Читать онлайн Диалоги у картин бесплатно
001 Муза (Олегу Козак)
Ни диадемы, ни венка,
струится нежностями блуза…
Наверно, так приходят музы
через пространства и века…
Из невесомых светотеней,
без предпочтений цветовых,
без арфы, крыльев, обнажений,
или туманов дождевых…
Их взгляд без хлада и упрёка
спокойной верою в тебя
заполонит потери дня,
а перстень жертвенного рока
не обратит твоих дорог,
как, может быть, желал бы бог
ещё у юности далёкой,
когда так просто было жить,
учиться навыкам ремёсел
и плыть в чужих брегах без вёсел,
и всем соблазнам уступить
хотя бы раз.
– Простите, дева,
печали кисти и пера!
Не переполнен мир добра,
но также жаждет рыб и хлеба,
всё меньше таинству души
и созерцанью предаваясь…
Я мало верю людям, каюсь!
Кому писать теперь, скажи!
И прозвучало на пороге
моих пределов городских:
– Творцы – всегда немного боги,
пока любовь в искусствах их.
Любовь – призвание твоё,
а… что ты… хочешь… за неё?
002 Галерея памяти
Мы тщетны в поисках спасенья
от разорения сердец
чужим, навязанным, волненьем
иль равнодушьем, наконец,
но, в акварельной галерее,
вдруг видишь средство, не скорбя,
оставить мир чуть-чуть добрее,
чем он случился до тебя.
003 Краски и слова
Всё больше неба в кронах утра,
уже окрашенных в багрец,
чтобы у времени колец
встречать поры золотокудрой
и чародейство, и венец.
Всё совершенно у природы
и, только, люди не равны
в конечном выборе свободы
своей земной величины.
У муз – Отечествам начало,
но, прежде рифмы и музык,
ложилась живопись на скалы
изображением владык,
которым небо благосклонно…
Потом нахлынула волна,
когда случайная луна
приют заполонила сонный
и чувства обрели слова.
Так и сегодня акварели
движенье воздуха вершат,
в котором дальние свирели
и тайны юной аромат,
и вздохи матери усталой,
и сигареты колдовство,
и сотворенья божество,
и шорох птицы запоздалой…
Нам кисти – неба корабли
и бездны в радуги клавире,
ведь красок много больше в мире,
чем слов у жителей земли.
004 Маленькие боги
Из павших крон и тьмы корений,
в обыкновеннейшем лесу,
всё вечно в круге возвращений,
пока мы чувствуем красу,
и, вдруг, сойдя своей дороги,
глаза и душу напоим,
как будто маленькие боги
перед явлением своим.
005 Ступени
Вот приглашение подняться
ступеням тёплого двора
в веранды крохотное царство,
где света ровная игра,
быть может, открывает храмы
из акварелей, строчек, нот
иль просто труженик живёт,
свои одолевая драмы…
Он мне, пожалуй, всех милей,
цветам пространства отдавая,
причуды милует людей
и не торопит кущи рая.
Есть дети, дерево и дом,
где лучший мыслимых орнамент –
отцовский каменный фундамент
и место другу за столом.
006 Дорога вверх
Мы все – в пути со дня Завета…
Пусть, в лето, лёгок шаг любой,
дорога вверх, как тяга к свету,
не может быть не роковой.
Все передышки – роскошь лени,
пока, незримые, стоят
элиты сотни поколений
в ступенях тяжких анфилад.
И, год не каждый, полон ими,
коль смуты затевал народ,
но… кисть твоё отыщет имя
среди дерзающих высот.
007 Закон лиры
Как мне знакома теплота
ствола и плетень у подножья
и необъятного шатра
междунебесие листвы,
где в горизонты налита
неистребимость бездорожья
и бесноватые ветра,
и осуждение молвы…
Кто тетивой настроил лиру
пожнёт рождённый им закон:
– Ты можешь быть
не нужным миру,
пока тебе не нужен он,
и, потому, хоть иногда
склоняй колени у истока,
чтобы у пламени востока
твоя не таяла звезда.
008 Факсимиле
Так солнце выбелило синь
и пожирать готово осень,
что кроны лишь пощады просят,
взывая жалости Афин,
а, в тени, жизнь ещё слепа
и нежит прелести прохлады,
когда бежать пределов надо,
где раболепствует толпа
и вьётся кольцами аркан!
Но… кисти… брошены «в стакан»
009 Каникулы
Мои поля кончались лесом
с блаженным шелестом ветров,
где потайно̀й мечтался кров
каникулярному повесе…
Мальчишка мастерил шалашик
и, вкруг, до снега белизны,
порхали бабочки ромашек
на гребнях ветренной волны…
У невесомой акварели
благословение минут
в поры счастливого безделья,
из невозможнейших маршрут,
как будто всем разрешено
вернуться в детства полотно!
010 Потерянное
Мечтаем всех путей Европы,
но, здесь, незримый ангел мой,
соединяет наши тропы
для возвращения домой,
под янтари или дубравы,
и на малины благодать,
или некошеные травы,
что норовят со мною спать.
Там звезды опускали шторы,
там, утром, жаворонка звон
на сумасшедшие просторы
уже потерянных времён,
где лето мирно прилегло
на акварельное тепло.
011 Рябина
Где солнца снежные банкеты
среди расплавленных аллей,
он положил на гребни веток
букеты алые кистей
и, как заботливый мужчина,
чьи годы мудрые седы,
на одиночество рябины
добавил щедрости воды.
Кому такое не знакомо!?
Но суеты замкнулся круг,
и я у собственного дома
её сестру заметил вдруг,
что годы пестовали люди,
которых мимо я спешил,
и пусто тлел в своём уюте,
и ничего не посадил,
и ни одну не тронул душу,
не удивил, не отогрел,
приобретений смыслы рушил
и тихо зеркалу старел…
Простите, мастер, мне слова!
Палитрам стоит ли учиться,
пока могу остановиться,
где вашей жизни острова.
012 Обрыв
Тянулись ветви с круч родных
корней покинуть противленье
и в неге заводей лесных
у чистоты и вдохновенья
искать поэзии предел…
Но, берег быстро оскудел
и, осыпаясь всем ручьям,
оврагов бездны ширил нам.
А кроны, некогда, дерев,
вплетались в косы водных дев
уже без солнечных лучей,
ветров за ласкою дождей,
и назидательной мечты
вернуться прежней высоты.
013 Луч
В тени – умеренность похвальна,
уже затем, что тьма и свет
нам достаются изначально
за поворотами планет,
и жаждем утра мы, как ночи,
без обозначенной межи…
Садов и леса тихих вотчин
всегда подножия свежи,
но, храмом дальнего Луксора,
лишь раз лучу даётся путь
через века случайным взором
по чьей-то нежности скользнуть…
014 Три дуба
Где толпы «Смилуйся!» кричали
и, «Хлебы слабым преломи!»
три дуба свод небес держали,
как Моисеевы скрижали
до обретения людьми…
Тот вопль убогий нескончаем
на всепланетном шапито.
Дубы стоят, а мы – мельчаем,
и, право слово, есть за что.
015 Пятна света
Есть Канты в мире размышлений
и есть Художники в веках
для многотрудных озарений
на одиноких берегах,
и только мы, как песнь Завета,
их повторять обречены,
что мир вокруг – лишь пятна света
на грани слов и тишины…
016 Дубрава
Здесь, призрак – всё,
и всё – свеченье,
здесь нимфой кружит ворожба
молитвы беглого раба
от городского заточенья.
Пусть росы канули в пылѝ,
звучат восторженные горны
и крон недвижимость покорна
вращенью космоса земли,
где паутинкой бытия
молю спасения и я –
пловец меж истин берегами,
склоняюсь кронам и корням,
пока кистей искусство нам
ещё позволено богами.
017 Костёл
В финале редкого маршрута
недальний звон колоколов
доносят призраки ветров,
как обещание приюта –
на старом дереве скамьи
отринуть маски и забрала
перед сокровищем хорала –
еретика епитимьѝ.
Пускай и там, лишь шаг к Иуде,
и паперть алчущей толпы,
необъяснимо ищут люди
своей, но храмовой тропы.
018 Рабица
Кому немереною далью
пространства скучные окрест,
а, здесь, и рабица – вуалью
букету тихому невест.
Где солнца, в летние погоды,
равно живительны лучи
любому замыслу природы,
мы – утомлённые врачи
калорий тусклых вычислений…
и, может, только акварель
нам сохранить для вдохновений
гармоний чистую модель.
019 «Зверева»
– Ну, вот, дошло и до поэтов,
что мы ни в чём не равны им
и много больше любим лето,
но мудро этому молчим.
Прикосновение одно
нам сотен ваших слов дороже!
Там, где вы лезете из кожи
то ипподром, то казино!
То рвётесь в Бонды и модели,
то вкусно давитесь поесть,
чтобы потом упасть в отели
и умереть часов на шесть!
А мы, галантны каждым жестом
в причёсках, взглядах и хвостах,
от нас уже в музеях тесно
и нас ваяют на мостах!
Да, что мосты – в рекламном блоке!
На всех экранах ваших – муть,
но, вот… вчера,
буквально… в шоке:
Я, может, «Зверева…» чуть-чуть?
020 Серебро
Зимы чистейшие сезоны,
мне лентой старого кино…
Смотреть мечтательно в окно
или, сует покинув домы,
в дремучих валенках, тулупе,
сугроба проломив скамью,
пересидеть хоть чёрта в ступе
и, теша волюшку свою,
гадать изменчивость погоды
и розы снежные ветров,
и жалось испытать народам
несчастных южных берегов,
которым пусто солнцем жить,
где на судьбу одно и тоже –
загары вечные на коже
и даже «бабы» не слепить!
Как славно с этаких потех,
от наших хладов и румянцев,
к печи натопленной прорваться
«Иже еси на небесех!!!»
без, даже щучьего веленья,
опять предаться размышленью,
как акварельное перо
нам окон пишет серебро.
021 Крепостное
Ограды ль, стены крепостей
так близки шуму городскому,
что я завидую такому
соединению страстей
за неразрывностью любви
веков и юношей народа,
когда оценена свобода
живою мерою кровѝ.
Здесь кроны, небо заслоня,
одновременною заботой
одолевают нас дремотой
и восторгают чудом дня,
где кисти тонкое шитьё
блаженство балует моё.
022 Прощальное
Так просто: стульчик у окна
и место старенькой треноге…
Уходит в новые чертоги
его последняя весна…
Ещё так явственно в экранах
вчерашней кисти остриё,
ещё врачует наши раны
её зелёное шитьё,
но, мир, разверзнутый меж нами,
не в силах разорвать союз,
обожествляемый свечами
тепла его нешумных муз.
023 Примирение
Есть на каждом полотне
паузы целебность…
Для рождённых в феврале
солнце – не потребность,
вот и пишутся ему
то дожди, то снеги,
и туманы на пруду,
и озёр ковчеги.
За распутицей дорог –
малахитов кроны,
то ли вечера порог,
то ли утра склоны,
на которых так легко
замереть в покое,
признавая кисть его,
как своё, родное,
неотъемлемое в нас
для души спасенья –
примиряющий рассказ
на одно мгновенье.
024 Архангельское
Мы обожаем краски лета
и кисти свежей баловство!
В том, что забор – источник света
не винен замысел его…
Мне, пары бюстов обветшалых –
несчастной роскоши приют,
когда не люди там живут
и, даже мифов ареалы
бегут безжизненные залы
и, лишь уныние влекут…
Там, ничего-то, от России,
чужой искусственнейший путь
в разочарованность усилий
престолам Запады тянуть…
Вот, потому, и двести лет
влачим на тронах вожделенья,
но… краскам требуем свеченья,
поскольку жизни нужен свет.
025 Блюз
Его миров близки черты
в печальных блюзах настроений,
где акварели, как зонты,
спасают мир от наводнений,
что нам пророчит божество
по нашим тяжким и… не очень…
Мы понимаем – мир непрочен,
но, тем дороже, свет его.
026 Buongiorno
Не золотятся купола,
функциональность силуэта
и то ли осень, то ли лета
полусиреневая мгла…
И лист, тепло ещё хранит,
но всё конечно в русском мире
и он… в московские сибири
печальным пленником летит.
Так краток средиземный рай
между buongiorno и прощай.
027 Влажные листы
За вереницами дождей
всегда пречистые натуры
из ностальгий архитектуры
по виадукам москвичей,
идущим новых впечатлений
необозримости реки,
небесной хляби вопреки
для встреч или уединений.
Полуминутой светофор
остановил непосвящённых
и, будто, слышен разговор
листвы и капель золочёных,
и шёпот дальнего зонта,
и ароматы от шатра,
и дрожь калёного стекла -
полуминута истекла.
Сойдёт волна машин гремучих,
синоптики разгонят тучи
и затеплеется, как встарь,
ампирной прелести фонарь…
Но, это, сказка, уж, другая…
Художник сам её не знает,
но, в общем, замыслы просты:
он любит влажные листы.
028 Гент
Он старше дюжины веков,
но всех святых молил в соборе
порушить каменность брегов
и алтарю стреножить море…
Где лишь флоралий ждут народы
от королевского двора,
акварелисты пишут воды,
не покидая «номера».
И наш герой, не адюльтерен,
желанья укротив в борьбе,
рисует алиби себе,
как был Москве
прилежно верен
и, чтобы Гент не замышлял,
он теме вод не изменял.
029 Заветное
Мы ищем дивные края,
где без прикрас,
и лодка, каждому своя,
у всех у нас,
где долго нежится рассвет,
пульс слышится,
где не читается Завет,
а дышится…
030 Зелёный театр
Театра ложи и партеры,
где в бельэтаже – камыши
и лилий жёлтые фужеры,
как дамы света хороши,
где увертюры лёгкий гений,
едва ли видит, уходя,
круги небесных возвращений
озёрам капелек дождя.
031 Избы
Так милы избы вековые,
когда небесной хлябью день!
Здесь рвутся улиц мостовые
сиротством наших деревень,
но, ведь, куда б не занесло,
найдёшь приютное тепло
и, мне, признаться, с юных лет
знаком окна живого свет.
032 Иконы
Река и небо с солнцем в споре
а, берег – жаждущий олень,
усталый провожает день
без волн рокочущего моря
и без шекспировских страстей,
каким он чаще нам милей.
Так странно мы спешим «на воды»
и пляжам – отлежать бока,
где, рядом, тихая река,
своя нежаркая погода
и безвозмездная природа –
свободы диковатой мать,
зовёт Россией подышать.
Когда же душат автострады
и неотложностей вагон,
хотя бы раз, купи оклады
для немолитвенных икон.
033 Камни и слова
Неяркий лик Руси юдольной
напишет мне иконоскоп,
где пусты створы колокольни
и окна, вросшие в сугроб,
ещё не брошенного дома…
Лишь у ворот мануфактур
из современного альбома
случайны линии фигур.
И только дерево упрямо
взметает небу кружева,
не полагая первой драмой
все камни наши и слова.
034 Клён
И огнь, и пена колдовская,
и, как цементы на желтках,
пирует осень золотая
на фараоновых веках,
пока художник, бросив кисти,
внимает жадности цветов
заполонить пространство жизни
от берегов до облаков…
Но, и за тьмою, вне закона,
нам, уцелевшая звезда
явится только искрой клёна,
что потеряла города.
035 Лебеди
Что зеркала без глади тихой!?
Что музыкант без пенья трав,
где равновесия обитель
вдали Харона переправ?!
Ночь берегов едва касалась
и, только домик белых птиц,
напомнил, сколько нам осталось
по эту сторону границ…
036 Лесное
Нелинейность лучей
и молочность травы,
угадаю ручей
в переулках листвы,
где замрёт человек
от погоней вдали
и раздвинется век
постиженьем Земли.
Городов этажи
и громады забот,
блиндажи-гаражи,
и маршрутов расчёт,
но, где сорван букет
с одоленью-травой,
я оставлю монет
по примете земной.
037 МАрхИсту
Ничто так не ласкает взора,
как акварельные листы,
с благословением простора
из утра первой чистоты,
где топи сини небосвода
на шпиле дальнего дворца
и строгость линий перехода…
архитектуры беглеца.
Замечу, в кущах городских,
что эта пристань камнетёсов
плодит искусства альбатросов
гораздо более других.
038 Мойка
Как хорошо, что не поэту,
хватает кисточки простой
для путешествия по свету
между Фонтанкой и Невой.
Зачем ей Кушнера построчник
имён, регалий и веков,
какой живительный источник
мечтает камня берегов!?
Лишь там река, где склоны в травах
и скрипы тихие моста,
за чистотой упрямых нравов,
с мечтою первого плота!
А, здесь, как жертвоприношенье
кандальной безнадёге вод,
лишь тьмы неслышное движенье
ни на закат, ни на восход…
Как будто стынут эти краски
тесниной воли роковой,
где пусты сорванные маски,
но вечен полночный конвой…
Простите мне, художник милый,
боюсь, я плохо угадал
печаль московского разлива,
где черный «Реквием» звучал.
039 На даче художника
Не Переделкинские домы
и запустение травы,
но, для творца, везде – хоромы,
где не гнушаются волхвы
внимать рождению вселенных,
его пера или кистей,
его порывов обреченных
непониманию людей…
Там невеликая граница
между калиткой и звездой,
пока не скрипнет половица
иль кроны шелест дождевой
напомнит жителю Земли,
что холодильник «на мели».
040 Ненастье
Когда утрачен горизонт
и солнца нету,
берите плащ, берите зонт,
идите к Свету…
Но не околицей своей,
не по майдану,
а, к пониманию людей,
по… Иордану.
041 Окна
Да сгинут все с зарёю алой
броневики и воронки,
пока теплеет свет усталый
раздорам нашим вопреки,
или… художника окно
для наших душ отворено.
042 Осеннее
«И торжество, и увяданье»
и воздух, шелестом объят…
Предвосхищение мерцанья
очаровательных Плеяд,
как обещанье через вьюги
предназначение вершить
вернуться в парковые круги
прохожим головы кружить.
043 Подснежное
Сегодня ни сини, ни солнца
и лёд уже крепок, седой,
но осень ещё не сдаётся
упрямою рыжей травой.
Недвижны надменные хвои,
рассеяны листьев дымы…
Безмолвное время покоя
цветного начала зимы
с метелями, свитыми в гряды,
как льнов домотканых холсты,
где милы неспешному взгляду
знакомые летом черты.
044 Правила
Из акварельных мокрых правил
он попросил у неба дождь,
а людям зонтики добавил,
ну, добр художник, что возьмёшь…
и, по сему, мольберт узря,
я ускоряюся, друзья.
045 Ротонда
Где век стоял на пьедестале
последних кисти и пера,
иные слышатся печали
у крон и вод из серебра.
Мне краски – дань воображенья,
где флаги, молоты, серпы
и все пороки предвкушенья
единства своры и толпы…
Невозвратимы горизонты
искусств и женщин волшебства.
Невеждам – таинства ротонды,
что печи – венские дрова,
где баннер ближней автострады
во всю отеческую прыть,
торопит с первою наградой –
«Кусочек родины купить».
046 Рыбацкое счастье
У вёрст, стихий и пауз стыков –
кувшинок тёплый разговор
и миллион зелёных бликов
в тончайший стелются узор,
в тишайший плеск плотвы и снасти,
где мошкара кружит, легка,
и в, осторожные от счастья,
приготовленья рыбака.
Где мир Морфеем полонён,
на целый берег первый он.
047 Светлый повод
Его асфальт в туманах лета –
печали чистые пути…
Дышать ли поиском ответа
или надежды обрести
на возвращение к покою
из заповеднейшей глуши
планеты, избранной тобою
переселению души…
Как жаль, нам редко внемлют боги!
Так мало, в беге наших дней,
для двух сердец простой дороги
под самым светлым из дождей.
048 Север
Ему хватило и мгновенья
увидеть в блике ледяном
земли пустой мироточенье
под лёгким ангела крылом,
где мхи щедры для осязанья
а холмы, близят небеса,
чтоб осмелевшие леса
своё почуяли призванье
и потянулись выше стать,
как, верно, мы должны желать.
049 Сельское лето
Стихиям чуждым – волнорезы
заборы крохотных держав
и кровель рыжее железо,
и небо, пьяное от трав.
В поры полуденного зноя,
пусть, мало тени от сосны,
но всё блистательно-живое,
но, равно все, одарены
талантом радоваться дням
и сеновала простыням,
и разрешенью, до росы,
крутить песочные часы.
050 Старая кладка
Он не иллюзии питает
средь безнадёги русских стуж,
а кисти белые бросает
на разобщённость наших душ…
И старой кладки виадуки
через разрывы берегов
любви протягивают руки
сердцам, не знающим оков.
Как покаянному псалму
мосты доверчивы ему!
051 Старый вальс
И не лес, и не пруд,
и не заводь реки,
лазуритовых руд
самоцветы легки,
где усталым очам
всё туман и туман,
одиноким кострам –
утешенья обман…
Дерева, дерева
тихим светом горят
и плывут острова
золотые Плеяд,
этой гладью дыша,
в голубой глубине,
чья-то кисть, как душа,
отвечает волне.
052 Тишина
Светлее неба полог сонный,
где луч, рассеянно багров,
увидит берег наклонённый
над колыбелями ручьёв.
Луна в туманные постели
опустит инеем рассвет
и тишину пошлёт Завет,
которой мы осиротели
вчера ли, годы ли назад,
где детства выбыл адресат.
053 Торжок
На первоснежной акварели,
апофеозом простоты
палат уездных цитадели
и берега без суеты.
Вдали безжалостной столицы,
неонов, чуждых тишины,
смотреть божественные сны,
чинить прорехи на теплице
и плюнуть всем Аустерлицам
деленья… кресел и казны.
Торжок, как болеутоленье…
Мне, вдруг, почудился в тебе
блаженный ритм непротивленья
славянства мирного судьбе,
где ночь нашёптывает сказки,
а, день, исполнен куполов
и звониц, что чаруют краски
залётной редкости жрецов.
054 Туман
Ещё не слышен бич пастуший,
но, уж, заметны берега,
где я в плену прекраснодуший
терплю азартов жемчуга
и снасть, и кисть, что ближе нам,
где лодки грезятся волнам.
055 Утреннее
По небесам, как будто, рано
для утра с жаждою кистей
там, где прибрежные туманы
глядятся в зеркало дождей,
где топь и тишь, а термосок
хранит живительный дымок
из дома, где, ещё чисты,
ждут акварельные листы.
056 Форма света
Часовню греет память лета,
старик, морозом обнажён,
там, где, снега, как форма света
сопоставления времён
веков и звонкой детворы,
что зимы наши напролёт
терзают валенками лёд
и мчатся с саночной горы.
Дай им, Господь,
не старить сердца
или в рисунках мастеров
сберечь единственное детство
от жизни мелких катастроф.
057 «Чайка»
Ему кричали: – Нужен третий!
Вон, тут, левее, до колен!
И, разве, есть цена на свете
за этот галлюциноген,
который вытянул народы
из городов с их барахлом
и пенит запахи природы
своим чарующим теплом!
Из нас бы каждый, заголясь,
рванулся берегом налево!
Да, где уха, и «грязь – не грязь»,
и закусить – не надо хлеба,
но, у художника, контракт…
Развёл руками виновато
и мы любуемся закатом
его надежды на… антракт.
Вот он – наш вечный неуют,
как «Чайка» по диагонали -
На дальнем берегу – поют,
а, здесь, стреляются в финале.
058 Частное собрание
Пуста Обломова кровать,
но тщетны муки вольнодума
без жажды души врачевать,
осатаневшие от шума.
И, пусть, свою – не навсегда,
до первой пропасти продажи…
Мелькнёт цена на вернисаже
и новый лист на грани льда,
где надлежит искать забвенья
и, быстро, вопреки себе,
писать предел уединенья
тропой забытого селенья,
как путь к неизбранной судьбе.
Мы, Бога спешные этюды,
торгуем вечности тепло,
где, даже если не светло,
нисходят ангелы, покуда
добру склоняется чело.
059 Ереванское
Где абрикосовые лета
и зимы белого руна
волною пурпурного света,
в туники лёгкие одета,
вдруг возвращается весна
согреть вазонные шкатулки
и бирюзу на мостовой
для приглашения к прогулке
между лучами и листвой,
для слов банальных и нежнейших
из поэтических вершин
между неспешностью мудрейших
и нетерпением машин.
060 Машинное
За бездной века – витражи,
дороги стиснули кварталы…
Пустите их на этажи!
Им на земле пространства мало!
И анфиладою «Купи!»
терзает мир простолюдина
Её Величество – Машина
с приматом мелким на цепи.
061 Позиционеры
Уже и градусник вскипает,
и на асфальтах – пузыри,
но полог лёгкий примиряет
с его неслышимым – «Замри…»
и мы, в ленивом антураже,
воображая паруса,
плывём… искать на вернисаже
свои билеты в небеса.
062 Акварелисту
Как спринтера пространство сжато.
Тореро! Схимник!! Лицедей!!!
Волшебник белого квадрата
и пары беличьих кистей,
где мириады полуцвета,
полупрозрачнейшего суть,
и удивлённая планета
ему позирует чуть-чуть.
063 Секретное
Ах, вот в чем делу закорючка –
старинный аглицкий пенал!
Когда бы мне такие штучки,
я б тоже лихо рисовал!
Ну, может, колером пожиже,
или по фотке «на крайняк»
Peto! Дружище! Подскажи же!
Как это… левой… можно так?
Мне, что-то, всё не по душе,
я… правой… пробовал уже.
064 Blue being (Sold)
Удивлены дома и лужи
капризу синего стекла
и, только тем, кому он нужен,
не разглядеть, что жизнь светла…
И, тем печальнее, что лист
проезжий выкупил артист.
065 Дворник
Кому – винцо,
кому – вино в бокалы,
но согревают равно нас, порой,
и дивных женщин дивные вокалы,
и променад заснеженный домой.
И, значит, всё
устроено как должно,
пока мы вправе,
просто жизнь любя,
уверовать, хотя бы осторожно,
в полезность невеликого себя.
066 Весеннее
Чудное настроение!
Город – весной бесстыж.
Солнечное смятение
гонит одежды с крыш,
будто смолой в кадиле
улиц дымят холсты
там, где автомобили
жмурятся, как коты.
067 Архитектурное
Всё глуше вопль архитектуры,
всё дальше время алтарей,
где белокурые Амуры
стремились нижних этажей,
где предков строгие портреты
смущали вольности девиц
и шпоры шпорили паркеты
салонов, клубов и вдовиц…
Где солнцем полнились проёмы
с премилым видом на бульвар,
сегодня… доски в окнах дома,
и те – порогом в тротуар.
068 Старый дом
Реликт и города, и мира,
ушедших пращуров завет,
апартаменты бригадира
иль царедворца кабинет
ждут своего аукциона,
ещё надеясь наперёд,
что с уцелевшего балкона
живое платьице мелькнёт
и вновь откроется окошко
для муз дыханья и цветов,
а та же милая ладошка
дверь у парадного качнёт,
чтоб продолженьем
доброй сказки
вернулось таинство аллей
и понесли окрест коляски
довольных ужином гостей.
069 Простите
Так мир от солнца ищет тени,
где, должное воздав крестам
и, тонким, некогда, цветам,
терзаем, Богом данный Гений,
печальным образом madame…
За годы боль почти остыла,
когда бы знал – умерил пылы
постыдной тяги рифмовать
там, где художник пишет мать…
070 Острова
Хватает неба половины
и мы робеем, как трава…
Теснят асфальтами машины
последних листьев острова,
но тем дороже шёпот их
порою красок золотых
и обещания вернуть
усталым взорам Млечный путь…
***
Что нам города?! – Перекрёстки,
как будто, людей и судеб,
пролётки, кареты, повозки,
колёсного царства вертеп,
и смотрят с мольбой человека
от, некогда чистых вершин,
балконы изящного века
на ленты дорог… для машин.
071 Тревожное
Без ампирных линий,
холодно и строго,
баннеры чуть ниже
каменных крестов…
Где к небесной сини
не ведёт дорога,
там надеждам ближе
тоги лоскутов.
Ты зачем, художник,
не рисуешь сказки,
не откроешь танца,
и садов в цветах
или ты заложник
настоящей краски,
что у ереванца
в истинных глазах?
Разве у Сарьяна
не осталось темы?
Разве всем не светит
вечный Арарат!?
Расцвети сафьяны,
напиши Эдемы,
где… ничто… поэта…
не встревожит взгляд.
072 Зимняя ночь
Лукав, кто любит на морозе
гирлянды лунных фонарей,
из полусна – полугипноза
застывшей паузы ветвей.
Но, в ожиданьи пробужденья,
он, кисти прелестью живой,
нам пишет болеутоленье
или… надежды на покой
у перекрёстков акварели,
что редко жалует народ,
как будто есть другие цели
у рисования природ.
073 Улицы весны
Богатства мира, здесь, копейки…
Из всех сокровищниц казны
оставлю дивные скамейки
на тёплых улицах весны,
и красок светлые разводы,
и пробуждений лёгкий шум,
и предназначенные годы
для чистоты неспешных дум.
074 Рецептурное
Игрой гранёного светила,
в очаровании теней,
всё и торжественно, и мило
в полётах кисточки твоей!
Всё – беспредел воображенья
и всё – отточенность луча,
как рецептура из мгновенья
улыбки доброго врача.
075 Вернисажное
– Как это мило! Персонально!
Теней и света торжество!
Я здесь смотрюсь феноменально,
хоть очевидное родство
мне несказанною бедою!
Зачем художник в этот раз
не ограничился одною
и написал так много нас?!
***
Сезам гармоний и желанья,
надежд художника приют,
где полушёпота дыханьем
ему заслуги воздают,
а он терзается, хоть плачь,
судьбою проданных удач.
076 Шестая чувственность
То ли снег нам выпал в осень
и холстами забелел,
то ли ангел крылья сбросил,
то ли демон их надел
или хрупкое созданье
приютилось у стекла
и молѝт о пониманье,
как о крошечке тепла.
И стоим посередине
приспособленных бежать –
всё устроено в картине
для стремления понять,
словно чувственность шестую
устремлённости людей
в неустроенность чужую
пред усталостью своей.
077 Автомобильное
Когда последний выржавеет гвоздь,
я буду горд, и под кило промилле,
что у Peto мне видеть довелось
последние Земли автомобили!
Их акварельных линий совершенство
невероятно в крашеной воде,
где точность соответствует вражде
синонимов пейзажного блаженства!
Пусть человек давно и навсегда
колёсного движения заложник,
но, лишь восторг пленяет города,
когда их пишет подлинный художник!
078 Пряничное
Чудо экономики, сказок словари,
пряничные домики крохотны внутри.
И, на самом деле, там, у шалунов,
детские отели для хороших снов,
мельница с водою, кубики, букварь,
барабан с трубою, маленький рояль,
куклы и машины, пара хомячков,
джинны из кувшина, феи из цветов –
попросить… треножник
с красками на дне,
чтобы, как художник,
рисовать в окне.
079 Случайная зима
Я так люблю, когда светло
от снега, неба или окон,
когда тропинки вьётся локон,
когда машины занесло
для приглашения к прогулке,
и, расступились чуть дома,
где побелила переулки
ещё случайная зима.
080 Чужие города
Нам случай рушит гороскопы…
Вот, кисть, знакомая, скользит
пределам маленькой Европы,
где взору всё благоволит
до лёгкой зависти порой
сердцам, которым мил покой
и, в большей степени, согласье,
с химерой купленного счастья
за счёт соседнего окна
или негодного сукна…
Зачем разорван мир на части
не уникальностью культур,
а жаждой выгодных халтур,
что нам превыше лютой страсти
и обречённости всегда
мечтать чужие города.
081 Ракурс
Листва сдавалась власти ветра
и день отмеривал разбег,
на разделительной проспекта
стоял спешащий человек,
но все водители рукою
его приветствовали там –
он рисовал наш мир водою
с палитрой сердца пополам.
082 Отрадное
Где и паркуются – как надо,
и, в час сиесты, ни души,
там и художнику отрадой
стирать свои карандаши
и вековечить «на коленке»,
как мировой калейдоскоп,
неповторимые оттенки
новоувиденных Европ.
083 Испанское лето
Здесь царство маврского канона
как, гор Скалистых вдалеке,
преодоление Каньона
по огнедышащей реке,
где Солнце лист в минуту, гложет,
и кисть, безжалостно суха,
лишь поцарапать краску может,
как камень дедова соха.
084 Номинация «Ночь»
Он пишет Сны прикосновений
людского Космоса и Тьмы,
ажурный тёплый лёд строений
над властью белою зимы
и… нас, в начале у миров,
где душам не хватает слов,
пока художника рука
не соберёт на лист века.
085 Полуминуты тишины
Пусть не белы у них пюпитры,
где гимны сложены векам…
Опустошённые палитры
как души, вверенные нам,
чтобы за поиском ответа,
где, впору, заповедь забыть,
мы понимали – стоит жить,
пока глаза внимают свету
и не назначено цены
полуминутам тишины.
086 Улица на Арарат
Игрою розового света
кисть акварельная текла,
одушевляя силуэты
высот из камня и стекла.
И, вот уже, теплеют дали,
отцовский вспомнив виноград,
и ночь в тюльпановом бокале
долиной грезит «Арарат»
и, будто, в зелени Раздана
базальта алого врата
от Эребуни к Еревану
Эчмиадзинова креста.
087 Тревожная вода
Мне акварельная руда
от земснаряда –
твоя тревожная вода
и слепок взгляда,
что мир устроен вопреки
периферии,
где вечно гаснут маяки
Александрии
и бьются в твердь кариатид
слова Завета,
как голубь Ноевый летит
за искрой Цвета.
088 «Absolut Rent Branvin»
Уже верит душа
в безнадёжность разлуки,
от «поганых болот»
эти «тени встают» …
Посходили с ума,
как от холода, руки –
«Абсолют» парадокса
и конца «Абсолют».
«Чистота» из Европ, упоения бренды,
Араратовый миф, уходящий ковчег,
по янтарной лозе терриконы аренды
там, где небо своё потерял человек,
обретая взамен независимость воли
и нахлынувших рифм
гениальный глагол,
и свободу дожить до…
строки в протоколе,
что последней записки
никто не нашёл.
089 Чистое искусство
Мы все – Земли аборигены,
но, как весенняя капель,
смеётся прозой гигиены
его ночная акварель,
и, чище не было картины
над тьмою луж и гаражей
с равненьем белой парусины
на вантах звёздных этажей.
090 Девушки и цветы
Войны ли, блага ли веками,
законов минуя людских,
цветы взлетают над ветвями
венцом сокровищ городских,
где пары звонких каблучков
весны пронизывают нежность
и, миру, новую безбрежность
художник даровать готов!
091 Владимиру Волегову
Счастливый Пушкин не встречал
смиренной нежности красоток,
чей взор, загадочен и кроток,
Volegov бегло набросал,
с лукавой искрою ответа
на предложение руки
и всех сокровищниц поэта,
благоразумью вопреки…
Художник, милый, напишите
Дантесам женщину свою,
дуэли – кистью отмените,
казните вздорного судью,
переиначьте нам сюжеты
реки, которой нет черней,
кавалергарды и поэты
неравны в табели людей!
Хотя… у бездны русских лет
на них – её иконы свет.
092 Две Дульсинеи
Две Дульсинеи, две заботы
его стремительных кистей…
Ну, где вы, славные Кихоты?!
Пора, пора седлать коней!
Пока их минули печали
в безмерном гомоне людском,
пока глаза не засверкали
предусмотрительным венцом.
И, пусть, откажут недотроги
тореадорам молодым,
дай им, Господь, избрать дороги
по сказкам девичьим своим!
093 Дети и река
Идиллий чистые природы