Читать онлайн О, мои несносные боссы! бесплатно

Глава первая

ДАНА

– Прошу прощения, но ваша карта заблокирована, – сообщает мне продавец-консультант.

Ее взгляд немедленно меняется. Кротость сочится из уголков обведенных черной подводкой глаз девушки, стекая в лучистые крошечные морщинки, когда брюнетка растягивает накрашенный рот в улыбке – микроскопической; думает, наверное, что это мимолетное движение рта останется незаметным.

Но я подмечаю, как сотрудница магазина начинает смотреть на меня снисходительно.

Мне хочется сказать, что такого априори быть не может. Ничего подобного не случалось, по крайней мере. Но глотаю фразу, дергая уголком брови, и достаю из кошелька от «Hermès» другую карту.

– Благодарю, – консультант принимает ее и возвращает мне черную безлимитную.

Я не нервничаю. Скорее всего, у них случился какой-то сбой в терминале.

– К сожалению, – начинает бормотать она, поднимая взгляд от компьютерного экрана за лакированной белой стойкой. – Эта карта тоже заблокирована.

Хорошо. Теперь я немного взвинчена.

– Вы уверены, что магазинное оборудование функционирует должным образом? – чеканю непримиримым голосом.

Со мной шутки плохи. Я не какая-нибудь самозванка, явившаяся в фирменный бутик известного итальянского бренда и набравшая несколько пакетов эксклюзивного шмотья из последних коллекций, чтобы так безвкусно позориться перед какой-то незнакомкой из персонала.

И уж точно я не позволю над собой насмехаться.

– Девушка, проверьте все тщательно, – произношу с легким раздражением, закатываю глаза и недолго разглядываю набор пластиковых карт. – Пробуйте снова, – протягиваю ей следующую. – Вы же принимаете от европейских банков?

– Конечно. Секундочку!

Она возится значительно дольше озвученного срока, и мое терпение вот-вот лопнет.

– Ну-у, что там? – я притопываю мыском туфли за пару тысяч баксов, купленных в Штатах месяц назад. – Я опаздываю… эм, – щурюсь, всматриваясь в имя на бейдже. Отправляясь на шопинг, забыла вставить линзы. – Татьяна. Пожалуйста, – улыбаюсь ей с искусственной елейностью, – ускорьтесь, солнце.

Она не выглядит моложе, или старше. Может, на год-два, что совершенно незначительно. Я без стеснения использую неформальную манеру общения с посторонними людьми и ненавижу эйджистов.

Распинываться мне приходится только перед отцом.

Через полчаса у меня встреча с парикмахером. Татьяне не объяснить, что попасть к Дэнчику – задача сверхсложная, и он освободил местечко в своем плотном графике исключительно по старой дружбе. Окей. Возможно, я немного постаралась и выклянчила рандеву с богом парикмахерского искусства. Ради него я способна опуститься до мольбы. Если опоздаю хоть на минуту, то лишусь его благословения во веки вечные.

– Мне очень жаль сообщать вам…

Я не позволяю продавцу-консультанту закончить предложение.

– Издеваетесь надо мной?! – ударяю ладонью по глянцевой поверхности стойки. – Проверьте терминал, подключение к сети!..

– Прошу, успокойтесь.

– Не указывай мне, как себя вести.

Я брякаю браслетом-гвоздем от «Cartier» и со злостью пялюсь в высокий зеркальный потолок, стараюсь привести мысли в порядок и совершаю непродолжительную дыхательную гимнастику.

Что за хрень тут происходит?! Может, чей-то дебильный пранк? Кое-кто из моих друзей любит помышлять подобным идиотизмом.

Маловероятно, конечно. Но вдруг Максик прячется где-то, направляя на меня камеру, и сдерживается, чтобы не загоготать в голос…

Я озираюсь по сторонам. Помимо меня и трех консультанток, одна из которых смущается у кассы, в бутике никого нет.

Тереблю молнию у портмоне, сдерживаюсь, чтобы не вырвать железную собачку с корнем. Вернув своему лицу непроницаемую маску, проверяю наличку. Не подаю внешних признаков удивления, что она у меня вообще имеется. Серьезно, бумажные деньги – это же прошлый век. Обнаруживаю несколько пятитысячных купюр, но этого недостаточно, чтобы покрыть стоимость даже двух вещей.

Зараза!

Нужно выпутываться из этой унизительной подлянки, устроенной… кем?

Неужели отец постарался?

– Что ж, я загляну к вам в другой раз, – флегматично пожимаю плечами и бросаю кошелек в сумку от известного дизайнера Марка Джейкобса.

Демонстративно несу на локте аксессуар прославленного итальянского бренда, который стащила с магазинной полки в Милане прямо из-под носа голливудской звезды. Ощущаю, как в мою спину вонзаются взгляды пираний, а их перешептывания режут слух. Мерзавки сплетничают о том, что все вещи на мне – подделка.

Сучки! Подделайте себе мозг: оригинальный, по всей видимости, бракованным достался.

Я поклялась дорогому папа́ быть примерной дочуркой и не вляпываться в скандалы. С достоинством выдерживала назначенный им испытательный срок. Хоть завтра причисляй мю личность к лику святых!

Так что, черт возьми, не так?!

Вылетаю из торгового центра, сажусь в красный кабриолет «Mercedes-Benz». Постукиваю маникюром по центральной консоли и держу за стиснутыми зубами брань.

Отец игнорирует мой звонок, но я не намерена отступать и тут же перезваниваю.

Мне нужны ответы.

И я более чем уверена, что как раз таки отец поднапрягся и заблокировал мои банковские карты.

Глава вторая

ДАНА

Прежде чем устроить папочке разнос, я повторно окунаюсь в кошмар. На этот раз дорожный. Мой немецкий зверь глохнет посреди магистрали – заканчивается бензин. Поблизости заправок нет и в помине.

Я в панике. Водилы орут, и я ору на них в ответ. Грозятся вырвать мне язык за то, что не фильтрую базар. С представителями рода хамоватых деревенщин у меня разговор короткий: выстраиваются в очередь и шлются на хрен.

К огромному сожалению, не встречается джентльмен, который поделился бы со мной топливом. Я не нахожу варианта лучше, чем просто выйти из тачки и лавировать в потоке транспортного застоя, чтобы переместиться к пешеходной полосе.

Мою фигуру провожают гудками и матами, но мне нет до психованной шоферни совершенно никакого дела.

Я не прекращаю попыток дозвониться до папули. Старикан молчит, оттого мой гнев разрастается в геометрической прогрессии.

На последние деньги вызываю «Uber Lux» и с комфортом на премиальном автомобиле добираюсь до делового района Москвы.

Солидный «Maybach» останавливается у одной из высотных башен бизнес-центра «Город Столиц». Два года назад папа выкупил у конкурентов строительный комплекс, совершив крупнейшую сделку в своей жизни. Переоборудовал офис «General Holdings», разместившись на верхушке небоскреба, чтобы приятнее было озираться на простой люд свысока.

Торопливой и напористой походкой я врываюсь в приемный покой. Соплячка-секретутка подскакивает, будто ошпаренная, со своего кресла, с которого периодически прыгает прямиком на член моего отца. Фанатке гиалурона двадцать, учится на экономиста, подрабатывает в эскорте. Девочка-сосочка, которую в перерывах между совещаниями нагибает над своим директорским столом папулик.

– Добрый день, Даниэла, – она приглаживает свои идеально-платиновые волосы длиной до талии.

Я зорко подмечаю, что на днях она прошла очередную процедуру кератинового выпрямления. И реснички обновила.

Я не удосуживаюсь притормозить и обменяться с секратаршей парой ласковых. Даже имени ее не помню, честно говоря. А это вовсе не обязательно, так как папа стабильно меняет помощниц четыре-пять раз в год. И что мне теперь, всех их запоминать?

Я отворачиваюсь и сверлю взглядом табличку на двери, гласящую: "ПОКРОВСКИЙ ЛАВРЕНТИЙ АНДРЕЕВИЧ генеральный директор General Holdings"

Блонди вещает за регистрационной стойкой:

– У Лаврентия Андреевича сейчас совещание.

Не останавливаясь, я разворачиваюсь на каблуках и шествую в обратном направлении. Вылетаю из приемной, шествую к конференц-залу и бесцеремонно толкаю от себя тяжелую металлическую дверь. Она открывается туго, но бесшумно.

Дюжина толстощеких лиц, присутствующих на совещании, поворачиваются ко мне. Пузатые мужички в одинаковых черных костюмах ошарашены тем, что кому-то хватило наглости вмешаться.

Включая моего отца, восседающего во главе советников и исполнительных директоров. Постукивая колпачком ручки по стеклянному столу, он замирает.

– Дана, – произносит со смесью шока и возмущения. – Выйди.

Я скрещиваю руки на груди.

– И не подумаю.

– Даниэла, – повторяет с нажимом.

О, я отлично знаю этот его тон. Но яблоко от яблони, как говорится.

Стою на своем, не сдвигаюсь ни на миллиметр, внимательно изучаю его лицо с крупными чертами. Папа бросает ручку на стол, потирает приплюснутый кончик крупного носа и бормочет извинение своим коллегам.

– Продолжим через несколько минут, – произносит им, роняя пустую улыбку.

Приподнимается и, чуть прихрамывания на левую ногу (бурные армейские годы), идет в мою сторону. К счастью, внешностью я пошла в маму – темпераментную итальянку, которую мой непритязательный отец подцепил в баре где-то на сицилийском берегу двадцать семь лет назад. У них завязался бурный роман, закончившийся спонтанной женитьбой, маминым переездом в Россию и моим скорым рождением.

Он хватает меня за локоть и встряхивает хорошенько, когда за нами с приглушенным щелчком плавно закрывается дверь.

– Что ты себе позволяешь?! – шипит на меня, пригвождая испепеляющим взглядом к полу.

Рост у него гигантский. Я со своим метр семьдесят и на каблуках смотрю ему в кадык.

– Почему мои карты заблокированы? – выдергиваю руку из железной хватки.

Папа опускает ладонь и сжимает ее в кулак.

– Подождать до вечера не могла? – брызжет ядом, оглядывается по сторонам. Мало ли кто увидит и пустит гадкий слушок. – Обязательно спектакль устраивать?

– Ты хоть представляешь, через какое унижение я сегодня прошла!.. – копирую его тон, начинаю злобно шипеть и тыкаю указательным пальцем ему в грудь. – Объяснись.

Папа неожиданно запрокидывает голову с басистым смехом.

– А ты не обнаглела ли часом, дочь?

– Какую воспитал.

– Так. Живо в мой кабинет. Закончу совещание, и мы с тобой поговорим, родная.

Я сглатываю от того, как отцовский тон грубеет, искажается сухостью и жесткостью, обращенной на меня. Перед его исполинским ростом и под тяжестью непримиримого взора хочется сжаться до размеров пылинки, лишь бы не попасть под раздачу. В гневе папуля превращается в настоящего гризли.

К его же несчастью, характер мне достался отнюдь не материнский, поэтому мы с ним довольно часто сталкиваемся лбами и соревнуемся, в ком ершистости больше.

***

Как и требовал отец, я жду аудиенции с ним в кабинете. Восседая на директорском кресле с массажным подголовником, скучающе листаю ленту инстаграма.

Ларка из института снова вышла замуж: полгода назад развелась с немцем и две недели назад отправилась под венец за француза. Теперь постит фоточки с его винодельни. Лерка, школьная подружка, укатила со своим бойфрендом на Бали; судя по последней опубликованной истории, он сделал ей предложение. С ужасом обнаруживаю, что многие из моих знакомых остепенились. Променяли драгоценную свободу на семейные притирки и подгузники.

Мрак…

Мысленно благодарю козла-бывшего, которого застукала в клубе. Если бы не подловила на измене, то Максик, в конце концов, окольцевал бы меня. Не то чтобы я горела желанием выйти за него. Наверное, в один момент мне бы осточертело его постоянное нытье о том, что пора и нам после полуторалетних отношений создать крепкую ячейку общества.

По чудесному стечению обстоятельств я нашла его обкуренным и сосущимся с какой-то сучкой. Тоже мне, семьянин.

Папулик задерживается на тринадцать минут и влетает в кабинет, как только я начинаю строчить ему сообщение с просьбой поторопиться. С грохотом хлопает дверью и прет на меня, как танк. Сердитый, аж дым валит из ушей.

– Еще раз вычудишь нечто подобное, и я… – он осекается, хватается за узел галстука, резко дергает за него. – Господи, перед кем я вообще разоряюсь? – бормочет самому себе. Ходит из стороны в сторону, откинув полы серого в крупную клетку пиджака и уперев руки в бока. – Так унизительно обращаться со мной перед моими подчиненными не имеешь права даже ты, прелестная дочурка.

Я выдавливаю желчную улыбку.

– Ой, мне так жаль, папочка. Скажи, пожалуйста, почему все мои банковские карты заблокированы?

– Я сделал это.

Бинго!

Хотя чему, собственно, я радуюсь?!

– Мы же договаривались, – с противным скрежетом провожу длинными ногтями по поверхности стола. – Я веду себя хорошо, а ты не перекрываешь мне денежную струю кислорода.

Папа кривится в недовольной гримасе.

– Пора взрослеть. Тебе двадцать четыре года! Прекращай надеяться на мой кошелек. Он не резиновый.

Я от души смеюсь.

– Да неужели? Мы с тобой прекрасно знаем: он не то что бы резиновый. Твой кошелек, папуля, бездонный.

– Мне надоело спонсировать твои бесполезные траты, – жестикулируя рукой, жалуется старикан. – Транжиришь мои деньги и хоть бы раз задумалась, с каким трудом я их добываю.

Я закатываю глаза.

– Своих любовниц ты так же отчитываешь за то, что они сосут не только твою сперму, но и деньги?

– Дана! – гремит папа, задыхаясь от охватившего его приступа свирепости. Покрылся красными пятнами, и даже бисеринка пота выступила на лбу.

– Я, – показываю на себя, – твоя родная и единственная дочь. Почему я не могу рассчитывать на твою помощь? Мои траты вовсе не бесполезны. Нет-нет! – трясу в отрицательном жесте указательным пальцем. – Я должна поддерживать имидж нашей семьи, выглядя достойно.

– Однако бабки с рынка ведут себя приличнее, чем ты.

– Не спорю, – поднимаю уголки рта в ласковой улыбке. Нужно добиться его снисхождения и побыть лапочкой-дочкой. Он это любит и всегда поощряет. – Но, папуля, скажи мне, что я сделала не так?

Может, слезу пустить? Или перебор?

К моему изумлению и огорчению он не смягчается. Сдвигает брежневские русые брови к переносице и гневливо закапывает меня под претензиями.

– Ты безответственная, меркантильная и инфантильная. Ты эгоцентрична и не хочешь мириться с мнением окружающих. Ты зациклена на себе с какой-то маниакальной страстью! Воспринимаешь в штыки, что бы я ни сказал ради твоего блага. Разве такой мы с Виолеттой тебя воспитывали?

Я роняю улыбку, втаптываю ее в начищенный до блеска пол. Как у него только язык повернулся упомянуть о маме?

Отец взвинчено продолжает:

– Я заблокировал твои карты. Знаю, у нас был договор, и ты его придерживалась. Но с меня довольно, Дана. Я устал идти у тебя на поводу, как собачонок. Моя дочь – манипуляторша, и как же жаль, что я осознал это в полной мере лишь недавно.

Он останавливается напротив, выдерживает напряженную паузу, чтобы перевести дыхание.

– Настало время слезть с отцовской шеи, милая, – чеканит хладнокровно. – Воспользоваться дипломом, за получение тобой которого я отвалил вузу целое состояние, и устроиться на работу. Научиться нести ответственность за свою жизнь.

Я даже рот не успеваю раскрыть – папа поднимает руку, безмолвно призывая не перебивать его.

– Есть замечательная новость. Я уже подыскал тебе место. Можешь не благодарить.

Ха!

С каких пор он владеет искусством черного юмора?

– Я лучше выйду замуж, – хмыкаю и прижимаюсь к спинке кресла. – Ты же подкидывал варианты? Я готова их рассмотреть в немедленном порядке.

Лысый не лысый, толстый или тощий, юнец или старичок на последнем издыхании. Плевать.

– Нет, солнышко, – папа не скрывает наслаждения, с которым наблюдает за моим поражением. – Я даже врагу не пожелаю такую жену, как ты.

– Приму за комплимент.

Я вздыхаю.

– Ладно. Устроюсь я на работу. Ты разблокируешь мои счета?

– Нет.

– Но!..

– Ах-да, забыл сказать, что твои вещи сейчас перевозят из апартаментов в «NevaTowers», – дьявольская улыбка на его лице цветет, расплывается шире, уголки ползут вверх, обнажая ряд ровных белых зубов.

От конечного результата издевательств надо мной у него рдеют щеки, и у глаз собираются глубокие морщинки. Он явно доволен губительным фурором, который производит на меня, отнимая способность к внятной речи.

– Где я буду жить? – этот вопрос напрашивается сам собой.

Папа достает из кармана брюк скудную связку ключей и бросает мне. Я успеваю выставить руки и поймать прохладный металл.

– Придется покататься на метро.

Как это понимать?!

Глава третья

ДАНА

Папа не шутил.

Выставил родную дочь за дверь ее уютной квартирки в центре Москвы. Бесчеловечно лишил двухсот метров удобств и отправил к черту на рога.

Проницательно позаботился о том, чтобы моя ключ-карта была неактивна при попытках разблокировать дверь и попасть в апартаменты, чтобы замуроваться в них – и никто, никогда не посмел бы меня оттуда выгнать. Только мой хладный труп.

Я редко выезжала куда-то дальше Садового кольца: либо в аэропорт, либо к знакомым на Рублевку. Я понятия не имела о мире за пределами собственной зоны комфорта, ограничивающейся «сливками» городской инфраструктуры: бизнес-центрами, люксовыми бутиками, первоклассными салонами красоты и ресторанами. Я люблю свою золотую клетку, и в мои планы не входило покидать ее.

Судьба дала мне отличный пинок под задницу, зашвырнув в ад под названием Строгино.

В интернете пишут, что этот спальный район считается одним из лучших. Для среднестатистической социальной прослойки – возможно. Но давайте будем честны. Я – птичка высокого ранга. Мой отец находится в первой тридцатке успешных предпринимателей страны, и до недавних пор он ни в чем мне не отказывал. Любое пожелание исполнял по щелчку пальцев. Разве что звезду с неба достать не мог, но эти космические светила меня совсем не интересуют.

Я гоняюсь за реальными ценностями, так что понятия «романтик» и «мечтательница» являются словами-антонимами к моему имени.

Поместите акулу из океана в аквариум, и она будет биться о барьеры, чтобы пробить себе путь обратно в бескрайние воды. Я принимаю отцовский ультиматум, но не собираюсь послушно мириться с таким положением вещей. Какое-то время, конечно, подыграю папуле, и обязательно вырвусь из помойки, в которую он меня решил поселить… словно я кукла какая-то.

Смилостивился, правда, и приказал личному водителю доставить меня в Строгино. Район, лишенный и толики архитектурной уникальности. Все настолько примитивно, что конструкторы «Лего» в разы интереснее.

Строгино всем своим видом навевает непреодолимую тоску. Мой мир окрашивается в бледные серые краски многоэтажных панелек, разбавленных аляповато-цветными постройками; скудные магазины, детские площадки, парки… Центральный бульвар тянется прямой и бесконечно широкой полосой, ассоциируясь у меня с дорогой, по которой грешные души плывут к вратам преисподней.

От монотонной застройки рябит в глазах, поэтому я больше не стараюсь рассмотреть окрестности из окна отцовского «Rolls-Royce».

Водитель останавливает автомобиль у гигантского куска бетона, в котором умудряются существовать люди и даже наслаждаться нескончаемо-серым видом из маленьких квадратных окон своих квартир.

– Удачи, Даниэла, – симпатичный брюнет за рулем улыбается мне уголком рта.

Я не знаю, как его зовут, но киваю и говорю: «Спасибо».

Да. Я умею благодарить. И вообще я душка!

Жаль, что папа так не считает.

Какой же я, должно быть, монстр в его глазах, если он выгнал меня из моего дома, лишил денег…

Мою крошку-машину увезли с магистрали на эвакуаторе, и теперь нужно платить штраф за то, что я безалаберно бросила ее средь белого дня в плотной автомобильной пробке. Будь у меня прежние финансовые возможности, я бы разрешила этот транспортный вопрос на раз-два. Но в кошельке – тысяч двадцать. Гроши, на которые мне предстоит выживать.

Я остаюсь ни с чем.

В моем новом жилище не работает лифт. Подъездная дверь поддается ключу-магниту с третьей попытки. Мне приходится тащиться на шестой этаж пешком. Лестничные пролеты чистые, но мои прекрасные туфельки от «Джимми Чу» не созданы для того, чтобы собирать пыль на подошвы в подобном месте!

Я открываю металлическую дверь под номером 42 и с замиранием сердца вхожу в узкую прихожую. Квартирка – крохотная. Светлые однотонные обои, дешевый ламинат. Потолки не натянутые, просто выбеленные, но хоть ровные.

Пульс громыхает чуть выше яремной впадинки.

Я прохожу вглубь жилья, не снимая обуви, потому что не уверена, что перед моим заселением здесь побывали сотрудники клининговой службы.

Обнимаю себя за живот, под ложечкой сосет. Осматриваю квадратную коробку и на глаз прикидываю количество метров. Около тридцати пяти.

Квартира-студия с самым убогим интерьером. Кто расставлял подобную безвкусицу?! Радует то, что мебель без потертостей. Компактную кухонную зону разделяет стойка с двумя барными стульями. Здесь есть диван (раскладной, надеюсь), высокое растение в углу, письменный стол и плазменный телевизор со скромной диагональю.

А, и мои чемоданы, составленные в ряд вдоль пустой стены.

И еще я обнаруживаю балкон, но мчусь в поисках ванной, так как к горлу подкатывает сильная тошнота.

***

Я лежу на диване до вечера. Неподвижно, вытянув ноги и сложив на груди руки. Уснуть не получается… да даже на минуту сомкнуть веки я не в состоянии!

Все нервирует! Аргх!

В квартире сверху кто-то топает, а в соседней – громко вещает ТВ. За наглухо закрытыми пластиковыми окнами и балконной дверью визжит детвора, резвясь на игровой площадке.

– Невыносимо! – я с истеричным стоном начинаю дрыгаться всем телом. – Я не смогу и дня здесь прожить!

Морально готовлюсь к тому, чтобы слезно умолять папу забрать меня из этого кошмарного места, но он больше не отвечает на мои звонки.

Я поддаюсь отчаянию и вымещаю скопившийся за день негатив на декоративной подушке, которую бью кулаками и швыряю по мизерной студии.

Ко всему прочему жизненному Армагеддону, завтра утром мне предстоит отправиться на работу. Правда, я прослушала многое из того, что рассказывал отец о месте, в которое пристроил меня «по доброте душевной», и о будущем начальстве. Запомнила лишь, что офисное здание располагается неподалеку от «General Holdings».

Разберусь как-нибудь.

Отцу меня не сломить.

Я выдержу все его идиотские испытания, верну свои (ну почти) деньги и улечу в Италию к дядюшке – старший брат мамы всегда рад моей компании. На год, как минимум! Чтобы папуля от тоски локти кусал и молил меня вернуться.

Сон обволакивает мое истерзанное стрессом сознание ближе к трем часам ночи, однако я периодически просыпаюсь от шорохов и резких звуков, доносящихся с улицы. К тому же по квартире гуляет сквозняк, я мерзну, а обогревателя нет.

Сложно сказать, когда в последний раз я практиковала пробуждение по будильнику, но абсолютно точно этому дьявольскому изобретению суждено блистать на первой строчке списка вещей, ненавистных мною больше всего на свете.

Я презираю утро. Проснувшись, по привычке тянусь к прикроватной тумбе… которой, разумеется, здесь нет. И падаю с грохотом на пол. Покрываю вселенную проклятиями, переворачиваюсь на спину и прокрастинирую, распластавшись на ламинате, а затем приступаю к сборам.

Пропускаю завтрак по очевидной причине – в холодильнике шаром покати. Замазываю последствия бессонной ночи под глазами плотной базой, тональником, дважды прохожусь консилером; придаю лицу ровный тон и свежесть с помощью качественной европейской косметики. После моих творческих манипуляций ни у кого язык не повернется сказать, что со вчерашнего дня моя жизнь покатилась кубарем на дно.

Я умолчу о том, как добралась из Строгино в центр Москвы, поскольку это очень стыдливая, компрометирующая история с изобилием обсценной лексики. Метро – полный отстой.

Я опаздываю. По-крупному. Но… могла бы вообще не являться! Однако подошла к делу ответственно. Занесите мне кто-нибудь плюсик в карму. Заслужила.

Я умница. Цепляю из памяти детали отцовского инструктажа, нахожу приемную офиса, которая просторнее отцовской раза в полтора, и иду к блондинке за стойкой-ресепшн, расположенной по периметру длинной белой стены со стильно подсвеченной крупной надписью «XOR Holdings».

Ее волосы убраны в тугую низкую култышку. Алебастровое лицо со скандинавскими чертами лица не нагружено косметическими излишками. Я оцениваю ее строгий офисный прикид и приветливо улыбаюсь.

– Здравствуйте, а я на работу.

Блонди оценивает меня бесстрастным взглядом от темной макушки головы до мысков черных туфель-лодочек на десятисантиметровой шпильке.

– Вы Даниэла?

– Собственной персоной.

У секретарши рост баскетболистки, когда она поднимается с кресла и сворачивает в просторный коридор, у которого одна сторона застеклена.

– Опаздывать – дурной тон, – виляя перед моим лицом широкими бедрами, она бросает замечание, не удосужившись даже повернуться. – Впредь следите за временем. Кирсановы терпеть не могут непунктуальных людей.

Кирсановы?

Фамилия звучит чертовски знакомо.

И пока я открываю рот, чтобы поставить блондинку на место, сказав ей что-то вроде: «Впредь следи за языком, дорогая, потому что, если мы будем работать под одной крышей, я не потерплю в свой адрес подобного тона», она останавливается перед матовыми черными дверьми, аккуратно стучит по металлу и тянет за рукоятку.

Глава четвертая

ДАНА

Я впархиваю следом за секретаршей-великаншей в большой кабинет. Создается впечатление, будто предметы интерьера зависли на головокружительной высоте. Изогнутая черная стена граничит со сплошной из стекла, протянувшейся по периметру. Панорама ошеломительная, такого не увидеть даже из отцовского кабинета.

Над интерьером провели тщательную работу. Декор лишен излишек. Мебель из черного дерева и матовой стали прекрасно контрастируют друг с другом.

Я завершаю зрительную экскурсию и пригвождаю заинтересованный взгляд к трем фигурам прямо перед собой. Удивительно, что я отвлеклась на изучение интерьера и проигнорировала наличие высоких красавцев в костюмах, пошитых на заказ. Ручная работа швейного мастера видна мне невооруженным глазом. Молодые мужчины, одетые с иголочки, знают толк в моде. Скорее всего, мы поладим.

Я изучаю каждого, растягивая накрашенный красной помадой рот в улыбке. Уголки губ тянутся вверх медленно – с той же скоростью я скольжу взором по крепким телам боссов «XOR Holdings». Было бы лучше поглядеть на них без наличия слоев качественной ткани, тем не менее, развитая мускулатура проглядывается в очертаниях фигур.

Мужчины не брезгуют тренажерами. Носят обувь из редких коллекций. Из нагрудных кармашков торчат уголки аккуратно сложенных платков. На запястьях сверкают часы за десятки тысяч баксов.

Я так очарована их общим обликом, что не нахожу надобности вглядываться в лица. Без сомнений, они не уроды, раз имеют представление об элементарном уходе за собой. И все же мои горящие от любопытства и азарта глазки взметаются к мордашкам. Волевым подбородкам. Сладким губам. Двое из них предпочитают легкую небритость, а третий… бороду решил отращивать? Тем не менее, ему идет, этакий дополнительный налет брутальности.

Чем дольше пялюсь на них, тем четче проясняется картина. Боссы моего возраста. И выглядят до жути знакомо.

Едва не теряю самообладание, когда сопоставляю в мыслях ранее озвученную фамилию Кирсановы с показавшейся на виду троицей. Между ними явно проглядываются внешние сходства, и одновременно с этим каждый из братьев, повзрослев, обрел индивидуальную эффектность.

Я узнаю их.

Реальность швыряет в меня воспоминания из далекого прошлого.

Воспоминания, связанные с Кирсановыми.

Романом, Макаром и Феликсом.

Самый высокий из представителей злосчастного семейства Роман Орланович, голубоглазый блондин с опущенными внешними уголками (подражатель взгляда Райана Гослинга), равнодушно улыбается.

– Какая приятная встреча, – тянет мягко, плавно, словно распевается. Однако в его глазах плавают арктические льды. Он всматривается в меня насторожено, враждебно.

Он помнит.

– Мы ждали тебя, Даночка, – проведя быстрым движением ладони по каштановой бороде, подхватывает Макар с неподдельным воодушевлением. Его язвительно-вкрадчивая интонация не сулит ничего приятного.

Миловидный шатен, подпирающий плечо бородача по другую сторону от Ромы, ухмыляется. Беззвучно, и кажется, будто по-доброму. Такое же обманчивое впечатление создают его красивые карие глаза. Феликс отмалчивается, и я даже чувствую благодарность за то, что он держит комментарии при себе.

Я не без греха перед этими ребятками.

Хотя… вряд ли у кого-то язык повернется обозначить троицу таким легкомысленным термином.

Ребятками они были девять лет назад, а на сегодняшний день занимают главенствующие позиции в крупном холдинге.

Гадкие утята умудрились возмужать и расправить благородные лебединые крылья. Попадись они продюсерам какой-нибудь ТВ-передачи о преображениях, то принесли бы каналу колоссальную прибыль.

– Ждали меня?.. – лепечу себе под нос, возвращая утерянное самообладание.

Кирсановы чувствуют преимущество надо мной, смотрят свысока, и мне это дико не нравится. Я использую весь свой театральный профессионализм (любительский, но отточенный), чтобы выдать на всеобщее обозрение одну из своих лучших лестно-дружелюбных улыбок из арсенала.

– И я ждала встречи с вами, мальчики, – сцеживаю приторно-ласкательным голоском.

Да я понятия не имела о подлянке, которую преподнес мне папуля… что б тебя, старый хитрый лис! Не исключено, что он упоминал о Кирсановых, когда беспощадно подрезал мои крылья разговорами о нищете и трещал что-то об ответственности. Но я была раздавлена и унижена тем, что родной отец выдумал столь омерзительное и извращенное наказание для единственной кровиночки, поэтому пропустила многое мимо ушей.

Откуда они вообще появились? За редчайшим случаем воспоминаний о школьных годах я задавалась мыслью, что же с ними стало. Предполагала такое: печально-известные братья давным-давно сгинули где-то после того, как выпустились из школы.

В далеком прошлом мне выпала «честь» носить с этими неандертальцами одну и ту же эмблему на блейзерах школьной формы.

И «XOR Holdings», выходит, нынешнее название давно существующей корпорации Орлана Кирсанова – лучшего друга моего отца. Я не следила за новостями из мира бизнеса, но была уверена, что после тяжелой болезни Орлана компания, кропотливо создававшаяся им на протяжении десятилетий, потерпела крах и бесследно исчезла: обанкротилась, или ее разобрали по кирпичикам другие холдинговые гиганты.

– Настя, ты можешь идти, – распоряжается Роман Кирсанов, посылая милую улыбку великанше, притихшей за моей спиной.

Блондинка с кокетливым прищуром и огоньком в глазах отвечает ему аналогичной любезной улыбкой; незамедлительно выполняет команду хозяина, как послушная болонка, и покидает кабинет.

Они что, трахаются?

Насколько я помню, Рома предпочитал миниатюрных брюнеток. До того, как с его отцом приключилась беда, охмурял каждую встречавшуюся на пути школьницу-белоснежку с темными длинными волосами, худощавым телосложением и бледной кожей. Когда папуля взял братьев Кирсановых под свое крыло, обеспечивал их и заботился, как о родных сыновьях, светловолосому дьяволенку пришлось сменить рога на ангельские мягкие крылья и плясать под чужую дудку. В основном под мою.

Золотые времена…

Когда же я свернула не туда и попала на закланье?

После ухода великанши у меня не получается избавиться от ощущения, будто стою перед Кирсановыми голая. Я знакома с их неболтливой секретаршей несколько минут, но в ее присутствии находиться здесь было гораздо спокойнее.

– Присаживайся, Даниэла, – взыскательно обращается Рома, стирает с лица малейший намек на то, что он рад моей компании.

Обнажает истинный облик, и другие братья вторят ему, избавляясь от никому не нужной любезности во взглядах.

Мы все здесь притворяемся.

– Что-то не так? – Макар ухмыляется, вальяжной походкой вышагивая в моем направлении.

Я сохраняю подбородок задранным кверху. Держу планку до последнего. Не позволю им наблюдать, как падаю ниже…

– Выглядишь напряженной, Даночка, – бородатая гиена гогочет и обходит меня со спины.

Я вздрагиваю, чувствуя, как его ладони обрушиваются на мои плечи.

– Расслабься, сестричка, – шипит у самого уха, вжимая пальцы в мою плоть.

Атласная ткань жакета хрустит под напором его паклей. Давит до боли, проваливаясь под ключицы.

Я морщусь от дискомфорта и отвращения.

Он меня сестричкой назвал? Совсем умом поехал!

– Мы же почти семья, – безумец растягивает поток несусветной хрени, исторгаемой его гадким ртом.

Этот цирк мне порядком надоедает.

– Руки убери, – мой ледяной голос проносится волной по кабинету.

Я дергаю плечами в надежде сбросить с себя увесистые грабли Макара, однако он не поддается моему сопротивлению. Только хуже делает, усиливая тиски и притягивая к себе: тянет назад. Я чувствую его парфюм с выраженными нотками древесины и цитруса, слышу елейный смех над ухом, пробирающий до костей.

– Арр, как же я тосковал по этой изысканной и неумолимой стали в твоем голосе.

– Оглох, что ли? – я рычу. Мое терпение на исходе. – Отойди.

Бросаю разгневанный взор на Рому. Он наблюдает за вседозволенностью брата с кривоватой усмешкой. Заняв расслабленную позу со скрещенными на груди руками, безмолвно поощряет наглость Макара. Что касается Феликса… смазливому брюнету не до нас. Он увлечен содержимым экрана последней модели «Самсунга», которую держит перед своим лицом в ладони.

– Хорошо, хорошо, – раздражающе посмеиваясь, Макар отступает. – Не нервничай, Даночка, – ублюдок в который раз дотрагивается до меня, гладит по плечам и завершает тактильный контакт дружеским похлопыванием. – Присаживайся на стульчик, и давай начнем собеседование.

Глава пятая

ДАНА

Кирсановы пялятся на меня, как на выставочную мартышку. Словно я нахожусь в пределах циркового манежа под светом ярких софитов, и от меня ждут каких-то восхитительных трюков.

Я без малейшего понятия, как вести себя.

Поэтому… придерживаюсь своей беспроигрышной, высокомерно-стервозной манеры.

Сажусь перед троицей на посетительский стул, откидываюсь на спинку и закидываю ногу на ногу. Сумочку ставлю рядом и скрещиваю руки на груди. Рассматриваю братьев с прищуром.

– Ну и чего вы от меня хотите? – задаю вопрос, чтобы прервать, наконец, эту затянувшуюся, давящую тишину.

В смехе авантажного блондина слышится отчетливая уничижительная нотка.

– Вообще-то, ты пришла к нам. А мы, – смотрит на родственничков, – любезно согласились принять тебя.

– Мой стар… – я откашливаюсь и немедленно поправляю себя. – Вы разговаривали с папой? Что он вам напл… – боже всемилостивый, чудовищно тяжело выражаться в данной ситуации без употребления брани. – Что он говорил обо мне?

– Пожаловался на докучливую дочь, – почти невозможно определить, с удовлетворением светловолосый Кирсанов двигает ртом, или осуждает. – Попросил об одолжении, чтобы приструнить тебя. Мы, конечно, любезно согласились оказать паллиативную помощь, но не уверены, что твоя несносность поддается излечению.

– До свидания, – я закатываю глаза, подрываюсь с места и, хватая дизайнерскую бежевую сумку от «Givenchy», иду к выходу.

– Кто-то разрешал тебе уходить, Даниэла? – вонзается в спину едкий голос Ромы. Бас прокатывается вибрационной волной по кабинету, и на мгновение мне мерещится, что даже пол чуть рябит под подошвой моих лодочек.

– С каких пор у тебя есть право запрещать мне делать что-либо? – я фыркаю, ускоряя шаг.

Внезапно чужая ладонь накрывает мое предплечье и тянет назад. Я теряю равновесие на обороте и смягчаю падение на колени, выставив вперед ладони.

С возмущенным восклицанием «Эй!» задираю голову и рычу на возвысившуюся фигуру Кирсанова-старшего.

– С тех пор, как мы, – подчеркивает он интонационно, обобщая себя и братьев, – дали обещание Лаврентию Андреевичу. Вернись на место, ответь на перечень стандартных вопросов и приступай к своим новым обязанностям.

– Не хочу.

Рома скалится и наклоняется ко мне.

– Ты ничуть не изменилась, Дана, ― шипит мне в губы и скользит ладонью по напряженной шее. Несильно давит на яростно пульсирующую сонную артерию.

Я в ужасе, но сохраняю непроницаемую бесстрастность снаружи и умудряюсь смотреть на мерзавца Кирсанова свысока, позорно опущенная на четвереньки перед ненавистными боссами, которых когда-то унижала и ставила на колени перед собой.

Мой камуфляж был бы безупречен, если бы не подергивающаяся верхняя губа.

А еще на мне нет колготок, и тугая юбка задралась до середины бедра.

Кирсанов и его братья скалятся, мечтая протащить меня через унижения.

– Ты поплатишься, ― шепчет Рома и вдруг рывком склоняется ближе, оттягивая мою нижнюю губу.

Я ругаюсь и плююсь в него.

Он смеется.

– Тебе конец, дорогая.

– Отвали! ― я отпихиваю его и пячусь назад. Поднимаюсь с пола и чуть ли не бегу к выходу.

Тянусь к дверной ручке, игнорируя стремительно приближающиеся шаги.

– О, Клякса, мы не закончили, – Рома со свистом шипит мне в ухо и накрывает мою ладонь своей, препятствуя открытию двери.

Грязный ход – напомнить мое дурацкое школьное прозвище. Когда-то я была дурнушкой, пусть и безбожно богатой. Как-то на дополнительном уроке рисования одноклассница по неосторожности брызнула на меня черной краской, испачкав белоснежную блузку. Не помню, кому из двух Кирсановых – Макару или Роме, – так же присутствовавших в классе, пришло в голову обозвать меня Кляксой. Кличка прицепилась, и на протяжении года ученики заменяли мое имя дебильным прозвищем.

Своим телом Рома прислоняет меня к массивному полотну матового металла, упирается мысками ботинок в мои шпильки. Я судорожно вдыхаю, непроизвольно концентрируя внимание на трении наших пикантных частей тел. Нахал беззастенчиво жмется паховой областью к моим ягодицам.

– Где твои манеры, плебей? – я упираюсь руками в дверь и толкаюсь в мужчину. – Я подам на тебя в суд за домогательства.

– Рискни, – дерзит и ухмыляется, теснее сдавливая в капкане. – Ты связана по рукам и ногам. Жаль, что не буквально. Без денег, без отцовской поддержки… Кому ты сдалась, дрянь?

За дрянь он ответит.

Я сгибаю правую ногу, вслепую нацеливаясь каблуком на лодыжку или ступню Кирсанова. Напрягаю мышцы, но неожиданно чужая ладонь ложится на заднюю часть колена, удерживая мою конечность в одном положении. Прикосновение откровенно бесцеремонное, от которого у меня на секунду целиком пропадает словарный запас. Остается лишь способность беспомощно хватать ртом воздух, смыкая и размыкая губы.

– Прекрати рыпаться для своего же блага, – произносит непринужденно, как будто ему не требуется никаких усилий, чтобы выдерживать мое рьяное сопротивление.

Только на первый взгляд внешние изменения в Кирсановых произвели благоприятный, даже поразительный эффект. От мальчишеских черт лиц не осталось и следа. Однако с мужественностью к ним пришло нечто иное. Мощь, не столь физическая, как авторитетная. Резкость в тоне, которой на уровне инстинктов хочется подчиниться.

Даже моя поистине сверхъестественная твердолобость дает трещину после каких-то нескольких слов, сказанных им. Тает потребность сопротивляться, и мышцы расслабляются, в то время как разум мечется в огне от непредвиденной физической реакции.

И, как бы противно ни было признавать, но Рома прав.

С исчезновением отцовской поддержки мое влияние автоматически снижается. Я долгое время полагалась на родительскую опору и защиту. Лишившись всех этих привилегий, мне придется изворачиваться и проявлять лояльность, чтобы не накликать на себя проблемы.

Пусть даже придется на время прогнуться перед чертовыми Кирсановыми.

Я дала себе обещание – вытерпеть унизительный поступок отца.

Я непременно выйду из бедственного положения победительницей.

– Успокоилась? – насмешливо интересуется блондин.

– Да, – рявкаю я.

– Хорошая девочка, – мерзавец гладит меня по прическе и отстраняется. – Такая Дана мне по душе.

Я разворачиваюсь к нему с ангельской улыбкой, за которой прячу львиный оскал.

«Недолго радоваться придется» – льстиво гляжу на его тщеславную физиономию.

Я возвращаюсь к стулу, расположенному напротив стола с именной табличкой «Роман Орланович Кирсанов»; по бокам с краев сидят Макар и Феликс.

Ныне брутальный бородач с выглядывающими из-под рукавов пиджака татуировками, который до одиннадцати лет промышлял поеданием козявок, широко улыбается, изучая меня. Смотрит через узкие щелочки полуопущенных век, мол: «Как тебе такое, сучка? Мы тебя приструнили!».

Приструнили. Не спорю. Но одна проигранная битва не означает поражение в войне.

Я возьму реванш.

Помогу братьям вспомнить старые добрые времена и погружу их существование в кошмар.

РОМА

– Уверены, что принять ее на работу – хорошая идея? – Феликс встревожен и всем своим видом выказывает сомнения. Насуплено смотрит в сторону двери, в которую минуту назад вышла вертихвостка, виляя бедрами.

– Это лучшая идея, братишка, – Макар хмыкает, выуживая из кармана брюк маленькую красную гадость, затем из другого коробку со стиками. Достает из зарядного устройства держатель и «снабжает» аппарат никотином. – Когда нам еще выпадет ТАКОЙ шанс поквитаться за прошлое, а?

Только успевает поднести айкос к губам, и я рявкаю:

– Просил же не курить здесь.

– Да ладно тебе, – бормочет брат. – Разочек можно.

– Макар, – повторяю с нажимом. – Проваливай за дверь, если собираешься дымить.

Он бормочет что-то о том, какой я зануда, и что шило в заднице иметь приятнее, чем меня в качестве старшего брата.

Старше я на одиннадцать месяцев, что не является существенной разницей, тем не менее, позволяет мне наслаждаться привилегиями высшего звена в нашей скромной возрастной иерархии. Феликс родился на девять позже и редко вступает со мной в спор, в отличие от Макара, который любит бодаться.

Я потираю лоб.

– Я был бы рад стереть эту мерзавку из своей памяти, – откровенничаю с ребятами. – Но… Лаврентий Андреевич никогда прежде не обращался к нам за помощью. Отказать ему было бы скотством.

Этот выдающийся человек впервые попросил от нас о чем-то для себя. Несмотря на детали просьбы, подразумевавшие продолжительный контакт к его ненавистной мне и моим братьям дочерью, я отнесся с уважением и согласился принять Дану на работу… учитывая ее абсолютную, беспросветную тупость в элементарных обязанностях и запредельное ЧСВ.

Почему именно мы? Почему Покровский не пристроил дочурку в свою компанию? Потому что он безмерно ее любит и будет делать ей бесконечные поблажки. А цель его «жестокого», по мнению Даниэлы, урока – проучить и научить ее хорошим манерам.

Наверное, Лаврентию Андреевичу не стоило доверять это хлопотное дело нам, потому что…

Мы забудем о таком понятии, как пощада в адрес Даны.

Потому что, если быть предельно честным, я иду на это, чтобы потешать собственное эго и отомстить.

Месть человека не красит… мстить девушке – дурной тон… Мужчина должен быть снисходителен… Мужчина обязан прощать… Мужчина то, мужчина это… бла-бла-бла.

Я знаю.

И я джентльмен. По крайней мере, так считает большинство дам, за которыми мне доводилось ухаживать. Но в отношении Даниэлы с удовольствием готов быть мерзким ублюдком. Стану чернейшим злом и бессердечным негодяем.

А Даночка будет страдать.

– О, я с этой крошкой сдерживаться не намерен, – Макар все-таки пренебрегает моим запретом и затягивается электронной сигаретой.

– Гробь свои легкие подальше от моих глаз, будь добр, – ворчу я и отворачиваюсь.

Не хочу на это смотреть. Я не радикальный ЗОЖник, или вроде того, но у этого дурачка с самого детства проблемы со здоровьем. Макар болел чаще, чем мы с Феликсом, и в восемь лет чуть не умер от обострения плеврита.

– Боюсь, там уже нечего гробить, – брат гортанно хохочет, пуская струю дыма мне в лицо.

Я пинаю его по ноге. Он шикает, хватается за лодыжку и, зажав зубами фильтр, показывает мне средний палец.

Феликс прерывает нашу милую перепалку тем, что неожиданно шагает в сторону выхода из кабинета.

– Куда ты? – спрашивает у него Макар. – У нас тут, как бы, самый разгар рабочего дня.

– Няня Эллы написала, что не успевает забрать ее из подготовительной школы, – на секунду младший брат останавливается, чтобы объяснить ситуацию. – Придется мне ехать. Буду через час где-то.

Мы киваем, провожая его спину взглядами.

– Интересно, когда-нибудь я смогу привыкнуть к мысли, что наш юнец первый обзавелся ребенком? – вдумчиво бормочет Макар, делает еще пару затяжек и убирает держатель в зарядное устройство.

Глава шестая

ДАНА

Прыгая на правой ноге, на ходу просовываю левую в туфлю. Нелепо скрючившись, выскакиваю на лестничную площадку. В зубах зажимаю наспех слепленный из слабосоленой рыбы, творожного сыра и ломтика безглютенового хлеба бутерброд. Шарю ладонями по карманам черного брючного костюма в поисках ключа от квартиры. Лезу в сумку из коллекции «Karl Lagerfeld», роняю ее, и бесконечное содержимое классического базового изделия рассыпается по пыльному бетону.

Совершенно забыв о бутерброде, открываю в немом расстройстве рот, и еда приземляется на пол вслед за косметикой и прочими женскими штучками, типа таблеток, тампонов, конфеток.

Со стоном прислоняюсь лбом к входной двери, стучу по ней кулаком в жалкой попытке обуздать нарастающее раздражение и принимаюсь складывать все обратно. Кое-что не помещается, но я нахожу ключи.

Великолепное утро.

Я проспала серию будильников, не успела помыть голову, поэтому пришлось воспользоваться сухим шампунем, который я терпеть не могу, но держу на случай экстренных ситуаций.

В инстаграме бизнес-дамочки преподносят свой распорядок дня таким образом, словно перед тем, как отправиться покорять новые вершины и зарабатывать кругленькие суммы они умудряются потратить час на йогу, медитацию, приготовление безупречного завтрака и создание совершенного мейка. А еще записать кучу сториз.

Из перечисленных пунктов идеального утра я справилась только с последним. Да и то с приличной натяжкой.

Недостаток времени и количество дел, с которыми необходимо разбираться перед работой и после изо дня в день, вселяют ужас. Деньги – не всегда беспечность. Я впервые сталкиваюсь с тем, что их запас ограничен. Как же унизительно считать каждый рубль.

Туфли тесные, немного жмут в мизинцах, но ни одна другая пара обуви, на мой взгляд, не смотрится так гармонично, как кричаще красные винклиперы от «Christian Louboutin» в сочетании с костюмом. Люди в метро толкаются, не замечают меня, словно я одета в какие-то подделки и секонд-хенда. Жмут со всех сторон, обездвиженность тотальная. Но никто, кажется, не возмущается.

Я боюсь превратиться в одного из этих апатичных прохожих. Их глаза пусты – присутствует лишь слабый отголосок живого блеска, страсти и энтузиазма.

Моя поездка «с ветерком» в душном вагоне не обходится без неприятностей. Перед тем, как сойти на нужной станции, я становлюсь жертвой ручонок сального ублюдка. Какой-то вонючий (в прямом смысле) тип в потертом офисном костюме с темными пятнами от пота на подмышках жмется ко мне сзади и лапает за ягодицы.

Получает острым носком моей туфли промеж ног, само собой, но даже домогательства этого лысого и жирного недоразумения не столь унизительны, как перспектива прислуживания Кирсановым.

Они наняли меня секретаршей.

Нет… даже не так.

Помощницей их личных секретарей.

Должность «принеси-подай» со всеми вытекающими на уровне обязанностей блондинки-великанши из приемной, если не чего похуже.

Я достойна большего! Я не зря просиживала драгоценные пять лет своей молодости в университете и получила диплом финансиста, чтобы носиться по поручениям тех, кого на дух не переношу.

Я не смогу… не смогу быть милой с Кирсановыми.

Как бы поднять боевой настрой? Мне же предстоит уложить братьев на лопатки и провозгласить свое превосходство над ними. Не сейчас, немного позже. Но непременно я утру паршивцам носы…

– Глючишь? – щелчки пальцев перед глазами вырывают меня из глубокого колодца раздумий.

Я так увлеклась фантазиями о том, как с ювелирной точностью пересчитываю новым боссам все кости, что не заметила, как дошла до высотки, принадлежащей «XOR Holdings».

 Я поворачиваю голову на звук знакомой насмешки в мужском голосе. Упираюсь помрачневшим взором в голубые, с серой каемкой, улыбающиеся глаза. Макар проводит ладонью по непослушным коротким завиткам на голове и широко открывает передо мной парадную дверь.

– Я бы сказал: «Дамы вперед», но дам здесь не вижу, – позер вытягивает шею и делает вид, что осматривается.

Я молча наблюдаю за клоуном и собираюсь войти внутрь здания, однако Макар протискивается первым и демонстративно закрывает дверь перед моим лицом. Оборачивается, шагая спиной вперед, и с озорством подмигивает мне.

Я с силой сжимаю кулаки, тяну за дверную ручку и следую по тому же маршруту, по которому движется Кирсанов. К огромному несчастью, нам в одну сторону. Даже на один этаж. И вообще, предстоит видеться очень часто.

Замедляю шаг, чтобы сохранить дистанцию.

Макар подходит к скоростным лифтам, посылает приветственные кивки сотрудникам компании, так же ждущим очереди подняться на необходимый уровень здания.

В кабине, в которую заходит кудрявый поганец, он встречает Рому и Феликса; те, по всей видимости, юркнули в лифт на парковочном этаже.

Они пожимают друг другу руки и двигают ртами, обмениваясь репликами. Затем с жутковатой синхронностью поворачиваются и смотрят на меня.

Не отводят взгляды до тех пор, пока двери кабины не закрываются.

Глава седьмая

ДАНА

Ненавижу испытывать на себе состояние потерянного щеночка. Такое чувство приходит ко мне впервые, но я уже готова кожу содрать, чтобы выбраться из оболочки, очерненной перспективой бедности и подчинению братьям Кирсановым. Чувствую невидимые гигантские цепы, сковывающие мою свободу, мою индивидуальность.

Это место погубит меня, или отправит в дурдом.

– Нужно рассортировать это к одиннадцати часам, – вместо: «Доброе утро, Даниэла» блондинистая великанша в безупречном, отутюженном костюме пихает в меня бумажную стопку величиной с Эверест.

Я едва успеваю подхватить документы. Пыжусь от их тяжести и пробую устоять на подкосившихся ногах.

– Как… любезно, – шиплю, пытаясь выглянуть из-за вершины стопки, без преуменьшений достигающей уровня моей носовой перегородки.

– Приступать к работе можешь там, – секретутка Кирсановых небрежно махает в конец коридора на одинокую дверь. Я уже предвкушаю скудный интерьер и тесноту.

Она разворачивается, тем самым демонстрируя, что разговор окончен. Господи, какая наглая мерзавка! Если бы я занималась в тренажерном зале чуть усерднее, то смогла бы с легкостью зарядить ей в могучую спину пловчихи эти чертовы документы!

Пусть сама с ними возится.

Я перебарываю нарастающее раздражение, произнося про себя как мантру заверение отца, что он вновь наполнит мое русло денежной рекой, если я побуду паинькой.

Ни один мужчина или женщина не прогнет меня под себя. Этой привилегией обладают исключительно деньги.

Бумажные, электронные, рубли, доллары, евро, юани, или английские фунты…

Я влюблена в деньги. Я бы вышла за них замуж.

– Большое спасибо, – вяло мямлю вслед блондинке. Как там ее… – Наташа.

Не страдающая болтливостью особа смотрит на меня через регистрационную стойку.

– Анастасия Леонидовна, – когда чеканит свое имя по слогам, ее верхняя губа слабо дергается.

Мымра ты, а не Анастасия Леонидовна.

Я ухмыляюсь одним уголком рта.

– Ага. К одиннадцати, да, Наташ?

Сверкая ослепительной улыбкой, делаю разворот на девяносто градусов и спешу удалиться от угрюмой секретарши. Она сверлит мой затылок, и я гадаю, какой конкретный оттенок красного приобретает ее алебастровое, с небольшим количеством бледных веснушек лицо в приступе свирепости. Светло-пунцовый? Нет-нет. Алый? Или карминный?

Занимая мысли бесполезными рассуждениями, толкаю дверь плечом. Она поддается со второй попытки и издает мерзкий скрип. Мое рабочее место не похоже на подземелье, или запыленную каморку. Это просторный светлый кабинет. Своим зорким взором прикидываю стоимость мебели и ее качество. Средненькое. Но сойдет.

Вопросительно вскидываю бровь, насчитывая наличие четырех письменных столов с моноблоками. Глядя на один из них, расположенный у противоположной стены, пустой и платиново-серой, создается впечатление в его ненадобности. Нет канцелярских изделий, или фотографий в рамках, листочков, каких-то посторонних предметов. Отсутствие мелочей навевает тоскливость.

Я машинально плетусь к этому столу. Очевидно, что он теперь мой. Другие заняты. Там и бумажки разложены, и ручки автоматические валяются, и фотографии в рамках.

Я шумно вздыхаю с облегчением, когда избавляюсь от бумажной ноши, ставя ее на простенький стол. Немного вспотевшими подушечками пальцев провожу по моноблоку и включаю его.

Что мне делать с этой горой документов? Чем руководствоваться при сортировке? Алфавитным порядком, что ли?

Хотя… минуточку.

Это же хорошо, что я не знаю. Дам волю фантазии и подойду к выполнению поручения творчески.

Говорят, что незнание не освобождает от ответственности, однако мне никто не объяснил нюансы задания. Моя ошибка станет проблемой Анастасии Леонидовны, проигнорировавшей тот факт, что я абсолютно ни о чем не осведомлена.

Конечно, я могла бы соизволить и напрячь мозг, чтобы самостоятельно во всем разобраться.

Только вот… оно мне надо?

Поэтому решено.

Я плюхаюсь в кресло на колесиках, и в воздух поднимается столб пыли. С кашлем я вновь подскакиваю на ноги и начинаю лихорадочно отряхиваться. Махая перед лицом рукой, отхожу в сторону, чтобы не дышать этой гадостью.

Здесь не проводят влажную уборку?

Открывается дверь, и в кабинет влетает невысокого роста мужчина. На вид ему лет тридцать. Темноволосый, с небольшим лишним весом. Он дергает за галстук, ослабевая узел, смотрит под ноги и беседует по телефону. Бросает грубые реплики собеседнику, шаря по своему столу в поисках чего-то.

– …Кирсановы меня с землей сравняют, если узнают… – он серьезно обеспокоен, судя по колебанию голосовых связок. Кидает дипломат на пол, с большим усердием создавая хаос на рабочем месте. Но порядок, судя по всему, его совсем не интересует. – Если не найду этот проклятый договор… если он попадет не в те руки… – стоя ко мне спиной, наклоняется и рыскает в нижних отделениях стола.

Дяденька меня не замечает, продолжая разговор. И я не спешу выдавать свое присутствие, потому что заинтригована. О какой бумажке идет речь, за которую Кирсановы его, так скажем, не похвалят?

Однако подробностей в диалоге он не выдает.

– Я знаю, знаю. Как найду, тут же тебе наберу. До скорого, – молвит едва разборчиво из-за тихого тона и прекращает звонок.

Затем с громким вздохом убирает телефон в карман пиджака, закрывает последний ящик и руками опирается о край стола. Низко склоняет голову и мрачно ею качает. Поиски завершились провалом.

Любопытно. Очень любопытно.

Подчиненный Кирсановых шарахается, когда, наконец, обнаруживает мое присутствие в кабинете.

Вот уж не думала дожить до того дня, когда для кого-то стану невидимкой.

– Вы… вы кто? – он сглатывает, хватаясь за горло. Ох, как же нервничает, обдумывая, какой лакомый информационный кусочек я уловила своим чутким слухом.

– Даниэла Покровская, – очаровательно улыбаюсь ему. – А вы кто?

– Как вы здесь оказались?

Кисло киваю на стопку бумаг.

– Мы с вами отныне коллеги. Надеюсь, конечно, что ненадолго.

– Стажерка? – брюнет расслабляется.

Я похожа на стажерку?

Ах да. Я действительно кто-то вроде подручного человека на низкосортной должности.

– Кем вы работаете в этой фабрике чудес Кирсановых? – я обвожу помещение руками, произнося слова с отчетливой саркастичной ноткой в голосе.

– Я… – несчастный запинается, его узкие глазенки вовсю носятся вдоль моего тела, изучая изгибы. Особенно впечатляется глубоким V-образным вырезом и показывающейся ложбинкой, поскольку таращится туда как минимум секунд двадцать. – Александр. Секретарь Феликса Орлановича.

– Вот оно что, – я улыбаюсь шире. – Александр, вы, похоже, ищете что-то важное? Нужна моя помощь?

– Нет! – он неожиданно вскрикивает. – Нет, не нужно, эм, Даниэла.

– Точно? Я очень способная, – ненароком провожу ладонью по груди, скольжу пальцами вверх, касаюсь ключиц, шеи.

Соблазню простака на раз-два. Процесс запущен. Его челюсть ползет вниз, а из взгляда исчезает какая-либо осмысленность. Прикусываю губу, и вот Александр стоит передо мной, как овощ, которому не связать и двух слов.

– Простите, что подслушала ваш разговор, – делаю виноватое личико и складываю руки в молитвенном жесте, теснее смещая груди вместе. Мужичок облизывает рот, глядя на мой бюст, как загипнотизированный. – Кажется, вы собираетесь подставить своего… то есть нашего босса?

Ему требуется какое-то время, чтобы сообразить ответ.

– Н-нет.

– Уверены?

Он тяжело дышит. Трогает большим пальцем обручальное кольцо, но взгляда от моих сисек не отводит.

– Уверен.

Козел.

Я опускаю руки и плотно прикрываю свою драгоценную, упругую троечку полами пиджака, застегивая на пуговицы. Как по щелчку, внимание Александра возвращается к моим глазам.

– Что ж, вероятно, я ошиблась.

Ни черта.

– Да-да, ошиблись, Даниэла.

Я наблюдаю за тем, как он в спешке совершает контрольный осмотр поверхности своего письменного стола, хватает с пола дипломат и широкими шагами топает к двери.

Это кажется безумием, но я вдруг ловлю себя на мысли, что должна во что бы то ни стало разыскать упомянутый в его телефонной беседе договор.

Если этим можно навредить Кирсановым, или по крайней мере обзавестись хоть каким-то рычагом давления, то я постараюсь.

Глава восьмая

МАКАР

Если однажды меня спросят о самом лучшем дне в моей жизни, я без промедлений отвечу: «День, когда мой папаша сдох».

У меня с ним были натянутые отношения, выражаясь очень деликатно.

Я не разделял любовь братьев к отцу. Не видел в нем опоры и уж точно не знал его любви. Но прекрасно помню лживую заботу, которую он с обожанием и мастерством демонстрировал на публику, появляясь где-либо с нами.

До сих пор задаюсь вопросом: этот человек вообще любил кого-то, кроме себя и денег?

Я, Рома и Феликс ничего для него не значили, но братья считают иначе. Наверное, я мог бы сказать им правду о том, какой монстр воспитывал нас. Тем не менее, не решался и вряд ли решусь. Это разобьет им сердца.

Я предпочитаю обходиться одной сломанной душой – собственной.

А судьба, похоже, не собирается упрощать мое существование, да? Подсовывает девчонку из прошлого, вытаскивая из глубин сознания паршивые воспоминания. Один образ тянет за собой другой, и так до бесконечности, пока в конечном итоге давно былое не затаскивает разум в мощную бурю.

Часто сравниваю свою голову с жилищем барахольщика, страдающего накопительством. Столько ненужного хлама, от которого по-хорошему нужно избавляться, но я храню весь мусор, сдувая с него пылинки. Плохое, хорошее – все хламится в одной куче, поэтому я давно перестал разделять и отличать одно от другого.

Узнав, что Даниэла будет работать на нас, я взялся за сигарету. До этого не курил два года.

Нервишки взбунтовались, вынудив схватиться за отраву. Теперь бы оторваться от фильтра. В никотиновом тумане, которым пропитался мой кабинет, проще думать о Покровской и о том, какую дичь она вытворяла в школьные годы.

Про таких, как она говорят: «Ах, это же та самая главная школьная сучка!», которая скорее глотки всем вокруг перегрызет, но отстоит свою правоту и удержит корону на голове. Редкостная, но незабвенная дрянь, в которую я когда-то по уши втрескался.

Рома и Феликс об этом по-прежнему ни слухом ни духом. Я стыдился чувств к Даниэле.

Мне казалось, что я предавал своих братьев. Каждый раз, когда видел эту роковую красотку с роскошными шелковистыми локонами цвета горького шоколада и млел от того, как она взмахивала ими, как они пружинили при грациозной походке; каждый раз, когда смотрел в ее пронзительные васильковые глаза, глядевшие на меня в ответ с презрением и исступленностью.

Знойная красавица пленяла – да так, что век в слюнях топиться, рисуя образ девушки в воображении.

Черт, после выпуска из школы я ни на день не забывал Дану. Ненавидел и желал ее.

В то время как мои братья покрывали это имя проклятиями, я как придурок восхвалял ее голос, полный яда, и грезил о пухлых губах. Наверное, я родился чокнутым. Хотя по всем справкам психически здоров и уравновешен.

Дана пробуждала во мне какой-то особый вид безумия.

Сейчас, вместо того, чтобы заниматься решением рабочих вопросов, я думаю, под каким предлогом затащить брюнетку в свое прокуренное логово.

Я же ее босс, в конце концов. Поводов – масса.

Фантазируй, Макар. Фантазируй.

По стационарному телефону связываюсь с Настей из приемной.

– Солнце, хочу булочек. Скажи Дане, чтобы сбегала до пекарни и купила мне парочку синнабонов.

В желудке как по команде заурчало. Представляю свежее тесто, покрытое волнами глазури и укутанное в аромат корицы, и быстро добавляю:

– Пусть бросает все дела. Если не управится за полчаса, я съем ее. Так и передай.

Едва завершаю вызов, дверь в мой кабинет распахивается.

– Что еще за: «Скажи Дане, чтобы сбегала до пекарни»?! – злится Покровская.

Я широко улыбаюсь. Слышала, значит?

– Что непонятного? Я хочу, чтобы ты купила для меня…

– Плевать, что ты хочешь, придурок, – она безапелляционно перебивает меня, насаживая на свой грубый и острый, как копье, комментарий. – Обращайся в таком пренебрежительном тоне с белобрысой великаншей, – она машет рукой в сторону двери позади себя, намекая на Настю. – Но не со мной. Я тебе не девочка на побегушках.

Я нагло прохожусь взглядом по телу Даны, задерживая внимание на соблазнительном декольте.

Дьявольски хороша.

– Обвиняешь меня в пренебрежительности, обзывая придурком? – за саркастичным смехом прячу возбуждение. – Кошечка моя, забыла, что ты здесь никто, и звать тебя никак? Побежишь как миленькая, даже на край света, если я того пожелаю. Я, – тычу на себя пальцем в грудь, – твой босс.

– Должно быть, гордишься собой сейчас, – она щурит красивые глаза, метая в меня сверкающие молнии из узких отверстий. – Что, мстить будешь? Думаешь, напугаешь?

В брюках становится тесно, и я бы с удовольствием сейчас поправил член, но не промышлять же подобным перед леди? Хотя Дана, скорее, гопница, очутившаяся в теле сногсшибательной красавицы. Итальянские корни проявляются не только в чарующей внешней экзотике, но и в пылком темпераменте. Усмирить эту кобылку – задача не из простых.

– Сегодня твой первый день, поэтому я закрою глаза на твою неблаговоспитанность, – со всем неприсущим мне великодушием и откровенным издевательством снисхожу до помилования. – Чушь про соблюдение субординации еще наслушаешься от Ромы, или Феликса. Я же скажу по-простому. Запихни свое высокомерие поглубже в глотку и не смей перечить мне. Никогда, – проговариваю пониженным, рычащим голосом, стирая с лица малейший намек на веселье. Даночка больше не кривит губы в отвращении и гневе, удивленно округлив глаза. – Уяснила?

Я испытываю почти физическое удовлетворение от превосходства над Покровской. Поднимаюсь с кресла и подхожу к проглотившей язык девушке. Она пятится, а я корректирую траекторию ее отступления. Она прижимается попкой к краю моего стола и бормочет одними лишь губами: «Черт», понимая, что загнана в тупик.

Я кладу ладони близко к бедрам Даны по обеим сторонам, оставляя между нашими лицами неприлично мизерное пространство. Кисонька в растерянности, не смотрит мне в глаза, блуждая лихорадочно мечущимся взором по моему подбородку, скулам, но не поднимается выше. Она явно не ожидала от меня такой наглости.

Хочу поцеловать ее. Запихнуть свой язык ей в ротик и тщательно отполировать. Развернуть к себе спиной и нагнуть, чтобы пощупать задницу. Зуб даю, жопа у Даны упругая, и шлепки получатся звонкие, сочные, а следы на нежной оливковой коже – яркие и розовые.

Рискую поплатиться за это побитыми яйцами, но попробовать стоит.

Черт возьми, мне нечего терять.

Я поднимаю руку, собираясь провести костяшками пальцев по щеке Даниэлы, но внезапно меня ведет в сторону.

– Вот срань, – я со стоном сжимаю переносицу.

За*бало…

Жмурюсь и вслепую вожу свободной рукой перед собой, чтобы найти опору. Адская боль вспыхивает в лобной доле. Я не способен дышать, пропуская через свое напрягшееся естество мучительную пульсацию. Где-то на периферии звучит голос Даниэлы, но я не различаю слов из-за шума в ушах.

Немного отпускает, и я лезу во внутренний карман пиджака. Дрожащими пальцами откручиваю крышечку пластиковой баночки. Стряхиваю в раскрытую ладонь пару пилюль и закидываю в рот.

К моменту, когда моя агония рассеивается, Даниэлы в кабинете нет.

Глава девятая

ДАНА

Что за ерунда только что произошла с Макаром?

Ни с того ни с сего скрючился и замычал от боли. Я воспользовалась шансом и удрала. Броситься на помощь не додумалась. Мы даже не из той категории знакомых, в которой неприязнь перекрывается беспокойством в экстренных ситуациях.

Придурок напугал меня. Что хотел сделать, когда потянул к моему лицу свою грязную клешню? Поцеловать? В немедленном порядке получил бы по своим крошечным бубенцам.

На автомате перебирая ногами через приемную, размышляю: может, я ударила Макара и от шока, вызванного беспардонностью парня, не заметила… не поняла, как именно защищалась?

Улавливаю краем зрения, что беловолосый цербер Кирсановых провожает меня неотрывным взором, двигая головой в том направлении, куда я держу курс.

– Ты закончила с сортировкой? – летит мне вдогонку. – Опаздываешь по срокам. Я же сказала, что нужно сделать задание до обеда.

Я резко останавливаюсь. Поворачиваюсь к Насте на каблуках и иду к регистрационной стойке, за которой ей самое место. Она и секретарское кресло – инь и янь.

– У тебя какие-то проблемы? – равнодушно спрашивает.

– Да. Ты моя проблема. Кирсановы моя проблема. Моё нахождение здесь – проблема, – вываливаю на недоумевающую блондинку головной геморрой. – Какого черта я делаю среди вас? – с едким, хриплым смехом провожу ладонью по волосам. – Цирк какой-то.

Высказавшись, шагаю в свой-не-свой кабинет, вспоминая наставление Макара мне: не рыпаться и быть хорошей девочкой. Кроткой, вежливой… Он же понимает, что я скорее язык себе отрежу, чем выскажусь уважительно в его адрес и других братьев?

Они не заслужили…

Они отняли у меня драгоценного человека.

Остаток дня вожусь с дурацкими бумагами. Изредка появляются на горизонте личные помощники Кирсановых. Тот мутный тип с похотливым взглядом, работающий на Феликса, больше не попадается мне на глаза. Другие секретари – мужчина и женщина – носятся туда-обратно, выполняя поручения начальства. Они сосредоточены, покорны перед боссами и неболтливы. Как ни увижу их – ведут деловые переговоры через блютуз-гарнитуру, не выпускают из одной руки дипломат, а из другой стаканчик кофе.

Еле дождавшись вечера, я первая с этажа мчусь к лифтам. Блонди за стойкой что-то возмущенно мне крякает: «Ты не должна уходить раньше руководителей», «Ты должна спросить разрешения»… Я должна показать ей нюдовый маниюр на среднем пальце и с удовольствием это делаю. Пусть катится к черту. Пусть пожалуется Кирсановым. Плевать. Я пережила этот день.

Я справилась.

Шикую и заказываю такси. Поездка на метро прикончит меня. Необходимо холить и лелеять последние нервные клетки.

Спускаюсь на цокольный этаж, читаю сообщение в чате с таксистом. Он подъедет через десять минут.

Но по истечению обещанного срока машина не появляется на парковке. Затем поступает сообщение о том, что таксист попал в дорожное происшествие.

– Что б тебя! – эмоционирую я, выкрикнув визгливо, и стискиваю телефон в ладони.

Осматриваюсь по сторонам. К счастью, не наблюдаю в обозримом пространстве случайных свидетелей моего маленького срыва.

Придется добираться домой на электричке.

– Проклинаю тебя, бедность, – ворчу я, подумывая о том, чтобы раскошелиться на пачку сигарет.

Я лезу в приложение с картой Московского метро и вздрагиваю от неожиданности. Рядом тормозит черный глянцевый спорткар с плавными линиями и непроницаемо-тонированными стеклами. Владелец железного коня не глушит мотор, но и не спешит показаться. Держит меня в напряжении и будоражит наличием роскошного транспортного средства. Я люблю машины. Спортивные тачки – моя слабость.

Четырехместный жеребец «Ferrari GTC4Lusso», красующийся передо мной, так и манить провести по его соблазнительным изгибам ладонью.

Любопытно, кому принадлежит зверь?

Я задаюсь этим вопросом и немедленно получаю ответ.

Владелец машины опускает темное стекло.

– Ждешь кого-то? – звучит из салона голос Феликса.

Я чувствую, как напрягается моя челюсть.

– Да, – скрещиваю руки на груди и поворачиваю голову, делая вид, будто выискиваю взглядом определенный автомобиль.

– Я могу подбросить тебя, – вот так просто предлагает.

Я ищу в этом подвох. Он обязан быть в словах Феликса. Потому что он Кирсанов. Самый безобидный, миловидный, но поговорка «В тихом омуте черти водятся» с давних пор ассоциируется у меня с младшим из трех братьев. Его темные и большие, как у бэмби глаза кофейного оттенка – телепорт во тьму ледяной, зыбкой бездны, скрывающейся за внешней умиротворенностью.

– Так что? Я могу тебе помочь? – спрашивает Феликс. Он терпеливо всматривается в мое лицо, бархатистый тенор звучит непривычно ровно и доброжелательно по сравнению с язвительной и злобной интонацией его родственничков. Такой контраст сбивает с толку, признаюсь.

– С чего бы тебе помогать мне? – в отличие от младшего Кирсанова я не в настроении изображать миролюбивость.

Феликс ведет плечом, постукивая пальцами по пассажирскому сидению, расположенному по соседству с водительским.

– Почему бы и нет? Слушай, Дана. Наши разногласия я давно оставил в прошлом.

Но мне что-то с трудом в это верится. Встроенный радар, нацеленный на лживые личности, бьет тревогу.

– Куда тебе нужно? – не отстает.

– Я же сказала, что жду машину.

– Точно? – Феликс кривит рот в быстрой ухмылке. – Может, ты боишься сесть в мой автомобиль? Думаешь, я что-то тебе сделаю?

Я сглатываю. В горле сухо, и я с радостью бы смочила его чем-нибудь красным полусладким.

– Я не маньяк, – смеется шатен.

Как знать…

– Зато твои братья – маньяки.

Он что-то нажимает на сенсорной приборной панели, и слышится щелчок. Феликс разблокировал пассажирскую дверь, и теперь толкает ее, раскрывая для меня.

– Да брось. Это всего лишь я, – парень расплывается в обезоруживающей улыбке, на его щеках появляются глубокие ямочки. – Помнишь? Я все тот же безобидный щеночек. Твой щеночек, Дани.

ФЕЛИКС

Даниэла скована. Она жмется к подлокотнику двери и упрямо смотрит вперед. Маскируется безразличием, но ее пальцы, сложенные в замок, и побелевшие костяшки выдают присутствие стресса.

Покровская долго отнекивалась, неся чушь про то, что ждет кого-то. Я же разглядел ее одиночество с первых секунд, как только она вошла в нашу жизнь. Снова.

Вуаль холодности смотрится на Дани лучше остальных масок. Потеря поддержки отца наверняка нанесла ошеломительный удар по ее идеальному мирку. Хрупкий стеклянный шар с треском начал сыпаться. Она в растерянности, со страхом смотрит на руины под своими ногами и мечется, размышляя над тем, как вернуть прежний и естественный для себя порядок вещей.

Я чувствую Дани, словно никогда не расставался с ней.

Ей проще думать, будто меня здесь нет. Она неподвижна, что вполне сойдет за восковое изваяние, созданное скульптором с ажурностью. А мне нравится вызывать в ней чувство смятенности. Это необычное ощущение владения контроля над ситуацией пьянит разум не хуже крепкого алкоголя.

Я расслаблено веду машину, не смущая Даниэлу разглядыванием.

– Ты же не повезешь меня в лес? – внезапно долетает до моего слуха апатичное предположение.

На ум тут же приходит неприятное воспоминание.

– Это было бы справедливо, но нет, – отвечаю я. – Я не причиню тебе вреда.

Физическая расправа – удел ничтожеств.

Однако эмоционального истязания моя компаньонка заслуживает с лихвой.

– Как прошел твой день? – интересуюсь я.

Даниэла издает странный фыркающий звук.

– Как будто тебе правда есть до меня дело.

– Иначе бы не спрашивал.

Я по-прежнему твой щеночек, Дани.

Я готов, наконец, укусить руку, приручившую и истязавшую меня.

– Я не хочу разговаривать с тобой. Я не считаю тебя своим боссом. И не притворяйся, будто мы когда-то ладили. Не изображай дружелюбие. На это противно смотреть. И я тебе не доверяю.

– Ух-ты, – я со смехом потираю подбородок. Надо бы побриться. – Очень информативно и предсказуемо. Но ты могла бы проявить усердие и хоть на несколько минут сделать вид, будто тебя не вывернет на приборную панель от самого факта моего нахождения рядом.

– Ты прав. Меня действительно вывернет.

– Тогда зачем в машину села? – я пожимаю плечами.

Она ерзает на сидении, отказываясь смотреть в мою сторону.

– Ты же как побитая собачка – не прекращал скулить, чтобы я села.

– Ты ничуть не изменилась.

Дана никак это не комментирует.

– В каком районе живешь? – я включаю GPS-навигатор.

Угрюмая брюнетка, от которой меня разделяет сенсорная консоль, морщит аккуратный нос. Медлит с ответом, испытывая дискомфорт.

– Ты стыдишься чего-то? – я играю с огнем, спрашивая Дану об этом.

– Нет!

Она впивается ногтями в кожу, отчего остаются четкие розоватые углубления.

– Тогда скажешь, куда я должен тебя привести?

– В Строгино, – наконец, выдавливает ответ.

О да, ей стыдно.

Бесспорно, она попала за черту Садового не по собственной инициативе. Лаврентий Андреевич изысканно поглумился над дочерью. Отнял у нее деньги, в которых она всегда видела способ влияния на окружающих. Лишивших их, стала слепым котенком, которому предстоит научиться выживать в этом огромном и жестоком мире заново, без привилегий. Но ее коготки остры, и она не брезгует вонзаться ими. Видит опасность во всем и в каждом, будто детеныш-маугли, попавший в цивилизованную среду обитания.

Столкновение привычной утопии с другой вселенной ломает Дану.

Как долго она проносит маску, прежде чем упадет на колени?

Я убираю руку с руля и лезу в карман, когда чувствую вибрацию.

– Да, сладкая моя, – отвечаю дочери.

– Папа, ты скоро будешь дома? – спрашивает Элла. На фоне слышу, как Эльза из «Холодного сердца» поет свою знаменитую песню «Отпусти и забудь».

– Скоро, детка. Ты кушала?

– Да, поела борщ. Лина приговорила, – ее голосок веселеет, когда она упоминает о своей няне. – Папа, я хочу мороженку.

– Какую?

– Шоколадную.

– Понял. Куплю. Что-то еще?

Элла задумчиво мычит.

– Две мороженки?

Я усмехаюсь. Щеку покалывает от пристального взгляда Даниэлы. Кошусь на нее и бормочу дочке:

– Уговорила. Куплю две. До скорого, принцесса.

– У тебя есть ребенок? – удивленно бормочет Дани.

Я убираю телефон в карман.

– Да.

Вижу, как брюнетка косится на мою пятерню в поисках кольца на безымянном пальце.

– Я не женат. Мать Эллы умерла.

Даниэла выдерживает паузу. Конечно же, не говорит, что ей жаль, или что она сочувствует моей утрате, и бла-бла-бла. Скорее разверзнется ад на Земле, чем от Покровской прилетит хоть одно доброе словечко.

– Как это произошло? – уточняет тихо.

– При родах. Внезапная остановка сердца.

– Паршиво.

Не могу не согласиться.

Мы с Таней не планировали ребенка, как и долгосрочных отношений, свадьбы, совместной старости. Случайно наткнулись друг на друга на вписке, я трахнул ее в тесной ванной комнате, и мы разбежались. Но спустя два месяца Таня попросила о встрече и сказала, что беременна. Аборт исключила, требований не предъявила. Просто поставила в известность.

Она была хорошей девушкой. Может быть, у нас что-то и сложилось бы. Не проходит и дня без горького сожаления о том, что Элла никогда не увидит свою мать.

Спустя час я останавливаю итальянскую спортивную крошку у нового жилища Даниэлы.

– Спасибо, – произносит она сухо и, не размениваясь больше на любезности, толкает от себя дверь.

– Пригласишь на чай? – наглею я.

– Разве тебя не ждет дочь?

Ждет.

– Значит, шанс есть? – дразню Покровскую и нарываюсь на ее фирменный стервозный тон.

– Не смеши.

– Что такого? В прошлом мы…

– Не продолжай, – резко обрывает меня и хлопает дверью.

– Я скучал, Дани, – протягиваю с улыбкой.

Золотисто-бронзовые лучи закатного солнца падают на ее лицо, ничего не выражающее и безукоризненно-красивое. Летний ветерок путается в аспидно-черной копне, играясь с прядками.

– Ты тронулся умом, если думаешь, будто я придаю или когда-либо придавала значение случившейся ошибке сто лет назад. Твое упоминание об этом неуместно.

На другой ответ я и не рассчитывал.

Даниэла высоко задирает подбородок, разворачивается и, покачивая округлыми бедрами, уходит.

ФЛЕШБЭК

РОМА

Май, 2013 год

Пиная камешки под ногами и дергая лямки портфеля за концы, Макар рассказывает вульгарную шутку, которую мы с Феликсом едва ли подпускаем к кромке своего внимания. Макар знает, что нам неинтересен прикол про вагиноз, тем не менее, мне становится любопытно, где он услышал этот кошмар.

У старшеклассников закончились уроки. Ученики толпой вываливаются из широких парадных дверей школы, едва протискиваясь в образовавшийся проем. Стоит невообразимый гомон, от которого Феликс спасается прослушиванием музыки, закрыв ушные раковины массивными наушниками, а Макар несет полный бред. Я предоставлен самому себе, разглядывая знакомые лица и девичьи задницы. Благослови господь короткие клетчатые юбки и высокие черные гольфы. Чертовски сексуально.

Ничего не предвещает беды. Вдали на парковочной территории частной школы в живописном уголке Подмосковья я замечаю автомобиль, который ежедневно привозит и отвозит нас домой к Покровским. Само собой, Даниэла катается отдельно.

Я и братья не возражаем против такого разграничения. Лаврентию Андреевичу говорим, что так комфортнее, ведь после школы мы навещаем отца в больнице, где нам снова и снова повторяют, что не наблюдается положительной динамики, а у Даны куча своих планов: репетиторы, встречи с подружками, шоппинг…

Компании этой дряни я предпочел бы ежедневные чаепития с Гитлером. Дома мы давимся любезными улыбками в присутствии друг друга, но здесь, без надзора ее отца, Дана не притворяется, что является земным воплощением сатаны.

Вдруг кто-то пихает меня в плечо.

– Х*ли растянулись на всю дорогу? – громыхает голос Мохина. Он, кстати, ее бывший. До сих пор сохнет по стерве, бегает по ее поручениям, как послушный рыжий песик.

Он в компании своих дружков-качков замедляет шаг вместо того, чтобы обозвать нас стандартным набором оскорблений как обычно и уйти восвояси. Феликс снимает наушники и подбирается к моему боку. Макар прикрывает младшего собой, иллюстрируя готовность вести переговоры с докучливыми придурками.

– Ну так протиснись, – нагло бросает Мохину.

Я не хочу нарываться, но и проглотить наезд не получится. Никогда не получалось. Гордость рвется на передовую, ведь для меня нет ничего важнее защиты семьи.

– У тя проблемы, конченый? – Мохин, сынок московского областного прокурора, делает шаг к Макару и плюет на потертые черные конверсы моего брата.

В те времена, когда наш отец возглавлял процветающий холдинг, Мохин и прочие отпрыски богатых ублюдков страны, нашедшие сосредоточение в стенах этой школы, готовы были отполировывать наши задницы своими языками, чтобы угодить. После того, как папа слег, а корпорацию изо всех сил пытался удержать на плаву его лучший друг Лаврентий Покровский, я и братья стали уязвимыми. В конце концов, холдинг пошел ко дну, не принося прибыли. Папа так и не вышел из комы. Я, Макар и Феликс переехали в дом Покровского и обрели врага в лице его дочери. Она совсем с катушек слетела, после того как похоронила мать.

Я стискиваю кулаки и выступаю вперед, но посторонние руки обвиваются вокруг мох локтей, удерживая на месте. Дружки задиристого недомерка гогочут мне в уши, еще несколько ребят пристраиваются за Феликсом.

– Какого хрена вам надо? – цежу я, глядя на Мохина.

Осматривается по сторонам, подмигивает группе девчонок, замедливших шаг неподалеку. Они с любопытством пялятся на наше сборище, видят, что назревает конфликт, но жмутся друг к другу и отворачиваются, когда Даня Мохин вытягивает губы и чмокает воздух, посылая им поцелуй. Затем смотрит на нас и отдает краткий указ своим парням:

– Ведите их.

Меня и братьев хватают, заламывая за спины руки. Срывают рюкзаки, наушники Феликса летят на асфальт и ломаются. Он любил их и кассетный MP3-плеер, который распадается на куски пластика вслед за массивной гарнитурой. Отдавал предпочтение индивидуальности и винтажности в эпоху цифрового прогресса.

– Отпустите! Куски собачьего дерьма! – рычит и вырывается Макар.

Ему прилетает кулаком по челюсти от Данила. Сволочь! Мои попытки освободиться блокируются дикой сворой послушных псов Мохина. Их дюжина, не меньше. Они окружают со всех сторон, кооперируясь в плотное кольцо. Тащат нас в неизвестном направлении, а просьбы о помощи глушатся какофонией безудержного хохота.

Куда смотрят учителя?! Почему поблизости нет никого из взрослых?!

Нас запихивают в тачку – большой темный джип, принадлежащий Мохину, но за рулем незнакомый парень.

– Прекращайте, это не смешно! – вперемешку с матом орет Макар.

– Захлопнись, г*ндон, – его снова лупят по лицу.

Еще несколько ребят из одиннадцатого залезают следом, бьют нас в животы (даже Феликса, не проронившего ни звука), выбивая воздух из легких, и напяливают черные тряпичные мешки на головы.

Перед тем, как мелькающие картинки парковки и слоняющихся учеников превращаются в одно неясное пятно, которое в свою очередь сменяется непроницаемой тьмой, я улавливаю неискоренимый женский образ.

Ее коварную улыбку, расслабленную позу и тонкие пальцы, которыми она как будто бы лениво перебирает в воздухе в жесте прощания.

Даниэла, мать ее, Покровская.

Она это подстроила?

Глава десятая

ДАНА

Мне снится чудной сон. Будто я пластиковая разукрашенная марионетка, а мой отец-кукловод меняет декорации, на фоне которых я отыгрывала свои спектакли, и сажает внутрь деревянной расписной куклы с изображением зловещего лица. Затем эту куклу помещает в подобную, но побольше. Многослойная матрешка кошмаров не прекращается до тех пор, пока я не просыпаюсь с ясным ощущением удушливой паники. С меня градом льет пот, а сердце тяжело и часто бухает в груди.

Я шарю рукам с легким тремором в пальцах в поисках телефона, чтобы узнать время. Под подушкой его не нахожу, но мне становится совершенно очевидно, что я проспала на работу. Снова. Несмотря на дурное сновидение, я чувствую себя выспавшейся, а это нехороший звоночек.

Соскакиваю с расправленного дивана-книжки и бреду на кухню. В кувшине не оказывается кипяченой воды, и мне приходится налить ее из-под крана. Только вот возникает еще одна проблема. Я дергаю ручку смесителя, но стакан не наполняется.

– Что за…

Настойчивые манипуляции с краном не венчаются успехом, и я бегу в ванную. Там тоже глухо.

Нет воды! Ни горячей, ни холодной.

Я стискиваю кулаки, чувствуя зарождающуюся в подбородке дрожь.

– Не смей реветь, – обращаюсь к себе, сцеживая звуки через стиснутые зубы. Запрокидываю голову, не позволяя скопившейся у внутренних уголков глаз влаге упасть на щеки.

Я же не плакса!

Я не впаду в истерику из-за того, что отключили воду.

Ни за что.

Я не…

Сажусь на край ванны и надавливаю пальцами на виски. Я не сталкивалась прежде с проблемой отсутствия воды! Такое вообще возможно?! Двадцать первый век на дворе! Москва, ты ли это?!

Я даю себе пару минуток на то, чтобы с помощью дыхательной гимнастики справиться с гневом и слезливостью. Вроде отпускает, и я плетусь из крошечной ванной к куче чемоданов, чтобы отрыть комплект нижнего белья. Я встречаю в этой квартире третье утро, но до сих пор не разобрала вещи. Не могла избавиться от тупой надежды, что вот-вот съеду отсюда.

Я больше не звоню отцу, и вообще удалила номер этого бессердечного садиста. Есть нижний предел унижений, и я его достигла, нарываясь на автоответчики. Даже парой фраз трусится со мной перекинуться после того, как всего лишил.

Мой телефон молчит, и эта тишина непривычна. Никто не звонит и не пишет. Директ напоминает кладбище былых и бурных переписок. С подружками, парнями… Куда-то запропастились даже турки с арабами, которых я блокировала с такой рьяностью, что натерла мозоль на большом пальце.

Я боюсь, правда боюсь, что выход на люди с грязной головой в скором времени войдет у меня в привычку. День без мытья превращается в катастрофу. Словно за ночь кто-то выливает бутыль растопленного масла и втирает в корни. Заканчивается и сухой шампунь… Тотальный *издец.

Я вновь пропускаю завтрак. Опаздываю конкретным образом. Погода не радует. Небо затянуто свинцовыми тучами и громыхает вдали. Я выхожу на балкон, чтобы перед уходом быстро выкурить сигаретку и ловлю себя на самой ничтожной из всех когда-либо посещавших мыслей: «Может, помыть голову под дождем?».

Чуть не тушу бычок об себя, чтобы немного привести в чувства, но слышу мелодию входящего вызова. Сердце екает, и я тороплюсь вернуться в комнату.

Вижу незнакомый номер и морщусь от неприятного ощущения во рту, но не от сигареты, а догадки, кто является инициатором звонка.

– Да? – отвечаю сухо и плетусь к зеркалу в прихожей.

– Где носит твою задницу, Покровская? – рычит Роман Бакланович, ой… Орланович. Хотя… – Сказать, который час?

– Не утруждайся, – вздыхаю я и шоркаю ногами по обратному пути за сумкой.

– Половина одиннадцатого, а тебя нет на месте.

Я глухо усмехаюсь, представляя его багровое от недовольства лицо.

– Случилось ЧП.

– Мне глубоко по*уй, Даниэла.

– Ой, не начинай. Буду через час. Плюс-минус.

Чувствую спазм в желудке, когда думаю о предстоящей поездке в метро.

– Я вычту опоздание из твоей зарплаты, – грозится «босс».

Я закатываю глаза.

– О нет, нет, не делайте этого, Роман Орланович… – с намеренной вялостью перебираю на языке буквы, надевая кремовые туфельки на толстом каблуке.

Раздается приглушенный грохот. Кирсанов буянит, судя по всему.

– Я тебя… – заикается рявкающим тоном.

– Ты меня обожаешь, – нагло перебиваю. – Спасибо. Мне очень приятно. Скоро буду, уважаемый начальник.

– Дана!..

Его гневное обращение тонет в моем безразличии. Я отстраняю телефон от уха и тычу ногтем на кнопку завершения вызова.

Прохожие задерживают взгляды на моей фигуре, что совершенно неудивительно, ведь мой «лук» безупречен: оверсайз-блузка с объемными рукавами, заправленная в кожаную юбку-трапецию длиной миди. В поездке, на удивление благополучной, удается освежить макияж помадой, тушью и минеральной пудрой. Мне везет хоть в чем-то. Дождь прекращается к моменту, как я выхожу из подземки, но сильные порывы ветра треплют прическу и уничтожают идеальную гладкость высокого хвоста.

Исчезаю из вида у зевак в однообразных костюмах, слоняющихся по улицам бизнес-района города, ныряя в вестибюль высотного здания. Коротко киваю сотрудникам на ресепшн, прикладывая к турникету именную электронную карточку, и свободно прохожу контрольно-пропускной пункт.

Глянцевые серебристые створки лифта не до конца открываются передо мной, а из противоположного конца приемной уже доносится раздражающе высокомерный голос великанши.

– Никому не дозволено являться на работу с таким чудовищным опозданием. Правила для всех одни. Беспардонное пренебрежение пунктуальностью недопустимо.

Я цепляюсь за ее непроницаемо-алебастровое лицо сощуренным взглядом.

– Ты моей мамочкой решила заделаться? Какое тебе дело до моих опозданий? Занимайся своими секретутскими делами.

Лучше не нарывайся, стерва. Я не в духе.

– Кирсановы… – продолжает свою зазубренную флегматичную шарманку, но проглатывает остаток фразы, когда со стороны кабинета Ромы слышатся приближающиеся шаги.

Лично вышел встретить меня? Как мило.

Со строгого лица старшего Кирсанова сходит вся краска. Перекатывает желваки и тяжело дышит, свесив кисти по бокам.

– Живо ко мне, – произносит, не расслабляя челюсти, и стискивает кулаки. Разворачивается, не дожидаясь моего безропотного подчинения приказу.

Я негромко цокаю и следую за блондином. Обнаруживаю его наматывающим километры вдоль панорамного остекления.

– Облажаешься еще раз, и я…

– Ты – что? – спокойным шагом прохожу вглубь кабинета, ставлю сумочку на боссовский стол и скрещиваю руки. – Уволишь меня? Не затягивай с этим. Облегчи существование всем нам.

Рома гневно зарится на меня через плечо.

– Бери листок и записывай причину опоздания, – диктует наказ, массируя указательным и большим пальцами виски.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Все твои косяки будут конспектироваться. Что-то мне подсказывает, – небрежно ухмыляется и возобновляет движение в моем направлении, – список ожидается впечатляющим.

Сверкая насмешливо-желчной улыбкой, садится в свое кресло и опускает руки на подлокотники.

– И не сомневайся, Даниэла, твой отец узнает о каждом проколе, о каждом опоздании и препирательстве со мной, Макаром или Феликсом.

Я поджимаю губы и качаю головой, равнодушно изучая злорадно-лукавое лицо Кирсанова.

– Какой же ты душный.

Рома гаденько смеется и мановением пальца указывает на пачку белых листов в принтере.

– О, об этом тоже напиши: кто дал тебе право называть своего генерального душным.

Сперва я беру два листа, но быстро передумываю и сгребаю в несколько раз больше.

– Как ваше трио допустили к руководству холдингом? – между делом задаю незатейливый вопрос. Двигаю стул ближе к столу и располагаюсь напротив Ромы. – Ручку, – протягиваю раскрытую ладонь. Мистер Генеральный Зануда закатывает глаза и вкладывает в нее шариковую черную бренда «Parker». – Только не говори, что своими мозгами выгрызли путь до директорских кресел. Никто из вашей тройки поросят не отличался гениальностью.

– Да, Даночка, продолжай сыпать оскорблениями, – ласкает мой слух притворной елейностью в голосе. – И записывать не забывай.

Я киваю. Вот спасибо!

– Я все запишу, не беспокойся. Так что? Вам сделали пересадку мозгов, или как? Макар с трудом два и два складывал, а сейчас стоит во главе крупной корпорации? Странно, не находишь?

Исключение – Феликс. Он был отличником по всем предметам и вполне походил на юного вундеркинда… со склонностью к социопатии.

– Откуда тебе знать, как у него шли дела с математикой в школе? – старший брат бородача-извращенца задает встречный вопрос. – Разве ты видела кого-то дальше собственного носа? С трудом верится.

Я увеличиваю давление ручки на бумагу.

– К сожалению, вы часто мозолили мне глаза своим присутствием. Спали в моем доме. Ели мою еду. Мой отец давал вам деньги на карманные расходы и ни в чем не отказывал, – в горле застревает ком, когда думаю о маме, но не хватает духа упомянуть о ней. Она обречена быть моей ахиллесовой пятой пожизненно. – Поэтому, да, Рома, – бросаю мимолетный взгляд на него и вновь опускаю ресницы. – Я знала все о вас.

Я ставлю точку в конце последнего предложения, расписываюсь ниже и датирую объяснительную сегодняшним числом.

Пачкаю чернилами следующий лист, и еще один. И еще.

Кирсанов занимается своими делами. Я иногда отвлекаюсь от вырисовывания аккуратных букв и наблюдаю за его длинными пальцами, порхающими по клавиатуре. Даже нахожу привлекательным сосредоточенность Ромы и немедленно давлю каблуком правой туфли на мысок левой.

Не позволю дурным мыслям порочить мой пропитанный ненавистью к Кирсановым разум.

– Пожалуйста, – язвительно бурчу, кладу ручку поверх собрания объяснительных и поднимаюсь со стула.

Рома не утруждается и на секунду прерваться от созерцания экрана моноблока. Я беру сумку и направлюсь к выходу.

– Сегодня работаешь в архиве, – слова врезаются в мои лопатки, проносясь мерзким холодком по позвонкам. – Настя все тебе объяснит.

Я кривлюсь и накрываю ладонью дверную ручку.

Перспектива общения с бесячей курицей меня ничуть не радует.

Глава одиннадцатая

ДАНА

Позор, что такая крупная финансовая конгломерация, как «XOR Holdings» до сих пор не оцифровала бумажную подноготную. Кому нужно документационное захламление в век стремительного развития технологий? Трата пространства, сосредоточение пыли, изуверское использование переработанных деревьев. Разве человечество не должно заботиться о сохранности экологии?..

Не то чтобы я озабочена будущим планеты. Однако в перспективе тратить свое бесценное время на нахождение среди бумажного хлама не нахожу повода для ликования.

Мне нет дела до экологии. Я игнорирую проблемы окружающего мира, если только бедствия не касаются благополучия моей собственной вселенной, или это – предлог выгоды. Экофрендли, борцы за природу и права меньшинств – не моя стезя. Зато я предельно честна перед собой.

Миротворцы захватывают планету, и флаг им в руки. Альтруизмом была больна моя мать, а я же переняла отцовское своекорыстие и ничуть об этом не переживаю. Не вижу ничего плохого в отказе делиться ресурсами во благо большинства. В сложный код человеческого ДНК вплетены молекулы эгоизма, а внезапное сострадание к природе – не более чем очередной тренд, который в скором времени окажется неактуальным, подобно велюровому тотал-луку, или барсеткам.

И Рома, по всей видимости, так же забивает болты на экологию, раз заставил меня исписать бессмысленной ерундой чистую бумагу.

Секретутка Кирсановых провожает меня до места назначения, раздает указания, отмечая определенные стеллажи, тянущиеся через всю архивную комнату, с которыми мне предстоит провести работу. Металлические конструкции помечены табличками с указанием типа классификации документов. Моя задача заключается в том, чтобы рассортировать содержимое стопки пластиковых коробок, распределив по подразделениям. И на мое очевидное замечание о том, что это – обязательство архивариуса, каланча лишь смотрит сверху вниз и хмыкает.

– Надежда Валентиновна сегодня отсутствует, а документы сами себя по полочкам не расставят.

Быть может, я умерла и попала в ад? Потому что я в полном недоумении, как истолковать то, во что превращается моя жизнь. И я бы с удовольствием смирилась с тем, что нахожусь в чистилище, потому что с дьяволом договориться о помиловании проще, чем с собственным отцом.

Я вяло передвигаюсь среди стеллажей, мечтая о покое. Едва ли акцентирую внимание на верности производимой сортировки. Но кое-чему удается меня взбодрить. Кое-кому, точнее.

Я оборачиваюсь на звук открывающейся двери и приподнимаю брови, замечая знакомого персонажа. Темноволосый, низенький извращенец на должности личного секретаря Феликса.

– Алексей? – произношу с улыбкой в голосе.

Помню, что его имя начинается на «А», но не уверена, что озвучила правильный вариант.

Он застывает в проеме и автоматически поправляет:

– Александр.

Ладно. У меня проблемы с запоминанием имен.

– Пришли мне на помощь? – я уже несусь к нему, чтобы щедро поделиться архивным бременем.

– Эээ, нет. Не совсем, – дает заднюю Александр, нервно усмехается и закрывает за собой дверь. Неуверенно проходит вглубь, осматриваясь. – Вы одна здесь, Даниэла? Где Надежда Валентиновна?

У меня пропадает настроение жеманничать, и я резко отвожу незаинтересованный взгляд в сторону.

– Мне откуда знать.

– Почему вы здесь?

– А вы?

– Я… – вновь делает запинку.

Какой подозрительный. Я громко ахаю, вспоминая, что вчерашним утром подловила Александра за весьма любопытным разговором, детали которого не предназначались для лишних ушей. Однако по прискорбному стечению обстоятельств я оказалась рядом и подслушала достаточно, чтобы в данный момент напомнить ему об этом.

– Неужели, пришли поискать тот самый, – заговорщически приложив ко рту ладонь и нагнувшись, будто бы делясь секретом, – договор?

Александр громко сглатывает. Трогает узел галстука и пытается сгладить острый угол разговора нервным смехом.

– О чем вы, Даниэла? Не понимаю…

Я игриво хлопнула его плечу.

– Да бросьте, Александр! Я бы с удовольствием послушала, о каком договоре шла речь. Затеваете подставу для… – наклоняюсь близко к его уху, – Кирсановых?

Бедолагу сжимает в тиски напряжение. Он давится короткими, невнятными звуками. Близость моего тела, молодого и подтянутого, закупоривает его мыслительный механизм. Шестеренки ржавеют, и я буквально слышу этот надтреснутый скрип. Александр опускает взгляд на мою грудь, прикрытую полупрозрачной тканью блузки. Испускает судорожный вздох, изучая мой кружевной бюстгальтер.

Мужское плечо под моей ладонью немного трясется. Его здорово колбасит. Это, конечно, льстит. Я произвожу впечатляющий эффект даже с немытой головой. Но моя цель – априори легкая добыча. В глазах Александра, ненасытно блуждающих по моему телу, отчетливо проглядывается отсутствие секса в браке. Предположу, что он любитель походов налево.

Стоит мне чуть-чуть увеличить напор женского обаяния, и он расколется.

– Мне ты можешь довериться, Саша, – ласкаю нежным голосом его слух, обдувая легким дыханием мочку уха.

Он сипло и со стоном выдыхает, наклоняется ближе, пытаясь добиться соприкосновения с моим бюстом. Я ухитряюсь избежать этого и обхожу Александра, останавливаясь у него за спиной.

– Я тоже тебе кое в чем признаюсь, – кончиками пальцев провожу вдоль его рук, двигаясь от запястий к предплечьям. – Я ненавижу Кирсановых. Если собираешься подпортить им беспечное существование, то я хочу поучаствовать в этом.

– Х-хорошо. Ты права, Даниэла.

Я всегда права.

– Но мы не можем обсуждать это здесь, – полуобернувшись, секретарь Феликса понижает ватный, вкрадчивый голос до шепота. – Много посторонних ушей.

Я киваю.

– Понимаю.

– Предлагаю встретиться после работы, – мужичок быстро наглеет и проходится по мне похабным взглядом. – В более уединенной обстановке.

Я выдавливаю вежливую улыбку.

– Договорились.

Я вытяну из него желанную информацию и пальцем не позволю дотронуться до себя.

***

Заточение в архиве накладывает след на мой внешний вид. От ослепительной чистоты блузки остается одно название. Я не перестаю отряхиваться от слоя пыли, когда, наконец, покидаю мрачное подземелье бетонного замка Кирсановых в центре Москвы. Радует, что на этом суточная норма пыток иссякает, так как рабочий день подходит к концу.

Я смертельно голодная. Поднимаясь в лифте на свой этаж, фантазирую о вкусной еде и напитках. После переезда в Строгино никак не могу вернуться к прежнему рациону питания. Разумеется, не будет того изысканного разнообразия качественных продуктов из-за элементарного отсутствия средств на них, но придерживаться бы для начала графика, избегать голоданий и обжорств. Каждый вечер я вваливаюсь в свою квартирку жутко уставшей, со страшным урчанием в желудке и одновременной тяжестью. Стресс вытесняет аппетит. Боюсь, что я на грани расстройства пищевого поведения. Мои взаимоотношения с едой с подростковых лет абьюзивные. Я два года боролась с булимией, обострившейся после смерти мамы.

Изнуренно потираю глаза и слышу звуковое сопровождение, означающее, что лифт доставил меня на нужный этаж, и дверцы вот-вот разъедутся в стороны. Я скоропалительно поправляю волосы, одежду и выпрямляю спину. Никому не устрою праздник, позволив увидеть себя в бедственном состоянии.

Я испускаю тихий вздох облегчения, так как дотошная блондинка, сросшаяся со своим местом за стойкой-ресепшн на фоне гигантский букв «XOR», приятно подсвеченных белым, не мозолит мне глаза. Спокойно шагаю в направлении кабинета, чтобы забрать свои вещи и отправиться домой.

Но острый, словно лезвие катаны, голос режет звенящую тишину и вонзается острием между моих лопаток.

– Даниэла, пожалуйста, зайди.

Мягкий голос Феликса оказывает паралитический эффект на мои конечности.

От просьбы младшего из братьев мне становится неуютно в собственном теле. Ноги ведут к источнику мягкого звука, а разум полыхает в огне. Я понимаю, что идут в ловушку, однако остановиться почему-то не могу.

Кирсановы вновь собрались в кабинете Ромы. Встречают меня ледяным, натянутым молчанием, скучковавшись у письменного стола. Мой взгляд цепляется за настенные часы, и я изумленно приподнимаю брови. Девятый час вечера? Делается понятным мое интуитивное ощущение пустоты в здании.

Почему же боссы еще здесь?

– Ч…черт, – я провожу пятерней по волосам, вспоминая, что после работы мы с Александром договорились встретиться в ресторане европейской кухни двумя кварталами ниже. Может, он еще ждет меня? – У вас что-то срочное ко мне? – обращаюсь к Кирсановым.

Отказываюсь смотреть на Макара, но ощущаю его неподвижный, испепеляющий взор на своем лице. Выглядит вполне невредимым после вчерашнего инцидента. Нет. Его здоровье меня ничуть не тревожит.

– Боюсь, что да, – растягивает интригу Рома. – Присаживайся.

– У меня нет на это времени. Говори, что вам нужно, и я пойду.

Старший Кирсанов повторяет низко и безапелляционно:

– Сядь.

Да чтоб тебя, козел.

Я сажусь на стул и испытываю дежавю. Сцена сильно схожа с той, которую я пережила пару дней назад. Презренное трио стоит передо мной с такими выражениями лиц, словно вот-вот кто-то из них изречет, что я приговариваюсь к казни.

Слава богу, Рома больше не тянет кота за яйца, лезет в карман и достает последнюю модель «iPhone» версии «ProMax». У меня сосет под ложечкой. Зерно нехорошего предчувствия разрастается в недрах сознания, колючими крепкими ветвями вырывается за чертоги и проталкивается по кровеносной системе, циркулируя по телу и прогоняя склизкий холодок по позвонкам.

Дыхание спирает, когда светловолосый Кирсанов нажимает на кнопку воспроизведения, и слышится аудиозапись разговора. По кабинету разносится мой голос.

Я вслушиваюсь в детали сегодняшнего диалога с Александром, подвергаюсь ошеломляющей оторопелости. Челюсть отвисает вниз. Голова кишит анализирующими мыслями, но процесс обдумывания схож с дикой лихорадкой.

Этот извращенец слил меня Кирсановым, пытаясь прикрыть свой зад?!

Или… это изначально было подстроено братьями?

– Ты провалила проверку на доверие, – провозглашает Рома, когда аудиозапись заканчивается.

Догадка подтверждается.

Он кладет телефон на стол и переглядывается с братьями. Кирсановы смеются надо мной. Снова.

– Мы не сомневались, что в финальных титрах эксперимента увидим эту минорную тональность недоумения на твоем личике, – комментирует Макар и даже не старается прикрыть явное удовлетворение от моего колоссального провала. – А Саша молодец, отлично сыграл, – перекидывается мнением со своей семейкой.

Я медленно сгибаю одеревенелые пальцы в кулаки, ногтями оставляя следы на кожаной юбке. В фалангах вспыхивает тремор, проникает в кости и хрящи, распространяясь на ладони и запястья. Усилием воли я сохраняю бесстрастную маску на лице, прячу испуг, гнев и обиду. Буду биться в истерике позже, но сейчас не позволю себе зарыться в позор глубже.

– Разочаровываешь, Даночка, – Макар вздыхает. – Будучи самый высокомерной сукой, которую я когда-либо видал за свою жизнь, ты повелась на столь очевидный развод с якобы подставным договором. Ангельская наивность.

Почему… почему я проигрываю им?

– И что дальше? – выдавливаю флегматично.

Моя фальшивая обертка трещит по швам под напором стыда, от которого хочется провалиться сквозь землю, но я должна продержаться и уйти с гордо поднятой головой.

– Подловили меня, – закидываю ногу на ногу, размеренно и громко хлопаю в ладони. – Браво, мальчики. Уволите наконец?

– Нет, – отвечает Рома. – Ты не заслуживаешь снисхождения.

– Папочке моему нажалуетесь? Заставишь, – обращаюсь к Роме, – писать объяснительную? – Толкаю из глубин грудной клетки натужный, ядовитый смех.– Чистосердечно признаюсь, что с радостью воспользовалась шансом подставить вас. И не упущу шанса в будущем, если такой подвернется. Пока я здесь, вам следует надежно защищать тыл и опасаться, что в любой момент в спину кого-то из вас, – обвожу троицу пальцем, – вонзится нож.

– Какая ты дрянь, – скалится в подобии ухмылки Макар, сжимая и разжимая кулаки.

Я подмигиваю ему.

– Мы научим тебя хорошим манерам, Даниэла, – произносит Рома.

Толкается с места и плавно вышагивает в моем направлении. Я не подаю вида, что подвергаюсь боязни, когда он возвышается напротив и опускает ладонь на мое плечо.

– С тобой никто не заговорит лишний раз. Никто не взглянет в твою сторону, не окажет поддержку. Тебя будут избегать, игнорировать существование Даниэлы Покровской. Здесь ты станешь призраком. Никем невидимая, неслышимая… – склоняет голову вбок, лукаво улыбаясь. – Отныне любое твое слово не имеет ни грамма значимости. Слышишь? О том, что ты лживая стерва, узнают абсолютно все в стенах этой компании.

ФЛЕШБЭК

РОМА

Май, 2013 год

Мохин и его свора привозят нас в безлюдную прогалину, залитую теплым солнечным светом. Поблизости журчит ручей, в сочно-зеленых кронах щебечут птицы. От ветра шелестит трава.

Меня и братьев освобождают от черных мешков на головах и выталкивают из машины. Пихают в спину, крича: «Шуруйте!». Мои близкие сдерживают панику за стиснутыми зубами. Как и я.

Нам нельзя быть слабыми, иначе раздавят быстрее, чем мы придумаем, как сбежать. Хотя ярость грызет изнутри ребра, я должен сохранять ясность ума. Насилие в ответ на насилие ничего не прекратит. Мы лишь отхватим сильнее. Неравное распределение физической силы останавливает от радикальных мер. Трое против дюжины… нам априори хана.

Макар не перестает рыпаться, но его больше не бьют, только толкают в плечо и ставят подножки. Лицо моего брата в ссадинах и кровоподтеках. Я хочу размозжить мозги всем, кто посмел причинить ему и Феликсу боль.

Моторы автомобилей не глохнут. Школьники снова заключают нас в центр кольца. Мы жмемся друг к другу – спина к спине. Я концентрирую помутневший от пелены свирепости взор на ухмыляющейся роже Мохина.

– Раздевайтесь, – говорит буднично, как будто просит запасной карандаш.

Совсем поехала крыша.

– Че ты мелешь? – рычит Макар.

– Пасть захлопни, гнида кудрявая, – вынимает из кармана школьного пиджака телефон и наводит на нас. – Раздевайтесь. По-хорошему прошу.

– Вы тут все педики, что ли? – выплевывает брат и немедленно получает взашей кулаком. Падает на колени и скрючивается с протяжными болезненными стонами. Феликс садится рядом с ним и накрывает собой его спину.

– Какого хера вы творите?! – ору я. С рывком бросаюсь к Мохину, чтобы выбить из рук сраный телефон.

Ясность ума… рассудительность… Они переходят все допустимые границы!

Данил со смехом отскакивает назад. Еще немного, и я бы добрался до него, но меня хватают под локти и тащат обратно. Чужие кулаки врезаются в солнечное сплетение, точно выбивая из легких остатки кислорода.

– Я, между прочим, хочу помочь вашей лузерской тройке, – сообщает Мохин, сверкая издевательской улыбкой. Ходит из стороны в сторону, подбирая ракурс. – Сделаем видос, зальем в сеть, и вы обретете популярность.

– Я тебя убью, – клянусь я.

Мохин хохочет, как больной, хватаясь за живот.

– Ты – чертов нищеброд. Ты и пальцем не посмеешь меня тронуть. Даже если попытаешься кому-нибудь рассказать об этом, – он широко разводит руками, – тебе не поверят. Я позабочусь.

Как же чешутся кулаки начистить этому ублюдку морду. Но он прав. Я, Макар и Феликс сами по себе. За нас никто не вступится. Даже Лаврентий Андреевич. Нет сомнений, что за жестокой проделкой Мохина и его дружков стоит Дана. А она, если постарается, убедит кого угодно в том, во что сама верит.

Но плясать под дудку негодяев я не буду. И мои братья не станут. Я переглядываюсь с ними и вижу одобрение в оскорбленных глазах.

Мы лучше сдохнем, но не прогнемся и не унизимся подобным образом.

– Пошел ты, Мохин, – тычу в него средним пальцем. – Пошли вы все, сволочи.

Осознаю, что мое отречение от роли безропотной цирковой обезьянки не аукнется снисхождением. Я разжигаю в чудовищах нездоровый запал сравнять нас с землей. Они накидываются, словно изголодавшиеся волки на мясо. Срывают одежду, обувь, даже трусы… только и слышится ее треск по швам.

Звери под личинами подростков, будущие отцы. Чему эти уроды смогут научить своих детей? Им нужно дружно взяться за руки и вымереть.

Раздетых до абсолютной наготы и избитых нас оставляют валяться в траве. Подонки рассаживаются по машинам, но не уезжают. Нет. Они съезжают с тропы и начинают кружить вокруг нас в опасной близости, пуская пыль во все лицевые отверстия.

Жмурясь от грязи, я пытаюсь разглядеть, в какой стороне находится речка в надежде, что сумеем добежать до нее и переплыть. Журчание маскируется крикливыми возгласами тупых приматов, визгом шин, ревом альтернативного рока, разрывающего динамики автомобильной стереосистемы.

Ублюдки в восторге от представления, которое учинили.

– Я их прикончу, – натужно шипит Макар. Из его красных глаз сочится влага, а рот искажен в зверином оскале. – Я вас прикончу, твари! – исступленно кричит им и вертится вокруг своей оси.

Мы поквитаемся. Жизнью клянусь.

Но нам нужно пережить этот день.

В конце концов, Мохин и его свора просто уезжают. В неизвестном направлении, с нашей одеждой…

Им плевать, как мы выберемся. Им плевать, что никто из нас понятия не имеет, где находимся: как далеко от ближайшего населенного пункта. Умрем в пути, или доберемся и обратимся за помощью.

Глава двенадцатая

ДАНА

Я вновь прикипаю к старой привычке. Дымлю как паровоз. Выжидаю каждую свободную минутку, чтобы сбегать в курилку и подышать никотиновым дымом. Это отвлекает, помогает разгрузить мозг на короткий промежуток времени. Иначе не вывезу пыток Кирсановых.

Папа бесился, когда я курила в прошлом. И я бросила, потому что мне не нравилось, как желтели ногтевые пластины, к тому же появились отдышка и кашель. Но я любила и скучала по ритуалу, с которого начинала каждый день. Чашка американо и сигаретка. Простая эстетика в самозабвенном вреде здоровью.

Я увлеклась пагубным пристрастием в старших классах. Все началось с баловства. Затем переросло в попытку насолить маме и провоцирование скандалов. Закончилось тем, что я пыталась укуриться до смерти после того, как гроб с ее телом опустили в двухметровую яму.

Феликс, черт его подери, не дал мне самоуничтожиться. И я долгие месяцы… годы задавалась вопросом, почему он не позволил этому случиться? Прекратил бы мучения: свои, его братьев, мои. Я паразит, и меня нужно было устранить. Разве нет?

Перешептывание сотрудниц, дымящих в сторонке, выдергивает из воспоминаний. Я рассеянно моргаю и сосредотачиваю взгляд на маленьком огне на конце сигареты. Тонкая струйка дыма тянется вверх, к открытой створке форточки. Я тушу бычок о пепельницу.

Офисные клерки в юбках трещат обо мне. Теперь я слышу. Что-то о моем денежном состоянии и притирках с Кирсановыми, которые меня на дух не переносят.

Разворачиваюсь к трем девицам. Блондинка, рыжая и брюнетка. Состав местной ВИАгры?

– Вместо того, чтобы болтать у меня за спиной, подошли бы и спросили обо всем лично, ― складываю руки на груди, обращаясь к рыбам. Почему рыбам? Потому что их лица выглядят глупо. Глазки широко распахнуты, рты смыкаются и размыкаются. Сразу всплыла ассоциация с аквариумными рыбками, на которых занимательно иногда смотреть через стекло, чтобы скрасить тоску. ― А если фантазируете, то делайте это качественно. Не мешайте мое имя с пресными сплетнями. Побольше интриги, девочки.

Не дожидаясь, пока курочки-дурочки созреют для достойного парирования, я демонстрирую надменную улыбку и иду прямо на них. Девушки рассыпаются в разные стороны, освобождая дорогу к выходу.

По компании медленно распускаются слухи. О моем настоящем, о моем прошлом… Я была содержанкой? Элитной шлюхой? Папик бросил, оставив ни с чем, а добрые самаритяне приютили меня под свое крылышко по старой дружбе? Скукота.

А может я тайная родственница Кирсановых? Иначе почему они терпят мое вопиющее поведение? Или у меня припрятан ребенок от одного из них? И путем шантажа я потребовала дать мне унизительную работу, кров и деньги на дорогущие шмотки и салоны красоты, чтобы ответить им, кто именно является отцом, и позволить видеться с отпрыском. Хорошо, уже становится забавно.