Читать онлайн Убийство на поле для гольфа бесплатно

Agatha Christie

The Murder on the Links

* * *

Глава 1. Попутчица

Полагаю, многим известен анекдот о молодом авторе, который решил во что бы то ни стало сразить наповал пресыщенных редакторов и начал рассказ оригинальной и захватывающей репликой:

«– Чёрт побери! – вскричала герцогиня».

Как ни странно, мое повествование начинается практически в том же духе, разве что особа, употребившая столь экспрессивное восклицание, отнюдь не герцогиня!

Это был обычный день в начале июня. Закончив кое-какие дела в Париже, я возвращался утренним поездом в Лондон, где мы с моим старинным другом – удалившимся от дел бельгийским сыщиком Эркюлем Пуаро – по-прежнему вместе снимали квартиру.

Экспресс до Кале был совершенно пуст – кроме меня в купе находилась всего одна пассажирка. Гостиницу я покинул в некоторой спешке, и когда поезд тронулся, был поглощен пересчитыванием багажа и попытками убедить себя в том, что должным образом собрал все свои пожитки. И почти не обращал внимания на попутчицу до тех пор, пока она не напомнила о своем существовании весьма решительным способом. Вскочив с места, она рывком открыла окно, высунула голову наружу, а мгновение спустя втянула ее обратно, издав краткий и мощный вопль:

– Чёрт!

Да, я старомоден. Я считаю, что женщине надлежит вести себя женственно. И мне претит образ современной невротической девицы, которая с утра до ночи слушает джаз, дымит, как паровоз, и употребляет такие словеса, от коих торговка рыбой с рынка Биллингсгейт[1] покраснела бы как рак!

И вот, я слегка нахмурил брови и воззрился на миловидное, дерзкое личико под лихо заломленной красной шляпкой. Густые черные кудри скрывали оба уха. На вид я дал бы ей не больше семнадцати, хотя физиономия девушки была чересчур густо напудрена, а губы алели просто-таки нестерпимо.

Она выдержала мой взгляд безо всякого смущения и скорчила в ответ весьма выразительную гримасу.

– Господи боже, я повергла в ужас добропорядочного джентльмена! – объявила она воображаемым зрителям. – Ах, прошу прощения за мой дерзкий язык! Недостойно леди и все такое прочее, но, ради всего святого, у меня есть веская причина волноваться! Представляете, моя единственная сестра пропала!

– Правда? – вежливо произнес я. – Какое несчастье.

– Они не одобряют! – заметила девушка. – Крайне не одобряют – и меня, и мою сестру, хотя даже в глаза ее, бедняжку, не видели. Какая несправедливость!

Я открыл было рот, но она меня опередила:

– Ни слова больше! Никто меня не любит! Пойду в вишневый садик, наемся червячков! Ыыыыы! Горе мне, горе!

Она уткнулась в широченный разворот французского юмористического листка. Минуту-другую спустя я заметил, что ее глаза украдкой следят за мной поверх газеты, и улыбнулся помимо воли, а еще через минуту она отшвырнула газету, рассмеявшись весело и звонко.

– Я знала, знала, что вы не такой остолоп, каким кажетесь! – крикнула она.

Хохотала она так заразительно, что я не смог удержаться и тоже рассмеялся, хотя слово «остолоп» мне совершенно не понравилось. Девица определенно была воплощением всего того, что я терпеть не мог, но это же действительно не повод вести себя как последний дурак. Я был готов смягчиться. Тем более, что девушка-то оказалась прехорошенькая…

– Ну вот, мы и подружились! – объявила кокетка. – Признайтесь, вы сожалеете, что моя сестра…

– Я безутешен!

– Вот и умница!

– Позвольте мне договорить. Я хотел сказать, что, хоть я и безутешен, но постараюсь как-нибудь смириться с ее отсутствием, – сказал я с легким поклоном.

Но в ответ эта самая непостижимая на свете девица нахмурилась и тряхнула головой.

– Да бросьте вы. Я предпочитаю открытое «благопристойное неодобрение». А лицо-то, лицо! На нем прямо так и написано: «Не нашего поля ягода». И тут вы правы – хотя, имейте в виду, в наши дни так сразу и не скажешь. Не всякий сумеет отличить кокетку от кокотки. Ну вот, даю голову на отрез, я снова вас ужаснула! Вас будто в лесной глухомани откопали, не иначе. Но я совсем не против. Побольше бы этому миру таких как вы. Вот что я по-настоящему ненавижу, так это когда парень начинает клеиться. Я просто впадаю в бешенство.

Она яростно тряхнула кудрями.

– А какая вы в бешенстве? – с улыбкой спросил я.

– Сущий черт в юбке! Что угодно могу наговорить или сделать! Одного нахала как-то раз чуть не прибила. Правда-правда! И поделом ему. Во мне ведь течет итальянская кровь. Подведет она меня однажды под монастырь, как пить дать.

– Умоляю вас, только не впадайте в бешенство в моем присутствии.

– Уговорили. Вы-то мне нравитесь – понравились с первого взгляда. Но у вас был такой чопорный вид поначалу – я и не думала, что мы поладим.

– Ну, раз уж мы поладили, расскажите немного о себе.

– Я актриса. Нет – не из тех, о которых вы подумали. Те увешаны драгоценностями, ходят обедать в «Савой», во всех газетах их фотографии, и под каждым снимком сообщается, что они в восторге от мадам Такой-то и мадамтакойтиного крема для лица. А я на подмостках с шести лет – кувыркаюсь.

– Простите, не понял, – сказал я озадаченно.

– Вы что, детей-акробатов никогда не видели?

– А, теперь понятно.

– Я родилась в Америке, но большую часть жизни провела в Англии. А теперь мы подготовили новое представление…

– Мы?

– Мы с сестренкой. Песни там, танцы, репризы всякие, ну и старая добрая акробатика – куда же без нее. Совершенно оригинальная программа, публика всякий раз прямо на ушах. И сборы наверняка будут…

Моя новая знакомая подалась вперед и начала посвящать меня во все подробности, причем многие термины и понятия были мне в диковинку. Но неожиданно я почувствовал возрастающий интерес к этой девушке. В ней причудливо сочетались ребячливость и женственность. Она старалась казаться умудренной опытом, способной, по ее словам, «постоять за себя», и все же было что-то удивительно наивное в ее целеустремленном отношении к жизни и отчаянной решимости «преуспеть» во что бы то ни стало. Я будто бы одним глазком заглянул в совершенно неведомый мир, не лишенный, однако, своего очарования, и мне нравилось смотреть, как озарялось светом ее живое личико, пока она говорила.

Тем временем мы миновали Амьен[2], всколыхнувший во мне множество воспоминаний. Моя попутчица, похоже, интуитивно поняла, что творится у меня на душе.

– Вспоминаете о войне?

Я кивнул.

– Довелось понюхать пороху, а?

– Да уж, еще как. Сперва был ранен, а после Соммы меня вообще объявили негодным к службе. Какое-то время я занимал армейскую должность на полставки. А теперь – что-то вроде личного секретаря у одного члена парламента.

– Божечки! Это ж как надо мозгами шевелить!

– Вовсе нет. По правде сказать, делать практически нечего. Работа отнимает у меня от силы пару часов в день. И скучно к тому же. Просто не знаю, что бы я делал, если бы не нашел для себя по-настоящему увлекательное занятие.

– Только не говорите, что собираете коллекцию жуков и бабочек!

– Нет. Дело в том, что я снимаю квартиру вместе с одним очень интересным человеком. Раньше он служил сыщиком в бельгийской полиции. А теперь поселился в Лондоне и стал частным детективом – причем, непревзойденным. Он поистине великий человек, даром что ростом маловат. Раз за разом ему удается докопаться до правды там, где полиция совершенно бессильна.

Глаза у моей попутчицы стали как блюдца.

– Это ведь так интересно! Обожаю преступления. Не пропускаю ни одной детективной картины. А когда случается убийство, так я газеты прямо пожираю.

– Помните «Дело об отравлении в Стайлзе»? – спросил я.

– Погодите-ка, там еще старушку прикончили? Где-то в Эссексе, что ли?

Я кивнул.

– Это было первое крупное дело Пуаро. Если бы не он, убийце несомненно удалось бы выйти сухим из воды. Да уж, потрясающая была работа!

Усевшись на любимого конька, я проскакал по основным пунктам этого расследования до неожиданной и триумфальной развязки. Девушка слушала затаив дыхание. Вообще мы оба настолько увлеклись, что даже не заметили, как поезд подкатил к станции Кале.

– Матерь божья! – вскрикнула моя попутчица. – Где моя пуховка?

Она нанесла на щеки новый слой пудры, затем щедро намазала губы помадой и оценила результат, глядя в карманное зеркальце – причем без малейшего стеснения.

– Осмелюсь заметить, – начал я нерешительно, – это, конечно, нахальство с моей стороны, но к чему вам все это?

Девушка прервала свое занятие и уставилась на меня с нескрываемым удивлением.

– Такая красивая девушка вполне могла бы позволить себе обходиться без пудры и прочего, – запинаясь произнес я.

– Дружочек мой! Без этого никак. Все девушки обязаны следить за собой. Уж не думаете ли вы, что я хочу выглядеть отсталой деревенщиной? – Она в последний раз посмотрелась в зеркальце, одобрительно улыбнулась своему отражению и спрятала косметичку в сумку. – Так-то лучше. Согласна, следить за своей внешностью – довольно хлопотное дело, но если девушка себя уважает – нельзя распускаться!

Мне было нечего ответить на эту в высшей степени нравственную сентенцию. Как много порой зависит от точки зрения!

Я подозвал двоих носильщиков, и мы сошли на платформу. Попутчица протянула мне руку.

– Ну, до свиданьица, и впредь обещаю следить за речью.

– Но вы, конечно, позволите мне составить вам компанию на борту парохода?

– А до парохода дело может и не дойти. Я должна выяснить, не отчалила ли моя сестричка куда-то по суше. Но все равно, спасибо вам.

– Мы, конечно же, еще увидимся с вами, правда? Я… – Тут я запнулся. – Я хочу познакомиться с вашей сестрой.

Мы оба рассмеялись.

– Это и правда очень мило с вашей стороны. Я передам ей ваши слова. Но вряд ли мы свидимся снова. Вы были так добры ко мне всю поездку, особенно учитывая мои выходки. Но то, что было написано у вас на лице с самого начала – истинная правда. Не вашего я поля ягода. Чуть что – беды не оберешься, я это слишком хорошо знаю…

Лицо у нее вдруг изменилось. На миг легкомысленная веселость померкла. Оно показалось гневным – даже мстительным…

– Так что прощайте, – сказала моя попутчица, и голос ее снова звучал легко и непринужденно.

– И вы даже не скажете, как ваше имя? – крикнул я ей вслед.

Девушка обернулась, поглядела на меня через плечо. На щеках заиграли ямочки. Она будто сошла с очаровательной картины Грёза[3]

– Синдерелла, – сказала она и засмеялась.

Я не думал и не гадал, когда и при каких обстоятельствах встречу вновь свою Золушку из поезда.

Глава 2. Призыв о помощи

На следующее утро, когда я вышел к завтраку в нашу общую гостиную, на часах было пять минут десятого.

Мой друг Пуаро, как всегда пунктуальный до минуты, как раз принялся срезать верхушку со второго яйца.

Увидев меня, он лучезарно улыбнулся.

– Хорошо выспались, да? Оправились после ужасного морского вояжа? Это чудо чудное, нынче утром вы почти вовремя. Пардон, но ваш галстук несимметричен. С вашего позволения, я его поправлю.

Где-то я уже описывал внешность Эркюля Пуаро. Потрясающий человек потрясающе маленького роста – всего пять футов четыре дюйма! Голова яйцевидной формы и слегка клонится набок, в глазах в минуты возбуждения вспыхивает зеленая искорка, напомаженные усы закручены вверх на армейский манер, и безмерное, величавое достоинство во всем облике! Одет с иголочки, щеголеват и опрятен. Страстный аккуратист во всем без исключения. Вид криво пристегнутой брошки или булавки для галстука, или крохотная пылинка на чьем-нибудь костюме – невыносимая пытка для этого маленького педанта, если только у него нет возможности облегчить свои страдания, собственноручно все исправив. Его божества – Порядок и Метод. Он всегда испытывал некоторое презрение к вещественным доказательствам, таким как следы обуви или сигаретный пепел, утверждая, что сами по себе они никоим образом не помогут сыщику в расследовании. Бывало, постучит пальцем по яйцеобразной своей голове с каким-то нелепым самодовольством и скажет: «Истинная работа совершается вот здесь, внутри. Серые клеточки, мон ами – всегда помните о серых клеточках!»

Я проскользнул на свое место и, отвечая на приветствие Пуаро, заметил между прочим, что часовой переезд по морю между Кале и Дувром едва ли может удостоиться эпитета «ужасный».

Пуаро энергично возразил, потрясая ложечкой.

– Отнюдь! Если человек целый час испытывает ужасные чувства и эмоции, это равносильно нескольким часам ужаса! Не даром же один ваш английский поэт сказал, что время исчисляется не часами, а ударами сердца!

– Мне кажется, Браунинг имел в виду нечто более романтическое, нежели морская болезнь.

– Потому что он был англичанин, островитянин, для коего Ла-Манш – ничто. Ах, но вы ведь тоже англичанин! Мы – другие. Представьте себе, в начале войны одна моя знакомая бежала на побережье, в Остенде. И там у нее приключился кошмарный нервный припадок. Бежать дальше было невозможно, разве что пересечь море! А она испытывала ужас – панический! – перед морской стихией! Что ей было делать? Боши с каждым днем приближались. Только представьте весь ужас ее положения!

– И как же она поступила? – полюбопытствовал я.

– К счастью муж ее был, что называется, практи́к. И к тому же невозмутимый, нервные припадки его не трогали. Он просто на руках отнес ее на корабль. Естественно, по приезде в Англию она находилась в полной прострации, но все еще дышала.

Пуаро совершенно серьезно покачал головой. Я как мог старался сохранить невозмутимое выражение лица.

Внезапно мой друг напрягся и драматически указал пальцем на подставку с тостами.

– А вот это, пар экзампль, уже чересчур! – вскричал он.

– Что именно?

– Этот кусочек тоста. Заметили вы его или нет? – Он извлек нарушителя из тостера и протянул мне, дабы я смог его осмотреть во всех подробностях. – Квадратен ли он? Нет. Треуголен? И снова нет. Может, он по крайней мере кругл? Нет. Имеет ли он какую-нибудь форму, хоть отдаленно приятную для глаз? Есть ли в нем симметрия? Ни малейшей.

– Этот ломтик отрезан от домашней буханки, – объяснил я, стараясь примирить его со злополучным тостом.

– До чего разумен мой друг Гастингс! – воскликнул Пуаро с явным сарказмом в голосе. – Неужели вы не понимаете, что я отрицаю такие буханки – беспорядочные и бесформенные, ни одному булочнику не должно быть дозволено выпекать такие!

Я предпринял попытку отвлечь его.

– А не пришло ли чего-нибудь занятного по почте?

Пуаро расстроенно тряхнул головой.

– Писем я еще не читал, но последнее время ничего интересного не происходит. Великих преступлений, преступников, обладающих собственной методой, больше не существует. Расследования, которые мне предлагают нынче, банальны в высшей степени. В сущности я низведен до того, что возвращаю модным дамам потерянных болонок! Последним делом, представлявшим хоть какой-то интерес, была та хитроумная история с бриллиантом Ярдли, и было это – сколько месяцев назад это было, друг мой?

Он покачал головой с таким удрученным видом, что я расхохотался.

– Приободритесь, Пуаро, удача переменчива. Прочтите письма. Как знать, может, величайшее дело уже маячит на горизонте.

Пуаро усмехнулся и, вооружившись изящным ножиком для писем, аккуратно вскрыл несколько конвертов, лежавших рядом с его тарелкой.

– Счет. Еще один. Похоже, к старости я становлюсь транжирой. Ага! Записка от Джеппа.

– И? – навострил я уши. Инспектор Скотленд-Ярда уже не раз подбрасывал нам интересные дела.

– Он просто выражает благодарность (в своей обычной манере) за то, что я немного помог ему в деле Эберстуайта, направил, так сказать, в верное русло. Я в восторге, что мог быть ему полезен.

– И как же он выражает свою благодарность? – спросил я заинтересованно, поскольку хорошо знал старину Джеппа.

– Он достаточно любезен, чтобы сказать, что для своего возраста я в отличной форме и он рад, что ему представилась возможность привлечь меня к этому делу.

В этом был весь инспектор Джепп, и я не смог удержаться от смеха. Пуаро же невозмутимо продолжал просматривать корреспонденцию.

– Предлагают прочесть лекцию местным бойскаутам. Графиня Форфанок будет мне признательна, если я навещу ее. Снова какая-нибудь собачонка убежала, не иначе! Так, а вот и последнее. Ага…

Я вскинул глаза, мгновенно уловив перемену в его голосе. Пуаро внимательно читал. Через минуту он подвинул листок ко мне.

– Это не совсем обычно, мон ами. Прочтите сами.

Письмо было написано на заграничной бумаге твердым и весьма характерным почерком.

Вилла «Женевьева»,

Мерлинвиль-сюр-Мер,

Франция

Дорогой сэр, я нуждаюсь в услугах детектива, но по некоторым причинам, о коих я сообщу Вам позднее, не желаю официально обращаться в полицию. Сведения о Вас я получил из разных источников, но все утверждают, что Вы человек не только весьма решительный, но и весьма осмотрительный, и на Вашу сдержанность можно положиться. Не могу доверить бумаге все подробности моего дела, скажу лишь, что обладаю некоторыми секретными сведениями и каждый день опасаюсь за свою жизнь. Уверен, что страхи мои не беспочвенны, надо мною нависла беда, поэтому умоляю Вас, не откладывая, прибыть во Францию. Если Вы соблаговолите телеграфировать мне о своем приезде, в Кале Вас будет встречать автомобиль. Буду чрезвычайно признателен, если Вы оставите все свои текущие расследования и всецело посвятите себя моим интересам. Я готов заплатить любую компенсацию, какую Вам будет угодно востребовать. Не исключено, что Ваши услуги понадобятся мне на более длительный период времени, поскольку может возникнуть необходимость Вашего путешествия в Сантьяго, где я провел несколько лет. Заранее согласен с любой суммой вознаграждения, какую Вы назначите.

Еще раз заверяю Вас, что дело не терпит отлагательств.

Искренне Ваш,

П. Т. РЕНО.

Внизу, уже под самой подписью, была приписка торопливым, почти неразборчивым почерком:

Ради всего святого, приезжайте!

Я вернул письмо Пуаро, чувствуя, что пульс мой участился.

– Наконец-то! – воскликнул я. – Вне всякого сомнения это что-то из ряда вон.

– Да, в самом деле, – задумчиво произнес Пуаро.

– И вы, конечно же, поедете.

Пуаро кивнул, глубоко погруженный в свои мысли. Наконец он будто бы принял решение и взглянул на часы. Лицо его посуровело.

– Заметьте, мой друг, нельзя терять ни минуты. Континентальный экспресс отправляется с вокзала Виктория ровно в одиннадцать. Но не волнуйтесь. Мы можем позволить себе еще десять минут для беседы. Вы же составите мне компанию, нес-па?

– Нуу…

– Вы же сами говорили, что в ближайшие несколько недель не понадобитесь вашему шефу.

– А, с этим-то все в порядке. Но мистер Рено явственно намекнул, что его дело сугубо конфиденциальное.

– Полноте. С мсье Рено я все улажу. Кстати, почему это имя кажется мне знакомым?

– Есть один известный миллионер из Южной Америки. Его фамилия Рено. Не знаю, он это или нет.

– Без сомнения это он. Теперь понятно, почему он упомянул Сантьяго. Сантьяго находится в Чили, а это Южная Америка! Ах, как быстро все разъяснилось!

– Боже правый, Пуаро, – сказал я, крайне воодушевившись, – а дело-то пахнет деньжатами. В случае успеха мы сколотим состояние!

– Не слишком на это рассчитывайте, друг мой. Богатый человек не так-то легко расстается с деньгами. Однажды на моих глазах известный миллионер выгнал всех пассажиров из трамвая, чтобы найти оброненный им полпенни.

Я не мог не признать мудрость его замечания.

– Так или иначе, не деньги привлекают меня в этом деле, – продолжил Пуаро. Конечно, будет приятно получить карт-бланш в нашем расследовании. В таком случае мы, несомненно, не потратим время зря, но меня привлекает во всем этом одна маленькая странность. Вы прочли постскриптум? Вас он ничем не поразил?

– Совершенно очевидно, что письмо Рено писал, всецело владея собой, но под конец утратил самообладание и, повинуясь внезапному импульсу, последние четыре слова нацарапал в припадке отчаяния.

Но друг мой энергично замотал головой.

– Вы ошибаетесь. Обратите внимание: хотя на месте подписи чернила почти черны, постскриптум смотрится довольно бледным.

– Да? – изумился я.

– Мон дьё, мон ами, напрягите ваши серые клеточки! Это же очевидно! Мсье Рено написал письмо. Но не промокнул и внимательно перечитал. А потом, вовсе не повинуясь импульсу, а умышленно прибавил последние слова и промокнул письмо пресс-папье.

– Но зачем?

– Милль дьябль! Да затем, чтобы оно произвело на меня такой же эффект, как только что на вас.

– Да?

– Конечно – чтобы я непременно приехал! Он перечитал письмо, и остался недоволен. Оно казалось недостаточно убедительным!

Пуаро помолчал, а затем прибавил вкрадчиво, причем в глазах у него вспыхнул тот самый зеленый огонек, который всегда свидетельствовал о внутреннем возбуждении:

– И таким образом, мон ами, именно потому, что постскриптум был дописан не в порыве мгновенного чувства, а в трезвом рассудке, хладнокровно, дело становится крайне срочным, и мы должны как можно скорее добраться до мсье Рено.

– Мерлинвиль, – задумчиво пробормотал я. – Кажется, я уже слышал это название.

Пуаро кивнул.

– Тихое местечко – но шикарное! На полпути между Булонью и Кале. Быстро входит в моду. Туда устремляются богатые англичане, ищущие тишины и покоя. Полагаю, у мсье Рено есть дом в Англии?

– Да, на Ратленд-Гейт[4], насколько я помню. И еще большое поместье где-то в Хартфордшире. Но я об этом человеке почти ничего не знаю, он мало вращается в обществе. У него наверняка крупные дела в Сити, связанные с Южной Америкой, ведь большую часть жизни он провел в Аргентине и Чили.

– Что ж, узнаем все подробности от него самого. Пойдемте-ка собираться. Упакуем по чемоданчику – и на такси до Виктории.

– А как же графиня? – с улыбкой спросил я.

– Ах, мне нет до нее дела! Бог с ней, ее случай не представляет интереса.

– Почему вы так уверены в этом?

– Потому что иначе она не стала бы писать, а пришла сама. Женщины не способны ждать – всегда помните об этом, Гастингс.

В одиннадцать часов мы отправились в Дувр с вокзала Виктория. Перед посадкой Пуаро послал мистеру Рено телеграмму, в которой уведомил его о времени нашего прибытия в Кале.

– Я удивлен, Пуаро, что вы не разорились на пару флаконов какого-нибудь средства от морской болезни, – съехидничал я, вспомнив наш разговор за завтраком.

Мой друг, тревожно поглядывавший на небо, дабы уловить малейшие признаки ухудшения погоды, повернул ко мне укоризненное лицо.

– Как, разве вы забыли преотличнейший метод Лавержье́? Я всегда прибегаю к его системе. Как вы помните, нужно держать равновесие, вращать головой слева направо, глубоко дыша, и считать до шести между каждым вдохом и выдохом.

– Хм, – возразил я. – Вы здорово устанете держать равновесие и считать до шести, пока доберетесь до Сантьяго или Буэнос-Айреса, или куда там еще.

– Вот так идея! Вы же не думаете, что я поеду в Сантьяго?

– Мистер Рено предположил такую вероятность в своем письме.

– Он не знаком с методами Эркюля Пуаро. Я не мотаюсь по миру туда-сюда, как заведенный. Моя работа совершается внутри – вот здесь. – Он многозначительно постучал себя пальцем по лбу.

И как всегда его замечание возбудило во мне дух противоречия.

– Это все хорошо, Пуаро, но я думаю, что вы впадаете в крайность, презирая традиционные способы расследования. Порой убийцу арестовывают и осуждают благодаря отпечатку пальца.

– И, несомненно, уже не раз и не два повесили невиновного, – сухо заметил Пуаро.

– Но вы же не станете отрицать, что изучение отпечатков пальцев и обуви, сигаретного пепла, всевозможных видов грязи и прочих улик, словом, тщательное наблюдение за деталями – все это очень важно?

– Безусловно. Я никогда и не утверждал обратного. Опытный наблюдатель, эксперт – несомненно полезен и нужен! Но есть и другие – Эркюли Пуаро – они выше любых экспертов! Это им эксперты приносят факты и улики, а уж работа Эркюлей Пуаро – выяснить мето́ду, как именно было совершено злодеяние, сделать логические выводы, расположить факты в верной последовательности и прежде всего – узнать, какова психологическая подоплёка преступления. Вам ведь случалось охотиться на лису, не так ли?

– Да, я охочусь – время от времени, – сказал я, сбитый с толку внезапной переменой темы. – И что?

– Э бьен, и для такой лисьей охоты вам нужны собачки, да?

– Лисьи гончие, – мягко поправил я. – Да, разумеется.

– Но сами-то, – погрозил мне пальцем Пуаро, – сами-то вы не спрыгиваете с лошади, не мчитесь по полю, вынюхивая след, и не кричите заливисто: «Гав-гав!»

От неожиданности я покатился со смеху. Пуаро кивнул, весьма довольный собой.

– Итак, вы доверяете собачью службу собакам. Но требуете, чтобы я, Эркюль Пуаро, выставлял себя дураком, ползая на четвереньках по траве (может, даже по мокрой траве!) в поисках гипотетических следов и собирая сигаретный пепел, в сортах коего я совершенно не разбираюсь. Помните тайну Плимутского экспресса? Как наш добрый Джепп отправился обследовать железнодорожную колею? А когда он вернулся, я, не выходивший из своей квартиры, смог рассказать ему, что именно он нашел.

– То есть, по вашему мнению, Джепп попусту потратил время?

– Вовсе нет, поскольку его улики подтвердили мою теорию. Но если бы на рельсы пошел я, то потратил бы свое время попусту. То же самое и с так называемыми «экспертами». Помните написанную от руки анонимку в деле Кавендиша? Обвинение предоставляет свидетельства о сходстве, адвокат приводит доказательство, что почерк отличается. Все это делалось по всем правилам юриспруденции. И что в результате? Что все мы и так знали с самого начала. Почерк очень похож на руку Джона Кавендиша. И тогда склонный к психологическому анализу разум задается вопросом: «Почему?» не потому ли, что это и есть его почерк? Или потому, что кто-то хочет заставить нас так думать? Я ответил на этот вопрос, мон ами, и ответил совершенно правильно.

Мой друг не то чтобы убедил меня, просто мне нечего было на это сказать, и я примолк, а Пуаро удовлетворенно откинулся на сиденье.

На борту парохода я счел благоразумным не нарушать уединение моего друга. Погода стояла великолепная, море было гладким, словно зеркало, так что я нимало не удивился, когда при высадке в Кале Пуаро ступил на трап, сияя улыбкой – метод Лавержье в очередной раз доказал свою действенность. Однако в порту нас ожидало разочарование: обещанный автомобиль нас не встретил. Пуаро предположил, что телеграмма о нашем прибытии просто задержалась в пути.

– Поскольку у нас карт-бланш, наймем авто сами, – бодро сказал он, и несколько минут спустя мы уже тряслись в скрипучем, разболтанном драндулете по ухабам дороги на Мерлинвиль.

Настроение у меня было превосходное.

– До чего роскошный воздух! – восторгался я. – Поездка обещает быть восхитительной!

– Для вас, мой друг, да. А вот меня, как вы помните, в конце поездки ожидает работа.

– А! – беспечно отмахнулся я. – Вы раскроете все заговоры, обеспечите безопасность мистера Рено, выследите коварных наемных убийц и покроете себя славой.

– Вы большой оптимист, мой друг.

– Да, я абсолютно уверен в успехе. Ведь вы – единственный и неповторимый Эркюль Пуаро!

Но мой маленький друг не попался на удочку. Он окинул меня суровым взглядом.

– Вы, как говорят шотландцы, «фей», Гастингс. Предвестник беды.

– Чепуха. Выходит, вы не разделяете моих чувств?

– Нет, наоборот, я боюсь.

– И чего же вы боитесь?

– Не знаю. Но у меня дурные предчувствия – сам не знаю, почему…

Он произнес это так мрачно, что я невольно поддался его настроению.

– Я опасаюсь, Гастингс, – медленно сказал он, – что нас ожидает дело очень серьезное – долгое, запутанное расследование, с которым будет нелегко справиться.

Я бы и дальше его расспрашивал, но мы как раз въехали в местечко Мерлинвиль и притормозили, чтобы спросить дорогу на виллу «Женевьева».

– Все время прямо, мсье, нужно пересечь весь город. Вилла «Женевьева» примерно в километре от него. Мимо не проедете. Большая такая, смотрит на море.

Мы поблагодарили прохожего и двинулись в путь, вскоре оставив городишко позади. На развилке нам опять пришлось остановиться. К нам не спеша приближался какой-то крестьянин, и мы дожидались его, чтобы снова справиться о дороге. Неподалеку стоял обшарпанный домик, но по виду эта развалюшка никак не походила на виллу «Женевьева». Пока мы ждали, калитка домика распахнулась и оттуда вышла девушка.

Крестьянин наконец доплелся до нашего автомобиля, и шофер высунулся, чтобы спросить, на какую дорогу нам свернуть.

– Вилла «Женевьева»? Да она тут в двух шагах, мсье, езжайте направо. Кабы не поворот, вы бы ее сразу заприметили.

Шофер поблагодарил его и снова завел машину. А я все не мог оторвать взгляд от девушки, которая так и стояла, держась одной рукой за калитку, и смотрела нам вслед. Признаюсь, я большой поклонник женской красоты, но тут никто бы не устоял. Она была высокого роста, сложена как юная богиня, ее непокрытые золотистые волосы искрились в лучах солнца – и я готов был поклясться, что красивее девушки никогда в жизни не встречал. Я чуть не вывихнул шею, глядя на нее, пока наша колымага переваливалась по ухабистому проселку.

– Вот это да, Пуаро! – воскликнул я. – Видели эту юную богиню?

Пуаро вскинул брови.

– Началось! – пробормотал он. – Ну вот, вам уже богини мерещатся.

– Но, разрази меня Юпитер, разве она не божественна?

– Возможно. Я не заметил.

– Но вы же видели ее!

– Мон ами, два разных человека редко видят одно и то же. К примеру, вы узрели богиню. А я… – Он помедлил.

– А вы?

– Я увидел девушку с тревожными глазами, – серьезно ответил Пуаро.

Но в эту самую минуту мы подъехали к большим зеленым воротам и оба не удержались от возгласа удивления. У ворот стоял весьма внушительного вида полицейский. Он поднял руку, преграждая нам путь.

– Сюда нельзя, мсье.

– Но мы к мистеру Рено, – крикнул я. – У нас с ним назначена встреча. Это ведь его вилла?

– Да, мсье, но…

Пуаро подался вперед.

– Но что?

– Сегодня утром мсье Рено был убит.

Глава 3. Вилла «Женевьева»

Пуаро стремглав выскочил из машины, глаза его возбужденно горели. Он схватил полицейского за плечо.

– Что вы сказали? Убит? Когда? Каким образом?

Полицейский выпятил грудь.

– Нам не положено отвечать на вопросы, мсье.

– В самом деле. Я понимаю. – Пуаро поразмыслил минуту. – А комиссар полиции – он, я полагаю, в доме?

– Так точно, мсье.

Пуаро достал визитку и черкнул на ней пару слов.

– Вуаля! Не могли бы вы немедленно передать эту визитную карточку комиссару?

Полицейский взял карточку и, обернувшись, свистнул. Через несколько секунд подошел его коллега, которому и вручили записку Пуаро. Ждали мы недолго – вскоре к воротам торопливо засеменил низенький пышноусый толстяк. Полицейский отдал честь и отошел в сторонку.

– Мой дорогой Пуаро! – воскликнул толстяк. – Как я рад вас видеть. Вы прибыли как нельзя вовремя!

Пуаро просиял.

– Мсье Бекс! Вот уж действительно радость. – Он повернулся ко мне. – Это мой английский друг, капитан Гастингс – мсье Люсьен Бекс.

Мы с комиссаром церемонно раскланялись, а затем мсье Бекс снова обратился к Пуаро.

– Старина, последний раз мы виделись, кажется, году в девятьсот девятом, в Остенде. Я слыхал, вы оставили службу?

– Да. Занимаюсь частной практикой в Лондоне.

– Так вы говорите, у вас имеется информация, которая может нам помочь?

– Возможно, вам она уже известна. Вы знаете, что меня сюда вызвали?

– Нет. И кто же?

– Ваша жертва. Вероятно, мсье Рено знал, что кто-то покушается на его жизнь. К несчастью, он слишком поздно обратился ко мне.

– Силы небесные! – воскликнул француз. – Значит, он предвидел собственное убийство? Это совершенно меняет дело! Однако, пойдемте же в дом.

Он распахнул ворота и мы направились к вилле. Мсье Бекс продолжил на ходу:

– Надо немедленно сообщить об этом следственному судье – мсье Отэ. Он только что завершил осмотр места преступления и как раз собирается опрашивать свидетелей. Милейший человек. Он вам понравится. Очень благожелательный. Методы у него своеобразные, но судья он отменный.

– Когда было совершено преступление? – спросил Пуаро.

– Тело обнаружили утром, около девяти часов. Опираясь на слова мадам Рено и свидетельство врача, можем сказать, что смерть наступила в районе двух часов ночи. Но входите, прошу вас.

Мы как раз подошли к парадному крыльцу. В холле дежурил, сидя на стуле, еще один полицейский, при виде комиссара он вскочил и вытянулся по стойке смирно.

– Где сейчас мсье Отэ? – спросил у него комиссар.

– В гостиной, мсье.

Мсье Бекс отворил дверь по левую руку, и мы вошли. Мсье Отэ и его помощник сидели за большим круглым столом. При нашем появлении они подняли головы. Комиссар коротко нас отрекомендовал и объяснил причину нашего приезда.

Следственный судья мсье Отэ был высокий, худощавый человек с проницательными темными глазами и аккуратно подстриженной седой бородкой, которую он имел обыкновение поглаживать во время разговора. У камина стоял, слегка ссутулившись, пожилой господин, которого нам представили, как доктора Дюрана.

– Просто поразительно, – заметил мсье Отэ, когда комиссар закончил рассказ. – Письмо у вас с собой, мсье?

Пуаро отдал ему письмо, и судья принялся читать.

– Хм… Мсье Рено пишет о каких-то секретных сведениях. Как жаль, что он не был более откровенным. Премного вам обязаны, мсье Пуаро. Надеюсь, вы окажете нам честь и поможете в расследовании. Если только вас не ждут в Лондоне неотложные дела.

– Я намерен остаться, мсье судья. Я не смог приехать вовремя, чтобы предотвратить смерть моего клиента, но чувствую себя обязанным найти убийцу.

Судья поклонился.

– Ваши чувства делают вам честь. К тому же мадам Рено несомненно пожелает воспользоваться вашими услугами. С минуты на минуту мы ожидаем мсье Жиро из уголовной полиции Парижа, и я уверен, что вы с ним окажете друг другу содействие в расследовании. А пока я надеюсь, вы согласитесь поприсутствовать при допросе свидетелей. Само собой, если вам потребуется любая помощь, она тотчас будет вам предоставлена.

– Благодарю вас, мсье. Как вы понимаете, пока что я, как говорится, блуждаю во мраке. Мне совершенно ничего не известно.

Мсье Отэ кивнул комиссару, и тот начал рассказ:

– Нынче утром старая служанка Франсуаза спустилась в холл, чтобы приступить к своим обязанностям, и обнаружила, что парадная дверь открыта. Испугавшись, что в дом проникли воры, она бросилась в столовую, однако все серебро оказалось на месте, и Франсуаза решила, что ее хозяин, наверное, рано поднялся и вышел на прогулку.

– Пардон, мсье, что перебиваю, но было ли такое в порядке вещей?

– Нет, не было, но старуха Франсуаза, как и многие другие, полагает, что все англичане – чокнутые, и в любую минуту способны выкинуть какой угодно фортель! Молодая горничная Леони́, войдя, как обычно, в спальню своей хозяйки, чтобы разбудить ее, с ужасом обнаружила, что мадам Рено связана, а во рту у нее кляп. И почти в то же время было найдено уже остывшее тело мсье Рено с ножом в спине.

– Где найдено?

– В том-то и заключается самая большая странность этого дела, мсье Пуаро. Тело лежало ничком в свежевырытой могиле.

– Что?

– Да-да. Яму выкопали совсем недавно – всего в нескольких метрах от границы поместья.

– И как же долго он был мертв?

Доктор Дюран ответил на этот вопрос:

– Я начал осмотр тела сегодня в десять часов утра. Смерть, вероятно, наступила самое малое за семь, а, возможно, и десять часов до этого.

– Хм, стало быть, все случилось между полуночью и тремя часами.

– Совершенно верно. К тому же мадам Рено свидетельствует, что нападение произошло в два часа ночи, так что временной интервал сужается. Скорее всего, смерть была мгновенной. Самоубийство, естественно, исключено.

Пуаро кивнул, и комиссар продолжил:

– Перепуганные служанки поспешили освободить мадам Рено от пут. Она была очень слаба и почти без сознания от боли, которую причиняли ей веревки. Как выяснилось, двое мужчин в масках вошли в спальню, заткнули ей рот и связали, а ее мужа силой куда-то уволокли. Это нам сообщили служанки со слов мадам Рено. Узнав трагическую новость, она пережила сильнейший нервный припадок. Доктор Дюран сразу по приезде дал ей снотворное, и мы не имели возможности опросить ее. Будем надеяться, что сон ее успокоит, и она сможет вынести такое нелегкое испытание, как допрос.

Комиссар умолк.

– А кто проживает в доме, мсье?

– Франсуаза – старая экономка, она здесь много лет, служила еще у прежних владельцев виллы «Женевьева». Также две девицы, сестры Дениза и Леони Улар. Родители у них весьма почтенные люди, живут в Мерлинвиле. Шофер, которого мсье Рено привез из Лондона, но сейчас он в отъезде, у него отпуск. И наконец мадам Рено и ее сын, мсье Жак Рено. В настоящее время он тоже отсутствует.

Пуаро склонил голову. Мсье Отэ позвал:

– Маршо!

Явился полицейский.

– Приведите Франсуазу.

Полицейский козырнул и удалился. Минуту-другую спустя он вернулся, в сопровождении перепуганной Франсуазы.

– Вас зовут Франсуаза Аррише́?

– Да, мсье.

– Как давно вы служите на вилле «Женевьева»?

– Двенадцать лет у мадам виконтессы. А весной, когда она продала виллу, я согласилась остаться у английского милорда. Это же ведь уму непостижимо…

Следственный судья перебил ее.

– Несомненно, несомненно. Итак, скажите мне, Франсуаза, чья обязанность запирать на ночь парадную дверь?

– Моя, мсье. Я всегда сама ее проверяю.

– А прошлой ночью?

– Я заперла ее, как обычно.

– Вы в этом уверены?

– Клянусь святыми угодниками, мсье!

– В котором часу это было?

– Как и всегда, в половине одиннадцатого, мсье.

– Что насчет остальных обитателей виллы? Они уже легли спать?

– Мадам удалилась незадолго до этого. Дениза и Леони пошли наверх одновременно со мной. Мсье все еще сидел у себя кабинете.

– Значит, если после вашего ухода кто-то открыл входную дверь, то это мог быть только сам мсье Рено?

Франсуаза пожала широкими плечами.

– Зачем бы он стал это делать? Грабители и убийцы повсюду так и шастают! Хорошенькое дело! Мсье не был идиотом. Вот, разве что, когда он выпускал ту даму…

Судья нетерпеливо прервал ее:

– Выпускал даму? О какой даме речь?

– Ну, какую-какую, ту, что приходила к нему.

– Значит, вчера вечером его посещала дама?

– Посещала, мсье, и не только вчера, она и до этого часто приходила к нему по вечерам.

– И кто она такая? Вы ее знаете?

Экономка хитро прищурилась.

– Как я могу ее знать, – проворчала она, – ежели вчера ее впускала не я.

– Ах, вот как! – рявкнул следственный судья и треснул кулаком по столу. – Вздумали водить полицию за нос? Я требую, чтобы вы немедленно сообщили мне имя женщины, которая посещала мсье Рено по вечерам.

– Полиция-молиция, – буркнула Франсуаза. – Вот уж никогда не думала, что придется якшаться с полицией. Ладно, знаю я, кто она такая. Это была мадам Добрей.

Комиссар издал удивленный возглас и подался вперед, будто был потрясен до крайности.

– Мадам Добрей – с виллы «Маргарита», что тут неподалеку?

– Так и я же о чем, мсье. Да, она красотка, эта мадам, прям куколка! – старуха презрительно тряхнула головой.

– Мадам Добрей, – пробормотал комиссар. – Невероятно.

– Поглядите-ка на них, – сварливо проворчала Франсуаза. – Вот и говори им правду после этого.

– Нет-нет, что вы, – примирительным тоном отозвался судья. – Просто мы удивились, вот и все. Значит, мадам Добрей и мсье Рено, они были… – Он деликатно замялся. – А?… Так оно и было?

– Я-то почем знаю? А если и было, чего тут удивляться? Мсье, он английский милорд – богач, а мадам Добрей – бедна, как церковная мышь, но очень шикарная дамочка, хоть они и живут с дочкой тише воды. У нее есть о чем помалкивать, тут и думать нечего! Теперь-то она уже далеко не девочка, но, ей-богу, я собственными глазами видела, как мужчины оборачиваются ей вслед, когда она идет по улице. К тому же в последнее время она стала больше тратить – у нее явно завелись деньжата, об этом весь город судачит. А прежде каждый грош считала. – И Франсуаза тряхнула головой с непоколебимой уверенностью в своей правоте.

Мсье Отэ машинально погладил бородку.

– А мадам Рено? – спросил он наконец. – Как она относилась к их… дружбе?

Франсуаза пожала плечами.

– Хозяйка всегда такая вежливая – сама любезность. Никто бы не сказал, что она подозревает мужа. Но сердце-то ведь чует. Я заметила, как мадам день ото дня все бледнеет, худеет, бедняжка. Это была уже совсем не та женщина, что приехала сюда месяц назад. Да и мсье изменился. Тоже, небось, переживал. Прям весь на нервах – того и гляди сорвется. А чего удивляться, при таких-то отношениях. Все на виду, никакой выдержки, ни капли благоразумия. Типично английская манера, скажу я вам!

Я прямо-таки подпрыгнул на стуле от негодования, но судья невозмутимо продолжил допрос и гнул свою линию.

– Так вы говорите, мсье Рено не стоило самому провожать мадам Добрей? А она вообще уходила?

– Да, мсье. Я слышала, как они вышли из кабинета и направились к выходу. Мсье сказал: «Доброй ночи!» и захлопнул за ней дверь.

– И в котором часу это было?

– Да минут двадцать-двадцать пять одиннадцатого, мсье.

– Вы знаете, когда мсье Рено пошел спать?

– Мы уже легли, а через десять минут я слышала, как он шел к себе по лестнице – она у нас скрипучая, и всем слышно, когда кто-то по ней спускается или поднимается.

– И это все? Ночью вас никакой шум не беспокоил?

– Нет, мсье, я ничего не слышала.

– А утром кто из прислуги первым спустился в холл?

– Я, мсье. И тут же заметила, что дверь настежь.

– А окна внизу? Все ли они были закрыты на шпингалеты?

– Все. И ничего подозрительного или странного в холле не было.

– Хорошо, Франсуаза, можете идти.

Старуха зашаркала к двери. На пороге она обернулась.

– Я вам кое-что скажу, мсье. Эта мадам Добрей – скверная особа. Мы, женщины, друг дружку насквозь видим. Попомните мое слово, злодейка она, – сказала Франсуаза и, покачав глубокомысленно головой, удалилась.

– Леони Улар! – вызвал следственный судья.

Явилась зареванная Леони, она вся дрожала и так и норовила удариться в истерику. Мсье Отэ виртуозно справился с нею. Ее несколько экзальтированные свидетельские показания в основном касались того, какой ужас она испытала, обнаружив связанную хозяйку с кляпом во рту. Ночью же она, как и Франсуаза, никаких посторонних звуков не слышала.

Следом за Леони пришла очередь ее сестры – Денизы. Служанка подтвердила, что хозяин в последнее время сильно изменился.

– С каждым днем он все мрачнел и мрачнел. Потерял аппетит. Все время был подавлен. – Но на этот счет у Денизы имелась собственная теория: – Это все мафия, точно вам говорю, она его выследила! Те двое в масках – кто такие, как вы думаете? Страшные люди!

– Разумеется, такое возможно, – не стал спорить судья. – А теперь, милая, скажите, не вы ли вчера вечером впустили в дом мадам Добрей?

– Вчера вечером – не я. А вот позавчера – да, впускала.

– Но Франсуаза только что сказала, что мадам Добрей была здесь вчера вечером.

– Нет, мсье. Вчера действительно приходила дама, но не мадам Добрей.

Удивленный судья попробовал поднажать, но девушка стояла на своем. Она-де прекрасно знает, как выглядит мадам Добрей. А та дама, хоть и тоже брюнетка, но ниже ростом и куда моложе. Ничто не могло поколебать уверенность юной горничной.

– А приходилось ли вам раньше встречать эту даму?

– Никогда ее не видела, мсье. – И тут девушка неуверенно добавила: – Но думаю, что она англичанка.

– Англичанка?

– Да, мсье. Она спросила, дома ли мсье Рено на весьма неплохом французском, но вот акцент – его же всегда заметно, правда? К тому же, когда они вышли из кабинета, то говорили по-английски.

– А вы слышали, о чем они разговаривали? То есть, вы поняли, о чем шла речь?

– Я очень хорошо говорю по-английски, – сообщила Дениза не без гордости. – Дама говорила слишком быстро, и я не уловила смысла, но зато я слышала последние слова, которые произнес мсье Рено, когда отпирал для нее парадную дверь. – Она сделала многообещающую паузу, а затем воспроизвела, старательно выговаривая каждое слово.

– «Да… да… но бога рради́, теперрь ступайти уже»!

– Да, да, но, бога ради, теперь ступайте уже! – повторил судья.

Он отпустил Денизу и, поразмыслив минуту-другую, решил снова вызвать Франсуазу. Он выдвинул предположение, что она перепутала, в какой именно вечер приходила мадам Добрей. Однако Франсуаза проявила неожиданное упорство. Прошлым вечером сюда приходила мадам Добрей – и все тут. Это несомненно была она. Дениза просто решила поинтересничать перед господами, так-то! Вот и состряпала сказочку о странной незнакомке. Да еще как не похвалиться умением болтать по-английски! Да мсье, может, вообще никогда не произносил ту английскую фразу, а даже если и произносил, это ничего не доказывает, потому что мадам Добрей тоже превосходно знает этот язык, и только на нем обычно и общалась с мсье и мадам Рено.

– Между прочим, мсье Жак, их сын – он часто гостит у родителей – вообще скверно говорит по-французски.

Судья не настаивал больше. Он поинтересовался местопребыванием шофера и узнал, что вчера мсье Рено отпустил его: мол, скорее всего, машиной он пользоваться не будет, и Мастерс может отдыхать.

Тут Пуаро недоуменно нахмурился – над переносицей прорезалась глубокая морщинка.

– В чем дело? – шепнул я ему.

Он нетерпеливо тряхнул головой и спросил:

– Простите, мсье Бекс, по-видимому, мсье Рено сам умел водить машину?

Комиссар вопросительно посмотрел на Франсуазу, и старуха твердо ответила:

– Нет, мсье машину не водил.

Пуаро нахмурился еще сильнее.

– Жаль, что вы не хотите сказать, что вас так встревожило, – заметил я нетерпеливо.

– Как вы не понимаете? В своем письме мсье Рено пообещал прислать автомобиль за мной в Кале.

– Может, он собирался нанять машину? – предположил я.

– Вероятно. Но к чему арендовать, если у тебя есть собственный автомобиль? С какой стати нужно было именно вчера – заметьте, внезапно, в один момент – отправлять шофера в отпуск? Если только по какой-то причине мсье Рено не хотел убрать его из поля зрения к нашему приезду?..

Глава 4. Письмо, подписанное «Белла»

Франсуаза вышла из комнаты. Следственный судья в задумчивости барабанил пальцами по столу.

– Мсье Бекс, – произнес он наконец. – Мы имеем два взаимоисключающих свидетельства. Кому следует верить – Франсуазе или Денизе?

– Денизе, – твердо сказал комиссар. – Это она впустила гостью. Франсуаза – старая упрямица и явно недолюбливает мадам Добрей. Кроме того, мы и сами располагаем сведениями, которые наводят на мысль, что у мсье Рено была связь с другой женщиной.

– Ах, да! – спохватился Отэ. – Мы забыли сообщить мсье Пуаро вот об этом. – Он порылся в бумагах на столе, отыскал нужный листок и протянул его моему другу. – Это письмо, мсье Пуаро, мы нашли у погибшего в кармане плаща.

Пуаро взял листок и развернул его. Письмо было написано по-английски, торопливым почерком. Листок выцвел и измялся.

Мой драгоценный!

Почему ты не писал мне так долго? Ты ведь по-прежнему любишь меня? Твои весточки в последнее время изменились – стали холодными и отчужденными, а теперь и вовсе такое долгое молчание. Оно меня пугает. Что, если ты разлюбил меня? Нет, это невозможно, я просто дурочка и вечно придумываю всякое. Но если ты и правда меня больше не любишь, я даже не знаю, что я сделаю – убью себя, наверное! Я не могу жить без тебя. Иногда мне кажется, что между нами стоит другая. Пусть поостережется, да и ты тоже – берегись! Я скорее убью тебя, чем позволю ей тебя заполучить! Так и знай.

Полно, что за несусветную высокопарную чушь я несу. Ты меня любишь, и я люблю тебя, люблю, люблю!

Обожающая тебя

Белла.

Там не было ни адреса, ни даты. Пуаро возвратил письмо, лицо его помрачнело.

– И каково ваше заключение, мсье судья?..

Следственный судья пожал плечами.

– Очевидно, что мсье Рено имел связь с этой англичанкой – Беллой. А приехав сюда, он встречает мадам Добрей и затевает с ней интрижку. Он охладевает к прежней возлюбленной, и та начинает что-то подозревать. В письме содержится явная угроза. На первый взгляд, мсье Пуаро, дело кажется совсем простеньким. Ревность! Недаром мсье Рено закололи в спину – это прямо указывает, что преступление совершила женщина.

Пуаро кивнул.

– Удар в спину – да, но не свежая могила! Это кропотливый, тяжкий труд – женщине не вырыть могилу в одиночку, мсье. Тут замешан мужчина.

Комиссар взволнованно воскликнул:

– Да-да, вы правы! И как мы об этом не подумали!

– Я и говорю, – продолжил мсье Отэ, – что на первый взгляд дело кажется простым, но двое в масках и письмо, полученное вами от мсье Рено, запутывают его. Таким образом перед нами совершенно иной ряд обстоятельств, не имеющий никакой связи с уже известными нам фактами. Что касается письма, отправленного вам мсье Рено, как вы думаете, возможно ли, что оно имеет хоть какое-то отношение к упомянутой Белле и ее угрозам?

– Сомневаюсь, – покачал головой Пуаро. – Человек вроде мсье Рено, чья жизнь прошла в дальних странах и была полна опасностей и приключений, вряд ли станет просить защиты от женщины.

Судья энергично кивнул.

– И я так считаю. Получается, объяснение этому письму нужно искать…

– В Сантьяго, – закончил за него комиссар. – Я немедленно отправлю каблограмму в полицейское управление Сантьяго, запросив все подробности тамошней жизни нашего покойника: его любовные связи, деловые операции, друзья, враги, которых он там нажил. Будет очень странно, если после этого мы не отыщем ключ к разгадке его убийства.

Комиссар оглядел присутствующих, ища поддержки и одобрения.

– Блестяще, – откликнулся Пуаро.

– Его супруга тоже могла бы дать нам подсказку, – прибавил судья.

– А не было ли других писем этой самой Беллы среди бумаг мсье Рено? – спросил Пуаро.

– Нет. Мы, разумеется, первым делом просмотрели всю личную корреспонденцию у него в кабинете. Впрочем, ничего интересного мы там не нашли. Обычная переписка и деловые бумаги, всё в рамках приличий. Единственное, что бросилось в глаза, так это его завещание. Вот оно.

Пуаро пробежал документ глазами.

– Итак. Наследство в тысячу фунтов получает мистер Стонор – кто это, кстати?

– Секретарь мсье Рено. Он остался в Англии, но пару раз приезжал сюда на выходные.

– А все остальное без каких-либо оговорок наследует его возлюбленная жена Элоиза. Написано от руки, но оформлено по всем правилам. Свидетельницы – две служанки: Дениза и Франсуаза. Ничего необычного. – Пуаро вернул бумагу.

– Возможно, – начал Бекс, – вы не обратили внимания…

– На дату? – В глазах Пуаро мелькнул огонек. – Да, конечно же обратил. Две недели назад. Должно быть, именно тогда он впервые осознал опасность, которая ему грозила. Многие богачи умирают, не оставив завещания, поскольку и в мыслях не допускают вероятность своей кончины. Впрочем, делать поспешные выводы довольно опасно. Однако завещание указывает, что, несмотря на свои любовные похождения, мсье Рено питал искреннюю любовь и уважение к своей супруге.

– Да, но… – с сомнением протянул мсье Отэ. – Здесь, кажется, возникает маленькая несправедливость по отношению к его сыну, поскольку тот оказывается в полной зависимости от матери. Если она снова выйдет замуж и попадет под влияние второго супруга, то не видать тогда парнишке ни гроша из отцовского состояния.

Пуаро пожал плечами.

– Мужчины – создания тщеславные. Мсье Рено, очевидно, воображал, что его вдова больше никогда не вступит в брак. А что касается его сына – возможно, мсье Рено поступил мудро и осмотрительно, оставив деньги в руках матери. Сыновья богачей известны склонностью к мотовству.

– Может быть, вы и правы. Итак, мсье Пуаро, вам, несомненно, хочется увидеть место преступления. К сожалению, тело убрали, но мы, разумеется, предварительно сфотографировали его во всех возможных ракурсах, и как только снимки будут готовы, тотчас же предоставим их в ваше распоряжение.

– Благодарю вас, мсье, вы очень любезны.

Комиссар поднялся из-за стола.

– Следуйте за мной, господа.

Открыв дверь, он поклонился, пропуская Пуаро вперед. Пуаро, не уступая ему в галантности, попятился и отвесил поклон комиссару.

– После вас, мсье.

– Прошу вас, мсье.

Наконец они все-таки вышли в холл.

– А кабинет – это вон та комната, не так ли? – внезапно спросил Пуаро, кивком указав на дверь напротив.

– Да. Желаете взглянуть? – С этими словами комиссар отворил дверь, и мы вошли.

Комната, которую мсье Рено выбрал для личных нужд, была невелика, но весьма уютна и обставлена с большим вкусом. У окна стоял практичный письменный стол со множеством ящиков и ячеек. Два больших кожаных кресла расположились напротив камина, а между ними – круглый журнальный столик, на нем – стопки свежеизданных книг и последних выпусков журналов. Две стены занимали книжные полки. В дальнем конце комнаты, против окна, стоял красивый дубовый буфет, а на нем – изящная подставка с графинами. Бледно-зеленые тюль и портьеры, а также ковер им в тон завершали убранство кабинета.

Пуаро на мгновение замер на пороге, охватывая взглядом комнату, а потом вошел, на ходу легонько погладил спинки кресел, взял со столика журнал, аккуратно начертал невидимые знаки пальцем на крышке письменного стола. Лицо его выразило полнейшее одобрение.

– Что, пыли нет? – спросил я с улыбкой.

Он улыбнулся в ответ, оценив мое знание его маленьких слабостей.

– Ни пылинки, мон ами! Но, кажется, я впервые сожалею об этом.

Его по-птичьи острый взгляд метался с одного предмета на другой.

– Ага! – вдруг заметил он с явным облегчением в голосе. – Каминный коврик лежит криво. – И наклонился, чтобы поправить его, но внезапно издал короткий возглас и выпрямился. В руке он сжимал клочок бумаги.

– Во Франции, как и в Англии, прислуга ленится подметать под ковром! – Бекс взял у него обрывок, и я подошел ближе, чтобы получше его рассмотреть. – Узнаете, что это… а, Гастингс?

Я недоуменно покачал головой, однако… этот характерный розоватый оттенок бумаги что-то отдаленно напоминал мне.

Мыслительный процесс в голове комиссара происходил куда быстрее моего.

– Обрывок чека! – воскликнул он.

На клочке размерами примерно квадратный дюйм чернилами было выведено: «Дювин».

– Отлично, – сказал Бекс. – Этот чек был выписан кем-то, либо кому-то по фамилии Дювин.

– Думаю, второе, – сказал Пуаро. – Поскольку, если я не ошибаюсь, это почерк мсье Рено.

Вскоре все подтвердилось путем сравнения с запиской, лежавшей на столе.

– Боже мой, – удрученно пробормотал комиссар. – Не представляю, как я это проглядел!

Пуаро издал смешок.

– Отсюда следует мораль: всегда заглядывайте под ковер! Мой друг Гастингс расскажет вам, какая пытка для меня видеть малейший беспорядок хоть в чем-то. Как только я обратил внимание, что коврик у камина лежит криво, я тут же сказал себе: «Вот так так! Потянулся за ножкой кресла, когда его отодвинули. Под ним может оказаться то, чего не заметила добрая Франсуаза».

– Франсуаза?

– Или Дениза, или Леони. Та, что прибралась в этой комнате. Поскольку пыли здесь нет, стало быть уборку сделали нынче утром. Я реконструировал события следующим образом: вчера, возможно прошлым вечером, мсье Рено выписал чек кому-то по фамилии Дювин. Который впоследствии кто-то разорвал в клочки и швырнул на пол. А сегодня поутру…

Но мсье Бекс уже нетерпеливо дергал шнур звонка.

Явилась Франсуаза. Да, на полу валялось множество бумажных обрывков. Куда она их дела? Само собой, бросила в печку на кухне! Куда же еще?

Бекс отмахнулся от нее в отчаянии и отпустил. Затем его лицо просветлело, он бросился к письменному столу. Минуту спустя он уже лихорадочно листал чековую книжку покойного мсье Рено. И снова расстроенно махнул рукой. Последний корешок был пуст.

– Мужайтесь! – похлопал его по плечу Пуаро. – Мадам Рено обязательно расскажет нам об этом таинственном человеке по фамилии Дювин.

Лицо комиссара прояснилось.

– А ведь верно. Давайте продолжим.

Мы уже выходили из комнаты, когда Пуаро небрежно заметил:

– Это ведь здесь он принимал свою гостью прошлым вечером, а?

– Да… но как вы узнали?

– А вот как. Я нашел это на спинке кресла.

И он двумя пальцами поднял на всеобщее обозрение длинный черный волос – женский волос!

Мсье Бекс проводил нас на задний двор, где к дому притулилась небольшая сараюшка. Он вынул из кармана ключ и отпер ее.

– Тело здесь. Мы перенесли его с места преступления перед самым вашим приездом, как только фотограф закончил делать снимки.

Открыв дверь, он вошел внутрь. Мертвец лежал на полу, накрытый простыней. Мсье Бекс проворно откинул покров. Рено был среднего роста, худощав и хорошо сложен. На вид ему было около пятидесяти, и его темные волосы уже сильно посеребрила проседь. Чисто выбритые щеки, длинный, тонкий нос, довольно близко посаженные глаза, кожа – насыщенного бронзового оттенка, как у человека, который большую часть жизни провел под тропическим солнцем. Зубы оскалены, а на лице застыло выражение крайнего изумления и ужаса.

– По лицу сразу понятно, что его ударили в спину, – сказал Пуаро.

Очень осторожно он перевернул тело. Там, промеж лопаток, на бежевом плаще расплылось круглое темное пятно. В самом его центре на ткани зиял разрез. Пуаро наклонился, чтобы рассмотреть его поближе.

– У вас есть предположения насчет орудия убийства?

– Оно осталось в ране. – Комиссар снял с полки большую стеклянную банку. Внутри находился довольно заурядный предмет. На первый взгляд в нем не было ничего зловещего. Он был похож на обычный нож для разрезания бумаги длиной дюймов десять с черной рукояткой и узким блестящим лезвием. Пуаро осторожно потрогал кончиком пальца окровавленное острие.

– Ого! Какой острый! Милое, маленькое и простое орудие убийства!

– К сожалению, отпечатков пальцев на нем мы не нашли, – сказал Бекс. – Видимо, убийца был в перчатках.

– Конечно, он был в перчатках, – сказал Пуаро небрежно. – Даже в Сантьяго уже наслышаны о системе Бертильона[5]. А уж в Англии о ней знает любой зеленый дилетант – спасибо публикациям в прессе. И все же, меня больше всего интересует именно отсутствие отпечатков пальцев. Ведь так поразительно просто было бы оставить на ноже чужие отпечатки! Полиции на радость! – Он покачал головой. – Я очень страшусь, что наш преступник либо действовал безо всякого метода, либо очень торопился. Впрочем, еще посмотрим.

Пуаро вернул тело в прежнее положение.

– Вижу, под плащом у него только нижнее белье, – сказал он.

– Да, судья посчитал это довольно странным.

Тут раздался стук в дверь, которую Бекс предусмотрительно закрыл за нами. Комиссар пошел отпирать. За дверью стояла Франсуаза. С жадным любопытством она попыталась заглянуть внутрь.

– Ну? Что такое? – нетерпеливо спросил Бекс.

– Мадам просила передать, что ей уже гораздо лучше и она готова принять мсье судью.

– Хорошо. Найдите мсье Отэ и скажите, что мы скоро придем.

Пуаро помедлил, глядя на убитого. На миг мне показалось, что он хочет обратиться к нему, пообещать, что не успокоится, пока не отыщет убийцу. Но когда маленький бельгиец заговорил, мне стало за него неловко – его смехотворно нелепая реплика разительно не соответствовала торжественности момента.

– Плащ он носил слишком длинный.

Глава 5. Рассказ миссис Рено

Мсье Отэ дожидался нас в холле. Ведомые Франсуазой, мы вместе пошли наверх по лестнице. Пуаро поднимался зигзагообразными перебежками, чем очень меня озадачил. Он заметил это и прошептал, скорчив недовольную гримасу:

– Неудивительно, что горничные слышали, как мистер Рено ходит по лестнице. Доски так скрипят, что и мертвого разбудят!

На верхней площадке от основного коридора вбок ответвлялся небольшой проход.

– Там комнаты прислуги, – пояснил Бекс.

Мы пошли дальше, и Франсуаза постучала в последнюю дверь справа по коридору.

Слабый голос пригласил нас войти, и мы переступили порог просторной, залитой солнцем комнаты с видом на море, которое голубело и искрилось примерно в четверти мили от виллы.

На диване высоко в подушках лежала статная, поразительно красивая женщина. Над ней хлопотал доктор Дюран. Мадам была уже немолода, волосы ее, когда-то темно-каштановые, нынче подернулись серебром, но все равно в ней чувствовалась энергичная, волевая личность. Это явно была женщина с характером – метресса, как говорят французы.

Миссис Рено с достоинством склонила голову, приветствуя нас.

– Прошу вас, садитесь, господа.

Мы заняли кресла, а помощник следственного судьи устроился за круглым столом.

– Надеюсь, мадам, – начал Отэ, – вы сможете поведать, что случилось прошлой ночью, если только это не будет для вас слишком тяжело.

– Конечно, мсье. Я знаю, дорога каждая минута, эти подлые убийцы должны были схвачены и наказаны.

– Благодарю вас, мадам. Думаю, вам будет легче, если я начну задавать вопросы, а вы ограничитесь ответами на них. В котором часу вы легли спать вчера вечером?

– В половине девятого, мсье. Я очень устала.

– А ваш супруг?

– Где-то через час, кажется.

– Не был ли он встревожен чем-то – или расстроен?

– Нет, все было как всегда.

– А что произошло потом?

– Мы спали. Я проснулась от того, что кто-то зажал мне рот. Я попыталась позвать на помощь, но не смогла. В комнате было двое мужчин. Оба в масках.

– Вы можете их описать?

– Один очень рослый, с длинной черной бородой, а второй – приземистый и толстый. У этого борода рыжеватая. Шляпы у обоих надвинуты по самые брови.

– Хмм, – задумчиво сказал судья. – Боюсь, бород многовато.

– Вы считаете, бороды были фальшивые?

– Да, мадам. Но рассказывайте дальше, прошу вас.

– Меня удерживал тот, что ниже ростом. Он заткнул мне рот кляпом, а потом связал руки и ноги веревками. Другой стоял над мужем. Он схватил с туалетного столика мой нож для разрезания бумаг и приставил его к груди Поля – к самому сердцу. Когда низкорослый связал меня, они вдвоем заставили моего мужа встать и втащили его в гардеробную. Я чуть не лишилась чувств от ужаса и все же изо всех сил прислушивалась. Но бандиты говорили слишком тихо, и я ничего не разобрала. Однако язык я узнала – ломаный испанский, на котором говорят в некоторых регионах Южной Америки. Кажется, они что-то требовали от моего мужа, а потом что-то их сильно разозлило, и голоса стали громче. По-моему, это высокий сказал: «Ты знаешь, что нам нужно! Секретные бумаги! Где они?» Не слышала, что им ответил Поль, но другой бандит яростно прохрипел: «Ты лжешь! Мы знаем, они у тебя. Где ключи?» Потом я услышала, как выдвигаются ящики. В стене гардеробной муж устроил сейф, там он всегда на всякий случай хранит довольно большую сумму наличных. Леони говорит, что бандиты перерыли сейф и забрали деньги, но они явно искали что-то другое, и этого в сейфе не нашлось, потому что я услышала, как высокий выругался и велел моему мужу одеться. Вскоре после этого мне показалось, что какой-то шум в доме их потревожил, потому что они втащили полуодетого Поля ко мне в спальню.

– Простите, мадам, – прервал ее Пуаро, – а нет ли другого выхода из гардеробной?

– Нет, мсье, гардеробная соединяется только с моей комнатой. Бандиты выволокли мужа в спальню, впереди шел коротышка, а высокий – позади, угрожая мужу ножом. Поль попытался вырваться и броситься ко мне. Я видела в его глазах невыносимую муку. Он с мольбой обратился к своим похитителям: «Я должен поговорить с ней! – А потом подошел к моей постели и сказал: «Все в порядке, Элоиза. Не бойся. К утру я вернусь». Он старался говорить спокойно, но я видела ужас в его глазах. Потом они потащили его к двери и высокий сказал: «Только пикни – и ты покойник!» А после этого, – продолжила миссис Рено, – я, наверное, потеряла сознание. Следующее, что я помню – как Леони растирает мне запястья и поит меня бренди.

– Мадам Рено! – спросил судья. – Есть ли у вас предположения, что именно искали убийцы?

– Ни малейших, мсье.

– А не знаете, может быть, ваш муж чего-то или кого-то опасался?

– Да, я заметила, что он очень изменился.

– И как давно?

Миссис Рено задумалась.

– Пожалуй, дней десять назад.

– Но не ранее?

– Возможно, но я именно тогда заметила перемену.

– Вы не спрашивали у мужа, в чем причина?

– Однажды. Но он уклонился от ответа. И все же я была уверена, что он чем-то ужасно встревожен. А поскольку он явно не желал делиться со мной своими опасениями, я притворилась, что ничего не замечаю.

– Вы знали, что он обратился за помощью к детективу?

– К детективу? – удивленно воскликнула миссис Рено.

– Да, позвольте вам его представить – мсье Эркюль Пуаро. – Пуаро поклонился. – Он прибыл сегодня по вызову вашего мужа. – Судья достал из папки письмо и протянул его миссис Рено.

Она прочла послание с неподдельным изумлением.

– Я понятия об этом не имела. Совершенно очевидно, что он знал о грозившей ему опасности.

– А теперь, мадам, очень прошу вас быть со мной предельно откровенной. Не было ли в южноамериканском прошлом вашего мужа каких-то событий, которые могли бы пролить свет на причину его убийства?

Миссис Рено погрузилась в глубокие раздумья, но в конце концов покачала головой.

– Не могу припомнить. Конечно, у мужа были враги, многих он обошел так или иначе, но ничего определенного я не припоминаю. Это не значит, что подобных случаев не было – просто мне о них ничего не известно.

Судья удрученно погладил бороду.

– А можете уточнить, в котором часу произошло нападение?

– Да. Я помню, как часы пробили два. – Она кивнула на каминную полку, где стояли дорожные часы с восьмидневным заводом в кожаном футляре.

Пуаро встал, придирчиво осмотрел часы и кивнул, по-видимому удовлетворенный результатом.

– А вот еще часы, – воскликнул мсье Бекс. – Наручные. Убийцы, вероятно, смахнули их с туалетного столика и разбили вдребезги. Вряд ли они знали, что часы могут стать уликой против них.

Он аккуратно собрал осколки. Внезапно его лицо вытянулось.

– Боже мой! – вскрикнул комиссар.

– Что такое?

– Стрелки показывают семь!

– Неужели? – воскликнул потрясенный судья.

Но Пуаро, находчивый как всегда, взял разбитые часы из рук растерянного комиссара и поднес к уху. И улыбнулся.

– Стекло разбито, да, но часы по-прежнему идут.

Все облегченно заулыбались, услышав столь простую разгадку. Но судья обратил наше внимание на другую странность:

– Но сейчас ведь еще нет семи?

– Нет, – мягко сказал Пуаро. – Сейчас минут десять шестого. Возможно, часы спешат, что скажете, мадам Рено?

Миссис Рено озадаченно нахмурилась.

– Они иногда спешат, – признала она. – Но я не помню, чтобы они спешили так сильно.

Нетерпеливым жестом судья решил покончить с обсуждением часов и продолжил допрос.

– Мадам, парадная дверь оказалась открытой. Вроде бы совершенно очевидно, что убийцы вошли именно этим путем, но замок не был взломан. Можете ли вы как-то объяснить этот факт?

– Наверное, муж выходил прогуляться перед сном и забыл запереть дверь, когда вернулся.

– Такое возможно?

– Весьма. Мой муж был ужасно рассеянным человеком.

Она слегка нахмурилась, словно ей давно уже досаждала эта черта покойного.

– Думаю, напрашивается логический вывод, – внезапно сказал комиссар. – Поскольку похитители настаивали, чтобы мсье Рено оделся, все выглядит так, будто место, куда они его увели, и где был тайник, находилось на некотором отдалении.

Судья кивнул.

– Да, но не слишком далеко, раз он сказал, что вернется домой к утру.

– А когда со станции Мерлинвиль отправляется последний поезд? – спросил Пуаро.

– В одиннадцать пятьдесят в одну сторону и в семнадцать минут пополуночи – в другую, но скорее всего, их ждал автомобиль.

– Конечно, – согласился Пуаро, но вид у него был при этом несколько огорченный.

– Таким образом мы непременно сможем их выследить, – обрадовался судья. – Автомобиль с двумя иностранцами не могли не заметить. Это же великолепно, мсье Бекс.

Он чему-то улыбнулся про себя, но тут же снова посуровел и обратился к миссис Рено:

– Есть еще один вопрос, мадам. Знаете ли вы кого-то по фамилии Дювин?

– Дювин? – задумчиво повторила за ним миссис Рено. – Нет, так сходу не могу припомнить.

– И ваш муж никогда при вас не называл эту фамилию?

– Ни разу.

– А имя Белла вам о чем-нибудь говорит?

Он не сводил цепкого взгляда с лица миссис Рено, стараясь уловить малейшие признаки замешательства, гнева или стыда, но она только покачала головой – и это выглядело совершенно естественно. Тогда судья продолжил.

– А вы знали, что у вашего мужа прошлым вечером были гости?

На этот раз щеки ее чуть порозовели, и это не укрылось от судьи, но ответила она совершенно невозмутимо.

– Нет, и кто же это был?

– Дама.

– Неужели?

Но судье этого было довольно, и он не стал продолжать допрос. Непохоже, что мадам Добрей имела хоть какое-то отношение к преступлению, а ему крайне не хотелось понапрасну усугублять горе миссис Рено.

Он сделал знак комиссару, тот кивнул в ответ, встал, прошел в дальний конец комнаты и вернулся с уже знакомой нам стеклянной банкой. Мсье Отэ вынул оттуда нож.

– Мадам, – спросил он мягко, – вы узнаете этот предмет?

Она негромко вскрикнула.

– Да, это мой кинжальчик. – Затем, увидев пятно на лезвии, она отшатнулась, ее глаза расширились от ужаса. – Это… кровь?

– Да, мадам. Вашего мужа убили этим оружием. – Судья поспешил убрать лезвие с глаз долой. – Вы уверены, что это именно тот нож для бумаг, что вчера вечером лежал на вашем туалетном столике?

– О, да. Это подарок от сына. Во время войны он служил в военно-воздушных силах. Приписал себе пару лет, чтобы его взяли. – В голосе ее слышалась материнская гордость. – Нож сделан из аэропланного троса, сын подарил мне его на память о войне.

– Понятно. И это, мадам, приводит нас к следующему вопросу. Ваш сын, где он сейчас? Необходимо, чтобы ему незамедлительно отправили телеграмму.

– Телеграмму? Но Жак на пути в Буэнос-Айрес.

– Что?

– Да, вчера муж телеграфировал ему. Сперва он послал его в Париж, но вчера выяснилось, что сын должен незамедлительно отправиться в Южную Америку. Вечером из Шербура в Буэнос-Айрес отплывал пароход, и Поль послал Жаку телеграмму, чтобы тот на него успел.

– Вам известно, что за дела требуют его присутствия в Буэнос-Айресе?

– Нет, мсье, я ничего об этом не знаю. Но Буэнос-Айрес – не конечная точка путешествия моего сына. Оттуда ему предстоит по суше ехать до Сантьяго.

– Сантьяго! Опять Сантьяго! – воскликнули судья и комиссар в унисон.

И в этот момент, когда мы все были как громом поражены новым упоминанием этого слова, Пуаро подошел к миссис Рено. До этого он стоял у окна с задумчивым, даже мечтательным видом, и я не удивлюсь, если он вообще вполуха слушал допрос. Он поклонился миссис Рено и мягко сказал:

– Простите, мадам, позвольте взглянуть на ваши запястья.

Просьба слегка озадачила бедную женщину, но она выполнила ее, протянув ему обе руки. Грубые отметины багровели вокруг каждого запястья, там где путы врезались в нежную плоть. Пока Пуаро осматривал рубцы, я заметил, что огонь возбуждения, прежде вспыхнувший в его глазах, мгновенно погас.

– Наверно, вам было очень больно, – сказал он, и снова мне показалось, что он как будто сбит с толку.

Но тут судья взволнованно заметил:

– Надо срочно связаться с мсье Рено-младшим по радио. Нам чрезвычайно необходимо узнать от него цель его поездки в Сантьяго и все возможные подробности. – Поколебавшись, он прибавил. – Я надеялся, что он где-то неподалеку, так мы могли бы уберечь вас от лишних мучений. – Он умолк.

– Вы имеете в виду, – глухо сказала она, – опознание тела моего мужа?

Судья склонил голову.

– Я сильная женщина, мсье. И сумею вынести все, что от меня требуется. Я готова – прямо сейчас.

– О, это вполне может подождать до завтра, уверяю вас…

– Нет, я хочу покончить с этим, – негромко сказала она, и болезненная судорога исказила ее лицо. – Доктор, будьте любезны, позвольте опереться на вашу руку.

Доктор поспешил к ней, на плечи миссис Рено набросили манто, и вся наша процессия стала медленно спускаться по лестнице. Мсье Бекс ускорил шаг, чтобы отворить дверь сарая. Минуту или две спустя миссис Рено показалась на пороге. Она была бледна, но полна решимости. Позади, словно переполошенная наседка, сочувственно топтался и кудахтал соболезнования мсье Отэ.

Она поднесла руку к лицу.

– Погодите минутку, мсье, я соберусь с силами.

Убрав руку, он взглянула на покойника. И тут поразительное самообладание, с которым она держалась все это время, внезапно ее покинуло.

– Поль! – закричала она. – Это же мой муж! О, господи!

Она качнулась вперед и рухнула без чувств.

Пуаро мгновенно оказался подле нее, он приподнял ей веко, пощупал пульс. Убедившись, что миссис Рено действительно в обмороке, он схватил меня за плечо и отвел в сторону.

– Я полный идиот, мой друг! В ее голосе я услышал подлинную любовь и неподдельное женское горе. Как же я ошибался. Э бьен! Начнем сначала!

Глава 6. Место преступления

Доктор и мсье Отэ перенесли потерявшую сознание миссис Рено в дом. Комиссар шел следом.

– Бедняжка, – пробормотал он, качая головой. – Удар был слишком тяжел для нее. Но что же тут поделаешь. А теперь, мсье Пуаро, давайте пойдем туда, где совершилось это преступление.

– Как вам будет угодно, мсье Бекс.

Мы пересекли холл и покинули дом через парадную дверь. Проходя мимо лестницы, ведущей наверх, Пуаро посмотрел на нее и недовольно покачал головой.

– Совершенно невероятно, чтобы прислуга ничего не слышала. По этой скрипучей лестнице спускались три человека – да они мертвого разбудили бы!

– Но ведь было далеко за полночь. К тому времени все уже крепко спали.

Однако Пуаро продолжал качать головой – видимо, мое объяснение его совершенно не удовлетворило. На повороте подъездной аллеи он остановился и оглянулся на дом.

– Прежде всего, почему преступники решили, что входная дверь незаперта? Это ведь крайне маловероятно. Скорее, они должны были попытаться проникнуть через окно.

– Но все окна первого этажа забраны железными ставнями, – возразил комиссар.

Пуаро указал на одно окошко на втором этаже.

– Это ведь та самая спальня, в которой мы только что побывали? Глядите – дерево растет прямо под окном, забраться по нему не составило бы ни малейшего труда.

– Возможно, – согласился мсье Бекс, – но это нельзя сделать, не оставив следов на цветочной клумбе.

В его словах было здравое зерно. Две большие овальные куртины, засаженные алыми геранями, с обеих сторон обрамляли парадное крыльцо. Упомянутое дерево росло в глубине цветочной композиции, и до него невозможно было добраться, не наступив на клумбу.

– Сами видите, – продолжил комиссар. – Благодаря сухой погоде ни на аллее, ни на дорожках никаких следов не видно. Но мягкая и влажная почва на клумбе – дело другое.

Пуаро подошел поближе и внимательно исследовал куртину. Как и сказал Бекс, почва была совершенно ровной. Нигде ни единой вмятинки.

Пуаро кивнул, будто бы соглашаясь, и мы уже повернулись, чтобы уйти, когда он ринулся к другой клумбе и начал ее разглядывать.

– Мсье Бекс! – позвал он. – Посмотрите-ка. Здесь полно следов!

Комиссар подошел поближе – и усмехнулся.

– Дорогой мой мсье Пуаро, это, вне всякого сомнения, следы огромных, подбитых гвоздями садовничьих башмаков. Но они не имеют никакого значения, поскольку на этой клумбе нет деревьев, и, следовательно, добраться до второго этажа невозможно.

– И правда, – согласился Пуаро, явно расстроенный. – Значит, вы считаете, что эти следы ни при чем?

– Абсолютно.

Тогда, к моему изумлению, Пуаро сказал:

– Не могу с вами согласиться. Есть у меня маленькая идея, что эти следы – самая важная улика из всех, что мы видели до сих пор.

Бекс молча пожал плечами. Он был слишком учтив, чтобы высказать вслух то, что он на самом деле думает.

– Может, продолжим? – вместо этого предложил он.

– Конечно. А следами этими я смогу заняться и позже, – весело сказал Пуаро.

Мсье Бекс не повел нас к воротам, куда вела подъездная аллея, а свернул под прямым углом на дорожку. Обсаженная кустарником по обе стороны, она полого поднималась в гору, огибая дом справа. Внезапно тропка вывела нас на небольшую полянку, с которой открывался вид на море. Здесь была вкопана скамейка, а чуть поодаль стоял довольно обшарпанный сарай. В нескольких шагах от него ряд аккуратно подстриженных кустов обозначил границы виллы. Мсье Бекс продрался сквозь кустарник, и вслед за ним мы оказались на просторном поле. Я огляделся и увидел нечто, заставившее меня вскрикнуть от удивления.

– Ба! Да это же площадка для гольфа!

Бекс кивнул.

– Недоделанная пока, края еще не размечены, – объяснил он. – Ее собирались открыть в следующем месяце. Как раз рабочие-то и обнаружили тело сегодня с утра пораньше.

И тут я ахнул. Чуть левее я увидел узкий ров, который поначалу не заметил, а рядом с ним ничком лежало тело! Мое сердце екнуло от ужаса, и меня охватило дикое ощущение, что трагедия повторяется. Но комиссар развеял мою иллюзию, устремившись вперед с гневным окриком:

– И куда только смотрит моя полиция? У них был строгий приказ никого не подпускать к месту преступления без соответствующих документов!

Лежащий на земле человек обернулся и посмотрел на комиссара через плечо.

– Но у меня есть соответствующие документы, – сообщил он и медленно поднялся на ноги.

– Мой дорогой мсье Жиро! – обрадовался комиссар. – Я и не знал, что вы уже приехали. Следственный судья ожидает вас с величайшим нетерпением.

Во время этого разговора я разглядывал незнакомца с живейшим любопытством. Я много слышал о знаменитом детективе из парижской уголовной полиции, и мне было чрезвычайно интересно увидеть его во плоти. Жиро был весьма крупный мужчина лет тридцати – каштановые волосы и усы, военная выправка. Держался он довольно высокомерно, как человек, целиком и полностью осознающий собственную важность. Бекс нас представил, отрекомендовав Пуаро в качестве коллеги по ремеслу, и в глазах французского сыщика мелькнула искра заинтересованности.

– Мне знакома ваша фамилия, Пуаро, – сказал он. – В прошлом вы были весомой фигурой, не так ли? Но теперь-то у нас другие методы.

– Зато преступления все те же, – мягко парировал Пуаро.

Я сразу заметил, что Жиро воспринял нас в штыки. Он ревниво относился к присутствию другого детектива, и чувствовалось, что, если бы он нашел какую-то важную улику, то скорее всего не стал бы о ней распространяться.

– Следственный судья… – снова начал Бекс. Но Жиро грубо перебил его:

– Да плевать мне на следственного судью! Дневной свет – крайне важная вещь, в расследовании он многое решает. Через полчаса начнет темнеть, и тут ничего не увидишь. Я знаком с материалами дела, а обитатели дома прекрасно подождут и до завтра. Но если мы собираемся поймать убийц, то искать улики его следует именно здесь. Это ваши полицейские всё здесь вытоптали? Я думал, что нынче они стали умнее.

– Это не они. Следы, которые вас так возмутили, оставили рабочие, обнаружившие тело.

Мсье Жиро презрительно хмыкнул.

– Я заметил следы, которые оставили трое, продираясь через живую изгородь, но каковы подлецы! Теперь можно разглядеть только центральную цепочку следов, принадлежащих мсье Рено, а отпечатки обуви по обе стороны от нее тщательно затерты. Правда, на этом сухом грунте и так-то много не разберешь, но они не оставили нам ни единого шанса.

– Косвенные доказательства? – сказал Пуаро. – Их вы ищете, а?

Француз воззрился на него.

– Конечно.

По губам Пуаро пробежала легкая улыбка. Он, кажется, хотел было что-то сказать, но передумал и наклонился к лежащей на земле лопате.

– Это ею вырыли могилу, – пробурчал Жиро. – Но она вам ничего не скажет. Лопата принадлежит Рено, а тот, кто копал, был в перчатках. Вот они. – Носком башмака он указал на пару выпачканных землей рукавиц. – И они тоже принадлежали Рено, или его садовнику. Говорю вам, те, кто спланировал это преступление, не хотели рисковать. Рено закололи его собственным кинжалом и выкопали ему могилу его собственной лопатой. Они намеренно не оставили никаких следов! Но я их обыграю! Всегда есть какая-то зацепка. И я намерен ее найти.

Но Пуаро в данный момент отвлекло нечто более интересное – короткий потускневший отрезок свинцовой трубы, лежавший рядом с лопатой. Он осторожно потрогал находку пальцем.

– А как вы думаете, это тоже принадлежало убитому? – спросил он, и я уловил еле заметную иронию в его голосе.

Жиро передернул плечами – мол, не знаю и знать не хочу.

– Она, может, уже месяц тут валяется, да и вообще, меня она не интересует.

– А меня – напротив – чрезвычайно интересует, – произнес Пуаро елейным голосом.

Я подумал, уж не задался ли он целью вывести из себя парижского сыщика. Если да, то это ему удалось. Француз неучтиво повернулся к нему спиной и бросил через плечо, что ему, дескать, некогда время терять, и наклонившись, снова принялся что-то внимательно разглядывать на земле.

А тем временем Пуаро, словно осененный какой-то внезапной идеей, отошел к сарайчику и толкнул дверь.

– Заперто, – буркнул Жиро, не поворачивая головы. – Но это всего лишь сарай, где садовник держит свой хлам. Лопату взяли не оттуда, а из чулана с инструментами в пристройке.

– Великолепно, – восторженно прошептал мсье Бекс. – Он пробыл здесь от силы полчаса, а уже знает все подробности! Вот это человек! Вне всякого сомнения, Жиро – величайший детектив из ныне живущих.

И хотя я всем сердцем невзлюбил детектива Жиро, он произвел на меня неизгладимое впечатление. Казалось, этот человек прямо-таки излучает эффективность. Я не мог отделаться от ощущения, что Пуаро до сих никак себя не проявил, и это не давало мне покоя. Почему-то мой друг отвлекался на всякие глупые, второстепенные мелочи, которые не имели никакого отношения к расследованию. И конечно же, стоило мне об этом подумать, как он внезапно спросил:

– Мсье Бекс, будьте столь любезны, объясните мне значение вот этой белой линии, тянется по всему периметру могилы – это какой-то полицейский знак?

– Нет, мсье Пуаро, это разметка для гольфа. Она показывает, что здесь будет так называемый «бункер».

– Бункер? – Пуаро повернулся ко мне. – Это такая песчаная яма неправильной формы с насыпью по одну сторону?

Я утвердительно кивнул.

– Вы играете в гольф, мсье Пуаро? – спросил комиссар.

– Я? Ни в коем случае! Что это за игра? – возмутился Пуаро. – Только представьте себе: все лунки на разном расстоянии. А препятствия? Никто не удосужился рассчитать их с математической точностью. И даже на грине одна сторона часто выше другой! Единственное, что радует глаз, это – как вы их там называете? – ти-боксы! Они хотя бы симметричной прямоугольной формы!

Я не мог удержаться от смеха, до того забавным показалось мне представление Пуаро об игре, и мой маленький друг улыбнулся мне ласково, явно не питая недобрых чувств. Затем он спросил:

– А мистер Рено, конечно же, играл в гольф?

– Да, он был заядлым гольфистом. Ведь в основном его стараниями и благодаря его крупным вложениям появилось это поле. Он даже приложил руку к его проектированию.

Пуаро задумчиво кивнул, а потом заметил:

– Не очень-то удачно они выбрали место, чтобы спрятать тело, а? Ведь как только рабочие начали бы копать, они бы сразу его обнаружили?

– Именно! – торжествующе отозвался Жиро. – И это доказывает, что убийцы были здесь чужаками и местности не знали. Вот вам отличный пример косвенного доказательства.

– Да, – неуверенно произнес Пуаро. – Никто из местных не стал бы хоронить тело здесь… разве что… кто-то хотел, чтобы покойника нашли. Это, конечно же, полная бессмыслица, не правда ли?

Жиро даже не удосужился ответить.

– Да, – произнес Пуаро слегка разочарованно. – Да – несомненная чепуха!

Глава 7. Таинственная мадам Добрей

Когда мы направили свои стопы к дому, мсье Бекс, извинившись, покинул нас. Он объяснил, что должен немедленно сообщить следственному судье о прибытии Жиро. Сам Жиро явно обрадовался, когда Пуаро объявил, что он увидел все, что хотел. Последнее, что мы узрели, покидая место преступления, был Жиро, ползающий на четвереньках, и я не мог не восхититься его дотошностью. Пуаро будто прочел мои мысли, и когда мы остались наедине, иронически заметил:

– Наконец-то вы воочию увидели ваш обожаемый вид сыщика – лисью гончую в человеческом обличье! Не так ли, мой друг?

– Ну, по крайней мере, он занят делом, – сказал я запальчиво. – Если здесь есть, что искать, то он это найдет. А вот вы…

– Ну, я тоже кое-что нашел. Кусок свинцовой трубы.

– Чепуха, Пуаро. Вы сами прекрасно знаете, что она не имеет ни малейшего отношения к делу. А я говорю про улики – мелочи, которые могут безошибочно вывести на след убийц.

– Полуметровая улика, мон ами, не менее важна, чем двухмиллиметровая! Какое романтическое заблуждение – полагать, что все важные улики обязательно микроскопически малы! А что до обрезка свинцовой трубы, то вы считаете, что она не имеет отношения к преступлению, только потому, что так вам сказал Жиро. Нет! – предотвратил он мой вопрос. – Не будем об этом. Оставим Жиро его расследование, а мои идеи останутся при мне. Дело кажется весьма незамысловатым – и все же – и все же, мон ами, я недоволен! И знаете, почему? Потому что наручные часы спешат на два часа. А еще есть множество маленьких деталей, которые не вписываются в общую картину. Например, если убитый стал жертвой мести, то почему бы не зарезать Рено во сне – да и дело с концом?

– Им нужны были какие-то «бумаги», – напомнил я ему.

Пуаро раздраженно смахнул пылинку со своего рукава.

– Ну, и где они, эти бумаги? Предположительно, в тайнике на некотором отдалении отсюда, раз преступники заставили Рено одеться. Однако он найден мертвым рядом с домом, почти в пределах слышимости. И потом, ведь это чистая случайность, что такое оружие, как этот кинжал, небрежно лежало на туалетном столике – прямо под рукой.

Он помолчал, нахмурившись, а потом продолжил:

– Почему прислуга ничего не услышала? Их что, усыпили? Был ли у убийц сообщник, и значит ли это, что именно сообщник оставил парадную дверь приоткрытой? А что, если…

Он резко умолк. Мы вышли на аллею, ведущую к дому. Внезапно Пуаро повернулся ко мне.

– Друг мой, а у меня для вас сюрприз – приятный! Я принял ваши упреки близко к сердцу! Мы сейчас изучим кое-какие следы.

– Где?

– Вон на той клумбе, по правую руку. Мсье Бекс говорит, что это следы садовника. Давайте проверим, так ли это. Глядите-ка, а вот и он сам, катит тачку.

И действительно, какой-то старик катил по дорожке тачку, полную саженцев. Пуаро окликнул его, тот оставил тачку и поковылял к нам.

– Вы хотите взглянуть на подошву его башмаков, чтобы сравнить со следами на клумбе? – шепотом спросил я. Моя вера в Пуаро немного воспряла. Раз он сказал, что следы на правой клумбе важны, значит, скорее всего так оно и есть.

– Совершенно верно, – ответил Пуаро.

– А он не решит, что это очень странно?

– Он об этом вообще ничего не подумает.

Больше мы не сказали ни слова, потому что садовник подошел к нам.

– Вы что-то хотели от меня, мсье?

– Да. Вы ведь давно служите садовником на этой вилле?

– Двадцать четыре года, мсье.

– А ваше имя…

– Огюст, мсье.

– Я как раз восхищался этими роскошными цветами герани. Они превосходны, честное слово. Давно ли вы их высадили?

– Да уже давненько. Но, чтобы клумба выглядела опрятно и красиво, нужно время от времени высаживать несколько новых кустиков и удалять те, что уже отжили свое. А еще надо вовремя обрывать увядшие цветы.

– И вчера вы посадили несколько новых растений, не так ли? Вон те, в самом центре, и на другой клумбе тоже?

– У вас острый глаз, мсье. Им всегда нужен день-другой, чтобы очухаться и прижиться на новом месте. Да, я посадил по десять новых кустиков на каждую куртину вчера вечером. Мсье наверняка известно, что нельзя сажать растения при жарком солнце.

1 Биллингсгейт – столичный рыбный рынок вблизи Лондонского моста. Рынок существует с XVI века и примечателен виртуозной бранью, которую городской фольклор приписывает местным торговкам рыбой. (Здесь и далее – прим. перев.)

2 Амьен – город на севере Франции на р. Сомма; во время Первой мировой войны в августе 1918 года англо-французские войска провели при Амьене широкомасштабную операцию, которая привела к поражению Германии и ее последующей капитуляции.

3 Жан-Батист Грёз (1725–1805) – французский живописец и рисовальщик. Ведущий жанрист и портретист позднего рококо.

4 Ратленд-Гейт – улица в районе Найтсбридж, где расположены одни из самых дорогих домов в Лондоне.

5 Система Бертильона (Бертильонаж) – Антропометрический метод идентификации преступников, созданный французским юристом Альфонсом Бертильоном (1853–1914).

Продолжить чтение