Читать онлайн Под большевистским террором бесплатно

Под большевистским террором

Редактор Светлана Сауловна Островская

Перевод www-ebooksread-com.translate.goog/authors-eng/rhoda-d-power/under-the-bolshevik-reign-of-terror-hci.shtml?_x_tr_sl=en&_x_tr_tl=ru&_x_tr_hl=ru&_x_tr_pto=nui,sc

Предисловие и послесловие Светлана Сауловна Островская

© Рода Пауэр, 2022

ISBN 978-5-0055-9228-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие Светланы Островской

В 1919 году в Нью Йорке была опубликована книга Роды Пауэр о ее путешествии в Россию. Это была едва ли не первая честная книга о русской революции, написанная без советской цензуры на английском языке. На первый взгляд эту книгу можно было бы принять за авантюрный роман, на самом деле это дневник молодой англичанки, решившейся отправиться в начале зимы 1917 года из английского Ньюкасл-арон-Тайл через Северное море, Швецию и Финляндию, минуя Петербург и Москву, на юг России в Ростов -на -Дону. Рода Пауэр намеревалась работать гувернанткой в богатой купеческой семье и невольно оказалась в гуще революционных событий в столице донского казачества.

Кто же была эта бесстрашная путешественница?

Рис.0 Под большевистским террором

Rhoda Power

Рода Долорес Ле Поер Пауэр (Rhoda Power) родилась в небольшом городке Альтринчем округа Чешир в 1890 году в респектабельной английской семье ирландского происхождения. В семье было трое девочек, родившихся с разницей в один год. Вскоре после их рождения семья лишилась всех своих привилегий из- за банкротства отца, обвиненного в мошенничестве и подлоге, дважды отбывавшего срок в тюрьме. Не пережив позора, мать сестер Пауэр (Эйлин, Роды и Берил), умерла от туберкулеза.

Девочки воспитывались у деда, отца матери и бездетных тетушек, ненавидевших их отца. Неблагоприятные обстоятельства во многом определили судьбу сестер.

У девушек из неблагополучных семей в колониальной Англии не было шасов на вступление в крепкие браки. Но юность сестер Пауэр совпала с бурым рассветом женского движения за право получения высшего образования и продвижения в профессиях среднего класса. Женщины помогали женщинам выбраться из трясины условностей высшего класса.

Всю жизнь сестры Пауэр мужественно преодолевали эти условности, завоевывая уважение к себе, добившись исключительных успехов в карьере.

Рода закончила государственную дневную школу для девочек в Оксфорде, была живой, любознательной ученицей, участвовала в школьных спектаклях и много читала. Рода преуспела в драматическом искусстве; она написала, спродюсировала и сыграла в версии «Спящей красавицы». Затем она изучала современенные языки: греческий, немецкий, французский, политическую экономию и экономическую историю в Cент-Эндрюсском университете в Шотландии (1911—1913). После года преподавания в Соединенных Штатах она работала журналистом фрилансером в Европе.

Детство и юность Роды и ее сестер пришлись на конец старого и начало нового ХХ века с его резкими изменениями, вошедшими в жизнь всех людей. Особенно это коснулось женщин, которые всегда оставались на вторых ролях в колониальной Англии. Большая часть ее жизни прошла между двумя мировыми войнами, когда привычный мир менялся катастрофически.

В своей книге о России Рода Пауэр предстает перед нами чутким человеком и внимательным наблюдателем за жизнью, бытом и характерами людей чуждой ей, но интересной культуры. Попав в сложнейшую и опасную ситуацию она сохраняет выдержку, хладнокровие и английское чувство юмора. Уже в этой книге она проявила себя в качестве историка и антрополога.

Впоследствии она станет популярным писателем детских книг на исторические темы и почти 30 лет проведет у микрофона, давая образовательные уроки истории на ВВС. К концу своей карьеры она будет самой высокооплачиваемой радио- и телеведущей на ВВС (British Broadcasting Company).

Рода Пауэр разработала оригинальную для своего времени методику преподавания истории через рассказы, постепенно включая в них звук: фоновые шумы и музыку и, наконец, превратила свои уроки в драматические интермедии. Она провела более 400 выступлений для Департамента школ и писала сценарии для радиовещания и образователього телевидения.

Она стала пионером дистанционного образования, столь востребованного в ХХI веке. Ее идея «устного видения», похоже, была извлечена из Киплинга:

«Если бы историю подавали как сборник рассказов, она бы никогда не забылась»

Прекрасно иллюстрированные книги для школьников по средневековой и всемирной истории, написанные Родой Пауер, издавались большими тиражами. Даже сегодня эти книги кажутся интересными и востребованными, хотя и стали раритетами.

Рис.1 Под большевистским террором

Книги Роды Пауэр «Мальчики и девочки Средневековья» и «Мальчики и девочки иных времен»

В первой половине ХХ века BBC создавала уникальные пространства для женщин, чтобы они могли участвовать и руководить образовательным мышлением. Однако их влияние в университетах было минимальным, несмотря на все достижения феминизма.

Рода Пауэр, посвятившая себя школьному образованию, осуществила технологический прорыв, направленный на формирование вкусов рабочего класса и согласования его со вкусами среднего класса. Но ее либерализм следует понимать как викторианское наследие Соединенного Королевства.

Путешествия стали ее страстью и уникальным опытом на всю оставшуюся жизнь, который она использовала в своих книгах и радио интермедиях.

«Под большевистским террором» (Оригинальное назваие Under Cossack and Bolshevik,) была первой книгой молодой писательницы и либеральной журналистки. В качестве эпиграфа к своей книге Рода поместила стихи поэта – романтика 19 века Уильяма Вордсворда «Прелюдия».

When a taunt

Was taken up by scoffers in their pride,

Saying, «Behold the harvest tliat we reap

From popular government and equality,»

I clearly saw that neither these nor aught

Of wild belief engrafted on their names

By false philosophy, had caused the woe,

But a terrific reservoir of guilt

And ignorance filled up from age to age,

That could no longer hold its loathsome charge,

But burst and spread in deluge through the land.

– Wordsworth ' The Prelude.»

Ее мысль кажется мне прозрачной: «Урожай, собранный народным правительством, исповедующим ложную философию равенства, принес народу огромный резервуар горя и вины. Невежество, веками пополнявшее его, больше не могло сдерживать свою отвратительную атаку и разразилось потоком, разнесшимся по земле»

Прочтите эту книгу.

ПОД БОЛЬШЕВИСТСКИМ ТЕРРОРОМ

Рис.2 Под большевистским террором

Обложка книги Роды Пауер

Приводится с незначительными сокращениями. Источник: Он-лайн библиотека Калифорнийского университета. Иллюстрации найдены в интернете в свободном доступе.

Глава 1. ОТ НЬЮ-КАСЛА ДО РОСТОВА-НА-ДОНУ

«Кто в Россию?» – сержант, отвечавший за ночлег, ходил взад и вперед, собирая паспорта. Небольшой пароход «Юпитер» должен был отплыть ночью в Берген, и пассажиры, топая ногами, чтобы согреться, ждали в здании на норвежской пристани в Ньюкасле когда закончатся все формальности.

Воздух был холодным, несмотря на жар углей, горящих в углу комнаты. Январский туман оседал на окнах тонкой серой дымкой.

В течение многих лет я мечтала поехать в Россию, и теперь сама атмосфера, странное, разнородное скопище пассажиров, чьи силуэты расплывались в темноте и корабль, который можно было различить, только если прижаться к оконному стеклу, напоминали сон.

Перекрестный допрос в отдельном кабинете, когда военные власти задавали вопросы, почти честертоновские по своей неожиданности, тоже был похож на сон. Но допрос прошел в такой дружелюбной манере, что мне разрешили погрузиться в течение пяти минут.

Моя спутница на корабле «Юпитер» была солидной дамой, но вряд ли из тех, кто мог бы понять, зачем я еду в Россию, когда в Европе идет кровопролитная война. Но она оказалась романтиком и мы быстро подружилась. Она решила, что я еду в Россию искать жениха и казалась разочарованной, когда я сказала, что собираюсь обучать английскому и самой выучить русский язык. Она решила, что я ее разыгрываю перед тем, как отправиться спать. Она поразила меня тем, что полностью разделась и надела тонкую ночную рубашку с лентами.

– Северное море находится в опасной зоне, – сказала я.

– Не беспокойтесь о подводных лодках – нам нечего бояться. У немцев есть акции во всех этих крупных компаниях – это лучшая гарантия, чем спасательный пояс. И с этим успокаивающим размышлением она заснула.

Мы достигли Бергена, когда солнце было на подъеме и заснеженные холмы стали розовыми. Мы ждали час в холодном деревянном сарае, пока таможенники осматривали багаж. Миссис Мэн, моя попутчица, дрожала от холода. «Что нам нужно, так это стакан кипятка, чтобы согреться, – сказала она – И мы должны найти подходящего человека, чтобы он позаботился о наших местах в поезде.

Такой человек нашелся. Он устроил все наши дела, беспрерывно разговаривая на ломаном английском, в то время как миссис Мэн смотрела на него и прижимая муфту к подбородку с выражением сильного удивления.

Мужчина предложил нам пойти в отель и отдохнуть, но миссис Мэн покачала головой. «Мы будем держаться за него – сказала она мне, – если что-то пойдет не так». И мне потребовалось целых десять минут, чтобы убедить ее, что исследовать Берген интереснее, чем торчать в кассе с десяти до четырех.

Время пролетело незаметно пока мы бродили по городу и поднялись на холм, чтобы увидеть гавань с высоты. Мы пообедали в гостинице и вернулись на вокзал. Поезд уже прибыл, и мы заняли свои места в маленьком полукупе. В сумерках мы отправились в Христианию. Было очень холодно, вода в трубах замерзла, а поезд, который мог только медленно ползти, то и дело останавливался.

Несущийся смерч из хлопьев снега безумно кружился в диком танце с ветром, напоминая призраки опавших листьев. Когда буря утихла, я вышла на платформу, взяла экипаж и прокатилась по маленькому городку, где дома были выкрашены в зеленый, красный и синий цвет. Мы проезжали через леса из темных сосен с тяжелыми заснеженными ветвями. Иногда попадались серебристые березы, стройные и изящные, мерцающие на солнце словно дамы в парчовых одеждах, делающие реверансы, склонив напудренные головы.

Норвежцы относились к нам доброжелательно, но шведы казались враждебными. В пути трудно было добыть пищу, и хотя у нас были хлебные карточки, хлеб не всегда можно было купить. Мы питались в небольших придорожных станциях, где сидели за грязными столиками и ели все, что подавали. В них регулярно происходила давка, люди совершенно не уважали друг друга. Мэн, моя попутчица, отталкивала всех с дороги, крепко держась за мое запястье. Только благодаря ее помощи мне удавалось утолить голод.

На четвертый день с опозданием на три часа мы добрались до Хапаранды, последнего города Швеции. После длительного таможенного досмотра мы зарегистрировали багаж и поехали на санях в Торниа. Река замерзла по маршруту, который летом пересекает пароход, ехать было невозможно. Было ужасно холодно, дыхание застревало в ноздрях. Наш водитель все время поворачивался, чтобы посмотреть на нас. На нем было толстое утепленное пальто, шапка из овчины и ботинки из какой-то кожи.

Мы провели утомительное время в Торниа. После того, как наш багаж открыли и внимательно осмотрели, нас закрыли на пять часов в сарае, пока не прибыл поезд. Один из пассажиров третьего класса, русский моряк возвращающийся домой, упал в обморок от истощения, и впоследствии мы узнали, что он не ел два дня и шел по замерзшей реке в мокрых сапогах пока его ноги не посинели. Мы согрели его у плиты, напоили горячим кофе, и он молил Бога благословить нас и принести нам удачу.

Россия

В четыре часа утра наш поезд приехал в Петроград. Температура была ледяной, не было ни носильщиков, ни саней, так что многим пассажирам приходилось ночевать в залах ожидания. К счастью, меня встретили и отвезли в отель, где я проспала до утра.

Петроград с его белыми заснеженными улицами, церквями с золотыми куполами и веселыми санками, был настоящей сказкой, и я провела четыре дня, блуждая по городу, иногда заходя в церкви, чтобы увидеть картины и мозаики, иногда слушая прекрасное пение, лучшее из духовной музыки, которую я когда-либо слышала. Я наблюдала, как длинноволосые священники в облачениях кланяются алтарю, раскачивают кадильницы взад и вперед, и иногда останавливают службу, вынимая из карманов гребешки, чтобы поправить свои спутанные локоны.

Я проезжала улицу за улицей, сидя в санях за широкоплечим извозчиком, одетым в стеганое синее пальто и меховую шапку. Я слушала глубокие тона колоколов Исаакиевского собора и видела Зимний дворец, сияющий в шапке снега.

С большим сожалением я оторваласьь от этого чудесного города. Билеты на поезда, идущие на юг, трудно было достать, потому что многие люди стремились покинуть столицу благодаря проблеме питания. Они заказывали места заранее, так что я должна была довольствоваться любой предоставленной возможностью.

Чтобы добраться до Ростова потребовалось три дня, и большую часть времени я проводила глядя в окно на широкие степные просторы и узкие пролески, гадая, окажутся ли Сабаровы, у которых я собиралась жить, приятными людьми. В вагоне, кроме меня, было всего три человека. Было душно, так как окна с двойным стеклом не открывались, и я была рада, когда поезд подъехал к станции, хотя станция была наполовину под водой, а зал ожидания был переполнен людьми. Грязные крестьяне пахли несвежей колбасой.

Рис.3 Под большевистским террором

Вокзал в Ростове. 1917 год

Глава 2. РУССКОЕ БУРЖУАЗНОЕ ХОЗЯЙСТВО

Ростов-на Дону

«…Ростов-на-Дону нельзя назвать типичным русским городом. Он, скорее, представляет собой добротный пример южно-российского торгового центра. Прожив здесь несколько недель, я пришла к выводу, что в Ростове греков, армян и южных евреев больше, чем русских и казаков, и что тутошнее общество раздроблено на многообразные кланы.

Евреи, многие из которых разбогатели в ходе нескончаемой европейской войны, хотя и признаваемы обществом и обременены общественными обязательствами, тем не менее, числятся за чужаков, что не мешает им жить своим мирком.

Для меня, англичанки, привыкшей свободно выражать свое мнение и терпимо относиться к религиозным убеждениям, отношение русской буржуазии и крестьянства к евреям выглядело удивительным. Крестьяне их откровенно ненавидят и не сдерживают проявления этой своей ненависти. Если вдруг им приходится помянуть имя еврея, они непременно сплюнут на землю. Столь же презрительно к евреям относятся и более образованные сословия. Случись им пригласить добропорядочную еврейскую семью на ужин, они вряд ли разошлют одновременно ещё и приглашения другим своим друзьям.

– «Кто это играл с тобой сегодня в теннис?», – спросила я как-то своего ученика. «О, это были Петр Петрович, Мария Васильевна и один еврей», – прозвучало в ответ, без упоминания последнего по имени.

Греки, по большей части живущие в городе, за долгие годы почти полностью обрусели. Некоторые из них не говорят на своем родном языке. Хотя, другие все еще блюдут греческие обычаи, держат прислугу из соплеменников и готовят традиционные греческие блюда, когда удается купить надлежащие продукты. Греки, повидимому, сохранили свои привычки в отношении воспитания детей. Я знала одну семью, где было девять дочерей от двенадцати до шести лет. Девочки не имели права выйти из дома без разрешения отца, который требовал точного отчета куда идут и когда вернуться. А когда родителей не было дома, выходить запрещалось.

Рис.4 Под большевистским террором

Театр Асмолова в Ростове-на- Дону

Элита и высшее общество жили в больших домах на главной улице среди фешенебельных магазинов и садов. Убранство их комнат показались мне неудобными и формальными. Большую часть стен занимала печь, которую черезмерно топили. Окна с двойными стеклами были небольшими и каждая щель заклеивалась бумагой, чтобы воздух с улицы не проник в комнату.

Иконы занимали много места на стенах. При переезде на новое место, обязательно приглашали попа, чтобы освящал каждую. Икона, подаренная на свадьбу, всегда висела в спальне богато украшенная жемчугами.

В моей комнате не было икон, но старая нянька нашла картинку с проповедью св. Франциска и повесила ее над моей кроватью. Она всегда крестилась, смахивая с нее пыль.

Я любила эту старушку, которая много страдала и терпела. Она была почти слепая и мучалась от ревматизма потому, что всю жизнь спала на полу у кровати своей хозяйки. Она заботилась обо мне, когда я болела и приносила мне суп из рыбьих голов и яблочный пирог.

Когда хозяева были в театре, она приходила ко мне в комнату и рассказывала мне часами о жизни в казацкой столице. Когда ей было 14 лет, ее мачеха так издевалась над ней, что она пыталась утопиться. Она всегда расспрашивала меня что мы едим у нас в Англии, и когда я ей рассказывала, она восклицала: «О! чтоб со мной было, окажись я там! Ты не должна возвращаться!» Она очень гордилась, что живет в Ростове, где есть так много больших домов.

А мне эти дома напоминали картины кубистов, беспорядочно расставленые, странной формы и пышущие яркими красками. Рядом с особняками, украшенными статуями, теснились хижины под соломенными крышами с окнами, наполовину ушедшими в землю. Рядом с одним из таких особняков притулился домик работяги, забитый какими -то досками и старой мебелью, с которой он не хотел расставаться. Интерьер был грязным и зловонным, где дети, домашняя птица и собаки сосуществовали в дружной сваре. И везде я видела изображение Царя – батюшки.

Кровать в богатом доме была предметом гордости и заботы, гора подушек была всегда покрыта красивым вышитым покрывалом. Кипящий самовар всегда стоял в углу комнаты, готовый согреть каждого входящего с холодной улицы.

Делать покупки в Ростове невозможно не зная местного языка. Однажды я попросила в магазине (mitten, vorezki) варежки и долго объяснялась в пантомиме чего хочу. В конце концов я получила кусок веревки.

Было удивительно наблюдать как они торгуются. Крестьяне, одетые в толстые шубы и тулупы, отряхивая ноги от налипшего снега, кричали: «Подходите, барыня! У меня лучшие яблоки, самые лучшие в России и самые дешевые! Ее соседка кричала: “ Тетечка, подь сюды, у меня яблочки лучше, а у той червивые! и т. д. и т. п.

Слуги по умолчанию помогали друг другу потихоньку обкрадывать хозяев, хотя жизнь их нельзя было назвать легкой. Почти все они были неграмотными и проводили свободное время за игрой в карты, шитьем или просто сидели сложа руки на коленях.

Мы любовались одной симпатичной горничной с улыбчивым лицом и карими глазами. Она была немного интеллигентней других девушек и покупала тетрадки. Часто она сидела в полисаднике, высунув язычок и что-то черкая в своей тетрадке. Пока муж был на фронте, она служила горничной и брала свою четырехлетнюю дочку в хозяйский дом. Ее звали Анюта. Поскольку она была замужем, она думала, что умнее других девушек, хотя была моложе всех. “ Я замужем пять лет, я знаю жизнь» – говорила она мне – “ А «эти девушки»… что они понимают…» И отбросив свою головку и расправив широкую юбку, она возвращалась к своим тетрадкам.

Ее муж вернулся с фронта, купил ей билет на поезд и приказать ехать за ним в станицу. Анюта опечалилась.

– Подумайте, барышня, я его совсем не знаю, не знаю его привычек и …у него теперь нет бороды, как раньше. И она отказалась с ним ехать. Потом мне рассказывали, что он схватил ее за ухо и кричал на нее: «Сколько кавалеров было у тебя пока я воевал?»

А она ему: – Лучше быть с десятью кавалерами, чем с таким животным как ты. Тем не менее она уехала с «этим животным,» а «эти девушки» смеялись, глядя на них из окошка.

Слуги Сабаровых были живописными созданиями и восхитительными лжецами. Их объяснения по поводу исчезновения вещей, которые они, несомненно украли, вызвали у меня живейшее уважение к их изобретательности.

Ночной сторож и дворник были большими друзьями. У них был условный сигнал, которым они будили друг друга. Когда остальные члены семьи спали, Дмитрий, дворник, подкрадывался к садовой калитке со всем украденым добром и передавал его через решетку сторожу, а тот продавал его своим друзьям, ожидавших на дороге, и делился добычей с Дмитрием.

Пили, конечно, не водку, потому что ее было трудно достать, а что-то вроде спиртовой полироли для мебели, имевшей такой же эффект. Это питье было не совсем регулярным, то есть они были совершенно трезвыми в течение нескольких месяцев, а затем внезапно уходили в запой на три недели, после чего просыпались с головной болью и обнаруживали, что у них нет денег. Они воспринимали это очень философски. Не понятно за что им платили. В таких случаях они обычно смущенно извинялись перед господами:

«Вы простите меня, barinia?»

«Конечно, я прощу тебя, но ты не должен больше напиваться»

«Что, бариня, до конца месяца?!»

Сторож договоривался с кучером, что в полночь, когда его наниматели были в постели, тот пустил бы его в конюшню, чтобы он мог поспать до завтрака. Потом он снова вернется к входной двери и будет сидеть с добродетельным видом человека, который был там всю ночь, готовый приветствовать хозяина, когда он выйдет из дома.

Я обнаружила его отсутствие совершенно случайно зимним вечером, когда он должен был быть у дверей, чтобы впустить меня после вечеринки, и я провела почти час, дрожа от холода, пытаясь до него докричаться. Он встретил меня обезоруживающей улыбкой в надежде, что я провела приятный вечер, и протянул руку, чтобы получить ожидаемые чаевые.

Семья мирно спала каждую ночь, думая, что они хорошо охраняются, поэтому я полагаю, что старый злодей выполнял возложенную на него задачу.

Наташа, моя ученица, относилась ко всем с величайшим пренебрежением. «Это настоящие свиньи», – говорила она на ломаном английском – «Что толку быть с ними вежливыми, когда они все время воруют и всегда грязные?» Я предположила, что если бы к ним относились с большим уважением, они стали бы лучше, но она засмеялась и сказала, что они к этому не привыкли. Конечно, она не обращала на них никакого внимания, а они ждали звуков ее властного колокольчика и прибегали запыхавшись, боясь навлечь на свои головы тираду упреков в медлительности.

Почти все ростовские молодые девушки буржуазного класса относились к своим слугам подобным образом. Им платили за работу, и с них довольно. В их обязанности входило: сделать прическу барышни, зашнуровать ее ботинки, одеть ее и даже искупать. Это омовение напоминало священный обряд и проводилось с величайшей торжественностью. Так как центрального отопления не было, воду приходилось специально подогревать, а на это уходило много времени. Дров не хватало, поэтому ванну использовали только раз в неделю. Сначала я посчитала это большим недостатком, но потом, когда я получила ежедневную замену в виде огромных ведер с кипящей водой из кухни (таким образом заработав себе титул « Мисс Горячая вода»), я почувствовала некоторое облегчение.

Ночное купание в ванне всегда казалась поводом для общего расстройства. Слуги в белых комбинезонах, закатанных до локтей, с белыми носовыми платками на головах, с распаренными лицами, обычно плакали. Разъяренная девица в ванной выкрикивала приказы во весь голос, вода заливала пол, а коридор был полон дыма от костра.

Горничная была очень обеспокоена, когда я отказалася принять ее, пока принимала ванну. Она считала, что я не могу дотянуться до своей спины. Поскольку я ни разу не позволила ей войти, она теперь твердо убеждена, что англичане – очень грязная раса.

Хозяина дома купал камердинер. Я так и не смогла привыкнуть к встрече с ним за завтраком в зеленом плюшевом халате и войлочных тапочках.

Образование моих учеников было типичным для русской буржуазной молодежи, которую не отсылали из дома на учебу. Многие девочки ходили в «институты» или школы- интернаты, где у них было гораздо меньше свободы, чем у девочек в дневных «гимназиях» (средних школах). Они носили, как правило, старомодную и некрасивую форму с широкими воротниками и передниками. Их редко выпускали за пределы школы, и им приходилось соблюдать всевозможные утомительные правила в отношении того, как они причесываются, и т. д.

Наташа ходила в gimnasium daily и сдала там публичный экзамен. У нее были и немецкая, и английская гувернантки, и одна француженка приходила в дом один раз в день, чтобы поговорить с ней по-французски, так что она хорошо знала все три языка. Посещение репетиторов и наставниц давало ей дополнительные знания по школьным предметам, по которым она не имела достаточного уровня. Танцам ее учила балерина, у нее были уроки музыки у музыканта, жившего в городе. Она принимала всех своих учителей в своей спальне, так как столовая была священна для трапез, а гостиная – для гостей.

Сама Наташа очень мало интересовалась тем, что ей нужно было узнать, и не пыталась овладеть тем, что было трудным. Она терпеть не могла писать сочинения и поэтому платила учителю пять рублей за его написание.

Там, казалось, было очень мало честных людей среди учителей и учеников. Мне рассказали, что богатые девушки, написавшие плохое упражнение, иногда подсовывали десятирублевую купюру в свои книги, и в конце концов получали хорошие оценки. На уроках многие из них прикрепляли листок с правильными ответами к резинке, вшитой в рукава. По шпаргалке они отвечают на уроке, а когда их уличают в жульничестве, они отпускают резинку, которая скользит по их рукавам, и показывает пустые руки. Даже родители подкупали учителей, и девушки, которые не знали заданные уроки, часто платят ученикам поумнее чтобы списывать ответы.

Ростов после падения Варшавы стал университетским городом. Иногда в местной газете появлялась реклама о том, что студенты предлагают писать сочинения за гимнасток из расчета один рубль за сотню слов или два рубля, если предполагалось получить отличную оценку. Казалось, что никто ничего об этом не думает и учащиеся, о которых идет речь, бесстрашно публиковали свои имена и адреса.

Многие из студентов были настолько бедны, что готовы были на все, чтобы заработать немного денег. Я помню одну компанию, они жили на чердаке в одном из домов на нашей улице. Они могли позволить себе обедать только один раз в день, и шатались в обнимку по городу, заигрывая с красивыми девушками, и пели голодными голосами. Было понятно, что их никогда не приглашали на ужин вместе, потому что у них была только одна хорошая пара обуви на всех.

Последний день в школе для Наташи стал большим событием. Она получила аттестат и считалась взрослой. В таких случаях в доме у выпускницы объявлялась вечеринка, на которую приглашали молодых друзей. Родители преподносили дочери щедрые подарки, комнаты были засыпаны цветами, иногда танцевали.

Наташа была в восторге, так как она могла сбросить школьную форму и посещать те кинотеатры, в которые не допускались школьницы. Фильмы в кинотеатрах делились на два класса: те, в которые могла пойти девочка, и другие, подходящие для взрослого человека. Конечно, старшие школьницы обходили закон.

Завершение учебы ознаменовало начало развеселой жизни для Наташи, как и для большинства молодых девушек, которые не продолжили учебу в университете. Наташу буквально ничего не интересовало, кроме театра и кинотеатров. У нее было столько денег, что ей ничего не нужно было делать для себя. Все было сделано за нее, и иногда она плакала от скуки.

– «Как бы я хотела выйти замуж», – говорила она, поднимая руки над головой и глядя в небо. «Я была бы не против, даже если бы не любила мужа. Мне уже семнадцать, а бабушка вышла замуж, когда ей было четырнадцать».

– «Но, Наташа, если ты выйдешь замуж за того, кто тебе не нравится, потом ты можешь встретить кого-нибудь, кого любишь, и тогда твоя жизнь будет разрушена».

– «О, мы могли бы стать любовниками. Это легче, если есть дети».

Было бесполезно ее увещевать. Она обычно слушала, прикрыв глаза и склонив голову набок, а потом внезапно вскидывала руки вокруг моей шеи, говоря между поцелуями: «О, паучок», (меня звали так, потому что я была худой), «дорогая, ты всегда будешь веселой англичанкой, но никогда не выйдешь замуж». Обычно мы оставляли все как есть.

Рис.5 Под большевистским террором

Старый Ростов. Памятник АлександруII

****

В первые месяцы моего пребывания в Ростове мы с моей ученицей вели праздный, роскошный образ жизни: разъезжали на санях и машине, ходили по вечерам в театры и кино, ели изысканные блюда. В нашем доме всегда был в изобилии белый хлеб, молоко, сахар и пирожные. Каким образом это достигалось я не знаю, но мы не испытывали нехватки продуктовых карточек, дающих право на получение сахара и муки, а в каждом свободном помещении дома хранились мешки с продуктами. Повару ежедневно выдавалась определенная сумма денег, посему мешки эти никогда не пустовали.

И пока мы ели пирожные и шоколад по двадцать рублей за фунт (453 гр.), икру и парное мясо, крестьяне, в ожидании булки хлеба, часами мёрзли под дверью булочной с зажатыми в посиневших пальцах продуктовыми талонами, частенько уходя с пустыми руками. Некоторые из них занимали очередь заполночь, хотя магазин открывался утром. Ведь им нужно было кормить свои семьи. Глядя их смиренные, усталые лица, видя их бледных детей, сидящих на перевернутых корзинках в снегу, я частенько задумывалась: как долго это будет продолжаться, пока не случится бунт.

Такова была цена идущей войны, чьи последствия были воочию видны на улицах и в переулках, но определенно не в нашем доме. Мы жили на тучной земле. Война нас почти совсем не затронула. Жизнь состояла из поисков развлечений, только развлечений с целью убить время.

А потом случилась революция.

Революция

Мы на юге не особо поняли, что произошло. Конечно, ощущалось наступление каких-то перемен. Чувствовалось, что прежняя жизнь заканчивается и что где-то идет борьба. Вдруг перестали приходить газеты из Петербурга, а на станцию прибывали лишь местные поезда. На перекрестках стали собираться судачащие кучки людей, привлекая внимание идущих мимо пешеходов.

«Есть какие-либо новости? – Нет, а у вас? – Что-то витает в воздухе…». Дичайшие сплетни, помноженные на продовольственные затруднения, грозили беспорядками. На улицах толпился народ и никто, казалось, не собирался ложиться спать.

Прошло три дня. Напряжение росло и когда достигло своего пика, на станцию прибыл вестник. Уже через полчаса весь город знал, что царь отрёкся, студенты и рабочие сражаются с полицией на улицах Петрограда.

В Ростов пришел страх беспорядков. Многие богатые люди ожидали погромов. Но в городе царил безмятежный порядок, несмотря на уличные митинги, шествия, развевающиеся повсюду красные флаги свободы – всё это выглядело будто обычный праздник.

В течение нескольких дней из Петрограда не было слышно ничего определенного. В результате ширились слухи: говорили, что царица убита и все царские дворцы сожжены. Затем это стали опровергать.

Когда же пришли новости о действительных событиях, всеобщее ликование было столь велико, что многие торговцы, охваченные паникой, удвоили охрану своих домов и позакрывали магазины. Но, в отличие от происходящего в Петрограде, в Ростове происшествий не случилось.

После нескольких волнительных дней город вымер к возмущению газетчиков, пытающихся поднять тиражи криками о самоубийстве кайзера и повесившемся наследном князе. Назначались сборища, на которых люди пытались определиться в отношении нового режима. Полиция, обезоруженная и бессильная, подобно кэрролловскому Снарку, «испарилась бесшумно и незаметно». С ней всё равно никто не считался.

На улицах, в городских парках, практически, везде проходили митинги, формально остающиеся под запретом. Из уст, в основном, никудышных ораторов звучали зажигательные речи. Студенты тратили свое время на объяснение горожанам того, как демократия изменит жизнь русского народа.

Это было занятное зрелище. Взобравшись на забор или груду поломанных стульев, они, с горящими энтузиазмом глазами, перечисляли одно за другим преимущества нового режима, пытаясь доходчиво, будто малым детям, втолковать крестьянам грядущие блага.

Часть молодых рабочих слушала их с упёртым недоверчивым молчанием, другие – с диким воодушевлением. Девчата в цветастых платках стояли, открыв рот, впитывая каждое слово. Пожилые бородатые мужики толкали друг друга в бока, дескать, кто-нибудь понимает?

«Се добро», – говорил один: «Пацаны правы, знать учёны». Другой возражал: «Но, ежели теперича республика, кто ж царём будет? Третий спрашивал: «Это шо же такое есть республика?». Кто-то осмелился предположить: «Могёт, это баба». – «Ну, тады ой, может, она и хороша. Ура, товарищи! Ура республике!» – и они двинули прочь, совершенно довольные, в то время как оратор, всё еще стоящий на стуле, растеряно пялился на их удаляющиеся спины. Не уверенна: осознавал ли он сам вполне смысл демократии?

В массе своей, крестьянин слабо понимал термины «республика» и «демократия», да и, по правде сказать, значение слова «свобода» для него тоже не до конца было ясным. Он напоминает ребенка, чья няня уехала на выходные: чувствует себя не у дел, но доволен тем, что может заняться, чем хочет.

Собравшиеся на митинг мужчины и женщины, работающие домашней прислугой, приняли резолюцию о том, что хозяевам теперь непозволительно обращаться к ним на «ты», и что они не должны работать больше восьми часов в день. Так что нынче, те из прислуги, кто вставал в семь утра, отказывались делать любую работу после трёх пополудни, даже, если они, бывало, в течение дня часами били баклуши, сидя на кухне.

На любое замечание следовал один и тот же ответ: «Нонче свобода». Наше хозяйство пришло в дикий беспорядок. Служанки отметили происходящее вечеринкой. Только старая няня ударилась в безудержный плач, глядючи на портрет царя, висевший у неё в углу: «Ой-ой! Отец наш ушёл. Что станет, теперь, с нами?».

Незадействованным в течение дня кучеру и шофёру было велено быть готовыми к 7.30 вечера, чтобы отвезти всю семью в театр. В назначенное время никто не прибыл. В восемь часов озадаченный и рассерженный хозяин дома послал горничную узнать: что случилось и в чём причина задержки? Выяснилось – «svoboda».

Продолжить чтение