Читать онлайн Утраченная планета и панк-мастер ржавых отходов бесплатно

Глава 1. Механические часы-рыбы

Над ржавой планетой вновь разгорался новый день. Наверное. Судя по механическим часам, что были небрежно прислонены к холодной стене. Эти часы, состоящие из множества шестеренок и пружин, выполненные в форме костлявой рыбы, я терпеть не могу. Безжизненные металлические глаза глупо таращатся в пол, полные отчаяния. Как бы то ни было, но эта отвратительная рыба показывает 12 часов и 6 минут нового дня проклятого XXVII века. Какой-то летний месяц, хотя лето сейчас стоит круглый год. Я читал в одной из найденных книг, что раньше, до катастрофы, времена года сменяли друг друга, но сейчас такое сложно себе представить. На Земле не осталось ни одного живого человека, который бы видел снег, а я лишь однажды повстречал его на какой-то старой картине среди обломков Поверхности. Там, на Поверхности, вообще много всего интересного можно найти, если, конечно, ты рискнешь туда подняться.

Два века назад Земля лишилась своего естественного спутника – Луны. Это случилось из-за инцидента на одной крупной космической станции, которая располагалась вблизи Луны. Никто до сих пор не знает, что стало причиной цепного взрыва в одной из лабораторий, но тот треклятый взрыв разнес половину ближайших небесных тел. Взрывная волна вкупе с обломками мелких планет и астероидов накрыла Луну, смещая ее с привычной траектории и раскалывая на части. Огромный осколок естественного спутника Земли обрушился на планету. Этот инцидент привел к катастрофе вселенского, без преувеличения, масштаба. Положение небесных тел во Млечном Пути изменилось, включая и Землю, которую отбросило дальше от Солнца. Помимо этого, планета перестала вращаться вокруг своей оси – так и установился вечный день на Поверхности. Тусклый, холодный день. Хотя нет, ночь все же наступала. Но это уже не было прежней ночью, как в былые времена. Просто планета попадала в тень оставшейся части расколотой Луны, что теперь вращалась по новой сформированной орбите Земли. Это было очень неравномерное вращение: ровно на четыре месяца осколок Луны зависал над планетой, закрывая собой Солнце. И на Земле воцарялась ночь. Темная и полная отчаяния. Бабушка рассказывала мне, а ей, в свою очередь, рассказывала ее бабушка, что до катастрофы Луна заливала Землю мягким и завораживающим серебряным светом, от которого даже холодная ночь наполнялась уютным теплом. Сейчас же Луна не одаривала Землю ничем, кроме тени. Она навсегда погрузилась во мрак. Вдобавок к этому за Луной повсюду следовал осколок безымянного астероида, нет-нет да и окропляющий Землю своими ядовитыми кислотными дождями. Одним словом, жизнь на Земле изменилась. Если слово «жизнь» вообще подходит для того, чем является такое вот существование на трупе планеты. Само собой, пригодной для жизни осталась только та часть, которая была повернута к Солнцу. Она также избежала столкновения с Луной и остальными небесными телами. Оборотная сторона Земли оказалась выжжена до основания, что придало планете вовсе не шарообразную форму, а… вообще непонятно какую форму. Звучит все это как бред сумасшедшего, как что-то опровергающее вообще любую возможность существования, но это была наша новая реальность. Само строение Земли, положение планет – все изменилось, уравновешивая случившееся и делая жизнь на планете хоть как-то возможной.

Скрип рыбы-часов вернул меня в реальность. Еще одно, за что я ненавижу эти часы, которые сам же и смастерил, – они имели свойство часто ломаться. Я никак не мог найти для них идеально подходящие детали, отчего механизм то и дело выходил из строя и начинал вот так противно скрипеть, а стрелки – слегка дергаться. Их поломка означала одно: нужно подниматься на Поверхность. От этой мысли у меня неприятно защемило где-то в районе солнечного сплетения. Не скажу, что я такой уж трус, но вылазка наверх – всегда словно лотерея. Как беспроигрышная, только наоборот. Никто никогда не полезет наверх без надобности. Я сам бывал там от силы раз шесть за все свои девятнадцать лет, и всегда с отцом. С ним было не так страшно. Но теперь его ноги, прикованные к инвалидному креслу, не позволяют ему более выходить на Поверхность.

– Обрез взял? – фальшиво спокойным тоном поинтересовался отец.

– Да, – не менее фальшиво ответил я.

– Хорошо. Заточку?

– Тоже.

– Угу. Ладно.

Он сидел в своем кресле, скрестив руки на груди. И естественно, тоже волновался. Наверное, даже больше, чем я. Но ничего поделать было нельзя. Без часов тут, под землей, прожить было сложно. Можно сойти с ума. Да и колеса отцовской инвалидной коляски порядком износились, отчего он с трудом мог передвигаться по небольшой комнате. Поэтому эта вылазка была необходима.

– В конфликты не лезь. Другим путем не ходи – только тем, что я показывал. Обрезом тоже не свети попусту, все равно патрон один, много не навоюешь.

– Угу, – угрюмо отозвался я, и так зная все эти правила.

– Если все же наткнешься на панков… беги. И… обрез не отдавай. Цепляйся, кусайся, изворачивайся, но не отдавай. Сам знаешь его цену.

– Угу.

Я закончил шнуровать ботинки на массивной подошве, затем, чуть помедлив, встал, просовывая руки в рукава темно-коричневого потрепанного плаща.

– Ладно, я пошел. – И, постояв немного, добавил: – Свет не туши, а то вернусь и ноги себе переломаю в нашей-то груде хлама.

Отец облегченно выдохнул, грустно усмехнувшись, сказал:

– Не переломаешь. У нас ведь только одно инвалидное кресло.

Я улыбнулся в ответ и скрылся за железной дверью.

Лабиринты подземного города казались бесконечными, если не знать их вдоль и поперек. Но сейчас я не жаловался, ведь все эти витиеватые пути отделяли меня от брошенного города наверху. Еще раз повторюсь – я далеко не трус. Просто не люблю проблемы. Наверное, так говорят все трусы. Чем же так страшен город на поверхности, или же просто Поверхность, как ее обычно все называют? Тем, что это место абсолютного хаоса. Там нет закона. Там нет беззакония. Там ничего нет. Ни один приличный человек не живет наверху, ведь почти вечный день рано или поздно сводит с ума любого. А если не это, то химический дождь отравит и погубит твое тело. Либо одиночество. Либо все вместе. Внизу тоже нет закона, но люди тут более спокойные и мирные. Им не нужны лишние проблемы. Те, которых можно встретить на Поверхности, – отбитые мародеры. Их прозвали «панками». Почему именно панками? Никто уже толком и не помнит. Бабушка говорила, что раньше это слово означало что-то другое, но потом так почему-то стали называть отморозков Поверхности. Панки – это те, кто не прижились среди людей. Те, кто сошел с ума от такого существования. Те, кто хотел выбраться на свободу. Те, кто не подчинялся ничему. Те, кто не верил ни во что. По большому счету, это озлобленные на все и всех отчаянные люди, которых отвергло общество. Они выживали среди груды ржавых обломков и кислотных дождей, отнимая остатки какой-никакой спокойной жизни у остальных. Их злость обернулась чем-то бесчеловечным: ради забавы они нападали на людей и издевались над ними, попутно отбирая все, что находили. Они никого не убивали – лишь оставляли умирать. Вероятность вернуться живым после встречи с панками была меньше одного процента. Моему отцу вот удалось: он сохранил жизнь, но пожертвовал ногами.

Повернув тугое колесо двери люка, я навалился на него, чтобы открыть. Запах ржавчины ударил мне в ноздри, заставив поморщиться. Искусственная вентиляция хоть и работала здесь, внизу, дерьмово, но воздух все равно был лучше, чем на Поверхности. Я вылез наружу, приложив ладонь к датчику люка. Электронный замок просканировал мой отпечаток, щелчком блокируя дверь. Такие меры безопасности были введены, чтобы панки не смогли попасть вниз. Да, все верно. Их бросили подыхать в развалинах полусожженной планеты. Может быть, их ненависть не являлась такой уж и безосновательной.

Непривычный солнечный свет ослепил меня. Я быстро достал из внутреннего кармана плаща очки-гогглы и нацепил на глаза. Следом я натянул на руки обрезанные по пальцам перчатки и поднял на нос шарф, защищая дыхательные пути. Не знаю, насколько достоверными были слухи, но люди Нижнего города говорили, что воздух на Поверхности отравляют, чтобы медленно ослаблять и убивать панков. Я не считаю, что это правда, мне просто противен запах ржавчины и гнили.

Быстро добравшись до нужной свалки металлолома, я начал копаться в завалах в поисках нужной часовой детали. Мне попадалось очень много занятных вещей, но времени отвлекаться на них не было. Я начинал злиться, ведь найти нужную вещь на Поверхности становилось все сложнее, так как каждый что-то утаскивал для себя. Никто ничего не создавал, лишь растаскивал обломки прошлой жизни. Наконец, спустя примерно два часа и обойдя три свалки, я нашел более-менее подходящие детали. Уставший и довольный тем, что основная миссия выполнена, я задумался, куда еще можно отправиться за колесами для отцовского кресла, ведь пока что ничего похожего мне не попалось на глаза. Вытерев тыльной стороной ладони пот со лба, я спустил шарф вниз, вдохнув противный воздух. Мой подбородок уже изрядно взмок и чесался.

– Колеса, значит… – пробормотал я сам себе под нос.

Внезапный скрежет позади заставил меня напрячься.

– Эй-эй, принцесска, что, припекает тебе, а? – раздался ехидный голос и следом за ним не менее ехидный смех.

Я сжал челюсти, медленно опуская правую руку в карман плаща, где лежала заточка. Внутри все похолодело и одновременно распаляло меня.

– Ты, эт, стой-ка лучше смирно, коли не хочешь, шоб мы тебе харю твою в дерьмо превратили, агов? – добавил уже другой, сиплый голос.

Я медленно повернулся, пытаясь оценить ситуацию.

Что тут сказать. Я оказался в полной жопе.

Ко мне приближались четверо мужчин. Все они были вооружены: у одного из них, в маске в виде торчащих в стороны сточенных костей, в руках была бита, обмотанная проволокой; у второго, в маске-противогазе, – булава на цепи, которой он вращал перед собой; у остальных двоих – в маске с улыбающейся рожей и маске с торчащими наружу гвоздями – по лому.

И я, с маленькой заточкой и одним патроном в обрезе.

Очень занятная встреча, ничего не скажешь.

– Чем порадуешь, красотка? – криво улыбаясь, спросил панк с битой в руке.

Я весь напрягся, как зверь перед прыжком.

– Эй-эй, полегче, агов? Не зыркай так, бесишь. Че, драться, что ль, вздумал, сосунок? Да ты совсем, что ли, не въезжаешь? Я бы вырвал твои глазенки в первую очередь, да так не смогу насладиться отчаянием, которое будет в них полыхать, пока я тебе кости вырывать буду. Ну для маски моей, смекаешь?

Похоже, домой я все же не вернусь. Что там папа говорил? Бежать? Обрез, конечно, жалко. Попадет в руки этим тварям.

Бежать не получится. Позади меня – горы железного хлама, а впереди – четыре отбитых на всю голову мужика. Единственное, что я могу сделать, – это снести себе самому башку из обреза, лишив их трофея и подарив себе безболезненную смерть. Я ведь реалист и прекрасно понимаю, что рыпаться против них бесполезно. Они специально приближались медленно, упиваясь моментом своего превосходства. Я же быстро пытался просчитать в уме, успею ли я выхватить из-за пазухи обрез, снять с предохранителя и пальнуть себе в голову. Сердце бешено билось о ребра, пытаясь разбиться и обеспечить мне смерть. Решившись действовать, я до скрипа сжал зубы, коротко выдохнул и…

Опешил.

Все произошло слишком быстро. Быстрее, чем я мог сообразить, что вообще произошло. Позади меня что-то звякнуло.

Потом что-то со свистом пронеслось над моей головой.

Потом панк с булавой прокряхтел, отлетая назад и оставляя в воздухе полоску крови.

Потом надо мной промелькнула тень. Кто-то с шумом приземлился прямо передо мной. Мужчина в молочного цвета помятой рубашке с закатанными по локоть рукавами и бордовыми подтяжками, в черных облегающих штанах с какими-то ремнями на левой ноге чуть ниже колена и непонятным куском ткани, болтающимся на правом бедре. От тяжелого приземления возле его массивных черных ботинок поднялась пыль. Сам он медленно выпрямился, сжимая в руке увесистый железный обломок.

Трое оставшихся панков вытаращили на него глаза, переваривая произошедшее.

– Ты… ты, черт возьми, решил, что все тебя боятся, ублюдок? – со злобой в голосе почти проскрипел их, видимо, главарь в маске из костей.

Вместо ответа невесть откуда появившийся незнакомец дернулся вперед, обхватывая железку двумя руками. И в следующее мгновение приблизился к этому самому панку с битой – и молниеносно с разворота снес половину головы оппонента, забрызгав свою рубашку чужой кровью. Труп главаря рухнул на землю. Оставшиеся члены банды отморозков сделали пару шагов назад. Они с ужасом смотрели на противника перед собой.

Они точно знали его.

И они совершенно точно боялись его.

Мужчина же не двигался. Он смотрел, как панки трусливо отступают, давая им возможность позорно сбежать. Наконец, когда их и след простыл, незнакомец почесал рукой затылок и развернулся ко мне, сказав:

– Мне нравится твой плащ, можно я заберу его себе?

Глава 2. «обро пожаловать отсюда»

«Мне нравится твой плащ, можно я заберу его себе».

Я пытался найти угрозу в словах, сказанных этим диким панком, вот так вот запросто стоявшим в алой луже чужой крови. Но как ни старался, опасности я не чувствовал, и это было странно.

Мужчина чуть шагнул в мою сторону, а я пришел в себя, насторожившись и крепче сжав уже нагревшуюся титановую рукоять острой заточки. Пусть он и спас меня от четырех громил, но это не означает, что сейчас он сам не нападет на меня.

– Хм? – Он заметил мое движение и остановился. – Ты чего так напрягся?

Он верно подметил: я напрягся – не то слово.

Стоящий передо мной тип единолично убил двух отбитых мародеров, а двое других ретировались от него в нескрываемой панике. Если уж кого и стоит бояться, так это его самого.

– Не пойму, ты тоже один из этих… личностей? – спросил он, хмуря брови. – Я же сотню раз вам говорил: я не трону вас, если вы сами не полезете. А вы что сделали? Правильно. Полезли. Это, ребята, мне плевать, что вы отморозки, можете делать что хотите, но лучше вам со мной не связываться. Так что давай, вали тоже.

– Я не с ними. Они, вообще-то, на меня напали, чем ты вообще смотрел? – Эти глупые слова почему-то сами вылетели изо рта прежде, чем я успел подумать. И я тут же осекся, зачем-то обнажая сжатую до боли в руке заточку.

Лицо незнакомца стало нечитаемым. Он разжал ладонь, где все еще держал окровавленный обломок металла, который со звоном встретился с землей.

– Малой, это, убери-ка ты свою штуку, а я сделаю вид, что ничего не видел, ага?

Я лишь плотнее сжал зубы, готовый обороняться. Мужчина почему-то хмыкнул, возвращая себе прежнее расслабленное выражение лица. Он засунул руки в карманы брюк и двинулся навстречу мне. Я все еще не мог понять, ждать ли с его стороны атаки, или можно выдохнуть спокойно. Каждый его шаг отдавался звонким стуком моего сердца, ведь я понимал, что напуган настолько, что точно не смогу с ним справиться. Он, может, и не сильнее меня, но уж точно безумнее. И хладнокровнее.

Мужчина шел спокойно, опустив голову вниз, и почему-то на его лице была слабая улыбка. Из-за волос, падающих на лицо, я не мог увидеть остальные его эмоции. Его голова была будто в огне: из-за солнца каштановые волосы отливали оранжевым, а неряшливо лежавшие пряди волнами обрамляли лицо. Уже поравнявшись со мной, он неожиданно произнес:

– Кстати, что насчет…

В этот момент все мои натянутые нервы хором пропели. Я словно сдетонировал от неожиданности и ожидания. Ожидания атаки и неожиданных действий. Дернувшись, я инстинктивно замахнулся побелевшей от напряжения рукой, в которой держал заточку. Я даже подумать не успел, что делаю, не то что осознать. Просто я был в напряжении слишком долго. Острый наконечник стремительно приближался к виску незнакомца, обрывая его на полуслове.

Затем я пошатнулся, почувствовав удар чуть ниже коленных чашечек. Мои ноги подогнулись, но я не упал. Кисть руки, в которой была заточка, болезненно заныла, отчего ладонь рефлекторно разжалась. Предплечье передернуло болью, а возле виска я почувствовал холод металла. Все это произошло за какую-то секунду, и когда я пришел в себя, то понял, что произошло.

Панк держал меня за запястье, не давая полностью рухнуть на землю. Я буквально был подвешен на своей же руке, из-за чего все мышцы болезненно ныли. Свободной рукой он приставил к моей голове мое же оружие. Чуть нагнувшись, чужак с холодом в голосе тихо сказал мне на ухо:

– Я же сказал, я не трону тебя до тех пор, пока не будет надобности. И мне все равно, отброс ты этого города либо неженка Нижнего мира. Меня это мало интересует.

После чего он резко разжал свою ладонь, и я рухнул на колени, успев выставить перед собой руки, чтобы не упасть лицом в землю.

Имея возможность теперь видеть его лицо вблизи, я смог разглядеть панка, сам того не желая. И хоть я и висел на волосок от смерти, в моей голове вертелась лишь одна мысль: с его глазами что-то не так.

– И, это, зубочистку свою забери. – Заточка со звоном упала рядом с моей ладонью, несколько раз отскочив от земли. – Я лишь хотел спросить, подаришь ли ты мне свой плащ или нет. Только и всего. Ну, раз нет, так нет. Бывай.

Он сделал шаг вперед, оставляя меня так и сидеть на земле.

Меня трясло. Не от страха. Меня трясло оттого, что весь комок из нервов резко высвободился, принося облегчение. Этот перепад оказался слишком сильным для моей нервной системы и лишил меня сил.

– Почему тогда ты спас меня… – очень тихо задал я вопрос, будто и не ему вовсе.

– Ммм? – остановился он.

Я нашел в себе силы подняться на ноги, убирая заточку обратно в карман.

– Ты появился и спас меня, а теперь вот так просто уходишь. – Я развернулся в сторону собеседника, чтобы видеть его. – Разве это нормально? Разве ты не очередной мародер?

Незнакомец удивленно вскинул брови:

– Спас? – Он на секунду задумался. – А, нет. Нет. Я не спасал тебя. Я вообще, это, не сразу заметил тебя, если честно. Моей целью были те панки, которых я убил. Они издевались над моей кошкой, а это делать ка-те-го-ри-чес-ки запрещено. Любой, кто тронет кошку, будет мною убит. Это железное правило. И его знают все.

«Кошку? Что он несет?» – пронеслось у меня в голове.

– Хотя да, полагаю, я случайно, это, спас тебя. Что ж, тебе повезло, значит. Если ты из Нижнего города, то лучше уходи, пока удача на твоей стороне.

Он было хотел отвернуться, но, видимо, передумал, разглядывая меня исподлобья.

– Так, это, все же, что ты тут забыл, сопляк?

Меня передернуло от этого «сопляк».

– Я ищу кое-что. В городе под землей этого достать нельзя.

– И что же ты ищешь?

Если я правильно понял его эмоцию, то в его глазах будто что-то сверкнуло. Такое бывает, когда человек только что что-то задумал.

– Мне нужны колеса для инвалидного кресла. Хорошие, не погнутые. Я не могу уйти без них.

Лицо мужчины расплылось в косой улыбке:

– А если я знаю, где можно найти нужную тебе вещь?

Я недоверчиво посмотрел на него. Это все звучало как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. Незнакомец понял, что отвечать я не особо собираюсь, и продолжил сам:

– Давай так. Я отдаю тебе два колеса в обмен на твой плащ. – Он опустил взгляд на мои руки и добавил: – И перчатки.

«Плащ и перчатки? Серьезно? Он снова об этом? Он что, идиот?» – я все еще искал в этом всем подвох. Как ни крути, обмен был неравноценным. Моя одежда – рвань, совершенно ничего не стоившая, а он предлагает за нее довольно редкие вещи. С другой стороны, может, этот человек и правда идиот. Тогда такую сделку упускать нельзя.

– Согласен, – решительно ответил я.

Незнакомец расплылся в победной улыбке, словно не я, а он сорвал куш. Панк протянул ладонь, в упор глядя на меня, будто чего-то ожидая. Я непонимающе склонил голову, подумав, что он хочет пожать мне руку, и тоже неуверенно вытянул свою ладонь.

– Плащ, – почти приказным тоном, пояснил он.

– А, – заливаясь краской, отдернул руку я.

Я переложил все мелкие вещи из карманов плаща в карманы брюк. Заточку же аккуратно заткнул под ремень за спиной так, чтобы не пораниться. Единственное, что меня смущало, – обрез теперь был словно напоказ. Поэтому я стянул с шеи массивный темно-зеленый шарф и обмотал им талию, тем самым закрывая пояс.

– Пожалуйста. – Я протянул скомканный плащ довольному мужчине.

– И перчатки.

Я, закатив глаза, снял свои потрепанные жизнью обрезанные перчатки и чуть ли не кинул ему. Он же радостно поймал их и выхватил плащ из моей протянутой руки. Этот панк, который пару минут назад без раздумий убил двух людей, чуть не воткнувший при большом желании заточку мне в висок, радовался поношенным шмоткам как маленький ребенок. Он тут же напялил на себя плащ, который оказался ему явно велик, ведь он выглядел ниже меня ростом. Если мне плащ приходился чуть выше щиколоток, то на нем он почти касался полами земли. Но это, видимо, незнакомца ничуть не огорчало. Вслед за первой обновкой он с довольным видом натягивал на руки перчатки.

– Ладно, иди за мной и не отставай, – закончив, скомандовал он, снова будто потеряв интерес ко всему.

Непонятный незнакомец ловко запрыгнул на груду металлолома. За пару изящных прыжков он достиг самого верха свалки, почти скрывшись за кучами мусора. Будто вспомнив обо мне, он обернулся.

– И, это, долго ты стоять и пялиться будешь? Я получил, что хотел, могу ведь свалить без зазрения совести, если не поторопишься, – чуть раздраженно окликнул он меня.

Я мотнул головой, приходя в себя, и тоже начал карабкаться по металлическому мусору. Не так изящно и ловко, конечно. Это восхождение заняло у меня заметно большее время. Оттого что панк стоял и недовольно наблюдал за моими потугами, я постоянно срывался вниз, и неуклюжесть моя лишь возрастала. Наконец я поравнялся с ним, совсем выбившись из сил.

– Тц! – цыкнул он и спрыгнул вниз.

Я раздосадованно вздохнул, видя, что физическая активность на этом не заканчивается. Я, в отличие от него, не вырос на улице. Поэтому я аккуратно, потихоньку спустился вниз вслед за спутником. Таким образом мы преодолели гору из полуразвалившихся старых машин и каких-то обломков – предположительно, обломков домов.

– Долго еще идти? – спросил я, переводя дух.

Мужчина лишь пренебрежительно покосился на меня, словно на букашку. И не просто на букашку, а навозного жука.

Дальнейший путь оказался не таким трудным. Ни по каким горам нам лазить не пришлось, лишь что-то обходить. Шли мы молча. У меня не было сил говорить, а у него – желания. Я краем глаза лишь наблюдал за панком. Вид у него был задумчивый и серьезный. Он мыслями был явно не здесь, а где-то совсем далеко, но это не мешало ему точно обходить все препятствия, словно это заложено в его инстинктах. Наверное, все, кто выживает здесь, наверху, имеют такие способности.

К слову, о живших на Поверхности. Для жителя Верхнего города у этого загадочного типа была довольно светлая кожа. Это весьма необычно, ведь здесь почти круглый год светит солнце. Да, оно тусклое и совсем не обжигает, но все же. Все панки, которых я встречал, были смуглыми. И грязными – всегда в пыли. Этот же кадр был аккуратно и чисто одет, не считая кровавых брызг на рубашке и моего поношенного грязного плаща.

Огромные груды обломков не кончались, лишь становились все меньше в размерах. Спустя, кажется, бесконечное количество времени на пути стали встречаться люди. Именно люди, а не панки-отморозки. Они все настороженно смотрели на меня, избегая прямого зрительного контакта. Лицо каждого из них выражало одни и те же чувства: усталость, загнанность, отсутствие хоть каких-то желаний и надежд. Они все обитали в обломках старых домов, соорудив из них для себя новые жилища. Больше всего меня поразило, что в Верхнем городе жили дети. Разных возрастов. Это никак не укладывалось у меня в голове и сильно отличалось от сплетен, которые ходили в Нижнем городе.

– Тут тоже есть жизнь. – Незнакомец будто понял, о чем я думаю. Эта его фраза прозвучала словно обвинение. Как-то колко и с насмешкой.

– Я не…

– Думаешь, здесь лишь отбросы, подобные тем панкам? Кто вообще, кстати, додумался называть нас так? А, неважно. Проехали. Просто знай, что люди здесь тоже хотят жить.

Он замолчал так же резко, как и начал говорить. От его тона и взгляда мне стало очень мерзко на душе, будто я лично выгнал всех этих несчастных людей и заставил существовать в вечном страхе. Еще мне было так мерзко оттого, что я никогда не думал о людях наверху как о людях. Я считал их хуже животных и был рад, когда они подыхали. Все люди внизу испытывают схожие чувства по отношению к панкам.

– О, господин мастак, вернулся! – старушка, что развешивала на натянутых между двумя полуразрушенными стенами веревках какие-то тряпки, окликнула моего спутника. – Там у тебя снова буква отвалилась, всю детвору перепугала.

– Ага. Займусь, – коротко кинул ей в ответ мужчина, помахав рукой.

Старушка вгляделась в нас, напрягая зрение:

– А хто этова с тобой? Не опасный хоть, как в прошлый раз?

– Не опасный, не опасный. Дело у меня к нему.

– Ну смотри, а то кошка твоя опять сбежит, коли нелюдь какую в дом тащишь.

Мужчина закатил глаза, но ничего не ответил, тем самым дав понять, что разговор окончен.

Я все оглядывался по сторонам. Вот что я отметил: местные волком смотрели не только на меня, но и на моего спутника. Кроме той старушки, которая с улыбкой его встретила, все остальные глядели на него с плохо подавляемой неприязнью. Они будто не любили его и даже опасались.

– А!

Панк резко затормозил, а я, в этот момент не смотревший вперед, влетел в его спину от неожиданности, ударившись носом о его макушку. Сделав пару шагов назад, я, потирая нос, поднял глаза. Впереди было перекошенное здание, собранное из разного рода обломков и вообще невесть как стоявшее. Под самым козырьком была вывеска, гласившая: «обро пожаловать отсюда».

– Что еще за… – я неосознанно озвучил вслух свои мысли.

– Опять?! – раздраженно-удивленно воскликнул мой спутник, тяжелой поступью подходя к двери постройки. Вздохнув, он наклонился, поднимая с земли что-то увесистое. – Э-эх, нужно найти что-то полегче, этот материал никуда не годится. Слишком, это, тяжелый.

Он пару секунд рассматривал свою находку, а потом отшвырнул ее в сторону и прошел внутрь здания. Я последовал за ним, мельком бросая взгляд на выкинутую им вещь. Это была большая буква Д – та, что, видимо, отвалилась с вывески.

– Это твоя… типа мастерская? – Мне действительно стало любопытно, поэтому я и задал такой вопрос.

– Мм? Нет. Это – мой дом.

Глава 3. Кошка-кот

Внутри непонятной постройки оказалось темно и грязно. Окна были заколочены, но даже в тусклом свете, что просачивался между щелей, можно было почуять пыль, летающую в воздухе. Нос защекотало, и я громко чихнул. Что-то в темном углу зашевелилось, издав непонятный звук, и бросилось к моему спутнику. Я же вздрогнул, настораживаясь.

– Эй, не пугай мне кошку. Чихай либо тихо, либо вообще не чихай, а то она, это, снова убежит, а мне потом ее по всем свалкам ходи ищи, – недовольно сказал мужчина.

– Да о какой кошке ты все время говоришь? – не выдержал я.

– Какой-какой – вот этой.

Панк щелкнул выключателем, и несколько тусклых лампочек над головой с треском зажглись. Я перевел взгляд на захламленный стол и чуть рот не открыл от удивления: кошка.

Живая кошка.

Я даже быстренько пару раз зажмурился, пытаясь «сморгнуть» предполагаемое наваждение.

– Ды настоящая, настоящая она, – с улыбкой на лице отозвался панк. Моя реакция явно доставляла ему удовольствие. Он, видимо, гордился, что является обладателем кошки.

Дело в том, что после катастрофы все животные на планете погибли. Они, в отличие от людей, не смогли спастись под землей. Единственные, кто остался, – это крысы. Ну и одомашненные птицы: куры, гуси, – которые выращивались на специальных закрытых фермах где-то ближе к элитным районам Нижнего города. Никто, правда, не знал точного расположения этих самых ферм и не видел своими глазами ни одной птицы. Что касается меня, то я пролистал много книг про животных. Моя прабабушка была ученым-биологом и всему научила свою дочку, а та, в свою очередь, передала знания моей маме. Вообще, моя бабушка много чего знала. Когда я был маленький, она рассказывала мне все, что прочитала сама. И пыталась принести в дом как можно больше книг и энциклопедий. Благодаря ей я так много знаю о жизни на Земле до катастрофы.

– Как ты… откуда? – Я хотел подойти к животному чуть ближе, чтобы разглядеть получше, но оно в ответ зашипело на меня, выгнувшись дугой.

– Извини уж, но кошка, это, не любит никого, кроме меня. – Мужчина подошел к шипящему существу и демонстративно погладил, отчего то успокоилось. Довольное лицо панка явно говорило: он несказанно рад, что кошка признает только его.

– Я просто… хотел посмотреть поближе. Она такая… пушистая…

Мне очень хотелось потрогать кошку. Этот маленький комок из шерсти выглядел очень милым. И непонятным. И кстати, отличался от картинки в книге: у этой странной кошки было два хвоста, а я точно знал, что у семейства кошачьих должен быть один хвост.

– А почему у нее два хвоста? – спросил я, не отрывая взгляда от питомца.

– А, это… ну-у-у… – Незнакомец замялся. – Я что-то напутал, и вышло вот это. Но вроде особого неудобства они ей не приносят, так что ничего страшного, полагаю.

– В смысле «напутал»? При чем тут ты? – Я вообще ничего не понимал. Весь нынешний день все больше и больше походил на какой-то лихорадочный сон. Панки, кошка, странный незнакомец… кому рассказать – сочтут за сумасшедшего. Я все же сделал небольшой шажок навстречу животному. Кошка напряглась и потянулась мордочкой мне навстречу. Когда ее хозяин находился рядом, она чуть осмелела.

– Да что тут непонятного… Я, это, вырастил ее.

– Это-то как раз понятно. Но где ты ее нашел?

– Да говорю же – вырастил!

Собеседник начинал меня бесить. Либо он тупой, либо прикидывается.

– Да, но ведь все кошки вымерли. Откуда же она взялась?

Мужчина перестал гладить свою кошку, раздражаясь:

– Ты дурак или что? Говорю же: вы-рас-ти-и-и-ил. Дубина, черт тебя дери. Как с бревном разговариваю.

Он развернулся, отходя к груде какого-то хлама. Кошка снова напряглась, чуть отодвинувшись от меня.

– Как ты, черт возьми, ее мог вырастить, если они все вымерли?

– Да что ж такое! Я из клетки ее вырастил! Теперь понятно? Я нашел биоматериал, и после сотни неудачных попыток оплодотворить нужную яйцеклетку у меня наконец получилось… Вон там, – он махнул рукой куда-то в неопределенном направлении, – есть что-то наподобие лаборатории. А если прогуляться до обратной стороны Земли, то можно много чего найти во льдах. Все? Теперь ты, это, отстанешь с этим от меня?

Но теперь вопросов у меня появилось больше, чем раньше. Я уже было рот открыл, чтобы начать задавать их, но кошка вдруг издала звук «мяу» и потянулась навстречу мне. Я протянул к ней очень аккуратно ладонь, пытаясь не спугнуть зверька.

– Чего замолк? – Хозяин отвлекся посмотреть, чем я занимаюсь, и, ухмыльнувшись, добавил: – Говорю же, она не дается никому, кроме меня, так что…

… и тут кошка ткнулась лбом в мою ладонь, потираясь об нее.

Она оказалась очень мягкой и теплой. И завораживающей. Я с улыбкой перевел взгляд на ее хозяина, не в силах скрыть своего восторга. Панк же с нескрываемым разочарованием и потрясением наблюдал, как его любимица ластится к другому. Такого он точно от своей кошки не ожидал. Заметив наконец, что я смотрю на него, мужчина пару раз кашлянул в кулак, прочищая горло, затем отвернулся обратно к своему хламу и промолвил:

– Так какого диаметра тебе колеса нужны? – Нотки обиды звучали в его голосе.

– Ну те, которые большие. Ты же знаешь, как выглядит инвалидное кресло?

– Угу. Видел пару раз.

– Ну вот как задняя пара колес.

– Понял.

Кошка замурчала, совсем осмелев, и подошла ко мне вплотную. Я, пользуясь случаем, взял ее на руки, гладя и разглядывая. Она была серого цвета, а передние лапки – черные. Глаза – то ли серые, то ли синие, что-то среднее между этими двумя цветами. Ушки выглядели чуть темнее остальной шерсти. Вообще, ее окрас не был однородным – местами встречалась шерсть чуть более темного оттенка. Я поднял животное на уровень своих глаз, чтобы лучше рассмотреть.

– Хах! – воскликнул я. – А ты в курсе, что твоя кошка вообще-то кот?

– А? – панк отвлекся, поворачиваясь ко мне.

– Это кот, говорю. Самец.

Мужчина непонимающе смотрел на меня, сдвинув брови.

– Нет, это кошка.

– Не-е-е-ет, это – кот.

Хозяин снова цыкнул языком и резко кинулся в другой конец комнаты, вороша там какой-то хлам. Наконец он что-то нашел и подошел ко мне, держа в руке клочок бумаги.

– Вот. Кошка.

Он раздраженно тыкнул мне этой бумагой в лицо. Мне пришлось чуть откинуть голову назад, чтобы разглядеть, что там изображено.

Это оказался обрывок какой-то то ли энциклопедии, то ли учебника, где была нарисована пятнистая рыжая кошка. А внизу надпись: «Кошка, сем» – и на этом надпись обрывалась.

Шестеренки в моей голове защелкали, складывая все воедино. Я сначала посмотрел на кошку на рисунке, потом на кота в своих руках, потом на самоуверенную рожу панка и чуть смехом не подавился, пытаясь не засмеяться что есть силы. Мужчина слегка повел головой, непонимающе нахмурив брови:

– Чего ты?

– Пф… это… не ее имя, – еле сдерживая смех, ответил я, – это вид. Кошка – женская особь семейства кошачьих, кот – мужская.

До меня дошло, что этот странный человек подумал, что слово «Кошка», написанное с заглавной буквы, является именем животного.

– В самом деле, это же не имя. Не имя. – Я все еще еле сдерживался, чтобы не прыснуть со смеху.

Брови мужчины удивленно поползли наверх. У него на лице было прямо-таки написано: да. Он думал. Что ее зовут. Кошка.

Все это время он думал, что это имя.

И тут я рассмеялся. Не выдержал.

Кот на моих руках дрогнул и спрыгнул вниз, на пол.

Его хозяин пришел в себя, снова приняв безразличный вид, и резко отвернулся. Я же успел заметить, как вспыхнули красным уши и щеки панка.

Серьезно, этот человек идиот – или гений?

Он подумал немного, а потом дергано двинулся обратно к своему хламу, где изначально возился. Я же изо всех сил старался прекратить смеяться.

После этого он не промолвил больше ни слова, а заговорил лишь тогда, когда нашел нужное:

– Это, вот. Ровно два колеса. Подходят?

Я отвлекся от изучения этого странного дома, где, к слову, имелось, похоже, вообще все на свете: какие-то книги, инструменты, обрывки старых фотографий, старые разбитые телефоны, какие-то микросхемы, поломанные ноутбуки… я на свалках встречал меньше полезных вещей, чем у этого незнакомца. Я обернулся к нему. В каждой руке он держал по идеально подходящему мне колесу.

– Да. То, что нужно! – обрадовался я.

– Ну и хорошо, – буркнул панк, все еще немного злясь. Он опустил колеса на пол и резко катнул в мою сторону, отворачиваясь.

– У тебя очень много всего, – сказал я, ловя колеса, – а нет ли, случайно, часовых механизмов?

– Смотря каких.

– Ну, точно и не скажешь… Шестеренкам не хватает энергии, и они встают.

– А что, ты не пробовал установить между ними проводник?

Я не понял, что он имеет в виду. Либо это предмет, который панк называет как-то по-своему, отчего я его и не понимаю. Видимо, мое молчание его привлекло, и он вновь развернулся ко мне с немым вопросом, мол, что тебе опять непонятно?

– Ну… я на самом деле не очень хорошо разбираюсь в механике… я сам собрал те часы, может, что-то и неправильно сделал… – Я почему-то смутился. Панк реально смотрел на меня как на идиота. Я полез в карман, показывая найденные на свалке детали: – Вот, примерно это мне нужно. Но чуть больше. И…

Он не дал мне договорить, выхватывая у меня из рук мои находки. Повертев их в пальцах, он поднял на меня глаза.

Я снова смог разглядеть его глаза. И они снова показались мне странными. С ними что-то было не то. Либо тусклый свет так ложился.

– Мне бы посмотреть на твои часы.

– А ты разбираешься в часовых механизмах?

– Пф, я, это, во всем на свете разбираюсь, – ухмыльнулся он, отворачиваясь.

– И ты сможешь починить часы, если что?

– Конечно. Делов-то. Но не буду. С чего это мне тебе помогать? И вообще, иди давай уже отсюда. Я вздремнуть хочу.

Грубо, ничего не скажешь. И меня вообще не радовала перспектива идти обратно одному, ведь я забрел довольно далеко от дома. Нужно было как-то уговорить этого странного панка проводить меня, ведь, как я понял, его здесь боятся. Я решил попробовать как-то вывести его на разговор. И начать решил с банального:

– Кстати. Мы ведь даже и не представились друг другу.

Он уселся в старое потрепанное кресло возле стола и закинул на столешницу ноги, чуть сдвинув груду вещей вбок.

– Мм? – промычал он в ответ, беря со стола сигареты.

– Ну имена. Как тебя зовут? Меня вот – Богдан.

Мужчина прикурил, бросил зажигалку и пачку обратно на стол и откинулся на спинку, закидывая руки за голову.

– Бог-да-а-ан… – зачем-то протянул он. – По фигу мне на твое имя.

Ну вот и поговорили. Но я не сдавался:

– А тебя? Какое твое имя?

– У меня нет имени, – ответил он, задумчиво выпуская дым в потолок.

– Как это – нет имени? У всех есть.

– Нет – значит нет.

– Так не бывает. Тебя ведь люди как-то называют, когда обращаются к тебе?

– Люди, – хмыкнул он, – говно на блюде… люди-то называют, ага. Но имени у меня нет.

– Ну это невозможно. Как такое может быть? Как мне тогда называть тебя?

– Ну… как хочешь. Мне, это, все равно. Меня обычно называют «мастак», «дока», «панк-мастер», «нечистый», «кошатник», «урод с главной улицы», «красный глаз», «красноглазый», «ремонтник»… В общем, если услышишь еще что-то похожее, то это, скорее всего, окажется про меня.

Да уж. Как-то невесело.

– И все-таки, какое твое настоящее имя?

Он запрокинул голову назад, шумно вздыхая:

– У тебя что, ответ «у меня нет имени» вызывает какой-то дискомфорт?

– Да. Так быть просто не может.

– Почему? Разве это так важно?

– Конечно важно. Имя – это то, что делает человека личностью. Доказывает, что человек – человек, а не животное. Очеловечивает, что ли. Иначе получается, что ты – что-то вроде вещи. Тебя просто «называют», но не зовут.

Панк распрямился, внимательно смотря на меня. Даже сигарету изо рта вынул. Посверлив меня взглядом несколько секунд, он бросил почти уже докуренную сигарету на пол и наклонился над столом, подхватывая с него открытую книгу.

– Имя нужно? Ладно. Будет тебе имя.

Мужчина пролистал несколько страниц и громко озвучил:

– Маргарита. Вот. Пусть так будет.

Я даже сначала не понял, шутит ли он или нет. Но потом вспомнил Кошку…

Я подошел к нему, забрал из его рук книгу и посмотрел на обложку: «Мастер и Маргарита».

– Это женское имя.

Брови моего собеседника еле заметно дрогнули, а затем он снова покраснел, но не так сильно, как в прошлый раз.

– Да кому вообще нужно это имя! – психанул он. – Вон, главного героя все зовут Мастер, и ничего! Так почему меня не могут звать так же?

– Его имя не Мастер, его просто все так называют.

– И как это отличается от моего случая?

– У него, в отличие от тебя, есть имя.

Он раздраженно закатил глаза.

– Ладно. Тогда Михаил, – отозвался он, кинув взгляд на обложку книги.

– Нет. Так не пойдет.

– Ну на этот-то раз что не так? – возмутился он.

– Имя не так выбирают. Ты просто назвал первое попавшееся. Я его не приму.

– Да зачем оно вообще нужно! – Панк вскочил на ноги, выхватив у меня и со злостью бросив книгу назад в кучу хлама. – Имена – это лишнее. Что за желание на все навешивать какие-то ненужные ярлыки? Отсутствие имени делает меня свободным, понимаешь? Мне оно не-нуж-но.

– Разве в детстве родители никак тебя не называли?

Он затих, осекаясь, и слегка помрачнел.

– Тебе пора. Иди отсюда.

– Э-э-э? Я что-то не то сказал?

– Просто иди уже. Какое тебе вообще дело до того, как меня зовут? Мне вот твое имя никогда не пригодится. Уходи.

Было видно, что разговаривать он больше не желает. Я решил сказать ему в лоб:

– По правде говоря, я бы хотел тебя еще кое о чем попросить.

– Ну это вряд ли, – усмехнулся он.

– Я думаю, что вряд ли дойду обратно, да еще и с двумя колесами наперевес. Если я пойду один, на меня точно нападут панки. Поэтому не мог бы ты меня сопроводить обратно?

– Не-а. Какое мне до тебя дело? Я получил, что хотел, а уж выживешь ты или подохнешь, меня не касается.

– Хорошо, а что, если взамен я дам тебе имя?

Глава 4. Имя

Придумывать имена – так себе занятие. А уж присваивать имена – тяжкое бремя. Нельзя взять первое попавшееся имя и дать его человеку, если, конечно, тебе не наплевать на его судьбу. Все же замечали, что имена бывают «неподходящими». Например, когда ты смотришь на татуированного качка с выбритым ирокезом на голове и битой в руках, вряд ли ты подумаешь, что его зовут Ванечка. Хотя… неудачный пример. Для такого типа, как я описал, ни одно имя не подходит. Не придумали еще таких имен, от которых у тебя кровь сворачивается от страха. Но я думаю, суть имен ясна. И вот – никто не тянул меня за язык, но я теперь вынужден давать имя незнакомцу – возможно, чокнутому и совершенно точно убийце. Беспокоит ли меня это? Не думаю. Мне нет до него особого дела, поэтому просто приду домой и выберу любое. Все, что мне сейчас нужно, – безопасно вернуться в этот самый дом.

Вообще, мне показалось странным, что панк согласился. Кажется, я даже увидел, как он обрадовался предложению. Скорее всего, после всей его тирады о бесполезности имени, ему как раз того и не хватало. Даже немного интересно, как так вышло, что до сих пор он не носил имени. Очень странный человек.

– Так, Кошка, ты остаешься здесь. – Мужчина строго указал пальцем коту, ожидая его реакции.

Она же, точнее он, кот, лениво смотрел в ответ и будто намеренно игнорировал хозяина. Постояв еще несколько секунд в этой глупой позе, панк зачем-то кивнул, делая вид, что все прошло по его плану, затем повернулся к выходу и сказал:

– А ты клювом не щелкай, я ждать не буду.

Он подхватил со стола небольшую железную коробку и странного вида очки, после чего тяжелым шагом двинулся к выходу, а я поторопился вслед.

Никогда не заходящее солнце встретило нас снаружи.

– Тебе же все равно, до какого прохода я тебя отведу? – спросил мой спутник.

– Ага.

– Хорошо, тогда, это, до ближайшего. По мне, может, и не скажешь, но я очень занят, – важно сказал он и нацепил очки на резинке.

Таких гогглов я еще не видел: в основе их лежали обычные темные стекла. Потом же начинались необычности: правая дужка у самого основания стекла была снабжена какими-то дополнительными линзами, которых я насчитал штук пять. Они слоями накладывались друг на друга, все уменьшаясь в размере. Было похоже на ярусный торт. Эти дополнительные линзы крепились подвижно, и некоторые из них были вывернуты вверх. На левой же линзе никаких дополнительных штук не имелось.

Как только мы вышли из дома, к безымянному типу тут же подбежала толпа детворы, наперебой заговорив:

– Дядя с кошкой, дядя с кошкой, ты принес их?

Мой спутник даже немного растерялся, ведь детишки его чуть с ног не сбили.

– Так! А ну кыш, малявки! – беззлобно отозвался он. – Давайте, отлепляйтесь от меня! Конечно принес, я же вам обещал!

– Ура-а-а! – вся мелкая толпа радостно завопила.

– А ну-ка, давайте-ка, посторонитесь!

Дети послушно расступились, замолкая. Все они чего-то с нетерпением ждали, готовые вот-вот запищать от восторга.

Панк же опустил две недостающие линзы гогглов, сделал пару шагов и вдруг сел прямо на песок. С важным видом он положил рядом с собой коробку и поднял взгляд на детей. Те переглянулись и тоже уселись, вот-вот готовые взорваться от нетерпения. Мне, кстати говоря, тоже стало любопытно, что произойдет дальше. Я хоть и не сел со всеми в этот идиотский круг, но вытянул шею, чтобы разглядеть все получше.

Мой спутник открыл коробку и извлек из нее что-то мелкое и разноцветное. Это были игрушки. Маленькие игрушки с заводным механизмом. Покрутив в железном нутре ключиком, он опустил одну из них их на пол. Потом – вторую, третью. Дети радостно закричали, со счастливыми лицами смотря на прыгающие перед ними игрушки. Никто не решался их брать в руки, словно они являлись для детворы чем-то священным.

– Да не бойтесь вы, берите. Если сломаете – я починю. Я же мастер на все руки, как-никак!

Дети обрадовались еще больше, а панк улыбался, глядя на них.

При виде этой картины мне стало почему-то одновременно грустно и тепло на душе. В груди что-то сжалось от какого-то тяжелого зудящего чувства, которое я пока не мог определить.

– Эй! А ну, отошли от него! – испуганно-злой возглас вернул меня назад к действительности и заставил обернуться.

Двое местных мужчин с палками в руках стояли чуть поодаль и враждебно смотрели на моего спутника. Еще дальше собрались остальные жители этого… не знаю, поселения, что ли. Все они выглядели встревоженными и взволнованными.

– Ну папа! Господин с кошкой принес нам игрушки!

– Я кому сказал, убирайтесь оттуда, коли жить охота!

– Но почему?!

– Этот псих убьет и сожрет тебя, вот почему!

Сказав это, мужчина осекся, не на шутку испугавшись. Он в панике глядел на панка.

Тот больше не улыбался.

Он сидел, будто примерзнув к земле.

Словно он обернулся в каменную статую.

Грустную-грустную статую.

– Эй, тише… а не то… – боязливо загалдели остальные взрослые. Некоторые на всякий случай поспешили спрятаться за ближайшими обломками.

Дети переглянусь между собой. Они явно не хотели уходить, но их родители настойчиво звали их.

Тогда панк ожил, тяжело поднимаясь на ноги.

– Пошли, – тихо и глухо молвил он.

На его лице опять появилась улыбка, но теперь уголками вниз.

Я не стал ничего спрашивать, лишь поспешил за ним, сгребя в охапку и таща за собой громоздкие колеса. Спиной я все еще ощущал тревожные взгляды жителей этой металлической свалки.

Тем временем безымянный проводник свернул в сторону. Мы ушли совсем недалеко от его дома-мастерской, и перед нами предстал колючий забор с каким-то сложным замком и приборной панелью, похожей на сенсор. С замочной скважиной панк справился быстро, после чего приподнял рукой левую линзу, видимо, чтобы датчик на двери отсканировал сетчатку. Приборная панель замигала зеленым и несколько раз пискнула. Все это выглядело очень странно, ведь столь сложными технологиями в теории владели… да никто не владел. Такие биометрические замки использовались только на дверях секций, пропускающих в Нижний мир.

– Здесь обожди, – буркнул панк и скрылся за высоким забором с колючей проволокой поверху.

Мое недолгое ожидание прервал гул двигателя. Судя по шуму, который издавало нечто по ту сторону забора, оно было огромных размеров и имело немалую разрушительную силу. Часть забора передо мной заскрипела и начала опускаться в землю. Я был неглупым парнем и решил отойти туда, где безопаснее. Когда часть стены скрылась под землей, подняв в воздухе пыль, меня ослепили две огромные фары. Прямо на меня двигалась огромная машина, похожая на старинный гусеничный бульдозер. Он был действительно старым, выцветшим и покрытым слоем грязи. И почему-то двухместным. Вообще, складывалось ощущение, что этот бульдозер был собран вручную из различных частей. Водительская дверь, к примеру, явно не подходила ему по размеру и висела косо, словно вот-вот отвалится. Ковш же был «родной», от кабины, сама же кабина словно вообще была соединена из двух частей, чтобы внутрь поместилось два кресла. Я бы и дальше продолжал рассматривать чудаковатую машину, но она, не сворачивая, ехала на меня, словно намереваясь задавить, поэтому я отвлекся, делая пару шагов назад.

Махина остановилась подле меня. Я ошарашенно продолжал смотреть на нее и никак не мог прийти в себя. Никогда не видел таких огромных машин. Да и вообще я видел машины только на картинках в старых-старых книгах, ну и один раз совсем мелким, когда поднимался с отцом на Поверхность.

– Мне, это, одному, что ли, ехать или ты все же соизволишь подняться? – Панк с легким раздражением высунулся из бокового окна, приподняв одной рукой гогглы.

Я слегка мотнул головой, приходя в себя. Затем, промычав что-то нечленораздельное в ответ, поспешил к двери машины. Кое-как, неуклюже цепляясь за дверцу колесами от инвалидной коляски, я таки вскарабкался внутрь, усевшись на боковое сиденье рядом с лихим водилой. Он же с легкой ухмылкой и пренебрежительным видом наблюдал за всеми моими поползновениями вместо того, чтобы помочь.

– Ремень только пристегни, неженка, – с усмешкой наконец промолвил панк, выкрутив громкость магнитолы на максимум.

Резко тронувшись, мы дернулись с места под громкие звуки рока.

До ближайшего входа в город под землей мы добрались достаточно быстро. Меня, правда, очень сильно тошнило всю дорогу: машину трясло, мы неслись по кочкам и ямам, совершенно не притормаживая. Плюс громкая агрессивная музыка… все это послужило стрессом для моего организма.

Наконец мой спутник затормозил и ловко спрыгнул вниз, хлопнув дверью. Я понял, что мне бы тоже следовало выйти.

– Подержи, пожалуйста. – Я протянул ему колеса, понимая, что моих сил не хватит на то, чтобы вылезать из кабины, таща их за собой.

Снова очень неграциозно я выполз наружу и наконец стоял на земле на дрожащих ногах. Панк поднял свои гогглы на лоб, рассматривая меня.

– Ну и видок у тебя… позеленел весь. Что, не ездил никогда на таких штуках? Ха-ха! – Он похлопал рукой по дверце своей машины-зверя.

И вот сейчас, в лучах холодного солнца, я наконец понял, что не так с глазами моего спутника.

Его правый глаз был глубокого синего цвета и выглядел совершенно обычным, в отличие от левого. Тот в принципе имел такой же цвет. В какой-то степени. Не считая ярко-красного пятна возле самого зрачка. Эта кровавая крапинка делала довольно бешеным. Смотреть вот так на близком расстоянии в глаза этого незнакомца человека мне было не по себе – кровь стыла в жилах.

– Ты… твой глаз… это же гетерохромия… – бессвязно пролепетал я.

Панк разозлился. Это было видно по заигравшим на его лице желваках. Видимо, разговор о его глазах не вызвал у него восторга, да и понятно почему.

– Будешь продолжать меня рассматривать как экспонат кунсткамеры – я тебе самому глаза паяльником выжгу, понял?

Что-то мне подсказывало, что он не шутит, поэтому я быстро отвел взгляд в сторону.

– Даю тебе два дня. Через два дня встречаемся на той же самой свалке, где и сегодня, ясно тебе? И, это, не забудь эти свои самодельные часы.

Я сначала не понял вообще ничего. Да и потом все равно ничего не понял:

– Встречаемся? Зачем?

– Ну как. Ты же должен мне выбрать имя. Или ты думал назвать первое, что придет в голову? Я на такое не согласен. Поэтому даю тебе… – он задумался, – два дня. Да, два дня. И жду тебя на той свалке, где сегодня мы пересеклись. Хотя… нет, та свалка не пойдет. Там я ничего не найду, чтобы часы твои починить. Вообще, это, зачем ты ходишь на ту свалку? Там уже лет пять как ничего приличного нет, все растащили давно. Если хочешь что-то найти ценное, нужно ходить на окраины. Вот там еще можно поживиться… о чем это я… ах да. Короче, встречаемся у северной свалки, где еще банда этого чокнутого Бельма ошивается. Знаешь, где это?

Я отрицательно покачал головой. Я действительно не знал такого места.

Он тяжело вздохнул:

– Ладно. У шестого северного выхода тебя встречу. Он-то знаешь где?

– Шестой выход знаю.

– Ну все тогда. Бывай, мелкий.

Я проводил взглядом удаляющийся силуэт огромной машины, прежде чем с какой-то грустью разблокировал дверь в Нижний город и начал спускаться. Странно, я возвращаюсь домой, живой и здоровый, но не испытываю какой-то радости или даже облегчения. Мне… грустно. Почему так? Пока что я совершенно не могу понять.

Я спустился вниз по вертикальной лестнице. Сделать это оказалось довольно непросто, держа в одной руке два громоздких колеса. Было тихо, а над головой мигала лампочка. Хоть Нижний город и считался безопасным, но в нем также существовало разделение на «хорошие» и «плохие» территории. Чем дальше от центра, тем менее благоприятным слыл район. Сейчас я оказался на окраине, где никогда раньше не бывал. Но это меня не смутило. Благо я назубок знал карту Нижнего города и довольно неплохо мог ориентироваться на местности.

Пока я шел по незнакомым коридорам, я размышлял о нынешнем безумном дне, что мне удалось пережить. Встреча с группой панков на металлической свалке уже казалась мне чем-то далеким. Но не это сильнее всего впечатлило меня. Меня больше потрясло то, что там, наверху, есть люди. Не панки, отбросы, а люди. Обычные люди. Обычные дети. Это было чем-то… странным, противоестественным. Все люди города под землей воспитываются изначально с ненавистью к людям Верхнего города. Так уж повелось. И возникла эта ненависть не на пустом месте: слишком уж много мы повидали бесчинств панков. Но вот о чем я никогда не задумывался: откуда появились эти самые панки? Ведь не могли они просто так на всех озлобиться? И как сегодня я видел, там есть и вполне обычные, такие же запуганные люди. Почему они не живут здесь, под землей? Но даже не это меня беспокоило больше всего. Самое главное впечатление уходящего дня для меня – панк-незнакомец, случайным образом спасший меня. Еще и эта его гетерохромия… Теперь понятно, почему его так боятся окружающие. Я не знаю почему, но все опасаются людей с разными глазами. Так повелось давным-давно, много веков назад. Людей с гетерохромией считают опасными, чуть ли не бесноватыми. Хотя с медицинской точки зрения это очень глупо, но ведь почти все люди сейчас малообразованные и верят во всякие такие нелепости. Поэтому, когда в нашем Нижнем городе рождаются дети с гетерохромией (что случается практически раз в сто лет), их либо сразу убивают, либо относят наверх, что равносильно убийству. Этому странному безымянному панку повезло, что он выжил. Очень странный человек. Не то чтобы у меня имелся большой опыт в общении с людьми… ведь здесь, под землей, все живут достаточно скрытно. Не как раньше, когда планета была полноценной. Я читал много книг, читал про людей, про животных, про дружбу, про любовь… сейчас все это кажется каким-то чудесным сном. Сейчас все, с кем я общаюсь, – мой отец. Так что пусть в нынешний день я и висел на грани смерти, но мне он определенно запомнился явно не этим.

Поглощенный своими размышлениями, я не заметил, как почти добрался до секции, где жил. Вообще, Нижний город выглядит не совсем как город. Это больше походит на катакомбы, соединенные узенькими коридорами. Даже не так… просто огромный подвал с тускло горящими лампочками и небольшими комнатушками по бокам, где и живут люди. Эти комнатушки представляют собой помещение в тридцать квадратных метров, где кухня включена в эти самые жилые метры. Отдельной комнаткой идет санузел – ванная с туалетом, совсем крохотная каморка. Я читал, что раньше было по-другому, но сейчас иметь даже такое жилище – предел всех мечтаний. Я знаю одну семью, которая впятером уживается на таком небольшом клочке. Вообще, семья, состоящая более чем из трех человек, – редкость. Тем, у кого рождается больше одного ребенка, все обычно сочувствуют.

Дверь слева от меня вдруг резко открылась, я еле успел отскочить, чтобы меня не зашибло.

– Ой, прости… – наружу выскочила соседская девушка, с которой я как-то давно, в детстве, играл в этих крысиных катакомбах.

– Да ничего. Я увернулся, все нормально.

– А ты… сверху? – Она держала в руках корыто с постиранным бельем – видимо, хотела развесить в коридоре, ведь в комнате места для этого не оставалось.

– Да, я сверху. Ходил за колесами для коляски отца, – ответил я. – Тебе помочь?

Она немного замялась, но все же согласно кивнула. Я прислонил свою ношу к стене и достал из корыта мокрое покрывало. Под самым потолком уже были натянуты веревки. Мне не составило труда ловко перекинуть через них влажную ткань, ведь потолки были довольно низкими, и я мог легко дотянуться до них, просто подняв руки.

– А ты была когда-нибудь в Верхнем городе? – не знаю сам зачем, но спросил я соседку.

– Нет, что ты… мама меня не пускает. Только отец туда ходил раньше, пока не умер… там же эти нелюди живут… панки. Не дай бог мне туда подняться.

– Что, ты даже ни разу дневного света не видела?

– Нет. А что в нем такого? У нас тоже вон светло.

Я невольно усмехнулся.

– Это, – я кивнул на тусклую лампочку, – едва ли можно назвать светом. Да, там правда страшно, но мой тебе совет: хоть раз поднимись наверх. Просто хотя бы постой возле люка. Тут мы словно крысы в канализации… это не жизнь.

Я почему-то замолчал. Что я вообще несу? С каких это пор я стал так думать? Ведь только сегодня утром я проклинал все лишь потому, что мне надо было подниматься в Верхний город… а тут – «крысы».

– Хотя знаешь, не слушай меня… я что-то немного не в себе… на меня ведь там панки напали, да.

Девушка охнула, но я тут же ее успокоил:

– Да ты не бойся, нормально все. Я… убежал… Ладно, меня отец ждет. Бывай.

Я поднял колеса и быстро пошел дальше. Сам не знаю, почему соврал соседке, но что-то мне подсказывало: не стоит тут, внизу, распространятся, что я якшаюсь с панком… Здесь люди все очень подозрительные и мнительные. Нас с отцом в момент могут выставить из города, а этого мне сильно не хотелось бы.

Уже подходя к двери нашей маленькой комнатенки, я почувствовал нарастающее волнение. Меня не было дома часов девять, отец там, наверное, уже мысленно похоронил меня. Я собрался с духом и отворил дверь.

Папа сидел прямо напротив входа, держа в руках часы-рыбу. Он выглядел бледным, словно призрак, а взгляд его потух. Отец даже не сразу заметил, что кто-то вошел.

– Пап, это я… все хорошо… прости, что задержался, – начал я, не зная, что вообще сказать.

Звук моего голоса словно разбудил его. Он поднял глаза на меня, и в них загорелся тусклый огонек. Отец всплеснул руками, роняя часы. Я быстро среагировал и успел подхватить их прежде, чем они рухнули на пол.

– Господи, сынок! – Папа схватил меня в охапку, прижимая к груди. – Жив! – его голос дрожал. У меня сердце замирало от звучавшей в нем тревоги, передавшейся и мне.

– Прости меня, я задержался. Зато вот – колеса тебе новые раздобыл! Смотри, какие качественные!

Он совершенно не слушал меня, лишь часто целовал мою макушку:

– Я так переживал, черт возьми! А еще часы, как назло, встали, мне казалось, прошло уже несколько лет! Ты как? Не ранен? Никто там на тебя не напал?

– Нет, все хорошо. Встретил на свалке пару панков, но меня спас один… незнакомец. Он хороший, обменял даже мой плащ на колеса для тебя.

Отец насторожился, отодвигаясь и наконец полностью приходя в себя:

– Какой такой незнакомец? Кто-то снизу?

– Нет. Но он хороший человек, правда. Он спас меня.

– То есть… он тоже панк? Хочешь сказать, тебя спас панк?

– Да.

– И отдал тебе колеса?

– Не отдал, обменял…

Отец взял в руки одно колесо, рассматривая:

– Старый истертый плащ на такое хорошее колесо?

– Да. Знаю, звучит странно, но…

– Что на самом деле он взял у тебя? Он что-то вымогал у тебя? Может быть, пропуск под землю? Ты пустил его сюда?

– Что? Нет, конечно, нет! И ничего такого он не просил!

Отец отбросил колесо в сторону, хватая меня за руку и задирая мой рукав повыше:

– Что он тебе вколол? Знаю я, они колют наркотики, чтобы потом эксплуатировать людей как захотят!

Я выдернул руку, уже немного раздражаясь:

– Да никто ничего мне не колол! Говорю же, он хороший человек! Может, и не панк вовсе! Там ведь живут и просто люди!

Отец рассмеялся:

– Люди… ага, как бы не так! Там обитают лишь отморозки и нелюди! Звери! Никогда не поверю, что панк отпустил тебя живым, да еще что-то дал тебе задаром! Скажи правду… он купил тебя?

– Чего? – я не понял вопроса.

– Ну… для утех… купил тебя?

– Для каких утех? Я не понимаю…

Отец отвел взгляд, замявшись:

– Ладно… вижу, что ты правда не знаешь, о чем я… Да и я тоже… набросился на тебя. Вернулся – и хорошо. Кушать сейчас будем, приляг пока.

Весь оставшийся вечер мы почти не говорили. Отец глаз с меня не спускал – пытался определить, все ли со мной нормально, нет ли ничего необычного в моем поведении. Я же вел себя спокойно, делая вид, что не замечаю слежки.

Спокойно поел.

Спокойно переоделся.

Спокойно заменил механизмы в часах.

Спокойно вышел в коридор узнать время у соседской девушки.

Спокойно поменял колеса инвалидной коляски.

Уже когда ложился спать, черт меня дернул спросить:

– Отец, а из-за чего все боятся людей с гетерохромией?

– С чем?

– Ну, с разным цветом глаз.

Папа насторожился, смотря на меня:

– А почему ты спрашиваешь?

– Да вот, прочитал вчера. Там про людей с разными глазами было, – соврал я, понимая, какую глупость сморозил. Ну совершенно неудачный оказался момент.

– Говорят, тот, кто разрушил планету, имел разные глаза, – помолчав, все же ответил мне отец.

– Разрушил планету? Разве она пострадала не из-за взрыва на Луне?

– Именно. Человек с гетретер… с… ну, с разноцветными глазами, он как раз и создал тот треклятый проект. Он – демон, разрушивший Землю.

– Понятно, – промычал я, опуская голову на подушку и проваливаясь в сон.

Глава 5. Гетерохромия

Время шло медленно. Весь следующий день я посвятил книгам с описаниями имен. Я прочитал их вдоль и поперек, но никак не мог найти подходящее тому человеку имя. Ему не подходило обычное имя, как и слишком вычурное ему тоже не подходило. Ему не подходило длинное имя, но и короткое было слишком простым для него. Ему вообще никакое как будто бы не подходило. Я словно стал понимать, почему у него нет имени. Очень странно: еще вчера мне было совершенно побоку, как его назвать, но вот я уже сутки мучаюсь с выбором. Почему мне вдруг стало это так важно? Я не знаю. Может, потому, что этот незнакомец вдохновил меня. Или потому, что я вспоминал прошедший день с грустинкой в душе – не из-за того, что пережил страх, а из-за того, что почувствовал себя живым. Здесь, в этой каморке, было безопасно, да. Но ведь безопасность – еще не все, что нужно человеку. Если бы человеку для счастья хватало лишь крыши над головой, никто бы не совершал самоубийства. Черт его знает, что нужно человеку. Я, комнатный мальчишка, уж тем более не могу сказать.

– Отец, а что для тебя счастье? – неожиданно даже для себя спросил я.

– Счастье? С чего вдруг такие вопросы?

– Ну просто. Думаю вот обо всем.

– Счастье… – Отец задумался, а после паузы и вовсе ничего не ответил.

Наверное, несчастный человек даже не знает, как должно выглядеть счастье, поэтому не может ответить на такой вопрос.

Что же касается имени для незнакомца… сложно.

«Мирослав – прославляющий мир, прославленный миролюбием» – как-то не подходит человеку, вот так запросто убившему группу людей.

«Остап – стойкий» – ну, возможно.

«Федор – дарованный Богом» – это уж точно, тот подарок небес. Не знаешь, что ждать от него: смерти или спасения.

«Даниил – Бог мой судья» – не знаю, но имя красивое. И где-то я его уже слышал… наверное, поэтому обратил на это имя внимание.

«Александр – защитник». Ну, это имя благородное. Так моего отца зовут. Наверное, оно подойдет безымянному лучше всего. Хотел он того или нет, но он спас меня от панков, в каком-то смысле «защитил». Да, наверное, так и назову его.

Как только я определился с именем, я сразу улегся спать, чем удивил папу. А мне лишь хотелось, чтобы день вылазки на Поверхность наступил как можно скорее.

Проснулся я рано, но валялся, не желая вставать.

Весь день я скучающе бродил по маленькой комнате: то там книжку почитаю, то тут полочку подобью. Проверил даже запасы еды. После катастрофы с провизией дела обстоят не очень ладно. Людям, живущим в Нижнем городе, приносят раз в неделю минимальный паек, который обычно состоит из хлеба, зерна (гречки или риса), консервов, молока и воды. Те, кто работают, могут достать себе более разнообразной еды. В оборот введена система талонов, которые ты можешь обменять на что-то: на еду, мебель, просмотр фильма или какую-то музыкальную пластинку. Мы с отцом живем исключительно на выдаваемый прожиточный паек, ведь никто из нас не работает. Это не потому, что мы тунеядцы, просто папа не может по состоянию здоровья, а для меня не наступил еще возраст приема на работу, который начинается с двадцати лет. Работы крайне мало, и вся она тяжелая, поэтому существуют жесткие ограничения по найму. И выбрать профессию нет возможности – тебя просто распределяют по рабочим ячейкам. Но что странно, я не знаю никого, кто относился бы к общепиту или тем самым фермам, где выращивают зерна, птиц либо производят сухое молоко и соевое мясо. Это странно, но думать об этом и задавать лишние вопросы тут не принято.

В итоге, чтобы уж совершенно не спускать время впустую, я аккуратно снял крышку часов, обнажая их внутренности. Было как-то волнительно, ведь завтра человек, который разбирается в часовых механизмах, будет смотреть мои часы. Я собрал их из говна и палок, как говорится. Даже не знаю, может, они чудом каким-то работают, я же самоучка. Поэтому решил еще раз посмотреть – подготовиться, так сказать.

– Ты чего? Опять сломалось что-то? – спросил отец.

Вот. Это еще одно обстоятельство, не дающее мне покоя. Как сказать папе, что завтра я вновь собираюсь подняться на Поверхность?

– А, ну… что-то мне не нравится, как они работают… слышишь треск этот? – я соврал. Ничего не трещало, все приемлемо работало.

Отец прислушался. Естественно, он ничего не услышал, но кивнул. Я-то, по его мнению, знаю лучше.

– Завтра придется подняться… – сказал я.

– Куда? Да зачем? Неужели и впрямь надо?

– Да, отец, надо. Пока не сломались. Не волнуйся только.

Наконец настало утро следующего дня.

Отец все пытался отговорить меня, а я лишь сказал на прощание то, чем еще больше обеспокоил его:

– Я вернусь. Даже если пройдет много времени. Не волнуйся за меня. Все будет хорошо.

После этого я крепко обнял его и вышел за дверь, прихватив с собой часы-рыбы.

Бесконечные коридоры Нижнего города будто смеялись надо мной. Я торопился как мог, ведь я уже опаздывал, совершенно не рассчитав время. Да и как я вообще мог это сделать, если единственным ориентиром для меня была старая отцовская карта города, по которой невозможно понять, сколько займет путь. Наконец я добрался до нужного сектора. Чем дальше я уходил из своего района, тем чаще на меня с недоверием смотрели люди. К чужакам в Нижнем городе всегда так относятся, ведь было много случаев, когда вышедшие на Поверхность погибали от рук панков, а те пробирались в Нижний город, убивая и мародерствуя у нас на территории.

Я поднялся на Поверхность с неким волнением. Снаружи было светло. И безлюдно. Я огляделся по сторонам в поисках знакомого незнакомца – никого. Мне стало немного не по себе. Стрелки показывали нужный час, с учетом того, что я немного опоздал. «Что делать?» – пронеслось у меня в голове. Мне было максимально некомфортно, я стиснул покрепче часы-рыбы. Что ж, я решил подождать своего панка еще десять минут прямо здесь, у люка. Ничего не происходило какое-то время, и я даже думал уже уходить, как позади меня раздались шаги. Я напрягся еще сильнее, дергано разворачиваясь. Издали приближался знакомый силуэт в плаще. Я облегченно выдохнул, ослабив хватку на часах.

– Опаздываешь! – крикнул я мужчине, когда он уже почти был возле меня.

Вообще говоря, я ждал его на машине, мне казалось, что так было бы быстрее передвигаться. И да, мне просто понравилось на ней кататься.

– У меня нет часов, – услышал я в ответ.

Я немного удивился, ведь часы были у всех. Без них – никуда. Ты просто сойдешь с ума, потерявшись во времени.

– Как так? Совсем?

– Ну дома есть, и были карманные, но дома я уже давно не был, а карманные потерял.

У него был очень усталый вид, будто он прямо стоя передо мной мог уснуть.

– Часы? – кивнул он мне на мой груз.

– Ага.

– Дай глянуть.

Не дожидаясь разрешения, панк выхватил у меня смастеренные мной часы-рыбы. Покрутив их в руках, он присел на корточки, кладя на землю. Я опустился рядом, с интересом наблюдая, что будет дальше. Панк молча достал из кармана некогда моего плаща свои странные очки-гогглы. Небрежно нахлобучив их на глаза, выдвинув три линзы из пяти, мужчина подцепил ногтями крышку часов, аккуратно обнажая внутренности.

– И как меня зовут.

Это вопрос, заданный без вопроса, был каким-то неожиданным, заставшим меня врасплох.

– М-да, сам, говоришь, часы делал? Ну, это, все понятно, – разочарованно сказал он, будто забыв о своем предыдущем вопросе. – Понятно, почему у тебя они постоянно останавливаются.

Он вернул заднюю крышку часов на место, быстро поднялся на ноги, параллельно снимая и отправляя в карман очки. Я же подобрал с земли свое горе-изобретение. Мужчина оживился. Сейчас было очевидно, что тело его устало, но вот внутренний огонь в нем загорелся. Он молча куда-то пошел, а я лишь поспешил следом.

– Знаю я тут одну свалку, там найти можно вообще все. Главное – не столкнуться с Бельмом. Не то чтобы это стало проблемой… просто я устал очень. Нет желания махаться с ним. В прошлый раз я чуть руки не лишился… так как зовут-то меня?

Я еле поспевал за его мыслями и действиями и на каком-то автомате ответил:

– Хм-м? Данила.

Он резко остановился, что я даже врезался в него. Снова, как тогда, в первый день знакомства.

– Да-нила? – почти по слогам произнес он.

«Данила?» – так же повторил про себя я, сам не понимая, почему именно это имя вырвалось у меня на бессознательном уровне.

– У… угу…

– Да-ни-ла-а-а, – задумчиво пробормотал он, – а что оно значит?

– «Бог мне судья».

Он хмыкнул и пошел дальше. Я же мог видеть, как уголки его губ потянулись вверх в легкой улыбке.

И тут-то я вспомнил, откуда я знал это имя и почему именно его я выбрал.

Как-то давно, будучи мальчишкой, когда еще в Нижнем городе показывали старое кино для всех желающих, я видел один боевик. Сам по себе фильм я не понял – ни смысла, ни сюжета, но помню, какое впечатление на меня произвел главный герой. Я смотрел на него, как на что-то великолепное, он надолго врезался в мою память своей честностью и благородством. Имя того героя как раз и было Данила.

«Бог тебе судья» – такая фраза звучала в том самом фильме.

И вот сейчас мое подсознание выдало именно это имя. Наверное, именно так я и вижу своего нового знакомого.

– А это, откуда ты научился собирать механизмы? – поток моих мыслей прервал Данила. Если, конечно, его можно уже так называть.

– Мне повезло, у меня дома очень много различных книг. Когда-то читал одну про часы и часовые механизмы. Вот и получилось собрать.

– Хм-м-м-м… самоучка, значит… интересно…

– А ты?

– Я просто умный.

– Ну а если серьезно?

– Да не помню. Был один мужик, он меня многому научил.

– Родитель твой?

– Нет. Просто отец.

– Это как? Получается, родитель твой?

– Отец значит отец. Это вообще не твоего ума дела. Не лезь туда, куда не надо.

Данила явно ощетинился, мне даже как-то неуютно стало рядом с ним.

– Ладно. Извини. А долго нам еще идти до места? – я попытался как-то перевести тему.

– Если бы ты не был комнатным мальчиком и знал, где что находится, мы бы там и встретились. Но нет… топаем туда с дальнего выхода, как два дурака… поэтому не люблю людей из Нижнего города. Сидят там у себя в подвальчике и думают о том, какие же они бедненькие, как же их притесняют. А знаешь, кого на самом деле притесняют? «Верхних» людей, вынужденных существовать с отморозками.

Сменил тему, блин.

– Ты, наверное, это, вообще даже ничего не знаешь, я прав?

– Знаю о чем?

– О том, как устроено нынешнее общество. О том, откуда вообще на Поверхности люди, о том, как они сюда попадают? Кто всем этим заправляет?

– Ну…

Он был прав, я как-то мало об этом задумывался, принимая все как должное.

– Ну вот. Что и требовалось доказать. Тьфу! – Он раздраженно плюнул себе под ноги и замолчал.

– Я думал, ты расскажешь мне, нет?

– Нет. Поспрашивай там у себя внизу, а затем мне поведаешь. Интересно будет послушать. Вот потом расскажу. А пока, это, молча топай и не утомляй меня еще больше. Была уже одна особа, проехавшая мне по мозгам, на сегодня достаточно. Поэтому сделай одолжение – помолчи… как там тебя… а, неважно. Помолчи, шкет.

– Я – Богдан.

– Сказал же – неважно мне. Хоть Богдан, хоть Буддадан.

– Это очень нехорошая шутка. Нетактичная.

– Ой, скажи еще, что на Поверхность за нее сошлют, – усмехнулся он.

Я замолчал. Было видно, что сегодня он был в плохом настроении. Кто вообще знает, чего от него ожидать, я ведь его вижу всего второй раз в жизни. Поэтому лучше замолчать. Не рисковать.

Дорога, по которой мы шли, была совершенно безлюдной. Я думал, точнее, слышал сплетни внизу, что на Поверхности кругом одни панки, но пока не видел никого. Я хотел было спросить об этом Данилу, но он был тут единственным тем самым панком. Да и время неудачное. Спрошу, когда он будет посговорчивее.

Мой спутник резко свернул в какие-то развалины – я чуть было не потерял его из виду. Он начал проворно копаться в груде металла и каких-то железяк.

– Мне помочь? – неуверенно спросил я, получив в ответ какое-то бурчание, явно не носившее положительный характер.

Наконец он вынырнул обратно, весь вспотев и держа в руках кучу разных деталей.

– Вот. Неси. Я устал, – все, что он сказал, всучив мне найденные детали.

Обратно мы тоже шли молча.

К слову, о местности, где мы шли. Я никогда ничего подобного не видел. Скорее всего, мы находились совсем близко к окраине живой территории нашей планеты, ведь все почти было нетронуто, и тут было в разы холоднее, даже дышалось тяжелее. То и дело встречались почти целые дома с выбитыми стеклами. Слегка покосившиеся, но еще весьма приличные дома. Меня интересовало, почему же в них никто не живет, раз тут буквально есть крыша над головой. Странно.

Мы вернулись к панку домой. Он грузно, с тяжелым вздохом упал на кресло, словно растворяясь в нем. Его кот тут же высунулся из огромной коробки в углу комнаты, услышав наши шаги. Он, мяукнув, прыгнул на колени к хозяину, трясь мордой о его живот. Данила положил свою ладонь коту на голову, устало поглаживая.

– Я посплю буквально час. Это были тяжелые два дня… как только проснусь – посмотрю твои часы. Можешь пока… не знаю, тоже поспать.

Мужчина запрокинул голову на спинку кресла и закрыл глаза, кот же потоптался на его коленях, а потом плюхнулся на них же, сворачиваясь клубочком.

– Если сопрешь чего и скроешься – найду и убью, – тихо, почти нечленораздельно пробурчал Данила, прежде чем провалиться в сон.

Я остался один в чужом доме. Странно все это. И неловко. О чем думает этот чудаковатый парень? Неужели он так доверяет мне, что вот так вот лег спать? Я могу запросто убить его, а потом обокрасть. Или же он настолько ни во что меня не ставит, что даже не боится? Или же он просто так уверен в себе? Может, все люди такие странные, как он? Одно я знаю точно: мне он нравится. Занятный очень.

Я начал ходить по его дому, рассматривая все подряд. На столе был полный хаос: обрывки каких-то книг валялись вперемешку с деталями механизмов, исписанными непонятным почерком листами, даже кое-где я видел еду. Я хотел было взять в руки одну из любопытных деталей, но вовремя одумался. То, как все плотно друг на друге держалось и каким-то странным образом балансировало, остановило меня от нарушения хрупкого равновесия. Тронь я что-то лишнее – и эта гора рассыплется к чертям собачьим. Поэтому я просто разглядывал все, как в музее, сцепив руки за спиной. Засмотревшись на очередное непонятное нечто, я не заметил и задел ногой какой-то медный прут. Это неаккуратное действие повлекло за собой обвал стеллажа. Я еле успел отбежать в сторону.

Грохот разбудил Данилу. Он тревожно встрепенулся, отчего кот тоже испугался, выгнулся дугой и бросился куда-то в угол, соскакивая с груди хозяина.

– Что за… – сиплым, еще не отошедшим ото сна голосом спросил хозяин квартиры.

– Прости… – как можно невиннее сказал я, ожидая его реакции.

Но ее не последовало. Панк, скорее всего, не понял, что стряслось. Он лишь потер ладонями лицо, после чего лениво потянулся за пачкой сигарет, прикуривая одну.

– Так, говоришь, Бог мне судья? – спросил он, выдыхая дым.

Я сначала даже не понял, о чем это он, а он молча ждал ответа. Наконец до меня дошло.

– А, ну да.

– То есть из всех имен именно это мне подошло? Хех, – он усмехнулся, – интересно. А какие еще были варианты?

– Александр. «Защитник».

Он посмотрел на меня пронизывающим взглядом и чуть скривил уголок губ в кривой усмешке.

– Ладно, – внезапно Данила вскочил с кресла, – давай сюда часы свои. Горе ты инженерское.

– Так на столе лежат.

Мужчина зажал почти скуренную сигарету в зубах, снимая с себя плащ и оставаясь в молочного цвета льняной рубахе с подтяжками. Надев очки, он недолго поковырялся в «рыбе», потом задумчиво вздохнул и позвал меня.

– Вот это ты неверно прикрутил. Та пружина тоже не подходит.

Он долго и подробно начал мне объяснять, что к чему, параллельно убирая и добавляя нужные механизмы. Я слушал его с огромным интересом, пытаясь все впитать. Когда эта спонтанная лекция была окончена, Данила вернул заднюю крышку на место, торжественно вручив мне полностью исправленные часы:

– Держи. Теперь, это, не остановятся еще лет двести.

– Спасибо. – Я даже немного загрустил. Я не хотел уходить, поэтому неожиданно для себя выпалил: – Научи меня еще чему-нибудь. Ты очень интересно рассказывал, я хочу знать больше о механике.

Мой собеседник удивленно вскинул брови:

– С чего это мне учить комнатного пацана с Нижнего города? Живете там в своих теплицах. Вот и живите. Не люблю я вас и учить не буду.

– Может, хватит уже? Заладил – тепличный да комнатный. Не виноват я, что вырос в Нижнем городе в сравнительном комфорте, а ты – здесь, среди бешеных этих. Никто не выбирает судьбу, знаешь ли.

Панк как-то странно хмыкнул, посмотрев на меня исподлобья. Уж что-что, а прожигать людей пристальным взглядом он умел и активно это практиковал.

– Ты пил когда-нибудь, Борис? – внезапно спросил он.

– Меня Богдан зовут. И что значит «пил»? – немного сердито буркнул я, не поняв вопроса.

Вместо ответа Данила молча нагнулся, исчезая где-то под захламленным столом. Покопавшись там с минуту, он вынырнул оттуда, держа бутылку с чем-то коричневым в одной руке и два граненых стакана в другой.

– Ну, знакомься. Мой давний друг Джек.

Он со звоном спихнул какую-то груду папок и деталей на пол, расчищая место на столе, и с грохотом поставил стаканы, тут же наливая в них содержимое бутылки.

– Это… алкоголь? – спросил я, не скрывая удивления.

Данила звонко рассмеялся, закручивая крышку на горлышке и ставя бутылку рядом со стаканами:

– А ты чего же, боишься? У вас там, в теплице, сухой закон, я слышал?

– Ну не то чтобы закон, – обиженно отрицал я, – просто не принято.

– Ну-ну. Как знаешь. И что, это, получается, ты выпивал раньше?

Как-то нахально, с вызовом смотрел он на меня, протягивая стакан.

– Н-нет, – почему-то краснея, словно от стыда, ответил я. Хотя вроде бы стыдиться мне было нечего.

– Ну, стало быть, с почином.

Он кивнул на алкоголь в своей руке. Я неуверенно потянулся. С одной стороны, я понимал, что это плохая идея, с другой – было ну очень любопытно. Дух бунтарства все же кипятил мне кровь изнутри.

– Это виски. Достаточно крепкий алкоголь. Не стоит тебе, это, его резко хлебать. Хотя я бы на это посмотрел, – хмыкнул он.

Я понюхал содержимое и отдернул голову. В нос ударило чем-то резким, такого запаха я еще не слышал раньше. Данилу же очень забавляла моя реакция.

– Ну, выпьем за нашу прекрасную планету, – саркастически изрек он и почти ударил своим стаканом о мой, но резко остановился: – Это, так не пойдет. Что мы в тишине-то. Не траур же, слава богу, живы все, как говорится.

Он снова устремился куда-то вглубь своей квартиры. Опять что-то заскрежетало и загромыхало, а потом щелкнуло.

Раздалась музыка. Тихая, с помехами.

Он вернулся, протягивая руку с напитком, и словно ждал чего-то от меня.

– Чокнуться нам надо, Булат, – пояснил он, видя мое недоумение.

– Богдан я, что ж не запомнишь… а чокнуться – это как?

– Ну, можно по-разному. Головой, например. Но сейчас я хочу, чтобы мы легонько ударили наши стаканы друг о друга, после чего выпили. Это называется «чокнуться». Традиция такая, когда, это, с кем-то выпиваешь.

Я кивнул, вытягивая руку. После легкого звеньк я поднес стакан к губам, ощущая бешеное сердцебиение у себя в груди. Запах все еще едко оседал в легких, я старался задержать дыхание, поднимая глаза на панка. Тот осушил все содержимое, громко выдохнул и чуть скривил губы. Я зажмурился, собрался с духом и резко повторил его движение – сделал огромный глоток.

И тут же закашлялся. Горло словно обдало огнем. Губы, глотка – все горело. Воздух весь будто вышибли. Я кашлял, а в голову словно молотком ударяли. Ноги начали подкашиваться, я почувствовал, как меня подхватили за руки, таща к креслу, попутно убирая стакан из рук. Когда гул в ушах прекратился, я услышал громкий смех. Придя наконец в себя, я увидел, как Данила чуть ли не пополам сложился от собственного смеха.

– А-а-а-а, говорил же тебе, не глотай так резко, это тебе не чай. – Он снова засмеялся.

– Есть чем запить? – просипел я.

Отсмеявшись, панк ответил:

– Ну ты чего, не мужик? Какие еще запивки, всего небольшой глоточек сделал. Никаких запивок на моих попойках.