Читать онлайн Время жить бесплатно

Володя ехал с пахоты на старом «Белорусе» по лесной дороге к своему домику в Крепостной пади. Март 2013 года выдался снежным. В апреле дорогу подмыло талыми водами. Вот и кидает трактор в стороны. Тут главное, теменем не удариться о стойку. У Ахилла слабым местом была стопа. А у Вовы – голова. Ну не дружит он с ней. Народ смеётся – у тебя там пуля осталась! И правда, не может Вова миндальничать и сюсюкать. Рубит правду-матку. На прошлой неделе поругался с начальником земельного отдела администрации Николаем Ивановичем. Тот наотрез отказывался, чтобы Вова припахал к своему полю ещё пяток гектаров.

– Разреши. Пустует земля. Зарастает бурьяном да порослью.

– Тебе какое дело?

– Жалко пропадёт пахота. Скоро там корчевать придётся.

– Ты за себя беспокойся!

– Дай в аренду!

– Не могу. Частникам не положено. Разрешено только товариществам.

– Так я его организую. Родных навалом.

– Уйди от греха подальше. Какое тебе дополнительное поле? Со своим разберись, инвалид!

Эх, жаль управы на них нету. Хоть бери автомат и давай предупредительную очередь поверх голов! Он хочет пахать и сеять, а ему: «Нет!». Пусть всё зарастает? А потом что делать? Корчевать лес? А он даже камни с полей убирает, чтобы лучше пахалось. Правду говорит жена про этих чинуш: «Любая пипетка хочет быть клизмой». Эх, зря время потратил на эту пипетку! Но все равно польза от разговора вышла. Вова так зарядился, что целую неделю пахал как проклятый.

Переехал ручей, поднялся на взгорок. Вот и жерди, которыми он огородил участок. Вернее, сделал открытый загон для скота. Правда загон пустой. Все шесть лошадей пасутся в лесу. Они на вольных хлебах, как и десяток коров. Когда надо молоко, жена садится на обкатанных лошадь Чайку или коня Айсберга, едет в лес, находит на лужайке нужную коровку, пригоняет, а потом уже доит. На ночь все копытные собираются на ужин – Вова насыпает им в кормушки сои или пшеницы. А рядом с кормушкой всегда стоит лизунец – кусок каменной соли. Вот и не уходит скотинка. Знает где сытно.

Чуть выше домишко пять на пять метров на высоком фундаменте. Ему всего 4 года. До этого жили в вагончике. Сейчас там склад. На участке пахнет дымком. Жена Галина колдует над ужином. Какая самоотверженная женщина! Она с ним уже 14 лет! Переехала из города Владивостока в 1998 году. Главное, всё у неё было. Как сама любит рассказывать: «Ну что я за дура была? У меня хорошая семья, интеллигентный муж, умные дети, воспитанная собака, ласковый кот, попугай, машина, квартира. Работа в порту. Шейпинг. А я всё бросаю и еду в очкуры к крестьянину, старше меня на 12 лет!». А то, что муж по 10 месяцев в году в морях, а остальные 2 на пробке – сразу не говорила. И что последние 7 лет жила с ним, как сестра с братом тоже молчок.

Вова увидел её, когда проходил во Владивостоке очередное переосвидетельствование для оформления инвалидности. Галя задела его своей наглостью и напором. Захотелось взять и поставить женщину на место. Взял и поставил. Ей понравилось. Вот и осталась. Говорит, что любит силу, что без ума от него. Насчёт любви это как посмотреть, но помогает основательно. Без неё не смог бы так подняться. Свою пенсию Вова тратил на продукты и горючку. А Галина покрутилась в большом бизнесе и могла «делать» серьезные деньги. Разве мог бы он когда-нибудь купить трактор? Или сеялку? А сейчас они планируют купить комбайн! Жаль, земли маловато. Можно было бы развернуться. Китайцы закупают сою в любом количестве. Только подавай! Эх, сколько планов! Оказывается, в 63 года жизнь только начинается! Правда силы уже не те…

Вова помахал рукой жене, заглушил мотор. Пошел к пруду помыться. Пруд находился на месте маленького озерка, которое Вова выкопал своими руками в первый год жизни на участке. Потом, когда у него появился трактор, расширил водоём до внушительных размеров, планируя разводить в нём рыбу. Но пока суть да дело, завелись, там древесные лягушки. И в таком огромном количестве, что по берегу ступить было нельзя, чтобы не раздавить лягушку-другую. Зачем добру пропадать? Стал Володя заготавливать лягушатинку и за дорого продавать жаждущим.

Ценным продуктом лягушка оказалась и для дикого кабана, который пронюхал про волшебный пруд и стал наведываться по ночам в лягушачьи закрома. И вот однажды, когда кабан своим свинячим рылом нащупывал нежные зелёные тельца, вышел Володя из избы до ветру и чует, что у озера происходит что-то неладное. Присмотрелся и не поверил глазам своим – хряк воду баламутит, за лягушками охотится. Вова метнулся обратно в хату, схватил ружьё и пальнул в секача из двух стволов. А потом 200 килограммов ценного мяса, вскормленного на дармовой лягушатинке, пришлось добывать со дна озера вместе с женой Галиной. Вытаскивали чуть не до утра. Вымокли, замерзли, перепачкались, устали! А ведь надо было не палить по чём зря, а просто пугнуть охамевшего секача, а когда бы он вылез на берег – валить.

Да, достаётся его жене! Какой там педикюр-маникюр! У неё комариный макияж и топорный шейпинг! А ещё обидно, что приходиться 18 лет жить в походных условиях. Сам-то ладно, к такому привычный, а как женщине обходиться без электричества? Ей, бедной, ни телевизора, ни холодильника, ни плиты с духовкой. Вот и сейчас готовит на уличной печи. А, главное, стирать приходится в цинковой ванне на стиральной доске. Однажды приехали друзья с детьми. Те, когда увидели стирку, удивленно спросили: «А что древние люди тоже так стирали?».

Рядом с участком на заставу идет линия электропередачи. Вова несколько лет обращался с просьбой подсоединиться к ней. Сначала надоедал соседям пограничникам. Столбы и провода брал на себя, мол, сам куплю и поставлю. Но военные – люди подневольные, несамостоятельные и потому непробиваемые. На все Вовины предложения звучало: «Никак нет!». Другого ответа и не ожидал. Тогда Вова зашел с другого бока. Перелопатил кучу документов и обратился с заявлением в энергокомпанию. На районном уровне разговор был лаконичным, отказ быстрым. С верхних эшелонов власти приходили более мудреные опусы: «В целях обеспечения государственного контроля за соблюдением правил доступа к услугам по передаче электрической энергии, услугам по оперативно-диспетчерскому управлению в электроэнергетике, бла-бла-бла, в подключении отказать». Ему было непонятно, почему нельзя покупать электричество? Ведь это выгодно всем – и ему, и государству. Однако, факт остаётся фактом. Жить приходилось при лучине!

Купил генератор. Но долбящее мозги устройство использовать постоянно невозможно – сойдёшь с ума. Гудит, трясёт землю. Аж желуди с дуба опадают. Да и бензину уходит основательно. Поэтому освещался фонариками, а вместо холодильника переоборудовал землянку в ледник. Зимой в пластиковых пакетах намораживал воду с ручья. Складывал ледяные валуны на пол землянки, устланный соломой. Сверху засыпал толстым слоем листвы, и снова укрывал соломой. И всё! Лёд сохранялся почти до августа. Всё лето на нём можно хранить продукты. Вова улыбнулся. Сначала землянка его согревала, спасала от холода в первую зимовку, а сейчас, наоборот, спасает от жары. Как всё переменчиво в этом мире!

Тело наслаждалось приятной усталостью. Поужинать и поспать! Вова поднялся по ступеням и вошел в дом. У него особый дом! Он им очень гордился. Снаружи маленький, но очень удобный. По сути, это небольшой коттедж. Первый этаж – технический, полуподвальный, из камня и кирпича. Окон нет. Там сложена печь. Дымоход идёт вверх, на второй этаж в жилое помещение, где переходит в горизонтальное положение и образует кан – кирпичную лежанку, которая изнутри подогревается горячим воздухом от печи. В комнате стол, пристенные деревянные лавки и полки. Никакой мебели. Никаких лишних вещей. Вова называл свой дом «дачей Сталина». Всё также по-спартански просто и лаконично.

Любил Вова слушать, когда жена рассказывала друзьям о его быте. Слушал и в глубине души посмеивался над её словами. По-другому, иначе в лесу не прожить. А она заливалась, не скрывая своего крайнего удивления и гордости за происходящее: «У него до меня не было ничего, что составляет быт любого мужчины: ни дополнительной смены белья, ни запасных носков, ни приличной рубашки, ни вторых брюк (были одни «выходные», да и те – светлые!). Только роба, рваньё какое-то. И при этом неприкрытая гордость. Даже неловко помощь предлагать. Я нашла выход: привезла на лето двоих своих и еще троих соседских детей. Сказала, что за каждого родители заплатили по 500 рублей. За летний лагерь, типа. Отдала эти деньги ему, ну и за своих тоже, а сама закупила все необходимое, чтобы этот лагерь обеспечивать. А он все равно полученные деньги на детей потратил. А себе ну, может быть пару носков и трусов купил, да мыла вонючего хозяйственного. Дети жили в вагончике. Все мылись на улице, как-то простынями загораживались. Эта привычка – мыться на улице в любую погоду стала и моей на долгие годы».

Жена права. Мог Вова обходиться малым. У него одна роба, но какая! Настоящий брезент. Made in СССР! Не шуршит при движении. От влаги дубеет и не промокает. Висит на улице под крышей, чтобы не пропитывалась запахами человека. Для охотника – это не одежда, а мечта! Но в целом жена Галина – умница, правильно его поняла, не стала перекраивать на свой лад. Сама к непростой жизни подстроилась. Хотя на первых порах было ей трудно перейти с городского образа жизни на лесной. Вова как увидит, что жена затосковала, смеётся, что мол, кислородом отравилась, пора выхлопными газами подышать. И отпускает на выходные в город.

Она тоже беспокоилась о его психике. Чтоб совсем уж не одичал, познакомила со своими друзьями. Они приезжали летом в гости целыми семьями. С шашлыками и гитарами. Настроенные отдохнуть. Но не тут-то было. А дров натаскать? А напилить? А в поленницу уложить? День поработают, вечером «полопают», вина попьют, потом разбредутся по лесу, вернуться не могут. А Вова залезет на соседнюю сопку, посмотрит кто где и на Айсберге начинает собирать, выводить заплутавших к лагерю. Чтобы ещё песенки под гитару пол ночи послушать…

Вова зажег в комнате электрический фонарь. Вошла жена с ужином.

– Как настроение? – встретил он её вопросом.

– Знаешь, хреново!

– Что опять?

– Сегодня недалеко от участка видела Пародива.

– Какого?

– Младшего.

– А старшего так и не нашли?

– Ничего не слышно.

Вова взял ложку и стал ужинать. Семья Пародивых давно жила в поселке. Родители вырастили двоих сыновей и умерли. Ребята в армии не служили по причине прохождения тюремных университетов. Невысокого роста, жилистые, смуглые, они отличались безрассудным и непредсказуемым поведением. После отсидки парни вернулись домой и стали промышлять коноплёй. В лесах по весне делали посадки травы, летом возделывали и охраняли, осенью собирали вершки, сушили и паковали для продажи.

Вова понял, что лесные законы кардинально изменились, когда однажды лет пять назад в глухом распадке случайно наткнулся на наркоманский схрон. Две алюминиевые фляги, присыпанные дубовой листвой, лежали в глубокой траншее. Вытащил фляги. В них – сухая дурь. Ну не оставлять же всё как есть! Вова высыпал траву посреди дороги и поджёг. Фляги забрал. Будет в чём на следующий год капусту квасить. Случай этот его насторожил. Но кто конкретно пакостил Вова не знал, пока однажды не увидел младшего Пародива, гонявшего по Карантинке на кроссовике.

Пару лет назад по району поползли слухи, что старший брат сгинул. Предполагали, что его устранили такие же, как и он. А что греха таить, знают люди, как наркоши поступают с теми, кто случайно в лесу забредёт на их плантации – заставляют всё лето ухаживать за травой: полоть, поливать, удобрять. А если кто позарится на их продукт, ловят, привязывают к дереву и оставляют в глухом месте. Что с человеком будет без воды через неделю? Пропадёт!

Вова похвалил жену за ужин. И чтобы как-то успокоить сказал:

– Не волнуйся. Я сам с ним поговорю.

– Да он же безбашенный!

– Постараюсь достучаться… Попрошу, чтобы искал другое место.

Разговор с младшим Парадива состоялся очень скоро. Увидев пылевую дымку над проселком, Вова прислушался. Рёв кроссовика спутать с другим мотором нельзя. Залез в «Беларусь» и поехал наперерез. Выехав на проселок, поставил трактор поперек дороги. Вылез из кабины. Мотоциклист остановился прямо перед Володей. Заглушил мотор и снял шлем с черным стеклом.

– Дядя Вова, что хотел?

– Это ты, Ваня, чего хочешь? Что ты тут потерял?

– А тебе какая разница?

– Мне, дорогой, проблемы не нужны. Если ещё раз увижу – пеняй на себя. У меня карабин и трактор с ковшом. Да и искать тебя некому.

– Зря ты так…

Парадива надел шлем, завел мотор, резко развернулся, поставил мотоцикл на дыбы и поехал прочь. Целое лето Вова его не видел.

А потом начались горячие деньки. Посадка, прополка, культивирование. К началу июля настала пора сенокоса. Спасибо друзьям – охотникам Борису да Степану, помогали на покосе. Они тоже держали коров. Вместе было сподручнее метать копна и возить сено. А оно было знатным, душистым, как травяной чай! Цветущие разнотравные луга раскинулись на всю нижнюю часть Карантинной пади. Они цвели всё лето и осень. Вова держал пчел и свои 7 ульев никуда не вывозил. Мушкам, как он ласково называл тружениц, хватало цвета на месте.

Любил Вова рассказывать друзьям о своих планах. А что, в том плохого? Мечтает он поставить на ручье мини электростанцию! Будет своё электричество. Построит баню и гостевой домик. Можно развивать туризм. Китайцы интересуются плодами амурского бархата, лимонником. Японцы с руками отрывают папоротник. Ну а женьшень оставит себе. Боря посмеивался над лесным Мюнхгаузеном: «Опять у тебя пуля зашевелилась!»

Ох, уж эта проклятая пуля. Как она поменяла его жизнь!

Выстрел

Того самого момента, когда эта пуля от карабина попала в голову, Володя не помнил. Не слышал он и как стрелял сидевший в засаде сержант-сверхсрочник Холопников. Сознание возвращалось постепенно. Как наступает утро. Сначала появилась просоночная белесая пелена. Потом Вова открыл слипшиеся веки. Удивился – почему перед глазами красный снег? Увидел копыта лошади. Она ходила по кругу. Вова висел, зацепившись за стремена. Руки тащились по кровавому насту. Скосил глаза. Весь мир был перевернут. И под перевернутым дубком сидел плачущий перевернутый сержант с соседней пограничной заставы, а рядом в каком-то оцепенении стоял Юрка по кличке Жертва Аборта.

И тут Вова вспомнил: утром 30 декабря они пошли на охоту. Накануне выпал снежок, а по белой тропе хорошо выслеживать зверя. Да и к новогоднему столу свеженина была бы кстати. Тем паче, что год наступал необычный – зеркальный. Что слева направо, что наоборот, выходили одни и те же цифры: 1991. За ним должно было наступить зазеркалье! В стране и вправду назревало что-то серьезное.

Погода была ветренная. Как по заказу: дуб шумит сухими листьями, скрадывает шаги охотников. В небольшом распадке, выходящем в Карантинную падь, увидели свежие следы кабана-одиночки. Похоже, секач трех-четырехлетка. До двух лет дикие свиньи обычно держатся в стаде вместе с матерью. А более взрослые самцы живут отдельно. Пошли за ним. Володя пояснил, что у кабанов сейчас гон и они очень агрессивные. Но днем они обычно отдыхают на лёжке. Её надо найти и поднять зверя. Охотиться с подхода не получится, поскольку много шума – три человека и лошадь. Близко таким составом к кабану не подойти, секач учует. Потому зверя надо брать загоном.

Володя шел впереди по следу. За ним Холопников с карабином, а тщедушный Юра, ведущий лошадку под уздцы, старался не отставать, семеня сзади. Юра с обожанием относился к Владимиру. Сам из бедной семьи, лишенный родительской ласки, рос Юра как сорная трава на Андреевском хуторе, в дикой нищете. Обеспечивать себя не мог по причине слабого развития. Инвалидности ему никто не оформлял. На работу не брали. Спасибо, что Володя помогал: то шару подкинет, то продуктов. Юра отвечал беззаветной преданностью. На охоту собрались сначала вдвоём, но как на грех за ними увязался сержант с заставы «Глухая». Вова был с ним знаком шапочно, но отказывать людям не привык, вот втроем и пошли. Вова взял с собой лошадку – если случится удача, мясо тащить не на горбу.

Шли тихо, с подветренной стороны. Кабаньи следы вели по распадку, поднимающемуся к сопке Паровозной. Чтобы организовать загон, Вова предложил Холопникову встать стрелком внизу недалеко от кабаньего следа. А сам с Юрой взялся загонять зверя. Юра зайдёт слева и сверху по сопке, а он на лошади пойдёт справа и выйдет на кущери – заросли подлеска. Проверит, есть ли там лёжка. Если поднимут зверя, он будет уходить по входному следу. А там – затаившийся Холопников с карабином. Вова напомнил сержанту, чтобы целился кабану в лопатку. При таком выстреле зверю обеспечена быстрая и легкая смерть от пробоины в сердце, а охотникам не надо будет преследовать подранка. Но для этого бить нужно в бочину. То есть, надо дождаться, когда кабан выйдет на стрелка, увидит охотника и начнёт сворачивать. Тут главное не струхнуть, не спешить и не стрелять кабана в лоб. Вероятность промаха возрастает, и пуля может уйти внутрь загона.

Вова сел на лошадь, чтобы быстрее объехать предполагаемое место дневной лежки секача. Сначала тихо поднялся по лесочку. А ближе к вершине свернул к месту, поросшему густым подлеском. Метров через пятьсот наткнулся на кабаньи порои. Значит, секач рядом. Вова направил лошадь через орешник, который шумел сухими листьями, как погремушками. Теперь-то зверь его наверняка услышит и поднимется. И точно. В кустах что-то зашуршало. Кабан учуял загонщика и рванул вниз. Вова на лошади погнал его на стрелка. Даже увидел мелькнувшую черную спину зверя. И всё. Видимо, сержант тоже среагировал на шум, не стал ждать выхода кабана из кустов и пальнул…. Вот и попал в голову Володе.

Сейчас он сидит под дубком и плачет, бросив карабин на снег. Да, ему не позавидуешь. Застрелил человека. Вова даже сам ухмыльнулся таким мыслям. Ну уж нет! Ещё поживём. Но так висеть нету мочи! Каждый шаг лошади отдавался в голове страшной болью. Стал звать товарища. Но произнести ничего не получалось. Вова что-то промычал. Потом смог позвать: «Эй….». Сержант поднял голову. Удивленно посмотрел на окровавленное лицо. «Сними…», – шептал Вова. Сержант продолжил рыдать. Подскочил Юра, остановил лошадь, стал снимать неподвижного товарища. Обмякшее Вовино тело словно вросло в лошадиный круп. Юра растолкал Холопникова и вдвоём они опустили окровавленного Володю на снег. Сержант встал на колени, начал извиняться, умываясь слезами. «Неужели я такой безнадёжный? – подумал Вова и прошептал – Перевяжи…». Через минуту стало понятно, что обескровленное тело долго на снегу не просуществует. Смерть наступит от переохлаждения.

– Я замерзаю. Наломайте веток.

– Сейчас! – Юра сбросил с себя бушлат, укрыл раненого и стал ломать ветки, подкладывая снизу.

Вова понимал, что надо срочно к людям. Тело было чужим, ватным. Ног не чувствовал совсем и не мог двигать ими, но руки шевелились. Страшно болела, вернее ломила голова. Сочилась кровь, застилая глаза. Застава километрах в шести. Если пешком – часа полтора по бездорожью. А на лошадке минут за сорок можно добраться. Там попросить подмогу. Юра этого сделать не сможет. Надо посылать Холопникова.

– Бери лошадь, иди за подмогой, – прошептал Вова сержанту.

Но этот перепуганный и потерянный человек вообще перестал соображать. Сидит, трясется толи от холода, толи от страха и всхлипывает.

– Давай, я долго не протяну…

Пограничник сел на лошадь, и его сгорбленная спина исчезла за кустарниковым занавесом. Навсегда.

– Юра, разводи костер.

– Где?

– Поближе ко мне…

Юра нагрёб из-под снега дубовых листьев, наломал мелких веток, достал коробку спичек и стал разжигать костер. Руки не слушались. Спички или ломались, или тухли под листьями. Вскоре они закончились. Костра не получилось.

– Ложись рядом, грейся. И мне теплее…

Вова, чтобы не отключиться, припоминал всякие случаи с больными из прошлого. Был в его советской жизни период работы водителем на Скорой. Это потом ближе к приходу дикого капитализма он стал «крутиться», зарабатывать на дикоросах, продавать китайский ширпотреб в автолавке. А до этого спасал людей.

Как-то дежурил на Скорой. Одного деда с бредом привезли в приемный покой. Он нёс околесицу, куда-то рвался. Думали придётся гнать в город, везти в психбольницу. Но врач померил ему температуру, раздел, тщательно осмотрел и увидел, что на голени – покраснение. Поставил диагноз рожистого воспаления. Деда спасли. Спасут и его.

Вова чувствовал, что его начинает мутить. Голова болела так, что тошнота поступала к горлу. Резкая слабость. Озноб. Надо терпеть. А ещё на его памяти был такой необычный случай. Привезли женщину. Ей тоже было очень плохо. Побледнела, потом упала в обморок и потеряла сознание. Прибежал хирург. Заподозрил внематочную беременность. Кричал что-то про разрыв трубы и внутрибрюшное кровотечение. Надо срочно оперировать. Но сначала уточнить диагноз – сделать прокол свода влагалища, убедиться, есть ли кровь в малом тазу. Для этого попросил сильного Вову помочь ему затащить больную на гинекологическое кресло. Раздетую женщину Вова поднимал за руки. Хирург за ноги. И когда её таз находился на уровне лица доктора, из расслабленного обморочного тела брызнул понос. Вонючая рыжая струя била прямо в лоб доктору. Хирург заорал благим матом, невольно разжал руки, чтобы закрыть лицо. Вова один не удержал дородную женщину, и она упала на кафельный пол. Встряска пошла ей на пользу. Она пришла в себя, и сама взобралась на кресло. А выведенный из стерильного строя хирург долго мылся в душевой, изрыгая маты. Диагноз оказался верным. Женщина выжила.

«Когда уже за мной подъедут?» – думал Вова. Над ним шелестели сухие, цвета золотистой охры, листья монгольского дуба. Полностью они опадут весной. А пока лес реагировал на каждое дуновение ветра легким шепотом: «Ш-ш-ш-что не спи-ш-ш-ш-шь?». Ощущение времени уходило. Наступало состояние тупого безразличия. Вова переставал думать и начинал «загружаться» коматозным спокойствием.

Очнулся от того, что его теребил Юра.

– Дядя Вова, уже два часа прошло. А никого нет. Может боец заблудился?

– Может. Тогда придётся самим…

Декабрьское солнце стояло в зените. Уже полдень. После вчерашнего снега задувало. Скоро наступит вечер, похолодает. Надо выбираться.

– Юра, сломай две лесины метра по три… Вставь в рукава бушлата… Пуговицы застегнешь и получатся санки…

Юра сделал всё на удивление быстро. И через полчаса этот тщедушный человечек уже тащил за осиновые оглобли через заросли ватные санки с окровавленным телом. К вечеру измученный Юра допер ещё живого друга до заставы. От ватника остались лохмотья, как и от надежд, что военные помогут …

Холопников прибыл в распоряжение начальника заставы ещё до обеда. Рассказал всё, как на духу. Дальнейшие решения за него принимал командир. Сержант должен быть на службе, а не на охоте. Значит, он был на службе! Ни о каких раненых он ничего не знает! Никому ничего не докладывал! Никуда за раненым не пойдёт! Никакой подмоги организовывать никто не будет! Нам службу нести! Но когда командир увидел полумертвого обескровленного Володю, испугался. Не хватало трупа на плацу. Приказал выделить машину и отвезти пострадавшего домой.

Плохо соображающему раненому стали что-то говорить про ЧП и суды. Одним словом, Вове помогут, но ему надо всё списать на самострел. Неловкое обращение с оружием. Иначе сержанту тюрьма, а начальнику – увольнение. На границе не любят следов! Гражданский получил ранение на охоте случайно из собственного ружья. Пограничники первыми пришли на помощь. Скорая должна приехать не на заставу, а домой к раненому и зафиксировать этот факт документально. А потом поможем!

Скорую вызывали из дома. В приемном покое центральной районной больницы бывшего коллегу встретили по-домашнему тепло. Фраза: «Всё будет хорошо!» – слетала с губ каждого, кто видел Вову. Но у всех на лицах он читал мрачный вердикт своего трагического диагноза. В истории болезни было записано как надо: Горленко Владимир случайно попал себе в голову из ружья и снес правую верхнюю часть черепа. Повредил мозг. Показана срочная госпитализация в нейрохирургическое отделение.

Госпиталь

Подключились пограничники. Направили в свой госпиталь. Но когда друзья узнали о необходимости сложной операции, похлопотали и перевезли раненого в Тихоокеанский госпиталь. Там работали лучшие нейрохирурги, специализирующиеся на огнестрельных ранениях. И Вова попал в стерильные руки капитана первого ранга медицинской службы Сергея Николаевича.

Огнестрельное ранение имеет свои особенности. Огромный кинетический потенциал, которым обладает пуля, выпущенная из нарезного ствола, превратила верхнюю часть правой теменной области Вовы в кровоточащее месиво из осколков кости, волос и кусочков мозговой ткани. Сергей Николаевич облачился в стерильное, обработал перчатки спиртом и сквозь маску прочел своё любимое предоперационное стихотворение:

«Заранее своей не знаем доли.

Не мы, а рок распределяет роли».

После этого ритуального действа приступил к кровавой практике: опилил края, вычерпал размозжённые участки мозга, перевязал сосуды. Костный дефект закрыл титановой пластиной. Натянул края кожи и сшил их широкими стяжками. Всё остальное должен был доделать сам Вова – ему полагалось выздороветь. Но пока он ещё не знал об этом и безмятежно лежал на реанимационной койке, соединенный силиконовыми трубками с разноцветными бутылочками.

Потом наступило самое страшное. В обритую налысо и заштопанную голову пришло осознание того, что уже никогда не станешь таким, каким был ранее. Никогда уже не пройдешь ни по лесным тропам, ни по горным речкам. И вообще никогда никуда не пойдёшь! Ноги практически не двигались. Через пару месяцев реабилитации чувствительность возвратилась, ноги зашевелились, но стоять было невозможно. Конечности подкашивались, складывались, как перочинные ножики. Особливо непослушной была левая. Менялись соседи по палате, врачи, медсёстры. Но не менялся status presents – так доктор называл текущее состояние больного. Парез не проходил.

Вова выучил мудрёное название своего недуга: посттравматическая нижняя параплегия. Насмотрелся Вова и на больных с черепно-мозговыми травмами. Выходило, что лечить их можно, да толку от лечения было совсем немного. Привозили на носилках, увозили на колясках. За целый год Вова так и не увидел ни одного случая, чтобы какой-нибудь парализованный встал на ноги…

Пограничники с отряда его не забывали, наведывались к жене. Только не с помощью, как обещали, а с просьбами. Умоляли не писать заявление на Холопникова, клялись семье помогать. Володя, когда узнал об этом, подумал: «Ладно, если сдохну, хоть семью не оставят». Никаких заявлений не писал. Поверил на слово. А зря. Никто и не подумал выполнять обещанное. Холопникова уволили в запас, начальник заставы перешел в погранотряд, погоны ни у кого не сняли, честь мундира была сохранена. То есть, дело замяли и про инвалида забыли. Навсегда…

Спасибо, родные регулярно навещали. Помогали, чем могли. А вот супруга плакала. Муж внезапно из добытчика превратился в лежачего инвалида. Пять тысяч рублей, накопленные для строительства дома, ушли на лечение. А было время, Вова хорошо зарабатывал: для поселкового госпромхоза заготавливал мясо. Был штатным охотником. Бил кабана, изюбра, косулю. Заготавливал и пушнину (колонка, выдру, енота, барсука, лисицу). Сам собирал папоротник, лимонник, ягоду амурского бархата. По краю скупал женьшень, элеутерококк, шишку кедра, мёд. Мог поехать в самую глухую тайгу, к промысловикам, отверженным бродягам. Не боялся «забуриться» к ним с приличными деньгами для закупа. Была у него такая фишечка: заходил в дом, вешал сумку с наличкой на видное для всех место и заваливался спать. Никто никогда на деньги не позарился. Зимой, когда заготовительный зуд проходил, мотался на автолавке по деревням с «дефицитами». Одним словом, семья жила зажиточно, горя не знала.

Но теперь не тот коленкор. Не слушались не только ноги, но и тазовые органы. Не всегда получалось удержать мочу. Вова сильно переживал по этому поводу, требовал от жены побольше свежего белья. Сам пытался устраивать постирушки прямо в палате. Благо соседи всё понимали и помогали с водой.

Вова трудностей не боялся. Поэтому с азартом стал учиться ходить заново. А учиться заново всегда легче, чем учиться сызнова. Тело помнило последовательность движений. Но мышцы халтурили, ленились, не слушались. Как быть, если они игнорируют приказы сверху? «Не можешь – научим, не хочешь – заставим!» – Вова твердил армейскую поговорку и снова, опираясь на поручни ходунков, заставлял себя переносить вес на ноги, волоча их за металлической стойкой. Через пять-десять минут они просто переставали держать тело и становились ватными. Вова сползал на пол и отдыхал. Потом снова брался за поручни. Однако, болезнь оказалась не той крепостью, которую можно взять штурмом. На завтра всё приходилось начинать сначала. Словно перед этим не было часов тренировки. Стало понятно – нужна длительная осада.

Через месяц Володя сменил ходунки на костыли. Передвигаться стало труднее, но костыли больше шли ему. За день Володя проходил коридор отделения не один десяток раз, выслушивая подбадривающую похвалу докторов. К весне Вова научился стоять без поддержки, а потом и самостоятельно передвигаться, держась за стенку. «С застенчивостью надо прощаться!» – шутил он, отступая от стены в центр коридора. В отделении для больных он стал объектом восхищения, а для врачей – основанием для профессиональной гордости. С такой тяжелой черепно-мозговой травмой, повреждением двигательного анализатора и пошел!

Следующие полгода Володя реабилитировался, принимая горстями лекарства, получая массаж, физиопроцедуры, часами, сутками пиная по палате резиновые шарики… А ещё он учился контролировать мочеиспускание, координацию тела, постановку стопы… Если уставал, вспоминал, что в больнице и стены лечат. И он по стеночке, по стеночке добирался до койки… Если приходилось много ходить – пользовался тростью. Так прошел тот «зазеркальный» госпитальный год…

Врачи стали поговаривать, что больного надо выписывать. Инвалидность оформлена. Научился передвигаться. Пора домой. Там и уход получше. Перед выпиской пообщался с доктором. Нейрохирург порадовал, что парапарез не паралич, прописал десяток препаратов и пригласил на повторную госпитализацию через год.