Читать онлайн Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями бесплатно

Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

Все события в романе выдуманы,

все совпадения случайны.

Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

БУДЕТ ТАК, КАК Я ХОЧУ!

Глава первая

1

Ранним июньским утром (для гуманитариев студенческое утро начинается часиков, эдак, с десяти) первокурсник юридического факультета Московского государственного университета Тихон Заковыкин отправился в отдел книгопользования Российской публичной библиотеки, по давней традиции, именуемой в просторечии «Ленинкой». В принципе, для студента образца середины двадцать первого века прибегать к книжной помощи было делом, мягко говоря, старомодным и затратным по времени. Куда как проще было «скачать» искомую информацию, например, из интернета, как из традиционного, но устаревшего и не всегда надёжного глобального электронного ресурса. Да вот незадача, Тихон был образчиком дотошного и ответственного ученика, который вознамерился писать в реферате по римскому праву о племени этрусков.

Между тем, пресловутые этруски на правах аборигенов обитали в окрестностях будущего Рима аж на заре первого тысячелетия до нашей эры. И в этой ситуации полагаться на «всемирную компьютерную паутину», которая была слишком далека от первоисточников, Заковыкин не счёл возможным. Вот таким образом «несчастный вагант» сам себя обрёк на прозябание в библиотеке.

Вагантом Заковыкин звал себя потому, что он не принадлежал к избранному сословию коренных москвичей. Тихон родом был из Перми, а в МГУ поступил учиться в прошлом году благодаря победе на всероссийской олимпиаде. Это про таких как он «постоянные» (со времён не столь отдалённых) столичные жители недовольно шипели: «Понаехали тут!»

«По уши» обложившись в читальном зале допотопными монографиями, «студиоз» силой разума пронзал «глубь веков». Он уже почти вжился в образ исчезнувших этрусков, однако его из этого состояния непроизвольно вывел свёрнутый вчетверо листок бумаги, забытый кем-то между книжных страниц. Тихон машинально развернул его и обнаружил, что к нему попала записка.

«Милая-милая Диана! – прочёл он про себя. – Пишет тебе Милена. Из-за стечения немыслимо жутких обстоятельств я не могу ни позвонить тебе, ни встретиться с тобой…Мы с Гошей влипли в дряную историю!…»

Студент приостановил чтение, испуганно перевернул записку тыльной стороной вверх и воровато оглянулся по сторонам: не обратил ли на него внимание кто-либо из читателей? Нет, всё было спокойно. С минуту поколебавшись по поводу того, допустимо ли знакомство с посланием, адресованным вовсе не ему, Тихон уступил презренному любопытству и продолжил сомнительное занятие.

«…Каждый наш шаг под контролем…, – писала неведомая Милена. – Возможно, нас вывезут за кордон! Всё из-за какого-то Гошиного изобретения – быть может, связанного с сюром…Или из-за атона…Всё бы ничего, если бы не маленький Кешенька у меня в животике. Никого так не люблю и ни за кого так не переживаю, как за него! Лишь бы не родить преждевременно…Но если что, живой этим бандюгам я не дамся – ты меня знаешь!…Что с нами троими дальше будет, и сколько нам злой рок намерял испытаний – даже не знаю. Обращаюсь к тебе в надежде…»

Записка, как и предписывают законы детективно-эпистолярного жанра, обрывалась на наиболее интригующем месте.

Пермяк перечитал странное послание вторично, определяясь с тем, как быть дальше. Не следует забывать, что Заковыкин учился на юриста. Потому Тихон аккуратно, не пятная бумагу отпечатками собственных пальцев, тщательно, и сперва визуально, исследовал записку. Почерк действительно принадлежал молодой женщине: нервный, порывистый, дёрганый, но женский – с теми красивыми плавными округлостями и переходами, что так пленяют мужской глаз. А импульсивность и категоричность письма выдавали юную натуру и остроту ситуации, в которой послание сочинялось. Да и стилистика текста – тоже. И романтично настроенный Заковыкин даже подумал, что если девушка наяву столь же хороша и чиста, сколь преданной женской чести и женской доле она предстаёт заочно, то он за одно это, пожалуй, влюбился бы в неё. Незнакомая Милена, видимо, отнюдь не принадлежала к тому племени легкомысленных вертихвосток и самовлюблённых трещоток, в коих превратилось большинство современных представительниц слабого пола.

Поверхность листка отдавала непорочной белизной, была свежа, почти нетронута (если отвлечься от текста), и студент пришёл к выводу, что запись сделана не далее как вчера, а то и непосредственно перед его приходом. Приняв во внимание данную версию, Тихон явно затянул с уходом из читального зала, наивно рассчитывая, что загадочная незнакомка спохватится и вот-вот вернётся за пропажей.

Потому он без суеты осмотрел монографию про этрусков. Том научной литературы, в отличие от записки, был изрядно потрёпан. На внутренней стороне его обложки имелся кармашек с карточкой пользования книгой. Достав оттуда карточку и пробежав глазами отметки, сделанные библиотекарями, следопыт установил последнюю из них, датированную аж 16 декабря 1999 года. Выходило, что книгу не брали в руки пятьдесят четыре года – явная неувязка, ведь записку-то в неё вложили совсем недавно! Или, быть может, автор послания неведомой Диане просто-напросто работал в «Ленинке» и имел доступ к анналам в любое удобное время и без оформления документации?

Поскольку предположение новоиспеченного детектива на скорое возвращение за листком таинственной фемины не оправдалось, Заковыкин заспешил: ведь риск несчастья с девушкой и ещё неродившимся Кешкой, как следовало из записки, ежесекундно возрастал в геометрической прогрессии. Студент поместил записку в полиэтиленовую обёртку, засунув пакетик в нагрудный карман рубашки. Затем он сгрудил книги и понёс их к стойке выдачи.

Стопку исторической литературы Тихон сдавал пожилой сотруднице «Ленинки», у которой на груди был приколот бейджик с надписью: «Старший библиотекарь Кукушкина Анна Ивановна».

– Анна Ивановна, – тактически грамотно обратился он к ней, – извините, а не могли бы вы позвать Милену?

– Милену? – переспросила та.

– Именно.

– А-а…В нашем отделе никакая Милена не работает.

– Да-а…А в другой смене?

– Кгм…И в другой смене – тоже. А в чём, собственно, дело?

– Да понимаете, – исхитрился с выходом из щепетильной ситуации пермяк, – мне порекомендовали обратиться к Милене как к знатоку этрусской культуры. Кое-что я подобрал по каталогу, да всё не то. Старьё. Вот эту монографию последний раз вообще читали в 1999 году, представляете?! – раскрыл он книжку, в которой нашёл записку, и ткнул пальцем в кармашек с карточкой.

– Дата на карточке, молодой человек, ещё ни о чём не говорит, – ворчливо возразила ему Кукушкина. – Мы уже давным-давно такие отметки не проставляем. И потом, о-хо-хо, о ценности книги, как и о человеке, судят отнюдь не по возрасту, – со вздохом добавила она.

Должно быть, библиотекарь под безымянным недооценённым человеком имела в виду себя. Впрочем, Заковыкин не обратил никакого внимания на её сентенцию. Его огорчило то, что идентификация личности неведомой Милены становилась крайне проблематичной.

– То есть, вы хотите сказать, что монографией могли пользоваться и сегодня, и вчера? – методично устранял Тихон неясности.

– …И позавчера, и позапозавчера, – в тон ему ответила Анна Ивановна.

– Жаль, – понурился юный читатель. – Очень жаль. Всего доброго.

И он направился к выходу, не зная, что ему дальше делать. Но

предпринять нечто экстраординарное было необходимо.

2

И пока Заковыкин выходил из библиотеки, а затем рассеянно плёлся по улице, подвернулся момент рассказать о нём поподробнее. У Тихона имелся замечательный друг – дедушка Егор. Правда, старшие сёстры Тихона, пока младший брат жил с ними, на сей счёт придерживались иного мнения. По причине крайней отсталости некоторых жизненных взглядов деда они иногда желчно обзывали предка и кладбищем окаменевших идей, и старорежимным мракобесом, и осколком прошлого, и кое-как ещё.

Так вот, дед Егор, этот самый «осколок прошлого», обожал поговорку про то, что «кошка шкребёт на свой хребёт». Изрекал он её в тех случаях, когда кто-то настырно и по глупости искал приключений на «щекотливые места свои» или неугомонно «напрашивался на комплимент» в виде солёного мужского словца. И так уж получалось, что чаще всего старик подобным образом предостерегал внука. Причём предостерегал не зря, ибо не столько бедовый, сколько непутёвый Тихон подчас совершал опрометчивые поступки и вёл себя подобно той пресловутой кошке…

Так, однажды семилетнего Заковыкина-младшего родители отправили в питомник по разведению кошек, расположенный неподалёку от их дома. Тихон, стремившийся утвердить свою самостоятельность, сам на том настоял. В питомнике ему предстояло купить уже отобранного породистого персидского котёнка за оговорённую с заводчиком Васькиным солидную сумму. Причём, расчёт стороны сделки договорились совершить допотопным наличным способом (налогообложение, знаете ли).

Скорее всего, миссия Тихона завершилась бы успешно, если бы он пошёл кружной дорогой – улицей Куйбышева. Однако мальчуган решил сократить путь, и двинулся через большой пустырь, поросший деревьями и кустарником.

Минуя глухой угол пустыря, Заковыкин-младший натолкнулся на дяденек, сидевших на корточках вокруг занимавшегося костра, над которым висел котелок с водой. Один из дяденек точил на оселке нож. Подле мужиков жалобно скулил и потявкивал пушистый щенок, привязанный верёвкой к осине.

– А что собачка плачет? – остановившись, с сочувствием осведомился Тишка. – Заболела, да?

– Смертушку близкую чует, вот и воет, – лениво откликнулся на вопрос дяденька, руки и плечи которого были сплошь разукрашены непонятными тёмно-синими рисунками.

– Умирает? – дрогнул голосок у мальчугана.

– Хым, чуть-чуть уже осталось, – хмыкнул его собеседник под хихиканье наперсников. – Ща суп из неё сварганим, вот она и отмучается.

– Из собачки су-уп? – переспросил Заковыкин-младший, полагая, что ослышался, настолько кощунственно прозвучала фраза. – Из собачки суп не варят!

– Ещё как варят, мой юный друг Пак Ван Шмяк! – заверил его противный дядька уже под гогот сброда. – Ты вот, пацанчик, пока айда, поиграй в песочнице, а опосля к нам подваливай: такой ништяковый супец похлебаешь – геморрой и туберкулёз, как рукой снимет. Га-га-га!

– Из собачки суп не варят! – надув пухлые губы, запальчиво выкрикнул «пацанчик»…

В общем, вместо запланированной четверти часа, Тишка отсутствовал дома почти час. Да и возвратился он не только без перса-аристократа, но и без денег. Легко себе вообразить беспредельное изумление части его домашних, больше смахивавшее на семейную истерию, когда вместо роскошного котёнка-сибарита он любовно втащил в квартиру беспородного щенка-дворнягу, выкупленного у странных дяденек с разрисованными как у индейцев телами. «Это наш Дружок!» – любовно представил он нового члена семьи.

Разузнав обстоятельства непредвиденной покупки, рассерженные сёстры и разъярённый отец, готовый пустить в ход ремень, поносили Тишку почём зря, и только дед, мама и потявкивающий Дружок решительно встали на сторону мальчугана. Если бы не их заступничество, то порка оказалась бы неминуемой.

Или достаточно вспомнить казус из менее давнего прошлого,

когда Тишка, будучи уже второклассником, вступился за новенькую ученицу Леночку Пушкову перед Стёпкой Колупаевым, который пошёл в школу, будучи годом старше. Верзила Колупаев тогда ему основательно «наколупал», но и поборник справедливости мало в чём грубияну уступил, также наподдавав ему. Буянов сумела разнять лишь учительница Лариса Михайловна. Она, разобравшись в причине драки, Стёпку отругала, а заступника слабых, в награду за разбитый нос, посадила за одну парту с красавицей Пушковой.

Наведя порядок, Лариса Михайловна объявила классу:

– Ребята! Тема нашего сегодняшнего занятия – Урок Мужества! Я долго думала, с чего мне начать нашу беседу, а само собой получилось, что пример нам всем подал Тихон, не давший в обиду девочку…

До середины занятия Заковыкин довольно сопел саднящим носом, пока не ощутил нестерпимые позывы в туалет. Тишка так и не осмелился отпроситься у Ларисы Михайловны, чтобы сходить «по маленькому». Ему было совестно перед ней, а равным образом одолевал стыд перед Леночкой и остальными: ведь только что он почти победил Стёпку, и вдруг – пописать. Не героически как-то. В результате Тихон, к вящему ужасу Леночки и к своему собственному сраму, на Уроке Мужества «сделал лужу». Благо, что сидел «герой» у стены, и никто не увидел его «мокрый подвиг», а соседка по парте с женской целомудренностью сдержала рвущиеся наружу эмоции. Однако, позор жёг душу Тихона за ту оплошность по сей день.

И вот нынче, много лет спустя, уж который раз произошло так, что изрядно повзрослевший внук деда Егора вновь взялся за старое – опять принялся «скрести на свой сколиоз». Он однозначно втягивался в какую-то тёмную историю.

3

Тихон недолго пребывал в состоянии умозрительного ступора. Уже на подходе к станции метро «Арбатская» он сделал вывод, что надо обращаться в полицию. Увы, сначала в близлежащем транспортном отделении внутренних дел, а затем в территориальном отделе, куда он последовательно направлял свои стопы, его поднимали на смех. Стражей порядка вовсе не пугала перспектива, обрисованная мифической Миленой в послании Диане.

В итоге, в поисках истины парнишка добрался аж до Петровки, 38. И уже при подходе к комплексу зданий легендарного московского уголовного розыска его вера в светлые идеалы была несколько поколеблена, ибо он стал свидетелем того, как пара патрульных полицейских тащила по тротуару пьяного мужика, которому они на ходу выкручивали руки.

– Вы ч-чё, волки! – изворачиваясь ужом, ругался тот. – Руки же ломит!

– Ломит? Должно быть к непогоде! К дождю! Старые раны ноют!… – наперебой придумывая отговорки, хохотали конвоиры.

В уголовном розыске, куда настырный Тихон сумел пробиться, к его корреспонденции также отнеслись с аналогичной несерьёзностью.

– Вот когда твою Милену…Как там, в письмишке-то накарябано?…«Вывезут за кордон»? – сидя за канцелярским столом, ёрничал разбитного вида капитан средних лет, у которого морщин на лбу, свидетельствующих о мыслительной деятельности, было меньше, нежели у иного компьютерщика на ягодицах. – Вот когда её вывезут, тогда и приходи – в Интерпол, в Брюссель.

– Ты, парень, в натуре приволок совсем чёрт те чё, а у нас до бандюг ручоночки не доходят!

Это уже вторил капитану, развалившись в кресле, его сослуживец в штатской одежде, у которого верхние конечности и в самом деле едва-едва достигали паха. Потому пермяк про себя и окрестил его Короткоруким.

На стене за спиной у Короткорукого красовался плакат с многообещающим афоризмом: «То, что вы на свободе – не ваша заслуга, а наша недоработка». Сия лаконичная надпись весьма ощутимо остудила пыл юного посетителя, готового вынести полицейским чинушам суровую хулу типа: «Мусорги вы бесчувственные!» И потому у него лишь непроизвольно вырвалось сетование на невезение:

– Да что за чёрная полоса?!

– Ага, а дальше полоса белая, а сразу за ней – уже зона. Тоже полосатая. Режимная! – съязвил капитан.

Раздражённый бесполезной многочасовой беготнёй по бюрократическим инстанциям, выведенный из себя тупостью чиновничьей, Заковыкин с жалостью исполина, взирающего на пигмея, посмотрел на малахольное человеческое убожество, рассевшееся перед ним, и, не стерпев, вскипел:

– Головастики вы с пониженной активностью! Оборотни вы ленивые! Зомби вы недоделанные!

Ан завопил Тихон не во всю мочь. Сдерживаясь. Скорее, даже негромко. Точнее, почти тихо. Можно даже сказать, про себя. Короче, так, что никто и не услышал. В общем, как выразился один мудрый человек: мысли про себя – совсем не то, что мысли вслух. Зато кабинет правдоискатель покинул эффектно, протестующе хлопнув дверью.

– Да пош-шёл ты! – выкрикнул вслед ему субъект с малокалиберными ручонками.

И студент усвоил, что в его положении воистину благоразумнее последовать совету Короткорукого. И он пошёл. Пошёл «вдоль по Питерской», то бишь – вдоль по Петровке. При этом Тихон вовсе не превратился в праздношатающегося, ибо душа его настырно и неустанно искала выход из тупика. Тогда он прибег к крайнему средству: по мобильнику связался с дедом Егором. Ведь до выхода на пенсию тот работал заместителем прокурора Пермского края. И пусть с той поры минуло немало зим и вёсен, старые связи у предка должны были сохраниться.

«Резерв верховного главнокомандующего» сработал: всего через полчаса после разговора с дедом, Заковыкина посредством всё той же сотовой телефонной связи пригласили на беседу. И пригласили не куда-нибудь, а в Технический переулок – в Следственный комитет России.

На проходной органа федерального значения о неугомонном пареньке уже были осведомлены. Там ему по студенческому билету выписали пропуск, а дежурный препроводил его до самого кабинета, на дверях которого висела табличка с надписью «Следователь Затыкин Г.Г.». Хотя фамилия следователя не дарила радужных перспектив, а инициалы и вовсе звучали не благозвучно, студент после вмешательства деда, пробившего брешь в сплочённых рядах бюрократов, был настроен вполне мажорно и плохого про «Гэ-Гэ» не думал.

Затыкин оказался молодым мужчиной лет двадцати пяти, степенно отрекомендовавшийся Геннадием Геннадьевичем. И пусть минула, вероятно, всего-то пара годков, как Затыкин закончил юридический факультет, но держался он не без апломба: беспрестанно тёр ладонью лоб, устало щурил глаза, разминал пальцами затёкшую шею и всем своим видом демонстрировал нечеловеческую утомлённость и занятость. Однако посетителя сотрудник комитета выслушал «от» и «до», не перебивая, внешне внимательно и лояльно – должно быть следовал установке, полученной свыше.

– Таким образом, – азартно сверкая глазами, завершал изложение перспективной версии Заковыкин, вдохновлённый внешне выраженным интересом собеседника, – налицо, как минимум, незаконное лишение свободы этой самой Милены и её будущего ребёнка, а как максимум – реальная опасность для их жизни. И в том, и в другом случае надо срочно возбуждать уголовное дело и хватать пока неизвестных злоумышленников. Промедление – смерти подобно! – в завершение блеснул он разом и юридической и исторической эрудицией.

– Ну, так уж сразу и хватать? – корректно выразил сомнение следователь, когда Тихон умолк. – Даже оставляя в стороне отсутствие как заявления от Милены, так и самой Милены, – невольно чуть-чуть копировал «Гэ-Гэ» стиль аргументации юного оппонента, – нельзя игнорировать то, что отсутствуют факты совершения самого деяния. Где оно, деяние? Не исключено, что писулька, всего-навсего, плод чьего-то воспалённого воображения. Или результат обчитавшегося книгочея. Или вымысел какого-то графомана…Где само противоправное деяние, если Милена свободно разгуливает по библиотекам и черкает писульки? Ну, не бандюганы же, коих она поминает, подкинули записку в книжку!?

– Э-э-эх-ма…, – несколько растерянно промямлил правдоискатель.

Дальше, – выдержав торжествующую паузу, с измождённым видом помял пальцами затёкшую шею чиновник. – Налицо логическое противоречие: то автор текста утверждает, что каждый шаг под контролем, то угрожает самоубийством. И потом, вы обратили внимание на тон записки? На эту картинную аффектацию экзальтированной девицы? Чуть ли не через каждое слово – многоточие, восклицательные знаки. Лирика. Перед самоубийством так не…Так не изъясняются.

– А-а…А вот и изъясняются! – обретая себя, не без экспансивности продолжил наседать на Гэ-Гэ самозваный детектив. – Вспомните Есенина. Он же аккурат перед смертью написал одно из лучших своих стихотворений – «До свиданья, друг мой, до свиданья!»

– Так то – Есенин, – умудрённо усмехнулся Геннадий Геннадьевич. – Склоняюсь к тому, что ваша Милена, если она вообще-то не фантом, благополучно будет здравствовать ещё сто лет, по причине выдуманности вами конфликта. Трагедией…Да что там трагедией – даже драмой здесь не пахнет…

– Пахнет, ещё как пахнет! – с патетикой, достойной разве что экзальтированной девицы, перебил его Тихон. – Вообразите, что завтра тело Милены обнаружится где-нибудь в Москве-реке, в Склифе, или в каком-нибудь морге…А я ведь вас предупреждал!

– Да бросьте вы пугать стреляного воробья, – свысока отмахнулся Затыкин. – И потом…И потом, – казалось, заколебался он, – ну, предположим на минутку, что поддался я вам и возбудил дело…Что дальше? Каким образом сыскать вашу…кхе-кхе…потерпевшую в двадцатимиллионной Москве? А если она, то бишь Милена, не москвичка, а какая-нибудь варшавянка? А если она любительница не только Гоши, но и Древнего Рима? И прилетела почитать книжку про этрусков из какой-нибудь Канберры, а?

– Я уже всё продумал, – обрадовано усилил нажим Заковыкин, уловив подобие нерешительности в поведении визави. – Я всё продумал. Да, конечно, есть дохленькие зацепки про то, что она, скорее всего, студентка, и не просто студентка, а студентка-иностранка из Чехии, и что она беременная…Но всё это – частности, требующие долгой и малопродуктивной проверки. А вот отпечатки Милениных пальцев на записке – дельный вариант. При уровне современной криминалистической техники и всеобщем дактилоскопировании населения, шансы на успех близки к ста процентам. Я же умышленно листок вложил в целлофан, чтобы на нём не наследили ни я, ни начальник линейного отделения, ни капитан из МУРа, ни вы. Выполнит исследования специалист – и финиш!

– Вы забыли о той малости, что для производства дактилоскопической экспертизы требуется возбуждение уголовного дела, – лениво зевнув, проговорил сотрудник комитета, – а для принятия такого ответственного шага достаточные данные отсутствуют.

– Гос-споди! – всплеснул руками студент. – Одним делом больше, одним делом меньше: да возбудите – и всё!

– А конституционные права граждан? – резонно заметил следователь. – Та же Милена заявления не подавала и согласия на манипуляцию с отпечатками её пальцев не давала.

– Давайте проведём с вами оперативное исследование, – как бы между прочим, ненавязчиво причислил Тихон себя к коллегам Гэ-Гэ.

– Комитет непосредственно сам не занимается оперативно-розыскной деятельностью, – высокомерно поправил его тот.

– Да ведь можно же исследования провести так!… – воскликнув, в нетерпении щёлкнул пальцами Тихон, подыскивая нужное словцо. – Это…Подпольно! Я знаю, некоторые так делают, а потом возбуждают дело и проводят экспертизу уже легально.

– Вы что же, предлагаете мне злоупотребить служебным положением?! – аж на стуле подпрыгнул Затыкин, мигом сообразив, что на «проколе» неуёмного ходатая он может отыграться сполна. – Вы мне предлагаете нарушить уголовно-процессуальный кодекс? Ну, знаете!…О вашей недостойной этой…о вашей каверзе я вынужден буду доложить по инстанции. А уж моё руководство пусть само решает, звонить ли вашему дедуле в Пермь.

– Да бога ради! – озлился Заковыкин. – Звоните хоть самому чёрту!

– Будьте уверены, и в университет сообщим, – позлорадствовал Геннадий Геннадьевич.

– Да сообщай! – перешёл в общении с Затыкиным на «ты» Тихон. – Так и скажи, что неохота. Баклуши бить куда как легче…Чинуша! – с обидой выпалил он, хватая со стола записку и выскакивая из очередного негостеприимного кабинета. – Без вас обойдусь…Сам раскопаю!

– Пропуск! Пропуск возьми, пермяк – солёные уши! – не без злорадства выкрикнул ему вслед «Гэ-Гэ». – Так ведь тебя не выпустят.

Заковыкин бесцельно брёл по Москве – куда глаза глядят, и про себя возбуждённо продолжал спорить с Затыкиным. Постепенно он остыл и вынужденно признался, что в дебатах со следователем хватил лишку: теперь и ему в университете нагорит, и деда Егора он «подставил», и экспертизу «за здорово живёшь» никто проводить не станет. А без неё преступления не раскроешь. В том, что преступление совершено, Тихон ни на йоту не сомневался.

И тут точно вспышка озарила его мозг! Она возникла в тот момент, когда он смотрел на лазерную рекламу на одной из высоток Москва-Сити. От радости студент даже произвёл два резких выпада, изображая апперкот и хук слева, как бы нанося разящие удары воображаемому сопернику. «Боем с тенью» он до полусмерти напугал, сам того не заметив, встречную бабульку, которая, отшатнувшись и прильнув к стене, застыла в позе страуса, впавшего в прострацию.

Восторг юноши объяснялся тем, что в его памяти вдруг всплыли два прелюбопытных фрагмента текста записки, представившиеся в неожиданном и новом свете. Теперь Заковыкин был почти уверен, что сам, без всяких там Гэ-Гэ, установит личность Милены. Или Гоши. Или их обоих.

Единственное, что теперь огорчало его, так это то, что реализацию задумки приходилось отложить на завтра – столицу уже окутывали густые сумерки.

Глава вторая

1

Если в Москве ночь уже вступала в свои права, то в Вашингтоне насыщенный рабочий день политиков был в самом разгаре. Наступление ланча предваряло чрезвычайно важное совещание, которое избранный президент Соединенных Штатов Америки Соня Чемберлен проводила в Овальном кабинете Белого дома. В заседании участвовал узкий круг приглашённых лидеров демократической партии: помощник президента по вопросам национальной безопасности Джон Маккой, директора ЦРУ и ФБР Куртнелл и Жолт, а также докладчик – заместитель Маккоя Александер Дик. Совещание было секретным. Протокол не вёлся.

Соню Чемберлен выбрали президентом США как лидера ЛГБТ-сообщества. За неё дружно проголосовали представители сексуальных меньшинств, постепенно дорастающие до «большинств». Триумф Чемберлен на недавних выборах, одержанный благодаря сплочённому фронту «радужного» электората, грозил превратиться в пиррову победу – уж слишком большой ком проблем свалился на плечи нового главы государства. И пусть не все данные трудности Дик во вступительной части доклада перечислил, Соня сознавала, что именно этот «геморрой» вынуждал её соглашаться с радикальными мерами. А в «пассив» Штатов следовало зачислить: отделение рада штатов от теряющей авторитет страны; потерю лидерства в наукоёмких и высокотехнологичных отраслях; гигантский госдолг и утрату долларом статуса ведущей мировой резервной валюты; внешние заимствования и дыру в платёжном балансе США, повлекшие дефолт. Как итог, в вассалах у янки остались лишь друзья по несчастью – Канада, Великобритания и Австралия. Отказ от проведения операций под кодовыми названиями «Своя игра» и «Плебисцит» означал бы окончательную утрату Америкой стратегической инициативы в пользу главных соперников – России и Китая.

Слушая докладчика, Чемберлен незаметно перевела взгляд на помощника президента по национальной безопасности Джона Маккоя, поскольку Дик был его ставленником. Маккой не уловил президентской сосредоточенности на собственной персоне – он внимал Александеру, согласно покачивая головой в такт его утверждениям.

2

Дик в самом деле был протеже Маккоя. Маккой впервые столкнулся с ним семь лет назад, занимая в те годы пост шефа Калифорнийского офиса ФБР. В поле зрения Джона тогда попало нетривиальное сообщение из оперативной сводки о чрезвычайных происшествиях. Сигнал настолько заинтриговал его, что он взял производство проверки по нему под личный контроль. И вот что в итоге было установлено.

Молодой практикующий учёный и преподаватель университета Александер Дик опубликовал во влиятельном научном журнале «Сайенс монитор» статью, в которой в пух и прах разбил методы работы коллег-психиатров. Развенчивая их, он настаивал, что психиатрия, как наука и практика, не имеет под собой объективной основы, поскольку не вписана в так называемую общую соматику. «Диагностика в психиатрии носит умозрительный и произвольный характер, – утверждал Дик, – поскольку врачебный вердикт основан всецело на оценке сознания одного человека сознанием же другого человека. То есть, одна психика оценивает другую. При том неизвестно, какая из них здоровая! Не более, но и не менее того. Если вывод терапевта о наличии острого респираторного вирусного заболевания объективно подтверждается анализами, выделениями, воспалённой носоглоткой и т.д., то в психиатрии этого нет в помине. Ещё ни один психиатр не указал на конкретный дефект мозгового вещества, однозначно рождающий шизофрению. Если терапевт устраняет определенную причину конкретного заболевания (лечит ту же носоглотку, иммунную систему и т.д.) и тем достигает выздоровления больного, то в психиатрии не знают, что устранять и что «править». Ещё ни один психиатр не гарантировал, что медикаментозное воздействие либо оперативное вмешательство на данный участок мозга избавит пациента от той же шизофрении (исключение составляют «органики», то есть, например, те, у кого произошёл буквальный сдвиг в мозгу вследствие черепно-мозговой травмы). Так что, при желании в разряд психически больных можно зачислить любого нормального человека, что, подчас, воистину и происходит. Зато опровергнуть даже явно ошибочную оценку заумных эскулапов – не реально».

За попрание корпоративных интересов ренегат тотчас был изгнан из университета, а общество психиатров и психологов подало на него в суд. И тут-то дерзкий воитель во имя победы отважился на экстраординарный шаг.

Пройдоха Дик разнюхал планы местных антиглобалистов и активистов организации «Гринпис», запланировавших на ближайшую субботу манифестацию протеста по поводу содержания животных в лос-анджелесском зоопарке. От места сбора смутьяны и крамольники намеревались выехать в двенадцать часов на заказном транспорте. Однако Александер коварно нарушил благородные душевные порывы протестующих по защите «братьев наших меньших»: в одиннадцать пятьдесят к точке встречи в числе прочей техники был подогнан ещё один автобус, взятый напрокат Диком.

В итоге в салоне «троянского» автобуса вместе с «отвязным» экспериментатором и такими же двумя его приятелями-ниспровергателями прописных научных истин, разместилось ещё три десятка восторженно галдящих неформальных элементов. Автобус тронулся. До зоопарка было до получаса езды, и самодеятельные защитники фауны готовили транспаранты, репетировали «слоганы протеста», напяливали на себя маски горилл, крокодилов и прочей живности. А один из лидеров неформалов облачился в костюм ненасытного любвеобильного кролика и под общий смех пообещал, что директор зоопарка на себе прочувствует его сексуальную активность.

Дик и его сообщники тоже не теряли времени даром. Они тоже готовились. Только это были приготовления совсем к иному обороту событий. Накануне они проникли в закрытую локальную компьютерную сеть, по которой направили подложную шифрограмму в государственную психиатрическую клинику о поступлении партии особо буйных психических больных – адептов церкви сайентологии – известных и заклятых врагов любой

психиатрической помощи.

Психиатрическая лечебница по иронии судьбы соседствовала со зверинцем. Потому три десятка беспечных неформалов до поры до времени не впадали в беспокойство. Они даже не сразу заметили то, что за квартал до зоопарка транспортное средство свернуло в противоположную сторону. Первые признаки замешательства появились в их стане при виде высокого бетонного забора и глухих ворот. Кто-то из демонстрантов предположил, что их завозят с чёрного хода. А неуёмный «кролик Роджер» тотчас заявил, что в таком случае он директора зоопарка вначале «поимеет с тыла». Опять грянул хохот.

Веселье парней и девушек моментально иссякло, едва ворота распахнулись, и автобус въехал внутрь двора. Перед их взорами предстала полусотня отмобилизованных громил-санитаров, играющих железными мускулами на руках. Легко представить недоумение большинства пассажиров, переросшее в радикальное изумление, когда тщедушный докторишко, похожий на спятившего Айболита, предложил следовать за ним в больничный корпус. И если у наивных девушек ещё оставались иллюзии, что их по ошибке привезли «не на ту экскурсию», то сексапильный «остряк-кролик» мигом сориентировался, разглядев туповатого вида пациентов, лениво ковыряющихся в «носопырках» и уставившихся на «новеньких» из зарешёченных окон. «Психушка! – заорал он столь потрясённо, словно на него накинулись крольчихи с целью обесчестить его по мужской линии, и тем самым отыграться за всю постыло минувшую жизнь. – Линяем, пацаны!»

На пронырливых и вездесущих антиглобалистов и гринписовцев имеют зуб власти любой страны – уж очень они им досаждают. Потому чиновники всех мастей тоже в меру сил мстят проказникам. Вследствие этого непоседы морально подготовлены к проискам бюрократов. Но чтоб разом упрятать за больничную решётку целый взвод неформалов! На подобное ни один столоначальник прежде не сподобился.

Услышав про «психушку», причудливо разодетая толпа радетелей природы дрогнула, а затем брызнула в разные стороны стремительнее тараканов от дезсредства. Демонстранты очумело лезли через окна и двери, прятались под сиденьями и колёсами автобуса, обалдело неслись к воротам и, наоборот, в глубь охраняемой территории. В этих судорожных действиях, в этом суеверном страхе, в масках и гриме, они впрямь смахивали на «свинтившихся психов».

И бывалые санитары, получившие установку «на особо буйных», нашли ещё одно подтверждение того, что со «свеженькими» надо ухо держать востро. Медбратья споро и сноровисто переловили беглецов, согнули их в бараний рог и втиснули в смирительные рубашки. Не сопротивлялись и вели себя сдержанно только Александер и его дружки. Более того, они словесно успокаивали недавних попутчиков, верещавших о своём благородном статусе, обещая им, что сейчас же прояснят недоразумение у главного врача.

Мирную троицу, как «более-менее вменяемых», действительно препроводили к руководителю богоугодного заведения. Там Дик с приятелями принялись квалифицированно «косить» под психически ущербных. Благо, для того и не требовалось чрезмерных усилий. Дик сообщил главному врачу, сочувственно опрашивающего его, что он главный гринписовец Млечного Пути, что иногда внутри у него квакает лягушка, а также слышится незнакомый голос какого-то инопланетянина как знак свыше о миссии по спасению флоры и фауны Земли. Выслушав аналогичную чепуху и от приятелей «мессии», главный врач подал знак старшему санитару движением бровей.

– К тихим шизикам? – поставил безошибочный диагноз троице старший санитар.

– О-е, – умиротворённо кивнул учёной головкой главный эскулап.

– А остальных – к буйнопомешанным?

– О-е.

В суматохе медицинский персонал не сразу спохватился, что истории болезни на новичков «затерялись в пути». Дозвониться до начальства в выходной день также не удалось, а отступать было поздно, да и некуда. Вот руководство учреждения и решило острые вопросы, а равно и пленников, оставить до понедельника.

Ан уже в воскресенье грянул скандал. Сторонники Дика, загодя подготовленные к его провокационной вылазке, созвали у стен клиники грандиозный импровизированный митинг, на который прибыли родные и близкие «новобранцев», представители «Гринпис» и антиглобалистов, телевизионщики и журналистская братия, целый батальон адептов Церкви сайентологии и сонм иных недовольных психиатрами. Не обошлось и без простых обывателей. К полудню у забора больницы было не протолкнуться. С традиционным опозданием здесь появились полиция, прокурор, губернатор штата, а также и светила медицины. Дело принимало скверный оборот.

К вечеру, под свист, рёв, вой и победное улюлюканье толпы беззаконно и безвинно изолированные бунтари, а равно и Александер со товарищи, были освобождены.

День спустя Дик, в одночасье ставший не только знаменитостью, но и особой, чудом избежавшей линчевания со стороны тех, кого он столь безобразно «подставил», уже выступал по калифорнийскому телевидению в прайм-тайм. «Ничуть не боясь ошибиться, я предрекаю, – высокомерно вещал он, – что напуганные мною болваны от психиатрии ударятся в другую крайность: теперь они перестрахуются, и завтра и послезавтра не диагностируют душевных заболеваний и откажут в медицинской помощи тем, кто в ней доподлинно нуждается». И обиженные психиатрами в этом плане люди вскоре и вправду объявились.

3

Такими вот нетривиальными, исконно американскими методами самоутверждался строптивый учёный. Но Джону Маккою такие ребята не просто импонировали, а были нужны. Тем паче, что Джон уже в ту пору взаимодействовал с ЦРУ по сугубо специфическим вопросам воздействия на психику человека.

К тому же, Александер был похож на Маккоя. Нет, речь не о внешнем сходстве. Напротив, ежели макушку самого Джона, как исконного потомка выходцев из Ирландии, венчала густая рыжая шевелюра, то Дик брил вытянутую кверху голову наголо. Череп его напоминал яйцо страуса, к которому приклеили уши, затем грубо, долотом, вырубили глаза, рот, а в довершение прилепили крупный нос. Зато характером и поступками Александер представлял близнеца Маккоя: столь же резок, самоуверен, честолюбив, несгибаем на пути к процветанию.

Неудивительно, что Маккой спас «яйцеголового малого» от уголовного преследования. Круче того, он не только приблизил его к себе, но и пристроил в ФБР, едва в Лос-Анджелесе поутихли «страсти по Дику». И о сделанном выборе Джон впоследствии не пожалел: большой оригинал Дик многократно угодил ему, сопровождая Маккоя в движении по служебной лестнице.

Ныне Джоном и Александером были задуманы более чем рискованные затеи. Конечно, на них запросто можно было сломать шею, особенно в России. Однако, в случае удачи, вероятность триумфа была велика.

«…Иначе говоря, – докладывал меж тем Дик, – если экономику Раши и нельзя назвать гомогенной, то уж малодиверсифицированной она является точно. Судите сами: милитари, топливно-энергетический комплекс, металлургия, сельское хозяйство – на юге страны…Что ещё? Торговля лесом и удобрениями…Всё! Отсюда и вытекают социальные проблемы русских. У них галопирует незанятость населения. Особенно среди молодёжи. Конечно, правительство субсидирует кое-какими, по большей части символическими, пособиями подрастающее поколение. Но незаработанное страшно развращает тунеядцев. Вследствие недифференцированности производства у русских господствует олигархическая система управления. Отсутствуют социальные лифты. Зажравшаяся элита многих утомила.

Учтём и то многократно апробированное историей средство, – щёлкнул двумя пальцами докладчик, – что в гигантской рыхлой стране всё решает центр. Если у нас получится заварушка в Москве, то полыхнёт по всей Раше.

Таким образом, – потёр потные руки Александер, – при реализации плана «Плебисцит» надлежит опираться на четыре составляющих нашей пятой колонны, как сказал бы Хемингуэй: на подкармливаемую Западом оппозицию, на интеллегентствующий контингент, на тунеядствующее новое поколение и на народившуюся, как сами русские говорят, новую блатату, не приемлющую власти и старый продажный криминалитет…»

По окончании совещания, на котором планы акций «Своя игра» и «Плебисцит» были утверждены, Соня Чемберлен задержала Маккоя. Её глодали сомнения. Уж очень прожекты «выпадали из общего ряда».

– Не подведёте? – спросил глава государства Джона.

– Нет, – твёрдо ответил Маккой.

– Откуда такая уверенность?

– Проекты проработаны. Механизм реализации первого из них – безотказный и легко контролируемый нами. Секретность – абсолютная. В конкретику посвещены только я и Дик. Затея Александера настолько оригинальна, что иванам не разгадать её. Так что, будьте покойны: мы всё оформим как надо.

– О`кей. Ну, а ваш оригинал Дик, не выкинет какую-нибудь непредсказуемую импровизацию?

– Исключено.

– Почему?

– Он оригинал там, где не затрагиваются его интересы. Но там, где речь заходит о личном, он – догматик, каких поискать. И Александер, как типичный американец, чётко сознаёт, что его просперити возможно исключительно на путях процветания Америки. Пакс Американа – его мир.

– Принимается. Что скажешь про вторую операцию?

– Здесь вариативность существенно выше. Зависимость от русских – всегда шанс пролёта. Тем более, что в данном случае так называемая пятая колонна сформирована из разношёрстной публики. В глазах пестрит от оппозиционных течений. Однако, какое-то из них обязательно выстрелит. Если же получится залп – смута в России обеспечена. Ну, а если провал – мы ни при чём. Свалим на последышей этого…нахального Навального. Но я верю в благополучный исход.

– Понятно, – подытожила услышанное президент. – Всё понятно,

кроме одного…Вот скажи мне, Джон, почему мы вечно тягаемся с

русскими, вместо того, чтобы на пару таскать каштаны из огня?

– Да потому, что это – идиотская нация!

– Идиотская?

– Ну, а как иначе?… – развёл руки Маккой. – Взять хотя бы монопольную технологию…О чём мы только что толковали… Да она превращает в реальность космобиль, на котором за полсуток можно обернуться до Венеры. Представляете: эдакий вселенский променад на уик-энд! На рынке такая штука затмила бы всё. Республиканцы до нас уже делали русским деловое предложение. И что в ответ? «Сами состряпаем космический лапоть!» Дебилы!

– Дебилы…, – повторила за ним Чемберлен.

– Монопольная реакция – также такая безотходная топка, в которой бесследно утилизируется любой мусор. В том числе пластик. Да в одном этом – перспектива мировой наживы…Нет же, в Москве объявился новый лидер – натуральный русский лапоть – который утилизацию мусора обещает сделать общим достоянием. Дебилы!

– Дебилы! – не могла не согласиться президент.

– Соня! – совсем уж по-свойски обратился к ней Джон. – О чём с этими мужланами говорить, если они даже не осознают, что бисексуалы, СПИД, ковид и прочее – лишь частные формы кризиса традиционного способа воспроизводства людей. Что «золотой миллиард» – это уже не истеблишмент, а новый тип американца, выводимый в наших лабораториях…Что искусственный разум – это новый геном человека, над которым мы работаем…Нет, этих варваров нельзя брать с собой в будущее. И если им обломилась удача с монополем, так тем более их надо обломать. И да поможет нам Провидение.

– Что ж, – потянувшись, по-простонародному вытерла ладони о юбку хозяйка Белого дома, – о`кей!

Заседание продлилось весьма долго, и оттого Соня, потягиваясь, не стерпела и издала неприличный звук. Президент страдала аэрофагией и хроническим вздутием живота, и сейчас, на пиковой фазе, её сфинктер не сдержал давления газов. Маккой в ответ льстиво хмыкнул, расценив маленькое происшествие в качестве доброго знака грядущих свершений.

Глава третья

1

Погожим летним днём популярный в некоторых кругах

тележурналист и блогер Юрий Рокотов пребывал в великолепном расположении духа. Умиротворенность Юрия проистекала от того, что его шеф Рокецкий сдержал обещание и выделил-таки творческому лидеру своего медиа-холдинга новую машину. Да какую! «Витязь» седьмой модели – новейший аэроболид-амфибия, которому были подвластны не только автотрассы и воздушный океан, но и болота, акватории и морские глубины! Авто такой модификации поступили только в элитные спецслужбы, да и там их можно было сосчитать на пальцах двух рук.

Правда, восторг Рокотова не был абсолютным. Относительность ликования объяснялась двумя факторами. Первый. Болид был передан журналисту во временное пользование. Второй. Хитрый еврей Рокецкий элементарно опасался лично «рассекать» на «Витязе-7», поскольку это был первый в мире автомобиль на термоядерном двигателе. Реактор его запускался единожды и на весь срок эксплуатации. Нормативный ресурс равнялся десяти миллионам километров пробега, а гарантийный срок составлял тридцать лет.

Сидеть задницей на «атомной печке», пусть и миниатюрной, шефу было некомфортно. Исключительно из-за этого он и отдал болид «на обкатку» обласканному им телеведущему рейтинговой программы. В противном случае подчинённый финансового воротилы и близко не подошёл бы к машине, доступ к которой в России имели лишь избранные.

Но страхи Рокецкого были неведомы рисковому Рокотову. И потому сейчас русский папарацци, следуя на «Витязе» улицами столицы, от радости насвистывал мелодию популярной песенки. Он ехал к административному зданию Московского государственного университета, где ему предстояло взять интервью у проректора по научной работе Марченко.

Почти год журналиста не посещало праздничное настроение – с

момента смерти жены Лидии. До того скорбного события Юрий и не предполагал, насколько значимой для него было пребывание Лидочки в этом мире. А ведь он настолько привык к её светлому присутствию за долгие годы супружества, что и не особо дорожил им. Более того, при случае не чурался интимного общения с чужими хорошенькими женщинами, чего уж там…

Только лишившись той, что ему была ниспослана Богом, Юрий осознал бесценность и безвозвратность потери. И страдал так сильно, что с прошлого лета не то что не оказывал мужских знаков внимания дамам, но и внутренних побуждений к тому не испытывал. И вообще страсть к жизни в нём поиссякла. То ли так отразилась психическая травма, то ли сыграл свою роль и возраст (шестьдесят и в середине двадцать первого века – шестьдесят), но «душевный декаданс» основательно подкосил Рокотова. А вот сегодня он положительно переживал ренессанс.

Оставив аэроболид на стоянке близ главного корпуса МГУ, журналист прошёл внутрь. Юрий всегда испытывал глубочайшее почтение к старине, и потому, следуя к апартаментам Марченко, он испытал нечто похожее на священный трепет перед храмом науки.

С делами у проректора Рокотов разобрался за пару часов. Выйдя из приёмной, он лифтом спустился на первый этаж и направился, уж было, к выходу, как вдруг сработала электронная памятка мобильного телефона, мягкой соловьиной сигнальной трелью известив его о наступлении полудня. Университетский гость и одновременно бывший студент факультета журналистики припомнил, что прежде в административном здании имелась неплохая столовая. Обед же пришелся бы весьма кстати, ибо с утра у Юрия в желудке плескались лишь две жалких чашечки кофе (вторая – дарованная проректором).

И визитёр изменил маршрут. Он миновал просторный прохладный холл и знакомым длинным коридором отправился туда, куда его влекли голодное нутро и воспоминания молодости. У самого входа в университетскую столовую стояли трое громадных субъектов со сцепленными в замок в области паха руками, точно у футболистов «в стенке» при пробитии штрафного удара. Они, несмотря на жару, были облачены в одинаковые чёрные костюмы. Рокотов разочарованно замедлил ход, полагая, что вход в пункт питания строго ведомственный и посторонних туда не впускают, однако субъекты в костюмах безропотно расступились перед ним… Странный караул…

В студенческом общепите журналисту не доводилось бывать едва ли не сорок годков. У него даже голова закружилась, и сладко защемило сердце, едва он окунулся в веселую озорную студенческую среду. Рокотов угодил в самый разгар обеденной поры. Столовку заполнили юные посетители, и сервис-роботы не поспевали обслуживать прожорливых, как галчата, «студиозов».

В офис медиа-империи Юрий не спешил, и потому его забавляла окружающая кутерьма из гомона студенческих голосов, приветственных восклицаний, дружеских подначек и подталкиваний, а также периодических здоровых урчаний ненасытных молодых желудков. В атмосфере задора и жажды наслаждений он сам точно сбросил груз десятилетий, ощутив зверский аппетит и готовность сожрать неразделанного бизона.

«Голова» очереди, находившаяся у вожделенной раздачи блюд, была сокрыта от её «хвоста» полупрозрачной ширмой. От пола нижний край ширмы отделял проём в пятьдесят-шестьдесят сантиметров, через который просматривались ноги проголодавшихся, мерно переступавших «приставным шагом», как выразился бы школьный физрук. Тривиальная вполне мизансцена. Тривиальная – в принципе, ан не сегодня, потому что внимание Рокотова не могли не привлечь некие прехорошенькие девичьи ножки. Изящные, точёные, наполненные приятной округлостью и упругостью, ощутимой и на расстоянии мужского взгляда, они были хороши сами по себе. Однако непередаваемый шарм им придавало то, что они жили особенной жизнью (не похожей на прозябание остальных – банальных и унылых на их фоне – нижних конечностей).

Прелестные ножки в лёгких летних туфельках на каблуке-шпильке не замирали ни на одно мгновение: они то деловито постукивали по рантам мужских сандалий коричневого цвета, расположившихся спереди, то разворачивались на сто восемьдесят градусов и провоцирующе приступали на носки кроссовок сорок пятого размера, боготворяще застывших позади них. Или же, вдруг, ножки в нетерпении принимались отбивать ритмическую чечётку, поскольку они были столь юны, что им претило растрачивать хотя бы несколько минут на рутинное времяпрепровождение в этой простоватой, как пробка, очереди. Им, этим ножкам, наверняка хотелось воздушно порхать в эротическом эфире, танцевать в покорном пространстве, а если и замирать, то лишь затем, чтобы воспринимать безмерное обожание своих приближённых.

Рокотова заинтриговало сие наваждение, за которым, несомненно, просматривалась общительная до сумасбродства дамская натура. И Юрий, продвигаясь в очереди, с нетерпением поминутно бросал взоры на кассу, возле которой из-за ширмы должна была появиться загадочная особа. Он впервые за истекший год ощутил себя нормальным, полноценным самцом, облизывающимся не столько в предвкушении, сколько в предвидении лакомого кусочка.

Но в критический момент, как назло, к Рокотову привязался сосед по очереди – типичный образчик «вечного студента». С проплешинами на макушке, в потрепанном и засаленном костюме, который по возрасту почти не уступал самому «манекену», «вечный студент», чего и следовало ожидать, принялся нудить о смысле человеческого существования и вечном братстве, а кончил тем, что «заканючил» у журналиста энную сумму на пропитание. Короче, держал себя так, словно Юрий приходился ему приятелем или числился завсегдатаем студенческого общепита.

Досадливо кряхтя, Рокотов отделался от «прилипалы», сбросив тому на карту сумму мелкой покупки, а когда обратился к кассе, обладательницы дивных ножек и след простыл. «Раздраконенный» мужчина внутренне аж взвыл от злобы, обуявшей его, и чудом сдержался от непреодолимого побуждения дать пинка попрошайке, уже приклеившемуся мертвой хваткой к следующему «финансовому источнику» – стоявшему позади противного вымогателя.

Юрий растерянно осмотрел большой зал: ну как найти среди трёх сотен едоков ту самую особу? Не заглядывать же под столы в поисках потерянных хорошеньких ножек? «Уймись, – урезонивал он сам себя, выбирая блюда и размещая тарелки и стаканы на подносе. – Вспомни первый закон студента Рокотова: «Коли ножки хороши – над фейсом смейся от души, ну а если грудь с понтом – значит ноженьки винтом».

Его выручила оказия. Когда журналист почти «приземлил» поднос на свободный столик, за его спиной раздался задорный, звонкий девичий смех, излучавший ну просто бешеную энергетику! Он обернулся и увидел беззаботно хохочущую симпатичную смуглолицую брюнетку с карими глазами и крупными чувственными губами, находившуюся в компании двух парней за три столика от него. Юрий оперативно сориентировался и выбрал позицию, с которой гламурная особа с копной тёмно-каштановых волос чётко просматривалась. Там он и расположился.

Девушка меж тем никак не могла успокоиться – до того чем-то рассмешил её высоченный плечистый парень в рубашке и брюках спортивного покроя, а также, между прочим, в кроссовках сорок пятого размера. Предположение на счёт наличия юмора у рослого парня Рокотов выдвинул потому, что смуглянка признательно поцеловала именно плечистого в губы, ничуть не смущаясь публики, глазевшей на неё. Поцелуй оказался чувственным, страстным и сопровождался аппетитным (каким-то клеящимся с облизыванием губ) звуком. У Юрия даже сердце ёкнуло, а душу кольнула зависть.

Красотка оторвалась от плечистого, поняла, что на них сосредоточился зал, и, послав аудитории обворожительную улыбку, ещё дважды легко чмокнула счастливчика. Её избранник от упоения цвёл, как пион. Он стеснялся. Ему было стыдно. Ан вовсе не оттого, что его лобзают, а от осознания того факта, что именно на него смертного «положила глаз» такая дива.

Видимо сожаления, что «хороша Маша, да не наша», глодали нутро не одного Рокотова. Второй парень, сидевший за столом со смуглянкой и плечистым, тоже хмурился. Рокотов перевел взгляд с лица этого молодца на ступни, уже ничуть не сомневаясь, что обнаружит под столом коричневые сандалии. Так оно и вышло.

Предстоял заключительный и наиболее волнующий акт

идентификации: сличение незнакомки по тем неземным прелестям, которыми она ступала по грешной планете. Журналист вытянул шею и выгнулся налево, чтобы заглянуть под столик молодёжной

компании и обосновать версию бесповоротно.

Есть! Доказательства были добыты: ножки, взволновавшие селадона от средств массовой информации, покоились именно там. Да вот незадача, принимая нормальное положение, Рокотов смущенно обнаружил, что незнакомка следит за ним, заметив его странные манёвры.

Журналист, кляня себя за мальчишество, чтобы загладить неловкость, принял независимый вид и взялся за еду. Замешательство, тем не менее, дало о себе знать, прорезавшись в том, что едок начал трапезу совсем не с того конца – с обжигающего чая, стакан с которым попался ему под руку. Рокотов мужественно выпил его, хотя слезы так и наворачивались на глаза, а глаза, в свою очередь, так и лезли из орбит.

Однако Юрий был художественной и творческой натурой. Он играючи вошел в роль. Покончив с «холодной закуской» в виде горячего чая, гурман ухватился за пирожное, проглотив его с проворством Гаргантюа. Изумление смуглянки возрастало по мере того, как он в обратном порядке принялся уплетать эскалоп, за ним – селёдочку с картошкой, стакан молока, а в финале уже съеденное залил «сверху» супчиком. Благо ещё, что компаньоны девушки сидели к «едоку-эксцентрику» боком и пропустили занимательный эпизод. Зато красотка явно заинтересовалась персоной чудака, надеясь, что «представление» не закончено.

Журналист, меж тем, несомненно, обретал то игривое расположение духа, что не покидало его в молодости. Так как больше поглощать было нечего, он поочередно картинно покусал края тарелок и стаканов и сожалеюще поцокал языком: видит око, да зуб неймёт. Продолжая экспромтом играть роль чудаковатого обжоры, Рокотов вопросительно направил указательный палец на тарелку смуглянки, где стыли пельмени, к которым девушка не удосужилась притронуться, и тотчас перевёл палец на свой широко раскрытый рот. Зубы у него, вопреки возрасту, находились в великолепной форме, и ему было что демонстрировать. Ими он ещё

был способен не только цапнуть антигероев собственных

репортажей, но и кое-что нежно прикусить.

Увы, узнать, приняла ли девушка предложенную нахалом игру,

оказалось не суждено, ибо её приятели, уловив, что за их спинами что-то происходит, развернулись и вопросительно уставились на «реликтовый экземпляр». Юрий в ответ «фригидно» выпялился в потолок, любуясь лепниной. Он до того «увлёкся» созерцанием интерьера, что чуть не прозевал момент, когда троица снялась с насиженного места и направилась к выходу.

Рокотов поспешил за ними. И отнюдь не только из-за того, что незнакомка так уж его обаяла. Хотя и это присутствовало. Журналиста заинтриговало то, что в разговоре за столом парни называли девушку Дианой, а сверх того, как бы поддразнивая, упомянули её не то фамилию, не то прозвище – Лонская. «О-ля-ля! – смекнул про себя Рокотов. – Уж не дочь ли нефтегазового короля Лонского – злейшего врага моего шефа – я имею честь лицезреть? Было бы занятно нащупать подступы к неприступной империи могущественного промышленника с подветренной, хо-хо, стороны». Совпадение, конечно же, было маловероятным. Ан проверить предположение не мешало.

В процессе сопровождения студенческой компании, у Юрия сложилось более полное впечатление о внешности девушки: высокая, статная, грациозная (несмотря на крупные размеры) и смело одетая. На Диане было легкое летнее платье из материала «хамелеон», снова входившего в моду. «Хамелеон» – почти прозрачная материя, обладавшая свойством соразмерно сгущать интенсивность цвета ткани при ярком освещении и, напротив, светлеть в полумраке. Таким образом, при любой обстановке фигура женщины в наряде «прорисовывалась» настолько, что угадывались отдельные детали. И не более того. Все остальное додумывала мужская фантазия соответственно персональному вкусу.

Если правый обрез подола платья Дианы целомудренно прикрывал колено, то левый резко вздымался до верхней трети бедра. Оптический эффект создавал совершенно восхитительную иллюзию того, что если немножко подождать, не отрывая взора от проказницы, то откроются такие виды, в сравнении с которыми дефиле парижских моделей – профанация искусства обольщения. Общее впечатление и предвкушение, прозванное в мужской среде «сеанс вот-вот обломится», кокетка усиливала упругим воздушным шагом и лёгким покачиванием тазом и «иными аксессуарами из сервизного набора». Потому Рокотов терпеливо и покорно ждал, когда ему обломится. «Соблазн из неё так и прёт, – думал он, шагая коридорами университета и беспрерывно наливаясь мужским желанием. – С эдакой самочкой самый распоследний импотент сэкономит на «Виагре». Манкая вещичка!».

Кстати, ненавязчиво преследуя «манкую вещичку», журналист обратил внимание, что поодаль, но неотступно, за ней следовали и три субъекта в чёрных костюмах. «Секьюрити, – уверился Юрий. – Значит, она, однозначно, дочь олигарха Лонского».

Молодёжь вышла из здания на свежий воздух и остановилась у фасада киоска. Рокотов же с нейтральным видом принялся разглядывать рекламу на боковой витрине, которая загораживала его от молодых людей.

– …Диана, и как же ты от них улизнёшь? – негромко осведомился у девушки плечистый, по-видимому, продолжая разговор, начатый в кулуарах университетского корпуса.

– Прекрати орать, Женька! – сердито одёрнула та парня. – И не оглядывайтесь! – подала она команду уже обоим спутникам. – Эти дуболомы и без того секут поляну.

Рокотов проследил за взглядом Лонской, брошенным искоса, и увидел роскошный лимузин, возле которого застыли в собачьей позе «куси-куси» трое бдительных типчиков. При солнечном свете их полувоенную выправку и оперативные кобуры в подмышках гражданская одежда от опытного репортёра не могла скрыть. Молодчики немигающе смотрели на студентку.

– Ишь, как стригут, членохранители, – проворчала Диана. – А мне до зарезу надо встретиться с Миленкой. Ну что, Женечка и Лёнечка, – не без иронии осведомилась она, – исхитритесь? Отвлечёте их, а? Прикроете меня?

– М-да, – нерешительно принялся переступать с одной сандалии на другую тот, кого назвали Лёнечкой. – Проблемно…

– Одного-то я бы уделал, – тяжко вздохнув, не без стыдливости

бахвалился плечистый Женечка. – Так ведь их трое, да с пистолетами. А чуть что, они ж команду на подмогу вызовут…

– Эх, вы! – презрительно отмахнулась красотка. – Трепачи! Обещали, что для меня звёзды с неба достанете, а коснулось – штанишки обмочили.

– Ди, ну ты чего…

– На штыки с голой задницей…, – наперебой принялись оправдываться Женечка и Лёнечка.

И тут у Рокотова словно яркий проблеск мелькнул в сознании. Он уразумел, что его час пробил. Журналист в три шага обогнул угол киоска, скрывавший его от компании, и, небрежно, отодвинув плечом Лёнечку, очутился перед окошечком. Якобы определяясь с выбором покупки, Юрий, не глядя на Диану, вполголоса предложил ей: «Если вы твёрдо определились, госпожа Лонская, то я с удовольствием украду вас у этих…кгм…членовозов».

И по реакции молодёжи он понял, что с фамилией Лонской не попал впросак. Троица дружно уставилась на Рокотова. Мимолётная гримаса недоумения на смазливеньком личике «манкой вещички» исчезла, едва она узнала странноватого шутника из столовой. И она улыбнулась ему, точно старому знакомому.

– Вы, собственно, чьих будете? – преодолев удивление, не без ревности и позёрства осведомился у Юрия широкоплечий Евгений.

– Тележурналист Рокотов собственной персоной, – спокойно отрекомендовался тот, незаметно для караульных у лимузина предъявляя служебное удостоверение мажорке. – Впрочем, документы несколько излишни, ибо вы не могли не видеть меня по каналу «666», – снисходительно прокомментировал свои действия он. – Последний год я на нём веду программу «Час быка».

– Хм, – хмыкнула Диана, всматриваясь в него. – Так-так… Как будто…Хорошо, а какой резон вам до меня?

– Какой резон? – выгадывая время, переспросил её Юрий. – Это же элементарно, – нашёлся он, – я готовлю передачу о работе телохранителей YIP-персон. И вдруг такая удача – проверить в деле ваш караул. А также одним ударом убить и второго зайца: оказать вам содействие в обретении свободы, поскольку, не стану лукавить,

я случайно услышал ваше намерение. Я совершаю похищение, а

затем отпускаю вас там и тогда, где и когда вы того пожелаете…

– Да вас же шлёпнут как…как мелкого хулиганчика, – с

неприязнью перебил его Леонид, и притопнул коричневой сандалией, образно показывая, каким образом прихлопнут амбициозного выскочку.

– Зачем стрелять? – надменно выворачивая губы, возразил плечистый Евгений. – Хватит того, что надерут одно место, не отходя от киоска.

– Я га-ран-ти-ру-ю успех, – с нажимом проговорил Рокотов, и, обернувшись, впервые с близкого расстояния пристально взглянул в бархатисто-карие глаза Лонской. – Решайте.

– А почему и нет? – загорелась острым желанием студентка. – Пусть эти дуболомам недоделанным вломит за разгильдяйство тот…, кому положено! Только…Только, как вы это сделаете?

– Сейчас я удаляюсь от вас, – разглядывая постеры, пояснил новообращённый авантюрист-комбинатор, – а через пару минут подкачу к вам на своём болиде. Машина вас перекрывает, дверь распахивается, вы прыгаете внутрь, пристёгиваетесь и… – нас не догонят! Принимается?

– Алеа якта эст! – задорно тряхнув копной тёмно-каштановых волос, проговорила девушка.

– ? – вопросительно поднял брови журналист.

– По латыни – жребий брошен, – засмеялась Диана. – Принимается. И молчать! – начальственно цыкнула она на парней, распахнувших было «варежки» для возражений.

Юрий сел в машину, совершил на ней ложный маневр, усыпляя бдительность сторожей, а затем на холостом пробеге подъехал к киоску, лихо притормаживая в паре метров от него и синхронно открывая пассажирский борт. Лонская на ходу запрыгнула в салон, азартно выпалив: «Форвард онли!»1, и болид рванул с тормозов, как засидевшийся гепард.

Выходка Рокотова, по крайней мере, на начальной её стадии, удалась потому, что он направил автомобиль не в сторону обычного выезда, а в противоположном направлении – по обновлённому

Пешеходному бульвару, простиравшемуся до самой кручи над

Москвой-рекой. Вот такого выкрутаса «конвой» Дианы никак не

ожидал!

Уже на первой полусотне метров стрелку спидометра зашкалило за отметку триста километров. Но Юрий гнал болид, мчавшийся уже ракетой, дальше и дальше – к парапету смотровой площадки, устроенной на крутояре Воробьевых гор. Лиц ошалевших «секьюрити», «студиозов» и прочей «почтеннейшей публики», столпившейся у административного корпуса, он, естественно, не видел, но живо вообразил, что они одинаково изумлённо вытянулись у них до размеров ослиной морды. И столь непосредственная и животная реакция зевак была вполне мотивированной: и из-за крайней дерзости похищения, и из-за неминуемой гибели смертников, нёсшихся в «Витязе» к обрыву.

«Пристегнись!», – крикнул водитель пассажирке. Диана выполнила его команду, но не издала ни звука в ответ. Девушку вдавило в спинку сиденья то ли от страха, то ли от скорости, но внешность её не выдавала паники. Она лишь упрямо сжала губы и азартно смотрела на пространство, бешено устремившееся им навстречу. «Сильная натура!» – уважительно подумал Рокотов.

Скорость движения болида нарастала. Деревья, высаженные вдоль тротуара, уже не мелькали, будто спицы вращающегося велосипедного колеса, а слились в сплошную стену. Спереди на машину стремительно надвигался непреодолимой преградой ограждающий парапет, а еще далее – провал лужниковского

урочища.

У Рокотова и самого мурашки сумасшедше забегали по спине. Однако он выдержал характер, и лишь когда от столкновения с преградой их отделял ничтожный миг, потянул штурвал болида, работавшего уже в полетном режиме, на себя. Машина фантастической «летающей тарелкой» взмыла в воздух и полетела над речной излукой, совершая гигантский плавный полукруг.

2

Могущественнейший Лев Максимович, которого заочно

почтительно и со страхом называли Волчий оскал, выл от бессилия.

Он, который мог мановением пальца привести в движение полстраны, который росчерком пера тратил миллиарды, малейшие пожелания которого приближённые угадывали по властному трепетанию ноздрей, оказывался не в состоянии совладать с капризной субреткой. Противоборство с ней настолько выматывало и истощало, что у него, будто у цинготного, начали неудержимо крошиться зубы, а слизистую рта стянуло волчанкой. Бесполезным оказалось и сбалансированное питание с витаминами, и курсы лечения у лучших стоматологов…Разрушительный процесс нарастал. В конце концов, дантисты развели руками и сказали, что виной всему нервы.

Вот почему захворавший бизнесмен тайком отправился на приём к модному в кругах столичного истеблишмента врачевателю Артуру Артуровичу Олби. Лев Максимович знал Олби с давних пор (ещё по прошлым контактам в провинции), «перетащив» за собой в Москву. Он доверял проверенному кадру и не впервые обращался к его услугам, когда случались крупные неприятности.

Кортеж из лимузина и двух сопровождающих «джипов» остановился возле здания элитной клиники. От входа авторитетного визитёра с подобострастием проводило к кабинету само медицинское светило. Артур Артурович усадил клиента с бездонной мошной в удобное кресло, скромно расположившись напротив пациента на стуле.

– Я – весь внимание, Лев Максимович, – вежливо и уравновешенно проговорил Олби.

– Даже не знаю, с чего и начать. Или, вернее, с кого… – характерно оскалил тот зубы до верха дёсен. Привычная гримаса обнажила столь ужасающую картину полости рта промышленника, или, как сказали бы его недоброжелатели, волчьей пасти, что эскулап чудом не опрокинулся вместе с креслом, а также не без усилий сдержал непосредственную эмоциональную реакцию.

– Л-Лев Максимович, говорите без обдумывания о том, что вас волнует, – овладев собой, мягко и располагающе предложил врач. – Излагайте напрямую, по позыву души. Как раз в той последовательности, в какой рождаются мысли. И помните, что всё, озвученное здесь, останется между нами. Мы же с вами старые знакомые.

– Хорошо, – кивнул посетитель, и лицо его покрылось красными пятнами. – Я…Мне…Да застарелая как мир проблема, Артурчик. Моя…э-э-э…пассия достала…Видишь мои зубы? Были зубы, а стал чмокающий аппарат. И всё по её милости. Короче: эта сучка мне изменяет. Мало того, так она ещё меня и кинет! И кинет по-чёрному! – с выдержанного тона вдруг сорвался на выкрики властелин львиной доли России, вновь оскалив аппарат хиреющего хищника.

– Успокойтесь, пожалуйста, – умиротворяющее остановил его доктор. – Сейчас мы с вами во всём разберемся. М-м-м…измена – свершившийся факт?

– Я их не застал, понимаешь, не застал…

– Понимаю. Но раз сие не факт, то, давайте, не будем спешить с окончательными выводами, – мягко посоветовал ему врач. – Давайте, обговорим детали, питающие ваши сомнения. Ладно?…Вот и прекрасно. Итак, последовательно и без эмоций поведайте, пожалуйста, на чём зиждется ваша ревность?

– Ладно, – остывая от размеренного тона и расслабляющих манер доктора, согласился пациент. – В последние полгода к нам зачастил Конь Дамский…Тьфу, ты…Эта…Зачастил секретарь Совбеза Коданский. Вернее, поначалу я сам, идиот, привечал его в целях…В целях…Впрочем, оставим это…Так вот, зачастил он к нам на всякие фуршеты и суаре, а потом и сам стал мою…кха-кха…цыпу на кремлёвские и благотворительные мероприятия приглашать. Я начал кое-что примечать за ними, приглядывать. Но…Коданский – важный человек в Кремле. Интересы бизнеса превыше всего. Внутри погано, а терпел…, – с хрустом сжал кулаки Лев Максимович.

И влиятельный пациент принялся изливать желчь, излагая подозрения в отношении любовницы и безуспешные ухищрения по части того, чтобы взять её с поличным. Прошло ещё с четверть часа, прежде чем он замолчал. Олби, изучивший нрав олигарха, специально его не перебивал, давая выход психическим метастазам. Апробированная практика. Зато теперь больной разложился перед ним, что труп в заключительной фазе вскрытия.

– …Третьи сутки не сплю, – из гневной интонации внезапно впал в жалостливую рассказчик. – Места себе не нахожу. Западло, что через неё, стерву, и меня имеют…Мало того, эдак ведь она и секреты за жеребячий аргумент Коданского продаст. Кинет меня…Не знаю, что и делать. Вот, снова нервный тик пробрал, – и он в подтверждение гнилозубо оскалился.

– Почему вы решили, что она выдаст тайны? – вступил доктор в диалог.

– Почему, почему…, – скривился промышленник. – Да потому, что я в своём кабинете случайно муху заметил…

– Муху?!

– Муху. Ма-а-аленькую такую мушку. Никогда мух не было, а тут появилась…

– И что?

– Так ведь сроду не бывало…Смекаешь?

– И-извините, н-нет.

– Сроду мух в офисе не бывало, а тут появилась…Ну, я сделал втык секретарше. Она хотела муху хлопнуть газеткой, но хорошо, что Лизку за руку Кир ухватил. Он-то сразу прочухал, что муха – шпион. Кир полез за ней к вентиляционной решётке, а та дала задний ход – и в дырку! Ты, Артур, когда-нибудь видал, чтобы букашка задницей вперёд ползала?

– З-задницей вперёд?…Хым…

– То-то же! Кроме моей цыпы такую подставу никто не мог удеять…

– Так-так-так…А вы её по-прежнему любите? – осторожно сменил тематику Артур Артурович, оценив глубину психических изменений в сознании пациента.

– Люблю, козу драную, – признался именитый гость.

– В вашей ситуации расставание с ней…даже на время, конечно же, исключено? – скорее утвердительно, нежели вопросительно

сказал доктор.

– Абсолютно! – замахал руками промышленник. – Если её,

паразитку, отпускать на все четыре стороны, то только в расчленённом виде.

– Ясненько. Свободу передвижения вы ей, само собой, ограничили?

– Ещё бы. Пока я не определюсь, как с ней быть, она Коню Дамскому и полсиськи не выкажет.

– Разумно. В темницу вы её, естественно, сажать не станете?

– Ни-ни. В прошлый раз я убедился, Артур Артурович, в твоей правоте, что окружённый должен иметь наихудший для себя, но выход. Я её как-то запер на даче, так она мне рожу изгваздала, двух охранников изувечила и сама чуть не вздёрнулась…Шут с ней, нехай учится, рассекает по автострадам, делает шопинг по Москве, но под контролем.

– Отличненько. Не сомневаюсь, что и фейсконтроль налажен.

– А как же. Хоть и гадско, а для полного спокойствия я шлюшке этой электронный маячок вшил. Теперь ей и в катакомбах Одессы от меня не скрыться.

– Лихо, Лев Максимович.

– Лихо-то лихо, так ведь жаба душу всё одно гложет. Бабскую слабость на передок, как и дерьмо от слона, никаким сомбреро не накроешь.

– А вот тут, Лев Максимович, вот что я вам скажу. Не мучьте себя домыслами: было-не было. Простили – баста! Главное, осознание того, что вы чисты перед ней. Поверьте, для совести это очень даже хорошо, что перед вами, быть может, не чист тот, кому вы одно добро дарили. У меня у самого, Лев Максимович, нутро подпачкано, однако есть уголок стерильности, что я блюду до последнего. Есть человек, перед кем я свят. И эта святость меня оправдывает в других…кхе-кхе…затеях. А уж, не приведи господь, она вам вдругорядь явную свинью подложит, тогда вы с неё и взыщете с наценкой…

Долго ещё эскулап душонок человеческих ублажал столичного набоба. Он достоверно знал, что если не снимет внутреннего напряжения с больного, то бесполезным окажется любое лекарство, а полость рта психически прокажённого стянет так, что она воистину превратится в волчью глотку.

И Олби добился-таки нужного эффекта – от его увещеваний состоятельный клиент постепенно оттаял. Скрытая натуга отпустила его. Зато внутренний зуд от него заразой перекинулся на доктора, и тот сознавал, что вечером ему придётся изгонять из себя подцепленную бациллу душевной заразы, вешая её на другого человека.

– Так что, Лев Максимович? Может, не надо крайностей? – вопросительно завершил психотерапевтический монолог врач, видя, что душевное равновесие клиента восстановлено.

– …Нет, надо, – поразмыслив, уже хладнокровно и взвешенно сказал олигарх. – Мочи нет терпеть. Я из-за неё с женой развёлся?

– Развелись, – кивнул врач.

– С детьми в разрыве?

– В разрыве, – склонил голову Олби.

– Её прихоти выполнял?

– Выполняли, – согласился с толстосумом собеседник.

– Вот и сделай ей промывание мозгов, Артур, как в прошлый раз условились, – жёстко завершил тираду промышленник.

– Ещё раз вынужден предупредить, что нанохирургия её мозга может обусловить…

– Да не забыл я, не забыл, – вскипая, перебил медика важный посетитель. – Помню, что она может утратить…как это… личностную самобытность, незаурядность…Нехай! Сыт я её неповторимостью по горло! Не я для неё, а она – для меня! Весь мир отстой, а я – король! Усвоил?

– Что ж, – понимающе проронил Олби, – воля ваша. Тогда, Лев Максимович, нужно доставить её завтра к десяти часам. Мы её подготовим, а послезавтра осуществим щадящее оперативное вмешательство…

– О`кей! – просиял богатей, вставая из кресла. – Завтра в десять.

– Да, Лев Максимович, – подтвердил Олби, собираясь проводить олигарха до крыльца.

– Не надо, Артур, – остановил его тот. – Я сам. Завтра в десять! Завтра в десять…

На крыльце шефа встретил начальник службы безопасности

Кир Отстрелов. Физиономия у него была бледнее бледной поганки. Босс вознамерился, было, распорядиться насчёт незамедлительного доставления любовницы на старую дачу, на Николину гору, но начальник охраны опередил его:

– Лев Максимович, Диана пропала, – подсевшим баском доложил он.

– Как?! – сил на разнос у всемогущего олигарха Лонского просто не осталось. – Я же велел стеречь!

– Трое стерегли, – поник плечами Кир. – Буквально перед вами Данила вышел на связь: Диана с каким-то хмырём сбежала от здания МГУ. На болиде. Проморгали…

– Проморгали? Ну и хорошо, – напряжение внезапно оставило Лонского. – Тех трёх игрушечных педиков-моргунов превратить в настоящих. Шлюху же подзаборную с хмырём выловить. Я их самолично зажарю! Живо! А не то я уже к тебе, Кирюха, применю нелюбимую поговорку сапёров. Слыхал такую?

– Н-нет.

– Одна нога здесь, другая – там!

– П-понял, Лев Максимович! – ссутулился Отстрелов.

Лонской сделал ему санкционирующую отмашку, а сам подумал: «Неужели Коданский мне подгадил? А? Да не, сам-то он щас за границей, а кому другому такую гадость Конь Дамский не перепоручит».

3

Конечно же, Рокотов бравировал и лихачил, взмыв на аэроболиде возле знаменитой «высотки». Над центральными районами Москвы полеты были запрещены. В том числе и для летательных аппаратов класса аэроболидов. Так ведь если требуют личные интересы, совпадающие с интересами медиа-империи, то можно.

Набрав высоту, Рокотов плавно повел «Витязя» полукругом над Лужниковским урочищем, не забывая краем глаза следить за Диной. Та была поражена: то ли самим ощущением полёта, то ли открывшейся панорамой, то ли метаморфозой, в ходе которой машина из рожденной ползать превратилась в привольно парящую. И лишь намека на испуг в её поведении и отдаленно не читалось. «С характером!» – повторно резюмировал для себя пилот.

– Каково? – поинтересовался впечатлениями девушки он.

– Долбануться можно! – столь же лаконично ответила она.

Отрешённое созерцание столичных достопримечательностей с высоты птичьего полёта длилось не долго. Откуда ни возьмись на нарушителей «свалилась» авиационная инспекция. Слева от «Витязя» появился летательный аппарат с двумя инспекторами на борту. Их аэроболид несколько раз плавно качнулся, подобно уточке, попавшей в боковую качку. То подавалась общепринятая команда: «Делай, как я. Следуй за мной». Стражи порядка посредством специального фонаря также просигналили, чтобы Рокотов включил бортовой компьютер на радиоволну, предназначенную для ведения переговоров.

Журналист скорчил недовольную мину на лице и нехотя дал преследователям отмашку: дескать, что с вами делать – подчиняюсь. Настроив аппаратуру на переговорную волну, параллельно Юрий, заигрывая с Лонской точно мальчишка, изобразил на пальцах козу, бодающую её в живот: мол, не дрейфь, девчонка!

– Господин аэроводитель, – зазвучал в салоне строгий бас одного из инспекторов, – прошу вас назвать себя и следовать за нами.

– Есть, – по-военному четко отозвался Рокотов. – Аэроводитель Немо. Следую за вами.

И «Витязь» послушно скользнул за машиной инспекции вниз, к Москве-реке. По-видимому, инспекторы планировали по наименее опасному маршруту вывести нарушителя на близлежащую парковку малых летательных аппаратов и там разобраться с ним.

Однако события приняли иной оборот, развиваясь отнюдь не по задумке контролирующей инстанции. Юрий прижимал и прижимал "Витязя" к поверхности воды вопреки истошным воплям эскорта. И в той фазе, когда машина неспешно стала погружаться в мутновато-зеленую глубь реки, интересная пассажирка всё же не сдержалась и

инстинктивно вцепилась за поручни кресла.

– Не волнуйтесь, – успокоил её Рокотов. – Для нашей амфибии

вода – родная стихия. Оторвёмся от сопровождения, и всплывём.

Бортовой компьютер, меж тем, успел подготовить машину к режиму подводного плавания. Автоматически включились системы маскировки, подсветки, герметизации, создания избыточного давления воздуха в салоне. Функционировали сонар и сканеры, показывая место нахождения субмарины и её преследователей, а равно и систему водных артерий Москвы и Подмосковья. Автоматический навигатор вёл машину по безопасному фарватеру реки.

В новой обстановке Лонская освоилась в две секунды, и её воображение захватило непознанная ипостась бытия.

– Здорово? – спросил её Рокотов. – Необычный ракурс?

– Терра инкогнита2, – применила Диана известное изречение в переносном значении.

– Вы ещё не видите системы маскировки, – с гордостью произнес обладатель чудо-техники. – Мой «Витязь», подобно хамелеону, мимикрирует под окружающую среду. И сверху он абсолютно не просматривается. Мало того, его невозможно запеленговать, так как включено антирадарное устройство. Зато здесь, – он указал на небольшой экран, распложенный посередине приборной доски, – приборы воспроизводят обстановку над нами.

Удаляющаяся красная точка – болид аэроинспекции. Они нас потеряли. Через пять минут примем надводное положение – и форвард онли!…Как говорит одна моя новая знакомая.

Девушка улыбнулась, узнавая в прозвучавшем выражении себя, и дополнила:

– Да, вперёд и непременно вперёд. И чем быстрее, тем лучше.

– А куда, собственно говоря, вперёд? – резонно задался вопросом подводник. – Я обещание сдержал дважды: мало того, что украл вас у конвоиров, так и у инспекторов из-под носа увёл. А что дальше? Или побег – самоцель?

– Нет, не самоцель. В принципе мне нужно…Мне нужно…, – заикнулась, было, Диана. – А-а! Всё равно я попала из одного плена в другой, – вглядываясь в жёлто-зелёную муть за окном, отчаянно

махнула рукой она. – Короче, мне нужно в Орехово-Зуево.

– Из Москвы-реки нетрудно через Оку попасть в Клязьму, а по ней – доплыть до Орехово. То есть, не обязательно и всплывать, – деловито выпятил нижнюю губу Рокотов, демонстрируя знание предмета. – Да уж больно муторно и кропотливо. Мы пойдем другим путем: всплывем в районе Бородинского моста, где есть удобный пандус. Оттуда развернёмся на Реутово, а там начинается зона полетов – коридор до самого Владимира, и мы за четверть часа доберёмся до места назначения. Принимается?

– Отпад! – одобрительно отозвалась Лонская. – Если вы не привираете, то…Красивее не придумаешь!

– Если честно, когда гнали к смотровой площадке, то дух захватило? – испытующе прищурился собеседник.

– Разве что на грош, – отмерив большим пальцем кончик мизинца, призналась студентка. – Меня мухоморами не корми, а дай остроты ощущений, дай приколоться, подурачиться…Да и просчитала я, что у вас имеется запасной выход.

– А вдруг сумасшедший…маньяк за рулем? – подначивал её Рокотов.

– Да нет, скорее чудак, объевшийся дешёвых студенческих харчей и страдающий от несварения желудка, – показала в улыбке ровные белые зубы Лонская. – Разве что на этой почве вы могли… обмишулиться и шлёпнуться, как помёт от птички.

Юрий захохотал, вспомнив, как он беспорядочно и натужно поглощал обед.

– Кстати, господин тележурналист…

– Меня зовут Юрий Сергеевич.

– Кстати, Юрий Сергеевич, а чего вы так обо мне печётесь? – полюбопытствовала девушка.

– Три причины, – мгновенно просчитал варианты Рокотов. – О первой я вам уже говорил возле киоска. Вторая. Коли я втянул вас в эту авантюру, то дело чести, без последствий вывести из неё. И третье… Правду сказать?

– Правду.

– Вы мне нравитесь.

– Хм, я многим нравлюсь, да без шансов на успех, – парировала

красотка.

– Это уже за рамками темы. О шансах разговора не было. И всё ж, вы мне нравитесь. Как женщина, – упрямо уточнил мужчина.

– Хм, вы, так то, тоже ничего, – откровенно измерила его взглядом особы, знающей себе цену, молоденькая нахалка. – …Но в возрасте, – чуть смягчила она формулировку отторжения. – Бесперспективняк.

– А вы в Орехово, вероятно, спешите на рандеву с безусым сопляком, педофилочка моя разлюбезная! – расплатился «бесперспективняк» ответной колкостью.

– Ха-ха-ха! А вы ревнивец! – расхохоталась попутчица. – Да какой темпераментный! Вот таким вы мне начинаете нравиться. Так и быть, смягчу ваш гнев, – смилостивилась она. – В Орехово я надеюсь отыскать подружку Милену Кузовлёву. Она куда-то запропала. На звонки не отвечает. Я звонила ей на мобильник – или отключен, или вне зоны доступа. А в Орехово её тётка у самого вокзала живёт.

За пикировкой попутчики живо скоротали дорогу до подмосковного городка. Журналист высадил девушку на привокзальной площади, так как та пожелала проведать пресловутую тётку без провожатых, а сам остался её ждать.

Лонская отсутствовала недолго. Она возвратилась обескураженная, молча плюхнулась в кресло и прикрыла глаза. Юрий выдержал продолжительную паузу, давая ей прийти в себя. Он уж вознамерился, было, отлучиться в привокзальный кафетерий за чем-нибудь бодрящим, как вдруг пассажирка заговорила.

– У тётки Милены нет, – тускло вымолвила студентка.

– Воистину пропала?

– Да. Вчера за ней приезжал Георгий – это её друг. Они скрылись в неизвестном направлении. Со слов тётки, им обоим что-то угрожает…И ещё, – непродолжительно помолчав и проглотив комок в пересохшем горле, возобновила пояснения Диана. – Сегодня к тётке приезжали какие-то бандюганы. Расспрашивали про Георгия и Милу. Квартиру поставили под наблюдение. Так что меня засекли. Там крутился какой-то тип. Возможно, он и сейчас где-то здесь тусуется. Ой!… – воскликнула она. – Я забыла вас предупредить, что неделю назад мне за…за мои выкрутасы муж имплантировал чип, чтобы иметь око недрёманное.

И студентка повернула предплечье правой руки тыльной стороной, на которой розовел едва заметный косметически обработанный шрамик.

– Так…Так вы замужем?!… – одновременно удивился и огорчился Рокотов.

– А вы рассчитывали, что на такую уродину, кроме вас, никто не клюнет? – съехидничала «манкая штучка».

– И под контролем?… – озадаченно продолжал бурчать мужчина зрелых лет.

– Ко всему прочему, и дружки у меня такие, что на них бандюганы охотятся, – в тон ему продолжила Диана.

– Интересный поворот сюжета, – проворчал Рокотов, заново оценивая обстановку.

– Ага, уже покаялись, что связались со мной? – точно пробуждаясь от летаргического сна и становясь самой собой, сыронизировала смазливая попутчица.

– Отнюдь, – с внутренней сосредоточенностью отвечал ей водитель, готовясь в путь. – Элементарно просчитываю ходы. До Орехово-Зуево ваши филеры нас не могли пасти, ибо в аэроболиде постоянно включена электронная защита. А вот пока вы навещали старушку…Это минут пятнадцать…

– Двадцать, – уточнила девушка, взглянув на часики.

– Для страховки на дальнейшее время наденьте браслет, он блокирует действие чипа, – достал Рокотов из «бардачка» специальное устройство. – И пристегнитесь.

Журналист помедлил, давая Диане приготовиться к быстрой езде, и «дал газа до отказа», срывая болид с места и закладывая крутой вираж. При этом почти из-под колёс машины еле-еле успел выскочить какой-то плюгавенький мужичонка, который, как выяснилось из пояснений Лонской, и «пас» квартиру тётки Милены.

Глава четвёртая

1

Общество устроено так, что кого-то в нём занимают задачи глобального значения, а кого-то донимают загвоздки сугубо житейского характера. В принципе, по натуре своей Тихон Заковыкин принадлежал к философствующим романтикам, но нечаянное и заочное знакомство с Миленой превратило его в практика, бьющегося над развязыванием реального узелка. На разгадку ребуса, заданного таинственной Миленой, его навели три ключевых слова из её записки: имя Милена – само по себе, а также термины «сюр»3 и «атон».

Прежде всего Заковыкин сосредоточился на наиболее перспективной и легко разрешимой версии (так он считал) – на имени загадочной пропажи. По мнению Тихона, увлекающаяся этрусками девушка по имени Милена неизбежно должна быть чешской студенткой, обучающейся истории. И он, не мешкая, последовательно съездил в МГУ и в университет Дружбы народов. Там ему доступ к нужной информации дался проще простого: знакомства сыграли положительную роль. Увы, это стало слабым утешением, так как ни на историческом факультете, ни вообще в МГУ студенток по имени Милена в списках не значилось. Что до университета Дружбы народов, то там ему всё же «откопали» Милену. Однако Всевышний «отпустил» той Милене такую немилую мордуленцию, что Тихону сразу расхотелось, чтобы она соприкасалась с этрусками. Так оно к его облегчению и оказалось.

Сама собой в повестку дня встала следующая версия – про «сюр». Автор записки, связав воедино, казалось бы, культурологический термин (говорящий об иррациональном, подсознательном восприятии мира художником) с каким-то изобретением, хотя и не сразу, но невольно навёл студента на одно любопытное соображение. Если верить Милене, то получалось, что её любимый Гоша был, вернее всего, каким-то техническим умельцем, а не художником (после Леонардо да Винчи живописцы с

изобретениями как-то не дружили). И притом Гоша был таким

умельцем, который устанавливал связь с потусторонней реальностью. Вроде бы, абракадабра, но Тихона посетил инсайт, позволивший выдвинуть интересное предположение…

Разгадка могла корениться в том, что в столице появилось необычное заведение под оксюморонным названием «Сюр-Реал». Оно представляло собой натуральный образчик «писка издыхающего стиляги». Там, помимо традиционного набора увеселений для богемы, мажоров и золотой молодежи Москвы, открылся модерновый салон «сенсорно-интеллектуальных фантазий». Завсегдатаи фамильярно называли его «сенси».

В салоне клиента с соблюдением конфиденциальности усаживали в кабинке в уютное, буквально обволакивающее тело, кресло. На голову посетителя надевали специальную тиару, лазерные электроды которой входили в контакт с корой головного мозга. И жаждущему запредельных ощущений субъекту с квантового компьютера подавали индивидуальный заказ: желаете эксклюзивно-деликатное свидание со звездой эстрады – наслаждайтесь до одурения; вам по вкусу общение с чемпионом мира по боям без правил Васей Мамонтом из Оймякона – желаем вам закрытых, а не открытых переломов; отдаёте предпочтение виртуальному бизнес-рандеву с олигархом Лонским – для безопасности рекомендуем обзавестись намордником; захотелось аудиенции с лучшим андрологом Нестояловым – да на здоровую эрекцию!

Компьютер воспроизводил облик кумира и подавал его в мозг поклонника с реально-документальной точностью: от привычного экранного образа и естественного запаха тела – до тактильных особенностей кончиков его пальцев и милой слабости чуть картавить. Степень близости общения регулировалась от нейтрального до лояльного, от лояльного – до задушевного, от задушевного – до интимного. «До состояния полураспада! – делились впечатлениями завсегдатаи.

В «сенси» не возбранялось приходить дуэтами. Для пар

отводились двухместные кабинки. Компьютеры дамы и кавалера имели сетевую связь. И если вдруг (а скорее, совсем не вдруг) побуждения «сладкой парочки» совпадали, равно как и их помыслы, то ничто не мешало им слиться воедино и овладеть друг другом там, в инобытии, в трансцендентном измерении. Фанаты даже безапелляционно настаивали, что натуральная эротика – жалкое подобие виртуальной эйфории всецелого растворения возлюбленных.

Не мудрено, что у смышлёного Заковыкина живо возникла ассоциация между абстрактной искусствоведческой категорией «сюрреализм» и частным воплощением её в виде салона «Сюр-Реал». Занятную гипотезу ему надлежало проверить самым тривиальным способом – прийти туда.

Приехав в видеосалон, паренёк прикосновением пальца к автомату произвёл оплату билета, миновал турникет и оказался в просторном и по-обеденному малолюдном вестибюле. Он с любопытством стал озираться по сторонам, поскольку раньше здесь не бывал. К нему поспешил верзила в униформе – по-видимому, распорядитель зала.

– Захар Андреевич Громадин к вашим услугам, – назвался верзила. – Слушаю вас, молодой человек, – угодливо осклабился он лошадиной физиономией.

– Да вот, пришёл посмотреть, – непроизвольно подражая здоровяку, ответно оскалил зубы посетитель, ощущая себя так, словно на него наехал владимирский тяжеловоз.

– Вы впервые у нас? – весьма бесцеремонно прощупывал его взглядом Громадин.

– Да, – признался пермский провинциал.

– У вас билет в общий зал или в кабинку?

– В эту…В кабинку. Эконом-класс.

– С кем желаем пообщаться? Кого желаем посмотреть? Политических деятелей? Звёзд эстрады? Знаменитых спортсменов? – ни на миллиметр не отставал от зрителя монументальный хозяин зала.

– Этих…Как его…Звёзд эстрады, – не без труда сделал выбор

Заковыкин, от напряжения вспотев подобно старой кляче, пришедшей в забеге последней.

– Я провожу вас, – подал знак следовать за ним обладатель

откормленной конской морды, и повёл Тихона кулуарами заведения.

Так юный разведчик оказался в кабинке, где ему, по сделанному впопыхах и наобум заказу, предстояло интимно пообщаться с электронным двойником легендарной певицы Бэллы Разиной.

Давным-давно Разина воистину блистала на эстрадных подмостках. «Раннюю» и «зрелую» Бэллу за один только хит «Клоун» искренне обожали миллионы слушателей. Но с той поры от Бэллы не только много воды утекло, но и подлинных композиторов, поэтов и просто людей со вкусом. Правильно подмечено: дозвольте артисту сыграть не роль, а самого себя, дайте ему свободу слова – и вы обречены «сосать пустышку». Последние годы прима эстрады прозябала на устаревшем «багаже», подменяя увядающее творческое начало песнями-однодневками и косметическими изысками. Про «первый вокал страны» язвили, что она не может спать, так как от бесконечных подтяжек у неё не закрываются веки, не может сидеть, ибо ягодицы затянули под чашечки лифчика, и не может лежать – просто не с кем.

Заковыкин натужно «поякшался» с Разиной с пяток минут. Однако, когда та стала наступать на него, вихляя задом и напевая: «А за Светку, а за Светочку отымели табуреточку…», неразвращённый юноша не вытерпел. Он, неимоверным усилием воли вырываясь из состояния гипнотического транса, выключил тумблер, сбросил с головы электронную тиару и стал выбираться из кресла.

По тревожному сигналу к нему в кабинку заглянул дежурный оператор.

– Что-то не так? – осведомился салонный клерк, выразительно двигая рыжими, как у таракана, усищами.

– В туалет захотел, – соврал ему клиент. – Где тут у вас туалет?

– По коридору и направо, – махнул рукой оператор.

– А Гоша где у вас работает? – спросил паренёк, вставая из

кресла.

– Кто-кто? – переспросил рыжеусый.

– Да Гоша… Ну, Жора, Георгий? – уже менее уверенно

поинтересовался студент.

– И чё, на пару с ним в туалет попрётесь? – неожиданно остро съехидничало тараканоподобное существо.

– Зачем же вы так? – деланно обиделся Тихон. – Он у вас тут кем-то работает. Мы в прошлый раз с ним поболтали об этрусках.

– Об ком…, об ком вы болтали? – уточнил оператор.

– Об этрусках.

– Какая-такая обэтруска? – обалдел усач.

– Да племя такое, – нетерпеливо сказал паренёк.

– Даплемя? – туповато повторил работник салона. – Хым, обэтруска, даплемя…Не-е, нету у нас ни обэтруска, ни даплемя, ни Жоры.

– А туалет есть?

– Туалет? Туалет есть. Тама? – махнул оператор рукой в направлении внутреннего тамбура.

– Ну, ладно, я схожу в туалет, и вернусь, – многообещающе известил Заковыкин глуповатого малого таким тоном, словно намекая, что после посещения сортира от него кому-то крепко не поздоровится.

Ощущая себя лазутчиком в тылу врага, юноша двинулся в направлении туалета, но на полпути неожиданно свернул к лестничной площадке и поднялся в зал второго этажа. Там он, понемногу входя в роль и изображая завсегдатая заведения, без обиняков начал выпытывать у старшего по залу про Жору-Гошу-Георгия, чем и того поставил в затруднительное положение. Так и не выведав положительной информации, Тихон направился к лестничной площадке, ведущей на третий этаж. Делая вираж, он оглянулся и увидел, что старший по залу интенсивно обменивается мнениями с Рыжеусым и «появившимся на горизонте» Громадиным. Сотрудники салона сопровождали его пристальными взглядами. «Начхать!», – решил студент.

Заковыкин уже пытал в фойе третьего этажа очередного клерка

заведения, когда его окружили Громадин, Рыжеусый и ещё двое крепких ребят. «Кошка шкребёт на свой хребёт, однако», – подумал в связи с этим искатель приключений.

– Вам, вообще-то, чего, молодой человек? – тронул его за локоток Громадин.

– Чё ты вынюхиваешь, друг поноса и дизентерии?! – выворачивая пальцы рук на излом у чересчур любознательного клиента, вёл себя куда менее выдержанно Рыжеусый. – Ты ж на очко хотел?

– Мне это…Жору, – выдавил из себя Тихон, говоря, в общем-то, правду, ибо сознавал, что смешно отрицать очевидное.

– Тихо, Антон, – осадил Рыжеусого обладатель лошадиной морды. – Какого вам Жору, молодой человек? – обратился он к задержанному. – Фамилия? Номер телефона? Адрес?

– Да не знаю я, – как мог, выворачивался гость салона. – У нас с ним неделю назад был того…трёп про этрусков. Он такой…курчавый…Девкам нравится, – на ходу фантазировал посетитель. – Жора болтанул, что здесь работает.

– Вы за тем сюда и пришли? – не спускал с него колючих глаз старший распорядитель.

– Да не…По случаю…, – словесно отбивался прихваченный с поличным. – Щас…что-то…вспомнил про Жору.

– Захар Андреич, может, мозжечок ему отбить, чтоб не помнил, чё не надо, – предложил верзиле тараканоподобный изувер. – Заодно с почками, а? Или подхребётный филей опустить, чтоб прямая кишка лучше держалась, а? Или ливер мелко порубать ногами, а?

– Цыц! – поставил его на место главный. – Вас как зовут? – организовал импровизированный допрос Заковыкина Громадин, отводя его в угол зала.

– Меня? – глупо хихикнул Тихон. – Эта…Михой. Миха Шестопалов я.

– Студент?

– Ага.

– Где учитесь?

– В этом…В МГИМО.

– Документы при вас имеются?

– Документы? Не-е…

– Антон, – распорядился Захар Андреевич.

И Рыжеусый тренированными пальцами не то карманника, не то аккордеониста пробежался по Заковыкину сверху донизу, на полпути извлекая мобильный телефон из джинсов задержанного.

– Не-а, – сокрушённо доложил он начальнику, завершив досмотр. – Нема ксивы.

– Внимай, Миха, или как тебя там, сюда, – внушительно приказал Тихону верзила. – Твой проказливый фейс зафиксирован в базе данных, – указал он пальцем на одну из камер слежения. – Если что, из гроба достанем. Или туда прописку организуем. Понял?

– Д-да, – довольно-таки поспешно подтвердил усвоение угрозы студент.

– Отдай ему телефон и выпроводи, – приказал Громадин Антону. – Через чёрный ход. И чтоб без рук.

– Угу, – хмыкнул Рыжеусый.

Он «пробил» номер мобильного телефона пермяка, возвратил изъятое и указал «проказливому фейсу» место подле себя.

Таким образом, Антон культурно повёл лазутчика «под конвоем» кратчайшим путём к выходу – вдоль служебного коридора третьего этажа. Дефилируя мимо одного из кабинетов, Заковыкин случайно прочитал надпись на табличке, прикреплённой к дверям: «Главный режиссёр Листратов Георгий Валентинович». И тут его точно по голове ударили: «Листратов Георгий!…Ведь Георгий же! Гоша…Жора…». У студента хватило ума промолчать. Он ни жестом, ни возгласом не выдал себя, уверившись, что находится на правильном пути: по пустякам такие строгости в заведении устраивать не стали бы.

Антон сопроводил Заковыкина к подножию крыльца видеосалона, где на прощание отвесил всё же ему смачного пинка в «подхребётный филей». В другой раз Тихон непременно дал бы за то наглецу в рыло, но теперь его сдерживало обладание тайной, разгадка которой медленно, но приближалась. Потому он зашагал вдоль зеркального ряда стёкол «Сюр-Реала», вглядываясь в своё обиженное лицо и удивляясь, что уж такого проказливого в нём

могли обнаружить.

2

Прописная истина: сильных трудности закаляют. Вот и в Заковыкине приключение в видеосалоне не только не убило неутолимую жажду расследования, а напротив – подстегнуло её. Он приступил к проверке третьей гипотезы. И расшифровка понятия «атон» оказалась не менее сложным занятием, нежели прояснение первых двух версий.

Откровенно говоря, изначально Заковыкин написание ключевого слова с прописной, а не с заглавной буквы, отнёс на некоторую неграмотность Милены. Пермяк предположил, что на самом деле под «атоном» она подразумевала «Атона» – солнцеподобное божество из древнеегипетской мифологии. Потому он и укрепился во мнении, что девушка учится на историка. Кого ещё в середине двадцать первого века могут заинтриговать покрытые прахом тысячелетий Атон или племя этрусков?

По поводу Атона у Тихона имелись кое-какие планы проверки. Хотя и довольно туманные. Студент надумал обратиться за помощью к Борьке Загребалову. Борька разом был и сокурсником Заковыкина и довольно противным малым. Из-за второго свойства с ним, пожалуй, не стоило бы связываться. Зато, наряду с несносным характером сокурсник располагал и несомненным достоинством: он обладал мощной электронной базой.

Последнее обстоятельство и предрешило исход колебаний будущего юриста: он снизойдёт до Загребалова истины ради. Тем более что Борька имел перед ним обязательства: Тихон сделал за него оригинальный реферат, а также выручил на тестировании во время зимней сессии. Естественно, что за работу, выполненную башковитым провинциалом, «богатенький, но тупорылый Митрофанушка» рассчитался, что, впрочем, не избавляло его от зависимости в предвидении будущих экзаменов.

Через полчаса Заковыкин уже стоял перед порталом модерновой московской многоэтажки и нажимал на кнопку панели видеодомофона. Борька («партийное» прозвище Батон) был толстяком и чревоугодником, точнее – чревоугодником и толстяком. Потому визитёр вовсе не удивился, услышав типично московский – протяжный и акающий – тенорок Загребалова, вопрошавшего с плотно набитым ртом:

– За-ка-вы-ка, ты што ли?

– Нет, дух Кащея Бессмертного с раздавленным яйцом и сломанным кончиком иголки, – не склонный шутить, буркнул тот.

– Ка мне, што ли?

– Нет, к телу Бабы Яги.

– Чиво нада?

– Шоколада.

– Ха-ра-шо, за-ха-ди, – согласился Батон, которого, как ни странно, убеждали именно такие малосодержательные и алогичные диалоги. – Ща швейцара предупрежу.

Щёлкнуло автоматическое запорное устройство, и студент, потянув на себя дверь, шагнул в подъезд. Там он увидел старушку-консьержку, которой уже звонил Загребалов. «Я…эта…к Батону…То есть, к Борьке», – известил её Тихон, и вызвал скоростной лифт.

Спустя полминуты худощавая фигурка гостя уже проявилась на верхних этажах. Обжора встретил его на пороге пентхауса, по размерам больше напоминающего двухуровневый спортзал.

– Пги-вет! – сказал Борька, дожёвывая энный по счёту эклер. – За-ха-ди.

Расположившись в Борькином жилище, Заковыкин слегка ввёл хозяина в курс проблематики по поводу Атона и топ-менеджера «Сюр-Реала» Георгия Листратова, пытаясь обойти стороной существо собственной затеи. Однако прожорливый субъект был не лыком шит, чтобы за здорово живёшь пальцем шевельнуть.

– И чиво? – осведомился он.

– Надо бы вычислить этого Гошу и прояснить про Атона.

– Ка-аму надо?

– Мне.

– А за-ачем?

– Так, – уклончиво произнёс Тихон.

– Ну, раз та-ак, так я пойду за-ажую чё-нить, – фыркнул

Загребалов. – А тебя, За-ка-вы-ка, я не за-адерживаю. Пака-а…

– Батон, погоди, – остановил его обескураженный сокурсник. – Тебя же просят…Будь человеком.

– Х-хо! Дак и ты будь, – хохотнул тот.

И уральский следопыт понял, что противного типа ему придётся «брать в долю». Он протяжно вздохнул и нехотя раскрыл тому подоплёку истории. Загребалов к ней не выказал большого интереса. Он пожал плечами:

– Из-за чиво шум-та?

– Судьба человека. Судьба трёх человек.

– И чиво тибе нада?

– Попользоваться твоим суперкомпом. В Интернете полазить. У тебя ж доступ в спецпрограммы…

– Пф-ф, валяй, – скептически колыхнув набитым брюхом, принялся отдуваться чревоугодник.

Тихон с готовностью подсел к компьютеру, включил специальную программу, и в режиме поиска ввёл понятие «Атон». «Прошерстив» имеющуюся информацию, электронная машина по релевантности выдала сведения, что под Атоном в древнеегипетской мифологии традиционно понимается «божество солнечного диска» и подробнейшим образом раскрыла данную информацию. Далее следовали многочисленные бытовые изделия типа ламп, котлов, обогревателей. Замыкали перечень коммерческие структуры под названием «Атон» в различных вариантах. Иная интерпретация отсутствовала.

Лишь тогда Заковыкин, подумав, что, Милена, возможно, не такая уж и неграмотная, ввёл в обработку термин «атон». Реагируя на задание, «суперящик» ненадолго «задумался», а затем выложил новое определение. Согласно ему атон представлял собой элементарную частицу, массой в три раза больше чем у нейтрино, которую ещё в 2000 году «чисто теоретически» открыл некий Омельянюк А.Л. Настойчивого пермяка это тоже не устроило, и он ввёл в поисковую строку словосочетание «Атон-атон». Ан и машина оказалась не менее вредной, нежели «заезжий с Урала». Она недовольно «попыхтела», а затем, удалив из задания термин «атон», выложил уже известные данные про божество солнечного

диска. Круг замкнулся.

– Х-хо! – хохотнул Борька, следивший за поединком машины и человека. – И тут эти две жабы встретились! Хе-хе-хе!

– Погоди-погоди, – пресёк его скептицизм Заковыкин. – Слышь, Батон, помнишь, мы как-то лазили в закрытых корпоративных научных сетях? Ну, там…Российская академия наук, высокоскоростное информационное кольцо «Глориад»…

– Х-хо, – с недовольством возразил тот. – Так за то ж с меня а-атстегнут крутые бабки.

– Ну, Бато-он!

– Реферат, – перевёл сделку в коммерческую плоскость жадина.

– Батон, ты чего?

– Рефера-ат!

– Ладно, фиг с тобой, – покорился Тихон.

Загребалов добился своего, но и сообразительный пермяк также получил искомое. Он вошёл в закрытую сеть Российской академии наук и в разделе «наука и техника» ввёл в режим поиска словосочетание «атон, изобретение». Реагируя на новую задачу, на сей раз «замордованное» несгибаемым студентом кибернетическое устройство «задумалось» надолго.

– Завис, – пессимистически констатировал Загребалов.

– Не гони лошадей. Батька думу думает, – не согласился оптимист с утверждением поклонника культа пищи.

И он с нежностью погладил мощнейший системный блок суперкомпьютера. «Киберящик» продолжительно и едва слышно гудел несколько минут, по истечении которых в поисковой строке, указав на ошибку, исправил «атон» на «отон», и «стеснительно» выдал скупой отчёт: «Отон – аббревиатура от словосочетания «общая теория относительности». Термин отон введён в научный оборот советскими учёными Яковом Зельдовичем и Игорем Новиковым. Под отоном ими понималась гипотетическая сверхмалая элементарная частица. Согласно представлениям той эпохи отоны в естественном состоянии находились в раскалённой плазме ядра Земли. Предполагалось, что высвобождение энергии, заключённой в отоне, многократно превышает внутриядерную энергию атома. В настоящее время учёные передовых стран мира работают над данной проблематикой». Вслед за научным разделом открылся популярный форум, в котором отон идентифицировался в качестве «чёрной дыры, но с обратной тягой», и даже как «носитель души человека». Наконец, в рубрике «Культура» рассказывалось о римском императоре-развратнике Отоне Маркусе Сальвиде, жившем в первом веке до нашей эры, а также о французском литераторе графе Шарле де Отоне.

– Дребедень, – дал оценку тексту Борька.

– Кое-что, – не отрываясь от экрана монитора, ответил Тихон. – Главное, получено ключевое слово. Слышь, Борян, а помнишь, мы как-то по американским закрытым корпоративным сетям лазили? Ну, там…Массачусетский технологический институт, Центр технологических исследований…

– Х-хо! – вскричал толстяк. – Так за то ж с меня а-атстегнут очень крутые бабки.

– Ну, Бато-он!

– Кур-савая и два реферата, – создавая фундаментальный учебный задел на будущее, принялся торговаться скряга.

– Батон, да ты чего?! – оторвавшись от монитора, вытаращил глаза Заковыкин.

– Кур-савая и два реферата!

– Чёрт с тобой, – «продался в рабство» Тихон, щёлкая кнопками клавиатуры.

Виртуальное общение с американской стороной оказалось не бесплодным. Традиционно янки про Россию знали больше, нежели рядовые россияне. К сведениям, ранее почерпнутым из отечественных электронных сетей, прибавилось, как прочавкал Батон, «свежьё».

«…Дальнейшие практические исследования не подтвердили гипотезу советских учёных о наличии в свободном состоянии отона в ядре планеты, в связи с чем рабочее название данной частицы не прижилось, – извещал Центр технологических исследований Заковыкина и Загребалова. – Вместе с тем, на основе идеи об отоне была выдвинута и разработана более перспективная гипотеза об элементарной частице «монополь». Монополь не существует в устойчивом состоянии в условиях Нашей вселенной. Впервые он был зафиксирован при проведении управляемой термоядерной реакции. Период его существования крайне короток. Протяжённость монополя много меньше постоянной Планка. Специфика монополя свидетельствует о том, что это субфизическая частица, не подчиняющаяся физическим закономерностям Нашего мира. Предполагается, что перевод частицы в стабильное состояние и создание критической массы, позволит осуществить монопольную реакцию. Именно такая реакция, имевшая место около пятнадцати-двадцати миллиардов лет назад, явилась предпосылкой, так называемого Большого взрыва, в результате которого возникла наша Вселенная. Скорость протекания монопольной реакции, приблизительно, на десять порядков выше скорости света.

В разрешении данной проблемы существеннее остальных продвинулись российские учёные. В текущем периоде они в обстановке строжайшей секретности проводят теоретические и экспериментальные исследования на острове Новая Земля. Там русские разместили термоядерный реактор и, предположительно, монопольную установку малой мощности. Согласно осведомлённым источникам, к Москве, с подачи заинтересованных кругов и в нарушение собственных правил, неофициально обращался Нобелевский комитет под предлогом выдвижения российских кандидатов на престижную премию (и с целью выяснения глобальной опасности, грозящей планете). Москва, как обычно, ответила на это ледяным молчанием.

ЦРУ и спецслужбы Европы готовы заплатить любые деньги за проверенную и представляющую ценность информацию, касающуюся тех действий русских, что ставят человечество у опасной черты».

– Ого! – закончив чтение, откинулся на спинку кресла Тихон.

– Не ого, а вау! – поправил его Борька. – «Га-атовы запла-атить любые деньги!» – процитировал он выдержку, потрясшую его воображение. – Да-а…Жа-алка, не бывал я в этам…в «Сюр-Реале». Если бы там жрачку давали, тогда бы ка-анешна…

– Стоп, Борян! – оборвал гастрономические фантазии «живоглотской кишки» Заковыкин, забивая в поисковую строку монитора слово «Сюр-Реал».

Компьютер мгновенно выдал список синонимичных понятий. При этом официальный сайт столичного видеосалона возглавлял этот неофициальный рейтинг в качестве наиболее востребованного. Само собой, самодеятельный детектив тотчас кликнул по верхней строке, открывая официальный сайт популярного заведения. В течение четверти часа пермяк перерыл все данные ресурса, почерпнув массу информации о «Сюр-Реале», кроме искомых сведений о его главном режиссере (там зияли многозначительные пробелы). Да и раздел отзывов посетителей был подозрительно девственно чист. То есть, электронный портал основательно и экстренно почистили. Отрицательный результат – тоже результат, который, как ни странно, отчасти порадовал Тихона: значит, он находится на правильном пути.

– Есть у меня кой-какие зна-акомцы…по «Сюр-Реалу», – по-поросячьи почесал за ухом толстяк, взирая на мучения сокурсника. – Им дай наколку, на-айдут иголку. Если твой Жора там па-адвизается, то маи зна-акомцы его надыбают.

– Ну, давай, – сдался провинциал, оставляя в покое компьютер.

И Загребалов «завис» на видеотелефоне. Он обзвонил с дюжину своих приятелей, прежде чем вышел на некоего Толяна Конопатого, пошловатая рожа которого была усыпана веснушками гуще, нежели струпьями тело Кулау-прокажённого. Они долго о чём-то толковали на жаргоне, доступном племени «приблатнёных», прежде чем сторговались на обоюдовыгодной сумме.

– Йес! – выкрикнул Борька, отключив видеоаппарат. – Учти, За-ка-вы-ка, Толяну бабки за базар я отслюнявлю, но навар с абарота – в наш общак. Собирайся, айда на стрелку с Ка-на-па-тым.

– А куда?

– Ку-у-уда-ку-уда, – собезьянничал над его неосведомлённостью Батон. – На Кудыкину гору. Ка-на-па-тый всегда на а-адном месте

тусуется – на Га-арбушке.

3

«Стрелка» Заковыкина и Загребалова с Толяном Конопатым произошла, как и было задумано, близ дворца культуры имени Горбунова. Давным-давно, если верить старикам, здесь размещался вещевой рынок, в просторечии – толчок или толкучка. Позже «толчок» разогнали, однако традиция встреч на площади перед зданием разного рода неформальных элементов сохранилась. Инициаторы рандеву пожаловали сюда на шикарном загребаловском «Мерседесе», а их «источник» пожаловал более скрытным способом – пешком.

– Хай! – неожиданно вынырнула из-за памятника проказливая веснушчатая рожа информатора.

– Хай! – вздрогнув, повернулся в его сторону толстяк.

Заковыкин обошёлся без приветствия.

– Это кто ещё? – покосился Конопатый на Заковыкина, который находился вне поля его зрения в ходе переговоров по видеотелефону.

– Свой па-ацан, – заверил его «финансово упакованный чебурашка».

– Предупреждать надо, – скривился «источник». – Не по понятиям…

– Та-а-алян, будь спок. Как житуха? – попытался завести

окольный разговор обжора.

– Фифти-фифти, – сухо бросил тот. – Бабки при тебе? Принимаю только нал.

– Йес, – похлопал по борсетке, надетой на брючный ремень, Загребалов. – Ну и чё за фраер этот Гоша?

– Мани-мани вперёд, – ёжась и озираясь по сторонам, игнорировал его любопытство Конопатый.

– Та-лян, ну ты чё? – набивал себе цену перед Тихоном Борька. – Чё ты, не впервой же…

– Разводить лохов будешь, – пресёк его болтовню веснушчатый хитрован. – Бабки гони, или я сваливаю нафиг.

– Пф-ф! – выразил ему своё неудовольствие толстяк. – Ба-арзеешь! Да на ты…

И Загребалов «отслюнявил» Толяну обусловленную сумму в виде инвалюты. При этом рыжий пройдоха ловким движением руки так «заныкал» наличность, что Тихон даже и не понял, куда она исчезла.

– Значит так, – предупредил парочку осведомитель, – я вас не видел, вы – меня. О заказе. Слушайте и мотайте на подкорку.

И у Толяна словно из воздуха, или вообще из небытия, в руках появилась бумажка, с которой он зачитал текст:

– Листратов Георгий Валентинович, 2025 года рождения, главный режиссёр программ видеосалона «Сюр-Реал», он же – изобретатель художественного механизма нейроэлектронного воздействия на человека. Способ запатентован и лицензирован. Адрес: улица Подлесная, двадцать восемь – пятнадцать.

Загребалов потянулся, было, к записке, но Конопатый грубо отвёл его руку.

– Я кому вякнул: слушайте и хавайте? – осклабился он, «заныкав» и бесследно канувший обрывок бумажного листка.

– Та-лян, ну ты чё? – захныкал было Борька.

– Глохни, рыба! – грубо оборвал его тот. – А то и этого не получишь…Уже три дня Листрата ищут. Смылся он на пару со своей бейбой – Кузовлёвой Миленой. Она обреталась на проспекте Вернадского, дом 22, корпус Б, квартира 72. И последнее вам предупреждение. Это от себя. Листрат не то кого-то кинул, не то кому-то задолжал. Причём, зуб на него имеет Вован Палач. Всё. Вы меня не видели, я – вас.

И конопатый бестия канул в никуда, точно под памятник провалился. Полученные от него сведения не осчастливили Борьку. Наоборот, на его пухлых и только что розовых щёках проступила матовая бледность, а на неё наложилась гримаса страха.

– Ты чего? – обратился к нему Тихон.

– Ёпс тудей! – выругался тот, с перепугу забыв про московский говор и спесь. – Зап-парил я фигню на свою репу. Я втрое дам против того, что отвалил щас Канапатому, лишь бы от Вована подальше.

– А кто это?

– Вован Палач? Редкая зверюга! В авторитете. Ему лоха завалить, что косячок закумарить, – напрочь утратил столичное аканье Загребалов. – Напарил…И всё через тебя, За-ка-выка, – враждебно прошипел он.

– Поду-умаешь… – не вник в его переживания Тихон. – Батон,

да чего ты разошёлся-то?

– Да того, што Канапатый первый же заложит нас Вовану: мол, они пра этаво…пра Листратова разнюхивали. И капец нагрянет незаметно! Слыхал базар, как вырезали семью банкира Каблова? – назвал «громкую» фамилию Борька.

– Ну?

– Его рук дело.

Толстяк не на шутку струсил. Он наотрез отказался участвовать в дальнейших розысках Листратова и Кузовлёвой.

– Да ты чего, Батон? – подтрунивал над ним «пермяк-солёные уши». – Мы же госпожу Фортуну взяли за жабры, а ты скис. Крутые ж бабки срубим, – поддразнил он Загребалова.

– Пшёл на фиг! – испуганно отмахнулся тот. – Свой жиртрест дороже.

– Шут с тобой, Борька, – урезонивал труса Тихон. – Струсил – твоя воля. Ты только подбрось меня на Подлесную – это ж где-то у чёрта на куличках, её ж надо искать.

– Пшёл на фиг! – со слезами на глазах простонал обожора. – Я тебе не такси и не рикша.

И Борькин «Мерседес», пыхнув дымком, умчался в даль.

4

Пришлось Заковыкину возвращаться в студенческое общежитие, несолоно хлебавши. И отложив визит на улицу Подлесную до следующего утра. В вагоне метро самозваному детективу внутренний голос нашёптывал, что он опять «шкребёт на свой хребёт», но любознательность и совесть заглушали его неправедные стенания. Совесть и любознательность заставляли Тихона искать правду.

Наискосок от паренька сидела старушка. Она с улыбкой смотрела на его вдохновенное лицо. Вероятно, бабуся полагала, что если кому на роду и предначертано безоблачное существование, так именно этому наивному юноше. Меж тем она заблуждалась, ибо удел Заковыкина был отнюдь не прост. Ведь Тихон вовсе не в рубашке родился, как могло почудиться со стороны.

Заковыкин родился в Перми в семье, принадлежащей к так называемому среднему классу. До подростковой поры он и вправду горя не знал. Но едва Тишка стал учиться в седьмом классе, тяжело заболела его мама Ирина Егоровна. Её стали преследовать страшные неизлечимые приступы головной боли. От них она медленно высыхала и таяла, а её прежде молодое и красивое лицо исказила нестираемая гримаса страдания. Отец же Тихона нежданно-негаданно разбогател и в открытую стал волочиться за молоденькой продавщичкой из гипермаркета.

Деньги разлагают даже очень сильные натуры, нащупав в них червоточинку. Они испортили не только отца, но и его дочерей, за шелест купюр прощавших главе семьи подлости. Самый младший из Заковыкиных тоже не был лишён недостатков, но наряду с ними в нём жарко горело благороднейшее из человеческих чувств: Тишка безмерно любил свою маму. И одно это его душевное качество побило те слабости, кои у парнишки имелись.

Лютой зимой 2049 года отец улетел «погреться» – на карнавал в Рио-де-Жанейро. С собой он прихватил не только любовницу, но и дочерей. И те переступили через мать вместе с продавщицей – уж очень их манила диковинная Бразилия. Зато Тишка демонстративно в туристическом ваучере провёл маркером по своему имени. Черта получилась жирная и чёрная. В порядке расчёта он заработал от отца увесистую оплеуху, а от сестёр – жесты, в виде выразительного покручивания указательным пальцем у виска.

С отъездом отступников Ирине Егоровне стало ещё хуже, но она старалась не подавать виду. Мало того, когда к ней пришли тренер с капитаном юношеской команды и рассказали, что Тишка отказывается лететь на хоккейный турнир в Екатеринбург из-за каких-то семейных проблем, мама настояла на том, чтобы сын обязательно принял участие в соревнованиях.

Казалось, мальчишка расставался с мамой всего-то на три дня, да только малая разлука переросла для него в трагическую вечность – Ирина Егоровна покончила с собой. Как Тишка перенёс эту беду и свою оплошность, ему до сих пор было жутко вспоминать. Из состояния безнадёжного отчаяния его вытащили дедушка Егор Петрович, верный пёс Дружок, а равно врождённые Тишкины

жизнелюбие и упрямство.

Старик тогда сказал внуку, что все люди делятся на две категории: на тех, кто за единожды причинённую им обиду мстят всю жизнь и всему человечеству, а также на тех, кто не чинят зла именно потому, что, единожды пережив боль души, знают, как саднит рана. «А вину и боль можно искупить только добротой, – добавил Егор Петрович. – Делай благо, и мама тебя простит».

Внук согласился с дедом, добавив про себя немаловажное уточнение: его доброта будет сильной, «давая в зубы предателям». И начал Тихон с того, что ушёл от отца к деду Егору. А ещё он решил стать прокурором и наказать тех, кто не просто продал его маму, а убил её с особой жестокостью.

В данном случае заблуждается тот читатель, кто поспешил подумать, что Егор Петрович, как бывший заместитель прокурора Пермского края, пристроил внука по юридической стезе. Отнюдь. Смышлёный «пермяк-солёные уши» в 2052 году стал победителем всероссийской олимпиады по истории Родины и на правах лауреата выбрал для продолжения учёбы Московский государственный университет.

Конечно же, в процессе взросления к Тихону пришло осознание той грустной правды, что его бывший отец не ответит за мамины мучения. По крайней мере – перед законом. Тем горше было Тихону. Оттого и крепло в нём страстное желание вершить справедливость собственными поступками. По этой же причине, вопреки опасениям и страхам, он не спасовал перед неведомым Вованом Палачом и укрепился в решимости установить местонахождение улицы Подлесной и завтра же отправиться туда. Заковыкин вознамерился «раскопать» истину, во что бы то ни стало. И какой-то там бандит был ему не указ.

5

Вообще-то, уголовный авторитет Вован Палач, сколь ни странным это может показаться для тех, кто с ним сталкивался, имел человеческую фамилию. В первом и настоящем паспорте (а не в уголовной ксиве) он фигурировал как Пакостин. Более того, у него была и мама! Когда она была беременна им, то ласково называла Вовочкой и лелеяла большие надежды.

Однако ребёнок родился недоношенным, некрасивым, болезненным и беспрестанно орущим. Пошёл он с большим опозданием, а заговорил – и того позже. Да и во всем остальном уродец невыгодно отличался от старшей сестрёнки – ласковой и смышлёной Вареньки. Короче, не милый мальчик, а колючий комок рефлексов, нуждающийся в заботе от тех, кто его произвел на свет.

Но как-то так получилось, что постепенно родители и бабушка махнули на него рукой, всю ласку сосредоточив на одарённой Варе. А это очень страшно, когда странного и ершистого, но человечка, вольно или невольно, лишают любви. Тогда на выжженном неприятием месте взамен души прорастает бурьян и чертополох. Тогда из маленького «бесперспективняка» неизбежно получается озлобленный зверёныш и большущий негодяй, в котором шаг за шагом прорезается немотивированная, казалось бы, жестокость.

Теперь, если мать корила его за неряшливость, Вова вовсе не нёсся стремглав мыть грязные руки. Он, выбрав момент, из мести тайно подрезал корни у выращиваемых ею комнатных цветов. И торжествовал («Сама неряха!»), когда родительница охала и ахала над увядшими растениями.

Однажды отец в домашней мастерской поставил проказливого отпрыска в угол за плохое поведение. Сын же, в ответ, сподобился исподтишка настроить под верстаком капкан на крупную дичь, замаскировав его стружками. И когда глава семейства, угодив ступнёй в западню, завывал волком от боли, Вовочка кейфовал, мстительно хихикая в своём закутке.

Чашу терпения родных переполнил и вовсе дикий случай. Тогда восьмилетний чертёнок в порядке эксперимента сбросил в хранилище с нечистотами безобидную собачку Пакостиных Жульку, где та и утонула. Тут уж даже бабушка перестала называть внука по имени. Мало того, в сердцах она обозвала его беспутой, извергом, нечистью, и отлучила от себя.

Шаг за шагом в семье копился протест на выходки «выродка». Терпение Пакостиных лопнуло на собрании, которое классный руководитель проводила совместно с родителями и детьми. Отец и мать шли в школу с тяжёлым предчувствием, ибо накануне они прочитали в ученическом дневнике, что их младший «на перемене бил девочек под дыхло». И ощущения их не обманули: практически в самом начале мероприятия учительница прилюдно объявила, что второгодник Вова Пакостин связался с третьегодником Васей Чайниковым.

– Вот говорят, что зараза к заразе не пристанет…Но это тот случай, когда зараза к заразе пристала, – назидательно воздела указательный палец наставница. – Гляньте сами, на обложке тетради по русскому языку третьеклассник Чайников, как курица лапой, накарябал: «Чайникого Васи». Каково?! А?! Уму непостижимо! Но и Вова тоже хорош. Он и тут от Васи не отстал. На своей тетрадке он нацарапал, как курица лапой: «Пакостинова Вовы». Вовочка, скажи нам, пожалуйста, в кого ты такой?

– Я самовыродок! – амбициозно выкрикнул Вова под общий смех.

Если на собрании родители молча краснели, то дома их прорвало. Они всё рассказали бабушке, вместе с которой смеялись над «беспутой»: «Гля, самовыродок!»

Злопамятный шкет затаил злобу «на старую каргу и шнурков». Большую злобу. Жажда мести жгла его печёнки едва ли не год, прежде чем подвернулась оказия. В ту пору родители с Варенькой уехали в отпуск, оставив бабушку наедине с трудновоспитуемым потомком. И Вова Пакостин сполна вернул старушке «должок». В первую же ночь, едва она уснула, он взял топор и тремя рассчитанными ударами раскроил несчастной женщине череп. Затем внук отрубил голову и расчленил тело, части которого, пользуясь темнотой, выбросил всё в то же хранилище с нечистотами, куда некогда угодила бедная Жулька.

Уголовный розыск и следственный комитет оперативно раскрыли злодеяние. Да только Пакостин по малолетству уголовной ответственности избежал – спецшкола, вот что стало для него «высшей мерой наказания», ибо на людское осуждение ему уже было наплевать.

В неполные двенадцать лет Вова (в ту пору среди лихих сверстников уже «дослужившийся» до Вована) ранней весной совершил побег из спецшколы и заявился домой. В тот же день отпетый головорез угнал у соседей Лапиковых мотоцикл, «загнав» его за бесценок скупщику краденого. Милиция по заявлению потерпевших возбудила уголовное дело и без колебаний выдвинула единственно правильную версию о личности расхитителя.

Спасаясь от новой погони, воришка бежал в лес. И забрался в такие дебри, что дорогу назад найти уже не смог. Он безуспешно блудил трое суток в скупой на харч весенней тайге. И тень голодной смерти занесла над ним свою беспощадную длань…Было бы цинизмом заявить, что старуха с косой в этом случае свершила бы благое деяние, но то, что мало кто всплакнул бы от такой вести – точно.

По стечению обстоятельств Вована спас незнакомый охотник по имени Иван. Он накормил его, обогрел, а на следующий день вывел к железной дороге. В ожидании поезда на глухом таёжном полустанке они прилегли на апрельском солнцепёке. Усталый охотник задремал. То был его последний сон. Отрок Покостин мигом смекнул, что теперь-то он не пропадёт, ибо золотое обручальное кольцо на безымянном пальце Ивана и кошелёк за пазухой сами так и просились в пакостливые руки маленькой мрази. И Вован зарубил недалёкого на человеческую подлость Ивана охотничьим топориком, скатив труп в кусты.

День спустя беглеца задержали на рынке, где он пытался сбыть кольцо. За убийство подросток вновь отделался всё той же спецшколой, – какой с малолетнего спрос? Зато среди спецконтингента Пакостин вошёл «в крутой авторитет» – спать около него опасались даже самые отчаянные сорвиголовы. За второе душегубство его и возвели в статус Вована Палача.

Шли годы. Пакостин рос, росли и его запросы. Шестнадцатилетие ему хотелось отметить круто. Так как папа с мамой давно от него отреклись, то он с дружками пошёл на разбой, при котором и «запалился». Так что, в тот раз Вован колонии не избежал. Усвоив, что отныне возраст – не избавление от тюрьмы, в которой сидят одни «чуханы», Палач зарёкся сюда попадать. Ведь воровать и убивать, во-первых, надо так, чтобы «не забрили», а во-вторых, чужими руками – на случай, если подельники «лоханутся».

В данной фазе зоологического развития судьба свела Вована с Лёхой Авиатором. Для Пакостина встреча оказалась знаменательной. Происходя из богатой семьи, Лёха не вёл счёту деньгам. Он их презирал, как и ту общественную среду, что выносила его. От скуки и непреодолимой тяги к риску, Авиатор стал Робин Гудом двадцать первого века. Он грабил толстосумов там, где они этого совершенно не ждали – в небе России. Лёха на дроне перехватывал аэроболиды, только-только входившие в моду, заставляя буржуев приземляться в указанном месте, после чего ценности реквизировал, а прочее раздавал кому попало.

Экстремал по натуре, Авиатор «под настроение» практиковал и пикирование на ранцевом планере непосредственно на аэроболид. Крылатый клич «Сарынь на кичку!»4 и пистолет, направленный через ветровое стекло в лоб пилоту – безотказное средство, понуждающее любого несговорчивого к покорности.

Лёха стремился держать марку романтического разбойникав. Мы не какие-нибудь пошлые братки, – систематически внушал он подельникам. – Мы – экспроприаторы экспроприаторов. Мы – благородные эксы! И это звучит гордо!»

Сказать в связи с этим, что Вован попал к Лёхе на выучку – не сказать ничего: Палач попал почти в родную стихию. «Почти» по той причине, что новобранцу-подручному жалко было отдавать «ватникам» часть «дани». В остальном же он находил «эксовский» уклад вполне приемлемым, и постепенно превратился в незаменимого помощника Авиатора.

Как-то раз, после очередного удачного налёта близ Сочи, Пакостин «скрысятничал», как было принято говорить в кругу «эксов», припрятав экспроприированный золотой браслет. Его «гнусь» вскрылась ненароком: на диком пляже он, забывшись, стал доставать из спортивной сумки плавки, а вместе с ними вытянул и браслет. Лёха за посягательство на «общак» и отступничество от неписаных правил среагировал моментально: вожак принародно

набил Вовану наглую морду – да так, что зубы вылетали подобно стреляным гильзам из автомата.

Кстати, следствием того мордобоя было и то, что главный «экс» рассёк надвое Пакостину кончик языка. За эту метку Палача и наградили третьей и последней уголовной «кликухой» – Змей.

Вован мордобой «за крысятничество» принял беспрекословно, внешне соблюдая блатное достоинство. Он и виду не подал, что затаил зло.

– Мерси за науку, Авиатор, – сказал Вован, отплёвываясь и отирая физиономию от крови и песка. – Жадность фраера сгубила…Моя подлянка, чего уж там. Мерси.

– Хавай на здоровье! – добродушно ответил отходчивый Лёха. – Сдачи не надо, оставь себе.

На том конфликт сочли исчерпанным. Правда, в конце того лета Авиатор разбился: у него отказал ранцевый аппарат при затяжном прыжке на аэроболид. По всей вероятности, сдачу кое от кого он всё же получил.

После смерти вожака лидерство в лихой группировке «авиагопников» захватил Вован Палач, прибрав к рукам немалое Лёхино «наследство» в виде «общака». Он также переориентировал банду в чисто уголовное русло, абсолютно лишив её деятельность романтического флёра – Пакостину, в отличие от Авиатора, деньги по благородству происхождения не перепадали.

Щедроты же покойного «экса» объяснялись достаточно прозаично: его отцом был «не какой-нибудь учителишко», а сам олигарх Лонской. Последнее обстоятельство едва не сыграло в судьбе Вована роковую роль – Льву Максимовичу донесли, кто лишил его бедового, но любимого чада.

Да, пропащий сынок был головной болью Лонского, но бесконечно дорогой головной болью. И всемогущий магнат науськал своих опричников на убийцу. Так началась охота на самого Палача. Вот только Пакостин был не лыком шит. Скоро он в уголовной среде нашёл такую нишу и занял такой трон, что до него стало непросто дотянуться даже Лонскому. Впрочем, это вторая

часть повествования о прошлом Вована.

6

Уголовный мир столь же подвержен изменениям, как и всё прочее под луной. За последние десятилетия традиционные воры в законе и паханы сжились с властями в том смысле, что негласно поделили сферы влияния и установили правила игры. Так, трогать вора в законе, который «не высовывался», не лез в политику и жил «по понятиям», для государственной верхушки было «западло». Зато убивать «честного мента», «порядочного вертухая» или «идейного депутата», если те «не беспредельничали» над блатными, для братанов тоже стало «не комильфо». И обе стороны устоявшийся порядок в основе своей устраивал.

Стало быть, не зря на надгробном памятнике одного из журналистов коллеги начертали его же изречение: «Самый удобный способ осуществлять контроль за нужными людьми во власти – через преступные группировки. Самый удобный способ осуществлять контроль за нужными людьми в криминальной среде – через правоохранительные структуры».

Находились ли такие, кого негласно санкционированные устои не устраивали? Находились. Наперёд всего – простой люд, который тяжко кряхтел, но, по обычаю, безмолвствовал до поры до времени. К несогласным принадлежала и молодая «блатная поросль», искавшая «солнечные лужайки». Места под солнцем, конечно, в наличии имелись, но давным-давно распределённые ворами в законе, смотрящими, бригадирами и прочей преступной номенклатурой.

Тут-то криминалитет новой формации, провозгласивший себя «новыми гопниками», «гопонами», «пацанвой», во второй раз в российской истории отнёс «стариков» к «сукам» или к «ссучившимся». Молодые сделали «предъяву» старым шкурникам в продажности властям. Такого не случалось со сталинского правления: «новая блатата» объявила «старикам» войну, как на воле, так и в зонах. Неслыханно, но криминалитет новой формации двинулся ещё дальше, и столь же непримиримый Армагеддон объявил и легальному истеблишменту. А уж такого вообще «слыхом не слыхивали» ни до Сталина, ни при Сталине, ни после Сталина.

Само по себе словосочетание «криминалитет новой формации» является абстракцией чистой воды. В реальности, в уголовном быту его должны олицетворять конкретные личности. И кто бы вы думали, выступил инициатором объединения «гопонов»? Кто выступил зачинателем «разборок» и «правилок» между ними и «суками»? Кто выступил «сокрушителем устоев»? Ну да, тот самый, полный вождистских замашек Змей Вован, подпираемый юными «уркаганами» и теми ворами, у кого разошлись стёжки-дорожки с «традиционным блатняком». Так началась война за передел сфер влияния.

Битва на два фронта сильно осложняла выживание Вована Палача. Но она же в одночасье превратила его в масштабную фигуру: на секретной сходке «гопоны» короновали его в гоп-менеджера России. С той сходки силы Пакостина не просто умножились – он стал стоголовой Гидрой и жупелом «отмороженной пацанвы». Вот почему его сложно стало достать и Лонскому, и органам правопорядка. Ведь те имели пятую колонну в «классической» преступной среде, а под «новых гопников» универсальную отмычку пока «не сварганили».

Ан перечисленные хитросплетения в устройстве «российского маргиналитета» не были известны Тихону Заковыкину. И он даже отдалённо не представлял, чем могла быть для него чревата встреча с «гоп-менеджером», сеявшим страх и ужас на таких, как Борька Загребалов.

Что до Пакостина (ежели бы он, вдруг, и прознал про студента), то пермяк ему представился бы не более чем ошмётком грязи с кирзового сапога. И в такой аллегории Вован вовсе не углядел бы уничижения. Для его нутра подобное было органично: он и к Лонскому относился как к ошмётку – только к о-очень большому ошмётку с американского штиблета.

Глава пятая

1

Крупный капитал, извечно тяготеющий к безбрежному либерализму и бесконтрольности со стороны государства и гражданского общества, к середине двадцать первого века добился превращения России в парламентскую республику. Пост президента превратился в сугубо представительный институт. Президент стал назначаться на совместном заседании обеих палат Федерального Собрания. Зато резко возросла роль премьер-министра и председателя нижней палаты Федерального Собрания – Государственной Думы.

В любой парламентской республике верховенствует принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную ветви. При этом данные ветви не только взаимно уравновешивают друг друга, но и, при кризисном развитии событий, серьёзно ослабляют способность государства к урегулированию социальных конфликтов. Именно такой период переживала Россия.

Распыление власти, сложная обстановка внутри страны и за её пределами, а равно иные вызовы эпохи, поневоле обусловили укрепление силовых структур. При указанном раскладе должность главы Комитета государственной безопасности России в деле обеспечения монолитности державы становилась ключевой. Первый чекист сконцентрировал в своих руках невероятную фактическую мощь, по силовой части превосходящую премьерскую. Воссозданный КГБ обрёл практически те же полномочия, что и его знаменитый «тёзка-предшественник» в Советском Союзе.

Руководство КГБ России частенько работало допоздна, а в текущем июне – особенно. Образно выражаясь, близилась страда. Здесь по-своему готовились к прибытию гостей – государственной делегации США, возглавляемой помощником президента по национальной безопасности Джоном Маккоем. Председатель КГБ Григорий Иванович Крутов по прозвищу Железный кулак проводил специальное совещание, направленное на изобличение скрытых намерений «скунсов». Скунсами в комитете традиционно называли штатных сотрудников Центрального разведывательного управления

США, а также их агентов.

Кроме Крутова в совещании участвовали: начальник первого главного оперативного управления генерал-лейтенант Столповский и его заместитель полковник Топтыжный, начальник аналитического управления генерал-майор Митрохин, начальник управления внешней разведки генерал-лейтенант Ивашин и его заместитель полковник Гринин, начальник контрразведки генерал-майор Вьюгин. Заседание было совершенно секретным, протокол не вёлся. В качестве первого докладчика выступал главный аналитик генерал Митрохин.

– … Мы по своему направлению детально проработали вопрос о стратегии группы Джона Маккоя и пришли к следующим выводам, – докладывал руководитель аналитической службы. – Официально визит, разумеется, связывается с подготовкой к саммиту по борьбе с международным терроризмом. Подспудно – нечто иное. И это нечто иное обусловлено изменившейся ролью Штатов в мире.

Америка угодила в те же силки, что и старая добрая Англия пару веков тому назад, – охотничьим жестом Митрохин изобразил орлана, попавшего в ловушку. – Ведь Штаты некогда сделали экономический рывок за счёт того, что англосаксы, согнав индейцев, привезли на чистое место передовые технологии той эпохи. Стартовали, так сказать, с чистого листа. И наоборот, крах Великобритании случился потому, что в 19 веке старушка-империя начала цепляться за отсталый технический базис, что некогда обеспечил ей господство: за морально устаревшие здания, сооружения, станки, флот. Идентичным образом за двадцатый век уже в самой Америке сформировался уклад, превратившийся в тормоз развития. Кратко его можно охарактеризовать следующим образом: ориентированный на эксплуатацию остального мира и на традиционные источники энергии.

В отличие от американцев, – докладчик приподнял со стола журнал с фотографией Сони Чемберлен, – Россия с Китаем, Бразилией и Индией надеялись, прежде всего, на себя, а потому параллельно активно отрабатывали вариант развития альтернативной энергетики – прежде всего ядерной и термоядерной. Сегодня мы на Новой Земле полным ходом продвигаем реализацию уже второй очереди, так называемого гелиевого проекта, где в качестве топлива для термоядерной реакции применяется гелий, доставляемый с Луны. Как известно, с осуществлением управляемой реакции термоядерного синтеза аналогичные экспериментальные станции появились во Франции и в Китае.

Я уж не говорю о нашем особо режимном объекте «Моно», который на Западе называют «Ост». С промышленным запуском этого проекта энергетическая проблема будет в принципе решена. И монополистом авангардного вида энергии должна стать Россия. Почему я говорю, должна стать? – выдержал паузу чекист. – Да потому, что запаздывание в развитии Чемберлен, Маккой и иже с ними попытаются компенсировать, в том числе диверсионными методами.

К тому же не следует забывать, – обвёл докладчик взглядом присутствующих, – что в Белый дом господа вроде Маккоя перебрались из ФБР и ЦРУ. Значит, подготовка встречи в верхах для них – легальная крыша, а чрезвычайно конспиративная, но генеральная миссия Маккоя будет заключаться, по нашему мнению, в проведении или в подготовке к проведению акций именно на объектах особого назначения.

– Вопросы? – обвёл Крутов взглядом круг собравшихся. – Нет вопросов? Спасибо, Павел Андреевич, – поблагодарил он Митрохина. – Присаживайтесь. Теперь послушаем полковника Топтыжного, поскольку генерал Столповский просил дать слово для доклада ему. Давай, Иван Сергеевич.

– Есть! – встав, по-военному чётко ответил тот и мимолётно одёрнул мундир, надетый по случаю заслушивания у председателя комитета. – С общим посылом, изложенным в предыдущей аналитической записке, мы согласились, и более целенаправленно продолжили ту совместную работу, что велась нами и ранее в координации со службами разведки и контрразведки. Это положение мы постарались наполнить конкретикой. Вот чем мы на сегодня располагаем.

Первое, – облизнул пересохшие губы Топтыжный. – Наши источники в Соединённых Штатах, в том числе в госдепе, доносят, что ЦРУ действительно наметило совершение крупномасштабной диверсии. Наиболее вероятный объект главной атаки – термоядерная станция и объект «Моно» на Новой Земле. Способ реализации пока неизвестен. Задачи перед нашими резидентами в этой части поставлены. Проект плана мероприятий по отслеживанию каждого из членов американской делегации, а также по выяснению иных узких мест находится у участников совещания на руках.

Второе, – сосредоточенно продолжал полковник. – Согласно агентурным сведениям противник, кроме того, замыслил теракты в отношении политических лидеров России. Кого именно намечено устранить, а также методы их устранения уточняются. Проект плана мероприятий, в том числе рекомендации по соблюдению мер предосторожности YIP-персонами, участникам совещания также представлен. В случае его одобрения, документ будет направлен на согласование главе Совбеза и начальнику национальной гвардии, непосредственно обеспечивающих безопасность высших государственных лиц.

Третье, – чеканил фразы чекист. – Добыты достоверные данные, что организацией диверсионных и массовых провокационных мероприятий непосредственно ведает заместитель Маккоя Александер Дик. Наши источники также доносят, что Диком намечено втёмную использовать членов неправительственной организации Британский Консультатив, имеющей филиалы в России. Излишне говорить, что Британский Консультатив лишь формально-юридически является общественным институтом, осуществляющим культурный обмен, но руководящие структуры его активно сотрудничают с МИ-5, МИ-6 и с ЦРУ.

Далее…, – перевёл дух Топтыжный. – Цель акций: не только дискредитация термоядерной энергетики и диверсия на объекте «Моно», но и, по возможности, срыв парламентских выборов в России, назначенных на октябрь, а также дестабилизация в целом обстановки в нашей стране.

И последнее, – закрыл папочку с материалами полковник. –

Предлагаемые нами меры носят довольно общий характер. Объясняется это чрезвычайной осторожностью американцев и тем, что практических действий ими на территории нашей страны пока не совершалось. По прибытии официальной делегации, прогнозируется активизация вражеской резидентуры и агентурной сети, а значит и неизбежность зафиксированных контактов. То, как мы всесторонне обложим членов делегации, отражено в приложении, которое также имеется на руках у участников совещания. Доклад закончен.

Наступило всеобщее минутное молчание, прерванное Крутовым.

– Вопросы, товарищи офицеры? Нет вопросов? Иван Сергеевич, озвученные вами выводы базируются исключительно на оперативных материалах? – осведомился он.

– Так точно, товарищ генерал армии. На агентурных донесениях. Документами, радиоперехватами, электронными файлами, несанкционированными записями бесед официальных лиц и так далее, мы, к сожалению, не располагаем. По-видимому, скунсы к операции привлекли крайне узкий круг лиц и максимально сузили либо вообще исключили какой-либо документооборот. Привлечённые работают в обстановке строжайшей секретности и исключительно изустно.

– Ещё вопросы? – повторно обратился глава КГБ к офицерам. – Нет? Спасибо, Иван Сергеевич. Присаживайтесь. Меня всё же не вполне устраивают сроки и результативность мероприятий, – проговорил Крутов, перебирая проекты планов. – Возможно, у кого-то родились новые идеи?

Поскольку проблема была не нова, то участники совещания промолчали, и только Топтыжный не выдержал.

– Разрешите, – встал он, поправляя мундир.

– Что у вас, Иван Сергеевич? – спросил Григорий Иванович. – Если операция «Трансфер», то не надо.

– Да, операция «Трансфер», – огорчённо подтвердил тот.

– Не надо, – повторил Крутов. – Задумка неплохая, но чересчур велик риск международного скандала. Хватит нам Капличного… Хватит нам Капличного…Нет свежих предложений? – спросил шеф комитета остальных. – Спасибо, и за работу. Все свободны.

Из кабинета главного чекиста Топтыжный и Столповский

выходили последними. И когда полковник уже взялся за дверную ручку, Крутов неожиданно окликнул его оперативным позывным, присвоенным Топтыжному на заре службы в органах в одной из «горячих точек»: «Шаман, а что с агентом Глюком?»

Оторопь Топтыжного продлилась не более секунды, в течение которой он успел подивиться и памяти большого начальника, и взглянуть на замершего в проходе Столповского, по выражению лица которого догадался, что это тот доложил о Глюке Крутову. Да больше, собственно, «закладывать» было и некому.

– Ищем, товарищ генерал армии, – чётко развернувшись по-уставному через левое плечо, ответил Топтыжный.

– Я попрошу вас, Иван Сергеевич, в сжатые сроки снять проблему по Глюку.

– Так точно, товарищ генерал армии.

– Идите.

2

Начальник первого главного оперативного управления КГБ Столповский Герман Альфредович занимал генеральскую должность. И в связи с этим при случае говорил, что генеральская должность – это уже не работа, это уже политика. На ней дипломатичность и исполнительность подчас важнее профессионализма и компетентности. А в порядке отрицательного примера ему на ум непременно приходил образ строптивого подчинённого – полковника Топтыжного. На него Столповский давно «точил зуб», да никак не мог «съесть» – досадные случайности того выручали. Однако нынче положение Топтыжного серьёзно поколебалось.

Первый «звоночек» для Топтыжного прозвенел два года тому назад, когда он, корифей оперативной работы, отказался организовать особо важное и деликатное поручение по фабрикации компромата на зарвавшегося финансового короля Рокецкого, возомнившего себя «пупом Земли» и осмелившегося вступить в противостояние с Кремлём.

1 * Forward-only (англ.) – только вперёд!
2 Terra incognita (лат.) – неизвестная земля.
3 Сюр – сленговое название сюрреализма (от фр. surréalisme, буквально «сверхреализм») – направление в литературе и искусстве, сопряжённое с использованием аллюзий и парадоксальных сочетаний форм.
4 * «Сарынь на кичку!» – знаменитый клич атамана Степана Разина в ходе нападения на торговые караваны.
Продолжить чтение