Читать онлайн Испытательный срок бесплатно

ISBN 978-5-4493-9721-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Эта книга писалась в 2005 году для межавторского проекта «Русское Anime». Только не спрашивайте, что должно было означать это загадочное для мня словосочетание. Из условий проекта, мне озвученных, я не вполне понял, почему книжная серия для подростков должна была именоваться именно так. Кроме того, пытаясь показать именно подростков в постапокалиптическом мире я старался быть максимально честным перед читателями. Ведь вы же тоже наверняка не думаете, что в том мире будет царствовать образ «воскресных школ», правда? Так что книга эта, может быть, и планировалась, как подростковая, но я не вполне уверен, что именно таковой она и получилась.

Ещё я постарался сделать так, чтобы она читалась независимо от остальных книг серии. То есть, чтобы даже у человека, никогда о том проекте не слышавшего, не возникало ощущения «выдранного» из общего сериала текста. Надеюсь, мне это удалось.

Да, чуть не забыл! Перед этой публикацией я, разумеется, перечитал текст и слегка его пригладил. Так что, перед вами редакция 2018 года.

Приятного вам чтения!

Игорь Ревва

Он искал спасения в вечном, неведомом и недоступном простым смертным городе. Там, где скорбное небо тысячелетиями хранит блики лучей утонувшего дневного светила; там, где открывается истина; там, куда бежал он в поисках несуществующей. Там, где познал он: отбившейся от стаи птице не суждено прибиться к другой. Никогда. Смрадное дыхание призраков прошлого преследует и в этом городе – Самат, провинция Багнадоф…
Из блокнота Николая-летописца

1. ОБЛАВА

Ну, это уж иначе как лажей просто и не назвать! Или навёл кто-то. Сами судите!.. Копаемся это мы с Гусёнком в развалинах – обоймы собираем, ну и поглядываем ещё, вдруг курьеры эти чего обронили, – а наши все торчат у входа в метро… не помню, как эта станция называется. То ли «Профсоюзная», то ли ещё какая «союзная»…

Самого-то входа давно уже нет – так, дырка в асфальте, обломки вокруг торчат, арматура, камень. Туннель, наверное, есть ещё, и даже ведёт куда-то. А как бы иначе курьеры сюда попали? Тоже, придурки, нашли место!.. Руины здания полукольцом охватывают этот вход. Здоровенная, видать, домина была, столько обломков – метра на три возвышаются, словно вал. А может, их сюда просто взрывом сдвинуло. Короче, в этих руинах вся наша команда укрыться может. И укрылись типа. Хорошо укрылись, никто и не почуял засады. Потому что курьеры, как вылезли со станции, сразу же по открытому месту пошли. Здесь, с другой стороны от входа в метро, ровненько, битый кирпич.

Короче, удачно обошлось и всё такое. Почикали мы этих курьеров минуты за три. И барахлишко быстро собрали. Только вот теперь-то чего тянем? Нафиг Косому эти обоймы сдались?! Ползай тут на карачках…

Короче, наши все на стрёме – понимай так, отдыхают, – а мы с Гусёнком вкалываем. То есть вкалываю-то, конечно, больше я. Типа того что Гусёнок не обоймы высматривает, а за мной следит, чтобы я чего не спёр. Оно и понятно. Гусёнок, он с Косым уже третий год, а я недавно к команде прибился. Да и то сказать – прибился… Прибился, чтобы не прибили, во как! Нормально, да? До сих пор кое-кого из наших с удовольствием бы шлёпнул. Суки потому что. Вот.

В общем, прыгаю я по камушкам, слежу, чтобы ноги не переломать. А Гусёнок, значит, за мной следит. И по сторонам поглядывает. Юго-Запад – это такое место, что тут по сторонам поглядывать просто необходимо. И вообще ходить с оглядкой надо. А дышать – через раз.

Наши все – кто где. Самого Косого не видать. Возле метро маячит башка Крысы, да ещё в сторонке – возле самой порушенной колонны – Ворон торчит. Тоже сволочь порядочная, он мне в первый же день зуб выбил, гад. Длинный, сука, как оглобля. У нас в Твери таких иначе и не называют: оглобля оглобля и есть. Не люблю я таких длинных. Они всё норовят на тебя сверху вниз посмотреть. Да не просто так, а с выражением. Типа я большой и сильный, а ты хрень какая-то. Сами они… Длинна палка дерьмо мешать, во!..

– Ну чё, Прыжок? Всё, что ль?.. – лениво так спрашивает Гусёнок.

– Вроде всё, – отвечаю. А сам думаю, что даже если и осталось ещё чего – плевать. И так уже пять обойм от «эмки», две от «калаша» и одна ещё от «гюрзы» нашлась. Больше – тяжело будет. К тому же солнце вылезло, тени от камней чёрные совсем сделались. Поди пойми, обойма там валяется или Рваная Клякса притаилась, голодная вдобавок, за руку тяпнет – мало не покажется. Одному из нашей команды – не помню, как его звали, он в первый же день, как я появился, подох как раз – повезло рукой за Кляксу зацепиться. Видел я, чего потом от руки осталось – крохотный поджаренный обрубочек. Ни одна запасная обойма того не стоит, ни одна банка тушёнки. Да и фиолетово мне, в общем-то, есть там ещё чего-нибудь или нет. Барахло курьерское, видать, мы всё подобрали, тот прыткий, что от нас по развалинам рванул, пустым шёл. А обоймы мне тем более по фигу. У меня всего-то – «Пэ-Эм» занюханный. Мой старый «калаш» сейчас как раз у Крысы, отобрал, падла.

– Всё, говоришь? – прищуривается Гусёнок. – А вот там чего лежит? Во-о-он там! – и стволом тычет куда-то.

– Чё лежит, чё лежит… – ворчу. – Чё положено, то и лежит…

– Будешь гундеть, Прыжок, я тебя сверчком прыгать заставлю, – цедит Гусёнок. И ухмыляется. Типа пошутил. Нормально, да? Придурок. Смешно ему…

Прыжком меня ещё в Твери прозвали. Ну, в смысле, невысокого роста я – метр в прыжке, как говорится. А когда мы из Твери сюда попёрли, да когда на команду Косого напоролись… Эх! Чё вспоминать-то? Двое нас только и осталось тогда – я да Гнусь, который через неделю сбежал. Он и объяснил остальным мою кликуху, придурок. Я из-за этого тогда же с Вороном и подрался. Ну, в смысле, он меня тогда отделал…

Встречу Гнуся – в глаз дам. Чтобы зря лишнего не болтал. Меня в Твери этой кликухой достали уже. Прыжок, понимаешь… Молчал бы Гнусь, я бы себе чего-нибудь покруче придумал. Не, точно! Гнусю при встрече – в глаз! Хотя Гнуся моего, наверное, убили уже. Одному в Москве не прожить – столица, мать её… Он сбежал, а я остался. Как дурак. Огрёб по полной за Гнуся, отлежался пару недель, теперь в команде. Только всё равно я здесь чужой. И никогда для них своим не стану. Вон, к примеру, как Гусёнок на меня зыркает. Только повод ему дай – пальнёт и не задумается, падла…

Пополз я туда, куда Гусёнок указывает. Типа чтобы повода ему не давать… Гляжу – лежит чего-то. Ближе – книжка! Обложка красочная такая, разноцветная. Красивая. Ну, я её сразу – хвать! Оборачиваюсь и Гусёнку радостно так, дурень, показываю. А тот мне:

– Брось. Не надо.

– Ничё, – говорю. – Тебе не надо, мне пригодится…

– Брось, я сказал, – и стволом в мою сторону.

– Да ладно тебе, Гусёнок! – возражаю. – Чё стало-то?!

Молчит, зараза. Только палец на курке напрягся. Нормально, да? Плюнул я и бросил книжку. Хрен с ней, жизнь дороже.

Напрасно я так явно обрадовался. У нас в команде, кроме меня, никто читать не любит. Скучно им, типа того. А мне не скучно.

На прошлой неделе мы вон как раз обчистили одного. Так, по мелочи взяли – консервов немного, галеты, кофе и всё такое. А на столе у него книжка какая-то была – это уж я прихватил. Ему-то она уже ни к чему – мёртвые читать не умеют. А мне нравится. Читаешь и забываешь обо всём. Интересно.

Толька книжка та какая-то дурная оказалась. Всё от руки написано, типа большого блокнота она. И написано непонятное что-то. Так понимаю, про Вторжение что-то там, про Багнадоф, про гоблинов и всё такое. Про «резаного» какого-то… И чё самое главное-то – непонятно написано! Думал, со временем разберусь. Где там! Нашим только с книгой меня увидеть, сразу – р-раз! И по затылку! Суки…

– Выше себя не прыгнешь, Прыжок, – ухмыляется Гусёнок. Опять, значит, шутит. Юморист, чё… гегман, блин…

Промолчал я, но, видать, глаза за меня всё сами сказали. Потому что морда у Гусёнка разом окаменела, словно кто на него Стылое Заклятие наложил. И автомат уже прямёхонько мне в лоб смотрит.

– Остынь, – говорю, – Гусёнок. Все о’кей…

– Сейчас ты у меня остынешь, – ворчит. – Насмерть…

Вот дал бы я ему! Прямо так бы в морду и врезал! Чтобы нос его гусиный – всмятку, в лепёшку, в кровь! Чтобы зубы хрустнули на весь этот долбаный Юго-Западный район! Чтобы он, падла, башкой дёрнул и назад завалился! И всё такое!..

И тут у меня прямо глаза на лоб вылезли. Потому что эта сука – Гусёнок, в смысле, – действительно дёргает своей дурацкой головой и начинает заваливаться назад! Не, это нормально, да? Не поверите, я чуть не заорал от удивления! Первая мысль, которая в башку мне пришла, это что я, может быть, типа магом вдруг сделался. Представляете? Подумаю я теперь про какую-нибудь гниду: «Сдохни!» – а гнида-то – хлоп! И копытами в небо! И всё такое! Красота!..

Ну, эта мысль у меня в голове недолго сидела. До тех пор только, пока не дошло до меня, что хлопок, услышанный секундой раньше, выстрелом был. И сразу же за ним следом – второй, третий… Ну и так далее. И уже без всяких там глушителей, грохот стоит, осколки кирпича вокруг красной пылью плещут – жуть! Нормально, да? Сходили, называется, на курьеров поохотиться…

Я рухнул, где стоял, и взвыл в голос. А чего?! Думаете, не больно? Сами попробуйте на битый кирпич упасть, погляжу я на вас…

«Пэ-Эм» свой из-за пояса достал, затвор дёргаю – не идёт, зараза! Типа заело что-то. А хоть бы и шёл – фиолетово уже это всё. Потому что стреляют и справа, и слева, и впереди, и позади. И даже, кажется, сверху и снизу. Не, ну это нормально, да?

Наши, понятное дело, тоже на противника не просто так смотрят, и всё такое. Но я сразу въехал, что неспроста это. Потому что тут либо Корпус Верных Защитников, либо какая-нибудь другая команда, покруче нашей. А ни тем ни другим мы на фиг не нужны. Живыми, я имею в виду. И если уж это действительно Корпус, то против подобных бойцов наши пукалки – несерьёзное возражение, скажу я вам.

Вжался я в камни, замер. Лежу. Битый кирпич не так больно, как пули. И не в пример безопаснее. Замер я, прислушиваюсь. И думаю заодно: на хрена я сюда припёрся из своей Твери?! И как там сейчас? Вспоминаю, как голодно было, как наши все – тверские, в смысле, – решили в Москву идти. И то, почему, собственно, я сюда попёрся. Так ведь и не отыскал я ту женщину (язык не поворачивается её бабой назвать). Короче, мысли в башке разные скачут. А больше всего, конечно, одна: сколько мне ещё жить осталось?..

Пальба стихла. Слышу – голоса. Вроде спрашивают у кого-то чего-то. И всё такое…

Ну, у кого там чего спрашивают – не моё дело. Главное, чтобы меня не спросили. Приоткрываю я один глаз – вроде порядок. Приоткрываю второй… И сразу же начинаю жалеть об этом. Лежал бы себе с закрытыми глазами, легче было б подыхать. А тут прямо перед моим носом чьи-то сапоги. А в них – всё остальное. С «Абаканом» в руках. И даже не целится, а лениво так стволом возле носа моего водит. Нормально, да?

– Есть кто? – кричат со стороны метро.

– Не-а, – отвечает этот. – Никого живого!..

Ну, тут уж я на ноги вскочил!..

Сам не понимаю – зачем?! Бежать по развалинам – пулю не обгонишь. Оттолкнуть его, правда, я успел, но не сильно. Тот – шаг назад и сразу стволом в мою сторону опять. То ли мне просто показать захотелось, что типа есть здесь живые… пока что. То ли ещё чего – сам не знаю.

– Не стрелять!!! – орут.

И уже бежит сюда кто-то. А я застыл и думаю: пальнёт или нет? И по всему видно, что уроду этому пальнуть в меня очень даже охота. И положил он на всякие там «не стрелять» с пробором. Капитально положил. Вот сейчас пальчиком надавит посильнее, и… и всё такое. И тут вдруг слышу:

– Прыжо-о-о-ок!..

И голос такой знакомый, ну очень!

Отвожу я глаза от ствола…

Мать твою так и этак!..

Гнусь!!!

Собственной персоной! Живой, поганец! Живей меня!

Подбегает он и ствол, что на меня смотрел, рукой в сторону отводит.

– Не стрелять! – говорит. – Свой это!

– Кому он свой? – Детина, что в меня целился, недоволен. А ствол, словно заколдованный, обратно ко мне.

– Нам свой! – заявляет Гнусь. – Знаю я его! С детства знаю! Росли вместе…

– Бандит он, – возражает детина. – Не фига тут!..

– Сказано же было – по возможности живыми! – орёт на него Гнусь. И опять ствол отталкивает. – Я чё, не видел, как ты двоих завалил? Сам в расход пойдёшь, понял?

– Ладно, – кивает вдруг детина.

И улыбается. Не, ну нормально, да? Типа мне улыбается! Урод!..

Только что чуть не ухлопал, а сейчас – рот до ушей, зубы скалит! И автоматик на плечо уже, и пошёл от нас не спеша, только что ладошкой не помахал на прощание. Офигеть можно!..

Не понравилось мне это всё. Не понимаю я такого вот. А когда я чего не понимаю, мне это очень не нравится…

– Как ты, Прыжок? – тормошит меня Гнусь. – Живой?

– Частично – очень даже, – отвечаю. А в голове карусель.

– Молодец! – хвалит Гнусь.

И ещё чего-то тараторит. А я его не слушаю, я смотрю в сторону метро. Там как раз очень интересное кино происходит…

Вижу я Ворона – стоит, морда в крови, руки подняты. А перед ним какой-то хрен, судя по всему старший всей этой развесёлой команды. И старший у Ворона что-то спрашивает. Долго спрашивает, несколько вопросов задал. А Ворон на всё в ответ только башкой мотает. Не знаю, мол, понятия не имею, типа того…

А потом старшему типа надоело это – кому ж понравится, когда перед тобой так долго головой вертят?! – и он рукой махнул. И тут же детина, что едва меня не пристрелил, прямо от пояса, не поднимая оружия, даёт короткую очередь. Ворон падает как подрубленный. А детина делает ещё один выстрел – в голову, приседает над Вороном на корточки и начинает шарить у него по карманам.

Так, думаю. Это, ребята, нам не подходит стопудово. Хрен там разберёт, чего у Ворона спрашивали. И никакой гарантии, что сам я на эти же вопросы отвечу иначе.

Я уже по сторонам глазами шарю – как бы половчее слинять, – когда до меня доходит, что конкретно мне Гнусь долдонит тут уже пару минут.

– Стой, – говорю, – погоди! Кто?! Кого?!

– Секретного Войска, – говорит. – Спецотряд! Понял?

– Понял, – отвечаю.

А у самого, конечно, в башке гудит, не въезжаю совершенно. Ведь «секретников» я тут меньше всего ожидал увидеть, они же дальше «Сходненской» или «Планёрной» носа не высовывают. Да и нет уже давно никакого войска; то, что есть, войском назвать нельзя.

И вообще, ребята эти на «секретников» не похожи совершенно. Да и что им тут делать? Ведь они же из своих нор и не высовываются. Или у них, как и у нас в Твери, голод наступил? И они тоже промыслом занялись…

А потом я наконец-то въехал окончательно, что там Гнусь ляпнул.

– Повтори-ка, – говорю.

А Гнусь – рад стараться! И морда у него такая вся сияющая, словно он мне радость какую сообщает:

– Спецотряд, – говорит. – Мы здесь разыскиваем кое-что.

– Что именно? – спрашиваю, но только чтобы время оттянуть.

– Тут неподалёку одного старика убили…

– Где? – опять спрашиваю. А у самого внутри обмирает.

Ну, Гнусь и называет, где. Как раз там, где мы на прошлой неделе барахлишком кое-каким разжились.

Я киваю, а про себя думаю: «Ну, ребята, крындец пришёл…»

2. ДОПРОС

Слабый ветерок едва шевелил стебельки редкой травы, с трудом пробивавшейся сквозь кирпичное крошево. Возле входа на бывшую станцию метро «Профсоюзная», на растрескавшемся и выгоревшем асфальте рядком лежало несколько тел. Трое крепких на вид ребят, одетых в камуфляжную форму, подтащили сюда ещё одного – тщедушное тельце в заляпанной кровью куртке неопределённого цвета. Они действовали быстро и молча. Никто не хотел сердить командира спецотряда – Владимира Дарникова.

Дарников был вспыльчив и резок. Но вспыльчивость эта проистекала из страха перед чем-то, о чём никто в Секретном Войске не знал. Ну, может быть, кроме двоих-троих самых верных и преданных друзей Дарникова. Но эти друзья не входили в состав Специального Отряда, и никто не мог предсказать, какое событие или слово подействует на командира на манер детонатора.

Те, кто видел Владимира Дарникова в деле, почтительно замолкали, когда речь заходила об этом человеке. Потому что видели, как командир вёл в атаку людей; как он сам тащил на себе раненых; как он, рискуя жизнью – своей и чужой, – отбивал у Корпуса Верных Защитников попавших в плен.

Полноватое лицо, внимательный взгляд, короткая рыжая поросль, украшавшая голову Влада, негромкая речь, хрипловатый голос… Видевшие Дарникова впервые, словно сговорившись, определяли его одним коротким словом: воин. Он и был воином. Самым настоящим. С тех самых пор, когда его – совсем ещё зелёного мальчишку – едва не убили на Речном Вокзале. Тогда Влада спасла только помощь подружки Лены – такой же маленькой, но уже понимающей кое-что в магии девочки. Знала она не много, но пары защитных заклятий хватило на то, чтобы она и Влад остались незамеченными. Другой бы, избежав смерти, забился в щель, постарался стать невидимым, уехал бы из Москвы в какую-нибудь глухомань – чтобы даже памяти о себе не оставлять. Влад поступил иначе.

В тот же день он раздобыл оружие и пошёл по следам тех, кто погубил его близких и едва не убил его самого. Это была просто банда, каких сегодня в городе и не сосчитать. В то время они не так часто встречались, и сферы их влияния и контролируемые территории были достаточно чётко разграничены. Банда Кислого, за которой шёл Влад, насчитывала семнадцать человек. И ни одного из них Влад не оставил в живых.

Долгих три недели Дарников выслеживал и убивал их одного за другим. Лена не оставила его и всё это время была рядом. Она не одобряла этой мести, считала, что, расквитавшись с главными виновниками, на остальных можно уже поставить крест. Влад думал иначе.

Лена погибла тогда, когда от банды оставались уже жалкие огрызки – сам Кислый и двое его телохранителей. Напуганные непониманием происходящего, они схоронились в остатках лесопосадок за Ленинградским шоссе. Дарников так и не узнал, чьё именно заклинание погубило Лену, буквально за несколько минут превратило её в хрупкий и ломкий манекен, рассыпавшийся от прикосновений Влада. То, что в банде Кислого не осталось магов, Влад знал. Значит, это был кто-то другой. И, покончив с Кислым, Дарников отправился разыскивать следующую жертву.

Через некоторое время судьба занесла его к «секретникам». Точнее, не занесла, а Дарников сам отыскал их и потребовал (не попросил, а именно потребовал!) взять его в войско. И скоро он уже стал тем незаменимым элементом организации, которым вечно затыкают многочисленные и неожиданно возникающие дыры.

Дарникова это нисколько не коробило. Он совершенно спокойно относился к тому, что, если нет никакого выхода, если всё совсем плохо, если всему конец – посылают его. В качестве командира группы. Но от прежней поры у Влада осталось опасливое отношение и к магам, и к магии. Не важно – земная это была магия, гоблинская или ещё какая. Магию Дарников не любил, хотя и признавал её необходимость в нынешнем мире. И из-за этой вот нелюбви теперешнее задание Дарникова воспринималось им особенно болезненно.

По правде говоря, никто не заставлял Влада браться за это задание. Но он то ли почувствовал что-то, то ли просто захотел сломать в себе застарелые уже комплексы. В прошлом году он сам пришёл к командованию и заявил, что собирается заняться решением этой проблемы. И командование не возражало – в Секретном Войске вообще мало кто осмеливался возражать Дарникову. Намного легче и спокойнее Владу от этого не стало. Теперь каждое слово, каждую ситуацию он воспринимал едва ли не как выпад, брошенный судьбой ему лично. В полной мере это относилось и к сегодняшней операции по ликвидации команды Косого.

Сейчас Владимир Дарников внимательно разглядывал стоявшего перед ним человека. Он уже сомневался, что поступил правильно, последовав совету Сергея Ватолина (к которому этот пленный обращался по кличке – Гнусь). Ничего интересного пленный не расскажет. Очевидно, мелкая сошка.

Напрасно Макс застрелил троих из этой банды. Без допроса застрелил. Хотя приказ ему был дан совершенно однозначный: всех членов банды Косого брать по возможности живыми. Но Максим повёл себя как-то странно. Он вообще в последнее время ведёт себя странно.

Максим Игнатьев появился в прошлом году. Пришёл и напросился в войско, намекая что польза от него будет немалая. Пользы-то особой от Макса не оказалось, боец как боец, ни особой храбрости, ни особой сообразительности за ним не наблюдалось. За ним вообще ничего особенного не наблюдалось, кроме странных его шуточек. И что же теперь, не брать его из-за этого, что ли?! Сейчас мало кто с улицы хочет оказаться в рядах «секретников». Каждого не проверишь. Не гоблин – и ладно…

А потом – буквально через неделю после появления Макса – Владу стало известно о Николае-летописце. Тогда-то всё и началось.

У Дарникова сложилось впечатление, что Максим заинтересовался этим летописцем даже больше, чем сам Влад. Хотя понятно: появилась реальная возможность разделаться с противником. Но вот почему Макс перебил всех тех, от кого можно было получить инфу? Ведь троих же ухлопал! И кто у нас сейчас остался?!

Влад подозрительно оглядел парня.

Метрах в двух от него стояло существо, отдалённо напоминающее человека. Коротенькие кривые ножки в засаленных кожаных штанах были обуты в странные сапоги ядовито-зелёного цвета; куртка на нём явно не по размеру – связанные за спиной волосатые ручонки, казалось, вот-вот утонут в её длиннющих рукавах. А гвоздеподобная шея сиротливо и одновременно немного нагловато торчала из наглухо застёгнутого ворота. На этой шее ловко пристроилась маленькая головка, в верхней части которой попадались островки зарослей серовато-чёрных волос. Узкие чёрные глазки шустро бегали по сторонам и сверлили окружающих, словно лазером.

Владу даже на какой-то краткий миг почудилось, будто тело его под этим взглядом расщепляется на миллиарды мельчайших частиц. Дарников вздрогнул. Подобные ощущения часто возникали у него при встречах с магами. Но стоявший перед ним магом явно не был. Дарников скрипнул зубами и постарался отогнать эти мысли подальше.

Несмотря на свои габариты, пойманное существо (именно – существо…) умудрялось смотреть на командира (как, впрочем, и на всех остальных) сверху вниз. Владу это сильно действовало на нервы. Необходимо было показать, кто есть кто.

Дарников взглядом подозвал одного из своих людей и свирепо гаркнул:

– Эй! Обучи-ка этого недоумка правилам общения с командованием!..

Тот мгновенно подскочил к пленному и ударил его под дых. Пленный вздрогнул, но взгляд его по-прежнему оставался таким же сурово-колючим и непокорным, как и ранее.

– Я собираюсь сесть! – вновь гаркнул Дарников.

Сию секунду к нему подбежали двое и мгновенно устроили прямо на земле нехитрое сиденье из какого-то подвернувшегося под руку тряпья. Сев поудобнее, Дарников вновь принялся разглядывать «последнего героя» из людей Косого. «Герой» продолжал озираться по сторонам и одаривать всех презрительным взглядом.

– Имя, – повторил командир.

– Анатолий… – пленный шмыгнул носом, – Мошков.

«Прямо-таки Кавказские хребты, а не нос», – подумал командир.

В начале года ему довелось побывать на Кавказе – Влад искал летописца. Тогда поиски оказались напрасными. Как, впрочем, и в течение последующих месяцев. Каждый раз, когда казалось, что вот она, разгадка местонахождения легендарного Николая, информация оказывалась либо ложной, либо устаревшей. И вот две недели назад он наконец-то напал на верный след. Командир выяснил, что Николай-летописец пребывает ныне в Юго-Западном районе Москвы. На всех парах мчался Влад сюда, нашёл и… опоздал. Кто-то наткнулся на летописца двумя днями раньше. И убил. Летописец пропал навеки, а с ним пропали все записи, за которыми в принципе и охотился Дарников.

И наибольшую злость вызывало то, что наверняка всё это вновь произошло по вине какой-то банды. Опять банда! Опять эти отморозки, гордо именующие себя «командами», заботящиеся только о своей шкуре, ни во что не ставящие ни жизнь остальных людей, ни вообще весь Срединный Мир. Подонки, куда более худшие и ненавистные, чем даже Корпус Верных Защитников, пресмыкающийся перед гоблинами и служащий им верой и правдой. У Корпуса хоть есть какие-то (пусть и низкие, нечеловеческие) идеалы, к которым они стремятся. Хоть какое-то подобие кодекса чести, пусть даже и не приемлемое Дарниковым. У команд же нет ничего, кроме свободы в самом худшем понимании этого слова – свободы от совести, свободы от чести, свободы от милосердия.

Наверняка ведь труд Николая-летописца не нужен им совершенно. Просто так прихватили с собой. А по дороге скорее всего выкинули за ненадобностью. Зачем нужны этим бандитам летописи?! На вопрос же соратников, зачем летописи нужны ему самому (читать ведь почти никто не умел, а если и умел, то не считал нужным часто вспоминать об этом), Дарников отвечал уклончиво или же, что бывало гораздо чаще, не отвечал вообще.

А потом Макс откуда-то узнал, что Николая-летописца убили люди из банды Косого. Дарникову до сих пор оставалось неясным, где именно Макс получил эту инфу. Как оставалось неясным и то, каким образом Макс сумел точно указать место и время, где банда Косого решила устроить засаду на курьеров, вёзших провиант одной из команд. И совершенно непонятно, почему Макс принялся ни с того ни с сего убивать. И вот – один из бандитов здесь. Всего один…

– Сколько лет тебе? – прищурился Дарников.

– Семнадцать…

– Что вы здесь делали?

Сероватая кожа на миг собралась в складки и вновь обтянула скуластое личико пленного. При этом шрам, рассекавший физиономию парня от верхней губы до левого виска, всколыхнулся, словно волна. Дарникова, видавшего всякое, передёрнуло. Было в этом человеке что-то такое, от чего кровь в жилах стыла, а мысли застревали, так и не успев воплотиться в действия. Подсознательно Влад понимал, что он значительно слабее своего пленника, и пусть никто (даже сам пленный) этого не замечает, всё равно неожиданная и необъяснимая сила пугала.

– Искали, может, найдём что-нибудь интересненькое… – Мошков выстрелил очередным лазерным взглядом и облизнул тонкие пересохшие губы.

– Чего такого «интересненького»? – встрепенулся Влад.

– Да так, искали, чем бы поживиться. – Мошков явно пытался прикинуться дураком.

– Ты меня за идиота держишь? – Дарников не выдержал, вскочил с «трона» и, подлетев к парню, заорал во всю мочь: – Отвечай! Что вы делали здесь?!

Влад был в бешенстве. Последняя надежда ускользала из рук. Подбородок Дарникова затрясся, лицо побелело. Но как бы ни был страшен в гневе своём командир, лицо Мошкова продолжало сохранять то неприступно-тупое выражение, которое приняло в самом начале допроса. И тут в разговор некстати встрял перепуганный насмерть (как и все остальные окружавшие Дарникова) Сергей Ватолин:

– Прыжок, ты чё?! Ну скажи же! Вы же на курьеров пошли!

– Были бы руки развязаны, Гнусь, я б тебе сказал, – проскрипел Мошков. – И про курьеров, и… всё такое.

Хрясь!

Мошков рухнул на асфальт. В ушах зашумело, в глазах сделалось темно. Уже теряя сознание, Анатолий почувствовал, как его подхватывают за ноги, за плечи, куда-то тащат…

* * *

– …Толик! Вставай!..

Силясь открыть глаза и пошевелить рукой, Мошков прошептал еле слышно:

– Это ты?!

То ли прошептал, то ли всего лишь сделал попытку.

И вновь ушёл, уплыл в небытие. Но голос опять позвал:

– Толик! Вставай!..

Мошков приоткрыл глаза-щёлочки. Это была женщина – не молодая и не старая, не уродина, но и не красавица. Женщина в красном платье, с зелёными волосами. Точно такая же, ничуть не изменилась.

Мошков хотел спросить, куда она пропала – тогда, в Твери, после перестрелки, после того проклятого туннеля, – но вновь отключился…

* * *

– Эй, ты! Как тебя там?.. Анатолий! Ишь ты, разлёгся тут, понимаешь…

Мошков ощутил пинок в бок. Не слишком обходительно для женщины. Он захотел подняться, чтобы объяснить, кто есть кто в этом мире, но получил очередной пинок. Пересилив себя, Анатолий открыл глаза. Женщина в красном платье была всего лишь видением, галлюцинацией, если хотите. Здесь же – в холодной и ржавой реальности – вместо женщины на Мошкова смотрела нагловато-трусливая рожа одного из соратников Владимира Дарникова.

– Очухался? – поинтересовалась рожа. – Эт хорошо! Давай ногами шевели!..

Мошков с лёгким недоумением отметил, что поблизости вдруг появился небольшой грузовичок. За рулём его сидел кто-то в чём-то чёрном. Человек в кабине на миг повернулся, и Мошков вздрогнул. Ему показалось, что за рулём грузовика сидит привидение. Лицо водителя странно блеснуло, словно выкованное из металла. Но разглядеть его толком Мошкову не удалось. Его уже поставили на ноги и подтащили к кузову.

– Залазь!..

– Руки-то связаны! – прохрипел Мошков. – Дубина!..

Последовал ещё один удар, от которого Мошков снова рухнул на землю. Он почувствовал, как его поднимают и зашвыривают в кузов. Следом за ним, громыхая сапогами, полезли ещё какие-то люди. После чего машина тронулась.

Следующие несколько минут Мошкова заботило только то, чтобы не удариться головой. Когда же машина остановилась, он даже не сделал попытки подняться на ноги, здраво рассудив, что как его сюда закинули, так и выкинут наружу. И оказался прав – выкинули его без разговоров, довольно быстро и без особой жестокости. Так что у Мошкова даже появилась возможность оглядеться по сторонам.

Судя по всему, это было где-то недалеко от Нахимовского проспекта. Скорее всего временное пристанище спецотряда, походный лагерь.

Мошкова потащили к какой-то развалюхе, напоминающей скорее заброшенный склад, нежели штаб-квартиру командира команды. Робкие лучи несмело посматривающего на искалеченную землю солнца падали на крышу барака. Сколоченная из трухлявых, почерневших от дождя и времени досок, хибара одиноко стояла среди многочисленных полуразрушенных домишек. Окон в бараке не было, их заменяли зиявшие в прогнивших досках дыры, с грехом пополам затянутые кусками полиэтилена. Дверь, очевидно, выломали ещё тогда, когда отбирали домишко у прежних хозяев, поэтому её первое время попросту приваливали ко входу, а затем и вовсе ликвидировали. С тех пор чёрная пустота скалилась на окружающий мир, подобно раскрытой пасти шакала. Тоскливо и мрачно… Впрочем, команд по нынешним временам в Москве развелось – пруд пруди, так что удивляться нечему.

Внутреннее убранство «штаб-квартиры» не особо отличалось от остальных убежищ – ворох тряпья в углу, груда оружия возле входа да котелок с невнятным содержимым на столе посреди комнаты – вот и всё.

Из темноты возникла фигура командира. На сей раз он не был раздражён и даже улыбался.

– Ватолин заступился за тебя, – поведал он. – Он сказал, что ты расскажешь нам всё. – Опять улыбка.

«Значит, убивать не станут… пока», – пронеслось в мозгу у Мошкова.

– Буду краток, – подытожил командир. – Я хочу знать, не нашёл ли ты или кто-то из ваших что-нибудь особенное.

Внешний вид Дарникова был обманчив. В данную минуту Влад был раздражён, но старался не показать этого, а потому постоянно улыбался. Надо сказать, особого очарования натянутая улыбка квадратному лицу командира не придавала.

– Прежде чем спрашивать, поясни, что именно вы ищете, – ответил Мошков. Он был достаточно ограниченным, но здесь большого ума, чтобы понять, какие игры затеял командир, не требовалось.

– А ты не так глуп, как хочешь показаться! – Дарников начал выходить из себя. Он обвёл взглядом комнату – у входа толпилось несколько вооружённых людей.

– Вон! – рявкнул им Влад.

Люди испуганно шарахнулись в дверь. Все, кроме одного. Мошков толком не видел этого человека – тьма, сгустившаяся в углу, не позволяла этого сделать. Единственное, что он разглядел, – что-то чёрное, лоснящееся, поблёскивающее металлическими капельками. И над всем этим – непонятное и необъяснимое призрачное зеленоватое сияние, словно бы даже контуры лица.

– Катя, ты тоже… – на тон ниже произнёс Дарников.

Фигура не шевельнулась, только сияние на миг погасло.

– Пожалуйста, – неожиданно сказал Дарников.

Тень двинулась к двери и, очевидно, покинула помещение – Мошков сейчас больше внимания уделял стоявшему перед ним Дарникову, чем этому непонятному существу с женским именем. Дарников же внимательно рассматривал ещё несколько часов назад казавшееся ему тупым и никчёмным лицо.

– Ты хочешь знать, что я ищу? Это не оружие, не золото и не порошок. Это… летопись. Знаешь, что такое летопись?

– Не в курятнике родился, – кивнул Мошков.

– Так вот, – Дарников, казалось, пропустил слова Мошкова мимо ушей, – на протяжении многих лет её составлял один из умнейших людей. Не спрашивай, зачем мне эта летопись, ибо ответа ты не получишь. Хватит с тебя и того, что я уже сказал.

Мошков пожал плечами. Глаза Дарникова метнули молнии, но сам Влад промолчал.

– Итак, не находил ли ты летопись? – Дарников подошёл к Мошкову почти вплотную и уставился ему в лоб. Влад пытался выглядеть посерьёзнее, а смотреть в глаза парню ему не хотелось – тут же всплывали неприятные мысли и становилось жутковато. Поэтому командир решил остановить взор где-то в промежутке между лбом и густыми бровями паренька.

– Чё там? – поинтересовался Мошков с кривой усмешкой. – Прыщик, что ли?

– Тварь… – прошипел Дарников.

– Ага, – осклабился Мошков. – Только ты ничего со мной не сделаешь. Пока я тебе нужен – не сделаешь. И вообще, не помню я, чтобы мы находили что-нибудь этакое. Да и фиолетово нам такая фигня! Среди наших типа грамотных почти что не было. Мы всё больше по оружию да порошку специализировались. Ну и всё такое…

– Твою мать! – не выдержал Дарников.

А Мошков вновь удостоился чести поцеловать землю-матушку. Удар командира был не столько сильным, сколько неожиданным…

3. ШАНС

Я сразу понял, что этот Влад меня не убьёт. Нужен я ему зачем-то. Зачем – не знаю. Но когда он выяснит, что толку от меня, как от тени гоблина, тогда уже – всё! Тогда уже – пиф-паф! А потому надо мне ноги рисовать от них, пока не поздно.

А пока меня заставили показать, где наше убежище было. А чего бы не показать-то?! Мне там уже не жить… если вообще жив останусь…

Руки мне развязали – это Гнусь командира упросил, – уже хорошо.

Ну, потащил я их на Зюзинскую, к нашему стойбищу. Кстати, не так уж и много этих «секретников» оказалось, человек пятнадцать, двое из которых к тому же ранены. Но мне, понятное дело, это фиолетово. Пятнадцать их там или пятнадцать тысяч… ухлопать меня – и одного хватит.

По дороге я всё думал, как сложилась бы судьба, окажись мы в другом районе. Не знаю, чего нас понесло в этот Юго-Западный?! Здесь, конечно, не так всё порушено, но это-то и плохо. Будь тут развалин поменьше, и команд походу меньше было бы. На Болотниковской вон все спокойно, ровненькое место, всё видать. И ведь, казалось бы, недалеко совсем, прямо за Севастопольским проспектом, а вот поди ж ты! То ли лень гоблинам было тут всё громить, то ли ещё чего – неясно.

А может, и не гоблины громили, кто ж знает? На эти московские рожи посмотришь – не лучше гоблинов. Они и сами могли тут этот бардак устроить. Мало ли чего – может, власть делили, зоны влияния типа там… или склады какие… или ещё чего.

Пока мы до Зюзина тащились, Гнусь старался рядом держаться, подбадривал типа. А у меня, как мы с Нахимовского свернули, настроение упало ниже плинтуса. Как только по сторонам развалины пошли, на душе так гнило сделалось – словами не передать. Не люблю я развалин, особенно таких вот больших – в два, в три, а кое-где даже и в четыре этажа. И чем дальше, тем развалины эти выше. И вот уже почти целёхонькие дома попадаются… Не, нехорошо это! Это как человек, который только что умер, и лежит он вот так вот, как дурак какой, а хоронить его никто и не думает – все ходят себе мимо, разговаривают, переступают через него, жрут что-то рядом с ним прямо. И ладно бы ещё если б это кто из команды какой был, а вроде как бы и мирных житель, неопасный и незлой, никому ничего не гадивший. Неприятно это.

Меж домами всё заросло. Кое-где обычной травой, деревцами молодыми, кустарником. Кое-где – Чёрной Проволокой. Единственное, пожалуй, место во всей Москве, где эта дрянь чувствует себя хорошо. Потому, наверное, и оборотней тут нечасто встретишь, не любят они Чёрную Проволоку. И она им отвечает горячей взаимностью.

Ну, доковыляли мы до места, указал я на подвал дома, от которого чуть больше одного целого этажа осталось. Думаю, что вот они все сейчас в подвал полезут, а я потихоньку смоюсь. Хотел было уже Гнуся предупредить, чтобы он тревогу не поднимал, да не успел. Меня ласково так прикладиком по почкам стукнули и стволом указали, куда мне следовать – в подвал же, типа показывать, где, чего и как. Не, это нормально, да? Как будто не понимают, что уже одно то, что я их сюда привёл, нервы рвёт! Суки!..

А что возразишь? Против автомата – ничего…

Ну, пока эти ребята по берлогам нашим шарили, я всё смотрел, как бы типа смыться от них. Не уверен я, что в живых оставят, не такие они люди и всё такое. Гнусь – он, конечно, с ними в одной команде, но и Гнусь для Дарникова не великий авторитет.

К тому же так и не въехал я до сих пор, про какие такие летописи они талдычат всю дорогу?! Не было там ни фига подобного! Или было, но мы не заметили, а после нас кто другой их стянул. Или до нас ещё. Не, ребята, не было там летописей! Я бы их узнал, наверное.

В одной книжке я видел картинку с летописями – типа такие длинные жёлтые листы бумаги, в трубочку свёрнутые. И там фигня разная написана – история родного края и всё такое. А у того хрена ничего подобного не наблюдалось.

Вообще, странный он был, старик тот. Ну, все говорят, что старик. Да и на вид ему – столько люди вообще не живут. Но вот глаза – на всю жизнь запомню! Особенные какие-то были глаза у него. Молодые, сильные. Типа как у той женщины, из-за которой я в эту долбаную Москву подался. И когда Крыса в него выстрелил, что-то с глазами теми случилось. Словно они умерли раньше старика. Непонятно. Не люблю я непонятного!..

Хотя вся моя ситуация сейчас непонятная. Сбегу или не выйдет? Фиг его знает…

Макс – ту суку, что меня пристрелить хотел, Максимом зовут, оказывается, – так вот, Макс меня сразу невзлюбил. Лыбится, разговаривает весело так, и всё такое. А в глазах его – смерть. Моя. Хуже убитого Гусёнка, честное слово!

Когда до моей норы добрались, он как раз первым туда нырнул. И сразу же следом за ним Гнусь и ещё двое из команды. А потом уже я – моя ж нора и всё такое!..

И вот что меня сразу насторожило. Все моё барахло перетряхивают, кроме Макса. Он стоит в сторонке, улыбается и на все замечания – что, мол, и ему бы поискать неплохо – только кивает. И на одном месте торчит как приклеенный. Прямо возле ящика, которым я вместо стола пользовался. А потом он быстренько так оглянулся, на ящик этот посмотрел и – прямо задницей своей на него! Присел типа отдохнуть.

Я глазами хлопаю, не въезжаю ни фига. А потом до меня дошло, что там у меня, может быть, обойма запасная лежала или ещё чего. А этот гад решил прикарманить чужое добро. И всё такое.

Но тут же вспоминаю, что не может у меня на столе ничего такого быть. Потому как запасными обоймами я не избалованный человек. Только книга на столе лежала, кажется. Ну, та самая, от руки написанная…

…которую, кстати, я из берлоги долбаного летописца-то и забрал…

Бли-и-ин!!!

Меня как кипятком ошпарило!

Не, нормально, да?!

Может быть, они как раз этот блокнот и ищут. Мало ли что он не в трубочку свёрнутый? Может, из-за него всех наших и перебили. Может, из-за этой вот хреновины и меня убить могут. А этот гад прямо на неё – задницей своей! Нормально, да? Типа чтобы не видел никто! Сука!..

Я спокойно так подхожу к Максу. А он мне улыбается, улыбочка такая вся из себя радостная, искренняя. А я ему:

– Привстань-ка на секундочку.

– Зачем это?! – очень так похоже удивляется Макс.

– Привстань, привстань, – говорю, – о тебе же забочусь. А то как бы ты на летописях этих задницу себе не отсидел…

Ну, Макс подскочил, словно его блокнот шилом в зад ткнул. И все сразу к столу кинулись. И заорали радостно так. И всё такое.

Дарников мигом в норе моей оказался, глаза сияют, руки дрожат, блокнот листает торопливо. И всё такое.

И все уже про меня забыли. Кроме Макса. Я его взгляд перехватить успел – не улыбается уже, глаза злые, смертью исходят. Оставь сейчас меня с ним вдвоём – зубами загрызёт.

И тут понимаю я, что летописи уже найдены и пользы от меня любезному обществу более никакой. Типа можно и в расход пускать. Что, смею заметить, с планами моими не совпадает совершенно. А значит, нужно немедленно принимать какие-то меры. А какие? И вдруг меня осенило. Не поверите, словно вспышка какая в башке сверкнула. Я тут же, пока все ещё здесь – и Дарников, и Гнусь, и прочая братия, – беру крепенько так Макса за грудки и ору во всё горло:

– Утаить хотел? Зараза! На Корпус работаешь, падла? Убью!!!

Ну, меня сразу же, понятное дело, прикладом по боку – шарах! Потом ногами немножко так попинали – ничего, не страшно. Зато, чего надо было, сказать я успел.

Когда же происходящее вокруг опять начало возбуждать во мне интерес, я едва не улыбнулся. Ну, типа подействовали мои крики, сейчас уже с Максом разбираются, и всё такое.

– Давно я замечаю! – орёт Гнусь. – Вечно ты палки в колеса ставишь, Макс!

– Заткнись, выродок! – орёт Макс в ответ. – Это ты со своим Прыжком – одной бандой меченные, одной кровью мазанные! Выгораживаешь ты его!

– Молча-а-ать! – рявкнул тут Дарников.

Ну, все типа сразу же замолчали. А он скрипучим таким голосом заявляет вдруг:

– Всё! Этот Мошков больше не нужен!..

Не, нормально, да? Вот сука!.. Помогай таким летописи разыскивать! Больше хрен дождётесь от меня чего хорошего!..

Я на Макса глаза скосил, на Гнуся, на остальных. Ну, Гнусь побелел типа, глаза вытаращил. А Макс – тот как-то сразу ко мне интерес потерял, словно и нет меня тут.

– Влад, послушай! – говорит Гнусь. – Не нужно Прыжка убивать! Он свой! Проверь его! Испытай!

– Чего там испытывать… – проворчал Дарников.

Не, нормально, да? Я осторожно так на ноги поднимаюсь, оглядываюсь. Не, не сбежать. Куча народу в моей берлоге, да в дверях ещё громилы торчат – поперёк себя же шире.

– Дай ему шанс! – настаивает Гнусь. – Пусть… ну, пусть он, например, с нашей группой пойдёт!

– Вы и так дойдёте куда надо, – бурчит Дарников. А на меня не смотрит даже, зараза.

И тут уж я голос подал.

– Ага, дойдут! – ехидно так говорю. – Вот этот вот, – и на Макса киваю, – всех и доведёт! Прямо в Совет Равнодушных! То-то в Каганате радости будет!

Макс посмотрел на меня – холодно так, безразлично – и вдруг заявляет:

– А что, Влад? Люди нам нужны. Пусть этот Прыжок с нами сходит.

– Папа твой – прыжок, – ворчу. – Когда тебя делал – подпрыгивал…

Ну, меня опять прикладом по боку. Встал я, о стену опёрся – тяжело стоять-то, вас бы столько раз прикладом, да ещё по одному и тому же месту… Но самое непонятное мне – это почему Макс вдруг решил меня защищать?! Чего это он за меня заступился, а? Непонятно… Не люблю я непонятного! И всё такое…

Дарников с сомнением смотрит на меня, на Макса и говорит вдруг:

– Чем дальше, тем меньше я доверяю и тебе, Игнатьев, и тебе, Ватолин. А этому вот, – в мою сторону кивает, – не доверяю совершенно.

Лично мне фиолетово как-то, доверяет ли он мне и всё такое. Сам я тоже не доверяю ни Максу, ни Владу. Разве что Гнусю… Кстати! Я ж ему в глаз дать хотел при встрече! Не забыть бы… Если жив останусь. Потому что сейчас разговор именно о жизни идёт. О моей. Шлёпнуть могут стопудово. То есть типа терять мне нечего. И я говорю тогда:

– А ты проверь! Все равно за Максом твоим глаз да глаз нужен. Вот я и послежу…

– А за тобой кто следить будет? – усмехается. – Бандит ты. Выродок. Дрянь.

Макс на меня опять с ненавистью уставился. Ясно же – я за его счёт выехать хочу. Ну, мне-то плевать, мне главное в живых остаться.

И тут вдруг девка какая-то встревает. Говорит:

– Пусть этот бандит с нами идёт…

Голос у неё противный, хрипловатый такой, дребезжащий. То ли горло у неё искусственное, то ли от рождения голос такой мерзкий – хуже, чем у меня даже, честное слово!

Оглянулся я на неё – тьфу! Голосочку своему под стать. Не, не то чтобы страшная она очень (хотя и не без этого, конечно), а жалкая какая-то. Выглядит так, словно ей по башке ведром стукнули. Мусорным. Полным.

Худая до ужаса, словно макаронина. Длинная к тому же, неказистая вся какая-то, на шлагбаум погнутый смахивает. А на ногах еле держится. Дунешь на неё – свалится. И стоит она не по-человечески… или это ноги у неё кривые такие?.. Не въедешь сразу. Напялила на себя непонятный балахон какой-то дурацкий, чёрный, и плавает под ним, как рыба пьяная, и всё такое… Нос востренький, птичий, со всеми присущими ему прелестями соответственно. Волосы чёрные, короткие, непослушные. Торчат во все стороны, как солома на крыше дома после взрыва. Вот только глазища у неё (да, именно глазища!) – что ты! Силища такая в глазах, почище, чем у Дарникова. Огромные, чёрные… Они к её лицу даже и не подходят совсем. Да и вообще к ней не подходят. Вся нелепая, несуразная, хотя и заступаться пытается. А глазища-то горят, светятся!

А сам Дарников теперь уже взглядом по всем по нам по четверым прыгает – девка, Макс, Гнусь, я, опять девка… И кажется мне, что я своими словами про Макса в точку попал – не доверяет ему Дарников, ох не доверяет. И всё такое. Почему не доверяет – фиолетово. Но мне это походу на руку окажется.

– Возьмёшь его в свою группу, Эллина, – сказал, как отрубил.

Девка кивнула, а я сразу же ляпнул:

– Оружие дайте!

Ну, мне сразу же и дали, типа опять прикладом и по тому же боку. Не, нормально, да? Не расстреляли, так что ж теперь, прикладом забить?! Суки.

– Вставай, Прыжок, – говорит Макс. А в глазах его опять злость.

– Ничего, – отвечаю, – благодарствуйте, я пока что тут малость полежу, с земли не так больно падать…

Но встать, конечно, пришлось. Потому как с прикладом не поспоришь. Блин! И откуда у них тут столько прикладов?! По три штуки на каждом автомате, что ли? С ума сойти можно!

– Сегодня же отправляетесь, – приказывает Дарников. – Катя, возьми…

И блокнот старика того девке какой-то протягивает.

Я сразу вспомнил – Катя! Не та ли самая, к которой Дарников этот так почтительно обращался? Поглядел я на неё – страшноватая тоже, типа Эллины этой. Лысая – то ли сама наголо бреется, то ли ещё чего. Половина морды какая-то ненастоящая – серебрится, словно лужа грязи под луной. Когда она стояла ко мне нормальной стороной лица повёрнута – ничего так, терпимая девка. Можно было б и под одёжкой её слегка пощупать, и всё такое остальное, само-собой, тоже как бы. А как потом повернулась она – мать твою!.. Гоблин свежезажаренный и то краше! И одета она как-то необычно. Не, конечно, остальные из этой развесёлой компании тоже не в армейских шмотках. Но она как-то в глаза бросается – чёрные штаны, куртка тоже чёрная, вся такими блестящими железяками утыканная. А на плече у неё сумка – тоже вся чёрная такая.

И вот эта самая Катя блокнот у Влада берёт и в сумку запихивает. А я замечаю, как Макс взглядом блокнот этот провожает. Ну, голодный взгляд, типа того. Так на баб в постели смотрят, а не на блокнот. И замечаю я ещё, что Дарников тоже за Максом украдкой наблюдает. Перехватил мой взгляд, замер… А я зачем-то взял и как дурак осторожно ему так кивнул. Фиг его знает – зачем?! Но Дарников молча так прикрыл на миг глаза, типа согласен.

Короче, беседа двух немых идиотов получается. Чего я имел в виду? А чего он имел в виду? Как он мой кивок воспринял? Фиг его знает…

Да и фиолетово это мне, по правде сказать. Мне сейчас главное – шансом воспользоваться. Улучить момент и рвануть от них подальше. Иначе убьют. А жизнь у меня одна. И шанс – тоже один…

4. КОМАНДА

Небо покрылось тяжёлыми грязно-серыми облаками, которые с каждым часом сгущались всё сильнее. Солнце пару раз попыталось выкарабкаться из-за туч, но не справилось и плюнуло на это дело окончательно.

К вечеру облака приобрели недобрый красноватый оттенок, словно где-то за горизонтом пылали пожары. Тучи сделались чёрно-багровыми на западе, а на востоке появилось необычное золотистое сияние – словно в небе сквозь неожиданный просвет проглянули россыпи звёзд. Только звёзды эти не стояли на месте, крутили хороводы, сплетаясь в спирали и чертя на мглистом фоне пунктирные линии.

При виде этого зрелища в лагере Дарникова все затихли – видели такое уже не раз. Не опасное, но и непонятное, необъяснимое. И к явлению этому одинаково настороженно относились и жители Срединного Мира, и гости из Преисподней. Потому что было это необъяснимо для всех – и для людей, и для гоблинов.

Ближе к полуночи золотистый пунктир в небе начал таять. Одновременно принялся меркнуть и багровый отсвет на западе. Люди зашевелились, послышались негромкие разговоры. Постепенно в лагере каждый занялся своим делом – кто-то принялся собирать топливо для костра; кто-то проверял оружие; кто-то просто сидел или валялся на земле, тупо уставившись в пространство.

Прыжок расположился на остатках постамента какого-то развороченного взрывом памятника и пытался оценить обстановку. Отношение «секретников» было к нему по-прежнему настороженным, и оружия Мошкову не вернули. Но бить перестали и даже накормили. Это, разумеется, не повод, чтобы задерживаться у «секретников» дольше, чем необходимо. Но пока что Мошков складывающейся ситуацией был доволен – жив, сыт и надежда на побег есть.

– Ну как ты?..

Прыжок поднял взгляд. Долговязое, нескладное нечто склонилось над ним. Нечёсаные рыжие, торчащие во все стороны волосы этого «нечто» почти полностью спрятали его лицо. Прыжок вздохнул и отвернулся.

– Да так, Гнусь, ничего особенного, – нехотя отозвался он.

– Ты что, не рад, что ли?

– А чего мне радоваться-то?! – Прыжок обалдело посмотрел на Гнуся.

– Ну как это – чего?! – Гнусь тоже вытаращил глаза. – Снова встретились! Да и жив ты остался!..

– Ну разве что, – буркнул Прыжок. – А насчёт того, что встретились… Не забыть бы тебе в глаз дать, вот чего!..

– За что это?!

– А за всё! За Прыжка, за… за то, что от Косого смылся – один, без меня…

Густые брови Гнуся сложились домиком, а губы изобразили плаксивую гримасу:

– Да ты чё, совсем сбрендил, что ли? Хорош друг, мать твою! Я за тебя Влада упрашивал, распинался перед ним! А ты теперь от меня нос воротишь! Учти, кстати, что ты ещё не в группе, а всего лишь на испытательный срок взят, не забывай! – Гнусь шмыгнул веснушчатым носом-картошкой и развернулся, всем своим видом давая понять, что подобного отношения к себе не потерпит и собирается уйти.

– Да ладно тебе! Садись, потолкуем… – Прыжок примирительно вытянул левую руку, приглашая Гнуся сесть рядом.

– Давай. – Гнусь явно не сильно обиделся, да и делать ему особо нечего было. Потому он охотно присел рядом.

– Слышь, Гнусь, а этот Макс – он вообще чего?

– Как это – чего? – не понял Гнусь.

– Ну, типа того, что он за человек? – пояснил Прыжок.

– Да так, – Гнусь махнул рукой, – ничего особенного…

– Это как? – поинтересовался Прыжок.

– А вот так! Он в последнее время Дарникова нашего совсем достал. Мало того, что самовольничает, так ещё и решения Дарникова оспаривать вздумал.

Прыжок непроизвольно метнул взгляд в сторону проходившего мимо Макса. Скользкий тип этот Макс, подумал Прыжок. Широко посаженные глазёнки – маленькие такие, желтовато-непонятного цвета – по сторонам так и шныряют, щёки красные, лицо всё в пятнах каких-то… Эта живописная морда дополняется не менее живописной улыбочкой с этакими ямочками где-то между щеками и нижней челюстью.

– И как же самовольничает? – спросил Прыжок.

– А ты чё, сам не видел, что ли? – Физиономия Гнуся изобразила удивление. – Между прочим, это он насчёт летописи-то кашу заварил. И про вас тоже он сказал. Ну, в смысле, где и когда вы курьерам засаду готовите…

– Ну?! Откуда ж узнал-то?! – Прыжок наклонился ещё ближе к Гнусю и заговорил тише: – Слушай, а что если это он тогда и навёл Косого на курьеров? Всё сходится ведь… Косой-то наш как раз накануне трепался с кем-то о них. Вот ведь зараза! Навёл Косого на курьеров, а вас – на Косого! Да и вообще – странно он себя ведёт, подозрительно…

– И прикинь, этот гад с нами пойдёт. – На лице Гнуся проступила досада.

– Как – с нами?! Шутишь? – Прыжок аж подпрыгнул на месте.

– Что ты заладил, как да как? Очень просто! Дарников так порешил!

– Бли-и-ин…

– Вот именно, – Гнусь принялся чесать голову. Он всегда так делал, когда что-то его не устраивало. – Ещё неизвестно, чем вся эта фигня закончится…

– Значит, пойдём мы с тобой, сука Макс и… эта… как её? Ну, тощая такая… уродина…

– Ага, – кивнул Гнусь, – а ещё – Петька Малахов, Юра Коновалов, Дашка и Катя.

– Это ещё кто такие вообще? – Прыжок сдвинул брови.

– Петька – вон он стоит. Видишь? Толстый такой, приземистый. Его Колобком ещё называют иногда.

Прыжок повернулся в сторону, куда показывал Гнусь. Недалеко, подбоченившись, стоял невысокий парень в свитерке цвета хаки и таких же брюках. Выглядел он совершенно не как боец. Возможно, из-за полноты. А может, виной тому была его одежда на удивление чистая для нынешних времён и почти не помятая. Да и лицо у Колобка было благородное такое, холёное, чуть ли не барское.

Вид Малахова сразу же насторожил Прыжка. Он не привык видеть таких людей – сытых и упитанных. Впрочем, возможно, у Малахова что-то неладно было со здоровьем – где по нынешним временам встретишь упитанного человека?! Разве что из числа тех, кто объедки с гоблинских столов подбирает…

Однако, если Малахов в Секретном Войске, эту возможность можно исключить. Не взяли бы «секретники» к себе такого. Да и никто не взял бы – с предателем разговор короток, пулю на него не жалко…

Было ещё в фигуре Малахова что-то неестественное, какое-то несоответствие. Не сразу, правда, но Прыжок уловил, в чём оно заключается, – у Малахова не было оружия. То есть не было оружия в понимании Прыжка – ни автомата, ни пистолета, ни чего-нибудь ещё такого. И потому Малахов показался Прыжку каким-то беззащитным, что ли.

– Он как, стрелять-то хоть умеет? – Прыжок продолжал рассматривать Малахова.

– Ничего, вполне нормальный чувак. Отвечаю, – кивнул Гнусь. – Тут недавно стычка была с бандой… Ты не смотри, что он из себя такой весь… круглый. Он знаешь как всякими японско-китайскими штуками владеет? Типа каратэ и так далее. Ему даже оружия не надо, голыми руками любого на тот свет отправит. Только вот простодушный он очень. Такому, например, как Макс, Петьку обмануть – как два пальца… об асфальт.

– М-да… А Юрий этот что за кадр? – продолжал интересоваться Прыжок.

– Вот именно – кадр! – кивнул Гнусь. – Верно подметил, тот ещё типчик. Не лучше Макса… Хотя нет – лучше. Он, по крайней мере, против начальства не возникает. Вообще, безынициативный какой-то, но сволочь. С таким только на задание и ходить.

– На фига ж его берут-то?! – удивился Прыжок.

– Ну, мало ли кого берут, – усмехнулся Гнусь. – Тебя вон тоже берут…

– Не, серьёзно!

– Понимаешь, он в технике здорово сечёт. Не поверишь, иногда такие штуки починить может – с ума сойти!..

Прыжок окинул взглядом Коновалова, сидящего рядом с каким-то парнем возле небольшого костерка. Никаких особых эмоций лицо Юрия у Прыжка не вызвало. Настырно-тупая квадратная рожа Коновалова, равно как и его бычьи глаза, не выражала ни единой мысли. Казалось, что этот Юрий и слово-то такого – «мысли» – не знает. Этакая ходячая глыба, робот. Даже движения у него точь-в-точь как у робота – замедленные, механические.

Прыжок увидел, как Коновалов лениво поворошил прутом арматуры угли в костре, так же лениво отложил прут в сторону, точно таким же движением подтянул к себе за ремень автоматическую винтовку, заволок её на колени… Прыжку вдруг подумалось, что вот сейчас, прямо здесь, таким же ленивым и механическим движением Коновалов выстрелит в голову своему не подозревающему ни о чем собеседнику. Не вязалось как-то в сознании Прыжка поведение Коновалова и то, что говорил о нём Гнусь.

– А по-моему, ни фига он в технике не разбирается! – убеждённо заявил Прыжок. – Не с его рожей в технике рубить! Типичный штурмовик!..

– Так он им и был, – кивнул Гнусь. – До того, как к нам попал. Он на Барона работал. Слышал про такого? Ну вот, когда тот всё-таки помер (воистину чудо – в наши дни мало кто собственной смертью умирает), в банде смена власти произошла, так сказать. Ну и Юрка без работы остался. Податься ему некуда было, а с Дарниковым они когда-то давно были знакомы, вот командир и взял его.

Прыжок попытался вспомнить, как выглядит Дарников. Ему стало интересно представить себе их двоих – Дарникова и Коновалова – рядом. Но ничего не получилось. В памяти всплывали только глаза Влада: холодные, безжалостные, но тем не менее со слабой искоркой беспокойства на дне.

Прыжок помотал головой, пытаясь отогнать видение. И взгляд его напоролся на шевельнувшийся вдруг сгусток тьмы. Прыжок присмотрелся и понял, что это та самая девушка, которой Дарников передал блокнот.

– Ну, а баба эта… как её… Катя, что ли? – спросил Прыжок.

– Что – Катя? – не понял Гнусь.

– Она что собой представляет?

– А фиг её знает! – пожал плечами Гнусь. – Она недавно у нас. Попала в переделку где-то, наши медики её заштопали. Видишь, лицо какое?

Прыжок посмотрел на сидевшую в стороне от всех Катю и кивнул. В темноте искусственная половина лица слабо сияла бледно-зелёным светом. И от этого вся остальная часть лица казалось почти чёрной, невидимой. Чёрная кожаная куртка, украшенная металлическими заклёпками, такие же чёрные кожаные штаны, ботинки. Отсюда не видно, с оружием она или нет. Но наверняка с оружием. Весь внешний вид Кати прямо-таки протестовал против того, чтобы не иметь оружия.

– Говорят, – продолжал Гнусь, понизив голос до еле слышного шёпота, – что она в Кремле несколько лет жила, у гоблинского мага какого-то.

– Иди ты?! – вытаращил глаза Прыжок. – Как же?..

– Сбежала, – ответил Гнусь. – Как сбежала – фиг её знает. Она у мага того всяким штучкам училась. То ли сама, то ли он её натаскивал – тоже не знаю. Да и вообще, Катя – она не очень-то разговорчивая.

– А с нами она зачем?

– Мало ли что, – резонно ответил Гнусь. – Она любую хрень на колёсах водить может. Сам видел. Ну и боец она ничего… наверное…

– Ага, – кивнул Прыжок. – А эта… Дашка которая? Сука какая-нибудь? Или как?

– Не-е… не сука. Ты её видел вообще?

– Не знаю… Нет вроде…

– Ох! Такая красавица – редкость по нашим временам! Высокая, фигурка что надо, а глаза-то, глаза! Просто прелесть! Голубые, а когда злится – серые. Представляешь? И команду не подведёт, нормальная баба. Хотя… – задумался вдруг Гнусь. – Вообще-то да – стерва она порядочная…

– Нормальная женщина должна быть стервой, – заметил Прыжок. – Главное, чтобы она сукой не была.

– Это ты верно подметил, – кивнул Гнусь. – Но только больно уж она высокомерная. Как-то раз, помнится, я к ней подъехал, а она так обломала, что мало не показалось…

– А чё сказала-то? – поинтересовался Прыжок.

– Да так, ничего особенного. – Гнусю явно не хотелось возвращаться к этим воспоминаниям, он вдруг засобирался куда-то. – Ладно! Пойду-ка я, дела у меня. Ну, бывай!

– Погоди, Гнусь! – остановил его Прыжок, поднимаясь с земли. – Я тут ещё кое-чего забыл… Помнишь, я тебе в глаз обещал дать?

– Ну? – Гнусь замер, непонимающе глядя на Прыжка. – Ну и чего?

– Ну и держи!..

И врезал.

* * *

Пошёл дождь. Небеса, словно желая покарать землю, принялись решетить воздух стрелами золотистых молний. Дождь, поначалу робкий и ненавязчивый, вскоре превратился в настоящий ливень. Люди засуетились, потянулись в подвал, служивший недавно ещё пристанищем команды Косого. Наспех прятались оружие и боеприпасы. Вскоре снаружи не осталось никого, кроме двух часовых.

Дарников сидел в берлоге Косого с найденным блокнотом в руках, пытаясь разобраться в почерке Николая-летописца. В душе его постепенно пробуждалось обычное опасение, всегда возникавшее при соприкосновении с подобными магическими вещами. Мысли его постепенно свернули в сторону, потекли по руслу, ведущему к океану возможностей, которые могли бы открыть людям эти летописи. Незаметно для себя Дарников принялся мечтать о том, как пойдёт жизнь в Срединном Мире после того, что он задумал сделать. И раздавшиеся в глухой тишине шаги заставили Влада сильно вздрогнуть.

– Командир, разреши… – Это был Макс.

– Угу, – Влад торопливо захлопнул блокнот и посмотрел на Максима. – Чего тебе?

– Я вот думал, зайду – побеседуем.

Дарников понял, что Макс хочет поговорить о чём-то серьёзном, но не знает, как начать.

– Ты уже зашёл. Так что говори, чего хотел. – В голосе Дарникова начали проявляться нотки раздражения.

– Да насчёт того блокнота… Ну то есть мага. Командир, ты уверен, что он сможет помочь?

– Нет, – Влад никак не мог понять, куда клонит Максим, – но он единственный маг во всей округе, который годится для этой цели. Кроме того, он достаточно силен.

– Может, все-таки передумаешь?

– То есть?! – Дарникову разговор начал действовать на нервы. – Макс, что ты, чёрт возьми, опять затеял?!

– Да нет, ничего… так… К-короче, – глаза Максима забегали, – знаю я тут поблизости одного мага…

– Что за маг такой? – Дарников повысил голос.

– Сильнее он, – выдавил Макс.

– С чего ты взял? Да ты хоть знаешь, что нам конкретно нужно-то от мага?! Как ты можешь рассуждать, сильнее он или нет?!

– Знаю… – еле слышно произнёс Максим.

Дарников заметил, как Игнатьев жадно пожирает глазами блокнот. Это настораживало. И Дарников сердито произнёс:

– Макс, говори по делу! А если сказать нечего – топай давай, без тебя дел по горло.

– Но ведь твой маг слабак. Об этом все знают, – попытался вставить Макс.

– Во-первых, он далеко не слабак. А во-вторых, что мы знаем об этом твоём маге? А? Я вообще в первый раз слышу, что здесь поблизости есть ещё какой-то маг! А Маркулия я давно знаю. Он мне здорово помог. А твой…

– Я знаю, как к нему попасть. Дай мне блокнот и поставь меня во главе команды… – Макс на миг запнулся, – вместо Эллины.

– Что?! – Дарников окончательно вышел из себя. – Да ты вообще думаешь, что говоришь-то?!

– Влад, я уверяю, что не подведу тебя. Поставь меня старшим…

«Он меня за дурака держит», – промелькнуло в голове у Дарникова.

– Послушай, а не много ли ты берёшь на себя в последнее время? – Дарников даже не пытался скрыть раздражения и бешенства. – Выйди!

– Но…

– Никаких возражений! Вон!

Поняв, что дальше пререкаться нет смысла, Макс вышел, а Дарников вновь взял в руки драгоценный блокнот и принялся его перелистывать. Но строчки прыгали перед глазами, и невозможно было сосредоточиться на них. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Что задумал этот тип?»

Дарников встал и нервно заходил из угла в угол. «Неужто Макс меня совсем идиотом считает? И чего он добивается? Он явно знает об этом блокноте что-то, о чём не хочет говорить. Да он с самого начала что-то недоговаривает.

Может, он хочет меня скинуть, а сам командиром стать? Да нет, главарь из него фиговый. Он и сам это понимает. И народ его не поддержит.

Значит, всё дело в блокноте… Надо предупредить Эллину, чтобы присматривала за Максом в дороге. Мало ли что… А может, вообще не посылать его? Нет, это будет неправильно. Макс как-то связан с этим блокнотом, и, если его оставить в лагере, он обязательно сбежит и отправится следом за Эллиной. Так что лучше уж пусть на виду будет. По крайней мере, Эллина сможет его в случае чего приструнить.

Вообще, Максим слишком уж догадливым стал. Откуда он знает про то, куда и зачем я посылаю группу? Или я ему говорил? Не помню, чёрт…

И откуда у него вдруг знакомый маг объявился? Не было никого и вдруг объявился. Маг, да ещё вдобавок – опытный. Лучше того, к которому я собираюсь группу посылать. А откуда Максим Игнатьев может знать, зачем мне понадобился этот маг? Или я при нём всё-таки упоминал об этом?..

И как-то странно Игнатьев этот относится к Мошкову. Вроде бы и ненавидит, а с другой стороны – сам за него голос подал.

Игнатьев… Мошков этот… Ватолин ещё… Блин! Какая-то совершенно левая команда получается! Не знаю, что и делать. Однако чувствую, что именно эти люди и должны идти.

И Катя – обязательно! Хотя Эллине с ней будет очень нелегко. Есть в Катьке командирская струнка. И она способна в нужную минуту поддержать Эллину. И потом, Катя разбирается в магии. Не нашей, людской, – в гоблинской. Не знаю, насколько хорошо разбирается, но намного больше, чем хочет это показать. И она просто рвётся в этот поход. Не меньше, чем Игнатьев. Есть у Кати какой-то свой интерес, как и у Макса. Да и вообще, есть в них что-то общее.

Нет, пусть всё остаётся так, как есть. Не забыть бы только предупредить Эллину…»

5. ВЫСТУПЛЕНИЕ

Напрасно мы выступили днём. Под вечер надо было, когда стемнеет. А то Косой вон повёл нас на курьеров днём, и чего вышло? А вышло то, что вышло!.. И обратно не заходит…

Хорошо ещё, что солнца нет. Серые тучи затянули небо, насколько глаз хватает. И воздух серый. И всё остальное вокруг – серое, привычное. И не жарко. Это хорошо, что не жарко.

Тащиться нам предстояло на юг, по Севастопольскому проспекту. Дня два тащиться, не меньше. Потому как пробраться нам нужно было аж за самый Битцевский лесопарк, чуть ли не куда-то в район Северного Бутова. Не, нормально, да? Я когда узнал, куда идём, чуть сам не застрелился! Там ведь Верных Защитников – пруд пруди! Считай, место обитания Корпуса! И это уже, можно сказать, и не Москва вовсе. А впрочем, и хорошо, что не Москва. Накушался я уже Москвы – из ушей аж лезет.

Иногда думаю, правильно гоблины порушили тут все. Не фиг потому что! Москва, Москва! Столица всей Сибири, мать её… А тут такие рожи попадаются – в страшном сне не увидишь. Косой, к примеру. Или Гусёнок. Или хотя бы Максим этот, Игнатьев, чтоб его… Вон он, кстати, идёт, прямо передо мной. Автоматик на плече, как на прогулку вышел. Только что песенку не насвистывает, гад. Ничего не боится! Не, нормально, да? Пальнуть бы ему в затылок из пистолета, чтобы не расслаблялся… жалко, патронов мало, всего-то одна неполная обойма.

Да и то уже хорошо, что «пээмку» мою вернули. Не бог весть что, но как-то я даже обрадовался, когда пистолетик свой увидел. Дрянь, конечно, а не оружие, из него только гоблинов будить. Но лучше уж с ней, чем вообще без ничего. Без оружия себя голым чувствую, кажется, что любая гнида плевком убить может. Одно плохо – патронов мало. Просил – не дали. А то бы я Максу точно в затылок пальнул.

Шагах в десяти перед ним – Эллина. Эта насторожена, даже отсюда видно, какая она напряжённая. Тронь только – так ударит, мало не покажется. Кашлянул я, она сразу же на меня – зырк! За Максом лучше следи, дура! Этот тип нам ещё хлопот доставит, нутром чую. Не такой он, чтобы хлопот не доставлять…

Метрах в двух за ней – Катя. Легко идёт, сразу видно – крепкая. На поясе висит типа тесака что-то. На плече – «калаш». Странная девка какая-то, молчит постоянно. Заговорит с ней кто, а она некоторое время этак с любопытством собеседника разглядывает, прежде чем ответить. То ли ответ обдумывает, то ли типа размышляет, а стоит ли отвечать вообще… Хотя, поживи я сам в Кремле у тамошнего гоблина, я бы, может, и не таким странным казался. И потом, старая она – ужас! Столько люди не живут и всё такое. Гнусь обмолвился, что ей около тридцати уже, если даже не больше – толком никто не знает, сама-то Катя типа не любит трепаться на эту тему. Фиг её знает, как она до стольких лет дожила?! Может, магические дела какие-нибудь? Гнусь болтал, что она в магии разбирается, в гоблинской. Не знаю, как она там в магии, а автоматиком не брезгует. Не то что Колобок.

Он самым первым в нашей команде идёт, Колобок. Ну, типа Малахов Петька. Но как-то у меня само собой получилось, что я его прямо в глаза Колобком назвал. А он – ничего, не обиделся совсем. И сразу же меня – Прыжком. Ну, хотел было я ему в глаз засветить, а потом подумал – за что?! Меня уже все тут Прыжком величают. Дашка-стерва, так та прямо сказала, что имя Анатолий мне типа не подходит. Ну, к ней, мне кажется, вообще только одно имя подходит. Не буду говорить какое… Да, видать, приклеилась это погоняло ко мне до самой смерти. И всё такое. Ну ладно. Прыжок так Прыжок, фиг с вами. Хоть горшком величайте, только в печь не суйте…

Рядом с Максом – чуть левее и позади – та самая Дашка-стерва идёт. Ничего девка, симпатичная. Не знаю, правда, чего в ней Гнусь разглядел такого, чтобы с ума сходить? Не красавица, короче говоря. Щупали баб и посимпатичнее. Ну, Гнусь, он Гнусь и есть. Ему откуда солнышко посветит, он туда и повернётся, всегда таким был, сколько помню.

Сам Гнусь тащится позади меня, шагах в пяти. Рядом с ним этот мордоворот… как его?.. А! Юрка! Специалист, значит, по технике. Специалист, мать его! Рожа у него, правда, специалистическая такая вся, но с техникой как-то не соотносится. Разве что его об технику эту – рожей, с размаху. Я его штурмовиком вчера назвал, так Гнусь Юрку от меня еле оттащил. Обиделся он, типа того. Хорошо хоть, до драки не дошло, до настоящей. Раздавил бы он меня, по правде сказать. С такими мордоворотами лучше не связываться. Да и хватит с меня пока что драк. Плюнул бы я в Юркину сторону, да губы болят… Это после вчерашней разборки с Гнусем, когда я ему в глаз дал. А чё?! Решил – сделал! Всё правильно. Гнусю типа не понравилось это дело, ну он и ответил. Теперь губы болят – разбил, зараза. Ну, это фиолетово. Главное, что я ему в глаз всё-таки засветил…

Они позади с Юркой о чём-то таком говорят, о чём-то техническом. Гнусь, он тоже технику любит. Только вот она его не очень. У Гнуся вообще вся любовь в жизни безответная. Помню, как он на ту женщину смотрел, я его чуть не убил, суку. Хотя… если подумать… не моя же женщина, я и видел-то её всего несколько раз. И даже как зовут, не знаю. Но красивая… Интересно, отыщу я её когда-нибудь или нет? Если будем идти, как сейчас – словно на прогулке, ни на что внимания не обращая, – то вряд ли… Перебьют нас всех, и всё такое… Ведь никто же по сторонам даже не смотрит! Ну, кроме Эллины, может быть.

Эллина шагает – не слышно даже. Как кошка. Облезлая… Автомат на ремне, палец на спусковом крючке. Интересно, девочка, а с предохранителя-то ты его сняла или как? Автомат у неё в руках как-то неестественно выглядит. Следом Колобок катится. Этот вообще без оружия. То есть за спиной у него меч висит и на поясе два ножа каких-то. Ага, много ты навоюешь этими железяками, когда в нас палить начнут. Дашка-стерва – эта тоже с «калашом» вышагивает. Топает как слон, в Твери небось слышно. И автомат так держит, словно на неё сейчас вся Москва смотрит. А автоматик-то старый, дряхленький. Вот у Макса автомат – супер просто! «Абакан»! С подствольником! Отличная штука! Не чета остальным. Правда, у Гнуся с Юркой тоже ничего оружие – «эмки» штатовские. Одно плохо – громыхают они сильно, когда на плече их тащишь. Или это они их так тащат? Придурки! Потише не могут? Да ещё лясы точат, надоели уже: бу-бу-бу…

Я хотел начать ворчать, типа как обычно я это умею. Но тут вдруг Макс башкой своей дёрнул в сторону. Ну, типа увидел что-то справа. Повернулся, несколько секунд поглядел пристально так и пошёл себе дальше. Спокойно, не торопясь. Даже автомат с плеча не снял.

Никто ничего не заметил, кажется. Кроме меня. Да и я сам-то внимание обратил только потому, что на Макса у меня зуб имеется – убить он меня хотел, зараза. А это такая вещь, которая навсегда запоминается.

Ну, посмотрел я туда же, куда и Макс, – ничего. Слева от нас всё в порядке, пусто, а справа – сплошные развалины. Вначале ещё ничего было, ровненькое место, обломки не выше пояса. А сейчас, когда мы уже к Балаклавскому проспекту приближаемся, пошли развалины. Не люблю я развалины. Там кто хочешь укрыться может.

И самое поганое то, что мы как раз рядом с домом идём, от которого целых два этажа осталось. Торчит в серое небо обломками, словно зуб гнилой. А что там в дупле, у зуба этого, никому не известно. Серые стены, разводы копоти на них, словно флаги над окнами зачем-то вверх вытянулись, оплавленный камень, трещины, как паутина. Неприятное зрелище, опасное. Да и вообще, здания я не люблю. И на фига их такими здоровыми строили?! Жуть! Но Макс вроде ничего, спокойно так типа мимо проходит. А я на всякий случай пистолетик свой вытащил.

Эллина сразу же на меня глазами зыркнула – услышала. А Дашка впереди глянула на Эллину, усмехнулась и что-то Максу сказала. Тот заржал. Наверное, она про Эллину что-то сказала. Насколько я понял, не очень-то эти девочки ладят между собой. Интересно, каким местом Дарников думал, когда всех нас вместе посылал? Не головой думал, это точно. Головой бы такого вовек не придумать…

«Пээмка» моя занюханная капризничает, с предохранителя еле снял. Вот ведь суки какие! Просил же нормальное оружие – не дали. Хуже Косого… Мне бы сейчас…

Но додумать эту сладкую мысль я не успел.

Потому как справа кое-что произошло.

Темнота в одном из окон разрушенного здания сделалась вдруг плотнее, зашевелилась и чёрным комом вылетела наружу. В воздухе что-то загудело – низко так, на грани слышимости. А затем темнота эта вмиг вздёрнулась вверх и такой чёрной волной метнулась к нам. И не просто к нам – мимо меня, мимо Макса с Дашкой – туда, к Эллине, Катьке и Колобку.

Я только заорать успел. А толку-то? Волна эта накрыла ребят с головой и начала сжиматься в правильной формы шар. И в воздухе гул какой-то стоял – тяжёлый, давящий. Хотелось бросить все, сесть на землю и трясти башкой – казалось, что так легче станет.

Максим-то, смотрю, на ногах держится. А Дашка и правда согнулась, голову руками обхватила и приседает потихонечку так. Что там с Гнусем и Юркой было – не знаю, не оглядывался. Потому как сам уже не понимаю, что со мной произошло, когда я этот чёрный шар увидел. Ясно же, что ребятам крындец настал, и всё такое. И стрелять нельзя – я сразу понял, что против этой чёрной волны никакие пули не помогут. Особенно из моего фигового пистолетика.

Я кидаюсь вперёд, отталкиваю Макса и – прямиком на этот чёрный шар. Вот интересно, я про Дарникова только что размышлял… А сам-то я каким местом думал, когда это делал?..

Чёрная поверхность уже совсем рядом. И что теперь? Ногой пинать? Плюнуть на неё? Криком напугать? А башка-то трещит, гудит, раскалывается. Перед глазами всё плывёт, ноги не держат. Но показалось мне вдруг, что из этой чернильной мглы до меня крики доносятся. И тогда я туда и нырнул.

Не, нормально, да?

Прямо башкой, и прямо туда!

Словно в ледяную воду окунулся. Холодный воздух, дышать невозможно. По коже словно песком кто трёт. Тело не слушается, рукой-ногой пошевелить нельзя. Чувствую, как сила какая-то приподнимает меня, начинает со всех сторон давить. В голове полная каша. И сквозь эту кашу до меня доносится голос Кати. Что-то она там орёт, визгливо так, на пределе. Чего орёт – не понять, не по-русски что-то.

Но мозги у меня уже совсем не работают, и мне почему-то кажется, что то, что она там орёт, и не даёт этой черноте с нами окончательно разделаться. И тогда я начинаю повторять эти слова за ней следом. Понимаю же, что крындец нам полный и Тверь свою я, может быть, никогда уже больше не увижу. Но повторяю. Старательно выговариваю незнакомые слова, душу в них вкладываю зачем-то, типа того.

И кажется мне, что чернота эта вдруг слабеть начала, какая-то она уже типа не совсем чёрная делается. Да и давление ослабло, если поднапрячься, можно уже руками пошевелить слегка. Хотя и незачем. И вдруг!..

Прямо перед глазами у меня что-то полыхнуло так, словно выстрелил кто. И вижу я… её! Ту самую женщину!

Красное платье трепещет, словно на ветру, хотя ветра никакого, сами понимаете, нету и в помине. Волосы – зеленее зелёного – вокруг головы, словно вихрь. Руки в стороны развела, лицо – бледное совсем, почти белое – вверх запрокинуто, глаза закрыты, губы шевелятся… в такт моим. Точно она, как и я сам, повторяет всю ту дребедень, что там Катька кричит.

Почувствовал тут я что-то. Не могу сказать что, но почувствовал. Словно сила какая в меня вселилась. И уже сам я знаю, какие слова произносить нужно. И уже, кажется, Катя за мной повторяет, а не я за ней. И голос её почему-то кажется мне каким-то ободряющим, что ли? Будто обрадовалась она, что не одной ей тут разбираться со всем этим дерьмом. Хотя наверняка ведь показалось мне это. Не знаю, не успел я разобраться. Потому что меня неожиданно о землю шмякнуло, как будто кто из-под задницы скамейку выбил. И я шлёпнулся. Задницей.

В башке гудит, перед глазами туман, а она опять исчезла, как тогда… как всегда. Блин! Я же даже имени её не знаю! И стало мне вдруг обидно. Но обидно мне недолго было, потому как на меня сверху хлынуло. Как будто какая-то сука ведро воды надо мной опрокинула. Холодной.

Я ругаюсь и всё такое. На ноги вскакиваю, протираю глаза…

…и вижу прямо перед своим носом ствол автомата…

6. ЭЛЛИНА

– Кто это был?..

– Где? Чего? Да убери ты ствол-то, дура! – Мошков неуклюже отмахивался от автомата, которым Эллина едва ли не тыкала ему в лицо.

– Отвечай! – продребезжала она. – Что это за баба была?

– Сама ты баба! – немедленно окрысился Мошков. – Дура ты! И сука! Ясно?

– Пристрелю, тварь! – Эллина передёрнула затвор, и в воздухе мелькнул отброшенный нестреляный патрон.

Мошков машинально отметил это, – значит, автомат у Эллины уже был заряжен. И это слегка отрезвило его. Он поглядел на Эллину, на Колобка с Катей – со всех них, как и с Мошкова, потоками лилась на землю вода. Все трое дрожали от холода. В глазах Эллины сверкали молнии. Мошков и сам не понимал, чем вызван её гнев. Колобок вообще ни на кого не смотрел, не до того ему было. Слишком уж он перенервничал. Он и сам не мог понять, от чего он больше дрожит – от холода или от перенесённых переживаний. Катя же разглядывала Мошкова с любопытством, словно перед ней сидел неизвестный, но заведомо безопасный зверёк. И видно было, что Катя, как и все остальные, ждала ответа. Которого Мошков дать просто не мог.

Тогда Мошков завертел головой, нашёл глазами Максима Игнатьева и повернулся к нему.

– Говори! – потребовал он.

– Чего? – не понял Максим.

– Почему промолчал? Видел же эту дрянь в окне! Почему не сказал?

– Пошёл ты! – рявкнул Максим. – Придурок! Чего ты ко мне цепляешься всё время?

– Убью! – Мошков кинулся к Максу, но после первого же шага полетел на землю, сбитый с ног ударом Эллины.

– Встать! – заорала она, пиная Мошкова ногой в бок. – Встать, ублюдок!

– Да пошла ты! – орал в ответ Мошков, пытаясь подняться, – ноги дрожали, и он никак не мог встать.

Максим просто стоял над Мошковым, с интересом наблюдая, как тот ворочается на земле. Точно так же – спокойно и с интересом – смотрела на Мошкова и Катя. И во взгляде её было что-то неестественное, какое-то необъяснимое веселье. Словно только что произошло что-то забавное, над чем после можно будет вдоволь посмеяться у костра.

– Макс! – хрипло каркнула Эллина. – Ты видел?

Игнатьев пожал плечами.

– Видел бы – предупредил, – совершенно спокойно ответил он.

– Видел ты, видел, Макс. – Мошков всё-таки встал на ноги и теперь злобно смотрел на Макса.

– Если бы я хоть что-то заподозрил, – ответил Макс, – я бы сказал. Что же я, враг себе, что ли? Эта дрянь могла и на меня броситься.

– Могла, – неожиданно спокойно заявил Мошков. – Но не бросилась. На них она бросилась, а не на тебя.

– И что? – с неподдельным интересом спросил Макс.

– И то!.. – ответил Мошков.

Все замолчали, переводя недоуменные взгляды с Игнатьева на Мошкова. Минуты две царила тишина. Потом Юрий робко кашлянул. Эллина от этого звука вздрогнула и встрепенулась.

– Прыжок! Пойдёшь со мной, – приказала она. – Первым. Вторыми – Малахов с Катей. Потом – Игнатьев с Дарьей. Последним – Коновалов. Вперёд!..

* * *

До конца дня не переставая моросил дождь. Серая, мрачная и почти пустая Москва в такую погоду становилась ещё более серой и выглядела бедной сироткой. Постепенно начали сгущаться сумерки. Чёрно-синяя бездонная масса долго висела над городом, не решаясь опуститься. Она то робко обволакивала пустые головы полуразрушенных многоэтажек, то вновь сползала и отплывала подальше, в страхе, что её заметят.

Эллина продолжала идти не останавливаясь. Шла она, а значит, шла и команда. У всех на лицах читалась безумная усталость, но командир не думал о привале, а следовательно, об отдыхе надо было забыть и остальным. Оставалось ждать, когда Эллина устанет.

Ближе к ночи дождь усилился. Крупные холодные капли били усталых путников по лицу, но они продолжали идти. Воздух намертво застыл ледяной массой, призрачная водная пелена повисла между небом и землёй, словно не желая пропускать людей вперёд. Серые бездушные глыбы, бывшие некогда жилыми зданиями, словно бездомные псы, беспомощно съёжившись от холода, озирались по сторонам в поисках несуществующего укрытия. Тёмно-серое небо стало почти чёрным, и лишь молнии изредка освещали мрачный небосклон, пламенеющий на горизонте непонятными, пугающими багровыми сполохами. Эллина наконец остановилась.

– Привал, – продребезжала она. – Ищем место для ночлега…

– Тут местечко одно неподалёку… – вставил Макс.

– Ты хорошо знаешь эту местность?..

Случись этот диалог раньше, все бы наверняка заподозрили неладное. Однако сейчас команда настолько устала, что слова Игнатьева (как, впрочем, и слова Эллины) все пропустили мимо ушей. Против ночлега в предложенном Игнатьевым месте никто не протестовал. Тем более что полуразрушенное здание в темноте чем-то отдалённо напоминало хибарку Дарникова.

Наскоро перекусив, все разошлись по углам и вскоре отбыли в царство Морфея. Не спала только Эллина. Её тощий силуэт маячил в оконном проёме…

«Чёрная-чёрная темнота. А она ещё бывает какой-то другой? Нет, не бывает… Почему она так давит? Почему так навязчиво и зло? Если сжать пружину, та после резко распрямится, вернётся в исходное положение… А если ничего не происходит? Если она, сжавшись, так и остаётся… проржавела… Я больше не борюсь… устала… – размышляла Эллина. – Тьфу ты, чёрт! Что за чепуха?! Пора спать ложиться…»

– Не помешаю? – Мошков облокотился на дверной косяк.

– Помешаешь, – отрезала Эллина.

– Да ладно тебе, строишь из себя крутую…

– Чего тебе надо? – сурово спросила она.

– Да так… – неопределённо пожал плечами Мошков.

– Бежать собрался? – спросила Эллина.

Мошков вздрогнул, растерялся и захлопал глазами. Эллина понимающе хмыкнула.

– Знаешь, – сказал Мошков, – я-то типа хотел смыться. Не, правда! Нафига мне ваша компания сдалась? И всё такое…

– Ну, смывайся, – предложила Эллина.

Мошков промолчал.

– Никуда ты не смоешься, – заявила Эллина. – Чувствую. Знаю…

– Почему это?! – удивился Мошков.

– Что-то тебя здесь держит. Есть у тебя какой-то интерес в этом деле. Нет?

– Интерес? – переспросил Мошков и усмехнулся: – У меня один интерес: живым остаться. А для этого самое необходимое – смотаться отсюда нафиг, пока всех вас не перебили. И меня заодно.

– Вали, пока жив! – Эллина передёрнула затвор автомата.

– Угу, сейчас ты устроишь пальбу посреди ночи. Так я и поверил, – буркнул Мошков.

– Жаждешь получить подтверждение? – Эллина вновь отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен.

Эллина слышала, как Мошков ещё немного потоптался в дверях. Потом стало тихо. Но ночной визит обеспокоил Эллину, и мысли её потекли уже в ином направлении.

Анатолий Мошков… Действительно, почему он не сбежал до сих пор?! Ведь была же тысяча возможностей. То ли он хорошо понимал, что его сразу же пристрелят (нужно быть полным дураком, чтобы не понимать этого), то ли просто бежать ему было некуда.

Про заинтересованность Мошкова Эллина брякнула просто так. Но теперь у неё зародилась мысль, что это высказывание, может быть, не так уж и далеко от истины.

Эллина присела на пол, положила автомат рядом с собой и обхватила колени руками. В спину дул холодный ветер. Но не сильно дул – его дыхание лишь слегка холодило бок.

Эллина закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти знакомое ей и такое ненавистное лицо. Сейчас бы это здорово пригодилось, образ врага всегда помогал ей мобилизоваться. Она попыталась вспомнить глухое подземелье, узкий коридор, по которому невозможно было бежать из-за низких потолков. И то, как её спутник упал. И как она обернулась на его зов о помощи…

И как он выстрелил в неё…

Ослепительная, до боли яркая вспышка…

Но лица его Эллина не увидела. Вместо этого перед ней предстало лицо Анатолия Мошкова, Прыжка. И вспышку выстрела представить себе у неё тоже не получилось.

«Почему он не стреляет?!» – слабо недоумевала Эллина, соскальзывая в сон…

* * *

Утро, хмурое и неуютное, нехотя вступало в свои права. Дождь прекратился ещё ночью, но солнце не спешило показываться. Без его лучей груды серых развалин, в которые превратилась Москва, выглядели ещё более потерянными и одинокими, чем прежде.

Угрюмое настроение царило повсюду. Уныние вползло в развалины, служившие команде ночлегом, чтобы поселиться там навечно.

«Нет Бога. Нет Дьявола. Нет судьбы. Есть только люди, гоблины и война. Война, которую никто не объявлял. Война, в которой не считают потерь и не ставят могильных крестов. Мы – люди этой войны… Слишком много ошибок… Нет сил на борьбу… Нет сил, чтобы проснуться…»

– Эллина!..

«Кирпичи апатии и морального опустошения выстроили прочную стену… только один шаг… пути назад нет, его просто не существует… Что впереди?»

– Эллина?! – Дарья тщетно пыталась докричаться до неё. – Эй, ты с нами вообще? – Дарья принялась размахивать руками перед носом Эллины.

– Что?.. – Эллина с трудом вынырнула из тягостных сновидений и попыталась оттолкнуть Дарью.

– Хватит в облаках витать, командир фигов! Народ ждёт распоряжений! – Дарья сердито сдвинула тонкие брови.

– Нефиг мне глазки строить! – мигом взвилась Эллина и вскочила. – Со мной эти штуки не пройдут, я тебе не мужик! Вали давай! Сама знаю, что делать надо! – прохрипела она.

– Блин! Ты, дребезжалка тощая, завидуй молча, – огрызнулась Дашка.

– Ща в глаз получишь! Вон пошла! – рявкнула Эллина.

– Так, дамы, спокойно, давайте не будем ругаться! – Пётр пытался разрядить обстановку.

– Не надо меня успокаивать, иди эту чувырлу утихомирь, – отбрыкнулась Дарья.

– Сама чувырла! – Глаза Эллины превратились в две узкие щёлочки, метавшие искры. – Возомнила о себе невесть что!

– Ишь как разошлась! Причину нашла наехать… как будто никто не знает, чего ты так злишься. Кто виноват, что у Макса вкус хороший?..

Вконец разозлённая Эллина бросилась на Дарью с кулаками. Выскользнувший откуда ни возьмись Мошков с трудом удержал её.

«Тощая, а силища та ещё!» – промелькнуло у него в голове.

– Слышь, ты, фифочка, чё на командира хавалку раскрываешь?! – рявкнул он на Дарью.

– Чего?! – Дарья явно не ожидала такого поворота событий.

– Заткнись, тебе говорят! – оскалился Мошков.

– Ты, попрыгунчик, умолкни, а? Пока тебе не досталось…

– Заткнись! – Мошков чувствовал, что Дарья отступает, и начал напирать ещё сильнее.

– Да ты вообще на испытательном сроке! Мал ещё указывать! – Дашка сдавала позиции.

– Топай давай! Вон!

Дарья оглянулась вокруг. Все присутствующие смотрели на неё волком, даже Макс… И она вынуждена была ретироваться.

Мошков глянул на Эллину – в её глазах стояли слезы. Эта высокая, всегда напряжённая и сильная женщина была в шаге от того, чтобы разреветься, подобно пятилетнему ребёнку.

– Эй, ты чего? Из-за Дашки, что ли? Да забей ты на неё! Дура она, не видишь, что ли?

Эллина не отвечала. Её огромные глаза стали ещё больше и глубже, а нижняя губа начала предательски подрагивать.

– Блин, ну не умею я с женщинами… Эллина…

Эллина продолжала молча изучать корявые обшарпанные доски пола. Внимательно так изучала. Мошков опустил взгляд на землю, – может, там действительно было что-то интересное?..

– Ладно, я это… пойду… В общем… это… не парься из-за Дашки. Стерва она… и всё такое…

Мошков вышел, а Эллина подошла к окну.

Паутина темно-серых, грязных туннелей и пустынных дорог. Вечная полутьма. Вечная война. Серебристо-металлические столбы, равнодушные холодные плиты, груда камней и железобетона. Пустота… Одиночество ещё до восхода стояло у дверей… Теперь обнимает за плечи ледяной рукой… Или душит… Тишина, лишь изредка прерываемая железным лязгом… скрежетом, свистом пуль…

Люди. Когда пришли гоблины, они не восстали. Да они и не могли. А многие просто перевоплотились, стали другими… И кое-кто поверил им, этим перевоплотившимся. Поверил в их правду… Серость и боль перестали казаться нелепыми, а уж тем более страшными. Они воспринимали всё, как должное…

Мы должны… перебороть тьму… пока она не искрошится и не превратится в жалкую тень. И не останется больше ничего, что напоминало бы о ней. Мы должны бороться до конца. Безжалостно. Жалости нет, когда доходишь до отчаяния, когда понимаешь, что нет и не будет другого пути. Только борьба. Уничтожение. Тех, кто не такой, как ты. Если не ты их, то они тебя. Таков закон серого города…

Она вдруг вспомнила, что вчера ей так и не удалось вызвать в памяти лицо того негодяя. Сейчас, утром, Эллина представила его себе совершенно отчётливо. И это придало ей сил.

«Я буду жить, – подумала она. – Назло тебе. Назло всем. Назло этому миру…»

– Эллина! – Голова Петра показалась в дверном проёме.

– Да! – Эллина подняла глаза. – Выходим!..

7. КОЛОБОК

Не знаю я, как тут у них в Москве, а у нас в Твери лесопарк – это когда лес. Но то, что я увидел, на лес походило примерно так же, как Макс на девственницу с фермы.

Поле, сплошь залитое чёрной грязью. Кое-где из грязи торчат невысокие обломки обуглившихся деревьев. Вдалеке – километрах в двух – маячит какая-то развалюха с покосившейся крышей. Над ней возвышается шест. На нём – тряпка какая-то серая поникла. Развалюха то ли горелая, то ли просто измазанная той же чёрной грязью, которой покрыто всё поле, до самого горизонта, до серого неба.

Запах стоит – страх! Вонища ужасная, скулы сводит. То тут, то там в чёрной грязи медленно, лениво вспухают громадные пузыри. Лопаются, и над ними повисает неприятного вида сероватый дымок. Наверное, от этих-то пузырей в основном и воняет так гадостно.

Тоска, короче. И всё такое…

И чего теперь? И теперь это нам туда вот идти?!

Не, нормально, да?

Всю жизнь мечтал в дерьме выкупаться! А ведь идти-то долго, за горизонт куда-то. Я по наивности было спросил, не в той ли развалюхе маг живёт. Но ещё до того, как меня Эллина обругала, понял, что не в той. Это ж надо на всю голову больным быть, чтобы жить в такой вот вонище…

Катя втянула носом воздух, поморщилась.

– Машину надо было брать, – говорит. – Давно бы уже там были.

– На машине не пройдём, – возразила Эллина. – Сама же знаешь. Забыла, как тебя из этого же самого лесопарка по кусочкам вытаскивали?

– Помню, – спокойненько так ответила Катя. – Но сейчас нам бы броневичок не помешал. А гоблинов здесь сейчас нет, напрасно боялись. И Корпуса Верных Защитников – тоже…

Она тут руку свою вытягивает, пальцы растопыривает и на колечко внимательно так смотрит.

– Точно, нету, – кивает Катя. – Охранные заклятия действуют. Они о нас просто не знают. И заклятий этих дня на три хватить должно. Ну или чуть меньше… Может, поискать транспорт? Здесь поблизости есть одно местечко, там машину раздобыть можно.

– Нет, – качает головой Эллина.

Не, нормально, да? Это что же, тащиться нам всем теперь по этой вот мерзости пешком, да?

– А если обойти? – интересуюсь я у Эллины.

– Как? – Эллина посмотрела на меня своими глазищами – я аж оробел слегка.

– Ну, по Севастопольскому проспекту, – поясняю. – Он же вроде заворачивает там…

– Нет, – обронила Эллина и отвернулась.

Зло меня взяло.

– Чего – нет? – спрашиваю.

– Не обойти, – отвечает.

– Почему? – продолжаю.

– Банды. Ловушки.

– Ага, понятно, – киваю. – Могла бы так сразу и ответить, а не рожать по одному слову.

– Что? – Эллина опять уставилась на меня.

Но я выдержал её взгляд и нагло так объяснять принялся:

– Могла бы просто сказать, что, мол, такие дела, Прыжок, что по Севастопольскому проспекту обойти эту помойку не удастся, потому что на пути встретятся всякие там ловушки и враждебные нам банды, которые…

Худая-то она, может, и худая, но прикладом бьёт – будь здоров. Когда я снова дышать смог, разогнулся, посмотрел на неё – Эллина спокойно так стоит, словно и не человека ударила, а гадину ядовитую, – и говорю:

– Ещё раз меня стукнешь – убью.

– Ты?! – удивляется.

– Я, – отвечаю. – Улучу момент и убью. Слово даю. Я тебе не дрянь какая-нибудь, чтобы меня без дела пинать. Ясно?

Молчит. Смотрит. И я молчу, смотрю. И тут в глазах у Эллины что-то мелькнуло. Она опустила взгляд, отвернулась и продребезжала:

– Ладно. Не буду…

Я кивнул и повернулся к нашим. Они все стояли шагах в пяти, глаза обалдевшие, рты раскрыты, молчат, дуреют от происходящего. Наверное, при них ещё никто никогда так с Эллиной не разговаривал. И никому она ещё таких ответов не давала. А может быть, потому и не давала, что не разговаривал никто…

– Ну что? – спрашиваю. – Пойдём, что ли? Дерьмо это сраное топтать…

Эллина махнула рукой, и мы побежали по болоту.

Удовольствие ниже среднего, скажу я вам. Первое время я нос ещё зажимал, а потом плюнул на вонь. Да она вскоре и чувствоваться перестала, вонь та.

Эллина бежит первой, я с Колобком – за ней. Остальные – следом. Но веселее всего, конечно, мне и Колобку. Потому как вся грязь и гадость из-под ног Эллины летят прямёхонько нам в рожи. Не, нормально, да?

Хотел я её окликнуть, чтобы не так хлюпала, только рот открыть успел – минут пять потом от грязи отплёвывался, и всё такое. Правда, быстро бежали. Колобок сразу сообразил, пристроился рядом с Эллиной, чтобы грязь не глотать. А я… Да и я тоже не дурнее его, просто не могу я так быстро бегать. Хотел было догнать их – куда там! Минут через десять-пятнадцать вся команда уже остановилась, меня типа поджидают.

– Быстрее ногами перебирай, – Дашка мне.

Хотел я ей ответить, да дыхание перевести не могу. Кивнул только.

Через час примерно я уже слабо соображал, кто я, куда бегу и зачем. Дышать было нечем, вместо воздуха – одна сплошная вонь. Голова кружилась, хотелось остановиться и рухнуть – прямо в чёрную грязь. Хорошо ещё, что автомата у меня нет. С такой здоровой железякой я бы точно вырубился.

Вся наша команда ушла вперёд уже метров на триста. Отстаю я, не могу так быстро бежать.

Мелькнула было мысль, что вот сейчас-то самое подходящее время и есть для того, чтобы слинять. А потом подумал: куда ж тут слиняешь? Далеко ли убежишь? Они ведь догонят. На расстояние выстрела ко мне подойти сейчас – раз плюнуть.

Нет, не время ещё. Раньше надо было, ночью. А сейчас – только вперёд, за командой.

Остановились они, меня поджидают. Доплёлся я до них, язык на плече. Дашка-стерва сразу же:

– Дохляк ты, Прыжок!

А Юрка этак винтовкой своей пошевелил. Мол, и мне пошевелиться нелишним будет. Гнусь – тот молчит, в глаза старается не смотреть. Эллина тоже взгляд отводит. Макс – этот почему-то сочувственно так смотрит. Не понимаю я Макса, хоть убей!

И тут Колобок говорит:

– Вы идите, а я с Прыжком останусь.

– Зачем это? – настораживается Гнусь.

– Одному нельзя тут, – говорит Колобок. – Плохо тут одному, нельзя…

Ну, это я с ним, конечно, согласен. Одному тут нельзя. Да и двоим – тоже.

– Идите, идите, – говорит Колобок. – Все путём будет, зуб даю.

Эллина кивнула, махнула рукой и продребезжала:

– Вперёд!

Ну, это, конечно, неплохо придумано. Всем нам тут, на болоте этом, маячить не следует, и всё такое. Лучше им нас подождать где-нибудь дальше – где посуше и воняет не так сильно.

Посмотрели мы с Колобком, как команда по лужам скачет, переглянулись, и Колобок говорит:

– Шагом пойдём. Я тоже устал как собака.

– Ну, шагом так шагом, – говорю…

Пошли мы.

Идём.

– Слушай, Прыжок, – говорит тут Колобок. – А что это было, вчера-то?

– Где? – настораживаюсь я.

Смотрю на него и понимаю, что его, как и Эллину, интересует типа женщина в красном платье. Не, нормально, да? Я-то думал, что её, кроме меня, никто в том чёрном шаре и не видел. А потом оказывается, что и Эллина, и Колобок видели её, и даже очень.

– Ты не говори, если не хочешь, – заявляет Колобок. – Может, это только тебя касается, я не возражаю…

Ещё бы ты возражал, думаю. Морда твоя круглая… И правда ведь, моё это дело, больше ничье!..

– Я тебя понимаю, – продолжает Колобок. – У меня тоже есть свой резон в Москве торчать. Сам-то я из-под Питера…

– Да ну?! – не выдерживаю я.

– Ну да! – улыбается Колобок. – Понимаешь, я ведь тут, в Москве, временно. Мне нужно людей подсобрать. Свою команду хочу сколотить.

Где уж тебе, думаю, команду свою!.. Команду держать – генералом надо быть. А из тебя генерал, как из грязи пуля.

– Мне нужны такие, – говорит Колобок, – которые смогут без оружия, без автоматов и пистолетов драться. А таких почти не осталось. Разыскал я двоих – обе девчонки. Одна в центре обитает, а вторая – здесь, неподалёку.

– А нафига тебе такие, кто без оружия сможет? – спрашиваю.

Ну, это я уже просто отдышался. Да и интересно стало.

– В Питере мне с одной командой посчитаться надо, – помявшись, отвечает Колобок. – А там иначе нельзя… Понимаешь, тут всё из-за полноты моей. Ведь на меня посмотришь – поди докажи, что я не прислужник гоблинский! Вот и… случается иногда… всякое там… разное…

– Ладно, – говорю. – Меня это не касается. Ты в мои дела не лезешь, я – в твои…

Колобок кивнул. Типа согласен.

Идём дальше.

Я молчу.

– Прыжок… – Колобку всё неймётся – есть такие люди, кто молчать не может, как словесный понос у них всё время. – Прыжок, а чего ты за Эллину заступился? Ну, когда они с Дарьей начали…

– Не знаю, – честно ответил я.

– Как это? – удивляется.

– А вот так, – бурчу. – Командир, он командир и есть. Пристрелила бы она Дашку – и за дело. А в команде разлад… и всё такое…

Сказал я и думаю: а и правда, чего это я за неё заступился?! За лахудру эту облезлую… Разлад в команде и всё такое – это, конечно, да. Но мне-то в тот момент все эти дела фиолетовы были.

Не знаю. Что-то есть в Эллине такое, без чего нам крындец – всей команде. И мне тоже. А может быть, мне – в первую очередь.

– Она ведь магии обучалась, – выдал вдруг Колобок.

– Иди ты?! – не поверил я. – Многовато магов у нас получается! Нет?

– У Кати, – возражает Колобок, – магия гоблинская. А у Эллины – человеческая. Она у монаха училась, до сих пор крестик на шее таскает. Катя – та совсем иначе. Мы однажды на Новодевичье шли, так её там скрутило – чуть не до смерти. У Вольных Зон защита от всего гоблинского – будь здоров! А вот Эллине туда путь открыт, совершенно спокойно.

– Не верится что-то, – качаю головой.

– Точно, – уверяет Колобок. – Был у нас в Секретном Войске один монах. Недолго был, не прижился он у нас. А Эллина и ещё один парень – его недавно убили, – они всё время за ним таскались. Слушали его, чего-то обсуждали, учились чему-то. Но магия у неё иная. Когда нас на Севастопольском скрутило, как раз Катя-то и стала какие-то заклинания читать… или что там у магов есть?..

– Заклинания, – отвечаю. – Или заклятия.

Колобок зыркнул на меня и отвернулся. Типа всё понятно. А чего тут не понять-то уже?!

Женщину ту и он, и Эллина видели. И слышали, наверное. И её, и меня. И Катя слышала. Только почему-то ни о чём не спрашивает, странно даже.

Я ведь за Катей заклинания повторять начал машинально, выхода другого не было. И тогда – в Твери – то же самое. Когда нашу команду зажали в том сраном туннеле. Там я тоже ничего не понимал – смотрел в бездонные глаза, в лицо, обрамлённое зелёными волосами, и повторял. Тупо повторял. А она кивала – мол, правильно, молодец…

Хотя она, может быть, и не нас спасала тогда, а себя. Но это уже фиолетово. Спасала себя, спасла и нас. А потом, когда мы выбрались, все наши спать свалились как подрубленные. Понятное дело – четверо суток без сна, кто ж выдержит? Один я не спал.

Сидел рядом с ней, разговаривали. Глаза слипаются, мысли расползаются, язык еле шевелится, но не ухожу. Чувствовал я, что в последний раз её вижу. И она это знала. Видел же, что она просто ждёт, когда я усну, чтобы уйти. Так и ушла… навсегда…

– Может, не навсегда…

Я аж вздрогнул и на Колобка глаза вытаращил. Потом только дошло, что я уже пару минут вслух говорю. Задумался, блин!..

– Ладно, – говорю. – Проехали…

– О’кей, – соглашается Колобок. – Меня это не касается. Но учти, если в чём помочь надо – я готов.

Ладно, думаю. Помощничек, тоже мне…

Интересно, никогда бы не подумал, что Колобок может свою помощь предложить. Да и какая от него помощь-то? Много он своими железяками поможет. Хотя типа от души предложил. Ему-то выгоды никакой от этого.

Да и со мной остался. С одной стороны, вроде бы последить. А с другой…

Эх! Чего – «с другой»? Остался – и ладно.

Прошлёпали мы ещё примерно с часок, отдохнули. Потом потихонечку начали скорость набирать. Грязи вокруг поменьше стало. И вроде бы даже и воняет уже не так сильно. Хотя, конечно, лесопарки у них тут, в Москве этой, – дерьмо полное. Это вот такое моё личное мнение, ага. Но потом местность вверх пошла, под ногами уже не жижа хлюпает, а словно камень чёрный. Как будто земля тут спеклась от жара. А потом опять дома пошли, развалины. Один дом меня особенно поразил – круглый, как будто шар кто-то до половины в землю закопал. Ни окон, ни дверей. И самое гнусное, что он целёхонький стоит. Словно только что его построили. Материал какой-то непонятный. Вроде бы и не металл, и на камень не похоже. Цветом на тучи похож, такой же серый. И тени, сука, не отбрасывает совсем! Не, нормально, да? От всего тень есть, а от этого дерьма – фигушки! Я бы поверил, что это гоблины построили, но возле самых стен домика этого цветочки какие-то цветут. Наши, земные. Словно кто клумбу тут устроил.

Колобок тоже на дом этот посмотрел и рукой махнул.

– Пошли, – говорит. – Не нравится мне здесь что-то…

Ну, с этим я полностью согласный был. Мне здесь тоже не нравится. Потому что непонятно это всё – зачем, почему, и всё такое.

Двинули мы дальше, и даже быстрее прежнего. Очень уж нам не хотелось возле того домика дольше оставаться. Хотя, наверное, и безопасное место тут. Потому как, если бы опасность была, наши бы где-нибудь поблизости ошивались.

Скоро улицы начались. Кирпич битый пошёл. То есть я-то поначалу не въехал, что это кирпич, – больно уж мелко он покрошен, словно гоблины его специально дробили. Тоже непонятно…

Да у них тут, в Москве ихней, из понятного кроме меня и нет ни фига!.. Ну их всех…

Бежать легко. Скорости не сбавляем, бежим. И минут через сорок мы как раз на наших и выскочили.

Хорошо выскочили, Дашка-стерва нас едва очередью не срезала. Потом плюнула в нашу сторону и буркнула что-то.

Я хотел было ей сказать, но по глазам – её и Эллины – понял, что опять они с ней погрызлись.

Эх!

Когда женщина дура – это плохо. А когда встречаются две дуры, каждая из них становится глупее вдвойне. И тогда уже хуже получается раз в десять…

8. МАГ

Жилище мага располагалось не в каком-нибудь неприступном замке, а в обычном подвале успешно рассыпающегося монолита. Впрочем, те времена, когда апартаменты магов находились в ужасающих своим величием дворцах, давно канули в Лету. Нынешние маги довольствовались подвалами. К тому же Маркулия к числу невесть каких знаменитых и могущественных магов отнести было трудновато.

Когда-то давно, когда Маркулий только ещё начинал постигать премудрость Силы, ему покровительствовал Серафим – один из могущественных старцев Вольной Зоны, который, в общем-то, и научил его всем тонкостям. Маркулий проявлял недюжинный талант, и Серафим (да и вся Вольная Зона) возлагал на него большие надежды. Однако Сила Серафима опиралась только на христианство. И Маркулий втайне от учителя стал изучать и другие религии.

Вскоре Маркулий начал считать себя магом. Иногда даже в разговоре мог это обронить. На подобное смотрели неодобрительно, покачивали головами, делали замечания. Но Серафим считал, что виной всему молодость Маркулия. Перебесится и успокоится. Мало ли заблудших овец со временем возвращались обратно?..

Однако время шло, а успокаиваться Маркулий и не думал. Он начал часто отлучаться из Вольной Зоны. Причём делал это не только без разрешения, но и не поставив никого в известность. По соседству с Зоной, в одном из разрушенных домов, Маркулий устроил себе тайник, где потихоньку собирал различные артефакты, копил заклинания, занимался ворожбой.

Со временем Маркулий настолько осмелел, что попытался заниматься магией в самой Вольной Зоне. Сила Зоны не позволяла ему как следует развернуться, но тем не менее кое-что у него получалось.

И вот однажды Серафим застал Маркулия ворожбой. Как назло, именно в этот момент Вольная Зона была успешно атакована гоблинской дружиной. Неизвестно, виновен был в этом Маркулий или нет. Но занятий магией в пределах Вольной Зоны терпеть не стали. Маркулий был обвинён в предательстве, чуть ли не проклят и изгнан из Вольной Зоны. С тех пор Маркулий скитался по всей Москве, но его отовсюду гнали. Сильный и уверенный в себе, он постепенно превратился в жалкого, никчёмного, рано поседевшего и скрюченного старикашку. Наконец он нашёл себе пристанище на окраине города, забился в эту каморку, подобно насекомому, и не вылезал оттуда практически никогда – в страхе перед всеми. Ибо не было на всей Московской земле человека, который заступился бы за Маркулия. И тем не менее он был силен. Достаточно силен, чтобы помочь Дарникову…

Спускаясь по темной, шаткой и местами провалившейся лестнице, команда Эллины только и делала, что смотрела под ноги, как бы не упасть. Гнилые ступеньки скрипели так, словно лестница готова была рухнуть вниз, в непроглядную тьму. Так что по сторонам глядеть ни у кого особого желания не было. Потому никто и не заметил, что все стены вокруг изукрашены какими-то надписями. Да даже если бы и заметил – вряд ли эти надписи могли что-нибудь сказать неспециалисту. А неспециалистами здесь были все… почти все.

Команда спустилась в подвал. И из-за темноты никто не обратил внимания на то, что Максима Игнатьева с ними нет.

Макс задержался на лестнице. Несмотря на темноту, царившую здесь, он каким-то образом разглядел изображения на стенах. Словно бы Макс, подобно Ночному Гостю, мог видеть в кромешной тьме.

Максим едва не споткнулся, заметив эти надписи. И они вызвали у него какое-то необъяснимое волнение пополам с радостью. Как будто он встретил своего старого приятеля, которого уже не надеялся увидеть в живых.

Макс подошёл вплотную к стене и принялся водить по ней пальцами. Губы что-то беззвучно шептали. Он пытался вникнуть, разобраться в чём-то, но, судя по разочарованному вздоху, не преуспел в этом деле. Плюнув с досады, Максим поспешно начал спускаться следом за остальными…

…Внутреннее убранство обиталища мага не особо отличалось от лестницы – так же темно, так же сыро и грязно, и крысы попискивают по углам. С потолка свисал кусок штукатурки или того, что от неё осталось; под ногами всё время что-то хрустело и шуршало. Никто не мог понять, что это, но ощущения возникали неприятные. В правой стене помещения находилась дверь (точнее, дверной проем), из которой в подвал падал слабый свет, – там была другая комнатка, поменьше, где маг и проводил бóльшую часть своего времени.

– Входите, – донеслось оттуда.

Команда переглянулась.

Кроме Эллины и Кати, никто, наверное, и не знал, зачем они сюда пожаловали. Команда выполняла приказ – и всё! Но сейчас наступило то время, когда основная часть работы ложилась на плечи этих двух девушек.

– Пошли? – спросила Эллина у Кати.

Катя машинально провела ладонью по сумке, где лежал блокнот, и медленно, словно бы в нерешительности, кивнула.

– А ты куда? – осадила Эллина сунувшегося было за ними Макса.

– Ну, на всякий случай… – растерялся Макс. – Мало ли чего…

– Думаю, что со «всякими случаями», Максим, мы в состоянии справиться сами, – улыбнулась Катя.

Макс без возражений отступил в самый дальний угол комнаты.

– Всем остальным – быть здесь! – приказала Эллина и первой шагнула через порог.

Эллине показалось, что она окунулась в чёрную и горячую воду. Ожидаемого света тут не было и в помине. Наоборот – темнота здесь казалась ещё гуще. Словно в дверном проёме была растянута тонкая невидимая пелена, излучавшая свет в ту сторону, откуда пришла Эллина. Здесь же – тьма, духота и жара.

Эллина услышала рядом учащённое дыхание Кати. Странно, может быть, она боится? С чего бы? Почувствовала людскую магию или…

Додумать Эллина не успела: внимание её отвлекло происходящее в комнате. Тьма в центре начала сгущаться и принимать слабо различимые очертания человека. И в комнате сделалось несколько светлее, словно темнота отступила к центру, освободив остальную часть сероватым сумеркам. Эллина и Катя переглянулись (теперь уже они могли видеть друг друга). Катя стояла неподвижно, уперев взгляд в сгусток тьмы. Эллина никак не могла понять, что вызвало у Кати робость. Сама Эллина особого страха или почтения не испытывала. Поскольку знала, что подобный вид мага объяснялся не столько силой Маркулия, сколько его страхом перед любыми неведомыми гостями.

О приближении команды Эллины Маркулий узнал заранее – больше половины своего времени маг занимался исключительно вопросами собственной безопасности. Соответствующие заклинания позволили ему ещё вчера узнать о том, что сюда направляются люди от Володи Дарникова. Нельзя сказать, чтобы это очень уж успокоило Маркулия, но в курсе он был. И был готов к разговору. Потому что Дарников – это опять проблемы, опять что-то такое, что может принести волнения, нарушить установившийся было покой. И ответ гостям у Маркулия уже был готов.

– Мы от Дарникова, – начала Эллина. Ей, как, впрочем, и остальным членам команды, было безумно интересно взглянуть на мага, о котором она только слышала и которого, наверное, никто, кроме Дарникова, даже и не видел. Но Эллина вынуждена была довольствоваться малым.

– Дарников?! – делано удивился маг. – Этот мальчик ещё жив? Что же ему теперь надо? – Голос мага раздавался откуда-то издалека и был немного глуховатым и хриплым.

– Мы хотим, чтобы вы взглянули на одну вещь. – В голосе Эллины почувствовалось некоторое замешательство.

– Дитя моё, – в голосе мага прозвучала усталость, – я давно уже не занимаюсь боевой магией. Я не раз говорил об этом… Не двигаться!.. – внезапно выкрикнул маг. И слова эти были наполнены таким ужасом, что Эллина невольно вздрогнула. И краем глаза она успела заметить, как вздрогнула и замерла Катя, не успев вытащить из сумки блокнот. Эллина увидела, как руки Кати окутывает бледно-голубое сияние.

– Не надо, – неожиданно ровным голосом произнесла Катя. – Опасности нет…

Она понимала, чего испугался маг. И ощущала своей кожей слабое тепло. Катя хорошо знала, что это пока ещё ласковое и безопасное тепло мгновенно может превратиться в испепеляющий жар, способный уничтожить любого.

– Это книга, – пробормотала она. И сияние померкло, тепло отступило.

– Книга?! – изумился маг. – Что ж, покажи…

В тоне его не звучало и капли смущения своим недавним истерическим страхом. Словно так и нужно, словно подобное было в порядке вещей.

Сгусток темноты зашевелился, послышалось шуршание. Затем вспыхнул свет, и Эллина невольно вздрогнула. Но ничего страшного – маг просто решился зажечь свечу. Корявый огарок горел неровно, пламя его колебалось. И все же света он давал на удивление много. Настолько много, что можно было разглядеть и всё помещение, и мага.

Комната, где обитал маг, представляла собой довольно большое подвальное помещение с низким потолком. Подвал этот тянулся под всем монолитом. В дальнем углу комнаты громоздились какие-то то ли шкафы, то ли просто поставленные один на другой ящики с книгами. В центре комнаты располагались уродливого вида стол и стул, который вполне мог претендовать на звание кресла или даже трона – высокая спинка, резные, вычурные ножки. Второй стол находился возле стены, и на нем был навален ворох бумаг. В углу, возле самой двери, смутно темнела неопрятного вида куча тряпья – то ли постель мага, то ли что-то из одежды, небрежно брошенное на пол. При взгляде на мага невольно можно было утвердиться в последнем предположении. Потому что выглядел Маркулий под стать этой куче тряпья.

Невнятное грязновато-серое одеяние, тщедушная костлявая фигурка низкого роста… Может быть, именно поэтому он всё время запрокидывал голову назад, пытаясь казаться выше. Движения мага были неторопливы, степенны и, очевидно, призваны были выражать уверенность в собственных силах. Сероватое лицо, на котором, подобно горным хребтам, неизменной сеткой легли морщины. Круглые глаза карего цвета. Иногда взгляд мага замирал, словно бы повисая где-то между вымыслом и реальностью, и тогда казалось, что Маркулий заснул с открытыми глазами. Тонкие губы мага беспрестанно шевелились – то ли он произносил заклинания, то ли что-то пережёвывал. Крючковатый нос его изредка подрагивал при этом.

Маркулий взял книгу и повертел её в руках. Катя заметила, как дрогнули руки мага, как маленькие глазки его на мгновение сузились и застыли на надписи, сделанной на обложке книге.

– Что это? – Маг всем своим видом пытался показать, что блокнот никоим образом не заинтересовал его.

– Скажи сам, – спокойно ответила Катя.

– Ты даже не знаешь, что принесла?! – В голосе мага послышался плохо скрываемый страх.

Катя пристально смотрела на Маркулия. Эллина заметила, что Катя – то ли случайно, то ли намеренно – встала так, чтобы к магу была обращена искусственная половина её лица. И Маркулия это нервировало. «Зачем она его злит?» – подумала Эллина.

– Я не буду заниматься какой-то непонятной книжонкой, – пренебрежительно обронил маг.

– Я пока ещё ни о чём и не просила, – заметила Катя.

Маркулий нахмурился.

– Но ты прав, – продолжала Катя. – Я действительно хотела, чтобы ты взглянул на эти записи.

– У меня слишком много дел, чтобы без толку тратить своё время… – Маг не отрывал взгляда от блокнота. – Есть и более важные дела…

– Ты ошибаешься.

– Магам несвойственно ошибаться, – скрипнул маг.

– Всем свойственно ошибаться, – сощурилась Катя.

– Дитя моё, не старайся перехитрить меня, – снисходительно проговорил Маркулий. – Я достаточно долго живу на свете, чтобы изучить все людские повадки.

– Тебе страшно? – неожиданно спросила Катя.

– Как ты смеешь? – возмутился маг. – Я повторяю: у меня нет времени на то, чтобы заниматься какой-то ерундой!

– Нет времени или духу не хватает?..

«Зачем она его злит?!» – снова с отчаянием подумала Эллина. Она была готова ударить Катю; она была уверена, что та делает всё, чтобы Маркулий отказал им в помощи.

– Кто ты такая, – голос мага набирал силу, – чтобы говорить подобное? Я занимаюсь только тем, что может принести пользу! Я знаю многое! И эти ваши…

– Серафиму ты тоже так ответил? – вставила Катя.

Маг задохнулся от возмущения.

– Ты меня не помнишь? – неожиданно спросила Катя, делая шаг вперёд.

– А должен? – пренебрежительно спросил маг.

– Да! – твёрдо ответила Катя. – Должен! Мой броневик должны были запомнить надолго. И в гоблинской дружине, и в Вольной Зоне… где ты был.

Маг попятился.

– И я запомнила, – продолжала Катя. – И тебя, и остальных. Когда гоблины прорвались на северо-западном участке. И когда мне пришлось… самой… своими силами… и как Сила Вольной Зоны отозвалась на мои заклинания! Помнишь?

Маг помотал головой.

– Помнишь, как я горела? – Катя понизила голос почти до шёпота. – Помнишь?

– Ведьма! – выпалил маг. – Гоблинская ведьма!..

– Нет! Смотри! – Катя вытянула из-за пазухи чёрный шнурок с чем-то блестящим и выставила его перед собой. И Эллина в изумлении увидела маленький серебристого цвета крестик.

Маркулий вздрогнул, словно от удара. Глаза его расширились, рука непроизвольно дёрнулась к крестику и замерла на полпути.

– Как тебе удалось выжить? – тихо спросил Маркулий.

– Я просто хотела жить, – ответила Катя. – Жить здесь и сейчас. Только так и надо…

– Чего ты хочешь? – прошептал Маркулий.

– Долги надо возвращать, – сказала Катя. – Ты согласен с этим?

Маркулий осторожно кивнул.

– Прочитай блокнот, – велела Катя.

– Что в нем? – отрешённо спросил маг.

– Дневник Николая-летописца. – Катя сверлила Маркулия взглядом. Но на того, казалось, произнесённое имя не произвело никакого эффекта. Пальцы мага осторожно перелистывали страницы, глаза скользили по строкам. И в один момент всё переменилось – дыхание у мага перехватило, руки задрожали, глаза расширились.

– Ты понял, – удовлетворённо кивнула Катя.

– Иосиф… – прошептал Маркулий. – Я слышал о нём…

– О нём слышали многие, – согласилась Катя. – Но мало кому известны заклинания, которыми он пользовался для того, чтобы попасть в Багнадоф.

– Зачем тебе это всё? – произнёс Маркулий.

– Не мне, – резко ответила Катя. – Не мне – нам. Всем нам. А значит, и тебе тоже.

– Я догадываюсь, – сказал маг. – Но есть одна проблема…

– Читай записи, – оборвала его Катя. – Читай внимательно. Николай-летописец сумел эту проблему решить. И мы должны узнать и понять – как?

Маркулий рассеянно кивнул. Сейчас он был уже целиком поглощён чтением.

Катя посмотрела на него, усмехнулась, повернулась и шагнула к двери, за которой ждала команда. Эллина бросила торопливый взгляд на Маркулия и поспешила за Катей.

– Ну что? – спросил Макс.

– Остаёмся здесь, – заявила Катя.

– Ты давно командуешь группой? – поинтересовалась Эллина.

Катя дёрнула плечом и повернулась к ней.

– Ты считаешь иначе? – спросила она.

– Нет, – немного подумав, ответила Эллина. – Но я отвечаю за всю команду.

– Ну и отвечай, – согласилась Катя. – А я отвечаю за выполнение задания.

– Перед кем? – спросила Эллина.

– Перед всем миром, – обронила Катя.

Эллина заметила, как внимательно разглядывает её собеседницу Макс. Бросалось в глаза, что он очень хочет о чём-то спросить Катю. Но то ли не решается, то ли не хочет делать этого при остальных.

«В любом случае, – подумала Эллина, – магу необходимо время для того, чтобы прочитать эту книгу. Так что привал – дело решённое…»

– Остаёмся здесь, – распорядилась Эллина. – Прыжок и Колобок – найти место для ночлега!..

9. КАТЯ

Короче говоря, дрянь какая-то происходит. И чувствую я, что смотаться от этих ребят у меня не очень-то получится. Не, серьёзно!..

Эллина поручила нам с Колобком место для ночлега разыскать. Когда она это сказала, Макс на меня так зыркнул, зараза… Нет, не нравится мне этот Макс. Категорически!

Да и то, что именно нам с Колобком поручили это дело, тоже странно. Что это она, верить мне начала, что ли? Если так, то напрасно ты это, девочка, напрасно. Мне верить нельзя – несовместимо с жизнью это.

Макс настроился было за нами с Колобком следом. Типа помочь. А чего тут помогать-то? Развалин кругом – немерено. А какой-нибудь там придурочный гигантский краб попадётся – так ему фиолетово совершенно, двоих кушать или троих. Но Макс, он не отставал.

– С вами пойду, – улыбается.

Я на Эллину оглядываюсь – она взглядом так скользнула по мне, по Максу. И отвернулась. Ничего не сказала. Не, нормально, да? Командир она или как?

Тогда уже я сам Максу культурно так говорю. Типа, а не пошёл бы он со своей помощью куда-нибудь поглубже? А этот гад не отстаёт. И тут уж Колобок встрял.

– Что ты за нами тащишься?! – спрашивает. – Не доверяешь Прыжку, что ли? Так ведь он не один идёт, а со мной.

– Доверяю, – заявляет Макс. – Только втроём безопаснее.

– Ага, – соглашается Колобок. – Особенно если третий – не ты. Думаешь, не видел я, каким ты на Севастопольском героем был? Сиди уж, не лезь…

Макс сразу скис, погрустнел и пошёл куда-то в уголок.

Молодец, Колобок! Правильно он его! Я потом уже, когда на воздух выбрались, спросил:

– Тебе тоже Макс не нравится?

– Не знаю, – пожимает плечами Колобок. – Вроде бы ничего парень. В деле его видел. Правильно дерётся, молодец. А вот в последнее время какой-то странный стал. Иногда я даже думаю, что это и не Макс вовсе, – усмехается Колобок. – Совершенно другой, словно подменили человека.

Ну, у меня на этот счёт были свои соображения. Но я их Колобку выкладывать не стал.

Место для ночлега мы разыскали быстро. Прямо рядом с развалинами, где этот маг жил. Правильное место – комната, одно окно. Дверь, конечно, тоже была, но она вся завалена обломками и травой поросла. А комната нормальная, все поместимся. Правда, без огня обойтись придётся. Потому что маг этот строго-настрого запретил огонь разводить. Сука! Мёрзни тут из-за него. Типа он внимание привлечь боится! Не, нормально, да? Ох и дал бы я ему по зубам пистолетом! Ну ладно, плевать…

Когда мы в подвал вернулись, Эллина заявила, что всю ночь будем дежурить. По двое. Первая смена выпала Гнусю и Колобку. Вторая – Эллине и Юрке. Потом – я и Катька. И всё! Не, нормально, да? Ни Макс, ни Дарья дежурить типа не будут, так понимаю?

– Не спорь, – проскрипела Эллина. – Это приказ, это не обсуждается.

– Ну да, конечно! – говорю. – Когда ушами на Севастопольском хлопать – Макс первый! А когда дежурить – так он у тебя на особом положении!

Макс на меня смотрит, на Эллину. И видно, что и самому ему спросить хочется, отчего это к нему такое расположение командования. Но спросить у него никак не получается. Потому что Дашка-стерва кидается ко мне и замахивается прикладом.

Не, нормально, да? Я что, резиновый, что ли?!

Ну, я дожидаться не стал, первым ударил. Хорошо ударил, Дашка метра на три отлетела, об стенку шмякнулась и тихонечко так вниз сползает.

– Прыжок! – орёт Гнусь. – Ты чё?!

– А чё? – ору в ответ. – Думаешь, мне не больно?

Все стоят, стволами в мою сторону ощетинились. Ну, не все, конечно. Дашка пока ещё только на ноги встать пытается. Макс рот распахнул, глазами на меня хлопает. И Катька тоже с интересом так на меня уставилась. А стоит-то она – Катька то есть – ко мне ближе всех. И тут уже иного выхода у меня просто нет. Я мигом рву из-за пояса свой пистолетик и к голове Катьки приставляю.

– Тронете меня – пристрелю! – говорю.

А Катька невозмутимо так рукой ствол отодвигает, обнимает меня за плечи и в сторону отводит.

– Никто тебя не тронет, – говорит, – не волнуйся.

Я шалею потихоньку. Остальные тоже. Голос у Кати такой ровный, мягкий. И иду я за ней как заколдованный. Так бы и шёл за этим голосом – всю жизнь!..

Но всю жизнь не получилось. Только до стенки. Потому как, едва мы к стене приблизились, Катька меня об неё же – об стенку, то есть – с размаху, лбом…

* * *

Как меня тащили в ту комнату, которую мы с Колобком нашли, помню плохо. А потом я и вовсе вырубился. Помню, как, кажется, ругались из-за меня. Пристрелить хотели и всё такое. Но не пристрелили. Почему – не понимаю. Я бы на их месте долго не тянул. Им такой боец, как я, – лишняя проблема. Я бы пристрелил, честное слово…

Открыл я глаза – темно вокруг. За плечо кто-то трясёт. А перед самым моим лицом что-то зеленовато так светится, словно гнилушка. Я от неожиданности сел, башкой затряс. Страшно же! Вдруг оборотень?

– Просыпайся, – раздаётся Катькин голос. – Наша смена, дежурить пора.

– Ага… – пробормотал я.

Я в тот момент ничего ещё не соображал. Башка гудит, раскалывается. Тело не слушается, еле на ноги встал. Холодно, дрожь по всему телу.

Кое-как выбрался через окно наружу. Точнее сказать, не сам я выбрался, а Катька вытащила.

Ночь. Туман. Негустой, правда, но зябкий. Я себя за плечи обхватил, отыскал глазами ствол поваленного дерева, присел. Зубы пляшут, в башке трещит…

А потому и трещит, что этой моей башкой эта вот самая Катька об стенку била!

Сука!..

Посмотрел я на неё. Хорошо посмотрел, видать. В темноте ни фига не видно вообще-то, но Катька сразу поняла, как я на неё смотрю и что именно о ней думаю.

– Не сердись на меня, Прыжок, – говорит.

– Ага, – соглашаюсь. – Я вот всё сердился, понимаешь, а как ты мне это сказала, так сразу же и перестал!..

– Иначе нельзя было, – говорит.

– Сука ты, Катька, – отвечаю. – Учти, что я это запомнил. Пристрелю тебя при первой же возможности. Обещаю.

– Пристрели, – соглашается она. – Будет у тебя такая возможность – пристрели. Но жить надо здесь и сейчас. А сейчас…

И тут она резко так ко мне склоняется – я аж отпрянул от её бледно-зелёной светящейся морды.

– … а сейчас, – продолжает, – запомни следующее, Прыжок. Никогда, ни при каких обстоятельствах не смей тыкать в меня стволом! Хочешь убить – попробуй, не возражаю. Но угрожать мне не смей! Понял?

Я киваю. Молча. Очень уж голос у Катьки страшный. Звенит, как сталь. Ненависти в нём больше, чем во всей моей жизни. Сразу ясно – такая слов на ветер бросать не станет.

– Голова сильно болит? – спрашивает она уже совсем другим голосом.

– Ещё раз стукнуть хочешь? – интересуюсь.

Она не отвечает. Обходит меня, становится сзади, опускает руки мне на затылок. Я хочу повернуться, посмотреть, чего эта сука опять удумала.

– Не дёргайся, – шепчет. – Сейчас… потерпи немного…

Ну, сижу, терплю… А что остаётся-то?! И чувствую вдруг, как боль уходит, голова делается яснее и даже сил прибавляется. И хотите верьте, хотите нет, а кажется, что даже теплее стало.

Катю я не вижу, только слабый свет от её маски этаким бледным сиянием вокруг. И от рук её ощущения ну очень знакомые. И буквально через секунду у меня в башке окончательно прояснилось. Потому что вспомнил я, когда такие ощущения уже испытывал – на старой водокачке, в Твери своей.

Когда нас с Копытом и Кнутом гранатой подорвали. Ребят – в куски, а я уцелел. Только двигаться не мог, больно очень было. Меня и добивать не стали. Бросили, типа сам подохну, без посторонних усилий. До утра я валялся, двинуться не мог. Думал уже, крындец мне полный. Вот солнце взойдёт, приползёт какая-нибудь мразь, башку откусит…

И тут она вернулась – зеленоволосая та. Не ушла, хотя мы с пацанами и прикрывали её до последнего. Вернулась, села рядом, прямо на камни. Руками по мне водит, шепчет что-то. А я то отрубаюсь полностью, то опять в себя прихожу…

Я спросил её тогда: отчего вернулась? А она мне: помочь тебе надо было, вот и вернулась. Опасно, говорю, здесь. Поймают. Ничего, отвечает, с тобой не поймают. Ты, говорит, сейчас поправишься, защитишь. Смог бы – рассмеялся бы тогда, честное слово. Но я не то чтобы смеяться – дышать с трудом мог. Чувствовал, как ребра поломанные трещат. Про руки и ноги уже не говорю, кукла без каркаса – вот кто я тогда был.

До полудня она возле меня сидела. А как солнце за полдень перевалило, я уже был здоровее прежнего. И слово своё сдержал – защитил как мог. Когда нас Корпус обложил, пацаны хотели было её отдать, себя её жизнью выкупить. Я не позволил. Одного убил, а не позволил. Убил и не жалею. Потому что её спас.

И она нас спасла. Никто же не верил, что мы из этого проклятого туннеля выберемся. От голода и жажды подыхали же. А она всех нас, всех четверых поддерживала силой своей колдовской…

– Всё… – шепчет Катька. И тепло ладоней медленно исчезает. Но я опять нормально себя чувствую.

– Спасибо, – отвечаю. Тоже шёпотом.

Катя села рядом, достала из кармана своей кожаной куртки какой-то чёрный мешок, на голову его натянула. Я сперва не понял зачем, а потом дошло. Маска её дурацкая в темноте светится не хуже маяка. Нас по ней застукать – пара пустяков.

– Где тебя так? – спрашиваю.

– Долго рассказывать, – отмахивается.

Ясно. Не хочет говорить. Ну и не надо, я не настырный.

– А за что ты меня так вот? – спрашиваю. – Об стенку-то… То есть за что – понятно. Но вот ты сама скажи, не прав я разве? Чего это ни Макс, ни Дашка не дежурят, а? Обидно же…

– А ты сам не понимаешь?! – удивляется.

– Нет, – признаюсь. – Не понимаю! Вот хоть ещё раз башкой об стену, а не понимаю!

– Ты Максу доверяешь?

– Доверяю, – говорю. – Правда, чуть поменьше доверяю, чем Огненному Скорпиону. Тот тоже только и ждёт момента, чтобы задницу поджарить, как и этот Макс…

– А ты думаешь, Эллина ему доверяет? – спрашивает Катя.

– Ну, – пожимаю плечами, – доверяет или не доверяет – не знаю. А вот что ни Макс, ни Дашка не дежурят – другой вопрос.

– Дарья за Максом следит, – выдаёт вдруг Катя.

– Иди ты?! – поражаюсь. – Они же с Эллиной грызутся, как… как не знаю кто!

Катя усмехается. Продолжает:

– Никто тут Максу не доверяет. И Дарья следит за ним. Чтобы в случае чего принять меры. И тебе не доверяют. Никто. И за тобой тоже следить надо.

Я хотел было спросить у Кати, не ей ли поручили за мной приглядывать. Но потом вспомнил про Колобка и спрашивать уже не стал – и так всё ясно.

– Ну, это понятно, – говорю. – Согласен. Мне доверия нету, не спорю. Максу тоже. А вот нафига нас тогда в группу взяли?! Нервишки себе пощекотать, что ли?

Катя не отвечает. Молчит. И я молчу. Сидим, прислушиваемся к тишине. Ни звука, только редкие капли с ветвей на землю шлёпаются.

– Ты где её встретил? – спрашивает вдруг Катя.

– Кого?!

– Женщину, – поясняет. – В красном платье. Которая нам на помощь пришла. На Севастопольском.

– В Твери, – отвечаю.

– В Москву ты за ней пошёл?

Догадливая, блин…

– Ага.

– Напрасно, – говорит. – Не человек она. Не отсюда. Не из этого мира.

– А мне фиолетово, – пожимаю плечами. – Отыскать её хочу.

– Она сама тебя отыщет, когда нужно будет, – говорит Катя с какой-то жалостью в голосе. – Нужен ты ей зачем-то.

Молчу.

– Я не настраиваю тебя против неё, – продолжает Катя. – Разное бывает. Просто я никогда ничего хорошего из Багнадофа не видела…

– А сама-то?! – спрашиваю. – Саму-то тебя и вовсе не понять – кто ты, откуда, зачем? Вроде в магии рубишь, а на том же Севастопольском ни фига не сумела бы без этой женщины. Вроде бы, говорят, в гоблинских заморочках разных сечёшь, а крестик на себе таскаешь. Не пойму я тебя, Катя. А непонятного я не люблю. Потому что… потому что непонятно!..

– Крестик… – бормочет Катя. – Из-за крестика этого, наверное, у меня на Севастопольском и не получилось. Он хоть и неосвящённый, но с магией конфликтует… А эта твоя… женщина зеленоволосая… Она ведь нам помочь смогла только потому, что пользовалась теми же заклинаниями, что и я. А заклинания эти не из Срединного Мира – из Багнадофа.

– Ты думаешь, что сама она ОТТУДА?! – усмехаюсь.

– Не думаю – знаю, – говорит. – И то, почему ты с нами оказался, тоже понимаю.

– Разъясни хоть, – говорю. – А то я сам не понимаю, зачем с вами тащусь.

– Ты сам-то летописи эти читал? – неожиданно спрашивает Катя.

– Какие летописи?! Ах, блокнот этот… Ну, читал, – отвечаю.

– Понял, о чём там?

– Ни хрена я там не понял, – ворчу. – Про Багнадоф там было что-то. Про «резаного» какого-то…

– Не про «резаного», – поправляет Катя. – Про Резника. Иосиф Резник. Маг и каббалист. Человек, вызвавший сюда – в Срединный Мир, на Землю, – всю эту нечисть. Провинцию Преисподней, Багнадоф.

– Ни фига ж себе!.. Это что ж он, сука такая, наделал-то? Это вот всё вокруг – он и наделал?! Один человек – и так всю Москву засрать! Пусть даже он какой-то там каббалист – всё равно!

– По правде говоря, – кривенько так усмехается Катя, – он был совсем не такой, каким казался. И не был он Иосифом Резником, на самом деле его иначе звали: Иван Резанов. А каббалой он увлекался, это да. Хотя и был сам православным человеком, по его же собственным словам, и даже священником, кажется, был.

– Ну, это как раз понятно, – киваю я. – Задолго до гоблинов ещё – мне рассказывали – это дело в конкретный уже террариум превратилось. Да и сам я насмотрелся в своей Твери этих священников, и православных и разных там других славных. Дерьмо полное, гаже гоблинов, ага. Поубивал бы всех, времени только вот вечно нету…

Говорю это я, а сам одновременно слегка так дурею. Понятно же, почему этот блокнот такой интерес у Дарникова вызывает…

Хотя…

Нет, ни фига не понятно!

Ну, вызвали сюда Багнадоф. Так он уже здесь! Зачем теперь-то эти записи нужны?!

А Катька словно мысли мои угадывает. Дальше продолжает:

– Николай-летописец долго собирал эти данные. У него в блокноте есть все заклинания, которыми пользовался Резник. И ещё много других. И есть заклинания и самого Николая-летописца. Ему удалось побывать в Багнадофе и вернуться. Но не это главное. Николай составил новое заклинание. Лучше прежнего…

Катя помолчала немного, потом продолжила:

– Попасть в Багнадоф можно, это удавалось многим. Но дело в том, что с собой невозможно пронести ничего, даже одежды. Потому что любой предмет может там превратиться в какое-нибудь опасное существо.

– Много ли толку от таких заклинаний, – ворчу. – Голым по Преисподней бегать…

– Не голым, – поправляет Катя. – Человек при переходе получает «одеяние гостя». Но никаких предметов, никакого оружия, никаких артефактов пронести с собой нельзя.

– Всё равно толку мало, – бурчу.

– Я говорю про заклинания Иосифа Резника. – В темноте, да ещё под мешком, лица Катиного не разглядеть. Но мне кажется, что она сейчас улыбается. – А в блокноте есть заклинания Николая-летописца. При помощи которых можно…

Катя замолчала, настороженно прислушиваясь. Я тоже замер. Мне показалось, что на нас кто-то смотрит. Кто-то опасный, недобрый. Никакого звука, ни шороха, ни дыхания. Но чувствую – глядит, сука!..

Я потихоньку пистолетик свой нащупываю, мало ли чего? Может, тварь какая-то? Хотя против настоящей твари мой пистолетик – так себе возражение.

И тут вдруг в темноте дрожание пошло какое-то. Меж деревьями заколыхалось что-то, волной изогнулось. Словно марево вдруг откуда-то появилось. И через секунду вижу уже, как дрожание приобретает очертания человеческой фигуры.

Мать твою и так и этак!

Ночной Гость пожаловал!

Я замер. Фигура Ночного Гостя уже достаточно хорошо видна. Как обычно, человеческая фигура. Только прозрачная. Словно из переливающейся воды сделана. На месте глаз этого урода – два темных пятна, будто помутнела вода в этом месте. Ну, это только кажется, что помутнела. На самом-то деле Ночной Гость видит – будь здоров.

Сижу. Смотрю на него. Он стоит возле дерева. И мне даже кажется, что типа облокотился он на него, хотя такого, конечно же, быть просто не может – Ночной Гость к чему прикоснётся, то сразу же изморозью покрывается, будь дело хоть в самый жаркий день. Точнее – ночь… Он ведь потому и «ночной», что ночью только приходит.

Ну, сижу, смотрю на него. Думаю, потащится он к нам или нет? Ночные Гости, они вообще-то не очень опасные. На нас – людей – они положили капитально. Фиолетово им наше всё. Главное, самому к ним не лезть. И если он на тебя попрёт – вовремя с дороги убраться. А там уж как повезёт. Иногда, вообще-то, Ночные Гости преследовать начинают. До утра могут за тобой таскаться, любопытные, что ли?

Но этот нелюбопытным оказался. Постоял несколько минут и начал таять. А потом и вовсе исчез.

Я дух перевёл, на Катю посмотрел.

Она руку вытягивает – колечко на пальце у неё странно так мерцает красноватыми искорками. И мерцание делается слабее, слабее… И гаснет, нафиг, совсем!

– Всё, – шепчет Катя. – Нет опасности…

Да я и сам чувствую, что нет. Но говорить больше почему-то не хочется.

Да и о чём говорить? Всё уже сказано, всё ясно.

Визит Ночного Гостя живо напомнил мне, в каком мире я живу. И про заклинания напомнил, и про Преисподнюю.

Дарников, видать, хочет при помощи этих заклинаний боевую группу отправить в этот самый Багнадоф. Типа в тыл врага. С оружием, с артефактами, с магами. Дать по соплям этим гоблинам, да у них же дома. Хорошее дело, не спорю. Только вот я-то зачем тут нужен?!

Летописи доставили. Теперь, видать, Маркулия этого ненормального нужно к Дарникову проводить. А потом?

Испытательный срок-то мой после всего этого, можно сказать, закончится. И дальше чего? С «секретниками»? Всю жизнь?

Не, нормально, да? Мне-то нафига это нужно?! Я ж на голову не больной! Или они думают…

Не, не полезу я в этот ихний Багнадоф! Фиг вам! Мне и в Твери неплохо. Особенно после этой вашей Москвы. У вас, в Москве этой вашей конченой, Ад не хуже Багнадофа, вот что я вам скажу…

10. ДАША

Утром возле того поваленного дерева, где ночью дежурили Мошков с Катей, обнаружилась Рваная Клякса. И это было странно, потому что ни битых камней, среди которых обычно пряталась эта дрянь, ни пыли или песка возле ствола дерева не было. И ещё страннее было то, что Клякса та оказалась вполне зрелой и очень голодной. Такой, какой она обычно бывает после двух-трёх дней. Колобок спросонья едва не влетел в неё, что тоже было странно – не заметить в рассветных сумерках чернильно-чёрную тень, посверкивающую золотистыми искорками, было невозможно.

Поначалу решили, что это просто ночной морок. Мало ли их с рассветом не исчезает? Но потом Мошков плюнул в неё, и все нахмурившись смотрели, как Рваная Клякса этот плевок подхватывает и разделяет на тысячи мелких, почти невидимых глазу капелек. Которые тут же испаряются с едва слышным шипением.

– Гадость, – передёрнул плечами Колобок. – Прыжок! Плюнь ещё, а?

– Я вам щас плюну! – пригрозила Эллина. – Ясно же, что не морок. Клякса, самая настоящая…

– Гадость, – повторил Колобок и отошёл от неё подальше.

С гадостью этой справились быстро. Эллина подошла к ней, прочитала заклинание и потом с удовольствием наблюдала за агонией мечущейся и быстро тающей в воздухе чёрной тени. Через минуту после неё осталось лишь припорошённое золотистой пылью пятно.

– Скоро вернётся, – авторитетно заявил Мошков.

– Без тебя знаю, – продребезжала Эллина.

– Не, не вернётся, – помотал головой Колобок. – Другая придёт – это да.

– Какая разница – прежняя или другая, – резонно заметил Мошков, приседая возле золотистого пятна на корточки.

– Не важно, – скрипнула Эллина. – Нам здесь сидеть максимум до полудня, не дольше. А после нас пусть хоть все Кляксы Москвы сюда сползаются…

– Эй! Командир! – Дарья выбралась из окна и теперь стояла, снисходительно поглядывая на Эллину, Колобка и Мошкова. – Долго нам тут ещё торчать? Дождёмся мы, в конце концов, приключений на свои задницы…

– Маркулий ещё не закончил работу, – ответила Эллина и повернулась к Даше спиной.

– Ну так поторопи его!.. – потребовала Дарья.

Эллина не ответила.

– Куда ты спешишь?! – удивился Колобок.

– Я спешу не «куда», а «откуда», – возразила Дарья. – Видишь, какая дрянь начала сползаться? Ночной Гость приходил – сами рассказывали. Теперь вот Рваная Клякса объявилась ни с того ни с сего. Думаешь, они нас не чуют? Опомниться же не успеем, как тут дружина объявится. Или ещё какая-нибудь мерзость…

– Смелость подрастеряла? – Эллина резко повернулась к Дарье. – Что-то я за тобой этого раньше не замечала.

– Ничего я не подрастеряла! Дура синтетическая! – мгновенно огрызнулась Дарья. – Просто рисковать незачем!

Продолжить чтение