Читать онлайн Гелла – дочь Одина Одноглазого бесплатно

Гелла – дочь Одина Одноглазого

Те, кто придут в этот мир,

пусть не ждут от него снисхожденья.

Жизнь – не волшебная сказка,

где счастливы все и всегда.

Часто судьба преподносит

одни лишь нужду и лишенья.

Счастьем считается случай,

когда у тебя есть еда.

Кто я? Невзрачный комок

неокрепшей измученной плоти,

Шансы которого выжить

бесспорно стремятся к нулю.

День для меня пережить –

равносильно тяжёлой работе.

Даже в мечтах по ночам

я себе ничего не сулю.

Что ж, лучший путь –

шаг к уходу из мира страданий

В радужный мир,

где ни боли, ни страха, ни слёз.

Там всех нас ждёт

исполненье заветных желаний.

Там и тепло, и еда,

и не мучает больше мороз.

Так и со мной

всё должно было вскоре случиться.

Да, я готова была…

И я этого даже ждала…

Но покачнулись весы,

позволяя судьбе измениться.

Та улыбнулась слегка

и надежду на жизнь подала.

Было как в сказке –

из круга слепящего света

Вышла богиня,

в ладони меня приняла.

И на руках унесла, но куда?

Я не знала ответа.

Что ж, будь, что будет –

я тихо, смирившись, ждала.

Что будет дальше?

Оставим в покое гаданья.

Важно лишь то,

что продолжился путь мой земной.

Много дорог у судьбы –

в этом главное есть осознанье.

Мне повезло, я жива.

Значит что? Первый раунд за мной…

(Отшельник)

ГЛАВА 1. МЫ ЗАЧЕМ РОЖДЕНЫ В ЭТОТ МИР?..

…Как вам описать мою короткую жизнь?..

Да, мне всего лишь восемь месяцев и пятнадцать дней, и я ещё не совсем выросла, но память у меня хорошая, и я достаточно повзрослела, чтобы попытаться припомнить и собрать свои воспоминания в общую картину, попробовав рассказать вам как было дело, пока время не стерло память детства…

…Родилась я большой коробке, выставленной на улицу доброй женщиной специально для диких кошек, которых она по доброте своей прикармливала.

Коробка стояла у стены деревянного неказистого садового домика, накрытая старыми куртками, которые по мере возможности защищали коробку и находящихся там многочисленных кошек от дождей летом и морозов зимой.

Моей матери в то время было примерно столько же, сколько мне сейчас. Она была очень молода и не успела созреть окончательно для материнства. Поэтому, проведя с опытными дачными сладкоголосыми котами-ловеласами нежные, романтические июньские вечера, она понесла и родила в конце августа меня – маленького пятнистого задохлика.

Я родилась очень слабенькой, потому, что это были первые роды у моей мамы – самОй почти что девочки. Но в дикой природе кошки рано взрослеют и становятся матерями, а котята, первый окот, бывает и не выживает. Или плод не до конца сформировывается, или кошка, бывает, выкинет, не доносит. Ведь сама еще не выросла, а тут такое дело – материнство! Тяжело! А ведь и поесть вокруг не густо, и холодные росные августовские ночи… Все бывает. Да и коты не дают проходу, хоть и детёнка носишь, а всё норовят снова к самочке молоденькой пристать. Им-то, котам, все равно, они не заморачиваются, что это может быть их родной детёныш в её утробе…

Откуда я всё это знаю, спросите вы? Да мамка рассказала, пока я была с ней!

В общем, родилась я в большой кошачьей семье. С нами жили еще три взрослые самочки, четыре котёнка чуть постарше меня и одна кошечка-подросток. Мужчин-котов среди нас не было. Наше небольшое сообщество было целиком женским. Хотя… Я не рассматривала маленьких детей самочки-соседки. Может среди них и были мальчики. На том этапе мы все пахли одинаково – молоком…

…В коробке было тесно, но тепло. Отовсюду раздавалось тихое мяуканье, чмоканье и звуки возни. Это котята сосали матерей, перебирая лапками, чтобы массировать их брюшки, полные молока.

Я была у мамы одна, и мне, по идее, должно было бы хватать ее молока. Поначалу так оно и было. Я высасывала все, что находила в сосках на ее брюшке.

Наверное это была не мамина вина, что молока в ней оказалось мало даже для меня одной, да и то вскоре перегорело и кончилось. Ее молодость, а может и нездоровье сыграли свою роль. Я все чаще оставалась голодной и переползала к другим кормящим кошкам, чтобы дососать пару капель, оставленных их малышами.

Часто кошки меня отталкивали от своего живота задними лапами, несильно били передними, без когтей, шипели и тихо рычали, предупреждая, что зона закрыта для чужого ребенка, своим детям не хватает! Но я, поскуливая, все равно совала и совала тупую, слепую мордочку, чуя запах еды. А что мне оставалось делать?

Моя мама тихонько жалась в уголке коробки и дрожала. Она была больна и ничем больше не могла мне помочь.

– Проси их, проси, – тихо мяукала она, глядя на то, как я пытаюсь найти сосок чужой самки. – Матери же они! Должны понять, что не выкормлю я тебя! Рада бы, да нечем! Проси их, проси!

И я просила, как могла…

Через какое-то время та или иная кошка, пожалев плачущего от голода котенка, уступала мне, и я набрасывалась на заветный источник жизни, как оголодавшая пиявочка. Их соски почти всегда уже были практически пусты – родные детишки старались на совесть, но я вытягивала еще по паре капель из каждого и засыпала утомленная трудной работой.

Такими были мои первые воспоминания. Худо-бедно я все же росла, конечно не в пример откормленным соседским котятам, которые были почти вполовину крупнее меня, живыми, озорными и хулиганистыми.

Когда ты живешь в семье диких кошек, ни одна из которых сама никогда не знала никакого другого дома, кроме улицы и старой коробки, трудно себе представить иную жизнь, такую, как у меня сейчас – в довольстве, сытости, тепле и любви. В дикой природе все подчинено инстинктам выживания и нет никакого снисхождения к слабым, больным и покалеченным.

Я, мама и соседские кошки не были в прямом смысле предоставлены сами себе. Нас кормила та самая добрая женщина, которая, как смогла, соорудила нам дом из коробки и старых курток. Мы получали еду каждый день. Пусть не до отвала, но регулярно. Остальное наши матери добывали обычным путем охоты. На то нам и были даны природой наши когти, чуткие носы и уши.

Моя мама ела мало и почти не охотилась. Она была очень маленькой, тощенькой и слабой. Ранняя беременность измотала ее, выпив жизненные соки из еще толком не сформировавшегося тельца, а подхваченная от любвеобильного самца заразная болезнь медленно разрушала хрупкий организм.

Имени у меня не было, как и у остальных из нашего общежития. Добрая женщина называла нас всех "кис-кис". И мы считали это слово своим именем.

Через пару недель с моего рождения у меня заболел и потек глазик. Я была еще совершенно слепа, но мамина болезнь передалась и мне. Правый глаз вспух под закрытым веком и сильно болел.

Я не знала, что это болезнь и не понимала, почему мне приходится страдать, а мама не знала, что мне сказать в утешение. Я все время плакала от нестихающей боли в глазу, ища у мамы помощи, а она только тихо плакала и без конца вылизывала мою распухшую мордочку, слизывая вытекающий из-под века гной.

Соседские кошки, чуя запах болезни, перестали подпускать меня к своим соскам. Они боялись, что я передам болезнь их крепким, пузатеньким, хорошеньким деткам. Я их понимала и, тихо скуля, отползала обратно к маме, которая одна жалела меня, как могла.

Добрая женщина кормила нас не только сухими хрустиками, но и наливала в мисочку немного молока, а также угощала самых маленьких вкусными мягкими мясными кусочками.

Как только мой относительно здоровый глаз наконец открылся, я сразу начала выползать из коробки наружу в поисках где бы чего поесть. За пределами жилища вкусно пахло, когда добрая женщина приходила, чтобы выложить для нас еду, и я инстинктивно понимала, что нужно ползти туда, откуда доносится запах, да и мама говорила мне, чтобы я попробовала съесть эти мягкие кусочки, иначе Радуга как-нибудь ночью заберет меня…

У меня получилось. Я старательно жевала своими голыми деснами ароматные кусочки и плакала от счастья. Кошки попытались отогнать меня от мисочки, но мама, зарычав, встала на мою защиту. Выгнув спину и ощетинившись, она стояла между мной и кошками, заслоняя меня своим казавшимся почти плоским от болезненной худобы телом. Ее глаза горели недобрым огнем, и остальные кошки поняли, что она не пожалеет своей жизни, чтобы защитить и накормить меня.

Итак у меня появилась возможность питаться не только молоком. Но снова ненадолго. Подрастающие соседские котята тоже поняли, что кроме материнского молока на свете существуют и другие вкусные, съедобные вещи и первыми кидались на мягкие кусочки, дерясь и рыча друг на друга, оставляя после себя лишь чисто вылизанную тарелочку, лишенную даже запаха еды.

Я снова начала голодать. Мама пыталась приносить мне мышей, но я могла разжевать и проглотить только их маленькие, мягкие внутренности. Ни со шкурой, ни с сырым, жестким мясом я пока не справлялась. Да и маме что-то нужно было есть.

Иногда мне удавалось попить молока из мисочки. Я почти перестала расти и в основном лежала в одной из стоящих рядом с домом многочисленных коробочек, в которую забиралась каждое утро и выбиралась вечером.

Мне не хотелось играть с другими котятами. У меня не было сил на игры. Да и котята сторонились меня, чувствуя, что со мной что-то не так, и это очень опасно. Глаз болел так, что я иногда просто забывалась от боли. Я лежала в коробке и глядела одним, пока что зрячим, глазом на небо, пытаясь высмотреть ту самую заветную Радугу, на которую мне вскоре, видимо, было суждено уйти.

Мама вечерами рассказывала мне чудесные сказки о том, что Радуга – это огромная, полосатая семицветная кошка, выгнувшая спину и вставшая дугой над землёй. Она появляется, когда кто-то из нашего племени должен уйти к своим предкам. Перед ее появлением предки плачут, жалея тех, кто мучается и страдает от болезни и старости на Земле. И тогда идет дождь. Потом добрый Кот-солнце выходит из-за облаков, чтобы успокоить печаль предков, высушить их слезы и рассказать им, что земная жизнь не так ужасна, что в ней есть и радость, и любовь, и счастье. Слезы предков постепенно перестают капать, и на небо, выгнув спину, выходит Радужная кошка. Она переливается разными цветами, нежно мурчит и приглашает всех, кто больше не находит в себе сил продолжать жизнь на Земле, уйти, забравшись к ней на спину, как по мосту, в прекрасный мир, где нет боли и страданий…

…Так проходил день за днем, но Радужная кошка так и не пригласила меня уйти с собой в лучший из миров, хотя я была уже совершенно готова…

– Может быть я попытаюсь позвать ее завтра, – подумала я с грустью, с трудом вылезла из коробки и покачиваясь отправилась к маме под бочок на ночлег…

Я вновь и вновь хочу спросить,

Меня ты любишь ли?

А дождь,

Что знает все,

Лишь льет сильнее…

(Аривара Нарихира)

ГЛАВА 2. ПУТЬ НА РАДУГУ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ…

…Этой ночью Радужная кошка снова не пришла, хотя я звала ее так громко, что кошки-соседки в конце-концов зашипели на мою маму.

– Эй, да заткни ты ей уже пасть, Тощая! Твой больной выродок всех наших детей перебудит своими стонами!

Мама обняла меня лапками и стала вылизывать мой раздувшийся глаз, приговаривая:

– Ну тише, тише, моя хорошая! Я расскажу тебе сказку про Радугу и маленькую больную девочку, которая отправилась ее искать.

– Я не хочу сказку, хочу настоящую Радугу! – хрипло мяукала я. – Я устала, я так устала! Мне больно и плохо! Отпусти меня, мама!

– Мы поищем ее завтра… Мы пойдем туда вместе… – наконец сказала измученная моими жалобами и собственным нездоровьем мама. – А сейчас постарайся поспать. До утра осталось совсем недолго. Нас выгонят отсюда на холод, если ты не перестанешь плакать, и мы замерзнем. Ты же видела, как вода в миске, из которой мы пьем, к утру покрывается льдом? Ты же не хочешь, чтобы то же случилось и с нами? Потерпи, недолго осталось…

Мама баюкала меня, мурчала на ушко разные нежности, и я наконец забылась беспокойным сном…

…Утро было холодным и ясным. Мы выбрались из коробки на свежий воздух, уже пахнущий осенней мокрой прелью, и я зябко съежилась – холод охватил мое разгоряченное тельце с редкой шерсткой. Я подошла к миске с водой, чтобы попить. В пасти было сухо, горло болело. Но вода замерзла, и я просто полизала лёд. Еле передвигая лапками я добрела до коробочки, в которой привыкла лежать в последние дни. В нее добрая женщина положила старый шарфик, заметив, что мне понравилось это местечко. Удобно устроившись, я устремила свой единственный глаз в небо и стала разглядывать облака, которые плыли неторопливо куда им было нужно, то и дело меняя свою форму. Это оказалось очень увлекательным, и я даже на какое-то время забыла про боль в глазу…

…Надо сказать, что добрая женщина вдруг куда-то исчезла, и уже несколько дней утром и вечером к нам приходил другой человек, мужчина, который кормил нас, наливал в миски свежую воду и молоко. Я видела его из своего уголка, но он не замечал меня. Вокруг него сразу начиналась беготня из голодных мяукающих ртов. Они окружали его, вертясь и подпрыгивая, изо всех сил стремясь именно на себя обратить внимание. Человек старался, чтобы еды досталось всем. А я… Я даже не подходила. Меня все равно оттеснили бы от миски здоровые и сильные, да и какой смысл было тратить драгоценную еду на того, кто вот-вот должен уйти на Радугу? Это нецелесообразно и нерачительно в нашем животном мире. Выживают лишь сильнейшие. Именно они должны в положенное каждому из них время дать жизнь здоровому и выносливому потомству. А слабые и больные?.. Они должны уйти…

…Сегодня вся наша свора так же, как и в предыдущие дни, заранее выскочила из коробки, в ожидании прихода Кормящего Человека. Мои здоровые, пушистые и сильные собратья весело резвились, скакали вверх и вниз по коробкам и траве, нагуливая аппетит, взрослые кошки умывались и ходили по важным кошачьим, неотложным делам. Мамы не было видно. Наверное она ушла поохотиться…

…Я смотрела на медленно катящееся по небу солнце и не могла оторвать от него глаз. Яркий круг ослеплял, но не жёг. Даже ясным днем солнышко пригревало уже слишком слабо. Я толком и не знала, как оно умеет жечь в разгар лета – ведь мое появление на свет случилось в начале осени. Но мама рассказывала мне, вечерами укладывая спать, что жарким летом в середине дня можно было даже слегка обжечь лапки, ступив на раскаленный солнцем песок. Я пыталась представить жаркий день и горячий ветер, ласково перебирающий шерсть на спине, душное марево, висящее над влажной после ночи травой… Сказки… Все это лишь мамины сказки… И мне никогда не узнать бывает такое на самом деле или нет…

…Солнце продолжало подниматься и слегка пригревать мой бочок, поглаживая его ласковыми лучами. Мне начало казаться, что оно живое и жалеет меня, протягивая лучи, как тонкие, длинные усы, чтобы коснуться моей шерстки и погладить. Я смотрела на необыкновенное светило не отрываясь. Какое же оно было красивое! Вот интересно, а Радуга такая же красивая или еще лучше? Вот было бы здорово уйти жить на Солнце! Наверное там все счастливы и радуются жизни. Там вода в мисочках никогда не покрывается льдом, и лапки никогда не мерзнут. Там всегда тепло и светло, и никогда не приходит стылая ночь, чтобы забрать наши никому не нужные жизни. Вот бы уйти на Солнце! А то кто знает, тепло ли на этой Радуге…

…Звякнула запором калитка… Кто-то пришел… Наверное это тот Кормящий Человек принес еду и воду…

Вокруг раздалось многоголосое мяукание. Кошки наперебой напоминали Человеку о своем присутствии. Я продолжала смотреть на солнце. Бессмысленно думать о еде… Мне все равно ничего не останется после этих проглотов…

…Вдруг кто-то заслонил мне свет солнца, и я увидела второе "солнце" близко – прямо над собой. Надо мной склонилось огромное существо, которое я никак не могла рассмотреть против света, с горящей огнем длинной шерстью на голове.

– Ты – Радужная кошка! – догадалась я. – Наконец ты пришла на мой зов! Я так тебя ждала! Возьми меня с собой в свой волшебный мир, где нет боли и несчастий!

И я протянула слабые лапки к светящемуся в лучах солнца лику существа.

Я очень хотела напоследок спеть Песню Прощания С Мамой, чтобы у нее и у остальных, проживавших с нами, осталась память обо мне, но из горла не вырвалось ни звука. Я открывала рот, силясь произнести хоть что-то, но тщетно. Болезнь уничтожила и мой голос…

Я была готова уйти…

Я даже была рада уйти, чтобы избавиться от той короткой и несчастливой земной жизни, которую успела прожить…

Зачем мне такая жизнь, в которой кроме боли и вечного голода нет ничего?..

Я не отрываясь смотрела в глаза Радужной кошки и молча открывала рот, пытаясь поведать ей о своих тяготах. Рыжая протянула ко мне передние лапы, которые очень напоминали человеческие руки и приняла мое озябшее тельце в теплые ладони.

– Как хорошо! – подумала я, мысленно прощаясь с миром. – Мама, у меня пропал голос, но я кричу тебе, как могу. Прощай, я ухожу туда, где все коты бывают счастливы. Где нет боли и лишений. Где много еды и всегда тепло! Прощай и помни меня!..

…Лапы-руки Радужной кошки подняли меня на небывалую высоту и плавно покачивая понесли в лучший из миров…

Я плыла в теплых объятиях, закрыв глаз, отдаваясь желанному небытию, и никак не могла понять, почему же не проходит боль в глазу? Мама говорила, что когда ты попадаешь в мир Радуги все недуги отступают, и кроме счастья и радости ты ничего не испытываешь… Странно, но у меня все болело ровно так же, как и раньше. И еще отчаянно хотелось есть… Испугавшись, что что-то идет не так, я открыла глаз и пригляделась.

Радужная кошка вблизи оказалась человеческой женщиной с руками, ногами и всем, что полагается людям. То, что я приняла за второе Солнце, было ее головой, обрамленной рыжими волосами. Именно они так ярко сияли, пропуская через себя солнечные лучи и создавая горящий ореол вокруг ее лица.

Радужная женщина осмотрела меня со всех сторон и стала переговариваться с мужчиной, который приходил кормить нас последние несколько дней. В ее голосе я услышала тревожные нотки. Она прижала меня к себе и куда-то понесла. Мужчина шел рядом и тоже все время что-то говорил. Я увидела огромные жилища, к которых любят селиться люди. Они не помещаются в большие картонные коробки, как мы, и строят себе дома из длинных, толстых палок.

Меня занесли в один из таких домов только для того, чтобы покормить теплым молоком, завернуть в мягкие тряпочки и тут же снова вынести на улицу.

Радужная женщина продолжала держать меня на руках и баюкать, словно мама. Очень скоро к нам подъехала огромная, рычащая и плохо пахнущая повозка, на которых люди любят передвигаться, чтобы не ходить ногами, мы влезли внутрь ее чрева, и повозка быстро двинулась с места.

– Какая все же странная жизнь в этом мире Радуги! – подумалось мне. – Я больше не чувствую голода. И это хорошо! Может скоро и боль пройдет? Наверное на все нужно время… Как приятно, что и на Радуге есть молоко! Мама не обманула! Может и вкусные кусочки здесь найдутся? Бедная мама, она наверное не услышала моей прощальной песни. Трудно петь, когда нет голоса. И теперь она бродит там, на Земле, в поисках меня. И не находит… И зовет… И плачет… А эта повозка везет меня куда-то в неизведанное… Странно все это… И прекрасно… Моя жизнь на Радуге началась не совсем так, как я рассчитывала… Посмотрим что будет дальше…

…Куда меня возила в повозке, а потом и носила в специальном переносном домике Радужная женщина, я поняла гораздо позже, когда стала значительно старше и умнее. Тогда я не видела и не знала ничего, кроме своей коробки, пятачка травы перед ней и доброй женщины, которая кормила нас по доброте душевной…

…Мне все казалось сном. Порой не слишком приятным, порой пугающим. Я не могла тогда знать, что на свете существуют люди, которые умеют избавлять кошек от тяжелых болезней и даже от ухода на Радугу. И они совсем не хотят делать тебе больно своими иголками, не просто так тычут разными палочками тебе в нос, глаза, уши и пасть. Все эти непонятные действия делаются только для того, чтобы потом тебе стало лучше. И я поняла это много времени спустя, когда подросла и стала в состоянии анализировать события…

…Тогда мне уже было все равно. Я отдалась на милость своей Судьбы и Провидения. Мама говорила, что дальше Радуги все равно не сбежать, и стОит принимать то, что она посылает с благодарностью, потому, что Дар Забвения – это тоже подарок, который еще нужно заслужить. Значит и мне придется немного потерпеть все, что со мной происходит сейчас, ради моего блага…

…Знаете, я ведь всего лишь кошка-подросток и многих вещей не могу рассказать так, чтобы вам, людям, стало понятно. У меня не хватает нужных слов и описаний для полного изложения, есть только мыслеобразы, которые я не в силах передать речью. Но у меня есть человеческая Ма – моя чудесная Радужная кошка, и ее пересказ моего повествования вам точно будет понятен.

PS

…Я заметила Геллочку в маленькой корзинке, в стороне от большой коробки, где жили кошки. Муж кормил их уже несколько дней, но эту больную малышку ни разу не видел. Возможно сегодня она вышла при нем впервые. Вокруг него обычно бегали только сильные, здоровые на вид котята и взрослые кошки-самочки. Соседка по даче уехала на неделю по делам и просила моего мужа кормить диких кошек, которым она соорудила что-то напоминающее домик из картонных коробок и старых курток. В выходные я решила сопровождать его, хотя, знав мою слабость ко всем мурчащим хвостикам, была определенная вероятность, что я не уйду оттуда без котенка. Но уж очень хотелось посмотреть на красивых разноцветных малышей, которых муж описывал мне по телефону. Особенно ему приглянулся ярко-рыжий пушистый котенок и мое внимание, конечно, было сосредоточено именно на нем.

Мы пришли к соседке утром 2 октября. Ночные температуры были уже слабо отрицательными. Вода в миске с водой за ночь покрывалась слоем льда. Муж всегда приносил с собой канистру со свежей водой, пакет молока и еду.

Гелла лежала на боку, повернув голову, и смотрела в небо. Она была гораздо меньше остальных котят, совсем не пушистая, рябенькой невразумительной расцветки, которую не любящие кошек называют помоечной, а любители – черепаховой. На месте ее правого глаза был огромный гнойный пузырь. Веки слиплись, и из-под них ручейком вытекал гной. Когда я наклонилась над ней, чтобы взять ее в руки, она, максимально вывернув свою крупную головенку, как совка, уставилась на меня левым, зрячим, совершенно круглым глазом. Она смотрела не отрываясь, как будто увидела пришельца с другой планеты. Я протянула к ней ладони, она протянула мне лапки. Когда я взяла ее, она повисла в моих руках, как тряпочка. Никакого сопротивления. Так истощено и измотано болезнью было ее крохотное тельце. Пару раз она попыталась мяукнуть, но не издала ни звука. Голоса не было. Гелла не отрывала взор своего единственного глаза от моего лица. В нем светился уже какой-то потусторонний, тусклый огонек понимания и приятия неизбежного. Кошечка знала, что обречена и была готова умереть. Я тоже видела, что шансов у малышки нет, если я положу ее обратно в корзинку. Может еще день-два – и ее не станет.

– Это смертница, – сказала я мужу. – Если мы прямо сейчас не отвезем ее к ветеринару и не заберем жить к себе, то она умрет. И очень скоро.

Мужа не пришлось упрашивать. Он сам видел безнадежное состояние малышки.

Быстро покормив остальных кошек, мы вернулись к себе домой, чтобы дать немного теплого молока продрогшей и голодной малютке, завернули ее в полотенце, вызвали такси и, не позавтракав и не умывшись, поехали в ветлечебницу.

Очереди в этот час там не было, и нас приняли сразу, без записи. Геллу осмотрели, взвесили, измерили температуру. Она весила 420 г. Возраст определили, как месячный. Взяли мазки на анализ из больного глаза, носика и ротика, прочистили то, что осталось от глазика, сделали четыре укола: антибиотик, витамины, иммуномодулятор и подкожно ввели физраствор. Кошечка оказалась сильно обезвожена и истощена. Прописали капли и мазь для глаза, витамины и серию уколов.

На эти уколы мы ездили на такси еще три дня. Их кололи внутримышечно, по два за раз в задние ножки, которые были толщиной с карандашик. Это было очень болезнено, нас предупредили. Гелла кричала от боли, и даже при том, что мяукать она совершенно не могла, крик прорывался через ее повреждённые болезнью связки. Я бы ни за что не справилась с этими уколами сама, настолько у нее все было хрупким, тонким, а ее еще приходилось и крепко держать, чтобы не дернулась…

Надежды на то, что Гелла сможет видеть правым глазом не было никакой. Глаз почти полностью съела болезнь. То, что она сама выживет, вызывало некоторые сомнения, но надежда была на антибиотик и хороший уход. Анализ показал врожденный запущенный микоплазмоз, переданный внутриутробно больной матерью, болезнь коварную и неизлечимую, которая, подобно герпесу, поселяется в теле раз и навсегда, и даже при успешном лечении может вылезти в любой момент на поверхность и ударить снова и снова.

Но мы поставили цель сделать все возможное для несчастной малышки, которая никогда не видела белый свет двумя глазами. И началось долгое лечение…

Я увидела под деревьями

Охапки красной листвы…

Тщетное подношение.

Верно молвят: в десятой луне

Мир покидают боги.

(Идзуми Сикибу)

ГЛАВА 3. ОСЕННЕЙ НОЧИ ЛЕТУЧИЙ СОН…

…Я впервые попала в дом людей…

Могу сказать, что я испытала серьезный эмоциональный шок, перевернувший мое мировосприятие, измученное новыми образами, ощущениями и ожиданиями! Когда меня впервые положили на мягкий диван в комнате, после всех перипетий сегодняшнего, необыкновенного во всех отношениях дня, я просто плюхнулась на пузико, вытянув лапки в разные стороны, и тут же уснула. Мое детское сознание отказывалось впитывать новые впечатления, пока не улягутся уже полученные – уж слишком быстро стали раскручиваться события.

…Я проснулась от ощущения чьего-то близкого присутствия. Взгляд уперся в розовый влажный нос, который осторожно обнюхивал мою мордочку, стараясь не прикасаться к шерстке.

– Ой, – муркнула я, мяукнуть по-прежнему не получалось, горло саднило и болело, – вы кто?

Розовый нос чихнул, обдав меня брызгами, фыркнул и отошел в сторонку, чтобы мне было удобнее его рассмотреть. Владельцем носа оказался крупный, рыжий кот. Он уселся, повернувшись ко мне боком, и начал умываться, кося в мою сторону глазом.

– Я уже на Радуге? – спросила я озираясь. – Вы тоже сегодня умерли?

Кот удивленно выпучил на меня совершенно рыжие глаза и так застыл, не донеся лапу до пасти, чтобы облизать.

– Почему умер? – наконец проговорил он. – Зачем умер? Я слишком молод, чтобы умирать, и совсем не дурак, чтобы уйти искать подножие Радуги от такой жизни. С какой стати?

– Но здесь так тепло и хорошо… – неуверенно продолжила я, оглядываясь вокруг. – Ведь это не может быть моим домом в коробке… И соседских кошек с детьми нет рядом… И мамы…

Моя мордочка скривилась, и я собралась заплакать.

– Я все помню! Радужная кошка пришла по моей просьбе и забрала меня сегодня утром… Правда потом она оказалась не совсем кошка… А потом еще было много всего… Я очень устала… Где я? Это точно не Радуга?

Кот вздохнул и подошел поближе.

– Ты маленькая и глупенькая, – сказал он, – это Дом Людей, а никакая не Радуга. Да, тебя принесли сегодня утром, ты выпила молоко, а потом тебя снова куда-то унесли…

– Да, я вспоминаю… Была Радужная женщина, молоко… Это место, где она живет?

Мне не верилось, что на свете бывают дома, в которых холод не проникает в каждую щель, где так много места, что не приходится постоянно поджимать под себя лапки, чтобы не мешать соседям.

– Да, мы тут живем, – ответил кот. – Я, моя человеческая Ма и Па. Это называется Дача! Я не знаю что это означает, но Ма именно так называет этот дом.

Я вылезла из полотенца, в которое до сих пор была закутана и попыталась осмотреться. В голове потихоньку прояснялось. Все вокруг было огромным и странным на вид, совсем не похожим на мою коробку. Привычно выглядел только этот рыжий кот рядом… Все еще не в состоянии поверить в реальность происходящего, я прислушалась к своим физическим ощущениям. Глаз болел, но боль как-то притупилась, превратившись из дергающей в саднящую… Ужасно хотелось есть и пить… Значит здесь точно не Радуга… Мама говорила, что на ней не бывает голода и боли…

– Простите, уважаемый кот, не знаю вашего имени, но мама учила меня быть вежливой с посторонними, – снова начала я разговор, шумно сглатывая голодную слюну, пытаясь быть любезной и вспоминая все усвоенные правила приличия, – а где тут можно поесть? Очень кушать хочется…

– Айн момент! – кот повернулся ко мне пушистым, рыжим, тщательно расчесанным и ухоженным задом и чинно прошествовал куда-то за угол.

– Стойте! – просипела я вслед. – Куда же вы?! Ну вот, видно я была слишком навязчивой, и он теперь не хочет со мной разговаривать. Хоть бы сказал, что не так…

Через пару минут рыжий вернулся, гордо неся вертикально стоящий, загнутый на конце крючком, хвост. За ним шла Радужная женщина с маленькой мисочкой в руках.

Глаза рыжего победно горели, хвост дергался то влево, то вправо. Всеми жестами он давал понять: то, что мне принесли поесть – его заслуга!

Радужная женщина взяла меня на руки, погладила по голове и подставила мисочку мне под нос. В ней оказались заветные мягкие мясные кусочки.

С жадностью набросившись на еду, я глотала почти не жуя. Такой вкусноты я не ела никогда в жизни! За несколько секунд все было съедено и вылизано дочиста.

– Эх, голод – не тетка… – жалостливо проговорила женщина и начала нежно гладить и почесывать мой загривочек.

Меня никто никогда не гладил до этого момента. Никто и никогда. Исключая конечно вылизывание моей матерью. Как же это было ново и приятно! Когда тебе чешут спинку, пузико, под шеей, за ушами… Ой, как приятно! Я подставляла и подставляла под ее длинные, ласковые пальцы свои бока и голову, благодарно лизала ей руки, счастливо жмурила здоровый глаз и отчаянно зевала… Меня измотала болезнь, а сегодняшняя суматоха невероятно утомила. Да и сытная, обильная еда подействовала усыпляюще, ведь раньше я никогда не испытывала чувства полного насыщения. Так незаметно для себя, уплывая в страну грёз, я уснула прямо на коленях Радужной женщины. И еще долго сквозь приятную, расслабленную дрёму я слышала ее тихий голос, который что-то ласково и бесконечно долго говорил мне, и теплая ее рука все гладила и гладила мою спинку…

…Я внезапно проснулась…

Рыжий снова чихнул прямо мне в мордочку. Оказалось, что он лежит рядом, и внимательно рассматривая мою распухшую физиономию, нюхает, нюхает…

– Ты странно пахнешь. Болезнью и страданием, – сказал он наконец. – Что с твоим глазом? Он плохо выглядит. Ты слепая?

– Нет, – ответила я, – я ведь вижу вас! Значит не слепая. А мой правый глаз совсем не видит, и я не помню, чтобы он когда-то видел. Он воспалился, когда я была слепышом. Вас это пугает? Вы не станете со мной из-за этого дружить?

– Ну вообще-то, это может быть очень опасным, – задумчиво протянул кот. – Я носом чую, что болезнь твоя нехорошая. Но думаю, что мне это не помешает с тобой общаться. Честно говоря, я не слишком рад, что тебя принесли сюда. Знавал я в свое время таких, как ты. От подобной болезни у нас в лесах умирали многие котята и иногда даже взрослые. И спасения им не было…

– Я знаю, – прошелестела я еле слышно. – Я должна была уйти со дня на день, но Радужная кошка почему-то не захотела забрать меня к себе, а потом превратилась в Радужную женщину. Наверное пока что меня не слишком хотят видеть на Радуге мои предки…

– Ха! – воскликнул кот. – Хватит называть ее Радужной женщиной! Она просто человек! Как и многие вокруг. И к Трём Кошкам Радуги не имеет никакого отношения! Она просто пожалела тебя, как в свое время пожалела меня. Ведь я тоже родился не в этом теплом доме… Я называю ее Ма. Так же, как называл свою родную Ма в лесу. И ты можешь называть ее этим именем, я тебе позволяю. Ведь она теперь станет матерью и для тебя… А мое имя Фокс. Файерфокс, точнее. Но ты меня можешь называть Миу-миу. Это имя я носил когда-то… раньше… давно… в детстве… И тебе проще будет его выговаривать. Еще вместе с Ма живет мужчина. Они – человеческая семья. Я не знал другого отца, кроме Солнечного Кота, который никогда не спускался ко мне с небес, чтобы поговорить по душам, но этот мужчина полюбил меня, как отец, и никогда не обижал. Он стал моим человеческим Па. Тебя он тоже полюбит, не волнуйся. Ведь он спас тебе жизнь тем, что разрешил принести тебя сюда, в свое жилище…

– Ма, Па, Миу-миу… – повторяла я, чтобы запомнить покрепче. – У меня тоже была родная Ма. Она осталась там, в коробке, с остальными и наверное думает, что меня забрала Радуга, как я и просила. И некому рассказать ей, что я жива, и мне даже не так уж плохо. Но лучше пусть она считает, что меня больше нет на этом свете, чем ночами плачет о моем исчезновении неизвестно куда… А может соседки расскажут ей что видели, и она успокоится и вовсе не станет плакать обо мне…

Фокс внимательно слушал меня, устремив взгляд немигающих глаз куда-то мимо, как будто видел то, чего не могла разглядеть я. Наверное он тоже вспоминал момент своего появления в этом доме или свою предыдущую жизнь в лесах…

– Я стану заботиться о тебе, маленькая одноглазая кошечка без имени, – наконец торжественно объявил он. – Когда-то я покинул свою маленькую стаю, в которой был вождем, оставив Ма с ее новорожденными малышами – моими сестрами и братьями. Ма приказала мне уйти. У диких лесных котов такие порядки. Мне не пришлось воспитывать их, как старшему брату, учить премудростям выживания, правилам поведения, языку жестов, охоте… Я стану братом тебе. И научу всему, что знаю сам. Ма и Па – люди. Они знают и умеют многое, почти все на свете, но некоторые моменты, например, как правильно чистить когти или закапывать в лотке, им знать не дано… Ну, много чего, в общем, может объяснить и растолковать коту только такой же кот. У людей свои привычки и потребности. Они странные и непостижимые. Но кое-чего они про нас знать не могут. Поэтому нам стоит держаться друг друга и не ссориться из-за ерунды. Ты – младшая и всегда будешь младшей. И ты – девочка. Поэтому должна слушать то, что я тебе говорю и подчиняться моим указаниям и рекомендациям, поняла? Самки в стае должны подчиняться самцам. Это неписанное правило. А раз нас двое – значит мы уже маленькая стая! Худого я тебе не посоветую, не беспокойся. А сейчас иди сюда, горемыка моя, я согрею тебя и высушу слезки неприятных воспоминаний на твоей мордочке…

…Когда женщина снова зашла в комнату, она увидела трогательную картину: большой, рыжий кот лежал на диване, обернувшись вокруг крошечной, темненькой малышки и методично вылизывал ей мордочку и ушки, нежно зализывая болезнь, горе, слезы и печаль, которые ей больше никогда не придется познать…

PS

…После посещения ветеринара мы заехали в аптеку, купили все необходимое и вернулись домой. Глазик от гноя прочистил врач. Мне оставалось только закапать купленный антибиотик и замазать мазь через 10 минут после капель.

Меня сильно волновало, как Фокс поведет себя с малышкой. Он замечательный кот – умный, добрый, нежный… Но крошечная кошечка, да к тому же такая больная… Вдруг приревнует, кинется, обидит, поцарапает… Страшно. Она такая махонькая. Умещается на ладони… Головка трясется от слабости…

…А она головастая! Уши торчат в разные стороны, челюсть упрямая такая, квадратная! Но тощенькая, какая тощенькая! Недокормыш мой! Ничего, мы тебя вылечим, выкормим. Такая красотуля будешь! Ну и что, что одноглазая! Никто и не заметит твоего недостатка! Самая счастливая будешь! И любимая, моя девочка!..

…Положила ее на диван. Кот сделал глаза по восемь копеек, подошел на полусогнутых, понюхал, попятился, утробно зарычал, но не зло, скорее от неожиданности…

…И на том спасибо. Может не тронет… Снова подошел, нюхает… Чует, видимо, запах болезни, слабость ее чует… Ну нюхай, нюхай, только осторожно, не напугай. Хорошо, что у Фокса все прививки поставлены. Хоть бы не заразился!

– Фоксик, аккуратнее! Ты вон какой здоровенный! Рядом с ней, как рыжая гора!..

…Лапкой ее трогает. Быстро так касается и убирает. Хоть бы не ударил… Вроде обошлось. Умный котик, золотко! Видно, что недоволен, удивлен и ошарашен. Хвостом вон как дергает. Все мне высказал! Ну ничего, Фоксик, придется привыкать. Не могла я ее там оставить, пойми. Померла бы она там… Ты должен понять. Сам в трудной ситуации был год назад. Давай, вспоминай!…

…Вроде приснула… Пойду корм в мисочку положу. Поесть ей надо… Ей теперь кушать и кушать. А то какое здоровье? С голодухи только ноги хорошо протягивать, а нам выздоравливать нужно…

…Купили ей прямо в ветлечебнице хороший корм для котят. Сухой и влажный. Сейчас, конечно, будем только влажный кушать… С сухим не справится – маленькие челюсти, крошечные зубки… Положила в мисочку почти половину пакетика, желе побольше выдавила, чтобы пожиже. Уж больно слабая она. Пусть хоть желе поест, чтобы меньше сил на жевание уходило…

…Смотри-ка, Фокс пришел, смотрит на меня так внимательно, мяучит, поворачивается и идет в комнату, оглядываясь, как будто зовет куда… Ну пойдем, пойдем, посмотрим что там…

…Проснулась… Какая она смешная! На чертика похожа! Головастая, хвостик тонюсенький, шерстка редкая, непонятными пятнами… Лапусечки малюсенькие, пятнистые, ушки рябенькие, как кукушачье яичко! Точно, чумазенький чертенок! Надо имя ей придумать подходящее…

…Давай, голуба моя, кушать пора. Набирайся сил, ешь побольше. Наголодалась уже, хватит! Здесь ты всегда будешь сыта и в тепле… Вот лупит как! Как снегоуборочный комбайн! Такая маленькая, куда только все девается? Ешь, ешь, малышка, мама тебя любит, не оговаривает, ешь на здоровье!..

…А глазик такой несчастный, слезится… Самой бы не разрыдаться! Ей бы мамку сейчас, да всё – мамка теперь я…

…Ну вот, все съела! Молодец, девочка! Раз так хорошо кушаешь, точно из лап Безносой тебя вытащим! Значит есть стремление выжить и жить!

Давай, спи, моя хорошая, набирайся сил! А ты, Фоксик, следи за ней. Ты теперь навроде старшего брата и учителя. Давай, преподавай ей свою кошачью науку. Расскажи, что в лоток ходить нужно. Ей точно такого никто не говорил…

…Главное выдерживать время процедур и кормлений. Пять раз в сутки капаем-мажем глазики. Едим раз семь или восемь… Каждый раз едим, как проснемся, в общем… Как жадно ест, бедняжка! Так боится, что кто-то может отобрать еду, и ей ничего не достанется! Вот что значит жить в большой семье и быть самой маленькой и слабой!..

…Фоксик обвился вокруг нее, прижал тяжелой лапой, чтобы не дергалась и знай себе лижет ей мордочку! Малышке не слишком нравится. Язык-то шершавый, как терка. По больному глазу наверное не слишком приятно… Вот намывает! Прямо как дочь родную!..

…Она только ротик открывает, а голоса-то нет… Бедная моя… Связки сильно пострадали, видать… Силится что-то сказать, а не может, не получается звук выдавить… Мой ее, Фоксик, мой! Мой, пока красавица молчит, сказать тебе ничего ласкового не может…

…Ночью положила ее на грудь под одеяло. Кошечка долго ползала по мне, искала место, норку уютную. То под мышку залезет, то под волосы пытается забраться… Да, малышка, я немного больше твоей мамы. И шерсти на пузе у меня нет… Улеглась в конце-концов на шею, прямо поперек… Ночью несколько раз просыпалась, находила в темноте мое ухо, начинала его лизать, лизать… Я поняла, что так она просит есть… Вставала, кормила, сажала в лоточек… Надо же как-то сходить в туалет! Пока что она терпела… А может и нечем было совсем…

…Пустой лоточек мы не оценили. А в лоток Фокса как-то боязно ее сажать. Вроде как отдельный надо бы ей. Маленький, с низкими бортами. А у Фокса целый дом здоровенный, с дверью. Не справится она с ним…

…Утром в малышке проснулось желание поиграть. Прямо, как у здоровенькой! Вот что тепло и хорошее питание делают. Ну и лекарства помогают конечно, спасибо врачам… Ну давай поиграем… Ух, какая поскакушка у меня тут завелась! Как блошка по одеялу прыгает, лапками копает! Мышкует как-будто. Надо же! Такая кроха, а инстинкты уже себя проявляют! Фокс заинтересован. Смотрит с любопытством…

…Ээээээээ, подруга! Ну вот! Напрудонила! Скакала, скакала и доскакалась! То-то притихла в складках одеяла! Вот незадача! И я недосмотрела! Ну теперь буду знать, зачем ты скачешь. В следующий раз будем прыгать на горшок, дорогуша!..

…Пошли стираться и попы с лапками мыть! А ты как думала!? Посидела в своей луже и ладно? Здесь мамка языком не помоет. Здесь правила другие…

…Так прошла наша первая неспокойная ночь.

Мы назвали малышку Геллой от "гелиос", что в переводе с греческого означает "солнечная", "светящаяся". Муж смеялся, что Геллой звали вампиршу из "Мастера и Маргариты" Булгакова. Но имя ей и вправду очень подошло. Ее единственный глаз светился неземным светом, когда я впервые увидела ее в корзинке. В нем отражалось солнце и странный покой и смирение, который можно увидеть лишь в глазах готовых уйти на Радугу…

Будем же вместе,

Откроем сердце друг другу,

Вишня в горной глуши.

Только я да цветы в этом мире

Знают о нашей встрече.

(Саки-но Дайсодзё Гёдзон)

ГЛАВА 4. НАВОДИТ ГРУСТЬ ОСЕННИЙ ПЕРВЫЙ ВЕТЕР…

…Я словно попала в волшебную сказку, одну из тех, что рассказывала мама. О прекрасных теплых норках, с устеленным пушистыми мышиными шкурками полом, мягкими лежанками и кучками еды, разложенными вокруг…

Конечно человечий дом превосходил своим великолепием все мамины сказки. Да и откуда было дикой кошке, никогда не имеющей настоящего дома, знать о человечьих жилищах? Жаль, что не получится рассказать маме о моей удаче. Как бы она порадовалась за свою малышку!

За огромным количеством преимуществ, которые вдруг свалились на меня подарком капризной судьбы, даже моя болезнь не слишком сильно меня тревожила. Глаз с каждым днем болел все меньше. Горло перестало болеть, но голос так и не появился.

Радужная женщина ухаживала за мной лучше родной матери. Ночами я спала на ее шее, груди, подмышкой, везде, где мне хотелось пригреться и приткнуть свое худенькое тельце. Ма накрывала меня своим толстым одеялом, создавая маленькую, уютную норку. Наверное это одеяло было сшито из множества мышиных шкурок, потому, что оно было невесомым и очень теплым. Я очень скучала по своей родной маме, и женщина стала для меня второй матерью. Она нежно гладила меня, почесывая за ушами и под подбородком, пока я не засыпала под ее ласковое бормотание…

…Ела я жадно, взахлеб, прижмурившись от преследовавшего меня страха открыть глаз и обнаружить, что на самом деле еды больше нет, и вкусные кусочки мне только приснилось…

У меня появились силы и хотелось играть, как играли те котята, с которыми я жила в одной коробке. Раньше моими игрушками были лишь мамин хвост и перышки, которые иногда приносила кошки с удачной охоты. Я никогда не думала, что на свете бывают другие игрушки, кроме палочек, перышек или лягушачьей лапки. У моего нового брата – Фокса Рыжего – было много настоящих игрушек! Мячики, бренчащие маленькие шарики, меховые мышки, которых все время нужно было подгонять лапой, чтобы они не ленились бегать. Мышки бесподобно пахли и их приятно было кусать и носить в зубах. Были круглые сооружения, по желобам которых можно было гонять маленькие, весело дренькающие шарики, меховые туннели, через которые мы пробегали насквозь, играя в догонялки, а то и просто спали, забравшись вовнутрь, чтобы устроить засаду, и уснув на мягком мехе прямо во время игры.

Фокс, которого я во время игр называла его детским именем Миу-миу, в моих глазах был счастливым обладателем множества прекрасных вещей. Рядом с ним я казалась себе маленькой, никчемной, нищей козявкой. Он, торжественно сложив лапы, восседал возле меня, как рыжий, теплый, неприступный холм. И так приятно было подползти под его мохнатый бок, прижаться, закрыть глаза, вдыхая запах его шкуры и вспомнить маму…

Фокс всегда был ласков со мной, но и строг. Я терпеть не могла, когда его одолевало стремление к чистоте и порядку, и он начинал вылизывать мою мордочку, своим длинным, ужасно шершавым языком. Но приходилось терпеть, потому, что Миу-миу был старшим и конечно лучше знал сколько раз в день нужно умываться. Я старалась соответствовать и намывалась после каждого принятия пищи, но Фокса Рыжего это не впечатляло. По его мнению мылась я неправильно, редко и в неположенное время. Его тяжелая широкая лапа прижимала меня к поверхности, чтобы я не ускользнула и не нарушила важное действо, и начинался процесс по приведению меня в порядок, я называла его "измывательство". После него, мокрая и прилизанная, я должна была лечь спать и выслушать его многочисленные длинные наставления.

Фокс рассказывал мне о порядках и законах в доме моих новых Ма и Па, о правилах, которые мне придется соблюдать, чтобы не оконфузиться. Он все время твердил, что пИсать на одеяло – это моветон и что для отправления естественных потребностей есть специальное место – лоток. Что такое моветон я не знала, да и не стремилась узнать, ведь скакать по пухлому одеялу и скрести его лапками было так весело! Я представляла себе, что попала на белое облачко, утопАла в его складках, ища воображаемых мышек, скакала, скакала, скакала… А потом просто не успевала сообразить, что терпеть больше не могу и уже никуда не успеваю спрыгнуть, чтобы найти подходящее место! И, ой! Снова случалась неприятность! Ну, то есть, как неприятность? ПИсать на одеяло как раз было очень даже приятно! Но моя новая Ма почему-то каждый раз была недовольна. И Фокс Рыжий начинал глухо ворчать, что я скверная девчонка, не поддаюсь воспитанию и совершенно не слушаю его советов.

Я замирала, прижимая ушки, делая вид, что не понимаю, как случился этот конфуз и чем мне теперь объяснять свою оплошность.

После запИсок на одеяле Ма пересаживала меня в небольшую коробочку – тот самый лоток, наверное в наказание за недостойное хороших девочек поведение. Я совсем не хотела в ней сидеть, ведь там не было ничего интересного и привлекательного, кроме тряпочки, подпИсанной мною накануне. Ни игрушек, ни мягкого ворса, ни воздушной пухлости. Странный, абсолютно ненужный и неинтересный предмет. Но Ма садилась возле меня на корточки и зачем-то начинала скрести моими лапками по дну этого лотка. А что там было скрести-то? Он был пустым! Какое глупое занятие, даже для такого маленького ребенка, как я, не говоря уже о высшем существе, равном богам Радуги, которым я считала Ма! Если ей нравится скрести пустые коробочки, пусть сама и скребет! У нее много пальцев на двух руках!..

…Я прожила в этой огромной теплой норе несколько дней. И конечно была очарована этой жизнью. Так много нового увидеть, узнать, обнюхать за короткое время! Столько вкусного съесть! Проводить дни в веселых играх и исцеляющем сне! Думаю, что на самой Радуге не было бы лучше, чем здесь! Немного портило впечатление то, что меня каждый день сажали в маленький переносной домик и куда-то носили. Там меня осматривали Белые люди, которых я сразу невзлюбила. Они снова и снова делали мне больно, тыкали палочками, вертели в руках…

Я совершенно не понимала зачем Ма так поступает со мной? Может она хотела меня отдать этим людям за то, что я ставила подписи на ее одеяле?!. От ужаса, я прижималась к ней дрожащим тельцем, вставая на задние лапки и тянулась передними к ее лицу, прося не отдавать меня этим злым Белым людям! Я научусь! Я очень постараюсь больше не мочить пухлое одеяло, раз Ма это не нравится! Я широко разевала ротик и беззвучно кричала: "Не отдаваааааамяяяяяй меняяяяяяяу! Я буду послушной девочкой! И стану умываться каждый день! И даже стану царапать лоток, если ты этого хочешь!"

Ма смотрела на меня, смеялась, прижимала к себе и ласково баюкала, шепча что-то нежное. Снова сажала меня в маленький переносной домик, и мы ехали в большой повозке обратно в теплый дом. Наверное она прощала меня и давала еще один шанс исправиться. Как я была благодарна ей! Как я радовалась! В переносном домике я сидела тихо-тихо, чтобы никому не мешать, а по приезде домой благодарно лизала ей руки, жадно набрасывалась на еду, а потом шепотом рассказывала Фоксу Рыжему о своих злоключениях у Белых людей.

Фокс понимающе смотрел на меня и говорил, что и с ним это бывало. Не так часто, как со мной, конечно, но Белых людей он знает и ничего хорошего сказать о них не может.

– Я сам их боюсь, – доверительно мурчал он мне, в очередной раз намывая мою, давно скрипящую от чистоты, мордочку. – Меня иногда тоже показывают этим странным двуногим. Они колят меня, заглядывают в пасть, нос уши и глаза, как будто я съел их любимую мышь, и они ищут не торчит ли где из меня ее хвостик. А колят наверное затем, чтобы я испугался и сказал им куда ее спрятал. Но я – храбрый кот, бывший вожак стаи. Когда-то я бился с Лисом и Серой смертью, люди называют их волками, на мне остались следы этих битв. И не пристало мне, вожаку, бояться каких-то острых палочек, которые впиваются, как жало осы. Я все терпел и не издавал ни единого звука, чтобы не обнаружить свою слабость перед Белыми людьми. Ма видела мою отвагу и этим видимо проверяла мою стойкость и выдержку. Как бы иначе она смогла оценить меня?

После визита к Белым людям Ма еще больше любила и уважала меня. Я это понимал, потому, что в эти дни она была ко мне особенно нежна и даже угощала вкусными хрустиками не по графику. И ты терпи. Покажи, какая ты сильная и смелая! Все восхитятся твоей выдержкой и будут к тебе еще более снисходительны! Это тебе мой бесплатный совет, маленькая одноглазая Гелла!..

…Я с уважением и вниманием слушала наставления бывшего Миу-миу, пытаясь запоминать все, что он мне говорит, но под его занудные увещевания всегда так хотелось спать, что я задремывала, уткнувшись носиком в его теплый бок, глубоко вдыхала запах шерсти и проваливалась в беспокойный, но приятный сон, в котором превращалась в огромную кошку, размером с жилище людей. Во сне я бродила по зеленому лугу, где бегали маленькие, как мыши, Белые люди, пугая друг друга острыми палочками, и громко мяукала, угрожая поселить их навсегда в моем брюхе. Люди с ужасом смотрели на мои длинные клыки, перед которыми их прокалывающие шкуру острые палочки были просто насмешкой, и с воплями убегали прочь. Я громко мурчала и охотилась на них до тех пор, пока никого не оставалось на лугу. Потом приходил высокий человек, огромный, как гора, одобрительно гладил мою спину и смеялся, как будто раскаты грома рассыпались камушками в небесной вышине. Я не знала кто это, но радовалась его приходу и ласке. У человека, как и у меня не было правого глаза. Зато левый горел, точно Солнце, и взгляд его был и нежен и суров одновременно. Потрясенная его величием и могуществом я восторженно цепенела и просыпалась…

Как-то я решила поделиться своими снами с Фоксом Рыжим, моим названным братом. Подробно рассказав ему приснившееся, я попросила растолковать мне, что значит этот сон и кто этот одноглазый человек. Фокс долго думал, ходил взад-вперед, нервно дергая хвостом, глубокомысленно мурчал, долго копал в своем закрытом, как настоящий домик, лотке, потом выскочил оттуда, подбежал к высокому столбику-царапке и стал яростно точить о него когти, порыкивая от возбуждения. Я удивлённо выпучила на него свой единственный глаз и почтительно ждала, пока мой рыжий собрат не соизволит все мне объяснить.

– Вот что я расскажу тебе, Гелла Одноглазая, – наконец начал он. – Как ты помнишь, я ведь тебе уже рассказывал, я не всегда жил здесь с Ма и Па. Когда-то я был диким лесным котом – вожаком маленькой стаи, состоящей из меня, Ма, моего брата Мау и сестры Мяу. Когда мы родились, Ма жила одна. Мы не знали своих отцов, но Ма рассказывала нам о них. Она говорила, что Мау и Мяу были детьми Леса, который превращался в Серого Полосатого Кота, когда желал осчастливить детенышем какую-нибудь самку, а моим отцом было небесное светило – Солнце, которое превращалось в Огненного Кота с длинными обжигающими усами. Он выбирал себе лучших самок и дарил им солнечных сыновей, таких, как я. Видишь, как горит моя шерсть на солнце? Это подарок отца! Я точно знаю это, потому, что несколько раз просил его о помощи, и он никогда не отворачивался от меня! Может и ты видела во сне образ своего отца? Он одноглаз, и ты одноглаза! Возможно, что это было предрешено судьбой… Думаю, что не просто так ты видишь эти сны. Нужно спросить у Ма. Она знает много разных историй, потому, что она человек и умеет читать. А я умею с ней разговаривать так, чтобы она понимала…

…Мы отправились к Ма, которая подумав рассказала нам возможную версию, объясняющую многое…

…На Севере, где почти все время холодно, где лето короткое, а зима очень длинная, где бурное море бьется о скалы, и живут люди со светлыми волосами, давным-давно жили могучие боги Севера. И главным среди них был Один Одноглазый. По своему могуществу он конечно уступал Огненному Коту-Солнцу – создателю самой Земли и всех живущих на ней. Один создал лишь северных людей-воинов, обитающих на почти голых скалах и живущих набегами на другие земли и народы, и являлся властителем Древа Жизни, ну совсем как Три Радужных Кошки! Могучий одноглазый бог стоял во главе небесного войска, состоящего из бойцов света – Асов и Валькирий – прекрасных дев, которые помогали отважным воинам в сражениях и уносили души погибших героев в Вальгаллу – царство вечно пирующих и вечно сражающихся.

У этого бога, как ни странно, тоже были родители: ас Бёр, сын первочеловека Бури, был его отцом, а великанша Бестла – матерью.

Один всегда стремился вникнуть в суть мироздания и чтобы получить доступ к закрытым тайным знаниям обратился к древнему великану Мимиру, охранявшему Колодец Мудрости.

За это великан потребовал от Одина отдать ему свой правый глаз. С тех пор ведется поверье, что в оставшемся левом глазу Одина сияет Солнце, а в правом живет Луна, ведь именно ее он увидел на дне Колодца Мудрости…

– Ма, ведь это почти как легенда про Солнечного Кота и его великую и недоступную любовь Лунную Кошку! – вскричал Фокс, навострив уши.

– Ну что же ты так кричишь, Миу-миу, – тихо просипела я, – давай послушаем, что было дальше! Я ничего не знаю про твоего Солнечного Кота, ты мне потом расскажешь!

Фокс согласно кивнул, и Ма продолжала…

…Конечно, у такого могучего бога были помощники – вОроны Хугин и Мунин, "мысль" и "память". Каждый день они облетали весь мир, а вечером возвращались и рассказывали ему о том, что увидели.

ВОроны были не единственными помощниками. Волки Гери и Фреки, “жадный” и “прожорливый”, ты называл их Серой смертью, Фокс, также были слугами Одина и являлись воплощением воинской силы и храбрости.

Один владел волшебным копьем, бившим без промаха и кораблем, способным менять свои размеры сообразно обстоятельствам.

Этот поистине великий бог сам умел изменять свою внешность и становиться кем угодно. Он мог превратиться в любое животное или растение и, разумеется, умел превращаться в кота.

Нужно сказать, что с Асами, которые подчинялись непосредственно Одину, соперничали боги плодородия – Ваны, которые были колдунами и пророками.

Одна из клана Ванов – прекрасная богиня Фрейя, умеющая превращаться в кошку и ездящая на небесной колеснице, запряженной двумя дикими кошками, влюбилась в человека по имени Од. Северные люди считали его богом солнца и земным воплощением самого Одина, так что по понятиям людей она стала женой самогО верховного бога. Как они любили друг друга и в каких обличиях, история умалчивает, но вскоре после брака Фрейя родила двух дочерей…

– Я начала эту историю издалека, чтобы ты примерно понимала откуда в твоем происхождении могут "расти ноги", – сказала Ма, заметив мой, ставший абсолютно круглым от удивления, глаз. – Слушайте дальше…

…Итак, прекрасная Фрейя родила двух дочерей от Ода-Одина – Хнос и Герсими, «драгоценный камень» и «сокровище». Одину весьма приглянулась эта одновременно мягкая и сильная богиня, и он предложил ей стать старшей Валькирией – главной над всеми "девами битв". Параллельно с этими обязанностями, Фрейя, по распоряжению Одина, обучала его особому колдовству, которое было доступно только клану Ванов.

К возмущению Фрейи, Один использовал полученные от нее колдовские знания не во благо, а во зло, и она отказалась его учить дальше. Ссора богов была настолько серьезной, что Один проклял Фрейю страшным проклятием, выгнав из небесной страны, лишив способностей колдовать, править Валькириями и отобрал волшебные крылья, подаренные ей когда-то им самим.

Разгневанная Фрейя попыталась послать Одину ответное проклятие, позабыв свой ранг, положение изгнанницы и то, что способностей колдовать у нее больше нет. Она пожелала, чтобы у Одина пропала способность обращаться в различных зверей, раз это было отнято у нее.

Колдовство сработало наполовину и совсем не так, как хотела бывшая богиня. Проклятие пало на ее дочерей, также как мать умеющих превращаться, и забрало у них человеческий облик, навсегда обратив в огромных диких, не поддающихся приручению кошек – белую Хнос, и черную Герсими.

От этих полубожественных кошек, весьма вероятно несущих в себе частичку самого Одина и пошел весь кошачий род диких северных котов, одним из возможных потомков которых и может быть наша Геллочка… И с этого дня я стану называть ее Геллой – дочерью Одина Одноглазого.

Видишь, Фоксик, оказывается не ты один сын Солнца!

Ма хитро улыбнулась и подмигнула Фоксу, который прикрыв глаза глубокомысленно мурчал рядом со мной, погруженный в свои личные воспоминания.

…Я слушала это длинное повествование буквально открыв рот, и перед глазами из глубин подсознания всплывали яркие картины моих возможных предыдущих жизней…

PS

…Мы прожили на даче всего лишь неделю после того, как подобрали несчастную малышку. Начался октябрь, пора было закрывать дачный сезон. Серия уколов закончилась, и мы перешли на длительный прием антибиотика и витаминов. Врач почти на месяц не был нужен, пора было возвращаться в городскую квартиру.

Законсервировав дачу до весны, и вызвав такси, мы переехали. Каждый из наших животных путешествовал в личной переноске. Геллочке купили маленькую, уютную, похожую на торбочку, переноску, чтобы ей было максимально комфортно. Также приобрели роскошный меховой домик, чтобы она могла спать в закрытом пространстве, напоминающем ее старое жилище. Домик ей так приглянулся, что она предпочла в нем делать все! В прямом смысле все! То есть и спать, и в туалет ходить! Пухлая меховая подушка, лежащая на дне домика, видимо напоминала ей мое одеяло, и она решила, что это полноценная ему замена, за которую никто не станет ее ругать, ведь домик-то ее личная собственность! Чтобы отучить ее пИсать на мягкое, домик пришлось выстлать изнутри клеенкой и поместить в него маленький лоточек в надежде, что Гелла наконец привыкнет ходить туда, куда положено хорошим, воспитанным кошечкам.

Какое-то время до отъезда Гелла пристойно ходила в лоточек, засунутый в домик и накрытый тряпочкой, для лучшего удержания ее запаха, хотя пару раз одеяло мы все же намочили во время виртуальной охоты…

…Гелла уже не выглядела умирающей. Ее единственный сохранившийся глаз горел задором. Она стала обычным веселым котенком, отличающимся отменным аппетитом. Бедняжка ела настолько жадно, что глотала не жуя любой корм, который ей давали и даже пыталась уворовать корм Фокса после того, как расправится со своим. Ей еще только предстояло понять и привыкнуть к тому, что в этом доме она всегда будет накормлена до сытости…

Фокс был с ней очень ласков, терпелив и порою строг. Нужно было видеть, как он раз за разом, прямо как не в меру заботливая мать, занимается туалетом малышки. Утро ли, день ли, вечер ли – перво-наперво девчонку по его мнению следовало умыть! Хотя, надо сказать, Геллочка сразу была весьма чистоплотна. После каждого кормления, маленькая кошечка тщательно скребла себя нализанной до мокрости лапкой. Наверное мать приучила… Но Фоксу было наплевать, что ребенок уже умылся сам. Он властно прижимал ее мощной лапой и начинал наводить марафет.

Геллочка обреченно зажмуривалась и терпела первые пару минут. Потом ей надоедало это откровенное насилие, и она пыталась выбраться из-под гнетущей лапы "братца". Но не тут-то было! У Фокса – не у Пронькиных, просто так не выберешься! Он обхватывал ее и второй лапой, подгребал под себя, лишая возможности бегства и продолжал свою очистительную экзекуцию, тщательно отмывая и без того уже блестящую чистотой реденькую шёрстку. Что он думал и представлял в это время в своей голове, осталось загадкой. Но лучшей няньки трудно было придумать! Такие "измывательства" повторялись достаточно часто. При каждом приближении к Фоксу Геллу ждало новое "послушание". Благодаря языку-терке и целительной слюне, глаз очень быстро очистился от признаков нагноения, перестал течь, Гелла, похоже, не была сильно в претензии, пыталась с Фоксом заигрывать, задирая нежными покусами и охотясь за его хвостом…

…У Фокса было много разнообразных игрушек, которыми теперь пришлось делиться с маленькой кошечкой. Вначале мой рыжик ревновал свои самые любимые игрушки – особенно кроличью лапку и круглый тоннель со звенящими мячиками. Наверху тоннеля на упругой гнущейся спиральке сидела лохматая, длинношерстая, белая мышь, на которую очень весело было напрыгивать, сгибать спиральку до пола, а потом отпускать с громким бряканьем. Внутри мыши тоже что-то бренчало, так что совокупное звучание игрушки было достаточно громким. Вот эту мышь они не смогли поделить по-братски. Каждый считал ее только своей добычей, пытался стащить со спиральки и загнать под комод. Гелла содрав мышь, любила таскать ее в зубах по всему дому. Фокс грустно вздыхал и позволял ей брать все, до чего дотянутся ее лапки или крошечные зубки, но точно морально страдал. Это читалось в его несчастных, наблюдающих за любимой мышью, глазах.

Гелла могла себе позволить абсолютно все: таскала корм из миски Фокса, нагло всунув свою мордочку под его жующую челюсть прямо во время трапезы. Кот мгновенно переставал есть, обиженно муркал, садился возле миски и растерянно смотрел на меня с немым вопросом: "А что это такое вообще? А вы это видели? Грабеж среди бела дня!"

Но никогда не отгонял малышку, никогда не шипел на нее, не бил лапой, как-будто понимая, что малявка настрадалась и наголодалась. А на несчастных, маленьких и больных лапу поднимать грех…

…С лечением таблетками возникли неожиданные сложности. Гелле назначили такие крошечные дозы, что разделить изначально маленькие таблетки на десять или двадцать частей, оказалось большой проблемой. Сначала я пыталась растворить таблетки в воде и шприцем отмеряла нужное количество жидкого лекарства. Но оно видимо было слишком горьким, и Гелла плевалась до густой пены. Тогда мы стали разминать таблетки ложкой на кусочке фольги, чтобы порошок не задерживался в пОрах бумаги и дозировка не нарушалась. Но самое сложное начиналось потом. Мы ножом делили порошок на половинки, пока не получались 10 или 20 примерно одинаковых кучек. Кучки были такие махонькие, что добавленные в мокрый корм, даже не горчили, или почти не горчили. Так или иначе Гелла все съедала с удовольствием. Так и лечились 3 недели.

Лечение явно помогало. Гелла прекрасно ела, много двигалась, играла, и мы ожидали, что все будет хорошо… Но вышло совсем иначе…

Как хорошо,

когда ненароком посмотришь

на малышей -

и заметишь, что повзрослели,

подросли и окрепли все трое.

(Татибана Акэми)

ГЛАВА 5. БЕГ ЖИЗНИ НЕ ДАНО ОСТАНОВИТЬ…

Продолжить чтение