Читать онлайн Место, где живут Боги бесплатно
1
И я увидела свет. Он исходил отовсюду, касался меня, и я понимала… что так со мной разговаривает Господь. Это была его любовь – всепоглощающая и вечная. Я слушала его голос и знала, что пойду за ним до самого конца, куда бы он меня ни позвал. А после он явился мне и возлег со мной. И было мне сказано, что я, как и Мария, стану сосудом и стану вратами, через которые в мир явится…
Из обращения к народам мира Татьяны Гориной.
РОЖДЕНИЕ
2
Аня стоит в общественном туалете, опершись руками о керамический умывальник, и рассматривает свое отражение в заплеванном зеркале. Она только что попала под дождь, и по темным волосам ее сбегает вода. Капли, блестящие, будто бисер. Они скатываются по извилистым дорожкам задранной куртки, и капелью падают вниз – на грязный кафельный пол. И вскоре вокруг туфель на высоких каблуках образуется лужица. Аня смотрит на растекшуюся по щекам тушь, на размалеванную по пухлым губам помаду, на размытый тональный крем и не может понять, что сталось с той девочкой, которая глядит на нее с зеркала. Она касается худыми пальцами своего отражения, оставляя на нем мокрые полосы. Требует от него ответа, сжимая руку в слабый кулачок. Зубы ее стиснуты от злости, она проклинает тот день, когда впервые приехала сюда, поддавшись уговорам подруг. И вся ее злость кипит в ней одной, вытекая пеной сквозь плотно сжатые зубы. Ей хочется выть, но вой ее больше похож на скулеж забитой суки. Она открывает краны, чтобы ее не было слышно, и рыдает в голос, склонившись над замызганной раковиной.
– Что вы сделали со мной?.. – шепчет она, глотая соленые слезы. – Что вы сделали со мной!?
Из распахнутых кабинок тянет мочой и вонью канализационных труб. Под пожелтевшим потолком гудят энергосберегающие лампы без плафонов. Их бледный свет отражается от выложенных кафелем стен, искрится на мокрых ободках унитазов, пробегает холодными отсветами по заляпанным кранам. А лужа, между туфлями на высоких каблуках, в это время становится алой. Темные капли падают вниз из-под короткой джинсовой юбки, надетой поверх черных колготок. Бордовые ручейки обвивают по-детски тонкие ноги, с узловатыми коленками, стекают по опухшим лодыжкам в туфли, и заполняют их теплом.
– Что вы сделали со мной?! – продолжает вопрошать она у пустых стен. – Что вы сделали со мной?!
Снова и снова, один и тот же вопрос. Сжимая кулачки, с силой молотя ими по раковине, она кричит эти слова своему отражению.
– Что вы сделали со мной?!
И отражение кричит ей то же самое, состроив злую гримасу. Пятнадцатилетняя девочка, намазанная маминой косметикой. Ребенок, заигравшийся во взрослые игры.
Ей всего лишь нужно подставить под кран ладошки и плеснуть воду на зеркало. И пока она будет стекать, размывая поверхность, найдутся все ответы. Так Аню учила бабушка, когда-то давно, когда мир был добрым, а деревья – большими.
– Что вы сделали со мной?!!
Кричит она и падает, хватаясь за раковину руками. Ее ноги скользят в собственной крови, и она валится на пол, под жужжащие лампы.
Аня лежит на спине, выгнув спину, с разведенными в стороны коленями, повинуясь материнскому инстинкту. С криком бьется в агонии, а лужа крови становится все больше и больше – растекается по полу красным пятном.
– Нееет! – рычит она горлом, выплевывая слюну. – Не хочу, пожалуйста! Неее… Ты не будешь… жиииить!
Она пытается свести колени вместе, сжаться, не выпустить в мир то чудовище, что поселилось в ней, но чувствует, как таз ее расходится в стороны, как кости выходят из суставов, не в силах противостоять напору, который проявляет ее дитя в желании появиться на свет.
– Госпо-оди-и… Нееет! – вскрикивает Аня, пытаясь зажать промежность руками, но что-то скользкое вырывается из ее нутра, издав дикий писк и когда она приподнимает голову, то видит… Как Боги сходят на землю. В углу, в луже липкой крови, лежит красно-белый комок. Он медленно разворачивается, и Аня видит перед собой огромную, разбухшую личинку. Она извивается и пищит, двигая кривыми жвалами, выгибается, разбрызгивая по стенам красную морось. А под тонкой кожицей ее живет что-то еще, то, что делает ей больно, пытаясь вырваться наружу. Девушка кричит, вжимаясь в стену, а из личинки, вспарывая ей живот, выползает что-то бледное и бесформенное. Оно высвобождается из дергающейся, окровавленной оболочки и разворачивается, будто бутон, длинными, осклизлыми щупальцами. Их много, с чавканьем они ощупывают стены, тянутся к свету жужжащих ламп, заползают под кабинки, обвивая мокрые унитазы.
– Господи, пожалуйста, – шепчет Аня, забившись в угол. По щекам ее хлещут черные ручьи слез, перемешанных с тушью. Она поджимает колени к груди, но слепое щупальце дотягивается до распухшей щиколотки, стягивается на ней сильными кольцами и тащит девушку к себе. С дикими воплями она цепляется за кафель, ломая ногти, но дитя подтаскивает мать ближе, желая быть накормленным. Заполнив весь туалет извивающимися конечностями, оно поднимается над полом, а тонкое щупальце обвивает Ане колено, и вьется дальше, заползая под куртку, сжимаясь вокруг налитой молоком груди. Сдавливает ее, пытаясь выдавить живительные капли, но вдруг слабеет, а все нити щупальцев вместе с самим существом, поднявшимся почти до потолка, падают вниз. Метаморфоза продолжается и из-под истекающей слизью бесформенной кучи, сгрудившейся у Аниных ног, выглядывает тоненькая, человеческая ручка.
Измученная и ослабшая, обезумевшая от страха, Аня тянется к ней, не в силах поверить. Сжимает маленькую ладошку дрожащими пальцами и слышит глухой детский плач.
– Мой маленький… – говорит она и подползает ближе, сдирая с себя разорванную куртку, оголяя красную от ссадин грудь. – Поешь, мой маленький, поешь…
3
– Город умирает! – кричит в толпу забравшийся на лавку оборванец в сером, вытянутом свитере. Его грязная, скатавшаяся сосульками борода цепляется за вязаный ворот, а под левым глазом красуется налитой фингал. – Правый берег закрыт, повсюду патрули и странные незнакомцы! Пропадают люди, в городе от пожаров нечем дышать, вся власть отдана военным! Пришло время президенту доказать свою состоятельность, показать всем недовольным – кто и как правит страной! Но этого не случится… Поэтому говорю вам, как на духу – обратитесь к Библии и будьте стойкими. Ибо сказано было, что будут нам даны знаки, смущающие нас, и будут навязаны мысли, не соответствующие действительности. Настанет время лживых чудес и ряженых мессий – они будут убеждать нас, что все происходящее от Бога. Но знайте, – мужчина замолкает и указывает грязным пальцем в сторону реки, туда, где сквозь белый смог проглядывает огромная махина Божьего ковчега, – эти создания прибыли к нам из самой преисподней!
Несмотря на бомжеватый вид и торчащую из кармана засаленных брюк горловину бутылки, этому проповеднику удается собрать вокруг себя огромную толпу и заручиться ее поддержкой. Напуганные люди, до сих пор не получившие от власти ответов, ждут любого призыва к действиям.
– Наступает час Армагеддона! – кричит мужчина. – Час великой битвы добра со злом! Не бойтесь дьявола, потому что Бог с вами!
Он окидывает толпу взглядом и замечает пару людей в темных костюмах. На улице бабье лето, и солнце к обеду начинает припекать, поэтому люди выделяются из толпы строгостью нарядов. Их черные галстуки затянуты под самое горло, а накрахмаленные вороты белоснежных рубашек застегнуты на последнюю пуговицу.
– Вот они! – кричит проповедник с лавки и тычет в людей пальцем с пожелтевшим от никотина ногтем. – Уже среди вас, обернитесь, запомните их лица!
Толпа оборачивается, бурлит, точно штормовое море, гремит недовольными голосами, и десятки рук тянутся к отступившим назад незнакомцам. И когда кто-то хватает одного из них за грудки, сминая выглаженную рубаху, вытаскивая ее из-за пояса выставленных по стрелкам брюк, тот отмахивается и резким движением выдергивает из-под пиджака пистолет. Напирающая толпа со вздохом отступает и на площади перед памятником маршалу Покрышкину, воцаряется гробовая тишина.
– Расходитесь, – приказывает один из людей в черном. – Массовые сборища запрещены.
– Кто нам может запретить?! – кричит проповедник. – Вы, приспешники дьявола?! Или долбаная оппозиция?! Мы хотим видеть президента! Мы не собираемся делить свой родной город со всякой адской мразью! Пускай вычистит Новосибирск от этих лжебогов!
– Расходитесь, – повторяет человек в костюме. – Собрание закончено. Расчистите дорогу, сейчас по ней пойдет военная техника.
Со стороны ГУМа уже слышится вой сирен, и люди отступают на тротуары. Многие расходятся по домам. Тем же, кто остался, суждено увидеть мрачную и ошеломляющую картину. По широкому проспекту, из-за высотных домов тянется процессия бронированной техники. Наряду с гусеничными танками, оставляющими на асфальте глубокие вмятины, в процессии принимают участие тяжелые ракетные установки Тополь М, бронированные УАЗы, оснащенные пулеметами, и несколько тентованных грузовиков. Рядом с машинами, по обочинам, идут вооруженные люди в респираторах и белых противорадиационных костюмах.
– Не подходите, – вещает громкоговоритель с крыши одного из ЗИЛов. – Не подходите, идет карантин. Повторяю – не подходите, идет карантин!
Сильный ветер на несколько секунд приподнимает угол одного из тентов, прикрывающих кузов грузовика, и оголяет прозрачную стенку карантинного саркофага, сквозь которую виднеется тело ребенка. Его маленькая ладошка прижата к защитному стеклу, а вокруг проступает ореол мутной испарины.
Под ошарашенные взгляды людей траурная процессия уходит к Коммунальному мосту, ведущему на другой берег Оби, в закрытую часть города. На подъезде к реке, напротив парка развлечений, теперь стоит контрольно-пропускной пункт, а все вокруг оцеплено войсками.
Проповедник, растерявший свою паству, садится на спинку лавки и достает из кармана бутылку. Долго пьет из горла дрянное пойло, морщась и фыркая, а после смотрит на людей в черных костюмах и смачно отрыгивает.
– Да пошли вы, гондоны!
Тело этого человека так и не найдут. С простреленной головой его сбросят в реку и через пару дней, разбухший и посиневший, он навсегда найдет приют в затопленном ивняке, где зацепившись за ветку воротом свитера, будет долго разлагаться на радость паразитам.
4
Журналистка Кэти Забава еще не знает, что ей предстоит. Она расчесывает свои огненные локоны гребнем из косметички и смотрит в зеркальце припаркованного рядом микроавтобуса марки Газель. На машине, выкрашенной в синий цвет, красуется огромный, будто медаль за отвагу, логотип телевизионной компании «Единица». Тонированные окна Газели нагло смотрят на ограждения и посты, выставленные военными, а улыбчивый губка Боб, болтающийся над лобовиком между солнцезащитными козырьками, придает моменту еще большую издевательскую нотку. Оператор – полноватый кучерявый мужчина в синей рубашке и наброшенной поверх джинсовой жилетке с множеством карманов – сидит в салоне, у раскрытой двери и держит видеокамеру на коленях. Рядом, на соседней сидушке продавленной его же весом, лежит зачитанная до дыр книжка с советами бросить курить. Оператор вздыхает, с тоской смотрит на журналистку и достает из нагрудного кармана пачку сигарет. Затягивается и довольный закатывает глаза.
– Коля, я готова, – подает голос Кэти Забава, даже не посмотрев в сторону оператора. Он морщится и подносит к глазам только что начатую сигарету.
– Между прочим, – говорит он, – акцизы все дорожают.
– Мм? – журналистка отрывается от зеркальца и смотрит на коллегу. – Что ты сказал?
– Да так, – он выбрасывает сигарету и сползает с сидения. Набрасывает камеру на плечо и примеряется глазом к видоискателю.
– Не бурчи, ты же знаешь, я перед эфиром этого не люблю.
Кэти Забава поправляет и без того идеальную прическу и вертит в руках микрофон.
– Возьми так, чтобы было видно и этих, – она кивает в сторону военных, оцепивших коммунальный мост, – и эту штуковину. Будет классный кадр.
Оператор смотрит сначала на военных, застывших по периметру с каменными лицами, а потом и на огромную черную махину, нависшую над городом. Она лежит поперек Оби, будто булыжник упавший в мелкий ручеек, бежавший по весне под коркой искристого наста. Окутанное белым дымом нечто упавшее с небес, прожегшее их, будто бумагу. Оператор поднимает глаза и видит в белом небе черную рану с рваными краями.
– Как они это сделали? – спрашивает он сам себя. – Как будто разорвали пространство…
– Не отвлекайся, – шикает на него журналистка. – Через минуту буду готова.
Кэти Забава не боится молвы и косых взглядов. Она идет по карьерному болоту, задирая подолы юбок, если вдруг становится глубоко, и мало кого считает себе ровней. Она ездит на красной «Тойоте» с тонированными стеклами и смотрит влюбленным взглядом на каждого ДПСника, остановившего ее за лихое вождение. В ее бардачке всегда лежит отрывной блокнот и ручка, которой она раздает автографы, а на заднем сидении, на всякий случай, валяется глянцевый журнал с посвященной ей обложкой. Красивая и стройная, молодая, она слывет в городе и области знаменитостью, у которой не за горами баснословные контракты с московскими телеканалами.
Придет время, – думает Кэти Забава поздними вечерами, выключая настольную лампу и протирая уставшие глаза, – когда меня заметит сам Эрнст.
– Начинаем, – командует она оператору, и он нацеливает на нее объектив.
Когда-то давно, когда Кэти Забава была обычной студенткой журфака Юлией Ивановой, она боялась камеры, как огня. Ей постоянно казалось, что на нее смотрит черное дуло пистолета и через секунду ее мозги окажутся на мостовой. Поэтому она краснела и заикалась, пытаясь выдавить хоть слово из заготовленной речи, а сокурсники-операторы со вздохом выключали камеры. Но теперь все было иначе. Кэти безумно любила прямые эфиры.
– Здравствуйте, – говорит она в камеру, и блеск ее глаз затмевает собой все творящееся вокруг. – Я Кэти Забава. И это будет прямой эфир с места событий.
Она оборачивается к Божьему ковчегу, и ее огненные волосы красиво струятся по тонким плечам.
– После приземления в Новосибирске космического корабля неизвестной инопланетной цивилизации, прозванного людьми Божьим Ковчегом, прошло уже около пяти дней, но до сих пор неизвестно – кто они и какую цель преследуют. Была ли это аварийная посадка или Земля была выбрана пришельцами неслучайно? Наша команда была первой допущена в закрытый на сегодняшний день город и – здесь и сейчас – мы раскроем вам все секреты…
5
В эфире всех государственных телеканалов появляется худой, болезненного вида старик. Это господин Смехов – глава крупнейшего холдинга, лидера в области разработки высоких технологий. Он сидит за столом в телевизионной студии, сложив руки на темно-бордовую столешницу, являя миру многообразие перстней. На правой руке старика болтается золотой браслет толщиной в палец. Камера приближается к лицу старика, делая его морщины глубже, а пигментные пятна – темнее. Кое-где на щеках блестят островки седых волос – показатель немощности и увядания.
– Наконец-то, – говорит Смехов, – мы узнали, что не одиноки во вселенной. Впервые люди могут с уверенностью сказать, что бездны космического пространства никогда не пропадали зря. Где-то далеко, за пределами нашей солнечной системы всегда существовала жизнь. И не просто жизнь, а разумная жизнь – жизнь, превосходящая нас в развитии. Долго мы спрашивали себя – будет ли толк, если на одной из планет мы обнаружим бактерии? О чем мы сможем с ними поговорить, чему сможем у них научиться? И мы сокрушались такой возможности, ничтожно малой, но такой ожидаемой…Но все эти годы… не было даже ее. И когда мы отчаялись ждать, ОНИ вышли с нами на связь. Дали нам возможность снова верить, дали нам шанс увидеть своими глазами чудо… Кто они? Я расскажу, но прежде хочу сказать, что они пришли показать нам будущее. Каждый из нас видит его уже сейчас. Космос никогда не молчал – он требовал от нас ответа. Но мы забыли – как говорить с ним и как слушать. Но теперь, я уверяю вас, мы вспомнили, мы научились. На мои средства и на средства Российского правительства, а так же при участии космического агентства НАСА, в город Новосибирск к приземлившемуся космическому кораблю, будет организована научная экспедиция, ориентированная на контакт с посетившими нас…
Кт они? Многих из вас волнует этот вопрос. После нашумевшего признания одной небезызвестной особы – каждого человека занимает эта проблема. Неужели нас посетили те, кто нас создал? Наши создатели, те, кого мы привыкли называть Богами?
Я дам вам ответ. Но, несмотря ни на что, вы все равно до самого конца будете сомневаться – правда ли это? Что поделаешь, так уж устроен человек.
В признании Татьяны Гориной, низкосортной актрисы областного театра, не было ни капли правды, все ее слова были выдумкой, желанием прославиться… но – те, кто посетил нас, действительно, наши прародители. Те, кто нас создал. И они нашли нас после долгих разлук. Мы потерялись, заблудились в темных уголках вселенной – человечество всегда было непослушным ребенком. И мы забыли, перестали помнить – откуда мы взялись… Но все имеет свое начало. И свой конец.
Откуда я все это знаю? Я расскажу вам…
6
Рыжий таракан нагло ползет по стенке, шевеля усами. Вальяжно, не торопясь проделывает привычный путь к открытой воде.
– Ничтожество! – шипит женский голос, и огромный кулак в зеленой перчатке со всего маху размазывает таракана по голубой кафельной плитке.
Но кто здесь ничтожество? – думает женщина, глядя на дергающиеся тараканьи лапки. – Эта тварь или я, человек, которого эта уродливая мразь даже не заметила?
Женщина не знает ответа. Женщину зовут Татьяна Горина, и она стоит над жестяной мойкой, опершись на нее руками в латексных зеленых перчатках, и смотрит на гору грязной посуды, скопившуюся за целый день. Ржавый кран подтекает который месяц, но в доме нет умелых мужских рук, чтобы его починить. Белая от хлорки вода скапливается в заляпанных кетчупом тарелках, принимая бледно-розовый цвет, и Татьяна видит в этих лужицах свое отражение. Измученное недосыпами осунувшееся лицо с сеткой бальзаковских морщин у раскрасневшихся глаз – странная, восковая маска, слепленная в занюханной мастерской. От бессилия и злобы Татьяна сжимает края раковины так, что они впиваются ей в ладони и боль, взбирающаяся по рукам, не дает ей заплакать. Выпустить на волю стаю безумных рыданий, что встали у ее горла гадким комком. Женщина дышит через нос, раздувая ноздри усеянные черными точками, и включает воду. На плите с четырьмя замызганными конфорками – варятся пельмени, а рядом, на разделочной доске, в луже красной крови лежит кусок курицы, из которого к вечеру будет сварен бульон. Татьяна смотрит на кастрюлю с пузырящейся водой, на разбухшие пельмени и думает о том, как похожи все ее дни. Заученная наизусть роль снежной королевы, выплеснутая, будто смола на полупустой, шуршащий чипсами зал, слезы на длинной лавке в подсобке, половая тряпка и тяжелое ведро воды – а впереди длинный, залитый грязным светом коридор, который нужно вымыть до закрытия. Дорога домой по темным улочкам, полным пьяной ругани и мурашки на пояснице от стука шагов позади. А дома больная мать, пятилетняя дочь и пятнадцатилетний сын, протаптывающий дорогу в колонию для малолетних. Старая мебель, старый допотопный холодильник, веник вместо пылесоса, облупившаяся штукатурка, мелочь в кошельке и темные пятна на подушках. А утром – выведенный на запотевших окнах знак бесконечности. Замкнутый круг, разорвать который нету сил.
Татьяна обреченно берет губку для мытья посуды и льет на нее чистящее средство. Сжимает в кулаке и комья белой пены падают в раковину, будто вата. Женщина берется за грязные тарелки, натирая их до блеска и снова, как всегда в ритуальном порядке, вспоминает свою былую жизнь. То время, когда она была счастлива.
Что я сделала не так? Почему все это прекратилось? Почему мне кажется, что все это было не со мной? – вопрошает она у Господа – некрещеная русская женщина, зажатая меж каменных тисков городской жизни. Таких обычных и оттого безумно страшных.
Что мне делать дальше?
И впервые за все годы – Бог отвечает на ее вопросы. Его голос – добрый и ласковый – звучит внутри Татьяны, согревая ее теплом. Она чувствует рядом кого-то справедливого и в надежде подает ему отяжелевшую, усталую ладонь.
Веди меня, подскажи правильный путь. Прошу…
Застыв, будто статуя, Татьяна слушает голос истины и улыбается дрожащими губами. Кивает, роняя с ресниц прозрачные слезы, а напор из крана заливает тарелки, разлетается вокруг горячим дождем, стекает на пол кривыми ручейками и собирается вокруг Татьяниных ног. Зажатая в руке железная миска падает в раковину, разбивая фаянсовые тарелки, но Татьяна не замечает мира вокруг. Всю серость, всю грязь, налипшую на Татьянину судьбу за долгие годы, смывает яростный дождь – вода очищения. Со странной улыбкой, оставляя горы грязной посуды нетронутыми, Татьяна шлепает в спальню и валится на продавленный диван.
Она будет спать крепко, а проснувшись не пойдет на работу – соберет в доме все золотые украшения и отнесет их в ломбард, на вырученные деньги купив небольшую видеокамеру, на которую после запишет свое знаменитое признание. Об актрисе из провинциального городка узнают все – от мала до велика, люди станут боготворить ее и поклоняться ее образам. Крупные медийные холдинги захотят видеть ее гостьей своих студий, а журналисты станут охотиться за ее прошлым. Вокруг замызганной хрущевки на краю села обоснуются десятки папарацци, и будут следить за серыми окнами третьего этажа. Весь мир в одночасье полюбит Татьяну Горину и она, в ответ, откроет ему свое сердце.
7
– Посмотрите на них, – говорит господин Смехов.
Он стоит у широкого окна, спиной к своим собеседникам. Ему шестьдесят, но выглядит он гораздо старше. На нем остроносые туфли из натуральной кожи и дорогой костюм от Гуччи, который висит на нем, как на вешалке. Болезненно худой, он опирается на подоконник, как на трость. Его костлявые руки, с пигментными пятнами, облиты золотом колец, украшенных массивными драгоценными камнями. И когда он перебирает пальцами, кольца стучат.
– Привстаньте, посмотрите, – мягко повторяет он, но в его голосе слышится приказ и люди, сидящие на кожаных диванах, выполненных в викторианском стиле – с резными подлокотниками и узорами, венчающими спинки – отставляют бокалы в стороны. В бокалах налито красное сухое Бордо урожая 1947 года, а в пепельницах дымятся дорогие сигары по пятьсот долларов за штуку. Люди подходят к окнам – все они моложе и сильнее Смехова и жаждут его смерти, чтобы примерить корону на себя, но пока лишь безмолвно подчиняются приказам, словно прирученные псы. Среди гостей этого богато-обставленного офиса присутствуют и женщины. Они выглядят моложе своих лет из-за пластических операций и бесконечных подтяжек лица. У каждой из них молодые мужья, на горячих членах которых они согреваются холодными ночами, страстью пытаясь отогнать старость.
– Что вы видите? – спрашивает Смехов, оглядывая своих рабов, стоящих от него по обе стороны.
– Грязь, – говорит кто-то.
– Чернь, убогость, – вмешиваются еще голоса. – Нищие. Оборванцы…
Под окном течет по дороге разноцветная людская масса. Шумит, как река, но шума не слышно за толстыми, пуленепробиваемыми стеклами. Люди тащат в руках чемоданы и телевизоры. Катят на телегах холодильники и стиральные машины. Чумазые дети несут сумки, полные игрушек. Толстые хозяйки ведут на поводках своих любимых собак. Толпа движется к выходу из города – медленно и вязко, заглатывая дорогу, будто змея. А позади, там, откуда идут все эти люди, полыхают пожары и черный дым коптит выгоревший небосвод. Огромным темным монолитом высится над Новосибирском корабль Создателей, не подпуская к себе истребители, чертящие белыми полосами небо вокруг.
– Не люди, но подобие зверей, – говорит господин Смехов. – Разве могут они понять? Разве способны оценить случившееся? – он отворачивается от окна и все, как по команде, поворачиваются вслед за ним. – Бегут от знаний, как и тысячи лет назад. Такие, как они, прятались в пещерах от молний, пока такие, как мы, добывали огонь. Разве достойны они были оказаться там?
Он идет по скользкому полу, мимо кожаных диванов и столов из красного дерева. Мимо дымящих сигар и высоких бокалов с вином. Тащит остальных людей за собой, как мантию из человеческой кожи. Поднимается по ступенькам на невысокую приступку, туда, где на стене висит огромный плазменный телевизор. Легонько стучит по стене, и черный экран оживает красочными картинками из старых фантастических фильмов. А в комнату входит высокий широкоплечий мужчина. Он в штатском, но выправка и чеканка шага выдают в нем военного. Мужчина окидывает толпу холодным взглядом и поднимается к Смехову. Того сгибает кашель, но он находит в себе силы представить нового гостя и сказать пару напутственных слов.
– Дамы и господа, имею честь представить вам командира нашей экспедиции – Сергея Лукьянова. Именно он возглавит исследовательскую группу, которая направится к Божьему ковчегу.
8
– Почему мы вдруг решили, что эти существа – Боги? – Смехов громко ударяет ладонью по столу. Так, что гремят кольца на его пальцах. Он обводит взглядом сидящих за столом людей и улыбается белоснежными, искусственными зубами. – Потому что одна кудрявая сука, актриска из провинциального театра, разыграла сценку перед телекамерами? Ангелы с крыльями пришли ко мне домой и сказали, чтобы я несла весть о втором пришествии? Никогда я не слышал ничего бредовее. Но, как ни странно, этой видеозаписи люди поверили больше всего. Поверили одной необразованной шлюхе больше, чем всем авторитетным ученым вместе взятым. И вот, всего за сутки, которых видеозаписи хватило, чтобы облететь мир – семь миллиардов человек уверовали в Бога. Это ли не безумие? Или людям так необходимо перед кем-то пресмыкаться?
Он берет со стола стакан с водой и нервно пьет, а вода стекает по его подбородку и льется на рубашку, оставляя темные пятна.
Люди за столом, молча переглядываются, а Смехов продолжает пить. Он единственный, кто ни разу за встречу не присел, и больные ноги его уже почти не держат, но каким-то безумным упорством ему удается стоять, не подавая виду и не проявляя слабины. Он знает – все они, его верные слушатели, только и ждут, когда он упадет и не сможет подняться. Поэтому ставит пустой стакан на место и, опираясь на стол, продолжает говорить.
– Так почему же и мы, – он тычет себя двумя пальцами в грудь, – верим в то же, во что и остальные? – Смехов делает очередную паузу и снова скользит взглядом по ухоженным лицам. Думает о том, как все они его ненавидят, но готовы лизать туфли по первому приказу. И улыбается. – Потому что мы знаем правду. Я знаю.
Люди за столом подают первые признаки жизни. В их глазах загорается жажда знаний, они устраиваются поудобней в кожаных креслах, принимая позу внимательных слушателей, а кто-то даже громко вздыхает, как в дешевом голливудском фильме.
– Здесь и сейчас – я расскажу вам правду, – говорит Смехов. – В 1988 году, на Северном Кавказе, у подножия гор, в астрофизической обсерватории был принят первый сигнал от внеземных цивилизаций… сообщение, которое повторялось снова и снова. Звуковой код, направленный именно нам, на прослушиваемых нами частотах, предназначенный для людей… составленный в той плоскости, в которой мы привыкли смотреть и видеть… находить. Десять лет лучшие шифровальщики и ученые бились над этим кодом и наконец, в 98 году, приглашенный мною замечательный ученый, математик, биохимик – профессор Фил Хартман вскрыл-таки бутылку с посланием. Да, нам так и не удалось до конца понять смысла некоторых слов, но общий – мы уловили. Он лежал у нас на ладони, вот так, – Смехов берет со стола перьевую ручку и кладет себе на раскрытую, гладкую ладонь. Подносит к глазам. – Близко. Рядом. Когда мне позвонили из обсерватории, я сорвался из дома, позабыв обо всем…
Он замолкает и смотрит пустыми глазами куда-то за окно, на серое грозовое небо. У горизонта сверкают молнии, и ветер гнет верхушки пушистых сосен.
– Что же там было? Что сказали пришельцы? – спрашивает кто-то в нетерпении.
Смехов отвлекается от окна и растерянно кивает.
– Они сказали, что настало время возвращаться домой. Туда, откуда мы пришли. Туда, где они нас создали.
9
Кто ты такая?
Аня поднимает разбитую голову из лужи вязкой крови, разлитой по белому кафелю. Липкие бордовые нити тянутся за ее окровавленной половиной лица, будто раздавленный комок жвачки «Лавиз». Жужжащие лампы под потолком мигают, вырабатывая свои последние энергочасы. Словно вспышки фотоаппаратов, они вырывают из холодного кафельного мира одни и те же картины. Облако хаотичных грязных следов оставленных армейскими ботинками, темную кляксу свернувшейся крови и лежащую на белом полу худенькую девочку в джинсовой юбке и разорванных черных колготках. И только комната в глазах ожившей девочки меняется с каждой вспышкой невидимых фотокамер. Становится больше, устойчивей, четче.
Анна силится встать, оторвать грудь от холодного пола. Ее левая половина лица изувечена мысками солдатских ботинок – лежащую, ее с размаху били ногами, когда она цеплялась за белые шуршащие комбинезоны.
Кто ты такая?
Аня слышит шепот, но не может разобрать, откуда он исходит. Ей кажется, что с ней разговаривают стены, но на самом деле голос звучит в ее голове.
Они забрали у тебя сына.
Она вспоминает, как сильные руки вырывали у нее младенца, а она кричала рукам, что убьет их. Их было много, длинные, будто шланги, они тянулись к стеклам противогазов, за которыми Аня видела человеческие лица, слышала их дыхание и приглушенные голоса.