Читать онлайн Взмокинские истории бесплатно
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга является продолжением моей первой истории про Ведю Взмокина, однако самого Веди здесь почти нет. «Взмокинские истории» – это то, что Взмокины рассказали или написали о своем Мире, о своих знакомых, используя чаще не научный, а поэтический стиль. В «Историях» показаны народы и существа, с которыми Взмокиным приходилось сталкиваться в течение длительного времени; персонажи там часто весьма необычные, да и само повествование больше
напоминает сказку. Принято считать, что сказки изображают явления удивительные, фантастические, и потому невозможные – в нашем мире. Но ведь Мироздание огромно, оно бесконечно велико. Разве можно с уверенностью сказать, что чего-то не бывает в пределах всей Вселенной? На Земле Баба-Яга уже повывелась, исчезла – но почему не допустить, что в других Мирах встречаются объекты, у которых принцип действия точно как у Бабы-Яги, даже еще хуже. В любом произведении содержится выдумка, просто в сказке она ярче видна. Впрочем, Взмокины представляют свои истории совершенно серьезно, имея в основе реальные (для своего Мира) факты. Хотя, конечно, они тоже любят пофантазировать.
Среди «Взмокинских историй» есть одна, где все события вроде бы как не связаны со Взмокиными и происходят совсем в других местах. Да только если б не Ведя Взмокин, то не было бы и той, отдельной, истории. А она есть. Выходит, она тоже Взмокинская.
Иногда удается узнать то, что узнать абсолютно нельзя по техническим причинам.
Но чего на свете ни бывает!
ПРОСТОЙ-ПРОСТОЙ ДЕЙТИЛЬВИРК
Однажды, лог по имени Дейтильвирк задумал поразительную для лога вещь… Но, пожалуй, прежде чем рассказывать о планах Дейтильвирка, сперва стоит объяснить, а что вообще такое лог. Что скрывается за этим коротким словом, и какова природа этого явления. Зачем нужны логи?
Логи – существа, хорошо известные в мире Веди Взмокина1; благодаря логам взмокинское устное творчество обогатилось множеством фраз, таких как «послать к логу», «лог его знает», «логова зараза» и т.д. Феномен логов так и не был до конца раскрыт взмокинской наукой; вместе с тем, по этой проблеме у Взмокиных была собрана большая литература еще до путешествия за Цветком2.
1. См. повесть «Ведя Взмокин – наш товарищ!»
2. См. там же
Приведем короткую выдержку.
«…отличительной чертой любого лога является отсутствие выраженной материальной структуры при сохранении общей формы. Являясь существами не вполне материальными, логи способны к воздействию на реальные предметы, иногда в больших масштабах; однако это воздействие носит исключительно суматошный, неупорядоченный характер и чаще всего лишено смысла. Логами движет не цель, а внезапный каприз. Многократные наблюдения позволяют сделать вывод о том, что в физической основе логов лежит волновая субстанция (энергия), происхождение которой неясно. Она может быть продуктом распада материальных объектов, воплощением чьей-то воли, фантазии, или даже самоорганизующейся энергией – однако до сих пор не выработано четкой математической модели, которая обосновывает само существование логов. Выражаясь литературно, логи существуют – вот и все.
Наличие у логов способности к речи и выбору действия должно указывать на то, что лог есть некое воплощение обособленного сознания (см. индивидуальность, личность, душа); впрочем, разумность этих «личностей» или «душ» весьма сомнительна. Все известные нам логи занимаются только тем, что орут, хулиганят и бездельничают. Опытным путем показана неспособность логов выполнять простейшие созидательные функции; имея память, они не любят запоминать…
Лог – существо противоречивое. Он вроде бы есть, но его как будто нет. Основные свойства живого – развитие, размножение – абсолютно недоступны логам. Смерть (в природном, биологическом понимании) обходит лога стороной, вероятно оттого, что логи не живут, а лишь существуют. Однако своим существованием они опровергают базовые законы природы (сохранение эффекта действия, диссипация/расход внутренней энергии, превращение материи). Лога можно напугать, разрубить, рассеять (см. скорострельное оружие), сделать временно неподвижным, но его нельзя ликвидировать – по крайней мере, известными нам способами. Лог устойчив к грозе, вихрю, самым страшным болезням; однако его существование не вечно, и внезапно появившись, он так же внезапно исчезает, оставляя после себя только лишь хлесткие словесные комбинации. Впрочем, не он их автор.
Распространение логов широко. Каждый, кто бывал в наших лесах, мог наблюдать колыхание ветвей в отсутствие ветра, странные узоры из листьев, снующие тени, слышал неестественные звуки, шумы, скрипы и т.д. Это веселится лесной лог. Он лазает по дуплам, качается в паутине, хулиганит. Часто такие логи собираются в стаи. В болоте – болотный лог (болотенец, болотник), в горах – горный (горюник), в степях (встречается относительно редко) – стопедув и т.д.; логи бывают разные, но все они занимаются одним и тем же – ничем. Порой логи приносят ущерб хозяйству (см. хозяйство, организация труда), но не получают от этого ни прибыли, ни даже удовольствия.
Неустроенные души
Не найдя нигде приют,
Кирпичи на землю рушат,
И от ужаса поют.
…Мы не знаем, откуда берутся логи и каков смысл их существования. Сами логи осведомлены об этом еще меньше –
характерные им свойства давно уже стали предметом поговорок и идиом. Выражение «лог его знает» помимо экспрессии содержит еще и логический парадокс, поскольку настоящий лог ничего не знает!»
Авторы: Згорай Взмокин, Трнемов Взмокин.
Литературная обработка: Веднов (Ведя) Взмокин
Среди существ, обладающих разумом, далеко не все знают, что такое полезный труд; но зато каждому хочется чем-нибудь да заняться – ну хотя бы иногда, от скуки. Это чувство тяжелее камня, сильней печали, оно глыбой давит изнутри. Порой даже великие умы не знают что придумать. А вот он, лог по имени Дейтильвирк, побеждает скуку! – он сидит и роется в траве, ворошит прошлогодние листья. Дейтильвирк ничего не ищет, он вообще не знает, зачем он это делает – просто делает и все. Он, подобно другим логам, не ставит перед собой цели. Зато любит рассуждать.
– Листочки… какие они все черные! А ведь были раньше желтые, красные, коричневые! А еще раньше были зеленые, висели все чего-то, висели. Потом летать начали… что-то плохо они летали, никуда ж не улетели… А с другой стороны, если б листья были только зеленые, то было бы неинтересно. А в малиннике что?
Дейтильвирк идет в сторону малины, но там уже сидят другие логи. Они раскачивают ветки, брызгаются бардовым соком. Ягоды лежат на земле – есть их логи не могут, да это им и незачем. Логам достаточно простых лучей; вероятно, так укрепляется энергия, лежащая в основе их тел.
Но не все лучи полезны. Был случай, когда компания шумных логов пролезла тайком во Взмокинские мастерские, когда Взмокины ставили опыт со взрыв-смесью. Логи, разумеется, стали хулиганить, им врезали (помимо энергии, в логах есть иногда материальные структуры, образованные сгущением той же энергии), началась схватка; увлеклись настолько, что забыли погасить искру в пробнике. Искра выпрыгнула, взрыв-смесь превратилась в пламя, полное лучей –да как хлопнет! Взмокины-то умные, они сразу сработали по команде «ложись»; а вот логи неумные – их ослепило чужим светом, обожгло, а кого-то даже поломало. Они, правда, потом собрались – сами собой, – но энергии в глупых логовых телах стало меньше. Произошла ошибка сборки.
Дейтильвирк хитрый – он не лезет ни к Взмокиным, ни к другим деятельным существам, он просто сидит в траве. Ворошит камешки.
– А что под камешками? – а под ними ничего. Земля просто. Это незабавно. Могли бы что-нибудь сделать.
Видимо, Дейтильвирк существовал уже очень много лет, но, как и все логи, он не умел их считать. Он только помнил – да и то смутно – что когда-то на том месте, где он сидит сейчас, была степь; потом степь исчезла, а вместо нее возникла пустошь, с голыми, обожженными камнями, кто-то что-то делал, пустошь чернела долго, потом на ней появились рыжие и краснее волоски, потом… потом опять возникла степь, опять кто-то что-то делал, появились какие-то деревья, они множились, и вот теперь есть лес. Это значит, прошли сотни, а может быть, даже тысячи лет, но какое до них дело Дейтильвирку? В конце концов, он же не счетчик времени.
Дейтильвирк любил спокойствие, он никогда не ходил далеко, ему нравилось сидеть и размышлять – про себя. За медлительность ему часто попадало от других логов, любителей активных перемещений. Они, к слову, периодически попадали в конфликт с героями или с силами природы, и порой исчезали. Характер у Дейтильвирка тихий, даже слегка робкий, он сидит, никого не трогая, в траве, гладит ее, гладит… Ему нравится.
И тут настал такой день, что ему перестало нравиться.
Вообще все перестало нравиться.
– Чего это я все сижу, сижу; и вообще, почему я сижу? Вообще, кто я? Я знаю, что я – Дейтильвирк; но кто сказал, что я Дейтильвирк, и с какой стати я Дейтильвирк?
Дейтильвирк и в самом деле не знал, откуда взялось его имя и что оно значит. Оно просто было – как и он сам.
– Надо вспомнить, а то просто кошмар получается – ничего про себя не знать! Как это оно делается-то?
Дейтильвирк начал вспоминать. Он катался по траве, прыгал, спотыкался; но так ничего и не вспомнил, ведь, в сущности, он же этого никогда не знал.
Надо было спросить других. Но цивилизованных существ Дейтильвирк побаивался (вдруг как-нибудь обидят), а логи казались ему слишком быстрыми. Поэтому он обратился к бьорке.
Бьорка – птица, похожая на сороку, только на хвосте у нее расширение в виде плоской шишки. Бьорка прыгает повсюду и все знает (как ей кажется); однако, ей не занимать природной мудрости.
Бьорка сидела и щипала из кленов семечки. Дейтильвирк подошел, повздыхал, потом спрашивает:
– Слушай, ты случайно не знаешь, кто я?
Бьорка слегка поперхнулась, повертела головой и говорит:
– Ты что, из гнезда выпал?
– Нет, – говорит Дейтильвирк (как и многие логи, он знал языки животных) – я туда не лазию… Это вот лог Дуппельдом, он действительно любит в гнездах сидеть, а я больше по траве…
– Имя свое забыл ты, что ли?
– Да нет, по счастью имя-то я помню – я Дейтильвирк, только вот зачем я Дейтильвирк? Может, я кто-нибудь другой? Зачем вообще все?
Бьорка потерла перья.
– По-моему, каждый предмет зачем-нибудь существует.
Дейтильвирк страшно удивился:
– Да неужто же совершенно каждый? А ты не преувеличиваешь?
– Нет, я верно говорю – сказала бьорка. Она была очень умная. – Во всем, что есть в мире, имеется свой смысл, своя идея. Вот, например, дождь – он нужен для деревьев, для трав, для рек; да и самому небу он тоже нужен, наверное. Вода поит землю, из земли растут леса, а в лесах есть шишки с ягодами, очень приятные, леса дают тень, прохладу и…и кроме того, на деревьях удобно прятаться от лисы и от прочих нахалов.
– А зачем существует разум? – спросил Дейтильвирк.
– Разум нужен для того, чтоб выбирать действия– сказала бьорка, – это личное дело каждого!
– А, ну да, – согласился Дейтильвирк, хотя он ничего не понял. – Ну и что потом?
– А то – назначение каждой вещи объясняется ее природой! Назначение заставляет делать то, без чего прожить нельзя. Это же так просто!
– Действительно, просто! А я слышал, есть какие-то открытия, творчество, потом эти… изобретения. Логи рассказывали. Но жили же раньше без этих, как его… изобретений. Зачем же их делали, изобретения, открытия, если и так можно прожить? Вот я например, существую безо всяких изобретений. Зачем что-то новое?
Бьорка не ответила и принялась молча чистить перья.
Она и сама толком не знала, для чего появляется новое, но не хотела показать этого перед Дейтильвирком. Ведь она считала себя всезнайкой.
– Зачем изобретения и все новое… не нравится им то, что есть, оттого и изобретения. С творчеством то же самое – слишком много воображают. Хотят показать свою мощь.
Правда, мощь бывает такая, что изменяет мир – ну вроде как гроза или землетрясения… я слыхала, таким образом можно создавать целые миры, и даже больше чем миры.
– Ну дела! – восхитился Дейтильверк. – Выходит, существуя, можно сделать такую громадину! Здорово! Стало быть, и я тоже могу создать что-то такое большое, ведь я тоже существую…
Тут бьорка дельно весьма говорит:
– Размахался! А ты-то сам кто есть?
– Я? Я Дейтильвирк.
– Вижу, что не тополь. А зачем ты… ах да, ты же не знаешь зачем живешь… много вас, логов, прыгает повсюду, кто вас разберет… Впрочем, нет! Назначение каждого зависит от внутренней природы. Вот у тебя что внутри?
– Я не знаю.
Бьорка сунулась внутрь Дейтильвирка, но у нее сразу же начала кружиться голова. Вероятно, от энергетических полей.
– Да, действительно ничего не видно. Но должно же быть хоть что-то! Кстати, ты живой или нет?
– Я-то? А кто его знает, я и не задумывался об этом… Мне всегда было достаточно того, что я есть.
– Нет, зелененький – сказала бьорка (у логов обычно прозрачное туловище, но Дейтильвирк так долго возился в траве, что и впрямь позеленел снизу). Просто быть нельзя… тут одно из двух: либо ты живой, либо ты неживой, иначе говоря – мертвый. Живой живет, а мертвый… что-то другое делает. Тебе нужно сперва выяснить, живой ты или нет. А потом изучай себя дальше.
– А как надо выяснять?
– Сделай что-нибудь! – ответила бьорка (ей уж наскучил этот нескладный лог). Она повертела головой и увидела старую ель, голую до половины. Внутри ели жили жучки – соперники бьорки по гусеницам.
– Слушай, убери-ка вон ту елку засохшую. А то еще неровен час, она кого-нибудь прихлопнет.
Дейтильвирк робко обошел вокруг ели.
– Ой, я это не умею… И она же такая большая.
– Но ведь и ты уже не маленький!
– Да, я не тот… – Дейтильвирк материализовал часть своей энергии, вытянулся вверх по стволу, но сразу же приклеился. Вещественные части его туловища перепутались со смолой.
Дергался Дейтильвирк, дергался:
– Что-то оно не убирается… и от меня не отходит.
– Напрягись!
Дейтильвирк напрягся – и внутрь его засосало жучков.
Те сразу зажурчали (заговорили со звуком ж-ж-ж):
– Жто жа бежо-бражие (Что за безобразие)! Лог ты жимолостный, куда жалеж?
– Я не залез – оправдывался Дейтильвирк, – я отцепиться не могу…
– Раскачивайся!
– Да не в меня! – испугалась бьорка
Качались-качались – в результате верхушка ели – крэк! – и переломилась. И прямо бьорке по носу. Жучки посыпались градом.
Ель уцелела на три четверти, но все были недовольны – и жучки, и бьорка, и Дейтильвирк.
– Дураж! Вежь дом поврежден! Теперь же жить нельзя же! Жто мы, бедные, жто ли, жить в плохом доме?
– Кажется, я палкой подавилась – жаловалась бьорка.
– Что-то я не понял, живой я или нет – пробормотал Дейтильвирк. – Совсем не понял.
Он в задумчивости пошел сквозь лес, колыхая энергией ветки, и не видел, как жучки ругаются с бьоркой.
– Мы ж! С Вами ж! Договорилижь (Договорились) ж! Одна четверть гусениц Вам, три четверти – нам, все по-честному ж… Зачем вы этого лога жимолостного прижвали?
– Во-первых, договор был не четверть на три четверти, а половина с половиной! Половина – мне, а другая половина – кто достанет… Во-вторых я его и знать не знаю, это он пристал с глупыми вопросами… А в-третьих, может оно само сломалось!
– Как же, жломалось – бурчали жучки сердито. – Жамо (само)! Жамо! Где ж жамо?
Но странное дело – бьорка оказалась права. Ель и вправду треснула сама, а вовсе не от усилий Дейтильвирка. Ее древесные волокна слишком постарели.
Жучки остались в недоумении:
– Ж-жтранно. Что же он тогда жделал?
Получилось так, что Дейтильвирк ничего не сделал; он хотел сделать, но образующая его энергия была крайне мало приспособлена для воздействий на большие предметы. Он не умел на них воздействовать.
Физическая природа многогранна, отметил Дейтильвирк про себя. Звезды светят, облака летят, речка плещет; и вокруг полно жизни. Дейтильвирку очень хотелось выяснить, живой он или нет, и если живой, то в какой части природы.
Он хватался за все подряд. Глядя на зверей и птиц, он пробовал чистить семечки – семечки тут терялись. Хотел поймать мух – мухи пролетали сквозь него, некоторые падали (под влиянием его внутренних полей), но так, что Дейтильвирк не мог их ухватить. Он ползал, искал этих жужжал, постоянно путался сам в себе и вечно забывал, что он ищет. А есть и пить он не мог, поскольку был логом.
Даже река его проигнорировала – Дейтильвирк полез в воду, совершенно не промокая, стоял и думал, что с ней делать. И никак не мог придумать.
– Что-то я ни для чего не подхожу… Как понять, в каком виде я живой? Может, мне надо делать что-то более грандиозное?
Дейтильвирк отправился к разумным жителям, но имея скромный характер, он боялся идти в города, деревни и дворцы, т.к. там было слишком много народу. Так он зашел в один заброшенный угол, где не жил никто – кроме Дарны-Шумелиды.
Дарна – женщина из народа Шумелид, славилась среди них своей красотой и строптивостью. Она жила одна, но при этом хотела выйти замуж.
Дейтильвирк подошел к богатым каменным воротам.
– Извините… есть у вас что поделать?… Мне надо выяснить насчет себя.
Вышла Дарна, блистая красотой, и говорит:
– Выпей-ка сперва воды студеной.
И дает ему полное ведро.
Как Дейтильвирк ни старался, вся вода прошла сквозь него – он же был нематериальный. Даже капли не досталось.
Дарна задумалась. Студеное ведро было хитростью – в воде, кроме холода, прятался какой-то секрет. Обычно, выпив ведро, женихи с ног валились – либо от холода, либо от воды, либо от секрета. Так разборчивая Дарна отгоняла слабых. А сильные ей еще не попадались.
Подумала, подумала красавица и говорит:
– Хочешь что-то сделать? Полезай-ка вон на тут яблоню.
Дейтильвирк стал карабкаться.
– Залез?
– Залез.
– Просиди всю ночь до утра.
Это была другая хитрость. В кроне яблони было гнездышко, где жила ситнь – ящерка, маленькая, но страшно кусачая, с сотней алмазных зубчиков. Она кусала всех чужих. Редкий ухажер мог удержаться на яблоне час, самый влюбленный и крепкий просидел два часа, а таких, чтоб до утра, таких еще не родилось. Потому что и яблоня, и ящерка, да и все прочее хозяйство были заколдованы.
Наступила ночь. Дейтильвирк сидит, рассуждает вслух. Но вот во мгле зашуршало, и возникла юркая тень – ящерка пришла. Она придирчиво понюхала Дейтильвирка («Что за жалкий, пустой ухажер… весь травою пропах прошлогодней»), открыла ротик и – давай кусать. Дейтильвирк сидит.
Ситнь-ящерка его кусает – он сидит и абсолютно ничего не чувствует (он же невещественный). Ящерка крутится, злится, хочет укусить побольней – да только хватает ртом пустоту. Материальная часть Дейтильвирка ничтожная, она сильно рассеяна, а энергию не укусишь. Вдобавок к этому, Дейтильвирк не знает что такое боль, страх и прочие сильные чувства. Он же лог.
Ящерка кусала, кусала, пока из сил не выбилась. А Дейтильвирк сидит и рассуждает:
– Если б знать, что можно сделать… тогда б можно что-то сделать. А так что – сидишь себе, сидишь, ничего не знаешь… Непонятно!
Хитрая Дарна сразу почувствовала, что Дейтильвирк какой-то необычный. Поэтому для верности она не подходила к яблоне три дня. На четвертый день она увидела: Дейтильвирк сидит на прежнем месте.
– Сидишь?!
– Сидю…
– А чего ты сидишь?! – Дарна поняла, что это не жених, но и не муж. – Слезай и уходи!
Дейтильвирк стал слезать, но за время сидения его волновое поле перепуталось с биополем самой яблони. Оба поля перемешались, словно скрученные ветки. Дейтильвирк запутался. Стал трястись.
– Слезай сейчас же! Хулиган!
– Я сейчас… меня запутало и болтает…
– Слезай! – закричала Дарна, испугавшись. – Яблоню сломаешь!!
– Я сейчас… у меня что-то приклеилось…
– Ах ты нахал! Лог такой-сякой немазаный, сущность твоя проклятая, понаделали вас на нашу голову!
Дейтильвирк слезал два дня. А когда слез, принялся рассуждать:
– Живой я или нет? Листья я не смог потрогать, дерево новое не выросло, не сломалось, ящерка как была, так и осталась… Что же я сделал?… Я же что-то сделал… или это мне померещилось?
– Иди-иди… философ! Мыслитель бестелесный!
Дарна прогнала «философа» со двора. И расплакалась. Еще бы! Ведь она обидела многих женихов, кому-то даже кровь попортила, а этот хлипкий фантом оказался ей не по чарам. Впрочем, как и в других случаях, Дейтильвирк не сделал ничего – яблоня не испортилась, ящерка – тоже, да и сама Дарна, Шумелида-красавица, не в убытке осталась. Она плакала просто от ущемленной гордости.
Потом она перестала плакать, и все пошло по-старому –слухи, влюбленные женихи, студеное ведро с ящеркой, другие задачи, еще более страшные. Но Дейтильвирк так и не выяснил про себя:
– Я живой или я неживой? Какой сложный вопрос… даже неясно как решать его!
Идет Дейтильвирк, идет, размышляя о себе, и вот доходит он до города. В этом городе только что открылась ярмарка изобразительных искусств, где каждый живописец (если у него был талант и деньги) мог показать свое мастерство. Картин собралось множество; были работы, написанные красками, тушью, углем, собранные из цветных стекол, камешков, прочих предметов; были даже объемные картины из бумаги.
Тон ярмарке задавали художников из двух народов – Леввы, привыкшие на все глядеть левым глазом, и Праввы, которые обычно глядели правым глазом. И они вечно спорили – чьи работы лучше.
Дейтильвирк вошел на ярмарку и стал робко протискивать сквозь зрителей.
– А я вам говорю, когда закат, надо класть мазки не слева, а справа!
– Ну и кладите сами! Вы, верно, хотите, чтоб ваш закат был на клубнику похож! Благодарствую, но я пишу не овощи, а пейзажи!
– Это не клубника, а слива! Не понимаете ничего в цветах, а еще беретесь мазать!
– Сами вы мажете, и т.д.
Спорят, спорят – чуть до драки не доходит. Тут вмешался городской голова:
– Господа живописцы! Негоже мастерам животы друг другу портить. Обратимся-ка лучше к толпе народной и спросим, кому она выдаст больший почет. В куче голов всегда истина отыщется.
Стали голосовать; но поскольку все были либо Праввы, либо Леввы, либо примкнувшие к ним, то голоса разделились ровнехонько поровну. И неясно, кто победил.
Городской голова конфузится, трет лысину, не знает, что сказать; тут он замечает Дейтильвирка да как завопит – от радости:
– Вот Вы! Да – Вы! Господин прозрачный! Вы из лесу иль откуда… впрочем, не суть; вот Вас-то нам и не хватает! Поглядите свежим глазом, или что там у вас (на Дейтильвирке ни глаз, ни лица не разберешь)… поглядите, и скажите, какая работа вам больше нравится! А иначе ярмарка в затруднении.
Раньше Дейтильвирк никогда не видел картин; но из деликатности он не стал этого говорить, тем более что требовалась его помощь. Дейтильвирк принял форму покультурнее.
– Хорошо, если надо, я что – я могу посмотреть.
Картины были самые разные – большие и маленькие, цветные и черно-белые, удачные, неудачные, страшные; Дейтильвирк с глубокомысленным видом ходил вдоль картин, но никак не мог сказать, что ему нравится. Для него все композиции были не более чем изображения.
– Да! – говорит он. – Какая здесь штука! А здесь – совсем другая! Да, действительно, есть разница.
Разница, конечно, имелась; правда, от Дейтильвирка ждали нечто другое – ему нужно было понять смысл или красоту работ, и на этом основании оценить их. Однако сам Дейтильвирк никогда не задумывался о том, что такое красота.
– Ну – он стал выжимать из себя часть энергии, как указатель – мне кажется, тут лучше…
Толпа замерла от напряжения.
– Мне кажется… что тут все лучше.
Дейтильвирк никого не хотел обидеть.
– Как это – все? Все не может быть лучше всего, раз оно все!
– Господа! – закричал городской голова. – А давайте вы его нарисуете! Раз он нездешний, господин этот прозрачный, то, стало быть, и интересу за ним никакого, и все художники в равных условиях. Как вам такое предложение?
– Это можно! – согласились живописцы. – Практический подход – самый правильный.
Все принялись рисовать Дейтильвирка. Но поскольку он не имел четкой формы, а у всех был разный художественный вкус, все писали по-своему, сообразно со своим вдохновением. У одних Дейтильвирк был белый, у других – синий, у третьих – зеленый; у одних он был большой и бесформенный, у других – маленький, почти круглый, третьи придавали ему вид знакомых или родственников. Кто-то с упоением пририсовывал Дейтильвирку длинный нос, хотя на самом деле Дейтильвирк никогда не ходил с носом, ему просто не нужен был нос; другие приделывали ему уши, ноги, даже рога – Дейтильвирку было все равно, тем более что он ничего не понимал в искусстве.
Написали каждый по портрету, смотрят – все портреты разные, и ни один не похож. Энергия-то в Дейтильвирке не застывшая.
– Ой, что сейчас будет… – прошептал голова Дейтильвирку.
– А что? – спрашивает Дейтильвирк добрым голосом.
– «Что-что»! Драка начнется, вот и что! Чтоб вы провалились со своей прозрачностью!
Дейтильвирк хотел спросить, чем плоха прозрачность, да не успел – и в самом деле драка началась. Художники, крича и обзываясь, на кулаках спорили, чей труд похож, а чей – непохож. Впрочем, редкая ярмарка проходила без драки. Уж на то они Праввы и Леввы – непримиримые друг к другу.
Голова предусмотрительно удрал. Дейтильвирк заплутал в толпе, но благодаря своей невещественности, он даже синяка не получил. Суматоха росла; к толпе дерущихся подбегали местные жители и тоже начинали драться – для развлечения.
Дейтильвирк пошел по улице.
А навстречу ему бабка ковыляет:
– Мил дружек! Не поможешь кулек до дому донести? Щедро награжу тебя.
Куль у нее – размером с амбар.
Дейтильвирк добрый; да только он лог – и не то что поднять мешок, даже прикоснуться к нему не может. Энергия его совсем дематериализовалась.
– Ладно, – сказала бабка (куль взлетел на нее сам) – справлюсь. А ты сказки сочинять горазд? Уж больно мне скучно… рассказал бы мне чего – награжу щедро.
Но как известно, Дейтильвирк не отличался ни памятью, ни фантазией.
– Ну ладно – так иди. А чего ж ты, мил дружек, залетел столь далеко? Или у тебя нужда какая?
Ну, Дейтильвирк и рассказал ей все – о горячем желании понять собственную природу.
– Мудрено природу постигнуть, – сказала бабка, дрожа (куль на ней перекатывался и взбрыкивал). – Природа, она тайны любит… Мудрено их разгадать. Да уж больно ты мне по нраву – простой такой и незатейливый. Ладно уж – научу.
Дейтильвирк пошел следом; да только не знал он, что это за бабка такая. А она была газень – любительница мрака, говоря попросту, ведьма. Она собирала все подряд – травы, камни, энергию всех сортов; все смешивала и варила из этого мощь – злую мощь. Бабка мечтала покорить весь мир, и даже больше; ее жадность распространялась и на другие миры.
Много она собрала мощи, но хотелось еще, еще, еще; она считала, что недостаточно богата. В одном куле, который не поднял Дейтильвирк, было добра на сто хлебных полей. Однако, при своем богатстве жила бабка весьма глупо и скаредно: дом ее трухлявый вконец рассыпался, а тратить на починку деньги или колдовство ей было жаль. Мощь ей тоже хранить было не в чем – бабка таскала ее в себе, рискуя лопнуть; ведьминское туловище вечно дрожало, одежда рвалась и из-за этого ее постоянно принимали за нищую. Бабка милостыней не брезговала; мелочь и объедки она придирчиво считала и тоже обращала в мощь.
Было у бабки четверо скакунов – до того отощалые, что даже не поймешь, что за звери такие. Не то псы, не то кони. Бабка не холила скакунов и кормила их крайне редко – чтоб не тратиться. От этого скакуны ходили вечно злые.
Не успела бабка к дому подойти, а кони-псы уж набросились на Дейтильвирка и давай его рвать! Но он был лог, и скакунам ничего не удалось поделать, даже откусить чуть-чуть они не сумели.
– Вижу, что неучен ты – сказал бабка с раздражением. –Совсем жить не умеешь. Кабы умел, тебя б сразу…
– Да – согласился Дейтильвирк, – жить у меня не получается. А что значит жить?
Ведьминская спина скрючилась – от презрения.
– Неук! Учись жить!
– А как надо учиться?
– Дурень! Как все учатся, так и ты учись. Выпало мне горе – дураково море! Сколько было бездарей… всех учи да вот ты еще выпал, пустота каленая.
Конечно, она и не собиралась никого учить. Бабка-газень задумала извести Дейтильвирка, а образующую его энергию взять себе. Но сперва она заставила его выполнять всякие работы – чтобы получить выгоду от чужого труда. Да только не вышло ничего – ведь Дейтильвирк не умел толком овеществляться. У него все рассыпалось и проваливалось. Кроме того, он ничего не умел делать.
Видит бабка – нет от Дейтильвирка дополнительной пользы. Вот она и говорит:
– Пойди-ка ты на Зкопань-поле, послушай, что трава-Похорон скажет. Она точно знает, как надо жить.
Бабка воображала себя большим знатоком в области жизни; но в действительности, она точно знала лишь то, что любая жизнь заканчивается смертью. Бабка не верила в вечность, и поэтому свою смерть она старалась отогнать, а чужую смерть приблизить; она была убеждена, что существуют абсолютные концы.
Безмятежно Зкопань-поле; неподвижно стоит Хоорон-трава, не двинется, не шелохнется, ни ветер, ни град ее не сомнут. Заколдована Хоорон-трава, заключена в ней тайная сила, что любого живого повалит.
Пришел лог Дейтильвирк на поле, прислушивался-прислушивался… Ничего не говорит трава, молчит себе да молчит. Тогда он стал спрашивать:
– Простите… вы не знаете, как жить надо? Что для этого надо делать? А то я все пробую, пробую, да не выходит… Может, надо что-то сказать?
Дейтильвирк спрашивает. А трава молчит – не умеет же она говорить, это бабка-газень съязвила, насмехаясь над Дейтильвирком. Ей нужно было, что он рассыпался, как рассыпается все живое.
– Получу с его глупости энергию… и в кулечек сложу. А то ишь! Чего выдумал – учи его! Да такого весь свет не научит.
Ждет бабка, когда Дейтильвирк рассыпется, да только он не рассыпается. Нечему в нем рассыпаться: материи ни на грош, а на энергию сила Хоорон-травы не действует. Бабка этого не знает. Она сидит и ждет. День ждет, два ждет. Месяц ждет. Дейтильвирк все ходит по Зкопань-полю и рассуждает:
– Эх, если б мне знать, отчего я Дейтильвирк! Может, я и не Дейтильвирк, а еще кто-нибудь?…
Разозлилась бабка – мощь в ней забулькала:
– Ах он сапог дырявый, ах он пень трухлявый, вошь в мешке, пузырь на горшке! Да чего ж он не сгинет! Нет – не оставлю этого! Есть не буду, спать не буду, черна мощь и хлам, никому не дам! Дождусь, когда он развалится.
Ждет глупая ведьма год, ждет два – Дейтильвирк не распадался. Так она прождала еще долго, скакунам есть не давала, и сама не ела, сытая внутренней мощью. А вот в скакунах такой мощи не было!
Выли скакуны, выли, выли их животы пустые – все без толку. Уйти от ведьмы они не могли, их удерживало колдовство. Они терпели, терпели, копили ярость; бабка не замечала, только изредка ругалась на них. Она воображала, что темные чары сильней всего на свете. И вот однажды ярость пересилила колдовство: вышла бабка из дому, а кони-псы на нее и набросились. И порвали в клочья.
Дейтильвирк опять ничего не сделал!
Сгинула вредная газень, пропала, рассеялась навсегда; но накопленная ею мощь выплеснулась наружу и создала поток – могучий энергетический поток, уходящий в небеса.
Дейтильвирк как раз подходил к дому ведьмы, чтобы задать вопрос насчет травы. Но поток захватил его и понес сквозь Вселенную. Дейтильвирк нисколько не удивился: как всегда, он ничего не понял. Его вертело во все стороны и толкало вдаль.
(Если бы Дейтильвирк имел научные склонности, он бы заметил, что поток энергии имел четко заданное направление, уходящее в Заповедную часть космоса.)
Вереницы космических тел мелькают перед Дейтильвирком. Ему кажется, что они мчатся наперегонки и даже путаются друг с другом. Как писал Ведя Взмокин,
До чего же мысль моя легка,
Не сидится ей на свете этом –
Далеко умчусь за облака,
Завяжу хвосты лихим кометам!
В Заповедной части космоса обитали особые создания – не живые, но жившие когда-то; прежде они существовали в материальном виде, а потом их индивидуальность перелетела сюда, ибо достойна была существовать вечно. Здесь собирались исключительно замечательные умы – герои и созидатели.
В структурном отношении они были похожи на Дейтильвирка – с той лишь разницей, что их энергия намного сложнее и благородней.
Здесь давно наблюдали за злой бабкой, ведь ее кончина могла бы вызвать в мире хаос. Ведьма лопнула; однако злую энергию тут же обуздали и прогнали прочь. С Дейтильвирком в придачу.
Дейтильвирк как шлепнется – и говорит:
– А где бабуля?
– Поглотила ее собственная жадность – сказал один Герой – Теперь колдовская злоба не сможет служить во вред, но… вы, кажется, не действовали заодно с ней.
– Да, я не действовал – заговорил Дейтильвирк, – где уж мне действовать, я даже не знаю, что это такое… Вот как бы мне понять, кто я? Это вопрос меня особенно занимает…
Вокруг собрались души – вечные, бессмертные. Все задавали правильные вопросы:
– А вот вы сами как бы могли себя охарактеризовать?
– Я-то? Я Дейтильвирк. А еще я лог. То есть так меня называют Взмокины. Меня еще как-то называют…в других местах, но более сложно… я все время позабываю. Лог я.
– Значит, вы не из Взмокиных?
– Нет, я Дейтильвирк!
– А были ли у вас родственники?
– Да вроде нет…
– А были ли у вас высокие цели?
– Да нет, вроде…
– Может, вас привлекала мудрость?
– Не, от мудрости все трясется. Это мне логи говорили.
– А в целом, что вы делали в своем мире?
– Я-то? – Дейтильвирк замялся. – Да так… камешки, листочки… трава еще…
– Простите за возможно резкий тон вопроса… Вы случайно не призваны пугать?
– Пугать? – переспросил Дейтильвирк – А как это?
– Это значит вызывать страх, трепет, смятение, скорбь. Злые души занимаются этим.
– Я не знаю, я не пробовал. – Дейтильвирк вдруг вообразил, что, возможно, пугать – это и есть его призвание. – Надо чтоб страшно было? Я сейчас… А-а-а-а-а!!! Ну как, страшно?
– Нет, нисколько.
– А если так… это как его… Буль-буль-буль! Что, и так не страшно?… Наверное, я не совсем умею пугать… Какой ужас!
– Не огорчайтесь – сказала одна красавица. Ей было очень много лет (если только вечные имеют возраст); но она все равно казалась молодой и красивой. Жизни она
была замечательной женщиной. – Вы не злой и не страшный, уже одно это должно Вас обнадеживать. Но Вы испорчены безделием, Ваша сущность не способна ни на какое созидательное действие. Вы не живой, но и не мертвый, Вы просто существуете… Но мне кажется, не все еще потеряно. Вы можете добиться много и понять себя, если начнете работать – над самим собой. Вам стоит заняться саморазвитием, но в каком-нибудь не очень хитром деле… Знаете, в царстве Н. недавно родился новый герой. Герой совсем молод, и ему необходима помощь. Оправляйтесь к нему, а если спросит откуда Вы, скажите – Надежда Устремлевна послала!
Дейтильвирк хотел переспросить, что значит помогать, да не успел – могучая сила бессмертных мягко подняла его и тут же опустила – в тысячах миров отсюда, прямо посреди царства Н.
Дейтильвирк попал на опушку леса; ему часто приходилось бывать в лесу, но здешний лес был какой-то не такой.
Дейтильвирк сделал шаг или два и увидел – молодой парень целит в него копьем.
– Призрак ты неугомонный, и ты хочешь невинной крови? Воровать жизнь пришел? Не бывать тому!
– Я не призрак… – забормотал боязливо Дейтильвирк, – я лог… то есть я… меня оттуда… Надежда Устремлевна направили, чтобы…
– Вы от Надежды Устремлевны? – воскликнул парень. – Ох, извините меня пожалуйста за грубость, я уже повстречал столько нечисти, что ужас… Надежда Устремлевна – наш духовный хранитель, так сложилось в нашем народе много лет… значит, и вы хранитель?
– Нет, я –Дейтильвирк, и мне сказали как-то вам помогать… А вот что значит…
Но тут из чащи выскочили демоны, целая орда, и пришлось бежать; а потом, когда демоны сгинули, надо было идти – далеко-далеко, идти, карабкаться, ползти. Быть героем совсем непросто.
В пути парень рассказал, что он принц и должен освободить царевну из плена владыки Е. Для этого нужно пройти множество земель и совершить множество подвигов. Дейтильвирк все слушал, правда, мало что понимал; вообще слова «подвиг, честь, царевна» казались ему лишь сочетанием звуков. Но он послушно шел, он же хотел что-то сделать.
Принц считал Дейтильвирка существом сверхъестественным и потому полагался на его советы.
Вот попался им дорожный указатель – каменный столб, а надписи на нем кем-то стерты. И несколько дорог.
Принц спрашивает:
– Как вы думаете, стоит ли нам идти вот по этой тропе?
– А кто его знает – ответил Дейтильвирк. – Можно, наверное…
Они пошли и угодили в змеиную ловушку. Еле выбрались.
Идут дальше, а навстречу летит толпа разбойников.
Принц спрашивает:
– Стоит ли нам с ними драться?
– Да как сказать – говорит Дейтильвирк, – может что и стоит.
Ринулись было на разбойников – да только их толпа целая, а принц один (Дейтильвирк же нематериальный). Пришлось убегать.
– Как-то нам не очень везет, – сказал принц, подумав. – А может быть, вы расскажете что-нибудь интересное? Или веселенькое?
Дейтильвирк старался как мог; у него плохо получалось, но принц не унывал.
Шли долго; нельзя сказать, что Дейтильвирк делал что-то осмысленное или как-то помогал принцу; но он был рядом, а вдвоем всегда легче, чем одному. Поэтому принц нисколько не обижался на своего «помощника».
Наконец они добрались до замка владыки Е. Принц сказал Дейтильвирку:
– Ждите меня здесь! – а сам помчался освобождать царевну, свою невесту. Долго ли, коротко ли – возвращаются принц и царевна, а Дейтильвирк стоит точно на том самом месте, где его принц оставил.
– Благодарю вас за стойкость, – сказал принц. – Но не проходил ли здесь враг какой?
– Нет, – говорит Дейтильвирк, – врагов не было; шаталось много всякого народу, какие-то с луками, мечами… все про вас спрашивали, про ваши силы, а я и не знаю толком, что сказать…
– Скверно – говорит принц, – это были слуги владыки Е., они обязательно устроили здесь засаду. Прежним путем идти нельзя; придется искать новый путь!
Они пошли по новому пути, вернее побежали, так как за ними мчалась погоня. Злые всадники владыки Е. гнались за принцем, хотели отнять прекрасную царевну – иногда их авангард догонял Дейтильвирка (тот постоянно где-то путался), но принц всех сокрушал. Ему помогала царевна – она оказалась не только хорошенькой, но и весьма боевой.
Дейтильвирк все рассуждал:
– И чего они привязались… ну царевна она и царевна, ну отняли и отняли… обижаться-то зачем? Если б у меня отняли царевну, я б нисколько не обижался. Тем более что она – чужая…
Сквозь него пролетали целые снаряды, но Дейтильвирку все нипочем.
Все бежали, бежали, бежали; наконец оторвались. Но от долгого пути и приключений царевна так утомилась, да и принц тоже устал, что они решили немного отдохнуть.
Принц говорит Дейтильвирку:
– Дорогой друг, усталость нас переполнила; надо хоть немного полежать. Авось сил прибавиться. Но прошу вас – следите, как бы подлый Е. не подобрался.
Легли царевна и принц на траву и сразу заснули. Дейтильвирк по сторонам глядит.
Долго ли, коротко ли – просыпается принц, глядь –а царевны-то прекрасной нет. Один Дейтильвирк стоит и рассуждает:
– Листья что-то не падают… хотя зачем им падать… Да! Хотел вам сообщить, приходил тут один с огромной толпой, прилетели даже на чем-то… Я спрашиваю, Е. он или не Е., а он не слушает… схватил, значит, царевну и того… ушли все в общем…
Принц едва не расплакался:
– Почему ж вы меня не разбудили?!
– Да я же не это… не как его… не умею будить. А что значит будить?
– Делать нечего, – сказал принц. – Придется опять идти царевну вызволять.
И они пошли снова. Снова принц по пути совершал подвиги, а Дейтильвирк был рядом. Ему очень хотелось что-то сделать, да только не удавалось.
Наконец, они достигли дворца злого владыки Е.; от жителей они узнали, что царевна очень грустит и отказывается видеть Е.; и что она выйдет замуж лишь за того, кто покажет настоящее чудо. А иначе сама себя погубит. Е. был вынужден согласиться – со всех краев к нему потянулись женихи со всевозможными чудесами. Но Е. был хитер – у него у самого имелось такое чудо, что даже гордая царевна не смогла бы возразить.
А женихи все приходили и приходили, приносили с собой такие диковинки, что все вокруг ахали:
– Вот это да! Вот чудо так уж чудо!
– Не могу сказать, что это чудо – рассуждал Дейтильвирк – а кстати, что такое чудо? И где оно берется?
Последив за повадками Е. Принц думал-думал и придумал. Он говорит:
– У меня появилась одна мысль… но мы с вами должны появиться в самый последний момент.
В назначенный день стаи женихи показывать царевне свои чудеса – одно другого удивительнее. Владыка Е. сидит и усмехается. Один пришел с удивительными зеркалами – на миллион шагов вокруг все видят. Владыка Е. сидит и усмехается.
Другой вынул простой платок, взмахнул им – и на платке появились удивительные картины, подвижные, объемные, будто совсем настоящие. Е. усмехается. Третий щелкнул пальцами – из пустоты персик выпал. Е. говорит:
– Превращение энергии в материю. Ничего сложного. А вот зато не всякая материя энергии поддаться может. Разбейте-ка вон тот камешек! – и показал на огромный валун, химически напоминающий алмаз.
Били его женихи, били, даже бомбы взрывали – не поддается алмаз никак, даже трещинки малой – и той нет.
Е. спрашивает:
– Что, братцы, не смогли разбить?
– Да, говорят женихи, не смогли.
– Так выходит он неразбиваемый?
– Да, говорят, похоже на то.
– А вот теперь, братцы, смотрите – Е. выхватил из ниоткуда меч, ударил им – камень в прах разлетелся. Даже стекляшек не осталось.
– Видите, дорогая, этот меч способен сокрушить любое вещество. Что бы ни было на свете твердого, великого, могучего, все он разрушит, все в прах обратит. Разве это не удивительно? Разве это не самое большое чудо?
Женихи согласились; да, это действительно чудо, раз любую материю сокрушить может. Погрустнели глаза царевны, она не знала что сказать, но тут –
Перед владыкой Е. предстал принц. Вместе с Дейтильвирком. Принц спросил:
– Вы сказали, что ваш меч способен разрушить все?
– Любую материю – сказал Е. – Любую вещественную субстанцию, независимо от ее прочности и сложности.
– Да, это действительно чудо – сказал принц. – Но позвольте показать вам чудо еще большее – и кивает на Дейтильвирка: – это мой добрый товарищ: вам его ни за что не победить.
Не успел Дейтильвирк сообразить хоть чуть-чуть, как владыка Е. накинулся на него с мечом и стал сокрушать. Он рубил долго, сильно и неистово; в мече таилась такая мощь, что могла уничтожать целые миры. Но миры образованы материей – а ее, как мы давно знаем, в Дейтильвирке очень мало, и она возобновима. А энергия тем мечом не уничтожается.
Рубил владыка Е., рубил – бесполезно, Дейтильвирк стоит на месте и непохоже даже, чтоб ему было неприятно. И пришлось владыке признать, что есть на свете несокрушимые явления.
– Ладно, – сказал Е. принцу. – Ты победил. Забирай прекрасную царевну. И чудо свое забери, пожалуйста, а то у меня от него голова ходуном ходит.
Всю оставшуюся часть пути Дейтильвирк удивлялся и спрашивал сам себя:
– Разве я – чудо? Это что, моя сущность? А зачем они полезны, эти чудеса?
Вернулись принц и царевна домой, и все стало вокруг хорошо, и даже замечательно. И все благодарили Дейтильвирка за то, что он сделал.
– Ура! Наконец-то я сделал! Как назло, вот не припомню, когда именно я что-то делал…забыл. Или я не заметил…Но я же очень внимательно смотрел!
Наверное, Дейтильвирк сделал что-то такое, что недоступно простому взору. В Заповедной части космоса его тоже благодарили – за помощь хорошим товарищам, но при этом сказали:
– Уж очень вы чистый разум. Вам стоит немного подучиться.
– Ой, – говорит Дейтильвирк – что-то мне неохота… вот энергии слегка обновить не мешало б… и еще домой поехать…
Бессмертные сделали все как он просил: Дейтльвирк получил огромный запас мощных, освежающих полей и вот –
Он уже сидит на старом месте. Возле прошлогодней кучи листвы.
– Да, – сказал Дейтильвирк – погуляли и домой. А все-таки, кто я – живой или не живой?
Он посидел, посидел; но вскоре на него налетели другие логи – знакомые. Они были страшно перепуганы.
– Что сидишь как гриб?! Вставай!!
– Вставай, Дейтильвирк, переезжаем!
– А?… – спрашивает Дейтильвирк – Куда переезжаем? Зачем?
– К черту, к логу лысому на двор, на дом… тут такое творится, такое творится… а-а-а-а!!! – вот что творится! Собирайся!
Логи принялись объяснять, но так быстро и сумбурно, что Дейтильвирк ничего не понял. К счастью, рядом пролетала знакомая бьорка.
– Объясни, пожалуйста – попросили ее логи – объясни этому тугодуму что делается! Жить же нельзя!
– Это вам, логам, нельзя, – сказала бьорка, – а мне можно. Хотя странно.
– Почему? – спросил Дейтильвирк.
Бьорка рассказала, что с недавнего времени все в их мире меняется. Виной всему народ Взмокины, потому что у них появился какой-то Цветок (?). Этот Цветок наполняет мир невидимыми лучами, от которых становится больше смысла и гармонии, и от этого логи очень страдают. Они же никогда не терпели гармонии. Гармония, исходящая от Цветка, и еще от кого-то такого, проникает повсюду, и старое, привыкшее к торжеству безобразие вынуждено отступать. Вот логи и переезжают.
В обычной среде тоже были изменения. В лесу появилась новая куница – большая-пребольшая, с длинными как у волка ногами и хвостом полубаранкой. Куница везде совала свой нос и пискляво-хрипловатым голосочком говорила:
– Безобразие! Ходят тут всякие рожи необразованные, заняться нечем… А это золото? Нет, это не золото… Прямо ужас… кошм-а-а-аар-р! Везде та-акие физиономии! Совсем никаких стандартов.
(На самом деле, это была никакая не куница, а просто Гониденек3, симпатичный паренек, но о нем в другой истории).
3. См. повесть «Ведя Взмокин – наш товарищ!»
Дейтильвирк и сам признал, что мир охватили невидимые перемены. Он не чувствовал их вредного влияния, но –на всякий случай – не стал спорить и вместе с другими логами перебрался в другой мир. Не слишком далеко от прежнего.
Медленно тянется время – и оттого возникает скука, и трудно одолеть ее. А вот он, Дейтильвирк, знает, что делать! – он сидит в новом уже мире и по-прежнему роется в траве, ворошит прошлогодние листья и камешки, рассуждает. Другого он не умеет. Порой из-под камешков пробиваются крохотные ростки; ростки тянутся, тянутся ввысь и иногда достигают очень больших размеров. Бывшие ростки становятся деревьями; с деревьев падают листья, чернеют, Дейтильвирк их тоже ворошит, опять пробиваются ростки – и так, наверное, будет еще очень долго, если не всегда. Дейтильвирк способен лишь на простенькие действия – он ворошит листья, камешки, находит ростки. Конечно, это очень просто, он и сам простой-простой, наш Дейтильвирк. Но, быть может, даже в таком простом деле есть смысл?
СЕКРЕТ КУЗНЕЦА ТЕРПИЯ
У Веди Взмокина есть такие строчки:
Не пишу стихи и пьесы,
Не гуляю вдоль озер,
Я не химик, и не слесарь –
Я всего лишь фантазер.
Содержание понятно; но кого в данном случае следует считать фантазером? Того, кто фантазирует просто так, ничего не делая? Или это тот, у кого все есть, все удобства, все блага, кто сидит себе и мечтает? Таких в свое время было много – среди Взмокинских соседей, лодырей несчастных. Точнее, они-то были счастливы, у них все было. Это у Взмокиных ничего не было, почти ничего. А при чем здесь «вдоль озер»? Разве так трудно, гулять вдоль воды? Это легко. Значит, имеются в виду не богатенькие бездельники. Из текста следует, что те, кто «гуляет», тоже заняты делом. Только не сказано, каким именно.
«Гулять вдоль озер» означает жить в Заозерном Крае, легендарном царстве, где когда-то процветала деятельная мудрость. Жителям, населявшим Заозерный Край, издревле были известны сокровенные тайны физики; кроме того, среди них были великие мастера. Мастера обладали даром превращать умственную силу в дело и создавали вещи самые потрясающие; при этом мудрость имели все, даже законченные бездельники. Просто не каждый умел той мудростью воспользоваться. Заозерный Край мог создавать творения космического масштаба; но так было давно. К моменту появления Веди Взмокина вдоль озер бродили совершенно другие народы. Странно, что Заозерные мастера, столь искусные в деле, не оставили о себе даже крошечной дощечки с именем.
Сохранились лишь предания.
Предания – мифы, сказки, легенды – растут и множатся, в зависимости от сил народного творчества. Их особенно много у Взмокиных, ведь Взмокины так любят литературу!
…В стародавние времена жил в Заозерном Крае кузнец по имени Терпий. Прежде он учился у старого мастера, а теперь сам стал мастером, и мог выковать самые хитрые и мелкие изделия. Кроме того, он знал потаенные секреты земельных веществ (например, как из кремния сделать металл). Терпий был доброго нрава, и это все знали; но он не любил шумных сборищ, а также не умел долго разговаривать. Знакомые считали Терпия чудаком, а хозяйки говорили:
– Странный парень Терпий… ходит-ходит головой набекрень, и хоть бы глянул на нас. Неужто мы такие бедные, что на нас глядеть нельзя? К счастью, все есть. А он все фантазирует.
Но даже если Терпий фантазировал, то фантазии его были совсем не странные. С некоторых пор ему очень хотелось завести детишек, чтобы учить их, воспитывать, заботиться.
Но в те времена детей умели заводить лишь одним способом – природным – и для этого нужны были он и она. Терпий, ясно, он; да где сыскать ее? Терпий никогда не помнил родителей, и не мог у них спросить, а его старый мастер всю жизнь прожил один и тоже ничего не знал.
Терпий пробовал просить приятелей – помочь в поисках пары.
– Не могли бы вы мне пособить в одном деле… сказать, что так мол и так, все женятся, ну вот и Терпий… тоже захотел. Авось кто откликнется.
Приятели ходили по домам, рассказывая:
– Слыхали новость? Чудак Терпий жениться вздумал! Фантазировал-фантазировал и вот на тебе! – дошел до зрелой мысли. Прямо-таки удивительное событие в природе.
– Да кто ж за такого пойдет? Он же странный; натворит еще чего. Муж должен быть серьезный и обстоятельный. Муж должен быть личностью. А у этого никакой личности, руки только умелые. Но ведь этого же недостаточно.
Терпия никто не воспринимал всерьез, хотя мастерство его было бесспорно. Да, он любил выдумать что-нибудь этакое, но без всякого вреда. Наоборот, некоторые его придумки имели большое значение.
Это хорошо знал сосед Терпия – Радий:
– Терпенек, а Терпенек! (Радий любит забавные прозвища) – Не наточишь ли мне нож сучковый? Только надо сделать так, чтоб им и толстые ветки, и тонкие стебли можно было срезать без малейших царапин вокруг.
Терпий большой мастер, он сделал нож – такой, что может косить в саду траву, сорняки, сучья, и при этом остальная часть растения совершенно не страдает.
– Терпелик! Не настроишь мне замок, а то он так разболтался внутри, что только и слышно: хрб, хрб, хрб!
Терпий разобрал замок, но тот настолько износился и проржавел, что легче изготовить новый. Терпию совсем нетрудно – новый замок он сделал за одну ночь, с множеством хитрых рычагов, совершенно неприступный для чужих. При повороте ключа замок звенит:
– Зжть! Вжть! Тржть!
– Да, эта музыка приятнее. – говорит Радий. – Песни можно играть!
Радий – весельчак и балагур, любитель шумных забав и хороший хозяин. Нельзя сказать, что он работает больше Терпия; просто у Радия особый дар – дар везения.
Скажем, по весне все посадили по 100 дынь, и Радий посадил, и Терпий; год выдался неурожайный, и из 100 дынь до конца созрели едва 3-4. А у Радия созрели восемь.
Все ходят и говорят:
– Ай да Радий! Все лето дожди простояли, света не давали, а он, глядите-ка, целых восемь дынь собрал! Вот это хозяин! Вот это молодец!
Терпию, который как и все получил из ста дынь четыре, говорят:
– Копался, копался… а выросло лишь четыре шарика? Эх ты! Чудной! Зачем ты берешься не за свое дело? У тебя же кроме молотка в руках ничего не держится!
Терпий не обижается, тем более что над ним чаще всего смеются девицы, веселушки-хохотушки. Но почему они не хотят разговаривать с ним всерьез?
Едва он приблизится, а они сразу:
– Парень, от тебя дух кузнечный идет… просто с ног валит!
Терпий стирал свои одежды в семи водах, но девицы оставались недовольны:
– На тебе паутина повисла… лицо носишь грубое… говорить с тобой неинтересно, будешь о своих химикалиях вещать… скучный ты.
Терпий все ждал, когда найдется та, которой он понравится. Но такой все не было и не было. Терпий ждал (он очень хорошо умел ждать), ждал, думал, а потом пошел к Радию за советом.
У Радия было полно советов на этот счет, и все очень активные.
– Познакомиться очень просто. Можно в бок толкнуть. Ущипнуть. Можно по затылку. Можно нечаянно что-нибудь рассыпать, а потом собирать, слушая, как она ругается. Слово за слово… так и познакомиться недолго.
Радий имел много приятельниц – действительно, он ущипнул многих, и всем было весело. Но когда то же самое пытался сделать Терпий, то девицы становились не веселыми, а злыми; они бранили Терпия почем зря, кидались в него мелким товаром, обещали нажаловаться и побить. Драться всерьез ни они, ни их парни-приятели не хотели, поскольку Терпий был уж очень крепкий; но и знакомиться никто не хотел. Терпий не знал, что и подумать. Вероятно, при этих способах нужно было, чтобы знакомился Радий, а не Терпий.
Терпий не обижался на Радия, наоборот, Радий ему очень нравился за веселый нрав; но как же все-таки ее отыскать?
Радий посоветовал:
– Если не умеешь просто знакомиться, напиши письмо. Что, дескать, имею желание… сам я хороший (опиши себя как следует). Только не очень ври. А то потом выкручиваться придется.
Терпий подумал, что ему письменное знакомство весьма подойдет, и оно даже лучше, поскольку не требует хулиганства. Правда, он был кузнецом и не очень хорошо умел писать письма. Он вообще не привык излагать свои мысли в письменной форме, полагаясь больше на умозрительные образы; так что когда Терпий стал писать, то ничего не мог написать.
– Здравствуйте. Так. Хорошо. Написал. А что будет после «здравствуйте»? Мысли что-то не идут… что же говорить надо? Сначала здравствуйте, а потом, потом… Не получается! Надо тренироваться.
Терпий был очень упорен; несмотря на не слишком юный для учебы возраст, он стал учиться очень усердно. Он сам себя учил писать письма. Он ходил взад-вперед, в промежутках между трудом, размышлял, размышлял. Из сотен обычных слов он выискивал правильные, которые потом складывал в фразы; фразы не получались, он тысячу переделывал каждую строчку, чтоб было и верно, и прилично. Медленно-медленно Терпий достигал возможности писать; наконец он научился. Научился не просто думать красиво, а коротко и точно записывать все придуманное.
У Радия к тому моменту было уже 2 или 3 ребят; Терпий не завидовал – он же умел ждать.
– Надо написать – а кому же написать, если я никого не знаю? Значит, надо познакомиться… по переписке.
Терпий потер горсть песка, превратил его в самозажигающийся стержень. От соприкосновения с воздухом на конце возникла искра, давая яркий свет; свет горел, пока весь материал стержня не перешел в энергию, то есть очень и очень долго. Не все это время Терпий писал (каждый он занимался работой), но все равно он написал очень много.
Терпий писал всем подряд. Он писал в те места, где были невесты подходящего возраста, где могли быть интересные собеседники. Ему очень хотелось, чтоб ответили; но больше всего он, конечно же, хотел с кем-нибудь познакомиться.
Терпий писал на самых разных материалах – на бумаге, на металле, бересте, камне; увлекшись, он и сам не заметил, как придумал способ бесконтактной записи, то есть записи с помощью лишь одних мысленных усилий. Правда, для этого требовался специальный энергочувствительный материал и много времени учебы. У Терпия было время; да, у него было очень много времени, тем более что в Заозерном Крае знали секрет долголетия. Терпий писал и думал; потом он бросал писать и только думал, или работал (работа всегда имелась, ведь он был мастер), а потом опять писал, писал, писал. Он никуда не уходил, и все время был в пределах своего хозяйства. Терпий не привык путешествовать, кроме того, он боялся, что пропустит письмо с ответом. Он писал и ждал.
И как назло никто не отвечал, или отвечал так неубедительно, что было неловко продолжать беседу.
Но вот однажды к нему пришло письмо.
Совсем коротенькое письмецо, нарисованное от руки углем на простом листе. В письме было
написано:
«Дорогой Терпий! Большое спасибо за теплые слова. Мне кажется, Вы очень хороший… »
И подпись: Р-я
Терпий уж забыл, когда писал Р-е; но тем не менее его охватил великий восторг! Ведь первый шаг к знакомству уже сделан.
Терпий принялся ждать продолжения; прошло много времени, но новых писем от Р-и все еще не было. Тогда Терпий решил писать сам.
Трудность заключалось в том, что он не знал характера Р-и, ее профессии и интересов. Он даже не знал, где она живет. О чем же писать, если ничего неизвестно? Терпий выковал 10 самокопающих лопат (по просьбе одного земледельца), думал-думал…
– Пиши общие слова, – посоветовал Радий. – Расскажи ей про себя, про свои интересы. Только не очень ври.
Терпий послушался и описывал себя; он ничего не придумывал, все описывал как есть на самом деле. Однажды он написал, что легко сможет обратить гору глины в гору металлической руды, а потом застеснялся: ведь он мог это лишь в уме, но еще ни разу не пробовал. Терпий стал совершенствоваться, и в результате действительно сотворил горы полезных ископаемых из никчемной глины. Впрочем, Р-я до этого еще не успела ответить.
– Она меня испытывает – догадался Терпий. – Проверяет на прочность мои намерения… что ж, это справедливо. А то каждый начнет писать, а потом бросит. И сразу видно, что он врал. Но я-то не вру!
Терпий писал – но поскольку Р-я не отвечала, то он, по совету Радия, писал на общие темы:
«Уважаемая Р-я! Мне все время хочется сказать Вам что-нибудь доброе, приятное, жизнеутверждающее; конечно, это совсем нехитрое дело – говорить, грамотно расставляя слова,
но в некоторых случаях даже это бывает полезно… добрые слова необходимы! Они ободряют, укрепляют собеседника, настраивают его на позитивный лад. В реальной жизни мы часто видим обратное – ругань, унижения, пустословие – и таким образом слова служат разрушению. Но ведь благодаря им же можно и созидать! я верю, что когда-нибудь сила слов позволит не только ободрять людей, но и лечить их, в том числе духовно. Поэтому я всегда очень серьезно отношусь к тому, что говорю…»
Терпий думал, что пиши он стихами, то получилось бы еще интересней, но он совсем не умел рифмовать. Он писал:
«…Можно ли оценить искренность и серьезность человека, видя лишь написанные им строчки? Ведь буквы, собранные в слова и предложения выглядят совершенно одинаково и у веселого болтуна, и у прохиндея, живущего обманом. Как же в таком случае отличить правду от лжи, высокие чувства – от похоти и расчета? Ведь перед глазами – одни только слова. Но поверьте, дорогая Р-я, в моих словах есть смысл!
Смысл…»
Между тем, постоянно приходят жители Заозерья и говорят:
– Дорогой Терпий! У нас в доме сломалась такая-то и такая-то аппаратура! Ты не мог бы сходить исправить?
Но Терпию не хочется покидать рабочее место, ведь он не довершил последнее письмо. Ему легче сделать заново всю испорченную аппаратуру. Он делает, а потом пишет; пишет-пишет-пишет, забывает, снова делает, стучит молотком, превращает одни вещества в другие. Он порой рассеян, но от писем к Р-е внутри у него такое вдохновение, что работа спорится вдвойне. Он помогает всем. И совершенно не требует награды.
– Вот чудак! – говорят знакомые.
А Терпию все равно: он пишет и рассуждает в письмах.
«… мы постоянно слышим: «мой парень», «моя девушка», «моему парню следует быть поумнее», «моя девушка меня обманывает»… Говоря «мой, моя», подразумевают свои исключительные права на близость, доверие, любовь со стороны «моего». Но нередко эти притяжательные местоимения произносятся с явно имущественным смыслом… Словами «моя девушка» он словно подразумевает свои исключительные права на обладание ею, т.е. в его понимании любимая становится вариантом частной собственности… Он считает, что «его» любимая не может принадлежать кому-то еще, в том числе – себе самой. Да, он дорожит «своей» девушкой – как дорогой вещью. Он говорит «Моя подруга!» – а сам настороженно оглядывается: нет ли рядом претендентов? Если есть, тогда беда – может дойти и до драки. «Как ты смеешь гулять (целоваться, разговаривать) с моей девушкой ?!!» – с этого начинаются многие ссоры за право быть исключительным обладателем ее сердца… Но надо понимать, что…»
Над землей Заозерья разносились невидимые, понятные лишь гениям речи:
«…Терпий, Терпий! Ты создал уже очень много – целые горы, наполненные редким металлом. Ценность их неоспорима; но сам ты не чувствуешь этой ценности… Ты знаешь многое… но вот не знаешь ты, кто такая Р-я, к которой обращены твои слова, и существует ли она вообще. Есть ли она вообще…»
Так могли сказать лишь бессмертные; но в Заозерном Крае никто никогда не верил в вечность. Наоборот, Заозерные жители были убеждены, что энергия сама по себе лишена мощи и лишь превращение в материю придает ей смысл. И никак не наоборот, ведь ломать (превращать материю в энергию) могут даже самые глупые создания. Ломать легко.
Легко также делать сложные вещи, не меняя свойств элемента; вот превратить простой элемент в более сложный – здесь уже нужна мудрость. И чем проще элемент, из которого творится сложный, тем сила мудрости выше. Величайший секрет заключается в том, чтобы необузданную, никчемную энергию, рассеянную бесконечно во Вселенной, превратить в сложное, самое сложное. И тот, кто узнает этот секрет Превращения – будет повелевать всем. Всем, а не только вечностью.
Так думали мудрецы, бродившие вдоль Заозерного Края; так думали и мастера, и бездельники. Терпий тоже знал об этом, и мастерство незримо толкало его именно на этот путь – ведущий к тому, чтобы все стало доступным. Но этот путь невообразимо долог, а Терпию было интересно нечто иное.
Ведь Р-я не отвечала и не отвечала.
Между тем слава о Заозерном мастере вышла далеко за пределы его мира; и от этого во многих умах разгорелась страшная зависть. Многие мечтали узнать секрет Превращения; не желая отдавать все Терпию, мастера и ученые принялись ставить опыты. Но ярость в них перевешивала ум – и энергия, вместо того, чтоб собираться, разлеталась; порой целые миры не выдерживали экспериментаторской гонки и попросту лопались – да, лопались, разлетались каменным градом. Его осколки по сей день несутся сквозь Космос. В них еще есть сила зависти.
Самые хитрые не ставили опасных опытов. Они подсылали к Терпию шпионов, чтобы с помощью изворотливости добыть его мудрость.
Но как добыть? Эта формула или тайна не была записана и не была вообще запечатлена в реальном виде, она просто хранилась в Терпиевой голове. Шпионы (под видом порядочных созданий) приставали к Терпию с уточняющими вопросами:
– Мастер! А можно дерево превратить в уголь?
– Да, можно.
– А уголь превратить обратно в дерево?
– Тоже можно.
– Мастер! А доступно ли… самую последнюю, жалкую вещь сделать заготовкой для чего-то великого?
– Это непросто, – отвечает Терпий – но если иметь великое терпение и желание, то…
«Он не скажет про мудрость напрямую! – догадываются шпионы. – Хитрый!» И продолжают:
– А как же обрести сие великое терпение?
– Надо учиться.
– Учиться? Где? – шпионы с презрением глядят на морщинистые стены, на их почерневшие от дыма бревна – Да в такой лачуге даже тесто толком не замесишь!
– Ваша правда, – добродушно ответил Терпий, – я действительно не знаток по тесту… Я больше управляюсь с металлом.
Шпионы смотрят и видят, как в руках Терпия пыль превращается в редкие металлы, потом еще и еще; шпионы стоят с открытыми ртами. Они видят, и ничего не понимают.
Металл рождается будто сам собой.
– Но как же он это делает? Как же он, подлец, плохое в хорошее обращает-то, а?!
Как ни трудились шпионы, как ни подглядывали, ничего они не узнали. Ни одной строчки, ни слова они не получили из той формулы, что была у Терпия. А может, он и сам ее не знал, просто делал и все?
… Шли годы; кузнечное мастерство Терпия развилось настолько, что он мог – даже не выходя из дома! – превращать в руду и металл целые горы песка, создавая богатое наследие для будущих жителей. Но Терпия увлекало совсем другое, он почти не замечал своих повседневных трудов. Он хотел, чтобы Р-я написала ему ответ. А она не писала.
Все это время Терпий работал, не покидая мастерской. Но однажды один знакомый попросил Терпия изготовить каркас для самодвижущегося средства. Нужен был особый материал, рожденный землей. Такой, что надо было взять у самой земли.
Терпий медленно и неохотно вышел со двора, пошел искать материал, ненужный никому. Но кругом было только все полезное, сотворенное им или другими мастерами. Пришлось идти далеко, в чужие края, где жители не были столь деятельны.
Видит Терпий – впереди овраг, поросший колючим бурьяном; ни тропы, ни следов нет. Терпий понял, что этот овраг существует сам по себе и лишен особого смысла. Можно его копать.
Спустился Терпий на дно оврага, подумал – и вся земля задрожала, затряслась, заходила во все стороны! А потом охнула – и полетела прямо в него! Мудрость Терпия в деле металлотворения достигла таких чудовищных размеров, что могла превращать землю в металл на огромном расстоянии.
А при близком расстоянии она просто притягивалась – притягивалась со стремительной скоростью.
Терпий и вздохнуть не успел, а его уже накрыло гигантской земляной волной. Комья земли, глыбы и россыпи налеплялись на Терпия и тут же становились металлом. Терпий забыл, как надо верно обращаться с землей. Его мысли оказались слишком сильными.
– Эх, подумал он, а ведь Р-я так и не ответила…
Терпия зажало в гигантском кулаке; его мудрости было достаточно чтоб не умереть, но вот чтобы освободиться – для этого была необходима особая, новая мудрость, которой никто в Заозерном крае не имел.
Гигантская глыба выросла, а потом провалилась – вместе с хозяином…
Многие заметили, как исчез Терпий; но почему-то его не стали искать, не стали жалеть или даже говорить о нем. Может быть, оттого что Терпия считали чудаком, а может быть – просто боялись пропасть вот так же. Никто с тех пор в Заозерье не слыхал про великого мастера Терпия.
Долго тянется время; медленно ползут минуты, а века проходят мгновенно. Нужно иметь мудрость, чтоб прожить века.
Века… Века… Тысячелетия… Гибнут старые народы, появляются новые… Миллионы, Миллиарды… Миры порой рушатся. Но кое-что остается.
Мудрость остается. Остается слава, распыленная по Вселенным. Мудрость остается, да зато не всем достается, лишь самые способные могут ее удержать. А вот чтоб еще ее использовать – тут уж надо быть великим.
Однажды в Заозерном Крае (где уже не было исконных жителей) появился Кош, Великий Кош, отягченный мудростью. Мудрость лежала в его сумке и хлопала по ногам.
Он прошел повсюду, однако не нашел никого – лишь творения простой природы. Тогда он вынул из сумки мыслеуловитель и стал прислушиваться:
– Какие у всех пустые головы… ничего, кроме размышлений о счастье и о личной выгоде. Никто ничего не хочет… впрочем, кое-что я слышу…
Глубоко из-под земли доносились невидимые, неслышные слова о том, как хорошо было б встретиться с той, ради которой… Дальше Кош не слушал:
– Несчастный влюбленный! Как же их повсюду много; однако, некоторые из таких лиц являются очень благородными созданиями. Поможем.
Мудрость Коша сработала – земля разверзлась, огромный каменный поток повалился наружу (там была руда, полная металла), а потом – Великий мастер Терпий, задумчивый, сгорбленный, ступил на новую землю.
– Угораздило Вас так замуроваться – сказал Кош. – Вы ведь Терпий? Я слышал про вас, про ваше мастерство, оно было прекрасно… Но почему же вы стали пленником собственного ума?
– Я слишком сильно подумал… все из-за письма. Я ведь умел обращать ничтожное в металл…но долгие годы размышлений показали мне всю вредность этого занятия!
– Почему же вредность? Это великая мудрость; с ее помощью вы помогли многим.
– Разве я кому-то помог?… А, да, наверное; я совсем не думал об этом никогда… Но мое заточение показывает, что эта мудрость может быть очень вредна! Особенно в рассеянных или злых руках.
– Ну а теперь-то что Вы хотите делать? – спросил Кош.
– Я-то? Не знаю… Буду… опять работать, писать. Пойду на старое место.
– Боюсь, что старого места уже не существует – сказал Кош. – Времена изменились. А та, которой вы писали…
– Ничего, я подожду… когда все восстановится. Мне нетрудно ждать.
– Не лучше ли – обратиться к современности?
– Да нет, зачем? Все равно меня никто не знает… Я подожду,… пока старое не вернется.
Великий мастер Терпий не послушался Коша, не стал работать вместе с современными существами. Терпий ушел, и где он потом жил, что делал – это уже никому неизвестно.
Но обилие полезного материала, сотворенное когда-то Терпием, осталось в земле и по-прежнему служило обитателям Мира.
Но как же тогда секрет Превращения? Неужели он тоже исчез бесследно?
Многие тогда ходили вдоль озер, искали-искали эту сокровенную мудрость, из корыстных соображений. Да разве найдешь! – если даже сам Кош, кладезь премудрости не обнаружил ничего такого, то несерьезные умы, бездельники да авантюристы, и подавно ничего не сыщут.
Вот пришел один шумелидец на то самое место, где когда-то Кош вызволил Терпия; все опять заросло бурьяном, пестрым, рассыпающимся; но кое-где сквозь лапы листьев глядели крошечные искры, отраженные от природных стекол. Шумелидец топал-топал по глине, а потом произнес:
– Чую, чую! Дивный запах серебра щекочет мне ноздри! А ведь не было здесь ничего, кроме скучной земли! Здесь зарыто богатство! Здесь закопана мудрость.
Шумелидец призвал других шумелидцев, все они были на редкость крепкие (ибо не отягощали себя изнурительным трудом):
– Роем в этом месте, пока не отыщем знание! Вот тогда развеселимся!
Рыли, рыли – ничего не нашли, кроме ветхой глины; а потом пошел песок, опять глина; потом появилась руда – да только шумелидцам не это нужно. Им были потребны истинные драгоценности, ибо только в них и может содержаться мудрость.
Рыли, рыли; обнажили огромный кусок голого металла, созданного Мастером; на металле не было ничего, никаких надписей, зато он неплохо притягивал молнии – с неба. Шумелидцы возятся вокруг куска, роют дальше, роют под него – а молния сверху как ударит! Вмиг все разлетелись.
Молнии еще и не раз и не два ударяли в страшную металлическую глыбу. Разгоняли любопытных.
Узнав об этом, Шумелиды и все прочие народы вообразили, что таким образом великая тайна бережет себя. И очень испугались.
– Раз уж само небо не хочет, то, стало быть, эта тайна проклята! А раз она проклята, то не будет нам с нею счастья – несчастье одно! Жили мы без мудрости, и дальше проживем. Зачем нам такая злая мудрость?
И с тех пор никто не занимался превращением элементов. Пока не появился новый народ – Взмокины. Только к тому моменту поверх старой Терпиевой темницы выросла целая гора, покрытая лесами; элементы в ней перепутались в бесконечный клубок. Уже не было доступа к той глыбе, где еще могла, в невещественной форме, храниться мудрость Мастера. Сама глыба превратилась просто в землю. Пропали старые знания. А до новых знаний надо еще додуматься.
Думайте, ребята Взмокины!
ГОНИДЕНЕКИ НЕ СПЯТ
Удобная вещь – Взмокинская шапка! С нею можно пойти и в лес, и на работу, и куда захочешь. Она ни мала, ни велика, годится для любого времени года, и своим видом отражает великую добродетель – скромность. На шапке нет украшений, но она и без того прекрасна – потому что с секретом.
Секрет очень полезный: во взмокинскую шапку войдет любой предмет, если он не превышает двух шагов в охвате. Большего размера вещь не втиснуть, а вот до двух шагов влезет все, независимо от веса. Шапка Взмокиных имеет особую субстанцию; попав туда, предмет сжимается, да так ловко, что уже ничего не весит, хотя сохраняется полностью – в виде информации. Это изобретение Взмокинского народа.
Почти у каждого серьезного Взмокина есть такая шапочка; ее обычно носят на затылке, но могут и сбоку, на одном из ушей. Взмокины очень следят за своими головами – если шапка пропадет, то и все из нее пропадет.
Это свойство Взмокинских шапок очень нравилось Гониденеку, который не имел карманов. Знаете Гониденека? Это такой паренек, покрытый шерстью, с полукруглым хвостом и лицом как у лесного зверя. Он мечтает добиться успеха – то есть разбогатеть; но разве разбогатеешь, если негде держать добро?
Добро есть нечто очень ценное, например, золото. Гониденек сперва найдет такой камешек, спрячет куда-нибудь, а потом забудет место или вовсе потеряет. Это очень обидно.
– Все куда-то девается… просто ужас. Кошмар! Никакого прогресса!
Добро легко уместилось бы в шапке, но Гониденеку трудно ее носить. Он был родом из простой природы, и поэтому его лоб почти без изгибов переходил в затылок с ушами. От бродячей жизни Гониденек не привык стоять спокойно, постоянно вертелся, уши его тоже вертелись, вздрагивали, не желая ничего держать.
– Я всегда так стою… очень скучно на одном месте, вот я и стою, что не стою… А что, разве плохо? Захотят меня за хвост схватить – а меня уже и нет!
Впрочем, Гониденек и не собирался хранить золото и прочее добро в шапках.
– Что шапка! Шапка, конечно, хорошо… но это же технологически пройденный этап, так сказать, непередовой… Я лично за то, чтоб вообще никаких шапок не нужно было! Одни головы.
Иначе говоря, Гониденеку хотелось носить свой капитал в голове и нигде больше.
– Это очень удобно. Голова со мной и добро со мной. А если, скажем, случится чего – помрешь там, или голову оторвут – все и пропадет. Никому не достанется!
…
Богатство Гониденеку нужно не для славы, не для могущества, а так, вообще. У него нет никаких явно корыстных целей, за исключением разве что страсти к мелким удовольствиям, вроде вкусной еды. Добывать богатство ему велит сама природная сущность. Алчный ищет золото сознательно, Гониденек – бессознательно; это вечное стремление к золоту испокон веков было свойственно представителям его вида.
Гониденек не плохой: делать гадости и подлости он не умел, и не желал учиться этому (он вообще не любил учиться); но все же кое-что соображал. Мохнатая голова не давала покоя мохнатым лапам и хвосту, а в мохнатом животе булькало недовольное чувство – не жадность, а скорее огорчение. Иногда из огорчения вырастала обида: как же так оно вышло, что у нас опять ничего нет? обидно… От обиды Гониденек и прыгал, и вздыхал, и пускался на разные затеи, часто связанные с риском и не связанные с созидательным трудом. Он постоянно попадал в истории.
Переехав к Веде Взмокину, Гониденек долго не знал чем заняться; он, правда, погрозился обчистить «всех плохих» (за то, что они плохие), но пока лишь ходил и примерялся.
Здешняя природа была привычна Гониденеку, он отважно забирался в горы, в чащи и прочие глухие углы, не боясь быть съеденным. Большой жизненный опыт придавал Гониденеку самоуверенности.
Он даже поругался – несколько раз – с крупными хищниками. Сидя на ветке, Гониденек объяснял хищникам какие они все глупые. Хищники открывали страшные пасти, рычали (как большинство местных животных, они не умели разговаривать); хищиники прыгали вверх, огрызаясь. Но Гониденек очень высоко залез:
– Ха! Тоже мне напугали! Морды необразованные. Вам бы надо накостылять, да неохота просто возиться. Ой, я пальчик ободрал… Кошма-а-а-ар-р…
Он контактировал со многими созданиями, но они так и не поняли, кто такой Гониденек. Разумные животные считали, что это просто большая куница. Гониденека это очень обижало:
– Какой я вам куница! Олухи еловые! Я Гониденек, понимаете – Го-ни-де-нек! – у меня вот тут – Гониденек стучит по плоскому лбу – кое-что такое есть! Кое-что… особенное!
А что именно в нем особенного, Гониденек не мог объяснить. Ведь, несмотря на весь свой опыт, он имел лишь природный ум.
Правда, Гониденекова природа была не совсем обычна –для здешних мест. В частности, в гнездах хорьков и прочих древесных хищников стали появляться дети нового типа, похожие не только на родителей, но и на Гониденека. Это было удивительно, ведь Гониденек ни разу даже не разговаривал с их мамашами, он лишь проходил неподалеку. Но информация о нем как-то сама встраивалась в наследственность не родившихся еще зверьков, не повреждая ее, но дополняя и обогащая. В результате новые поколения были более разнообразны, чем предыдущие.
Но у самого Гониденека и мысли такой не было, чтоб кого-то там обогащать. Еще чего не хватало. Он сам хотел обогатиться – то есть стать богатым.
А богатство-то держать не в чем!
Гониденек приставал к Веде Взмокину – прямо посреди работы:
– Ведя! Я насчет шапки… ну чтоб она была без шапки. Нельзя ли ее внутреннее сжатие немного расширить и усовершенствовать?
– Да можно, я думаю – ответил Ведя, – просто для этого нужны новые сведения, идеи и разработки.
– А когда они появятся?
– Это неизвестно, потому что скорость научного прогресса трудно предсказуема. Поберегись, а то сшибет!
Навстречу плывет огромное металлическое решето. Ведя притягивает Гониденека, и решето проходит мимо, не задев чужих волос.
Гониденек хочет что-то сказать, но начинается грохот; металл срастается с металлом, гудит, звенит, пугает. Взмокины строили каркасный дом – первый в их истории. Гониденек бегал взад-вперед, уворачивался от грохочущих конструкций, прыгал между потоками. Хвост крутился, поэтому, чтоб не зажало, Гониденек прижимал его обеими руками.
Хвост плохо слушается.
– А нельзя ее ускорить… скорость нашего прогресса?
– А тебя есть конкретные идеи или предложения?
– Нет, у меня ничего нет, я еще не приобрел… Но когда приобрету, нужно же быть наготове… Слушай, Ведя, мне кажется, этот Цветок плохо работает. Ничего же не улучшается!
– Нет, милый, наш Цветочек Гармонии действует весьма эффективно… даже чрезвычайно! Ты же видел, какой мы урожай в этот раз организовали? Огромный! Никогда такого не было. Кроме того, мы придумали новые сорта, в том числе для сладких плодов. Ты же, кажется, любишь сладенькое.
– Э-э-э… Урожай, сладенькое… А когда же изобретения?
– А на изобретения мощь Цветка не действует. Цветок лишь создает предпосылки для успеха, но реализовать его нужно самим. Своим трудом.
– Вот именно что трудом! – говорят другие Взмокины. – Вот ты, Гониденьчик, хоть раз в жизни молоток держал?
Гониденек конфузится и прячет передние лапы за спину.
– У меня руки по-другому устроены.
Пальцы у Гониденека ловкие, цепкие, но расположены в один ряд. Среди них нет стоящих поперек. Гониденек способен сжать лапу в кулак, но удержать в нем что-то долго он не может. Пальцы очень быстро устают.
– Ну молоток, станок, лопата, это да… но я же совсем про другое говорю. Я имел в виду сжатие без шапки! Неужели нельзя его сделать?
– Ну, мы пока не знаем – говорит Ведя Взмокин, – но ты можешь посоветоваться с Зергером.
Зергер – Отец Смерти – совершенно замечательное лицо, знакомый Гониденека; но Гониденек его побаивается. Он знает о сверхъестественных способностях Зергера.
– Зергеру же ничего сказать нельзя – он же сразу начнет придумывать…свое грандиозное. Он же совсем меня не понимает! Кошма-а-ар! Меня вообще никто не понимает, я совсем никому не нужен. Как жить дальше?
Гониденек любил – время от времени – сидя на заборе или на крыше, говорить о всеобщем равнодушии.
Это было преувеличение, поскольку Взмокинский народ относился к Гониденеку очень даже хорошо. Гониденек иногда ходил с маленькими Взмокиными в лес, показывал, где он видел грибы и ягоды (не всегда хорошие, но все равно), играл с ними; у него было совершенно достаточно пищи, и мест для житья, и его никто не обижал. Но Гониденеку казалось, что его здесь не понимают. Он мечтал разбогатеть – а у всех Взмокиных были другие идеалы. Завидуя таланту Веди Взмокина, Гониденек пытался сочинять песни.
Он говорит – тоненьким и хрипловатым голосочком:
– Встану утром рано-рано… подойду к этому… к серому туману, скажу… э… что я скажу… скажу, слезы не важны, мне… полезные вещи слышны… Или – что они делают, вещи эти? Вещи, вещи… важны, тьфу ты, там уже было важны… Опять не получается! Песни дурацкие! Как их вообще пишут, если их написать нельзя! А откуда они тогда берутся? Сами собой появляются, что ли? Глупость какая-то… вообще все вокруг глупость! Жить нельзя нормально.
Гониденек еще долго бы сидел и жаловался, но тут как нарочно подвернулся Гбар Зацкей.
Гбар Зацкей – старый старикашка, вредный, ядовитый, с животом наперевес. Он похож мельника или на бродячего лекаря, и никак нельзя предположить, что он происходит из страшного народа Гбаров. Гбары (так их называют Взмокины) были могучие и жестокие; они не умели любить других, и мечта у них была всего одна – мечта о власти. Каждый Гбар хотел захватить себе территории побольше, да побогаче, чтоб потом повелевать всем, а до остального им не было никакого дела. Полные эгоизма, Гбары плохо ладили друг с другом, но с соседями они не ладили вообще. То и дело вспыхивали войны; да только они не принесли Гбарам желаемого успеха. Ведь их сущность мешала им договариваться – и они могли посреди битвы начать спорить о том, кто лучше или значительней, чьих приказов стоит слушаться.
Гбарам были доступны некоторые сокровенные тайны и знания; благодаря знаниям они покорили часть земель Мира –но только те, где обитали примитивные народы. Прочие народы сумели дать Гбарам отпор. Это очень злило Гбаров, они ведь хотели повелевать. Наконец, они решили, что этот мир недостоин их власти, тем более что мудрость позволяла им перемещаться между мирами.
Несколько больших отрядов под предводительством самых активных Гбаров перелетели в другие миры, к звездам. А потом… а потом ничего не было. Улетевшие не прислали о себе никаких известий и не вернулись. Никто не вернулся.
Наверное, они просто сгинули. А, может быть, кое-как устроились, поняв наконец, что на эгоизме долго не проживешь.
Возможно, некоторые даже нашли в себе силы к исправлению – но надо иметь по-настоящему большой ум и поистине сильный характер, чтобы признавать собственную неправоту. Таких лиц везде наперечет.
Среди оставшихся Гбаров опять началась борьба за власть, опять разыгралась злая мудрость; порой ее буйство приводило к катастрофам. И всех этих катастроф можно было бы избежать, если бы Гбары договорились. Но каждый крепкий Гбар хотел быть лучше прочих; ради этого он старался извести всех других сильных и умелых Гбаров, а несильных и неумелых оставить, чтоб восхищались им…
Это было давно, еще до Взмокиных. Когда Взмокинская история началась, Гбары уже не представляли внятной силы – только отдельные силачи, чудом уцелевшие, да толпы необузданной молодежи. Гбарская молодежь была необучена, и не хотела учиться (впрочем, уцелевшие сильные Гбары сами не захотели бы их учить); молодежь толпами бродила по окрестностям без дела. И вдобавок хулиганила:
– Отдавай мне мое! А мое – это то, что мне нужно. Это нужно! И это! Что?! Говоришь – это твое?! А вот сейчас как…
Слышны крики. Звенят кулаки. Потеха. Бары походили немного по окраинам, где жили Праввы и Леввы, немножко поднажились. А потом пошли прямо на Взмокиных. Гбар Зацкей не пошел, но оказывал косвенную поддержку. Он презирал Взмокиных за их внешность и завидовал взмокинскому творчеству.
– Идите, идите… оборвите их дурацкие волосато-ушастые головы. Чтоб не лезли. Потом.
Гбары пошли на Взмокиных и в нескольких крупных стычках Взмокины разнесли Гбаров вдребезги. Никто не уцелел, ни один хулиган. Так закончилась гбароская история.
Но отдельные Гбары еще долго бродили по миру, старые, рассыпающиеся; они были хитрые и завистливые, в своих обветшалых одеждах они несли остатки прежней мудрости.
Идет-плетется старый Гбар Зацкей, шаркает ногами, не знает, чем заняться. Он имел талант писателя, и даже написал много, но, презирая всех, растерял свои тексты; он имел знания о космосе, но думал лишь о личной выгоде; он прожил очень долго, ибо имел особую мудрость. Но куда ему идти?
Очень хочется кого-нибудь облапошить.
Нет, к Взмокиным или к другим народам Гбар Зацкей не пойдет – боится. Он вообще боится крупных скоплений народа. В лесу страшно, ходят чудища, старые и новые, есть образина на двух ногах – добродушнейший Сокол Авужго, приятель Веди Взмокина, но Гбар Зацкей избегает любыхкрупных созданий. Ему бы надо кого помельче…
Гбар Зацкей подошел было к Голодным Горам – но еще издалека увидел черный силуэт с белым лицом. Там ходил Зергер, Отец Смерти, придумывал что-то интересное.
Как увидел Гбар Зацкей Зергера, его высокую и тонкую фигуру, так со всех ног заковылял прочь, не в силах головы повернуть от страха. Он никогда не слышал про Отца Смерти, но самим нутром почуял, что у Зергера огромная мощь.
Гбар Зацкей боится чужой мощи. Он ищет одиноких – и простачков.
Идет старичина Зацкей, плетется, и вдруг видит – шагает по тропе лесной существо, поросшее шерстью, шагает на двух ногах, катит дыню или тыкву и вслух рассуждает:
– Какая наглость у этих пищал! Еще жалить смеют, как будто дыня из ихнего улья или дома… в общем, как та куча называется? Я же что – подхожу, вижу – две кучи: в одной пищалки возятся, в другой – нет никого, только дыня растет, совершенно отдельно… Я и взял ее, раз она – ничья. А они полезли жалить … нахалы! А если это их дыня, так не надо свое добро разбра…
– Мил дружек! В копеечку сыграть не хочешь?
Гониденек не заметил, как подкатился к нему Зацкей,
и дыню загородил.
– Сыграшь в копеечку? Гляди, какая она ровная, гладенькая, чистенькая – копейка была старая и потрепанная, но Гбар Зацкей так ловко вертел ее на свету, что она казалась новой. – Сыграшь? Коли угадашь – твоя копейка.
– Чего я должен угадывать? – не понял Гониденек.
– А вот – Гбар Зацкей сжал ладони с копейкой вместе, тряс, тряс, быстро вращал ладонями, а потом резко разделил на кулаки. – Видишь – кулак? Думашь, здесь копейка? А вот нет, нет здесь копейки. – старичина разжал кулаки, и копейка опять заблестела в ладонях. – Видишь – вот она. Давай, мил дружек, сыграем: я копеечку ту поверчу и спрячу в кулак, а ты скажешь в который. Угадашь – твоя копейка. Не угадашь – моя дыня.
– А зачем она нужна? – спросил Гониденек. Он раньше никогда не видел именно таких копеек. – Мелкий диск, весь истертый… Или она серебряная?
Серебро хуже золота, но тоже годится для богатства.
– А как же, мил дружек, – обрадовался Гбар Зацкей – обязательно серебряная.
– Если серебряная… то давай сыграем.
Гбар Зацкей затряс перед Гониденеком руками.
– Копейка, вертись, копейка крутись, никогда тебе не найтись. Ну, – хитрый дед ткнул Гониденека в нос – Где, по- твоему, копейка?
Гониденек насмешливо поглядел на левый сморщенный кулак.
– Ну, пускай – здесь.
– А нет, не попал, не угадал, проиграл – Гбар Зацкей разжал левый кулак, показывая, что там пусто. – Вишь, мил дружек? Не лежит здесь копейка, совсем не лежит. Моя, значит, дыня.
– Ну твоя, – на удивление легко согласился Гониденек. – Мне что-то надоело ее тащить… к тому же она недозрелая. До свидания, дяденька. У меня дела.
И Гониденек ускакал прочь.
Старик обошел вокруг дыни:
– Хоть и невелика прибыль, а все ж прибыль. Не убыль. Тварь мохнатая, до чего ж противна на вид была! И как вообще природа рождает таких уродин? Разврат!
Судьба дыни была решена заранее. Гбар Зацкей действовал наверняка. Гониденек не мог выиграть – если б он показал не на левый кулак, а на правый, в правом тоже ничего бы
не было. Это была хитрость, древняя хитрость Гбара Зацкея, полученная им еще в незапамятные времена.
Гбар Зацкей умел обманывать простачков. Но он мог не знать, что перед ним не обычный простачок, а Гониденек.
Довольно кряхтя, старичина полез в карман:
– Провели тварь мохнатую, тварь неумную, можно и… а куда мой нож старинный делся? И тут не лежит, и здесь его нет… Видно, обронился дорогой… проклятие… Ничего, сыщем… Можно ложкой… что, и ложка пропала?… проклятие… разобьем камнем…ох, и твердую же дыню эта тварь мохнатая приволокла… камень твердый, словно быстросферы…быстросфе… а где ж сферы?! Где они?!
Гбар Зацкей в ужасе вскочил, стал обыскивать себя с ног до головы – он искал два маленьких яйцевидных предмета – «быстросферы», сделанные из редчайшего сплава, великую тайну. Быстросфер не было. Тогда он открыл рот, пытался кричать, но не мог, стал лупить себя по затылку – но изо рта так ничего и не выпало. Пропали быстросферы. Растворились. Исчезла древняя мощь.
– Потерял… – подумал Гбар Зацкей. И опять испугался.
Да от страха-то и умер. Убежали от него тайны.
На самом деле быстросферы не пропали – их просто вытащил мохнатый «простачок». Заодно с ложкой и ножом.
Гониденека не догонишь!
Он как вихрь пролетел путь в две тысячи шагов, потом прыгнул с дороги в чащу, хитро путал следы (на всякий случай), выбежал на другую дорогу, затем на третью, и лишь там остановился и принялся рассуждать:
– Противный дядька, провести меня хотел… Пень корявый и трухлявый, да я таких проходимцев тысячами видал! Все норовят чужое не запылившись взять. Мошенники! А я что? – я хоть и беру, но, я по крайней мере перед этим очень стараюсь – бегаю, прыгаю, думаю… А эти хотят даром все заполучить!
Гониденек вертел в руках трофеи. Ложку и нож, впрочем, он выкинул почти сразу.
– Ерундовина! Металл не драгоценный и не редкий, работа пустяковая… Кому они нужны? У Взмокиных есть свои вилки-ложки, а я вообще обхожусь без вилок… они в руках не держатся. А вот для чего эти штучки матовые? Судя по виду, они явно искусственные.
Гониденек и так и этак рассматривал быстросферы, но причудливые изделия не желали открывать свое предназначение. Это не яйца, не минералы, не ювелирные изделия; на аккумуляторы или батарейки они тоже не похожи. Зачем же их так любил Гбар-Зацкей? И почему называл их быстросферы?
На сфере нет параллельных линий; любая линия, начавшись, рано или поздно пересекаются с другой линией на поверхности сферы; то, что разобщено в других пространствах, неизбежно сойдется в сферической плоскости.
Сойдутся любые линии – даже если одна символизирует будущее, а другая прошлое. В обычной жизни понятия «прошлого» и «будущего» неизбежно разделены. Но быстросфера легко сведет их с настоящим.
Что для нее «настоящее»? – Это внутреннее состояние того, кто их держит сейчас, причем не духовное, а сугубо физическое; глубокие чувства и выходящие из них цели – «будущее», а прошлое – наследственность, полученная от всех предшественников. Быстросфера тонко чувствует сочетания «прошлого», «настоящего», и «будущего», ловит момент их взаимного равновесия и – раз! – переходит в исходную точку. Перелетает туда, где все начиналось – в место первоначального появления того, кто держит сферы, сохраняя линию времени. Все происходит в настоящем, просто мыслящий объект переносится на «историческую родину».
Странная вещь быстросферы. И зачем они нужны?
Гбар Зацкей давно не мог пользоваться быстросферами, потому что он давно уже не думал ни о прошлом, ни о будущем. Да и в настоящем его занимала исключительно всякая мелочь. Зато Гониденек имел огромные планы.
– Ой, как мне хочется разбогатеть… просто ужас. Кошмар просто. Хочется, чтоб было золото, серебро, удобство всякое, стандарты… У меня же должны быть высокие стандарты! Хотя, конечно, можно запросто и без этого интересно жить, но мне почему-то хочется…
Гониденек наподдал куст жгучей крапивы, потер хвост и продолжил:
– Никто меня здесь не понимает, у всех какие-то цели… Но ведь у меня же тоже цели! А Ведя говорит, что они какие-то тупиковые. Но я видел тупики, тупик – это когда стена или что-то в этом роде стоит и никак обойти нельзя. Вот это тупик, а какой же в голове может быть тупик? В голове нет тупика, думай себе и думай-й-й-й – Гониденек прокашлялся, потом продолжил хрипло – Прхо-грхесс, трхорчество (творчество), столько хрозни (возни)… Н-нет, я совсем не прхонимаю Взмокиных, хотя они и хорошие лица…
Была уже вторая половина дня; тени ползли от стволов и ветвей, удлиняясь и перепутываясь друг с другом. От дороги местами поднималась земляная пыль, но сразу пропадала в густых травах по обочине.
Тени от деревьев справа уже пересекли тропу и забирались по стволам тех, что слева. На одном дереве было шесть черных пятен, расположенных друг на другом. Гониденек сел и стал следить, как тень медленно ползет вверх. Вот она же приблизилась к первому пятну, ко второму третьему… Гониденек задумался и пропустил четвертое пятно. А тень уже сидит на пятом…
– Подожду до шестого – и все. Домой пойду. Хотя, какой там дом, если меня никто там не понимает… делают что-то такое, делают… и не разбогатеешь, и богатство носить не в чем. Вот если бы все думали как я!
Гониденек вдруг разом ощутил и свое прошлое, и будущее, и все смешал в мыслях с настоящим. Уж так ему хотелось добиться успеха – такого, как он понимал. И вертел добытые быстросферы!
В ядре быстросферы что-то произошло: раздался щелчок – или не было щелчка? Или все случилось бесшумно? не понять. Только внутренняя система, управляющая быстросферой, пришла в движение, заработала, с космической скоростью совмещая настоящее, прошлое и будущее.
Гониденека кольнуло.
– Мне иголка в хвост уперлась… Безобразие! Я же не садился на иголки, или мне ее воткнули… Слушайте, а куда небо делось?
Действительно, небо пропало, так как и все просторы, а вместо них образовался каменный склеп, ветхий, рассыпающийся; рядом были такие же склепы или норы, а вокруг торчали голые столбы с обломками ветвей.
– Ужас!!!
Столбы тянулись вдаль, но все же можно было видеть выход – блеклый, голубоватый. Вдали мельтешили и качались елки.
Это тоже был лес, только совсем в другом Мире.
Гониденеку не в новинку путешествия между мирами, но на этот раз он очень расстроился:
– Ах, вы, чтоб вас… чтоб их… какая… какой я несчастный мне опять не везет… как в тот раз с Ведей и Вор-Юн-Гаком… хотя, где ж теперь был Вор-Юн-Гак, его совсем здесь не было… а кто ж тогда – Ничтов? – он это может, но его опять не было… Неужели я сам?! – Гониденек взглянул на 2 крохотных яичка, укативших под корягу (быстросферы). Это они перенесли его – Ах вот вы как, значит?! Да я вас…
Гониденек схватил в лапы по быстросфере и хотел закинуть далеко-далеко, но вовремя сообразил: если быстросферы перебросили его сюда, то, пожалуй, смогут перенести и обратно.
Он поднес их к носу, понюхал; непохоже было, чтоб они явно работали. Тогда лохматый путешественник прижал их к животу и забормотал – сердито:
– А ну поехали! Поехали назад! Я говорю – назад, здесь совсем неинтересно, и – ой! (по чаще прыгали тени) – даже страшно… Безобразие, не хотят работать! Что ж тогда мне предпринять… или они испортились? – да нет, кажется целые… Надо понять как они работу… как они работо… работовают. Интересно, а здесь есть что-нибудь интересное?
Но в глаза попадала одна серость – лес стоял скучный, пустой, словно обобранный. Ни листвы, ни песен, ни плодов… Гониденек пошел в сторону опушки, на свет; но внезапно там возникла некая фигура. Недолго думая, Гониденек сунул быстросферы в рот и проглотил.
«Подержу их так для сохранности… а если надо – выплюну. Такие яйца не перевариваются».
Фигура сгибалась и приседала; Гониденек внутренне напрягся, хотя у фигуры не было ни внушительных размеров, ни злости, ни оружия. Гониденек сжимал и разжимал пальцы.
– Кажется, оно не большое… значит, ему можно и накостылять. Хотя, если оно притворяется…
Фигура выпрыгнула прямо к лицу – вся облепленная глиной, ветками и промышленным мусором.
– Друг!… – произнесла она хриплым, скребущим голосом. – У тебя – есть?!
– У меня – нет! – смело сказал Гониденек. Он сжал пальцы в кулачок. – Что, не видишь?!
– Ой, не надо, я же что, я же ничего… – быстро затараторила фигура, в страхе глядя на Гониденекову мощь. – Я же что… я же просто… я вообще…
– А ну иди отсюда, пока я не рассердился! – Гониденек даже сделал шаг вперед.
Фигура, спотыкаясь, понеслась от него прочь, вглубь чащи.
– Какие вредные физиономии ходят!– сказал Гониденек, и в его голосе зазвучало удивление. – Хвосты приспущенные. И самое главное, как это они тут еще… они же все непросвещенные.
Гониденек был удивлен. Но вовсе не из-за дикого вида фигуры, и не из-за того, что она говорила на одном с ним языке. Потому что это был тоже гониденек.
Да-да, именно гониденек, представитель гониденековского племени; и вид у него был неоскорбительный – помятый, взъерошенный, с потертым хвостом – обыкновенный, в общем, вид. Но Гониденек-то считал себя уникальным существом во Вселенной. Он даже обиделся.
– Какой кошмар, куда меня занесло. Пустота, пустота, и ничего кроме пустоты. Неужели я здесь жил?… Да быть этого не может! Раньше могло, а теперь вот – не может! Я что, в прошлом?
Гониденек шел под скучным небом.
Вот она – историческая родина! Земля гониденеков.
Здесь уже много-много времени обитали гониденеки разных рас и пород; нельзя сказать, что они хорошо организованы – у них не было ни государств, ни городов, ни оформленных жилищ; у них не было даже настоящего общества. Фактически, все популяция гониденеков состояла либо из толп и стай, либо из отдельных особей, и никто не хотел сотрудничать друг с другом. Это неудивительно, ведь гониденеки от природы не умели работать. Но зато у каждого была цель – цель, вроде той, что вечно терзала нашего Гониденека.
Гониденек давно забыл место своего начала; теперь, память о жизни среди единоплеменников представлялась ему миражом или призраком, который лишь кажется, а на самом деле его нет. Но что-то все-таки было. Наверное, он имел множество родственников, да только они растерялись, рассеялись по свету. Или остался кто?
Гониденек идет и вдруг, откуда ни возьмись – дядька выскакивает. Лохматый такой, кособокий, хромой на задние лапы, с перебитым гнутым хвостиком. Видно, он был не в ладах с удачей.
– Гони-и-денек! Э-э-то ты? – Дядька говорил долгим, нытливым голосом.
– Ну, я. – ответил нехотя Гониденек. – А ты кто есть?
Дядька, что ли? Чего тебе от меня опять надо?!
– Да я так, просто… Ты как живешь? Успешно?
– Нормально.
– А добро у тебя есть?
– Какое там еще добро!
– Ну да… а папаша твой что делает?
– Понятия не имею. Нужно мне за ним следить! Он не маленький.
– А матерь твоя померла вроде?
– Не знаю. Померла так померла! Это ее дело. Я-то тут при чем? Слушай, у меня дела…
Но Дядька всерьез прицепился к Гониденеку; вероятно, ему было очень скучно или он хотел что-нибудь выгадать.
– Слушай, тут одно дело… в село неподалеку материал приехал… такой добрый материал… за него что хошь получишь… Пшли к нам, она расскажет…
«Кто это еще – она?» думал Гониденек, пока Дядька тащил его за собой.
Оказалось, «она» – это Тетка, жившая вместе с Дядькой; она была такая же вертлявая и хромая, но в отличие от Дядьки, не ныла, а скорее лаялась. Уже издалека Гониденек услышал трещащие вопли:
– Выхи! Ухи! У-у, шалобаны проклят-тые!
– Ишь ты, как ее накручивает, – равнодушно сказал Дядька. – Не иначе как опять потеряла съедобные вещи.
Гониденеки отличаются тем, что тащат не только у других существ, но и у своих родственников, у таких же гониденеков.
Казалось, что от теткиного голоса трясутся камни – до того он был резкий и пронзительный; он свистел сильнее ветра, и мог запросто повалить целый лес. Но вокруг не росло ни одного дерева; ни кустика, ни даже лепестка травы – лишь песок и камни. Бедность природы настраивала на мрачный лад.
Тетка стояла посреди осыпающейся ямы (это был такой «дом»), щелкала пастью – ее длинные, выпирающие зубы будто выпрыгнуть хотели.
Кто-то съел все мясо, и теперь Тетка неистовствовала. Тонкими лапами она лупила по бедным камешкам, проклиная «здышбовцев» – гониденековских ребятишек, которые все, как один, шалопаи. Без сомнения, Тетка с радостью бы отлупила такого «здышбовца», да только все они – и родственники, и неродственники – давно разбежались. Скучно жить на одном месте.
Тетка попрыгала, потом принюхалась и говорит:
– Принес?
– Да тут как-то оно так – забормотал Дядька, потирая битый хвост. – Дела идут совсем неловко… Удачи нет.
Тетка хлопнула его по носу.
– Вот тебе удача! А ты…– она сжала было кулаки, но Гониденек тоже сжал кулаки. Он был уже большой; он боялся многих, но только не своих соплеменников.
Тетка рассеянно поглядела на Гониденека, на хромающего и пикающего Дядьку; не знала что сказать. Потом опять посмотрела на Дядьку.
– Он… мог бы чего-нибудь принести… – Дядька кивнул на Гониденека – Он такой… красивый.
Тетка гавкнула от обиды. Прежде она сама была красивой, самой красивой среди гониденеков, но за долгий срок истерлась. И теперь ей было очень неприятно слышать о чужой красоте.
Тетка подумала, поскребла нос, полный каменный пыли, чихнула, а потом как начнет крыть:
– Пришел! Приехал! Опять! Бездельник! Синь здышбовская! Возились с тобой с самого начала – все прахом пошло! Никакого толку! Никакого доходу! Хоть бы грош медный принес…
– А с какой стати я должен что-то приносить? – возмутился Гониденек. – Я вам что, родственник…я к вам не нанимался! Существую совершенно независимо.
– Да! А кто тебя в ученье отдал? Отдали! В учение! Никакого толку! Никакого доходу…
Гониденек вспомнил, что давным-давно, в незапамятные времена его отдали какому-то бродячему жулику. Тот жулик был длинный и слабый, вскоре весь высох, но успел передать Гониденека другому жулику, потолще. От него Гониденек сбежал, поскольку не терпел долгих насилий, попал в одну странную компанию, в другую… Он поменял множество мест, пока не очутился в царстве Вор-Юн-Гака. Там, казалось, было поинтереснее, но потом вновь стало плохо – Вор-Юн-Гак имел цели грандиозные и страшные, а у Гониденека не получалось сделать что-то грандиозное. Он не умел по-крупному врать и воровать; он вообще был неспособен на явные гадости. Гониденека держали, но не уважали. Так он жил, пока не столкнулся с Соколом Авужгой, а потом с Ведей Взмокиным. Ведя Взмокин и Авужго заставили его рассказать про Зергера… но это уже другая история, внушительная, героическая. Гониденеку даже понравилось участвовать в героических приключениях. А вот вся предыдущая жизнь – это…
Гониденек вдруг страшно обиделся.
– Чтоб вы пропали – сказал он ровным голосом.
– Как?! – испуганно завопила Тетка – Чтоб я что?… –и затянула снова:
– Ах, здышбовцы!… – Ух, здышбовцы!… – Вот здышбовцы!…
Тетка боялась приближаться к Гониденеку, так как на вид он был покрепче.
– Слушай, – промямлил Дядька страдальчески – а, может, ты чего принесешь? Ну хоть веник старый?
Дядька не желал ссориться, но желал хоть немного поживиться. Но Гониденека не запугать.
– Какой еще веник?! Я вам не мастер по уборке мусора! Сам ты веник и вообще… – Гониденек умел ругаться, но сейчас почему-то ему стало неприятно. Он уже давно не ругался по-настоящему и видимо, отвык. – Сами договаривайтесь.
С независимым видом Гониденек выпрыгнул из ямы; но Теткин голос был такой силы, что всю степь трясло.
Гониденеку пришлось бежать в другой край, где поменьше теток.
Он не мог сказать точно, были ли те Дядька и Тетка его близкими родственниками, или это только показалось; впрочем, перепутать немудрено, ведь гониденеков много и все они
довольно похожи друг на друга. Все они покрыты шерстью, машут полукруглыми хвостами и не умеют долго сжимать кулаки. На передних и задних лапах по четыре пальца, расположенных в один ряд; гониденек хватает и очень быстро устает, бросает, и хватает снова; такое устройство пальцев во многом определяет историческую роль гониденеков.
Эта роль проста – тащи что можешь. Недаром, пейзаж местности, где он шел, целиком состоял из одного камня. Кругом пестрели камни – крупные, средние, мелкие, мельчайшие; валуны, глыбы, галька, песок, щебень рисовали причудливые, но очень однообразные картины – все желто-серого оттенка. Даже коряг сухих не было. Гониденеки растащили. Что можно – съели, а что нельзя – поменяли у других народов; многое растеряли. Только камни остались. Вероятно, и в камнях было нечто ценное, но гониденеки не умели их обрабатывать.
Гониденек шел и не мог надивиться, куда все исчезло.
– Природная катастрофа! – решил он, вспоминая мятый Дядькин хвост – Не соображают ничего, просто ужас…
Дорогой ему попадались другие гониденеки, тоже помятые, побитые; тоже пытались навязаться в родню, но Гониденек еще издалека всех разгонял – боевым видом.
– Шары эти не работают. Плохо. А что же делать? – надо как-то устраиваться… Но я не могу устраиваться здесь, среди жалких физиономий! Надо найти место поприличнее.
Велики просторы Мира – даже для гониденеков. Есть куда убежать, есть где спрятаться.
В некоторых местах они растащили почти все – как в том краю, где жили Дядька и Тетка; но в других местах добра было побольше, а кое-где и вообще цвело изобилие. Правда, там обитали и другие народы.
Гониденеки слабы и ненадежны, не умеют долго держать вещи, но у них есть одно редкое свойство – они не спят по-настоящему. Они только дремлют, но делают это скрытно, чтоб не увидали посторонние. В этом Мире никто никогда не видел, чтобы прыгающее и лающее существо с полусогнутым хвостом вдруг свернулось в клубок и захрапело. Спящего могут поколотить или даже обокрасть, гониденеки это хорошо знают. Поэтому они не спят всерьез и не видят снов.
Пушистые гониденеки боятся, что пока они в бессознательном состоянии, кто-нибудь возьмет да утащит их добро. Даже если потерянному грош цена, гониденеки переживают. И очень сильно!
– Кошмар! Мои свечки опять сперли! Позавчера только достал, прямо из дворца… а эти противные лисы, залезли в нору…
– Зачем ты их в нору-то сунул?
– Откуда я знаю, что их нора? Там и лисами не пахло. По-моему, это вообще была ничейная нора, а раз так, то кто первый пришел, того и место. Ты лезь ко мне с советами, а не то как дам…
Гониденекам нравятся деньги, но у них нет карманов. Конечно же, можно в придачу к деньгам утащить еще сундучок или мешочек; а куда спрятать тот мешочек? Дома-то нет. Нет нормальных домов, погребов, передвижных средств, нет вообще никаких технологий. Гониденеки – дети природы и не умеют создавать искусственное.
В области хозяйства у гониденеков было два подхода.
Первый – натаскать всего побольше, а потом сидеть рядом, помаленьку пользоваться и следить, чтоб другие гониденеки не слишком зарились. Второй способ – вообще не утруждать себя имуществом, а перебираясь из края в край, брать что требуется на месте. Так тебя труднее поймать; с другойстороны, тактика «сидения» выгодна тем, что вокруг ходят, вздыхая, такие же гониденеки. В большой группе дышится намного безопаснее, чем поодиночке.
В поисках добра местные облазили весь мир, но о межзвездных полетах они и не мечтали. Поэтому Гониденек имел явные преимущества. Он знал, что творится в других мирах.
В компаниях – где уже не могло быть родственников – Гониденек рассказывал всякие истории. Он говорил о грандиозных космических пространствах, о космических перелетах, об ужасах, что творятся в царстве злого Вор-Юн-Гака. Гониденек нарочно преувеличивал, делая и без того страшные истории еще страшнее – он знал: чем страшнее, тем интереснее. Его истории имели блестящий успех – слушатели от страха затыкали уши, прятали носы в живот, тряслись; им очень нравилось страшное. Они отдавали Гониденеку лучшее что у них есть – лучшие объедки.
– А почему хлеб надкусанный? – придирчиво говорит Гониденек
– Ну… его уже начали кушать, когда я…
– А почему в булке дырка?
– Проткнулась, пока я бежал через лес… За мной припустилась такая толпа, что я уж не следил за корзиной.
Гониденек вкушал объедки и глядел на соплеменников.
Гониденеки были разные – большие, маленькие, молодые,старые, совсем оборванные, кое-кто был почти красивый –но в них было одно общее. Они все хотели разбогатеть и все были несчастные. Им не в чем было хранить добро, и оно терялось, а сделать его самостоятельно гониденеки не умели.
– Я – такой несчастный! – слышалось отовсюду.
Несчастными называли себя абсолютно все, за исключением разве что маленьких детишек, не умевших толком разговаривать. Детишек никто ничему не учил, но били все, чем ни попадя; гониденеков постарше тоже били – другие гониденеки. Причин драться много. Неправильно залез в окно (ничего не нашел). Неправильно вылез из окна (растерял добытое). Обманул своих товарищей и т.д.
Разумные жители наблюдали за возней гониденеков и удивлялись, как это от таких маленьких существ может быть столько шума.
– Вы послушайте, как неистово трещат эти мохнатые шарики. Только и слышно: сылтыл-спыртыр-тыртр! Все никак не успокоятся.
Между тем гониденеки не трещат, а вполне разборчиво произносят:
– Я тебе говорю – что? Заходи слева – я справа. И тогда б успех нас не оставил! Но ты, бутылка битая, вправо полез! – за каким шутом, спрашивается?
– Я не мог идти влево, потому что там капкан! Капкан! Думаешь, мне интересно умереть в капкане? Если надо, сам влезай! Ах, я не смог, а ты б смог?!… мог… мог…мог… про-дрог… рок… Зараза старая!
Гониденеки, безусловно, наносили вред хозяйству, их даже порой истребляли, но не чаще чем домашних или полевых вредителей. Ведь их считали просто дикими животными.
Гониденеку было даже странно. Он привык, что он маленький и квелый, что его все колотят, а теперь он казался чуть ли не самым сильным (среди гониденеков); осознавать собственное превосходство, безусловно, приятно; ему нравилось, что все восхищаются его рассказами и его ловкостью (никто ни разу не схватил Гониденека за хвост, а ведь всех почти хоть раз хватали). Но он хотел разбогатеть! – то есть иметь добро постоянно.
Гониденек рассказывает новую историю.
– Подошли мы к башне, а она – высотой до самых звезд, и огнем шибает будто оголенный провод. Миллиард искр вокруг, и каждая размером с дерево. А мы идем. Только взошли по башне, а тут чудища (Гониденек разводит руками, будто хочет обнять бесконечность) повалились со всех сторон –с клыками, с шипами, с бомбами, полными смерти. Все грохочет, все взрывается. Подлетела ко мне одна такая штука, а я по ней к-а-а-к дам! – она вдребезги, а из дребезгов другая образовалась, еще больше и ужасней, я ей к-а-а-ак врезал – она в третий раз пошла, толпой уже. Потом меня что-то придавило, здесь я уже не очень помню… помню только, что ничего не помню и мы всех их побили… Меня тогда Ведя Взмокин выручил, он мой хвост прикрыл… да, минута получилась решительная. А потом сам Вор-Юн-Гак…
Гониденек долго и подробно рассказывает про Вор-Юн-Гака, про его страшные хитрые подлости, но ни слова не говорит о Гирза-Маре. Он был уверен, что стоит лишь сказать «Гирза-Мара», как она тут же появиться здесь и начнет ему мстить. В том, что Гирза-Мара, Алчущая Зла, будет мстить,Гониденек не сомневался никогда – он слишком хорошо знал правила Вор-Юн-Гаковского мира. Поэтому он даже не называл соратников Вор-Юн-Гака по именам, а говорил о них в общем смысле:
– Они все там страшные подлецы. Но мы их героически победили…
Кругом – только взрослые гониденеки, поэтому рассказчик не стесняется в выражениях.
– Чтоб они, козлы такие, все попередохли! Это я так говорю. А потом мы у Ведя Взмокина посадили цветок и сразу кругом такая приятность, такая приятность разнеслась… правда, сначала пришлось повозиться, копали-копали, сеяли-выдирали – но зато урожай собрали – обалдеть до чего огромный, за всю жизнь не съешь. Я его считал, считал, что даже устал… Потом дождик пошел…
– Выходит, ты был в мире, где полно плодов и влаги? –спросил один взрослый.
– Ну да, был…– Гониденек задумался, чтоб не сболтнуть чего лишнего. – Так, совсем чуть-чуть.
– Выходит, приятель, ты можешь свободно перемещаться в тот мир?
– Еще чего! – возмутился Гониденек. – Перемещаться… очень надо, в смысле… аппаратура для этого нужна! А у меня какая аппаратура? Идеи одни.
– Действительно, – рассуждает взрослый – аппаратуры нет… А у них, как я понял, хорошенькое местечко… Можно было б поднажиться… Сыграть в добренькое…