Читать онлайн Файл ТМ бесплатно

Глава 1

Меня зовут Сергей Шилов – это моё настоящее имя, именно его я получил при рождении. Сегодня я ношу другое…, собственно, я сменил немало имён. Изрядно меня помотало по галактическим дорожкам и их многочисленным закоулкам. Порой и работёнка подворачивалась такая, где имя можно использовать только один раз – засветишь его вновь, и найдут, отомстят или спросят о вещах, которые давно уничтожены, либо сданы Гадам…, в смысле бойцам ГДК – галактический десант «Кондор». Гады – в народе их так прозвали…, что— то вроде полиции специального назначения или секретной службы. Только не секретные они теперь совсем, сегодня Гадов знают по всему Млечному пути, а кое— где ещё и помнят…, вот, где помнят им поодиночке лучше не мелькать. ГД «Кондор», не шибко изменился за сотни лет своего существования, они по— прежнему работают абсолютно с любыми миссиями, на какие пошлёт их Департамент обороны. Работают жёстко, безжалостно, но эффективно. Впрочем, я не стану рассказывать вам о том, что творится сейчас со мной, с моими друзьями, что вообще делается в Звёздной: о ней, вероятно, итак немало сведений дойдёт до потомков. Я расскажу о том прошлом, которое давно и благополучно забыто Федерацией. Лишь частично оставшись на страницах исторических учебников. Только в них, в учебниках этих, обо мне, моих друзьях, о нашей роли в истории, почти ничего нет. Да и с самой историей не всё в порядке. Страницы прошлого пишет политика и чем дальше в глубину веков, тем сильнее она отличается от действительности. Неудивительно, ведь по всей галактике давным— давно не осталось никого, кто жил в те далёкие дни. Некому обоснованно возразить тому, что написано в учебниках. Кроме нас и некоторых наших друзей.

Мы были свидетелями прошлого, мы жили тогда.

Сегодня я известен, уважаем, безобразно богат и бессмертен. В том плане, что не могу постареть. Убить меня можно –  вполне. У некоторых даже почти получалось. Так что, я, пожалуй, ещё и везучий.

Жаль, что делаю эти записи, веду дневник своего прошлого, давно канувшего в лету, только я. Один. Все мои друзья рассеяны по вселенной, у каждого свои дела, свои занятия…, очень жаль. А ведь когда— то мы были неразлучны. Везде и всегда держались друг друга, а сейчас…, даже нашей корпорацией, силой, задуманной как общий рычаг для наших, опять же, общих решений, сегодня ею, в основном, управляют фантомы. Мир вдруг стал слишком большим и поглотил нас.

Мы поддерживаем связь. Раз в год собираемся на какой— нибудь удалённой планетке, вспоминаем общее прошлое, веселимся и эти встречи – словно прыжок во времени. Мне часто кажется, там, на этих встречах, что вот, сейчас я повернусь, а вместо бескрайнего поля зелёно— чёрной травы и двух солнц, увижу луга, лесопосадки и наш старый дом на окраине города. Мне кажется, что я вот— вот проснусь и расскажу своим друзьям о своём странном сне, где мы мотаемся по галактике, порастеряв друг друга…, и Андрей покрутит пальцем у виска, а Артур предложит за это дело выпить. Ему, в общем— то, всё равно –  он с одинаковым восторгом может предложить выпить за День Рождения и за падение листочка с бутона цветка, который растёт в Гонолулу…

С каждым годом наши встречи всё короче. У всех свои дела. Свои жизни. В прошлом у нас была одна дорога, но сегодня, когда мир стал таким большим, и наше существование нет нужды скрывать, пути разошлись. Увы, они продолжают расходиться всё дальше. В последнюю нашу встречу, на Аеренг (её выбрали по тем же критерием что и предыдущие места – уединённость и почти полное отсутствие колонистов) прибыли лишь пятеро из нас. Вот так…

Я не стану рассказывать вам о том времени, в котором живу сейчас. Я расскажу о прошлом, начав с того момента, когда начался наш путь к богатству, славе и бессмертию.

К сожалению, то, что я сейчас говорю, будет записано не точно. Увы, я лишён творческой жилки бумагомарак – я не умею красиво писать. Но я хочу, что бы моя история, была записана красиво и даже изящно, что бы читая её, вы были со мной, в моих воспоминаниях. Что бы вы видели мою историю столь же ярко, как помню её я. Поэтому я не пишу сейчас своей рукой и не записываю видео файл, а говорю. Мои слова записывает бортовой компьютер, посредством нейронной капсулы. Эта игрушка не только вбирает слова, она реагирует на ментальные волны и использует захваченные данные, что бы разнообразить словесную картинку, сделать её более полной. Иногда ей удаётся уловить и описать детали, которые, казалось бы, ты сам давно забыл. Полученный текст, борт, дополнительно прогонит через свой собственный ИИ и десяток ультрасовременных программ. Моя кривая речь будет записана и должным образом обработана. Пред вами развернётся история, своего рода, летопись прошлого, и я бы даже сказал увлекательный роман, читая который, вы по— настоящему поймёте, оцените нашу историю…, если, конечно, эта железка справится с задачей.

Я, честно говоря, немного в сомнении, впервые прибегаю к такому способу записывать что— либо. Потом, когда закончу, и буду готовить тексты к сбросу в пространственный разрыв, образованный выходом из гиперпрыжка, пролистаю, гляну. А сейчас, я начну с самого начала. Простите, если утомлю вас, но я думаю должен, прежде, рассказать побольше о себе. Честолюбие не чуждо мне и будет очень приятно сознавать, что через несколько сотен тысяч лет, потомки всей этой расы прочтут о некоем Серёге Шилове. Непросто имя на листке бумаги, а то каким я был. Мой характер, прошлое –  моя личность останется ярким образом на этих страницах, а не просто набор звуков, сложившихся в имя. Да…, я хоть и бессмертен, но прожить столько…, я не знаю. Это очень много. Мы много оставили после себя и немало оставим ещё, но мне хочется, что бы хотя бы там, в вашем невообразимо далёком будущем, вы знали, кто именно всё это оставил вселенной и вам. Не уверен, что я ещё буду существовать в столь отдалённом будущем. Увы, бессмертие, тяжкий груз. После 300— го своего дня рождения я, наконец, понял, почему некоторые книги и люди предостерегают нас от бессмертия. Мы не скалы, мы просто устаём так долго жить. Уверен, однажды, я погибну, просто позволив своим врагам, покончить со мной. Я люблю жизнь, очень люблю, но порой я чувствую приход какой— то внутренней, душевной усталости и краски жизни меркнут, становятся тусклыми, я перестаю понимать, зачем живу так долго.

Я не дурак, я всё понимаю. Однажды это чувство придёт уже навсегда, и я ничем не смогу его прогнать. Тогда я умру. Уверен, это случится не скоро. Я проживу минимум тысячу лет, может поменьше, прежде чем жизнь станет невыносимой обузой. Но, я всё же надеюсь, что смогу гнать от себя это чувство, сколь угодно долго, ведь в потенциале, я могу жить вечно. Очень может быть, что этот роман, моя история, примерно на 50 процентов рождённая бортовыми системами, угодит во время, в котором я всё ещё буду жить – вполне возможно, хотя и маловероятно. Сегодня, не разменяв ещё и тысячи лет, я уже чувствую тяжесть прожитых лет. Ещё несколько тысячелетий…

Вряд ли я смогу. Я советовался со многими учёными. Большинство утверждает, что ты, читающий мою историю – живёшь за много тысячелетий вперёд от моего времени. Они считают, что пространственный разрыв гиперпрыжка ведёт в очень отдалённое будущее. Более того, все с кем я советовался, едины в том, что контейнер с текстом не затеряется в космосе обречённый вечно скитаться в его ледяной пустоте. Они утверждают, что контейнер, пройдя через разрыв в пространстве, будет выплюнут подпространством только в такой точке обычного пространства, где присутствует источник мощного гравитационного поля. Даже рассчитали соотношение масс – по их мнению (научно оно обоснованно, причём они пытались и мне обосновать, но из всей речи, на этот счёт, я понял только про соотношение масс, остальное какая— то тарабарщина). Так вот, по их мнению, контейнер весом в 7 килограмм 235 грамм, с вероятность 99 процентов, выбросит на орбиту или даже на поверхность планеты с земной гравитацией. Не знаю, правы ли они, но все как один, твердили, что теории абсолютно верны. Некоторые из светлых умов научных, были едины во всём, что касалось выброса контейнера из гиперпространства в обычное, но вот касательно того, каким конкретно будет это пространство –  несколько из них высказали иное мнение. На мой взгляд, бредовое, но кто его знает…, они всё— таки учёные.

Так что, вполне возможно, если это кто— то вообще читает, и ящик с текстом не разнесло на атомы при свёртывании пространства или не размазало по поверхности звезды, возможно, ты, читающий это, дитя другого измерения…

Я, правда, не очень верю в них. В измерения и вообще. В эльфов вот не верю, гоблинов, другие измерения, обещания «Дайтона» будто их звездопланы, абсолютно безопасны, тоже теперь не верю. 110 процентов безопасности полёта! Ага! Счас, нате вам лапши кило, уши уже есть, а вилку найдёте сами! Безопасны они блин…, только эти их слоганы и безопасны: я едва успел катапультироваться, когда всю эту их хренотуру разорвало в атомную пыль. И ведь не перегружал двигатели, не использовал форсаж, даже гипер двигатель не трогал, а он скотина взял и рванул!

Простите. Отвлёкся. В эльфов и тому подобное я не верю, но, только если сам не привёл их в наш мир. Странно, правда? Я расскажу, наберись терпения мой друг или подруга…, если ты не гуманоид или гермафродит, то извини за такие формулировки – я не знаю, к кому в руки это попадёт…, да и куда конкретно попадёт я, в общем— то, тоже без понятия.

Так с чего начнётся мой рассказ? С чего всё это безобразие началось?

А началось всё собственно с меня. Если быть точнее и чуточку честнее, то с моего уже давно покойного друга. Так что, извини брат, в смысле друг…, в общем, ты извини, кто бы ты там ни был, но я начну с самого начала. Ничего не поделаешь: я хочу, что бы меня помнили и знали, уважали…, то есть, я не могу допустить, что бы обо мне не осталось никаких упоминаний в истории…, твою мать блин…, не так надо бы…, не могу позволить что бы…, что бы…

Хрен знает что чтобы. Видимо, тщеславен я и честолюбив безобразно…, проклятье, текст запорол…, выключай писалку. Слышишь? Вырубай, запишем заново. Что, какие ещё кристаллы? Ты зачем на тамбуритовые пишешь идиот железный!? Какого вообще хрена??? Я сказал, вырубай запись! Я те щас все консоли расх..................................................................................

Тамбуритовый кристалл – низкокачественная кристаллическая структура искусственного происхождения, использующаяся для создания кристаллических носителей информации. Преимущественно применяется в гражданском секторе. Кристалл обладает большим объёмом памяти, но его перезапись невозможна, возможно, лишь добавление новых данных. Справка базы данных бортовой компьютерной системы.[1]

Включено? Ага, хорошо…, надо не забыть подправить это всё, когда закончу…, только вот в упор без капли понятия, как подправить. Все кристаллы были подобраны строго по весу. Недоглядел – тамбуриты, оказывается, взял. С них не стереть ничего, придётся на них же писать правленую копию моей истории…, грёбаный железный балбес, не мог он что ли, сразу вывести данные о структуре этих кристаллов? Теперь ещё и с новыми кристаллами возиться…, а они есть вообще? Что— то не припоминаю…, ладно, это всё потом. Сначала запишу свою историю. Выход из гипера через пару недель, так что я успею многое поведать, прежде чем придёт время паковать контейнер и сбрасывать его с корабля.

Начну я эту удивительную историю с себя любимого.

Как я уже говорил, зовут меня Сергей Шилов, родился и вырос я в маленьком шахтёрском городке на севере России. Тогда это была суверенная страна, как Катион или Граид – планеты Драконьей Спины. Сколько уже лет прошло с последних военных столкновений, а люди этой системы до сих пор ведут себя так, будто являются отдельной расой и всячески открещиваются от Звёздной Федерации. Вот, примерно так же было тогда и со странами: каждая считала себя отдельной расой, наплевав на то, что все эти «расы», суть одно –  люди. Россия, в те годы носившая в своём названии приставку Федерация, полностью занимала административные районы Руст, Ур и Алта. Тогда, в дни моей юности, все эти огромные области Земли, являлись отдельной страной, со своими собственными армией, президентом и правительством.

Жизнь в стране, в год моего рождения 2038, шла спокойная и неторопливая: цены ползли неуклонно вверх, зарплаты плелись туда же со скоростью дистрофика погибающего с длительной голодухи. Так что зарплаты цен догнать не могли, вообще никак. Чиновники, особо не прячась, тащили все деньги казённые, до коих могли дотянуться. Организованная преступность контролировала практически все области большого бизнеса страны. Более мелкие области бизнеса держали под контролем полицейские, чиновничья братия, да небольшие преступные группировки, коим не нашлось места в «высшей лиге» преступного мира. Полиция, власть, мафия – в те времена всё это так переплелось, что зачастую было непонятно, кто где и кому платить, если ты, например, начал торговать бытовой техникой или, вот, наркотиками.

Вот в это прелестное время меня и произвели на свет в городском роддоме, а спустя всего полчаса в этом бренном мире нарисовался мой брат Андрей. Близнецы мы. Внешне, в основном. Как— то так получилось, что характеры у нас не очень похожи. Хотя поначалу мы как раз соответствовали стереотипному восприятию близнецов. Общие интересы, стремления, даже порой фразы друг за друга заканчивали. Вот, например, сказал он мне как— то: Серёга я тебе сейчас…! И я сразу же закончил фразу за него: в морду дам? Вот. Поначалу очень похожи были.

Росли мы с братом детьми крепкими, рослыми. Сравнительно неплохо учились в школе, с 8— ми лет увлекались самбо (не по своей воле, спасибо папе), позже каратэ (это уже по своему почину –  самбо штука хорошая, но, почему— то, не зацепил нас этот вид спорта, каратэ, напротив, до сих пор уважаю). Андрей ещё и секцию айкидо посещал некоторое время. По мне зря. Никогда его не понимал, вот капкидо – совсем другое дело, а ай, там вай – это не то.

Окончив школу, мы не окончили свою учёбу. Благо у родителей хватало финансовых возможностей на меня. Андрей как— то умудрился поступить на бюджет, то есть за его обучение платило государство…, да, тогда всё устроено было совсем иначе. Это сейчас, любой школьник планет статуса Альфа, включая автономии в составе Звёздной, обязан пройти тест Артсайда, получить сертификат с набором наиболее подходящих под его личность профессий, выбрать одну и отучиться за счёт Федерации. Так что, если в ваших учебниках всё ещё есть что— то о 21— ом веке – поверьте, глава 23 полнейшая туфта. И любая другая, где написано, что государственные институты уже в те времена отчаянно боролись за благополучие общества. Волчье было время.

Мы отучились, получив по диплому бухгалтера. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, зачем я учился, да ещё на бухгалтера…, ладно сейчас ничего не помню, много лет с тех пор прошло, но ведь и после армии, кроме двух слов «кредит» и «дебет» в моей голове ничего не задержалось! Зачем учился, спрашивается? Экзамен сдал, и голова благополучно выкинула прочь все вызубренные, не понятные и, оценённые умом как бесполезные, знания. Увы, по сути своей я чрезвычайно далёк от  бухгалтерской, работы тяжкой. В общем, учёбу свою я закончил с большим трудом. Выпускные экзамены сдал лишь благодаря пупсику…, в смысле, Анастасии Петровне. Хорошая женщина. Если бы не пупсик, в смысле, Настенька, то есть, Анастасия Петровна, с меня бы за экзамены содрали три шкуры. Учёба мне давалась трудно, куда легче давались девушки.

Андрей умудрился сдать сам – по крайней мере, он так утверждает. Знаю точно, что он не платил, но как он сдал, без понятия. Может и у него где— то «пупсик» был.

Едва дипломы нам всучили, как пришли повестки и укатили мы с братом на два года в ряды славной армии Русской. Да…, два года было бы чудесно. Увы, наши увлечения рукопашным боем и хорошие физические данные сыграли с нами злую шутку. Впрочем…, это я зря так говорю. Мы взяли там, куда больше чем отдали.

Помню ночь, перед тем как мы отправились. Было застолье, девушки, знакомые, родственники. Помню, как долго сожалели родители о том, что закон о переводе армии на контрактную основу так и не был принят. Срочная служба не только не была отменена, но даже и не сократилась в сроке. Что там за заморочки были, я не очень хорошо помню. То, о чём сожалели родственники, происходило до моего рождения.

Ну, нас с братом хоть в армию, а не в ВМФ отправили. На море тогда служили 4— ре года. Так что мы поначалу даже радовались. По здоровью— то мы как раз подходили в Морфлот. И спецназ. Поначалу участь эта нас миновала и, поверьте, тут было чему радоваться. Закон 2016 года «О сроках прохождения службы в военных отрядах специального назначения» гарантировал, что служба в спецназе будет куда дольше 2— ух лет. В некоторых отрядах реальные сроки службы вообще считались секретной информацией. В «Кондоре» например. Пардон, немного забежал вперёд. В «Кондор», кого попало, не брали. Только элиту. Для этого спецподразделения, даже здоровья Супермена не хватило бы. Собственно, туда срочников редко приглашали. Раз в пять лет и то не всегда – будет набор срочников или нет, зависело оттого, у скольких кондоров, по истечении контракта, возникнет желание распрощаться с армией и сколько людей удастся набрать в отряд из действующих элитных частей. Обычно срочников требовалось всего несколько, только что бы добить комплект. Но так уж получилось, что тот год стал уникальным, «Кондору» пришлось набирать срочников в большом количестве. Отчего я точно не скажу, но могу предположить. Стечение обстоятельств – какая— то крупная операция, где было много погибших и в тоже время, окончание контрактного срока у трёх— четырёх десятков солдат, из которых большая часть решила покончить со службой. Вероятно, как раз сие и случилось, и мы попали. Именно так, просто реально попали. За время службы в рядах элиты, не раз и не два мы с братом, оставались живы, лишь благодаря случайностям, которые иначе как чудом не назовёшь.

Думаю, вам знакома ситуация, когда в давно сработавшийся коллектив приходит новичок, который и работу не знает и с людьми путём не знаком? Такому новичку всегда трудно и делает он самую нудную работу, за которую никто не хочет браться. Феномен «новичка», вроде как. Вот в армии примерно такая же ситуация, только там могут и нос сломать и до смерти забить. Тогда сие называлось «дедовщина». Ну, а человек, отслуживший полтора года, соответственно был «Дедом». В армии феномен «новичка» как— то так получилось, сильно мутировал. Там смешались «понятия» –  неписанные законы мест лишения свободы и сей феномен. Получилось нечто, скажу я вам. Причём жуткое такое, страшное Нечто. Я как— то читал в газете статистику. Выходило, что ежегодно из— за дедовщины 1000 с лихом срочников возвращаются домой инвалидами и примерно столько же грузом 200…, хм, вот это любопытно. Я как— то раньше не замечал, не задумывался об этом. Сейчас только вот обратил внимание…, старею видать.

Столько лет прошло, а космолёт с трупами солдат называют, как и в те далёкие дни называли любой транспорт с покойниками, груз 200. Интересно…, но в основном для философов и, я думаю, лингвистов. Да, армия в 21— ом веке теряла в мирное время, порой больше солдат, чем в локальных конфликтах. Тут, кстати, можете смело верить вашим учебникам – срочная служба, в конце концов, умерла, и локальные конфликты действительно очень быстро начали решать исключительно силами таких подразделений как «Кондор». Так что история Гадов, можно сказать, уходит своими корнями вглубь веков.

Нас определили в мотострелковую роту в Таджикистане. В горных районах. Даже не задумывайтесь, чего забыла мотострелковая рота в горах – может, штаб что— то напутал, а может дело в том, что из стрелкового у роты были только автоматы, а из мото, только раритетный хаммер командира роты. Но суть не в том. В первый же вечер службы, в нашей казарме появились господа Дедушки и громогласно объявили, что будут делать из нас «настоящих солдат». Дедушек было 5 лиц, в казарме тихо— мирно спали два брата Шиловых. Так что парням не повезло: силы были явно не равны, у них не было ни единого шанса.

Нас построили в линию и начали пробивать в грудь «бляхой». Это такое армейское развлечение, для дембелей уставших от ежедневной рутины нелёгкой их службы – пряжкой ремня с размаху били в грудь, и человек падал, хрипя от боли. Кто покрепче, быстро приходил в себя и снова вставал в строй, ожидая нового удара, а кто крепостью не отличался, мог и со сломанным ребром упасть. Мы с Андреем слышали об этой милой солдатской игре в «бляху», но вживую не видели. Так что некоторое время послушно стояли в строю таких же новобранцев. Когда очередь дошла до меня, ремень старослужащего солдатика мистическим образом вырвался из его рук, и бляха с хрустом  врезалась ему же в лоб. В течение одной минуты мы положили на пол всех пятерых. В общем— то, почти без проблем, они не ожидали такой отдачи, и уделать их, оказалось не слишком трудно. Только один из них смог меня удивить и дать повод Андрею обоснованно выдавать мне поучительные речи ещё пару дней. Я ударил и попал в захват, после чего мир перевернулся вверх тормашками, а моя мясистая тушка врезалась спиной в металлическую кровать. Было больно. Сориентировался я быстро, но к этому времени Андрей уже вырубил всех, кто ещё оставался на ногах. Как он мне тут же пояснил, меня швырнули приёмом айкидо. И на эту тему он ещё пару дней мне на мозг капал. Пока я рычать не начал…, положив «дедушек» мы скрутили их простынями, немного попинали и вытащили на улицу. Там и бросили. А когда вернулись в барак, нас встретили восторженным рёвом. Даже те, кто в строю не стояли, так как служили около года, нас поздравили. Мы тогда даже подумали, что служба станет для нас лёгким и приятным времяпрепровождением. Ну, не всё так просто оказалось. Уже через полчаса в барак вломились три офицера – самые здоровые в роте, и десяток дедов пополам с дембелями. Нас пришли воспитывать. Как это тогда называлось в нашей части – методом хард хэндолегинга, последнее слово в армейской медицине, применительно к духам. Армейская молва, гарантировала сто процентное выздоровление духа от борзоватости, после всего одного курса.

Зачем— то они выбили дверь барака, стали опрокидывать койки и бить всех подряд, даже «черпакам» досталось. Мы смогли уложить двоих, сильно попортили лицевую часть одному, и ещё двоим нарисовали под очи ясны, с бешенства, да перепоя, шибко— шибко красные, по шикарному фингалу. На большее нас не хватило. Эти были куда круче предыдущих. И драться умели виртуозно. Особенно офицеры. Всей казармой мы бы их, наверное, уложили, но такова армия – народ по углам прятался, дрались только братья Шиловы. Дрались отчаянно и, наверное, впервые так серьёзно. Победить мы не смогли. Не было у нас шансов против такого количества хороших бойцов. Нас быстро стреножили и отпинали до кровавых пузырей. После чего устроили полнейший разгром в казарме. Кому— то даже череп пробили, и парень уехал домой. А куда он ещё мёртвый— то? Только домой. Трупы в армии не служат.

Из казармы нас вытащили за ноги, хорошо помню как моя голова, считала все неровности и ступеньки. Бросили в местный карцер. Ну, официальное название у того помещение было естественно более приятным для слуха, на деле же – карцер. Два на два, голые, почему— то, всегда мокрые стены, железная дверь – всё как положено. Тусклая лампочка тоже имелась. Там мы провели остаток ночи, а утром, нас, замёрзших, голодных и избитых до потери пульса, вознамерились вернуть к несению строевой службы. Увы, наши тела пострадали гораздо сильнее, чем предполагалось вначале. Лейтенант лично пришёл на нас посмотреть. Оценил состояние, сиреневые разводы синяков расползшихся по лицам, красно— чёрным от запёкшейся крови и важно глянув на мордоворота сержанта, округлил глаза, после чего выразительно покрутил указательным пальцем у своего виска. Сержант пожал могучими плечами и рассеянно развёл руками. Отчего я рухнул с тихим, но, довольно— таки жалобным стоном –  в тот момент, сержант держал меня под руку, что б я не упал. Он меня тут же поднял на ноги, к сожалению, в сознание, я от этого пришёл только частично. Глаза открылись, а вот ноги я чувствовать перестал.

Следующие две недели мы провели в местном лазарете.

Вопреки романам о жизни доблестных солдат, находящих в армейском лазарете любовь или безумный секс (в зависимости от характера романов), симпатичных медсестёр там как— то не случилось. Из женщин вообще, только тётя Клава была. Уборщица бальзаковского возраста. Из персонала имелись ещё доктор, вечно страдающий с похмелья и фельдшер, который умудрился пришить свой собственный палец, когда штопал порез какому— то срочнику. И десяток медбратьев возрастом от 20 до сморщенной в урюк лицевой части. Но кормили там неплохо. Компот всегда был вкусным. Детское пюре нам с Андреем очень понравилось, сладкое такое…, понравилось, несмотря даже на то, что док утверждал, что сие есть толчёная картошка…

Мы не особенно печалились своим положением. Всё произошедшее грамотно, в красках показало нам, какой будет эта служба, чего нам ждать. Так что мы старались не падать духом и набираться сил, понимая, что худшее ещё впереди. Ни я, ни Андрей не имели привычки сдаваться. Не умели мы и отступать. Не знаю, что бы там случилось, как бы всё закончилось – даже не хочу строить догадок. Только всё обернулось не так, как мы ожидали.

В часть мы уже не вернулись.

Однажды утром в палату пришёл доктор и два квадратных джентльмена в военной форме. Джентльмены были густо украшены планками орденов (очень странными, на всех имелся крошечный рельеф – летящая птичка непонятной принадлежности), наградными ленточками и имели морды очень кирпичные, да глаза стальные. Лица в шрамах. И погоны, каких нам видеть, не приходилось даже в кино.

– Поздравляем. – Сказал тогда один из них. Лежали мы на соседних койках – переглянулись. Признаюсь испуганно. Просто таким тоном и голосом не поздравляют, а о приговоре сообщают. Пожизненном. Впрочем, примерно так оно и было. Кондор – это навсегда. – Лекс, введи их в курс дела. Доктор, всех пациентов из палаты нужно убрать.

– Но… –  Заикнулся было наш док, по обыкновению небритый и слегка косой.

Квадратный парень раз на него глянул, и док тут же метнулся к дверям. Высунулся в коридор и громким рёвом потребовал явиться медбратьев и даже Клаву. В течение нескольких минут палату очистили от людей. Первый солдат непонятной принадлежности вышел за дверь и, надо полагать, заблокировал её собственным телом. Второй, Лекс, встал у подножья коек и зачитал нам речь. К тому времени как он закончил мы оба были бледнее своих бинтов, но присутствия духа старались не терять. И всё же, когда эти двое покинули палату, Андрей тихо прохрипел:

– Пиздец нам Серёга…

Я тогда только кивнуть сумел – слов не было, а глотка ссохлась и слиплась.

С того дня нас официально зачислили в учебную группу отряда специального назначения «Кондор». Вот так. Лекс и его друг, являлись офицерами подразделения и, несмотря на звания капитанов, являлись в отряде чем— то вроде сержантов в обычной армии. Кстати, в «Кондоре» рядовых вообще не было. Прошедшие учебную группу автоматом получали звания сержантов.  В случае ведения широкомасштабных боевых действий, каждый боец «Кондора» должен был уметь собрать войска в эффективное боевое подразделение, прямо посреди военной компании. Звание сему помогало. Если бы в бою отряд разнесли на части, каждый выживший кондор, сам по себе, должен был стать на поле боя проблемой для противника – не теряющие присутствия духа, не признающие поражения, бьющиеся до конца и способные организовать наступление там, где все позиции давно разбиты и брошены. Так что рядовых среди бойцов «Кондора» быть не могло. Чем объяснялась эта система званий отряда, мы узнали, конечно, много позже. Тогда— то мы даже не совсем представляли, во что влипли. Просто понимали, что влипли и всё, как— то интуитивно чуяли проблемы. Спецназ, тем более из засекреченных – я лично предпочёл бы в те времена вернуться в нашу казарму, к нашим звероподобным офицерам.

Лекс поздравил нас с зачислением и заверил, что документы на перевод в отряд мы подписали и подали две недели назад. Вот так— то. Я потом, уже не мысля себя без кондоровской формы, от скуки и, может, в порыве ностальгии поднял свои документы – подпись действительно имелась. Я на мгновение даже засомневался: может, из памяти просто вылетело, как заявление подписывал?

Так вот и очутились мы в учёбной группе. Два наших года срочной службы отныне должны были пройти в спецотряде. Личные дела наши изъяли и засекретили – это мы тогда так думали. На деле их просто уничтожили. В те времена даже ФСБ не смогло бы найти упоминаний обо мне или брате. Мы просто исчезли, стали гораздо незаметнее, на фоне человеческой массы огромной страны. Заинтересованное лицо не смогло бы выяснить, даже откуда нас призвали. Единственный ясный и достоверный след, который остался от нас в реальной жизни – наш родной город, где жили родители, наши девушки и друзья. Связать нас с ними нельзя было никак. Только если приехать и поинтересоваться лично у них: знаком такой— то и такой— то? Они даже письма перехватывали ещё до регистрации их в компьютерах почтовых служб!

Нас буквально стёрли из реальности.

Одно я долго не мог понять – зачем такая секретность военному подразделению? По словам офицеров, по информации, которой владело общество относительно таких подразделений в целом, использовались они только в локальных конфликтах за рубежом и в республиках. Зачем столько секретности, в общем— то, маленькому военному отряду, нам было непонятно. Потом, через два года службы, конечно, дошло, в чём тут дело. Мы всё тогда поняли, и момент понимания ещё долго отравлял нам жизнь.

Нас было 17 человек. Все с лошадиным здоровьем, все отличившиеся подвигами наподобие нашего с Андреем. То есть, каждый из 15— ти наших товарищей по несчастью владел рукопашным боем на очень высоком уровне. Собственно это обстоятельство и являлось одним из основных критериев для подбора новых людей в отряде. Здоровье категории «А» и обширные познания в рукопашном бое – два основных параметра, по которым отбирались новобранцы. Салаги «Кондора» могли быть только такими. Почему? Просто учебный курс (который, я в том уверен, придумал человек с явным садистским прошлым и не менее извращённым будущим), обычный призывник пройти не смог бы. Да и такие как мы не все могли.

Готовили нас жёстко – так что даже воздух учебной базы казался целиком из металла. Особенно к вечеру. Мне и сейчас порой в кошмарах снятся элементы той подготовки. Кроссы, марш— броски…, особенно марш— броски. Это было даже хуже чем вооружённые поединки с Лексом и Славиком – сержантами, в смысле, капитанами нашими. Лекс с ножом и кто— то из нас с голыми руками. Задача – отобрать нож. Так за два года нож никто отобрать и не смог…, а вот зубы кое— кто потерял. Лекс особо не буйствовал, а вот Славик, тот ещё гад. Бил без всякой скидки на неравенство сил. А бил Славик, как сваркой резал – быстро, ярко и наглухо.

Марш— бросок у нас был 45 километров – почти как у краповых беретов. Это тоже спецподразделение, только не засекреченное со всех сторон и выполняющие «чистые» операции. Краповые только воевали, а мы…

45 км в полной выкладке, с автоматом, гранатами и патронами. 5 километров бегом, 5 минут отдых. 10 километров, 5 минут отдыха и десятиминутный спарринг с полковником Арсеньевым. Полковник бегал вместе с нами, и я никогда не видел, что бы у него сбилось дыхание, а ведь у мужика вся голова с проседью была…, да, кремень мужик. Правда, он бегал без выкладки. И каждые 15 км избивал нас всех в течение 10 минут. Кстати, не могу вспомнить, что бы его хоть раз кто— то из нас смог ударить. Вот он раскидывал всех как котят. Здоровый был, габаритами, чем— то слона напоминал. Индийского. Того, что поменьше.

Бегать с разбитой мордой и отбитым, от пяток до макушки, телом – никому такой участи не пожелаю. Уверен, если Ад есть, грешники, из тех, что попроще, постоянно такой кросс бегают.

Кроме физической составляющей нашего обучения была и другая. Вот эта другая нас сильно напрягала. Мы учились водить военную технику, от джипов до вертолётов – это понятно. Солдат такого отряда должен уметь воспользоваться любой машиной, что бы выполнить поставленную задачу или отступить, если например, отряд понёс потери. Но нас учили водить и гражданский транспорт. Даже древний трамвай, которые, на тот день, использовались только в трёх регионах мира. Зачем? Этот вопрос, как и многие другие, оставался без ответа до конца нашей срочной службы. Мы учились стрелять. Не только из автоматов и пулемётов. Снайперские винтовки вопросов не вызывали. А вот зачем нас учили владеть луком? Лекс нам как— то популярно объяснил, дескать, вот случилось так, что потеряли вы весь отряд, оружие, и вынуждены сбежать в джунгли. Что делать? Искать дерево «игука», из ветвей которого можно состряпать неплохой лук, даже без ножа…, до сих пор не знаю что это за дерево такое. Практических занятий с таинственной игукой у нас не было, зато делать лук из ивняка и кое— каких подручных материалов нас научили. Очень муторное занятие. Ива годится для того, что бы в зубах веточкой поковырять, но лук из её веток…, так— то ничего, стреляет, просто пока сделаешь, брррр. Проще копьём вооружиться, чем сделать такой лук.

Всем пришлось пройти полный курс выживания. Мерзкая вещь. На гражданке я кое— что читал по этому предмету. Кое— что слышал. В кино вот видел. Но то, что преподавали учителя «Кондора»…, страх и ужас. Если не сгущать краски, а если честно, то полный пиздец, в общем, такой курс выживания, для обывателя, прямой билет в дурдом. Лес, горы, вечная мерзлота, пустыня – любой район, где выжить без цивилизации очень трудно, в любом из них мы должны были не только выжить, но и сохранить боеспособность, уметь выжидать на подножном корму хоть полгода, а когда придёт время выполнить задачу и вернуться к своим в живом виде. Это притом, что в момент высадки при тебе остаются только штаны, майка и два ботинка. Конечно, на операцию никогда не станут высаживать в таком виде. Так что тут давалась «вводная». То есть, господин Лекс собирал нас и говорил:

– Вводная такая: вертолёт не добрался до зоны высадки. Вас сбили ракетой. Вертолёт упал. Прежде чем вы смогли забрать оружие, машина взорвалась.

– А ножи?

– Ножи. – Задумчиво говорил товарищ Лекс, забирая наше последнее оружие. – Ножи оказались бракованные. Лезвия неожиданно заржавели и сломались.

Вот так. И как выжить человеку в снегах, оставшись даже без ножа? Я вот думал что это невозможно. Ну, в какой— то степени я был прав. Для 99% людей это действительно невозможно. В «Кондор» отбирали только тех, кто относился к этому единственному проценту людей со стальным здоровьем. Кто бы мог подумать, что человек способен в штанах и футболке несколько часов находиться на морозе и при этом не помереть? Оказывается это не так уж и сложно. При тренировке (даже не буду рассказывать – до сих пор дрожь берёт, как вспомню) и конском здоровье. В лесу, кстати, выжить куда проще. Даже в пустыне проще, а районы вечной, да и вообще мерзлоты – полная вешалка. Даже с нужными навыками и хорошей физической формой, даже если ты кондор, прошедший обучение, далеко не факт, что удастся выжить.

Вот такой была у нас «учебка». Длиною в два года. Прошли её всего семеро. Остальные в разное время сходили с дистанции, и уезжали домой, как демобилизованные с новенькими документами, утверждавшими, что служили они где— нибудь на границе, в богами забытом гарнизоне. Мы им даже завидовали. Как оказалось не зря.

Вместо двух лет, семеро счастливчиков, получивших право носить сержантскую форму отряда специального назначения «Кондор», служили полных семь.

В день, когда наша дружная компания, разодетая в новенькую форму, наслаждалась осознанием факта, что этот ад закончился, к нам пожаловал полковник. Едва он вошёл в нашу казарму (от обычной военной казармы она сильно отличалась – у нас даже неуставной телевизор имелся и нарисованная масляной краской птица во весь потолок, птица естественно кондор), почуяли мы проблемы. И не ошиблись. Полковник пришёл не поздравлять. Он сообщил, что нами гордится. Сказал что— то по поводу нашей выдержки, силы духа и обрадовал семью бумажками с морем печатей и большими буквами в верхней их части. Когда мы с ними ознакомились и узрели собственные подписи на этих бланках, казарма взорвалась таким яростным рёвом, что внутрь вбежали не только Лекс, но и Славик и Кабан и даже Димон (действующие бойцы «Кондора», ребята, в общем— то, неплохие, но мы для них всё ещё были зелёными салагами и чужаками). Вид хмурых лиц этих четверых сильно нас остудил, но всё же возмущённых вопросов полковнику избежать не удалось. Он ответил просто, без всякой издевки или радости. Скорее даже печально. Извинился вот…, в общем, из бумаг следовало, что мы обязуемся служить в отряде ещё пять лет, если пройдём обучение и будем зачислены в запас. В случае отказа от службы, мы обязались выплатить государству, стоимость обучения. А циферка там стояла не слабая. Естественно никто из нас этих бумаг прежде в глаза не видел, но, тем не менее, выбора у нас не было. Подлинность такой бумаги не вызовет сомнений у суда. А даже если и вызовет – так или иначе, платить заставят. Пять лет хорошо оплачиваемой службы или всю жизнь половину заработанного отдавать государству – такой вот нехитрый выбор. Никто не сомневался. Минут 10 тишина у нас стояла. А потом, сменив кнут на пряник, полковник рассказал о нашем будущем. И мне, честно говоря, понравилось. Кроме хорошей платы, государство предлагало нам пряники и повкуснее.

– Закончив службу, вы получите премию в размере (цифра звучала в рублях и тогда она соответствовала целому состоянию, маленькому, но таки состоянию), орден Чести (я про такой не слышал раньше, но даже сейчас храню его не только как память, он, для меня своего рода, Олимпийский кубок солдата) и выбор. Сможете остаться в рядах или покинуть нас, уйдя в запас. В случае войны, вы будете призваны для несения службы, в остальном, будете свободны в своих действиях.

А потом полковник озвучил нашу зарплату. Мы окончили срочную службу и подписали контракт (его полковник тоже принёс и передал после своей речи). По контракту с «Кондором» полагалась такая зарплата, что гнев нас быстро покинул. А когда полковник сообщил, что нам, как окончившим учебную часть, положен месячный отпуск и единовременная денежная премия, возмущаться почти перестали. Вот так, закончив службу, мы с братом нашли работу с таким окладом, какой никогда не смогли бы найти на гражданке. Не скажу, что мы были всем довольны, но стоило закипеть обиде от произошедшего, как перед глазами вставала цифра той суммы, какую мне выдадут через месяц службы. Где ещё я мог тогда достать такие деньги? Только если банки грабить начать. Так что, наша служба продолжилась. Но как же она изменилась…

То, что предстояло нам после возвращения из отпуска иначе как кровавой баней назвать сложно. Нас стало пятнадцать. Взвод. Только в «Кондоре» такие были. Обычно во взводе меньше народу. Сколько всего служит людей в подразделении мы так никогда и не узнали. Ну, может, Андрей и узнал – он высоко там поднялся, далеко пошёл брат, а я…, стоп. Я снова забегаю вперёд. Наш взвод никогда не контактировал с другими. Каждый расквартировывался отдельно от прочих. Семеро новичков, прошедших огонь и воду и восемь бывалых, закалённых чем— то куда более жестким, чем любой огонь, вояк. Что их закалило, мы вскоре поняли. Этот таинственный элемент закалки широко известен с доисторических времён. Кровь называется.

Пять долгих лет мы занимались исключительно тем, что взрывали, похищали, убивали – жили полной жизнью, блин…

В учебниках истории, в моё время, по крайней мере, есть коротенький рассказ о террористической организации. Забыл её название, что— то там было связано с исламом и национализмом. Кто их работал я не в курсе, но удалось выяснить, что за ними стоит не экстремистская организация, а правительственная структура Африки. Тогда там было очень много государств, это сейчас они административная единица Айфри, а тогда там одних президентов хватило бы на полную боевую роту космической пехоты. И этих конкретных террористов плотно поддерживало правительство одного из таких маленьких государств. Другой взвод из наших убрал с десяток террористов, а спустя неделю, в Москве взорвали вокзал. Они, даже прислали запись с краткой речью. По сути, взяли на себя ответственность и пообещали взорвать вообще все вокзалы и аэропорты, потому как кровь их погибших друзей ещё не до конца отмщена. Как будто этого мало – ООН (учебник истории в помощь, не буду рассказывать про них, во время службы они мне надоели до чертей своим вечным незримым присутствием) почти в полном составе не слабо наехало на Россию. Мы, оказывается, сеем беззаконие своими секретными операциями, убивая невинных граждан. Мировое сообщество, вместо помощи в борьбе с конкретно этой террористической организаций, вдруг начало заворачивать краны. Не знаю, в чём причина была, но, похоже, другие службы, причину отыскали, и командование решило, что действовать открыто, не рискуя испортить отношения со всем зарубежным миром, возможности нет.

Так что по этой проблеме было принято нестандартное решение. А нестандартными решениями заведовал как раз «Кондор». Две недели наш взвод жил в джунглях. Разделились на четыре группы, которые вели Лекс, Димон, Славик и Кабан. И все две недели сеяли в той стране настоящий ад, какое там беззаконие! Мою группу вёл Лекс и я едва не пристрелил его тогда, всё— таки одно из моих первых заданий…, не знаю, как с этим Андрей справился – он был в группе Кабана, но во взгляде у него тогда точно что— то изменилось.

Ночью мы взорвали маленький заводик, даже не знаю, что там производилось, но работал он круглосуточно. Проникли в деревенскую школу и установили мины с часовым механизмом. Они рванули во время занятий. Тогда— то я чуть было, и не прострелил башку Лексу. Не успел, звериное у него было чутьё…, он меня спеленал как ягнёнка и мы долго говорили…, не знаю, как сказать, но я решил уступить что ли…, убеждал что временно, что однажды и полковнику башку откручу, да только как— то вот так получилось что…, а, к чёрту! Я убивал всех, что бы то же самое не происходило в моей стране. И чтобы ни говорил Лекс тогда, как бы я себя не пытался убедить в другом, а на деле я просто лил кровь, во имя цели, не слишком мне понятной. Мне проще было лить эту кровь, чем взбунтоваться и понять. Вот и всё. «Кондор» не ошибается, выбирая себе людей. Только хищники. Им достаточно просто попробовать кровь, что бы стать самими собой.

Расстреляли машину красного креста. В джунглях наткнулись на небольшую деревеньку и уничтожили всех. Немало мы там натворили, а в тылу регулярно выходили сообщения о том, что террористическая организация освобождения от тирании и тому подобное, берёт на себя ответственность за очередной наш кровавый выход.

Не проще ли просто уничтожить всех, кто замешан в этом? Примерно так я тогда Лекса спросил. Он и ответил. Да может, лучше бы он промолчал. Терроризм вещь жуткая. Его не сотрёшь, не изведёшь. Он как крыса – что ты с ними не делай, а крысы всё равно появятся и выживут даже там, где другое существо быстро погибнет. Террор можно вылечить только террором. Страх, может победить лишь ещё больший страх. Ужас, единственное лекарство от страха…, бред? Не знаю, не знаю…, действовать напрямую мы не могли, только заставить террористов этих свернуть свою деятельность. Мы поступили в их духе, как безжалостные и свирепые звери – мы опустошили территорию врага, принесли его же методы и оружие, в его же дом и там использовали на полную катушку. Дикость, сотни невинных жертв…, только вот больше нам не приходилось ездить в командировку на чёрный континент, и невинные жертвы впредь появлялись лишь на территории врага, а не в моей родной стране.

Было у нас немало таких заданий, что кровь в жилах стыла. Бывали вполне обычные для штурмовых отрядов рядовых подразделений армии. «Кондор» много чего делал. В локальных войнах доводилось побывать. Конечно, в моём личном деле ни о чём подобном не сообщалось. Насколько я знаю там вообще всего несколько фраз и те засекречены.

Из тех 15— ти солдат, с которыми мы начинали службу, домой вернулись только 9— ть (несколько солдат служивших вторые, третьи и даже один отслуживший пять сроков, ушли в запас вместе с нами). В том числе и я с братом. Мы пережили это время.

Как сейчас помню весь наш путь от базы взвода до нашего дома.

7 августа 2063 года мы, в полной боевой форме (нас несколько раз останавливали полицейские и поддатые солдаты – форма редкая, хотя и похожа на армейскую, но вопросы она вызывала), завалились в дом, где провели юность и детство. Встреча была полна и слёз и радости. А спустя день мы двинулись по гостям. К родне, к дальней родне, к друзьям и так далее. Как— то само собой получилось, что спустя неделю собралось в нашу честь грандиозное застолье. Точно не помню, но вроде бы не последнюю роль тут сыграли и наши премиальные, выданные по случаю увольнения в запас. Одно помню точно – денег у меня к утру не осталось ни копья. Всё что брал с собой (точнее, что не догадался оставить дома), куда— то делось. Толи пропил, толи потерял, а может, кому подарил – не помню. Но отдохнул я шикарно. А вот Андрей, увы, умудрился обзавестись проблемами. В дым бухой отправился в магазин, покинув наше маленькое застолье. Зачем попёрся? Он и сам не мог потом вспомнить. На обратном пути, повстречал местную молодёжь. Щеглы, которые уже подросли и просто не могли нас знать. Мы всю шпану на районе знали, и ни один из них не попытался бы тронуть Шилова. Ведь и шпана нас знала, и знала не по блатному куражу, какой являлся тогда нормой и мерилом уважения, а по его отсутствию. Мы оба солидно стёрли казанки, доказывая сверстникам, кто мы такие и чем дышим. Мерил уважения тогда среди шпаны было всего два – сила и то, как далеко ты мог зайти. Был в моём отрочестве один интересный человек, народу известный как Лось. Он не обладал нашими навыками боя, не был физически сильным или шибко умным – самый обычный подросток. За тем исключением, что он мог пойти очень далеко. У него не было тормозов. Его избили на улице, а он пришёл как— то утром домой к одному из обидчиков. Вскрыл замок, зашёл в дом и увидел парня этого. Бедняга что— то жарил. Лось зашёл со спины и зажарил парень собственное лицо. Примерно так же он разобрался с остальными. Лося уважали не за личную силу, а за то, как далеко он мог зайти. А может просто боялись, что однажды он далеко зайдет, придя к ним домой. Его кстати, посадили в тюрьму. Причём за какую— то мелочь. С нами история другая – нас просто бессмысленно было бить, мы в ответ били шибко больно. Да вот беда – те, кто знал нас на нашем же районе, давно обзавелись семьями, кто— то уехал, кто— то перестал появляться на улицах и остепенился. Так что молодежь, увидев незнакомую форму, не отнеслась к ней серьёзно. Наоборот. Не знаю, конечно, может, не в том дело было (Андрей никогда не рассказывает о той ночи), но они вполне могли решить, что какой— то «лох» прикидывается военным. Форма «Кондора» не слишком примелькалась на гражданке, а по телевизору нас не показывали – спецотряд всё— таки.

В общем, история кончилась печально. Андрей не контролировал себя и дрался на автопилоте. А нас учили не бить, нас учили убивать. Каратэ, айкидо, самбо – всё это детские шалости, бой для обороны в излишне агрессивном мире. Они не годятся для солдата, чья цель пройти вперёд, круша всё на своём пути, выполнить задачу и вернуться живым. Андрей бил быстро, сильно – наглухо. Только потому, что он был пьян в стельку, из семи молодых идиотов один смог выжить и даже пришёл в себя в отделении реанимации всего через трое суток.

В тот же день в наш дом прибыл ОМОН. Местный. А мы всё ещё отмечали.

Оттаскивать его от бедолаг никто не посмел. Ребята вообще старались затихнуть, будто их тут нет, но из окон потихоньку смотрели. Хорошо меня какая— то девочка разбудила, а то схоронил бы город ещё и весь свой ОМОН. В мятой форме (тогда уже и я с трудом опознавал в ней не то что «Кондора», но и вообще армейскую принадлежность), я выскочил на улицу и отобрал у разбушевавшегося Андрея последнего оставшегося в строю ОМОНовца. Бедняга тут же припустил, так что только пятки засверкали. Буквально засверкали и конкретно пятки, Андрей снял с него ботинки и уже примеривался начать по одному дробить ему пальцы ног. Очень эффективная вещь – любой, даже закалённый и толстокожий как носорог, расколется за пять секунд. Андрей хотел узнать, кто их прислал и на кого они работают…, им бы раньше приехать, до того как он похмелился, а так…, в общем, вот так.

В этот раз он никого не убил. Просто вырубил и обезоружил – брал в плен, для допроса, надо полагать. Я успокоил брата, заверив, что лично допрошу одного из несчастных. Я и допросил. Привёл в чувство и расспросил. Боец был так напуган, что, по— моему, вообще решил, что имел дело вовсе не с человеком, а с призраком каким или там демоном. Хех…, попал бы он полковнику на пути, посмотрел бы я на него…

Узнав все, что надо я пробудил от сна ещё троих. Остальным требовалась медицинская помощь, а когда очнутся, вероятно, и психиатр. По крайней мере, тем, что очнулись, он точно требовался – такого бреда я от них наслушался, что и самому Андрей жутью мистической стал казаться…, н— да. Я предложил им тихо свалить. И обратиться в ближайший военкомат с официальным запросом. Для убедительности взял один из их автоматов. С него сбили обойму, да так что новую вставить было уже невозможно и, по мне это всё Андрюшено глупое позёрство, проще было просто выбить оружие, чем тратить время и силы на такой затратный по силам и концентрации финт, впрочем, Андрей был не в себе. Я положил изъятое оружие перед этими тремя бойцами, и ударил по нему три раза ребром ладони, сверху вниз, с полным включением в удар корпуса, плечевого пояса. Три чёткие вмятины. Ребятки позеленели, а я заверил их, что силами местных структур, повязать Андрея не выйдет, только трупов станет немеряно.

Больше полиция нас не беспокоила – пока не связалась с тем, с кем надо было связаться сразу.

Наследующий день я долго разговаривал с Андреем о том, что случилось. Предложил свалить из города, спрятаться. Он отказался. Брат решил ждать, когда за ним приедут. Сам идти и сдаваться Андрей отказался наотрез, но заверил, что сопротивления не окажет, даже если за ним пришлют одного участкового. Мы не вернулись домой, решив, что родителям, лучше остаться за кадром всей этой ситуации. Остались на квартире, у наших новых подруг. Мы действительно их раньше не знали. Две девчонки, красивые…, вроде. Много лет прошло, я уже не слишком— то их помню. Но одна точно была крашеная, а у второй отличные ноги. Там мы и зависали. Девчонки были в восторге – такие крутые парни, при деньгах, военные, обходительные, да ещё и ментов раскидали как слепых котят. К ним почти перестали приходить в гости различные представители шпаны – толи из уважения к нам и девушкам, толи потому что последнюю пьяную компанию гостей мы, не сговариваясь, спустили с лестницы, швыряясь приблатнёнными телами як кеглями. Девчонки были благодарны – их квартира и они сами вдруг стали табу для всего района. Не знаю, как у них судьба сложилась дальше, вскоре мы покинули их скромное жилище.

Через два дня в дверь постучались. На пороге стоял Лекс, в парадной форме. А за его квадратной тушей слабо просматривались тщедушные фигурки оперативников местной полиции.

– Ну? – Сказал Лекс. Я этот момент очень хорошо запомнил. Речь в духе Лекса. Он не любил много говорить, а когда говорил, всегда это было по делу и звучало веско. В этом его «ну», для нас была целая речь. Причём, не шибко приятная. Андрей тогда опустил голову, покраснел и развёл руками. А Лекс кивнул и сказал. – Лады.

Вот и весь разговор. Андрей ушёл с операми, а Лекс задержался. Мы покурили у двери. Молча, конечно. С Лексом такое можно было считать за длинную содержательную беседу.

– Мы позаботимся о нём.

Сказал он и, пожав друг другу руки, мы попрощались.

Он не обманул. О брате «Кондор» позаботился. Андрей вернулся на службу. Вот так. Выбора у него не было: зона или служба. Он просто пропал. Я долго его не видел после этого…, больше никаких отпусков ему не полагалось, брат отдавал свой долг кровью. Только вот с самим собой он, так и не расплатился…

Странно. Мы столько людей угробили и виновных и тех, кого просто необходимо было убить и даже детская кровь на наших руках есть – всё как с гуся вода. Во имя Высокой цели ведь, за свою страну…, а вот те шесть подростков до сих пор ему порой снятся. Не смог он забыть того, что натворил. Шесть смертей, шесть оборванных дорожек, которые ещё неизвестно чем бы закончились и они до сих пор не дают ему покоя. Странно. Я не могу этого понять. Может, я просто смирился, а Андрей так и не смог свыкнуться со своей работой? Да…, не зря у нашей формы на плече нашивка – кондор, с широких крыльев которого, капает кровь.

Отец умер через полгода после тех событий. Сердце подвело. Он редко выпивал, собственно я почти не помню, что бы видел его пьяным, а в тот раз он почему— то напился. Сильно. И сердце просто отключилось. Вот так.

Покончив с похоронами, на свои боевые (Димон называл такие деньги премиальным за цветомузыку, под ней он подразумевал вспышки взрывов и выстрелов) обустроил родительский дом, дабы скрасить старость матери и потерю мужа. Конечно, это мало что скрасило, но хотя бы какой— то луч света. Мама горевала слишком уж сильно. Я боялся за неё и пытался как— то ей помочь справиться с этим.

Денег оставалось немного. Потратился я довольно сильно. Но финансово меня это не слишком тронуло. Премия за цветомузыку почти кончилась, но моя зарплата за пять лет, конечно, нет. На службе особо не потратишься. За одну увольнительную в месяц, слить всё до копейки получалось только у Баха и то непонятно как. Так что уже в первый год службы, деньги я большей частью переправлял в банк. Скопилось там прилично и всю сумму, я вывел на другой счёт. Стали капать хорошие проценты. Признаю, прежде чем сделать это я связался кое с кем из сослуживцев. Посоветоваться. Увы, солдафон в делах финансовых всё тот же солдафон. Помог мне в этом сам полковник. Как— то до него дошла информация о моих поисках, и полковник однажды созвонился со мной. Хорошо поговорили.

– Встаааааать салага!!!!!

Это он мне в трубку проорал, позвонив в четыре часа ночи. Вместо здрасти. Я из кровати выпрыгнул так, что чуть потолок головой не проломил. Никогда не замечал в полковнике чувства юмора, не заметил и в эту ночь. Но поговорили неплохо. Он дал пару ценных советов, так что финансовый вопрос был решён надолго.

Я мог больше никогда не работать. Удачное вложение плюс пенсия. Да, я был офицером запаса, но запасникам «Кондора», полагалась небольшая сумма на «поддержание боевой составляющей», официальная кстати формулировка. Никогда не мог понять, что она значит. Может, просто смысл до меня не доходил, а может, оно из той же серии, что и: «это вам не тут, где там, это вам здесь!». Армейская мудрость.

Я мог делать что хочу. Так и поступил. А однажды утром проснулся и понял, что не просыхаю уже третий месяц. В то утро это осознание пришло сразу после воспоминания о вечернем хамстве. Я нагрубил матери, возвращаясь домой. Помню её слёзы, а вот отчего они были, я так и не вспомнил, а она не рассказала. Что— то во мне менялось и это что— то мне очень не понравилось. Я решил радикально изменить свою жизнь. Солдат не должен сидеть без дела. Да и вообще человек. Если человек не занят делом, он превращается в скотину. От полковника мудрость.

Я стал искать работу. Взял документы, все какие были. Даже справку о прививках, которые мне поставили в школьные годы. Нафига только, сам не понимаю. Но кто их знает, вдруг надо?

Обошёл все предприятия города, какие только знал и те о каких слышал.

Тут я столкнулся с проблемой. На приличную работу меня не брали, потому что кроме как стрелять и пробивать бошки людям, я больше ничего толком не умел. Не помогло даже знание электроники. На что— то попроще – водителем например, не брали едва стоило заикнуться, откуда у меня шрам над ухом через пол башки. И почему— то все поголовно пытали меня за этот шрам. А стоило сказать, что он от получен от луча лазера, и мне сразу указывали на дверь. Иногда, прежде смеялись. Потом смотрели документы и, глубокомысленно заявив – «хм!!!», указывали на дверь. Вот так. Прошлое в «Кондоре» на гражданке было настоящей чёрной меткой. Одни не слышали о нём ничего и считали информацию поддельной, либо слишком странной. Другие кое— что слышали и не считали, что такой человек им нужен. Впрочем, их можно понять.

– Где вы служили?

– Эта информация секретна.

– К— хм…, ваша рана…, от лазера…, где вы её получили?

– Не могу рассказать. Информация секретна.

– Где вы научились разбираться в микросхемах?

– В армии.

– Правда? – Широкая улыбка и весёлый огонёк в глазах. – Кто же вас научил?

– Не могу рассказать, давал подписку о не разглашении.

И всё в том же духе. Я действительно не мог рассказать больше, чем было в моих документах. Может, если бы рискнул и сказал как есть, ничего страшного не произошло бы, а может, за мной приехал бы так же Лекс и сказал бы: «Ну?». И опять я в форме, да при погонах. Лучше уж было не играть с судьбой. А людям я не нравился. Такая скрытность вообще мало кому нравится. И особенно когда эта скрытность даже в документах присутствует.

Особенно достал этот лазерный ожог…, порой вообще за идиота принимали. За сумасшедшего. Это сейчас, лазерный ожог никого не удивит, а лишь укажет на то, что бывал человек в переделках, по молодости. Вот бластерный или шрам от дезинтегрирующего луча – тут да, смотреть станут косо, такое просто так не получишь. А шрамы от гражданского и полицейского оружия, кого они удивят? Тогда же всё было иначе. Лазер был большой редкостью…, собственно и ожог я получил благодаря тому, что за распространением лазерного оружия следили очень пристально. Партию излучателей кто— то припёр на границу. Их тряхнули. Вышли на заказчиков и так далее. Не знаю деталей, нас подключали на последнем этапе. Нашли место, откуда пришло оружие и спустили нас с цепи. Ну а мы вырезали и сожгли всё живое и неживое.

В то время иметь лучевое оружие не могли даже отряды вроде «Кондора», только узкий круг очень навороченных элитарных отрядов. Да…, славное времечко было. В этом плане. Сопливые юнцы с игольчатыми лазерными пистолетами задрали уже…, особенно на «цивилизованных» планетах. Свинята малолетние, повыдергать бы им ноги…, когда у шпаны были только станнеры, шоковые дубинки, да электрические плети, жить было проще. Теперь у них появились новые игрушки и крутизна из них прямо таки прёт…, а, да…, работу мне не дали. Можно было пойти туда, где никто не спросит даже имени, но эта работа была уж слишком неприятной для офицера. Да и вообще для солдата. В общем, я оказался в тупике. Куда пойти не против – не пускают, куда без проблем – сам не пойду.

Дилемма.

Месяц я искал, следующий месяц сидел дома, обрастал жирком с маминой стряпни и подумывал над тем, не завести ли лучше вместо работы девушку? А что бы как— то заполнить оставшееся свободное время, завести ещё одну. Две девушки сразу – это почти работа. Будет чем заняться. Мысль мне чем— то понравилась. Тем более что действующей девушки у меня на тот момент не было (мы поругались, правда, я об этом узнал, когда она со мной порвала, но, по её словам, поругались мы очень сильно и я был с ней очень груб – потому что я свинья, вот так).

Примерно в тот же миг как я уже решил, что заведу сразу три девушки (дневная, вечерняя и на выходные) и раздумывал над кандидатурами (вообще— то, с первыми двумя я определился почти сразу, а третью решил сюрпризом сделать и познакомиться в другом районе на улице), по телевизору пошла реклама. И что вы думаете? На экране улыбающаяся рожа Коня! Едва не навернувшись с кресла, я пригляделся и сделал звук погромче. Конь, оказывается, рекламировал свою собственную торговую фирму. Конь! Он хорошо считал только патроны и только от пулемёта, потому что они были крупные и больше трёх сразу, в ладонь не влезало, а тут процветающая торговая фирма! Было с чего открыть рот и выкатить глаза – что я и сделал.

Конь, Витя Коняев, служил в нашем взводе и лично мне был обязан своей шкурой. Шрам на моём черепе, остался как вечное напоминание о дне, когда Конь мог стать трупом. Так что, только кончилась реклама, я уже понял, что нашёл себе хорошую работу.

К вечеру следующего дня мы встретились, благо фирма Коня обосновалась в нашем родном городе. В нашем, потому что мы с Конём земляками были. Ещё в армии это помогло нам сблизиться и стать друзьями, хотя до того мы никогда друг друга и не видели. Но там, когда болтаешься по всему миру, купаясь в крови, как— то легче что ли…, нам с братом наличие в отряде земляка Коня помогало лучше, чем взводный психолог. Был и такой у нас элемент, мы его вспоминать никогда не любили – за один разговор всю душу наизнанку вывернет, и сам не поймёшь, а он уже досконально знает, что с тобой не так и что за скелеты спрятаны в твоём шкафу. Он и не особо— то помогал, скорее оставлял чувство, что тебя конкретно поимели, а ты понять не можешь кто, где и как. Зёма на чужбине вылечит одним своим присутствием куда больше проблем, чем самый искусный психолог.

Встреча с Конём поначалу была приличной, быстро стала пьяной, потом дебоширной и под конец в ней появились длинноногие гражданки в мини— юбках. Так что о приличиях все быстро позабыли. Итогом встречи стало моё устройство на работу. Самое смешное – бухгалтером— экономистом. О профессии я чётко знал одно: у меня есть диплом, в котором есть такие слова как «бухгалтер» и «экономист», остальное помнил смутно. Я отлично помнил, как строчка пулемётных пуль разрезает человека пополам, словно бумажную фигурку, но словно из другой вселенной виделись тонкости кредитного рынка. Не знаю как прочие служивые, но мне не мешала эта память. Самим своим присутствием не мешала. А вот то, что она прочно закрыла всё то, что я зубрил для получения диплома, мешало и даже очень. В сущности, мне пришлось учиться заново, уже на рабочем месте. Так что почти год, зарплату я получал только за факт знакомства с «господином директором»…, до сих пор смех душит, когда вспоминаю Коня в роли господина, да ещё и директора. Пулемёт ему шёл куда больше чем дипломат бизнесмена.

Я проработал на фирме полных пять лет. За эти годы детище Коня, торговый дом «Артес» превратился в мощного, экономически очень хищного и ненасытного монстра. Конь изрядно заплыл жиром, на дела потихоньку стал класть с прибором и всё больше власти на фирме передавал мне. Довольно быстро моя карьера привела меня к месту аж заместителя генерального директора. К этому моему статусу работники фирмы привыкали ещё дольше, чем к моему странному обращению с директором. Даже на пятом году службы, то есть работы, слова брошенные секретарше:

– Лиз, соедини с Конём, поболтать надо.

Вызывали у неё замешательство и нахмуривание практически всего лицевого отсека.

В то время я немного принаглел и позволил себе слегка подрезать доходы компании. Проще говоря, стал подворовывать. Вспоминая это сейчас, я не могу сказать, почему это делал. Толи мне зарплаты казалось мало, толи ещё что, не знаю. Но братана своего, Коня, я, увы, слегка обманывал. Впрочем, я брал немного, и на доходах компании это отразилось слабо. Без серьёзной полномасштабной проверки, никто и не понял бы, что кто— то в компании запустил руку в доходную часть. Может, кстати, потому я и позволил себе такое безобразие. Безнаказанность –  великий соблазн…

Когда мне стукнуло 30— ть лет, я покинул «Артэс». Почему? К сожалению, этого в памяти тоже не задержалось. Помню только усталость. Эта работа превратилась в рутину. Однажды она такой стала для Коня, и он начал сдавать. Стал толстым, неповоротливым, каким— то печальным просто по жизни. Наверное, я побоялся прийти к такому же финалу. А может, солдат достиг цели, и пришло время возвращаться на базу. Не знаю. Просто так получилось. Вот такие дела.

Конь закатил прощальную вечеринку. Длилась она несколько дней, присутствовал весь руководящий состав и, в конце торжества, от меня ушла жена. Это мне рассказал Конь лично, в один из моментов, когда алкогольные пары отпустили, и я таки сумел вспомнить, что всего год назад женился. Честно, я не помню сейчас не только её имени, но даже и как она выглядела. Зачем я женился тогда? Без понятия. Наверное, собирался завести семью. В общем, торжество продолжалось, и документы о разводе пришли туда же. Как она так быстро управилась, понятия не имею, но управилась, а значит, была сильной женщиной, достойной подругой для кондора…, за это мы, кстати, с Конём долго пили. Тостами. Он вроде даже собирался найти её потом и жениться на ней, потому что такая боевая женщина не должна достаться какому— то гражданскому чистоплюю. Вот так. Не знаю, что там у него получилось или нет, но торжество у нас закончилось. И финишем стала карета скорой помощи. Причём пришлось вызывать и вторую, покрупнее. Конь потолстел так, что у первой машины едва не отвалился задний мост. Кузов, само собой, он занял полностью. Откачали. Я позже наведался ещё в наш офис, сделал несколько дел в Москве (в то время наш главный офис располагался уже в столице). А потом решил отдохнуть, подумать о своём будущем. Да только не успел. Из родного города пришло письмо. Не помню, кто писал, да и неважно это было – умерла мать. Возвращался я словно в тумане.

Почти ничего не запомнилось. С момента как получил это письмо и до того, как могилу закрыло землёй, всё было как в тумане.

Там, на похоронах, мы с братом встретились снова. Много лет прошло…, брат сильно изменился. Эмоции он будто бы потерял в армии, был холоден как камень. Ничего не рассказывал. Только напившись до потери пульса, молча, плакал. В волосах появилась седина, на лице морщины и шрам от ножевой раны через всю щёку. Подполковником стал брат…

Вскоре он снова уехал. Куда – секретная информация. Даже мне не рассказал.

Я занялся тем, что спускал деньги и просто жил, в общем, бездельничал. Богат, опасен, ещё красив и молод – мечта любого человека…, а на душе у меня стояла такая чернота, что хоть вешайся.

И вот в это время – 2067 год от Рождества одного очень хорошего человека, я повстречал профессора Климова. Тот день кардинально изменил мою жизнь, хоть я этого тогда ещё и не знал. И даже предположить не мог, насколько сильно изменится моя жизнь…

Глава 2

В тот солнечный летний денёк я решил погулять по городскому парку, где не бывал с 2055— ого года. Когда— то я искренне любил это место и вот сейчас меня захлестнул порыв ностальгии. Наш городской парк всегда был необычайно красивым местом…, наверное, любой горожанин любого населённого пункта точно так же сказал бы про зелёную зону своего города, но мне, почему— то, всегда казалось, что именно в моём родном городке, самый лучший самый красивый парк. В трудные минуты молодости я частенько приходил сюда. Подышать свежим воздухом, посмотреть на счастливые парочки, улыбающихся людей, послушать шум листвы…, и в детстве я делал точно так же. Было ли мне тоскливо или одиноко – здесь этот негатив всегда пропадал. Будто сами деревья вытягивали тоску из души, как тянут они воду из земли. Кто— то в городской администрации очень грамотно умел планировать расположение таких вот зелёных зон. Он или она, скорее всего, ушёл на пенсию ещё до моего рождения, ведь, насколько я знаю, парк обустроили ещё в «дикие времена» (вообще, 90— е прошлого века, время становления «демократической России», а в народе вот более прижилось словосочетание, намекающее на внутреннюю суть тех дней). Творение этого неизвестного чиновника до сих пор радовало людей, а кому— то и помогало справиться с душевными травмами. Чудесное место и человек его построивший был настоящим мастером своего дела. Всё— таки благоустройство городских улиц вещь тоже не простая. Просто посадить деревья любой дурак может, а так что бы пришёл потом человек, глянул на это всё и не захотел бы отсюда уходить, потому что душа поёт, сердце трепетно сжимается – тут далеко не каждый справится, тут мастер нужен.

Парк не был особо большим, но стоило войти в него, и ты терял ощущение пространства. Словно в настоящей зелёной стране оказался. Казалось, сколько не иди, а впереди так и будут тесниться деревья, и так же они будут тихо шуршать листвой своих пышных, даже величественных крон. Узкие асфальтированные дорожки, пронизывающие всю территорию парка, только усиливали это впечатление. Кое— где здесь имелись ажурные скамеечки – их, наверное, специально для влюблённых ставили. По крайней мере, влюблённые парочки их очень уважали. Я хорошо их запомнил. Всегда блистающие свежей краской, летом увитые цветущими лозами толи винограда, толи ещё какого— то растения (вьюн от винограда я отличаю, но редко и иногда путаю с плющом). А ещё в нашем парке имелось маленькое чудо. Посредине парка, там, куда выводили все дорожки, размещался маленький овальный пруд. Летом и часть осени, там всегда плавали самые настоящие лебеди. Белые как снег, гордые, величавые птицы. Когда был поменьше, я очень любил смотреть на этот пруд, на плавающих по его зеркальной поверхности, удивительных белых птиц. Всё— таки не зря лебедь, в далеком прошлом, был символом моего народа. Русского народа. Очень красивая птица. Даже загадочная. Глядя на них, всегда так хорошо думалось…, ну, пока не стал старше. Там я, увы, поддавшись порокам общества, к лебедям приходил всё чаще с пивом, так что думалось уже не так хорошо как в детстве…, когда— то давно, этот парк был тихой гаванью, обителью покоя посреди повседневной суеты и городского шума. Так было раньше.

За 14 лет моего отсутствия, парк изменился. И далеко не в лучшую сторону. Похоже, городские власти совсем перестали приглядывать за тихой гаванью нашего городка. Ныне в дневное и вечернее время парк заполняли подвыпившие компании, бомжы, алкаши и бродячие псы. Рано утром парк пустовал. В это время он напоминал кладбище надежд, причём любых. На дорожках валялись битые, иногда целые бутылки, пивные банки, окурки, обрывки газет и другой подобный мусор. Когда— то к парку было приписано сразу два дворника…, наверное, у города кончились деньги. Или совесть.

За деревьями больше никто не ухаживал, и маленький лес рос, как ему на душу ляжет. Аккуратные лесопосадки обратились дремучей чащобой. Аллеи, прикрытые пышными кронами, сквозь узкие просветы в которых, падали тоненькие золотистые лучики солнечного света, сейчас походили на тоннели лабиринтов из древних греческих легенд о минотавре. Сквозь пышный свод листвы, свет больше не проникал. Живой тоннель из листьев, слабо трепещущих в темноте…, как же тут, наверное, бывало жутко по ночам. Впрочем, тут действительно по ночам было чрезвычайно жутко и вообще, мелькать не стоило. Кроме внешнего вида в парке многое изменилось. СМИ не умолкали о том, что творится здесь по ночам. Полиция, наверное, ненавидела парк – вечный источник всё новых и новых безнадёжных дел. Убийства, грабежи, изнасилования, всё это теперь наполняло место, где я отдыхал душой в детстве, юношестве. Конечно, наш тихий парк и раньше становился объектом пристального внимания полиции – место тихое, для преступника любого толка, такое место практически приглашение зайти на огонёк. Но раньше такие события в парке были громадной редкостью, нонсенсом и мгновенно становились поводами для разнообразных слухов и сплетен. А теперь…, за последние 3 года, в парке оставили кровавый след сразу два маньяка. Молодёжные разборки с поножовщиной стали обыденностью. Да что там щеглы, бешенные от своей гормональной нестабильности (у подростков такое бывает – гормоны брызжут, кровь кипит), парк стал неофициальном местом стрелок серьёзных криминальных авторитетов города. А их разборки порой кончались и стрельбой. Ложь или нет, но пока я был в городе, дошла до меня сплетня, что очередная такая разборка кончилась тремя трупами, разрезанными надвое лучом лазера. Официально ничего такого не было, просто постреляли бандиты друг в друга из привычного огнестрела, да и город наш – провинция поселкового типа, но кто его знает…, я ведь не понаслышке знал, что ручное лазерное оружие уже существует и даже кое— где активно применяется. Как долго власти разных стран и объединений на вроде ООН смогут скрывать факт существования таких видов оружия? Мой мир менялся, но тогда я этого не слишком— то и замечал. Да, собственно и плевать мне было.

Несмотря на то, что я знал о печальной судьбе главной зелёной зоны города, я всё же решил посетить парк. Душа жаждала вновь услышать шум листвы, лицезреть величественных лебедей, спокойно и важно, плавающих в пруду. А маньяки, молодёжь полоумная и одуревшие от своей безнаказанности бандиты – плевать мне было на них. В их же интересах, было не отсвечивать в моём присутствии. Офицер «Кондора», доживший до окончания контракта, да ещё и уволенный в запас с повышением в звании и пачкой наград…, эх…, вот некстати вспомнилось…

Ну да бог с ним, думаю, стоит упомянуть. Было дело, после одной операции, когда погиб Шарик (он сам требовал звать его Шар, но народ у нас в отряде был весёлый, так что Шарик часто на нас злился), полковник ушёл в нашу увольнительную, с нами. Всем отрядом тогда поминали братана своего. За успех операции ни один из нас тогда не выпил. Какой к чёрту успех, если один из нас с задания не вернулся? Командование поблагодарило, наградило, задачу «Кондор» выполнил, только для нас это было чистым поражением. Вот и поминали мы Шарика…, полкан, тогда укушался не слабее прочих. Был у нас с ним пьяный разговор и запомнился мне он очень хорошо, хоть и был я не трезвее полковника. Не хочу рассказывать вам всё. Многое не слишком мне приятно, да и то, что вспомнилось, тоже приятным не назовёшь, просто…, мне кажется важным именно это, последние слова полковника, перед тем как он вырубился.

Не скажу дословно – не так хороша моя память. Но суть была проста – кондоры, не должны покидать службу. Полковник считал, что мы опасны для общества и наша судьба воевать всегда, пока не ляжем на поле боя. Он тогда сгрёб меня за шкирку и зарычал прямо в ухо:

– Старыми! Мы должны оставаться там, в бою, но старыми! Не молодыми Серый. Старыми!

Вот так. Полковник считал, что нельзя нас выпускать. Почему? Андрей доказал на ярком примере, насколько опасны могут быть боевые офицеры «Кондора». Я иногда думаю про это. И, к сожалению, с каждым годом всё больше соглашаюсь с полковником. Мы ведь не умеем иначе. Годы тренировок, службы – стоит чуть ослабить контроль, и начинаешь действовать на автопилоте. Так, как учили. И тогда на пути кондора лучше не становиться. Нас учили не мордобою, а быстрому уничтожению противника, продвижению вперёд и такому же быстрому отступлению, что бы после выйти к месту эвакуации…, стоит забыть о том, что ты уже не там, что перед тобой не враг, а просто гражданский придурок и появляются трупы, с морем проблем…

Слишком долго я прожил, что— то философские мыслишки донимать начинают…

– Крэдок твою мать! Не мешай, я потом гляну. – Произнёс печальный молодой солдат.

– Серёжа, муууррр, можешь глянуть потоммммм. Но мне бы хотелось мррр, знать какой именно частью своего тела, ты будешь смотреть потом, когда это искривление развалит корабль на кучу атомной пыли? – Произнёс некто, мягко ступавший по верхней панели единственной бортовой нейро активной капсулы.

– Мля… –  Сказал, солдат, бывший главным и единственным пилотом корабля, стукнув кулаком по левой сенсорной панели. – Крэдок, умеешь ты настроение поднять. Не зря ты рыжий. Лан, секундочку, только вырублю эту хренотуру.

– Серёжа, тебе рррасказать где у неё кнопочка отключения?

– Иди нафиг.

Рыжая мордочка, недовольно сморщенная, показалась над краем входного отверстия капсулы и оскалив зу………………………………откл;%;:?бюче№»ние№;:?%%:ы*?(«№,…………………….

Так, остановился я на парке…, а, да, я решил навестить это место. Выпив коньяку (не ради пьянства, просто, что бы вспомнить, как это пить дешёвый коньяк дома у себя на кухне), в радужном расположении духа я отправился навещать старый городской парк. Оставив машину на стоянке в паре кварталов от парка, довольно таки весело насвистывая, я двинулся к цели своего маленького путешествия. Уже издалека завидев парк, я начал терять хорошее настроение с каждым своим шагом. Когда— то вблизи парка было официально запрещено строить здания выше двух этажей. Первое что меня неприятно поразило это наличие сразу трёх высоченных громадин по периметру парка. Причём одна плотно загораживала, чуть ли не половину всего зелёного массива. Не ровен час – снесут парк, и построят на его месте ещё один такой же памятник архитектурной импотенции.

Когда добрался до него, то первым делом двинулся по одной из главных аллей. Их тут было четыре и от множества извилистых асфальтированных дорожек они отличались только шириной и были прямыми як стрелы. Они вели прямиком к пруду в центре. Так я, не спеша, по аллее этой и шёл. Свистом подавился меньше чем через минуту. Было тихо, ветер слабо шевелил листву деревьев, лениво гнал по дорожке кипы смятых бумажек – помню в первый момент, мне показалось, что я иду по Андае. Была такая деревенька, городского типа, в Сомали. Жители её бросили, а нескольких черноликих местных воинов, что там окопались, мы уже положили. Деревню зачистили и вот пока ждали, чего решит командир, просто болтались там, осматривали улицы, дома. Двое торчали на крышах, контролируя периметр, а остальные бездельничали, бродили по опустевшей местности. В штабе никак не могли решить, толи выводить нас, толи организовать засаду, толи двинуть отряд в джунгли. В конце концов, послали в джунгли, но речь не о том. Пока мы ждали и шатались по окрестностям, меня не покидало чувство, что всё вокруг мертво и кроме нашего отряда, живых нет в радиусе минимум полусотни километров. Даже показалось, что ещё немного, и мы тоже сгинем в этой деревне, немного похожей на город. Просто в воздухе растворимся, и останется этот брошенный людьми посёлок, пустым призраком. Жуткое было чувство. Вот и в парке я ощутил то же самое.