Читать онлайн Сказки для души бесплатно

Сказки для души

ВАСИЛЕК

Поздней осенью, когда холодные дожди вовсю поливали землю, и негде было укрыться от слякоти и сырости, вдруг выдался погожий денек. Тучи нехотя разошлись, проглянуло несмелое солнышко и принялось сушить раскисшую землю. Но не так-то просто было ему справиться с этой задачей. Высохла только пожелтевшая трава. А к вечеру налетел бродяга-ветер. Он с воем пробежал по маленькой полянке, пронесся по шуршащей траве, закружился волчком, подняв облако пыли, закрутив в бешеном водовороте желтые и красные листья, блеклые травинки, осыпавшиеся семена. Он плясал, вертелся под звуки собственной песни, и деревья вокруг качались в такт с его дикой мелодией, подпевали ему скрежетом сучьев и скрипом занемевших от осенней сырости стволов.

Устав от неистовой пляски ветер, подхватив подол из листьев и травы, взвился вверх, прыгнул под седые тучи, которые, надувшись, смотрели на его выкрутасы, и поскакал по-над лесом к высоким скалистым горам, по дороге постепенно теряя свой радужный шлейф. В горах ветреный проказник, пометавшись среди отрогов и перевалов, поостыл, подрастерял силы и притих рядом с большим ледником.

К большому леднику ветер принес только маленькое семечко, подхваченное на полянке. Семечко упало в небольшую ямку и притаилось среди заиндевевших песчинок. Укрытое толстым снежным одеялом оно пролежало там до весны. А когда весеннее солнышко, набравшись сил, растопило снег не только в долинах, но и на горных склонах, тоненький зеленый стебелек потянулся к свету. И вскоре на горе, среди бедной высокогорной растительности расцвел синий Василек.

Солнце припекало. Цветок красовался на ровной небольшой площадке, покрытой бледно-серым лишайником. Он, гордо вскинув яркую головку, с презрением оглядывал своих соседей: «Я-то думал, что наверху, в горах, растут самые прекрасные, самые неотразимые цветы. А получается, что жители вершин только и делают, что жмутся к скалам, изо всех сил цепляются за камни, чтобы не потерять свое высокое положение. И какие же здешние жители невзрачные, если смотреть на них с близкого расстояния. Значит, на вершинах нет цветка, красивее меня!?»

Обалдев от таких мыслей, он, глядя вниз, в долину, на огромные деревья, разбросанные по полянкам, и кажущиеся с высоты карликами, закричал: «Эй, вы там, смотрите, где я! Слушай, великан Дуб, я помню, как ты кичился своей статью и силой прошлым летом! Ты даже не видел меня, когда я был семечком, маленьким семечком, упавшим к твоему подножию. Ты считал себя самым могучим, самым высоким! Но теперь ты своей пышной шевелюрой не сможешь достичь даже моих корней! Смотрите все, каких высот я достиг! Я теперь вижу всю округу! Я выше всех, теперь я самый-самый!»

Сильно загордился Василек. Расправил свои лепестки, греется в солнечных лучах, на долину и ее обитателей и смотреть не хочет. Думает он, что все деревья, кустарники и травы просто от зависти трещат, сохнут от обиды, что один Василек добился такого высокого положения.

Но тут рядом с ним, хлопая крыльями, опустилась на камень серая ворона.

– Ты смотри, – удивилась птица, – на такой высоте – цветок! Да не какой-нибудь, а полевой. Откуда ты здесь?

– Я здесь вырос и расцвел! – важно ответил Василек. – Скажи-ка, сильно завидуют мне жители долины? Они, наверное, засохли от зависти, глядя на то, как я тут цвету?

– Засохли от зависти? Карр! – ворона хрипло рассмеялась. – Да кто тебя видит из долины? Оттуда и горы-то кажутся одной серой громадой, не заметно ни отрогов, ни горных ущелий. А ты, былинка незаметная, лопнуть готов от спеси своей. Остынь, о тебе даже не знает никто.

– Да ты просто завидуешь моему высокому положению! – возмутился зазнайка.

– Чему завидовать-то? – ворона, наклонив голову, посмотрела на цветок. – Тебе еще повезло, что погода стоит теплая. Смотри, не сильно-то тянись вверх,. После первой же морозной ночи здесь останутся только серые лишайники, которым перемена погоды не страшна. – И, взмахнув крыльями, ворона полетела вниз, в долину.

– Но ты все-таки скажи, скажи им, птица, что я тут цвету, что я выше всех! – что было силы, кричал ей вслед Василек.

Только она его уже не слышала.

ВОЛШЕБНОЕ ЗЕРНО

Над речкой и лугом, над лесом и полем возвышается Каменная Гора. На одном из скалистых уступов, на нагретом дневным теплом валуне сидит суслик Митрофан и, затаив дыхание, следит за тем, как уходящее солнце разливается по краю неба золотым и алым сиянием. Вот оно коснулось земли и, постепенно скатываясь за горизонт, меняет свой цвет от ослепительно-белого до малинового.

Но прекрасней самого солнца его лучи, разметавшиеся по краю неба. Сначала горячие и непокорные, золотыми копьями пронзающие синеву, постепенно они превращаются в желто-оранжевое море с пурпурными гребнями волн на фоне все более темнеющего неба.

А солнце уже превратилось в золотую галеру. И он, Митрофан, видит себя капитаном прекрасного корабля и плывет к далеким берегам мечты под золотыми парусами, не замечая, как медленно растаяла малиновая полоса заката на горизонте и ночная темнота опустилась на уступы далеких западных гор…

– Ты что это здесь делаешь? – раздался вдруг рядом сердитый голос его брата Мефодия.

– Ой, как ты меня напугал! – вздрогнул Миртофан. – А я тут за солнышком наблюдал.

– Чего за ним наблюдать? Ночь давно на дворе. – Недоверчиво сузил маленькие глазки старший брат. – Нет, Митрий, ты что-то другое затеял. Вот смотри, мы с утра с тобой вместе за работу взялись?

– Вместе, – озадаченно протянул Митрофан.

– А работу закончили тоже вместе?

– Ну да.

– Так скажи мне, братец, почему ты прячешь от меня что-то? Раз трудились мы на равных, доход тоже должен быть одинаковым. Признавайся, не один мешок с зерном запрятал ты на этом проклятом бугре?

Митрофан долгим взглядом посмотрел на брата, а затем сказал:

– Послушай, давай не будем сейчас ругаться, а завтра вечером вместе придем сюда, и ты сам все увидишь.

– Дураком меня считаешь? – глазки Мефодия превратились в узкие щелочки. – Я спать буду, а ты в это время все перепрячешь, а завтра посмеешься надо мной. Нет, лучше иди один, а я здесь останусь.

– Ну, что с тобой поделаешь, – вздохнул Митрофан и стал спускаться по узенькой тропинке.

Оставшись один, Мефодий чутко прислушался к удаляющимся шагам брата: не остановится ли где Митрофан, не поднимет ли с земли тяжелый мешок с добром? Но, не услышав ничего подозрительного, жадный суслик понемногу успокоился и заснул.

И снится ему огромный склад с золотым зерном, которым владеет Митрофан. Мефодию очень хочется прибрать к лапкам богатством брата. Он тихо крадется в темноте, обливаясь потом. Лапки суслика трясутся, и он никак не может попасть ключом в замочную скважину. Но вот ключ повернулся в замке. Мысленно Мефодий уже внутри, богатство брата течет золотой волной меж пальцев, и звон зернышек звучит в ушах жадного суслика прекрасной мелодией.… Но что это? Открыв тяжелые двери склада, Мефодий видит перед собой пустоту. От страха и разочарования суслик закричал и… проснулся.

Утреннее солнце заливало ярким светом округу. Мефодий умылся в ручье и побежал в поле. Брат его уже давно работал.

– Ну что, проспал? – весело спросил он Мефодия. – Много добра на горе нашел? – продолжал подшучивать Митрофан.

Но Мефодий молчал, не обращая внимания на шутки брата. Он собирал пшеничные зерна, а думал о тех золотых, волшебно звенящих, что видел во сне.

Вечером, когда работа была окончена, братья пришли на гору и уселись на теплом камне.

И опять Митрофан, забыв обо всем на свете, плыл по огненному морю под золотыми парусами.

А Мефодий, хмуро глядя на заходящее солнце, размышлял: «Интересно, сколько золотых зерен могло бы получиться из этого никому не нужного заката»?

БАБОЧКА

Жила-была Бабочка, красивая Бабочка с огромными яркими крыльями. Бабочка очень гордилась своим богатым нарядом. По утрам она приводила свое разноцветное платье в порядок и целыми днями порхала с цветка на цветок, пила сладкий нектар и пересмеивалась со своими подругами – такими же, как она, бабочками.

Иногда на пути крылатой прелестницы попадались гусеницы, и Бабочка смотрела на них с пренебрежением. «Какие противные зеленые создания, – думала она, – ползают в траве, едят горькие листья. Им не дано, как мне, порхать среди цветов, пить сладкий нектар, и радоваться жизни! Ползают по земле и дальше своего носа не видят! Ужасно, что и я когда-то была такой же страшненькой и зеленой. Но все изменилось, я выбралась наверх и теперь часто ловлю на себе восхищенные взгляды, я знаю, что очень красива и привлекательна, а это – главное мое богатство». И Бабочка, грациозно взмахнув крыльями, легко опустилась на самый красивый цветок.

И тут ее увидел маленький зеленый Кузнечик. Он взглянул на прелестное создание и застыл в изумлении. Такой красоты он никогда раньше не встречал. Без памяти влюбившись в обворожительную незнакомку, Кузнечик в своем воображении наделил бабочку всеми известными добродетелями и, вдохновленный неземной красотой, сочинил прекрасную мелодию. Он взял свою скрипку, и чарующая мелодия нежными волнами разлилась из-под тоненького смычка.

И все обитатели поляны замерли, слушая Кузнечика.

– Ах, – вздыхал музыкант, глядя на Бабочку, – Вы так прекрасны, так очаровательны. Мое сердце разбито, я гибну вдали от Вас, милая. Вы – единственная в целом свете, Вы бесподобны, Вы неповторимы. И красота Ваша побудила меня написать гимн. Моя любовь к Вам превратилась в чудную мелодию. Послушайте, дорогая, песню моей души! – и он снова и снова принимался играть на скрипке.

«И как же он мне надоел со своим стрекотаньем!» – думала Бабочка, глядя мимо Кузнечика на огромного Майского Жука.

Жук важно восседал на березе, растущей в центре поляны, и сверху лениво оглядывал окрестности. Он любил только себя, а остальных просто не замечал. Его боялись и уважали. К его словам прислушивались, и никто не смел перечить господину Жуку.

Бабочка мысленно сравнила незаметный зеленый сюртучок Кузнечика с великолепным фраком Майского Жука и, взмахнув крыльями, полетела к березе.

В НЕКОТОРОМ ЦАРСТВЕ, В РЫБЬЕМ ГОСУДАРСТВЕ

Когда-то давным-давно была здесь полноводная река. Она текла по равнине, разветвляясь на множество рукавов, обтекая сотни островов и островочков, образуя спокойные заводи, намывая в них чистый золотой песок. Уютно и раздольно жилось народу речному. Всем хватало места в густых водорослях, каждый был сыт и доволен жизнью своей.

Но однажды весной талые воды проторили себе широкую дорогу по главному руслу реки, схлынули с заливных лугов, и оставили по низинкам целые десятки маленьких озерков. Каждое озеро стало жить обособленно. Одни существовали за счет подземных родников, другие кое-как перебивались, подпитываясь от дождей.

Вот уже который год трудно приходится жителям одного из таких озер. Злое солнце высушило землю. Обмелело озеро, пересохла вытекавшая из него после дождя светлая речушка. Маленькие рыбки еще так-сяк перебивались, старыми запасами жили, а карпам да сазанам вообще невмоготу стало. Кто мог, ушел из озера, пока речка не обмелела. У кого сил меньше да расторопности – остались, на голодном пайке перебиваются.

Зато хищникам раздолье. Отлежатся они днем на мелководье да в норах, а ночью на разбой выходят. Что ослабленных-то не загнать! Разжирели хищники, раздобрели, не боятся никого, свои законы стали устанавливать, территорию озера разделили на зоны. А травоядным рыбам сказали: «Или в нашей стае живете, или съедим всех вас»! Что оставалось? С волками (то бишь, щуками) жить… Оно вроде, как по Водному закону получается, а на поверку – по закону хищников.

Вот, к примеру, захотел пескаришка норку вырыть, а ему: «Не положено! Места в озере мало». Кем не положено? Да законом же! А законы кто устанавливает, кто разрешает хищникам все новые и новые территории завоевывать, мелочь да икру уничтожать? Да хищники же, что у власти пригрелись! Невдомек пескарю, что за разрешение на жилье полмешка жемчуга отвалить требуется. Вот и плавает он вокруг толстых рыб, просит, надрывается.

Зато разъевшемуся карасю за определенную мзду и норку предоставят, и место на теплом мелководье, только плати…

Как живется озерным жителям? Да кто как сумеет, так и выплывает, каждый сам за себя. Каждый, как умеет, жизнь свою устраивает. Кто в одной упряжке с хищниками, тем сытнее. Хищники, они хоть за все платить заставляют, но и от других зубастых тварей защитят. А в одиночку пропадешь, не выживешь в этом страшном подводном мире.

А кто помельче, победнее, чешуей не блестит, тому и остается только в тину зарыться да помирать? Хищники вроде «за народ» глотки дерут, а на деле для себя лишь стараются…

Так вот, именно в таком «дождевом» озере жил был старый хитрый Ерш. Сколько лет ему было, неизвестно. Но по облезлой морде да по истрепанным усам можно догадаться, что во многих переделках Ерш побывал, множество приключений пережил. Со временем много важных и «нужных» рыб в знакомых у Ерша оказалось.

Так уж Ерш устроен, что не сидится ему на месте, никак спокойно не живется. Водные законы не для таких, как он, писаны, для мелкой рыбешки неумной. Ершу законы нипочем, он с самим Налимом, с самой Щукой да их приближенными дружбу водит. Знает, как «на плаву» оставаться.

Как-то поутру, после бурной ночи решили хищники единственный маленький ключик, пробивающийся из золотого песка, засыпать, камнями завалить, только маленькое отверстие для чистой воды оставить. Зачем? Да вы что?! А выгода-то зубастым какая! Любому можно сказать: «Хочешь родниковой воды – плати деньги-жемчужинки». А у кого жемчуга нет, тем в тине плавать придется. Стал народ озерный возмущаться: «Что же это получается! Озеро общее, а чистую воду покупать приходится!? По какому такому праву»? Но им тут же предписания: «В связи с тяжелым положением – два месяца нет дождей – приказываем продавать чистую воду ради всеобщего благополучия». А перед приказом простые рыбы и плавниками махать не стали – Законы превыше всего! Встали в очередь.

А Ерш тут как тут. Поплавал вокруг очереди, повилял хвостом и давай толстым рыбам свои услуги предлагать: «Ты мне пару жемчужин, а я тебя без очереди к чистой воде протолкну, рядом с родником жить будешь, где кислорода побольше».

Поймали как-то Ерша за жабры шустрые Ельцы, порядок охраняющие, потрепали, конечно, хорошо. В яму посадили, в мошенничестве обвинили. Но побитый Ершишка вывернулся (не даром скользкий) и тут же побежал жаловаться к Налиму. Развесил слюни, напускал пузырей, запечалился. В общем, карманный друг и соратник Налима и в этот раз сухим из воды вышел. Недаром же столько лет он, что где сворует, кого обманет – большую часть господину белопузому несет. Как же не защитит Налим Ерша? Вот и пыжится большая рыба, Ерша от ответственности спасает, а Ельцов к ответу призвать норовит. А за что? Да мало ли… Не там проплыли, к примеру, не за то место Ерша куснули… Придраться можно к чему угодно, было бы желание. А желание такое у Налима есть, ведь уже ни для кого не секрет, что отвечать (если по закону) вместе с Ершом ему придется.

Самое интересное, что у каждого такого ерша свой налим, своя щука имеется. А закон – видимость одна, фикция. Законы для мелкой рыбешки пишутся. Плавает Ерш важно в чистой воде, плавники растопырив, нижнюю губу выпятив, плюется, глядит презрительно на обидчиков своих. У него ведь все схвачено, за все заплачено, где надо, подмазано.

Маленький мошенник «за просто так» из трудной ситуации невредимым вышел, а большие и вовсе такие дела творят, что и не снилось нам с вами… Вот, как с родниками этими…

Только вот, как выяснилось, не каждому по силам оказалось место в чистой воде покупать. Совсем прикрыли отверстие для родника хищники: «Нам самим, родственникам нашим да знакомым хорошим, рыбам нужным чистого песочка, воды прозрачной, да кислорода хватит, а остальные пусть хоть кверху брюхом всплывают!»

Что и говорить, при таком правлении озеро постепенно в болото превратилось. Только жители его до сих пор догадаться не могут, почему так получилось? Или просто думать не хотят о том, где живут, и кто ими управляет. А надо бы…

О РЫЦАРЯХ КРЫЛАТЫХ

В сорочьем гнезде было шумно. Двое подросших птенцов устроили нешуточную битву. Старший брат решил проучить сестренку, которую посчитал не в меру болтливой. Однако маленькая сорока рьяно отстаивала свои позиции, ни в чём не уступая брату. Гомон и гвалт становились все громче, подросшие птенцы, громко стрекоча, уже скакали по веткам березы, на которой заботливые родители устроили им уютное жилище.

– Что здесь происходит?! – прилетевшая сорока-мать в один миг установила в доме покой и порядок. Разом примолкшие птенцы, гневно поглядывая друг на друга, спешно вернулись в гнездо.

Выяснив причину ссоры, мама строго посмотрела на сына:

– Девочек обижать нельзя! Ни под каким предлогом. Иначе – не стать тебе крылатым рыцарем, настоящим – без страха и упрека. Прилетит отец, он с вами обоими серьезно поговорит об этом. – Она посмотрела на заходящее солнце и добавила. – Наверное, уже завтра… А пока – ужинать и спать!

– А сказка будет? – робко спросила малышка, уплетая принесенную матерью саранчу.

Уставшая за день сорока хотела было отказаться, но, подумав немного, решила рассказать детям поучительную историю:

– За высоким косогором, как вызнаете, есть небольшая деревушка. Но туда вам лучше не летать. Нам и в лесу пропитания хватает… Так вот, в деревушке той большой птичий двор. По мне так – ни к чему небольшому поселению такие птичьи хоромы! Но – тем, кто повыше, наверное, видней, – она невесело усмехнулась и продолжила. – И жил на птичьем дворе Важный Гусь. Богатый – страсть, а главное, из себя видный, статный. Правил он в своей вотчине, как царь. Все-то у него было! Что ни пожелает – купит, украдет, отнимет. Ни в чем поражения не знал Гусь, умел развернуться, умел из любого дела выгоду извлечь.

Нас, сорок длиннохвостых, много в то время было рядом с такими гусаками. Слушали речи их выспренние, по округе вести разносили. Кто-то из нашей братии так и остался жить при дворах, с кормушек гусевых да индюковых питаясь. А мы вот в лесу остались, на воле. Насмотрелась я на порядки те и выводы соответствующие сделала: не стоят брошенные под ноги зерна той цены, которую позабывшие свободу платят…

Я тогда молодая была, дерзкая. Все хотелось узнать, понять, новому научиться! И, как-то вижу – появилась на птичьем дворе Серая Гусыня. То тут мелькнет, то там появится, то восторженными да наивными глазами на Гуся посмотрит. И хотя сорокам с гусями не по пути, сдружились мы с той Гусыней нечаянно как-то. Добрая она была, миру открытая. И образованная очень.

Гусыня хоть нечасто, но подходила к Важному Гусю. Где совета спросит, где подробности происшествия, но больше все, распахнув глаза, речам гусевым внимала, большим авторитетом его считала. И, сама того не ведая в доверенные птицы к Гусю тому попала. Очень радовалась назначению, гордилась, что может быть полезной такому большому начальству.

А Гусь – не дурак, приметил, что Гусыня в облаках витает. Не привыкать высокопоставленному гусаку к лести да вниманию, с малолетства обласкан он, с младых ногтей умел привлекательностью своей пользоваться. Как паразит какой с удовольствием питался чистой энергией, от Гусыни исходящей.

Как-то в разговоре с соплеменником, размахивая крыльями, да рассказывая о новом выгодном деле, обмолвился Гусь, что та самая Серая Гусыня влюблена в него по уши. «Пусть вздыхает – снисходительно отвечал он на все расспросы, – есть, пить не просит, пусть рядом вертится. Глядишь, из ее привязанности можно выгоду какую в будущем поиметь. Мне свои птицы везде нужны! Ты лучше расскажи мне о той пестрой индюшке, что была вчера на пруду рядом с тобой».

А я вдруг переживать за подругу стала, словно камень на сердце лег. Хоть молчала Гусыня о чувствах своих, но невдомек наивной птице, что, глядя в глаза ее распахнутые, можно очень даже правильные выводы сделать.

«Может быть, не стоит тебе так раскрываться перед ним? Ты же видишь, что он за птица. Черствый крючкотвор. Такой даже самого малого перышка твоего не стоит!» – пыталась я сдержать разгорающийся в неискушенном сердце огонь… Но разве очарованные слышат доводы разума? Серая Гусыня по-прежнему с воодушевлением слушала торжественные речи Гусака и работала, можно сказать, на износ. Лишь бы господин был ею доволен.

– Да, я понимаю, я согласна с вашей точкой зрения, я не подведу,– говорила она важной птице, стараясь как можно лучше выполнить все его распоряжения.

– Я знаю, ты не подведешь, ты же меня любишь, – самодовольно ответил на ее старания Гусь на одном из птичьих слетов. Да так ответил, что другие услышали. Собравшиеся на птичьем дворе разнокалиберные птицы с нескрываемым интересом наблюдали эту сцену. А я даже клюв от возмущения раскрыла. Так хотелось этого самовлюбленного чинушу прямо в глаз долбануть!

– Мама, драться же некрасиво!? – удивленно протянул сорочёнок.

– Да уж! Порой, глядя на таких… о манерах забываешь, – проворчала всколыхнувшаяся от воспоминаний сорока.

– А как же тетя Гусыня? Она не заплакала от обиды? – участливо спросила дочь.

Стрекотунья, поведя головой, вздохнула:

– Гусыня, конечно, опешила. Сначала, в присутствии обитателей птичьего двора она пыталась быть веселой, делала вид, что ничего не произошло. Старалась не замечать колких намеков и ехидных взглядов окружающих. Но оставшись одна, Гусыня приуныла. А когда я прилетела к ней с подарком и добрым словом, и вовсе расклеилась, стала жаловаться на судьбу:

– Вот как Важный Гусь оценил мое к нему добросердечное отношение… Здорово! Как он может говорить, да еще в присутствии посторонних, о том, в чем я сама толком не могу разобраться?! – возмущалась она. – А как снисходительно он это говорил: «Я знаю…» Он знает… Ужас, какая же я глупая! Почему я так вела себя? Зачем ему в клюв заглядывала, верила его пафосным речам о том, что мы – дружная команда!?

– Она обиделась? – с состраданием спросила дочь.

– Конечно, обиделась. Прежде всего, на себя, на свою открытость и сердце чистое, интригами да притворством незамутненное! – раздосадовано щелкнула клювом мать. – Я б на ее месте этому хлыщу…

– Так зачем же ей на себя обижаться? – перебил ее сорочёнок, взмахнув крыльями. – Разве она виновата, что гусак тот оказался вовсе не рыцарем?

– Она-то не виновата. Просто гусаков таких вокруг ох как много, – покачала головой сорока.

Мудрая птица ненадолго задумалась, глядя на закатное солнце. Ветви березы чуть слышно шелестели, день подходил к концу, мир вокруг них постепенно засыпал. Зорким взглядом обозрев окрестности, крылатая говорунья заметила приближающегося к гнезду отца семейства. Поневоле залюбовалась красивым полетом, блестящим опереньем белобокого чернокрылого супруга, радостно стрекотнула приветствие, подалась навстречу мужу.

Тот вернулся к дому с пойманной мышью, внимательно осмотрел сородичей, проследил, чтобы все остались сытыми, и устроился на ветке дерева рядом с гнездом.

Дети принялись за поздний ужин, попутно расспрашивая, чем закончилась история с гусыней.

– Спустя неделю стал замечать Важный Гусь, что нет рядом Серой Гусыни. «Ничего, прибежит», – усмехался он, изредка вспоминая ее наивные глаза. Но время шло, а она не появлялась. И Гусь забыл о ее существовании, выбрал себе новую помощницу. Пусть тупую как пробка, но из себя всю такую… лебедушку. И без Гусыни у него было много дел, много развлечений.

Продолжить чтение