Читать онлайн Ревность 2 бесплатно

Часть 2. После ревности. Глава 1

Приходи на меня посмотреть.

Приходи. Я живая. Мне больно.

Этих рук никому не согреть,

Эти губы сказали: «Довольно!»

Каждый вечер подносят к окну

Моё кресло. Я вижу дороги.

О, тебя ли, тебя ль упрекну

За последнюю горечь тревоги!

Не боюсь на земле ничего,

В задыханьях тяжёлых бледнея.

Только ночи страшны оттого,

Что глаза твои вижу во сне я.

А. Ахматова, 1912

– Мирка, я дома! – после хлопка входной двери по квартире разнёсся звонкий голос Марины.

– Я на кухне! – крикнула в ответ.

Через несколько минут, в течение которых я слышала пыхтение в коридоре, мокрая черноволосая макушка показалась в дверном проёме.

– Ты не представляешь, снежище завалил все улицы, пробки жуткие. Без малого два часа до дома добиралась. Хотя тут ехать от силы минут тридцать.

– Да, видела в окно. Снег сыплет весь день не переставая, могу себе представить хаос на улицах. У тебя чёлка вся в снежинках, и ты похожа на снегурочку.

– Снегурочка блондинка, а я брюнетка.

– Тогда… – задумалась, припоминая сказочных красавиц, – будешь Белоснежкой!

Подруга скептически покосилась на меня и скривила губы в недовольной гримасе: – За ночь снега ещё больше выпадает. Завтра будет сущий ад. Как добираться на работу?

Стало понятно почему у неё сердитый вид.

– На вертолёте? – я в ответ сморозила глупость, ну а чем не вариант.

– Где бы его взять. В аренду что ли?

– А-ха, фантазёрка. Поедешь как все.

– Все на автобусах или пешком, а я так не хочу. – Раздражение в подруге засело крепко.

– Значит вызовешь такси, сегодня же доехала.

– Угу, и всю дорогу слушала отборные маты от водителя. Вёз даму, а ругался как прораб. Удивительно, почему ему до сих пор никто язык не укоротил.

– Пожалей бедолагу, он весь день через автомобильные заторы катался, вот и не сдержался мужик.

– Конечно, тебе легко рассуждать сидя в тёплой, уютной квартире. Два часа тесного замкнутого пространства в компании с неизвестно-когда-в-последний-раз-мытым и матерящимся через слово мужиком и, поверь, твоя хвалёная терпимость пойдёт глубокими трещинами.

Я промолчала. Последнее время мысли о безделье доводили до приступов бешенства из-за собственной недальновидности. И почему я в своё время не отстояла желание не сидеть истуканом дома, а работать? Теперь же при наличии диплома проблематично устроиться даже на самую низшую должность. Оказалось, что такие, как я, ежедневно пачками рассылали резюме работодателям в поисках работы.

– Извини, Мир. Я не хотела тебя обидеть, – подруга покаялась первой. Я же, чтобы не нагнетать и не разводить ссору на пустом месте, сразу ответила:

– Иди, мой руки. Будем ужинать.

Пока Маринка умывалась, успела накрыть на стол. Жаркое по рецепту тёти Маши пахло изумительно.

– Я решительно настаиваю, чтобы ты оставалась со мной как можно дольше, – с набитым ртом, глотая куски, толком не прожевав, подруга выражала свою признательность.

– Ты обед пропустила что ли?

– Шеф решил озвереть в новом календарном году.

– Вроде ты собиралась увольняться? Кстати, он лютует не по причине выписанной тобой отставки?

– И собираюсь до сих пор. Подыскиваю варианты. А из-за чего он бесится – понятия не имею, может жена плохо даёт или вообще не даёт.

– Да уж… Я наискалась вариантов, что тошнит от предложений на должность секретарши с бюстом не меньше третьего размера. Такими темпами работодатели вскоре вместо проверки дипломов о полученном образовании и тестов на профпригодность выставят фейсконтроль на пухлость губ и глубину глотки. Фу, чтоб всем сволочам пусто было, – меня непроизвольно передёрнуло от омерзения.

– А как ты хотела, подруга. В наш век демократии и процветания феминизма роль женщины по-прежнему – удовлетворять и вынашивать. На большее по мнению «сильного и умного» пола мы не способны, да от нас иного и не требуется. С остальным мужики сами успешно справляются, поэтому двух функций от женщин им вполне достаточно.

– Маринка, перестань. Ты говоришь отвратительные вещи.

– Зато честно.

– Хорошо. Если честно, то хочешь сказать, что твой Савелий такой же и ему от тебя нужно лишь удовлетворять и вынашивать?

– Хотела бы я тебе сказать, что он не такой, но реальность жестока.

Я округлила глаза в неверии:

– Ты не можешь говорить такие слова, после того как сама утверждала, что он весь из себя идеальный образчик мужчины и ты от него без ума.

– А как мои симпатии соотносятся с его желаниями? – Марина невозмутимо парировала в ответ, – мои чувства всего лишь отражают сделанный гормонами выбор подходящего самца, способного дать мне здоровое потомство. Я для него такая же подходящая самка, которая в состоянии выносить то самое потомство. Ну, и параллельно качественно удовлетворить. Или ты думаешь, он мечтает стоять со мной у живописного обрыва, трепетно держать друг друга за руки, встречая рассветы и провожая закаты? – она зло рассмеялась и резко отодвинула тарелку от себя, так и не доев до конца.

– Мариш, – мой севший голос полностью отражал всколыхнувшееся внутреннее переживание. У подруги явные сложности с доверием, – ты ведь не всерьёз? Мне кажется твоё состояние «после Самохина» говорит за тебя.

– Вот же ирония судьба, да Мирка? Мне можно сказать повезло, что гнилое нутро подонка-Самохина проявилось раньше времени. Я хотя бы не успела узаконить отношения. А после всего произошедшего со мной, ты умудрилась вляпаться по уши в точно такое же говнище. Только уже побывала замужем и потратила уйму времени на того, кто в итоге оказался козлиным ублюдком.

Так-то Гера был рождён в законном браке своих родителей и мало подходил под определение «ублюдка», но заводить дискуссию на эту тему я поостереглась, учитывая настроение Марины, при всём том «козлом» он оказался самым настоящим.

– Может сменим тему? А то что-то невесело.

– Как всегда сделаем вид, что у нас всё хорошо. Мы наслаждаемся обыденными вещами вроде выпавшего снега и говорим всем подряд, что у нас всё замечательно, просто зашибись, – злость, исходящая от неё волнами, заполняла пространство кухни, искря и потрескивая как при высоком напряжении.

– Тебя бешеные мухи покусали в январе? Что происходит?

– Не знаю, Мир. Наверно месячные скоро.

– Врёшь.

– Когда собираешься переезжать в свою новенькую квартирку? – она демонстративно сменила тему, чётко давая понять, что откровенничать не намерена.

– Теперь даже не знаю. Хотела в ближайшие выходные, чтобы тебя среди недели не дёргать. Но сегодняшний снегопад спутал планы. Наверно, как распогодится, тогда и займусь переездом.

– Да и чёрт с ним, со снегом. В субботу перевезём твоё барахлишко. Кстати, может на пару переедем к тебе? Тётя Маша натаскала тебя в кулинарии так, что ты можешь смело открывать собственный ресторан, раз уж она отказалась. Вкусно обалдеть, я чуть вилку не проглотила.

– Давай поживём у меня, я только «за».

– Вот если бы отпуск дали, – Маринка мечтательно зажмурилась, – я бы с удовольствием. А то придётся везти не только чемодан с одеждой, но и чемодан косметики и всяких женских штучек.

– Предположим, моих запасов вполне достаточно, чтобы удовлетворить нас обеих. Раз уж мы с тобой вывезли из особняка все мои вещи, – возразила, ибо нечаянно предложенная подругой идея нравилась мне всё больше.

– Вот зря ты от драгоценностей отказалась. Очень зря, Мира. Хотя бы в качестве компенсации могла оставить себе. Да к тому же мало ли что. На тот же чёрный день.

– Ты заставила меня забрать шубу.

– Описаться и не жить, подруга! Ты откуда свалилась? Зато ты оставила ему три других, которые он теперь передарит своим любовницам. Не думаешь о себе, могла бы вспомнить обо мне. Я, между прочим, от подарка не отказалась бы.

– Ни за что не поверю, что ты оденешь что-то подаренное Подольским, – засмеялась над театральным сребролюбием Маринки. Она могла дурить кого угодно, но я слишком давно её знала и, как она верно заметила, мы многое пережили вместе. Поэтому обе с лёгкостью читали между строк.

– Вот же гад, я и не подумала. Ты права. Значит следовало их забрать, сложить в чемодан и припрятать в дальний угол, на приданое бы сгодились, – неугомонная Марина никогда не сдавалась и не отступала просто так. Признавать поражение – черта характера, которую она тщательно обходила стороной.

– Их моль съест до того, как они на что-то сгодятся, – я уже открыто хохотала над её безумными идеями, – всё, завязывай. Я, между прочим, получила более чем солидные отступные, на которые даже не рассчитывала, так что мне грех жаловаться.

– Жаловаться на четырёхкомнатную квартиру в центре города с ремонтом и мебелью? Я бы тебя сама прибила, если бы ты начала ныть и стенать.

– Как ты говоришь, что мне там положена? Компенсация за физический и моральный ущерб, кажется.

– Слушай, Подольский – конченый мерзавец. Если бы он вдобавок заразился эпидемическим скупердяйством и додумался деньги зажать, то я даже не знаю кем бы он тогда назывался…

– Пьём чай и ложимся спать, меркантильная моя, – улыбнулась, включая электрический чайник.

– И вовсе не меркантильная. Просто я справедливая, – Маринка не могла не возразить и не вставить последнее слово, отстаивая личную позицию. Но несмотря ни на что, благодаря исключительно её неиссякаемому оптимизму, вере в светлое будущее для нас обеих, её словесным подзатыльникам, которые держали меня в несгибаемом тонусе, я храбрилась. Я пыталась жить. Я пыталась научиться думать не о нём.

Переезжали мы с подругой шумно и весело. В многоквартирном доме, где мне предстояло обитать, на лестничной площадке наличествовали две квартиры – одна принадлежала отныне мне, вторая тоже обладала, ясное дело, хозяевами. В какой-то момент, когда возможно мы с Мариной слишком громко смеялись или обсуждали что-то между собой, дверь соседней квартиры отворилась и недовольная женщина возрастной категории сорока пяти-пятидесяти лет решила с нами познакомиться:

– Что за шум? Новые соседки? Чего галдите как оглашенные? Смотрите девочки, у нас дом приличный, люди живут интеллигентные, воспитанные. Все соседи обращаются к друг другу уважительно, по имени отчеству. Мы каждого знаем в лицо и чужаков не терпим. Поэтому предупреждаю заранее, в нашем подъезде мужчин водить возбраняется.

Я успела лишь ошарашенно вылупить глаза на «интеллигентную» дамочку, завуалированно назвавшую нас с подругой…

– Ты тётка совсем берега попутала? – Маринка вперёд меня сообразила кто кого и как назвал. – Ты кого шалавами называешь, а? – подруга распахнула полы чёрного пуховика и упёрла руки в бока, одновременно грозно надвигаясь на побледневшую женщину, поджимавшую и без того тонкие губы. Моя защитница оглядела дамочку сверху вниз, я проделала тоже самое. Тощая словно жердь, и даже пересохшая, питающая нездоровую склонность к диетам, моя теперешняя соседка с салонной укладкой волос и толстым слоем яркого макияжа, которому было не по силам замаскировать самое главное, что в нём нуждалось больше всего – стервозный характер. Дамочка скорей всего не ожидала встретить достойный отпор, особенно учитывая манеру речи, избранную подругой. Маринка же специально злила тётку ещё больше, подражая работницам самой опасной и нелёгкой «профессии», в которой соседка нас неосмотрительно обвинила.

Дамочка постепенно соображала, что сценка развивалась не по запланированному ею пути. Потому как украшавший «тощую жердь» брючный домашний костюм, пошитый из натурального шёлка с вышитыми яркими павлинами, казалось, взбледнул и в одночасье растерял вслед за хозяйкой яркие краски.

– Предупреждаю заранее: за левое обвинение, краля, отвечать придётся по всей строгости. Или ты борзая, пока мужик за спиной? Так мы твоего мужика быстренько в оборот возьмём, ойкнуть не успеет, как стоя на коленях будет вылизывать мне и подружке. – Соседка резко сменила бледность на алые красные пятна, которые не пощадили не только лицо, но и шею, бесцеремонно спускаясь в зону декольте. Маринка же, заметив реакцию, ядовито и надменно рассмеялась: – Я вообще-то говорила о сапогах, но ты явно подумала о чём-то другом. Извини, тётка, но, чтобы сделать то, о чём ты только что подумала, твоему мужику придётся выпрыгнуть из собственной шкуры. Мы с подругой себя не на помойке нашли, чтобы опускаться до всяких. И запомни, если не хочешь проблем, то скройся с глаз и впредь не смей рот разевать, пока не узнаешь с кем говоришь. Тоже мне нашлась интеллигенция… Хреновина с морковиной ты, а не интеллигенция.

Маринка, подойдя вплотную, угрожающе цыкнула на дамочку, которая несмотря на отповедь стояла с гордо вздёрнутым подбородком и выпрямленной спиной, словно ей в позвоночник вживили идеально прямую палку. Но опасной близости воинственно настроенной подруги дама всё же не выдержала. Ойкнула, отшатнулась, выпучив глаза в испуге, затем схватилась за сердце, что-то пробормотала, скорей всего ругательство, но, как пить дать, исключительно интеллигентное, и скрылась в своей квартире, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.

– Другое дело, – подруга обернулась ко мне с широченной улыбкой, удовольствие сочилось из каждой её поры. Она весело мне подмигнула и похлопала ладонями друг о друга, будто стряхивая налипшую грязь, – мы тоже умеем быть интеллигентными, когда суровые обстоятельства того требуют, но при этом не позволяем опускаться до оскорблений незнакомых людей. Правда же, Мир?

– Конечно. Ты, как всегда, права. Но, Мариш, ты бы полегче как-то. Мне с этими людьми всё-таки соседствовать предстоит.

– Вот именно, Мира. Поэтому нужно сразу расставить всё и всех по своим местам. Ты же видишь, дамочка, не спросив наших имён, предположила худшее и обвинила в непотребстве. Сразу не поставишь на место, потом она вечно будет о тебя ноги вытирать.

– Согласна, но ты бы слова выбрала попроще, что ли.

– Да куда уж проще! – Маринка громко хохотнула, – Я на самом простом, так сказать, изъяснялась. Тем более она, оскорбляя нас, слова не выбирала.

Я предпочла свернуть странный спор ни о чём и продолжила заносить сумки в квартиру.

– А вообще Подольский молоде́ц, – как-то совсем неожиданно высказалась Марина, когда мы разбирали чемоданы и сумки в моей новой спальне, оформленной в светлых тонах, в отличии от прежней в особняке. Удобный закуток встроенной гардеробной ниши с лёгкостью должен был вместить все мои вещи, привезённые из бывшего дома. По большому счёту с собой у меня только одежда, да косметика. Больше я ничего не брала: ни подарков, ни тем более драгоценностей и горько оплакиваемых Маринкой шуб. Никакие брильянты и меха не помогут залатать сквозную дыру в душе.

– Странно, раньше ты величала его не иначе как, – демонстративно загибая пальцы, начала перечислять, – козёл, идиот, ублюдок, иногда козлиный ублюдок, чтобы это ни значило, недоносок, мерзавец, урод и тому подобные «лестные» эпитеты. Почему сейчас он резко возвысился до молодца́?

– Мира, а ты квартиру свою хорошенько рассмотрела?

В ответ я лишь вздёрнула брови.

– Не знаю как ты, но я вижу, что выбирал он её исключительно для тебя.

На это возразить, к сожалению, было нечем. Бывший муж, как ни удивительно, оказался не конченным подонком, хотя многие его последние поступки кричали именно о том.

Глава 2

Несколькими днями ранее.

Я поверить не могла в собственную удачу, когда через две недели после моего побега, к подруге неожиданно заявился пожилой усато-бородатый представительный мужчина преклонных лет, представившийся Семёном Абрамовичем. Он оказался поверенным моего мужа и привёз с собой бумаги на развод. Честно говоря, молчаливое согласие «Бывшего» по поводу нашего расставания уже виделось мне благословением фортуны. Потому как внутренне я готовилась даже не к сражению, а к кровопролитной битве. Ибо, зная Подольского, сложно было предположить, что он отпустит меня просто так, не потрепав изрядно нервы и не выпив напоследок пару вёдер свежесцеженной тёплой кровушки, в чём изрядно поднаторел за последние месяцы нашего с ним совместного быта.

Когда мне были озвучены отступные в виде недвижимости, я признаться лишилась дара речи. Вот уж не ожидала, что после всех выходок Подольский оформит на моё имя дарственную на шикарную квартиру в центре города. Но когда Семён Абрамович поведал о денежной сумме, переведённой на мой банковский счёт, я не удивилась… я испугалась. Мне до дрожи не хотелось чувствовать себя хоть в чём-то обязанной человеку, который предал всё самое светлое, что искренне дарила ему моя душа. Я отлично понимала, что никто не расстаётся с деньгами просто так. И банковский счёт не та вещь, ради которой я могла поступиться собственными принципами, внезапно обретённой свободой или хотя бы пресловутой гордостью, каковую некоторые люди пафосно хают, а прочие – излишне на неё уповают. Но пожилой мужчина понял меня по-своему:

– Я получил чёткие указания от Георгия Родионовича. В случае если сумма окажется недостаточной, вы просто указываете свою и деньги в течение нескольких дней поступят на ваш банковский счёт.

– Что? Он совсем умом тронулся. Мы же не на базаре в конце концов! – громко возмущалась я, пересекая Маринкину кухню туда и обратно, не забывая нервно заламывать кисти рук.

– Мирослава Андреевна, вы ведь понимаете, что я ничего не решаю. Я просто передаю пожелания Георгия Родионовича. Если вам не подходит квартира или не устраивает денежная сумма, то вы можете позвонить супругу и обговорить с ним любые детали.

– Нет! Никому звонить я не стану.

Я больше никогда не заговорю с человеком, который вволю поиграл моими чувствами, вознёс на самый высокий пьедестал, клялся в верности и пожизненной преданности, а после низверг до роли бесправной секс-рабыни. Я согласна принять квартиру за своё истерзанное сердце, за обманутую веру, за то, что он заставил меня в одиночестве переживать потерю нашего неродившегося ребёнка. Приму, потому что у меня не было жилья, работы, постоянного дохода и неизвестно сколько времени мне понадобится, чтобы обрести под ногами твёрдую материальную почву. В действительности было множество причин согласиться, но при всём при том мне понадобилось достаточно времени, чтобы собраться с духом и поставить личную подпись на бумагах о разводе и договоре дарения.

Сюрреализм: люди влюбляются, женятся, живут рука об руку под одной крышей тысячи дней подряд, смотрят друг другу в глаза сотни тысяч часов, проводят вместе миллионы минут, но достаточно единственного краткого мгновения, одного росчерка пера – семьи больше нет. Минуты-часы-месяцы-годы, подвластные воле двоих, растворяются в пространстве, осыпаясь невидимой пылью, оставляя после себя лишь горькие воспоминания, также лишённые какой-либо долговечности напрочь.

Больше всего меня волновало то обстоятельство могла ли я, имела ли право принимать от Подольского деньги. «Лицемерка. О квартире ты не побеспокоилась, а о деньгах испереживалась», – попрекнула сама себя, но как поступить правильно не понимала.

– Подождёте минутку, я всё-таки позвоню кое-кому? – предупредила Семёна Абрамовича и выскользнула в коридор, чтобы, закрывшись в спальне подруги, набрать её телефонный номер.

– Мариша, вопрос жизни и смерти, выйди пожалуйста куда-нибудь. Мне очень надо, – сходу предупредила, стоило ей ответить на звонок, ведь рабочий день в самом разгаре, и она могла быть занята.

– Секунду…, – в трубке сначала раздался стук её каблуков, а после беспокойный голос, – говори, Мирка, что ещё стряслось.

– Гера прислал адвоката с бумагами на развод.

– Ого, шустрый.

– Мне отходит большая квартира и деньги уже переведены на банковский счёт.

– Отличная новость. Не ожидала, но Подольский поступил, как мужик. А в чём проблема?

– Не могу я так, Марин. Квартира ещё куда ни шло. Жить мне всё-таки где-то нужно. Но деньги… Я чувствую себя, словно он от меня откупился, а я продалась.

– Мирка, я тебя расстрою, – она развязно хохотнула, – но это именно так и называется. Ты главное помни, что следует просить больше, всё равно дадут меньше.

– Ма-ри-на, – зашипела яростно, – я вообще не хочу никаких денег. Я жила с ним, потому что любила, а не из-за того, что нуждалась в подачках.

– И что ты получила за свою любовь? – не менее разъярённое в ответ, – певца серенад под окнами? Побои, унижение и хамское отношение – вот и всё, что ты получила. Я уж молчу, что он выбрал весьма удачное время для своих подлых выкрутасов, когда ты была особенно уязвимой после выкидыша. Так что нет, милая. Он обязан откупаться от тебя, и чем щедрее, тем для него же лучше. Твои фотографии с увечьями я до сих пор храню на отдельной флешке. Поэтому можешь смело торговаться, не стесняясь в цифрах.

Что ж позиция Маринки более чем прозрачна. Вести бесперспективный спор по телефону, в исходе которого каждый останется при своём, я не видела смысла. Я отлично понимала подругу, пережившую когда-то гораздо больший ад, чем я недавно, но применить её принципы к себе не могла. К неожиданному решению меня подвёл, как ни странно, Семён Абрамович.

– Я подпишу бумаги о разводе и приму дарственную на квартиру, но с денежной суммой не согласна, – сообщила мужчине своё решение.

– Прекрасно, Мирослава Андреевна. Вот вам ручка. Места, где нужно поставить автограф, помечены карандашом. А насчёт денег, просто напишите на оборотной стороне нужную сумму.

– Вы меня неправильно поняли, Семён Абрамович, мне в принципе не нужны деньги от этого человека. Квартира – единственное, что я согласна принять при разводе.

– Кхе, – он крякнул и в удивлении вздёрнул брови, глаза первоначально сверкнули недоверием, но тут же замерцали хитрыми бликами. Семён Абрамович неспешно откинулся на спинку стула, а после смерил меня совсем другим, более глубоким взглядом.

– Хотите бесплатный совет? – не дождавшись от меня ответа, он продолжил сам, – впрочем я в любом случае озвучу его, милая барышня. Не знаю, что послужило причиной распада вашей семьи, да и не моё это дело. Но вот, что я успел повидать на своём веку, Мирослава Андреевна, так это как люди, связанные кровными узами, готовы друг другу глотки перегрызть зубами ради лишней монетки в свою пользу. Множество примеров мне довелось увидеть собственными глазами. Когда дети после смерти отца оставляют мать без крыши над головой, без стыда и совести выбрасывая бедняжку за порог дома, в котором она прожила вместе с супругом бо́льшую часть жизни, всецело посвятив себя семье – мужу и тем самым детям, которые в итоге обрекли страдалицу на нищенскую старость. Или, например, после смерти обоих родителей сыновья вступают в кровопролитную битву ради делёжки наследства. Их не смущает, что они жаждут свести родного брата в могилу вслед за родителями. Или совсем недавно я стал невольным свидетелем отвратительной гадости. Внуки без стыда и совести, не смущаясь присутствующих, делили наследство здравствующих по сей день бабушки и дедушки, пожелавших составить завещание на случай кончины, и выдвигали собственные условия, идя на откровенный шантаж и подлость, лишь бы ухватить кусок пожирнее да выгоднее с их точки зрения. Это безобразно, Мирослава Андреевна. Думаю, про бракоразводные процессы, браться за которые, кстати, не гнушается отец Георгия Родионовича, нет смысла рассказывать. Вы и сами прекрасно понимаете, с чем остаются несчастные бывшие жёны, облапошенные мужья и никому ненужные дети. Вас по счастливой случайности миновала грязная война, после которой, будьте уверены, не остаётся победителей. Воспользуйтесь преподнесённым нечаянным даром, не побрезгуйте. Супруг сам, по доброй воле выделяет вам хорошую сумму отступных, которая вас ни к чему не обязывает.

На последних словах я метнула в него недоверчивый и настороженный взгляд, заметив который он понимающе хмыкнул в бороду.

– Поверьте, знающему своё ремесло старику, Мирослава Андреевна, и квартира, и деньги переходят в вашу собственность без каких-либо оговорок. Георгий Родионович не сможет претендовать на них в будущем, возможностей оспорить дарственную у него также не будет. Вы можете пользоваться имуществом движимым и недвижимым по своему усмотрению. Например, вы продадите квартиру и купите другую, хоть в этом городе, хоть в другом. А деньги возможно пожертвуете на благотворительность или приобретёте золотые слитки – это ваше личное имущество, милая барышня, и только вам решать, как распоряжаться им, – в конце он вдруг проказливо подмигнул и добавил, – тем более оно само плывёт вам в руки, зачем же отказываться. И кстати, чуть не забыл, – он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, – Георгий Родионович выдвинул одно единственное маленькое условие.

Морозные иголки моментально впились мне под кожу. Именно этого я боялась больше всего – условий. Особенно тех, которые сопровождались эпитетом «маленькое». Как правило всё маленькое или же написанное мелким шрифтом влекло за собой совсем не маленькие последствия.

– Подождите пугаться, барышня. Условие номинальное, но тем не менее ваш супруг пожелал стребовать с вас обещание.

Тут мои глаза вовсе полезли на лоб. Что задумал Подольский? А Семён Абрамович намеренно затягивал с объяснением и вдоволь тешил себя моей растерянностью.

– От вас требуется немного, Мирослава Андреевна – оставить при себе фамилию супруга и никогда её не менять.

«Странные шутки, однако».

– Это действительно единственное условие Георгия Родионовича. Он пожелал, чтобы вы дали слово не менять фамилию, полученную в браке с ним. – Видимо мысли отразились на моём лице, либо я произнесла их вслух, если Семён Абрамович повторно озвучил условие Геры, чтобы я не сочла будто мне послышалось.

– А если я в будущем решу выйти замуж повторно, я всё равно должна остаться Подольской? – моё недоумение было настолько сильным, что начало раздражать меня саму. Или же блажь почти бывшего супруга действовала на нервы.

– Это уже будет на вашей совести, Мирослава Андреевна. По крайней мере, когда я задал аналогичный вопрос Георгию Родионовичу, то услышал именно такой ответ. Как я понял, он рассчитывает на вашу порядочность и полученного от вас обещания ему будет вполне достаточно.

– Бред какой-то. Что ему даст то обстоятельство, если я останусь Подольской?

– Не могу знать, барышня. По моему скромному мнению, условие не из ряда оскорбительных или невыполнимых, не так ли?

Я ничего не понимала. Какую цель мог преследовать Гера, требуя с меня оставаться при его фамилии? Но на мой неискушённый взгляд озвученное условие действительно меня ни к чему не обязывало. Держать слово или нет – моё собственное решение в будущем. Я, честно признаться, как-то не задумывалась о смене фамилии на девичью —Каляеву хотя бы потому, что отсутствие собственного жилья, работы и любых вразумительных перспектив ближайшего будущего заботили меня гораздо сильнее. Даже сейчас я больше переживала о том, как найти работу, как вообще влиться в новую для меня жизнь, ведь я даже близко не представляла, что такое жить одной, жить без Него.

Пожилой мужчина меня не торопил. Я периодически всматривалась в его невозмутимое лицо, напряженно выискивая двойное дно в произнесённых им словах, но естественно ничего не находила. Поэтому пометавшись и посомневавшись какое-то время я тем не менее поставила подписи везде, где требовалось, а также официально подтвердила своё согласие не менять фамилию документально. Освободив стол от бумаг и проявив позабытое радушие, я угостила Семёна Абрамовича кофе с бутербродами, мы мило поболтали на отвлечённые темы, а после душевно распрощались с неожиданным визитёром, на поверку оказавшимся весьма приятным собеседником.

Я же с того дня обзавелась статусом разведёнки, но при жилплощади и солидном банковском счёте, а для безработной меня это весомая поддержка на первое время.

*****

– Так что ты решила? – обратилась к подруге, когда, разобрав вещи, мы устроили чаепитие в гостиной комнате с эркером, застеклённым панорамными окнами. Тяжёлые светлые бархатные шторы распахнуты до упора и комнату, внутреннее убранство которой соответствовало всей квартире в кремово-бежевых тонах, заливал солнечный свет.

– Ты про что? – Маринка вздёрнула бровь, отвлекаясь от внутренних дум.

– Переедешь ко мне? Хотя бы на время.

– Не знаю, Мирка. Надо подумать.

– Я смотрю на тебя последние пятнадцать минут, и ты только и делаешь, что думаешь. Случилось что?

– Нет. Всё нормально. Просто задумалась.

– Последнее время ты частенько задумчивая. У вас с Савелием как?

– Не парься. Ничего не случилось. Тебе надо свои нервы лечить, а не моими думками грузиться.

– Нет у меня никаких нервов, – отвернулась в сторону окна, обиженная на скрытость и неразговорчивость ближайшей подруги.

– Особенно когда ты воешь по ночам в подушку, думая, что я не слышу.

Я незамедлительно полыхнула алым смущением. Мы обе врушки, обе утверждали, что всё хорошо, но внутренности грызла тоска. Мои то причины более чем ясны, но что происходило с Мариной?

– Нечего подслушивать, – буркнула ей недовольно. Кому понравится обнажение тайн во всеуслышание?

– Даже не собиралась, звукоизоляция дерьмовая. Но считаю, что лучше дать тебе время обвыкнуться с новой жизнью, новой квартирой. Иначе ты продолжишь сбегать от реальности и прятаться за кулинарными хлопотами, готовя для меня ужины и наводя порядок. Ни к чему тебе затыкать дыру после бывшего мужа подругой.

– Любимой подругой, – уточнила самое важное и повернулась обратно к ней. Её голубые, широко распахнутые глаза больше не смеялись и не искрили беззаботным весельем.

– Конечно, любимую, – моментально подтвердила она в ответ, – но ты просто заполняешь мной пустоту. Лучше наведи сейчас порядок в собственных мозгах и разберись с чувствами к Подольскому, а дальше видно будет.

Маринкина отповедь безжалостна, но честна и прямолинейна. Как и всегда моя подруга в своих высказываниях не утруждала себя упаковать слова в красивую обёртку для облегчения принятия суровой действительности и её дальнейшей удобоваримости.

Глава 3

Снегопад впервые не радовал. Я откинула голову назад вглядываясь в небо, ловила губами снежинки, когда вышла из бизнес-центра после очередного провального собеседования. Настроение паршивое, унылая погода как раз под стать. Тряхнула головой, разгоняя тоску, и решила прогуляться, засунув озябшие руки в карманы пуховика. Жизнь превратилась в бег по замкнутому круг. Если раньше я общалась хотя бы с тётей Машей и Мариной, иногда с Подольским, если у того наличествовало благожелательное настроение, то сейчас резко осталась одна. С подругой мы перезванивались ежедневно, за исключением тех вечеров, когда она встречалась с Савелием. Тем не менее одиночество давило хуже бетонной плиты. Я боялась рухнуть в депрессию не столько из-за расставания с Бывшим, сколько из-за дефицита простого человеческого общения. Ветер больно хлестанул по щекам, обжигая кожу противными колючими льдинками. А раздавшийся из кармана телефонный звонок и мой незапланированный разговор, на первый взгляд не суливший ничего особенного, проявил себя с неожиданной стороны и оказался способен перевернуть мою последующую жизнь вверх тормашками…

Следующим днём, невзирая на предыдущую бессонную ночь, я с предвкушением, каковое не испытывала даже в период переезда в новую квартиру (который скорее печалил, чем радовал), проверила кухонные запасы и вспомнив нехитрый рецепт овсяного печенья, подсмотренный у Марии Мстиславовны, суетилась на кухне. Чем существенным накормить гостей у меня найдётся, но от десерта к чаю ни одна девушка на моей памяти не отказывалась. За суматохой время пролетело незаметно и звонок домофона, огласившего трелью всю квартиру, взвинтил уровень дофамина в крови.

Сёстры ввалились в коридор, принеся с собой уличную промозглость. После обмена приветствиями я сразу перешла к инструкциям:

– Раздевайтесь, одежду и обувь – в шкаф. – Внесла дополнительной конкретики о местонахождении гардероба для верхней одежды кивком в сторону. – Если нужны тапки, то придётся обойтись без них. Я недавно переехала и не успела обжиться.

Сама тем временем вернулась на кухню и крикнула, не оборачиваясь: – Если ноги замёрзли, то выдам шерстяные носки.

«После жизни в особняке у меня похоже пунктик на тапки и шерстяную одежду», – сыронизировала про себя. Девушки вскоре присоединились ко мне и вертели головами по сторонам, заинтересованно осматриваясь, но скованность и напряжение им скрыть не удалось.

– Проходите, не стесняйтесь. Присаживайтесь за стол, кормить вас буду. Небось голодные, как и все студенты.

– Мира, нам как-то неловко, горячего чая вполне достаточно, – по размеренному голосу и произнесённым словам я сразу догадалась, что говорила Лера. Поэтому не было нужды оборачиваться, чтобы увидеть её длинные рыжие косы.

– Девочки, я не так давно сама была студенткой и уж, поверьте, прекрасно знаю, что чаем ваши растущие организмы не насытятся.

А пока сёстры ели, воспользовавшись прихватками, я вытащила подрумянившееся печенье из духовки и оставила остужаться. Сев за стол к девочкам я решила сразу объясниться, не откладывая в долгий ящик. Поскольку всегда старалась строить отношения с людьми базируясь на доверии, но и от себя приходилось требовать не меньше, чтобы не подводить тех, кто на меня рассчитывал.

– Знаю, что до сих пор не сдержала своё обещание, и ваша флешка так и лежит у меня. Но семейные обстоятельства сложились не самым благоприятным образом, поэтому продвигать вашу идею через моего…, – недобро хмыкнула и сразу нахмурилась, прогоняя ненавистный образ из головы. Тем не менее разводить мадридские тайны из своего обновлённого семейного положения я не собиралась. Да, обрести статус разведёнки – не самый редкий штамп в нашей стране, и уж точно не самый приятный, но меня мало интересовало стороннее мнение относительно нюансов моей личной жизни, которая не зря всегда величалась словом «личная», а значит глубоко секретная и тщательно законспирированная. – …Через моего теперь уже бывшего супруга не получится. За столько месяцев он не проявил интереса к проекту, а значит придётся искать другие варианты.

Заметив округлившиеся глаза моих гостий, поспешила с новым обещанием. «Как бы тебе, Мира, не пришлось позже краснеть, за несбывшиеся надежды девочек. Слишком легко ты разбрасываешься обещаниями, исполнение которых зависит совсем не от тебя».

– Предупреждаю сразу, пока точно не представляю через кого и как предстоит действовать. Однако так уж сложилось, что теперь у меня вагон свободного времени, которое я с удовольствием посвящу проекту. И сразу вас немного пожурю, только без обид, но та информация, которая собрана, обработана и записана на флешку никуда не годится. Вчера, после звонка от вас я остаток дня и всю ночь напролёт изучала предложение. Прошерстила его вдоль и поперёк. И могу заметить, что на мой совсем непрофессиональный взгляд – проект откровенно сырой. А я не собираюсь краснеть перед занятыми уважаемыми людьми за собственные недоработки. Поэтому предлагаю всем нам хорошенько потрудиться, чтобы существенно повысить шансы на выживаемость вашего замысла. Кстати, у меня куча идей, планов и вообще всего, а также накопилась уйма избыточной энергии, которую просто необходимо слить во что-то стоящее. Как вам такое начало?

Девушки испуганно притихли, обдумывая мои слова. Я сверлила их по очереди пытливым взглядом, но отступать не собиралась. Я была готова даже к тому, чтобы выкупить у них идею, если вдруг напоролась на отказ. Всю прошлую ночь я не сомкнула глаз, гоняя туда-сюда разбушевавшиеся после долгого застоя мысли, искала доступную информацию в интернете, а после изливала фантазию на бумагу, чтобы уже утром упорядочить и систематизировать или хотя бы прочитать сделанные ночью записи. Поэтому сегодня я «слегка» на взводе от принятой за последние 24 часа дозы кофеина, рассчитанной на вес бегемота, но в большей степени из-за решения, которое приняла бессонной ночью относительно того, чем хотела бы заниматься по-настоящему, вкладывая душу и все имеющиеся нерастраченные силы.

Кто бы меня спросил: «куда ты лезешь, глупая наивная дурёха?» Мне повезло, что теперь я жила одна и отчитываться о собственной безрассудной дерзкой браваде, смахивающей на сумасшествие в стадии «зимнего обострения» ни перед кем не обязана.

Варя с Лерой переглянулись, без слов передавая друг другу посыл. Становясь невольным свидетелем похожих душевных моментов, я всегда искренне жалела, что у меня не было сестры. Я бы тоже хотела такого общения между близкими, когда слова не нужны, а достаточно лишь взгляда и выражения лица, чтобы понять мысли собеседника. «Зачем тебе для этого сестра? С Герой иной раз вы общались именно так». Жаль, что невозможно придушить собственную память.

– По-моему, всё отлично, Мира. Мы не представляем, что делали без тебя. Ты обладаешь хоть какими-то возможностями, знаешь к кому можно обратиться. А у нас кроме сырой идеи больше ничего нет. А на одном желании далеко не уедешь, – Лера высказалась за обеих. Но мне нужно больше.

– Варя, ты тоже согласна? Я не настаиваю, но лучше сразу обсудить все нюансы и тонкости, чтобы после не вскрылись обиды и недопонимания.

– Конечно, согласна. Будто у нас выбор есть, – в отличие от сестры, вторая рыжая девушка не умела обходиться без сарказма.

– Раз вы не против, то первое и самое основное нововведение – наш будущий центр детских внеобразовательных курсов я планирую ориентировать в первую очередь на нужды обездоленных детей, особенно тех, кто помимо этого испытывает различные физические и не только недуги. Сами понимаете, что государство оплачивать досуг ребят из детских домов свыше того, что они уже получают в своих учреждениях, не будет. Поэтому самая первоочередная задача после того, как мы упорядочим и структурируем наш будущий детский центр – это поиск нежадных и добрых благотворителей, за чей счёт я планирую разнообразить жизнь тем ребятишкам, кто не по своей воле попал в трудную ситуацию.

– О-о, отличная идея, мы как-то упустили детей с инвалидностью из виду, – моментально подхватила Лера.

– Я намереваюсь, исходя именно из их нужд и потребностей развивать наши будущие кружки. Что ж давайте пройдёмся по основным пунктам. Я кратко набросала то, что хотела бы видеть в нём сама, – передала девочкам кипу исписанных ночью листов. – — С творческими кружками вроде рисования, лепки, возможно, танцев всё понятно. Для старших по возрасту ребят следует поискать специалистов ведущих научные кружки, обязательно шахматы, конструирование и моделирование, робототехника, думаю мальчишки такими вещами заинтересуются в первую очередь. Помимо узконаправленных медицинских кабинетов вроде логопеда и психолога, нужен обязательно бассейн, чтобы заниматься акватерапией особенно для детей с ограниченными возможностями по здоровью, если, конечно, удастся отыскать свободного и согласного специалиста. Нам придётся определить какие виды спорта с уже отработанными схемами мы сможем включить. Ещё я намереваюсь поднять статистику по городу и области о процентном соотношении нарушений функций организма среди несовершеннолетних в разрезе детских домов. Всё же моя главная цель – это обхватить как можно больше тех, кто так или иначе остался сиротой…

– А где нам взять статистику, это вообще открытая информация?

Варя задала дельный вопрос, в то время как я умудрилась погрузиться в собственные тягомотные размышления, посещающие меня с некоторых пор слишком часто. К сожалению или к счастью – даже не знала, что это теперь для меня, может статься и вовсе наказание:

– Я знаю человека, обладающего нужными сведениями. Беру этот пункт на себя, – начала выписывать личные задачи на отдельный лист бумаги, чтобы не забыть.

Девчонки одновременно потянулись за печеньем и также одновременно захрустели, тем самым вызвав у меня улыбку.

– За вами интересно наблюдать, – высказала своё мнение и встала, чтобы включить электрический чайник, дабы они не давились сухомяткой.

– Ты не общалась раньше с близнецами?

– Ни разу, не везло как-то.

– С нами насмотришься, – Варя подхватила эстафету откровений, – многие, наоборот, говорят, что мы их пугаем. – На мой молчаливый, но ярко выраженный удивлённый взгляд она пустилась в объяснения: – Например, Лера начинает предложение, а я заканчиваю. Или я заранее знаю, что сестра следующей зайдёт в аудиторию. Сокурсники сначала смеются, потом пугаются. – Они вместе заразительно расхохотались.

– Мне не страшно, но жутко любопытно, – уточнила своё отношение к близнецам.

– А на первых курсах мы вообще меняли друг друга на экзаменах и поэтому у нас обеих были отличные оценки.

– Сейчас ваш фокус не пройдёт, – намекнула на их разные причёски.

– Я сразу предупредила Варьку, чтобы она не стригла волосы до окончания универа, но та упёрлась бараном. Теперь приходится сдавать все предметы как положено.

– А вообще, мы с сестрой всё делаем одинаково, иногда мне кажется, что мы даже думаем одинаково, – Варя разошлась, видимо наконец-то смогла раскрепостить себя рядом со мной, – и болеем тоже одновременно.

– Это как? Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Например, когда Лерка простужалась, то у меня тоже поднималась температура, хотя я точно знала, что заразиться от неё не могла.

– Не совсем верно, – я моментально встряла с возражением, – вы регулярно и тесно взаимодействуете, а она могла заболеть неделей раньше. Плюс у неё свои симптомы, у тебя свои. Одну и ту же болезнь одна из вас перенесла легче, другая тяжелее. На самом деле вариантов великое множество, – разлив чай по кружкам, я вернулась к столу.

– Мы тоже так думали по началу, – Лера подула на исходящую паром кружку, через секунду Варя зеркально отразила её движение. Наблюдая за ними, я убеждалась в том, что они копировали движения друг друга совершенно неосознанно, ни мгновения не задумываясь над тем, что планировали сделать. – Только однажды летом одна из нас оставалась в городе, а другая уезжала в деревню к бабушке и заболела, искупавшись в холодной речке.

– А я в это же время находилась в городе и ни с того ни с сего слегла из-за плохого самочувствия, которое выражалось только в общей слабости, никаких других симптомов не было. Я не объедалась мороженым, не общалась с больными и не купалась в ледяной воде, – Варя пихнула в бок сестру и грозно сдвинула брови к переносице, выражая недовольство.

– Я вам верю, девочки, можете не убеждать меня. Про феномен близнецов написано бессчётное количество литературы и снято множество фильмов, что мне кажется любой человек понимает – связь между вами уникальна. Хотя подозреваю, вам она приносит не только радости, но и хлопот доставляет предостаточно.

– Это точно, – подтвердила Лера. Девушки повесили носы, загрустили и я моментально пожалела о неосторожных словах.

– Так, унывать нам некогда, коллеги, продолжим обсуждение, – две пары ореховых глаз тут же вперились в меня, сверкнув предвкушением, – значит мы исходим из того, что Центр в первую очередь будет нацелен на детские приюты и их потребности. Во вторую очередь – ориентируемся на малоимущие, проблемные семьи. По этому вопросу мне предстоит пообщаться с органами опеки, но надеюсь всё пройдёт без особых сложностей, – я не забывала вести личный список дел, пополняя его новыми задачами. – По крайней мере информацию по городу мы с вами получим. А для семей с нормальным достатком услуги будем оказывать по прейскуранту, хоть какой-то заработок, но нам позарез необходим. На голой благотворительности долго мы не просуществуем, – когда слова иссякли я смотрела поочерёдно на каждую, ожидая одобрения. Иной раз мне казалось, что я нагло вклинилась туда, где меня не особо ждали, и взялась устанавливать собственные правила.

– Мы указывали доход в презентации, – согласилась одна из них.

– Скорей всего он будет единственным. Я пока других возможностей не вижу. Ладно с этим разобрались. Меня также волнует вопрос, что делать с помещением? У вас есть какие-нибудь здания на примете?

Сёстры переглянулись, даже не пытаясь скрыть удивление на лицах.

– Вы так далеко не заглядывали, верно?

Слаженное мотание рыжими головами послужило ответом. Я зажмурилась и потёрла лоб. О скольких же вещах предстоит озаботиться и не забыть. Всё предусмотреть нереально, но самые важные вопросы, которые посыплются от потенциальных благотворителей должны быть проработаны с особой тщательностью.

– Я по образованию экономист, но, честно говоря, сама в некотором замешательстве, – откровенно призналась, как есть, – кто нам может помочь в поиске здания, сориентировать по ценам? Нужно ведь предусмотреть как аренду помещения, так и его выкуп. Возможно, с рассрочкой.

– Может позвонить в риэлтерское агентство? Пусть предложат несколько вариантов…, – робко протянула Варя.

А я, едва приподняв один уголок губ, подумала беззлобно, но с насмешкой: «Да девочка, сложная работа и связанные с ней хлопоты способны в один миг приструнить гонор и апломб, не так ли?» Вслух же сказала совсем другое:

– Отличная идея, между прочим. Молодец, Варя. Это поручаю вам. Думаю, что ничего сложного не предвидится, кроме муторного обзвона. Если надо проехать по адресам, скинете мне координаты помещений и телефон риелтора. Финансовую сторону вопроса я возьму на себя.

– Мира, а вы…, – Лера запнулась от волнения вновь перейдя на «вы», но быстро исправилась, – ты ведь не обязана.

– Не обязана. Но я хочу. К тому же могу. Тем более у меня возможностей действительно побольше ваших. Проработку финансовой части нашего безумного проекта я тоже беру на себя, моя подруга с бухгалтерской специальностью поможет, по крайней мере надеюсь на это.

– Звучит здорово. Но может мы ещё можем чем-то помочь? Ты не думай, что мы такие уж беспомощные.

– Лера, ты, кажется, на детского психолога учишься?

– Да, а Варька логопед.

– Я надеюсь после окончания института вы планируете работать в будущем Центре?

– Конечно! – два звонких голоса слились в один.

– Тогда параллельно начинайте подыскивать нужных нам специалистов. Я, например, даже не представляю кто согласится за весьма умеренную плату оказывать услуги подопечным детских домов. За звонкие монеты от самодостаточных семей, само собой, желающие найдутся легко. А вот как будут обстоять дела с теми часами, которые оплачивать предстоит непосредственно Центру из пожертвованных добрыми дядями и тётями капиталов, я не берусь предположить.

– Мы можем пообщаться с недавними выпускниками нашего института, возможно кто-то из них согласится. Да и просто обзвонить тех, кто заинтересован в поиске работы, и обсудить наше предложение. За спрос ведь денег не берут.

– Дельная инициатива, – снова похвалила Варю, вовсю фонтанирующую идеями.

– От нас что-то ещё нужно?

– Не знаю пока, Лера. Давайте решать вопросы по мере поступления. Всё равно за один вечер мы не можем вывернуть мозги наизнанку и предусмотреть все нюансы. Тем более ни одна из нас никогда не участвовала в подобных авантюрах.

– Тогда мы пойдём? – раздавшийся робкий голосок вызвал у меня непроизвольную улыбку, – а по мере результатов созвонимся.

– Если вдруг возникнут идеи, не забывайте делиться или записывайте, чтобы не забыть, – наградила девочек напоследок занудным наставлением. «Входишь в роль, Мира».

*****

На выходных Маринка, сидя у меня в гостях, слушала в моём пересказе последние новости, таращила в неверии свои, итак, круглые от природы глазищи, а после крутила пальцем у виска.

– Ну ты, мать, даёшь… Совсем сбрендила на почве развода… – помимо осуждающего выражения лица, она неодобрительно качала головой. И я, упреждая готовый вырваться из её раскрытого рта поток осуждений, зачастила оправдаться:

– Подожди списывать нас со счетов. Конечно, проект сырой. Но мы никуда не торопимся. Мне всё равно в отсутствии работы заняться нечем, вот как раз попробую вникнуть и разобраться.

– Вот же дурища! – Порицания от неё избежать не удалось, но я не особо надеялась. – Куда ты лезешь? Ты хотя бы отдаёшь себе отчёт, что твоя затея не просто «вникнуть и разобраться»?! Ты жизнь положишь, но и того не хватит!

– Всё я прекрасно понимаю, – отмахнулась раздражённо, – мне не двадцать лет. И даже тогда я понимала бы, что в одиночку надорвусь не приблизившись ни на шаг. Но и ничего не делать не могу. Идея хорошая и главное нужная. В нашем городе таких центров нет и сейчас, разрабатывая проект, я даже удивляюсь почему. Коммерческих, между прочим, навалом, а благотворительного – ни одного.

– Может потому, что люди поумней тебя заранее понимали всю бесполезность. Была бы ты владельцем корпорации с миллиардным оборотом в иностранной валюте, я бы слова поперёк не сказала, а напротив поддержала чем могла. Но кто ты, Мира? Думаешь говнюк-Подольский встретит тебя с распростёртыми объятиями после развода, заявись ты к нему с подобной идеей благотворительности? Да ему всю жизнь придётся горбатиться на твой Центр, не получая зарплаты. Какой идиот вообще согласится повесить ярмо себе на шею?

– Мариш, давай ты не будешь читать нотации, а лучше поможешь мне с расчётами. Твоя бухгалтерская специализация небось покрылась плесенью на секретарской должности.

– А вот оскорблять не нужно. Ничего не заплесневела. Давай сюда свои бумаги, – буркнула Маринка обиженно, но до вечера просидела за работой, не разгибая спины.

Трель домофона разнеслась по квартире, а через несколько минут шумные сёстры заполнили пространство кухни. После знакомства и взаимного представления, Марина глядела на них с серьёзной задумчивостью, а я выдохнула облегчённо, когда поняла, что колких реплик от неё не последует. Как никак девушки не вышли из того нежного возраста, когда любые критически окрашенные слова от старших воспринимались болезненно и в штыки.

– Так, распрекрасные красавицы, думаю нам лучше переместиться в гостиную. Иначе кухня не выдержит наплыва красоты, – распорядилась на правах хозяйки. Кухонный стол и правда маловат для наших посиделок с бумажным ворохом.

Молодёжь собрала многочисленные исписанные листы, избавляя Марину от суеты. Подруга на это лишь снисходительно кивнула, но я заметила, что упредительное внимание ей польстило.

– А кто у вас будет заниматься презентацией? – задалась правильным вопросом Марина, когда мы всей компанией разместились, разложив в длину круглый стол. – Сейчас бумаги никому не нужны. Люди хотят видеть понятные диаграммы и графики, картинки предполагаемого светлого будущего. А вы к тому же должны преподнести всё так, чтобы толстосумы были готовы заплатить, при этом чётко понимая, что больше никогда не увидят своих денег.

– Так наши парни, Сашка с Серёжей, будущие компьютерные гении. Главное обеспечить их необходимой информацией и чётко объяснить: что, куда и зачем. Они любые графики составят и нарисуют. А красивые картинки можно с интернета скачать.

– Видишь, Марина Сановна, – обратилась к подруге с ехидной ухмылкой, – скоро молодёжь нас с тобой обскачет, оглянуться не успеем.

– Ты давай-то, Мира Андреевна, – она подхватила мою манеру обращения, – меня в старушки не записывай раньше времени. Я слишком молода, чтобы ко мне обращались по имени и отчеству. У нас разница то от силы лет шесть, семь максимум.

Её перебила одна из сестёр: – Нам по 22, так что вы с Мирой на пять лет всего лишь старше.

– Вот видишь, Мирка, каких-то пять лет. Фигня. Мы с тобой сейчас самый сок. Поэтому надо ловить момент и жить на полную катушку. А ты сидишь в четырёх стенах после развода, как сыч. Подумаешь, Бывший – козёл, жизнь на этом не останавливается, с любой может случиться. Зато хоть поживёшь, как человек, безо всяких дебильных указаний: «здесь не ходи, с этими не общайся, туда вообще не смотри. А лучше сиди безвылазно дома и вари мне каждый день борщи с котлетами».

– Марин, – приструнила разбушевавшуюся невовремя подругу посуровевшим голосом, – давай не сейчас.

Девочки тихонько хихикали между собой, не встревая, но хитро поглядывая на нас. А я, всматриваясь в них беззаботных и юных, вспоминала нас с Маринкой, когда мы точно также с оптимизмом смотрели в будущее. Казалось бы, что такое пять прошедших лет? Но они отразились и на мне, и на ней. Мы обе уже не смотрим на жизнь с тем азартом, каковой сейчас демонстрировали близняшки.

– А ты замужем, Марина? – Варя не сдержала любопытства.

– Что?! Я похожа на сумасшедшую? – громкость голоса подруги резко возросла, но тут же взяв себя в руки она ответила гораздо спокойнее и вместе с тем твёрже, – нет. И не собираюсь.

– Даже за Савелия? – я тоже не удержалась от шпильки.

– А он не предлагал, чтобы думать о подобном. А до той поры даже за него. Я слишком ценю свою свободу и независимость, чтобы бежать, как Мира в своё время, под венец. Это ж надо восемь лет супружества, и всё зря…, – подруга меня забавляла своим претенциозным сокрушением. По идее это мне полагалось убиваться горем, стенать, заламывать руки, но мне странным образом становилось весело, когда я любовалась её театральщиной.

– Семь, – с моей стороны прозвучало юридическое уточнение возраста почившего брака.

– А как же тот год, который вы встречались до свадьбы? Поэтому все восемь наберутся, не спорь. И что в итоге? Развод и нервотрёпка. Для чего всё это? Не понимаю.

– Когда захочется детей и домашнего уюта, поймёшь.

– А я детей с уютом и без мужа запросто организую. Ты, кстати, тоже. Вот, – она показательно обвела помещение рукой, – уютом уже обзавелась. А чтобы детей настругать много ума не надо. Или вон, как европейцы, можно в банк донорской спермы обратиться.

Близняшки на последнюю реплику покатились громким хохотом, я тоже рассмеялась, заражаясь весельем. А уж разыгравшуюся в воображении сценку хотелось навсегда вычеркнуть из памяти. Когда между моих разведённых ног вместо любимого мужчины, я буду иметь счастье наблюдать незнакомого мужика с пробиркой, тот факт, что мужик – доктор, не внушал должного оптимизма. Чтобы затем ежедневно мочиться на тестовые палочки в ожидании двух полосок. А если полоска одна – встречайте хлебом-солью адову гормонотерапию. Нет уж, я предпочитала по старинке, старым дедовским методом, так сказать. Либо и вовсе не заморачиваться. Сейчас в каждом городе столько одиноких детей, что при большом желании заиметь чадо я бы предпочла не пробирку, а помочь тому, кто действительно нуждался в помощи. И ведь не существовало какой-либо разницы, для меня по крайне мере, текла ли в венах малыша моя кровь или чужая. Быть ребёнком, которому требовалась забота и ласка, из-за разных ДНК он не переставал. Ибо все дети мира плачут на одном языке…

– Марин, – мой смех иссяк сам собой, сменившись тоскливой печалью, такая смена настроения, подстраивавшегося под кружащие в голове мысли, для меня не редкость, – не учи молодёжь глупостям. Они молодые, наивные, пусть остаются подольше такими.

– Вот как раз из-за мнений подобных твоему, впоследствии учащаются случаи суицида. Чем раньше подготовить человека к решению проблем, тем проще он их переживёт в будущем и тем крепче будет им противостоять, не впадая в панику или депрессию.

– Но и лишать их беззаботной юной поры раньше времени не стоит. А вообще хватит спорить. Мы не для того собрались.

– Мы с сестрой нашим парням так и сказали, что пока институт не закончим, замуж не пойдём, – отозвалась Варя, виновато поглядывая на меня.

– Молодцы. Если таково ваше решение, то придерживайтесь его, – поддержала её своим одобрением. От того что наши взгляды на жизнь не сходились, отнюдь не означало, что кто-то прав, а кто-то нет.

У каждого человека свой жизненный путь, и проходить его предстояло в одиночку. Поэтому с одной стороны я капельку завидовала прочной связующей нити между близняшками, но с другой – досадно понимала, что взаимозависимость друг от друга накладывала особую крепкую печать, разрушить которую под силу только смерти. Но во благо ли глубокая связь между двумя людьми? Мы с Герой с задачей не справились…

– Мира, а ты когда выходила замуж, то любила?

Что-то наши посиделки приобрели совсем иной характер, нежели подразумевался изначально. Я не против, однако откровенничать не привыкла, и как со стороны услышала собственный голос:

– Любила, Лера. Очень любила.

– А сейчас выходит разлюбила?

Вопрос, на который у меня не было ответа. Неправда. Ещё как был: не разлюбила и не уверена, что когда-нибудь смогу. Но кому какое дело до моей любви, если даже мне самой она больше не нужна.

На доске объявлений замигала лампочка нового входящего объявления: «Продаётся любовь. Отдам безвозмездно в отважные, смелые руки, но предупреждаю заранее – любовь битая. От пролитой сердцем крови отмою, засияет как новенькая, но вот сколы уже не собрать воедино, как и сетку трещин заретушировать не удастся. Придётся пользовать как есть, б/у[1], с обугленными, местами обгоревшими краями».

– И сейчас люблю, – поразмыслив недолго, ответила всё же правду. Маринка напряглась, подаваясь вперёд, но я сделала вид, что не заметила, – тем не менее иногда требуется вспомнить и, если нужно, отстоять свои личные моральные принципы, пока окончательно не успела их растерять. У нас, как у множества пар, случилась коллизия мировоззрений, которую мы не смогли преодолеть без развода.

«Хм, умеешь ты принарядить слова, Мира. Лишь бы не заиграться с самой собой».

– Ты жалеешь? – Варя вслед за сестрой тоже проявила неподдельный интерес.

– Смотря о чём… Мне особо не чем хвалиться, но и жалеть не в моих принципах. Проходить через расставание с любимым всегда тяжело даже без сопутствующего развода, но жалеть…, – задумалась, погружаясь внутрь себя, чтобы через некоторое время уверенно, и надеюсь честно ответить, – нет, не жалею. Но вот смириться пока не получается.

[1]Б/у – что-либо бывшее в употреблении.

Глава 4

Почти месяц мы с сёстрами корпели над доведением до ума и шлифовки презентации «Солнечного лучика», как мы условно именовали будущий Центр детского развития. Лера с Варей даже вспомнили старый пионерский девиз советского прошлого нашей родины, о котором я забыла давным-давно: «Из искры возгорится пламя». Мне их предложение понравилось, но пришлось остудить юношеский запал текущими реалиями:

– Последнее слово о названии, девизах и прочем в любом случае останется за спонсорами. – «Если таковые найдутся», – себя в мыслях тоже осадила, но девочек поберегла, не стала расстраивать их лишний раз. – Не забывайте об этом, чтобы впоследствии не расстраиваться из-за несбывшихся надежд. Заодно почаще напоминайте сами себе, что мы с вами люди подневольные, вроде наёмных рабочих. А спонсоры – наши директора, как скажут, так и будет.

– Тогда мы подберём несколько вариантов, чтобы они остановились на наших предложениях, а не толкали свои.

– Дельная мысль, Варя.

Поначалу ершистая и недоверчивая по отношению ко мне девушка оттаяла и, перестав осторожничать, раскрывшись, я увидела, насколько сёстры могли быть одновременно похожими друг на друга и вместе с тем кардинально отличаться. Варя безусловно гораздо вспыльчивее, неуступчивей и даже строптивей Леры. Но стоило ей почувствовать, что им с сестрой ничего не угрожало извне, как расслабившись она превращалась в тот же, что и Лера, наивный, чистый цветочек, который хвала судьбе не сталкивался с грязью, несправедливостью и гнилостной внутренней сутью слишком большого количества людей, бездумно поклоняющихся жестокости и бессердечию. Тем самым намеренно погружая себя и всех, вольно или невольно соприкоснувшихся с ними, в мир исключительного зла. До комка в горле и кипучих слёз в глазах одновременно с умилительной нежностью, перехватывающей дыхание, и вместе с тем горькой жизненной обречённостью я смотрела на двух пока ангелочков. Как знать, будет ли милостива к ним судьба, и по какой дороге каждая из них продолжит свой путь. Но я очень сильно надеялась и уповала, что знаменитая интуиция близнецов поможет им противостоять жизненным невзгодам, защищая и поддерживая друг друга во что бы то ни стало.

– Мира! – Лера тронула меня за плечо, вырывая из топкой трясины, – последнее время ты часто уходишь в себя.

– Извини, весна на подходе, должно быть, как все нестабильные, я тоже реагирую на смену времён года, – по-чёрному сыронизировала над собой перед будущим психологом. Тьфу-тьфу, лишь бы не случилось так, что в каждой шутке на самом деле только капля шутки.

– Завтра Сашка передаст флешку с презентацией.

– Хорошая новость, Лер.

– Дальше мы надеемся на тебя. Следующий и самый главный шаг за тобой, – две пары глаз смотрели на меня одинаково сосредоточенно и тревожно. В ответ я театрально замахала на них руками:

– Не трусьте, прорвёмся. Пойдёмте лучше пить чай. Я заглядывала в кулинарию и купила наисвежайший ароматный яблочный штрудель.

– Из-за твоих угощений мы прибавили по два килограмма каждая, – возмутилась Варя.

– Молодая, растрясёшь. На что тебе кавалер?

А на следующий день, мне предстоял важный разговор, ради которого пришлось подключить Маринку, написавшей мне контакты Савелия, а тот в свою очередь выслал номер телефона своего брата Петра. Да уж, после развода с Подольским, мои знакомства в верхушке нашего города ограничивались исключительно Загородневым-старшим. И то, что раньше я свою скрытность и неготовность общаться, на мой взгляд, с недалёкими или нежелательными для меня людьми, считала достоинством и тем качеством, которое безусловно характеризовало меня с положительной стороны. То сейчас, за постыдно короткое время я кардинально пересмотрела собственную точку зрения. Или сама жизнь тыкнула меня носом в гипертрофированное и ничем необоснованное чувство внутреннего обманчивого превосходства над другими людьми.

Выходило так, что я ничем не отличалась от тех, кого сама же критиковала и с кем брезговала общаться не так давно. Безусловно, люди, вращающиеся в особых кругах, представляющие, так называемый, высший класс – снобы. Бесспорно, половина из них, сколотила капиталы нечестным путём. В то время как я гордилась тем, что Гера не замешан в тёмных делишках и предпочитал работать на совесть. Здания, построенные его компанией, никогда не рушились, не требовали капитального ремонта через год после ввода в эксплуатацию, но и цены за свои строительные услуги он не спускал, не считая государственных заказов. Хватаясь за которые, он порой оставался без прибыли и случалось уходил в минус, но старался несмотря ни на что не экономить на качестве строительных материалов и выплачивал зарплату наёмным рабочим вовремя. Всякое случалось, конечно, не без осечек и накладок. Но его жизненные устои всегда отличались принципиальной и непоколебимой честностью. Однако после краха нашей семьи могла ли я с уверенностью утверждать, что, обманывая и скрывая свою чёрную душу от меня, его жены, не утаивал ли он что-то тёмное и в своём бизнесе?

В общем со всей отчётливостью и досадой на саму себя, я вдруг уразумела, что очутилась у разбитого корыта, не обзаведясь, когда представлялась отличная возможность, знакомствами с жёнами бизнесменов и политиков. Именно в таких связях я нуждалась сейчас больше всего, но рассчитывать на помощь, к своему собственному стыду и прискорбию, могла лишь… на Петра Загороднева. Даже звучит странно… Но к бывшему мужу меня теперь и пушками не загнать. Поскольку я ни в коем разе не могла поручиться, что за свою помощь тот не выставит неподъёмный для меня счёт, который я ни физически, ни морально оплатить не смогу.

Выдохнув, как перед прыжком в ледяную прорубь на крещенские морозы, я набрала заветный телефонный номер и, с замершим сердцем и вспотевшими ладонями, отсчитывала длинные гудки.

– Слушаю, Загороднев, – резкий, отрывистый голос, несмотря на мою готовность, раздался всё равно внезапно и заставил меня онеметь, на ровном месте теряя привычную уверенность. Мужской тембр по телефону сейчас сильно контрастировал с тем, который я привыкла слушать вживую. И поэтому даже не задумываясь, я перешла на формальное обращение:

– Пётр Аркадьевич, добрый день. Это Мира Подольская, – замерла в ожидании ответа, страшась услышать нечто похожее на: «Мне некогда, Мира. Как ты вообще посмела трезвонить, отвлекая меня от важных дел» или, что ещё хуже: «Не знаю такую, где вы раздобыли мой номер, девушка? Не звоните сюда больше, если не хотите проблем».

– Хм, не ожидал… Здравствуй, Мира. Чем могу быть полезен?

Выбранный Загородневым вариант, несомненно, лучше всех тех, что рисовало моё перепуганное воображение.

– Мне бы встретиться с вами, Пётр Аркадьевич, разумеется, когда вам будет удобно. У меня есть к вам разговор, – пришлось закусить свободный кулак зубами, адреналин скакал в крови, пытаясь найти несуществующий выход.

– Мира, напомни, пожалуйста, когда мы успели перейти на «вы»?

Я отчаянно смутилась, но терпела. Ради себя, ради близняшек и всего проекта в целом, и особенно ради тех детей, которые никогда не придут в несуществующий Центр. Тахикардия в груди терпеть не собиралась, но у неё не было выбора. Впрочем, как и у меня.

– Извини, я не отвлекаю тебя? – исправилась моментально, после первого же замечания.

– Переживут. Где и когда мы встречаемся?

– На твоё усмотрение. Я свободна во времени, а ты занят важными делами. Поэтому мне не сложно подстроиться под твоё расписание.

Раздавшийся раскатистый смех удивил. От нетерпения я оказывается начала грызть ноготь большого пальца на левой руке, но заметила только сейчас. Хотя избавилась от дурной привычки ещё в школе, в классе третьем наверно. Мамины шлепки по рукам сделали своё дело.

– Всегда считал Подольского идиотом, – тихо пробормотал Пётр, но я расслышала каждое слово, правда совсем не поняла, что они означали. Вернее, к чему относились. Потому как смысл был самым что ни на есть прозрачным, – Мира, как насчёт позднего ужина? Скажем, часов в восемь вечера, не слишком поздно для тебя?

Поздно? Да я не рассчитывала даже, что он согласится так легко!

– Без проблем, пусть будет в восемь.

– Тогда напиши мне в сообщении свой домашний адрес, я подъеду, чтобы забрать тебя.

К вечеру я готовилась очень тщательно, хотелось произвести впечатление серьёзной женщины, а не просто придатка к бывшему мужу, которым Пётр наверняка меня считал. Но и синим чулком выглядеть не планировала. Имея после жизни с Подольским, некоторое представление о мужчинах, я полагала, что они предпочитали смотреть на приятную глазу картинку, а не лицезреть замученную, неухоженную тётю, которой даже волосы лень помыть и уложить в элементарную причёску. Выбор остановила на тёмно-зелёном платье без декольте и с длинным рукавом, длиной до середины голени, но свободно струящимся. Тонкий кожаный ремешок обозначил талию, а юбка расходилась мягкими произвольными складками. Макияжа самый минимум: подчеркнуть тушью ресницы, два мазка по скулам едва заметными румянами, блеск для губ.

Телефон зазвонил ровно в восемь. Кто-то весьма пунктуален. Прихватив клатч с мобильным телефоном и самое главное флешку (Варя занесла сегодня), обула сапоги с высоким голенищем и накинула на плечи шубу. Марина как в воду глядела: удачно, что хотя бы одну из шуб я прихватила с собой, съезжая от Подольского.

По-моему, в своих прежних поступках я слишком сильно увлекалась ложным чувством правильности – новый неожиданный вывод за сегодняшний день.

Нелегко осознавать, что, отстаивая ошибочные принципы, в итоге оказываешься бестолковой дурёхой. Оставалось надеяться, что для меня не слишком поздно…

Загороднев, одетый лишь в классический тёмно-серый костюм, хотя на календаре по-прежнему февраль, стоял возле представительного чёрного седана и стоило мне подойти, услужливо открыл передо мной переднюю дверь.

– Добрый вечер, – первой проявила вежливость.

– Здравствуй, Мира. Садись. – Захлопнув за мной, Пётр обошёл автомобиль кругом и сел на водительское место. Через несколько минут мы ехали по вечернему городу.

– Ты не мёрзнешь без верхней одежды?

– В машине тепло, поэтому пальто временно лежит на заднем сиденье.

– Ясно. Значит ты не снежный человек и водить машину предпочитаешь сам. – Мои первые открытия о малознакомом мужчине, потому как чтобы пересчитать наши с ним встречи, пальцев обеих рук окажется вполне достаточно.

– Да, иногда это успокаивает.

– Но скорей всего не утром в часы пик.

Скромный смешок от него и: – Нет. Но по утрам мне не нужно успокаиваться. Зато пока стою в дорожной пробке, успеваю обдумать расписание дел на грядущий день.

– Тоже, верно.

– Как ты, Мира?

Неожиданный вопрос смутил. Или может тому виной послужили тёплые интонации в голосе, прозвучавшем с искренностью и живым участием. «Ох, Гера, Гера, за что же ты лишил меня простой человеческой чуткости».

– Мм, нормально. – Вторжение в личные границы меня снова напрягало.

– Успела уже прочувствовать всю прелесть холостяцкой жизни? – он широко улыбался и скорей всего меня подначивал. Только откуда Петру было знать о моём официальном разводе, хотя не удивлюсь, если половина города давно в курсе. Подольский таки не последний человек, ко всему красивый, в расцвете лет, успешный… Продолжать описательный ряд опасно в первую очередь для меня самой. Поэтому я улыбнулась в ответ, стараясь выглядеть максимально расслабленно и непринуждённо:

– Не уверена. Кажется, все прелести проходят мимо меня.

– Возможно ты не оставляешь им шанса?

– Наверно так и есть. Как дела у Савелия? – коряво перевела разговор в безопасное для меня русло, ибо странно не то, что флиртовать с человеком мужского пола, даже вести обычную беседу непривычно, не опасаясь при этом нарваться на недовольство бывшего мужа. Да уж, чтобы привыкнуть к новому статусу требовалось время.

– А что с ним будет? Жив-здоров, работает. Он же вроде встречается с твоей подругой?

По всей видимости прозвучал толстый намёк, на то, что моя попытка перевести стрелки провалилась.

– Да, но последнее время нам с Маринкой было не до обсуждения личной жизни друг друга.

– Это касается упомянутого тобой разговора? – А кое-кто помимо пунктуальности ещё и сообразителен. «Мира, ты забыла с кем разговариваешь? Если человеку под силу заработать, сохранить и приумножить свой достаток, то он, как минимум, не глуп». – Но давай пока отложим серьёзные беседы. Хочется поужинать в спокойной обстановке, не возражаешь?

Мы приехали на первый взгляд в обычный ресторан. Мне не доводилось ранее здесь бывать. Обстановка, лишённая пафоса, тем не менее окружала уютом, а приятные ароматы, витавшие вокруг, разбудили желудок, который недовольно заурчал.

– Всё же выкроенное время ужина для тебя слишком позднее. – Пётр прекрасно расслышал голодные возмущения моего живота, а я покраснела. Оставив нашу верхнюю одежду в гардеробе, он уже тянул меня вглубь зала. Выбранный им столик располагался в угловой нише. Посетителей было немного, и большинство предпочли разместиться у окон. Тогда как Пётр, наоборот облюбовал уединённое место.

Сделав заказ, я пила воду, чтобы занять руки, чувство скованной нерешительности не отпускало. Одно дело, когда наши встречи были скорее случайными, чем запланированными, и мы перебрасывались общими фразами, не переходя на личности. А сейчас всё совершенно по-другому. Мне вдруг показалось, что я вела себя как робкая, закомплексованная девица на первом и единственном свидании с парнем. Поэтому в приказном порядке потребовала сама от себя прекратить беспричинную панику.

Пётр тем временем молча и без малейшего стеснения в открытую меня рассматривал. Прошёлся изучающим взглядом по лицу, уделил внимание обрамлявшим его волосам, завитым в крупные локоны, оценил платье и всё, что ниже лица, пока обзор не перегородил стол между нас.

Удивительно, насколько взгляды мужчин и женщин разнились. Совершенно случайно я начала постигать тайный смысл того, почему женщины любых возрастов и во все времена так легко покупались на слащавых альфонсов и продолжали это делать с незыблемым постоянством. Когда мы, дамы, первым взглядом оценивали интересующего нас мужчину, то, как правило, смотрели исключительно поверх, не проникая за предложенную обложку, наивно рассчитывая (или скорее переоценивая женское влияние на мужскую половину человечества), что внешнее будет равно внутреннему. Тогда как любой мужчина здраво понимал, насколько фантик не похож на конфету и с первым же взглядом смотрел изначально внутрь. Он либо останавливался на том уровне, что располагался непосредственно под платьем, тогда оценивал фигуру и сравнивал со своими предпочтениями, чтобы принять решение о дальнейшем раздельном либо совместном, но исключительно единоразовом времяпрепровождении. В случае более глубокого интереса, чем короткая интрижка, он проникал взглядом гораздо глубже, наверно сразу в душу, без особого затруднения считывая мысли, намерения и даже мечты. Не знаю как у них так получалось, может годы практики способствовали феноменальным результатам. Но я не встречала в своей жизни женщин, в том числе общаясь с бизнес-леди, обладавших схожим проницательным взглядом, коим Пётр Загороднев изучал меня.

По моему скромному мнению, он успел оценить все уровни плюс фантик в виде красивого платья. Увиденное ему понравилось, поскольку я заметила, как хищно дёрнулись тонкие ноздри его прямого классического носа и потяжелел взгляд. К случившемуся повороту я вроде готовилась, но получив подтверждение всё равно стушевалась.

– Ты очень красивая женщина, Мира. Особенно когда краснеешь.

– За первое спасибо, по поводу второго – предпочла бы обойтись.

– А мне нравится.

– Рада, что угодила, – неожиданно мой голос даже мне показался неуместно резким и замороженным.

– Не обижайся. Разве мужчинам много надо? Красавица перед глазами, и меня, казалось бы, умудрённого и закалённого жизненным опытом, заматеревшего мужика, ведёт как во время свидания школьных времён.

– Мы можем обсудить что-нибудь другое помимо моей внешности?

– Твой уступчивый характер?

«Этот несносный человек действительно надо мной издевался!»

– Видимо не такой уступчивый. Раз уж я в разводе.

– Сомневаюсь, что причина в тебе. Хоть я считаю твоего мужа кретином, но при этом безмерно рад. Будь ты по-прежнему замужем я не мог и мечтать, чтобы поужинать с тобой тет-а-тет в приятной обстановке, не опасаясь, что из-за угла выскочит Подольский с ружьём наперевес.

– Я думаю, что любой муж не был рад тому обстоятельству, если его жена вознамерилась отужинать с посторонним мужчиной.

Мы говорили о сегодняшнем вечере, но в моей живучей памяти невольно всплывала сцена, когда Гера приревновал меня к Загородневу-младшему. Последствия той ядовитой ревности слишком черны и мрачны, чтобы позволить себе вспоминать. Поэтому я вернула взгляд к серым искристым глазам, которые не переполнялись разъедающей ревностью или болезненной злостью и в них не застывал ненавистный лёд. Зато фирменная хитреца, казавшаяся мне раньше относительно безопасной, приобрела совершенно иной колорит. Официант вернулся с заказом, и я моментально воспользовалась возможностью перевести дух. Откровенный мужской интерес бил по оголённым натянутым нервам. Действуя одновременно опьяняюще будто после выпитого залпом бокала вина и в тоже время перехватывая дыхание, как морозный колкий воздух, которым сложно дышать. Во время ужина, мы говорили мало, оказалось, что Пётр Аркадьевич проголодался не меньше моего. А по завершению трапезы я поспешила перевести беседу в деловое русло, обозначив, собственно, то, зачем я влезла в секретную операцию под кодовым названием «ужин с Загородневым».

– Значит ты решила заняться благотворительностью, – сделал первое умозаключение Пётр вполне серьёзным голосом после моего рассказа о намерении найти спонсоров для будущего Центра. Одно то, что он не кривил лицо во время моего повествования, уже вселяло робкую надежду.

– Не совсем так. Я решила работать, если влиятельные люди нашего города, не чурающиеся заниматься благотворительностью, позволят мне ею воспользоваться.

Пётр вновь рассмеялся, что признаться за время нашего сегодняшнего общения делал уже не раз. Гораздо чаще, нежели Гера когда-то. «Прекрати сравнивать всех мужиков с Подольским».

– Ты хитрая лиса, Мира. Молодец! Я посмотрю вашу идею и с твоего позволения покажу тем, кому доверяю. Пока обойдёмся без огласки. – Он бросил пытливый взгляд в мою сторону.

– Конечно, – кивнула в ответ.

– Хочу получить заключение нескольких незаинтересованных лиц. Так сказать, взгляд со стороны, чтобы понять, насколько проект в принципе жизнеспособен.

– Признаться, мне самой интересно узнать мнение специалистов. Потому как я лицо скорее заинтересованное, нежели объективно и трезво мыслящее.

– Почему? Болезненная тема? – хваткий мужик зацепился за мои неосторожные слова.

И волна неприятной липкой паники не заставила себя ждать, за считанные секунды омыв всё тело сверху вниз, оставляя после себя противную дрожь.

– Это важная тема. В том числе и для меня, как женщины и просто как человека неравнодушного, – отвела взгляд в сторону. Но нервное заламывание мною кистей рук не требовало расшифровки. Загороднев – человек догадливый, всё понял и без слов; радовало одно – выводы он оставил при себе.

Отпив из чашки глоток крепкого и чёрного, как ночь, кофе он продолжил:

– Хочу тебя предупредить, чтобы ты не ждала мгновенного результата. Весь бизнес в преддверии сдачи годовой финансовой отчётности, поэтому быстрых ответов не получится.

– А куда торопиться? Возможно, за это время у нас появятся новые идеи, мысли. Так что ничего страшного не вижу.

– А говоришь характер неуступчивый, – он вновь непринуждённо рассмеялся, – верь мне, Мира. Я успел пожить какое-то время на свете и получше вас, молодёжи, разбираюсь в людях.

– Ты опять завуалированно пытаешься пожаловаться на свой «пожилой» возраст?

– Даже и не думал. Напротив, рядом с тобой я чувствую словно сбросил десяток лет.

– Снова комплименты, – теперь и я улыбалась без остановки. Пётр Аркадьевич отлично был знаком с кратчайшими путями, следуя которым, добивался мгновенного расположения собеседника.

– Разве можно женщину оставлять без комплиментов? Такая недальновидность дорого обходится в дальнейшем. Если ты, к примеру, перестанешь поливать свой комнатный цветок, то он сначала завянет, а вскоре полностью засохнет. Имелись бы у горшка в наличие ноги, то вместе с цветком они бы давно сбежали от беспечной хозяйки в поисках лучшей доли.

Неожиданно мне показалось, что Пётр прямым текстом намекал на мой развод. Я вдруг почувствовала себя тем самым цветком, лишённым полива и который смог не совсем вовремя, но сбежать в поисках нового заботливого хозяина, умеющего грамотно поливать и удобрять женщин. То есть цветы. Я так-то старалась не использовать бранные слова в повседневной речи, но сейчас, вспоминались исключительно они.

– Знаешь, я оставлю твою реплику без комментариев и сделаю вид, что ничего не слышала.

– Мира, мой тебе бесплатный совет – перестань воспринимать всё на свой счёт. Мне доставляет удовольствие видеть, когда в ответ на приятные слова твои щёчки расцветают маками, – невозмутимо и бесстрастно отпарировал Пётр.

– Петя, пожалуйста. Теперь я, кажется, начинаю понимать Савелия, – закрыла лицо ладонью в характерном жесте.

– Понял-понял. Ты не любишь комплименты и любые намёки на развод. Принял к сведению, исправлюсь. – Его широкая улыбка в противовес словам заставляла сомневаться, что он действительно намерен что-то там исправлять. Складывалось непреходящее ощущение, что ему доставляло особое удовольствие вгонять меня в краску.

– Может поедем домой, если ты допил кофе?

– Коварная женщина. Заболтала меня деловыми речами, и я совсем не успел насладиться нескучной беседой с очаровательной тобой.

– Какие твои годы, – безжалостно отрезала в ответ.

Когда Пётр заглушил двигатель возле подъезда моего дома, я вскинула на него недоумённый взгляд. Хотелось верить, что он не надеялся, будто между нами произойдёт что-либо помимо делового ужина.

– Мира, – он повернулся в мою сторону, строгое чёрное пальто стесняло движения, но Петра это обстоятельство нисколько не смущало. Он взял мою кисть в свои руки и поймал мечущийся беспокойством взгляд, – спасибо за чудесный вечер. Можно я попрошу тебя кое о чём?

Мои брови удивлённо поползли вверх, а через мгновение я уже замерла на глубине чёрных зрачков, полностью затопивших радужку.

– Ничего противозаконного. Подари мне, пожалуйста, один поцелуй.

…

Видимо моё шокированное молчание звучало слишком красноречиво.

– Мира, я обещаю, что не попрошу большего. Пока сама не захочешь. – Последняя брошенная им фраза по-мужски самоуверенна, но я не собиралась никого хотеть в ближайшие несколько лет. – А сейчас прошу об одном единственном поцелуе. Не откажи. – Пётр поглаживал мою кисть пальцами, и его кожа на удивление нежная и без грубых мозолей, которые появлялись у Геры по причине частого посещения спортивного зала.

Я, после короткого замешательства, почему-то действуя не обдуманно и взвешенно, а на необъяснимом порыве в ответ на проникновенную просьбу, подалась вперёд, сближаясь и окончательно утопая в пронзительном взгляде. Застыв в нескольких сантиметрах от мужского лица. Давая себе возможность передумать… Пётр же преодолел последнее расстояние сам, накрыв жадными губами мои. Но стоило нам соприкоснуться, как жадность моментально сменилась лаской, а поцелуй вдруг преисполнился изумительной нежности. Его губы изучали меня неспешно, будто успокаивая, только не вспугнуть. Никакой страсти, бури или похоти. Одна нескончаемая трогательная деликатность. Но только до тех пор, пока он не встретил моё сопротивление из выстроенной стены зубов. Мужская настойчивость и нетерпение проявились мгновенно. Прикусив меня за нижнюю губу и воспользовавшись невольно выпущенным мною «ох», он тут же пробрался языком внутрь, следом сглаживая напор и снова погружая меня в волшебную, шелковистую мягкость поцелуя. Когда дыхание сбивалось, а чувствительные губы покалывало, мы ненадолго отстранялись друг от друга. Но через несколько глотков прохладного воздуха Пётр вновь приникал с поцелуем, продолжая то, что казалось не думал заканчивать. Иногда я упиралась кулаками в его плечи, пытаясь вырваться. Но рука на затылке не позволяла резких движений. Он неторопливо, без суеты и поспешности изучал мой рот, пил дыхание, познавая не только мои губы, но и будто меня саму. Не знаю сколько мы продолжали целоваться, ибо я давно не вырывалась, а млея в крепких руках, дала себе волю наслаждаться нечаянной лаской и нежностью. Так давно не получаемой мной от мужчины.

– Целовать тебя намного лучше, чем я себе представлял. – Мы прижимались лбами и переводили дыхание. – По-моему я со студенческих времён не практиковал подобное.

– Не целовался в машине? – удивилась с улыбкой.

– Отпускаю ту, которую хочу до чёрной пелены перед глазами, но получаю лишь скромный поцелуй в машине.

Я бы ни при каких обстоятельствах не назвала его поцелуи скромными, но ещё больше провоцировать разбуженный мужской темперамент разумно поостереглась.

На следующий день нетерпеливые сёстры атаковали меня сообщениями в общем чате.

Варя: «Как прошло? Привет».

Я: «Привет. Флешку передала. Придётся подождать какое-то время».

Лера: «Привет, Мира. А долго ждать?»

Я: «Скорей всего около месяца. Точнее сказать не могу».

Варя: «Ого, как долгооооо».

Я: «Это ещё быстро. Люди вообще-то все занятые, никто не станет бросать текущие дела, чтобы удовлетворять наши хотелки».

Лера: «Какая разница месяц или год, лишь бы вышел толк».

Глава 5

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

А. Ахматова, 1915 г.

До определённого момента я даже не догадывалась насколько сильно увлеклась проектом детского развивающего центра и как сильно это занятие поддерживало меня в непростой жизненный период. После того как вся проделанная работа, воплощённая и оформленная в виде красивой презентации, оказалась у Загороднева, я вдруг, пребывая в полнейшей растерянности, поняла, что заняться мне совершенно нечем. После нашего с ним памятного ужина я несколько дней бестолково слонялась по квартире, напоминая самой себе неприкаянное привидение. В пижамном костюме из рубашки и брюк, сверху домашний халат, на ногах шерстяные носки. Волосы всклокочены, расчёску последний раз брала в руки… давно это было. Потому как необходимости наводить красоту больше не было, даже привести себя в более-менее приличный вид тоже оказалось без надобности. Ну, хотя бы душ я принимала ежедневно да регулярно чистила зубы. Поэтому, однажды пройдя мимо зеркала, невольно вздрогнула. Взлохмаченная девица с нечитаемым взглядом потухших глаз походила скорее на городскую сумасшедшую, чем на молодую женщину когда-то вполне приятной наружности. «Хорошо, что меня сейчас никто не видит». Продефилировав на кухню, провела инвентаризацию содержимого холодильника. В наличии: один голубец, остатки овощного салата, понюхав который скривилась, да заветренный кусок торта. Салат отправился в мусорное ведро.

– М-да, вот и повод выйти из дома нарисовался. Хотя бы голову помоешь, – разговаривала вслух сама с собой.

И между прочим, чтобы вы знали и не смеялись надо мной, покручивая пальцем у виска, подобным грешат если не все, то очень многие, кто жил один. Поэтому расхожее мнение, что большинство одиночек не в ладах с серым веществом, заполняющим черепушку, слегка преувеличено. А может и нет…

В итоге, не придумав ничего лучше, чтобы не маяться бездельем и не сходить с ума от безысходной тоски, особенно по тому, по кому нельзя было этого делать категорически, я вернулась к поискам работы и без особой надежды бегала по собеседованиям. Принуждённо и наигранно радуясь тому факту, что вроде как продолжала жить в социуме. Общалась, узнавала что-то новое. Но самое главное у меня образовалась веская причина выйти из личной берлоги, а значит я приводила себя в порядок ежедневно, не превращаясь постепенно в неряху. Ибо, как повторяла мама когда-то давно: «Не будет красоты без чистоты». Однако с работой мне не везло катастрофически. Я, конечно, могла согласиться на должность секретарши и не выпендриваться. Или устроиться каким-нибудь младшим помощником младшего менеджера по страхованию или кредитованию. Правда суть-то не в названии должности – самый младший из всех возможных; а в том, что это прямо пропорционально сказывалось на зарплате. Но я видимо основательно успела заразиться снобизмом от высшего общества, не так давно откровенно презираемого мной. Потому что безвылазно торчать в офисе пять дней в неделю с утра до самого вечера за гроши – посчитала для себя неприемлемым. Даже с финансовой точки зрения я больше теряла, чем выигрывала. Тем не менее на собеседования продолжала ходить, не забывая обновлять резюме (ха, мои три строчки без опыта работы). По правде, я сильно удивлялась, что меня вообще приглашали. Странные люди… Зато без особой надежды на нормальную должность я, сидя в приёмной очередного отдела кадров, внимательно вслушивалась и даже принимала участие в разговорах тех, кто ожидал наравне со мной, но при этом мечтая получить заветное назначение. Меня, само собой, мало интересовали те обстоятельства, что чей-то ребёнок срыгнул аккурат на недавно выглаженную блузку или каблук сломался при выходе из автобуса, одна девушка рассталась с парнем, другая, наоборот, вступила в новые отношения и гадала как долго они протянут. Но зато я чувствовала себя причастной к бурлению городской жизни, а не состарившейся в одночасье никому ненужной одичавшей тёткой. Сука-жизнь здорово посмеялась надо мной. На пороге двадцати восьмилетия я, мечтавшая о крепкой семье и детях, имела в активе развод, выкидыш, разбитое сердце и планировала заменить интернет-сайты и газеты с вакансиями о трудоустройстве чтением объявлений: «отдам котёнка безвозмездно в добрые руки». Почему именно безвозмездно? Наверно потому, что даром отдавали беспородных бродяжек, для которых не оказаться утопленными в унитазе (носит же земля чертей) большая удача, отпрыски «элиты» же в любом случае получат обеспеченных хозяев, а значит и сытую жизнь.

А примерно в конце марта вместе с телефонным звонком я получила неожиданное приглашение.

– Здравствуй, Мира.

– Добрый день, Пётр.

– Совсем забыла меня, не звонишь, даже не поинтересуешься как дела.

– Откуда же мне знать, что ты не занят?

– Вот заодно и выяснила бы. Тем более выходные дни никто не отменял.

Я не знала, когда и в чём умудрилась провиниться, но раздражение в голосе Загороднева мне не понравилось.

– Послушай, Петя, я не понимаю, какие у тебя могут быть претензии ко мне. Ты вроде взрослый человек. Захотел бы – позвонил сам. Если не позвонил – значит не так уж и хотел. Я тебе ничего не обещала, чтобы…

– Извини, – перебивший мою отповедь мужской голос окрасился сожалением, —день сегодня не самый удачный.

– Вот и я о том же. Не хочу становиться крайней незаслуженно.

– Видимо привык, что всегда приходится командовать. Словно люди разучились принимать самостоятельные решения.

– Инициатива наказуема, помнишь?

– Нет, просто зажрались. Зарплату привыкли получать вовремя, премию получают регулярно. Зачем напрягаться, когда, итак, всё дадут? – Загороднев снова рассердился, а я окончательно утратила смысл беседы. Я, конечно, догадалась, что он был зол на своих сотрудников, но никак не могла взять в толк для чего эта информация мне.

– Петь, я всё равно ничего не понимаю. Давай попозже созвонимся?

– Подожди, Мира. Я ведь звоню не просто так.

«Вот с этого, господин Загороднев, и стоило начинать», – с трудом удержалась, чтобы не сморозить глупость, на которую он мог обидеться.

– Это из-за проекта, да? Никто не хочет связываться? – Напряглась в ожидании безрадостных новостей.

– Что? Какого ещё проекта? А, ты про детский центр…

Разумеется. Это мы с сёстрами от страха получить отказ извелись напрочь, а толстосумы переживали совсем по иному поводу – как бы не спустить в унитаз с таким трудом накопленное, заработанное и нисколько неворованное богатство.

– По твоему вопросу подвижек пока нет, – сообщил Пётр, – но у меня к тебе встречное предложение. Не знаю в курсе ты или нет, у жены мэра день рожденья, по радостному поводу в субботу он организует приём.

– Только не это, – не сдержала страдальческого стона, – ненавижу дурацкие сборища. Это же её личный праздник. В конце концов купил бы ей муж путёвку в Европу, и ехала бы она со своими подружками эпатировать средиземноморье.

– Не знал, что ты столь щепетильна в вопросах досуга.

– Приглашение к мэру не досуг, а обязаловка. Тем более какой идиот по доброй воле засунет голову в террариум без защитной экипировки.

Загороднев громко расхохотался: – Ты нечто, Мира. Но отметиться нужно. И не только мне.

«Что за намёки? Не могла же я столь впечатляюще опростоволоситься, что оказалась на заметке у мэра», – подумала, но вслух произнесла сокращённый вариант: – А я-то каким боком?

– А кто решил ни с того ни с сего залезть в карман к власть имущим дабы претворить в жизнь свои фантазии?

Сказанное почему-то задело: – Во-первых я ни к кому в карман без спроса не лезу. Во-вторых, не к власть имущим, а бизнесменам, имеющим солидный доход. А в-третьих, помогать обездоленным, тем более с ограниченными возможностями по здоровью и уж тем более не достигшим совершеннолетия – священный долг каждого взрослого человека.

– Не кипятись, девочка. Ты можешь быть сколько угодно правой с точки зрения морали, но никто из упомянутых тобой бизнесменов не станет бегать за тобой, умоляя принять подписанные чеки. Это тебе предстоит хорошенько потрудиться, чтобы выклянчить десять минут драгоценного времени занятых людей. И неважно бизнесмены они или из государственных структур. Надеюсь, нет нужды объяснять как и почему?

Когда же я научусь проявлять гибкость в ключевых моментах? «Если к двадцати без малого восьми годам не обрела положенные навыки, то шансы не велики», – мой внутренний голос безжалостен.

– Ты прав, Петя, прости, – предусмотрительно покаялась. После совместного проживания с Подольским, урок мной усвоен на сто процентов. – Но день рожденья не у мэра, а его жены, – последняя жалкая отговорка, чтобы избежать уготованной каторги.

– И что? При любом поводе собираются всегда одни и те же. Видимо господину Краско приспичило, возможно он завуалировал встречу с особенным человеком, которого не может пригласить ни в дом, ни в рабочий кабинет, чтобы не скомпрометировать себя. А тут предлог подходящий подвернулся. Причин может быть тысяча, стоит ли забивать голову лишней информацией. Просто извлекай выгоду для себя. Заодно и меня выручишь.

– Хорошо, – успела опрометчиво согласиться, когда сердце едва не остановилось насовсем от внезапного осознания грядущей катастрофы.

– Мм… Петя, извини, но я не смогу…

– Что опять не так? – новое раздражение не заставило себя ждать. Сегодня Пётр Аркадьевич не отличался терпимостью.

– Подольский тоже приглашён?

– Откуда мне знать, Мира, право слово. Я знаю только, что приглашён я и моя спутница.

– Значит я твой «+1».

Загороднев молчал, не считая нужным вставлять комментарии, и вместе с тем его молчание кричало, что возможности отказа у меня не было.

– Ты должен понимать, если Гера будет присутствовать и увидит нас вместе, то скандала не избежать.

– Ми-ра, – протянул Пётр, давая понять, что устал выслушивать несерьёзные отговорки, – ответь, пожалуйста, на вопрос: сейчас, в настоящий момент ты замужем?

– Что за нелепость? Конечно, нет.

– Тогда почему тебя вообще беспокоит присутствие бывшего мужа? Вы поставили точку, перевернули страницу. Считай, что для тебя его больше не существует. К тому же если Подольский, хотя я не очень в это верю, рискнёт своей репутацией, то я не такой уж старый и немощный, чтобы не суметь отстоять честь своей спутницы.

– Только не начинай про возраст, Пётр Аркадьевич. Давай обойдёмся без этого.

– Уговорила. И давай обойдёмся без Подольского в наших с тобой разговорах, – мои слова вернулись ко мне бумерангом.

– Хорошо.

– Отлично. В субботу я заеду.

– Форма одежды?

– Я бы предпочёл вовсе без одежды, Мирушка, – голос приобрёл соблазнительные нотки вкупе с бархатистым тембром.

– Предлагаешь таким образом сразить наповал мэра и его гостей, чтобы, не знакомясь с документами и бизнес-планом все разом согласились спонсировать мой детский центр?

Он натужно закашлялся, словно чем-то неожиданно подавился.

– Ни за что! Мира!.. – Кажется, у Загороднева закончились слова. Я же шкодливо захихикала, прикрыв рот рукой. – Ты прекрасно меня поняла. Если уж тебе хочется разить наповал, то давай ограничимся тобой и мной. Я не потерплю свидетелей, – в ответ на мою откровенную глупость, он ответил строго и даже сурово.

Сколько бы Пётр Аркадьевич не прикидывался милым, пушистым и безобидным, он всегда оставался хищником, остальное маски. В своём поведении он ничем не отличался от Георгия. При очередном воспоминании о Бывшем, настроение поползло вниз, а моё лицо само по себе искривилось недовольством.

– Может закончим бесполезные препирательства? В субботу буду готова, о времени ты, безусловно, известишь.

– Официальное начало в пять, но у меня уже запланированы дела. Как освобожусь, позвоню. Договорились?

– Конечно.

Глава 6

Один идёт прямым путём,

Другой идёт по кругу

И ждёт возврата в отчий дом,

Ждёт прежнюю подругу.

А я иду – за мной беда,

Не прямо и не косо,

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса.

А. Ахматова, 1940 г.

В означенную субботу с самого утра я, что называлось, наводила красоту. Набрала тёплую ванну, закинув горсть морской соли и капнув несколько капель эфирного масла с лёгким цветочным ароматом. И пока наслаждалась расслабленностью и покоем, потихоньку настраивалась на предстоящий вечер. Пётр, безусловно был прав, напомнив о том, что пора бы мне засунуть куда подальше чувство идиотского гиперболического превосходства и как можно скорее научиться лавировать среди заданных обстоятельств. Фыркнула и мотнула головой на гадскую мысль: пресмыкаться ради выгоды? Меня стошнит прежде, чем я хотя бы попытаюсь. Не знаю, то ли мама меня неправильно воспитала, то ли я по жизни неудачница. Но унижаться чтобы выклянчить денег, даже ради благого дела… Нет. Нет, нет, нет. Ни за что.

Если эти самые бизнесмены изначально не понимали самого смысла, идеи, что общество и наполняющие его люди, несли ответственность друг за друга, особенно за самых слабых из нас, то их ничем уже не переубедить, если только посулить поблажки в налогообложении бизнеса, но это не в моей власти. Объяснять же и рассказывать… на мой взгляд дохлая затея.

Какими словами можно объяснить, что были дети, которые скажем потеряли родных по воле злого случая, а были те, от кого отказались при рождении из-за врождённой неполноценности. Взять допустим неправильно сформированные конечности – дефект, сопровождался таким количеством заболеваний, названия которых большинство людей ни разу не услышат за долгую жизнь, а услышав ни за что не запомнят. И родители, получив в роддоме такого малыша, погружались в ужас от того, что их жизнь из наполненной счастливыми улыбками и радостью превращалась в вечную борьбу за выживаемость. Они сбегали от страха, паники, слабости, трусости, чёрствости, испугавшись в первую очередь и, пожалуй, единственную, за самих себя.

А как быть тем, кому не куда сбегать? Как быть тем, кто остался один на один со своей бедой, в которой нисколько не виноват? На кого они могли положиться, если элементарно в их окружении не было близкого человека, которому можно поплакаться на свою горькую долю.

Однажды увидевший таких детей меня поймёт. Они разучились плакать. Они даже не обвиняли нас, взрослых. Они просто жили в своём одиночестве. Кто-то ломался и тогда не жил, а доживал. Самые стойкие проходили через всё с той решимостью в глазах, которая рушила любые преграды, от которой бетонные стены крошились и осыпались в пыль. Но даже те из них, кто познал боль предательства, но имел крепкое, здоровое тело, никогда не поймут тех, кто неполноценен от рождения или стал таким из-за болезни. Небеса… зачем я снова думала об этом?

Слёзы молчаливо и бесшумно струились по щекам. Так подвывала моя душа. Увидев однажды девочку-подростка, вступившую в схватку с тяжёлым смертельным недугом, потерявшей в этой борьбе ногу и то, как она общалась с более младшими по возрасту ребятишками взорвало моё представление о мире.

Почему мы допускали такое?! Почему мы – полноценные взрослые люди – проходили мимо? Когда рядом стояли, провожая нас в спину всё-понимающим взглядом, никому ненужные, но от этого не менее живые и как никто нуждающиеся в нас. Ласковом взгляде, улыбке, дружелюбном слове. Та девочка без ноги считала своим долгом помогать младшим, заботилась о них, как о собственных братьях и сёстрах. И только им она… улыбалась. Взрослым – никогда. О чём одинокие дети думали, когда смотрели на нас – равнодушных? Я ни у кого из взрослых людей за всю свою жизнь не встречала схожего взгляда. Быть может, переживали обиду и боль? О чём вы? Какие обиды? Они давно поняли и смирились со своей участью.

Когда ты всего лишь одинокий человечек, брошенный с рождения или злые обстоятельства жестоко поиздевались, приспособиться неимоверно трудно, тем не менее рано или поздно это происходит. Но если к имеющимся бедам добавляется борьба за жизнь, а у человечка никого за спиной… Никого кто станет надёжным, непотопляемым якорем в самые тяжёлые дни, в которые просто невмоготу терпеть, когда воешь не столько от боли, сколько от безысходности, когда не понимаешь почему должен на следующий день открывать глаза и продолжать бессмысленную борьбу, ведь заранее известно – победителя нет (не хочется произносить вслух, что победителем выйдет не человек). Мы, взрослые, сталкиваясь с неизлечимым недугом опираемся на нуждающихся в нас близких, вытаскиваем из себя все возможные причины для сражения, ставим перед собой масштабные цели, добиваться которых научились в процессе жизни, мы знаем, что такое победа и каково на вкус поражение, у нас накоплены необходимые навыки, умения и жизненный опыт. На что или кого опираться ребёнку-сироте? Вы знаете? Я – нет. Я вообще не понимаю, как у них получается выжить. Как… Взрослые мужчины и женщины не выдерживают и ломаются, имея поддержку друзей и родных. Почему же дети не ломаются, не имея рядом никого? Иной раз совсем страшные мысли посещают мою неугомонную голову: маленький человечек, выигравший битву, всего лишь получает отсрочку, ибо кто ведает сколько времени и сил будет положено до окончания его войны. И какой ценой он выкупает каждое из сражений.

Я не выдержала морального бремени и погрузилась с головой под воду, задерживая дыхание пока терпели лёгкие, пока не застучал пульс в ушах, пока не почернело под зажмуренными веками, под которыми давно черно. Вынырнув, жадно глотала воздух и перестала сдерживать безудержные рыдания. Схватившись ладонями за бортики ванной, подтягивая согнутые в коленях ноги к груди, я плакала долго, до тех пор, пока слёзы не кончились сами. И вот так теперь всегда. Стоило вспомнить о девочке без ноги, меня срывало в бездну отчаяния.

…Однажды я вызнала у Геры телефон директора одного из детских домов нашего города, в который бывший муж ежемесячно отправлял денежную помощь. Людмила Геннадьевна всю профессиональную жизнь курировала детей-инвалидов. Сейчас я отчётливо понимала, что выбрала совсем неподходящее время для погружения в гнетущую атмосферу, требующую неимоверной стойкости и крепости духа. Но тогда под влиянием сиюминутного порыва, угнетённая холодностью Геры и тяжело переживая в одиночку, без поддержки случившийся выкидыш, я решила съездить и посмотреть своими глазами как жили дети-сироты, как проводили свой досуг, чем увлекались. Подольский никогда глубоко не вникал в их быт, интересы, не снисходил до общения, делая исключение лишь для директрисы. Он довольствовался сухими цифрами. «Нужна энная сумма? Не проблема. Обоснуйте и я вам её предоставлю», – такова его жизненная позиция, касающаяся вопросов благотворительности.

Я никогда не понимала, почему он не интересовался судьбой тех, для кого сам невольно выступал ангелом-хранителем. А меня волновало именно это. Хотелось копнуть глубже, погрузиться, вникнуть чем кроме денег можно было помочь. Нужда взглядов глаза-в-глаза, поведанных трагедий, стук детских исстрадавшихся сердечек гнала меня прочь из особняка. И я с открытой личной раной добровольно шла туда, откуда невозможно выйти прежним человеком. Если бы кто-то остановил меня за руку тогда…

Закрывая глаза, я часто видела её взгляд. Не придумали таких слов, чтобы его описать. Необъяснимое сочетание внутреннего стержня с отсутствием надежды. Глядя на ту девочку, неожиданно настигало понимание, что слова не нужны. Она заранее предвидела всё, что люди собирались ей сказать. Знала правду, не ждала чуда, не ждала родителей, не надеялась на помощь. Строила планы, мечтала вырасти и выучиться, хотела стать хирургом, чтобы помогать детям, родившимся с увечьями, таким же как она.

Разве так бывает – знать, что выхода нет, но продолжать бороться…

Родители отказались от неё в роддоме. Не ожидали, что ребёнок родится проблемным, не были готовы, не справились с обрушившимися новостями. Врачи безжалостны: малышка – инвалид на всю жизнь. И родители приняли совместное, наверняка, непростое решение – подписать отказ от ребёнка. Дали себе шанс на сытую, спокойную жизнь, на последующих здоровых детей. Я не бралась осуждать, я не Всевышний. Но кто даст шанс той девочке узнать, что такое настоящая материнская и отеческая ласка? Кто кроме воспитателей и таких же одиноких детей, как она, прочитает ей сказку на ночь? Кто сможет указать и наставить на верный путь в моменты наивысшей нужды и острого отчаяния?

Как я заметила, половине современного общества пришлись по нраву рассуждения об естественном эволюционном отборе, особенно кто ратовал за аборты при распознавании заболеваний плода во время беременности. Их оппоненты, напротив, выдвигали доводы о том, что каждый имел право на жизнь, в том числе плод с отклонениями. Я же истерически хохотала, когда слушала и тех, и других. Что же вы, господа хорошие, посоветовали бы девочке, биологическая мама которой то ли не прошла должного обследования, то ли компетентных специалистов не оказалось поблизости на её беду? Как бы ни было ребёнок появился на свет искалеченный, требующий ежесекундного пристального внимания и специализированного ухода. Сделать аборт само собой отпало, малышка успела появиться на свет. Тут, конечно, захлопал в ладоши второй лагерь – они довольны, ребёнок выжил, вот пусть теперь живёт и радуется, ведь они отстояли его право на жизнь.

Жизнь?! Вы действительно верили, что отказники и сироты с инвалидностью в детских домах жили? Вот прям в полном смысле слова, которое вы вкладывали для себя и своих близких в это понятие? Я не представляла, как кто-то смел называть существование несчастных детей – жизнью и бахвалился этим. Чем вы гордились? Тем, что ребёнок с самых первых дней появления на свет испытывал адские боли? Или тем, что, когда он подрастал и звал маму с папой, на его крики никто не приходил, пока он не срывал голос? Не говоря о выплаканных слезах на тысячу лет вперёд, отсутствии смеха как такового, даже не то, что смеха, хотя бы жалкого повода для улыбки.

Та девочка до моего визита успела пережить множество операций, одна из которых забрала её ногу, но сохранила жизнь. Кто-то снова порадовался, как же прекрасно, что ребёнок выжил. И я соглашусь.

Любая жизнь стоит того, чтобы её прожить!

Но… Тот вопрос, который я бы хотела задать участникам обеих противоборствующих сторон: вы хоть раз задумывались над тем, а чего же на самом деле хотели сами дети? Хоть один из вас, чёртовых советчиков, подошёл к измученному операциями, химиотерапиями, реабилитациями человечку с одним единственным вопросом: а чего хочешь ты, малыш?

Мы могли сколько угодно рассуждать о том, что есть истина, а что – заблуждение. Пока сидели в тёплых кабинетах, спали в мягких постелях и жевали на завтрак колбасу. Но только те, кто на собственной шкуре испытали каково это – изо дня в день жрать горстями обезболивающее вместо завтрака и шептать в сгиб локтя выдуманные знахарские наговоры, чтобы вены не убегали и не прятались, когда наступало время ставить капельницу с выжигающим нутро «лечебным» раствором, от которого пациент если бы мог, то бежал в самые дальние дали без оглядки, сверкая голыми пятками, имели моральное право давать советы. Наверно хорошо, что физическая слабость отключала не только тело, но и мозг, и на мысли о сведении счётов с жизнью тупо не хватало жизненной энергии.

Той девочке требовалась срочная операция. Сумма не маленькая – около трёх миллионов рублей. Директриса добилась через благотворительный фонд, чтобы малышку поставили в очередь, телевизионщики должны были приехать через несколько дней и снять ролик с её участием на сбор благотворительных средств. Но я не смогла просто развернуться и уйти, тот случай, когда ноги буквально прирастали к полу. Всё что я сделала – один звонок мужу и отправленные ему фотографии медицинского заключения с выставленным счётом на оплату. Я не рассчитывала на стопроцентный успех, но на следующий день вся сумма до копейки была переведена, и в тот же день малышка срочным рейсом улетела в столицу. В последствии я узнала, что операция прошла удачно. Упрямая девочка-подросток не собиралась прощаться. В который раз она вернулась, побывав на самой грани. Господи, я заматерелая атеистка, неистово молилась с трудом бормоча бессвязные слова от едкого кома в горле, чтобы девичье мужество, на которое не способны многие стойкие взрослые мужики, но тем паче заслужившее преклонение, принесло свои плоды и не пропало даром. Я знала, верила, она выдержит реабилитацию. Да только горькая ирония в том, что девочка в любом случае искалечена. И её детская мечта стать хирургом, попросту неосуществима. Она никогда не сможет взять в руки скальпель, потому что изуродованные при рождении пальцы не в силах его удержать. Но мне бы хотелось, чтобы она нашла себя в профессии, не в хирургии, а возможно в одной из областей биохимии. Она очень умная и сообразительная, будто в награду за физическое увечье и неполноценность природа наделила её острым и цепким умом. А может в том заслуга одиночества, и чтобы не думать о несправедливой судьбе, она предпочитала погружаться в умные книги. «Будь счастлива, малышка», – прошептала очень тихо, одними губами, чтобы не спугнуть громкими словами удачу.

Зато с каждым прожитым днём я становилась всё злее и ожесточённее. Не на кого-то одного, нет. На всё человечество в целом. На всех, кто допускал жестокость, кто отворачивался брезгливо, словно измазался в фекалиях, кто смеялся, тыча пальцем в несовершенство физического тела. На тех, кто, сюсюкая со своими родными чадами, едва приметив проявленный интерес к уродству учили: «Не смотри. Невежливо рассматривать неполноценного человека». А я вопреки всему продолжала ждать и надеяться, чтобы однажды встретить того родителя, который достал бы из кармана карамельку, вложил в руку своему сыну или дочери и сказал: «Думаю, та девочка будет рада познакомиться и пообщаться с тобой».

И я как в бреду смотрела: отовсюду, от каждого человека, изо всех углов, когда ты на вокзале, в аэропорту, на базаре, в метро, там, где вокруг десятки тысяч людей с безликими пустыми лицами, сливающимися в одно – кто-то бормотал, кто-то грубо толкал, кто-то подошёл и заорал в лицо. А слова одни и те же: «Не смотри! Не смотри! Не смотри!»

Я закрыла уши руками и, зажмурив глаза, чтобы не видеть жестокости, громко завопила через прерывистые, судорожные всхлипы, стараясь перекричать все голоса разом и каждый в отдельности: «Эти дети такие же люди!»

Но нет… не такие же. По своему внутреннему развитию они намного нас превзошли. Во благо или во вред, каждому решать в одиночку. Но. Они знали о нас всё, а мы о них не знали ничего.

Потому надеяться на мою покладистость на вечеринке по приглашению мэра и его жены бессмысленно. Перед разряженными мужчинами и женщинами, благоухавшими не столько парфюмерными букетами известных марок, но прежде всего источавшими вокруг себя запах власти, денег, успеха, смотревшими вокруг свысока, с присущим статусным высокомерием и чванливостью, как обязательное условие для кастового отбора. Если вы не обладали нужными качествами, то не попадёте в когорту всемогущих.

Выйдя из ванной, я сразу направилась в сторону кухни, открыла один из ящиков на верхнем уровне, в котором хранились чайные пакетики, приправы и.. валерьянка. Да, мне двадцать семь, и я знала, что такое валерьянка. После первого в своей жизни визита в детский дом я скупила все запасы в ближайшей аптеке. Запах отвратительный, вкус такой же, но иногда помогало, а порой, как сейчас, мне просто было «нужно». Чтобы найти внутренний источник сил, сказать себе не «я могу», а «я должна». В конце концов были те, кому намного тяжелей, чем мне и кто нуждался во мне гораздо сильнее, чем я сама в себе нуждалась.

Чёрное платье в пол, наглухо закрытое, как и я сама. Мне нравилось, что после валерьянки руки переставали мелко дрожать. Капли в глаза – жизненная необходимость, наравне с обязательным макияжем, чтобы скрыть покрасневшие веки. Небрежная укладка волос в низкий пучок с выпущенными боковыми прядями, иначе меня примут за монашку. Алая помада была бы кстати, но меня могло стошнить от кровавого цвета., поэтому выбрала блеск для губ. Я не собиралась красоваться, я собиралась основательно пробраться в стан врага и втереться в доверие к жёнам толстосумов, от которых прежде сбегала едва завидев.

– Мне показалось или ты чем-то расстроена, Мира? – спросил Пётр, когда мы входили в Олимпию, второй шикарный ресторан нашего города.

– Просто ожидание новостей по детскому проекту оказалось выматывающим, – моя натянутая полуулыбка полностью передавала суть сказанных слов.

– Для тебя Центр очень важен, не так ли?

– Иногда мне кажется, что он и есть моя жизнь. Хотя странно так говорить, ведь пока его можно считать лишь фантазией.

Пётр резко остановился, я держала его под руку поэтому тоже остановилась и вскинула удивлённый взгляд, встречаясь с серым и задумчивым. Его пальцы дотронулись до моего подбородка, не удерживая, лишь касаясь:

– Ты странная.

Прозвучавшие от него слова, сопровождавшиеся спокойным взглядом, неожиданно расслабили, и я широко улыбнулась, отпуская внутренние терзания: – Похожего комплимента мне слышать не доводилось.

Но громкий и неожиданный возглас, раздавшийся из-за спины, на корню уничтожил желание улыбаться, а Пётр неохотно отвёл пальцы от моего лица, не скрывая досады.

– Какая неожиданная встреча! Пётр. Мирослава.

Подольский, судя по всему, приехал позже нас, но сейчас сравнялся, придерживая под локоть спутницу. Едва взглянув на неё, я вдруг утешилась тем обстоятельством, что она не та рыжая, над которой пыхтел мой бывший муж в последнюю ночь, проведённую под одной крышей особняка.

Яркая брюнетка решила воспользоваться подходящим моментом, чтобы продемонстрировать шикарную фигуру, которую не скрывало чёрное платье на бретелях с впечатляющим декольте и с глубоким разрезом вдоль бедра до самой талии. Девица безусловно знала, что пышная грудь и крутые бедра собирали восхищённые взгляды всех присутствовавших мужчин и завистливые от женщин. Она с нескрываемым вызовом в угольно-чёрных глазах и насмешкой, искривившей алые губы, разглядывала меня в ответ.

– Добрый вечер, Георгий. Как жизнь молодая?

– Смотрю это ты, Пётр Аркадьевич, молодишься, с каждым разом твоя спутница становится всё моложе и моложе.

Я смутилась, отворачиваясь, чувствуя себя предметом мебели, но самое неприятное – бывшем в употреблении. Петру всего сорок два, выглядел же он и того моложе. Как-то рановато записывать его в старики, а я для роли нимфетки, напротив, несколько старовата.

– Рядом с Мирушкой даже самые юные прелестницы теряют всякое очарование, – Пётр уложил мою кисть на свою согнутую в локте руку и похлопал по ней. Почувствовав поддержку, я вмиг перестала смущаться, умудрилась даже хмыкнуть и закатила глаза.

– Мне ли не знать, – принял подачу Гера, – но внешность иногда оказывается обманчивой.

Что за бред он извергал? В чём и когда я умудрилась его обмануть?

– Или же кто-то оказался слеп, чтобы разглядеть подлинность.

На этом моя выдержка дала трещину. Обсуждать меня же, когда я стояла рядом – дурной тон.

– Пётр, а как же подарок от нас? – я удачно вспомнила цель нашего визита, заодно представился случай позлить Подольского неслучайно брошенным «нас».

– Не переживай, Мира, я заезжал к имениннице сегодня в обед. Смиренно каюсь, – он склонил голову в низком театральном поклоне, почти доставая подбородком до груди, – вручил его от твоего имени.

– Почему от моего? – искренне удивилась.

– Хм, подарок на мой старомодный взгляд носит достаточно интимный характер, чтобы я дарил его от своего.

В ответ я расхохоталась, восторгаясь его изворотливостью.

– Не буду спрашивать почему поступил именно так, но надеюсь ты мне раскроешь секрет, что именно было в подарке. Иначе может возникнуть неловкость, если именинница решит выразить свои благодарности, либо предъявит претензии.

– Не поверишь, но я бы с превеликим удовольствием продемонстрировал тебе те занятные вещицы из подарочного набора и скажу больше, предпочёл бы сам одеть их на тебя. Но мне остаётся только представлять лицо её мужа, когда супруга осмелится показать ему обновки.

– Ты меня пугаешь, – продолжала посмеиваться, но уже не так бурно. Пётр тем временем возобновил движение, а я запоздало поняла, что Бывший успел скрыться со спутницей, не дожидаясь окончания нашей с Петром беседы.

Глава 7

Поздравив хозяев праздника – чету Краско, в особенности Инессу Вениаминовну – обменявшись дежурными фразами и улыбками, Пётр сопроводил меня за один из круглых столов, где уже восседала пара в годах.

– Добрый вечер, Владимир Афанасьевич. Валентина Михайловна, вы, как всегда, само очарование. Мира познакомься, Владимир Афанасьевич глава известной тебе страховой компании и его обожаемая супруга Валентина Михайловна. – Меня же Пётр представил вовсе неожиданно: – Мирослава Андреевна – мой добрый друг.

– Хм, ни разу не слышала, чтобы кто-либо называл друга злым.

Семейная пара сдержанно и синхронно обозначила улыбку кончиками губ, после чего вернулась к своим наполненным тарелкам.

– Что будешь пить? Может белое вино?

– Нет. Пожалуй, откажусь, – мне хотелось иметь трезвую голову на случай стычек с Подольским. Я не тешила себя напрасными надеждами, что мы сумеем разойтись, как в море корабли. Слишком хорошо зная его характер, уже сейчас я начала настраиваться на возможное выяснение отношений.

– А я пригублю рюмку коньяка. Ты не возражаешь?

– С чего мне возражать? Просто если собираешься выпивать, то позаботься, пожалуйста, о водителе заранее.

– Боишься? – короткий смешок в мою сторону.

– Пётр, – укоризненно посмотрела в ответ. Если человек не понимал очевидного, то имелась ли нужда в объяснениях.

Он тем временем наполнил наши тарелки, тем самым ненавязчиво поухаживал за мной, а на сцену вышел конферансье восхвалять достоинства именинницы, замалчивая естественно недостатки. После пафосных слов которого, неловкость прочувствовали все присутствующие, находиться в одном зале вместе с женщиной-совершенство, спустившейся с небес на грешную землю, как-то недозволительно для простых смертных. Народ откровенно посмеивался, но ведущего ничего не смущало, а бросив взгляд сквозь столы и фигуры людей я заметила, что именинница не сводила с него обожающего взгляда и по внешнему виду казалась весьма довольной. Что ж, кесарю кесарево.

– Я думала, что мы сюда не за едой пришли, – наклонилась и прошептала в самое ухо своему спутнику.

Пётр усмехнулся: – Ты вроде была замужем, Мира. Неужели не заметила, что ни один мужчина, если он не смертельно болен или ранен в ожесточённом бою за поцелуй прекрасной леди, никогда не откажется от еды.

– Извини. Успела отвыкнуть. У меня с этим дела обстоят по-другому.

– Хм, быстро ты отвыкла.

Почему-то стало неуютно, словно я не отгуляла положенный траур после бракоразводного процесса.

– А я разве что-то должна? Не ты ли мне говорил, что бывшего мужа для меня больше не существует?

– И когда только успел?

Захотелось отвесить затрещину Петру Аркадьевичу, который старше меня на… приличное количество лет. Обстановка тоже мало располагала к фамильярностям. Но хотелось нестерпимо, аж руки зачесались. И только минуты спустя я заметила, как мелко тряслись плечи и подрагивали кончики губ Загороднева.

– Ты меня дразнишь?! – возмутилась и неизвестно почему широко улыбнулась этому обстоятельству.

– Наконец ты улыбаешься, Мира. А то я начал опасаться, что так и просидишь весь вечер, будто на иголках. Расслабься, получай удовольствие от еды, компании, – мы оба, не сговариваясь, глянули на нечаянных соседей по столику и вернули взгляд друг на друга, – с компанией не очень вышло. Тогда от музыки, – в это время на сцену для исполнения очередного музыкального номера вышли три молоденькие девушки, одетые… в общем стратегические места прикрыты и спасибо им за это.

– Согласен, обстановка так себе, по крайней мере кормят вкусно, – Пётр мне задорно подмигнул и закинул в рот креветку.

Честно говоря, я извелась от бестолкового времяпровождения. Музыкальные номера сменяли друг друга, чередуясь плоскими шутками конферансье и поздравлениями гостей. Самые влюблённые в именинницу, а может в её супруга, точнее в его чиновничью должность, выходили на сцену и подолгу что-то желали.

– Я попудрить носик, – предупредила Петра, прежде чем удалилась.

Дамская комната странным образом пустовала. Сделав положенные дела, я задержалась у зеркальной стены с умывальниками. Руки давно высохли, но отчего-то я продолжала стоять, опираясь руками о бортик раковины и смотрела в глаза грустной женщине из отражения. Пустой и бессмысленный взгляд карих глаз весьма точно отражал мои внутренние чувства.

– Кто я, и что здесь делаю? – прозвучал вслух вопрос с подвохом.

Дверь открылась и вместе с шумом внутрь вошли три девушки. Я с ними встречалась раньше, но хоть убейте, не помнила имён. Да и нужно ли. Открыла сумочку, чтобы провести блеском по губам. Возвращаться в шумную залу категорически не хотелось.

– Ты ведь Мира? – ко мне обратилась симпатичная брюнетка, с выразительными синими глазами.

– Да, я Мира. А вы? – указала девице на наглость.

– Я Мари́. А ты действительно развелась с Подольским?

Что? Девочки, ну как так-то? Неужели всё, что вас интересует – это свободен ли мужик с внушительным банковским счётом в кармане?

– Я думала, что личная жизнь на то и называется личной, что не подлежит обсуждению. – На мой ответ брюнетка нахмурилась и недовольно поджала пухлые губы. Мне понравилось, поэтому я смилостивилась: – Мы из этого секрета не делали, так что да, мы в разводе.

– Ну ты даёшь, – ожидаемый радостный выдох.

– Имеешь виды? – я не пыталась скрыть сарказм.

– Я нет. Но моя подружка не отказалась бы.

К нам присоединились две её подруги, включая воду и споласкивая руки.

– Ланка осталась без поддержки, – Мари́ кивнула на шатенку с кудрявой гривой волос в ультракоротком мини-платье. Алая помада, черные стрелки вокруг карих миндалевидных глаз. Тигрица на охоте. Я криво усмехнулась:

– Удачной охоты, девушки.

– А ты почему ушла с богатой кормушки? Вроде не страшная, – четвертая участница нашей нелепой беседы окинула меня оценивающим взглядом с головы до пят, – с нарядом ты, конечно, лопухнулась, но если приодеть и накрасить, то думаю легко найдёшь себе крутого мужика.

– Она уже, – Ланка обернулась ко мне скрещивая руки под внушительной грудью. Ткань в области декольте угрожающе натянулась. – Она с Загородневым-старшим.

– О-о, а ты не промах, – Мари́ одарила меня новым взглядом, с неким налётом уважения.

– А ты с кем? – я решила прояснить для себя последнюю деталь. Если Мари́ тоже из клана любовниц, как две её подруги, а не чья-то жена, то я предпочту поскорее отчалить, избавляясь от фонившего глупостью разговора.

– С мужем, с кем же ещё. Ты не знаешь, что ли? – её удивление не казалось наигранным.

Но позвольте, откуда мне знать кто чей муж или чья жена, если я никогда не трудилась запоминать хотя бы имена, не говоря о статусе. Сегодня одна, завтра другая, послезавтра десятая. «Вот и меня настигло колесо судьбы. Был Гера, кто будет завтра…» Я неопределённо пожала плечами: – Так кто твой муж?

– Банкир же. Один из трёх совладельцев Капитал Банка, – три пары глаз смотрели на меня как на юродивую. А я пришла к выводу, что они не далеки от истины.

– А-а, – банк я само собой знала, кто его владельцы мне в принципе было до лампочки. Но поскольку хотелось и более того являлось для меня целью первостепенной важности найти спонсоров для воплощения детского проекта, я напомнила себе, что обещала стать мягче и гибче в общении как раз таки с подобными, хм, девушками. – Хороший банк, – с моих уст должна была прозвучать похвала. «Мира, ты безнадёжна», – моё внутреннее я показало мне жест «рукалицо». Но не тут-то было.

– Это отличный банк.

– Я открыла там депозит, и мне уже пришли проценты, представляешь?

– Там та-а-кой молодой кассир, закачаешься. Ему фотомоделью работать, а не деньги слюнявить в каморке. Всякий раз глядя на него, я жалею, что он всего лишь кассир.

– Просто ты не видела их начальника охраны.

– Почему не видела, видела, но он же ста-рый!

– А между прочим, один из совладельцев до сих пор не женат.

– Да за него никто не пойдёт. Если только отчаявшаяся будущая самоубийца. Он же псих.

Информации становилось слишком много.

– Девочки, давайте по одной. Кассир, охранник – лишнее. Вы мне скажите лучше, банк действительно платёжеспособен?

– Вообще-то, – Мари́ вся подбоченилась, задрала подбородок повыше и обвела всех присутствующих королевским взглядом, – мой муж фуфло гнать не будет.

Я едва сдержала смех, для этого пришлось зажевать нижнюю губу. Но мои новые знакомые оказались не столь бесполезны, как могло видеться вначале. Мне сразу стало понятно, что из себя представляли неведомые трое совладельцев банка, по крайней мере двое из них: тот который псих и муж без фуфла – скорей всего имели за плечами бандитское прошлое. Успев преждевременно обрадоваться, я приуныла. Без поддержки Подольского за спиной, так не вовремя сменившим статус на Бывшего, я ни за что не сунулась бы туда, где имелся малейший намёк на криминал. Не мог Гера чутка подождать со своими изуверскими и кобелиными замашками? Я бы успела подружиться с Мари́. Он бы сопроводил меня на встречу к бандитским банкирам… Собственные идиотские мысли остановил равный по содержательности девичий щебет.

– Ты вроде ничё такая. Давай обменяемся телефонами. Можем тусить вместе иногда.

– Да я вроде как не хожу по тусовкам. И скорей всего покажусь вам скучной, – с изрядным скепсисом и сомнением я поглядывала как Мари́ качала рукой с зажатым в ладони мобильным телефоном, чтобы записать мой номер.

– Так и я замужем. Тем более мой меня никуда не отпустит. Но иногда бывает, что удаётся совместить отдых мужа и встречи с подругами, – она смотрела прямо и открыто, демонстрируя, что отступать не намерена.

Муж-банкир-бандит такое себе качество для возможной подружки…

– Записывай, – на свой страх и риск я продиктовала номер.

– Пока Мира, на созвоне, – девушки убежали, а я снова обернулась к зеркалу. Смочила руки в ледяной воде и приложила к щекам, остужая. «Странные знакомства нынче случаются в туалетах», – ухмыльнулась над собой и ситуацией в целом.

А после я без задней мысли вышла из дамской комнаты, повернула налево, чтобы пройти по коридору, но неожиданно под грудью меня обхватила крепкая рука, а со спины прижался торс. Резкий аромат узнаваемого одеколона моментально забился в ноздри. Частота моего пульса за секунду разогналась до максимальных значений.

– Я чувствую, как ускоряется твоё сердце, малышка. Рада мне?

– Что ты делаешь? – попыталась обернуться, но рука сжала сильнее, зубы прикусили мочку уха, причиняя боль и тут же остужая дыханием и лаской.

– Пойдём, поболтаем, Мир-ра, – Гера всегда растягивал моё имя, когда что-то задумал.

– О чём нам говорить? Мы вроде всё выяснили, – зачастила с вопросами пока он тянул меня за руку, но не в сторону входа в шумный зал с гостями, а в противоположную. – Куда ты меня тащишь? Гера, помедленнее.

Бывший же пёр танком, никак не реагируя на мои слова, что я едва поспевала за ним на каблуках. Открыв неприметную дверь, он втолкнул меня внутрь, зашёл сам, и тут же я услышала характерный щелчок дверного замка. Глаза в темноте с непривычки часто моргали. Прищурившись, я огляделась. Из небольшого окна свет уличных фонарей подсвечивал обстановку и наши силуэты. Кругом возвышались какие-то стеллажи с коробками разных размеров, пахло сыростью и пылью, большего я разглядеть не смогла.

– Куда ты меня привёл?

Я осторожно отошла к стене, шаря вокруг себя руками на всякий случай, чтобы не свалить в темноте какой-нибудь из шкафов, прикидывая в уме сколько получится грохота. Да и проверять что в коробках, когда они рухнут на голову, почему-то не хотелось.

– Ну что, Мирочка. Поздравляю. Наш брак не успел остыть, а ты уже с новым любовником в обнимку. Или он не новый?

Гера подошёл вплотную, окружая меня не только жаром крепкого тела и любимым парфюмом, который я регулярно покупала последние семь лет. Но и присущей ему давящей аурой, внутренней силой, той мужской властностью, почуяв которую любая самка моментально принимала покорную позу. А что говорить обо мне, когда все поры на моей коже пропитались его запахом, каждая клетка моего тела имела его личную метку. Он стоял очень близко, не дотронувшись до меня даже пальцем, и лишь обдавая лицо тёплым дыханием с ароматом коньяка. Я безотчётно задышала глубже, просто потому что вдруг захотелось вдохнуть больше его, через воздух унять тоску, нужду о ком нельзя вспоминать, думать, но кто навечно стал частью меня. Мне не терпелось закутаться в него, чтобы вернуть утраченную половинку себя. Только то, что он стоял в каких-то миллиметрах уже заполняло меня эйфорией и всё равно я желала большего, хотела прочувствовать его ещё сильнее, влезть в него глубже, как раньше, до того, как… Последнее «как» лишь немного остудило голодную потребность, которую только он мог удовлетворить.

– Что ты хочешь услышать? Тебе напомнить причину развода? – я взмолилась про себя, чтобы мой голос не дрожал и не выдал пошлых мыслей. А темнота вокруг стала казаться величайшей удачей. После моих слов, вместо того чтобы отступить, Гера, наоборот, прижался теснее и провёл носом по щеке до уха:

– Мм, пахнешь, как и раньше, Ми-ра.

Мне пришлось упереться в его грудь ладонями, пытаясь отвоевать для себя больше свободного пространства. Иначе для меня эта близость грозила обернуться катастрофой. Прошло не так много времени после развода, чтобы я успела позабыть его тело, что умели вытворять его руки и на какую нежность порою были способны губы.

– Гера, перестань. Что ты делаешь? Мы же в разводе. – Мои отрывистые фразы прерываемые шумным сбившемся дыханием его не впечатлили. Он успешно делал вид, что ничего не слышал, и с упоением посасывал мочку моего уха, а после заскользил поцелуями вниз по шее.

– И как тебе Загороднев в постели, нравится?

Я невольно ахнула от уничижительного вопроса или от последующего ощутимого укуса за тонкую кожу шеи:

– Ты совсем ополоумел спрашивать о таком, – резко толкнула его в грудь. Я была уверена, что он даже не почувствовал моего трепыхания, но Гера всё же отстранился, пытаясь заглянуть в мои глаза. Что он собирался разглядеть, когда света уличных фонарей из маленького окна едва хватало, чтобы проследить очертания силуэтов? – Тебя, между прочим, дожидается барышня. Испереживалась небось бедняжка о пропаже кавалера, – язвила намеренно, чтобы удержать внутренние щиты.

Я не могла допустить, чтобы он пробрался в мои мысли, коснулся души. Слишком больно… Но позволить ему это – хотелось стократ сильнее. Ответа я не дождалась, потому что в следующее мгновение мои губы были подло атакованы. Гера не ведал жалости, он будто заново клеймил меня своими губами, терзая нежную плоть, больно покусывая и влажно облизывая следом.

– Кто тебя лучше удовлетворял, Мира, он или я? – выдох в губы и новая атака. Теперь мой язык застрял в алчном плену без права на помилование. Мне бы оказать достойное сопротивление, но: «Я свободная, разведённая женщина, изголодавшаяся по мужской ласке. Его ласке». Так я оправдывала себя, пока позволяла проделывать с собой невообразимые вещи. В соседнем помещении за накрытым столом меня дожидался мужчина, который относился ко мне со всем положенным уважением. И хоть я не давала повода надеяться на большее, тем не менее с моей стороны некрасиво прийти с одним, а целоваться в подсобке с другим.

«Некрасиво? – вопил здравый смысл, – это отвратительно!»

«Мм… восхитительно! Это же Гера», – своевольно и категорично отвечало моё тело. И сегодня я не находила в себе сил на сопротивление. Поэтому вцепившись пальцами в лацканы пиджака я вжималась в Бывшего всё крепче, в итоге и вовсе закинула ногу ему на бедро. Гера зарычал, понимая, что моё сопротивление пало и подхватил ногу под коленкой, сильнее впечатывая губы в мои и вжимаясь в меня пахом. Дыхание сбивалось, но мы не могли оторваться друг от друга, словно не существовало последних месяцев боли, обид, предательства, развода, будто мы снова стали влюблёнными, которые даже на мгновение не могли расстаться.

– Чёрт, Мира, с ума можно съехать… до одури хочу тебя… Я должен оказаться в тебе.

Я слышала его хриплую, сбивчивую речь, но не понимала смысл. Наглые пальцы проворно задирали подол платья, горячая ладонь скользила по ноге вверх, но только когда поверх резинки чулка его обнажённая кожа соприкоснулись с моей, отправляя сноп множества искр в сердцевину моей женской сути, вместе с диким возбуждением на меня сокрушительно и неотвратимо накатило осознание. Мой бывший муж, в эту самую минуту собирался поиметь меня по примеру той девицы, которая являлась его «+1» на сегодняшний вечер.

И стоило мне только представить, что я буду после неё или даже до неё, но в любом случае после другой женщины… очухавшаяся от дурмана память услужливо забросала меня яркими воспоминаниями, когда Гера точно также сношал в нашем доме рыжую вертихвостку. Недавнее возбуждение сошло резко, в один миг. На его место пришла ледяная стужа, поднявшаяся из глубин души, и за короткое мгновение полностью захватила меня в плен. Удивительно, что зубы не стучали, ибо холод и мерзость от происходящего, были непереносимыми.

– Остановись, – мой голос звучал полным отражением меня. Мужские пальцы на секунду замерли, но через удар сердца продолжили начатое движение в сторону белья.

– Остановись, Гера. Я не шучу, – мне хотелось вложить в слова всю накопленную ненависть, которую наравне с любовью испытывала к подлецу.

– Ты издеваешься, Мира?! Сама же минуту назад вешалась на меня, как похотливая сучка, а сейчас просишь остановиться?

Я вздрогнула от оскорбления и злющего голоса, но моё сердце давно под слоем льда и обидные слова касались лишь телесной оболочки, не причиняя вреда.

– Просто закономерная реакция тела, но я тебя не хочу. – Я прекрасно сознавала, что последнюю фразу было бы предпочтительнее завуалировать, но мне откровенно надоело подстраиваться под того, кто этого не ценил и не заслуживал. Ударить он меня не ударит, не то место и время. А оскорбления я в состоянии пережить. Месяцы одиночества и тоски не избавили меня от зависимости от Геры, но местами рубцовая ткань начала покрывать отдельные раны. Оскорбления, которые раньше мне казались концом света, сейчас вызывали глухую досаду. Я больше не надевала их на себя и даже не примеряла.

– Что, Загороднев уже побывал здесь с утра. – Мою промежность жёстко сжала ладонь, которая и не думала выбираться из-под платья.

– Никто нигде не бывал, Гера. – Я вновь упёрлась в его грудь двумя ладонями и толкнула от себя. – Кстати, моя личная жизнь не должна тебя волновать. Мы с тобой поставили точку и перевернули страницу, – недавние слова Петра пришлись как нельзя кстати, – отпусти меня.

– Неужели до сих пор не дала? – настырные пальцы продолжали касаться кружевного белья, рождая в моём теле новую волну дрожи и заново пробуждающегося возбуждения. Гера, как и прежде, слышал только самого себя.

– Убери от меня свои грязные руки. Ты куда ими только не лазил, кобель. Надеюсь, анализы сдаёшь регулярно? Хотя твоё здоровье меня больше не интересует. Можешь сношать всех подряд, жить в своё удовольствие, главное, что ты далеко от меня.

Не знаю, что из сказанного повлияло, но он вдруг выпустил мою ногу и даже слегка отстранился.

– Я здоров и ни с кем без резинки не совокупляюсь, – его голос, к моему изумлению, прозвучал обиженно.

– Рада, что ты не растерял остатки мозгов. Но мне пора возвращаться. Меня ждут, впрочем, как и тебя.

Я попыталась обогнуть Бывшего, возвышавшегося словно гора, пришлось обхватить его за плечи, чтобы просочиться мимо и не задеть в потёмках какой-нибудь стеллаж. Удивительно, но Гера любезно придержал меня и помог дойти до выхода, чтобы я не ушиблась или упала. Когда дверь открылась, и я покинула негостеприимную кладовую яркий свет из коридора больно резанул по глазам. Мне пришлось отвернуться в сторону, прикрывая веки ладонью, движение тела непроизвольно замедлилось…

Глава 8

А ты думал – я тоже такая,

Что можно забыть меня,

И что брошусь, моля и рыдая,

Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок

В наговорной воде корешок

И пришлю тебе странный подарок —

Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом

Окаянной души не коснусь,

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь,

И ночей наших пламенным чадом —

Я к тебе никогда не вернусь.

А. Ахматова, июль 1921, Царское Село

– Мира! – резкий оклик раздался шагов через пять, – ты с ним спала?

«Просто уходи. Молчи и уходи». Мои руки безвольно повисли от осознания того, что бывший возлюбленный по-прежнему считал меня легкодоступной. «Можно ли насильно перестать любить? Если да, то как это сделать. Если нет, необходимо срочно придумать способ».

Я невольно остановилась, обмирая изнутри. Оборачиваться нельзя, смотреть нельзя, говорить нельзя. Можно и нужно только бежать. Но вопреки всем доводам здравого смысла я зачем-то обернулась, встречая синий взгляд, в котором шторм с самого дна поднимал тоску и печаль, подгоняя их суровым ветром навстречу ко мне. Кто просил меня оборачиваться? Сердце, моё ледяное сердце расчертила широкая трещина. Зачем он смотрел на меня своими печальными глазами, зачем я продолжала смотреть на него.

– Я не уверена, что когда-нибудь смогу, – полуулыбка вышла грустной, и я развернулась, чтобы пуститься прочь как можно быстрее.

Один шаг. Я успела сделать всего шаг, прежде чем моя кисть оказалась сжата резким болезненным хватом. Сердце застряло под горлом перестав биться, а через мгновение снова тёмная кладовая, и я подпирала спиной закрытую дверь. Гера опустился передо мной на одно колено и пальцами шустро собирал подол платья в гармошку, чтобы задрать его до самой талии.

– Ге-ра, – с трудом протолкнула обречённый стон. Я слишком хорошо понимала, что он задумал.

– Закинь ногу мне на плечо.

– Я не…

– Считаешь меня грязным, малышка? Сейчас посмотрим кто из нас окажется грязнее.

– Гера, не…

Треск разорванных трусиков резанул не только слух, но и прошёлся по каждому натянутому тетивой напряженному нерву. Бывший ухватил меня под ягодицы, нещадно впиваясь пальцами.

– Ноги на мои плечи, живо, – негромкий голос, но повелительный тон не позволил на этот раз проигнорировать приказ. Моя спина больно вдавилась в дверь, но Гера принимал мой вес на себя, помогая удерживать равновесие.

– Умница, Мира. Не шевелись, – последнее наставление раздалось слишком близко от обнажённого и раскрытого лона. Я с трудом сделала глоток воздуха, потому как в груди всё сжалось от неверия в происходящее и предвкушения будущих непристойностей. А в следующее мгновение, горячий рот накрыл мою сердцевину, выбивая из меня рваный выдох вместе с хриплым стоном имени мучителя.

Я зарылась пальцами в короткие волосы, но уже вскоре изо всех сил сжимала его голову, чтобы не дать ему ни малейшего шанса прекратить то, что он начал. Волны удовольствия распространялись по всему телу в особом ритме сжимавшегося лона. Чернота под сжатыми веками повинуясь ритмичной пульсации расцвечивалась слепящими вспышками. Я жадно глотала воздух открытым ртом, после каждого вздоха облизывая губы, но они тут же высыхали. Гера без устали играл на моих оголённых нервах, взращивая напряжение до максимальных величин. Я же тихо поскуливала сквозь стиснутые зубы и дёргала его за волосы, когда приближалась к тонкой грани, но он оставлял острые ласки, менял положение, чтобы снова продолжить доводить до исступления. То его язык дразнящими движениями выписывал круги возле клитора, заставляя меня страстно желать алчные губы. Когда он языком погружался глубоко в лоно, я сжимала внутренние мышцы, чтобы получить больше удовольствия, добраться до максимального уровня наслаждения. Когда его губы аккуратно посасывали набухший бугорок, я мечтала, чтобы он прикусил его зубами, ибо мне не хватало остроты. В порочных мыслях я рисовала, как сама опрокидываю его навзничь и седлаю лицо. Однако Бывший не оставлял ни единого шанса моему сопротивлению. Только он властвовал сейчас, только он решал, насколько долго продлится моя пытка, и как скоро я получу освобождение.

– Гера, не мучай, – хрипло прошептала, когда каждый нерв и каждая мышца в теле натянулись до предела в ожидании желанной кульминации. Напористый язык лишь сильнее и яростнее нырял в самую глубину, не обращая внимания на мои жалобные всхлипы. И только мне стало казаться, что я не выйду из тёмной кладовой до рассвета, он вдруг впился в ягодицы сильнее, царапая кожу, а губы с жадностью всосали горошину клитора, пока язык щёлкал по центру. Я совершенно неожиданно для самой себя вдруг взлетела высоко-высоко и рассыпалась на мельчайшие крупинки, каждая из которых сияла интенсивнее самых ярких звёзд. Изумительное блаженство омывало тело, зарождаясь внизу живота и расходясь круговыми волнами. Я не уверена, что когда-то мне было так же хорошо, как сейчас. А может я просто отвыкла получать удовольствие от любимого мужчины. Бывшего любимого мужчины.

– Мм, – стон разочарования вырвался сам собой, стоило Гере опустить мои ноги. Юбка опала вниз, прикрывая обнажённую срамоту. Он поднялся вверх и согнутые костяшки пальцев прошлись нежным движением по моей щеке.

– Теперь я убедился, как сильно ты изголодалась, малышка. Столько времени без мужской ласки, – горячий шёпот прозвучал возле уха. А затем влажные губы накрыли мои, увлекая в глубокий пошлый поцелуй. Я же без стеснения тёрлась всем телом о Бывшего, как последняя похотливая кошка, словно желая пометить его своим запахом, невольно вспоминая его сегодняшнюю спутницу. Когда он отстранился, чтобы мы выровняли дыхание и потёрся своим носом о мой, мне стоило невероятных усилий удержать себя недвижи́мой, чтобы самой не наброситься на него с новым поцелуем. Что со мной произошло? Какого чёрта я наделала?

– Вот видишь, Мирочка, что не такая ты у нас праведная, когда дело доходит инстинктов, – мужской голос незадолго звучавший соблазнительно и порочно, сейчас приобрёл вкрапления ядовитой насмешки. – Стоит тебя чуть-чуть приласкать и ты охотно отдаёшься тому, кого мгновение назад называла грязным. Скажешь я не прав?

Это невообразимо. Как он мог быть настолько безжалостным ко мне? Неужели я заслужила подобное отношение? Невзирая на обидные слова я молчала и не торопилась отвечать, ибо недавнее удовольствие превратило мозги в сахарный сироп, а негодование только начало зарождаться где-то за грудиной и не вошло в полную силу. Мужские ладони тем временем бесстыдно блуждали по телу, и даже сквозь ткань платья я чувствовала их жар. Его пальцы сомкнулись вокруг моей груди, и Гера задышал тяжелее, борясь с собственным возбуждением.

– Чем ты лучше меня Мира, мм? Пришла с одним, а ноги раздвинула передо мной.

Я дёрнулась, чтобы вырваться, но пленённая грудь оказалась сжата крепкими тисками, и мне пришлось выслушать всё, что Гера соизволил сказать.

– Разве из нас двоих только я грязный, малышка?

Он уже покусывал подбородок, подбираясь к моим губам, но после сказанного целовать его – значило снова предавать себя. Я отворачивала лицо в разные стороны, чтобы избежать порабощающей моё сознание и тело ласки.

– Ты как была шлюхой, Мира, так и осталась ею. Жаль, что я не разглядел в тебе этого раньше.

Но я не для того начинала новую жизнь, запрещая себе любить кого должна ненавидеть и приказывая ненавидеть кого продолжала любить.

Отныне мы друг другу никто, даже если мечтали о противоположном. Но получалось иного хотела только я?

– Что ж. Пусть так. Но почему-то на коленях ты ласкаешь шлюху, не вспоминая о той, с кем пришёл сегодня. Надеюсь, девочке повезёт, и твоя нерастраченная страсть после шлюхи осчастливит её прелести тоже. Хм, жаль, что я не разглядела раньше, какой ты оказывается любвеобильный и щедрый, Подольский. Но мне твоя щедрость не подходит, я жадная и эгоистичная.

– Расскажи об этом Загородневу, – зло огрызнулся уязвлённый Бывший.

– Так ему не на что претендовать, я ему щедрот не отсыпала. В отличие от тебя и твоей спутницы.

Когда в следующее мгновение я развернулась в его ставших душными объятиях и открыла дверь, он меня не остановил. Снова жмурясь от яркого света, я выскользнула в коридор. Но напоследок не удержалась:

– Трусики можешь оставить себе, на память.

После чего устремилась прочь. Как можно быстрее. В сторону раздававшегося издали шума, чтобы скорее покинуть мужчину, который по-прежнему искушал, сбивал с верного пути, заставлял трепетать и рядом с которым я теряла саму себя.

Громкий шум из динамиков на время оглушил, стоило очутиться в шумной зале. Но я, склонив голову ниже, избегая встречаться с кем-либо глазами, торопилась к столику, где Пётр должно быть изволновался о причинах моего долгого отсутствия. И едва я заметила выражение его лица, как получила мгновенное подтверждение всем внутренним опасениям.

– Где ты была? – его интонация резанула, но вполне укладывалась в рамки сложившейся ситуации.

– В дамской комнате, – я нервно рассмеялась неизвестно чему.

– Мира, – он выплюнул отрывисто и зло, пресекая мою подступающую истерику на корню.

– Петя, прости, пожалуйста, что задержалась. И если ты переживал, то уверяю – со мной всё хорошо. Но я не хочу обсуждать подробности в присутствии посторонних людей.

Надо признать, что народ за время моего отсутствия разогрелся основательно. Люди хаотично сновали по проходам между столами, присаживались для беседы, нарушив изначальную рассадку гостей. Самые раскрепощённые девушки организовали танцплощадку рядом со сценой, на которой очередной приглашённый певец взахлёб отрабатывал гонорар. Окружающая суета, громкие разговоры, хохот, открывающиеся бутылки шампанского – всё казалось нереальным, искажённым, словно я попала в зазеркалье после тёмной кладовой, в которой опрометчиво едва не отдалась Бывшему. Хотя почему не отдалась. Подольский прав, я действительно охотно и жадно поглощала его ласки. Но самое паршивое то, что даже после произнесённых им обидных слов, в искренность которых я самонадеянно отказывалась верить, больше всего на свете я хотела оказаться именно в той подсобке, обнимать и целовать того, кто меня предал и растоптал. «Фрейд был бы счастлив покопаться в твоих извращённых мозгах», – глупо уколола сама себя.

– Хочешь уехать? – обратился с неожиданным предложением Пётр.

– Ты же вроде собирался с кем-то пообщаться? – Перемены в нём меня удивили. «Потому что в твоей голове, Мира, прочно засел совершенно другой мужик».

– Уже на общался.

Я не стала уточнять каков процент иносказательности в его последнем высказывании.

– Нет нужды уезжать из-за меня. Ты можешь…

– Мира! – резкий окрик потонул в окружающем шуме, но я невольно вздрогнула, и моя пугливая реакция не осталась незамеченной. Пётр сразу смягчил жёсткий взгляд, которым секунду назад пригвоздил меня к стулу, – я спрашиваю чего хочешь ты.

Кивнула утвердительно, не понимая, как разговаривать со взвинченным Загородневым, но тем не менее я не опасалась его настолько, чтобы вызвать такси и самостоятельно вернуться домой.

– Тогда пойдём, – он встал, протягивая руку, и мы ни с кем не прощаясь, покинули гостеприимный праздник.

Автомобилем управлял незнакомый водитель, а я оценила, что Пётр прислушался к моим словам и не сел за руль после выпитого спиртного. В дороге мы не разговаривали, каждый отвернулся в сторону окна. Но стоило машине притормозить у подъезда моего дома, как я услышала:

– Сиди, я помогу.

Он обошёл кругом, чтобы открыть дверь с моей стороны и подать руку.

– Спасибо за вечер, и ещё раз извини, что так вышло, – я решила повторно покаяться за некрасивый инцидент.

– Не в моих правилах напрашиваться, но нам нужно поговорить. Пригласишь на кофе?

Должно быть все мои мысли отразились на вытянувшемся лице, поскольку Пётр сначала насмешливо хмыкнул, затем что-то поискал в моём ошарашенном взгляде, но всё равно не выдержал и рассмеялся:

– Мира, я бы спросил, о чём ты подумала, но больше, чем уверен, что соврёшь. Я не отниму у тебя много времени. Чашка кофе – это всего лишь кофе и ничего больше.

– Хорошо, пойдём, – должно быть щёки полыхали ярче зарницы, ибо я физически ощущала жар на лице. Пока поднимались на этаж, я успела изрядно известись от разнообразных догадок и предположений о теме будущей беседы.

– Проходи, – сняв пальто и разувшись первой, направилась на кухню, включая по пути свет.

– У тебя уютно, мне нравится.

– В том нет моих заслуг. Квартира мне досталась с готовым ремонтом и мебелью, – пока Пётр рассаживался за кухонным столом, я насыпала в джезву ароматный порошок, добавила воды и поставила на газовую плиту. – О чём ты хотел поговорить? – задала вопрос, одновременно вытаскивая чашки из навесного шкафчика, чтобы затем расставить на столе. – Может ты голодный? Могу сделать бутерброд или что-нибудь другое.

– Сядь, Мира.

Загородневскому командному тону было невозможно сопротивляться. Я лишь краем сознания отметила, как мои ноги сами подошли к стулу, а попа уселась на сиденье, чтобы затем отчётливо ощутить обнажённой кожей, отсутствие белья после шалостей с Бывшим. Пётр приподнял уголок губ в едва заметной полуулыбке, видимо выражая довольствие моей покладистостью. А я чуть не провалилась этажом ниже от стыда, изумляясь собственной порочности и распущенности.

– Ты говорила с Подольским?

Мои глаза не должны были выглядеть испуганными, но скорей всего вышло именно так. Загороднев ведь не догадался как именно мы с Бывшим успели пообщаться? Хотя мой растрёпанный и ошалелый вид, а также зацелованные губы скорей всего поведали Петру ещё в ресторане о многом. Думалось, он вполне мог обойтись без моих нелепых отговорок и пояснений, но я ошибалась:

– Отвечай только да или нет, Мира. Мне не нужны подробности.

Я совершенно не понимала, чего ждать от разговора и каковы цели у Загороднева, поэтому молча кивнула.

– Он ничего плохого не сделал? – его прицельный взгляд не отпускал, чётко отслеживая мимику, каждое шевеление мускулов на моём лице.

– Что за ерунда? С чего ты взял, что Гера может что-то сделать? – наконец-то у меня прорезался голос.

– Мира, только да или нет.

– Нет, – мой ответ получился резким.

– Он был груб или невежлив?

Неожиданно я услышала за спиной шипение и обернулась на звук: кофейная пенка перелилась через край и заливала плиту.

– Зараза, – сняв джезву с огня, я разлила жидкость по чашкам, стирая пролитые коричневые капли влажной салфеткой. – Петь. Я не знаю почему ты решил, что Гера может быть опасен для меня, – села обратно на стул и с наигранным спокойствием (почему я отучилась на экономическом факультете, когда следовало брать уроки актёрского мастерства? Глядишь, и развода удалось бы избежать) подняла взгляд. Серые глаза продолжали пристально изучать моё лицо. – Он не сделал ничего плохого, честно.

«Не считая грубых слов. Но в остальным он всё также хорош, как и раньше. Очень хорош. И я не прочь повторить. Несколько раз…»

– Ладно.

Загороднев вроде согласился и даже будто успокоился, но тем не менее складывалось ощущение, что он мне ни на грамм не поверил.

– Ты поэтому решил рано уехать?

– Вкусный кофе, спасибо, – неожиданная похвала мягким голосом разрядила напряжение, витавшее вокруг нас и в самом воздухе с нашего возвращения. – Не совсем. Пока ждал, успел перекинуться парой фраз кое с кем, но вместо разговоров постоянно выглядывал тебя среди толпы, гадая, где ты и всё ли с тобой в порядке. Поэтому выстроить нужных бесед не получилось.

– Извини. Я не собиралась портить тебе вечер. И с Подольским некрасиво вышло.

– Не нужно извинений, Мира… Я его даже в чём-то понимаю.

– Ты про что? – страх разоблачения окатил новой волной. «Какого разоблачения, дурочка? Ты никому ничего не должна!»

– Не будем об этом, – Пётр неожиданно отказался от дальнейших обсуждений, – Ещё раз спасибо за кофе, мне пора, – резко поднявшись, он практически за секунду покинул кухню.

Я растерялась, но, быстро взяв себя в руки, последовала за ним. После того как он обул начищенные до блеска туфли, Пётр выпрямился в полный рост, чтобы снова встретиться с моими глазами в тревожащей близости. Тяжёлый немигающий взгляд медленно спустился к губам. И, как назло, мой непослушный рот распахнулся. Его откровенный смешок на мою реакцию заставил губы плотно сомкнуться обратно, но я тут же начала нервно покусывать нижнюю.

– Не делай так.

– Как?

– У тебя на губе отметины от зубов, – на его фразу я вспыхнула не зарницей, я воспылала многоэтажным стыдливым кострищем, понимая кто именно оставил следы на моих губах! Догадывался ли Пётр? – Не причиняй себе новую боль, чтобы облегчить прежнюю.

Что? Ох… От сердца отлегло, стоило мне понять, что он говорил не о моих поцелуях с бывшим. Или всё-таки о них?

– Знаю, устала себя одёргивать, но не получается.

– Хочешь покажу, как надо? – я окончательно растерялась, утрачивая смысл фраз. О чём или о ком мы говорили? Низкий обольстительный голос ввёл в заблуждение, и я не успела толком ничего понять, как в следующую секунду осознала себя в мужских объятиях и самозабвенно целующуюся с Петром Загородневым.

«Мира-Мира! Что же ты творишь…»

После агрессивных ласк Подольского, губы Петра дарили успокаивающую нежность. Он всего второй раз целовал меня, но по-прежнему был деликатен и вместе с тем завораживающе упоителен. Напоследок он тщательно обласкал мои ранки, столь трепетно и осторожно, что требование прекратить прозвучало бы святотатством.

– Мне лучше уйти прямо сейчас, пока я не нарушил своё слово.

– Какое слово… – Я окончательно потерялась в чувственности и томлении. Мужской тихий смех звучал колокольчиками в ушах.

– Мирушка, ты восхитительна. Но я пойду. Закрой за мной.

Заперев дверь, я облокотилась спиной на неё же и мне понадобилось долгих пять минут, а может много больше на постижение смысла того, что я натворила и какими могли быть последствия. «Ох Мира, или бери гормоны под контроль, или случится непоправимое». Но разбор свершившегося факта, что я в недавнем прошлом верная и любящая жена, знавшая только одного мужчину, за один вечер умудрилась поцеловаться с двумя, вгонял в ступор. Как такое возможно?! Тем более один из мужчин мой Бывший, с которым меня категорически ничего не должно больше связывать и подаривший мне гораздо больше, чем невинный поцелуй. «Что-то грядёт», – вывод напрашивался сам собой.

Глава 9

Через несколько дней после сумасбродного вечера Пётр огорошил меня новостями. Я, недавно приняв душ и позавтракав, как раз одевалась в спальне, чтобы съездить в детский дом, когда раздался телефонный звонок.

– Добрый день, Петя.

– Здравствуй, Мира. Через час я за тобой заеду. Хочу познакомить тебя с одним человеком, которого заинтересовал Центр. Будь готова отвечать на вопросы по проекту.

– Это правда?! – заорала в трубку визгливым голосом, шалея от счастья. – Петь, это правда? Кто-то заинтересовался?

Он посмеивался надо мной, но терпеливо пережидал, пока я кричала от счастья и прыгала вокруг своей оси будто несдержанная девочка-подросток, получившая незаконную, но подаренную родителями, возможность прогулять школьные уроки.

– Надеюсь ты не будешь вести себя также с возможными спонсорами?

– Что? Естественно, не буду!

– Тогда у тебя час, чтобы выплеснуть все эмоции и собраться. От твоего сегодняшнего разговора будет зависеть очень многое, если не сказать всё, Мира.

Новый крик застрял в горле так и не вырвавшись наружу. Даже желание вопить моментально исчезло.

– Вот и умница, скоро увидимся, не прощаюсь, – телефон замолчал. А я подумала, что озвученная похвала уж больно смахивала на отеческую.

Через два часа или чуть больше я и Пётр приехали в загородный клуб, где нас должен был ожидать некий господин Антипов, который, как поведал Загороднев, приходился двоюродным братом Инессе Вениаминовне, недавней имениннице. Хоть тысяча или десять тысяч лет пройдёт, человечество не изменится – деньги женятся или выходят замуж исключительно за деньги либо за власть.

– Мира, ты любишь лошадей? – задал странный вопрос Пётр, пока мы ожидали на ресепшене сопровождающего.

– Я наверно всех животных люблю.

– Можем как-нибудь приехать сюда на выходные, здесь отличная конюшня.

Что-то идея останавливаться в одном гостиничном номере с мужчиной, отношения с которым я не торопилась переводить в горизонтальные, не казалась мне такой уж вдохновлённой. Избежать неловкости удалось, благодаря своевременному появлению опрятного молодого человека в униформе, предложившего следовать за ним. Через несколько помещений и коридоров мы оказались на заднем дворе с великолепной верандой под широким навесом, надёжно укрывающим от непогоды. Аккуратные столы на четыре или шесть персон накрыты накрахмаленными скатертями, на стульях и креслах мягкие подушки. Я отметила, что заведение не скупилось на безделушки, вроде свежесрезанных букетиков цветов на каждом столе, учитывая несезон цветения и холодную погоду, но служащих уютному и комфортному времяпрепровождению узкому кругу гостей, конечно же обладающему крепкой финансовой платёжеспособностью. Видимо посетители сего заведения расплачивались исключительно платиновыми банковскими картами, не скупясь на ежегодные взносы и не считая количество чаевых.

– Антон Андреевич, приветствую.

– Здравствуй, Петечка, – мужчины обменялись рукопожатиями, – садись сам, но прежде усади свою красавицу.

Уточнять, что я может и красавица, но уж точно не являлась ничьей собственностью, посчитала лишним. «Мой язык – мой враг», – повторяла про себя как мантру.

– Антон Андреевич, позволь представить – эта красавица и есть Мира Андреевна, о которой мы с тобой говорили.

– Очень приятно познакомится. У нас с вами, Мирочка, уже проявилась одна общая черта, – показательная пауза, чтобы продемонстрировать окружающим свою важность, – мы с вами оба Андреевичи, а значит должны быстро найти общий язык.

Я с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Однако заплывший, масляный, но цепкий взгляд, сидящего за столом мужчины, сканировал меня и держал в напряжении. Я демонстративно не отводила свой, терпеливо дожидаясь окончания «осмотра», но не скрывая собственной ехидной ухмылки (я не виновата, оно само). Хотелось, чтобы Андреевич сразу понял: каким бы внушительным ни был его банковский счёт, смотреть ему дозволялось только мне в лицо.

Здесь необходимо уточнение, что Антон Андреевич мужчина в годах, грузный, изрядно заплывший, давно потерявший чёткие очертания тела; его некогда голубые глаза покрылись мутной пеленой. Хотя он не выглядел совсем уж старым, я бы предположила его возраст около шестидесятилетней отметки. Однако неряшливый внешний вид указывал, что здоровье уже не то, лишний вес опять же. Господин Антипов, что очевидно, предпочитал сидячий, малоподвижный образ жизни. Но сегодня он мой личный экзаменатор, потому мне должно быть без разницы кто передо мной. Лишь бы согласился спонсировать наш важный, однако не лишённый доли авантюризма проект.

Господин Антипов отдыхал не один. Второй мужчина, вскочивший на ноги при нашем появлении, выглядел гораздо моложе, но приятности ему этот факт не прибавлял. Он мне показался чем-то схожим с Прохором – другом Бывшего – с которым у меня так и не сложилось не то, что дружбы, даже приятельских отношений.

К слову, погода сегодня стояла по-весеннему тёплая. Небо окрасилось глубокой синевой и по цвету больше напоминало море. Солнечные лучи прогревали так, что хотелось снять пальто, но ровно до той минуты, пока холодный ветер не пробирался под одёжки и не заставлял кожу покрываться ледяными мурашками, тем самым намекая, что скидывать верхний слой утепления, к сожалению, рановато. К выбору одежды я отнеслась по занудному тщательно, и сейчас, видя с кем предстоит разговаривать, похвалила себя лишний раз. Бежевый брючный костюм строгого покроя, с простой белоснежной сорочкой под низ, застёгнутой на все пуговицы кроме одной под горлом, должен был продемонстрировать мою серьёзность; волосы стянуты резинкой в низкий хвост, в завершении едва заметный, естественный макияж.

И четыре глаза новых знакомых, противно бегающих по мне, лишний раз, подтвердили, что явись я с глубоким раскрытым декольте, то со мной вряд ли стали разговаривать на тему благотворительности. Скорее мы бы обсуждали фривольный досуг, до которого данный тип мужчин весьма охоч. Хотя, Антон, который также как и я Андреевич, уже скорей всего предаётся воспоминаниям, чем самостоятельно принимает участие в развратных забавах.

– Здравствуй, Пётр Аркадьевич. Присаживайтесь, Мира Андреевна.

Неприятный мужик, похожий на Прохора, своим заискиванием вызывал во мне ещё бо́льшую неприязнь, но через усилие я сдержанно поблагодарила за отодвинутый лично для меня стул. Я оказалась сидящей напротив Антона Андреевича, и намеревалась смотреть исключительно на него, чтобы как можно реже пересекаться с липким взглядом второго субъекта. И вот этого типа с бегающими карими глазками за квадратными металлическими дужками очков, с тонкими каштановыми волосами, которые были тщательно уложены, даже слишком тщательно, учитывая, что укладывать особо нечего, Пётр представил сам:

– Мира, познакомься, Станислав Александрович, личный помощник Антона Андреевича.

– Для вас, Мира Андреевна, можно просто Станислав, – с произнесёнными спокойным голосом словами, мужчина также сдержанно улыбнулся, но я не собиралась отвечать тем же, ограничившись кивком. Тем не менее я обратила дополнительное внимание, на его дорогой костюм и пальто, небрежно накинутое на плечи, которые кричали о том, что он привык к роскошной жизни и не ограничивал себя любимого в житейских мелочах.

Мы сделали заказ подошедшему официанту. Обедать я отказалась, потому как время завтрака хоть и прошло, но подобравшаяся компания не вызывала во мне аппетита. Скорее наоборот, всячески его угнетала. К тому же мне предстояла защита, я бы ляпнула диплома, но сегодня, пожалуй, мне предстояло выдержать кое-что посерьёзнее. Поэтому мой выбор и, как ни странно, Пётр меня продублировал, пал исключительно на кофе. Тогда как вокруг Антона Андреевича пространство на столе оказалось полностью заставлено тарелками. Закуски, салаты, фаршированные блины, многочисленные мясные блюда. Судя по его габаритам, он с утра до вечера занимался именно тем, что поглощал еду.

– Стасик изучил ваш проект, Мира Андреевна. И должен признать, он меня заинтересовал, – я перевала ошалелый взгляд с обозреваемой мною кулинарной вакханалии на, собственно, того, от кого зависела судьба важного для меня дела. – В конце концов, о чем ещё думать на закате лет, как не о младшем поколении, которое рано или поздно заменит нас по всем фронтам.

– Тебе рано рассуждать о закате лет, мой друг.

– Петюня, тебе может и рано, а мне в самый раз. Но мы отклонились от темы. Вы Мира, если позволите так вас называть, проделали большую работу. Но многие вопросы упущены. Как я предполагаю из-за нехватки знаний в специфических профессиональных областях и отсутствия нужных специалистов, которые эти пробелы смогли бы устранить.

Я кивнула, но Антон Андреевич, вряд ли нуждался в моём подтверждении очевидного.

– Человеческий ресурс на время я предоставлю, чтобы проработать все детали. Но вот на что следует обратить особое внимание, Мира, так это способы дохода.

Само собой разумеется, что доходность самая важная часть любого проекта, а наша весьма нестабильна. Я об этом знала с самого начала и догадывалась, что именно низкая рентабельность (за чертой убыточности, чего уж скрывать) станет камнем преткновения между нашим проектом и возможными спонсорами. Но нащупать коммерческую жилку, позволившую бы не зависеть исключительно от пожертвований, я пока не смогла.

– У меня появились новые мысли по этому поводу, но, честно говоря, мне не с кем было их обсудить, поэтому они пока остаются голой идеей.

– Главное, что эти мысли у вас есть, Мира, – неожиданно резко возразил Антипов, откусывая внушительный кусок блинчика с мясом. Держал он его руками, игнорируя столовые приборы.

– Вы не возражаете, что я так, по-простецки в обществе прелестной дамы. К старости, знаете ли, весь этот не нужный пафос всё чаще напрягает.

– Нисколько, – приветливо улыбнулась в ответ, радуясь тому обстоятельству, что отказалась от обеда. Чужие толстые испачканные жиром пальцы вызывали тошноту, а не желание присоединиться к поеданию блинов.

– Ты всегда можешь посоветоваться со мной, – негромко подсказал Пётр то, до чего я сама не додумалась. Или же предпочла не навязываться лишний раз.

– У Стасика есть некоторые соображения на этот счёт, вам будет полезно обсудить с ним вопросы коммерции.

Перспектива общения со Стасиком не впечатляла, но балом правила не я, приходилось мириться с тем, что было и брать что давали, точнее кого давали.

– Вы мне вот что скажите, Мира. Как вы оказались во всём этом?

Он описал в воздухе круги перепачканными пальцами, а я чудом удержалась от гримасы:

– На самом деле, проект не моё детище, – запнулась, подбирая слова, – не совсем так, он безусловно моё детище, но скорее усыновлённое, – про себя поразилась возникшему экспромтом сравнению, – родительницы проекта две молодые девушки-студентки, которые поделились со мной набросками, а после мы вместе с привлечением друзей разработали то, что предоставили вам для ознакомления. И так само собой сложилось, что у меня одной достаточно свободного времени, а также желания и сил заниматься инициативой основательно и серьёзно.

– Что ж, похвально. Но вы понимаете, что то, чем вы занимались до сегодняшнего дня, по сути, детский сад.

Глава 10

– Надеюсь, вы понимаете, что вся ваша предыдущая работа не стоит выеденного яйца, – господин Антипов меня не щадил.

Я непроизвольно дёрнулась, уязвлённая, но под столом мужская рука вдруг сдавила ногу чуть выше колена, призывая не пороть горячку раньше времени. Видимо Пётр успел меня изучить, что за маской спокойствия я бывала весьма несдержанна в сиюминутных порывах, примерно в таких, как сейчас.

– Что вы имеете в виду, Антон Андреевич? – моему показному хладнокровию можно позавидовать. Рука исчезла…, жаль.

– Если я дам согласие, то кому-то придётся пожертвовать всем свободным временем и личной жизнью; забыть о мечтах и планах. Потому что мне нужен человек, с которого я спрошу за каждую потраченную копейку. И я не допущу, чтобы те средства, которые заработаны моими потом и кровью, и вот этими руками… – Трясти жирными ладонями над столом было лишним. Я понадеялась, что мой завтрак успел покинуть желудок, продвинувшись дальше по пищеварительной цепочке. – Пускались по ветру, либо оседали в чьих-то грязных карманах. А уж если кто-то будет уличён в растрате или даже халатности, то вам, милая девушка, лучше не знать, что может произойти с тем человеком. Но то, что ему никто не позавидует, очевидно также, как день.

Я с трудом удержалась от того, чтобы второй раз не закатить глаза. Андреевич, я собиралась помогать детям, а не воровать! Только мужики могли додуматься до того, что у кого-то хватит наглости отбирать кусок у сирот, особенно сирот с инвалидностью. Хотя может я чего-то не знала или не понимала, или, что совсем нехорошо, не хотела знать… Но мне казалось, любая женщина, обладавшая материнским инстинктом, к которому мы предрасположены генетически, не решилась пойти на преступление, ибо даже мысли виделись кощунством.

– Последняя информация не к месту, Антон Андреич, ты куда-то не в ту степь забрёл.

– Если Мира девушка умная, а ты охарактеризовал её именно такой, Петечка, то никакая информация для неё не будет лишней.

Так и просилось с языка: «Брейк, дядечки. Я в состоянии говорить сама за себя».

– Я уверен, что она прекрасно понимает куда ввязывается и отдаёт себе отчёт. Давай лучше по существу. Есть ли какие-то вопросы, которые требуют немедленного уточнения и на которые может ответить только Мира?

– Ой, Петь, ну какие вопросы? – Антипов поморщился и скривился в пренебрежительной гримасе, – вопросов только два: сколько эта авантюра стоит и сколько я готов выбросить на ветер.

– Не только ты. Я тоже войду в долю, как и Вазганян.

– Ну и что? Что там твой Вазганян? – Антон Андреевич неожиданно повысил голос. – Что он может твой Вазганян?! А ни черта он не может, Петюня. Так-то. Сегодня есть, завтра нет. Вот кто твой Вазганян.

– Ну, будет-будет. Не кипятись. Во-первых, он не мой, у него жена есть для этого. А во-вторых, если человек хочет потратить деньги, то зачем я стану возражать?

– Да ну тебя. Делайте что хотите, – у Андреевича буквально на глазах испортилось настроение после упоминания некоего Вазганяна, которого я знать не знала. И я даже мысленно успела поругать Петра, зачем он вообще того упомянул, если наш главный спонсор неадекватно реагирует при малейшем упоминании фамилии.

– Значит к Мире вопросов нет?

– От твоей Миры требуется только одно: вкалывать и не воровать, и зорко следить за тем, чтобы вкалывали и не воровали все остальные. Прочие вопросы порешаем сами, они не для женских ушей, – он кивнул своему помощнику и тот достал из кармана пиджака визитку, протянув мне со словами:

– Здесь мои координаты, Мира Андреевна, можете звонить в любое время, я всегда на связи.

– Да, все вопросы, которые у вас возникнут ко мне, будете решать с моим помощником. В случае острой необходимости он всегда знает как со мной связаться. Но Стасик уполномочен на всё. Имейте это ввиду.

«Андреевич, я уже столько поимела ввиду, начиная с твоих “вопросов не для женских ушей”, что даже не знаю, как реагировать на подобное отношение». Неужели все мужчины, владеющие огромными капиталами, беспардонны и дурно воспитаны? Или же дело не в накопленных деньгах, а в солидном возрасте или плохом настроении по причине неважного самочувствия, опять-таки связанного с возрастом. Хорошо, что мои сумбурные мысли прервал Загороднев.

– Тогда мы поедем. Ты нынче далеко забрался, а нам ещё обратно в город добираться.

– Эх, молодёжь, всё торопитесь куда-то, торопитесь.

– Не серчай Антон Андреич, ещё увидимся.

Я вежливо попрощалась с обоими, но мне ответил только Станислав. Господин Антипов предпочёл набить рот едой, увлечённо жевал и усиленно делал вид, что меня более не существовало. Что ж напрашиваться не в моих правилах, я пожала плечами и пошла на выход, мечтая оказаться как можно дальше от неприятного мужика, точнее даже двух. Помощник ничем не лучше своего хозяина.

– Не обижайся на Антона, Мира. У богатых свои причуды, а если богатые в возрасте…

– То количество причуд зашкаливает, – закончила я за Петра. Мы ехали в машине в сторону города, и я приоткрыла окно, чтобы поток свежего воздуха выдул из головы неприятные воспоминания об Андреевиче.

– Совершенно, верно.

– Ты как-то намекал, что тоже в возрасте. И делал это много-много раз. Кстати, должна заметить, что намёки больше походили на прямое указание. Стоит ли мне опасаться и твоих возможных причуд?

– Мира! Ты меня только что сравнила с Антоном?! – возмущению, пусть и наигранному, со стороны Петра не было предела.

– А что сразу Мира? Может ты наконец перестанешь напрашиваться на комплименты, прикрываясь своим, кстати, совершенно несолидным возрастом.

– Туше, девочка. Таким дураком я себя давно не чувствовал, – на моё счастье, Пётр не обиделся и продолжал вести машину как ни в чём не бывало. Я подглядывала за ним в пол-оборота головы. Странно, но он даже улыбался, видимо его настроение нисколько не подпортилось недавней встречей.

– Только не обижайся, но я не могу не спросить, – в ответ на моё вступление Пётр окинул меня коротким любопытным взглядом и вернул внимание на дорогу, его молчание я расценила за согласие, – тебя не передёргивает, когда Антипов называет тебя то Петюней, то Петечкой? Постороннему человеку немного режет слух.

– Это называется – разница поколений, Мира. – Менторский тон Загороднева вызывал неприятие. – Доживёшь до солидного возраста, посмотрим, как сама будешь именовать молодёжь, – он хохотнул, я уверилась, что надо мной, но решила не обижаться.

– То есть тебя это не напрягает?

– Нисколько. Но должен заметить, что всё-таки не каждому позволено так меня называть. – Последнее уточнение внесло гораздо больше ясности, чем пространные рассуждения о пропасти между поколениями.

– А почему ты не предупредил, что тоже инвестор?

– Зачем? Рано или поздно ты бы всё равно узнала.

– Я даже не подозревала, что ты финансово столь, хм, обеспечен.

– Просто ты никогда не интересовалась мной, – прозвучало обвинительно. – Знаешь, я тут подумал… А ведь действительно, ты занимаешься всем исключительно на добровольных началах. Извини, если лезу не в своё дело, но после развода у тебя есть средства к существованию?

Не веря своим ушам, я повернулась к Петру. Мне вполне хватало личных угрызений совести, что я не нашла работу и до сих пор жила на деньги, перечисленные бывшим мужем. Я понимала, через что мне пришлось пройти, требовало с его стороны некой компенсации. Но вместе с тем, в любом случае чувствовала себя не в своей тарелке, словно мной попользовались за деньги и выкинули, когда надоела. Тот факт, что я ушла сама, не добавлял желаемого оптимизма.

– Ты прав, это не твоё дело. Но скажу, чтобы упредить возможные муки совести с твоей стороны, мне есть на что жить. И до круговерти с детским центром, я, между прочим, усиленно искала работу.

– И как успехи?

– Какие?

– С поиском работы.

Я печально вздохнула, подавляя смущение, тем не менее призналась правдиво:

– Как-то не радужно.

– А что так? В чём основная причина отказа?

В странное русло завернула наша беседа, но я не видела возможности увильнуть от ответов. В некотором роде Пётр – один из моих будущих работодателей… м-да, повороты судьбы редко поддавались предсказаниям.

– Отсутствие опыта, конечно. Плюс перерыв после завершения учёбы. А то, что предлагают сами работодатели, не подходит уже мне. Может и высокомерно с моей стороны, но я решила, что работать за низкую зарплату для меня экономически не целесообразно. Простое сведение дебета с кредитом показало – половину средств сожрёт оплата коммунальных счетов за квартиру, остальную половину – расходы на транспорт до рабочего места. Плюсом я обязана безвылазно торчать в офисе пять дней кряду и восемь долгих часов выслушивать чьи-то нравоучения и потакать капризам. В общем и целом – удовольствие сомнительное. Поэтому я занялась вплотную проектом, тем более мне действительно интересно, и я очень хочу, чтобы задуманное осуществилось.

Пётр ничего не ответил на моё выступление и о чём-то сосредоточенно раздумывал до конца пути.

– На выходные не планируй, пожалуйста, ничего, – предупредил он меня, стоило автомобилю притормозить рядом с моим подъездом.

– А что ожидается в выходные?

– Нужно собраться и обсудить кое-какие вопросы по-нашему, теперь общему делу, – он тепло улыбнулся и провёл костяшками пальцев по моей щеке.

– Хорошо, как скажешь, – я тоже улыбнулась ему в ответ, прежде чем попрощаться.

Глава 11

Но разве я к тебе вернуться смею?

Под бледным небом родины моей

Я только петь и вспоминать умею,

А ты меня и вспоминать не смей.

Так дни идут, печали умножая.

Как за тебя мне Господа молить?

Ты угадал: моя любовь такая,

Что даже ты не смог её убить.

А. Ахматова, 1917

Отрывок А ты теперь тяжёлый и унылый

– Не знаю, о чём ты думаешь, Мирка, – возмущалась подруга, сидя в пятницу вечером у меня в гостиной и вертя в руках бокал с белым вином.

Она по-хозяйски развалилась на диване, для удобства подложив под спину подушки. Я поймала себя на том, что уже несколько раз подходила к панорамному окну в эркерной зоне и сквозь тонкий тюль разглядывала, что происходило во дворе подсвеченным уличными фонарями. Разговор подруга затеяла не из приятных, и дабы стойко ей противостоять понадобится выдающееся терпение. А с недавних пор моя выдержка слишком часто подвергалась испытаниям, чтобы я успела пополнить растраченное. И тему для разговора она выбрала слишком острую… личную. В которой я сама по сей день не разобралась.

Особо не скрываясь за тонкой вуалью тюля, я наблюдала за тем, как на последнее свободное парковочное место въехал автомобиль. Из машины вышел мужчина. Он вытащил из багажника объёмные пакеты – я предположила, что из супермаркета – а после заперев авто одним нажатием кнопки, скрылся в подъезде. Он заметно торопился. Пятница, вечер, в окружении домашнего уюта его ждали жена и, возможно, сын. Домочадцы не садились ужинать, без главы семьи. Только собравшись вместе, они рассаживались за одним столом и преломляли хлеб. Когда-то в ожидании Геры с работы я частенько представляла, что точно также с нашим сыном или дочерью, или обоими сразу мы будем радоваться его возращению. Едва захлопнется входная дверь, я прижмусь к мужу, окружённому пёстрыми запахами офисного кабинета вперемешку с уличными; обниму, стискивая в крепких объятиях, ведь с утра, когда мы простились, прошло слишком много времени. Наши дети скачут вокруг, требуя внимания к себе. А после, взявшись за руки, мы дружно пройдём в столовую, где стол накрыт к ужину. Тётя Маша вернётся с миской салата, нарезанного в последнюю минуту. И тогда, позвякивая столовыми приборами, мы разделим улыбки, события, впечатления, произошедшие с каждым из нас за истёкший день. Но я больше не жила в особняке. Первая слезинка капнула на руку, до судорог стискивающую ножку бокала. У меня больше нет мужа. Губы плотно сжались, но этого недостаточно, тогда зубы впились в нижнюю. Ребёнка тоже нет. Вторая слезинка оставила после себя едва заметный след на щеке, и я резко отвернулась от окна. Прочь воспоминания, мечты, надежды, сожаления. Прочь потери, одиночество, разочарования. Всё прочь.

– Марин, не начинай.

– А я хочу и буду начинать! – Её запальчивый темперамент не потушить одним загаданным мною желанием. – Вокруг тебя шикарный мужик разве что вьюном не вьётся. И так, и этак, всё подходы ищет. Воспитан, сдержан, учтив, как выяснилось богат. Что тебе, дуре, не хватает?!

– Полгода не прошло как я в разводе, а ты удивляешься почему я не горю желанием вступать в отношения? Странная ты порой.

– Не странней тебя. Вот что ты мне говорила, когда я залечивала синяки и переломы после Самохина, а? Помнишь?

Ещё бы не помнить. Примерно тоже самое, что, предвижу, Маринка вывалит на меня прямо сейчас.

– Ага! По глазам вижу, что вспомнила! То-то же. Вот и повторяй самой себе, как можно чаще, глядишь в мозгах прояснится. А то совсем уж помешалась на Подольском.

– Да при чём тут Подольский? Я и не думаю о нём вовсе, – возмутилась с положенным ситуации пылом. Но искренне или нет, подруге знать не обязательно.

– Мне можешь врать сколько угодно. Себе-то хотя бы не ври. И что мы, бабы, за идиотки такие. У нас в геноме как будто формула записана – бьёт значит любит.

– Марин!

– А я знаю, что тебе больно. И бью туда, где больно. Потому как пока ты не вытравишь всю заразу из себя, то тебе до самой смерти будет больно. Неужели хочешь прожить всю жизнь, считая себя неполноценной и никчёмной женщиной?

– Да уймись, ты. Я в здравом уме. Предложи Подольский сойтись снова, то ни за что не соглашусь. Но и в новые отношения вступать для меня слишком рано, – тут я не слукавила. Разве только причина крылась в ином.

– Мужиков боишься, да? – тихий неуверенный голос подруги долбанул по ушам громче, чем все предыдущие крики и возмущения. Она знала о чём говорила, как никто другой. И теперь мы обе во власти именно этого – страха повторения. Что отношения с новым мужчиной кажущиеся прекрасными и безоблачными вдруг повернутся в противоположную сторону и начнут развитие по изведанному сценарию. Повторения не хотелось. То, что довелось пережить мне – цветочки; Гера лишь раз избил меня, когда брал силой. А то, что пережила подруга… Самохин делал с ней жуткие вещи, страшные. Ни одна женщина, какие проступки бы ни совершила, не заслуживала подобное.

Мы все знаем, что мир неидеален. Мы ходим по улицам, смотрим новостную ленту, крутимся в социуме. И ежедневно на подсознательном уровне так или иначе готовим себя к плохому. Мы знаем, что беда может случиться с любым из нас. Каждый прожитый день вокруг себя мы замечаем несправедливость, бесчеловечность, узнаём, что где-то разбился самолёт, кто-то открыл стрельбу, бывает, что слышишь в новостях – ветерана Великой Отечественной алкаши зарубили ради наградных орденов и медалей, которые обменяли на пол-литра. Ужас повсюду. Он вокруг нас. И кажется давно внутри нас.

Меж тем сколько ни готовься к бесчинству, трагедиям и бедствиям, они берут за правило обрушиваться на тебя, подобно девятому валу на морские рыбачьи суда. Остаётся закрепить себя канатом к кораблю и молиться, заглядывая в глаза смерти. Потому что когда зло по отношению к тебе совершает не судьба или рок, стечение обстоятельств или просто «настал черёд», а когда его вершит тот, кому ты доверилась, кого впустила в свой маленький секретный мир, кому дозволила взять в руки уязвимое, хрупкое, трепыхающееся сердечко, тот кто обязан не потворствовать злу, а всеми силами и способами уберегать от него, творить невозможное, но защитить любой ценой, возможно ценою собственной шкуры, а порою даже жизни. Но где-то что-то ломается, и тот, кто клялся в любви, преданности, обещал вечность на двоих, зажигал ваши личные звёзды, рисуя только вам известные созвездия на небосклоне, неожиданно становится тем, кто гасит их. Уничтожает то, в чьём создании сам же принимал участие. Без капли раскаяния. Рушит. Губит. Не оборачиваясь, не сожалея.

Он не видит за своим гневом ни твоих кровавых слёз, ни тем, что ты, калеча пальцы острыми краями, пытаешься собрать воедино разбитые осколки души, ему давно плевать. Пока он гомерически хохочет, вытаптывая все самые светлые, лучистые воспоминания, ты, следуя за ним по пятам, фанатично силишься их спасти. Жаль, но все твои старания тщетны.

То, что создавали двое и предначертано служить двоим – никогда не выживет в одиночку.

Тяжелее всего признать: воспоминания мертвы и это навсегда. Мы держимся за них ожесточённее, чем утопающий за спасательный круг; думаю, что также яростно, как медведица сражается за своего медвежонка. Мы готовы загрызть любого, кто посягает на них, даже если речь идёт о нас самих. Но те воспоминания – тлен. Их больше нет. Они остаются в прошлом, в которое никто не сможет вдохнуть жизнь. А если попытаться, что ж…

Созданное когда-то двумя – оживить возможно только двумя. Их обоюдными чувствами, искренним желанием, верой, поступками, служением друг другу. Когда один умерщвляет, второму не под силу воскресить.

Марина в своё время прошла все круги ада. Любила, защищала того, кто был недостоин её чувств, кто подлежал самой жестокой каре за свои злодеяния. По мне нет ничего страшнее незаслуженно обидеть беззащитного. Ни одному человеку не придёт в голову бросить камень в ребёнка. Но слишком многие считают себя вправе забрасывать камнями женщин, пожилых людей или тех, кто заметно отличается от большинства.

Маринкиного парня звали Глеб Самохин. Хотя почему звали, он, вероятно, здравствует где-нибудь поныне. Но для нас с ней, особенно для неё, конечно, – главное, что обитает он не в нашем городе. А по мне, если бы сгинул окончательно, мы бы с ней плакать не стали, напротив, вздохнули бы с облегчением, и каюсь, с мстительной долей злорадства. Убила бы гада собственными руками, если общество не ввело запрет на самосуд.

Испуганное выражение лица, наглухо застёгнутые рубашки, платья с длинным рукавом посреди лета. Взгляд прятался за солнцезащитными очками, либо умело отводился в сторону, чудно́й выбор одежды объяснялся веяниями моды. Никогда не прощу себя, что не разглядела, не распознала, не насторожилась, когда всё вокруг кричало, вопило о трагедии.

Надо же… подруга всегда столь яростно защищала своего избранника, одобряя его позицию без оговорок, у меня и в мыслях ни разу не промелькнуло, через что ей довелось проходить на самом деле. Они ведь собирались пожениться, назначили дату свадьбы, и мы с ней увлечённо подыскивали по каталогам свадебное платье. До примерки дело никак не доходило, мешало то одно, то другое и только значительно позже я поняла почему. Ссадины и синяки не удалось бы скрыть в примерочной. К прискорбному сожалению, догадаться я не успела…

Маринка попала в больницу с обширным внутренним кровотечением, сотрясением головного мозга, разрывом селезёнки, трещинами в рёбрах, половина лица – месиво, глаз чудом не пострадал, перелом руки в двух местах. Про повсеместные, обширные ушибы и гематомы говорить без надобности. Она несколько месяцев была чёрно-фиолетового цвета. Зато после больницы разговоры о Глебе стихли, будто его и не было никогда. Подруга решительно стёрла его не только из жизни, но из воспоминаний. Однажды мы крупно повздорили, когда я поняла, что заявлять на паскудную мразь она не собиралась. Никакие крики, уговоры, стенания с заламыванием рук с моей стороны не помогали. Марина выкупила решение ценой собственного здоровья.

Я знала, что однажды он приходил к ней в больницу. Должно быть подонок специально подгадал момент, когда я отлучилась. Но подруга наотрез отказалась поведать детали их разговора. После той встречи она сделала свой выбор, Самохин, судя по всему, был с ним полностью согласен – его больше никто не видел в нашем городе. Помню, единственный раз в жизни просила Геру найти подонка и воздать по заслугам. И меня не пугало возможное негодование и недовольство Марины. Ибо при одной мысли меня трясло и колотило так, что попадись он мне на глаза, то от нанесения тяжких телесных его бы никто не защитил. Настолько велики были ярость, запертая в клетке обстоятельств, и раздирающая нутро боль, от осознания собственного бессилия, и проедавшего меня насквозь чувства вины. Я достоверно не знала нашёл его Подольский или нет. Но однажды муж заверил, что Глеб Самохин никогда не появится в нашем городе и не потревожит покой Марины, а значит и мой. Гере я верила больше, чем себе, и поглощённая ежедневными заботами о подруге, постепенно отпустила ситуацию.

Именно после случившегося с ней несчастья, как положено, погоревав о своей девичей наивности, Марина изменилась кардинально. Отныне она предпочитала первой использовать мужиков, преследуя единственную цель: «Регулярная половая жизнь полезна для здоровья, женского в первую очередь». Ни для чего большего, по её мнению, мужчины не годились. Мой в ту пору казавшийся счастливым брак она называла исключением из всех возможных правил. Но я частенько замечала её тревожный взгляд в сторону Подольского. Личные страхи всегда перевешивали. Поэтому новость о том, что Гера позволил себе совершить в отношении меня, ударила не только по мне, но по ней тоже. А я беспокоилась об их зарождающихся отношениях с Савелием. Ведь если тот поступит, как наигравшийся, пресыщенный женским вниманием кобель, то собирать Марину придётся по кускам, а что из склеенного получится в итоге, заранее никому неведомо.

Глава 12

Я вспомнила, что задолжала Маринке ответ:

– Возможно. Скорей всего да, боюсь.

– Я тоже.

– Знаю.

– Но не хочу позволять страху решать за меня.

– И ты права.

– А между тем, Пётр всё же неплохой мужик.

– Он тебе нравится больше Подольского?

– Намного больше.

А вот это сюрприз для меня, раньше у Марины никогда не было стычек с Герой. Они как-то сразу приняли друг друга, точнее смирились с присутствием в моей жизни подруги и возлюбленного. Тем поразительнее было слушать откровения.

– Вот ты меня удивила. Почему раньше не сознавалась?

– Да потому что ты больная своим Подольским, как и я Самохиным когда-то.

– Марин, только прошу, не равняй урода с Герой. Самохин – больной психопат. Таких, как он, нужно изолировать от общества, а лучше сразу на виселицу, чего зря землю топтать, в крайнем случае – на рудники, чтоб хоть какая польза обществу перепала.

– А Гера – значит пай-мальчик?

Я подошла к столу, чтобы прихватить початую бутылку вина, и обновила наши бокалы. Незапланированно вечер перестал быть томным, штормило нас обеих.

– Разумеется, нет. Но и на психа он не тянет.

– Откуда тебе знать, подруга, что в его голове? Может он давно выкопал яму метр на два в углу заднего двора особняка под одной из сосен. И уточняю специально для непонятливых – яма не для него, – она перешла на повышенный тон.

– Маринка! Совсем с ума сошла такое болтать! – я увеличила громкость больше неё.

– Ага, давай-давай, скажи. Ну! – уже вовсю орала она, зло подзуживая и откровенно провоцируя. – Скажи, черти тебя дери!

– Да! Подольский не такой! И никогда не был таким!

Последовавшая после моего запальчивого выкрика тишина почудилась зловещей.

– Мне жаль, Мира, – Марина за мгновение растеряла недавнюю злость. Она устало откинула голову на спинку дивана, – порой даже близкие люди открываются нам с тех сторон, о которых мы не подозревали и предпочли никогда не знать. Ты не можешь говорить какой он… больше нет. Он стал другим после того, как повёл себя по отношению к тебе. Почуяв единожды кровь, он не станет прежним, Мира… Можешь верить, можешь нет, но мне действительно жаль, подруга. Если хочешь проще, то просто прими как факт, что прошлого Геры, того, каким ты его знала когда-то, больше нет и никогда не будет. Оставь его в прошлом. Потому что настоящий тебе не нужен… При условии, что не хочешь оказаться там же, где я когда-то.

– Мариш, – глухо пробормотала я, на первом же слове, сглатывая перекрывший горло комок. Слушать исповедальные откровения о ней, о Бывшем, примеряя их на себя, мучительно. Адски… Я отказывалась верить её словам и вместе с тем понимала, что она намного ближе к истине. Но заглядывая внутрь себя, я верила, чувствовала, надеялась…, называйте, как угодно, но я просто знала – Гера не способен на абьюз. Не понимая, как объяснить, не в силах подобрать нужных слов, я твёрдо знала: он мог злиться на меня, за что-то ненавидеть, причинять мне боль, причём осознанно, видя в моих глазах страдание и упиваясь им. Да, я допускала всё это и соглашалась. Но то, что он психованный абьюзер, не соглашусь никогда. Возможно, это самонадеянно с моей стороны и фонило глупостью за версту, но я не верила, что мой бывший муж, человек с которым я прожила семь лет душа в душу – чёртов психопат. Не мог же он все годы скрывать тайные помыслы, а затем ни с того ни с сего сорваться и пойти в разнос. Как знать, возможно психологи сталкивались с подобным в своей практике, но я ни за что не поверю, что столько лет жила не с заботливым, любящим, способным на искренние чувства мужчиной, а замаскированным психом. Бред чистой воды.

– Будем считать, ты на стадии отрицания, Мирка. Посмотрим, когда доберёшься до гнева, хотя я поставлю на то, что ты перескочишь гнев и начнёшь торговаться.

– Мне одной кажется, что сеанс психоанализа затянулся? Может отложим разговор?

– Ты слишком любишь своего ненаглядного Герочку, чтобы обвинять его в чём-то плохом и непристойном. Да, Мира? Ведь это ты во всём виновата! Так? Ты долго не могла забеременеть, значит неполноценна, как женщина. Наконец-то у вас получилось, но произошёл выкидыш, и ты потеряла ребёнка. Ещё одно наглядное для всех, особенно его родни, подтверждение твоей неполноценности и ущербности. Тогда как сам Подольский ведь ни в чём не виноват. Его семя дало всходы, но ты не смогла эти всходы взрастить. И не смей говорить, что я вру!.. Вместо того, чтобы утешить вернувшуюся с того света жену, он после больницы начинает обращаться с ней, как с подзаборной бродягой. Насилует, бьёт, унижает. Воспоминание о фотографиях твоих пострадавших гениталий, прости подруга, до сих пор вызывают тошноту и желание отправить их в полицию.

– Марина! – злобно одёрнула взбесившуюся фурию.

– Что Марина! – она снова орала, а я потирала виски. Что же за вечер сегодня такой, экспрессивный… – Заметь, ты ушла только тогда, когда он привёл в ваш дом, в Ваш, Мира, Дом. Под крышей которого вы спали, ели, жили. А он привёл проституток с другом-похотливым-кобелём в придачу. И поймав на месте преступления, только тогда сподобилась порвать с уродом. Выходит, ты стойко сносила побои и скотское отношение, но не вытерпела соперницу. И попробуй только сказать, что я не права!

Марину не остановить: бешеный взгляд, злость на всех подряд, и поскольку я ближе всех, значит именно мне огребать.

– Когда он вытирает о тебя ноги, ревнует ко всем подряд без видимых причин, ты считаешь, что с этим можно мириться, с этим можно как-то жить. Он идёт дальше, и я подозреваю, что ты, прекрасно зная моё отношение к насилию в семье, рассказала далеко не все… хм, эпизоды. И можешь не утруждаться, убеждая меня в обратном. Я своего мнения не поменяю. Рядом с ним, ты стала считать себя никем. А он стал для тебя хозяином жизни, твоей личной вселенной, на которую надлежит денно и нощно молиться, воздавать хвалы, приносить жертвоприношения. На все твои действия, как пить дать, следовало заручиться его высочайшим разрешением, царским дозволением, чтоб ему пусто было. После всего, что ты пережила вместе со мной, когда выхаживала едва живую, ты позволяешь ублюдку себя избивать! Уму не постижимо! Мира! Как же так!

«Интересно, она когда-нибудь заткнётся?» Одним махом я допила остававшееся в бокале вино. На трезвую голову слушать пьяного психолога-самоучку способен далеко не каждый. И я точно не из числа счастливчиков.

– Хотя знаешь, я ему даже отчасти благодарна… Ублюдок почувствовал себя рядом с тобой, на всё согласной и покорной овцой, – мистером Богом. И неожиданно выдал осечку. Поверить не могу, он ведь наверняка был уверен в твоём полном и безоговорочном подчинении, ведь ты стерпела столько мерзостей. Но стоило ему вставить свой штепсель в чужую розетку, как ты из вечной страдалицы, приговорённой самой собой к пожизненному порицанию, превратилась в разъярённую ведьму… До ведьмы тебе, конечно, расти и расти, но лиха беда начало. Ты мне лучше другое объясни: как ты можешь сама к себе относиться, словно к половой тряпке, Мирка? – буквально несколько минут назад она захлёбывалась воплями, а сейчас была готова вот-вот расплакаться. – За что ему тебя уважать, если ты сама себя не уважаешь?

– Заткнись! – рявкнув, я подскочила с дивана и заметалась по комнате туда-сюда. Сдерживаемые титаническими усилиями эмоции последних месяцев грозили устроить мини-апокалипсис хотя бы в городских масштабах. – Я ведь держусь из последних сил. Я не знаю почему до сих пор просыпаюсь по утрам. Если перед сном мечтаю прекратить мучения любым возможным способом. Даже если понадобится ампутация сердца. – Слёзы, как бы я не сдерживалась проложили путь наружу и обильно текли по щекам. – Знаешь Марин, альтернативная реальность, где я бегу к нему и прошусь обратно не кажется мне такой уж фантастической. – Я не плакала, скорее смеялась. Но над кем? – Я тебе больше скажу. С каждым прожитым днём без него, мне нестерпимее хочется именно этого. И я не могу так больше… – остервенело сжимая кисти рук, я не понимала зачем всё это говорила. – Боюсь, я уже согласна на что угодно, лишь бы он был рядом. Я не умею жить без него и мне осточертело пытаться научиться.

Кого я пыталась разжалобить? Подругу, которая давно имела чёткую жизненную позицию в отношении рукоприкладства, или я просто пыталась найти оправдание. Жалкий повод, призрачную надежду, что разрушенное можно как-то восстановить, собрать осколки и склеить. Хотя бы клейкой лентой, да хоть бечёвкой обмотать, лишь бы соединить нас вместе, обиженных, покалеченных, неважно. Всё остальное превращалось в пыль, когда мы вместе…

– А на то, что он будет снова тебя унижать, бить, водить в ваш дом любовниц на твоих же глазах, ты тоже согласна?

Как будто я этого не знала. А-ха-ха… Как долго человек не сойдёт с ума, не по своей воле останавливаясь на заколдованном перекрёстке. Стоп-линия, выкрашенная на асфальте, не разрешала продолжить путь без осмысления. В одной стороне – ненависть и презрение, в противоположной – жгучая, невыносимая тоска. Третья – поиск компромисса, который помог бы всё исправить. Если повернуть назад – то передо мной невольно вставал унизительный вопрос: насколько я могла прогнуться, чтобы снова стать желанной. По какому пути я не шла, всегда незаметно для себя оказывалась в исходной точке. Я не гадала сколько продолжу барахтаться в личной трясине, лишь неопознанное внутреннее нечто заставляло вставать по утрам, проживать день и вечером ложиться спать, чтобы ночью снова очутиться на клятом распутье. Разве можно научиться жить без человека, который давно стал твоим близнецом. Только дыша единым воздухом с ним я чувствовала себя живой. И лишь его присутствие наполняло мою жизнь смыслом.

– Не говори чушь. Я всё прекрасно понимаю, Марин. Но я люблю его больше собственной жизни. И чтоб ты знала, с такой же силой ненавижу… За то, что он сделал и за то, что продолжаю любить. Но больше всего я ненавижу себя, когда понимаю на что готова ради своей любви.

После прозвучавшего признания оставаться рядом с кем-то, кроме собственного одиночества, тяжело. Я поставила опустевший фужер на стол и скрылась в кухне. Пришлось обнять себя руками, ибо пустота и холод заполняли изнутри. В памяти неожиданно всплыла Кейт Уинслет из «Титаника». Но я чувствовала себя совсем не Розой Бьюкейтер, которую, стоя сзади, нежно обнимал Джек Доусон с внешностью Леонардо Ди Каприо. Я – ростра. Незадачливая носовая фигура корабля, который, как назло, взял подработку вместо простаивающего в доках ледокола и отправился бороздить северный морской путь. Ветра Северного Ледовитого противопоказаны для беззащитного существа из плоти и крови. Меня трясло. Опёршись руками о столешницу, я старалась поглубже вдохнуть, но грудь сжимало от сдерживаемых тисками эмоций. Какого чёрта ей приспичило ворошить то, о чём я лишний раз думать боялась. А уж обсуждать с кем-либо и подавно.

– Извини, Мир, – в отличие от слов, голос подруги напрочь лишён раскаяния.

Я на её показательное извинение грустно усмехнулась: – Ты решила сегодня пленных не брать и меня не щадить. Отрываешься по полной. Я правильно тебя поняла?

– Когда-то всё равно пришлось бы поговорить. Почему не сегодня. Ещё вино есть?

– Посмотри в гостиной в серванте.

Через несколько глубоких вдохов-выдохов и прихватив штопор из выдвижного ящика вернулась следом за Маринкой. Она как раз исследовала мои скромные запасы вина.

– Я пас. Мне на сегодня достаточно. Если хочешь, наливай себе, – решила сразу уточнить, чтобы подруга не рассчитывала на длинные посиделки. С меня на сегодня хватит не только вина, но прежде всего задушевных бесед.

– Почему все сорта разные?

– Да откуда ж мне знать, что покупать. Закупками спиртного всегда занимался Подольский. Поэтому я беру в магазине то, на что падает глаз, потом пробую и, если понравилось куплю в следующий раз повторно, а если нет… значит не куплю.

– Хм, логично, мать.

– Может притормозишь? В холодильнике остались спагетти с мясным соусом, могу разогреть, если хочешь.

– Отвали Мирка. Я хочу напиться, не мешай.

– Я тоже хочу сменить тему нашей незапланированной беседы, но ты мне всячески мешаешь.

– Потому что я действую из лучших побуждений, – важно продекламировала подруга, задрав указательный палец выше головы.

Мой смех вышел натужным: – А я из каких, из худших что ли? Когда ты успела опьянеть?

– Тю, не смеши меня, с этого что ли? – она демонстративно подняла обновлённый вином фужер, – ты мне лучше ответь, как скоро перестанешь издеваться над Загородневым.

– Над которым? И я вроде не замечала за собой кровожадных привычек.

– Не прикидывайся. Я о Петре говорю. С младшим я без тебя разберусь.

– Командирша. Давай со старшим я тоже сама разберусь, особенно без твоих пьяных нравоучений.

– Я не пьяная.

– Ты это вон бокалу своему опустевшему будешь рассказывать, мне не надо.

– Дура ты, Мирка.

– Возможно. Но каждый мыслит сугубо индивидуальными категориями, Мариш. – Я не уверена, что она постигла смысл мною сказанного. Но моя месть её взбесившемуся внутреннему психологу искала выход. – Свои мозги другому не вложишь. Поэтому смирись с тем, что твоя подруга временами бестолкова.

– А куда деваться. Тебе повезло, что я люблю тебя даже такую.

– Бестолковую?

– Заметь, это не я сказала.

– А как у тебя обстоят дела с Савелием?

– Ну, что могу сказать. В постели его уровень «почти Бог», поэтому меня всё устраивает.

Я хихикнула: – Почти?

– Ну, кое-что ему предстоит освоить, но должна признать, схватывает он на лету. Поэтому уверена, что ему по силам максимальный уровень.

– Ладно, озабоченная моя, пошли лучше спать. Иначе моих скудных запасов на твой прожорливый алкогольный аппетит не хватит.

– Не боись, зато теперь я знаю, что дарить тебе в следующий раз.

– Отлично ты удумала. Сама подарила – сама выпила. Так что ли?

А утром на кухне я встречала похмельную подругу крепким кофе и даже почистила для неё апельсин.

– Выспалась?

– Вполне. Сейчас приму душ и поеду домой.

– Зачем? Оставайся сколько хочешь. За мной Пётр заедет.

– Куда едете?

– Не знаю. Он не уточнял. Знаю, что нужно обсудить вопросы касаемо Центра.

Она мечтательно закатила глаза и причмокнула; я почему-то решила, что ляпнет о Савелии, но её вчерашний запал неисчерпаем:

– Клад, а не мужик. Даже твой безумный проект взялся спонсировать. Разве Подольский делал что-то похожее для тебя, мм? Хотя бы отдалённо? Чего молчишь?.. Правильно, молчи. Потому что ублюдок думал всегда только о себе, заботился о своём личном удовольствии и комфорте, а не о тебе.

– Ма-ри-на, – я зарычала на неё несдержанно. Выслушивать по утру дифирамбы в пользу Загороднева-старшего и смешивание с грязью Бывшего – отвратительная, плохо перевариваемая затея, изжога на весь день обеспечена. – Только не с утра пораньше. Иногда тебе лучше помолчать.

– Ладно-ладно. Молчу. Лишь бы не пришлось жалеть после.

– За собой посмотри, а? Чего ты ко мне привязалась никак не пойму?

– Да потому что жалко мне тебя, идиотка! – не выдержала теперь Маринка и повысила голос.

– Мы как супруги, честное слово. Ругаемся с самого утра, – я озвучила вслух глупые мысли. Марина вызывающе хохотнула, но радовало одно – кричать она перестала.

Глава 13

Истеричка отправилась к себе домой, а я вздохнула с облегчением. Не знаю, что за бешенство с ней вчера приключилось, но, честно говоря, выслушивать критику не приятно. Хотя чего греха таить, большинство Маринкиных обвинений попали точно в цель. За исключением одного – признать Подольского абьюзером означало, что никакой любви между нами не было изначально. Вернее была – моя, односторонняя. И вся прожитая совместно жизнь, все нежные, значимые воспоминания могли быть выброшены на помойку. И я не только не разбиралась в людях, но умудрилась прожить семь лет бок о бок с тем, кто просто не способен полюбить меня в ответ. И моё навязчивое желание всеми силами сохранить семью, чувства, отношения, которые были для меня самыми важными и дорогими, в то время как я заживо горела из-за потери малыша, всё это пыль и пепел после пожарища. Так?

Я не понимала, не знала во что верить, что можно взять за основу, чтобы уцепиться и не погрязнуть окончательно в болоте лжи, предательств, унижений. Хотя если поверить Маринке и предположить, что Гера абьюзер, то кому нужны мои обиды, кроме меня самой? Если он действительно искусный манипулятор, то ему совершенно точно нет никакого дела до моих чувств и эмоций. Но представить бывшего мужа, невозмутимо поглядывающего на то, как я, унизительно ползая у него в ногах, начну вымаливать прощение за несовершённые преступления, клянясь в искренности собственных чувств… невозможно. Невозможно?

Память мгновенно ошпарила воспоминанием из последних месяцев. Я валялась на ковре нашей спальни и сжималась в комок, а Подольский с высоты своего роста наблюдал. Удовлетворение бликовало искрами на дне его замороженных глаз, словно он испытывал наслаждение от увиденного. Колкие мурашки окатили меня холодом за мгновение – выходит Гера действительно чёртов абьюзер?

Следующие воспоминания пронеслись гораздо быстрее, ускоряя частоту смены кадров, ведь их так много, моё внутреннее хранилище буквально переполнено ими: вот он повёл меня на свидание в парк и катал на аттракционах, а после закармливал мороженым, чтобы с упоением целовать похолодевшие, сладкие губы; вот мы потащились в горы, не дождавшись окончания сезона нашествия клещей, и потом, будто обезьяны, ковырялись в головах друг друга, тщательно обследуя каждый сантиметр кожи, выискивая насекомых. Или, когда он купил горные велосипеды и нам приспичило спускаться по неизвестной гористой местности в поисках острых ощущений. Гере хоть бы хны, а я, потеряв равновесие в середине пути, спустилась к подножию без велосипеда и с содранным кожным покровом процентов на сорок. А после уже в больнице муж кричал больше меня самой, поскольку мне вкололи обезболивающе, а ему нет. И он до чёртиков перепугался, что медперсонал, обрабатывая жуткие раны на моих покалеченных руках и ногах, причинит мне боль. Он был готов сам содрать с себя кожу, если бы это облегчило мне самочувствие. Стоит ли говорить, что после того раза мы никогда не ездили в горы с велосипедами. Но как он мог превратиться из самого внимательного, заботливого, чуткого, доброго мужчины в злобного, презирающего и ненавидящего меня деспота, я не знала.

Телефон пиликнул сообщением. Пётр внизу, а я до сих пор не одета. Схватив первые попавшиеся джинсы и джемпер, на ходу расчёсывая волосы пальцами одной руки, я сбегала в ванную комнату за резинкой для хвоста, чтобы следом метнуться в коридор. Потратив три минуты на сборы и меньше, чем три – на закрытие входной двери и спуск с лестницы, кубарем выкатилась из подъезда.

– Где пожар? – Пётр приветливо улыбнулся, а я отметила, что в неофициальной одежде он казался моложе своих лет. И то, как он выглядел в джинсах и куртке поверх, мне понравилось даже больше, чем видеть его в привычном классическом костюме.

– Не успела собраться. Марина ночевала у меня, не знаю почему, но с настроением у неё нелады.

– Ясно. Могла бы написать, что задержишься, с кем не бывает.

– Не люблю опаздывать и вынуждать кого-то ждать. Куда едем?

– Увидишь, – он напустил задумчивости и, прежде чем открыть для меня дверь автомобиля, щёлкнул по носу. От неожиданности я потёрла кончик ладонью: – За что?

– Ты слишком серьёзная, Мира. Расслабься.

– Мы же вроде не развлекаться собирались, поэтому серьёзная, – проворчала, когда Пётр завёл автомобиль и тронулся с места.

Ехали мы недолго и остановились у одного из современных жилых комплексов в моём же районе.

– Совсем недалеко от меня, – высказала мысли вслух.

С подземной парковки мы поднимались на лифте. Квартира, в которую меня привёл Пётр удивила прежде всего открытым пространством. В отличие от моей, оформленной в стиле современной классики и светлых тонах, здесь преобладало стекло, дерево, кожа и царство чёрного цвета. Панорамное остекление притягивало взгляд. Тёмное дерево на полу, по которому хотелось пройти босиком. Но я в носках, и пушистые тапки Пётр вручил мне сразу же.

– Обувай, дома прохладно. Я не люблю, когда в помещениях жарко.

– Так мы у тебя? – должно быть глупый вопрос, но уж какой есть.

Он не стал заморачиваться с ответом, что было вполне ожидаемым.

– Вы вернулись? – знакомый бас раздался со стороны, предположительно, кухни.

– Привет, Савелий. Рада тебя видеть.

– А мне ты не говоришь, что рада меня видеть, – обиделся старший из братьев, уводя меня за руку в гостиную.

Зона отдыха обозначена двумя чёрными диванами и парой кресел той же цветовой гаммы. Вместо привычного телевизора – электрокамин в дизайнерском обрамлении.

– Садись.

Кожа дивана захрустела, встречаясь с моим телом. Низкий стол постепенно заполнялся закусками и бутербродами. Савелий приносил на подносе блюда, расставлял и вновь скрывался на кухне. После раздавшейся трели домофона, Пётр пошёл отрывать.

– А что, собственно, происходит? – задала вопрос Загородневу-младшему, когда тот вернулся с заново нагруженным подносом.

– Сейчас узнаешь.

Через несколько минут Пётр привёл Стаса, видеть которого я была не настроена. Отдав положенную дань приветствиям, новоприбывший расположился напротив меня, тогда как Пётр поспешил занять место рядом, да ещё уселся вплотную, прижавшись бедром, заставляя ощущать жар, исходящий от его тела. Оба брата, как, собственно, и я, предпочли для выходного дня и неформальной встречи расслабленный внешний вид, не сговариваясь надев джинсы и простые пуловеры. Помощник же господина Антипова остался верен классическому костюму и прилизанным волосам. Чудак-человек.

– Вот здесь исчерпывающий список того, что я успел набросать и чем стоит заняться в ближайшее время. И сразу предупреждаю, Мира Андреевна…

– Извини, перебью. Если уж нам предстоит длительное время тесно сотрудничать, то я предпочитаю обойтись без отчеств и перейти на «ты».

– С удовольствием, Мира, – согласился Стас, моментально ухватившись за предоставленную возможность, – и я настоятельно рекомендую в самое ближайшее время обзавестись помощником.

Я обернулась на Петра, ну очень силясь не расхохотаться. У меня, вроде как, и работы то официальной не было, а секретарша оказывается положена.

– Все богачи работают так?

– Как? – не понял моего веселья Пётр.

– Работы нет, рабочего кабинета нет, зарплаты нет. Но я должна завести помощника. Куда я его или её посажу и самое главное – чем буду платить?

– Эти вопросы мы уже порешали. Пока Стас занимается юридическими тонкостями и оформляет бумаги через юстицию, тебя временно трудоустроим в мою компанию. А также всех остальных, кого ты наберёшь для будущего Центра.

– Хм, – задумавшись, я почесала подбородок, – и зарплату станешь мне платить?

– Конечно, а как иначе.

– Но ведь расходы в таком случае лягут только на тебя.

– Об этом можно не волноваться, Мира. С Антиповым всё согласовано. Пётр вычтет понесённые затраты из будущих взносов, – уточнил Стас специально для меня.

– Ясно, – но на самом деле я мало что понимала. Поскольку вжиться в новую роль у меня не было возможности. Глядя на увлечённо беседующих друг с другом мужчин, я с трудом осознавала, что та мечта, которой я заразилась от двух непоседливых сестёр неожиданно начала сбываться, набирая всё больше скорости и неуклонно увеличиваясь в размерах. Меня распирало от счастья, желания вопить и прыгать по комнате, чтобы выплеснуть разбушевавшиеся эмоции, но присутствие посторонних людей не давало сполна насладиться свалившимся успехом. Я даже Маринке ничего толком не рассказала, ибо после встречи с господином Антиповым погрузилась в некую прострацию, что сама не могла понять: у нас получилось или же дядька-главный спонсор взял тайм-аут на «подумать». А сегодня, здесь и сейчас мужчины обсуждали строить ли новое здание с нуля или всё-таки отдать предпочтение старому, имеющему фундамент, стены и лестничные пролёты с крышей. Всё происходящее виделось скорее сном, нереальным и фантастическим, когда ни за одну деталь не можешь ухватиться и плаваешь среди диковинных декораций словно призрак. Вроде я здесь, но где здесь – неизвестно, а кто, собственно, я во всём этом здесь – непонятно вдвойне.

– Мира, ты с нами?

Я обернулась к Петру, с трудом возвращая взгляду фокус:

– Извини, задумалась. Как-то слишком много информации сразу. Я с трудом поспеваю за насыщенным событиями ритмом.

– Привыкай. Скоро каждый твой день будет расписан по минутам, и чтобы пригласить тебя на ужин, мне придётся звонить твоему будущему помощнику. Кстати, желательно, выбрать девушку.

Я невольно покосилась на Стаса, трудившегося в должности ассистента господина Антипова, но тот вроде не обиделся.

– Что за дискриминация по половому признаку?

– Девочки более исполнительные и ответственные, – невозмутимо пояснил Пётр в ответ на мой вопрос, а для присутствующего среди нас помощника-не девочку добавил, – не обижайся, Стас. Но мужики действуют, исходя из личных целей. А тебе, Мира, необходимо, чтобы помощник ратовал исключительно за твои интересы. Деятельность у вас специфическая, карьерный рост не предусмотрен, но позарез требуется полная самоотдача. Поэтому просто поверь и воспользуйся бесплатным советом.

– Между прочим, он прав, – подтвердил слова брата Савелий, – я замучился со своим Серёгой. Вроде толковый парень, но мне порядком надоело ловить его на леваке. Такое ощущение, что, работая на меня, он развивает не мой бизнес, а свой.

И мы дружно, как по команде, повернулись к Стасу. Тот ел бутерброд и закашлялся под прицелом трёх пар глаз.

– Расслабься мужик, – Сава, со всей силы хлопнул бедолагу по спине, что тот закашлял ещё больше, я пододвинула в его сторону бутылку воды, – мы ж не о тебе говорим.

– А где находится мой новый офис? – задалась главным вопросом в сторону Петра.

– Увидишь, – он скрытничал, но брат сдал его с потрохами.

– Да в Городе, где же ещё.

– Ты имеешь в виду хм… бизнес-центр?

– Конечно, это же Петькино здание, – бесхитростно пробормотал Сава, прежде чем наполнить рот едой.

– А-а-а…

– Ты не знала, что ли, Мирка? – краем уха я расслышала удивление Загороднева-младшего. – Так Город не единственное его здание. Ты же в Сити ходишь?

– Мм, Сити-Центр? – Он говорил про нежно любимый мной и подругой торговый центр. Который к слову… так, между прочим, один из самых популярных в нашем городе. – А чем мне могла пригодиться подобная информация? – отвечала младшему брату, пристально разглядывая старшего, – нет, я не знала и даже не задавалась вопросами кто чем владеет и кто где работает. Как-то не до этого было.

– А Подольский не рассказывал?

Во истину: простота хуже воровства. Все будто сговорились. На Подольском свет клином сошёлся? Видимо Пётр что-то прочитал на моём лице, потому как одёрнул:

– Сава не стоит.

Но вновь погружаться в утреннее и вчерашнее болото я не собиралась. Даже хорошо, что Савелий упомянул Бывшего, зато я невольно отложила выяснения того, кем именно трудился Загороднев-старший в дальний ящик. При посторонних демонстрировать своё шокированное и наверно даже испуганное состояние не хотелось. Гляделки с Петром ожидаемо ничего не прояснили, тогда как его младший брат сегодня на редкость словоохотлив, чем я не преминула воспользоваться:

– Ты мне лучше скажи, с чего вдруг собрался строить детский центр? Ты же поставщик строительных материалов, а не строитель, – весьма кстати я выудила из памяти недавнюю мужскую беседу, к которой мало прислушивалась, выхватывая лишь отдельные фразы.

– А про меня запомнила, – Сава засмеялся и мне подмигнул, а Пётр моментально положил руку на середину моего бедра и крепко стиснул пальцы. Я списала на спонтанную реакцию, ибо стоило мне опустить взгляд, как он сначала разжал пальцы, а затем неохотно убрал ладонь. Я вроде не вчерашняя школьница и прекрасно понимала, что к чему, скандалы устраивать на пустом месте не собиралась, но поощрения в планах не водилось.

– На самом деле, я напросился.

– Нагло напросился, – внёс уточнение старший из братьев.

– А что такого. Для меня начать развитие строительного направления самый подходящий момент.

– Подождите-ка, – до меня пусть медленно, но верно доходило, – ты хочешь на базе строительства Центра продвинуть свой пока ещё несуществующий строительный бизнес? – Сава немного опешил от моего возмущённого тона к концу фразы, но он не знал, что это всего лишь начало. – А с чего ты решил, что тебе дозволено будет ставить свои строительные эксперименты на детях? И ты ему позволяешь? – я уставилась на Петра, пребывая в полнейшем шоке. Среди нас он самый старший не только по возрасту, но и по должности, коли являлся одним из спонсоров.

– Изначально я был против, – Загороднев-старший шумно вздохнул и замолчал, видимо подбирая слова, чтобы попытаться меня умаслить. Но это невозможно априори. Поскольку для меня не было и не могло существовать чего-то важнее безопасности детей.

– Но-о…, – подсказала, – я жду твоё «но».

– Брат клятвенно пообещал предоставить команду профессионалов, и я дал ему эту возможность.

– Вы тут все… того? – выражаться не хотелось, а приличные слова подбирались со скрипом. – Он ведь никогда ничего не строил. Ты это понимаешь?

Пётр смотрел на меня совершенно невозмутимо, словно происходящее его нисколько не волновало и не заботило, а меня понесло. Среагировав, как малолетка в пубертате, на показное равнодушие, я воспламенилась моментально, позабыв, что отныне тушить меня нечем и некому. Раньше мы с Герой тушили друг друга. Если эмоционально загорался один, то другой старался привнести толику спокойствия отвлечёнными разговорами, объятиями, которые, впрочем, быстро превращались в пожары иного толка. И у нас с годами получалось всё лучше и лучше, не считая последних месяцев перед разводом, когда в роли огнетушителя выступать приходилось исключительно мне.

– Как он может гарантировать безопасность, если ничего не смыслит в строительстве?

– Зачастую руководители несведущи во многих областях, но это обстоятельство не мешает им качественно выполнять свою работу, заключающуюся в грамотной организации. Чтобы те, кто смыслят гораздо больше, но каждый в своей узкой сфере, применяли знания на практике и для всеобщего блага.

– Петя, вот только давай обойдёмся без твоей философии. Вы собираетесь строить не загон для отары, а помещение, в котором одновременно будет находиться огромное количество детей, половина из которых уже инвалиды. Если здание недостроенное, либо его вообще нет, я считаю, что строительством должен заниматься профессионал, а не тот, кто мечтает поруководить профессионалами, чтобы вписать своё имя в мемориальную доску: кто строил, кто спонсировал и тому подобная пафосная чушь.

– Мира, если позволишь, – Сава на удивление спокойно и вежливо встрял в мою перепалку, что непроизвольно заставило меня повернуться к нему. После глубокого вдоха я кивнула, готовясь выслушать его аргументы. – Я не собираюсь пожинать лавры, поучаствовав в громком деле. Я всего лишь хочу начать. Тем более я не претендую на гонорар, не считая, разумеется, всех тех людей, кто примет непосредственное участие в строительстве и озеленении территории. Но я обещаю, что привлеку только проверенных специалистов, самых лучших в своём деле, и заодно возьму под контроль ценники на услуги. Я понимаю твои опасения, Петька, между прочим, кричал тоже самое.

Обернувшись к названному Петьке, я попыталась прикинуть в голове, как он мог кричать. Воображение забуксовало, подтверждая мои первичные выводы: Пётр и кричал – понятия неуживчивые друг с другом. Но если братья смогли договориться, то и мне стоило прислушаться к их словам. В деловых тонкостях я полагалась гораздо больше на Загороднева-старшего, чем на себя.

– Я сам никогда бы не позволил халатно и спустя рукава отнестись к строительству. И неважно чего – здания для детей или любого другого, в котором будут жить или работать люди, – дополнил Савелий.

– То есть ты будешь отвечать за строительные работы и за стройматериалы, но при этом позволяешь нам сэкономить на твой зарплате, как руководителя? – наконец-то меня посетили здравые мысли.

– Вроде того.

– Тогда стройматериалы ты отпускаешь нам по себестоимости. В минус не уйдёшь, но поможешь нам сэкономить приличную сумму, которая может понадобиться для чего-то другого.

– Мира! Так нельзя, – возмущение Савы угрожало затопить пространство, но лично мне стало приятнее.

– Отличная идея. Молодец! – Пётр моментально ухватился за возможность сохранить собственные средства.

– Петька, очумел? Хотя бы минималку-то оставьте, изверги. Мне же фирму содержать, налоги платить.

– А фирму будешь содержать из тех денег, которые заработаешь на строительстве следующих объектов. Или ты думаешь я повелась на твою байку, что ты не станешь рекламировать своё непосредственное участие в стройке? Ага, как бы не так. Да за одну возможность оказаться в списке участников скоро драка начнётся.

– Уже началась, – услужливо подсказал Пётр.

– Ну вы… крохоборы.

– А ты здорово придумала с материалами, значит быстро проработаешь мои идеи – Стасик, о котором я почти забыла, тоже не поскупился на похвалу.

Я молча кивнула, не желая дольше положенного оставаться в центре внимания. Отголоски уничижительного равнодушия Геры отзывались громким эхом, и комплименты мною воспринимались неохотно и настороженно.

– Может ты хотела привлечь к строительству Подольского? – неожиданный шёпот раздался возле уха. Я нечаянно дёрнулась от показавшегося интимным момента и жара, пробежавшего по телу знакомой волной, появления которой я никак не ждала сегодня и в ближайшем будущем тоже. И уже тем более, когда причиной её появления оказался Пётр, которого я знала всего ничего. – Пугливый зайчонок, – окрестил он меня вместе с тихим смешком.

Резко обернувшись, я угодила лбом аккурат в нос Загороднева-старшего. Искры из глаз, в голове звон. Пётр держался за пострадавший нос точно также, как я растирала лоб.

– Мира, да ты опасная женщина! – заржал Савелий, – не убей нашего спонсора раньше времени, он ещё не успел сделать перечисления.

Я не обратила внимания на колкости, ибо вопрос, заданный Петром, волновал намного больше:

– Не приплетай Подольского. Мы можем поискать полностью готовое здание и не придётся ничего строить.

– Нет подходящих, проверили и перепроверили несколько раз.

– Тогда мне совершенно всё равно чья фирма выступит подрядчиком, главное, чтобы работу выполнили качественно и в срок.

– Не возмущайся, я просто предположил.

– А ты не предполагай. Савелий твой брат, но я не выдвигаю необоснованных претензий.

Глава 14

До открытия Центра 14 месяцев.

В понедельник утром я собиралась на работу!

Да, именно так. Я впервые выходила на официальную работу в мой первый официальный рабочий день. Поднявшись задолго до рассвета, успела выпить не одну чашку кофе. Но сегодня важный для меня день и я намерена сделать его идеальным во всех отношениях. Мой первый раз, бизнес-первый-раз – ничего романтичного не подразумевалось, несмотря на то, кто повезёт меня на работу – будет идеальным! Поэтому сегодня я тоже идеальная. Волосы выпрямлены утюжком и уложены волосок к волоску. Чёрные широкие брюки с завышенной талией и широким поясом, белоснежная блузка, короткий чёрный жакет поверх. Глаза подведены ровными стрелками, немного туши и румян, никакой помады. Капля духов, слегка агрессивных, но не перебарщивая. И я не буду снисходительной к тому, кто попытается испоганить мой первый рабочий день.

Пётр уже подпирал свой люксовый седан, когда я вышла из подъезда. Он лениво оглядывал округу и снова был без пальто. Классический костюм серого цвета в мелкую ёлочку подчёркивал глаза, сверкавшие с раннего утра немного сердито, а может мне показалось. Небрежная ухмылка, прищур сверху вниз.

– Я впервые жалею о собственном решении.

Первое, что я услышала, когда подошла ближе. Испугаться возможной отмены планов и грядущего увольнения не успела по одной причине: не поняла, о чём шла речь.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что сказал.

Он дождался, пока я сяду и сам захлопнул дверь с моей стороны. Обойдя автомобиль кругом, Загороднев сел на водительское кресло и вскоре мы двигались в плотном потоке машин.

– Всё время хочу спросить, но забываю, – я прервала воцарившиеся молчание, не считая шума проезжающих мимо автомобилей и редких сигнальных гудков от невыспавшихся водителей, – почему ты без охраны, если такая важная шишка? В особняке Подольского в отдельном флигеле постоянно находился кто-то из ребят, и мы с его тётей никогда не оставались одни.

– Не знал, что с вами жила его тётка. Но в вопросах безопасности я полностью солидарен. Подольский в своё время много кому успел перейти дорогу. И сейчас полно желающих занять его место. Впрочем, как у любого, кто чего-то достиг и может позволить больше, чем среднестатистический гражданин. Поэтому вполне логично, что он обеспечивал безопасность своей семьи.

– Тебе некого охранять?

– Мир, – снисходительная полуулыбка в мою сторону, – если ты не видишь рядом со мной взвод в чёрных костюмах со встопорщенными пиджаками из-за кобуры подмышкой, это не значит, что охраны нет. Просто я не выношу рядом с собой лишние движения. Они отвлекают, не дают сосредоточиться на главном.

– Ясно, ты не любишь жару и не терпишь суету подле себя.

– На самом деле я лукавлю, – Загороднев сверкнул весёлостью, – во-первых, я не такая уж важная шишка, во-вторых, я не настолько беспомощен, как ты думаешь, и мне действительно некого охранять.

– Ого, список твоих достоинств неуклонно растёт. Ты скромный, честный и сильный. И немножко красивый, – я загибала пальцы, пока перечисляла.

Пётр хохотнул: – Мне льстит, что ты начинаешь обращать внимание на меня и мои привычки.

– Сложно не запомнить те вещи, которые ты высказываешь прямо. Лично я не люблю секреты. Когда человек говорит прямо, что он любит или нет, что ему нравится или же наоборот не потерпит ни при каких обстоятельствах – жизнь становится проще. Не люблю додумывать. Как правило, выводы всё равно оказываются ошибочными.

– Твоя позиция оправдана. Только не забывай, что такое поведение уместно лишь по отношению к ближнему кругу, куда входят только друзья и родные. И я буду бесконечно рад, если наши отношения выстроятся по озвученному тобой принципу. Но запомни, что на работе среди коллег любого уровня, в том числе вышестоящего начальства или тех, кто будет зависеть от тебя, ты не можешь допускать откровенность, а после ждать, что окружающие также ринутся откровенничать с тобой. Уясни самое главное правило – в бизнесе врут все. А тот, кто утверждает обратное – либо первый в списке врунов, либо кретин, которого вскорости сожрут более сообразительные хищники, и с таким точно нельзя иметь никаких дел. Никогда не ищи дружбы там, где есть бизнес.

И вот правильные слова говорил Пётр Аркадьевич, но почему перед глазами моментально всплыл пример Подольского и его школьного друга Прохора. Может я испытывала неприязнь к нему не просто так? Стало противно по двум причинам: во-первых, сколько можно вспоминать Бывшего по поводу и без, а во-вторых, мне всегда противно при мыслях о Прохоре. Терпеть его не могла. Бывает же, что человек вроде ничего плохого тебе не сделал, но отвращение умудрялось зародиться с единственного взгляда.

Я раньше никогда не была в «Городе». Стеклянная высотка ещё в годы возведения вызывала среди населения неоправданное количество нареканий и бурные разглагольствования на тему «красиво-некрасиво». Старожилы ругали за неуместность, резко отличавшуюся от привычных замыленному взгляду массовых построек советского модернизма с хаотичными вкраплениями редкого наследия более древней старины, молодёжь наоборот – восторгалась новизной современной архитектуры, смешавшей ар-деко, постмодернизм и даже хай-тек. А предприниматели просто ждали возможности обзавестись новыми симпатичными и, немаловажно, удобными офисами, оборудованными по последнему веянию техники. Охрана на входе с металлодетектором, вход строго по пропускам. У меня такого не было, но твёрдое и безапелляционное:

– Девушка со мной, – пресекло возможные фразы, готовые сорваться с уст бравого молодца, вставшего по стойке смирно, при виде Загороднева-старшего. – Сначала посмотрим твой кабинет.

Мы прошли к лифтовым шахтам, а я заметила, что все остальные люди терпеливо стояли, дожидаясь спуска с верхних этажей соседних подъёмников. Мы вошли в незанятый никем и припаркованный на первом этаже.

– У тебя отдельный лифт?

– Глазастая.

– И кто кроме тебя им пользуется?

– Хитрая.

Вышли мы на десятом этаже. Большая стойка ресепшена в холе напротив лифта. Симпатичная девушка тут же обратилась к Загородневу, не забывая растягивать пухлые накрашенные губы в широкой улыбке:

– Добрый день. Чем могу быть вам полезной?

– Ключи от кабинета №1020. – Ни вам здравствуйте, ни вам пожалуйста; Загороднев-босс – новый для меня персонаж.

– Ах, да. Нас предупредили, что пустующие кабинеты займут. – Она демонстративно оглядела меня с головы до ног. А на кончике моего языка вертелось: поменьше гляделок, милая, побольше дела.

Девушка отыскала магнитную карту и ключи, но Пётр остановил её попытку пройти с нами. Протянув руку, раскрытой ладонью вверх, и со словами: – Мы найдём дорогу, – он лишил её последней надежды на продолжение перспективного с её точки зрения общения.

Девушка скривилась, отчего её лицо моментально растеряло недавнюю миловидность, тогда как внутренняя хищность моментально проступила на поверхности, но требуемое выполнила беспрекословно: – Конечно, Пётр Аркадьевич.

Я не сдержалась и хмыкнула, Пётр даже бровью не повёл, молча открыл дверь приложив карточку к ридеру и пропустил меня вперёд.

– В самом конце коридора пустует несколько кабинетов. Можешь занимать хоть все.

Первое помещение оказалось просторной комнатой с двумя внушительными столами, расположенными друг против друга. Шкафы для документов расставлены вдоль одной из стен. Мебель добротная, стены свежеокрашены нейтральной светлой краской, на полу ковролин. Кулер для воды занимал выделенный ему угол. Несмотря на кажущуюся скромность, в целом кабинет выглядел чистым и опрятным.

– Отлично, мне нравится.

– Остальные помещения точно такие же, но, если хочешь можем посмотреть.

– Нет необходимости, – я не собиралась тратить время человека, который, итак, делал для меня слишком многое, – ты, помнится, намеревался похвастать личным кабинетом.

– Пошли, лиса.

Кабинет Петра удивил не меньше его жилых апартаментов. Самый верхний восемнадцатый этаж. Никакого ковролина на полу, сплошной мрамор. Из большой комнаты через неприметную дверь, мы попали в уютное камерное помещение – зону отдыха с широким диваном и телевизором, журнальный стол с креслами дополняли композицию.

– Да здесь жить можно!

– Что есть, то есть. Порой приходится задерживаться на работе допоздна, поэтому я постарался достичь максимального комфорта для возможных ночёвок…

– Присаживайся, Мира, – Пётр галантно придержал для меня кресло по другую сторону его стола, когда мы вернулись в рабочую зону. Достал из выдвижного ящика документы и протянул мне со словами: – Стандартный трудовой договор, прочитай и подпиши.

Я сразу углубилась в чтение: – Хм, должность финансового консультанта, впечатляет.

– Теперь твоё резюме не будет состоять из одной строчки.

– Согласна. И с твоей стороны это весьма щедро.

Но большее удивление щедростью мне пришлось испытать, когда я дочитала до строки «оплата труда».

– Петь, мне кажется, здесь закралась ошибка.

– Где?

– В размере зарплаты.

– Никакой ошибки. Только давай ты не будешь сейчас строить из себя святую невинность, вроде: я не такая, это слишком, что я тебе должна и прочую вашу бабскую чушь.

Удивление мне скрыть не удалось, я не поняла с чего он завёлся от простого вопроса, но развивать тему не стала. Значит «бабская чушь», ну-ну… Взяла ручку и подписала, не произнеся ни слова. Подпись с его стороны уже стояла, поэтому один экземпляр вернула ему, второй оставила себе.

– Не обижайся, Мир. Когда Центр откроется размер твоей зарплаты будет прямо пропорционален той работе, которую ты на себя взвалишь. Никто не собирается сесть тебе на шею и эксплуатировать в режиме «полуголодного ишака». И вместо того, чтобы дуться лучше скажи «спасибо Петя, что обо всём позаботился».

Кого-то он мне напоминал… А впрочем я давно смирилась: те, кто наделён властью и большими деньгами мало отличались характерами друг от друга.

– Спасибо, – смотрела прямо и открыто в серые глаза напротив, горящие, не в пример моим, азартом и предвкушением.

– Не тот вариант, на который я рассчитывал, но так тоже сойдёт. – Спустя минуту молчаливых переглядываний, он вытащил новую стопку бумаг и снова протянул мне. – Здесь резюме тех, кто претендует на должность твоего помощника или секретаря. Называй как тебе удобно.

– Когда ты успел? – Приняла документы и, вскользь листая, поразилась внушительной пачке.

– Если на работе работать, а не околачиваться по курилкам и не зависать в соцсетях, можно переделать много полезных дел, скоро сама поймёшь. Кстати, в этой же пачке шаблоны обязанностей, штатного расписания, зарплат. Разберёшься сама. Все твои сотрудники, которых ты наймёшь до юридического оформления Центра будут приняты ко мне в штат. На тех же условиях, которые ты озвучишь соискателям. Кто тебе нужен прямо сейчас решать только тебе. С вопросами обращайся ко мне или Стасу. И Мира… – Пётр сделал паузу и вцепился своим «прямострельным» взглядом, – Стас, чтоб ты знала, толковый парень и не первый год работает на Антипова, уже не одну собаку съел.

– Я читала его корректировки, там действительно много дельного.

– Только не криви, пожалуйста, лицо, когда будешь встречаться с ним в следующий раз, – наставления от Загороднева-босса лились безостановочным потоком.

– Я не кривлю!

– Мира, перестань, – он одёрнул сердито, и я вновь изумилась тому, насколько Пётр за рабочим столом не соответствовал тому Петру, которого я знала за пределами делового пространства. – Если я говорю что-то по делу, то научись, пожалуйста, слушать. Во-первых, тем самым ты проявишь элементарную вежливость, во-вторых и главных, получишь знания, основанные на многолетнем опыте. Ты у нас кто? Позавчерашняя студентка, по совместительству домохозяйка. А я варюсь в этом котле не первый год, Стасик тоже. Несмотря на то, что до моего уровня или уровня Антипова ему расти и расти, но даже он считает тебя на раз. Поэтому не порть с самого начала будущие многолетние отношения. И я уже говорил, когда ты на работе, то не должна никому доверять, следовательно «poker face» ты обязана отработать до безупречности. Всё ясно?

– Так точно. Мне записывать, шеф, или запоминать не возбраняется?

Вот что я делала? Сначала сказала, потом подумала. Извиняться глупо, краснеть ещё глупее. Я пыталась не отвести взгляд от того, кто, казалось, видел меня насквозь. Пётр уже не предвкушал, он просиял охотничьей страстью. И если я не буду осторожной, то рискую оказаться в лапах хищника, потому что охота открыта, глупая дичь сама дала повод заинтересоваться ею.

– Мира, – его иронично приподнятый уголок губ обещал возмездие, но я сама успела сообразить, что ничего хорошего меня не ждало, – окажи любезность, просвети недогадливого, мне кажется, или ты пытаешься флиртовать?

После прилетевшего в лоб прямого вопроса я, не выдержав, отвела взгляд, и таки покраснела, потому что щёки ощутимо потеплели. М-да. Убедилась, Мира, на собственной шкуре, что Пётр ничего и никогда не говорил просто так, и его совет о невозмутимом лице более чем своевременный.

– Эх, молодёжь, ничего не умеют, но считают себя умнее всех. Ладно, Мирушка, завязывай краснеть, я бы с удовольствием продолжил столь занимательную во всех отношениях беседу, но отложим её до вечера.

– А что будет вечером? – я моментально вскинулась довольная возможностью оставить неловкость позади.

– Надо же отметить твой первый официальный выход на работу.

– А-а, это необязательно. К тому же мне столько всего нужно узнать, что не хочется тратить время впустую, – опять говорила то, что первым взбредёт в голову, забывая, что передо мной не приятель, с которым можно не стесняться в выражениях. А как минимум, моё непосредственное начальство, как максимум – весьма непростой мужик, оказавшийся тёмной лошадкой. Лично для меня угроза опасности возрастала, ибо с каждым днём становилось очевидным, что он весьма заинтересован в развитии близких отношений между нами. Но я до сих пор варилась в кипящем вареве не остывающих чувств к Бывшему. Будто кто-то невидимый зорко следил за тем, чтобы под моим личным адовым котлом огонь не затухал. В столь неоднозначных обстоятельствах вступать в отношения с мужчиной, который мог оказаться хуже Подольского и от которого я совершенно не представляла чего ожидать, – безумство. Я даже гордилась собой, что старательно обходила острые углы, провоцируемые Загородневым. Или же он позволял мне их огибать. Но я радовалась хотя бы тому, что он не форсировал вялое течение событий.

– Как знаешь, – вопреки моим опасениям Пётр нисколько не обиделся, – но на выходные ничего не планируй. Я намереваюсь полностью завладеть твоим вниманием и отказы не принимаются, Мира. – Я рано обрадовалась, поскольку Загороднев в любом случае не остался в накладе. А мне предстояло всерьёз озаботиться планированием остужения разгорячившегося Петра Аркадьевича. «Сама подпалила, сама туши».

Вернувшись к себе в кабинет, я первым делом написала Лере и Варе, чтобы навестили меня вечером, теперь уже после окончания моего рабочего дня. Самой не верилось – я официально работающий гражданин с личным соцпакетом. Уму не постижимо. Сестёр пора привлекать к активному труду, но я не забывала, что в этом году им предстояла защита диплома. Ясно, что они не смогут уделять достаточно времени нашему общему детищу и помогать мне на том уровне, в котором я нуждалась. Но неплохо для начала выяснить их мнение на сей счёт.

Глава 15

Варя носилась по моей квартире словно маленький тайфун, Лера кружилась вокруг меня, через каждый оборот обнимая и крича в ухо, что она счастлива, а я молодец. Но, по правде, счастливы все мы, трое, и я молодец не больше, чем они. Но основную работу проделал Пётр, иначе не видать ни мне, ни сёстрам никого Центра. Если бы не Загороднев-старший неизвестно как сложилась судьба проекта.

– Мира, ты волшебница!

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда проработаешь хотя бы год. Останусь ли я волшебницей или же ты окрестишь меня занудной грымзой, – попеняла Варьке, но с той, что с гуся вода.

– Зато после защиты мы с Леркой знаем куда придём работать.

– Вы мне нужны уже сейчас.

Мои слова – чистейшая правда. С той минуты как я вышла из кабинета Петра со стопкой резюме, меня обуял мандраж. Ведь все вокруг в один голос твердили, что я взвалила на себя слишком многое, не по весу взятое. Одно дело, когда мы втроём, иногда вчетвером, если Марина присоединялась, что-то обсуждали, выдвигали идеи, критиковали друг дружку, реже хвалили. И совсем другое, когда ты одна и только от тебя зависело как всё начнёт двигаться, крутиться, с какой скоростью, если вообще не сдохнет, сделав пару робких шагов. Я не представляла, как справлюсь со всем. За что хвататься в первую очередь? Мм, нет, не так. Я ведь в своей жизни не работала ни дня. Что значило – ходить на работу каждый день и принимать решения, от которых зависели дети-сироты? А если я не смогу, не выдержу, не справлюсь… Но перед глазами искалеченные дети… Я не смогу? Я должна. Обязана. И я сделаю. Мне очень не хватало поддержки. Если бы кто-то сказал: «Я с тобой, я рядом, ты не одинока», – наверно дышалось тогда намного легче. Но произносить слова некому. А тот единственный, в ком я нуждалась, молчал.

– Мира, ты столько уже сделала. Я уверена, что справишься. – Лера снова меня обнимала.

– Мне сегодня вручили пачку резюме на должность секретаря, надо бы просмотреть и пригласить на завтра несколько человек.

Девочки, спасибо им, охотно разделили со мной маленькую ношу, в четыре руки они споро разобрали бумаги. Лера хоть и детский, но всё же психолог. Так что её мнение оказалось решающим. В итоге у меня набралось десять человек; я пригласила всех, но согласились прийти только четверо.

По утру, выйдя из подъезда, я вновь имела счастье лицезреть Петра в неизменно шикарном костюме и с не менее шикарной улыбкой. От вида мужчины, который даже не пытался скрыть личный интерес к моей персоне, кровь по венам бежала быстрее, и я прятала взгляд, стараясь смотреть по сторонам, но только не на того, кто сканировал меня с точностью рентгена.

– Доброе утро, Мирушка. Кофе? – Стаканчик опустился в мои подставленные ладони.

– Доброе утро, Петя. Спасибо.

– Какие планы на сегодня? – поинтересовался он, выезжая со двора.

– Жду на собеседование четверых кандидатов, а дальше видно будет.

– Молодец. Чем быстрее вольёшься, тем лучше. Кстати, свяжись со Стасом, пора определяться с названием и остальными нюансами. Думаю, что с этим вы справитесь без меня.

– Разумеется. Я слишком часто тебя отвлекаю.

– Мира, прекращай. Любой мужчина, особенно достигший моего возраста, никогда не станет заниматься тем, что не представляет для него какой-либо интерес: личный, финансовый или любой другой.

– Что за привычка всё время кивать на свой возраст? Ну какой возраст, Петь. Доживи сначала хотя бы до лет твоего друга Антона Андреича, потом кивай.

– Считаешь, что разница, между нами, – он призадумался на мгновение, – в пятнадцать лет не даёт мне такого права? А ты представь, что у меня за плечами багаж на пятнадцать лет тяжелее.

– И что? Да, ты старше, умнее, мудрее, не спорю. Но не настолько, чтобы мои ровесники падали перед тобой ниц и кланялись в безмолвном почтении.

– Я заметил, что в последнее время встретить уважение старшего возраста становится всё проблематичнее.

– Я не пойму… – Какой-то болезненный отголосок относительно возраста, всплывающий у Загороднева едва ли не каждую нашу встречу, невольно заставлял задуматься. – Я недостаточно уважительно к тебе отношусь? Но ты сам вроде предложил перейти на «ты». Можем…

– Мира, будь любезна заткнуться, – он рассердился, – на случай, если вдруг рискнёшь мне выкать да по отчеству называть, я торжественно клянусь, что твой распрекрасный зад не избежит воспитательного процесса.

– Я просто спросила, если что. По-моему, ты бурно реагируешь.

– Неудивительно, в моём-то положении, – пробормотал он себе под нос, отворачиваясь в противоположную сторону, но я услышала.

– Я тебя не поняла, Петь.

– Я сам себя перестал понимать, Мирушка.

После проведённых собеседований, я чувствовала себя выжатой, как лимон. Ничего существенного не сделала, но внутреннее опустошение давило. Трое человек из четверых, с которыми я беседовала ничего кроме антипатии не вызвали. Увлечения нужной мне сферой они не продемонстрировали, стремлений помогать не было, сострадание к детям в их глазах не мелькало даже тенью. Четвертая девушка не пришла, хотя именно она вызывала во мне самый большой интерес. Вроде и резюме у неё обычное, с фотографии на меня смотрела симпатичная русоволосая блондинка со стильной стрижкой до плеч, целеустремленным взглядом и упрямо поджатыми губами. Она чуть младше нас с Мариной, разведена, сыну пять лет. Особых достижений в работе не имелось, типичный послевузовский исполнитель из категории «подай-принеси». Специальность бухгалтер, как у Марины, но работала кем угодно только не по специальности. Оно и понятно, видимо рано вышла замуж, первая беременность, как набраться нужного опыта, если декрет, а дальше… Мне самой довелось хлебнуть, что должность выше секретарши или самого младшего персонала заполучить вчерашним выпускникам невероятно сложно. Чем же зацепила меня эта девушка?

Жёстко отсекая бесполезные размышления, я принялась заново штудировать пачку резюме, но уже из тех, кого вчера забраковала Лера. На безрыбье и рак подойдёт… Вечером решив уйти пораньше я как раз одевала плащ, когда дверь в кабинет раскрылась и на меня свалился некто всей своей неуклюжей тушей. От неожиданности и чужого веса я, потеряв равновесие, приземлилась с высоты своего роста на попу. Высокие каблуки не выдержали и мои ноги подвернулись совершенно невовремя. Теперь я сидела, неловко завалившись на бок, потому что умудрилась пребольно треснуться копчиком. Всё произошло в считанные доли секунды. А виновник просто обязан получить по заслугам.

– Простите, ради Бога, простите. Мне очень неудобно, что так получилось. Я не хотела. Честно. Сама не знаю, как вышло.

Женский безостановочный лепет прояснил то обстоятельство, что первопричина моего падения девушка, а когда я сморгнула проступившие слёзы от боли в крестце, то узнала и саму девушку.

– Что же вы, Влада, столь неаккуратны.

– Простите-простите, ради бога, простите.

– Да перестаньте вы извиняться, – прикрикнула, – помогите лучше встать, – и протянула ей руку.

Когда с её помощью я поднялась, в позвоночнике незамедлительно стрельнуло, в глазах помутнело, я пошатнулась, но устояла. Подождав для верности минутку, проковыляла до кресла, чтобы сесть и снова завалиться на бок. Крепко меня приложило.

– Рассказывайте, Влада, с какой целью нападаете на мирных граждан.

– А вы Мирослава Андреевна, да? – на несчастную больно смотреть. Мне показалось она расплачется от неловкости и сожаления, что опрокинула не уборщицу, а возможную будущую начальницу.

– А вы сообразительны.

– Я уволена, да?

Кто из нас двоих ударился?

– Влада, давайте так. Сзади вас стоит кулер, налейте себе холодной воды или заварите чай. Кружки и чайные пакетики в соседнем шкафу. Вы придёте в себя, а после вернёмся к беседе.

Когда по моей просьбе она села поближе, я начала допрос… то есть беседу.

– Ну рассказывайте.

– Чт-то?

– Как что? Биографию свою конечно же, времена детского сада вспоминать не обязательно, а вот начиная с первого места работы хотелось бы послушать.

– Так все места, где работала, я указала в резюме.

То ли девушка перепугалась, что уронила меня, то ли я ошиблась в отношении неё.

– Хорошо, тогда начнём с последнего места. Последние полгода вы трудитесь в некоем «Модильяни холдинг» помощником главного руководителя. Прошло не так много времени, но вы ищете новое место, что уже странно. Вы сейчас работаете?

– Нет. – После объяснимого испуга она вдруг резко переметнулась в сторону раздражения, что для меня не допустимо. – Месяц назад уволилась.

– Причину назовёте? Настоящую, я имею ввиду. А не те, что обычно говорят: маленькая зарплата, плохие условия труда, а то я осталась бы. И если позволите небольшую ремарку: я не полиция нравов, я вас не знаю, вы меня тоже, нам не за что осуждать друг друга, не так ли? – Светло-голубые глаза, изумлённо округлившись, уставились на меня не моргая. – Влада, давайте так, либо откровенность за откровенность, либо не будем понапрасну тратить время.

Только я предприняла попытку встать из кресла, как странную визитёршу прорвало.

– Мне пришлось уволиться, понимаете! Директор оказался тем ещё козлом. – Мои губы растянула непроизвольная усмешка, но я тут же замаскировала её, чтобы не злить распалившуюся девушку сильнее. – Сами знаете, – она бросила в мою сторону тяжёлый взгляд исподлобья, – сначала только работа, потом забери его вещи из химчистки и отвези к нему вечером после работы. А там… либо ты удовлетворяешь «все», – последнее слово она выделила воздушными кавычками, – потребности, либо пиши по собственному.

– И вы уволились.

– Не сразу, пыталась договориться…, честно. Мне действительно нужна работа, и я люблю стабильность, но с этим как-то не заладилось.

– Ребёнок ходит в детский сад?

– Да, из садика его забирает моя мама, и она же сидит с ним, если он болеет. Она учительница, ей проще выкроить время, чем мне. Вы не думайте, Мирослава Андреевна, Платоша здоровый ребёнок. Он редко болеет. И я это говорю не потому, что пытаюсь произвести хорошее впечатление, а так и есть. У меня с ним вообще хлопот не бывает. Даже несмотря на то, что воспитываю одна. Его папаша хоть и бросил нас, но не был наркоманом каким или алкашом. Платон крепкий мальчуган, в отца-спортсмена пошёл.

– Расскажите лучше, как у вас обстоят дела с коммуникацией. Как вы сходитесь с людьми?

– С этим у меня проблем никогда не было. Я не из стеснительных, но место своё знаю. Если нужно соблюдать корпоративную этику, то быстро вливаюсь в нужное русло. До последнего неудачного места я секретарём работала. Так вот Николай Иванович, как говорится, был действительно мужиком. Всё только по делу, строгий очень был. Но и научилась я там многому. Мы вдвоём с напарницей сидели в приёмной. Работы много, одна бы не справилась. Телефоны не замолкали с раннего утра до самого вечера. А нужно график составить, отслеживать его, назначать и координировать встречи, материалы для переговоров размножить. Я на той работе всему-всему научилась. Так что вы меня испытайте, Мирослава Андреевна, обещаю, не пожалеете. Тем более вы меня возьмёте на испытательный срок.

Прыткая какая, поэтому я скорректировала: – Если возьму, то испытательный срок обязательно будет. Но если меня всё устроит, то затягивать не в моих привычках.

– А вы испытайте, не понравлюсь всегда уволить успеете.

Усмехнулась уже в открытую: Владе палец в рот положи – по локоть отгрызёт.

– Как вы относитесь к работе сверхурочно?

Она надолго задумалась, и я даже решила, что откажется, у неё ведь ребёнок.

– Если это не входит в привычку, а форс-мажорно, то без проблем. Но если так будет регулярно, я честно говорю, что не знаю. Согласится ли мама проводить много времени с внуком. Хотя ведь можно пригласить няню? – Она смотрела на меня вопросительно, будто я сейчас кинусь решать её дилемму.

– Вы мне скажите, Влада. Как будете действовать в аналогичной ситуации? – а вот и первый стресс-тест. Со стороны забавно наблюдать за потоком чьих-то размышлений. Глаза человека начинали мельтешить из стороны в сторону, мимика оживала, удивляя гримасами, пока мысли судорожно отыскивали нужный выход.

– Няни у меня нет. Но есть сестра бывшей одноклассницы, она до сих пор живёт с родителями только в соседнем подъезде. Я слышала, что она присматривает иногда за соседскими ребятишками. Хотя если мы с вами договоримся, то я займусь вопросом подбора няни на случай задержек.

– Влада, вопрос покажется необычным, но отвечайте, пожалуйста, не задумываясь. – Если она удивилась, то виду не подала, только хмурила светлые брови. – Как поведёте себя, если придётся тесно взаимодействовать с детьми с инвалидностью?

Я следила за её лицом, подмечая любую, даже самую незначительную реакцию. Но кроме недоумения она ничего не демонстрировала. И как это понимать…

– Вы меня извините, что вопросом на вопрос. Но какая собственно разница между ребёнком и ребёнком с ограниченными возможностями? Лично я не вижу разницы. Может я чего-то не понимаю?

Нужда что-либо объяснять отвалилась сама собой. Решение было очевидным, но напоследок я не сдержала любопытства, да и толики опасения:

– А почему вы опоздали? Не позвонили, не предупредили о задержке.

– Да только вышла из подъезда, как пацан-шалопай выхватил сумочку из рук и на роликах моментально скрылся из виду. А у меня там телефон, деньги, документы, в общем всё. Я за ним.

– Не догнали?

– Какой там. Я на каблуках, на собеседование ведь собиралась, приоделась. А он, гад, на роликах. Закономерно, что в битве каблуки против колёс проиграли каблуки.

– Печально. Кражу зафиксировали, чтобы документы восстановить?

– Пришлось. Вон сколько времени потеряла. Пока домой вернулась, пока права отыскала, по ним к вам охрана пропустила, хотя по началу не соглашались. А я ведь и телефон ваш не помню. Хорошо хоть адрес и номер кабинета запомнила.

Я встала с кресла, прислушиваясь к телесным ощущениям. Копчик беспокоил, но не до такой степени, чтобы искры из глаз. Влада снова поменялась в лице, становясь похожа на затравленного диким волком зайчонка. Но я не зверь, я всё понимала, и сама не меньше нуждалась в бойкой помощнице.

– Вы приняты, Влада. Приходите завтра, составим договор и более подробно поговорим. Согласны?

В голубых глазах алмазами засверкали слезинки. И она преданно смотрела снизу вверх не торопясь подыматься, словно если встанет со стула, то мираж рассеется.

– Вы меня правда возьмёте?

– Возьму Влада. Но на испытательный срок. Мне очень нужен ответственный человек, но и работа такая, что если вы по каким-то причинам не подойдёте, то жалеть не стану. Распрощаемся тут же.

– Что вы, Мирослава Андреевна. Я не подведу, вот увидите. Вы только возьмите.

Глава 16

До открытия Центра 13 месяцев

Влада быстро и органично влилась в мою странную и непонятную новую жизнь. Признаться, я была довольна тем, что мне попалась ответственная девушка. Она охотно приняла на себя круг обязанностей, которые я сама выполняла нехотя, через силу. Вроде тех, когда требовалось повисеть на телефоне, обзвонить мелких поставщиков или дать объявление о наборе вакансий. Те вакансии ещё пришлось потрудиться составить, как и список наших требований. А с этим мне помогла как раз таки директриса одного из детских домов, в который я регулярно и частенько наведывалась. Мне остро не хватало информации, специфических навыков. Людмила Геннадьевна щедро делилась со мной и тем, и другим, но исключительно в свободные от важных дел часы. Поэтому мне приходилось подстраиваться, а в минуты ожидания я общалась с нянечками и воспитателями и, конечно, не забывала о детях. Которые, теперь завидя меня издали, кричали: «Тётя Мира приехала».

Знаете, когда слышишь многоголосый детский гомон, скандирующий твоё имя с удивительной непосредственностью, искренностью, предвкушением подарков или чего-то интересного, увлекательного, того, чего в их жизнях отчаянно недоставало, то в душе что-то переворачивалось. В мире не существует человека, который не узнал, что такое потери, не столкнулся с фатальными событиями.

У каждого из нас свой рок в жизни, но итог для всех один – Одиночество.

Стоило мне услышать детские голоса, то единственным желанием билось – остаться рядом навсегда. С каждым отъездом и расставанием я будто отрывала от своего сердца кусок, оно кровоточило, ежедневно напоминая мне о ране, но всякий раз я, словно наркозависимая, возвращалась обратно. Больно. Мне адски больно. Когда я мысленно орала, расставаясь с детьми, то чудилось, что мой безмолвный крик слышно на вершине Гималаев. Кричала не я. Кричала моя душа. И так каждый раз. Каждый-долбаный-раз я лишалась куска сердца, когда приезжала к невинным, но истерзанным, перемолотым беспощадными жерновами и выплюнутыми за ненадобностью.

Но вы представляете, они-то всё прекрасно понимали! Они знали и чувствовали!

Как бы старательно мы себя не обманывали, сколько бы раз не отворачивались, делая вид что уж меня-то сиротские проблемы не касаются, мол лично я никого не бросала, пусть расхлёбывают те, кто рожает, а после избавляется от потомства. Я не такой/такая. Я своих детей не брошу.

А сами-то вы знаете где свои, а где чужие? Как вы их делите? По ДНК? А где гарантия того, что ваша жена не заделала дитятко на стороне, глядя вам в глаза и клянясь в искренней любви? В истории миллионы примеров. Самый дальновидный народ еврейский – род передаётся не по мужской линии, а по женской. Ибо только женщина ведает, кто отец её детей. Но во время учёбы в институте мне пришлось столкнуться с возмутительной безрассудностью, когда легкомысленные девчонки понятия не имели от кого умудрились залететь. И как быть? Незапланированных детей считать своими или чужими? А ежели взрослые обманывают друг друга, будучи людьми подлыми и нечистоплотными внутри, в душе, то виноваты, выходит, дети? Или те родители, которые ждали здорового малыша, но получившие калеку после тяжёлых, осложнённых родов… Такое происходит намного чаще чем мы думаем или нам бы хотелось. Родители безутешны, но бросают свою кровиночку, отказываются, потому что ребёнок неполноценен. Будто своим появлением он их обманул, не оправдал возложенных надежд. Он не станет нормальным в их понимании, он будет не таким как все, он будет иным, а значит сразу превращается в чужого, хотя в его венах течёт их кровь. Так почему из своего он вдруг становится чужим?

Мне неведома истина, скорей всего каждый сам определял её для себя. Лично я давно перестала делить ребятишек на чьих-то. Они все просто дети. Они те, кто нуждался в уходе, нежности, заботе. Им необходимо знать, что кто-то беспокоился о них, что остались неравнодушные, что были те, кто протянет руку помощи, когда она так нужна.

– Тётя Мира, вы привезли сладости? – Светловолосая маленькая девочка тянула меня за рукав.

– Нет, милая. Извини. Сегодня угощений не будет. Но я переговорю со взрослыми, а после если нам разрешат, то поиграем все вместе на улице под солнышком.

Она убежала к таким же по возрасту малышам и громко сообщила, что конфет не будет. Ох девочка, как бы я хотела, чтоб отсутствие конфет было самым горьким событием в твоей жизни. Но мы все, находящиеся здесь, от мала до велика знали – всё ложь. И моё сердце оторвало от себя ещё один кусочек, чтобы оставить его здесь вместо меня самой.

Ах да, я всё-таки научилась не плакать. Стоит мне очутиться в детском приюте, мои глаза – выжженная пустыня. Страшные картины отсутствующих или неразвитых конечностей, неправильно сросшиеся ручки и ножки, деформированные родами головки… хрупкость человеческого тела, подверженность коварным заболеваниям, последствия чудовищных автомобильных аварий больше не выдавливали из меня слезу.

В длинном опустевшем коридоре эхом разносился звук моих шагов. У кого-то занятия, кто-то резвился на улице. Погода и вправду дивная. Словно она не видела, что совершали люди на земле и щедро поливала весенним солнцем. Я не уверена, что в тот мрак, по которому я шла, способен пробиться хотя бы один лучик света. Если бы я стала писателем и сочиняла «кошмарства», лучшего места обитания для призраков, чем детский приют, не найти. Звучит цинично, даже кощунственно… Но при моих посещениях кладбища, по коже не гулял озноб, как сейчас.

– Добрый день, Людмила Геннадьевна, – я поздоровалась с грузной, заплывшей женщиной, чьё лицо давно носило несмываемую печать скорби. Носогубные складки столь глубоки, словно пропаханные борозды. Ей немногим за пятьдесят, но лицо, видевшее слишком много горя, делало её похожей на ту, которой по незнанию дашь далеко за семьдесят. Обшарпанный кабинет, нуждавшийся в ремонте, резанул по обонянию спёртым воздухом.

– Здравствуй, Мира. Сегодня, извини, не отвечу на твои вопросы. Внука отвезли в больницу, я выезжаю прямо сейчас.

– Вас подвезти? Я с водителем если что.

– Нет. Я за рулём. На вот. – Она протянула мне бумаги, исписанные шариковой ручкой. – Здесь то, чем дети занимаются сейчас в свободное время и то, чем хотели бы. Сама понимаешь, систематизировать некому, поэтому разбирайтесь самостоятельно.

– Само собой. А что с внуком стряслось?

– Да в садике упал с горки, руку сломал. Сейчас выясняют сам навернулся или толкнул кто.

– Дети такие непоседы, что находят приключения там, где их в принципе найти невозможно.

– Ох, деточка, чего я только не повидала на своём веку. Поэтому, когда дочь позвонила со слезами, я спросила одно – жив? А если жив, остальное ерунда.

Я всякий раз поражалась внутреннему стержню железобетонной женщины. Из чего выковано её сердце, из огнеупорной стали? Бросив короткий взгляд на исписанные листы, я приметила, что каждая строчка написана разным почерком, иногда даже печатными буквами, сами строчки скакали по горизонтали.

– Ребята писали?

– Конечно, кто ж ещё? Больше некому. Все заняты. Дел, как всегда, по горло. Ну ты и без меня всё понимаешь. Сама теперь такая же.

– Людмила Геннадьевна, пока не уехали спрошу по-быстрому, вы случайно не общаетесь с Ольгой Петровной?

– Железякиной что ли?

– Да, с ней.

– Я бы и рада не общаться, но приходится. Радует, что редко. А что случилось, зачем она тебе?

– Хотела с ней договориться как с вами, поговорить с персоналом, ребятами, узнать из первых уст чего не хватает, о чём мечтают.

– Отказала? – понимающе хмыкнула Людмила Геннадьевна, натягивая на грузную фигуру плащ.

– Весьма культурно послала. Встречи только с ней, строго по записи и по заранее оговорённым темам. Вопросы персоналу под запретом, общение с детьми тем более. Будто у неё там форпост какой-то.

– Не обращай внимание. Ты, кстати, с мэром-то как, дружна?

– Куда мне. Но наши спонсоры контактируют весьма тесно.

– Вот пусть он ей позвонит. Насколько я знаю, у него неплохо получается сладить с Железкой.

Я усмехнулась очевидному прозвищу, которым не грешили пользоваться коллеги.

– Спасибо за подсказку, – попрощалась с женщиной, которая несмотря на свой тяжелейший труд, всегда находила время, даже минутку, чтобы поговорить с тем, кто просил её внимания. Именно она дала мне очень важный совет, которым я пользовалась всякий раз, когда приезжала детский дом:

– Спрячь свои слёзы подальше, девочка, они здесь никому не нужны.

– Как? Скажите мне, что для этого нужно сделать? Потому что я просто не понимаю, как можно оставаться равнодушным, когда видишь ТАКОЕ!

– А почему ты думаешь только о себе? Ты обязана думать в первую очередь о них! ИМ нужны твои слёзы? Думаешь, они не плачут по ночам? Да что там по ночам, пока не привыкнут они воют сутками напролёт. Для чего им твои слёзы, когда им свои девать некуда? Самое главное, Мира, никогда не забывай, что твои минутные душевные терзания не идут ни в какое сравнение с тем горем, что они носят в себе каждый день. Всегда помни о том какого ИМ и только после вспоминай о себе.

После тех слов мои слёзы высохли будто по команде и больше не появлялись. Я быстро научилась улыбаться рядом с теми, кто отчаянно нуждался в позитивном настроении. А слова самоотверженной Людмилы Геннадьевны превратились в личную установку на годы вперёд: «Даже если кажется, что моя жизнь кончена и бессмысленна, есть дети, чья тяжёлая судьба не идёт ни в какое сравнение с моей». Отныне я помнила об этом всегда. А душевные терзания испарились предрассветной дымкой, когда множество дел обрушилось резко и в одночасье накрыло лавиной с головой, укрывая толстым слоем нерешённых вопросов.

– В офис, Мира Андреевна? – окликнул меня Тимофей, наш новый водитель. После игр с ребятами, сердце болело за каждого из них, я села в машину, но погрузившись в тяжёлые размышления, забыла назвать конечный пункт назначения.

– В офис, – скомандовала и набрала Владу.

Звонкий голос со второго гудка отрапортовал:

– Мира Андреевна, Савелий Аркадьевич заезжал пока вас не было.

– Что-то срочное? – беспокойство проявилось сразу.

– Нет, он посоветоваться хотел, но сказал, что вопрос несрочный.

– Хорошо. Лера с Варей должны прислать резюме своих однокурсниц, кто хочет устроиться к нам на постоянку и отдельно тех, кто займётся волонтерством.

– Документы пришли на электронную почту. Я распечатала.

– Молодец. Перешли, пожалуйста, письмо Станиславу Александровичу. И напиши, что мне нужно его мнение по поводу того, какой процент вчерашних студентов без опыта работы мы сможем принять. Мм, хотя знаешь, просто отправь письмо. Ничего не пиши. Я переговорю с ним по телефону.

– Сделаю. Мне тоже кажется, что неоднозначные моменты лучше обговаривать. В некоторых вопросах слишком опасно брать незакалённый жизнью персонал, – Влада часто радовала своей сообразительностью и созвучностью моим собственным мыслям.

Мне случайно вспомнилось, когда в самом начале её трудоустройства к нам в кабинет заглянул Загороднев-старший. Так получилось, что в это время мы с ней что-то обсуждали, и я не заметила вошедшего без стука Петра, но видела весь спектр отразившихся эмоций на её лице. Заинтересованность в привлекательном мужчине проявилась мгновенно, но Влада повела себя исключительно профессионально. Потушила алчный пожар в своих светло-голубых глазах, вежливо поздоровалась и больше ни разу не взглянула в его сторону, будто он перестал для неё существовать. Тем не менее первоначальный интерес, зажёгшийся в ней факелом, я засекла, и почему-то данный факт прочно отложился в памяти. Хотя я понятия не имела зачем нужна информация, совершенно меня не касающаяся. Телефон зазвонил, дисплей высветил номер того, о ком я только что размышляла:

– Привет, Петя.

– Мира, ну как так?

Закатив глаза, я улыбнулась, у меня до сих пор не получалось привыкнуть к нашему плотному общению.

– Что я натворила на этот раз? – силилась не рассмеяться. В моём лице Пётр нашёл ученицу, безусловно благодарную, но порой его дар нести просвещение изрядно меня напрягал. В то время как он, по моему мнению, искренне наслаждался тем, что появилась возможность передать часть обретённых знаний и делового опыта.

– Ты действительно забыла, что мы собирались сегодня пообедать?

Вот же засада… за последние несколько дней мне не впервой что-то забывать. Неудобно получилось.

– А почему не позвонил раньше?

– Ждал, когда ты позвонишь.

– Право-слово, ты как ребёнок малый. Но я поняла ход твоих мыслей – теперь ты голодный и злой, а я тебе должна. Мои выводы верные?

Мужской открытый смех поднял настроение и мне.

– Видишь, ты схватываешь на лету. Скоро моя ученица переплюнет своего учителя.

– Ты мне безусловно льстишь, но я стараюсь.

– Ты где?

– По пути в офис.

– Раз ты признала свою вину и чистосердечно раскаялась, значит прямо сейчас говоришь водителю мой домашний адрес. А я жду тебя в компании ужина.

– Пе-тя, но мне бы домой заскочить. Хочется смыть с себя день и переодеться.

– Нет. Ты – необязательная и безответственная прогульщица, значит будешь исполнять моё желание.

– Я же не золотая рыбка для исполнения желаний. Может завтра? Как раз суббота, ты отдохнёшь, я высплюсь, и встретимся за обедом или ужином. На твой выбор.

– Я всё сказал, – жёсткие, повелительные нотки проскальзывали всякий раз, когда Пётр был чем-то недоволен, – а на завтра, между прочим, запланировано небольшое совещание с Савкой. Отдыхать некогда, Мира. Влезла в серьёзные дела, будь добра, жертвуй выходными и выкраивай время, когда есть свободные часы.

– Хорошо, я тебя поняла. Если бы не Савелий, ты придумал что-то другое.

Когда Пётр чего-то хотел, переубедить невозможно. Все должны и будут исполнять только то, что требовалось ему. Как мужикам удавалось вести себя подобным образом и главное, чтобы им сходило с рук вызывающее поведение, я не находила ответов. Скорей всего именно здесь крылась причина неприязни между Загородневым и Подольским. Они не враги, но приятелями их никто не назовёт, как раз от того, что похожи непробиваемым характером словно близнецы.

– Мира, выбирай выражения, – моё самоуправство моментально стреножено, прозвучавшей в Загородневском голосе строгостью, – у меня нет нужды придумывать. Если бы ты не уехала по делам, то переговорили бы с Савой сегодня.

– Он должен предупреждать о визитах, – я продолжала обиженно возмущаться.

– Претензии выставишь ему. Но про обед со мной ты забыла сама. Ни я, ни Савелий в твоей забывчивости не виноваты.

– Я же сказала, что согласна. Еду я, еду, – прервала звонок не попрощавшись. Странно, что простая просьба выбила меня из колеи. Но после развода с Бывшим любые жёсткие рамки вызывали отторжение.

Глава 17

Было душно от жгучего света,

А взгляды его – как лучи.

Я только вздрогнула: этот

Может меня приручить.

Наклонился – он что-то скажет…

От лица отхлынула кровь.

Пусть камнем надгробным ляжет

На жизни моей любовь.

А. Ахматова, 1913

Отрывок Смятение

Дверь своей квартиры Пётр для меня отворил, уже переодетый в домашние брюки, футболку и с мокрыми волосами. Я угодила в аромат чего-то мясного, аппетитного, учуяв который, желудок моментально отозвался нескромными звуками.

– Вот что бывает, когда забываешь об обеде.

– А ты не поленишься укорить.

– Как же иначе. Ты стала такой занятой, что для аудиенции лучше записаться заранее.

– Не сочиняй.

Разувшись и пройдя в гостиную, я тут же погрузилась в глубокое кресло и вытянула ноги, гудящие после шпилек.

– В ванной чистые полотенца, халат повесил специально для тебя, а также свою рубашку, на случай если захочешь переодеться.

Подперев подбородок согнутой в локте рукой – подлокотник кресла идеально мне послужил – я рассматривала стоящего рядом Петра. Судя по всему, мужское терпение иссякло окончательно. Но разве логично искать ответы там, где их не могло быть изначально. Планы Петра незамысловаты и прямолинейны, стрелки его часов указывали строго на полдень. Мне было совсем не сложно классифицировать мужские намерения, но со своим внутренним миром договориться не получалось. И я почему-то страшилась обнаружить, что в глубине души готова принять его ухаживания.

Он отвечал мне открытым, бесхитростным взглядом, опустив руки по бокам, терпеливо ожидая моего отклика. Но его нет. Просто – нет. Я до сих пор сравнивала Петра с Подольским. И почти перестала верить в то, что когда-нибудь смогу избавиться от дурной привычки.

– Не знаю, что ты задумал. Но я устала, поэтому все выяснения временно откладываются.

Пётр улыбнулся по-доброму, повёл плечами, разгоняя кровь, затем кивнул в сторону ванной комнаты и скрылся на кухне. Я же, постояв подольше под горячими водяными струями, смыла тревожащую неопределённость, и приятная расслабленность в теле сразу сказалась на благодушие. Стол в гостиной накрыт, бокалы надулись рубиновым вином.

«Он определённо устал ждать. Наверно пора признаться самой себе, что жизнь продолжалась. Бывший далеко позади, а мне в руки плывёт отличная возможность забыть о нём раз и навсегда». Вот только я не готова забывать. Всё тянула, ждала непонятно чего. Но от несуществующего брака остались воспоминания да фамилия. Затянув пояс халата потуже и запахнув воротник понадёжнее, я смело – или почти – шагнула в неизвестность.

– День прошёл продуктивно? – Петру не было никакого дела до моих внутренних метаний.

– Вполне. А твой?

– Благодаря тебе, более чем.

– Почему благодаря мне?

– Я получил сегодня предварительный отчёт от своих финансистов за первый квартал и должен сказать, что приятно удивлён.

– Всё равно не вижу связи. – Меня повеселила попытка пустить пыль в глаза женщине, на которую мужчина имел виды определённого толка.

– А связь самая, что ни на есть, прямая. Мне интересен твой Центр, он требует немалых вложений, поэтому я стал работать усерднее, чтобы иметь возможность вкладываться бо́льшими суммами.

– А может это связано с тем, что, судя по слухам, гуляющим вдоль и поперёк офисной башни, хозяин «Города» поднял ставку арендной платы?

– Мира, бессовестная девчонка! Как ты смеешь возводить на меня напраслину? – Пётр искренне возмутился, но я уверена, сделал это специально с целью меня разжалобить.

– И не думала. Но факты упрямая вещь, – я не могла сдержать настойчивой улыбки, растягивающей губы против воли.

– Хочешь факты? Будут тебе факты. Коммунальщики подняли цены на электричество и воду, плюсуем туда прошлогоднюю инфляцию, требующую зеркального повышения зарплат обслуживающего персонала, а также охраны. Достаточно фактов или мне продолжить?

Я не могла ответить, потому что откинулась в кресле и хохотала. Меж тем на периферии сознания крутилась навязчивая мысль: «Рядом с Герой я давно перестала смеяться».

– А-ха-ха, ты всегда умудряешься выкрутиться, с тобой бесполезно спорить.

– У меня тост, – провозгласил Пётр, улыбка с него сползла, он замолчал и смотрел не мигая. Я приподняла свой бокал во время повисшей паузы, чтобы потревожить Петину задумчивость. – За твой смех, Мирушка. Чтобы он никогда не замолкал.

Горло перехватило, и я склонила голову пряча взгляд; поспешно толкнула свой фужер навстречу его. «До тридцатника рукой подать, а я не умею принимать комплименты от кого-то, кроме бывшего мужа… Чёрт, снова Подольский». Бывший подлежал забвению, поэтому на выдохе я решилась:

– Спасибо.

Пётр сделал небольшой глоток из своего бокала и продолжил пристально меня изучать:

– Ты скована и напряжена, почему?

– Не знаю. Может оказалась не готова, что в один день на меня обрушится миллион вопросов, требующих немедленного решения.

Он качнул головой, отказываясь принимать ставшей весьма удобной отговорку: – Ещё до суеты с Центром ты была зажатой. – Он прикрыл глаза, будто вспоминал, а я смочила пересохшее горло вином… щедро смочила. – Я бы предположил, что ты изменилась до развода с Подольским. Что у тебя произошло, Мира?

Серый взгляд распахнулся и затребовал откровенности. Мне пришлось обхватить бокал двумя руками, в спешном порядке поднимая все внутренние щиты по боевой тревоге. Большой палец левой руки вдруг оказался у меня между зубов, и возвращать руку на положенное ей место пришлось принудительно. «Грызть ногти при Загородневе, это ни в какие ворота».

– Петь, я… я не стану обсуждать прошлое. Извини.

– Значит я прав. Случилось что-то действительно плохое, если спустя столько времени ты продолжаешь зажиматься и боишься.

– Я не боюсь! – воскликнула быстро и громко.

Он промолчал, но взгляд неуловимо изменился, его будто накрыло тенью, и я предположила, что Петя меня пожалел. Ведь нам обоим ясно, что я солгала. Но странно другое, меня не злило даже если он жалел.

– Как хочешь. Я не настаиваю, просто знай, что выслушаю в любое время, когда ты будешь готова.

– Зачем тебе?

– Разве не очевидно? – глаза напротив опоясались сеточкой морщин и засверкали иронией.

– Вполне. Но я не пойму зачем столько усилий ради того, чтобы развлечься с приглянувшейся девушкой.

Пётр не улыбался, теперь он меня гипнотизировал: – Почему ты решила, что я хочу развлечься?

– А это не так? – я даже забыла о недавнем страхе.

Он не ответил, только продолжал смотреть. Заёрзав и чуть не расплескав вино, я поскорее осушила бокал до дна. Знать бы ещё, что Петя хотел получить, если «развлечься» ему недостаточно? Ужин заканчивался в полном молчании. Я всё чаще налегала на вино, уповая, что каре из ягнёнка должно защитить от быстрого опьянения. Вы бывали в ситуации, когда хотели напиться и при этом старались не опьянеть? Противоречия запутали меня окончательно.

– Сиди, я уберу тарелки. – Пётр поднялся, подхватывая посуду со стола.

– Я помогу. – Подскочила вслед за ним, но коварное вино сделало своё дело. Я покачнулась и сразу плюхнулась обратно.

– Упёртая девчонка, – рассмеялся надо мной Загороднев, – сиди уж, школьница. Сначала пить научись.

– Я не школьница, и я не пьяная.

Но он мне не ответил, а вскоре со стороны кухни послышался стук и звон посуды. Пока Петя отсутствовал, я осторожно переползла с кресла на диван и свернулась клубком, изредка позёвывая и прикрыв озябшие ноги полой халата. Мой ритм жизни никогда не был таким сумасшедшим, разве только во время сессий в университете. А если Гера мешал спать по ночам, то после его отлучек на работу, я по-хитрому отсыпалась днём, нагло используя его отсутствие.

– Ну нет, так не пойдёт, спящая красавица. Мне нужна компания, а не сопящий бурундук под боком.

– Петя! Да сколько можно, – сонливость пропала за мгновение, я даже приподнялась, чтобы демонстративно нахмурить брови и отстоять свою принципиальную позицию, – я не бурундук, не школьница и не пьяница.

А через один взмах ресницами мои губы накрыл нежный, сладкий поцелуй с тонкой ноткой красного вина. Получала я в браке с Подольским простейшую нежность от обычных поцелуев? Вот уж вряд ли, Гера никогда не отличался терпеливостью. Чтобы дождаться от него мягкости, следовало сначала пережить бурю, и только после можно было рассчитывать на скоротечные телячьи нежности. «Убирайся из моей головы, козёл», – Бывший не слышал, только я. И оттого сильнее вжималась грудью в Петра, который ничего не знал о мысленном жужжащем рое в моей голове и наверно радовался, что растопил ледышку. Может стоило добавить огоньку в нашу возню? У Пети наверняка было много разных женщин, гораздо опытней меня. Вряд ли мужчина его возраста получит удовольствие от неумехи. Но целовался он восхитительно. Если представить, что мои пальцы играли с шевелюрой Геры, ммм… Невольный стон вырвался из самой глубины груди, и я едва не согнулась пополам от сильнейшего возбуждения. Цепляясь за мужские плечи, крепкую шею мне хотелось большего. Испытать силу, жажду, нетерпение. Ощутить такой напор, когда уверена, что сдохнешь если не подчинишься и не примешь в себя того, кто нуждался в тебе не меньше, кто мог разорвать, если не раскроешься перед ним и не докажешь своё желание.

Но всё было не так. Не те плечи, не тот запах, нет агрессии, нет давления, нет пожара. Это не Подольский. Но до чего ласково и вкусно, ммм… Интересно, какие поцелуи мне нравились больше, когда мужской язык врывался, словно брал штурмом вражеский корабль, или когда оплетал, дурманил и тонко намекал на страсть. Наверно и те, и другие, в зависимости от…

– Ми-ра, – Петя застонал, прижимаясь к моему лбу своим, и прервал волшебный поцелуй, – ты думаешь так громко, что я практически слышу твой голос.

– Ничего я не думаю, – недовольно заворчала, облизывая губы. Мне нравился вкус Загороднева с винной ноткой. Но он ведь не мог читать мысли, нет?

– Твоя ложь лишь подтверждает, что я прав. Заруби себе на носу, что врать мне бесполезно. Я прекрасно чувствую, когда женщина целует меня, а когда думает о чём угодно, но не обо мне.

Пётр откинулся спиной на диван, пристроил затылок на подголовнике и закрыл глаза. По моему лицу снова пополз жар, и я потёрла кончик носа. Совесть начала подгрызать изнутри. Я подобралась к Петру под бок, и он тут же обернул вокруг меня руки, делясь теплом. Воодушевлённая тем, что он вроде не обижался, пристроила голову на его груди, вслушиваясь в стук сердца. Почему, когда я слушала сердцебиение Геры, то моментально расслаблялась. Моё сердечко приноравливалось к его ритму либо частило, но лишь от радостного воодушевления. И всякий раз меня накрывало уверенностью, что всё будет хорошо. Мы были вместе, это ли не главное? Сейчас же мне приходилось воевать с собственным напряжением. Мужские пальцы оглаживали моё плечо, но тело скручено морскими узлами.

– Бушующая, исступлённая любовь не способна к созиданию, ей предначертано разрушать.

Тишину вспорола фраза, которая в мгновение ока разогнала алкогольный морок в голове.

Глава 18

О, жизнь без завтрашнего дня!

Ловлю измену в каждом слове,

И убывающей Любови

Звезда восходит для меня.

Так незаметно отлетать,

Почти не узнавать при встрече.

Но снова ночь. И снова плечи

В истоме влажной целовать.

Тебе я милой не была,

Ты мне постыл. А пытка длилась,

И как преступница томилась

Любовь, исполненная зла.

То словно брат. Молчишь, сердит.

Но если встретимся глазами

Тебе клянусь я небесами,

В огне расплавится гранит.

А. Ахматова, 1921

– Чем сильнее человек влюблён, чем неистовей его страсть, тем желание обладать и поглотить другого человека становится непреодолимым.

– Ты про что? – Я притихла, не понимая куда мы свернули и чем мне грозила неизвестность за углом. Голос Петра изменился, стал глуше и будто скрипучей. Он полулежал рядом со мной на диване, но создавалось впечатление, что мыслями витал где-то далеко.

– Все мечтают о любви: большой, чистой и светлой. Люди думают, что стоит им познать её, как они станут самыми счастливыми, обретут святой грааль достигнув заветной цели.

Ты прошла через это. Отрицать бесполезно, Мира. При желании любой человек считывается через взгляды, жесты, непроизвольную мимику. Просто мало у кого возникает желание пробраться в мысли другого. Современные люди привыкли ковыряться в самих себе, ублажая эгоизм. Мне не нужно расспрашивать, чтобы понять – тебя любили, ты любила, но всё закончилось плохо.

Кипящие эмоции всегда будут искать выход. Накал страстей не может приумножаться в человеке до бесконечности. Критическая точка наступит рано или поздно. И выход эмоциональной лавы вовне предопределён. Другое дело, когда мы встречаем, так называемую, вторую половину. Влюбляемся. Отдаёмся во власть романтических эмоций. И человек уже не один, их становится двое. С каждым днём внутренняя чувственная буря взращивается, щедро подпитываемая возлюбленными, их испепеляющей страстью, жаркими словами вперемешку с признаниями и клятвами. Вся эта мешанина переливается из одного влюбленного в другого, если переполняется одна половинка, то избыток принимает другая и наоборот. Госпожа Любовь отвечает паре взаимностью, она тоже мечтает соединить два сердца, которые искренне тянутся друг к другу, желая стать одним целым.

Время идёт, казалось, будь их отношения исключительно плотскими, то уже перегорели, изжили себя. Но даже плоская шутка о непредназначенности заставляет влюблённые сердца испытывать муки страданий и вместе с тем верить и желать обладания любовным граалем. Любовь вторит двум половинкам, надёжно укрывает чувственным покрывалом, показывая, что только с ней – Любовью – эти двое обретут то желанное, о чём когда-то мечтал каждый из них по отдельности, но что они открыли и обрели друг в друге, и теперь не могли расстаться. Прощание им чудилось преддверием ада. Тогда как простые объятия с любимым раскрывали ворота в рай. И госпожа Любовь, видя их взаимную тягу и влечение, даровала им любви ещё больше, ещё и ещё. Ты замечала, что чувственных эмоций не бывает много? Тебе ведь не приходило в голову сказать любимому: всё, достаточно, я не хочу твоих поцелуев, перестань меня обнимать или ты слишком сильно меня любишь, не мог бы ты любить чуточку меньше. Влюблённых двое, все испытываемые парой эмоции и чувства делятся на два.

Тем удивительно, что в какой-то день для одного человека из двух, взаимной любви становится слишком много. Ему ни с того ни с сего начинает казаться, что возлюбленный ограничивает, давит, требует с избытком. Он пытается сопротивляться непонятному давлению и отвоевать дистанцию, которую сам же когда-то разрушил. Сложно восстановить то, чего нет. Два человека вросли друг в друга. Добровольно согласились быть вместе, осмысленно отказались от своего «Я», чтобы взамен обрести «Мы». «Я» исчезло, его больше нет. Теми людьми, какими они были до появления «Мы», им тоже не стать. Если одна из половинок противится и больше не желает быть частью, казалось бы, прекрасного и естественного целого, то «Мы» заболевает. Поразительно, не находишь? Сначала восторгаться ожившей мечтой, считать её благословением свыше, носиться как с чашей Грааля, а после тяготиться…

«Мы» покрывается сетью мелких трещин, и с каждым днём сопротивления они неуклонно разрастаются. Постепенно первая половинка всё чаще задумывается: возможно заветная мечта, поначалу казавшаяся таковой, никакая не мечта, а скорее ошибка или недоразумение. Этой половинке кажется, что где-то по земле возможно ходит истинный избранник, который ждёт и грезит о воссоединении. И если половинка избавится от удушающих отношений, то наконец обретёт истинное счастье и подлинное единение с другим человеком. Которое откроет новые горизонты, и дарует истинные чувства, ещё более сильные. Что совсем неудивительно, ведь если первые отношения служили источником небывалых эмоции, о чём заблудший человек до сих пор не забыл, оказались не истинной любовью, то стоит ему воссоединится с тем, кто, как он думает, доподлинно предназначен судьбой, значит обретёт невиданное, всеобъемлющее и всепоглощающее счастье.

Заблудшая половинка надеется, что новые отношения сполна удовлетворят его алчные потребности, утихомирят вину за отмирающие первые чувства, вознесут на небывалые высоты удовольствия, помогут забыть совершенное предательство, которое даже не считает таковым. Разве можно осуждать стремление отыскать и познать истинные чувства, несравнимые с суррогатом, каким бы страстным он ни казался поначалу. Теперь же первые отношения иначе чем суррогатом не назовёшь. Они оказались подделкой, ничего не стоящей пустышкой. Если бы чувства были настоящими, то они никуда не исчезли, ведь так?

Только что делать второму человеку… Который абсолютно и твёрдо убеждён в том, что отношения были настоящими, искренними. И его чувства по сей день продолжают оставаться именно такими. Госпожа Любовь всё также щедро одаряет его, требуя отдачи. И человек начинает думает, что возможно он чего-то недодал, не показал, как сильно любит, уделял недостаточно внимания своей половине. Тогда он бросается любить и выражать свои чувства ещё яростней и неудержимей, ведь если того, что он делал раньше недостаточно, значит отдавать нужно больше. И он действительно даёт, ибо сама Любовь продолжает щедро раздавать дары; предназначенное для двоих теперь в изобилии выливается на него одного.

Но вот парадокс – чем больше человек отдаёт любви другому, тем больше его любовь становится не нужна.

Ибо тот, кто посчитал первую любовь ошибкой, закрылся от неё навсегда. Отрёкся. Ему невдомёк о последствиях или попросту плевать. Да и когда возможные последствия волновали человека, вступившего на охотничий путь в стремлении догнать и заполучить истинную любовь.

Знаешь, я думаю, сама Любовь не может существовать без взаимности, так же, как и люди её испытавшие. Влюблённому нужна отдача, а Любовь требует отдачи от двоих. Только взаимности больше нет, отречение одного из них убило её. Одна половинка отказалась от своих чувств, вторая – взрывается от их переизбытка. Невозможно заполнять сосуд, предназначенный для двоих, не ожидая того, что излишек не перельётся через край, сметая всё на своём пути. Прогневлённая Любовь, обманутая в самых искренних, неподдельных чувствах, униженная, оскорблённая, она требует возмездия; и подвластная ей вторая половинка последует за ней. А уж если добавить неразумно провоцирующее поведение половинки-предателя… Тогда Мирушка, жди беды.

Прежняя чистая любовь, отравляясь ядом ревности и переполняясь неудовлетворённостью, не получая ожидаемого эмоционального отклика от любимого человека, рано или поздно превращается в злобу, гнев и требует вернуть украденное или возмездия. К сожалению, возвращать больше нечего, любовь осталась у одного из них. Тогда открывается лишь один возможный путь – месть, в любом из её проявлений. Предатель должен быть наказан, чтобы второй смог пережить боль предательства, измены и лжи. Самоцелью становится уничтожение изменщика или чувств, что остались в обманутом. Или потребуются оба варианта. Но как ни крути, последствия фатальны…

Когда Пётр замолчал, мне было тяжело оставаться недвижимой и безмолвной, приходилось сжимать пальцами горло, чтобы не завопить во всю глотку от услышанного.

– С ума сойти, Петя… – слова застревали.

Его история окунула меня с головой в собственную трясину обид, непонимания, неоправданного унижения. Я наблюдала за выражением его лица, но впервые глаза показывали пустоту. Ничего в них не отражалась, кроме грязного серого льда, испачканного временем, помутневшего от разводов, испещрённого рваными бороздами. Если он пережил всё, о чём говорил, то…

– Я рассказываю не для того, чтобы тебя напугать, Мира. – Пётр прервал поток моих собственных жутких размышлений, вызвав тем самым волну благодарности, ведь пока говорил он – я не думала. – А чтобы предостеречь. За сильными чувствами всегда следует горе.

Причины могут быть самыми разными: искушение деньгами, властью, соперницей или соперником, успехом, признанием. Не важно, что или кто послужит катализатором. Главное какова будет отдача. Если бы чувства не бурили горной рекой, спускаясь с самой вершины, набирая сумасшедшую скорость, перекатываясь через валуны и поваленные ветрами брёвна, не вписываясь в повороты играючи прокладывая новый путь. Рано или поздно обнаружив обрыв, своевольная река устремится вниз разрушительным, смертоносным водопадом, попав под который ничто не уцелеет, но разлетится на мелкие частицы, чтобы соединиться не в любовь, а в жажду мщения.

Покуда спокойная река, вьющаяся голубой лентой по равнине, время от времени выходящая из берегов, неизменно возвращается к изначальному руслу. Безмятежная река не знает бурной, неистовой страсти, она не кричит громких слов о любви. Она тихо плывёт и позволяет плыть вместе с ней тому, кто захочет. Кто примет и поймёт её, поддержит, кто не станет чинить препятствий на пути. Она с благодарностью омоет своими спокойными водами и подарит прохладу исстрадавшемуся сердцу. Да, с ней не познаешь клокочущих чувств, но зато она сможет быть благодарной, верной и преданной своему партнёру. Ведь они устремятся в одном направлении, без резких поворотов рукавов, не встречая валунов и обрывов. Спокойная река подарит утешение, а не исступлённую страсть и безумную любовь.

Просто помни, чем сильнее чувства, тем интенсивнее отдача и последующие несчастья. Даже то, что человек познал сумасшедшую любовь не даёт гарантии того, что эти чувства будут доступны ему вечность.

После последних отзвучавших Петиных слов, я переключилась на размышления о реках, представляла шумный водопад с озёрной гладью воды внизу, по которой расползались круги, постепенно затухавшие ближе к берегу, извилистую реку среди шумливых ветрами лиственных и хвойных лесов, что угодно лишь бы не возвращаться к разговору. Я даже не подозревала насколько мужчина, не обязательно Пётр, мог быть поэтичной личностью. Всем известно, лучшие художники, повара, писатели, музыканты – мужчины. И только сегодня мне довелось оценить разницу. Оказывается, целеустремлённость и предприимчивость не препятствие к желанию реализовать душевный романтизм. Почему-то раньше я всегда разделяла понятия успешный-мужчина-бизнесмен и мужчина-романтик. По какой причине мной было принято за аксиому, что волевой, крепко стоящий на ногах человек не способен на возвышенное? Но пока я думала о стороннем, из моего рта вырывались любопытные вопросы, требующие прояснений:

– Но не обязательно же, что сильные чувства заканчиваются горем. Люди, как и обстоятельства, разные.

– Мира, наивное дитя. Все люди одинаковы до тошноты. Все подвержены одним и тем же страстям: алчность, корысть, в молодости добавляется разврат. Больше ничего нет. Всё остальное производные с причинно-следственными связями. Верность и преданность давно похоронены под завистью и злобой. Люди разучились служить благим целям и идеалам, низменное и ничтожное теперь в почёте. Сильных духом и чистых душою давно не встретишь. Если же таковой человек вдруг повстречается на твоём пути, то советую держаться за него всеми силами, потому как с большей долей вероятности, второго ты не встретишь.

– Не знаю. Ты бы променял сумасшедшие чувства на, как ты называешь, спокойную реку? Смог без оглядок прожить, заведомо зная, что твой избранник тебя не воспламенит и не сгорит вместе с тобой?

– А ты?

– Не уверена… но предполагаю, что не смогла.

– Почему? Даже зная, что ничего хорошего безумные чувства тебе не принесут, ты всё равно выбираешь их?

Его изумление казалось искренним и оттого пугало, но я не рискнула соврать:

– Честно, не знаю. Но скорей всего именно так.

– Тогда ты глупее, чем я думал. – Прозвучало резко и неожиданно. Обидно.

– Возможно. Но мне кажется лучше узнать и переболеть, чем не узнать никогда и до конца своих дней фантазировать: а каково это, когда любишь на разрыв, до помутнения рассудка, до отречения от всего, в том числе и от себя самого.

– Максималистка. Всё или ничего.

– Извини, но я просто не понимаю, как можно считать свою жизнь полноценной, не испытав хотя бы раз пресловутые «всё или ничего». Я думаю, что большинство людей, по крайней мере с живым темпераментом, а не законсервированные нытики, предпочли бы испить помимо чувств и возможную горечь, чем всю жизнь плыть по вяло текущей реке, зато без потрясений.

Пётр промолчал, я же пришла к выводу – он со мной не согласен.

– Но ведь твой рассказ, ты…

«Замолчи, Мира, ради самой себя замолчи и не лезь! Тебе Подольского мало? Тебе детских приютов мало? Куда ты лезешь?» Я потёрла кончик носа… почесала подбородок, пожевала нижнюю губу и всё равно влезла:

– Ты действительно так сильно любил?

Пётр изменил положение на диване, поднялся повыше и снова сгрёб меня к себе под бок.

– Мне было двадцать, когда я влюбился. Она на два года младше. Обоих накрыло с первого взгляда. Может не с первого, но со второго точно. Едва познакомившись, мы уже не могли оторваться друг от друга. Я – тогдашний неопытный сопляк радовался, что повезло встретить девушку с родственной душой. Мы оба счастливы, без ума друг от друга, всё время вместе, как будто не могли насытиться. Через несколько лет поженились. Что лично мне виделось естественным развитием отношений, поскольку обоюдная нужда даже с годами не утихла. Свободное время в основном проводили в постели, и закономерным итогом через год после свадьбы появилась Алиса. До рождения ребёнка отношения были безоблачными, может даже слишком. Никаких скандалов или ссор, наш брак казался мне идеальным. Этаким типичным хеппи-эндом, который описывают на последних страницах женских романов или снимают финальной сценой в кино. Я всё также любил и был уверен, что любим. Поэтому не обратил должного внимания на проявившееся у жены недовольство и вспыльчивость. Отмахивался, списывал на рождение ребёнка, связанные с этим бессонные ночи, стресс послеродовой опять же. В те годы мои доходы были гораздо скромнее теперешних, и мы не могли позволить себе няню. Может это в некоторой степени сыграло свою роль…

«Что за ерунда? Брак по любви не подразумевает под собой меркантильности, – я размышляла, пока Петя погрузился в безрадостные воспоминания и замолчал, – можно понять те семьи, в которых полный швах, что называется, живут от получки до получки. Муж пропивает семейный бюджет либо приносит копейки. Если семья обеспечена средним доходом, то никакой меркантильности стоять рядом не должно. А коли она проявилась, вывод прост – любви не было изначально… Ты уже наделала столько выводов, Мира, наверно 80 из 100 голый самообман».

– Пока жена сидела дома с ребёнком, я хватался за любую работу. А всё свободное время уделял дочке. Меня страшило пропустить самое важное, что могло быть в жизни родителя: первую улыбку, первый шаг или слово. Да что там, любое событие и достижение Алисы именовалось «первым» и рождало во мне запредельную гордость. Когда со стороны жены упрёки переросли в скандалы… Даже не знаю, где я ошибся… В какой-то момент заметил, что почти перестал спать. Днём работа, вечером маленький ребёнок и недовольство жены. Я старался сводить её в ресторан, кино, делал подарки, не брильянты, конечно, всё чаще вставал по ночам успокоить или покормить Алису. Я разрывался. Но ведь они были для меня всем. Думал она чувствовала тоже самое и… что-то пропустил. Наверно чересчур увлёкся дочкой, она по крайней мере улыбалась и не скандалила, а когда подросла, каждый вечер бежала встречать и с хохотом, визгами радовалась моему возвращению с работы.

«Я не смогу… Это невыносимо. Ну почему жизнь настолько несправедлива?!»

– Кстати, первым словом Алисы было не «мама», а «папа». И только ради этого я плевал на сон. Все бессонные ночи стоили одного слова и её шкодливой, редкозубой улыбки.

Я выбралась из-под руки Петра и уселась по-турецки рядом, плотнее запахнув халат; оставаться в расслабленной позе под его боком невозможно. Мой большой палец на левой руке скорей всего к окончанию вечера будет обглодан до кости. Потерев замершие ладони друг о друга, я намеревалась разогнать кровь и перестать грызть ногти. Ожившие воспоминания мои и Пети перемешивались в голове, наслаивались друг на друга, рисуя новые картины. Кто бы нас остановил. Он поймал мою ледяную ладонь и крепко сжал своей. Кто из нас нуждался в большей поддержке?

– Однажды случилась командировка, а перед этим мы с женой крупно повздорили, чему Алиса стала невольным свидетелем. Я тогда отработал в авральном режиме, лишь бы не оставлять надолго жену и дочь. Потому что иногда мне приходилось работать в выходные, плюс те же командировки, и претензии жены были вполне обоснованы. Я торопился как мог, но пока Алиса находилась у бабушки, жена совсем не скучала в компании любовника. Я до сих пор не понимаю почему не убил обоих. Но то, как повёл себя дальше простить не могу по сей день…

– Всё-таки убил? – я знала, что шутка ниже плинтуса, и молчание – золото. Только собственные ожившие призраки кружили вокруг и путали мысли.

– Нет, все живы. Я её простил.

– Что ты сделал? – мне показалось, что я ослышалась.

– Да, Мира. Ты правильно поняла.

«Он должен замолчать. Я должна заставить его замолчать».

– Возможно я врал сам себе. Но я верил, что простил. Мы стали жить, как раньше. Она пыталась или делала вид, я само собой пытался. Примерно год спустя я смог впервые вздохнуть с облегчением, что нам удалось преодолеть сложнейший кризис, мы сумели наладить отношения и вновь научились жить без ссор и скандалов. Если не ради самих себя, то ради Алисы. Только в один не прекрасный для себя день мне пришлось смотреть, как моя жена, которая прошлой ночью отдавалась со всей страстью, а утром проводила поцелуем, стояла на улице неподалёку от нашего дома и целовалась. С кем бы ты думала?.. Тем самым любовником.

– Этого просто не может быть. Так не бывает. – Я спрятала лицо в ладонях. «Дайте мне кто-нибудь ружье, я сделаю то, что не смог Петя и заберу дочку себе».

– Бывает гораздо хуже, Мира, поверь.

Я не верила. Мы добрались до самого дна, где ноги крепко увязли разбуженным илом. Дальше просто некуда.

– Затем она решила прекратить фарс: забрала дочь, съехала на съёмную квартиру, хотя ни дня за всю жизнь не проработала и подала на развод.

– А ты? – я предугадывала вероятный ответ, и поэтому не желала его знать. Иногда чужая боль – ноша потяжелее собственной.

Пётр замолчал, мужчине в разы тяжелее признаваться в собственных слабостях, а я не хотела, чтобы он продолжал. Но кто нами управлял сегодня?

– Я обивал её порог, Мирушка. Давил на материнские чувства, прикрывался Алисой и просил сохранить семью.

– Ты… ты правда на это пошёл?

– Я делал вещи гораздо хуже, к собственному теперешнему сожалению. Но не буду говорить о них. По крайней мере сегодня. Иначе ты плохо обо мне подумаешь, а я этого не хочу.

– Судить человека за то, что он испытывал искренние чувства? Мне кажется это неправильным. Я вряд ли подумаю о тебе плохо.

– Ты не можешь знать о себе всего. Давай закончим на сегодня, поздно уже. И ты наверно устала.

– Ну уж нет. Рассказывай до конца, иначе я не смогу уснуть.

Он хохотнул, но получилось грустно. Действительно, похожие «сказки на ночь» мало способствовали крепкому сну. Жаль, что валерьянка осталась дома. Может спросить у Петра про успокоительные капли? Коротко поразмыслив, я всё же склонилась к тому, что наши отношения не вышли на стадию, когда можно без стеснения попросить накапать валерьянки.

– Конец истории не весел и не красит меня, поэтому опущу подробности. Я бегал за ней долго. И понимал, насколько жалко выглядел со стороны. Она в открытую встречалась всё с тем же любовником и нисколько не стыдилась продемонстрировать мне бурное развитие их отношений. Сделать это не составляло труда, поскольку я бросил работу и почти безвылазно торчал неподалёку от её новой квартиры. Предлогом разумеется служила дочь. Но на самом деле мне отчаянно хотелось вернуть обеих. Рано или поздно я очутился в психушке, если бы не Алиса. Однажды, уже после того, как нас официально развели, я наблюдал безобразную сцену. Моя пятилетняя дочурка громко скандалила с матерью на улице, она применила весь возможный девчачий арсенал: истерила, топала ногами, визжала. Я не вмешивался, надеясь, что мать сумеет найти подход к родной дочери. Но у Алиски первой сдали нервы, и она вдруг выбежала со двора. А бывшая жена с любовником, стоявшим там же, без торопливости, совершенно спокойно сели в машину и уехали. Она, конечно, потом убеждала, что они поехали за Алисой, но я не поверил. Мне повезло – Алиса не успела убежать далеко и, к нашему обоюдному счастью, не выскочила на проезжую часть улицы, держась подле домов. Я забрал её к себе и впервые по-настоящему обрадовался, что разведён. С той поры я дал себе зарок никогда и ни при каких обстоятельствах не волочиться за женскими юбками. Не в обиду тебе, Мирушка. Но повторения первого брака я не допущу. И никаких страстей, ураганов, выяснения кто прав-виноват, признаний в любви я больше не хочу.

– Мне жаль, Петя, – на его лице моментально проступило угрюмое недовольство, что пришлось торопливо уточнять неосторожные слова, – не думай, что я жалею тебя. Скорее я жалею её. Ты – хороший муж, заботливый отец, а она глупая, эгоистичная курица, которая профукала огромное счастье в виде крепкой и любящей семьи.

Странно, что я не билась в истерике. Рефлекс сухих глаз, благодаря жёстким наставлениям Людмилы Геннадьевны, срабатывал на отлично. Но молчаливые рыдания мне никто запретить не мог. Я хотела всего того, что у бывшей жены Петра было с избытком. Иногда, в минуты острого одиночества особенно, я вдруг осознавала себя стоящей на коленях и со сложенными в молитвенном жесте руками. Я не читала в такие моменты молитв, сложно прочесть то, чему никогда не учился. Но память не давала мне забыть. Образы того, как должна была сложиться наша семья с Герой: совместные ежевечерние посиделки у камина, вылазки на природу (горные велосипеды – табу), проводы багряного солнца на закате – Гера держал бы на руках дочку, а я обнимала мужа и подросшего сына. Это моя мечта, моя цель, мой смысл жизни – был… Моё счастье отобрали не спросив, а Петина супружница выкинула своё добровольно. У них же дочь… М-да, дети – особая непроходящая боль.

Нас окутала тишина, Пётр с нахмуренным лбом и сжатыми плотно губами смотрел на меня чересчур внимательно и возможно придирчиво. Меня коротко полоснуло страхом, что я невольно задела его словами о жалости. Он вроде закончил непростой рассказ и должен был отпустить напряжение, но этого не произошло. А продолжение разговора шокировало намного больше, чем его отзвучавшее признание.

– Прошлое – это всего лишь прошлое, Мира. Там ему место. В одном ты права – я хочу отношений с тобой. Но ошиблась в другом – развлечение меня не интересует. Найти того, с кем можно приятно провести время – не проблема. Но отношения – это что-то другое, верно?

Мы погрузились в настолько глубинную откровенность, что всего слишком много. Пётр открыл себя с немыслимых сторон. Сейчас былое сравнение его с Подольским казалось смешным и даже ущербным. Лишь бы он не задавал вопросов, на которые я категорически не собиралась искать ответы.

– Ты мне нравишься, Мирушка, очень сильно. Ты умная, весёлая, честная, – на мой удивлённый взгляд он, впервые после откровений, тепло улыбнулся, – твоё замужество препятствовало приглашению на свидание, но не мешало мне за тобой наблюдать. И не делай круглые глаза. Я же признался в симпатии. Если бы ты не выскочила за Подольского… – он вновь о чём-то задумался, а я даже не пыталась возобновить разговор. Язык одеревенел, мне оставалось только бестолково хлопать ресницами и надеяться, что скоро всё закончится. – В общем я покорён и готов предложить тебе свою фамилию.

– Мм…

– Можешь не отвечать сразу. Подумай, я тебя не тороплю. – Пётр склонил голову вбок и разглядывал меня как диковину.

Слов не находилось, но что-то отвечать придётся, так?

– Хм…

– Я наверно тебя шокировал. Но моё предложение – это не шутка и не розыгрыш. Я тщательно взвесил и обдумал решение и, если тебе интересно, как-нибудь поделюсь своими мыслями.

– Эмм…

Да что говорить то? Может лучше аккуратно собрать свои вещи и уйти по-английски? Мы, конечно, увидимся в понедельник, но до него два дня, в течение которых я возможно подберу приемлемые варианты ответов. Пётр тем временем поднялся с дивана и потянул меня за кисть, вынуждая встать.

– Время уже позднее, я покажу твою комнату.

Глава 19

На руке его много блестящих колец —

Покорённых им девичьих нежных сердец.

Там ликует алмаз, и мечтает опал,

И красивый рубин так причудливо ал.

Но на бледной руке нет кольца моего,

Никому, никогда не отдам я его.

Отрывок На руке его много блестящих колец

А. Ахматова, 1921

Пётр Аркадьевич Загороднев. За 8 лет до описанных событий.

За окном смеркалось. На кровати спали двое. Проснувшись первым, мужчина повернулся, чтобы натолкнуться взглядом на чёрные локоны, разметавшиеся по соседней подушке. Его взор бесстыдно скользил ниже по гладкой спине, отмечая привлекательный прогиб в пояснице, едва заметно приподнятым уголком губ. На круглых, упругих ягодицах взгляд застопорился, чтобы воскресить в памяти последние сутки.

– Ты умудрилась вытряхнуть из моей головы все связные мысли, девочка.

Девушка спала и не могла ответить на кривую похвалу. Он посмотрел на часы, задумался на короткое мгновение и ещё одно воспоминание заставило его подскочить с кровати и рвануть в ванную комнату. Особенно учитывая обстоятельство, что в мобильном несколько десятков пропущенных звонков… вот они, последствия беззвучного режима.

Член после рассматривания обнажённой красотки и воспоминаний о том, какую акробатику она вытворяла в постели, моментально восстал. Повторения желали оба, но:

– Не в этот раз, приятель.

Время действительно не подходило для развлечений, поэтому температура воды – максимально холодная. Он не слышал, как дверца душевой кабинки открылась, но почувствовал, когда пышная грудь потёрлась о спину.

– Детка, ты не можешь врываться и делать всё, что тебе вздумается.

Тем не менее у брюнетки было своё мнение на этот счёт. Нахальные пальцы скользили по его груди вниз, не задерживаясь на животе. Холодная вода, льющаяся на голову, оказалась бесполезной, потому как бесстыжие руки отыскали затвердевшую плоть. Её ладонь сжалась вокруг ствола, посылая по его телу острые разряды удовольствия.

«Девочка-ураган, но я должен быть в другом месте прямо сейчас».

Как бы ему ни хотелось снова воспользоваться её щедростью и фантастическими умениями, обойтись по-скотски с друзьями и братом он себе не позволил.

– Детка, с этим придётся повременить.

С величайшим сожалением он оторвал от себя нежные руки, в ответ из собственной груди последовал недовольный рык, член дёрнулся, также досадуя на обстоятельства.

– Ну, Петечка, ты ведь тоже хочешь. А я сделаю тебе очень хорошо, – она не могла не понимать, как действовала на него. Он только развернулся, чтоб приструнить, как наглая девица резко опустилась на колени, оперативно заглотила член по самые яйца и принялась активно сосать, доказывая делом, насколько хорошо может быть мужику внутри неё.

– Чёртова девка, – Пётр яростно зарычал, злясь на неё за самоуправство, но понимал, что если ему по силам снять с себя игривые пальчики, то добровольно лишиться жаркой глубины рта, – ох, ты ж… детка, полегче… да-а-а… – он уже не сможет.

«Любой мужик меня поймёт. И брат с другом должны понять. Потому что…, – его глаза закатились от восхитительных ощущений. – Но я буду не я, если не урезоню девицу, посмевшую нарушить мои планы и пойти наперекор».

Девушка восхитительно хороша. Губы скользили вверх и вниз, щеки работали как вакуум, и если бы нехватка времени не довлела над ним, то он обязательно посмаковал удовольствие, как можно дольше. Ночью эта крошка много раз доказала, что весьма вынослива. Но времени нет, и к тому же она заработала наказание. Схватив её голову двумя руками, возможно сильнее чем нужно, но беспокоиться о её удобстве некому. Она сама напросилась, и теперь пришло время пожинать плоды.

– Держись, детка.

«Ты ведь не мог забыть её имя, мужик?» – последняя связная мысль перед тем, как Пётр сорвался в бешеный темп. Толкаясь бёдрами, он двигал её голову себе навстречу, частота фрикций зашкаливала. Но он отчаянно нуждался в необходимости кончить. Быстро. Поэтому, не слушая стонов и хрипов, не обращая внимания на молотящие по нему кулачки и следы от острых ногтей на коже ягодиц, он вколачивался словно одержимый, словно два часа назад не залил её пышную задницу фонтаном спермы. За последние двадцать четыре часа он умудрился кончить столько же раз, сколько за весь предыдущий месяц, хотя не искал воздержания.

– Детка… ты великолепна, – он расщедрился на скупую похвалу после того, как отдышался от мощнейшей разрядки, перед этим основательно залив лицо девушки спермой. Размазывая белёсую влагу по щекам, он скользил большим пальцем по пухлой нижней губе, способной поднять член даже у импотента. Шаловливый язычок острым кончиком тут же приласкал палец, измазанный в сперме. Ему попалась сущая дьяволица. Редко удавалось встретить столь ненасытную в плане секса девушку.

– Но мне всё равно надо идти. – Пётр отвернулся, чтобы закончить водные процедуры.

– Петь, а как же я? – Даже не глядя на неё, он отчётливо представил, как она обиженно искривила губы.

– В следующий раз будешь знать, как не слушать взрослого дядю. Я же тебя предупреждал, что опаздываю.

Закончив мыться, он быстро растирался полотенцем и впервые за долгое время решил изменить основному правилу:

– Если хочешь, можешь остаться. Когда я вернусь, то продолжим заниматься тем же, что вчера и сегодня. У меня остались кое-какие идеи, которые мы не успели опробовать.

– А куда ты идёшь, мне можно с тобой?

Он тут же пригвоздил зарвавшуюся девицу ледяным взглядом, отработанным на подчинённых годами, она съёжилась, затем неуверенно обняла себя руками, скрывая обнажённую высокую грудь, и наконец отвернулась, чтобы встать под водяные струи. Ещё не хватало, чтобы он отчитывался перед той, чьего имени даже не помнил. У неё хватило мозгов не настаивать. Поэтому секундное сожаление Петра о поспешном решении испарилось, и он милостиво позволил ей реабилитироваться.

– Если решишь уйти, то просто захлопни за собой дверь. Деньги на подарок и такси оставлю в спальне.

Она молчала. Пётр выходил из ванной комнаты, когда черноволосая головка с распахнутыми карими глазами выглянула из-за стеклянной перегородки:

–А ты скоро вернёшься?

Явственно ощутив, как его лицо исказилось в предвкушающем оскале, он ответил:

– Если обещаешь слушаться и вести себя хорошо, то постараюсь закончить дела быстрее.

Она закивала часто-часто, поспешно соглашаясь. Ну ещё бы, если он сбился со счёта сколько раз кончил сам, то на каждый его оргазм она получила как минимум вдвое больше. Пётр в принципе был немало удивлён тем обстоятельством, что девушка стояла на ногах и могла передвигаться самостоятельно, а не ползком после всего, что они пережили за последние сутки. Всё-таки он её не щадил, впрочем, как и себя. Да и как можно удержаться, когда дьяволица сама скакала на нём, словно одичавшая самка после годового воздержания.

Выбрав чёрный костюм, светло-серую рубашку без галстука, Пётр собирался в ускоренном темпе. Застёгивая запонки, он одновременно пытался достать из кармана пиджака бумажник. Если девица предпочтёт покинуть его берлогу не вежливо оставлять её без заслуженного подарка. Хотя те оргазмы, от которых она чудом не сорвала голос, сами по себе отличная компенсация за потраченное на него время. Чёрт с ней. Кинув веер купюр на комод, он убрался прочь из квартиры и от дьяволицы.

Пока ехал в такси к ресторану, неожиданно для самого себя он успел пожалеть, что не спросил у брюнетки телефон. С активной, безотказной милашкой можно весело и с пользой провести время. Но лучший друг сегодня отмечал открытие ресторана, и Пётр не мог позволить себе променять радостное событие близких людей на девку, с которой кроме одной проведённой ночи его больше ничего не связывало.

Тем паче Савелий участвовал в строительстве, организуя доставку отделочных материалов из Европы, лишь бы удовлетворить все изысканные требования капризной жены Давида. Воспоминание о стройке вызвало перед его глазами ещё одно лицо. Георгий Подольский. Выскочка и твердолобый засранец, каких поискать. Едва открыв строительную компанию, успел подмять почти весь город. Петру в общем-то не было никакого дела до молодняка с их потугами в бизнесе. Сферы деятельности у них не пересекались. Но рожа Подольского почему-то бесила. Возможно, причина крылась в его высокомерном взгляде, он всегда смотрел на прочих свысока, будто мнил себя кем-то; словно что-то из себя представлял. Хотя на самом деле таких выскочек пруд пруди.

Тем не менее с небывалым раздражением Петру пришлось признать, что в своих размышлениях он противоречил сам себе. Таких, как Подольский, в действительности не так уж много. И, честно говоря, мужик он был неплохой, упорный, не подлый, с ним можно иметь дела, твёрдо зная, что тот не подведёт. Костьми ляжет, но выполнит всё, что пообещал. Но его настырность, нежелание прислушиваться к советам выводила Петра из себя. Взять, к примеру, хотя бы младшего брата, Савелия. Тот если не понимал или сомневался в каких-то малознакомых вещах, без стеснения спрашивал у старшего родственника совета, не считая зазорным или ниже собственного достоинства. И Пётр видел, что Сава тщательно взвешивал мнение брата, своё и только после этого принимал решение. Подольский же абсолютная противоположность. Складывалось ощущение, что он думал будто с рождения знает, что и как правильно. Никогда сам не подойдёт с вопросом. Наоборот будет смотреть на всех сверху вниз, будто только ему одному открылась сакральная истина. А все остальные должно быть пустоголовые кретины. «Плевать я хотел на Подольского. Пока он не лезет ко мне и не сует свой нос на мою территорию».

После последней мысли Пётр злорадно усмехнулся, попробовал бы кто-то из их городишки сунуть нос в его дела. Добровольных самоубийц среди них не было. Все эти доморощенные бизнесмены готовы ему ботинки вылизывать круглосуточно лишь бы добиться благосклонности. Да, слухи о его связях и возможностях в столице бежали задолго впереди. Иногда это здорово мешало Петру. Популярность в определённых кругах не то, к чему он стремился. «А стремлюсь я хоть к чему-нибудь?»

Расплатившись с таксистом, Пётр неспеша двигался в сторону центрального входа. Но на полпути его встретил Вазганян.

– Здорово брат, нехорошо опаздывать. Вероника уже несколько раз спрашивала о тебе.

Друзья обнялись, похлопали друг друга по спине и неторопливо продолжили путь.

– Извини, так получилось. Поздравляю с открытием.

– Вероничке говори. Меня можешь не поздравлять. Я просто рад, что ад наконец закончился.

Пётр осклабился: – Тебе грех жаловаться. Твоя жена сделала за тебя половину работы. Или большую её часть.

– Так я и не спорю. Просто радуюсь, что отныне по ночам мы сможем хорошенько отлюбить друг друга, а не обсуждать детали интерьера.

– Сдаётся, сейчас ты лукавишь брат, – он в открытую подтрунивал над другом, – в прошлую её беременность, помнится, ты жаловался, что жена с тебя не слезает. А сейчас она носит третьего ребёнка.

– Вот именно! Я надеялся, что беременность заставит её образумиться и вспомнить о семье и не обласканном муже, но она словно помешалась на дебильном ресторане, – Давид неожиданно вспылил. Загороднев на всякий случай глянул в сторону центрального входа заведения, чтобы удостовериться:

– Обрадую тебя, Вероника не слышала слов, как ты назвал её любимый ресторан дебильным.

Друг схватился за сердце, понимая, что мог подставиться на ровном месте. По непонятным причинам – возможно непонятно было только им, мужикам – Вероника прониклась к новому ресторану неожиданно пылкими чувствами и очень переживала, если стройка стопорилась. Хотя зачастую это происходило из-за того, что цвет краски ей неожиданно разонравился, а качество доставленных с большими трудами импортных отделочных материалов по неведомым причинам решительно и вдруг переставало устраивать.

– Хм, к нам на огонёк похоже залетела прелестная птичка, – неожиданная реплика Давида заставила Петра оглянуться. Неподалёку от них в полном одиночестве стояла худенькая девушка в вечернем длинном платье с мужским пиджаком, накинутом на плечи. Копна тёмно-каштановых волос обрамляла узкое лицо. Девушка ёжилась, хотя на улице было тепло, и озиралась.

– Интересная малышка. Что она здесь забыла? Ты её знаешь?

– Впервые вижу. Но на ней мужской пиджак, так что следует вывод – она не одна.

– Пиджак – ерунда. Главное, что скрывается под ним. А с пиджаком можно договориться… либо разобраться.

– Подожди, друг. Зачем разбираться. Лучше сначала дождись, кто придёт за ней, там видно будет.

– А зачем мне ждать. Если он её оставил, значит не так хорош, как заслуживает прелестное создание.

Пётр не мог объяснить почему, но чувствовал непонятную потребность подойти к сиротливо стоящей девушке и познакомиться. Совсем недавно он полностью опустошил свои яйца, но она манила к себе вовсе не сексуальностью. Что-то этакое в ней притаилось, загадочное, что заставляло смотреть на неё, не отрывая взгляда. Помимо стройных ножек, которые он не видел за длинной юбкой платья, но ни секунды не сомневался, что они именно такие и будут великолепно смотреться на его плечах. Нечто туманное и неизведанное толкало его к ней навстречу. Симпатичных мордашек и стройных фигур полно, после развода он даже не заморачивался по этому поводу. Дорогая тачка, дорогие часы на запястье. Он мог остановить машину возле любой понравившейся красотки – восемь случаев из десяти она садилась рядом и была готова исполнять любые прихоти в постели. Что же в тебе особенного, детка?

Он пристальнее всматривался в одинокую фигуру, которая до нелепости смешно выглядела на фоне сверкающего огнями помпезного ресторана. Он привык, что девушки её возраста вели себя совершенно иначе. Поскорее стремились выставить напоказ имеющиеся прелести, показать себя с самого выгодного ракурса не только в плане освещения, фона и удачной позы, но и ввернув, не важно к месту или нет, заученную наизусть цитату какого-нибудь широко известного писателя или артиста. Самое смешное, подобной узколобой публике совершенно без разницы в какой области творил признанный талант и даже смысл произнесённой лет двести назад фразы безжалостно искажался за «ненадобностью», ведь главное, чтобы имя цитируемого было на слуху, как можно большего количества людей. Вот и вся ценность. Но переминающаяся с ноги на ногу и пугливо озирающаяся по сторонам хрупкая девушка выбивалась из бесконечной вереницы пухлых губ, упругих ягодиц и стройных ножек. Она куталась в мужской пиджак не от холода, а скорее от нежелания находиться в этом месте. Как будто предпочитала вычурному ресторану и разряженным в дорогие одежды гостям обычную дешёвую забегаловку, и сама охотно переоделась бы в джинсы с футболкой и кедами. Забавно, что в простой одежде, с небрежно перевязанным хвостом на макушке и растрёпанными отдельными прядями он представлял её намного чётче. Но едва сделав первый шаг по направлению к ней, его удержал жёсткий хват на плече. Пётр обернулся, чтобы увидеть, как Давид кивнул в сторону. Проследив за взглядом друга, он напоролся на… Подольского. Ты-то здесь откуда?

Прискорбно, что открытия на этом не закончились. Его глаза полезли на лоб, когда наглый тип вальяжно приблизился к интригующей девушке, приобнял и задрав пальцами подбородок прижался собственническим поцелуем. Вот урод!

Пётр не заметил, как руки непроизвольно сжались в кулаки. И лишь весёлый окрик со спины заставил его отвлечься от бесцеремонного разглядывания странно будоражащей парочки.

– Ты почему опаздываешь, брат?

– Будто вы не могли начать без меня, – он огрызнулся, растеряв всё благодушие после поцелуя Подольского и незнакомки.

– Кто-то не в духе, вчерашняя красотка тебя продинамила? – брат заржал своей идиотской шутке.

– Вчерашняя красотка оказалась бешеной фурией и послушно ожидает моего возращения дабы продолжить предаваться разврату.

– Ну ты баран, Петька! Мы, значит, тебя ждём, чтобы отпраздновать важное событие, а ты в это время нагибал очередную девицу, – возмущению Давида не было предела. И Пётр его отлично понимал, но извиняться не собирался. Если Давид с Савелием оказались бы на его месте – со стоячим членом, на который натянуты губы горячей красавицы – то поступили в точности как он, без сомнений.

– Добрый вечер, Георгий, – первым поздоровался Давид с подошедшей к ним парочкой.

– Добрый вечер, всем. Поздравляю с долгожданным открытием.

– Спасибо. Познакомь нас со своей прелестной спутницей. Ты раньше никогда не показывался в обществе столь прекрасной дамы. Но это вполне объяснимо, такую красоту предпочтительнее держать подальше от прожжённого мужского общества, – нагло изгалялся Давид, а Петру казалось, что тот делал это специально, назло ему. Он полуобернулся, встречаясь глазами с девушкой, и в следующее мгновение ощутил падение в бездонный колодец. Карий взгляд манил в свою глубину, завораживал, околдовывал, вблизи незнакомка оказалась ещё более очаровательной. Она мило краснела, стесняясь незнакомых мужиков и крепче цеплялась за бицепс Подольского. Тонкие пальчики впивались в обтянутую белой рубашкой руку, а Пётр представлял как эти самые пальчики обхватят его член. Чтобы направить головку в приоткрытый розовый ротик. Его фантазия рисовала пошлые картины прошлой ночи теперь с незнакомкой в главной роли.

– Пётр! – громкий голос Давида раздался возле уха и совсем невовремя. Загороднев-старший гулко сглотнул и перевёл ошалелый взгляд на друга. «Что со мной происходит? Я не для того вытаскивал себя из клятой могилы после развода, чтобы повестить на смазливую мордаху».

– До сих пор не можешь отойти от вчерашней подружки? – ехидный взгляд Давида и его ответный, выносящий приговор, скрестились.

– Там не от чего отходить, друг. И осторожней на поворотах, смотри не врежься во что-нибудь.

Он снова вернул внимание девушке, стараясь не смотреть на Подольского, скалой возвышающегося рядом с ней. «Придурок. Почему наивные малышки ведутся на его самоуверенный кретинизм?»

– Георгий, ты познакомишь нас со своей спутницей? – после его, казалось бы, обычного вопроса мужики заржали, девчонка покраснела сильнее, а Подольский ощутимо напрягся и как будто рассердился. «Я что-то пропустил?..» На помощь пришёл брат.

– Петька, пока ты предавался мечтам, мы успели познакомиться. Красавицу, между прочим, зовут Мира.

– Мир-ра, – старший Загороднев покатал имя на языке, отмечая, что ему нравилось, как оно звучало. Но хотелось большего, – как же вас величать по батюшке, прелестное создание?

Девушка смутилась, хотя, казалось бы, куда ещё больше, и взглянула снизу вверх на Подольского. «Что за глупость? Она что же, спрашивает у него разрешения?»

– Мирослава Андреевна, – вскоре прозвучал тонкий голос и вдобавок Пётр удостоился чарующей, пленительной улыбки, от вида которой с трудом себя удержал, чтобы не начать прямо сейчас объяснять на кулаках Подольскому, почему его не должно стоять рядом со стеснительным ангелочком.

– Приятно познакомиться, Мирослава Андреевна. Я – Пётр Аркадьевич.

«Чёрт, что я несу?»

– И мне.

– Причину опоздания Петьки мы уже выяснили. А почему ты опаздываешь, Гера? – некстати влез Савелий.

Подольский в этот момент переглянулся с Мирой, и Пётр едва зубы не искрошил понимая, что скорее всего они опоздали ровно по той же причине, что и он. Мотивы собственных чувств оставались для него неизвестными, но знойная брюнетка, одиноко томившаяся в его квартире, отныне вызывала в нём не желание, а досаду и даже почему-то злость. Особенно учитывая тот факт, что Давид неосмотрительно растрепал о вчерашних похождениях Загороднева в присутствии девушки.

– У Миры сломался каблук, – выдал неожиданное для всех объяснение Подольский.

Не сговариваясь, трое мужчин изобразили на своих лицах одно – полнейшее недоумение и очевидно думали об одном и том же. Потому как встречаясь с ангелочком, опоздать можно было по единственной причине. Но каблук…? Подольский только что придумал?

– Пришлось срочно искать замену, поэтому задержались.

Мира склонила голову и вновь залилась краской, вынуждая Петра гадать: смущённая реакция на враньё или же она просто испытывала неловкость в незнакомом обществе. Тем временем Подольский не унимался:

– Не мог же я позволить любимой девушке идти босиком.

– Если девушка любимая, то зачем ей туфли, когда есть мужские руки?

«Я действительно придушу тебя, Давид, и твоя беременная жена меня не остановит». Подольский, как зверь, что-то учуяв не стал отвечать, только бросил короткое:

– Нам пора внутрь, – после чего напоследок одарил Петра немигающим жёстким прищуром. Непонятно почему особенного взора удостоился только он один. Но стоило им скрестить упрямые взгляды, как обоим стало ясно слишком многое.

«Эта девушка моя», – безмолвно заявлял один из них свои права.

«Мы ещё посмотрим», – также не говоря ни слова отвечал другой.

«Только попробуй к ней сунуться, пожалеешь», – не стеснялся сыпать угрозами первый.

«Стоит тебе отвернуться, ты её больше не увидишь».

Подольский сильнее сощурил злые глаза, но Мира потянула его за руку, увлекая в сторону ресторана. Должно быть она интуитивно прочувствовала, что стала невольным камнем преткновения. Тем не менее только её присутствие удержало Петра от немедленной расправы над кретином, который непостижимым образом умудрился отхватить лакомый кусок. Стоило паре удалиться, как они с Давидом обернулись друг другу, Пётр собирался выплеснуть накопившееся возмущение и гнев, что хотел друг он узнал через мгновение, потому как тот опередил:

– Ты зря вмешиваешься, Петя. Видно же, что у них всё серьёзно. Дай им самим разобраться, не лезь.

Какими неизведанными путями Вазганян пришёл к неоднозначным выводам, если он сам не мог понять причин, почему вызверился на Подольского из-за незнакомой девушки.

«Да ну их к чертям, обоих».

Однако весь вечер Пётр не мог себя заставить смотреть на кого-то кроме Миры. Он не участвовал в поздравлениях и не разделял радости и веселья друзей.

– Что с тобой происходит, брат? – пытался достучаться Савелий.

– Сигарета есть?

Простой вопрос застал Савелия врасплох. Он наградил старшего брата вдумчивым взглядом:

– Ты же знаешь, я не курю. Ты тоже давно бросил.

– Алиска далеко. Больше нет причин бросать.

– Ничем не могу помочь. И перестань пялиться на Подольского.

Они оба знали, что Пётр смотрел вовсе не на него. Но один из братьев решил вывести другого из состояния задумчивости глупой шуткой, а второй просто не стал отвечать на неудачную подначку. Пётр видел перед собой лишь неискушённые карие глаза и робкую, искреннюю улыбку, которыми хотелось любоваться бесконечно долго. Неизвестно чем мог закончиться вечер, но судьба распорядилась не в его пользу.

Телефон в нагрудном кармане пиджака настойчиво звонил и вибрировал, дисплей высветил «Гадюка». Пётр сбросил звонок и отключил звук, но через минуту телефон снова ожил глухой вибрацией. Гадюка не собиралась униматься. Он тоже мог быть упёртым, когда хотел. Они перестали разговаривать уже очень давно, единственное связующее звено между ними доросло, чтобы самостоятельно пользоваться телефонным аппаратом. Спустя десять неотвеченных вызовов, телефон снова ожил, и он решительно поднёс его к уху, чтобы… на его счастье, он не успел разразиться бранью.

– Папа, папочка! Это я, Алиса. Ты меня слышишь?

– Здравствуй, малышка. Повиси минутку на телефоне. Я выйду туда, где потише, – оказавшись на улице, он отошёл подальше от шумного заведения и ярких огней. – Привет ещё раз, солнышко. Как у тебя дела? Ты в порядке?

Сердце чуть не выскочило из груди, когда он понял, что Гадюка звонила не просто так. Лишь бы с его девочкой ничего не случилось.

– Папа, ты должен срочно приехать! – Алиса балансировала на гране истерики, и его сердце после глухих ударов о грудную клетку неожиданно замерло и болезненно сжалось от тревожных переживаний за неё.

– Так, давай-ка без всхлипов, а чётко и по существу. Что случилось? – он добавил строгости в голос, чтобы пресечь подступающую женскую истерику.

– Мама выходит замуж и переезжает в Париж, – дочка послушалась и одним предложением передала самую суть.

– И-и?

– А я не хочу уезжать. Я только привыкла к Испании, обзавелась здесь друзьями.

– Солнышко, ты живёшь там последние пять лет и говоришь, что только привыкла?

– Ну и что… Мне придётся менять школу, снова учить язык. Я не говорю по-французски, а французы не говорят по-английски и по-испански! Моя жизнь кончена, ты это понимаешь? Вот мама меня совсем не понимает.

– Так… А когда намечается переезд?

– Она все вещи собрала, – пожаловалась Алиса и всё-таки сорвалась в рёв.

– Солнышко, ты зря плачешь.

«Почему я не придушил Гадюку, когда была возможность. У неё талант рушить чужие жизни. Ладно я. Но почему страдает наша дочь?»

Ему пришлось в срочном порядке, на ходу придумывать глупые отговорки и смехотворное утешение:

– Разве это не отличная возможность пожить в разных городах, обзавестись большим количеством друзей и знакомых, узнать другую культуру, обычаи. Тебе же нравится узнавать что-то новое.

– Конечно, но не тогда, когда меня выдёргивают из моей жизни и принудительно заставляют начинать новую, когда меня старая вполне устраивает. Это ведь она выходит замуж, а не я. Почему же я должна переезжать? Пусть едет без меня, а я останусь здесь. Ты ведь сможешь оплатить мне аренду квартиры, пап?

«Как я дожил до того, что моя малолетняя дочь собирается жить одна. Я придушу Гадюку, по ошибке называющуюся матерью моего ребёнка, когда доберусь до её горла».

– Алиса, слушай меня внимательно. Ты не будешь жить одна. Тебе десять. Я вылетаю первым же рейсом, а ты не вздумай наделать глупостей, пока я не прилечу. Поняла? – зная характер своего солнышка Пётр более всего опасался, что она не только сможет доставить массу неприятных минут родителям, но при этом глупо подвергнет собственную жизнь опасности. Если Алиска убежит из дома до его прилёта, Гадюке точно не жить. Он всерьёз задумался лишить её родительских прав и забрать девочку к себе. Либо горе-мать возьмётся за ум, либо он просто оставит её за бортом точно также, как она позволяла себе равнодушие в отношении родной дочери.

– Папочка, а ты честно-честно прилетишь? Уже завтра? – плач прекратился, детская искренняя надежда взяла в крепкие тиски его стосковавшееся сердце.

– Честно. Я напишу тебя дату и время, как только куплю билет. Договорились?

– Ура-а-а! Я так соскучилась, папочка!

– Я тоже, солнышко. И не ругайся, пожалуйста, с мамой. Она желает тебе добра.

– Она желает нового мужа. А я хочу свою привычную жизнь. Поэтому мы не можем не ругаться, – смело парировала дочь.

«Если бы ты только знала, девочка, насколько права». Она буквально слово в слово повторила то, что он когда-то выговаривал изменщице, на тот момент числившейся его официальной супругой.

– Я уверен, что мы сможем найти компромисс, который устроит все стороны. Пообещай мне кое-что, Алиса.

– Сначала скажи, что, – вот же хитрая лиса.

– Пообещай терпеливо дождаться меня.

– Обещаю, папочка.

– Целую солнышко и до скорой встречи.

«Чёрт! Как же не вовремя Гадюка надумала снова устраивать личную жизнь. Почему ей до сих пор неймётся? Она когда-нибудь успокоится?»

Этой же ночью Пётр Загороднев летел в Москву, чтобы оттуда вылететь в Барселону. Брюнетка (он так и не вспомнил её имя) успела сделать ему на прощанье минет и обещала ждать.

«Если бы ты знала, детка, как часто мне приходилось слышать дурацкие женские фразочки!»

Недальновидная глупышка не могла знать, что клятвы и заверенья в вечной преданности давным-давно перестали что-то значить для Петра. Он их презирал. Стоило любой из девушек произнести: «я буду жать от тебя звонка», то ему слышалось: «пока ты занят, я кувыркаюсь со всеми подряд». И моментально в его воображении девушка из красотки превращалась в Гадюку-бывшую жену.

Через две недели по возращении в родной город Пётр узнал последние сплетни – Подольский женился, а его молодую супругу звали Мирой.