Читать онлайн Золото богов бесплатно

Перуанский кинжал

– В этом ограблении есть что-то странное и таинственное, Кеннеди. Они забрали то, чем я дорожу больше всего, – древний перуанский кинжал.

Профессор Аллан Нортон был очень взволнован, когда рано утром зашел в лабораторию Крейга.

Нортон, надо сказать, был одним из самых молодых сотрудников факультета, как и Кеннеди. Однако он уже завоевал себе место одного из выдающихся южноамериканских исследователей и археологов.

– Однако я не понимаю, как они попали в южноамериканскую часть музея, – поспешил он продолжить. – Но то, что они забрали самую ценную реликвию, которую я привез с собой в эту последнюю экспедицию, я думаю, что это определенно показывает, что это было ограбление с глубоко продуманной, преднамеренной целью.

– Больше ничего не пропало? – спросил Кеннеди.

– Ничего, – ответил профессор. – Это самая странная часть всего этого для меня. Это был своеобразный кинжал, – продолжал он, предаваясь воспоминаниям. – Я говорю, что он был ценным, потому что на лезвии были выгравированы некоторые любопытные иероглифы инков. У меня не было времени, чтобы расшифровать их там, потому что возраст металла сделал их почти неразборчивыми. Но теперь, когда все мои вещи распакованы и разложены после поездки, я как раз собирался попробовать – и тут появляется вор и грабит меня. Мы не можем допустить, чтобы Университетский музей был взломан таким образом, ты же понимаешь, Кеннеди.

– Я бы сказал да, – с готовностью согласился Крейг. – Я бы хотел осмотреть это место.

– Как раз то, что я хотел сделать, – воскликнул Нортон, искренне обрадованный, и пошел впереди.

Мы прошли с ним через кампус к музею, все еще болтая. Нортон был высоким, худощавым мужчиной, жилистым, именно того типа, который можно было бы выбрать, чтобы стать исследователем в тропическом климате. Черты его лица были резкими, свидетельствующими о ясном и проницательном уме и склонности извлекать максимум пользы из всего, каким бы незначительным оно ни было. Действительно, я знал, что такова была его история. Он поступил в колледж за пару лет до нас с Кеннеди, почти без гроша в кармане, и прошел свой путь, делая все, от обслуживания за столом до репетиторства. Сегодня он предстал как яркий пример человека, сделавшего себя интеллектуалом такого уровня, как если бы он происходил из расы ученых, и такого практичного, как если бы он ходил на заводы, а не в музеи.

Мы вошли в красивое здание из белого мрамора в форме прямоугольника, выходящее окнами на Университетскую библиотеку, здание, кстати, которое Нортон убедил построить нескольких богатых попечителей и других меценатов. Кеннеди сразу же начал изучать раздел, посвященный Латинской Америке, очень тщательно просматривая все.

Я тоже огляделся по сторонам. Там были сокровища из Мексики и Перу, из каждого романтического уголка чудесных стран к югу от нас: блоки порфира с причудливыми греческими и иероглифическими рисунками из Митлы, медные топоры и керамика из Куско, скульптурные камни и мозаики, кувшины, чашки, вазы, маленькие боги и большие, жертвенные камни, сокровищница знаний ацтеков и инков – достаточно, чтобы занять человека на несколько часов, просто чтобы посмотреть.

И все же, размышлял я, следуя за Нортоном, во всей этой массе материала вор, похоже, выбрал один, на первый взгляд незначительный, кинжал, вещь, которую Нортон ценил, потому что каким-то образом на ее лезвии было что-то, чего он пока не мог понять.

Хотя Кеннеди смотрел внимательно и терпеливо, казалось, что там не было ничего, что могло бы рассказать об ограблении, и он, наконец, обратил свое внимание на другие части музея. Пока он медленно передвигался, я заметил, что он особенно пристально вглядывался в углы, за шкафы, за углы. Что он ожидал найти, я даже не мог предположить.

Далее по той же стороне здания мы подошли к разделу, посвященному египтологии. Кеннеди сделал паузу. Там, прислоненный к стене, стоял ящик с мумией. Для меня даже сейчас эта штука выглядела жутковато. Крейг непочтительно отодвинул каменную крышку и пристально вгляделся в жуткие глубины каменного саркофага. Мгновение спустя он уже стоял на четвереньках, внимательно осматривая внутреннее пространство с помощью карманной лупы.

– Я думаю, что нашел, – заметил он, поднимаясь на ноги и с удовлетворением глядя на нас.

Мы ничего не сказали, и он указал на какие-то почти неразличимые следы в тонком слое пыли, которая собралась в саркофаге.

– Если я не ошибаюсь, – продолжал он, – ваш вор проник в музей днем и, когда никто не смотрел, спрятался здесь. Должно быть, он оставался там до тех пор, пока музей не закрыли на ночь. Тогда он смог совершить ограбление, заботясь только о том, чтобы ограничить свои операции временем между довольно редкими обходами ночного сторожа.

Кеннеди снова наклонился.

– Смотри, – указал он. – В пыли есть следы обуви, обуви с гвоздями в каблуках, конечно. Мне придется сравнить метки, которые я нашел здесь, с теми, которые я собрал, следуя методу бессмертного Бертильона. Каждая марка обуви имеет свои особенности, как в количестве, так и в расположении гвоздей. Однако навскидку я должен сказать, что эти туфли американского производства, хотя это, конечно, не обязательно означает, что их носил американец. Возможно, я даже смогу определить, какая из нескольких отдельных пар обуви оставила эти следы. Я пока не могу этого сказать, пока не изучу их. Уолтер, я бы хотел, чтобы ты зашел в мою лабораторию. Во втором правом ящике моего стола ты найдешь пачку бумаги. Я бы хотел, чтобы ты принес ее.

– Тебе не кажется, что тебе следует сохранить следы? – услышал я, уходя, намек Нортона. Он наблюдал за Кеннеди с открытым изумлением и интересом.

– Именно это я и посылаю Уолтера сделать, – ответил он. – У меня есть специально подготовленная бумага, которая уберет эти следы пыли и даст мне идеальную копию.

Я поспешил назад так быстро, как только мог, и Кеннеди занялся сохранением отметин.

– У тебя есть какие-нибудь предположения, у кого могла быть цель украсть кинжал? – спросил Кеннеди, когда он закончил.

Нортон пожал плечами.

– Я думаю, что с этим были связаны какие-то странные суеверия, – ответил он. – У кинжала было трехстороннее лезвие, и, как я уже говорил, и лезвие, и рукоять были покрыты странными знаками.

Казалось, больше ничего нельзя было обнаружить при дальнейшем осмотре музея. Было достаточно ясно, что вор, должно быть, вышел через боковую дверь, на которой был пружинный замок, и дверь сама захлопнулась. Ни на одном из оконных или дверных замков не было обнаружено ни царапины, ни отметины; ничто другое, казалось, не было потревожено.

Очевидно, что вор охотился за этим бесценным для него предметом. Получив его, он ушел, оставив нетронутыми другие сокровища, некоторые из которых были крайне ценными из-за металла и украшавших их драгоценных камней. Однако все это дело показалось мне таким странным, что я почему-то не мог не задаться вопросом, рассказал ли Нортон нам всю историю или только половину того, что он знал о кинжале и его истории.

Все еще разговаривая с археологом, мы с Кеннеди вернулись в его лабораторию.

Едва мы дошли до двери, как услышали настойчивый телефонный звонок. Я ответил, и это оказался звонок для меня. Это был редактор "Стар", пытавшийся поймать меня до того, как я отправлюсь в центр города в офис, чтобы дать мне задание.

– Это странно, – воскликнул я, вешая трубку и поворачиваясь к Крейгу. – Я должен поехать на дело об убийстве…

– Интересное дело? – спросил Крейг, прерывая свой собственный ход расследования вспышкой профессионального интереса.

– Да, кажется, в квартире на Сентрал-Парк, на Западе, был убит мужчина. Его зовут Луис де Мендоса, и, кажется…

– Дон Луис де Мендоса? – повторил Нортон с испуганным восклицанием. – Ну, он был влиятельным перуанцем, влиятельным человеком в своей стране и выдающимся ученым. Я… я… если ты не возражаешь, я бы хотел поехать с тобой. Я знаю Мендосов.

Кеннеди пристально наблюдал за лицом Нортона.

– Я, пожалуй, тоже поеду, Уолтер, – решил он. – Очевидно, у тебя не будет недостатка в помощниках в этой истории.

– Возможно, ты также сможешь оказать им некоторую помощь, – сказал Нортон Кеннеди, когда мы уходили.

Это была всего лишь короткая поездка в центр города, и наше такси вскоре остановилось перед довольно богато украшенным входом в большую квартиру в одном из самых престижных районов города. Мы выскочили и вошли, преуспев в том, чтобы подняться на шестой этаж, где жил Мендоса, без вмешательства коридорного, который был полностью поглощен суетой, последовавшей за волнением, вызванным обнаружением одного из жильцов убитым.

Нельзя было пропустить это место. Зал был захвачен репортерами, которые обосновались там, ужасные, как армия, со спрятанными блокнотами и карандашами. От одного из мужчин, уже находившихся там, я узнал, что наш старый друг доктор Лесли, коронер, уже распоряжался там.

Каким-то образом, то ли благодаря знакомству Кеннеди с доктором Лесли, то ли благодаря знакомству Нортона с Мендосами и испанским языком, мы оказались за барьером двери, которая отгораживала моих соперников.

Когда мы на мгновение остановились в красивой и со вкусом обставленной гостиной, через нее торопливо прошла молодая леди. Увидев нас, она остановилась посреди комнаты и с трепетом посмотрела на нас, словно спрашивая, зачем мы вторглись. Это была довольно неловкая ситуация.

Быстро Нортон пришел на помощь.

– Надеюсь, вы простите меня, сеньорита, – он сказал с поклоном на безупречном испанском, – но…

– О, профессор Нортон, это вы! – воскликнула она по-английски, узнав его. – Я так нервничаю, что сначала не узнала вас.

Она вопросительно перевела взгляд с него на нас. Я вспомнил, что мой редактор упоминал о дочери, которая может оказаться интересной и важной фигурой в этой тайне. Она говорила взволнованным тоном. Я украдкой изучал ее.

Инес де Мендоса была невероятно красива, смуглого испанского типа, с мягкими карими глазами, которые притягивали, когда она говорила, и фигурой, восхищение которой в любой менее трагический момент можно было бы простить. Ее нежная оливковая кожа, копна темных волос и блестящие, почти чувственные глаза удивительно контрастировали с тонко очерченными линиями носа, твердым подбородком, изящной шеей и горлом. Здесь можно было узнать девушку с характером и семьей, в глубине души которой тлела вся страсть огненной расы.

– Надеюсь, вы простите меня за вторжение, – повторил Нортон. – Поверьте мне, это не просто праздное любопытство. Позвольте мне представить моего друга, профессора Кеннеди, научного детектива, о котором вы, без сомнения, слышали. Это его помощник, мистер Джеймсон, из "Стар". Я подумал, что, возможно, они могли бы встать между вами и той толпой в холле, – добавил он, указывая на репортеров по другую сторону двери. – Вы можете доверять им абсолютно. Я уверен, что если кто-то из нас может что-то сделать, чтобы помочь вам в… в вашей беде, вы можете быть уверены, что мы к вашим услугам.

Она на мгновение огляделась в присутствии трех незнакомцев, которые вторглись в тишину того, что было, по крайней мере, временно, домом. Казалось, она искала кого-то, на кого можно было бы опереться, как будто какая-то опора внезапно ушла у нее из-под ног, оставив ее ошеломленной переменой.

– О, мадре де Диос! – воскликнула она. – Что мне делать? О, мой отец… мой бедный отец!

Инес Мендоса была действительно несчастной и привлекательной фигурой, когда она стояла там, в комнате, одна.

Она быстро оглядела нас, как будто по какой-то оккультной женской интуиции читала в наших душах. Затем, почти инстинктивно, она повернулась к Кеннеди. Кеннеди, казалось, понял ее потребность. Мы с Нортоном вышли в тираж, несколько более чем фигурально.

– Вы… вы детектив? – спросила она. – Вы можете читать тайны как книгу?

Кеннеди ободряюще улыбнулся.

– Вряд ли так, как часто рисует меня мой друг Уолтер, – ответил он. – Тем не менее, время от времени мы можем использовать обширные знания мудрецов всего мира, чтобы помочь тем, кто попал в беду. Расскажите мне… все, – успокаивал он, как будто зная, что разговор станет предохранительным клапаном для ее сдерживаемых эмоций. – Возможно, я смогу вам помочь.

На мгновение она растерялась, не зная, что делать. Затем, по-видимому, почти до того, как она это осознала, она начала разговаривать с ним, забыв, что мы были в комнате.

– Расскажите мне, как это произошло, все, что вы знаете, как вы это узнали, – попросил Крейг.

– О, вчера была полночь, да, поздно, – дико ответила она. – Я спала, когда моя горничная Хуанита разбудила меня и сказала, что мистер Локвуд в гостиной и хочет меня видеть, должен меня увидеть. Я поспешно оделась, потому что мне пришло в голову, что, должно быть, что-то случилось. Я думаю, что, должно быть, вышла раньше, чем они ожидали, потому что, прежде чем они это поняли, я пробежала через гостиную и заглянула через дверь в кабинет, как вы его называете, вон там.

Она указала на тяжелую дверь, но не позволила, очевидно, не смогла, задержать на ней взгляд.

– Там был мой отец, съежившийся в кресле, и кровь текла из уродливой раны в его боку. Я закричала и упала на колени рядом с ним. Но, – она вздрогнула, – было слишком поздно. Он был холоден. Он не ответил.

Кеннеди ничего не сказал, но позволил ей выплакаться в ее изящный кружевной платочек, хотя у него было сильное желание сделать что-нибудь, чтобы успокоить ее горе.

– Мистер Локвуд пришел навестить его по делу, обнаружил, что дверь в холл открыта, и вошел. Вокруг, казалось, никого не было, но горел свет. Он прошел в кабинет. Там был мой отец…

Она остановилась и несколько минут вообще не могла продолжать.

– А мистер Локвуд, кто он такой? – мягко спросил Крейг.

– Мой отец и я, мы пробыли в этой стране совсем недолго, – ответила она, стараясь говорить на хорошем английском, несмотря на свои эмоции, – с его партнером по… горнодобывающему предприятию – мистером Локвудом.

Она снова остановилась и заколебалась, как будто в этой странной стране севера она понятия не имела, в какую сторону обратиться за помощью. Но однажды начав, теперь она больше не останавливалась.

– О, – страстно продолжала она, – я не знаю, что это нашло на моего отца. Но в последнее время он стал другим человеком. Иногда мне казалось, что он – как вы это называете – сумасшедший. Мне следовало сходить к врачу по поводу него, – добавила она дико, чувствуя, что ее чувства берут верх. – Но это уже не дело для врача. Это дело для детектива – для кого-то, кто больше, чем детектив. Вы не можете вернуть его, но…

Она не могла продолжать. И все же ее оборванная фраза говорила о многом, ее умоляющий, мягкий, музыкальный голос, который был гораздо приятнее для слуха, чем у обычного латиноамериканца.

Я слышал, что женщины Лимы славились своей красотой и мелодичными голосами. Сеньорита Инес, несомненно, поддерживала их репутацию.

Теперь в ее мягких темно-карих глазах появилось умоляющее выражение, а тонкие нежные губы задрожали, когда она поспешила продолжить свой странный рассказ.

– Я никогда раньше не видела своего отца в таком состоянии, – пробормотала она. – В течение нескольких дней он говорил только о "большой рыбе", пейе гранде, что бы это ни значило – и проклятии Мансиче.

Воспоминания о последних нескольких днях, казалось, были слишком тяжелы для нее. Почти прежде, чем мы это поняли, прежде чем Нортон, который начал задавать ей вопрос, смог заговорить, она извинилась и выбежала из комнаты, оставив только неизгладимое впечатление красоты и неотразимую мольбу о помощи.

Кеннеди повернулся к Нортону. Но как раз в этот момент дверь в кабинет открылась, и мы увидели нашего друга доктора Лесли. Он тоже увидел нас и сделал несколько шагов в нашу сторону.

– Что, ты здесь, Кеннеди? – он удивленно поздоровался, когда Крейг пожал ему руку и представил Нортона. – И Джеймсон тоже? Что ж, я думаю, вы, наконец, нашли дело, которое поставит вас в тупик.

Пока мы разговаривали, он провел нас через гостиную в кабинет, из которого только что вышел.

– Это очень странно, – сказал он, рассказав сразу все, что ему удалось выяснить. – Сеньор Мендоса был обнаружен здесь вчера около полуночи своим партнером, мистером Локвудом. Похоже, нет никаких зацепок к тому, как или кем он был убит. Ни один замок не был взломан. Я осмотрел коридорного, который был здесь прошлой ночью. Похоже, он часто покидает свой пост, когда уже поздно. Он увидел, как вошел мистер Локвуд, и поднял его на лифте на шестой этаж. После этого мы не можем найти ничего, кроме открытой двери в квартиру. Вовсе не исключено, что кто-то мог войти, когда мальчик покинул свой пост, подняться или даже спуститься по лестнице снова. На самом деле, должно быть, так оно и было. Ни одно окно, даже на пожарной лестнице, не было взломано. На самом деле убийство, должно быть, совершил кто-то, кого впустил в квартиру поздно вечером сам Мендоса.

Мы подошли к дивану, на котором лежало тело, накрытое простыней.

Доктор Лесли опустил простыню.

На лице было самое ужасное выражение, ужасный взгляд и искажение черт, а также глубокое, почти фиолетовое, обесцвечивание. Все мышцы были напряжены. Я никогда не забуду это лицо и его выражение, искаженное наполовину от боли, наполовину от страха, как будто от чего-то безымянного.

Мендоса был коренастым мужчиной, чьи пронзительные черные глаза при жизни смотрели из-под кустистых бровей. Даже после смерти, если не считать этого ужасного взгляда, он выглядел довольно представительно, а его коротко подстриженные волосы и усы выделяли его как человека с делами и положением в своей стране.

– Очень странно, Кеннеди, – повторил доктор Лесли, указывая на грудь. – Ты видишь эту рану? Я не могу точно определить, было ли это настоящей причиной смерти или нет. Конечно, это тяжелая рана, это правда. Но, похоже, здесь есть и что-то еще. Посмотри на зрачки его глаз, как они сужены. Легкие тоже кажутся переполненными. У него есть все признаки того, что он был задушен. Тем не менее, на его горле нет никаких признаков насилия, которые были бы, если бы это было так. Если смерть от удушья газом, то мы не нашли никаких следов сосудов, в которых мог содержаться яд. Кажется, я ничего не могу понять.

Кеннеди склонился над телом и внимательно рассматривал его в течение нескольких минут, в то время как мы стояли позади него, едва произнеся слово в присутствии этого ужасного существа.

Кеннеди ловко сумел извлечь несколько капель крови из раны и перенести их в очень маленькую пробирку, которую он носил в маленьком потайном кармане, чтобы сохранить материал для будущих исследований.

– Ты говоришь, что кинжал был треугольным, Нортон? – наконец спросил он, не отрываясь от своего тщательного осмотра.

– Да, с другим клинком, который выстреливал автоматически, когда мы узнали секрет нажатия на рукоять определенным образом. Внешнее треугольное лезвие разделено на три части, чтобы позволить внутреннему лезвию выстрелить.

Кеннеди встал и, пока Нортон описывал кинжал инков, внимательно переводил взгляд с одного из нас на другого.

– Этот клинок был отравлен, – тихо закончил он. – У нас есть ключ к твоему пропавшему кинжалу. Мендоса был убит им!

Солдат удачи

– Я хотел бы еще раз поговорить с сеньоритой Инес, – заметил Кеннеди несколько минут спустя, когда мы с доктором Лесли и профессором Нортоном вошли в гостиную и закрыли дверь в кабинет.

В то время как Нортон вызвался послать одного из слуг, чтобы посмотреть, сможет ли молодая леди выдержать напряжение еще одного разговора, доктору Лесли срочно позвонили по другому делу.

– Вы дадите мне знать, Кеннеди, если что-нибудь обнаружите? – спросил он, пожимая нам руки. – Я также буду держать вас в курсе событий со своей стороны. Этот яд полностью сбивает меня с толку – пока что. Знаете, мы могли бы с таким же успехом работать вместе.

– Несомненно, – согласился Крейг, когда коронер ушел. – Это, – добавил он мне, когда дверь закрылась, – было одним словом для меня и двумя для него самого. Я могу выполнить эту работу; он хочет сохранить свое официальное лицо. Он никогда не узнает, что это был за яд, пока я ему не скажу.

Инес к этому времени настолько пришла в себя, что смогла снова встретиться с нами в гостиной.

– Мне очень жаль, что приходится снова беспокоить вас, – извинился Кеннеди, – но если я хочу чего-то добиться в этом деле, мне нужны факты.

Она посмотрела на него наполовину озадаченно и, как мне показалось, наполовину испуганно.

– Все, что я могу вам рассказать – конечно, спрашивайте меня, – сказала она.

– Были ли у вашего отца враги, которые могли желать его смерти? – выпалил Кеннеди, почти без предупреждения.

– Нет, – медленно ответила она, все еще внимательно наблюдая за ним, а затем поспешно добавила, – конечно, вы знаете, что никто, кто пытается что-то сделать, не совсем лишен врагов.

– Я имею в виду, – повторил Крейг, осторожно отмечая некоторую неуверенность в ее тоне, – был ли кто-нибудь, кто по причинам, известным только ему, мог убить его способом, особенно вероятным при данных обстоятельствах, скажем, кинжалом?

Инес бросила быстрый взгляд на Кеннеди, как бы спрашивая, как много или как мало он на самом деле знает. По крайней мере, у меня сложилось впечатление, что она скрывала какие-то подозрения по причине, в которой, возможно, не призналась бы даже самой себе.

Я видел, что Нортон также внимательно следил за ходом расспросов Кеннеди, хотя он ничего не сказал.

Прежде чем Кеннеди успел снова взять инициативу в свои руки, тихо вошла ее горничная Хуанита, очень хорошенькая девушка испанского и индийского происхождения.

– Мистер Локвуд, – прошептала она, но не так тихо, чтобы мы не услышали.

– Ты не попросишь его войти, Нита? – ответила сеньорита Инес.

Мгновение спустя дверь распахнул молодой человек – высокий, чисто выбритый молодой человек, на лице которого был загар солнца, гораздо более сильный, чем у любого другого в Нью-Йорке. Когда я оценил его, я безошибочно определил, что он относится к типу американского солдата удачи, которого дух странствий перенес в романтические республики к югу от нашей собственной.

– Профессор Кеннеди, – начала сеньорита Мендоса, представляя нас всех по очереди, – позвольте мне представить мистера Локвуда, партнера моего отца в нескольких предприятиях, которые привели нас в Нью-Йорк.

Когда мы пожимали друг другу руки, я не мог отделаться от ощущения, что молодой горный инженер, каким он оказался по мнимой профессии, был для нее чем-то большим, чем просто партнером по работе ее отца.

– Кажется, я встречался с профессором Нортоном, – заметил он, когда они пожали друг другу руки. – Возможно, он помнит, когда мы были в Лиме.

– Совершенно верно, – ответил Нортон, отвечая таким же проницательным взглядом.

– Также в Нью-Йорке, – добавил он.

Локвуд резко обернулся.

– Вы совершенно уверены, что способны выдержать напряжение этого разговора? – тихо спросил он Инес.

Нортон взглянул на Кеннеди и приподнял брови всего на долю дюйма, как бы привлекая внимание к тому, как ловко Локвуд перевел разговор на другую тему.

Инес печально улыбнулась.

– Я должна, – сказала она принужденным тоном.

Мне показалось, что Локвуд заметил и не получил удовольствия от сдержанности в ее словах.

– Я полагаю, это вы, мистер Локвуд, нашли сеньора Мендосу прошлой ночью? – спросил Кеннеди, как бы для того, чтобы зачитать ответ в протоколе, хотя он уже знал его.

– Да, – ответил Локвуд без колебаний, хотя и бросил взгляд на отвернувшуюся голову Инес и очень тщательно подбирая слова, словно изо всех сил стараясь не сказать больше, чем она могла вынести. – Да. Я пришел сюда, чтобы сообщить о некоторых финансовых вопросах, которые интересовали нас обоих, очень поздно, возможно, после полуночи. Я уже собирался нажать кнопку звонка на двери, когда увидел, что дверь слегка приоткрыта. Я открыл ее и обнаружил, что свет все еще горит. Остальное, я думаю, вы уже должны знать.

Даже это тактичное упоминание о трагедии было слишком для Инес. Она подавила небольшое судорожное рыдание, но на этот раз не попыталась убежать из комнаты.

– Вы не видели ничего в кабинете, что вызвало бы какие-либо подозрения? – не отставал Кеннеди. – Ни бутылки, ни стакана? Не было запаха какого-нибудь газа или наркотика?

Локвуд медленно покачал головой, не сводя глаз с лица Кеннеди, но не глядя на него.

– Нет, – ответил он, – я рассказал доктору Лесли только то, что я нашел. Если бы там было что-то еще, я уверен, что заметил бы это, пока ждал прихода мисс Инес.

Его ответы казались совершенно откровенными и прямыми. И все же я почему—то не мог избавиться от ощущения, что он, как и Инес, рассказывает не совсем все, что знает – возможно, не об убийстве, а о делах, которые могут быть с ним связаны.

Нортон, очевидно, чувствовал то же самое.

– Вы не видели никакого оружия – кинжала?– внезапно вставил он.

Молодой человек посмотрел Нортону прямо в глаза. Мне показалось, что он ожидал этого вопроса.

– Ничего, – сказал он намеренно. – Я тоже внимательно осмотрелся. Какое бы оружие ни было использовано, убийца, должно быть, забрал его, – добавил он.

Хуанита снова вошла, и Инес извинилась, чтобы ответить на телефонный звонок, пока мы несколько минут болтали в гостиной.

– Что это за "проклятие Мансиче", о котором упомянула сеньорита? – спросил Кеннеди, увидев возможность начать новую линию расследования с Локвудом.

– О, я не знаю, – ответил он, нетерпеливо стряхивая пепел с сигареты, которую он зажег в тот момент, когда Инес вышла из комнаты, как будто такие истории не представляли интереса для практического ума инженера. – Какое-то старое суеверие, я полагаю.

Локвуд, казалось, смотрел на Нортона с какой-то неприязнью, если не враждебностью, и мне показалось, что Нортон, со своей стороны, не упускал возможности дать другому понять, что он наблюдает за ним.

– Я мало что знаю об этой истории, – продолжил Локвуд мгновение спустя, когда никто ничего не сказал. – Но я точно знаю, что в том огромном старом кургане Чиму близ Трухильо есть сокровище. У дона Луиса есть правительственная концессия на бурение кургана, и мы собираем капитал, чтобы довести план до конца.

Он дошел до конца предложения. И все же интонация его голоса ясно показывала, что это был еще не конец идеи, которая была у него в голове.

– Если бы ты знал, где копать, – неожиданно добавил Нортон, пристально глядя в глаза солдату удачи.

Локвуд не ответил, хотя было очевидно, что именно эта мысль была выражена в его замечаниях.

Возвращение сеньориты в комнату, казалось, сняло напряжение.

– Это был домашний звонок, – сказала она тихим голосом. – Посыльный не знал, впускать ли посетителя, который пришел, чтобы выразить сочувствие.

Затем она отвернулась от нас к Локвуду.

– Вы, должно быть, знаете его, – сказала она, несколько смущенная. – Сеньор Альфонсо де Моше.

Локвуд подавил нахмуренный взгляд, но ничего не сказал, потому что мгновение спустя вошел молодой человек. Почти молча он подошел к Инес и взял ее за руку так, что было ясно видно, как он сочувствует ее тяжелой утрате.

– Я только что услышал, – просто сказал он, – и я поспешил сказать вам, как сильно я чувствую вашу потерю. Если я могу что-нибудь сделать…

Он остановился и не закончил фразу. В этом не было необходимости. Его глаза закончили ее за него.

Альфонсо де Моше, как мне показалось, был очень красивым парнем, хотя и совсем не испанского типа. У него был высокий лоб с копной прямых черных волос, кожа довольно медного цвета, нос слегка орлиный, подбородок и твердый рот; на самом деле все лицо было утонченным и интеллектуальным, хотя и с оттенком меланхолии.

– Спасибо, – пробормотала она, затем повернулась к нам.

– Я полагаю, вы знакомы с мистером де Моше, профессор Нортон? – спросила она. – Вы знаете, что он проходит аспирантуру в университете.

– Немного, – ответил Нортон, пристально глядя на молодого человека так, что тот явно смутился. – Мне кажется, я встречал его мать в Перу.

Сеньорита Мендоса, казалось, покраснела при упоминании сеньоры де Моше. Меня осенило, что в своем приветствии Альфонсо ничего не сказал о своей матери. Я задавался вопросом, может ли быть какая-то причина для этого. Может быть, у сеньориты Мендоса была какая-то антипатия, которая не касалась сына? Хотя мы, казалось, не очень продвинулись таким образом в разгадке тайны, все же я чувствовал, что, прежде чем мы сможем продвинуться вперед, мы должны узнать маленькую группу, вокруг которой она сосредоточилась. Казалось, здесь были течения и перекрестные течения, которые мы не понимали, но которые должны быть нанесены на карту, если мы хотим следовать прямым курсом.

– А профессор Кеннеди? – добавила она, поворачиваясь к нам.

– Мне кажется, я видел мистера де Моше в кампусе, – сказал Крейг, когда я тоже пожал ему руку, – хотя вы не посещаете ни один из моих классов.

– Нет, профессор, – согласился молодой человек, который, однако, был значительно старше среднего студента, посещающего подобные курсы.

Мне было вполне достаточно наблюдать за лицами тех, кто был рядом со мной в тот момент.

Между Локвудом и де Моше, казалось, существовала скрытая враждебность. Эти двое смотрели друг на друга с явной неприязнью. Что касается Нортона, он, казалось, попеременно наблюдал за каждым из них.

Последовало неловкое молчание, и де Моше, казалось, понял намек, потому что, сделав еще несколько замечаний Инес, он удалился так грациозно, как только мог, обменявшись на прощание холодными формальностями с Локвудом. Не нужно было быть большим детективом, чтобы сделать вывод, что оба молодых человека могли согласиться в одном, хотя это и вызвало самые серьезные разногласия между ними – их оценка Инес де Мендоса.

Инес, со своей стороны, казалось, тоже испытала явное облегчение от его ухода, хотя и была с ним достаточно сердечна. Мне было интересно, что все это значит.

Локвуду тоже, казалось, все еще было не по себе. Но это было другое беспокойство, скорее направленное на Нортона, чем на нас. Однажды я уже думал, что он собирается извиниться, но появление де Моше, казалось, решило, что он останется по крайней мере так же долго, как и его соперник.

– Прошу прощения, сеньорита, – извинился он, – но мне действительно нужно идти. Есть еще некоторые дела, которыми я должен заняться, чтобы защитить интересы, которые мы представляем.

Он повернулся к нам.

– Вы извините меня, я знаю, – добавил он, – но у меня очень важная встреча. Вы знаете, что дон Луис и я помогали в организации кампании Стюарта Уитни, чтобы заинтересовать американских производителей, и особенно банкиров, возможностями в Южной Америке, которые находятся под рукой, если мы только проснемся, чтобы воспользоваться ими. Я буду к вашим услугам, сеньорита, как только закончится собрание. Полагаю, мы еще увидимся? – он кивнул Кеннеди.

– Вполне вероятно, – сухо ответил Кеннеди.

– Если я могу оказать какую-либо помощь в прояснении этого ужасного дела, – продолжал Локвуд, понизив голос, обращаясь к нам, – вы можете полностью на меня рассчитывать.

– Спасибо, – ответил Крейг, бросив многозначительный взгляд. – Возможно, мне придется принять это предложение.

– Сделайте это, во что бы то ни стало, – повторил он, кланяясь Нортону и пятясь к двери.

Снова оставшись наедине с Инес Мендоса, Кеннеди внезапно обернулся.

– Кто это, сеньор де Моше? – спросил он. – Я так понимаю, что вы, должно быть, знали его в Перу.

– Да, – согласилась она. – Я знала его в Лиме, – а затем добавила, как бы исповедуясь, – когда он был студентом университета.

И в ее тоне, и в манерах было что-то такое, что заставляло поверить, что она питала к де Моше только самые добрые чувства, что бы ни случилось, как казалось, с его матерью.

На мгновение Кеннеди подошел и взял сеньориту Инес за руку.

– Я должен идти сейчас, – просто сказал он. – Если есть что-то, о чем вы мне не сказали, я хотел бы знать.

– Нет, ничего, – ответила она.

Он не сводил с нее глаз.

– Если вы вспомните что-нибудь еще, – настаивал он, – не стесняйтесь сказать мне. Я приду сюда, или вы можете прийти в лабораторию, в зависимости от того, что вам удобнее.

– Я так и сделаю, – ответила она. – И тысячу раз благодарю вас за те хлопоты, на которые вы идете ради меня. Вы можете быть уверены, что я ценю это.

Нортон также попрощался с ней, и она поблагодарила его за то, что он привез нас сюда. Я также заметил, что Нортон, хотя и был значительно старше любого из нас, по-видимому, поддался очарованию ее чудесных глаз и лица.

– Я тоже был бы рад помочь вам, – заверил он. – Обычно вы можете найти меня в музее.

– Спасибо вам всем, – пробормотала она. – Вы все так добры ко мне. Час назад я чувствовала, что у меня нет друга во всем этом большом городе – кроме мистера Локвуда. Теперь я чувствую, что я не совсем одинока.

Она сказала это Нортону, но на самом деле это предназначалось Кеннеди. Я знаю. Крейг разделял мои собственные чувства. Работать на нее было редким удовольствием.

Она казалась очень благодарной за все, что было сделано для нее в ее беззащитном положении.

Когда мы вышли из многоквартирного дома и снова сели в такси, Кеннеди заговорил первым и обратился к Нортону.

– Ты знаешь что-нибудь еще об этих людях, Локвуде и де Моше? – спросил он, когда мы помчались в центр города.

– Я ничего не знаю, – осторожно ответил он. – Я… я бы предпочел не говорить о подозрениях.

– Но кинжал, – настаивал Кеннеди. – У тебя нет никаких предположений о том, что с ним стало, и кто его взял?

– Я бы предпочел не говорить о простых подозрениях, – повторил он.

Мало что было сказано, когда мы свернули в кампус и, наконец, остановились перед крылом музея Нортона.

– Ты дашь мне знать о любом развитии событий, каким бы тривиальным оно ни было? – спросил Кеннеди, когда мы расставались. – Твой кинжал, похоже, причинил больше неприятностей, чем можно было предположить, когда ты пришел ко мне в первый раз.

– Я бы так и сказал, – согласился он. – Я не знаю, как отплатить за тот интерес, который ты проявил к его возвращению. Если что-нибудь еще материализуется, я обязательно немедленно сообщу тебе.

Когда мы повернулись, чтобы уйти, я не мог не подумать о том, как Локвуд и Нортон относились друг к другу. Имя Стюарт Уитни промелькнуло у меня в голове. Стюарт Уитни был попечителем университета, который, помимо прочего, внес значительный вклад в различные экспедиции Нортона в Южную Америку. Было ли это из-за того, что Нортон испытывал особую преданность к Уитни, или он завидовал тому, что кто-то другой преуспеет в том, чтобы заинтересовать своего покровителя в южноамериканских делах?

Мне вспомнились действия двух молодых людей, Локвуда и де Моше.

– Ну, – заметил я, когда мы шли, – как ты думаешь, что это – романтика или простая охота за преступлением?

– Я подозреваю, что и то, и другое, – рассеянно ответил Крейг. – Только не простая.

Детектив археологии

– Я думаю, что пойду в университетскую библиотеку, – заметил Крейг, когда мы вышли от Нортона перед его зданием. – Я хочу освежить в памяти некоторые из этих древних перуанских древностей и традиций. То, на что намекала сеньорита, может оказаться очень важным. Я полагаю, тебе скоро придется написать статью в "Стар"?

– Да, – согласился я, – мне придется кое-что сдать, хотя я бы предпочел подождать.

– Попытайся получить задание, чтобы довести дело до конца, – предложил Крейг. – Я думаю, ты найдешь, что это того стоит. В любом случае, это даст тебе шанс передохнуть, и, если я правильно разберусь с этой штукой, нового задания у тебя в течение некоторого времени не будет. Встретимся в лаборатории через пару часов.

Крейг поспешил вверх по длинному пролету беломраморных ступеней в библиотеку и исчез, в то время как я прыгнул в метро и побежал в центр города в офис.

Мне потребовалось, как я и предполагал, значительно больше пары часов, чтобы прояснить ситуацию в "Стар", чтобы я мог воспользоваться особым соглашением, которое я заключил, чтобы я мог, когда того требовал случай, сотрудничать с Кеннеди. Мой рассказ был кратким, но это было то, чего я сейчас хотел. Я не хотел, чтобы все журналисты кинулись в это дело.

Я снова поспешил в центр города, опасаясь, что Кеннеди закончил и его могли отозвать. Но когда я добрался до лаборатории, его там не было, и я обнаружил, что он даже не приходил. Я беспокойно расхаживал взад и вперед. Больше ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Если он не сможет прийти на встречу здесь со мной, я знал, что он скоро позвонит. Интересно, что заставляло его углубляться в археологические знания библиотеки?

Я уже почти отчаялся, когда он спешно пришел в лабораторию в сильном возбуждении.

– Что ты нашел? – спросил я. – Что-нибудь случилось?

– Позволь мне сначала рассказать тебе, что я нашел в библиотеке, – ответил он, сдвинув шляпу на затылок и попеременно засовывая и вынимая пальцы из карманов жилета, как будто это каким-то образом могло помочь ему собрать воедино некоторые разрозненные фрагменты истории, которую он только что узнал.

– Я искал тот намек, который сеньорита обронила, когда использовала слова peje grande, которые буквально означают "крупная рыба", – продолжил он. – Уолтер, это разжигает воображение. Ты, конечно, читал о богатствах, которые Писарро нашел в Перу.

Видения Прескотта промелькнули у меня в голове, пока он говорил.

– Ну, а где золото и серебро конкистадоров? Отправлены в плавильный котел столетия назад. Но неужели ничего не осталось? Во всяком случае, индейцы в Перу так считают. И, Уолтер, есть люди, которые ни перед чем не остановятся, чтобы разгадать тайну. Это исторический факт, что вскоре после завоевания было обнаружено огромное состояние, из которого состояние короля Испании, пять миллионов долларов, составляло лишь пятую часть. Это сокровище было известно как пейе чика – маленькая рыбка. Одна из версий этой истории гласит, что правитель инков, великий Касик Мансиче, с особым вниманием наблюдал за добротой молодого испанца по отношению к людям покоренной расы. Кроме того, он заметил, что этот человек был сравнительно беден. Во всяком случае, он раскрыл тайну тайника пейе чика при условии, что часть богатства будет использована для продвижения интересов индейцев. Самый ценный обнаруженный предмет был в виде рыбы из чистого золота и такой большой, что испанцы сочли ее редким призом. Но Касик заверил своего юного друга, что это всего лишь маленькая рыбка, что существует гораздо большее сокровище, стоящее во много раз дороже этой. Продолжение истории состоит в том, что испанец забыл о своем обещании, уехал в Испанию и потратил все свое золото. Он вернулся за пежо гранде, которым так хвастался, но не успел его достать, как был убит. Прескотт, я полагаю, приводит другую версию, в которой он говорит, что испанец посвятил большую часть своего богатства помощи индейцам и пожертвовал большие суммы перуанским церквям. Другие истории отрицают, что именно Мансиче раскрыл первый секрет, но что это был другой индеец. Я полагаю, что человек может заплатить свои деньги и сделать свой выбор. Но дело в том, что в данном случае нас интересует то, что до сих пор считается, что существует великая рыба, которую никто не нашел. Кто знает? Может быть, каким-то образом Мендоса узнал секрет пейе гранде?

Кеннеди сделал паузу, и я почувствовал напряженный интерес, которым его погружение в рушащееся прошлое теперь наделило это и без того увлекательное дело.

– А проклятие? – вставил я.

– Об этом мы не знаем, – ответил он. – За исключением того, что мы знаем, что Мансиче был великим касиком или правителем северного Перу. Считается, что туземцы зарыли гораздо большее сокровище, чем даже то, которое унесли испанцы. Говорят, что Мансиче наложил проклятие на любого туземца, который когда-либо разглашал местонахождение сокровища, и проклятие должно было также пасть на любого испанца, который мог бы его обнаружить. Это все, что мы знаем – пока. В храмах щедро использовалось золото. Это великое сокровище на самом деле Золото богов. Несомненно, как мы видели до сих пор в этом случае, оно должно быть проклято.

Раздался стук в дверь лаборатории, и я вскочил, чтобы открыть ее, ожидая обнаружить, что это что-то для Кеннеди. Вместо этого там стоял один из офисных парней "Стар".

– Привет, Томми, – поздоровался я с ним. – Что-то, кажется, случилось сейчас?

– Вам письмо, мистер Джеймсон, – ответил он, протягивая простой конверт. – Это пришло сразу после того, как вы ушли. Босс подумал, что это может быть важно – что-то из этой истории, я думаю. Во всяком случае, он сказал мне отнести это вам по дороге домой, сэр.

Я снова посмотрел на конверт. На нем было просто мое имя и адрес “Стар”, не написанный, но, как ни странно, напечатанный неуклюжими, грубыми буквами, как будто кто-то либо не был знаком с письмом на английском или желал скрыть свой почерк.

– Откуда это взялось – и как? – спросил я, вскрывая конверт.

– Я не знаю, сэр, – ответил Томми. – Его принес мальчик. Сказал, что один человек из верхнего города дал ему четвертак, чтобы он доставил его вам.

Я посмотрел на содержимое в полном изумлении. В письме не было ничего, кроме четверти листа обычной бумаги для заметок, такой, какая используется в машинописной переписке.

На листе буквами, точно такими же, как на внешней стороне конверта, были напечатаны поразительные слова:

"ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ПРОКЛЯТИЯ МАНСИЧЕ НА ЗОЛОТЕ БОГОВ".

Под этой надписью красовался грубый рисунок кинжала. Было очевидно, что были предприняты некоторые усилия, чтобы он выглядел трехсторонним.

– Ну, что ты об этом думаешь? – воскликнул я, бросая эту штуку Кеннеди.

Он взял листок и прочитал; его лицо сильно сморщилось.

– Я не удивлен, – сказал он мгновение спустя, поднимая глаза. – Знаешь, я как раз собирался рассказать тебе, что произошло в библиотеке. Все время, пока я был там, у меня было ощущение, что за мной наблюдают. Я не знаю, почему или как, но каким-то образом я почувствовал, что кто-то заинтересовался книгами, которые я читал. Это заставляло меня чувствовать себя неловко. В любом случае я опаздывал и решил больше не доставлять им удовольствия видеть меня – по крайней мере, в библиотеке. Поэтому у меня было несколько книг по Перу, которые я хотел зарезервировать, и они будут отправлены позже, сюда. Нет, я не удивлен, что ты получил это. Вы запомнили этого мальчика? – спросил он у Томми.

– Думаю да, – ответил Томми. – Хотя на нем не было формы. Это был не посыльный.

Не было смысла расспрашивать его дальше. Он, очевидно, рассказал все, что знал, и, в конце концов, нам пришлось отпустить его с прощальным наказом держать глаза открытыми, а рот закрытым.

Кеннеди продолжал изучать записку на четвертушке листа бумаги еще долго после того, как он ушел.

– Ты знаешь, – задумчиво заметил он через некоторое время, – насколько я могу судить по той скудной информации, которой мы располагаем на данный момент, самые странные суеверия, похоже, связаны с тем кинжалом, который потерял Нортон. Я бы не удивился, если бы это унесло нас далеко в туманное прошлое варварского великолепия исчезнувшей цивилизации инков в Перу.

Он помахал листом бумаги для выразительности.

– Видишь ли, кто-то использовал его здесь как знак ужаса. Возможно, каким—то образом он нес в себе тайну большой рыбы – кто знает? Никто из писателей и исследователей никогда его не находил. Самое большее, что они могут сказать, это то, что это может передаваться от отца к сыну по длинной линии. Во всяком случае, тайна тайника, похоже, была надежно сохранена. Никто никогда не находил это сокровище. Было бы странно, не так ли, если бы какому-нибудь цивилизованному человеку двадцатого века оставалось раскопать эту штуку и испытать заново проклятие, которое, как говорят историки, было произнесено и, кажется, всегда следовало за этой штукой?

– Кеннеди, этот роман уже действует мне на нервы.

Пока Крейг говорил, дверь лаборатории открылась незаметно для нас, и там снова стоял Нортон. Он подождал, пока Крейг закончит, прежде чем заговорить.

Мы сами удивленно посмотрели на него.

– Мне нужно было кое-что сделать после того, как я ушел от тебя, – продолжал Нортон, не останавливаясь. – В моем почтовом ящике было несколько писем, но я забыл взглянуть на них и посмотрел только сейчас, когда уезжал. Посмотри на эту штуку, которая была среди них.

Нортон положил на лабораторный стол простой конверт и четверть листа бумаги, на которых были напечатаны, за исключением его собственного имени вместо моего, почти точная копия записки, которую я получил.

"ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ПРОКЛЯТИЯ МАНСИЧЕ НА ЗОЛОТЕ БОГОВ".

Мы с Кеннеди посмотрели на него. Очевидно, он уже видел это. Кеннеди держал в руке записку, которая пришла ко мне.

– Я ничего не могу понять из этого, – продолжал Нортон, явно сильно обеспокоенный. – Сначала я теряю кинжал. Затем вы говорите, что он был использован для убийства Мендосы. Потом я получаю это. Теперь, если кто-то смог проникнуть в Музей, чтобы украсть кинжал, они могут проникнуть туда, чтобы осуществить любую угрозу мести, реальную или воображаемую.

Посмотрев на это с этой точки зрения, я почувствовал, что это действительно было реальной причиной беспокойства Нортона. Но потом меня осенило: не было ли мое собственное дело хуже? Я должен был нести ответственность за то, чтобы рассказать эту историю. Не может ли какая-то невидимая рука ударить по мне, возможно, раньше, чем по нему?

Кеннеди взял две заметки и нетерпеливо просматривал их.

Как раз в этот момент снаружи подъехал автомобиль, и мгновение спустя мы услышали стук в дверь, которую Кеннеди закрыл после того, как вошел Нортон. Я открыл ее.

– Профессор Кеннеди здесь? – услышал я вопросительный голос. – Я один из санитаров в городской больнице, рядом с моргом, где у доктора Лесли лаборатория. У меня сообщение для профессора Кеннеди, если он дома.

Кеннеди взял конверт, на котором была печать отделения доктора Лесли, и открыл его.

– Мой дорогой Кеннеди, – прочитал он вполголоса. – Я занимался расследованием того яда, который, вероятно, окружает рану в деле Мендосы, но пока мне нечего сообщить. Это, конечно, не то, с чем мы обычно сталкиваемся. В приложении вы найдете листок бумаги и конверт, в котором он был, – я так понимаю, что-то, что мне прислал чудак. Отнеслись бы вы к этому серьезно или проигнорировали это? Лесли.

Когда Кеннеди разворачивал письмо Лесли, на пол выпал клочок бумаги. Я машинально поднял его и только сейчас взглянул на него, когда Крейг закончил читать.

На нем была еще одна копия угрозы, которая была отправлена как Нортону, так и мне!

Едва больничный санитар ушел, как в дверь снова постучали.

– Ваши книги из библиотеки, профессор, – объявил студент, который работал в библиотеке в качестве части оплаты за обучение. – Я подписал для них квитанцию, сэр.

Он положил книги на стол, огромную стопку, которая доходила от его вытянутых рук до подбородка. Когда он сделал это, давление его рук освободило стопку книг, и колонна рухнула.

Из книги под названием "Новое и старое Перу", которая упала вместе со стопкой, выскользнул простой белый конверт. Кеннеди увидел это раньше любого из нас и схватил его.

– Вот один для меня, – сказал он, разрывая его.

Конечно же, тем же грубым шрифтом на четверти листа были написаны слова:

"ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ ПРОКЛЯТИЯ МАНСИЧЕ НА ЗОЛОТЕ БОГОВ".

Мы могли только смотреть друг на друга и на этот предательский знак – кинжал инков под сообщением.

Что это значило? Кто послал предупреждения?

Один Кеннеди, казалось, относился к этому делу с чисто научным интересом. Он взял четыре листка бумаги и положил их перед собой на стол. Затем он внезапно поднял глаза.

– Они идеально подходят, – тихо сказал он, собирая их и кладя в бумажник, который носил с собой. – Все углубления разрыва соответствуют. Четыре предупреждения, похоже, были отправлены тем, кто, вероятно, знает что-то о секрете.

Нортон, казалось, немного пришел в себя теперь, когда смог с кем-то поговорить.

– Что ты собираешься делать – бросить это? – напряженно спросил он.

– Ничто не могло бы гарантировать, что я буду заниматься этим еще усерднее, – мрачно ответил Крейг.

– Тогда нам всем придется держаться вместе, – медленно произнес Нортон. – Похоже, мы все в одной лодке.

Когда он поднялся, чтобы уйти, он протянул руку каждому из нас.

– Я буду продолжать, – повторил Кеннеди с тем особенным бульдожьим выражением на лице, которое я так хорошо знал.

Охотники за сокровищами

Нортон едва ушел, а Кеннеди все еще изучал четыре листка бумаги, на которых было написано предупреждение, когда дверь нашей лаборатории снова мягко открылась.

Это была сеньорита Мендоса, выглядевшая еще прекраснее, чем когда-либо, в своем простом черном траурном платье, неестественная бледность ее лица подчеркивала чудесные блестящие глаза, которые смотрели вокруг, как будто наполовину испуганные тем, что она делала.

– Надеюсь, ничего не случилось, – поприветствовал Кеннеди, пододвигая ей кресло. – Но я рад видеть, что у вас достаточно уверенности, чтобы доверять мне.

Она с сомнением оглядела огромное количество принадлежностей, которые Крейг собрал в своей научной войне с преступностью. Хотя она этого не понимала, это, казалось, произвело на нее впечатление.

– Нет, – пробормотала она, – ничего нового не произошло. Вы сказали мне найти вас, если я вспомню что-нибудь еще.

Она произнесла это с таким видом, словно признавалась в чем-то. Было очевидно, что, что бы это ни было, она знала это все время и только после борьбы заставила себя рассказать об этом.

– Значит, вы что-то вспомнили? – подсказал Крейг.

– Да, – тихо ответила она. Затем с усилием она продолжила, – я не знаю, знаете ли вы об этом или нет, но моя семья древняя, одна из старейших в Перу.

Кеннеди ободряюще кивнул.

– В прежние времена, после Писарро, – поспешила она продолжить, больше не в силах выбирать слова, но выпалив прямо, – мой предок был убит кинжалом инков.

Она снова остановилась и огляделась, очевидно, действительно испугавшись собственной безрассудности. Кеннеди и его окружение двадцатого века, казалось, снова успокоили ее.

– Я не могу рассказать вам эту историю, – продолжила она. – Я ее не знаю. Мой отец знал. Но это была какая-то семейная тайна, потому что он никогда мне не рассказывал. Однажды, когда я спросила его, он оттолкнул меня; сказал, чтобы я подождала, пока не стану немного старше.

– И вы думаете, что это может иметь какое-то отношение к делу? – спросил Кеннеди, пытаясь вытянуть из нее еще что-нибудь, что она знала.

– Я не знаю, – честно ответила она. – Но не кажется ли вам это странным – мой предок убит, а теперь, сотни лет спустя, мой отец, последний из его прямой линии, убит таким же образом, кинжалом инков, который исчез?

– Значит, вы подслушивали, пока я разговаривал с профессором Нортоном? – выпалил Кеннеди, не беззлобно, а скорее как неожиданный тест, чтобы посмотреть, что она скажет.

– Вы не можете винить меня за это, – просто ответила она.

– Вряд ли, – улыбнулся Кеннеди. – И я ценю вашу сдержанность, а также то, что вы, наконец, пришли сюда, чтобы рассказать мне. Действительно, это странно. Наверняка у вас должны быть какие-то другие подозрения, – настаивал он, – что-то такое, что вы чувствуете, хотя и не знаете?

Кеннеди наклонился вперед, пристально глядя ей в глаза, как будто хотел прочитать, что происходит у нее в голове. Она на мгновение встретилась с ним взглядом, затем отвела глаза.

– Вы слышали, как мистер Локвуд сказал, что он связан с мистером Уитни, мистером Стюартом Уитни, с Уолл-стрит? – рискнула она.

Кеннеди не сводил глаз с ее лица, пытаясь вырвать у нее эти неохотные слова.

– Мистер Уитни в основном интересовался Перу, бизнесом и добычей полезных ископаемых, – медленно продолжала она. – Он выделял большие суммы ученым там, на экспедиции профессора Нортона из Нью-Йорка. Я… я боюсь этого мистера Уитни!

Ее тихий тон поднялся до уровня трепетного возбуждения. Ее лицо, которое было бледным от пережитой трагедии, теперь порозовело, а грудь вздымалась и опускалась от сдерживаемых эмоций.

– Боитесь его, почему? – спросил Кеннеди.

Больше не было никакой скрытности. Однажды сказав так много, она, казалось, почувствовала, что должна продолжать и рассказать о своих страхах.

– Потому что, – продолжала она, – он… он знает женщину, которую знал мой отец. – Внезапная вспышка огня, казалось, осветила ее темные глаза. – Женщина из Трухильо, – продолжила она, – сеньора де Моше.

– Де Моше, – повторил Кеннеди, вспоминая имя и все еще необъяснимый инцидент нашего первого разговора. – Кто эта сеньора де Моше? – спросил он, изучая ее, как будто она была под объективом.

– Перуанка из старинной индейской семьи, – ответила она тихим голосом, как будто эти слова были вырваны у нее силой. – Она приехала в Нью-Йорк со своим сыном Альфонсо. Вы помните – вы встречались с ним. Он учится здесь, в университете.

Я снова обратил внимание на то, как по-разному она произносила два имени – мать и сын. Очевидно, между ней и старшей женщиной существовала какая-то вражда, какой-то барьер, который не распространялся на Альфонсо.

Кеннеди потянулся к университетскому каталогу и нашел имя "Альфонсо де Моше". Он был, как он сказал нам, аспирантом инженерной школы и, следовательно, не учился ни в одном из классов Кеннеди.

– Вы говорите, что ваш отец знал сеньору? – спросил Кеннеди.

– Да, – ответила она тихим голосом, – у него были с ней какие-то дела.

Я не могу точно сказать, какими они были; я не знаю. В социальном плане, конечно, все было по-другому. Они не принадлежали к тому же кругу, что и мы в Лиме.

По ее тону я понял, что между людьми старого испанского происхождения и потомками индейцев существовали расовые предрассудки. Это, однако, не могло объяснить ее отношение. По крайней мере, в ее случае предубеждение не распространялось на Альфонсо.

– Сеньора де Моше – подруга мистера Уитни? – спросил Кеннеди.

– Да, я полагаю, что она передала некоторые из своих дел в его руки. Де Моше живут в отеле "Принц Эдвард Альберт", и мистер Уитни тоже живет там. Я полагаю, они более или менее видят друг друга.

– Х-м, – задумчиво произнес Кеннеди. – Полагаю, вы знакомы с мистером Уитни?

– Не очень хорошо, – ответила она. – Конечно, я встречалась с ним. Он был в гостях у моего отца, и мой отец был в своем офисе с мистером Локвудом. Но я мало что знаю о нем, кроме того, что он как вы американцы говорите – рекламщик.

Очевидно, Инес старалась быть откровенной, высказывая свои подозрения, даже в большей степени, чем Нортон. Но я не мог отделаться от ощущения, что она пытается кого-то защитить, хотя и не до такой степени, чтобы сознательно направить нас по ложному следу.

– Я постараюсь увидеться с мистером Уитни как можно скорее, – сказал Кеннеди, поднимаясь, чтобы уйти. – И сеньорой де Моше тоже.

Мне показалось, что сеньорита Инес, хотя она почти ничего нам не рассказала, почувствовала облегчение.

Снова уходя, она пробормотала слова благодарности, и снова Кеннеди повторил свой запрет рассказывать обо всем, что произошло, что может иметь какое-либо отношение к делу.

– Это довольно своеобразный сюжет, – размышлял он, когда мы остались одни, – это дело де Моше.

– Да, – согласился я. – Как ты думаешь, эта женщина может использовать Уитни для какой-то цели?

– Или Уитни использует ее, – предположил Кеннеди. – Нужно сделать так много всего сразу, что я даже не знаю, с чего начать. Мы должны увидеть их обоих как можно скорее. Между тем, меня интересует сообщение доктора Лесли о яде. Я должен, по крайней мере, начать свои анализы образцов крови, которые я извлек. Уолтер, могу я попросить тебя оставить меня здесь, в лаборатории, одного?

Мне нужно было кое-что написать для своей новостной статьи, и я пошел в комнату рядом с лабораторией, где вскоре был занят тем, что стучал на пишущей машинке. Внезапно я осознал то чувство, на которое намекал Кеннеди, – что за мной наблюдают. Возможно, я услышал шаги снаружи и не осознавал этого. Но, во всяком случае, у меня было такое чувство.

Я перестал стучать по клавишам и неожиданно развернулся на стуле. Я уверен, что лишь мельком увидел лицо, отскочившее от окна, которое находилось на первом этаже.

Чье это было лицо, я не готов точно утверждать. Но там было лицо, и мимолетного проблеска глаз и лба было достаточно, чтобы у меня создалось впечатление, что они были знакомы, не позволяя мне идентифицировать их. Во всяком случае, это происшествие заставило меня почувствовать себя решительно неуютно, особенно после предупреждающих писем, которые мы все получили.

Я вскочил на ноги и побежал к двери. Но было уже слишком поздно. Незваный гость исчез. Тем не менее, чем больше я думал об этом, тем более решительным я был, чтобы попытаться проверить неясное подозрение, если это возможно. Я надел шляпу и поспешно направился в офис регистратора.

И действительно, я обнаружил, что Альфонсо де Моше в тот день был в университете, должно быть, присутствовал на лекции примерно за час до этого. От нечего делать я разыскал нескольких его профессоров и попытался расспросить их о нем.

Как я и ожидал, мне сказали, что он был отличным студентом, хотя и очень тихим и сдержанным. Его ум, казалось, работал в области инженерии, и особенно горного дела. Я не мог не прийти к выводу, что, несомненно, он тоже был заражен страстью к поиску сокровищ, несмотря на свое индийское происхождение.

И все же, казалось, о нем было удивительно мало известно за пределами лекционного зала и лаборатории. Профессора знали, что он жил со своей матерью в отеле в центре города. Казалось, он почти или совсем не общался с другими учениками вне классной работы. В целом он был загадкой в том, что касалось общественной жизни университета. Все выглядело так, как будто он спокойно приехал в Нью-Йорк, чтобы подготовиться к поискам зарытого сокровища. Неужели Золото богов и его заманило в свои сети?

Размышляя о путанице событий, странных действиях Локвуда и амбициях Уитни, я вернулся по своим следам в направлении лаборатории, убежденный, что де Моше в последнее время использовал по крайней мере часть своего времени для слежки за нами. Возможно, он видел, как Инес входила и выходила. Внезапно меня осенило, что обмен взглядами между де Моше и Локвудом показал, что она была для него больше, чем просто знакомая. Возможно, его подслушивание было вызвано ревностью, а также охотой за сокровищами.

Все еще размышляя, я решил зайти в Музей и поболтать с Нортоном. Я застал его нервно расхаживающим взад и вперед по маленькому кабинету, который ему выделили в его части здания.

– Я не могу выбросить из головы это предупреждение, – с тревогой заметил он, останавливаясь в своей размеренной поступи. – Мне кажется непостижимым, что кто-то взял бы на себя труд послать четыре таких предупреждения, если бы он не имел в виду это.

– Совершенно верно, – согласился я, рассказывая ему о том, что только что произошло.

– Я думал о чем-то подобном, – согласился он, – и я уже принял некоторые меры предосторожности.

Нортон махнул рукой в сторону окон, которых я раньше не замечал. Хотя они находились на некотором расстоянии над землей, теперь я видел, что он закрыл и запер их. Предупреждения, казалось, произвели на него большее впечатление, чем на любого из нас.

– С этими людьми никогда нельзя сказать, где и когда будет нанесен удар, – объяснил он. – Видишь ли, я жил среди них. Они – раса с горячей кровью. Кроме того, что ты, возможно, читал, в Южной Америке есть какие-то странные яды. Я не собираюсь рисковать понапрасну.

– Я полагаю, ты с самого начала подозревал, что кинжал имеет какое-то отношение к Золоту богов, не так ли? – намекнул я.

Нортон помолчал, прежде чем ответить, словно взвешивая свои слова.

– Подозревал – да, – ответил он. – Но, как я уже говорил вам, у меня не было возможности прочитать надпись на нем. Я не могу сказать, что воспринимал это очень серьезно – до сих пор.

– Не может быть, чтобы Стюарт Уитни, который, как я понимаю, глубоко интересуется Южной Америкой, не мог не иметь какое-то представление о ценности кинжала, не так ли? – задумчиво спросил я.

Целую минуту Нортон пристально смотрел на меня.

– Я об этом не подумал, – признался он, наконец. – Это новая идея для меня.

И все же каким-то образом я знал, что Нортон думал об этом, хотя он еще не говорил об этом. Было ли это из-за лояльности к человеку, который внес свой вклад в финансирование его экспедиций в Южную Америку?

– Ты хорошо знаешь сеньору де Моше? – рискнул я мгновением позже.

– Довольно хорошо, – ответил он. – А что?

– Что ты о ней думаешь?

– Довольно умная женщина, – уклончиво ответил он.

– Я полагаю, что все люди в Нью-Йорке, которые интересовались Перу, знали ее, – продолжил я, добавив, – мистер Уитни, Мендоса, Локвуд.

Нортон колебался, как будто боялся сказать слишком много. Хотя я не мог не восхищаться его осторожностью, я обнаружил, что это было очень раздражающе. Тем не менее, я был полон решимости понять его точку зрения, если это возможно.

– Тогда Альфонсо, похоже, достойный сын, – заметил я. – Однако я не совсем понимаю, почему у сеньориты должно быть такое явное предубеждение против нее. Похоже, на него это не распространяется.

– Я полагаю, – неохотно ответил Нортон, – что Мендоса был с ней в довольно близких отношениях. По крайней мере, я думаю, ты найдешь эту женщину очень амбициозной в отношении своего сына. Я не думаю, что она остановилась бы перед большим, чтобы продвигать его интересы. Ты, должно быть, заметил, как много Альфонсо думает о сеньорите. Но я не думаю, что было что-то, что могло бы преодолеть предубеждение старого кастильца. Ты же знаешь, они гордятся тем, что никогда не вступают в смешанные браки. С Локвудом все было бы по-другому.

Мне показалось, что я начал понимать, как обстоят дела.

– Уитни теперь довольно хорошо ее знает, не так ли? – выстрелил я.

Нортон пожал плечами. Но он не мог бы согласиться лучше, чем самим своим поведением.

– Мистер Локвуд и мистер Уитни лучше знают, что делают, – наконец заметил он. – Почему бы вам с Кеннеди не попытаться встретиться с сеньорой де Моше? Ты же знаешь, я ученый. Я не люблю говорить о предположениях.

Я бы предпочел высказывать свое мнение только о вещах, которые являются несомненными.

Возможно, Нортон хотел создать впечатление, что затронутые мной темы заслуживают внимания. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление.

– И все же, – медленно продолжил он, – я думаю, что имею право так много говорить. Мне самому было интересно наблюдать как за Альфонсо де Моше, так и за Локвудом, когда речь заходит о деле сеньориты. Говорят, в любви и на войне все средства хороши. Насколько я могу судить, в этом деле где-то есть и то, и другое. Я думаю, тебе лучше повидаться с сеньорой и судить самому. Она умная женщина, я знаю. Но я уверен, что Кеннеди смог бы ее понять, даже если остальные из нас не смогут.

Я поблагодарил Нортона за подсказку, которую он дал, и, поболтав еще несколько минут, оставил его одного в кабинете.

Вернувшись в свою комнату, я вернулся, чтобы закончить писать. Однако больше ничего не произошло, что могло бы возбудить мои подозрения, и, наконец, мне удалось закончить статью.

Я исправлял то, что написал, когда дверь из лаборатории открылась и вошел Крейг. Он сбросил свой старый, заляпанный кислотой лабораторный халат и теперь был одет, чтобы отправиться в путь.

– Ты узнал что-нибудь об этом яде? – спросил я.

– Пока ничего определенного, – ответил он. – Теперь это займет некоторое время. Это странный яд – алкалоид, я уверен, но не тот, с которым обычно сталкиваешься. Тем не менее, начало хорошее. Теперь на определение что это, не уйдет много времени.

Крейг слушал с глубоким интересом, хотя и без комментариев, когда я рассказывал о том, что произошло, как о словах Нортона, так и о странном посетителе, который заглядывал к нам в окна.

– Похоже, кого-то очень интересует то, что мы делаем, Уолтер, – просто заключил он. – Я думаю, нам лучше сейчас немного поработать на свежем воздухе, пока у нас есть шанс. Если ты готов, то я тоже. Я хочу посмотреть, что за охотник за сокровищами этот Стюарт Уитни. Я хотел бы знать, посвящен ли он тоже в эту тайну Золота богов.

Рекламщик с Уолл-Стрит

Локвуд, как мы теперь знали, каким-то образом вступил в союз с группой “Капиталисты с Уолл-стрит” во главе со Стюартом Уитни.

Я уже кое-что слышал об Уитни. На улице он был хорошо известен как чрезвычайно практичный человек, хотя и намного превосходил среднего эксплуататора как по уму, так и по образованию.

На самом деле Уитни был достаточно дальновиден, чтобы понять, что деньги можно использовать не только для рекламы, но и более прямолинейно. Как раз в настоящее время одной из его любимых схем было содействие торговле через канал между восточным побережьем Северной Америки и западным побережьем Южной Америки. Он потратил много денег, поощряя дружбу между деловыми людьми и богатыми людьми как в Нью-Йорке, так и в Лиме. Он полагал, что это хороший шанс, поскольку его инвестиции в Перу были большими, и все, что популяризировало страну в Нью-Йорке, не могло не сделать их более ценными.

– Нортон, казалось, испытывал отвращение к разговорам об Уитни, – рискнул сказать я Крейгу, когда мы ехали в центр города.

– Это может быть частью ума Уитни, – задумчиво ответил он. – Как покровитель искусства и литературы, ты знаешь, человек может пройти через многое, что в противном случае было бы более критически рассмотрено.

Кеннеди не сказал этого так, чтобы это означало, что он знал что-то очень плохое об Уитни. И все же, размышлял я, со стороны этого человека было проницательно заручиться сотрудничеством таких людей, как Нортон. Несколько тысяч долларов, разумно потраченных на археологию, могли бы покрыть множество финансовых грехов.

Больше никто из нас ничего не сказал, и наконец мы добрались до финансового района. Мы вошли в высокий небоскреб на Уолл-стрит, сразу за углом от Бродвея, и поднялись на лифте на этаж, где у Уитни и его коллег были действительно роскошные офисы.

Открыв дверь, мы увидели, что Локвуд все еще там. Он приветствовал нас довольно натянутым поклоном.

– Профессор Кеннеди и мистер Джеймсон, – просто сказал он, представляя нас Уитни, – друзья профессора Нортона, я полагаю. Я встретил их сегодня у Мендосы.

– Это совершенно непостижимое дело, – ответил Уитни, пожимая нам руки. – Что вы об этом думаете?

Кеннеди пожал плечами и проигнорировал вопрос, не беря на себя никаких обязательств.

Стюарт Уитни был типичным рекламщиком, крупным, полнокровным мужчиной с красным лицом, склонным к отечности из-за переполненных вен. Один его голос внушал уважение, независимо от того, сказал он что-нибудь стоящее или нет. На самом деле ему достаточно было сказать, что день был теплый, и вы почувствовали бы, что он набрал в разговоре красноречивый балл.

– Профессор Нортон попросил меня разобраться с пропажей старого перуанского кинжала, который он привез из своей последней экспедиции, – объяснил Кеннеди, пытаясь направить разговор в русло, которое могло бы куда-нибудь вывести.

– Да, да, – согласился Уитни, кивнув с интересом. – Он рассказал мне об этом. Очень странно, очень странно. Когда он вернулся, он сказал мне, что он у него вместе со многими другими важными находками. Но я понятия не имел, что он придавал этому такое значение – или, скорее, что кто-то другой мог бы это сделать. Было бы легко защитить его здесь, если бы мы знали, – добавил он, махнув рукой в сторону огромного сейфа из хромированной стали новейшего дизайна в приемной.

Я заметил, что Локвуд внимательно слушал, что совершенно контрастировало с его прежней бесцеремонной манерой отвергать любое рассмотрение древних знаний инков как академическое или непрактичное. Знал ли он что-нибудь о кинжале?

– Я сам очень интересуюсь древними перуанскими древностями, – заметил Кеннеди несколько минут спустя, – хотя, конечно, я не такой ученый, как наш друг Нортон.

– В самом деле? – откликнулся Уитни; и я впервые заметил, что его глаза, казалось, прямо-таки блестели от возбуждения.

Это были выпуклые глаза, немного пристальные, и я не мог не изучать их.

– Тогда, – воскликнул он, вставая, – вы должны знать о руинах Чан-Чана, Чимы, об этих замечательных местах?

Кеннеди кивнул. – И о Трухильо, и о легенде о большой рыбе и маленькой рыбке, – вставил он.

Уитни, казалось, был необычайно доволен тем, что кто-то изъявил желание обсудить с ним его хобби. Его глаза к этому времени, по-видимому, начали вылезать из орбит, и я заметил, что зрачки расширились почти до размера радужки.

– Мы должны сесть и поговорить о Перу, – продолжил он, потянувшись за большой коробкой сигарет в верхнем ящике своего большого письменного стола.

Локвуд, казалось, почувствовал долгую дискуссию об археологии. Он встал и пробормотал извинение, что ему нужно кое-что сделать в приемной.

– О, это замечательная страна, профессор Кеннеди, – продолжал Уитни, откидываясь на спинку стула. – Я глубоко интересуюсь ей – ее шахтами, ее железными дорогами, а также ее историей. Позвольте мне показать вам карту наших интересов там.

Он встал и прошел в соседнюю комнату, чтобы взять карту. В тот момент, когда он повернулся спиной, Кеннеди потянулся к столу с пишущей машинкой, стоявшему в углу кабинета. Машинка была оставлена открытой стенографисткой, которая ушла. Он взял два тонких листа бумаги и новый копировальный лист. Торопливый мазок или два библиотечной пастой завершили его работу.

Крейг осторожно положил подготовленную бумагу на пол всего в нескольких дюймах от двери в приемную и разбросал несколько других листов, как будто ветер сдул их со стола.

Когда Уитни вернулся с большой развернутой картой в руках, я увидел, как его нога ступила на двойной лист, который Крейг положил у двери.

Кеннеди наклонился и начал собирать бумаги.

– О, все в порядке, – резко заметил Уитни. – Не обращайте на это внимания. Вот где лежат некоторые из наших интересов, на севере.

Не думаю, что я уделял карте гораздо больше внимания, чем Кеннеди, когда мы втроем склонились над ней. Его настоящее внимание было приковано к бумаге, которую он положил на пол, как будто фиксируя в уме точное место, на которое наступил Уитни.

Пока Уитни быстро рассказывала о стране, мы закурили сигареты. Они, казалось, были особого сорта. Я затянулся. Однако в сигарете был какой-то особенный привкус, который мне не совсем понравился. На самом деле, я думаю, что латиноамериканские сигареты, в большинстве случаев, не очень нравятся большинству американцев.

Пока мы разговаривали, я заметил, что Кеннеди, очевидно, разделяет мои вкусы, потому что он позволил своей сигарете погаснуть, и после одной-двух затяжек я сделал то же самое. Для собственного удобства я вытащил одну из своих сигарет из кейса, как только смог сделать это вежливо, и положил окурок другой в пепельницу на столе Уитни.

– У мистера Локвуда и сеньора Мендосы тоже были какие-то общие интересы в стране, не так ли? – спросил Кеннеди, все еще не сводя глаз с листков бумаги у двери.

– Да, – ответил Уитни. – Локвуд!

– В чем дело? – донесся снаружи голос Локвуда.

– Покажи профессору Кеннеди, где у вас с Мендосой дела.

Молодой инженер вошел в комнату, и я увидел довольную улыбку на лице Кеннеди, когда его нога тоже ступила на бумагу у двери.

Однако, в отличие от Уитни, Локвуд наклонился, чтобы собрать листы. Но прежде чем он успел это сделать, Кеннеди наклонился и убрал их подальше от себя.

– Довольно свежо, – Кеннеди скрыл свое действие, поворачиваясь, чтобы вернуть бумагу на стол.

Крейг стоял к ним спиной, но не ко мне, и я видел, как он на мгновение возился с бумагами. Он быстро нажал ногтем большого пальца с одной стороны, как бы делая грубую букву "У", в то время как с другой стороны он сделал то, что могло быть буквой "Л". Затем он сунул два листа и копирку в карман.

Я поспешно поднял глаза. К счастью, ни Уитни, ни Локвуд не заметили его действий.

Сейчас, наблюдая за ним, я впервые заметил, что глаза Локвуда тоже были немного настороженными, хотя и не такими заметными, как у Уитни.

– Позвольте мне посмотреть, – продолжал Уитни, – ваши концессии все здесь, на севере, не так ли?

Локвуд достал из кармана карандаш и сделал несколько крестиков над названиями некоторых городов на большой карте.

– Это те пункты, над которыми мы предлагали поработать, – просто сказал он, – до этой ужасной трагедии с Мендосе.

– Добыча полезных ископаемых, вы понимаете, – объяснил Уитни. Затем, после паузы, он быстро продолжил, – Конечно, вы знаете, что много говорилось о шансах на инвестиции в горнодобывающую промышленность и о возможностях разбогатеть для людей в Южной Америке. Перу была Меккой для охотников за деньгами со времен Писарро. Но там, где один человек добился успеха, тысячи потерпели неудачу, потому что они не знают игры. Да ведь я знаю одну инвестицию в сотни тысяч долларов, которая не принесла ни цента прибыли только из-за этого.

Локвуд ничего не сказал, очевидно, не желая тратить время или дыхание на кого-либо, кто не был возможным инвестором. Но Уитни обладал истинным инстинктом рекламщика, способного раскрутить свой план в надежде, что вызванный интерес может быть передан какой-нибудь третьей стороне.

– Американские финансисты, это правда, – взволнованно продолжал он, доставая красиво отделанный золотой портсигар, – потеряли миллионы на добыче полезных ископаемых в Перу. Но это не та схема, которая есть у нашей группы, включая мистера Локвуда сейчас. Мы собираемся заработать больше миллионов, чем они когда-либо мечтали, потому что мы просто будем добывать продукты уже проделанного многовекового труда – великое сокровище Трухильо.

Нельзя было не заразиться энтузиазмом Уитни.

Кеннеди внимательно следил за ним, в то время как на лице Локвуда появилось неодобрительное выражение.

– Значит, вы знаете секрет тайника с сокровищем? – резко задал вопрос Кеннеди.

Уитни отрицательно покачал головой.

– Это моя идея, что нам не обязательно это знать, – ответил он. – С помощью подсказок, которые мы собрали у туземцев, я думаю, что мы сможем найти его, потратив сравнительно немного времени и денег. Сеньор Мендоса получил концессию от правительства на крупномасштабную охоту на него в больших курганах около Трухильо. Мы знаем, что он там есть. Разве этого недостаточно?

Если бы это был кто-то меньший, чем Уитни, мы, вероятно, сказали бы, что это не так. Но потребовалось нечто большее, чтобы отрицать все, что он утверждал. Лицо Локвуда было изучающим. Я не могу сказать, что это выдавало что-либо, кроме неодобрения самого обсуждения этой темы. На самом деле, это заставило меня усомниться в том, не блефовал ли сам Уитни в уверенности найти сокровище – возможно, у него уже была тайна, которую он отрицал, и он готовился скрыть ее, наткнувшись на нее, по-видимому, каким-то другим способом. Я узнал в Стюарте Уитни самого спокойного человека, с которым мы когда-либо сталкивались. В нем была вся искренность мошенника. И все же он ухитрился оставить все это дело под сомнением. Возможно, в данном случае он действительно знал, о чем говорил.

Зазвонил телефон, и Локвуд снял трубку. Хотя он не назвал ее имени, по его тону и манерам я понял, что звонит сеньорита де Мендоса. Очевидно, его продолжительное отсутствие беспокоило ее.

– Здесь абсолютно не о чем беспокоиться, – услышали мы его слова. – Ничего не изменилось. Я поднимусь к вам, как только смогу уйти из офиса.

В замечаниях Локвуда чувствовалась сдержанность, не то чтобы он что-то скрывал от сеньориты, но как будто он не хотел, чтобы мы подслушивали что-либо о его делах.

Локвуд тоже курил, и он добавил окурки своих сигарет к куче в пепельнице на столе Уитни. Мельком я увидел, как Крейг бросил быстрый взгляд на поднос, и понял, что ему каким-то образом не терпелось получить возможность изучить эти сигареты.

– Вы видели кинжал, который привез Нортон, не так ли? – спросил Кеннеди Уитни.

– Только когда я увидел остальные вещи после того, как они были распакованы, – легко ответил он. – Он привез очень много интересных предметов в эту последнюю поездку.

Было очевидно, что независимо от того, знал ли он на самом деле что-нибудь о секрете кинжала инков или нет, Уитни не должен был попасть в ловушку, чтобы выдать его. У меня была мысль, что Локвуду тоже было интересно узнать этот факт. Во всяком случае, нельзя было быть уверенным, были ли эти двое совершенно откровенны друг с другом или вели между собой игру по высоким ставкам.

Локвуду, казалось, не терпелось уйти, и, бросив торопливый взгляд на часы, он встал.

– Если вы захотите найти меня, я буду с сеньоритой де Мендоса, – сказал он, беря шляпу и трость и кланяясь нам.

Уитни встал и проводил его до двери в приемную, положив руку ему на плечо, разговаривая тихим голосом, который был нам не слышен.

Однако не успели эти двое пройти в дверь, повернувшись к нам спиной, как Кеннеди быстро протянул руку и смел содержимое пепельницы, окурки, пепел и все остальное в пустой конверт, который лежал рядом с какими-то бумагами. Затем он запечатал его и сунул в карман, искоса бросив на меня удовлетворенный взгляд.

– Очевидно, мистер Локвуд и сеньорита в близких отношениях, – рискнул высказаться Кеннеди, когда Уитни присоединился к нам.

– Бедная маленькая девочка, – произнес монолог рекламщик. – Да, действительно. И Локвуд тоже счастливый пес. Такие глаза, такая фигура – вы когда-нибудь видели более красивую женщину?

Нельзя было не признать, что, что бы еще ни сказал Уитни, это не звучало ложно, его восхищение несчастной девушкой было искренним. Однако это было не так уж и непредвиденно. Вряд ли могло быть иначе.

– Я полагаю, вы знакомы с сеньорой де Моше? – рискнул спросить Крейг.

Кеннеди снова сделал рискованный выстрел.

Уитни пристально посмотрел на него.

– Да, – согласился он, – у меня были с ней некоторые дела. Она была знакомой старого Мендосы – светская женщина, умная, проницательная. Я думаю, что у нее есть только одна цель – ее сын. Вы с ней встречались?

– Не с сеньорой, – признался Крейг, – но ее сын учится в университете.

– О, да, конечно, – сказал Уитни. – Прекрасный парень, но не такой, как Локвуд.

Почему он должен был соединить эти имена, на данный момент было неясно. Но он уже встал и неторопливо ходил взад и вперед по кабинету, засунув большие пальцы в карманы жилета, как будто думал о чем-то очень сложном.

– Если бы я был моложе, – внезапно заметил он, наконец, – я бы устроил им обоим гонку за этой девушкой. Она – величайшее сокровище, которое когда-либо вывозилось из страны. Ну что ж, как бы то ни было, я бы не поставил свои деньги на молодого де Моше!

Кеннеди поднялся, чтобы уйти.

– Я верю, что вы сможете найти какой-нибудь ключ к разгадке этого кинжала, – сказал Уитни, когда мы направились к двери. – Похоже, это сильно обеспокоило Нортона, особенно после того, как вы сказали ему, что Мендоса, несомненно, был убит с его помощью.

Очевидно, Нортон поддерживал тесную связь со своим патроном, но Кеннеди, казалось, не удивлялся этому.

– Я делаю все, что в моих силах, – ответил он. – Полагаю, я могу рассчитывать на вашу помощь по мере развития дела?

– Абсолютно, – ответил Уитни, провожая нас в холл к лифту. – Я поддержу Нортона во всем, что он захочет, чтобы сохранить перуанскую коллекцию в целости и сохранности.

Наши вопросы все еще оставались без ответа. Мы не только не имели ни малейшего представления о местонахождении кинжала, но и источник четырех посланных нам предупреждений все еще был окутан тайной.

Кеннеди подозвал проезжающее такси.

– "Принц Эдвард-Альберт", – коротко сказал он.

Проклятие Мансиче

Через несколько минут мы вошли в "Принц Эдвард-Альберт", один из новых и красивых семейных отелей в центре города.

Прежде чем задавать какие-либо вопросы, Крейг торопливо оглядел вестибюль.

Внезапно я почувствовал, как он взял меня за руку и потянул в маленькую нишу

сбоку. Я проследил за направлением его взгляда. Там я мог видеть молодого Альфонсо де Моше разговаривавшего с женщиной намного старше его самого.

– Это, должно быть, его мать, – прошептал Крейг. – Ты можешь видеть сходство. Давай посидим здесь и немного понаблюдаем за этими пальмами.

Казалось, они о чем-то серьезно разговаривали. Даже когда они разговаривали, хотя мы не могли догадаться, о чем шла речь, было очевидно, что Альфонсо был дороже жизни для этой женщины и что молодой человек был образцовым сыном. Хотя я чувствовал, что должен восхищаться каждым из них за это, все же, размышлял я, это не причина, по которой мы не должны подозревать их – возможно, скорее причина для подозрений.

Сеньора де Моше была хорошо сохранившейся женщиной средних лет, крупной женщиной с темными волосами и контрастирующими полными красными губами. Ее лицо, в явном противоречии с парижским костюмом и утонченными манерами, имело легкую медную смуглость, которая красноречиво говорила о ее происхождении.

Но больше всего привлекали и удерживали внимание ее глаза. Было ли это в самих глазах или в том, как она их использовала, не могло быть никакой ошибки в почти гипнотической силе, которой обладала их владелица. Я не мог не задаться вопросом, не могла ли она применить это к дону Луису, возможно, использовала это каким-то образом, чтобы повлиять на Уитни. Не по этой ли причине сеньорита так явно ее боялась?

К счастью, с нашей выгодной позиции мы могли видеть их, не подвергаясь опасности быть замеченными.

– А вот и Уитни, – услышал я, как Крейг пробормотал себе под нос.

Я поднял глаза и увидел, как рекламщик выходит из своей машины. Почти в то же мгновение блуждающие глаза сеньоры, казалось, заметили его. Он подошел и поговорил с де Моше, постояв с ними несколько минут. Мне показалось, что она ни на мгновение не позволила взгляду кого-либо другого отвлечь ее в проекции той странной силы, которой наделила ее природа. Если бы это была битва глаз, я вспомнил странный взгляд, который я заметил у Уитни и Локвуда. Это, однако, отличалось от впечатления, которое складывалось от сеньоры. Я чувствовал, что она должна быть довольно умной, чтобы соответствовать утонченности Уитни.

О чем бы они ни говорили, было видно, что Уитни и сеньора де Моше были в очень близких отношениях. В то же время молодой де Моше, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, он не одобрял близость с Уитни. Во всяком случае, он, казалось, испытал явное облегчение, когда рекламщик извинился и подошел к стойке, чтобы забрать свою почту, а затем вышел в кафе.

– Я хотел бы получше рассмотреть ее, – заметил Кеннеди, вставая. – Давай сделаем один-два поворота по коридору и пройдем мимо них.

Мы неторопливо вышли из нашей ниши и прошлись среди различных групп людей, болтающих и смеющихся. Когда мы проходили мимо женщины и ее сына, я снова ощутил то странное чувство, которое, как говорят нам психологи, однако, не имеет под собой реальных оснований, когда на меня смотрят сзади.

В дальнем конце вестибюля Кеннеди внезапно повернул, и мы начали возвращаться по своим следам. Теперь Альфонсо стоял к нам спиной. Мы снова прошли мимо них, как раз вовремя, чтобы уловить тихие слова молодого человека:

– Да, я видел его в университете. Каждый там знает, что он…

Остальная часть предложения была потеряна. Но реконструировать его было нетрудно. Это, несомненно, относилось к деятельности Кеннеди по раскрытию тайн.

– Совершенно очевидно, – предположил я, – что они знают, что мы заинтересованы в них сейчас.

– Да, – согласился он. – Не было никакого смысла наблюдать за ними дальше из укрытия. Я хотел, чтобы они увидели меня, просто чтобы узнать, что они будут делать.

Кеннеди был прав. Действительно, еще до того, как мы снова повернулись, мы обнаружили, что сеньора и Альфонсо поднялись и медленно направились к лифтам, все еще серьезно разговаривая. Лифты находились под углом, и прежде чем мы смогли расположиться так, чтобы снова наблюдать за ними, они исчезли.

– Хотел бы я, чтобы был какой-нибудь способ добавить отпечатки обуви Альфонсо в мою коллекцию, – заметил Крейг. – Следы, которые я нашел в пыли саркофага в Музее, были следами мужской обуви. Однако, я полагаю, мне придется подождать, чтобы получить их.

Он подошел к столу и навел справки о де Моше и Уитни. У каждого был номер на восьмом этаже, хотя и на противоположных сторонах и в противоположных концах холла.

– Сейчас нет смысла тратить время, пытаясь скрыть нашу личность, – наконец заметил Кеннеди, доставая карточку из своего кейса. – Кроме того, мы все равно пришли сюда, чтобы увидеть их, – он протянул карточку клерку. – Сеньора де Моше, пожалуйста, – сказал он.

Клерк взял карточку и позвонил в номер де Моше. Должен сказать, что я был несколько удивлен, когда сеньора позвонила вниз и сказала, что примет нас в своей собственной гостиной.

– Это очень любезно, – прокомментировал Крейг, когда я последовал за ним в лифт. – Это избавляет от планирования какого-то окольного пути встречи с ней и переходит прямо к делу.

Лифт поднял нас прямо на восьмой этаж, и мы вышли в коридор, устланный толстым ковром, и спустились в номер 810, который был номером ее люкса. Дальше, в 825 году, был дом Уитни.

Альфонсо там не было. Очевидно, он все-таки не поехал наверх со своей матерью, а вышел через другой вход на первом этаже. Сеньора была одна.

– Я надеюсь, что вы простите меня за вторжение, – начал Крейг, как можно более правдоподобно объясняя, – но я заинтересовался возможностью инвестировать в перуанское предприятие, и я слышал, что вы перуанец. Вашего сына, Альфонсо, я уже встречал однажды. Я подумал, что, возможно, вы могли бы дать мне какой-нибудь совет.

Она пристально посмотрела на нас, но ничего не сказала. Мне показалось, что она уловила уловку. И все же она не пыталась сейчас избегать нас. Либо она не имела никакого отношения к делу, которое мы расследовали, либо она была искусной актрисой.

При ближайшем рассмотрении ее глаза действительно были еще более замечательными, чем я представлял себе на расстоянии. Это были глаза женщины, наделенной обилием здоровья и энергии, глаза, полные того, что старые читатели персонажей называли "влюбчивостью", обозначая природу, способную на сильную страсть, будь то любовь или ненависть. И все же я признаюсь, что не нашел в них ничего особенно ненормального, как в глазах Локвуда и Уитни.

Прошло некоторое время, прежде чем она ответила, и я поспешно оглядел квартиру. Конечно, она была арендована с мебелью, но она переставила ее, добавив несколько собственных штрихов, которые придали ей вполне перуанский вид, возможно, больше благодаря картинам и украшениям, которые она привезла, чем чему-либо еще.

– Я полагаю, – ответила она, наконец, медленно и глядя на нас так, словно хотела проникнуть прямо в наши мысли, – я полагаю, вы имеете в виду планы мистера Локвуда и мистера Уитни.

Кеннеди нельзя было застать врасплох.

– Я тоже слышал об их планах, – уклончиво ответил он. – Перу, похоже, настоящий кладезь историй о зарытых сокровищах.

– Позвольте мне рассказать вам об этом, – поспешила она, кивая на сами слова "зарытое сокровище". "Я полагаю, вы знаете, что древние племена чиму на севере были самыми богатыми во времена прихода испанцев?

Крейг кивнул, и мгновение спустя она продолжила, словно пытаясь привести свои мысли в логический порядок.

– Тогда у них был обычай хоронить вместе с умершими все свое движимое имущество. Могилы не выкапывались отдельно. Поэтому, видите ли, иногда братская могила, или уака, как ее называют, была отдана многим. Эта уака со временем превратится в тайник с сокровищами. Он был священен для мертвых, и поэтому прикасаться к нему было нечестиво.

Лицо сеньоры выдавало тот факт, что, что бы ни сделала для нее современная цивилизация, она еще не совсем преуспела в искоренении старых идей.

– Еще в начале семнадцатого века, – продолжала она, нетерпеливо наклоняясь вперед в своем кресле, пока говорила, – испанец открыл уака племени чиму и нашел золото, которое, как говорят, стоило более миллиона долларов. Индеец рассказал ему об этом. Кем был индеец, не имеет значения. Но испанец был предком дона Луиса де Мендосы, которого сегодня нашли убитым.

Она резко остановилась, казалось, наслаждаясь удивленным выражением наших лиц, обнаружив, что она готова обсуждать этот вопрос так интимно.

– После того, как индеец показал испанцу сокровище в кургане, – продолжала она, – индеец сказал испанцу, что он дал ему только маленькую рыбку, пейе чика, но что когда-нибудь он даст ему большую рыбу, пейе гранде. Я вижу, что вы уже знаете, по крайней мере, часть истории, во всяком случае.

– Да, – признал Кеннеди, – я действительно кое-что знаю об этом. Но я предпочел бы услышать это более точно из ваших уст, чем из уст кого-либо другого.

Она тихо улыбнулась про себя.

– Я не верю, – добавила она, – что вы знаете, что пейе гранде не был обычным сокровищем. Это было золото храма. Да ведь некоторые храмы были буквально покрыты толстым слоем чистого золота. Это золото, как и то, что было зарыто в уаках, было священным. Мансиче, верховный правитель, наложил проклятие на это, на любого индейца, который расскажет об этом, на любого испанца, который может узнать об этом. Проклятие лежит на поиске – да, даже на поиске священного Золота богов. Это одно из самых ужасных проклятий, которые когда-либо произносились, проклятие Мансиче.

Даже говоря об этом, она понизила голос. Я чувствовал, что независимо от того, какое у нее было образование, в ее мозгу таились некоторые примитивные импульсы, а также убеждения. Либо проклятие Мансиче на сокровище было для нее таким же реальным, как если бы само его прикосновение было ядовитым, либо она изо всех сил старалась создать у нас такое впечатление.

– Каким-то образом, – продолжала она тихим голосом, – этот испанец, предок дона Луиса Мендосы, получил некоторое представление о тайне. Он умер, – торжественно произнесла она, бросив на Крейга взгляд своих чудесных глаз, чтобы неизгладимо запечатлеть эту мысль. – Его зарезал один из членов племени. На кинжале, как я слышала, была написана тайна сокровища.

Я чувствовал, что в былые времена она могла бы стать великой жрицей языческих богов. Итак, была ли она чем-то большим, чем просто умной актрисой?

Она сделала паузу, затем добавила:

– Это мое племя – моя семья.

Она снова сделала паузу.

– На протяжении веков большая рыба была секретом, остается секретом до сих пор – или, по крайней мере, была, пока кто-то не получил ее от моего брата в Перу. Традиция и кинжал были доверены ему. Я не знаю, как это случилось. Каким-то образом он, казалось, сходил с ума – пока не заговорил. У него украли кинжал. Как это случилось, как он попал в руки профессора Нортона, я не знаю.

– Но, в любом случае, – продолжала она тем же торжественным тоном, – проклятие последовало за этим. После того как мой брат раскрыл тайну кинжала и потерял его, разум покинул его. Он бросился в озеро Титикака.