Читать онлайн Город Утренней Зари бесплатно

Глава 1

Враждебная среда у хищников может вызывать оборонительно-агрессивные реакции, но Джон Айрон всего лишь лицезрел свою недовольную физиономию в зеркале. Зеркало было настолько идеальным, что его аристократические черты лица стали ещё острее, что не позволяло скрыть его внутреннее разочарование. Поправив прямые золотые волосы средней длины, он попытался убрать подозрительный прищур стальных глаз, блеск которых был не характерен для людей его профессии. Он всё ещё сохранил ясный взгляд и здоровый цвет лица, потому что использовал катетер для боевых стимуляторов только по назначению, а не как другие наёмники, которые пускали по венам всякую дрянь неизвестного происхождения для преодоления стресса. Несмотря на то, что Джон был мужчиной в полном смысле этого слова, у него хороша была развита интуитивная часть ума, что позволяло ему, минуя рассудочный алгоритм, находить верные решения. С другой стороны, это сильно мешало в общении с людьми, которые с трудом понимали, что он имеет ввиду, кроме его верного друга и напарника Кристиана Мэйна, конечно. Благодаря узам дружбы он научился чувствовать Джона, хотя во многом с ним был не согласен.

Джон немного развернулся левым боком и, поморщившись, взглянул на старый пулевой шрам на животе, напоминающий ему о временах, когда он не надевал бронежилет, желая быть похожим на своего отца, хотя внутренний голос кричал о глупости такого решения. Позже рациональный и интуитивный взгляд на жизнь оставил в прошлом подобные иллюзии детских воспоминаний.

Чем дольше Джон смотрел в зеркало, тем недовольнее становилось его отражение, а черты лица ещё острее, а вид ещё недовольнее… Он понял, что нужно срочно сменить позицию, пока он окончательно не провалился в эту «волчью яму». Здесь наверху всё, что может нарушить идиллию доброжелательности и, если изволите любви, находилось под запретом и пристальным вниманием соответствующих органов контроля. Джон надеялся, что за солидную сумму, которую он перевёл на счёт данного заведения, ему дадут время привыкнуть к здешней атмосфере. Не смотря на опасности Нижнего города, являющимся сумрачным предместьем города Утренней зари, и на враждебность выжженных Солнцем пустошей, там он чувствовал себя в большей безопасности. Он бы уже давно перебрался в Средний город, так как заслуги перед администрацией и финансы это позволяли, но его внутренний голос не давал ему покоя ни на секунду, когда он посещал этот устроенный и залитый светом оазис безопасности и счастья.

– «Ты должен посетить Дом любви Среднего города», – пробурчал Джон. – Кристиан, когда я вернусь, твоя чёрная душонка будет молить о пощаде!

И этот свет, этот ужасный в своей настойчивости свет. Джон специально приехал самым ранним утром, когда уже могли пропускать гостей из Нижнего города. Но внутри Дома любви всё было так ярко, что невероятно напрягало, потому что невозможно было спрятаться. Всё это сообщало Джону чувство какой-то забытой им уязвимости и незащищённости.

– Как они вообще сюда ходят? – Джон закрепил белоснежное полотенце на бедрах.

Он вышел в следующий зал, который не был таким большим, как приемная, но всё так же залит естественным сеянием искусственного света. Стоит отдать должное, что, несмотря на его рост 1.83, в Среднем городе не нужно было следить за тем, чтобы не стукнуться о какой-нибудь косяк или потревожить «жителя паутинной засады». Здесь, однако, большинство вещей его не устраивало; но он, легенда Нижнего города, не мог дать заднюю и опозориться перед своим другом. Эпитет легенда он очень не любил, потому что считал, что как минимум до 30 лет нельзя бросаться такими словами, но как потомственный охотник за головами, он уже в свои 27 внушал уважение сотрудникам по цеху. Замечая его в баре, другие поговаривали: «вот что значит пойти по стопам отца!».

– Мистер Айрон, я Сьюзен – ваш гид по этим замечательным залам любви. Пройдите в кабинки инфракрасной сауны, там вы расслабитесь и подготовитесь к основной процедуре, – любезно проводила Джона к кабинке девушка в коротком белом платье с нежно-голубыми вставками в районе талии.

По характерным, но еле уловимым, морщинкам вокруг глаз, которые на мгновение проступали при улыбке, Джон сразу разглядел в ней опытную женщину, которой перед гостями необходимо было представляться цветущей девушкой. Он даже немного укорил себя, что его внутренний охотник за головами никак не может расслабиться и не воспринимать всё происходящее как угрозу, ежесекундно анализируя окружение.

– Не строй из себя недотрогу, ты ж многое повидала, лет 15 уже тут работаешь, – не сдержался Джон, прошептав ей на ухо.

Девушка не подала и вида, что показывало, что работала она тут не менее 18 лет. Она пристально взглянула на Джона, а тот жестом дал понять, что не будет больше искать неприятностей. Наверняка она начинала ещё у мадам Питерсон в Нижнем городе, так как такую выдержку можно приобрести только там.

В высокотехнологичной парной были столь же высокотехнологичные лавочка и пара кресел релаксации возле матового стекла. Выбор в пользу кресла был очевиден. Оно в парной было настолько удобным, что можно было подумать, что его специально изготовили под антропометрию Джона перед его приходом. Джон закрыл глаза, мягкое тепло заструилось по забитым боевыми стимуляторами мышцам. Последнее дело заставило его побегать по крышам, чего он очень не любил. Но за живую цель в этот раз давали в шесть раз больше, а так как она огрызалась, то пришлось погоняться за ней. Он позволил дремоте окутать его своей многообещающей мягкостью, потому что знал, что любезный персонал в нужное время проводит его дальше по нашумевшему «пути любви».

Дверь в парную открылась тихо и уверенно, и рука Джона рефлекторно схватилась за несуществующую рукоятку револьвера. В парилку вошла красивая обнаженная девушка, препоясанная фирменным белым полотенцем. Ни грамма лишнего, но то, что в борделе мадам Питерсон называли «сочная стройность». Она присела на лавочку напротив кресла Джона, раскрыв полотенце. Все было бы шикарно, если вместе с ней не зашла девочка лет пяти. Джона хотел уже крикнуть «какого хрена», но пример отца приучил его не ругаться при женщинах и детях ни при каких обстоятельствах, к тому же мадам Питерсон закрепила уроки детства своими показательными «нравоучениями».

– Простите, мы с дочкой не хотели Вас потревожить, – сказала девушка со снисходительной заботой, сразу же узнав по немного ошарашенному виду представителя Нижнего города. – Вам нужно расслабиться…

– Куда уж больше, – смогли прохрипеть связки Джона, которой ещё не успел надеть свою эмоциональную непроницаемость.

Мадам Питерсон никогда не позволяла быть детям при борделе, так как они мешали клиентам расслабиться. Джон, тщетно пытаясь скрыть негодование, смотрел на них. Она не была работницей заведения, но просто мама с ребенком. Всё это выглядело крайне странно, как в кошмарном сне. Тут он заметил, что матовое стекло парной вдруг стало прозрачным. На уличной площадке Дома любви уже тоже были полуобнаженные люди с детьми, которые прохаживались или сидели на лавочках, радуюсь безопасным потокам восходящего солнца, заботливо отсеянных двойным защитным барьером «Дома любви». Это было излишним, так как общий защитный барьер в Среднем городе был отменного качества и не пропускал чрезмерную солнечную активность, в отличии от посредственного барьера в нижней части города Утренней зари. Но здесь, чтобы посетители смогли расслабиться была установлена усиленная защита. Кто-то кинул несколько искренних улыбчивых взглядов на Джона и его новых знакомых, после чего он, уже еле сдерживая поток отборной ругани, выскочил обратно во внутренние залы.

– Никогда бы не подумал, что открою для себя новый круг ада! Но придётся пройти через него! – мысленно укреплял себя Джон, вызывая менеджера по интеркому.

Сьюзен возникла, как из-под земли, как будто была специально прикреплена к Джону для его комфортного пребывания здесь.

– Почему вы меня не разбудили? Я слишком долго спал. Здесь уже полно лишних глаз… – забурчал он.

– Система показывает, что Вам еще нужно было время для расслабления. Ваш организм слишком напряжён, – ответила Сьюзен. – Вы не думали сменить работу?

Джон покачал головой и сразу же заметил, что, не смотря на то, что процедура не была закончена, его тело чувствует себя отдохнувшим и от того каким-то легким и почти невесомым. Он улыбнулся новым ощущениям, а Сьюзен, заметив это, пригласила его дальше по пути любви. Взяв Джона под руку, она сопроводила его в другие залы.

Пока они шли Джон смотрел строго перед собой, но боковое зрения наемника сканировало окружение, предоставляя информацию для оценки окружения. С одной стороны, такая профессиональная деформация постоянно спасала жизнь Джону, но, с другой стороны, мешала расслабиться в непринуждённой обстановке. В залах уже было достаточно много посетителей, выбиравших себе досуг. Они сильно отличались от людей с Нижней части города, как будто олимпийские боги спустились на землю и решили пожить обычной жизнью. Высеченные из бронзы и мрамора тела поражали своим совершенством, хотя Джон внешне не уступал им, не смотря на то, что множество шрамов на теле выдавали в нём обычного человека.

– Так кем Вы работаете? – Сьюзен провела Джона в ещё один зал.

– Я всё указал в анкете, – ответил он.

– Вы должны расслабиться, – пропела она.

Он и сам это знал. Не пропадать же таким огромным деньгам, которые он заплатил за пребывание здесь, и пока они явно не окупались. Он даже стал думать, что на такие деньги он мог просто жить у мадам Питерсон в кабинете и от этого напрягся еще больше. Естественно, его спутница это почувствовала. Остановившись, она развернула его к себе.

– Скажите, что Вас беспокоит? Здесь вы, которые приходите снизу, должны научиться ничего не скрывать и открыться свету Сыну и его благодати, – мягким бархатным голосом произнесла она.

– Первое, меня напрягает всё, – Джон стал загибать пальцы, не боясь оттолкнуть её, так как с ней ей детей не растить. – Второе, сами знаете, что там внизу нам есть, что скрывать и то, что мы скрываем, здесь это вряд ли понравиться.

– Вы не поняли. Сын принимает всех и его свет, если Вы его впустите в себя, уничтожит всё то, о чём Вы сейчас переживаете, – Сьюзен продолжала свою бархатное наставление.

– То есть уничтожит меня? – Джон спросил это как можно безучастнее.

– Покажет Вам себя нового, – ответила она. – Когда-то на одной из общественных проповедей Сын лишь мельком взглянул мне в глаза. После этого я изменилась навсегда.

– И теперь работаешь в борде… в этом заведении, – Джону мимолетной встречи взглядами с Сыном было бы явно не достаточно.

– Несу служение, чтобы таким как ты, помогать подготовиться, – ответила она.

– Служение? Хм, – Джон даже стало немного стыдно за сдерживаемый смех. – За такой анекдот я точно получу полугодовую скидку у мадам Питерсон.

Сьюзен повела упрямца дальше. Навстречу им попался очередной мужчина, который привлёк внимание Джона больше остальных и не потому что был полностью обнажённым. Ему было лет за 70, но армейскую походку и выправку не силах изменить не время, не свет Сына и не Его благодать. Шрам от шрапнели, красота которого захватывала левую сторону лица и оканчивающуюся покромсанным ухом, был оставлен, как наиболее точное выражение смысла существования своего носителя. Он мог бы убрать его за пару сеансов в чудотворных клиниках пластической хирургии Среднего города, но посчитал кощунственным прикосновение лазерной коррекции к своему прошлому-настоящему-будущему. Скорее всего он заработал его на войне тёмного века, ещё до появления Сына, о чём говорил его возраст, который, в тоже время, не был дряхлой старостью, так часто наблюдаемую Джоном у жителей в нижней части города. Наёмники и в 35-40 лет начинали выглядеть на все 100, в плохом смысле этого слова, но здесь, даже перед видавшими тяжёлые времена, силы природы отступали. Как ни странно, всё это заслужило внимание со стороны недоверчивого наёмника. С телом армейского дядьки, как с телами остальных жителей Среднего и Верхнего города, было всё в полном порядке, но Джона уже давно интересовал их взгляд, которым они смотрят вокруг: от них исходило какое-то неуловимое сеяние. Джону даже стало как-то не по себе. Он ничего не понимал в мужской красоте, и вообще считал, что, так как мужчина – это воплощение функциональности, то такая категория, как красота, в его описании должна отсутствовать в принципе. Вот женщины – это совершенно другая история. При этом, он ещё больше проникался уважением к слабому полу за то, что в этой мужской функциональности они находят какую-то привлекательность для себя и даже способны ЭТО полюбить.

– Знаете, я бы не хотел здесь встречать голых мужиков, даже если это не «Дом похоти и разврата» – попытался скрыть свое замешательство Джон. – Ладно, красивые женщины (а других здесь Джон и не видел) пусть ходят, но это… это странно.

– Что странно? – спросила экспедитор.

– Странно, что всех такое устраивает, – пробурчал он.

– Кого вы пытаетесь обмануть? Он же Вас заинтересовал, – спокойно заметила Сьюзен. – То, что Вы увидели у него – это дар Сына всем, кто открывается Ему и отказывается от себя прошлого, позволяя преобразить себя, раскрыв в нас то, к чему мы призваны.

– Ходить в чём мать родила? – почти проглатывая слова ответил Джон. – Это вряд ли.

Менеджер игриво захихикала, смотря на Джона, как на подростка, который со стопроцентной уверенностью заявляет взрослым о том, чего он в жизни никогда не собирается делать. Атмосфера «Дома любви» должна была сделать расставить всё на свои места, хотя непредвиденная аналитическим алгоритмом реакция Джона на всё происходящее шла в разрез с последовательностью пребывания гостей.

– Сын показал нам совершенство, которым мы всегда обладали, но забыли про это. И главное, что Он хочет, чтобы мы этим наслаждались и благодарили Его за этот дар, – как по методичке произносила слова Сьюзен.

От методических пособий у Джона была аллергия, от которой он мгновенно начинал задыхаться, как от поллиноза тяжелой степени.

– Но тот статный ветеран даже после вашего преображения оставил боевые шрамы, за которыми скрывается чуть ли не вся его прежняя жизнь, – даже неожиданно для себя, без сарказма произнёс Джон.

– Мы же не забываем прошлое, оно просто перестаёт нас определять и волновать, – попыталась парировать девушка.

Джон еле сдерживался, чтобы его мимика не выдавала реакцию на очередную, с его точки зрения, высокопарную чушь. Он считал, что просто не нашлась ещё женщина, которая сказала бы ветерану убрать это с своего лица, а скорее всего, есть женщина, которую эти следы былого величия заводят больше остального. В любом случае, свет Сына здесь не при чём, хотя, чем больше Джон здесь находился, тем больше он начинал сомневаться, и это не нравилось ему ещё больше.

– Тогда я перестану быть собой, – продолжил беседу Джон.

– Это так Вам кажется с Вашей стороны, но как только Вы погрузитесь в свет Сына, то поймёте насколько все Ваши страхи были надуманными, – сказала она и кивнула в сторону надписи «Красота, Любовь, Жизнь!», на фоне которой Сын с распростёртыми руками встречал всех потерянных и обременённых.

– Как я оказался в церковно-приходской школе, хотя собирался в бордель? – улыбка Джона выглядела, как оскал загнанного волка. – Хотя уж лучше так, чем наоборот.

Он очень надеялся, что такое граничащее с кощунством замечание сойдёт ему с рук. Ему действительно повезло, потому что Сьюзен отвлеклась на то, чтобы достать из кармана жакета бело-золотистый буклет с процитированными ею ранее словами, который она вложила в руку Джону. Буклет был потрясающе мягким на ощущение, хотя жестко держал форму. Джон тщетно мял его пальцами, пытаясь понять природу этой потрясающей шелковистости. Тактильность была для него также важна, как и остальные органы чувств, благодаря чему он лучше чувствовал атмосферу охоты. Кристиан смеялся над ним, когда он мог потратить неделю на подбирание нужного материала для накладок для рукояти револьвера. Это особенно возмущало Кристиана после того, как они уже поднялись в рейтинге и смогли позволить себе лучшее оружие и снаряжение. «У нас и так самые крутые пушки, пули практически сами летят в цель!» – ворчал Кристиан. «Да, они-то крутые, только вот я – нет!» – отвечал на это Джон. Всё это позволяло ему стрелять по интуиции и уже лет 8 не промахиваться. Когда Сьюзен попыталась забрать буклет, он не сразу отдал его.

– Сейчас это будет Вам только мешать, – напряжение в её голосе отражало насколько тяжело ей было вырвать буклет, но после, в очередной раз, она широко улыбнулась.

Он не верил ни единому её слову, что все всё забыли: про себя, про секс и прочее. Он посмотрел на себя: обычный жилистый наемник со шрамами – не было не капли желания открыться «красоте, любви и прочее» и забыть про времяпровождение с представительницами прекрасного пола. Но он согласился с одним, что-то здесь, даже его, постепенно меняло: Сын ли это или атмосфера заведения – это уже другой вопрос. Может быть, даже дать этому шанс, а то Кристиан задолбает его своим нытьем: «Да ты просто не так сел, не так встал, не туда засунул».

Он зашёл в просторную комнату и из всего обещанного гостям из Нижнего города комфорта было более слабое освящение, что уже обрадовало его. Второе – не было матового стекла и никаких других неожиданностей для внешних глаз. Только после 40-секундного изучения комнаты, Джон наконец-то обратил внимание на обнаженную девушку лет 22-23-х.

– Гвендолин, – представилась она и поправила длинные каштановые волосы.

Он кивнул в ответ. Но вроде здесь уже попривычнее, без всяких там высокопарных речей. Он сразу лег на кровать, а девушка по его движениям подстроилась под его желание массажа. Она явно работала здесь уже давно, так как техника массажа у нее была просто безупречная: без лишних усилий она быстро разминала нужные точки. Джон сначала думал молча получать удовольствие, как он обычно это делал. Но атмосфера Дома любви не спешила его охватывать, и к тому же ему до сих пор было интересно, что здесь всё-таки происходит.

– Почему так давно работаешь здесь? – спросил Джон. – С нами бывает нелегко.

– Мне нравится, – ответила она.

– Давай попробуем честно, – Джон развернулся и лег на спину.

– Здесь хорошо платят, а у меня есть мечта…но тебе не скажу, иначе не сбудется, – хихикнула Гвендолин.

– Давай вопрос на вопрос, – предложил он.

Девушка кивнула, так как решила, что игриво-позитивное настроение со стороны клиента это хорошо. И это было бы справедливо, если бы речь шла не о Джоне Айроне.

– Как ты давно занимаешься нейтрализацией? – она взглядом указала на катетер для боевых стимуляторов на левом предплечье.

– Охотой за головами? После смерти отца, – спокойно ответил Джон. – И это ответ сразу на три вопроса: «как давно?», «из-за чего?» и «зачем?».

– Ты действительно охотник, – немного завелась Гвендолин. – «Стреляй» теперь ты.

– Что ж перейдем к основному действию, – Джон провел внешней стороной ладони по щеке Гвендолин. – Я все-таки прилично заплатил за это.

– Здесь не продается секс, только любовь и красоту, – ответила она, мягко обхватив его кисть, но не убирая её от своего лица.

– Потому я и здесь, – Джон не моргая смотрел в её карие глаза. – Только любви здесь не больше, чем в борделе мадам Питерсон.

Он вновь лег на живот.

– Ты просто не позволяешь ей охватить тебя, – девушка продолжала гладить плечи Джона.

– За такие деньги, это не моя проблема, – Джон, как лев, довольно заурчал.

– Не все меряется деньгами, – попыталась уколоть его Гвендолин.

– А твоя мечта? – она явно напала не на того.

По её дыханию, Джон понял, что она нисколько не обиделась. И не таких угрюмых, видимо, обслуживала, но и он и не таких доводил. В какой-то момент ему это стало нравится здесь гораздо больше, потому что в заведении мадам Питерсон все его притязания на моральную доминацию могли бы закончится жалобой к мадам, что привело бы к немедленной «моральной» кастрации, что, в свою очередь, вызвало бы несказанную радость у Кристиана, а такого исхода Джон не мог допустить ни при каких раскладах. Здесь и сейчас ему пока ещё позволяли вести себя, как непоседливому ребёнку, который своими вопросами ставит взрослых в неудобное положение.

– Ты здесь близко общаешься с другими девочками? – спросил Джон.

– Хочешь, чтобы я посоветовала другую? – Гвендолин пальцами сыграла по точкам релаксации. – Они все идеальные и особенные, как и я.

– В идеальном нет особенности, – Джон снова повернулся, чтобы ещё раз оценить Гвендолин. – Особенность – это история наших недостатков.

– Ты так говоришь, потому что свет Сына не озарил и не изменил тебя, – ответила она.

Тут Джон понял, что так напрягало его в посетителях. Их взгляд был одинаковый, а, соответственно, и они были каким-то одинаковыми. Потому его внимание и привлёк ветеран, что его взгляд ещё сохранил самобытность.

– Его свет не меняет, а заменяет тебя, – произнес Джон. – Но смотрю, тебя это ещё не коснулось.

Гвендолин немного отодвинулась от него, как будто его еретические рассуждения могли быть заразными.

– Прости. Я просто невежда из Нижнего города. Не более того, – искренность извинений моментально вернула Гвендолин расположение духа. – Ты действительно очень хорошая, но помни, в борделе, как бы он ни назывался, погоня за мечтой легко превращается в жизнь.

Не смотря на извинения Джона, Гвендолин стало неуютно. Такой клиент, который не хотел открываться и расслабиться, не попадался ей с тех времен, о которых она предпочитала не вспоминать. Даже если он сам не оставит отрицательный отзыв, его неудовлетворённость могут заметить менеджеры, и ей понизят класс принимаемых клиентов. А уже там придётся работать по старинке, пока те не дорастут до высших проявлений любви, потому что главное политика заведений такого толка: клиент должен возвращаться снова и снова, пока не изменится. Она не хотела вновь опускаться до этого и посчитала, что лесть, как универсальное оружие против мужчин, должна была это исправить.

– Ты очень остроумный, – попробовала Гвендолин и продолжила. – И идеальнее фигуры у мужчин из Нижнего города я не встречала.

Джон оставил это без внимания, хотя последнее было правдой, и он знал это, так как ни раз уже слышал подобное. Ни грамма лишнего, но при этом не худой. Плечи не слишком широкие, из-за чего общий силуэт не потерял некоей неуловимой грации. Изящные, но сильные руки. Что ещё нужно, чтобы покорить женское сердце. И это всё было «натуральным», доставшимся ему от родителей. Отсутствие эмоционального участие ввело Гвендолин в замешательство. Ничего не помогало. Отточенные движения стали путаться, как и мысли в голове. Всё же она взяла себя в руки и решила просто насладиться общением, в надежде, что и Джону эта непосредственность понравится, хоть это было и не по регламенту заведения.

– Шрамы? Усердный наёмник на службе нашего Бога, – она провела по одному из них пальцем.

– Умеешь читать мужские шрамы? – Джон сел на кровать перед ней.

– Видела многих ваших, – ответила она, поправив волосы и вспомнив уже что-то приятное из прошлого. – Ты много раз видел, как умирают? Когда тускнеют глаза?

Ей явно не хватало острых ощущений из прошлой жизни, как и многим, кто перебрался наверх из Нижнего города.

– Я не остаюсь с ними до конца, умирают уже без меня, – Джон не хотел говорить о работе, потому что не гордился тем, чем занимается.

– А если выстрелят в спину? – удивилась она.

– Без шанса, – улыбнулся Джон, видя, как в Гвендолин проснулось то, что местные старательно прячут.

– Как ты это определяешь? – искорки в её глазах разгорелись ещё сильнее.

– У меня было также много клиентов, как и у тебя, – Джон и не собирался переубеждать её. – Как по мне, убийцы и шлюхи – лучшие эксперты в человеческой анатомии.

От этих слов Гвендолин еле заметно вздрогнула, но, вздохнув, она улыбнулась и звонко и одновременно тихо засмеялась, уткнувшись в его плечо. Несмотря на его простоту и грубость, с ним она вновь почувствовала себя настоящей.

Глава 2

Вывеску «Питерсон» обрамляла откровенность женских прелестей различного размера, которые ритмично сменяли цвета. В этом сиянии не было никакого нейро-спектрального программирования. Репутация заведения – вот что ведёт в мужчин и женщин в дом утех мадам Питерсон, в котором можно было воплотить любые фантазии, не запрещённые законом для жителей Нижнего города. Бордель находился в центре многомиллионного третьего внешнего кольца города Утренней зари. И именно это кольцо меньше всего подходило под общее название мегаполиса: постоянный туман, возникающий из-за плохой фильтрации воздуха по причине наличия посредственного барьера; перебои генераторов защитного поля, блокирующие любящие лучи взбесившегося в последние десятилетия Солнца – всё это делало Нижний город суровым местом, которое всё же продолжало обладать каким-то забытым шармом. Как говорили здесь: «Всё зависит от людей», намекая, что настоящими людьми остались только те, кто живёт внизу, хотя при этом каждый мечтал перебраться наверх. Не смотря на это, до сих пор с этим не спешили: то ли из-за недоверия к Сыну, то ли из-за недоверия к себе. Хотя синее небо и светлый урбанистический пейзаж Среднего города даже через голубоватое защитное поле кричали: насколько наверху лучше.

Бордель располагался в одном из домов фешенебельного района, что означало, что в радиусе десяти кварталов не было заброшенных домов и перебоев с электроэнергией, хотя туман сохранял общий и круглосуточный для Нижнего города серый сумрак.

Ко входу подъехала машина, которая хотела казаться местной своими потёртостями и отсутствием блестящих элементов авто. Из машины вышла стройная девушка небольшого роста, которая тоже хотела казаться местной: темно-коричневая куртка с черными полосками на рукавах; сине-серая толстовка с капюшоном, опущенном на глаза; голубые обтягивающие джинсы и темно-коричневые броуги. Но всё это было не просто новым и не потертым жизнью в Нижнем городе, а несло в себе уникальные черты флёра авторской работы лучших мастеров Верхнего города, которые для дочери советника Адама Доора приложили все усилия. Вряд ли она повстречает здесь внизу настоящих адептов моды, которые такие вещи определяют по запаху. Но хотя бы за старание не выпендриваться можно было получить некоторое уважение или не получить чего пожестче. Машина должна была ждать её у выхода на заднем дворе, через который покидали заведение, чтобы не было видно недовольных или слишком довольных лиц клиентов. В первом случае, это плохо для заведения, а во втором случае – плохо для клиента, мало ли кто из первой категории позавидует ему.

Завсегдатаи борделя, не замечая маленькой гостьи, заходили внутрь. Посмотрев по сторонам, она вошла уверенно, даже слишком, потому что это сильно диссонировало с её внешним видом. Перед ней открылась уже привычная, но продолжающая вызывать у неё восторг, винтажная приемная: большая, но не вычурная люстра в центре; паркетный пол; покрашенные под текстуру зеленого сукна стены с деревянными обрамлениями; джентльмены (они же вышибалы) в строгих костюмах тёмных тонов, похожие больше на големов, чем на людей – уют, как он есть. За стойкой сидели две девушки; симпатичные, но не настолько, чтобы ублажать клиентов. Гостья подошла к ним, явно игнорируя саму мадам, что-то читающую в записной книжке, облокотившись на стену. Она сняла капюшон: насыщенные чёрные волосы, собранные в небрежный пучок, чтобы больше походить на местных; большие глаза цвета серого льда, в которых искрилось голубое сияние; идеальная молочного цвета кожа; изящные брови и маленький нос – все было на своем месте, и смотрелось слишком идеально, а потому неестественно для этой части города.

– Вайлет, у меня забронирована встреча с госпожой Наоми для массажа, – привычно прощебетала она в тщетной надежде быть незамеченной мадам Питерсон.

Этот неуверенный голос заставил 45-летнюю мадам оторваться от подсчетов и, не смотря на свой относительно невысокий рост, нависнуть угрожающей глыбой над изрядно испугавшейся клиенткой. Мадам была весьма колоритной: рыжие волосы, собранные в высокий хвост, зеленая водолазка, потертая жилетка цвета крови и нетленная сигарета в зубах. Дилетанту могло показаться, что такая мадам (не на каблуках и не в вечернем платье с торчащим отовсюду кружевным бельём) отпугнёт от заведения даже обколовшихся виагрой моряков дальнего плавания. Жизнь же показывала, что у неё самые ухоженные, внимательные и опытные девушки Нижнего города, и только пусть бы попробовали быть не таковыми. С другой стороны, и девушки чувствовали себя в безопасности, потому что этих принцесс охранял настоящий огнедышащий дракон.