Для тебя блуждание – это перемещение вдоль какой-то одной линии. Для нас такого образа не существует. Кто-то движется, все движутся в своих плоскостях – для нас, калебанов, это так. Эффект S-глаза сочетает и вмещает в себя все движения и все видения. Я вижу тебя в ином месте, во время желаемого тобой блуждания.

В душе Макки вновь вспыхнул интерес.

– Ты видишь нас… точнее то, что движет нас с места на место?

– Я слышу, как все сознающие вашей плоскости повторяют очень схожие вещи, Макки. Сознающий говорит: «Я провожу вас до выхода». То есть «я посмотрю, как вы пойдете». Понимаешь? Все заключается в видении движения.

Видение движения, удивленно подумал Макки. Он вытер потный лоб и губы. Какая невероятная жара! Какое отношение все это имеет к «поддержанию обмена»? Что бы это понятие ни означало!

– Звездная масса поддерживает и обменивает, – сказал калебан. – Нельзя смотреть и видеть сквозь эту самость. Соединительный узел S-глаза в этом случае претерпевает разрыв. Вы называете это… уединением? Не могу сказать, так ли это. Этот калебан в вашей плоскости существует один, самостоятельно, сам. Одиноко.

Все мы одиноки в этом мире, подумал Макки.

Эта вселенная скоро станет очень одинокой, если он не сумеет уберечь ее от участи стать братской могилой для сознающих существ. Почему, ну почему решение этой страшной проблемы зависит от какого-то неполноценного, ублюдочного общения?

Особое мучение доставляло то психологическое давление, в условиях которого он пытался найти взаимопонимание с калебаном. Ему хотелось ускорить процесс достижения такого взаимопонимания, но ускорение приводило к выхолащиванию разумного содержания. Он почти физически чувствовал, как драгоценное время утекает, словно песок между пальцами. От нетерпения у Макки свело живот. Он шел со временем, наступал и отступал вместе с ним, но понимал, что находится на неверном пути.

Он подумал о чудовищной судьбе какого-то безвестного младенца, который никогда не пользовался люком перескока. Ребенок будет плакать, но некому будет его утешить.

Тотальность нависшей опасности выматывала душу.

Исчезнут все!

Он подавил раздражение, в очередной раз услышав жужжание тапризиотов-наблюдателей. Впрочем, это было проявлением товарищества, единения сознающих.

– Тапризиоты отправляют наши сообщения в пространство, пользуясь таким же способом? То есть они видят вызовы? – спросил он.

– Тапризиоты очень слабы, – ответил калебан. – Они не обладают энергией калебана. Моя самость – это энергия, ты понимаешь?

– Не знаю, – честно признался Макки. – Может быть, и понимаю.

– Зрение тапризиотов очень поверхностно и зыбко, – продолжил калебан, – тапризиоты не способны прозревать звездную массу моей самости. Иногда тапризиоты просят о… подпитке? Нет, об усилении! Калебан оказывает им такую услугу. Это и есть поддержание обмена – ты ухватил? Тапризиот платит, мы платим, ты платишь. Все платят энергией. Вы называете потребность в энергии… голодом, разве не так?

– Проклятье! – воскликнул Макки. – Я не понимаю половины той…

В пространстве над гигантской ложкой появилась мускулистая рука паленки с бичом. Бич щелкнул, рассыпав вокруг себя фонтан зеленоватых искр, взметнувшихся в пурпурной полутьме. Рука и бич исчезли, прежде чем Макки успел шевельнуться.

– Фэнни Мэй, – прошептал Макки, – ты здесь?

Сначала ответа не было, потом калебан заговорил:

– Это не смех, Макки. Это то, что вы называете сюрпризом или неожиданностью, но это не смех. Я прервала линию непрерывности. Это бичевание есть обрыв.

Макки зафиксировал время происшествия на часах, имплантированных в мозг, и отправил координаты следящему за ним тапризиоту.

Нет никакого смысла обсуждать боль, подумал он. Так же бесплодно было бы говорить о вдыхании бича и выдыхании вещества… или о поддержании обмена, или о голоде, о звездных массах или о калебанах, перемещающих мыслящих за счет энергии видения. Общение снова забуксовало.

Чего-то они все-таки достигли, хотя и Тулук был прав. Контакты через S-глаз для осуществления бичевания требовали определенной временно́й схемы или периодичности, которую можно было выявить. Возможно, этот процесс включал и линию видения. Ясно одно: Эбниз прочно утвердилась на какой-то вполне реальной планете. Она и вся толпа ее прихлебателей – все они – имели какое-то конкретное местоположение в пространстве с конкретными координатами, которые, в принципе, можно было выяснить. В толпе этих прихвостней были паленки, перебежчики-уривы, нарушившие закон пан-спекки и бог знает кто еще. Она купила, кроме того, мастеров красоты и, вероятно, каких-то тапризиотов. Да и этот калебан использовал тот же вид энергии, чтобы потакать преступным наклонностям Эбниз.

– Может быть, мы все же попытаемся определить местонахождение планеты Эбниз? – спросил Макки.

– Это запрещено контрактом.

– Ты должна его соблюдать, да? До самой смерти?

– Да, соблюдать до разрыва непрерывности.

– И этот разрыв уже чертовски близок, да?

– Положение окончательного разрыва уже видно моей самости, – ответил калебан. – Наверное, это эквивалент термина «близок».

В сфере снова, словно ниоткуда, возникли рука и бич. Снова брызнул сноп искр, после чего рука и бич исчезли.

Макки рванулся вперед и остановился у самой ложки. Никогда прежде не отваживался он так близко подходить к калебану. У ложки было еще жарче, но по рукам побежали мурашки. Зеленоватые искры не оставили никаких следов на покрытии пола. Собственно, они вообще не оставляли никаких следов нигде. Макки ощутил притягательную силу отсутствия присутствия калебана. Это интенсивное притяжение вызывало у Макки сильное волнение. Он заставил себя отвернуться от ложки. Ладони его увлажнились от страха.

Чего еще я здесь боюсь? – спросил он себя.

– Эти два нападения последовали друг за другом очень быстро, – сказал Макки.

– Да, я тоже отметила позиционное прилежание, – сказал калебан. – Следующая когеренция лежит на большей дистанции. Вы называете это «далеко»? Так?

– Да. Следующее бичевание будет последним?

– Самость этого не знает, – ответил калебан. – Твое присутствие несколько ослабляет бичевание. Ты отвергаешь? Нет, нет – отгоняешь!

– Несомненно, – согласился Макки. – Но я хотел бы знать, почему твой конец будет означать конец всех остальных существ?

– Ты перемещаешь в пространстве свою самость с помощью S-глаза, – ответил калебан, – так?

– Не только я, но все.

– Почему? Ты можешь научить меня пониманию этого?

– Этот эффект централизует и объединяет всю нашу проклятую вселенную! Он создал специализированные планеты – планеты молодоженов, гинекологические планеты, педиатрические планеты, планеты зимних видов спорта, гериатрические планеты, планеты водных видов спорта, библиотечные планеты – даже БюСаб имеет в своем распоряжении почти целую планету. Без S-глаза никто не сможет на них попасть, теперь уже не сможет. По последним данным, которые я видел, меньше одного процента всех мыслящих существ никогда не пользовались люками перескока S-глаза.

– Да, это правда. Такое использование порождает узлы соединения, Макки. Узлы связи будут уничтожены после разрыва моей непрерывности. Это уничтожение необратимо разорвет непрерывность всех тех, кто пользуется люками перескока S-глаза.

– Если ты так говоришь, то я отказываюсь это понимать.

– Это происходит, Макки, потому что мои собратья выбрали меня… координатором? Нет, это неадекватный термин. Воронкой? Может быть, посредником? Нет, все равно это неадекватно. Ах! Я, моя самость, это и есть – S-глаз!

Макки отпрянул от ложки. Его охватила волна невыносимого мрачного отчаяния. Ему хотелось закричать. По щекам потекли слезы. Его душили глухие рыдания. Как это печально! Организм реагировал эмоцией, но эмоция пришла извне.

Постепенно отчаяние улеглось.

Макки медленно выдохнул ртом. Он все еще дрожал от пережитого всплеска эмоций. Но это были эмоции калебана, вдруг дошло до Макки. Эта чужая эмоция выплеснулась, словно волна жара, захватившего все его нервные окончания.

Печаль.

Вне всякого сомнения, это реакция калебана на все неизбежные, лежащие на его совести смерти.

Я – S-глаз!

Что, черт побери, имел в виду калебан? Макки подумал о каждом переходе через люк перескока. Узлы соединения? Может быть, нити? Каждое существо, захваченное эффектом S-глаза, оказывалось привязанным к нитям, проходящим через люк перескока. Так ли это? Фэнни Мэй употребила слово «воронка». Каждый путник проходил через ее… руки? Что бы это ни значило… Когда же она перестанет существовать, нити оборвутся и все умрут.

– Почему нас никто не предупредил, когда вы, калебаны, предложили нам пользоваться эффектом S-глаза? – спросил Макки.

– Предупредил?

– Да! Вы предложили…

– Нет, не предложили. Мои собратья объяснили эффект. Сознающие вашей волны выразили большую радость. Это они предложили обмен поддержкой. Вы называете это платой, не так ли?

– Но нас надо было предупредить.

– Зачем?

– Ну, скажи, вы ведь не живете вечно, так?

– Объясни слово «вечно».

– Вечно… это значит всегда. Бесконечность, понятное слово?

– Мыслящие существа вашей волны ищут бесконечности?

– Не для индивидов, но для…

– Для вида мыслящих они ищут бесконечности?

– Конечно же!

– Зачем?

– Но разве не все этого хотят?

– Но как быть с другими видами, для которых ваш вид прокладывает путь? Ты не веришь в эволюцию?

– Эво… – Макки осекся и сильно тряхнул головой. – Какое отношение ко всему этому имеет эволюция?

– Все существа проживают свой день и уходят, – ответил калебан. – День – это правильный термин? День, единица времени, наделенная линейностью, нормальная длительность существования – ты ухватил это?

Макки шевельнул губами, но не сказал ни слова.

– Длина линии, время существования, – продолжал калебан. – Это приблизительный перевод. Он правильный?

– Но кто дал тебе право… покончить с нами? – произнес, наконец, Макки, обретя дар речи.

– Право не есть нечто принятое по умолчанию, Макки, – сказал калебан. – Учитывая условия правильного соединения, мои собратья собирались взять на себя контроль над S-глазом до того, как случится разрыв моей непрерывности. Но в данном случае такое решение оказалось неприемлемым. Млисс Эбниз и ее сообщество укоротили ваш единственный путь. Мои собратья уходят.

– Они бежали, пока у них было время, это я понимаю, – мрачно пробормотал Макки.

– Время… Да, это ваш одномерный линейный путь. Это сравнение подходит, оно не вполне адекватно, но достаточно.

– И ты – определенно последний калебан для… нашей волны?

– Самость единственна, – ответил калебан. – Заключительный, последний калебан – это я, да. Моя самость подтверждает истинность описания.

– У тебя есть какой-нибудь способ спастись? – спросил Макки.

– Спастись? А-а-а, избежать? Ускользнуть! Да, ускользнуть от окончательного разрыва непрерывности. Ты это мне предлагаешь?

– Я спрашиваю, не было ли у тебя способа бежать так же, как бежали твои собратья.

– Такой путь существует, но для вас результат не изменится.

– То есть ты можешь спастись, но это спасение будет означать нашу гибель?

– У вас есть термин для обозначения чести? – спросил калебан. – Можно сохранить себя, но потерять честь.

– Туше! – воскликнул Макки.

– Объясни, что такое туше, – попросил калебан. – Это новый термин.

– Да? О, это очень старый, даже древний термин.

– Термин, возникший в начале начала линейности, говоришь? Да, это связано с узловой частотой.

– Узловой частотой?

– Вы в таких случаях говорите просто «часто». Узловая частота предполагает, что нечто происходит часто.

– Эти слова означают одно и то же, я понял.

– Нет, не одно и то же, а нечто схожее.

– Принимаю поправку.

– Объясни, что такое «туше». Какое значение имеет этот термин?

– Значение… ну да. Это термин из фехтования.

– Фехтование? Что такое фехтование?

– Это поединок на шпагах.

– Поединок? Ты имеешь в виду какое-то отгораживание?

Макки как мог объяснил калебану, что такое фехтование, шпага и как с нею обращались мастера фехтования, а кроме того, посвятил калебана в таинство поединка и соревнования.

– Эффективное прикосновение! – перебил Макки калебан, не скрывая неподдельного изумления. – Узловое пересечение! Туше! Ах-ах! Именно такие вещи в вашем виде чаруют нас! Какая концепция! Пересечение линии: туше! Смысл – пронзить: туше!

– Окончательный разрыв непрерывности, – насмешливо произнес Макки. – Туше! Когда ожидается туше во время очередного бичевания?

– Пересечение и туше кнута! – сказал калебан. – Ты ищешь положение линейного смещения, да, это так, и это трогает меня. Возможно, мы до сих пор занимаем наши линейности, да, это так; но моя самость предполагает, что и другим видам могут потребоваться те же измерения. И мы, уступая им, прекращаем свое существование. Разве не так?

Макки не ответил, и калебан продолжил:

– Макки, до тебя дошел смысл сказанного мною?

– Думаю, что твои действия пора саботировать, – буркнул Макки.

◊ ◊ ◊

Изучение языка – это практика в его иллюзиях.
(Говачинский афоризм)

Чео, пан-спекки с замороженным эго, задумчиво смотрел на солнце, садившееся в море за раскинувшимся перед ним лесом. Это хорошо, подумал он, что в нашем идеальном мире есть такое море и эта башня, построенная по распоряжению Млисс, господствующая над всеми зданиями и башнями. С ее верхнего этажа открывался вид на отдаленную равнину и материковые горы.

Прохладный ветер обдувал левую щеку Чео, шевелил его соломенно-желтые волосы. На нем были зеленые брюки и сетчатая рубашка тусклого золотисто-серого цвета. Одежда подчеркивала человекообразную внешность, и все же в некоторых местах на теле вздувались мышцы, которых не было у людей.

Довольная улыбка тронула его губы, но глаза не улыбались. У него были глаза пан-спекки – фасеточные органы зрения, блестевшие в лучах заходящего солнца. Границы фасеток были нечеткими в результате операции. Этими глазами Чео смотрел на сознающих существ, которые, словно крошечные насекомые, копошились внизу – на улицах и мостах. Одновременно глаза позволяли Чео смотреть на небо и видеть стаи птиц и полосы бегущих от моря облаков, не говоря уже о самом море и балюстраде.

Скоро все это будет только нашим, подумал он.

Он взглянул на древний хронометр, подаренный ему Млисс. Грубая вещь, но верно показывала время приближавшегося захода солнца. Им придется отключиться от системы вживленных в мозг часов, контролируемых тапризиотами, так как того требовала ситуация. Этот грубый прибор показывал, что до следующего контакта осталось два часа. Управление с помощью S-глаза точнее, но Чео не хотелось двигаться.

Они не смогут остановить нас.

Но кто знает наверняка…

Он подумал о Макки. Как агент Бюро обнаружил эту планету? И как, обнаружив, сумел сюда попасть? Сейчас Макки сидит в пляжном мячике калебана, сидит… как приманка? Да, это очевидно – как приманка!

Зачем?

Чео очень не нравились захлестнувшие его противоречивые чувства и эмоции. Он и так нарушил основополагающий закон пан-спекки. Он навсегда овладел своим клановым эго и обрек четверых товарищей на бессмысленное прозябание, на глупую бессознательную смерть. Предавший идеалы пан-спекки хирург вырезал ему орган, объединявший пентархию в пространстве вселенной. Эта операция оставила неизгладимый рубец на лбу и в душе Чео, но он не мог даже вообразить, какими приятными будут последствия.

Никто и ничто не сможет лишить его эго.

Правда, ценой стало страшное одиночество.

Смерть положит ему конец, но такова судьба всех живущих.

Благодаря Млисс у него теперь есть убежище, где его не смогут достать никакие пан-спекки… если, конечно… Но ничего, скоро на свете не останется ни одного пан-спекки. Скоро во вселенной вообще не останется никакой организованной сознающей жизни – кроме горстки сторонников Млисс, которых она привела сюда, в свой Ноев ковчег с его бурами и черномазыми.

На балкон торопливо вышла Эбниз и встала за спиной Чео. Уши Чео, как и его глаза, обладали сверхъестественной чувствительностью. Он прочитал эмоции Млисс по звуку ее шагов: скука, беспокойство, страх.

Чео обернулся.

Он сразу понял, что она побывала у мастеров красоты. Рыжие волосы пышным венцом обрамляли милое личико. Чео почему-то вспомнил, что Макки тоже был рыжим. Млисс с размаху плюхнулась в собако-кресло и вытянула ноги.

– Что ты так суетишься? – спросил он.

– Ох уж эти мастера! – воскликнула Млисс. – Они хотят домой!

– Так отправь их.

– Но где я найду других?

– Это и есть твоя проблема?

– Ты смеешься надо мной, Чео. Не надо этого делать.

– Так скажи им, что они не могут отправиться домой.

– Я сказала.

– Ты объяснила им, почему это невозможно?

– Конечно, нет. Как?

– Но ты же сказала об этом Фурунео.

– Я хорошо усвоила урок. Где мои юристы?

– Они уже улетели.

– Но мне надо обсудить с ними многое другое!

– Это не может подождать?

– Ты же сам знаешь, что у нас есть и другие неотложные дела. Почему ты позволил юристам уйти?

– Млисс, тебе совершенно незачем знать, что у них на уме.

– Да, во всем виноват калебан, – сказала она. – Это наша легенда, которую никто не может опровергнуть. Какие еще проблемы хотели обсудить юристы?

– Млисс, выброси все это из головы.

– Чео!

Глаза пан-спекки угрожающе сверкнули.

– Что ж, как знаешь. Они получили запрос от БюСаба. Те требуют от калебана голову Фурунео.

– Его… – Млисс, побледнев, осеклась. – Но как они узнали, что мы…

– Это был совершенно очевидный шаг в данной ситуации.

– Что ты им сказал? – прошипела она, буравя Чео негодующим взглядом.

– Я сказал, что калебан захлопнул люк перескока в тот момент, когда Фурунео сунул в него голову по своей собственной воле.

– Но юристы знают, что мы обладаем монопольным правом на этот S-глаз, – произнесла она окрепшим голосом. – Будь они прокляты!

– Ах, – язвительно протянул Чео, – но Фэнни Мэй пропускает через люк и Макки, и его дружков, и уже одно это говорит, что наша монополия не стоит ломаного гроша.

– Но ведь я уже это говорила, разве нет?

– Это позволяет нам прибегнуть к тактике проволочек и затягивания, – сказал Чео. – Фэнни Мэй отправила голову в неизвестном направлении, и мы не знаем, где она находится. Я, конечно, потребовал, чтобы Фэнни Мэй отклонила этот запрос.

Млисс с трудом сглотнула:

– Именно это… ты им и сказал?

– Конечно.

– Но если они допросят калебана…

– У них равные шансы получить как адекватный, так и совершенно невразумительный ответ.

– Да, это очень умно с твоей стороны, Чео.

– Но ведь именно поэтому ты меня и держишь.

– Я держу тебя при себе по какой-то непонятной мне самой причине, – ответила она, улыбаясь.

– Я завишу от этой причины.

– Ты знаешь, – вдруг сказала она, – мне будет их не хватать.

– Кого?

– Тех, кто сейчас охотится за нами.

◊ ◊ ◊

Главное требование к агентам Бюро, вероятно, заключается в том, чтобы они совершали правильные ошибки.
(Комментарий Макки по поводу Фурунео, секретные материалы БюСаба)

Билдун стоял в дверях личной лаборатории Тулука, спиной к большому примыкающему к ней помещению, где ассистенты урива выполняли бо́льшую часть подготовительной работы. Глубоко посаженные фасеточные глаза шефа Бюро блестели отраженным светом. Этот свет нарушал гуманоидные черты лица пан-спекки.

Билдун был не в настроении и испытывал какую-то непонятную слабость. Он чувствовал себя так, словно попал в тесную душную пещеру, где не было ни звезд, ни свежего ветерка. Время сжалось в маленький комок. Всем, кого он любил и кто любил его, было суждено скоро погибнуть. Погибнет вся сознающая высшая любовь. Вселенная станет пустынным местом, погруженным в неизбывную скорбь.

Глубокое горе охватило его гуманоидную плоть, когда он представил снег, листья и солнце в бесконечном безмолвии одиночества.

Он чувствовал потребность в действии, понимал, что надо что-то делать, принимать решения, но опасался последствий любых своих поступков. Все, к чему он прикоснется, могло раскрошиться и, словно труха, просыпаться сквозь пальцы.

Тулук работал за столом, установленным у противоположной стены. Между двумя зажимами перед ним был натянут кусок кнута из бычьей кожи. Параллельно бичу, приблизительно в миллиметре под ним, висела в воздухе полоса металла, по видимости, ни на что на опиравшаяся. Между полосой металла и бичом проскакивали миниатюрные молнии и искры, плясавшие по всей длине бича. Тулук, нагнувшись над столом, считывал данные.

– Я не помешаю? – спросил Билдун.

Тулук повернул на приборе какой-то регулятор, немного подождал и повернул снова. Другой рукой он поймал металлическую полосу, когда исчезла сила, поддерживавшая ту в подвешенном состоянии. Взяв полосу, Тулук поставил ее к стене.

– Это глупый вопрос, – ответил он, обернувшись.

– Да, конечно, – безропотно согласился Билдун. – У нас большие проблемы.

– Без проблем у нас не было бы работы, – сказал Тулук.

– Не думаю, что нам удастся получить голову Фурунео, – грустно констатировал Билдун.

– Все это случилось слишком давно, – сказал Тулук, – и даже если мы найдем голову, нервные связи в мозге уже разрушились.

Он горестно поморщился, отчего лицевая щель приняла S-образный изгиб. Все сознающие существа считали гримасу забавной, но для самих уривов это выражение было признаком высшей сосредоточенности.

– Что говорят астрономы по поводу созвездий, виденных Макки на той таинственной планете?

– Астрономы считают, что в его восприятие вкралась какая-то ошибка, – ответил Билдун.

– Вот как, но почему?

– Во-первых, нет даже намека на разницу в величинах звезд.

– То есть все звезды имеют одинаковую яркость?

– Очевидно, да.

– Странно.

– Очертания созвездий похожи на те, которые были видны с одной известной планеты, но она уже не существует.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну это Большая Медведица, Малая Медведица, разные другие зодиакальные созвездия, но… – Он умолк и пожал плечами.

Тулук беспомощно посмотрел на Билдуна.

– Я не могу понять, с чего начать.

– Ах, да, чуть не забыл, – сказал Билдун. – Мы, пан-спекки, когда решили имитировать человеческую телесную морфологию, взялись тщательно изучать историю человечества. Так вот, эти конфигурации звезд, о которых ты говоришь, – это созвездия, которые были видны с древней прародины людей.

– Я понял. Другая странность, обнаруженная мною, связана с материалом, из которого сделан бич.

– И в чем же заключается эта странность?

– Это очень интересно. Частицы кожи составляют необычную субатомную структуру.

– Необычную субатомную структуру? И в чем же эта необычность?

– В их взаиморасположении. Они идеально выровнены. Я никогда в жизни не видел ничего подобного, если не считать феноменов, связанных с текучей энергией. Такое впечатление, что материал подвергся какому-то сильному воздействию особого свойства. В результате произошло нечто похожее на неомазерную конформацию световых квантов.

– Но разве это не потребовало бы огромной энергии?

– Вероятно, да.

– Но какая именно сила могла произвести такое действие?

– Не знаю. Самое интересное заключается в том, что, похоже, это изменение не является перманентным. Вся структура проявляет свойства пластической памяти. Она медленно возвращается к исходной форме – к форме мыслимой и знакомой.

Билдун уловил беспокойство в тоне Тулука.

– Мыслимой и знакомой? – переспросил он.

– Это совсем иной феномен, – сказал Тулук. – Я сейчас объясню. Эти субатомные структуры и результирующие надмолекулярные структуры генетического материала претерпевают медленную эволюцию. Мы можем, сравнивая эти структуры, датировать их с точностью до двух или трех тысяч стандартных лет. Так как белки клеток крупного рогатого скота являются основой синтетической пищи, у нас есть данные о развитии их ДНК на протяжении достаточно долгого отрезка времени. Самое странное в этих пробах бычьей шкуры, – он указал мандибулой в сторону образца, – это страшная древность ее структур.

– Насколько же они древние?

– Вероятно, им несколько сотен тысяч лет.

Билдун некоторое время усваивал услышанное, а потом заговорил:

– Но совсем недавно ты говорил, что этой коже всего каких-нибудь два-три года.

– Да, таков был результат каталитических тестов.

– Силовое воздействие могло нарушить рисунок ткани?

– Это вполне возможно.

– Но ты в этом сомневаешься?

– Да, сомневаюсь.

– Не хочешь же ты сказать, что этот кнут прошел сквозь многие тысячелетия и попал к нам?

– Я не пытаюсь ничего сказать, за исключением фактов, которые я уже изложил. Результаты двух проведенных ранее анализов не согласуются с датировкой материала.

– Путешествие во времени невозможно, – заметил Билдун.

– Так, во всяком случае, мы до сих пор думали.

– Нет, мы это знаем. Знаем математически и из практики. Путешествие во времени – это фантазия, миф, занимательная концепция, порожденная деятелями развлекательной индустрии. Мы отвергаем эту концепцию и освобождаемся от парадокса. Остается только одно верное заключение: приложенное напряжение, в чем бы оно ни заключалось, изменило структуру.

– Если бы кожу продавили сквозь субатомный фильтр того или иного рода, то такое, конечно, могло произойти, – сказал Тулук. – Но, поскольку у меня нет такого фильтра и нет подобной силы, я не могу испытать эту гипотезу.

– Но у тебя же наверняка есть какие-то соображения.

– Да, есть. Я не могу изготовить фильтр, с помощью которого можно было бы это сделать, не разрушив материал, подвергнутый воздействию столь огромной силы.

– В таком случае, то, что ты говоришь, означает, – с нескрываемым раздражением произнес Билдун, – что невозможный прибор сделал невозможное с невозможным образцом…

– Именно так, шеф, – сказал Тулук.

Билдун заметил, что ассистенты Тулука в примыкающем помещении насмешливо смотрят на своего начальника. Он вошел в лабораторию и прикрыл за собой дверь.

– Я пришел сюда в надежде, что ты обнаружил что-то, что поможет решить загадку, а ты кормишь меня новыми головоломками.

– Ваше недовольство ничего не изменит, – возразил Тулук.

– Догадываюсь, – мрачно произнес Билдун.

– Таким же образом упорядочены клетки в руке паленки, – снова заговорил Тулук. – Но только в области раны.

– Ты предвосхитил мой следующий вопрос.

– Вполне очевидно. Этот феномен не является результатом перехода через люк перескока – несколько наших сотрудников попробовали пройти через него с разными материалами и случайными штаммами клеток – живых и мертвых – для проверки.

– Две загадки в течение одного часа – это для меня, пожалуй, слишком, – сказал Билдун.

– Две?

– Мы уже насчитали двадцать восемь случаев бичевания калебана или попыток бичевания. Достаточно для того, чтобы понять, что точки пространственных координат шайки Эбниз нельзя соединить и получить конус. Если они не перепрыгивают с планеты на планету, то эта гипотеза неверна.

– Если учесть энергию S-глаза, Эбниз может перепрыгивать с планеты на планету.

– Мы так не думаем. Это не ее образ действий, не ее почерк. Эбниз – гнездовая птичка. Она любит находиться в укрепленной и надежной цитадели. Она будет прятаться за надежными воротами, даже если в этом не будет никакой объективной необходимости.

– Она может отправлять вместо себя паленки.

– Да, но она каждый раз появляется вместе с ними.

– В нашей коллекции уже шесть кнутов и шесть рук, – сказал Тулук. – Вы не хотите, чтобы я повторил свои тесты со всеми имеющимися образцами?

Билдун недоуменно уставился на урива. Странный вопрос. Тулук был образцовым и добросовестным трудягой.

– Но что бы ты сам предпочел сделать? – спросил Билдун.

– Вы говорите, что в нашем архиве двадцать восемь случаев. Двадцать восемь – идеальное число с точки зрения Евклида. Это в четыре раза больше простого числа семь. Такое число указывает на случайность. Но мы столкнулись с ситуацией, исключающей случайность. Следовательно, здесь действует некая организующая сила, которую мы не можем определить, пользуясь численными методами – насколько мы ими владеем. Я бы хотел испытать все возможные пространственные расстановки и комбинации – во времени и в физических координатах пространства – для того, чтобы сделать самый полный анализ, сравнить результаты для выявления сходных паттернов, которые мы…

– То есть ты хочешь подвергнуть анализу другие кнуты и обрубки рук?

– Это надо сделать, несомненно.

Билдун отрицательно покачал головой:

– То, что делает Эбниз, – невозможно!

– Как это может быть невозможным, если она это делает?

– Где-то они должны быть! – в сердцах воскликнул Билдун.

– Я нахожу очень странной, – сказал Тулук, – ту особенность, которую вы делите с людьми, – с невероятной горячностью произносите вполне очевидные вещи.

– Иди ты к дьяволу! – рявкнул Билдун и вышел, громко хлопнув дверью.

Тулук не утерпел, он не мог оставить это без ответа. Подбежав к двери, он открыл ее и крикнул в спину уходящему Билдуну:

– Уривы верят, что мы и так уже находимся в дьявольском аду!

Он вернулся к лабораторному столу, недовольно ворча. Люди и пан-спекки – совершенно невозможные существа. За исключением Макки. Этот человек иногда проявлял аналитические способности мыслящего существа, обладающего высшей логикой. Что ж, среди представителей всех биологических видов встречаются отклонения от нормы.

◊ ◊ ◊

Что ты делаешь, когда говоришь «я понимаю»? Ты высказывыаешь оценочное суждение.
(Лаклакская загадка)

В процессе общения (которое, впрочем, пока не увенчалось особенным успехом) Макки уговорил калебана оставить открытым порт сферы. В мячик сразу хлынул поток свежего воздуха, а к тому же Макки смог встретиться взглядом с наблюдателями. Он уже почти оставил надежду выманить сюда Эбниз, и теперь надо было искать другое решение. Зрительный контакт с охранниками помогал ослабить раздражение, вызыванное защитным контактом с тапризиотом. Получалось не так утомительно.

На краю порта играли лучи утреннего солнца. Макки подставил ему руку, с удовольствием ощущая его тепло. Он понимал, что должен двигаться, чтобы не стать мишенью, но он также понимал, что в присутствии наблюдателей нападение маловероятно. Конечно, он просто устал, измотанный постоянным напряжением, и находился под раздражающим воздействием гневина. Движение было пустым и бессмысленным занятием. Смерть Фурунео доказала это.

Вспомнив Фурунео, Макки ощутил укол сожаления. В этом планетарном агенте было что-то достойное восхищения. Какая нелепая и бессмысленная смерть – Фурунео умер в одиночестве, запертый в ловушку. Смерть его ни на йоту не приблизила их к поимке Эбниз, но лишь вывела конфликт на новый уровень – уровень неприкрытого насилия. Смерть эта продемонстрировала ненадежность и зыбкость единичной жизни – уязвимость жизни как таковой.

В отношении Эбниз он сейчас не испытывал ничего, кроме иссушающей ненависти. Безумная злодейка!

Усилием воли он подавил пробежавший по спине озноб.

Из сферы, оттуда, где он находился, Макки видел шельф застывшей лавы. Он упирался в утесы кромки берега, поросшего мхом и водорослями, обнажившимися после отлива.

– Допустим, что мы вообще не понимаем друг друга, – обернувшись через плечо к калебану, заговорил Макки. – Предположим, что между нами нет никакого общения. Что, если бы мы просто производили какие-то звуки, подразумевая некое содержание, которое на самом деле просто не существует?

– Я не способна понять это, Макки. Я не ухватываю.

Макки чуть больше повернулся в сторону калебана. Существо делало что-то странное с воздухом, находившимся в области ложки. Овальная сцена, которую он все время наблюдал, тускло засветилась, а потом исчезла. В стороне от гигантской ложки появилось золотистое гало, поднимающееся кверху, как колечко дыма, издавая потрескивание и испуская искры. Потом исчезло и гало.

– Мы априори считаем, – сказал Макки, – что, когда ты мне что-то говоришь, я отвечаю осмысленными словами, имеющими непосредственное отношение к твоему высказыванию, и что ты, в свою очередь, делаешь то же самое. Но это может быть и не так.

– Маловероятно.

– Что значит – маловероятно? Что ты сейчас делаешь?

– Делаешь?

– Что означают все эти свечения и кольца?

– Это попытка стать видимой на твоей волне.

– Ты можешь это сделать?

– Это возможно.

Над ложкой появилось красное куполообразное свечение, которое вытянулось в прямую линию, а затем снова приняло колоколообразную форму и начало вращаться, как детские прыгалки.

– Что ты видишь? – спросил калебан.

Макки описал вращающуюся красную веревку.

– Это очень странно, – сказал калебан. – Я играю творчеством, а ты испытываешь чувственные ощущения – ты видишь. Тебе необходима эта открытость к внешним условиям?

– Открытый порт? Это сделало более комфортным твое невыносимое пекло.

– Понятие «комфорт» ускользает от понимания моей самостью.

– Отверстие мешает тебе стать видимой?

– Нет, оно просто искажает магнитное поле, и все.

Макки пожал плечами.

– Как много бичеваний ты сможешь вынести?

– Объясни, что такое «много».

– Ты снова потеряла нить, – сказал Макки.

– Верно, но это помогает постижению, Макки.

– Каким образом непонимание может стать достижением?

– Самость теряет нить понимания, и ты постигаешь то, что она теряет.

– Да, это, несомненно, достижение. Где Эбниз?

– Контракт…

– … запрещает раскрывать ее местонахождение, – закончил фразу Макки. – Может быть, ты все же имеешь право сказать мне, перескакивает ли она с места на место, или все время сидит на одной планете?

– Это поможет тебе ее найти?

– Откуда, тысяча чертей, я могу это знать?

– Вероятность разбивается на тысячу элементов, – сказал калебан. – Эбниз находится в статичном положении на особой, своей планете.

– Но мы не можем выстроить закономерность ее нападений на тебя и не понимаем, откуда она появляется, – сказал Макки.

– Вы просто не в состоянии увидеть узлы соединений, – произнес калебан.

Извивающаяся красная веревка то появлялась, то исчезала над гигантской ложкой. Внезапно веревка сменила красный цвет на желтый и пропала.

– Ты исчезла? – спросил Макки.

– Просто я снова стала невидимой, – ответил калебан.

– Как это?

– Ты перестал видеть личность самости.

– Именно это я и сказал.

– Нет, не это. Видимость не идентичная моей личности. Ты видишь просто эффект видимости.

– То есть я видел не тебя, это был всего-навсего созданный тобою эффект?

– Верно.

– Я и не думал, что это ты. Ты должна быть чем-то, скажем так, более оформленным. Но кое-что я все-таки заметил: случаются моменты, когда ты начинаешь более правильно употреблять времена наших глаголов. Иногда я даже замечаю почти правильные конструкции.

– Самость перенимает… – сказал калебан.

– Ну да… хорошо… возможно, ты не вполне понимаешь сложность нашего языка, в конце концов, почему ты должна хорошо его понимать? – Макки встал, потянулся и подошел к открытому порту, намереваясь выглянуть наружу. В этот момент, словно из воздуха, возникла серебристая петля, и начала стремительно опускаться на Макки. Он успел отпрыгнуть, и петлю живо извлекли из люка.

– Эбниз, это ты? – спросил Макки.

Ответа не было, а возникший люк перескока бесследно исчез.

Охранники, наблюдавшие за происходившим, были уже возле порта.

– Макки, вы в порядке? – крикнул один из них.

В ответ Макки лишь молча помахал рукой, достал из кармана лучемет и снял с предохранителя.

– Фэнни Мэй, – обратился он к калебану, – они хотят захватить или убить меня, как Фурунео?

– Наблюдаю ихность, – ответил калебан. – Фурунео вне существования, наблюдаемые намерения неясны.

– Ты видела, что сейчас произошло? – спросил Макки.

– Самость содержит информацию об использовании S-глаза и об определенной активности работодателя. Активность прекращена.

Макки провел рукой по шее. Интересно, успеет ли он выстрелить из лучемета в случае, если они попытаются поймать его в следующую ловушку? Серебряный предмет, упавший в люк, был поразительно похож на лассо.

– Они именно так поймали Фурунео? – спросил Макки. – Они набросили петлю ему на шею и подтащили к люку перескока?

– Разрыв непрерывности лишает личность идентичности, – ответил калебан.

Макки пожал плечами и сдался. Это был один из вариантов одного и того же ответа, который они все время получали, спрашивая об обстоятельствах смерти Фурунео.

Странно, но Макки вдруг ощутил голод. Он вытер пот со щеки и подбородка и тихо выругался. Не было никакой уверенности в том, что слова, которые он слышал от калебана, соответствовали смыслу, какой он сам в них вкладывал. Даже если какое-то общение все же имело место, то как можно было полагаться на интерпретации калебана или на его честность? Правда, когда эта чертова тварь говорила, она излучала такую искренность, что не верить ей не было никакой возможности. Макки почесал подбородок, стараясь не упустить вдруг мелькнувшую в голове мысль. Странно, вот он сидит здесь, голодный, злой и испытывающий сверхъестественный страх. Бежать ему некуда. Они все вместе должны, обязаны решить эту проблему. Он знал, что это непреложный факт, не подлежащий обсуждению. Каким бы несовершенным ни было общение с калебаном, игнорировать его предостережение было нельзя. Слишком много сознающих существ уже погибли или сошли с ума.

Он тряхнул головой, стараясь отогнать надоедливое жужжание. Тапризиот снова вышел на связь. Будь проклято это наблюдение! Но прервать контакт было невозможно. Вызывал Сайкер – лаклак, директор отдела деликатных операций. Сайкер уловил смятение Макки и вместо того, чтобы отменить контакт, закрепил его.

– Нет! – яростно воскликнул Макки. Он понял, что впадает в смешливый транс. – Нет, Сайкер! Отключитесь!

– В чем дело, Макки?

– Отключитесь, идиот! Или я за себя не отвечаю…

– Ну… хорошо, но вы чувствовали…

– Отключайся!

Сайкер прервал контакт.

Снова ощутив себя хозяином собственного тела, Макки вдруг понял, что его шею охватила петля, поднимающая его к отверстию люка перескока. Он явственно слышал скрип открывающегося порта. Он слышал крики, но не мог ответить. Горло сжимала огненная петля. Лучемет он уронил во время контакта и остался совершенно беспомощным. В отчаянной попытке освободиться он вцепился руками в петлю.

Кто-то схватил его за ноги. Дополнительный вес еще сильнее затянул петлю.

Сила, тащившая его вверх, вдруг исчезла. Макки упал на пол, столкнувшись с кем-то, схватившим его за ноги.

Несколько вещей произошли одновременно. Охранники помогли ему встать. Перед лицом Макки мелькнула рука кого-то из уривов с голографическим сканером, направленным на люк перескока, который моментально захлопнулся с электростатическим треском.

Продолжить чтение