Читать онлайн Нечто. Разгадка смерти бесплатно
1
– Чтоб тебя намочило! – выругалась Вероника, вляпавшись в грязь.
Она пробиралась в школу окольными путями, что давало возможность не здороваться с вездесущими соседями. Кроме того, ежедневная десятиминутная прогулка до школы позволяла вволю помечтать, представляя себя то великой писательницей, которую обожает и слушает весь мир, то эдаким добрым диктатором, имеющим неограниченную власть, но делающим счастливым своих подданных. «Уж они меня любить будут по-настоящему, а не пресмыкаться, как перед нынешними…» – замечталась Ника, почти уже посылая в толпу вымученные улыбочки. Как на вручениях премий, когда коллеги раздражают, но нужно показывать, насколько их творчество тебе дорого.
Она принялась чистить белоснежные кроссовки об забор, представив, как прямо на нее бежит свора диких собак. «Прикольно будет», – подумала Вероника, даже не сморщившись. – «Интересно, выживу ли я?» С такими воодушевляющими думами она запрокинула растрепанные волосы назад и, пытаясь скрепить их крабом, укусила себя заколкой за шею, рассвирепела и топнула ногой. Собственная беспомощность всегда дико раздражала.
Успокоившись, Вероника пролезла через узкую щель в заборе, которую выломали ребята, ходившие на футбольное поле через детский сад. Тучные и всегда недовольные воспитательницы, шнырявшие по территории, законно принадлежавшей малышам, прилежно лаяли на каждого, кто осмеливался пользоваться этим нелегальным ходом. Его не раз заделывали, но всегда вновь дырявили предприимчивые подростки и бомжи, гревшиеся в котельной неподалеку. Нике пришлось на себе испытать, что значит гнев хозяек этой земли, поэтому она опасливо огляделась по сторонам. Но поблизости не было ни собак, ни теток, поэтому она приободрилась, увеличила громкость в плейере и, глазея по сторонам, поплелась в школу.
Подходя к обшарпанному зданию, служившему нескольким сотням несчастливцев помещением для коротания скучных часов на уроках и безумных на переменах, она увидела Виталину и Маргариту. Они шли вместе и живо разговаривали о чем-то. «О выпускном», – неудовлетворенно подумала Ника и нехотя кивнула, когда они заметили ее. Ожидая выдалбливания своего мозга бесконечными уговорами, она пошла рядом, рассеяно глядя на небо. Она предвидела, что сейчас девочки начнут уговаривать ее пойти на вечер, и заранее приготовилась вежливо грубить.
Утро не предвещало ничего хорошего – первым уроком стояла геометрия. Ради того, чтобы избежать ее, Ника готова была неделю выводить трели на гитаре у моста, потеснив тех, кто разживался там мелочью таким же способом, распугивая прохожих и всячески унижаясь. Она вспомнила, как по окончании десятого класса они в Витой в зловонном школьном туалете жестоко разделались с тетрадкой, причинившей им столько неприятностей – тройки по самостоятельным, душещипательные беседы с родителями и препирательства с учительницей. Во время той экзекуции за ними и восхищенно, как за взрослыми и крутыми, и высокомерно, как за тронувшимися, наблюдали второклассники. Марго в это время что-то объясняла Алине – пессимистичной девочке, которая приклеилась к их троице и доставала Нику вечным нытьем о своих проблемах. В сущности, она поверяла свои горести только долготерпимой Марго, но Ника часто сидела рядом, поэтому против желания становилась слушателем. Это было почти так же противно, как реклама по радио.
Вернувшись к мыслям о предстоящем аде, Ника начла обдумывать план мести Римме Эдуардовне, учительнице алгебры, геометрии, а по совместительству даже черчения. Та была ухоженной и импозантной дамой на непременных каблучищах. Решая задачи, она вслух советовалась с собой и вызывала неудержимые приступы хохота у класса. С приятным чувством завершенного дела сверяясь с ответом, Римма Эдуардовна супилась, остервенело стирала каракули с доски и прорешивала пример заново, снова неверно. Наконец, прерывая эти мучения, ей помогал Кирилл – прирожденный математик, до того апатично сидевший на первой парте вместе с сестрой. Сестра отказывалась разговаривать с кем бы то ни было, но ни у кого не возникало закономерных вопросов, почему она учится в обычном классе.
Гораздо лучше высшей, средней и попросту низшей математики Римме удавались сплетни и рассказы о своих многочисленных кошках, благодарно принимаемые классом по время уроков вместо голгофы у доски. Но даже это меркло по сравнению с претензиями преподавательницы русского языка, говаривашей: «Я не обязана проверять ваши сочинения. Мне за это платят копейки». И списанные с интернета труды порой пылились на учительском столе месяцами. Еще интереснее дело обстояло с географом. Посередине урока, он, бубня что-то себе под нос, вдруг вскакивал и доставал изо рта вставную челюсть, шамкал, а потом возвращал ее на место. Он был по-настоящему интересным рассказчиком, но никто из учеников, даже отличница Маргарита, не в силах был слушать его блеклый шепот. Дети платили жестокостью за его неумение поставить себя. Откуда им, семнадцатилетним, которым еще ну нужно было брать у жизни взаймы, было знать о боли и одиночестве стареющего человека, всю жизнь проведшего на задворках событий?
– Ну что, – спросила Вита, слегка пришепетывая и опережая собственные мысли, что частенько провоцировало подруг на шуточки, – ты пойдешь на выпускной?
– Ну, ничего, – ответила Ника, придерживая дверь. – Не пойду.
Стандартно начиналось выяснение отношений, длившееся до первого звонка на уроки. Ника не хотела обижать подруг и говорить им правду, потому скромно отмалчивалась, шебарша тетрадями. Правда же состояла в том, что она не желала гулять ни с кем из своих дражайших одноклассников, а среди них были друзья и парни Марго и Виты. Все это стадо, как она отзывалась о них, надоело ей еще классе в пятом, а сейчас подходил к концу одиннадцатый, поэтому Ника с нетерпением ждала воли. Видеть, как одноклассники напиваются, травят давших слабину и пристают друг к другу было для нее не только тяжелой необходимостью, но и привычной картиной. Еще и платить за испорченное настроение казалось издевкой. И Ника все не могла понять, почему другим это не кажется очевидным. «Лучше футбол посмотрю», – блаженно решила она.
– Нас посадили в школу ни за что, – как-то пошутила Ника с Марго. – Других хоть за дело, а нас просто так, потому что кто-то это тысячу лет назад придумал.
А, увидев ресторан, в котором родители, не заказав вовремя приличную забегаловку, вынуждены были заткнуть своих чад, Маргарита спросила:
– Это кафе или общественный туалет?
– Это пятизвездочный ресторан, – гордо ответила Вита, обнажая зубы.
Немного подумав и выждав время, пока подруги отсмеются, Марго добавила:
– Скорее уж, пятирюмочный.
В том заведении отплясывал по ночам местный бомонд (именно с выражением Симоньян), притаскивая общипанных павлинов, захудалые поп – группы, забытые в столице десятки лет назад, и поваров, готовящих непропеченный шашлык из отборнейших жил.
2
На первом уроке классу повезло – теорему не спрашивали, хотя все уже привыкли к плохим оценкам. Римма пол-урока бродила по этажам, заглядывая в кабинеты к коллегам и вопрошая, не видел ли кто ее горжетку, которую она водружала на себя независимо от моды и погодных условий.
Поначалу Ника пыталась учить уроки, честно делая вид, что поощряет мыслительные процессы в своем мозге. Потом, плюнув на бесполезную трату времени и запуская учебник в стену, благополучно забывала даже то, что успевала прочитать, включала на всю громкость «Queen» и зарабатывала неодобрительные взоры соседа – зануды, высовывающегося из дома напротив.
– Хоть часть этой ерунды пригодится нам в жизни? – высказывала общее мнение всех обиженных и оскорбленных Вита.
Обычно на уроках, когда нельзя было балагурить с друзьями, она при первой возможности доставала зеркало или телефон и погружалась в созерцание себя, не забывая при этом улыбаться своему обожателю Алексу. Его, конечно, звали Александром, но вековая привычка русских к западнофильству проявлялась и в их эпоху отката.
– Ты должна попытаться выучить хоть что-то, – укоряющее произнесла Марго, косясь на красящуюся Виту. – Вам же обеим ЕГЭ сдавать.
При этих словах девочки издали звук, похожий на длинное «О». Ника потрясла губами.
– Рит, ты меня просто поражаешь, – заключила она, стараясь перекричать рев класса.
На уроках, если учитель не выдерживал и сбегал от них, одиннадцатый «А» шумел так, что иногда приходили с нижних этажей и грозили обратиться к директору, если шквал рева и топанья не прекратится.
– Если бы училки нормально вели себя, я бы, может, и выучила что-нибудь, но… Они так неинтересно объясняют! Это ж кошмар – историк поддат и заставляет нас самих читать параграфы. А он тогда на что? Читать эту хрень я и без него могу. Я-то не учусь из принципа, а другим вообще по фигу. Если бы у нас был хоть один нормальный препод! Да хрен там плавал с тех пор, как ушла Ирина Павловна!
– Мне тоже теперь не нравится литература! – растягивая слова, вскрикнула Вита.
– Это просто твои отговорки, – неуверенно ответила Марго.
– Да брось, – разочарованно – обиженно продолжила Ника, – мои предки так вопят об учебе, что у меня эта учеба идет обратно. Хотя сами не ангелы, а учились хуже меня. Они не хотят понять, что я могу и хочу поступать неправильно! Я живой человек, а не исполнительная кукла! В жизни обычно троечники рулят. Все зависит от способности мыслить и усваивать информацию…
– Я давно поняла, что ты не учишься из духа противоречия.
– Да! – обрадовалась Ника. – Школа прессингует нас, предки прессингуют, как тут вырасти нормально? Учителя бесят, все орут, никто не слушает, не понимает… Вот как ты делаешь все так, как хотят родаки? Не хочется тебе иногда послать их?
– Я привыкла, – без скрытой горечи и желания подражательства ответила Марго. – Это труд, но меня хвалят, мной гордятся. Это приятно.
– А я не хочу, чтобы мной гордились, – уверенно сказала Ника.
В этот момент Марго пригнула ее голову к парте. Над ними пролетел растрепанный веник и, ударившись о стену, упал на горшок с цветами.
– Шухер! – заорал дозорный, стоящий у двери. – Училка!
Те, кто до этого носился по классу, безумно хохоча, испуганно, но не молниеносно, чтобы не потерять величие в глазах сообщества, расселись по местам.
– Так, – угрожающе зафыркала Римма Эдуардовна, не успев даже осмотреться, но сразу девятым чувством уловив неладное.
В таких экстренных случаях полагалось напустить на себя грозный вид, сдвинуть брови, как Иван Васильевич, и пригрозить расправой классного руководителя или директора.
– Что здесь произошло?
Увидев разбросанные листья и искореженный веник, Римма взвизгнула. Отдышавшись, она по своему методу осмотрела класс. Большинство опустили головы и делали вид, что только проснулись, кое-кто водил ручкой по тетради.
Только Ника нагло смотрела на учительницу. С Риммой у нее были старые счеты – когда-то та абсолютно незаслуженно поставила ей трояк за криво исполненный чертеж. Ника, убившая на него целых двадцать минут и в бешенстве вырвавшая несколько черновиков, от бессильной ярости топча их ногами, возмутилась и выложила все, что думает о черчении вообще и Римме Эдуардовне в частности. С тех пор не проходило и года, чтобы они не разругались, разражаясь взаимными претензиями, обидами и домыслами.
В прошлом году Римме Эдуардовне за неимением лучшего варианта была оказана честь вести субботник у их класса. Римма была больше озабочена выбором нового оттенка волос, поэтому нелюбезно разъяснила отрокам, что делать и строго-настрого наказала беречь новый инвентарь, приобретенный по случаю посещения школы губернатором. Особенно Римма почему-то привязалась к красным ведрам, надменно поблескивающим в лучах весеннего солнышка. Что охватило тогда Нику, противодействие ли, желание отомстить, упрямство или обычная вредность, она не знала. Как только Римма отвернулась и поскакала к группе учительниц, недовольно видневшихся у турников, Ника схватила новенькое ведро, и, заворожено глядя на мчащийся через перекресток грузовик, со страхом и даже жалостью запустила им под колеса машины. Оглушительный вопль Риммы доказал ей, что месть удалась. С тех пор их отношения почему-то еще больше ухудшились. Масло в огонь подливало и то, что Ника всегда выделялась в толпе сверстников своим фирменным стилем говнаря. Она начала носить пирсинг задолго до того, как в десятом классе его позволил себе Степа Трёпичкин. Вместе их и еще нескольких человек всегда припоминали, когда стремились вызвать у учеников желание возвести глаза к потолку, облепленному паутиной.
Поэтому сейчас Римма, угадав нелицеприятные для себя мысли Ники, прищурилась и спросила:
– Совина, это ты?
Ника безразлично пожевала язык.
– Почему вы тут же решили, что я?
– Так это не ты?
– Если я одета не как все, – продолжала Ника, уцепившись за свою любимую тему притеснения, – это не значит, что я должна устраивать потасовки и вениками сшибать горшки.
– Не значит, – неохотно согласилась Римма Эдуардовна, – но твой внешний вид вопиющ! Сколько раз я разговаривала с твоими родителями…
– Они не убедили меня, – вкрадчиво ответила Ника.
Собравшиеся безразлично слушали перебранку. Кое-кто втихаря клацал по телефону.
– Все-таки стоит нам выяснить, кто это сделал, если, конечно, не ты… И потом, что у тебя на поясе?
«Достала!» – подумала Ника, и, чувствуя, что терпение кончается, покосилась на Виту. Та умоляюще смотрела на нее. Но Нике уже нечего было терять – от четвертной оценки не зависело ничего, уроки постепенно сходили на нет.
– Это скорпион, – ответила Ника учтиво. – Если он вам не нравится, вдвойне печально, что ваши попытки сделать нас безынициативными овцами не сработали.
Римма Эдуардовна как будто опешила, но потом, вспомнив, кто она, процедила:
– Совина, к директору!
Маргарита со вздохом проводила подругу глазами.
Из-за этого казуса сегодня даже не была затронута тема, что одиннадцатый «А» ничего не знает, не умет и не сдаст. «Я просто поражаюсь! – с чувством говаривала Римма об интеллектуальном уровне своих учеников. – Вы – потребители!» Обычно после подобных экзекуций она ставила заведомо единичным работам «три с минусом» и гордо бралась за объяснение новой, еще более провальной, темы, смысл которой улавливала едва ли лучше своих великовозрастных подопечных.
Однажды в девятом классе, когда алгебру по причине личных неудач Риммы Эдуардовны замещала более степенная и академичная преподавательница физики Нина Тамаровна, к доске была вызвана Алина. Единственным предметом, к которому она имела хоть какую-то тягу, был труд, закончившийся несколько лет назад. Сейчас все ее время занимали нехитрые взаимодействия между людьми, попадающими в поле ее зрения и непрерывный поток проблем, связанный с вышеперечисленным. Главным слушателем этих откровений поневоле становилась Маргарита из-за чрезмерной терпимости к слабостям близких. Чужим людям она могла дать от ворот поворот, но никак не одноклассникам, родным, как она их считала. Она предпочитала не замечать, что за все одиннадцать лет ее с ними тесного взаимодействия они совершили больше пакостей, чем полезных дел, и, похоже, гордились этим, с довольным смехом сообщая окружающим о своих достижениях.
Алина вышла к доске со смутным довольством незамутнености своего разума науками. Все попытки учительницы добиться от Алины написания хоть одной формулы заканчивались трагически – ученица просто улыбалась, крепко держа мел и находясь в готовности сейчас же записать доносящиеся из класса звуки. Класс же зевал и ждал перемену, а не перемен. Наконец, она расслышала не слабый уже, а вполне уверенный шепот первых парт: «А в квадрате плюс Б в квадрате…» Не дожидаясь окончания, Алина, воодушевившись, бодро написала «А» и нерешительно остановилась, оглядываясь на класс. Нина Тамаровна уже не принимала в действии никакого участия, со слабой улыбкой сложив руки на груди и наблюдая.
Алина беспомощно чертила на доске что-то невразумительное и тут же стирала. К ее «А» ничего так и не прибавилось.
– В квадрате, в квадрате! – раззадоривались ребята, попутно хихикая.
Наконец, Алина решилась и обвела написанную ранее «А» в квадрат. В последовавшем за этим коллективном взрыве смеха приняла участие даже элегантная Нина Тамаровна.
3
Директором этого места была утонченная и слегка жеманная Стела Вениаминовна Растяпова. Она воцарилась в престижном кресле всего несколько месяцев назад, но мягким и приятным обращением сумела заслужить снисхождение учеников школы (при этом безжалостно уволив нескольких не угодивших сотрудников). Ей дали необидное прозвище Веня и пошептывались о влиятельной семье, благодаря которой и стала возможной произошедшая кадровая перестановка.
В тот момент, когда разъяренная Римма Эдуардовна под конвоем привела в кабинет главнокомандующей смущенную, но не сдающуюся Веронику, Стела Вениаминовна пыталась с лучшей стороны преподнести свою вотчину новому учителю. Педагог этот был мужчиной, а с этим полом в школе были некоторые недоразумения. Преподаватель истории помимо пристрастию с горячительным напиткам любил рассказывать ученикам не одобренное министерством образования мнение о пролетарских вождях. Восторженный учитель ОБЖ раскуривал дешевые сигареты со старшеклассниками в подсобке. А тучный физрук и вовсе, судя по всему, переживал мужской климакс. Тот же молодой мужчина лет сорока, который сидел перед Стелой и спокойно ждал напутствий, выглядел вполне презентабельно. Он быстро понял, что директор захолустного места, куда его загнала судьба, является непоследовательным, но добрейшим человеком, и не собирался язвить. Раньше подобное обращение с начальством стоило ему насиженного местечка в престижной школе с избалованными детишками. Золотая молодежь лихо гоняла по городским улицам на шикарных машинах, игнорируя при этом правила дорожного движения и сигналя всем без разбору. В школьное время она предпочитала доказывать себе самой, что относится к высшему сословию и может все, хотя их собственная школа из-за приближенности к берегу насквозь пропахла тиной и вот-вот обещала развалиться.
– Вот, – удовлетворенно, как человек, сделавший в этой жизни все от него зависящее, донесла Римма Эдуардовна, – Стела Вениаминовна, полюбуйтесь, Совина опять явилась в школу в таком виде.
Мужчина на стуле перестал ковырять лаковое покрытие своего чемодана и со спокойным любопытством воззрился на Веронику. Заметив, как она прячет глаза, чтобы ненароком не выдать своего взрывоопасного состояния, он едва заметно улыбнулся.
Стела Вениаминовна тяжко, но изящно вздохнула и тихим твердым голосом ответила:
– Что на этот раз, Вероника? Между вами ведь уже возникали неприятности из-за твоего стиля.
– Я не виновата, – возразила Ника. – Вы разрешили выпускникам ходить так, как хочется…
– Но не с тараканом же на поясе! – взвизгнула Римма.
– Это скорпион!
– Недопустимо. Вам оставили свободный стиль, но не разрешали появляться в этом тряпье! – не сдавалась Римма Эдуардовна.
– Это рок! Вы не можете мешать моему самовыражению.
– Довольно, – в голосе директрисы появились властные нотки. – Вы неплохо учитесь, Вероника, хотя, конечно, оценки по геометрии слегка портят ваш аттестат…
– Портят? – усмехнулась Римма. – Она еле выходит на тройку!
– Но по остальным предметам у нее нет троек, – повысила голос Стела, отчего Римма молниеносно замолчала. – Видимо, есть что-то в связи нейронов… Мы не можем мешать вашему взаимодействию с миром, но эти украшения, небрежность в одежде противоречат школьным правилам.
– Стела Эдуардовна, – умоляюще протянула Ника, закусив губу.
– Стела Эдуардовна, – неожиданно вмешался новый учитель, – этой девушке учиться осталось всего ничего. Не стоит тратить время на ругательства, ваши впечатления должны оставаться положительными, чтобы потом перейти в хорошие нужные воспоминания о школе и мудрости директора. Это я вам как биолог утверждаю.
Стела понимающе улыбнулась и грациозно кивнула. Ника впервые серьезно посмотрела на человека в кресле. Какая-то открытость в нем ей пришлась по душе, как и любая искренняя доброта в любом другом человеке. Она благодарно улыбнулась директору и незнакомцу.
– Что ж, – обратилась Стела ко всем сразу. – Вы все можете идти. Борис Федорович, если у вас будут вопросы, не стесняйтесь.
Римма нетерпеливо вздохнула и осталась стоять на месте.
– Стела Вениаминовна, позвольте поговорить с вами.
Борис Федорович и Ника не заставили себя упрашивать и вышли из кабинета.
– Спасибо, – сказала Ника.
– Не за что, – отозвался Борис. – Только не подумайте, что я теперь всегда буду выгораживать вас.
– Я учту, – улыбнулась Ника. – Вы наш новый учитель биологии?
– Да.
Ника довольно приподняла брови.
4
После неудачной геометрии 11«А» разобщенными группками отправился на физкультуру. Мимо Ники проплыл Сережа, который, в общем-то, нравился ей, исключая внешность, характер, манеры, убеждения и успеваемость. Она не общалась с ним с третьего класса, как и с большинством своих сокамерников. Впервые пообщаться с Сережей Нике удалось, когда у нее появилась аська. Порой они и не здоровались друг с другом месяцами, а, встретившись на улице, старательно делали вид, что заняты раскопками в телефонах или подтягиванием неблагонадежных шнурков.
– Кто ставит физру вторым уроком? А потом на биологии жариться! – возмущалась Алина, которую редко удовлетворяла действительность.
Эта девушка давно раздражала Нику. Со слезливым видом Алина благоговейно приклеивалась к Марго и грузила свою жертву рассказами, причем почти всегда надломленными, о взаимоотношениях с парнями, родителями и сестрой, а так же предполагаемыми проблемами в будущем. Во время таких психологических атак Ника обычно хохотала с Витой. Если же Вита развлекалась в компании Алекса, который чаще сбегал с ребятами в столовую и выжидал там бесплатный бутерброд, Ника забивалась в угол и со смесью безразличия и непонимания наблюдала за ходом школьной жизни.
Маргарита сочла нужным ответить со скорбным лицом и скрытым выражением мнения, что Алине лучше было уйти после девятого класса.
– Да, это ужасно… – пробубнила она.
Ребята разбрелись по раздевалкам. Переодеваться приходилось в толкотне, придерживая при этом входную деверь, в которой отсутствовал замок (девочки боялись домогательств мальчиков, а мальчики – разъяренных девочек, притворно зло мстившим им). В коридоре раздался пронзительный визг, от которого истлевшая побелка на стенах начала угрожающе осыпаться.
– Пошевеливайтесь, инвалиды! – завопил учитель физкультуры из коморки, которая больше походила на склад в лавке старьевщика. В ней он прятал свое внушительное тело, ленясь лишний раз пройтись по этажам.
Эмиль Рудольфович Пжуска выплыл из своего укрытия и предстал перед детьми во всем великолепии изношенного полиэстерового прикида. Это был человек среднего роста и средних лет с впечатляющим животом, прихотливо свисающим почти до бедер. Не помогал даже ремень, который Эмиль старался потуже затянуть на своем главном украшении. Футболка несмотря на все усилия положить ее на свое достояние как можно более небрежно натягивалась на выпирающий вырост живота, как на барабан.
– Разорался, – фыркнула Ника.
– Ник, он же все-таки учитель! – не выдержала Марго.
Вероника не терпела Эмиля гораздо больше, чем остальных учителей, почти так же яро, как Римму Эдуардовну. Каждая их встреча заканчивалась дуэлью, где победу почти всегда одерживал Эмиль Рудольфович. Это происходило по той простой причине, что Ника не имела права препираться, чтобы не нагонять на себя гнев надсмотрщиков, как она называла преподавателей. Но сегодня Ника уже подпиталась силой утреннего переругивания, и море казалось ей по колено. Гнев родителей сейчас казался призрачным и нестрашным, хотя, как она ни старалась убедить себя в обратном, был ей вовсе не безразличен. Все ее свободолюбивые речи таяли по мере того, как она с тройками подходила к суровому крыльцу своего дома.
– Представляешь, – шепнула Вита на ухо Марго, когда они подходили к мистической черте, отделяющей обычный мир от владений Пупка. Это свое нелестное прозвище Эмиль знал и негодовал, если оно было услышано им. – Вчера Алекс видел его с Поломойкой!
– Так это правда? – удивилась Марго, поправляя майку, выдающую античные пропорции.
– Да они же постоянно ищут друг друга и орут на всех и сплетничают.
– Ого! Во Пупок дает! – присвистнул Степа, местный весельчак и балагур, – а мы-то думали, он чаек остается пить после уроков.
– Ты что встрял? – вмешалась Ника. – Не хватало, чтобы завтра об этом вся школа знала. Ты же язык себе так и не подрезал!
– Да что такого? – не обиделся Степа. – Если это реально так?
– Да то, что это догадки, и нечего нас упоминать. Иди отсюда.
Вита, больше всего в жизни любившая собственное отражение, вытеснила из поля зеркала Марго и достала блеск.
– Ты же на занятие идешь! – покосилась на подругу академичная Марго.
– Ну и что? Красивой надо быть всегда!
Ника вспомнила, как однажды на праздновании своего дня рождения Вита каталась на американских горках, гастролирующих в их городке, вопила как резанная и хватала соседей за руки. Девочки по привычке кричали: «Мы все умрем!» и находили это уморительным. Как только аттракцион начал останавливаться, Вита, несмотря на кружение в голове, достала косметичку и начала прихорашиваться.
Эмиль Рудольфович, выползший из крепости, с наслаждением вдохнул плесневелый полуподвальный воздух, приготовившись показывать свое остроумие. Увидев девочек, облепивших зеркало, он, поигрывая ключами, изрек непреложные истины с таким видом, словно сам только что очистился от всех грехов, которых у него, впрочем, и не могло быть.
– Еще не все зеркало облизали? – с показным пренебрежением скривился Пупок. Его лицо выражало полнейшее отречение от таких недостойных забав. – Подлижите вот здесь, тут пятно. Наверное, ваши предшественницы губами прижимались.
В этот момент кто-то из гиперактивных учеников, даже не успев зайти в спортзал, ударил его мячом по голове. Эмиль прокричал что-то угрожающее, но, так и не найдя виновного, оскорбленно открыл дверь. Народ повалил в зал, толкаясь и злословя.
– Построились, увальни! – для порядка Эмиль Рудольфович даже свистнул.
Вопль свистка разнесся по огромному спортзалу. Вита поморщилась, потом улыбнулась, увидев, как Алекс дергает себя за брови.
Класс лениво пустился бежать. Вита, Марго и Ника отстали от общего потока и караулили каждое движение Эмиля. При малейшей возможности, если он отворачивался от гурьбы подростков и выходил из зала, девочки, тяжело дыша, переходили на шаг, постоянно косясь на дверь.
– Ненавижу бегать! – пожаловалась Марго. – Все нутро как будто обгорело, ненавидишь себя за то, что против сил бежишь, ненавидишь свои ноги!
– Вернулся! – предостерегла Вита, и преспокойно, словно не нарушала правил, побежала. За ней с такими же ангельскими ликами спешили Марго и Ника.
– Так! Совина, ты, оказывается, бегать умеешь? – издевательски – небрежно, словно систематическое задевание учеников не было его самоцелью, процедил Эмиль.
Ника прошептала что-то невнятное.
– А ты, Мольская, что остановилась? – обратился он к Яне. – Будешь еще круг дополнительно бежать! Я вас отучу бездельничать, пенсионеры! А вы что расселись? – напал он на тех, кто пригрелся на лавке. Поняв, что им не отвертеться, они на ходу принялись придумывать заезженные отговорки.
Когда мальчики и некоторые девочки, ими интересующиеся, начали играть в теннис, Ника, Вита и Марго, не переносившие атмосферу спортивного зала, решили выскользнуть оттуда и прошмыгнуть в раздевалку, чтобы спокойно посидеть там, впервые почитать заданный на сегодня параграф, поговорить или посмеяться. Вместе они всегда находили, чем заняться, хотя иногда в их планы вмешивались Алекс или Алина. Но сейчас последние воодушевленно следили за мячом, даже вылезя ради этого из телефонов.
– Эмиль Рудольфович, – услышали девочки просьбу Алекса. – Покажите нам еще раз тот прием!
Александр Правдюк занимался волейболом. Это было третьим интересным ему занятием помимо интернета и прекрасного пола.
– Я вам его уже показывал, – ворчливо пробубнил преподаватель.
Ника фыркнула, всем своим видом говоря: «Лишнее доказательство». Впрочем, с ней никто не спорил.
Дождавшись, когда учитель отвернется, чтобы корявым рядом непонятных знаков сделать запись в журнале, девочки одна за другой выскочили в коридор и побежали к спасительному помещению. Услышать в тот момент крик Эмиля и почувствовать, как сердце пристыжено дрожит внутри, было бы мучительно несправедливо. Но проказницам везло – с ними редко случалось то, чего они избегали.
В раздевалку вместе с тремя счастливицами все же увязалась Алина. Они добежали до цели и со стуком, за который их всегда ругала хмурая растрепанная уборщица, получившая прозвище Поломойка, захлопнули дверь. В помещении оказалась еще и Яна, чересчур веселая и подвижная девушка. Она строила различные гримасы и кривлялась почти всегда, исключая минуты, когда неудачно отвечала у доски.
Если Нике выпадал благосклонный шанс оказаться рядом с Яной, девочки, не переставая, смеялись так громко, прилежно и самозабвенно, что под конец приступов хохота были полностью измождены и еле держались, чтобы не сползти под лавку, одиноко обитающую возле облицованных стен. Сегодня к обычному веселью присоединилась даже Марго, которая, морщась, отошла от Алины и, присев рядом с Витой, начала издавать непонятного рода звуки, напоминающие то ли стоны раненого динозавра, то ли крики медсестер, видевших, как сбегает из больницы их любимый пациент.
Марго, обычно сдержанная в школе и раскрывающаяся только во время прогулок на каникулах, когда на нее не давило мнение родителей, сегодня разошлась. Благодаря ее концерту Вита досмеялась до того, что достала из сумки салфетку и опасливо, чтобы не размазать тушь, начала вытирать извергающиеся из глаз слезы. Яна просто улыбалась, не в силах понять чего-то подводного, что объединяло друзей и позволяло им интуитивно улавливать настроение друг друга, а оттого и до кашля гоготать. Ника, не выдерживая уже гомерического хохота, упала на пол. Пытаясь остановиться, она продолжала конвульсивно дергаться на спине. Алина в это время недоуменно и даже с некоторым осуждением смотрела на одноклассниц.
Отдышавшись, Вита предложила старую забаву девочек из 11«А». Они шпильками открывали просторную душевую комнату, заходили туда и в абсолютной темноте бегали, натыкаясь друг на друга, вскрикивали, щекотали сами себя и игриво угадывали, кто схватил их за хвост. Свет они включали только тогда, когда какая-нибудь девочка получала несерьезную травму.
Они начали играть и носились по душевой с криками и смехом. Неизведанные тайны, мнившиеся им здесь, приято щекотали фантазию. Им казалось, что в комнате при отсутствии света происходит что-то мистическое, а они прикасаются к этому. Приятно и страшно было чувствовать рядом с собой другого человека и не знать наверняка, кто это – друг, враг или вообще приведение.
Как обычно, первой завизжала Алина. Ника поняла это до того, как включили свет. Пока Вита хлопотала рядом со скуксившейся ворчуньей, Яна и Ника с интересом исследовали стены комнаты. Они не были здесь давно. Все учебное время теперь занимали подготовка к экзаменам и уклонение от выполнения обязанностей в связи с ними же.
Ника уже хотела сказать что-то остроумное и туманное, чтобы только подруги поняли ее пренебрежение к Алине, как ее внимание распухло на отдаленном углу комнаты. На стене ближе к потолку, поблескивая в искусственном свете, выросло что-то непонятное. Это было похоже на плесень, но без характерного для нее пушка, гораздо более рыхлое, красивое и зеленое.
– Что это? – озадаченно прошептала Ника, не в силах оторвать взгляд от чудесных пятен.
– Не знаю, – пожала плечами Марго.
Сейчас она больше была занята обдумыванием, как бы ей не пришлось тащиться с Алиной в травмпункт. Вита и Ника согласились бы сопроводить их только под угрозой не поступления в институт.
– Ух ты, – заворожено протянула Вита.
Она подошла к Нике и положила ей подбородок на плечо.
– Это, наверное, Поломойка тут разводит лекарственную плесень, – сострила она, не дождавшись ответа подруги. – Они же с Пупком постоянно нас выгоняют отсюда и дверь запирают!
– Я всегда надеялась, что школа сгорит. Но теперь ее, видно, подточит плесень, – вяло сказала Яна. – Жаль, что мы уже выпустимся. Ник, пойдешь в столовку, я есть хочу?
– Блин.
После того, как в их школе поменяли директора, наметились некоторые положительные изменения, касающиеся ремонта и рациона. Кормили теперь не только обветренной запеканкой и жесткими рыбными котлетами. Правда, в общем и целом еда все равно оставалась пресной и влажной.
– Никакие изменения нам не помогут, – вмешалась Алина хнычущим фальцетом. – Тогда надо эти руины снести и новое что-нибудь построить.
Нике не хотелось признаваться, что она согласна с Алиной, но спорить у нее не хватило лицемерия.
– Ладно, идем, скоро звонок, – устало сказала Марго. – Закрывай дверь, Вит.
5
Отвлекшись на что-то несущественное, Ника всерьез задумалась о той зеленой слизи только спустя пятнадцать минут в столовой.
Вита и Марго благополучно подкреплялись ароматными пирожками, с лихвой вытерпев недовольство продавщицы, рассеянной и беспрестанно ругающейся с учениками румяной женщины. Алина запаздывала, угодив в пинки голодной толпы, на которой как раз оборвалась партия жизненно необходимой все никак не способным вырасти лосям провизии.
Ника с отвращением сидела за жирным столом, бубня что-то себе под нос и отсутствуя в реальности. Яна подливала масло в огонь мистического настроения. Несмотря на радостную погоду и яркое солнце, неблагородно освещающее немытую столовую, она, сама ни на грош не веря в свои слова, с блестящими глазами озвучивала старинные школьные легенды.
– А вы помните, как в прошлом году хоронили шестиклассника? Может быть, это из-за этой хрени!
– Ян, да хватит тебе, – укорила ее Вита, с наслаждением жуя булочку. – Дай поесть спокойно.
– Его ударило током, – констатировала Марго, приготовившись защищать общепринятое мнение, если Яне придет в голову его оспаривать.
Яна фыркнула, всем своим видом показывая, что выше споров, поскольку знает правду.
– А нашли – то его возле коморки Пупка! Там, по-моему, нет тока! Это директриса придумала, чтобы замять панику.
– Она же уволилась потом, зачем ей заминать скандал? – недоуменно спросила Вита, а в глазах ее промелькнуло беспокойство неуверенности.
– Это чтобы ее не посадили! – вскрикнула Яна, едва не хлопнув себя по лбу ладонью. – Думать надо! А всем сказала, что на пенсию… Но кто уходит на пенсию в семьдесят пять? Понятно, что ее вынудили.
– И хоронили того мальчика в закрытом гробу, – вмешалась Ника, очнувшись от оцепенения.