Читать онлайн Запах судьбы бесплатно

1. Пепел воспоминаний

Судьба пишется кем-то на рассвете, когда мудрый воздух пахнет ветром и свободой. Тот, кто сидит на краю рассвета, записывает в бесконечную книгу судеб самое главное.

А что для человека главное? Сложно сказать; у каждого – своё. И разве можно считать одно событие главным, а другое – нет? А ведь без него, без этого, пусть и маленького, невзначай произошедшего события, не сплетётся всё мудрёное полотно жизни. Кто-то возразит: всё же есть такие стежки, поворотные, исключительные моменты, на сто восемьдесят градусов меняющие судьбу. Можно сколько угодно спорить, выдвигать всевозможные теории, но одно объединяет всех спорщиков: главное – это сама жизнь.

Потом жизнь превращается в воспоминания и хранится в тайниках души. Кто-то недоумённо пожмёт плечами и удивится: «Жить воспоминаниями? Зачем? Кому они нужны? Разве что писателям. А так… что в них толку? Только душу травят». А другой возразит: «Как? Без этих островков памяти нет и не может быть человека. Лиши его памяти, и он потеряет себя. Решено: воспоминаниям – быть!»

Место, где ты был счастлив, люди, с которыми разделил счастье, остаются в памяти навсегда.

Пепел воспоминаний то и дело будит нас по ночам. Становится тревожно. Это чувство не даёт душе угомониться. Порой чудится, что в далёком прошлом осталось незаконченное дело, и мы силимся вспомнить, что же забыто. С тоской оглядываемся по сторонам – где ответ? Иногда мы вспоминаем.

Сложнее воскресить запахи прошлого. Они неуловимее и хрупче, чем сама память. Но если вдруг мы случайно улавливаем родной запах – запах воспоминаний, сердце с болью замирает, и мы наслаждаемся каждой струйкой аромата.

Вот было бы здорово прятать запахи детства, счастья, любви и бесконечной свободы в крохотные скляночки, откупоривать их и безмятежно, с упоением вдыхать и думать… Думать о главном!..

2. На скамейке

– Ну, здравствуй, Серёжа!

Так говорила молодая красивая женщина. Ей было двадцать с чем-то лет, ближе к тридцати. Тёплый, лучистый взгляд карих глаз и сдержанная полуулыбка словно подсвечивали усталое лицо, а лёгкая морщинка на лбу, похожая на кривую с бумажной ленты кардиограммы, завершала образ и придавала лицу спокойный оттенок величавой строгости. Тёплые пальцы левой руки держали коричневый стаканчик с кофе. Женщина лёгким движением свободной руки убрала прядь с лица (волосы были аккуратно уложены, но ветер озорно играл с ними). Спокойно, с наслаждением отпив кофе, женщина прищурила глаза и задумалась. Затем, словно проснувшись, она вздрогнула, перевела дыхание и, посмотрев на что-то прямо перед собой, грустно улыбнулась:

– Твой любимый. Помнишь?

Никто не ответил. Неподалёку скорбно заскрипели петли старой калитки: подул майский ветер. Пахло свежей, весенней, проснувшейся землёй.

– Ты любишь кофе, ну и свою работу. Вот такая нелепость… Да… Я где-то слышала, что бывает три вида любви: одна – от людей, другая – от дьявола, третья – от Бога. А у тебя только кофе и работа, – незнакомка потрогала рукой букетик нежных незабудок, купленных у тётушки-торговки и теперь лежащие рядом на скамейке.

Нежные губы вздрогнули, но женщина продолжала удивительно прямо держать себя. Со стороны она походила на античную статую. Спокойная и задумчивая…

…Красивая незнакомка – это я. Это моя история. Всё, что я опишу дальше, произошло со мной на самом деле. О себе я буду писать в третьем лице, как сторонний наблюдатель, чтобы спокойно и непредвзято оценивать прошлое и себя в нём. Мне так удобнее разобраться в себе.

Я оставлю своё имя, а имена остальных персонажей (почти все) и географические названия изменю. Мне так угодно. Я не преследую цели кого-то обидеть или кому-то что-то доказать – нет. Я люблю людей, люблю наблюдать за ними; их судьбы, их чувства мне интересны. Правду говорят, что каждый человек – это книга, а книги я люблю больше всего на свете. Зачем я пишу свою? Просто мне есть, что сказать (да простит мне читатель мою болтливость и откровенность).

Мне нужно нырнуть в прошлое, чтобы раз и навсегда отпустить его и расправить крылья.

Когда-то я была жизнерадостной и беззаботной. У меня был талисман – моя улыбка. Простая и искренняя.

Светлая девушка, душа нараспашку. Это поразило его.

Он без спроса ворвался в безмятежность моей жизни. Подобно преступнику, выбрал жертву: хотел подчинить себе мою волю. Удалось ли ему это?

Итак, господа, начнём…

…Молодая женщина посмотрела на его фотографию, которую всегда носила с собой, задумалась и с расстановкой произнесла:

– Да, любить ты не умел. Хотя…

Сидя на скамейке, незнакомка попыталась вспомнить, с чего всё это началось.

3. Берестовы

В непростое для великой страны время в никому не известной деревне (дадим ей название Мелёхино), в сосновом царстве на свет появилась она, крохотная, обычная девчушечка. Чем она отличалась от других? Внешне – ничем. Зато она чувствовала запахи судьбы: вдыхая воздух, слышала и то, что недоступно другим. Она видела неповторимые узоры человеческих душ: лучистые и мрачные, тёмные и с тихим светом добра. И это вовсе не выдумка. А ещё у неё был важнейший дар – идти по жизни с улыбкой.

Настенька. Такое сказочное имя дала мама дочке:

– Пусть твоя жизнь будет счастливой, похожей на сказку.

Да, малышка родилась в поистине сказочное время, ещё при царе Горохе. Тогда Советский Союз, подобно старому-престарому деду в дырявых сапогах, заштопанных шерстяных носках, в поеденной молью меховой шапке, портках с заплаткой и заношенном, тонком, как марля, пальто, доживал свои последние денёчки, с горечью и тоской вспоминая, каким молодым и могучим он был. Безвозвратно уходила сложная, неоднозначная, но, несомненно, великая эпоха.

Начинались проклятые «святые девяностые». Страна утопала в голоде и разрухе. Зарплаты выплачивались плохо. В стране был дефицит. Магазины встречали покупателей почти пустыми полками, с которых сиротливо поглядывал немногочисленный товар, а наши мамы выстаивались в длинные очереди за куском хозяйственного мыла и за крупой.

Когда в деревни привозили сыр и масло, это было настоящим праздником! Вкуснейший аромат переносился из колхозного правления в дома. Из сыра порой выковыривали синие пластмассовые цифры и отдавали детям, мол: «На, играй».

Хоть порой приходилось сложно, но жизнь продолжалась, появлялись новые семьи, рождались дети.

Роман Берестов рос без отца, но с детства имел мужской характер, спокойный и вдумчивый. С детства любил читать – не каждый филолог прочитал за свою жизнь столько книг, сколько прочёл их Рома. С его-то головой нужно было учиться в институте, но рядом не было человека, который поддержал бы его, а без помощи ох как сложно. Даже мальчикам. Роман выучился на электрика, а потом ещё оказалось, что у него талант к печному делу. Наша страна вообще славится талантами-самоучками. Самородками! За долгие годы он освоил много полезных специальностей, где только ни поработал. После училища Роман служил три года на подводной лодке. С особенным удовольствием вспоминал, как они с ребятами играли в футбол на Северном полюсе. Когда он рассказывал о службе, у него горели глаза!

Потом Роман познакомился с Ольгой. Олька, Лёля, Лёлик.

Ольга Матвеевна на тот момент была учителем математики и физики, а также занимала должность директора, жила в общежитии. Выучиться на учителя ей помогла старшая сестра. Раньше ведь как было? Выпускников школ оставляли работать в колхозах – никуда не отпускали, и большее, о чём можно было мечтать, – это о местном училище. Тётя Катя подошла к директору школы и сказала:

– Людмила Ивановна, пусть Оля едет поступать в институт. Здоровье у неё слабое, не сможет она в колхозе работать. Мы с братом и так тут остались, пусть хоть у кого-то из семьи будет высшее образование.

Директор прислушалась к словам Катерины и отпустила Ольгу поступать в педагогический. Так Оля и стала учителем.

В магазинах, значит, в те годы – хоть шаром покати, поэтому Ольгина свидетельница Люся привезла роскошное свадебное платье с Украины, со своей родины. А потом невеста поехала на экскурсию в Германию (давно откладывала на поездку деньги) и купила туфли. Она ни про кого не забыла – всем привезла заграничные подарки.

Коричневый свадебный костюм жениху сшил однорукий портной, талантливый мастер. Его работы славились на всю область.

Свадьбу отметили с размахом – такое в те времена, а особенно в провинции считалось редкостью.

Молодой семье дали жильё в деревне Мелёхино. В самом Мелёхино не было ничего примечательного и замечательного – деревня как деревня, не хуже и не лучше других, а вот сосновый бор, который был за рекой, поражал богатством и величавостью. Поселились молодожёны в двухквартирном деревянном доме – такие постройки называли бараками; между домом и дорогой красовалась ухоженная поляна.

Так было у молодой семьи Берестовых. У соседних домов трава выкашивалась редко, а помои выливались тут же, с крыльца. Высокая культура!

Ольга ждала ребёнка. В глубинке ни о каком УЗИ раньше не слыхали, но молодая мама точно знала, что у неё родится Настенька.

– А вдруг будет не девочка, а мальчик? – спрашивали у неё.

– Нет, у меня точно будет Настенька, – спокойно возражала Ольга.

Вскоре родилась малышка. Она была такая крохотная, что помещалась у папы на ладони, когда он купал её. Ольга приговаривала:

– Ой, как мы устряпались! Давай, Настенька, смоем потью!

Дочка не давала покоя, плакала и днём, и ночью. Ольга даже заболела: измаялась без сна.

Устав от детского плача, бессонных ночей и бесконечной круговерти бытовых забот, Ольга стала сама на себя не похожа: исхудала, под глазами пролегли тени, лицо осунулось, взгляд потух. Тоска зелёная: уборка, готовка, дом-барак без удобств, дров натаскать надо, бельё руками постирать, прополоскать, развесить, снять, погладить и много-много других рутинных занятий. На дом уходило огромное количество времени: поддерживался безупречный порядок, как в казарме, и установлены строгие правила – Ольга это любила.

Когда молодая мама смотрела на дочку ярко-голубыми огоньками близоруких глаз, она светилась от счастья: малышка в ответ улыбалась нежным беззубым ротиком – светлый человечек с искорками в карих глазках.

Ольга порой тосковала по школе и ученикам: она нашла себя в профессии учителя и с удовольствием ходила на работу. А как Ольга Матвеевна любила школьные мероприятия! Хорошо поставленным голосом она читала стихи как никто другой, душевно, проникновенно; у слушателей даже слёзы наворачивались на глазах. А как она умела перевоплощаться в сценках! Могла быть и Кощеем Бессмертным, и Бабой-Ягой – кем угодно! Артистичная, неугомонная, яркая!

Через два года стало полегче: маленькая спала спокойнее. В такие моменты вместо жалобного плача дом наполнялся тёплыми звуками: в тишине раздавался мерный ход настенных часов и сопенье котёнка.

В углу спальни стоял трельяж, на полочке в ровный ряд, как солдатики, выстроились красивые флакончики, источающие тонкий аромат духов, и баночки с кремом. Запахи напоминали Ольге о счастливых студенческих годах. Много позже, годы и годы спустя, когда Ольга видела в магазине духи или декоративную косметику, которыми пользовалась раньше, она мысленно переносилась в годы своей юности. Молодым-зелёным не понять простой вещи: то, что им кажется старомодным и изжившим себя, для кого-то чудесным образом становится то самой машиной времени: так люди погружаются в воспоминания и вновь чувствуют себя юными. Люди забывают про болезни, про старость и слабость – прошлое воскресает.

В редкие тихие часы Ольга подходила к окну и подолгу, не отрываясь, наблюдала, как солнце прощается с полем, домами и лесом до следующего дня. Такого дивного заката она не видела нигде. Берестовым повезло: за домом простиралось огромное поле, украшенное разнотравьем: тимофеевкой, клевером, колокольчиками, ромашкой и прочей ароматно-свежей красотой. В предзакатные часы всё это богатство подсвечивалось ласково-тёплыми лучами сонного солнца. Всякий раз Ольге казалось, будто Господь Бог целует землю перед сладким сном, как родители целуют ребёнка.

На себя времени совсем не оставалось. Дрова принеси, печку истопи, бельё руками постирай и прополощи, дома прибери, обед приготовь и много-много других забот.

Ела Ольга быстро, эта привычка у неё была со школы, когда она ребёнком жила в интернате. Их, малышей, постоянно подгоняли, торопили и не давали нормально прожевать еду. Директор школы и повара подворовывали на кухне, и дети не видели не сливочного маслица, ни мучки – всё уносилось домой. Только в другой, Отрадненской школе, Оля и другие ребята почувствовали себя людьми, а не скотом. О них заботились, их берегли. Здесь дети ели вкусно и сытно: повара и оладушки сдобные пекли, и другая еда была приготовлена с любовью.

Раз уж вспоминать, то стоит сказать, что у Оли были старший брат Витя и сестра Катя. Оля – младшенькая, но поблажки ей не делали никогда. Надо в лесу собрать целый бидончик ягод – собирай, не ной, устала – потерпи.

Это Витя прозвал Ольгу Лёлей. Витя в школе был отличником. Он тогда ещё учился в первой школе, в той, что ближе к дому. Когда ему впервые дали путёвку в «Орлёнок», он отдал её младшей сестре Кате, а во второй раз он должен был поехать в «Артек». Директор прибрал путёвку себе, для своего ребёнка. Но, поскольку путёвка была именной, то не поехал никто: ни Витя, ни тот отпрыск.

Такие дела…

4. Кася

А теперь вернёмся к Ольге и её дочке. Молодая мама мечтала о том, что однажды они вместе с Настенькой пойдут за руку в школу, будут делиться впечатлениями, накопленными за день.

Тем временем девчушечка подрастала. Плаксивая и неспокойная – раньше, спокойная и вдумчивая – сейчас. На лице – светлая улыбка, а в глазах – светлая грусть. Себя Настя помнила примерно с года. И всё-то она понимала! Вот она рисует в альбоме – это тоже хорошо. На обоях – уже плохо. И за занавеской – тоже плохо: мама не разрешает. А вот при папе – демократия – можно рисовать на обоях, сколько душе угодно. Сядет Настя на спинку кресла, пока папа читает газету, и творит-вытворяет – стены не видно. При маме такой номер не прошёл бы – она воспитывала дочь в строгости. Но шлёпать и ставить дочку в угол папа запретил: нельзя. Да и сама Ольга была против этого.

Как-то Ольга позвала Романа и прошептала, глядя на спящую малышку:

– Рома, смотри, какая у нас дочка красавица! И реснички, как у лисички.

Около года Настя стала произносить первые слова. Оказалось, что с ними можно делать что угодно. Их можно произносить вслух, а можно просто думать про себя. Можно растягивать, а можно произносить быстро, бодро. Девочка на всю жизнь полюбила эту удивительную игру в слова.

Одно из любимых слов – Тяпа. Так звали чёрного лохматого пёсика у бабушки Веры, папиной мамы. Верный Тяпа ходил с хозяйкой повсюду. Они вместе переплывали через реку на подтекавшей лодке, а потом шли по лесу, чтобы проведать девочку.

Дома у Насти жила игрушечная собачка, тоже чёрная и поэтому тоже Тяпа: искусственный мех, красный матерчатый язычок, глаза потерялись где-то в шерсти.

В большой комнате на гладком крашеном полу отдыхал цветастый шерстяной ковёр с плотным ворсом. Маленькая Настя наглаживала ковёр и приговаривала:

– Тяпа, Тяпа.

Ковёр не чёрный, но тоже Тяпа.

Своё имя не сказать. Вместо «Настя» – «Кася». Маме понравилось это слово. Так и пошло: Кася да Кася.

Иногда Касю отводили к соседке. Её муж преподавал английский язык, а сама она не работала. Женщина любила детей, но своих у неё не могло быть, поэтому с Настей она нянчилась с удовольствием, как с родной. Она придумала для любимой малышки ласковое прозвище «Лёгушка».

Ольга Матвеевна и Настя придумывали свои слова. «Покисельки» – какие-нибудь мокрые грязюки. «Погрязуха» – измазавшаяся с ног до головы Кася. Капроновые следки – это «дольчики» (они похожи на маленькие дольки). «Чуляки» – червяки, которых боялась Настя. Когда мама копала огород или сажала картошку на «плану» (на поле), она всегда брала дочку с собой, ставила детское креслице, чтобы маленькая всегда была под присмотром и дышала свежим воздухом. Повсюду из комочков земли то и дело, извиваясь и проталкиваясь вверх, выползали червяки. Насте они с первого взгляда не понравились, она пищала: «Чуляки! Чуляки!» Так и появилось новое слово.

Слова притягивались к Касе, как скрепки к магниту. Погостит внучка у бабушек – привезёт не только гостинцы, но и всё, что слышала. Народ простой, не стесняется в выражениях. А ребёнок слушает и запоминает.

Как-то раз пошли мама с дочкой за парным молочком и свежими медовыми сотами к тёте Люсе. Ольга Матвеевна разговаривала с женщиной у крылечка, а Кася сидела под деревянной телегой и что-то лепетала.

– Ой, а что это? Настя матерится что ли? – изумилась молочница.

– Разговаривает, – кивнула мама. – К бабушке, называется, съездила.

Кася что-то продолжала калякать по-своему.

Родители не ругали девочку, решили, что само пройдёт. Так и получилось. Загадочные слова вскоре забылись, потому что дома говорили хорошо, никто не выражался.

Малышка любила приятные, но очень важные мелочи, такие как «с добрым утром», «приятного аппетита», «спокойной ночи». Это так важно! На этих мелочах всё и держится. Особенно ей нравилась фраза, которую говорили по субботам после бани: «С лёгким паром!»

Родители не баловали дочку, чтобы не испортить, но их любовь Настя чувствовала и пронесла через всю свою жизнь. Они холили и лелеяли дочурку, пестовали, как хрупкий, нежный цветок. Они старались оградить её от всего плохого, что творилось в мире. Вероятно, оттого, что мама и папа отзывались о людях исключительно хорошо, показывали Насте, что мир добр и прекрасен, девочка и росла, доверяя людям и жизни.

Неизвестно, какие люди потом повстречаются в её жизни, зато маленькая Настя точно знала, что родители её любят всем сердцем. Эта любовь её согревала потом в сложные моменты, рождала уверенность в себе. Что бы ни происходило, Настя знала: родители её любят. Родительская любовь была её силой, её благословением, её внутренним стержнем, её щитом; она помогла не сломаться, даже когда было плохо и больно.

5. Детский сад

В два года у Каси началась «взрослая» жизнь: мама стала водить девочку в какое-то странное место:

– Тётя Кася, пойдём в ясли.

Мама оставляла её там, а сама куда-то уходила.

В новом месте было много малышей, которые, как и Настя, часто плакали, искали мам.

Детей сажали за крохотные столики. Нужно было есть. Как-то Насте по ошибке надели чей-то чужой слюнявчик, она содрогнулась: мама оставляла дочке белоснежный отглаженный нагрудник с зайчиком, у которого были длинные-предлинные уши и задорный взгляд. А этот нагрудник – какая-то грязная клеёнка. Кася чуть не разревелась. Малышка привыкла к чистоте и очень любила мыться. Могла подолгу брязгаться в воде, даже в баню ходила с удовольствием. Сидела в тазу с закрытыми от мыла глазами и как лягушонок квакала. А тут – нате, пожалуйста, – грязный нагрудничек.

Ещё девочка запомнила ряд кроваток, тихий час. В спальне было холодно, тоненькое одеяло почти не согревало. Вот Кася никогда и не спала, просто лежала и думала. Выдёргивала волосинки с макушки, скатывала в маленький клубочек, дула на него и радовалась, когда клубочек подлетал высоко.

Рядом с Настиной кроватью стояла кровать Гоши. Он тоже играл в этот пушистый клубочек – вот забава-то! Но разговаривать нельзя. Зато можно лежать, выглядывать из-под одеяла и корчить смешные рожицы.

Лёжа нос к носу, дети рассматривали друг друга. У Гоши пшеничного цвета волосы, светло-карие глаза, белая кожа, только на щеках здоровый румянец. У Гоши не было нескольких зубов, поэтому он смешно пришепётывал.

Ребята продолжали переглядываться. Время проходило быстрее.

Была у Каси ещё одна любовь. В соседнем доме жил долговязый темноволосый парень по имени Димка. Он уже учился в школе, был высоким смешливым юношей. Как только Димка выходил из дома, Настя забиралась на нижнюю перекладину забора, медленно переступала по ней, из стороны в сторону размахивала цветком и что-то напевала.

О её тайной любви знали все. У Димки эти дефиле по забору вызывали улыбку. Родители втихаря посмеивались. А бабушка Лида, мамина мама, поддразнивала Настю:

– Настенька, а кто это там летит? Димка Журавлёв! Курлы-курлы!

А Настя, довольная, заливалась счастливым смехом – бабушка знала, как угодить внучке.

6. Топольки

Время от времени семья навещала бабушку Лиду и деда Матвея, живущих от них километрах в шестидесяти – в деревне Топольки. Добирались на мотоцикле с люлькой. Поехали и на этот раз.

Дом самый красивый в деревне: густо выкрашен яркой жёлтой краской, а наличники вокруг белоснежных рам приветливо смотрят голубыми глазами. На каждом окне красуются горшки с цветами и игрушки. Этому дому лет сто пятьдесят, не меньше, в нём несколько поколений выросло! Он раньше стоял там, где сейчас огород. Потом дед Матвей его разобрал и переделал: обновил.

Внутри на каждой стене горделиво висят честно заслуженные грамоты и благодарственные письма за добросовестный труд. Дед и бабушка – настоящие трудяги! В семье вообще не было лодырей.

Очень хорошо Кася запомнила свою прабабку Иринью (да-да, именно не Ирина, а Иринья). Тощая, со злыми глазёнками – настоящая Баба-Яга. Ух и норов был у старухи! Прижимистая, вечно сердитая – никому житья не давала; свою невестку, Лиду, изводила. Вот бабушка Лида потом и говаривала часто:

– Не дай Бог жить со свекровушкой.

Да ещё и в её доме. А была Иринья долгожителем – почти до ста лет дотянула – одного года не хватило, до последнего огородом занималась. Одно хорошо – трудяга, работала за двоих. Аккуратистка, – тут уж надо отдать должное: при ней в доме был порядок.

Прабабка не любила детей: когда приехали малыши – трёхлетняя Настя и её двоюродный брат Васютка – и сели за стол есть ягоды с молоком, баба Ириша запричитала:

– Объедают разбойники! Пакости в ботах!

Потом Настя с Васюткой вздумали поддразнивать старуху, а она кидала в них клюкой и калошами – довольные ребята выбежали в сени и поспешили вниз-вниз-вниз по ступенькам – на улицу. В руках они держали маленькие огурцы – пудышки; сели на бревно и принялись громко грызть.

Кошек в Топольках – не счесть! А погладить надо всех, чтобы ни одну не обидеть. Бабушка говорила, посмеиваясь и сильно окая:

– Настенька, ты бы пореже кошечек-то гладила, а то дедко-то не успевает приносить и выносить воду.

А и правда: не успеет Настя погладить кошку, как бегом бежит к умывальнику мыть руки. Вода-то в Топольках течёт не из-под крана, её ещё из колодца надобно принести, да и ведро с помоями само себя не вынесет на улицу.

С детства Кася слышала рассказы бабушки Лиды о семье и о Топольках. Ещё давным-давно прапрадед (тот, который был по линии деда Матвея) выкупил себя, семью, а потом и все близлежащие земли у барина. Владения огромные – глазом не охватить. Семья работала от зари до зари – жили в достатке, никогда не побирались, ни у кого ничего не просили, а, напротив, всем, кого нужда одолела, помогали.

В советские годы земли отобрали, хорошо хоть не сослали трудолюбивую семью куда-нибудь. Люди не озлобились, а по-прежнему продолжали кланяться родной земле да помогать другим. В послевоенное время бабушки Лидин отец-инвалид не стал жалеть себя, а принялся за дело: кроме основной работы ходил в лес, охотился, рыбачил, даже сдавал шкурки кротов. На вырученные деньги семья жила хорошо, даже покупала белую муку. Прабабка месила в огромной бадье тесто, пекла сдобные пироги и угощала детишек односельчан, которые и чёрный-то хлеб не каждый день видели из-за лени своих родителей. А то уже потом бывало и такое: нарастёт огурцов видимо-невидимо, и бабушка Лида наберёт их аж чуть не до краёв в картофельный мешок и идёт раздавать детям из нищих семей – сами-то деревенские не больно любили заниматься огородом, а уж такого, чтобы чем-то делиться, и в помине не было.

Много всего повидала эта земля, сейчас она шелестом трав и деревьев неспешно передавала свою историю и историю людей, которые на ней жили и умирали, любили и ненавидели, страдали и были счастливы. За домом – живописный вид, прям художника бы сюда позвать. На полях – разнотравье, поодаль – сад, а за ним – плотная лесная завеса. По грибы – по ягоды ходить лучше гурьбой – повеселее. За лесом прятались озёра. Лес густой – издали не увидишь воду, а вдруг, неожиданно выходишь на узкий берег.

После поездки в деревню Настя, лежала на кровати, закинув ноги на бордовый ковёр, висевший на стене. Обычно Кася любила перед сном рассматривать мудрёные витки шерстяного узора и повторять пальчиком рисунок. Сейчас она сочиняла стихи о деде Матвее. Дед ни минуты не сидел без дела – такого работягу ещё поискать надо. Он совсем не умел отдыхать и не давал этого делать другим: считал, что отдыхают только лентяи.

– Деда Мотя шёл тада

И окладывал дрова…

В этот момент через стенку послышался шум – то буянил добродушный, но нынче пьяный сосед. Настя, прислушавшись к грохоту, в довершении в своему «шедевру» прибавила:

– И Андрон стуча тада!

7. Игрушечный домик

Каждый хоть раз видел старые ёлочные игрушки, доставаемые с антресолей или случайно найденные на чердаке среди всеми забытого барахла. В коробке с переливающимися новогодними украшениями можно встретить хорошенький домик в одно-два окна. Детвора, заворожённо крутя в руках эту чудо-находку представляет, как хорошо бы жилось вот в таком домике. Как раз в таком домике ещё недавно жила бабушка Вера.

В единственной комнате две кровати у противоположных стенок, над одной из них на стене висит полинялый календарь с когда-то популярной Вероникой Кастра. Настя в детстве безумно любила эту фотографию, рассматривала её перед сном, хотела быть похожей на звезду с плаката.

У глиняного бока русской печи деревянный диван, синяя краска с него местами сползла. Шкаф с тряпками, которые выглядывали из приоткрытой дверцы. Там же хранилась морская форма подводника, Настиного папы. Служил он на подводной лодке «Акула» три года.

Старенький сундук у двери, комод с еле выдвигающимися от времени ящиками. Сверху застеклённый аленький шкафчик с многочисленными полочками и ящичками, хранящий чудные вещички и пропахший едкими лекарствами. Ближе к окну – стол с разложенными для починки шерстяными носками (бабушка заштопывала их обычно вечером). Вещей было слишком много, они беспорядочно лежали повсюду – типичный дом Плюшкина.

Стопки книг возвышались неровными лесенками (бабушка пристрастилась к чтению ещё в детстве). Очки с белыми резиночками лежали на вышитой гладью салфетке. На окнах – герань, алоэ, даже разросшиеся кактусы и ещё какие-то цветы.

На кухне, в углу – умывальник. Однажды, когда девочка гостила у бабули, она перед сном надела кольцо, найденное в ящике. Ночью палец разболелся, а кольцо никак не снять. Бабушка и внучка намочили из старого позвякивающего умывальника руку, намылили палец и – ура! – кольцо не сразу, но всё же снялось.

Старушка пекла в русской печи мякушки, мягкие пресноватые булки или ватрушки, чаще всего с ягодной начинкой. Корочка не как обычно румяная, а белёсая, припорошенная мучкой.

Бабушка была ходкая, быстрая, а палка, которую баба называла конём, прибавляла ходкости. Ноги всегда были в стоптанных баретках, они прибавляли бабушке ходкости. Много работала, кроме женской работы выполняла и всю мужскую. Рубила дрова, приносила из леса тяжёлые вязанки, сама колола клячи и складывала полешки в дровянике. Косила траву, сушила сено. Таскала воду из-под горы. Пасла коз.

Часто, когда девчоночка болела, выручала бабушка Вера. Она приходила нянчиться с Настенькой. Летом она приносила лесные ягоды прям на веточках – так вкуснее и красивее – такая радость для Настеньки! И сама бабушка Вера радовалась таким мелочам: ароматным ягодкам на кустиках, скромным цветочкам, солнышку, пению пташек.

Бывало и такое, что забирала её к себе, за реку, в живописно раскинувшуюся на крутом берегу реки деревню Нивки.

Папа и мама приезжали на красном мотоцикле с люлькой, привозили гостинца. Особенно запомнились Насте леденцы – жёлтые, красные, зелёные пуговки – в цветной обёртке с фиолетовой ласточкой, раскинувшей нарисованные крылья.

Бабушка покупала в зелёном райповском магазине большущие вафельные конфеты в шоколаде – с тремя цветочками-звёздочками и с весёлым Буратино. Вкуснота да и только!

Как-то раз бабушка Вера пришла в гости. Посидела, заглянула во все шкафы – везде безупречный порядок; поиграла с любимой внучечкой. Нахваливала печёные пирожки, приготовленные Настиной мамой:

– Скустно. Как магазинные.

На диковинном бабушкином языке, восхищавшем маленькую девочку, «скустно» означало «вкусно». Ещё хорошее слово «склизко» – всем понятно, что это «скользко». Самые вкусные слова – неправильные.

Дело к вечеру – пока пройдёт через лес, пока переплывёшь на дырявой лодке через реку – уж и стемнеет. Засобиралась бабушка домой. Взяла котомку, тихонечко пошла домой. Через несколько минут, смеясь, вернулась:

– Я-то думаю, что это собаки вокруг меня бегают, лают? Снимаю с плеча котомку, а там спит кошка.

Пока бабушка сидела в зале, кошка забралась в тряпичную сумку, да и прикорнула. А бабушка, не глядя, так и понесла котомку с кошкой. Вот потеха!

8. Помада и Мака

Мама мыла посуду. Кася прокралась в комнату, достала из маминой косметички тени, тушь и помаду, намалевалась и стремглав рванула из дома, пока мама не заметила.

Соседка увидела следующую картину: Настенька стоит в сбитой на бок шапке с помпоном, глаза намазаны тушью и тенями, а вместо губ – малиновое безобразие. Тётенька рассмеялась и побежала за фотоаппаратом (в девяностые мало кто мог похвастаться этим чудом, особенно в деревне). Вот такой и осталась Кася на фотографии.

Всеобщей любимицей была кошка Мака. Её взяли котёнком ещё в то время, когда мама учила Настю ходить. Мама придерживала дочку за руки, та перебирала ножонками, а Мака ходила кругами за хозяйками, большой и маленькой.

Сначала котёнка назвали Малинкой, но маленькая Настя могла выговорить только «Мака». Маме с папой эта кличка понравилась.

Настя сделала из Маки красавицу: похитила мамину помаду и накрасила белый нос малиновым. Чтобы добиться совершенства, девочка взяла ножницы и – чик-чик – обчикала кончики усов. Трёхшёрстная пушистая красавица мурлыкала и жмурила глаза! Когда кошка вышла из спальни, родители только руками развели:

– Это что за зачепашка такая? Тааак, и без усов!

Хорошо, что усы отрастают!

9. Любовки

Тайное место – чердак. Летом наверху жарко, пахнет деревом и осиными ульями. В солнечных лучах плавают, кружась, золотистые пылинки. Нижние брёвна широкие, гладкие, тёплые. Хорошо сидеть, рисовать в самодельной книжечке размером с ладошку трёхгодовалого малыша. Странички вырезаны из маминой тетради в клетку. Кася видела, как мама пишет, и старается ей подражать. Выводит крючки и завитушки.

Но самое интересное – рисовать фломастером «любовки» – это такие взаправдашные сердечки. Любовка – одновременно и туловище, и голова. Из сердечка торчат ручки и ножки. У сердечек-мальчиков улыбка в виде полосочки, круглые глазки. У сердечек-девочек выразительные овальные глаза, длинные ресницы и губы бантиком. А ещё девочкам нужно подрисовать румянец.

У девочек туфли на каблуках, а мальчики босиком. Если рисовать на уголках тетради истории про сердечки, а потом быстро перелистывать страницы, начиная с последней, то герои начинают шевелиться.

10. Рита

Закадычная подружка – Рита Кулькова.

Рите – три, Насте – четыре. Маленькая Рита – кучерявый ангелочек: кудри рыжие, трясутся пышными спиральками, когда девочка подпрыгивает, а прыгать она любит.

Девчушки любили щебетать, делясь последними новостями: у одной кукла-дочка пошла в садик, у другой – кашу отказывается есть.

– Что за несносная дочка! Сколько с ней хлопот!

– А моя не слушается, спать не хочет ложиться.

– А пойдём их купать?

– Пойдём. Только одёжку нужно поменять.

– Да, они такие модницы – одежды не напастись!

– А мне бабушка Вера сшила новые платьица, матрасик и одеяльце из лоскутков. Мы потом дочек положим на тихий час.

– Хорошо.

Когда куклы были уложены спать, девочки по очереди катались на Настином трёхколёсном велосипеде. На нём написано слово «Малыш». Девочки представляли, что это мотоцикл и издавали что-то похожее на звук мотора:

– Брррр – брым-бым-бым!

В детстве всё взаправду, даже деньги: листочки подорожника или сирени. Чем больше лист, чем ценнее купюра.

И каша для кукол настоящая, и суп тоже: из песка, опилок и травы. А ложки какие! Палочки от дров или толстые веточки.

Девочки открыли свой салон красоты. Они отрывали от фиолетовых цветков листики, слюнявили их и приклеивали к ногтям. А чтобы волосы стали длинными, как у русалки, девочки надевали на голову колготки и важно расхаживали перед зеркалом. Наденут колготки на голову, и уже первые красавицы: гляньте, какие ладные косы! Ещё девочки любили петь перед зеркалом с расчёской. Устраивали концерты по заявкам.

Зимой подруги катались с ледяной горки в Настином заулке. Папа кидал у стены снег, утрамбовывал и выравнивал его, а в конце заливал водой. Чем не горка? Хороша! Девчонки как пингвинята с визгом-писком скатывались с неё.

Недолго пришлось дружить девочкам: Кульковы куда-то переехали, а Настя нет-нет, да и вспоминала свою первую подругу.

11. Работа

Ольга Матвеевна и Настенька шли по улице быстрым шагом, девочка едва поспевала за мамой, мама крепко держала за руку малышку и выговаривала ей:

– Папка твой любименький напился. Где он сейчас? Вот отдам тебя ему и будете с ним вдвоём жить.

Кася вся сжалась. Папу она любила всей душой – так они были похожи.

Роман работал в лесничестве, коллектив там пьющий, а у него, Романа-то, непереносимость алкоголя. Бригадир частенько подзуживал:

– Ты что, подкаблучник что ли? Жены боишься?

Роман, молодой и глупый, однажды повёлся на эту провокацию. После алкоголя Роману стало плохо. Ольга переживала, что он может где-нибудь замёрзнуть – зимы в тех краях лютые.

Роман всем сердцем любил Касю, но почти не касался дочкиного воспитания – это мамина забота. Воспитывала девочку мама, она держала её в строгости.

Чистота дома была безукоризненная. Мама без конца что-то намывала и отдраивала. В любое время не стыдно было принимать гостей. Дочка тоже любила порядок и чистоту, разбирала игрушки и книжки в своём шкафчике, вытирала пыль.

Ольга Матвеевна никогда не ругала дочку, просто замолкала. Для Насти это было больнее удара ремнём.

По вечерам после работы папа читал книгу или газету, а мама то готовилась к урокам, то стряпала на кухне. Телевизор, как и в большинстве домов, часто работал фоном. Ух, этот телевизор! Настя его не очень-то жаловала. Зато как радовалась малышка, когда в плохую ветреную погоду пропадало электричество и телевизор отключался! Тогда все собирались вместе и сидели при свете керосиновой лампы, разговаривали.

Одним вечером мама как всегда готовилась к урокам: проверяла тетради и писала конспекты. Настя заглядывала в тетрадки: что там интересного? Каракули да и только – скукота!

– Кася, иди поиграй, – сказала мама, не глядя на дочь.

– Мама, а что для тебя важнее: семья или работа? – девочка пытливо, затаив дыхание, смотрела на маму.

– Работа, – Ольга Матвеевна машинально повторила последнее слово усталым голосом, продолжая проверять тетрадь и водить ручкой с красной пастой. Она была так погружена в проверку контрольной работы, что едва слышала дочкин вопрос, и вновь погрузилась в разгадывание каракулей.

Обронённые вскользь слова резанули. Больно. Внутри что-то надорвалось. Настя, чувствуя на душе пустоту, как побитая собачонка, поплелась в зал. Трындычал телевизор – огромный деревянный ящик, покрытый лаком, а папа погрузился в чтение газеты – он любил читать и книги, и газеты, и журналы – оттого и много-премного чего знал. У круглой печки спала Мака. Настя села на пол и нежно погладила её. Только Мака видела несчастное лицо маленькой девочки. В тот вечер Кася больше не играла в игрушки, а всю свою малышковую любовь отдала кошке – ей тоже хочется внимания. Настя была понятливой и разумной девочкой: значит, так надо.

12. Нежка

Как-то раз мама, забирая дочку из садика, сказала, что папа принёс огромную собаку, прям большую-пребольшую! Настя ждала чуда с замиранием сердца – быстро-быстро оделась-обулась и поспешила домой.

Пришли.

– Нася, хочешь увидеть огрооомную собаку? – весело поинтересовался папа. Роман всегда называл дочку Насей, без предпоследней «т». Получалось мягко и ласково.

– Хочу! Хочу! – Нася запрыгала на месте и от нетерпения захлопала в ладоши.

Папа смеётся, закрывает огромную собаку фуфайкой. Рррраз! Ловким движением фокусника взмахивает фуфайкой, как плащом, а там… крохотный щенок, прям малюсенький! Кася завизжала от восторга! Пушистый бедняжка от испуга заметался по коридору. Настя взяла его на руки, прижала к себе. Щенок успокоился, пригрелся.

Настя уселась с малышом в кресло и начала:

– Папа, а знаешь, что? – она любила начинать разговор с папой с этой фразы.

– Нет, не знаю, – папа тоже отвечал одинаково.

– А как мы назовём собачку?

– А давай Нежка. Когда я был маленький, у нас тоже была собачка Нежка.

– Давай. Нежка, Нежка, – девочка ласково погладила уснувшего щенка.

Нежка любит пить парное молочко. Налакается собачка молока, потюмшит маленькими зубками чего-нибудь вкусного и ляжет в углу у печки. Сначала она смотрит на всех домашних, потом начинает помаргивать глазками. Перестав бороться со сном, щенок засыпает, вздрагивая и немного повизгивая. Нежке снятся свои, щенячьи, сны.

13. Именины

Насте исполнилось пять лет. Дома пахнет пирогом. Угощение мама понесёт в детский сад. Она часто печёт пироги и торты, балует Настю и её дворовых друзей. А ещё мама разрешает приглашать ребят домой, строить крепости из стульев, столов, кресел и покрывал. Можно весело играть и громко разговаривать.

Мама, держа именинницу за руку, в другой несла поднос с пирогом и свисающий с согнутой руки пакет с конфетами «Батончик» в красно-коричневой матовой обёртке. Рядышком крутилась Нежка, она, облизывая Касе руку, поздравляла её с днём рождения.

Только мама с дочкой вышли за калитку, как с дороги к их дому начала поворачивать грузовая машина. Кто это? Вот радость! Наверху, в кузове, стояла настоящая огромная корова с острыми рогами! Она горделиво посматривала на всех сверху, хоть её немного и растрясло – не каждый день тебя везут на такой высоте, тут привычка нужна. Путь в добрых шестьдесят километров! И страшно, очень страшно – машина, какие-то новые люди и незнакомое место. «Куда меня приволокли?» – боязливо озиралась кормилица.

Это дед Матвей настоял, чтобы мама завела корову: в те годы, в девяностые-то, было голодно без хозяйства. Ольга не стала перечить отцу. Дед сам и двор построил, и корову привёз.

Здоровьем мама не была крепка, а через некоторое время от непосильного труда и от житейских неурядиц и вовсе стала тонкой и измождённой, взгляд – без блеска. Но против воли отца не пошла – негоже было его ослушаться.

Ольге Матвеевне порой казалось, что она всю жизнь отвечает перед строгим экзаменатором. Захоти она, давно бы жила по-другому, но чувство долга перед семьёй перевешивало.

В те годы всех детей воспитывали излишне ответственными, внушали, что отдых – это грех. Вот и Оля не умела отдыхать и расслабляться, как бабушка Лида с дедушкой Матвеем – те тоже всю жизнь спинушку гнули. Но дедушке и бабушке нужно отдать должное: они воспитали хороших, порядочных детей. От природы хохотушка и шутница (подруги любили её за безупречное чувство юмора) Ольга с годами стала всё меньше смеяться и «откалывать номера».

Идеология тех лет убеждала, что лёгкость и здоровый эгоизм – не просто непозволительная роскошь, а, скорее, вредоносный элемент. Да много чего было… О проблемах рассказывать запрещалось – создавалась видимость благополучия. Легче от этого никому не становилось, счастья не прибавлялось… Но были и те люди, которые шли против навязанных правил. Они умели наслаждаться жизнью. Счастье красит всех, особенно женщин. Ах, как прекрасны спокойные и цветущие женщины!.. Уверенные в себе и со счастливым блеском в глазах. Редко увидишь таких… Всё больше встречаешь усталых и измотанных, с поникшим взглядом. Просто их жизнь пришлась на непростое время. Хотя… а когда оно было простым?

Ольга Матвеевна всегда говорила про себя, что она некрасивая, но дочка Настя видела другое: добрые, мудрые, чистые глаза, которые лучились теплом и любовью, хорошая, приветливая улыбка, всегда прямая спина – в отца. Держалась Ольга Матвеевна с достоинством. Умную головушку украшали густые каштановые волосы, которые всегда аккуратно лежали. Ручки хоть и маленькие, чуть больше ребячьих, но с детства знающие тяжёлый труд. Мозоли и ссадины не портили их, а делали красивее – сразу видно, что перед вами не неженка, не лентяйка. Такой – хорошей, работящей, радушной – видели Ольгу Матвеевну и другие люди.

Красота бывает разной; девушки со страниц глянцевых журналов, без сомнения, хороши и радуют глаз лоском и холёностью, но в обычной жизни ценятся не только безупречные формы, хорошенькие мордашки и детали, доведённые до совершенства. Мы любуемся не столько оболочкой, сколько тем, какой внутренний смысл, наполненность просвечивают сквозь неё: нам нравится гармония души и тела, человеческие качества, неровности и несовершенства.

…Так, о чём это мы? Не отвлекаться! Вернёмся к пятилетней имениннице и корове. Настя во все глаза смотрела на большое рогатое животное. Корова! Белянка! Да ещё и в день рождения! Будет о чём рассказать в садике! Вот, оказывается, для кого построен высоченный двор.

Как корову спускали на землю, Настя уже не видела: в садик нельзя опаздывать. Можно вечером заглянуть на двор и погладить её, а ещё позвать друзей – пусть тоже посмотрят.

14. На дворе

Однажды вся семья отправилась в гости к маминой сестре – тёте Кате, та заранее договорилась, чтобы в местном свинарнике для них оставили поросёнка. И вот купили они крохотного поросёнка, а тот, оставшись без мамки, всю дорогу испуганно повизгивал.

Водительских прав у папы не было, как и у большинства владельцев мотоциклов. Обычно, когда его останавливали, он говорил, что забыл права дома. Раньше с этим было не так уж строго. В общем, ехали на свой страх и риск. Да ещё с Настей и поросёнком. Касю спрятали в люльку под циновку. Поросёнок, закутанный в тёплую тряпку, был там же. Когда инспектор ГАИ остановил мотоцикл, то папа сказал, что забыл права дома. Пассажиры – Настя и поросёнок, спрятанные в люльке, не издали ни единого звука.

Крохотного малыша с розовым пятачком на пару дней принесли в дом. Проём, где не было двери, забаррикадировали двумя перевёрнутыми табуретами. Поросёнок оказался интеллигентом в первом поколении: за ночь «прочитал» несколько книг с нижней полки – их забыли поднять повыше. Клочки обкусанный, потрёпанных обложек живописно лежали на полу, как осенние листья. Пятачку всё простили, даже посмеялись – сами были виноваты: не доглядели.

Вместе с коровой и поросёнком на дворе поселился клевакий петух с куриным гаремом. Из дома просто так не выйдешь – хвать на крыльце прут и иди по своим делам. Петух налетал, делая жертве укол загнутым клювом. Пришлось взять другого хозяина для курочек.

Петрушка полюбился всем: добрый, но отважный и задиристый. Этот забияка бросался на крупных соседских кочетов и иногда возвращался окровавленным и с покосившимся гребешком. Но стоило ему оклематься, как он снова лез в драку.

Найдя вкусное зёрнышко или букашечку, Петрушка вертел головой: то левым глазом посматривал на находку, то правым. Потом, от волнения зачинал поквохтывать, зазывать кур. Желтоватые ножки с остренными когтями с ожесточением разгребали песок, так что еда зарывалась.

Куриц не рубили, держали только для яиц. Все пернатые умерли своей смертью либо из-за несчастного случая: то чужая собака задерёт, то трактор задавит. Петрушка пережил всех своих курочек. Совсем старенький и одинокий, бывший забияка, покачивая слабой, немощной головёнкой, подрёмывал на насесте или на кормушке, прямо перед коровьей мордой (согревался её шумным дыханием). Он вспоминал свои лучшие годы.

15. Уля

Если человека попросить вспомнить, какое детское воспоминание для него самое счастливое и какое самое тяжёлое, то он, наверняка, вспомнит. Шрамы на коленках и локтях – пустяк, а вот душевные раны, вынесенные из детства, не заживают.

В садике появилась новая девочка – Ульяна. Она поселилась в соседнем доме. Настя и Уля сразу подружились.

У Ули была яркая внешность. Глаза зеленовато-серые, обрамлённые густейшими чёрными ресницами. В самом конце ресницы неожиданно загибались мягким полукругом. А что за волосы у красавицы Ульяны! Они тёмно-каштановые, густые, длинные-предлинные, вились крупными кольцами.

В садике девочки подолгу стояли у умывальника и натирали шеи хозяйственным мылом (другого в садике никогда не было) и тщательно споласкивались холодной водой: мыли душеньки.

Подруги ходили друг к другу в гости, но всё же у Насти дома они чувствовали себя свободно, а у Ули – нет: бабушка Тамара не любила чужих детей, глаз с них не спускала. Зато она умела печь вкусное печенье в формочках в виде грецкого ореха.

Летний день. Утром воспитательница обрадовала ребят:

– Дети, сегодня мы пойдём на ферму. Посмотрим на телят! Их можно будет погладить.

За завтраком дети только и говорили о предстоящей прогулке.

После завтрака началось построение. К группе детей присоединились ещё две девочки, Оксана и Марина, которые сейчас почему-то не ходили в садик, а сидели дома с бабушками. Они должны были пойти с Настей в первый класс.

Улечка вдруг отошла от Насти, сделав вид, что они не знакомы. Она, заискивая, подошла к новеньким девочкам, покрутила, как лисичка, своим хвостиком с ярким бантом и сказала, что теперь они её подруги и что на ферму она пойдёт вместе с ними. У Насти сдавило горло. В глазах стояли слёзы.

Настя сжала губы, чтобы не разрыдаться. Высоко, гордо подняла маленькую голову с чуть вьющимися, пушистыми волосами.

В пару с Настей поставили другую девочку, Таню. Настя не помнила, как они шли до фермы. В её голове стучала мысль: «Ульяша больше не хочет со мной дружить!» Даже пушистые тёплые комочки – телята – не могли порадовать Настю. Пока дети шли до скотного двора, Настя ещё держалась, но когда она стала гладить нежные мордочки телят, не выдержала и расплакалась.

Воспитательница удивилась:

– Что с тобой, Настенька?

Она пыталась узнать, что случилось, но малышка могла поделиться своей бедой только с мамой.

Только бы дождаться конца дня… Поскорее бы домой, к маме… После фермы дети тщательно вымыли руки хозяйственным мылом и сели обедать. Был вкусный обед, но Настя к нему не притронулась. После обеда к ней подошла девочка Таня, шедшая с ней в паре на ферму. Хорошая девочка, не нужно её обижать. Поэтому Настя подавила в себе горечь и пошла в игровую. Они играли в балерин – ходили на носочках и плавно взмахивали руками.

В конце дня воспитательница рассказала Настиной маме про то, что кроха почему-то плакала. Мама тоже удивилась:

– Настенька любит животных. Наверное, что-то произошло – дело не в телятах.

Мама ничего не стала выпытывать у Каси. Она знала: пока дочка сама не пожелает рассказать, из неё и слова клещами не вытянешь.

Девочка решила сначала поговорить с Улей: наверное, произошло недоразумение. Настя ладила со всеми: и с детьми, и со взрослыми – она любила жить дружно. Нужно пойти к Ульяне и спросить, почему она не хочет играть с ней. Но Настя долго не решалась выйти из своего заулка и пойти к дому, где жила Уля. Осмелившись, девочка пошла. Она увидела бабушку Ульяны. Та раскачивала внучку на самодельной качели. Бабушка Тома обернулась на звук шагов, состроила недовольную гримасу. Уля сделала вид, что не видит, как Настя подходит к ней.

– Негодяйка, не ходи больше сюда, не водись с Улей!

Настя остолбенела. Это она-то негодяйка? Она и слова такого не знала, но поняла, что оно означает что-то нехорошее. Уголки губ опустились, и задрожал подбородок.

– Ты зачем бросила Улечку и пошла играть с другой девочкой? Бесстыжая! Иди вон отсюда!

Такое было впервые. Все любили Настю, по-доброму говорили с ней. И тут вдруг – раз… и негодяйка, и бесстыжая…

Она, сдерживая рыдания и стараясь не бежать, пошла домой, голову держала высоко, но губы уже подрагивали. Переступив через порог дома, она наконец-то дала волю слезам! Она, захлёбываясь, рассказала маме про свою беду.

Мама выслушала дочку и сказала, что не все люди хорошие. Не нужно из-за них расстраиваться. Мама гладила Настю по голове, девочка стала реже всхлипывать и потихоньку успокоилась. Напоследок мама посоветовала больше не ходить к Уле. Да Настя и сама не хотела туда идти.

У Насти от переживаний разболелась голова. Мама растолкла ей таблетку в ложке и перемешала её с сахарным песком. Девочка запила подслащенное лекарство и легла спать. Утро вечера мудренее.

В детском саду Уля со всеми перессорилась, дети не хотели с ней играть.

Через несколько месяцев соседи уехали, больше о них никто не слышал.

16. Букварь

Мама с пелёнок воспитывала в дочке личность. А создание личности требует немалого труда. Нужно развивать то, что заложено природой. Каков мастер, таково и его творение. Взять, к примеру, камень. Сложно его обрабатывать, но чем больше терпения и усердия, мастерства и таланта вложишь, тем красивее и совершеннее будет изделие. Так и с детьми.

Мама каждый день читала доченьке книги, учила с ней стихи. Никто лучше Насти не рассказывал стихов! У малышки было врождённое чувство слова.

Ещё до школы девочка научилась читать. Мама где-то отыскала старый-престарый, синий затрёпанный букварь с мальчиком и девочкой на обложке. Снизу под слогами Ольга Матвеевна рисовала дуги красной пастой, а Настя внимательно рассматривала затейливые буквы, повторяла за мамой буквы и слова.

Писать мама учила только печатными буквами, чтобы в школе показали, как правильно писать прописью. Настя мечтала о школе. Учиться! Да это ж чудо расчудесное! Её всё не оставляли мысли: «А когда же я пойду в школе? А вдруг все пойдут, а я нет?» И множество других мыслей посещало головку маленькой девочки.

А ещё она часто задумывалась над недетскими вопросами. Стояла у окна своей комнаты, чертила пальчиком по трещинкам на подоконнике, смотрела на постройки, на поле и думала-гадала: «А как там, на небесах? А это больно – умирать?»

Она думала об этом не просто так. Через две недели после того, как Настенька родилась, педиатр обнаружила у неё порок сердца. Ольга Матвеевна, узнав об этом, так и похолодела: она боялась потерять дочку. И от должности директора после выхода из декретного отпуска пришлось отказаться – тут не до директорства.

В скором времени предстояла операция, поэтому волнение не покидало Настю: она очень боялась умереть во время операции, боялась наркоза, боялась не проснуться.

Так что со школой пришлось повременить.

17. «Городы»

Близилось время операции. Новый директор школы, Римма Викторовна, не отпускала Настину маму в больницу. «Рюмка» (так директрису за глаза звали дети) была чёрствым человеком. Она никого не любила, и её никто не любил.

Кто такая Рюмка? Женщина с несложившейся личной жизнью. Одинокая, двое дочерей от разных мужчин. Одна из дочек жила в областном центре в коммуналке. Когда внуковья (девочка и мальчик от разных мужей) приезжали в Мелёхино на лето, бабуля-директор не пускала их за порог, пока не протрясут у крыльца все вещи – нечего тараканов домой пускать. В то время как бабушка занималась ребятами, её дочь всё пыталась устроить в городе личную жизнь. Итого: три брака, семеро детей. Да, это правда.

Внуковья воображали перед деревенскими, будто бы те были какими-то второсортными. Уже потом, повзрослев, Настя слушала рассуждения о пропасти между городом и деревней и размышляла: «Горожане? Настоящие, коренные горожане, например, москвичи и петербуржцы? Я таких не встречала, но может когда-нибудь и встречу. Все они и их предки аж до четвёртого колена – выходцы из глубинки, из деревень. Не понимаю, чего так зазнаваться?.. И делают вид, будто бы у них всех голубая кровь и их предками были сплошь графы и князья…»

…Так вот, о чём мы говорили? Ага, дети… Тем более удивительно, что Рюмка – мать и «многодетная» бабушка – не хотела войти в положение молодой мамы с больным ребёнком.

– Не отпущу! Подумаешь, операция на сердце! У нас тут вообще-то учебный процесс. Вы учитель, обязаны понимать. У вас долг перед родиной – вас поили, кормили, дали бесплатное образование, служебное жильё. Нужно быть благодарной. Работа превыше всего! Найдите себе замену, а уж потом можете ехать.

В общем, Рюмка как всегда несла какой-то стандартный, изжитый бред. Спорить с дурой мама не стала. Она обратилась за помощью к пенсионерке, живущей в соседней деревне. Женщина, не раздумывая, согласилась выручить.

Деньги на лечение (по тем временам это была невероятно огромная сумма) дали дед Матвей и бабушка Лида: продали часть скотины; они всем детям и внукам всю жизнь помогали.

И вот мама с дочкой едут в Санкт-Петербург. Девочка, выросшая в глубинке, на приволье, привыкла к спокойной величавости полей, лесов и рек. Подъезжая к Северной столице, Кася, впервые увидев светящиеся окна многоэтажек, была ошеломлена. Её впечатлительное сознание поразил фейерверк рассыпанных по горизонту огней. Они были везде! Их так много, что собьёшься считать, а уж кто-кто, а Настя хорошо считала, особенно, когда папа складывал в дровянике разделённые на четыре части брёвнышки – полешки. А тут – видано ли такое – огней видимо-невидимо!

Настя не удержалась и восторженно закричала на весь вагон:

– Городы! Городы!

Попутчики рассмеялись, умиляясь восторгом и непосредственностью малышки.

В купе ехала странноватая женщина, про таких обычно говорят «не от мира сего». Она внимательно наблюдала за воркованием мамы и дочки и задумчиво произнесла:

– Сразу видно, что девчоночка у вас залюблена.

Помолчав, женщина добавила:

– Это плохо. Случись что, больно вам будет остаться друг без друга.

Мама вздрогнула и обняла дочку покрепче.

18. Больница

В институте, куда поступила Настя, людей видимо-невидимо. Кого-то готовят к операции, кто-то лежит в реанимации, а кто-то уже восстанавливается, учится заново сидеть и ходить. Малышка из глубинки подружилась со многими, правда, детей почти не было.

Один седой дед, внимательно глядя, как Настя ковыряла пальцем в носу, сказал ей:

– Вот будешь в носу ковырять, палец – раз – и сломается, да там и останется.

Крошка испугалась, поверила дедушке и оставила любимое занятие. С тех пор она больше никогда не ковыряла в носу. И даже потом, дома, перестала приклеивать козявки на ковёр, висящий на стене. Редчайшая коллекция козявок, увы, больше не пополнялась.

В палате много кроватей, некоторые временно пустуют. Спать шумно, тревожно. Те, кого недавно перевели из реанимации, стонут, просят воды, но им пока не велено пить. Вместо питья бедолагам промачивают губы чаем с засахарившимся лимоном.

Лестницы, много лестниц, не как крыльцо дома, в деревне, а длинные, бегущие складной линейкой-зигзагом, которую мастера используют во время ремонта. Ещё есть лифты – это такие крохотные тесные комнатки, бегущие то вверх, то вниз, с этажа на этаж.

В странной неуютной комнате тётенька врач попросила Насю скушать немного какой-то белой жижи, которую называла то манной кашей, то мороженым. Наверное, сама не знала, что это там в тарелке. Нася попробовала – похоже на мел. Чудные они – детей мелом кормят! Очень невкусно. Тётенька-врач подарила маленькой пациентке странную фотографию: на ней совсем нет лица, только рёбра.

Жёлтый искусственный свет освещал палату, пахло лекарствами, детскими горшками и суднами – палата смешанная. Как плохо, хочется домой. Поднимешь мыльницу, отдыхающую на раковине, а под ней семейство тараканов. Дома такого нет; там чисто, тихо и вкусно пахнет чем-то родным и с рождения знакомым.

Запах дома никогда не меняется. У каждого он свой. Вот если бы можно было наполнить прозрачную скляночку запахом дома и в любое место взять с собой, а потом открыть и вспрыснуть, разбавить чужой воздух своим, то на чужбине всегда было бы по-домашнему хорошо.

В палату заехала каталка. Насте сказали, что нужно сделать укольчик. Она поняла, что дело плохо: кто-то в белом халате и шапочке стал её ловить, мама уговаривала потерпеть, а Настя, всегда такая послушная и спокойная, стала вырываться из чужих рук. Страшно! Она понимала, что снотворный укол хотят сделать перед операцией. Про наркоз она уже тоже не раз слышала. Насте казалось, что её отправляют на бойню, раз – и нет её. Ещё она слышала, что не все выдерживают наркоз, а кто-то даже умирает прямо на операционном столе. Так хочется жить! Настя кричала и плакала. Больно – укол. А потом всё провалилось в темноту. И ничего не стало. Ничего.

Там ничего нет, даже пустоты.

19. Чертёнок

Писк. От него никуда не деться. Хочется тишины. Глаза-щёлочки такие узенькие, что можно увидеть слипшиеся ресницы. Мама, грустная, ходит с дяденькой в белом – наверное, с врачом; они о чём-то говорят. Писк. Шевелиться не хочется. Только спать. Настя куда-то провалилась.

Прошло сколько-то времени, может, несколько минут, а может несколько дней. Сознание возвращалось к девочке, только теперь вся жизнь виделась сквозь дымку. После наркоза у многих людей меняется восприятие действительности и самого себя. Память хуже, постоянно хочется спать. Те, кто не знает, что такое наркоз, не поймут того, кто это перенёс.

Теперь, увидев, что Настя открыла глаза, её не оставляют в покое: тихонечко тормошат, говорят что-то, не разрешают заснуть. И постоянно нудно пищат аппараты – в реанимации без них никуда. Трубки, катетеры, множество кнопочек на приборах – это пытка.

Мама снова учит дочку ходить, но ничего не получается. Крохотные худенькие ножки отекли, стали огромными, толстыми, даже не помещаются в любимые красные сандалики с чёрными крапинками. Ножки как у слонёнка. Ходить Настя совсем не может – мама возит её в кресле.

Мама очень худенькая: кожа да кости. Страшно было оказаться в девяностые годы в большом городе. В деревне-то свой огород кормит да бабушка с дедушкой подсобляют: мясо, молоко, яйца, творог, сметану, мёд дают.

Все собранные деньги пошли на операцию, на дорогие лекарства; жить не на что. Ольгу Матвеевну приютил старший брат Виктор – ей не разрешили остаться с дочкой в больнице. Заведующий больничным хозяйством и его жена тряслись за каждый кусок хлеба, выделенный на родителей, которые должны были лежать в больнице вместе с маленькими детьми. Что начальство ворует еду, знали все, но разбираться никто не хотел.

Однажды в коридоре к Насте подбежал тёмненький мальчик.

– Привет! А я Алёша!

Алёша попросил покатать Насю. И вот они втроём гуляют по коридору. Через пару дней Алёша принёс Насте чертёнка – сам сделал из медицинских трубочек. У Настиной куклы Санди появился друг-разбойник. Лёша ещё несколько раз навестил Настю, а потом куда-то пропал, наверное, его выписали. Потом, годы спустя, Настя вспоминала этого мальчика, лицо которого постоянно ускользало. Жаль, что они были такими маленькими и не обменялись адресами, чтобы писать письма.

Первые шаги – это счастье! Ногами можно ходить! В длинном коридоре недалеко от поста медсестры стоял большой ящик – телевизор. У него по вечерам собирались больные. Нася хоть и маленькая, а любит сериалы – там яркая жизнь, море, тропические растения, поцелуи, которых она, правда, не видит, потому что мама закрывает ей лицо руками.

– Мама! Мама! Кино скоро начнётся! – Настя рванула к толпе у экрана.

– Госпожа Берестова, вы куда?! – строгий, но в этот момент улыбающийся врач поймал пациентку. – Вам ещё нельзя бегать, швы разойдутся.

– Там кино началось, – засмеялась Настя и степенно поковыляла к остальным выздоравливающим.

Наконец-то пришло время снимать швы (процедура не из приятных). Добрая тётенька угостила Настю конфетой в треугольной обёртке в виде клубники.

Врачи, медсёстры и пациенты нравились девочке, она вообще очаровывалась всем добрым. Сколько ещё замечательных людей повстречает Настя! Она точно знала, что хороших намного больше, чем дурных. А чертёнок, подаренный мальчиком Алёшей, приехав с хозяйкой домой, странным образом куда-то испарился. На то он и чертёнок.

20. Первый класс

Розовое облако, или огромный розовый зефир – это новый бант, купленный специально для такого знаменательного дня. Пушистые, вьющиеся волосы щекочут виски и шею. Обе руки крепко держат пышный букет из георгинов – мама их всегда сажает. Белоснежная блузка с единственным крохотным оранжевым цветочком, приколотым слева, у воротничка. Чёрная юбка с перекинутыми через худенькие плечи крылышками-лямками. Худенькие стройные ножки, на которых кое-где видны синячки – свидетели весёлых игр. Тёмные пятнышки от падений видны даже через белые капроновые колготки.

Настя шла рядом с мамой. Ольга Матвеевна как всегда была хорошо, с иголочки одета. У неё тонкий вкус – тут уж ей нужно отдать должное. Строгий брючный костюм был маме к лицу. Миленькие кожаные туфли на каблучке ладно сидели на ноге. Стрижка аккуратная, волосы пышные, немного завиты. Глаза и губы чуть подкрашены. На руке маленькие часы – браслет. Других украшений Ольга Матвеевна не носила – не любила. Настенька считала свою маму самой-самой красивой.

Первоклашка Настя идёт на праздничную линейку торжественно, ужасно волнуясь, – ведь она так долго ждала дня, когда наконец-то пойдёт в школу. Учиться! Что может быть лучше?

Дети по очереди произносят выученные слова: прозу и стихи. Настя волнуется, но звонко и с выражением, от души, рассказывает стихотворение. А теперь самый ответственный момент: старшеклассник подхватывает Настю, сажает на плечо. Улыбаясь, они идут по залу: раздаётся первый для первоклашек звонок. Насте навсегда запомнился этот день.

Потом, в будущем, когда будут отключать электричество и искусственный звонок внезапно проглотит язык и онемеет, уборщица тётя Шура будет подавать звонки этим большим старым колокольчиком.

Сразу, с самого начала, первоклашки жили дружно. Настя полюбила всех ребят, и они её тоже.

Лица первой учительницы Настя, к сожалению, не помнила. Остался лишь светлый образ хорошего человека. Молоденькая учительница, любимица малышей, Людмила Владимировна только что окончила институт.

Добрая, ласковая, внимательная, чуткая – это всё про неё. На учительнице чёрная пушистая кофточка, такая мягкая, что дети, гладя её, говорили: «Шашнатик!» На переменках малыши грушами висели на ней. И она их всех обнимала, гладила по голове. Наобнимались, погрелись душой. Раздался звонок на урок, и малыши упорхнули воробьиной стайкой по своим местам.

На неделе Людмила Владимировна жила в деревне, в домике для учителей. На выходные спешила домой, к семье. Трудно ей приходилось.

В мае Настины родители оба заболели и загремели в больницу. У папы болели ноги – застудил, а у мамы болело горло, врач сказал, что нужно лечь в больницу, иначе можно лишиться голоса.

Так вот: родители в больнице. Несколько дней девочка жила у соседей Зориных, дяди Павлуши и тёти Люси (которая когда-то привезла маме свадебное платье). По ночам Настя плакала, а днём её старались отвлечь Кристина и Наташа – девочки-погодки. Со старшей, Кристиной, Настя спала в одной постельке, а младшенькая, Натуся, спала в детской кроватке. Кристина и Настя как-то проснулись раньше всех – это был выходной день – и стали слегка, хихикая, щекотать Натусины пяточки. Та ими смешно подёргивала и снова сладко засыпала.

Приехала мамины старшая сестра тётя Катя. Она забрала племянницу к себе, в село Отрада. Там она брала девочку с собой на работу в школу. Настенька сидела в учительской или бродила по коридору. А потом тётя Катя предложила ей позаниматься с первоклашками. Хоть было страшновато, но Настя согласилась. Куда как лучше, чем сидеть целыми днями одной, пока все заняты делами.

Звонок. Перемена. Ребята бегают по узеньким проходам (кабинет маленький, тесно заставлен партами). И вот Настя в новом классе. Первоклашки как по команде повернули заинтересованные личики в её сторону: кто такая? Сколько ребят! Намного больше, чем в Настином классе. Учительница радушно её встретила:

– Иди сюда, моя хорошая! – взяла в свою тёплую руку Настину маленькую прохладную ручонку, потёрла её шершавыми пальцами, по-матерински обняла девочку другой рукой, прижала к себе. – Ребята, Настенька немного поучится с вами.

Ребята внимательно рассматривали новенькую. Если взять каждую черту лица по отдельности, не скажешь, что они правильные или по-аристократически тонкие, особенно нос – крупный, курносый. А посмотришь на целый образ – повеет тишиной, спокойствием и какой-то неуловимой природной грацией. Девочка понравилась ребятам.

Настя застеснялась, но старалась не выдавать волнения.

– С кем бы тебя посадить рядом? – задумалась учительница.

– А можно со мной? – подбежал хорошенький рыженький парнишка. Он был щупленьким и меньше всех остальных. Насте понравилась его приветливая улыбка. – Пойдём.

Настя послушно пошла за новым другом.

– Меня зовут Семён. Ершов Семён. А тебя как?

– Настя. Берестова Настя.

– Настя, у тебя есть тетрадки?

– Нет, я ничего с собой не взяла.

– Вот, держи, у меня ещё много чистых.

Девочка была тронута таким вниманием. Весь урок Сёма по-доброму заглядывал в Настины глаза. Было хорошо и спокойно. После урока Настя познакомилась с другими. Их было много. Особенно запомнились девочки – всего две, остальные были мальчики – рослая светловолосая Юля с щербинкой между верхними зубами и худенькая тёмненькая Надя с выразительными карими, близко посаженными глазами. Девочки показали Насте мягкую игрушку панду, которой нацепили на пушистые ушки самодельные серёжки из проволоки.

Хоть Настя скучала по дому, родителям и своему классу, но с новыми ребятами ей было хорошо. Время, проведённое в разлуке с родителями, полетело быстрее.

И вот мама приехала за дочкой. Настенька плакала: до того она истосковалась.

Когда Настя вернулась домой, её встретила грустное известие: Людмила Владимировна уволилась. Девочка приуныла: такого учителя, учителя от Бога, у них больше не будет.

21. Радости

В семье Берестовых произошла маленькая радость: подключили телефон. У одних из первых в деревне. Гладенький, нежно-фиолетовый, как черника с молоком, – так и хотелось погладить его пальчиком. Подключали без мамы – она ещё была на работе. Кася сидела дома с папой.

– Ну вот и всё, делов-то! – папа кивнул с сторону телефона.

Позвонили маме в школу, вызвали с урока – ничего, можно ради такого случая! Мама обрадовалась, рассмеялась, а потом, положив трубку, поспешила вернуться в класс.

И ещё радость – вот эта и впрямь редкая. Не каждый в своей жизни её увидит.

– Нася, иди сюда, – позвал папа. – Смотри!

Папа показал рукой на кухонное окно с отдёрнутой занавеской.

– Видишь точку с хвостиком? Это комета. Следующая полетит лет через восемьдесят.

Казалось, будто хвостатое пятно совсем не движется, а застыло на месте. Настя мечтала дожить до глубокой старости и увидеть эту комету снова.

22. Нина Радовская

С какого возраста – сейчас уже трудно вспомнить – Настя подружилась со своей сестрой Ниной Радовской. Степень родства была незначительной, зато дружба – настоящей. Нина была младше Насти года на три, но девчонкам было хорошо друг с другом.

Нинина мама Тина – это дальняя сестра Ольги Матвеевны. Она жила с семьёй в райцентре. Ольга Матвеевна с Тиной тоже общалась близко, как с подругой.

Светлоглазая хрупкая Нина Радовская с льняными волосами была хоть и мала, но мудра и вдумчива. Необычайно спокойная, она говорила тихо и мелодично, при этом уверенно. Её голос можно было слушать как музыку. Речь у неё правильная, грамотная, без слов-паразитов. Плавность движений подчёркивала нарядная, со вкусом подобранная одежда. Нина была модницей: её мама – тётя Тина – была предпринимателем, продавала одежду из Европы. Ольга Матвеевна и Настю там одевала, так что девочка ходила по Мелёхину в заграничных нарядах.

Раньше, после училища, тётя Тина работала в Отраде учителем начальных классов, каждый день ездила из райцентра в деревню, но чрезмерная строгость директора к своим сотрудникам, в особенности молоденьким, отбила у неё всякое желание преподавать. Тётя Тина была необычайно рада, узнав, что ждёт второго ребёнка – дочку Люню. После декретного молодая мама не вернулась в школу, а ушла в торговлю.

Уже потом, когда Настя повзрослела, она стала оставаться у своей тёти с ночёвкой, и для сестёр это было самое весёлое время! Маленькая Люня спала с родителями, а старшие девочки долго не засыпали, они тихонько смеялись и перешёптывались. Сёстры могли говорить о чём угодно: о школе, книгах, а потом, со временем, о косметике и о любви. Болтовня незатейливая, зато по душам. А это ли не самое главное? С другими хоть умничай-заумничай, а сердечной глубине не быть, зато здесь и эмоции, и доверие, и радость от общения.

Забегая вперёд, скажу, что стало с Ниной Радовской. Спустя годы, даже когда Нина уехала учиться в Москву, да там и осталась, девушки сохранили добрую дружбу. Нина расцвела, из девчонки превратилась в роскошную молодую женщину и ловила на себе восхищённые взгляды. Кавалеры дарили ей необъятные букеты, добивались её внимания, но Нина лишь изредка снисходила до общения с ними. Никто, кроме Насти Берестовой не знал, что Нина по-настоящему любит одного мужчину – Тимура: чужого, женатого. Его семья не бедствовала: у него был свой бизнес – лесопилка и магазин автозапчастей.

Тимур тоже любил Нину, но не разводился с женой из-за ребёнка. Девушка понимала, что будущего с этим человеком нет, но продолжала приезжать к нему тайком от родителей.

Потом ей надоело быть на вторых ролях, осточертело прятаться от общих знакомых. Нина вышла замуж за другого и родила дочку. Правда, брак был недолгим: сложно жить хоть и с хорошим, но нелюбимым человеком, а думать о другом.

До Нины долетела весть, что её первую любовь, Тимура, посадили в тюрьму на десять лет за распространение наркотиков. Вот так судьба!

А Нина продолжала жить в Москве и искать своё счастье.

23. Второй, третий, четвёртый

В начальной школе у Настиного класса каждый год менялись учителя. Видано ли такое? Во втором классе пришлось учиться во вторую смену, потому что у учительницы были свои первоклашки.

Протасова не любила приёмышей: визгливо покрикивала на малышей, а они не смели поднять на неё глаз. Второклассникам не хватало любви и тепла. Как разителен был контраст во внешности и характере этой женщины! Походка молодая, лёгкая, сохранившаяся на всю жизнь. Лицо красивое, гладкое, по щекам разлит ровный румян. И улыбка… Обычно, когда люди улыбаются от души, то улыбка приятная, хорошая. А у Протасовой? Что это за улыбка! На её губах холодная, страшная, неискренняя, застывшая улыбка – крокодилий оскал.

Она была одной из тех немногих, кто оскверняет портрет учителя, но, к счастью, положительных примеров педагогов в разы больше – они своим трудом и отношением к детям поддерживают престиж этой сложной и благородной профессии.

Протасова говорила с акцентом (она была родом из Западной Украины, а в шестнадцать лет уехала в Россию и поступила на учёбу в педагогическое училище, так тут и осталась). После училища она кое-как получила заочное высшее образование, но это было сделано скорее ради «галочки». Говорила дамочка безграмотно, рассуждала, как торгашка (да простят меня работники торговли). Для неё было всё одно: что сливочное масло, что «сливочное» варенье (вместо «сливовое» с ударением на «и» – так, на всякий случай). Любопытно, чему она могла научить ребят?

На переменках из соседнего класса забегала дочка Протасовой, Лерка. Она то и дело кляузничала маме на ребят. В старших классах уже все знали, кто на них стучит. Вот Лерку никто и не любил. Между собой дети прозвали её «шпенделем» и «шпингалетом».

Мать и дочь являли собой «славный» дуэт! В их случае народная пословица про яблоню и яблочко попала прямо в яблочко!

Однажды задали пересказ какого-то текста. Утром, когда мама заплетала дочке косу, Настя рассказывала о герое, мальчике, который ночью бежал по саду с фонарём.

– А потом он подошёл к тётеньке говорилке.

– К кому? – Ольга Матвеевна перестала плести от удивления.

– К тётеньке говорилке. Она, наверное, много говорила.

Мама доплела косу, взяла Настину книгу. Дочка показала ей место, где говорится о какой-то загадочной женщине.

– Беседка, – кивнула Настя.

Мама засмеялась.

– Беседка – это такая большая скамейка под крышей. Вот так тётенька говорилка!

Вот так скамейка превратилась в болтливую тётю!

Школьники с несколькими учителями поехали в райцентр посмотреть выступление гастролёров-циркачей, поехала и Настя. Почему-то толком ничего не запомнилось, кроме красного носа на лице клоуна. Захотелось такой же. Ольга Матвеевна дала дочке деньги на еду, но Настя предпочла пирожкам и пирожным ярко-красный клоунский носик на резиночке – бесполезная вещица, но от неё становилось радостнее.

Домой девочка ехала голодная, но такая счастливая! Когда мама увидела, на что Настя потратила деньги, она отругала девочку и никак не могла взять в толк, зачем дочка купила эту непрактичную ерунду: мама знала цену деньгам и знала, что такое голод. Она умело вела хозяйство, никогда не жила в долг, умела откладывать. Ольга Матвеевна говорила: «Легко жить на большие деньги. А ты попробуй достойно жить на маленькие».

Настя тогда ещё не могла объяснить, что еда – это, конечно, хорошо, но радость для неё важнее. Она не знала, что деньги даются нелегко, не ведала голода, потому и рассуждала по-своему.

И вот девочка молча ест горячий суп, и кусок не лезет ей в горло. Красный носик не принёс радости.

Девочки из Настиного класса любили рукодельничать: вышивали, вязали, плели из бисера.

По выходным Настя разбирала свой шкаф, доставала игрушки, книги, всякие мелочи в коробочках, станок для плетения из бисера, который ей сделал папа. Отложила в сторонку пяльцы с вышивкой, протёрла полки и дверцы. Настя встала на коленки, чтобы протереть нижнюю полку, и вдруг ойкнула и побледнела.

Иголка из вышивки переломилась, и та часть, в которую вдевается нитка, вошла в колено. Девочка перепугалась, заплакала, позвала маму. Ту затрясло: шутка ли, иголка внутри колена?

Вызвали фельдшера Галину Владимировну. Пациентка – на кухонном столе. У фельдшера в руках скальпель. Женщина сделала небольшой надрез. Резала на-живую. Иголки не видно.

Позвонили в правление, попросили водителя отвезти Настю на колхозной машине в больницу.

Всем было страшно. Красная нитка, торчащая из порезанного колена, старая, тонкая, может порваться, тогда ищи-свищи иголку.

В больнице дежурный хирург потрогал ногу, что-то прикинул и стал орудовать. Над головой – яркая лампа, её холодный яркий свет так и бил в глаза. Наверное, с той поры девочка невзлюбила яркий свет – как в операционной; ей больше нравился приглушённый, спокойный, тёплый.

Тем временем врач продолжал прощупывать колено. Хоп – и игла в руке! Это пострашнее будет, чем витаминка «Ревит», засунутая крохотной Касей в нос. Тогда девчушечка гостила у бабушки Веры в Нивках. Ух, тоже каким-то чудом достали витаминку из носа!

– Это тебе на память! – пошутил врач.

Пациентка отказалась.

Когда колено зажило, Настя присоединилась к подружкам: на школьном дворе девочки играли в резиночку. Для начала белую резинку нужно было связать. Две девочки вставали напротив друг друга, поставленными на ширине плеч ногами держали натянутую резинку. Третья девочка прыгала через резиночку разными способами, даже закручивала её. Постепенно резиночка поднималась выше – задания усложнялись. Иногда прыгали вдвоём, синхронно – это требовало особого мастерства и сноровки.

Потом одноклассницы пошли домой к Насте – нужно нарисовать плакат к празднику. Они всегда у неё собирались. Родители были рады гостям и детскому смеху. Плакаты получались самыми красивыми.

24. «Каламбур»

Народ в Мелёхине был неплохой, пожалуй, даже хороший, но вот была у них такая особенность: в лес ходили только своей семьёй, а не как в Топольках – весёлой, шумной гурьбой. Жадничали. А так, случись что, всегда можно было на соседей и хозяйство оставить, и по какому другому делу обратиться. Но, как и во всей необъятной России, в Мелёхине во все времена была одна обычная беда: обилие, прям россыпь пьяниц. Пустоту и скуку прятали за бутылкой. Про таких мелёхинцы говорили кратко:

– Гоноболики.

В народе гоноболью называют голубику, а из неё, как известно, делают вино; отсюда и слово «гоноболики».

Как только открывался местный магазин – жители попросту называли его «Каламбуром», пьяницы уже тут как тут – толпились у дверей. Хозяйка магазина, приехавшая откуда-то из Прибалтики, была на редкость жадной дамочкой: она продавала просроченные товары тем, кто брал в долг, под запись. Даже гнильё у неё не пропадало – всё шло по изначальной, не сниженной, цене. Это же издевательство над людьми и ущемление их гордости.

Любители спиртного требовали у продавца:

– Дамочки, пропустите без очереди! Во как надо – трубы горят!

– Ладно уж, иди! Пока не хряпнешь рюмочку – не человек, – потешалась тётка Валя.

– Вот-вот: они без допинга не обходятся, – подхватывала Галюня.

– Любаня, запиши в долг пюзирёк водочки!

– «Пюзирёк», говоришь? А «флякончик» не хочешь? Ох уж мне эти должники! – пробурчала продавщица. – Скоро в тетрадки места не останется.

– А ты не записывай, так давай! – рассмеялась почтальонша Манька. – Ванька, а ты чего сам пришёл? Где супруга?

– Некогда ей. Дома дел много.

– А чего это она не работает-то нигде? Захворала сто ли?

– А чего ей работать-то? У нас хозяйство большое. Или я её не прокормлю что ли? Я своей бабе так и сказал: «Сиди дома, прокормлю».

– Ага, ловкий ты, только и успеваешь лес продавать.

– Так это ж вы правильные да честные, потому и бедные, жить не умеете, а я умею.

– Ну да, ну да, – покачала головой Манька.

25. Соловей

Хорошая деревня Мелёхино, полно в ней добрых людей и добрых событий, но и горестей – хоть отбавляй. Да и где этих горестей нет? Их что росы поутру – не счесть.

В советские годы велено было разрушить церковь и на её месте построить дом культуры, а на церковном кладбище сделать спортивную площадку. Прогневили люди небеса… Все те, кто разбирал храм, вскоре перемёрли не своей смертью: то несчастный случай, то вдруг рак скрутил – молодые мужики-то были.

С тех пор посыпались на деревню несчастья одно за другим. Мужик, живший на той улице, которая вела к реке, до чего допил, что сошёл с ума. Схватил ружьё и пристрелил председателя – вот горе горькое – хороший человек был этот председатель. А потом обезумевший пьяница поспешил домой. Его жена за столом сидела, спиной к нему. Так он сзади подошёл и перерезал ей горло. С молодости глумился над ней: место на ней живого не было. На столе убийца оставил записку: обозначил, куда пошёл топиться, чтобы его тело потом вытащили. Не захотел остаться не похороненным.

– Ой, убивец! Ой, ирод несчастный, – голосили потом в деревне.

В том доме после убийства долгие годы никто не желал жить – проклятый он. Много лет спустя их внук, уже будучи молодым и красивым мужчиной, какое-то время пожил там с женой и сынишкой, но брак вскоре распался, и парень перешёл жить к матери, а проклятый дом вновь опустел. Через несколько лет парень заживо, во сне сгорел вместе с домом, пока его мама была в гостях. После этой трагедии бедная женщина поселилась в родительском доме.

Много бед познала горемычная деревня. Убийства были одно за другим: то пьяный мужик пырнёт в драке недруга – несколько случаев было, то муж жену совком по голове насмерть ударит. Да… убийство за убийством – на улицу страшно выходить – сосед мог пристрелить или прирезать. Считай, каждый год несчастья случались, а то и по нескольку кряду сыпались. И всё молодёжь мёрла…

Потом даже батюшка, который приехал в Мелёхино на какой-то праздник, послушал эти истории, посмотрел на здание клуба, на бывшее церковное кладбище, на котором была заросшая бурьяном спортивная площадка, покачал головой и посоветовал построить рядышком хотя бы маленькую часовенку.

А пока что смерти продолжали сыпаться одна за другой, и не было им конца и края.

Одну смерть Настя хорошо помнила. На ферме работала дояркой тётка Маланья. Как-то пожаловал в коровник её муж, Колька-пьяница, зверюга ещё тот, всю жизнь над ней изгилялся, избивал – чёрная на работу приходила. А тут стал пакостить последними словами. Она осадила его:

– Ишь ты, заявился! Иди к дьяволу, чёрт!

Дядька Коля рассвирепел, достал из-за голенища сапога нож и ткнул тётку Маланью в бок – она охнула, схватилась руками за больное место, да так и осела, чертя спиной по стене, а потом повалилась на грязный пол. Перепуганные доярки сбежались на крик. Дядька Коля, отбросив нож в сторону, смотрел на трясущиеся руки.

Ветврач выскочил из коровника, сел на мотоцикл и поехал за фельдшером и за колхозным водителем. Тётю Малю осторожно понесли к подоспевшей машине.

Уже потом фельдшер рассказала, что тётя Маля в последний раз окинула взглядом коровник и улыбнулась:

– А давай-ка споём, Владимировна!

И соловьём затянула любимую песню, которую певала в молодости – певунья была и умница-разумница (в школе хорошо училась). У Галины Владимировнаы так сердце и дрогнуло – не жилец Маланья, раз песню петь вздумала. Так и вышло – громко пела доярка, из последних сил душу надрывала – все бинты насквозь закровила – боль заглушала. И фельдшер, не сдерживая слёз, подпевала ей сорвавшимся голосом. Тётя Маля оборвала песню, вдруг замолкла:

– Холодно мне что-то. Ой, смотри, мама идёт меня встречать.

А её старуха-мать уж лет десять как в земле лежала. Тётка Маланья прикрыла глаза и поморщилась:

– Не бойся, не помру. Ещё снова споём.

Не довезли – отмучался соловей.

26. Самодур

В соседский дом летом приезжала Настина ровесница Соня. Девчушек многое объединяло: они обе не могли жить без книг, иногда даже вслух читали по очереди, а потом обсуждали прочитанное; обе хорошо учились, обе амбициозные и волевые.

Хорошо запомнилось, как папа Рома вёз их, малявочек, на речку. Ехали втроём на велосипеде «Аист». Настя сидела на раме, вцепившись в руль, а Соня – на багажнике. Когда мчались с горки, девчонки от страха и восторга визжали и смеялись! Папа подбадривал: «Не боись, не упадёте!»

Как-то раз подружки убежали без спросу на речку – мамы их нашли и объявили им бойкот. Ещё девочки катались на велосипедах, репетировали песни и танцы; пололи грядки и бегали от бодачих коз.

Сонин дед – бывший председатель колхоза, человек грозный и деспотичный; для таких есть подходящее слово «самодур». Высокий, крупный, подтянутый, Илья Лукич горделиво нёс себя и говорил исключительно в повелительном тоне. Глаза у него красивые – ясно-голубые, а взгляд недобрый и неприятный, словно бы маслянистый.

Он держал семью в страхе, только Соне было всё ни по чём.

Однажды пёс по кличке Гром ослушался деда, за что тут же поплатился. Илья Лукич ударил несчастное животное, на что собака оскалила зубы и побежала прочь. Илья Лукин рассвирепел, понёсся в дом, а через несколько секунд уже выбежал с ружьём. Страшно бахнуло – раздался выстрел, пёс пронзительно завизжал.

В это время Настя и Сонька были у дровяника, обдирали с поленьев кору на растопку. Как только они увидели убегающую собаку и разъярённого мужчину, тут же шмыгнули на сеновал и зарылись в сено. Они вздрогнули от звука выстрела, пискнули, а затем примолкли. Илья Лукич их не видел, когда проходил мимо сеновала. Он тащил за собой поскуливающую, умирающую собаку. Девочки заплакали – жалко Грома. Сонька теперь и вовсе возненавидела деда – они и раньше никогда не ладили, а тут и вовсе не за что было его любить.

На кухне все молчали – и жена, и взрослые дочки Ильи Лукича. Они боялись этого нелюдя. Потом, не выдержав, жена сказала:

– Давай, всех нас перебей. И нас, и всех коз перестреляй, Иуда проклятый!

– Молчать, старая, – прорычал Илья Лукич. Желваки так и ходили по лицу.

Соня убежала к Насте, была у неё до позднего вечера. Девочки не могли понять, откуда у людей берётся столько злости и жестокости.

Чтобы девочки хоть немного развеялись, мама отправила их встречать с поля корову. Пока стадо не показалось у загона, Соня и Настя бродили у фермы и собирали крапиву, чтобы потом заварить корове витамины. Насте не нравился запах крапивы, запаренной крутым кипятком, но она понимала, что корове от неё будет польза. Да и волосы хорошо прополаскивать крапивным отваром. Стадо всё не возвращалось. Тогда подруги отправились гулять по развалинам, рассматривали стены, исписанные мелом. Потом они пошли к огромной перевёрнутой бочке. Настя заглянула в полую ножку и ахнула:

– Соня, Соня, иди сюда! – позвала она шёпотом.

Там, куда она показывала, в гнезде лежали голубоватые в крапинку яички. Птицы не было на месте. Девочки стали каждый день наведываться к бочке. Сначала появились лысые, скользкие сгустки, потом они обросли нежным пухом. Только раз за всё время девочки увидели взрослую птицу. Они побоялись её вспугнуть, чтобы мама не бросила малышей, и больше к бочке не приближались.

27. Лето

Для кого-то лето – это долгожданный отдых, а для кого-то – нервотрёпка. Тут уж как повезёт – всё от погоды зависит. Она, как дирижёр, всем процессом руководит.

Кто живёт в деревне и держит хозяйство, не понаслышке знает, что такое сенокос. Страда начиналась, когда травы наливались и были готовы к покосу.

В Настином крае поле называется «план». На плану за домом росла добрая травка: тимофеевка и клевер. Вплетались и всевозможные цветные букеты.

Траву косили то косой, то колхозной косилкой, а потом поднатужились, затянули пояс и купили свой трактор и грузовую машину.

На второй день скошенное сено загребали в валки – три прокоса объединяли в один. Ближе к вечеру подсохшую траву копнали. Ночью она вялилась. Если погода портилась и задувал ветер, то копны накрывали плёнкой, подтыкали и прижимали кирпичами, досками или ветками.

Наутро, когда роса сходила и луг высыхал, почти готовое сено растряхивали.

После обеда его ворошили граблями. Деревянные палки гладкие, за многие годы отполированы руками. Сами грабли пластмассовые – двое белых, одни чёрные. Часа через два-три сено загребали в валки. Руки работают, а голова отдыхает от ненужных мыслей.

Чуть пообдует сено, и можно грузить на машину. Папа снизу подавал вилами сено, а мама собирала подгрёбки. Дочка забиралась в коляску. Тут тоже сноровка нужна: кидай сено не абы куда, а распределяй так, чтобы оно всё поместилось, чтобы раньше времени верх не закруглился, не превратился в бугор. Тот, кто стоит наверху, должен распределять сенцо и приминать его, чтобы плотно улеглось, утрамбовалось. Пока приминаешь сено, нужно ходить туда-сюда, подхватывать новые пучки граблями. Снизу сено подают вилами: того и смотри – напорешься – не зевай. Ноги поднимаешь высоко, как аист, – непросто ходить – проваливаешься.

Если машина ломалась, а сено нужно было убирать, то брали старое покрывало или чёрную плотную клеёнку и таскали сено на себе. Иногда помогала тётя Надя, соседка.

– Но, девочки, поехали! – давала она команду и подшучивала. – Потянем, Зорьки-Голубки!

Две лошадки поднатуживались и тянули покрывало дальше, в гору.

У сеновала воз скидывали. Начиналось самое неприятное – носить сено в сарай и приминать его. На сеновале колко, душно и тесно. Бригада из трёх человек так ухлопывалась за день, что еле ноги держали.

После, уже закончив работу, Ольга Матвеевна, которая никогда не жаловалась, всё же призналась:

– Ой, сил нет, Наденька! Ухайдакались! Попью водички!

Сколько характера было в этой маленькой женщине! Слабенькая от природы, но между тем выносливая и терпеливая. Сказать, что Настя восхищалась своей мамой – ничего не сказать!

Да, непросто давались семье деньги, вырученные с хозяйства… Зато они свои, кровные, честные!

В одно лето на плану за домом наведался небольшой ураган. Поднял копну, покружил сено в воздухе, а потом развесил по проводам. Немного сена унесло даже на соседнюю улицу. Жалко труда, но даже мама посмеялась – видано ли такое, чтобы сено летало!

Это неплохой сценарий сенокоса. Но когда появлялась туча или вдруг, при ясном небе начинал накрапывать дождик, начиналась беготня – жалко своих трудов.

После уборки сена всегда ждала жаркая баня – такая, что прям дух прочь горячая-прегорячая! Аж дух захватывало! Смывали колкое сено и трудовой пот – хорошо! Ночью все спали без задних ног.

Утренний сон, особенно на каникулах, самый счастливый. Одеялко мягонькое, тёплое, подушки так и манят. Настя перевернула подушку на холодную сторону, как мама учила в детстве – свежо, хорошо!

Котёнок Пынишек скрёб дверь, а потом открывал её головой. Тык-дык – разгоняется кот. Плюх – и Пынишек уже в кровати, с довольной мордочкой укладывается поудобнее.

Одно утреннее пробуждение запомнилось Насте больше всего. Она проснулась, пожмурила глаза – рядом спит Пыня. А это что такое? По всей кровати маленькие кучки – Пыня постарался, оставил «приветствия» с добрым утром! Хорошо ещё, что на подушку не забрался! Настя не стала наказывать кота – она любила животных. А «подарочки» отправила в стирку.

Нежки уже не было. В деревне травили собак, вот собачка и съела отраву, даже парным молоком не отпоили. Для семьи Берестовых смерть любимицы была горем.

Решили больше не заводить животных, но так уж получилось, что в доме появилась собачка Лада. Ладушку по-домашнему называли Тетей. Чёрный крохотный комочек с блестящей волнистой шерстью – таким был щенок. Лада плакала по маме Дейзи, поэтому малышку ублажали, как могли, даже клали с собой спать.

И снова пополнение в доме Берестовых: котята Дёня и Чита. Оба чёрно-белые, гладкошёрстные. Пынышек, уже взрослый котик, по-отечески принял их. Чита поначалу всех дичилась, пряталась под кресла, но потом освоилась. Со временем из нескладного подростка Чита превратилась в красивую, грациозную кошку. Дёня, кличка которого незаметно поменялась на Зюню, любил спать в раковине. Если он не спал, то всё время что-то ел. Потюмшит, потюмшит, вздохнёт – и опять принимается за еду – великий труженик! Только мышек он не ловил: боялся. Однажды даже упал в обморок при виде серого комочка.

Стоило маме выйти из кухни, как Зюня тут же что-нибудь стибривал со стола. А однажды он съел со сковороды всю поджарку. В большой семье не щёлкай клювом!

28. Снова Топольки

Когда Настя повзрослела, то стала ездить к бабушке Лиде и деду Матвею на автобусе в деревню Топольки.

Бабушка Лида – приземистая толстушка с маленькими добрыми глазками-бусинками, гладкой кожей без морщин и когда-то чёрными, а теперь седыми волосами. Про такое лицо как у бабули принято говорить «хорошее», и дело тут не в отсутствии морщин и не в чертах лица. Хорошее, красивое лицо – это доброе лицо; им приятно любоваться, от него веет любовью, спокойствием, участием и щедростью. Такая, знаете ли, благородная старческая красота. Не зря говаривают, что в старости душа проглядывает, просвечивает, и становится понятно, что ты за человек, какую жизнь прожил, достоин ты рая или же нет. Такие лица бывают у святых и у людей, которые живут сердцем.

Нельзя сказать, что бабушка горя и слёз не знала: знала. Она прожила тяжёлую жизнь, полную работы, страха и обид, но душевного тепла и задора не растеряла. Бабушке помогал жить лёгкий характер: и так ладно, и так хорошо.

Была у неё одна малюсенькая слабость: каждый раз, приезжая в райцентр, бабушка Лида покупала вкусное мороженое, ела его с наслаждением. Рождённая до войны, она, старшая дочь, редко видела сладкий кусок – отдавала младшим братьям-сёстрам, а было их, меньших, четверо. Теперь можно было побаловать себя вкусностями. Такой было бабушка.

А каким был дед Матвей? Он до глубокой старости сохранил удивительно прямую осанку и статность, голову всегда держал высоко, горделиво. Светлые волосы с рыжинкой никогда не посетила седина. Взгляд строгий, внимательный – настоящий хозяин. Ольга Матвеевна часто говаривала, что её отец – жизнелюб, хоть частенько и ворчал, но на самом деле жизнью был доволен и жить планировал долго. Больше всего на свете он любил работать, да не абы как, а до изнеможения, с полной отдачей делу.

Непростой, сложный он человек, да… но интересный. С детства избалованный прабабкой Ириньей, он был заносчив и честолюбив. Порой резкий, но открытый, без подвоха, нежадный. В деревне его ценили за трудолюбие, но побаивались, особенно лодыри; они, завидев Матвея издали, разворачивали носки сапог в обратную сторону. Были ли у него близкие, задушевные друзья? Да – в молодости, но все они недолго топтали эту землю.

Деда Матвея порой раздражали маленькие внуки. Все-то ему мешали: включит телевизор громко, и не дай Бог кому проскользнуть мимо – всё, туши деревню! Со свету, конечно, не сживёт, но испепелит строгим взглядом.

Когда он ложился спать, по дому нужно было ходить на цыпочках, зато он не считался с другими – врубал приёмник или телевизор на полную громкость в пять утра и никто не смел пикнуть, что шумно.

В молодости дед Матвей был красивым, статным – сразу бросался в глаза, но от жены не погуливал. Полюбовниц он не заводил, но, однозначно, в такого мужчину грех было не влюбиться.

И вот однажды, вскоре после того, как он вернулся из санатория, в Топольки пришло письмо. Какая-то курортница положила глаз на Матвея, а потом не сдержала своих чувств да и написала ему – где-то узнала его адрес.

Почтальонша передала письмо Лиде. Ох, что тут и было! Лида собрала детей и ушла к матери в соседнюю деревню. Матвей рассердился. Он пришёл к жене и пригрозил ей:

– Коли не вернёшься, то всю скотину нарушу.

Покорная Лидия повелась на запугивание и вернулась.

Дети сызмальства побаивались своего отца и никогда не смели ему перечить. Лида всё больше помалкивала да терпела, за то и прослыла человеком с золотым характером. Ей бы взбунтоваться и показать супругу почём фунт лиха! Да какое там…

Шли годы. Время от времени дед разыгрывал спектакли, устраивал театр одного актёра: он вызывал к себе своих детей, требовал, чтобы они незамедлительно являлись к нему, и делал вид, что умирает. «Умирал» он уже бесконечное количество раз, трепля нервы всем: и жене, и детям. Ему нравилось, что они бросали свои дела и приезжали к нему, нравилось читать тревогу на их лицах и страх в глазах. Бывало, звонит бабушка: «Дедке кваску захотелось!» И нужно было везти квас, а путь неблизкий, около шестидесяти километров в одну сторону будет! Везли…

Но уж нужно отдать должное: дед был щедрым как никто другой. Односельчан в беде никогда не оставлял. И детям, и внукам всегда деньгами и продуктами подсоблял, и с жильём всем помог, а сам жил в старом-престаром доме, а мог бы отгрохать себе особняк и на золоте есть. Дожил старик до глубокой старости – у них в роду все были долгожителями. И всё так же, как в далёкой молодости, работал, трудился, без дела никогда не сидел. Ещё давно, в колхозе, он работал на трелёвочнике, который ездил потихоньку, не спеша. Теперь на своём обычном, колёсном тракторе он тоже ехал так же медленно, как и на гусеничном, чем вызывал улыбку у тех, кто наблюдал эту картину.

… Итак, Настя ехала в Топольки.

Каждый свой приезд внучка начинала с уборки: у неё в крови была любовь к чистоте. Настя привыкла, что в родительском доме всегда чисто, у каждой вещи есть своё место. У стариков на порядок не оставалось сил и времени: попробуй-ка справиться с огромным стадом, сенокосом, огородом и картофельными полями. А ведь сколько дел нужно переделать кроме этого – не счесть…

Повсюду стояли пластмассовые кладбищенские цветы – их дед дарил бабушке, потому что они не вяли, не портились. Настя втихаря понемногу избавлялась от этой пакости – не место похоронному атрибуту в жилом доме!

В остальном же Насте нравились Топольки. Бабушка Лида – душа этого дома – топила русскую печь, и дом оживал. Стряпала бабуля вкусно, стол ломился от еды. Чего там только не было: серые щи из крошева (перед тем, как попасть на стол, они долго томились в прогорающих углях); картофельная запеканка, пышные пироги с румяной корочкой, ватрушки, воздушные олашки, пирог «рыбник». Выпечку бабушка накрывала чистым полотенцем. Зимой бабушка делала холодец, а потом приговаривала, сильно окая:

– Мясо варила, так не горазд холодец подвытопился.

Больше всего Насте нравилось топлёное молоко из глиняного горшочка. Она доставала из ящика расписную деревянную ложку (обычной металлической было неинтересно есть), прокалывала застывшую коричневато-жёлтую корочку и начинала орудовать. Топлёное молоко вкуснее вприкуску с колотым сахаром. Объедение! Когда дед и внучка ели горячее топлёное молоко, то шутя отвоёвывали друг у друга хрустящую молочную корочку.

– Оленька, у нас всё хорошо. Настеньку легко накормить – всё ест! – нахваливала бабушка внучку, мягко выводя звук «о». Она звонила от соседки бабы Дуси, у которой дома был телефон. У неё же покупали мёд – свежий, тягучий, янтарный – прелесть!

После трапезы Настя продолжала приводить дом в порядок: скоблила, оттирала, чистила, мыла, разбирала вещи в шкафах. Настя скрипела зубами и мыла, мыла, мыла… Уф! Чисто!

Рано утром бабушка разбудила внучку:

– Вставай, родимушка, я кашу сладила, – Настя поелозила щекой по подушке. – Сегодня пойдёшь с Виталькой пасти овец.

Виталька – бабушкин родной племянник, сын её самого младшего брата. Он на несколько лет старше Насти. Небольшого роста, хорошо сложен, темноволосый, с очень смуглой кожей – вот таким Настя впервые увидела Виталика. Из-под густых чёрных ресниц тепло, по-дружески смотрели выразительные зелёные глаза.

Ребята всегда помогали старшим по хозяйству, например, пасли овец или цыплят. Их с детства приучали к труду, чтобы не выросли лодырями и неумехами.

Виталик, маленькая Настя и соседский парень Денис пасли скот на поляне у леса. Мальчики сидели на крыше старой кабины трактора, а Настя – внутри. Ребята рассказывали анекдоты и делились деревенскими историями. Настя читала «Золотой ключик» – в местной библиотеке взяла.

Овцы щипали траву и косили глаза на ребят. Хитрая скотина! Стоит немного отвернуться, как они тут же бежали к лесу. Ребята спрыгивали с кабины и заворачивали стадо. Шерстяные комочки с недовольным блеянием ковыляли в обратную сторону. Сколько овец за все годы попало в зубы волкам – не счесть! Нужно держать ухо востро.

Когда Настя стала постарше, она уже пасла коров. Бабушка Лида, Настя и двоюродный брат Олежек, гостивший у другой своей бабушки, отправлялись на пастьбу. Светленький, быстроглазый балагур нравился всем деревенским девчонкам.

Олежек орал дурным голосом, ударяя веточкой по забору:

– Белянка, куда пошла?! Заворачивай! Долинка, пошустрее!

Стадо коров теперь пасли вперемешку с овцами. Телята и ягнята еле поспевали за мамками. Животные поднимали пыль столбом.

Нынче пошли пасти не в поле, а в лес – день выдался жаркий. Рядом с ухожей (так называется место для выпаса скота) ветер бороздил озёрную воду. Из неё выглядывали травинки – им всё нипочём: ни ветер, ни солнце. Плавно нагнутся к воде и вновь выпрямляются.

Животные разбрелись. Они щипали траву, а потом шли к озеру и пили тепловатую воду. Некоторые ложились под курсы и дремали, даже во сне жуя зелёную душистую жвачку. Хвосты, казалось, работали сами по себе: животные спят, а хвосты отмахиваются от надоедливых мух и слепней. Малышня – ягнята и телята – жались к мамам, дёргали их за соски. Бараны чесали рога о деревья покрепче. Один баран по кличке Чёрт, самый строптивый и с огромными закрученными рогами, невзлюбил Олежку за то, что мальчик дразнил его. Баран подкарауливал паренька, как только представлялся удобный случай. Что тут начиналось! Олег с гиканьем носился от Чёрта, ещё больше подсатанивая его:

– Эй, ты, кукарямбочка! Догони меня!

А Настя заливалась смехом и науськивала злюку:

– Взять его, фас!

Бабушка ворчала на ребят:

– Озорники, оставьте его! Не балуйте!

Чтобы Чёрт отстал от Олежки, бабушка подзывала барана и давала ему корочку хлебца:

– Бяша, бяша, замучили тебя эти нехристи! Поешь, поешь, Чёртушка!

– Ба, не балуй его, он весь хлеб слямзит! Ишь, какой разохочий до хлебца! – возмущался Олежка.

– Оставь его, – улыбнулась Настя.

А Олежек всё не унимался:

– Ну, Чёрт, чего глазы пучишь?

Сытому Чёртушке хоть бы хны: он посмотрел на врага осоловевшими глазами и, мекнув, улёгся под кустом – разморило.

Дети насобирали веток и развели костёр. Всякая нечисть – мошки, комары и слепни – недовольно полетели прочь. Не любят эти назойливые кусаки запах дыма.

Бабушка велела Настеньке набрать в маленькую кастрюльку воды. Настя побежала вниз с крутого берега, но не успела вовремя остановиться и зачерпнула полные сапоги воды – они были коротенькие, едва закрывали щиколотку. Олежек, прислонясь к осеку, посмеивался. Настя в долгу не осталась: сняла сапоги – всё равно ноги мокрые – зачерпнула воды и погналась за братом. Тот с гиканьем удирал от неё. Когда озорники набегались, Настя вернулась к костру.

– Бабушка, я в сапоги воды набрала.

– Ужасти! Сымай, повесь на ветки у костра.

Весь день, пока сохли носки и сапоги, Настя бегала по лесу босяком. Насобирала в алюминиевую калгашку душистых травок. Олежек тоже пособирал в бакляшечку ягод.

Бабушка и внуки пили вкусный чай: в кастрюльке с кипятком заварились веточки малины, земляники и брусники. Чай пили вприкуску с кирпичиками сахара. Вкуснота! Олежек насадил на палку кружочки колбасы, луковые колечки, помидоры – получилось замечательно – пальчики оближешь!

Коровы ленились есть траву – их разморила жара. Мало травы – мало молока, вот и следили ребята, чтобы стадо вернулось домой сытым.

В конце дня Олежек потушил костёр. Чёрт уже не бегал за ним – устал от жары. Трое – бабушка Лида и внук с внучкой – пересчитали животных и стали их заворачивать к заворам (к воротам из жердей).

С появлением стада деревня снова оживала.

– Нинка, забирай своего Чёрта! Больно ушлый он у тебя, – смеялась бабушка Лида. – Весь день рогами тряс.

– Ага, прохитренный, – поддакнула Настя. За несколько дней она уже набралась от бабушки новых слов.

– И дюже деловенный! – добавил Олежек.

– Да это ещё что! Он вчера ими свернул забор. Смотрю – а в огород зачесали и корова с телёнком, и все овцы. Я им кричу: «Ну что вы тут полозничаете? Паразиты!» Лёнька, раззява, заводи его! Бяша, бяша! На-на-на хлебушка! Будет буянить, отправим его на выселки!

Лёнька – внук бабы Нины, парень лет двадцати, догнал барана и сел на него. Не всерьёз, конечно, – шёл-то он сам. Чёрт от такой наглости как взвереснул, как пошёл крутить из стороны в сторону рогами! Батюшки святы! Но Лёнька тоже не лыком шит: схватил скотину за рога и поехал дальше, только успевая перебирать ногами.

– Ну что, напаслись? – спросила бабушка Лида. – Как отдохнёте, полейте огород и натаскайте в баню воды.

Олежек и Настя не устали – с хохотом носились друг за другом. Кто не успевал вовремя сделать ноги, тот оказывался облитым с головы до ног студёной колодезной водой. День удался на славу!

Через пару дней случилось вот что. Бабушка Лида пошла забирать у уже подросшего бычка пустое ведро. Глядь – а на стене, где висела верёвка, пусто. Бабуля перепугалась не на шутку – телёнок проглотил, наверное. Она побежала к ветеринару:

– Раинька, родимушка, спасай! Я пока другую скотину обихоживала, так бычок верёвку проглотил. Рёвушком ревит!

– Да ты что? Ты присмотри за ним, а то, может, и резать придётся.

Бабушка заревела. Пошла к дому, а у соседского забора лежит крохотная собачонка Муля, рядом с ней – та самая верёвка.

– Ты ж погляди на неё! Что делается-то! А мы чуть бычка не зарезали! Я уж думала, что окочурится! – бабушка подняла верёвку и убрала подальше, в сени. Наверное, бычок рогом подцепил верёвку, а Мулька забежала на двор и утащила её.

29. Соседи

Пора домой, в Мелёхино. Там уже заждались соседские девочки-погодки Натуся и Кристина. Когда они родились одна за другой, их родители – тётя Люся и дядя Паша Зорины с ног сбились: малышки плакали в два маленьких ротика. Дядя Павля был готов выполнять какие угодно поручения, лишь бы не нянчиться с пискушами.

– Павлик, кто пойдёт в магазин? – смеясь спрашивала тётя Люся.

– Я! – не раздумывая, отвечал молодой отец.

– Павлик, кто будет полоскать бельё на речке? – тётя Люся уже знала ответ.

– Я! – снова отвечал дядя Павля, прям как в фильме про знаменитого Шурика и его нерадивого напарника Федю.

Девочки выросли. Старшая Кристинка пошла лицом и походкой в отца, а капризненьким характером – в мать; младшая Натуся – лицом в тётю Люсю, а мягким добродушным характером в дядю Пашу.

Как всегда мамы наказали девочкам сходить за хлебушком в «белый» магазин, в тот, что по дороге к реке. Идут девчонки втроём, держась за руки, полдороги занимает их дружная цепочка.

Небо хмурится, вокруг всё потемнело. Уже и погрохатывает где-то. Подруги поторапливаются: боятся грома. Купили хлеб – тёплый, мягкий, ароматный – слюни текут. Пока шли до дома да поглядывали на тяжёлое небо, не заметили, как с одного бока объели каждая свою буханку.

Там, где давным-давно была церковь и кладбище, а теперь стоит клуб в окружении уродливо изогнутых, корявых вековых берёз, девочек настиг дождь. Они припустили, и дождь припустил. Бегу, смеются, визжат! Едва успели добежать до Настиного дома, как на улице хозяйничал ливень. Ему аккомпанировал гром и трескотала молния. Настя, Кристина и маленькая Натуся разом пискнули и стали сдвигать кресла. Накрыли их покрывалами – ну, чем не домик? Спрятались в «домик» и сидят, жмутся друг к дружке. Так втроём они и переждали непогоду. Потом откуда-то вернулась Ольга Матвеевна, полюбовалась на «домик» и на обкусанные буханки, театрально, выразительно покачала головой, улыбнулась:

– Ну что, сударыни, пойдёмте чай пить!

… Сильно забегая вперёд, добавлю, как сложилась судьба сестёр. Много чего произошло за эти годы, всего не опишешь, но главное рассказать следует. Старшая, Кристина, в пятом классе впала в кому, еле откачали. Оказалось, у неё был сахарный диабет. Девочка научилась самостоятельно колоть себе инсулин. Эта поганая болезнь расшатывала её когда-то крепкое здоровье.

Шли годы, девочки повзрослели, обе вышли замуж. На свадьбе у Кристины Настя была свидетельницей. Меньше чем через год состоялся развод – не сошлись характерами.

Младшая – Натуся – в юности любила одного парня, но первая любовь так ничем и не закончилась: парнишечка оказался бабником, бросил Натусю. Через несколько лет Натуся повстречала другого парня и первое, что она сказала своей маме, когда решилась рассказать о нём, было: «Мама, у него есть своя квартира». Всё остальное: чувства, характер, «ах, люблю – не могу», внешность, интересы – по боку. Главное – квартира. А почему так получилось? Потому что девчонкам с детства вдалбливалось в головы, что жениха надо искать обеспеченного, с жилплощадью, что он должен дарить дорогие подарки, а всё остальное – ерунда.

За квартиру она и вышла замуж, на верёвочке повела жениха в ЗАГС. На свадьбе его вдрызг пьяные дружки вели себя отвратительно, скандалили: если говорить каламбуром, то они надрались и подрались. Сам жених только и делал, что тянулся к водочке, а Настя и другие девчонки пытались его отвлечь и отодвигали бутылки подальше.

– Ой, что это? – удивлялся жених, отпив из рюмки воды.

– Это вода. Попей: вкусная!

– Да мне бы лучше водочки!

– А пойдём потанцуем! – и невеста с подружками тянули жениха подальше от стола. Так еле-еле и дотянули до конца свадьбы, правда, парень всё же успел порядком набраться.

Счастья такой брак не принёс. Муж кутил, пил – смотреть противно. Натуся всё терпела-терпела, родителям не жаловалась. В конце концов не выдержала и развелась. Они недоумевали: «Как так? У вас же всё хорошо было!» На что Натуся призналась: «Я вам просто ни о чём не рассказывала».

Личная жизнь у неё не складывалась, а так хотелось замуж: часики-то тикают. Не успевала расстаться с одним, как уже находился другой – запасной аэродром за спиной у нынешнего. Любовь на два полюса. Так и жила. А всё почему? Не могла она позабыть того, первого парнишку, потому с другими ничего и не клеилось. Всякий раз, когда она вспоминала о нём, её глаза светились восторгом и любовью, черты лица становились мягче, на губах – улыбка, голос – мелодичный, тихо-звонкий, мечтательный.

Старшая – Кристина – нашла свою любовь, была счастлива несколько лет. Любимый человек холил, лелеял её, задаривал золотыми украшениями, возил отдыхать на курорты, огромные букеты не успевали вянуть.

Кристина всегда была работягой и жизнелюбивым человеком. Купила земельный участок, выписала лес, построила дачу, посадила цветы – она их с детства сама сажала каждый год у родительского дома. У девушки был прекрасный вкус, она и одевалась утончённо, и вокруг себя умела создать красоту и уют.

А потом случилась беда… Износившийся от диабета организм не выдержал новой напасти: девушка разболелась. Её увезли в областную больницу. Кристина лежала в реанимации почти без сознания, потом у неё отказали почки. Девушка умерла в тридцать один год в последний осенний день…

В Мелёхине была одна примета, которая срабатывала всякий раз: если в деревне появлялся один покойник и до сорокового дня ещё кто-то умирал, то жди вскоре и третьего мертвеца. Когда один за другим убрались двое из Мелёхинского сельского совета, Роман Берестов, не особенно веривший в бабьи сказки, задумчиво сказал в один из вечеров:

– Кто же третий?

– Наверное, кто-то из стариков, им уж давно пора на кладбище, – так думали односельчане.

Ну кто бы мог подумать, что умрёт молодая девушка?

Незадолго перед этим соседка попросила у тёти Люси стол на похороны для своего умершего шурина. Потом уже обезумевшая от горя тётя Люся на чём свет кляла ту женщину:

– Да если б я знала, что ваш Колька потянет за собой мою Кристинку, да разве я дала бы тебе стол?

Можно сколько угодно говорить, что это суеверия, но всё же что-то страшное в этих совпадениях есть…

Года за два до смерти Кристина купила в салоне новенькую роскошную машину, оформила кредит. Её мама спросила:

– Кристина, ну зачем ты повесила на себя такой большой кредит?

– Понимаешь, мама, я знаю, что мне осталось недолго жить, вот хочу поездить на новой машине своей мечты. А потом, когда меня не станет, ты на ней будешь ездить.

Кристина предчувствовала свой скорый уход. Зрение резко ухудшилось, всё тело ломило, ноги болели – молодой организм рушился с каждым днём всё быстрее и быстрее. И вот она, смерть, пришла в гости…

Хоронили Кристину в белом красивом гробу – это был её любимый цвет. У неё и дома всё было белое, царское. Ольга Матвеевна рассказывала, что провожала Кристину в последний путь длинная колонна машин, людей приехало видимо-невидимо. Народу было много: Кристина была общительной и обаятельной девушкой.

Кладбище. Свежая земля. Венки и цветы покрывают могилу. В изголовье наспех установленного креста – фотокарточка. Та, которая с неё спокойно взирает на мир, уже никогда не сможет дышать, ощущать запахи, не услышит любимую музыку, не сможет поддержать беседу.

На похоронах Настя не присутствовала, не видела подругу детства мёртвой, поэтому та для неё навсегда осталась живой и весёлой девчонкой.

Через несколько дней после похорон Кристина приснилась Насте. Вот они вдвоём в деревянном тереме, Настя наблюдает со стороны, как Кристина в отчаянии пытается разобрать бревенчатую стену, но у неё ничего не выходит.

– Ох, Настя, хорош терем, да никак из него не выбраться! – стонет девушка.

Проснувшаяся Настя вспомнила сон, и покрылась мурашками: страшно…

Кристинин любимый человек словно окаменел от горя… Он и так был скромным и немногословным, а тут и вовсе ушёл в себя.

В один из лютых зимних дней Роман Берестов повидал Павла Зорина. Почерневший от горя, мужчина словно постарел на несколько лет, лицо осунулось. Перекинулись парой фраз.

– Мы сейчас к Кристине пойдём, – угрюмо промолвил Павел.

– Так как вы там пройдёте, вон сколько снега намело? – махнул Роман рукой на сугробы.

– Да у нас тропинка намята. Мы туда с Люсей каждый день ходим.

Роман промолчал, у него как ком в горле застрял, и глазам стало больно. Каково это – идти на могилку к своему ребёнку?!

30. Пятый класс

Дружный пятый класс был в сборе – сентябрь встретил ребят новыми предметами и учителями. Ольга Матвеевна стала вести у пятиклашек математику. Свой предмет она знала хорошо, но Насте не нравилось, что учить её будет мама. Ольга Матвеевна, стараясь не выделять дочку среди других учеников, напротив, относилась к ней подчёркнуто строго и суховато. Одноклассники даже сочувствовали девочке, когда учительница перегибала палку. Из мамы Ольга Матвеевна превратилась в требовательную учительницу.

Дочка любила маму, зато математику – нет. Девочка не любила точные науки, так что «пятёрка» давалась ей не так-то просто, нужно было проявить усердие и характер. Даже спустя годы Настя с содроганием вспоминала свои муки, и если дело касалось расчётов, говорила: «Отстаньте от меня, я гуманитарий».

В ноябре Настя поехала в санаторий. Не абы куда, а в Санкт-Петербург. Мама и Настя снова смотрели в окна поезда. Сумка с вещами огромная, хоть сам в неё полезай, – учебники все до одного взяты.

На перроне уже встречал мамин старший брат – дядя Витя. Не очень высокий, но крепкий, чернявый, с усами – дядя Витя смотрелся солидно. И выправка у него военная – прям каменная стена этот мужчина – сильный и надёжный.

Дома ждала многочисленная дядина семья – жена и трое детей. Олежка, тот самый, с которым Настя пасла коров, бросился обнимать сестру. Тётя Тамара, дядина жена, была гостеприимной, заботливой, радушной хозяйкой – и накормит, и обогреет. Она тоже была родом из Топольков.

Вечер прошёл за разговорами и расспросами – что да как. Дядина семья жила высоко – голова кругом идёт от такой верхотуры! За окнами красовался Петров град – завлекал огнями и архитектурой. Маленькая Настя влюбилась в этот город.

На следующий день мама и дядина жена тётя Тамара проводили Настю в санаторий. Они подошли к крохотному деревянному зданию. Но тогда двухэтажная постройка казалась Насте высокой – после деревни-то.

Расставаться горько – нужно продержаться целый месяц. Настя заплакала и уткнулась в мамино пальто. Мама не стала задерживаться и травить душу – пора уходить.

Новеньким давался час на заселение. В комнате уже орудовали девчонки – заправляли постели и раскладывали вещи. Настя разместилась у окна. Слёзы подступали – никакой санаторий ей не нужен. Дома лучше.

На первом этаже один за другим собирали отряды. Дошла очередь и до четвёртого, Настиного. Ребят больше, чем во всей Настиной школе – девятилетке.

Оказалось, что уроков почти не будет – Настя очень из-за этого переживала, боялась отстать от учебной программы, особенно её пугала математика и строгий взгляд Ольги Матвеевны.

Много времени отводилось на укрепляющие процедуры и на экскурсии.

Дети жили в хорошем месте. Через дорогу от санатория – буддийский храм. Ярко, празднично в храме. Бритый мужчина молился на коленях. Золотистая краска на скульптуре Будды отражала свет огней.

В Елагином дворце больше всего запомнились три залы. Первая, голубая, предназначалась для девушек, а вторая, с розовыми обоями, – для мужчин. В третьей зале потолок куполообразный, чтобы глуховатая хозяйка лучше слышала, что ей говорят.

Петропавловская крепость поразила своим величием и богатым убранством. Но больше всего Насте запомнились мрачные тюремные камеры, а ещё мраморные надгробия, под которыми покоилась царская семья.

Дни у детей насыщены всевозможными событиями. Каждый отряд рисовал свою стенгазету и готовил выступление. Настя должна играть Джульетту, стоя на стуле-балконе, а её новый друг Лёша Ивашечкин – Ромео. Шестиклассник Ромео был родом из Липецка. Спокойно репетировать не получалось – ребята дурачились, Настя смешила Лёшу. Он не мог сделать серьёзное лицо и войти в роль. Лёша заматывал Настю в длиннющее полотенце, чтобы она не отвлекала его. От этого становилось ещё смешнее.

В течение месяца тётя Тамара навещала племянницу и привозила гостинца – доверху наполненными пакетами. Забирала грязное бельё и привозила чистое, выглаженное. Забота!..

Пришла пора расставаться – за ребятами приехали родители. Лёша и Настя забыли обменяться адресами, чтобы писать письма, но память друг о друге сберегли.

31. Перемены

Вот и дом. Деревня Мелёхино показалась совсем крохотной после Санкт-Петербурга. Такая родная и уютная. Настя пришла в школу, её радостно встретила толпа одноклассников.

За месяц кое-что поменялось. В деревню приехала новая учительница. Ей передали пятиклашек.

Ребята гурьбой понеслись к своей учительнице, чтобы познакомить её с вернувшейся подругой.

– Инна Сергеевна! Смотрите, наша Настя приехала!

– Ну и что, мне-то какая разница? Настя так Настя. Что мне теперь, плясать что ли?

Такого ребята не ожидали. Первая встреча – и, здрасьте. Настя не понимала, отчего новая учительница невзлюбила её. А вот почему: ещё до Настиного приезда дети все уши прожужжали Инне Сергеевне о Насте – ждали подругу. Дамочка заранее возненавидела девочку – не нравилась ей эта звёздочка. Ещё и по санаториям разъезжает. Вот и встала Настя поперёк горла у новой физкультурницы.

Звёздочками, по мнению учительницы, могут быть только её сын и дочь. Остальные – зубрилки, бездари и тупицы. К тому же Инну Сергеевну задевало, что её родных детей все сторонятся – уж очень они высокомерные и заносчивые – дружить не умеют.

Так что у физкультурницы к Насте зародилась неприязнь.

Было и хорошее. В субботу в гости пришла бабушка Вера. Расцеловала внучку и уселась за стол чай пить. Сидит, сидит и вдруг как засмеётся.

– Ты чего, бабушка? – с улыбкой спросила Ольга Матвеевна, она всегда называла свекровь бабушкой.

– Да я сегодня баенку истопила, хотела завтра в церковку чистая сходить. Помылась я да и забыла сполоснуть голову, – бабушка Вера провела рукой по платку, который почти никогда не снимала.

– Так сходи ополоснись, у нас тоже баня истоплена.

– Да ну, что ты! Мне ещё к Люське Речной идти стричься! – отмахнулась бабушка.

– Так тем более смой шампунь, – рассмеялась Ольга Матвеевна. – У тебя же волосы на голове раком стоят.

– Не, не буду. И так сойдёт! – и бабуля шумно отхлебнула горячего чаю.

Настя слушала разговор с улыбкой, ей всегда нравилась бабушкина простота и непосредственность.

32. Концерт

В Топольках часто случались пожары – то от грозы, то дети спичками балуются. Частым гостем была шаровая молния.

У одного шкафа не было угла: Настя с детства знала эту историю.

Бабушка Лида рассказывала, что когда Лёля, Настина мама, была ещё грудным ребёнком, в комнату через окно влетела шаровая молния. Она метнулась к комоду, прошлась по низу и, отхватив угол, измельчила его. Затем ринулась к люльке, покружила над ней, бросила опилки на спящую Лёлю и, вылетев в окно, убралась восвояси. Всё это видела прабабка Ириша, сидевшая с младенцем в няньках.

Бросая взгляд на угол, Настя каждый раз думала: «Хорошо, что с маленькой мамой ничего не произошло».

Летом городские ребята приезжали к бабушкам в Топольки. Их любимым местом была старая разрушенная школа. Там они играли в «бабкины панталоны», в казаков-разбойников и в прятки. Рассказывали истории, произошедшие с ними за год, пока они не виделись. Иногда придумывали забавные песенки – настоящие нескладиши-неладиши (как любила говорить Настина мама). В самую жару гурьбой ходили на озеро.

Каждое лето ребята устраивали концерты. Репетировали где-нибудь на кузнице, чтобы никто не видел. За день до концерта дети ходили по всем домам и раздавали самодельные приглашения. Не было ни одного человека, кто бы отказался. И деревенские, и дачники с удовольствием собирались посмотреть на ребят, а иногда даже и сами пели старинные песни или частушки.

Лидия, Настина бабушка, славилась на всю округу своим голосом. Та ещё певунья! Природа её наградила, не поскупилась. Жаль только, что после школы пришлось идти работать на ферму – мать нарожала ребятишек и не справлялась одна с большим выводком, где Настина бабушка была старшей, довоенной, а все остальные – послевоенные. Мал мала меньше. Потом Лидия рано, в восемнадцать лет, выскочила замуж и родила первенца. Не получила Лидонька образования – всю жизнь спинушку гнула. А так бы – все говорили – заткнула бы за пояс знаменитых певцов. Вот и показывала бабушка свой талант с удовольствием – все её просили спеть.

В день концерта соседские ребята остались дома одни. Что уж там произошло, никто не знал. Вдруг как жахнет: стёкла в доме лопнули, и на волю вырвался клуб дыма. Дул сумасшедший ветер, подхватывая дым и раздувая огонь. Пожары в Топольках не были редкостью – то дети балуются спичками, то молния ударит, однако каждый раз это было страшно, как впервые.

– Робята в доме! – крикнула бабушка.

Кто-то из мужиков схватил колун и жварнул им по замку. Дети, Таня и Тимка, с криком и рёвом вырвались из горящего дома – их закрыли, пока взрослые работали на сенокосе. Они прижались к своей бабушке, прибежавшей с поля. Это был второй дом, который малышня запалила.

Люди уже таскали воду, кто в чём мог, но бесполезно – дом уже ходил ходуном, ветер всё больше раздувал пламя. Дом было не спасти. Красные языки слизывали всё, что попадалось. Искры летели в разные стороны.

Дед и остальные люди облились у колодца водой, а потом от горящего дома побежали к своим домам: поливали все постройки и заборы, чтобы отлетавшие искры не спалили засохшее от зноя дерево.

Бах! Взорвался баллон с газом. Кто-то от неожиданности вскрикнул, кто-то припал к земле, прикрывая руками голову.

Дом догорал. Пожарные не подоспели.

Настя стояла у колодца. К ней подошёл Никитка, деревенский парнишка, который давно нравился Насте. Чернявый, высокий, с гладкой смуглой кожей, Никита всегда выделялся из толпы ребят. Он родился в пьющей семье, у людей недалёких. Зато Боженька поцеловал его в голову – парень был одарённым. Как он рисовал! Никто его не учил – самородок.

– Теперь ваш концерт надолго запомнят, – хохотнул Никита.

– Какой концерт? – изумилась Настя.

– Так вы ж вечером собирались его устроить, – белозубо улыбнулся парень.

– Ты что? Рехнулся? Горе-то какое у людей! – Настя и сама не могла поверить в то, что сегодня увидела.

– А что? Такой памятный день…

– Ты рехнулся? Топай отсюда.

После этого Никита больше не нравился Насте.

… Нынче бабушка Дида и Настя пасли за деревней овец. Дед работал на плану – собирал жуков с картошки. День был в самом разгаре, солнце пекло – глаз не открыть. Настя с утра забыла косынку, вот и побежала домой. Все двери были заперты, а где ключ – девочка не знала. Она вспомнила, что на кухне открыто окно – с утра все рамы выкрашены, а теперь, должно быть, подсохли.

Настя дотянулась до белого подоконника – уже сухой. На глаза попалась деревянная лестница. Настя притащила её от двора и аккуратно поставила на подоконник. Побросав на пол всё, что было с собой – куклу и её одёжки – Настя была готова перелезть в дом, но тут хлопнула дверь и в дом вошёл дед. Он увидел Настю и крикнул:

– Куда лезешь? Вот я тебя лозиной-то выдеру!

Внучка от неожиданности пошатнулась, затем быстро спустилась по лестнице.

– А вот и не выдерешь! – внучка показала деду язык, спрыгнула с лестницы и была такова.

Так и не взяв косынки, побежала обратно к бабушке. Та её немного пожурила, но сказала:

– Ничего, не выдерет. Это он так сказал – для проформы.

– Ну и ладно, – Настя развалилась на траве и накрыла голову широким листом лопуха.

Грело солнце, в лесу беспокойно куковала кукушка, перебякивались овцы, тёплый дружочек-ветер щекотал лицо. Впереди несколько недель лета – благодать!

33. Кольнуло

27 декабря. Седьмой класс.

Школьная ёлка проводилась в здании детского сада. Стены украшены праздничными плакатами, с потолка свисают нити серебристого «дождика», прилепленного послюнявленными кусочками ваты. Самое главное зимнее дерево богато убрано игрушками и сверкающей мишурой. А гирлянда – просто прелесть! Её меленькие, похожие на разноцветный бисер огонёчки, то загорались, то потухали. На окнах – искусно вырезанные снежинки. Просто, но нарядно. Еловый запах – это запах праздника, детства и волшебства!

После новогоднего представления начались танцы. Свет выключили: мерцание капельных разноцветных лампочек на ёлке создаёт ощущение чуда.

Дружные девчонки, ученицы седьмого класса, позвали в свой танцевальный круг девочек и мальчиков из других классов. Каждый по очереди выходит в центр, танцует, а остальные повторяют за ним движения.

Весь день, особенно под вечер, Насте отчего-то тревожно, она места себе не находит. Слева покалывает. Наверное, слишком много танцевала. Настя садится на стул, но странное предчувствие не отпускает.

После праздника мама и Настя вернулись домой. На полу ожидала тёплая Нежкина лужица. Настя взяла ведро и половую тряпку. Неожиданно, резко взвизгнул телефон. Папа взял трубку, побледнел, ничего не отвечал, кроме сдержанного «угу». Когда он положил трубку, то сдавленно произнёс изменившимся голосом:

– Бабушка Вера умерла. Её машина сбила.

Папа быстро вышел на улицу. Мама заплакала. Настя, остолбенев, стояла посреди зала. Она не могла плакать. Нет. Как это бабушки больше нет? Глупости! Это просто ошибка… Любимые люди не умирают!

Пока Настя вытирала лужу за щенком, только и слышала в голове:

– Бабушка Вера умерла. Бабушка Вера умерла…

Она не хотела верить в такое близкое горе. Казалось бы, продолжаются будничные дела – тряпки, лужи, и вдруг не стало бабушки. А через несколько дней Новый год.

Жизнь зло, несправедливо поступила с бабушкой Верой. Та поехала в город к друзьям – отвезти гостинцы. Бабушка жила очень бедно, почти всю пенсию отдавала тёте Поле, папиной сестре, а та и не отказывалась. Но нищета не сделала бабушку скрягой.

Бабушка умерла не сразу. Молоденький парнишка, не так давно вернувшийся из армии, копошился у машины. Потом сел в кабину и стал сдавать назад. Вдруг он увидел в боковое зеркало старушку, но не успел притормозить. Мгновение – и машина сбила бабушку, проехала по голове, раздробила все кости. Несчастная громко стонала, уже без сознания. Умирала тяжело, мучительно. Почему бабушка Вера не услышала, как едет машина? Даже со слуховым аппаратом она неважно слышала, а проходя мимо машины, не ожидала, что та тронется с места.

Местного патологоанатома не было, а приезжающий отказался работать в праздники. Бабушкино тело привезли домой только после Рождества. В морге сказали, что на покойнице и места живого не было – вся переломана.

Водителя решили не сажать в тюрьму: бабушку уже не вернёшь, а жизнь дембелю портить не хочется – он и так себя наказал – на его совести смерть.

Дом у бабушки Веры на крутом берегу. Близко, в нескольких километрах. Но сейчас вечер, зима, холодно и темно, а нужно как-то через лес и замёрзшую реку добраться дотуда: кто ещё будет коз кормить и доить? К тому же не так давно родились маленькие ягнятки, а за ними нужен особый уход. Весь день бедная скотина стояла на дворе не кормленная.

Мама попросила соседа, дядю Пашу Зорина – Кристининого и Натусиного папку, отвезти её на буране до Нивок. Как всегда вся тяжёлая и грязная работа досталась ей, а ведь дома и своих дел хватает: школа и полный двор скотины.

Потом каждый день мама с Настей ходили справляться. Топили печи, грели воду для скотины. Жутко без бабушки, постоянно что-то чудится, даже шевельнуться страшно. Дом осиротел без хозяйки. Настя навсегда запомнила запах пустого дома. Он ей больше не нравился. В доме должны жить люди, должно раздаваться шлёпанье тапок, скрип и хлопанье дверей. Один звук всё же был – до самого лета, до продажи дома, папа не хотел отключать радио. Пусть разговаривает, пусть будет ощущение жизни. В деревне вести разносятся, как гулкое эхо на реке: местные воришки сразу прознали, что дом теперь бесхозный. Ещё до похорон втихаря пробрались в осиротевший дом и обчистили его.

Морозы в тот год стояли страшные – ломом не пробить землю, вот и жгли на кладбище костры.

Коз поспешно продали. Тётя Поля от дома избавилась уже летом. Мама хотела сохранить домик, но ей было сказано:

– Не суйся, это наше, семейное дело.

Интересно, а где же она была, когда мама ходила ухаживать за козами? Тётя Поля ни разу не показалась в Нивках, не помогла по хозяйству. Ольга всё сама да сама. Вот и семейное дело…

Настя мысленно разговаривала с бабушкой Верой: «Ну вот, теперь ты с Боженькой, тебе там хорошо. А когда я молюсь о тебе, бабушка, я чувствую, что ты рядом».

… Может, ничего и не было, просто приснилось? Может, бабушка жива? Она как никто другой любила Настеньку: сильно-пресильно. Эту любовь Настя пронесла через всю свою жизнь; она чувствовала, что, глядя с небес, бабушка Вера защищает её и благословляет.

От пряничного домика ничего не осталось. Новые хозяева снесли всё до основания, увезли на свалку, построили красивый дом, летнюю кухню, вырубили деревья, посадили ровный рядок декоративных кустиков.

– Жалко домик, – часто вздыхал папа, но было слишком поздно.

Дома больше нет, а память о нём осталась.

34. Кольцо

Прошёл год. Восьмиклассники оделись потеплее – их ждали лыжи. Настя взяла из кладовки под лестницей лыжи и палки – всё старенькое, плохенькое, у одной палки давно отломано кольцо. Ребята заскользили по лыжне, проехали несколько кругов. На бровях и ресницах красиво белел иней. Пора возвращаться. Инна Сергеевна поджидала ребят у входа. Вдруг она зашипела на Настю:

– Ты сломала палку. Почему на ней кольца нет?

Настя оторопела:

– Так и было.

– Ты врёшь.

– Не вру. И ребята докажут, они видели.

– Ничего она не теряла, – заступилась Оксана. – Я за ней следом ехала.

Настя понимала, что физкультурница не стоит её внимания – плевала она на неё. Марина, одноклассница, побежала в коридор, поискала в тёмном чулане кольцо. Нашла, показала учительнице:

– Вот, видите, она не врёт. Оно уже было отломано.

– Я же говорила, – вспыхнула Настя.

– Ну и что? Может, в другой раз соврёшь, – процедила сквозь зубы физкультурница.

– Да и ладно! Что я тут буду бисер метать! – рассерженно буркнула Настя пошла в раздевалку.

Вот те раз! Ребята сидели в раздевалке и обсуждали этот случай. Все были возмущены несправедливостью учителя.

– Настя, да не обращай на неё внимания, у неё с головой не всё в порядке, – поддержала подругу Оксана.

– Да она белены объелась! Дикарка! – засмеялась Маринка.

– Ха! Дикарка! Ха! Белены объелась! – подхватил Петя.

Ко всем ребятам Инна Сергеевна придиралась, могла наговорить гадостей; Настя же была её любимой мишенью – отличница, творческая, независимая девочка, на всё имеющая своё мнение. Серый кардинал. Поперёк горла была женщине эта звёздочка.

35. Драка

Дружный восьмой класс уважали за сплочённость и умение постоять за себя и друг за друга.

Только это не совсем класс, а цветник, только один парнишечка Петька и был. Его девчонки берегли пуще всего. И на этот раз пришлось вступиться за горемыку: на него полез драться Колька – парень из девятого класса, Настин дальний родственник (Роман с его отцом были двоюродными братьями). К слову, Колькина мама – тот ещё подарочек – ещё до замужества сидела в тюрьме за тунеядство, так что наследственность была так себе – ничего хорошего.

Школьники шли через улицу в столовую. Родственничек увязался за Петей (он всегда обижал слабых) и выбил ему передний зуб. На снегу краснели сгустки крови и в них – выбитый зуб. Настя догнала злодея только в столовой. Обидчик был намного выше и крепче девочки, но когда она налетела на него с кулаками, он испугался. Старшеклассник вообще трусил перед сильными, а Настя – кремень. Струсивший парень, спасаясь от девушки, расшвыривал столы и стулья. Все, кто находился в столовой, словно остолбенели. Петин обидчик был побеждён.

Колька тайно возненавидел Настю: его позор видели все. За эту драку Настю не стали наказывать. Девочки, конечно, не должны драться, но слабых нужно кому-то защищать. Иногда такие, как этот старшеклассник, по-другому не понимают.

С тех пор Петю больше никто не обижал. Жаль только, что зуб уже не вернуть. Эта история долго не забывалась школьниками.

Ещё случай. Один мальчишка из маминого класса ввалился в школьную раздевалку, где было полно ребят, не заметив Настю, стал поливать грязью Ольгу Матвеевну, которая поставила ему заслуженную «двойку». Ох и досталось тогда парню! Настя наваляла этому увальню по полной! Она, хрупкая девчонка! И доходчиво объяснила ему, чтобы он не смел и слова вякнуть в адрес Ольги Матвеевны. Потом парень даже не обижался на Настю: был не прав – получил по заслугам.

Вероятно, кто-то возразит, что нельзя решать дело кулаками, и отчасти будет прав. Импульсивность позволительна не в любом возрасте, но Настя, будучи девчонкой, защищала маму так, как могла, так, как было доступно для понимания обидчику. В каждом возрасте есть свои способы постоять за своих.

Да, было дело – дралась с мальчишками. Ну и что? Эти воспоминания тоже вскоре превратились в пепел, Настя уже думала о другом: ей нужно готовиться к олимпиаде по русскому языку. Тут не до драк.

36. Четверо и собака

Эту улицу не спутаешь ни с какой другой: её начало украшает ель, достающая верхушкой до самых звёзд. Бульдозер, разгребавший сахаристый снег, пристраивал остатки к разлапистому дереву. Обрадованные дети кидались на рассыпчатую кучу, скатывались с неё, а потом буравили её ручонками, вырывая тоннели и делая домики. Жаль только, что в них не согреться, да и не вечные они – до первого тепла.

Зелёная красавица снисходительно посматривала на проходивших людей. Она вспоминала о своей юности, когда мимо проезжала молодая барыня в свою усадьбу Ивановское, что на горе. Издали видно – стоит, красуется. Иногда барский кучер заворачивал к кузнице – лошадь подковать или что отремонтировать.

Настиной семье повезло: на месте их огорода раньше стояла та самая кузница. Каждый год отыскивались то подковы, то громадные клещи, то ещё какая-нибудь любопытная утварь. Папа вешал найденные подковы повсюду: и над дверью дома, и на гараж, и на сараи – к счастью.

По осени, когда Настя уже училась в девятом классе, в один из промозглых октябрьских дней произошло что-то странное. Настя шла от дома к центру деревни. Поравнявшись с елью, она увидела тётю Люсю, живущую на «той» улице (то есть другой, не своей). Девочка поздоровалась, и тут её словно холодом обдало, будто из могилы потянуло – Настя встретилась взглядом с женщиной. Впервые в жизни Настя такое испытала. Серовато-голубые глаза женщины словно остекленели. Девчушке стало не по себе – ей почудился запах мертвечины.

На следующий день в Мелёхине поговаривали, что четверо деревенских – мужчина и три женщины – укатили пить-веселиться.

– А вдруг с ним что случилось? – забеспокоилась одна из баб.

– Да не дрейфь ты, паникёрша! – убедительно возразила другая.

– Наши-то загулялись, видно, выпивки много взяли, – потешались в «Каламбуре».

– Ага, закончится – вернутся, – добродушно посмеивались люди.

– Да что с ними сделается? Впервой что ли?

– Небось, они где-нибудь культурно отдыхают!

– Вот-вот: они на природу собирались.

Прошло три дня, все не на шутку забеспокоились, стали прочёсывать местность. В «Каламбуре», покупая просроченные продукты, народ беспокойно, тише обычного, обсуждал, куда пропали односельчане. Уже никто не шутил, в глазах читались страх и недоумение. Только и разговоров, что о потеряшках.

Между тем жизнь шла своим чередом – у людей забот полон рот. Вот и у дяди Коли, жившего на «той» улице, полно хлопот. В Мелёхине все знали, что он деловитый и аккуратный. У дома порядок, всё на своих местах, крыльцо выкрашено голубой краской. Нигде ни пылинки, ни грязинки. Трава летом выкашивалась едва не под корень. Хороший хозяин, нечего сказать. В выходной он отвёз жену полоскать бельё. На полоскалке собирались хозяйки с бельевыми корзинами и зацеплялись языками.

Дяди Колина жена, стоя на опустившемся в воду мостке, туда-сюда гоняла тряпки в желтоватой воде. Дядя Коля прохаживался по берегу, поглядывал на бурлившую у омута воду, на оголившиеся подурневшие деревья.

– Хорошее колесо, как раз в пору для моей «ласточки»! – обрадовавшись, дядя Коля попытался подтащить к себе толстой веткой выглянувшее из воды колесо.

– Чего это? Не тащится, зараза такая.

Сильное течение немного дёрнуло резину, и вместо одного колеса оторопевший дядя Коля увидел все четыре, а также дно машины.

Несколько минут спустя на берегу стояла толпа с посеревшими лицами: такой беды Мелёхино не помнило.

В вытащенной машине было пять трупов: четыре человека и собака. Как рассудили люди, пьяненькая компания не заметила в темноте узкой дороги-ленточки, круто забирающей вправо, а проехала с обрыва прямо в омут.

Новость со скоростью света разнеслась по деревне. Девятый класс тоже не находил себе покоя. Взрослым сейчас не до работы, детям – не до учёбы.

Страшно умирать. Особенно страшно медленно погибать в перевёрнутой машине. Октябрьская вода заливала салон через разбитое окно. Дольше всех за жизнь боролась девушка ветврач (так показало вскрытие).

Первой погибла самая взрослая пассажирка, она ударилась виском и умерла мгновенно, совсем не мучилась. Смерть пощадила её – при жизни ей и так доставалось. Её муж, в прошлом моряк, считал, что, выбрав семью, а не карьеру, просчитался. За это он наказывал свою жену, зверски избивая её и бегая за ней с ружьём. К побоям добавлялись каждодневные укоры и издёвки.

В деревне поговаривали, что много лет назад при загадочных обстоятельствах был убит очень хороший человек, комбайнёр, которого все уважали. Тот самый моряк-неудачник свалил всё на своего придурковатого, но добродушного братца, который после затяжной пьянки ничего не помнил. Разбираться особенно никому не хотелось, расследование по делу не велось – не выискалось хорошего следователя. В любом деле есть нерадивые работники.

Бедолагу осудили и на несколько лет упекли в тюрьму. А люди-то шептались, что это бывший моряк убил комбайнёра. Жестокий, скрытный, он ещё больше озлобился. Страшный у него взгляд, так смотрят убийцы или те, кто вынашивает преступление, у кого душа не чиста. В деревне с ним никто не связывался – от греха подальше. Много лет спустя он слёг с инсультом, долго лежал, не вставал; за ним ухаживала его сожительница. Когда он наконец умер, в деревне о нём не очень-то и жалели.

В одном доме двойное горе: двое покойничков. Две крышки стояли у крыльца. В другом доме – девушка ветврач. Её уложили в гроб в любимых кроссовках (другой обуви она не признавала при жизни). В последнем доме – та самая молодая женщина, встречу с которой Настя запомнила на всю жизнь.

Траур охватил не только три дома, но и всю округу. Не было семьи, в которой не обсуждали бы беду. В день похорон в школе отменили занятия. И в домах никого не осталось. Мелёхинцы толпой двинулись за длинным рядом машин – было принято всем селом провожать покойников в последний путь.

Такого горя деревня ещё не видела – колонна и машин и людей занимала улицу от центра и до кладбища. Ребята из Настиного класса, прижавшись друг к другу, медленно шли за траурной процессией. Холодный ветер хлестал по обветренным щекам, одежда не держала тепла. Накрапывал мерзкий ледяной дождь. Заглушаемый ветром вой раздавался то тут, то там в плетущейся толпе – то голосили женщины. Мужчины угрюмо всматривались в землю, будто что-то потеряли; им нелегко было поднять глаза. А некоторые, напротив, пришли поглазеть – для них и горе в радость, лишь бы не своё.

На кладбище школьники переходили от могилы к могиле. Синие одутловатые лица мертвецов, глаза, завязанные посмертными ленточками, снились потом не одну ночь.

Не скоро Мелёхино оклемалось от потрясения. Люди впали в оцепенение. А Настя временами становилась молчаливой и задумчивой – всё вспоминала о той встрече у ели, но никому об этом не рассказывала.

37. Водоворот

После того случая никто не купался в той реке: страшно. Стали чаще ходить на ту, что в трёх километрах от деревни. Пока дойдёшь до неё да ещё через лес, пока обратно – снова хочется купаться.

Раньше бабушка Вера перевозила Касю на лодке через эту реку, теперь Настя сама могла её переплыть – она неплохо плавала, по крайней мере ей так всегда казалось. Течение сильное, но если начать плыть чуть выше по течению и стараться грести посильнее, следить за противоположным берегом, то можно успешно доплыть. Настя с деревенскими девчонками и мальчишками плескались и играли в догоняшки. Настя стала уплывать от одного из мальчишек и не заметила, как угодила в глубокое место, где течение бешено неслось. Воды в то лето было много – жуть! Огромные валуны спрятались под водой – не видать! Настю швыряло по ним, а потом и того хуже – затянуло в водоворот между противоположным берегом и островком. Перепуганная Настя стала уходить под воду. Она старалась выныривать из-под воды и хватать воздух. Сил выплыть не хватало. Вдруг кто-то её схватил и потащил к берегу. Потом, очнувшись, Настя осмотрелась: на неё с тревогой смотрели какие-то незнакомые люди.

– Ну ты как? – спросил парнишка.

– Нормально. Это ты меня вытащил?

– Я. Увидел, что тонешь. Хорошо хоть успел доплыть, а то дальше бы унесло, а там вообще кранты… Давай мы тебя обратно на лодке перевезём?

Настя молча кивнула. На том берегу её ждали знакомые ребята. Мальчишка, от которого она уплывала, замялся:

– Ты это, прости. Ну и что не вытащил, страшно было.

Молча собрав вещи, Настя поплелась домой. Оказавшись одна в лесу, она зарыдала: очнулась от потрясения. Родителям она не сказала о том, что с ней произошло. Ни тогда, ни потом.

38. Труды

За исключением некоторых бяк, почти все учителя нравились Насте и ребятам. Труды и черчение вёл мужчина, приехавший, кажется, из Баку. Имя у него простое – Василий Ильич, а вот фамилия удивительная, почти королевская – Принц. Сейчас уже нет в живых этого человека, он умер много лет назад от онкологии, но добрая память о нём до сих пор жива.

Каким он был человеком? Трудолюбивым, порядочным, думающим. Василий Ильич на всё имел своё независимое мнение, умел спокойно, корректно, смело и уверенно отстаивать его. Не боялся администрации, говорил директору прямо, в лицо всё, что думал, при этом никого не оскорблял. Начальство его уважало, но не очень-то любило, потому что у самих было рыльце в пушку.

Летом он занимался огородом, сенокосом, заготовлял веники для коз, помогал жене делать заготовки, сам делал домашнее вино, но пьяницей не был, во всём знал меру. Он никогда не сидел без дела, постоянно что-нибудь мастерил, чинил, изобретал.

Черчение – один из любимых Настей предметов. Хоть она и была гуманитарием, но обладала абстрактным мышлением и прекрасно представляла и даже чувствовала предметы и в пространстве, и в срезе, ей казалось, что она могла их видеть изнутри, мысленно прорезываясь сквозь материал. Потому и геометрия Насте нравилась, в отличие от алгебры – там больше простора для творчества. Ну, тут всё лично: каждому – своё. Кто конфеты больше любит, кто мармелад, а кто и то и другое. Во всяком случае Василий Ильич объяснял всё настолько просто и понятно, что даже самый слабый ученик мог понять, было бы желание.

Труды были островком свободы. На них ребята себя чувствовали вольно. Поле деятельности широкое: работа в мастерской на станках, составление бизнес-проектов, работа с деревом и металлом. Поскольку школа сельская, то был и пришкольный участок. Василий Ильич учил, как правильно копать. Чего тут учить? А вот и есть чему! Как копать так, чтобы не уставать, как ухаживать за землёй и много-много тонкостей. А про дрова забыли? Нет. Учитель показывал, как складывать их надёжно, ровно, чтобы поленница стояла хорошо, а не вкривь-вкось, чтобы ненароком не повалилась набок. Ювелирная работа!

Трудов для девочек не было, поэтому не только мальчишки, но и девчонки хорошо знали, что такое напильник, лобзик, сверло, станок, рашпиль, тиски. Василий Ильич научил ребят изготавливать кое-что из мебели. В родительском доме до сих пор стоит маленькая табуреточка, от начала и до конца сделанная Настей. Она настолько устойчивая, что на неё можно без страха становиться обеими ногами. На сиденье выжжена черепашка, а по краям – цветы. А ещё дома есть картина, сделанная самим Василием Ильичом – букет цветов из ракушек разной формы, а фон посыпан песочком. Красота – на долгую память!

Много переняли ученики от своего учителя, но самое главное, что он для них сделал – это человечное, уважительное отношение и уверенность в том, что есть на свете хорошие учителя, для которых работа в радость. Про таких с уверенностью, не раздумывая, можно сказать: «Учитель – это звучит гордо!»

39. Солнечный город

В райцентре был огромный культурно-спортивный центр, куда ребят раз в неделю возили на автобусе в бассейн. Ещё крохой Настя побывала там с мамой на концерте местного ансамбля и с самого первого раза стала его поклонницей. Солнечное выступление солнечного коллектива запало в детскую душу маленькой Каси! Казалось, что их песни превращали обычный провинциальный городок в солнечный город – радостный и лучистый.

Солнечный ансамбль во главе с руководителем-самородком был гордостью края. Они даже выступали в передаче «Утренняя звезда» и стали победителями! Их изюминкой стали а капелла и джаз.

Стоит ли говорить, что местные носили их на руках?

Ольга Матвеевна и Настя старались бывать на концертах с их участием. И вот мама с дочкой снова в зрительном зале. Музыка снаружи и внутри: в подпевающих голосах, в хлопающих ладошах, в улыбающихся лицах. Одни конкурсанты сменяются другими.

На сцену вышла хрупкая девушка, похожая на лёгкое пёрышко. Она обратила на себя внимание всех: песня про лебедя и сама девушка как белый лебедь: светловолосая, тонкая, в чём-то белоснежном. Лицо – чистое, ангельское – украшают огромные, выразительные карие глаза. Девушку звали Елизавета. Настя про себя подумала: «Вот бы подружиться с ней!»

По итогам музыкального конкурса Елизавета стала победительницей.

40. Мальчишки

В середине девятого класса дети из нескольких школ собрались на бывшем аэродроме, за Нивками. Оттуда в военные годы провожали самолёты, летевшие прямо на Берлин.

Школьники ехали на стареньких деревянных лыжах. Путь петлял через сосновый бор. Можно было ударить лыжной палкой по пушистой ветке и наблюдать, как по воздуху заскользят нежные, хрупкие снежинки.

Приехали. Ноги закоченели в прохудившихся школьных лыжных ботинках. Даже пакеты, надетые поверх шерстяных носков, не спасали.

На поле уже стояли ребята из других школ. Настя и её одноклассницы засмотрелись на нескольких рослых парней, даже про холод забыли. Румяные, полные жизни, ребята переминались с ноги на ногу – хоть их и привезли на автобусе, да и им не жарко. Настя попыталась вслушаться, о чём рассказывали. Тут она почувствовала на себе чей-то взгляд – её исподлобья внимательно рассматривал юноша, самый высокий из всех. Когда он увидел, что Настя его заметила, то, смутившись, вмиг отвёл взгляд. «Вот медведь!» – подумала девочка.

Настя почти не слышала слов выступающего. Микрофона не было, и ветер уносил негромкие слова.

Оратор закончил свою речь. Дети возложили венки на заснеженную кромку поля. Пора ехать обратно. Напоследок Настя обернулась и посмотрела на смуглого юношу, в этот момент он тоже провожал её взглядом. Им обоим стало неловко, но Настя помахала варежкой и улыбнулась, а «медведь» насупился.