Читать онлайн Омут. Сборник рассказов и миниатюр бесплатно

Омут.

Сказка с элементами реализма.

Предисловие от кота Царапы.

– Мур-мяу! Не удивляйся, читатель, я – кот по имени Царапа. О своих прелестях я смиренно умолчу, иным же дозволено восхвалять достоинства ученого кота. Хм, толком я и сам не предполагал, что займусь сочинительством. Как такое возможно? Поверь, необычайно сложно набирать текст лапами на клавиатуре, но я поднаторел. Вот куда сложнее собирать мысли в предложения на незнакомом мне языке, поэтому я учусь литературному штилю постоянно, правда, в отсутствие нового хозяина. Ведь если не приведи господи, он узнает про мое баловство. Уверен, не одобрит, надумает пойти к психиатру или отведет меня к ветеринару, а вдруг я утрачу одну из своих жизней. Не бывать этому! Пусть это останется в тайне. Собственно, поведать историю я хочу о моем верном хозяине. Кошатник еще тот! Я тоже его обожаю, но порой от ненасытной любви сожителя прячусь под диваном. Вечно тискает! Брр! Но я отвлекаюсь, речь пойдет о загадочных обстоятельствах, после которых я и поселился в его квартире на восьмом этаже в центре столицы, хотя апартамент теперь стал наполовину моим, а, может быть, и целый, но не суть. Опять отвлекаюсь на жилищный вопрос, но нет, раньше я обитал в избе в дремучем лесу, и чтобы оправдать свое существование, вынужден был ловить мышей и охранять остров, но об этом в рассказе. Фу! Мерзость какая эти грызуны! Так вот, к чему это я? А здесь меня просто необыкновенно любят за то, что я есть. Продолжаю, случай тот, что произошел промеж нас поистине сказочный, но достоверный, поэтому приведу описание во всех подробностях. Мур-мяу!

Глава 1

 «В тихом омуте черти водятся» гласит русская пословица, сколько еще остроумных высказываний о нечистой силе хранит великая русская речь. Передается кладезь афоризмов из поколения в поколение, являя исконное отражение общения русичей со всевозможной нечестью, что поселилась на землях велесовых со времен кощеевых. Бывалые грибники или охотники таежные ведают о дурных проделках лешего, что под корягой затаился, поэтому перед походом в лес совершают отворот, надевая вещи обратной стороной, или меняют обувь с левой ноги на правую. Хозяин всех вод – водяной, опутан тиной, пучеглаз, воет и кряхтит по ночам в камышах, да под мостами, завлекает к себе в царство подводное холодное. На русальной неделе славяне чествуют русалок, что считаются духами природы. Дети, утонувшие в водоеме, да девицы красные, если не доживали до свадьбы, оборачивались русалками, потому-то к этим существам относятся не только с опаской, но и глубоким сочувствием. Впрочем, довольно присказки, пора перейти к действию и поведать читателю о волнующих обстоятельствах, в которых неволею оказался главный герой с редким именем Фат. Близкие подшучивали над ним по-доброму, добавляя в имя букву «р» – Фарт, что на жаргоне «удача». Так и повелось за ним. Насколько счастливым Фат оказался по жизни нам неизвестно, но вот доля везения ему действительно потребовалась во время посещения загадочного озера, что находится в Зауралье.

По заданию редакции познавательного журнала, где Фат служил фотографом-натуралистом, прибыл он в дикие места, кишащие живностью всякой. В погоне за новыми сюжетами фотограф увлекался настолько, что забывал о ходе времени. Бывало, часами фотоохотник прятался в засаде из высокой травы в дождь или под палящим солнцем только бы запечатлеть лопоухого зайца, если повезет, хищника. Умение выжидать Фат выработал в армейские годы, когда служил снайпером, собственно, тогда он и развил верный глаз, как алмаз. Художник чувствовал язык природы, поэтому итог творчества, помноженный на мастерство, увенчивался признанием. На перекладных добрался Фат до удаленного поселка старателей. Время поджимало, поэтому на следующее утро Фат отправился на фотоохоту, вооруженный первоклассным оборудованием. От проводника он отказался. Долго ли коротко бродил Фат по лишайникам да болотистым топям, дело не ладилось. Зверь буквально пропал, лесные птицы не заливались трелью, а снимки флоры выходили скучными и не радовали глаз вовсе. В раскаленный полдень лес поник и погрузился в сладкую дремоту. Отчаялся Фат, решил вернуться на следующий день, но прежде сверился с картой. Оказался он возле озера, что притаилось за широкими лапами елей. По звериной тропе Фат тотчас вышел в низину к торфянику. В знойную жару от озера повеяло студеным хладом, что Фата хватил колючий озноб, пока он не свыкся. Множество погибших деревьев торчали скелетами по берегу, иные громоздились друг на друге, словно переломленные спички. Идеальным блюдцем смотрелся островок посреди водной глади. Остров, поросший буйной растительностью, разительно отличался от гиблых краев озера. Раскидистые вязы отбрасывали причудливые тени вокруг острова. Фантазия у Фата разыгралась, будто в их полусумраке он обязательно повстречает плещущуюся русалку или иную сказочную сущность. Он нацелил фотоаппарат, приблизил зум, чтобы рассмотреть остров в видоискатель, по правую руку Фата привлекло беспокойное шевеление камыша. Пригляделся и поразился, там, среди камышовых свечек, мелькала сгорбленная фигурка человека во всем белом. Голова его то ныряла, то вновь появлялась из зарослей тростника. Явно местный рыбак копошился с удачным уловом. Фат надумал поприветствовать да расспросить про диковинный остров. Тяжело и с опаской он пробирался по берегу, колючие кусты так и норовили оцарапать, острая болотная осока болезненно впивалась в тело, кренились дряхлые стволы с бахромой из прогнившей коры. Впечатление, будто травы намеренно преграждали ему путь высокой изгородью, лишь бы путник не повстречался с рыбаком. И вот в неожиданный момент один истлевший ствол рухнул с оглушительным грохотом позади Фата, чудом не придавив его. Повсюду потревоженные гадюки заметались со зловещим шипением, воронье забеспокоилось и устремилось ввысь тучей. Человек в белом заслышал треск ломающихся сучьев вперемежку с оглушительным карканьем и принялся махать Фату рукой, указывая, где лучше обойти заросли. Минуту-другую и Фат, отряхнувшись от полотна липучей паутины, предстал перед жилистым старичком. Белый кафтан с широкими рукавами скрывал его худобу, гривой развевалась лохматая седая шевелюра и придавала ему вид домовенка. Густая растрепанная борода скрывала чуть ли не бо́льшую часть лица, только бегающие глазки сверкали и выдавали в нем бодрость духа. Стоял лесной житель в утлой лодочке и занимался поклажей даров леса.

– Дед, ты как здесь?

Разговорились, кличут отшельника Ярьомой (Ярьома – мощь, сила, сияние Всевышнего ОМа). При общении домовенок с недолгими паузами аккуратно подбирал слова, пытался донести свою мысль, очевидно, сказывались долгие годы затворничества. Его бормотание с хрипотцой и вкраплением старославянских слов поначалу вызывало недопонимание. Тем не менее выяснилось, что предки его хоронились в глухом медвежьем углу на острове еще со времен царя Петра – I – Окаянного по причине непримиримых разногласий в вере. Ярьома остался последним на острове и оберегал память родовую. За долгие годы Фат стал первым человеком, посетившим озеро, так как местные опасались заколдованных мест по незнанию своему или от ущербности в понимании и обращении с лесными духами. Старик сетовал, что людишки совсем оскудели и не почитают хранителей леса, и не совершают им требы более, кроме него самого, оттого и беснуется леший, да кикимора шалит. Сказать, что дед обрадовался встрече нельзя, скорее Фат столкнулся с безучастным отношением, пока не предложил:

– Отвези на остров?

Сгорбленный старик сперва отмахнулся и пробормотал под нос:

– Не ко времени возиться с тобой.

Лодочник сосредоточенно занялся поклажей берестяного кузова с ягодой на дно лодки, подпирая короб со всех сторон, затем уложил весла в уключины, и наконец, снизошел до Фата.

– Пустые хлопоты. Тебе пошто?

– Красоты пофоткать.

Старик не понял слова «фоткать», а зеркалка Фата с мощным объективом показалась ему вовсе бесовской штуковиной. Секунду-другую дед сузил глазки, сверля испытующим взглядом, от которого пробрало Фата до мозга и костей. Казалось, старик смотрел сквозь Фата, читал фибры его души. Колючий холодок пробежал по спине Фата, и тот отшатнулся. Прежде никто не заглядывал в глубины его души, кроме собственных ковыряний. В мгновение ока все прекратилось, когда из камышей раздалось пронзительное кваканье, и большущая жаба тяжело плюхнулась на крышке кузова, забрызгав деда тяжелыми каплями. Бородавчатое страшилище уставилось на Фата. Ехидна сжимала и разжимала перепончатые лапы, при этом надувала мешкообразные зеленые пузыри и издавала гортанные музыкальные звуки.

– Милка моя, – пояснил дед и осведомился с надеждой, – а что дашь мне?

Подрагивающей рукой Фат извлек из кошелька купюру, приглашая взять оплату.

– Тюю, – протянул дед, – на кой ляд мне бумажка твоя никчемная?

– Мало что ли?

Фат раскрыл портмоне повторно и поднес веер из банкнот, отмахиваясь попутно от назойливой мошкары. Дед зыркнул на обещанный куш, поразмыслил и с хитрым прищуром произнес:

– Год.

– Что год?

– Один год твоей жизни – плата за проезд на мой остров.

Фат округлил глаза от удивления и подумал, что ослышался.

– Не слишком ли за услугу на лодочке покататься?

– Дело твое. Тебе еще долго землицу топтать, а я старенький, вот годок-то как раз впору мне и станет.

Фат совсем остолбенел от слов старика.

– Как же ты прибавишь этот год к себе?

– А уж это не твоя забота. Ты и не заметишь.

Фат не двигался от изумления, терять здоровье он явно не желал.

– Я нежадный – лишь годок. Слышь сюды: встарь людишки щедро делились со мной годами, отдавали за помощь какую, совет дельный. От каждого по щепотке, а мне много и не надобно. Приходил один, вроде тебя, уж не упомню имя его, Прокл что ли, да и ладно. Давно было, лет этак пятьдесят назад, а то и семьдесят. Канючил, все ведать хотел, как чертог небесный устроен. Пристал, как лист банный, все на свете отдать обещал. Стихиями властвовать грезил, измучил меня уговором своим настырным.

– Обучил?

Дед вздохнул.

– А то, дорого ему это стало, как познал, так тут же и околел, а годки его мне перетекли. Не выдержал бедолага бремени премудрости.

– Тебе-то откуда ведомо про устройство чертогов?

Дед криво ухмыльнулся, разгладил бороду и ответил:

– Не твоего ума дело. Ведомо – знаемо, и все тут.

– А тебе сколько лет?

Дед принялся загибать корявые пальцы на обеих руках, высчитывая свое время, сбился, вернулся к подсчету, наконец, плюнул и сказал:

– Мухомор я старый. Поди, под двести будет.

– Ну ты, Ерема, и брехун.

Дед раздражился на обидное слово и прошипел:

– Ярьома я.

Он повторил доходчивее, делая особое ударение на букве «о».

–Ярьо́ма. Так едешь или нет?

Фат колебался. С одной стороны, современному человеку верить в подобные небылицы смешно, а с другой – что-то подсказывало не лезть в петлю авантюры. Казалось, щуплый дед никоим образом не сможет навредить закаленному Фату. Мысли о нечистой силе для него, атеиста, всего лишь предрассудки. Дед определенно тронулся умом в глуши, поэтому фотограф решил довериться собственному рациональному мышлению и отправиться на остров во что бы то ни стало, а после откупиться от дряхлого мухомора безделушкой какой. Конечно, Фата предупреждали в поселке держаться подальше от торфяника, так как случалось, охотники пропадали, а рыбаки вовсе туда не захаживали, но об отшельнике никто не обмолвился с ним и словом. Да и название озера «Смердное» не внушало доверия. Однако профессионального художника пленила возможность сделать фотоснимки с блестящим ракурсом, что открывался на островке при солнечном свете и невероятной перспективой. Творческий человек всегда пойдет к грани неизведанного, а порой и переступит ее в поисках новой прекрасной музы. Определенно изображения мудрой природы окажутся на выставке, секунду-другую Фатом завладела мысль стать победителем в конкурсе. Отражение пушистых облаков в диковинном зеркале из студеной воды особенно вдохновляли художника. И с мыслью, что сегодня точно подфартит, мечтательный Фат переступил через борт хлипкого суденышка и устроился на корме. Жаба облизала выпученные глазки, квакнула и забилась под сиденье. Тронулись. До островка рукой подать, хороший пловец, каковым слыл Фат, с легкостью преодолеет расстояние. Фат предложил старцу погрести веслами, но тот напрочь отказался, заявив, что он единый кормчий ладьи, и никому не дозволено дотрагиваться до гребней. По пути фотограф сделал несколько удачных снимков, спрятал фотоаппарат и свесил ладонь в омут. Ближе к середине торфяная вода обрела каштановый цвет. Ключи били холодными потоками, обволакивали маслянисто-тягучей жидкостью и сводили пальцы. Как вдруг Фат резко, словно его обожгли, выдернул руку из озера от испуга. Склизкая рыбина прикоснулось к его ладони, заиграла серебром чешуи и тотчас исчезла в царстве мрака, махнув раздвоенным хвостом. Дед не сдержался и звонко рассмеялся.

– Милка моя.

Фат всмотрелся в чернильную глубину, но безуспешно, только болотные пузыри выдыхал торфяник. На вопрос чем Ярьома еще живет, старик поведал, что имеется у него промысел медовый на острове.