Читать онлайн Реликтовая популяция. Книга 2 бесплатно

ВОЙТИ В ПРИМЕТО

РЕМАРКА

Новое тысячелетие нашего летоисчисления…

Человечество, превратясь в реликтовую популяцию, ещё удерживается на вершине жизни. Летучее время, промелькнувшее над планетой, не прибавило людям ни знаний, ни, главное, возможностей. Напротив, они постепенно и неотвратимо деградируют и сходят с арены бытия на Земле.

Причины? Их не счесть.

Изменилась и бурно развивалась эволюция природы, наползали и таяли ледники, огненной лавой и дымом извергались вулканы, превращая мир в ад, а людей в пещерных жителей, – ими навсегда потеряны многие знания, у них генетическое вырождение, иссякают природные ресурсы и изделия, накопленные и произведенные прежними поколениями.

Окружающий мир заполняется различного рода носителями разума – бывшими животными и биороботами, получившими его в подарок от людей прошлых лет. Носители разума ощущают своё право на жизнь и на законное место под помутневшим солнцем. И всё-таки существующие города-резервации ещё могут продлить, хотя и скромное, бытие людей на многие столетия.

К тому же сами люди несут в своей крови неискоренимую никакими правками на молекулярном уровне жажду убийства. Они организуют банды и втягивают в них других разумных. Они создают сообщества, партии, организации, контролирующие деятельность городов, передвижение разумных. Они вступают в борьбу с бандами, следят за первенством людей среда других носителей разума, подвергая их уничтожению или иному наказанию. Люда вооружены мечами и ножами, они могут окружить себя вооруженными разумными – выродками из животного мира и торнами – биороботами.

Люди убивают людей.

С другой стороны, те, кто вступает в сражения, стычки и драки между собой и с остальными носителями разума, составляют тонкую прослойку активной составляющей человечества. Для них проживание в городе на относительно полном обеспечении претит из-за бесцельного существования, ибо подавляющая часть горожан превратилась в бездумную, действующую на уровне инстинкта, массу. Для обитателей города окружающий мир наполнен мифологическими или сказочными существами и страшит их своим несовершенством и непредсказуемостью, поэтому они предпочитают не покидать пределов городской черты, медленно проваливаясь в маразм бессмысленного и равнодушного прозябания.

Впрочем, порой наступали моменты, когда определенная доля человечества словно просыпалась от векового сна безразличия. Она ужасалась тому упадку, к которому притерпелось человеческое общество, и ставило перед собой тяжелейшую задачу, стремясь каким-либо образом исправить существующее положение вещей. Находились лидеры, вокруг них объединялись единомышленники, восстающие против неправильных, на их взгляд, порядков. Они призывали людей пересмотреть жизненное кредо и бороться против упадка, за достоинство своего вида – первого разумного существа на планете Земля.

В такие моменты все страны – бандеки – переживали подъём и возбуждение от новых идей и движений, наступало некое прозрение, и люди стремились решать преданные вековому забвению вопросы смысла жизни, изменения своей роли в новой истории. Рождалось поколение желающих всё узнать, переделать и обменяться мнением со всеми, проявлялся интерес к прошлому, к утерянным знаниям, наукам, технологиям, увеличивалась численность здорового населения, переживали возрождение из небытия заброшенные и даже появлялись новые поселения людей.

Как правило, всё это проистекало далеко немирным путём, бывало, войны прокатывались от одного края планеты до другого, втягивая в себя всех разумных.

Потом, к сожалению, проходили не века даже, а лишь краткие десятилетия, и люди вновь погружались в длительную полосу регресса и деградации. Былые их деяния тускнели, нивелировались с подобными, и отодвигались в область сказок, быличек и легенд или напрочь исчезали из памяти потомков…

Бандека Сампатания того времени, мало чем отличалась от других стран: несколько городов, обеспечивающих людей всем необходимым, вечные дороги между городами, небольшая толика обжитых территорий, в основном кланами разумных-нелюдей, и Дикие Земли или Поля, где кочуют гурты и малаки выродков, устраивают свои базы банды, бытуют экзотические разумные и полу разумные виды живых существ, водятся дикие животные.

Есть в Сампатании особые места – Заповедник Выродков и пограничные Суременные горы на севере и Болота на юге. Горы образовались от падения в незапамятные времена циклопического творения древних людей – города-спутника Земли; Болота будто бы созданы преднамеренно теми же древними для каких-то неясных целей, а Заповедник Выродков представляет собой обширные районы, на территории которых ещё до падения спутника древние люди, возможно, занимались привитием разума путрам – животным. За тысячелетия из Заповедника путры разбрелись по всей Земле, но в нём осталось ещё много чего таинственного.

Уже сотни лет в Сампатании и других бандеках царит устоявшийся ритм жизни, миром правят многоимённые, процветают или медленно вырождаются кланы разумных, возникает новая порода людей – тронутых изменением, ветшают системы обеспечения городов, среди людей всё больше рождается уродов, от которых приходится жестоко избавляться, оставляя лишь здоровых…

Однако уже вызревает в ничтожестве запустения и невежества человечества нечто, схожее с защитной реакцией против дальнейшего усугубления и вырождения людской популяции. Всё больше становится тех, кому в городах душно, они ищут выход из создавшейся ситуации.

Кто эти люди? Порой обыкновенные, иные чем-то выделяются из среды себе подобных, третьи, их большинство, случайно попадают в сферу происходящих помимо их интересов событий и становятся активными участниками последующих изменений, кардинально ломающих траекторию падения человечества в небытие, на – восходящую.

Такова команда Свима, неожиданно возникшая, казалось бы, из совершенно случайных разумных – людей, путров и торна. Команда, подобно невидимой невооруженным глазом пылинке, концентрирует вокруг себя огромную грозовую тучу, готовую сверкнуть очищающей молнией и прогреметь победным громом, хотя сами члены команды ещё не понимают своей роли и выпавшей на их долю великой судьбы. Они пока что идут в один из городов бандеки – Примето, вынуждены свернуть с основной дороги и двигаться по Диким Землям, Заповеднику Выродков, вступать при этом в стычки и небольшие сражения с гуртами, бандами и блюстителями порядка в бандеке – воинами Тескома.

Единственное, что им, гонимым, было известно – Тескому зачем-то нужен Камрат, мальчик, встреченный Свимом при выходе из города Керпоса.

Произошедший переворот в бандеке и захват Тескомом власти в ней при возникновении трёх враждующих между собой группировок, не изменил странных планов тескомовцев. Они обуяны мыслью – любым путём достать мальчика, а остальных членов команды либо уничтожить, либо рассеять.

Многочисленные вооруженные стычки, тем не менее, оканчиваются для команды, ведомой Свимом, счастливо: все остались живыми и здоровыми. Неуязвимость уже становится темой обсуждения в самой команде. Такое продолжаться, как мыслилось каждому, не могло бесконечно, хотя каждый надеялся на обратное.

Но кое-кому становится известно, что Камрат – это Три-Бланка, едва ли не самый известный ожидаемый человечеством персонаж его легенд…

Книга вторая

ВОЙТИ В ПРИМЕТО

Руины и Сох

…Даже летя на воздушном шаре, Камрат не испытывал такого обострённого чувства приближённости далеких мест, как сейчас, с верхней точки руин. Дорога отсюда почти рядом, а до неё ведь свиджа три или полторы праузы ходьбы по бездорожью.

– Ну и что там? – услышал он Свима.

– Хорошо! – ответил мальчик искренне и развёл руки, словно собираясь взлететь.

Как здорово, наверное, калубам, видеть под собой каждый раз такую красоту, от которой захватывает дух.

Его восхищенный взгляд скользил вдоль затуманенного горизонта, перебегал к ближним ландшафтам. Он видел место последней схватки с тескомовцами, высохшее до летних паводков русло извилистого ручья, ещё одни руины, густо поросшие большими деревьями…

Наконец он глянул на юг и обомлел, едва не свалившись по другую сторону стены.

Не далее, как в трёхстах берметах десятка три или четыре людей и путров устало бежали к руинам, а за ними, отставая не более чем на полсвиджа, накатывался развернувшийся в широкий полумесяц многочисленный гурт каких-то выродков. Последние явно стремились захватить первых. Люди и путры, как было хорошо видно, выбивались из сил, некоторые из них безнадежно отстали от основной группы и в скором времени их настигнут преследователи.

– Люди! – крикнул Камрат вниз. – С выродками! За ними гурт какой-то! Они на них нападают!..

У него всё перепуталось. Он не знал как быстро и толково сообщить Свиму увиденное. Но предводитель команды что-то понял из его сбивчивых выкриков и вскочил на ноги.

– Быстро вниз, малыш! – скомандовал он. – К”ньюша, проследи! Клоуда и Ф”ент – в подземелье!

К”ньец помог Камрату спрыгнуть со стены, дальше мальчик спускался как с горы – кувырком. Сам хопс занял место Камрата, но не вставал, а наблюдал за происходящим у стен руин исподтишка.

Преследуемая группа людей и путров подходила к руинам уже вплотную. Мальчик, наконец, подробнее рассказал о преследуемых и преследователях, а К”ньец жестами показал Свиму, где те сейчас объявятся.

Гурт, хопс узнал в них ненавистных ему енотов-выродков, шумно подбадривал себя выкриками и лаем. При их виде К”ньец непроизвольно для самого себя выгнул спину и зафыркал. Встреча с енотами, так открыто напавших на людей, не сулила ничего хорошего.

Надо было возвращаться на площадку и принимать со всеми какие-то меры по защите не только преследуемых, но и самих себя.

Похоже, спокойное и беззаботное времяпрепровождение в руинах закончилось безвозвратно…

Глава 1

Мир тесен – это знали ещё древние и не удивлялись, когда случались невозможные даже в радужных мыслях встречи с теми, о ком думаешь, кого вспоминаешь.

Харан вместе со Свимом и торном вышел навстречу беглецам, готовый оборонить их от посягательств выродков. Гонимые, обогнув руины, устремились, теснясь, через пролом в стене по камням к лестнице, ведущей на площадку. В основном это были женщины, среди них выделялось двое детей – девочек. Мелькали и личины нескольких путров.

Они спешили. Их тяжёлое дыхание прерывалось вскриками отчаяния и поддержки, поторапливающих тех, кто отстал.

Перед лестницей беглецы замешкались, слились в серую неразличимую толпу. Однако Харан мгновенно прирос к земле ногами, ощутив их слабость. Он выхватил из безликой этой толпы только одну фигуру, лишь одно лицо женщины, хотя одета она была как все – в грубые походные одежды, лицо её было измученным и грязным от обильного пота и пыли, а волосы встрёпанными.

И всё-таки это была она, его мечта и беда – Гелина…

Гелина, приёмная дочь правителя бандеки, Гелина Гамарнак…

Она возглавляла группу, преследуемую гуртом выродков, и была полна решимости. Увидев перед собой вооружённых разумных, Гелина не различила их лиц или личин, она видела в них лишь врагов, новую помеху на пути к спасению. Кинжал в её руке сегодня был уже окровавлен неоднократно, и она не собиралась останавливаться перед теми, кто встал на её пути.

Голос Гелины был простужен или надорван и изменился до неузнаваемости, но Харан узнал бы его из тысячи.

– Нам нечего терять! – крикнула она натужено, не оглядываясь на своих спутников: женщин, похожих на неё – измождённых и решительных, озлобленных выродков, способных терзать противника голыми руками и лапинами, и двух повизгивающих девочек, также вооружённых. – За мной!.. Бей!..

Гелина тяжело взбегала вверх по ступеням и профессионально держала кинжал для нанесения удара первому, кто осмелиться оказаться в пределах досягаемости её рук.

Навстречу ей, оттолкнув плечом Свима, готового встретить разъярённую и ничего не соображающую женщину, и охладить её пыл, чтобы привести к осознанию реальности, бросился Харан.

– Гелина!!

Она слепо набегала на него, раскрывшего руки для объятия, повернув клинок прямо в его незащищённый живот.

– Гелина! – пытался в отчаянии дозваться до её разума Харан, ощущая холодок оттого, что не успеет этого сделать. – Гелина! Это же я!!. Харан!..

– За мной! – прорычала она, уже добегая до него, глаза её остановились и были безумными.

– Гелина!! – казалось, это кричит не человек, а весь объём воздуха руин повторяет имя женщины.

Она вздрогнула и успела узнать человека, стоящего рядом с ней, и отбросить кинжал в сторону.

– Харан…

Из решительной и ожесточенной, из стремительной и неудержимой мгновением раньше она вдруг превратилась в испуганную и загнанную обстоятельствами слабую женщину, ищущую защиты.

– Это же Харан, – несколько раз, как заклятие, повторила она, почти в без сознания падая в его объятия.

Большинство её спутниц тоже узнали его. Ещё свежа была в их памяти скандальная история в размеренной жизни правителя бандеки, когда безымянный молодой человек с нэмом по буквам почти в конце алфавита воспылал преступной, по сути, любовью к приёмной дочери – каниле – самого Гунака Гделина Гамарнака!

И, о, ужас и пикантность одновременно, покорил её сердце! Она ответила на любовь не менее пылко и, как могла, отстаивала своё право на неё.

Влюблённые ни от кого не скрывали своих чувств, но и не щеголяли ими напоказ, вызывая у одних яростное неприятие невероятной связи, находя её преступной, а у других – сочувствие. Во всяком случае, все, кто знал о неравенстве нэмов любящих молодых людей, с интересом следили за ходом событий, ожидая реакции правителя бандеки.

Однако как именно поступил Гунак, осталось тайной.

Харан же исчез. Что с ним случилось, никто определённо сказать не мог, включая саму Гелину.

Она, поссорившись с названым отцом и страдая от тоски по любимому, покинула хабулин Гамарнаков и поселилась в доме, выделенном ей, как каниле, кугурумом города. Её горе разделили подруги, часть из них, оставшихся в живых, и сейчас сопровождала её.

Появление Харана в такой критический момент для всех сподвижников Гелины показалось чудом – спасение в его лице пришло на самую последнюю стадию погони: враги уже дышали им в затылок. И руины могли стать для беглецов последним пунктом обороны, из которого, может быть, никто не вышел бы живым.

Вокруг так счастливо встретившихся влюблённых столпились вновь прибывшие, выражая свою радость хриплыми выкриками и истерическим смехом. Женщины старались хотя бы прикоснуться к мужчине, возникшему, по их мнению, из небытия, словно прикосновение могло вернуть им силы и придать больше надежды.

Как ни слабы были женщины и сопровождавшие их путры после долгого бега и необходимости защищаться от нападавших, они довольно легко оттеснили от Харана незначительные в их глазах фигуры: Свима и торна (правда, те постарались сами податься в сторону). А Камрата и, не успевших уйти, Клоуду и Ф”ента, просто притиснули к стене, и не обращали внимания на возмущённое взлаивание выродка, и отчаянные телодвижения Клоуды. Она безуспешно пыталась протолкнуться к Свиму или к более свободному месту на площадке.

– Люди! – сказал Сестерций громко, чтобы Свим мог его услышать через отчаянный гвалт, поднятый вокруг них. – Эмоции их могут убить, а они этого даже не заметят.

– Ну, убить не убьют, а вот потолкаться с ними нам придётся, – тоже напрягая голос, отозвался дурб. – Харана они так вообще затискать могут.

– Что означает – затискать? – осведомился торн.

Свим довольно хмыкнул и повеселел от вопроса биоробота. Так уж бывает, когда одного слова, сказанного невпопад, достаточно, чтобы улучшилось настроение, на всё посмотреть под другим углом зрения и найти какие-то смешные стороны.

А когда смешно – страх и напряжение забот ослабевают.

– Давай оставим объяснения на потом. Вот-вот появится гурт, а мы не готовы его встретить.

Беглецам для того, чтобы попасть в развалины, пришлось их обегать, так как с южной стороны доступа в них практически не было – надо было бы взбираться по крутому склону вверх к стене, которая теперь оказалась серьёзным препятствием для нападавших, в то время как её можно было легко оборонять небольшим числом защитников.

Но преследователи, как то не казалось бы странным, имели на этот счёт свое мнение. На их взгляд следовало обложить руины со всех сторон, благо их численности для того хватало с лихвой, и атаковать скрывшиеся там жертвы нападения, откуда это возможно.

Свим учёл предполагаемые действия енотов и поставил хопса следить за тылами. От него-то как раз и пришло первое сообщение.

– Свим! – мяукнул он, едва покрывая расшумевшуюся толпу беглецов, никак не приходящих в себя от неожиданной встречи с Хараном. – Свим, они уже здесь! Лезут!

И он бросился навстречу первому выродку, показавшемуся из-за стены.

Еноты-выродки представляли собой хопперсуксов от собственно енотов и, по-видимому, в большей степени, енотовидных собак. Кровь последних подвигала разумных этого вида на предпочтение полукочевого существования, не ограниченному рубежами какой-либо одной бандеки. Кочевье сопряжено со многими опасностями и не способствует умножению численности особей в клане: ниже рождаемость, большой процент гибели молодняка, оттого для такого клана устанавливались едва приемлемые количественные и половые пропорции лишь естественным путём.

Но иногда еноты, чаще всего после потери большинства своих сокланников, оседали и жили по несколько лет, а то и десятилетий на одном месте, ведя соответствующий образ жизни. В их среде устанавливались законы, сходные с теми, что существовали у окружающих разумных и в бандеке пребывания клана, они строили приличные конуры или устраивали комфортабельные норы.

К сожалению, также как и к несчастью других оседлых кланов с высокой рождаемостью, в них исподволь возникало давление лишних самцов, не находящих себе пары или какого-либо дела для приложения своих сил на благо клана. Такие сообщества разумных время от времени вынуждены были избавляться от лишних соплеменников, и выбрасывать из своей среды гурты.

Гурт обычно порывал со своими собратьями и уходил прочь от него подальше в поисках приключений, средств пропитания или хозяев из числа людей, которые могли бы использовать согуртников в качестве воинов, стражей или для других каких-то целей.

Перенаселённость оседлых кланов выродков от предков с высокой плодовитостью – давняя проблема. Поэтому многочисленные гурты различных видов разумных-нелюдей бродят по бандекам, не соблюдая границ и не особо заботясь о нравственных установках.

Тем не менее, за долгие годы выработались и чаще всего выполнялись некоторые условия сосуществования самих гуртов и их взаимоотношений с другими сообществами разумных.

Первым из основных правил выступал строгий до жестокости закон ненападения на людей, если выродками не руководят люди же. За исполнением этого условия неукоснительно следили люди, распространяя кару за преступление закона не только на провинившийся гурт, но и на породивший его клан. Гурт, покидая своих сородичей принимал на себя клятву никогда не нападать на людей и в подавляющем своём большинстве выполнял это обязательство.

Другое: в случае разрешения конфликта между гуртами различных видов выродков с применением оружия запрещалось ведение войны на полное уничтожение одного из гуртов каким-то другим или другими. Строгое исполнение этого условия контролировались самими кланами. Подобное правило давало возможность гуртам безбоязненно передвигаться по территориям различных бандек, и практически всегда встречные гурты расходились без особых потерь, если, конечно, не считать возникающие недоразумения между отдельными особями.

Был даже выработан ритуал встречи тасмедов – вожаков гуртов – для улаживания подобных неприятностей, возникающих не по вине гурта, а лишь какого-то его члена, что понималось как нормальное явление в среде разумных, ибо каждый из них – индивидуальность, у которой свои вкусы, намерения и настроение, приводящие порой к конфликту с окружающими. Здесь путры копировали взаимоотношение у людей.

Порой нарушители этих неписаных правил подвергались практическому рассеиванию гурта: его члены могли быть забраны в качестве заложников, насильно отданы в услужение людям, их могли увести далеко от мест обитания родного клана, а, в крайнем случае, убивали.

По сравнению с другими видами разумных-нелюдей, еноты-хопперсуксы имели заметные отличия, как в манере поведения, так и во внешнем облике.

Так, большая часть выродков, став разумными, прибавили в росте и массе. Крысы, например, стали почти на два порядка увесистее, кошачьи, от самих кошек, подросли до габаритов К”ньеца, а кролики превзошли самих себя раз в пять. С енотами случилось несколько иначе. Они стали чуть крупнее диких енотов, но уступали енотовидным собакам в весе, росте, подвижности. Зато хищной сущности своей, доставшейся по наследству от двух прародителей-хищников, не потеряли. Напротив, даже добавили. Это были злобные, непредсказуемые и склонные к нарушению всех законов и правил разумные, чей разум как раз и воплощался реально в таких отрицательных поступках.

Помельчав, внешне они мало изменились по сравнению со своими древними сородичами: тело их покрывал густой мех, личины остались вытянутыми вперёд. И хотя они могли ходить вертикально на двух задних конечностях и держать оружие в передних, однако мечи они предпочитали носить в специальных за спинных ножнах, а передвигаться любили подобно диким предкам – на всех четырёх лапах.

Нападение гурта на людей могло служить примером преступления извечного закона о запрете таких действий.

Правда, Свим, разобравшись на кого, собственно, напали выродки, сразу засомневался в самостоятельном зло намерении – их могли вести люди. Однако по кратким репликам К”ньеца можно было понять, что людей он ни в самом гурте, ни рядом с ним не видел. Но гурт мог получить целеустановку на уничтожение группы Гелины однажды и сравнительно давно, и теперь делал всё для достижения поставленной перед ним цели, находясь в своеобразной доре.

Тем временем К”ньец не дал выродку, появившемуся на стене, ни одного мгновения, чтобы осмотреться и оценить противника, неожиданно оказавшемся перед ним да ещё в виде хопперсукса. К”ньец разрубил нападавшему голову и столкнул бесчувственное тело вниз по склону, по которому с трудом взбирались другие, менее проворные, еноты. Там послышался шум и визг сбиваемых нарастающей лавиной согуртников.

– Свим! – позвал К”ньец, видя неорганизованную толпу людей и выродков, обступившую Харана, и бездействие предводителя команды, в то время, когда в любой момент еноты могут напасть на них со стороны входного пролома. – Свим, берегись!

– Харан!.. Хватит! – гаркнул Свим, выходя из оцепенения от суматохи бурной встречи влюбленных и размышлений о странном поведении гурта. – Всем на площадку! Кто может держать оружие…

Гелина отпрянула от Харана. Кратковременная слабость при виде любимого прошла. Её высокая упругая грудь, проглядывающая из-за свободного лифа, тяжело качнулась и подалась вперёд. Тонкий стан выпрямился. Женщина подняла голову.

– Мы все можем! – сказала она твёрдо и решительно в наступившей тишине.

Взгляд быстрых холодно-серых глаз Гелины ожог Свима и проник до самого, как ему показалось, сердца, и занозой засел там.

От такого взгляда многие из мужчин, на кого он падал, по-видимому, теряли голову, а потом рассказывали о Гелине всякие небылицы, наполняя слухами и сплетнями бандеку. Да, осознал Свим, Гелина была незаурядной женщиной-воительницей, женщиной из сказки: прекрасной в своём порыве, колючей в оценке стоящего перед ней дурба, подавшего команду, и одновременно надеющейся на защиту с его стороны, во всяком случае, хотя бы на действенную помощь.

Она была достойной дочерью-канилой Гамарнака – Правителя бандеки!

И, что самое удивительное, отмеченное в эти краткие мгновения Свимом, Харан рядом с ней предстал в новом для него, преображенном облике – воинственным, с суровыми чертами сухого лица, и не менее решительным своей подруги. Они чем-то были похожи друг на друга. Может быть, выражением глаз, или стройностью фигур. Что-то было…

– Я не сомневаюсь, – кратко парировал заявление Гелины Свим. – Но дети должны уйти в укрытие. И у вас есть раненые… Кло! – Позвал он.

– Да, – отозвалась она. – Я сейчас.

Когда Клоуда, преодолев тесноту столпившихся женщин и выродков, не особо расположенных уступать дорогу кому-либо в силу своего многоимённого статуса, воинственности настроения и незнания порядков, царящих здесь, в руинах, в команде, Свим кратко распорядился:

– Уведи!.. Вот этих.

Он не знал имён прибывших и не мог сразу определить серьёзность их ранений, поэтому на глазок указал Клоуде на детей, на трёх женщин, неспособных уже стоять, и практически на всех выродков, так как их сноровки ведения боя не знал и не хотел, чтобы они мешали тем, кто наверняка это умеет делать.

Часть выродков Гелина удержала. Свим дал ей возможность это сделать, надеясь на её правильный выбор,

– Накорми их там! – бросил он вдогонку Клоуде, приступившей к самой сложной части пути в подземелье – протискиванию сквозь лабиринт железных стержней. После этого распоряжения Свим повернулся к дочери Правителя. – А теперь вы… Гелина… Встаньте позади нас. Выделите из своих кого-нибудь вон туда, – он показал в сторону К”ньеца, уже по сути дела начавшего сражение с гуртом выродков, – на помощь. Двоих-троих. И… Успокойтесь. Малыш, будь с нею всё время рядом… Сестерций! Харан! Вы со мной! Всё!

Пока длилась сумбурная встреча вновь прибывших с Хараном, пока Свим принимал решение и занимался перестроением разумных против предполагаемого натиска енотов, те уже появились перед ними плотной передовой группой. Глаза выродков под мохнатыми бровями горели хищным огнём погони и удачным, по их представлениям, её окончанием. Языки высунуты от долгого бега.

Волна удушливого зловония ударила по противостоящим людям и путрам. Еноты довольно неуклюже, из-за возникшей между ними тесноты, вытаскивали за спинные мечи и вставали на ноги, занимая передние конечности оружием.

Свим крупно шагнул им навстречу. Остановился на самом верху лестницы, ведущей на площадку, – по ней поднимались еноты.

Меча дурб не вынимал.

Расставив широко ноги, он скрестил руки на груди и устремил свой взгляд на первую шеренгу выродков, пытаясь определить вожака – тасмеда – гурта. Но создавалось такое впечатление, что все они на одну личину, одинакового роста и одинаково озлоблены.

До передних енотов оставалось не более пяти ступеней, когда позади у Свима раздался хлюпающий звук удара мечом по живой плоти, мгновением позже родился страшный вой новой жертвы К”ньеца, смолкнувший где-то за стеной.

И тут вдруг установилась странная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием недавних преследователей и преследуемых, не успевших ещё отдышаться.

Свим воспользовался мгновением молчания.

– В чем дело?! – Голос его был как всегда в таких случаях неласковым и твёрдым. Шеренга енотов замерла на месте. Стало заметно, на сколько они мельче Свима – раза в три. – Почему вы напали на людей? – тем временам гремел голос Свима, его могли слышать и те выродки, которые ещё не показались в поле зрения защитников.

Вначале еноты, казалось, никак не отреагировали на его вопросы. И, чуть подождав, Свим уже хотел их повторить, но среди прибывших началось какое-то движение, вскоре вытолкнувшее перед собой, ничем не отличающегося среди других, енота.

Гурт состоял из одних самцов, тела их были укрыты в тёплую шубу, так что они не носили никакой одежды и обременяли себя только поясами с небольшими пукелями. Поэтому, вышедший вперёд енот, пожалуй, как мог заключить Свим, был, может быть, постарше многих своих соплеменников, так как на фоне жёлто-коричневого окраса его шубы просматривались седые вставки, а левое предплечье ознаменовано бугристым шрамом, не зарастающим волосяным покровом. Но в остальном он был как все еноты.

– Почему вы напали на людей? – уже к нему обратился Свим.

– Эти люди наша добыча, – тонко отозвался енот на чистом хромене – официальном языке Сампатании.

– С каких это пор люди стали добычей для путров? Разве вы не знаете, чем это грозит вам и вашему клану?

Желтые глаза выродка забегали, но Свим ничего не смог прочитать в них, оттого, как енот воспринял его слова и что ответит на его вопрос, он мог только догадываться.

Выродок, похоже, никак не воспринимал его вопросов, поскольку после значительной паузы и словно не сам, а по чьей-то подсказке извне, опять повторил фразу:

– Эти люди наша добыча! – Потом он постоял, как бы прислушиваясь к чему-то далёкому и не совсем понятному, и неуверенно, так, во всяком случае, показалось Свиму, добавил: – И она будет нашей.

– Та-ак! – Свим подёргал себя за наметившуюся бородку. – А если добычей этих людей станете вы?

Вопрос человека поставил хопперсукса в тупик. Он явно не был готов к каким-либо переговорам. У него и у гурта под его предводительством была цель, она почти достигнута, осталось всего ничего – завершить нужное, так какие могут быть переговоры, да ещё такие необычные?

Долгая гонка по следу вообще не способствует мыслительным процессам, поэтому сейчас для выродка были понятны лишь самые простые фразы, желания и действия. А разгадывать загадки в виде вопросов, поставленных кем бы то ни было, не хотелось, да и не имело значения – добыча: вот она!

Сейчас или никогда!

Что хочет от него этот дурб? Отобрать добычу его гурта? Добычу, взятую им и его согуртниками ещё позавчера? Добычу, стоившую жизни не менее трёх десятков жизней его бойцов?

– Она будет нашей! – подвывая, пролаял он и показал желтые клыки.

– А вы – нашей! – выкрикнул Свим.

Опять человек играет словами. Как они могут стать добычей кого-то? Они – целый гурт, вооруженный и готовый сражаться с любым. Это они настигли добычу, а не убегали от этого человека и других людей, трусливых, когда их мало, и беспощадных, когда они устраивают облавы…

Так как же они, целый гурт, могут стать добычей?

Мысли у тасмеда стали путаться. Стоящий перед ним человек не производил впечатления робкого.

– Ты тоже будешь добычей! – енот сделал движение шагнуть вперёд.

– Свим, поберегись! – напомнил Харан, заметив жест выродка.

Пока Свим вёл переговоры, Гелина пододвинулась к Харану ближе, её дрожь от гонки и напряжения ожидания предстоящего сражения передавалась ему.

– Кто он? – тихо спросила она, показывая кивком головы на Свима.

– Наш предводитель, – просто, без тени иронии или наигранности, объяснил Харан. – Он вытащил меня из доры арнахов…

– Ты был там? – ахнула Гелина и прикрыла рот ладонью. – Как ты выжил? Ах, отец! Такая жестокость…

– Твой отец ни при чём. А выжил… – Харан наклонился к самому уху Гелины. – Собственно жизнью я обязан не Свиму, а этому мальчику. Посмотри на него, моя любовь, внимательно и запомни его. Я ни в чем не уверен, но, возможно, это заложенный, а то и…

– Ты думаешь? – слегка отпрянула от него канила и зашептала: – Но такого не может быть, ты же знаешь. Их уже давно нет!.. Я бы знала.

– Я бы тоже.

– Да…

Гелина говорила, а глаза её изучали миловидное с правильными чертами лицо мальчика, стоящего рядом с ней. Чуть наклонив вперёд голову, он вслушивался в разговор между Свимом и выродком. На вид обычный мальчик, года на три или лет на пять, наверное, младше Грении, её названной сестры, родной дочери Гамарнака. А, может быть, и ровесник ей. Но если он заложенный, тогда что она может предполагать о его возрасте? Наверное, ничего.

Если, конечно, он и вправду заложенный…

Но этот мальчик, такой … Мальчик же!

Она повернула голову к Харану, собираясь поделиться с ним наблюдениями, но тому уже было не до неё.

– Ну что ж, – почти буднично произнёс Свим. – Будем считать, что мы не договорились. Начнём с тебя!

Медленно и словно нехотя стал он вынимать свой тяжёлый и устрашающей величины меч,

От К”ньеца опять долетел шум короткой схватки, там плоды недоговорённости умножались, и очередной енот с рассечённой головой скрылся за стеной.

Меч Свима, явившись во всей своей красе, произвёл обескураживающее впечатление на выродков, однако решимости их всё же не поубавил. Они залаяли, и передний ряд под напором всей массы гурта сделал первый несмелый шаг. Шажок. Енот же, ведший бесцельные переговоры, напротив, произвёл большой шаг назад и оказался неразличимым в самой гуще своих согуртников.

Не считая тех, кто сейчас уже пытался проникнуть на площадку со стороны, охраняемой К”ньецем и посланными ему на подмогу Гелиной женщинами, перед Свимом и его старыми и новыми друзьями столпилось не менее семидесяти или более того выродков, настроенных весьма агрессивно. Они сгрудились в жёлто грязный ковёр шевелящихся тел с вздёрнутыми вверх личинами и мечами, и производил жутковатую картину чего-то нереального.

Свим подобное перед собой видел впервые. Он непроизвольно зябко повёл плечами, чтобы разогнать холодок, возникший между лопатками.

К счастью для защитников, их позиция по сравнению с положением гурта была предпочтительнее. Можно было не сомневаться, что выродкам не удастся что-либо предпринять для использования всех бойцов широким фронтом. На площадку вела неширокая лестница, по ней в ряд могли подняться от силы пять-шесть енотов. С двух сторон лестница защищалась высокими наростами рухнувших блоков строения и земли. Через них перебраться и обойти команды Свима и Гелины, енотам вряд было возможно. А всю ширину прохода перегородили: Свим, слева от него – торн, а справа – Харан, готовые рубить сверху вниз поднимающихся снизу выродков.

Несмотря на предпочтительность своего положения, свою оборону Свим оценивал средне. Всё зависело от тактики, которую применят выродки при нападении. Их медленное осторожное приближение давало защитникам неоспоримое преимущество – они могли свободно вырубать передовые ряды один за другим. Но если гурт перестроится в колонну, и предпримет таранный удар разом всем своим количеством и всей массой обрушатся на преграду, устроенную людьми и торном, то, как бы те не были здоровее и умнее, им не сдержать потока тел, их просто выметут, растопчут. Конечно, они успеют убить первых в этом натиске, но мертвые послужат бесчувственным челом живого тарана, против которого мечи станут бесполезны.

Свим ждал команды предводителя гурта, но она не прозвучала. К его облегчению, гурт, похоже, без подсказки двинулся не организованно, валом. Выродки стеснились. Задние напирали, передние, понятно, осторожничали, вжимаясь плечами друг в друга, в таком положении они, по сути дела, оказались беззащитными перед оружием оборонявшихся, что обнаружилось незамедлительно.

Длинный меч Сестерция в его мощной руке, способной изгибаться в любую сторону, со скоростью молнии блеснул и рассёк передового енота почти пополам.

Следом вступили в дело Свим и Харан.

Первые жертвы должны были как-то сказаться на поведении гурта. Еноты могли бы отхлынуть или хотя бы замедлить натиск, перестроиться, в конце концов. Однако ни того, на другого не произошло. Недаром в их жилах текла кровь не только енотов, но и енотовидных собак.

Первые жертвы – это первая кровь…

Её терпкий запах достиг каждого и обострил чувства выродков. Кровь… Она потекла! И совсем не важно, чья это кровь. Важно, что она потекла, а запах её головокружителен. От него крепнут мышцы, наливаются силой, всё тело пронизывает пронзительное предчувствие свежего куска мяса и костей, хрустящих на зубах.

Как давно уже они живут в ожидании этого ощущения!

Бешенство одолевает нервами, мутнеет взгляд, сознанием овладевает одна мысль: вот он – враг и добыча. Еда!..

И оттого первая кровь уже туманит ум, ростки разума загоняются куда-то в хребтовую часть, ближе к хвосту, чтобы не мешали управлять вооруженными конечностями, приученными держать ножи и мечи, зубам – впиваться в плоть, языку – алкать кровь.

Кровь…

Вой десятков глоток поглотил все звуки: удары, стоны, щёлканье зубов, выкрики людей.

Гурт жаждал крови…

Вал из поверженных выродков вырос почти на высоту груди Свима в течение нескольких минтов. А если не считать разорванной накидки торна, то он и люди противостояли им пока без единой царапины. Зато кровь енотов, которой они так жаждали, стекала с мечей защитников и обрызгала их с ног до головы, смочила рукоятки, отчего ладони скользили или прилипали, создавая неудобство в управлении оружием.

Нагроможденный вал убитых или раненных енотов теперь не давал выродкам никакого преимущества. Навались они теперь даже с разгону колонной – вал остановит их, а остановившихся можно спокойно достать мечом на таком расстоянии, откуда они не смогут достать до людей.

Свиму стало казаться, что гурт, наконец, прекратит бесцельную атаку и сделает передышку. Элементарное чувство опасности такого ведения боя должно было заставить их поступить именно так, ведь они потеряли уже не менее четверти своей численности.

Дурб ошибался. Еноты не казались обескураженными первыми результатами бойни, учиненной им обороняющими площадку, их целеустремленность не изменилась, словно кто-то подталкивал их в спину и заставлял продолжать бессмысленную атаку. Они вспрыгивали на своих поверженных собратьев и с высоты вала тел пытались прыгнуть на врага и вцепиться в него зубами, коль ножи и мечи против них оказались не слишком действенным оружием. Но конец для всех был одним – мечи людей и торна с невероятной методичностью секли или прокалывали их тела, увеличивая высоту страшного барьера.

Он уже стал поглощать защитников, завалив их почти до колен.

– Два шага назад! – Прохрипел Свим, обращаясь поочередно то к Сестерцию, то к Харану, так как за диким шумом ничего не было слышно.

Он перебросил меч в левую руку, чтобы очистить ладонь правой от липкой крови и первым сделал эти шаги.

Харан разом отступил за Свимом.

Между ними и замешкавшимся торном образовалась широкая щель. Ею воспользовался Камрат прежде, чем её могли заполнить выродки, как ни торопились они это сделать.

До сих пор мальчик стоял во втором ряду построенной Свимом обороны рядом с Гелиной и терпеливо ожидал своей очереди, которой, как показывал бой, мог и не дождаться. Но кинуться между людьми и торном он решился не для того, чтобы поучаствовать в рубке.

Имея один лишь гладиус, Камрат чувствовал себя не слишком уверенно. Длинный нож, так послуживший ему, пришлось отдать кроликам за помощь, оказанную ему, когда Харан и Клоуда находились в беспамятстве, а Свим с торном улетели на шаре. Мальчику не терпелось оборужить вторую руку.

С самого начала схватки он облюбовал меч тасмеда – предводителя гурта, привлекший его внимание необычным цветом. Клинок меча показался мальчику синеватым.

Мелерон, из которого обычно изготовляли клинки, придавал им зеленовато-травчатый оттенок. Такие мечи были у всех в команде. Камрат вначале даже засомневался, не мерещится ли ему. Но когда тасмед погиб почти в самом начале от рубящего удара Свима, его меч отлетел к ногам дурба, и мальчик смог хорошо его рассмотреть. Ему не показалось, цвет клинка был необыкновенным – тускло-голубым.

Теперь, после отступления Свима; можно было видеть только кончик рукоятки из-под наваленных тел.

Все попытки Камрата до того момента подхватить меч, оставались неудачными. Толстые ноги Свима всё время находились в движении, высунуться через них мальчик не рисковал: и Свиму помешает, да и себя жалко было – наступит ещё на руку. Так что ему приходилось выжидать мгновения, чтобы без риска добыть меч, и такое мгновение наступило, когда образовался зазор между обороняющимися и чуть приотставшими енотами.

Он молниеносно выскочил перед Свимом, походя, распорол животы двум енотам, оказавшимся на свое несчастье рядом с ним, вытащил придавленный меч тасмеда и вернулся на своё место рядом с Гелиной. И всё это за время, пока торн исполнял приказ Свима – отступить на два шага назад, дабы обеспечить свободу передвижения и лишить енотов трамплина, с которого они теперь бросались на защитников.

– Малыш! – только и успел прорычать Свим, готовый встретить енотов, убитых прямо под его носом Камратом, как мальчика уже не было впереди него.

Мелькнул как невесомая тень и исчез. Свим даже головой встряхнул – не почудилось ли?

Камрат, словно не слышал окрика дурба, стоял уже за его спиной и, ни на кого не глядя, занимался обретённым трофеем. Тем более его не занимало побледневшее и вытянувшееся от удивления лицо Гелины.

Она вначале испугалась за него, посчитав его поступок опрометчивым. Меч Свима уже начал движение, чтобы опуститься на головы выродков, когда Камрат вклинился между готовым разить оружием и его предполагаемыми жертвами. В эти мгновения время для Гелины как будто остановилось, так ей, как бы то ни было, показалось, ибо на её глазах словно замерли в порыве еноты, Свим медленно подавался вперёд корпусом и разгибал вооруженную руку; пропали все звуки. Зато Камрат успел сделать задуманное. К счастью, как подумала Гелина. Всё окончилось благополучно, и теперь она внимательно рассматривала это чудо.

Она могла верить или сомневаться словам Харана о мальчике, но то, что он сейчас сотворил, могло показаться неправдоподобным, если бы она сама этого не видела. Неужели Харан прав, и это заложенный? Но ведь он мальчик. Миловидный, с виду спокойный, никаких особых примет, которыми, якобы, обладают заложенные: мечущий молнии взгляд, руки могут удлиняться и укорачиваться, способность видеть затылком…

Бред какой-то! Всё не то, всё не похоже.

Меч пришелся Камрату по руке – не слишком тяжелый и хорошей длины. Он перекинул его из руки в руку, стараясь определить, в какой из них более удобен захват. Повертел, рассматривая необычного цвета клинок, потом слегка подбросил меч, поймал, повернул рукояткой от себя, проверил гибкость… Остался вполне доволен, и равнодушно посмотрел на растущий новый вал поверженных енотов…

В избиении выродков не было ни чести, ни смысла, ни боевого азарта. Ко всем этим трём безрадостным выводам Свим пришел уже после нескольких удачных движений меча.

Вот они убили два десятка енотов. Ну и что? Они же лезут как в мясорубку – безостановочно и бездумно – и умирают.

Ради чего? Или кого?

Что-то было не так. Что-то не слышал Свим о гуртах самоубийцах. На месте енотов иные выродки уже давно бы прекратили это бессмысленное самоуничтожение. Но здесь так оно и происходит. Да и как же назвать тактику енотов, если не самоубийством? Ещё прауза такой сечи, и они все падут под ноги защитников.

Впрочем, гараны ведь так же бессмысленно пытались их атаковать, пока не удалось всех их убить… Но то гараны, полудикие твари, практически потерявшие разум. Но сейчас атакуют и глупо умирают неизвестно за что разумные.

Да, что-то не так…

– Харан!.. Как думаешь… – Прокричал Свим, не поворачивая головы. Дыхание у него сбивалось, – Они что, решили… – он сделал выпад мечом навстречу прыгнувшему на него выродка, – все умереть?

– Дора или… – Харан тоже кричал и отбивался. – или визинги. Гонят их… за Гелиной.

– Должно быть, так, – Свим на мгновение оглянулся на столпившихся за его спиной пришлых, хрипло скомандовал: – Отступите назад! На два-три шага. Назад! И мы тоже отходим! – добавил он, обращаясь уже к Харану и Сестерцию.

Еноты преодолевали сдвоенный вал из согуртников, давая отступившей защите краткую передышку. Она была необходима Свиму не только для физического отдыха.

– Камрат! – позвал он мальчика. – Полезай опять наверх стены. Посмотри внимательнее, нет ли где невдалеке каких-либо людей. Они могут и прятаться. Понял? Давай малыш! – Свим отбил неуклюжую атаку ошалелого выродка. – Пусть тебе помогут пришедшие сегодня. Попроси у них сам… – и он опустил меч на голову, не успокоившегося енота.

Камрат стал пробираться через плотные рады незнакомых ему людей и выродков. Призыв Свима помочь мальчику услышали все и также все наперебой стали предлагать свои услуги. Они уже отдышались, пришли в себя и были готовы послужить общему делу отражения нападения недавних своих преследователей, хотя бы таким образом.

Пока мужчины и торн отбивались от наседающего на руины гурта, за их спинами женщины, да и путры с ними, начинали жить новыми реалиями и страстями. Шум схватки не мешал горячо обсуждать внезапное спасение из, казалось бы, безвыходного положения; на устах повисла невероятная встреча с Хараном; восхищались мужественностью и монументальностью Свима.

Иные уже ощущали боль утраченного…

Глава 2

После загадочного исчезновения Харана безутешная в горе Гелина во всём обвинила своего приёмного отца – гита, Правителя бандеки, главу Великого Кугурума, слугу Правдивого Сената и прочая – Гунака Гделина Гамарнака.

Гунак, крупный, с жестковатым лицом человек, чуть наклонив с лёгким налётом седины голову, выслушал до конца её сбивчивые, прерываемые слезами, претензии, свёл густые брови и, угрюмо глядя ей в лицо, спросил:

– Это всё?

Она вспыхнула негодованием и продолжила изливать на него свои упрёки, на сей раз её хватило ненадолго.

Гунак хмыкнул.

– Теперь, вижу, всё… Я так и думал. Мне сейчас, Гелина, не до твоих капризов. Поэтому поживи-ка ты в своём городском хабулине. Подальше от меня будешь, к тому же тебе пора привыкать жить в своём доме. А кугурум тебе противопоказан!.. Вот теперь и у меня всё! Я пришлю Никилена, он распорядится. Да, можешь взять с собой за одно и Грению…

Никилен, устроитель родового хабулина Гамарнаков, появился так скоро, словно стоял под дверью. Невысокого роста, лет двухсот от роду, он не отличался многословием. Его хватило, чтобы кротко посмотреть на Гелину и спросить:

– Что прикажешь взять с собой, канила?..

Вначале Гелине казалось, что приёмный отец не только лишил всех надежд на встречу с Хараном, но и унизил её, выселив из здания кугурума в другую часть столицы, почти к самой защитной стене, опоясавшей его.

Однако уже через несколько дней она и думать позабыла о своём, так называемом, унижении. Её хабулин, выделенный городом как не имеющей своего жилья приемной дочери правителя бандеки, хотя и был не слишком велик и не имел разветвленных подземелий, но он ей понравился. Ни внутренним убранством, поскольку здесь, так же, как и в здании кугурума, у неё было всё необходимое для жизни и увеселений, ни уютом скромных по величине комнат, а тем, что в этом доме единоличной хозяйкой была она, и никто другой не мог указать ей на что-либо. Каждая вещь здесь принадлежала ей и только ей. Под её рукой находился свой устроитель хабулина, своя охрана, свои слуги-путры.

На следующий день после переезда канилы Правителя ауны – жёны и канилы – приёмные дочери многоимённых и родные их дочери заполнили досуг Гелины сполна, находя времяпрепровождение в её хабулине более приятным, чем у себя дома, где им совершенно не с кем было обсудить самые важные и животрепещущие новости, сплетни и слухи.

А уж как была довольна Грения, родная дочь Правителя! Она вырвалась из-под постоянного присмотра всевидящего ока отца. Так ей казалось, поскольку Гамарнак занимался куда более серьёзными делами, чтобы не спускать глаз с дочери. Но девочка каждый день видела его, ей приходилось рассказывать ему о своей учёбе и поведении, то есть о скучных вещах, оттого и тяготилась повседневным его участием в своей жизни.

Грении едва исполнилось восемнадцать лет, и её еще не слишком обременяли учёбой или какими-либо обязанностями. Нянек в доме Гелины, в лице тех же аун и канил, хватало с лихвой, зато её тут окружали подружки-ровесницы, отпрыски многоимённых семей. Так что Грении у Гелины жилось привольно и весело.

Вскоре у Гелины появился и новый телохранитель, назначенный приёмным отцом. Видимо, памятуя о Харане, Гунак выбрал здоровяка, который внешней красотой не блистал, также как и умом, с виду был неуклюжим и застенчивым, а его профессиональные данные Гелину не заинтересовали. Поэтому она сразу распорядилась охранять её так, чтобы ей его никогда не видеть. Пусть это он устраивает по своему усмотрению, а ещё лучше будет, если он не станет торчать всё время рядом с ней, а заодно займётся организацией общей охраны хабулина, так как приносимые в дом новости и слухи с каждым днём становились тревожнее.

Впрочем, она распорядилась и позабыла и о телохранителе, и об охране, было не до них.

«И что её держало в здании кугурума?» – теперь часто приходило ей в голову. Вечная суета, какие-то дурацки-скучные приёмы представителей других городов и бандек, толпы дурбов, тескомовцев, горожан, и каждый пялит на неё глаза…

Фу! То ли дело жить в своём хабулине!

В день переворота, а точнее захвата власти в столице Тескомом Гелина проснулась поздно. Встала вялой. Вчера она поссорилась со своей ближайшей подругой Жаристой из-за какой-то чепухи. За время сна настроение не улучшилось, напротив, хотелось капризничать, кому-то на что-то пожаловаться.

Машинально глянув на себя в зеркало, не увидела любимую свою служанку – хопперсукса Р”янусту.

Прилежная, ласковая, готовая исполнить любую волю Гелины, она всегда к моменту пробуждения своей госпожи находилась где-то рядом. Держалась скромно, незаметно, но так, чтобы быть всегда на виду у канилы, если той вдруг захочется её увидеть или дать какое-нибудь указание. Чаще всего тонкая фигурка хопперсукса отражалась в зеркале – громадном сооружении, занимавшим почти всю стену комнаты-спальни.

Отсутствие Р”янусты ещё больше испортило Гелине такое неудачное утро.

– Хм, – недовольно поджала губки канила, рассматривая в зеркале, как это у неё получается. Оказалось, не очень красиво, и она показала сама себе язык. – Р”януста-а! – позвала она, но ей никто не ответил. – Да что же это такое? Р”януста! Ты где?

И опять никакого отзыва.

Капризно передернув плечиками, она решительно направилась к дверям почти через всю свою мило обставленную спальню, где имелось всё, чтобы быть еще красивее, чем она была на самом деле.

Ударив дверь толчком руки, Гелина ойкнула – дверь была заперта. Буркнув угрозу в адрес прислужницы, она, наконец, справилась с запором, распахнула дверь настежь и выглянула в небольшую залу, где вскоре соберутся её подруги.

Выглянула и едва успела зажать свой рот обеими руками, чтобы крик ужаса не вырвался из него. У двери лежала Р”януста с отсечённой головой, укатившейся от тела почти на два бермета, как раз к центру зала.

Гелина недаром была дочерью, хотя и приёмной, Правителя бандеки и столько лет прожила в кугуруме. Она знала о заговорах против Гамарнака. Против него строили козни софурстники, руководители Тескома, лидеры нескольких полу тайных организаций. Он им всем просто мешал, занимая место привлекательное не столько своей властью или какой-то выгодой, но быть Правителем бандеки было почётно.

Гамарнак стоял во главе гитов Сампатании, однако почему бы, скажем, такому гиту, как Грамашу, не стать выше его, если не по родовитости нэма, то по важности роли, играемой в стране? Или, почему только гиты? Многочисленный род Дашковых тоже был не прочь заявить о себе на всю планету. История знает времена, когда в Правителях ходили даже Ивентовины. Тогда почему бы ни дерзнуть Забуданам, Желейпам, а то и Колибурдам?

Внешне всё протекало благопристойно: собирался ли Совет Великого Кугурума или Правдивого Сената при Правителе, в состав которого как раз и входили все эти лица, а, разойдясь с него, плели сети сговоров, мимолётных союзов, готовили убийц, переманивали на свою сторону любого, кто мог держать в руках оружие или обладал каким-то весом в обществе.

Ничего в таком положении дел не было нового. Так повелось ещё со времени оно в столичном городе Габуне, где каждый многоимённый мнил себя стратегом, руководителем чего-то или, в крайнем случае, заговорщиком.

Впрочем, этим страдали в большей или в меньшей степени все столицы бандек. Недаром столичных многоимённых не понимали обладатели подобных нэмов других городов, а порой и презирали, говоря:

– Столичные – лжецы и предатели!..

Так что Гелина поняла, в бандеке началось то, чего все ожидали: кто со страхом, а кто с надеждой. Неясно только было – кто начал?

Действия Галины в возникшей ситуации подчинялись давно продуманному плану: собрать группу верных людей и выродков, взять с собой Грению, дочь и наследницу Гамарнаков Габуна, чтобы она не связывала рук Правителю, и уходить в Примето. В этом городе её родной отец приобрёл новый родовой хабулин, где никакие Тескомы или иные враждебно настроенные организации будут ей и её друзьям не страшны в окружении внутренней стражи и стражи города.

В Примето – вольном городе – никто не посмеет их тронуть даже пальцем.

План на слух, когда она его обсуждала с близкими друзьями, может быть, и был хорош, да, к сожалению, страдал такими огрехами, что, как оказалось, в реальных условиях был практически невыполним.

Одно то, что он был продуман ею, по сути, лишь в её голове, и представлял собой некую грёзу на предмет бегства, если кто-то принудит её к этому.

Впрочем, кое-что было и сделано. Например, полу договорённость со стражей хабулина, со слугами-путрами, была даже подготовлена поклажа для вьючных торнов – всё необходимое для дальней дороги, и намечены самые безопасные пути выхода из города и маршрут передвижения до Примето.

Однако практическая сторона плана появилась лишь после настойчивых напоминаний со стороны Гунака Гделина Гамарнака. Он соображал в таких делах больше, чем Гелина. Она долго сопротивлялась, но, в конце концов, выполнила его пожелание.

Родной отец Гелины, Гонат Гурбун Гуверний, появился в Примето недавно. Он на пару с другим, не менее экстравагантным многоимённым, совершил неслыханное дело – обменял свой родовой хабулин в Дервусе на не худший, как он был искренне уверен, в Примето с тем, чтобы быть, по его объяснению, ближе к дочери, каниле самого Правителя бандеки.

Город Дервус, всего тысяч на двадцать жителей, располагался в Испонтии и отстоял от Примето на все две с половиной тысячи свиджей.

Гелина ещё никогда не была в новом доме отца, и где он расположен территориально в городе – не представляла, вернее, у неё были смутные сведения, почерпнутые из неопределённых (к особой точности не было причин) сведений от отца.

Так что и в этой части плана имелись слабые места: как незаметно войти в Примето, у кого спросить о хабулине, ведь, как утверждают знающие, в Примето многоимённые не то, что в Габуне, ведут, будто бы, малоактивный образ жизни и редко дают повод для разговоров или пересудов о себе. Гелина смогла сама в том убедиться, когда однажды решила расспросить пришлого из Примето об отце, однако тот ничего подобного – об обмене хабулинами – не слышал и многоимённого Гоната Гурбуна Гуверния не знал.

И потом, после переезда в свой дом Гелина все эти планы оставила за его пределами…

Охрана хабулина смогла отбить первый натиск тескомовцев, атаковавших пристанище дочерей Правителя.

Тескомовцев (нападавшие были одеты в меленраи и каски, чтобы считать их бойцами Тескома) насчитывалось десятка полтора. Они неожиданно нагрянули в хабулин и успели пройтись по нему, пока охрана не сообразила, что дело приняло такой неприятный оборот.

Получив отпор, тескомовцы куда-то на время исчезли из поля видимости.

– Они вернутся? – впервые после назначения обратилась Гелина к своему телохранителю.

Бедняга, только что вышедший из пекла короткой, но злой рубки, перед нею растерялся и стал оправдываться в совершённой промашке.

– Ты можешь сказать членораздельно, – голос Гелины готов был сорваться от отчаяния и злости, – они вернутся?

– Д-да! Дa, конечно, – выдавил из себя телохранитель.

Кто убил таким страшным образом Р”янусту, он не знал и не догадывался. Быть может, это сделал кто-нибудь из тех, кто покинул хабулин госпожи после первых известей о перевороте, а, может быть, до спальни канилы прорвались некоторые тескомовцы, но кому это понадобилось, осталось нераскрытой тайной.

– Тогда… Займись обороной, а я займусь… – она махнула на него рукой и решительно направилась в зал, где, воспользовавшись затишьем, собрались несколько аун и дочерей многоимённых, чьи мужья и отцы попали под немилость тех, кто развязал бунт в столице.

Женщины, испуганные, некоторые с детьми, искали у Гелины защиты, не подозревая о нависшей опасности над ней самой. Женщин погнало сюда то, что её дом оказался вдали от основных событий, разыгравшихся в городе. То, что они видели, пробираясь сюда, и слышали от других, наводило на страшный вывод: в Габуне началась гражданская война, тескомовцы сражаются друг с другом, появились вооруженные банды.

Гелина прибывающих не успокаивала и не жалела, а вооружала тем, что можно было найти в доме. Вначале её действия больше подчинялись импульсу занять себя хоть чем-то, но праузой позже, когда полукрин тескомовцев пошёл на приступ хабулина, её действия стали более целеустремлёнными.

Женщины и их слуги-путры приняли посильное участие в отражении нападения. Появились первые убитые и раненые. Чуть позже на тескомовцев напал какой-то отряд, в котором можно было увидеть других тескомовцев вперемешку с горожанами. Однако нападавшие пришли не на подмогу, а с теми же намерениями, что и полукрин. Они там, за стенами хабулина, дрались между собой и в то же самое время не оставляли в покое защитников дома.

Силы были неравными.

Всплакнув над телом убитой наповал своей подруги Дихры, Гелина решила уходить из города. И пока охрана её дома отражала наскоки групп и одиночек, сражающихся между собой группировок, женщины под её руководством спешно занимались подготовкой к исходу, собирая всё необходимое к дальнему переходу к Примето. По сути, сборы заключались в выбрасывании ненужных вещей, которые когда-то были заготовлены для этих целей, а теперь вдруг оказавшихся лишними из-за громоздкости, веса или ненужности.

Охрана хабулина таяла с каждой схваткой. Телохранитель Гелины был убит, поражённый в голову. Кусая губы, она постояла над ним, запоздало жалея, что практически не знала его, и нэм, названный им при первой встрече, позабыла, а он умер, перекрывая дорогу тем, кто вознамерился убить её и Грению, как дочерей свергнутого Правителя бандеки.

О приёмном отце – что с ним? где он? – она не могла выяснить в течение всего дня.

В краткий момент, когда нападавшие устроили очередную паузу и освободили подходы к хабулину, Гелина повела за собой больше сотни людей и путров в сторону ближайших городских ворот. Дорога представляла собой образчик ада, случившегося в городе. Повсюду лежали трупы разумных, какие-то обезумевшие от страха или крови одиночки и шайки бродили по улицам и нападали на всех, кто попадался на их пути. Путь до ворот и схватка на выходе из них стоили потери четверти отряда Гелины.

Из города она вырвалась поздно вечером в окружении, тем не менее, многочисленной свиты, в которой не было ни одного мужчины и осталось только двое детей: Грения, вопреки всему довольная приключением, и чудом спасшаяся дочь подруги Гелины семнадцатилетняя Думара. Мать девочки – Дихра – погибла на глазах ребёнка, а она вот выжила…

До Примето путь не близкий – почти четыреста свиджей.

Два дня беглецы довольно быстро продвигались на восток, имея по правую руку берег Бурмасы. Изнеженные женщины и слуги-путры, не привыкшие долго и далеко ходить по неудобной дороге, выбивались из сил, но шли, помня, что чем дальше они уйдут от Габуна, тем будет безопаснее для них. Их гнал ужас пережитого.

Ночевали там, где их заставала темнота.

На третий день к вечеру вышли к небольшому поселению людей. Стены, окружающие строения уже частично потеряли койну, оттого большая часть домов была заброшена.

В городке гонимых встретили без особой радости, но всем предоставили возможность нормально выспаться и пополнить припасы.

На рассвете, ближе к ночи, чем к утру, Гелина от доброхотов вдруг узнала, что за полдня до их появления в городке здесь побывали тескомовцы в составе двух кринов. Они не скрывали, что охотятся за семьей бывшего Правителя бандеки. С какой целью? Тут сведения расходились, но ничего хорошего из них ни для себя, ни для Грении Гелина не могла предположить.

Погоня, посланная за ними, в своём рвении обогнала медлительных женщин и умчалась вперёд, однако было ясно, что очень скоро она вернётся и начнёт прочёсывать каждый куст и закоулок на дороге и в её окрестностях.

Кроткое совещание, устроенное после панического побега из жилого городка в дебри леса, подступающего к Заповеднику Выродков, постановило идти на восток вдали от пути, по которому предположительно прошли тескомовцы, до тех пор, пока не дойдут до вечной дороги Фост – Примето. Выбор направления через Заповедник был продиктован знанием мест, где они будут идти, некоторыми путрами. Среди них выделялась помела Ч”юмта – выродок из лисособак.

Ч”юмта, рослая, сильная, умеющая превосходно владеть кинжалом, выгодно отличалась от других выродков и хопперсуксов, волей судьбы оказавшихся в отряде Гелины. Не удивительно, что она стала проводником и ближайшим советником канилы. Её неутомимость поражала, она не стенала, как многие из женщин, переносивших неожиданное и некомфортабельное путешествие хуже выродков. В том, что Гелина и большая часть тех, кто разделил с нею нелёгкий путь от Габуна и добрались до спасительных развалин, имелась не малая заслуга Ч”юмты. В течение всего времени бегства она, казалось, не спала: охраняла сон других, ходила в разведку, помогала уставшим.

Решать же приходилось Гелине, а сложные вопросы возникали через каждый блеск, и вначале она пыталась во всём разобраться сама. Однако это оказалось ей не под силу, тогда-то и появился при ней небольшой круг советников, а вернее, тех, кто мог вместе с ней взвалить на себя бремя руководства отрядом. Каждому достался свой участок деятельности, некоторые из них были трудными, а порой трудновыполнимыми, но сообща все вопросы решались и, как казалось, успешно.

Их было почти семьдесят разумных. Всех надо было накормить и напоить, поскольку некоторые люди остались без сарок – питьевых фляг. Проследить за состоянием здоровья, вовремя поддержать или подождать отстающих, распределить поклажу…

К тому времени, когда беглецы достигли Заповедника Выродков и приняли решение идти вдали от дороги вдоль Бурмасы, выделились три лидера: сама Гелина, Ч”юмта и Жариста – подвижная и умная женщина, в чём-то похожая на Гелину, однако не в меру вспыльчивая и острая на язычок. Потому-то совсем недавно, сидя спокойно в своём хабулине, Гелина недолюбливала Жаристу, и между ними частенько случались размолвки, зато теперь они были подруги, как по несчастью, так и по сердечной близости.

У Жаристы был острый взгляд на некоторые вещи, которые многие не замечали. Она-то и предсказала о возможном нападении тескомовцев на них в ближайшее время.

– Почему ты так думаешь? – удивилась Гелина, услышав от неё такую неприятную новость. – Я считаю, что они нас потеряли и, если ищут, то вдалеке.

– Нет! – резко ответила Жариста. – Мы всё время не туда с тобой смотрели.

– Что значит, не туда?

– А то и значит. Давай-ка постоим, пусть все мимо нас пройдут, тогда и узнаем.

– Зачем нам останавливаться? – закапризничала Гелина.

– Сейчас увидишь. Это ненадолго. – Видя нерешительность дочери Правителя, Жариста добавила: – Это важно, Гелина, для нас всех.

– Ну, хорошо, хорошо, – канила не стала больше уточнять подробности предложения подруги. – Ч”юмта, будь впереди и держись направления, – распорядилась она, – а я… я посмотрю там с Жаристой.

– Посмотри. Я догадываюсь, что она тебе будет показывать. И это важно.

Гелина с Жаристой стали в стороне от потока людей и выродков. В середине отряда Грению и Думару вели за руки. Грения хотела, было, остаться с сестрой, но та не разрешила.

– Скоро мы остановимся, маленькая, и отдохнём. А пока иди, – сказала Гелина нежно и поцеловала девочку в лоб.

Замыкали шествие две молодые женщины. Одна из них, понурясь от усталости, прошла мимо, лишь бегло взглянув на стоящих подруг, другая остановилась.

– Вы здесь? Что-то случилось?

– Пока нет, но вот Жариста… – Гелина повела рукой, но её подруга прервала и жест, и фразу.

– Ты, Зента, часто оглядываешься назад?

– Часто, – растерялась женщина. – И я, и Елана… Вы же нас предупреждали, чтобы мы смотрели, нет ли за нами погони. Мы никого не видели!

– Я не о том. Погони пока, возможно, и вправду нет. Но, теперь давайте посмотрим втроём туда, откуда мы пришли. Что вы видите?       Первой от волнения охрипшим голосом отозвалась Гелина:

– След!.. За нами же настоящая дорога…

– Вот именно, дорогая, – хмуро проговорила Жариста. – Кому надо, он ею воспользуется и без труда нападёт на нас там и тогда, когда и где мы его не ждём.

Так и случилось, словно Жариста заглянула на день вперёд, и всё увидела воочию. Выследили и напали в самый неподходящий, как такое всегда бывает, момент их передвижения – во время переправы через спокойную и мелкую даже весной, но широкую Бурмасу.

Ничего не подозревая, отряд спустился по высокому песчаному берегу к самой воде. Ч”юмта с помощью выродков из бобров быстро нашла брод, но начинался он не сразу с берега, а в нескольких десятках берметов от него после глубокой стремнины.

Все выродки умели плавать, что нельзя сказать о людях. Люди, не исключая Гелины, никогда не входили в холодные воды рек начала весны. Справедливо сказать, что они в них не входили и летом, а также осенью, когда вода теплее. И такое их поведение исходило не из капризов или ещё каких-то предубеждений, а потому, что природные потоки ближе к Болотам несли в себе не всегда полезные для живого растворы, мути и суспензии.

Горожане в подавляющем своём большинстве боялись купаться, тем более такое относилось к многоимённым.

Переправа через глубокое место началась спокойно и налажено. Гелину, девочек, женщин выродки переносили в лапинах и ставили на мелководье. Взрослым пришлось взять детей на руки – вода доходила малолеткам почти до подбородка.

Борясь с течением, переправленные через стрежень реки медленно брели к противоположному берегу. И вдруг услышали за собой крики ужаса.

Вниз по спуску, поднимая пыль, к берегу набежало не менее крина тескомовцев с обнажёнными клинками мечей. Гогоча во всё горло, они набросились на оставшихся на берегу женщин и выродков, последние старались переправить людей через глубокое место.

«Обкурились темтой», – сразу определила Гелина, с бессилием наблюдая за избиением друзей.

Подвернись сейчас тескомовцам родные матери, их мечи не задержались бы и опустились на головы матерей. Теском разлагался быстрее, чем можно было предположить, наблюдая совсем недавно его бойцов подтянутыми, трезвыми на дежурствах, умеющих держать себя в руках.

Кричали все: тескомовцы, их жертвы и те, кто видел происходящее со стороны и не мог ничем помочь. Часть женщин при поддержке выродков бросилась в воду и тем самым спаслись. Но человек пять не выдержали, обезумели и побежали вдоль берега, не обращая внимания на призывы спасаться в реке, где их могли подхватить готовые к тому выродки. Женщины и путры, старающиеся столкнуть их в воду, тут же были зарублены.

В реку тескомовцы не пошли. Зачем? Они сделали своё дело – нашли беглецов и немного проредили их ряды. Вскоре о них будут знать там, впереди, и встретят достойно.

Гелина не досчиталась десятка спутников, когда она и другие выбрались на берег. По подсказке Ч”юмты, они побежали в заросли кустов, а потом, придерживаясь берега, снова перешли реку и резко свернули вглубь Заповедника Выродков.

Шли они, нет, бежали весь этот день и часть ночи, пока полумертвыми не упали в непролазной чаще, счастливо встретившейся на их пути рощи.

Наутро их оказалось ещё на шесть особей меньше, в том числе исчезла Зента. Погибли они, отстали или сбежали – никто не мог сказать или что-либо вспомнить определённого. Зента бежала как всегда в конце отряда и могла в наступившей темноте сбиться со следа. Её подождали, но она не появилась.

Их как будто оставили в покое, и они несколько дней двигались без приключений, если не считать, что все припасы стали подходить к концу, а до Примето оставалось ещё не менее половины пути,

Наконец, вернувшись из очередной разведки, Ч”юмта сообщила:

– Мы подошли к дороге. На ней посты тескомовцев. Но пересечь её можно.

Услышав о постах, Гелина тяжело вздохнула.

Решали: переходить дорогу или двигаться вдоль неё до самого Примето? Решили – переходить, поскольку, чтобы попасть в город её всё равно пришлось бы пересечь вблизи обжитых, а, значит, опасных для беглецов мест. Здесь, в Заповеднике, пока что ничем не угрожавшим, переход через дорогу был проще и безопаснее.

Дорогу пересекли ночью. Днем, пройдя с десяток свиджей, повернули на юг, и опять пересекли Бурмасу…

«Это же было вчера, – подумала Гелина, наблюдая за уничтожением гурта енотов-хопперсуксов, – а прошло как будто десять дней, не меньше.

А ведь это было только вчера…»

Да, вчера утром они собирались повернуть к югу, по направлению к Примето, но им не повезло – наткнулись на длинную старицу, заполненную водой. Переправа не удалась, ибо дно старицы было заилено так, что даже бобры не рискнули перебираться через неё. Как ни тяжело это было, но пришлось пойти в обход, углубляясь в Заповедник Выродков далеко на восток.

– Смотри! – обратила внимание Гелины Ч”юмта, – на той стороне.

– Кто это? Рыжие?

– Хопперсуксы. Енотовидные собаки и еноты. Самцы. Гурт или… Здесь их немного. Вооружены. Противные хопперсуксы.

– Они опасны?

– Их мало.

– Хорошо. Наблюдай за ними.

Около двух десятков выродков – передовая, как выяснилось позже, группа двигалась в виду беглецов. Долгое время еноты, будто не замечали или не интересовались, кто и зачем, идёт вдали от дорог. Гелина, а за ней и Ч”юмта успокоились, уповая на миролюбие соседей, хотя потомок лисособак знала отвратительный характер енотов.

Расстояние между отрядом и группой енотов, хотя и сокращалось за счёт сужения старицы, но оставалось достаточным, чтобы пока не мешать друг другу.

Но вот старица обмелела, здесь дно было каменистым. Можно было её перейти.

– Пусть пройдут они, – рассудила Гелина, собираясь объявить остановку на отдых и тем самым пропустить мимо себя енотов и не вступать с ними в контакт.

До этой минуты еноты вели себя так, словно до сих пор не видели, что рядом с ними в одну и ту же сторону идут люди и путры,

Тем неожиданней было их внезапное нападение.

Невероятность произошедшего вызвало полное замешательство у спутников Гелины. Мелкие выродки клином ворвались в их порядки и, злобно завывая, стали размахивать кинжалами.

Случись такое в первый день, когда Гелина и её окружение только вышли из города, то многие пострадали бы от не спровоцированного нападения. Но время, в течение которого сподвижники Гелины были в пути, не пропали даром – все они находились наготове ко всему. Так что, как ни проворны были нападавшие, налёт их не удался. Против них мгновенно ополчились гонимые судьбой разумные, видевшие своё выживание только в яростной смертельной схватке с любым врагом.

От авангарда гурта осталось не более трёх енотов, убежавших с поджатыми толстыми хвостами от места неудачной для них охоты. Догонять их никто не стал.

Ч”юмта, нутром понимая природу собак, ухудшенную во многом из-за крови енотов, была настроена решительно и не дала расслабиться ни людям, ни путрам, упивающимся лёгкой победой практически без потерь в своей среде. Она, рыча и подвывая, теребила всякого:

– Нам надо отсюда срочно уходить!

– Да они теперь не сунутся к нам ближе, чем на свидж, – пытались уговорить её Гелина и другие женщины, которым хотелось отдохнуть и поесть.

Однако путры из собак поддержали Ч”юмту.

– Здесь скоро их будет раз в десять больше, чем было! Неужели вы не понимаете? – Ч”юмта не юлила перед людьми, а вела себя на равных с ними. Хвост её был поднят в меру, а тело не изгибалось от признания главенства людей. Она хотела их спасти и тем самым спастись самой вместе с ними. – Чем дольше мы будем здесь оставаться, тем выше опасность нового нападения! – говорила она,

– Но что-то надо делать с этими…

Гелина растерянно указала на убитых двух путров из её отряда. Она с жалостью рассматривала трупы, пытаясь вспомнить, как их звали при жизни, так как они были не из её слуг, а присоединились с кем-то из людей, которых, возможно, тоже уже не было вместе с ними, коль скоро хозяева так и не нашлись.

– А что ты или мы все сможем сделать? – Не чинясь перед канилой, резко спросила Ч”юмта и посмотрела на лица других людей, растерянных не меньше Гелины и потому плохо соображающих. – Да поймите вы! Нам надо бежать! Даже закопай мы их, еноты всё равно разроют могилу. Им всё равно кого пожирать. Этих или нас. Вы этого хотите?.. Надо бежать!

Они бежали.

И всё-таки люди и путры, ведомые Гелиной и Ч”юмтой, на поверку оказались не слишком резвыми.

Они бежали. Как будто бежали, поскольку движение такой большой группы всё время замедлялось по разным естественным причинам: кому-то надо было поправить перевязку, другому надо было отвлечься по нужде, третьим просто хотелось упасть после пережитого страха и ужаса вооруженной схватки, и не вставать. Последние преобладали, к тому же они не видели и не ощущали реальной опасности, оттого в душе считали бегство неоправданным, выматывающим последние силы.

Гурт в поле зрения появился уже к ночи, когда следовало подумать о ночлеге. Его многочисленность и целенаправленность в движении были так ясны, что никто не усомнился на этот раз в намерениях – он настигал именно отряд Гелины.

Быстрый, на ходу, совет между ближайшими к Гелине женщинами и Ч”юмтой ничего радикального не смог выработать, кроме банального – попробовать оторваться от енотов, убегая.

Решающим в принятии такого положения была надежда, высказанная неутомимой Ч”юмтой:

– Они нас, надеюсь, тоже боятся. В противном случае они давно бы напали на нас. Думаю, им вскоре надоест за нами гнаться, и они отстанут, или их что-нибудь отвлечёт более легкое для добычи.

Помощница Гелины ошибалась в своих предположениях. Всю ночь гурт шёл по их следам, не дав и минта отдыха людям и путрам, задыхающимся от усталости и голода. На ходу кусок не лез в горло. Беглецы находились на пределе сил и молили солнце взойти на небосклоне пораньше. Им казалось, что с его восходом хоть что-то изменится.

Однако утром в поведении гурта наметилась новая, упорядоченная настойчивость в преследовании. До того он катил за отрядом нестройной толпой и жутко подвывал в ночи. Теперь гурт перестроился, он то расширял фронт своего движения и скашивал крылья его так, чтобы гонимые не по своей воле уклонялись в противоположную сторону от ближайшего крыла; либо все еноты вдруг набирали скорость движения и концентрировались с той стороны, в каком направлении решила вести спутников Ч”юмта. Вскоре она заметила Гелине:

– Они нас куда-то ведут. Или загоняют. Ты не находишь?

Гелина облизнула запекшиеся губы и посмотрела на небольшую стайку выродков, выдвинутых гуртом так, чтобы перегородить путь отряду на северо-восток, если, конечно, Ч”юмта права в своих наблюдениях.

– Сейчас проверим, – зло и решительно произнесла канила. – Идём на них! – указала она направление своему сопровождению. – Всем! И не сворачивать!

Она выкрикивала слова, выходя вперёд и обнажая кинжал.

Женщины подчинились ей почти бессознательно, так как перестали по-настоящему воспринимать окружающее. Они просто подражали своей предводительнице, поэтому без лишних слов или вопросов ринулись вслед за нею, в руках их появилось оружие.

Заметив манёвр беглецов, выдвинутая из гурта стая подалась чуть назад, но с дороги отряда не сошла. Еноты в ней завыли и залаяли. Вся основная масса преследователей моментально отреагировала и выделила из своей среды подкрепление численностью не менее трёх десятков хопперсуксов, а потом за ними двинулись все остальные. Пока гурт перетекал рыжей волной, густея рядами перед сплоченными единым порывом и решительно настроенными беглецами, Гелина бесстрашно ворвалась в их шеренги, разя направо и налево.

За Гелиной бросились разъяренные женщины и путры. Завязалось сражение, в котором беглецы, казалось, одерживали победу. Однако через несколько минтов перед ними плотно встал весь гурт и ощетинился клинками, сквозь которые не было возможности пробиться. Отряд стал увязать, Гелина дала команду к отступлению. И вовремя. Её отряд уже стали обходить со всех сторон, грозя полным окружением.

Таким образом, Ч”юмта, как это было не прискорбно для отряда Гелины, оказалась права в своих предположениях.

В схватке никто из людей не пострадал, но несколько путров было убито и ранено. Убитых тут же растерзали оголодавшие еноты.

Гелина отступила и отвела свою свиту на безопасное расстояние от гурта. Её действие не означало, что она смирилась с той ситуацией, которую ей навязывали выродки, в недавней стычке им удалось уничтожить не менее полутора десятков енотов. Если таким образом будет продолжаться дальше, прикидывала она, то появлялась слабая надежда так сократить численность преследователей, что они перестанут быть опасными для её отряда в дальнейшем.

Она подумала и вздохнула, печально оглядывая своих бойцов, числом значительно уступавшим гурту – на каждого не менее десятка. Вот они сгрудились перед нею. Скольких уже нет и практически все ранены, а раненый человек или путр – какой боец? И хотя у каждого есть запас кое-каких медикаментов и заживляющие раны мази, и первичная ткань-заменитель кожи, к тому же одежда воссоздаёт силы, однако восстановление раненых в такой гонке, которую им навязал гурт, быстрым не будет, какими бы сильными средствами они не пользовались. Разве на бегу правильно обработаешь порез или отметину колотого удара? Применение средств наспех уже дают свой результат – женщины обзавелась некрасивыми шрамами, вывести которые можно будет лишь тогда, если они всё-таки когда-нибудь доберутся до хабулина её отца и пройдут закалочные.

Да, если доберутся…

Были мгновения, когда Гелине хотелось завыть, как выродки, и броситься против них и убивать, лишь бы не ощущать себя попавшей в облаву. Убивать до тех пор, пока либо она их не уничтожит, либо они не разорвут её на части, что много вероятнее первого варианта сражения.

– Пока они жрут своих и зализывают раны, – сказала она прерывающимся от усталости голосом, – нам надо уходить! Вставайте!

Стеная, Гелина находила силы, чтобы поднять на ноги слабевших, помочь им сделать первые шаги.

– Там! – подбежала к предводительнице Ч”юмта. – Там какое-то строение. Развалины! Там!

– Не вижу, – пот заливал Гелине глаза.

– Ты не туда смотришь…

– Да, да, вижу… Но что нам развалины?

– Найдём угол… Забьёмся так, что они к нам будут подходить по одному… И мы их там… встретим.

– Да, да, – поняла Гелина нехитрую стратегию Ч”юмты. – Надо, чтобы отдохнули дети… Где дети?

– На месте… Надо бежать туда!

– Да, да, я согласна. – Гелина оглянулась, крикнула: – Быстрее! Мы должны… – Её никто не слышал, люди и путры занимались собой и двигались по инерции. – Ч”юмта, скажи им, а я… Всем туда!

Еноты, по-видимому, на руины, возникшие слева на их пути, внимания не обратили, им важно было только направление, в котором они гнали свою или чужую добычу. Так это было или нет, но когда она, эта добыча, рванулась в сторону от намеченного курса, к развалинам, было уже поздно наваливаться на неё всем гуртом.

В нём также были раненные, донельзя уставшие от погони выродки, так что лишь небольшая часть енотов вначале могла броситься вдогонку и наперерез, пытаясь встать между руинами и отрядом Гелины. Они набегали разрозненной лавой и попадали под кинжалы людей и путров. Но они всё прибывали и прибывали, дробя отряд на отдельные группы, которые самостоятельно стремились прорваться к руинам.

Это был тот самый момент, когда их увидел Камрат.

Гелина и все участники последней схватки не видели мальчика на стене, да и, откровенно говоря, откуда ему здесь взяться, в дебрях Заповедника Выродков?

Предводительница взяла на себя самую сложную роль: кромсая подвернувшихся под руку енотов, отбрасывая их руками и ногами, она пропускала мимо себя слабых и детей, весь отряд.

Казалось, что вот она, цель, достигнута, как навстречу ей вышли вооруженные люди-мужчины. Здоровые, отдохнувшие, сильные.

«Так вот, оказывается, куда их гнали всё это время выродки, – подумала она в отчаянии, – под мечи чужаков».

Тут же, от злости и последнего порыва всего её существа на этом свете, как ей показалось, она бросилась на незнакомцев со своим жалким кинжалом…

Мозг её словно взорвался – она услышала голос Харана, а мгновением позже в одном из мужчин, ставшем на их дороге, узнала его. Жало кинжала уже было направлено в его грудь. Всё в ней сжалось, вспыхнуло обидой и болью ото всего того, что с нею случилось после таинственного исчезновения любимого человека. У неё вдруг отказали ноги, она, теряя сознание, упала в руки Харану.

– Мы их убьём всех! – скаля зубы, проворчала Ч”юмта.

Она стояла рядом с Гелиной и через спины сражающихся воинов видела нарастающий вал из убитых енотов.

Гелина покачала головой, не согласилась.

– Они скоро поймут бесполезность такой резни и уйдут.

– Не уйдут. Верь мне, канила, – не сдавалась Ч”юмта, – Они должны были загнать нас в ловушку, но не здесь, а где-то в другом месте. Теперь они либо все здесь умрут, либо доберутся до нас… Но они умрут! Им не пройти! Как я их ненавижу! – последние слова она проскулила.

– Я верю тебе, и надеюсь на то же самое, – прошептала Гелина и прислушалась, пытаясь понять, что делается у неё за спиной, где расположились её спутницы и где так же время от времени раздавались выкрики обороняющихся и нападавших.

К её удивлению, женщине, которая здесь была до их появления, удалось увести небольшую часть тех, кто пришёл с ней. Остальные стояли на площадке, где им было тесно, но безопасно, и они уже как ни в чём ни бывало, обсуждали вопросы, далёкие от недавних, таких, по мысли канилы, не проходящих насущных – как остаться в живых, быть не раненым, где взять силы для бегства… Они же шептали о ней и Харане, удивлялись мощности и стойкости Свима, внезапному броску мальчика, прихорашивались.

Зато путры были заняты в основном К”ньецем. Несколько самок вызвались помогать ему защищать лаз, облюбованный енотами для нападения.

И была среди последних хопперсукс по имени К”ньяна.

Глава 3

Памятуя о своей первой попытке, Камрат обратился к одной из прибывших с Гелиной самке – выродку из собачьих с тем, чтобы она помогла ему взобраться на стену. Он выделил её сразу из всех тех, кто мог ему отказать помощь.

Она выделялась молодостью, стройностью и высотой, была гладкошерстной и с ушами, свисающими, словно листики толстой бумаги по краям большеглазой личины с мало выдающейся вперёд челюстью. Одна лапина у неё была аккуратно заклеена кусочком ткани-заменителя кожи, и виднелся ещё незаживший порез на спине, но среди других выродков она выделялась какой-то странной чистотой и готовностью сделать всё, что попросит у неё Камрат.

Она забавно моргала, размахивая длинными ресницами, и не сводила с мальчика желтовато-прозрачных глаз, пока он представлялся и излагал ей свою просьбу.

– И что я должна сделать?

Говорила она хорошо, без подлаивания, как это делал Ф”ент, когда волновался или торопился выложить то, что хотел сказать. Она сейчас тоже волновалась, однако волнение не сказалось на произношении.

– Пойдём со мной, а что сделать, я тебе скажу на месте. Так будет проще, чем объяснять это здесь.

– А как тебя зовут, маленький и такой смелый человек?

Камрат без прежнего удовольствия посмотрел на неё. И эта туда же – маленький, смелый… Стоит ли ей отвечать. Сказал раз и хватит. Но тут же передумал. Иначе она, чего доброго, так дальше и будет называть его маленьким. Так и пойдет, если с первого дня все к нему начнут обращаться подобным образом.

– Я же тебе уже говорил, – буркнул он недовольно. – Меня зовут Камратом… И вот что, не зови меня маленьким. Мне уже пятнадцать лет.

– Вижу. Я не хотела тебя обидеть.

– Вот и зови Камратом,

Они стали подниматься вверх по откосу.

– Какое хорошее имя! – Неизвестно чему обрадовалась его странная помощница. – А меня зовут С”еста. Так меня в клане назвали. А люди и все другие любят больше называть меня Кокошей.

– Кокоша? – мальчик фыркнул, подражая К”ньецу. – Что же оно означает? Твоё имя?.. Держись, а то свалишься!

– Я и так держусь. А Кокоша ничего не означает. Это такое ласковое имя. Ой!

– Говорил тебе… Кокоша, – легко отчитал её мальчик за неосторожность. – Возьмись за мою руку.

Камрат помог Кокоше приблизиться к стене. После того, как он с К”ньецем побывал здесь в первый раз, под стеной появился натоптанный ими небольшой карниз.

– И что теперь? – удивленно произнесла Кокоша, ощупывая шероховатую стену, наглядно несущую на себе отпечатки древности.

Мальчик вдруг с сомнением посмотрел на неё. Выбирая Кокошу из толпы пришлых путров, он руководствовался, пожалуй, только внешним видом и тем, что она понравилась ему. Теперь, подойдя к месту, где от неё требовалась помощь, он засомневался, а способна ли она взять на себя такое дело? Сколько бы веса не было в его мальчишеском естестве, всё равно для его поднятия на стену надо было обладать соответствующей силой. А Кокоша показалась ему сейчас слишком утонченной, изнеженной, чтобы справиться с такой ношей.

– Мне надо забраться вон туда, – без надежды на успех проговорил Камрат, – а я сам не достаю…

– Конечно, не достаёшь, – не поняла его забот Кокоша и простодушно добавила: – Ты же ещё маленький.

– Не маленький я! – совсем возмутился Камрат. Он уже пожалел, что выбрал ее. – Я низкий… Ещё…

– Я и говорю… Разве я не права. Конечно, ещё, но скоро ты подрастёшь и станешь как все люди, высоким и…

Пока она говорила, Камрат безнадёжно посматривал на неё и не знал, как остановить поток слов. Наконец, набрался духа и прикрикнул, как любил это делать Свим в таких случаях:

– Помолчи, Кокоша!.. Вот так. Слушай меня и молчи! Мне надо забраться сюда… Ты что, не понимаешь?

– П-понимаю, – неуверенно пролепетала Кокоша, потрясённая окриком со стороны мальчика, с которым так хорошо было поговорить, но Камрат видел по её выпуклым глазам – ничего она не поняла, хотя и проговорила чётко его слова: – Тебе надо забраться сюда… Куда?

– Совсем не понимаешь?

– А что?

– Ладно, Кокоша. Подсади меня на эту стену… Подставь лапины-то!

– А-а, – протянула хопперсукс, – так бы и сказал.

– А я что тебе говорил? – стал выходить из себя Камрат.

Никчёмный разговор с непонятливой Кокошей стал его раздражать. Там, внизу, Свим ждёт от него каких-то известий, а он тут препирается с бестолковой помощницей.

– Подставь лапины!

Она свела широкие ладони, присела. Камрат наступил осторожно на живую ступеньку, всё ещё сомневаясь в способности Кокоши поднять его наверх.

– Поднимай!

Кокоша без видимых усилий выполнила команду, Камрат зацепился за выступ в стене и быстро взобрался на верхний ее изломанный край.

– Спасибо! – сказал он хопперсуксу. – Это всё. Я пойду, посмотрю, а ты можешь, если хочешь, конечно, уйти вниз.

– Я тут побуду. Отсюда так всё интересно рассматривать…

Камрат её уже не слышал. Он поднимался выше, к переплетению корней берёзы. Некоторые корешки размочалились под его и К”ньеца ногами, когда они побывали здесь в первый раз, но берёза надёжно держалась на стене, так что Камрат без боязни ступил на сплетение корней, приподнялся во весь рост и стал осматривать округу.

Внизу, сразу под ним, толпился с десяток выродков из енотов. Они как будто совещались – что делать? Рядом с ними и на склоне к лазу, защищаемого К”ньецем и пришедшими к нему на подмогу выродками из отряда Гелины, валялось четыре трупа, два живых енота карабкались наверх. Камрат был уверен, что их постигнет участь предыдущих.

Подход к площадке, где сейчас мужчины и торн перемалывали непрерывно и глупо наступающих выродков, перекрывался остатками потолочных перекрытий и с места, где стоял Камрат, увидеть, что там происходит, было невозможно. Оттого мальчик решил в ту сторону пока что не смотреть, он не сомневался в победе своих друзей.

Впрочем, он ничего такого не решал и не думал, потому что практически сразу заметил, что в двух примерно канторах от руин к югу, откуда привела свой отряд Гелина, небольшая стая енотов окружила человека и двух путров, пытаясь их убить. Силы явно были неравными, хотя женщина ещё энергично и не безуспешно отбивалась. Зато путры, похоже, ослабели и не могли оказывать какого-либо сопротивления.

– Эй, Кокоша! – поторопился крикнуть Камрат. – Поднимись сюда! Быстро! И будь осторожной.

Хопперсукс не обратила на его предупреждение внимания и вихрем взлетела под самые его ноги.

– Я здесь, – напомнила она.

– Вижу, – недовольно отозвался мальчик, балансируя на одной ноге. Кокоша едва не столкнула его со стены, и он никак не мог занять устойчивое положение. – Ты лучше посмотри! Там ваши отбиваются от этих?

– Наши, наши! – взволнованно прокричала Кокоша. – Это же Жариста и её друзья. Надо сказать Гелине. Ах! Что-то надо делать, маленький человек! Ты же видишь, они уже скоро не смогут отбиваться…

– Помолчи, Кокоша! Ты лучше позови тех, кто сможет со мной прорваться к ним. Давай, беги вниз. И быстро! А я за тобой, поговорю с К”ньюшей.

У Камрата созрел смелый план освобождения части группы Гелины. Он спрыгнул со стены сразу же за Кокошей, хотя получилось это у него не так легко и грациозно, как у хопперсукса, прыжками спустился к лазу и коротко рассказал К”ньецу об увиденном, и о возможности сделать вылазку.

– Вылезти можно, – сказал хопс, но с сомнением повёл головой.

В укрытии они находились в безопасности, но там, за стеной, где их могут окружить еноты, всё может произойти не так, как это видится мальчику.

– Они не смогут нас окружить, – горячо возразил Камрат. – Их там не больше двух десятков. А мы как выскочим, да как навалимся!.. К”ньюша!

К”ньец опять повёл головой, поднял усы, намереваясь, наверное, возразить, но сказать и долго думать ему не дали. Кокоша уже подводила не менее десяти выродков, горящих желанием поквитаться с енотами и выручить своих товарищей из беды. К тому же хопперсукс К”ньяна рассматривала К”ньеца в упор, от чего у последнего вообще пропало желание о чём-либо думать, кроме как о немедленной вылазке.

– Ладно! – Он окинул столпившихся вокруг него путров – все самки. – Камрат займётся теми, кто топчется под стеной. С ним будут… – Хопс показал, не разбирая личин, на нескольких выродков. – Остальные со мной. Я иду первым, не отставать! – Он выпрыгнул из-за укрытия и ещё раз прикрикнул: – Не отставать!

И ринулся вниз, увлекая за собой всех остальных.

Нападать сверху на ничего не подозревающего противника было сподручно. Один лишь вид разъярённых защитников, валом катящихся на небольшую стаю енотов, в мгновение разметал её во все стороны, словно они и не стояли здесь и числом почти не уступали им. Так что Камрату и его более чем скромному воинству практически ничего не оставалось, как стать под стеной и сделать вид, что они обороняют подступы к лазу, если вдруг ещё одна стая пожелает напасть на тех, кто ушёл с К”ньецем или на них самих.

К”ньец быстро разобрался с енотами: одни из них были убиты, другие, скуля и взлаивая, побежали от него прочь, огибая руины. Они, конечно, добавят работы Свиму, но уже в уменьшенном количестве.

Жариста, как её назвала Кокоша, с золотыми волосами женщина, передвигалась без посторонней помощи. У неё кровоточила рука от длинного пореза от запястья до локтя (рукав куртки был распорот почти полностью), и она прихрамывала. Её вымученная улыбка предназначалась только Камрату, единственному человеку, участнику в вылазке по её спасению.

– Спасибо вам! – произнесла она глуховатым голосом, в нём слышалась искренняя признательность. – Я уже не надеялась на помощь. Откуда? Ах, о чём это я?.. Мои друзья, – она указала рукой на двух путров, несомых на лапинах других выродков, – сильно пострадали, особенно С”оваха. Если бы не они… Не знаю, что бы я делала?.. Ах, о чём это я?.. Гелина уже там, надеюсь…

– Она в безопасности, – поспешил ответить Камрат.

Жариста, похоже, никак не могла отойти от пережитого. Несвязно произнося слова, она, помогая себе руками, стала медленно подниматься с Камратом по откосу к узкому проходу в стене. Как отметил мальчик, Жариста была молодой и красивой женщиной. Последние дни вымотали её до основания, но она находила силы брезгливо обходить трупы убитых енотов.

Следом за ними потянулись другие выродки из отряда Гелины.

Отход замыкал К”ньец. Он настороженно оглядывался, но еноты рассеялись, и никто не намеревался напасть на них с тыла. Почти рядом с ним, чуть левее и впереди, то же самое делала К”ньяна – чистокровная хикинна, из клана хиков, откуда вышел и К”ньец. Её необыкновенно красивые копытца и буроватая шёрстка притягивали взгляд К”ньеца словно урлютка.

Странно, уже прошло не меньше праузы, как они увидели друг друга, и он и она узнали в себе сокланников, а до сих пор не перекинулись хотя бы одним словом. Будто бы они всегда, как показалось в первые мгновения К”ньецу, знали о подобной встрече, но вот встретились, а поговорить не о чем.

Правда, К”ньец попытался что-то сказать ей, ещё стоя у лаза и отражая нападение енотов, но наткнулся на такой красноречиво холодный до отчуждённости взгляд, что готовые вырваться слова застряли у него где-то внутри, так и не родившись на свет. Потом не было времени для общения.

И сейчас, поднимаясь по склону, хикинна порой посматривала на К”ньеца, однако взгляд её умных, с жёлтыми прожилками глаз, оставался равнодушным и каким-то словно замороженным. Ни интереса, ни сочувствия, ни какого-либо иного проявления чувств не выражал этот взгляд.

Треугольная личина К”ньяны заострилась от пережитого, но оставалась притягательно миловидной и в то же самое время застывшей, как маска. Такое впечатление, что она совершенно не удивилась, встретив посередине Диких Земель, вдали от клана хиков своего соплеменника, а лишь зафиксировала его наличие как факт. Ни слова приветствия, ни слова или проявления радости от такой неожиданной встречи…

К”ньец попытался возбудить мурлыканьем внимание или хотя бы какой-нибудь ответ с её стороны, но она даже на такое ненавязчивое общение не отозвалась. Это повергло К”ньеца в изумление и привело его к размышлениям, в результате которых он пришёл к безрадостному выводу – его внешний вид после стольких дней путешествия, отсутствие одного уха, ободранный хвост и стоптанные копытца не способствуют ответному отклику со стороны такой прекрасной хикинны, как К”ньяна.

Даже имя её он узнал случайно, со слов прибывших, общающихся между собой с фамильярной непринужденностью, вне зависимости, люди они или путры. Путры обращались к людям одноимённо, словно нэм их был далёк от начала алфавита.

После подобных размышлений непонятная тоска заполнила грудь К”ньеца. Его даже не обрадовали слова благодарности спасённой женщины-человека, когда они перебрались через лаз за стену. Он почему-то стал говорить с нею о превратностях жизни, подстерегающих разумных на каждом шагу,

– Как будто что-то возникнет, какая-то надежда, – философствовал он, жалуясь, – а потом, когда всё это исчезнет, жизнь становится неинтересной и ничтожной…

К”ньец говорил и бросал взгляда на К”ньяну, приглашая её к разговору.

К”ньяна промолчала, зато Жариста охотно с ним согласилась.

– Да, да, уважаемый, – сказала она своим приглушённым, будто таинственным, голосом. – Никогда не знаешь заранее, что тебя ждёт утром следующего дня: радость или горе.

Камрат их разговоров не слышал, в это время Кокоша помогла ему опять взобраться на самую высокую точку руин.

Вокруг бессистемно передвигались еноты – в основном раненые, лежали убитые.

Камрат едва оторвал взгляд от этого печального зрелища. На юго-западе возникло пыльное или дымное марево. Оно могло предвещать сильный ветер, поднявший пыль, но вернее всего там что-то горело. Весной обычно выгорает трава. В той стороне, где пролегла дорога, не было видно никаких движений: ни по ней, ни рядом с нею. А вот на востоке виднелось что-то такое, смутившее Камрата.

Он долго всматривался в непонятное, переливающееся радужным многоцветьем, пятно. Трудно было судить о его назначении. Бесформенное какое-то и… У Камрата заслезились глаза, теперь он не был уверен, что странное пятно существует на самой деле. Смахивая слезы, он вновь всматривался. И опять видел то же самое. К тому же пятно, похоже, двигалось, однако до него было ещё так далеко, что размеры его совсем не изменялись, лишь лёгкое колебание то в одну, то в другую сторону.

Осмотрев ещё раз округу и ничего такого похожего, предполагаемого Свимом, не обнаружил. Если кто-то из людей и был невдалеке, то хорошо спрятался от чужих глаз.

И вновь его внимание приковало необычное переливчатое пятно. За то время, пока он отвлекался, оно как будто увеличилось.

Камрат попросил Кокошу позвать К”ньеца.

К”ньец уже был рад избавиться от Жаристы, нашедшей в нём не столько собеседника, сколько слушателя. Женщина без умолку рассказывала ему, как она со своими друзьями-путрами – маленькой псевдобелкой и хопперсуксом из барсукозайцев – отстала от Гелины и пробиралась позади стаи енотовидных разумных, убивая отставших и раненых. Как бедную хрупкую псевдобелку по имени Л“ньюни еноты, случайно окружив её, хотели изнасиловать, но Л“ньюни, кроткая в жизни и храбрая в опасности, не далась, отбиваясь кинжалом до тех пор, пока Жариста не пробилась через ряды охальников к ней с верной С”овахой – хопперсуксом… Потом…

К”ньяна успела покинуть их, а Жариста всё говорила, как если бы ей это удалось в первый раз в жизни высказаться от души. Просьба Камрата была как никогда кстати.

Хопс поднялся к мальчику на стену.

– Что случилось, малыш?

– Я что-то вижу, К”ньюша, но не пойму никак, что бы это могло быть. У тебя глаз острее.

– Мы, кошки, видим хорошо, – согласился К”ньец.

– Тогда посмотри… Видишь дорогу?.. Теперь, – Камрат выставил перед собой руку, – на две-три ширины моей ладони вправо. Такое переливчатое пятно.

– Вижу… Интересно.

Хопс долго вглядывался вдаль. В увиденном им было что-то знакомое. Когда-то перед его глазами появлялось нечто подобное. И как будто совсем недавно. Его смущала цветовая гамма, волнами пробегающая по пятну. Преобладали светлые тона, но порой пятно окуналось в красновато-розовое облако на закате солнца.

– Пока скажу, малыш, со всей определённостью одно. – Хопс фыркнул. – Оно надвигается на нас. Неторопливо, но через полпраузы будет совсем рядом.

– Кто они?.. Оно?..

– Оно – это пятно, а кто они, мы узнаем попозже. Придётся подождать.

Камрат вздохнул, присел на корточки, задумался.

– Скажи, К”ньюша. Ты ведь тоже путр… Почему еноты напали так открыто на людей, а теперь решили все умереть? Они же по-настоящему драться не умеют. Я, когда мы отбивали Жаристу, почти ни одного не ранил даже, а они разбежались и пошли ко всем остальным. Там им не устоять против Свима и Сестерция. Они же идут и идут…

– Не знаю, малыш. – К”ньец смахнул с усов приставший комочек земли. – Говорят, есть дикие, которые иногда будто бы сговариваются и собираются в большие стаи, потом идут к морю и там все тонут… Идут в воду друг за другом, и тонут.

– Все?!

Хопс повёл хвостом и пристукнул копытцем.

– Я сам не видел. Наверное… И есть как будто дикие птицы, падающие с высоты на скалы, чтобы разбиться о них насмерть.

– Но то дикие, – возразил Камрат.

– Так я это и хотел сказать. У диких преобладает не разум, а инстинкт. Он ими и руководит. Или какой-то другой закон природы заставляет их так поступать. Но чтобы разумные делали подобное добровольно… Непонятно.

– Да-а, – опять вздохнул мальчик, словно на него навалилась вселенская печаль. Ему так не хотелось спускаться вниз, где шло избиение целого гурта. Туда, к входу на площадку, перегороженную сверкающей завесой неутомимых мечей, ушли еноты после атаки Камрата и К”ньеца, и в ту сторону ползли раненые, как если бы их кто-то подталкивал к окончательной гибели. – Свим думает, – тоскливо проговорил Камрат, – что они в доре. Кто-то на них воздействует. Но я смотрел и никого не увидел. Разве можно сразу такое большое количество охватить дорой?

– Можно, малыш.

– Мне бабка Калея никогда о таких разумных не рассказывала.

– Ладно, малыш, не отчаивайся… Я тоже вокруг посмотрел, никого не увидел. Если кто-то есть, то хорошо спрятался.

Они помолчали.

– Может быть, – предположил Камрат, – и по правде, никто на них не воздействует, а они сами себе устроили именно такой странный и страшный уход из жизни?

Он сидел на пятках, обхватив колени руками, и невидящим взглядом смотрел перед собой. Всё вокруг потеряло чёткие очертания, смазалось, отодвинулось. Мысли рождались медленные и тревожные, хотя почему-то не волновали, а лишь добавляли безнадежности к охватившей мальчика тоске. Опять он возвращался к недавно возникшим представлениям…

Ведь как всё-таки интересно было начинать путешествие в компании Свима и К”ньеца после выхода из Керпоса!

Дикая страна вне стен города, регулирующих микроклимат для горожан, распахнула перед ними столько нового, неведомого, порой опасного, но не на столько, чтобы переживать ужас или особый страх. Для мальчика развеялись некоторые сказочные или устоявшиеся суждения и образы, изменилось отношение к выродкам и торнам. И К”ньюша, и Ф”ент, и Сестерций – они же чудо! А умная птица В”арьёсу…

Ему было хорошо, каждый день приносил ещё что-то новое, неожиданное. Но как недолго всё это продолжалось! Необыкновенное каждый день стало превращаться в будни, в навязчивую последовательность, в которой всё больше лилось крови, проявлялись нелепицы и непонятности, замарывая всё возвышенное, что рождалось в душе Камрата.

Чарующий мир безжалостно открывался своими теневыми сторонами – их становилось с каждым шагом всё больше по сравнению с светлыми.

Ради чего всё это – преследования, жестокие схватки, насильственная смерть? Камрат ещё не знал, что такой же вопрос задавали себе люди тысячи поколений, однако никогда, словно на этом лежало заклятие, ответа не получали.

«Что делать, мир так устроен», – говорили одни, покорно опуская руки. «А как же иначе?» – с удивлением вопрошали другие и действовали без оглядки, согласно своему пониманию смысла жизни. Третьи видели во всём творимом движение вперёд: в противном случае – застой и смерть.

Ничего такого Камрат ещё не знал.

Да и откуда?

Бабка подобные темы с ним не обсуждала: не успела или посчитала его слишком маленьким и неокрепшим для знания таких неприятностей жизни. В нём же самом ещё только зрели какие-то мысли, которые, возможно, когда-нибудь станут убеждениями и позволят ему трезво взглянуть на окружающее его бытие с тем, чтобы либо занять в нём позицию примиренчества и непротивления такому току событий, либо выбрать путь борьбы с их неприглядными проявлениями.

Сейчас они, эти мысли, ютились в его голове в виде благих намерений и наивных представлений обо всём том, что с ним произошло за последние несколько дней.

«Почему бы ни жить?» – думалось мальчику…

Почему бы ни жить так же свободно и широко, как жили древние?

Вокруг столько земли, брошенной и запущенной, но здесь когда-то были дома, дороги, сооружения, необходимые для поддержания существования поселенцев. Руины тому порукой. Сегодня же здесь – пустыня. И вот в этой пустыне встретились две группы разумных, возможно, в кои веки такое произошло. Они встретились не для того, чтобы расширять пространство, пригодное для жизни, но лишь потому, что одна из групп напала на другую. Ради чего, спрашивается?

Ради чего умирают енотовидные собаки – целый гурт разумных? Они не могут не видеть, как погибают один за другим их собратья, однако всё равно идут под безжалостные мечи, уничтожающие их…

Ради чего Свим и Харан должны тратить свои силы, нервы и жизни, отражая нападение? Этим ли им заниматься, когда у Харана случилась такая неожиданная и радостная встреча с Гелиной, а у Свима есть Клоуда? Им бы сейчас быть вместе, как когда-то Камрат был вместе с бабкой – золотые дни: без крови, без настоящих врагов, кроме таких же мальчишек, как он сам, без ежедневного созерцания чьей-либо смерти…

Ради чего хотели убить Калею?..

Конечно, размышления Камрата были не такими последовательными и не имели чётких каких-то представлений, но умей выказать свои чувства, он, может быть, излил бы их таким образом…

– Это, – подал голос К”ньец, выводя Камрата из плена невесёлых раздумий, – или стадо оленей краснозадых и синеголовых. Есть такие. Или… гурт вупертоков.

Камрат с недоверием посмотрел на него.

– Вупертоки? Это те самые… ну-у… кузнечики большие? Мы тогда утром шли через них, да?

– Да уж, они. Насекомые… Точно, это не олени, а они, кузнечики, как ты выразился.

– Но почему они такие, цветные какие-то?

К”ньец потёр лапиной нос, дикие кошки делают так лапой при умывании.

– У них на крыльях яркие пятна, окрашенные по-разному. При движении вупертоки порой раскрывают их так, что пятна становятся видны со стороны. Думаю, они сейчас пасутся и перелетают с места на место.

– Разве они летают? Ф”ент же говорил…

– О! Хорошо, что ты о нём напомнил. Он о них побольше моего знает. Его надо позвать, пусть посмотрит и подтвердит мои предположения. Лучше бы я ошибался… – К”ньец мяукнул. – Я схожу за ним, а ты посматривай!

Хопс поспешил опуститься в подземелье и вскоре вывел на свет помаргивающего после темноты Ф”ента. Был тот деловит и настроен решительно, словно выполнял какое-то важное, не терпящее отлагательства, задание. Проходя мимо прибывших с Гелиной выродков, бесцеремонно прокладывал себе дорогу, делая вид, что даже не замечает удивлённых глаз, ворчания и стремления отступить в сторону. К”ньец едва поспевал за ним, чтобы не отставать, но не был таким наглым, его время уходило на извинения за себя и напарника.

Стехар поднялся по откосу к стене и увидел Кокошу…

Перемена, произошедшая с Ф”ентом в одно мгновение ока при виде помощницы Камрата, просто потрясла мальчика. На его глазах разворачивалось действо, хотя и не понятное, но сразу восхитившее его.

Вначале выродок застыл с вывалившимся изо рта языком, а потом превратился в улыбающееся нечто. Обрубок хвоста, всё его тело, шея и голова заходили в невероятном танце. Казалось, перечисленные части его существа стали жить независимой жизнью по отношению друг к другу, но в целом подчинялись, непонятно как, одному – сделать как можно больше виляющих движений. Они струились волна за волной, начиная от кончика носа и кончая запёкшейся ранкой на конце бывшего хвоста.

Всклоченная всегда буро жёлтая шерсть Ф”ента внезапно стала гладкой, будто только что расчёсанной, и плавно повторяла все такты его немыслимых телодвижений. Уши прижались к голове, а личина вытянулась вперёд, в глазах же таяло масло…

– Ах, какое чудо передо мной! – воскликнул он с надрывными нотками в голосе. – Я поражён! Я восхищён! Кто вы, незнакомка?

Камрат едва сдержался, чтобы не засмеяться от слов стехара. К”ньец жадно смотрел на представление и молчал.

В поведении Кокоши также произошли стремительные и заметные перемены. Она показала ряд великолепных белых зубов, хвост опустила вниз и слегка присела, однако на личине появилось выражение ожидания ещё чего-то приятного.

На вопрос Ф”ента она отвечала пространно:

– Уважаемый…

– Стехар, – быстро подсказал Ф”ент охрипшим голосом.

– … стехар. Меня зовут С”еста. Так меня назвали в честь знаменитого и непревзойдённого никем предка нашего всем известного клана крулетовиков. – (К”ньец мяукнул-простонал при упоминании обо всем известном клане). – Мы всем известны, – тем временем продолжала Кокоша, – как Сохранившие Знак Мудрости. Я выросла среди людей в доме Второго Проректора Сампатании Елепаса Ертинома Ереминталия. Меня там нежно любили и потому называли милым именем Кокоша. И вы, уважаемый…

– Ф”ент у вашего языка!

– …Ф”ент можете называть меня также Кокошей.

– Вы, Кокоша, – приготовился высказаться и Ф”ент, – даже не представляете, какая для меня честь услышать вас и ваше имя. Я из клана капов, известного…

Знакомство, не ко времени возникшее, явно затягивалось, и хопс, до того молча и даже благоговейно наблюдавший картину представления собак разных полов, наконец, не выдержал. Он, понимая всю важность происходящего, не стал грубить, как если бы всё происходило в другом месте и при других обстоятельствах. Он скромно и мирно напомнил:

– Ф”ент, мы тебя сюда позвали по делу.

– Да, уважаемый, – также без тени раздражения отозвался Ф”ент. – Однако мы тут с Кокошей…

– Ф”ент, иди к нам сюда! – успел выкрикнуть Камрат прежде, чем стехар намерился продолжить знакомство со С”естой.

– Да… Да, – раздельно произнёс стехар. – Видите ли, уважаемая Кокоша, для меня долг превыше всего. Без меня в нашей команде ничего не делается. Мои познания в области…

– Ф”ент, – рассердился мальчик, ему надоело слушать болтовню выродков, – я вот брошу в тебя камнем, и все твои познания будут ни к чему. Иди сюда!

Но как он ошибался, думая о болтовне между путрами!

Присутствуя при некоем таинстве, он даже не подозревал, насколько это была не болтовня. На самом деле Ф”ент увидел в Кокоше ту, которую искал до того везде.

Его отношения в родном клане не складывались именно по причине отсутствия той, которой он бы посвятил жизнь. Оставил потомство лишь исходя из законов клана. И вот он, наконец, увидел искомое, но у мальчика были свои заботы: низменные и сиюминутными по сравнению с теми чувствами, что возникали и стремительно зрели между двумя выродками.

В ответ на грубое заявление и нетерпение Камрата Ф”ент замысловато покрутил обрубком хвоста, что-то пролаял в минорных тонах и, словно делая одолжение, удосужился подняться к мальчику на стену.

Одного взгляда на наползающее, уже не пятно, а лавину разумных насекомых, было достаточно, чтобы Ф”ент на время позабыл о Кокоше. К руинам подступал гурт вупертоков. Стехар узнал в них тех, не обнаруженных в месте их постоянного обитания, после побега из базы Кемеша. Уже можно было видеть отдельные особи, а всего их было не менее двух с половиной сотен, если не больше, – громадных, неуклюжих на вид и бесконечно прожорливых.

Однажды воочию повидавший их в расправе над целым крином тескомовцев, после чего ни один из них не вернулся в свой дум, Ф”ент содрогнулся от ужаса. Он ещё до той, памятной прошлогодней встречи, натыкался как-то на след гурта вупертоков, прошедших через поселение клана каких-то выродков. От многочисленного, а значит, способного себя защитить клана никого в живых не осталось, они все исчезли в утробах этих обжор, словно их никогда не было на Земле.

Всё живое, что попадалось вупертокам на пути, уничтожалось. Весной прокормиться трудно всем, разумным и диким, тем более вупертокам, вышедшим из зимней спячки истощенными. Они в этот период теряли все крупицы разума, заложенные когда-то людьми, и могли делать лишь одно – жрать. А вокруг ни зеленой травинки, ни листочка, ни приплода от диких.

Ибо весна! Начало всему.

Другие насекомые только-только просыпаются, их личинки таятся где-то глубоко под земным покровом. Пищи мало, и нужно пройти десятки свиджей за день, чтобы поддерживать силы найденными и съеденными существами, подвернувшимися по ходу движения гурта, а идут они быстро, если успели за такой короткий срок пройти расстояние от места своего зимнего расположения.

У руин завал трупов. Скоро вупертоки почувствуют запах крови, наткнутся на убитых енотов. Что здесь произойдёт?! Что будет с живыми, и не только с енотами?

– Это… Это идёт смерть! – прошептал-выкрикнул Ф”ент без обычного лукавства и игры слов. – Нам всем грозит смерть! Почему вы так поздно меня позвали? Вы… – Он захлебнулся от возмущения и страха, убившего в нём какие-либо другие чувства.

Его тревога передалась К”ньецу, а через него, минтом позже, ко всем выродкам. Не остывшие ещё после бегства от енотов, они возбудились в виду новой опасности.

Послышались выкрики отчаяния и готовности к новой схватке.

А мужчины-люди и тори добивали последних енотовидных собак…

Глава 4

Свим устало вытер клинок меча о шкуру последнего убитого енота. Судорожно вздохнув, перевёл взгляд на хрипло дышащего Харана и хищно оскалился в улыбке.

– Ни один не ушёл.

Меч и руки Харана были в крови, сам он стоял, опустив голову, не смея посмотреть вокруг. Груда тел громоздилась перед его глазами и, глядя на неё, ему хотелось заплакать. Он бы заплакал, но к нему подошла Гелина и положила свою сильную руку со следами засохшей крови на его плечо.

– Они сами этого захотели, – сказала она тихо. – Если бы не вы, на их месте могли оказаться мы…

Она прижалась лбом к его руке.

– Наверное, хотя… – проговорил медленно Харан, сделав паузу. – Я не уверен. Никто из разумных добровольно не пойдёт под нож. Ты понимаешь? Их просто натравили на вас, замутив мозг. Может быть, визинги? Но зачем и почему?

Гелина отстранилась, удивленно посмотрела на Харана.

– Здесь? Откуда? Для этого нужна древняя техника и энергия. Где их здесь найдёшь?

– Но они явно были в доре! Разве ты не видела? Они шли на нас слепо. Они не ведали, что делали…

– Да, милый, да… Ты устал. Передохни… Но что теперь? Я даже не знаю, как ты здесь очутился, как…

Межу ними прошмыгнул Ф”ент, торопящийся к Свиму, всё ещё протиравшему меч, с неприятным известием, и ему недосуг было обегать людей, как бы плотно они друг к другу не стояли.

Новость, принесённая им, чуть позже подтверждённая Камратом и хопсом, вызвали уже не возбуждение, а легкую панику среди выродков, пришедших с Гелиной. Люди отнеслись к сообщению более сдержанно. Для большинства из них вупертоки всё-таки оставались наполовину сказочными, наполовину легендарными, а значит, не слишком опасными персонажами. Тем более что несведущая людская молва преподносила совершенно несвойственные вупертокам качества, такие, которым может поверить разве что ребёнок.

Свим же сразу оценил возможные неприятности от появления гурта или кочующего клана насекомых вблизи их временного месторасположения. Убитые еноты могли привлечь их непосредственно в руины.

– Слушайте меня? – его громкий выкрик, не терпящий противоречий, заставил всех замолчать и повернуть головы в его сторону. – Вупертоки идут! Это не те безобидные существа, которые напали и преследовали вас и которых мы здесь уничтожили. Ваше счастье, что вы их не встретили на своём пути. Сражаться нам с ними бесполезно, ибо не под силу. Они же скоро будут здесь. Поэтому всем следует пройти в подземелье! Там вы найдёте еду и питьё. Стехар Ф”ент и хилон К”ньец покажут вам, как туда войти! Слушайте их!.. А вы, друзья, действуйте! И – поживее! – обратился Свим непосредственно к выродку и хопперсуксу. – Ведите их по одному, подскажите, как избежать ссадин и ранений, когда пойдут через металлический завал. С вами всё!.. Харан и ты, Гелина, останьтесь, пожалуйста, со мной на некоторое время. Сестерций! Малыш! Идите к нам!

– Если мы будем совещаться, то пусть с нами будут Жариста и Ч”юмта, – сказала Гелина.

– Хорошо!

– Жариста! Ч”юмта! – позвала Гелина.

Выродок, наводящая порядок среди уходящих в подземелье, тут же откликнулась на зов и подошла к людям.

– Жариста уже внизу, – доложила она.

– Жаль… Мой проводник, помощник и друг Ч”юмта, – представила выродка Гелина. – Без неё мы бы никогда не дошли до вас. Ей следует знать, что здесь будет говориться.

Люди и торн кивнули Ч”юмте в знак признательности, согласия с предложением Гелины и знакомства.

– Мне бы не хотелось запугивать вас и самого себя, – озабоченно прохаживаясь по постепенно пустеющей площадке, начал разговор Свим, – но с вупертоками, как некоторым из нас уже хорошо известно, шутки плохи. Наверное, нам придётся сесть в глухую осаду. Потому что вупертоки найдут вокруг развалин и прямо здесь, он топнул ногой под собой, – много падали и останутся на этом месте, я думаю, надолго, поедая её. Надо сделать так… Гелина и вы, уважаемая Ч”юмта, успокойте своих разумных и попробуйте объяснить им, что в их же интересах не высовываться из подвала сюда до тех пор, пока я или Харан не скажем об окончании опасности. Мы, конечно, у выхода поставим охрану, но лучше, если все ваши друзья примут вынужденное сидение за факт, который случился по серьезным причинам. Надо их всех там разместить, наметить раздаточные пищи для постоянного круга тех, кто будет ими пользоваться, выяснить отхожие места… С этим у нас плохо. И ещё…

– И озаботьте их каким-нибудь занятием, – сказал Харан. – Пусть поют, либо рассказывают друг другу что-либо…

– Слушайте Харана. Вы знаете, он – врач. Я-то вот даже не знаю, чем бы их занять… И там у нас темно и налаживание каких-либо связей затруднительно, но она нужна. Я прошу тебя, Харан, помочь Гелине и Ч”юмте. А обеспечение наблюдения за вупертоками и охрану подходов к подземелью я беру на себя. Со мной будут малыш, Сестерций и К”ньюша… Пожалуй, всё, что я вам хотел сказать… Что?

– Пусть Сестерций поможет нам с освещением. Хотя бы вначале. Иначе начнётся такая неразбериха… Слышите, она уже началась.

Просьба Харана не понравилась торну. Он сделал свое предложение:

– Это не выход из положения. Меня надолго не хватит. Да и не могу я быть сразу в нескольких местах. Лучше затащить туда несколько туш енотов и вытопить из них жир, чтобы использовать его в светильниках. Не смотрите, что они отощали, жиру в них хватит.

Цинизм слов торна покоробил всех, даже Ч”юмту.

– Ну, о чём ты говоришь? – досадливо отмахнулся от идеи торна Свим. – Вытопить из них жир, значит, развести костры или хотя бы один костёр. Потом надо иметь для этого специальную посуду, плошки для светильников. Представь, чем мы там дышать будем? И вообще…

– Хотя бы факелы сделать, – вздохнула Гелина и безнадёжно посмотрела на Харана. – Они и точно там, в темноте, себе головы поразбивают. Что будем делать?

Из взрослых ей никто не ответил.

– Можно деревья… – проронил Камрат и замолчал.

– Продолжай, малыш, – подбодрил его Свим.

– Здесь есть сухие, а другие там подсохнут, – коротко и отрывисто стал объяснять мальчик. – Из них можно нащипать лучины. Мы с бабкой Калеей иногда так делали, когда в дни профилактик и нулевых дней в городе проводилось общее отключение энергии или нашего района.

Свим хмыкнул. В хабулинах многоимённых энергию никогда не отключали, к тому же у него самого под домом находилась своя вечная энергоустановка, и заявление Камрата прозвучало для него как откровение. Что за профилактика такая, что за нулевые дни? Может быть, это у них там, в Керпосе практикуют?

Пока Свим обдумывал услышанное, все молчали. Харан прервал затянувшуюся паузу.

– А почему бы и нет? – посмотрел он вопросительно на Свима. – Лучина много не накоптит, а?

– У меня точно такой же вопрос, – усмехнулся Свим, предложение мальчика ему понравилось. Было в нём что-то такое, романтическое, что ли. В тёмном подземелье горят лучины – тёплый огонёк мерцает… Как в сказке. – Пока есть время, – сказал он, – надо нарубить не слишком толстых стволов. Так, малыш? Но мы здесь займёмся этим делом без тебя, а ты поднимись-ка опять наверх и посмотри, что там вокруг нас происходит. Отсюда через этот завал выбираться не охота. Брр!..

– Мне самому не взобраться на стену, – напомнил мальчик.

– Тебе поможет Сестерций. – Свим повернулся к торну. – Подсади его там и возвращайся сюда.

– Люди, – буркнул Сестерций.

Аура его слабо светилась.

Вупертоки всем кланом уже почти вплотную придвинулись к руинам. Десятка два их, скучившись, рвали друг у друга первую тушу убитого или умершего от ран енота.

Co стороны их сражение за обладание падалью могло показаться даже забавным.

Громадные тела топчутся на пятачке, каждый норовит оттолкнуть соседа и ухватиться за шкуру енота и оттащить его куда-нибудь в сторону, подальше от других. Твердые пластины хитина стучат, словно по ним бьют палками. Прыжковые ноги углами мелькают поверх собравшихся. К ним подходят и подпрыгивают новые сокланники и вступают в борьбу.

Им ещё невдомёк, что двумя десятками берметов дальше каждого из них ожидает добыча в виде целого трупа.

Камрат ненадолго задержал свой взгляд на приближающийся клан насекомых. Его заинтересовало другое, увидев которое, он постарался присесть так, чтобы его никто не смог бы заметить.

Недалеко от оголодавшей саранчи, ближе к дороге, в нерешительности топтались тескомовцы, числом не меньше крина. По-видимому, они уже направлялись к руинам, когда их дорогу пересекли вупертоки. Теперь они стояли на полдороги, не зная, что делать. Даже двум десяткам тескомовцев не по зубам такая орава агрессивных и не соблюдающих никаких законов разумных.

Выслушав сообщение мальчика, Свим подёргал себя за бороду.

– Кто знает, может быть, они были связаны с гуртом енотов и вышли ему навстречу, чтобы перехватить Гелину. Как думаешь Харан?

– Кто знает? – отделался бывший телохранитель словами самого Свима.

Дурб ответил улыбкой на его заявление.

– Правильно, не будем это обсуждать. Но, мне сдаётся, что вупертоки появились вовремя. Они могут подарить нам здесь спокойную жизнь. Во всяком случае, на несколько дней…

– Ничего себе спокойную, – сказал Харан. – Я, конечно, сам не попадал к ним и не видел, что они могут натворить, но наслышан предостаточно.

– Не понимаешь?..

Харан повёл головой.

– После этих обжор каких-либо следов чьей-то жизни не остаётся. И тескомовцы, надеюсь, об этом, как и ты, прекрасно знают. Так что они, если нам повезёт, поверят всеядности вупертоков, для которых что выродки, что люди, даже если они многоимённые или дочери правителей бандек, всё одно. Теперь понимаешь? А ты, малыш?

Камрат пожал плечами. Он даже не слышал рассуждений Свима, спеша срезать несколько веток с небольшого деревца, оседлавшего блок, отвалившегося когда-то от несуществующей уже стены и покрытого шапкой земли.

В этот момент за валом убитых енотов, со стороны входа на площадку, раздался стрекочущий звук, заставивший людей вздрогнуть. В звуке ощущались некие обертоны, наводящие ужас на слушателей, отчего им захотелось закричать или пуститься наутёк, лишь бы унести подальше свои ноги от источника звука.

Люди первый удар выдержали.

Но завыла и замотала головой Ч”юмта. На неё стрекот вупертоков подействовал всего сильнее. Она заметалась, не зная, куда себя деть, и выла не переставая. На помощь ей кинулся торн, на которого звуки действовали слабее, чем на людей и тем более на выродков. Он поймал Ч”юмту поперёк тонкой её талии и стал громко наговаривать ей прямо в ухо какую-то чепуху, дабы отвлечь путра от неприятного давления извне на её чувствительную нервную систему.

– Веди её вниз! – распорядился Свим, тряся плечами, словно пытаясь сбросить с себя внезапно навалившийся груз. У него заморозило спину, и раскалывался от боли затылок.

Торну удалось немного успокоить Ч”юмту и убедить направиться с ним в подземелье, где к этому времени уже находились все остальные женщины и путры. Она ещё взлаивала и билась в сильной руке торна, но он умело протаскивал её сквозь канитель металлического сита, удачно обходя острые углы и режущие изломы.

Камрат, занятый у деревца, ничего определенного, что могло бы его обеспокоить, не почувствовал. Однако вой Ч”юмты заставил его бросить занятие.

– Что происходит? – спросил он Харана, заметив на его лице внезапную бледность и руки в суетливом движении, как будто он хотел от кого-то отмахнуться, но без успеха.

– Он-ни… Н-надо уход-дить!

– Кто они? Дай руку!

Камрат перехватил трясущуюся кисть руки Харана и повёл его к первой металлической перекладине, нырнув под которую, можно было начинать путь – мимо, под и над другими такими же препятствиями до дверей в подземелье.

– С-спас-сибо, малыш…

– Сам дойдёшь? – спросил мальчик осторожно, чувствуя, как Харан пытается освободиться от его опеки, однако силы у него, похоже, не было никакой.

– Й-йя н-не Ч”юм… Ч”юмта… От-тпусти…

Лай Ч”юмты ещё слышался внизу.

Камрат отпустил Харана и оглянулся на Свима и Гелину. У канилы дрожали губы. Она оказалась крепче Харана и сейчас пыталась улыбкой подбодрить его, но улыбки не получилось, а лишь гримаса, исказившая ее чистое открытое лицо.

– Идите, Гелина, – подтолкнул её Свим, бросая в переплетение балок очередную, вырубленную для изготовления лучин, палку, – Мы идём за вами… Быстро!

Харан нашел силы пропустить Гелину вперёд и помочь ей протиснуться по замысловатому проходу. За ними пыхтел Свим. Последним, не испытывая неудобств старших, которым приходилось истязать свои тела в тесном переплетении железа, поднырнул под балку Камрат.

Прежде чем полностью покинуть площадку, мальчик успел заметить фасеточный глаз, с любопытством, как ему показалось, разглядывающий пространство руин за горой трупов.

У вупертоков наступило нежданное время пиршества…

Глава 5

Осада, если так можно было назвать положение, в котором очутились люди и путры, длилась пять дней.

Нельзя сказать, что всем понравилось безвылазно сидеть в подземелье. Одни страдали клаустрофобией, находя, куда бы они не толкнулись, только стены, другим просто не нравилось сидеть в полутёмном пространстве, кое-где разорванного жидким огоньком лучины. Лучины сгорали быстро, света давали мало, так что вскоре к ним стали прибегать только в крайних случаях.

Но, тем не менее, жизнь даже в таких условиях налаживалась, а некоторым даже понравилась, к чему у каждого были свои причины.

Большинство прибывших с Гелиной откровенно отдыхали и набирались сил после долгого и изматывающего бегства из Габуна, полного опасностей и страхов. Они ели, спали, залечивали раны, вели бесконечные разговоры, сплетничали и предавались воспоминаниям.

За это время вупертоки съели всех енотов, переварили их и загадили всю округу испражнениями, запах которых стал проникать и в подземелье. Покончив с едой, утолившей их весенний голод на некоторое время, они сделали передышку перед дальнейшей дорогой. Именно так определил их намерения Свим. Он вернулся после краткого тайного осмотра того, что творилось на площадке.

На что Ф”ент, временно оставшийся не у дел, высказал страшное, но правдоподобное предположение.

Суть его сводилась к одному. Вупертоки сейчас ищут новое место для летнего проживания клана. Как бы они не подумали, что здесь для них всегда будет обильная пища. Тогда, чего доброго, у них появиться мысль выбрать окрестности этих развалин для выведения потомства.

– Тогда что вы тут делать будете?

Такой, несколько необычный, выделяющий его из общей среды, вопрос к другим Ф”ент задал неспроста. Ему самому такой поворот событий не казался ни страшным, ни обременительным, хотя бы на ближайшее время. С ним здесь, в полутёмном подземелье древних руин, произошло то сокровенное, о чём он стал неотрывно мечтать ещё тогда, когда почувствовал смертельную скуку, сидя в своей конуре при клане хиков, Хранителей Талисмана.

А мечтал он о необыкновенной любви, не только вспыхнувшей в нём самом, но, главное, любви к нему.

И вот оно случилось: его полюбили сразу две женщины – Кокоша и Ч”юмта.

С Кокошей всё было ясно с самого начала их знакомства и понятно для самого Ф”ента. Он её увидел, она ему безумно понравилась с первого взгляда и с первого дня появления в руинах. В ней ему нравилось всё – от кончика чёрного холодного носа до кончика хвоста, трогательного в своём, как ему казалось, совершенстве.

Кокоша также пылко ответила на его притязания быть с нею и только с нею. Стехар ей импонировал независимостью в суждениях и каким-то особым, бросающимся в глаза, отношением с людьми. Они с ним считались и даже иногда просили совета или доверяли какое-нибудь дело. Всё это поднимала его в её глазах. Кроме того, он оказался на редкость милым и предупредительным.

На правах старожила Ф”ент отвёл себе отдельную комнату с раздатчиком пищи и устроился там с Кокошей. Почти два дня он умело и смело отстаивал право иметь и Кокошу, и комнату в своём безграничном владении. Справедливости ради надо сказать, что никто, по большому счёту, и не посягал на его права.

Видя перед собой Кокошу, он мало обращал внимания на других выродков из собак, а те не пытались помешать ему наслаждаться только Кокошей.

Однако в конце второго дня случилось такое, о чём даже хитроумный стехар не мог подозревать.

В его комнату ввалилась Ч”юмта с длинной горящей лучиной в лапинах. Она довольно долго, пока лучина наполовину не сгорела, осматривала помещение и влюблённых, застывших в позе вежливого ожидания.

Ф”ент в знак уважения вяло вилял обрубком хвоста и, подражая людям, скалил в улыбке зубы. Вечно занятая организационными делами, волевая и резкая в суждениях, Ч”юмта не могла не вызывать его уважения, а её черные проницательные глаза и бархатная ухоженная шёрстка могли свести с ума любого. К тому же, Ф”ент её откровенно побаивался, даже не зная почему. Быть может, из-за какой-то необъяснимой правильности в её поведении, а то и из-за нелицеприятного язычка.

Кокоша также, памятуя о днях под практическим началом Ч”юмты, была признательна ей за помощь, оказанную во время переправ через реку, а потом, когда на неё набросились сразу трое енотов, предводительница путров пробилась к ней и вытащила из-под кинжалов. Потому-то она смиренно опустила хвост и голову, но смотрела дружелюбно.

– Ну вот что, дорогие, – без обиняков и длинных вступлений заявила помощница Гелины и потушила лучину, – с сегодняшнего дня будем жить втроём. Тебе, Кокоша, придётся потесниться, и пусть уважаемый Ф”ент будет нашим общим любовником.

В темноте не было видно выражения её личины, но глаза Ч”юмты горели так яростно, что Кокоша, также невидимая, сникла. Ч”юмта имела право так заявить. Конечно, Кокоше хотелось надеяться, что она будет единственной у Ф”ента. Но кланы выродков из собачьих считали законным любой самке выбрать себе друга, даже если у него уже кто-то есть.

– Уважаемому стехару Ф”енту, – пробормотала нерешительно Кокоша, – будет приятно иметь в вашей личине любовницу. Я думаю…

– Авво! – наконец подал голос Ф”ент.

До него так долго доходили слова Ч”юмты, что он только сейчас стал осознавать ситуацию, разворачивающуюся вокруг него, при том без его участия, несмотря на то, что он-то и являлся основным действующим лицом.

Оттого он решил возмутиться.

– Ты не хочешь второй любовницы? – с нажимом проговорила Ч”юмта. Она не спрашивала, она утверждала, но смягчила свои притязания, построив предложение таким, а не иным образом. – Или ты кого-то из нас с Кокошей желаешь обидеть?

– Авво, – значительно тише и неопределённее произнёс Ф”ент, слегка ошарашенный, но уже согласный быть тем, кем в нём хочется видеть Ч”юмта.

– Чувствую, хочешь! – поставила точку новая любовница. Глаза её слегка затуманились, огонь в них стал гаснуть. – Тогда сделаем так. Ты, Кокоша, вкусила от уважаемого стехара достаточно за целых два дня безраздельным владением его способностями. Тебе надо передохнуть. Иди, девочка, погуляй, а то сидишь тут как взаперти и ничего другого, кроме радостей от любви, не видишь. Сходи-ка к подругам, поболтай с ними, развлекись. А мы с уважаемым стехаром Ф”ентом… Иди, милая! Иди!

– Авво, – выдавил вконец оробевший Ф”ент, отступая назад под натиском Ч”юмты, ожидая от неё невесть каких, заведомо странных или неприятных, а то и страшных действий.

Однако Ч”юмта, не смотря на более солидный возраст по сравнению с Кокошей, а также суровый, со стороны, вид и врождённое желание командовать, показала себя выше похвал – ласковой и преданной подругой. И не только для Ф”ента, но и для Кокоши, которую она опекала на каждом шагу.

Уже на другой день, занятая делами, она посоветовала Кокоше не терять времени и использовать их общего любовника по назначению.

– Я позабочусь, чтобы вам никто не мешал. И люди тоже, – пообещала она и обещание исполнила.

Напутствие более опытной подруги подбодрило Кокошу и придало ей большей смелости, до того она во всём отдавала первенство Ф”енту,

Любовь двух женщин, лучших среди остальных выродков, подняли Ф”ента в собственных глазах так высоко, что иногда его напыщенность и самолюбование перехлёстывали через край. Он теперь даже ходить стал по-другому – не шёл, а нёс себя как некую ценность, с которой следует обращаться осторожно и нежно.

Однажды он в качестве знатока сунулся устраивать подобные дела к К”ньецу, со своими советами, как уломать К”ньяну, с которой у хопса с первой встречи ничего такого не заладилось.

К”ньец, фыркая и возмущаясь, выслушал разглагольствования стехара и под конец в сердцах стукнул его по загривку так, что тот, виновато тявкнув, опрометью вылетел из комнаты, облюбованной К”ньецем для жилья.

– Ещё раз придёшь с таким, – крикнул-мяукнул ему вдогонку разъярённый хопс, – я тебе, собака, хвост ещё укорочу.

Поскуливая, Ф”ент побрёл к своим любовницам.

В тот день ему не повезло и у себя. Мрачно размышляя о размолвке с К”ньецем, он стал бесцельно набирать различные комбинации на раздаточной стойке и случайно наткнулся на последовательность цифр в коде, после набора которой, на лотке появлялась вместительная посудина пива отменного качества.

Такого, возможно, уже несколько тысяч лет не варили по причине потери или забвения рецепта: крепкое, пенистое и холодное. Но с самой первой пробы напитка у него не совпали вкусы с подругами, а из-за них испортились отношения с Ч”юмтой.

– Вот что, уважаемый стехар, – проворковала она ему ласково, но твёрдо, удерживая его за побаливающий после затрещины от К”ньеца загривок, – спиться я тебе не дам! Подумай о Кокоше, этой девочке. Ты что, собираешься к ней подходить, дыша пивом?

Ф”ент начал было распространяться о пользе пива, на что Ч”юмта, так и не выпуская его из своей крепкой лапины, заметила:

– Расскажешь об этом кому-нибудь другому, то бойся! Я прекрасно знаю, к чему может привести эта польза. Я тебя предупредила!

Не довольствуясь предупреждением, Ч”юмта незамедлительно созвала семейный совет. Заседание его было бурным, несмотря на то, что прошёл он в полнейшей темноте. Кокоша при этом со всеми аргументами старшей подруги соглашалась молча, а Ф”ент лишь тягостно вздыхал.

Зато энергичной речи и шума, производимой Ч”юмтой, досталось на троих.

В результате, к неожиданному удовлетворению Ф”ента, ему предоставлялись некоторые послабления: он имел право любить обеих любовниц, пить пиво один раз в день перед обедом. Однако ему вменялось в обязанность чаще совершать прогулки, так как он, на взгляд подруг, о чём не утерпела и сделала заявление Кокоша, становился толстым, ленивым и, главное, малоактивным и равнодушным к ним.

После совета Ф”ент впервые подумал, что две любовницы – это для него слишком много, ужиться бы с одной. Впрочем, размышления на эту тему не оставили в его душе следов. И Ч”юмта, и Кокоша ему нравились, всё остальное казалось несущественным и преходящим.

Если у Ф”ента в любви случился некоторый переизбыток, то у К“ньеца дела в этом направлении были из рук вон плохи, и не было надежды на их улучшение,

К”ньяна, по сути, отвергла его.

Может быть, их взаимоотношения протекали бы совершенно по иному, не будь у К”ньяны до этого романа с выродком из рысьих, неким С”тьретом.

Она прислуживала жене одного из стоимённых, близкого к Правителю бандеки, а С”тьрет занимался мелким ремонтом в кугуруме. Их встреча состоялась благодаря хозяйке К”ньяны. Многоимённая шейна перебралась почти на постоянное житьё в здание кугурума, находя здесь возможность ни на минт не выпускать из вида своего мужа, известного неустойчивым характером. Своим поведением, – не появляясь в родном хабулине неделями, – он просто вынудил её поступить так.

С”тьрет был красивым и добрым. Он сумел расположить к себе недоверчивую сокланницу К”ньеца не столько словами и особой настойчивостью, сколько внешним видом и предупредительностью во всём.

К сожалению, счастье их продолжалось недолго. Когда тескомовцы ворвались в здание кугурума, С”тьрет кинулся на защиту своей подруги и погиб на глазах у К”ньяны. Его смерть спасла её, и она сумела скрыться в запутанных переходах громадной постройки древних, незаметно покинуть её и крадучись, добраться до хабулина Гелины, надеясь у неё найти свою шейну. Той там не оказалось, но К”ньяне пришлось уходить вместе с Гелиной из Габуна.

Всю дорогу и здесь, в руинах, в безопасности, она терзалась воспоминаниями, оттого никого не желала слышать и видеть. То, что она выжила, можно считать чудом, казалось ей. Перед её взором постоянно стояла незабываемая картина отважного, хотя и безрассудного броска С”тьрета со стамеской в лапинах против полукрина вооружённых и забранных в меленрай тескомовцев.

Выродок даже не дотянулся ни до кого из них, как пал разрубленный почти пополам.

Она видела всё это в каком-то ужасном замедленном темпе: грациозное и мускулистое тело любимого делает красивый и длинный прыжок навстречу забрызганным кровью людям, идущим ломаной шеренгой с обнажёнными мечами. Они были возбуждены, перенасыщены убийствами и уверенными в себе. Один из них почти без замаха разворачивает меч навстречу С”тьрету, и клинок с всхлипом разваливает всю переднюю часть заступника К”ньяны…

Он ещё в полёте, ноги ещё напряжены… а его уже нет!

Бьёт фонтаном кровь, добавляя новой краски на меленраях и лицах людей, и ни один мускул на них не дёрнулся, когда она закричала, и когда тяжёлое тело мёртвого С”тьрета упало на изразцовый пол – выродок, знай своё место!..

Сейчас, видя перед собой К”ньеца, воина и соплеменника, слыша на каждом шагу о его храбрости и уме, чувствуя его привязанность и расположенность к себе, она, тем не менее, оставалась ко всему этому безучастна: да, всё так, может быть, и есть на самом деле, но К”ньец был не С”тьретом.

Общаясь с ним, она на его фоне уже стала терять в памяти черты любимого, лишь порой ей в глаза бросались детали, по которым ей удавалось различить того и этого.

Тот был…

У С”тьрета уши были целыми и с изумительными кисточками на верхних кончиках, К”ньец же потерял одно из них в сражении. У любимого шерсть муарового окраса всегда лоснилась от сытости и ухоженности, в то время как соплеменник был похож на странника, лишённого возможности следить за собой, и оттого проигрывал в глазах К”ньяны этой существенной частью внешнего вида.

Разве может он сравниться со С”тьретом?..

Она, конечно, принимала знаки внимания со стороны К”ньеца. Он же был её сокланником, и у них были общие воспоминания о жизни в клане. Так что они общались. К тому же, он не был ей противен или раздражал её.

Но он был не С”тьретом. И – всё!

Поскольку у выродков редко встречалась подобная привязанность, а среди них царили свободные нравы, тем более привязанность к ушедшим из жизни, то с К”ньяной пробовали заговаривать и люди, и другие путры, видевшие её безразличное отношение к К”ньецу, на тему безнадежности и неправильности такого поведения. Ей усиленно подсказывали, что следовало бы делать. Её даже уговаривали поступиться ради соплеменника воспоминаниями об ушедших днях, которых ей никогда не вернуть.

Она всех выслушивала, порой рассеянно кивала головой, даже соглашалась, говоря покорно:

– Да, да, конечно… Вы правы… Я так и сделаю…

Однако шло время, и всё оставалось прежним.

К”ньяна и сама понимала странность и бессмысленность своих переживаний, так как не была ни дурой, ни блаженной, и всё-таки только одна мысль о К”ньеце, как о равноправном сопернике, нет, как о равноценной замене С”тьрету, приводила её к ознобу, от которого вставали волосы на загривке, и тут же отвергалась, как неприемлемая.

Бедный хопс, ощущая к себе такое равнодушие со стороны К”ньяны, граничащее с полным отсутствием интереса к своей персоне, худел, впадал в меланхолию и всё больше погружался в безрадостные размышления об уготовленной ему судьбе или искал каких-нибудь рискованных приключений.

А последних, от сидения и ожидания в подземелье, как будто не предвиделось.

Свим словно позабыл, что у него есть или был когда-то друг по имени К”ньец, а потому находил общество Клоуды куда более приятным, чем общение с бывшим напарником по путешествиям. Похоже, всё это теперь в прошлом, и не видать К”ньецу новых дорог, городов и земель в небольшой, дружной компании одних мужчин, озабоченных лишь исполнением какого-то дела. Не важно какого дела, но заставляющего их терпеть нужду скитальцев, вступать в схватки со стоящими на пути выполнения этого дела и не зависеть ни от каких женских или иных, от кого бы они не исходили, капризов…

Заканчивался пятый день безвылазного сидения в подземелье.

В комнату, занимаемую Свимом и Клоудой, прибежала Н”яста, выродок из коз. Переполненная восторгом совершаемого ею поступка и чувством ответственности за него, она боднула перед собой воздух рудиментарными рожками и бархатистым голосом сообщила новость:

– Уважаемый Свим!.. Уважаемая Клоуда!.. Уважаемая Х”ямеда, назначенная уважаемой Гелиной возглавлять сегодня дежурство у входа, говорит, что уважаемый К”ньец решил покинуть подземелье и, отстранив уважаемую Р”япру от дверей, поднимается для выхода наружу, чтобы, как он ей сказал…

Свим не стал слушать, что при выходе на поверхность сказал К”ньец. Что-то должно было случиться необычное, чтобы его друг и товарищ, многие годы служивший ему верой и правдой в скитаниях по бандеке, решился вдруг, не говоря об этом ему, покинуть подземелье.

Хотя, впрочем, он мог догадываться, ибо Клоуда, общаясь с женщинами, приносила много интересного о житье-бытье попавших в изоляцию разумных. Но чтобы из-за этого в одиночку покинуть укрытие и рискнуть выйти к вупертокам, Свим не считал правильным или необходимым поступком.

Охрана или дежурство у выхода не столько удерживала кого-то от опрометчивого шага, сколько служила хоть каким-то занятием для оставшихся без дела людям и путрам. Поэтому она не могла удержать хопса.

Свим схватил меч и, как был по пояс голый, помчался к выходу из подземелья.

Перепуганная Р”япру с округлёнными сурковыми глазами ничего не могла произнести вразумительного, а лишь простирала лапину за дверь и выкрикивала:

– Он там, он там!

Свим ринулся сквозь металлическую решетку вслед за хопсом, уже преодолевающему последние перекладины, крестовины и столбы.

– К”ньюша! Остановись! Подожди меня! Выйдем вместе! – кричал он.

За Свимом, словно по тревоге, уже спешил Камрат, довольный донельзя, что ему удалось убежать от опеки двух назойливых девчонок, пришедших с Гелиной. Одна из них – самая болтливая и приставучая – была, оказывается, даже родной дочерью недавнего Правителя бандеки.

За Камратом спешил Харан, не менее довольный, чем мальчик, хотя причина к тому у него была совершенно другая – ему даже с Гелиной наедине, когда никто не мешал их любви, надоело сидеть без дела в темноте и без движений.

За Хараном бежали Клоуда и Гелина, а за ними – все!

Переполох в подземелье поднялся страшный.

Женщины и путры, остановленные окриком Гелины у дверей, чтобы они не мешали мужчинам, столпились тесной кучкой. Тут же поползли предположения и слухи, нелепость которых всеми понималась, и всё же принималась на веру.

Среди подавшихся к выходу находилась и К”ньяна. Ей в голову не приходило увязывать случившийся бедлам с выходкой К”ньеца со своим именем. Но все говорили только об этом. Будто она довела хопса до попытки самоубийства таким страшным образом, иначе как назвать его стремление выйти наружу к вупертокам и быть съеденным ими?

К”ньяна с обидой выслушивала реплики и молчала.

Правда, вскоре уже обсуждался какой-то другой вопрос, совершенно не связанный с виновниками происшествия, да и не о самом происшествии.

Так что возбуждение и внутриобщинные страсти по прошествии всего нескольких минтов постепенно улеглись, но они неожиданно для самой К“ньяны, потрясённой действием соплеменника, разгорелись внутри её замкнувшегося мирка и словно осветили его.

В это время люди и К”ньец, выруганный Свимом за необдуманность поведения, далёкие от забот оставленных внизу женщин и путров, стояли у последней металлической балки и вслушивались в тишину ночи, пытаясь уловить характерные поскрипывания и стрекотания вупертоков.

Их не было слышно.

– Пожалуй, они нас покинули, – неуверенно предположил Свим и добавил: – Завтра проверим наверняка.

Глава 6

Вупертоки, вопреки нежелательному прогнозу Ф”ента, ушли.

На следующий день после проверки округи Камратом со стены невольные затворники вылезли из подземелья к свету и весеннему воздуху.

Одежда разумных, способная содержать в чистоте тело, на свободе выбросила в атмосферу накопившиеся за время сидения в темноте и замкнутом пространстве подземелья грязь, запахи, влагу и очистилась.

Люди и путры вздохнули полной грудью, хотя испражнения, целыми кучами оставшиеся после вупертоков, пропитала воздух, оттого и даже сами развалины, казалось, источали не слишком приятные кисло-едкие запахи. К счастью, ветер дул с южной стороны и относил большую часть испарений по направлению к дороге.

Ч”юмта получила от задыхающейся в зловонном воздухе Гелины указание очистить хотя бы площадку перед входом в подземелье, подключив к делу всех путров.

Озадаченные выродки обсуждали возможности выполнения задания. Более людей терпимые к запаху и привычные выполнять самую неприглядную работу, они, тем не менее, тоже испытывали неприкрытое омерзение. К тому же неясно было, как ко всему этому подступиться без каких-либо средств или приспособлений, имея при себе только голые лапины.

– Да-а, не скоро всё это засохнет, чтобы можно было это добро вынести куда подальше, – разглядывая продукт деятельности вупертоков, сказал Свим и повернулся к Харану. – Я всякое продумал, анализируя причины, которые могут заставить нас отказаться от такой удобной базы. Тескомовцы? Да, они могут нас отсюда выжить. Или банда какая-нибудь сюда забредёт и осядет. С ней будет тяжело справиться. Но только не о том, что у нас тут натворили вупертоки.

Люди поднялись повыше, туда, где насекомые не могли побывать и нагадить. На крутом склоне, правда, сидеть было не очень комфортабельно, зато здесь запахи ощущались меньше, и создавалась возможность без путров обсудить некоторые вопросы дальнейшего своего житья.

– Не переживай. Скоро весна себя покажет, – отозвался Харан на сетование дурба, резко поводя плечами, тем самым, давая возможность одежде обрести надлежащий вид. – Особенно у Заповедника. Здесь от этих куч скоро ничего не останется.

Пять дней они просидели в осаде, а весна не ждала и решительно преобразила природу. Пробилась сквозь старые космы новая трава, на кустах и деревьях готовы были распуститься листья, появились мелкие птицы, подземные труженики – кроты – нарыли бугорки тёмной земли. Один из них копался даже где под людьми, так как склон был усеян рыхлыми кучками, появившимся совсем недавно, может быть, только сегодня утром.

– Да, весна в разгаре, – думая уже о другом, продолжил разговор Свим. – И лето не за горами. Скоро реки разольются, тропы в Диких Землях зарастут всякой пакостью. К тому же ты прав, из Заповедника выползет… кхе, – кашлянул он, – всякое выползет.

– Лето, – протянула Клоуда, томно потягиваясь, – лето ещё не ско-оро, – она улыбнулась и поправила у Свима прядь волос, упавших ему на лоб. – Здесь не страшно. Вода эту территорию не за-ли-ва-ет… А где-нибудь ну и пусть себе за-ли-ва-ет.

– Там, где я выросла, есть такое место. Слёзное озеро называется. – Оживилась Гелина, до того безучастно покусывающая травинку. Одна рука её покоилась в руке Харана. – Мы с отцом, когда я была маленькая, на лодке плавали в нём… Сейчас-то там ещё сухо, наверное…

– Да, здесь не заливает. – Свим мрачно посмотрел на носки своих сапог, согнул ногу в колене и опёрся на неё рукой, – Здесь-то да, видать, не заливает, а вокруг Примето скоро сплошные болота будут. А до того вода разольётся на многие свиджи. Подойти к городу можно будет только по дорогам. Мимо тескомовцев.

– К чему ты клонишь, Свим? – Харан поцеловал руку Гелины. – Думаешь, надо идти в Примето?

Свим кивнул.

– Харан, мы же с тобой говорили, – вскинула брови Гелина.

– Я его спросил, – оправдался Харан.

– В Примето идти надо, – сказал Свим, – Но не всем, конечно. Только нам с малышом. Остальные, кому надо будет, могут туда пойти, когда прояснится общая обстановка в бандеке и поулягутся страсти.

Клоуда, тянувшаяся к нему, чтобы опять поправить волосы, одёрнула руку.

– А я?.. А мы?.. – Она растерянно оглянулась на Харана, в глазах у неё появились слёзы.

– Ну что ты, милая…

Клоуда вздрогнула от рассеянного голоса Свима. В нём ей послышалась пустота, та пустота, в которой для неё не было места. И хотя Свим и обнимал её за плечо, и сказал любимая, однако ни в его прикосновении, ни в том, как он произнес это слово, Клоуда не почувствовала ничего для себя.

Она попыталась высвободиться из-под его тяжелой руки.

– Ты меня не дослушала, – Свим отпустил её плечо и почесал свою натруженную мечом ладонь. – Пойми, милая, всем нам в Примето сейчас не войти. – Он покачал головой, усмехнулся. – Когда мы втроём вышли из Керпоса, то от збуна спрятались под одним деревом. Нас было только трое. А теперь нас целый отряд. Люди и путры. Я к тому, что всех нас теперь от любопытных глаз не скроешь, особенно при подходе к городу. К тому же, нам с малышом надо ещё заглянуть в Сох.

– Зачем? – поинтересовался Харан.

Его несколько удивило заявление Свима, высказанное неуверенно и без желания сделать то, о чём он говорил. О том, что Свиму следовало появиться в Сохе с Камратом, Харан знал. Но время прошло, и необходимость в том отпала, примерно так подумалось ему. Почему же Свиму надо идти именно в Сох, он никак не понимал.

Свим на вопрос ответил коротко:

– Сам… и не знаю… и знаю.

– И, тем не менее, собираешься туда идти с малышом? Тебе мало было схваток? А потом, в Сох тебя, когда ещё приглашали? До переворота? А ты уверен, что тебя там ещё ждут? И если ждут, то с добром ли?

– Ты думаешь, я тебе на все твои вопросы тут же отвечу? Не надейся. Впрочем, что меня там ещё ждут, да с добром в придачу, я совершенно не уверен. А зачем мне туда надо зайти, то, видишь ли, у меня в Сохе устроена явка для моих связников. Те, кто о явке знают, тем я верю. Там могут быть для меня сведения о произошедшем в бандеке. Иначе в Примето я вынужден буду входить совсем не так, как я всегда это делал. Да и в самом городе будет всё не просто, ибо придётся выверять каждую встречу, каждый свой шаг. Что долго и утомительно, а сейчас, возможно, и не безопасно. Вот главное, почему я хочу пойти только с малышом. Хочу быстрее его доставить тому, кто его ждёт в Примето. Вернее, к кому он там идёт.

– К кому же?

– Нет, Харан. Даже если бы и знал, не сказал бы. Ты можешь не поверить, но с Камратом я так и не успел поговорить на эту тему и узнать к кому он должен прийти в городе. Надеюсь, уж попав туда со мной, он назовёт мне имя или место, куда его доставить. Тут он от меня не отвертится. Я обязан буду знать, чтобы решить, идти мне с ним туда или нет, да и следует ли там показываться самому малышу?

– Ты можешь остановиться у моего отца в его хабулине, – предложила Гелина. О Свиме она практически ничего не знала, даже то, кого он из себя представляет по-настоящему и где живёт. – Я тебе сообщу пароль, скажу, к кому вначале обратиться. Отсидишься и всё узнаешь.

– Спасибо, уважаемая канила. Я приму ваше предложение, но буду держать эту возможность на крайний случай. Мне есть, где остановиться и укрыться в городе.

– Постойте! – Харан посмотрел влево на Гелину, потом вправо – на Свима. – Хорошая мысль! Может быть, нам всем, я имею в виду людей, пойти в Примето через хабулин Гоната Гурбуна Гуверния, отца Гелины? Его хабулин, как знает Гелина, имеет автономный выход из города. Мы все через него пройдём.

– Это правда, уважаемая канила? – Свим с надеждой посмотрел на приёмную дочь Гамарнака.

– Да… Но всё не так просто. Я знаю пароль, но сама никогда им не пользовалась. Тем более, проходом. Отец поселился не так давно в Примето… И потом, – она в упор посмотрела на Харана, – ты хочешь, чтобы я сбежала от своих путров? – Видно было, что она возмутилась намерению Харана не на шутку. Её громадные, словно нарисованные, глаза потемнели. – Я с ними прошла через такое… И теперь брошу… Я убегу от них и спрячусь? А они без меня… Ты, Харан, не прав!

Харан не ожидал такого перехода своей подруги от мирной беседы, больше похожей на рассуждения и предположения, чем на фактическое какое-то принятие решений, к истерике.

– Ты меня не так поняла, – стал он оправдываться, вызвав улыбку на лицах не только Свима и Клоуды, но и женщин, сидящих поодаль тесной кучкой и держащих уши открытыми к тому, что это там говорят между собой мужчины. – Я имел в виду лишь одно. Свим же прав, нам всем сразу не пройти в город… Я ничего не имею против твоих путров. В принципе, здесь, в руинах, можно отсидеться до более спокойного времени. А с другой стороны, если тебя здесь не будет, кто твоим путрам может угрожать? Или что? Зато ты была бы в безопасности у отца, имея больше возможностей постепенно переводит своих друзей в его хабулин. К тому же…

Снизу донеслись отчаянные крики убирающих площадку путров.

– Что у вас? – зычно окликнула их Гелина.

– Р”япра едва не утонула, – доложила Ч”юмта. – Провалилась в оставленное вупертоками.

Люди с высоты склона увидели маленькую фигурку выродка, облепленную с ног до головы дерьмом.

– Жариста, ты не знаешь, Р”япра чья?

– Моя она. С нею всегда что-нибудь случается. Вот и здесь угораздило влететь… – Жариста делано засмеялась. – Однажды она у меня…

Её слушали только женщины, сидящие рядом с нею. Клоуде и Гелине было не до рассказов о выродке, каждая из них имела свои личные заботы.

– Я тоже думаю так, как считает Харан. Нам надо идти в Примето всем. – Клоуда решила воспользоваться предложением Харана, чтобы ни под каким предлогом не оставаться без Свима одной на неопределенное время. Она не могла представить своё пребывание в развалинах без него. Вообще, где бы то ни было. Он и она должны быть рядом. Иначе… Она до сих пор ощущала шаткость своего положения при Свиме, а по-настоящему – при многоимённом. Ещё месяцем раньше она и думать не могла стать ауной не по вежливому обращению к замужней женщине, а по праву жены многоимённого. – Путры, Харан прав, могут побыть здесь ещё. Пусть ими командуют Ф”ент с Ч”юмтой или К”ньюша, а мы пойдём… Пойдём, чтобы потом вернуться за ними, когда появится возможность. А что?

– Такое впечатление, что мы говорим не на хромене, а каждый на своём собственном языке, – выслушав её, с досадой проговорил Свим. – А потому не понимаем друг друга. Я говорю одно, вы же с Хараном хотите двинуться в Примето целым гуртом. К тому же неизвестно ещё куда.

– Не обязательно, – возразила Клоуда. – Пойдём мы и Харан с Гелиной. Ну, и малыш, конечно. Впятером – не так уж много. А как вы думаете Гелина?

– Я не хочу путров оставлять здесь. Они не клан и не гурт. И не малака даже. Как ты не понимаешь? Через день-два здесь могут произойти такие размежевания, что я даже не представляю, чем это может кончиться. И потом, мы – это не все люди. Что мы скажем остальным? – понижая голос, чтобы её не слышали женщины, спросила Гелина. – А Грения? Ты хочешь, чтобы я её здесь оставила одну?.. Нет уж. Вы, конечно, как хотите, а я пока побуду с ними или всех сразу поведу в город, но не сейчас.

– Но, дорогая…

– Я, Харан, сказала! Если ты уйдёшь…

– Не спорьте! – Свим выпрямил ногу. – Я пойду с малышом, а вы останетесь здесь. Мы не должны подвергать всех, и себя в том числе, опасности. Пусть в бандеке и вправду улягутся страсти. Постепенно, может быть, и о нас подзабудут. И, кто знает, вдруг сам Гамарнак жив и здоров…

– Я тоже надеюсь, – прошептала Гелина.

– И правильно делаешь, – приободрил её Свим. – Мы же ничего не знаем о том, что сейчас происходит в стране. Мой кавоть молчит уже который день, а других приёмников у нас нет. Даже шары тескомовские не летают, похоже.

Заявление Гелины решила участь Харана.

– Как видишь, Свим, мы тебе в обузу не будем, – сказал он смирно и незаметно подмигнул Клоуде. – Пятеро, хотя и маловато, но чем меньше, тем лучше, тут ты прав.

Клоуда воспряла надеждой от намёка Харана.

– Скажи, дорогой, а Камрату обязательно надо с тобой идти в Сох? – спросила она как бы между прочим, и лукаво посмотрела на противоположную пару.

Гелина поняла её и, тронув губы улыбкой заговорщика, смежила веки в знак поддержки усилий Клоуды, после что-то шепнула на ухо Харану, тот выслушал и кивнул головой, соглашаясь с тем, что ему наговорила канила.

Ничего не заметивший Свим, тяжело вздохнул:

– Проблема в том, что ему туда ходить не следовало бы, но мне всё-таки придётся его взять с собой.

– А нельзя его разве оставить где-нибудь у кого-то?

– Вокруг Соха поселений нет, а одного его оставлять где-то я не хочу, – проговорил Свим и, не подозревая коварства, заложенного в вопрос Клоуды, пустился в объяснения. – Мало ли что может произойти, пока я буду в Сохе. В том числе и со мной. А округа затапливается во время половодья так быстро, что тому, кто не знает куда податься, грозит серьёзная опасность погибнуть. Или набредёт на него кто…

– Да, малыша одного оставлять не следует, – поддержал путь, избранный Клоудой, Харан, явно по наущению Гелины. – Пока он при тебе, тебе спокойнее будет. Только зачем ему идти с тобой в Сох? Ты же сам понимаешь это.

– Понимаю, не понимаю… Думаю вот.

Свим прищурился, посмотрел вниз, где путры безуспешно пока пытались очистить Р”япру, а она хныкала от жалости к себе.

Как мог знать Свим, отвечая на вопросы Клоуды и Харана, что против него объединились вдруг и действуют сообща умы сразу двух женщин, решивших убедить его в том, чего ему не хотелось бы делать.

Харан, посмеиваясь в душе, с удовольствием подыгрывал Клоуде и Гелине. А почему бы и нет, раз уж он сам решил здесь остаться при Гелине, тем более Свим его с собой не тянет, даже отказывается, а Клоуде очень хочется с ним пойти.

Были и другие причины.

Во-первых, заботы Свима – брать или не брать с собой Клоуду, его волновали постольку-поскольку, а во-вторых, хотя Клоуды это не касалось, но он последние день-два стал побаиваться обилия женщин в их компании. В подземелье, где темно, его уже неоднократно притискивали к стенке не узнанные им женщины, оставшиеся без поддержки и тепла мужчин. Хорошая пища, спокойная жизнь и темнота способствовали появлению у женщин других потребностей, удовлетворение которых было проблематичным.

Гелина женским своим чутьем чувствовала точно такую же опасность, но уже как заинтересованное лицо, не желающая делить любовь Харана ни с кем. И хотя по отношению Клоуды у неё подобных мыслей не возникало, тем не менее, было бы лучше, как она считала, чтобы Свим забрал свою женщину с собой.

Хорошо бы, подумала она, сплавить с ним еще парочку особенно кокетливых подруг, но предложить такое Свиму сейчас, когда он Клоуду даже брать не хочет, значит, испортить всю игру.

– Там видно будет, – неопределенно изрёк Свим, впервые, пожалуй, задумываясь над практической перспективой захода в Сох с Камратом.

Туда он его ни под каким видом вести не хотел, вспоминая о настойчивости Центра сделать именно это. Сейчас он Центру не доверял. Точнее, не доверял – сказано было бы не правильно. Своё отношение к Центру Свим ещё в целом не определил, не имея полной информации о его существовании вообще, о состоянии дел в столице бандеки, о возможных структурных изменениях в Центре после его разгрома. Он как раз и хотел, зайдя в Сох, получить хоть какие-то сведения о существующем положении в организации фундаренцев. Не имея информации, он опасался вводить мальчика в Сох. Уж слишком настоятельно предлагалось Центром ввести его в поселение.

Сколько прошло времени со дня получения известия о возможной игре Центра против него, а он никак не мог в это поверить и определиться. Он многих знал из Центра. Во всяком случае, тех, кто с ним был связан непосредственно, и поверить, что они против него что-то затеяли, не мог.

Конечно, появлялся дополнительный фактор – Камрат. Так тем более надо было выяснить, чем он так всех заинтересовал и кому это в Центре надо?

Свим вполне чётко ощущал двойственность раздиравших его чувств, однако всё для себя сформулировал однозначно: идти с Камратом, но в Сох его не водить. Если его и смущала непоследовательность собственного решения, то он пытался этого не замечать.

Ему порой казалось, что, когда он начинает думать о Сохе, в его голове появляется лёгкий туман, рассеивающий все его мысли принять правильную или более мудрую линию поведения.

«Почему бы совсем не заходить в Сох?» – иногда задавался он вопросом к самому себе, словно сторонний собеседник. И тут же начинал путано объяснять, зачем это ему надо или очень надо идти на явку, устроенную им в бывшем материнском доме.

Клоуда расценила задумчивость Свима по-своему и решила, что он уже достаточно подготовлен принять её подсказку по снятию проблемы Камрата.

– Знаешь, милый, – сказала она так, как будто идея только что пришла ей в голову. – Пока ты будешь находиться в Сохе, я могла бы побыть с малышом где-нибудь невдалеке. Тебе спокойнее и малышу будет с кем провести время.

– Прекрасное предложение! – воскликнула Гелина и спрятала лицо за плечо Харана, чтобы не расхохотаться, видя вытянутую от неожиданности физиономию Свима.

Поддержка Гелины его удивила – так думали женщины. Однако у Свима был свой резон:

– Ничего себе, побудешь. Камрата хоть охранять не надо, а тебя нужно. Уходя в Сох, я за малыша буду меньше бояться, чем за тебя. Он может постоять за себя и противостоять любому или незаметно уйти, если будет надо. А что он сможет, если ты останешься с ним?

– Ты прав, Свим, – вмешался в разговор Харан. – Тебе следует взять ещё Сестерция с собой. И Клоуде защита, и малышу компания. Сестерций ночью не спит, а днём всё видит

Свим долго и подозрительно смотрел на Харана, но тот остался под его взглядом невозмутимым.

– Ты это… серьёзно?

– Вполне, – кивнул Харан. – Торна здесь не следует оставлять. Что ему здесь без тебя делать? Он и так себя как в клетке ощущает. Думаю, без тебя он всё равно отсюда куда-нибудь уйдёт. Не уйдёт даже, а сбежит. Неужели ты не понимаешь, что он здесь только ради твоей команды? Ему нравится Камрат, в тебе он нашёл хорошего предводителя. Вот путры, те пусть, конечно, остаются. Даже К”ньец… Тем более К”ньец. У него, присмотрись, что-то, похоже, стало складываться с К”ньяной. Пусть они успеют договориться. А мы постараемся им не мешать. О Ф”енте, этом пройдохе, я не говорю. Да и навряд ли он сейчас согласился бы пойти с тобой. У него всё слишком хорошо, чтобы менять это на передряги дороги. Я бы тоже с тобой пошёл с удовольствием, и ты бы мне не запретил … – Гелина дёрнула его за рукав. – Если бы не Гелина, естественно. – Харан счастливо улыбнулся и прижал локтем руку любимой женщины покрепче. – Я тебя, кажется, убедил?

– Хм, – мрачно отреагировал Свим.

В словах Харана была логика, о существовании которой он не догадывался. Ясно, что Сестерций, оставшийся без дела, уйдёт, а Клоуда без него, а он без неё будут скучать. Мало того, предстоящая разлука таит в себе столько неопределенностей, и каждая из них способна разлучить их надолго, если не навсегда. Намного ли безопаснее оставлять Клоуду в подземелье, чем взять её с собой? Совсем нет. Отсюда рукой подать до дороги с тескомовцами, рядом Заповедник Выродков с непредсказуемыми обитателями… Распределители вдруг откажутся выдавать пищу… Да, мало ли что ещё может случиться?

С ним же Клоуда всегда будет у него на виду и не станет считать себя оскорблённой из-за того, что он покидает её одну на неопределённое время.

– Так, когда пойдёте? – как о совершенно законченном деле, спросил деловито Харан.

Свим поднял голову, хмуро посмотрел на него, на небо, вздохнул. Вновь приходилось принимать решение, когда никто тебе не может или не желает помогать, а сваливают на него эту неблагодарную работу. Так и сейчас ждут его слова.

Вначале он хотел отделаться какой-нибудь отговоркой, а потом подумал – нет смысла тянуть.

– Сегодня и пойдём, – сказал он. – Соберёмся вот… И так засиделись.

– Правильно, милый, – Клоуда благодарно взглянула на Свима, он ответил печальной улыбкой – ему всё-таки не хотелось брать с собой любимую женщину, выходя на рискованное дело.

– Надо об этом сказать… – начал он.

– Камрата позвать? – опередила его Клоуда.

– Грения будет безутешна, – заметила Гелина. – Она нашла в нём нечто такое. Он представляется ей предметом обожания и воина-защитника, который всегда будет с нею рядом. Однако он уходит… Я тут за ними понаблюдала и скажу, что Камрат тоже не прочь потакать всем её капризам.

– Ну да, – отозвался Харан. – Она заговорила его до смерти. Он будет рад удрать от неё куда подальше.

– Не примеряй этого на себя, – проговорила Гелина, – а то я обижусь.

– Я же говорю о Камрате. У нас с тобой всё не так…

– …она тогда говорит ему голосом искренней любви и душевной печали. Если, говорит она, ты, мой наречённый небом и временем, не убьёшь чудовищное чудо и не принесёшь мне его голову, то мы с тобой, говорит она, расстанемся навсегда, потому что так записано в наших анналах. А против них я ничего ни хорошего, ни плохого сделать не могу, пока не получу эту голову. Выслушав её, храбрый из самых храбрейших Белудин признался в своей любви к ней и тут же пошёл убивать страшного-престрашного Шуреку, а…

Камрат помотал одуревшей от постоянных повторов головой.

– Он что… Шуреку полюбил? – остановил он поток слов Грении, который день рассказывающей ему сегодня уже, наверное, десятое по счету приключение храброго храбреца и влюбленного Белудина из рода тысячеимённых Бланка, единственно достойных к упоминанию в различных сказаниях, быличках и сказках.

Рассказы Грении изобиловали именами, запутывающими и без того невнятное по сюжету повествование, бесконечными повторами и клятвами в любви то со стороны славной и небесно-прекрасной Гераны, слава о красоте которой достигла Луны, и храброго-прехраброго Белудина, словно встречались они каждый раз впервые и в первый раз влюблялись друг в друга, после чего он, этот храбрец их храбрецов Белудин, должен был убить очередное чудище страшное с именами самыми подлыми – Шурека, Ютилла или даже Яяванга. Они каким-то непонятным образом то ли мешали этой вечно повторяющейся любви, то ли являлись гарантом будущей совместной жизни двух прекрасных и славных юных сердец…

Этого понять не было никакой возможности.

– Разве он может полюбить Шуреку? – лицо девочки от удивления вспыхнуло румянцем, словно он сказал какую-то гнусность, глаза её сильно открылись, являя два глубоких синевой окна в неведомый для Камрата мир, в котором он тонул. Она же с ужасом смотрела на слушателя. – Он же любит прекрасную и славную Герану, дочь известного правителя бандеки, а Шуреку этого страшного он, наоборот, должен убить. Ты понимаешь, наоборот?

– Д-да, – неуверенно промямлил Камрат, совершенно не понимая как можно убить наоборот.

– Потом он сел на коня…

– Сел?.. На кого?

– И полетел во чистом поле, только едва касаясь ногами верхушек деревьев.

Камрат полностью потерял нить рассказа.

Приоткрыв рот, он ошеломлённо смотрел на Грению, уверенно и старательно перечислявшую те многочисленные немыслимые препятствия, которые с лёгкостью преодолевал храбрый Белудин Балерак Бланка, почему-то касаясь ногами верхушек деревьев, и всё это лишь для того, чтобы, в конце концов, добраться до страшного Шуреки, а затем его убить.

И не просто убить, хотя, как перед этим уверяла Грения, его убить нельзя, а ему, Белудину, оказывается, можно. Так вот, не просто убить, а отсечь голову и принести её для непонятных целей славной и прекрасной Геране, которой, возможно, даже не мнилось, что эта голова будет весить раз в двадцать больше, чем сам славный и храбрый Белудин…

Дети сидели на земле чуть ниже взрослых по косогору. Вторая девочка – Думара, – тихая, с белыми кудряшками и остреньким носиком, искренне сопереживала деяниям героев Грении всей душой. Она волновалась при каждом упоминании храброго-прехраброго, особенно при затруднениях, встающих перед ним через шаг, или когда он сам, что тоже было часто, в них попадал из-за собственной глупости, так казалось Камрату; горько плакала, если он вдруг почему-то умирал, и до слёз же радовалась его неожиданному чудесному воскрешению из мертвых. Думара всплескивала тонкими ручками, шмыгала острым носиком и, страшась страшного, без конца цеплялась сильными пальцами за плечо Камрата…

Камрат впервые попал в общество девочек, до того у него случались только мимолётные встречи с ними, но никогда ему не приходилось вступать с ними ни в какие разговоры, не говоря уже о более тесном знакомстве с кем-нибудь из них.

Правители и граждане Керпоса, как все люди на Земле, тщательно следили за соответствием новорожденных роду хомо сапиенс. Независимый Круг Человечности, в который входили специально подготовленные и безжалостные, по необходимости и по определению, граждане города, решал множество непростых задач. Но первым пунктом у него стояло самое важное, самое необходимое – это установить: жить новорожденному ребёнку или его следует уничтожить, как не человека, как существо, не имеющее на морфологическом, психическом или в целом на видовом уровне ничего человеческого. К ним относились генетические уроды, калеки от рождения, выродки выродков… Но и позже, но мере подрастания молодого поколения, Круг продолжал наблюдать за их развитием.

В Керпосе искони относились к детям с тщательной строгостью. Каждый ребёнок до пяти лет подвергался многократному тестированию на человечность. Особому контролю подвергались девочки – будущие матери новых поколений людей.

В городе дети лет до двадцати не имели прав гражданства и чаще всего проводили эти годы жизни в домах своих родителей. Появление детей на улице хотя и не запрещалось, но и не поощрялось, а девочкам практически такие прогулки были под запретом.

Конечно, все подобные строгости были не без исключения,

Сколько Камрат себя помнил, он всегда проводил своё время, не занятое хапрой и общением с бабкой Калеей, именно на улице, где неизменно встречал отпрысков Шекоты, своих противников, на которых, похоже, общее правило тоже не распространялось. Как Калея и тот же Шекота добились у кугурума и Круга таких вольностей для мальчиков, не достигших ещё возраста хотя бы относительной самостоятельности, можно было только догадываться. Вернее всего, все они – взрослые и дети – не были и не могли быть гражданами Керпоса, а проживали в нём лишь потому, что были людьми.

Бывало, обходя закоулки города, Камрат встречал ещё нескольких подобных ребят различного возраста, однако девочек – никогда.

Теперь вдруг, находясь в обществе двух девчонок, он попал в совершенно незнакомый мир странных и порой непонятных ему отношений и ощущений.

Грения и Думара всё время что-то рассказывали, взрывались смехом по всякому поводу и без оного, жеманничали, обижались, надувая губки и отворачиваясь друг от друга, а парой минтов позже как ни в чём ни бывало вновь смеялись и продолжали совместные игры.

Во все их перебранки, споры и примирения без особых ухищрений и каких-либо предварительных условий или хотя бы согласий был включён Камрат, но не как нечто одушевлённое, а как предмет или аргумент совместного пользования, служащий девочкам связующим – при одной ситуации, и разграничивающим – в другой, звеном между ними.

Он для них был единственным неизменным и внимательным слушателем (ему беспрерывно что-то наговаривали, а он молчал, пытался слушать и понять). Его с кем-то сравнивали («а стоял имярек на таком расстоянии, как сейчас стоит от них Камрат»). На него ссылались, как на надёжного и последнего свидетеля («Камрат слышал, как ты это говорила и не даст мне соврать»). Они грезили («я полюблю только такого, кто будет даже красивее, чем Камрат»)…

Они его утомляли, они ему надоедали. От их постоянного и бесконечного потока слов он стал совсем будто бы бестолковым, но при всём этом ему было весело, интересно, непривычно и почему-то спокойно…

Вот и сейчас, вырвавшись из подземелья, девочки совершенно ничего не изменили в своих пристрастиях. Грения с увлечением говорила, Думара активно внимала ей, вцепившись руками в его плечо, а он как в заколдованном сне видел их, замечал движения губ и рук, ничего практически не слышал, а слышал, так не понимал, ни о чём не думал и блаженно улыбался с приоткрытым ртом.

А вокруг всё так спокойно, мирно, никто не нападает с намерением убить, никого не надо убивать, никуда не надо бежать или идти, не надо ни от кого прятаться. Будь здесь где-нибудь рядом бабка Калея, Камрат мог бы считать свою жизнь счастливой.

Порой у него тоже появлялся необычный для него зуд что-нибудь рассказать девчонкам такое, чтобы их поразить необычным событием или развлечь, однако ничего из этого не получалось.

И не по его вине.

Если он даже и начинал свой рассказ, запинаясь и морща лоб, то девчонки тут же теряли какой-либо интерес или слушали его невнимательно, потому что не понимали, как он не понимал их, предмета того, о чём он заговаривал. По-видимому, это случалось оттого, что о себе он что-то им преподнести стеснялся, даже боялся, и потому начинал пересказывать услышанное от бабки Калеи, подражая даже её интонациям. А бабка могла ему поведать только не придуманные истории из жизни, но в жизни всё происходит не так красиво, быстро и счастливо, как в сказках.

К сожалению, в жизни погибает как раз храбрый, а трус или мирный горожанин может выжить, если откажется сражаться с тем же чудовищем в лице бандита-человека или в личинах выродков, похлеще вупертоков. К тому же, складности в его пересказах не было никакой, имён он не знал, так как бабка героев своих быличек не называла, а лишь иногда упоминала, что был он тем-то и тем, верным товарищем и отчаянным до справедливости дурбом, готовым постоять за друзей своих, кто бы то ни был – человек или выродок.

Эти герои ходили как все, а не садились на коней, которые, якобы, умели или умеют – летать, им не помогали умеющие говорить волки, потому что волков разумных на Земле не было, только дикие. Дикие же разговаривать не умеют, не приспособлены, не могут по причине отсутствия речевого аппарата.

Одним словом, ему оставалось быть бессменным статистом в бесконечной детской игре девочек. Но кто бы знал, как ему это нравилось! Он от души смеялся вместе с ними, хотя, казалось бы, смеяться не было повода, он научился за короткое время надувать губы, как это мастерски умели делать Грения и Думара, и даже порой взвизгивать тонким голосом.

Для Камрата остановилось время, он плыл в нём и не замечал течения, несущего его неведомо куда и зачем, и только те, кто оставался на берегу этой своеобразной реки, видели – он плывёт.

Стоявшими на берегу были взрослые. Они пока что решали за него, они предопределяли его дороги, они выбирали за него его судьбу…

– Камрат! – услышал мальчик из далёкого далека зов Свима.

Он поднял голову и непонимающе посмотрел в лицо своего старшего друга и спутника.

– Д-да… Свим…

Свим с усмешкой окинул озорным взглядом мгновенно притихших девчонок и подмигнул Камрату, вогнав его в краску.

На лица девочек набежала туча. Вторгшийся в их мир, Свим улыбкой не обманул детских сердец, почувствовавших в его голосе и взгляде то, о чём ещё не догадывался Камрат. Они с испугом и обидой посмотрели вначале на Свима, потом на мальчика. Глаза их тут же повлажнели от близких слёз.

Улыбка у дурба резко исчезла, глаза его посуровели. Вздохнув, он четко произнёс:

– Малыш, мы собираемся с тобой идти в Примето или нет?

Глава 7

Возмущению К”ньеца не было границ. Он фыркал и издавал звуки, способные устрашить любого. Его распирала обида на людей. Почему они решили не брать его с собой? Кто и что смог нашептать Свиму, чтобы тот поступил с ним таким образом? Столько лет вместе, столько пройдено и пережито, а теперь он никому, оказывается, не нужен!..

На площадке, перед замысловатым входом в подземелье, готовились проводы урезанной команды Свима до четырёх членов, а хопс, крутя хвостом, ушёл вниз, в темноту, и там, в одиночестве переживал навалившееся на него несчастье. «Разве можно так поступать с друзьями?» – думал он в отчаянии. Свим даже не пожелал объяснить ему, в чём он провинился или не угодил ему или кому-то…

С К”ньецем у Свима поистине получилось как никогда плохо. Он не хотел, конечно, чем-либо обидеть его. Так получилось, что в спешке сборов к предстоящему путешествию он как-то легкомысленно, мимоходом, словно о несущественной безделице, объявил удивленному хопсу:

– К”ньюша, мы с малышом уходим в Примето. А ты оставайся здесь, поживи…

И всё. Даже фразу не закончил. Ни объяснений, ни дружеского какого-то подхода. Сказано – как отрезано.

Уходит, его не берёт и даже не намекает на будущую встречу, хотя бы когда-нибудь. Оттолкнул, по сути дела, и не заметил. Вот что больше всего обидело К”ньеца.

– Но почему, Свим? – попытался выяснить хопс причину неожиданной опалы. – Что-то случилось?

– Сам знаешь, – рассеянно ответил Свим, но К”ньец не знал. – Так для тебя будет лучше.

– Что лучше?

– Сам знаешь, – повторился Свим. – Я же всё вижу… Эй, Камрат, оторвись от девочек, нам нужно быть готовыми через полпраузы… Сестерций, как с продуктами?.. Клоуда…

К”ньец в растерянности постоял еще пару блесков на виду у Свима, но тот не обращал на него внимания, занятый всем, только не им, не его проблемами, вдруг неожиданно откуда-то взявшимися.

Теперь он сидел в подземелье обиженный и забытый всеми. Кто бы мог предположить, что всё так с ним случится. До сегодняшнего дня Свим ни словом, ни намёком не напоминал об уходе из руин. И К”ньец в блаженном неведении лелеял свои чаяния. Чем дольше, думалось ему, они здесь проведут времени, тем выше его шансы завоевать расположение К”ньяны. Молчание Свима позволяло не торопить события в отношениях с нею, тем более, как будто появились какие-то, слабые ещё, правда, подвижки в её поведении.

К”ньец жил надеждой, но сегодня, когда стало известно об уходе Свима, а К”ньяна могла подозревать, что К”ньец тоже может уйти, однако не подошла к нему, не сказала ни одного слова, не опечалилась. Он понял – надежд никаких. Он для неё, если не пустое место, то, во всяком случае, нет у неё к нему никаких чувств, она не хочет его замечать.

Открыв себе глаза на невозможность успеха вступить в какие-либо взаимоотношения с соплеменницей, К”ньец должен был уйти со Свимом, а Свим решил по иному – не брать его с собой.

Что остается делать? Уйти куда-нибудь ото всех, но куда? Разве где-то там, без Свима, ему будет лучше? Навряд ли…

Наверху тем временем начались прощания. Вот когда Свим по-настоящему вспомнил о К”ньеце. Вначале он пытался его высмотреть в толпе выродков, но его среди них не оказалось. Тогда он стал о нём спрашивать и не получать вразумительного ответа. В конце концов, перекрывая шум, прокричал:

– Где К”ньюша? К”ньюша! Ты где? Кто его видел?

Провожающие – более полусотни разумных – стали оглядываться, но хопса в своей среде не обнаружили. Тогда Свим поискал глазами К”ньяну и решительно шагнул к ней.

– Уважаемая, вы знаете, где сейчас К”ньец? – напрямую спросил он хопперсукса.

Она чуть выгнула спину, словно на неё кто-то решился напасть, и ей пришлось приготовиться отразить атаку, зрачки её расширились, она облизнула красным язычком чёрные губы и в упор посмотрела на Свима.

– Я за ним не хожу, – наконец ответила она грубо и отвернулась.

Клоуда дёрнула Свима за рукав, видя, что он хочет ещё что-то сказать К”ньяне или вытянуть у неё какие-то сведения.

– Свим, – шепнула она, – не будь таким бестактным.

– Да я ничего… К”ньюша! – что есть силы, позвал Свим, всё ещё надеясь дозваться до хопса.

– Я его тоже давненько не видел, – подошедший Харан с нарастающим беспокойством осматривал выродков. – Кто-нибудь его сегодня видел? – спросил он у них.

– Спрашивал я их, – за выродков с досадой ответил Свим. – Да я его сам недавно видел. Он был здесь, рядом со мной. Потом… Я собирал как раз мешок. И он стоял вот так, как ты сейчас. Говорю, совсем рядом. А потом… Нет его нигде.

– Он что-нибудь тебе говорил?

– Говорил? Да, конечно. Мы с ним поговорили. Он всё спрашивал, почему я его не беру с собой.

– Ну и как ты ему это объяснил?

– Я ему сказал… Не помню точно, что сказал, – наморщил лоб Свим. – Наверное, намекнул ему, почему его не беру… Фу ты!.. Заговариваюсь уже. Ты же сам всё видишь, – Свим незаметно кивнул в сторону К”ньяны. – Вот о том и намекнул. Сколько он может скитаться без подруги? В Примето мог бы прийти попозже. Он знает, где я там… Ладно, не буду ничего говорить.

– Не нравится мне его внезапное исчезновение, – Харан качнул головой. – Тебе надо было бы с ним серьёзно поговорить, объяснить всё без утайки.

Свим всматривался в толпу, не покажется ли К”ньец, быть может, задержавшийся где-то по совершенно другим причинам, чем из-за отказа взять его в дорогу. Поэтому он досадливо отмахнулся от слов Харана.

– Я ему намекнул и так понятно, а он…

Раздражение отсутствием К”ньеца стало перерастать у Свима в обеспокоенность. Масла в огонь подлил Харан:

– Не ушёл ли он отсюда куда-нибудь, раз ты его не захотел брать. Ты намекать-то намекал, а К”ньяна, как ты слышал, за ним не ходит. Вот и…

– Не может этого быть! Мы с ним…

– Вот именно, что вы с ним, а теперь ты решился идти без него.

Клоуда почти повисла у Свима на руке.

– Что вы придумываете? Успокойся сам, успокой остальных. Видишь, у всех настроение испортилось,

Свим посмотрел на неё, озабоченно пробормотал:

– Да, да, дорогая…

Однако предположение Харана не выходило из его головы и тревожило его не на шутку. Что если в словах врача есть доля правды? И К”ньюша, разобиженный им, ушёл?

Сестерций со стороны, отойдя подальше ото всех, насколько позволяли размеры площадки, сумрачно наблюдал картину проводов. Его мало волновали слова прощания: исходили они от людей или от выродков.

Но и у него не всё было так, как ему хотелось бы представить. Сейчас он был бы не прочь, уходя из руин, возможно, навсегда и навсегда прощаясь с остающимися здесь разумными, поговорить с Жаристой. Эта человеческая женщина обладала внешним сходством с торнеттой из его клана и с первых минтов появления привлекла его внимание: высокая, сильная, с красиво посаженной головой. Глаза её всегда были широко раскрыты, она обладала хрипловатым голосом и не стеснилась в выражениях.

Жариста, подталкиваемая интересом к представителю регламентированных торнов, несколько раз заговаривала с Сестерцием. Биоробот, со своей стороны, в охотку беседовал с нею, но по иной причине. Глядя на неё, он вспоминал о похождениях великого Огария и о происхождении своего рода, в котором как будто текла кровь и чисто биологических существ, в том числе человеческая. Что в той легенде было правдой, а что вымыслом, Сестерция никогда не занимало, тем более что Акарак и Обезьян были братьями, а значит, не слишком различались организмами и психикой. И ведя длинные разговоры с Жаристой, он начинал верить родовым преданиям. Почему бы, думалось ему с каждым разом всё увереннее, не испытать на практике возможность повторения связи между человеком и торном на предмет продолжения рода?

Однако Жариста не проявила никакого внимания к торну при прощании, оттого Сестерций и стоял на отшибе, гордо вздевал вверх голову, увенчанную живописным тюрбаном, и изображал полную независимость к происходящему вокруг него.

– Люди, – порой негромко говорил он, но его никто не слышал.

Зато у Камрата состоялось самое печальное, наверное, (а будь дети взрослее, можно было бы сказать – самое душераздирающее) прощание. Грения плакала навзрыд и норовила поцеловать его. Ей вторила Думара и тоже пыталась обласкать мальчика прощальным поцелуем. Смущенный и рассерженный на них, он отворачивался, но безуспешно.

– Ты вернёшься к нам? – постоянно спрашивали они его и тут же утверждали: – Ты должен к нам вернуться!

Камрат старался выглядеть неприступным и даже суровым, но делал он это только потому, что ему было неловко и стыдно видеть, как кто-то из-за него плачет, и все на это обращают внимание.

Гелина с печальной улыбкой вытирала обильные слёзы названной сестрёнке и успокаивала её, а Грения, в свою очередь, то же самое проделывала с Думарой.

Харан также не остался в стороне, стоял, смотрел на них и посмеивался.

– Ай-яй-яй, малыш! Разве можно так кружить головы девушкам? – приговаривал он и нарочито качал головой. – И сразу двум? Они же без тебя останутся тут безутешными. Здесь и так скопилось слишком много подобных, а ты увеличил их число.

– Не трогай ты их! – заступалась за девочек Гелина. – А вы не ревите! Не навсегда, надеюсь, провожаете.

– Да-а, – всхлипывая, жаловалась Грения, – он уходит без нас. Что мы теперь без него здесь делать бу-удем?

– И то, правда! – поддержал сетования Грении Харан с серьезным видом, хотя глаза его смеялись. – Кто же теперь будет вас с Думарой так внимательно слушать! Заранее предупреждаю, меня избавьте от этого. А Камрату, думаю, тоже ваших рассказов будет не хватать. Правильно я говорю, малыш?

Камрат и сам не знал, правильно или нет, говорит Харан. Уходя, он ощущал непонятную грусть, словно потерял что-то нужное и оно может теперь не найтись.

За всех ответствовала Гелина:

– Отстань от них!

– Молчу, молчу! – Харан шутливо поднял руки, показывая возможность отказа от последующих реплик.

Бурную деятельность развернул Ф”ент. Отказ Свима продолжить со стехаром дальнейший путь не обескуражил его, напротив, он ощутил прилив активности, так как показать свою причастность к происходящему ему казалось святым делом. Все должны видеть, как он относится к самой идее ухода, в принятии которой он, якобы, имел самое непосредственное отношение. Кроме того, следовало показать свою значимость для команды Свима даже после того, как она покинет руины.

Стехар метался от одного уходящего к другому, напутствовал, советовал и заверял, что он здесь, вместе с остающимися, будет блюсти порядок. Пусть они на него положатся и не беспокоятся. А уж если вдруг надо будет, то пусть только свистнут, дадут знак, пришлют весточку, позовут – и он тут же будет рядом с ними, где бы они ни находились. Он такой!

Но в последнее верилось с трудом.

Каким бы независимым ни изображал себя Ф”ент, а у каждого его плеча, куда бы он ни двинулся, всегда стояли начеку С”еста и Ч”юмта и рыскали во все стороны настороженными глазами.

Сейчас они снисходительно посматривали на него, слушая заверения по чьему-то зову куда-то от них уйти, и, строже, за окружающими с тем, чтобы кто-нибудь из выродков, даже далёких от собак, не посмели бы не то что остановиться и поговорить с Ф”ентом, но даже коснуться его ценной особы.

Стехар в разговоре со Свимом предположил, что К”ньец руины не покидал, а ушёл в подземелье с глаз долой.

– Ты видел? – ухватился за него дурб.

– Не видел, но думаю, что он там. Куда ему ещё деваться… Нет, нет, если бы уходил совсем, многие заметили бы его уход. Сидит, поди, там, в темноте, и обижается на тебя. Ты его не берёшь с собой, а кошки, сам знаешь, обидчивые, не то, что мы. Нам надо только намекнуть, и мы всё сразу понимаем. А кошки…

– Неужели он не понимает, что мы его оставляем ему же во благо? – проговорил Свим, но уже не так уверенно, как до ответа К”ньяны и разговора с Хараном. – Не хотелось бы мешать ему.

Ф”ент вывалил свой красный язык, подёргал им в воздухе и спрятал опять за зубы.

– Свим, ты что? – удивлённо проговорил он. – Какое там – во благо? Она же… – Ф”ент воровато оглянулся на К”ньяну, безучастно устремившую свой взгляд в никуда, и выдавил скулящий звук. – В общем, никакого там во благо нет, – закончил он неудавшуюся обличительную речь.

Дурб дёрнул себя за бороду.

– Никак не думал, что у него всё так плохо… Но… Что же мне теперь, ходить в темноте и искать его? – Свим разнервничался. – Мы так и до вечера не уйдём. Все, всё!.. Мутные звезды! Мог бы и проводить! Скажи ему потом, что так друзья не поступают. А нам пора. Камрат! Мы собираемся идти?

– Так мы тебя только и ждём, – подал голос торн, окончательно разочарованный невниманием Жаристы.

Свим хотел возмутиться и сказать Сестерцию неласковое словцо, но, посмотрев на Гелину с Хараном, пробормотал:

– Во, видели? Я же и виноват.

– Ха, Свим. Ты просто уже засиделся и мучаешься от безделья, – подбодрил его Харан и, повернув голову к Гелине, поясная: – Он исходил всю бандеку, а его меч, поверь мне, дорогая, один из лучших в Сампатании.

– Не слушайте его. Он мне льстит, Гелина.

– О, Свим. Если Харан так считает, так оно и есть на самом деле. Нам вас будет здесь не хватать, уважаемый Свим.

– Спасибо, шейна.

– Ах, Свим! Какая я сейчас шейна? – Гелина досадливо повела плечом, слова её прозвучали искренне. – Вот когда мы все встретимся в хабулине моего отца, тогда… Я придумала, что будет тогда. О, как я здорово придумала!.. Я посвящу вас в Знак Гаманраков. Как канила я имею на это право. Хорошо я придумала?

Свим от неожиданного решения Гелины подергал себя не только за бороду, но и пощипал усы. Знак нэма, полученный из рук какого-нибудь гита, считался высокой честью, а если он исходил от имени правителя бандеки, то повышал статус посвященного не только до Друга и Соратника семьи самого посвяти теля, но и Хорошего Знакомого для остальных гитов, где бы они ни проживали. Потому-то такие Знаки присваивались редко и неохотно, да и то людям, нэм которых был и так достаточно высок.

То ли Харан что подметил и нашептал Гелине, то ли она сама пришла к выводу об истинном имени дурба, но обещание канилы Гунака Гделина Гамарнака, кому бы оно ни предназначалось – малоимённому Свиму Сувелину Симору или тому, кто под этим нэмом скрывался, прозвучало во всеуслышание.

– Это большая честь для меня, уважаемая Гелина, – от души и почти торжественно отозвался Свим. – Тем более что я ещё не был никем отмечен таким званием.

Здесь Свим не кривил душой, так как никаких посвященных Знаков не имел, поскольку с гитами накоротке был незнаком до встречи с Гелиной.

– О, Свим! Вы с честью понесёте этот Первый Знак, прославляющий Гамарнаков. Я рада за вас и за себя… И за вас, Клоуда.

– Спасибо, шейна, – пролепетала Клоуда и потупилась.

Могла ли она мечтать ещё месяц назад, что станет ауной, будет общаться с самой Гелиной и присутствовать при намерении посвящения в Знак гитов… Она покраснела и крепче вцепилась в руку Свима,

– Пусть свершится это, шейна! – Свим склонил голову. – Но мы уходим. Прощайте, шейна! Да, Харан, если К”ньюша захочет меня нагнать, отпусти его. И пусть это будет между нами… Так мы пойдём?

– До встречи, Свим!

– До встречи!

Свим и его спутники направились вверх по откосу, чтобы покинуть руины через лаз, облюбованный енотовидными выродками для нападения в недавней схватке. Выходить по полуразрушенному пандусу с площадки прямо они не рискнули по причине практической непроходимости его от свежих куч испражнений вупертоков. Оставшимся в руинах ещё предстояли неприятные работы по очистке территории, если они не захотят задохнуться.

Последним поднимался Камрат, едва вырвавшийся из цепких рук девчонок.

– Ты будешь моим другом навсегда! – заверила его Грения. – Храбрым и славным, как Белудин. А я буду твоей Гераной навсегда!.. Ты верь мне!

– Грения, успокойся, – остановила Гелина девочку, картинно вытянувшей руки вслед будущему другу навсегда.

Они отошли от руин почти на полусвидж и только тогда оглянулись. Оглядываться раньше после проводов – дороги не будет, так говаривали те, кто много ходил.

На полу рухнувших стенах можно было видеть разноцветные одежды провожающих, им не надоело ждать, когда ушедшие оглянуться, и они смогут им ещё помахать рукой и увидеть ответный прощальный взмах кого-либо из команды Свима.

Люди и торн постояли, помахали, переглянулись.

– Там у них… хорошо… Но в пути, – Свим засмеялся, – свободнее, веселее и лучше!

– Да, хорошо, что мы, наконец, оттуда ушли, – поддержала его Клоуда.

Свим ласково посмотрел на неё. Он думал, что Клоуда радуется лишь тому, что он взял её с собой. И в этом предположении был недалёк от истины. Однако было нечто и другое, от чего Клоуда могла считать себя счастливой, покидая руины, хотя сама себе о причине подобного чувства не сознавалась. Впрочем, всё было куда проще и в то же самое время глубже, чем она думала.

А мысли её совпадали с опасениями Гелины.

Получилось так, что с Гелиной пришли женщины, каждая из которых, по крайней мере, была не менее чем стоимённой. Они имели за плечами домашнее образование для служения в окружении правителя бандеки. Это и кодекс поведения, и манера держаться, и наука подать себя в выгодном свете. По сравнению с ними Клоуда чувствовала себя серым существом. Да, она выгодно отличалась от большинства из них лучшей фигурой и глазами, в которые любят смотреться мужчины, она выглядела моложе и свежее. В её движениях ощущалась плавность не от изнеженности в праздности покоящегося тела, а врожденная грация. Всё было так, но для них она была лишь трёхимённая, незначительная инега, способная не на многое. Только один Свим, его отношение к ней, поднимало её в глазах пришлых, в том числе и путров. Посмотри Свим на кого-нибудь из них, дав повод усомниться в его лояльности к ней, и она – никто и ничто на их фоне.

Оставив за собой женщин, выше её именами и положением в обществе, но временно переживающих неурядицы, Клоуда почувствовала себя свободной и принадлежащей только одному Свиму, но и он сейчас принадлежал только ей одной.

Никто не видел, а кто, может быть, и видел, да не обратил внимания, как праузами двумя позже руины покинул К”ньец и, прячась в редких кустах и высокой прошлогодней траве, сделал большую дугу с тем, чтобы к концу дня выйти на след своих друзей, так предательски бросивших его во временном пристанище.

Его следы ещё не остыли, когда по ним из руин двинулось ещё одно существо…

Глава 8

Раннее утро застало команду Свима в пути.

Дул ровный южный ветер, несущий тепло и запах гари. Запах не раздражал, а напротив, словно добавлял в каждый вдох бодрости. Набравшая силу весна ощущалась во всём. Стебли старой травы ломались или путались под ногами, стряхивали обильную пыль, но ни то и ни другое не могло скрыть стрелки новой зелени, стремительно пробивающейся к солнцу, едва осветившему в этот час мутный горизонт нового дня.

Ночёвку путники провели без костра. Торн к огню был равнодушен, а люди поленились – вчера шли так долго, пока не наступила тьма, в которой искать сушняк показалось делом бесперспективным.

– Так переночуем, – вяло заявил Свим, набрасывая на голову капюшон. – Не замёрзнем. А замёрзнем, раньше проснёмся… И выйдем в дорогу пораньше.

К утру все почувствовали зябкость, так что сейчас двигались ускоренным шагом, чтобы согреться. Долгий вынужденный отдых в руинах прибавил сил, ноги как будто сами несли спутников, давая при этом возможность поговорить на ходу. Чем безраздельно воспользовалась Клоуда

В противоположность своей подруге Свим всё утро шагал с насупленным видом – думал. Ночью ему внезапно пришла идея, как незаметно пройти в Примето. После того, конечно, как он побывает в Сохе и всё для себя выяснит.

Пока что со своей идеей он ни с кем не делился, а мысленно прокатывал возможные варианты лучшего осуществления задуманного.

За Свимом, возглавляющим команду, часто переставляя ноги, чтобы успеть за ведущим, бок о бок ступали Камрат и Клоуда, которая выливала на мальчика нескончаемый поток слов; от них у Камрата вспухала голова, и он стал думать, что взрослые могут наговорить значительно больше, чем оставленные в руинах девочки.

За ними, отстав на десяток берметов, топал торн.

Команда шла не таясь. После случая с вупертоками надеялись, что тескомовцы, видевшие их нашествие, оставили мысль продолжать охоту на Камрата и его окружающих – для Тескома они перестали существовать.

Так хотелось думать. Так, по всему, было на самом деле. Ни шары тескомовцев, ни сами они вблизи руин больше не появлялись.

Но, как там было на самом деле, они не знали и, по правде, знать не хотели.

Пересекаемая ими местность мало изменилась по сравнению с той, которая обступала руины. Может быть, слегка стала понижаться к далекой ещё долине Ренцы, да слева тёмными сгущениями в мглистой дали наметились высокие холмы, длинной цепочкой протянувшиеся от Примето почти до самого Заповедника Выродков.

Шли быстро, договорились, что так они будут идти весь день с тем, чтобы к вечеру подойти вплотную к дороге Фост-Примето, а ближе к ночи перейти её, только потом остановиться на отдых.

Дорогу можно было не переходить и прямо идти в Сох. Свим решился на это после долгих раздумий лишь ради безопасности. Наступила весна, и можно было ожидать разлива рек. Он не знали, когда это может случиться. Обычно его заранее оповещали с точностью до дня о половодье, сейчас же никакой предварительной информации он не имел. Поэтому и опасался, как бы между Ренцей и Бурмасой неожиданно не разлилось море. От него не дождёшься какой-либо промашки, как от тескомовцев, – оно поглотит в своих водах любого: человека, путра, дикого.

Пока как будто не было каких-либо примет к наводнению, но всё равно следовало поостеречься. Дорога Фост-Примето и территория западнее обычно не заливались, хотя бывало по-всякому.

Как ни обыгрывал Свим оптимальный вариант возвращения домой, заход в Сох намного усложнял задачу проникновения в Примето. Мало, что придётся ещё форсировать реку Ренцу где-нибудь вдали от дорог, на берегу которой раскинулся город, занимая это место с незапамятных времен, так для захода в Сох и последующего выхода из него требуется неоднократно пересекать дороги, соединяющие Примето с Габуном, Фостом, а то и с Керпосом.

Ничего хорошего, кроме возможности получить крайне нужную информацию от своего связника или от оставленных им сообщений, Свим в Сохе не ожидал. Зато там он мог проверить насколько противники в лице Тескома или предателей Центра проникли в тайну его имени и, значит, в его местопребывания по возвращении в родной хабулин.

Прошлой ночью он посоветовал каждому своему спутнику принять решение, как им действовать, если он вдруг не вернётся из посёлка в течение условленного времени. С Клоудой у него уже всё было давно оговорено. Она успела по этому поводу всплакнуть и пережить надежду. Зато с торном и особенно с Камратом всё оказалось не простым делом. Торн высказался за сопровождение женщины и мальчика непосредственно в Примето, что Свим встретил с благодарностью. Камрат же, наконец, сказал, к кому он идёт, вызвав у Свима, с одной стороны, – удивление, а с другой, – смутное опасение.

О жителях Примето Свим, в силу ряда причин, имел весьма неопределённые представления, тем не менее, о доме малоимённого Кате Кинке Кторы кое-что знал, хотя с хозяином, естественно, знакомством не обзавёлся: не было ни времени, ни потребности, а вернее всего – не снизошёл до такой незначительности по нэму.

Дом у Кате приметный, громадный, возможно, с дуваром, всегда полный людьми. Странно, но в Примето, как он помнил, а помнил Свим немногое, так как такими вещами не интересовался, о доме Кате говорили мало и каких-либо предположений о деятельности хозяина не высказывалось. Свим не припоминал ни одного многоимённого, кто общался бы с Кате или имел к нему какое-то отношение. Отец Свима тоже никогда не обмолвился о Кате.

Чем больше Свим размышлял, тем больше ему казалось, что визинги обошли и дом, и хозяина кругом и прикрыли его от любопытных глаз. Все жители Примето как будто что-то видели, проходили мимо дома, даже разговаривали с самим Кате (Свим однажды даже с ним стоял рядом на собрании граждан города в окружении каких-то людей, имеющих причастность к Кате), но что собой представляет этот дом, как в нём живут и кто – не поддавалось когда-то осмыслению и выбрасывалось без сожаления из головы, как только постройка с её обитателями исчезали из поля зрения.

Свиму с давних пор нравилось раздумывать на тему деяний визингов, но относился к ним со здоровым скепсисом, переходящим в неверие самого их существования. Сам он в жизни ни одного визинга не видел, во всяком случае, кого-то кто, либо сам назвался оным или кто на него указал бы пальцем, зато наслышан о них был предостаточно. Правда, последнее время, вспоминая Индриса из Керпоса, давшего ему предсказание, которое, похоже, сбывается, Свим мог думать об этом пережившем время старике как о визинге,

Ибо, что есть визинг? Прорицатель – это официально, и колдун – в просторечии.

Визингом, говорят, может стать любой разумный, выполнивший ряд условных действий, на взгляд Свима, один нелепее другого. Разве можно серьёзно обсуждать такое действо, как поймать в новолуние и съесть полу разумную ягу? Съесть живьём, встав лицом к востоку, при этом, якобы, еду надо сопровождать чётким произношением каких-то слов на древнем языке, известных только Избранным… Избранные, в свою очередь, не совсем простые разумные, а нечто, стоящее за пределами не только понимания, но и разумного тоже.

Мыслями о визингах Свим никогда ни с кем не делился, считая их своей сокровенной глупостью и слабостью, но дающий отдых голове от необходимости обсуждать что-либо насущное или принимать решения. Идёшь себе, представляешь, что бы можно было сделать сейчас, будь он визингом, и сам дивишься своим фантазиям!

Всё это так, но опасение у Свима вызывала та целенаправленность, с какой Камрат стремился к неведомому ему месту в Примето, не имея никакого понятия, где расположен дом Кате Кинке Кторы, кто он сам таков, что там ему предстоит делать. Вот порой и напрашивался вывод: не в доре ли находится малыш? В той мягкой её форме, когда воля созидающего дору не давит, не пытается жёстко управлять, а лишь подсказывает, намекает. Подвергаемый доре может даже не замечать своих несколько странных движений и намерений. Или вот такой целевой установки: прийти в дом к создателю доры или к кому-нибудь из его клиентуры. Для окружающих, таких как Свим и его команды, неестественное поведение находящегося в доре скрыто. Заманивают, так сказать, ведомого дорой не торопясь. Тем более что до встречи с Камратом у выхода из Керпоса Свим никогда не видел мальчика в естественных условиях, а значит, не имел возможности сравнивать.

Единственное, что заставляло Свима делать такие умственные построения, так это неоднократно высказанное Камратом распоряжение самой бабки Калеи. Она, быть может, обладая силой создавать или наводить дору, сделала так, чтобы её внук не сбился с пути по дороге из Керпоса в Примето.

«Всё могло быть», – сокрушенно разговаривал сам с собой Свим и качал головой. Что он знает? Ничего, даже разговорив малыша и выпытав у него конечную цель выхода из города по направлению к другому городу.

К тому же, – он даже на мгновение приостановился от новой мысли, – а не находиться ли он сам в доре, коль скоро не менее целенаправленно стремиться в тот же Сох, а мимоходом так неукоснительно выполняет другую целеустановку – ведёт Камрата в Примето?

«Нет уж», – успокоил он себя. – «Если только Индрис?» Но он лишь говорил о возможном его участии в каком-то событии, где будет играть какую-то не последнюю роль. Да и в доре находиться бесконечно нельзя. Ни ему самому, ни малышу…

Спустя некоторое время его мысли, наконец, перестали его терзать, и он вздохнул свободнее.

Праузы через три ходьбы случился збун. Не долгий, на блеск времени. Солнце стояло ещё низко. Редкие деревья и кустарники не успели до конца окутаться теневыми листьями, как вокруг опять помутнело. Торна спасла чалма, а людям было напоминание – не забывать держать копольцы всё время под рукой.

Збун не задержал их, и к полудню они покрыли большую часть намеченного пути. Впрочем, намеченного, по-видимому, будет сильно сказано. Никто из них здесь до того не ходил. Но, направляясь из руин в путь, они имели приблизительные сведения о расстояниях между дорогами и реками, и о времени, необходимом на их преодоление. Кое-что выяснилось из рассказов Гелины и членов её отрада, некоторые представления о местности, которую они сейчас пересекали, остались у Клоуды – где-то в этих краях они однажды пролетала на воздушном шаре, выполняя тренировочные полёты в самом начале её обучения в школе Тескома. У Свима тоже нашлись свои соображения, так что команда его более или менее ориентировалась, куда и сколько следовало пройти, чтобы достигнуть дороги Фост-Примето подальше от населенных пунктов.

Первой почувствовала усталость Клоуда. Сегодняшняя усталость не походила на ту, измотавшую девушку до изнеможения в первый день путешествия по земле. Тогда она могла думать об одном – упасть и не двигаться, что бы вокруг не происходило. В этот раз она была уверена в своих силах и надеялась без помех для себя и спутников дойти до дороги и перейти её. И хотя побаливали спина и плечи, Клоуда во время обеденной остановки с удовольствием поела и хорошо отдохнула ко времени возобновления движения. Бодрость любимой порадовала Свима.

– Годик со мной вот так походишь, совсем привыкнешь, – пообещал он ей, улыбаясь.

– Ты что, собираешься целый год добираться до Примето? – вскинула брови Клоуда.

– Нет, но… – замешкался Свим. Тон, с каким к нему обратилась Клоуда, его удивил, словно она покровительствовала ему, не в меру расшалившемуся. – Я это о том, что ты…

– За год, Свим, – перебила она его, – всё может случиться… – Лицо Клоуды осветилось, глаза расширились. Она мягко добавила: – А может быть, и раньше всё случится.

– Э-э… Кло! На что ты намекаешь?.. Ты думаешь?.. Если я тебя правильно понял…

– Правильно, дорогой.

– …тогда нам надо как можно быстрее в Примето. Тебе надо!

– Надо, конечно. Но пока ты не сделаешь всех дел, можно потерпеть недельку-другую, как я знаю. Я постараюсь тебя не торопить.

– Ну да, – засуетился Свим. – я тоже постараюсь обернуться с заходом в Сох как можно… Я туда и обратно… Может, сбавим темп, пойдём чуть медленнее. В таких делах…

Клоуда засмеялась.

– Нет, дорогой, со мной всё в порядке. Ведь до того ещё столько времени. Это может случиться только зимой.

Свим обескураженно покрутил головой: повезёт – то он станет отцом. Лучше, конечно, не загадывать. Как там ещё будет, что решит Круг Человечности? Его мать рожала восемь раз, а в результате он был у родителей один, если не считать дочь отца.

После обеденной передышки Свим старался сдерживать свой широкий шаг.

За день никаких происшествий…

Солнце не доставало горизонта ещё в три-четыре своего диаметра, когда торн, догнав Свима, предупредил:

– Впереди дорога.

– Как далеко? – негромко спросил Свим и пошёл еще медленнее.

– Свиджа полтора.

Выслушав торна, Свим удовлетворился его ответом, благоразумно не выспрашивая у биоробота, каким способом тот определил расстояние до невидимой и неощущаемой ещё дороги, оставив выяснения на будущее.

– Тогда пора остановиться, подождать темноты.

Впереди, левее по ходу движения виднелась редкая группа деревьев, к ним путешественники и направились переждать светлое время заканчивающегося дня.

Клоуда со сдерживаемым стоном присела на толстый слой травы и листьев. Как она ни бодрилась, но ходок она была не настоящий.

– Устала, – посочувствовал Свим, присаживаюсь рядом с нею. – Давай я тебе разотру ноги. Легче станет.

Клоуда застеснялась.

– Так пройдут, – сказала она и отвернулась ото всех, чтобы никто не увидел ее залитое краской лицо.

Но в душе она была счастлива.

– Ну что ты, Кло? – пододвинулся ближе к ней Свим. И шепнул на ухо: – Торну всё равно, он не человек, а мальчик не поймёт того, о чём ты сама себя накручиваешь. И потом, почему мне тебе не помассировать ноги?

– Ты не прав, – ответила она ему тоже шёпотом. – Камрату уже пятнадцать, а Сестерций… Хм… Ты знаешь, как он смотрел на Жаристу, когда с нею разговаривал или наблюдал со стороны?

– Кто это? Жариста? – искренне удивившись, поинтересовался Свим. Он с нею не общался, хотя, конечно, видел, но имя у него выветрилось из головы.

– Жариста? Ты, правда, её не знаешь?

– Может быть, и знаю, но не по имени.

– Ой, Свим!.. И хорошо, что не знаешь, – Клоуда была счастлива невнимательности Свима к другим женщинам.

Когда на небе появились первые расплывчатые пятна звёзд, Свим скомандовал:

– Выходим. Сестерций, пойдёшь впереди и предупреждай нас о неровностях дороги. Я как вспомню наш с тобой марш в темноте после полёта на шаре, так до сих пор ощущаю боли в коленях и локтях. И ещё, это тебя касается напрямую. На дороге, возможно, никого не будет, но подходить к ней надо тише, не так, как ты топаешь.

– Люди, – не преминул отозваться Сестерций, однако послушно пошёл впереди команды, делая длинные шаги, мол, чем реже он будет ступать, тем меньше наделает шума.

Дорога отсвечивала в темноте широкой красноватой лентой, была она настолько древней, что турус, это вечное покрытие полотна дороги, постепенно начинал терять свои качества, светясь тускло, пятнами и не по всей ширине.

Зато света было вполне достаточно, чтобы создавать далеко заметную тень идущего по полотну.

Найдя участок потемнее, спутники переходили дорогу по одному. Именно переходили, а не бежали сломя голову, как это хотелось Камрату и следом идущей за ним Клоуде.

– Меньше шума будет, – разъяснил им идею такого перехода Свим. – А если кто-то наблюдает за дорогой, то медленное движение не так сильно бросается в глаза.

Покрытие дороги истаяло в темноте, никто не затеял возни, чтобы поинтересоваться, кому это не спится ночью, так что, отведя команду на свидж от дороги, Свим распорядился устраиваться на ночлег.

Костра опять не разжигали и установили дежурство – Свим в начале ночи, Сестерций – почти всю ночь.

К Соху, расположенному на высоком холме, подходили через день к вечеру. Подол холма густо порос смешанным лесом, он длинными рукавами простирался на часть округи, отчего сам холм и прихотливо изгибающиеся ленты растительности походили на сказочное чудовище, раскинувшее свои многочисленные щупальца во все стороны.

На месте Соха когда-то был большой город-спутник Примето, но перестал таковым быть ещё до падения на землю жилого орбитального комплекса. Его угасание было связано с созданием обходных дорог, идущих от других городов к Примето. И ещё потому, что летом холм, на котором располагался посёлок, месяца на два превращался практически в остров от паводка, вода вокруг него и лесных полос поднималась берметов на восемь и выше, делая округу непроходимой, но заселяемой дикими животными, а порой и выродками-монстрами, приплывшими сюда из Болот и Крапатского залива.

В такое время года лишь древняя дорога, проложенная по дамбе, соединяла Сох с мостом через Ренцу, служащим естественным продолжением одной из улиц Примето. Во время паводка древний и ненадёжный мост по решению кугурума охраняли тескомовцы, отбивая охоту кому бы то ни было ходить по нему без особых дел.

Но какие особые дела могут быть у горожан? Никаких! Если только кому-то захотелось с моста полюбоваться разливом. Такое, не часто, но разрешалось, потому что охотников до подобного зрелища можно было пересчитать по пальцам.

Свим уверенно вёл свою небольшую команду к только ему известному укрытию, где он должен был её оставить с тем, чтобы самому уйти в Сох.

Продвигались не таясь. Подходы к посёлку оказалась на удивление безжизненными, а от ненужных глаз в Сохе путешественников скрывала высокая, в рост человека, такого, как Свим, прошлогодняя трава, выпускающие листочки кусты и могучие деревья, в ветвях которых темнели гнёзда птиц, поразившие воображение Камрата. Птицы в окрестностях Керпоса был в диковинку.

– В начале лета их здесь – тучи, – на расспросы мальчика ответил Свим. – Они поднимают такой крик, что в Сохе вне дуваров разговаривать трудно. Можно собеседника не услышать.

– Они скоро прилетят? – огибая куст тальника, далеко разведшего его со Свимом, спросил Камрат.

– Думаю, дней через десять. Как только здесь появится и устоится вода, так они и прилетят.

– А вода когда появится?

Свим посмотрел на мальчика сверху вниз.

– Хороший вопрос, малыш. Я недаром вас поторапливал. Вода может появиться со дня на день. Завтра, послезавтра… Мне трудно судить. Надеюсь узнать в Сохе.

– Интересно посмотреть, – мечтательно произнёс Камрат и едва не упал, зацепившись ногой за корягу.

– Что интересно?

– Как вода прибывает.

– Она не прибывает, она появляется стремительно. Сейчас её нет, а через праузу уже потоп.

– Всё равно интересно!

Укрытием, к которому Свим вёл своих спутников, оказался громадный платан, непонятно как здесь выросший. Его могучая крона занимала несколько квадратных берметов. Летом, покрытая зелеными листьями, она представляла грандиозное зрелище. Так оно и будет месяца через два, а сейчас ветви, словно изломанные неопытной рукой и в беспорядке, густой сетью загородили небо. Комель ствола этого могучего великана имел в плане не круглую форму, а представлял собой некое необычно расплющенное образование, больше похожее на громадную, покоробившуюся от воды доску, воткнутую в землю так, чтобы широкая её сторона могла прикрыть того, кто не хотел быть увиденным из посёлка. А отсюда до него оставалось уже всего несколько берметов, по сути дела, один склон холма.

– Итак, – сказал Свим, ни к кому персонально не обращаясь. – Будете меня ожидать здесь. Не слишком уютно, зато надёжно и до Соха рукой подать.

– Я не вижу стены посёлка, – вглядываясь в вершину холма, произнёс Камрат. – Он не огорожен?

– Не беспокойся, малыш, посёлок огорожен. Там есть ограда, но… Как бы это сказать… Не такая, как везде… Сам не знаю, малыш, почему она устроена так. Она даже збун не устраняет. Считается, что благодаря ей в посёлок не могут попасть дикие. Но… Знаешь, лучше бы Сох был огорожен обычной городской стеной, как Керпос или Примето. Мне было бы легче проникнуть за неё. Все нормальные стены имеют лазы, на существование которых городские власти уже давным-давно махнули рукой и не вмешиваются в их существование. Себе дороже. В Сохе всё не так. Ограда Соха постоянно находится под напряжением пси-поля, и её практически каждый день обходят стражники и проверяют на предмет целостности.

– А как же ты? – забеспокоилась Клоуда.

Изнурительная многочасовая ходьба притупили в ней остроту ощущений, но небольшая передышка смогла пробудить волну горечи от нового расставания с любимым и тревоги от его рискованной вылазки.

– Тут как повезёт – слегка пожал плечами Свим. – Она же против диких и, по идее, на разумных не должна обращать внимания. Однако через неё просто так пройти – значит, сразу засветиться. На станции, где дежурят стражники, тут же появится сигнал, что кому-то понадобилось прыгать через ограду. Тут же набегут посмотреть.

– Я знаю такие ограды, – авторитетно заявил Сестерций. – У нас, в Ленкордании, такие ограды имеют некоторые города побольше Соха. Их лучше всего проходить подкопом.

– Точно, Сестерций, – чему-то обрадовался Свим, возможно, совпадению мнений. – На него и надеюсь. Когда-то я сам, а потом с К”ньюшей, сделал их несколько. Проходили по ним неоднократно. Такие подкопы делали и до меня многие годы. Перерыли, наверное, всю землю вдоль стенки по десятку раз. Горожане раз в пять или десять лет занимаются тем, что закапывают их, а грунт утаптывают. Но опять кому-то приходит в голову сделать подкоп. И так из века в век.

– Может быть, нам с малышом покажешь один из них? – предложил торн. – На всякий случай.

– Никаких случаев! – повысил голос Свим. – Ни для меня, ни для вас… – Он помолчал, глядя в сторону холма. Потом проговорил негромко, словно рассуждал с самим собой: – Я там могу встретить только людей из Центра. Вернее, кого-то из связников. Их у меня было трое. Если кто-то из них приходил ко мне и оставил извести или сейчас поджидает меня там, то с ним я найду общий язык, что бы там ни произошло. В бандеке или в самой организации. Вот почему, друзья, я не беру никого из вас с собой. Для тех, кого я встречу, вы ненужные свидетели. А если там будет кто другой, то вы можете оказаться ненужными свидетелями моей прежней деятельности, той, которая имела место после моей встречи с Камратом.

Торн понимающе кивнул массивной головой. Клоуда приложила ладони к лицу, ей захотелось поплакать. Свим погладил ей волосы.

– Не надо, Кло. Мы же с тобой обо всём договорились. Всё будет хорошо… Мне, пожалуй, пора. До стены ещё далеко, это отсюда кажется, что она рядом, А к ней идти ещё и идти. Я пошёл! До завтра!.. Да, если я вдруг не появлюсь завтра на рассвете, можете уходить, конечно. Но можете и подождать до следующей ночи. Мало ли что меня там задержит. Сестерций, при любой угрозе, откуда бы она ни исходила, уходите немедленно.

– Будем надеяться, что ты вернёшься вовремя, а нам здесь никто не будет угрожать.

– Пусть будет так.

Свим поцеловал Клоуду в лоб, потрепал за плечо Камрата, махнул рукой торну и уверенно направился в сторону Соха.

Его команда довольно уныло смотрела ему в спину до тех пор, пока он не растаял в быстро наступающих сумерках.

– Пусть он вернётся! – как заклинание прошептала Клоуда и, почувствовав безмерную физическую и душевную усталость, села у основания платана, прислонясь спиной к стволу.

– Я пойду, немного провожу его, посмотрю вокруг, – заявил вскоре торн и пропал, уйдя по следам Свима.

Камрат бесцельно походил вокруг и подсел к Клоуде.

Праузы через две, окутанный лёгкой дымчатой аурой, вернулся торн и присоединился к людям.

– Всё тихо. Я побывал у самой ограды. В поселке никакого шума. Думаю, он прошел беспрепятственно.

– Хорошо бы, – отозвалась Клоуда голосом долгого терпения.

– Вы можете спать, – предложил Сестерций. – Положитесь на меня, я буду бодрствовать.

– Спасибо. Мы поспим, – пообещала Клоуда, хотя в это время ей казалось, что она всю ночь не сомкнёт глаз, ожидая возвращения Свима.

Как бы там она не думала, а усталость брала своё, и уже двумя блесками спустя веки её смежились, темнота вокруг словно посветлела – она уснула. Устроившись у неё под боком, заснул и Камрат. Мальчик не ставил перед собой никаких обязательств, как Клоуда, и приглашение торна принял сразу.

Ночь, как всегда, связанная с ожиданием, тянулась. Не по-весеннему тихая, но тёплая. Следом за нею в буроватые цвета окрасился восток, потом взошло невидимое из-за холма и леса солнце, и вот – наступил очередной день…

Свим не вернулся.

К полудню у Клоуды началась истерика. Сквозь опухшие от слёз глаза она плохо видела вокруг. Торн и мальчик как могли уговаривали и успокаивали её.

– Вы, люди, – размеренно вещал Сестерций, – не умеете логически мыслить. Вы сразу всё забываете. Вспомни, что он говорил, уходя. Он говорил, что может за одну ночь не успеть сделать все свои дела и придёт следующей ночью. Ты же сама слышала…

Камрат вторил Сестерцию. Правда, других аргументов у них не было, а этот, хорошо известный и ей, мало воздействовал на настроение женщины, без конца повторявшей:

– С ним там что-то случилось. Нехорошее… Неужели вы не понимаете? Я же чувствую… Мы должны его спасти. Пойти в Сох и спасти! Ну что нам стоит, пойти и спасти?..

Идти по призыву Клоуды в Сох никто не собирался. Она тоже. Сидела, прижавшись щекой к стволу платана, бросив безвольные руки между коленей, и плакала.

Мальчик и торн, успокаивая Клоуду, верили своим словам. В принципе, как они убеждали друг друга, ничего серьёзного ещё не случилось. Свим, наверное, и вправду предвидел такой оборот дела. Мало ли что его могло задержать. Он мог не успеть всё сделать за ночь, а днём выходить из посёлка поостерёгся. К вечеру же, ближе к ночи появится тут как ни в чём ни бывало. Улыбающийся, живой и здоровый.

Однако время шло, день начал убывать, а вместе с ним сходила на нет уверенность ожидающих.

Торн подолгу смотрел на холм, где днём можно было рассмотреть неровную гряду, очерчивающую поселковые постройки. Там, казалось отсюда, ничего примечательного не происходит. Приближаться к ограде Сестерций не решился. Опять же из-за того, чтобы ничем не навредить Свиму, если тот будет покидать Сох. Появление близ ограды неизвестно откуда взявшегося торна, могло вызвать у кого-нибудь подозрение.

Как ни волновались спутники Свима, а во второй половине дня их обуял голод. Уговорили поесть и Клоуду, хотя, похоже, она не почувствовала вкуса еды. Тем не менее, это её подкрепило. Она перестала плакать и даже походила взад-вперёд невдалеке от платана.

Уже стемнело. Вновь нарастало напряжение ожидания. Обостренный слух людей и торна ловил каждый шорох.

Тоньше всех слышал Камрат, а может быть, потому, что всё время крутил головой, поэтому именно он первым услышал чьи-то вкрадчивые шаги с противоположной Соху стороны.

Камрат осторожно подошёл к торну и тронул его за руку, приложил палец к губам.

– Кто-то рядом с нами. Я слышал шаги вон оттуда, – шепнул мальчик и показал на ближайший кустарник, откуда, по его мнению, донеслись звуки подкрадывающегося существа.

Теперь они оба явственно услышали шорохи не далее как в нескольких берметах от себя. Оба высвободили оружие и стали спина к спине, готовые отразить атаку, кто бы её ни предпринял. Клоуда затаилась у ствола дерева, тоже готовая обнажить меч.

Конечно, это мог быть какой-нибудь дикий, рыскающий в поисках еды, но поостеречься следовало.

– Малыш, это я, – раздался почти рядом знакомый мяукающий голос.

– К”ньюша? – ещё не веря себе, воскликнул Камрат.

– Я, конечно!

Из марева сумерек показалась запоминающаяся фигура хопса.

– Фу на тебя! – сказал торн, пряча меч, и, окутываясь розоватой аурой, радостно засмеялся. – Как хорошо, хилон, что ты появился. Свима нет. Ушёл ещё вчера вечером, обещал вернуться к утру или к сегодняшней ночи. И вот его нет.

– Клоуда с ним?

– Нет. Вон она. Подойди к ней и попытайся с ней поговорить и успокоить её. Мы с малышом за день уже выдохлись.

– Думаешь, поможет? – усомнился Камрат.

К”ньец присел к женщине и стал ей что-то негромко наговаривать, Клоуда в ответ лишь всхлипывала и говорила одно и то же:

– Его надо спасать!.. Надо спасать!

Хопс помолчал, потом что-то сказал ей такое, отчего она оживилась.

– Да, да, – заволновалась она. – И я тоже пойду с вами! Вы меня возьмёте, К”ньюша?

– Нет, ауна, – решительно отверг ее просьбу К”ньец. – Лучший вариант – это я и малыш. Сестерций очень заметен, а ты… Извини, ауна, ты не сможешь нам ничем помочь в таком состоянии, в котором находишься сейчас. Малыш!

– Я давно готов. А ты знаешь, где подкопы? Не забыл?

Камрат был рад решению К”ньеца и выбору взять его с собой.

– Он говорил вам о них?

– Да, – сказал торн. – Я примерно видел, где он воспользовался подкопом. Мне кажется, что Свим вчера прошёл по нему без труда.

– Спасите его! – Клоуда бессмысленно повторялась и раскачивалась из стороны в сторону.

– У неё, наверное, поднялась температура, – мяукнул К”ньец. – Она ведь бредит!

– Я не уверен, – сказал торн. – Ладно, я ей займусь. Когда ты…

– Займись, но вначале скажи, где переходил Свим?

– Если отсюда смотреть на Сох, то от этой линии вправо с четверть свиджа, – уверенно показал Сестерций.

– Ты знаешь, где этот подкоп? – спросил Камрат,

– Этот знаю. Я так и представлял, что Свим пойдёт по нему. Он его предпочитал другим. Их у него несколько.

– Мы об этом знаем, – торопливо сказал Камрат. – Может быть, уже пойдём?

– Сейчас. Подожди ещё немного, малыш. У меня разговор с уважаемым Сестерцием. Вам здесь, Сестерций, сидеть долго нет смысла. Я это к тому, что… – К”ньец задумался и замолчал, хвост его подметал за ним землю. Наконец, он продолжил: – Сделай так. Если до полуночи Свим или мы с малышом, вернее, если нас до того времени не будет, уходите отсюда с Клоудой и действуйте, как вам советовал Свим. Что он, кстати, сказал?

– Он сказал, чтобы мы уходили в Примето. Мы с Клоудой можем просто выйти на дорогу и направиться в город. Кто нас остановит?

– По всему, никто. Хотя я не уверен ни в чём, – медленно проронил К”ньец. – Знаешь, Сестерций, не хочется верить, что мы все, пройдя вместе пол бандеки и пережив столько сдруживших нас событий, вдруг споткнёмся, после чего рассыплемся и исчезнем как команда. Это будет нелогично и несправедливо.

– Да, логики в этом нет, – подтвердил Сестерций.

– Ты меня понимаешь. Но ты должен понять и то, что ваш уход в Примето без нас и Свима приведёт именно к этому. И я не уверен, как бы там Свим не наставлял Клоуду, она не пойдёт без него в его хабулин.

– Логично. Я думаю так же. Но что ты предлагаешь?

– Предлагаю, уважаемый, предлагаю. Вы можете пройти вверх по реке, она тут недалеко. Свиджах в шести-семи на берегу высятся остатки устоев древнего моста. Прибрежное строение кажется построенным только вчера, так что не удивляйся его сохранности. Сложено оно…

– Ну что ты мне историю какую-то рассказываешь? Покороче можешь?

– Могу, потому что короче невозможно.

– Ладно, давай, как можешь.

– Сложено оно… Не надо было сбивать, – фыркнул недовольно К”ньец. – Это строение сложено из больших блоков полу обработанного камня или ещё чего-то… Не торопи! Блоки большие, – хопс развёл жилистые лапины, чтобы показать, из каких больших камней или ещё из чего-то древние построили опору моста. – Там есть один блок, который выделяется на фоне других. Он красноватый. Все вокруг него серые, а он красноватый…

– Понял. Продолжай!

– Так вот. В том ряду, где этот блок заложен, надо отсчитать влево от него семь.... Нужен седьмой блок…

– Мутные звезды, как говорит Свим. Ты можешь говорить быстрее и покороче? Малыш скоро совсем изведётся, тебя ожидая.

– Я и так… Единственное отличие этого блока, что он седьмой. И всё!

К”ньец мяукнул и уставился на торна. Ему никак не удавалось выбраться из дебрей объяснения, он в них стал просто запутываться и повторяться.

– Я всё прекрасно всегда запоминаю и слушаю тебя внимательно, – пришёл ему на помощь Сестерций. – Значит, надо отсчитать влево по ряду от красноватого блока до седьмого. И?

– Да, да, – К”ньец фыркнул, словно стряхнул с себя какое-то наваждение. – Надави нижний левый угол блока. Этого, седьмого. Только давить надо очень сильно. Камень развернётся и откроет вход в комнату. В ней можно отсидеться дня два-три. Свим её так и называет – отсидочная камера. Там есть вечные светильники, а половодье её не заливает. Там вы можете нас подождать. Даже если мне не удастся сказать о вашем пребывании Свиму, думаю, он всё равно туда заглянет. В этом месте легче перебраться через Ренцу.

– Хорошо, что есть такая комната и от неё легче перейти реку, – важно произнёс Сестерций. – Это всё?

– Малыш, – обратился К”ньец к мальчику, изнывающему от нетерпения пуститься в путь к Соху, – ты слышал мой рассказ?

– Слышал, конечно. Уже темно, К”ньюша. Давай пойдём.

– Я к тому, что вдруг тебе придётся тоже прятаться или идти одному к ним, к Сестерцию и Клоуде… Но ты прав, мы уходим… Да, уважаемый?

– Как закрыть тайник при уходе из него? – спросил торн.

К”ньец помолчал, затягивая ответ. Не потому, что не знал, как ответить торну, а оттого, что с непонятной для себя тоской представил как Сестерций и Клоуда, не дождавшись их возвращения из Соха, уходят в отсидочную камеру Свима. Неужели и вправду им придётся так поступить и уйти без них?

– Закрыть просто, – вяло ответил он. – Пропусти ладонь снизу под камень и потяни его на себя. И всё. И постарайтесь, чтобы никого при этом вокруг не было. Чем меньше о комнате знают, тем нам же лучше. Сам понимаешь.

– Понимаю, мог бы не напоминать.

– Извини, уважаемый… Тогда мы пошли и постараемся…

– Будьте осторожны. Сдаётся мне, что Свим думал пройти как всегда, но у него что-то не вышло. Осмотрись там. Ладно, не загадываю. До встречи,

– До встречи.

– Малыш, будь всё время начеку и возвращайся обязательно, – дал последнее напутствие торн.

Он не мог не дать его. По нервным волокнам Сестерция пробежал импульс, ударивший по всем клеткам его существа. Вокруг него на мгновение вспыхнула зеленоватая аура – это защитные системы чалмы и части одежды сбросили вовне скачок эмоций, спасая от расстройства организм биоробота.

– Видно будет, – почти беспечно отозвался Камрат и вприпрыжку побежал за К”ньецем, удаляющимся в темноту.

Глава 9

Свим, подходя к Соху, всегда выбирал новые пути к подкопам, чтобы не набивать приметную тропу. И сейчас он сделал довольно большой крюк по крутому склону холма прежде, чем в ночном сумраке от неяркого освещения территории посёлка увидел перед собой невысокую ограду.

Современный Сох давно уже не считался пригородом Примето, несмотря на то, что располагался к нему очень близко и даже имел с городом одну общую улицу, поделённую древнейшим мостом в бандеке через спокойную большую часть года Ренцу и бурную во время половодья. Причина отдаления бывшего пригорода таилась, возможно, в действии местечковых законов, отличающихся от городских. Несмотря на то, что их отличие большей частью касались деталей, тем не менее, они позволяли населению посёлка – только людям, – считать себя независимыми от властей и забот Примето во всём. Доступ кого-либо в Сох не ограничивался, здесь всегда можно было встретить пришлых людей и других разумных. Однако так сложилось – история такого положения терялась в веках, – что в посёлке могли проживать постоянно, то есть считаться его гражданами, лишь родившиеся в самом посёлке и от уроженцев его же, да и то по мужской линии. Выродкам вид на жительство был закрыт всегда. Мало того, им запрещалось оставаться в посёлке на ночь, хотя особым криминалом подобные случаи не являлись. Обычно для зазевавшегося или решившего переждать ночь выродка в Сохе дело заканчивалось выставлением нарушителя закона с бранью и угрозами за ворота посёлка среди ночи. Впрочем, брань и угрозы считались пустой формальностью, нечто похожей на соблюдение экзотической традиции, а чаще всего из-за помехи для стражников спокойно провести время после закрытия поселковых ворот.

Гражданство Соха Свим под своим настоящим именем не получал, да и не мог получить, идя законными путями, ибо уроженкой Соха была его мать. А незаконными это можно было сделать довольно просто, опять же из-за матери, где у неё остались родственные связи, пожалуй, с половиной законных граждан посёлка, – добиться усыновления со стороны какой-либо супружеской пары сохцев. Так что каких-либо проблем у отца Свима сделать своего сына гражданином Соха не было. Такая пара престарелых сохцев нашлась, они усыновили ребёнка в законном порядке, другое дело, зачем отцу когда-то пришла странная мысль и он посчитал нужным оформить это гражданство, осталось для Свима неразрешимой загадкой. Тем более под простым именем инега.

О нём, о гражданстве, он знал с детства, но едва ли вспоминал, живя в родовом хабулине. Лишь после того, как отец с матерью добровольно ушли из жизни, Свим, становясь агентом Фундаментальной Арены, вспомнил о своем доме в Сохе, принадлежащим ему под нэмом Свим Сувелин Симор. Тогда же он взял это имя вместо родового нэма, под которым его знали в Центре Фундарены.

Родовой хабулин в Примето, где Свим провёл безвылазно под строгим, а порой жёстким контролем родителей и учителей, настолько вызывал у него отвращение, что, взвалив все дела по ведению хозяйства хабулина на плечи своей единокровной сестры, Свим всё своё внимание переключил на дом в Сохе, сделав его, по подсказке Центра, конспиративным.

Дом располагался почти в самом центре поселка. Его поверхностная часть представляла собой строение, отнюдь не вызывающее особого восхищения архитектурными особенностями. Может быть, только некоторая упрощённость, делавшая его несколько неприветливо-приземистым, да широкие, всегда зашторенные окна, могли вызвать к себе внимание. Но не у сограждан, привыкших к такому виду дома, а потому не замечавших в нём каких-либо особенностей. У некоторых пришлых зевак, которые просто проходили мимо него, едва скользя по нему взглядом, и примечали – и в Сохе не все дома красавцы, как утверждает молва, но вот, оказывается, есть и обычные, незаметные…

Как раз своей незаметностью в ряде других строений, дом нравился Свиму. Тем более, он оказался весьма богатым подземными ходами и выходами, оставшимися ещё со времён существования первичного города, имени которого уже никто не помнил.

К сожалению, собственного подземелья – дувара – дом не имел. Потому первым, чем занялся Свим – это потратил немало времени и внимания на оборудование, по разрешению кугурума, громадного подвала под домом, для чего пришлось брать у того же кугурума несколько вьючных торнов и самому руководить работами. Каменная кладка подвала изобиловала тайными выходами в подземелье Соха.

Не меньше времени и сил ушло на изучение всех подземных ходов, пролегавших вблизи от подвала дома Свима. Эти ходы давали возможность попасть в любую точку Соха, были многоуровневыми и запутанными до невозможности.

Свим то протискивался узкими и низкими, похожими больше на норы диких, переходами, то ходил во весь рост по широким, с высокими сводами коридорам и залам, то упирался в неожиданные тупики. Вскоре он имел вполне чёткое представление о размерах подземелья и состоянии подземных проходов, а вместе с этими знаниями вынес для себя неприятную истину: ни один из них не вёл за пределы Соха. Об этом, по-видимому, позаботились ещё в незапамятные времена: были перекрыты и забыты. Если, конечно, они когда-то были. Во всяком случае, нигде о былом их существовании не упоминалось, даже в анналах Дела и время Соха, ведущихся, якобы, со дня его основания, – мнение желающих обмануть себя таким наивным образом горожан.

Осторожный опрос случайных и довольно редких посетителей подземелья, попавших сюда по какому-нибудь делу, ничего не дал – такие выходы из посёлка никому не были нужны, а значит, о них никто ничего не знал. Прохожие в подземелье встречались, потому что оно, к неудовольствию Свима, было доступно любому, кто пожелает в него спуститься.

Тогда он стал искать для себя такие входы и выходы в подземный лабиринт, через которые не мог проникнуть никто, кроме него.

Здесь тоже не всё шло гладко, ибо он поставил перед собой задачу – все они должны были достаточно неприметными на поверхности, чтобы не привлекать немногочисленных любителей подземных прогулок. Он испытывал каждую лазейку, проходил по явно заброшенным лазам.

И целенаправленные поиски не были напрасными. Благодаря настойчивости ему удалось найти не один, а три хода, которые после дополнительной маскировки и очистки отвечали его требованиям.

В первые дни, устраиваясь в Сохе, Свим как полноправный гражданин посёлка, входил в свой дом с парадного входа, предварительно перед этим пройдя главные ворота, охраняемые стражей. Потом он стал приходить в посёлок лишь с тем, чтобы втайне отсидеться от дел и дальних дорог, или скрыться от чьих-либо глаз: враждебных, любопытных или нежелательных. Сюда к нему приходили связники из Центра и оставляли корреспонденцию, новости или какие-либо распоряжения дальнейших его действий в качестве агента и охотника Фундаментальной Арены. В таких случаях он к воротам поселковым не шёл, а пользовался подкопами под оградой и одним из трёх своих подземных ходов, хотя порой не брезговал и общедоступными, что также не привлекало к нему особого внимания, тем более что он направлялся к заведомому тупику хода, как это могло показаться непосвященным, но они не знали, что от него можно было по длинной или короткой дороге проникнуть в подвал дома Свима…

Сегодня он шёл через подкоп.

Ночь наступила тёплая, дул ветерок, хорошо заметный после подъёма на холм. Свим вытер ладонью испарину, выступившую на лбу от быстрого восхождения по крутому склону. Рукой коснулся каменной кладки ограды. Она была теплой от вихревых токов, возникающих в специальной решётке из неизвестного материала, заложенной в ней. Поверх кладки тянулись тонкие нити проводников, прикосновение к которым ничем не грозило, однако вопреки тому, что Свим поведал своим спутникам о безопасности разумных перейти ограду, чтобы не пугать Клоуду, стоило только эти нити натянуть, как циркулирующая в проводниках энергия просыпалась и уничтожала нарушителя. Эти проводники якобы появились исторически недавно, тысяч пять-шесть лет тому назад. И ничто – ни специальный какой костюм, ни изолирующие материалы, и ни какие-либо отвлекающие действия – не помогало нарушителю.

Подобные заборы, доставшиеся современникам от древних и не очень, причиняющих немало неудобств и самим горожанам, заставляли их всегда, на уровне инстинкта, держаться от стен подальше. Постепенно дома отступили, и между самим посёлком и его оградой образовался кольцевой пустырь, прерываемый улицей, подходящей к воротам. Пустырь быстро зарастал, и его периодически приходилось очищать от деревьев и кустарника, так как сохцы любили с высоты своего холма оглядывать окрестности, потрясающие зрителя далью и живописностью. Кроме архитектурных шедевров, привлекавших разумных в Сох, осмотр округи также входил в перечень местных достопримечательностей.

Отгородившись пустырём, горожане привыкли к некоторой несвободе передвижения по посёлку и даже искренне считали: кто не желает идти через ворота, тот приходит в посёлок с недобрыми намерениями, а таким в Сохе делать нечего. В нём живут добропорядочные мирные люди, и лишь ворота посёлка открыты для всех.

Сегодня вокруг стояла тишина, ни один звук не достигал слуха Свима – вся жизнь поселян в это время переместилась в дома и немногочисленные места увеселения. Огни к ночи начинали гаснуть по причине ненужности, и сейчас редкие фонари скупо освещали небольшие площадки. Свим смутно различал периметр стены, но зато он знал расположение не гасимых на ночь светильников и мог по их створам ориентироваться. Он как раз вышел в створ чуть зеленоватого и оранжевого фонарей. При их совмещении следовало пройти еще десять-двенадцать шагов до того участка стены, где находился подкоп.

Свим медленно отсчитал эти шаги.

Где-то здесь.

Камень, поросший травой и прикрывающий ход, лежал на месте и, похоже, никто его в последнее время не трогал – на ощупь он определил, что травинки переплелись и срослись корешками после посещения Соха через этот подкоп прошлой весной.

Он осторожно поднял удивительно лёгкий щит, очень похожий на каменный монолит, и аккуратно протиснулся в образовавшееся отверстие.

Этот проход под оградой они делали вместе с К”ньецем.

Тогда хопс только что познакомился со Свимом, и ему было всё в новинку, что делает человек, взявший его в свои помощники. Хопса мучили вопросы и иногда не простые, на которые Свим подробно отвечал или неопределенно хмыкал, так как не знал или не считал нужным посвящать недавно приобретенного спутника в дебри некоторых событий или явлений. Они в то время провели с К”ньецем у подкопа несколько ночей, чтобы оборудовать его. Вынутую землю уносили не ближе, чем на триста берметов вниз по склону и рассыпали её там тонким слоем. Сам подкоп крепили пористыми специальными плитами, заготовленными загодя Свимом в родовом хабулине, и постепенно перенесёнными вначале в сохский дом, а из него с большим трудом как раз под тот платан, где сейчас остались ожидать его друзья. О них в то время он не знал и не предполагал, что они у него будут в таком большом количестве. Плиты по одной подносились к подкопу и укладывались так, чтобы лаз приобрёл в разрезе вид трапеции. К”ньец в построенном проходе мог идти, не сгибаясь, Свиму же приходилось низко наклонять голову, однако его это не смущало – весь подземный ход под оградой занимал не более трёх берметов.

Вспоминая, Свим усмехнулся тем беззаботным, как ему сейчас казалось, дням. Ему подумалось, что, и подкоп по тому времени был сделан больше из-за безделья и ложной опасности, чем по нужде.

Ощупывая плиты руками с боков и над головой, Свим продвигался вдоль подкопа. За год, что он не ходил, здесь поселились пауки, наткавшие паутину, то и дело скользящую по лицу. В прошлые проходы такого не было. Пауки – твари вездесущие и могли, конечно, как-то пробраться и сюда.

«И всё-таки…» – кольнула его сознание тревожная мысль.

Он не успел её проанализировать, так как его рука в этот момент нащупала рукоятку выходного камня, он выпрямился, поднимая над головой камень, весящий не более его меча. Осмотрелся, не покидая подкопа. Вокруг царила тишина. Свим выбрался наверх, аккуратно поставил фальшивый камень на свое место, чуть припорошил его травой. Отряхнул руки. Вздохнул облегчённо: подкоп позади и как будто ему сопутствует успех, хотя бы на начальной стадии его продвижений к дому, где его может ожидать всё, что угодно.

– Шейн, у нас новость. Кто-то воспользовался подкопом, обозначенным на схеме под номером четыре. Вот здесь.

Тескомовец со знаками различия командира полукрина – слитые воедино алый и зеленый ромбы – шагнул к столу и ткнул указательным пальцем со сломанным ногтем в серый плотный лист с нанесённой на нём жирной линией, схематично означающей ограду вокруг Соха. Палец уперся в двойную черту поперёк линии ограды, обозначенной цифрой четыре.

Человек, к которому тескомовец обращался как к более высокому по служебной лестнице лицу, был известен для тех, кому положено это знать, под именем Присмет Прамор Перерота, являющимся для него настоящим нэмом. Его громадный рост и склонность к полноте создавали запоминающийся образ силача.

Да, он был силён, как никто в бандеке, и в молодости забавлялся демонстрацией необыкновенных аттракционов: рвал толстенные цепи, как мячиками играл массивными мелероновыми шарами и фехтовал мечом, который могли поднять лишь пятеро дурбов.

В те годы не было, пожалуй, в Сампатании и прилегающих к ней бандеках более популярного человека, чем Присмет. Eмy подражали. Многоимённые почитали за честь видеть его в своих родовых хабулинах в дни семейных торжеств. Поговаривали даже о возможности возвышения его нэма до первого десятка букв алфавита – процедура, имевшая место не в столь отдалённых временах. Почему бы, считали поклонники необычного таланта Присмета и энтузиасты возвышения во главе с некоторыми многоимёнными, не сделать и при их жизни нечто подобное, ибо такие деяния остаются в памяти надолго, тем более с именами их свершителей.

Не оставалось ни одного поселения людей или клана разумных, где бы не побывал Присмет с многочисленной свитой, вызывая безмерный восторг у соплеменников и выродков. Особенно у последних. С человеком жаждали помериться силой потомки медведей, лошадей и носорогов, слегка помельчавшие по сравнению со своими дикими предками, но всё равно на фоне обычных людей обладавшие несоизмеримой мощью и подавляющей массой.

Присмет неизменно выходил победителем. Но он не был бы общим любимцем и кумиром, позволяя себе по отношению к побеждённым им разумным неуважение или кичливость. В том-то и состояла его магия притяжения к нему не только людей, в среде которых ему не находилось равных, но и у разумных от самых слабых, видевших в Присмете почти сказочного защитника от всех напастей, до физически сильных выродков, нашедших в нём достойного соперника в образе человека-победителя, подобного сверх существу, дожившему с древнейших времён, когда все люди были такими, как Присмет.

Однако шли года, молодость Присмета плавно перешла в зрелые лета, с высоты которых несколько по иному оцениваются поступки и представления, окружающие человека или иного разумного, в ушедшем времени.

К описываемым событиям Присмет давно уже не развлекал публику мышцами. Его резко качнуло в сторону от открытых всем утех и развлечений. Он неожиданно для себя, и только для себя, обнаружил несказанно увлекательный мир интриг и секретов.

Такая всеми уважаемая личность, как Присмет, не осталась не замеченной ни одной из легальных или тайных организаций, будь то в них люди или другие разумные. Ещё во времена его постоянных вояжей по бандекам ему, тогда ещё далекому к таким делам и мало понимающему, зачем он это делает, практически навязали статус тайного осведомителя Тескома. Новая область интересов постепенно захватила его всецело. Когда же с аттракционами было покончено из-за неудачно выполненного прыжка с высокой скалы в крону далеко внизу растущего дерева – отчаянный трюк, собиравший толпы жаждущих увидеть его разумных, слегка прихрамывающему Присмету захотелось большего.

В своих исканиях он кое-чего добился, став у истоков создания движения фундаренцев и его глубоко законспирированного Центра.

Несколько лет Присмет успешно балансировал между Тескомом и Фундаментальной Ареной. Те и другие могли подозревать его в двурушничестве, а возможно, знали и больше о его делах, тем не менее имели с ним тесный контакт, находя в его двойной игре собственную выгоду: тескомовцы получали информацию о Фундарене, деятельность которой, по сути своей, гуманитарная, пока что не вызывала у них особого беспокойства – копошатся, что-то там собирают, тихушничают в своё удовольствие, а фундаренцы всегда были в курсе передвижений бойцов Тескома и того, ради чего та или иная передислокация подразделений производится.

В Центре Присмет занимал весьма высокое положение Третьего Командора и вначале курировал отдел подбора и подготовки агентов и охотников, так что был в курсе некоторых секретов их дальнейшей работы – не всех, естественно, но достаточно многих. Работа с новобранцами постепенно стала обременять его своей суетой и нервозностью. Ему стало не хватать настоящей власти, к тому же разумных он стал делить на тех, кому он симпатизировал, и тех, кто мог стать у него на пути к этой власти.

Вторым, а тем более Первым Командором, как он понимал, стать он не мог никогда. Тогда он стал лелеять мечту войти в правление Тескома – Агору.

Агора представляла собой далеко не простое сосредоточение лучших, как предполагалось, умов бандеки. Кто именно входил в Агору и возглавлял её, знал узкий круг лиц, от имени которых реализовывались решения и планы Агоры. Эти люди, по праву своего положения, и являлись правлением Тескома, включая в себя даже не всех командиров батланов и высших служащих, занятых функциональными обязанностями.

Проникновение в Агору для Присмета стало идефиксом, но для его воплощения необходимо было иметь сведения такой важности, чтобы его могли вначале хотя бы заметить и приоткрыть щёлочку, в которую он сможет увидеть одного-двух действительных членов Агоры. Раскрутить, завести знакомство, войти в доверие к этим членам, как казалось Присмету, будет значительно проще, чем раздобыть подобающую информацию.

Такую информацию он искал долго и вот, на его взгляд, наконец, её нашёл.

Почему – Присмет не знал, так как, по-видимому, никто, кроме Агоры не имел никакого понятия, – Теском вдруг словно помешался на поимке какого-то мальчика из Керпоса. Перекрывались дороги и тропы, спешно и на грани расточительства поднимались в небо воздушные шары, приходили слухи об исчезновении целых кринов, занятых охотой на этого удивительного мальчика, обладающего немыслимым качеством неуязвимости. Приняв случившееся к сведению, и недоумевая в душе от странных забот Тескома, Присмет вначале выбросил то и другое из головы, благо, было много других дел.

Всё изменилось, когда ему совершению случайно попались на глаза донесения агента и охотника Свима. Впрочем, случайностей, по мнению Присмета, в природе не бывает, а есть целенаправленный поиск, дающий, в конце концов, нужный результат.

Вот, сказал он себе, информация, способная проложить дорогу к дверям Агоры. Однако лишь к дверям, потому что информация – хорошо, но лучше иметь самого мальчика в своих руках, лишь тогда с Агорой торг может быть плодотворным.

Недолго поразмыслив, Присмет пришёл к выводу, что ему следует как можно быстрее намекнуть Тескому о своей непосредственной причастности к делу и невозможности его исполнения без него, Присмета. С другой стороны, ему следовало оставить Центр как можно дольше в неведении о роли мальчика в донесениях Свима и, тем самым, взять координацию его передвижений под свою опеку.

С последним хлопот особых не было. И не могло быть. В практике Центра переход под личное руководство одного из Командоров полевого агента считался нормой.

Зато не так удачно, как надеялся Присмет, завершился набег на правление Тескома. Там, к своему разочарованию, он узнал о существовании нескольких независимых источников поступления информации из рядов Фундарены в Теском. В правлении о Свиме уже знали не меньше Присмета, так что бывшему борцу и любимцу публики ничего не оставалось, как всего лишь кое-что добавить к известному. Однако чуть позже настроение его поднялось, и он даже был рад случившемуся. Одно, что он принёс новость в Теском, пусть даже запоздалую, но принёс. Другое, что кем и кто бы там ни были неизвестные ему источники информации в Фундарене, для них осталась тайной распоряжение Присмета о необходимости прибытия Свима с мальчиком в Сох.

Днём позже усилиями Третьего Командора Свима повысили до Координатора, хотя он был в отлучке и не смог принять участие в обряде посвящения в новую должность.

Намеченный план действий выполнялся, оставалось только ждать прихода Свима и мальчика.

Задумано, по мысли Присмета, было всё неплохо. Теском безуспешно ловил мальчика, а мальчик постепенно приближался к ловушке, подготавливаемой Присметом.

Однако всё в одночасье изменилось после дурацкого бунта столичного батлана тескомовцев, напавшего на резиденцию правителя бандеки и разогнавшего Правдивый Сенат.

Предыстория событий в Габуне, приведшей к вспышке неповиновения столичного батлана Тескома властям бандеки по сравнению с другими подобными периодами в жизни страны, была короткой. При желании можно было точно назвать день и время суток, когда она началась – с момента назначения на пост командиром батлана молодого и энергичного Зиберлана Зобота Зимбантека из многоимённой семьи, имеющей своих представителей не только в Габуне, но и других городах Сампатании и соседних бандек.

Имя Зиберлана выскочило из неизвестности как мышь из тёмного угла. Он менее чем за год прошёл все должности, возможные для тескомовца, начиная от рядового бойца. По всей видимости, в недрах Агоры был некто могущественный или группа протеже, хорошо знакомые с самим Зиберланом и его маниакальной идеей первичности Тескома во властных структурах бандеки.

Правление Тескома неоднократно и терпеливо выслушивало его бредовые, по мнению большинства присутствующих, высказывания, но в принципе не поддерживало ни его горячности, ни его тезисов о смене власти, потому что этого Теском имел предостаточно. Создавалось впечатление, что, выдвинув смутьяна на одну из решающих должностей, Агора теперь с любопытством наблюдала за развитием событий, предоставив Зиберлану поле деятельности один на один с его противниками.

Не найдя единомышленников среди членов правления, Зиберлан за короткий срок обрёл их в немалом количестве в своём батлане. При их поддержке и в надежде на поддержку негласных соратников в Тескоме, Зиберлан решился на крайние меры.

Однажды ночью командир батлана поднял своих бойцов задолго до установленного времени побудки, вывел их из казарм и приказал действовать по заранее разработанному плану.

Планы мятежей подчас тем и плохи, что обычно забывают о тех, кто будет их выполнять, и трижды, кто станет им противостоять. План переворота сам по себе был прост и, как казалось его разработчикам, мог обеспечить его выполнение быстро и с малой кровью: разогнать Правдивый Сенат, сместить, и не более того, правителя бандеки, неуступчивого Гамарнака, и провозгласить во главе страны Теском. Правда, что под этим понималось, у мятежников, в основном молодых людей, были смутные предположения, но им представлялось всё в несколько радужное свете: нет Сената, а есть Теском с теми же функциями.

С самого начала всё стало происходить не так, как было задумано.

Правдивый Сенат, поднаторевший в собственных внутригрупповых коалициях, заговорах и видах на власть, само распускаться отказался. При его разгоне силой оружия пострадали многие сенаторы уважаемых нэмов. Досталось и тескомовцам, потерявшим здесь не менее дума только убитых бойцов. В резиденции правителя бандеки мятежников встретили телохранители Гамарнака и его окружения и оказали достойное сопротивление, от которого Зиберлан едва не пострадал сам, оставив в кугуруме ещё один дум убитых и раненых.

Не подтвердились и надежды на поддержку тайных единомышленников. Правление Тескома мероприятие столичного батлана не поддержало, вплоть до противопоставления бойцам Зиберлана других тескомовцев, находящихся в столице.

В Габуне началась резня.

Входя во вкус, чувствуя полную безнаказанность, тескомовцы, мстя, по их мнению, за погибших товарищей по батлану, думу или крину, начали настоящую охоту не только за сенаторами и окружением правителя бандеки, но и за членами их семей, тем более что всё это были многоимённые и для тескомовцев с низкими нэмами, если и не кровными врагами, но и далеко не друзьями.

Потом каждый тескомовец вспомнил о своих чаянных и нечаянных обидчиках, после отмщения которым, дошла очередь до оргий с низкопробной коввтой и случайно захваченными или отбитыми женщинами.

Габун на три дня превратился в город, где, похоже, воевали все против всех.

Пока в столице происходили бессмысленно-невнятные баталии, бушевал разгул страстей, так долго сдерживаемый Тескомом, кугурумом и администрацией правителя бандеки, на периферии страны спешно формировались новые структуры Тескома под руководством влиятельных членов Правления, по каким-либо причинам оказавшимися за пределами Габуна.

Всего два дня ушло на делёжку страны и батланов. Дело спорилось из-за регионального метода организации тескомовских подразделений.

Весь северо-запад с городами Бусто, Сопт, Крепость и Фост объединились под началом Ента Ертона Еленера, до того исполняющего в Правлении обязанности руководителя воздушной и наземной разведки. Заботы запуска в больших количествах воздушных шаров по обнаружению команды Свима (сам Ента о роли и о личностях Свима и Камрата практически ничего не знал) привели его в Фост, в нём он сейчас и организовал свою штаб-квартиру одной из третей Тескома. Впрочем, трети самой незначительной по численности тескомовцев – едва ли полный батлан.

Кроме того, гетто Тескома в Фосте было крохотным по площади и обустройству – несколько казарм, и совершенно неприспособленным для управления почти половиной территории бандеки. Зато в руках у Енты оказался почти весь воздушный флот Тескома с экипажами, а это без малого три десятка воздушных шаров во главе с командиром – Мерсьеком. Септ, где производился летучий газ для шаров, также был в ведении Енты.

Южные города – Примето, Перток, Кунш и Угарунт – попали под жёсткое руководство командира четвёртого батлана Жуперра Жмакена Жевитайта. Гетто тескомовцев – казармы и службы батлана – располагалось на западном выступе стены вокруг Примето, было обширным по площади и заботами командира хорошо оснащено вооружением и коммуникациями, имело свою школу – хирис. Части пятого и шестого батланов, расквартированные в южных городах, вместе с их командирами, Жуперр успел подчинить себе, пока на востоке бандеки медлили с созданием своей трети.

Она, естественно, образовалась, когда в Бофот срочно прилетел на воздушном шаре Истлан Иссират Иссенца по прозвищу Такель – кувалда в переводе с ландук-прен. Это был умный и дальновидный человек лет ста, успевший сбежать из Габуна член Правления, а может быть и Агоры Тескома.

Истлан выбрал, казалось бы, для своей ставки не слишком удачное место – небольшой городок, застойная и оттого мрачноватая жизнь горожан, которого вошла в поговорку. Однако у Такеля были свои взгляды на Бофот – опередить распространение влияния Жуперра на весь юг, и так имеющего уже в своём распоряжении больше половины всех бойцов Тескома. У самого Такеля в ведении оказалась львиная доля второго батлана с гетто в Керпосе и незначительные подразделения пятого и шестого батланов, которые он спешно передислоцировал с юга на север – в Ритолу, подальше от Кунша, где располагались основные части этих батланов.

Габун со своим батланом в перечень группировок не попал по простой причине: никто не хотел связываться со столицей, и весь столичный батлан во главе со своим командиром Зиберланом был уничтожен в схватках и драках с другими тескомовцами, с горожанами, с телохранителями и охраной сенаторов и правителя бандеки – воинская часть истаяла до нескольких деморализованных бойцов, потерявших своих командиров, цель своего предназначения и человеческий вид.

Сам Зиберлан умер от куска штукатурки, сброшенной на его голову с крыши дома, мимо которого он проходил с крином преданных ему тескомовцев.

Бесславный конец возмутителя спокойствия не остудил головы тех, кто волей судьбы оказался во главе новых группировок, возникших на развалинах целостной структуры Тескома. Два дня ушло на организацию, а уже на третий день новые «Тескомчики» занялись выяснением отношений друг с другом за первенство и расширение сфер влияния, в угоду видения и оценки возникшей ситуации у ставших во главе группировок руководителей. Началась борьба за разрозненные крины, за более мелкие поселения людей, за кланы разумных, не стесняясь в средствах, не жалея исполнителей, пытаясь нарушать законы городов и диктовать свои условия кугурумам.

Присмет покинул Габун ещё до выступления столичного батлана. Он спокойно добрался до Примето и даже успел пройти закалочный цикл в хабулине знакомого многоимённого, никоим образом с Фундаментальной Ареной не связанного, а лишь помнившего того, молодого атлета.

Бывший кумир публики старался следить за своим здоровьем. Тем не менее, время не щадило его и брало своё: у него развилась лысина на всю голову, что его, правда, не слишком печалило, но он стал подслеповат, хотя находил возможность периодически корректировать зрение, и страдал одышкой, от чего никакие медицинские устройства и рекомендации, оставленные древними, почему-то не излечивали.

Известие о событиях в столице испортило Присмету не только аппетит и сон, но и виды на будущее. Центр Фундаренцы и Правление Тескома приказали долго жить, а Агора, похоже, до лучших времён затаилась. Все хитросплетения, что годами кормили и тешили самолюбие, давали какую-то власть и возможность реализовать себя, сразу стали бессмысленными. Впервые он почувствовал свою ненужность в том понимании, когда он ни за кого не решает, никому не подсказывает и не даёт советы, никто не ждёт от него ни слов, ни дел, ни поддержки.

Такое – подобно смерти!

Присмет воспрянул духом с появлением в гетто Примето новой структуры Тескома. В ней всё только ещё налаживалось, притиралось, устанавливалось, то есть происходили вещи, где можно было найти дело опытному человеку.

Добиться личной встречи с Жуперром оказалось непросто – у того не было времени на посетителей, даже знакомых, однако она состоялась.

Жевитайс, вдвое ниже Присмета и раз в пять легче по весу, принял Командора сдержанно, но напомнил о нескольких встречах, случившихся между ними, и своём восхищении Присметом-силачом.

– Слушаю, – тем не менее, холодно продолжил он.

На его сухом лице застыла маска равнодушного внимания, а серые глаза смотрели прямо в лицо Присмету, что, вообще-то, не смущало последнего – знал к кому и зачем шёл.

В кабинете Жуперра, кроме простого стола – за ним сидел хозяин кабинета – и нескольких, поставленных полукругом перед столом, стульев, на одном из которых восседал Присмет, ничего не было: ни иной мебели, ни ковров, ни штор на окнах – голые стены светло-серого цвета с блёстками.

Несмотря на небольшие размеры помещения, все звуки в нём почему-то обретали неприятную слуху гулкость. Жуперр, по-видимому, давно смирился или привык к некоторой невнятности произносимых здесь слов и на такие мелочи не обращал внимания. Зато Присмету никак не удавалось придать своему голосу, тоже раскатисто-гулкому, такой тональности, чтобы его высказывания не показались руководителю Тескома сплошным бормотанием.

Страдая от мешающих сосредоточиться отзвуков, схожих с безостановочным повторением одного а того же: бу-бу-бу, Присмет сумел говорить солидно, излагать только факты, редко упоминать свои заслуги, но всю свою речь построил с чёткой направленностью всех её тезисов – быть полезным.

Упомянул он и о мальчике, заинтересовавшего ещё единый Теском, и о возможности, при проведении некоторых мер, взять этого мальчика практически голыми руками, когда он заявится в Сох.

Внимательно выслушав Присмета до конца без наводящих вопросов и реплик, тескомовец хлопнул по столешнице иссохшей ладонью – возраст Жевитайса перевалил за сто восьмидесятую годину – и коротко произнёс отнюдь не слабым старческим голосом:

– Всё это интересно. Буду иметь вас в виду. А пока… Разговор о мальчике. Я тоже наслышан о нём и даже посылал целый крин на его поимку, но совершенно не представляю, почему он понадобился… Нет, не Тескому, я бы тогда знал, зачем всё это. Те, кто затеял охоту, ничего не делают просто так. Так что предоставляю вам возможность им заняться. Потом выясним, чем он ценен. Свяжитесь с думертом Тлуманом, он выделит для этого в ваше распоряжение людей и средства. Всё!

Жуперр коротко кивнул головой, на его бескровных губах промелькнула улыбка вежливого человека, сделавшего для посетителя больше, чем того следовало.

Через несколько минтов, узнав в приёмной командира батлана, где можно найти думерта Тлумана, Присмет стоял перед криво повешенным на невзрачной на вид двери листком с аляповатой, но, как видно, старательно выполненной надписью: «Тлуман Т. Т. – шейн по устройству».

Бывший фундаренец долго с недоумением всматривался в разноцветные буквы, раздувал щёки и облизывал полные губы. Он живо представлял себе думерта в образе подвижного человечка, забавного на вид и большого любителя пошутить.

Толкнув дверь, он вошёл во владения шейна по устройству, и слегка опешил: перед ним предстал субъект, словно срисованный с того портрета, который он только что представил в своём воображении – маленький, тощенький, подвижный…

Стены комнаты, длинной как туннель, сплошь были скрыты развешанным на них оружием – от мечей устрашающей величины до разномастных ножей, на полу громоздились отдельными кучами коробки приемопередатчиков, древних, как само гетто Тескома в Примето.

– Всё знаю, – вместо приветствия чирикнул Тлуман, соскакивая с низкой скамеечки, единственной здесь детали мебели. – Сейчас сюда заявится… э-э… Пороп – командир полукрина. Наш… э-э… шейн Тескома Примето и окрестностей, – Тлуман скривил губы и подал голову в сторону, мол, всё бывает, даже такое, – распорядился Поропа и его… э-э… славную команду отдать под вашу… э-э… команду.

Говоря, Тлуман тянул слова и делал массу ненужных движений руками, ногами и задом – весь такой расхлябанный, словно по макушку головы налит клокочущей жидкостью.

Присмет не сказал ни одного слова, он стоял в шаге от входной двери и с восхищением наблюдал за телодвижениями и мимикой думерта.

Он Присмету, бывшему актёру, понравился сразу, с одного взгляда, просто так, одним своим существованием. Лет сто назад он бы взял его в свою свиту забавлять народ. На думерта – вояку и командира – он был явно не похож, да и, наверное, таковым никогда не был. Значит, он обладал чем-то другим, если Жуперр держал его в этом должностном звании.

Кто-то ещё вошёл в комнату-склад думерта и долго пытался обойти необъятную фигуру Присмета, загородившего вход.

– Вот он? Пороп! – обрадовался Тлуман. – Знакомьтесь и… э-э… У меня других дел без вас хватает.

Покидая территорию гетто Тескома через узкую калитку в воротах, Присмет оглянулся и сумрачно проследил, как тескомовец при входе без спешки закрыл за ним двери и щёлкнул запором.

Вот он и побывал там, где хотел.

Входя утром в кабинет Жуперра, Присмет от встречи с ним ожидал бог весть что. Мечты его уносились слишком далеко. Покидал же кабинет с чувством досады и неудовлетворенности. Однако, проведя почти весь день в гетто и поразмыслив, он пришёл к выводу, что всё могло кончиться для него гораздо хуже.

Он попытался поставить себя на место руководителя новой структуры Тескома, к которому приходит некто, имеющий шапочное знакомство, и несёт какую-то чушь про не существующую уже организацию, а следом о каком-то странном мальчике, за которым кто-то почему-то устроил охоту с привлечением тескомовцев. Что бы он сам мог подумать о таком визитёре? К тому же переполненного своей значимостью и явным стремлением втиснуться на какую-нибудь руководящую должность. Погнал бы в шею? Вежливо выставил бы за дверь?.. А он таки получал у Жевитайса два десятка тескомовцев в полное подчинение без срока возвращения их назад, а также кое-какую аппаратуру сигнализации, наблюдения и связи. И задание! Получил задание, как сотрудник Тескома…

В последующие дни Присмет, Пороп и его, по определению Тлумана, славная команда потрудились немало, чтобы ловушка на мальчика сработала безотказно, также как и на Свима, поскольку мальчик мог объявиться здесь только в компании с бывшим агентом Фундарены.

Для этого пришлось решить бездну вопросов и проделать большую работу.

Договорённость на проведение операции с кугурумом, согласование взаимоотношений со стражей посёлка, а вернее, на её невмешательство в действия Тескома, были достигнуты не без труда. Присмету пришлось придумать жуткую легенду, объясняющую актуальность задержания гражданина Соха – Свима. О мальчике кугурум остался в неведении.

После завершения неприятного общения с властями посёлка следовало, учитывая тайную деятельность агентов и их нелегальное появление в конспиративных домах, бермет за берметом тщательно обследовать ограду вокруг Соха и составить подробную схему со всеми подкопами. Кугурум разрешил провести подобное мероприятие только с обещанием со стороны Присмета после завершения операции передать eмy схему.

В действующие подкопы установили датчики, был проделан скрупулёзный анализ возможных путей, ведущих от подкопов к некоторым точкам на карте посёлка, куда мог бы направиться Свим с мальчиком, чтобы затем незаметно проникнуть в подвал своего дома.

Наконец наступил день, когда проделанная работа стала давать ожидаемый результат…

Палец Поропа с обломанным от трудов ногтём указал на подкоп под номером четыре на схеме, которым кто-то только что воспользовался.

– Ну, во-от! – с удовольствием потёр большие мягкие ладони Присмет. – Сработало, как было задумано. А, Пороп?

– Да, шейн, – без особого энтузиазма отозвался кринейтор.

Командир полукрина был медлительным и исполнительным служакой. Боец он, по мнению Присмета, был никудышный, так же как и другие члены его славной команды. Было похоже на то, что полукрин собран из самых бездарных вояк, не приспособленных ни к мечу, ни ко всем другим работам.

– Теперь узнать бы точно, кто пожаловал? Действуйте по разработанному плану. Если… Да, если…

Присмет задумался.

Пока шли подготовительные работы, у него в голове почему-то вертелась лишь одна мысль – придёт Свим. Сейчас он с неприятным для себя чувством отвращения подумал, что предусмотрел не всё. Подкопом мог воспользоваться кто-нибудь другой, тем более таких подкопов – действующих наверняка и давно заброшенных – было обнаружено более полусотни. Все их Свим не мог понаделать или знать о них. Сколько их ему нужно – не более двух-трёх. А остальными могли пользоваться совершенно другие люди или разумные, чья частная жизнь Присмета не волновала.

Правда, был ещё один человек, на которого поставлена ловушка – Ольдим. О нём Присмет вспомнил совершенно случайно уже в процессе работы по периметру ограды. Он даже хлопнул себя по лбу от досады. Как же он мог позабыть о секретной явке в Сохе другого фундаренца, тем более этой… – Присмет скрипнул зубами, – твари Ольдима?

Координатор Ольдим был ненавистен Присмету со дня основания Центра. Ольдим подозревал, а может быть, и знал о двойной игре Присмета и однажды без обиняков сказал ему прямо в глаза, на что Присмет тогда отделался шуткой, мол, все мы такие – любим опереться спиной на нечто прочное и несокрушимое в нашем непредсказуемом мире, что могло бы поддержать в безвыходной ситуации.

– Опирайся, но помни: если ты позволишь себе кого-либо предать, пеняй на себя! – жёстко сказал Ольдим, поджал безобразные губы и не улыбнулся, чтобы как-то смягчить свою угрозу.

Впрочем, если бы он улыбнулся, то улыбка могла бы ещё больше насторожить Присмета. Лицо Ольдима когда-то обезобразило пламя, так что улыбка на его лице получалась зловещей и пугающей.

– Если это будет Ольдим, – проговорил Присмет, глядя на Поропа. – Кто такой Ольдим?.. Не важно. Вы его узнаете сразу. Лицо его когда-то обгорело, а полголовы осталось без волос. Исправлять себя он не удосужился… Так вот, если это будет он, то убейте его сразу! Ясно?

– Да, шейн, – помедлив, не добавит ли что ещё начальство, покорно отозвался Пороп.

Спокойные слова командира полукрина отвлекли Присмета от мрачных мыслей, но они не исчезли без следа, а угнездились где-то там, глубоко в сознании, в какой-то дальней его части, и посылали импульсы тревоги, отчего на душе становилось неспокойно.

– Только не думай, что с Ольдимом так просто справиться. Он знатный дурб. Вы должны навалиться на него со всех сторон сразу, чтобы он меча не мог выхватить. Иначе вам придётся с ним туго.

– Да, шейн, – голос Поропа не дрогнул.

– Ладно. Во избежание путаницы, поведите пришедшего так, чтобы я его мог увидеть.

– Хорошо, шейн. Где вы пожелаете его увидеть?

– Здесь! – Присмет хлопнул рукой по столу, за которым сидел. – Погоните его мимо видео глаза. Вы его установили, надеюсь?

– Да, шейн. Однако нам придётся прогнать пришлого не менее чем на два свиджа.

Присмет уставился на Поропа непонимающим взглядом, потом вспомнил:

– Ах, да! Мы же надеялись, что в первую очередь сработает семнадцатый подкоп. Он ближе всего к дому, ожидаемого нами человека. Ну что ж, подождём его появления в подвале. А этого, если он тот, кого я тебе назвал, убейте!

– Темно на улице, – напомнил Пороп.

– Ничего, рассмотрите. Как там Тринер?

– Ещё дышит. Мы его сегодня поили.

– Хорошо, хорошо, – заторопился Присмет, словно упоминание о Тринере, связнике Свима, случайно захваченного в доме с какой-то информацией к агенту, ему было неприятно. – Идите и выполняйте свои обязанности!

Командир полукрина вышел, мягко притворив за собой двери. Присмет облегчённо вздохнул. Расслабившись, посидел некоторое время, бесцельно глядя в одну точку. И вдруг поймал себя на мысли, что ему очень не хочется, чтобы сегодня пришёл именно Свим. Кто угодно, только не он. В конце концов, затеянная игра с поимкой мальчика была его, Присмета, игрой, а Свим просто стал случайным её участником, статистом.

Свим не то чтобы нравился Присмету, тем более они уже давно не встречались лицом к лицу, но было между ними, как ему всегда казалось, уважение. Мало того, случилось как-то – лет, может быть, пять тому назад, – что Свим сопровождал его в переходе от Габуна к Бусто через западную часть Заповедника Выродков и, по сути дела, спас ему жизнь, встав на пути неожиданной атаки банды выживших из ума людей и выродков.

Помнит ли о том времени Свим, Присмет не знал, но сам вспоминал неоднократно, особенно это не выходило у него из головы с тех пор, как Свим и мальчик для него стали неотъемлемой связкой. Как поступить со Свимом в дальнейшем, Присмет старался не думать, хотя подчас видел в нём близкого к себе соратника, а порой – смертельного врага.

Сейчас ему не хотелось видеть Свима. Пусть уж лучше это будет Ольдим. С ним-то всё ясно. Вылить на него всю злость, а там со Свимом как получится…

Свим заметил за собой слежку, когда уже без помех пересёк пустошь от ограды до первых строений. Там-то его и поджидали. Кто это был, и сколько их там было, он не смог определить. Во всяком случае, не один, и наверняка это были люди.

«Что ж, этого следовало ожидать», – подумал он невесело и тут же метнулся за выступ здания, где, как он знал, находился спуск в подземелье под Сохом. Но вначале это был его обманный манёвр. Он быстро миновал вход – обшарпанные двустворчатые двери с истоптанным порогом (он отметил этот факт по памяти, пробегая мимо) – и с ходу втиснулся в неприметную узкую длинную щель между древней кладкой полуразрушенного строения, образующей стену высотой не менее десятка берметов, и зданием местного театра. Щель в шагах пяти от улицы чуть расширялась за счёт выклина в стене. Здесь можно было развернуться и нащупать нужный блок. После нажатия на него открывался вход в один из тайных проходов, найденных и обустроенных Свимом.

Он скрылся в нём задолго до того, как щель осветили сильным фонарём.      .

Тескомовцы его потеряли. Именно так доложил Присмету командир полукрина.

Сам Пороп был весьма обескуражен случившимся и пустился, было в объяснения, как это могло произойти:

– Мы его вели нормально…

Присмет остановил его ленивым взмахом руки.

– Его хотя бы видели? В лицо?

– Нет, шейн. Он слишком быстро заметил наше охранение и слежку за собой.

– Он был один?

– Один, шейн.

– Угу! – призадумался Присмет. – Быстрая реакция, хорошее знание посёлка… – проговорил он вслух то, о чём думал. – Похоже, мы на верном пути. Это либо Свим, либо Ольдим… Вот что. Пошли людей к дому Ольдима. Он расположен здесь, – показал на карте Присмет. – У него подвал попроще, чем у Свима, да и ходов один-два… И сделай так, как я сказал – убейте его, если это пришёл он. Да, вояк своих пошли побольше, человек пять-шесть.

– А если пришёл Свим?..

– С ним вначале буду говорить я… A-a, ты вот о чём. Он не бог, хотя мечом владеет хорошо. К тому же он не носит меленрая. Так что оставшихся с тобой хватит на него одного. Действуй!

Глава 10

Избежав слежки, Свим, ожидал чего-то подобного, однако, всё-таки озадачился её появлением, так как не видел в ней смысла. Те, кто позвал его сюда, могут спокойно поджидать его в доме, не прибегая к таким средствам. Поэтому, идя по просторному подземному ходу, кое-где освещённому вечными светильниками, он уже не был ни в чём уверен, а подходя к подвалу своего дома, даже стал сомневаться – была ли слежка, был ли кто-то там, ведь мало ли что может померещиться. Известно, чего больше всего боишься или о чём постоянно думаешь, то и увидишь.

«Тем не менее, сомнения сомнениями, а осторожность никогда не повредит», – подумал Свим и прежде, чем войти в подвал, долго вслушивался, приложив ухо к камню, за которым начинались его владения. Посетовал, что не предусмотрел каких-нибудь слуховых окон, не стоял бы сейчас в неудобной позе, стараясь сквозь толстую стену что-либо расслышать.

Как будто тихо. Слышно, правда, какое-то лёгкое шелестение, доносящееся неизвестно откуда, но крысы и мыши в подземелье Соха водились ещё со времён она.

Свим выпрямился, вздохнул, решительно надавил на потаённую точку на камне, тот бесшумно отошёл в сторону и открыл тёмный зев входа в подвал. Свим свободно перешагнул с несильным наклоном головой вперёд каменную преграду – отверстие делал для себя, не скупился, поставил камень на место и остался в полной темноте. Прислушался, но услышал лишь своё дыхание.

«Вот я и дома», – подумал он.

Тёплая волна воспоминания обласкала его. Впрочем, память не была связана с этим домом, а хранила ощущение бытия в родовом хабулине, где Свим провёл своё детство, отрочество и большую часть юности. Однако чувство от возвращения в собственное жильё, в котором был знаком даже запах, оказалось неожиданно приятным событием.

А был ли это хабулин отца в Примето или дом матери в Сохе, то какая в том разница, если он у себя дома!

Ничего не таясь, а что ему может такое грозить в собственном доме, Свим направился в темноте туда, где находился выключатель освещения подвала. Пошарив по стене, нашел его и включил. От вспыхнувшего яркого света непроизвольно прикрыл глаза рукой и двинулся в сторону стола, стоявшего посередине подвала. Стол был большим и непомерно тяжелым, доставшимся Свиму по наследству от прежних хозяев дома. Для каких целей он у них употреблялся, понять было трудно. Стоял он в одной из комнат поверхностной части дома и Свим хотел его выбросить, но после постройки подвала, нашёл для него подходящим именно такой стол – большой и тяжёлый

Наконец, глаза адаптировались к свету, Свим убрал ладонь и от неожиданности застыл на месте, словно наткнулся на непреодолимую преграду.

На столе, привязанный за руки и ноги к углам столешницы, распятием лежал человек, в котором Свим с трудом узнал одного из своих связников с Центром – Тринера.

До появления в подвале Свима Тринер, по-видимому, спал или был в полуобморочном состоянии, а теперь таращил глаза в потолок, изо рта его с завалившимся глубоко языком доносился прерывистый храп пересохшего от жажды горла. Он что-то пытался сказать.

– Воды, – наконец понял его Свим.

Тринер твердил это слово в полной безнадёжности. Наверное, просил воды уже давно.

Короткими взмахами меча Свим обрубил веревки, глубоко въевшиеся в кожу связника. Тринер лишь слабо шевельнулся, безуспешно пытаясь овладеть своими конечностями, они его не слушались. Он застонал.

– Кто же это тебя так? – приговаривал Свим, не надеясь сразу дожидаться ответа.

Он бережно приподнял безвольное тело. От него пахло смрадом – нужду Тринер был вынужден справлять под себя.

– Сволочи!

Свим подхватил связника на руки и понёс наверх, в дом, в ванную комнату, положил его в пустую ванну прямо в одежде и пустил теплую воду так, чтобы пострадавший мог бы ухватить ртом её струю,

Когда Тринер напился и отмок, Свим раздел его донага и выбросил, тщательно проверив карманы и складки, одежду в утилизатор. Спустил грязную воду, налил новой, помыл Тринера гелем, окатил водой, вынул из ванны и обтёр его насухо, перекатывая почти бесчувственное тело на просторном диване. Потом надел на него широкий халат и снова напоил, но теперь тонизирующим напитком, добытым из аптечного рундука, тоже оставшегося от старых хозяев дома.

Тринер застонал, взгляд его стал осмысленным.

– Ты слышишь меня? – спросил его Свим.

– Д-да… Это ты? Мм… Зачем ты пришёл? – Тринер выгнулся, будто получил укол в спину. – Зачем ты… Они же тебя…

– Кто они?.. Тринер!.. Кто они?

– Тескомовцы…

– Они были здесь, у меня?

– И Присмет с ними.

– Присмет? Этот, из Центра?

Ответ Тринера совпал с каким-то треском, раздавшимся за спиной Свима. Дурб резко обернулся и сделал шаг к стене, в руках его появился меч.

Но сражаться было не с кем. Звук исходил от небольшого устройства с экраном, на котором красовалась физиономия Третьего Командора Центра Фундаментальной Арены. Занимаясь Тринером, Свим не обратил внимания на незначительные изменения интерьера в комнате. Теперь же он видел монитор, пристроенный на тумбе-раритете из чистого дерева, и оловянно отсвечивающий окуляр видео глаза, поставленного поверх видеоустройства.

– Да, это я, – сказало изображение, – Присмет.

Назвав себя, Присмет имел в виду не более того. Свиму же голос его показался снисходительно-вальяжным и даже презрительным, а искажённое изображение он принял за улыбку. И то, и другое вызвало в нём приступ озлобления. Он дернул себя за удлинившиеся во время путешествия волоски на подбородке. Как он мечтал избавиться от них дома! Но пришлось заниматься не тем. А тут ещё ухмыляющаяся рожа бывшего Третьего Командора, виновника всего здесь случившегося.

Присмет для Свима был почти легендарной личностью. Нет, он никогда не видел его публичных выступлений, так как в ту пору был слишком мал, да и ко дню его рождения выступления силача давно закончились, зато увлекательные и приукрашенные до невероятных подробностей рассказы о нём слышал. От своих родителей, и потом, скитаясь в качестве агента-фундаренца по бандеке, – везде о Присмете восторженно отзывались люди и другие разумные.

Однажды Свим и ещё пятеро охотников были снаряжены сопровождать Присмета при переходе из города в город. На них из засады напала большая банда, как раз с той стороны, которую защищал Свим. Он успел несколько раз махнуть мечом, а затем уступил поле боя, также как и другие охотники, Присмету, оставшемуся один на один с бандой.

Присмет устроил и для фундаренцев и для бандитов показательный урок, как голыми руками можно передушить, переломать, убить одним ударом кулака массу разумных, любого, кто приблизился к нему ближе, чем на бермет.

Подобное случилось практически со всеми опритами в этот несчастливый для них день, как они себя не подбадривали криками, не организовывали атаки и не призывали навалиться скопом. Те же, кто уцелел в той схватке, убежали сломя голову как можно дальше от страшного воина.

Так было до тех пор, пока среди рядовых фундаренцев не поползли слухи о предательстве Присмета. В них верили и не верили – обычно так бывает, когда нет определённых фактов. Свима они трогали мало, но сейчас, после слов Тринера, тут же подтверждённых самим Присметом, все эти слухи ожили в его памяти.

Как всегда в минуты опасности, его спины коснулся холодок.

– Ну и что это означает? – спросил он, чеканя каждое слово, чтобы не сорваться на крик.

– Многое, Свим, многое. Ты… Скажем так. Ты в наших руках.

– И чьих же? Ты во множественном числе?

Присмет вскинул широкие брови, на экране монитора его движение выглядело забавно.

– Ты же слышал от Тринера, – голос его прозвучал так, будто Присмет слегка растерялся.

– А как же шестой параграф Устава Фундаментальной Арены? И постановления Центра о…

– Ты вспомни ещё прошлогодний снег. Ты же прекрасно знаешь, что Центра уже нет так же, как нет никакой Фундаментальной Арены. Они навсегда ушли в небытие! Так что твои…

– И ты, как я понимаю, приложил к тому своё вонючее предательство. Я правильно понимаю?

Присмет внимательно всматривался где-то там у себя в экран такого же монитора, пытаясь лучше рассмотреть Свима, чтобы понять, блефует он или его слова идут от убежденности в сказанное. Техника видеосвязи страдала сразу несколькими изъянами: была стара, как вечность, ненадежна, как человеческая судьба, изображение воспроизводилось тускло, и экран отсвечивал…