Читать онлайн Сын Губернатора бесплатно

Глава 1.

Беру в руки стопку методических пособий и, чтобы не развалилась, зажимаю ее сверху подбородком.

– Короткова, ну куда столько? – сокрушается зав. кафедрой, – надорвешься.

– Не надорвусь, Лилечка Андреевна, нас в детском доме кирпичи заставляли таскать. Я, знаете, какая сильная!

Женщина поджимает тонкие губы и смотрит на меня со всей строгостью. Наверное, не понравилась фамильярность, с которой я к ней обратилась.

– Простите, – посылаю извиняющуюся улыбку и, развернувшись, иду к выходу.

Кое-как, помогая себе коленом, открываю дверь и выхожу в коридор. Мимо, оставляя после себя шлейф вкусных духов, проносится толпа девчонок. По виду, третий или четвертый курс.

– С дороги, убогая! – бросает одна из них, пихая меня сумкой.

– Эй! – кричу вслед, прижимаясь спиной к стене.

Поправляю чуть съехавшую вбок стопку и, оглянувшись вокруг себя, продолжаю свой путь.

А что происходит? По сравнению с тем, что было здесь в восемь утра, обстановка в универе заметно изменилась. Все куда-то бегут, шепчутся и возбужденно хихикают.

– Грех, Грех, Грех… – слышится со всех сторон.

Что за грех? Что или кто это? И почему все так всполошились?

Завернув за угол, останавливаюсь на лестничной площадке. Перевожу дух и наощупь начинаю спускаться вниз. Мимо меня снова проносится толпа возбужденных фифочек, а у меня в голове только две цели: донести методички до пункта назначения и не допустить, чтобы подошва моего правого кроссовка снова оторвалась.

Я приклеивала ее уже четыре раза. Четыре раза!!! Если сейчас она снова оторвется, в пятый раз я ее уже не приклею. Мне во что бы то ни стало нужно доносить их до первой стипендии, которая, как мне сказали в деканате, ожидается только в октябре.

Если она оторвется сейчас, придется доставать зимние ботинки. В сентябре.

Стараясь не сильно сгибать правую ногу, осторожно спускаюсь на первый этаж и, обойдя по дуге взбудораженную появлением какого-то греха, толпу, поворачиваю в коридор, ведущий в просторный холл.

– Смотрите – Герман! – слышу я сбоку.

Плевать мне на этого Германа, потому что от тяжелой ноши у меня уже онемели плечи и заныла спина. Пересекаю помещение и упираюсь в плотную толпу студентов, перекрывших вход в коридор левого крыла корпуса.

– Разрешите, – подаю я голос.

Но меня никто не слышит. Прикрыв рты ладошками, девчонки шепчутся друг с другом.

– Он реально здесь учится?

– Да… заочно.

– Я до этого его только в интернете видела…

– Охренеть…

– Я тоже в шоке…

– Такой брутальный…

Я толкаю плечом в спину одной из них и повторяю:

– Разрешите пройти.

Получается. Одна из студенток, высокая блондинка, оборачивается и окидывает меня презрительным взглядом.

– Не прикасайся ко мне.

– Дайте пройти.

Тяжесть в руках достигает своего максимума, руки начинают дрожать, плечи наливаются свинцом.

– Тебе обязательно здесь идти? – цедит ее подруга, – обойди с другой стороны.

– А тебе сложно сделать шаг назад? – парирую я.

– А ты кто такая, чтобы я ради тебя шаг в сторону делала?

Курица безмозглая, вот ты кто.

Разворачиваюсь на 90 градусов и, толкая ее плечом, протискиваюсь между ней и ее подружкой.

– Фу-у-у, голодранка!

– Ната, отойди, вдруг у нее вши!

– Что она вообще делает в нашем Вузе?!

– Это уборщица, наверное…

– Охреневшая уборщица…

Меня оскорблениями уже давно не пронять. Поэтому, мечтая лишь о том, чтобы поскорее добраться до пункта назначения, я делаю еще один шаг и чувствую, как нога упирается в преграду. Теряю равновесие и лечу вперед.

Столкновение колен с бетонным полом выходит жестким. От боли темнеет в глазах. Методички рассыпаются колодой карт.

– Кривоногая!

– Убожество лесное!

Надо мной смеются и оскорбляют, а я думаю только об одном – как там моя подошва.

Оглянувшись, быстро осматриваю кроссовки и облегченно выдыхаю – кажется, пронесло.

Поднимаюсь на ноги и под дружный хохот начинаю собирать разлетевшиеся по всему холлу методички. Делаю это быстро, чтобы никто не успел специально наступить и испортить. Мне за них перед Лилией Андреевной головой отвечать.

Собираю стопку и намереваюсь уже покинуть толпу недоумков, как слышу:

– А эту кому оставила?

Чччерт… Действительно, одну не подняла. Она лежит, касаясь края черного кроссовка одного из студентов.

– Грех, откинь ее в сторону, – говорит, посмеиваясь, тощий блондин.

Я замираю. Фокусирую взгляд на книжице, намереваясь проследить траекторию ее полета. Но ничего не происходит. Она остается лежать у массивного черного кроссовка.

Пытаясь понять намерения его хозяина, я поднимаю взгляд и чувствую, как по телу проходит ледяной озноб.

Так на меня еще никто не смотрел.

Как на вылезшего из-под плинтуса таракана.

Ежусь, и быстро присев на корточки, забираю методическое пособие, пока этот Грех не передумал.

– Мышь, – слышу шипящий женский голос.

– Надо декану пожаловаться, что в наш Вуз уже бомжей пускать стали, – вторит ему чей-то писк.

Не поднимая более глаз, пробираюсь сквозь толпу вкусно пахнущих, но не очень приятных людей, и направляюсь к заветной двери. Толкаю ее коленом и захожу внутрь. Свалив ношу на ближайший стол, перевожу дух.

Вот, значит, какой он, этот Грех. Жуткий тип. Высокий и одет прилично, но от взгляда его мороз по коже.

Не понимаю восторга окружающих. Безымоциональный, с неживым взглядом. Как робот.

Фу.

Еще раз трясу головой, словно сбрасывая с себя неприятное ощущение, дожидаюсь библиотекаршу и с чистой совестью иду в аудиторию на пару психологии. Заняв свое место в последнем ряду, достаю из потрепанного рюкзака тетрадь и ручку.

– Свободно? – спрашивает девушка неформатной внешности.

– Да.

Она с начала учебы рядом со мной сидит, но каждый раз спрашивает разрешения. Странная. С сине-зелеными волосами, пирсингом в носу и губах и в черной одежде. Готка, наверное.

Мы сидим молча, она, залипнув в телефоне, я – разрисовывая поля тетради.

– Нет, все-таки классный он, у меня мурашки по коже… – с придыханием проговаривает одна из однокурсниц, проходя мимо нашего стола.

– Говорят, у него невеста есть.

– Врут.

Закатив глаза, устремляю взгляд в окно. Там ветер, но дождя еще нет, хоть и обещали. Если повезет, доберусь до общаги с сухими ногами.

– Задрали… – шипит соседка по парте.

– Что?

– Задрали, говорю, с этим Греховцевым, – выплевывает с отвращением, – кипятком ссутся.

– Это о нем все сегодня шепчутся?

– О ком же еще? Какая честь – с нами сын самого губернатора учится!

Теперь понятно, с чего весь этот ажиотаж. Я даже спину распрямляю. Когда в прошлом году к нам в детдом какой-то мэр приезжал, воспитатели так же перед ним бегали, но тогда нам только из окна на него смотреть можно было. А сегодня я почти коснулась ботинка сына губернатора!

Глава 2.

Моим надеждам сбыться было не суждено. Как раз перед окончанием последней лекции начинается дождь.

Бросаю тоскливый взгляд на свою многострадальную обувь и шагаю под холодные капли. Иду быстро, накинув на голову капюшон толстовки и обхватив себя руками. Куртки на это время года у меня тоже нет.

От корпуса университета до общежития всего метров триста, но мне приходится сделать небольшой крюк, чтобы зайти в супермаркет. Не глядя по сторонам, прохожу сразу в социальный отдел с продуктами первой необходимости, беру булку и банку паштета из гусиной печени. Судя по составу, написанному на этикетке, в баночке вся таблица Менделеева, но вкус сносный. И цена для меня приемлемая.

– Девяносто семь рублей, – механическим голосом говорит кассирша.

– У меня скидочная карта.

– Это со скидкой.

– Как со скидкой? Со скидкой должно получиться девяносто один рубль.

– Девушка, – спрашивает с вызовом, – вы брать будете или нет?

– Паштет ведь 54 рубля стоит?

– Здрасти! Уже со вчерашнего дня по новой цене! 61 рубль.

– А на ценнике 54 написано, – упираюсь я.

У меня, так-то, каждая копеечка на счету, и я не собираюсь разбрасываться деньгами налево и направо.

– Вы очередь задерживаете! Либо покупайте, либо уходите.

Оглядываюсь и напарываюсь на недовольный взгляд какой-то бабули. Перед ней полная тележка продуктов, а за спиной хнычущий внук.

– Хорошо, – выдавливаю через силу, – но я буду жаловаться! Где ваша жалобная книга?

Выразительно закатив глаза, тетка смотрит на покупателей позади меня. Всем своим видом показывая, как сильно я ее достала.

– Да давай уже быстрей, – выкрикивает мужской голос, – мы из-за твоих трех копеек ночевать здесь должны?

Семь рублей, вообще-то. На дороге не валяются.

Сунув покупки в рюкзак, уныло плетусь в общагу. Ноги промокли, капюшон и плечи толстовки – тоже. Остается надеяться, что завтра не проснусь с соплями.

Соседки в комнате не обнаруживается, поэтому я, скипятив чайник, спокойно сажусь обедать булкой с паштетом. Поглощая свой нехитрый обед, читаю в учебнике материал к завтрашнему практическому занятию по русскому языку.

Я собираюсь стать первоклассным журналистом, поэтому к учебе отношусь очень серьезно. Не пропускаю лекций и зубрю материал так, чтобы от зубов отскакивал.

Это мне легко дается. Моя бывшая учительница говорила, что я одаренная и талантливая. Мне нравится в это верить. Когда я написала итоговое сочинение на отлично и получила за тест по русскому языку высший балл, именно она подняла все свои связи, чтобы помочь мне поступить в этот Вуз.

Я ее подводить не собираюсь.

От чтения отвлекает хлопок двери.

– Привет, – говорю соседке по комнате Юле.

Не удостоив меня ответом, она прямо в обуви проходит по чистому линолеуму и в одежде падает на свою кровать.

– Чем воняет? – морщит нос и начинает махать ладонью перед лицом.

Спохватившись, быстро засовываю баночку с недоеденным паштетом в полиэтиленовый пакет и убираю его на подоконник ближе к стеклу.

Юлька терпеть не может его запах.

– Опять эти химикалии жрешь?

– Проветрить?

– Не надо, – вздыхает тяжело, – послал же Бог соседушку.

Она, вообще-то, не плохая, нормальная. Когда в настроении. Перед началом учебы даже пару тетрадей мне подарила и однажды угостила пирожным, хотя сама из малообеспеченной семьи.

– Что в универе нового?

– Ничего… хотя, сегодня туда сын какого-то губернатора приезжал, суеты навел…

Плохое настроение и усталость Юльки исчезают как по щелчку пальцев. Резко поднявшись, она скидывает с ног ботинки и садится по-турецки.

– Правда? Какой он?

– Эмм… – задумавшись, сосредоточиваю взгляд на качающейся от ветра ветки дерева за окном, – неприятный… жуткий… высокомерный. Мне не понравился.

– Ты в своем уме?! – громко хохотнув, спрашивает Юля, – Не понравился?! Тебе?! Что же ты, бл@ть, за принцесса такая, что тебе Греховцев Герман не понравился?

Вспоминаю его, отдающий ледяным пренебрежением, взгляд и невольно ежусь. Что может в нем нравиться?

Да, он высокий и черты лица у него правильные, особенно запомнились губы. Полные, четко очерченные. Одет дорого, и кроссовки у него наверняка крутые. Но его манера держаться, поза и уничтожающий взгляд испортили все впечатление.

– Ничего особенного, – пожимаю я плечами, переворачивая страницу учебника.

– Пха… Рая, тебе корона не жмет?! – открыто потешается надо мной, – ты знаешь, кто его отец?

– Если этот Грех сын губернатора, то, очевидно, его отец губернатор.

– Мисс конгениальность! – поднимает Юлька вверх указательный палец, – губернатор! Сечешь?..

– И что?

Соседка, глядя на меня, неверяще качает головой. Бросает взгляд на мои, сиротливо стоящие в углу, полуразвалившиеся кроссовки и прикрывает глаза.

– И вообще, – продолжаю я, – если он сын губернатора, почему он не учится где-нибудь заграницей?

– Он уже окончил заграничный Вуз, это его второе образование.

Зачем? С жиру бесится?

– Ничего особенного, – повторяю упрямо и склоняюсь над учебником ниже, намекая Юльке, что обсуждать этого мажора больше не хочу.

– У него Панамера, представляешь?

Молчу, потому что понятия не имею, что означает это слово.

– Черная! – продолжает восторгаться Юлька, – я однажды видела, как он со стоянки универа выезжал.

Наверное, речь идет о машине. Я, если честно, в них вообще не разбираюсь, поэтому, коротко кивнув, возвращаюсь к изучению темы стилистики.

В нашем селе иномарки можно пересчитать на пальцах двух рук, остальные ездят на автомобилях отечественного автопрома. У нас и вовсе машины никогда не было.

А кому в нашей семье водить? Маме, всю жизнь проработавшей продавцом в Промтоварах или деду, которого я трезвым видела от силы два раза в год?

У нас и велосипеда-то никогда не было, и телевизор всего один и тот допотопный.

– Говорят, в прошлом году он с Казанцевой с третьего курса встречался, – трещит Юлька, как заведенная, но я ее болтовню пропускаю мимо ушей.

Я в город учиться приехала, а не богатеньких мальчиков и их тачки обсуждать. Получу высшее образование, устроюсь на хорошую работу и найду, наконец, своего родного отца.

Он у меня не деревенский. Городской. Мама перед смертью рассказала, что у них был короткий роман, после которого он сразу уехал, и они потерялись. Он даже не знал, что она забеременела.

Дед говорит, он интеллигент, приезжал к нам в село, когда там молокозавод новый открывали. Мама ему комнату сдавала, ну а потом, когда он уехал, я родилась.

Я хочу человеком стать прежде, чем его найду. Чтобы он мог гордиться мной.

Глава 3.

В буфет универа я хожу позже остальных. В этом есть свой смысл, хоть и приходится иногда опаздывать на пару. Во-первых, к концу перемены уже нет очереди, во-вторых, мне почти всегда перепадает чья-нибудь несъеденная булочка или пирожок.

К тому же, золотая молодежь нашего Вуза сюда не ходит, они, как правило, тусуются в кафе через дорогу, а здесь обедают бюджетники.

Нищеброды, как называют нас мажоры и мажорки.

Можно спокойно есть, не опасаясь стать объектом их злых шуточек.

– Здрасти, – останавливаюсь возле прилавка с выпечкой и начинаю делать вид, что ищу деньги в рюкзаке.

Заглядываю внутрь, с озадаченным видом шарю в боковых кармашках.

– Что, опять деньги потеряла?

– Не знаю, – жму плечами, – может, в общежитии забыла, но, кажется, я их сюда убирала.

Тетя Марина, полная невысокая женщина в бордовой косынке и такого же цвета фартуке, только усмехается. Не верит, потому что этот фокус я проделываю уже в третий раз.

Покачав головой, молча наливает в пластиковый стаканчик чаю и протягивает пирожок, обернутый салфеткой.

– Спасибо! – расплываюсь я в улыбке, – тетя Мариночка, хотите, я после пар вам тут помогу, а?

– Обойдемся, – подает голос вторая женщина, она меня недолюбливает, – и языком не трепи, что мы тут благотворительностью занимаемся.

– Не буду, – обещаю клятвенно и снова обращаюсь к тете Марине, – я могу кастрюли помыть или полы… Я умею, я в детдоме всегда помогала.

– Ешь и иди на учебу, Раиса, – говорит она строго.

Я еще раз благодарю сердобольную женщину и, присев за столик у окна, быстро поедаю свой обед.

После лекций забегаю в деканат узнать, не нужна ли им моя помощь в подготовке к завтрашнему мероприятию посвящения в студенты и, получив от ворот поворот, с чистой совестью иду домой.

Накидываю на голову капюшон и выхожу из универа. Погода наладилась, дождя больше нет, светит солнце, но лужи высохнуть еще не успели.

Стараясь не промочить ноги, иду вдоль корпуса, минуя парковку, хотя через нее до общежития путь ближе. Но я стараюсь обходить ее стороной, потому что после занятий там традиционно целое столпотворение богатеньких деток местных чиновников. Типа того сына губернатора.

Не хочется раздражать их своим видом.

Плетусь, не торопясь, низко опустив голову, и вдруг слышу агрессивные выкрики из толпы на парковке. Обернувшись, останавливаюсь.

Суета возле двух черных тачек. Расфуфыренные девчули, среди которых я узнаю тех, что меня толкали вчера, снова кого-то прессингуют.

А еще себя высшим обществом считают. Как бабы базарные.

Собираюсь уже пойти дальше, как вдруг вижу их жертву. Это девчонка, которая со мной за партой сидит. Готка Инга.

Смотрит на них исподлобья, пока одна толкает ее, а остальные сыплют оскорблениями.

Капец.

Затаив дыхание, наблюдаю за развитием событий. Вот они уже всей толпой мотают ее из стороны в сторону, а самая агрессивная из них, дает Инге пощечину.

Я мгновенно вспыхиваю. Какого черта она не сопротивляется? Почему не дает сдачи?!

Не давая себе отчета в собственных действиях, перепрыгиваю через лужу, затем – через невысокое кованное ограждение и буквально врываюсь в толпу.

– Чего вам от нее надо?

Инга смотрит с недоумением, а девчонки тут же переключаются на меня.

– Иди, куда шла, убогая! – высокомерно проговаривает высокая блондинка.

– Брысь, мышь, пока под раздачу не попала!

Чувствую, как слабеют колени. Страшно, потому что я на своей шкуре знаю, что значит, оказаться наедине с агрессивно настроенной толпой. Но и уйти тоже не могу. Совесть заест.

– Она одна, а вас много, – говорю еле слышно, – так не делается…

– Слышь, сиротка, – хватает меня за грудки девица с короткой прической, и я узнаю в ней ту, которая вчера поставила мне подножку, – вали, пока тебе морду не начистили.

Я теряюсь и в шоке хлопаю глазами. Как такое возможно в престижном Вузе?!

В панике смотрю на Ингу, но она, потирая щеку, отводит взгляд.

– Чеши домой, колхозница, – вторит подруге еще одна фифа.

Мягко, но настойчиво снимаю с себя чужие руки и обращаюсь к Инге:

– Пойдем.

Она делает шаг по направлению ко мне, но ее тут же останавливают, дергают за куртку назад, отчего она заваливается на стоящую рядом машину.

Я инстинктивно бросаюсь ей на помощь и чувствую, как меня жестко откидывают назад. Капюшон с головы слетает, и чья-то рука вцепляется в мои волосы. Поскальзываюсь и падаю на спину, ударяясь копчиком об асфальт.

От боли на несколько мгновений теряю связь с реальностью. Как сквозь вату проникают в уши чухой смех и оскорбления, мгновенно поднимая во мне волну глухой ярости.

В голове обрывками проносятся кадры того, как били меня на второй день пребывания в детдоме. За то, что не захотела делиться личными вещами, привезенными мной из дома. Их не остановили ни слезы, ни мольбы. Били до тех пор, пока я не отключилась.

После того, как исчез последний синяк, я поклялась, что больше никогда не дам себя в обиду. Буду драться до последней капли крови, но ни за что не покажу больше никому своих слез.

Едва ко мне возвращается способность видеть и слышать, я хватаю обидчицу за ногу и резко дергаю ее на себя. Она оказывается к этому не готовой, нелепо размахивая руками, с грохотом, заваливается на спину.

Пользуясь моментом, быстро поднимаюсь и седлаю ее.

– Ах ты сучка! – выкрикивает стоящая позади меня блондинка, но трогать меня не трогает, – Ира, бей ее!

Ира, видимо, та, что сейчас лежит подо мной, начинает извиваться, и пытается схватить меня за волосы. У нее выходит, но и я не бездействую, тоже деру ее короткие волосы, одновременно уводя лицо от ее кулака.

Наша возня под комментарии подружек моей соперницы с переменным успехом продолжается несколько минут. У нее получается заехать мне по губам, в ответ я даю ей звонкую оплеуху.

– Бл@ть! Что здесь происходит?! – гремит на головой мужской голос.

Мы обе замираем, а уже в следующее мгновение кто-то хватает меня за шкирку и буквально отдирает от Иры. Она, грязно ругаясь, вся в грязи, поднимается на ноги.

– Я спрашиваю, что за хрень?!

– Ром, – прижав ладони в груди, начинает блондинка, – эта конченная напала на Иринку… Она неадекватная, надо в деканат жаловаться.

– Я напала?! – бросаюсь к стерве, но меня снова оттаскивают.

– Ты че, ущербная?.. Тебе жить надоело? – рычит блондин, тот самый, что стоял вчера рядом с Греховцевым.

Толкает меня в грудь, отчего я впечатываюсь в стоящую позади спортивную тачку.

От ужаса бросает в холодный пот. Этот парень не Ира, с ним мне точно не справиться.

– Ромаш, отпусти ее, – спокойно произносит невесть откуда взявшийся Грех.

Тот самый сын губернатора.

Меня небрежно отталкивают, после чего я, не теряя времени, поднимаю с земли свой рюкзак и быстро иду прочь.

– Руки не забудь помыть, – доносится до меня насмешливый голос Германа, – вдруг, она лишайная.

Глава 4.

Весь вечер у меня уходит на то, чтобы привести себя и свою одежду в порядок. И если со мной все более или менее нормально, не считая ссадины в уголке губ, то мои единственные джинсы и толстовка в весьма плачевном состоянии. Мне требуется почти два часа, чтобы отстирать их.

Но и не это самое печальное.

На моем кроссовке снова оторвалась подошва. На этот раз навсегда. Именно этот факт становится последней каплей. Закрывшись в общей душевой, я расклеиваюсь. Сажусь на корточки в самый угол и, обхватив себя руками долго реву.

Нарушая обещания, данные самой себе, жалею себя и проклинаю тот день, когда родилась.

Зачем? Разве кто-то хотел этого? Радовался моему появлению на свет?

Нет!

Покойная тетка как-то по-пьяни рассказала, что мама аборт сделать хотела, но в нашей поликлинике как раз не было гинеколога, а денег, чтобы ехать в город, мама не нашла.

Дед тоже вечно ворчал, называя меня нахлебницей. Отец и вовсе обо мне не знает.

Теперь, может, никогда и не узнает. Если блондинка исполнит угрозу и нажалуется на меня в деканат, меня отчислят и выгонят из общаги.

Оборванкой я к нему на порог не заявлюсь.

На следующий день на подходе к универу меня нагоняет Инга. Какое-то время молча шагает рядом, а затем смущенно проговаривает:

– Короче, это… спасибо, конечно…

– Не за что, – буркаю под нос.

– Но я бы сама справилась…

– Ага, – скашиваю на нее взгляд, – я видела, как ты справлялась.

Вчера мне было искренне ее жаль, а сейчас она вызывает лишь глухое раздражение. Вела себя, как тряпка и даже не вступилась за меня.

– Да просто эта Ирка… она отмороженная, – оправдывается одногруппница, – шестерка Нечаевой.

– Кого?

– Нечаева с третьего курса… она тоже вчера была. Белобрысая.

– Ясно, – та, что жаловаться на меня обещала.

При мысли об этом от страха сводит живот.

Зайдя в аудиторию, привычно выбираю заднюю парту и, вытащив из рюкзака тетради, кладу голову на сложенные перед собой руки. Настроения нет, и на душе кошки скребут.

Преподаватель, Николай Степанович, приходит спустя пять минут после начала пары. Здоровается и обращается напрямую ко мне:

–Короткова, тебя в деканате ждут.

У меня внутри все обрывается. Начинают гореть лицо и трястись руки.

Мне конец.

Уже представляя, как с позором возвращаюсь домой в деревню, как расстроиться моя учительница, и будет плеваться в мою строну пьяный дед, уныло плетусь в деканат.

С минуту нерешительно топчусь под дверью, а затем тихонько стучусь.

– Можно?

– Входи, – глядя на меня с укором, проговаривает секретарь Светлана.

– Вызывали?

– Садись, – указывает она на стул у стены, – не ожидала от тебя.

– Я не виновата! – выкрикиваю пылко, – они начали бить Ингу…

– Виктору Андреевичу рассказывай.

– Он у себя?

– Сейчас придет.

В подтверждение ее словам дверь открывается, и в приемную входит сам декан с… сыном губернатора.

О, че-е-ерт!

Можно прямо сейчас сдавать студенческий и собирать чемодан.

Опустив взгляд на сцепленные в замок руки, жду приговора.

– А, Короткова?

– Доброе утро, – сипит мой голос, – вызывали?

На Греховцева не смотрю, но буквально кожей чувствую его присутствие. Это сильно угнетает. Хочется накрыть голову руками и сжаться в комок.

Секретарша начинает тихо переговариваться с ним, слышится шелест бумаг и звук шлепающих печатей, а я сижу, как мышка в мышеловке.

– На тебя жалоба поступила, – говорит Виктор Андреевич сурово.

– Я знаю, но я не виновата, честное слово!

– Говорят, ты студентов избиваешь…

– Она первая на меня набросилась.

– Короткова, ты не в детском саду и не в детском доме, – повышает он голос, – нам такие студенты не нужны!

– Но я правда не виновата, – вскрикиваю отчаянно, – она ударила Ингу, а когда я вступилась, набросилась на меня!

– Кому ты врешь? Соловьева учится уже третий год, и ни разу не была замечена в драках!

Закрыв лицо руками, я всхлипываю. Это бесполезно. Мне никто не поверит.

– Да не виновата она, – звучит как гром среди ясного неба, – Соловьева потасовку начала. Я видел.

Не веря своему счастью, распахнув глаза, смотрю на Греховцева. Декан, замешкавшись, тоже переводит взгляд с меня на Германа, и обратно.

Сам же мой спаситель, не обращая на нас никакого внимания, продолжает невозмутимо ставить подписи в бумагах.

– Вы видели?

– Видел, – подтверждает уверенно, а у меня чуть челюсть на колени не падает.

Виктор Андреевич обращается к Греховцеву с таким почтением, словно перед ним Император всея Руси, а не студент.

– Раз так… – разводит мужчина руками, – иди…

– Спасибо! – соскакиваю со стула.

– Но… Короткова, – грозит пальцем, – смотри мне!

Пулей вылетаю из деканата и, не чувствуя ног, добегаю до конца коридора, сворачиваю на лестничную площадку, спускаюсь на первый этаж и останавливаюсь только в холле у пропускного пункта.

Прижав руки к груди, считаю удары сердца.

Вот это адреналин! Быть на волосок от гибели и оказаться спасенной в самый последний момент.

Спасенной Греховцевым.

Невероятно. Не то, что он оказался свидетелем драки, а то, что встал на мою сторону.

Наверное, его отец не такой уж плохой губернатор, раз смог воспитать такого сына.

Немного успокоившись, возвращаюсь в аудиторию. Юркнув между рядами, сажусь рядом с Ингой.

– Из-за вчерашнего вызывали?

– Ага.

– Блин… – нервно заламывая руки, начинает ерзать на стуле, – хочешь, я схожу в деканат и расскажу, как все было?

– Не надо, все уже в порядке.

– Они тебе поверили? – с сомнением спрашивает Инга.

– Задняя парта! – обращается к нам лектор, – еще слово и пойдете в коридор!

Мы послушно замолкаем и больше к этой теме не возвращаемся.

После занятий я забегаю в читательский зал, а затем, перед выходом из универа, набираю из кулера воды в пластиковый стаканчик. Делаю небольшой глоток, разворачиваюсь и резко налетаю на чье-то большое тело.

Рука дергается, и часть воды из стакана выплескивается на рукав кожаной куртки.

– Неуклюжая, – слышу над головой.

Вскидываю голову и натыкаюсь на пронизывающий взгляд сына губернатора.

– Извини-те… – выдавливаю из себя и, протянув руку, пытаюсь смахнуть капли с черной кожи, но мне не позволяют.

Герман делает это сам и уже намеревается уйти, как я вспоминаю, что не поблагодарила его за спасение.

– Спасибо! – посылаю в спину, – за то, что заступился перед деканом.

Парень замирает, оборачивается ко мне и проговаривает негромко:

– Никогда больше не смей разговаривать со мной.

Кожа лица мгновенно вспыхивает. От стыда горят уши, а горло стягивает спазмом.

Глава 5.

Остаток недели проходит на удивление спокойно. В деканат меня больше не вызывают, и с Греховцевым я не встречаюсь.

Банду девиц во главе с Нечаевой и Пахомовой избегаю сознательно. Перемены провожу в аудиториях, в буфет и туалет хожу только во время лекций.

К понедельнику я окончательно расслабляюсь. Похоже, никто меня преследовать не собирается, и инцидент можно считать исчерпанным. Настроение омрачает только две вещи: необходимость носить зимнюю обувь в начале октября и почти постоянное чувство голода.

Если бы не тетя Марина из буфета, не знаю, как бы я жила.

Доедаю пирожок до последней крошки, выпиваю чай и, пока никто не видит, стреляю булочку, оставленную кем-то из студентом на подносе с грязной посудой. По виду ни разу никем не кусанная.

В приподнятом настроении выхожу из буфета и сворачиваю за угол, в сторону туалетов. Толкаю дверь и чувствую, как сзади на меня налетает чье-то тело.

Даже пикнуть не успеваю, как оказываюсь внутри тесного помещения, прижатой лицом к стене.

– Ты убогая, а не бессмертная, – шипит в ухо голос Пахомовой, – ты че там наплела про меня?

– Я?..

Дверь хлопает, и в кабинку протискиваются еще двое. Блондинка Кристина и ее подруга, имени которой я не знаю.

– Кто тут у нас? – издевательски смеется она, – любительница чужих объедков?

– Фу, блин, меня сейчас стошнит, – театрально стонет ее подружка.

Меня тоже. От страха. Пальцы Пахомовой больно сжимают мой затылок, а ее нога подпирает бедра.

– Я никому ничего не говорила, – сиплю еле слышно.

– Никому?! – звереет Крис, а следом в мою поясницу врезается чей-то кулак.

Чертовски больно. Дергаюсь, пытаясь освободиться, но делаю только хуже. Меня хватают за волосы и сгибают над раковиной.

– Ты че, сука, Герману жаловаться на меня решила?! – цедит Ира, – меня из-за тебя, нищебродка, чуть не отчислили!

– Я не жаловалась!

Вместо ответа на мою голову обрушивается поток ледяной воды из крана. Я начинаю кричать, вырываться, но все бесполезно. Они держат меня втроем, и уже вскоре я чувствую, как холодные ручейки бегут за шиворот, пропитывая собой плотную ткань.

Как я по универу ходить в ней буду?! Как я до общежития дойду?!

Дергаюсь в сторону и слышу жалобный треск толстовки. Рукав оторвался.

Твою мать!

– Упс, – мерзко смеется Кристина.

– Не жалко, – поддакивает Ира, – ей давно уже пора полы мыть.

Не знаю, откуда у меня берутся силы, но я буквально отшвыриваю от себя Пахомову, вслепую ударяю Нечаеву и, подняв с пола рюкзак, вылетаю из туалета в коридор.

– Куда прешь, ущербная? – летит от кого-то.

Расталкиваю толпу в холле и вся насквозь мокрая выбегаю на улицу. С ног сбивает холодный ветер, который благодаря пропитанной водой толстовке моментально промораживает до костей.

Перепрыгивая через две ступени, слетаю с крыльца и, давясь слезами, бегу по тротуару мимо парковки.

– В общаге воду отключили? – ржет кто-то, – решила в туалете помыться?

Шутка сопровождается взрывом хохота.

– Да нет, уборщица спутала ее со шваброй и помыла ею полы.

Обхватив себя руками, ускоряюсь. Добегаю до угла здания корпуса, поворачиваю за него, чтобы отсечь себя от жертв остроумия. Какое-то время еще бегу, но затем, почувствовав, как колет в боку, перехожу на быстрый шаг.

Громко всхлипываю и размазываю по лицу капающую с мокрых волос воду вперемешку со слезами.

– Садись, – неожиданно раздается сбоку.

Резко остановившись, поворачиваю голову и замечаю медленно катящуюся параллельно со мной черную спортивную машину, из окна которой на меня смотрит Греховцев.

– Нет, – решительно качнув головой, возобновляю шаг.

– Сядь в машину, идиотка!

– Ты сам сказал не подходить к тебе, так что… – на языке вертится грубость, но я вовремя его прикусываю.

– Сядь в машину, разговор есть.

Я представляю примерно, о чем будет этот разговор, но все равно мешкаю. Быстро оглядываю кофту и джинсы, по которым расползлись огромные темные пятна и свисающий почти до локтя оторванный рукав.

– Я мокрая, – произношу глухо.

– Сядь в машину, – еще жестче повторяет Герман.

Оглядевшись вокруг и убедившись, что никто нас не видит, переступаю через бордюр, открываю дверь и сажусь рядом с мажором.

– Если твои фанатки увидят нас вместе, завтра меня четвертуют.

– Это они? – уточняет парень, кивком головы указывая на мои лохмотья.

Я вообще-то никогда не ябедничала. В детдоме стукачей не любят. Но сейчас проговорилась.

– Слушай, – начинаю взволнованно, – я знаю, о чем ты хочешь поговорить…

Греховцев заламывает бровь и смотрит на меня в ожидании.

– Так вот… я никому ни слова не сказала о том, что ты заступился за меня перед деканом. Я не понимаю, откуда они узнали…

Герман скользит по мне недовольным взглядом, осматривает волосы, немного тормозит на губах, отчего мое сердце неожиданно сбивается с ритма и останавливается на расцарапанной в кровь ладони.

Я и сама замечаю это только сейчас. Даже не помню, где так поранилась.

– Недоразумение ходячее, – бормочет он и, сложив руки на руле, устремляет взгляд в лобовое стекло.

Я, сглотнув слюну, опускаю глаза.

До ужаса стыдно.

Молчание затягивается. Исходящее от кожаного сидения тепло проникает под мокрую одежду, и я начинаю согреваться.

Чего ему от меня надо?

Немного осмелев, незаметно рассматриваю его.

Он странный. Я таких никогда не встречала раньше. Как с другой планеты или параллельной Вселенной. Внешность и энергетика, исходящая от него сильно отличаются от всего, что встречала раньше. Его даже человеком назвать сложно.

Безымоциональный, высокомерный и циничный, хоть и… красивый. И пахнет от него незнакомо. Дорогим парфюмом, деньгами и превосходством над остальными.

– Я пойду? – спрашиваю робко.

– Денег дать? – вдруг спрашивает он и, не дожидаясь моего ответа, достает из внутреннего кармана кожаной куртки бумажник.

Открыв его, вынимает две купюры номиналом пять тысяч. У меня, как у вороны из басни, спирает дыхание. Смотрю на деньги, а перед мысленным взором проносятся новые ботинки, теплая куртка… нормальная еда.

Герман, видимо заметив мою реакцию, холодно усмехается.

– Бери.

Встречаюсь глазами с его серым взглядом и невольно ежусь. Он намеренно меня унижает.

– Нет.

– Мало? – добавляет еще две купюры, буквально вводя меня в состояние шока.

Я таких денег сроду в руках не держала, но все равно упрямо качаю головой.

– У меня все есть… Мне не надо…

– Гордая, да?

Не гордая, но брать деньги Греховцева боюсь. Разворачиваюсь к двери и, судорожно шаря рукой, пытаюсь понять, как она открывается.

Герман сгребает почти полностью оторванный рукав толстовки в кулак и дергает на себя.

– Бери! Купи себе нормальную одежду!

– Не надо мне…

– Слушай сюда, сиротка! – вдруг повышает он голос, – мне похер на тебя и на твои лохмотья. Своим внешним видом ты позоришь Вуз и оскорбляешь мои эстетические чувства. Или ты приводишь себя в порядок или возвращаешься в свой колхоз!

Глава 6.

Возвращаюсь в общежитие уже вечером. Уставшая, продрогшая, взбудораженная, но, чего греха таить, довольная. Быстро умывшись, любовно раскладываю на кровати свои обновки.

Новая толстовка, темно-синие ботинки на плоской подошве, черные брюки из стрейчевой ткани и… та-дааам… синяя укороченная куртка. Разглаживаю ткань, смахивая с нее невидимые пылинки. Это, конечно не вещи из бутиков, но относиться я к ним намереваюсь крайне бережно.

Все это было куплено мной на небольшом крытом базаре в одном из спальных районов. Там ими торгуют чуть ли не на улице, и цены ниже магазинных раз в пять. А если учесть, что торговалась я до слез (слез продавцов), мне они обошлись еще дешевле.

Сэкономленных денег даже хватило на продукты. Печенье, макароны, тушенку, сахар и молоко.

Улыбаясь, развешиваю свое добро в шкафу. Радужное настроение омрачает лишь осознание того, на чьи деньги все это было куплено. Но ничего, соглашаясь их взять, я поклялась Греховцеву, что верну их все до последней копеечки.

Он лишь усмехнулся. Не поверил.

Следующим утром я буквально заставляю пойти себя на занятия. Трушу снова оказаться в туалете наедине с неадекватной троицей. Страшно и за себя и за свои новые вещи. А еще я боюсь и стыжусь встречи с Германом и его друзьями.

Я ведь его совсем не знаю. Вдруг, он всем расскажет, что я взяла у него деньги. Вчера об этом не подумала, а сегодня трясет от одной этой мысли. Если это произойдет, я стану объектом самой настоящей травли.

Я облажалась, да?!

На первую пару сознательно опаздываю. На переменах стараюсь не отсвечивать, а после занятий сразу убегаю в общагу.

Кажется, пронесло. Никто на меня и внимания не обратил, будто я внезапно превратилась в невидимку.

Подготовившись к завтрашнему семинару, я, со списком адресов в руках, иду искать себе работу. Это решение я приняла, когда взяла из рук Греховцева деньги. Без подработки долг вернуть я не смогу.

Первым делом захожу в кафе, расположенное всего в паре кварталов от универа. Там мне говорят, что опоздала, надо было в сентябре приходить, а сейчас все вакансии заняты более расторопными студентами.

Обхожу еще несколько мест. Предлагаю себя в качестве посудомойки, уборщицы или официантки на полдня или в ночную смену. Кое-где мне отказывают сразу, а в одном кафе обещают перезвонить.

В итоге, к вечеру, я, уставшая и все еще безработная, возвращаюсь в общежитие и без сил падаю на кровать.

– Где была? – лениво интересуется сидящая по-турецки на кровати Юлька.

– Работу искала.

Она отвлекается от маникюра и поднимает на меня взгляд. Заинтересованно оглядывает надетые на меня обновки и принимается дуть на свеженакрашенные ногти.

– Зачем работа? Ты, я вижу, разбогатела…

– Пособие получила, – вру я.

На самом деле пособие, как опекун получает и пропивает дед. Я с него ни копеечки не вижу.

– А может, ты любовника богатого нашла? – понижая голос, с сарказмом интересуется соседка.

Я неожиданно смущаюсь. Чувствую, как к лицу приливает кровь.

– Ладно, шучу, – махнув рукой, начинает смеяться, – кто на тебя посмотрит?

Молча переодеваюсь и бегу в общий душ, надеясь, что там еще свободно.

Так и есть. Пусто.

Снимаю с себя старый халатик и захожу в самую дальнюю кабинку. Включаю воду и поворачиваюсь к мутному маленькому зеркалу.

Протирев его ладонью, вглядываюсь в свое отражение. На меня смотрит девчонка с зелеными глазами и копной русых волос. Лицо ничем не примечательное, за исключением губ. Мне кажется, они чересчур полные. Бесят.

Рассмотреть фигуру не получается, маленькое зеркало для этих целей не годится. Но я и так знаю, что смотреть там особо не на что. Невысокая, стандартной средней комплекции. Ни выдающейся груди, ни попы.

Права Юлька – на такую девушку, как я, никто никогда не позарится.

Ни к месту вспоминается сын губернатора с его тяжелым пристальным взглядом темно-серых глаз. Он во мне не то, что девушку, даже человека не видит.

Следующие два дня как под копирку повторяют понедельник. В универе все подозрительно спокойно. За все время я не услышала ни одного оскорбления в свой адрес, ни одной шутки. Словно, сменив одежду, я изменила и внешность.

Крис несколько раз попадалась мне в коридорах, но всякий раз делала вид, что мы не знакомы. Пахомова же и вовсе в Вузе не появлялась.

Вечером в среду, безрезультатно обойдя еще несколько баров и кафе в поисках работы, возвращаюсь в общагу. Съедаю бутерброд и заваливаюсь с учебником в кровать.

Звук входящего на телефон сообщения отвлекает от чтения. Хмурясь, достаю свой, видавший виды, гаджет из рюкзака и открываю послание.

«Как дела?»

Недоуменно смотрю на эти два слова. Номер неизвестен. Свой я никому не давала, потому что, никто и не просил.

Экран потухает и тут же вспыхивает снова, являя моему ошалевшему взору физиономию Греховцева. От неожиданности телефон выпадает из рук.

Какое-то время я молча смотрю на фото, а затем, осторожно беру смартфон в руки.

Это селфи. Скорее всего, сделанное прямо сейчас. Глядя на экран ничего не выражающим взглядом, Герман ведет машину.

Сердце в груди тревожно сжимается. Что ему опять от меня надо? Решил напомнить про долг?

Не успев утихомирить свою буйную фантазию, получаю следующее сообщение.

«Дать еще денег?»

По спине проходит озноб. Кончики пальцев вмиг леденеют.

«Нет. Спасибо за помощь. Я сейчас ищу работу, как только найду – начну возвращать долг».

«Какую работу?»

Боже… ну какое ему дело? Чего он привязался?

«Любую» – печатаю в ответ.

Целых две минуты телефон молчит, и я уже начинаю думать, что переписка окончена, как от Германа приходит еще одно сообщение.

«Сохрани мой номер»

«Зачем?»

«На всякий случай»

«Хорошо».

Нет, он, все-таки, самый странный из всех, кого я знаю.

Откладываю учебник, выключаю свет и добрых полчаса разглядываю его фото. Рассмотреть его живьем я себе позволить не могу, но почему этого не сделать сейчас, когда никто не видит?

Увеличив снимок, всматриваюсь в черты лица. Темные волосы, высокий лоб, ровные густые брови, прямой нос, острые скулы и квадратный подбородок. Единственное, что выбивается из общей, характеризующей его картины, это полные губы.

Залипаю на них. Интересно, он улыбается когда-нибудь? Смеется?

В коридоре раздается стук каблуков, и вскоре в дверном проеме появляется Юлька.

Погасив экран, быстро прячу телефон под подушку.

– Спишь?

– Нет.

– Я тебе работу нашла.

Глава 7.

После пар встречаемся с Юлей у корпуса универа и вместе едем в бар, где по ее словам для меня есть вакансия.

– Платят, конечно, не миллионы, но тебе должно хватить, – толкает меня в бок, – ты же умеешь экономить.

Молча киваю. Я жутко нервничаю, боюсь неудачи.

Бар этот открылся совсем недавно и все еще не укомплектовал штат сотрудников. Конкретно я иду устраиваться на место посудомойки. Смены два через два с шести вечера до двух ночи.

Мне подходит.

Единственный несущественный минус – находится он в другом районе, поэтому добираться придется с пересадкой. А обратно – на такси.

– Она? – спрашивает женщина среднего возраста, указывая на меня пальцем.

– Здравствуйте, – произношу неуверенно.

Ответа не следует. Какое-то время она рассматривает меня всю с ног до головы, а затем, кивком головы, требует следовать за ней. Юлька ободряюще подмигивает и идет к барной стойке. Ее парень барменом здесь работает.

Проходим с администратором по узкому темному коридору и входим в ее кабинет.

– Опыт есть? Трудовая?

– Ээээ… нет…

– Плохо.

– Вернее, трудовой нет, – спохватываюсь я, – а опыта полно! Я в детском доме в столовой каждый день посуду мыла.

– Детдомовская, что ли?

Смотрит на меня цепко, как следователь на допросе. Словно хочет меня во лжи уличить.

– Год в детдоме была, – судорожно вздохнув, подтверждаю я.

– Документы с собой?

– Да! – достаю из рюкзачка файл со всеми документами и ксерокопиями на них.

– Ладно, – говорит она, пролистав бумаги, – будешь мыть посуду, если потребуется заменять уборщицу.

– Хорошо, – выпаливаю радостно.

– Если приспичит, и официанткой пойдешь…

– Хорошо!

– Испытательный срок – месяц.

– Хорошо!

Воодушевленная, возвращаюсь в зал и нахожу Юльку глазами. Перегнувшись через барную стойку, целуется со своим парнем взасос.

– Кхм…

– Ну, что?

– Приняли! – выдыхаю облегченно, – завтра выхожу.

– Оу, класс! С тебя бутылка вискаря.

– С первой зарплаты, – обещаю я.

– Знакомься, кстати, – показывает на невысокого крепкого брюнета, – Леха, мой парень.

– Привет, – отзывается он.

Я тоже здороваюсь.

– Теперь часто видеться будете…

– Да.

– Надеюсь, не замутите за моей спиной?

– Что?! – выпучиваю глаза, – да ты что, Юль!

Она смотрит на меня деланно строго, а потом вдруг, прыснув, начинает хохотать, я, не до конца понимая, в чем дело, тоже смеюсь. Леша же смотрит на нас, как на дурочек.

– Ладно, шучу я, – машет Юлька рукой, – ты не в его вкусе.

Меня эта шутка трогать не должна, но отчего-то трогает. Спрятав обиду за легкомысленной улыбкой, прощаюсь с ребятами и еду в общагу.

На дорогу уходит почти час. Когда я подхожу к общежитию, на улице уже темно. Поправив съезжающую с плеча лямку рюкзака, шагаю мимо кустов акации по шуршащей под подошвами опавшей листве.

Когда до входной двери остается всего пару метров, на мое плечо, опускается тяжелая рука. У меня от страха что-то обрывается внутри. Действуя на инстинктах, резко разворачиваюсь и выкидываю вперед кулак.

– Идиотка, – проникает в мое, охваченное ужасом, сознание голос Греховцева.

Хватает мою руку и отводит ее в сторону, касаясь при этом своим торсом моего плеча.

– Ты?..

– Где твой телефон?

– Ты меня напугал! – выкрикиваю истерично, выдергиваю свою руку и толкаю в плечо.

– Телефон твой где? – повторяет Герман с нажимом.

– У меня зарядка сломалась, я его в общаге оставила.

– Пойдем, покажешь.

– Куда… пойдем?..

Вместо ответа он берет меня за руку и тащит в общежитие. Идет стремительно, оставляя позади себя шлейф дорогого запаха, а я, поспевая за ним, едва успеваю переставлять ноги.

– Тебя не пустят, – говорю с нервным смешком.

Сейчас дядя Валера дежурит, мимо него без спроса даже муха не пролетит. Но, видимо, не сегодня. Оторвавшись от сканворда, он лишь молча провожает нас взглядом.

– Показывай, где комната, – произносит Герман, как только мы оказываемся на втором этаже.

Коридор, освещенный всего двумя тусклыми лампочками, абсолютно пуст, хотя кое-где из-за дверей слышатся голоса, смех и музыка. Смотрю в нужном направлении, и возвращаю взгляд к Греховцеву.

У меня в голове не укладывается, что все происходящее реально.

– Зачем тебе? – спрашиваю тихо.

– Показывай, – так же негромко требует он.

Тяжело вздохнув, веду его к нашей с Юлькой комнате, попутно вспоминая, достаточно ли в ней чисто. Я обычно слежу за порядком на своей кровати и в шкафах, но вот Юля сильно ругается, если я трогаю ее вещи.

Открываю дверь своим ключом и зажигаю в комнате свет. Герман входит и, заложив руки в карманы брюк, демонстративно все осматривает.

Пытаясь скрыть смятение, начинаю суетиться. Скидываю ботинки и беру со стола подключенный к заряднику свой телефон. Он у меня очень старый, гнездо давно почти не чувствует штекер, а экран покрывает сетка трещин.

– Вот, – показываю ему, – снова не зарядился. Надо в ремонт отдавать.

– Убого, – словно не слыша меня, выдает парень, – убогая комната, убогая жизнь… и ты убогая.

Я буквально захлебываюсь обидой. Щеки обдает жаром, а между ребер словно нож входит.

– Слушай, – проговариваю глухо, – чего тебе от меня надо? Если это из-за денег, то не переживай, я отдам все до копейки. Могу расписку написать! Я устроилась на работу, скоро все верну!

– Что за работа? – невозмутимо интересуется Герман, садясь на мою кровать.

– Посудомойкой в баре.

– Каком?

– Какое тебе дело?

– Как называется бар?

– Штопор.

Герман заваливается на мою подушку и закидывает руки за голову. И даже, глядя на меня снизу вверх, умудряется это делать с превосходством.

Я стою рядом, держась за изголовье, и все еще отказываюсь верить своим глазам. Греховцев лежит на моей кровати, и это не страшный сон и не плод моего воображения. Этому ненормальному совершенно точно от меня что-то нужно.

– Зачем тебе работа?

– А зачем люди работают? Чтобы были деньги.

– Я могу дать еще.

– Мне больше не надо, я сама хочу зарабатывать.

– И хорошо там платят? – с сарказмом спрашивает он.

– Нормально.

– Ну – ну… За дополнительные услуги, наверное, еще и чаевые дают, да?

Дышу через раз. Меня корежит от бессильной ярости и ненависти. А ему хоть бы что, развалившись на моей кровати в верхней одежде, продолжает меня унижать.

– Уходи, – цежу сквозь зубы.

– У меня есть для тебя предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Я настораживаюсь и инстинктивно делаю шаг назад.

– Какое?

– Мне требуется домработница. Четыре раза в неделю убирать мою квартиру.

– Нет.

–Почему? Зарплата в три раза больше, чем тебе обещали в баре.

В уме быстро калькулирую сумму и тяжело сглатываю. Предложение, действительно, заманчивое, но жизнь меня научила – бесплатный сыр только в мышеловке.

– Нет, – повторяю решительно, для убедительности качая головой.

– Почему?

– Я не знаю, что у тебя на уме, я тебя боюсь…

Он какое-то время буравит меня взглядом, а затем уточняет:

– Думаешь, приставать к тебе начну?

– Не знаю…

На его жестком лице впервые появляется улыбка.

– У меня на тебя никогда не встанет, убогая.

Глава 8.

Сдаю книги в читательский зал и едва успеваю к началу второй пары. Опередив преподавателя всего на несколько секунд, влетаю в аудиторию и сразу несусь к своему месту.

– Привет, – здоровается со мной сидящая рядом Инга.

На первой паре ее не было, наверное, снова проспала. Для нее это обычное дело.

– Привет, – выпаливаю запыхавшись.

Вынимаю из рюкзака тетрадь и ручку и приготавливаюсь записывать лекцию.

– Слышала новость? – шепчет Инга, припав грудью к парте.

– Нет. Какую?

Спрашиваю чисто из вежливости, потому что местные сплетни меня не интересуют от слова совсем. Не волнует, кто с кем, когда и где.

– Пахомова забрала документы.

Неосознанно отвлекаюсь от новой темы лекции и поворачиваюсь к Инге. Та, играя бровями, сдержанно улыбается, отчего пирсинг на нижней губе некрасиво оттягивает кожу.

– Почему?

– Хрен знает… – шепчет, понизив голос, – после того, как они тебя поймали в туалете, она два дня не появлялась, а вчера пришла, чтобы забрать доки.

– Может, переводится куда-нибудь? – выдвигаю предположение, глуша безотчетную тревогу.

– Не знаю… Но тебе это на руку, верно?

Верно. Но выдохнуть с облегчением все равно не получается. Шестое чувство твердит, что ее уход каким-то образом связан со мной.

На следующей перемене, дождавшись пока студенты рассосутся кто куда, выхожу из аудитории с намерением пойти в буфет. Сегодня можно шикануть. Купить сосиску в тесте и кофе со сливками – вчера на карточку упала первая стипендия.

– Слышь, как там тебя… – раздается за спиной, и я отчего-то сразу догадываюсь, что обращаются ко мне.

Оглянувшись, вижу друга сына губернатора Рому. В последнюю нашу встречу он распускал руки и в выражениях не стеснялся, поэтому разговаривать я с ним не собираюсь.

Отворачиваюсь и шагаю в сторону буфета.

– Глухая, что ли?.. – он обгоняет меня и преграждает путь.

– Что?

Парень хоть и худощавый, но достаточно высокий. Чтобы смотреть ему в глаза, мне приходится задирать голову.

– Куда идешь?

– Какая разница?

– В столовку?

– Может, и в столовку, тебе-то что? – говорю с вызовом, потому что сегодня мне стесняться нечего. Если захочу, могу и пирожное себе позволить.

– Пошли в кафе, там вкуснее, – произносит он с затаенной улыбкой.

Словно в предвкушении моей реакции на свое предложение. Думает, я от счастья в обморок грохнусь?

– С тобой? – уточняю все же.

– Со мной.

– С тобой не хочу.

– А что так? – спрашивает все так же улыбаясь, но от меня не скрывается мелькнувшее в глазах раздражение.

– Не хочу.

Он напирает, вынуждая меня пятиться назад, а вскоре и вовсе припечатывает к стенке.

– А если подумать, Раиса?.. – понижает голос.

– Отстань, – толкая его в живот, юркаю в сторону.

Забегаю в буфет и становлюсь в конец очереди. Сердце бьется загнанной птицей, а по спине идет неприятный холодок.

Ощущение надвигающейся опасности накрывает с головой. Что Роме от меня надо? Что им всем от меня надо?!

Богатенькие, пресытившиеся детки олигархов выбрали меня мишенью для своих издевательств. Или что?.. Откуда интерес к моей персоне?

Один вчера чуть ли не в ультимативной форме требовал, чтобы я стала его домработницей. Второй в кафе приглашает. Им заняться больше нечем?

Ох, чувствую, не к добру все это.

После учебы, не задерживаясь, бегу в общагу. Перекусив, готовлюсь к завтрашним занятиям, привожу себя в более или менее божеский вид и еду на работу.

Сказать, что к концу смены я устала, не сказать ничего. Оказалось, что посудомойка в понимании администратора Штопора – это специалист широкого профиля. У меня вообще сложилось впечатление, что кухню там со дня открытия ни разу не мыли, а специально ждали именно меня.

В итоге за восемь часов я успеваю вымыть два огромных холодильника, морозильный ларь, духовой шкаф, три вытяжки и это не считая огромного количества стеклянной посуды.

Ни разу не присев за всю смену, к двум часам ночи мои пятки рвет от боли. Ноги и спина ноют, как у нашей соседки в деревне на непогоду. К тому же напрягает навязчивое внимание всех без исключения сотрудников. Начиная официантками, заканчивая самой администраторшей, принимавшей меня на работу.

На бейджике ее написано «Лариса Константиновна», но все зовут ее Ларой. Я же решаю пока не фамильярничать, у меня язык не повернется к ней так обратиться. На вид она раза в два старше меня и очень строгая.

Нужно присматриваться.

Из бара я ухожу едва ли не самая последняя, после того, как вымываю всю посуду и пол в мойке.

– Устала? – интересуется Леша, парень Юли.

– Нормально, – пожимаю плечами, подавляя зевоту.

– Да, ладно… вижу же, что устала.

Выходим вместе через черный вход, после чего парень закрывает дверь и ставит ее на сигнализацию.

– Это с непривычки, завтра легче будет.

– Ага, хрена лысого легче будет. Через неделю они тебе на шею сядут, будешь и за официантку, и за уборщицу еще работать.

Если Леха думает меня этим напугать, то черта с два. Пуганая. После детдома я все лето с дедом жила. Батрачила в соседнем селе в тепличном хозяйстве без выходных с шести утра до шести вечера. А по вечерам еще и свой огород поливала, чтобы зимой деду было чем самогон закусывать.

К тому же и труд был там куда тяжелее, чем здесь. В комфортной температуре, с горячей водой и без роя надоедливых насекомых над головой.

Так что нет, от этой работы я не откажусь. Каким бы заманчивым не казалось предложение сыночка губернатора.

Вчера, для того, чтобы его выгнать, пришлось пообещать, что я подумаю над ним.

Герман дал мне три дня.

На самом деле, думать, как и работать у него я не собираюсь. Не доверяю ему. Ни ему, ни его дружку.

Хотя, он, судя по всему, от своей идеи отказываться и не думает. Сообщение от него приходит утром третьего дня, когда я сижу на второй паре.

«Подумала?»

Чччерт!..

– Тихо, – шикает на меня сидящая впереди конопатая девчонка, и я понимаю, что выругалась вслух.

Гипнотизирую сообщение целую минуту и решаю не отвечать. При встрече скажу, что глючит телефон.

Пусть катится со своим предложением в жопу!

Больше Герман не пишет. К концу занятий я даже немного расслабляюсь и, выполнив пару поручений Лилии Андреевны, в приподнятом настроении, выхожу из универа.

Поправив высокий хвост, застегиваю куртку под горло и спускаюсь с широкого крыльца.

В этот момент моего слуха достигает взрыв хохота со стороны стоянки, и я, обернувшись, напарываюсь на острый взгляд Греховцева.

Глава 9.

Блин, вот непруха!

Появляется соблазн вернуться в универ и отсидеться до вечера в читалке, но сразу эту мысль отбрасываю. Если он захочет меня найти, его это не остановит.

Поэтому, с нейтральным выражением лица и без спешки поправляю лямку рюкзака на плече и шагаю в сторону общаги. Заворачиваю за угол и подхожу к пешеходному переходу, чтобы перейти дорогу. Только сделать мне этого не дают. Одновременно с тем, как моя нога опускается на проезжую часть, прямо передо мной останавливается черная тачка Германа.

– Сядь в машину, – говорит он в приоткрытое окно.

Я, наверное, надеясь на чудо, зачем-то оглядываюсь по сторонам и, сдержанно выдохнув, сажусь рядом. В салоне чисто, тепло и вкусно пахнет.

Герман поднимает стекло, и машина мягко трогается с места.

– Куда ты меня везешь? – спрашиваю, заметив, что он проехал поворот к общежитию.

– Пообедать.

– Я не хочу.

– Тебя никто не спрашивает, – не глядя на меня, отвечает невозмутимо.

Сложив руки на груди, отворачиваюсь к окну. Его мое поведение, кажется, даже не трогает. Прибавив музыку, молча ведет машину. А у меня внутри вихрь поднимается. Коктейль страха, злости и бессилия. Понимаю, что против него я сошка, мое слово пустой звук, мои желания ничего не значат.

Минут через пятнадцать мы останавливаемся у какого-то ресторана, название которого написано по-французски. От ужаса потеют ладони.

Он же не собирается меня туда вести?!

– Пойдем? – подтверждает Герман мои опасения.

– Нет!

– Пошли, – повторяет уверенно, – я слышал, как от голода урчит твой желудок.

О, Боже…

Пока я продолжаю паниковать, он спокойно выходит из машины и, обойдя ее спереди, открывает мою дверь.

– Я не пойду! Я не хочу!

– Боишься, что тебя там за бомжа примут? – усмехается парень.

Козел! Ненавижу!

Схватив рюкзак, выхожу из машины и обхватываю себя руками. Следуя за ним, прохожу через стеклянные тонированные двери и просто офигеваю.

Я такие места только в телевизоре видела. Просторный светлый зал в коричнево-бежевых тонах, сверкающий блеском пол и приятная музыка. И что самое поразительное – персонал мне улыбается так, словно я здесь самый желанный гость.

Нас проводят к столику у стены и дают две папки меню.

– Я ничего не буду, – заявляю категорично.

Герман никак не комментирует мой выпад, какое-то время листает меню и поднимает руку, подзывая официанта.

– Две индейки с песто, два Нисуаза и для девушки сливочный пудинг с карамелью.

– Я же сказала, что не буду, – впериваю в него злой взгляд.

Меня в общаге гречка с тушёнкой ждет, зачем мне его песто?

– Ты подумала?

– О чем? – прикидываюсь дурочкой.

– О моем предложении.

– Подумала.

– И?

Нервно облизываю губы и цепляю руки в замок.

– Я не буду у тебя работать. Твое предложение полный бред.

– Почему же? – интересуется Герман почти ласково.

– Не хочу. Такой ответ тебя устроит?

– Нет.

Я начинаю нервничать. Ерзаю на стуле, крутя по сторонам головой. В животе неприятно стягивает, но вовсе не от голода. Это всегда происходит, когда он смотрит на меня так, как сейчас. Словно пытается проникнуть в мой мозг.

– Слушай, что тебе надо, а? – подавшись вперед, спрашиваю жалобно, – чего ты пристал ко мне?

Герман откидывается на спинку стула и, сложив руки на столе, склоняет голову набок. Уголок губ тянется вверх.

– Честно?

Я быстро киваю.

– Ты забавная и… кое-кого мне напоминаешь.

– Кого?

– Мою собаку, – выдает он вдруг, – я подобрал ее в детстве на помойке. Принес домой и выходил.

Как плевок в лицо. Я задыхаюсь от унижения. Часто моргая, хватаю воздух ртом, как при одышке.

Собака?! На помойке?!

Дергаными движениями цепляю лежащий под столом у ног рюкзак, одним движением расстегиваю молнию и достаю из бокового кармана всю свою стипендию, вчера снятую с карты.

– Так… тыща… две… – бросаю купюры на стол, – вот еще пятьсот.

– Прекрати.

– Итого, две с половиной тысячи. Осталось семнадцать с половиной. Так?..

Греховцев, стиснув челюсти, смотрит на меня исподлобья потемневшим взглядом.

– На следующей неделе на работе обещали аванс, – говорю, поднимаясь на ноги, – отдам все до копейки.

– Сядь, Ра-я…

– Держись от меня подальше, ублюдок, – выплевываю, прежде чем уйти, – собаки умеют больно кусаться.

Случайно толкнув не вовремя оказавшегося на пути официанта, пулей вылетаю из ресторана. Бегу, глотая слезы, несколько кварталов до первой остановки общественного транспорта. Потом сижу на лавке под козырьком минут двадцать, жду, пока успокоится сердце и рассосется ком в горле.

Никого и никогда я не ненавидела больше, чем его. Никого и никогда. Даже детдомовских, которые, держа меня за ноги, ночью пытались изнасиловать. И сделали бы это, если бы на мои крики не прибежала дежурная.

Растираю руками горящие щеки и пешком возвращаюсь в общагу. Иду быстро, дворами, часто оглядываясь по сторонам. Боясь снова встретиться с Грехоцевым.

Сегодня не моя смена, поэтому, заставив съесть себя гречку, заваливаюсь спать. Залажу с головой под одеяло, как делала это в детдоме и почти сразу проваливаюсь в сон.

А просыпаюсь внезапно, поздним вечером, от звука входящего на телефон сообщения.

«Не думал, что ты такая обидчивая».

Иди к черту, урод. Надеюсь, ты траванулся этим песто и теперь не слазишь с унитаза.

Гашу экран и поворачиваюсь лицом к стене. Ковыряю пальцем отслаивавшуюся штукатурку и смотрю в одну точку.

Может, бросить к чертовой матери этот Вуз? Понятно же, что мне никогда не стать такой, как эти мажоры. От меня, наверное, за версту деревней несет.

Вернусь домой, найду работу. Можно, продавцом в магазин или уборщицей в поликлинику. Нет, лучше уборщицей в школу, чтобы летом, когда каникулы, можно было снова в теплицах подрабатывать.

Ну, а дед…

Судорожно вздыхаю и впиваюсь ногтями в кожу ладоней.

С дедом жить я не смогу. Как вспомню его пропитую рожу, вонь немытого тела, сальные жидкие волосенки, аж тошнота к горлу подкатывает. Он тоже меня не любит, уж не знаю, за что, но под горячую руку его я попадала часто. Синяки не успевали сходить.

Что же мне делать тогда?

Собрать всю свою волю в кулак и терпеть? Сцепить зубы и идти напролом к своей мечте? Другого выхода я не вижу.

Лежащий под подушкой телефон вновь подает признаки жизни.

«Не злись, Короткова, я пошутил».

Хреновый из тебя комик, Гера.

«Юмор – это не твое» – печатаю в ответ и тут же получаю еще одно сообщение.

«Согласен. Мир?»

Ага, щас!

Глава 10.

С трудом продрав глаза, несколько секунд пялюсь в потолок, на трещину в побелке, что как раз проходит над моей кроватью. Смотрю на нее не моргая, пока до меня не доходит, что разбудил меня звонящий под ухом телефон.

Взяв его слабой ото сна рукой, смотрю в экран.

Греховцев.

Кто бы сомневался, кроме него мне почти никто не звонит.

– Да?..

– Ты где? – спрашивает он без предисловий.

– В смысле?..

– В смысле, почему тебя нет на лекциях?

На лекциях?.. Отнимаю телефон от уха и смотрю на часы.

Твою мать! Десять утра!

– Короткова?.. – слышу в трубке.

– Проспала, – хриплю в ответ, вскакивая с постели.

– Отмазать тебя?

– Что?.. Нет, у меня третьей парой семинар. Я готовилась.

Отключившись, бегу умываться.

Черт. Как так-то? Я же будильник заводила!.. Или не заводила?.. Помню, что с работы вернулась ночью почти в четыре, помню, как разделась, а потом… провал.

Я вчера впервые за официантку работала. Соне муж фейс в порыве ревности подпортил, так что я ее минимум неделю подменять буду. Сложного ничего в этом нет, за исключением того, что мои обязанности посудомойки никто не отменял.

Отмывать посуду и кухню мне приходится теперь между заказами и после смены, когда все уже уходят домой.

Лара обещала добавку к зарплате. Терплю, потому что мечтаю поскорее расплатиться с губернаторским сыночком.

Наспех принимаю душ, на ходу выпиваю кружку сладкого чая и бегу на занятия.

– Я думала, ты заболела или умерла, – вместо приветствия говорит Инга.

– Проспала.

– Тебя Грех искал.

Произнеся это, смотрит на меня пытливо. Изнемогает от любопытства, наверное.

Я же поощрять его не собираюсь. Пожав плечами, иду по коридору дальше.

– Зачем он тебя искал? – не отстает готка.

– Понятия не имею.

Больше она не пристает, но до конца занятия бросает на меня загадочные взгляды.

После учебы у меня остается время посидеть в читалке и сходить в буфет, а после я вновь еду на работу. Сегодня смена обещает быть не менее жаркой, чем вчера.

Сняв в раздевалке верхнюю одежду, переодеваюсь в форму официантки, которая включает в себя короткую клетчатую юбку, белую блузку и зачем-то белые высокие гольфы.

– Ниче так… – оглядывает меня Даша.

Я кривлюсь и принимаюсь расчесывать волосы. Мне сей наряд вообще не по вкусу. Я платья и юбки никогда в жизни не носила, поэтому, чувствуя сейчас, как прохладный воздух касается моих оголенных бедер, ощущаю себя голой.

– А макияж где? – спрашивает она.

– Я не крашусь.

– Твои проблемы, здесь ты должна выглядеть соответствующе.

– И так нормально… – смотрюсь на себя в зеркало, даже не представляя свое лицо в косметике. Мне кажется, накрась меня, стану похожей на матрешку.

– Подкрась ее, – вклинивается в наш разговор голос Ларисы Константиновны, – а то всех клиентов нам распугает.

Я даже не заметила, как она вошла, и теперь суетливо собираю со стула свои джинсы и толстовку. Складываю стопкой и убираю в шкаф. После чего сажусь на этот самый стул и поднимаю лицо к Даше.

– Только не ярко, пожалуйста.

– Само собой, здесь же не бордель…

Спустя десять минут, девушка отходит в сторону и оглядывает меня оценивающим взглядом. Подходит, чтобы вытащить из хвоста один локон и снова смотрит на меня с улыбкой.

– Красотка!

Кто? Я?

Осторожно, стараясь не шевелить головой, словно от этого макияж может осыпаться на пол, поднимаюсь на ноги и подхожу к маленькому зеркалу.

Вау. Фигасе! Это я, что ли?

Двигаюсь ближе, чтобы, как следует рассмотреть глаза. Ровные стрелки и дымчатые тени сделали их похожими на кошачьи. Прикольно.

А вот с губами беда. Покрытые глянцевым персиковым блеском, они выглядят еще пухлее, чем были до этого.

– Ну, как? – с гордостью в голосе, интересуется Даша, – я курсы визажиста закончила.

– Спасибо, красиво…

– Охеренно, – подсказывает она, подняв палец к верху.

– Только я сама на себя не похожа.

– Привыкнешь.

К началу смены в зале уже полная посадка. Пятница. А это значит, что и посуды сегодня будет значительно больше, чем всегда. Именно поэтому для меня действует исключение – в отличие от других девочек – официанток, я могу носить обувь без каблука.

– Рая, четвертый столик! – говорит Лара, когда я возвращаю стопку папок меню на специальную подставку.

– Ага! Сейчас подойду.

Принимаю заказ у компании парней за четвертым столиком и уже собираюсь уйти, как до меня доносится:

– Раиса… Это че за имя такое?..

Я даже не реагирую. Дебилы. Нормальное имя. Мама назвала меня так в честь бабушки. Она учителем начальных классов в сельской школе работала. Ее все в селе любили и уважали.

– Да, ладно, – вступает другой голос, – видел, какие ножки? А глазки?..

Еще один дебил. Послал же Бог клиентов. Лара строго настрого запретила с ними спорить и ругаться. Оскорбленную мину делать тоже нельзя.

Поэтому, прежде чем нести им пиво, делаю, как научила меня Даша. Несколько раз вдыхаю полной грудью, повторяю про себя «Я вижу их первый и последний раз», натягиваю на лицо дежурную улыбку и уверенной походкой иду к их столику.

– Ваше пиво…

Выставляю бокалы на стол и замечаю взгляд одного из парней в своем декольте.

– Телефончик дашь, Раиса? – скалясь, спрашивает он.

– Нам нельзя, – ляпаю первое пришедшее на ум.

Хватая поднос подмышку, даю деру. Глядя только перед собой иду мимо столика, который обслуживает официантка Катя и слышу:

– Короткова! Ты ли это?

Или у меня глюки или голос действительно принадлежит Баталову Роме, другу Греховцева. Мне сегодня отчаянно везет.

Остановившись, поворачиваюсь к столику. За ним, кроме него самого, еще трое парней. Не из нашего Вуза.

– Здравствуй, Рома, – приветствую вежливо.

Баталов, сведя брови к переносице, внимательно осматривает меня с ног до головы, а затем возвращает взгляд к лицу.

– Грех знает, кем ты работаешь?

– Эмм… знает… – запинаюсь я.

Знает, где работаю, но не знает, что официанткой. Да и какое ему дело? Он мне никто.

– Ну-ну… – хмыкает он, снова проезжаясь по мне взглядом, – а ты ниче такая…

Проигнорировав его реплику, иду принять заказ еще у одного столика. После этого надеваю резиновый фартук, чтобы немного разгрузить мойку.

Возвращаюсь в зал, чтобы вынести четвертому столику закуски и все по-новой… Уже через час у меня гудят ноги и шумит в ушах, а впереди еще почти вся ночь.

– Четвертый стол, – кричит Леха из-за барной стойки.

– Иду! – мысленно чертыхаясь, откликаюсь я.

Скидываю фартук, вытираю руки и выплываю в зал. Приветливо здороваюсь с новыми посетителями и, зажав в руках блокнот, сворачиваю в проход между столами. Но, сделав всего два шага, резко останавливаюсь. Потому что на пути у меня стоит Греховцев.

Глава 11.

Заложив руки в карманы брюк, заслоняет собой весь проход. Я тяжело сглатываю и инстинктивно обхватываю себя руками. Потому что, он смотрит так, словно я перед ним голая.

Скользит взглядом по ногам в гольфам, минует юбку, на несколько секунд тормозит на натянутой на груди блузке и, наконец, останавливается на лице.

– Привет, – бормочу еле слышно.

Герман молчит. Не шевелясь, смотрит на меня сверху вниз нечитаемым взглядом. Я, уходя из-под него, отворачиваюсь в сторону и замечаю, с каким откровенным любопытством за нами наблюдает Рома.

Теперь ясно, как Греховцев здесь оказался.

– Нам долго ждать или нет? – кричат из-за четвертого столика, и Грех резко оборачивается в их сторону.

– Прости, мне работать надо… – скорее себе, чем ему шепчу я, и протискиваюсь между его телом и соседним столом.

Игнорируя сальные взгляды того, кто просил мой телефон, принимаю у компании еще один заказ и иду обратно. Герман стоит все там же и делает шаг навстречу, когда я приближаюсь.

– Когда заканчивается смена сегодня? – спрашивает, обхватывая пальцами мой локоть.

На меня нападает ступор. С трудом сглотнув, каменею. Так всегда случается, когда он нарушает мое личное пространство. Ненавижу, когда прикасаются ко мне без спроса.

– Не знаю…

– В два?

– Нет, позже…

– Я встречу тебя.

– Не надо, – дергаю головой, – я на такси поеду.

– Или я тебя отвезу или тот хрен, что прямо сейчас пялится на твои ноги, – проговаривает он тихо, кивая в сторону четвертого столика.

– Чем ты лучше него?

– Я, в отличие от него, не мечтаю залезть тебе под юбку.

Выдергиваю локоть из захвата и быстро ухожу на кухню.

Придурок. Хозяином моим себя возомнил? Беспокоится, как бы у его собачки внеплановой вязки не случилось?

К счастью, других столиков мне больше не дают. Я сосредотачиваюсь на посуде и отвлекаюсь лишь для того, чтобы вынести еще порцию закусок столу номер четыре. Приставучего джентльмена за ним не обнаруживается, а те, что остались, спешно оплачивают счет и убираются.

Клево. Даже на чаевые не поскупились.

Столик, за которым обитали Рома и Герман с друзьями, тоже пуст. Все разъехались, и Слава Богу.

Кажется, даже дышать легче стало и, несмотря на адскую усталость, улучшилось настроение.

– Молодец сегодня, – хлопает меня по плечу обычно скупая на похвалу Лариса Константиновна, – хочешь в официантки на постоянку?

– Нет! – вылетает чересчур поспешно, – я посуду мыть люблю…

– Что?! Посуду?! – начинает она смеяться, – серьезно?

Нет, конечно. Но я лучше унитазы чистить буду, чем в этой юбчонке перед извращенцами крутиться. Я как вспомню их взгляды – мороз по коже.

– Странная ты, Рая… Смешная.

Не желая ее обидеть, тоже смеюсь. Забираю свою долю чаевых и прячу в карман.

Очень и очень неплохо. Еще две такие «жирные» смены, и я смогу купить себе зимний пуховик. Мой старый испортил пес деда Тарзан. Выдрал клок ткани вместе с синтепоном, когда я в прошлом году приезжала домой на Новый год. В детском доме меня за это не похвалили, потому что он был казенный.

На то, чтобы перемыть всю посуду навести порядок в моечной, уходит почти два часа. К концу смены меня еле ноги держат. Ощущение, будто в каждую пятку вогнали по гвоздю и при этом не забыли хорошенько отдубасить по спине.

– Закончила? – спрашивает заглянувший в мойку Валера.

Он бармен, сменщик Юлькиного Лехи. Лара попросила его остаться, пока я не закончу.

– Да…

Не пытаясь подавить зевоту, переодеваюсь, накидываю куртку, беру рюкзак и иду за парнем.

– Ты такси вызвала? – интересуется он, оглядываясь через плечо.

– Да, уже приехало.

Выходим вместе на улицу, и я чувствую, как от неожиданности дергается сердечная мышца. Сонливость и усталость как рукой снимает.

Аккурат напротив служебного входа припаркована черная тачка Греховцева.

– Х@ясе! – присвистнув, восклицает Валера, – кто это? Что он здесь делает?..

– А… это?.. – взмах ладонью, – это за мной.

У Валеры вырывается глупый смешок. Хохотнув, он еще раз смотрит на сияющую черным глянцем Панамеру и переводит взгляд на меня. Внимательно осматривает с ног до головы и, приподняв брови, вкрадчиво спрашивает:

– Ты решила, это такси?

Вместо ответа я решительно подхожу к машине Германа и заглядываю внутрь через стекло передней двери. Он там и он спит. Лежит на откинутом назад сидении, подложив под голову свернутую куртку.

– Герман, – несколько раз стучу по стеклу костяшкой пальца.

Этого оказывается достаточно. Открыв глаза, смотрит на меня примерно секунду, а затем резко садится. Кивает на сидение рядом с собой и заводит мотор.

Я не собираюсь с ним ехать, меня такси у главного входа ждет. Машу отрицательно головой и вижу, как плавно опускается разделяющее нас стекло.

– Садись, – говорит охрипшим голосом.

– Я на такси поеду, оно уже приехало.

– Отмени.

– Я не могу… – мне, почему-то кажется это неправильным. Человек приехал, а я вдруг передумаю.

Герман раздраженно вздыхает и выходит из машины.

– Че встал? – обращается с вызовом к стоящему за моей спиной Валере.

– Пока, Рай, – быстро прощается бармен и скрывается за углом.

Я же, понимая, что Греховцев меня никуда не отпустит, покорно обхожу машину и сажусь на переднее сидение. Герман опускается рядом.

– Дай телефон, – протягивает руку.

– Зачем?

– Такси отменю.

– Я сама…

– Дай. Телефон. – повторяет жестче.

Закатив глаза, протягиваю ему гаджет. Он, сильно хмурясь, тычет пальцами в испещренный трещинами экран, а я откидываюсь на мягкую теплую спинку сидения и прикрываю глаза. Спать хочется адски.

Я даже не спрашиваю, с какой целью он проторчал всю ночь под дверями бара – нет сил на очередную ругань.

– Бармен пристает к тебе? – проникает в ухо его тихий голос.

– Что?.. Валера? Нет. Мы почти не знакомы.

Герман больше ничего не говорит. Машина трогается с места, а я чувствую, что еще немного и провалюсь в сон.

Нельзя.

– Я сегодня чаевые заработала. Отдать?

Греховцев бросает на меня короткий взгляд и стискивает руль до скрипа кожаной оплетки.

– Там, правда, немного, но скоро стипендия…

– Короткова, я тебе их не занимал.

– В смысле?..

– Не нужно их отдавать.

Я отрываю спину от сидения и, подавшись вперед, пытаюсь заглянуть в его глаза.

– Ты благотворительностью занимаешься?

– Нет.

– Я не собака с помойки, которая не может сама себя прокормить.

– Успокойся, Ра-я.

– Даже не сомневайся, отдам все до копейки.

– Отдашь – отдашь…

Вспыхнувшая в груди злость, начинает угасать. Сложив руки на груди, откидываюсь на спинку. Тепло, проникающее от сидения сквозь одежду, незаметно расслабляет. Лениво скольжу взглядом по новороченной приборной панели, какое-то время разглядываю встроенный монитор и сама не понимаю, как засыпаю.

Глава 12.

Открыв глаза, не сразу понимаю, где нахожусь. Фокусирую взгляд и вижу перед собой мерно вздымающуюся грудь Греховцева.

Чего?!

Резко сажусь и оглядываюсь по сторонам. Мы все еще в его машине. Спинки обоих передних сидений опущены назад и на мне… его куртка.

– Без паники, о’кей? – замедленно звучит голос Греховцева.

– Я что, уснула?

– Угу…

Смотрю на него, а мой взгляд цепляется за полоску оголенной кожи между ремнем и задравшейся футболкой. Моргнув, резко отворачиваюсь. По телу катком проходит волна дрожи.

Капец. Спала всего в полуметре от сына губернатора. Позорище. Представив, как выгляжу сейчас со стороны и вовсе краснею. Волосы в диком беспорядке, а на лице, наверное, акварель художника.

– Почему не разбудил меня?

– Я будил, ты не просыпалась, – говорит он, потягиваясь, – не на руках же тебя в общагу нести.

Что-то не верится. У меня чуткий сон еще с детдома. Там расслабляться нельзя было ни при каких условиях. Однажды пацаны стянули со спящей девчонки трусы и наделали фотографий с разных ракурсов, которые потом разлетелись по всему учреждению.

– И где мы? – пряча смущение, выглядываю в окно. Машина стоит на асфальтированной площадке. Впереди бетонный бордюр, за которым ничего не видно, а слева и справа кустарники.

– Пик влюбленных, отсюда весь город как на ладони.

– За-зачем?..

Герман пожимает плечами.

– Не посреди же улицы спать в машине…

Принимает сидячее положение и поднимает спинку своего сидения. Я, подглядывая, как он это делает, нащупываю рукой кнопку справа от кресла и делаю то же самое.

Открыв дверь, он выходит из машины, но, словно вспомнив что-то, наклоняется и заглядывает в салон.

– Не сбежишь?

– Нет, – куда мне бежать, я даже не знаю, в каком районе города мы находимся.

– Отвезу тебя в общежитие.

Как только он скрывается в кустах, я опускаю вниз козырек и заглядываю в зеркало. Все не так плохо, как я себе представляла, тушь немного размазалась под глазами и волосы, выбившиеся из хвоста, торчат в разные стороны. Они у меня густые и тяжелые, никакие резинки и заколки их не держат.

Быстро расчесываю их пальцами и прячу под капюшон толстовки. Смачиваю подушечки указательных пальцев слюной и вытираю под глазами. А затем, убедившись, что близко его еще нет, поднимаю с колен его куртку и затягиваюсь запахом.

Парфюм с холодными нотками, явно дорогой, и запах его кожи.

Зачем я это сделала, понятия не имею, но аромат мне безумно понравился.

Герман возвращается быстро, садится в прогретый салон, ежась от утреннего холода.

– Надень, – протягиваю ему куртку.

Он ее забирает и бросает на заднее сидение.

Назад мы едем молча. Я не знаю, о чем разговаривать с такими, как он. Он тоже не из болтливых, говорит коротко и только по делу. У нас нет общих тем для разговоров, наши Вселенные никогда не пересекаются.

Тогда что происходит?! Я совершенно сбита с толку. С какой целью он меня преследует? Должен же у него быть какой-то интерес?

– Можно вопрос? – прочистив горло, спрашиваю я.

– Валяй.

– Ты поспорил на меня? С Ромой?..

– Что за бред?.. – усмехается, глядя в мое лицо.

– Почему бред? В детдоме, где я была, такое практиковали…

– На тебя спорили? – перебивает он.

– На меня нет, а на некоторых девчонок спорили.

– И?

– Ну… это неприятно… Так ты на меня не спорил?

– Не спорил, – вновь поворачивает ко мне голову, – если бы я на тебя поспорил, Короткова, то спор бы уже выиграл.

Настала моя очередь усмехаться. Сложив руки на груди, вскидываю подбородок.

– Почему ты так уверен?

– Потому что, если бы передо мной стояла задача затащить тебя в постель, ты бы уже давно была там.

– Ты очень самоуверен, Гера, – заявляю я, замечая, как вспыхивает его взгляд.

Зря его так назвала?

– Даже не представляешь, насколько, Ра-я.

Демонстративно фыркнув, закатываю глаза.

– Ты не в моем вкусе, я бы никогда не стала с тобой… встречаться.

– Посмотрим… – слышу тихое бормотание.

Я не ослышалась? Он действительно это сказал?

– Тебе нужно уволиться из бара, – вдруг резко переводит тему.

– Не хочу я увольняться, мне нужна работа.

– Драить тарелки и бегать среди пьяных мужиков с голыми ляжками?

– Я Соню официантку заменяю, – зачем-то начинаю оправдываться, – как только она выйдет, я снова буду только посудомойкой.

– Это тяжелая работа для девушки, придется выбирать – или учеба или работа.

– Справлюсь…

– Вижу, как справляешься – засыпаешь на ходу, лекции пропускаешь.

– Ой, один раз только было…

– Иди ко мне работать, – говорит, повернувшись в мою сторону, – всего несколько часов в день после занятий четыре раза в неделю.

– Я не понимаю – в городе все уборщицы закончились или у тебя настолько плохая репутация, что на тебя никто работать не хочет?

– Ты согласна? – испытующе смотрит в глаза.

– Нет! – восклицаю эмоционально.

– Почему?

– Потому что я тебе не доверяю, мне не ясны твои мотивы.

– Какие мотивы ты ищешь? Я просто хочу помочь сироте. Что в этом необычного?

– Во-первых, я тебе не верю! – вырывается у меня, – а во-вторых, я не сирота, у меня отец есть!

– Да? И где он? Почему при живом отце ты жила в детдоме?

Как ни странно, насмешки или издевки в его голове я не слышу. Остановившись на светофоре, Герман, видимо приготовившись внимательно слушать, поворачивается ко мне всем корпусом. Я инстинктивно вжимаюсь спиной в кожаную обивку и опускаю глаза на сцепленные в замок руки.

– Он… он не знает обо мне.

– Как это?

– Так это! – нервничая, передразниваю я, – мама не сообщила ему о беременности… он уехал…

– И ты хочешь его найти? – Герман отводит взгляд, и машина плавно трогается с места.

– Да, хочу… и найду! Он уважаемый человек, при должности и с высшим образованием!

– Помочь найти? – вдруг предлагает Греховцев, и я мгновенно осекаюсь.

– Нет… Вернее, не сейчас… позже…

– Почему?

– Боже, почему ты такой любопытный?

И в этот момент происходит невероятное. Герман улыбается. Я впервые вижу, как он это делает! Будто солнце из-за туч выглядывает. Сначала обнажается ровный ряд зубов, а затем на щеках появляются ямочки.

Мое сердце от его улыбки кувырок делает. Забыв, как дышать молча им любуюсь. А ведь он красивый. Когда не говорит гадости и не смотрит с пренебрежением. В такого можно влюбиться…

Фу! Нет! Даю себе мысленную пощечину и, желая избавиться от наваждения, встряхиваю головой. Даже думать об этом нельзя. Никому нельзя доверять.

– Когда решишь его найти, обращайся.

– Спасибо, – буркаю невежливо.

Глава 13.

Соня не выходит на работу ни в следующую смену, ни через смену. Лара говорит, что еще один такой ее залет, и официантка будет уволена. Сказала это на планерке, выразительно глядя на меня.

Пришлось прикинуться тупицей, не понимающей намеков, потому что заменить Соню насовсем я сильно не хочу. Мне проще в мойке, наедине с собой и горой грязной посуды. Там, где нет сальных взглядов и грязных предложений.

Загрузив в посудомойку бокалы, принимаюсь за стопку тарелок. Очищаю их от остатков пищи и складываю в глубокую алюминиевую раковину, наполненную горячей водой с мыльным дезинфицирующим раствором. Чтобы они, не дай Бог, не разбились, приходится наклоняться достаточно низко, отчего мою поясницу каждый раз простреливает болью.

Скорее бы уже вышла эта Соня или какая-нибудь другая официантка вместо нее. Чувствую, силы мои уже на исходе. Сегодня всего шестой день, как я ее заменяю, а по ощущениям – будто уже год вкалываю на золотых рудниках.

Пока тарелки отмокают, отвлекаюсь на то, чтобы выпить полчашки крепкого кофе, иначе не доработаю. До этого уснуть не давала болтовня Валеры или Юлькиного Лехи. Сегодня в баре я одна, так что развлекать меня некому.

Доделываю всю работу к половине четвертого и, вызвав такси, иду переодеваться. Зевая во весь рот, натягиваю джинсы, надеваю ботинки и куртку, обматываю вокруг шеи шарф и выхожу на улицу. Громыхнувшая тяжелая железная дверь, очевидно, пугает ночных котов, потому что слева от себя я слышу неясный шорох.

Открываю боковой кармашек рюкзака, чтобы вытащить оттуда пульт от металлических жалюзи и в этот момент чувствую, как меня сбивает с ног налетевшее сзади тело.

Все происходит так неожиданно, что я даже среагировать не успеваю. Схватив за волосы, меня прижимают лицом к ледяному металлу двери.

– Попалась, сучка?

Боже… меня с кем-то перепутали! От ужаса подкашиваются колени, сердце проваливается куда-то в живот.

– Отпустите, – пищу жалобно, – вы обознались!

Рука, удерживающая мою шевелюру, грубо оттягивает голову и назад, а следом перед моими глазами появляется перекошенное злобой лицо.

Я узнаю его сразу. Это тот тип из-за четвертого столика, что клеился ко мне на прошлой неделе. Только сейчас его переносица заклеена бежевым пластырем, а под обоими глазами черные синяки.

– Нет, Раечка, ты именно та, кто нам нужен, – хрипло смеется он, обдавая мое лицо алкогольными парами.

Я на мгновение замираю, а затем резко дергаюсь в сторону, разворачиваюсь и, согнув ногу в колене, бью его в пах. Эффект неожиданности оказывается мне на руку. Парень, не ожидавший от меня такой прыти, пуча глаза, хватается за ширинку и падает на колени.

Получилось! Не на ту напал, малыш. Рая – тертый калач, таких прецедентов в ее жизни было уже не мало.

Только радость моя оказывается преждевременной. Этот урод пришел не один. Боковым зрением вижу, как из темноты на меня летит еще одна фигура. Пьяный в кашу грузный парень, запинаясь и покрывая меня матом, занеся кулак, приближается со скоростью кометы.

Я действую на инстинктах – отскакиваю от приходящего в себя на асфальте ублюдка, одновременно дергаю тяжелую дверь на себя и юркаю внутрь. Немного не успеваю, второй парень догоняет меня как раз в этот момент и хватает за рукав куртки, отчего безжалостно трещит ткань.

Как ножом по сердцу!

Но у меня все же получается скрыться внутри и закрыть дверь на металлическую щеколду.

Успела. Боже мой, я смогла от них спастись! Тяжелое детство и год, проведенный в детдоме, оказались не напрасными.

Под оглушающий грохот кулаков о металлическую обшивку, зажав рот ладонью, приваливаюсь спиной к кирпичной кладке. Меня еще трясет от адреналина, и я не в состоянии анализировать то, что случилось. Но в голове бьется один вопрос – за что?

Что я ему сделала, чтобы он, как маньяк преследовал меня ночью?

Может, и правда маньяк? Хотя, вряд ли – маньяки парами не ходят.

– Выходи, сука драная! – доносится до меня, – мы тебя так разукрасим, что твой еб@рь тебя не узнает…

Господи… что он несет? Скорее всего, наркоман с отбитыми мозгами.

Ладно. Придется подождать, пока им не надоест, и они не уберутся. Бросаю рюкзак на пол и принимаюсь осматривать куртку. Рукав порван сзади по шву, из дыры торчит кусок синтепона.

Если аккуратно зашить, будет почти не видно.

– Раиса… – шипит под дверью его голос, – я ведь не тороплюсь, могу ждать хоть до утра, уж больно ты мне понравилась.

Я решаю не отвечать. Ни к чему провоцировать психов. Кто знает, под какими они веществами.

Сделав глубокий вдох, медленно выдыхаю через сложенные трубочкой губы и слышу оглушительный грохот с улицы. Похоже, перевернули один из мусорных контейнеров.

Чччерт… Что делать-то?.. Если они окна сейчас бить начнут? Ущерб на меня повесят?!

– Там камеры видеонаблюдения висят! – кричу, подойдя к двери.

Через пару мгновений моего слуха достигает характерный звук.

– Уже нет, киса!.. – ржет подонок.

Сволочи… Тихо застонав от безысходности, прикусываю ладонь зубами.

Надо что-то делать… Что?..

В голове мелькает идея – позвонить Лехе… или Валере.

Точно! Они должны знать, что делать в подобной ситуации. Быстро достав телефон из кармана куртки, активирую экран и вспоминаю, что за углом, у центрального входа меня ждет такси.

Может, обратиться за помощью к таксисту? Нет, идея не очень. Если эти упыри с ним что-нибудь сделают, я себе этого никогда не прощу.

Поэтому, мысленно извинившись перед службой такси за ложный вызов, делаю в приложении отмену и набираю Леху.

Тот не отвечает. Скорее всего, поставил телефон на беззвучный.

Остается Валера. Нажимаю вызов и терпеливо отсчитываю гудки.

– Да? Короткова, у тебя совесть есть? – ворчит его сонный голос.

– Прости, Валер… но у меня тут в баре полный треш…

– Че натворила? – вяло уточняет он.

– Ко мне два придурка пристают…

– И?

– В общем, я забаррикадировалась в баре, а они снаружи там все крушат. Что делать?

– Как крушат? Что крушат?

– Я не знаю, мне кажется, они разбили камеру и перевернули мусорные баки.

– Бл@ть… Я-то тут при чем? Звони Ларе или нашему охранному агентству…

– Может, ментов вызвать?

– Не знаю, я тебе сейчас помочь ничем не могу. Давай, пока.

Слушая короткие гудки, судорожно ищу выход из сложившейся ситуации. Где искать номер этих охранников, меня никто не инструктировал, а звонить Ларе я не стану даже под страхом собственной смерти.

В гневе она страшна.

Глядя бездумно в список входящих звонков, спотыкаюсь взглядом о номер Греховцева. Даю себе на размышления несколько секунд, а когда в дверь ударяет что-то тяжелое, решаюсь и нажимаю на вызов.

Может, хотя бы советом поможет.

Глава 14.

– Да?.. – спустя три гудка, слышу хриплое на том конце провода.

– Привет… Как дела? – самый уместный вопрос глубокой ночью.

– Что случилось? Ты где?

– Я в баре.

– В полпятого утра? Ты почему еще не дома? – слышу в трубке возню и шорох, словно он встает с кровати.

– Герман… тут в общем… такое дело…

– Ну?

– Помнишь тот день, когда ты в бар приходил?

– И?

– Тогда ко мне один посетитель приставал…

– Я помню. Дальше?..

«Откуда?» – мелькает в моей голове.

– Так вот… он сегодня, когда я вышла из бара, напал на меня.

– Что?! – оглушает меня рев Греховцева, – ты где? Что он сделал с тобой?

– Ничего… я успела убежать. Я закрылась в баре, а они ждут меня снаружи. Перевернули мусорные баки и разбили камеру наблюдения.

– Они? Он не один?

– Их двое… Герман, что мне делать? Ментов вызвать?

– Короткова, отойди от окон и двери. Сиди тихо, как мышка. Я сейчас приеду.

– Подожди! – не сдерживаюсь я, – приедешь? Зачем? Их же двое!

– Сиди и жди меня. Поняла? – говорит так, будто разговаривая со мной, параллельно одевается.

– Поняла.

– Я приеду минут через двадцать. Сядь где-нибудь в зале, не разговаривай с ними и не смотри в окно. Поняла?

– Поняла, – повторяю послушно.

– Все, я отключаюсь, – говорит Герман, и в следующее мгновение отбивается.

Тем временем, эти два урода продолжают вакханалию. Судя по звукам, пинают ногами баки, что-то бросают в дверь и не перестают орать. Матерят меня последними словами и подробно расписывают, что сделают, когда я окажусь в их руках.

Они психи. Зря я Герману позвонила. Он, конечно, крутой и накачанный, но их двое, а он один. Если с ним что-то случится… Господи…

Вдруг становится так страшно, что я буквально чувствую, как приподнимаются все волоски на моей коже. Разыгравшееся воображение рисует картину того, как эти неадекватные бьют его. Как он падает, и они продолжают пинать его ногами.

Боже… я не переживу, если с ним что-то случится. Скатываюсь по стене вниз и обхватываю голову руками. От волнения меня выкручивает наизнанку.

Телефон в моей руке оживает.

– Да?

– Все нормально? – спрашивает его голос.

– Да, всего пять минут прошло…

– Они еще там?

– Там.

– Скоро буду.

И он действительно скоро приезжает. Понимаю это по звукам, доносящимся с улицы. Поначалу слышатся дерзкие выкрики, а затем голоса резко смолкают. На смену им приходят сдавленные стоны и звуки падающих тел.

Ужас пропитывает собой каждую клетку моего тела. Навострив уши, глядя широко раскрытыми глазами прямо перед собой, я представляю, как эти двое бьют Германа.

Нет, я так не смогу…

Поднявшись на ноги, быстро бегу к кабинету Ларисы Константиновны. Ее окно как раз выходит на задний двор. Дергаю ручку двери, но она оказывается запертой.

Ну, конечно. Это же очевидно.

И тут я вспоминаю, что в тех. помещении, где хранятся моющие средства, тряпки и ведра, под потолком тоже есть небольшое зарешеченное окошко.

Беру на кухне стул и вместе с ним иду в кладовку. Она никогда не запирается, поэтому, с трудом пробираясь со стулом среди многочисленных баков и ящиков, подношу стул к окну и выглядываю наружу.

То, что я вижу, повергает в ужас. Там действительно драка в свете фар двух автомобилей. Один из тех, кто напал на меня, скрючившись, лежит на асфальте. Второго Герман методично избивает. Как в замедленной съемке вижу, как замахивается его кулак, летит точно в уже разбитое лицо и как от удара разлетаются в стороны кровь вперемешку со слюной.

Бедолага заваливается назад, но Греховцева это не останавливает. Подняв того за грудки, снова бьет.

От увиденного к горлу подкатывает тошнота. Зажимаю рот обеими ладонями, но отвернуться себя заставить не могу.

Не шевелясь, смотрю широко раскрытыми глазами, как из одной машины, по очертаниям похожей на джип, выходят двое и, выйдя в свет фар, склоняются над лежащим на асфальте парнем. Шлепают по щекам, а когда он начинает подавать признаки жизни, берут с двух сторон под руки и грузят в багажник.

Затем доходит очередь второго. Отбросив его, Герман отходит в сторону и дает какие-то указания этим двум мужчинам, после чего решительно идет к входу в бар.

И только когда я слышу громкий стук о железную обивку двери, я отмираю. Вздрогнув, пропускаю через себя волну ледяной дрожи и спешу открыть.

Отодвинув в сторону защелку, толкаю от себя тяжелую дверь. Тут же ворвавшийся с улицы холодный воздух приносит с собой запах Германа и крови.

– Ты как?

Меня колотит так, что язык намертво присыхает к небу. Я физически не могу сейчас разговаривать. Наблюдаю за тем, как входит в бар и, взяв меня за плечи придирчиво осматривает. Лицо, руки, ноги, поворачивает к себе спиной и, видимо, замечает разорванную куртку.

– Сука… – шипит себе под нос и оглядывает через порог, туда, откуда уже отъезжает черный джип.

– Их убьют? – тихо спрашиваю дрожащим голосом.

Герман ловит мой взгляд и усмехается.

– Я же просил не смотреть в окно. Ты почему не слушаешь старших?

– Их же не убьют? – повторяю я.

– Нет. Просто объяснят, что маленьких сироток обижать нельзя и отпустят, – проговаривает он негромко и, обойдя меня, идет в сторону кухни.

Я на непослушных ногах следую за ним. Встав на пороге, наблюдаю, как спокойно он моет окровавленные руки.

Он тоже психопат, но я почему-то все равно его не боюсь.

– Поехали, – обращается ко мне, – я тебя отвезу…

– А как же?.. – указываю рукой в сторону раскуроченной прилегающей к бару территории, – как я все это объясню?

– Ты здесь больше не работаешь и никому ничего объяснять не будешь.

– Что?..

– Только попробуй мне возразить, Ра-я, – смотрит так, что спорить отпадает всякое желание.

Подняв с пола мой рюкзак, выходит на улицу и ждет, пока я закрою дверь и поставлю бар на сигнализацию.

– Можешь не трудиться, она у них для отвода глаз, и им придется за это ответить.

У меня, если честно, тоже появлялись такие мысли. И камера, скорее всего – муляж. Едем по безлюдному городу молча. С восточной стороны уже занимается рассвет, но спать я, несмотря на это, не хочу. В крови все еще бродит адреналин, хотя и начинает понемногу отпускать.

– Испугалась?

Испугалась. Честно. Когда осознала, что они со мной могли бы сделать.

Обхватив себя руками, коротко киваю головой.

– Молодец, что позвонила.

Снова кивок головой в ответ. Ответить не могу, потому что в горле спазм. Если он продолжит разговаривать со мной в таком же тоне, велик риск позорно перед ним разреветься. А я всегда плачу только наедине с собой.

Глава 15.

Машина въезжает во двор моей общаги и останавливается напротив входа.

– Спасибо, – благодарю сухо и дергаю рычажок, чтобы открыть дверь, но она не поддается.

– Рай, посмотри на меня.

Всхлипнув, я роняю голову на грудь. Закусив губы изнутри, изо всех сил стараюсь сдержать слезы, но у меня ничего не выходит. Они бегут горячими дорожками по щекам и капают с подбородка.

Шумно вздохнув, Герман цепляет подбородок двумя пальцами и поднимает к себе мое мокрое лицо.

– Если будешь реветь, я скажу, чтобы их прикопали в лесу.

– Нет! – восклицаю громко, – не надо, я больше не буду.

В темно – серых глазах мелькает усмешка. Понимаю, что меня развели, и тоже несмело улыбаюсь.

Мы замираем, и в этот момент что-то меняется. Я вижу, как лицо Германа серьезнеет, а со дна глаз постепенно поднимается темнота. Несколько секунд он всматривается в меня, а затем опускает взгляд на губы.

Происходит что-то непонятное. Глобальное, ломающее выстроенные нами до этого отношения. Всем своим существом чувствую исходящую от него сумасшедшую силу. Подчиняющую, забирающую мою волю.

Капитулирую. Опустив ресницы, жду, когда это случится. Поначалу мою кожу опаляет горячим дыханием, а следом его губы накрывают мои.

Я перестаю дышать, только чувствую, как они вжимаются в мой рот, а следом в него проникает его язык.

Господи, помилуй… Мне кажется, я сгораю заживо, изнутри тела поднимается вибрирующее тепло и быстро заполняет собой все участки тела.

Жарко.

Когда его язык касается моего, в низу живота происходит что-то вроде толчка. Я свожу ноги вместе и прогибаю поясницу.

Но на этом все резко обрывается.

Герман отстраняется и разблокирует двери.

– Беги, Короткова…

И я бегу. Убегаю, сгорая от стыда и смущения. Лечу через пустой холл мимо заспанной вахтерши тети Гали. Подгоняемая грохочущим в груди сердцем и желанием скрыть от посторонних глаз свое состояние.

Захожу в комнату и под недовольной бурчание спящей Юльки быстро раздеваюсь и бегу в душевую.

Настраиваю воду и, встав под хлесткие струи, касаюсь своих губ пальцами.

Он меня поцеловал.

Греховцев. Меня.

Это… Боже, я никогда не смогу описать это словами. Целоваться с ним – это невероятное чувство абсолютной беспомощности и легкой эйфории. Не знаю, захочу ли когда-нибудь испытать его снова.

Я не думала, что поцелуй может дарить такие ощущения. Сосущиеся по углам парочки всегда вызывали у меня отвращение. Мне не нравились ни вид, ни звуки, издаваемые целующимися. Сама я не планировала этого делать никогда и ни с кем.

Тем более, с Греховцевым.

Жмурюсь и обвожу подушечкой пальца контур губ.

А он меня сам поцеловал.

Герман. Худший и лучший из всех, кого я знаю.

Он все испортил. Я думала, что между нами если не дружеские, то хотя бы приятельские отношения. А теперь что? Как общаться с ним после этого?

Заснуть у меня не получается. Слишком много впечатлений, слишком много всего произошло. Передоз адреналина. И куча, свалившихся на мою бедовую голову проблем.

Верчусь в кровати до утра, но когда Юлька встает на учебу, притворяюсь спящей.

– Эй, – легонько толкает в плечо, – Райка, на пары пойдешь?

– Не-а…

– Ну, спи.

Напевая под нос, долго красится, глядя в маленькое зеркальце, а перед выходом обильно поливает себя кислыми духами. Она говорит, они с благородной ноткой цитруса, но по мне – мой пьяный обоссанный дед лучше пахнет.

Прячась от элитного аромата под одеяло, незаметно проваливаюсь в сон.

А будит меня та же Юлька, когда возвращается с занятий.

– Ну, ты спать, Короткова!

– Который час?

– Почти три.

– Ого! – резко соскочив, спускаю ноги на холодный пол.

– Что у вас там в баре произошло вчера?

– Ты откуда знаешь? – спрашиваю настороженно.

Новость уже по всему городу разлетелась?

– Мне Леха сказал.

– Ааа… Да так, ничего серьезного, пьяные пристали.

Юлька понятливо качает головой, но по глазам вижу, чувствует, что вру.

– Тебя искали…

– Кто?

– Грех.

Я тут же отвожу взгляд. Лезу под подушку за телефоном и активирую экран. Так и есть – три пропущенных от Германа.

– Что у тебя с ним за дела?

– Никаких дел, – стараюсь говорить скучающим тоном, – понятия не имею, зачем он меня искал.

– Говорят, он тебя на своей Панамерке катает…

Вот черт. Засада.

Дело не в том, что я стесняюсь или боюсь признаться, что мы с ним общаемся. Просто я представляю, как это выглядит со стороны. Сын губернатора возится с такой, как я. Зачем? Почему? У меня самой нет ответа на этот вопрос.

– Ты с ним спишь?

Вот это я и имела в виду. Потому что для большинства все в жизни замешано либо на деньгах, либо на сексе.

– Или сосешь ему? – хитро улыбаясь, понижает Юля тон.

– Нет, конечно! – не хватает только, чтобы с ее подачи по универу поползли такие слухи.

Тогда меня там точно со свету сживут.

Ищу ногами шлепанцы и одновременно накидываю на себя халат. Останавливаюсь около зеркала, чтобы собрать в хвост волосы и выхожу в коридор.

– Обиделась, что ли? – догоняет в спину, – шучу я. Никто никогда не поверит, чтобы ты и… сын нашего губернатора…

Хлопаю дверью, отсекая себя от новой порции унижений. Интересно, что бы она сказала, узнай о вчерашнем нашем поцелуе.

Поцелуй ведь был? Он же не приснился мне?.. Нет, мои губы еще помнят те ощущения. Это действительно вчера случилось.

А еще вчера случился погром у бара, который мне нужно как-то объяснить Ларисе Константиновне. Странно, что от нее ни одного пропущенного вызова.

Пью чай с овсяным печеньем и с намерением съездить на работу, чтобы узнать, как там дела, начинаю переодеваться. Отвлекает входящий звонок на телефон.

– Да.

– Выспалась? – спрашивает Герман без предисловий.

Его низкий голос рассыпает по телу мурашки, а во рту ощущается его фантомный вкус.

– Да…

– Выходи, я уже подъезжаю.

– Зачем?

– Дело есть.

– Какое?

– Не узнаешь, если не выйдешь, – заявляет он категорично.

Я сдержанно вздыхаю. Не могу усмирить разогнавшееся сердце. Как после вчерашнего в глаза ему смотреть?

– Короткова, выходи, или я поднимусь к тебе сам.

– Не надо… Я выйду.

Расчесываю еще влажные волосы, накидываю куртку и, по привычке закинув рюкзак на плечо, выхожу на улицу.

Германа вижу сразу. Обняв руль обеими руками, через лобовое стекло смотрит, как я приближаюсь.

Первое, что замечаю, открыв переднюю дверь – белый пакет на сидении.

– Что это?

– Твои вещи из бара, в котором ты больше не работаешь.

Глава 16.

Взяв пакет в руки, опускаюсь в кресло. В нем действительно моя одежда. Потертые туфли на плоской подошве, блузка и леггинсы, в которых было удобно мыть посуду.

– Меня уволили?

– Я тебя уволил, – отвечает Герман просто.

Заводит машину и выезжает на проезжую часть.

– Там еще конверт с твоим расчетом должен быть.

Запускаю руку в пакет и, нащупав там прямоугольник из плотной бумаги, достаю и заглядываю в него.

– Ого… так много? – по моим расчетам должно быть раза в два меньше.

Герман лишь пожимает плечами.

– И за погром не оштрафовали?

– Ты тут при чем?

Приходит моя очередь пожимать плечами. Он прав, конечно, но я же помню страсть Лары к штрафам и за более мелкие провинности.

– Куда мы едем? – спрашиваю, глядя в окно.

В этом районе города я не была ни разу. С одной стороны дороги красивые высотки, с другой – облагороженная набережная с кафе и парками.

– На новое место твоей работы.

– К тебе домой?

– Возражения не принимаются.

– А если я не хочу? – начинаю упрямиться.

Я, правда, не хочу. Я лучше дворником устроюсь, чем буду в его квартире унитаз чистить. Особенно после того, что было вчера.

– Захочешь, – заявляет в своей манере.

Вскоре его Панамера минует шлагбаум и въезжает на дворовую территорию жилого комплекса. Я, как дикарка, с прилипшим к окну носом рассматриваю проплывающие мимо парк с аллеей, велосипедные дорожки, открытый стадион, уже спущенный фонтан и большую детскую площадку.

– Ты здесь живешь?..

Он молча паркуется и глушит двигатель.

– Идем.

Я выхожу и быстро семеню за ним. Чтобы не опозориться окончательно, стараюсь не пялиться по сторонам. Мы поднимаемся по широкому, отделанному черным гранитом крыльцу, и проходим через широкие, как в торговом центре, стеклянные двери. Минуем просторный тамбур и оказываемся в широком холле.

– Герман Дмитриевич… – степенно кивает ему мужчина, смахивающий на отставного генерала.

Консьерж?

Офигеть!

Меня тоже удостаивают вниманием. Мазнув взглядом, мужчина молча кивает. Отвечаю тем же. Захожу за Греховцевым в просторный лифт и, сложив руки на груди, деланно равнодушно обвожу его взглядом. Пусть думает, что я в деревне в таком же доме жила и каждый день на таком лифте каталась.

– На каком этаже твоя квартира?

– На шестнадцатом.

– Я высоты боюсь.

– Не выходи на балкон.

Двери разъезжаются, и мы попадаем в овальный ярко освещенный холл. Герман останавливается около одной из четырех дверей и, открыв ее, пропускает меня вперед. Сам заходит следом, скидывает обувь и смотрит на меня.

– Чего застыла? Особое приглашение требуется?

Я тоже снимаю ботинки и следую за ним вглубь квартиры. Она у него огромная. Это круто, конечно, но мне не понятно – зачем? Больше уборки, больше траты на отопление и электроэнергию. К тому же, куда ему одному столько площади?

– Ты с родителями живешь?

– Один.

– Ясно, – роняю тихо.

Обхожу по периметру огромную гостиную, в которой преобладают белые тона, останавливаюсь у большой плазмы на стене, какой-то встроенной панели из черного стекла, назначение которой мне не понятно. Ступаю на круглый ковер с высоким ворсом и мысленно жмурюсь от удовольствия. Моим ступням нравится.

Из мебели в комнате только неглубокий, во всю стену шкаф с глухими дверцами, угловой диван и два широких кресла.

– Ну, как? – доносится из-за спины.

Он стоит, подперев плечом дверной проем и выжидающе на меня смотрит.

– Мило.

– Мне надо, чтобы ты приходила четыре раза в неделю и поддерживала здесь порядок.

– Ты, я вижу, и сам неплохо справляешься.

В квартире, действительно, стерильная чистота. Я не вижу ни одной пылинки, ни одного валяющегося на полу носка. Такое ощущение, что помещение нежилое.

Герман оставляет мой комментарий без ответа и зовет меня на кухню. Хотя кухней эту комнату у меня язык назвать не поворачивается. В моем представлении, у богытых на кухне должно быть полно всего. Разные комбайны, тостеры, микроволновки. Горы посуды за стеклянными дверцами шкафчиков, висящие на крючках всевозможные ложки – поварешки. А тут… ничего похожего на то, что здесь готовят и потребляют пищу нет.

– Я редко ей пользуюсь, – отвечает Греховцев на мой невысказанный вопрос, – чашка кофе по утрам и все.

– Угу…

Затем он ведет меня по коридору и толкает дверь в еще одну комнату. Это его спальня.

– Зайдешь?

Я переступаю порог и оказываюсь в квадратной комнате с огромной кроватью и плазмой на противоположной стене. В нос ударяет запах парфюма Германа и немного его кожи. Внезапно мне становится нечем дышать. Делаю принудительный вдох и скрещиваю руки на груди. Этот запах навеял ненужные воспоминания. Вкус его губ и языка.

– Ну, так что? Пыль вытирать – это не тарелки по ночам драить.

– Сколько ты будешь мне платить?

– 60 устроит?

– Сколько?.. – выдыхаю ошарашенно.

Или у меня развилась ранняя глухота, или он совсем идиот.

– Мало?..

– Это много! 60 тысяч за смахивание пыли? Побойся Бога!

Герман усмехается и, опустив подбородок, качает головой.

– Зачем ты поцеловал меня вчера? – вылетает из меня на порыве.

Этот вопрос не дает мне покоя с ночи. Мне мазохистки хочется, чтобы он прямо сейчас спустил меня с небес на землю и официально повесил на мою грудь бейджик «Уборщица Раиса».

Вскинув на меня равнодушный взгляд, он пожимает плечами и отворачивается к окну.

– У тебя начиналась истерика, что мне оставалось делать?

Логичное объяснение. Его метод оказался действенным, он действительно отвлек меня от проблемы.

– Спасибо, – выдавливаю глухо, – но больше так не делай.

– Забыли, – отмахивается парень.

Выходит из комнаты, и я за ним. Иду сразу в прихожую и начинаю одеваться. В груди противно скребет. От обиды, что я этому поцелую придаю больше значения, чем он того требует.

– Надеюсь, в универе хвастать не начнешь?..

К щекам приливает кровь и начинает долбить в виски. Пряча от Германа пылающее лицо, застегиваю замочки на ботинках, а затем, выпрямившись, собираю волосы в хвост и смотрю в свое отражение в огромном зеркале.

– Было бы чем, – хмыкаю с сарказмом, – сохраню наш грязный секретик в тайне.

– Можешь завтра приступать, – игнорируя мой выпад, проговаривает парень.

Вытаскивает из комода и протягивает мне связку ключей. Взяв ее, закидываю в кармашек рюкзака. Он открывает передо мной дверь и, пропуская меня, отходит в сторону.

– Пока, – бросаю, не оборачиваясь.

– Кстати, – летит в спину, – иногда здесь ты будешь встречаться с девушкой. Ее зовут Диана. Я предупрежу ее о тебе.

– О’кей, – взмахиваю хвостом и бодро шагаю к лифту.

Чувствуя, как от его взгляда горит поясница, жму на кнопку и в ожидании постукиваю носком ботинка о кафельный пол.

Перевести дыхание получается только, когда съезжаются двери лифта. Рука взлетает к горлу и принимается растирать шею, что ослабить сильнейший спазм.

У него есть девушка.

Глава 17.

Сегодня второй пары у нас нет. Преподаватель на какой-то конференции. Поэтому, просидев, почти час в читалке, я иду в буфет.

Пересекаю холл и сворачиваю в правый коридор.