Читать онлайн Хроники Иттирии. Песня Мора бесплатно

Пролог

Яшик сидел на только что скошенной траве и, уплетая сало, смотрел на раскинувшуюся внизу деревню. Захолмянка стояла тут с незапамятных времен. И дед, и прадед Яшика были коренными. В деревне каждый знал один другого с раннего детства. Тут все были свои – захолмянские. Ну, может, почти все…

Яшик скользнул взглядом на самый крайний в деревне дом. Перекошенная изба с прохудившейся крышей да облупленным порогом. Хлев с перебравшими браги воротами. Сразу видно, что нет хозяйской руки.

Из покосившегося дома вышла тетка Элуда. Вполне еще молодая и красивая себе баба. Разве что имя странное. Темные волосы, заплетенные в тугую косу, большие глаза, да ровные зубы. Светлая кожа, да тонкие пальцы говорили, что Элуда совсем не деревенская баба. Кто-то даже говорил, что и читать она умеет.

Яшик вспомнил, как в Захолмянке впервые появились новые соседи. Сегодня нет никого, завтра уже из печи дым валит. Всей деревней тогда собрались. Хотели выгнать чужаков взашей да по горбам настучать вдогонку. Но Прухор вступился. Так рявкнул, что мигом все успокоились. Со старостой никто спорить не стал. Но к новой жительнице Захолмянок тут же прицепилось обидное прозвище Элуда-приблуда. Между собой до сих пор только так ее и называют.

На пороге дома показалась Рыжая. Зеленоглазая, стройная, как та лань, дочка Элуды. Ох, не любили Тию деревенские девки. Ведьмой называли. Зато хлопцы слюной давились от одного только вида. Яшик сам раз заикнулся насчет того, чтобы взять рыжую красу в жены. Ухо от матушкиного отказа потом три седмицы болело. Старшое поколение было категорично. Никто не хотел себе в невестки безродную приблуду.

– Дядька Яшик, мы с мальчишками в прятки играем. Если что, ты меня не видел!

От неожиданности Яшик едва не схватился за косу. Рыжий мальчишка, вынырнувший со склона, выхватил из рук мужика кусок сала и пузом нырнул в некошеную траву.

– Ах ты гад! – Вскрикнул обворованный парень. – Я тебе сейчас не увижу!

Яшик собирался было подняться, но, подумав, махнул рукой и потянулся к рушнику за новым куском. До вечера еще далеко, стало быть, косой еще намахается за двоих.

– Иди сюда, уши оборву, – строгим голосом сказал парень.

– Ну, дядька Яшик! – Чавкающий детский голос прилетел откуда-то из травы. – Мы тут в прятки вообще-то играем!

– Я тебе поиграю сейчас! – Рявкнул стоявший все это время с другого края холма Прухор. – Упаси предки, косой по горбу отхватишь, будут тебе потом прятки!

– Ну, дядька Прухор… – Заныл мальчишка.

– А ну цыц мне отседова! – Ударил в землю древком косы мужик, давая понять, что не собирается с ним церемониться.

Яшик не смог сдержать смеха, когда рыжеволосый мальчишка выскочил из своего укрытия и, ухватив с рушника еще один кусок сала, мягкой точкой плюхнулся на траву и поскользил вниз по склону.

Мелкий сынишка тетки Элуды по имени Кайрим, в отличие от матери и сестры, быстро нашел общий язык с деревенскими. Дети уж слишком глупые, чтобы разбираться, кого стоит принимать за своего, а кого лучше и стороной обходить. Хотя, сказать по правде, Яшик и сам не шибко-то понимал такой науки.

– Поди глянь только! Опять прутся, – Стоя на самом краю вершины, Прухор заковыристо матюгнулся.

Яшик восторженно усмехнулся, стараясь запомнить новое ругательство.

– Дядька Прухор, да что ты с детворы возьмешь-то? Хай играют себе, – ответил он мужику.

– Да не, ты туда глянь…

Яшик поднялся на ноги и неспешно подошел к старосте Захолмянок.

С этой стороны холма открывался вид на всю округу. Пытаясь отыскать кто же к ним прется, Яшик проследил взглядом весь долгий путь от Захолмянки до торгового тракта. Пьяная вихляющая тропка, выходящая из деревни, добрую четверть лиги вела вдоль поросшего камышом ручья. Затем, каким-то чудом преодолев трухлявую кладку, врезалась в редкий подлесок, где терялась за плешивыми кустами да березами.

– Где ты кого увидел? – Спросил Яшик у старшего товарища.

– Да вон, – Прухор вскинул руку. – У самого тракта.

Яшик поднял ладонь козырьком и стал всматриваться в едва виднеющуюся вдалеке желтую полоску дороги. Конный отряд почти скрылся в роще. Но и ежу было ясно, куда он направляется.

– Может, опять барыга тот с котелками своими едет?

Яшик вспомнил, как побили одного пришлого торговца, который, не продав ни одного котелка, попытался увезти у Прухора овцу. Выбитые зубы ему потом в узелок завязали, чтоб мыши за печку кинул. Мужики потом шутили, что если мышь вполовину схалтурит, то торгаш все равно век счастливым будет[1].

– Ой, чую, не к добру это все, – Протянул староста Захолмянок, не отрывая взгляда от мелькающих среди редких деревьев конных. – Яшик, поди мужиков собирай. Будем гостей встречать.

Глава 1. Захолмянка

– Вылизанные, словно девицы на выданье, – бросил Яшик. Одобрительный гогот тут же прокатился по неровному строю односельчан.

– Цы-ы-ыц! – Прорычал Прухор, и в толпе тут же воцарилась тишина.

Староста Захолмянок внимательно следил за приближающимся конным отрядом. Во главе наемников шли сразу трое знатных горожан. Гладко выбритые, остриженные, наряженные в цветастые одежды, незваные гости держались статно, всем своим видом показывая, что главные тут они.

Двое из городских были похожи словно отражения в воде. Оба плотные, щекастые, с непомерно большими губами, висящими как у того карася.

– Старосту сюда! – Громким голосом потребовал один из близнецов.

Прухор сделал два шага вперед.

Под ноги мужику тут же упала кривая, затертая грязью дощечка с вырезанными на ней символами. Никто в деревне не умел читать, но каждый, кто хоть раз выбирался в город, хорошо знал указатель на Захолмянку. После истории с побитым вором, Прухор лично сорвал табличку у тракта.

– Кто это сделал? – Бросил горожанин, злым взглядом вцепившись в Прухора.

– Не могу знать, вашмилость, – развел руками староста. – Мало ли кто по тракту ездит да таблички те рвет?

– Не могу знать! – Передразнил старосту пришелец. – Из-за того, что ты знать не можешь, я полгода до вашей поганой деревни никак не дойду.

– Лучше бы век еще не доходил… – Тихо проворчал стоявший за спиной старосты Яшик.

К счастью дурака, горожанин ничего не услышал.

– Значит, так! – Городской засланец потянулся к своей дорожной сумке и извлек из нее широкий свиток.

Красивый, с резными стержнями. В таких манускриптах обычно писали самые важные указы и донесения, которые обычно ничего хорошего жителям простых деревень не сулили. Ухватившись за позолоченные стержни, горожанин на вытянутых руках развернул белый пергамент и побежал по нему глазами.

– Так… Согласно указу за номером триста семьдесят четыре Наместника великого короля Лиммы Пантеона Барийна Первого, во всех поселениях предместий великих городов Дарриона, Венелии, Пралина, Саны, а так же Контары должны быть описаны…

Горожанин на мгновение прервался, так как в толпе селян раздалось дружное хихиканье.

– Тупые деревенщины… – проворчал человек вполголоса. Отыскав фразу, на которой его прервали, горожанин продолжил. – Так, описаны… Подворья и площади используемых собственных королевских земель для назначения суммы оброка в казну представительства конкретного Великого города в данном регионе.

Человек холодно посмотрел на Прухора и сунул зачитанный свиток в сумку, чтобы вместо него тут же выудить другой. Этот был поменьше и не такой красивый. Человек развернул манускрипт.

– За сим назначаю Карома Красивого исполнителем воли Наместника великого короля Лиммы Пантеона Барийна Первого для выполнения данного обязательства на территории города Тугрик и прилегающих к нему провинций. С присвоением ему звания государственного переписчего. За личной подписью Наместника Венелии Жаронда Казначея.

Человек, который, судя по всему, и был этим самым Каромом Красивым, хотя насчет последнего можно было бы и поспорить, аккуратно свернул свиток и вслед за первым запихнул его в сумку.

– Всем все понятно? – Государственный переписчий, скорчив презрительную мину, пробежал глазами по столпившимся перед ним жителям Захолмянки.

Воцарилась мертвенная тишина, не нарушаемая даже куда-то вдруг подевавшимся гулякой- ветром. Лишь спустя пару долгих мгновений Прухор, наконец, неуверенно сказал.

– А что нам должно быть понятно, собстно, вашмилость? Мы тут люди не образованные. К учителям городским не ходили. – С каждым новым словом голос старосты становился все увереннее. – И слов-то половины таких не слыхали. Вы нам лучше по-людски скажите, что от нас хотите-то? А мы и послушаем и поможем, чем сможем-то, – Прухор обернулся к выстроившимся за его спиной односельчанам, – Так, братцы?

Организованная толпа захолмянцев тут же поддержала своего старосту дружным гулом и одобрительными выкриками. Воодушевленный староста улыбнулся и вновь посмотрел на городского засланца.

Прухор тут же отвел взгляд в сторону, не решаясь встречаться со сверкающими неприкрытой злобой глазами государственного переписчего. Должно быть, сообразив, что уничтожить невежду взглядом не получается, горожанин решил пойти другим путем. Одутловатое лицо Карома Красивого разгладилось. Он высунул толстый язык и скорчил мину умалишенного.

– Мы с моими… хорошими друзьями… – Приезжий говорил противным едким голосом, намеренно издеваясь над старостой и всеми жителями деревни. – Посчитаем, сколько у вас грядок и сколько овечек.

Холодные глаза переписчего вновь вцепились в старосту.

– А потом посчитаем, сколько тупорылых детишек вы нарожали! – Взревел он словно обезумевший. – Понятно тебе, деревенщина?!

Сжав кулаки, Прухор зло сверлил глазами грудь Карома, не отваживаясь поднять взгляд выше. Так перед глазами всей деревни старосту захолмянок еще никто не унижал. Прухор чувствовал, как напряглись сзади его односельчане. Этот переписчий, какой бы «государственный» он не был, перешел все границы. Молчание неприлично затягивалось. К Карому, на всякий случай, уже подъехали два конных и стали бок обок со своим подопечным. Напряжение нарастало…

Заплакал ребенок. Прухор встрепенулся, словно от удара речного угря. Детский плач вернул его на землю. Тяжкий груз ответственности за деревню, за жизни детей, которые в ней живут, тут же навалился на широкие плечи старосты, безвольно опуская их к самой земле.

– Мы не будем вам препятствовать, вашмилость. – Тихо сказал Прухор своим сношенным лаптям. – Делайте, что посчитаете нужным.

– Вот и славно, – махнул головой Каром, приглашая своих спутников за собой. – Староста, обеспечь мне и моим помощникам жилье на седмицу. Самое лучшее, что есть в этом свинарнике.

Не дождавшись от Прухора даже короткого кивка, государственный переписчий направился в сторону деревни.

– Капитан, вы и ваши люди понадобитесь, когда мы придем в следующий раз, – обратился Каром к идущему по левую руку от него наемнику. – Сейчас мы справимся собственными силами. Вы можете быть свободны и отправляться в расположение.

* * *

Его милость Каром Красивый вместе со своими помощниками поселился в доме старосты. Свою жену Вольху Прухор отправил в дом к Мишуку, а сам ушел спать на сеновал, не желая оставлять городских засланцев без присмотра ни днем ни ночью.

Городские переписчие, разодетые с иголочки в блестящие камзолы, все причесанные и гладковыбритые, сверкающие золотом и железными бляхами на сапогах, на деле оказались самыми обычными свиньями.

Началось все с того, что приезжие хорошенечко надрались привезенного из города дорогого пойла. А когда то закончилось, продолжили догонять уже медовухой, найденной в закромах Вольхи. Откушав алкоголя, горожане полночи бродили по Захолмянке, зазывая каких-то только им видимых баб, орали пахабные песни и никому в деревне не давали спать.

Чего они вообще сюда приперлись, было непонятно. Чего они сюда приперлись втроем – было не понятно втройне. Переписчий, если верить зачитанному документу, был только один. А другие на что?

Шумная троица всем мешала, но, разумеется, у деревенских мужиков хватило ума не лезть к пьяным горожанам. Приставка «государственный» делает из любого проходимца важную шишку. Такого если отметелишь, сам потом костей не соберешь.

Следующим днем горожане проснулись, когда Солнце уже перевалило зенит. С гудящими головами, откушав дармового мяса с хлебом и запив все это свежим овечьим молоком, бравые переписчие, наконец, отправились выполнять свою государственную службу. Точнее один из них. Его милость господин Каром Красивый, как назначенный каким-то там наместником, пошел по подворьям с пергаментом наперевес, а его дружки в это время шатались по деревне, высматривая что-то в чужих дворах. На вопрос назначенного сопровождать переписчих Яшика, они ответили, что будут «проводить рекогносцировку местности для оценки объемов предстоящих работ».

Работа шла медленно. Оставшийся один, его милость битый час шатался по подворью и делал вид, будто что-то неустанно пересчитывает и записывает на пергамент. Яшик мог бы поклясться, что видел в его записях рисунок женских грудей, точно такой же, как рисует детвора на земле, а потом исправляют его на морду коровы. Когда переписчий не чиркал что-то в своем пергаменте, то просто ходил по двору и задумчиво пинал камни. Продолжалось это ровно до тех пор, пока его милость не перепутал один из них со свиным дерьмом. Тогда государственный переписчий вновь сменил свое увлеченное занятие и принялся поливать благим матом всех и вся, от свиней и жителей Захолмянок до каких-то уродов, которые послали его в этот «смердящий зад кобылы». Яшик с трудом сдерживался, чтобы не заржать в голос и до крови кусал себя за губу, представляя, как вечером расскажет своей Фекле новую хохму про дурня в блестящем камзоле, пинающем свиное дерьмо.

Еще через час пришли дружки переписчего, проводившие «оценку каких-то там работ». Коротко о чем-то посовещавшись со своими помощниками, его милость повернулся к Яшику и с довольной миной сказал, что на сегодня работа окончена. Молодой мужик едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Указание Прухора было следить за работой переписчих, а так как работа закончилась, стало быть, и он свободен. Раскланявшись с горожанами, Яшик стремглав побежал к своему дому.

* * *

Государственный переписчий Каром Красивый и его дружки в лице брата-близнеца Лафара и тупого, похожего на облезлую крысу Фирка, осматривали двор Элуды уже второй час. Сперва они зачитали свиток, сообщив указ о назначении оброка для каждой деревни, находящейся под протекцией Винелии. Но все это было написано в форме такого бреда сивой кобылицы, что неписьменный деревенский мужик никогда не разберет, чего от него хотят. Даже бывшей горожанке Элуде с ее образованием не сразу удалось понять, что хотят пришлые горожане.

Зачитав непонятно для кого составленный текст, переписчий потребовали показать им весь дом. Переступая через порог, краем глаза Элуда заметила, что помощники Карома поперлись через двор к полющей грядки Тии.

– Кто живет с вами в доме? – С интересом разглядывая составленные на печи кувшины, спросил государственный переписчий.

– Дочка моя, Тия, – ответила Элуда, – вы ее во дворе видели. И сынишка Кайрим. Должно быть, сейчас с детьми на реке играет.

Каром с прищуром посмотрел на женщину.

– Странные имена для деревенских детей.

– Мы несколько лет назад из города уехали, – женщина потупила взгляд. – Когда мужа не стало.

Переписчий какое-то время внимательно изучал Элуду, после чего вернулся к созерцанию кувшинов.

– А кем муж был? – Без особого интереса спросил он.

– Обычный рабочий, – без запинки соврала Элуда.

Каром удовлетворенно хмыкнул.

– Жалко, – выплюнул он и повернулся к женщине. – Так вы всем этим хозяйством сами управляетесь, что ли?

– Никак нет, ваша милость, – осторожно ответила женщина. – Вы же видели, дочь у меня уже взрослая, да и сын подрастает.

– Да-а-а-а, дети цветы жизни… – протянул переписчий, отмечая что-то в своем пергаменте. – Плохо без мужа, наверное.

– Да свыклась уже, господин, – бросила Элуда и постаралась сменить неприятную для нее тему. – Душно в хате. Давайте, во двор выйдем, там опись свою проведете.

– Ну, свыкнуться, то оно всегда можно, – словно не услышал предложение женщины, продолжил Каром. – Но не во всем же, – развел руками он. – Каждой женщине нужна ласка, например…

– Так мне ее хватает, – сделала вид, что не понимает, к чему клонит переписчий, Элуда. – У меня дети ласковые…

И ежу было понятно, что надо от нее этому уроду. Элуда прекрасно знала таких богатеньких бездельников, которые специально нанимаются на государственную службу, чтобы ездить по деревням и брюхатить девок. Женщина как могла, строила из себя наивную, ничего не понимающую дурнушку.

В коридоре громко хлопнула дверь, и в дом влетела Тия. Вся красная, словно молодая редька, девочка фурией пролетела мимо и скрылась в спальной комнате. С улицы доносилась ругань. Несколько мгновений пиля взглядом хлопнувшую дверь, Каром быстрым шагом направился к выходу.

– Вот, гадина, нос мне разбила! – Голос, прилетевший с порога, принадлежал брату переписчего.

– Скажи, задница у нее, что надо, почти как у мамаши, – отозвался его собеседник.

Элуда нарочно громко топая ногами, вышла из хаты. Солнце уже низко склонилось над горизонтом, окрасив небо в бордовый цвет. Женщина боялась последствий, которую могли повлечь вспыльчивость дочери. Но Элуда не могла судить свое дитя за то, что сама сделала бы на ее месте.

Каром стоял на высоком пороге и, скрестив руки, зло уставился на вышедшую из дома женщину.

– Вы знаете, что бывает за нападение на государственного переписчего? – Надменным голосом спросил он.

– Знаю, – холодно ответила Элуда. – Но, согласно документам, вы являетесь переписчим, а это… – Женщина указала пальцем на задравшего кверху окровавленный нос Лафара, – ваш брат, который получил то, что заслужил…

Элуда закусила губу, только сейчас поняв, что наговорила лишнего. Женщина склонила голову.

– Простите, ваша милость, – прошептала она.

Каром пилил женщину холодным взглядом. Лишь спустя долгую минуту его толстые рыбьи губы расплылись в ядовитой улыбке.

– Красивая и умная! – Слащавым голосом выдавил он. – Мне нравятся такие.

С этими словами государственный переписчий развернулся на пятках своих дорогих, но уже безнадежно испорченных сапог и, не оборачиваясь, пошагал прочь в сторону деревни.

* * *

Женщина подскочила от громкого и настойчивого стука в дверь. С улицы доносились мужские голоса. Словно бубнящий рой беспокойных пчел жужжал за дверью. Кто-то громко пронзительно заржал.

– Элу-у-у-уда! Открывай!

В дверь настойчиво замолотили кулаком.

– Мы тебя… Пер-р-рэписывать пришли!

Сердце женщины на мгновение замерло, а потом испуганным зайцем заметалось в груди. В горле тут же пересохло, а на руках, напротив, выступила испарина. Элуда перестала дышать, судорожно вспоминая, задвинула она дверной засов или нет. На соседней кровати захныкал Кайрим. Проснувшаяся Тия уже подошла к его кровати и крепко обняла брата.

Элуда встала с кровати и мышью направилась к двери, по дороге, скорее для храбрости, чем для защиты, захватив длинный прут кочерги. К нахлынувшему на нее страху добавилось отчаяние. Засов не был заперт. Элуда ладонью прикоснулась к своим дрожащим губам. Почему она не заперла дверь с вечера? Ведь всегда же запирала. На пороге слышались возбужденные голоса уже не на шутку разошедшихся незваных гостей.

– Открывай, шмара! А то дверь вынесу! – Заходился один из пришельцев. – Ты мне за нос мой еще ответишь!

Собрав всю свою волю в кулак, на подгибающихся ногах Элуда направилась к двери. Она уже потянулась к засову, когда дверь вдруг распахнулась, и, споткнувшись о высокий порог, в дом ввалился человек.

– Оп-па! Не закрыто…

С улицы раздался дикий смех, какой могли бы издать не совсем здоровые на голову фирийские гиены.

– Поди, ждет нас, сучка.

– А я вам что говорил! Да любая баба только о том и мечтает, чтобы ее втроем…

Элуда, прижалась спиной к темной стене, боясь даже вдохнуть. Все ее тело сковал первобытный животный страх.

Темный силуэт ввалившегося в дом человека медленно поднимался с пола.

– Вы делайте со старухой что хотите! А плеха мелкая моя, – заплетающимся голосом проговорил он.

– Так она ж мне нос разбила, а не тебе, Каром, – второй человек все еще стоял за порогом.

– Ты тут только благодаря мне! Так что заткнись и помалкивай. – Темная фигура уже поднялась на ноги. – Возьмешь рыжую после того, как я с ней наиграюсь.

Перед глазами Элуды замелькали цветные пятна. На виске бешено забилась венка, вторящая каждому удару сердца женщины. Нет! Твари! Все в женщине закипело. Из испуганного зайца в мгновение ока она превратилась в рвущегося из клетки варга.

С диким криком Элуда бросилась на темную фигуру насильника. Что было силы она ударила человека кочергой в живот. Со сдавленным стоном тот согнуться в три погибели. Элуда подскочила к своему противнику и из последних, отведенных ей материнским инстинктом сил, вытолкнула переписчего за дверь. Каром Красивый напоролся на высокий порог и, перелетев через него, кубарем покатился прочь.

В холодном свете Луны женщина успела увидеть удивленные рожи дружков государственного переписчего. С силой захлопнув дверь, дрожащими непослушными руками Элуда задвинула засов, в сердцах благодаря предков за тот день, когда попросила Прухора поставить его на дверь.

За порогом слышалась приглушенная толстым слоем дуба ругань и крики. Пришедшие в себя насильники ногами стучали в дверь. Сердце женщины уже успело обратиться назад и вновь билось в груди обреченной на смерть птицей. Руки нещадно тряслись, словно у городского пропойцы. Все внутри сжалось от страха и беспомощности. Ноги Элуды подкосились. Громко всхлипнув, слабая женщина опустилась на холодный пол и заплакала.

Где-то позади нее раздались звуки шагов детских босых ножек по деревянному полу. Кайрим подошел к женщине и прижал голову рыдающей мамы к своей груди.

– Все хорошо, мамочка. – Шептал он и гладил Элуду по голове. – Не надо плакать.

Ее маленький семилетний сын. Кайрим не искал защиты, а наоборот, успокаивал свою маму. Элуда оторвалась от груди сына и с силой прижала к себе свое маленькое сокровище. Слезы отчаяния слабой одинокой женщины сменились слезами счастья богатой матери.

Рядом с ними голыми коленками на пол приземлилась Тия. Элуда посмотрела на свою уже почти взрослую дочь. Такая красивая и такая гордая. Совсем как ее отец. Девочка держала в руках отцовский самострел. На прекрасном лице Тии застыли две блестящие полоски слез. Элуда со всей нежностью прижала к себе самое дорогое, что у нее есть.

Обнявшись тесным клубком, их маленькая семья сидела на деревянном полу, слушая, как за дверью затихает ругань. Время словно остановилось для них. Его совершенно не хотелось торопить. Объятья любимых лечит душу и сердце. Заживляет раны. Практически шепотом Элуда начала напевать детскую колыбельную, медленно раскачиваясь своего «уже почти взрослого» сына на руках.

Глава 2. Прухор

– А что ты хочешь-то, Элуда? Чтобы мы им кости переломали и выкинули к марлоку в болото?

Прухор был крепким мужиком с большими квадратными кулаками, широкими плечами и волевым подбородком. Он носил густую, уже начавшую седеть от тяжести прожитых лет бороду. Обычный староста обычной деревни, коих по землям Великой Лиммы раскидано несметное количество.

– Ты хоть представь, что тогда начнется-то? Да к нам целая армия наемников придет! – Прухор, уткнув черенок косы в землю, с раздражением смотрел на женщину. – Да они тут камня на камне не оставят. Ты этого хочешь?

– Так что мне делать, Прухорчик, миленький? – Элуда не в силах была сдерживать слезы отчаяния, вспоминая, что ей и детям пришлось пережить прошлой ночью. – Эти ж сволочи опять сегодня припрутся.

Битый час уговоров – псу под хвост. Видно было, что староста мечется как молодая кобылка, не желающая становиться в плуг. Одно дело – защищать коренных захолмянцев, с которыми он рос, или которых сам растил. И совсем другое, какая-то там Элуда-приблуда. Ни она, ни ее семья никогда не будут здесь «своими».

Прухор глубоко вдохнул полной грудью и протяжно выдохнул, как будто вместе с воздухом можно было выдохнуть решение для всех проблем.

– Я поговорю с ними, – наконец сказал староста. – А сегодня запрись на засов. Да дверь подопри. Ежели явятся вновь, завтра переедешь к Яшику.

Яшик, все это время стоявший чуть позади, махая косой по уже скошенной траве, чуть не выронил свое орудие из рук.

– Э, а я-то чего сделал? – Закричал совсем еще молодой парень, у которого на месте бороды только-только начал пробиваться серый пушок. – Чуть что, сразу Яшик! Других что ли нет?

– А ну цыц мне! – Рявкнул повернувшийся к мальчишке Прухор. – У тебя детей нет пока. Потеснитесь на седмицу со своей Феклой. Не убудет от вас.

Напыжившийся воробьем Яшик на секунду врезался суровым взглядом в старосту. Но тут же опустил сперва глаза, а вслед за ними и плечи. Мальчишка был еще слишком молод, чтобы выдержать взгляд побитого жизнью мужика. Прухор громко хмыкнул, давая понять Элуде, что разговор окончен. Закинув косу на плечо, староста Захолмянки пошел прочь.

* * *

Самый жуткий потаенный страх, от которого все замирает внутри, который лишает способности трезво мыслить, и принимать решения, способна породить лишь неизвестность. Спросите любого охотника, он вам сразу скажет, что лучше нос к носу столкнуться сразу с голодным ошкулом[2], нежели стоять у провала пещеры и гадать, какая тварь выскочит оттуда спустя минуту. Неизвестность порождает тревогу. Она медленно сводит с ума и, созревая во времени ожидания, обращается страхом.

Нервы Элуды были натянутыми струнами лютни. Сердце уже который раз отбивало боевой марш. Если бы в тот момент раздался стук в дверь, то оно точно разорвалось бы в клочья. Элуда готова была сражаться. Зубами вгрызаться в глотки подонков. Поджечь дом, если понадобится… Но только не ждать.

Женщина покрепче прижала к груди спящего сына. Размеренное дыхание Тии говорило, что девочка тоже провалилась в сон. Элуда не знала, сколько времени прошло. Час? Два? Может, уже утро? Возможно, Прухор все же нашел нужные слова для этих выродков? Элуда глубоко вздохнула, пытаясь унять уже в третий раз за эту ночь нахлынувший на нее страх. Прижавшись губами к голове сына, она шепотом начала напевать детскую колыбельную «про небеса».

* * *

– Я тебя достану, тварь! На куски порежу!

Громкий крик, прилетевший с улицы, был подкреплен глухим ударом о дверь чего-то тяжелого.

– Пожаловаться на меня удумала! Сука! – Новый удар сапогом в дубовую дверь. – О предках подумать! Да я всю вашу деревню спалю к Неведомому[3]! Вместе со всеми вашими погаными предками!

Человек за порогом разошелся не на шутку.

– Давай, мочи! – С надрывом заорал он.

Мощный удар по двери сотряс весь дом. Элуда подскочила с кровати и тут же побежала в коридор, по дороге хватая спасшую их накануне кочергу. Позади доносилось хныканье проснувшегося Кайрима и дрожащий голос Тии. Девочка пыталась успокоить брата. Элуда стала напротив двери и со слезами на глазах приготовила к удару кочергу.

От следующего сокрушительного удара с потолка посыпались снопы пыли. Дубовая дверь жалобно хрустнула, но выдержала. Из комнаты прибежал заплаканный Кайрим и обнял Элуду за ногу.

Следом за братом показалась Тия. С губ девочки сорвалось что-то нецензурное, чего, скорее всего, та нахваталась еще в городе. Тия уверенно вложила толстую стрелу в желобок отцовского самострела и потянула на себя тетиву.

Последний удар с треском развалил дверь на две неравные части. Но, раскуроченная, она все еще держалась с одной стороны петлями, а с другой засовом.

– Кидай таран! Дальше я сам ее вынесу, – раздался уже не сдерживаемый павшим барьером голос.

Последовавший удар ногой окончательно доломал преграду. Дверь раскрылась, пустой раковиной ручейника и повисла двумя кривыми створками.

Улюлюкая и злобно хихикая, в комнату вошел похожий на крысу дружок близнецов. Двое других толпились на пороге, ожидая своей очереди, чтобы войти внутрь. Видно, сам Каром, наученный опытом, больше не хотел получать кочергой и решил подставить под удар своего приятеля.

– Кис-кис-кис! Где тут наши строптивые…

Насильник не успел договорить. В ту же секунду тренькнула тетива. Крыса схватился за живот. Со сдавленным стоном он медленно начал оседать на пол. Толстая стрела вошла человеку в бок почти по самое оперение.

– Ах ты, тварь!

Увидев, как заваливается его товарищ, один из братьев ломанулся к судорожно пытающейся перезарядить оружие Тие. Не давая девочке ни шанса, близнец с размаху ударил ее по лицу. Элуда закричала раненным зверем и дернулась в сторону обидчика. Подскочившую к подонку женщину встретил второй брат. Он с легкостью выхватил кочергу из слабых рук и с силой ударил Элуду кулаком в живот. Согнувшись от боли, женщина судорожно пыталась вдохнуть хоть каплю воздуха. Удар колена по лицу окончательно вышиб из нее дух.

Элуда беспомощно смотрела на то, как отлетает в стену, запрыгнувший было на спину одного из насильников, ее маленький сын.

– Кар-р-р-ро-о-ом! – Дикий рев медведя прилетел с улицы.

Элуда с трудом оторвала взгляд от мальчика и сквозь выбитую дверь увидела, как к ее дому, на отшибе Захолмянки, идет целая вереница факелов. Впереди, опережая всех на десяток шагов, срываясь на бег, шел Прухор. Мужик сорвал с себя рубаху и бросил ее на казавшуюся черной траву.

Один из оставшихся на ногах насильников тут же выпятил вперед грудь и вышел на порог, став в стойку важной фигуры.

– Здесь все под контролем, – заплетающимся языком выпалил он. – Именем его величества Наместника, я требую, чтобы вы все немедленно расходились по домам.

Никто не остановился. Толпа нестройным шагом шла по двору Элуды. Прухор, не говоря ни слова, вскочил на высокий порог и уставился государственному переписчему прямо в глаза.

Они были примерно одного роста, даже внешне чем-то похожи.

Мертвый свет ночного светила сглаживает мелочи. Возраст, богатство, статус, все отходит на второй план, уступая место тому, что есть внутри. В свете полной Луны человек становится тем, кем он есть на самом деле. Ночь пробуждает всех бесов. Она открывает истинные личины тварей. Но и из загнанного деревенщины, весь день прятавшегося под маской страха, делает человека.

Староста больше не отводил взгляд. Такую мразь надо встречать с широко открытыми глазами. И гнать взашей, пока она не почувствовала себя хозяином.

– Я требую…

Каром не успел договорить. Квадратный мужицкий кулак с противным хлопком врезался ему прямо в висок. Неудавшийся насильник слетел с порога и покатился по земле. Мощный удар лоб в лоб вышиб дух из сунувшегося было на помощь братца переписчего.

Каром с трудом пытался подняться на ноги, не переставая бормотать проклятья.

Яшик подорвался к переписчему, но Прухор тут же схватил мальчишку за грудки и, притянув к себе, со всего размаху засадил в сплетение локтем. Староста безумным взглядом посмотрел в испуганные глаза хватающего ртом воздух недоросля. В следующей миг, он с силой толкнул Яшика в толпу односельчан.

– Всем стоять, кур-р-р-рва! – Медведем взревел староста Захолмянки. – Никому не трогать!

Мужики, обняв факелы, стояли немой стеной и глазами-блюдцами смотрели на выжившего из ума Прухора. Никто больше не смел вылезать из толпы. Староста пошел к уже успевшему подняться на ноги государственному переписчему.

– Я! Я тебя…

Каром опять не успел договорить. Сокрушительный удар в нос припечатал его к земле. С противным, пробирающим до самых костей хрустом, насильник вновь повалился на лопатки.

Прухор наклонился над истекающим кровью государственным переписчим.

– Слушай меня сюда, выродок. Я тебя отметелил, потому что ненавижу таких, как ты, городских ублюдков. Ты – грязь, которая не видела жизни. – Прухор наклонился так низко, что почти соприкасался лицом с кровавым месивом на месте носа Карома. – В следующий раз, не я, так кто-то другой отрежет твой поганый стручок и затолкает в твою грязную глотку. Понял меня?

Каром кряхтел и булькал кровавым носом, обессилившими руками пытаясь оттолкнуть Прухора от себя, но лишь размазывал кровь по плечам старосты.

– Понял?!

Прухор встряхнул поверженного противника, словно медведь дрянную шавку. Казалось, что голова Карома вот-вот оторвется. Наконец, староста остановился и легко врезел по щеке насильника, приводя того в чувства.

– Понял… – Сквозь окровавленные зубы, наконец, процедил Каром.

Прухор потянул поверженного противника на себя, а затем с силой впечатал его в землю.

Элуда встретилась с горящим праведным гневом взглядом мужика.

Он все же нашел выход, как прекратить бесчинства городских насильников и не подставить под удар Захолмянку. Прухор сделал то единственное, что мог. Не деревенские били государственного переписчего. Он бил. И он один за это ответит. Так, как должен настоящий староста. Настоящий мужик.

* * *

Вся деревня столпилась у дома старосты. Яшик, как и все другие жители Захолмянки, молча наблюдал за тем, как собирается в дорогу Прухор. Грудь парня все еще отзывалась тупой болью. Зачем старик его ударил? Он ведь только помочь хотел-то. Яшик смотрел на старосту Захолмянки, которого помнил с малых лет. Которого, как оказалось, и не знал вовсе. Яшик больше не хотел помогать Прухору. А то, глядишь, опять ударит ни за что.

Телега уже была запряжена тройкой дорогих лошадей, на которых горожане приехали в Захолмянку. Такие кобылки и седмицу пахотную не продержались бы. Городские, что тут скажешь. Красивые, вылизанные все, что те переписчие… Раньше были.

Прухор вышел из дома, ведя одного городского приезжего под руку. Бок горожанина был перевязан льняными лоскутами. Наверное, тот, про которого говорили, что схватил стрелу от младшей Приблуды. А девка-то не промах оказалась. Рука не дрогнула.

Следом за Прухором из дома вышли связанные по рукам близнецы. У каждого изо рта смешно торчал кусок рушника. Видно, много болтали. У одного, с замотанным по самые глаза лицом, был голый стан с отвислыми, точно у девки, титьками. Яшика всего передернуло, когда он вспомнил хруст ломающегося носа. Зато теперь различать близнецов будет куда проще.

Тем временем Прухор бесцеремонно затолкнул на телегу раненого и отошел в сторону, указав братьям, чтоб лезли сами.

Староста подошел к заливающейся горькими слезами тетке Вольхе и поцеловал ее в лоб.

«И чего это тетка Вольха так рыдает? Чай не на войну мужика своего отправляет-то. Отвезет переписчих и домой вернется…, – Яшик в очередной раз пощупал ноющие ребра. – Странный что-то Прухор стал последнее время. Может, бес какой старика попутал и житья тому не дает? Надо будет поговорить с Прухором по-братски…» – Яшик кивнул сам себе, обещая обязательно поговорить со старостой, как только тот вернется из города.

Глава 3. Тия

Солнце медленно склонялось к горизонту и уже потянуло свои руки к высокому холму, норовя зацепиться за него и, опалив края Иттирии, в очередной раз зрелищно соскочить с небосвода.

Рыжеволосая девчонка сидела в огороде и аккуратным рядком заталкивала луковицы севка в мягкую черную землю, безуспешно пытаясь отогнать от себя тревожные мысли.

Кайрим так и не появился, чтобы помочь сестре. Должно быть, опять заигрался со своими друзьями. Непоседливый рыжеволосый мальчуган притягивал к себе других детей, словно путеводная звездочка. И как это у него только получается? Сама Тия, сколько ни пыталась, так и не смогла подружиться ни с кем из сверстников. На нее смотрели, как на прокаженную, и, стоило лишь попытаться заговорить с кем-нибудь, собеседник тут же растворялся в воздухе. Только пятки и сверкали. Лишь Прухор да тетка Вольха не чурались ее. А как Прухора не стало…

– Привет, Рыжая! – Довольный голос вытянул Тию из тревожных раздумий.

Девушка бросила взгляд на молодого парня с жиденькой светлой бородой.

– Привет, Яшик, – поджав губы, отвернулась от парня Тия.

Яшик бесцеремонно плюхнулся на зеленую траву, поросшую рядом с ухоженными грядками. Достав из-за пазухи желтое яблоко, парень смачно вгрызся в него зубами. Чего он стал так часто приходить к ним во двор, Тия понять не могла. Но все равно девушка была рада, что у нее появился хоть какой-то собеседник. Смешной и добрый парень, с которым Тие вообще не следовало общаться…

– Как тетка Вольха? – Яшик развалился на траве и принялся беспечно грызть яблоко. – Лучше уже, али все равно кошмары достают?

После того, как Прухор ушел в город, тетка Вольха совсем сдала. Мама Тии постоянно присматривала за женщиной. Но после того припадка, что случился с Вольхой ночью, когда та едва не спалила собственную хату, Элуда решила переехать на время к тетке.

– Сегодня уже лучше, – со злостью запихнув последнюю луковицу в землю, ответила Тия.

– Чего такая злая-то? Обидел, может, кто? Ты мне только скажи, – Яшик ударил кулаком по своей ладони. – Я тут быстро-то разберусь…

– С женой своей разобрался бы сначала, – буркнула себе под нос Тия.

Яшик поднялся на локте и уставился на девушку, словно на предателя. Тия глубоко вздохнула и опустила взгляд. Она очень не хотела терять своего единственного друга.

– Так чего грустишь-то? – Яшик сделал вид, что не услышал замечания Тии.

Вся Захолмянка только и судачила о том, что в последнее время Яшик и Фекла ругаются. Молодые не могут найти общего языка с самой свадьбы. Но больше всего на свете Тие не хотелось встревать в чужие семейные проблемы. И так хватило того, что безмозглая девка объявила Тию ведьмой, заколдовавшей ее бедного Яшичку.

– За маму волнуюсь, – уставившись на свои коленки, сказала Тия. – Она на кладку пошла белье стирать, и вот уже с полудня нету.

– Ничего себе. Так уже ж шесть часов как прошло, – Яшик задумчиво прошелся ладонью по едва проклюнувшейся бороде на манер того, как это делал Прухор. – Что ж там стирать так долго можно-то? Ты сама к кладке ходила-то?

– Ходила, – грустно ответила Тия. – Никого там нет. Ни белья, ни ее самой. Как след простыл.

Парень быстро доел свое яблоко и запустил огрызок в сторону курятника.

– Надо мужиков собрать. Пойдем, поищем тетку Элуду. Не могла же она сквозь землю провалиться-то. Заболталась, может, с кем, – в сердцах выпалил Яшик, на мгновение задумавшись о том, кто из деревенских может так долго болтать с Приблудой. – В общем, ты сиди здесь. Найдем твою матушку, и глазом моргнуть не успеешь. Не марлоки же ее в болото утащили.

* * *

Близился рассвет. Небо над высоким холмом начало медленно светлеть, растворяя в своих нежных красках яркие пятна звезд. Но в душе стоящей на пороге девушки играли совсем другие краски. Тия не знала, как ей удалось пережить эту ночь. Она рвала на себе волосы и уже готова была сорваться за ушедшими на поиски мужиками. Если бы тетка Вольха не заставила девушку выпить пол стакана браги, Тия, наверное, тронулась бы умом…

Девушка битый час стояла на пороге, и, обняв себя руками, неотрывно смотрела в сторону озера. Тия уже основательно замерзла, но идти в дом за пледом она не собиралась. А может, и не подумала. Истерзанные бессонной ночью мысли отказывались подчиняться. Все, чего боялась девушка, это пропустить момент, когда они вернутся… Или, наоборот, боялась этого самого момента больше всего на свете.

Темные силуэты показались из-за холма, когда первые лучи Солнца осветили горизонт. Мужики шли нестройным рядом.

Тия бежала к ним со всех ног, спотыкаясь о комья скошенной травы.

Идущий впереди всех Яшик нес на руках маленькую босую женщину.

Все это было кошмарным сном. Мама, мамочка… Выплаканные за ночь слезы вновь хлынули неудержимым потоком. Девушка споткнулась в десяти ярдах от Яшика и упала на колени, не в силах ступить больше и шага. Уткнувшаяся в широкую грудь парня, мама казалась такой маленькой и беззащитной. Тия с трудом перевела взгляд в пустые глаза Яшика. Парень лишь беспомощно мотнул головой.

Яшик медленно опустился на одно колено и аккуратно, словно боясь разбудить, уложил на землю маленькую женщину. Губы Тии задрожали, из груди вырвался отчаянный всхлип. Девушка не помнила, как упала на колени. Жизнь для нее навсегда остановилась.

Тия сидела на мокрой траве и беззвучно рыдала, прижимая к своей груди мертвое тело мамы.

* * *

Телега шла удивительно мягко, мерно скрипя и покачиваясь на неровностях пыльной дороги. Тия сидела рядом с Хфедором, и то и дело поглядывала на воз. Овечка Марта стояла на натянутом до предела поводке и печальными глазами смотрела на свою хозяйку, периодически жалобно блея, словно просясь на ручки.

– Да не денется никуда твоя Марта. В сохранности доедет, – не выдержал, наконец, Хфедор.

– Ну, – неуверенно протянула Тия, – она просто скучает одна…

Тия не переживала за то, что овечка может куда-то убежать. Девушка волновалась, что ее Марте будет неудобно в мерно раскачивающейся телеге. Овечка еще какое-то время покрутилась на месте, вскоре, то ли поняв, что ей ничто не угрожает, то ли смирившись со своей участью пребывать в одиночестве до самого Тугрика, наконец, улеглась на сухие доски и затихла.

– А ты зачем в город-то, дочка? – Не отрываясь от плешивой спины своей дряхлой кобылки, спросил у девушки Хфедор.

– Овечку хочу продать, да купить… Ткани на рубаху, – своим коленкам сказала Тия.

– О, а ты молчишь! – Вскинул руку подобравший Тию на тракте мужик. – У меня вон, полон воз тканей. Каких только хочешь! Да и Марту твою пристроить смогу. Я ж овечек на шерсть-то годую. За твою молоденькую три серебряные дам.

Мужик кивнул сам себе, как бы соглашаясь со своими словами, и в следующее мгновение громко цокнул на лошадь, повернувшую голову на сочный зеленый куст. Кобылка недовольно фыркнула и выразила свой протест, издав неприличный звук из-под хвоста. Хфедор, мотнул головой и, усмехнувшись, вполголоса обозвал свою кобылицу «от ты ж заразой».

– А ты не волнуйся, дочка, – повернулся он к своей попутчице, – не обижу. Да и локоть[4] мой не чета этим городским барыгам.

Мужик выставил согнутую руку, показывая длину по которой он будет отмерять ткань.

– Эти проходимцы, глядишь, и ярд ткани тебе по четыре локтя насчитают, – закончил он.

Тия вежливо улыбнулась старику. Она хорошо представляла, какие именно ткани везет на продажу Хфедор. Серый лен, да бурая крапива. Простые и скучные, как жизнь в Захолмянке. Не такие она хотела для своего маленького брата. На именины Кайриму девушка собиралась пошить самую лучшую рубаху, чтобы ни у кого больше такой красоты и в помине не было.

Да и доверять первому встречному Тие совсем не хотелось. Кто знает, что на уме у этого мужика? С виду, вроде, нормальный, до города предложил подбросить. А как оно на самом деле? «Дочка» сразу на нее… Нет, уж лучше она сама со всем разберется. А то тут каждому будешь доверять, по миру пойдешь.

Идея обратиться к шерстянщикам Тие понравилась… Надо будет хорошенько осмотреться в городе и найти нескольких. Пообщавшись с каждым из заготовителей шерсти, Тия поймет, кто станет лучшим хозяином для ее овечки.

А старик этот что-то уже явно удумал… Уж слишком все просто получается тогда… Глядишь, и ткани у него есть, и на Марту спрос тут же нашелся… Ой, что-то темнит этот Хфедор… Да и вообще, у него и имя какое-то странное… Хфедор…

– Ладно, дочка, ты смотри сама, только в городе осторожней будь, – тем временем продолжил мужик. – Там люди разные встречаются…

Старик сделал паузу, в очередной раз цокнув на свою клячу.

– Я за три пальца до захода Солнца назад выдвигаюсь, так что приходи к моему лотку, я тебя до твоей Захолмянки и назад подброшу-то.

– Хорошо, хорошо, дядечка, – натянула улыбку Тия, и, на всякий случай, отодвинулась подальше от старика, которому после этих слов уже совершенно не доверяла.

* * *

Тугрик раскинулся у правого берега медленной, толстой змеей ползущей по своему мелкому руслу реки Зеленки. Прямо посередине широкого, но уже подгулявшего за последнее десятилетие тракта. Трактирные споры по поводу того, откуда и куда ведет эта пыльная дорога, порой доходили до честного мордобоя. Венелийцы уверены, что тракт ведет из Венелии в Контару. Контарцы же, бьют пяткой в грудь и по мордам оппонентам, доказывая, что тракт идет все же из Контары в Венелию. Как бы то ни было, дорога эта соединяет два великих года Лиммы. А небольшой городишко с названием Тугрик стоит ровнехонько посередине между ними.

Благодаря своему удачному расположению, Тугрик, некогда бывший самой обычной деревенькой, подобно нечистому на руку чиновнику, на дармовых харчах быстро раздался в боках. Невзрачный городишко превратился в перевалочный пункт, где каждый желающий мог остановиться на ночлег, пополнить запасы продовольствия, а кто-то вообще пуститься во все тяжкие, просадить в кости все деньги и пополнить пока еще небольшую, но постоянно растущую армию нищих и попрошаек.

В Тугрике была собственная ратуша, рынок и целый сонмом постоялых дворов. Никто не упускал возможности урвать свой медяк с проходящих мимо путешественников, караванщиков да торговцев.

* * *

– Вах, какой красавица! Весь дэнь всю ночь тэбя адну жду!

Девушка еще не успела дойти до первых лотков, когда неизвестно откуда рядом с ней вырос смуглый мужчина. Широко расставив руки и лучезарно улыбаясь, фириец медленно шел прямо к ней. Черноволосый, с густой пышной бородой, на вид лет сорока, но уже с большим мужицким пузом… Тия с трудом оторвалась от пронзительных черных глаз, и уставилась на сапоги незнакомца.

– Меня ждете? – Наконец, поборов свое смущение, спросила девушка и, на всякий случай, обернулась по сторонам, разыскивая «красавицу».

– Канэшна тебя, красавица! Не авечку же тваю? – Человек смешно проговаривал слова и быстро жестикулировал, как будто в то же время говорил на языке глухих.

Фириец неотрывно смотрел прямо в глаза Тии, сияя своей улыбкой ярче Солнца, и стал вплотную приближаться к девушке. Тия смутилась и, в очередной раз потупив взгляд, сделала робкий шаг назад.

– Да не смущайся ты, красавица! Абдул муху не обижаль никогда!

Фириец задрал руки вверх, словно хотел показать, как сильно он «никогда не обижаль муху». Тия не смогла сдержать улыбку.

– Как зовут такой красивый цветок, а? – Фириец, назвавший себя Абдулом, попытался обнять девушку за плечо.

– Тия, – тихо проговорила она.

Уворачиваясь от рук незнакомца, девушка отступила еще на шаг.

– Ти-и-и-ия! Какой красивый имя! – Абдул как будто не заметил, что девушка только что отшатнулась от него, и продолжал сиять своей белоснежной улыбкой. – Издалека пришла в наш славный Тугрик?

– Из Захолмянки…

– А, эта та, что за холмом, что ли? – С живым интересом заглянул прямо в глаза девушки Абдул.

– Вы знаете, где наша Захолмянка? – Удивилась та.

– Ну конечно знаю, красавица! Абдул вообще все знает! – Указательный палец фирийца взметнулись к небу. – Гидэ Солнце восходит знает! Гидэ мастоны[5] пасутся знает! Гидэ ошкул пещерный живет знает и гидэ Захолмянка твой тоже знает!

Фириец крутанулся на месте, смешно раскинув руки в стороны. Затем, ударив себя ладонями по икрам, пустился в пляс вокруг Тии, напевая себе странный мотив на незнакомом девушке языке.

– А ты на рынок пришла авечка свой продавать? – Абдул прекратил свой безумный танец так же резко, как начал.

Тия совсем не ожидала такого вопроса.

– Да, хотела продать свою Марту, – неуверенно проговорила она. – Но только в хорошие руки, чтобы ее не обижали и хорошо относились.

Фириец опустился перед спрятавшейся за Тией овечкой. Подтянув Марту за поводок, Абдул принялся придирчиво ее осматривать. Он внимательно осмотрел зубы и уши овечки, затем копыта и зачем-то даже заглянул под хвост.

– У нее шерсть очень хорошая, – попыталась похвалить свой товар Тия. – Я хотела шерстянщику…

– Сколько ей зим уже, а? – Словно не услышав девушку, перебил фириец.

– Две зимы будет. Через месяц, – без запинки ответила Тия. – Только я все равно боюсь, чтобы ей больно не было, когда шерсть…

– Шерсть, шмерсть! – Воскликнул Абдул. – Зачем тебе эта шерсть! Я лучше скажу. В цирк ее у тебя возьму! – Фириец в очередной раз указал пальцем в небо. – Такой вислоухий овечка в цирке работать будет! Всю страна объедет. Вабще счастливый как мастон будет!

Услышав слово «цирк», Тия аж подпрыгнула от неожиданности. Она даже представить себе не могла, что так удачно сможет пристроить Марту.

– Ой, вы правда можете?! И им моя Марта подойдет? – Девушка заговорила быстрее обычного.

Абдул оказался совсем рядом, но на этот раз девушка от него не отшатнулась. Фириец взял Тию за плечи и заглянул в глаза.

– Канечна же Абдул тебе поможет! Мы же друзья с тобой, красавица! Да?

Тия, лучась счастьем, не отрывая взгляд, смотрела в бездонные черные глаза фирийца.

– Три серебряный монет даю тебе сейчас. А потом сразу веду овечку твой прямо в цирк! – Наконец выдал Абдул.

Девушка на мгновение замерла, обдумывая его предложение. Она точно не знала, сколько стоит овечка на рынке, а три серебряные предлагал пытавшийся облапошить ее Хфедор. Но такой хорошей возможности пристроить Марту больше может не выпасть.