Читать онлайн Верните мне мозги! бесплатно
____________________
Глава 1
Глюки на почве учебы, или «Я — безмозглая!»
Все началось весело, даже чересчур: ля-ля-ля, тра-ля-ля, солнышко светит, травка зеленеет, ласточки в синем-синем небе летают как сумасшедшие и так далее. А закончилось — ужасно! Бррр… Ну просто мороз по коже! Жуть!
Короче, я не садист, не буду тянуть кота за хвост и приступлю, наконец, к ужасному рассказу: играли девчонки-одноклассницы в бадминтон возле Дубовой рощи. Густой рощи и страшной. Но им страшно не было, потому что, во-первых, они были в компании, а в компании обычно не так страшно, как поодиночке, во-вторых, были они не в самой роще, а около нее, и, в-третьих, они не знали, что роща — страшная. А фига ее тогда бояться, верно? Вот они и не боялись.
— Танька, лови! — крикнула Ленка и долбанула по воланчику ракеткой.
Танька мастерски отбила его.
Играли девчонки вчетвером. Было весело, классно. Просто здорово! До тех пор, пока Танька вдруг не услышала приглушенный плач.
«Что за глюки средь бела дня?» — изумленно подумала она, оглядываясь по сторонам. Ленка Шапитохина не плакала, Машка Забавина тоже, да и по лицу Юльки Пузиковой слезы не катились. Но, тем не менее, кто-то реально плакал. Вот так вот: хнык, хнык, хнык… И, главное, Танька это отчетливо слышала. Естественно, из-за этого она стормозила и воланчик врезался ей в лоб. Но Танька не расплакалась. Не раскричалась. Она продолжала внимательно слушать.
— Танька, ты чего такая примороженная? — поинтересовалась Ленка.
— Да так, — расплывчато ответила подруга и открыто улыбнулась: — Ну что, продолжаем?
— Ага!
Только они продолжили, как Танька снова услышала отчетливый всхлип.
«Тьфу ты, — мысленно плюнула девчонка, — что за чертовщина! Кто это, блин, рыдает?»
Танька положила ракетку на траву, решив на время выбыть из игры и разобраться с этим плачущим созданием. Она прислушалась еще внимательнее. Плач доносился из рощи. Туда она и направилась. Как только шагнула в рощу, солнце — раз! — и перестало светить. Сделалось темно и жутко. В роще кто-то ритмично ухал, кричало какое-то животное, было как-то серо и тоскливо. Словом, ужас. Танька, одетая в белую юбку, белый топик, белые носки и обутая в белые кроссовки, смотрелась как-то чужеродно в этом мрачнейшем месте на земле.
Танька подумала и поежилась.
— Кто это плачет? — спросила она у деревьев.
Деревья ей ничего не ответили, но зато плач послышался снова. Хнык-хнык-хнык… С надрывами был плач, от него сердце прямо разрывалось, как надутый шарик. Танька пошла вперед, то и дело спотыкаясь о коряги и царапая себе руки колючими ветками, которые, казалось, были живыми и хотели разодрать ее плоть до крови. Ну, и съесть ее потом — как же без этого!
Внезапно девчонка вышла на полянку. На пространстве диаметром шесть метров и сорок восемь с половиной сантиметров не росло ни одного дерева. На земле — палые листья, пожухлая трава, валяется бревно — и на нем сидит женщина. И плачет.
«Так вот кто плакал», — подумала Танька, подходя к женщине. Ласково тронула ее за плечо и заботливо спросила:
— Извините, вам плохо?
Женщина продолжала заливаться слезами, не открывая при этом лица.
«Ограбили, наверно, — решила Танька. И придумала вторую версию: — Или избили. С целью ограбления».
— Так что с вами случилось, милая женщина?
Вдруг «милая женщина» прекратила плакать. Медленно-премедленно убрала с лица ладони и так же медленно-премедленно подняла лицо к Таньке.
Девчонка замерла. Расширила глаза. И как заорет! Завизжит! Затопает ногами! Почему? Да потому, что у тетки не было лица! Вернее, когда-то было, но сейчас не было, словно кто-то его содрал. Белые кости вместо лица. И глаз нет. И носа. Вместо всего этого — элегантные черные провалы.
Таньке нестерпимо захотелось как можно скорее свалить с этой полянки, но в следующее мгновение тетка расхохоталась, и Танька как будто попала в другой кадр. Смотрит — перед ней действительно тетка, но с лицом. С милым таким, симпатичным, располагающим русским лицом. Обычно теток с такими лицами называют русскими красавицами. Им полагается всю жизнь сидеть на берегу реки, горько вздыхать и расчесывать гребешком свои светлые длинные волосы, а не сидеть на бревне в темном жутком лесу и пугать Танек.
«Померещилось, что ли?» — изумилась Танька. Перед ее глазами все еще стояла эта же самая тетка, но только без лица.
— У меня, девочка, горе дикое, — вздохнув, доверительно сообщила тетка.
— Какое? Что произошло? — сочувственно поинтересовалась Танька.
— Да вот, ума мне не хватает. Не знаю, что и делать.
Танька опешила:
— Ума?…
— Да, ума. То есть мозгов. Не знаешь, где тут поблизости можно купить свежие человеческие мозги? — спросила тетка обыденным тоном, как будто узнавала, где находится ближайшая булочная.
— Не знаю… — растерялась Танька. Свежие человеческие мозги ей еще не приходилось покупать, и поэтому точек их продажи она не ведала.
Женщина окинула Таньку оценивающим взглядом:
— Не знаешь?
— Не-а. Уж простите.
Тетка окинула ее оценивающим взглядом еще раз.
Танька поняла, что пора сматывать удочки. Уж больно эта баба была странной, уж больно много у нее было заскоков, уж больно много всего было…
— Вы, это… типа, извините, но мне к подружкам надо… — пролепетала Танька, бочком пробираясь к выходу с полянки.
— Подожди, дорогая моя, успеешь еще, — остановила ее тетка. — Хочешь, я тебе прикол покажу?
Отказываться было неудобно, и Танька согласилась. Может, у этой тетки больше радости в жизни нет, как разным девочкам приколы в лесу показывать.
Тетка пристально посмотрела на Таньку и… бли-ин! — с ее лица стала сползать кожа. Она стекала, словно была расплавленной резиной, и тягучими каплями падала на сухую траву. Трава начала шипеть и дымиться. А расплавленная кожа все капала и капала… Тетка демонически ржала и следила за Танькиной реакцией.
Когда лицо стекло на землю до последней капельки и вместо него остался белый череп (глазницы и все такое), Танька дрожащим голосом проговорила:
— Тетя… У вас это… Как его… В общем, лицо на землю упало.
Тетка схватилась за живот и загоготала:
— Га-га-га, га-га-га!..
«Вот странная, — изумилась Танька, — у нее рожа на земле валяется, а ей хоть бы хны».
— Так! Мозги не знаешь где купить, а хны? Мне хоть бы хны в таком случае надо купить — волосы покрасить, — сказала безликая тетка.
— Не знаю! Ничего не знаю! — истерически воскликнула Танька.
Далее произошла совсем уж неожиданная вещь: тетка резко прекратила смеяться и так же резко выкинула правую руку вперед. Она попала прямо Таньке в рот. Тетка со знанием дела покопалась в недрах ротовой полости и каким-то образом вытянула наружу пульсирующий головной мозг. Танька ощутила, что в голове у нее стало как-то легко и пусто.
(Уж больно теперь Таньке стало больно!)
Еще она ощутила какой-то странный привкус во рту. Кажется, это спирт…
«Руки у тетки, что ли, немытые? А вкус спирта тогда почему? Они у нее стерильные, что ли, руки-то? Ой… на алкашку нарвалась…»
Между тем тетка взяла мозг и второй рукой крайне бережно разломала его на два полушария, словно наисвежайшую сдобную булочку, и принялась жрать: то от левого кусок откусит и проглотит, не жуя, то от правого, то пальцы оближет, то подавится… Когда от мозга ничего не осталось, тетка вздохнула, как после сытного ужина, вытерла руки о траву, огляделась и спросила:
— Тут есть где-нибудь поблизости аптека? А то теперь у меня тяжесть в животе появилась…
Танька ничего ответить не смогла. Она хлопнулась в обморок.
Трень-трень-трень… — прозвенел будильник.
Танька вскочила с кровати как ужаленная и перекрестилась.
— Ну, блин, и приснится иногда… Так и скончаться можно от страха… — говорила она, приходя в себя после сна.
А дальше было не до сна — ее захватили предшкольные дела: то в ванну сходить, то покушать, то накраситься. Короче, когда она оказалась в школе, то опять вспомнила свой сон и, раскладывая на парте учебные принадлежности, поведала соседке по этой самой парте:
— Слышь, мне сегодня такое приснилось — помереть не встать!
— Да? И что же? — апатично поинтересовалась Галя. Да и вообще она всегда была какой-то чересчур апатичной. Порой даже противно становилось от ее апатии — ей скажешь что-нибудь потрясающее, а она в ответ: «Да?… Интересно… Эх…» И так всегда.
— А как будто мы возле Дубовой рощи играли в бадминтон — я, Машка, Юлька и Ленка. И вдруг я услышала жалобный плач, который доносился из рощи…
— Подожди-ка, — перебила Таньку Галя и поправила огромные толстые очки с залапанными стеклами, вечно сползающие на ее лоснящийся нос. — С какой это еще Машкой, Юлькой и Ленкой?
— Ой, ну, с Ленкой Шапитохиной, Машкой Забавиной и Юлькой Пузиковой, — быстро объяснила Танька, все больше вдохновляясь и продолжая свой захватывающий рассказ. — Я ж любопытная — иду я, короче, в рощу, выяснить, что это за фиговина такая, и вижу, что…
— Подожди-ка, — вновь влезла дотошная Галя. — Я так и не врубилась — кто такие эти Ленка Шапитохина, Машка Забавина и Юлька Пузикова?
На мгновение Танька замолчала. А потом рассердилась:
— Галь, умоляю, не будь тормозом, сколько уже можно? Если ты выпила тормозной жидкости — не скрывай, тут ничего такого нет, со всеми бывает. Я о наших одноклассницах говорю. Врубилась?
— Не, не врубилась.
— Почему?
— Потому что у нас в классе нет ни одной Ленки, Машки и Юльки. И уж тем более с такими дурацкими фамилиями.
— Ну, допустим, твоя фамилия тоже не фонтан — Трясучкина, так что не тебе делать замечания, — заметила Танька и внезапно замерла: — Сто-ой… У тебя крыша едет? Как это — нет?!
— А так это — нет, — победоносно сказала Галя, вновь поправив очки. — Так что там тебе приснилось?
Но Танька подругу уже не слушала — она внимательно осматривала одноклассников. И с изумлением обнаружила, что ни Ленки, ни Машки и ни Юльки, с которыми она играла в бадминтон, до сих пор почему-то нет в классе.
«Опаздывают», — решила Танька и опять продолжила рассказ:
— Играли мы, значит, в бадминтон у Дубовой рощи с Ленкой, Юлькой и Машкой, и я услышала из рощи чей-то плач. Вошла в рощу, смотрю — баба сидит. Морду поднимает, а морды нет! Потом бац! — морда есть. И баба спросила, где поблизости можно купить свежие человеческие мозги. Я сказала, что не знаю, и тогда баба показала мне прикол — ее морда сползла с черепа и оказалась в траве. И потом баба сунула мне в рот руку и достала через рот мой мозг. Головной. Ну, и схавала его. А потом я проснулась. Прикинь! Клево, да?
Галя помолчала. И задала логичный вопрос:
— А как она достала мозг?
— Я же сказала — через рот.
— Нет, я другое имею в виду — как это может быть? По-моему, это нереально. Конечно, если мозг у тебя не во рту лежал.
— Ой, ну не знаю, — отмахнулась Танька. — Как говорится — за что купила, за то и продала.
— Бред какой-то, — вынесла Галя вердикт.
— Это еще почему? — подбоченилась Танька и сама же ответила на свой вопрос: — Да потому, что тебе такие сны не снятся, и ты мне завидуешь! Вот так-то!
— Да ну к лешему такие сны, — замахала руками Галя, и от этих энергичных движений очки сползли на кончик носа. — А мне вот сегодня снилось, будто я летала…
— Фу, — поморщилась Танька, — это так старомодно. — И оживилась: — Слушай, у меня появилась одна идея.
— Какая?…
— А давай-ка после уроков смотаемся к Дубовой роще и посмотрим, может, и правда там есть полянка? Очень уж сон мой был реалистичным… Он был как будто не сном, а чем-то другим… Воспоминанием, что ли…
— Не, мы туда не пойдем, — покачала головой Галя и поправила очки.
— Предательница! — воскликнула Танька и собралась уже пересаживаться на другую парту, но Галя схватила ее за руку:
— Подожди.
— Чего тебе еще?
— Танька, как мы пойдем к этой Дубовой роще, если ее и в помине нет?
— Как нет? Хватит меня разводить! — Танька решительно ничего не понимала. С чего это вдруг Галя стала такой брехливой? И главное, смысл какой?
И Танька решила, что Галя просто действительно завидует такому прикольному сну и поэтому отговаривает ее идти в рощу. Чтобы все выяснить, оставался только один выход — найти Шапитохину и прочих и спросить у них, есть такая роща или нет. Допустим, роща ей приснилась, но не могли же присниться Шапитохина и тэ дэ? Танька прокручивала в мозгу свой сон и видела девчонок как на ладони. Ей казалось, что она их очень хорошо знает, как будто продружила с ними много-много лет. Не-ет, однозначно — Галя говорит что-то не то…
Крайне озадаченная Танька подлетела к однокласснику Игорю Сарафанову.
— Игорек, слышь, а ты Забавину не видел? Мне с ней надо посекретничать. Где она шастает? Уже скоро урок начинается.
Глаза Сарафанова полезли на лоб:
— Какую еще Забавину?
— Ну Машку, какую ж еще? Можно подумать, у нас в классе десять Забавиных учатся, — усмехнулась Танька.
Глаза Сарафанова полезли на макушку:
— Ты что, переутомилась? Нет у нас никакой Машки Забавиной. Не то что десяти — ни одной!
— А Ленка Шапитохина почему опаздывает? А Пузикова? Куда они все разом делись?
Глаза Сарафанова как бы сделали путешествие вокруг головы и вернулись на макушку. А потом он отшатнулся от Таньки, как от прокаженной, и помчался к друзьям рассказывать им о Танькиных причудах. Уже через пять секунд и тут и там слышалось: «Гы-гы-гы, ну и чудачка!»
К растерянной Таньке, которой казалось, что все кругом дураки и ее разыгрывают, подошла Галя.
— Тань, ты, может, домой пойдешь? Отдохнешь…
— Что я тебе, дура, что ли?!
— Почему дура? Просто, наверно, от учебы у тебя появились глюки (а от чего ж еще?), вот и стала ты… странной.
— Это почему еще я стала странной? — возмутилась Танька. — Если вы все вдруг забыли Машку и всех остальных, это еще не значит, что я дура! Ответь мне сейчас же, где Машка?! Где Ленка?! Где Юлька?! Где девчонки?!
— Тань, — вздохнула Галя, поправляя очки, — если я что-то вижу во сне, это не означает, что это есть и наяву. Сегодня я во сне летала, но это во сне. А в жизни я даже хожу медленно.
Танька схватилась за голову и села за парту. Голову самым натуральным образом разрывали мысли, но странное дело — мозги не болели. Обычно в таких ситуациях начинается головная боль, но, кроме кучи вопросов, которыми была нашпигована ее голова, Танька ничего не чувствовала.
«Ну я и идиотка! Ищу в жизни героев своих снов! Ходила бы еще кота Леопольда из мультика искала! И с чего я взяла, что эта Машка и прочие существуют? Вот, их нет в классе, о них никто не слышал, значит, их нет вообще…»
Но, несмотря на всеобщие убеждения и вроде бы логичные доводы, Танька чувствовала себя странно-престранно. Картины из снов до сих пор стояли перед глазами, как будто всё было и все были на самом деле: и Ленка, и Машка, и Юлька, и та прожорливая тетка… Чертовщина какая-то…
В голове был полный бардак. Так бывает, когда поздно ложишься спать и спишь до двенадцати. Потом в голове черт-те что!
Танька стала себе внушать: «Это сон, только сон. И ничего больше. Во сне я была в белой одежде, а в жизни мне нравится черная, во сне я играла в бадминтон, а в жизни я в него играть не умею».
И Танька почти уже убедила себя, что этот реалистичный, необычный сон действительно был сном, пока не случилось неожиданное.
Сарафанов был футболистом. И он вечно таскал с собою мяч. И гонял его по всей школе. Сегодня ему вздумалось погонять его в классе. Погонял. Ударил по нему, и он полетел. Летел, летел, летел и грохнулся знаете обо что? О Танькину голову. Так грохнулся, что вышиб Таньку из-за парты, как в каком-нибудь крутом боевике, напичканном спецэффектами, и она рухнула в самом конце кабинета на бюст Пушкина.
Да-а, удар у Сарафанова был нехилый!
Конечно, урок, на радость ученикам, был сорван. Все Таньке и Сарафанову были очень благодарны, ведь вместе с уроком сорвалась очень-очень важная контроша.
Вызвали директора, классную руководительницу, «Скорую», «Медленную»… Кого только не вызвали! Вскоре «Скорая» выехала из больницы, постояла в пробках, приехала в школу, взяла Таньку и привезла ее в больницу.
— Зачем вы меня сюда привезли? — возмутилась девчонка. — Что я тут забыла?
— Вероятно, у тебя сотрясение мозга, — сказал старый врач с бородой клинышком. Дал Таньке конфету и приказал лежать на кровати и не вставать.
Потом Таньке сделали рентген черепа. Врач внимательно изучил снимок, закатил глаза и… свалился в обморок. Потом сам себе дал понюхать нашатыря, поднялся и закричал:
— Все сюда!!! ВСЕ СЮДА-А-А!
«Чего это он такой нервный?» — поразилась Танька, жуя конфету и валяясь на кушетке.
Прибежало много-много врачей. Они столпились вокруг старого врача. Зашушукались. Стали коситься на Таньку.
— Чего это вы? — взволнованно спросила Танька, почуяв неладное. — У меня сотрясение мозга? А вы меня вылечите? А я буду ходить в школу? А справку дадите? А на физкультуру освобождение выпишите? А…
— Татьяна, где твои родители? — поинтересовался врач, во все глаза рассматривая Таньку, словно она была какой-то диковинной штукой.
— А я сама себе родитель, как Пеппи Длинныйчулок.
— Я спрашиваю серьезно.
— А я серьезно отвечаю. Мой папа — негритянский король, а мама — негритянская королева, а я, выходит, негритянская принцесса. Ой, то есть мы не «негритянские», а «африканские». Сейчас же нельзя говорить слово «негр», это не политкорректно.
Врачи переглянулись. Тот старый врач (между прочим, его звали Петр Серафимович) позвонил в Танькину школу и попросил к трубке классную руководительницу. Побеседовал с ней и положил трубку. Ошарашенно оглядел своих коллег:
— Ее родители действительно негритя… африканские короли.
— Ну, а я что говорила? — хмыкнула Танька. — Так что у меня там на снимке, не тяните резину.
Петр Серафимович стал подыскивать слова, а когда подыскал, то сказал:
— Понимаешь, деточка, у тебя… эээ… как бы помягче выразиться-то… у тебя, это… небольшой дефект… то есть ты… без головного мозга. Проще говоря — безмозглая.
Таньку после этих слов как током прошибло: «Сон! У меня же баба во сне мозг сожрала! Вот стерва такая!»
Но врачам говорить ничего не стала. Она решила, что это будет ее маленькой тайной. Это же так замечательно — иметь свою маленькую тайну!
— Как это — мозга нет? — поразилась Танька.
— А вот так — твоя черепная коробка совершенно пуста. В ней нет мозга.
Танька посмотрела в одну точку. Сконцентрировалась. На глаза навернулись предательские слезы.
— И что же мне теперь делать?…
— С чем? — не понял врач.
— Ну, с головой.
— Можно ничего не делать, а можно хранить в ней конфеты или, скажем, духи. Еще череп можно использовать как шкатулку для украшений, — посоветовал Петр Серафимович. — Живи, детка, и радуйся. Да, кстати, человеческие кости прочнее бетона, так что ты можешь еще головой бить орехи, заколачивать гвозди — все равно тебе нечего сотрясать. Это очень полезный дефектик.
— Вы шутите? — напряглась несколько удивленная Танька — в такую необычную ситуацию ей еще не приходилось попадать.
— Да. Шучу, — признался врач.
И над Танькой начали проводить разные исследования. Понабежало еще больше врачей с блокнотами и фотоаппаратами, к ней подключили какие-то провода, приборы… Мучили ее до самого вечера и хотели оставить в больнице на ночь, чтобы снова подключить к ней приборы и исследовать активность ее мозга… то есть просто ее активность во сне, но Танька заявила, что хочет отдохнуть ото всех, и пошла домой.
Не сказать, чтобы Танька была очень подавлена, просто это как-то необычно, когда нет мозга. У всех он есть, а у тебя его нет. Впрочем, может, и у других нет? Рентген же не всем делают… Вдруг у нас полмира безмозглых?
Мозга навалом было, а потом его не стало… Куда же он исчез? Кому он мешал? И был ли он вообще когда-нибудь? Что, если он был, но исчез сегодняшней ночью «благодаря» той плаксивой бабе?
Как бы то ни было, Танька оказалась безмозглой. В прямом смысле слова.
«Ну, дела, — думала она, возвращаясь домой в битком набитой маршрутке. Люди сидели друг у друга на коленях, на плечах, на голове и на ушах, расположились на полу, дышать было нечем, и в такой жуткой обстановке Танька думала над случившимся. — Прикол так прикол… У меня нет мозга… А чем же я тогда сейчас вот думаю? Хм… Чем-то ж, получается, да и думаю…»
Перед Танькиным мысленным взором предстала тетка с располагающим лицом, которая уплетала за обе щеки ее (Танькин) мозг. А почему уплетала? Да потому, что у нее не было своего.
Танька пропиталась искренним сочувствием к тетке. Только сейчас она поняла как это ужасно, когда нет мозгов. Мелочь, конечно, а настроение подпорчено.
Впрочем, явных неудобств Танька пока не испытывала, но все равно было как-то фигово — тетка сожрала ее мозг во сне, а оказалось, что его нет и в жизни.
«Чушь какая-то, — подумала Танька. — Такое впечатление, что я нахожусь в каком-то бреду… Совершенно ничего не могу понять. То сон этот дурацкий, то мое пустоголовие… Я так и не поняла, существуют ли Пузикова, Шапитохина и Забавина или нет? Но если, допустим, нет, то как я могла их придумать? Или могла? Сама придумала, сама поверила? Ой, мне ж выходить надо».
— Остановите на «Школе»! — попросила Танька водителя, перекрикивая громко включенное радио. Играла, нет, гремела так, что железные стены содрогались, какая-то классическая музыка.
Все пассажиры, максимально удобно расположившиеся по отношению друг к другу, повернули к Таньке свои головы (интересно, в них что-нибудь было?) и уставились на нее недобрым, осуждающим и уничтожающим взглядом.
— Сиди уж, деточка, до конечной, — посоветовала какая-то старушка, со всех сторон придавленная чьими-то громадными клетчатыми сумками.
Танька, как назло, находилась в самом конце маршрутки, и до выхода ей пришлось бы пробираться с большим трудом. Но выходить-то надо.
— Ага, ага, — поддакнули все, — как мы тебя выпустим? Сиди уже давай и не возникай. Уроки учи.
— Ну, вы все одновременно выдохните, и я вылезу, — невозмутимо предложила Танька.
Пассажиры переглянулись.
— А что, это идея, — сказала та старушка. — На счет «три». Раз, два, три…
Все выдохнули.
Танька пулей выскочила из маршрутки, которая газанула еще до того, как девчонка полностью вылезла, и огляделась.
Внезапно — темнота.
Сознание унеслось в какую-то черную воронку. Его полет сопровождался грохотом классической музыки, которая доносилась из уезжающей маршрутки.
Глава 2
Бредятина на постном масле, или Цыганское гадание
И что бы вы думали? Танька…(волнующая барабанная дробь)… проснулась.
Трень-трень-трень… — прозвенел будильник.
Танька вскочила с кровати как ужаленная. Она тяжело дышала, пот с нее тек градом.
— Ни черта себе сон, — сказала она, наливая себе воду из-под крана. Залпом осушила стакан. Зубы звонко стучали о его стеклянные стенки. — Ну и сон… Бли-и-ин… Кому скажи — не поверят. У меня нет мозгов! Цирк бесплатный. Ха!
Таньке стало смешно. Такая чушь может только присниться, в жизни такого не бывает. Да и потом, главное доказательство — Сарафанов не умел играть в футбол. Мяча он боялся как огня. А все потому, что в детстве старшая, уже умудренная жизнью семилетняя сестра ему внушила, что во всех футбольных мячах заложены бомбы, которые рано или поздно взрываются. Сарафанов вырос, понял, что сестра глумилась над ним, но страх перед взрывчаткой в мяче остался.
Размышляя над судьбой Сарафанова, Танька примчалась в школу. И сразу — к своей соседке по парте и по совместительству лучшей подруге — Дуське.
— Дуська, прикинь, что мне приснилось! — закричала Танька. — Мне приснилось, что мне снится сон! — И Танька все выложила подчистую. А под конец рассказа поинтересовалась: — А Галка где? Хочу ей сон рассказать. А Сарафанов?
— Ты бредишь? — осведомилась Дуська. — Какая еще Галя с Сарафановым? Они ж тебе приснились. Знаешь, ты кто? Юмористка на всю хату! Блин! Сто раз просила не называть меня Дуськой! Я Евдокия!
Таньке стало как-то нехорошо. Внутри что-то словно перевернулось.
— Ка-а-ак это?… — несколько заторможенно спросила она, медленным взглядом обводя класс.
— Да вот так, «каком» кверху, — пожала плечами Дуся. — А про мозги и думать забудь — этого не может быть. Человек без мозга не сможет жить. А на башке у тебя что? Черт-те что и сбоку бантик?
Танька взяла зеркало и посмотрелась в него — действительно, у нее на голове красовался бант. Красный такой, широкий шелковый бант. К чему бы это? Она же никогда не носила бантов. Тем более красных таких, широких и шелковых. Кто ей его нацепил? Она же перед тем, как идти в школу, провела у зеркала полчаса, и никаких бантов не было! Откуда же он взялся? По пути в школу вырос?
Признаться, Танька конкретно так смешалась. А еще обиделась на Дуську — получается, Танька — это «черт-те что», ведь у нее сбоку находится бантик.
«Фигня какая-то… — подумала она, сдирая бант. Мысли в голове ворочались медленно, тяжело, нехотя. — Что со мной происходит? Последствия переходного возраста, что ли? Поскорей бы я уже перешла!»
— Ну так что? — поторопила Таньку Дуська. — Откуда ты эту убогость выдрала? Из бабушкиного сундука?
Дуська была эмоциональной, нетерпеливой, ехидной, обожала всех подкалывать и очков не носила — не то что Галя из Танькиного якобы сна.
Только Танька открыла рот, чтобы что-нибудь попытаться ответить, как в кабинет влетел мальчишка из младших классов Вася Василюк и подбежал к Таньке.
— Вот, — протянул он ей лист бумаги в клеточку. — Это тебе.
Ничего не понимающая и офигевающая все больше и больше Танька взяла листок.
Пацан показал всем фиолетовый (как Танька решила — из-за жвачки) язык и убежал.
Танька раскрыла сложенный пополам лист. А там было написано черной гелевой ручкой такое послание:
«Привет, безмозглая!
Ну, как тебе живется без мозгов? Чувствуешь себя неполноценной, да? Завидуешь окружающим, что у них есть мозги, а у тебя нет?
Короче, слушай меня сюда: если хочешь получить свои мозги обратно, приходи сегодня на улицу Береговую, 40, к 14.34. Опоздаешь хоть на минуту — мозги свои обратно не получишь уже никогда. Тебе все ясно? Крепко целую, Серега Штопор».
— А-ач-чу-уме-еть, — только и смогла вымолвить Танька. Она уже не пыталась что-либо понять — все равно ума не хватит. Да и не было его, ума этого.
Ее разобрал истерический смех.
Внезапно по классу пролетел девчоночий визг. Визжала Кристина Подмогильная.
— Вот спрашивается — че так орать? — заорала Дуська. — Я от страха чуть ежика не родила!
Кристина взвизгнула еще раз. Все уставились на нее в непонимании.
— Девочки, — сказала она, — мальчики, дамы и господа… Срочно вызывайте охотников за привидениями!
— Ну, вообще! — изумилась Дуся. — Не школа, а дурдом на свободе какой-то!
— Нет, ну вы знаете, кто это был? — прокричала Кристина. Лицо ее раскраснелось, руки дрожали, подбородок тоже дрожал, а глаза нервно подергивались по очереди — то правый дернется, то левый, а то вдруг и оба сразу.
— Кто — «кто»? — не поняли все.
— Да пацан этот, что Таньке бумажку принес, — пояснила Кристина. — Кто это был, знаете?
— Да пацан какой-то, — ответили все. — А чего ты орешь как больная?
Кристина направилась к выходу из класса, плотно, на замок, закрыла дверь, расширила глаза и зачем-то согнулась в коленях, как бы приседая на невидимый стул. Все поневоле притихли. Всех заинтересовала странная Кристинкина поза. В классе повисла напряженнейшая тишина.
— Да это же был… Вася Василюк! Помните, он умер в прошлом году на уроке рисования — учительница внезапно сошла с ума и ткнула ему в сердце кисточкой. Я тогда про него еще делала стенгазету, запомнила это лицо на всю жизнь. Вспомнили?
Все почесали подбородок, вспоминая. И вспомнили:
— Точно! Это он, Василюк! Офиге-е-еть… Но как же это?
— Может, он воскрес? — предположил кто-то. Но на это предположение никто не среагировал.
— А что с кисточкой стало? — продолжал интересоваться тот «кто-то». — Ее вытащили? Добро не пропало? А какая она была? Беличья?
— Это точно он. Точно, — повторила Кристина, словно убеждая саму себя. — А язык его фиолетовый видели? Такой только у мертвецов бывает. В основном у повешенных, — деловито уточнила она. — Но, наверно, и у убитых беличьей кисточкой тоже.
Все потрясенно молчали. Никто не знал, что сказать. Именно поэтому и молчали.
Кристина обратилась к Таньке:
— А чего он к тебе подходил?
— Ну-у, эээ… — уклончиво ответила та.
Все подозрительно посмотрели на Таньку.
— Ты что, умеешь общаться с мертвыми, вызывать их из могилы? Чего это к тебе приходил мертвый Василюк, а? Отвечай!
Но Танька словно в рот воды набрала и не открывала его, боясь, что она выльется, — как уже упоминалось, она ничего не могла понять, а посему хранила таинственное молчание и смотрела на мерцающие лампы дневного света, которые почему-то мерцают, как дебильные, во всех кабинетах всех школ мира.
Кристина своей немалой грудью пошла на бедную Таньку:
— Быстро признавайся, зачем к тебе приходил Василюк!
— Да не знаю я! — со слезами в голосе ответила Танька. — Я ничего не знаю! Ничего! Отстаньте от меня! Какие вы жестокие! Ух!
Она подхватила свои вещи и выбежала из класса.
«Одни беды! — думала Танька, выметаясь из школы. — То мозги мои крадут средь бела дня, то Василюк ко мне припирается… Почему именно он принес записку? Почему? А кто такой Серега Штопор? Бли-и-ин, кому расскажи — не поверят!»
Дельные мысли в голову не шли, а бездельных — хоть отбавляй, расфасовывай и продавай.
Танькины ноги сами собой понесли свою обладательницу в сторону улицы Береговой. Опомнилась девчонка, только когда увидела табличку «Ул. Береговая, 40». До встречи с таинственным Серегой Штопором оставалось еще добрых пять часов, Танька развернулась и отправилась бесцельно слоняться по городу, пытаясь понять, что за чушь творится.
Ей казалось, что происходящее с ней мог бы придумать только какой-нибудь писатель, у которого вдруг снесло крышу, ведь в жизни такого не может быть… И нормальные писатели такой ахинеи не придумывают… Словом, с каждой секундой Танька офигевала все больше и больше.
Окончательно она офигела тогда, когда ее ноги пришли к центральному парку города, неподалеку от которого расположилась толстуха со счастливым румяным лицом, одетая в фартук с петушками и торгующая какой-то выпечкой.
В Танькином животе заурчало. Нос уловил чудесный манящий запах той самой выпечки.
— Свежая, только что из духовочки, бредятина на постном масле! Рафинированном! — кричала тетка. — Бредятина! Подходи, покупай, налетай!
Танька подумала, что ослышалась.
— Простите, что вы продаете? — спросила она у тетки.
— Бредятину, — ответила тетка и достала из огромного тазика, накрытого полотенцем, какую-то штуку, напоминающую свадебные «орешки». Но еще больше эта штука по своей конструкции напоминала качественно сложенную дулю. — На, попробуй бесплатно, — и протянула «дулю» Таньке.
Танька пожала плечами и взяла «дулю». Откусила кусок, прожевала, проглотила. По вкусу бредятина на постном масле напоминала тефтельку, хотя никаких тефтелек в ней не было.
Во время поедания бредятины на постном масле Танька отвернулась от продавщицы, рассматривая рекламный щит на той стороне дороги, а когда развернулась обратно, чтобы выразить свое восхищение «дулей»… тетки не было!
— Тьфу, — сплюнула в сердцах Танька и закричала: — Тетка! Вы где?
Тетка не откликалась.
Танька стала вертеться как юла, пытаясь засечь тетку, но ее нигде не было.
«Как она могла так быстро уйти? — изумилась Танька. — Да и тетка — не пушинка, в толпе легко бы отыскалась, тем более что при ней был тазик с бредятиной…»
Тут как раз мимо Таньки прошел милиционер.
— Милиционер, — сказала Танька, — а вы не видели тетку с тазиком?
— Какую еще тетку? — не понял милиционер.
— Ну, она тут вот стояла с тазиком и продавала бредятину на постном масле. Между прочим, очень вкусное блюдо, — заметила Танька.
Милиционерские глаза стали похожими на рачьи.
— Чи-иво? — поразился он. — Бредя-я-ятину?…
— Ага. Бредятину.
Милиционер странно хрюкнул, покрутил пальцем у виска и поспешил удалиться.
— Сам дурак, — сказала ему вслед Танька и вдруг услышала:
— Свежая, только что выпеченная бредятина на постном масле! Рафинированном! — кричала тетка за ее спиной. — Бредятина! Подходи, покупай, налетай!
Танька вздрогнула и ломанулась к тетке.
— Тетка! Вы куда делись? Я хотела у вас бредятины купить!
— Никуда я не девалась, — удивилась тетка. — Я тут стояла. Очки почему не носишь?
Танька развернулась снова, чтобы заприметить милиционера и подозвать его, но он уже скрылся из виду. Тогда Танька сделала еще один поворот — к тетке, но… Да, тетки не было на месте! Ни тазика, ни тетки, ни бредятины!
— Да пошли вы… в парк, — в сердцах бросила Танька и, убивая время до встречи с Серегой Штопором, пошла в парк, куда только что послала продавщицу.
А в парке промышляла цыганка не поганой породы — толстенная-претолстенная, смуглая-пресмуглая, брюнетистая-пребрюнетистая. Она там промышляла с незапамятных времен и, что удивительно — на лицо совсем не менялась, будто бы ее кто-то законсервировал. А еще она все эти долгие годы — и в жару, и в стужу — носила длинный синий халат, на котором не было ни одной дырки и который всегда выглядел как новенький. Впрочем, Танька предполагала, что цыганка просто покупает все время одинаковые халаты, и поэтому они как новенькие. Но зачем одеваться одинаково? И на этот вопрос Танька тоже попыталась ответить: цыганка специально так одевалась, чтобы ее всегда узнавали. Держала бренд. А вот во что она была обута, не знал никто, кроме нее, потому что халат волочился по земле и закрывал ступни.
Ну, так вот, эта цыганка промышляла не одна, а на пару с синим же волнистым попугайчиком, который сидел на ее толстом пальце, на котором еще, кроме попугая, красовался громадный золотой перстень с большим красным камнем, и за десять рублей птица гадала всем желающим. И вот тут-то возникает еще один вопрос: а, собственно, кто с кем промышляет? Цыганка с попугаем или попугай с цыганкой? Может, попугай специально выбрал эту цыганку исключительно из тех соображений, что на ее пальце удобно сидеть?
Смуглянка всегда дефилировала по одному и тому же маршруту — по центральной аллее, затем сворачивала в сторону лавочек, которую, как голуби чердак, облепливала молодежь, а потом разворачивалась и шла обратно. И так с утра до вечера, изо дня в день, из года в год, из века в век.
— Ай, золотые мои, бриллиантовые, кто хочет будущее узнать? Кому на жизнь погадать? Кто денежку птичке вручит и от бед-несчастий себя оградит? — нараспев говорила цыганка, прохаживалась по аллее и мощным задом расталкивала зазевавшихся людей. — Птичка на листик клювом покажет, развернет его и правду скажет. Ай, золотые мои, бриллиантовые… — начала по новой свою речь цыганка.
Сказать по правде, птичка только показывала на бумажку, а уж разворачивать ее приходилось самому. Про саморазворачивающую способность попугая цыганка говорила для синего, ой, то есть для красного словца.
— Я хочу погадать! — крикнула какая-то девушка, сидящая на лавочке в компании друзей. Они были одеты в черную одежду с надписями, которые складывались в названия рок-групп, а головы были повязаны банданами. Да, чуть не забыл — еще у одного парня была гитара.
Цыганка развернулась всем своим немалым корпусом, многозначительно улыбнулась, сверкнув золотым зубом, и устремилась к девушке. Ее друзья притихли, да и люди на соседних лавочках тоже. Все навострили уши.
Танька тоже подошла поближе.
— Десять рублей, — сообщила цыганка.
Девушка протянула купюру. Попугай слетел со смуглой руки, взял купюру в клюв, спланировал вниз и сунул денежку в карман хозяйкиного халата. Техника была отработана безупречно.
— Протяни мне руку, — сказала цыганка.
Дрожащая от волнения девушка протянула руку. Попугайчик снова вспорхнул, сел на руку девушки и несколько раз почесал об нее клюв.
— Это он тебя понюхал, — прокомментировала цыганка.
Девушка была ошарашена интеллектом попугая.
А птичка тем временем села на вторую руку цыганки, которая держала коробочку со множеством свернутых в трубочку листиков, и вытянула клювом один. Протянула его девушке. Та дрожащими, как у больного болезнью Паркинсона,[1] руками взяла трубочку и развернула ее.
— Ну, что там написано? — спросила цыганка.
— «За неудачей будет удача», — заворожено прочитала девушка курсивом отпечатанную на принтере надпись и задумчиво уставилась в небо.
— Вот так вот, дорогая, — туманно сказала цыганка, похлопала девушку по плечу и двинулась дальше. Люди на лавочках словно отмерли и стали перешептываться.
— Ай, золотые мои, бриллиантовые, кто хочет будущее узнать? Кому на жизнь погадать? Кто денежку птичке вручит и от бед-несчастий себя оградит? — знай себе кричала цыганка, подметая асфальт халатом и не обращая абсолютно никакого внимания на скептические лица окружающих.
— Здорово, — прошептала себе под нос Танька. — А я бы тоже так могла — бумажек навырезать, попугая приручить или к руке веревкой привязать и ходить — деньги заколачивать.
Однако почему-то, кроме цыганки, до этого никто не додумался, технику не перенял, и деньги заколачивала только она.
Танька собралась сходить на карусель, как вдруг ее по голове будто что-то ударило, она хмыкнула и побежала за цыганкой.
— А ну-ка, — саркастически воскликнула она, — пусть птичка и мне погадает!
Далее — по годами отработанному сценарию: птичка взяла денежку, зачем-то «понюхала» Таньку, вытянула бумажку и протянула ее Таньке.
— Ну, что там написано? — не меняя репертуара, спросила цыганка. Казалось, что весь ее лексикон и состоит из тех слов, что она говорит во время работы в парке.
С усмешкой Танька развернула бумажку и впилась глазами в строчки в ожидании очередного «гениального» предсказания, и, когда она прочитала, что было написано на листке, ноги ее подкосились, в глазах потемнело, а в ушах зашумело. Она выронила листок, и он спланировал на землю. Теперь ей стало не до смеха.
— Эй, красавица, что с тобой? — заволновалась цыганка, подхватывая одновременно падающую в обморок Таньку и подбирая валяющуюся на асфальте бумажку.
— Что это такое у вас написано?! — возмутилась Танька, приходя в себя.
Цыганка удивленно пожала плечами и пробежалась глазами по тексту. А там значилось: «Не переживай — твои мозги лежат в надежном месте».
— Нэ и нэ-э-э[2]… — удивленно расширила глаза цыганка и стала оправдываться: — Поверь, родная, я первый раз это вижу! Такой бумажки у меня не было! На, хочешь, другую вытяни, бесплатно?
Попугай порхнул Таньке на руку, прошелся по коже клювом и вытянул бумажку.
«Ты знаешь, правое полушарие чуточку вкуснее левого», — было написано на листке.
— Дайори мири,[3] — икнула цыганка и стерла со лба выступивший пот. — Не было такого у меня, мамой клянусь!
— Мошенница! — расплакалась Танька и помчалась вон из парка.
Ей вслед цыганка кричала:
— Не было такого! Не было! Не было-о!
Успокоилась Танька только около какой-то библиотеки. И там, как вы догадываетесь, ее поджидал очередной сюрприз.
Глава 3
Библиотечная Крыса, или Зеленые лосины
Скажу честно — Танька не относилась к категории людей, целый день проводящих в библиотеке, а посему, когда она увидела перед собой библиотеку, ее охватил дух приключений — интересно, что там да как в библиотеке происходит?
Танька впорхнула в здание, сдала вещи в гардероб и примчалась в читальный зал. Вот тут-то она и изумилась по полной программе. Вот тут-то она и увидела первый раз в жизни настоящих учеников. Они — все как один сонные, с растрепанными немытыми волосами, в помятой одежде сидели за столами и читали, читали, читали. На любой источник шума они все как один поворачивались, делали неодобрительные лица и шикали так, что хотелось умереть от стыда.
Танька с опаской пробралась через ряды настоящих учеников, села на свободное место и принялась осматривать окружающих. Через несколько минут она смогла составить более подробное представление о настоящих учениках. Она была на сто процентов уверена, что в библиотеке они едят (не зря же у одной девчонки лежали на столе бутерброды в целлофановом пакете), спят, размножаются и умирают.
Один парень сидел с ноутбуком и набирал какой-то текст. Всем своим видом он показывал, что пришел в библиотеку не ума набраться, а показать всем свой ноутбук.
«Вот деревня… — иронически подумала Танька. — Дохвастается скоро, что сопрут…»
Еще довольно долго Танька осматривала всех и каждого, а когда это занятие ей настохорошело, она зашла в хранилище и начала смотреть книги. Стеллажи с книгами были огромные, книг было море, казалось, их не пересмотреть за всю жизнь… В библиотеке витал особый дух — величественный, подавляющий. Танька почувствовала себя маленькой букашкой в безбрежном океане книг.
— Девушка, вам помочь? — услышала Танька откуда-то снизу чей-то скрипучий голос. — Меня зовут Лидией Ивановной, и я тут все книги знаю наизусть. Так помочь вам чем-нибудь?
Девчонка, зачарованная хранилищем, опустила голову и увидела у себя под ногами маленькую-маленькую морщинистую худющую сгорбленную старушенцию с собранными на затылке в довольно жидкий пучок серыми волосами. Она очень напоминала крысу и лицом, и телом, и цветом волос.
— Да нет, спасибо, я сама… — произнесла Танька и подумала: «Наверно, она всю жизнь прожила в библиотеке — родилась тут от кого-нибудь из этих и тут же помрет. Ой, какая же я все-таки язва… Но ничего поделать с собой не могу».
— Да уж давайте помогу, — настаивала Крыса.
— Да нет, спасибо, я сама… — отказалась Танька.
— Да уж давайте помогу, не стесняйтесь, — продолжала настаивать Крыса, подслеповато щурясь из-за очков-половинок.
Танька сдалась и брякнула первое, что ей в голову пришло:
— Хорошо. Мне бы что-нибудь по анатомии.
— Угу, — с готовностью кивнула библиотекарша. Ее глаза зажглись. — А поконкретнее?
— Мне все равно что, — растерялась Танька. — Что дадите — тому и буду рада.
— Хорошо, — скривилась Крыса и жестом фокусника протянула ей книгу. — Держите. Это великолепнейший материал. Почитайте — очень познавательно.
Танька взяла книгу и посмотрела на обложку.
Книга называлась «Феномен безмозглости».
— А! — крикнула Танька и выронила книгу на пол. — А-а-а-а! Блин! Достали уже!
На ее истошный крик примчалась какая-то женщина в некогда модном свитере с люрексом. Ее голову украшало некогда модное каре, а ноги — некогда модные зеленые лосины. (Раньше была еще такая песня — «Твои зеленые лосины». Уж не о теткиных ли лосинах пели?)
— Чего шумишь? — прошипела тетка и заметила на полу книгу. — Ты что — книги кидаешь на пол! Сейчас я с тобой разберусь! Ах ты, такая-рассякая!
— Ой, да подождите вы разбираться, — отмахнулась Танька, высматривая между стеллажей бабку. — Где эта бабка?
— Какая еще бабка? — опешила тетка с каре.
— Ну такая — от горшка два, нет, полвершка, сгорбленная, с пучком невразумительных серых волос на затылке, и похожа она на крысу, — дала Танька подробное описание. И добавила: — Скорее всего, она бальзамами для волос не пользуется, поэтому и волосы паршивые такие. Вы как считаете? Кстати, у меня есть каталог «Avon», я могу ей косметику предложить.
Отчего-то женщина сравнялась цветом с гипсовой статуей безрукой Венеры Милосской, которая стояла неподалеку ни к селу ни к городу, а ее челюсть (тетки в зеленых лосинах, а не Венеры) отвисла чуть ли не до пола.
— Так где бабка с серыми волосами? — нетерпеливо поинтересовалась Танька. Она хотела задать ей парочку вопросов и предложить косметику из каталога, который в последнее время есть у всех поголовно.
— Нету тут такой бабки, — зазаикалась тетка.
— Вспомните хорошенько, ее зовут Лидией Ивановной, — Танька сердито постучала ногой по паркету. — Она сказала, что тут все книги знает наизусть. Мне с ней надо парочкой слов перекинуться. Побазарить по-дружески.
— Лидия Ивановна? — как эхо, повторила тетка с каре.
— Да, — терпеливо повторила Танька. Она была уверена, что Крыса знает ответы на многие вопросы. Недаром же она дала ей книгу именно про феномен безмозглости!
Тетка подошла к Таньке, взяла ее за руку и повела куда-то вперед. Остановилась перед стеной в конце хранилища и сказала:
— Вот. Смотри.
А на стене висел стенд, на котором было множество разных фотографий.
«Сотрудники, которыми мы гордимся» — было написано вверху.
Нехорошее предчувствие закралось Таньке в душу.
— Вот, — проговорила женщина и указала на одну фотографию. На ней была изображена… Крыса, а под снимком Танька увидела вот такую фишечку: «1930–2005».
— Да это же Крыса! — с ходу определила Танька и вздрогнула: — Подождите… То… то есть она умерла в прошлом году?
Женщина с каре медленно кивнула, как-то странно поглядывая на Таньку.
— Да, умерла. Одна наша сотрудница, Алла, в прошлом году внезапно сошла с ума и ударила Лидию Ивановну словарем Ожегова по темечку. Ну, Лидия Ивановна и скопытилась прямо в библиотеке, всех читателей распугала. Я, помню, про нее еще стенгазету делала, — пустилась в воспоминания женщина с каре, в свитере с люрексом и в зеленых лосинах. — А потом Алла, когда пристукнула Лидию Ивановну, сама себя ударила по темечку БЭСом, ну, и тоже сыграла в ящик. Правда, про нее мы стенгазету не делали — ватмана не хватило. Весь на Лидию Ивановну угрохали.
— Вот так но-о-омер… — пролепетала Танька. Она уже не удивлялась — сколько, в конце концов, можно удивляться? — А что такое «БЭС»?
— Большой энциклопедический словарь, — объяснила женщина. И, почесав подбородок, спросила: — Так ты правда видела Лидию Ивановну?
— Нет, блин, я шутки-прибаутки вам тут шучу! — почему-то разозлилась Танька и… расплакалась.
— Ты чего это? — изумилась женщина. — Что у тебя произошло? Почему плачешь?
— У-у, отстаньте вы все от меня — то Василюк приперся, то Крыса! Сколько можно? Дайте мне пожить спокойно! И верните мне мозги! — заливалась Танька слезами. Понимаете — накатило на нее! — вот она и плакала.
— А что с твоими мозгами?! — ошизела библиотекарша.
— Их у меня стырила одна прожорливая тетка, — ни капли не соврав, сказала девчонка, промокнув глаза уголком платочка. — И я живу без мозгов. Верите?
— Эээ… Не очень… — призналась любительница зеленых лосин.
— Тогда постучите мне по макушке.
Библиотекарша постучала костяшками пальцев по Танькиной макушке.
Тук-тук-тук- раздалось на все хранилище. Такой звук бывает, когда стучишь по пустым внутри предметам.
— Кто там? — выглянула из-за стеллажа другая библиотекарша. В синих лосинах, с волосами до пят и в строгом пиджаке. Да, за стилем она не следила, но люрекс категорически не признавала.
— Марь Ванна, отбой тревоги, — сказала тетка с каре.
Марь Ванна нырнула обратно за стеллаж.
— Бедная девочка, действительно — башка пустая, — пожалела Таньку женщина. — А я всегда свою дочь называю безмозглой, но не знала, что такое бывает на самом деле… Слушай, чуть не забыла — ты когда в следующий раз Лидию Ивановну увидишь, спроси у нее, куда она дела накладные на бумагу для ксерокса, а то мы их найти до сих пор не можем. Лады?
Издав какой-то непонятный звук, который обозначал не то обиду, не то возмущение, Танька выбежала из библиотеки. Куда бежать дальше — она не знала. Везде, где бы она ни была — с ней начинают происходить странные вещи. Вечно ей напоминают о ее безмозглости, задевают за живое, просто немилосердно издеваются!
— Странные люди — нашли, чем упрекнуть, — шагая по улице, сквозь слезы хмыкнула Танька. — Этим «Феноменом безмозглости» они что, хотели развить во мне комплекс неполноценности? Ага! Щас он во мне разовьется! Если так разобраться, на фиг этот мозг мне нужен? И без него хорошо. Даже есть какая-никакая, но польза — теперь я меньше вешу. И вообще, если бы я не узнала, что у меня сперли мозг, то никаких бы видимых изменений в жизни не заметила…
Однако, как мы видели, кто-то настойчиво напоминал Таньке о ее неполноценности, пытался больно ужалить, поиздеваться над ней…
Но кто это такой жестокий? Кому это надо? Пока непонятно… Клубок тайны запутывается все больше и больше, а разгадки не видно даже за углом.
Ну что ж, поживем — увидим! Авось и поймет Танька чего-нибудь.
Девчонка посмотрела на часы. 11.25 — до встречи с неким Серегой Штопором оставалось почти три часа.
«Куда бы еще пойти, чтобы время убить? — задумалась Танька, стоя посреди улицы. — Ужас какой-то — куда ни сунусь — везде меня мозгами моими попрекают, задолбали уже».
Внезапно до ее ушей донеслась тихая музыка. Играла она в кафе «По старинке».
В животе заурчало — наверно, бредятина на постном масле уже переварилась и желудок требовал новой пищи.
«А пойду-ка я похаваю, — решила Танька, устремляясь к кафе. — Что за тупое слово — „старинка“! Кстати, в мире так много тупых слов. А острых совсем мало. Помню, слово „люди“ раз двадцать повторила — так аж тошно стало».
Приближаясь к кафе, она увидела, что в нем сидело достаточно большое количество посетителей. Человек двадцать пять, наверно: и молодежь, и более старшее поколение, и совсем старики.
Танька толкнула дверь.
Зазвенел колокольчик.
Вдруг достаточно громкая музыка, которая лилась из огромного допотопного приемника, смолкла. Люди, оживленно до этого болтавшие, мгновенно замолчали и все как один повернулись в Танькину сторону. В кафе наступила абсолютная тишина, было лишь слышно, как лопасти вентиляторов, висящих на потолке и оклеенных липучками для мух, разрезали воздух.
— Девочка пришла, — сказал кто-то, и все люди как будто включились: вновь стали разговаривать, кушать, заниматься другими делами. Но Танька видела, что все искоса на нее поглядывали и говорили тоже о ней. Стало неприятно. Танька представила, что она моется себе преспокойненько в душе — и вдруг стены падают и оказывается, что ванна стоит на Красной площади. Тишина. Туристы замирают. Потом отмирают, и все начинают ее фотографировать. Именно так себя Танька ощущала в этом кафе, но чувство голода взяло верх над разумом. По полу, выложенному крупной белой плиткой, она подошла к столику, села и открыла меню. Заказала у официантки, которая без остановки надувала и лопала жвачку, еды и начала ждать заказ.
«Пока все путем, — отметила Танька, с подозрением осматривая кафе. — Василюк и Крыса не появляются, кое-как жить можно… Поскорей бы уже два часа наступило, хочу пойти на место встречи и у этого Сереги Штопора выяснить, чего он от меня хочет и где в конце концов мои мозги. Мне без них становится скучно… А вообще, если хорошенько подумать — такой бред… Тетка, которая жрет мои мозги… Сон во сне… Василюк, которого убили беличьей кисточкой, продавщица бредятины на постном масле, толстая цыганка с драным попугаем, Крыса, которую убили словарем Ожегова… Право слово, люди, чушь какая-то».
Танька разложила все по полочкам, но не пыталась это осмыслить — все равно не получится. Она просто взяла и пустила все на самотек — происходит, и пусть себе происходит дальше, раз уж так случилось. Признаться, такой галиматьи она даже в книгах не читала — вряд ли у кого-то ума хватит такое написать. Ни логики никакой, ни смысла — ничего. Только вот одно было ясно — какая-то тетка сперла во сне ее мозги, а какой-то Серега Штопор Таньку дразнил тем, что у нее нет мозгов. Все. Дальше ничего ясно не было. Как этих Василюков, цыганок и Крыс связать воедино? Да никак.
«Это сон, дурацкий сон», — твердила себе голодная Танька как заклинание.
— Эй вы, долго я тут еще буду сидеть голодная? — крикнула Танька официантке. — Где там мои драники?
— Да ща будут твои драники, — сказала официантка, хлопнув пузырем, и окинула Таньку уничтожающим взглядом густо подведенных глаз.
— Ну-ну…
Через минуту Таньке принесли заказ — национальное украинское блюдо — картофельные драники и еще что-то с менее интересным названием.
— Спасибо, — поблагодарила Танька официантку и налетела на еду, как саранча на кукурузное поле.
И в тот самый момент, когда Танька, зажмурившись от удовольствия, тщательно пережевывала пищу, можно даже сказать, погрузилась в некое подобие транса, по кафе пролетел истошный визг. С головой погруженная в мысли о еде, от неожиданности она подскочила на месте и увидела девушку, которая сидела за столиком напротив и визжала. При этом она указывала пальцем на парня, сидящего рядом с ней. Он сжимал свое горло, как будто пытался что-то из него выдавить, и из его рта густым потоком лилась пенистая кровь, словно ее взбили миксером, как молочный коктейль.
— Надо вызвать «Скорую помощь»! — панически закричала Танька, но тут все посетители кафе, в том числе и бармен с официанткой, упали на холодный кафельный пол и начали биться в судорогах. Естественно, изо рта каждого тоже лилась густая пенистая кровь.
— Х-хы-ы-е-е-е-е-е… — хрипели люди и остервенело били себя руками по горлу.
Это было жутко. Это повергло Таньку в шок. Да и меня тоже.
Посетители кафе, до этого мирно сидевшие за столиками, теперь корчились на полу и плевались кровью, она хлестала из них, как пена из пожарных шлангов. Кроме того, на полу валялись осколки разбитых чашек, кровь перемешалась с кофе и картошкой фри. Люди были с ног до головы перемазаны своей и чужой кровью.
Неожиданно они перестали корчиться и замерли. Никто не шевелился. Пораженная Танька стояла среди трупов в огромной луже крови. Вентилятор, украшенный ленточками с мушиными телами, был заляпан кровью и все так же крутился, музыка из приемника продолжала литься, как ни в чем не бывало, вот только, кроме этого, в помещении висела абсолютная тишина, и посетители все были мертвые…
— Поела, блин, драников… — растерянно сказала Танька и уже хотела набирать номер «Скорой», и вдруг люди дернулись, резко встали на четвереньки и поползли к ней, как собаки. В их глазах плясала ярость, а с губ капала кровь.
— Р-ы-ы-ы… ы-ы-ы-ы… — они тянули к ней свои руки, перемазанные кровью.
— Уйдите, уйдите… — пятилась Танька, с тоскою поглядывая на тарелку с драниками.
— Р-ы-ы-ы…
— Сгиньте! Дайте поесть спокойно!
— Р-ы-ы-ы…
Танька встала на четвереньки и тоже зарычала…
И здесь она будто очнулась, стряхивая с себя наваждение. Посетители пили напитки, смеялись, та девушка, что первой завизжала, мило ворковала с парнем и гладила его по ладони. Однако картинка страшного видения все еще стояла перед Танькиными глазами и накладывалась на реальность.
— Чего рычишь? — спросила бабка, сидевшая сзади девочки.
— Потому что кругом дурдом какой-то, — пробурчал Танька, лихорадочно соображая, что же с ней происходит. Привидится же такое!
— Да уж, дурдом, — согласилась старуха. Она сидела за столиком вместе со своим балованным внуком, который все время ерзал на стуле, громко смеялся и бросал под стол зелень с бутерброда. — Такой же дурдом был и в прошлом году…
Танька, вновь приступившая к вожделенным драникам, замерла.
«Ну вот, начинается…»
— А что было в прошлом году? — спросила она.
Бабка погрызла губы беззубыми челюстями, а затем проговорила:
— Ты, конечно, можешь мне не верить, но в прошлом году один официант внезапно сошел с ума, подсыпал посетителям и себе в напитки какую-то гадость, а когда они стали их пить, то из горла начала литься пенистая кровь. И они все рычали, вот как ты только что, и поумирали прямо тут. А я тогда еще в этом кафе работала массовиком-затейником — всякие вечеринки организовывала, танцы, оформляла тут все, ну, и стенгазету делала про тех людей… Никогда не забуду их лица и то, что случилось, — поделилась бабка своими переживаниями, на мгновение замолчала и добавила наболевшее: — А потом меня на пенсию спровадили — мне же уже почти семьдесят. Сказали, что я отсталая и что мой стиль уже неактуален.
Таньку истерически затрясло.
«Так, спокойно, — принялась она себя успокаивать. — Все хорошо, все просто замечательно, ни за что не переживай, не думай, тем более тебе нечем думать. Пойду-ка я домой — уж там со мной точно ничего не случится», — опрометчиво решила девчонка, заплатила за драники и за все остальное и вышла из кафе «По старинке».
Удивительно, но до дома она добралась без приключений. Раньше она ездила домой на сорок второй маршрутке, а теперь приходилось на восьмидесятой — а все потому, что в новую квартиру их семья только два месяца как въехала. Мама с папой сразу же смотались на какой-то остров — они же работали негритянскими королем и королевой (надо заметить, работа оплачивалась хорошо), а жила Танька с бабушкой. Точнее, бабушка изредка приходила к ней, она полностью доверяла внучке. Знала, что та никаких гадостей не натворит и наркоманский притон из квартиры не устроит. Тем более, у Таньки была подружка Катюха — родители той свалили в Америку разрабатывать какой-то генератор, который должен был поставить весь мир на уши, а Катюха жила одна. Она была жутко хозяйственной — ее любимым занятием была выпечка пирогов, но так же горячо она любила и драить кастрюли со сковородками, и мыть окна, и пылесосить, и снимать паутину с потолка… Все это рассказывается к тому, что разумная Катюха делилась с Танькой хозяйственными секретами, и на Танькину бабушку она производила всегда самое хорошее впечатление, поэтому бабушка и доверяла внучке жить одной.
Не так давно с подругой Катюхи Иркой приключилась одна совершенно невероятная история, и неотъемлемой частью этой истории были Катюхины пироги. Они разрушили Иркину личную жизнь, которая, правда, потом наладилась с помощью отрубленной руки и сотни тараканов.[4]
Ох, что-то я заболтался… Все-таки эта история о Таньке, так что буду уделять внимание ей. Но давайте-ка передохнем и рассказ продолжим уже в следующей главе.
Глава 4
Шахта смерти, или Рассказ Синей о Рыжей
Этот день тянулся бесконечно долго. Создавалось впечатление, что он никогда не закончится, будет вечно тянуться и тянуться, как резина… На часах только начало первого, а в Танькиной жизни произошло уже столько событий. Столько, сколько обычно случается за несколько дней, а не за парочку часов. А может, все дело в том, что обычно в это время она сидела в школе и спала на уроках, а не прогуливала их и не искала в городе приключений на свою буйную головушку? Может, если прогуливать уроки, приключения именно с такой плотностью и происходят, кто его знает!
Итак, день был долгим…
Таньке до сих пор было непонятно, почему с ней происходят все эти дикие вещи, она не могла им дать хоть какого-то, пусть даже глупого и неразумного, объяснения. Но в ее сердце теплилась надежда, что события когда-нибудь да прекратятся, и она сможет жить нормальной жизнью…
Да, размечталась Танька, что и говорить!
Она не заметила, как вернулась домой. В новую квартиру. Она еще не успела адаптироваться как следует и собрать все местные сплетни. За два месяца ни одной сплетни! Но это даже хорошо, ведь бабушка всегда учила, что сплетнями заниматься плохо, хотя эта же бабушка втайне от внучки собиралась по вечерам с местным бомондом — подружками-старушками — и перемывала кости всем, кому только было можно и кому нельзя (например, президентам — и нашему, и заграничным), но, тем не менее, понимала, что это плохо, и хотела оградить внучку от этого порока. Себя уже переделывать поздно, а из внучки еще можно было вылепить идеального человека.
В квартире Таньку захватили домашние дела, и она смогла на некоторое время забыть о событиях. Она помыла полы, протерла зеркало в ванной и, наконец, когда очередь дошла до кухни, выяснила, что надо вынести мусор.
Она взглянула на часы — вот уже через сорок минут надо будет выходить на остановку, чтобы поехать на встречу с неким Серегой Штопором, — взяла черный пакет с мусором и вышла на улицу — прямиком к мусорным ящикам.
Было жарко, от контейнеров ужасно воняло, Танька скривилась и хотела побыстрее выбросить мусор и убежать домой, но не тут-то было… Стоп! Обо всем по порядку.
А порядок был таков: Танька бросила пакет в контейнер, и на него тут же налетели бездомные кошки с собаками. Они рвали пакет с таким видом, словно от этого зависела их жизнь. Впрочем, так оно и было — бездомные животные могут питаться только отбросами.
— Подождите, сейчас я вам чего-нибудь принесу поесть, — пообещала Танька, глядя на несчастных животных. Ее сердце всегда разрывалось, когда она видела копающуюся в мусоре зверюшку.
— А ну стоять! Не сметь их прикармливать! — раздался вдруг рядом с Танькой скрипучий старушечий голос. — Развели тут псарню, спасу уже нет от это