Читать онлайн Мои любимые преподы бесплатно
Глава 1. Ева
– Все купила? – подозрительным вопросом встречает меня мама, когда я, нагруженная пакетами, заваливаюсь домой.
– Не все, – отдуваюсь и ставлю покупки на пол. – Тяжело тащить. Папа ведь на машине, напиши ему, пусть вечером докупит.
– Ты нашего папу не знаешь? – она подхватывает пакеты. – Ему пока объяснишь, что купить, успеешь десять раз сбегать сама.
Тут согласна, папа мыслями в науке своей, для него эти приземленные бытовые темы неразрешимы, недоступны, в магазине он потеряется, как ребенок малый.
– Ева, – доносится с кухни недовольный голос мамы. – Ничего тяжелого. Магазин в двух шагах, не сломалась бы, что я буду на стол ставить?
Меня это волнует в последнюю очередь.
Двигаю зеркальную дверь шкафа купе и встаю в профиль, смотрю на живот.
Может, еще рано, и я зря паникую, но беременным тяжести таскать нельзя.
А я беременна.
Несколько раз повторяю про себя это слово. Кладу ладонь на живот. Вздыхаю. И тихо, еле слышно, обещаю:
– Не бойся, мама тебя ждет – это главное. А со всем остальным мы справимся.
Мою руки и прохожу на кухню. Смотрю на фирменные пакеты, заваленный продуктами стол.
Сегодня празднуем годовщину свадьбы родителей, ровно двадцать пять лет назад, двадцать пятого августа они стали мужем и женой.
Спустя несколько лет родилась я, в законном браке, по другому и быть не могло в семействе Снежинских, но скоро я нарушу традицию.
Отец моего ребенка сейчас или в изоляторе сидит, или…
– Ева, – мама моет овощи, вода шумит и брызжет в стороны. – Конец августа, что думаешь с учебой? Сессия у тебя закрыта, документы ты из университета не забрала. Четвертый курс, Ева. Надо возвращаться.
Морщу нос и беру яблоко, тихо, пока она не видит, пячусь из кухни.
Разговоры про учебу злят, бесят, ведь я понимаю, что мама права, глупо выбрасывать три года на ветер, но вернуться я в тот город не могу, ведь там они.
Мои мужчины, мое проклятье, дьяволы-искусители, потоптавшиеся на моей жизни.
– Надо ехать, Ева, – мамины нотации слышны, даже когда я выхожу в коридор. – Тебя туда, за тысячу километров от дома никто не тянул, сама собралась, со всеми поругалась, уехала. Так оставайся взрослой и доведи дело до конца, два года учиться осталось.
С хрустом откусываю яблоко, ее голос заглушаю.
Иду в свою комнату и в сотый раз подсчитываю в уме.
Мне рожать через полгода. До зимней сессии, может, дотяну, но ходить по универу с пузом на носу?
Грызу яблоко, включаю ноутбук. Проверяю сообщения от подруги, она ту же самую песню поет, что я вернуться обязана.
Качаю головой и закрываю переписку. Смотрю в экран, на заставку с улыбающимся карапузом.
– Ты такой же будешь, – говорю шепотом, глажу живот.
Глаз не свожу с клавиатуры. И, не удержавшись, вбиваю в поиск привычный запрос.
Я каждый день это делаю, читаю новости в небольшом, ничем не примечательном городе, что находится за тысячу километров от меня.
Самой себе вру, что таких куча разбросана по стране. На площади памятник Ленину, есть улица Советская, широкий пешеходный проспект с магазинами и кафешками – эти города-клоны с высотками и их жителями и спустя век одинаковыми будут – говорю себе.
И в нетерпении пробегаю глазами заголовки новостей.
Программа озеленения… – не то. Началось строительство нового жилого комплекса… – не то.
Слушание по делу Ярослава Воронцова, сына начальника автоинспекции переносится…
Сердце заходится в груди.
Вот оно.
Затаив дыхание читаю несколько скупых строчек о мужчине, которого я из мыслей за три месяца так и не вытравила.
Несмотря на то, что он сделал.
Кусаю кончики пальцев и волнуюсь, почему, почему они постоянно откладывают суд, что с ним, как он там, меня в жар бросает, к горлу подступает тошнота, и я откидываюсь на стуле.
– Нельзя волноваться, – шепотом себя уговариваю. Ладонью накрываю живот. – Мама сейчас успокоится.
Шумно дышу носом, в порядок привожу чувства. Кручу колесико мышки, ленту новостей листаю вниз. Глазами выхватываю броский заголовок, яркую фотографию и подаюсь вперед, к экрану.
Четвертого сентября, в субботу, сын прокурора города Сергей Штерн вступит в брак…в Центральном ЗАГСе…торжество будет проходить…
Хлопаю крышкой ноутбука, ничего больше не вижу, только фотография из статьи, в воздухе зависла, разъедает его, перед глазами стоит, не стирается, широкая улыбка блондинистого красавчика, его рука, обнимающая талию девушки, ее высокомерный взгляд, хватит, хватит!
Давлю пальцами виски и выскакиваю из-за стола.
Женится, он женится!
По комнате лечу к окну, распахиваю створку, ладонью со всей дури врезаюсь в сетку от комаров, и она с треском выскакивает из пазов, переворачивается и летит вниз.
Ложусь на подоконник, судорожно втягиваю воздух.
Напротив детская площадка, высотка, под моим окном растет вишня, внизу по земле ходят голуби.
За тысячу километров отсюда самый необычный город на свете.
Там жила я, там живут они, там я любила, страдала, обнимала и целовала, пила кофе на лучшей в мире кухне, в клубе на стойке танцевала ламбаду, выгибалась на кровати в отеле, ругалась за поломанные кустике в парке универа.
А теперь Сергей женится, Ярослав сидит, а я здесь и…
Отталкиваюсь от подоконника и трогаю живот.
– Они просто козлы, – шепотом сообщаю будущему ребенку. – Они про тебя не знают, но разве так можно.
Хожу по комнате, не найду себе места.
Мама зовет на кухню, помогать с готовкой.
Медленно шагаю на ее голос.
Что будет, когда я родителям про ребенка скажу? Их хватит инфаркт, сразу обоих.
Где отец – спросят они.
А нас троих раскидало в разные стороны. В сентябре мои преподы не вернутся в универ. Они даже не узнают, что я приехала в город.
Осталось два года, мне профессия нужна, я ребенка жду. Мне уехать от родителей нужно, пока они не догадались.
– Мам, – заглядываю на кухню. – Я подумала, и ты права. Буду продолжать учиться. Завтра…еду обратно.
Глава 2. Ярослав
– Воронцов, почта.
При словах этих вздрагиваю, и вспоминаю лежащий под подушкой желтый галстук. Галстук, который не положено иметь в камере СИЗО, но мне его передали. А еще записку: «От Евы».
Ева… интересно, как она? Скучаю по ней невыносимо. Каждый день, каждый час, каждую минуту вспоминаю, перед глазами ее бледное лицо в нашу прошлую встречу – не поверила. Запуталась совсем, да я и сам хорош, раз устроил перед ней ту сцену.
Сколько спрашивал у адвоката, у Серого, который был у меня в прошлом месяце, у родных – все лишь глаза отводили, чем довели меня до ручки. А еще этот галстук, кричащий о том, о чем я сам должен был догадаться: Ева – Лилит.
А не сучка-Лиля.
Подхожу, принимаю посылку, и иду обратно в пятую камеру пятого следственного изолятора, сопровождаемый конвоем. «Сынок, питайся хорошо, мы скоро тебя освободим! Люблю, мама» – читаю я.
Мама немногословна, я в нее пошел.
Вот только в то, что освободят меня, я не верю: отца с должности сняли, семья на плохом счету теперь, но мама, отец и Серый полны какого-то больного энтузиазма. Лживого, как по мне.
Самообман все это.
– Слышь, может, правду уже скажешь? Хоть мне, по-братски, насиловал ту телку, а? – снова пристает сокамерник.
Витя, он же Вепрь, как просил его называть. Сидит за столом, уставившись в маленький телевизор с круглым экраном, и я славлю присланные матерью продукты рядом. Общее здесь все, да и ни к чему мне все эти вкусности, в горло не лезут.
– Правду я уже сказал.
– Не насиловал, значит? Ну да, мы все здесь невиновные собрались, – заржал Вепрь, и достал мозолистыми пальцами сигарету. – Ну а если серьезно? Слухи-то быстро расходятся, и все знают про ту хату, на которой ты элитную девку поимел.
Элитная девка, лучше и не скажешь. Дорого мне Лиля обошлась, очень дорого. И ведь доказательства к делу пришили: простынь с моим материалом, свидетелей слышавших крики, свидетелей видевших, как Лилю утаскиваю.
И ее справки из травмы. Следы насилия, которых не могло быть.
Но губернатор на славу постарался, спасибо Насте.
– Ну и долго мы будем играть? – сел на нары, закурил по приобретенной в камере привычке, и усмехнулся. – Нас пишут, и я знаю об этом, сам работал в подобной системе. Так нужно мое признание, да? Но зачем, если доказательства неоспоримы?
– Слышь, ты меня стукачом только что назвал?
– Спокойно, – киваю Вепрю, и он обратно садится, на удивление послушно. – Ну я не такой тупой, и сразу просек, что тебя специально ко мне посадили. Камера двухместная, здесь содержатся не обычные подследственные, а своеобразная элита, к которой ты не относишься. Так вот: никого я не насиловал, и закроем эту тему. Ах, да, угощайся.
Глазами указал на передачу из дома, и вдохнул в легкие дым.
Губернатор не идиот, и он знает, что Лилю я не насиловал. Меня ведь проверяли, прежде чем Настю мне подсунуть в невесты, и все они знают, что не способен я на подобное. Но любое неосторожное слово, брошенное Вепрю, могло послужить причиной обвинительного приговора.
А значит, нужно держать себя в узде, и больше молчать. Тем более, у меня это отлично получается.
– Воронцов, посетитель. Три шага вперед, и не двигаться.
Камера открывается, и я послушно выхожу – с ними лучше не спорить, чтобы в карцере не оказаться. Здесь хоть условия мягкие: конвой есть, но в наручниках водят лишь убийц.
Меня просто сопровождают к комнате свиданий, и я сначала думаю, что адвокат пришел. Но меня ведут дальше, заводят в переговорную, где за стеклянным стеклом я вижу Серого.
– Привет, – беру трубку, и здороваюсь с приятелем, которого чертовски рад видеть. – Отец уступил свое свидание? В этом месяце оно последнее.
– Да, уступил.
– Я рад, – искренне говорю, ведь так оно и есть.
Один лишь Серый, хоть и раздражает меня своим двинутым энтузиазмом, но зато не смотрит, как собака побитая. И не жалеет меня, как отец с матерью. Просто поддерживает, и этого достаточно.
– Ева… что о ней слышно? Ты звонил ей?
– Давай лучше о тебе поговорим.
– Серый, давай лучше о Еве. Меня достали эти хреновы тайны. Просто скажи, где она, и как она! – как же бесят эти недомолвки, а о Еве все предпочитают молчать, и даже родители, которые узнали нашу с ней историю, глаза отводят.
– Каникулы. Дома она, – отрывисто отвечает Штерн. – Мы не общаемся, и хватит на этом.
– Не хватит. Твою мать, ты можешь нормально объяснить мне, что случилось? Она не выходит на связь?
Серый криво улыбается, и пожимает плечами. Не хочет говорить о ней, или…
– С ней все в порядке? Хоть это скажи! – прошу, а сам холодею: вдруг с Евой беда, потому все и молчат о ней, чтобы меня не расстраивать.
– С ней все в порядке. Говорю же, каникулы, она дома. Не местная ведь, уехала. Я вот зачем пришел, – лицо друга застывает маской, скулы заостряются. – Я женюсь скоро, Яр. Свадьба в сентябре.
Первая мысль – на Еве женится. Я в СИЗО, Серый на свободе, и выбор очевиден: зачем ей насильник, если рядом есть Сергей Штерн, который безумно влюблен?
Тогда все логично и все понятно.
– На Насте. Она скоро станет моей женой, я должен был тебе сказать. А еще знай: совсем скоро ты выйдешь, сейчас я могу тебе это пообещать.
Глава 3. Ева
На вокзале шумно, народ с чемоданами, все целуются, провожают друзей и близких.
Идем с мамой по платформе, я ем мороженку.
Три месяца назад я так же шла, держала в руках вафельный стаканчик, а потом меня окрикнул он.
Сергей.
Он женится, и это в голове не укладывается, тогда, на перроне, мне показалось на секунду, что я ему нужна, правда.
Но он женится.
Эта мысль всю ночь калечила мозг, и на утро никуда не исчезла.
И я роняю мороженку.
– Ева, ну что ж ты, – огорчается мама и быстро смотрит по сторонам. Носком туфли пинает вафельный стаканчик с дороги. – Рассеянная ты какая-то, – он везет чемодан, колесики скрипят. Она косится на меня. – Ты сама-то доедешь? Не заблудишься?
– Мама, ну не в первый раз же, – останавливаюсь возле поезда. – Не выспалась.
– Меньше надо в интернете сидеть, – она передает мне чемодан. – А утром я слышала, тошнило тебя? – она щурится.
– Вчера ваша годовщина была, – в глаза ей вру. – Переела, похоже, сегодня проснулась, а в животе будто бы булыжники лежат.
– Я тебе сразу говорила, не налегай на соленья, – она наклоняется и клюет меня в щеку. Кратко обнимает, поправляет на плечах платье. – Ты имидж сменила? – замечает вдруг.
Вздыхаю.
Мне надоели очки и хвосты, и серые балахоны тоже, мне нравятся распущенные волосы. И летние платья.
Мне хочется женщиной себя чувствовать, настоящей, элегантной, как мама, я ведь сама жду ребенка. Мышь или мышара, или как там меня называли Сергей и Ярослав – осталась в прошлом. Я Ева Снежинская, и все у меня получится.
– Деньги на квартиру я тебе переведу, – дает напутствия мама. – Но смотри, Ева, кругом много мошенников, досконально все проверяй. И сразу, как найдешь квартиру – пиши мне. А еще лучше – первое время пожить в общежитии, чтобы никуда не торопиться, спокойно искать.
– Поняла, – обнимаю ее и отстраняюсь. – Я поехала.
– Звони, Ева.
Она остается на платформе, и даже когда я нахожу свое место в поезде и сбрасываю сумки на кровать – мама до сих пор стоит там, вижу ее в окно.
Прижимаюсь носом к стеклу, машу ей, и глаза на мокром месте, а внутри растет чувство вины.
Родители так обрадовались, что я передумала бросать институт, папа даже решил, что хватит с меня общежитий, лучше снимать квартиру, я ответственная и учусь прекрасно, пусть и не послушала их, после школы уехала так далеко.
А я не стала спорить, квартира – это гораздо удобнее, чем комната в общаге. В моем положении.
Поезд трогается, выворачиваю шею, смотрю на удаляющуюся фигурку мамы и плюхаюсь на кровать.
В сторону отъезжает дверь.
И в купе заваливается высокий взъерошенный парень в серой толстовке. А за ним второй. Те же густые волосы, небрежная челка падает на глаза, на губах блуждающая улыбка, они оба явно не спали всю ночь и сейчас страдают похмельем.
– Какая у нас соседка, – говорит тот, что в толстовке и подмигивает. – А я боялся, что тут тетка будет сидеть и яички колоть об стол, а потом с луком, с солью…
– И курочку вареную в фольге, как в анекдотах, – поддакивает второй и плюхается на нижнюю полку, напротив меня. – Признавайся, – он кивает на мою сумку. – Взяла с собой курочку?
– Есть вагон-ресторан, – сдержанно отвечаю и с тревогой наблюдаю за ними. Я права, они навеселе, выгружают на стол бутылку дорогого спиртного, кока-колу, черный шоколад и лимон.
– Лимон умеешь нарезать? Тонко, – обращаются ко мне.
Качаю головой.
– Жаль. Вадим, тогда ты хозяйничай, – говорит парень в серой толстовке Вадиму.
Тот достает красивый, инкрустированный белыми камнями, складной нож. Двигает к себе лимон.
С тоской наблюдаю за приготовлениями, эти парни чем-то напоминают Сергея и Яра, такие же веселые, беззаботные, самоуверенные, готовые от жизни брать все, как к в ночь нашего знакомства в клубе. Уже не студенты, и так же, один в классическом черном костюме.
А второй стягивает толстовку и остается в белой майке, под которой угадывается тренированное тело.
– Ты виски с кока-колой будешь или чистый? – перед моими глазами появляется выский пластиковый стаканчик.
– Я беременна, – неожиданно вылетает у меня.
Они переглядываются и присвистывают.
А у меня в ушах эхом звучит моя собственная фраза. Впервые я сказала это вслух, не самой себе, а кому-то.
Не родителям, не Оле, не Сергею и не Яру, а случайным попутчикам.
– Куда едешь? – Вадим опрокидывает в себя виски и забрасывает в рот тонкий кусочек лимона.
– На учебу. Четвертый курс…
– Студентка, – они чокаются стаканчиками. – А мы аспиранты, представляешь, мы – и аспиранты.
Они разражаются хохотом, и я невольно улыбаюсь. Вижу их двоих, как на ладони, брендовая одежда, стойкий запах парфюма, легкая небритость – лучшие друзья, безответственные мажоры, которых высокопоставленные отцы взялись воспитывать.
– Сказать, что с вами дальше будет? – подаюсь вперед.
– Жги, – отвечает Вадим, ломает шоколадку.
– Вы охмурите какую-нибудь студентку, в уши ей напоете, как любите ее. Она забеременеет. А потом один из вас сядет за изнасилование, а второй соберется жениться. На чужой невесте. Вот так, – выдыхаю и откидываюсь на стену.
Они переглядываются в тишине. Смотрят на меня. И смеются, еще громче прежнего.
– На, угощайся, – мне протягивают фольгу с кубиками шоколадки. – Крошка, у тебя богатая фантазия. Так с нами не будет.
Отворачиваюсь к окну.
Вот и Сергей с Ярославом вряд ли думали. И я сама. Во что спустя несколько месяцев превратится наша жизнь.
Открываю рюкзак и достаю из сумки телефон. Захожу в поиск, ввожу привычный запрос.
И читаю новости в городе, где я окажусь уже через несколько часов.
Глава 4. Сергей
– Это шутка такая?
Если бы шутка. Чувство юмора у меня есть, и столь по-кретински я бы не стал шутить. Не такими печальными вещами, как свадьба с Настей.
– Не шутка, Яр.
– И зачем? – друг бледен, он похудел, и больше всего на вампира смахивает. На вампира в убогом антураже российской системы исполнения наказаний. – Постой, она залетела, да? Ты трахал ее, и Настя залетела, и теперь тебе придется всю жизнь с этой сукой мучиться!
Мысленно перекрещиваюсь, хоть я и не религиозен. Для спокойствия я бы еще и сплюнул трижды, да только охранники не поймут. Упаси Боже иметь ребенка от такой, как Настя!
«А ведь придется. Вряд ли мне скоро позволят развестись с идиоткой, а будущий тесть уже намекнул, что хочет внука» – думаю с ужасом, только сейчас начиная понимать, в какую глубокую задницу я попал.
Зашибись просто.
Но Яр того стоит – лучший друг, почти брат, ближе никого нет у меня, даже отцу я так довериться не могу, как Воронцову. И год этот безумный, в который врагом его считал, почти меня уничтожил. Так что придется на Насте жениться, хотя, я бы предпочел уйти в монастырь, лишь бы с сукой этой не связываться.
– Ну так что? Залетела, да? – допытывается Яр, и мне не остается ничего, кроме как ответить:
– Да.
Друг своим предположением оказал мне охеренную услугу, ведь он бы не понял, скажи я, что женюсь на Насте по большой любви. А правду говорить я не хочу – что не брак это, а гребаная сделка, от которой, как мне кажется, никто не выигрывает.
– Сочувствую, что еще я могу сказать. Насколько я помню, ты всегда боялся, что от тебя кто-то залетит, – Яр шутить пытается, и я поддерживаю это грустное веселье таким же смешком – невеселым и неуместным.
– Да ты тоже не горел желанием становиться папочкой.
– Мне и не светит в ближайшее время. И не в ближайшее тоже, – хмуро парирует Яр. – Ладно, забей. Я…
– Нет уж, Воронцов, по этапу ты не пойдешь, я ведь слово дал. Так что не спеши готовить перья и заточки, или чем вы, зэки, развлекаетесь на нарах. Скоро выйдешь! Месяц, два, и на свободе будешь, – говорю, и еле сдерживаю желание показать фак охраннику, насторожившемуся при упоминании заточек и перьев.
Яра нужно подбодрить, на него смотреть тошно, до того он паскудно выглядит. Но и о Насте я должен был сказать: в СИЗО, насколько я знаю, прекрасно узнают обо всех новостях с воли, и лучше уж я сам сообщу другу, чем он услышит эту «приятную весть» от кого-то другого.
Мы ведь своего рода знаменитости сейчас: Яр – злодей и поганый мажор-маньяк, Настя – несчастная невеста, верившая подонку, а я – благородный герой, решивший жениться на этой самой несчастной невесте.
И имена наши в веках прославятся.
– Ева… – заговаривает Яр снова, а я зубами скриплю при упоминании этого имени, и обрываю его.
– Хватит о ней! Говорю же: уехала, дома пока, скоро вернется с каникул, тогда и пообщаемся по поводу… нее.
Имя произнести не могу, трясет всего. Чертова обманщица, лгунья! А я, как лох последний, удержать пытался, бежал на вокзал за ней, за Евой, наплевав на их знакомство с Богданом.
И на то, что Ева просто трусиха, которая даже пяти минут не дала, чтобы объяснить все. Все время лгала, и даже в последнюю нашу встречу пыталась выкрутиться, что Богдан – случайность.
Так я и поверил!
– Давай я продиктую тебе письмо Еве, а ты отправишь, – Яр, как помешанный, но он ведь правду не знает, да и не надо ему знать.
А слушать его признания в любви Еве я не готов, так что пора прощаться.
– Мне пора, Яр. Дела, я просто должен был сообщить про свадьбу. А без письма она обойдется, скоро приедет, и тогда… тогда все будет, – лгу другу, и вешаю трубку.
Ева… и не забыть ведь ее никогда, сам я как Яр, только пытаюсь пока в руках себя держать, и не рвануть в ее город – дела держат, Яр держит, и надежда на то, что Ева не вернется.
И что мы оба ее забудем, она ведь прекрасно без нас проживет.
Выхожу из здания СИЗО, забрав паспорт, и морщусь: Настя, все-же, дождалась меня. Стоит у машины, затягивается тонкой сигареткой, пахнущей яблоками, и этот запах я в последнее время стал ненавидеть люто.
– Ну и как он? Обрадовался за нас? – хихикает «невеста». – Эх, жаль меня в этом списке посетителей нет, но я думаю попросить папу, чтобы он устроил мне свидание с Яром. Дорогой, ты ведь не будешь ревновать?
Вместо ответа вынимаю сигарету изо рта Насти, выкидываю ее в урну, и указываю на машину.
– Садись, хватит паясничать.
– Значит, будешь ревновать? – продолжает издеваться она. – Ох, неужели я дождалась глубоких чувств от своего жениха? Сереж, если поцелуешь меня, то я поклянусь, что никакого свидания с Яром у меня не будет. А если не поцелуешь – прости…
Отрываюсь от руля, не успев завести машину, и резко притягиваю Настю к себе за ее длинные волосы. Целую жестко, болезненно и для нее, и для меня, дышать мешаю, и сам задыхаюсь от злости и отвращения, но продолжаю терзать ее губы, пока Настя сама не начинает вырываться.
Она оскорблена, глаза блестят, а на щеках розовый румянец, поверх которого искусственный оранжевый. Почувствовала ведь, не могла не почувствовать, что я испытывал, целуя ее.
– Что? Понравился поцелуй? – улыбаюсь ей нежно. – Так поехали домой, я тебя и трахнуть могу, если неймется.
– Сволочь, – шипит она. – Это не ты меня трахать будешь, дорогой, это я вас всех поимела! И тебя, и Яра, и идиотку Лилю!
Невозможно не согласиться.
Пожимаю плечами, и завожу машину.
Глава 5. Ева
Выкатываю чемодан на платформу и оглядываюсь по сторонам, выискиваю рыжие волосы подруги.
Вечер, закат, перрон залит теплым оранжевым светом, уже не жарко, лето заканчивается.
– Еще увидимся, – говорят позади мои случайные попутчики. Они навеселе, только при мне выпили две бутылки виски. И как старой подруге, дают наставления. – Правильно питайся, сильно не нагружайся, не нервничай, и все такое.
Они шагают в сторону дверей и разражаются хохотом.
Качаю головой.
Детский сад какой-то.
Но хотя бы не приставали, а не будь я беременна…
– А ты времени даром не теряешь, – звучит сбоку счастливый голос Оли. Ее руки стискивают мои плечи, она обнимает меня и щебечет. – Ева, как же я рада, что ты передумала и вернулась! Все правильно, жизнь продолжается, глупо бросать все из-за неудавшейся любви. Что за парни, кстати? – она стреляет глазками. – Симпатяги.
– Ты знаешь? – спрашиваю вместо приветствия и чмокаю ее в щеку. – Про свадьбу?
У подруги бегает взгляд. Она ведет носком туфли по плитке и кивает.
– Так весь город знает, Ева. Это же такой скандал, таблоиды три месяца мусолят, не отстанут от них. Так, ладно. Возьмем такси?
– И поедем к дому Сергея, – решаю.
– В смысле? – Оля шагает рядом, подпрыгивает на ходу. – Зачем?
– Просто так. Может, увижу его.
– Следить будем?
Молчу, толкаю дверь.
Идем по залу ожидания, и я сама не знаю, зачем мне туда ехать. Он же наверняка с невестой, может, он и не выйдет из дома, а я с чемоданами, с поезда, уставшая и грязная, голодная.
Но мне надо.
Между нами теперь не тысяча километров, а жалкие крохи, я могу его увидеть, и я хочу, ведь фотография – это совсем не то, вживую все станет ясно, правда ли, счастлив он.
Выходим из здания вокзала, идем к площадке с машинами такси.
– В общагу как раз с сегодняшнего дня заселяются, нам предлагали, если хотим, переехать в другую комнату. Многие выпустились, – докладывает Оля. – Что думаешь?
– Родители настаивают, чтобы я снимала квартиру, – делюсь с подругой и морщу лоб. – Можно на двоих.
Садимся в такси. Кошусь в окно, на знакомый пейзаж, и в груди тепло, я словно снова дома, те три месяца лета, что провела у родителей чувствовала себя паршиво, такое странное ощущение, что там мне не место.
– Может, пока не поздно, в общагу? – предлагает Оля. Трогает мои распущенные волосы. – Ты такая красотка. Линзы?
– Да, – улыбаюсь.
– Ну вот, – Оля кивает. – Да ты теперь не хуже нашей королевы красоты, у тебя поклонников будет…
Я мрачнею, и она осекается.
– Не подумав ляпнула, – бормочет.
Представляю Лилю и меня в холодный пот бросает, вернется она в универ после скандала? Все ведь знают про это изнасилование, будут у нее за спиной шептаться, жалеть.
– Не такая уж она и жертва, – зло хмыкает Оля. – Да у нее корона вместе с популярностью еще больше вырастет. – Будет строить из себя недотрогу, бедняжку с покалеченной судьбой, смотреть на всех свысока, да ей…
– Хватит, – обрываю.
Мне неприятно слушать, мне кажется, что Оля права.
Да, были доказательства, да, она плакала, да, Ярослава арестовали, но…
Вокруг него столько девушек, в невестах дочь губернатора, неужели он так голову потерял от Лили, вспоминал про ночь в отеле, и силой взял?
– Подъезжаем, – шепотом сообщает Оля.
Смотрю в окно, на знакомый дом, я здесь была всего раз, в ту злополучную ночь, когда они двое привезли Лилю в общагу.
А маршрут с закрытыми глазами вспомню.
Нервно мну в пальцах край платья и в волнении кусаю губы, взглядом обшариваю двор, и сердце екает, когда замечаю черную машину Сергея.
Он дома.
– Девушки, выходите? – оборачивается к нам водитель. – Приехали.
– Нет, мы посидим, – судорожно открываю сумку и достаю кошелек. – Полчаса можно?
– Полчаса? – ужасается рядом Оля. – Ева, не сходи с ума.
– Пятнадцать минут, – сдаюсь и протягиваю деньги.
Если он не выйдет за это время – значит, не судьба.
Гипнотизирую подъезд, Оля в раздражении лопает пузыри жевательной резинки. Слежу за электронным табло на панели, минуты идут, а Сергей нет.
Пять, десять, четырнадцать.
И когда со вздохом откидываюсь на сиденье, и хочу назвать адрес общежития – открывается дверь.
И выходит он.
– Это он! – толкаю подругу, и она от неожиданности давится жвачкой, кашляет.
Взглядом впиваюсь в его высокую фигуру, светлые волосы, простые синие джинсы и шелковую белую сорочку. Он идет и оглядывается, что-то говорит.
За ним появляется высокий мужчина, похожий на него, такой же блондин, с такой же улыбкой, отец. Наверное, он о чем-то пошутил, Сергей смеется.
За ними выходит женщина, мама. Под руку с…
Это Настя.
Черное элегантное платье, пальцы сжимают клатч. Волосы в высокой прическе, и выпущено несколько кудряшек.
Взгляд цепкий, она смотрит в спину Сергея, кисло улыбается, тянет руку и хлопает его между лопаток.
Он оборачивается, замедляет шаг, они идут рядом, останавливаются возле машины. Сергей открывает двери, женщины садятся в салон, а они с отцом вперед.
И он срывается с места.
Все.
– Девушки, семнадцать минут, – недовольно напоминает водитель, его голос, как стекловата царапает, трогаю ресницы, они мокрые, я, кажется, шмыгаю носом.
– Поехали, – командует Оля.
Отворачиваюсь от нее, стыдно своей слабости, у меня просто нестабильный эмоциональный фон, знаю, дело в этом, ладонью накрываю живот и шепотом обещаю малышу:
– Вот, посмотрели, он доволен жизнью, о нас и не вспоминает. Но ничего, мы с тобой тоже будем счастливы.
Обязательно.
Глава 6. Ярослав
Очередная очная ставка – и очередной цирк. Никогда его не любил.
Вот и сегодня я увидел глупое зрелище: Лиля, одетая скромнее послушницы лила слезы, упиваясь сначала всеобщей жалостью, которой даже следователи грешат – красивая, поруганная девочка. А затем она наслаждалась и всеобщим раздражением на ее слезоразлив.
Я и насильник, и подонок, сломавший ей жизнь. И даже здоровье успел испортить – липовые справки Лили наглядно об этом твердят. Как и заключение о тяжкой моральной травме, нанесенной мною.
И свидетели нарисовались, разумеется:
– Да, в комнате они были одни. Я слышала стоны, но не вошла, думала, что Лилю тошнит. Перепила она, – частит какая-то рыжая девка, на лису похожая. – Я и сама была выпившая. А Лиле он нравился, – кивает она на меня, и на лице то ли неприязнь, то ли страх, – вот я и решила не вмешиваться. Ну а потом этот… этот Лилю утащил. Если бы я знала, что он с ней сделал! Да я бы сразу полицию вызвала!
И так несколько часов: слезы, сопли Лили, ложь ее подруг, на меня направленная, да еще и эта чертова простынь, на которой мой биоматериал. Откуда, спрашивается? Или простынь – тоже липа, ведь моим адвокатам запрещают заказать свои лабораторные исследования.
Липа, конечно. Не может там быть моих следов, эту дуру я не трогал, и не хотел трогать.
Есть Ева, и была. Всегда была, словно до нее не существовал никто – все эти многочисленные, но однообразные куклы ничто, не было их.
– Ева, – одними губами шепчу, оказавшись в камере.
И снова взгляд на подушку. Галстук этот – удар под дых. Не узнал, как мог не узнать? А она все время ведь ждала, чтобы мы поняли, увидели, потому и злилась на нас.
Девочка моя янтарная.
– Воронцов, на выход.
– Адвокат? – предполагаю, но конвоир отрицательно головой качает.
Интрига, однако. Зачастили ко мне, а ведь всего три свидания разрешено в месяц, и лишь с посетителями из одобренного списка. И лимит посещений закрыт.
Ева?
– Кто? – выдыхаю с надеждой.
– Узнаешь. Иди, не болтай. И… будь повежливее с посетителем, – советует идущий за моей спиной конвоир.
Еще интереснее. Иду к переговорной, даже унижения не чувствуя в этот раз, что в изоляторе, и что за моей спиной охранник, который при малейшем моем неверном шаге отходит дубинкой по спине, а затем в карцер отправит.
Редко удивляюсь в последние месяцы, плыву по течению, а сейчас что-то изменилось. Но все же, жаль, что не Ева пришла – ее одну я был бы счастлив увидеть.
А войдя в светлую переговорную: белая перегородка, бежевые стены, белый пластик окон, я вижу черное массивное пятно напротив. Богдан – огромный, лысый детина в кожанке сидит за стеклом, и нагло лыбится мне.
– У вас десять минут, свидание неучтенное, без записи. Не советую об этом болтать, – шипит мне на ухо конвоир, и становится в угол, ближе к двери, отходя так далеко, как никогда не отходил.
А меня от злости колошматит – что ЭТОМУ нужно? Мало того, что бизнес похерил, так теперь еще и пришел посмеяться, зная, что я пока ответить не в состоянии?
Он в окно стучит пальцем, и загибает его в сторону черной трубки, к которой я подхожу, и прижимаю к уху.
– Здравствуй, Ярослав.
– Какого хера надо? – голос сиплый, фамильное бешенство накатывает редко, и всегда невовремя.
Кажется, сегодня меня ждет карцер.
– Как грубо. Поговорить пришел.
– Ну х*й бы ты не пошел?
– Заключение не красит, – смеется Богдан, а взгляд полон презрения. – По себе знаю.
– Так зачем ты пришел? Отнимать у меня больше нечего: бизнеса нет, репутации тоже, вообще ничего нет, даже невесты.
Настю бы с радостью отдал, но идиотка от Серого залетела. И друга жаль, и ребенка этого несчастного, который в такой семье родится.
– Поговорить пришел, угомонись. И от Евы привет передать. Тебе, кстати, понравилась моя посылка? – Богдан ее именем бьет, неуместно оно звучит, они вообще несовместимы – Богдан и Ева могли лишь в параллельной вселенной пересечься.
Но тем не менее.
– Что? О чем ты?
– Желтый галстук. Девочка специально хранила его, – довольно отвечает бандит, – для подобного случая. Ты прав, я не для пустых разговоров пришел, я с очередным подарком – с неприятной правдой.
С правдой, которую я не хочу слышать. Знаю, что не хочу, хотя толком Богдан пока ничего не объяснил, но лучше бы ему не приходить сюда. Лучше бы мне повесить трубку, и отказаться от этого свидания.
Но я сижу, а Богдан говорит:
– Зря вы девочку обидели, нехорошо так с женщинами. Хотя, ты не одну Еву обидел, думаю.
– Мы не…
– Замолчи. Я ведь сказал, что разговора не будет, будет монолог. Ева просила суда дождаться, чтобы тогда тебе все рассказать, а не сейчас, но Евы ведь нет. А суд неизвестно когда, – подмигивает ублюдок. – Так вот: зря вы сделали то, что сделали. Женщины обидчивы, и способны на самую подлую месть. А уж если в этом готов помочь сочувствующий мужчина – получится то, что с вами. Понимаешь?
– Не совсем, – хриплю в ответ, хотя я все понимаю.
Ева знакома с Богданом.
Ева передала ему галстук.
Ева предала.
– Девочка обиделась на вас: поимели, и бросили. А я не люблю, когда хороших девочек обижают тупые мажоры, и мы с Евой решили, что вас нужно наказать. Сначала бизнес… да-да, думаешь, стал бы я так рисковать просто из-за мелкой конторки, которой три секунды от роду? Разумеется, нет! Но Ева хорошо придумала, умная она девочка. И с Лилей отлично получилось, они ведь так похожи… если издали смотреть, – хохотнул Богдан. – Ну вы и придурки! Вы и бизнес потеряли, и встряли в обычный женский обман, заплатив за это свободой. Справедливо, думаю.
Ева. Бизнес, вся эта круговерть с Лилей, даже ее обвинения – все это Ева?
Нет, быть не может!
«Но она видела, что мы вокруг Лили ходим кругами. Не могла не знать, почему, и молчала, словно в насмешку, – приходит в голову поганая мысль, выкинуть которую я не могу. – И в день ареста они рядом были, не ругались, беседовали. И… специально меня на эмоции пробивали. Специально!»
– Ну что, Ярослав? Справедливое наказание ты получил, как считаешь? – бросает Богдан, перестав улыбаться.
Наказание я получил сейчас, а не когда меня закрыли.
Худшее наказание – предательство.
Глава 7. Ева
Поправляю платье перед зеркалом и отбрасываю за спину волосы.
Опять я в желтом, хотя теперь сменила имидж, стала смелее, у меня есть красное сногсшибательное платье, и черное мини, накупила в июне, больную душу лечила шопингом, и про ребенка тогда еще не знала.
А теперь носить короткие броские наряды мне уже нельзя, наверное, это несолидно для будущей матери. У меня есть пример, моя собственная мама, а она утонченная, настоящая женщина, и я хочу быть такой же.
Да и внимание лишнее мне не нужно. И в клуб идти не надо, что я там забыла – этой мыслью заканчивается мой внутренний монолог и я, вздохнув, присаживаюсь на кровать.
– Ну ты чего, Ева? – Оля водит красной помадой по губам. – Опять реветь собралась? – она щурится.
– Я не ревела, – вскидываю подбородок, вру зачем-то, подруга ведь все видела, тогда, во дворе у Сергея, и я шмыгала носом всю дорогу, разве что в голос не рыдала. – Просто не хочется в клуб. Мне и пить нельзя.
– Почему это? – удивляется Оля.
Прикусываю язык.
Не знаю, как ей сказать, боюсь, что она разволнуется, начнет на мозг капать, что нам с преподами обязательно встретиться надо, и я должна им рассказать.
А рассказывать я ничего не собираюсь, один неизвестно когда из тюрьмы выйдет, второй довольный женится, им не до меня, таким, как они, не нужны дети, тем более, от обычной студентки, это там, у меня дома фамилия Снежинские означает престиж, а в этом городе главные Воронцов, Штерн, и как там, Настиного отца губернатора величают?
– Ева? – напоминает о себе Оля.
– Просто пить вредно, – веско говорю и встаю с кровати. – Ладно, – смотрю в зеркало, – последний день каникул, с завтра на учебу…немножко потанцуем, – решаюсь.
– Это правильно, – деловито кивает подруга и берет меня под руку.
Спускаемся вниз, такси уже ждет возле общежития. По дороге любуюсь вечером, сумерками, первыми огнями и морщу лоб, завтра после линейки нужно будет съездить посмотреть две квартиры, и, если все понравится – переезжать.
Ладонью привычно глажу живот, я начала правильно питаться, читаю много справочников, разбираюсь потихоньку, я счастлива почти.
– И на днях нужно сходить в больницу, проверить тебя, – шепотом делюсь планами с ребенком.
– С кем ты опять разговариваешь? – раздражается подруга и щелкает складным зеркальцем. – Под нос себе что-то бормочешь вечно, бесит уже.
Краснею. Чувствую себя глупо, но ничего поделать не могу, трепещу и жду, я изнутри меняюсь, и мне радостно.
Такси останавливается возле "Да Винчи".
Долго смотрю на яркую вывеску, давлю воспоминания, вздыхаю и выбираюсь на улицу. Под руку с Олей шагаю сквозь разряженные стайки девушек, отмахиваюсь от дыма, когда какой-то парень выдыхает его мне прямо в лицо.
– Фу, – захожу в клуб, и сразу музыка ударяет по ушам.
Оля тянет меня к стойке, а я раздумываю, не вредно ли это мне, я и забыла уже, какая тут громкость, а еще крики, вопли, раскатистый смех.
– Нам два пива! – кричит Оля и ладонями бьет по стойке.
– Я же сказала – не буду, – качаю головой и сажусь на табурет. – Молоко есть?
– Молоко? – переспрашивает бармен с таким видом, словно я у него травку попросила, и после моего кивка хмыкает. – Есть.
– Один стакан, – заказываю.
– Ну это очень странно, – делится впечатлениями Оля и тянет руки, когда перед ней ставят высокий бокал с белой шапкой пены. – Ты не на детский утренник пришла, Ева, а в клуб.
– Хватит нудеть, – улыбаюсь и отпиваю из своего стакана. Разворачиваюсь на стуле с желанием посмотреть на зал и танцующих.
И давлюсь молоком, наткнувшись на пристальный взгляд.
Светлые волосы, небрежная челка. Золотистые светло-карие глаза, чувственный рот.
Несколько дней назад я его во дворе караулила, тогда он шел и смеялся, а сейчас стоит в двух шагах от меня и смотрит так, словно мы не в шумном молодежном клубе встретились, а на похоронах.
– Здравствуйте, Сергей Георгиевич, – тонким голосом приветствует его Оля и толкает меня локтем. – Вот так встреча. А мы тут…последний день каникул.
Сергей словно не замечает никого вокруг, не слышит, хватает меня за руку и почти сдергивает с табурета.
– Иди сюда.
От звуков его голоса сердце сбивается с ритма, его пальцы обхватывают мое запястье, и кожу жжет, семеню за ним сквозь толпу, вокруг столько запахов, алкоголя и пота, а я чувствую лишь его парфюм, свежий, едва уловимый, взглядом впиваюсь в его затылок и нестерпимо хочу пальцы запустить в эти мягкие светлые волосы, потрогать его.
– Знакомься, это, похоже, папа, – негромко говорю, и накрываю ладонью живот.
Сергей оглядывается.
– Чего? – он щурится, по его лицу цветные вспышки носятся, он такой чужой и такой родной.
– Ничего, – пытаюсь выдернуть руку. – Отпусти, куда ты меня тащишь?
– Пришли, – он выдергивает меня из толпы в закуток возле туалетов. Сдвигает к стене, сам напротив встает, загораживая дорогу. Долгим взглядом изучает меня, оценивает мои распущенные волосы, смотрит ниже, на платье и изгибает губы. Возвращается к глазам. И понижает голос. – Ну что. Привет, Ева.
Глава 8. Сергей
Настя достает, бесит меня своим постоянным хвастовством, мелким слюнтяйничеством и нытьем, но, пожалуй, я заслужил именно это. Не больше и не меньше – вот такую вот Настю. Ведь примерно на такой я и планировал жениться со временем, лет в тридцать-тридцать пять: на высокомерной кукле, умеющей вести себя в обществе, и с родословной, как у породистой кобылы.
Остальное казалось неважным.
– Куда ты собрался? – ловит меня «невеста» у самого дома, и за руку хватает. – По шлюхам, да?
– Да. Тебя что-то не устраивает?
У Насти нет особого ума, но хитрости и какого-то звериного чутья ей не занимать. Вот и сейчас она чудом почувствовала, что я собираюсь пойти в бар, чтобы выпить, и нарисовалась около моего дома.
– Хоть бы постеснялся! Скоро пойдут разговоры, что не по любви мы женимся, и…
– Дорогая, – отодвигаю Настю, придерживаю за плечи, хотя прикасаться к ней физически неприятно, – никто не питает иллюзий по поводу нашей великой любви. Всем вообще все равно на нашу с тобой звездную пару. Я могу по главной улице ходить в обнимку с проститутками, об этом поговорят один день, и забудут. Расслабься, в обществе я обещаю нежно тебе улыбаться, и даже поцелую разок. В ЗАГСе. А сейчас иди домой, или куда ты сама хочешь.
Отпустил «невесту», хотя больше всего хотелось отшвырнуть ее, как нечто неприятное, но сдерживаюсь – девушка, все же. Дурная, склочная, избалованная сука, но она слабее. А значит, играть придется на ее поле.
– Скоро я к тебе перееду. На днях, до свадьбы, – шипит она, – и тогда ты не посмеешь по шалашовкам ходить! Папа добро дал, разрешил нам съехаться, так что радуйся, пока можешь.
Настя разворачивается с видом оскорбленной невинности, и уходит. Уходит так, словно я за ней побежать должен, но я лишь пожимаю плечами, и иду к машине – и с чего Настя взяла, что я по бабам хожу? Будто для этого у меня есть настроение и силы.
Яр в тюрьме, Ева предательница, а на моей шее висит камень по имени Настя. Но вообще… вообще, Настя права.
– Надо развлечься, пора перестать быть монахом, – попытался сказать это весело, как раньше, но от унылости своего голоса тошно.
Пить не тянет, по бабам тоже идти не хочется, но я заставляю себя поехать не в бар, а в клуб – там моя атмосфера, мой мир. Барные стойки, танцпол, чилаут – это должно поднять мне настроение. И не думать о стерве Насте.
И о Еве.
До «Да Винчи» доезжаю на автомате. Дорога знакома, охранник – нет, но он вежливо кивает, и пропускает меня вне очереди. Так и должно быть, все правильно: я Сергей Штерн, пора об этом вспомнить.
И я пытаюсь. Заказываю смазливой блондинке коктейли, слушаю бессвязный лепет о том, что у всех подруг айфоны двенадцатой модели, а она, как лохушка, ходит со старым.
– Бедняжечка, – говорю ей, и сердце замирает от знакомой фигуры, от знакомого оттенка волос – только у одной девушки они подобного оттенка янтарного меда. – Ничего, с таким ротиком ты быстро заработаешь себе на новый телефон.
– Я согласна.
– Поищи кого-нибудь другого, и угощайся, – протягиваю ей еще один коктейль, и иду туда, где видел Еву.
Это она, нет сомнений. Вернулась, вернулась, черт бы ее побрал…
В голове басы гремят, по коже электрические разряды бегают, насквозь прошивают, пока говорю с ней, когда в ее глаза смотрю. И до сих пор не могу поверить, что все закончилось именно так, именно таким образом.
– Ну что. Привет, Ева.
– Привет, – шепчет, и я не слышу – по губам читаю.
По вкусным губам Евы, которые так любил целовать. В которые и сейчас бы впиться, утянуть ее подальше от толпы, и наслаждаться всю ночь, и всю жизнь.
– С приездом, Ева. Весело проводишь время, я смотрю, – она хмурится, пытается уйти, но я выставляю руку, и не пускаю. – Ты сейчас Ева или Лилит?
– Я всегда была Евой. Кто виноват, что вы оба – слепые? – Ева больше не шепчет.
Хмурится привычно строго, вот только больше я не чувствую себя под этим взглядом нашкодившим мальчишкой. Кто из нас больше натворил – это как посмотреть.
– А Богдан с тобой? – приподнимаю бровь. – Хотелось бы поздороваться, руку пожать…
– При чем здесь Богдан? Я ведь объяснила тебе на вокзале, в чем дело.
– И я, разумеется, поверил. Брось, Ева, – усмехаюсь, – ты та еще интриганка. Здорово ты нас наказала, я восхищен. Тебе бы не в психологию идти, а в юриспруденцию – цены бы не было.
– Мне итак нет цены!
А у Евы острые зубки. Что-то в ней изменилось – она никогда не была особо робкой, но сейчас я вижу перед собой не юную девушку, а молодую женщину – грустную, или делающую вид, что ей не особо весело.
– Про Яра не хочешь спросить? Не интересует его судьба? Или «из сердца вон», Ева?
– У ТЕБЯ я не хочу спрашивать ни о чем, Сергей, – Ева поджимает губы, принимая вид оскорбленной аристократки, а затем добавляет: – Ты утащил меня за собой не разговаривать, а ругаться, и упражняться в остроумии. Срывай злость на ком-нибудь другом… на невесте, к примеру. Кстати, поздравляю с помолвкой, Настя для тебя идеальная пара. А о Яре я узнаю сама, если захочу. Кстати, – кивает она мне за спину, – кажется по тебе кто-то соскучился.
Я хотел вернуть себя прежнего, и это почти получается – от разговора с Евой веселая злость в венах вскипает. И я хочу ответить ей, соврать о том, как жду свадьбы с Настей. И пригласить ее в ЗАГС, но за спиной раздается возмущенный голос моей «любимой» невесты:
– Лучше бы ты по шлюхам пошел, чем снова с этой связался! Могу я узнать, какого черта здесь происходит?
Глава 9. Ева
– Ты что, следишь за мной? – поражается Сергей.
Стоит ко мне спиной, и спина эта напряжена, и закрывает меня от всего, от толпы и шума, от мира. Смотрю на его белую обтягивающую футболку, по которой бегают цветные полосы светомузыки, салатовые и розовые, раскрашивают его.
Хочется дотронуться до него.
Ладошку положить между лопаток, погладить, прижаться к нему, такому высокому, крепкому, вдохнуть знакомый запах, закрыть глаза и представить, что не было этих трех месяцев, на календаре по-прежнему счастливый май, и они оба рядом.
– Слежу и, оказывается, не зря, – Настя сдвигается в сторону, ловит мой взгляд. Обхватывает трубочку пухлыми губами и цедит какой-то красный коктейль. – Ты, кажется, уехала, институт бросила? Чего явилась?
– Уволь своего информатора, сведения устарели, – хмыкаю, а сама мысленно поражаюсь, выходит, не только я каждый день новости читала, но и она тоже обо мне справки наводила?
Угрозу во мне видела?
– Сережа, – ее взгляд, полный злости, упирается в Сергея. – Или мы сейчас же уходим…
– Или? – обрывает он резко, с раздражением, словно гавкнул, и Настя разом замолкает. Он оглядывается на меня. В глазах вижу вопрос, какой-то смутный, неясный, он быстрым жестом чешет подбородок, будто уходить от меня не хочет, как и я не хочу его отпускать.
– О! – рядом восклицает какая-то девица на километровых каблуках. – Тут, я так понимаю, очередь за новым айфоном? – она пьяно смеется, касается груди Сергея.
Сглатываю, смотрю на Настю. У нее не лицо, а гром и молнии, и мне на секунду жаль становится эту смертницу, к кому она лезет, она соображает, вообще?
Сергей отрывается от меня. И морок его взгляда рассеивается, он шумно выдыхает и сбрасывает с себя руку этой цапли, подталкивает Настю в сторону, расчищая дорогу.
– Как же вы все меня достали.
Это прозвучало чувственно, от души, он идет сквозь толпу, а мы с Настей провожаем его взглядами.
В удивлении кошусь на нее.
Так с любимыми невестами не разговаривают, особенно, если решил воспользоваться отсутствием друга и по-быстрому себе ее захапать, пока тот на солнце смотрит только сквозь прутья решетки.
– А у тебя, похоже, проблемы, – у меня вырывается злорадный комментарий. – Достала ты его.
– Что сказала? – Настя поворачивается. У нее лицо кривится, из ноздрей чуть ли пар не идет, этот миг такой странный, а я четко осознаю – мы соперницы, и это не просто слово, это чувство, и оно страшное, меня эмоции с головой накрывают, меня толкает в прошлое, назад на века, к истокам женской вражды, словно Сергей первый, главный и единственный мужчина на земле, и он мой, мой, а нее.
– Ты, – Настя тычет пальцем, как оружием, в растерянную девицу. – Не попадайся мне больше.
И пятится, и взгляда от меня не отводит, как если бы на прицеле держала, ввинчивается в толпу. Я теряю ее из виду.
Она за ним пошла.
Встряхиваю волосами.
Эта тяжелая пелена с мыслей спадает, и я ужасаюсь, никогда прежде такой не была, не ощущала подобного, я под сердцем ношу доказательство любви, и с каждым днем моя зависимость крепнет, я люблю его, я не смогу жить как прежде, до той ночи в клубе.
Решительно рассекаю толпу, работаю локтями. Выбираюсь к стойке.
И вижу их.
Они переругиваются, Настя пьет. Рядом сидит ошалевшая Оля, аж на стуле развернулась, глаз с парочки не сводит, а они свидетеля не замечают, как на необитаемом острове находятся, лишь друг друга видят.
И меня отравляет горькая, противная ревность, мне так муторно, по ушам бьет музыка, у меня там словно маленькие барабанщики засели и по перепонкам колотят бам-баб-бам, и сердце пульсирует в висках.
А я лишь хотела немного потанцевать с подругой, проводить лето, какого черта!
– Пойдем, – за руку сдергиваю Олю с высокого табурета. – Такси на улице подождем, что-то мне плохо.
– Плохо тебе, Ева? – тут же поворачивается на мой голос Сергей. – Зато в изоляторе сидеть здорово. Тепло, сухо, еда есть опять же, библиотека, находишься на гособеспечении, сказка, – он усмехается.
– Ну это я, наверное, в трусы к Лиле лезла, да? – еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. – На меня заявление, написали, я виновата? Но как же классно, что у Ярослава есть ты. С такими друзьями и врагов не надо, поговорку слыхал?
– Какая ты дура! – он отталкивает стул с дороги, подходит вплотную. Его руки словно не принадлежат ему, на моих плечах оказываются, он меня встряхивает. – Ева. Я даже на Богдана забил, я чуть в аварию не попал, когда на вокзал за тобой летел, я просил гребаную малость, не отталкивать, а ты что сделала?
Запрокидываю голову. Его глаза блестят, горят, он завороженно смотрит в ответ и вдруг наклоняется. Успеваю ощутить легкое касание, губы перышком, едва уловимо, кратким мазком, и внутри все переворачивается с ног на голову.
– Сережа! – к нам фурией подлетает Настя. Оттаскивает его руки от меня. – У нас свадьба через четыре дня. Ты скандала хочешь? Отцепись же от этой девки. Боже, на нас все смотрят, я тебя ненавижу! – она бьет его в грудь.
Замахивается на меня.
Коктейль плещется из бокала, макушке мокро. Чувствую, как алкоголь стекает по моим волосам.
– Настя! – Сергей оттесняет ее от меня.
Трогаю мокрые щеки, и это не коктейль, глаза щиплет, вытираю слезы. Слышу, как орет Настя и понимаю, что никакой он не мой, он ей принадлежит, а я лезу к ним, как последняя идиотка.
Все, что у меня есть моего – это ребенок. И ему сейчас плохо вместе со мной.
– Пойдем, – негромко прошу растерянную подругу. – Пусть они…
Пробираюсь к выходу, быстро стираю слезы и шепотом повторяю:
– Мой ребенок. Это главное, мне этого хватит.
Глава 10. Ярослав
Галстук намотан на руку – он в измятую, грязную тряпку уже превратился. Странно было бы стирать его. Вообще, стоит выкинуть, это так убого: пальцами водить по своей же вещи, и думать, думать, думать…
Хотя, чем еще заняться в СИЗО?!
– Слышь, мажор, зачетная у тебя баба была. Жаль, дружок увел, – хмыкает Вепрь.
Он, как всегда, сидит за столом. И курит. Сигарета зажата во рту, а толстыми пальцами Вепрь водит по дисплею смартфона. В СИЗО запрещено многое, но за деньги достать можно все.
– Эй, мажор, че молчишь?
– Какая баба? – спрашиваю, все равно ведь не отвяжется.
– Мажорка, с которой женихался. Красивая она, люблю таких, сисястых. И дерзких, – Вепрь покатывается со смеху, но смех длится недолго – кашель душит его. – Мордобой устроила в клубе знатный, с бабой какой-то подралась – с любовницей своего жениха, всем наваляла. Их охрана выставила, но засняли все красиво.
Настя и мордобой?
Странно. На людях она всегда старалась представать чинной, почти тургеневской барышней. А вот в узком кругу был и алкоголь, и кое-что более взрослое. Но все это среди тех, кого в нашем кругу принято друзьями считать, а не на виду у толпы.
– Дай, взгляну, – протянул руку, и Вепрь, довольно оскалившись, протянул мне смартфон с отпечатками жирных пальцев на дисплее.
Лента открыта, и я понимаю, почему сокамерник так радуется. Такие зрелища любят, особенно, если они касаются богатых и знаменитых: вот Настя орет на Серого, вот они уже втроем с глуповатой блондинкой, на следующем фото девушки отчаянно портят прически, вцепившись друг другу в волосы.
Хоть комикс рисуй по этому походу в клуб… знакомый клуб, к слову. «Да Винчи». Листаю фотографии, под которыми почти тысяча лайков, и перед глазами общая картина Настиной больной ревности.
Серого жаль.
Интересно, он забыл о Еве, и эта сахарная блондинка и правда та, с кем он теперь спит?
– Налюбовался? Давай, – Вепрь прищелкивает пальцами. – Зря уступил эту телку, драться за таких надо. Таких боевых баб я уважаю.
И только я хотел вернуть телефон, все равно все фото однотипны, как наткнулся на ту, которая начала разгонять застоявшуюся кровь по венам: Ева.
Ева среди толпы. Она всегда выделялась, даже когда в идиотские балахоны одевалась, а сейчас она красоты не скрывает – подчеркивает, наоборот. И светится вся, внутренним светом наполнена, хотя на лице обида и разочарование. Кадр размыт, она не в фокусе, но теперь я ни за что ее не спутаю ни с кем.
Ева…
– Спасибо, – заставляю себя вернуть смартфон, не смотреть на Еву.
– Неприятно, да? Слышь, понять не могу, ну нахер ты насиловал ту курву, когда этакая принцесса под боком была? – Вепрь принимается за старое, все признание хочет из меня вытянуть.
Идиот. Об этом говорит и то, что ему Настя так приглянулась. Но да, неприятно.
О Еве думать неприятно, о Еве и Богдане. Она умеет врать, но и Богдану тоже веры нет, и понять, что к чему я смогу, лишь выбравшись отсюда. Если получится.
– Воронцов, на выход.
– Что? Опять свидание? – интересуюсь, выходя из камеры.
Привычно делаю нужное количество шагов вперед, привычно замираю. Гребаные тюремные привычки, они в кожу въелись, как рыбный запах.
– Адвокат, – снисходит охранник до ответа. – Вернее, адвокаты.
Странно, но ладно. Былой запал, когда Еву увидел, пусть и на фото, схлынул. Уже мало что интересно, однообразие меня сожрало – не сломался, всего три месяца прошло, но просто… да, я просто привык. И от этого тошнотно.
– Три стука в дверь, как закончите, – обращается конвоир к Олегу – адвокату, которого отец нанял, и тот кивает.
Кивают и двое смутно знакомых парней, которые с ним пришли. Они в костюмах… Бриони, кажется, в туфлях начищенных, но все это сидит на них странно – на юристов не смахивают.
Скорее, на меня и Серого – такими мы были совсем недавно. Или на любого из нашей тусовки – той тусовки, в которую мне больше дороги нет.
– Вау! Ну точно, Ярослав Воронцов, – присвистывает один из них, и я узнаю.
И одного «адвоката» и второго.
– Вадим, Артем. Надо же, – криво улыбаюсь обоим. – Что здесь забыли сыновья банкиров? И какие из вас, мать вашу, адвокаты?
– Это мои стажеры, – уныло поясняет Олег, но на него никто не обращает внимания.
– Думал, будет скучно. Отец заставил работать, приумножать семейное состояние. Банкиру нужен свой адвокат, сам понимаешь, – подмигивает Вадим, и руку пожимает без брезгливости. – Мы не особо хотели по тюрьмам таскаться, да еще и за бесплатно, а про то, что ты присел забыли.
– Сейчас не скучно, а очень даже интересно, – хохочет Артем, взъерошивая русые волосы, и хлопает меня по плечу. – Только без обид. Короче, мы не верим, что ты ту телку насиловал, нахер она тебе, если бабы сами на член прыгали?
Да, и это мои адвокаты. Но видимо, Олегу их навязали влиятельные отцы. Наши с Серым ведь тоже и на стажировку нас пристраивали, и ректору буквально навязали.
– Вы ведь будете просто учиться у Олега? Дело вести не будете, – с надеждой спрашиваю я.
– Мы знаем, как тебя вытащить! Пара дней, и ты выйдешь на свободу, – уверенно заявляет Вадим.
Глава 11. Ева
– Ева, а Ева, – доносится за спиной мужской игривый голос, когда я иду по тропинке от общежития до универа. – А пойдем сегодня на свидание?
Не оглядываюсь, но невольно поправляю распущенные по плечам волосы. И чувствую нечто похожее на удовлетворение, стоило перестать наряжаться в мешки из-под картошки, снять очки и не завязывать волосы в высокий хвост – как сразу появились толпы поклонников.
Парням важна внешность, увы и ах, неглубокие они люди.
Хотя…есть двое мужчин, которым я понравилась будучи в желтом платье, а потом и в юбке до пола, сложно представить, что те ночи – притворство, что меня хотели не по-настоящему, зачем им это было нужно, нарезать вокруг меня круги, если им противно?
Только из-за того проекта?
Нет ведь.
Я в поцелуях чувствовала любовь.
– Ева, – позади не оставляют попыток добиться от меня свидания, я отмахиваюсь, возвращаюсь к мыслям.
Если Сергей и Ярослав любили, почему тогда все так вышло? Это очень сложно и путано, я умная, а ответа у меня нет.
– Ну я тебя просто узнавать перестала, – по-мальчишески присвистывает Оля, когда я равняюсь с ней. – Раньше ты меня ждала, пока я часами собиралась. А теперь наоборот, – одобрительным взглядом она окидывает мой узкий брючный костюм и качает головой, – шикарно. Мисс Элегантность.
– Да ладно, – смущенно хихикаю. Пальцами веду по мягкой ткани пиджака. Этот костюм мне родители из командировки привезли, когда читали лекции в институте за границей. И наряд шикарный, его выбирала мама, а у нее отличный вкус.
Но раньше я стеснялась, казалось, что заучке нельзя выряжаться, а теперь перестала себя чувствовать дурнушкой и ежедневно нападаю на гардероб. Меня изменили Сергей с Ярославом или ребенок – главное, что я наконец-то ощущаю себя женщиной.
– Ты на сегодня договорилась квартиру смотреть?
Киваю и оглядываюсь по сторонам.
Первое сентября, первый день осени, на улице теплынь, прохладный ветерок ласкает лицо. В парке установили сцену, расставили стулья для учителей. Студенты группками кучкуются рядом.
– А ты потом на совет старост?
Снова киваю.
Вот-вот начнется линейка, и мы с Олей шагаем к своему курсу – наше место возле деревьев, от сцены далеко. Подруга могла бы и не приходить, линейка для новичков, в основном, но Оле просто хочется поглазеть на девчонок, какими вернулись с каникул, кто потолстел за лето.
– Слышала, что Кристина учудила? – со вкусом сплетничает Оля. – Она же год с тем старшекурсником встречалась, и его летом забрали в армию. Он позвал ее в ресторан и сделал ей предложение. А она сначала поела, а потом отказала. А знаешь, к кому ушла? К его другу. Которого тоже в армию забрали через пару дней. Дура, скажи?
– Дура, – соглашаюсь и обозреваю толпу. Вспоминаю Сергея, фамильное кольцо, которое ему бабушка дала – и к горлу подступает горький комок.
Вчера в клубе его Настя скандал устроила, за волосы оттаскала какую-то девицу, мы с Олей уже уходили, и лучше бы я не останавливалась, и не смотрела на это, я так бороться никогда не смогу, хоть и кажется, что сильнее его люблю, чем она.
– Салют, – звучит над ухом высокий жеманный голос, и я вздрагиваю.
Поворачиваюсь.
Рядом останавливается Лиля. Смотрит на сцену, на учителей, что рассаживаются на стульях, кто-то выносит и ставит микрофон.
– Как отдохнули, девочки? – Лиля поправляет развевающиеся на ветру волосы.
Она повыше, плотнее, в короткой кожаной юбке и кофточке с глубоким вырезом. На губах переливается розовый блеск.
Я машинально сравниваю нас. И молчу. В мыслях одна за другой проносятся картинки, как Ярослав заламывает ей руки, наваливается на нее, не давая вырваться, как он расстегивает брюки, и…
– Чудесно, – сладким голосом говорит Оля и пожимает мою руку. С сочувствием смотрит на Лилю, – а ты как, дорогая? Тяжело тебе было сюда вернуться? Ужасно, конечно, мы с Евой пока сюда шли, слышали – все только о тебе и сплетничают, обсуждают, какая ты дрянь. Совести у них нет. Бедняжку изнасиловали, а они? Да, Ева?
Лиля краснеет, бросает на Олю злой взгляд.
С благодарностью сжимаю руку подруги в ответ. Оля раньше с нашей королевой красоты подружиться мечтала, чтобы та ее на тусовки с собой брала, а теперь не боится в лицо ей смеяться.
И меня опять разъедают сомнения.
Ярослав не мог, он не стал бы, доказательства ведь и подтасовать можно. Лишь их с Сергеем образ все портит, сын прокурора города и сын начальника автоинспекции, неужели такие отцы позволили бы Яру за решеткой сидеть, если он не виноват?
Ректор уже начал приветственную речь, в микрофон поздравляет студентов с началом нового учебного года, Лиля, высокомерно задрав подбородок, делает вид, что внимательно слушает.
– Такая она овца, – шепотом говорит Оля. – Все-таки приперлась.
Не отвечаю, пытаюсь уложить бурю внутри. Ладони вспотели, я снова разволновалась, а это вредно, представляю, что еще почти год ее лицо будет маячить в универе, я каждый день на нее наталкиваться буду – и меня трясет.
На сцене высказываются учителя, я почти ничего не слышу, лишь невнятный бубнеж. Невидяще смотрю на нашего философа Максима, а потом…
Между сценой и стульями, держась за спинки, наклоняясь и здороваясь, пробирается высокая мужская фигура.
Синие джинсы, черная футболка – он одет так, словно не на торжественную линейку явился, а в магазин за хлебом вышел.
Наглый, невозмутимый, испорченный.
Он хочет присесть на свободный стул, но ректор качает головой, что-то быстро ему говорит.
Не могу поверить. Растерянно смотрю на Лилю. Она еще больше покраснела, вцепилась в свою сумочку, глаз не сводит с него.
А Сергей поднимается на сцену. Останавливается у микрофона. Взглядом шарит по толпе, выхватывает меня, Лилю рядом. Улыбается. И по парку разносится его спокойный уверенный голос:
– Я речь не готовил, но всех поздравляю. Желаю сил и терпения. Усердия. В общем, всего. И обещаю вам. Этот учебный год вы запомните надолго.
Глава 12. Сергей
Стою на сцене, смотрю ровно на нее – на Еву, которая растерянно с подругой переглядывается. И на меня также поглядывает, но в глазах изрядная доля возмущения.
Поняла меня, поняла, к кому я обращаюсь.
Неглупая девочка ведь.
– Ээээ… спасибо, Сергей Георгиевич за такое теплое напутствие, – ко мне подходит ректор, и я дополняю его, говоря в микрофон, чтобы все слышали.
Чтобы она слышала:
– За искреннее напутствие. Еще раз: успехов всем вам в учебе!
Чуть было не поклонился всем собравшимся, вспоминая себя – прежнего: веселого, буйного и дерзкого Сергея Штерна. Таким я и во время учебы был, выводя из себя преподавателей и более скромных соучеников, зато девчонки все мои были; таким и оставался до определенного момента.
Не удержавшись, подмигнул собравшимся, поймав пару привычных взглядов от студенток – кокетливых и зазывных, и один высокомерный и злой от Евы, и пошел к компании преподавателей. Зазвучала музыка, ребята из профкома начали привычно подогревать позитив, а я стал уставать от коллектива, едва к нему присоединившись.
– Я рад, что вы снова с нами. Это было весьма… неожиданно, – подбирает слова ректор.
– Вы хотели сказать «некстати»? – поправляю я, и понимаю, что попал в точку.
Возвращаться в универ я не думал. Не увольнялся, но все понимали – работа моя окончена. Все решилось буквально за день, и причиной тому стала…
… – Эта дрянь! Это все она! – вопит Настя. – Папа, скажи ему! Неужели ты не понимаешь, зачем ему этот мухосранский универ? Там шлюха эта, к ней рвется. Надо было… надо было ее прибить, прихлопнуть…
– Настя! – устало прерывает ее Игорь Валентинович. – Уймись, дочка.
– С чего вдруг? Он позорит меня, – она всхлипывает – слезы настоящие, как и истерика, но она продолжает играть в оскорбленную невинность. – Ты сам видел новости? Газеты видел? Он опозорил меня!
Настя тычет в меня пальцем, и поза эта, и истерика лишь смех вызывают. Вот ведь дура! Чего ждала от меня: любви? Так ничего она не сделала для этого. А потому я сижу, перекатываю в бокале коньяк, и гляжу мимо невесты и ее отца – губернатора.
Если бы я был не я, но с таким же разочарованием, которое Ева во мне разбудила, и встретилась бы мне девушка… не такая идиотка, как Настя. Девушка с разбитым сердцем, которая заполнила бы мою пустоту, и которой также нужна была бы моя помощь, чтобы раны залечить – я бы смог полюбить.
Смог бы, если бы этой девушкой была не Настя.
И не было бы Евы.
Но обе они есть, и пусть обе катятся в преисподнюю!
– Я тебя не позорил. Это ты, дорогая, устроила безобразную склоку, и мне пришлось разнимать бабскую драку, – лениво бросил я, а Настя возмущенно на отца взглянула, ища поддержки.
И не находя ее, ведь я прав.
– Пусть работает. Преподавать в университете – престижно, итак про нас говорят, что коррупционеры, и все родственники в бизнесе, – ворчит Игорь Валентинович. – А по поводу новостей вот какое дело, дорогая: свадьбу отложить нужно.
– НЕТ! – выкрикивает Настя, и уже спокойнее повторяет: – Нет, папа, зачем?! Платье готово, ресторан заказан… всего пара дней осталась, меньше недели, мы не можем…
– Мы можем. И перенесем. Тебе нужна свадьба, на которой все будут на тебя пальцем показывать, гадая, со сколькими твоими подругами переспал твой жених? Ты сама выставила его в дурном свете, – рявкнул Игорь Валентинович, впервые симпатию во мне вызывая за данную отсрочку – такого подарка судьбы я не ожидал, а потому наливаю второй бокал, добавляя себе настроения. – Если свадьбу сейчас играть, вас полоскать будут долго и со вкусом, а если перенести – эта история с клубом, и с любовницей Сергея забудутся. И моя репутация не пострадает.
– Ага! Тебя только ТВОЯ репутация волнует! А как же я? – снова заводится «невеста».
А я начинаю вспоминать Уголовный Кодекс, развлекая себя. Интересно, если я придушу Настю в первую брачную ночь, мне дадут условку или посадят? Учитывая поведение невестушки мне медаль должны будут вручить прямо в зале суда.
– Я думаю о нашей семье. Решено: Сергей возвращается преподавать, свадьба откладывается на месяц, и вы оба, – губернатор бьет кулаком по столу, как судья молотком, – ведете себя прилично. – Игорь Валентинович неодобрительно, хоть и понимающе смотрит на меня: – Больше никаких девок. По крайней мере публично!
Настины вопли до сих пор в голове, но эту истерику вспоминать приятно.
– Утекай! В подворотне нас ждет маньяк, – тихо пропел я себе под нос, продираясь сквозь толпу.
Песня под настроение, непонятно, почему она играет на линейке, но чертовски отражает то, что я в садиста превращаюсь. Сука-Настя решила меня нагнуть, а я в свою очередь устрою ей «счастливую семейную жизнь».
Оба мы будем несчастливы, и сдохнем, видимо, в один день, который наступит совсем скоро.
А сейчас мне нужна…
– Ева, здравствуй, – сначала вижу испуганные глаза Оли – ее подруги, а затем и сама Ева поворачивается ко мне, и у меня привычно дыхание перехватывает. Крепко она у меня в сердце засела, не вырвать так просто. – И как поживает моя любимая студентка? Готова к новому учебному году, гордость наша?
– Главное, чтобы вы были готовы, – отвечает она хмуро, на провокацию не ведясь.
Жаль, на Еву у меня тоже грандиозные планы.
Все еще впереди.
Глава 13. Ева
Опираюсь на подоконник и листаю журнал.
Новый учебный год, я все еще староста, нужно отмечать посещения, ходить на студсоветы, гонять одногруппников, когда они ленятся – ничего не изменилось.
Вздыхаю.
Сегодня пара у Сергея Георгиевича. И он ясно вчера со сцены дал понять, что я у него во всех смертных грехах виновна, когда сам вот-вот женится, четвертое число послезавтра.
Поглаживаю живот, меланхолично смотрю на поток учащихся, что льется по коридору, и уже собираюсь отвернуться, как замечаю две знакомые фигуры.
Строгие костюмы, в руках дипломаты, стильные стрижки, эти двое словно не по универу идут, а к начальнику Центробанка, почетные гости, важные клиенты с миллионными вкладами.
Они останавливаются возле кабинета, дергают ручку.
Конечно, там заперто, ведь Сергей Георгиевич до сих пор не явился на работу.
Но эти мужчины…
– Вау, – выдыхает рядом Оля и щелкает складным зеркальцем. – А это не те парни, которые с тобой в поезде ехали? Попутчики твои?
Киваю и щурюсь, да, это они и, похоже, опять с похмелья, у Вадима в руках стеклянная бутылка с минералкой, он жадно пьет.
– Они же не студенты, – неуверенно шепчет Оля. – Взрослые.
– Аспиранты, – машинально отвечаю и морщу лоб, вспоминаю, как невольно сравнивала их с Яром и Сергеем, представляла на своем месте другую несчастную дуру, которой эти сволочи задурят мозг.
И ведь я их совершенно не знаю.
Но у них одна порода, это в походке, в повадках чувствуется, все они одинаковые, самоуверенные заносчивые мажоры.
– Слушай, ты же с ними знакома получается, – Оля нетерпеливо дергает меня за руку. – Может, представишь им меня, скажешь, что…
– Серег! – взмахивает рукой с минералкой Вадим, приветствуя Сергея, появившегося из-за угла.
Сергей шагает по коридору. Разговаривает по телефону. Кратким кивком здоровается с этими двумя, а меня бросает в пот.
Они знакомы с Сергеем.
Резко, так что в глазах темнеет, разворачиваюсь спиной, носом утыкаюсь в стекло. Я же этим случайным попутчикам разболтала, что беременна, а потом, как шарлатанка-гадалка судьбу им предсказывала, они ведь не идиоты. поняли, что меня кто-то бросил.
И если они меня вспомнят, что-то ляпнут Сергею…
Сережа не отменит из-за меня свою чертову свадьбу, нет, а по-другому я не хочу, они с Ярославом меня делить могли, а я никого из них на порог не пущу, зная, что это лишь на пару часов, а потом примерный семьянин вернется домой к Насте.
Я так жить никогда не смогу.
– Они еще и с твоим Сережей знакомы, – продолжает удивляться над ухом Оля.
– Что делают? – спрашиваю шепотом, не оборачиваясь.
– У кабинета стоят. Разговаривают, – докладывает подруга. – Красавчики, конечно, – оценивает она с придыханием. Теребит мою блузку. – Слушай, Ева, без обид. Ты попробовала с нашими преподами, а эти двое мои. Так будет честно.
Сквозь стекло разглядываю парковку, черную машину Сергея, и две яркие спортивные иномарки, дорогущие, студентам не по карману.
Явно аспиранты на них прикатили.
К горлу подкатывает тошнота, с трудом сглатываю.
– Все хорошо, – еле слышно успокаиваю себя и ребенка. – Не о чем волноваться, сейчас сходим в столовую, попросим сладкий чай…
Звенит второй звонок, и Оля дергает меня за руку.
– Пошли на пару.
Оглядываюсь.
Мои попутчики шагают по коридору, глазеют на студенток. Сергей стоит возле открытого кабинета, дожидается, пока все зайдут.
Плетусь следом за Олей, за ее спиной по глупому прячусь, словно он так меня не увидит, но Оля с ее огненно-рыжими волосами в короткой мини-юбке – яркое пятно на горизонте, и Сергей первым делом смотрит на мою подругу.
И поверх ее головы на меня.
Его пухлые губы изгибаются в ехидной улыбке.
– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, – повторяет он, кивает студентам, пропускает Олю. Преграждает мне дорогу. – Снежинская, задержись.
– Зачем это? – под его пристальным взглядом нервно поправляю распущенные волосы. Еще чуть-чуть и трястись начну, мысленно призываю себя успокоиться, он не может ничего знать, я накручиваю, но справиться с собой выше моих сил, противный тяжелый ком ворочается в желудке, ползет по пищеводу. – Черт, – опускаю голову, смотрю на его блестящую обувь и перед глазами плывет, меня сейчас просто стошнит ему на туфли, здесь так душно, что я не могу.
– Что такое, Ева? – Сергей сдвигается по коридору за мной, не замечает, что мне плохо, шагает рядом и продолжает, давит на психику. – А я к тебе с новостями от Яра. Представляешь, в тюрьме человек сидит, суда ждет, – издевается он. – И эта твоя подружка, с которой вы вчера на линейке стояли, Лиля, кажется…
– Отстань от меня, – задеваю его руку, размахивающую в такт шагам, закрываю ладонью рот и ускоряюсь, мне бы только до туалета успеть, иначе весь завтрак окажется на его брюках.
– Тебе стыдно что ли, Ева? – поражается Сергей, он лишь увеличивает шаг, когда я уже бегу почти. – Скажи мне, почему так получается, как можно такой эгоисткой быть. Я из-за тебя в эту дыру, которую ты институтом называешь вернулся. А ты…
Распахиваю дверь туалета и с грохотом хлопаю ей у него перед носом, врываюсь в кабинку и склоняюсь над унитазом.
Все тело содрогается, у меня в мыслях ураган бушует, я так ждала от него каких-то признаний, откровенности, и вот.
Я просто дверью перед его лицом хлопнула, будто истеричка.
А Сергей прав, Яр там так одинок, уже какой месяц носит казенную одежду, питается из ужасных тарелок, терпит, когда на него орут, мы же сами готовили проект по криминальной психологии в мае, изучали преступников, с ним там страшные люди рядом, все как дурной сон, сбылось.
Вываливаюсь из кабинки и быстро полощу рот, вытираю набежавшие на глаза слезы.
Я не эгоистка, и не хочу, чтобы они так думали, у меня токсикоз, я это не контролирую, но очень хочу поговорить, как взрослые.
Торопливо подхожу к двери и выглядываю в коридор.
Глава 14. Вадим
– Это она, – Артем кивнул на довольно красивую, хоть и потасканную девчонку. – Лилия, Лиля.
– Вроде, я ее трахал, – присматриваюсь повнимательнее, но вспомнить не могу.
Лицо знакомое, видел ее, вроде. А девушек я чаще всего запоминаю, если они у меня в кровати побывали. Но Лиля посмотрела на нас оценивающе, чисто женским взглядом, и вернулась в универ, едва прозвенел звонок.
– Нет, не драл я ее, иначе бы она не так смотрела, – сказал уверенно, и Артем хмыкнул.
– Ну да, разумеется, тебя же до ста лет все телки должны помнить.
Разумеется, должны, как иначе?!
– Итак, пара закончится, мы цепляем эту сучку, и… – Тёмыч замолкает, а я киваю.
И дальше все по схеме.
Ярослав – странный чел, ему бы больше пошло быть каким-нибудь придурочным готом: молчаливый, немного пугающий, иногда впадающий в ярость, но он – свой. И не то чтобы среди парней нашего круга не было тех, кто девчонок спаивал, и трахал в отключке, но таким мы руки не подавали.
– Яр стопудово не насильник, – говорю уверенно, хотя нахрена это вслух произносить.
Наверное, чтобы лишний раз убедиться, что лучший друг помогает мне не потому, что мы с первого класса вместе, а потому что это правильно, и он со мной согласен.
– Ясное дело, – оживляется друг. – Мы вытащим его из тюряги, и Яр – наш должник на веки! Считай, и хорошему парню помогли, и выгоду приобрели – Воронцов не кинет, если понадобится помощь.
Это точно, да и отец гордиться будет, а то достал мозг выносить, что от дерева в саду больше пользы – оно хоть тень дает, а я ни хера. Ну так вот, докажем невиновность Ярослава, и семьи наши от нас отвяжутся.
– Идет, – Артем кивнул на знакомую фигуру, и выкинул сигарету. Лиля, кажется, сбежала с пары, но нам же лучше: чем быстрее начнем – тем быстрее закончим.
Логика, мать ее!
Сюрприз оказался приятный, добыча сама решила поохотиться. Лиля идет на нас походкой от бедра, и я еле смех сдерживаю – ну кто так по улицам ходит?!
– Ну и вихляет, – присвистнул Артем, но убедительно сымитировал отпавшую от неземной красоты челюсть.
Да-да, верь, девочка, что тупые мажоры, стоящие рядом с крутой тачкой, повелись на тебя. Мы – просто богатенькие лошки, а ты – королева наших сердец.
– Девушка, – подошел к ней лениво, и перегородил дорогу, а Лиля глазки потупила, – а можно с вами познакомиться?
– Кто же так знакомится? – возмущается она, а я хмыкаю.
– Так знакомится Вадим Разумовский, – представился, и глаза девочки вспыхнули – разумеется, фамилия ей знакома. – А вы…
– Лилия. Можно Лиля.
– Как цветок, – подходит к нам Артем, и тоже представляется: – Артем Филатов.
– О, – тянет она, а глазки бегают.
Как же это знакомо: хотела привлечь внимание, и поломаться, чтобы за ней побегали. Цену набить планировала, а сейчас поняла, что упустить может, если хвостом вертеть будет. Все знают, что у сыновей Разумовского и Филатова много подружек, и никто с пустыми руками не уходит.
Так как никто надолго не задерживается.
– Мы только приехали, – говорю, пока девчонка просчитывает варианты, – а тут вы.
– Такая красивая, – дополняет Тёмыч. – Может, посидим в баре? Или в клуб? Расскажете нам, что за два года в городе поменялось. Но если вы не можете, Лиля, то мы позовем кого-нибудь другого.
– Я даже не знаю…
Все же, решила попытаться набить себе цену.
– Жаль, мы просто любим проводить время рядом с красотками. Не обязательно в горизонтальной плоскости, – подмигиваю Лиле, и она наигранно смущается, а я отчетливо понимаю: она из тех, кто за ништяки ноги раздвигает, этот подвид знаком и мне, и Артему. – Ладно, не будем мешать, хорошего вечера!
– Я… стойте! А почему нет? Я свободна, только, – строго хмурится она, – ничего лишнего. Просто повеселимся!
– Да, Лиля, мы просто повеселимся, – Артем открывает перед девчонкой дверь авто, и она изящно садится на кресло, а мы с другой переглядываемся.
Камеры есть в любом клубе и баре, а в чилауте еще и не шумно. И весьма уединенно.
Выпивка и глупость этой девушки свое дело сделают – правду мы узнаем, и доказательства будут на руках: признание, что никто эту стерву не насиловал. И через неделю максимум Яр будет на свободе.
– Будет забавно, – говорит мне Тёмыч прежде чем сесть в тачку, – если она еще и нас в изнасиловании в итоге обвинит.
Смеюсь, и сажусь рядом с девушкой. Приобнимаю ее, а Лиля и не думает отталкивать.
Она уже попалась.
– Вкусно, – жмурится девушка после очередного коктейля, и тут же берет следующий.
Они сладкие, алкоголь не чувствуется, но его там много. Очень много!
С одной стороны, девочек спаивать плохо, а с другой – зла мы ей не причиним, просто выбьем нужное.
– Это ты вкусная, – шепчу, и тянусь к ней, а Лиля губы подставляет.
Целую, стараясь не думать, сколько членов в ее рту побывало, и она плывет, прижимается ко мне, словно про Артема забыла. Или же не против, чтобы он присоединился, но планы у нас другие.
– Эй, я вам не мешаю?
– Ой, я обычно не такая, – Лиля откидывается на диване, и ладони к щекам прижимает. – Больше никаких поцелуев! Я, вроде, не пьяная, не знаю, что на меня нашло.
– Как скажешь, – подмигиваю ей, и девчонка пьяно улыбается в ответ.
Игра эта известна всем, правила ясны. И будь ситуация иной, она бы уже сидела на мне верхом, принимая в себя член, но… как-то противно. Да и в деле помешает.
– Лиля, а не про тебя в газетах писали, что ты – жертва изнасилования? – вдруг «вспоминает» Артем, и придвигает к девчонке еще один шот.
Она берет, движения рваные, глаза в расфокусе. Лиля делает глоток, и хихикает на вопрос друга.
– Про меня, да. Я – знаменитость, каждая собака знает, что меня изнасиловал Ярослав Воронцов.
– Бедняжка, – шепчу ей на ухо, и вздыхаю с сожалением. – Жаль, тогда просто друзья. Если честно, я не люблю проблемы, и с травмированными девушками предпочитаю дел не иметь. Надеюсь, ты понимаешь.
Трезвая она бы не купилась, если не совсем идиотка. А Лиля, хоть и не светоч разума, но не совсем тупая. Но сейчас… сейчас она ведется, и хохочет еще громче.
– Да расслабьтесь вы, мальчики. Мало ли, что в газетах пишут. Я вам кое-что расскажу, но это будет между нами…
Артем улыбается еле заметно, а я кладу ладонь на бедро Лили, и принимаюсь слушать.
Глава 15. Ева
– Ты вызвала мне такси? – требовательно спрашиваю в трубку и топчусь возле общежития. – До сих пор нет машины.
– Вызвала, Ева, вызвала, – на том конце успокаивает меня Оля. – У меня показывает, что водитель подъезжает.
– А ты квартиру уже сняла? – в волнении вглядываюсь в дорогу, в проезжающие мимо авто. – Я ведь ее даже не посмотрела, ты все проверила? Ну там, электроприборы, сантехнику…
– Ева, дом классный, – в голосе Оле прорывается восторг. – Элитный. Нам просто повезло, что хозяин уезжает заграницу и сдать квартиру нужно срочно. У него там дедушка умер, – весело болтает подруга, – состояние оставил. Пока будет решать вопросы с наследством…
– Оля, – ахаю. – Ты нашла чему радоваться.
– Так он сам не расстроился, – спорит подруга. – Он нас с риелтором чуть не расцеловал от счастья.
– Ясно, – замечаю машину с рекламой такси по кузову, сворачивающую во двор и говорю в трубку. – Все, я еду.
– Я пока в магазин за вином и пиццей, – докладывает Оля и сбрасывает.
Сажусь в авто, откидываюсь на сиденье. Глазею в окно и привычно поглаживаю живот.
Пусть я опоздала на просмотр, зато сходила в больницу.
– И теперь мы знаем, что с тобой все хорошо, – говорю шепотом и глупо улыбаюсь, теперь совсем другими глазами смотрю на мамочек с колясками, представляю, что скоро и у меня будет такой вот малыш, сопеть, пока мы с ним гуляем, сладкий теплый комочек, и я буду для него самым важным человеком на свете, а он для меня.