Читать онлайн Хрустальный сад бесплатно

1

Я появился на свет холодным дождливым октябрьским днем тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Мать однажды рассказала мне в припадке откровенности, как она под проливным дождем сама добиралась в тот день в больницу, потому что отец, как всегда, работал. Сколько его помню, он постоянно пропадал на работе и днем и ночью. Днем на лесопилке, а по вечерам подрабатывал грузчиком сразу в нескольких компаниях. Конечно, с таким-то графиком, где ему взять свободного времени, чтобы уделить его семье. Мать вела колонку в местной газете, давая советы о том, как правильно налаживать отношения и выращивать гладиолусы. Вот вам прекрасный пример – для того, чтобы давать советы, не обязательно в чем-то разбираться. В нашей семье каждый был сам по себе, впрочем, и семьей-то по большому счету нас назвать сложно. Так, собрание людей под одной крышей.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что я стал трудным подростком в определенном смысле этого слова. Я не был дебоширом или наркоманом, неплохо учился и приходил домой вовремя. Вся «трудность» заключалась в том, что никто не знал, как общаться со мной. Люди, окружавшие меня, нагоняли скуку, и чаще всего я молчал, потому что не понимал, зачем вообще открывать рот, чтобы обсуждать такие простые вещи как погода, футбол или просмотренный фильм. В каком-то смысле я был бунтарем, плевать я хотел на общественное мнение. Жил в своем мире, со своими правилами, делал все что хотел и как хотел. Единственный человек, который выносил меня тогда – это Санни[1]. На самом деле его звали Роберт, но никто, ни родители, ни даже учителя его так не называли. Я уже и не помню, откуда у него появилось это прозвище – Санни. Наверное, из-за рыжей шевелюры и веснушек. Санни был пацифистом и никогда не влезал ни в какие конфликты. Как же для него было важно, чтобы все вокруг его обожали. И его обожали! Позитивный, общительный, как лучик солнца в нашем сером мире. Первая и последняя маска, которую он успел примерить.

Никто не понимал, почему он общается со мной. Казалось бы, что у нас может быть общего? О, у нас было очень много общего. Наша буйная фантазия не давала никакого покоя его родителям. Они ругали его, сажали под домашний арест, запрещали общаться со мной и смотреть телевизор. Мои родители по большому счету моей жизнью не интересовались. Главное, пришел к ужину, ну, или хотя бы к завтраку – уже хорошо.

Мы жили на юге Германии в небольшом доме за городом на окраине леса. Здесь прошло наше детство. С рассветом мы с Санни брали велосипеды и уезжали в лес. Построили шалаш, перетаскали туда кое-какие вещи, посуду и даже какую-то еду. Мы разводили костер и готовили на нем рыбу, которую ловили в Дунае. Однажды, прочитав «Приключения Гекльберри Финна», построили свой плот и хотели пуститься на нем в путешествие, но он развалился, проплыв пару десятков метров, и мы чудом смогли вернуться на берег. Помню, боялся воды, наверное, месяц.

Вообще, мы совершали много экстремальных поступков. Прыгали на спор с крыши, разбивая колени и раздирая в кровь ладони. Гоняли наперегонки на велосипедах. Стреляли в птиц из самодельных рогаток, а как-то раз Санни тайком взял у отца воздушку, и мы подстрелили дрозда. Он был такой маленький, беззащитный. Хорошо помню этот момент первого знакомства со смертью. И это странное чувство жалости и разочарования и вопрос: зачем? Просто так? Ради забавы? Но в этом не было ничего забавного, это казалось слишком жестоким. Дрозда мы похоронили и с тех пор больше никогда не охотились на животных. По крайней мере, тогда, в детстве, вместе.

Заводилой из нас двоих был Санни, а я старался ни в чем не уступать ему. Вспоминая сейчас те дни, я замечаю, что Санни всегда ходил по краю, всегда искушал судьбу. Кто знает, был ли у него на самом деле шанс дожить до пенсии?

Потом, когда мы немного подросли, стали играть в футбол за школой с другими ребятами, но я с ними не особо дружил, я не разделял их интересы. Да и пинать мячик мне как-то не особо нравилось. Куда интереснее сидеть ранним утром на скалистом берегу покрытого молочной дымкой Дуная и мечтать о будущем.

– Когда вырасту, – говорил Санни, – стану ученым-археологом, как Индиана Джонс, – глаза его горели, когда он говорил об этом, – буду искать артефакты и попадать в разные приключения.

Я же мечтал о том, как найду через пару-тройку лет какую-нибудь работу и стану жить отдельно от родителей, зарабатывать деньги сначала на машину, а потом найду себе красивую девушку и женюсь на ней. И все у меня будет просто, как у всех, как должно быть. Какая наивность! Санни всегда витал в облаках, я же твердо стоял на земле. Я был уверен, что чудеса никогда не происходят с теми, кто их ждет. Я мог рассчитывать только на себя и был почти готов прожить долгую и скучную жизнь, как мои родители, а до них – их родители и их родители, и так далее до Адама, или от кого мы там произошли.

Все шло своим чередом, и когда нам было по четырнадцать, мы оба влюбились в одну и ту же девочку. Ее звали Анна. Она приехала из Берлина. Когда ее родители погибли в катастрофе, опеку над ней взял дед. Мы думали, что ему лет сто и долго он не протянет, но он был единственным, кто у нее остался. Жизнь обошлась с Анной жестоко, но она не сдавалась. Всегда с улыбкой. До сих пор помню, как впервые увидел ее на пороге класса пасмурным зимним утром. Казалось, она появилась откуда-то из другого мира: ее щеки румянились от мороза, большие голубые глаза блестели, и на светло-рыжих кудряшках таяли снежинки. А ее улыбка… За ее улыбку я был готов отдать все на свете, лишь бы она улыбалась только мне.

Санни с ней познакомился первым. Сразу же на перемене он подсел к ней, и они начали над чем-то весело смеяться. Мне стало так обидно, что я выловил его после уроков и, прижав к стенке за школой, приготовился устроить ему настоящую взбучку.

– Оставь Энхен[2], найди себе другую девочку.

– Но мне нравится эта! – Санни слегка оттолкнул меня, но я продолжал держать его за ворот куртки.

– Мне она тоже нравится.

– Да ты в жизни к ней не подойдешь! – Санни толкнул сильнее, и я едва не потерял равновесие. – Ты никогда ничего не сделаешь, – он толкнул снова, – ты скорее будешь страдать в одиночестве, чем подойдешь к ней…

И тогда я его ударил. Первый раз в жизни. Кулаком. Прямо в лицо. Он опешил и в удивлении уставился на меня. Но я был зол и ударил его еще раз. Вот тогда он дал мне сдачи. Первый его удар пришелся в челюсть, второй куда-то в бровь. Мы повалились на землю и метелили друг друга с переменным успехом, пока оба не выдохлись. Санни сдался первым. Он сидел, прислонившись к стенке, и тяжело дышал. Его куртка порвалась, не хватало одной пуговицы. На разбитой губе запеклась кровь. Думаю, я выглядел не лучше. К тому же начала болеть челюсть, казалось, что он мне ее все-таки выбил.

– Ну, ты удивил меня! – сказал Санни. – Вот уж не знал, что ты на такое способен. Вот так, из-за девчонки… – он улыбнулся.

– Я же сказал, она мне нравится. – я сел рядом. Злость прошла, и появилось даже какое-то моральное удовлетворение. Оказывается, мне давно нужно было выпустить пар. – Приглашу ее на дискотеке на день святого Валентина.

– Договорились, – сказал Санни и протянул мне руку. – Мир?

– Мир, – сказал я и пожал его руку. – Прости.

Мне вдруг стало стыдно. Он же мой лучший друг, всегда вместе и все такое, а я веду себя вот так. Кто знает, не дай я тогда волю своим чувствам, вдруг у них с Анной бы что-нибудь вышло? Все могло сложиться иначе.

– Да ничего. Все равно было классно начистить тебе морду! – улыбнулся он. – Для чего еще нужны друзья? – и мы рассмеялись.

Ко дню святого Валентина я готовился очень тщательно. Еще бы, ведь ничего более ответственного, чем пригласить девочку на первый танец, в моей жизни еще не случалось. Я надел свои лучшие джинсы и даже погладил рубашку. Синяки на лице почти прошли, и я снова был неотразим, по крайней мере, мне так казалось. Санни, хотя формально он и отказался от претензий на Анну, вырядился как на свадьбу и даже набрызгался каким-то одеколоном. Какая же нас взяла досада, когда на первый же танец Анну подхватил этот толстяк Мартин. Ладно бы кто, но Мартин! Мы считали его главным уродом в школе, в основном потому, что он везде стремился сунуть свой нос и высказать свое компетентное мнение, но взрослые его обожали: «Такой умный мальчик и сообразительный!» Да еще и проворный, весь вечер он танцевал с нашей девушкой. Санни откровенно веселился.

«Пойдем, набьем ему морду, а? – хихикал он, подталкивая меня локтем. – Ну пойдем, а?» Я знал, что он не со зла, и больше не мог на него злиться. Зато мог злиться на весь остальной мир и его вопиющую несправедливость. Если бы я тогда знал, что такое настоящая несправедливость. Скажу сразу, к Анне я так и не подошел, ни тогда на дискотеке, ни вообще до следующего мая.

2

В тот год родители Санни отправили его в летний лагерь где-то под Берлином, а я остался дома. Три недели слонялся без дела и не знал, куда себя приложить. Мне было скучно. Компьютер и телевизор меня не занимали, а книги я вообще тогда не читал. Тогда-то и пришла в голову идея рисовать комиксы. Уже не помню, почему и как, но я начал рисовать прекрасных амазонок, которые жили в своей волшебной стране и боролись с армией демонов с помощью магии. Купил тогда десяток разных комиксов и поначалу старался им подражать, а потом стал придумывать сам. Вот так внезапно у меня открылся талант художника.

Конечно же, я рисовал комиксы о ней. О великой воительнице Света, которая боролась за добро и справедливость. Ну что за ирония! Конечно, я мечтал о ней. Только о ней. Конечно, я боялся к ней подойти. Сомнения… Столько времени потрачено впустую из-за сомнений и неуверенности. Я боялся провала. А вдруг она не захочет со мной общаться? А вдруг она посмеется надо мной? Мне казалось, я не переживу этого… Теперь-то я знаю, что способен пережить и не такое.

Но тем летом все шло не так. Санни вернулся из лагеря и не умолкая рассказывал о своих новых друзьях. О том, как они убегали тайком из лагеря и развлекались по ночам в Берлине. Как они познакомились с какими-то взрослыми парнями из университета и те провели их в самый крутой клуб города. Я ревновал и завидовал – такие приключения мне даже и не снились.

Постепенно мы стали отдаляться друг от друга. Санни постоянно пропадал со своими новыми друзьями, которые мне не нравились, а я погрузился в свой комикс. Если бы я только знал, как мало времени у нас осталось, я сделал бы все, лишь бы провести это время с ним. Но я не знал. Мне казалось, что он предал меня. На самом деле, это я, наверное, предал его. Я был слишком поглощен своей личной драмой, чтобы придать значение тем странным и неожиданным метаморфозам, происходившим в нем, хотя и заметил их почти сразу. Санни стал замкнутым, у него постоянно менялось настроение, безудержное веселье тут же сменялось депрессией и даже агрессией. Все думали, что он просто взрослеет, и это всего лишь обычные подростковые проблемы… Но когда пришло время забить тревогу, было уже слишком поздно.

В тот день мы с Санни сбежали с уроков. Был конец ноября, и шел первый снег. Большими такими пушистыми хлопьями. Мы шли через парк. Рядом со школой тогда был большой и старый яблоневый сад. Тенистые аллеи, пруд с утками и горбатый мостик, деревянные скамейки. Летом там не пройти: под каждой яблоней пикники, влюбленные парочки, художники, любители почитать на свежем воздухе.… Зато в тот день там не было вообще никого. Снег валил с самого утра, и ветви деревьев склонялись под белыми шапками. Санни радовался как ребенок. Он бегал по свежему снегу, подхватывал его руками, подкидывал в воздух. Я смотрел на него и смеялся, но вдруг он упал на колени. Его плечи дрожали, и сначала я подумал, что он тоже смеется, ведь я не видел его лица. Прошло, наверное, меньше минуты, но мне показалось, что прошла вечность. Я бросился к нему. Он сидел, зачерпнув ладонями снег, и смотрел перед собой. Из его глаз катились слезы. Первый раз заметил тогда, какие синие у него глаза, как январское небо. А слезы были просто огромны.

– Ты чего? – спросил я, усевшись рядом.

Он никак не отреагировал и продолжал смотреть в одну точку. Кажется, он даже не моргал.

– Санни, – я слегка похлопал его по плечу. – Эй, что случилось? Расскажи.

Он закрыл глаза и продолжал молчать. Снег падал и таял на его щеках, смешиваясь со слезами. Я был в замешательстве. Никогда не видел, чтобы он плакал. Мы сидели так довольно долго. Джинсы промокли от снега. У него, похоже, замерзли руки, потому что он спрятал их в карманы, но положения не изменил. Я тоже чувствовал, что замерзаю, и хотел было предложить пойти домой, но Санни заговорил:

– Мы были в том клубе. Человек семь. Только мне и Алексу было по четырнадцать. Остальные были старше, они уже учились в универе. А еще с нами были две девушки. Красивые. Они купили нам пиво и разрешили с ними танцевать. Мы подумали, что это так круто, что мы такие взрослые. А потом они предложили нам попробовать кое-что интересное, чтобы стало еще веселее…

Он замолчал, я терпеливо ждал продолжения. В моей голове рисовались предположения одно страшнее другого, но я не решался просить его продолжить. Сказать честно, я просто не хотел знать правду.

– Они предложили нам какие-то таблетки… – Санни с усилием поднялся на ноги. На его коленях остался мокрый снег, но он даже не отряхнулся. – Я не смог отказаться, – тихо сказал он и зашагал прочь. Я какое-то время продолжал сидеть, пытаясь осознать его слова. Потом встал и пошел за ним.

– Санни, ты… – начал было я, но не смог договорить. Он остановился и медленно повернулся ко мне. До сих пор вижу этот взгляд. Отчаяние, безысходность и страх.

– Я наркоман, Вальтер, – его голос сорвался, он отвернулся и бросился прочь. Я побежал вслед за ним, но вскоре отстал. Мне не хотелось догонять его. Я хотел проснуться. Хотел, чтобы этого разговора не было. Хотел, чтобы прошлого лета тоже не было. Я думал, что мой мир рухнул.… Как же я ошибался! Мой мир рухнет чуть-чуть попозже.

Как бы то ни было, но на какое-то время все стало как прежде. Мы снова играли по сети в «стрелялки» и «бродилки», шатались по улицам и играли в футбол за школой. Мы почти не говорили о его зависимости. Изредка на него находило откровение, и он говорил, что хочет бросить, но не знает как. Не знает, кому рассказать об этом, к кому обратиться за помощью, ведь если об этом узнают в школе, разразится огромный скандал. В лучшем случае его выгонят из школы и отправят на принудительное лечение, а это станет пятном позора для всей его семьи, да и для нашей школы тоже. Его родители, как назло, тогда были заняты своими проблемами. Решили вдруг после пятнадцати лет совместной жизни развестись, вроде как сын уже вырос, а у них вторая молодость началась. Поэтому Санни предпочитал бороться с этим практически в одиночку, и я не мог дать ему необходимую поддержку, в конце концов, мне было всего пятнадцать. Я и понятия не имел, что нужно делать. Лучше всего нам удавалось притворяться, что ничего не происходит.

3

Однажды он подошел ко мне после уроков. На его щеках играл нездоровый румянец, глаза блестели, а зрачки были просто невероятных размеров.

– Пойдем со мной, – шепотом сказал он, его голос звучал прерывисто и хрипло.

– Куда? – спросил я почему-то тоже шепотом.

– Один чувак устраивает тусу, – он придвинулся ко мне почти вплотную, – хочу познакомить тебя с моими друзьями.

– С друзьями? – переспросил я, немного отодвинувшись от него. Никогда не любил, когда нарушают мое личное пространство, даже если это был он.

– Ты их не знаешь, – он придвинулся еще ближе, – но они чумовые ребята.

Я отодвинулся еще и почувствовал, что уперся в стену. Отступать было некуда. Санни тяжело дышал и вопросительно смотрел на меня. Его дыхание было горячим, казалось, будто его лихорадит. Не хотелось идти с ним, но я согласился.

Мы приехали в жилой квартал на другом конце города. Он хорошо знал район и легко ориентировался среди множества одинаковых многоэтажек. Мы зашли в один из домов и поднялись на лифте на пятый этаж. В подъезде было светло и чисто. На окнах стояли цветы в горшках. Как-то совсем иначе я представлял себе наркопритоны. Санни позвонил в одну из дверей. За ней послышались торопливые шаги, замок щелкнул, и в дверном проеме появился парень. В джинсах, рубашка наполовину расстегнута, а волосы взлохмачены. Выглядел он как самый обычный подросток.

– Ааа, чувааак, привеееет! – сказал он, растягивая слова и улыбаясь во весь рот. Он протянул руку Санни и похлопал его по плечу.

– Это Вальтер, – представил меня Санни.

Парень кивнул мне и закрыл дверь. Санни тем временем скинул куртку и прошел в гостиную, а я немного замешкался в коридоре. Я посмотрел на свое отражение в огромном зеркале, висевшем на стене. Я жалел, что пришел сюда, и это читалось на моем лице. Зрачки у меня были почти как у Санни, только я не был под кайфом.

Квартира явно принадлежала богатым людям. В гостиной, обставленной красивой и дорогой мебелью, сидело несколько подростков. Еще двое парней и три девушки. Они были примерно моего возраста, хорошо одеты. Таких обычно называют «золотая молодежь» – детки богатых родителей, у которых есть все, и они просто не знают, как еще себя развлечь. Санни-Санни, как же ты попал сюда? Мы не принадлежали этому кругу. Нам не дарили на день рождения дорогие тачки и квартиры в городе.

Они обрадовались, увидев Санни. Девчонки тут же бросились с ним обниматься. Когда он успел стать частью их компании? Я почувствовал укол ревности. Закончив приветствия, Санни вспомнил о том, что я все еще стою рядом с ним, и начал представлять меня, но я даже не пытался запоминать их имена. Я ненавидел их. Я завидовал им. Я с трудом мог накопить даже на мопед, а у них было все. Конечно, Санни не мог упустить такой шанс. Конечно, он не мог отказаться от такого общества. Что хорошего оно дало ему? Ничего. Хотя… я тоже не был идеальным другом, раз он променял меня на них.

Они пили коктейли, курили, смеялись, болтали о каких-то вечеринках, о планах на каникулы и прочей чепухе. Я просто сидел и наблюдал за ними, мне нечего было сказать им, даже если бы захотел. Они пьянели на глазах, а мне становилось все противнее и противнее. Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. От сигаретного дыма голова шла кругом. Должно быть, я задремал, потому что меня вернули в сознание чьи-то крики. Кричала одна из девушек, она стояла посреди комнаты и билась в истерике, кто-то из парней держал ее, затыкая ей рот. Вторая девушка потихоньку сползала с дивана. Она стояла одним коленом на полу и держалась руками за стоявший рядом журнальный столик. Она была невероятно бледного цвета и, похоже, задыхалась. Санни осторожно поддерживал ее. Постепенно он уложил девушку на пол – ее била мелкая дрожь, она смотрела перед собой, но, казалось, ничего не видела. Еще один парень стоял рядом с ней на коленях и пытался померить пульс. Я бросился к ним, но меня оттолкнул третий, у него в руке, похоже, был шприц. Санни поднялся, уступив парню место, и схватил меня за локоть. Он тянул к выходу.

– Пойдем, пойдем отсюда, – повторял он. – Они разберутся, пойдем, нельзя, чтобы нас запалили тут.

Санни накинул на меня куртку и практически вытолкал за дверь. Я продолжал сопротивляться и не отрывал взгляда от того, что происходило в гостиной. Они толпились вокруг нее, и я видел лишь бледную руку на зеленом ковре, и она казалась совсем безжизненной.

4

На следующий день Санни не было в школе, и я ушел с уроков и отправился к нему домой. Санни открыл почти сразу. Он выглядел больным и измученным, босиком, без футболки, в старых спортивных штанах. Санни огляделся по сторонам, как будто за мной кто-то следил, и впустил в дом. Не говоря ни слова, он прошел в гостиную и плюхнулся на диван. Я снял куртку и вошел вслед за ним. Санни взял пульт и начал переключать каналы. Казалось, он был напуган, озабочен, может быть даже в отчаянии. Он стучал пальцами по спинке дивана и кусал нижнюю губу.

– Ты один дома? – спросил я. Он нервно кивнул в ответ, продолжая смотреть в экран телевизора. Я встал между ним и телевизором. Санни наклонился в сторону, чтобы видеть, что происходит на экране. Сделал он это скорее на автомате, чем из реального интереса.

– Что с ней? – спросил я.

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня, прикусил губу, словно размышляя над тем, что сказать.

– Она в реанимации, – наконец сказал он.

– Выживет? – спросил я.

– Да не знаю я, Вальтер! – он бросил пульт от телевизора и встал с дивана. – Если узнают, что мы там были, у нас будут большие проблемы, – он начал ходить по комнате.

– Тебя беспокоят наши проблемы? – после короткой паузы спросил я.

– Конечно! – его голос был полон отчаяния. – А тебя нет?

– У тебя девчонка на глазах чуть не умерла, а ты боишься, что кто-то узнает, что мы там были? – я недоумевал, ее безжизненная рука все никак не выходила из моей головы.

– Да фиг с ней, она сама дура! – Санни махнул рукой.

– Да что с тобой такое? – я подошел к нему и, схватив его за плечи, стал трясти. – Ты кто такой и куда дел Санни? А?

Он оттолкнул меня и присел на край журнального столика.

– А что я могу сделать? Чем я ей помогу? Здесь каждый сам за себя, каждый думает о своей шкуре.

– Зачем тебе вообще все это надо?

– Что это? – он посмотрел на меня.

– Да все это, – я всплеснул руками, – пьяные тусовки, наркотики…

– Да это же круто!

– А что в этом крутого? Я видел, как той девчонке было круто, просто смертельно круто. Зачем ты вообще меня позвал вчера?

– Хотел показать тебе, что такое настоящая жизнь.

– Настоящая жизнь? Ты это называешь настоящей жизнью?

Я был в шоке, что с ним сделали эти полгода?

– Конечно, это весело, интересно. Это драйв! – он поднялся и подошел ко мне. – Куда интереснее, чем сидеть вечером дома с каким-то дурацким комиксом.

– Он не дурацкий, – сквозь зубы сказал я.

– А нафига ты его рисуешь? – он подошел почти вплотную.

– Потому что мне нравится это делать, – ответил я.

– Так вот и я делаю то, что мне нравится, – он отошел от меня.

– Только я со своими комиксами вряд ли закончу, как та девчонка, – тихо сказал я.

– А мне плевать, – он почти перешел на крик, – мне плевать, что со мной будет. Зато я видел жизнь!

– Жизнь, ага, – горько усмехнулся я.

– Я беру все, что хочу, а ты не можешь даже подойти к ней. Да ты просто неудачник! – бросил он так, словно плюнул мне в лицо.

– Кто бы говорил.

Я схватил куртку и вышел на улицу, остановился на крыльце, пытаясь застегнуть замок, но он не поддавался. Я был вне себя от злости и обиды. Что с ним стало? Мы были лучшими друзьями, мы понимали друг друга без слов, а что теперь? Эта пропасть между нами становилась все больше и больше. Черт! Я дернул замок еще раз и прижал кулак ко рту. Хотелось закричать. И тут я почувствовал его руку на моем плече. Я обернулся. Он стоял босиком на холодном крыльце и смотрел на меня. «Прости», – тихо сказал он. Мы вернулись в дом.

– Мне сложно контролировать себя, – он сел обратно на диван, упершись локтями в колени. – Я срываюсь и причиняю боль близким. Но я не хочу этого. Черт!

– Я не обижаюсь на тебя, – сказал я. – Просто я хочу быть частью этой твоей жизни, какой бы она не была. – Я стоял напротив него, засунув руки в карманы куртки. – У меня нет друзей, кроме тебя.

– У меня тоже, – ответил он.

5

В конце зимы Санни рассказал мне о ней. Мы обедали в школьной столовой. Оба без аппетита, у каждого на то были свои причины.

– Зацени ту девочку, – сказал он мне и кивнул куда-то в сторону. Я посмотрел, куда он указал, и увидел несколько девочек. Они были из старшего класса и весело обсуждали что-то.

– Какую именно? – уточнил я.

– Вон ту, с длинными волосами, в зеленом платье.

– Я не вижу такой, – я присмотрелся внимательнее.

– Да как же, у нее такие волосы! Чистая медь. Смотри, она улыбается нам, – он улыбнулся кому-то в ответ.

Но я никого не видел. Девушки, которую он описывал, там не было.

– Посмотри, разве она не красавица? – продолжал улыбаться Санни. – Такая кошечка.

– Кошечка? – я посмотрел по сторонам, пытаясь найти все-таки девушку, о которой он говорил.

– Ну да, похожа на кошечку. Хорошенькая. И глаза такие зеленые-зеленые.

– Санни, здесь нет такой девушки, – мне становилось не по себе, у него явно начались галлюцинации.

– Да вон же она! Она уходит, – он было вскочил, наверное, чтобы броситься за ней, но я удержал его. – Она учится в нашей школе с этого года. Часто вижу ее на переменах. Когда увижу ее в следующий раз, я тебя обязательно с ней познакомлю.

Но следующего раза не случилось. Это произошло в начале марта. Снег уже сошел, но лужи еще не высохли, хотя солнце пригревало совсем по-весеннему. Мы шли из школы. Санни был сильно возбужден, болтал без остановки, постоянно дергал меня за рукав и показывал что-то. Собаки, машины, люди – его занимало абсолютно все. Он радовался как маленький ребенок и спешил поделиться своими наблюдениями со мной. Я лишь рассеянно кивал и поддакивал, мои мысли были заняты Энхен. В то утро я умудрился перекинуться с ней парой фраз и считал это огромным достижением. И тут я увидел ее. Девушку, о которой мне все время рассказывал Санни. У нее действительно были роскошные длинные волосы с медным отливом. Она смотрела прямо на меня и улыбалась. Я замедлил шаг и, не отрывая от нее взгляда, сделал движение рукой, хотел похлопать Санни, но его рядом не оказалось. Вытянув в сторону руку и глядя на девушку, которая теперь улыбалась как-то зловеще, я остановился и хотел позвать Санни. Совсем рядом я услышал сигнал автомобиля и скрип тормозов, и вдруг раздался крик. Я не сразу осознал, что это кричал я. Санни лежал посреди дороги прямо на мокром асфальте, а в нескольких метрах стояла машина, которая сбила его. Я бросился к Санни, но все происходило как-то слишком медленно, словно не со мной, как будто я наблюдал все это со стороны. Вот я подбежал к нему. Трясу его за плечо. Не понимаю, в сознании он или нет. Его глаза открыты, но он не моргает. Мне кажется, он не дышит. Вокруг собираются люди. Они говорят о чем-то. Кто-то пытается меня поднять, но я вырываюсь. Я хочу помочь Санни. Меня хватают сильнее и куда-то ведут. Что происходит? Я ничего не понимаю. И вдруг наступает темнота…

Меня разбудил мой собственный голос: «Санни». Я подскочил на месте, и оказалось, что я в своей спальне. Часы показывают половину второго ночи. На улице темно, и, похоже, идет дождь. Мне нужно выяснить, было ли это на самом деле, или мне все приснилось. Хоть бы приснилось… повторяю эту фразу, беру мобильник и набираю номер Санни. Оператор сообщает, что абонент недоступен. Иду в спальню к родителям. Они спят.

– Мама, – я тормошу мать за плечо. Она отмахивается и продолжает спать. – МАМА, – тормошу уже более настойчиво.

Она просыпается и смотрит на меня. В ночном полумраке я вижу, как ее глаза расширяются.

– Вальтер, – говорит она шепотом и садится, я вижу, что она испугана.

– Мама, что случилось? – я сажусь рядом с ней на колени.

– Вальтер… – начинает она и замолкает.

– Что случилось, мама?

– Вальтер, Санни больше нет, – говорит она еле слышно, но мне кажется, что она кричит. И эта мысль, словно пуля, пронзает мой мозг: «Санни больше нет!». Но я отказываюсь в нее верить.

Я все думал, когда же этот дурацкий сон, наконец, кончится. Когда же проснусь, и все снова будет хорошо. Я смутно помню те дни. Плохо помню его похороны. Помню много людей и свежее такое солнечное утро, как будто и не случилась эта страшная несправедливость. Помню его лицо. Спокойное, умиротворенное, почти детское еще. Пятнадцать лет. Всего пятнадцать! Так мало времени и так много планов…

Я очнулся от этой дремы где-то в апреле. Помню, сидел на скамейке в яблоневом саду и рисовал, и вдруг на меня обрушилось осознание, что его действительно больше нет. Меня охватило отчаяние. Такое глубокое и бесконечное отчаяние. Словно оказался на дне глубокой-глубокой ямы, из которой нет никакого выхода. Тьма окружала меня, и я растворялся в ней. Только сердце пыталось сопротивляться, сжимаясь в комок. Закричать бы. Но я не мог. Залезть в самый укромный уголок и исчезнуть, словно меня и не было никогда. Зачем я вообще на этом свете? Кому я нужен? Чувство беспомощности поглотило меня. Я не мог ничего изменить, исправить, повернуть время вспять! Мир поблек без него. Никогда больше не увижу его. Не услышу его голос, его смех. Не пройдемся вместе после школы, не поболтаем о его великих планах…

Мне хотелось выть и лезть на стены. Я перестал есть и спать. Если и засыпал, то мне снился один и тот же сон. Заснеженный сад и он, на коленях, ко мне спиной. Я подходил к нему, он был холоден и неподвижен. И я просыпался от собственного крика.

6

В один из вечеров при свете настольной лампы я рисовал свой комикс. Мою прекрасную Амазонку в пылу сражения с каким-то совершенно отвратительным монстром, но у меня не получалось. Я изрисовал десяток листов и, окончательно разозлившись, разорвал последний. Дверь в комнату открылась и вошла мать, я притворился, что не заметил ее, взял новый лист и нарисовал на нем загогулину. Мать села на край кровати и в молчании смотрела на меня. К загогулине я пририсовал еще загогулину, получилось очертание лица. «Вальтер», – тихо сказала она. Я не отреагировал, набросал пару штрихов, получились плотно сжатые губы и нос. «Я знаю, что тебе тяжело», – продолжила она. Ну да. В нашей семье никогда не принято было общаться друг с другом, каждый жил своей жизнью, и меня это идеально устраивало. Не надо нарушать традиции. Я аккуратно нарисовал один глаз, потом другой. А она тем временем продолжала говорить что-то о том, чтобы я раскрыл свою душу, что она меня понимает и хочет мне помочь, что готова выслушать все мои проблемы. Вот уж нет! Я добавил ресницы, потом подумал и сделал их длиннее. Раньше вам не интересны были мои проблемы, а теперь вдруг все стало очень важно. «Я знаю одного очень хорошего доктора». Так, стоп, доктора? Я собирался дорисовать кудряшек, но при упоминании какого-то доктора мой карандаш завис в воздухе, и я прислушался. «Альберт очень хороший доктор, он работает с подростками уже почти двадцать лет, он психолог, дети его просто обожают». Альберт, психолог, дети… Бред какой-то. Не нужен мне доктор. Я продолжил рисовать. Так, шея, плечо, рука, в руке меч. Или копье? «Вальтер, я записала тебя на следующий понедельник». Все-таки копье, тогда так, руку надо перерисовать. Она посидела еще какое-то время на краю кровати, глядя на меня. Потом кивнула, то ли сама себе, то ли мне и вышла из комнаты.

В понедельник мы отправились к Альберту. Он был из тех экспертов, которых обожают взрослые и считают, что они очень помогают их детям. Ну-ну. Дети Альберта не любили. Подростки тоже. Я лежал на кушетке в его кабинете, он сидел рядом в кресле и делал какие-то пометки в большом блокноте. Не знаю, почему считается, что лежание на кушетке способствует тому, чтобы раскрыть свою душу незнакомому человеку, которому ты даже не симпатизируешь. Я лежал и рассматривал картину на противоположной стене. На ней был изображен летний луг и маленькая девочка, играющая с большой пастушьей собакой.

«Вальтер, – начал он, – в твоей жизни сейчас нелегкий период, но он вскоре пройдет».

«А вы уверены?» – подумал я.

«Если ты замкнешься в себе, тебе будет сложнее пережить все это. Откройся нам, поделись своими переживаниями, и вместе мы решим, что делать дальше. Мы все знали Роберта, он был хорошим другом для многих и твоя потеря – это общая потеря». Роберта… никто не называл его Робертом. Наша потеря. Да кто ты вообще такой, чтобы рассказывать мне о нем? Мысли проносились в моей голове, но я молчал. «Смерть выбирает не только старых и больных…» Ой, ну надо же. «Иногда она забирает молодых и здоровых, но пути Господни неисповедимы…» Вот давай еще Бога сюда, ага. «Мы должны верить, что там, на небе, ему хорошо…» Ты психоаналитик или священник? «Он ушел, но мы продолжаем жить, мы не должны предаваться печали…» А ты попробуй. «Мы должны находить в себе силы двигаться дальше…» Бла-бла-бла. Он говорил много, взывал к моим чувствам, потом к разуму, потом просто старался задавать какие-то вопросы, но я отвечал только да или нет. Я слышал, как после сеанса, он сказал моей матери, что ему удавалось разговорить и не таких трудных подростков, и посоветовал разговаривать со мной о том, что происходит.

Толку из этого вышло мало. Назойливые приставания с расспросами «для галочки» только больше меня злили. Я продолжал ходить на сеансы терапии, но по-прежнему не хотел разговаривать с Альбертом. Я вообще не хотел ни с кем разговаривать, я хотел, чтобы все оставили меня в покое. Все, что они говорили, пытаясь выразить свое сочувствие, я и так знал. Знал, что Санни больше нет и надо как-то жить дальше. Знал, что когда-нибудь я, наверное, свыкнусь с этой мыслью. Мне нечем было делиться с матерью, которая вдруг вспомнила, что она у меня есть. И уж тем более делиться чем-то с Альбертом, который ничего не понимал в таких трудных подростках как я. Постепенно отвратительные монстры, с которыми боролась моя героиня, стали все больше походить на Альберта и моих родителей.

7

В начале мая один из моих одноклассников, Алекс, устраивал вечеринку на свой день рождения. С одноклассниками у меня были нормальные отношения, я не был изгоем или ботаником, объектом шуток и издевательств, мы просто держались на почтительном расстоянии, и это был мой осознанный выбор. Я никогда особо не стремился стать частью компании, мне вполне хватало общения с одним-единственным человеком – с Санни. Но теперь, без него, в моем мире стало слишком пусто. Бывало, что я не разговаривал ни с кем целыми днями, и вот теперь мне безумно захотелось общения. Настолько безумно, что я отправился на ту вечеринку.

У Алекса был большой и красивый дом за городом, всего в нескольких кварталах от дома моих родителей, но наш дом ему и в подметки не годился. Из открытой настежь двери доносились музыка и смех. Они не сразу заметили, как я вошел и в нерешительности замер на пороге. Их было много, и вскоре они все смотрели на меня. Кто-то с удивлением, кто-то безучастно, но некоторые даже с сожалением. Смерть Санни стала потрясением для всех, пускай и не таким огромным, как для меня. Ко мне тут же подбежали какие-то девчонки и стали наперебой предлагать пиво или какой-то коктейль с водкой. Уже не помню, что тогда выбрал, но опьянел довольно быстро. Я сидел в кресле и невидящим взглядом смотрел на танцевавших передо мной девушек. В одной руке я держал сигарету, в другой стакан с чем-то спиртным. Мне было странно. Голова шла кругом. Я затянулся, и комната растворилась в тумане. Вдруг я оказался на ступенях разрушенного готического храма. С ночного неба крупными хлопьями падал снег. Куда-то вдаль, в темную чащу старых деревьев уходили мои одинокие следы. «Вальтер… – прошептал кто-то над моим ухом, я обернулся, но никого не увидел. – Вальте-ер…»

Картинка расплылась, и я снова вернулся в комнату. Какая-то девушка сидела у меня на коленях и улыбалась.

– Эй, ты где? – спросила она. Я посмотрел на нее и ничего ответил. Мне вспомнился Чеширский кот из «Алисы в Стране чудес», когда он исчезал и оставалась одна улыбка, так же было и сейчас – от девушки осталась только белозубая улыбка.

– С возвращением в реальный мир! – она похлопала меня по щекам. Но с этим я мог бы поспорить, ибо видение готического собора было куда более реально.

Когда в следующий раз я пришел в себя, оказалось, что танцую нечто латиноамериканское и уже с другой девушкой. Все толпились вокруг нас и дружно аплодировали, со всех сторон раздавались восторженные возгласы и свист. Похоже, я был на высоте. Вот уж не подозревал, что умею танцевать. Мне даже стало весело. Но тут я увидел Анну. Она стояла в другом конце комнаты и смотрела на меня. На ее лице отражалась смесь удивления, недоумения и, кажется, обиды. Наши взгляды встретились, она развернулась и вышла из комнаты. Я остановился в середине очередного па и бросился вслед за ней, стараясь удерживать равновесие. Никогда в жизни так не напивался.

Я вышел на улицу. Запах цветущих каштанов ударил в нос. Я огляделся по сторонам и увидел ее. Анна шла, укутавшись в свитер, хотя было совсем не холодно. Я пошел следом. Ноги меня не слушались, и я постоянно натыкался на неизвестно откуда являвшиеся столбы и деревья. Но я не обращал на это внимания, ведь всего в нескольких шагах шла девушка моей мечты.

– Кто это у нас тут? – я догнал ее и одной рукой обхватил ее за талию.

Анна молча скинула мою руку. Я потерял равновесие и упал. Она вздохнула и помогла мне подняться.

– Да, вот такая я свинья, – сказал я, стараясь идти рядом с ней, – что-то я сегодня перебрал… А почему ты молчишь? – не дождавшись ответа, я продолжил, – Посмотри, сегодня веселится весь мир!

А мир и вправду веселился. В свете фонарей роились мотыльки, словно маленькие эльфы, которых мы с Санни искали в детстве. Звезды танцевали в небе под стройное стрекотание кузнечиков. Заглядевшись на звезды, я запнулся, едва не упал, но успел схватиться за фонарный столб. Продолжая обнимать столб, я затянул какую-то детскую песенку. Если бы мог, то непременно бы еще и станцевал. Анна остановилась и устало посмотрела на меня.

– Идем, – она взяла меня за руку. О, это был самый счастливый момент в моей жизни. Мы шли, держась за руки, словно влюбленная парочка. Ну, по крайней мере, именно так мне казалось тогда, у Анны наверняка остались совсем другие впечатления. Она молчала, но думаю, она улыбалась. Я и не заметил, как мы добрались до моего дома. Оказалось, она знает, где я живу.

– Первый раз провожаю парня до дома, – Энхен улыбнулась мне и попыталась высвободить руку, но я не отпускал. – Мне пора, – мягко, но настойчиво сказала она.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – почти шепотом сказал я и наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась, и я лишь слегка коснулся губами ее щеки. Ее кожа была нежна как персик и пахла апельсином и шоколадом. Наверное, никогда не забуду это мгновение. Она слегка отодвинулась от меня и тихо сказала: «Спокойной ночи, Вальтер». Я кивнул ей в ответ. Она отвернулась и неспешно зашагала прочь. Если бы я не дал тогда ей уйти, она осталась бы со мной. Но я просто смотрел ей вслед, даже когда она скрылась из вида. Я был счастлив как никогда в своей жизни.

8

Наутро мне было очень плохо. И не только физически. Меня терзало похмелье и смутное чувство стыда за то, что я творил накануне. Особенно меня удручало, что половина событий вообще вылетела из памяти. Зато хорошо помнил Анну, и этот чудесный романтический момент между нами уже не казался таким романтическим. Я корил себя весь день, и к вечеру в моей голове созрело единственное правильное, как я думал, решение. Бежать! И черт меня дернул (как я узнал позднее, это был именно он) реализовать это решение. Я собрал необходимые вещи в рюкзак, достал из копилки деньги, их было немного, но вполне достаточно (ведь почти два года мы с Санни копили на мопеды) и, едва родители уснули, вышел из дома.

У меня не было особого плана. Пришел на вокзал и заскочил в первый попавшийся поезд. Поезд шел до Мюнхена. Людей в вагоне было немного, но я не стал проходить, а остался у входа. Так и простоял почти все три часа, что мы ехали, прислонившись к окну и глядя в ночную даль. Мое сердце радостно и одновременно тревожно трепетало. Приключения! Я был готов к ним и ждал их.

На рассвете я оказался в Мюнхене. Я вышел из здания главного вокзала, и меня встретил город из стекла и металла. Ночью прошел дождь, и на улице было свежо. Капли дождя блестели на окнах домов в лучах восходящего солнца. Было пустынно и тихо. Только грохот мусоровоза отражался от стен. Я стоял и смотрел по сторонам. И постепенно придумал, что же буду делать дальше. Решил сдаться на волю судьбе и идти туда, куда она меня ведет. Посмотрю страну, а то и Европу. Буду останавливаться в городах, больших и маленьких. Найду место по душе и останусь там, устроюсь куда-нибудь на работу и начну новую взрослую жизнь. Я ловил попутки, проходил пешком по несколько десятков километров, ночевал на вокзалах и питался в придорожных забегаловках. Пару раз до меня докопались полицейские, но мне удалось убедить их, что еду в Нюрнберг или Дрезден к любимой бабушке. А один раз чуть не нарвался на банду скинхедов. Хорошо, что я быстро бегаю.

На исходе пятого дня путешествия я оказался где-то между Австрией, Германией и Чехией. Ура объединенной Европе! Я шел пешком по проселочной дороге, пролегавшей среди виноградников, и мечтал о ночлеге. Солнце клонилось к закату. Впереди на возвышенности виднелся дом. Небольшой, одноэтажный, выкрашенный бордовой краской. Я подошел ближе и увидел во дворе мужчину. Он стоял ко мне спиной и подрезал розы.

– Добрый вечер, – сказал я ему по-немецки.

– Добрый вечер, – он обернулся и посмотрел на меня. Показалось, что он улыбнулся, но я до сих пор не уверен.

Мужчина был невысокого роста, хорошо сложенный, примерно лет пятидесяти. Короткие темные волосы кое-где уже отметила седина, а его голубые глаза были пронзительные и бездонные, как у хаски.

– Вы не подскажете, здесь где-нибудь можно остановиться на ночлег?

– Ближайший мотель в пятидесяти километрах отсюда. – сказал мужчина, махнув рукой в сторону. – К утру доберешься, – усмехнулся он. Его хох дойч[3] был безупречен. – Можешь переночевать здесь, – мужчина кивнул головой в сторону дома.

Я согласился не раздумывая. Спал как убитый и не видел снов. Кровать и подушка казались мне самыми великими изобретениями человечества. Проснулся рано. Мелкий моросящий дождик стучал за окном. В маленькой комнате было сумрачно и прохладно, где-то в углу громко и настойчиво старые часы отстукивали время. Половина шестого. Хозяин ходил где-то в доме, было слышно, как скрипят половицы. Я потянулся и собрался вставать, как вдруг увидел собаку. Я даже вздрогнул от неожиданности. Посреди комнаты сидел большой черный лабрадор и внимательно смотрел на меня.

– Алиша! – раздался голос хозяина, и собака, подскочив, тут же выбежала из комнаты.

Я оделся и пошел вслед за ней. Через гостиную и на кухню, откуда доносился чудесный аромат свежего кофе. Хозяин колдовал у плиты. Собака со странным именем Алиша уже сидела рядом с ним и видимо ждала завтрака. Не оборачиваясь, хозяин сказал: «Садись». Я смутился, глаза у него что ли на затылке? Я даже не успел поздороваться, а он уже знал, что я здесь.

– Садись, – повторил он еще раз и указал на стол. Там уже ждал завтрак. Яичница, ветчина и свежий хлеб, который, похоже, вот-вот вытащили из печи.

Я присел на стул и принялся за еду. Хозяин сел напротив меня и некоторое время молча смотрел, как я ем. Потом он спросил:

– Что ты ищешь в наших краях?

Вопрос меня удивил и озадачил, хотел бы я знать, чего ищу на самом деле.

– Новой жизни, – неуверенно сказал я.

– Новой жизни! – он расхохотался. – Новой жизни, – повторил он, и, качая головой, встал из-за стола. На старой газовой плите закипал кофе в турке, он погасил огонь и начал разливать кофе по чашкам. – А что же твоя старая жизнь?

– Не удалась, – ответил я.

– Сколько тебе лет, парень? – он поставил передо мной чашку и внимательно посмотрел на меня. У него был необычный взгляд, без какого-то особого выражения, сложно было понять его настроение, но, как ни странно, я чувствовал себя комфортно с ним. Мне казалось, я могу доверять ему. Черта с два мог я ему доверять! Но об этом позднее.

– Пятнадцать.

– Что ж, если ты ищешь новой жизни, у меня есть, что тебе предложить, – он сел обратно на стул и придвинул к себе чашку. – Мне нужен помощник. Работы достаточно, но ты же не боишься трудностей? – он подался немного вперед.

– Нет, – ответил я.

– Я дам тебе кров, пищу, все, что тебе понадобится, в обмен на твое обещание. Ты останешься здесь до ноября, пока не будет собран последний урожай винограда.

– Хорошо.

Он протянул мне руку, и я пожал ее. Его рукопожатие было уверенным и крепким, такой человек не пойдет на компромиссы.

9

Так началась моя жизнь на винограднике. Я работал с раннего утра и до поздней ночи и забывал обо всем. Мне некогда было грустить о Санни и думать об Энхен. Ко мне вернулся сон и аппетит. Я вырос на десять сантиметров и окреп. Мои старые вещи стали мне малы, и Наставник принес новые, явно сшитые на заказ, старомодного покроя брюки, рубашки, сапоги… никаких футболок и джинсов, но я не жаловался. Да и новый стиль мне определенно нравился.

Наставник, а именно так он потребовал себя называть, вернул меня к жизни. Он стал для меня кем-то вроде отца. Заботился обо мне. Помню, однажды я провел весь день под палящим солнцем, рыхля землю на виноградниках, а вечером свалился с температурой. Он сразу же достал из шкафа на кухне какие-то банки с травами и приготовил из них совершенно дикий отвар. От его запаха слезились глаза. «Не бойся, он тебя не убьет, он тебе поможет», – говорил он, протягивая мне кружку. И вправду, через десять минут я был снова на ногах и готов к новой работе. Никогда еще мне не было так легко и бодро. «Природа дает нам все, что нам нужно», – говорил он, рассказывая о своих травах. Наставник научил меня, как и где собирать их, какие травы от чего помогают, как приготовить из них отвары, которые не только вылечат любой недуг, но и придадут силы, бодрости и даже очарования.

Наставник многому научил меня. Не припомню, чтобы мой настоящий отец вообще меня чему-то обучал. Наставника же я считал своим другом. Он никогда не читал мне нотаций, не лез в душу и не задавал лишних вопросов. Он принимал меня таким, какой я есть, не пытался исправить меня или сделать менее «трудным». Он вообще не считал меня трудным. Он учил, подбадривая, если мне что-то не удавалось, и никогда не ругал, если я совершал ошибки. При этом я не назвал бы его добрым. Он редко выражал какие-то эмоции и почти никогда не улыбался. Знать бы мне тогда, кто он на самом деле. Хотя это ничего бы не изменило.

Виноградник был в стороне от оживленных трасс и других хозяйств. На много километров от нас не было ни одного человеческого жилища, но Наставник и не разрешал далеко уезжать, я ведь дал ему обещание. Да и не хотелось куда-то ехать – тихий размеренный образ жизни пришелся мне по душе, вся эта сельская романтика и свежий воздух, и никаких условностей, норм поведения, ненужных расспросов и фальшивого сочувствия.

В свободное время, в основном по вечерам, я ездил верхом по окрестностям. У Наставника было пять лошадей. Вороных, породистых. Я кормил их и чистил, убирал в конюшне. За это Наставник разрешал на них кататься. Он научил меня правильно седлать лошадь и держаться в седле.

Помимо лошадей я нашел в себе еще одну страсть, о которой даже не подозревал. В гостиной Наставника стоял большой шкаф с книгами. Какие у него там были книги! Для ценителей антиквариата они стоят миллионы евро, но у него они просто так пылились на полках. Первые издания Шекспира и Гете, старинные карты Европы, трактаты греческих классиков. Я никогда не был любителем книг, но его библиотека поглотила меня. Я провел сотни часов, перелистывая старые пожелтевшие страницы.

Мой молчаливый компаньон – Алиша – постоянно крутилась где-то рядом. Конечно, если Наставник не забирал ее с собой. Он часто уезжал куда-то по своим делам, в которые меня не посвящал. Да я и не особо интересовался, мало ли какие дела могут быть у фермера. Маленький, наивный я! Ну, как бы то ни было, когда Наставника не было дома, мне приходилось заботиться о нас двоих. С Алишей было просто: наложил собачьего корма в миску и все! А вот мне пришлось осваивать мастерство кулинара. Когда макароны и яичница надоели, научился жарить мясо и тушить капусту. Сколько продуктов было выброшено в мусорное ведро после моих экспериментов! Зато Алише было весело. Мне казалось, что она хихикает надо мной, наблюдая со стула за моими манипуляциями.

Алиша была красивой собакой. Короткая черная шерсть с синим отливом и огромные фиолетовые глаза. Не уверен, что у собак вообще бывают такие глаза. А какой у нее был характер! Своенравная и упрямая, постоянно подшучивала надо мной. То прятала мои вещи, то пряталась сама так, что приходилось искать ее по всему дому. А она в это время тихонечко наблюдала за мной из какого-нибудь укрытия и потом неожиданно нападала. Так что скучать нам было точно некогда.

Однако самое интересное происходило по ночам, когда Наставник куда-то отлучался. Однажды ночью я проснулся от звуков рояля. Где-то в глубине каменных стен неизвестный музыкант рассказывал о своей судьбе. Я в жизни не слышал ничего прекраснее этого. В этой музыке было все: тоска, страсть, гнев. В моем воображении вставали ожившие картинки. Мелодия вводила в транс и заставляла уноситься высоко к заснеженным вершинам и падать вниз, во тьму и безысходность. Разве сновидение может быть таким живым? Разве во сне мы удивляемся тому, что спим? У Наставника не было рояля. Откуда бы ему взяться в небольшом фермерском домике? Я встал с кровати и вышел в гостиную. Насколько я знал, из гостиной только два выхода: в мою комнату и направо, в коридор, за которым была кухня и спальня Наставника. Но мелодия доносилась слева, из-за двери, которой раньше не замечал. Я дернул ручку, и она открылась. За ней оказался длинный коридор с множеством дверей. Все они были открыты, и призрачный лунный свет освещал все вокруг. Комнаты были пусты, но кое-где попадалась какая-то старая мебель. Мелодия стала громче и заполняла теперь все пространство. За приоткрытой дверью в конце коридора виднелась тонкая полоска света. Оттуда и доносилась музыка. Я заглянул внутрь и увидел часть комнаты. В канделябрах, висевших на стене, горели свечи. У одной из стен стоял рояль. За ним спиной ко мне сидела девушка. Я видел только ее длинные темные волосы. Я хотел приоткрыть дверь пошире, но она заскрипела, и я проснулся. Было уже утро. Алиша сидела посреди комнаты и смотрела на меня. Я потом специально проверил, но двери слева действительно не было. Хотя я слышал рояль еще несколько раз и готов поклясться, что не спал при этом.

Другая загадочная история произошла в последний день сбора урожая. Приближалась середина ноября, ударили первые заморозки. Погода стояла прескверная, холодный ветер пробирал до костей, а низкие и темные тучи наводили тоску. Казалось, вот-вот пойдет дождь, но он все не шел. Мы с Наставником трудились до поздней ночи. Этот урожай был особенно важен для него. Наставник говорил, что вино из такого винограда получается сладким, словно смертный грех, и не сравнится ни с чем другим. Уж в этом-то он разбирался.

Я никогда еще так не выматывался, как в тот день, поэтому уснул сразу же, едва моя голова коснулась подушки. Меня разбудили голоса и смех. Доносились они из гостиной. Я удивился, почему у Наставника гости в такой час, и почему он мне об этом ничего не сказал. Голоса не утихали. Я оделся и выглянул в гостиную. Там было темно и пусто. Теперь казалось, что разговаривают в моей комнате. Странно. Я приложил ухо к стене и прислушался. Они говорили по-английски, и я не понимал половины. Что-то про урожай, про вино и смертных, хотя я не уверен. Я вернулся в свою комнату и попытался послушать оттуда. Голоса реально доносились из стены. И тут прямо перед моим носом из стены возникло лицо. Мужчина средних лет. Он выглядел вполне материальным и осязаемым и совсем не был похож на призрак. Он подмигнул мне и сказал: «Бу!». Я в страхе отпрянул от стены и грохнулся на пол. Он расхохотался и скрылся обратно.

Веселье продолжалось до рассвета, и я так и не смог уснуть. Мне было совершенно очевидно, что с моей психикой все в порядке. То, что происходило, не было сном или фантазией и происходило вполне реально.

Когда рассвело, я позавтракал и отправился на конюшню. Лошадей на месте не было. Неужели Наставник забрал их с собой? Потом прошелся по виноградникам. Все было в порядке. К обеду вернулся в дом и уснул на диване в гостиной. Разбудил меня шум на кухне. Уже стемнело, и на кухне горел свет. Я протер глаза и встал с дивана. Наставник расставлял тарелки на пустом столе. Выглядел он уставшим, но довольным. Алиша лежала под столом, свернувшись калачиком, и слегка помахала хвостом, увидев меня. Я наклонился и потрепал ее по голове. Когда я поднял голову, стол уже был накрыт, а Наставник сидел на своем стуле, подняв бокал с красным вином, хотя прошло всего пять или десять секунд. Сейчас, вспоминая об этом, мне кажется странным, почему я тогда ничему не удивился, а просто взял свой бокал и сел напротив Наставника.

– За сбор урожая! – сказал он.

– За сбор урожая, – ответил я.

Какое-то время мы ужинали в тишине. Меня мучил вопрос, но я не решался его задать.

– Я думаю, настало время рассказать тебе кое-что, – прервал молчание Наставник.

Он откинулся на спинку, и я не сразу понял, что произошло. Окружающее нас пространство расширилось. Мы оказались за длинным дубовым столом в просторном обеденном зале. Каменные стены украшали старые выцветшие гобелены. В огромном камине горел огонь, освещая это мрачное помещение. Перед камином на шкуре какого-то животного все в той же позе лежала Алиша.

Я в восторге озирался по сторонам. Я знал, я знал, что настоящие приключения все время были прямо под носом! Наставник с интересом следил за моей реакцией.

– Это все настоящее? – наконец спросил я.

– Да, Вальтер, дом, в котором ты прожил почти четыре месяца, был простой иллюзией.

– Иллюзией?

– Которую создал ты сам. Я лишь указал тебе направление, а твое воображение дорисовало нужные ему детали. Если ты захочешь, я научу тебя создавать иллюзии и управлять умами людей.

Еще бы я не хотел! Кто бы отказался научиться магии?

– Есть только одно условие, Вальтер, – сказал он. – У тебя нет пути назад. Ты не сможешь вернуться к прежней жизни и к тем, кто знал тебя в ней. Ты готов к этому?

– Мне нечего терять, – я пожал плечами. – Конечно же, я согласен.

Я был возбужден и взволнован, но это было приятное волнение – меня захватила особая атмосфера средневекового замка, мой Наставник оказался настоящим волшебником. У меня было ощущение, что я попал в сказку или что сейчас из-за камина выскочит ведущий известного шоу, а за портьерами скрывается съемочная группа, но ничего подобного не происходило. Наставник наполнил наши бокалы вином и жестом приказал мне встать. Я повиновался, он подошел ко мне и поставил бокалы передо мной. Словно фокусник, он вытащил из рукава длинную иголку и, проколов себе палец, капнул несколько капель крови в вино. Затем он протянул мне руку, и я понял, что он хочет сделать со мной то же самое. Словно зачарованный я наблюдал, как капли моей крови растворяются в вине.

Он взял мой бокал и передал его мне. Я сделал несколько глотков и почувствовал, что со мной происходит что-то странное. Сердце словно сковало холодом, оно стало биться медленнее и тяжелее. Постепенно холод распространялся по всему телу. Я замерзал изнутри. Стало трудно дышать, и я жадно глотал воздух. Бокал выпал из моих рук и разбился на мелкие осколки. Остатки вина растеклись по каменному полу. Тело с трудом подчинялось мне, я попытался устоять на ногах, но не смог и упал на колени. Я не почувствовал удара, я вообще уже ничего не чувствовал, но мое сознание было четким как никогда прежде. Я видел и осознавал все, что происходит со мной. Я видел Наставника, который стоял в стороне и внимательно наблюдал за мной. Я видел Алишу, которая замерла рядом с ним и тоже смотрела на меня. Я же становился чистым разумом, ощущал себя вне пространства и времени. У меня не было тела, я не чувствовал ни боли, ни холода – ничего. Вдруг все исчезло, на долю секунды настала тьма, и меня тоже не стало.

10

Я глубоко вдохнул и проснулся. Над моей головой простирался красный бархатный балдахин, а сам я лежал на огромной кровати. Напротив меня, в кресле дремал Наставник. Я сел, и тело тут же отозвалось легким покалыванием. Комната была небольшая. В камине потрескивали дрова. Стены обшиты деревом, а из убранства кроме кровати и кресла – письменный стол, на котором лежали мои книги, да стул, на котором висели мои вещи. За окном было еще темно. Я посмотрел на Наставника и обнаружил, что он уже не спит, а наблюдает за мной. От неожиданности я вздрогнул. На его лице мелькнула тень улыбки.

– Я умер? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Ты просто перешел на новый уровень развития.

– Значит ли это, что я умер физически? – спросил я и подумал: «Ну что за глупые вопросы я задаю?».

– Нет, Вальтер, – он действительно улыбнулся. – С тобой все в порядке. Спи.

Он поднялся со своего места и прикоснулся к моему лбу, в этот же миг я почувствовал, как мои глаза закрываются, и я проваливаюсь в сон.

Я проспал до следующего вечера. Когда спустился в зал, он уже ждал меня. Стол был накрыт и горели свечи. Мы поужинали в полном молчании. В моей голове проносились сотни вопросов, но я не знал с какого начать. Все никак не мог до конца осознать, что это происходит на самом деле. Украдкой я посматривал на Наставника, но на его лице не читалось абсолютно никаких эмоций. После ужина он привел меня в свой кабинет. Здесь было достаточно уютно. Относительно новая кожаная мебель, большой письменный стол и старый книжный шкаф. Не из этого ли книжного шкафа я читал книги?

– Я расскажу тебе то, что ты знаешь давным-давно. Ты становишься одним из нас, Вальтер, – сказал он, усаживаясь за стол. – Я уверен, ты слышал много историй о колдунах и волшебниках. Люди любят сочинять о нас красочные истории, но истинной правды они все равно не знают. А ты узнаешь.

Он рассказал мне о том, что магия дана не каждому, и не каждый может использовать ее в полной мере. Также он поведал о том, что магия на самом деле не делится на черную и белую, а делят ее суа – существа, обладающие и повелевающие ей. Много тысяч лет назад на земле существовала лишь одна раса – человек. Человеческая раса росла и занимала все новые и новые территории. Под влиянием природных условий и нового образа жизни Человек обыкновенный был обречен на то, чтобы приспособиться или погибнуть, и тогда он начал мутировать. Так и появились суа, а также гномы, оборотни, вампиры и многие другие существа, которые когда-то стали частью народного фольклора, а сегодня они – звезды блокбастеров. Многие из них давно перестали существовать, но самыми живучими, как ни странно, оказались люди, не обладавшие выдающимися возможностями и непревзойденной физической силой. Они яростно уничтожали всех, кто мог представлять какую-то угрозу, пусть даже вымышленную. Они накинулись на тех, кто отличался от них, обладал интеллектом и имел хоть какие-то особенности, дающие пусть и чисто теоретическое превосходство. В итоге, все кто мог, попрятались, ушли, растворились среди людей, а кто не смог – исчезли навсегда.

– Мы с тобой живем в прекрасное время, Вальтер, – говорил Наставник, – сейчас каждый может быть кем угодно. Времена тайных обществ и вековых секретов канули в Лету. Теперь ты можешь кричать на весь мир о том, что ты колдун, вампир, да хоть лесной эльф, всегда найдутся те, кто поверит тебе и не упечет тебя в психбольницу. Но никто не будет воспринимать тебя всерьез. Мы – часть истории, и это нам только на руку. Нам больше не надо прятаться и скрываться, мы можем жить среди людей, и они лишь будут считать нас милыми безумцами или фриками, если хочешь. Тебе выбирать, кем ты станешь для них. Запомни еще одно, – сказал он. – Абсолютного зла, также как и абсолютного добра не существует, по крайней мере, я ни о чем подобном не знаю. Мы сами выбираем, на какой мы стороне. Некоторые из нас навсегда застряли на Перепутье, где нет сторон, и все равны между собой.

– На какой же мы стороне? – спросил я.

– Я тебе так скажу, Вальтер, – ответил он с лукавой усмешкой, – отрицательным героем быть гораздо интереснее.

Сейчас я бы сказал, что быть отрицательным героем проще. Но, несмотря на все разногласия, которые возникли впоследствии между нами, даже после того, как я узнал всю правду о нем, и даже несмотря на то, как он обошелся со мной и теми, кто был мне дорог, я всегда разделял его философию, всегда видел в нем родственную душу. До сих пор вижу.

Наставник рассказал мне о том, что наша сила проявляется по-разному, мы все можем воздействовать на материальный мир и на разум живых существ, но в разной степени. Наставник мог первоклассно управлять погодой, в чем я потом не раз убедился на собственной шкуре. Моей стезей стало создание иллюзий.

«Ты должен обладать не только сильным духом, но и крепким телом», – говорил он. Он учил меня фехтовать и охотиться. Я изучал боевые искусства и философские учения, иностранные языки и историю, физику и химию. То, что рассказывал мне Наставник, отличалось от того, что я изучал в школе, но было намного интереснее. Я заново открывал для себя знакомый с детства, но абсолютно неизвестный мне мир. Я чувствовал непреодолимую жажду знать больше, уметь больше. Еще, еще, еще! Наставник был приятно удивлен моим рвением и радовался моим успехам.

С началом обучения моя работа на Наставника закончилась и у меня появилось больше свободного времени, которое я с удовольствием посвятил изучению своего нового жилища. То, что я раньше принимал за небольшой, одноэтажный, выкрашенный бордовой краской дом, на деле оказалось огромным средневековым замком, с башнями, с многочисленными каменными лестницами и переходами, с бесконечным числом комнат, дверей и окон. Шаг за шагом я продвигался в изучении этого казуса и постепенно начал свыкаться с мыслью, что в этом мире даже невозможное возможно.

Наставник занимал всего лишь несколько комнат в южном крыле, остальные пустовали или были заколочены. В темных коридорах на потемневших от времени стенах тускло блестели старинные доспехи. Тяжелые бархатные шторы, расшитые золотом, не открывались уже несколько сотен лет. В замке царило уныние и запустение. Пахло сыростью, плесенью и старостью. Сотни бесценных артефактов прошлого гнили и разрушались от времени. Мне хотелось разобрать завалы, открыть шторы и впустить свежий ветер в эти мрачные каменные стены, но когда я пришел к Наставнику с этим порывом, он мне сказал: «Какая твоя печаль, Вальтер? Этот замок мертв уже много лет. Потрать свое время на обучение. Это для тебя сейчас важнее, чем поднимать пыль и перебирать это старье».

11

Приближалась зима, начинались первые заморозки. Тяжелые тучи нависали над замком, то и дело моросил мелкий холодный дождь, раскрашивая и без того унылый пейзаж в депрессивные черные и бурые тона. С такой погодой нос на улицу лишний раз показывать не хотелось. Впрочем, в замке было не намного комфортнее. Жилые помещения отапливались каминами, а в коридорах гулял ветер, и мне никак не удавалось по-настоящему согреться. Вечно замерзшие пальцы, ноги и пар изо рта – этих ощущений я уже не забуду никогда.

Практически все время я проводил в кабинете Наставника. Когда он бывал дома, то в основном сидел за своим столом и что-то писал или читал мне лекции, или давал книги на самостоятельное изучение. Книг у него было очень много: и старые, и не очень, с пометками, комментариями, закладками. Он серьезно подходил к моему обучению и спрашивал пройденный материал по всей строгости. Обычно это происходило по вторникам. Наставник садился в кресло у камина и начинал задавать вопросы по всей изученной теме. Наши беседы продолжались по несколько часов. Он заставлял меня думать, анализировать, оценивать и ругал, когда я пытался просто зазубрить наизусть. Мы спорили, шутили, ругались. Славные были времена… Жаль, что продлились они недолго.

Наставник по-прежнему часто где-то пропадал на день-два, а иногда и на целую неделю. Но я никогда не оставался один. Где-то в замке были слуги, хотя я их никогда не видел. А как иначе можно объяснить, почему каждый день к определенному часу стол в обеденном зале ломился от ароматных и горячих блюд, которыми можно было накормить десяток таких как я? Почему каждый вечер меня ждала горячая ванна, а каждое утро – чистая и выглаженная одежда? Как они этого добивались без электричества – отдельная загадка.

А еще теперь со мной постоянно была Алиша. Видимо, ее задачей было следить, чтобы я не наделал глупостей. Но я их и не делал. Я укутывался в плед и садился с очередной книгой на старый диван перед камином. Алиша ложилась рядом, положив голову мне на колени, и делала вид, что спит. Я поглаживал ее по голове и рассказывал обо всем подряд: о том, что прочитал нового, о том, что мне снилось ночью. Иногда я рассказывал ей о Санни. Со временем я заметил, что мне стало легче вспоминать о нем. Мне казалось, что он все еще жив где-то там, в моей прошлой жизни. Существовала ли она вообще, та другая жизнь, или я прожил здесь сотни лет под завывание ветра в каменных коридорах и потрескивание поленьев в камине?

Недели сменяли друг друга, но я не замечал их. Я жил где-то на краю реальности, поглощенный книгами. Я не знал ни даты, ни месяца, ни даже дня недели.

Как-то ночью меня разбудили вспышки света. Я подошел к окну и увидел вдалеке фейерверки. Новый год наступил. Я прислонился лбом к стеклу, оно было холодным, словно лед. Алиша встала рядом на задние лапы, выглянула в окно. Стало очень грустно. Вспомнился прошлый новый год, когда мы с Санни стояли в толпе людей у ратуши и считали удары часов. Помню, загадал тогда, чтобы Санни бросил наркотики, а в моей жизни произошло хоть что-нибудь интересное. Кажется, я перестарался со своим желанием.

Алиша тихонько заскулила, а я закрыл глаза. Кровь приливала к лицу и пульсировала в висках, в горле пересохло, сердце билось все чаще и чаще, напряжение в голове нарастало. Я вцепился руками в подоконник и практически не контролировал себя. Пол буквально уходил из-под ног, мне казалось, что сейчас заплачу или потеряю сознание, но вдруг стекло треснуло и звонкими осколками разлетелось в стороны. Свежий морозный воздух ударил в лицо, и я отпрянул назад. Самообладание возвращалось, но слишком медленно. Руки дрожали, ноги отказывались стоять. Алиша, прижав уши, наблюдала за мной. Не ранило ли ее осколком? Я осмотрел ее со всех сторон. С ней все было в порядке, зато со мной – нет. Правая щека саднила и кровоточила, но я находился не в том состоянии, чтобы заморачиваться на этом, я потрепал Алишу по морде и вернулся в постель. Алиша устроилась рядом и принялась лизать рану на моей щеке. Боль постепенно утихала, а прикосновение ее шершавого языка было даже приятным. Потом Алиша уткнулась носом мне в шею и издала тихий звук. Мне показалось, что она сказала: «Не грусти». Я обнял ее и вскоре уснул.

Наутро я проснулся от стука собственных зубов. Ночевать в комнате с разбитым окном – все равно, что спать на улице. Попытался починить стекло сам, но не смог, моей магии для этого не хватало. Поэтому отправился на поиски чего-нибудь, чем можно закрыть окно. Я долго бродил по комнатам и никак не мог найти ничего подходящего. Алиша ходила за мной черной молчаливой тенью. За комнатой, заваленной кухонной посудой и фарфоровыми сервизами, оказался большой зал. Полуденное солнце пробивалось сквозь занавешенные окна, отгоняя сумрак. По стенам были развешаны старинные мушкеты и шпаги, булавы и копья, мечи и арбалеты.

Одну из стен полностью занимало изображение батальной сцены. На фоне охваченного пламенем замка, в очертаниях которого угадывался замок Наставника, был изображен всадник на вороном коне. Его черные доспехи и темные волосы отливали медным блеском в свете огня. Я вгляделся во всадника, его лицо было перекошено от злобы, а глаза… этот пронзительный, холодный взгляд. Я видел его каждый раз, когда смотрел на Наставника. В одной руке всадник сжимал копье, и его острие пронзало грудь рыцаря, лежавшего на земле. Светлые доспехи и волосы рыцаря были испачканы грязью и кровью, но он еще не был повержен, он словно пытался отразить атаку своим мечом. Я подошел поближе, чтобы разглядеть его. На клинке была красиво выгравирована надпись на латыни, но мне не хватало знаний, чтобы понять ее. Я перевел взгляд на лицо белого рыцаря. Краска выцвела и кое-где облупилась, но его взгляд был очень живым и полным решимости. Мне казалось, что еще мгновение, и он по-настоящему оживет. Я был просто очарован им. Художник, изобразивший этот триумф черного всадника, был явно на стороне белого рыцаря. Так же, как и я. Мое сердце переполнялось от боли, мне не хотелось, чтобы белый рыцарь умер. Я протянул руку и прикоснулся к его нарисованному лбу. Он был холодным и пыльным. Алиша, которая все это время стояла рядом со мной, неожиданно зарычала и набросилась на меня. Она вцепилась зубами в руку, которой я прикасался к стене. Ее хватка была крепкой, а укус глубоким, но недолгим. Она отпустила меня почти сразу.

«Что же ты делаешь?» – закричал я, потирая запястье. Из того места, куда она укусила, шла кровь. Она стояла напротив и внимательно смотрела на меня. «Сумасшедшая собака», – я замахнулся и хотел ударить ее, но она даже не пошевелилась, – «Ааа, черт с тобой», – я махнул на нее рукой и пошел дальше. Она двинулась следом, но я обернулся и закричал на нее: «Пошла вон! – она замерла. – Не таскайся за мной, тупое животное! Вон!» – она села на месте, а я вышел в другую комнату, со всей силы хлопнув дверью. На голову мне свалился кусок штукатурки, я отряхнулся и посмотрел по сторонам. В заплесневелом углу стояло несколько покрытых паутиной полотен. Лишь спустя несколько лет я узнал, что это были бесценные работы мастеров шестнадцатого века, а тогда я просто закрыл ими окно, чтобы хоть немного согреться.

С Алишей после этого случая мы не общались несколько недель. Она держалась в стороне, и у меня не было никакого желания с ней контактировать. Пускай о ней заботятся эти таинственные слуги, мне такая полоумная собака была не нужна. Все это время Наставник не появлялся дома. Я уже начал волноваться, не случилось ли с ним чего, когда он, наконец, вернулся.

Смеркалось, за окном выла вьюга. Я сидел за его столом и рисовал пером средневековый замок. Мои комиксы остались дома, в Германии, и иногда я жалел об этом. Какие бы сейчас нарисовал приключения для моей амазонки, но у меня не было даже карандаша. Алиша лежала на кушетке в углу и не смотрела на меня. И тут вошел Наставник. Он был одет в летнюю рубашку и шорты, что было на него совсем не похоже и явно не по погоде. Он выглядел отдохнувшим и загоревшим. Алиша сразу же вскочила со своего места и бросилась к нему. «Моя дорогая, – он потрепал ее по голове. – Здравствуй, Вальтер», – он подошел к столу и положил передо мной кипу новых книг. Книги были действительно новые, от них веяло свежей бумагой и типографской краской. Учебники по экономике и праву. Удивленный, я рассматривал их, перелистывал страницы. Они так не подходили этому месту, были так не похожи на все то, что я изучал до этого, словно весточка из другого мира. «Скоро тебе пригодятся такие знания», – сказал Наставник. Я хотел спросить у него что-то, но он был целиком поглощен Алишей. Он стоял перед ней на коленях и гладил ее. На какое-то мгновение мне показалось, что они разговаривают.

Ночью она пришла ко мне и ткнулась в щеку холодным носом. «Просишь прощения?» – спросил я. Она положила голову на передние лапы, ее глаза блестели в темноте. «Ты же знаешь, что я не могу на тебя злиться», – сказал я. – «Только не кусайся больше, ладно?» Она кивнула головой и издала тихий звук. «Скучал по тебе», – я провел рукой по ее голове. Пускай она не могла мне ответить, но я был рад, что она рядом.

12

Утром меня ждал сюрприз. Когда я спустился к завтраку, за столом сидел какой-то паренек. Немного младше меня, года на два, может на три. Одет по-простому, но его внешность – в ней одновременно сочетались восток и запад. Черные восточные глаза и высокие скулы, короткие волосы цвета воронова крыла и загар, который можно получить только в южных широтах. Никогда раньше не видел таких красивых людей, ему и сейчас принадлежат все взгляды. Склонившись над тарелкой, он с аппетитом ел овсяные хлопья. «Привет!» – сказал я по-немецки. Он тут же перестал есть и уставился на меня. Почему-то он очень смутился и даже покраснел. «Привет!» – ответил он, но уже по-английски.

– Вальтер, это Рив, – Наставник появился как всегда откуда-то сзади, – Рив Рейвен[4], мой племянник. Рив, это Вальтер, о котором я тебе рассказывал.

Рив кивнул мне. Его чуть раскосые глаза были серьезны, он не улыбался, но выглядел вполне дружелюбно. Я испытывал смешанные чувства: с одной стороны, я был рад встретить хоть кого-то примерно моего возраста, с другой стороны, незнакомцы всегда вызывали у меня определенную антипатию. Кроме того, Наставник, оказывается, что-то рассказывал ему обо мне, а я о нем вообще ничего не знал.

Я сел за стол и придвинул к себе тарелку.

– Откуда ты? – спросил я по-английски. За последние полгода я немного подтянул свой английский и теперь мог неплохо общаться.

– США, – ответил он.

– О, издалека, – сказал я и посмотрел на Наставника, я не знал, что еще спросить у этого странного молодого человека.

– Рив поживет здесь несколько дней, – сказал Наставник, – а потом мы отправим его в Оксфорд или Кембридж. Рив у нас будет юристом.

Рив снова смутился, а я почувствовал укол ревности, я привык за это время, что Наставник мой и только мой. Я даже не думал, что где-то там, за пределами замка у него есть своя жизнь. И какая жизнь!

Больше никто из нас не проронил ни слова. После завтрака Наставник привел меня в кабинет и сказал:

– Я хочу, чтобы ты был подружелюбней с ним. Он пережил тяжелую трагедию, потерял всю семью. Я полагаю, ты способен понять, что это такое, – я кивнул. Я понимал. – Он замкнут в себе и малообщителен. Я хочу, чтобы ты пообщался с ним. Это будет полезно для вас обоих.

Тогда меня поразило, каким заботливым оказался мой Наставник. Сейчас меня поражает, насколько лицемерным и бездушным он был в тот момент.

После завтрака мы с Ривом отправились покататься верхом в лесу. Утро было морозным, иней покрыл деревья и переливался сотнями цветов в солнечных лучах. Хрустальный сад. Безжизненный и холодный. Все это почему-то напомнило мне тот пасмурный день в парке, когда Санни признался в своей зависимости, и мне стало не по себе. Я чувствовал холодный комок в груди, и с каждой минутой он становился все тяжелее и тяжелее. Рив ехал рядом, погруженный в свои мысли. Он смотрел вперед, и его взгляд был холодным и решительным.

– Кто ты? – спросил я.

Он вздрогнул и посмотрел на меня.

– Ворон, – ответил он.

Я помнил, что Наставник, представляя его утром, назвал его Рив Рейвен, тогда я подумал, что это фамилия, но сейчас уже не был в этом уверен.

– Это твое имя?

Рив посмотрел на меня с удивлением и непониманием, но вместо ответа отпустил поводья, и не успел я и глазом моргнуть, как он взмыл ввысь черным вороном. Он сделал несколько кругов над моей головой и вернулся в седло. Его преображение происходило молниеносно – доля секунды и Рив снова сидел в своем человеческом облике, глядя на меня, но уже с интересом.

– Круто, – сказал я единственное, что пришло в голову.

– Что ты умеешь? – спросил он.

Я взглянул в его глаза. Черные, бездонные, никогда не видел таких глаз. Я сосредоточился, долгое время ничего не происходило. Кровь снова потихоньку приливала к вискам и пульсировала все сильнее и сильнее. Голова шла кругом. Опять возникло это странное чувство, будто сейчас потеряю сознание, как вдруг мы оказались посреди тропических джунглей. Я выдохнул. Получилось! Рив с удивлением осматривался вокруг. Прикоснулся к лиане, висевшей над его головой, и в изумлении уставился на меня. «Она настоящая!» – воскликнул он. Чем больше он смотрел и прикасался, тем больше возникало деталей. Появились птицы и змеи, тропики наполнились звуками. Воздух становился все более жарким и влажным. Теперь мою фантазию дорисовывал Рив, так же, как и я когда-то дорисовал сельский домик Наставника. Лошади под нами фыркали, я не знал, видят ли они эту иллюзию, или для них мы по-прежнему стоим посреди заснеженного леса. Тем временем Рив спешился и, присев на корточки, стал рассматривать насекомых, которые ползали по земле. «Это великолепно!» – наконец сказал он. Мы снова оказались в зимнем лесу.

– Дядя Генри очень высокого мнения о тебе, – произнес он, забираясь на коня. – Теперь я знаю, почему.

Так я узнал, что настоящее имя моего Наставника Генри или Генрих, но он почему-то решил скрыть это от меня.

– Ты, наверное, хорошо знаешь Генри?

– О, нет, не очень, – ответил он. – Но он очень добр ко мне. После того, что случилось, он забрал меня, хотя вовсе не обязан был это делать. Я благодарен ему за это.

Рив сразу погрустнел, и я решил не расспрашивать его о том, что же такое случилось с его семьей.

Общение с Ривом действительно пошло мне на пользу, я наконец разобрался в мастерстве иллюзий и понял, что это не так уж и сложно – главное создать оболочку, а человеческое воображение наполнит ее содержанием. Мои первые иллюзии были просты и немного нелепы в своей наивности: сказочные дворцы из популярных компьютерных игр, супермаркеты, наполненные людьми, и города, где я никогда не бывал. Рив показал мне множество мелких, но полезных в повседневной жизни трюков, например, как перемещать предметы силой мысли или зажигать огонь. С Ривом было интересно, но мы никогда не говорили о чем-то кроме магии. Он ничего не рассказывал о себе, а я не спрашивал. Я понимал его. Мне тоже не хотелось делиться этим с первым попавшимся незнакомцем.

Как-то я спросил его:

– Ты первый раз в Европе?

– Да, – как всегда односложно ответил он, и я уже приготовился к очередной паузе в нашем разговоре, когда он заговорил.

Мы были в зале оружия, Рив снял со стены старый меч и теперь вертел его в руках.

– Я никогда не был так далеко от дома, – сказал он, осторожно проведя пальцем по лезвию меча. – Но моего дома больше нет… – Рив взмахнул мечом. – Понимаешь, вороны всегда жили в стороне, у нас был свой остров, и мы не любили чужаков, но где-то раз в пятьдесят лет кого-то из нас отправляли в большой мир. – Он вытянул руку с мечом вперед и посмотрел, как свет играет на потемневшем от времени металле. – Мир меняется быстро, нам нельзя отставать от него. А в этот раз выбрали меня. Я должен был стать учеником частной школы. – Он провел клинком из стороны в сторону. – Меня привезли в Лос-Анджелес и оставили одного. А на следующий день… Я даже не успел познакомиться с классом. Я просто знал, что произошло что-то плохое, и мне нужно вернуться. Вороны очень давно не вмешивались в чужие дела, никому не причиняли вреда и ни с кем, абсолютно ни с кем не общались. Кто мог сделать такое, я не знаю, – Рив повесил меч обратно на стену. Я был поражен его самообладанием, ни один мускул не дрогнул на его лице, глаза были по-прежнему темны и холодны. – Кто-то уничтожил их всех, каждого, не осталось никого, – он еще раз провел рукой по клинку, – кроме меня. Я найду того, кто это сделал и уничтожу его также беспощадно, – он отвернулся от меча и посмотрел прямо на меня.

Мне стало не по себе, я почти физически ощутил волну холода и ненависти, которая исходила от него. Его глаза горели огнем, но спустя мгновение вся враждебность словно испарилась, и он снова стал обычным подростком. Перемена была разительна, словно в нем уживались два разных человека. Пройдет всего каких-то полгода, и я научусь делать точно так же…

Когда он уехал вместе с Наставником, замок стал казаться мне особенно пустым и тоскливым, и хотя рядом была Алиша – мой молчаливый друг – она не могла поговорить со мной. Поэтому ничего не оставалось, кроме как взяться за учебники, которые оставил мне Наставник.

13

Когда сошел снег, я снова вернулся к работе на винограднике, хотя в этом больше не было необходимости. Физический труд на свежем воздухе стал для меня своего рода развлечением, особенно когда на помощь пришла магия. Мне казалось тогда, что моя сила не знает границ. Больше не приходилось прилагать огромные усилия, чтобы вызвать ее, напротив, я едва ее сдерживал. Что творилось по ночам в моей спальне, трудно вообразить. Мир кошмаров, в который я отправлялся каждую ночь и где я чувствовал себя как дома, вырывался наружу. Разбитые стекла, перевернутые столы и разбросанные вещи составляли привычное убранство моей комнаты.

Помимо всех прочих дел я продолжал изучать замок. Бурной майской ночью я добрался до последнего пункта моих исследований – северного крыла. Я стоял у распахнутых массивных дверей и вглядывался в темноту. Молния осветила старинные своды, и раскаты грома гулким эхом разнеслись по замку. Мрак снова окутал меня. Непонятные очертания были едва различимы. Со всех сторон доносились шорохи и странные звуки, от которых стыла кровь в жилах. Я пытался сконцентрироваться. Я знал, что вдоль стен висят канделябры, в замке ведь не было электричества, но Наставника это совсем не беспокоило. Минута, две, десять. Наконец, сотни свечей вспыхнули, потревожив сон летучих мышей, с криками разлетевшихся в разные стороны.

То, что я увидел, поразило меня до глубины души. Длинный широкий холл оканчивался просто невероятных размеров дверями с вырезанным на них фамильным гербом старинного дворянского рода. В одном из заплесневелых углов белели кости прикованного скелета. Между ободранными колоннами стояли статуи некогда прекрасных дам и кавалеров, закапанные воском и хранившие на себе следы прошедших столетий и жизнедеятельности летучих мышей и прочей обитавшей там нечисти. Старинные подсвечники были покрыты пылью и паутиной. Паутина была везде, причудливыми узорами она свешивалась с потолка и оплетала стены. Сморщившись от отвратительного запаха старого плавившегося воска и отчаянно борясь с желанием убежать, я пошел вперед. Звук моих шагов резко отдавался во внезапно наступившей тишине.

Дойдя до конца холла, я обернулся. Там, в начале, сверкали молнии, и неистовствовала природа, а здесь, в этой мертвой тишине, я слышал лишь свое прерывистое дыхание. Меня не покидало ощущение чьего-то присутствия, но я приказал себе не думать об этом и дернул пыльную ручку. Любопытно, что она была сделана в виде головы волка. Ссохшаяся дверь не поддалась, и мне стало интересно. Я отошел на несколько шагов и, закрыв глаза, сосредоточил на ней всю свою силу. Пространство вокруг наполнялось шорохами, и где-то вдалеке вновь стало слышно буйство стихии, но я не обращал внимания. «Двери, откройтесь! Откройтесь, двери!» – словно заклинание повторял я. И они распахнулись. Душераздирающий скрип на пару секунд заглушил все остальные звуки. Воздушный поток едва не сбил меня с ног и погасил свечи. Завывание ветра стало слышнее. Молния осветила комнату. По спине пробежал холодок, и я резко обернулся. Бархатная мгла окружала меня.

Здесь нечего бояться, пытался убедить я себя и вновь зажег свечи. Осмотрелся. Библиотека! Старинная, с высокими потолками, с бесконечными стеллажами и таким количеством книг, что, кажется, за всю жизнь не прочесть. Я подошел к книжным полкам. Вот она, та самая библиотека, которую мое сознание вырвало из иллюзии Наставника. Я и подозревать не мог, что он прячет от меня такое сокровище. Я достал первую попавшуюся книгу и сдул с нее пыль. Старые пожелтевшие страницы слиплись, а когда я попытался расклеить их, рассыпались. Меня охватила тоска, я долго смотрел на переплет книги, размышляя о том, что все имеет свой срок. И эта книга, и моя жизнь, и я не мог позволить себе тратить ее на такие пустяки, как страх, уныние и сомнения. Мне вдруг захотелось взять все, что она могла мне предложить и даже больше. Я вышел из библиотеки в твердой решимости сделать хоть что-нибудь.

Через пару минут я ворвался в кабинет Наставника. Он сидел за столом, обложившись кипой старых книг, и что-то писал длинным черным пером. В комнате пахло табаком, деревом и чем-то горелым. Наставник медленно поднял голову и выжидающе посмотрел на меня.

– Мне нужна практика, – сказал я.

– Что именно тебе нужно? – он продолжил писать, заглядывая периодически в одну из книг.

Несколько мгновений я переминался с ноги на ногу и, наконец, решился:

– Я хочу в город.

Он отложил перо и изучающим взглядом посмотрел на меня.

– Обещай, что ты вернешься до рассвета.

– Ну конечно, куда я денусь?

– Обещай, что ты вернешься до рассвета, – повторил он и протянул мне руку. Я подошел к нему и неуверенно протянул свою. Острое лезвие скользнуло по моей ладони, я слегка вздрогнул от боли. Несколько капель крови упали на стол.

– Обещай, что ты вернешься до рассвета, – повторил он снова.

– Обещаю, что вернусь до рассвета, – ответил я и пожал его руку.

Тогда меня удивило недоверие Наставника, но сейчас я прекрасно понимаю его. Он отпускал юного и неопытного мага в большой мир. Мальчишку, уверенного в своей силе и превосходстве, но который так мало знал о том, что ему со всем этим делать.

Я оседлал коня. Конюшня, кстати, как и виноградники, оказалась вполне реальной. Гроза не утихла, а, наоборот, еще больше усилилась. Я скакал под проливным дождем и был безмерно счастлив.

Через пару часов я был в Праге. Наставник весьма предусмотрительно не сказал мне в день нашего знакомства, что ближайший ночлег через пятьдесят километров находится в Праге. Если бы я знал об этом, ему не удалось бы продержать меня на винограднике целый год. Разве что приковать цепями.

Дождя в городе не было, и в небе светила желтая луна. Поплутав немного по темным улицам, я оказался в старом городе. Прага очаровала меня. Старинные узкие и извилистые улочки в желтом свете фонарей. Черные шпили готических соборов. Уличные музыканты и восхитительный запах тушеного мяса и сладкой капусты.

Стук копыт отражался от старых стен. Несмотря на поздний час, людей здесь было довольно много. В основном туристы, они с удивлением провожали меня взглядами. А я чувствовал себя средневековым лордом, осматривающим свои владения. За год мои волосы отрасли почти до плеч, обычно я собирал их в пучок, но сейчас они были растрепаны и мокрыми завитками прилипали к щекам. На мне была рубашка старинного покроя из белого шелка, которую я слегка расстегнул, когда стало жарко в дороге, черные брюки и высокие сапоги для верховой езды. В общем, выглядел я вполне подобающе моей фантазии. Я любовался своим отражением в темных витринах. Я был влюблен. В себя.

Мое триумфальное шествие продолжалось до Староместской башни Карлова моста. Ее темный силуэт с белыми скульптурами выделялся на фоне синего неба. Вместе с группой туристов я пересек проезжую часть и спешился возле памятника Карлу IV. «Да простит, меня ваше императорское величество», – сказал я, глядя на великого правителя прошлого, привязывая коня к ограде.

Когда я прошел под сводами башни и оказался на мосту, меня охватило странное чувство. Наверное, впервые за прошедший год я осознал, что все это происходит на самом деле. Потемневшие от времени скульптуры, брусчатка, фонари, торговцы, музыканты, туристы. Здесь царила совершенно особая атмосфера. Я подошел к каменной ограде и вгляделся вдаль. На том берегу возвышался величественный собор. Его шпиль, подсвеченный сотнями прожекторов, стремился ввысь. Я долго любовался им, вцепившись руками в холодный камень. Голова шла кругом. В своей жизни я не видел ничего более прекрасного. Я посмотрел вверх – над моей головой кружили сотни белых чаек, таких призрачных на фоне черного неба. Хотелось поделиться с кем-нибудь своим восторгом, но с кем? Я подумал о Санни, и на душе стало тоскливо и одиноко. Когда я вспоминал о нем в последний раз? Две-три недели назад? Неужели когда-нибудь забуду о нем совсем? Неужели когда-нибудь наша дружба станет просто одним из множества воспоминаний? А ведь я даже не был на его могиле. Даже не попрощался с ним. Я перегнулся через ограждение и взглянул на черную гладь реки. Санни-Санни, обещаю, что никогда тебя не забуду…

Постепенно музыканты разошлись по домам, туристы – по отелям. Рестораны закрылись, улицы опустели. Тогда я и увидел свою первую жертву. Он мне сразу не понравился, есть такие люди, которым непременно хочется сделать какую-нибудь мелкую пакость. Этот был достаточно молод, полноват и совершенно пьян. Он долго и нудно рассказывал что-то на незнакомом мне языке своей спутнице, блондинке в джинсах, рваных по последней моде. Они зашли в бар и сели за столик. Я последовал за ними. Он не затыкался, она слушала его, не перебивая. Возможно, ей даже было интересно. Убедившись, что в баре кроме нас троих и бармена больше никого нет, я создал маленькую иллюзию, чтобы меня никто не заметил, подошел к толстяку и обхватил руками его шею. Я знал, что мои пальцы холодны как лед. Он задрожал. Его лицо отражалось в окне. Он был бледен и шевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. Парень попытался вырваться, но я лишь усилил хватку. Я начал шептать ему в ухо, что-то на латыни, и увидел, как его глаза округлились. Он выглядел так, будто его сейчас хватит удар. Его спутница за это время успела несколько раз потеребить его за руку, накричать на него, вскочить со стула, сбегать за официантом, и вот теперь они вдвоем стояли над нами и смотрели в замешательстве на него, потому что меня они не видели. И вдруг она ударила его по лицу. От неожиданности я разжал пальцы, и чары развеялись. Я едва успел занять место за столиком. Если бы они не были так заняты толстяком, то наверняка подумали бы, что я материализовался прямо из воздуха. Парень же повалился на пол вместе со стулом, но тут же пришел в себя и выругался. Его девушка начала что-то причитать, пытаясь помочь ему подняться, но он грубо оттолкнул ее и кое-как поднялся сам. Официант участливо склонился над ним, и парень помахал рукой – все нормально. Потом они долго сидели и молчали, ничего не заказывая. А я в это время размышлял за соседним столиком, что мне стоит еще много над чем поработать.

К рассвету я вернулся в замок, как и обещал. Уставший и измученный, я практически сразу уснул, и снились мне пустынные улицы Праги и стук копыт по булыжной мостовой.

После этого Наставник еще несколько раз отпускал меня в город. Он разрешил купить вещи, какие мне нравятся, и я сразу накупил себе джинсов, но практически не носил их – старомодные брюки оказались куда удобнее. Еще он разрешил купить байк, чтобы я успевал вернуться к рассвету. И теперь я был таким странным викторианским юношей на ультрасовременном байке. Ох, эти незабываемые мгновения. Пустынная трасса и ветер в ушах, а в голове старая мелодия из начала девяностых: «Оседлать ветер и никогда не возвращаться назад, пока не увижу полуночное солнце…»[5]. Мне казалось, что это и есть настоящая свобода. Как же я ошибался!

В Прагу я влюбился целиком и безвозвратно. Влюбился в ее улочки, в ее потемневшие от времени скульптуры, в ее жителей, всегда готовых перекинуться парой слов о какой-нибудь ерунде, ее туристов, щелкавших фотоаппаратами на каждом углу. Именно на туристов я и охотился, создавал для них призраков и вампиров, устраивал батальные сцены, переносил в прошлые времена и эпохи. Некоторые в ужасе разбегались, некоторые не могли понять, что с ними происходит, некоторые в восторге пытались запечатлеть все, что видели. Домой они, естественно, привозили всего лишь ворох фотографий пустой улицы, я ведь не обладал властью над техникой. Со временем я научился воздействовать на целые группы людей. Так в новостях появились сообщения о том, как на Карловом мосту сразу двести человек наблюдали самого святого Вацлава, расхаживавшего в блестящих доспехах и домашних тапочках. Или как на Староместской площади три сотни кошек водили хоровод, а по телевизионной башне ползали младенцы, которых туда поместил местный скульптор. В общем, развлекался, как мог. Мне было можно все, кроме одного.

– Не ходи в их храмы, – сказал мне Наставник, перед тем как отпустить меня в город.

– Почему? Меня испепелит праведное пламя? – спросил я.

– Нет, просто дань уважения к светлым, – ответил он. – Так принято, Вальтер, – сказал он, увидев мое изумление.

– Дань уважения? – переспросил я. – К светлым? А разве мы с ними типа не воюем?

– Времена войн прошли, Вальтер, – сказал он. – Теперь принято заключать соглашения и пакты, на нас трудятся сотни юристов, чтобы все, что мы делаем, оставалось в рамках закона. Ты наверняка помнишь, как в двадцатом веке сразу несколько выдающихся представителей Темных сил пришли к власти в мире людей и натворили таких дел, что пробудили Фемиду от вечного сна. А она, между прочим, спала мирным сном со времен Римской империи и была очень разгневана тем, что ее потревожили. Несладко пришлось всем, и нам, и даже светлым, она создала для нас свод законов, которые мы все теперь должны соблюдать. Прежней свободы больше нет, – с сожалением сказал он.