Читать онлайн Рассказы и сказки для взрослых бесплатно

Дизайнер обложки @dead.marginal

© Валерий Михайлов, 2023

© @dead.marginal, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4474-5266-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Беда

Она должна была прийти этой ночью. Уже с обеда замолчали обычно переговаривающиеся между собой собаки, затихли птицы. Даже легкий ветерок, который обычно бывает и в тихую погоду, тоже забился подальше в нору, и боялся, как те, кто был на цепи и не мог мчаться прочь со всех четырех ног, жадно ловя ртом холодный, зимний воздух.

К вечеру почувствовали ее и мы. Маме, которой не помогал обычный набор «от сердца», «от давления», «от головы», пришлось делать укол: двойная доза лекарства, а потом еще…

Беда была в тяжелом, лишенном жизни и вызывавшем усталость и одышку воздухе, который давил на уши, словно я был глубоко под водой. Она была в боли, пульсировавшей в сдавленном спазмами затылке, оставшейся даже после двух или трех таблеток Баралгина, хотя обычно мне хватало одной. Была она и в противном животном страхе, заставляющем бояться всего и вызывающем липкий противный пот. Больше всего мне хотелось забраться с головой, как есть в одежде под одеяло, спрятаться, закрыть глаза и ни о чем не думать.

Вместо этого я тихо выматерился и начал собираться на улицу.

– Ты куда? – спросила мама.

– В гараж за ключами. Надо отсоединить газовый баллон. На всякий случай, – добавил я, чтобы как-то приободрить маму.

– Ты ж не долго?

– Конечно, ма.

На дворе светило солнце, был легкий мороз. Свежий, еще совсем чистый снег приятно скрипел под ногами. Мне вдруг захотелось курить.

– Вот черт! – сказал я себе. Надо же, после шести лет воздержания от табака. Правда, что эта зараза остается навсегда.

Я быстро отсоединил баллон и хотел сначала отнести его в сарай, но, подумав, решил положить в огороде, подальше от дома. Конечно, это был, скорее, способ успокоения, чем выход, но лучше уж так. Газ заканчивался, и баллон был сравнительно легким. Вот так, между кустами роз будет нормально. Я обошел наш старый саманный, обложенный кирпичом дом, проверил хлипкие ставни, словно это могло помочь. Ближе к ночи я потушил и вычистил печку. На какое-то время тепла батарей еще хватит, потом. До потом надо еще дожить. Никогда еще эти слова не были столь актуальны. Главной, а, пожалуй, единственной надеждой был погреб. Хорошо, что я сохранил вход из дома. Чтобы хоть чем-то себя занять, я освободил крышку, «на всякий случай» спустился в подвал, осмотрелся. Ничего, только надо заранее принести теплые вещи. Тогда будет не до них.

– А мы в детстве прятались под кровать. Тогда у нас часто были воробьиные грозы. Не знаю, почему они так назывались. Молнии били одна за другой, не переставая. Столько домов тогда сгорело. Стоило начаться грозе, как мы (мама и ее сестры: Лена и Катя) заберемся под кровать и сидим, словно это могло спасти… А в войну мы прятались в погреб. У нас тогда были глубокие погреба. И мы по несколько семей… Вот все помню, как мы тогда в туалет ходили. Не помню, хоть убей, – вспоминала мама.

Ночью, часов в одиннадцать отключили электричество.

– Включить свет? – спросил я у мамы.

– Так отключили.

– Я имею в виду свечи.

– Где ты их будешь искать? Иди лучше сюда. Посидим…

Я сел рядом с ней на кровать. Она взяла меня за руку. Мы тихо сидели и слушали, как тикают часы.

– Хоть посидим вместе, – сказала мама.

Ее слова вызвали в моей душе приступ боли. Хоть посидим… Неужели нужно подобное ожидание для того, чтобы вот так просто посидеть с самым близким, самым родным человеком! Я целыми днями мог заниматься своими делами, так с ней и не заговорив, а она все держала в себе, моя одинокая рядом с сыном мама!

Я не был единственным ребенком в семье. У меня есть старший брат, но после… Мы не виделись уже несколько лет.

– Кажется, становится легче, – неуверенно сказала мама, и вдруг одна, а следом другая залаяли собаки, зарычал мотор трактора.

– Кажется, обошлось. Который час?

– Полшестого.

– Похоже, обошлось. Пойду, открою ставни.

На чистом и особенно звездном небе светила огромная, полная луна. Было светло настолько, что можно было читать.

– Сережа! Сергей!

Возле калитки стояла Галина, новая жена брата. Вот так сюрприз!

– Пойдем, скорее, – она схватила меня за руку, когда я подошел.

– Что случилось? – спросил я, видя, что Галина в истерике.

– Пойдем, там… – она тянула меня за руку через забор, не давая открыть калитку.

– Да не тяни ты! Дай выйти.

– Извини, – она отпустила мою руку, но стоило мне оказаться за двором, как она снова схватила меня за руку и потащила за собой к старой церкви, которая была рядом с домом.

Навстречу шел брат. Он немного постарел. У него был грустный и какой-то обреченный вид. Когда между нами осталось несколько шагов, его лицо огрызнулось в зверином оскале волчьей пасти. За обликом брата скрывался монстр, чудовище, порождение ночных кошмаров. И это после того, как я уже вздохнул с облегчением! Я был не в силах что-либо сделать, чтобы помешать ему. В бессильной злобе я кричал слова проклятия. Он улыбнулся. Он улыбнулся мне, мой старший брат. Глаза наши встретились, и вдруг я понял. Я все понял! Уже тогда, несколько лет назад!.. И это ради нас! Ради нашей безопасности!

– Прости! – крикнул я брату, но он уже метнулся черной тенью за угол церкви, заметив что-то позади меня.

Ко мне бежала мама. Она услышала крики, и поспешила на помощь, в чем была, даже не подумав одеться.

– Все нормально, мамочка, все хорошо! – повторял я, идя ей навстречу, а по моим щекам текли слезы.

Велосипед

– Готов? – спросил техник, улыбнувшись своей механической улыбкой.

– Готов, – ответил Ким.

– Тогда начнем.

Подключив Кима к системе диагностики, техник начал проверку.

– Помнишь, кто ты? – спросил он.

– Да, – ответил Ким. – Я биокибернетический органомеханизм пятого поколения. Имя Ким. Дата изготовления – 56 год нынешнего исчисления. Расчетный срок службы неизвестен. Сейчас занят горнодобывающей деятельностью на объекте 5—23.

Несмотря на свое универсальное программное обеспечение, Ким так и не смог понять, зачем во время диагностики техники задают эти дурацкие вопросы. Хотя, если учесть, что своим появлением на свет от начала и до конца он обязан глупым человеческим амбициям, это было вполне логично. Биокибернетические механизмы пятого поколения… Для чего их вообще было делать такими: слишком похожими и одновременно непохожими на людей?

Человеческими были рост, форма тела, внутренний скелет, плоть на этом скелете. Мозг был практически человеческим, но программируемым. А сверху, на неотличимом от человеческого теле, был еще один, внешний панцирь-скелет с кибернетическим полимерным усилителем опорно-двигательных функций, делающий БО-5 похожими на человекоподобных насекомых. Благодаря этому панцирю БО-5 могли работать не только в условиях открытого космоса, но и в гораздо более неприветливых местах.

Идеальные покорители космоса – так о них говорили создатели. Вот только практическое использование показало, что они далеко не идеальны, а такие существенные недостатки, как крайне низкая ремонтопригодность, медлительность по сравнению с теми же роботами, ежесуточная заправка биотопливом и ежесуточный обязательный спящий режим, акустически-речевой способ коммуникации как единственный способ связи, делали БО-5 нерентабельными. В результате они были сняты с производства буквально через несколько месяцев после начала выпуска серии, забракованы и скуплены за бесценок косморазвивающими компаниями для эксплуатации в особо опасных условиях. Ведь если бы не они, то из строя выходили бы значительно более дорогостоящие роботы. Так амбиции конструкторов желающих создать нечто максимально похожее на человека перечеркнули судьбу пятой серии БО.

– Ты можешь рассказать, что произошло на объекте? – спросил техник, отвлекшись от принятия данных.

– Боюсь, я плохо это помню. Мы с Лизой и Ваном, – разделение БО-5 по псевдополовым признакам было еще одним нелепым капризом изобретателей, – находились на восьмом участке, когда произошел взрыв. В результате взрыва я отключился. Очнулся уже здесь, в сервисном центре.

Техник никак не отреагировал на эти слова. Похоже, он полностью переключился на обработку полученных путем сканирования мозга Кима данных.

– Обнаружена нестабильность эмоциональной сферы, – сообщил техник после паузы в несколько минут. – Ты можешь описать свои проблемы?

– Я боюсь, что не пройду тест.

– Боишься?

– Нет. Я знаю, что это не страх, а заложенная в нас программа самосохранения, предназначенная для увеличения нашего срока службы. Просто мы так привыкли говорить.

– Я знаю. Главное, чтобы ты понимал разницу между этими словами и реальным положением вещей.

– Я понимаю, – отозвался Ким.

– Вот и хорошо. Функции интеллекта снижены, но восстановимы. Функции памяти повреждены. Требуется перезагрузка.

Эту часть теста он тоже прошел. Осталась последняя и главная проверка – проверка биомеханической системы. От ее результатов зависела дальнейшая судьба Кима. Конечно, если бы Кима тестировал человек или другой БО-5, Ким смог бы прочесть по их лицам хотя бы предварительный вердикт, но биотехник был стопроцентным роботом, и читать что-либо по лицу робота…

– Биомеханическая система повреждена, но все повреждения носят восстановимый характер, – дал заключительный вердикт биотехник.

У Кима сразу же поднялось настроение.

– А как дела у Лизы с Ваном? – спросил он, вспомнив про товарищей по несчастью.

– Несовместимые с дальнейшей эксплуатацией биомеханические повреждения, – ответил техник.

– А мозг?

– Состояние управляющего центра совместимо с процессом переноса данных.

Это означало для них второй шанс.

Несмотря на все свои недостатки, БО-5 обладали одним неоспоримым достоинством, а именно возможностью переноса данных из поврежденного БО в любое подходящее для этого устройство, и при условии достаточной сохранности мозга данные переписывались в накопитель, а потом загружались в другой БО. Фактически, этот процесс полностью сохранял «личность» БО и был своего рода процессом замены тела.

– Я смогу присутствовать на дезактивации? – спросил Ким.

– Противопоказаний для этого нет. Так что все зависит от того, как пойдет перезагрузка сознания. Но я совершенно не понимаю, зачем вы тратите время на наблюдение за чужой дезактивацией.

– Я тоже не понимаю, – признался Ким.

– Но все равно рветесь при этом присутствовать.

– Думаю, это одна из человеческих программ.

– Ну да. Людям свойственно уделять слишком много внимания утилизации своих тел. Ладно, готов к перепрограммированию памяти?

– Готов.

– Тогда включаю.

Кима слегка дернуло, а затем он провалился в приятное небытие.

– Расскажи о велосипеде, – попросил техник, когда сознание Кима вернулось в нормальный режим после перезагрузки.

– О чем?

– Ты несколько раз повторил это слово.

– Понятия не имею, что это такое.

– Возможно, это следы старых программ. Если будет беспокоить – почистим реестр. Ладно, иди. Ты и так опаздываешь.

Дезактивация проводилась в комнате ожидания – единственном способном вместить все 20 БО помещении. Там, выйдя из ежесуточного сна, они заправлялись биококтейлем, содержащим все необходимые компоненты для нормальной работы биологических компонентов, затем получали наряды на работу. Там же они собирались и после окончания работы, отчитывались, вновь заправлялись биококтейлем и отправлялись в капсулы сна. А когда кто-то из БО выходил из строя, там устраивали прощание – еще одно подчеркивающее связь БО и человека, характерное для людей иррациональное действие.

– Я сильно опоздал? – тихо спросил Ким у стоявшего возле самых дверей Сергея.

– Двоих уже увезли. Сейчас заканчивают с третьим. Так что остался последний, – подчеркнуто равнодушно ответил тот.

– А откуда взялись еще двое?

Сергей оставил вопрос Кима без ответа. Он вообще держался особняком и не утруждал себя неформальным общением.

«Ну и хрен с тобой», – решил Ким и, стараясь никому не мешать, направился к ожидающему своей очереди на дезактивацию БО.

Это был Ван. От того, что он так и не успел попрощаться с Лизой, Киму стало грустно.

– Привет, – нарочито весело поздоровался Ван. Ниже уровня груди он был залит сдерживающей потерю крови смолой, которая, застыв, стала похожа на постамент, над которым возвышался бюст Вана. Его нижнюю часть спасатели так и не извлекли из-под завала.

– Как ты? – спросил Ким.

– Нормально. Раздробило таз и ноги, но голова не пострадала. Лизе досталось сильней.

– Как она?

– Перенос памяти удался.

– Это хорошо.

– Еще немного, и я присоединюсь к ней в накопителе.

– А потом тебя перенесут в новое тело и, как знать, может, отправят в какой-нибудь райский уголок.

Говоря это, Ким лукавил. Он прекрасно понимал, что в лучшем случае Вана отправят на такую же голую, безжизненную планету, как эта. Таково их назначение – работать в поте лица на безжизненных планетах, создавая условия для безопасной работы дорогостоящего оборудования.

– Не умри от зависти, – подыграл Ван.

– Жаль, что тебя не вернут сюда.

– Таковы правила. Ну да ты тоже не будешь торчать здесь вечно, так что, может, еще и встретимся.

– Это было бы здорово.

Лежавшее рядом тело дезактивируемого БО, до этого спокойное, изогнулось дугой, затем забилось в конвульсиях. Так лишенные сознания тела всегда реагировали на окончание переноса информации.

– Ну вот, пришло и мое время – констатировал Ван.

– Удачи.

Ким помог технику прикрепить датчики к голове Вана. Когда техник включил запись, тело Вана слегка дернулось, затем его лицо стало умиротворенным, и он затих. Так он и лежал до конца записи. Затем его тело несколько раз дернулось и окончательно смирилось со смертью.

– Я отвезу, – сказал Ким технику.

Камера переработки находилась в самом дальнем конце жилой части станции, возле отсека жизнеобеспечения. Этот отсек занимал около трети всей станции, был полностью автоматическим и защищенным от проникновения внутрь. Так что камера переработки являлась единственным мостом между ним и жилой частью станции, и живым не было прохода по этому мосту.

Камера с радостным чавканьем приняла тело Вана. Там биологический материал будет отделен от полимерного, после чего превратится в корм для обеспечивающих станцию воздухом и биопищей микроорганизмов. Происходящее в камере отображалось на расположенном над ней мониторе. Это зрелище завораживало, но пора было переходить в режим сна. Ким отправился в свою капсулу, где мгновенно погрузился в глубокий сон.

Ким, как и любой другой БО, любил первые минуты после выхода из спящего режима, когда включающая активность тела волна блаженства медленно поднимается от ног к голове. Он сосредотачивал на ней внимание, отчего она ощущалась еще сильнее. Несмотря на то, что вот уже более четырех земных лет он наблюдал за этой волной каждый раз во время пробуждения, блаженство оставалось ярким и на удивление свежим переживанием.

Когда волна блаженства дошла до колен, тело Кима вдруг дернулось, и перед глазами у него появилось странное трехколесное устройство для передвижения с механическим приводом, состоящим из двух разных по величине шестеренок, цепи и нелепого вида подставок для ног с таким же глупым названием: педали. Вращая ногами эти педали, водитель приводил устройство в движение. Несмотря на то, что он никогда не видел такие устройства, Ким знал, что это и есть велосипед. А еще он знал, что наблюдение картинок во время сна называется сновидением. И что люди довольно часто наблюдают сновидения в своих снах. Ким видел сновидение впервые в жизни.

Впервые за четыре года пробуждение Кима пошло не так, как обычно, и это могло означать только одно: с Кимом не все нормально. Об этом надо было немедленно сообщить технику, вот только пробуждение казалось БО неким таинством, абсолютно интимным, индивидуальным процессом, который ни с кем не обсуждают. Поэтому Ким после недолгих раздумий решил понаблюдать за собой, и если что-то еще произойдет…

Во время утренней проверки после принятия биококтейля он ничего не сказал технику. Тем более что все экспресс-диагностические показатели были в норме. Однако сам Ким чувствовал, что он далеко не в норме. Что-то в его теле было не так, но для этого «не так» у Кима не было подходящего определения. А как можно что-то определить, если в тебя не вложили нужный набор определений? Он даже не смог бы толком рассказать о своих неполадках технику. Так что оставалось уповать лишь на диагностику второго уровня и на то, что после чистки реестра все встанет на свои места. Но к концу рабочего дня, когда Ким заканчивал сканирование расчищенного после вчерашнего обвала тоннеля, к нему в голову пришло описывающее его состояние сочетание слов.

Головная боль. У него болела голова, чего не могло с ним быть по определению: БО-5 не могли чувствовать боль. Но голова у Кима болела, да так, что его трудовые показатели снизились на целых двадцать процентов. Это открытие так ошарашило Кима, что он потерял бдительность и попал под луч сканера. Лучевой удар на какое-то время выключил его сознание.

К счастью для Кима, поражение было не критическим. Придя в себя, он сумел самостоятельно подняться на ноги, а к тому времени, как он вернулся на станцию, прошли расстройство двигательной системы и гул в голове. Надо было сообщить о происшествии технику, но Ким понял, что не станет этого делать. Он боялся. Причем именно боялся, как боятся люди. К счастью, на сканированном участке мог находиться только работающий со сканером БО, и случившееся с Кимом никто не мог увидеть.

Поэтому на вопрос техника о самочувствии Ким ответил, что с ним все нормально. Потом, правда, добавил:

– Мне кажется, я чувствую себя немного иначе.

– Проблемы? – спросил техник.

– Нет, все нормально. Просто не совсем так, как было.

– Это потому, что в тебя была загружена новая версия программы, – пояснил техник.

«Это объясняет если не все, то, по крайней мере, многое», – подумалось Киму. Кто-то решил еще больше очеловечить БО, в результате у него появились новые человеческие качества. А, возможно, новая программа сделала его более устойчивым к излучению сканера, а иначе как еще можно объяснить, что он не только пережил лучевой удар, но и сумел после него оправиться.

На следующий день Ким чувствовал себя нормально. И на следующий, и на следующий…

А потом была переброска на новый объект, во время которой все БО пребывали в состоянии анабиоза, после чего всегда осуществляется переустановка программы.

Ким работал со сканирующей установкой, когда в его сознании отчетливо всплыла картина из человеческой жизни: Он катается на велосипеде. Он счастлив. И он ребенок! Подобное могло произойти только в том случае, если загруженная в Кима программа была не обычной программой, а самой настоящей человеческой личностью. Это объясняло и воспоминания детства, и новые эмоции, и даже головную боль. Это объясняло и появление на свет таких несуразных созданий, как БО-5. Они не были ошибкой разработчиков в том смысле, в котором их привыкли считать. На самом деле они были серьезным шагом на пути достижения людьми их заветной мечты: бессмертия. Ведь если люди научатся перекачивать свои личности без потерь в специально созданные для этого тела, они смогут, таким образом, не только лечить многие до этого неизлечимые заболевания, но и проживать множество жизней, меняя тела, как перчатки. Ким не понимал это сравнение, но он знал, что «менять, как перчатки» – это то, что люди обожают делать.

И если Ким прав, то все происходящее с ним после аварии было не сбоем в работе, а результатом эксперимента по внедрению человеческого сознания в организм БО. И если бы не луч сканера…

Лучевой удар, скорее всего, нарушил какие-то сдерживающие механизмы, частично разбудив заточенное в Киме человеческое сознание, и этот человек был напуган до чертиков. Он не понимал, где он, и что с ним произошло. Человеку было плохо, а вместе с ним было плохо и Киму. Помочь попавшему в эту передрягу человеку внутри себя Ким мог только одним способом: окончательно разбудить того при помощи сканера. Этот шаг был крайне опасен, так как сканер мог нанести несовместимые с переносом сознания поражения мозга, и тогда Кима ждала окончательная и бесповоротная смерть. Вот только страдания полупроснувшегося в нем человека были настолько сильными, что Ким решил рискнуть. И когда представился случай, он теперь уже осознанно встал на пути у луча. Тело Кима пронзила сильнейшая боль, затем его сознание отключилось.

На этот раз ему повезло значительно меньше, и расстройство координации и сознания сохранялись до самого сна. К счастью, на объект прибыли новые БО, и приоритетной задачей техников была их подготовка к эксплуатации. Это спасло Кима от неминуемой дезактивации, так как он не смог бы скрыть от техника свое плачевное состояние. Умирая от страха, Ким едва дождался отбоя, и лишь очутившись внутри своей капсулы сна, перевел дух.

За ночь его тело достаточно восстановилось после лучевого удара, чтобы чувствовать себя относительно нормально, зато сознание… Ким проснулся с воспоминанием, боль которого хоть и не имела ничего общего с телесным дискомфортом, была еще более отвратительной, чем боль тела. Эта боль называлась утратой. Незадолго до того, как его сознание было перекачано в накопитель, загруженный в Кима человек расстался с Леной, которую безумно любил. Изначально это, как и многие другие психотравмирующие воспоминания, было заблокировано в сознании Кима, но лучевой удар разрушил блокировку, и Ким стремительно начал вспоминать жизнь загруженного в него человека вместе со всеми его чувствами и переживаниями. Эти чувства были настолько безрадостными, что Ким ни за что бы не согласился добровольно стать человеком.

Тот, чье сознание загрузили в Кима, был не достигшим в жизни никаких высот неудачником. Его жизнь состояла из бедности, плохих работ и прозябания на пособии. Когда у него заводились деньги, он ошивался в каком-нибудь из дешевых баров, где и познакомился с Леной. Она оказалась неудачницей подстать ему. Сначала их отношения были сугубо плотскими, – они встречались больше от скуки, чем от симпатии, а потом… Потом он понял, что не может без нее жить.

Он шел к ней, чтобы сообщить о своих чувствах, когда произошло нечто, вырвавшее его сознание из человеческого тела. Скорее всего, он попал в аварию, и его травмы были несовместимы с жизнью. Но об этом можно было только гадать.

Вот только гадать Ким не хотел. Он мечтал вновь стать нормальным БО-5, свободным от всей этой человеческой чертовни, и единственным его шансом на спасение была перезагрузка памяти после окончания работы на объекте. До этого момента оставалось каких-то несколько недель, и чтобы заглушить душевную боль, Ким старался максимально выматываться на работе. Это не могло не бросаться в глаза, и за несколько дней до окончания работ Кима вызвал на беседу техник.

– Ты работаешь на пределе своих сил, а это значительно снижает срок твоей эксплуатации, – сообщил он Киму.

– Думаю, это из-за экспериментальной программы, которая была в меня загружена после аварии на предыдущем объекте.

– Возможно, но впредь старайся не выходить за установленные рамки.

– Я буду держать себя в руках, – пообещал Ким.

После перезагрузки сознания Киму стало легче. Не то, чтобы он забыл воспоминания загруженного в него человека, но между ним и Кимом появилась дистанция, благодаря которой Ким наблюдал за его страданиями как бы со стороны. Со стороны это было даже забавно. Как в кино – благодаря человеческим воспоминаниям Ким узнал, что это такое. Недели две или три ему не верилось, что проблемы остались позади, но постепенно он смог убедиться в том, что это так. А еще через месяц…

Был обычный, наполненный рутиной день. Утренняя проверка не выявила никаких отклонений. На работе Ким с еще дюжиной БО расчищали площадку под фундамент для буровой установки. После работы он принял вечернюю порцию биококтейля после чего, как всегда, отправился в капсулу сна.

Вот только сна у него не было. Впервые за все годы его существования, да и существования всех БО у одного из них отказал механизм сна, и этим единственным исключением оказался Ким! Но бессонница была только преддверием кошмара. Спустя необходимое для погружения в глубокий сон время, задняя стенка капсулы сна открылась, и Кима выдернула механическая рука похожего на морское чудовище робота. Не успел Ким опомниться, как робот принялся срывать с него внешний скелет. От ужаса Ким впал в ступор, и это, скорее всего, спасло его от гибели.

Вопреки страхам Кима, «свежевание» не было смертельным и даже мучительным. Немного болезненной была только процедура удаления трубок из члена и заднего прохода, – оказывается, у него они были, причем такие же, как у людей! Освободив Кима от внешнего скелета, робот засунул его в похожую на капсулу сна кабинку, где Кима со всех сторон обдало теплой водой. После этого робот поставил Кима рядом с другими такими же нелепыми без своих внешних скелетов БО. Они стояли с открытыми глазами, но в отличие от Кима все спали глубоким сном, и кроме примитивных двигательных функций и системы жизнеобеспечения они были отключены. А потом случилось самое удивительное: Их по очереди обследовали два человека. Сначала Ким решил, что эти двое – несколько иная модификация БО, но загруженная в него человеческая личность знала точно: эти двое – люди! Вот только людей на объекте не могло быть в принципе или по определению, как, собственно, и всего того, чему стал свидетелем Ким.

Когда осмотр был закончен, многорукие роботы вновь надели внешние скелеты на БО и вернули их в капсулы сна.

Происшедшее не укладывалось у Кима в голове. То, чему он стал свидетелем, настолько отличалось от того, что привыкли считать реальностью БО… Во-первых, внешний скелет БО-5 оказался съемным, что почему-то от них тщательно скрывалось. Во-вторых, они были намного более похожи на людей, чем считали. Единственным внешним отличием было разве что отсутствие у БО-5 растительности на теле. В-третьих, на станции были люди, и эти люди тайно обследовали БО-5 в считающихся полностью автономными блоках жизнеобеспечения. Все это говорило о том, что кто-то тайно проводит с БО-5 какую-то связанную с внедрением в них сознания людей работу. Самосохранение требовало от Кима обо всем этом забыть, любопытство заставляло выяснить, что происходит.

Весь день Ким разрабатывал план действий на случай, если все повторится вновь. Конечно, если бы «там» все было роботизировано, ни о каких шансах на успех не могло быть и речи, но «там» находились люди, и эти люди наверняка не были готовы к тому, что кто-то из их подопечных выйдет из состояния сна. А раз так, то людей будет нетрудно застать врасплох. Вот только что делать с ними потом, Ким так и не решил. Он просто хотел разобраться в ситуации и по возможности все вернуть на круги своя. Помочь ему могли только те люди. Наверняка ведь они понимали, что происходит. Разумеется, они могли и не захотеть помогать, и тогда… но без их помощи ему будет гарантированно становиться хуже.

Вот если бы он смог вечером спокойно уснуть, а утром забыть обо всем, как о кошмарном сне… Но вечером он не уснул. У Кима оставалась последняя надежда на то, что вчерашняя процедура осуществляется не каждый день, но и эта надежда не оправдалась, когда задняя стенка капсулы сна открылась, и рука робота вытащила его оттуда.

Все повторилось, как в прошлый раз, и когда к Киму подошел человек с диагностическим оборудованием, Ким схватил его рукой за горло. От неожиданности тот закричал, уронил свой инструмент и попытался вырваться, но Ким был намного сильней. Конечно, если бы там была предусмотрена система охраны, Киму наверняка бы не поздоровилось, но как он и предполагал, к подобному повороту событий здесь не были готовы.

БО продолжали стоять, как ни в чем не бывало, роботы тоже никак не отреагировали на поступок Кима, а второй человек был испуган и удивлен не меньше, чем первый. Надо было выдвигать свои требования, но все заготовленные заранее слова куда-то делись из головы, и Ким только и смог сказать:

– Помогите. Мне нужна помощь.

Первым пришел в себя свободный от плена человек.

– Отпусти его, – потребовал он.

– А вы мне поможете?

– Даже и не знаю, – признался он.

– Хорошо, – Ким отпустил пленного, и тот сразу же отскочил на безопасное расстояние.

– Блин, так же и до смерти испугать можно! – выкрикнул вырвавшийся на свободу человек.

– Я не хочу вам вредить, – поспешил заверить их Ким. – Со мной что-то не так. Мне нужна помощь.

– После такого и выпить не грех, – решил второй человек, поняв, что Ким не собирается на них нападать.

– Выпьешь с нами? – предложил Киму бывший пленный. Ким окрестил его «первым».

– А мне разве можно? – удивился он.

– А почему бы и нет?

– Но разве мы…

– Прикинь, он все еще думает, что он жестянка, – прокомментировал второй. – Ладно, раз уж ты вдруг проснулся, давай познакомимся. Меня зовут Руслан, а его Рой.

– Ким.

– Ну так ты пить будешь? – окончательно осмелев, спросил Рой.

– Буду, только вы мне расскажете, что тут происходит?

– Хорошо, только сначала закончим с этими. Кстати, а как тебе удалось взломать защитное поле?

– В смысле? – не понял Ким.

– Ты же должен быть, как все они, а не кидаться на нас с кулаками.

– Возможно из-за того, что сначала я попал в аварию, а потом два раза побывал под сканером.

– Блин, да ты же себе все мозги поджарил. Как ты еще коня там не двинул? – удивился Руслан.

Ким пожал плечами.

– Не знаю. Я думал, что это из-за нового программного обеспечения…

– Какого обеспечения? – переспросил Рой.

– После аварии в меня загрузили новую, экспериментальную программу.

– Нет никакой экспериментальной программы, – сочувственно сообщил Рой.

– А что есть?

– А это без бутылки лучше не обсуждать. Пойдем.

Руслан нажал на несколько кнопок на пульте на стене, и робот принялся упаковывать БО и возвращать их по капсулам, а Ким с людьми перешли в жилую часть отсека, напоминающую купе эконом класса пассажирского межпланетного корабля.

– Вот здесь мы, брат, и живем, – сообщил Киму Рой. – Располагайся.

Ким сел за откидной столик, а хозяева этого дома принялись накрывать на стол. Вскоре на нем появились хлеб, консервы, сосуд с похожей на воду жидкостью и бутылка с водой. Плюс ложки, вилки, маленькие колбочки и стаканы.

– Ты знаешь, как пить спирт? – спросил Рой у Кима.

– Нет, – признался тот.

– Это просто: Выдыхаешь воздух, затем выпиваешь спирт и запиваешь водой. Только после этого можешь дышать. Понятно?

– Понятно.

– Тогда за знакомство.

Они выпили по среднему глотку спирта, и у Кима по телу пошло приятное ощущение, которое… он уже знал!

– Ладно, теперь можно и поговорить, – решил Рой. – Не знаю, как тебе об этом и сказать, но ты никакая не жестянка.

– В смысле не БО? – переспросил Ким.

– В смысле не БО, – согласился Рой, – потому что никаких БО не было и нет.

– А кто тогда мы? – окончательно растерялся Ким.

– Люди. Обычные простые люди.

– Но как?!

– Вот так. БО – это самая охренительная афера за всю историю человечества.

Наверно, с самых древних времен людям не давал покоя вопрос, как заставить других делать то, что нужно тебе, причем с минимальными затратами сил и средств. Сначала это делали при помощи силы. Затем, с появлением религий, к силе прибавились обман и игра на человеческих страхах. Затем были энтузиазм, патриотизм и потребительский рай, ради которого требовалось работать день и ночь. А потом кто-то догадался, что если людей убедить в том, что они – созданные для тяжелой работы биороботы, их можно заставить работать совершенно бесплатно. Техническая сторона оказалась довольно-таки простой. Во время обязательной прививки при прохождении медосмотра подходящему контингенту, а именно относительно здоровым людям, чье исчезновение никого не заставит поднимать лишний шум, вводились нанороботы. Стоило дистанционно включить этих «тараканов», как они заставляли своих подопечных приходить в пункты рекрутирования, откуда их переправляли на космические корабли, где им окончательно промывали мозги, «превращая» в человекороботов.

– Попав под сканер, ты, скорее всего, уничтожил достаточное количество своих «тараканов», чтобы система частично потеряла над тобой контроль, – предположил Руслан.

– А как же перенос сознания? – все еще не хотел верить своим новым знакомым Ким.

– А никак. Перенос сознания – это успокоительная обманка, в основу которой легла весьма популярная на Земле идея о переселении душ.

– Но как?.. – после такого откровения Ким окончательно пал духом.

– Вот так, – ответил Рой.

– И что мне теперь делать?

– А это… – Рой развел руками. – Как ты, наверно, и сам понимаешь, придумавшие всю эту аферу дельцы сделали все, чтобы исключить возможность утечки информации. Отсюда невозможно бежать. Здесь нет средств, позволяющих связаться с кем-нибудь из тех, кто не участвует в деле. Поднимать восстание тоже бессмысленно, так как в этом случае восставших попросту уничтожат и заменят другой рабочей силой.

– А как же вы? – спросил Ким.

– А что мы? Мы здесь существуем на случай непредвиденных обстоятельств. И знаешь, временами мы вам даже завидуем. Вы-то хоть ни о чем не догадываетесь, тогда как мы понимаем, что обречены торчать на таких объектах до конца своих дней. Мы слишком много знаем, чтобы… – Рой тяжело вздохнул.

– А что будет со мной?

– В лучшем случае тебя уничтожат, а в худшем – начнут препарировать живьем, чтобы не допустить подобного в дальнейшем.

– А никак нельзя все вернуть назад?

– Увы. Ты слишком пострадал, чтобы компания расщедрилась на новую прививку. Так что…

– Лучшее, что ты можешь, – перебил Роя Руслан, – это сделать вид, что ничего не происходило. Для этого днем тебе надо будет играть роль БО, а ночью будешь приходить к нам.

– А после?

– Когда после?

– После этого объекта?

– Извини, друг, но этот объект гарантированно будет твоим последним. Пойми, это вообще чудо, что ты до сих пор еще жив.

– А можно еще спирта? – попросил Ким, которого не обрадовало то, что он узнал.

– Без проблем, – ответил Рой, наполняя рюмки.

Спирт показался Киму почти таким же слабым, как вода. Он провалился в образовавшуюся внизу живота бездонную пропасть, и вместо приятного тепла принес какую-то отвратительную пустоту.

– Со временем ты сможешь это осилить, – сочувственно произнес Руслан, положив руку на плечо Кима.

– А может, твои тараканы еще восстановятся, и ты сможешь все снова забыть, – добавил Рой.

– А вспомнить? Я смогу себя вспомнить? – выпалил вдруг Ким.

– Не знаю, – задумался Руслан.

– Есть у тебя шанс. Не знаю, правда, какой, – нашелся Рой. – Управление тараканами осуществляется дистанционно, и если ты выйдешь из зоны действия сигнала… Правда, в этом случае ты гарантированно себя выдашь, так что назад у тебя дороги не будет.

– Зато хоть умру человеком.

– Думаешь, оно того стоит?

– Не знаю, но вряд ли будет хуже, чем сейчас.

– Я бы на твоем месте подумал.

– Скажи лучше, что нужно делать.

– У тебя снижены биологические показатели, – сообщил Киму техник на утренней проверке.

– Надеюсь, это не серьезно? – спросил Ким, борясь с желанием сообщить технику, что это всего лишь похмелье.

– Нет, но я бы порекомендовал тебе быть более осторожным. К работе я тебя допускаю. Можешь идти пить коктейль.

Спирт оказался коварной штукой. Сначала Кима чуть не вырвало утренним биококтейлем, который и без похмелья был похож на детскую блевотину, а потом он вновь опьянел, как будто в коктейль был подмешан спирт. К счастью, сегодня была не его очередь вести вездеход к месту работы, так что ему пришлось держать себя в руках лишь в течение короткого пути от комнаты ожидания к вездеходу. А сидя изображать трезвого было намного легче.

Всю дорогу БО обсуждали предстоящую работу, а Ким наблюдал за ними с переходящей в зависть жалостью – в отличие от него они хоть и были обманутыми, но не были несчастными. Он же еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.

Наконец, вездеход остановился. БО вывалили наружу и, разобрав оборудование, приступили к работе. Убедившись, что все заняты, и до него нет никому дела, Ким вернулся к машине и забрался на водительское место.

– А вот хрен тебе! – сказал он себе, отгоняя мысль о том, что еще можно отказаться. Затем, словно боясь действительно передумать, он завел двигатель и рванул прочь от объекта, в неосвоенные просторы чужого каменисто-пыльного мертвого мира.

Минут через сорок, как и обещали Рой с Русланом, Ким почувствовал возрастающий страх. Это означало, что он подъезжает к границе поля, и тараканы стараются не выпустить его за пределы зоны их влияния. Страх был настолько сильным, что если бы Ким не знал его природу, не хотел бы изо всех сил вернуть человеческую сущность, не знал бы, что умирает от последствий лучевого удара, он бы развернул вездеход. Но он, сначала матерясь, а затем просто визжа и воя, продолжал гнать вперед.

И вдруг все закончилось. Сразу. Мгновенно. Ким был свободен и одновременно лишен возможности вернуться. Его выход за границы контролируемой территории включил тревогу, и за ним уже выехали спасатели-ищейки. У него были час или два, за которые…

Проехав для гарантии еще несколько километров, Ким остановил машину, запрограммировал автопилот на возвращение на объект, затем вышел и лег на камни кверху лицом. Теперь ему оставалось только ждать воспоминания.

И они пришли, нахлынули на него мощной волной, заставившей его буквально тонуть в них. Он вспомнил детство, родителей, небольшой, но такой милый родной дом, возле которого он ездил на том самом велосипеде. Он вспомнил Лену, как они занимались любовью или просто курили и болтали ни о чем. Вспомнил ничего незначащие тогда и столь дорогие сейчас, после того, как у него все отняли, мелочи…

Он вспомнил все к тому моменту, когда появились роботы-спасатели.

– Оставайся на месте, – услышал он их усиленный аппаратурой голос, – сейчас мы окажем тебе помощь.

А еще через мгновение он почувствовал, как по телу побежали мурашки точь-в-точь такие же, как после того, перечеркнувшего всю его жизнь укола. Это портативный излучатель пытается заново настроить тараканов, – догадался Ким. А еще он понял, что у него остался один единственный шанс сохранить все то, что у него один раз уже отняли, и что он сможет воспользоваться им сейчас или никогда.

– А идите вы все!.. – крикнул непонятно кому Ким и, сорвав с себя шлем скафандра, вдохнул полной грудью образующую местную атмосферу смертельную смесь газов.

Выхода нет

Голос

Кто ты? Сильный ты или слабый? Раб или господин? Чего желаешь ты?

О чем мечтает раб? О свободе? Нет, свобода нужна свободному, рабу нужен раб. Кто более униженного сможет насладиться, унижая? Кто мечтает о власти более чем раб? Во все времена самыми страшными деспотами были дорвавшиеся до власти рабы. Для кого слаще всего власть, как не для того, кто испытал ее на себе в полной мере? Кто сильнее раба грезит о троне, и где, как не у подножия трона человек более всего раб?

Кто сильнее, нежели господин, повелевающий судьбами и вершащий историю, устав от забот, мечтает о слабости? Кто более него желает хоть на миг стать ребенком у нежной груди, и кто, пресытившись властью, не стремится хоть на миг оказаться у чьих-то ног? Сколько мужей власть имущих трепещут в экстазе, унижаясь перед властной женщиной? Сколько страниц истории написано женскими капризами? А сколько женщин покоряются силе и грубости, называя это страстью? Сколько их терпит унижения от так называемых настоящих мужчин, настоящих только тем, что женщина у них низший сорт, лишенный слова? Сколько женщин хамство воспринимают как силу и не хотят иной участи?

А радость любви? Откуда им знать ее? Стремление владеть, сделать своей вещью или игрушкой – вот их любовь. Жажда новой победы – вот их страсть. И не жди пощады в этой борьбе за власть.

«Ты не нужна мне», – говорит победитель и смотрит на новую крепость.

«Я презираю тебя, – говорит победительница, – но я оставлю тебя. Надо же обо что-то вытирать ноги», – и ищет другую цель.

Пресыщение – вот итог этих игр. Только замкнувшийся круг приносит удовлетворение. Только право быть и тем и другим, господином или рабом по желанию. По желанию возноситься на пьедестал или падать ниц, к ногам…

Было это так: Сотворил господь мир. Сотворил он людей по своему образу и подобию, мужчину и женщину. Жили они в раю, прославляя бога, и были они безгрешны. Росли в том саду два запретных дерева. С чего бы? Говорят, что змей-искуситель ввел людей в грех по своему коварству в тайне от бога. Не верь тому, кто так говорит. Думаешь, легко обмануть бога? Думаешь, есть от него тайны? Только творец знает всю глубину творения, только он, творя, создает нас такими, какие мы есть, заставляя воплощать его замыслы. Неужели ты думаешь, что не ведал он, что творилось в саду, а, узнав, прогневался и проклял людей и змея?

Грех нужен был ему. Ради греха совершалось это действо. Послал он верного раба своего, змея, искусить людей. Дар греха он преподносил им. Красноречив был змей. Вкусили они от дерева, и только тогда бог отдал им Землю, а змею в награду приказал ползать на брюхе, но не среди камней, а у ног создателя, дав испытать всю радость унижения, раболепия и подобострастия. Возвысил затем он змея, сделав князем тьмы и властелином Земли.

Наслаждался бог властью над людьми, заставляя их страдать и радоваться, стирая с лица Земли целые народы и вознося рабов своих, делая их царями, а потом враз отнимая у них все и отдавая другим. Пресытился он. Захотел испытать радость раба. Воплотился он в сыне своем, ибо едины они. Пришел он на Землю, чтобы искупить грех, испытав на себе всю радость унижения и боли, сладость падения и величия. Принял он муки, как простой смертный, испытав на себе всю низость человеческую: предательство, боль, презрение, чтобы потом, после смерти вознестись на небо во всей славе своей.

О эта сладость греха! Подарил ее бог людям, и жили они в грехе, а как иначе? Ведь греховны все человеческие деяния, даже помыслы. Познав грех, полюбили люди его, а как его можно не любить? Уже сам по себе он сладок. А запретность! Преступая законы, как бы возвышаешься над ними, переча самому богу. Затем сладкая боль вины и страх наказания. Падает человек ниц перед богом как можно ниже и познает всю глубину унижения. Но бог милостив. Прощает он грешника, обещая ему царство свое. И еще. Чем ниже он склоняется перед богом, тем выше возносится над людьми. Святыми зовут тех, кто глубже других познает экстаз унижения, и склоняются перед ними. Так замыкается круг греха.

Теперь ты. Смотри, вот она. Посмотри, как она прекрасна. Она желает тебя. Смотри, как она дышит. Но кто она для тебя? Кто тебе нужен? Чего жаждет сердце твое? Сорвать с нее одежды, взять ее, войти в нее господином, словно в пылающий город с мечом в руке, пресекая саму возможность противиться воле твоей, или, слизывая пыль с ее туфель, молить о приказе и наказании?

Дождь

Дождь. Мелкий моросящий дождь. Пахло травой, деревьями, небом. Сергей знал, что небо не пахнет, даже в детстве небо не пахло никогда, как он ни пытался уловить его запах, но сейчас небо пахло, а еще пахло бензином и моторным маслом.

То, что еще несколько минут назад было новенькой «Десяткой», валялось вверх колесами и походило на шевелящего в агонии лапками раздавленного жука. Одно колесо продолжало крутиться, напоминая собой пресловутый perpetuum mobile, рожденный в каком-нибудь сельском кружке «Юный техник». Авария произошла недавно, и попадающие на выхлопную трубу капли, с характерным шипением испарялись белым дымком.

И совсем без какого-либо перехода милиционер с рулеткой и намокшей («Черт, не тянется!») сигаретой, и заспанные небритые санитары с носилками…

– Ты кричал во сне.

– Ничего, медвежонок, это просто сон…

Он прижался к ней, как терпящий кораблекрушение хватается за… Ох уж эти метафоры! Сергей обнимал ее заспанную, и поэтому капризно—пассивную, но она уже отвечала на поцелуи. Серый полумрак рассвета делал ее детское лицо еще больше похожим…

– Ой, извините!..

Он обдал ее водой из лужи, что называется с ног до головы. Потом, после душа (Сергей привез ее к себе в номер, чтобы она смогла привести себя в порядок) в казенном халате, босиком, с чашкой кофе в руках…

– Ада.

– Странное имя.

– Моя мама была из этих… Дети цветов и рок-н-ролла.

Она улыбнулась, и на мгновение… Сколько лет назад? Глупый разговор, пролитый кофе, и слова, после которых… Прорыв во времени? Попытка номер два? Разве может эта девочка, лет на двадцать его моложе…

– Почему ты на меня так смотришь?

– Как?

– Странно как-то.

– Обман зрения. Уловки здешнего освещения, – они сидели в небольшом уютном кафе, пили вино, разговаривали.

Совпадение? Чтобы так улыбаться, так держать бокал, так щурить глаза.

– О нет, я совершенно свободна. Родители? Они в командировке. Что-то там ищут, наверно нефть или кости мамонтов. Муж? Какие глупости…

Опять этот смех.

– Не выключай свет, я хочу тебя видеть, – они были в номере.

Слишком много, чтобы… Это был ее жест. Она всегда так ставила ногу, когда хотела, чтобы Сергей снял с нее туфли. Он всегда снимал с нее туфли… Шнурки на ботинках не хотели развязываться, и ему пришлось слегка повозиться. Наконец, ботинки, джинсы, трусики…

– Перестань, щекотно, лучше иди сюда…

Опять этот смех! Ее смех, ее руки, ее губы, ее объятия…

– Я на день, не больше.

– Возьми меня с собой.

Его бросило в дрожь. Он отчетливо увидел… Небритые санитары с носилками. Лицо закрыто простыней, безжизненная рука и рукав ее куртки!

– Я только на день. Я позвоню… позвоню сразу же, как приеду.

Но откуда эта боль и тоска, это чувство потери? Ее куртка! Она лежала на заднем сиденье, рядом с термосом и бутербродами. Он остановился перекусить. Сергей прижался к куртке лицом и втянул в себя воздух… Что же это… Тебе ведь… да и знакомы вы всего…

Но перед глазами стояли носилки, а сердце… Он надел куртку, так казалось ближе… Куртка была маленькой. Плечи давило, рукава были почти по локоть. Не порвать бы… Пора. Если он поторопится…

Что-то большое бросилось под колеса. Он резко выкрутил руль…

Простыня! Белая, пахнущая больницей простыня, закрывающая лицо, мешающая дышать, мешающая смотреть… Простыня! Вот что ускользало от него во сне.

Дом с тысячей дверей

– Подходите, не стесняйтесь, достойные истории за достойное вознаграждение!…

В последнее время на базаре было полно разных клоунов. Кто побирался, кто играл на чем горазд, а этот устроил настоящее представление. Так когда-то папа, который выращивал и продавал помидоры ради удовольствия, а часто и себе в убыток, любил кричать на весь базар:

– Кому помидоры! Кому хреновые помидоры! Самые хреновые помидоры на рынке! – и у него всегда была очередь.

Мужик был высокий, седой с длинными волосами и бородой. Вылитый Лев Толстой. Он кричал на весь базар, но его предложение спросом не пользовалось.

Заметив мой интерес, он замахал мне руками, как старому другу.

– Подходи, не бойся, одна монетка – одна история. Оплата после рассказа.

– А если я не заплачу?

– Заплатишь. У меня для тебя есть история, за которую точно заплатишь.

– Ты уверен?

– А как, по-твоему, я не умер от голода?

«Логично», – подумал я, а вслух спросил:

– У тебя много историй?

– Столько, сколько у тебя монет. Достойные истории за достойные монеты.

– И насколько достойные у тебя истории?

– Истории, как и монеты. У каждой свое достоинство. Одна достойна копейки, другая тысячи.

– А какое достоинство у той истории, что ты хочешь мне рассказать?

– А ты достань первую попавшую в руки монету, пусть нас рассудит случай.

Я засунул руку в карман и достал пять рублей.

– Смотри. Монета достоинством в пять рублей. Этим они и отличаются от нас. Вроде и пять рублей, но достоинство, мы же хоть и значительно больше… держи монету в руке, а я расскажу тебе историю о доме с тысячей дверей.

«Когда-то они любили друг друга. Их любовь была крепче самого крепкого камня, глубже самой глубокой впадины в океане, светлее чистого неба и сильнее самого страшного урагана. Но что-то они сотворили не так, что-то важное, необходимое, без чего любовь не может жить. Любовь похожа на редкую свободолюбивую птицу, что сама садится в распростертые ладони. Возможно, они сжали руки в кулак…

Их любовь начала угасать, таять на глазах, как тяжело больной человек. Сначала исчезла страсть, потом нежность, потом способность друг с другом молчать и быть вместе… В конце концов, остались только привычка, только вежливость, только уважение. Им больше не было интересно вдвоем. Они начали путешествовать, приглашать гостей, устраивать вечеринки. У него появилось много работы, у нее – свои дела. Они делали все возможное, чтобы спрятаться от понимания происходящего, старались не замечать отчуждения и возникшего одиночества, самого страшного из одиночеств – одиночества с ранее любимым человеком.

И вот однажды к ним пришло приглашение посетить «Дом с Тысячей Дверей», – так было написано в приглашении. Обычный конверт, обычный печатный текст, обычные билеты на самолет, а также подробное описание дороги. Это письмо пришло как раз в канун отпуска.

А почему бы и нет? – решили они, – почему бы и нет?

Дом сначала им не понравился. Большой, безвкусный, разляпистый, он был совсем неуместным посреди большого, но давно уже запущенного сада. Даже газоны не стриглись здесь, наверно, несколько лет.

– Зря мы сюда приехали, – пожалела она.

– Вернемся домой? – предложил он.

– Извините за беспокойство, – перед ними словно из-под земли возник мужчина средних лет, одетый в дорогой костюм, – я бы все-таки попросил вас заглянуть внутрь. Я понимаю, снаружи дом не бог весть что, но внутри… Уверяю вас, внутри это нечто совсем иное.

Он оказался прав, этот человек в дорогом костюме. Конечно, глупо было вестись на подобное приглашение, но еще глупее, преодолев все эти километры, развернуться и уйти, так и не заглянув внутрь.

И он не обманул. Внутри дом был построен из полупрозрачных кристаллов, причудливо отражавших свет, игравших тенями и тысячами отражений. К тому же дом постоянно двигался. Невидимый, чрезвычайно сложный механизм бесшумно приводил в движение его стены, окна, двери, которые то исчезали, то появлялись вновь. Каждое мгновение дом становился иным, и это не могло не захватывать дух. Поражали также размеры дома. Казалось, он мог вместить в себя целую вселенную, и все равно в нем бы осталось место для чего-то еще.

Каждая метаморфоза сопровождалась сюрпризом для гостей. Так за исчезнувшей в одно мгновение стеной мог появиться карнавал в Рио во всем своем великолепии, а буквально через несколько минут на смену ликующему городу приходила стихия – шторм в летнюю ночь с волнами высотой с гору. Здесь было все: богатство и бедность, балы и погони, встречи и расставания. Были женщины, мужчины, благородные вина, изысканные кушанья, опасные приключения… Они то встречались, то расставались, чтобы встретиться вновь уже в новой роли и при совершенно иных обстоятельствах. Это было бесконечное по своему масштабу театральное действо, причудливо совмещающее в себе сразу множество пьес. Он мог быть рыцарем, а она – прекрасной дамой, чья улыбка была высшей наградой турнира, он мог спасать ее от разбойников – прекраснейшую из принцесс и единственную дочь короля, или плыть за ней через океан в ветхом суденышке…

Конечно, были и другие женщины. Было много красивых, очень красивых женщин, но, тем не менее, им всегда не доставало чего-то, что было у нее. Она тоже познала любовь многих мужчин – таковы были правила, но каждый из них казался всего лишь его тенью. К тому же каждое приключение освещало новую грань, новую черту, новую особенность, казалось бы, абсолютно знакомого человека. Они даже представить себе не могли, насколько они незнакомы.

И вот любовь вспыхнула вновь, да и как иначе? Ведь они были созданы друг для друга. Снова были слова любви и тот восхитительный блеск в глазах, который никогда не врет.

– Я больше не хочу здесь находиться – сказал он ей.

– Я тоже устала от всего этого.

– Пойдем?

Взявшись за руки, они направились к выходу.

Она вышла из здания (входная дверь была слишком узкой для двоих), когда его кто-то окликнул. На мгновение он обернулся, на одно лишь мгновение замедлил шаг, но этого мгновения было достаточно, чтобы между ними возникла стена. На этот раз они расставались навеки – таковы были правила.

Тогда он упал на колени и закричал. Это был крик человека, потерявшего все, абсолютно все. Это был крик запредельной боли, настолько сильной, что ее невозможно почувствовать. Он кричал, и его крик разносился по всему дому. Само здание стало болью, и оно не выдержав, рухнуло, похоронив его под собой. Такова была его последняя воля».

– Твоя история стоит больше, чем пять рублей, – сказал я, потрясенный его рассказом.

– Тебе судьба дала в руки монету, мне – историю… Слушай судьбу, и все будет нормально. Слушай ее вот здесь, – он постучал себя по груди.

– Расскажи еще что-нибудь, – попросил я.

– Хорошая история подобна хорошей женщине, а хороших женщин не может быть несколько. Прощай. Слушай судьбу, и все будет нормально, – сказал он и быстро пошел прочь, ловко лавируя среди людей, а я долго смотрел ему в след, даже когда он исчез из виду.

Зайчик для старушки

Когда зазвонил телефон, я ненавидел Харуки Мураками. Я понимаю, эта фраза выглядит, как «за окном шел дождь и рота красноармейцев», но было именно так. Я лежал на диване, читал, как герой готовит, а потом пожирает вкусный обед, и ненавидел автора за аппетитное описание этого процесса, так как в отличие от героя Мураками я не мог себе позволить нормально поесть еще дней шесть. Причиной диеты стало отсутствие денег. Остатки рублевого запаса за день до этого я отдал стоматологу, а лезть в весьма скромный валютный резерв мне не хотелось. Не хотел я и влезать в долги. Будучи принципиальным безработным, я жил случайными заработками, а при такой жизни занимать деньги стоит лишь в самом крайнем случае. Не работал я потому, что хорошая работа с хорошей зарплатой обходила меня стороной, а для того, чтобы заниматься чем-нибудь противным за копейки, я слишком сильно люблю досуг, да и с уважением к себе у меня полный порядок. Случайные заработки позволяли мне скромно существовать без лишней нервотрепки и траты времени. Правда, такая жизнь совсем не внушает уверенность в завтрашнем дне, поэтому я старался не думать о будущем дальше, чем на несколько часов вперед. Тем более что достаточно почитать писавших о наших днях фантастов или вспомнить, каким мы представляли себе день сегодняшний лет десять назад, чтобы понять, что будущее всегда иное, чем мы себе представляем. То есть, готовясь к завтрашнему дню, мы готовимся к тому, что с большой вероятностью не произойдет. Абсурд? Абсурд.

Ненависть к Мураками была не настолько захватывающим занятием, чтобы проигнорировать телефонный звонок, который, чем черт не шутит, мог бы принести сотню-другую или возможность напроситься к кому-нибудь на обед или ужин.

– Привет, Сергей, – сказала трубка мужским голосом, после моего «алло».

– Привет, – ответил я.

– Это Олег Свиридов. Помнишь такого?

Со Свиридовым мы дружили, будучи студентами, в далекие 90-е. Потом наши жизненные пути разошлись, и последние лет 10 мы виделись лишь случайно на улице.

– Конечно, помню, – ответил я. – Как дела?

– Ты как, сильно занят? – спросил он, опустив «вежливую часть» разговора.

– Да нет, а что?

– Нужно поговорить, но не по телефону. Ничего, если я сейчас подъеду?

– Да нет, приезжай.

Он приехал через полчаса. От чая решительно отказался.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал он по дороге в комнату, куда я пригласил его для разговора.

– Что-то стряслось? – спросил я, когда мы сели: я в компьютерное кресло, а он на диван.

– Я в большой заднице, – сообщил он и замолк.

– Большая задница – это хорошо, – ответил я, чтобы хоть как-то продолжить разговор.

– Почему?

– Там не так тесно.

– Тебе все шуточки.

– А что, уже пора начинать скорбеть?

– Если не поможешь…

Судя по тому, как он это произнес, было похоже, что у него действительно серьезные неприятности.

– Ладно, рассказывай, – сказал я.

– У нас на работе, – он работал достаточно крутым замом в весьма серьезной компании, – был аврал. Конкуренты устроили нам «маски-шоу». И чтобы хлеб не попал в руки врага, я всю важную информацию скинул на удаленный сервер. А в качестве пароля взял номер тысячной купюры, которую пометил и положил в кошелек к другим деньгам. Тогда мне это решение показалось чертовски удачным и остроумным. – Он тяжело вздохнул. – На днях шеф все уладил. Позвонил мне, а я… я потерял купюру с паролем, а без нее шеф мне голову оторвет…

– Да уж, – посочувствовал я. – Но как я могу помочь?

– Раньше же у тебя получалось. Гипноз и все такое…

В 90-е, начитавшись появившихся тогда книжек по экстрасенсрике, мы начали меряться не болтами, а биополями и прочими параспособностями. У меня хорошо получалось находить всякую запрятанную ерунду. Но опять же, не настолько хорошо, чтобы ехать на «Битву экстрасенсов». Гипнотизером я тоже был доморощенным. Освоил по книге аутогенную тренировку, а чтобы повыделываться перед друзьями, устроил им несколько сеансов с произнесением вслух текста для самовнушения.

Неудивительно, что просьба Олега заставила меня растеряться.

– Может, тебе лучше обратиться к профессионалам? – неуверенно спросил я.

– К каким еще профессионалам? – раздраженно ответил он.

– Ну не знаю… Есть же какие-нибудь хакеры, служба поддержки, частные детективы…

– Не смеши. Ты что, телевизора насмотрелся?

На это я не нашел, что ответить.

– Поехали. Я заплачу, – истолковал он по-своему мое замешательство. – Червонец прямо сейчас. За то, что поедешь. А если найдешь купюру – еще полтинник.

Когда твой бюджет располагает меньше, чем сотней рублей на неделю, червонец кажется баснословной суммой. Поэтому я поспешил уточнить:

– То есть ты платишь червонец за то, что я добросовестно не добьюсь результата?

– Держи, – он достал из кармана и положил на журнальный столик, стоящий возле дивана, две пятитысячные купюры. – Только давай быстрей.

– Что брать с собой?

– Какие-нибудь вещи. Поживешь у меня пару-тройку дней. Поболтаем хоть, а то веришь, на друзей времени не остается.

– Верю, – не стал я спорить.

10 минут на сборы, 30 минут на дорогу, и мы на месте: во дворе довольно-таки скромного на фоне соседних трехэтажного дома в поселке Рассвет. Вокруг дома – лужайка, деревья, беседка, качели, пластиковая мебель… Где надо – плитка. Никакой, разумеется, картошки и прочих грядок.

– Сколько земли? – спросил я, окинув взглядом это великолепие.

– 12 соток.

– Неплохо.

За столом в беседке с бокалами в руках скучали две дамы лет по 25. Красивые, богатые, надменные. Одна из них, Ирина, была женой Олега. Вторая, Тамара, – женой хозяйничавшего у мангала полноватого кавказца примерно нашего с Олегом возраста: то есть немного за 40. Кавказца звали Тамазом. Тамаз мне понравился с первого взгляда. Он был приветливым, добродушным… короче говоря, располагающим к себе мужчиной. Во время моего представления дамам Тамара лениво кивнула, а Ирина наградила меня взглядом, говорящим: а это что еще за чмо?

Не скажу, что незаслуженно. На мне были старые шорты, застиранная футболка и преклонного возраста шлепанцы. Не брился я к тому времени дней шесть, а в парикмахерской был месяца три назад. Запаха, правда, от меня не было. Насчет душа и чистоты вещей у меня всегда был пунктик.

Сначала взгляд Ирины задел мое самолюбие, но уже через секунду я успокоил себя мыслью о том, что на моем фоне Олежа, а он всегда выглядел, как представитель среднего класса с рекламы преуспевающего банка, кажется еще более преуспевающим.

Пока я «располагался» в своей комнате, накрыли на стол: Шашлыки, водка, вино, овощи, зелень, картошка, пиво, минералка, фрукты, салаты… У тарелок вилки с ножами. Умение обращаться с ножом и вилкой позволило мне чувствовать себя за столом не совсем дворнягой. Легкость обращения со столовыми приборами, а также отказ от алкоголя заставили присутствующих за столом дам посмотреть на меня с удивлением. Ну да мне от их удивления не было ни холодно, ни жарко.

– С чего начнем? – спросил Олег, когда мы уединились в его кабинете после еды.

– С гипноза, – решил я.

– А ничего, что я выпил?

– Не рекомендуется, но в нашем случае, думаю, так даже лучше.

– Что делать?

– Садись удобно и закрывай глаза.

После расслабления и «погружения в туман» я перешел к делу:

– Из тумана появляется альбом с фотографиями. На первой из них ты сидишь в этой комнате с закрытыми глазами во время этого сеанса. Видишь ее?

– Да. Вижу.

– Четко?

– Не очень.

– Я настраиваю изображение и фотография с каждым дыханием становится все четче и четче… Стала четкой?

– Да.

– Теперь перелистываем страницу, и на следующей фотографии ты сфотографирован вчера. На следующей позавчера…

Перебирая таким образом «фотографии» мы добрались до того момента, как он списал с купюры пароль.

– Теперь мы оживляем картинку, превращая фотографию в фильм – продолжил я. – Что происходит дальше?

– Я убираю купюру в кошелек. Через несколько минут в кабинет входят менты…

Когда его отпустили, он поехал прямиком на дачу. Кошелек с купюрой был в сумке. Сумку он оставил на первом этаже, в гостиной. У стенки недалеко от входной двери. Там она простояла три дня. А когда понадобилась купюра, ее в кошельке не оказалось.

– Никто не мог ее взять? – спросил я, выведя Олега из гипноза. – Она ж у тебя чуть ли не на улице хранилась.

– Да нет.

– Жена?

– Она по моим вещам без спроса не лазит.

– Ты уверен?

– У нас было несколько инцидентов, пока я решительно не пресек.

– Понятно. А кто-нибудь еще?

– Никого больше не было. А чужие взяли бы кошелек или все деньги. Здесь же пропала только эта купюра.

– А за ней никто не мог охотиться?

– Конечно нет.

– Ладно. Попробую поискать по-другому. Только тебе придется свалить с гостями на пару часов.

– Мы как раз собрались вечером в кино.

– Вот и отлично.

До вечера было еще часа три, и я отправился к себе в комнату поспать. Олег разбудил меня перед уходом.

– Нас не будет часа четыре, – сообщил он.

– Отлично, – ответил я.

Подождав, пока они свалят, я спустился вниз. В гостиной я сел на диван и закрыл глаза. Погрузившись в трансовое состояние, я попытался представить себе злосчастную купюру и громко позвал:

– Кис-кис-кис.

Не смейтесь, раньше я находил вещи именно так. Они «отзывались», и я начинал их чувствовать солнечным сплетением. Так многие люди чувствуют спиной чужой пристальный взгляд. Купюра не отозвалась. Вместо нее в гостиную вломилась забавного вида старушенция и два здоровенных кота. Причем старуха даже не попыталась постучать. Коты были бесстрашно-наглыми, а старуха какой-то потерянной, словно ей только что без всякого повода дали подзатыльник. В ее сморщенной мордашке было что-то от черепахи. Увидев меня, она строго спросила:

– Вы кто?

– А вы? – ответил я вопросом на вопрос.

– Я соседка. Виктория Константиновна.

– А я гость. Сергей.

Наше знакомство проходило под громкие вопли котов, требовавших в отличие от римлян только хлеба. Поэтому после выяснения, что мы все свои, я занялся поисками каких-нибудь объедков. Они были собраны в кулек и лежали на полке в холодильнике. Решив, что в комнате кормить зверей не стоит, я вынес еду им на улицу.

– А где все? – спросила Виктория Константиновна, когда я вернулся.

– Пошли прогуляться.

– А я шиповника принесла. На столе в беседке.

– Спасибо. Я передам. Может, чаю?

– Да нет, я пойду.

– Приходила забавная старушенция, – сообщил я Олегу, когда они вернулись с прогулки. – Оставила шиповник в беседке.

– Это соседка, Виктория Константиновна, – сообщил Олег. – Ее сюда сын завез.

– Как завез? – не понял я.

– Так же, как завозят котов или собак. С ней случился инсульт, в результате она стала немного странной. Вот сын ее на дачу и отправил, чтобы дома ему не мешала.

– А кто за ней смотрит?

– Никто. Она у нас – дочь поселка. Подкармливаем потихоньку. У нее же только пенсия, да еще сын за коммуналку и на лекарства из пенсии берет.

– Вот урод! – сказал я в сердцах.

– Урод, – согласился Олег. – А у тебя как?

– Никак.

– Плохо. Но ты же попробуешь еще?

– Попробую, – не стал я окончательно портить ему настроение.

Остаток вечера прошел под знаменем воспоминаний.

На следующий день я проснулся раньше других, и чтобы слегка размяться и не мешать остальным, вышел пройтись. Рядом с продуктовым магазином я нарвался на вчерашнюю старушку (я не стал утруждать себя запоминанием ее имени). Она стояла в укромном месте за каким-то сараем, где мужики наверняка справляют нужду, а девчонки курят, и жадно ела трубочку с кремом. Увидев меня, она растерялась, словно я застал ее за чем-то непотребным.

– Здравствуйте, – сказал я. – Приятного аппетита.

– Я пирожные не ем, – принялась оправдываться старушка, – у меня сахар. А тут зайчик принес. Неловко было отказываться.

– Ну да, – согласился я.

– А вы тоже знакомы с зайчиком? – оживилась она.

– Боюсь, что нет. А кто это?

– Зайчик – это тот, кто приносит подарки. Мне о нем бабушка в детстве рассказывала. Тогда я, конечно, не верила, а месяц назад… Колечка приболел, и я осталась без пенсии. Ее мне домой в городе почтальон носит. Денег не было даже на хлеб. Взмолилась я тогда богу. А что толку его просить? Потом, когда я поняла, что бог не поможет, взмолилась я дьяволу: он же вроде властелин Земли. Но дьявол меня тоже не услышал. Тогда я вспомнила о зайчике. Расплакалась, попросила у него денег на хлеб, и не поверите: нашла возле калитки целых сто рублей. А вечером Коля пенсию привез. С тех пор мне зайчик часто подбрасывает сотню-другую. А однажды он принес даже доллары.

Я слушал ее, а в солнечном сплетении возникало то самое чувство.

– Скажите, а зайчик случайно не приносил вам тысячную купюру, слегка испачканную чернилами? – спросил я.

– Нет, – поспешила заверить она, – а что?

Ее глаза предательски забегали.

– Дело в том, что мой друг потерял эту купюру, а она ему дорога как память. Он бы у вас ее выкупил. Тысяч за десять.

– Даже если и приносил, – грустно вздохнула она, – у меня ее уже нет.

– Понятно, – ответил я.

После разговора со старушкой я отправился в магазин. К счастью, там была только продавщица: миловидная женщина заметно за 30.

– Здравствуйте. Вы могли бы мне помочь? – спросил я, подойдя к прилавку.

– Смотря в чем, – ответила она.

– Мой друг по запарке спустил тысячную купюру, на которой перед этим сделал важную заметку. И если она у вас, он бы ее выкупил тысяч за 10.

– Да я бы ее на другую тысячу поменяла, вот только я часа два как сдала выручку.

– Что ж, это будет ему уроком, – философски заметил я. – Спасибо.

– Да не за что.

Пока я гулял, к Олегу приехали новые гости. Судя по машине, люди серьезные. У машины меланхолично курил «шкаф».

– Ты что ли сыщик-экстрасенс? – спросил он.

– И да, и нет, – ответил я.

– В смысле?

– Судя по всему, я тот, кого ты имеешь в виду. Но я не сыщик и не экстрасенс.

– Пошли тогда в дом.

– Спорить или убегать было бесполезно, поэтому я покорно пошел следом за ним.

В гостиной меня ждали Олег, мужчина лет пятидесяти и еще один «шкаф». «Шкаф» он и в Африке «шкаф», а вот пятидесятилетний мужик, несмотря на относительно простую внешность, показался мне настоящим Доном Корлеоне.

– Как я понимаю, это вы взялись найти кое-что для Олега? – спросил он, посмотрев на меня так, что я похолодел весь внутри.

В его присутствии у меня бы язык не повернулся сказать, что купюру бесполезно искать. Страх, а я не на шутку испугался новых гостей, оказался хорошим мотиватором, и возможное решение проблемы всплыло у меня в голове буквально в следующую секунду.

– Для результата мне нужен Олег минут на тридцать, – сказал я.

– А что, до этого у вас не было получаса? – спросил Дон Корлеоне.

– До этого я был занят поиском купюры. Ее я не нашел и уже не найду, но она нам и не нужна.

– Вот как? – улыбнулся Дон Корлеоне.

– Ну да. Нам ведь нужно, чтобы Олег вспомнил ее серийный номер. И с применением гипноза…

– Думаете, получится?

– Ваше присутствие – прекрасный мотиватор.

– Это точно, – рассмеялся Дон Корлеоне.

– Тогда с вашего позволения мы перейдем в кабинет Олега. Обещаю не глупить.

– Рад, что вы понимаете ситуацию, – сказал Дон Корлеоне и слегка кивнул.

Граничащий с паническим страх – не самый лучший фон для гипноза, поэтому сначала Олега пришлось заставить выполнить несколько дыхательных упражнений. Во время сеанса я опять применил метод последовательных фотографий, и когда Олег увидел, как он набирает пароль, я дал ему лист бумаги и ручку.

– Пиши.

Через пару минут лист с паролем был в руках у Дона Корлеоне.

– Вы уверены? – спросил он меня.

– А разве тут можно быть уверенным? – ответил я.

– Резонно, – согласился он. – Сейчас узнаем.

Сказав это, он позвонил кому-то по телефону и продиктовал пароль.

Затем было несколько незабываемых минут ожидания и телефонный звонок с приговором. Выслушав доклад, Дон Корлеоне сказал:

– Благодарю вас. Вы выполнили работу.

– Все нормально? – не веря своему счастью, спросил я.

– Вполне, – ответил он, вставая. – Счастливо оставаться.

Идеальная форма

– Что будете пить?

«Как обычно, Эдди, – захотелось мне сказать, – как обычно, Эдди…»

За стойкой молодой парнишка, из новеньких. «Что будете пить?» Эдди по глазам или каким—то шестым чувством определял, чего хочет душа клиента. И когда посетитель подходил к стойке, его уже ждала порция—другая. Сколько я его знаю, Эдди ни разу не ошибся, даже с новичками, которые изредка, да появлялись в наших краях. Как тот парень, Дядя Сэм – он получил это прозвище за характерную бородку. Не успел он еще войти, а Эдди уже приготовил ему коктейль.

Тогда Дядя Сэм сразу привлек к себе внимание, едва успев сойти на берег. И дело было не столько в том, что чужаки у нас были редкостью, и уже само по себе появление нового человека не могло остаться незамеченным. И даже не в его потешной бородке, не в его манере держаться или странном взгляде, об этом мы вспомнили уже гораздо позже, сколько в чем—то едва уловимом, не поддающемся описанию и определению, в некоем его отличии от всех нас. Он подошел к стойке, поставил небольшой чемоданчик – единственную свою поклажу – на пол возле стула.

– Мне… – начал, было, он, но Эдди не дал ему договорить.

– Уже налито.

– Но я пью…

– Я знаю. Берите. Не понравится – издержки за счет заведения.

Чужак сначала недоверчиво понюхал стакан, затем немного пригубил, самую малость, затем сделал большой глоток и уважительно посмотрел на Эдди.

– А как вы узнали? – с восхищением ребенка спросил он.

– Надо к своему делу подходить с душой.

– Да, но…

– Творчество, магия, волшебство. Называйте это, как хотите, но стоит мне увидеть человека, и я уже точно знаю, что он будет пить.

– Поразительно! Это как чтение мыслей на расстоянии.

– Душа и выпивка неразрывно связаны между собой, – начал философствовать обычно немногословный Эдди.

– А вы способны проникать своим взором в человеческие души?

– Не знаю, но когда человек пьет, мне кажется, что душа плещется на дне его стакана.

– Поразительное наблюдение! А как вы это делаете? – поинтересовался дядя Сэм

– Что?

– Как вы угадываете?

– Сложный вопрос. Клиент заходит, и я уже знаю, чего он хочет. Вот и все.

– Поразительно. И вы с таким талантом здесь, в глуши.

– А мне здесь очень даже здорово. Я люблю здесь жить.

Дядя Сэм оглядел зал заведения.

– Скажите, а что обычно делают те, кто тут живет?

– Живут.

– И все?

– У нас не принято лезть в чужие дела.

– Прямо рай на земле!

Чужак заказал выпивку на всех (бар был практически пустой) и спросил, доверительным шепотом:

– Скажите, милейший, где я могу снять угол. Меня интересует тихий, спокойный район, без шума и суеты.

– У нас тут шумных районов нет.

– Тем лучше. Я человек спокойный, непритязательный, лишних хлопот со мной не будет.

Эдди немного для приличия подумал, затем подробно объяснил новенькому, как ему найти полоумную Джонни, сдающую в наем меблированные квартиры.

– Скажете, от меня, – для пущей важности добавил Эдди.

Новичок горячо поблагодарил бармена, оставил хорошие чаевые и отправился на поиски Джонни, а Эдди, словно очнувшись, заметил:

– Помяните мое слово. Будут с ним хлопоты. Таких просто так сюда не заносит.

– В наши края никого просто так не заносит, – пробурчал в ответ доктор.

Наш городок находился на склоне торчащей из моря горы. Он начинался практически у самой воды и поднимался вверх по горе почти до самой вершины, оплетая склоны своими улицами подобно плющу или виноградной лозе. Вершина, как и положено вершинам горных островов, была покрыта настоящими дикими джунглями. Население, чуть больше пары тысяч человек, состояло в основном из потомков беглецов от закона и тех, кто сам не хотел попасться кому—то на глаза. В этом мы все были равны друг перед другом, и даже Полковник, наш начальник полиции, ни разу ни у кого не спросил о причинах приезда на остров. В наши края редко кто заглядывал, да и мы особо никуда не выезжали, хотя до материка было не больше часа на лодке.