Читать онлайн Морской орел. Новые сказки русской Тавриды бесплатно

Ботик

Ботик был маленький. И мачты его, и паруса, хоть и были самые, что ни на есть настоящие, но очень маленькие. И бухта, где он стоял, тоже была маленькая.

И это огорчало Ботика. Особенно, когда он видел, как в большую Гавань медленно, как огромные чайки, вплывали паруса и мачты таинственных кораблей. Самих судов Ботик не видел. Их закрывал высокий мол Большого порта.

Но это не мешало Ботику мечтать.

Он представлял, как прекрасны были эти корабли. Белые с блестящими медными гвоздями, и звонкими бронзовыми колоколами. И великолепными верёвочными лестницами, что вели туда в поднебесье, где красовались яркие флаги.

Ботик слышал, что этих красавцев все называли Корветами, Бригантинами, Клиперами. В своих парусах они приносили ароматы южных морей, запах магнолии. Пока он был маленький, Ботику ничего не оставалось, кроме как мечтать. Но вот он подрос и в один из дней решился – выплыл в большую Гавань.

Сколько вокруг было кораблей!

Стоял шум: скрипели мачты, пели туго натянутые канаты, хлопали паруса, стучали реи.

И не было для Ботика более прекрасной музыки, чем этот многоголосый приморский шум.

Сначала Ботику казалось, что все корабли уходят в Большое плавание.

Но присмотревшись, он увидел, что большинство из них уютно устроились у тёплых причалов и подолгу никуда не выходили. Но что ему было думать о них, если мимо проплыл красавец – Корвет, весь в голубых парусах и разноцветных флагах. С берега Корвету салютовали пушки. И со всех кораблей его приветствовали матросы. Он выходил из гавани в дальний поход. Ботик подплыл ближе и, набравшись смелости, крикнул:

– Доброго пути, дяденька Корвет!

Неожиданно Корвет посмотрел в сторону Ботика и улыбнулся:

– Счастливо оставаться, Малыш!

От радости Ботик забыл обо всём. И всё плыл и плыл рядом с Корветом. Когда гавань осталась позади, Корвет спросил:

– Что тебе привезти из Австралии Малыш?

– Привезите мне… привезите… – Ботик не знал, где Австралия, что там есть, поэтому крикнул:

– Возвращайтесь сами, дяденька Корвет!

Корвет ничего не ответил.

В Гавань Ботик вернулся только к вечеру. Корабли, те, что стояли на причале, о чём-то разговаривали, глядя на Малыша. Они высокомерно отвернулись от него, считая, что слишком уж много чести, чтобы спрашивать, где он был. Хотя говорили именно об этом. Ботик ещё не знал их нрава, и смело подплыл к ним. Он был уверен, что они сродни Корвету.

– Как хорошо быть кораблём, – сказал Ботик.

Старая Шхуна снисходительно хмыкнула. Она всю жизнь возила хамсу, и у неё было своё мнение на этот счёт. Бывший пиратский Бриг даже не удостоил Ботика ответом, а Шаланда только качнулась с борта на борт.

Ботик подумал, что его слушают, и продолжал:

– Вы знаете, о чём я мечтаю? У меня есть мечта. Я хочу… – вдруг он увидел, что суда фыркают, сдерживая смех. Ботик замолчал, и хотел было уплыть в свою бухточку.

– Что же у тебя за мечта? – спросила насмешливо Шхуна.

– Я… Я поплыву в Австралию! – выпалил Ботик, но не успел он окончить фразу – взрыв хохота пронёсся по Гавани.

– Ах-ха-ха, в Австралию!

– Ох-хо-хо, в Австралию!

– Ух-ху-ху, в Австралию!

Смеялась Шхуна, смеялся Бриг, смеялись Шаланды, Шлюпки и Ялики.

Ботику стало ужасно обидно.

– Ты, хоть знаешь, что такое шторм? – спросила Шхуна.

– А про тайфун ты слышал, салажонок? – хохотал Бриг.

– Мёртвая зыбь тебе знакома? – хихикала Шаланда.

Обиднее всего то, что Ботик действительно ничего этого не видел. Но он был уверен, он чувствовал, что и шторм, и тайфун, и мёртвая зыбь – всё это, как раз то, что ему нужно. Ведь ему так хотелось узнать жизнь, услышать голоса заморских Чаек, увидеть розовых фламинго, почувствовать запах Магнолий. Всё это нужно было Ботику – иначе, зачем он живёт на белом свете? Не для того же чтобы всю жизнь стоять у старой, скрипучей пристани и выслушивать насмешки этих вот…

Ботик вдруг успокоился. До него дошло, почему так нудны и надменны эти портовые суда. Они всю жизнь простояли у пирса и ничего не знали, кроме страха да лени. Вот почему они скрепят да высмеивают всё молодое и мечтательное. И Ботику вдруг стало жаль их.

Они, наверно, никогда не выйдут в синее, бескрайнее, таинственное море. Он улыбнулся и поплыл прочь.

– Вы видели – он улыбается, – буркнула Шхуна, – Выскочка!

Мальчишка!

– Он ещё не знает своего удела, – слегка задумавшись, сказал Бриг. – Мало ли чего хочется. Крутись у берега и будь доволен.

– Если очень захотелось – можно добиться всего! – сказал упрямый Ботик, проплывая рядом с Баркентиной.

Снова все засмеялись, но Баркентина проводила его долгим и серьёзным взглядом. И Ботик это заметил. И ещё он заметил, как хороша она была, как молода и обворожительна: У неё были тугие паруса, разукрашенная корма, стройные мачты и реи.

– Эй, Ботик, не спеши, – услышал он низкий голос. Его догнал Буксир. Его в порту все ласково звали Утюжок, и он этим гордился. Несмотря на малый рост, в Утюжке чувствовалась могучая сила. Когда он проплывал по Гавани, то волна от его хода заставляла все суда почтительно кланяться.

– Ты на них не обижайся, – сказал он – густым басом. – Пойми их – всю жизнь в порту – поневоле взвоешь. А ты молодец! Только это, ведь, не просто, доплыть до Австралии. И вернуться! И всё повидать! Многое для этого нужно…

– А что нужно?

– Во-первых, дружи с теми, кто плавает, а не с теми, кто скрепит в Гавани. Ты многое узнаешь от них. И не ленись.

С тех пор Ботик не пропускал ни одного корабля возвратившегося из дальних странствий. Особенно он любил встречать корабли из южных морей. С каждым днём он узнавал всё больше и больше. Он узнал, как сделать прочными свои борта, чтобы их не разбила океанская волна. И он укреплял борта. Он узнал, как спасать своё днище от морских червей. И он прошил свои бока и дно блестящими медными гвоздями. Их привёз ему Корвет в подарок из далёкой Америки. Он изучил звёздное небо, чтобы не заблудиться в бескрайних просторах морей.

Во всём этом ему помогала Баркентина, с которой он подружился после того дня, когда его осмеяли причаленные суда. В тайне Ботик надеялся, что Баркентина поплывёт с ним в далёкую Австралию. Но он молчал об этом и только с благодарностью улыбался, когда Баркентина касалась своим бортом его бортов. А корабли на приколе с каждым днём всё больше и больше злились «Как же так! Он их не слушается! Он готовится в далёкое плавание! Изучает небо! Вбивает гвозди, крепит паруса! И надо же – такой Сопляк, а дружит с Корветом!» – Этого нельзя допустить! – шипела Шхуна, шурша шершавыми шпангоутами.

– Он погубит себя и эту бедняжку Баркентину! – шамкал обшарпанный Бриг. Он подплыл к Барку – отцу Баркентины – и долго о чём-то шептался с ним. С того дня Баркентина перестала подходить к Ботику. Ему стало грустно, и он чуть было не плакал от обиды и тоски. А как он мечтал преодолеть все шторма и тайфуны и появиться в прекрасном порту Австралии Сиднее вместе с Баркентиной!

– Наивный мальчик, – смеялись Шлюпки – Да чтобы она да с ним да в такую даль!

– Шидней – это не шутка, Авштралия такая далёкая штрана! – шепелявила Шаланда шершавыми шипами обшивки.

Ботик их не слушал. Ему только обидно было, что Баркентина забыла, как они мечтали о далёких походах. А может, не забыла, а её просто не пускал Барк – старый отец.

– Пусть! – Ботик ещё крепче укрепил свои паруса и реи и решил: – завтра утром выхожу в море один. Он пришвартовался у старенького причала. Всё было готово в путь, только нужно выспаться перед трудным походом. Но разве мог он заснуть? Он только для других не подавал вида, а на самом деле его сердце разрывалось на части при мысли, что его единственная Баркентина, остаётся здесь. Всю ночь он не спал и смотрел на звёзды, своими голубыми иллюминаторами. И только на рассвете забылся в беспокойном сне. Ему снилось, что какие – то грязные бродяги забрались на палубу, вытащили пилы и принялись пилить его стройные мачты.

Другие с острыми ножами поднимались вверх к парусам. Ботик очень испугался и проснулся! И его охватил ещё больший испуг! Его мачты действительно кто – то пилил, кто – то резал паруса. Ботик сильно накренился на правый борт и резко выровнялся! Оборванцы не удержались, и свалились в море. Ботик рванулся от пристани, но не тут – то было. Его швартовы были накрепко прикручены к кнехтам, и распутать их было нельзя.

– Ах, так! – крикнул Ботик, и что есть силы, рванулся вперёд, канаты не выдержали, оборвались, и он оказался на свободе. И тут только он заметил, что начался рассвет. И море сияло розовым светом, и всё вокруг золотилось в лучах утреннего солнца.

Шхуна, переваливаясь с кормы на нос, молча глядела на него, Бриг отвернулся, и только один иллюминатор мерцал виновато над ватерлинией. А Барк, как всегда, невозмутимо стоял на приколе и крепко держал своими канатами Баркентину. И только она, да Утюжок радовались, что Ботику удалось вырваться. Они махали ему всеми парусами и флагами. «Прощайте все!» – подумал Ботик и поднял паруса. Утренний попутный ветер наполнял их и погнал судёнышко в открытое море. Ботик рванулся вперёд, туда, куда звало его неугомонное морское сердце. С того утра прошёл целый год – Ботик всё не возвращался.

– Шутки шутить вждумал Малыш, – шипела Шхуна – шею швернул в первом же шторме.

– Туда ему и дорога, – процедил сквозь ванты Бриг.

– Теперь-то ты видишь, что я был прав, – не без злорадности говорил Барк Баркентине. – Неужели ты всё ещё ждёшь этого безумца?

Баркентина не знала, что и делать. Теперь каждое утро к отцу Баркентины подходил Бриг и приносил отцу подарки: блестящие золотые цепочки, звонкие колокольчики и флаги расцвечивания. А ей шептал на ухо.

– Будь умницей, моя крошка! Я вытащу тебя из этого болота на берег. Мы сделаем из тебя красивый ресторан. И ты каждый вечер будешь слушать музыку, радоваться танцам, любоваться праздником жизни! Я продлю твою молодость до шестидесяти, нет, до семидесяти лет!

Но Баркентина молчала. Она ждала. И все знали, кого она ждёт, но молчали. Многие стали смотреть на неё гораздо уважительнее, чем раньше.

Но вот пришла весна. Незаметно ушли льды, на деревьях распустились почки, земля покрылась нежной, зелёной травой и весенними цветами.

Как-то раз подул южный ветер. Он дул всю ночь, и Баркентина не могла уснуть. Она, как будто знала о приближении чего-то. И предчувствие не обмануло её. Как только взошло солнце, на горизонте показались паруса большого, океанского корабля. Он плыл медленно, любуясь берегами. В своих парусах он нёс нежный аромат цветущих пальм, тёплый запах австралийских лесов, знойный жар южных морей.

– Какой прекрасный корабль! – воскликнул Бриг. Вот это судно, вот это я понимаю!

– Ах, ах, – застонали Шаланда, Шлюпка и Шхуна.

– Д-а-а! – пробасил Утюжок.

– Так ведь это же Ботик! – Воскликнула радостно Баркентина. Она первая узнала его. И, конечно же, это был Ботик. Только он вырос, возмужал и стал невероятно красивым.

Он плыл и улыбался. И улыбка эта несла в себе южные, багровые закаты, австралийские, солёные ветры и шум Сиднейского порта. Баркентина выплыла к нему на встречу, подняв сразу все свои флаги. Не те, что дарил ей скрипучий Бриг, а те, которые хранят любящие сердца всю свою жизнь. И дарят только одному кораблю. Она развернулась, и поплыла с ним рядом. И все улыбались им.

Улыбался Корвет. Он только что отремонтировался и готовится к новому плаванию. Улыбался Барк, отец Баркентины. В глубине души теперь он гордился своей дочерью. А Утюжок что-то наигрывал на своих туго натянутых канатах, и мурлыкал под нос песенку.

Улыбалась и Шхуна. Она подплывала ко всем по очереди и шелестела обшкрябанным бушпритом.

– Это я! Я первая его заметила! Бывало, плывём мы с Ботиком по Гавани, А он всё про Шидней, да про Шидней!

– И я, и я! – зашумела Шаланда, – я ему указала путь в Австралию!

Ботик только улыбался и был очень счастлив. Ещё бы! Рядом плыла его Баркентина! Его единственная и долгожданная.

Утреннее солнце окрасило Гавань пурпурно – алым цветом, и даже капли воды на вёслах гребцов сияли золотыми лучами утренней зари. Потом была весёлая свадьба. И подготовка к новому плаванию. Все ждали, когда отчалят от пристани Ботик и Баркентина. Ведь для настоящих кораблей дальний поход – всегда праздник.

И вот он настал! Ботик и Баркентина отчалили от пристани, и пошли по Гавани во всём великолепии своих алых парусов. Их флаги трепетали на ветру. С берега палили пушки, и со всех кораблей раздавалось громкое «Ура!». Это матросы провожали их в свадебное путешествие.

Вдруг всё затихло. Это на середину Гавани вышел Утюжок. Он туго натянул свои канаты-струны, и весёлая музыка понеслась над морем. Утюжок пел песню, что сочинил для них этой ночью.

Песню подхватили матросы на кораблях, грузчики в порту. Пели ялики, яхты, шлюпки. И поднялся такой шум, что слышно было только смех и пение, но не возможно было разобрать слов. И только в конце, когда Утюжок дунул в свой басистый гудок, все затихли, и он пропел последний куплет:

И все подхватили:

Под эту песню, под музыку, под крики, поздравления и прощания, Ботик и Баркентина вышли из Гавани.

Впереди было много дел, и ветер надежд туго дул в их паруса. Они плыли, и вода шумела у борта. Их ждали шторма, ураганы, тайфуны! Но ждало их и синее небо, голубая даль моря, зовущая за горизонт. Туда, где цветут пальмы, туда, где розовые фламинго низко летят над самой водой на фоне закатного солнца. Туда, где живёт загадочная морская душа всех морей и океанов.

Морской орёл

Морской орёл никого не боялся. Он был сильный. Его огромные крылья, верно служили ему много лет. Его зоркие глаза видели всё вокруг на сотни миль. Его острые длинные когти созданы были для того, чтобы ловить гадюк. А было это, не легко. Эти ядовитые змеи заполнили море. И всё меньше рыбы становилось в округе.

Рыбы были безмолвны. И когда гадюка ловила новую жертву, та была бессильна. Ведь у рыбы не было яда. И если бы не Морской Орёл, то наверное, не осталось бы в море не одной рыбёшки.

Но не зря орёл имел зоркий глаз и длинные острые когти. И всякий раз, заметив гадюку, Орёл налетал со стороны солнца, хватал змею когтями, сжимал её так, что она не могла нанести свой ядовитый укус. И с облегчением вздыхали морские обитатели: синебокие дельфины, стремительные кефали, роскошные морские петухи и разноцветные окуни. И даже безмолвные, они выпрыгивали из моря, и улыбались своими человеческими глазами. Петухи распускали под водой свои роскошные плавники – крылья. И это было важно для него. Он знал, что не зря жил.

Гнездо морского Орла было на самой вершине одинокого утёса, выступавшего далеко в море. Утёс был очень высок, и когда наступали длинные шторма, утёс превращался в остров: волны заливали узкий перешеек, соединяющий вершину с береговыми скалами. Но шторма не пугали его. Более того: когда наступала зимняя непогода, он часами мог смотреть на огромные, зеленоватые, с белой пеной волны. И его профиль царил над серыми громадами волн. В такие дни, иногда, к нему прилетал его брат, Гриф-стервятник. И всегда он говорил ему одно и то же.

– Ну что ты смотришь на эти волны?

– Почему улетел ты из наших степей? Зачем ты ловишь этих ядовитых змей, когда столько падали ждёт на бескрайних просторах? Зачем ты рискуешь жизнью? Ведь змея может укусить тебя, и тогда ты…

– Я уже говорил тебе, – спокойно отвечал ему Морской Орёл, – я не могу есть падаль. Не могу красть крохи тухлого мяса, ожидая в очереди, когда насытятся львы и шакалы. Я не шакал. Я сам Орёл Я царь моря!

– Гордец! – клекотал в ответ Гриф, – и глупец! Разве это разумно рисковать жизнью ради гордыни!

– Не в гордыне дело, а в гордости! – говорил спокойно Орёл, – в достоинстве. Я спасаю море от гадов. И может быть это главное. Я спасаю рыб. И сознание что я живу не напрасно, для меня важнее, чем набить свой зоб и брюхо тухлой ворованной требухой, дохлого, безобидного буйвола.

– Все так живут. А ты что же, умнее других? – Шипел Гриф. – Ты гордец и глупец!

– Поди прочь, – говорил обычно без злобы Орёл. – Твоё место среди воронов. Вон сколько вьётся их вокруг падали. Вот с ними ты найдёшь понимание. Хоть и брат ты мне, а всё же мы разные.

– Ну, погоди! – Взмахивая крыльями говорил Гриф. – Попомнишь ты мои слова. Да поздно будет. Ещё приползёшь ты ко мне, за тухленьким мясцом… попомнишь!

Так они и жили. Морской орёл жил среди скал и волн. Ловил кобр и гадюк. Спасал рыб от гибели. А Гриф жил на берегу, в степи, ел свою падаль. И по этому, все перестали звать его Гриф. А стали просто звать его Стервятник.

Шло время. Зимние шторма сменялись зимними оттепелями. Холодный Северный Борей сменялся тёплым южным ветром – Левантом. Но года бывают разные. То печальное лето, было необыкновенно жаркое. И осень была тёплая и сырая. И гадюк становилось всё больше и больше. Много выловил их Орёл в море. Многих рыб спас от верной смерти. Но не заметил он, как, самая хитрая и коварная змея, заползла на сам Орлиный, остров. Заползла она тихо. Ведь была она очень гладкая. И её совсем не было видно среди скал и камней. И когда Орёл улетел на охоту, она беззвучно вползла в гнездо. И притаилась среди веток и пуха. Был вечер. Солнце клонилось к закату. Когда Орёл вернулся, он сел на своё любимое место. И устремил взор на заходящее солнце. Никогда не надоедала ему эта пурпурно-огненная стихия уходящего в облака светила. Тихо сидел он до самой ночи. Когда же стало совсем темно, он услышал тихий шипящий голос.

– Мой милый, мой единственный Орёл! Как я истосковалась по тебе! Как давно я тебя не видела! Не слышала твой любимый голос.

– Кто ты? Я не вижу тебя, – воскликнул Орёл.

– Я твоя Орлица, я вернулась к тебе. – Прошептал из камней нежный голос.

– Моя Орлица давно погибла, – ответил он. – Выйди, покажись, кто ты?

– Я душа её, – ещё нежнее прошептала гадюка. – Я так истосковалась по тебе. Нет во всём свете другого такого Орла. И боги дали мне путь поговорить с тобой, любимый.

– Орёл не мог вымолвить и слова. Он лишь привстал на сильных своих ногах, расправил крылья, и в этот момент гадюка увидела незащищённое крыльями место. Там, где расположено сердце. И метнулась, вонзив в него свои отравленные зубы. Острая боль пронзила Орлиное сердце. Но в темноте он даже не увидел гадюку. Он сложил крылья, и упал на дно своего гнезда. Упал и затих. И казалось, что он умер. Тогда гадюка раскрыла свою ядовитую пасть, чтобы укусить ещё, и ещё раз. Но чёрная тень Грифа мелькнула над гнездом. И гадюка, шипя от упившейся ядовитой злости, уползла в бескрайнее море.

Мир под водой был голубой и солнечный. И множество разноцветных рыб плавали повсюду. Они украшали море своим неповторимым цветом, и разнообразием.

– И это всё моё! – Прошипела под водой гадюка. Теперь моё!

Она шипела и булькала воздушными пузырями. Они медленно подымались вверх, к солнцу. И окружающие рыбы любовались ими. И при этом думали: «Какие красивые воздушные шарики! Как они легки, как они забавны? Как они мило тянутся к солнцу!»

Вот тут-то, гадюка и подплывала сзади. Она хватала за жабры зачарованного окуня, который самозабвенно любовался воздушными пузырьками.

* * *

А у гнезда в это время сидел Гриф. Он приподнял клювом крыло Орла. Оно безжизненно вырвалось, и упало на колючие ветки.

– Говорил же я тебе, – с жалостью в голосе прошептал он. – Говорил! Так ты и погиб, не проживши веку.

– Рано ты оплакиваешь меня, брат. – Прошептал Орёл. – Я жив ещё. И силы мне придаёт именно то, за что ты так ругал меня!

– Что же? – Переспросил гриф.

– А то… На большее у Орла не хватило сил. Он умолк. Только слегка опускалась и подымалась его грудь. Но он не стонал. И Гриф не услышал больше ни слова.

Улетел Гриф. И тогда стали собираться вороны. Чёрные и серые. Самая большая из них, нагло влезла в гнездо. И громко крикнула: «Кар-р-р». И не звука в ответ. Орёл лежал на спине, и крылья его были распростёрты. А гордая голова и клюв склонились набок. И только грудь выдавала дыхание.

– А! Не околел ещё! – Ворона прыгнула на грудь Орлу. И несколько раз клюнула своим чёрным, испачканным падалью клювом. Прямо в то место, где было сердце. Она клевала и клевала, вырывая перья, и они, подхваченные ветром, понеслись в море. Когда ворона насытилась своей властью, она закаркала.

– Кар-р-р. Идите, идите же сюда, птицы-вороны! Давайте заклюём Орла до смерти. И отведаем Орлиного Сердца. Многие из них подошли ближе. Некоторые из них уже открыли было клювы. Но тут они услышали голос.

– Нет! Нет! – Это твёрдо крикнула Белая Ворона. Она была мудрая. И часто её клевали за это. Но и боялись. Ибо то, что говорила Белая Ворона, всегда сбывалось. – Ещё не родилась та ворона, которая отведала бы Орлиного Сердца. И не поплатилась бы за это рано или поздно.

Она с шумными хлопками сорвалась с места. И все вороны, хлопая и шумя крыльями, каркая, поднялись над гнездом Орла. Они вытянулись в длинную, неровную стаю, словно живое, чёрное облако. И потянулись к берегу. Туда, где от львов и леопардов осталось ещё достаточно падали. И без особого труда, по ночам, ещё можно было набить свои желудки ворованным мясом.

Улетели все. Да только не та ворона, что клевала орла в орлиное Сердце.

– Ну уж нет! – Шептала она. – Это гнездо теперь моё! Прочь отсюда, дохлая, глупая птица! Она попыталась клювом вытащить Орла из гнезда. Но ничего у неё не вышло. Тогда она из веток Орлиного гнезда соорудила своё. теперь, вся гадость, какая была в вороньем гнезде, падала на распростёртую орлиную грудь и крылья. Но Орёл, после всего что было, уже почти не слышал, и ничего не видел. Он умирал.

– Хорошо, хорошо, каркала по утрам ворона. Она выбрасывала на Орла очередную порцию грязи, и улетала на кормёжку.

Но Орёл всё ещё был жив. И те перья, что унесены были в море, унесены были не напрасно. Теперь все рыбы знали, что Орёл попал в беду. И каждый раз, когда ворона отправлялась на кормёжку, Морские летучие рыбки подлетали к Орлу, и приносили ему морскую воду. Это была не простая вода. Её поднимали с большой глубины дельфины. Они были мудрые, они знали, что только эта вода спасёт жизнь их защитнику. А змей в море стало так много, что порой казалось, что это уже не море, а грязное змеиное болото.

А летающие рыбки! Они соглашались нести в своих ротиках живую воду, хотя знали, что вернуться с утёса им уже не удастся! И они падали рядом с Орлом, и отдавали ему живую воду вместе со своими жизнями.

И вот однажды утром, Орёл открыл глаза и почувствовал, как сила наполняет его могучие крылья. В это время ворона выбросила на него новую грязь. И взлетела, не заметив, что Орёл оживает. А Орёл увидел вокруг себя эту грязь, и увидел вокруг себя мёртвых летучих рыбок. Их прозрачные крылья тихо шелестели на ветру. Они ни о чём не просили. Они просто лежали рядом. И тогда Орёл всё понял.

Невероятная сила наполнила его крылья. И он ловко, как встарь, перевернулся на свои могучие лапы. С острыми как бритва когтями. Он стряхнул с себя всю грязь, и молнией ринулся в небо. Поздно увидела ворона опасность. Сверху, со стороны солнца, как молния ринулся он на чёрную птицу. Удар был так силён, что только хлопок разнёсся по округе. И тысячи чёрных, и серых вороньих перьев разнеслись над морем. Они тоже были подхвачены ветром, и понеслись в сторону гор, и дальше вниз, в сторону бескрайней равнины. И никто не промолвил во след им, ни единого доброго слова.

«Вор…она…, вор…она» – только слышались с земли чьи-то голоса. А орёл уже парил над самой водой. И видел всё, что творилось в глубине его пучины. Видел множество гадюк, в грязном, заболоченном, почти уже безжизненном море.

Высоко взлетел Орёл. Гулко разнёсся над морем его орлиный клёкот. Услышали этот голос такие же Орлы, и в горах, и на равнине. И вновь собрались в большую орлиную стаю. Они растянулись от горизонта до горизонта. И, расправив свои могучие крылья, они низко полетели над самым морем.

Берёзонька светлая

На солнечной лесной полянке, у небольшого озерца, росла молодая берёзка. У неё был белый, с золотистым отливом ствол и зелёные листочки.

Однажды весной она открыла глаза и сразу засмеялась! И как не засмеяться, когда вокруг всё было так прекрасно, так красиво и радостно. Неподалёку, на полянке, росли белые, крупные ромашки. А среди них голубыми глазками смеялись васильки, радостно звенели колокольчики. И у самого леса пристроился красный мак: он был очень гордый и красный, но тоже улыбался.

А лес! Он был ещё прекраснее! Хотя и лес, и цветы, были точно одно целое, чего нельзя отделить друг от друга.

Неподалёку от берёзки росли два маленьких деревца. Они стояли рядом, близко-близко и всё время о чём-то шептались. Они смотрели друг на друга, и нежное, ласковое шушуканье доносилось до берёзки при каждом дуновении ветра. Они увидели берёзку, услышали её смех. И тоже радостно засмеялись.

– Здравствуй, берёзонька! – сказало деревце, которое было посветлее. Оно ещё теснее прижалось к Буко, и они протянули к Берёзке свои листочки. – Давайте дружить, – сказали они хором.

– Давайте, – радостно ответила Берёзонька и тут же перебросила им свой маленький, золотой листочек, который она очень любила.

– Спасибо, милая Берёзка! – ответили Буко и Буковинка. Они протянули к Берёзоньке свои веточки и дружно зашелестели.

– А можно и мы с вами? – Услышали они голоса со всех сторон. Это были ещё два деревца. А тут подоспело и третье.

– Меня зовут Ясень!

– А меня Осинка!

– А я Плющ! – громко крикнул кустик, который рос у корней берёзки. Он был такой кудрявый, и листья у него были тёмно-зелёные и упругие.

– Ах, какой милый, – подумала Берёзка, и в тот же момент Плющ обвился вокруг её ствола. Ясень и Осинка взяли за веточки Буко и Буковинку, и они закружились в весёлом хороводе.

– Давай расти вместе? – шепнул плющ Берёзке.

– Давай! – с радостью ответила она.

Так и стали они жить, вшестером на солнечной полянке.

С каждым днём они всё выше росли, тянулись к солнышку. Буко и Буковинка как всегда, тесно прижавшись, грели своими нежными веточками друг друга. И все радовались глядя на их счастье. Берёзка почему-то росла быстрее плюща, и к осени её крона была уже так высока, что Плющу не удавалось увидеть её вершину. От обиды и страха, что Берёзка обгонит его ещё больше, он прижимался к ней ещё теснее, оплетал её своими упругими веточками и завязывал туже узлы.

– Не бойся, милый Плющ, я тебя не брошу! – Говорила Берёзка. – Вот только глотну солнышка, синего неба, свежего воздуха, и мы вместе будем расти дальше. Вместе будем протягивать ввысь свои листочки, чтобы согреться и узнать всё, что есть вокруг.

Но Плющ молчал. Ему было обидно, что он та медленно рос. От горечи он ещё глубже пускал свои корешки не только в землю, но и в ствол своей берёзы. Она видела это, но не работала. Она любила его и жалела. Ведь он был родной. Её милый, единственный, часть её самой.

А Ясень и Осинка тоже росли потихоньку. Только почему-то их стволы расходились, чуть заметно, в разные стороны. И чем выше они росли, тем дальше удалялись друг от друга их кроны.

– Ты клонись ближе к осинке, и тогда вы всегда будете вместе, – говорили Ясеню Буко и Буковинка.

– Ну уж нет! Не мужское это дело унижаться, – заявлял он надменно подняв голову.

– Будь женщиной, – говорили они Осине. – Ведь сила твоя в твоей слабости.

– Ну уж нет! – кричала она. – Он рыцарь пусть он первый мне поклонится.

Так они и росли. Один в одну сторону, ближе к Ясеню, а другой ближе к осинам. И, конечно, они выросли за лето меньше других. И даже те Ясени, и те Осины, что росли вокруг, настолько вытянулись вверх, что тень от них закрывала солнышко. И от этого они росли ещё медленнее. Скоро у них стали появляться сухие ветки. Ведь спесь сушит всё живое.

Как-то осенью, когда кончилось бабье лето, и наступили холода и дожди, вдруг подул сильный северный ветер. С каждым часом от дул всё сильнее и сильнее. И, наконец, принёс тяжёлые чёрные тучи.

Кое где, у края леса, ветер сломал несколько деревьев. Ветки от них с треском и шумом пролетали мимо рощицы на поляне. Берёзка не боялась ветра, она ещё крепче пустила свои корни в землю, готовясь к лютой зиме. А Плющ неожиданно перелез на ту сторону, где было меньше ветра. От этого Берёзке стало очень холодно и обидно. Но она промолчала.

Буко так раскачивал ветер, что он всё время тёрся стволом о Буковинку. Из-за больших и густых крон их раскачивало сильнее, чем другие деревья.

– Ах! Мне больно! – плакала Буковинка. – У меня содрана вся кора в том месте, где ты трёшься о мой ствол!

Не могу же я бросить тебя и отойти в сторону, – отвечал ей Буко. – Ветер так силён, что ты можешь сломаться!

И тогда они ещё теснее прижались друг к другу, и несмотря на то, что в нескольких местах кора их была содрана, они терпели и молча, поддерживали друг друга, сопротивляясь холодному, зимнему ветру.

А Ясень и осинка! На них было жалко смотреть.

– Ты меня не поддерживаешь, – кричала на весь лес Осина. – Ты гадкий, слабый, плохой! В тебе нет ничего мужского! Ты вовсе и не дерево!

– А ты, посмотри на себя! – отвечал ей Ясень. Какая ты женщина? Стручок! Мечта короеда! Не желаю с тобой расти! И кричал он это на весь лес, заглушая даже ветер.

И всем деревьям было стыдно, за Ясеня и Осину. Те, кто были благороднее и сильнее, жалели их. А те, кто были мельче и слабее, радовались чужому горю. Мелочь всегда радуется, когда другим плохо.

* * *

Ранней весной по лесу шли юноша и девушка. Они давно не были среди такого чудесного мира деревьев. Глаза их ликовали. И от счастья они почти не говорили, а только обменивались взглядами, иногда счастливо смеялись.

– Смотри! – сказала девушка. Она указала на два дерева, что росли на опушке. Они так близко прижались друг к другу, что в некоторых местах срослись их стволы. Они выросли выше других деревьев и были так сильны, что невозможно было даже чуть шевельнуть или поколебать это братство.

– Любовь, – ответил юноша.

– Да, – она посмотрела на него и тут же отвернулась, точно боясь чего-то.

– Берёзку жалко, – сказала девушка. И он увидел, как Берёзка вся обвитая тугими узлами плюща, с трудом выдерживала его цепкие запутанные ветви.

– Надо помочь ей, – сказал юноша. Он аккуратно расплёл ветви плюща.

– Служи людям, украшай землю, где тебе положено! – сказал человек и положил ветви плюща на землю. – Стелись по земле. Зеленей зимой и сам добывай для себя соки!

А Берёзка, хоть и почувствовала боль, но встрепенулась и точно ожила! Сразу она поняла, что есть ещё вокруг синее небо, белые облака, тёплое ласковое солнышко и цветы! Прекрасные люди! И возможность расти и крепнуть и чувствовать этот прекрасный мир!

– А этим, наверное, не поможешь, – девушка указала на два засохших деревца. – Света им не хватило…

– Может быть и не только света, – ответил юноша и, посмотрев на два сухих ствола, растущих в разные стороны, взял за руку девушку. Они отошли немного и оглянулись.

Грустно торчали в разные стороны Ясень и Осина. Высоко, на фоне синего неба что-то шептали им два сросшихся бука.

А светлая берёзка благодарно прошумела влюблённым своими первыми весенними листочками.

И девушку и юношу, буковую пару и берёзку ждало благодатное лето.

Верто и Лёти

Жили-были два кленовых семечка. Одного звали Верто. А его подружку звали Лёти. Росли они на ветвях столетнего клёна, в городском парке. И было им там привольно и весело. С неба пригревало летнее солнышко. С юга дул тёплый ветерок. Зелёные листочки клёна были мягкие и дарили каждое утро свой нежный кленовый аромат.

Но вот наступила осень. Подули первые холодные ветры с Севера. Стали желтеть листья на всех деревьях. Ещё вчера мягкие, кленовые листочки покрылись жёлтыми и красными пятнышками. И с каждым днём они желтели и краснели всё больше. Они уже не были мягкими и нежными, как летом, а стали сухими и жёсткими.

Когда дул осенний ветер, листья дрожали, а вместе с ними дрожали и кленовые семечки. При этом листья шуршали: сколько вас тут собралось! Скорее слетайте с веток!

Всё меньше оставалось на старом клёне листьев. Они отрывались под порывами ветра и падали на землю. А те, что остались, шуршали всё больше.

– «Пора и нам», – сказал как-то Верто своей подружке.

– «Пора!» – с радостью ответила она.

И впрямь, ей надоело сидеть на дереве среди таких же семечек, и во всём слушаться старого клёна. Да ещё выслушивать шуршание листьев. Хотелось на свободу, туда, где синее небо, где никто не станет поучать на каждом шагу, как надо жить!

И они полетели! Как маленькие вертолётики кружились они на своём единственном крылышке. С юга подул тёплый ветерок. Небо было голубое. И осень показалась им очень даже привлекательной. Они рассекали воздух своими крылышками и весело смеялись! Свобода! Наконец!

Ветер поднял их высоко в небо. С верху им было отлично видно, как прекрасна земля, как великолепен осенний парк в жёлтых, зелёных, красных листьях!

Но вот парк кончился. Начался большой город.

– Где мы сядем? – спросила Лёти, когда внизу замелькали большие дома.

Я ещё не знаю, – ответил Верто. – Нужно найти землю, чтобы там было удобно для нас.

– О! Конечно! – подхватила Лёти. Земля должна быть рыхлая!

– И влажная, – добавил Верто. – Тогда мы быстро вырастем и станем тоже большими деревьями, как наш отец, старый клён.

– Тогда давай сначала осмотрим всё внизу. А уже потом решим, где нам сесть!

– Давай – согласился Верто.

Они поднялись чуть выше и полетели. Город был очень большой. И сколько они ни летели, шум внизу не кончался. Машины шли сплошным потоком, быстро-быстро. Все куда-то спешили, и никто не обращал внимания на два кленовых семечка.

В одном месте они попали в чёрный дым, который шёл из множества высоченных труб. И Верто и Лёти Это не очень понравилось. Да и кому понравится, если тебе нечем дышать!

Когда дым кончился, они увидели чистые, широкие улицы. На них росли деревья. Но посажены они были не так, как в родимом парке, а стройными рядами.

– Давай спустимся и посмотрим, как они живут? – сказала Лёти. Она была рада уже тому, что кончился дым, и улицы были такие широкие и просторные.

Они спустились совсем низко и начали кружиться вокруг деревьев. Но что это! Ветви деревьев были обрезаны почти у самого ствола и только уродливые обрубки торчали в разные стороны.

– Как вы так живёте? – воскликнула Лёти.

– В вас же не осталось ничего живого – ужаснулся Верто. – Вы же не деревья, а жалкие коряги!

– Эх, малыш, малыш… – вздохнуло единственное старое дерево, которое стояло в стороне, и почему-то не было срублено. – Да, наши ветви обрезаны, вы смеётесь над нами! Но знаете ли вы, что у нас внутри, там, в деревянных сердцах? Знаете ли вы, что каждую весну мы вновь заживляем раны, вновь пускаем побеги. И нас вновь обрезают! Разве мы виноваты, что здесь, на городской улице, мы не можем расти вширь и ввысь. Мы будем мешать проводам, домам. Вот так и приходится жить. Но весной, когда мы зазеленеем, мы по-своему красивы. Да и воздух очищаем своими листочками.

– Да что ты с ними разговариваешь! – зашумели молодые деревья, – пусть катятся восвояси! Футы-нуты! Крылья гнуты! Без вас знаем! И солнце, и воздух мы любим не меньше вас! И не наша вина, что каждую весну наши руки обрезают вновь и вновь. Но рано или поздно мы пробьёмся к солнцу! А это потруднее, чем порхать в своё удовольствие.

Верто и Лёти взмыли в небеса и полетели прочь от этих бедных деревьев. Внизу потянулись разноцветные лоскутки огородов, пашни. Затем они перелетели через большое пшеничное поле.

– Посмотри, Верто, – сказала Лёти. – Вон там, видишь, высокие деревья. Полетим туда?

– Летим! – ответил Верто, и они понеслись к сосновому бору, что виднелся вдали.

– Какие красивые деревья! – Обрадовался Верто, когда они подлетели ближе.

– И мы тоже будем такими, когда вырастем! – радостно воскликнула Лёти.

– Давай спросим разрешения, у этой красивой сосны, можно ли нам поселиться в этом бору?

– Как хотите, – ответила сосна. – Места у нас достаточно. Но посмотрите, сколько пеньков там, внизу. Ещё вчера это были красавицы сосны. А сегодня их нет. Где они? Их спилили. Не боитесь?..

Вдруг внизу послышалось жужжание.

– Вот и до меня очередь дошла, – тяжело вздохнула сосна.

Верто и Лёти посмотрели вниз. Люди в блестящих касках, с жужжащими пилами, подошли к стволу. Появился сизый дым, и опилки полетели в разные стороны.

– Милая сосна! – заплакала Лёти. – Как нам тебя жалко…

– Мы уже успели тебя полюбить, ты такая красивая и добрая, – добавил Верто.

– Не плачьте, дети… – сосна старалась не дрожать. – Да и так ли уж это страшно…

Знаете, как называется наша роща! Корабельная! А значит из меня, может быть, сделают мачту. Покрытые лаком реи будут украшать меня! Пеньковые канаты! Белые паруса будут надуваться ветром! И буду я нести над морями и океанами флаг нашей Родины! Я увижу мир, дальние страны, я буду служить людям!

Внизу что-то затрещало, и сосна дрогнула.

– Прощаа-а-й-т-е-е! – И сосна рухнула на землю.

– Ой, Верто, как страшно! – прошептала Лёти. Давай уж лучше улетим. Не хочу я, чтобы из меня делали мачты, это, наверное, больно.

И они взмыли в небо и полетели дальше.

– Посмотри, Лёти вон буковый лес. Может быть, там, нас приютят? Они спустились вниз.

– Ищете место? И вы не боитесь? – сказал могучий Бук.

– А чего же нам бояться? – спросили Верто и Лёти, боязливо прижавшись друг к другу.

– Чего бояться? А разве вы не знаете, что из бука делают мебель!

– А это больно? – спросила Лёти.

– Я не знаю. Судите сами, сначала вас спилят, потом топором срубят ветки. Затем распилят на доски. Эти доски будут строгать, снимать с них стружку. Потом будут делать разные вырезы, выпилы, щели. А уж потом из вас склеят стол или стул. А может быть, гарнитур для дворца – это если повезёт.

– А если не повезёт? – хором вскликнули Верто и Лёти.

– Если не повезёт, будете решёткой для чистки обуви. Тоже необходимая вещь.

– Нет… уж…, лучше мы полетим дальше… Мы хотим жить там, где никто не будет снимать с нас стружку.

– Ну что же… летите… Только знайте – где бы вы ни были, нужно быть полезным и нужным. Тогда везде вам будут рады! А иначе…

– Смотри! Там, вдали, виднеются горы. И лес! – крикнула Лёти, когда буковая роща была позади. – Уж там-то мы найдём себе подходящую полянку! Там никто не помешает.

А как хорошо было внизу! Весь лес стоял в осеннем, благоухающем уборе. Красные клёны, жёлтые осины, коричневатые буки. Зелёные сосны в этом празднике лета тоже были к месту, хотя не изменили своего цвета.

– А вот и поляна! Высоко в горах! Кругом деревья, а вдали море! Уж здесь нам никто не помешает… А какая тут речка! А какая в ней чистая вода!

Тут и остались два кленовых семечка. Они упали в рыхлую, влажную, тёплую землю и быстро стали расти.

На следующий год два стройных деревца шумели своими первыми листочками.

Шло время, деревья росли. Вверху они переплелись кронами, и трудно было отличить одно дерево от другого. А в земле их корни сплелись так, что иной корешок и не знал, чей он.

«Хорошо! – думали деревья. – Никто нам не мешает. И нет нам ни до кого дела! Растём себе в своё удовольствие и ладно!»

* * *

Прошли годы. Верто и Лёти выросли и стали большими. Каждой весной они всё выше протягивали свои зелёные руки к солнышку, а солнышко щедро дарило им своё тепло.

– Как хорошо жить, никому не мешать и жить себе…, жить! – воскликнул как-то утром Верто.

Он ожидал, что Лёти, как всегда, ответит ему ласковым шелестом своих листьев «Да, да, мой милый Верто, как хорошо!» Но Лёти ничего не ответила. Она промолчала, и только несколько жёлтых листочков отделились от её веток и тихо упали на сырую землю.

– Что с тобой? – удивился Верто.

– Ничего…, – чуть слышно прошептала Лёти.

– Ты не рада солнышку? – встревожился он. – Уж не заболела ли ты?

– Да нет же…, просто я думаю…

– О чём?

– О нас… – Лёти повернула все листочки в сторону Верто, но он всё равно ничего не понимал.

– Да что же?.. Что тебя волнует? Мы хороши собой, здоровы, нам никто не мешает расти, земля плодородна, а вокруг так красиво…

– А что дальше? – неожиданно громко прошептала Лёти. – Для чего мы растём? Куда? Зачем?

– Вверх, – торопливо зашелестел Верто. – Чтобы расти… любить друг друга…

– И всё? – Лёти с жалостью посмотрела на него.

А что же ещё?

– Ах, Верто, ты не хочешь меня понять. Нельзя просто расти, чтобы расти. Пить влагу из почвы, чтобы пить, греться на солнышке, чтобы греться.

– Но это же так прекрасно! – Верто ещё долго что-то доказывал, махал ветками, шелестел листвой.

Но с того дня, Лёти всё больше молчала. Верто не хотел, и не мог её понять. И ей было очень жаль его. Но сделать она ничего не могла. И ещё. Она заметила, что с каждым днём становилась всё выше, и выше. А Верто, почему-то, рос очень медленно и неохотно. Она хватала его за ветки, тянула за собой. Но он противился.

И часто, обиженно шелестел сухими листочками. Крона её, в конце концов, ушла далеко ввысь. А веточки их, переплетались всё меньше, и меньше. Но корни! Корни их были по прежнему, тесно переплетены. И оба знали об этом.

Как-то, в конце лета, небо заволокли тёмные, грозовые тучи. Стало темно. Подул сильный ветер. Загремел гром. Дождя ещё не было, но ветер бушевал так, что многие деревья трещали. Те ветви, что были послабее, ломались, и, подхваченные ветром, уносились вслед за листвой. Высоко в горах, был сильный дождь. Верто и Лёти увидели: с каждой минутой воды в реке становилось всё больше и больше. С грохотом нёсся мутный поток. Река вышла из берегов. Она несла в себе всё, что попадалось на пути. Ветки, камни, и большие деревья. И всё это с грохотом билось о стволы деревьев, тех, что росли у реки.

Всё страшнее ревел поток. Всё больше камней, с грохотом бились об огромные валуны и деревья. Некоторые стволы не выдерживали, и с треском падали в поток.

Вода нут же унесла их. Всё больше деревьев, веток, листьев уносила река. Всё больше эта ревущая стихия подступала к корням Верто и Лёти. Некоторые камни выскакивали из общего потока и ударялись об их стволы.

– Пропали мы! – не выдержал первым Верто. – Унесёт нас! Пропадём зазря!

Но Лёти не слушала его. Она смотрела вдаль – туда, где река разделилась на два потока. И между ними, по острову, на котором оказались теперь деревья, бежали люди. Вода отрезала им путь назад. И они бежали сюда, где ширина потока была меньше. Люди очень устали.

Они несли что-то в руках. Они подбежали ближе и сквозь ветер и шум дождя Лёти услышала: «Несите её сюда… под эти два дерева… Они…»

Дальше ничего не было слышно. Но Верто и Лёти отлично видели, как четверо юношей что-то поднесли под их кроны. Это была девушка. Она лежала на носилках и стонала. Пошёл сильный дождь… Вода всё прибывала и прибывала.

«Ну всё, мужики, – Сказал один, тот что шёл последним. – Вику жалко…»

Тот, что шёл первым, поднял голову и посмотрел на крону Лёти. И тихо сказал:

«Если бы этот клён…»

«Фантастика, – сказал тот, что шёл сзади. – Даже если бы был топор, островок затопит раньше, чем мы бы срубили его!»

«Я зубами буду грызть!..» – отчаянно крикнул первый и ударил Лёти кулаком. «А кто приказал всё бросить?».

«Кончай, – тихо сказал тот, что выглядел страшнее всех. – Бери острые камни, долби дерево!»

Все четверо вскочили и вскоре четыре острых камня ударили в основание ствола Лёти…

Ветер раскачивал Лёти всё сильнее… И, казалось, она сама поддавалась на каждый порыв ветра.

– Не качайся, не качайся так сильно, Лёти – умолял Верто.

Но она ничего не отвечала. А только сильнее и сильнее раскачивалась, и вот её корни затрещали и стали взбучиваться из под земли.

«Все от дерева!» – крикнул человек.

Они подняли носилки и отнесли на безопасную сторону.

А Лёти всё раскачивалась.

«…Если бы я верил в чудеса» – прошептал тот, что шёл впереди. Он не успел закончить фразу. Дерево, ещё раз качнувшись к берегу, медленно, с треском, повалилось через ревущий поток и упёрлось кроной в противоположный берег.

Четверо мужчин на мгновение оцепенели. Они не проронили ни слова. Только смотрели на Лёти и молчали. Дальше всё было быстро. Тот, что шёл впереди, положил девушку себе на спину. Её привязали ремнями, и он пошёл по стволу через поток. Вскоре все пятеро были на той стороне. Они положили девушку на носилки и быстро пошли дальше. Вдруг они остановились. Тот, что шёл впереди, быстро вернулся. Он подбежал к дереву и прикоснулся щекой к шершавому, зеленоватому стволу Лёти.

«Спасибо брат…» – сказал он и, чуть помедлив, ушёл по тропе вверх.

Вода всё прибывала. Комья земли, песок – всё это перехлёстывало через ствол Лёти. Вскоре под этим потоком почти ничего не было видно.

* * *

Кончилась гроза. Ушла вода. На том месте, где лежала Лёти, образовалась груда песка и щебня. И дерева почти не было видно.

А корни Верто так подмыла вода, что он завял и высох. А может он высох от тоски по своей возлюбленной Лёти? А может от стыда, что оставил её одну?

Пришла зима. Под снежным покровом все деревья казались одинаковыми. И только весной, в том месте, где лежала Лёти, из-под земли пробились нежные зелёные веточки с серебристым налётом. Как всё живое, они потянулись к солнцу. Они любили тёплый ветер. Они не знали, чьи они дети. Но каждый из них нёс в себе память своей матери. И каждый чувствовал, для чего он родился на свет.

Золотое перо

Если бы меня спросили, где этот лес, где эта избушка, затерявшаяся в самой глуши Крымских гор, я, наверное бы, не ответил. Каждый раз, когда душа начинала куда-то рваться, и всё мне казалось не то, и не так, я брал рюкзак и шел наугад. Туда где была эта загадочная избушка. Туда, где жил этот удивительный старик. И каждый раз, когда уже выбившись из сил, я терял всякую надежду найти этого человека, происходило чудо. Так было и на этот раз.

– Что, милай, опять заблудилси? – Лёгкая рука легла мне на плечо. Я оглянулся и увидел: вот он рядом. Всё те же спокойные, мудрые глаза. Всё та же седая борода. И длинные седые волосы ниспадающие на плечи. И удивительно чистое, ясное лицо. Как будто солнечный свет тихо и легко лился из его глаз. И всё вдруг изменилось – я узнал знакомую тропу, эти высокие густые липы. И избушка мелькнула сквозь деревья. И дымок мирно шёл из трубы. И маленькая лань, уже подросшая с прошлого лета, всё так же доверчиво подошла ко мне. И уткнулась мягкой мордочкой в мою ладошку.

– Хлебца просить…, – улыбнулся старик. – Ну как, не забыл ко мне тропку?

И опять было свежее молоко, и опять мы косили сено. А вечером, после наваристой, охотничьей похлёбки, старик спросил меня:

– Ну что, соколик, где ночуишь? На сеновал, али как?

– Только туды…, – в такт деду ответил я.

Мы лежали в стогу сена и молчали. Под большим тёплым одеялом, что принёс снизу Тимофеич, было уютно. Себе он взял старое, стёганое. Аромат трав пьянил и спать не хотелось. Мы смотрели на звёзды, и Млечный путь, как и в прошлый раз, завораживал меня своей неразгаданной тайной.

– Это великая и трудная дорога белых гусей, – тихо, как бы про себя, сказал Данил Тимофеич.

– Млечный путь? – переспросил я.

– По вашему – Млечный путь, по нашему – Путь белых гусей.

– Это что, – легенда?

– Моить и легенда, а по мне так чистая правда.

– Расскажи…

– Долгая эта история, да и грусная.

– Я дотронулся до его плеча.

– Ладно, слушай. – И он тихо начал свой рассказ…

“Давно это было. Так давно, что не было ещё на земле людей. А жили разные звери, птицы, а также небесные и земные боги. Тогда было очень тепло. День длился долго, а ночь была совсем короткая. Вся земля была покрыта лесами. А в лесах было много озёр. На одном из таких озёр жила большая гусиная стая. Озеро было круглое, и не очень глубокое, и у берегов было покрыто буйной лесной травой. Хорошо жилось там гусиной стае.

Но вот однажды ночью, гуси проснулись от неведомого шума. На соседнем озере, там, где жили лебеди, что-то грохотало, сверкали молнии. Всю ночь не утихал гром. А на утро, над озером, поднялась черная туча. Чем светлее становилось, тем всё дальше относило это огромное, чёрное облако на запад. И, наконец, оно исчезло. И тут гуси увидели: низко над землёй летели две белые птицы. Они, снижаясь, задевали крыльями ветки деревьев и камыши, и, всё ниже и ниже, прижимались к земле. Это были лебеди. Они летели со стороны озера, откуда ночью сверкала молния и гремел гром. И, наконец, почти упали в воду у самой кромки озера.

Большой лебедь был весь в крови. Перья во многих местах были изломаны, и торчали в разные стороны. Он уронил свою гордую голову на песок и затих. А лебёдушка всё плавала вокруг и клювом пыталась выровнять изломанные перья.

На другое утро лебедь уже плыл, гордо неся над водой свою израненную голову. А лебёдушка плыла чуть сзади, и, казалось, они соединены прочной невидимой нитью. Долго ждали они, когда соберутся вокруг них гуси. Но этого не случилось. Только редкие, любопытные, смотрели на них, и говорили между собой: «Надо же, ожил! Смотрите, плавает!»

И тогда лебедь сказал:

– Позовите вашего вожака! Я должен сказать ему что – то очень важное!

– У нас нет вожака, – загалдели со всех сторон гуси. – Мы все сами по себе. Да и зачем он нам? Жизнь такая хорошая.!

Осмотрел лебедь озеро и увидел: гуси плавали все по отдельности, ловили червячков, щипали вкусную травку у берега. Летали для своего удовольствия вокруг озера.

– Ладно, – ответил лебедь. – Позволите ли вы жить нам на вашем озере?

– Живите! Места всем хватит! – ответили гуси.

– А хотите ли вы знать, откуда мы прилетели и о том, что произошло ночью на нашем озере?

– Зачем нам? – Загоготали со всех сторон гуси. – Это ваша печаль! А у нас свои заботы – червячков ловить!

– Что ж, будь по вашему! – ответил лебедь.

С тех пор прошло несколько дней. Лебедь всё время молчал. Он только с тревогой поглядывал в сторону запада, да иногда поднимался на крыло и облетал вокруг озера.

– Странные лебеди! – судачили гуси. – Прилетели вместе, а всё время молчат, как чужие!

Но постепенно гуси привыкли и к этому.

Как – то вечером, когда солнце только скрылось за лесом, тёмно – бардовые тучи заволокли всё небо. Стало темнее обычного. И над озером появились три птицы, похожих на чёрных воронов.

Замахал крыльями лебедь. Заметался вокруг своей лебёдушки.

Все гуси поднялись на крыло. Непонятные звуки вспугнули их. Холодный ветер сорвался невесть откуда, и стал кидать их из стороны в сторону. Злые, яркие молнии ослепили глаза. А в это время три ворона вдруг разом закаркали. Они выбрали самого большого и красивого гуся, и кинулись на него с трёх сторон! Гусь изо всех сил бил крыльями, громкие клики пронеслись над озером. Но никто не пришёл к нему на помощь! Наконец сверкнула молния, и чёрные птицы разом ударили гуся своими острыми клювами!

Гусь застонал по гусиному, но крик его перешёл в страшное воронье карканье! И тут все увидели: гусь превратился в такого же чёрного ворона! И уже четыре чёрные птицы, с карканьем и криком, стали кружить над гусиным озером. Вся стая частями разметалась в разные стороны, кроме одной, самой красивой гусыни. Она искала своего друга, но его уже нигде не было. И тогда четыре чёрные птицы вонзили свои стальные когти в тело молодой гусыни и полетели на запад, громко и победно каркая.

При первых лучах солнца, собрались все гуси на середине озера.

– Прости нас Лебедь, что не хотели мы выслушать тебя! – сказал старый гусь. – Расскажи нам, что за беда пришла к нам с запада… от чёрной ночи?

– Ладно, – ответил Лебедь, чуть помолчав. – Я расскажу вам всё, но обещайте мне во время моего рассказа держаться в стае, и повторять за мной всё, что мы будем делать с лебёдушкой…

– Обещаем! – Ответили гуси.

И тогда Лебедь взмахнул крыльями и стал кружить вокруг озера.

– Слушайте меня, братья мои гуси! – начал свой рассказ Лебедь.

При эти словах поднялась на крыло и лебёдушка. И тоже стала кружить вокруг озера. И взлетели все гуси. И впервые в жизни они поднялись в небо все вместе. И впервые ощутили они себя одной сплочённой стаей.

– Жили мы так же, как и вы, на своём озере за тем тёмным лесом. Так же, как и вы, кормились беззаботно на щедрых отмелях. Каждый жил по себе и сам за себя. Днём нас охранял от всех бед бог солнца Хорс. А ночью, когда наступала власть злой Марены, и супруга её Чернобога, нам помогал Перун, бог молнии и грома. Он спасал нас от огненных стрел страшного, одноглазого Вия – посланника злой подземной богини Марены.

Страшна Марена в своём подземном ледяном дворце. Она властвует над всеми силами зла. Но никто её не видит. Страшен Вий со своим единственным глазом. Мечет он этим глазом свои огненные стрелы. Но ещё страшнее его азырены. Клювы у них стальные, когти острые. А перья их – это стрелы, разящие всякого зверя и птицу. Раньше их было мало.

И редко когда из нашей стаи пропадали птицы. Но с каждым днём их становилось всё больше. И стало им не хватать пищи в подземном их царстве. Стали скудны некогда обильные пиршества Марены и Чернобога. И задумал Чернобог, чтобы всегда на земле была ночь. Ведь ночью легче было его слугам хватать птиц и превращать их в азыренов. Легче ловить зверей, чтобы пожирать их на пиршествах.

И собрал Чернобог на совет своих верных слуг, чёрных азыренов. И Вий стоял с ним рядом. А Марена сидела на ледяном троне, рядом с Чернобогом. И стали они думать, как сделать так, чтобы всегда на земле была власть тьмы.

И сказал тогда Вий.

– О, великий наш повелитель Чернобог! Владыка Ночи и Зла! Посмотри, как велика и обильна земля! Сколько прекрасных зверей и птиц, жирных и вкусных, бегает, ползает, прыгает и летает там, на земле! Но хорошо ли от этого нам, твоим слугам? Взгляни, как мы все исхудали!

– Исхудали! – взвыли хором азырены.

– Ночь коротка, – продолжал Вий, – а день очень длинён! Мы не успеваем насытиться этими вкусными птицами! Не успеваем принести тебе самую лучшую добычу. Бог солнца Хорс освещает небо, и мы должны улетать. Ведь днём нет нашей силы! Но даже ночью, когда я посылаю свои огненные стрелы, нам мешает Перун – Громовник. Он отклоняет мои стрелы от добычи.

– Ах! если бы ночь была всегда! Уж тогда было бы время нам и на добычу! И на пиры в твоём ледяном дворце! И на то, чтобы показать Перуну и Хорсу нашу силу!

И встал тут Чернобог со своего трона! И засверкал синий огонь! И разлетелись во все стороны голубые молнии. И задрожала земля! Даже Вий опустил от страха свой единственный глаз. Так грозен был гнев Чернобога!

– Слишком долго мы терпели Хорса и Перуна! – тихо сказал он.

Но от ужаса задрожали все вокруг. – Летите на лебяжье озеро сегодня ночью. Обратите всех птиц в азыренов. Пусть познают они мою силу! Пусть будут у них у всех смертоносные клювы и чёрные, полные смертоносных стрел крылья! Чёрные беспощадные когти! И когда вы сделаете это, разошлите всех их в разные веси! Пусть каждая тройка приведёт ещё одну чёрную птицу! Обращайте всех: лебедей, гусей, всех, кто обитает под небом. И тогда весь мир будет в нашей власти! А коли в нашей, значит в моей! И тогда поднимутся чернокрылые разом. И затмят они весь свет и Солнце! И тогда наступит на земле наша воля! Спешите! И ничего не бойтесь! Пока птицы не собрались в стаи обращайте их всех в азыренов! Но помните! Если они соберутся в стаи, вам будет трудно в них метить! И убивайте всех непокорных!

И поднялась в небо чёрная стая! В начале их было не так уж и много. Но они напали ночью на лебединую стаю. Вий ослеплял нас молниями! А азырены били ослепших птиц своими клювами! И превращались лебеди в чёрных воронов… К утру всё озеро почернело, словно вымерло. Перун гремел громом, но не мог помочь. Огненные стрелы Вия хоть и не поражали птиц, но ослепляли их. А бог солнца Хорс был не в силах что – либо сделать: сила его царит днём… но не ночью.

– А как же вы спаслись? – воскликнул молодой и сильный гусь. Тот, что был ближе всех к Лебедю, и с восторгом глядел на большого белого брата.

– Я был в эту ночь далеко. В царстве мудрого бога Сварога – покровителя мира. Я хотел узнать у него, как спасти стаю от ночных нападений. Ведь каждую ночь в последнее время у нас пропадали лучшие наши птицы. Он, Сварог, и поведал мне эту страшную правду. Кинулся я назад, к стае, да было уже поздно. Всю ночь летел я, а на утро увидел огромную чёрную тучу. Это были мои бывшие братья и сёстры. А теперь превратились они в чёрную, безликую, тучу! И туча эта спешила укрыться в ледяном дворце Чернобога…

И только трое из чёрных птиц отстали: они волокли за крылья белую лебедицу. Это была Дино – лучшая из молодых ослепительно прекрасных вест стаи. Что было дальше – вы знаете. Нас спасло утро, спас бог наш Хорс. И то, что азыренов было всего только трое.

Лебедь замолчал. А гусиная стая всё кружила и кружила по кругу. И слышен был только лёгкий свист крыльев. Так внимательно слушала стая.

– Сегодня ночью они обратили вашего брата, – продолжал Лебедь. – Унесли Чернобогу самую красивую гусыню. А завтра… они могут всю стаю обратить в чёрных птиц ночи.

– Что же делать? Что делать? – Зашумели со всех сторон гуси.

– Главное вы уже сделали, – ответил Лебедь. – Вы научились летать в стае и кружиться по кругу. И ещё – вы должны избрать вожака. Без вожака и в спокойное время прожить не просто. А теперь… Должен быть кто – то, кто сможет повести вас в бой. Должен быть тот, кто сможет сказать «нет» Чернобогу и Вию, тот, кто не дрогнет перед стрелой азырена!

Тогда гуси сели на гладь озера. Но не долго доносились оттуда их клики. Вскоре один из них, молодой и статный, подлетел к лебедю и сказал.

– Стая решила – быть тебе вожаком в нашем братстве.

– Быть! Быть! – Закричали со всех сторон гуси.

– Но я же лебедь! – Ответил он. – Вы должны избрать своего вожака.

– Стая решила – все мы птицы. Так будь же ты первым. Ты сильнее всех, ты мудрее всех, ты спасёшь нас от ночи! Но чтобы ты был нашим навечно, мы решили дать тебе наше имя. С сего дня, коль ты будешь не против, мы решили назвать тебя Комбо.

– Хорошо, – ответил всем лебедь. – Я с гордостью приму это имя. Но прошу мою новую стаю, впредь не звать меня самым лучшим. А зовите меня просто братом.

– Мы не ошиблись в тебе, брат наш Комбо!

Между тем, солнце клонилось к закату. Светлый Хорс покидал на ночь землю. Комбо и Дино сели на воду. Все птицы собрались на середине озера. Сотни глаз пристально устремились на быстро темнеющее небо…

– Держитесь до утра-а-а-а! – Услышала стая далёкий голос из поднебесья, со стороны запада.

– Это Зарница, – сказал Комбо и указал взглядом туда, где раскинула свои огненные крылья Заря, посланница Хорса, бога Солнца.

В последний раз полыхнула своими крыльями богиня. и погрузилась в тёмные, огненные облака на далёком западе.

…И чёрные тучи заполнили всё небо. Низко плыли они над озером. И не было видно даже Луны – Селены, сестры Хорса. Угасли и звёзды – её верные друзья. И засверкало тут небо! И увидели гуси на западе облако. Всё шире оно расползалось чёрным прахом по серому небу. И услышала стая гул. Это азырены, каркая, приближались к озеру, неся с собой порывистый, холодный, злой ветер. Лютый Позвизд сопровождал чёрную стаю.

– На крыло-о-о-о! – Комбо бросил клич, и сам, взмахнув сильными крыльями, оторвался от воды. Дино, как всегда, поднялась за ним. И вся стая выстроилась в круг над своим родным озером.

– Не смотрите в небо, – крикнул ещё раз Комбо. – Держитесь друг за другом! И тогда Вий не сможет ослепить вас. А азырены не смогут ударить с трёх сторон!

Ярко блеснуло полнеба! Это Вий метнул свою огненную стрелу! Но Перун – Громовник громом своим отклонил её в сторону. Ни один гусь не выпал из стаи…

И кинулись со всех сторон азырены! Они метались и искали себе жертву. Но все гуси плотно неслись друг за другом. Родное озеро помогало им не сбиться с круга. А крыло брата показывало направление полёта.

Злобно каркали азырены. Метал Вий в бессильной злобе свои огненные стрелы! Стонал Чернобог в своём подземном, мрачном дворце. И дрожала земля! И гремело небо! Это била ногами в злом бешенстве Марена! Но всё было напрасно!

Ещё плотнее слётывалась стая. Ещё быстрее несли надёжные крылья! Уже нельзя было даже приблизиться к ним – сами крылья превратились в грозную силу! Азырены только ударялись о них, и с перебитыми хребтами, падали в холодные тёмные воды.

Ещё немного – и посветлело на востоке. Взмахнула крыльями Зарница и её радостный возглас пронёсся над озером.

Точно ветром снесло к западу чёрных. Вий ещё раньше истратил свои стрелы. И унёсся в подземное царство. Молить у злодеев пощады.

Ещё немного – и Хорс сверкнул первыми лучами на востоке. И ожила притихшая Земля! И запели птицы. В озере заплескалась рыба. И стая с победными кликами села на воду. И только тут гуси почувствовали, как они устали.

– Спите, друзья, – сказал Комбо, – днём нам нечего бояться!

И стая заснула чтобы набраться сил к следующей ночи.

* * *

Но не спал Чернобог! Не спала Марена! Азырены ползали у их ног, прося пощады. А Вий, дабы отвести от себя гнев злейшего, бил их огненной плетью.

– Довольно, – сказала, наконец, Марена, когда насытилась зрелищем ползающих у их ног тварей. Только тогда Вий перестал бить их своей плетью.

– Летите на другие озёра, реки, моря, – сказал он, – и обращайте всех птиц в азыренов! И тогда вас будет больше, чем песчинок на дне этого болота! По моему знаку вы все подниметесь в небо! Выпускайте во все стороны свои смертоносные стрелы. И пусть они пронзят тело Хорса. И тогда наступит повсюду ночь! И придёт на Землю зима и холод. И замёрзнет это непокорное болото. И тогда мы возьмём Комбо и всю стаю! И я придумаю ему такую кару, какую ещё не знало небо и бездна! Чтобы впредь всё живое и светлое знало, что ждёт тех, кто пойдёт против чёрных, мрачной ночью царящих бессмертных!

Азырены кинулись вон из ледяного дворца. Они были рады, что Вий не забил их насмерть!

– А ты, Вий, – сказал Чернобог своему верному посланцу, – возьмёшь непокорного Комбо!

– О повелитель зла, – взмолился Вий, – он не дастся живым в наши когти!

– Дастся! – Ответил злейший, – бей его огненными стрелами, пусть азырены кидают свои чёрные перья, пусть он потеряет свои силы! Не безмерна же его удаль! И тогда принеси мне его живого!

– Всё исполню, о злейший из мудрых! О коварнейший из подлейших и мерзких! О отвратительнейший из кровожадных и гадких! – Воскликнул с восторгм Вий.

– Оставь эту лесть, Вий – Проказник, – сказала тогда, чуть смягчившись Марена. – Лети, нас ждут великие, подлейшие, злейшие дела. И прилетай с победой!

– Лечу! О мои повелители!

* * *

Несколько дней и ночей на озере всё было спокойно. Кое кто из гусей даже подумал, что беда миновала их стаю…

Но вдруг, однажды днём, стало меркнуть солнце. И на землю спустились мрачные тучи.

– Что это? – Зашумели со вех сторон гуси.

– Что это? – Воскликнула Дино. – Отчего днём стало так темно, словно ночью?

Вся стая собралась вокруг Комбо и ждала ответа. Но Комбо не знал, отчего помрачнело небо. Не мог он знать всех божественных истин.

– Хорс! где ты? – Прокричал он в тёмное небо.

И тут все увидели – Светлый Хорс пролетел в вышине на своих сияющих крыльях. Он хотел подняться ещё выше, но тут сомкнулась над ним чёрная стая. – Азырены! – Выкрикнул Комбо. Они спускались с большой высоты, и было их так много, что всё небо стало вдруг чёрным.

Бог Солнца сверкнул своими яркими лучами, но в это время все чёрные птицы, с диким шумом пустили свои перья. И они вонзились крылья Светлого Бога. Стало ещё темнее. Светлый Хорс, из последних усилий, пролетел сквозь голодную тучу. А пробившись, полетел ближе к югу. Только там мог найти он спасенье!

И тогда ночь спустилась на землю. Несколько раз махнула своими алыми крыльями Зарница. И гуси услышали её далёкий голос:

– Улетайте на юг! Только там вы найдёте спасенье. У Хрустального дворца Бога Хорса!

– На крыло-о-о! – Крикнул Комбо. На сей раз стая быстро выстроилась в круг и вожак повёл их, и никто не отбился.

Бесновались, бились азырены! Но напрасны были их наскоки! Тысячами ударялись они о крылья стаи. И дико каркая и хрипя, падали в воду. И тогда Вий позвал на помощь своего брата – Позвизда, свирепого повелителя бурь и непогод.

Засвистел, заревел он повсюду! Ледяные потоки ветра стали сбивать гусей с круга. Озеро стало замерзать, а Вий всё чаще метал свои огневые стрелы!

– Нужно лететь на Юг, – прокричал тогда Комбо.

Но гуси не знали, как надо лететь, чтобы азырены не раскололи стаю на части.

– Летите за мной! – Крикнул тогда Комбо и первый вышел из круга.

Как голодные волки кинулись на него азырены. Одни бросились сзади, другие кинулись с боку. Но тут подоспела Дино! И чёрный, что нацелился сзади, погиб от её клюва. А те, что подлетели с боков, пали под ударами её мощных крыльев. Дино подлетела с боку к Комбо, и они полетели рядом. Остальные гуси выстроились двумя стройными вереницами за Комбо и Дино. И стая полетела на Юг.

– Не лети рядом, – сказал тогда Комбо, обратясь к Дино.

– Но почему? – воскликнула Дино.

Ёй приятно было лететь впереди стаи, рядом с Комбо.

– На то есть причина, – сказал только Комбо.

Дино перестроилась и полетела за вожаком стаи.

Ночь пошла на убыль. Чем светлее становилось небо, тем меньше грызли азырены. Отбили они только одного слабого гуся. И тут же растерзали его на части.

Стало светлее, и гуси увидели: далеко на Востоке взмахнула крылами огненно – золотая Заря. Она прилетела намного позже обычного. И все знали почему – Хорс был изранен чёрными стрелами. И не мог светить и греть, как раньше.

И всё же день настал. Азырены, во мраке холодного дня, изредка появлялись и исчезали на западе.

– Долго ли нам лететь? – Воскликнул Комбо, когда Зарница пролетела над ними, освещая всё вокруг своим ало – розовым светом.

– Долго, – ответила богиня. – Впереди у вас большое море и три острова. Чем ближе вы будете у Хорсу, тем ярче будет день. Днём я и Перун – Громовник будем спасать вас от Вия и его посланцев. Но ночью будет ещё темнее, чем раньше. И вам негде будет отдохнуть, кроме острова. Летите прямо на Юг. За морем ваше спасение. Но помните – если вы свернёте с прямого пути, вы не найдёте острова! А среди бурных волн негде будет перевести дух, набраться сил! Летите туда, где ярче всего светит своими лучами Бог Солнце. Помните об этом – только прямо, и только на Солнце!

Улетела Заря, наступил пасмурный, мрачный, холодный день. Комбо летел впереди, и вся стая следовала за ним. Медленно проплывали внизу дремучие леса, широкие реки. И вот вдали показалось бескрайнее море. Холодный ветер гнал серые волны. Теперь гуси летели так низко, что порой солёные брызги долетали до стаи…

– Поднимемся выше, иначе нам трудно будет заметить остров, – сказал Комбо.

Он поднялся выше, под самые серые тучи. И стая поднялась за ним. Вверху было холодно, но брызги уже не долетали до них. И видно было далеко – далеко. К вечеру вдали показался остров.

– Остров! Остров! – обрадовались гуси.

– Да, это остров, – услышали они голос Зарницы. – Но до него ещё очень далеко. Азырены же – близко. Оглянитесь, они уже гонятся за вами!

Все оглянулись назад, и увидели огромное чёрное облако. Оно закрыло всё небо от горизонта до горизонта. Стало так темно, что гуси уже не видели даже море.

– Как же мы найдём остров, Заря! – Воскликнул Комбо. – Ночью мы его не увидим, а Вий ослепит нас своими огненными стрелами!

– Я помогу вам! – Ответила богиня. – На остров я брошу своё Золотое перо. Оно будет светить вам. Смотрите только вперёд.

Богиня взмахнула крыльями, и улетела туда, где впереди чуть виден был остров. Когда она пролетала над землёй, от неё отделилась яркая звезда и упала на остров.

Стало так темно, что не видно было уже ни неба, ни острова, ни облаков. Только сзади догонял страшный каркающий гул, а впереди горела яркая звёздочка, словно родинка на теле бескрайнего моря. Это было золотое перо Зарницы.

– Не оглядывайтесь! – прокричал Комбо. – Он посмотрел назад и увидел множество чёрных азыренов. Они настигали стаю, дико каркая. Впереди стаи летел Вий, на своих огромных перепончатых крыльях!

– Бейте Комбо! – закричал он. Из его глаза блеснула, и с шипением понеслась огненная стрела прямо в Комбо. Но Перун прогремел с высоты громом, и стрела прошла мимо и вонзилась в море.

Азырены бросились разом на стаю… А те, что были посильнее, залетели вперёд, и выпустили свои чёрные стрелы. Как ни гремел Перун – Громовник, многие из этих злых стрел вонзились в крылья Комбо. Но он летел, словно не замечая их. Словно не чувствовал страшной, пронзающей боли!

Азырены метались вокруг стаи, сотнями кидались они на гусей. Но попадая под удары сильных крыльев, беспомощно падали в море. Но всё труднее передвигали крыльями птицы. Всё больше прибывало азыренов!

– Смотрите на Звезду – Родинку! – крикнул Комбо. И гуси увидели – впереди сверкала яркая звёздочка. Она вспыхнула в ночи, и новые силы вошли в их уставшие крылья. Ещё сильнее стали бить они алчных азыренов. И чёрные отпрянув почуяли, что не взять им сильную стаю…

– Вперёд, бейте Комбо! Только Комбо! – завыл на всё небо Вий… И от страха, кинулись все азырены на вожака стаи. Они бились в его грудь, и белый пух разносило ветром вдоль стаи. А крылья всё слабее и слабее рассекали воздух.

– Заря! – крикнула тут Дино, и все увидели – на востоке блеснуло крыло богини.

Азырены вмиг разлетелись. Они скопом все кинулись на запад. И вскоре их уже почти не было видно. Только чуть вдали мелькали перепончатые виевы крылья.

Внизу показался остров. И Комбо пошел к земле. Всё быстрее и быстрее летела вниз стая. И уже пора было замедлить сниженье, чтобы выбрать удобное место… Но Комбо всё летел и летел к низу. И тут Дино увидела, что он не летел, а падал! И всё ближе приближалась земля, всё быстрее падал Комбо…

Его крылья, пронзённые чёрными стрелами, уже не держали его… И тогда Дино, кинулась вперёд что было сил. Она подлетела снизу, а стая со всех сторон окружила Комбо. Так они и Сели на песчаную отмель, едва не переломав свои Крылья.

* * *

Когда Дино вытащила из крыльев Комбо последнюю стрелу, вожак поднял свою гордую голову.

– Отдыхайте, братья, – сказал он, – силы вновь вернулись ко мне!

От радости гуси захлопали крыльями. Но вскоре тихо было на озере. Птицы так устали от ночного сражения, что заснули все до единой.

И лишь Дино не спала… Она вычистила все перья Комбо, и была счастлива от того, что была рядом с ним. Она молчала, но Комбо видел и понимал всё, о чём хотела сказать, но не говорила Дино.

– Почему ты всегда молчишь, когда я рядом с тобой? – Промолвила Дино.

– А разве ты не знаешь? – Комбо с грустью посмотрел на неё.

– Нет! С того самого момента, как ты вырвал меня из когтей азыренов, и когда слились наши взгляды, я только и думаю, что о тебе. А ты всё молчишь. А ведь нас осталось лишь двое от всей лебединой стаи! Значит я не нужна тебе, значит ты не любишь меня!

– Нет, Дино, нет! Я знаю всё! Но я боюсь говорить с тобой по другой причине. – Он посмотрел прямо в глаза Дино, и она увидела там тайну. И ещё она увидела там любовь…

– Комбо! – Вскрикнула она! – Сколько раз я хотела сказать тебе это! И тогда, когда мы впервые победили азыренов, и тогда, когда я летела рядом с тобой впереди стаи. В мыслях я говорила с тобой обо всём, что наболело, советовалась с тобой… Но ты всегда строго глядел на меня, и я не решалась. Но почему, Комбо? Скажи мне правду! Ты же видишь, я не могу жить без тебя! И я не скрываю этого! Неужели ты никогда…

Долго молчал Комбо. Дино встрепенулась, взмахнула крыльями. Она хотела улететь в бескрайнюю ширь неба! Навсегда!

– Постой, Дино! – Комбо задержал её крылом. – Скажи, чего же ты хочешь?

– Всегда лететь с тобой! Лететь рядом! Рассекать крыльями воздух, вести вперёд стаю! И чтобы все знали, что я любимая Комбо! И ещё я хочу, чтобы у нас были маленькие лебедята. И чтобы стая наша не погибла! И чтобы на земле всегда жили гордые и благородные птицы – лебеди нашего озера!

– Эх, Дино, Дино! Знала бы ты, сколько раз я думал об этом! Ещё тогда, когда жива была наша стая! Но теперь…

– Но теперь ещё важнее всё это, Комбо! Ведь нас теперь только двое!

– А знаешь ли ты, что значит быть первым?

– Знаю, Комбо. Знаю!

– А знаешь ли ты, что не будет тебе ни тучных отмелей, ни вкусных червяков, ни тёплого гнезда, до тех пор, пока мы не выведем стаю из тьмы и холода!

– Да чего всё это стоит, по сравнению с твоей любовью, Комбо!

– А понимаешь ли ты, что любя, мы не должны обрекать любимых на гибель?

– Понимаю, Комбо! Но мне лучше умереть рядом с тобой, чем жить среди червяков, слизняков, и улиток! А может, мы долетим до Хустального Дворца светлого Хорса! И тогда мы спасём и себя, но главное – мы спасём обе стаи!

– Будь по твоему! – Сказал Комбо. – Но помни! Пока я не выведу к Солнцу стаю, мы с тобой такие же, как и все! И нет ничего важнее спасения стаи! Понимаешь ли ты, что это значит?

– Да, милый, да! – Дино от счастья захлопала крыльями, и клик её разнёсся по всему озеру. – Это значит, что нет ничего, важнее спасения стаи!

– Даже наша любовь несравнима с этим, – тихо молвил Комбо.

– Даже наша любовь, – ещё тише повторила Дино. И тут она поняла, что всё это значит.

А стая уже проснулась и окружила их со всех сторон.

– Поздравляем! Поздравляем! – Услышали они со вех сторон радостные клики гусей.

– Мы ждали этого, – сказал самый старый и мудрый гусь. – И рады, что вы теперь одно целое. Будьте счастливы!

И тут все увидели, как Заря пролетая над стаей, обронила вниз золотые перья. Они упали на Комбо. И в тот же миг они засверкали золотистым цветом. Богиня пролетела ещё раз, и тот же цвет засиял на крыльях Дино.

– Эти перья пусть будут моим подарком на вашу свадьбу, – сказала богиня, – и пусть они помогут вам всем долететь до светлого царства Бог Солнца.

– В дорогу! В путь! В небо! – этот клич разнёсся по стае. Комбо вылетел из круга. Стая быстро перестроилась и полетела к югу, вслед за Комбо и Дино.

Они летели ко второму острову. Когда потемнело, они увидели – ещё одна звезда упала за горизонт. И они знали – это Зарница бросила ещё одно перо на второй остров.

А Позвизд, бог холодного ветра и бурь, уже летел рядом, в окружении чёрных облаков, и гнал навстречу стае ледяные ветры. Но летела вперёд стая! Золотые перья Комбо и Дино освещали всё вокруг! Редкие азырены решались подлетать близко. А те, что подлетали, вмиг сгорали, и падали вниз от крыльев Комбо и Дино!

И тогда Позвизд дунул что было сил, и отогнал в сторону светлые облака Перуна. Как ни гремел он из далека, стрелы Вия всё ближе и ближе проносились мимо сияющих крыльев Комбо!

И тогда Вий взмахнул изо всех сил своими перепончатыми крыльями, и оказался совсем рядом с Комбо. Стрелы его, одна за другой, понеслись из его огнедышащего глаза! И все они ударили в Комбо! Но не дрогнул вожак! А стрелы все, разнося искры, отлетели по сторонам, и были бессильны. Это золотые перья Зарницы спасали его от верной гибели!

Взревел под землёй Чернобог! От ярости бился он о стены своего Ледяного Дворца. Взвыла волчицей Марена! Море вскипело и взревело волнами! Брызги вновь долетали до стаи. Но всё было напрасно! Ещё быстрее неслась над морем стая! Ещё плотнее слились они в единую силу! Точно было у них на всех одно единое сердце!

Свет блеснул на Востоке. И они увидели совсем близко второй остров.

– Радуйтесь, братья мои и сёстры! – Прокричал старый и мудрый гусь.

Стая снизилась, и, сделав круг, села в удобную затоку, на южной стороне острова. Бог солнца Хорс осветил всё вокруг ласковым, тёплым светом. Спасение было совсем близко. Вся стая кормилась и отдыхала на зелёных отмелях залива.

А Комбо и Дино, поднялись высоко в голубое небо. И оттуда доносились их восторженные лебединые клики!

* * *

Чернобог в этот день долго молчал. Он не метал уже молний. Не сверкал глазами. И от этого молчания стыла кровь в чёрных жилах дрожащих азыренов.

Вий упал на колена к ногам Чернобога.

– О могучий! О мрачнейший из тёмных! Ничего не боится Комбо! Видишь, мы бессильны что либо сделать! Он, похоже, и тебя не боится! Тебя, коварнейшего из чёрных!

И встал тогда Чернобог со своего ледяного трона! И задрожала земля. И зашатались горы.

– Иди к нему один! – Сказал он Вию. – Иди и предложи всё, что он захочет! Пусть он сам улетает к Югу. И пусть забирает свою молодицу!

– Он не пойдёт на это! Для него дороже честь и жизнь его стаи!

– Если не пойдёт, убей его тут же! Не может он быть сильнее злого духа! Сильнее твоего беспощадного глаза!

– Дай мне твоё чёрное солнце! – Взмолился Вий, – и я сожгу его и непокорную мерзкую стаю!

– Нет, – простонал в ответ Чернобог. – В этом солнце вся наша мрачная сила! Если вырвут твой глаз, и сгорит на земле моё чёрное солнце, навсегда потеряем мы власть над Землёю! Навсегда уйдём мы в подземное царство! Лети, и любой ценой растерзай непокорного Комбо!

* * *

День ещё не клонился к закату. Стая мирно спала на тихих водах залива. В это время Зарница блеснула высоко в небе своими золотыми крылами. И осветила своим розоватым светом полуденные облака.

– Что это? – удивилась Дино.

– Не знаю, – ответил Комбо.

– Это я, Зарница, – Услышали они голос богини. – Лети сюда, Комбо.

– Береги стаю, – крикнул Комбо, и взлетел в розоватое, высокое небо.

Никто не слышал, о чём говорила богиня с Комбо.

Когда он спустился с небес, стая уже проснулась.

– Сегодня ночью последний наш перелёт, – сказал негромко Комбо, – это будет самая трудная ночь. Чернобоог не смирится с потерей нашей сильной, не сдавшейся стаи. Если я покину ночью место вожака, пусть летит впереди Дино!

– Но почему, почему? – Зашумели со всех сторон гуси. – Почему ты покинешь ночью стаю?

– Я не могу сказать вам этого, – тихо ответил Комбо. – Но может это сегодня будет нужно.

Помните главное: если во мраке ночи вы потеряете стаю, если не будете знать, где верная дорога, летите на звезду Зарницу, как делали мы в прошлые ночи. В путь! И не забывайте – путеводная наша звезда – золотая Родинка – Зарница!

Комбо задержался на мгновение возле Дино. И ничего не сказав взмыл в золотисто – пурпурное предвечернее небо.

Стая ещё плотнее, ещё быстрее неслась над ночною волною. Море было спокойно.

И Комбо решил лететь низко, чтобы чёрные стрелоносцы не смогли подлететь к стае снизу. И чтобы в тесноте они мешали друг другу.

Ничего не сказала в этот вечер Зарница. Только долго парила в небе, точно с кем то печально прощалась. Она широко раскинула свои крылья. И, казалось, хотела в полёте защитить собою гордую стаю.

Но пришло вновь холодное время. Потемнело бескрайнее море. За волнами исчезла Зарница.

– Помнишь ли ты своё слово, – спросил Комбо у Дино, когда гул погони стал отчётливо слышен.

– Помню всё, – ответила Дино. – Ничего нет на свете важнее, чем спасение вверенной стаи!

Тут услышала стая грохот. Это Вий отделился от чёрных, догоняющих стаю страшилищ, и приблизился сверху к Комбо…

– Не спеши, – прошептал он от туда, – есть у нас разговор, если хочешь сохранить себе жизнь и свободу. И свободу твоей лебедице!

– Говори, – отвечал ему Комбо, – не держу я секретов от стаи.

– Ну так слушай послание свыше! Чернобога последнее слово! – Закричал страшный Вий в озлобленьи. – Чёрный Бог вам дарует свободу. Вам двоим из трусливой сей стаи. Лишь тебе и твоей мерзкой Дино. Улетайте себе восвояси. Не нужны вы великому Духу! Только стаю свою нам оставьте. Что за прок тебе в этих гусынях! В отвратительных. жирных, и глупых!

Ничего не успела стая! Только Комбо стрелою взметнулся, и вонзился клювом в глазище перепуганной, алчущей твари.

Завопил чёрный Вий волчьим воем! Застонал недобитым драконом!

– Уводи, уводи же ты стаю,! – Только крикнуть успел белый лебедь.

Закричали, закаркари твари. В озлоблении кинулись к Комбо. Но он видел, уходила стая, впереди всех летела Дино!

С ещё большей силой он ворвался в середину клокочущей тучи! Разлетелись вокруг стрелоносцы. Как осколки чернеющей тучи… Вий, ослепший, в пространство взмолился:

– Чернобог, повелитель Вселенной! Отомсти за меня этой птице! Уничтожь ненавистную стаю! И тебя уж они не боятся!

Застонало, закипело море. Засвистели, заохали ветры… Чернобог словно с цепи сорвался! Из подземного царства, сквозь море, весь шипя, и горя появился. А в руке он держал своё сердце. Это страшное, чёрное солнце! Обо всём забыл он от злости!

– Погибай же проклятая стая! – Крикнул он и разжал свою лапу!

Полетело оно прямо к Комбо.

Задрожали, шарахнулись твари… Отлетели скорее от стаи. Они знали о дьявольской силе, заключённой в чернобоговом сердце.

Отделились от стаи гуси. Самых смелых десяток рванулся. Выручать они хотели Комбо! И не знали, что это напрасно!

Только Дино со стоном летела, впереди улетающей стаи. И, казалось, что стон этот может, заслонить от гибели Комбо…

Только лишь подлетели гуси, только Комбо взмахнул крылами, подлетело к ним Чёрное Солнце. И сверкнуло огромною вспышкой! Ослепило на миг всех, кто видел.

В миг в ворон превратились все твари. Вий – слепец под землю провалился! Чернобог со стоном в море канул! Ясный день повсюду воцарился.

Возвратилась гусиная стая. Всё искали они Комбо и собратьев.

Никого не нашли в небе птицы.

Только перья в поднебесьи кружились. И сносил их ветер на остров.

И тогда поняла всё Дино. Поднялась она выше стаи. И упала на песчаный берег. На то место, куда падали перья! Подхватил ветер перья Дино… И смешались они с остальными. С золотыми, от Комбо и Дино, и стальными, от смелого деятка!

И взлетел тут в небо Бог Солнце. И Зарница крылами взмахнула.

– Не погибнет память о Комбо, – тихо молвило Светлое Солнце.

– Не забудут на земле и Дино! – так же тихо добавила Зорька.

Улетели они, а перья, разлетелись по всей земле широкой. Там, где падали перья от Комбо, там рождались светлые люди. Те, что жизнь за народ отдавали. Светлоокие Витязи – Боги.

Там, где падали перья от Дино, там рождались на свет молодые, с ясным взглядом девушки, жёны. Те, что с детства свою знают долю: вдохновлять на подвиги мужа. И вести за собой его к свету!

Ну, а пух разлетелся по свету… высоко он поднялся к звёздам. И зовут его люди – дорога, Млечный Путь, путь Комбо и Дино.

Только многие люди забыли, что они рождены от тех перьев. Золотых, от Комбо и Дино, и стальных, от смелого десятка! И когда лишь сбывается счастье, когда люди друг друга находят, лишь тогда предчувствуют тайну. И сияют загадочным светом!»

* * *

…Когда кончается июньское полнолуние. И луна превращается в узенький серп на горизонте, звёзды сияют, как тысячи алмазов на бескрайнем июльском небе.

Они загадочно мерцают и кажется, что весь мир состоит из этого бесконечного, чёрного неба, и этих далёких алмазных звёзд.

Мы смотрели на звёзды, и Млечный путь, как всегда, нёс свою тайну из бесконечного прошлого, в неведомое будущее. И мне ясно увиделось, что в начале его, чуть впереди других звёздочек, видны две крупные звезды. И я понял – это летят они: Комбо – Золотое перо и его верная Дино. Летят рядом. Крыло в крыло.

Розовый пион – алый пион

Жили – были два брата, два цветка. Лепестки у них были алые, а листочки тёмно зелёные. И очень – очень нежные. В давние, давние времена, когда на Земле ещё всюду было тепло, они росли рядом, на солнечных лужайках. И каждой весной дарили Земле свою красоту, а небу – удивительную свою благодарность. И благодарность эта – неповторимый, нежный аромат. И в те давние времена люди уже знали: хоть и нет у этих цветков – братьев сердца, а всё же они людям родственны. Ибо не могут бессердечные существа дарить столь нежный аромат и так радовать человека. И уже тогда люди чувствовали: есть в жизни нечто, чего не видно человеческим глазом, но оно есть. И это «нечто» важнее всего на свете.

Человек не знал, что это такое. Но когда он глядел на цветы, в душе рождалось тёплое свечение, непередаваемое словами. Так и жили на Земле люди и цветы, поддерживая друг друга в самых светлых своих догадках и мечтах.

Но вдруг что – то изменилось в далёкой Вселенной. И на земле вдруг стало холодно. Всё чаще и чаще дули ледяные ветры. Всё темнее и темнее становились тучи. И каждая зима приносила всё больше и больше снега. А мороз стал так силён, что огромные ледяные горы стали расти на Севере. Всё ближе и ближе они приближались к той солнечной полянке, где росли два брата – цветка. Всё холоднее и холоднее становились зимы, всё глубже и глубже промерзала земля. И корни, те самые, родные корни, что питают всё живое, с трудом выдерживали ледяную стужу. Вот тогда – то и обратился младший брат – Пион, к старшему: – Брат мой Пион, я больше не могу терпеть этот холод. Посмотри на эти ледяные горы. Ещё недавно они сверкали на далёком горизонте своими вершинами. А сегодня они уже рядом. Посмотри, как они высоки, как тяжелы и необъятны! Каким холодом веет от них! Может так статься, что вскоре они доползут и до нас! Посмотри, как безжалостно они срезают холмы и леса. А что для них мы – маленькие цветы! Нам надо спасаться!

– Друг мой Пион! – ответил ему старший брат, – всё что ты сказал – чистая правда! И ледяные ветры, и стужа, и мороз просто невыносимы! И если эти ледяные горы приблизятся ещё ближе, то нам не выстоять! Уж лучше пусть эти потоки воды, те что текут из под голубых льдов, размоют наши корни, и тогда мы унесёмся на юг, туда, куда несут свои воды эти студёные реки! Но взгляни, вот уже целое лето горы эти так и стоят на месте. Может быть уже исчерпала вселенская стужа свои силы. Может быть наш спаситель – Солнце стало сильнее стужи. Может мы устоим на нашей солнечной лужайке? Как же мы покинем её? Это же наша Родина!

– Родина! Родина! Лужайка! – Где она была зимой, когда отмерзали наши корни? Когда ледяные ветры клонили нас к самой земле? Да и что это такое – Родина? Или не везде есть земля для корней? Или не всюду есть влага? А есть места, где и солнце теплее, и земля мягче! Вот там и Родина! Ну давай переползём хотя бы вон в тот лесок, что раскинулся в овраге? Уж там – то от деревьев будет нам теплее. Да и от снега и ветров больше защиты!

– Прости брат Пион! – отвечал ему старший брат, – я люблю тебя больше всего на свете. Но есть во мне нечто, что держит меня на нашей Солнечной полянке. И не могу я никак её покинуть.

– Ну что это за «нечто»? – Злился младший Пион, – что за тайна такая, что не даёт тебе быть разумным? Что в этой степи хорошего? И кому это всё надо?

– Да я и сам точно не знаю, – отвечал ему брат, – а только чувствую, что если переберусь я в эту рощу, в этот овраг, то перестану я быть самим собою. И нечто главное уйдёт из моей сути!

Ничего не ответил ему брат Пион. А только мало – помалу, а перебрался он в тёплый, глухой овраг, в тенистую Рощу.

Шли годы. Студёные зимы сменились туманными вёснами. А прохладные лета долго были ещё прохладными. И всё же не бесконечны были силы холода и мрака. Не мало прошло лет. А всё же отступили ледяные горы! И всё дальше за горизонтом, они сверкали от лета к лету. И, наконец, их сверкающие, ледяные вершины вовсе исчезли из виду.

И стало вновь тепло. Вновь буйно зацвела степь. А у Пиона – старшего брата появилось множество пушистых отростков – деток. С такими же алыми лепестками, и с таким же неповторимым, загадочным ароматом. И весь склон у предгорья вскоре покрылся алым цветом.

Выдержали лютую стужу и люди. И так же каждой весною они любуются красными от пионов холмами. И вдыхают неповторимый аромат весны. И рождается тут в их сердцах догадка-уверенность в том, что существует в этой жизни «нечто», что живёт в этих цветах. И это «Нечто» неизмеримо важнее всего на свете.

А пион, тот, что переселился в лесную чащу, потерял даже свой алый цвет. И стал он бледно – розовым. И не осталось в нём былого аромата. Может быть оттого, что каждой весной, грустит он о своей солнечной полянке. И тоскует по покинутому своему старшему брату.

Маленький кораблик

Жил был маленький кораблик. Мачты у него были сосновые, паруса алые, а флажки – голубые. Плавал он в прозрачном ручейке. И боялся ещё плавать дальше – там была глубокая река, и даже квакали лягушки.

Шло время. Кораблик рос, рос, и в один прекрасный день, вдруг стал большим, юным кораблём. В ручейке ему стало тесно. И он медленно стал подплывать к полноводной реке. Однажды, ранним утром мимо пролетали ласточки. Они увидели кораблик, и стали кружиться вокруг него.

– Ах, какие стройные мачты, – пропела одна ласточка.

– Ах, какие удобные блестящие реи и тугие канаты. – ответила другая. – Как удобно на них должно быть сидеть.

Они ещё немножко полетали вокруг, и вдруг одна ласточка подлетела поближе, и пропела своим нежным голоском:

– Кораблик – кораблик, можно отдохнуть на твоих реях и канатах? Мы так устали! Мы летим из далёкой Африки!

От неожиданности, Кораблик не знал что и ответить. Он был очень рад, что ласточки заметили его. И очень боялся, что он такой неуклюжий. А ласточки такие изящные и красивые.

Наконец, он пришёл в себя. В знак согласия, Кораблик ещё туже натянул канаты. Весело щебеча, ласточки устроились на реях. А некоторые даже примостились на верёвочных лестницах – так их было много.

– А что такое Африка, – робко прошептал кораблик, когда ласточки чуть утихли.

– Ах! – Прощебетала ласточка. Она была красивая, глаза её светились загадочно и удивительно. – Африка – это прекрасная страна! Там всегда тепло, и море цвета нежной лазури. Там ласковый ветер дует с Севера, когда жарко. И тёплый ветер дует с Юга, когда прохладно. Там столько красивых зверей и птиц. Там живут гордые жирафы, добрые бегемоты, резвые, полосатые зебры. В лесах летают красные и жёлтые попугаи. А в дали там пробивается сквозь облака сияющая снежная вершина. Это гора Килиманджаро. Африка – это наша вторая родина.

– А как же наша речка! Разве это не родина? – Удивился кораблик.

– Конечно, родина. И речка и этот ручей, И эта поляна, и эта берёзовая роща – защебетали ласточки.

– Поэтому мы и перелетели океан, – сказала задумчиво Старшая Ласточка. Она сидела выше всех, на самом топе мачты.

– Ах, тебе этого не понять, Кораблик! – Сказала она. – Что такое любовь к родине, и любовь к Африке! Что это за сила, несущая нас через шторма и океаны, к северу.

– В путь! Милые подружки! – Неожиданно воскликнула старшая ласточка, и все дружно вспорхнули, и полетели далеко в голубое небо.

– Спасибо, маленький Кораблик, – услышал он из поднебесья голос, – подрастай скорее… – это был голос той первой, самой красивой ласточки, с загадочными и удивительными глазами.

Как только стайка ласточек улетела, Кораблику сразу стало скучно и одиноко. И он никак не мог забыть глаза той ласточки, что светились таким удивительным светом. Теперь многое изменилось в его жизни. И как только вставало ласковое солнышко, Кораблик знал, что оно светит из далёкой и загадочной Африки. Из той прекрасной страны, где столько удивительных птиц и зверей! И где есть гора Килиманджаро.

Кораблик сам не заметил, как его паруса всё больше стали надуваться ветром, и он всё плыл и плыл по реке. Туда где светило солнце, где была загадочная Африка.

Как-то однажды, ярким солнечным утром, плыл Кораблик вдоль берега, и песенку пел. А вокруг было так хорошо: С юга дул тёплый ласковый ветер, а на берегу цвели прекрасные цветы. Золотистая солнечная ромашка, голубые колокольчики, алые маки. А на поверхности воды лилии распустили свои нежные, розовые лепестки. И столько росинок было на каждом листочке! Казалось, что это не росинки, а маленькие солнышки. А в небе птички пели свои разнообразные песенки. Они щебетали, свистели, заливались трелями. И так стало Кораблику хорошо, что он забыл обо всём на свете.

Вдруг на большом листе кувшинки что-то квакнуло.

– Ква-ква-квараблик!

И множество лягушек прыгнуло в воду. Они испугались маленького Кораблика. А он был совсем не страшный. И даже очень симпатичный. Это и заметила одна лягушка. Она сидела и внимательно смотрела на него. Когда он подплыл поближе, она проквакала:

– Квараблик! Куда ты плывёшь?

– В далёкую Африку, – ответил Кораблик. Сказал, и сам удивился своему ответу. Он даже не знал точно, где была Африка.

– Возьми меня с собой! – Лягушка прыгнула в воду. И через минуту была уже не палубе нашего Кораблика.

– Ты тоже хочешь в Африку? – Обрадовался он.

– Хочу! – Сказала Лягушка. Мне так надоело наше болото! Сидишь одна в этой тине и ловишь мошек. Тоска… А ты такой красивый, что у тебя есть?

– У меня? – Задумался кораблик. – У меня есть высокие мачты, алые паруса, и мечта… Я хочу побывать в далёкой Африке, разве этого мало?

– Там видно будет! Всё-таки лучше, чем сидеть в болоте.

Они засмеялись. Лягушка забралась в рубку, и деловито высунула свою мордочку из окошка.

– Вперёд! – Крикнула она голосом капитана. Кораблик распустил все паруса. И они поплыли к устью реки.

На море шумели волны. В небе появились тучки. Но Кораблик не испугался. Он с радостью переваливался с волны на волну. Рассекая пенистые гребни. И с каждой новой волной ему хотелось рассечь ещё, ещё, и ещё одну! И ветер свистел в снастях. А Кораблик только радовался. Ветер был попутный. И паруса, полные и тугие, несли их прямо туда, где в полдень сверкало южное солнце.

– Ох, как надоели эти волны… – Проквакала лягушка откуда-то изнутри Кораблика, даже не высовываясь наружу.

– Потерпи, потерпи милая Лягушечка! – Ответил ей Кораблик. Ты разве забыла, мы плывём к нашей мечте, туда где…

– …где хрюкают бегемоты, и щёлкают зубами ква-ква-квакадилы. – Недовольно огрызнулась лягушка – старая песня! Слышали! Где обещанные болота? Где мошки? Где моя молодость?!

Лягушка расплакалась, и кораблику стало очень грустно. Паруса его обвисли, канаты ослабли. А реи стали биться друг о друга.

– Плыви к ближайшему берегу, и точка! – Услышал Кораблик откуда-то из трюма. – Не мешай мне спать, если уж плывёшь по ночам! Не трещи реями! Не скрепи канатами. Не шурши своими рыжими парусами, жалкая калоша!

С тех пор Кораблик уже не говорил с лягушкой об Африке. Он только плыл и плыл днём и ночью. Море закончилось, и они плыли уже по Океану.

Волны были огромные, а ветер был злой и холодный. Мрачные дождевые тучи затянули всё небо. Пошёл дождь, и все паруса намокли. А утром ударил сильный мороз. Весь Кораблик покрылся слоем льда: и мачты, и реи, и паруса, и канаты. Ветер дул ещё сильнее. Он свистел со всех сторон. Паруса трещали, хлопали и бились о ледяные канаты. Кораблик пробовал сам спустить паруса, но не мог. Замёрз главный узел, и паруса не спускались. И вот один самый верхний парус сорвало ветром.

– Лягушка, Лягушечка, – взмолился кораблик. – Облей мой главный узел тёплой водой, иначе мы никогда не доплывём до Аф… – Тут Кораблик осёкся.

– Ладно уж, – проквакала лягушка. – Оболью, чего уж там. Она взяла чайник, и облила главный узел холодной водой. Узел развязался, и Кораблик спустил паруса.

– Спасибо тебе, Лягушечка! – Благодарно прошептал Кораблик.

– От спасибо не забулькает! – Ответила лягушка. – Если не привезёшь меня в ближайшее болото, так и знай – Больше помощи не жди. Она опять исчезла в трюме. И кораблик чувствовал, как она конопатила щели. И за это он был благодарен лягушке. А ветер всё дул и дул. И к счастью он был попутный. Вдруг кораблик услышал чей-то писк. Или щебет. И он был так знаком ему.

– Подожди, не спеши, Маленький, Кораблик. Это я, Ласточка, я замерзаю…

Кораблик замедлил ход, и увидел: это было Ласточка. Та самая ласточка с удивительными глазами. Только теперь она была мокрая, и глаз её не было видно из-за ворсинок белого инея. Она подлетела к Кораблику, и упала на палубу.

– Это ласточка! – Сказал кораблик лягушке. Вижу, что не корова, – лягушка взяла ласточкино крыло.

– Дохлая, – сказала она.

– Нет, – прошептал Кораблик. – Занеси её в трюм, отогрей. Это она пела мне песни об Африке.

– Ладно уж. – Лягушка внесла Ласточку в трюм. И, высунувшись в окошко, крикнула:

– К берегу! Утром шторм утих. Подул тёплый ветер. Пригрело ласковое солнышко, и весь лёд растаял. С приходом тепла ожила и ласточка. Но она всё время молчала. Вдали показался берег. Вскоре они уже плыли в устье большой реки. Ещё издалека они слышали шуршанье камыша, и кваканье лягушек.

– Уррррр-ааа! Ква-ква-квакое болото! Закричала лягушка, когда они подплыли к берегу. – Ква-кие мошки! Ква-кие лягушки! Ква-кая ква-квасота! Она прыгнула за борт, и исчезла среди лилий, кувшинок и камышей. Кораблик долго ждал, но лягушка так и не вернулась. Он медленно выплывал по реке назад в океан. И вдруг из ближайших камышей он услышал:

– А он мне всё Аф… да Аф…, а я ему – гав, гав! – Взрыв кваканья и смеха донёсся из камышей.

И тут он услышал голос ласточки:

– Не огорчайся, кораблик, – прощебетала она, и немного промолчав, добавила, – я тоже потеряла всех своих подруг, и даже не могу теперь летать как прежде.

– Она беспомощно поахала крыльями. – Вот видишь?

– А где же все твои ласточки, – тихо спросил Кораблик.

– Страшно вспомнить… – Ласточка долго-долго молчала, и наконец сказала:

– Сначала была большая железная птица, а потом ядовитое облако. Из всех ласточек я одна уцелела.

Они долго плыли, не проронив ни слова. И опять дул попутный ветер. Стало теплее. С каждым днём солнышко поднималось всё выше и выше. И вот наконец наступил долгожданный момент: они увидели вдали зелёные холмы, покрытые лесом.

– Африка! – Прощебетала Ласточка.

Она задрожала всем тельцем. И крылышки, слабые и усталые, наконец расправились. И она взлетела. Ласточка сделала круг над кораблём, и села на рею.

– Вон, видишь вдали – она показала Кораблику на берег.

Там, по зелёным лугам, среди густых деревьев саванны, проплывали гордые жирафы. В густых лесах Порхали красно-жёлтые попугаи. А вдали, Сверкала высокая гора Килиманджаро.

– Скорее, скорее, – прощебетала окрепшая ласточка. – Плывём скорее к берегу. Там нас ждёт долгожданная Африка!

Ложечка счастья

Валюша была хорошая девочка. Ей было уже семь лет. И она жила вдвоём с бабушкой. Так вышло, что её мама жила далеко – далеко, в чужой, далёкой стране. И девочка почти не знала свою маму. От мамы изредка приходили письма. И хотя Валюше было только семь лет, бабушка уже выучила её читать и писать. И Валюша сама читала мамины письма. Их было не так уж и много – всего только три. И в письмах мама писала про погоду, про море и про красивые дома в этой далёкой стране.

Часто, когда девочка оставалась одна, она брала мамины письма, садилась у окошка на стульчик, и читала эти три мамины письма. Это она всегда делала тайно, чтобы никто – никто её не видел. И почти всегда слезинки сами собой катились по её большим и пушистым ресницам. Отчего так получалось? Она и сама не знала. Так шло время… Прошло лето, пролетела, прошуршала листьями осень.

А зимой, на Новый год, случилось счастье. Правда что такое счастье Валюша ещё не знала – мама не писала об этом в своих письмах. И всё же для девочки это было настоящее, большое счастье: мама, к Рождеству, прислала Валюше красивую при – красивую белую шубку. Она была сделана из мягкого и пушистого меха, и изредка мех украшали золотистые звёзды. Такой шубки не было ни у кого в первом «А» классе. И многие девочки очень завидовали Валюше. А учительница Александра Афанасиевна всегда брала эту шубку, и закрывала в учительской. «Целее будет…» – говорила она.

Всё это было зимой. Но прошла и зима. Прошумела вешними потоками весна. И наступило, наконец, долгожданное лето. Валюша очень любила начало лета. И не только потому, что в июне был день её рождения. Но, главное, потому, что множество цветов расцветало повсюду. А их она любила больше всего на свете. Она их так крепко любила, что порой, целые часы просиживала в саду. Она любовалась алыми розами, белыми лилиями, скромными ромашками. И в такие минуты девочка всегда задавала себе вопрос: если цветок тоже живой, то где же спрятано его сердечко? Раз цветок так любит солнышко, и тянется к нему всеми лепестками, значит у него есть где то сердечко? Ведь бабушка говорила, что без сердечка, никто, никого, не может полюбить. Но раз цветок любит солнышко, любит росу на своих лепестках, любит тёплый южный ветер, значит у него есть сердечко. И спрятано оно далеко – далеко, где – то среди загадочных пестиков и тычинок. И это сердечко и есть любовь…

Так думала, так спрашивала сама у себя девочка. Это и не удивительно: спросить – то чаще всего было не у кого. Мама была слишком далеко. Она никогда не писала ничего о любви и счастье. А бабушка почти всегда была на работе… На далёком свекольном поле, где она работала очень тяжело, и часто приходила домой уже ночью.

День рождения Валюши был в начале лета. И бабушка всегда очень старательно готовилась к этому празднику… Она готовила вкусное угощение, и все соседские дети приходили с подарками… Может быть это и было маленькое Валюшино счастье.

В это лето, день её рождения был тоже очень весёлый и очень вкусный праздник!

Но кроме этого, он был ещё и удивительный. Дело в том, что на улице, где жила Валюша, появилась новая девочка. И появилась она при загадочных, странных обстоятельствах…

А дело было так: в начале мая, начальник таможни, толстый и очень богатый дядька, праздновал какой то свой праздник… На соседней улице, всю ночь гремели петарды, взлетали разноцветные ракеты, а в полночь, в тёмное, звёздное небо, взвились десятки ярких китайских фонариков.

И странное дело: все фонарики поднялись высоко в полуночное небо, и полетели с юга на север… И только один фонарик…

– Посмотри, как удивительно, – сказала тогда Валюше Надя, её лучшая подружка, – посмотри, все фонарики летят на Север, а этот, малюсенький, летит почему то на Юг… и цвет у него какой то не обычный… словно золотисто – малиновый!

Девочки следили за фонариком, а он опускался всё ниже и ниже, туда, где кончалась деревня, и росли дремучие сосны… Там, на самом краю, стояла старая – при старая избушка. Домик этот был пустой, там давно уже никто не жил. Его окна и двери были заколочены досками крест накрест. Все знали, что его хозяева уехали за границу.

Все почему то боялись этого дома. Может быть от того, что он был почти в лесу, и ветви от древних сосен почти вросли в окна этой избушки…

И надо же так случиться, что именно к этой избушке и полетел золотисто малиновый фонарик… Это первая заметила Надя…

– Как удивительно, – всплеснула руками девочка. – Летит против ветра.

Но в этот момент множество ракет взвились в небо, всё вокруг загорелось красными, зелёными, золотистыми фейерверками… Было так красиво, что девочки тут же забыли и про фонарик, и про то, что летел он против ветра. Но если бы огни не ослепили их, то девочки наверно заметили бы, как фонарик стал все ниже и ниже отпускаться к избушке, и, наконец, исчез в старой, мшистой, дымовой трубе.

Ни Надя, ни Валюша, никому не говорили об этом. Но странное дело: именно в этой избушке появилась девочка. И она стала жить там одна. Все говорили, что эту девочку звали Карина. И что она беженка из далёкой горной страны Армении. И что у неё никого нет на целом свете.

«Пусть живёт, – решили соседи с улицы. – Дом всё равно пустует…»

Как жила там девочка Карина никто не знал. Но как то жила, если в доме вечерами горел свет, а из трубы вился дымок.

«Чем можем, поможем», – сказал Надин папа, когда собрались все соседи с улицы, что бы обсудить это странное происшествие. – А там, как бог даст».

Вот об этой то девочке Карине, и разгорелся сыр-бор, среди девочек и мальчиков с Подлесной улицы, когда Валюша приглашала всех соседских детей на день рождения.

Да, в общем то все дети были и не против. Только Вовка, по кличке Мытарь, был резко против…

– Не хочу я видеть эту замарашку… – крикнул он девочкам, – вечно от неё дымом прёт, как от паровозной трубы!

Валюша, как только услышала эти слова, так сазу и замолчала, словно это её обидел Вовка… А другие дети зашумели, закричали, но в целом все были не против.

– Так у неё же в избушке и газа то нет! – Подвела итог спору Надя. – И труба давно мхом заросла, вот и дымит.

– А ты знаешь, что каждый вечер Карина ходит в лес за валежником, что бы было чем печь истопить! – Валюша сказала это тихо – тихо, словно боялась обидеть Вовку Мытаря. – А воду носит сама из речки. Она даже пришла однажды к бабушке за солью. Тогда бабушка взяла все наши мешочки, где были крупы, сахар, и все запасы, и отсыпала из каждого мешочка, сколько смогла, и велела отнести всё это Карине…

– Ну и простофиля, твоя бабушка! – зло рассмеялся Вовка… – Подожди, вот подрастёт твоя Каринка, выйдет замуж за наркодилера, вот тогда они и покажут вам, почём фунт лиха! Это мне папа сказал! А он – то их знает!

Снова поднялся страшный шум и гам. Одни дети были согласны с Вовкой, другие нет. А многие вообще не понимали что такое «наркодилер».

– И всё равно девочка она хорошая! – Надя осталась при своём мнении. – И на всём белом свете у неё никого нет. Как же мы её бросим?

Думали – думали дети, и всё же пригласили Карину на день рождения к Валюше. А Валюша была настолько своя, и настолько тихая девочка, что у неё не очень то и спрашивали. Да все и так знали, что Валюша была самая добрая придобрая девочка. Так чего же у неё спрашивать?

И был этот праздник такой же весёлый, как и раньше. И бабушка особо заботилась о новенькой девочке Карине. Когда все дети стали дарить Валюше подарки, Вовка последний вручил счастливой девочке набор цветных карандашей. И хотя все подарки были интересные и ценные, этим карандашам Валюша обрадовалась больше всего! Она так любила рисовать! Дети тут же разобрали карандаши, Валюша дала всем листы чистой бумаги, и все принялись рисовать!

Каждый рисовал что то своё. Надя рисовала своего папу на пасеке, как он дымил дымарём на пчёл, а пчёлы летали и собирали мёд с цветов.

Вовка нарисовал своего папашу, большого и толстого, в огромном чёрном джипе. А на всех сиденьях машины лежали пачки американских денег. А вокруг машины стояли человечки и у всех из глаз брызгали слёзы. Вверху, над картинкой, Вовка написал название: «Придурки». Он думал что это очень смешно. И стал всем показывать картинку и громко смеяться.

Валюша нарисовала дом, сад и огород, облако и солнышко. А на облаке сидели мама и папа и бросали вниз сладкие конфеты.

Когда все вдоволь навеселились, натанцевались и наигрались, все вдруг заметили, что Карина сидела на стульчике в углу и весь вечер молчала.

Тогда к ней подошел Вовка и говорит:

– А где же твой подарок, Каринка?

– Мой? – Девочка словно ждала этого вопроса. Она встала со стульчика. Глаза её как то вдруг вспыхнули, реснички задрожали. Она подошла к Валюше, достала из небольшой сумочки, что висела у неё через плечо, что то небольшое и блестящее.

– Вот, – тихо сказала она. И подала имениннице маленькую, но удивительно красивую, золотую чайную ложечку.

Когда Валюша взяла её в руки, она так и ахнула! Так эта ложечка была хороша и красива. Она вся сияла полированным золотом, а на длинной, тонкой её ручке, был встроен самый настоящий, сверкающий всеми цветами радуги, алмаз. Дети никогда ещё в жизни не видели такой красоты и такого сияния. Каждая грань бриллианта сияла то алым, то жёлтым, то синим, то зелёным блеском. Это был даже не блеск, а глубокое внутреннее сияние. Оно отражалось повсюду, как только лучики света попадали на его едва заметные грани.

– Боже, какая красота! – Всплеснула руками Валюша. Она не удержалась и обняла Карину, хотя у девочек такие нежности и не были приняты. Она действительно почувствовала запах дыма… Но он не показался ей чем то позорным или мерзким. Наоборот, он напомнил ей походный костёр, когда все дети пекли картошку, а учительница пела им весёлую песню…

– Да какой это алмаз! Это же стекляшка! – Громко выкрикнул Вовка. Я видел у мамы настоящие! Они совсем не такие!

Он выхватил у Валюши ложечку, и стал убегать, прячась за стулья и вокруг стола.

– Отдай, – тихо сказала Валюша.

– А ты потанцуй! Потанцуй! – Кричал Вовка.

– Верни ложечку, – возмутилась Надя. – Она знала, что Валюша, по своему характеру, была тихая, молчаливая и беззащитная. Вот и сейчас, девочка стояла и молчала, а слезинки сами выступили в уголках глаз.

– Танцуй! Танцуй! – Не унимался Вовка. Он взгромоздился на стул, и стал вертеть в руке ложечку, чтобы никто не смог вырвать её из его руки.

– До чего же ты гадкий, Вовка! – Только и сказала Надя. – Даже именинницу обидел… и в такой день.

В следующий момент Вовка закачался на стуле, потерял равновесие, и всем своим толстым весом рухнул прямо на бабушкин огромный сундук. Бабушка ещё называла его «скрыня» Но стукнулся лбом прямо об угол скрыни, взвыл как побитый пёс, а ложечка выпала у него из руки. Надюша тут же подняла ложечку, и отдала её Вале.

Все дети собрались вокруг именинницы и стали рассматривать диковинную ложечку.

– Это ложечка счастья, – тихо сказала Карина. – Береги её Валюша, не сломай и не потеряй.

– Что же, она волшебная? – Как всегда тихо спросила Валя. – И где же оно, это счастье?

– Я этого сказать не могу, – ответила так же тихо, и так же серьёзно Карина. Ты сама всё узнаешь, и сама обо всё догадаешься…

Никто из детей не успел и слова вымолвить, как гостья ушла. На прощанье, уже у двери, она повернулась и сказала:

– Это подарок не только Валюше, но и всем… Только каждому свое…

Как только дверь за Кариной закрылась, на стул бухнулся Вовка. На его лбу сияла огромная, сизовато – багровая шишка…

– Ну, наконец то! – громко рявкнул Вовка. – Ушла вонючка!

Никто не проронил ни слова. Дети, глядя на вовкину шишку, стали собираться. Вскоре все разошлись по домам, и только Надя осталась у Валюши. Они ещё долго сидели у печки глядели на горящие поленья и молчали.

– Не выпить ли нам чайку? – сказала наконец Надя…

– Выпить, – как всегда тихо ответила подружка. Ещё немного, и запел старый бабушкин самовар. Валюша разлила чай в две чашки. Одну, фарфоровую, с золотыми ангелочками, она отдала Наде. А себе взяла попроще, слегка надтреснутую. Когда она уже открыла варенье, то вспомнила про ложечки. И про новую, подаренную сегодня девочкой Кариной золотую ложечку. И так ей захотелось взять варенье именно этой ложечкой, что она не удержалась, и взяла ложечку себе. А Надюше дала другую, простую.

Но удивительное дело: как только золотая ложечка опустилась в валюшину чашку, так почти сразу медленно, но верно, чай стал закипать мелкими пузырьками. Дальше – больше. Чай стал закипать, парить, и вскоре стал так горяч, что пить его было невозможно.

Сама не зная почему, Валюша вытащила ложечку из чашки, и протянула её Наде. Это надо было видеть, как обрадовалась девочка. Видимо она очень хотела попить чай с этой золотой новой ложечкой. И как же было вкусно абрикосовое варенье из новой, красивой ложечки. И когда Надюша оставила ложечку в чашке, чай не кипел, как у Вали, а был необычайно вкусен.

Расстались они уже поздно ночью. А на другой день начались удивительные события. Как и почему, никто не знал, но вышло так, что вовкин отец, тот самый мытарь, вдруг вылетел со своей работы. И у него всё забрали: и дом – дворец, и все три машины, и всё, что было в доме, и чем так хвастался Вовка Мытарь. И ещё через месяц вовкиного отца посадили в тюрьму. А Вовка, вместе со своей склочной мамашей поселился в старом пристаром, брошенном доме, на краю деревни. И часто из дома, где жил теперь Вовка, слышны были крики. Это Вовкина мамаша лупила его за каждую мелочь.

А Карина куда то исчезла так же неожиданно, как и появилась.

А к Валюше неожиданно приехала тётя Люба, и забрала девочку жить в Крым. Именно об этом Валюша мечтала всё детство. Вскоре, они забрали к себе и бабушку.

Надюша, сама не зная как и почему, стала жить в далёкой Дании. И исполнилась её мечта: она побывала в маленьком городке Оденсе, где родился сам Андерсен. И она вошла в тот самый дом, где родился великий сказочник. И, о чудо! Там, на старом семейном столе Андерсенов, она увидела точно такую же фарфоровую чашку, а в ней золотую волшебную ложечку. Может быть она немножко и отличалась от той, из детства ложечки. Но не это было важно. Важно было то, что это и была ложечка счастья.

Про лошадку

Одна маленькая Лошадка умела летать… Да это и хорошо, что она была маленькая. Не больше детской ладошки. Она выросла в саду у одной очень доброй Старушки. А эта Старушка была не только очень добрая, но еще и мудрая. Она много лет прожила на свете. Прожитые годы подарили ей мудрость. И когда Лошадка завелась у неё среди тюльпанов, роз и папоротников, она только обрадовалась.

– Ах, как хорошо, что ты такая маленькая, – сказала Старушка, когда впервые увидела Лошадку. – Если бы ты была большая, ты никогда не смогла бы пить нектар с лепестков моих роз!

А Лошадка в это время быстро-быстро махала своими красноватыми крылышками. Они скорее были розовато-золотистыми. Пользуясь ими, Лошадка зависала над цветами и собирала с них нектар и цветочную пыльцу. Это был конец мая, и цветов вокруг было великое множество…

– А вы меня не прогоните? – спросила Лошадка, когда она увидела Старушку.

– Да что ты! Я и не мечтала, что у меня в саду заведется такая чудесная Лошадка! Я ведь живу одна, и мне так хочется разделить с кем-нибудь этот сад и цветник. И это счастье – жить среди моего сада! Разве может быть счастлив человек, если он живет один и только для себя?

Так они стали жить вместе. По утрам Старушка поливала из лейки наиболее нежные цветы. Те, что нуждались в особом уходе. А Лошадка в это время собирала нектар с цветов точно пчелка. Этим она помогала опылять цветы. И это им очень нравилось.

– Как стало хорошо жить с этой Лошадкой, – перешептывались лилии и колокольчики.

– Она такая красивая и милая, что рядом с ней хочется расти выше и выше, – шептали розы. Все цветы полюбили Лошадку. И Лошадка также полюбила всех обитателей сада, особенно цветы. И не только потому, что они дарили ей нектар. А просто так, за их добрые сердца. Ведь у каждого цветка есть свое, далеко-далеко спрятанное сердечко. Да не каждому дано это понять. Наша Старушка и Лошадка это хорошо понимали. Все женщины это понимают.

Но Лошадка была еще совсем маленькая девочка. И порой Старушка грустно смотрела на то, как Лошадка расточала нежные поцелуи, всем обитателям Сада.

– Будь осторожна, шептала Лошадке Старушка, – а лучше вообще не подлетай ни к паукам, ни к слизнякам, ни к трутням. Запачкаться от них легко, а очиститься ой как трудно!

Но Лошадка была так юна, так счастлива. И все эти слова пролетали мимо её розово-золотистых ушек. До того ли было среди роз, колокольчиков и тюльпанов?

…А ночью Лошадка не летала. Да это и не удивительно было. Вокруг произрастало столько колючек, шипов и разных репейников, что это было очень опасно. Ведь могли пострадать её золотистые нежные крылышки. К счастью, Лошадка нашла себе замечательное местечко в углу Сада. Там был старый чулан, а в чулане лежали всякие забытые старушкины вещицы. Была там старая деревянная шкатулка. Она оказалась пуста и лежала на боку в углу чулана. Это-то и было очень удачно… Обычно Лошадка влетала в неё еще засветло и оставалась там спать на ночь. Она устелила дно сухими листочками и лепестками цветов. И было ей там очень уютно и тепло.

Но частенько бывало так, что Лошадка увлекалась своими полетами. И темнота заставала её вдали от её обжитого гнездышка. И тогда Лошадке приходилось опускаться на Землю. Не могла же она рисковать своими замечательными крыльями. В этих случаях приходилось идти ножками через весь Сад к своему гнездышку.

Но что это были за путешествия!? Ведь Лошадка была маленькая, не больше детской ладошки. А кусты, цветы, трава, дорожки, грядки были такие большие… И путешествия порой бывали долгими и опасными.

Ночью мир менялся. Вместо пчел, бабочек и добродушных жуков, из щелей и дырок в камнях выползали ужасные слизняки. А пауки оплетали все своими паутинами… Однажды Лошадка даже видела крысу! Ох, и натерпелась же она страху! Крыса катила куда-то большой грецкий орех. Она только посмотрела на Лошадку, понюхала воздух и сказала:

– Нет, это не сало… и не сыр… и так противно пахнет! Какими-то розами… Фу, какая гадость! – Сказав это, крыса покатила дальше свой большой грецкий орех.

Но слизняки и пауки были пострашнее… Так казалось Лошадке. Это и не удивительно.

Однажды она встретила на грядке замечательного зеленого мальчика. Он только что вырос из Земли и был такой гордый, упругий, с двумя листочками на голове.

– Ты кто? – Спросил он Лошадку, точно давно её знал, да забыл, как звать.

– Я Лошадка, – ответила Лошадка.

– А я – Лагинарий, – гордо ответил зеленый мальчик. Я только что вырос из семечка!

– А что ты умеешь делать, – просто спросила Лошадка.

– Я, ну я… сейчас умею очень быстро расти… А когда я вырасту, на мне будет много зеленых бутылочных плодов. Люди меня очень ценят и уважают! Иногда даже, из моих плодов могут сделать многое: бутылки, ковшики, фляги… И тогда жизнь моя будет длинная, длинная, а не одно лето, как у некоторых…

Не успел он еще закончить эту фразу, как вдруг, из темноты, медленно, жутко и беззвучно, выполз огромный, весь в пупырышках, с большими глазами на длинных усах – слизняк! Он, ни слова не говоря, наполз на зеленого мальчика. А когда он стал удаляться, Лошадка увидела: от малыша остались лишь короткие огрызки…

Сначала Лошадке стало страшно… Но потом она взвилась на дыбы, точно большая лошадь, и поскакала вслед за слизняком…

– Стой! – крикнула она и стала на пути гадкого, скользкого, сопливого существа.

– Зачем ты съел Лагинария? Ты гадкий, отвратительный слизняк! При этих словах она попыталась ударить слизняка своими копытцами. Но какая-то липкая слизь хлынула на Лошадку. И эта гадость набилась ей в нос, уши, глазки… и была такая липкая и противная, что не возможно было от неё отделаться, никак! Да еще и другие слизняки появились, невесть откуда… Лошадка отскочила в сторону и стала скакать и брыкаться задними копытами. Но ничего не помогало… И крылышки её, к несчастью, тоже слиплись. Их совсем невозможно было расправить.

Страшно стало Лошадке. Еле-еле она доплелась до своей шкатулки. И, обессиленная, упала на подстилку из листьев и лепестков. Так она и заснула с глазами, полными слез…

…Но вот настало новое утро. Оно было не таким солнечным и звонким, как раньше. Шел дождь. Птицы не пели в Саду. Было холодно и сыро. Крылья по-прежнему были липкие. И к ним прилипло множество соринок и всяких соломинок. Как ни чистилась Лошадка, как ни старалась у неё ничего не получалось… Наконец, совсем отчаявшись, она вышла на воздух. И тут, о чудо, летний дождик стал отмывать её нежные крылышки.

– Спасибо тебе, Летний Дождик! – Прошептала Лошадка. А Дождик только шелестел по листьям, и все больше и больше отмывал её крылышки, глазки, гриву и её пушистые большие ресницы. Почти отмылась Лошадка. А вот и Солнышко выглянуло из-за туч!

– Ах, какое счастье! – молвила Лошадка. И пошла по знакомой тропинке. Туда, где был Сад, где были цветы и где жила добрая Старушка.

Но что это? Крылья хоть и высохли и очистились, все же не могли поднять Лошадку в воздух!? Как она ни старалась, все, что у неё выходило – это с трудом, под жужжание и хлопки крыльев, поднять то задние, то передние копытца. Она кружилась на месте, но никак не могла подняться вверх – к Солнышку!

– Какое горе! – заплакала Лошадка, – теперь я никогда не смогу летать. Теперь мой удел всю жизнь тянуть лямку рабочей лошади…

– Это и хорошо! – Услышала она вдруг слова откуда-то сверху. Она подняла свои пушистые длинные ресницы и увидела: огромный черный паук висел на длинной, предлинной паутине. И ветер носил его из стороны в сторону…

«Не только хорошо, но и отлично», – донеслось сзади из черной, страшной норы в углу под стеной.

– Ой! – испугалась Лошадка. – кто это?

– Тот, кто надо! – донеслось из норы… И в следующий миг из подземелья выползла огромная, серая с длинным хвостом крыса.

– Я съела бы тебя в одну секунду! – заявила она перепуганной Лошадке. – Но от тебя так ужасно воняет розами, фиалками и другими цветами, что это просто не возможно… Ну так что же мне с тобой делать?

Лошадка поняла, что она полностью во власти крысы. И она может впрямь её съесть мгновенно.

«Спроси её, может ли она воровать грецкие орехи?», донеслось из глубины крысиной норы.

– Ну, слышала? Будешь воровать грецкие орехи? – крыса оскалила зубы…

– Я не умею воровать грецкие орехи, – только и прошептала Лошадка, – я вообще не умею и не хочу воровать…

– Тогда пусть возит орехи, – вновь донеслось из крысиной норы… С паршивой лошаденки хоть шерсти клок!

Не успела Лошадка и глазом моргнуть, как крыса приволокла невесть откуда взявшуюся детскую грузовую машинку. Она было маленькая, но на ней вполне поместилась бы один или два грецких ореха. Не долго думая, крыса быстро запрягла Лошадку шнурками от детского ботинка, который валялся тут же, неподалеку…

– Не зря я этот ботинок тащила, – заявила она в нору, – вот и пригодился!

– Ну… поехали, крыса звонко щелкнула хвостом… – Но! – еще громче добавила она.

– Я не буду воровать орехи! Лошадка встала как вкопанная…

Но тут же получила такой сильный удар хвостом крысы, что ей ничего не оставалось, кроме как поскакать вперед. Так ей было больно.

– Так-то оно лучше!..Сказала скрипучим голосом крыса и деловито пошла за Лошадкой.

…Ах, как стало тяжело жить Лошадке. Она была одна, одинешенька! Каждый день крыса таскала ворованные орехи из сада. Там, в углу росло огромное дерево грецкого ореха. И каждый день крыса заставляла Лошадку ворованные орехи…

– Теперь хоть какая-то польза от тебя есть, – насмехалась крыса над Лошадкой – вот только мешают твои лопухи на спине! Зачем тебе эти перепонки?

– Я умею летать, – отвечала Лошадка.

– И ты, наверное, думаешь, что я такая глупая, что распрягу тебя? И чтоб ты улетела прочь! Нет, кляча милая! Раньше ты была бесполезной вообще! А теперь ты приносишь по три ореха в день… А завтра я начну грузить по два ореха за ходку… И будет шесть орехов в день! Да я отгрызу твои крылья собственными зубами, – Ясно?

– В это момент подлетела летучая мышь… Она склонилась к уху крысы и стала быстро-быстро что-то ей нашептывать… А потом взвилась вверх и растворилась в бескрайнем Небе. Стразу после этого крыса быстро осмотрелась по сторонам, схватила Лошадку острыми когтями и поволокла, часто оглядываясь к своей норе. Она затащила Лошадка в свою нору, машинка при этом оторвалась… И стала мешать крысе. Как вдруг раздался дикий кошачий вой… И Лошадка увидела огромного серого кота! Крыса кинулась в нору, но машинка помешала ей… крыса никак не могла пролезть внутрь. И тут взвыла уже крыса. Кот видимо схватил её за хвост и не отпускал её. И крысиная морда была рядом с Лошадкой. Как ни брыкалась крыса, как не цеплялась за камни, кот все равно тянул и тянул её вон из норы. И тогда крыса взмолилась:

– Щчур… Щчур, спаси, дай лапу!? – кричала она… Но Лошадка услышала сзади только приглушенное дыхание… А потом кто-то глухим голосом прошептал:

– А без тебя, Шубуршина, мне орехов больше достанется…

Тогда крыса взмолилась к Лошадке:

– Лошадка, Лошадушка, дай мне копытце!.. Ты же такая добрая, я тебя за это на свободу отпущу… Ты улетишь к Страушке и она тебе даст много-много сладкого меда! Тебе не надо будет работать и собирать нектар как раньше…

Сначала Лошадке стало жаль крысу. Но как только она посмотрела на её морду, она вспомнила все, что говорила и делала крыса… и изо всех сил ударила обеими копытцами по когтям крысы…

– А-а-а-а… – Только и пронеслось вдоль забора… И крыса вылетела задом-наперед из норы. Послышалось рычание…, возня… и затем все стихло. И тут из глубины норы донеслось: – Ну теперь уж точно все орехи мои!!!

От страха и отвращения Лошадка пулей вылетела наружу. И тут, о чудо, она поняла: она именно вылетела при помощи своих крылышек! Они вновь заработали, как и прежде… Она взвилась высоко в Небо! О, как это было прекрасно! После долгих месяцев упряжки – вновь почувствовать крылья и небо! А ведь крыса не распрягала Лошадку никогда и держала Лошадку на привязи все лето. Она кормила Лошадку скорлупками и крошкам от орехов. Они были такие жесткие и вонючие…

А теперь – о Чудо! Всюду было синее Небо! А дальше сияло ласковое Солнышко! Оно купалось в розовых бескрайних оболочках и, казалось, нет у них конца…

Лошадка на радостях так высоко поднялась вверх, что ей стало отлично виден весь Сад и домик Старушки. Там, внизу, ходила Девочка!

– Ну где же Старушка, – подумала Лошадка. И тут же полетела прямо к домику…

Но пролететь она не смогла… Всюду: на ветках деревьев, на кустах роз, на виноградных лозах, – всюду были натянуты тугие, крепкие, огромные паутины. Эти сети были расставлены так, что совершенно не возможно было пролететь к цветнику. А, тем более – к домику Старушки… А Девочка в это время переговаривалась со Старушкой через окно… И Лошадка поняла, что Старушка просто заболела.

– Ах, Лелечка, – услышала Лошадка голос Старушки… – как только пропала моя Лошадка, так сразу же пропал свет в моем окошке…

– Найдется, – громко отвечала ей Девочка.

Видимо Старушка стала плохо слышать и Девочка говорила ей очень громко… При этом она внимательно смотрела по сторонам, точно искала кого-то…

– И что это за Лошадка какая-то, – удивленно и уже совсем тихо говорила она сама себе… Разве могут быть Лошадки с крыльями?

– Могут! Могут…, – пыталась кричать Лошадка.

Ну что могла увидеть или услышать Девочка? Весь Сад был затянут паутиной и ничего не было видно и не было слышно…

– Лошадка опустилась на Землю и горько заплакала… И как тут было не плакать!? Вот тут, сосем рядом был цветник, и те же знакомые Розы, Лилии и Папоротники и пруд с Кувшинками!.. Но пробиться туда не было никакой возможности… Все было затянуто паутиной… А Солнышко клонилось к закату…

– Надо спешить, услышала вдруг Лошадка, – надо спешить… Она оглянулась и увидела: на дереве грецкого ореха сидела большая серая Сова. Лошадка и раньше её видела, когда возила орехи. Но тогда Сова молчала. А теперь серая птица вдруг подала голос. Лошадка подлетела ближе и спросила:

– А почему и куда надо спешить, тетушка Сова?

– В шкатулку, – ответила мудрая птица, – в гнездышко, в гнездышко…

– Но еще ведь нет ночи. Я снова умею летать! – воскликнула Лошадка.

– Разве ты не видишь, как все вокруг изменилось? Посмотри… открой глаза, всюду паутины. Кругом вырос плюш, все затянули лианы, хмель. Как раньше – уже не пролетишь… Будь осторожна, Лошадка! Не забывай про слизняка на твоих крыльях…

– А откуда вы про меня все знаете, тетушка Сова?

– Разве ты меня не видела? Впрочем, оно и понятно, ты летаешь только днем, а я – ночью… Много раз я пыталась расправиться с этой гадкой крысой – Шубуршинной!

– Но всякий раз ей помогали летучие мыши, мои враги… и её верные слуги. Но теперь легче стало в нашем Саду. Не стало больше гадкой крысы. Но остался еще счур, остались пауки, слизняки и прочая нечисть…

– А что же делать нам с пауками, паутиной и прочей нечестью? Как проникнуть мне в цветник и помочь моей любимой Старушке?

– Об этом подумай завтра, – глухо проухала Сова, – утро вечера мудренее. А теперь спеши, спеши…

Лошадка благодарно взмахнула своими пушистыми ресницами и полетела в конец Сада. Туда, где была её любимая шкатулка, где было её любимое гнездышко…

Но как это было трудно. Паутины то и дело цеплялись за крылья, летучие мыши мелькали на пути, и издавали такие ужасные звуки, что сердце Лошадки готово было вырваться из груди. Она даже не могла понять – в чем дело? Но звуки эти, почти неслышимые корежили всю её душу… и мешали лететь не меньше, чем паутины. А плющ, а лианы, а хмель… они так переплелись вокруг, что лететь было просто невозможно… В одном месте Лошадка заметила свободное место и увидела сквозь листву плюща чулан и свою шкатулку. Они ринулась сквозь этот просвет и тут-же наткнулась на перепончатые крылья. Лошадка слету ударилась о них! Почувствовала как царапнули её когтистые лапки прямо по крыльям… Но она все же пробилась сквозь этот барьер. И уже не столько влетела, сколько ввалилась в свою любимую шкатулку…

Ах, как хорошо было в любимом и уютном гнездышке! И все же Лошадка никак не могла уснуть в эту ночь… Время шло, Лошадка лежала и о чем-то все думала, думала.

– Фуба… Фуба… Фуба… услышала она таинственные звуки. Была полночь. Огромная Луна пробивалась сквозь редкие тучи… И таинственный серебристый свет наполнил все пространство Ночи. От страха Лошадка затихла и боялась даже пошевелить копытцами…

– Кто это? Прошептала она.

– Это я, Сова Фуба.

Лошадка приободрилась и высунула свою мордочку из щели шкатулки.

– А ты… одна? Спросила еще не совсем осмелевшая Лошадка.

– Очень жаль, но я – одна! Но, если ты выйдешь – нас уже будет двое, А это уже сила!

Лошадка вышла и увидела Фубу. Она сидела совсем рядом на старом пне. И каждое её перышко серебрилось при приглушенных лучах полной Луны.

– Да, шепотом продолжала Фуба, – я хотела прилететь к тебе утром… Но это подлые летучие мыши… они повсюду… И я решила, что ночью все же безопаснее будет встретиться. Только что у меня была птица – Гамаюн! Это волшебная птица и она все знает! Вот она-то и поведала мне, что в Саду у Старушки появилась не только милая девочка Леля, но еще одна маленькая лошадка. И зовут эту Лошадку – Пуня. Но вот беда – этот Пуня попал в беду…

Дело в том, что девочка Леля послала Пуню искать маленькую Лошадку, которая умеет летать, это – тебя, значит. Сначала он искал по всему цветнику. И тогда он решился – он полетел в Сад. И стазу же запутался в паутине. И ладно было бы только это, но беда в том, что он упал прямо в овощные грядки. А ты сама знаешь, что ночью там собираются слизняки. И науки, и тараканы… но самое ужасное – если вышел из своей норы страшный Счур.

Так что же мы сидим, скорее! Скорее – на помощь! Лошадка взвылась на дыбы и поскакала, что есть силы прямо на овощные грядки…

Фуба сначала летела с ней рядом, чуть выше неё. Но потом, когда паутины стали мешать ей своими ударами о крылья, она поднялась вверх… И стала кружить над тем местом, где лежал окутанный паутиной Пуня.

Ах, как страшно было скакать Лошадке мимо крапивы и чертополоха, мимо репейников и острых шипов шиповника. И все же она прорвалась мимо них! Вот тут-то Лошадка услышала голос Совы:

– Тише, – шептала она сверху… сначала осмотрись…, потом успокойся…, потом пойми – в чем наша задача? Потом придумай – как её решить? И лишь потом действуй!

Лошадка успокоилась. Она тихо-тихо стала пробираться к тому месту, где собрались слизняки, пауки и летучие мыши. Были та и обычные мыши. Были – тараканы!

– Ну, что, попался, дурачок!? – Лошадка услышала сиплый голос большого слизняка. Того самого, что обдал её слизью в начале лета. – Вот теперь узнаешь, как крылья тут распускать! Посмотрим, посмотрим, какой ты там – внутри. Должно быть вкусный?

– Скорее… скорее, – запищали со всех сторон мыши, слизняки, пауки и даже пиявки!

– Они выползли из маленького пруда и решили, что и им достанется и хватит, чем поживиться.

– Ну, говори, куда тебя послала эта гадкая девчонка – Леля? Что она тебе велела? Отвечай! Если скажешь, мы отпустим тебя…

Но Пуня молчал. Копытца его и крылышки были так туго опутаны паутиной, что он даже не мог сдвинуться с места. Казалось, что даже глаза его и уши были так плотно затянуты паутиной, что он ничего не видел и мало что слышал…

Ну как же он был похож на Лошадку! Такие же копытца, такая же мордочка, такие же ушки, такой же хвостик. От жалости сердце у Лошадки ёкнуло и больно кольнуло. И в тоже время затрепетало от счастья: наконец-то она увидела точно такую же как она – маленькую крылатую лошадку… Но как же было спасти Пуню? Слизняков, пауков и прочей нечести было так много, а их – друзей Пуни было всего только двое.

– А нас только двое! – прошептала тихим дрожащим голосом Лошадка.

– Не двое, а трое! – прошептал кто-то рядом. Лошадка оглянулась, какое счастье – это была Фуба! Она указала взглядом на Пуню!

– Не двое, а трое! Это раз! Фуба загнула на пушистой лапке коготок. – Мал золотник, да дорог! – это два! – загнула она еще один коготок. – И сам не погибай и товарища выручай!

– Фуба, милая, что бы я без тебя делала, – прошептала Лошадка.

– Ну-ну, – Фуба прокрутила головой на все четыре стороны. – Это лирика. А теперь о деле: Ты знаешь совиную науку – побеждать?!

– Нет… не знаю, – прошептала Лошадка.

– Ну так запоминай, – строго, по военному сказала сова:

Первое – успокоилась.

– Успокоилась, – едва слышно повторила Лошадка.

– Второе – пойми проблему.

– Второе – поняла проблему…

– Третье, – придумай военную хитрость или решение проблемы – Сова подняла кверху крайнее пёрышко своего крыла.

– А какое решение проблемы? – захлопала Лошадка ресницами…

– То-то-же… тут вся фишка! – Фуба еще раз прокрутила головой на все четыре стороны. Ох, доберусь же я когда-нибудь до этих летучих мышей… прошептала она себе под нос…

– Так в чем же фишка? – Нетерпеливо прошептала Лошадка.

– Слизняков много, – опять Фуба стала загибать коготки…

– Много! – подтвердила Лошадка.

– Это раз! Пауков много!? Это два! Мышей много. Это – три! – При этих словах Фуба загибала коготки…

– А нас всего двое!

– А нас целых трое! – Исправила Фуба, – И этом не считая девочки Лели, Старушки, не считая всех прекрасных птиц и жучков! Не считая цветов и рыб в пруду, не считая бабочек и стрекоз! А главное – на нашей стороне волшебная птица – Гамаюн! А ты говоришь, нас только двое!

– Так что же нам делать? Лошадка посмотрела в сторону, где слизняки все сильнее сползались вокруг лошадки Пуни.

– Думать, Лошадка, думать!

В это время послышался шум перепончатых крыльев.

– Тихо, – Фуба приложила коготок к клюву, – Она посмотрела вверх и вдруг громко сказала: «Ты слышала Лошадка, говорят, слизняки нашли огромную дохлую рыбу… Она, глупая выскочила из пруда! И все теперь спешат поживиться тухленьким рыбьим мясцом! И только один глупый Щур не знает, как все теперь лакомятся рыбкой.»

– Вот глупый старый Щур! – Поддакнула Лошадка, – никто его теперь не боится!

– Конечно, – ответила Фуба. Щур – это не Шушара! Кому теперь страшны его старые сломанные зубы и выщепанные усы!?

– Как только они замолчали, в небе вновь послышалось легкое похлопывание перепончатых крыльев. Когда все стихло, Фуба сказала:

– Вот и третий пункт, теперь нам остается только ждать…

– Какая же ты умная! – Лошадка бросилась к Сове и захотела заключить её в объятия.

– Стоп, стоп, – Фуба жестом остановила Лошадку – это опять лирика!

– Давай лучше повторим совиную науку побеждать… Итак первое:

Лошадка напрягла свою память, но ничего не смогла вспомнить…

– Вот видишь, вся твоя головушка забита не делом, а какой-то лирикой.

– Итак, напомним:

– Первое – успокойся.

– Успокойся, – повторила Лошадка.

– Второе, – пойми проблему.

Лошадка повторила.

– Третье, – придумай остроумное решение.

– Остроумное?

– Да, именно остроумное. И четвертое —?

– А ты еще не говорила четвертое!? – захлопола ресницами Лошадка;

– А на что тебе голова, – усмехнулась Фуба.

– Четвертое… четвёртое – воплотить все это в жизнь! – воскликнула Лошадка!

– Точно! Пять баллов, пять с плюсом! Пять с жирным плюсом!

Лошадка была счастлива. Но тут же она вспомнила, что им было не до лирики…

– Что же нам сейчас делать?

– Думай! – Как только появится Щур, – сдержанно прошептала Фуба… Я буду изображать из себя дохлую рыбу… И как только Щур разделается с пауками, слизняками и прочей нечестью, он тут же бросится на рыбу, то бишь на меня! Дальше моя задача – Щур! А твоя задача – спасать Пуню. Думаю, зубки у тебя есть?

– Еще и какие, – прошептала Лошадка и показала свои зубки…

– А вот и Щур…

Огромная тень величиной с кота промелькнула мимо совы и Лошадки.

Они предусмотрительно спрятались в кусты укропа… И вслед за этим поднялся невыносимый писк мышей, бульканье слизняков, шуршание пауков и урчание Щура.

Лошадка даже не заметила, как сова исчезла. Следующий миг она уже лежала неподалеку от давки, где Щур душил, метал и рвал всю садовую нечисть… Все кинулись в рассыпную! Пауки неслись по своим паутинам вверх. Но Щур ловко поддевал паутину длинным хвостом и гвоздил пауков о камни и цемент дорожки. Слизняков он просто разрывал зубами и лапами! Тараканов давил ногами! А остальная мелкая нечисть с шуршанием и писком расползалась – кто куда успел…

Когда все стихло, Щур подошел к сове. Она так ловко вытянулась, что в темноте и Лошадка не отличила бы её от рыбы.

– Это моя…, Щур не успел договорить фразу… Фуба вскочила, расправила крылья, схватила острыми когтями за спину Щура и… понесла его вверх, тяжело махая огромными серыми крыльями…

Лошадка подбежала к Пуне. Он только мычал, ничего другого он пока что не мог делать, так как весь был опутан коварной, лживой паутиной…

Тогда Лошадка стала зубами срывать с него паутину. Сначала с глаз, потом – с ушей, потом – с мордочки! И только затем – с пуниных копыт, гривы и даже с пушистых пуниных ресниц.

– Ах, какой ты красивый, – не выдержала Лошадка.

– Это лирика – донеслось из серебристого сиреневого неба! И тогда они оба – Лошадка и Пуня устремили свои взоры ввысь… А там на фоне огромной луны летела сова – Фуба! Внизу что-то затрещало и плюхнулось в старый пруд…

И только тут Лошадка и Пуня заметили, как светло стало вокруг… Да! Это на востоке забрезжил рассвет! И новая зарница расправила на всю ширь неба свои золотисто-багряные крылья!

– Вот где ты, Пуня, – услышали вдруг обе лошадки голос Лели.

– А я не один, – воскликнул Пуня, – я нашел Лошадку.

– Какое Счастье! – услышали они голос Старушки, – наконец-то я дождалась!

Теперь мне никакие беды не страшны!

Она вышла из домика, и от счастливой улыбки казалась совсем молодой!

– А теперь, друзья, беритесь как за работу! – Уже строго и по-деловому сказала она. – Вот вам веники, вот вам щетки, вот вам ножницы! Снимайте-ка паутину! Вычищайте-ка все, что мешает расти в нашем Саду!

31.01.2006. Посёлок Научный.

Найди своё облако

Гнездо стрижей примостилось у самого края обрыва. Двум стрижатам казалось, что в мире нет ничего, кроме синего неба и этих бескрайних белых облаков. Гнездо было так высоко в горах, что часто море белых облаков простиралось ниже скального грота. Вокруг было ещё много стрижиных гнёзд. А гнездо Сижа и Зеды так близко примостилось к обрыву, что по утрам казалось, что они плывут в воздухе. Жаль, что другие стрижата не видели этого. Ведь они жили в глубине грота. И чтобы увидеть облака, им пришлось бы выбираться из гнезда, и идти по дну пыльного грота. Но стрижата из других гнёзд так хотели есть, их было так много, что любоваться белыми облаками им было некогда. Зато как окрепли их лапки! Ведь каждый день они бегали по дну грота, выхватывая друг у друга мошек. Тех, что приносили им папы стрижи, и мамы стрижихи.

А Сиж и Зеда никогда не покидали гнезда. Ведь их было всего двое. И им вполне хватало тех мошек, что приносили им мать и отец. И прямо с лёта бросали им в открытые клювики. С каждым днём крылья у них всё крепли. И желанье взлететь появилось гораздо раньше, чем у других стрижат.

Но зато лапки! Лапки их были так слабы, что они еле-еле передвигались по дну грота.

– Да зачем нам сильные лапки – смеялся Сиж. – Ведь мы созданы для неба, для полёта!

– Конечно, – со смехом отвечала Зеда. – Не станем же мы бродить по пыльным дорогам! И ловить мышей, как эти маленькие рыжие лисы, что живут внизу, под скалой, в норе, среди деревьев и густой травы!

– Главное, конечно, это крылья! – Ответил на это их отец. При этих словах он задумался, будто что-то вспомнил из своей жизни… но мимо пронеслась стайка мошек. И он выпорхнул из гнезда, в погоне за ними.

– Сильные лапки тоже нужны, – сказала тут мать стрижиха. – Нельзя всю жизнь витать в облаках! Когда-то, может быть, нужно спуститься на землю. И если лапки у вас будут слабые, то вы не сможете взлететь. И крылья ваши, длинные и узкие, не помогут вам. Ведь они созданы для бескрайних высот неба! Для больших скоростей! И огромных расстояний…

– Вот и будем среди бескрайних широт неба! – Со смехом выкрикнул Сиж.

– Наше гнёздышко так близко к обрыву, что достаточно только ступить шаг… – С этими словами Зеда, сестра Сижа, ступила этот шаг, расправила крылья, и исчезла в синем небе.

– Что же, девочки покидают гнездо первыми! – С грустью сказала мать. – И никогда не возвращаются. Вернёшься ли ты, Сиж?

– Конечно милая мама, конечно! Я буду ловить мошек, и приносить их тебе! Ведь ты столько выхаживала нас, когда мы были маленькими.

– Не нужно мошек милый мой птенчик.

– Хоть изредка заглядывай в наше гнездо. И этому мы будем рады и счастливы.

Сиж сделал шаг, и, расправив свои сильные крылья, устремился в небо. Вокруг уже летали другие молодые стрижата. И у многих ещё не всё получалось. Они перелетали от скалы к скале и садились на каменные карнизы, чтобы отдохнуть. А Сиж всё летел и летел, всё выше и выше. И крылья его не уставали. И хотелось взлететь к самому солнцу. И оттуда крикнуть: «Смотрите все! Это я Сиж! Я залетел выше всех! Я видел солнце!»

Но тут он увидел удивительную серую птицу. Она летела внизу среди деревьев. И крылья её так загадочно сияли среди зелёных листьев.

– Кто ты? – Спросил Сиж, когда подлетел ближе. При этом глаза его мечтательно сияли, и крылья дрожали.

– Я? Разве ты не знаешь? Я Кукушка! Меня весь лес знает! Я самая умная! И красивая!

– О, да! – Мечтательно ответил Сиж. – Лучше тебя нет никого на свете. Давай летать вместе?

– Давай! – Ответила Кукушка.

Она полетела среди деревьев. И Сиж устремился за ней.

Среди веток было очень трудно лететь. Ведь стрижи созданы для бескрайнего неба… Но он не замечал этого. Ведь рядом была Кукушка. Драгоценная и Единственная.

Чем дальше они летели, тем глубже в чащу забиралась Кукушка. Туда, где было темно и тихо.

Сиж зацепился за острую ветку. И из его прекрасного крыла вырвались сизые пёрышки. И, медленно кружась, упали на землю.

– Ах, ах, моё крыло! – Воскликнул Сиж. – Мои лёгкие пёрышки!

– Да чепуха! Вырастут новые! Подумаешь! Летим быстрее! – Кричала на ходу Кукушка. – Я знаю тут одно укромное местечко. Можно будет отдохнуть вдвоём.

И она вновь пустилась в полёт. Сиж, уже не так улыбаясь, и блестя глазами, последовал за ней.

Лес становился всё темнее. Ветки, острые, то и дело задевали Сижа за крылья. Перья, уже без счёта, вырывались из них. И Сиж, уже не видел, куда они падали. А Кукушка ловко порхала вокруг веток. И не потеряла ни одного пёрышка. Она всё летела и летала. Порхала и порхала. И Сиж понял: её вовсе не интересует, что он, Сиж, создан для полёта, а не для порхания. Для синего бескрайнего неба, а не для тёмной лестной чащи.

Он посмотрел вверх и увидел вдруг синеву. Она мелькнула в прорыве между деревьями.

– Небо! – Воскликнул Сиж. И мгновенно ринулся вверх. Он поднялся выше самых высоких деревьев. И устремился в высоту. В высоту столь желанную, о которой он мечтал всё это время, среди тёмной чащи леса. Он летел всё выше и выше. Порой падал в низ, затем вновь взмывал в небо. И крылья его столь потрёпанные среди острых веток, всё равно прекрасно держали. Они были сильные и молодые.

Он не хотел расставаться с Кукушкой. Но в тёмной чаще было так душно и тесно, что он не мог поступить иначе.

А Кукушка, когда поняла что случилось, села на ветку. И долго-долго думала, не моргнув глазом.

«Ну погоди же, чёрная птица», – прошептала она. И взлетела в небо. Она долго порхала и, наконец, нашла Сижа. Он кружился в небе, просто так, для ощущения полёта.

– Сиж! Милый Сиж! – Услышал он голос Кукушки. – Мне так грустно без тебя. Лети ко мне.

Сиж подлетел к Кукушке. Ему было приятно, что она нашла его. И грустно, и жалко её, но что он мог сделать? Ведь он уже летал среди своих друзей и подруг. И ему было хорошо и весело в молодой стрижиной стае.

– Прости Сиж! Я не понимала что тебе нужно. Тебе нужно небо. А не тёмная, уютная чаща.

– Прости меня и ты милая кукушка, – ответил ей Сиж. – Ты самая милая, самая добрая, самая нежная. Но я не могу порхать среди веток. Я другой, понимаешь?

– Ну что ты! Давай попробуем ещё раз! Ты научишь меня летать высоко в небе. А я научу тебя порхать среди веток в тёмной чаще?

– Отлично! – Обрадовался Сиж.

Ему было приятно, что Кукушка такая умная. Что она не опустилась до глупой мести. Что она ищет выход. И чтобы каждый понимал и уважал другого.

– Летим в небо! – Сказал он. – Я научу тебя парить в восходящих потоках. Это очень просто. Нужно только найти небольшое облако. И подлететь под него. И сразу же тебя потянет вверх. Понимаешь? Главное – найти своё облако. Своё облако!

– Ну, хорошо! – Ответила Кукушка. – Только давай прежде я научу тебя порхать. Уступи мне первенство, ты же мужчина!

– Хорошо ответил Сиж. – Давай учиться!

– Это ещё проще! – Заметила Кукушка. – Отпускаешься как можно ниже, и начинаешь порхать, порхать, порхать.

– А зачем? – Спросил Сиж.

– Ну, как зачем? Чтобы порхать.

– Порхать, чтобы порхать?

– Ну, нет! Главное – уютное гнёздышко. И чтобы оно уже было кем-то построено. А для этого нужно порхать и порхать.

– И лучше всего, если порхать над дорогой. И чтобы там, внизу, было больше пыли.

– А это зачем? – Не понял Сиж. Ну, это вроде твоего облака. Понимаешь?

– А! Значит, найти свою дорогу? Отлично! Теперь понятно. Но зачем пыль?

– Ну это так… чтобы порхать…, порхать… чтобы легче…

– Понятно! Это вроде восходящих потоков?

– Точно! – Обрадовалась Кукушка. – И чем ниже над дорогой пролетишь, тем лучше.

– Полетели! – Крикнула она. И устремилась вниз, к дороге.

Дорога была пыльная и длинная.

Конца её не было видно. Время от времени по ней ехали люди в повозках. И вся листва на деревьях покрылась толстым слоем пыли.

– Начнём! – Сказала Кукушка.

Она выбрала участок дороги, где подъёмы и спуски чередовались друг за другом.

– Но это место не удобно! Как я пролечу над этими бугорками? – Удивился Сиж.

– Так ведь мы же-то учимся не парить, а порхать! Ясно тебе?

– Вообще-то да… ну давай.

– Всё очень просто: летишь как можно ниже и огибаешь все бугорки. Вот и научишься порхать.

И она устремилась над дорогой. Ловко огибая бугорки, и исчезая за спусками. Сиж летел следом. Он огибал все неровности дороги, но ему было куда труднее. Ведь он был создан для другого полёта.

– Ниже…, – кричала Кукушка, – ниже!

Они уже почти задевали крыльями пыль. И после каждого спуска вниз, дорога пылилась от потоков воздуха.

– Ещё ниже, – твердила Кукушка. – Ниже! Ниже! Ниже!

Сиж в очередной раз преодолел бугор. И пошёл вниз на бреющем полёте. Но подъём оказался круче обычного. И крылья его устали от непрерывных взмахов. Он ударил ими изо всех сил, зацепился одним крылом за холмик пыли. Его тут же развернуло вбок. И он рухнул на дорогу. По инерции, кувыркаясь и барахтаясь в пыли, остановился. И тут же попытался взлететь. Но никак не мог. Ведь крылья его были длинные и узкие…, а лапки его были слабые.

«Ах, мама, мама!» – Вспомнил Сиж.

Как он ни бил крыльями, никак не мог взлететь. Только пыль поднялась облаком…

В конце концов, он выбился из сил и затих. И тут только Сиж увидел Кукушку. Она сидела рядом на камне и наблюдала всё происходящее…

– Вот мы и рассчитались, Сижик! Барахтайся теперь в этой пыли. Будешь знать, как бросать меня! И менять на свою стаю!

– Кукушечка, милая! Что же ты говоришь? – Взмолился Сиж. – Ведь я же люблю тебя. Но также люблю и небо… разве мы виноваты, что мы разные?

– Будешь меня помнить! – Сказала она и упорхнула в тёмную чащу.

Подул холодный ветер.

Сиж с трудом выбрался на обочину. Но взлететь он всё равно не мог. Слишком слабы были его лапки. Слишком много пыли он вобрал в свои крылья. Слишком он устал в этой пыльной и грязной борьбе.

К вечеру пошёл дождь.

Пыль превратилась в грязь. И Сиж уже не мог пошевелить своими крыльями. Они стали тяжёлыми и грязными. И уже не слушались его.

«Вот и конец пришёл» – подумал Сиж.

Ему было так больно, так обидно, так тяжело, что жить уже не хотелось. Он уронил голову и затих. Ему было всё равно. Так прошла долгая холодная ночь.

* * *

Утром выглянуло солнышко. На деревьях запели птицы. Сиж открыл глаза и увидел зелёную ветку. Она опустилась рядом. И вся была покрыта нежно-зелёными, маленькими листочками. Он поднял голову, и понял – это была ветка Берёзки. Светлого деревца, что росло у дороги в тени других деревьев. И никто не опустил ему ветки. Только она одна.

– Хватайся клювом за мою ветку, – услышал Сиж нежный голос. – Я помогу тебе.

Он открыл клюв и ухватился им за ветку. Тотчас Берёзка подняла его. И он уселся в удобную прочную развилку.

– Отдохни, я всё видела, – сказала она.

Они долго молчали. Сиж – оттого, что ему больно было вспоминать прошлое. А Берёзка, понимала, что сейчас говорить было нечего.

К вечеру опять пошёл дождь.

И Сиж почувствовал, как его крылья, грязные и заскорузлые, стали легче, мягче, и чище. Дождик, весёлый и бескорыстный, смывал с него грязь. А ветер, тёплый и лёгкий, согрел его. Он взмахнул крыльями, и понял: теперь он вновь может взлететь. Надо было только обсохнуть, и набраться сил.

– Спасибо тебе, Берёзонька Светлая! – Сказал Сиж. Ты спасла мня, ты помогла мне.

– Спасибо и тебе Дождик. Ты смыл с меня всю дорожную грязь!

– Спасибо и тебе Ветер. Ты согрел и высушил меня.

– Ах, милый Сиж! – Ответила Берёзка. – Не благодари меня.

– Здесь, у края дороги я видела столько пыли, столько боли и слёз. Столько раз мне приходилось омывать свои листочки от грязи и копоти, что я поняла главное: надо помогать ближнему своему, и не ждать за это награды. Ведь жизнь мы познаём через боль, грязь, и ошибки.

– Можно мне хотя – бы иногда прилетать к тебе? – Опросил Сиж.

– Когда захочешь, – ответила Берёзка.

Он оттолкнулся от ветки, и расправил свои окрепшие крылья. И взлетел ввысь. Туда, где кружилась в бескрайнем небе его родная стрижиная стая.

Орлик и Шакал

Солнце, ласковое и нежное, осветило верхнюю часть ущелья. И Орлик, первым шагнул из гнезда. Он широко расправил свои не окрепшие ещё крылья. И подошёл к краю обрыва. Ему нравилось смотреть, как лучи солнца сверкали на гранитных зёрнах скального карниза. Ему нравилось смотреть, как его отец, Орлан, парил высоко в небе. А мать, Орлина, кружилась чуть ниже. Время от времени она исчезала среди скал. И орлята знали: скоро мать принесёт добычу. Обычно она приносила или растерзанного зайца, или перепуганного лисёнка. Орлята набрасывались на мясо, и, вырывая друг у друга, жадно ели.

Чуть выше, на скале, было гнездо Филина. Орлы не трогали его. Он охотился ночью, а днём тихо сидел в своём гнезде. И только два мудрых глаза светились из темноты. Орлан считал, что этот Филин приносит им удачу. Ни разу не был нарушен покой орлиного гнезда. Никто не посмел вторгнуться в их владения. И орлята тоже привыкли к молчаливому соседу.

Однажды мать принесла живого зайчонка. Она бросила его к ногам орлят, и сказала:

– Пора учиться вам, рвать свою добычу. Пора показать вам свои когти.

– Пора, – согласился Орлан.

Орлята набросились на зайчонка. А он вскочил и стал метаться по площадке. Но рядом было ущелье и бездонная пропасть. Зайчонок подбежал к краю и жалобно закричал. Орлина схватила его острым клювом и швырнула к орлятам. Они стали клевать его. Зайчонок жалобно кричал. Орлик, как и все, тоже клевал зайчонка.

– Чужой! Чужой! – Кричала Орлина.

– Мясо! Мясо! – Клекотали орлята.

…Когда птенцы наелись, и сели в гнездо, из пещерки Филина впервые раздался голос:

– Не тот орёл, что зайчонка извёл. А тот орёл, кто волка поборол!

Хищно блеснула глазом Орлина. Но Орлан не проронил ни слова. Когда стемнело, Филин вылетел из гнезда и исчез в темноте ущелья.

Орлина не спала всю ночь.

Как только ночной мрак рассеялся, она кинулась к гнезду Филина. Но птицы там не было. Постепенно все забыли о его словах.

И только Орлик помнил.

Также каждое утро Орлина приносила добычу. Зайчат, хомячков, лисят. Так же гоняли их из угла в угол орлята. Также молчал Орлан. С каждым днём орлята крепли, мужали. Им уже ничего ни стояло в мгновение растерзать свою жертву. И Орлина одобрительно кивала своим острым клювом. А Орлан по-прежнему молчал.

Наконец пришло время опробовать крылья. Это был праздник Первого Полёта. В то утро Орлина и Орлан были особенно счастливы. И вдруг снова голос Филина:

Не тот орел, кто зайчонка извёл, а тот орёл, кто шакала поборол.

Орлина в гневе кинулась к пещерке Филина. Но вход был слишком мал, и Орлина не могла добраться до мудрой птицы.

– Ты испортил нам праздник Первого Полёта Филин! – Проклекотала Орлина. – Это будет стоить тебе жизни!

Она сложила крылья и стремительно ушла на дно ущелья. И вскоре вернулась, держа в когтях большой камень. Она подлетела к пещерке Филина, и закрыла её вход тяжёлым куском гранита.

– Так будет со всеми, кто помешает мне воспитывать орлят. Кто посмеет сбивать моих птенцов с нашего орлиного полёта.

С восторгом захлопали орлята крыльями. И, один за другим, вылетели из гнезда. Пролетев немного, они широко расправили свои крылья. И падение превратилось в полёт. Они летели, и ветер свистел в их молодых крыльях. Орлик с восторгом смотрел вниз, на землю.

Весь огромный мир, открылся ему.

Он увидел зелёные луга. Высокие заснеженные горы. Холмы, чуть тронутые розоватым отблеском солнца. Он увидел леса, из которых ветер доносил аромат хвои, цветов и трав. В траве резвились серые зайчата. Они беспечно играли, и мать с умилением следила за ними.

А вот хомячок примостился у своей норки. Он стал на задние лапки. И с любопытством что-то рассматривал. Другие хомячки и суслики перебегали из норки в норку.

Чем дальше по долине летел орлик, тем разнообразнее была жизнь. Он видел фазанов, в ярких и сияющих на солнце перьях. Видел медведей – Они ловили в реке рыбу. Видел оленей, муфлонов, коз. Орлик радовался тому, что всё это есть на свете.

– Всё это принадлежит вам, – услышал он голос матери. Она летела чуть выше. И внимательно наблюдала за орлятами. – Видите, как они глупы и беспечны. И это хорошо! Берите всё, что вам под силу. Теперь, когда вы стали сильными, вы без особого труда возьмёте себе любую добычу. Вы мои орлята, самые сильные, самые мудрые, самые красивые! Весь этот мир ваш! Берите его!

Но помните – есть у вас один враг, который страшнее всего. Его не взять ни силой, ни хитростью, ни коварством! Это человек. Он ходит на двух ногах и носит железную палку. И эта палка далеко плюёт смертельными, свинцовыми пулями. Как только увидите его – летите прочь!

Орлина сказала это и резко, с поворотом пошла ввысь. Её подхватил восходящий поток. И она пошла туда, где ждал её Орлан. Туда, где кружились в бескрайней синеве орлы и орлицы. Ах, как прекрасна была свобода! Орлята разлетелись в разные стороны. Старший брат Орлика тут – же камнем бросился вниз. И вскоре, он уже поднялся вверх, держа в когтях серого зайчонка. Остальные орлята тоже наметили себе добычу. И разлетелись кто куда.

«Неужели нужно терзать этих милых зайчат?» – Думал про себя Орлик. Он медленно парил над долиной. Слова Филина звучали в его ушах.

Конечно, он хотел есть, как хочет любой молодой орёл. Но гораздо больше ему хотелось любоваться этим прекрасным миром. Наблюдать жизнь этих прекрасных зверюшек. Хотелось всё познать, всё постичь! И он чувствовал, что можно не убивать этих беззащитных зайчат, хомячков и сусликов. Но как это сделать! Зачем он может так высоко летать? Зачем ему даны мощные крылья? Острый крючковатый клюв, зоркие глаза, хищные когти?

Он этого не знал.

Он снова вспомнил про Филина. Бедняга, наверно всё еще сидит в своей пещерке заваленный камнем. Орлик метнулся назад, и вскоре подлетел к своему гнезду.

Камень, тот, что принесла в когтях Орлина, был всё ещё там. Орлик понимал, что нарушает волю матери. Но сила его желания была больше. Он ещё не знал, что и Орлина может быть не права. Не знал, но чувствовал. И это чувство заставило его вырвать камень. Гранит с грохотом покатился вниз. И с гулким треском разбился о дно ущелья. Филин вылетел, и, ослеплённый ярким солнцем, метнулся ввысь.

– Не беда, что Филин не узнал меня, – подумал Орлик. – Главное – он на свободе!

Окрылённый неведомым восторгом, молодой орёл взлетел ввысь. И, подхваченный тёплым потоком, стал парить над бескрайней светлой землёй.

«Теперь я действительно самый сильный, самый красивый, самый мудрый из всех обитателей гор. Так говорила Орлина».

Интерес к обитателям земли был настолько велик, что он опускался всё ниже и ниже. И смотрел широко раскрытыми глазами на всё, что было вокруг.

Вдруг он увидел существо на двух ногах.

Оно было совсем не страшное. И железная палка в его руках не имела когтей и острого клюва.

«Наверное, и тут Орлина не права», – подумалось Орлику. И в тот же момент внизу показался дымок. И он почувствовал острую боль в крыле. Удар перевернул его в воздухе. И он, кругами, переворачиваясь через спину, стал падать на острые камни. Предчувствуя гибель, он из последних сил напряг раненное крыло. Выровнялся, и перелетел через острый скальный выступ. Внизу было ущелье. Глубокое, тёмное и холодное.

…Очнулся он от острой боли. С двух сторон его сдавили острые и холодные камни. Крыло болело всё сильнее и сильнее. Воздух на дне ущелья был сырой. Камни покрыть грязью.

«Да, всё – таки мать была права. Человек – самый страшный враг орлов».

Орлик вспомнил своё сухое и тёплое гнездо. Вспомнил слова Орлины. Вспомнил отца и синее небо. И в этот момент, раздался какой-то шум. Орлик открыл глаза и увидел вокруг горящие, жадные, голодные глазки. Белые острые зубы щелкали в полумраке.

– Шакалята, смотрите! Это орёл! Наш враг! – Голос у шакала был скрипучий, противный. Боясь подойти к орлу, он продолжал:

– Посмотрите, какой он жалкий! Глазки у него маленькие! Нет нашего шакальего хвоста! Вместо сильных лап – какие-то перья и когти! У него нет нашей прекрасной шкуры! Хватайте и терзайте его! Вам пора учиться быть опытными шакалами!

По прежнему, не подходя близко к Орлику, он продолжал завывать:

– Не далёк тот час, когда вся долина будет в наших руках! И тогда мы уничтожим всех этих жалких зверюшек. Оставим не многих для того, чтобы было на кого охотиться. А остальным перегрызём глотки! Смотрите, как это делается!

С этими словами шакал подскочил, попытался вцепиться ему в горло. Но лапы Орлика были сильны, как и прежде. И когти были остры и беспощадны. Орлик изо всей силы ударил шакала по оскалившейся морде. От боли тот отскочил, и взвыл так громко, что щенки кинулись врассыпную.

– Ах ты, мокрая курица! Погоди же! Вот вернётся с охоты наш Вожак, тогда придумаем тебе кару.

Вечером вернулся с охоты Вожак, и вернулась стая. Они увидели Орлика, и стали совещаться, как же им быть. Глубокой ночью шакал пришёл к Орлику и сказал:

– Стая решила держать тебя тут. Стая решила тебя не кормить. И пусть молодые шакалята учатся на тебе приёмам нашей шакальей охоты.

На утро стая ушла в соседнее ущелье. А молодые шакалята окружили со всех сторон Орлика. Но не рисковали подходить спереди. Они только подкусывали его сзади, вырывали из крыльев перья. С каждым днём силы Орлика таяли. Всё труднее было ему отбиваться от острых как бритвы шакальих зубов.

Как-то ночью, к нему подошёл Вожак шакальей стаи. Он долго-долго смотрел на Орлика.

– Что смотришь шакал? – Спросил спокойно Орлик.

– Ты больше нам не нужен, ответил вожак. Завтра мы решили съесть тебя! Судьба твоя решена. Орлик был ещё слаб. Но рана на его крыле затянулась. Боль была уже не так сильна. Но он скрывал это от шакалов. И чтобы убедить ещё раз вожака в своём бессилии тихо сказал.

– Убить умирающую птицу – не велика доблесть.

– Он ещё говорит о доблести! – От возмущения даже шерсть встала дыбом на его загривке. – Никто на земле не имеет право на гордость кроме нас! Мы самые умные! Мы самые серые! Мы самые коварные! Мы самые жадные! Посмотри, как лоснится моя шкура – волосок к волоску! А ты? Грязный, взъерошенный комок перьев. Поэтому, мы уничтожим вас всех. Всех до единого. Чтобы на земле наступила серо – золотая эра! Нет в мире иного права, кроме права сильных! Мы создадим на земле новый порядок. Порядок шакалов и порядок для шакалов. И ради этой великой цели мы не будем жалеть каких – то драных орлов! Скоро нас будет столько, что…

Шакал не закончил фразу. Орлик почувствовал необыкновенную силу в своих крыльях. Молнией кинулся он на шакала. И вцепился когтями в серую шкуру, взмахнул сильными крыльями.

Дико взвыл шакал. Он извивался, брызгал слюной. Но всё выше поднимался в небеса Орлик.

– Ты хотел захватить всю эту землю? – Сказал он.

Шакал только взвыл в ответ.

– Так на же, бери её! – С этими словами он разжал свои острые когти.

* * *

Солнце, ласковое и нежное, осветило верхнюю часть ущелья. И Эрли, сын Орлика, первым шагнул из гнезда. Широко расставил он свои юные крылья. И подошёл к краю обрыва. Ему нравилось смотреть, как лучи солнца, сверкали на гранитных зёрнах скального карниза. Ему нравилось смотреть, как отец Орлик, высоко парил в синеве неба. А мать Чара, кружилась чуть ниже. Время от времени, она исчезала среди скал. И орлята знали: скоро мать принесёт им добычу. И всегда мать приносила им мясо. Растерзанного шакала, или волка. И при этом говорила:

– Не тот орёл, кто зайчонка извёл, а тот орёл, кто волка поборол.

И, еще сидя в гнезде, орлята знали: зачем у них острый клюв, цепкие когти, зоркий глаз – чтобы спасать долину от волков и шакалов.

Близился день первого полёта…

Птица счастье и птица совесть

В предгорном Крыму, среди ковыльных холмов, росло одинокое дерево. Это была большая, уже не молодая, но всё ещё густая, раскидистая дикая груша. Она была так высока, что мало кто из людей смог бы вскарабкаться на неё. А ветви её были крепкие, мшистые, и были они покрыты тугими, зеленовато бархатистыми, листочками.

Никакие ветры не смогли бы сорвать эти листочки с мощных, кряжистых веток.

А плоды! До чего же были прекрасны и вкусны плоды её! Это были небольшие, но очень сладкие, зеленовато – золотистые груши. К осени они слегка темнели, и опытный глаз знал – это был верный признак, что груши уже налиты ароматным, сладким соком.

Множество птиц прекрасно знали это, и слетались со всей округи, чтобы полакомиться чудными плодами.

На дереве было три гнезда. Ближе к Северу, свили своё гнёздышко пара сизых степных голубков. Это были горлицы. Каждое утро, ещё в предутренней мгле, первым просыпался глубок Сизарь. Он выпивал капельку росы с ближайшего листочка, и начинал петь свою извечную, как сама жизнь, песню.

– Т-р-р-у-у-удиться! Т-р-р-у-у-диться! – Повторял он неустанно.

И вся степь, весь лес, и все горы, слышали эту песню! И всё живое и разумное, всё здравое и честное, вставало, улыбалось солнышку, и начинало трудиться. И какое это было счастье – работать, улыбаясь всему миру, солнцу, небу, и земле.

На другом конце дерева, с Южной стороны, где было всегда тепло, примостилось гнездо Ворона. Крона груши была так велика, что гнёзда не мешали друг другу. Они даже не были видны. Но совсем другая жизнь протекала здесь. До чего же она была не похожа на ту жизнь, что смеялась каждое утро в гнезде у горлицы.

– Кар-р-р-р-р, – выкаркивала Ворона каждое утро в окружающий мир своё утреннее послание, когда солнце дано уж светило на небосклоне.

– Укр-р-р-р-р-р-ал, – отвечал ей Ворон из гнезда. – Уж-ж-ж-ж-е укр-р-р-р-рал…

– Хор-р-р-р-р-ош-ш-ш-шо-о-о-о, – отвечала Ворона. – Пор-р-р-р-р-а на р-р-р-р-работу…

Они вылетали из своего просторного, широкого гнезда, свитого из сучковатых, колючих, чёрных веток. Ветки для гнезда, они специально подбирали из сучковатых, колючих, чёрных веток. Это сделано было для того, чтобы кто ни будь из окружающих птиц не позарился на их логовище.

Пролетая мимо гнезда горлиц, они, Ворон и Ворона, всегда громко смеялись…

– Ха-р-р-р-хар-р-р-ха-р-р-р! – Говорил Ворон, – какие глупые птицы горлицы! Какие у них маленькие, смешные гнёздышки. Какие они слабые и бедные! И в гнезде у них нет ни одной колючки… У них в гнезде вообще ничего нет, кроме десятка зёрнышек степного ковыля… Да стоит покинуть им своё гнездо, сразу захватят его голодные сороки, хитроумные совы, и наглые галки!

– Да! Да! – Всегда соглашалась Ворона. – Только и кричат, что про труд, да про совесть. А что это такое – совесть? С чем её едят? Кто её пощупал на ощупь? Нет таких! Да не в этом же счастье! А совсем в другом! Не в труде, а в нахальстве всё счастье! В умении украсть вовремя кусок пожирнее! Вот в чём счастье!

– И где же оно, ваше счастье? – Спрашивала Горлица Ворону и Ворона. – Куда же вы за ним летите?

– Наше дело! – Грубо отвечала им Ворона…

– Знамо, не проболтамо… – добавлял обычно Ворон.

– Что ж, – отвечал им Сизарь, – летите, летите, соседушки. А жизнь и вам, и нам, покажет, что ж оно такое, счастье! И где оно свило свои неприметные гнёздышки.

В третьем гнезде, что примостилось в небольшом дупле, в стволе у старой Груши, жила воробьиная семья. И так же, как и в гнезде ворон и горлиц, в их птичьем домике, весело щебетали птенцы. И если птенцов ворон и горлиц совсем не было видно, то воробьиные дети шумели на всю округу! У воробьёв это считалось нормальным. Это у них была учёба жизни.

– Вот, смотрите, дети, – говорила обычно по утрам мать – Воробьиха. Смотрите и учитесь. Пока горлицы поют по утрам свои глупые песни, и призывают всех к честному труду, мудрые вороны уже улетели на добычу! Они не призывают к какой – то там совести, а трудятся! И вот посмотрите, что будет вечером! Что принесут в свои гнёзда вороны, а что горлицы.

– Интересно! – щебетали воробьята, – интересно!

– И кто же будет самый умный? – спросил маму Воробьиху самый шустрый из воробьят.

– А самый умный будет наш папа! – ответила мама Воробьиха. – Пока вороны и горлицы, летают поблизости, ища свой хлеб насущный, мы сидим тихо… А как только улетят подальше, увидите, что будет.

И действительно, вслед за воронами, и горлицы улетели в туманную даль.

И тогда, Воробей и Воробьиха, оглядевшись по сторонам, юркнули в гнёзда своих соседей. Ещё немного, и они оба, тяжело махая крыльями, вернулись в своё родное гнездо. Воробей принёс из вороньего гнезда полный клюв требухи. А воробьиха принесла из гнезда горлиц, полный клюв ковыльных семечек, семян чебреца, и зёрнышек дикой груши.

– Ну, детишки, – сказал папа Воробей, теперь вам понятно, кто из птиц самый умный?

– Понятно, понятно, – защебетали маленькие воробышки.

– А что такое счастье, понятно? – Улыбаясь, спросила мама Воробьиха.

– Понятно! – хором выкрикнули воробьята…

– И мне тоже понятно… – Услышали они незнакомый шипящий голос. – Не вы ли научились только что, как быть счастливым… Вот и я тоже научилась… от ваших пап и мам… Ну, идите же сюда, идите…

Это была мерзкая, степная гадюка. Она влезла в воробьиное гнездо, и с тех пор там уже не раздавалось весёлое щебетанье птенцов.

Вечером вернулись вороны и горлицы. К счастью, их птенцы уцелели. То ли гадюка была справедливая, толи она насытилась.

Горлицы принесли в гнездо семена степного ковыля, чебреца, и семена дикой груши. Принесли ровно столько, сколько надо было их маленьким птенцам. Вороны же приволокли растерзанные кем – то тушки зайчат, сусликов, и перепёлок. Они таскали и таскали это «богатство» всю ночь. И только к утру усталые уснули в своём гнезде, заваленные со всех сторон своим «богатством».

Утром подул лёгкий ветерок. Ни Ворон, ни Ворона, не придали этому значения. Да они и не слышали, как стала потрескивать ветвь, на которой примостилось их гнездо. Они крепко спали. Когда маленькие воронята стали махать крыльями, пытаясь предупредить мать и отца, было уже поздно. От нового порыва ветра ветвь затрещала ещё сильнее, и, наконец, рухнула вниз под тяжестью не нужного уже «богатства». Новый порыв холодного, зимнего ветра подхватил остатки гнезда вместе со всеми его обитателями, и с силой бросил на предгорные скалы.

С тех пор никто не слышал ничего о жадной вороньей семейке.

И только гнездо горлиц осталось на вершине старого грушевого дерева.

Маленький фонарщик

Папа, а кто на небе звёздочки зажигает? – Спросила Даша, когда они вдвоём взобрались на плоскую крышу.

Была июльская ночь. Звёзды таинственно мерцали. И с каждой минутой их становилось всё больше и больше.

Там, внизу, в старом домике, светилось окошко. И постелька уже ждала Дашу. И книжка, самая истрёпанная и самая любимая. Про Белоснежку и Краснозорьку. Но перед сном они, не сговариваясь, зачем-то вышли на крылечко. И, переглянувшись, мигом взобрались по лесенке на крышу ещё не достроенного домика.

– Звёзды? – Папа слегка задумался. – А ты разве не знаешь?

– Нет, – девочка смущённо улыбнулась. Хотя в этом незнании не было никакого стыда.

– Известно кто, – тихо ответил папа. – Это Маленький Фонарщик. Он сказал это и они стали всматриваться в мерцающие южные звёзды.

– А его можно увидеть? – Спросила Даша.

– Говорят можно, – был ответ. – Но не всем он показывается. Только очень добрым и чутким людям. И ещё – для этого надо иметь телескоп.

– А у нас есть телескоп? – Спросила Даша.

– Нет, – улыбнулся папа, – но у нас есть подзорная труба.

– Принеси, принеси папулечка! – Даша сложила ладошки и стала не терпеливо подпрыгивать. Так она делала всегда, если хотела мороженного или газировки из холодильника.

– А ты у нас девочка чуткая?

– Очень, очень чуткая! – Даша подошла к папе и протянула ручки вверх.

Папа взял её, как всегда брал на руки. И девочка крепко – крепко обняла его. И прижалась к родной колючей папиной щеке.

– Днём был не колючий, а теперь опять колючки! – Засмеялась она.

– Ладно, подожди тут, сейчас принесу, – сказал он. – Только чур, сидеть на матрасе и к краю не подходить!

– Ладно! – Ответила девочка. И села на мягкий и тёплый ещё не остывший от дневной жары матрас. Папа спустился по лестнице. Девочка осталась одна. Её было страшновато среди целого звёздного неба. Но и очень интересно. И таинственно. Вдали сиял город, бежали огоньки. А вверху, от края до края неба, мерцали звёзды. И звали туда, где ходит Маленький Фонарщик. Где зажигает он звёздочки каждый вечер. Но как она не приглядывалась, нигде не было видно никакого человечка. А звёзд становилось всё больше и больше. «И когда только он успевает зажечь эти звёздочки?» – Подумала девочка.

– А вот и подзорная труба! – Папа достал из футляра чёрную и блестящую подзорную трубу, раздвинул её. И она стала ещё длиннее. Он посмотрел на небо.

– Видишь? Видишь? – Даша от нетерпения подпрыгивала как резиновый мячик.

– Нет, – ответил папа. – Почему – то не вижу. Он передал трубу Даше. А сам расстелил на матрасе большой овчиновый дедов тулуп. И лёг на спину. Звёздочки прыгали в подзорной трубе. И Даша видела только завитушки. Это каждая звёздочка оставляла за собой едва заметный след. Это происходило оттого, что руки дрожали.

– Одни висюльки, – сказала Даша. – Ничего не вижу.

– А ты ложись на спину и смотри. Так будет удобнее, и труба трястись не будет. – Сказал папа.

Даша улеглась рядом с папой. И вправду, звёздочки стали меньше трястись. И девочка увидела красноватую, большую звезду. Она медленно двигалась по небу. Вдруг от неё отделилась маленькая звёздочка. Она всё росла и росла. И вдруг превратилась во что-то большое, круглое, прозрачное. И два светящихся человечка близко-близко повисли над домиком. И звёзды были видны сквозь них.

«Вижу два живых объекта. Они молчат». – Струилось от одного к другому.

«Видят ли они нас?» – Неслось беззвучно в ответ.

«Судя по биополярному излучению, ребёнок воспринимает наш спектр.

– Похоже, ты смотришь на Марс, – сказал папа. – Так люди называют эту красноватую звезду. Возможно, на ней когда-то жили люди.

– А почему их двое? – Спросила Даша. – Ты же говорил что Фонарщик один.

«…Ребёнок видит инфраспектр, – пронеслось в эфире. – Ставлю экран».

– Ой! Папа! Они пропали. – Сказала Даша.

– Ищи, ищи! – Улыбнулся папа.

– А какого искать? – Серьёзно спросила Даша. – Того, что с лучами на голове или без лучей?

– Нет, – ответил папа, – он в таком чёрном костюме как трубочист. И шляпа у него тоже чёрная.

– Как же чёрная, когда лучики красные и костюмчики серебристые? – Воскликнула Даша.

– Ну, пусть так, раз ты его видела. – Согласился папа.

– А как же они звёздочки зажигают? И живут там в этой круглой штуковине?

– Нет, – ответил папа, – Фонарщик только звёздочки зажигает. А живёт он в другом месте.

– А чем он их зажигает? – Спросила девочка.

– Ну, чем-чем, – папа слегка задумался. – Есть у него такие спички волшебные. Чиркнет Фонарщик спичкой о свой карманчик на левой стороне курточки – спичка и загорается. Но это только так кажется.

А на самом деле, он дотрагивается спичкой до своего сердца. Оно у него такое горячее, что спичка загорается. А от этого огонька он уже зажигает звёздочки.

– Но звёздочек же так много, – сказала Даша. – Где же он берёт столько сил?

– Да, да, – папа говорил тихо, но Даша очень хорошо его слышала. – Ты права. От каждой спички сердце у Фонарщика немного остывает, и уменьшается. И к утру, оно становится очень – очень маленьким и холодным.

– А как же Фонарщик? – Глазки у Даши заблестели от подступивших слёз, – так и останется с маленьким и холодным сердцем?

– Нет! Напротив! Папа сел и провел ладошкой по огорчённому лобику дочки. Поправил сбившуюся чёлку. – К утру каждая звёздочка, прежде чем сесть в волшебную карету Зарины, прощается с маленьким Фонарщиком, и целует его. И от этого сердце у Фонарщика вновь нагревается и растёт. И становится таким же жарким и большим, как и прежде.

– А если звёздочка на небе заиграется? – Даша, казалось, вспомнила что-то.

– Если звёздочка забудет, – продолжал папа, – заиграется на небе, то тогда сердце у Фонарщика чуть – чуть остывает. И в карете у Зарины, не досчитываются одной звёздочки. От этого на солнышке появляются пятна. Ведь солнце это окошко в карете Зарины. От того оно так ярко, что все звёздочки выглядывают в это окно.

Внизу под лестницей что-то зашуршало.

– Ой, кажется мама, – Даша притихла.

– А ну спать! – Услышали она голос мамы.

– Опять ребёнку голову морочит! – Загрохотал голос бабушки. – Ой горе! И что за муженька ты себе нашла. Опять дитё дурит!

Стало тихо. Чьи-то тяжёлые и решительные шаги удалились в дом.

Вскоре снова послышались шаги мамы.

– Ты опять ребёнка обманываешь, – взвизгнула она совсем близко. И в темноте появилось испуганное лицо. Какой там Фонарщик! Ану спускай дитё!

Папа и дочь молчали. Когда стало тихо, Даша спросила.

– А как же та звёздочка, папа? Та, что заигралась?

– А та звёздочка, – сказал папа грустным изменившимся голосом, – так всё и летает, от звезды к звезде. И спрашивает где её место? Где маленький Фонарщик?

Но звёздочки не знают. Ведь небо такое большое, а Фонарщик такой маленький. И тогда звёздочка начинает плакать. Слезинки её падают на землю, и при этом ярко вспыхивают.

– Вон! Вижу! – Вдруг вскрикнула девочка. – Видела, я видела папа, там упала слезинка! Девочка указала пальчиком в небо. Туда, где вспыхнула и мгновенно потухла маленькая звёздочка.

– Не плачь, не плачь доченька, – папа осторожно убрал со щёк девочки слезинки.

– И я видел, – сказал он, – но плакать не нужно. Девочка прижалась ближе к папе. И тут они увидели ещё одну звёздочку. Она летела быстро – быстро через всё небо.

– Это она плакала? – Серьёзно и тихо спросила Даша.

– Видимо, она, – Ответил папа.

– А что же с ней теперь будет?

– Говорят, если звёздочка потеряла своего Фонарщика, то она так и будет бродить по небу. Пока её не выручит какая-нибудь другая звёздочка. Или добрый Фонарщик сам разыщет её.

С этими словами глаза у девочки закрылись. И через минуту она уже крепко-крепко спала. Папа взял её на руки и осторожно-осторожно спустил по лестнице. Вскоре девочка уже спала в своей любимой кроватке. В обнимку со своим стареньким плюшевым мишкой.

…Невидимый луч вновь пронёс над Землёй: «Степень гуманоидальности двугенетического корня. Составные двух – по первому типу. Пяти – по второму типу генофонда. Разница – три миллиона лет. Генотипы находятся в антагонизме. Возьмите для страховки ещё пробы на двух частях планеты. Судьбу цивилизации решить на месте. Помните, что в ночное время ваша энергия ограничена. Конец связи».

Прозрачный сфероид бесшумно отошёл от окна. Поднялся ввысь, и, почти не видимый, пошёл в сторону юго-востока.

* * *

На другое утро баба Зося взяла Дашеньку на базар. О чём они там говорили, папа не знал. Только в этот день Даша как-то грустно смотрела на папу. И оба чувствовали – им было очень плохо.

И только к вечеру, когда стемнело, Даша шепнула папе: «Иди на крышу, и я приду». Папа понимающе кивнул. И они, как заговорщики, разошлись в свои комнаты. Девочка легла в постельку. Баба Зося, довольная, накрыла её вторым одеялом. И счастливая пошла спать.

Как только всё затихло, Даша встала, накинула курточку и юркнула за дверь. Папа уже ждал её на крыше. Девочка, довольно сопя, взобралась по лестнице. И через мгновение уже лежала рядом с папой, под тёплым дедушкиным тулупом.

Они долго молчали.

– Ну? – Папа не выдержал первый. – Так что же случилось?

– Ничего не случилось. – Отвела глаза девочка. Чуть помолчав, она вдруг встала, и пристально посмотрела в глаза папе. Точно хотела ответить на мучивший её вопрос. Но было темно. И в глазах отражались только звёздные пылинки, и бескрайнее ночное небо.

– А ты, папа, обманщик да? – Она привстала ещё ближе, и ещё пристальнее всмотрелась в папины глаза.

– Это ты о чём? – Папа тоже привстал.

…Прозрачная сфера медленно приближалась с запада. Она зависла над крышей и бесшумно снизилась. Эфир пронзили лучи: «Завершили оборот. Анализ гуманоидов не однозначен. Есть информация со знаком минус… очевидно смешаны несколько волн…»

– Ты обманул меня, обманул! Нет никакого маленького Фонарщика! И Зарины нет! Мне бабушка сказала! Это ты никакой не мужик, а обманщик! Это ты нищий и оборванец! Это ты…

Даша с трудом сдерживала слёзы. А папа молчал. И звёзды всё также отражались в его грустных глазах.

«…Перевоплощение категорически запрещаю, – пронеслось в эфире, – затраты энергии будут невосполнимы… приказываю срочный возврат сфероида на базу. Вы можете погибнуть…»

– Так это не правда? Та обманул?! Обманул!

Даша вскочила и бросилась к лестнице. Ничего не видя, она уже стала спускаться вниз. Как вдруг услышала папин голос.

– Даша, доченька. Посмотри на небо, вон туда. Что это?

Девочка подняла голову.

Прямо над ними, там, где вчера летела красноватая звезда, по небу плыл Маленький Фонарщик. Он что-то достал из карманчика на левой стороне груди. И тут же в небе вспыхнула ещё одна звёздочка. Он чиркнул спичкой ещё раз… и вдруг исчез в бескрайнем июльском небе.

Волшебный фонарь

Её сапожки были узкие, и вовсе даже не зимние! И ноги её промокли и так озябли… Это и не удивительно – декабрь был на исходе. Приближались зимние праздники. И её бабушка очень надеялась на них.

К Новому году, к Рождеству, да и к Старому новому году, люди покупали друг другу подарки.

– А значит, – сказала бабушка, – нам легче будет продать наши яблоки. И тогда мы сможем дожить до лета! А уж летом не пропадём, моя крошка. Милые мои цинётки ножки!

Так говорила он каждый раз, когда провожала девочку на рынок. Бабушка знала, что сапожки совсем не греют эти «тоненькие ножки». Но что она могла поделать?

Вот девочка и примостилась в углу рынка, где её уже не выталкивали толстые бабы своими мощными бёдрами. И не роняли её сумку с яблоками в грязь, как уже было не раз. Правда, тут, в уголку рынка, было мало покупателей. А ножки её совсем окоченели. И чтобы не замёрзнуть, она, как воробушек, стала ходить взад и вперёд, около своей сумки. И это немного согревало… И, кроме того, она очень боялась, что девочки из её класса увидят её на рынке, около этой сумки с яблоками.

«Как им хорошо, – думала девочка, – сидят сейчас дома, учат уроки! Им тепло, они сыты, а я…»

В это время с неба пошёл снег. Он кружил крупными хлопьями, и чем темнее становилось вокруг, тем ярче были видны эти белые, удивительные посланцы неба. Девочка совсем забыла про яблоки. Про озябшие ножки. Она, как зачарованная смотрела на снежинки. И вдруг услышала:

– Танька – торговка! Танька, – торговка!

Это кричал мальчик из её класса. Рядом с ним была его мать. Она была большая и толстая, и цепко держала мальчика за руку. А во второй руке у неё была огромная сумка. И она была полна всякими праздничными покупками!

Альфред (так звали этого мальчика) вдруг вырвался из цепкой маминой руки. Он быстро слепил снежок из мокрого снега. И, изо всех сил, бросил им в девочку.

А она даже не пыталась увернуться, так быстро всё произошло. Она только чуть прикрыла лицо рукой. Это и спасло её. Снежок ударил ей в руку, и ледяными иголками хлестнул прямо по глазам. На какое-то время, даже свет померк. А потом слёзы брызнули из её глаз. Она опустила вниз её замёрзшие ручки. И так стояла, и тихо, почти беззвучно плакала.

Вновь она увидела снежинки. Они, подхваченные ветром, неслись на фоне чёрных, зимних туч. И в этих белых снежинках постепенно исчез силуэт Альфреда и его огромной мамаши. Она тянула его за руку, а он всё оглядывался. А девочка стояла и плакала.

И некто даже не подошёл к ней.

Наконец она вспомнила про свои ножки. Они закоченели так, что девочка пошла, куда глаза глядят. Она уже не думала ни о сумке, ни о яблоках. Она, почти уже бежала вокруг рынка, и ей становилось теплее…

…Яблоки остались на месте. Никто их не украл, и не купил. Девочка знала точно: пока у соседки бабы Веры, не раскупят её красивые, блестящие яблоки, никто не купит её товара…

Стало совсем темно. Но девочка ждала. Она знала, что вечером, когда уйдёт баба Вера, у неё могут купить целую сумку. Ведь яблоки были такие сладкие, и такие дешёвые. И тут она увидела удивительное, разноцветное, светящееся пятнышко. Оно ярко зажглось невдалеке, на соседних лотках. И оно было живое.

Девочка подошла ближе. И увидела: это был волшебный, сказочный фонарь. И как только хозяин зажигал лампочку, на белых, волнообразных гранях фонаря, вдруг появлялись чудесные рыбки, райские, удивительные птицы, загадочные тропические леса. И всё это плыло по кругу, и было так удивительно, и так прекрасно. Она не могла оторвать взгляда от фонаря. И он так завораживал. И сцены из прошлой полузабытой жизни сами ставали перед глазами.

…Было лето… Она целый месяц жила в пионерском лагере у моря. Ей было семь лет. И рыбки, морские, серебристые рыбки, плавали у самых её ног. Море было утренним, и прозрачным. И кефальки, иногда поворачивались боком. И тут же вспыхивали серебряной чешуёй на солнце.

И тут она услышала:

– Таня, к тебе папа приехал! – Это кричали хором все дети, её друзья и подружки.

Она оглянулась и увидела: папа, большой и красивый, сиял улыбкой. И Таня бросилась к нему в объятья. И слёзы счастья покатились с её щёк. Папа был в красивой военной форме, такой молодой, а уже капитан. И тут подошла мама… Она ревниво взглянула на Танины слёзки, и довольно грубо вырвала девочку из папиных объятий.

– Ну, покажи, как ты любишь маму, – сказала она. Таня со всей силы обняла маму и прижалась к ней своим нежным сердечком…

– …девочка, отойди, отойди, – услышала она откуда-то с верху чужой голос, – ты же мне товар загораживаешь!

Таня, ещё не поняв, где она, услышала ещё грубее.

– Ну что по другому объяснить? – И человек резко оттолкнул её в сторону. Она даже не посмотрела ему в лицо. А просто пошла к своей сумке.

Всё так же тихо падали крупные снежинки. Стало ещё темнее. И пальчики на ногах опять заныли от холода. Баба Вера ушла. Она продала все свои яблоки, и теперь появилась надежда.

Сияющая, в роскошной норковой шубе женщина, прошла было мимо. За ней шёл большой, молодой, и очень круглый человек. На красной шее у него была золотая цепь. И он лузгал семечки.

– Тётенька, купите яблоки, – тихо сказала Таня.

Молодая женщина, вдруг остановилась, как вкопанная. Она пристально, удивлённо посмотрела на девочку, и вдруг что-то заблестело в уголках её глаз.

– Конечно, конечно, сколько они стоят? – Сказала она.

– Рубль за килограмм, – ответила Таня.

– А сколько у тебя в сумке? – Женщина даже не взглянула на яблоки.

– У меня там десять килограмм, – ответила девочка, – у меня и безмен есть… я сейчас…

– Не надо, не надо, – женщина повернулась к мужчине.

– Грыша, – сказала она, – дай двадцатку.

– Та на шо тебе те яблоки? – Был ответ, – посмотри, они ж как воши!

Женщина молча уставилась ему в глаза. И он быстро и молча дал ей деньги.

– Вот… возьми, – она дала Тане деньги, и пересыпала яблоки в большой пакет.

– У меня нет сдачи, – тихо сказала Таня.

– Не надо сдачи, – женщина хотела поправить Тане чёлку, присесть, приласкать девочку. Но шуба опустилась в грязный, мокрый снег, и мужчина сказал:

– Та когда ж ты шубу носить научишься, село! Ты ж смотри, грязь какая…

Женщина выпрямилась и быстро ушла. А Таня держала в руках двадцать рублей. И не знала, плакать её или смеяться – ведь она заработала такие большие деньги.

Рынок опустел. И только самые нетерпеливые всё ещё не шли домой. И фонарь, тот самый волшебный фонарь, всё ещё светился разноцветными лучиками. И рыбки, птички и бабочки всё ещё кружились по кругу.

– А сколько стоит ваш фонарь, – тихо спросила она у продавца, когда у лотка уже никого не было.

– Дорого, дорого стоит. Я же тебе сказал – иди от сюда. – Ещё грубее сказал из за прилавка человек, в кожаной меховой куртке.

– Сколько стоит, – Таня плотно сжала губы, отпустила голову, и сжала свои детские кулачки.

– Ну, сорок рублей, тебе то что? Целый день тут торчишь, как бельмо…

Таня отошла в сторону. Если бы фонарь стоил хотя бы рублей десять, она бы тут же его купила, а так…

Девочка чуть вздохнула, и, ничего не сказав, побрела домой. А путь её был не близкий. Они с бабушкой жили за городом, и ей предстоял долгий путь через тёмный лес. А там – через огромное поле. И сейчас, девочка это точно знала, мокрый снег чуть-чуть прикрывал собою холодную воду. И на всём поле не было ни мостика, ни пригорка. И ей опять придётся брести по холодной воде.

Она пошла. Было темно и холодно. В чаще леса что-то трещало и ухало. Сердечко её дрожало от каждого шороха. Чтобы не заплакать, она стала вспоминать про фонарь, про папу, про далёкое детство. Про то светлое время, когда папа был рядом.

Однажды он заметил, как Таня переписывала в толстую тетрадь книгу из библиотеки. Это была книга о жизни растений. Она не только переписывала, но и перерисовывала картинки. Так ей нужна была эта драгоценная книга.

Папа пришёл со службы. Он был уже майор. Но почему-то улыбался он всё меньше и меньше. И всё же, в тот вечер, он обнял девочку за плечи. Прижался колючей щекой к её щеке. И, ничего не сказав, ушёл.

– Куда ты опять, на ночь глядя, попёрся? – Крикнула во след ему мама. Но он ничего не ответил.

Уже поздно вечером он вернулся, весь забрызганный болотной грязью, но счастливый и сияющий.

– Вот, – сказал он, и протянул Тане огромную, большую книгу о жизни растений. Таня даже заплакала от счастья.

– Где же ты взял её, папа? – Только и спросила она.

– Это тайна, – ответил отец.

– Придурок, – тихо донеслось с кухни.

Весь вечер они, лёжа в постели, читали по очереди книгу, и были так счастливы! Несколько раз мама неожиданно входила в комнату, и выключала свет. И кричала «Спать давно пора!» Но папа, спокойно вставал, включал свет, и вновь начиналось счастье.

…А потом папа вдруг исчез из дома. Он только поцеловал Таню. И, чтобы не видно было слёз, повернулся и ушёл. И с тех пор Таня никогда его не видела.

А мама, в тот же день, страшно избила девочку домашними тапками. И на всю жизнь Таня запомнила её крики. «Не ходи в тапках во дворе! Не ходи по грязи… не ходи по грязи…»

…Лес кончился. И холодная вода и мокрый снег напомнили, что началось поле. Она побежала, что есть сил. Из леса ясно послышался волчий вой. Далёкий и заунывный…

Но вот и показались спасительные домики. И любимые бабушкины окна. И по тому, как тускло они светились, Таня поняла – опять нет электричества. А значит, уроки придётся учить со свечёй.

«Ничего, – улыбнулась про себя девочка, – зато я дам бабушке целых двадцать рублей. Вот обрадуется старушка! Да и печка, конечно же, натоплена! И одеяло бабушка давно уже нагрела над духовкой! А значит, я сейчас закутаюсь, и отогреюсь. Это ли не счастье!»

И верно: в доме было тепло. И бабушка прямо с порога обняла девочку. И, как только она разделась и юркнула в постель, бабушка тут же набросила на неё тёплое, прогретое одеяло. Бабушка увидела пустую сумку, и счастливо улыбнулась.

– Сюрприз! – Звонко засмеялась Таня. И разжала кулачок, где лежало целых двадцать рублей.

– Батюшки, – только и всплеснула руками бабушка. – Да откуда же так много?

– Секрет, – Таня закуталось с головой под одеяло. И сразу ей стало так хорошо и спокойно, что она тут же и заснула. Девочка спала, и слышала, как хлопотала бабушка у печи, как гремела котелками и крышками. Как накладывала ей вкусный, ароматный, золотистый капустняк. С крупными картошками, и с сахарными рёбрышками. Ах, как вкусен был бабушкин капустняк! Так вкусен, что она тут же и проснулась от аромата, и от жалости к бабушке. Ведь Таня знала, что она ни за что не разбудит девочку. Но и будет переживать: капустняк же остывает!

– А что я на рынке видела! – Заявила, наконец, Таня, когда они закончили еду. В это время вдруг загорелось электричество.

– Ура! – Закричала Таня.

– А что же? – Бабушка села у печи, и приготовилась слушать.

И тут девочка рассказала ей всё: и про фонарь, и про женщину, и про снежок, чуть не выбивший ей глаза. Не сказала только про замёрзшие ножки. Не нужно это было. Всё равно денег у них на новые сапожки не было.

* * *

На другой день было воскресенье. Девочка ещё сладко спала под тёплым, спасительным одеялом. А бабушка встала ещё затемно. И ушла, не сказав внучке ни слова.

А когда Таня проснулась, то не поверила своим глазам. В комнате был полумрак. И разноцветные рыбки, цветы и бабочки, кружились прямо тут, рядом, на столике у кровати. И вся комната точно наполнилась счастьем. Девочка вскочила, и обняла бабушку. Она поцеловала её морщинистые щёки. Её лучистые глаза, и старый, холодный с улицы, пуховой платок.

– Спасибо, спасибо, спасибо бабушка, – только и шептала она сквозь слёзы, – а где же ты взяла деньги?

Бабушка молчала, и только улыбалась. И, наконец, сказала то, что совсем не хотела говорить:

– Да петушка я продала, вот и купила фонарик.

– Как, ты продала Орла? – Улыбка сразу слетела с её счастливых глаз. – Ты продала Орла?

– Не хотела я говорить. Ну да чего уж там? Продала. Зачем нам два петуха?

– Бабушка? Что же ты наделала! Он же, как человек умный! Они же убьют его! Они же думают он мясо! А он человек! Бабушка-а-а!

И девочка упала лицом в подушку, и горько, навзрыд, заплакала.

– Ну что же теперь делать? – Бабушка села рядом на кровать. И стала гладить девочку по голове. – Что же делать?

– Бежим скорее, бежим! Кому ты продала? Возьмём в долг деньги! Надо его вернуть! Скорее…

На счастье, бабушка знала, кому продала петушка.

– А кому же, кому же?

– Та Грицьку Оприщенке… С хутора!

Таня даже остановилась.

– Что? – испугалась бабушка.

– Так это же его Алик вчера мне снежком…

– Ой, беда! – покачала головой бабушка. – С ним разве ж договоришься! В него ж и снега зимой не допросишься.

Они шли молча. Пока не дошли до хутора Тарасовка. Когда толстый Грыцько вышел на порог, бабушка вежливо сказала.

– Вы ж поймите, Григорий Иванович, мы деньги вам вернём. Только вот петушок этот… Вернуть бы надо. Вот внучка моя плачет. Вы ж поймите…

Вслед за хозяином вышла Алла и Алик.

– Ни, – Грыцько цыкнул зубами, точно хотел достать мясо из-за зуба. – Ни, мы його вже зъилы! Шо ж вы так долго думали!

Он затолкал в хату жену и Алика, и плотно закрыл за собой дверь. А они так и стояли, не в силах, что либо вымолвить. Не в силах плакать, не в силах идти.

* * *

Они брели по тропинке. Той, что вела мимо дубовой рощи к полю. Таня не плакала. Бабушка молчала. Изредка она повторяла.

– Ой ты горюшко.

Таня шла, и смотрела в сторону, чтобы не видеть бабушкиных слёз. Когда роща уже почти закончилась, они увидели впереди поле. Позади вдруг послышались торопливые шаги. Они оглянулись. Это бежал Алик. Тот самый Альфред. Он был в тёплой овчиновой шубе. Видимо очень устал.

Чуть отдышавшись, он распахнул верх своей шубы. И тут, о чудо! Из-за овчиновой опушки весело и задорно поднялась петушиная голова. С красным гребнем, гордая голова Орла.

– Орлик, миленький, – только и промолвила Таня.

– А как же…, – Бабушка от удивления не знала, что и сказать.

– Та збрехал он! – Алик расстегнул шубу и, плотно сжав Орла с двух сторон за крылья, передал петушка Тане.

– А как же деньги? – Таня счастливая прижала петушка к сердечку, – как же деньги?

– Та шо деньги? Ты это, прости меня, Таня, за тот снежок. Я дурной совсем. Я ж… Я ж сегодня на базаре был. И фонарик тот видел, как бабушка его брала. А глаз то твой не болит?

– Нет, – Таня отпустила вниз счастливый взор, – уже совсем не болит.

– Ну, я побегу! – И Алик, счастливый, побежал назад по тропе.

У поворота он остановился, и помахал рукой.

– А фонарик мне покажешь? – крикнул он издалека.

– Обязательно покажу, – крикнула Таня. Он ещё раз махнул рукой, и исчез среди деревьев.

Они шли по полю. Снег был мокрый и глубокий. Но она совсем не чувствовала холода. Время от времени, Таня и бабушка улыбались, глядя друг на друга. И вскоре были уже у родного дома.

* * *

На другой день Таня, как всегда, позавтракала и пошла в школу. Бабушка вышла проводить её до калитки. Уже на тропе, Таня вдруг сказала.

– А может подарить этот фонарь Алику? А бабушка?

– Может и подарить, – тихо так ответила бабушка. – А не жалко тебе? Такой чудный, такой Волшебный фонарь.

– Может и жалко чуток, но только ещё больше подарить хочется.

– Вот и умница, – ответила бабушка.

Она долго ещё смотрела во след девочке.

Таня шла по тропинке. А в ранце лежала неразлучная её книга «Всё о жизни растений». И именно сейчас Таня поняла главное: она разгадает эту великую, неведомую тайну жизни на планете Земля.

А в свободной руке она несла синий пакет. И по форме он очень напоминал тот самый фонарь. Волшебный фонарь.

Чёрный доктор

Жили-были Мама, Папа, и Мальчик. Домик их был не большой, зато очень любимый. И построен он был своими руками. И сад их, и огород, и лужайка, и маленький пруд – всё было сделано своими руками. И небольшая искусственная речка текла из пруда, и растворялась в корнях садовых деревьев. И виноградные лозы тоже пили из этой речки. Хотя было это не так часто, но всё же было.

С виду этот мальчик был обыкновенный, такой же, как и другие соседские мальчишки. Однако, у него было одно удивительное волшебное свойство. Он слышал то, чего не слышали другие. Когда взрослые уходили, он ложился в гамак, и внимательно прислушивался ко всему, что было вокруг. Вначале, он слышал только пение птиц. Или жужжание шмелей и жуков. Но вскоре он стал ясно различать голоса цветов, побегов винограда, разговоры пчёл и птиц.

Самое удивительное, что никто больше этого не слышал. Вначале это его удивляло. Ведь это же было так просто, слышать всё вокруг. Особенно интересно, было наблюдать и слушать весной, когда всё расцветало. И удивительные события возникали повсюду.

– Ж-ж-ж, – пролетел мимо перламутрово-зелёный Жук. И сел прямо на ало-золотистую розу. Она только – только распустила свои лепестки – губки солнышку. И видно было – как она ждала Зелёного Красавца. Оба они застыли в сладостном поцелуе.

– Ах, как я люблю тебя, Роза! – Прошептал, наконец, Зелёный Жук.

– А я, я… я так ждала тебя! – Едва слышно произнесла роза, своими золотисто-алыми губками.

Жук от восторга приоткрыл свои золотисто-зелёные надкрылки, распустил прозрачно-серебристые крылья и:

– Ж-ж-ж-ж, – взлетел и стал кружиться вокруг Розы.

– Ты не улетишь? – Испугалась роза.

– Нет… Ж-ж-ж-е… Я… Же-же-же-е так же-же-же… Тебя… обож-ж-ж-жаю! – Отвечал Жук, кружась вокруг её славных лепестков. И обдувая их потоками воздуха из-под крыльев. От этого каждый лепесток становился всё свежее и бархатистее. Ещё краше и ароматнее, чем прежде.

А рядом в саду, чуть поодаль, росла виноградная Лоза. Это была не просто какая – ни будь там лоза. Это была Лоза Чёрного Доктора. Самого дорогого, и самого любимого людьми винограда. И хотя ягодки у него были не велики, но цена им была очень высокая. Ибо с древних времён, люди заметили, что эти ягоды необычайно полезны для человеческого здоровья.

А вино, сделанное из этого винограда, больше напоминало тягучий бальзам. И лечило триста болезней. Может от этого, а может быть от природы, но Лоза Чёрного Доктора была очень гордая. И очень сильная. Каждую весну она выпускала столь мощные побеги, что обгоняла в своём росте любой другой сорт винограда.

И ещё у Лозы было одно удивительное свойство: она необычайно сильно любила своих деток. А детки Лозы – это её новые побеги. И каждую весну, когда молодые детки – веточки рвались ввысь, к солнцу, Лоза оплетала их своими цепкими кручёными пальчиками. Как бы поддерживая их в своём росте.

– Я вас так люблю, – шептала она. Я вас тат обожаю, детки-веточки! Но смотрите, будьте осторожны. Ветер может сломать вас! Но я держу… Держу… Держу…

А молодые побеги дрожали всем своим зелёным существом. И по-детски попискивали.

– Ой – Ой! Мы падаем… падаем… падаем…

Но, конечно же, они не падали. Ведь Мать-лоза, цепко держала их своими прочными пальчиками – руками. Так цепко, что никакой ветер, не мог сломать их.

И над всем этим миром цветов, лоз, деревьев, царили пчёлы. Они жужжали, сновали от цветка к цветку, от дерева к дереву, от лозы к лозе. И всё, что цвело вокруг, нуждалось в любви. Нуждалось во внимании, нуждалось в опылении своих тычинок!

И Пчела, и Трутень, Каждую весну дарили всему живому в саду эту любовь.

А Сад, Сад дарил им нектар. Как благодарность за столь трудолюбивое, заботливое, и нежное внимание.

– Ж-ж-ж, – жужжала деловито Пчела. И, не обращая внимания ни на что, трудилась с утра до вечера. Она опыляла цветы, разносила по саду пыльцу, собирала нектар.

– Ж-ж-ж, – жужжал вместе с ней трутень. Он тоже трудился. Особенно в начале весны. Но потом, он как-то всё меньше и меньше думал о нектаре, о мёде для своих деток. Но зато, всё громче и громче жужжал.

– Ж-ж-ж, – не унимался он. – Смотрите, смотрите все, как я умею жужжать. Какой я умный, какой я красивый. Как я люблю свою пчёлку. А пчела всё трудилась и трудилась. Весь зад был опылён её трудолюбивыми лапками. И вскоре, к середине лета, столько плодов появилось вокруг.

Ярко алые черешни, тяжёлыми пачками свисали с раскидистых молодых веток дерева.

Яблоки улыбались красными боками, прижимая к земле раскидистые плодовые ветки.

Сливы наливались тёмно-синим соком, таким сладким, и таким неповторимым на вкус. И весь сад шептал: «Спасибо, спасибо, спасибо пчёлка за твою любовь, за то, что ты так вовремя опылила наши лепестки и тычинки!

А трутень, всё жужжал и жужжал: «Ах, какой я красивый! Ах! Как я умею жужжать! Ах, какие у меня мощные и красивые крылья.

Шло лето. И всё это видел и слышал Мальчик. И как было жаль, что никто не верил, что весь Сад – живой. И никто не слышал этих удивительных разговоров и сцен.

Незаметно пролетело лето. И вот настала осень. По утрам стало уже не так тепло и ласково, как было прежде. И тучи, тёмные и дождевые всё чаще приходили с Севера. И холодные ветры, дули порой целые недели напролёт. Мальчик пошёл в школу. И всё же, когда выдавалось время, он также ложился в гамак, и всё так же прислушивался. И как же всё изменилось вокруг.

Розы всё ещё цвели, но что это? Мальчик услышал жалобный голос.

– Милый, милый зелёный Жук! Но почему же ты так жесток! Зачем ты выедаешь мои лепестки изнутри? Мне же больно… Мне больно… Больно.

А жук жужжал в ответ:

– Ну как же-ж-ж-ж-е мне не выедать твои лепестки! Я же-ж-ж-е голодный. А лепестки твои такие ж-ж-ж-жёлтые. Такие ж-ж-ж-желанные! Такие ж-ж-ж-жасминные!

Жасминные!? – От возмущения, роза задрожала всеми своими лепестками. – Ну и лети к своим жасминам! Изменщик! – Уже не шептала, а кричала роза.

– Ну, и улеч-ч-ч-чуууу!!

Жук Зелёный, Изумрудный, Перламутрово-сверкающий, вылетел из розы, и, надсадно жужжа, улетел в тёмную глубину сада. И тут же, лепестки розы пожухли, и стали падать вниз. Один за другим. И каждый новый порыв ветра срывал их всё больше и больше. А Жук всё летал от розы к розе. Но опытные красавицы тут же закрывали свои лепестки. Они уже знали его нрав – выедать изнутри самые сочные побеги.

Так он и летал целый день. А когда стемнело, он стал натыкаться на ветки. И вот, наконец, налетел на острый шип самого старого, и самого колючего шиповника. И он упал, и уже не мог взлететь. От ночного холода, он забился в какую-то щель. Да так и затих. И стал не изумрудным, а коричнево-серым.

А Детки Лозы Чёрного Доктора так высоко выросли, стали так сильны, что доставали до самой высокой опушки самой высокой абрикосы! Но что это?

Мальчик прислушался, и вдруг увидел: «…Мама… мамочка. Мама, отпусти нас, расплети свои цепкие пальцы, не пережимай нам наши веточки. Нам так больно, и так трудно дышать».

– Нет! Нет! – Отвечала Лоза. – Разве могу я отпустить вас, таких моих любимых, таких моих ещё глупых! Да вы же сразу сломаетесь! И как я тогда буду жить без вас?!

– Но мы уже такие большие! – Отвечали хором молодые побеги. – Мама! Расплети свои пальчики! Ты так туго переплела наши ветки. Мы даже не можем брать сок из земли! Отпусти! Мы тебя просим, просим, просим… Мы уже так цепко держимся за друзей, за камни, за стены дома, Отпусти!

– Нет! Нет! Нет! – Отвечала Лоза. Я вас так люблю… Так люблю…

У Мальчика даже слёзы выступили из глаз. Он видел, как набухли веточки в тех местах, где Лоза, оплела их мёртвой хваткой своими огрубевшими за лето усами.

А трутни! Они уже даже не жужжали как прежде. Видно было, что пчёлы выгнали их из улья за лень и за бахвальство. Они тихо сидели на листьях разных осенних цветов и грелись в последних лучах уходящего лета. И не перед кем уже было жужжать и хвастаться! Ибо Мудрые и трудолюбивые пчёлы уже спрятались в свои надёжные и тёплые ульи. Но весь сад всё ещё с теплом вспоминал о той мудрой любви, что подарили ему пчёлы.

– Спасибо… Спасибо… Спасибо! – Раздавалось со всех деревьев. – Спасибо вам за ваш труд, за вашу мудрую любовь.

И всё это слышал Мальчик.

Ах, как жаль, что никто ему не верил. А мальчишки даже смеялись порой над его «выдумками». А это были совсем не выдумки. Это была интересная, удивительная жизнь!

И тогда мальчик, встал из гамака и взял секатор. Это такие большие садовые ножницы. Он подошёл, и осторожно отрезал усы Чёрного Доктора. Отрезал, а потом расплёл жёсткие узлы и петли на молодых побегах. И тут он вновь услышал голос: «Спасибо тебе, спасибо мальчик»

Это шептали молодые виноградные побеги:

«– Спасибо за то, что ты столь мал, а понял главное: на этой Земле мало просто любить. Надо ещё помнить, что любовь, должна быть мудрая».

– Спасибо и тебе, сад! – Ответил мальчик.

Чик-Чак

Ах, как хорошо, как уютно всё было в пчелином улье! Как всё разумно и ладно было там устроено. Одни пчелы то и дело летали в сад. Там было много плодовых деревьев. А в цветнике было столько разных цветов, что просто глаза разбегались! И пчелы с раннего утра гудели над их лепестками и тычинками. И собирали нектар – будущий мёд.

Из улья они вылетали налегке. А назад тяжело груженные, надсадно жужжа, они возвращались в улей. И как счастливы были они, хоть и тяжела была их работа.

А в улье все знали своё место. Одни пчёлы вентилировали улей своими натруженными крылышками. Другие, боевые, смотрели – нет ли врагов! А их было немало… Особенно опасны были шершни. Стоило только одному разузнать, что есть шанс поживиться, как сразу прилетали десятки и сотни других шершней. И тогда горе было всем обитателям улья! Пчелы это прекрасно знали. Особенно боевые. Но вот беда – «кодекс чести пчел» не позволял им сражаться иначе, кроме как по всем правилам. Так уж они были устроены.

И вот однажды, шершень по имени Шур-Шур, со всего маху свалился прямо на полку улья, у самого входа. Он быстро огляделся и тут же понял главное: раз пчелы продолжают спокойно трудиться, значит они ещё глупенькие!

«А с боевыми, я справлюсь, – подумал про себя Шур-Шур. – Они ведь чтут кодекс чести. Они даже перед входом в улей написали: «Честь – превыше всего!»

– А ну, кто здесь самый честный и самый благородный рыцарь!? – воскликнул шершень, – вызываю на честный бой!

– Я!

– Я!

– Я! – пронеслось по всему улью!

Пчёлы – бойцы выкрикивали это «я», гордо поглядывая на своих сородичей.

Как же! Это была такая прекрасная возможность показать своё благородство и доблесть. Пчёлы при этом даже не задумывались, что шершень был в несколько раз больше и сильнее каждой из них.

Первой вышла боевая пчела Жу-Жу.

– Я принимаю твой вызов гадкий шершень! – Гордо прожужжала она. – Защищайся!

Жу-Жу смело кинулась на шершня.

А Шур-Шур чуть отошел в сторону и вмиг перекусил пчеле крылья. А затем и шею!

– И я! – кричали и кидались другие пчелы.

Всё новые и новые бойцы издавали боевой клич и бросались в бой. Им казалось, – как они красивы в этом боевом порыве! Как мужественно гудят их крылья! Как роскошно развиваются в полёте усы!

Но этим всё и кончилось. Они всё падали и падали к ногам шершня… И вскоре ни одной боевой пчелы не осталось в улье.

– Ах, беда! – Плакала пчела Матка. – Ах, беда…

Но и только! На большее, к сожалению, у Матки ума не хватило.

А шершень залез в улей и принялся подъедать сладкий ароматный мёд. Когда Шур – Шур наелся, он набрал полный рот мёда и улетел.

Собрались тут пчёлы на совет.

– Ах! Какое горе! – кричали одни…

– Ах! Наши боевые пчёлы все погибли! – кричали другие…

– Ну, что ж… Их уже не вернуть, – говорили третьи, – а работать надо.

– Может всё само собою образуется… – говорили четвёртые…

А на утро прилетели десять шершней! Они деловито заняли все входы и выходы из улья и принялись за дело. Одни погоняли рабочих пчёл.

– Работать, работать, бездельники! – кричали они.

Другие, наевшись мёда, набивали полные защёки нектара и прополиса, улетали.

Вскоре они возвращались, и всё повторялось сначала!

– А что делать? – Тихо шептали пчёлы, ползая вокруг Матки… – Мы же не боевые, мы же рабочие…

– Лишь бы не было больше бескрылых пчёл, – отвечала им Матка.

Так и прошло лето. С каждым днём всё холоднее и холоднее дул северный ветер. Чёрные тучи затянули весь горизонт. И солнышко всё ниже и ниже склонялось к закату.

И только тут пчёлы поняли: и мёда, и прополиса, и воска у них осталось очень и очень мало. А впереди была длинная, холодная зима.

Они, честные труженицы, всё больше и больше работали. Но каждая пчела чувствовала: зима будет лютая и длинная… А мёду становилось всё меньше и меньше, сколько бы они не работали …Пчёлы так привыкли к шершням, что даже не замечали их. Да и сколько поколений сменилось за лето! И новым молодым пчёлам казалось, что так и должно быть!

– А кому теперь легко? – Говорили одни.

– Это твои проблемы, – говорили те, кто был поближе к сладким медовым сотам…

– А что мы можем? Ничего мы не можем! – говорили третьи…

Но вот, однажды, тёмное небо стало ёщё темнее. Подул уже не просто ветер, а настоящий ураган! Тучи, низкие и свинцовые, неслись по небу от края и до края. И наконец, пошёл снег. Его несло потоками ветра, и белые сугробы всё больше и больше заносили улей. Когда стало ясно, что снег скоро засыплет все входы и выходы, шершни, как по команде, набрав побольше мёда, унеслись прочь из улья!

Страшно стало пчёлам… Мёду в сотах осталось всего – ничего. А впереди была длинная, холодная зима. Постепенно снег засыпал улей. И стало совсем темно.

Но… нет худа, без добра. Хоть и стало темно, но сразу как-то потеплело. Это снег прикрыл улей своим мягким, пушистым одеялом. Отогрелись пчёлы. И сразу же задумались…

– Что-то у нас не так, – говорили одни.

– Работали мы всё лето, как пчёлы, а мёду всё равно нет! – Удивлялись другие…

– Что мы скажем своим деткам – маленьким будущим пчёлам? – Спрашивали все у Матки.

Но на всё вопросы пчёл она повторяла одно и тоже: «А что мы можем? Ничего мы не можем…»

Или «А кому сейчас легко?» Или «Это ваши проблемы». Или «Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…»

Если же вопросы и требования пчёл, становились всё громче и громче, она говорила «Я ещё раз повторяю…» И…повторяла всё сначала.

Но не зря говорят, что небеса управляют всем на свете. Среди пчёл была одна пчела, непохожая на других. Она всегда имела особое мнение, хотя никогда не навязывала его другим. Она за позор считала говорить «Я как все». Нет она всегда говорила: «Надо подумать»

И вот эта пчела, вдруг и говорит:

– А что это у нашей Матки на голове за шовчик такой?

Многие пчёлы загудели…

– Ах! – жужжали одни, те, кто был поближе к сладким медовым сотам… – У этой пчелы нет ничего святого! Как можно сомневаться? Это же Матка!

– Матка-то Матка, – всё же не унималась пчела Чик-Чак, – да вы сами посмотрите! На любой вопрос она говорит одно и тоже! А потом бежит и кушает мёд! И больше ничего не делает! Давайте проверим, – что там у неё внутри? В конце концов – это наше законное право!

Подошла пчела к Матке и говорит:

– А сколько сейчас градусов ниже нуля?

А Матка ей и отвечает.

– Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…

А Чик-Чак не унимается.

– А который теперь час?

А Матка.

– А кому теперь легко? А кому теперь легко?

А Чик-Чак пуще того.

– Как же нам перезимовать без мёда?.

А Матка.

– Это ваши проблемы… Это ваши проблемы…

Зажужжали тут пчёлы. Даже самые ленивые поняли: что-то здесь не так…

– Вот я и говорю, – ещё громче заявила Чик-Чак, – что это за шовчик у нашей Матки? Там на голове?

Окружили пчёлы со всех сторон Матку. Глядь – а там не шовчик, а молния. Обычная портняжная молния… Чик-Чак потянула осторожно за собачку молнии – тут голова Матки и раскрылась! А внутри какая-то кнопочка… Нажала Чик-Чак кнопку. Матка сразу же и замерла. Нажала смелая пчела ещё раз, – Матка вновь задрыгала ножками!

– Да она заводная! – Закричали все пчёлы. – Да это же просто магнитофончик, а ни какая не голова Матки!

– Вот и я говорю. – Чик-Чак нажала на кнопку, и Матка затихла. – Надо нам выбрать новую, настоящую, пчелиную Матку. А эту, шершнёвую, пора в музей! Там ей и место!

– В музей! В музей! – Закричали со всех сторон пчёлы. – Будь ты, Чик-Чак, нашей Маткой!

– А будете меня слушать? – Спросила Чик-Чак.

– Будем, – хором ответили пчёлы.

– Ну так слушайте! Первое, что мы должны сделать это восстановить боевых пчёл. Во вторых оценивать пчёл не по количеству съеденного, а по пользе привнесённой в общую копилку улья. И решать все важнейшие вопросы сообща. И как можно скорее мы должны выработать законы основанные на законах совести.

– А что будет, когда придёт весна? – Послышалось со всех сторон.

– А весной прилетят шершни, – Ответила Чик-Чак. – За зиму мы должны вырастить новых боевых пчёл. И лучше доверить это детям и внукам наших погибших героев.

– Пусть будет так, – согласились пчёлы.

Незаметно в трудах и заботах пролетела зима. Вот и весна пришла с теплыми южными ветрами. К этому времени родились и подросли первые боевые пчёлы. Но их было ещё очень мало. И как это не прекрасно и не печально, но они были так же благородны и наивны, как и их отцы и деды.

– Честь превыше всего! – Услышала Чик-Чак в гуще молодых боевых пчёл. И она поняла, – ничего нельзя изменить. Так уж они были устроены!

– Но как же нам отвадить шершней, если они вновь прилетят в наш улей? – Старые пчёлы устремили свой взгляд на Чик-Чака.

– Мы должны вместе с боевыми пчёлами сражаться с незваными гостями! – Ответила им Чик-Чак.

– Но мы не умеем сражаться, – зажужжали пчёлы, – мы умеем только трудиться и любить… А убивать и сражаться мы не способны!

– Ну что ж! – Ответила им Чик-Чак, – пусть будет так! Пусть боевые пчёлы сражаются. А мы будем любить шершней, что будет у нас сил! Но только одно условие, – Чик-Чак загадочно улыбнулась. – Любите шершней все разом!

На том и порешили пчёлы на общем слёте.

А вот и весна набрала силу! И как только распустились первые цветы на лужайках и клумбах, как только расцвели яблони и груши, прилетел первый шершень.

– Ну, кто тут самый сильный. самый благородный, самый отважный? Выходи на честный поединок! – Громко выкрикнул он.

Молча вышли боевые пчёлы. Те, что выросли в тяжёлых зимних стужах. Они окружили недруга со всех четырёх сторон. Они были не разговорчивы.

– А теперь пора любить шершня! – Выкрикнула Чик-Чак.

Пчёлы, все разом, слетелись и громко жужжа стали угощать шершня мёдом…

– Добро пожаловать милый шершень, – гудели они, – приятного аппетита!

– Спасибо, спасибо… Я уже сыт…, – отвечал ошалевший шершень.

– Кушайте, поправляйтесь, – жужжали пчёлы, – вы так похудели за зиму!

Они кормили, и гладили, и ласкали шершня. Они окружили его со всех сторон… Жарко стало гостю.

– Спасибо, спасибо, – уже не говорил, а скрипел шершень. – Спасибо, мне уже тепло… я уже сыт… я согрелся… Мне жарко… жарко… жарко!

…Когда пчёлы разлетелись, шершень так и остался лежать на приступочке у входа в улей.

А другие шершни, те, что пролетали мимо, уже не решались приземлиться сходу к нашему улью. Они, немного покружась вокруг дружного пчелиного роя, летели дальше.

– Эти поумнели, – говорили они, – полетим-ка мы вон к тому улью. На наш век глупых пчёл хватит!

А цветущие яблони и груши, сливы и вишни, черешни и абрикосы буйным своим цветом уже разносили по земле неповторимый, состоящий из всех цветов аромат любви и жизни. И был этот аромат один на всех живущих на земле. И в то же время он был для каждого свой. Единственный и неповторимый. И был это аромат любви и жизни, совести и чести.

А умных пчёл ожидало трудное и весёлое трудовое лето. И как хорошо было трудиться и знать, что трудишься ты не напрасно!